Сохранить .
Гнездо Феникса Евгений Филенко
        Галактический консул #2
        На планете Арнеб 3 судьба сводит Кратова, обслуживающего галактические маяки, с подругой детства Еленой Климовой, которая стала командором Звездного Патруля. А затем приключения на сумасшедшей планете Уэркаф окончательно приводят его к мысли о возвращении в социум и смене профессии. Кратов видит работу ксенологов вблизи и сам участвует в ней по мере сил. Он понимает: это и есть его призвание.
        Часть первая
        Отряд амазонок

1.
        - Пантавры, - сообщил Грант. Губы его затряслись, и потребовалось некоторое время, чтобы он смог продолжить. - Два потока. Один будет здесь через полчаса, а другой накатит к обеду. Если только не прибавит прыти. Потом они столкнутся лоб в лоб, и получится танковое сражение под Прохоровкой.
        Кратов молча потянул к себе фогратор и вставил в него новую батарею взамен наполовину истраченной.
        - Ох, и надоел же ты мне, - сказал он в пространство.
        - Кто - я? - опешил Грант.
        - Да нет, фогратор.
        - «Вот теперь-то тебе хана», - сказал ему внутренний голос, - растерянно бормотал Грант. - Думаешь, мне это не надоело? Ну что они к нам привязались?! То всякая ползучая дрянь, то тараканопауки ублюдочные… И вот теперь эти красавцы!
        - Надо вызывать Патруль, - откликнулся Кратов. - Времени у нас с тобой осталось ровно до второго потока. Патруль в нашей глухомани, конечно, великая роскошь. Но мало ли что - вдруг да кто-нибудь и подхватит нас на автоаларм. А первый поток я хоть как, но должен отвалить.
        - На плоддер-посте нас за Патруль не пожалуют. Сам знаешь - Кодекс чести…
        - Можешь выйти на стену, - ядовито посоветовал Кратов, - и продекламировать его пантаврам. Постатейно. Авось проникнутся. Или, что еще лучше, напугаются. Твоя дикция деморализует кого угодно. Маяк должен работать - вот в чем на данный момент состоит наша честь.
        - Это так, - помедлив, согласился Грант. - Тогда я пошел к передатчику. А ты действуй. Я тебе потом помогу. Ничего, брат-плоддер, как-нибудь отстреляемся!
        - Ну еще бы, - поддакнул Кратов. - Ты у нас стрелок знатный… - он постоял, задумчиво покачивая фогратором. - Если только не будет третьего потока.
        - Не дай Господь, - быстро проговорил Грант и плюнул через левое плечо.
        Кратов вышел на воздух и замер, прислушиваясь к мерному тысячелапому топоту. Раструб фогратора лежал у него на локтевом сгибе. Стена пока еще скрывала пантавров от его глаз, и Кратов очень надеялся, что она сдержит хотя бы первую атаку. Стена вокруг маяка была сложена из гранитных валунов, намертво сплавленных и для верности прошитых металлической арматурой. От времени камень кое-где подернулся рыжеватым мхом, на подножие стены взбегали нанесенные ветрами и уже слежавшиеся земляные буруны. Защитный вал строился на совесть, на века, и трудно было даже вообразить, что найдется сила, способная хотя бы слегка ущербить его.
        Однако головной пантавр, пантавр-вожак, вошел в стену, как нож в масло, как океанский лайнер во встречную волну. И, не задерживаясь в облаке гранитных брызг ни на миг, продолжал свое страшное всесокрушающее, всевытаптывающее, всесминающее движение.
        …Если бы пантавры умели проделывать свои миграции шеренгой, если бы в их крошечных мозгах шевельнулась хотя бы слабая тень мысли изменить вековечному инстинкту, этой планете пришел бы конец. Они выдолбили бы ее своими корявыми когтистыми лапами со шпорами, искрошили бы в труху все деревья, срыли бы тяжелыми башками в костяных жабо все горы и холмы под основание, обратили бы этот мир в идеально круглый и предельно мертвый шар. Но природа благоразумно наложила вето: запретила пантаврам выстраиваться на бегу даже по двое, и планета убереглась. Лишь пролегли там и тут вдоль магнитных линий ровные, утоптанные, почти накатанные - что, должно быть, доставило много неприятных минут ксенологам из первых миссий - дороги шириной как раз в одного взрослого пантавра…
        Но теперь инстинкт отказал, и пантавры неслись на Галактический маяк.
        Живой айсберг из узловатых мышц, закованных в чешуйчатую броню, навис над Кратовым, и тот впервые увидел кошмарную морду пантавра так близко - в нескольких метрах от себя: храпящее бородавчатое рыло в бурой пыльной пене, налитые дурной кровью глаза и чертову уйму стертых и недавно отросших, переплетенных в бурелом клыков, рогов и хрящей.
        И это было страшно.
        Кратов даже выругаться не успел. Он только ахнул и попятился. Но за его спиной оставалась лишь металлическая скорлупка маяка, последний клочок Земли в этом спятившем мире, а внутри маяка сидел Грант и звал на помощь на всех волнах, какие доступны были передатчику. Поэтому, покуда ошалевшее от ужаса тело Кратова продолжало пятиться, его руки вскинули фогратор, уперли приклад в плечо, а палец деловито нажал на спуск.
        Все растворилось в фиолетовом сиянии, но глаза были предусмотрительно прикрыты - они вообще мечтали бы плотно закрыться, чтобы не видеть этого кошмара, еще в тот момент, как пантавр-вожак прошел сквозь стену. И Кратов уберег их, а когда зрение восстановилось окончательно, он пожалел о том, что не ослеп, потому что прямо перед собой увидел оплавленный обрубок звериной туши, на котором уцелела лишь пара задних ног, и эти ноги все еще скребли по гранитному крошеву, толкая отсутствующее тело вперед, вперед, вперед…
        Кратова замутило, закружило, продрало холодом под теплым комбинезоном, но времени на мелкие человеческие слабости не хватало, так как пантавр, шедший следом, вскинулся на дыбы, чтобы перескочить через агонизирующие останки вожака. Залп пришелся в тошнотворно сизое брюхо и вышиб его начисто - так, что сохранились лишь оскаленная в адовой ярости морда и опять-таки беспомощные задние лапы.
        «Мамочка моя, - бормотал Кратов, - они же все тут передавят, и нас раздавят и не заметят…» Но все эти причитания происходили как бы между прочим, вне его сознания, которое было занято одним: как отразить атаку и уберечь маяк.
        Это было уж никак не вообразимо - чтобы вдруг ни с того ни с сего хотя бы на минуту перестал работать Галактический маяк.
        Третий пантавр уже перебирался через обугленные ошметки, мотая корявой башкой и неуклюже оскальзываясь. Кратов поймал его в прицел, судорожно сглотнул, прижмурился, и палец его почти утопил спусковую клавишу. Но в этот момент чуть левее стена взорвалась и разлетелась веером осколков, а в проломе возникла еще одна бешеная харя. Сразу два пантавра шли на Кратова, и это было невозможно с учетом всего, что было известно о пантаврах с их инстинктами. Так или иначе, инстинкты отказали напрочь, потому что гранит внезапно задышал, зашевелился, как живой, еще в одном месте.
        - Да вы что, в самом деле?.. - прошептал Кратов. - Наза-ад!
        Но пантавры не слышали. Утробно взревывая, они рысью двинулись на беззащитный купол маяка. Видя перед собой только его, как незначительную помеху на пути, а Кратова даже не замечая, не принимая в расчет. И в холки им било жаркое дыхание всего стада.
        - Гадюки!!! - захрипел Кратов.
        И снова вскинул опустившийся было фогратор. Обреченный, дошедший до последней точки, когда отступать можно только вперед, когда можно броситься на амбразуру и под танк. Сам злой и страшный, как самый злой и страшный пантавр.
        В этот завершающий миг и поспела помощь.

2.
        Кратову показалось, будто натянулась до отказа и лопнула невидимая басовая струна. Где-то в небесах слегка притушили осатаневшее солнце.
        И на мир упала вязкая, липкая пелена черного ужаса.
        Фогратор выпал из рук Кратова, а сам он опустился на четвереньки, обхватил голову руками и ткнулся лицом в серую грязь, ощущая себя той же распоследней грязью. Ему хотелось взвыть волчьим воем - быть может, он и взвыл, сам того не слыша. В нескольких шагах от него посреди руин защитного вала гарцевали перепуганные пантавры, натыкались на незримый барьер безраздельно царившего над низиной страха и в панике уносились прочь, вскидывая бронированные задницы - подальше отсюда, на простор, в степь.
        Не дотянув до маяка, отвернул и ударился в постыдное бегство второй поток, а за ним и третий, о котором никто еще не знал, потому что его прятал отдаленный лесок, обреченный было на потоптание, но уцелевший тем же чудом, что и маяк.
        А невысоко в зените отрешенно, неподвижно висел небольшой кораблик патрульной службы Галактического Братства.
        Когда все закончилось естественным порядком, он мягко спланировал на посадочную площадку, загаженную прокатившимся набегом, и с хрустом утвердился посреди нее на выдвинутых телескопических опорах.
        Кратов оторвал лицо от земли. Медленно провел рукавом по лбу, стирая вместе с грязью остатки бесследно испарившегося страха. «Чего я разлегся», - брезгливо подумал он и поспешно поднялся, отряхиваясь.
        Дверь купола, чмокнув, выпустила Гранта, перепуганного до смерти, на подсекающихся ногах, с вибрирующими поджилками, но - с фогратором в одной руке и с маленькой мезонной гранатой в другой.
        - Спасение пришло вовремя, - объявил Грант и непринужденным жестом препроводил гранату в просторный карман своей куртки. - Распахнулась дверь, грянули выстрелы, и Детоубийца Кид рухнул замертво.
        Из раскрывшегося люка корабля на землю спрыгнули двое, судя по нашивкам - командор и субнавигатор. Лица их были скрыты защитными масками.
        - Вы так спешили, что едва не опоздали на поминки, - не унимался Грант. - Между прочим, маски можно снять, на кой хрен они тут…
        - Могу я просить вас последить за своим лексиконом? - холодно осведомился командор. - Ваша брань была слышна еще за парсек отсюда.
        Грант замер с разинутым ртом.
        Отповедь была дана высоким, дрожащим от негодования женским голосом, райскими колокольцами прозвеневшим среди крови и разрухи, в этом несостоявшемся пекле… Затем командор с раздражением сдернул маску, и взорам явилось женское же загорелое лицо. Голубые глаза, черные брови, светлая прядка волос, тонкий прямой носик и трогательно пухлые перламутровые губы.
        - Мама моя, - выдавил наконец Грант.
        - Вы позволите пройти в помещение? - спросила женщина ядовитым тоном.
        - Ну разумеется, - промямлил Грант. И тут его взгляд упал на еще сучившие лапами обрубки пантавров. - Океан извинений, - сказал он и метнулся было за купол, мимо остолбеневшего Кратова, но не успел. Его вывернуло наизнанку в нескольких шагах от тамбура.
        Командор брезгливо поморщилась.
        - Авгиевы конюшни, - произнесла она пренебрежительно. - Субнавигатор, наведите порядок. Мясо сжечь, камни убрать, посадочную площадку расчистить.
        - Ясно, командор, - чирикнула субнавигатор, с плохо скрываемым любопытством стреляя по сторонам быстрыми, чуть раскосыми глазенками.
        - А, вот еще один герой-космопроходец, - сказала командор, завидев Кратова. - Надеюсь, ваш пищеварительный тракт в порядке. Не откажитесь проводить.
        Кратов с трудом стряхнул оцепенение, чувствуя себя так, словно по нему пробежалось-таки стадо пантавров.
        - Я понимаю… - разлепил он серые губы. - У меня вся рожа в грязи, трудно узнать.
        Командор застыла на полушаге, на полувздохе, как и была - вполоборота к нему. Невыразимо медленно маска гадливого отчуждения сползла с ее лица, чуть приоткрыв постороннему глазу изумление и растерянность.
        - Шаровая Молния, - осевшим голосом промолвила женщина. - Котька Кратов… Боже, кем ты стал!
        - А ты-то, - пробормотал Кратов.
        - Ох, и когда же я сдохну… - в перерывах между спазмами сипел Грант, упершись для верности в покатую стену маяка руками и головой.

3.
        Пряча раздражение, Кратов быстро поднялся на верхний ярус, где размещалось сердце маяка - гравитационный сигнал-пульсатор. Там он рассчитывал уединиться. Но подле контрольного пульта он застал гостью, рослую курносую девушку с двумя черными косицами. Заслышав шаги, она шустро обернулась и напустила на свою веснушчатую рожицу совершенно несовместимое с ней выражение солидности.
        - Инженер-навигатор Летавина, - представилась она. - Провожу технический осмотр сигнального комплекса. Какие будут распоряжения?
        Кратов мысленно взвыл.
        - Что его осматривать, - буркнул он недружелюбно. - На то мы к нему приставлены.
        - Следовательно, распоряжения отсутствуют, - констатировала соплячка и отвернулась.
        - Следовательно… - проворчал Кратов, со злостью захлопывая дверь.
        Он испытывал дурацкое ощущение, будто его вытряхнули из собственных штанов.
        Годы, проведенные в плоддерах, отучили его делить с кем-нибудь ответственность за свое дело. А теперь, сунувшись в кают-компанию, он нашел там еще трех девиц, оживленно щебетавших на заковыристом «экспо» - галактическом жаргоне технарей, доступном только для посвященных. Завидев его, троица повскакивала с мест, отрапортовала должности и фамилии, а затем, согласно уставу Звездного Патруля, затребовала распоряжений.
        У Кратова язык чесался скомандовать им выметаться из помещения маяка и вообще с этой шальной планеты куда подальше. Предпочтительно - домой, к мамочке, в куклы играть. Привести этот замысел в исполнение мешало болезненное воспоминание о том, как эти девочки недавно спасли ему жизнь.
        Не обронив ни слова, он убрел в сторону бытовых отсеков.
        Ему было просто необходимо чем-то занять себя, успокоить нервы. Продержаться хотя бы до возвращения Гранта, который вместе с командором и субнавигатором улетел на гравитре обозревать окрестности маяка. Можно было, разумеется, заточить себя в каюте, но там, в четырех голых стенах, Кратов гарантированно дозрел бы до такого градуса злости, что сорвался бы, потерял лицо, что непозволительно звездоходу, пусть даже и бывшему…
        Тут ему припомнились слова Ленки Климовой - командора Климовой - насчет героев-космопроходцев, прозвучавшие в первые мгновения их встречи. Кратову сделалось невыносимо гадко, и он, тихонько постанывая от омерзения к самому себе, к чертову маяку, да и ко всему миру, поплелся в душ.
        Толкнув маленькую сдвижную шторку, он успел расслышать легкий шелест водяных струй и разглядеть нечто белое и округлое. В следующий момент его с истинно мужской силой сграбастали за плечо, развернули и вышвырнули в коридор, будто котенка. Шторка расправилась, за ней сухо выстрелил замок и донеслось чуть слышное хихиканье. Напрочь сконфуженный, Кратов немного пробежал по инерции, пока не уткнулся в стену.
        Тут его разобрало, и он расхохотался. «Звездоход называется, - подумал он. - Брат-плоддер! Недоставало еще, чтобы рожу расцарапали». Ему сразу полегчало, удушливая пелена отвращения ко всему на свете растаяла, и он сразу вспомнил о массе дел, которые можно было переделать, никому не попадаясь на глаза.
        Вернувшийся к обеду Грант застал его в каюте, где он, во вполне добром расположении духа, листал затрепанный до немыслимости сборник старояпонских хокку и танка, с которым не расставался ни на одной из планет. Грант был взмылен, взвинчен и красен от веселого бешенства.
        - Да, да! - провозгласил он с порога. - Я знал, что в Звездном Патруле работают люди с тяжелым характером. Но чтобы до таких пределов, да еще женщины!.. По-моему, брат-плоддер, Внешний Мир в наше с тобой отсутствие допустил существенные пробелы в воспитании молодежи, и нам пора возвращаться, чтобы восстановить статус-кво. Лично я вырос в атмосфере всеобщего уважения к моей личности и, знаешь ли, не привык, чтобы меня, как нашкодившего щенка, ежеминутно погружали носом в лужицу.
        - Заслужил, наверное, - спокойно отозвался Кратов. -
        Стократ благородней тот,
        Кто не скажет при блеске молнии:
        «Вот она - наша жизнь!»?[1 - Басё (1644-1694). Пер. с японского В. Марковой.]
        Надеюсь, сегодня ты следил за своим языком? Употреблял эвфемизмы?
        - Следил и употреблял. И, увы мне, часто. В гравитре было очень душно, и я снова позавидовал твоему умению регулировать собственный теплообмен. Ну, понятно, ты звездоход, а я всего-навсего синоптик… Ведьма! - вдруг объявил Грант убежденно. - Как там у Чехова: «Извините великодушно, но она ведьма». Однако в таком оформлении, надо признать!
        - О ком ты? - спросил Кратов невинным голосом.
        Его напускное безразличие Гранта никак не обмануло. Все же они проработали вместе два года и до нюансов успели изучить друг у друга и выражение лица, и оттенки голоса.
        - А то ты не знаешь, - произнес Грант с ухмылкой. - Хорошо, опустим это… на время. О чем я? Мы, безусловно, не самые крупные специалисты по гравитехнике. И что можно ожидать от заурядных смотрителей маяков, да еще плоддеров? Но ведь эти пташки вообще не имеют касательства к сепулькам! Тем не менее девочка инженер-навигатор Летавина смыслит в сигнал-пульсаторах не хуже моего. А шпарит на «экспо» так, что чертям тошно, словно выросла в орбитальном доке!
        - Смыслить в чем-то на твоем уровне вовсе нетрудно, - заметил Кратов. - Особенно если учесть, что на каждом патрульном корабле стоят такие же сепульки, как наша, только поменьше.
        - Я этого не знал. Да и откуда мне почерпнуть эти сведения? Я же синоптик. Послушай, брат-плоддер, ты часом не прихворнул? Что-то у тебя глаза опалесцируют. Или, быть может, ты врезался в кого-то из наших доблестных избавительниц?
        - Ну что ты городишь, - вздохнул Кратов. - Как такое возможно?
        - А вот теперь я в этом просто убежден. От моего орлиного взора не ускользнула некоторая романтическая затуманенность твоих очей. Врезался, и по самую макушку. Но только в кого? Имея некоторое представление о твоих пристрастиях, а также обладая отменным слухом, не изменившим мне даже в минуту телесной немощи, я делаю заключение, что это наш железный командор…
        Грант ловко увернулся от прицельно пущенной в него подушки, подобрал ее и пристроил под локоть.
        - Так вот, брат-плоддер, - сказал он. - Плохи твои дела. Лично я тебе не завидую.
        - Что так?
        - Это амазонки.
        - Кто-кто?!
        - Амазонки. Ты знаешь, что такое амазонки?
        - Конечно, знаю, - пожал плечами Кратов. - Это такая река.
        - Девственный ты человек, - промолвил Грант с презрением. - Это такое племя. Сплошь одни женщины.
        - Что-то не встречал, - притворился Кратов.
        - Они вымерли. Может быть, и к лучшему. Экстремистки, воительницы. Представляешь, по некоторым историческим свидетельствам они варварски выжигали себе правую грудь, чтобы удобнее было натягивать тетиву лука! Правда, у наших амазонок ничего похожего не наблюдается…
        - Уже проверил!
        - …ибо фогратором удобно пользоваться из любой позиции. А знаешь, как они поступали с мужчинами?
        - Съедали, - фыркнул Кратов.
        - Почти угадал. Вот и эта тигрица тебя съест. Видел, какие у нее зубки?
        - А что, хорошие?
        - Изумительные! Ну, сознайся, что я прав.
        - Ты промахнулся, брат-плоддер, - усмехнулся Кратов. - Тебе простительно: ты же синоптик, а не психолог. И даже не ксенолог. Ксенологи тоже прекрасно разбираются в людях… Просто мы знакомы с командором Климовой без малого одиннадцать лет.
        - Сколько?! - вскричал Грант. - Вот скука-то! Друзья детства, пробуждение чувств, первые прогулки под луной, платоническое дрожание случайно встретившихся рук…
        - Второй промах, - констатировал Кратов. - Ты сегодня не в форме, брат. Когда я впервые увидел командора Звездного Патруля Елену Климову, она была еще никаким не командором, а всего лишь тощим нескладным подростком по прозвищу Ленка Драная Коленка, Лешка-Многоножка, а то и запросто - Леший. Так вот, в ту золотую пору никаких достоинств в ее фигуре, а тем паче в зубах, не усматривалось. Обладая гордым независимым характером, она постоянно лезла в наши суровые мальчишечьи игрища. Пока не наступила еще более золотая пора, когда внезапно раскрываются глаза на мир, на окружающих людей…
        - Господи, - промолвил Грант. - Как давно все это было! И совершенно так же. В том, потустороннем мире.
        - …В общем, тогда мы просто вышвырнули ее из нашей мужской компании. Мы напропалую влюблялись в сверстниц, и с непривычки сатанели от этих чувств, и творили безумства. И никому не было дела до того, что стало с Лешкой-Многоножкой. Ведь она еще не созрела для нас. А когда мы покинули родные пенаты, она все еще где-то там зрела, мы же все как один ринулись в региональное Училище Звездной Навигации и Разведки. Но поступил один лишь я.
        - И стал героем-космопроходцем, - ввернул Грант.
        - Не стал, к сожалению. Стал я, равно как и ты, плоддером. Сижу на маленькой планетке с пышной биосферой смотрителем Галактического маяка. Надзираю за сепульками, сиречь сигнал-пульсаторами. Постреливаю из фогратора глупых и оттого беззащитных зверушек. А она, поди ж ты, командор Звездного Патруля.
        - Сегодня ты велеречив, как никогда, - заметил Грант. - В тебе чахнет писатель. По меньшей мере, мемуарист. Должен ли я сделать из всего услышанного вывод, что наш бронзовый командор тебе безразличен?
        - Не надо мне от тебя никаких выводов, - сказал Кратов, протестующе выставив ладонь.
        - А вот я так намерен рискнуть и подставить грудь под стрелу из колчана амазонки. По экспертным оценкам это примерно равноценно попытке подраться на кулачках с пантавром.
        - Лучше бы ты сцепился с настоящим пантавром, - покачал головой Кратов. - По крайней мере, получилась бы коррида. А так тебя просто съедят.
        - Съедят, это точно, - охотно согласился Грант. - Предварительно вымочив в винном соусе, обваляв в сухарях и поджарив на вертеле над угольками. Но неужели ты не видишь, какие сокровища пропадают втуне? У меня глаза разбегаются! Вспомни, когда мы с тобой в последний раз видели живую женщину.
        - Месяц назад. На плоддер-посте Альтаир. Доктор Славина из Швейцеровской миссии.
        - Как же, милая старушенция с богатейшим жизненным опытом. Но я-то имею в виду молодую хорошенькую женщину, туго затянутую во что-нибудь этакое… пусть даже в скафандр.
        - Плоддер, плоддер, - укоризненно произнес Кратов. - Где твоя честь? Мы добровольно ушли из Внешнего Мира за барьер отчуждения, оборвав узы родства и дружбы, и нет для нас иного образа жизни, нежели труд…
        - Все верно, - вздохнул Грант. - Добровольно ушли, то-се… А как порой хочется назад!
        - Никто тебя не задерживает. Ты волен выбирать свой путь, как тебе велит твоя совесть.
        - Еще рано, - сказал Грант. - Нет мне покуда возврата. Но все же преступно допускать в Галактику женщин, особенно в Звездный Патруль. Это провокация, дьявольский искус. Галактика - экологическая ниша мужчин. И спасать здесь приходится опять-таки мужиков. Зачастую подернутых плесенью в многодневном своем затворничестве на пустых и скучных планетах. Почему этим должны заниматься красивые женщины?
        - Это я как раз понимаю, - сказал Кратов. -
        Пусть жалок раб в селении глухом,
        Далеком от тебя, как своды неба эти!..
        Но если женщина небес грустит о нем,
        Я вижу в этом знак,
        Что стоит жить на свете![2 - Отомо Якамоти (718-783). Пер. с японского А. Глускиной.]
        Нет лучшего лекарства для мужчины, чем красивая женщина. Только не для плоддеров.
        - На связи субнавигатор Ким, - хрустально прозвенел интерком. - Обслуживающий персонал маяка приглашается на совещание в кают-компанию. Конец связи.
        - Субнавигатор Ким, - повторил Грант мечтательно. - Джемма Ким. Такая вся… По-моему, нормальная девушка. Во всех смыслах. Не то что этот айсберг самомнения, командор Климова. По прозвищу Лешка-Ложноножка. А я привык ставить перед собой только реальные задачи. Ты меня понял, брат-плоддер… по прозвищу Шаровая Молния?
        - Я тебя не слышал, брат-плоддер, - буркнул тот, поднимаясь.

4.
        Кают-компания Галактического маяка никак не была рассчитана на такое скопление народа. Иконописное лицо командора Климовой выразило сдержанное недовольство, когда ее слегка потеснили и чье-то мощное и жесткое колено уперлось ей в бедро под маленьким столиком. Круглая мордашка субнавигатора Джеммы Ким, напротив, излучала всевозможное дружелюбие.
        - Начнем, - сказал Кратов. - Галактический маяк М28365, модель «Огонь Амирана», снабжен постоянно-группово-проблесковым сигнал-пульсатором класса «девять-девять», обслуживает сектор пространства в двадцать пять кубопарсеков. Учрежден на планете Арнеб-3 в 101 году, то есть тридцать один год назад, обнесен защитным валом, каковой давеча был публично предан разрухе и поруганию.
        Командор слушала его доклад, прикрыв глаза и чуть заметно кивая.
        - Маяк работает в автоматическом режиме, - продолжал Кратов скучным голосом. - Раз в трехгодичный цикл он подвергается профилактическому осмотру. Ответственность за его бесперебойное функционирование принял на себя Плоддерский Круг. Мы прибыли сюда две недели назад, осмотр в целом завершен, и если бы не капризы местной биосферы…
        - Это не капризы, - вставила Джемма Ким.
        Кратов умолк. Его хмурый взгляд упал за окно, мимо которого ползли клубы жирного бурого дыма: кто-то из амазонок дожигал фограторами туши пантавров.
        - Вам из Галактики виднее, - произнес Кратов наконец.
        - Вместе с коллегой Грантом мы обследовали состояние маяка, - заговорила командор, - а также изучили окрестности. И нашли все это крайне неудовлетворительным.
        - Да неужто! - оживился Грант, моментально справившись с одолевавшей его зевотой. - Но я этого не находил.
        - Место для маяка избрано исключительно неудачно, - говорила Климова, игнорируя его реплику. - В низине, между миграционными путями! Обитаемая планета, нестабильное светило… Вы просто были обречены на погром.
        - Упрек не по адресу, - возразил Кратов. - Маяк строили не мы, и Плоддерский Круг не несет ответственности за его расположение и архитектуру. Дело нашей чести - любой ценой обеспечить его функционирование, как я это уже подчеркивал. Маяк простоял благополучно более тридцати лет. Кто мог предположить, что у пантавров изменятся привычки?
        - В природе такое случается, - заметила Джемма Ким. - Все достаточно тривиально. Вспомните события последних дней, и многое прояснится.
        - Что-то не хочется, - признался Грант.
        - Извольте, - сказал Кратов. - Сперва пришли змеи - хотя скорее они походили на червей с глазами. Их было много.
        - Бр-р-р! - Джемма передернула плечиками.
        - Потом какие-то золотистые ящерки, довольно приятные на вид. И на вкус… Потом местные насекомые, плод греха таракана и паука, средними размерами с хорошую охотничью собаку. Все это с интервалами в несколько часов, и каждый раз - тучами. Такого никогда не случалось.
        - За тридцать лет, возможно, и не случалось, - промолвила Джемма. - Но в истории планеты - наверняка, и не однажды. Обычная экологическая катастрофа.
        - Как, как вы сказали? - переспросил Грант. Он старательно рисовал грифелем на листе белого пергамента субнавигатора Ким попеременно в анфас и в профиль, и даже один раз с затылка.
        - Здешнее ваше солнышко, белая звезда Арнеб, пошло пятнами. Радиационный всплеск накрыл планету. И все инстинкты у животных дали сбой. Бедное зверье косяками устремилось в вашу низину. Быть может, проснулись какие-то защитные метаинстинкты.
        - «Ваше солнышко, ваша низина», - проворчал Грант. - Сдались они нам…
        - И как надолго эти пятна? - осведомился Кратов.
        - Трудно предугадать. На год, на два. А потом все сначала: стабилизация - кризис. У нас на Земле от подобных эксцессов, между прочим, вымирали динозавры.
        - Предварительно истребив все случившиеся поблизости Галактические маяки, - вставил Грант. - Что же теперь - сворачивать работы?
        - Я всегда высказывалась против практики размещения Галактических маяков на обитаемых планетах, - заявила Климова. - Конечно, процедуры обслуживания значительно упрощаются, но это - мнимая выгода… И в данном эпизоде мое мнение, к сожалению, решающим не окажется.
        - Да уж, разумеется, - с легким раздражением сказал Кратов. - Когда закладывался этот маяк, никого из здесь присутствующих еще на белом свете не было.
        - Есть предложение, - сказала Джемма Ким. - Если вы помните, нам удалось рассеять пантавров инфразвуковой атакой, при помощи генератора «шатагхни»… - Грант мигом все припомнил и смущенно закашлял. - Поэтому имеет смысл смонтировать на маяке импульсную инфразвуковую головку. Если пантаврам или кому-либо еще из милых обитателей этих мест снова не понравится внешний вид маяка и они захотят переделать его по своему вкусу, головка отобьет им охоту к излишней инициативе. Со временем дискомфорт при посещении этой низины осядет у них в инстинктах, и к маяку вообще утратят интерес.
        - Занятно, - усмехнулся Кратов. - Только где мы возьмем в нашем скудном плоддерском арсенале детали для спешного сооружения какой-то чертовой головки?
        - Мы вам поможем, - сказала Джемма. - Завтра днем у вас будет готовая инфразвуковая головка. И даже со следящей системой.
        - А чтобы как-то стабилизировать экологию, - сказала Климова, - хотя бы на время, пока будет решаться вопрос о целесообразности сохранения здесь маяка, уместно будет распылить в верхних слоях атмосферы отражающие облака. Например, из бария. Они смягчат поток жесткого излучения, и он перестанет досаждать местной фауне.
        - Разумеется, - покачал головой Грант. - Вы же у нас на все руки мастера.
        - Мастерицы, - невозмутимо поправила его Климова. - Приступайте, субнавигатор.
        Грант конфузливо крякнул и тоже полез из своего угла.
        - Неловко как-то, - пробормотал он, предупредительно уступая дорогу девушке. - Мы же вроде тут хозяева. Пойду помогу.

5.
        - Странно, - вдруг сказала командор Климова, глядя им вслед.
        - Что странно? - спросил Кратов.
        - Нелепая традиция - пропускать женщину вперед. Откуда она взялась? Это же противоестественно, противоречит биологической концепции полов. Первобытный охотник не мог позволить хранительнице очага и продолжательнице рода выйти из пещеры прежде себя. Там ее мог подстеречь хищник. И в дальнем космосе это правило должно бы возродиться. Но нет…
        - Не нужно требовать чересчур многого от Гранта, от меня и от любого другого мужчины. Мы привыкли к иному правилу: место женщины, хранительницы очага и матери, - у очага, на Земле, а не в дальнем космосе.
        - Ересь, - сказала Климова недовольно. - Впрочем, извините. У нас не так много времени, чтобы расточать его на лирику. Пора заняться делом.
        - Ленка, - позвал Кратов. Неожиданно даже для самого себя.
        И снова, как тогда, увидел, как внезапно замерла командор - на полушаге, на полувздохе.
        - Слушаю вас, - произнесла она казенным голосом.
        - Откуда ты здесь? Ты - и в Звездном Патруле?
        Она улыбнулась краешком рта - или ему просто показалось. Или очень захотелось увидеть на ее лице улыбку. Пусть даже слабый намек на улыбку.
        - А вы… - она тряхнула головой, делая над собой усилие. - А ты не понимаешь?
        - Ни черта, - сознался Кратов.
        Он не ошибся: улыбка наконец-то проступила на губах командора. Насмешливая, недобрая. Не та, какую он желал бы видеть.
        - Еще бы, - сказала Климова. - Это нелегко понять. Особенно если изобразить в лицах. Тощая голенастая девчонка с соломенными косичками. Вечно ободранные коленки, облупленный нос… - Кратов вспомнил давешний разговор с Грантом и конфузливо крякнул. - А рядом? Ну конечно же он! Косая сажень в плечах, литые мышцы под атласной кожей, умный саркастический взгляд, полная уверенность в себе и собственном будущем. Ну как тут не влюбиться?!
        - Что, что? - переспросил Кратов.
        - …И вот он с блеском поступает в Училище Звездной Навигации и Разведки. А как же иначе? Отныне ему всегда быть на переднем крае, ибо где же еще ему быть? А вот девчонку, очертя голову кинувшуюся следом, туда не взяли. Не берут в Галактику таких глупеньких и слабеньких! Еще и посмеялись над ее нелепой фантазией. «Ах, та-а-ак?! - подумала она. - Ну, я тебе докажу…»
        - Мне доказать? Что?..
        - Пока еще ничего особенного. Так, вообще - доказать. Но девчонку ждал поворот от ворот - много раз, пока ей, бедной дурочке-дурнушке, не захотелось доказать уже всему белому свету, что косая сажень в определенных местах и всякие там литые мышцы - еще не главное… Лирика все это, коллега. Или как тебя теперь называть - брат-плоддер? Никчемная слюнявая лирика.
        - Ленка, - пробормотал Кратов. - Я же ничего не знал.
        - Воображаю, как бы ты покатывался, рискни я хотя бы намекнуть на мое небезразличие к тебе? Ты же в ту пору млел подле своей рыжекудрой Юлии… Но дело прошлое. Давно уж нет никакой Ленки. Ничего нет. А есть командор Звездного Патруля Климова и брат-плоддер Кратов. Да еще, пожалуй, почти угасшее эхо воспоминаний, долетающее к нам из детства.
        - Полузабытые маяки, - со злостью проговорил Кратов. - Никому, кроме историков, не известные планеты. Месяцы и годы полного отчуждения. Вот он, мой передний край! Вот на что сгодились мои мышцы!
        - Плохо они сгодились, - заметила Климова. - Даже против пантавров.
        - Ленка, - сказал Кратов. - Конечно, ты права, ничего уже нет. И быть не могло… Но кто же ты теперь? Амазонка? Знак беды или надежды?
        - Эхо, - снова улыбнулась Климова. - Только эхо.

6.
        Низину частоколом обступал лес, кое-где побитый недавним набегом пантавров. Сквозь прорехи до самого горизонта видна была голая степь. И это был почти земной лес, в котором росли деревья как деревья, чьи замшелые от времени и сырости стволы на громадной высоте пушились голубыми, а иной раз - и привычно зелеными кронами. А между стволов уже взламывала наслоения палой хвои молодая, мягкая еще, но настырная поросль.
        Вот только птицы не пели. По какому-то странному капризу эволюции они здесь не возникли.
        - Какой запах! - сказала Джемма. - Почти земной. Правда?
        - Неправда, - сказал Грант.
        - Да ты просто не помнишь.
        - А ты?
        Девушка не нашлась, что ответить.
        По представлениям Гранта, изрядно размытым годами отчуждения, неоткуда было взяться такому запаху - дикому, горячему, разнузданному - на старушке Земле. На планете, умудренной опытом тысяч и тысяч лет цивилизации. Все же здесь был первобытный лес, поднявшийся и окрепший в юном, ничего толком не изведавшем, не пережившем мире.
        Просто девушка по имени Джемма Ким залеталась, замоталась по Галактике. Да и сам-то Грант уже почти растерял из памяти за бесконечными инозвездными калейдоскопами и свой домик в мандариновой роще, и ледяную речку, берущую начало от высокогорных ледников. И частенько по ночам клял черными словами все эти чужие расчудесные пейзажи, горели бы они синим пламенем.
        Грант склонился и поцеловал Джемму, очень удачно угадав ей в абрикосовую теплую щеку. Голова у него шла кругом.
        - Так редко удается попасть на какую-нибудь зеленую планетку, - пожаловалась Джемма. - Чтобы тишина, чтобы елочками пахло, чтобы ветерок погонял облачко по синему небу.
        - Нубилус вентус, - прокомментировал Грант. - Ветер, несущий облака. Елочками, допустим, здесь тоже не пахнет. Все эти деревья на самом деле какие-нибудь ненормальные по нашим понятиям хвощи.
        - А почему бы тебе не рассказать, как ты очутился в плоддерах? - вдруг спросила Джемма.
        - Настоящие плоддеры никому об этом не рассказывают. Если я здесь, значит нет мне другого места. Разве что в могиле. Но туда я не хочу. Я синоптик, Джем. Как ты полагаешь, может синоптик учудить такое, после чего ему тошно будет жить среди людей?
        - Не знаю, - пожала плечами девушка. - Наверное, ты ошибся в прогнозе?
        - Я совершил преступление. Ты сейчас гуляешь с убийцей. Тебе не страшно?
        - Ну какой из тебя убийца? Тоже придумал… Настоящий убийца - это выродок, нравственный мутант. Разве ты таков?
        - Нет, - Грант усмехнулся. - Но кому от этого легче? Мне? Тем, кто погиб? Их детям и женщинам? Или возьмем, к примеру, Кратова…
        - Вот он бы мог, наверное, - неожиданно сказала Джемма.
        - Почему? - опешил Грант.
        - Вспомни, какие у него глаза. Жесткие, ледяные. Как прицел у фогратора!
        - Видела бы ты, как он с этим фогратором управляется, - пробормотал Грант. - Был у нас инцидент… Это звездоход, Джем. Не в пример твоему блестящему командору, что бы она себе ни воображала. У него есть одно качество. Не пойму только, прекрасное или пагубное. Он ненавидит отступать. И когда его загоняют в тупик, он переходит в контратаку, причем такую отчаянную и яростную, что одерживает победу. Любой ценой. И я не думаю, что он отдал бы маяк пантаврам, даже если бы вы опоздали. Хотя мне в голову не идет, как бы он этого добился… Но ты не права: он такой же человек, как и я. И ему тоже трудно в изгнании.
        - Может быть. Но кому могло понадобиться загнать его в тот тупик, из-за которого он здесь, а не в Галактике?
        - Давай лучше о тебе, - славировал Грант. - Разве тебе легко в твоем Патруле? Здоровенные мужики сбегают оттуда в Звездную Разведку! А вы со своим девичником как-то держитесь.
        - Нелегко, - согласилась Джемма. - Но зато ощущаешь себя сильной, умелой, независимой…
        - Шустрой на всякие придумки, - поддакнул Грант. - Вроде инфразвуковой защиты. А вот классики утверждают, что-де сила женщины - в ее слабости.
        Джемма остановилась, держась за его руку. Ее гладко причесанная головка едва доставала Гранту до плеча.
        - Надо подумать, - сказала девушка. - Как-нибудь на досуге. Наверное, классики выступали опять-таки с позиций мужчин. Они же все как на подбор мужчины.
        - Особенно Сафо, - промолвил Грант. - Нет, лучше Ахматова:
        Из ребра твоего сотворенная,
        Как могу я тебя не любить?
        - У Ахматовой есть и совсем другое, - лукаво улыбнулась Джемма. -
        Тебе покорной? Ты сошел с ума!
        Покорна я одной господней воле.
        Я не хочу ни трепета, ни боли,
        Мне муж - палач, а дом его - тюрьма.
        Вообще-то иногда хочется чего-нибудь такого… как сейчас. Только не вздумай цитировать своих классиков при нашем командоре!
        - Очень нужно, - фыркнул Грант. - Не стану я с вами, амазонками, дискутировать. Еще съедите! Мне достаточно сознания того, что за моими плечами многовековой опыт предков. Гены еще скажут свое веское слово. И всем вам, во главе с вашим великолепным командором, предстоит тетешкаться с розовыми ляльками. И умильно сюсюкать, слушая их агуканье.
        - Исключено. Тетешкайтесь сами!
        - Ты не амазонка, - сказал Грант, обнимая ее за круглые плечи и привлекая к себе. - Ты болтушка.
        Его пальцы вдруг сами собой наткнулись на застежку комбинезона и довольно легко с ней совладали. Под жесткой снаружи, но согревающе-мягкой внутри тканью, к его удовольствию, была сразу девичья кожа, смуглая и тугая, и больше ничего существенного. Пока он, обмирая от нетерпения, совлекал комбинезон и все несущественное и касался раскаленными ладонями этой кожи, Джемма стояла неподвижно и спокойно, не помогая ему, но и не препятствуя, впрочем. Лишь на лице ее застыло выражение терпеливого любопытства.

7.
        - Это я, - сказала командор Климова, стоя в дверях. - Не ожидал?
        В простом белом платье на манер сарафана, со свободно распущенными по плечам светлыми волосами, она выглядела здесь пришелицей из иного мира. Из Внешнего Мира…
        Кратов рывком поднялся и потянулся за брошенным в угол свитером.
        - Не беспокойся, - произнесла Климова. - Своими бицепсами ты меня не шокируешь. Хотя кожа у тебя далеко уже не атласная… Корабль сейчас на орбите. Наш инженер, Зоя Летавина, обрабатывает термосферу. Я там не нужна. Где можно присесть?
        - Я потеснюсь, - пробормотал Кратов и неловко умостился на углу койки. - Зажечь свет?
        - Не надо. Я хорошо вижу в темноте, а ты… Зачем тебе разглядывать меня?
        - Я тоже хорошо вижу в темноте, - сказал Кратов.
        Она села, подперши кулаками подбородок. Ее пронзительно-синие глаза светились - так почудилось Кратову, прежде чем он догадался, что в них отражается лучик света из коридора.
        - Термический ожог? - спросила Климова, проведя пальцами по его груди.
        Кратов кивнул. Во время пожара на Галактическом маяке в системе Магма-10 он обгорел, как головешка, от волос остались редкие кустики, а его напарник Фриц Радау погиб. Но честь Плоддерского Круга была соблюдена: маяк продолжал указывать путь кораблям, потерявшим ориентировку в экзометрии. А у Кратова отросли волосы, затянулись ожоги, возникла тяжелая пирофобия и появился новый напарник.
        - А этот шрам откуда? - Ее пальцы нежно коснулись его плеча. - Похоже на скользящий след фогратора.
        Это и был фогратор. На планете с романтическим именем Снежная Королева обитали мелкие и чрезвычайно сообразительные твари, похожие на земных белок, но с дурными наклонностями к самозабвенному обезьянничанью. Должно быть, они попортили немало крови ксенологам, прежде чем те дали аргументированное заключение об их неразумности… Однажды ночью Грант поленился задраить тамбур, и они вскрыли «незаговоренный» люк и заполонили собой маяк. Но настоящий ад начался, когда одной из них удалось утянуть у Кратова оружие.
        «Что она делает? Думает ли она, что делает? Еще одно такое прикосновение - и я наброшусь на нее…»
        Кратов стиснул зубы и отодвинулся к самой стенке.
        - Это случай, - промолвила Климова, опуская руку. - Не судьба, а случай, что я встретила тебя здесь. Погналась за тобой много лет назад и настигла только сейчас… когда ты мне уже не нужен. Завтра я продолжу свой путь, а ты останешься тут. Вероятно, мы никогда больше не встретимся. Разве что случай снова сведет нас - чтобы я спасла тебя. Теперь ты понял, почему я пришла к тебе?
        - Нет, - сказал Кратов.
        - Я тоже, - Климова вздохнула. - Вот сижу и хочу понять. Кстати, отчего ты до сих пор один?
        - Я плоддер. А плоддер всегда один.
        - Ты и прежде был один. С тех пор, как Юлия бросила тебя… Как видишь, я все о тебе знаю. Хотя, казалось бы, зачем это мне?
        - Я смогу объяснить тебе, зачем. Чтобы сравнивать мой путь и твой. И видеть, где ты меня обошла и насколько. Ведь ты же начала с того, что захотела мне что-то доказать!
        - Это было давно. Сейчас я ничего не хочу доказывать. Прошло время, когда я доказывала - тебе, всему миру. Себе, наконец. Теперь все доказано, и я просто живу. И мне безразлично, что вокруг ничего не изменилось. Что по-прежнему в почете стальные мускулы, тяжелые челюсти, холодный взор и низкий лоб. Равно как и хрупкие плечи да бабья слезливость. То, что я живу своим делом, - самое лучшее всему доказательство.
        - Послушай, но я же не знал, что ты меня любила!
        - Любила. И это была настоящая любовь, а не детская игра в чувства. Никого я не любила так сильно, как тебя, хотя мы и расстались целую эпоху тому назад. Я со страшной болью, с кровью отвыкала от тебя. Но сейчас это не важно. Это прошло. Когда меня вышвырнули из Училища Звездной Навигации и Разведки во второй раз, я поняла, что третьего раза не будет. Доказательство должно быть убедительным и неоспоримым. Я пришла в Училище Звездного Патруля, и шеф-пилот так изумился, что за руку повел меня на приемные испытания. И я была не просто хорошим курсантом. Я была среди лучших! И те девочки, что пришли следом, тоже были одними из лучших.
        - Но зачем?..
        - Пойми: на свете не оказалось ничего такого, что было бы нам не по плечу, не по женскому хрупкому плечу. Да, случается трудно, невыносимо трудно и страшно. От многого пришлось отказаться. Но зато это настоящая жизнь, и это - моя жизнь!
        - А отказываться приходится от любви, от дома, от детей…
        Климова снова коснулась его плеча.
        - Не пытайся спорить со мной. Я неизбежно выиграю. Мои аргументы проверены и отточены в сотнях споров. Ты хочешь возразить, будто у мужчин в крови страсть к приключениям, опасностям и риску и при всем этом у них достает времени на подлинную любовь? Еще бы! Они твердо уверены, что на одной из планет их ждет чистенький домик, преданная подруга, которая никогда не забросит этот дом, не унесется к черту на рога в другую Галактику.
        - И тебе никогда не хотелось прервать эту глупость? - спросил Кратов вполголоса.

8.
        Грант лежал щекой на шелковом бедре Джеммы Ким и прислушивался к толчкам собственного сердца. Ему казалось, что они передаются всему этому миру, что упругий травяной ковер содрогается в унисон со всем его телом. Впервые за долгие годы он вдруг вспомнил, что у него есть сердце. «Не могу больше, - подумал он. - Вот сейчас встану, вернусь на маяк и скажу Кратову: все, брат-плоддер, я больше не могу, надо мне возвращаться домой. Нельзя мне больше без дома и без женщины, паршивый из меня отшельник…» И тут же с тоской осознал, что ничего этого не будет, что вернутся они с Кратовым домой только вместе, в один день и час. Наугад он пошарил рукой и нащупал узкую ладошку Джеммы, сжал ее в своих пальцах и ощутил ответное пожатие.
        - Это было хорошо, - сказала Джемма. - Я не знала.
        - Спасибо, - улыбнулся Грант.
        - Нет, тебе спасибо. Все это необычно. Мы любим друг дружку не так.
        - Да уж надо думать… И кто же мой предшественник? Я хотел сказать - предшественница?
        - Ты ревнуешь?!
        - Нисколько, - сказал Грант с деланным возмущением. - Кто я такой, чтобы ревновать тебя? Разве я, паршивый плоддер, имею на это право?
        - Мы все - как семья. Как сестры. Но только чуточку больше, чем сестры. Я люблю их всех. А они любят меня. Мы даже никогда не ссоримся. То есть бывают минуты охлаждения. Но всегда найдется кто-то, кто утешит.
        - Не очень-то мне по нраву ваша семейка…
        - А разве у вас иначе?
        Грант хихикнул.
        - Мы - не семья, - сказал он назидательно. - Мы совершенно разные. Трудовое сообщество двух сильных мужчин, где каждый со своим собственным грузом прошлого. И с собственным будущим. Потому что лишь настоящее ненадолго соединило нас. Его будущее - Галактика, мое - Земля. Дом, женщина, дети… Мы даже друзьями в подлинном смысле пока не стали.
        - Как же вы обходитесь?
        - Что касается Кратова, то у него просто железная воля.
        - Я не так много знаю о мужчинах, но мне кажется, что для этого железным должно быть другое.
        Джемма показала, что именно.
        - Как видишь, у меня - не из железа, - смиренно заметил Грант. - Во всяком случае, сейчас, в антракте. И воля у меня поплоше. Я ищу успокоения в холодном душе и фармакопее.
        - Тебе проще, чем мне.
        - Почему?
        - После того, что произошло между мной и тобой, я уже не смогу любить своих подруг, как раньше. У меня такое ощущение, что я им изменила. И мне стыдно перед ними. Но - с тобой хорошо.
        - Значит, не все еще потеряно, - улыбнулся Грант. - Но как же так? Скоро ты улетишь, и мы улетим, и долго не встретимся.
        - Ну что ты, - возразила Джемма. - Скажешь тоже - долго! Мы вообще никогда больше не встретимся.
        - Почему?! Я так не хочу.
        - Ну, я ведь ни за какие коврижки не разменяю Звездный Патруль на розовых лялек, пока смогу летать. А ты ведь не станешь меня дожидаться сто лет.
        Грант подумал.
        - Верно, - сказал он. - Не стану. Вот только вернусь во Внешний мир и сразу перестану. А что бывает с теми из вас, кто нежданно-негаданно влюбится, я имею в виду - в мужчину, и захочет завести семью, детей?
        - Не знаю. Я таких еще не встречала.
        - Амазонки, - промолвил Грант с досадой. - Целый выводок реликтовых амазонок.
        - Или первый зародыш грядущего. Разве плохо? Да ты и сам скоро меня забудешь. Нет, не скоро! - Джемма вдруг по-змеиному извернулась, крепко обхватив его за шею и приблизив свое лицо с расширившимися черными глазами. Ее упругая маленькая грудь ткнулась темно-коричневым соском ему в губы. Грант блаженно зажмурился и разомкнул уста. - Ты долго будешь вспоминать меня, будешь видеть меня во сне, будешь искать такую же, как я… До тех пор, пока не найдешь лучше меня. И однажды мы встретимся. Ты, седой патриарх в окружении десятков сопливых правнучат. И я, одинокая амазонка.
        - Ты еще и колдунья, - поразился Грант.
        И он снова принялся целовать ее.
        «Уахх!» - тяжко вздохнула земля и расступилась перед ними.
        Из темноты смрадной берлоги, скрытой под гниющим валежником, на них поперла мохнатая, черная в проплешинах туша. Затрещала нежная поросль, зашаталось вековое дерево, а туша все лезла и лезла, пока не вылезла совсем. И тогда распахнулась жуткая слюнявая пещера-пасть, обнажая сабельные лезвия клыков, из глубины ее недр вырвался низкий сдавленный хрип, переходя в надсадный рев. На поляне стало нечем дышать, завоняло падалью, смертью, потому что черная туша вознеслась на дыбы, закрывая небосвод растопыренными когтистыми лапами.
        Грендель-пилигрим, местное страшилище, которое ни Грант, ни Кратов не сподобились увидеть даже издали и никогда о том не жалели, потому что встреча с ним никогда не заканчивалась добром. Хищник, и не просто хищник, а хищник из хищников, ударом лапы способный поломать хребет молодому пантавру или оглушить старого, чтобы затем утянуть его в подземные ходы и там сожрать вместе с копытами, рогами и хрящами. В периоды миграций за пантаврами следом идут грендели. Идут поодиночке, выбирая себе добычу, скрадывая ее, дожидаясь своего часа, таясь от палящего солнца в норах, размерами не уступающих земным транспортным артериям. Последняя несуразная миграция привела гренделя к маяку. Но пантавры ушли, а хищник остался, как и все, потеряв ориентировку в перепутанном мире под изошедшим пятнами светилом. И теперь ему надо было кого-то сожрать, чтобы не умереть.
        Грант, в мгновение ока очутившийся на ногах, тоже не хотел умирать, но ему не оставалось ничего иного, как поддаться древнему инстинкту и заслонить собой девушку. Хотя бы на миг задержать атаку гренделя, покуда Джемма добежит до опушки, где стоял пустой гравитр. Потому что люди тоже происходили от хищников, до последнего вздоха готовых защищать продолжательниц своего рода.
        Но прежде чем инстинкт у Гранта отработал до конца, а грендель накачал в себе достаточно злобы, чтобы обрушиться на добычу, всех опередила Джемма Ким. Точным движением она вскинула перед собой фогратор, который всегда был при ней и валялся неподалеку, до этого момента ненужный, вместе с комбинезоном. Потому что в Звездном Патруле редко удается улучить минутку отдыха на какой-нибудь зеленой планетке, гораздо чаще бывает попросту страшно, так страшно, что здоровенные мужики, не стыдясь своего выбора, уходят из Патруля в Звездную Разведку, где тоже не мед и не сахар…
        Залп высверлил в мохнатом зверином брюхе просторную круглую дыру. А пока изумленный грендель умирал и, умирая, оседал на задние лапы, и с ревом из него уходила вся его долгая неправедная жизнь, девушка успела оттолкнуть оцепеневшего Гранта на безопасное расстояние.
        - Это кто? - спросила она, показывая раструбом фогратора на агонизирующую черную гору мяса и паленой шерсти.
        В ее глазах горело любопытство. Нагая, со спутанными вороными волосами, в воинственной напряженной позе, с оружием в руках - она действительно выглядела самой настоящей амазонкой.
        Грант поднес к лицу трясущиеся пальцы и посмотрел на них с омерзением. Видеть умирающего гренделя ему хотелось и того меньше. Он отвернулся, сражаясь с тошнотой.
        - Это… Старина Сократ, местный философ и лирический поэт, - сказал он. - А заодно грендель-пилигрим, пантаврий пастырь и духовник. Что за мода у вас, амазонок: сперва стрелять, а потом здороваться?..
        Он бросил взгляд на девушку и с неудовольствием отметил, что даже грудь ее вздымается ничуть не чаще обычного.
        - Джемка, - промолвил Грант с обидой. - Ну, ты хотя бы испугалась? Ну, немножечко?
        - Конечно, нет! - удивилась та. - Он же не страшный. И очень неповоротливый. Как медведь. А что?
        - Так, ничего, - сказал Грант.
        Он взял одежду в охапку и на неповинующихся ногах побрел к видневшемуся в просвете между стволов гравитру.
        - Грант! - Джемма догнала его и повисла на плече. - Я тебя чем-то обидела?
        - Обидела? - он скривил жалкую гримасу. - Ну что ты, разве можно… Ты меня просто уничтожила. Как беднягу гренделя.

9.
        - Глупость? - переспросила Климова. - Что ты называешь глупостью?
        - Дело даже не в том, что ты растратила лучшие годы на поиск того, что тебе не нужно. Ведь ты не любишь приключения, и тяга к опасностям не в твоей крови.
        - Это неправда, - возразила она. - Я смертельно обожаю приключения!
        - Просто ты хотела ДОКАЗАТЬ. Что-то доказать кому-то. Как доказывала в детстве, когда лезла в нашу компанию сорвиголов. И доказала, наверное. Но какой ценой!
        - Ты станешь отрицать, что мне это удалось?
        - Да нет же, не стану. Но я пошел в Галактику, потому что мне это необходимо. Потому что я не мыслю себя иначе. И дьявольски жаль, что не удалось достичь большего, чем должность смотрителя Галактических маяков. Ничего, жизнь еще не кончена… А ты бросилась к звездам не оттого, что звезды есть на свете, а оттого, что хотела между этих звезд настичь меня! Настичь, обойти и увидеть меня позади. И так наказать за неразделенную детскую любовь.
        - Что же, - усмехнулась Климова. - Все сбылось. И увидела тебя позади. И наказываю.
        - Но ты упускаешь из виду, что для меня это - не наказание. То есть, конечно, наказание, но не в том, что ты меня обошла… Я знаю: есть тысячи людей более талантливых, умелых, сильных, чем я. Есть Звездная Разведка, куда я не попал. Есть Звездный Патруль, куда я уже не попаду. Есть ксенологи, куда я не хочу. И страйдеры, куда меня не возьмут… А я ремонтирую Галактические маяки. Я добровольный изгнанник, плоддер. Ты обошла меня. И что же? Гонка с преследованием для тебя не окончилась, потому что постоянно кто-то будет впереди. Уже не я - ведь я остался за флагом, я стал тебе неинтересен. Но ты не сможешь остановиться.
        - Однако же, спасли вас именно мы.
        - Помню, как ты гордилась этим! Если бы пантавров разогнал не ваш пансион отличниц, а обычные парни из Патруля, им и в головы не пришло бы делать из этого событие. Сейчас мы сидели бы у них на корабле, дули крепкий чай или джулеп с ромом, травили анекдоты и межзвездные байки, и нам было бы тепло и покойно. Но прилетели вы, и каждый ваш шаг, каждый поступок, каждая фраза - это доказательство вашего превосходства. Да шут с ним, - вдруг успокоился Кратов. - Ты тратишь на это свою жизнь, видимо - не можешь иначе. Но зачем ты всем этим девочкам затуманила головы, они-то в чем виноваты, почему ты их лишила дома и покоя из-за меня?!
        - Замолчи! - не выдержала Климова.
        Кратов отпрянул: ему показалось, что она ударит его. Вместо этого Климова порывисто поднялась и метнулась к выходу. Но внезапно передумала. Вернулась и встала напротив, прислонившись к стене.
        - Может быть, - сказала Климова. - Только нет у меня обратной дороги. Ты, я вижу, угомонился, затих в плоддерах. А я еще не достигла своих пределов и хочу их узнать. Пусть каждый пройдет свой путь до конца. Как странно… Я любила тебя, по-настоящему любила. Но теперь жалею о том, что мы встретились. Ненужная это была встреча.
        - Странно, - согласился Кратов. - Ты искала меня, когда я даже не помнил о тебе. И теперь уходишь, когда я ни о чем больше думать не могу, кроме тебя.
        - Это слабость, - сказала Климова сухо. - Ты говорил бы те же слова любой другой женщине.
        - Может быть. Но, так или иначе, я говорю их тебе.
        - И напрасно. Ты всю жизнь будешь сожалеть об этой минуте.
        - Может быть, Ленка…
        - У меня тоже так бывает, - призналась Климова. - И я внезапно начинаю ощущать себя глупенькой пугливой девочкой. Сейчас ты сказал эти напрасные слова, и наступила одна из таких минут. Мне не раз говорили такие слова, но я всегда находила в себе силы пропустить их мимо ушей. Слышишь, великий вождь Шаровая Молния? Мимо ушей и мимо сердца! Поэтому я подойду и поцелую тебя. Было бы несправедливо, если бы я так ни разу в этой жизни тебя не поцеловала. А затем я уйду, и мы не увидимся до самого отлета. Потому что по-другому нельзя. Все равно планеты не сойдут со своих орбит… А ты обещаешь мне сидеть и не сделаешь ни малейшего движения, не проронишь ни единого слова, пока за мной не затворится дверь.
        - Хорошо, - сказал Кратов.
        Он закрыл глаза и почувствовал, как влажные горячие губы коснулись его лба.
        - Еще, - попросил он.
        Хлопнула дверь.
        «Терпи, брат-плоддер, - подумал Кратов, продолжая сидеть с закрытыми глазами. - Твой путь еще не окончен. Планеты не сойдут со своих орбит… пока не взорвется светило!»
        Он пружинисто встал, встряхнул затекшими плечами, подобрал небрежно брошенный свитер. Пора было возвращаться от нежданного тайм-аута к повседневным заботам. Для начала следовало разыскать Гранта, надавать ему по шее за пренебрежение своими обязанностями, а затем отправить гонять сепульку в тестовом режиме. Да и самому простучать лишний разок схемы контроля. Потому что Галактический маяк должен работать, и не просто работать, а всегда и хорошо. Только таким способом и можно выбить всякую блажь из головы… С этими мыслями Кратов натянул свитер и шагнул к двери.
        «А ведь она хотела, чтобы я вернул ее, - внезапно подумалось ему. - Словами ли, просто ли поймал бы за руку. В добрые старые времена великому вождю Шаровой Молнии достаточно было крепкой затрещины, чтобы привести в повиновение строптивую Ленку Драную Коленку. Как все усложнилось с тех пор! И зачем?.. Она же не хотела уходить. Недаром она сменила комбинезон на белое платье, - он скривился, как от страшной боли. - О, идиот!.. Нет - два идиота! Пробыли вместе битый час, говорили какие-то пустые слова, а хотели совсем другого! Мне ничего не стоило удержать ее. Я и сейчас еще могу… Где мне взять силы, чтобы не сделать этого?!»
        Ему почудилось легкое движение по ту сторону незапертой двери.
        Кратов перестал дышать и прислушался. Там кто-то стоял и так же, как и он, сдерживал неровное дыхание.
        Кратов прижался щекой к шершавому и теплому пластику двери и застыл. «Это она, - подумал он обреченно. - Ждет, когда я открою. Только бы не постучала. Меня здесь нет! Я ушел, слышишь? И ты уходи! Господи, сделай так, чтобы она ушла!»
        Он заскрежетал зубами и едва успел перехватить левой рукой правую, которая сама собой тянулась к замку…
        - Кратов, - позвал Грант несчастным голосом. - Ты не спишь?
        Кратов обмяк и шумно вздохнул.
        - Привет, - сказал он, отступая.
        Грант пихнул дверь кулаком. На его лице, будто забытая, застряла трагическая улыбка.
        - Тебя съели? - спросил Кратов с жалкой иронией.
        - А тебя - нет?
        Грант попытался переступить порог и споткнулся.
        - Кратов, - промолвил он. - Зачем только они спасли нас?
        - «Я вижу в этом знак…» - сказал Кратов печально.
        - Знак? Добрый или злой?
        - Никакой. Просто знак. Предупреждение о повороте, который впереди.
        - Кратов, - сказал Грант. - Давай напьемся вина. Только по-настоящему, сильно, а?

10.
        Кратов и Грант стояли у полуразрушенной стены, опоясывавшей Галактический маяк. Задрав головы, они глядели в небо. А в зените парил небольшой спасательный корабль Звездного Патруля. И с каждой секундой он становился все меньше и меньше, пока не растаял вовсе в липком розовом мареве.
        - Пойдем проверять головку, - наконец сказал Грант и со вкусом добавил: - Импульсную, инфразвуковую, аж со следящей системой. Чур, ты будешь пантавром!
        Кратов не двигался.
        - Пойдем, - повторил Грант. - В следующий раз нас будут вызволять здоровенные грубые мужики. Мордастые, три дня не бритые, с медвежьими лапами, пудовыми кулаками и плоскими шуточками.
        - Да, - проговорил Кратов. - Пошли, пожалуй.
        Интерлюдия. Земля
        Дворец из белого мрамора громоздился на вершине холма, словно айсберг, каким-то чудом угодивший в самое сердце вечнозеленой рощи. Овальные окна в разноцветных стеклах были мертвы. Ступени широкой лестницы начинались прямо у подножия холма и пропадали между витых колонн в темном провале распахнутых дверей. Кратов, поколебавшись, шагнул на нижнюю ступеньку. От его ног на белом камне оставались следы. Здесь очень давно никто не ходил, все было припорошено слоем пыли.
        - Зачем одному человеку столько пространства? - шепотом спросила Марси.
        Она была подавлена.
        Кратов и сам чувствовал себя до чрезвычайности неуютно.
        - Ученики подарил эти хоромы ее отцу, - сказал он так же тихо. - Он не сумел отказаться. Отказ - обида. Но отец умер, а хоромы стоят.
        Покинутый приют - весь в зарослях плюща.
        Тоскливо здесь. Хозяин все забросил.
        Нет никого…
        И только каждый год
        Печальная сюда приходит осень…[3 - Энкэй-хоси. Пер. с японского А. Глускиной.]
        - Я бы сбежала, - промолвила Марси, не выпуская его ладони. - А вдруг здесь никто не живет? Вон сколько пыли нанесло.
        Кратов промолчал. Он тоже ни в чем не был уверен.
        В роще вдруг истошно загалдели невидимые птицы. Этот единственный живой звук в мертвом царстве из камня и стекла вернул ему ощущение реальности происходящего. Кратов даже встряхнул головой, освобождаясь от наваждения.
        - У нас, русских, есть сказка про аленький цветочек, - сказал он солидным голосом. - На зеленом острове во дворце жило да было чудовище и стерегло этот цветок. Однажды туда угораздило заплыть купца…
        - Я знаю, - улыбнулась Марси снисходительно. - У нас тоже есть такая сказка. Про красотку и чудовище. Ее сочинила мадам Лепренс де Бомон. А ваш писатель Аксаков… э-э… позаимствовал.
        - Эта история стара, как мир, - возразил Кратов. - И вообще я встречал ее даже в инопланетном фольклоре. Если уж разобраться по совести, так эта ваша мадам…
        Он оборвал фразу и прислушался. Лестница кончилась, они стояли в дверях. Эхо последних слов разнеслось по пустому зданию, запрыгало где-то под сводами и там разбилось в мелкие осколки. Марси тревожно прижалась к плечу Кратова. У нее мигом улетучилась охота обсуждать литературные приоритеты.
        - Здесь никого нет, - снова сказала она.
        Они вошли. Под ногами скрипела надутая сквозняками сухая земля. На голых стенах лепились старинные светильники, закутанные в кисейные чехлы. Возможно, это была паутина.
        - Я боюсь, - шепнула девушка.
        - Еще бы, - усмехнулся Кратов. - Сейчас из-за угла выползет мерзкое чудовище и станет домогаться твой любви.
        Он толкнул одну из бесчисленных дверей, та бесшумно отворилась. За ней лежало залитое светом из пыльных окон просторное помещение с паркетным полом. Марси шагнула вперед и тотчас же пулей вылетела обратно. Глаза ее расширились на пол-лица.
        - Там кто-то есть!
        Кратов отстранил девушку и заглянул в помещение. В зеркальной стене отразилась его напряженная физиономия. В углу валялся высохший, почти истлевший букет цветов.
        - Это балетный класс, - сказал Кратов. - Ее отец был великий танцовщик.
        - Мне здесь жутко, - призналась Марси. - Я бы с радостью ушла!
        - Когда мне грянет сто лет, - сказал Кратов мечтательно, - я выстрою себе такой же мавзолей. Только не будет никакой пыли. Все комнаты будут завалены экспонатами. И я при них - смотрителем.
        - Как профессор Бекетов?
        - Отращу такую же бородищу, и все поневоле станут звать меня профессором.
        - А где ты станешь жить?
        - В маленькой светлице под самой крышей. Диван, письменный стол и пара кресел - на случай, если придут друзья.
        - У тебя так мало друзей?
        - Друзей и должно быть мало. Но чтобы без них не прожить. У меня пока таких нет.
        - А те, к кому мы вот уже неделю добираемся и все никак не можем добраться?
        - Это иное дело. Мы жили порознь долгие годы и не нуждались во встречах…
        - Где же в твоей светлице место для меня?
        - А ты вот уже шестьдесят лет как удерешь от меня. Ведь за тобой не только право выбора, но и право ухода.
        - Кратов! Я сейчас тебя укушу!
        - Нельзя. Я заору, и мы всех перепугаем.
        - Летучим мышам и паукам это пойдет на пользу… Ну с чего ты взял, что я удеру?!
        - Надо мной довлеет страшное заклятие. Меня не может полюбить ни одна женщина - если, конечно, она мечтает найти в этом счастье. И я умру в одиночестве.
        - Глупости! Я же смогла тебя любить, и мне это нравится.
        - Ты все выдумала, - сказал Кратов и обнял ее за плечи. - Я для тебя заморская диковина. Аленький цветочек. Экспонат галактического музея. Инопланетянин. Когда ты убедишься, что я такой же человек, как все, тебе станет скучно. Ты же ненавидишь скуку. И ты удерешь.
        - Не обижай меня, Кратов, ну пожалуйста…
        - Больше не буду, - сказал он и, опустившись на колени, ткнулся лицом в ее теплый, упругий животик между пояском юбки и узлом платка.
        Его обостренный слух уловил слабый, но отчетливый шорох. Кратов обернулся. В конце коридора, царственно опершись на палку из темного дерева, стоял высокий прямой старик в стеганом синем халате и смотрел на них запавшими глазами. Его седые волосы, перехваченные белой лентой, ниспадали на гордо развернутые плечи, делая его похожим на славянского языческого бога. У ног старика лежала огромная кошка с подрубленным хвостом, пышными бакенбардами и чутко вскинутыми ушами.
        Кратов поспешно поднялся. Ему отчего-то почудилось, что сейчас этот величественный старик укажет на них своей палкой, и кошка, обнажив страшные когти, кинется рвать их в клочья.
        - Идемте, - сказал старик тусклым голосом и, шаркая ступнями, убрел в одну из боковых комнат.
        Кошка медленно зевнула, растворив алую клыкастую пасть, а потом неслышно скользнула следом за хозяином. У нее были тяжелые мягкие лапы - мощные, как присоски гравитра.
        - Кто это? - взволнованно зашептала Марси.
        - Он… великий танцовщик.
        - Но ведь он умер!..
        Совершенно ничего не соображая, Кратов потянул слабо упирающуюся девушку за собой.
        Они вошли в комнату, которая в отличие от всего встреченного ими во дворце имела обжитой вид. Половину ее пространства занимал старинный механический рояль, покрытый белым бархатом. Повсюду висели картины и портреты, не больше ладони каждый («Бокард… Данутович… Сент-Пол!..» - приглядевшись, потрясенно выдохнула Марси). Круглый низкий столик на гнутых ножках был придвинут к стене, на нем высился массивный золотой канделябр с оплывшими свечами. По комнате были распиханы в беспорядке мягкие кресла. Одно из них стояло спинкой к ветхому книжному шкафу, в котором рядами теснились книги в толстых потемневших переплетах («Кётансубеки… Гинсберг… Курт Алейников!..»). В этом кресле сидел старик и молча взирал на нежданных гостей. Несмотря на жару, он успел накинуть на плечи пестрый шерстяной плед. Чудовищная кошка умостилась у него в ногах, будто живая грелка, и нервно зевала. Ее раздражало присутствие посторонних.
        Марси, растерявшись, сделала книксен и открыла рот, чтобы поздороваться, но только жалко пискнула. Старик безразлично усмехнулся.
        - Мне сто лет, - сказал он, словно продолжал прерванную беседу. - Я здесь один. Наверное, мне следовало бы умереть молодым. Тогда я стал бы легендой. А теперь я - анекдот. Архаизм, пережиток. Я никому не нужен. Вот вам я нужен? - Девушка, часто мигая круглыми глазами, кивнула. - Не лгите, дитя. Петипа мог позволить себе жить столько же, сколько и я. Его эпоха была медленной. Дягилеву достало без малого шестидесяти. Баланчин успокоился, не дотянув до восьмидесяти. В его годы я тоже достиг пределов славы. Теперь мне сто лет, я жив и не знаю, когда умру. Свою славу я давно пережил. Почему вы стоите? Я не король, чтобы в моем присутствии нельзя было сидеть.
        Кратов нашарил за собой кресло, придвинул его Марси и стал с ней рядом.
        - Меня зовут Константин Кратов, - сказал он.
        - А меня - Милан Креатор, - заявил старик. - Милан Созидатель… Наши имена созвучны. Хотя сейчас меня, наверное, никто так не называет. Я уже давно не способен что-то созидать. Любопытно, упоминают ли энциклопедии искусств мое имя? Двадцать лет назад упоминали, я проверял. А теперь даже не знаю, как это делается. Впрочем, теперь не принято вычеркивать информацию, даже если она стала бесполезна… Там, - он простер руку к зашторенному окну, - все переменилось. Никто не танцует так, как я учил. Никто не живет так, как я мечтал. Люди не научились говорить телом. Моя «Лингва пластика» никому не пригодилась. Я сижу здесь, как фараон, которого по недоразумению замуровали в пирамиде заживо. Даже эта побрякушка, - Милан кивнул на видеобраслет, что небрежно валялся на столике рядом с канделябром, - смеет не повиноваться мне. Я пытаюсь призвать моих учеников, чтобы они добыли мне чашу с ядом. Никто не отвечает… А может быть, я разучился с ним обращаться. Не сердитесь, что я много болтаю. Мне не с кем говорить в своей пирамиде. С собой мне не о чем говорить, все давно уже выяснено до мелочей. А эта дурочка
Ламия, - кошка прянула ухом, - меня не понимает. Или не хочет. У нее свои заботы.
        - Разве Рашида не живет с вами? - осторожно спросил Кратов.
        - Живет, - кивнул старик. - Но не со мной. Возле меня - так будет правильно. Я здесь, а она где-то рядом. Я не вижу ее неделями, месяцами. Я не знаю, что творится в ее жизни, и ровно столько же она знает обо мне. Однажды я не видел ее целый год. А потом она зашла ко мне, словно исчезла только вчера, бросила: «Привет!» - и снова сгинула. Когда я умру, она узнает об этом от посторонних. Или не узнает, пока случайно не забредет в мою комнату и не наткнется на мумию. Вы были с ней знакомы?
        - Да. Правда, очень давно.
        - Все так говорят. Иногда сюда приходят люди, чтобы повидать ее. И натыкаются на меня. Она возникает в чьей-то жизни, как вспышка, как аэролит, а затем пропадает из нее навсегда. Но люди не хотят верить тому, что ее уже не вернуть, что аэролит не сгорает дважды, и приходят сюда. И не застают ее. А я им не нужен. Верно, с вами приключилось то же?
        - Мы не виделись с ней двадцать лет.
        Милан Зоравица сдвинул седые брови, что-то прикидывая.
        - Вы - из Галактики, - сказал он уверенно.
        Кратов кивнул и покосился на Марси. Та сидела в своем кресле, затиснув ладошки между колен, и напряженно впитывала каждое слово.
        - Двадцать лет назад Рашида ушла в Галактику, - произнес Милан. - Оттуда она вернулась израненной. Я так ничего и не выведал у нее. Знаю только, что она пережила там великий ужас, великую любовь и великое предательство. Одному человеку столько не по силам. Если бы она избежала любого… Ей никто не помог тогда. Она и отвергала всякую помощь. Друзей у нее никогда не было. Приятелей она прогнала. А тот, чью помощь она приняла бы, отвернулся от нее. С тех пор моя дочь сжигает себя, сжигает свою душу. Ей не нужен никто в этом мире. Она берет все для удовольствия, но не испытывает его подолгу. Она уже не способна остановиться и летит по жизни неведомо куда. В какую-то пропасть, ведомую лишь ей одной. Как будто прошлое гонится за ней.
        Милан вдруг улыбнулся.
        - Когда-то здесь было шумно, - сказал он. - Днем и ночью сюда спешили люди. Им не хватало места, и они выплескивались на окрестные холмы. Мы творили наше будущее. Мы фантазировали и безумствовали! Аэробалет, аквабалет, гравибалет, «Лингва пластика»… Это будущее оказалось не нашим. Я и сам все забыл. И теперь здесь обитают двое. Милан Креатор, который никому не нужен, и его дочь, которой не нужен никто. Почему вы все время молчите?
        - Я… я напрасно сюда пришел, - пробормотал Кратов.
        - Это вы были с моей Рашидой, когда все испытания небес обрушилось на нее.
        - Да, я был с ней в том полете.
        - И это вы бросили ее в одиночестве.
        - Я не предполагал… Я был молод. Откуда мне было знать… - Кратов вдруг осознал, что выглядит жалко, и с отвращением оборвал свой лепет.
        - Убирайтесь.
        Кошка приподняла массивную голову и свирепо наморщила нос. Обнажились желтые клыки. Кратов отшатнулся. Лицо его горело. Он попытался выпрямиться, но никак не мог этого сделать. Невидимая тяжесть ломала и гнула его к земле.
        - Вы убили ее, - сказал Милан ровным голосом.
        Кратов пришел в себя на ступеньках лестницы, на полпути к основанию холма. Мраморная гробница лежала за его спиной, и холод ее проникал повсюду, глумясь над полуденным зноем. Марси, тихая, поникшая, спускалась рядом.
        - Ты мне расскажешь об этом? - спросила она.
        - Не знаю.
        Ему остро захотелось прижаться к ней, почувствовать ее тепло, запах ее белой, не поддающейся никакому загару кожи, укрыться в ее тонких руках от стыда. Не был он сейчас жестким, суровым, сильным звездоходом, каким его привыкли видеть окружающие. Обыкновенное слабое существо. Подверженное всем бедам, на каждом шагу творящее ошибки и нелепости. Побитая собака.
        - Привет, - сказала поднимающаяся навстречу женщина и улыбнулась им. - Я вас знаю?
        Рашида.
        Крыло черных с зелеными и желтыми прядями волос, легко взметнувшееся над колдовскими синими очами. Прекрасное золотистое тело, почти не таящееся под неким сложным сооружением из застывших лент пестрой материи. Маняще приоткрытые алые губы.
        За ней, весело переговариваясь, спешили ее новые знакомые, в таких же маскарадных нарядах.
        - Нет, - вымолвил наконец Кратов.
        - Пойдемте с нами, - предложила Рашида. - Там и познакомимся. Вы какие-то скучные. Будто у вас несчастье.
        Кратов отрицательно покачал головой и двинулся мимо.
        - Ну как знаете…
        - Она глядит на тебя, - шепнула Марси. - Неужели ты так переменился?
        - Не знаю, - буркнул Кратов.
        - Почему ты не ответил ей? Ты же хотел ее видеть!
        - Не знаю…
        Они шли молча.
        - Сто лет - не старость, - вдруг произнесла Марси задумчиво. - Он еще полон сил.
        - Полон сил! - усмехнулся Кратов. - Моему наставнику доктору Энграфу тоже сто лет, а он еще заигрывает с женщинами и работает двадцать четыре часа в сутки… Надо понимать простые вещи! Есть люди, а есть люди! Милан не такой, как все мы. Он не умеет заботиться о себе даже в малом, привычное нам проходит мимо его разума. Он способен лишь творить, только в мире своих фантазий он живет полноценно. И вдруг его выключили из жизни. Оставили ученики, забыла родная дочь. Столько лет потерять, столько лет!..
        - Господи, какая же она красивая, - сказала Марси.
        - Она тебе понравилась? - уже спокойнее спросил Кратов.
        - Я ее ненавижу.
        - А меня?
        Марси не ответила. Только вздохнула украдкой.
        Часть вторая
        Гнездо Феникса I

1.
        Вышагивая рядом с командором миссии, Павел Аксютин старался угадывать в ногу, но постоянно сбивался. Виной тому были тяжелые, с выпирающими в стороны кромками подошв, космические ботинки. Кто знал, быть может, в космосе они и впрямь были хороши, но в коридоре галактической базы никуда не годились. Более всего Аксютин предпочел бы мягкие теннисные туфли. В крайнем случае он согласился бы и на болотные сапоги. Но еще утром командор обул всех ксенологов в эти жуткие, наполовину металлические лапти и приказал: «Вживайтесь. Не научитесь ходить быстро и бесшумно - планеты вам не видать, так и просидите всю миссию на корабле». Угроза подействовала, и братья-ксенологи, теша друг друга сладостными воспоминаниями о сидячей работе в окружении лингваров, когда под рукой и стол, и пульт мемоселектора, и чашечка кофе, со стонами заковали свои ступни по-походному.
        «На свадьбу грузчики надели со страшным скрипом башмаки…» Эта чудноватая строфа, бог весть где подхваченная, настырно лезла в голову Аксютину, пока он запинался о собственные ноги и завистливо косился на командора.
        Командор миссии Дин Дилайт, прямой и равнодушный, как статуя с острова Пасхи, бронзоволикий, подбористый, на ксенолога и не походил вовсе. Ему к лицу был бы огнедышащий ствол фогратора на согнутом локте, руль какого ни то древнего планетохода в болотах самых инфернальнейших планет, либо, что еще предпочтительнее, штурвал пиратского брига. И, разумеется, серьга в ухе… На самом же деле Дилайт и Аксютин принадлежали к разным подвидам одного и того же профессионального сообщества разумных существ. Аксютин был кабинетный мыслитель, Дилайт - практик, разменявший добрый десяток контактов, как удачных, так и не слишком. Вроде этого, последнего, который стал для него настоящим делом чести. И поводом вытащить Аксютина из его кабинета сюда, на галактическую базу у самого черта на рогах.
        - Хочешь поглядеть на живого плоддера? - спросил Дилайт, не поворачивая головы.
        - Хочу, - сказал Аксютин и в очередной раз споткнулся. - То есть как бы определеннее выразиться… Глядеть на живого плоддера всегда приятнее, нежели на мертвого. Но, по слухам, плоддеры - существа малоприятные в общении, не обремененные высокой культурой.
        - Плоддеры такие же вертикальные гуманоиды, как и мы с тобой, - произнес Дилайт невозмутимо. - Культура у нас с ними единая. И потом, тебе с ним не общаться, а работать.
        - Как можно работать не общаясь? - удивился Аксютин. Дилайт не ответил. - Ну что же… Мы, ксенологи, специалисты по общению. Уж как-нибудь сконструируем подходящую и для него и для нас сигнальную систему, - закончил он без особого энтузиазма.
        Ему и в самом деле становилось немного тоскливо и хотелось домой. К бронированным котурнам и маячившим в недалекой перспективе бронированным кюлотам добавлялся совсем уже непредвиденный плоддер. Миссия обещала быть хлопотной. «Интересно, как к этой новости отнесутся Вилга и Биссонет?» - подумал Аксютин с некоторым оживлением.
        Дилайт придавил ладонью сенсоры одной из дверей, дождался, пока она откроется, и вошел первым. Аксютин энергично шагнул следом и, понятно, споткнулся.
        В помещении, куда они попали, стоял полированный и практически пустой стол подковой - для совещаний. Несколько кресел с бархатной обивкой были распиханы по углам.
        Во главе стола сидел шеф-пилот галактической базы Ханс-Ивар Дедекам, темный лицом от специфического загара, светловолосый и светлоусый. При виде ксенологов он изобразил короткую улыбку вежливости и жестом пригласил садиться. А в углу, в заметно напряженной позе, на самом краешке сиденья пребывал, по всей очевидности, обещанный плоддер.
        Выглядел он примечательно. Дочерна загорелое и непроницаемое для эмоций лицо, на котором контрастно выделялись серые, почти прозрачные глаза. Короткая, без претензий на право именоваться прической, стрижка, благодаря которой издали ее носитель казался бритоголовым. Куртка из черной, грубой даже на взгляд материи, небрежно расстегнутая на мощной, обтянутой тонким свитером груди. Сморщенные розовые пятна старых ожогов на шее. Широченные плечи. Руки с почти непристойно выпирающими бицепсами, настороженно умостившиеся на коленях. Черные брюки из еще более грубой материи, под которой скрывались и вовсе несуразно мощные ноги. И до боли в пятках знакомые космические ботинки, но не такие новенькие, как на Аксютине, а битые-перебитые, в царапинах и наплывах, облупившиеся на носках, будто плоддер только и знал, что пинать кого-то под весьма, должно быть, тугой зад.
        Аксютин поймал себя на том, что не следит за нитью уже завязавшегося между Дилайтом и Дедекамом разговора, а с нескрываемым интересом пялится на плоддера. Тому, очевидно, скоро наскучило быть объектом пристального внимания, и он вдруг выпалил в Аксютина прямым залпом из обоих глаз, как из двух стволов сразу, да так, что холодная волна прокатилась по ксенологу от натруженных ступней до корней волос.
        Аксютин аж слегка просел в своем кресле. «Такой и убить способен, - подумал он с содроганием. - может быть, он потому и плоддер, что способен убить?» Это умозаключение энтузиазма ему не добавило.
        - …летом позапрошлого года, - говорил Дилайт обычным размеренным голосом. - Впрочем, уместно ли назвать данное время года летом? Я подразумеваю август 130-го года по абсолютному земному календарю, чтобы вам было яснее. Так вот, Финрволинауэркаф снова горел. Полпланеты покрылось пеплом - имеется в виду половина доступной нам области планеты. Остальное еще полыхало. Мы высадились там, где уже погасло, но ничего любопытного не нашли и возвратились чрезвычайно неудовлетворенные.
        - Понятно, - усмехнулся Дедекам. - Не до вас с вашими контактами им было, вот в чем штука. Представьте, что дома у вас пожар, детей надо спасать, вещи выносить. И вдруг вас хватает за рукав некий назойливый тип странного вида, внушающий сомнения в его душевном здоровье, и предлагает заняться совместным черчением пифагоровых штанов.
        - Аналогия слабая, - сдержанно заметил Дилайт, сыграв бровями. - В конце концов, мы готовы были прийти на помощь. В наших силах, и вы это знаете, организовать любую помощь. В том числе и в планетарных масштабах. Иными словами, упомянутый вами назойливый тип, хватая за рукав, имел в виду прежде всего предложить свои весьма эффективные услуги в спасении детей и домашнего скарба. Пифагоровы же штаны, как общеизвестно, отнюдь не являются признанным эквивалентом в интеллектуальном обмене.
        - Пожар, пепел, - поворчал Дедекам. - Пиротехническая терминология.
        - С этим следует смириться, - сказал Дилайт. - Финрволинауэркаф постоянно горит. У нас на Земле, например, бытуют такие милые понятия, как бархатный сезон. На Финрволинауэркаф уместно было бы ввести в обиход понятие сезона пожара.
        - Ты прав, - немедленно вклинился в беседу Аксютин, сочтя, что настал и его час. - Мы в нашем институте проанализировали ту информацию о Фин… Фир… - он запнулся и в который уже раз позавидовал Дилайту, - какую вы нам предоставили. Построили планетографическую модель. Возникновение пожаров на Фин… на этой планете со значительной вероятностью подчинено некой закономерности и тесно коррелирует с годовой цикличностью. Возьмем статистику от 130 года…
        - Я знаком с вашими выводами, - кивнул Дедекам.
        - Это я озаботился, - промолвил Дилайт в ответ на изумленный взгляд Аксютина.
        «Ну, и чего я высунулся? - сконфуженно подумал тот. - Конечно, они уже обо всем перетолковали, и не раз. Тогда что же они снова затеяли эти пересуды?» Он покосился на плоддера, ожидая и там встретить насмешку. Однако плоддер сидел все так же подчеркнуто прямо, с отсутствующим видом, словно разговор его не касался. «И в самом деле, - мысленно рассердился Аксютин. - На кой фиг нам сдался в миссии плоддер? Будто в Галактике не сыскать уже нормального хорошего пилота! Ведь он же пилот? Наверняка пилот, драйвер. Ну, не повар же, в самом деле…»
        - Кажется, мы неверно строим беседу, - вдруг объявил Дилайт. - Говоря фигурально, пускаем фаэтон впереди першерона. Должно быть, не всем известна история вопроса.
        Он строго обозрел аудиторию. Аксютин, который, по своему мнению, знал все, пожал плечами. Дедекам неопределенно нахмурился: то ли он тоже полагал, что сведущ в достаточной мере, то ли ему это было безынтересно. И лишь плоддер вновь не обнаружил никаких эмоций. Хотя у Аксютина создалось сильнейшее ощущение, что именно к нему и адресовался Дилайт.
        - Итак, я позволю себе вкратце напомнить отдельные вехи. Планета Финрволинауэркаф, как следует уже из ее непривычного нашему слуху имени, была открыта исследовательской миссией из системы Эаириэавуунс, которая расположена по ту сторону Ядра Галактики и в наших краях малоизвестна. Что занесло сюда заядерных путешественников - лично для меня загадка, у них там своих белых пятен вдосталь. Очевидно, удаленностью от освоенных пространств и объясняется то обстоятельство, что первопроходцы отнеслись к своему открытию с прохладцей. Сняли весьма поверхностную планетограмму, зарегистрировали в каталогах Галактического Братства, после чего делегировали все права на освоение и колонизацию Совету астрархов. Ну да бог им судья… В 112 году, то есть почти двести лет спустя, в этом регионе пространства была заложена галактическая база, - Дилайт слегка притопнул ногой, демонстрируя, о чем именно идет речь, - и мы приступили к планомерному просеиванию окрестных звезд сквозь исследовательское сито. И естественным путем добрались до Финрволинауэркаф.
        Дилайт произносил многосложные инородные слова без запинки, даже небрежно, как будто всю жизнь только и делал, что практиковался в скороговорках и языколомках. Аксютин с уважительной завистью вслушивался в звучание этих словесных монстров, что прежде существовали для него, да и для большинства его коллег по кабинетным бдениям, как некие абстрактные символические обозначения, своеобразные буквенные коды, лишенные какого-либо иного смысла. Сам он едва ли был способен единым духом выговорить чужеродное слово, содержащее более шести слогов. Ему вдруг захотелось узнать, что же означает имя планеты, куда ему предстояло отбыть в составе ксенологической миссии, а также в компании сумрачного плоддера. Как перевести это имя с языка оригиналов, а может быть - просто авантюристов, искателей приключений из невообразимо далекой системы с чудовищным для человеческого уха названием Эаириэавуунс.
        - Это как раз понятно, - прозвучал негромкий и какой-то выцветший голос в тот момент, когда Дилайт переводил дух после особенно продолжительного периода.

2.
        Аксютин, да и все остальные не сразу сообразили, что плоддер наконец-то отверз уста.
        - Что именно понятно? - вежливо переспросил Дилайт.
        - Эти самые… Эа… ири… - плоддер поморщился. Чужой язык тоже оказался ему не по силам. - Я узнавал. Они ищут колонии для расселения. Обычное дело, как и мы, как и все прочие. Им нужна планета, покрытая слоем жидких углеводородов. Цикланы, алканы, арены. Нефтяной кисель. А это редкость по обе стороны Ядра, еще реже, чем наш «голубой ряд».
        - Ага, тогда и в самом деле кое-что проясняется! - обрадовался Аксютин. - Мы этого не знали. Как же так, коллеги? Впрочем, в нашей модели мотивы поведения первопроходцев значения не имели. На Финр… гм… на Уэркаф полно нефти, но она традиционно укрыта в осадочных породах.
        Он произнес это, оборотившись к плоддеру и ожидая, что тот поддержит диалог. Но плоддер решил, по-видимому, что и без того сказал изрядно, и снова погрузился в оцепенение.
        - Да, Уэркаф, - промолвил Дилайт. - Так чаще мы называем этот мир из соображений экономии времени и, если угодно, сил. Хотя в официальной документации, разумеется, следует придерживаться канона. Возможно, урезая столь варварским способом имя планеты, мы недопустимо искажаем заложенный в нем смысл. Первопроходцы могут обидеться.
        - Не могут, - буркнул плоддер.
        Все снова поглядели на него, ожидая продолжения, однако же такового не последовало.
        - Первым на Уэркаф высадился в 125 году Мечислав Горяев с планетографической миссией, - выждав паузу, продолжил Дилайт. - Ему там резко не понравилось. Как раз занимался очередной пожар. Тем не менее Горяев успел обнаружить следы разумной деятельности. Так называемый «Горяевский могильник». Руины циклопического сооружения, некогда сложенного из неплохо обработанных каменных глыб до двадцати тонн весом каждая. И свежие массовые захоронения внутри. Иными словами, груды обгорелых останков. Не будучи ксенологом, Горяев немедленно удалился, прихватив несколько хорошо сохранившихся скелетов и так называемый «Горяевский манускрипт» - почти уничтоженный огнем предмет материальной культуры в виде раскладной книги из серебряной фольги с нанесенными на ней письменами. Благодаря этому нам удалось реконструировать облик обитателей Уэркаф и достоверно установить наличие там высокоразвитой культуры.
        - По меньшей мере рабовладельческий строй, - прокомментировал Аксютин. - Непременное социальное расслоение. Технологии обработки камня и металла. Сложившаяся письменность. Обменные эквиваленты затраченного труда. Не наши энекты, разумеется, а настоящие реликтовые деньги.
        - Сразу после Горяева там побывал я, - сказал Дилайт. - Уэркаф уже выгорел. Поля пепла, горы остывающей лавы. От могильника не осталось и следа. Не было в помине и прочих сооружений, как циклопических, так и соразмерных нам. Трудно было представить, что в этом планетарном пожарище могла уцелеть хоть какая-то жизнь. Здесь нужно иметь представление о некоторых особенностях орбитальной ориентации Уэркаф, чтобы понять наше разочарование, - Дилайт помолчал, словно раздумывая, следует ли ему изложить упомянутые особенности либо извинительно будет опустить.
        - Я имею такое представление, - сказал плоддер.
        Аксютин с удивлением покосился в его сторону. Откуда бы плоддеру почерпнуть такие сведения?
        …Особенности, о которых говорил Дилайт, заключались в том, что в своем обращении вокруг светила, желтого гиганта с десятисложным именем, каковое было наречено ему исследователями с Эаириэавуунс взамен прежнего цифрового индекса, планета Уэркаф всегда была обращена к нему одной стороной. Явление не столь уж и редкостное в астрономии. Вспомним Луну. Вспомним еще тысячи и тысячи более удаленных от Земли аналогий. Поэтому солнечная сторона Уэркаф не могла быть обитаема: среднесуточная температура достигала пятисот градусов по шкале Кельвина. Все, что могло там сгореть, давно сгорело, а что могло расплавиться и испариться, соответственно испарилось и расплавилось.
        Зато темная сторона, отделенная от адской пустыни обильно вулканирующим и сотрясаемым иными катаклизмами терминатором, вполне годилась для жизни. Там даже имелись в наличии небольшие водные пространства с ограниченным испарением и леса из кактусовидных растений, приноровившихся к жаркому, сухому климату, тянувших влагу с огромных глубин невероятно протяженными своими корнями. Фауна полного спектра, от простейших до высших хордовых. Среди которых венцом творения можно было считать таинственных зодчих так называемого «Горяевского могильника» и слагателей так называемого «Горяевского манускрипта».
        От щедрот местной космогонии Уэркаф был наделен крупной луной, которая и дарила его укрытой от губительного жара половине день, отражая свою долю солнечных лучей. Но этот «лунный день» был ясен, лишь когда расступались тугие тучи пепла, выброшенные в атмосферу с терминатора и на небольшой высоте блуждавшие над планетой.
        По сути своей Уэркаф был химерой. Планетой-Янусом, гибридом из двух слабо совместимых миров, ни один из которых не был достаточно хорош для обитания. Первый уже обратился в пожарище. Второй постоянно горел и никак не мог догореть окончательно…
        - И прекрасно, - ответил Дилайт на реплику плоддера. - Моя первая миссия завершилась относительной неудачей. Отчего относительной? Сгоряча некоторые из нас порывались обвинить Горяева, который уж и сам не рад был своему открытию, в фальсификации. Но экспертиза материалов убедила нас как в его правдивости, так и в неизбежности провала нашего лихого ковбойского наскока. Ведь мы высадились на терминаторе, где цивилизацией и не пахло. Горяеву просто повезло, что он застал следы местной культуры, обреченные на погребение под лавой и пеплом. Могильник был воздвигнут еще в Лунном полушарии, где и заполнялся останками довольно продолжительное время. Пока в силу исключительно медленного, но все же существующего рассогласования в годовом и суточном вращении планеты не вполз на терминатор. Установлено, что Солнечное и Лунное полушария Уэркаф непостоянны и полностью меняются местами раз в несколько тысяч лет… Прояснив до конца планетографическую ситуацию, в 128 году мы направились на Уэркаф вторично, высадившись на сей раз в центре Лунного полушария. Материальных следов культуры там тоже оказалось небогато,
но не прошло и сорока часов, как мы вступили в контакт с местными обитателями - «Аафемт», как они себя называют. В контакт чрезвычайно плодотворный, в ходе которого удалось выстроить достаточно полную социометрическую модель цивилизации, составить словарь…
        - Очень хороший словарь, - не удержался Аксютин. - Был в нем ряд неточностей, но мы в своем институте легко их устранили.
        - Мы получили также ключ к расшифровке их письменности. Хотя в силу местных обычаев он доступен лишь иерархам и служителям некоторых религиозных культов… К сожалению, спустя полторы тысячи часов пребывания на Уэркаф контакт был прерван. Инициаторами были Аафемт, хотя не исключено, что поводом послужила какая-то наша оплошность. После детальной экспертизы нашего поведения в контакте, впрочем, подтверждения этому не нашлось… Мы покинули Уэркаф чрезвычайно раздосадованные, но до некоторой степени и благодарные случаю за счастливую возможность передышки. Накопленный материал следовало обработать и вернуться на контакт во всеоружии. В течение двух лет мы систематизировали нашу добычу в тесном содружестве с тверским Институтом общей ксенологии, - легкий кивок в сторону Аксютина, излучавшего удовольствие, - а затем возвратились на Уэркаф. Мы располагали ясными, по нашему мнению, представлениями о цивилизации и обществе Аафемт, обширным словарем, богатым «фондом общения», куда ксенологи относят всевозможные познания из области неформальной культуры…
        - Обычаи, фольклор, сленг, - пояснил Аксютин, уловив тень непонимания на лице плоддера.
        - Отягощенные нашими познаниями, мы проторчали в зоне контакта две тысячи часов. После чего, отчаявшись, исчерпав резервы терпения, вернулись на базу. Констатирован был полный провал. То есть несколько раз мы регистрировали присутствие наблюдателей Аафемт. Но на контакт они не пошли.
        - Это было золотое время! - вдруг объявил Дедекам, мечтательно возведя взгляд к потолку. - На базе царил образцовый порядок. Никаких шумных сборищ, никаких авралов и ложных тревог. Никто не засыпал в библиотеке. Никто не забывал обугленных костей и черепов в бассейне, куда, между прочим, чаще всего наведываются хорошенькие девушки покрасоваться телом. И я почти отвык от женских истерик и нелепых служебных расследований о якобы имевших место зверских убийствах ксенологами инакомыслящих из своей среды, с поголовной проверкой личного состава на физическое наличие, - на бронзовые скулы командора пал бурый румянец. - Красота! Ксенологи ходят тихие, пристыженные, благонамеренные. Либо прячутся по своим каютам и занимаются самоуничижением. И персоналу базы выпадает редкая возможность вздохнуть полной грудью.
        - Да, нам потребовалось некоторое время на то, чтобы залечить раны, нанесенные нашему профессиональному самолюбию, - признал Дилайт, оправляясь от смущения. - После чего мы предъявили ультиматум руководству ИОК об откомандировании в наше распоряжение экспертов, непосредственно занимавшихся теоретической поддержкой нашей миссии.
        - Ультиматум! - фыркнул Аксютин. - Пали в ноги директорату, вымаливали нас, униженно суля фантастические дары и подношения. И то ничего бы у вас не вышло, не страдай я любопытством, не захоти Вилга сменить остановку, не впади Биссонет в творческий кризис. А вот Азаровского вы так и не заполучили, как того хотели…
        - Это несущественно, - сказал Дилайт, не моргнув глазом. Он-то знал, что никто не поверит, будто человек его склада станет кого-то о чем-то умолять. Да еще униженно. Аксютин тоже понял это и в огорчении умолк. - Таким образом, мы усилили состав миссии. Если, разумеется, глагол «усилить» вообще применим к людям, равно не владеющим ни фогратором, ни походным лингвистическим анализатором «Портатиф маджестик» или хотя бы «Линкос суперконтакт», - эту колкость Аксютин принужден был заглотить с надлежащим смирением. Ибо тут крыть ему было нечем: все сказанное являло собой истинную правду. - И уже готовились вновь испытать терпение наших драгоценных партнеров по общению. Как вдруг совершенно случайно, на уровне слухов, до нас дошла весть, что в интервале между второй и третьей нашими миссиями на Уэркаф высаживался некто Кратов. Непреднамеренно, на утлом суденышке. И что-де упомянутый Кратов располагает некой любопытной информацией, извлеченной им во время этой высадки.
        - Мы по своим каналам обшарили пол-Галактики, - сказал Аксютин сердито. - Никто не упрекнет нас в неинформированности. Только никаких следов этого мифического Кратова мы не обнаружили. То есть наткнулись на целую ораву всевозможных Кратовых, но ни один из них не имел никакого касательства к Уэркаф.
        - И понадобилось некоторое напряжение фантазии, - покивал Дилайт. - А также познания в области общественных структур. Не инопланетных, заметьте, а наших, человеческих.
        - Так ты что же, - привстал со своего места Аксютин. - Разыскал этого Летучего Голландца и скрыл от меня?!
        - Разыскать несложно, - веско промолвил Дилайт. - А заполучить труднее. Нужно было преодолеть некоторое сопротивление и самого Кратова, и сообщества, к которому он принадлежит. И потом, я хотел преподнести тебе сюрприз. Разве ты не любишь, когда тебе делают сюрпризы?
        - Ничего не понимаю, - сказал Аксютин, хотя уже все понял.
        - Кратов - это я, - сумрачно пояснил плоддер. - Срок моего отчуждения, который я сам себе положил, еще не истек.

3.
        …Кратов летел на плоддер-пост Кохаб, где его дожидался Грант. Он вез другу и напарнику великий подарок. Точнее, подарок вез его. Почти новый корабль класса «корморан» - ибо совершенно новые в Плоддерский Круг не попадали.
        Судя по тому, что «корморан» в столь приличном состоянии был презентован плоддерам, на трассах Внешнего Мира затевалось техническое перевооружение. Это могло означать, в частности, что Кратов, попытавшись вернуться в драйверы, обнаружил бы себя безнадежно отставшим от прогресса, и ему светили бы повторный курс обучения навигации либо полная смена профессии. С тем же успехом это могло ничего и не означать.
        Сейчас, удобно устроившись в чистенькой, хорошо освещенной, не знавшей еще пожаров, наводнений и лучевых атак кабинке «корморана», он старался об этом не думать. Без работы он все равно не останется. Мир велик, вселенная бесконечна…
        Кратов мог бы идти на «корморане» все сорок положенных часов, не покидая экзометрии. Тогда обошлось бы без приключений. Но он имел при себе сообщение для плоддер-поста Шератан, которое упросили его принять в доке, откуда он летел. Связь между плоддер-постами осуществлялась по прямым спецканалам низкой энергонасыщенности, и от дока на Шератан напрямую сообщение не попадало. Та точка пространства, которой достиг «корморан» к двенадцатому часу лета, была близка к оптимуму для разговора с Шератаном. Поэтому Кратов выбросился в субсвет, чтобы выполнить просьбу.
        Сообщение было кодированным - ультраплотная строка импульсов различной интенсивности. При желании Кратов мог бы «разморозить» текст: большинство кодов он знал, а если бы это оказался новый, ему неизвестный, то подобная задачка лишь скрасила бы ему рейс. Но такого желания у него не возникло.
        «Корморан», и впрямь похожий на птицу, давшую ему имя, с острым клювом сигнал-пульсатора и распростертыми крыльями гравигенераторов, недвижно завис внутри вселенских сфер, присыпанных алмазной пудрой звезд. Неспешно и чинно наплывало на него случившееся поблизости светило, имени которого Кратов не ведал, - огромное, изжелта-белое, лохматое. Кратов трижды передал сообщение в спецканал ЭМ-связи и получил подтверждение от Шератана вкупе с пожеланиями плоддерского счастья, что слагалось из везения пополам с умением. Теперь он был свободен от обязательств и волен беспрепятственно следовать на Кохаб.
        Но прежде чем он вновь юркнул в экзометрию, на его детекторы пришел слабый и в то же время вполне отчетливый сигнал в гравидиапазоне. Сигнал был одиночный и являл собой голую полоску несущей частоты. Кратов прослушал его несколько раз, повертел на декодере так и эдак и совсем уж было собрался предать инцидент забвению, как сигнал повторился и теперь уже не умолкал.
        Кто-то неподалеку силился и никак не мог выйти на связь по плоддерскому спецканалу. Такое возможно было лишь при глубоких и очень сложных, сразу и не сообразить каких, повреждениях аппаратуры.
        Совсем рядом терпел бедствие корабль плоддеров.
        В надежде, что там уцелели хотя бы детекторы, Кратов жахнул в пространство сигнал «Иду к тебе», после чего включил пеленгаторы и двинулся навстречу зову о помощи, как Тесей в лабиринте по ариадниной ниточке. Сигнал то затухал, то вспыхивал снова. «Корморан», распластав крылья, падал в пустоту, словно атаковал добычу.
        На экранах мерцающим багровым диском в серых спиралях облаков возникла планета.
        Корабль сбросил скорость, подобрал крылья и бережно раздвинул упругие слои атмосферы. На экране засветилась таблица анализа состава газовой оболочки. Азотно-кислородная смесь, пригодная для дыхания… Повышенная концентрация углекислого газа… Твердые частицы, продукты горения…
        Это он и сам видел безо всякого анализа. Планета была объята пламенем. Кое-где бешено крутились огненные торнадо. На огромных выжженных пространствах тускло тлели останки лесных массивов. И оттуда, из самого пекла неслись невнятные призывы, почти выкрики о помощи.
        Кратов сидел, вжавшись в кресло, впившись белыми от напряжения пальцами в подлокотники, до хруста стиснув зубы. Все его существо трепетало. На лбу проступала ледяная испарина. Он ничего не мог поделать с собой, и все силы уходили на то, чтобы не отрывать взгляда от алого полыхания на экранах. Управление было брошено на автопилот, который сам, по своей воле вел корабль в эпицентр кромешного ада. Если бы Кратов не выпустил бразды, возможно, он не совладал бы с собой и повернул прочь.
        Он смертельно боялся открытого огня.
        … «Ничего удивительного, - сказала ему замечательная, добрейшая доктор Ида Израилевна Славина, «плоддерская бабушка» из Швейцеровской миссии, к которой он явился после одного из самых жутких своих сновидений, мокрый от пота, трясущийся как осиновый лист и пристыженный. - Ты здоров, Костик. И ты по-прежнему ничего на свете не боишься. Но ты сильно горел на Магме-10. И теперь ко всем твоим достоинствам и недостаткам добавилась одна крохотная фобия. Пирофобия, боязнь открытого огня. На Земле я бы мигом вышибла из тебя эту хворь, а здесь… Может быть, полетишь со мной на Землю, домой?» - «Нет, - сказал Кратов упрямо. - Рано еще». - «Да не рано, - возразила доктор Славина, укоризненно качая аккуратной седой головкой. - Я же все о тебе знаю. Ты сам себя замкнул в Плоддерский Круг. Но шесть лет - это очень долго». - «Нет», - повторил Кратов. К нему возвращалось обычное самообладание, пережитый кошмар понемногу отступал, размывался, таял среди реальных ощущений. «Я сам отвечаю за свои ошибки… А можно как-нибудь бороться с этой пирофобией?» - «Подсознание - тонкая вещица, хрупкая, - сказала «плоддерская
бабушка». - Как ты собираешься чинить ее? Топором или кувалдой?» - «Клином», - ответил Кратов…
        …В первый же вечер, когда он и его новый напарник Грант Сатунц приступили к обслуживанию Галактического маяка на Снежной Королеве, холодной, завьюженной планетке, Кратов предложил развести костерок. «Блажь, дурнина», - ворчал Грант, бродя по колено в снегу и выдирая примороженные ветки. Потом плеснул на кучу валежника немного пирогеля из банки с нарисованным красным петушком и поднес зажигалку. Со вздохом взметнулись, заплясали языки пламени, разгоняя серую мглу и отбрасывая ломаные тени стоящих возле костра людей на борт корабля. С писком шарахнулись любопытные твари, вроде крупных мохнатых белок, что весь день безбоязненно шныряли за плоддерами след в след. «Баранинки бы сюда, на шампурах, - сказал Грант. - Бочонок молодого вина. И компанию, чтобы песни петь. Ты умеешь петь песни в компании, чтобы на голоса?» Кратов не ответил. Он зажмурился и прикусил губы, чтобы не то что не запеть - не завопить от первобытного, обезьяньего ужаса…
        «Корморан» стоял посреди фантастического мертвого леса, глубоко увязнув раскинутыми опорами в одеяле пепла. Впрочем, вряд ли то был настоящий лес. Съеженные, оплывшие свечи густо торчали повсюду, нацелившись в серое низкое небо, словно пальцы в лохмотьях отставшей плоти, которые тянул к свету чудовищный мертвец из глубины своей могилы. Здесь уже нечему было гореть. Лишь кое-где вскидывались случайные, будто позабытые, клочья пламени, да светились красным остывающие верхушки «пальцев». Зато на горизонте во всю его ширь и высь вставала сплошная, без малейшего просвета, занавесь огня, увенчанная гребнем черного с сединой дыма.
        Кратов погасил экраны. Он сидел в кресле скорчившись, закованный в путы спазматически сведенных мышц, и сражался с собственным перепуганным до смерти телом. В таком состоянии ни черта он не способен был предпринять, ни на что не годился. Вспоминая и тут же адресуя себе самые черные ругательства, какие только довелось ему когда-либо слышать, он как умел отвоевывал у страха его плацдармы.
        Сигнал еще звучал, но паузы становились все продолжительнее, безысходнее.
        «Засранец», - пробормотал Кратов уже вслух и выполз из кресла. Весь в испарине, слабый как ребенок. На подгибающихся ногах двинулся в тамбур. С трудом облачился в скафандр, прихватил фогратор. Перед тем, как покинуть спасительный, уютный борт «корморана», надвинул на прозрачное забрало шлема самый плотный светофильтр, какой только был.
        От каждого шага слой пепла взрывался и подолгу не оседал, закручиваясь в тугие струи вокруг ног. Далекая огненная стена виделась Кратову зеленоватым маревом, никак не способным пробудить в его подсознании спящих чудовищ. И все кругом виделось ему неживым, нарисованным одними лишь холодными красками. Сердце угомонилось, поверило обману. Лишь эхо отступившего ужаса еще звучало в напряженных мышцах.
        Высоченные «мертвые пальцы», прораставшие из горелого грунта, вблизи оказались чем-то вроде ссохшихся от сатанинского жара кактусов. Трудно было оценить по достоинству упорство этих растений - если только это и вправду были растения, - которые не рассыпались в прах, даже не согнулись после огненного шквала. Кто знал, может быть, они и не погибли вовсе, а просто приходили в чувство, выжидали, копили силы, чтобы потом воспрянуть и зажить обычной своей жизнью. Проходя мимо, Кратов бережно коснулся ладонью в перчатке обугленного ствола одного из кактусов. Он явственно ощутил упругий поток воздуха, исходивший от растения.
        «Мы с тобой похожи, - подумал он. - Я тоже был головешкой в шелухе черной омертвелой кожи, как и ты. Наверное, ты привык не бояться огня, живя в огне. А то и не замечаешь его. Когда-нибудь и я смогу так».
        Земля под ногами вздыхала. Где-то в самом сердце планеты клокотало сдавленное каменными жерновами пламя, кипела и рвалась на волю лава, грозя взорвать весь этот мир изнутри.
        Он брел уже не меньше получаса, порядочно удалившись от «корморана». Сигнал, что транслировался ему от бортового пеленгатора, звучал задушенно и прерывисто. Казалось, еще поворот, еще шаг, еще обойти один-другой кактус, и он увидит покореженный, запрокинутый корпус чужого корабля, весь в копоти и пятнах перекала.
        Вместо этого он увидел дольмен.
        Это слово пришло ему в голову первым. Возможно, оно не было самым удачным. Но никак иначе в тот момент Кратов назвать сооружение из огромных, наваленных друг на дружку каменных глыб не сумел.
        Одно ему было совершенно ясно: природа здесь ни при чем. Глыбы носили отчетливые следы обработки. К тому же, когда-то они были плотно, старательно сложены в аккуратную коробку с просторным зазором, позволяющим проникнуть внутрь. Но после отбушевавшего огненного смерча грунт под стенами просел, и часть колоссальных плит, употребленных на своды, обрушилась. Камень, из какого был устроен дольмен, даже издали казался ноздреватым, словно пемза, и жирно блестел.
        …- И в самом деле, не слишком точное обозначение, - не удержался Аксютин. - Хотя нечто подобное просто вертится на языке. И Горяев, должно быть, испытывал нечто похожее.
        - Отнюдь нет, - сказал Дилайт. - Могильник есть могильник. Концентрическая кладка, вроде колодца. Без крыши, разумеется. И груда костей внутри.
        - И веет мертвечиной от самого слова, - сказал Аксютин. - Нет, дольмен мне нравится больше…
        Сигнал шел из дольмена.
        Что бы это ни было, но там, между каменных глыб, находился сигнал-пульсатор, работавший на волне Плоддерского Круга.
        И хотя интуиция, обострившаяся за годы отчуждения до предела, подсказывала Кратову, что ни плоддерами, ни вообще людьми тут и не пахнет, хотя его шестое чувство, всегда нацеленное на эмоциональный фон, безмятежно дремало, умом он сознавал: здесь он не один. Есть еще кто-то помимо него. И этот «кто-то» - не человек.
        Кратов привел фогратор в боевое положение. Хотя и понимал, что воспользуется им лишь в самой безвыходной крайности и что ему вообще неведомы пока причины, способные побудить его пустить оружие в ход. Поскольку он ничего, кроме огня, не боялся, а огня поблизости не наблюдалось, да и светофильтр старательно навевал успокоительные иллюзии его ущербному подсознанию, то мыслил и действовал Кратов собранно и хладнокровно.
        Не забывая проверяться, то есть периодически совершать внимательный круговой осмотр, он приблизился в перекошенному входу в дольмен. Выждал, пока выровняется дыхание. Включил нагрудный фонарь. Кинжальный световой луч вонзился в смоляную темноту, в нем плясали невесомые хлопья пепла.
        Тишина. Недвижность. Только редкие, ослабевшие вскрики в наушниках.
        Кратов сделал первый шаг, второй…
        Ничего не происходило.
        Он уже достаточно углубился внутрь дольмена, когда жуткая ирреальность обстановки понемногу начала пробирать его до печенок. Это было изрядно подзабытое ощущение: давно уже он отвык холодеть перед неизвестностью. Но чувства звездохода и плоддера, настроенные на волну опасности, молчали. Значит, опасности не было. А все остальное - химеры, порожденные разгулявшимся воображением.
        Луч фонаря обшарил грубо отесанные стены, уперся в плиту свода, косо вдавшуюся в грунт. С нее переполз на середину дольмена.
        Круглое каменное блюдо. Или чаша с утонувшей в слое пепла ножкой. А может быть, некое подобие стола в местном вкусе. Иными словами, трехметровый гранитный диск с углублением в центре. И в этом углублении находился источник сигнала.
        …- Прошу меня простить, - вмешался Дилайт. - Так это был сигнал-пульсатор? Я имею в виду - из тех, что применяются в Галактическом Братстве?
        - Нет, - сказал Кратов. - Сепульку… сигнал-пульсатор я узнал бы сразу. Нагляделся их досыта, всех типов и модификаций. И наших, и чужих… Конструктивные особенности никогда не скрывают общих принципов. Вы понимаете, о чем я говорю: какого-то стандарта не существует, но прототип сигнал-пульсатора для всего Галактического Братства был единым. Сигнал-пульсаторы пришли к нам с Сигмы Октанта, и базовая компоновка генераторов и эмиттера практически не меняется. А здесь все было не так, как у нас. Иная схема…
        Несмотря на то, что внутри дольмена пожар похозяйничал недолго, обломав свой гнев о толстые стены и отыгравшись на потолке, прибор был изувечен. Собранный из белого, а теперь почерневшего тугоплавкого металла и жаропрочной керамики, местами он оплавился и покоробился. Возможно, прежде он был заключен в корпус из пластика или дерева, потому что с него свисали какие-то свернувшиеся ошметки, а сам прибор стоял в серебристой луже расплава. При всем том он еще как-то продолжал действовать.
        Больше в дольмене ничего не было.
        Кратов опустил фогратор и шагнул к столу - забрать отсюда диковинный артефакт, унести на «корморан», чтобы затем переправить ксенологам в виде приятного сюрприза.
        Ему померещилось движение в глубине дольмена, по ту сторону обрушенного свода. И одновременно, пусть и с неприятным запозданием, ожили все его дополнительные чувства: «Тревога! Опасность!»
        Кратов отпрянул. Чиркнул лучом по сгустившимся лоскутьям тьмы. Озираясь, попятился к выходу. Фогратор снова был в его руках, ствол сторожко покачивался на локтевом сгибе.
        Белые бесплотные фигуры. Плоские, будто клочки атласной бумаги на черном бархате. На какое-то мгновение они возникли из мрака, выхваченные светом, и тут же сгинули.
        Стены каменного ящика медленно сложились, как страницы книги. И с грохотом обвалились остатки свода. Прямо на стол с еще работавшим прибором.
        Сигнал умер.
        Кратов прыжком одолел последние метры до выхода. Перекатился через себя и на четвереньках, полубегом, полуползком, устремился подальше от проваливавшегося внутрь себя дольмена.
        Укрывшись за стволом обугленного кактуса, он дождался, когда это странное саморазрушение окончилось и осел взбаламученный пепел. Он надеялся, что белые призраки явятся снова, и тогда уж он разглядит их в подробностях. И убедится, что они ему не померещились. Хотя особой нужды в том и не было. Ни одно из чувств прежде не подводило его. Если, конечно, пренебречь сегодняшним излишне долгим молчанием чувства опасности.
        Но призраки есть призраки. Не то, как им и положено, остались охранять руины, не то без следа рассеялись на свету.
        Кратов вернулся на «корморан» и спустя какое-то время благополучно, без происшествий, прибыл на плоддер-пост Кохаб, где Грант уже начинал волноваться. Там, придя в себя и обсудив приключение с напарником, Кратов через инфобанк выяснил, куда же занесла его нелегкая. Планета называлась весьма причудливо - Финрволинауэркаф. На ней уже работали ксенологи. Но ни о каких сигнал-пульсаторах местного производства и речи не шло.
        После недолгих колебаний Кратов зарегистрировал отчет о высадке на сгоревшую планету в информсистеме Плоддерского Круга, откуда тот непременно, хотя не слишком скоро и с купюрами, должен был перекочевать в общие фонды. Стимулировать этот процесс Кратов не стремился. Во-первых, у него не было на руках никаких доказательств, кроме отметки в бортовом журнале об изменении маршрута. А во-вторых, он был связан Кодексом плоддерской чести, осуждавшим недостаточно мотивированные контакты с Внешним Миром.

4.
        - Глупость этот ваш Кодекс! - произнес Аксютин с сердцем. - Никаких оправданий не может быть сокрытию таких сведений!
        - Тише, тише, - осадил его Дилайт. - Никогда не следует ломиться со своим уставом в чужой монастырь. Да и не о том разговор. Информация есть, и мы ее получили. Чуть раньше, чуть позже - особой роли не играет. Правда, я рассчитывал, что загадка провала третьей миссии отчасти разъяснится. Но этого не произошло, хотя факт, сообщенный коллегой Кратовым, сам по себе любопытен.
        - Как же не произошло? - вспыхнул Аксютин. - Посуди сам: вторая миссия, если пренебречь финалом, была исключительно плодотворной. Но вот близится сезон пожаров, нарастает вулканическая активность на терминаторе. Как справедливо отметил командор Дедекам, аборигенам нужно экстренно развернуть эвакуацию, отойти вглубь материка. В это время, в самый пик полыхания, Кратов высаживается на Уэркаф и застает там некую «третью силу» - хозяев таинственного сигнал-пульсатора новой модели…
        - Я никого там не застал, - сказал Кратов. - И это была не новая модель.
        - Отчего вы так решили? - спросил Дедекам, оживляясь.
        - Схема прибора довольно примитивная. Недоставало некоторых обязательных в нашем понимании элементов: контура предварительного усиления, бустер-генератора для лавинообразной накачки сигнала. Скорее, это была ОЧЕНЬ СТАРАЯ модель.
        - Тогда ясно, почему мы, болтаясь в непосредственном соседстве с Уэркаф, никаких сигналов не слышали, - ублаготворенно сказал Дедекам.
        - Действительно, я и не подумал об этом, - сказал Дилайт. - Что же, одной нестыковкой в вашем рассказе стало меньше.
        - Вы подозреваете, что я все выдумал? - осведомился Кратов, бледно усмехаясь.
        - Если быть откровенным…
        - Зачем мне это? - плоддер пожал плечами. - И потом, разве я похож на человека с фантазиями?
        - А если уж быть предельно откровенным, - промолвил Дилайт, - к чему бы мне прилагать столько усилий по извлечению вас из Плоддерского Круга, если я вам не верю?
        - Мне дадут сегодня высказаться? - взъерепенился Аксютин.
        - Конечно, - успокоил его Дилайт. - Мы все буквально обратились в слух.
        - На чем бишь меня прервали… Да, «третья сила». Социометрическая модель цивилизации Аафемт не дает нам оснований считать, будто они способны конструировать ЭМ-технику. Позднее рабовладельчество, развитые религиозные культы. Какая уж тут экзометральная связь, когда они гравитацию полагают волей богов!.. Очевидно, эта «третья сила» чем-то вызвала недовольство Аафемт. Что и вынудило их вернуться на пепелище, дабы истребить всякие следы пребывания чужаков на планете. Хотя до них о том уже позаботился огонь. Белые призрачные фигуры - это очень напоминает жрецов культа Серебряного Змея.
        - Религиозные боевики, - пояснил Дилайт. - Наказание отступников, исполнение обрядовых приговоров, избиение бунтовщиков… Каратели.
        - Странно, что они позволили вам уйти, - сказал Аксютин. - Обычно Серебряные Змеи заботятся об отсутствии свидетелей. Впрочем, по скафандру они могли распознать в вас человека. А поднять руку на выразителя высших сил, какими они нас полагают, чревато последствиями. Откуда же им знать, что мы не действуем их методами?
        - Серебряные Змеи никогда не имели склонности обдумывать последствия, - улыбнулся Дилайт. - Здесь нечто другое. Возможно, их законы, которые мы знаем пока поверхностно, не интерпретируют инопланетян как свидетелей.
        - Они не ведали, что я плоддер и меня никто не хватится, - сказал Кратов.
        - Не исключено, что именно ваше присутствие на их карательной акции повлекло за собой срыв третьей миссии, - заметил Аксютин. - Например, они понимают, что вы оказались в дольмене неспроста. Прибор был уничтожен на ваших глазах. Как свидетеля они вас не тронули. Но не сработало ли затем какое-нибудь табу?
        - Человек видел Серебряных Змей за работой, - сказал Дилайт. - А это недопустимо. Он уцелел, но оказался осквернен. Следовательно, скверна пала и на всю человеческую расу.
        - Вот именно! - воскликнул Аксютин.
        - Выходит, я поломал вам всю работу? - мрачно спросил Кратов.
        - Да бог с вами, - сказал Дилайт. - Вы тут ни при чем. И не придавайте большого значения нашим спекуляциям. Мы позволяем себе конструировать некоторые гипотезы на ходу. И гипотезы, разумеется, весьма удаленные от истины. Все должно быть либо проще, либо сложнее, либо не так.
        - Что значит - удаленные от истины?! - обиделся Аксютин.
        - Успокойся, дружок, - сказал Дилайт миролюбиво. - Ты, верно, забыл, что Аафемт ушли от контакта задолго до визита коллеги Кратова на Уэркаф.
        - Ничего я не забыл, - заупрямился Аксютин. - Их отвлекла «третья сила»!
        - Хорошо, обсудим это на корабле, - остановил его Дилайт. - Не то вскорости ты возложишь ответственность за наше фиаско на командора Дедекама. - Тот встрепенулся, поспешно сгоняя дремотное блаженство с лица. - Хотя последний не приближался к планете ближе чем на миллиард километров.
        Убедившись, что никто не намерен предъявлять к нему претензий, Дедекам снова откинулся в кресле и смежил веки.
        - Какие скафандры использовала ваша миссия? - вдруг спросил Кратов.
        - «Конхобар», - ответил Дилайт. - Защита-минимум. Воздух на Уэркаф вполне годится для нас. После инъекции эмфотазы и ступенчатой адаптации в течение суток.
        - На мне был «галахад», - сказал Кратов. - Я походил на вас не более, чем слон на антилопу. С позиций таксономии класс один, все остальное - разное.
        - Я не понимаю, - произнес Аксютин с неудовольствием.
        - Еще бы, - сказал Дилайт. - Коллега Кратов предполагает, что Серебряные Змеи не могли идентифицировать в нем представителя той же расы, что и мы.
        - А-а, - сказал Аксютин. - Но это не важно. Кое-что разное, но класс-то один. Они все равно должны были отнести вас к выразителям высших сил.
        - Если бы не одно неприятное обстоятельство, - добавил Дилайт. - Серебряные Змеи никому и ничего не должны. Им наплевать на высшие силы. Преклонение перед чем-либо не входит в их религиозные установки.
        - Да, я помню, - промолвил Аксютин смущенно. - Ведь они и вас поначалу хотели уничтожить.
        Наступила продолжительная пауза.
        - Вы успели обдумать мое предложение? - наконец нарушил тишину Дилайт, обращаясь к плоддеру.
        Тот кивнул.
        - Каково же ваше решение?
        - Вам нужно знать следующее, - помедлив, сказал Кратов. - Как драйвер я мало вам подхожу. Ваших кораблей я не знаю. Хотя до конца навыки вождения не утратил и, сколько возможно, поддерживал форму все эти годы… Место моей высадки я вряд ли смогу разыскать. Точная информация в бортжурнале давно стерта. Наверное, за это время ландшафт планеты изменился. Но я бы постарался вам помочь. Остались два препятствия к моему участию в миссии.
        - Назовите их.
        - Я боюсь открытого огня.
        - Думаю, в ближайшие полгода по земному исчислению, если верить прогнозам ИОК, глобальных пожаров на Уэркаф не предвидится, - сказал Дилайт.
        - ТАКОГО открытого огня я тоже боюсь, - вставил Аксютин.
        - Тогда последнее. Я плоддер, добровольный изгнанник, и нахожусь по ту сторону барьера отчуждения. Кодекс чести нарушить я не могу. Иначе мне придется оставить Плоддерский Круг. А я не считаю свою вину искупленной. И у меня нет морального права бросить своего напарника одного в Круге.
        - Мы предвидели ваше последнее возражение, - проговорил Дилайт задумчиво. - Я беседовал с Гроссмейстером Плоддерского Круга. Гроссмейстер оценил подобное понимание плоддерской чести как неоправданно узкое. Дело чести плоддера - выполнить свою работу любой ценой. Если для вас нет иных препятствий, то приказом Гроссмейстера вы направлены в нашу миссию вторым навигатором. Теперь это ваша работа.
        - Приказ есть приказ, - безразлично сказал Кратов.
        - Но разве вам по-человечески не интересно участвовать в таком деле? - спросил Аксютин уязвленно. - В контакте с иным разумом?!
        Кратов безмолвствовал не меньше минуты. На его коричневом лице ничего не отражалось.
        - Интересно, - наконец ответил он.

5.
        - Как, ты говоришь, его фамилия? - спросил Юрий Вилга. - Кратов, Кратов… Смешно, но она мне знакома. Где-то мы пересекались. Или я ее слышал. Еще смешнее, но именно в связи с ксенологией. Сами понимаете, в связи с прочими сферами человеческой деятельности я фамилий не запоминаю.
        - Фамилию своей женщины ты хотя бы помнишь? - полюбопытствовал Бертран Биссонет. - Или только имя?
        - Он не ксенолог, - сказал Аксютин. - Примечательный тип. На вид ему лет тридцать. Весь бурый от космического загара.
        - Это называется «загар тысячи звезд», - прокомментировал Вилга. - Я наводил справки… Вы обратили внимание, что у Дилайта и его банды такие же бронзовые рожи?
        - Мускулы совершенно звериные, - продолжал Аксютин восторженно. - Я думаю, он не может согнуть руку к плечу - бицепс помешает. Вот здесь, - он показал на шею, - следы жутких ожогов. И, по его признанию, он страдает пирофобией.
        - Значит, горел, - кивнул Вилга. - Как же он отважился лететь с нами в это пекло?
        - Ну, пожары возобновятся не скоро, - небрежно сказал Аксютин. - Наша модель предполагает…
        - Ваша модель! - фыркнул Биссонет. - Потрите вашу модель о голову и засуньте себе в задницу. Субъективный фактор вы учли в вашей модели?
        - Не хочешь ли ты сказать, Берт, что Аафемт склонны к детскому неосторожному баловству с огнем? - ощетинился Вилга. - Да они там все поголовно должны изнывать от пирофобии. Почище этого плоддера!
        - Узнаю схоласта-ксеносоциолога, - усмехнулся Биссонет. - Когда ты видел, чтобы жители наших океанских островов, дважды в месяц заливаемых всевозможными цунами, страдали гидрофобией?
        - Гидрофобия не есть фобия в строгом смысле, - заявил Вилга. - Это вирусное поражение центральной нервной системы, весьма редкое. Если, к примеру, тебя покусает бешеное животное.
        - Бешеный крокодил, - добавил Аксютин.
        - Или бешеный ксеносоциолог, - сказал Биссонет.
        - А ну как я обижусь? - осведомился Вилга.
        - Значит, у тебя и впрямь неладно с центральной нервной системой, - пожал плечами Биссонет. - Особенно с чувством юмора. Допускаю, что мои шутки резковаты, но я острю как умею и жду того же от тебя. Ничего нет хуже пресной остроты! И потом, если я захочу тебя обидеть, то специально уведомлю заранее.
        - Юмор здесь ни при чем, - сказал Вилга печально. - Вы, доктор Биссонет, поносите мою науку, а это никому не позволено. Требую сатисфакции.
        - Извольте, доктор Вилга, - согласился Биссонет и протянул ему руку. - На, укуси.
        - Зачем? - опешил тот.
        - Обычно так мы миримся с моей подругой, - пояснил Биссонет. - Когда уже никаких аргументов не остается, перебита посуда, здравый смысл поруган, человеческое достоинство попрано, моя кроткая Флосси говорит: «Бертран, цыпленочек, дай я укушу тебя, и все забудем…»
        - Кто твоя подруга по профессии? - спросил Вилга.
        - Детский воспитатель.
        - Мудрая женщина. Я уж сгоряча подумал, что ты сам изобрел столь замечательный способ гашения конфликтов. Оказывается, никакой заслуги ксеноэтологии здесь нет. А может быть, ты упускаешь из виду гастрономический аспект? Что-то там прозвучало о курятине…
        - А ты упускаешь редкостный шанс заразить меня гидрофобией.
        - Конфликт! - вдруг воскликнул Аксютин, все это время напряженно размышлявший.
        - Что с тобой, Павел? - обратился к нему Биссонет. - Мы вовсе не собирались переходить к вооруженным акциям внутри ИОК…
        - Межрасовый конфликт, - сказал Аксютин с облегчением. - Псаммийский инцидент.
        - Точно! - Вилга ударил себя по лбу. - Ведь на языке вертелось!
        - И я помню, - промолвил Биссонет сдержанно. - Болезненный щелчок нашей практической ксенологии. Люди отстреливали разумных инсектоидов. А те, соответственно, людей. И что же?
        - Ксенологическую поддержку миссии осуществлял Сергей Варданов, - сказал Вилга. - Я немного знал его. Редкий был зануда, земля ему пухом. А вот драйвера, что рискнул ржавым тесаком интуиции разрубить гордиев узел межрасового конфликта, звали Николай Кратов.
        - Константин, - поправил Аксютин.
        - Кажется, так, - согласился Вилга. - На имена у меня тоже неважная память. Они все такие одинаковые.
        - Я читал монографию Агбайаби «Блеск и нищета ксенологии», - сказал Аксютин. - Там этому инциденту отведено изрядное пространство. Уважаемый мэтр исследовал действие, а равно и бездействие Кратова с различных позиций, подвел теоретическую базу и, к собственному изумлению, счел его поведение верным. Разумеется, в цейтноте, при отсутствии ксенологической поддержки - Варданов-то был уже мертв. И с небольшими оговорками калибром поменьше.
        - Я тоже читал, - сказал Биссонет. - В тексте фигурировал некий «драйвер К.», а вовсе никакой не…
        - Тебе попалось второе издание, исправленное, - объяснил Аксютин. - Мне же повезло раздобыть первое, без купюр. А вскоре грянула комиссия по Псаммийскому инциденту, разложившая все по полочкам. Между прочим, Кратов был оправдан. Очевидно, выводы Комиссии его не убедили, и он, как мы сейчас обнаружили, ушел в плоддеры. Поэтому в переизданиях Варданов обратился в «ксенолога В.», а Кратов - в «драйвера К.»… В отчуждении он уже шесть лет и, как мне сказал Дилайт, это плоддер «на излете». То есть в любой момент он может покинуть Плоддерский Круг и вернуться в общество, но по каким-то субъективным причинам не делает этого.
        - Например, не хватает решимости, - сказал Вилга. - Очень просто. Мир сильно изменился за эти годы. Драйвером ему, по всей вероятности, уже не быть. Мужику тридцать, как ты говоришь, лет. Отчуждение тоже налагает свой отпечаток на личность. Ему придется заново искать свое место в жизни, а даже с помощью всех ближних и дальних это ой как нелегко!
        - Не похож он на человека, которому недостает решимости, - усомнился Аксютин. - Чего ему действительно недостает - так это хорошего костюма и нормальной прически. А всего прочего, мне кажется, у него вдоволь. Кто-нибудь из нас может вот так запросто, скучным голосом, при посторонних, назвать свои недостатки? Допустим, свои достоинства мы готовы перечислять часами. А признаваться в одолевающих душу пороках?
        - Может быть, пирофобия - предмет его скрытой гордости, - сказал Биссонет. - Например, этот твой плоддер - психомазохист.
        - Давайте попрактикуемся, - оживился Вилга. - У меня есть недостаток: не терплю, когда надо мной чересчур долго потешаются. Зато не злопамятен.
        - Вот ты и скатился на достоинства, - отметил Аксютин. - А онанизмом когда прекратил заниматься? Если, конечно, прекратил?
        - Ну, ты уж слишком, - опешил Вилга. - И вообще это никого не касается…
        - Отчего же? - изумился Аксютин. - Точно такое же психическое отклонение, как и пирофобия. И я готов перечислить обстоятельства, в каких твое злоупотребление онанизмом может иметь то же значение, что и пирофобия Кратова в нашем случае.
        - Да нет у меня никакого злоупотребления! - возопил Вилга, краснея.
        - Ну, бог с ним, с онанизмом, - сказал Аксютин великодушно. - Мы и в глаза друг другу не всегда правду говорить отваживаемся. Щадим самолюбие товарища. И тем самым внушаем ему ложную самооценку, а следовательно - препятствуем его саморазвитию. Кратов же производит впечатление человека, способного сказать что угодно кому угодно.
        - Даже если это твое «что угодно» какая-нибудь гадость? - вскинул брови Вилга. - Уж не бицепсы ли выступают гарантом подобного прямодушия?
        - Я вовсе не то имел в виду, - смутился Аксютин.
        - Так ты формулируй поточнее, - сказал Вилга. - Не ксеноэтолог все же. А наоборот, ксеносоциолог, жрец точной науки. Обязан соответствовать.
        - Как еще можно интерпретировать его признание, - промолвил Биссонет. - Например, как неявную похвальбу. Ту же демонстрацию личных достоинств. Я-де только огня боюсь, а более ничего на белом свете. Кстати, ты не спрашивал его про онанизм? Как они там, в Плоддерском Кругу, для женщин закрытом, разрешают сексуальные проблемы?
        - Я полагаю, что получил бы откровенный и исчерпывающий ответ, - заявил Аксютин.
        - Или по морде, - сказал Вилга.
        - Бицепсом, - прибавил Биссонет.
        - Ну будет вам! - Аксютин рассердился нешуточно. - Человеку нужно помочь, а вы потешаетесь. Вот вам и надежда на ближних и дальних, вот вам и социальная адаптация!
        - Что же ты предлагаешь? - терпеливо осведомился Вилга.
        - Я со своей стороны намерен слабыми своими силами всемерно содействовать его возвращению из плоддеров. Он ушел за барьер отчуждения потому, что была ранена его совесть. Но такие раны никакой Плоддерский Круг не излечит. Аскеза способна дать лишь некоторое успокоение душевной боли через вытеснение, замену иными психофизическими состояниями. А человек может быть полноценным лишь в человеческом окружении. И мы просто обязаны такое окружение создать.
        - Как ты это себе представляешь? - спросил Биссонет, прищурившись.
        - Никакого отчуждения. Полная открытость в общении. Пусть ничто не напоминает ему о том, что он плоддер.
        - Но он же не перестанет быть плоддером, - сказал Вилга. - Как бы ты ни демонстрировал ему свое расположение, этого факта он не забудет. И коль скоро он наделен хотя бы зачатками проницательности - а если я что-то смыслю в психодинамической подготовке астронавтов, так оно и есть! - то моментально тебя раскусит. И поймет, что это наигрыш. Ложь во искупление. Вот тогда он так тебя отстранит с твоим человеческим окружением, что ты костей не соберешь!
        - Значит, нужно, чтобы это был не наигрыш, - упрямо произнес Аксютин. - Я поначалу колебался в своем к нему отношении. А теперь убежден, что мы должны помочь ему вернуться. В конце концов, на Псамме он сделал нашу работу. И в плоддерах он по нашей вине.
        - Вторично настаиваю на точности в формулировках, - сказал Вилга. - Во-первых, не нашу работу, а скорее Дилайта и его компании. Не забывай, что мы теоретики, а не практики. Во-вторых, я не думаю, что даже Дилайт примет на свои просторные плечи ответственность за промашку вполне конкретного ксенолога по фамилии Варданов. Которого он, возможно, и в глаза-то никогда не видел.
        - И много ли будет от тебя толку? - насмешливо спросил Биссонет. - С твоим кабинетным жизненным опытом, с твоим узконацеленным интеллектом? Социальной адаптацией таких экземпляров, как твой плоддер, обязаны заниматься эксперты по человеческим отношениям - психоаналитики, в крайнем случае - исповедники. А уж никак не мы, ксенологи. И наверняка занимаются!
        - Ничего, - уверенно сказал Аксютин. - За актуальный образчик «хомо сапиенс» я вполне сойду. Если он адаптируется ко мне, то и ко всей расе приноровится без проблем.
        Биссонет захохотал, а Вилга проговорил примирительно:
        - Все же не нужно декораций. По-моему, коль скоро среди нас появится плоддер, то и нужно относиться к нему как к плоддеру, появившемуся среди нас.
        - Это как? - с интересом осведомился Аксютин.
        - Я не знаю. Так и буду держать себя: как человек, который не знает.
        - Вот достойная формулировка! - провозгласил Биссонет. - Се ксеносоциолог! Впрочем, я тоже пока не решил, как себя поставить. Но уж во всяком случае не намерен кидаться к нему на грудь, разбрызгивая вокруг слезы умиления.
        - Экие вы, - сказал Аксютин с досадой. - Оглядчивые.

6.
        Кратов остановился перед дверью кают-компании. Из-за нее слышались голоса. Сейчас ему вовсе не хотелось с кем-то заговаривать. Признаться, он отвык от непринужденного общения с незнакомыми людьми. Но Дилайт проводил его лишь до шлюза и там бросил, сославшись на некие экстренно возникшие дела, а что делать дальше и куда притулиться, Кратов не знал. Не хитрил ли командор миссии?..
        Поколебавшись, он коснулся сенсора - дверь с мягким шорохом утопилась в стене. Кратов невольно проводил ее глазами. Потом его взгляд переместился на людей, что расположились вокруг стола, заваленного бумагами и цветными графиями.
        Один из них, невысокий, бледный, тонкий, как подросток, и такой же подвижный, был ему уже знаком. Его фамилия была Аксютин, а имя Кратов не то пропустил, не то оно вообще не прозвучало в ходе беседы в кабинете шеф-пилота. Остальных он видел впервые.
        Крупный черноволосый красавец с ухоженной бородой, в ярко-синем свитере и аккуратнейше отглаженных белых брюках, смотрел на Кратова с любопытством и в то же время со скрытой брезгливостью. Как на редкий экземпляр тропического паука-птицееда. От него исходила ощутимая волна неприязни.
        И еще один, коренастый, пышноволосый, при густых пшеничных усах, выглядел совершенно растерянным, словно появление Кратова застигло его за какими-то сомнительными делишками.
        - Здравствуйте, - сказал Кратов, найдя, что пауза угрожала затянуться. - Где я могу оставить свои вещи?
        Аксютин поднялся из кресла, зачем-то одернул пеструю курточку и набрал полную грудь воздуха. Возможно, он полагал, что это добавит ему солидности.
        - У меня, - произнес он. - Четвертая дверь по коридору. Видите ли, тут отчего-то сплошь каюты на двоих, а я как раз непарный.
        Кратов ждал, что он скажет еще, но Аксютин умолк, стравив весь воздух и, очевидно, не имея сил на новый вдох. «А ведь он меня боится, - подумал Кратов. - Но хорохорится как может. Почему? Неужели я стал способен внушать страх? Или это потому, что я плоддер?»
        Он молча кивнул и бережно притворил дверь.
        - Ого, - послышалось ему вслед негромко, но отчетливо. Наверняка это был красавчик. - Вот еще один натуральный Кинг-Конг. Что они там, в звездоходах, глыбы ворочают?!
        - Преклоняюсь перед тобой, Павел, - присовокупил усатый. - Я бы ни за что не решился на такой подвиг самопожертвования.
        Кратов почувствовал, что краснеет, и поспешил отойти. «Сейчас начнут мыть мне косточки. Или уже домывают. А чего удивляться?
        Туда, где стаей фениксы собрались,
        И черная ворона прилетела.
        Она - как одинокий черный камень,
        Попавший в груду белого нефрита…[4 - Пак Инно (1561-1642). Пер. с корейского А. Жовтиса.]
        Один дьявол знает, как я тут выдержу».
        В каюте за четвертой по счету дверью стоял неразобранный клетчатый саквояж. Над одной из коек была прилажена цветная графия. Она изображала хрупкого ксенолога Аксютина обнимающим за талию рослую, куда его крупнее, женщину с толстой русой косой через плечо. Оба выглядели чрезвычайно счастливыми. Кратов провел ладонью перед графией, и та ожила. Женщина стыдливо прикрылась рукой и беззвучно засмеялась, Аксютин же надул щеки и дурашливо выпучил глаза. Усмехнувшись, Кратов оставил парочку в покое. Ногой запихнул свою сумку под койку, стянул куртку и повесил в изголовье, оставшись в черных брюках на все случаи жизни, в которых и горел, и тонул, и падал с отвесных скал, и в тонком черном же свитере с наполовину стершимися буквами «PL» в красном кругу. Непосвященный счел бы это за астрономический знак планеты Плутон и связал бы биографию Кратова с некими событиями на задворках Солнечной системы. На самом деле это была идеограмма Плоддерского Круга.
        Кратов вышел из каюты и, стараясь ступать бесшумно, направился на центральный пост. Из-за двери кают-компании по-прежнему долетали голоса. На повышенных тонах шел какой-то узкопрофессиональный спор, а о нем, по всей видимости, уже забыли. Кратов был только рад этому: с первого шага на борту корабля его не покидало ощущение скованности и, как ни странно, никчемности. Он сознавал себя лишним здесь. Дело ли для плоддера служить проводником? Даже не следопытом - всего лишь указкой на единственную точку поверхности планеты, пусть эта точка и ведома только ему?..
        Он надеялся, что центральный пост окажется пустым, и можно будет спокойно, в одиночестве разобраться с управлением в тренинг-режиме. В конце концов, он был зачислен в миссию вторым драйвером и намеревался отнестись к своему назначению со всей ответственностью. И уж никак не оставаться сторонним наблюдателем, пассажиром. Но за пультом уже сидел мощного телосложения негр, бритоголовый и весьма свирепый на вид. Росту в нем было никак не меньше, чем в самом Кратове, а весом же он наверняка превосходил того раза в полтора. Кратову сразу стало понятно, что там имел в виду красавчик, поминая старину Кинг-Конга.
        Кратов предупредительно кашлянул. Негр мгновенно, по-звериному мягко обернулся. Его карие, глубоко посаженные глазки внимательно исследовали гостя с головы до пят, прощупали каждую складочку его неброского одеяния.
        - Я Константин Кратов, - сказал тот и коротко поклонился.
        - А я Джедидайя Рэкуанкези Торонуолу, - сипло проговорил негр. - Повтори.
        - Дже… кеде… - растерянно попытался Кратов. Он тут же взял себя в руки и, прямо встретив насмешливый взгляд черного великана, заявил с вызовом: - Я не запомнил.
        - Еще бы, - хмыкнул негр. - Я и сам не мог выучить собственное имечко, пока мне не стукнуло шесть годиков. Сразу видно, что ты не ксенолог и никогда им не станешь. Дилайту, например, мое имя все равно что кошкин чих. Он любое слово из пятидесяти слогов скажет и не поморщится. Мы с ним держали пари, и я продул бутылку настоящего ямайского рома из пиратских кладовых. Правда, когда мы ее кончали, мне досталось больше половины… Так что можешь звать меня просто Джед. Я здесь первый навигатор. А ты, я вижу, плоддер.
        Кратов кивнул. Непонятно отчего, но грубоватое обращение Джеда возвращало ему душевное успокоение.
        - Пили сюда, - сказал Джед. - Садись в свое кресло. На чем летал?
        - Шесть лет назад - даже на трампах. В последнее время большей частью на старых моделях. «Кондоры», «рендзаны», «гиппогрифы». В лучшем случае - «кормораны».
        - Это все мини-трампы. Значит, от серьезных кораблей ты отвык.
        - Получается, что так.
        - Не унывай, Кратов, - сказал Джед. - До старта еще пятьдесят часов. Миди-трамп класса «анзуд» к твоим услугам. Если ты и впрямь звездоход, как я слыхал, за этот срок я наново слеплю из тебя вполне приличного драйвера для больших новых посудин.
        - Бывший звездоход, - поправил Кратов.
        - Нет такого понятия «бывший звездоход». Я могу не спорить, когда говорят: хороший звездоход, так себе звездоход… Все прочее - бред. В этом рейсе лучше иметь побольше звездоходов на борту. Дилайт - хороший звездоход, хотя и подался в ксенологи. Татор, наш инженер, тоже в Галактике не проездом. Ну, я - само собой разумеется! А теперь еще и ты. С таким экипажем можно прогуляться к сатане в хибарку.
        - Похоже, вы ждете от миссии больших неприятностей.
        - Еще раз обратишься ко мне на «вы» - получишь по загривку, - пообещал Джед. - Тоже выдумал! Меня никто в Галактике на «вы» не называет. И мне насрать на то, что ты напялил на себя этот траур. Сначала все мы звездоходы, а уж потом кто-то из нас плоддер, ксенолог или черт с рогами. А неприятности я тебе обещаю. Как же их не ждать, коли мы, горстка взрослых, везем в самое пекло несмышленых детей?! Эти ксенологи - сущие дети. Они же не знают, что это такое - Галактика и какое обхождение ей подобает! Лезут очертя голову куда ни попадя. Будто нет у них ни матерей, ни женщин… Как они тебя приняли?
        - Я им не понравился, - признался Кратов.
        - Будь ты аппетитная девчушка вот с такой попкой, - Джед проделал широкими светлыми ладонями волнообразное движение, - я бы удивился твоим словам. А так все понятно. Они думают: раз плоддер, значит непременно убийца и ни секунды не медля примется щунять их по углам, хулить Господа, а в итоге кого-нибудь пришибет насмерть. Есть на Земле говнюки, которые только тем и заняты, что распускают всякие пули про Галактику. Очень уж им охота вернуть нас всех по домам и запереть покрепче. Чтобы никто не смущал их покоя байками о вольной воле между звезд, о чужих мирах, не каждый из которых плоше нашего. И есть такие, что верят им развесив уши… Ну что, приступим?

7.
        Один из тех, кого словообильный Джед Торонуолу причислил ко «взрослым», инженер-навигатор Элмер Элкана Татор, оказался, в противоположность ему, молчаливым молодцом, предпочитавшим не издавать ни звука, если к нему не обращались. На все призывы Джеда подтвердить его правоту: «Но я верно говорю, Эл?!» он отвечал мягкой полуулыбкой. Судя по смуглой коже, ястребиному носу, резко очерченным скулам и жестким вороным волосам до плеч, Татор был индеец, что многое объясняло в его характере.
        - Теперь у нас два молчуна в экипаже, слышишь, Эл? - гаркнул Джед и захохотал.
        Татор улыбнулся и протянул Кратову ладонь с длинными, «музыкальными» пальцами. Его пожатие, однако, было железным.
        - Я буду обращаться к вам по первому имени, - сказал он тихим застенчивым голосом. - А вы ко мне - по первому слогу любого из двух. Но если вы услышите, что меня называют Эл-Квадрат, то знайте, что я не обижаюсь.
        - Бедняге Элу всюду мерещится, будто окружающие только и заняты, что сдуванием с него пылинок, - пояснил Джед. - Дескать, если он настоящий ирокез…
        - Тускарора, - поправил Татор, печально улыбаясь.
        - Будет тебе прибедняться! Ты гурон, доподлинный гурон-головорез, и такие, как ты, истребили несчастных могикан. Я сам читал.
        - Гуроны давно растворились среди белых канадцев, - вздохнул Татор. - А могикане - среди краснокожих лени-ленапов. Только мы, тускарора…
        - Так вот, этот ирокез думает, что все вокруг леденеют в предчувствии его внезапного вымирания от ненароком нанесенной обиды. Индейское самолюбие, племенная гордость, то-се… Их же около сотни уцелело, чистопородных ирокезов, верно, Эл? Досадно будет, если он вдруг ни с того ни с сего вымрет, не оставив наследников. Сам-то он об этом еще и не думал. Если, конечно, я все о нем знаю… Да только какую же это обиду надо нанести, чтобы его пронять, когда он медведя запросто с ног валит?!
        - Неправда, - возразил Татор, потемнев лицом от смущения. - Разве можно поднимать руку на медведя?
        - Ну, бизона!
        - И это нехорошо, Джед, не говори так при мне…
        Джед был весел, неумерен на язык. Везде, где бы ни появлялся, он занимал много места и производил много шума. Татор же держался скромно, двигался беззвучно и старался не привлекать постороннего внимания, в общении был сама деликатность. Но когда Кратов сел в свое кресло и двинулся с ними в первый тренинг-рейс, - то есть полную, до мельчайших деталей, имитацию реального полета, при какой все системы корабля работают, как им и полагается, либо же создают совершенную иллюзию своей работы, в то время, как сам корабль не трогается с места и висит, как висел, - состыкованным с одним из шлюзов галактической базы, - когда это произошло, он почувствовал себя так, будто угодил внутрь некоего механизма. В середку прекрасно отлаженной, не ведающей сбоев машины для управления миди-трампом класса «анзуд». Джед и Татор работали абсолютно синхронно, словно слышали друг друга через укрытые в теле корабля аксоны, словно сами обратились в оконечности его нервной системы. И едва только Джед начинал маневр, как его немедля поддерживал Татор, и при этом не произносилось ни слова, ни даже звука, не делалось ни единого
движения, которое можно было бы истолковать как стороннее, не относящееся к самому процессу управления.
        И работа этой отличной машины обрывалась, провисала, глохла впустую всякий раз, когда требовалось участие второго навигатора. Его, Кратова, участие.
        Он торчал в навигаторском кресле, как инородное тело. Как ржавый гвоздь, небрежно вколоченный в старинные часы из хрусталя и слоновой кости. У него все шло через пень-колоду. Он никак не мог стать достойной деталью этого выверенного годами совместных полетов механизма. То спешил, то запаздывал…
        Джед раздраженно рычал. Татор смущенно улыбался. Проходили мгновения, пока напряжение спадало, после чего Кратов, серый от злости и стыда, разжимал сведенные судорогой челюсти и произносил:
        - Может быть, еще разок? Конечно, если у вас, Джед, и у вас, Эл, есть еще какое-то терпение…
        - Не смей называть меня на «вы»!.. - грохотал Торонуолу.
        - Разумеется, Кон-стан-тин, - отвечал Татор. - Какие могут быть сомнения.
        И корабль трогался в очередной рейс, полный маневров и фантастических перипетий.
        Было очевидно, что Джед и Татор составляли давно слетавшийся, накрепко сбитый экипаж. И в составе этого экипажа существовал второй навигатор, достойный своего кресла, плоть от единой плоти, частица этого целого, чье место сейчас занимал Кратов. Занимал не по праву - по обстоятельствам. Незримое присутствие второго навигатора, ни имени, ни облика которого Кратов не знал, ощущалось в сердитых репликах Джеда и грустных улыбках Татора. Им не хватало своего Второго, и Кратов бессилен был его заменить. Но он мог хотя бы постараться сделать это.
        И он вступил в этот бой с тенью с отчаянием загнанного в тупик.
        Иногда на центральный пост тихонько, едва ли не на цыпочках, заходили Дилайт и Хаим Элул, еще один ксенолог-практик, ветеран миссий на Уэркаф. Тоже бронзовокожий от «загара тысячи звезд», с глубокими залысинами в светлом ежике волос, с выражением вечного недовольства на лице. У него была странноватая манера глубоко упихивать кулаки в карманы потертых брюк и покачиваться с пятки на носок словно бы в такт одному ему слышимой мелодии, мерно постукивая при этом ботинками.
        Когда это случилось в первый раз, Кратов непроизвольно обернулся. На плоддерских корабликах он сделался непривычен к тому, чтобы кто-то возникал за его спиной…
        Джед врезал кулаком по пульту и в сердцах крепко выругался.
        - Ну, ну, - сказал Татор. - Сам ты траханый говновоз. Не пользуйся тем, что Кон-стан-тин стесняется тебе ответить.
        - Это я виноват, - вмешался Дилайт. - Не следовало нам с Хаимом уступать своему любопытству.
        Кратов стиснул подлокотники пальцами, весь напрягся, ожидая продолжения. «Еще бы, плоддера они не видали…»
        - Конечно, - сказал Элул обиженным голосом. - В полете нас сюда на выстрел не подпускают. Так хотя бы на тренинг взглянуть одним глазком!
        - Все равно, - пробурчал Джед. - Он не должен оборачиваться, даже если за его спиной стадо слонов пройдет к водопою.
        - Мы больше не будем, - торжественно сказал Дилайт.
        - А шиш мы вам позволим, - заявил Джед. - Сейчас «заговорю» вход…
        - Нет, - сказал Кратов. - Наоборот. Нужно, чтобы заходили. Иначе я не отучусь оборачиваться. Хорошо, если бы при этом громко разговаривали и смеялись. Чтобы играла музыка. И недурно было бы распорядиться насчет стада слонов.
        - Слоны - определенная проблема на галактической базе, - произнес Дилайт серьезно. - А вот стадо ксенологов я могу вам обещать.
        - Диких, - добавил Торонуолу и захохотал.
        Кратов тоже вымученно улыбнулся и поглядел на свою потную физиономию в крохотном контрольном зеркальце над видеалом.
        К вечеру у него стало получаться.
        Он осознал это в тот момент, когда Джед, потягиваясь в своем кресле, будто горилла в гнезде, обронил:
        - Славненько, Гай… то есть Кратов. Еще пару заездов на форсаже - и баста. Что там у нас на ужин, Эл?
        В местный ресторан «У Змееносца» со всеми Кратов, однако, не пошел. Он уединился в бытовом отсеке миди-трампа, запустил пищеблок и там, в привычной тишине, тесноте и полумраке, соорудил себе обыкновенную для них с Грантом трапезу: зелень, мясо и сок молодого винограда.

8.
        Вернувшись, Аксютин застал Кратова за диковинным для постороннего глаза времяпрепровождением. Тот сидел по-турецки на своей койке и то подносил к самому лицу, то удалял зажатую в кулаке зажигалку с трепещущим желтым огоньком. Лицо его было неподвижно, черты заострились, как у африканской ритуальной маски, на лбу бисером проступила мелкая испарина.
        Аксютин в замешательстве попятился, зацепился ботинками за комингс и с трудом удержал равновесие, чтобы не вывалиться в коридор. Кратов очнулся, вышел из транса.
        - Вы курите? - осторожно спросил Аксютин.
        - Нет, - сказал Кратов и погасил зажигалку. - И не страдаю никакими плоддерскими извращениями. Как и вообще все плоддеры.
        - У меня такое чувство, будто я забыл отрекомендоваться, - сказал Аксютин, решительно закрывая за собой дверь. - Павел Аксютин, ксеносоциолог.
        - Константин Кратов. Плоддер.
        - Я еще тогда хотел задать вам ряд вопросов. Но то, что вы порассказали, было так неожиданно… Например, почему вы решили, будто первопроходцы не обидятся на принятое в нашем кругу упрощенное название планеты?
        - Возможно, у них был бы повод для обиды, если бы при упрощении искажался смысл, - сказал Кратов. - Но этого не случилось. На языке Эаири… аэ… эа…
        - Эаириэавуунс, - с довольным видом подсказал Аксютин.
        - Да… планета называется «Двуглавый крылатый дракон с одной головой в огне и другой во мраке». Вроде бы прямое указание на планетографические особенности. Однако слово «мрак» может быть истолковано двояко: как темнота и как безумие, сон разума. Да и слово «огонь» можно трактовать по-разному. А «крылатый» перевести как «окрыленный»…
        - Метаязык, - произнес Аксютин. - Предельное уплотнение образов и понятий. Каждая лексическая единица может быть развернута в целую фразу или законченный образ в сюжетном обрамлении.
        - Так вот, называя планету кратким именем Уэркаф, вы сохранили в нем упоминание и об огне и о мраке. Так что образ пострадал незначительно, без особенных смысловых потерь.
        - Но откуда вы это знаете? И почему этого не знаем мы?!
        - Я любопытный, - сказал Кратов, и зажигалка в его руке снова выбросила язычок пламени.
        Аксютин подождал дальнейших разъяснений, но напрасно. Кратов и сам вряд ли смог бы описать те чувства, какие он испытал, на короткий срок присоединившись через плоддерский убогий инфобанк к необъятным фондам знаний Внешнего Мира. Неожиданное ощущение тоски, оторванности, замкнутости в тесном кругу, почти непреодолимое желание разорвать уговор отчуждения и снова стать частицей целого. И здесь же - радость от того, что даже он, забытый всеми плоддер, может сообщить миру нечто, никому пока, кроме него, неведомое…
        В те минуты Кратов не удержался и сделал несколько сбивчивых запросов по совершенно между собой не связанным темам. И на все получил моментальный исчерпывающий ответ в виде серии гипертекстов.
        Так, он узнал, что на галактических верфях сворачивается производство кораблей традиционных моделей на гравигенной тяге - их было построено вполне достаточно, чтобы обеспечить потребности в транспорте на пятьдесят лет вперед, а уже ожидалось начало массового выращивания звездолетов-биотехнов, которые существовали и раньше, но в крайне ограниченном числе экземпляров. Чем, собственно, и вызвана была безвозмездная передача партии «корморанов» Плоддерскому Кругу.
        Что жив и по-прежнему сражается с Канадским Институтом экспериментальной антропологии супротив их концепции управляемого антропогенеза старец Дитрих Гросс.
        И что о системе Эаириэавуунс и населяющей ее пределы цивилизации Иовуаарп известно немногое, то есть практически ничего помимо тех сведений, что упомянутые Иовуаарп сочли для себя приемлемым сообщить Галактическому Братству. Впрочем, ксеносоциологический очерк и словарные материалы прилагались. И Кратов алчно ознакомился сперва с очерком, а затем и с материалами. Последние сопровождены были обучающей системой, в которой Кратов увяз надолго и, возможно, успел бы изучить метаязык Иовуаарп в совершенстве. Кабы не Грант, обеспокоенный отсутствием напарника и обнаруживший его сидящим в тесной кабине информационного терминала с «шапкой Мономаха» на голове. Именно грантовские насмешки вынудили Кратова прервать курс обучения где-то посередке и вернуться к обычному плоддерскому бытию. Однообразному, серому и довольно-таки тупому.
        Поэтому Кратов знал, что означает имя той планеты, куда ему предстояло лететь. Вероятно, сейчас он единственный среди людей мог произнести связную фразу на языке Иовуаарп. Другое дело, что никто не оценил бы этого по достоинству.
        - Гм, - Аксютин плюхнулся на койку и несколько раз подпрыгнул на пружинящем матраце. Это занятие увлекло его, и на какое-то время он отвлекся от темы. - Вы представляете, - сказал он вдруг. - Эти Аафемт - гуманоиды! Кто бы мог подумать?
        Против его ожиданий, Кратов не удивился. Тогда Аксютин счел необходимым добавить:
        - Гуманоиды - это существа, морфологически подобные людям. Это обусловлено…
        - Я знаю, - сказал Кратов.
        - Но гуманоидный тип крайне редок в Галактике! Нам известно не более десятка разумных рас, какие можно к нему причислить, не погрешив против истины. Может быть, поэтому доктор Дилайт с таким бульдожьим упорством вцепился в этот контакт. Обычно в подобных ситуациях принято отступать. Выжидать, пока там, где тебя не выслушали с подобающим вниманием, не сменится одно-два поколения. И я могу пояснить, в чем причина такого упорства. Дилайт ищет доказательств своей теории галактического изогенеза!
        Кратов недоуменно шевельнул бровью, и Аксютин радостно уловил это проявление хотя бы какого-то интереса к его словам. Он немедля ударился развивать успех.
        - Изогенез предполагает синхронное развитие в Галактике нескольких магистральных морфологических линий. По мнению доктора Дилайта, линий этих должно быть немного. Две-три, от силы пять. И такое положение дел неизбежно приводит к тому, что на этапе возникновения разума носителями его окажутся одни и те же, либо чрезвычайно близкие биологические виды. Наверняка одна из таких линий - рептилоиды. Можно было бы отнести к магистралям инсектоидов, кабы не фантастическое разнообразие их форм… - по лицу Кратова пробежала легкая судорога, но Аксютин не обратил внимания. - Понятное дело, Дилайту из вполне эгоцентрических соображений хочется доказать магистральный характер теплокровных монохордовых вообще и гуманоидов в частности. Тогда концепция изогенеза получит серьезную поддержку, отношение к ней как к любопытному ксенологическому курьезу резко изменится.
        - Отчего же?
        - От изогенеза легко и естественно совершается переход к Археонам. Археоны - это… Или вы и это знаете? - Кратов кивнул. - Гм… Так вот: если выяснится, что существуют магистральные линии, а затем удастся проследить их распределение в историческом аспекте, то вполне возможно, что мы разыщем, наконец, колыбель пангалактической культуры. Начало всех начал. И, чем черт не шутит, набредем на цитадель Археонов. Тогда многие ксенологические догмы будут принуждены укрыться гробовой доской. Приятно даже подумать, какой воцарится хаос! - Аксютин с наслаждением зажмурился, потер ладони и пару раз подпрыгнул на койке.
        - А вы сами в это верите? - выжидательно спросил Кратов. - В Археонов?
        - Смотря на какой козе подъехать. Понимаете, Костя, то, что могут существовать цивилизации первого поколения и, возможно, пережившие Большой Взрыв, я вполне готов допустить. Разумеется, это должны быть сверхцивилизации, наделенные колоссальным могуществом и властью над силами природы. Надо быть крайне ленивой и глуповатой расой, чтобы за ТАКОЙ срок не обрести означенной власти! Но пока в нашей Галактике никаких проявлений или хотя бы следов деятельности сверхцивилизаций, кроме Галактического Братства, не отмечено. Что это может означать?
        - Ровным счетом ничего, - сказал Кратов.
        - Вы угадали. Археоны с их мощью свободно могли избрать для себя иную обитель, нежели наша ничем не примечательная звездная россыпь. Они также могли утратить интерес к шумным эффектам вроде астроинженерии либо вообще никогда не питать его. Что для нас с вами покажется невероятным. Хотя сплошь и рядом среди людей и соседствующих рас мы встречаем аналогичное отсутствие такого интереса… И наконец, мы в действительности каждодневно и ежеминутно такие проявления и следы наблюдаем, но не имеем воображения интерпретировать их как результат разумной и целенаправленной деятельности. Кто знает - быть может, Археоны посвятили свой досуг конструированию газопылевых туманностей, с которыми мы так не ладим. Или находят удовольствие в повсеместном насаждении черных дыр и раздувании нуль-потоков.
        - Кому могут понадобиться нуль-потоки! - пожал плечами Кратов.
        - Разумеется, никому! Из нас двоих… Если не принимать во внимание гипотезу о том, что нуль-потоки зарождаются в экзометрии, вливаясь в субсветовое пространство в неких совершенно невообразимых областях мироздания, где все не так, как у нас. Где субсвет и экзометрия мирно соседствуют и взаимопроникают без глумления над законами физики, безо всяких технических ухищрений наподобие экзометральных переходов…
        - Никогда не слыхал ничего подобного.
        - И не расстраивайтесь, - махнул рукой Аксютин. - Никто не слыхал. Но даже эта дикая гипотеза вполне соотносится с мифом об Археонах. Впрочем, здесь мы и в самом деле покидаем границы здравого смысла и погружаемся в метафизику. Потому что на место сверхцивилизации Археонов, трудновообразимой при нашей терпимости к необычному, но все же вмещающейся в наши представления о реальном мире, заступают Космиурги. Не к ночи будь помянуты… А это уже подъем на новый уровень абстракций. И здесь-то ваш вопрос о вере становится коренным. Потому что в Космиургов, как в Бога, можно либо верить либо нет. Как выдвигать доказательства их бытия, так и ниспровергать их, не имея на руках ничего, кроме голой веры да еще, пожалуй, нынешних представлений о природе вселенной. Которые, заметим, вовсе не обязаны быть до конца справедливыми!
        - Что-то не улавливаю разницы.
        - Сейчас уловите. Космиургами в нашем кругу принято именовать некую силу, которая неведомо когда и зачем создала вселенную. Далеко не обязательно разумную, хотя в этом случае она перестает быть предметом нашего профессионального интереса. Итак, эта сила сгенерировала пространство, погрузила его в экзометрию, проложила между ними прослойку в виде светового барьера и установила законы и правила всех взаимодействий. Или по меньшей мере отложила то первичное яйцо, из которого вылупились все последующие курицы.
        - И был вечер, и было утро, день первый, - хмыкнул Кратов.
        - Вот-вот, - покивал Аксютин. - Именно так и считается хорошим тоном встречать всякое упоминание имени Космиургова всуе. Евангелие от Большого Взрыва, Ультраветхий завет ксенологов… Но если отринуть всякое ерничанье, то вполне очевидно, что Космиурги и Бог - существенно разные категории. Да, они творцы, созидатели нашего мира. Но Бог создал его, чтобы повелевать им, он требует веры, поклонения и жертв. Вспомним испытания, учиненные им Аврааму или тому же Иову. Космиурги же ничего такого не требуют. Если они и есть, то, возможно, и не подозревают о нашем существовании. И о наших дискуссиях вокруг них. Могут ли дискутировать о человеке кишечные палочки? Впрочем, у палочек даже больше на то оснований, чем у нас. И вообще, повторюсь, для нас наличие Космиургов принципиального значения не имеет. Ни познать их, ни воздействовать на их намерения мы не в состоянии. Для нас они - лишь некая абстракция, попытка объяснить то, что пока объяснить невозможно: ЗАЧЕМ возникла вселенная? Я уж и не говорю о более сакраментальных вопросах вроде: как она возникла и когда…
        - Итак, зачем Космиургам понадобилось создавать вселенную?
        - А не знаю! - радостно воскликнул Аксютин. - Космиургов спросите! Суть гипотезы не в поисках ответа, а в поисках создателя. Если он это проделал, то наверняка преследовал определенную цель. И, возможно, достиг ее. Или, напротив, остался разочарован плодами дел своих. По крайней мере, мы могли бы кому-то переадресовать наше мучительное, изнуряющее неведение… И, кстати, то, что мы поминаем Космиургов чаще всего во множественном числе, всего лишь дань нашему атеизму. Мы неуклюже пытаемся отмежеваться от всяких аллюзий с Богом. В реальности вряд ли число создателей нашей вселенной выйдет за пределы интервала от ноля до единицы.
        - Ноль целых три десятых Космиурга, - усмехнулся Кратов.
        - Говоря строго, либо один, либо ноль. К чему их больше?
        - А гипотеза о параллельных вселенных?
        - Она, конечно, позволила бы нам умножить число Космиургов. В их неуникальности появляется некий смысл. Например, они могли бы форсить друг перед другом своим вселенными…
        - А почему Космиург непременно обязан быть разумным? - спросил Кратов. - Чтобы мы могли относиться к нему как к грандиозному, запредельно фантастическому, но все же не лишенному привычных нам качеств существу? Дескать, сидел Космиург посреди хаоса, им же, кстати, и учиненного, и скучал. И вдруг взбрело ему в голову… или, скажем, в желудок… отложить первичное яйцо.
        - Роденовский мыслитель! - веселился Аксютин. - В масштабе один к гуголу!
        - Вот именно. Но Космиург мог быть не существом, а, допустим, процессом.
        - Физики так и полагают. Конечно, те из них, кто с порога не отрицает некоего организующего начала до установления законов космогенеза.
        - Или все же существом, но не разумным. А самой настоящей курочкой-рябой, интеллект которой никак не превосходит среднего куриного. Стоптал ее петушок, пришла пора, и снесла курочка яичко.
        - Да не простое, а мировое! - подхватил Аксютин. - Так могли бы считать биологи, если бы захотели выдвинуть собственную теорию происхождения вселенной. Но мы, ксенологи, по определению своему обязаны исходить из постулата разумности Космиурга. Такая уж наша планида - всюду искать разумное начало. Понятно, что от разумного Космиурга до Бога рукой подать. Но мы, материалисты, этого делать не станем. Нам достаточно предположить, что возникновение вселенной кому-то было на руку. И пусть этот первоинтеллект нам непонятен и с наших позиций может оказаться не интеллектом вовсе. Главное - чтобы он был.
        - Между прочим, почему - был? - возразил Кратов. - Куда он, собственно, мог провалиться? Умер от перенатуги?
        - Хорошо, давайте предположим, что Космиург, завершив работу, продолжает пребывать в добром здравии, любуясь на свое произведение. Или взирая на него с отвращением.
        - Чтобы, поборов тошнотные спазмы, подфутболить его куда подальше с глаз долой… А никто не додумался до того, что наша вселенная и есть Космиург? То есть его организм или, еще бредовей, его внутренний духовный мир?
        - Что вы, что вы! - Аксютин замахал руками. - Додумались! До чего эти чудаки только не додумались! И что Космиург есть вселенная, и что Космиургам несть числа, а существуют они на фридмоновом уровне, и что звезды суть атомы, а галактики - кристаллы, из которых слагается колоссальная интеллектронная система, обслуживаемая неким вовсе уж недоступным нашему восприятию программистом…
        - Вы называете их чудаками, - отметил Кратов. - А сами?
        - Ну нет, - сказал Аксютин протестующе. - Я в эти сказки не верю. Если наличие Археонов после долгих уговоров я еще согласен допустить, то Космиургов при всяком удобном случае стану отрицать. Мракобесие это, коллега.
        - А магистральные линии? - спросил Кратов растерянно.
        - Да нет никаких линий! Доктору Дилайту они мерещатся, и пусть его. Но я-то вижу, что все аргументы притягиваются им и его компанией за уши. Вот за такие, - Аксютин широко развел руки, показывая.
        - Вот тебе раз! - сказал Кратов.
        - Да один лишь разброс очагов зарождения гуманоидных рас чего стоит. Речь идет не о световых годах даже, а о килопарсеках! Нет, лично я твердо стою на позициях палеогенеза. Никаких вам тенденций, никакой синхронности, а единственно природные условия плюс естественный отбор. Сколько звезд - столько и рас. И никаких феноменальных повторов! Согласитесь, Костя, нигде не отмечено того факта, что в условиях, наиболее благоприятных для опережающего вразумления рептилоидов, ни с того ни с сего вдруг да воцарился человек! Ну что говорить: меня убедил бы в справедливости изогенеза один только пример генетической совместимости двух гуманоидных рас, достоверно зародившихся и достигших цивилизованного состояния далее чем в пяти светогодах друг от дружки. На что уж, казалось бы, похожи на нас виавы с Дельты Телескопа! Даже смешанные браки отмечались. У нас в институте один виав руководит сектором, на доктора Биссонета сильно похож. Но детей от таких союзов нет и быть не может. Вот вам изогенез!
        - Природные условия? - переспросил Кратов. - Естественный отбор? Занятно. Возьмем уже знакомую нам систему Эа… риву…
        - Эаириэавуунс, - нетерпеливо сказал Аксютин.
        - Угу. Нефтяной кисель. Площадь суши в сезон отливов не более пятнадцати процентов всей поверхности планеты. Густой облачный покров, практически непроницаемый для светила. Вроде нашей Венеры, только что не гаже. Как по-вашему должны выглядеть эти странные Иовуаарп, которые прекрасно себя чувствуют в столь мерзких условиях?
        - Иовуаарп? - озадаченно переспросил Аксютин. - Они так себя называют? Ах да, вы же любопытный… Ну что ж! Какие-нибудь червеобразные, вероятно - гигантских размеров. Венчик щупальцев вокруг ротового отверстия. Зрение в инфракрасном диапазоне спектра. Вторая сигнальная система, соответственно, основана на инфразвуковых колебаниях. Что, впрочем, не обязательно, с тем же успехом это может быть и ультразвук…
        Он остановился, впервые за все это время увидев на обугленном лице Кратова улыбку.
        - Я не понял, - сказал Аксютин. - Так похоже получилось или нет? Я угадал? И что это у вас - улыбка чистой радости при виде торжества теории над хаосом? Или улыбка презрения к невежеству?
        - Получилось очень похоже, - проговорил Кратов. - Один к одному, венерианский туннельный ползарь. Который глуп как улитка и постоянно занят тем, что жрет все, смахивающее на органику, выискивая ее при помощи эхолокации. И не гнушается той самой нефтью, в которой обитает. Вы, должно быть, видали его в зоосаде. А эти самые Иовуаарп - гуманоиды.
        - О черт, - пробормотал Аксютин. - Как их угораздило?!
        - Еойлаимэаби, - сказал Кратов.
        - Что-что?
        - Сила глумится над разумом, - пояснил Кратов. - Это на их метаязыке. Перевод мой. И, кажется, неудачный. Точнее будет так: силы природы не упустят случая поставить в тупик теорию кабинетного мыслителя. «Гораций, в мире много кой-чего, что вашей философии не снилось…»[5 - В. Шекспир. Гамлет, принц датский. Пер. с англ. Б. Пастернака.]
        Интерлюдия. Земля
        Грант любовно постучал ладонью по деревянным перилам крыльца.
        - Это я тоже сделал сам, - сказал он значительным голосом.
        - Что мне возразить? - смиренно сказал Кратов. - Здесь я полный профан. Господь наградил меня руками не для того, чтобы я строил дома и мастерил глиняную посуду.
        - Для чего же тебе верхние конечности? - с живым интересом осведомился Грант. - Уж не для того ли, чтобы ты тискал ими приклад фогратора или бил своим чугунным кулачищем злокозненных нелюдей по мордасам?
        - Так оно по преимуществу и выходит, - признался Кратов. - За всю жизнь я не сделал своими руками ничего годного к употреблению в быту.
        - М-да, - сказал Грант сочувственно. - Лет двести назад тебя и за мужика бы не посчитали. В те суровые времена выше прочего ценилось умение всякую щепку приспособить к делу. А если откатить по оси времени еще пару веков, ты вообще был бы обречен на вымирание. Или на горькую участь городского юродивого, питающегося подаянием… Впрочем, что я вру? У тебя был бы неплохой шанс завербоваться в наемники, где ты недурно бы преуспел. Кабы не твоя плохо скрываемая нелюбовь к применению силы… А еще ты мог бы заделаться странствующим рыцарем, на манер Дон Кихота. Все ветряки к твоим услугам!
        - Пой, пташечка, - сказал Кратов. - Я все снесу.
        - Ты несчастный человек, брат-плоддер, - продолжал изгаляться Грант. - Ты дитя - нет, жертва! - цивилизации. Лишь вторая природа, во глумление над законами естественного отбора, дала шанс на выживание таким, как ты.
        Некоторое время они молча, с нескрываемым любопытством разглядывали друг друга. Грант изменился. Он до черноты загорел, оброс бородой - тугой, иссиня-черной с едва различимыми седыми прядями. И приобрел спокойную уверенность в движениях.
        «Занятно, каким он находит меня», - невольно подумал Кратов.
        Грант потопал босой ступней по дощатому полу веранды, куда они попали с крыльца.
        - Это я тоже сам делал. Топором и пилой. Надеюсь, ты знаешь, что такое топор?
        - Еще бы! - хохотнул Кратов. - Меня раз пять пытались им прикончить.
        - Тоже, нашли дерево… Воображаю, как ты обошелся с теми, кому взбрела в голову подобная фантазия!
        - В трех случаях из пяти уже на следующий день мы были не разлей вода. В одном - я принужден был ретироваться без сколько-нибудь основательных результатов. Топорник оказался круглым идиотом, органически неспособным к контакту. Кажется, у него была дурная наследственность, омраченная хроническим алкоголизмом…
        - Это что, намек? - грозно спросил Грант.
        - В отличие от тебя, он употреблял адскую смесь спирта с красящими эмульсиями. А последний казус, хотя хронологически он был как раз первым и к прикладной ксенологии отношения не имел, ты должен помнить.
        - А я и помню. «Дикие плоддеры» на Нимфодоре… Здорово мы им тогда начесали, правда?
        - Ты был великолепен, - серьезно сказал Кратов. - С кастрюлей в одной руке и сборником апокрифических евангелий в другой. Неизвестно еще, чем ты орудовал эффективнее.
        - Я бы просил повторить эти слова при моей жене, - блаженно промурлыкал Грант. - Будучи стихийной объективисткой, она верит лишь тому, что видела собственными глазами. Когда я начинаю что-то рассказывать о своем бурном плоддерском прошлом, она лишь смеется. Тень чертова гренделя довлеет надо мной, как злой рок.
        - А ты не пробовал ее поколотить?
        - Пробовал. С тем же успехом можно поколотить воду. Или огонь. Или собственную тень. Видел бы ты, как я за ней гонялся!.. Она лишь смеется, - повторил Грант с притворным унынием.
        Он взялся обеими руками за вделанное в пол бронзовое кольцо, поднатужился и откинул тяжелую крышку. Под крышкой скрывалась лесенка, ведущая в погреб. В сыром полумраке сам собой вспыхнул слабый фитилек. Проворно перебирая руками, Грант спустился вниз.
        - То, что здесь хранится, я тоже делал сам, - донесся из глубины его гулкий голос.
        Кратов поглядел в окно. Во дворе уже был устроен длинный стол, накрыт белой скатертью и наполовину заставлен глиняными блюдами и кувшинами. Над двором ползли легкие кисейные струи пахучего дыма. Сразу за хворостяной изгородью во весь горизонт вставал тонкий, будто очерченный пером, силуэт горного кряжа, белые вершины которого сливались с серыми облаками. А выше начиналось пронзительно-чистое, холодное, синее небо.
        Грант вылез из погреба, одной рукой смахивая паутину с волос, а другой обнимая пыльный кувшин, запечатанный черной пробкой.
        - Посмотри на дату, - сказал он гордо.
        - 133-й год, - поразился Кратов. - Год нашего с тобой возвращения во Внешний Мир!
        - Это вино дожидалось тебя двенадцать лет. Никто в Галактике не имеет на него права, только мы двое.
        Грант сорвал пробку и разлил темно-красную, густую на вид жидкость в глиняные стаканы.
        - Будь счастлив, брат-плоддер, - сказал он, высоко поднимая свой стакан.
        Они выпили. Несмотря на долгое пребывание в холодном погребе, вино казалось теплым. Вкус его трудно было с чем-то сравнивать. Во всяком случае, не с виноградом. Вязковатая горечь с примесью душистых трав, едва уловимый ореховый аромат.
        Грант не глядя нашарил гирлянду зелени, тянувшуюся через веранду от стены к стене, сорвал слегка увядший пучок и, разделив его пополам, вручил половину Кратову.
        - Почему ты ни разу не навестил меня раньше? - спросил он, жуя стебелек с резными листочками.
        - Я не знаю, - честно сказал Кратов.
        - Бывали дни, когда мне тебя недоставало. Нет, в этих горах не водятся пантавры, сабдаги или ракшасы. Правда, первое время по ночам во двор наведывалась семейка снежных людей и мелочно пакостила. Но я сумел приручить их вкусными подачками, и теперь мы живем в мире. Ураганы, ливни - это все пустяки. Мне не хватало… - Грант поморщился и искательно пошевелил пальцами. - Не умею объяснить. Во всяком случае, после первого стакана. Жаль, что ты не почувствовал того же одиночества, что и я.
        - Все эти двенадцать лет у меня не было паузы, - виновато промолвил Кратов. - Я не оглядывался на прожитое, не подводил итоги. Мне постоянно не хватало времени на рефлексии. Пауза возникла только сейчас. И вот я здесь.
        - Если бы мы встречались чаще, теперь нам было бы легче говорить. А так - мы можем вспоминать годы в Плоддерском Круге, перебивая друг друга подробностями. Когда же речь зайдет о годах во Внешнем Мире, диалога уже не получится. Будут два монолога - твой и мой. Это не то, чего бы мне хотелось.
        - Тебе трудно со мной? - спросил Кратов.
        - Нет. Дело не в этом. Просто наша дружба испещрена белыми пятнами. Это чертов двенадцатилетний вакуум!
        - Стыдно признаться, но я не ощущаю никакого вакуума.
        - У тебя не было паузы. А у меня была. По сути, вся моя жизнь - пауза. Нет, я не жалуюсь и ни о чем не жалею. В конце концов, я занимаюсь любимым делом - предсказываю погоду при помощи собственной маленькой метеостанции. А люди в долине решают, оставить ли мой прогноз как есть или исправить его своими силами. Я первый узнаю о лавинах и селевых потоках. А они делают так, чтобы об этом никто больше не узнал: останавливают лавины и глушат сель в зародыше… Я построил дом и семью. Дьявол, у меня трое детей! О какой паузе я говорю?! - с изумлением спросил себя Грант.
        - Я знаю, о какой, - сказал Кратов. - Тебе не хватает именно пантавров, ракшасов и этих… как их?.. сабдагов!
        Грант печально покивал.
        - Ты прав, брат-плоддер, - подтвердил он. - Снова ты прав. И тебя мне тоже не хватало. Знаешь что? - оживился он. - Когда мы допьем наш с тобой кувшин, то пойдем и зададим хорр-рошую трепку этим снежным засранцам. Поверь, будет приключение не хуже Нимфодоры!
        - Снежные люди под охраной человечества, - вздохнул Кратов.
        - И здесь ты прав. Им можно гадить у меня во дворе, а мне в их пещере - нет. И черт с ними. Одна надежда, что придет Магнус Мессершмидт и вы с ним подеретесь.
        - Почему я должен подраться с каким-то Магнусом Мессершмидтом? - удивился Кратов.
        - Он фашист. Ему нравится так себя называть, хотя на самом деле он метарасист анастасьевского толка. Полагаю, едва он обругает тектонов чешуйчатыми ублюдками, как ты бухнешь ему… как ты обычно выражался… по рогам.
        - Кажется, я обману твои ожидания. Нужно быть очень большой сволочью, чтобы всерьез надеяться вкусить от моего кулака.
        - Жаль, - огорчился Грант. - Магнус, конечно, фашист, но сволочью его назвать трудно.
        - Но ты не отчаивайся, - сказал Кратов. - Когда мы допьем все вино и окарачь выползем на крыльцо, нам зададут хор-р-рошую трепку наши женщины. И «дикие плоддеры» Нимфодоры покажутся тебе невинным аттракционом из Диснейленда.
        Грант, усмехаясь, вторично наполнил стаканы.
        - Всякий раз, опорожняя эту посуду, - сказал он, - я стану говорить тебе о том, как мне тебя не хватало. Такой уж, видно, дух заключен в этом вине. Я делал его с большой печалью в сердце. Наверное, в ту пору мне просто необходима была твоя опека. Твое железное плечо. Будь счастлив!
        - Будь счастлив… Ты преувеличиваешь, брат-плоддер. Я никогда не опекал тебя. С какой стати мне опекать здорового, веселого и резкого на язык мужика?!
        - Это тебе только казалось. Таким я был от страха. Шесть плоддерских лет я денно и нощно трясся за свою шкуру. И лишь твое присутствие приносило мне успокоение и уверенность. Возвратившись на Землю, я всего лишился. Ну, конечно, родные и друзья помогали чем могли. Но у них всегда хватало забот и без меня. А ты ударился в ксенологию и совсем забыл о том, что где-то мается слабый, маленький человечек по имени Грант. Я подозреваю, ты всю жизнь питал иллюзию, будто вокруг тебя сплошь такие же экземпляры, как и ты сам. Растиражированные природой с точностью до нюансов. Способные из любой житейской передряги выйти своими ногами, в одиночку. И потому ты так легко бросал своих прежних спутников на произвол судьбы. Дескать, выплывайте как знаете. Делайте, как я… Ведь так?
        - Так, - нахмурился Кратов. - И за какие-то несколько дней я слышу это уже не раз. Но ты, как я погляжу, все-таки выплыл?
        - Конечно, выплыл. Что мне оставалось? Но для этого мне пришлось одолеть себя. Я был тихим, смирным синоптиком. А в один прекрасный момент я решил, что будет лучше, если судьба покорится мне, а не я судьбе.
        - Ты и вправду переменился, брат-плоддер, - уважительно сказал Кратов.
        - А ты, я вижу, как встарь, свято веришь в Божий промысел?
        - Никогда этого не было! Но в какой-то мере я, безусловно, фаталист. И это помогает мне выцарапываться из упомянутых передряг. Кому сгореть, тот не утонет… Ну, разумеется, я и сам никогда не сидел сложа руки, смиренно дожидаясь избавления.
        - Судьба по прозвищу «Удача», - сказал Грант. - Старая плоддерская присказка… Я уяснил одну простую вещь: человек может поломать любое горнее предопределение. Он может показать вот такой нос злому року! - Грант широко развел руки в стороны. - Я убедился в этом, когда стал, наконец, делать то, что хотел.
        - И чего же ты захотел в первую очередь? - поинтересовался Кратов.
        - Для начала - взять в жены субнавигатора Джемму Ким.
        - О! - сказал Кратов и с готовностью подставил стакан под вязкую гранатовую струю.
        - И я взял ее. Почему я должен брать в жены не ту женщину, какую хотел, а ту, какая ближе и согласна?! Будь счастлив!
        - Будь счастлив… Я так не сумел бы, - признался Кратов. Голова у него слегка плыла.
        - Это был вестерн! - вскричал Грант. - Я умыкнул ее прямо с галактической базы Звездного Патруля. Ты знаешь мою нелюбовь к дальним перелетам. Но я поборол все прежние предубеждения, проник на базу и уволок Джемму. Как она и была - в скафандре, чуть ли не с фогратором наперевес. Мне пришлось ее фактически изнасиловать, чтобы она поняла мои серьезные намерения… Человек - сам хозяин своей судьбы. А ты все еще смотришь наверх, прежде чем совершить поступок.
        - Неправда! - запротестовал Кратов.
        - Я все вижу, - сказал Грант и погрозил ему пальцем. - Зачем серому волку большие глазки?.. Эта девочка, с которой ты заявился, должно быть, кинулась тебе на шею раньше всех других. А ты, старый звездоход, крутой плоддер, гроза пантавров, и размяк. Уговорил себя, будто это подарок небес. Чушь!
        Кратов снова покосился в окно. Вокруг стола носилась чумазая полуголая ребятня - сыновья Гранта и Джеммы Ким, погодки. На мгновение появилась Марси, в фермерском джинсовом комбинезоне, который был ей велик. Она несла тремя пальчиками, далеко отставив руку, свежеощипанного цыпленка. Увидев Кратова со стаканом, девушка притворно нахмурилась и погрозила ему свободным кулачком.
        - Ты ничего не понимаешь, - сказал Кратов.
        - Я все понимаю. Зачем серому волку большая голова?.. Помяни мое слово: она бросит тебя. Как подобрала, так и бросит. Так же внезапно. Она НЕ РАВНА тебе. И ты ей скоро наскучишь. Не представляю, какие темы для разговоров вы вообще можете находить.
        - Марси тебе не нравится? - расслабленно спросил Кратов.
        - Да нравится она мне! - сказал Грант страдальческим голосом. - И мордашкой, и повадкой. Но эта птичка не для тебя. - Он обнял Кратова за шею и притянул к себе. - Плоддер, плоддер, ты где-то проглядел свою женщину…
        По-над домом с клекотом пронесся многоместный гравитр и опустился на заднем дворе, оборудованном под посадочную площадку.
        - Вот и Мессершмидт прилетел со своей африканочкой, - объявил Грант с удовлетворением. - Сейчас я вас познакомлю и запущу отсчет времени. На какой минуте ты дашь ему по рогам.
        Часть третья
        Гнездо Феникса II

1.
        «Туатара», открытая гравиплатформа на четырех пассажиров и восемь тонн груза, бесшумно плыла над грунтом со скоростью задумчивого пешехода. Ее тупой, круто скругленный кверху наподобие конька нос раздвигал жесткие стебли высокой искрасна-бурой травы. Стебли, до последнего не желая уступать, с душераздирающим скрежетом елозили по бортам и днищу.
        - Нельзя ли приподняться? - спросил Биссонет, чье красивое лицо, слегка искаженное гримасой неудовольствия, напоминало портрет молодого дьявола.
        - Нельзя, - сказал Дилайт равнодушно. - Нужды нет заявлять о своем присутствии до времени.
        - Зачем же мы летели? - с сарказмом полюбопытствовал Биссонет и, не получив ответа, надулся.
        Джед, правивший «туатарой», хмыкнул и со значением подмигнул Кратову, что сидел рядом. «Я же говорил - сущие дети!» - читалось в его шкодливых темных глазках. Кратов понимающе кивнул и снова уставился вперед, в частую багровую гребенку без конца и без края.
        Над головами разведчиков брели тугие низкие тучи, сквозь которые не пробивался ни единый лучик света. Стоял «пепельный полдень», как называл это время суток Дилайт. Ровная тоскливая серость неожиданно и резко на горизонте сменялась на зловещее зарево. До беспрестанно вулканирующего, изрыгающего пламя и лаву терминатора рукой было подать.
        Планета Финрволинауэркаф. «Двуглавый дракон с одной головой в огне и другой во мраке»…
        - Совсем неподалеку отсюда высаживался Горяев, - заметил Дилайт.
        - Занесло нас… - сказал Джед.
        - Странная прихоть, - проворчал Биссонет. - Возводить циклопические сооружения, заведомо обреченные на втягивание в полосу пожаров.
        - Такие громадины, как «Горяевский могильник» или «Кратовский дольмен», при здешнем уровне технологии могли возводиться веками, - произнес Дилайт. - Чтобы высечь, а затем доставить на строительную площадку стотонную плиту, нужны усилия тысяч людей. Предприятие вровень с нашими пирамидами.
        - Если только они не спекали эти плиты из мелких фрагментов, - возразил Биссонет. - Что, по некоторым гипотезам, и осуществлялось древними египтянами, вопреки устоявшемуся мнению о безудержной эксплуатации зловредными фараонами несчастных рабов. Вы же не делали ни единого анализа сколов. За неимением таковых…
        - В последнем случае они успели бы не только воздвигнуть здание, но и попользоваться им, - сказал Дилайт, привычно игнорируя пустяшный булавочный укол. - Хотя время неумолимо прижимало бы их к терминатору.
        - Отсюда и культ огня, - кивнул Биссонет. - Точнее, множественные культы. Огонь как неизбежность, фатум…
        Кратов прислушивался к рассуждениям ксенологов вполуха. Ему хватало собственных проблем.
        С того момента, как миди-трамп упокоился на иссохших персях этого мира, Кратова не покидало ощущение допущенной ошибки. Нет, не нужно ему было соглашаться на участие в миссии! В конце концов, он волен был отказаться выполнить приказ Гроссмейстера и найти своему отказу весомые оправдания. Тот же Кодекс плоддерской чести, не одобрявший контакты с Внешним Миром. Та же экстренная необходимость очередного досмотра вверенных его с Грантом попечению Галактических маяков. И, как последний неубиенный козырь, его пирофобия…
        Хотя здесь он вынужден был сознаться себе, что именно злосчастный недуг стал последним побудительным мотивом к его согласию на предложение Дилайта. Он никак не желал примириться с угнездившимся в самых недрах подсознания темным необоримым страхом и мечтал о том лишь, как бы вышибить его оттуда раз и навсегда. Клин клином… Оттого и путешествовала с ним сейчас подаренная Грантом зажигалка, на слабый огонек которой он принуждал себя смотреть неотрывно по нескольку раз в день. Обливаясь холодным потом даже при виде этого жалкого отблеска давнего пожара, откуда он вышел - а скорее, выполз - и с обугленной кожей, и с обожженной душой.
        И вот он здесь, и он здесь не нужен.
        Формально его роль в составе миссии сводилась к тому, чтобы указать ксенологам руины материального объекта, фигурировавшего в его рассказе под названием «дольмен». Навигатор из него оказался аховый: в район, где все происходило, корабль привели Джед и Татор фактически вдвоем… Да, разумеется, локация обнаружила наличие многочисленных скальных обнажений, среди которых вполне мог затеряться не то что этот чертов дольмен, а и все египетские пирамиды во главе со Сфинксом.
        Но самое-то гнусное заключалось в том, что Кратов совершенно не узнавал этих мест.
        Все переменилось. Тогда, два года назад, он шел, увязая в мертвом пепле, и ничего живого вокруг не было и в помине, кроме съежившихся от жара чудовищных кактусов. Да еще, пожалуй, загадочных белых фантомов, которые он так и не сподобился толком разглядеть и потому до сих пор не ведал, живые они или нет. Дольмену негде было укрыться от его глаз…
        Теперь долина жила. Буйно заросла ржавой травой, мерзко скрипевшей под днищем «туатары». Громады кактусов налились соками и больше не торчали раскоряченными скелетами, а высились гордо и прямо, расправив мохнатые лапы и опушась венчиками иглистых соцветий. Вживе они оказались лиловыми в алых пятнах неправильных очертаний, - чего в первый свой прилет Кратов видеть не мог, - и являли собой дивное по красоте зрелище. Дилайту, которому кактусы эти, должно быть, глаза намозолили, наплевать было на прелести пейзажа. Биссонет, если и восторгался в душе, то ревностно таил свои чувства за пренебрежительной маской. Джед Торонуолу при въезде в долину изумленно прищелкнул языком и далее ничем своих эмоций не выдавал.
        Кратов же глядел на это лилово-красное буйство с восхищением, к которому примешивалось чувство горечи. От понимания того, что никакой не проводник он здесь, что вовек не сыскать ему следов своей высадки в этом Диснейленде…
        - Скалы, - объявил Джед. - Подхожу вплотную.
        Дилайт коснулся бронированной перчаткой кратовского плеча.
        - Это? - спросил он.
        Тот отрицательно помотал головой.
        - Да, на дольмен слабо похоже, - сказал Джед, ведя «туатару» вдоль черного каменного языка. - Хотя бы и тщательно порушенный. Отметим этот печальный факт.
        Он высветил на пульте карту местности и проставил на ней очередной красный крестик. Десятый по счету.
        - Много ли еще? - спросил Биссонет сердито.
        - С полсотни, - ответил Джед. - За сутки не управимся, это уж точно.
        - Долго, - произнес Биссонет с неодобрением.
        - Вы куда-то спешите? - кротко осведомился Дилайт.
        - Что мы прицепились к этому дольмену? - возвысил голос Биссонет. - Даже если он и был в действительности, в чем я отнюдь не убежден…
        Кратов молчал, пригнув голову.
        - Какую пользу мы почерпнем из пребывания в сени его руин? - продолжал Биссонет. - Распишемся на камне? Феномен наличия сигнал-пульсатора мы все равно не удостоверим. Да и было ли это? Не пригрезилось ли? Я склонен предложить план более плодотворного времяпрепровождения. Первое: незамедлительно откочевать к центру материка, где ранее отмечались поселения Аафемт…
        - Мы обсудим ваш план, - сказал Дилайт спокойно. - На корабле, вместе со всеми. Джед, что там у нас по маршруту?
        - Полтора километра к югу, - с готовностью сообщил Торонуолу и пихнул Кратова могучим плечом. - Не спи, плоддер, гляди в оба.

2.
        Кратов забился в угол своей каюты и, чтобы не мучиться стыдом, достал зажигалку.
        Он таращился на пляшущий огонек и не видел его - едва ли не впервые за все время. Воспоминания о безрезультатной вылазке не отступали, грызмя грызли его, вынуждая морщиться, жмуриться и трясти головой в тщетной попытке отогнать их подальше. «Нельзя, нельзя было соглашаться! У них свой путь, у меня свой. Ворона в стае фениксов… И тысячу раз прав этот красавчик Биссонет: никому мой дольмен не нужен. А я здесь потому и только потому, что мне поверили, что он существовал». Кратов тихонько застонал. «Но ведь и вправду было, я все это видел!.. Или я сошел с ума, впал в затмение, и мне прибредились и каменный ящик, и стол из полированного гранита, а на нем зовущий на помощь прибор? Как доказать им, что я не обманул, коли я этого даже себе доказать не умею?!»
        Дверь бесшумно отползла, и так же бесшумно в каюту бочком просочился Эл Татор. Длинные черные волосы его были сколоты на затылке в пучок. Кратов торопливо согнал с лица гримасу отчаяния и попытался придать своей нелепой, смятой позе хоть какую-то непринужденность.
        - Можно мне сесть? - полушепотом спросил Татор.
        Кратов подобрал ноги, и Эл осторожно примостился на краешке койки. Его смуглое скуластое лицо было непроницаемо. Но ясно было, что явился он с одной-единственной целью не дать Кратову окончательно скиснуть, что подбил его на это не кто иной как Джед и что сам Татор не знает, с чего начать и уж тем более - чем продолжить.
        После нескольких минут деликатного молчания он коротко вздохнул и сказал:
        - Я хотел было предложить вам потренироваться еще, Кон-стан-тин. Но Джед сильно занят. Он готовит зонды-автоматы. Элул потребовал сразу много зондов. Элул отлично справился бы и сам, но у ксенологов совет.
        Кратов усмехнулся:
        - Решают, как поступить со мной и моей байкой про дольмен?
        - В том числе, - помолчав, подтвердил Татор. - Джед беседовал с Элулом. Не все ксенологи удовлетворены результатами разведки. Некоторые полагают, что вы, Кон-стан-тин, ввели их в заблуждение. Особенно им не нравится, что вы плоддер. Наверное, не слишком хорошо, что я передаю вам эти вести. Но это правда.
        - Для меня это не секрет, - сказал Кратов. - А что вы сами думаете?
        - Я думаю, что вам ни к чему сочинять то, чего нет, - ответил Татор торжественно. - Вы звездоход, Кон-стан-тин. А уж потом плоддер. И Джед думает так же.
        - И это для меня не секрет… Я не выдумал ничего. Я действительно все это пережил. Если бы предвидеть, чем обернется! По крайней мере, я бы позаботился о доказательствах.
        - Отдельные ксенологи могут не знать, что значит слово звездохода. Сама суть нашей работы такова, что не всегда удается выйти из переделки с доказательствами на руках. Не так ли? И если мы перестанем верить друг другу на слово, повторения прежних ошибок не миновать.
        - И все же я кляну себя за неосмотрительность.
        - Может быть, вы клянете себя за то, что вообще ввязались в эту историю? - испытующе спросил Татор.
        Кратов, помедлив, пристыженно улыбнулся и кивнул.
        - Мы все хотим вам помочь, Кон-стан-тин. Это задевает и нашу честь, не единственно вашу. Зачем, например, Джед стал бы возиться с зондами?
        - И в самом деле, зачем? - оживился Кратов.
        - Джед нашел бы тысячу причин увильнуть, если бы в зондах нуждались лишь ксенологи. Но он был кроток, как ягненок, если только встречаются ягнята таких размеров, и сразу принялся делать то, о чем его попросили.
        - Наверное, мне бы следовало помочь ему, - сказал Кратов без особой уверенности.
        Татор печально покачал головой.
        - Зонды - очень умные и тонкие автоматы, Кон-стан-тин. Шесть лет назад у вас таких еще не было. Пожалуй, это я мог бы заняться зондами. Но Джед прогнал меня прочь. Джед не любит, когда кто-то суется в его дела. Он хорошо чувствует технику. Лучше, чем я. Хотя он всего лишь навигатор, а я инженер и мне полагалось бы чувствовать технику лучше всех на корабле и в его окрестностях.
        - Я убежден, что после Джеда вы, Эл, разбираетесь в этом лучше всех на Уэркаф…
        - А я не убежден, Кон-стан-тин, - серьезно сказал Татор.
        Он встал и, обхватив себя руками за плечи, прошелся по каюте - три шага туда, три шага обратно. Его взгляд задержался на графии, где Аксютин, пыжась от счастья, обнимал русокосую женщину.
        - Это его жена, - пояснил Татор. - Сейчас редкий мужчина называет свою подругу женой. Это большая ответственность, чересчур большая для мужчины. Но Павел ее не побоялся. У них трое детей… Так вот, я не убежден в правоте ваших слов. Никогда, ни при каких обстоятельствах я не сумел бы построить сигнал-пульсатор. Починить - куда ни шло. Но не построить. А на Уэркаф кто-то его построил.
        - «Третья сила», - сказал Кратов. - Сепулька могла попасть сюда извне и совершенно случайно. К примеру, авария на корабле. Опустились, приступили к ремонту. А тут на них налетели эти… Серебряные Змеи.
        - Слишком замысловато. Не забывайте, что рядом с Уэркаф дрейфует галактическая база. Один ваш «корморан» они могли еще проглядеть. Но не два же корабля кряду!
        - Сепулька выглядела очень старой. Корабль «третьей силы» мог грохнуться давно, задолго до появления здесь и базы и даже разведчиков с Эаириэавуунс, - Кратов неожиданно произнес это слово без запинки и сам себе мысленно поаплодировал. - Потом его обломки утянуло за терминатор, и он сгинул навсегда. Сепулька же осталась в лапах Серебряных Змей.
        - И спустя много лет они ухитрились привести ее в действие, - с сомнением произнес Татор.
        - Ничего странного. Есть древняя инженерная аксиома: любую вещь можно починить, если достаточно долго вертеть ее в руках.
        Глаза Татора засияли.
        - Замечательно! - сказал он с удовольствием. - Теперь я знаю, как обойтись с этими двумя маленькими паршивцами.
        - Какими паршивцами?! - опешил Кратов.
        - Два блока в филд-контроллере. Такие негодяи! Я поручу их кому-нибудь из свободных ксенологов, пускай вертят до посинения.
        Их веселье оборвал короткий, на одной ноте, сигнал вызова по интеркому.
        - Коллега Кратов, - зазвучал размеренный, но, как показалось, неестественно напряженный голос Дилайта. - Я приглашаю вас в кают-компанию на совет. Разумеется, если вы свободны.
        - Ну вот, - вздохнул Кратов, поднимаясь и натягивая свитер с плоддерской символикой. - Сейчас мне дадут по рогам. Выплеснут в рожу все, что думают о плоддерах вообще и обо мне как о типичном представителе этого племени убийц и лжецов.
        - Нехорошо, - сказал Татор с осуждением. - И как вам такое в голову пришло?
        - Вы знаете, Эл, - мрачно сказал Кратов. - Я и сам так думал о плоддерах, пока не угодил в Круг.
        Как ни старайся избежать этого,
        Но всякому приходится носить
        Промокшие одежды,
        Пока живешь
        Под дождем…[6 - Ямато-моногатари (X в. н. э.). Пер. с японского Л. Ермаковой.]
        - О! - произнес Татор.

3.
        Предчувствия не обманули Кратова.
        Вероятно, до его появления пуще других перепало Дилайту. Командор миссии, хотя внешне и сохранял самообладание, выглядел осунувшимся, бронзовое лицо его выцвело и посерело. Однако же, ни на полтона не изменив голоса, Дилайт предложил Кратову разместиться в свободном кресле возле стола.
        - Жаль, что здесь нет страховочных ремней, - прибавил он. - В некоторые моменты наших дружеских дискуссий они оказались бы весьма нелишни. Для всех дискутирующих сторон в равной мере.
        Аксютин, бледный как полотно, хихикнул. Биссонет с негодованием передернул плечами, а сидевший между ними насупленный Вилга даже не моргнул и лишь сомнамбулическим движением плавно потянул себя за поникший ус.
        - Коль скоро обсуждение перешло на личности, - продолжал Дилайт, - я счел невозможным его продолжение в ваше, коллега Кратов, отсутствие. По-моему, куда приятнее встречать упреки в лицо, нежели ловить их отголоски из-за угла, - Биссонет снова дернулся, но смолчал. - Поэтому отрешитесь от всего суетного и с честью воспримите все, что вам причитается. А затем найдите в себе силы ответить.
        Кратов кивнул и поглядел на Биссонета. Он почему-то был уверен, что первым заговорит именно красавчик.
        - И не надо меня лорнировать! - немедленно взорвался тот. - Да, я не понимаю! Как все мы, опытные и благоразумные люди, могли довериться подобному источнику информации?! Все эти могильники, дольмены…
        - Существование «Горяевского могильника» сейчас не принято оспаривать, - пробурчал Элул. - И незачем валить все до кучи.
        - Никто из ксенологов не видел никакого могильника воочию! - заорал Биссонет. - Есть только графии, которые могут изображать все что угодно! Поэтому никто не докажет мне, будто эти жалкие, примитивные Аафемт, отягощенные нелепыми культами, имеют наклонности к монументализму…
        - Есть еще и образцы, - скучным голосом возразил Элул. - Например, «Горяевский манускрипт».
        - Не сбивайте меня, Хаим! Кто-нибудь удосужился расшифровать этот опус до конца?! Да, я отлично понимаю, как вам - и не только вам! - хочется уверовать в могущественную культуру Аафемт, этих загадочных строителей циклопических громад и конструкторов реликтовой ЭМ-техники. Я великолепно понимаю, что вы тотчас же увенчали бы эту затурканную расу доселе невостребованной короной Археонов. Я прекрасно понимаю…
        - Во имя Господа, зачем мне это надо? - равнодушно хмыкнул Элул.
        - …Мы же как серьезные теоретики привыкли иметь дело с достоверной информацией, иначе все наши модели давно обратились бы в фикцию и нонсенс! Однако этого не происходит, и вы охотно прибегаете к нашей помощи. Вплоть до того, что вовлекаете в свои несуразные миссии. Потому что вы получаете от нас серьезную, фундаментальную поддержку, а не фантазии. Хороши мы были бы, возьмись мы за моделирование на основании одних лишь неумело сделанных графий да плоддерских побасенок!
        - Послушайте, доктор Биссонет, - мягко сказал Дилайт. - Именно из того мы и исходили, что собранные нами данные вас не удовлетворят. Потому мы и обратились в ИОК с просьбой о вашем откомандировании на Уэркаф. Вам и вашим коллегам предоставлена редкостная возможность лично извлечь всю необходимую для полного и достоверного моделирования информацию прямо на месте. Поверьте моему опыту, земная ксенология никогда прежде не выходила на более интересный и обещающий контакт.
        - Откуда вы это взяли?! - завопил Биссонет. - Мой опыт свидетельствует, что здесь рутина и скука, я таких контактов пропускаю через себя по два десятка в год!
        - И в самом деле, - потупившись, сказал Вилга. - Я тоже не вижу здесь ничего экстраординарного. Зачем преувеличивать?
        - Ну конечно, гуманоиды, - проговорил Аксютин задумчиво. - Да еще в нестандартных условиях. Здесь присутствует некоторая пища для размышлений. Однако придавать этому контакту черты эпохальности… - он с сомнением покачал головой.
        - Для того я и хочу разыскать «Кратовский дольмен», - сказал Дилайт. - Я убежден, что самый поверхностный осмотр его поколебал бы вашу предубежденность.
        - Опять интуиция? - язвительно спросил Биссонет, намекая на какой-то неведомый Кратову эпизод обсуждения.
        - Конечно, был бы дольмен - многое разъяснилось бы, - согласился Вилга.
        - Но только без мистики! - воскликнул Биссонет. - Без «третьей силы», без ЭМ-техники.
        - Не знаю, как насчет «третьей силы», - ревниво сказал Аксютин. - Однако умножать число сущностей сверх необходимого и впрямь ни к чему.
        - Подите вы со своим Оккамом, - уныло сказал Элул. - Лично я исповедую иной принцип.
        - Какой же? - полюбопытствовал Биссонет.
        - Если тебя поразило громом - значит, ты грешен.
        - Непонятно, - пожал плечами красавчик.
        - Отнюдь, - сказал Аксютин, оживляясь. - Коли случилось чудо - докажи, что его сотворил не бог. Правильно, Хаим?
        - Тоже мне чудо, - фыркнул Вилга. - Обычная феноменологическая статистика…
        Накал в разговоре с какого-то момента резко пошел на убыль. Казалось, о Кратове позабыли. Он сидел молча, отгороженный ото всех стеной отчуждения. Словно его тут и не было… Грозовая туча, раздутая от скрытой угрозы, покружила над его головой и, не разродясь ни единой каплей, канула прочь. Хотя и во многом благодаря громоотводу, роль которого отчего-то взял на себя пасмурный Элул. И Кратов не понимал, был ли он за то ему признателен. Либо же, наоборот, предпочел бы принять грозу на себя.
        Он чувствовал, что нельзя ему сидеть здесь вот так, в стороне, если он хочет, чтобы когда-нибудь эти люди приняли его в свой круг как равного. Чтобы перестали говорить о нем в третьем лице, а обращались напрямик - с добрыми ли речами, с дурными ли. И не таили бы за стылыми масками брезгливость и страх.
        Кратов даже попытался сделать усилие, перебороть самого себя. Проломить-таки эту проклятую стену, за которой сейчас малодушно отсиживался. Он открыл рот, чтобы потребовать обещанного ему ответного слова. Но не сумел извлечь ни звука из перехваченной глотки.
        - …А ложногриб ему отвечает: «Да нет, какой-то дурак научил!» - заливаясь, рассказывал Аксютин.
        По ту сторону стены отчуждения царило веселье.

4.
        - Зайдите ко мне, - сказал Хаим Элул, осторожно коснувшись коротким сильным пальцем переплетенных буквиц на кратовском свитере.
        Кратов, погруженный в свои мысли, послушно двинулся за ним. Невнятно урча под нос игривый мотивчик, Элул проследовал в свою каюту, которую делил с командором миссии. Здесь оказалось чуточку просторнее, и даже были откидные диванчики для посетителей. Один из них был тут же предложен Кратову.
        - Благодарю, - сказал тот, оставаясь на ногах.
        - Послушайте, Кратов, - сказал Элул, плюхаясь на койку и взирая на него снизу вверх по-детски чистыми синими глазами. - Для чего вам эти ожоги?
        - Что? - не сразу понял Кратов. - Ожоги… какие?
        - Эти отвратительные келоиды, отнюдь не украшающие вашу шею и, должно быть, прочие члены. Будто из вас хотели сделать цыпленка-табака, но вовремя усмотрели ошибку… Некоторым остро впечатлительным натурам это действует на нервы.
        Кратов вскинул подбородок:
        - Кому же?
        - Например, мне, - ухмыльнулся Элул. - Вы, наверное, подумали - Биссонету? Его нервирует совсем другое… Я понимаю, рубцы дороги вам как память, они у вас что знаки воинской доблести, и все прочее. Но поймите и вы: тем самым вы невольно стараетесь выделиться среди нас. К чему носить на себе отметины былых приключений, состоявшихся не всегда от великого ума? Дин, между прочим, тоже как-то пылал ясным пламенем, хотя вот у него как раз были на то уважительные причины. Он же из ваших, из звездоходов…
        - Дин? - переспросил Кратов и едва удержался, чтобы не уточнить, о ком идет речь. Ему и в голову не приходило, что существуют люди, способные называть доблестного командора миссии как-то иначе, нежели по фамилии.
        - Давайте сведем ваши келоиды, - предложил Хаим. - И забудем о них, как о тяжелом сне после неумеренного ужина. Нет, я серьезно. Я же здесь не только ксенолог, но и медик. Это моя вторая профессия, унаследованная от предков. Все Элулы спокон веку целители и врачеватели. Один из нас взошел на костер за чертознайство - имел глупость излечить царствующую особу от дурной болезни. Другой тоже прослыл отравителем и снискал свою Голгофу в сибирских лесах… У вас, как я слышал от доктора Нанука, пирофобия? Можно попытаться потеснить и ее, у меня здесь неплохая ментоскопическая аппаратура. Полного избавления не сулю, все в руце Божьей, да мы и не на Земле. А вот хвост ей подрезать обещаю, чтобы не выставляла напоказ.
        Кратов незаметно для себя примостился на диванчике - при каждом движении тот жалобно постанывал под ним.
        - Вообще-то Кодекс плоддерской чести не поощряет… - пробормотал он в сильном смущении.
        - Подите вы с вашими играми, - страдальчески поморщился Элул. - Кодекс, честь, отчуждение. Взрослые люди, а помешались на средневековой атрибутике! Чего вы хотите больше - чести вашей несуразной или душевного здоровья? Будет здоровье, будет и честь.
        - Но обстоятельства таковы…
        - И давайте стараться, чтобы от обстоятельств ничего не зависело, опять-таки ни честь, ни здоровье.
        - Стараться! - усмехнулся Кратов. - Что мне остается, кроме моей чести? Только что ксенологический совет консенсуально произвел меня в трепачи. И я ничего не могу выставить в свое оправдание.
        - Допустим, консенсуса не было и не будет. Навигаторы вам верят, хотя главным образом из цеховой солидарности. Дилайт желает вам верить. Господь ему судья - для него звездоходское прошлое тоже много значит.
        - А что же вы?
        - А я циник, верящий только своим глазам. Хотя при этом я не кричу о своем цинизме на каждом углу, как некоторые. На Уэркаф я прибыл в третий раз, и глаза говорят мне: Хаим, тут нечисто. Милый, честный парень Слава Горяев сочиняет беллетристику о каких-то могильниках. Графии с образцами, что он привез, можно трактовать и так и сяк, здесь Биссонет прав. Но из тьмы отчуждения возникает демоническая фигура плоддера Кратова и вещает одними с Горяевым словами… Не могут же все звездоходы страдать общими галлюцинациями! И я желаю выяснить для себя окончательно, что отражает этот феномен. Был ли мальчик, то бишь дольмен, или нет. Для этого я соберу свору отличных охотничьих собак и дам им понюхать след. А потом спущу их с поводков.
        - Жаль, следы уже не свежие.
        - Но и у меня непростые борзые… Чем кататься на «туатаре» от камешка до камешка, скорчась в три погибели и не имея возможности даже откашляться в полный голос, так лучше бросить на разведку сотню юрких и умных зондов. Они сделают ту же работу за пару суток. А наше дело, дело взрослых людей, затем в спокойной обстановке, без перебранок, изучить ту информацию, что вызовет у машин обостренный интерес. Что вы ежитесь, Кратов? У вас режутся крылья?
        - Меня никак не оставляет ощущение, - признался тот, - что я здесь не был.
        - Забавное ощущение, - хохотнул ксенолог. - Может быть, мы по оплошности прихватили вас не на ту планету? Вы же были на Уэркаф сразу после пожара. А теперь пепелище заросло, вот вы и не узнаете местности.
        - Ничего не могу с собой поделать, - Кратов виновато вздохнул.
        - Бросьте! Я вам больше скажу. Если зонды вернутся ни с чем и никакого дольмена в этих местах не сыщется, я подумаю лишь одно: Хаим, тут и в самом деле нечисто… Сегодня на совете, когда Биссонет объявил вас лжецом, вы промолчали. Мне это понравилось. Это по-мужски.
        - Зато мне это не понравилось, - проворчал Кратов.
        - И эта ваша самооценка мне тоже нравится. Вообще вы мне симпатичны, Кратов. Будь вы еврей, я выдал бы за вас свою третью дочь, а нет лучше жены, чем еврейская девушка. Хотите чаю? Вы, наверное, шесть лет не пили приличного чая из розовых лепестков. Сейчас мы с вами опрокинем по паре чашечек. А после я сведу вас в медицинский отсек и решу, как поступить с вашими рубцами. На теле и на душе.
        - Нет, - сказал Кратов.
        Элул откинулся и скрестил руки на груди, лицо его жалобно скривилось, что, вероятно, являлось у него выражением крайнего изумления.
        - Нет, благодарю, - повторил Кратов. - От чая из розовых лепестков я, к моему стыду, отказаться не в силах. Что же касается остального…
        - Ах, этот несносный Кодекс чести, - с иронией заметил ксенолог.
        - Не только.
        - В старину имели обычай метить преступников особыми клеймами. И вы, я вижу, со своим клеймом расстаться не торопитесь? Господь вам судья, пусть все ограничится чайной церемонией. Одного только непременного атрибута чаепития нам будет чрезвычайно недоставать, - Элул понизил голос. - И я опасаюсь, это унизит весь ритуал, - он поманил Кратова пальцем и шепнул ему на ухо: - Красивой японской гейши в кимоно. Только, когда будете у меня в гостях, в Хайфе, не проболтайтесь о моих сожалениях госпоже Элул, все же у нас пятеро детей!

5.
        К вечеру, когда сошла за горизонт печальная луна странного мира, Джед Торонуолу вырастил из эмбрионов сорок восемь зондов.
        - Ты обещал мне сотню, - уныло напомнил ему Элул, на что Джед взревел, будто раненый тигр.
        Теперь каждая из полутораметровых металлокерамических блох, укутанных в мимикрирующие шкуры, несла в своей крохотной головке единственную программу: сыскать «Кратовский дольмен», «Горяевский могильник» и вообще все, что не похоже на скальные обнажения естественной природы. Одетый в легкий скафандр модели «конхобар», Джед ворочался в тесном для него тамбуре: напоследок осматривал зонды и чуть ли не оглаживал их по бокам. Зонды копошились вокруг, тычась ему в колени нервно шевелящимися усиками и нетерпеливо перебирая суставчатыми лапами.
        - Полифем, - хихикнул Аксютин и покосился на Кратова. - Ищет, не прицепился ли к его овечкам какой-нибудь Улисс…
        Они наблюдали за Джедом по видеалу, между тем как первый навигатор где шлепком, где пинком выпроваживал зонды в кромешную тьму.
        - Неосмотрительно, - проворчал Кратов.
        - Что именно? - встрепенулся Аксютин.
        - Такими делами нужно заниматься при полной освещенности. Да и незачем вообще лезть в тамбур. Зонды и без присмотра прекрасно разойдутся по своим секторам. А в темноте, возле распахнутого люка Джед только подставляется. Здесь могут обитать какие-нибудь ночные хищники, не страдающие предрассудками. Или недоброжелатели…
        - Серебряные Змеи, - со вкусом произнес Аксютин. - Это правда, людей они невзлюбили. И кабы не высочайшее покровительство Осязающих Мрак…
        - Не нужно беспокоиться, Кон-стан-тин, - сказал Татор. - Я внимательно наблюдаю за окрестностями. Ни один движущийся объект крупнее мыши не находится вне контроля. Разумеется, и речи быть не может о Серебряных Змеях.
        - И что же вы контролируете? - полюбопытствовал Аксютин.
        Татор постучал ногтем по экрану, указывая на сиреневую звездочку, медленно ползущую по серебристому фону:
        - Большой неторопливый зверь, похожий на комодосского варана, в шестистах метрах от корабля. Идет по своим делам курсом на юго-восток.
        - Между прочим, у него шесть лап, - со значением сказал Дилайт.
        - Все это шестилапие местной фауны не дает мне покоя, - откликнулся Вилга.
        - Что, что тебе не нравится? - сварливо осведомился Биссонет, и они вполголоса затеяли спор.
        - Еще одна массивная тварь размытых очертаний неотступно крадется за нашим вараном, - продолжал Татор. - Мне кажется, сейчас она станет его есть. Тоже шестилапая.
        - Вот дьявольщина, - сказал Аксютин.
        - Зонды веером расходятся от люка. В общем, все спокойно.
        - А нельзя ли, чтобы один из зондов смотался к зверушкам и передал сюда их портреты? - с надеждой спросил Аксютин.
        - В другой раз, - ответил Дилайт. - Тебя устроит, если мы сначала решим принципиальный вопрос?
        Аксютин недовольно фыркнул и замолчал, погрузившись в размышления. Тем временем Джед отправил в странствие последний зонд.
        - Теперь до утра, - сказал он. - И пусть всем снятся добрые сны. Завтра мы откроем глаза и обнаружим, что в этом мире не осталось тайн.
        - Размечтался! - усмехнулся Аксютин.
        …Этой ночью Кратов не видел ни единого сна - ни доброго, ни злого. Он вообще ни на минуту не сомкнул глаз. Лежал не раздеваясь при тусклом свете ночника, прислушивался к безмятежно ровному дыханию Аксютина и таращился в низкий потолок. Пытался расслабиться, отключиться - он умел это делать. Но сейчас никакое умение не помогало.
        Раскрыл наугад неразлучный сборник старояпонской поэзии. Глаза скользили по строчкам, не разбирая букв.
        Мысли блуждали кругами возле одного и того же.
        Что там творится в ночи? Что видят глаза зондов, бесшумно-стремительно прорезающих густой мрак? Встретится ли им хоть что-то заслуживающее самой мимолетной задержки в их чутком пробеге? Или же каждый обрыщет свой сектор, ни на миг не приостановившись, ни разу не присев на толчковые задние лапы, не отозвавшись на сторожкий сигнал вдруг сработавшей программы?..
        «Ничего здесь нет, - думал Кратов. - Никаких тебе дольменов. Равно как и могильников, кенотафов и курганов. Я уже убежден в этом… Но почему? Откуда это? Ведь я же видел этот проклятый каменный ящик, был в нем, едва не дотронулся до работающей на последнем издыхании сепульки. Вот этой самой рукой! - он поднес к лицу распяленные пальцы и пошевелил ими, словно удостовериваясь, что хотя бы они существуют в реальности, а не пригрезились ему. - Верно: видел, едва не дотронулся. Кабы знал, чем обернется - дотронулся бы. За милую душу! Сграбастал бы не размышляя и задал такого деру на «корморан», что Серебряные Змеи поразевали бы свои пасти от изумления. Вывалив раздвоенные языки… И все же зонды вернутся пустые. Тут ничего не исправить. Я вернулся пустой - и они тоже. Или это я так успокаиваю себя, чтобы утаить надежду на счастливый исход? Скажем, на добрых два часа… или хотя бы сорок минут… аудиовизуальной информации о поросшем травой и кактусами, сильно обгорелом, хотя и не лишенном прежних характерных очертаний так называемом «Кратовском дольмене». Стоит, голубчик, где стоял, никуда не делся, по всем
законам физики ни за какой терминатор не укатил. Придите и осязайте… И все поочередно, пряча взоры, посещают меня, чтобы пожать руку и молвить прочувствованное слово. Биссонет со слезами раскаяния падает мне на грудь. Благо на ней вполне достанет места всем кающимся».
        Кратов хихикнул, вообразив картинку, и виновато покосился на спящего Аксютина.
        «Черта лысого… Нет во мне никакой надежды. Чудес не бывает.
        О да, я знаю, это по мне
        Колокол вечерний звонит,
        Но в тишине прохладой дышу.[7 - Исса (1763-1827). Пер. с японского В. Марковой.]
        И зонды не помогут, как бы того ни желали все, кто еще мне верит. Сам-то я, во всяком случае, себе уже не верю ни на грош, - он зажмурился до боли в веках. - Но куда, куда он пропал, этот дерьмовый дольмен?! Ведь он же был!»
        Кратов сел. Обхватил голову руками. Он почувствовал, что если в самое ближайшее время не поймет, куда и отчего сгинул дольмен, то никогда, ни за что не уйдет из плоддеров.

6.
        В кают-компании, несмотря на ранний час, присутствовали почти все члены миссии. Не было Аксютина: он спал как сурок и даже улыбался во сне. Должно быть, ему виделась русокосая женщина.
        На негнущихся ногах Кратов переступил порог.
        - Что? - спросил он сипло.
        Дилайт неохотно оторвался от рассыпанных по столу цветных графий.
        - Вы неважно выглядите, коллега, - сказал он.
        - Не в этом дело, - промолвил Кратов.
        От его взгляда не ускользали ни довольная физиономия Джеда, ни выражение тихого торжества на чеканном лике Татора, ни кислая мина Биссонета…
        - Взгляните, - пригласил его Дилайт. - Вам это должно показаться любопытным.
        - При том, что два зонда еще не вернулись, - как бы между прочим ввернул Джед.
        Кратов подошел к столу. Ему понадобилось собрать все силы, чтобы проделать это без суеты. По правде говоря, его колотило… Окружающие внимательно следили за его реакцией. Кратов взял за уголок одну графию, поднес к самому лицу, словно его зрение вдруг притупилось.
        Медленно, как в полусне, вернул графию на прежнее место. Отступил на шаг.
        - Тебе нравится? - осторожно спросил Торонуолу.
        - Да, - сказал Кратов, с трудом разжимая сведенные губы. - Просто замечательно. Спасибо, Джед. Но это не дольмен.
        - О, мать твою! - рявкнул Джед. - Что же это?!
        - Константин, - мягко произнес Дилайт. - Не торопитесь делать выводы. Здесь целая серия снимков, в разных ракурсах и масштабах. Мы можем просмотреть их на видеале…
        - Это не дольмен, - повторил Кратов.
        - Руины сооружения, - терпеливо сказал Элул. - Около десятка грубо отесанных каменных плит, навалившихся друг на дружку, как костяшки домино. Остатки колоннады у западного крыла.
        - Не было там никакой колоннады, - сказал Кратов.
        - Ты же не видел! - заорал Джед. - Ты с другого крыла подходил!
        - Я шел с востока на запад, - упрямо сказал Кратов. - Никуда не отклонялся. И набрел на дольмен. Точно на вход в него. Я понимаю, что стороны света здесь условны. Но то, что двигалось по небу вместо светила, склонялось к горизонту спереди от меня.
        - Врешь! - взревел Джед. - Плоддер брехливый! Не мог ты видеть никакой луны! После пожара все небо должно быть затянуто тучами пепла…
        - Так оно и было. Луну видел бортовой когитр. Он давал мне направление. Как это принято на неисследованных планетах в условиях неопределенности: предполагаемый запад, предполагаемый восток… Это не дольмен, - снова сказал Кратов с тихим отчаянием.
        - Грандиозно! - вдруг расхохотался Биссонет. - Я в восторге: утопающему суют в руки веревку, а он брезгливо отпихивает ее, требуя белоснежную яхту!
        - А почему вы решили, что я тону? - спросил Кратов и заглянул в глаза Биссонету.
        Смех оборвался. Веселье на лице Биссонета обернулось нелепой замороженной гримасой. Остолбенев, ксенолог вдруг против воли перестал видеть вокруг себя хоть что-нибудь. Только обращенную к нему жуткую, неподвижную маску из обожженной глины с глазами-бойницами, откуда сквозил пронизывающий до костей холод.
        - Хорошо, - сказал Дилайт, разряжая обстановку. - Пусть не дольмен. Тогда что же? И как мы это назовем? - он сощурился и раздельно проговорил: - «Некрополь имени Дж. Р. Торонуолу»?
        - Я здесь лишний, - с досадой отмахнулся Джед. - Проблему ставил Хаим, а чертовщину эту разыскал зонд под номером 394. Им и вся заслуга.
        - Ну, наведаться туда во всяком случае стоит, - промурлыкал себе под нос Элул.
        - Несомненно, - сказал Дилайт. - Вне зависимости от названия. Итак, сразу после завтрака. Состав группы: я, Хаим, Аксютин. Павлу сегодня будет интересно… Джед, как всегда, водителем. Эл, останетесь на корабле за меня, - он посмотрел на ссутулившегося Кратова и после небольшой паузы добавил: - Коллега Кратов, вы тоже с нами. Только не сочтите за труд, разбудите своего соседа.

7.
        Со стороны корабль, умиротворенно лежавший брюхом прямо на грунте, напоминал огромную снулую рыбу в чешуе невиданного морозно-голубого цвета. Среди напиравшего отовсюду агрессивного багрянца, что властвовал среди красок растительности и ландшафта, он казался чем-то вызывающе инородным, чуждым и, вполне вероятно, пугающим для всякой неразумной живности здешних мест. Не заметить его было невозможно. Очевидно, это и входило в расчеты многомудрого Дилайта. Разглядеть корабль можно было только сверху - но на планете Уэркаф никто не летал - или же подойдя вплотную, дабы не застили взор кактусы, настырно карабкавшиеся из грунта навстречу тусклому глазу луны. Но это означало бы прямой контакт. А уклоняться от контакта людям не было резона.
        Кратов с двумя фограторами, своим и Дилайта, стоял напротив разверстой пасти бортового ангара и наблюдал, как Джед бережно, дабы не оцарапать бока, выкатывает «туатару». Чуть поодаль Хаим с кислой, как обычно, физиономией что-то монотонно втолковывал Биссонету и Вилге. Биссонет, бледное лицо которого пестрело алыми пятнами, взирал в пространство поверх головы Хаима, и понятно было, что он вне себя от гнева. То ли потому, что в эту вылазку его не взяли, то ли по какой другой причине. Вилга же, как всегда, отрешенно молчал и доил себя за поникшие усы.
        - «Ужасный демон приснился мне: весь черный, белоглазый…» - продекламировал Аксютин, подходя. - Это я про Джеда с его повозкой. Послушайте, Костя, вас не трясет? А я так просто изнурен совершенно немотивированной нервической дрожью!
        - Отчего бы? - участливо осведомился Кратов.
        - Вот сейчас я сяду в эту калошу и поеду в самое сердце чужого мира. Что меня там ждет? Или кто? Нужен ли я там? Вы не поверите, но за всю прежнюю жизнь мне не доводилось бывать далее Луны. Теперь же я своими ногами попираю густо сдобренную золой многовековых пожарищ землю Уэркаф, а спустя какое-то время увижу собственными глазами творение рук нечеловеческих… Сколько раз я строил модели этого мира, сколько видеограмм просмотрел - уж казалось бы, пора привыкнуть. А меня колотит! Взгляните на Хаима. Если за его спиной разверзнется пропасть и оттуда всползет омерзительнейшая тварь, он только досадливо отмахнется и продолжит свои рацеи. Господи, неужели ко всему можно так притерпеться?!
        - Можно, - уверил его Кратов. - Все планеты шаровидны. Все, в общем-то, похожи на Землю. Кроме тех, разумеется, что совершенно на нее не похожи. Но таких чрезвычайно мало и не стоит даже принимать их в расчет…
        - Шаровидны, - согласился Аксютин. - Но каждая из них шаровидна по-своему. Даже Земля - и та не такой уж и правильный шар.
        - Дела это, к сожалению, не меняет.
        - Э-э, братец, - протянул Аксютин участливо. - Да вам, похоже, обрыдло скитаться по Галактике. С шарика на шарик… По-моему, это как раз то самое состояние, в каком звездоход подается в ксенологи. Между прочим, Костя, отчего бы и вам не двинуться этой проторенной, например, стопами доктора Дилайта дорожкой?
        - НИ-КОГ-ДА, - раздельно произнес Кратов.
        - Что, что вам не нравится в нашей работе?! - ревниво вскричал Аксютин.
        «Туатара» наконец выползла из ангара целиком и зависла над грунтом, слегка подрагивая от учиненной Джедом возни - он обронил себе под ноги какую-то деталь и никак не мог разыскать. Появился Дилайт, забрал у Кратова свой фогратор, ловко вспрыгнул на платформу и обосновался рядом с креслом водителя. Остальные последовали его примеру. Аксютин суетился вокруг, горестно причитая: «Позвольте, а где же сяду я, ведь четыре всего места!», пока Кратов и Элул не потеснились. Он мигом успокоился и бодро спросил: «Отчего ж мы стоим?» Джед ухмыльнулся и рывком бросил «туатару» вперед.
        - Нет, в самом деле, - сказал Джед, будто продолжая прерванный разговор. - Один зонд так и пропал.
        - Что значит - пропал?! - с неудовольствием спросил Хаим. - Как это зонд может пропасть? Или он песчинка в пустыне? Если я что-то понимаю в этом деле…
        - Ты все понимаешь правильно, - сказал Дилайт. - Но сеансы диспетчерской связи с зондами периодичны. И вот в промежутке между сеансами с зондом что-то стряслось. Камень ему на голову рухнул. Лавой из разлома плюнуло. Да разве мало причин?
        - В каком секторе он затерялся? - подал голос Кратов.
        - Как раз там, куда мы направляемся, - сообщил Джед.
        - Мне это совсем не нравится, - объявил Аксютин. - Зонд у них, видите ли, пропал!
        - А кому нравится? - удивился Джед.
        Платформа неслась на двухметровой высоте, не задевая днищем верхушек бурого разнотравья, ловко огибая пятнистые канделябры кактусов. Мелкие пыльно-серые твари шарахались прочь и долго удирали зигзагами, запутывая след. «Вот я вас!» - зашумел было Аксютин, но натолкнулся на обращенный к нему печальный взгляд Элула и стыдливо умолк.
        А затем они увидели потерявшийся зонд.
        «Туатара» притормозила и зависла посреди затишья, нарушаемого лишь сухим скрежетом трущихся друг о дружку травяных стеблей.
        - Мать вашу… - еле выдавил Джед.
        Зонд хромал им навстречу, при каждом шаге заваливаясь набок и снова упорно выравниваясь. Слепо рыскал заостренным носом из стороны в сторону и каким-то скрытым чутьем все же избирал точное направление на корабль. Джед снова выругался, перемахнул через бортик и, путаясь в льнущей к комбинезону траве, побежал к автомату. Его огромная фигура с поникшими мощными плечами и потерянно раскинутыми ручищами выражала полное отчаяние.
        - Кто это его?.. - прошептал Аксютин и, внезапно осознав всю нелепость вопроса, прикусил язык.
        Одна из толчковых лап зонда была целиком выломана и отсутствовала. Маскировочное покрытие на боку прогорело до металла. Видеорецепторы обуглились и сплавились. Ничего не замечая перед собой, словно смертельно раненый боец, вышедший из боя умирать, зонд проковылял мимо и сгинул в зарослях.
        - Камень на голову, - пробормотал Кратов.
        - Вернемся? - быстро спросил Элул.
        - Зачем же, - спокойно сказал Дилайт. - Это машина. А мы люди.
        Кратов, сопровождаемый уважительным взглядом Аксютина, ловко перекинул фогратор из-за спины на грудь.
        Помедлив, выдернул долой батареи и выбросил через борт.
        Теперь Аксютин глядел на него как на сумасшедшего.

8.
        Они находились у некрополя, возле развалин колоннады, и это действительно был некрополь и была колоннада. Но, пожалуй, только на Аксютина это обстоятельство произвело должное впечатление. Потрясенный, он хватал Кратова за рукав и пытался передать ему свои восторги горячечным шепотом:
        - Они строят!.. Понимаешь ты, по-настоящему строят, а не зарываются в норы, не копошатся в пещерах, как втолковывали мне эти олухи из сектора социометрии! А это значит, что все наши модели - дерьмо, они врут, как сидоровы козы…
        - Как сивый мерин, - рассеянно поправил его Кратов, стараясь высвободить руку.
        - При чем тут мерин?! Это Биссонет у нас мерин, если хочешь знать, он в это не верил, и я, если на то пошло, тоже осел хороший, а Горяев был прав. И ты прав, ты кругом оказался прав! И черт с ним, с твоим дольменом, не нашли его - и ладно. Зато теперь я своими глазами вижу этот некрополь, и мне этого хватит на всю жизнь, я теперь такую модель отгрохаю, все рты разинут… Да пойми же ты, люмпен чертов, ведь все эти циклопические сооружения означают принципиально иной уровень культуры, иной подход к восприятию цивилизации Аафемт, а значит - иную стратегию контакта!
        Аксютин порывался выскочить из «туатары», чтобы своими руками пощупать чудовищные завитки ближайшей колонны, распавшейся при падении на куски, и всякий раз тяжелая ладонь Кратова приковывала его к месту.
        Они сидели и ждали, настороженно озираясь, и фограторы были наготове, хотя эффект от этой готовности был скорее психологический. Потому что никто и не помышлял о том, чтобы пустить это страшное оружие в ход, как бы ни сложилась ситуация. Аксютин, поглощенный своими детскими восторгами, не мог ничего слышать, а звездоходы слышали, и опытный ксенолог Элул тоже слышал: Аафемт были рядом. Их нельзя было разглядеть - то ли они прекрасно маскировались, то ли находились вне поля зрения землян, но все пространство в окрестностях некрополя было пропитано инородным эмоциональным фоном, чужими непонятными мыслями. И как ни вслушивался Кратов, он все еще не мог понять, о чем эти мысли, таят ли они угрозу, то ли, напротив, исполнены симпатии.
        - Если это Змеи, они наверняка постараются нас захватить, - как бы в ответ на его сомнения, негромко произнес Элул.
        - Это Змеи, - уверенно сказал Дилайт, и в его голосе Кратову почудилось волнение. Оказывается, железный Дилайт тоже был способен волноваться.
        - Изувечили зонд, ублюдки, - проворчал Джед. - Чем он им помешал?
        - Видишь ли, - сказал Дилайт. - Серебряные Змеи нас не любят. Вообще трудно понять, кого они любят. Но поскольку мы находимся под высочайшим покровительством Осязающих Мрак, то повредить нам они не могут под страхом казни. А вот сорвать злость на нашем зонде…
        - Откуда они знают, что это НАШ зонд?
        - Хороший вопрос, - на окаменевшем лице Дилайта промелькнула слабая улыбка. - Я даже и не упомню, были ли у нас такие автоматы в прежних экспедициях.
        - Не взбрела бы им фантазия сорвать зло на нашем корабле, - пробормотал Кратов.
        - Ну, корабль-то им явно не по зубам, - пренебрежительно сказал Аксютин.
        - Надеюсь, ты читал отчет Брезе? - спросил Элул.
        - Конечно, читал! И, разумеется, ни единому слову не поверил. Не можем же мы, в самом деле, принимать в расчет всякую мистику…
        - Бездельники у вас там в ИОК, - со внезапным ожесточением сказал Элул. - Разогнать бы вас всех, погрузить на корабли да сослать в самые удаленные миссии, чтобы вы наконец научились разбираться, где имение, а где наводнение, а то вы только о кресла задницы полировать горазды!
        Дилайт повернул голову к Кратову, не переставая косить глазами в сторону зарослей бурой травы между вдавленными в землю каменными плитами, и сказал:
        - Вы с Аксютиным остаетесь в «туатаре». Если нас будут задерживать, ни в коем случае не вмешивайтесь. Вернетесь на корабль и…
        - Что значит - будут задерживать? - прервал его Кратов. - И кто?
        - Разве вы не видите? - удивился Дилайт. - Вот же они!
        Он жестом показал куда-то перед собой, где, казалось бы, ничего не было, кроме голых застарелых развалин в неровных пятнах пепельного света. Кратов последовал взглядом за его рукой, изо всех сил напрягая зрение.
        Поначалу он не уловил никаких новых подробностей. Потом ему померещилось слабое струение воздуха в щелях между камней. Будто бы там, в тени, расправлено тончайшее, почти паутинное полотно, по которому изредка пробегают легкие волны. На миг отчетливо проступили очертания человеческой фигуры - и снова растворились в этом неясном трепетании…
        - Узнаете? - спросил Дилайт.
        - Нет, - ответил Кратов.
        - Тогда, в дольмене…
        - Я понял ваш вопрос. Нет, в дольмене было нечто другое.
        - Беда с этим парнем! - хихикнул Джед. - Все только и заняты тем, что убеждают его в правоте его же слов.
        - Если бы это был мой дольмен, и я бы узнал в том, что вижу сейчас, давешних «призраков», то сей же час оповестил бы об этом всех присутствующих. А в первую очередь вас, Джед.
        - Еще раз обратишься ко мне на «вы»!.. - взревел Торонуолу.
        - Ну, пошли, - сказал Дилайт, поднимаясь. - Они зовут. Не следует испытывать хозяев ожиданием… Джед, возьми мой фогратор. Пускай знают, что у нас серьезные намерения.
        - А они когда-нибудь видели эту штуку в работе? - с сомнением спросил Джед.
        - Видели, я им показывал в прошлый раз. Константин, займите кресло водителя.
        - Это несправедливо! - вспылил Аксютин. - Стоило тащить меня сюда, чтобы бросить в самый момент контакта!
        - Прости, Павел, - сказал Дилайт. - Неудачно сложилось. Но я надеялся, что мы встретим Видящих Внутрь. Или на худой конец Осязающих Мрак. Мы же напоролись на Змей, а в таких играх ты неважный партнер…
        Аксютин, побледнев от обиды, дернулся было следом, но Кратов, обернувшись с водительского кресла, снова припечатал его к месту.
        Дилайт неспешно шагал навстречу струящимся теням, скрестив руки над головой. Чуть поотстав, шел Хаим, но его руки были слегка разведены в стороны, и смысл этой мизансцены Кратову был положительно неясен.
        - Объясните, - примирительно попросил он, трогая Аксютина за плечо.
        Тот сердито дернулся и не ответил.
        - Готовность к переговорам, - откликнулся Элул.
        - А я что должен делать? - с любопытством осведомился Джед, замыкавший шествие.
        - Держи руки на фограторе, - сказал Дилайт. - Как будто ты у нас военный атташе.
        - Это еще что за хреновина? - спросил негр.
        Перед проходом в завале Дилайт остановился и вдруг произнес длинную фразу, почти сплошь состоящую из одних звонких согласных. Затем пригнулся и скользнул в темноту…
        Кратов вздрогнул. В происходящем ему почудилось что-то знакомое. Но что именно, сообразить он не успел.
        - Подло, - произнес Аксютин срывающимся голосом. - Подло и несправедливо. Никто столько не работал над моделью этого мира, как я! Никогда им этого не прощу.
        - Ну, не сердитесь, - мягко сказал Кратов. - Мне тоже немного обидно. Однако проку от меня в этом деле еще меньше, чем от вас.
        - Выманили из дома, насулили золотые горы - и бросили на самом пороге!..
        Кратов пристально вглядывался в темный промежуток между глыбами. Колеблющиеся полотна пропали. Стояла глухая тишина.
        - Командор, - осторожно позвал Кратов - ему никто не ответил.
        Аксютин перехитрил его.
        Усыпил бдительность своими причитаниями и, улучив момент, сбросил его руку со своего плеча, перепрыгнул через бортик. Спотыкаясь, почти побежал к развалинам.
        - Назад! - зарычал Кратов.
        Он не сразу нашарил клавиатуру управления, ткнул невпопад трясущимися пальцами, и «туатара» вместо того, чтобы одним прыжком настигнуть беглеца, шарахнулась назад. Ругаясь черными плоддерскими словами, Кратов остановил ее, вынудил помалу двинуться вперед…
        Аксютин почти уже достиг прохода.
        Из руин ему навстречу молниеносно вызмеилось тонкое сияющее жало, ослепительное на фоне глубокой бархатной темноты. Ударило в грудь и мгновенно втянулось обратно. Аксютин завертелся на месте, объятый призрачно-белым ореолом, и упал.
        Ореол погас.
        - Павел, - окликнул Кратов.
        Он перебросил ногу через бортик. Может быть, еще обошлось? Все же скафандр, пусть легкий, но вполне прочный, способный защитить от многих неприятностей…
        Жало снова выхлестнуло из-за камней. Не найдя новой жертвы, бестолково поплясало в трепетавшем вокруг него раскаленном воздухе и сгинуло. Теперь Кратов успел разглядеть, что же это такое. Узкий, как клинок шпаги, язык серебристого огня.
        ОГОНЬ!
        Кратов отшатнулся, словно перед ним разверзлась адская бездна. Зажмурился, вжался спиной в жалко заскрипевшее кресло. Пальцы сами потянулись к пульту управления - дать задний ход, бежать, бежать…
        «Только посмей! Подонок, слюнтяй, падаль! Никуда ты больше не побежишь, понятно?!»
        Кратов выдохнул из груди стылый, пропитанный страхом воздух. С трудом разлепив мокрые от пота ресницы, открыл глаза. Приподнялся с кресла.
        Сверкающее жало уже дергалось в нескольких метрах от его лица. То ли не могло дотянуться, то ли просто припугивало. «Следите за мной? Дескать, сиди и не высовывайся, иначе как с Аксютиным?.. Ну нет, о меня вы сами обожжетесь».
        Он поднял фогратор. Прицелился в проход между камней.
        Жало нервно заметалось и уползло в темноту.
        Кратов спрыгнул с платформы. Не опуская ствола, подошел к Аксютину. Держа под прицелом зловещие руины, свободной рукой обхватил ксенолога за пояс, поднял как набивную куклу.
        Напади сейчас на него Серебряные Змеи - он стал бы легкой добычей, практически безоружный со своим фогратором без батарей. Но те не знали, что он целится в них из пугача.
        Аксютин застонал.
        - Сейчас, Павел, сейчас… - пробормотал Кратов, отступая к «туатаре».

9.
        Под вечер с галактической базы прибыл посланный за Аксютиным спасательный трамп.
        Доктор Нанук, маленький, круглолицый, щелеглазый, при несолидно редких усишках и бороденке, бог весть каких лет, вошел в каюту, где лежал пострадавший. Поднявшемуся при его виде Кратову он кивнул как старому знакомому. Они встречались на базе. Нанук, по каким-то своим каналам - вероятнее всего, от «плоддерской бабушки» Славиной - проведавший о кратовском недуге, предлагал тому краткий, но по его уверениям исключительно эффективный курс психотерапии. Тогда Кратов ответил отказом, потому что обещанная краткость так или иначе подразумевала задержку всей миссии на неделю, что с позиций плоддерской чести было совершенно недопустимым…
        Аксютин то ускользал в беспамятство, то открывал распухшие черные веки. Будто всплывал на поверхность из удушливой бездны. Губы его беззвучно шевелились, словно пытались сказать нечто чрезвычайно важное.
        - Ого, - пробормотал Нанук, склонившись над Аксютиным. - Что же вы, нагишом по планете разгуливаете?
        - Он был в скафандре, - мрачно проговорил Кратов. - Поэтому все ограничилось распределенным термическим шоком. Иначе он бы попросту спекся.
        - А где же командор Дилайт? И ваш медик, Элул?
        - На контакте, - кашлянув, ответил стоявший в дверях Вилга.
        - На таком же? - с иронией осведомился Нанук. - Охо-хо… Лечить вас не перелечить.
        - Это я виноват, - сказал Кратов. - Нельзя было отпускать его от себя.
        - Конечно, конечно, - покивал Нанук. - Он же совсем несмышленыш, за ним глаз да глаз, а ты у нас большой мальчик, за всеми должен присматривать, - доктор махнул рукой, подзывая двух здоровенных драйверов, что смиренно торчали в коридоре. - Забирайте. Будем врачевать очередную жертву ксенологии…
        Кратов, как сомнамбула, двинулся следом. Кто-то сильно, почти грубо сгреб его за плечо и встряхнул.
        - Прекрати, - сказал Татор. - Доктор прав. Павел сам подставился. Ты не ксенолог, ты можешь не знать. А он знать обязан.
        - Я это уже слышал однажды, - ответил Кратов. - На комиссии по Псаммийскому инциденту.
        - И что же, ты всю жизнь намерен казнить себя за чужую глупость?
        Кратов посмотрел на него бешеными глазами.
        - От меня требовалось-то всего ничего, - сказал он. - Придержать его, когда он начнет брыкаться. Я его понимаю, мне ведь тоже хотелось туда. Но я бесполезен, а он так о себе не думал. Он вообще ни о чем в ту минуту не думал, кроме того, что на контакт, который он готовил и о котором мечтал, отправился Дилайт. А он остался в «туатаре» дурак дураком, потому что все считают его нелепым, беспомощным, ни на что не пригодным обитателем кабинетов и лабораторий… Нужно было удержать его, объяснить по-человечески. У меня были для того и слова, и сила, и реакция, и все что хочешь, но я упустил его.
        - Прекрати, - повторил Татор в замешательстве.
        - Это невозможно, Эл, - сказал Кратов, проводя ладонью по осунувшемуся небритому лицу. - Что значит - прекрати? Умереть мне, что ли?..
        - Нехорошо, - произнес Татор осуждающе. - Мысли твои странные. И сам ты непонятный. Наверное, в детстве ты слишком часто защищал слабых. А потом быстро повзрослел и не успел осознать, что твои слабые давно стали сильными.

10.
        Кратов потерянно блуждал по опустелому кораблю.
        Забредая на центральный пост, он обменивался короткими малозначащими фразами с Татором, что сидел в командирском кресле, как прикованный, и вглядывался, редко мигая, в неизменный, застывший пейзаж на экранах видеалов - переплетения кактусов на фоне курящегося мертвым дымом терминатора.
        Каждые пятнадцать минут бортовой когитр вызывал Дилайта. Ответа не было. Человек с персональным браслетом, находясь в любой точке планеты, мог бы без труда связаться с кораблем и сообщить о своем самочувствии, о положении дел, или просто потрепаться о пустяках с теми, кто ждал его на борту. Но Дилайт молчал. Вот уже вторую неделю.
        «Дикость, язычество, - думал Кратов, слоняясь по коридору от одной пустой каюты до другой. - Трое человек затерялись на небольшом, в сущности, пространстве. Когда Ливингстон пропал в Африке, человечество имело основания волноваться. И то Стэнли в два счета разыскал его… В наше время так просто исчезнуть немыслимо. Ну разве что очень того захотеть. Как это вообще возможно - исчезнуть?! Не растворились же они, в самом-то деле. Если молчат, значит что-то с ними стряслось. Может быть, и самое дурное. Особенно если вспомнить, как братья наши по разуму обошлись с Аксютиным. Только думать об этом не хочется. А наоборот, хочется думать о том, что трое пропавших отнюдь не дети. О чем постоянно и не без детского, впрочем, бахвальства твердил Джед… Что застать их врасплох, причинить им вред - задача не из легких. И даже то обстоятельство, что коварные Аафемт располагают неким таинственным энергоразрядным оружием, что тайком от цивилизованной Галактики они строят сепульки, задачу им не упрощает. Но правы древние: хуже нет ждать да догонять! И сколько еще нужно ждать?»
        В своих скитаниях он постоянно старался уйти от неплотно прикрытой двери кают-компании, где коротали время в вялых, с отсутствием Аксютина утративших прежний накал препирательствах Вилга и Биссонет. Но со странной предопределенностью все его маршруты замыкались именно там, будто ноги сами вели его к этой двери. В такие моменты он ощущал себя букашкой, тупо и упрямо ползущей по листу Мебиуса.
        Мысленно чертыхаясь, он замыкался в каюте. Стоял подолгу перед забытой Аксютиным графией, тихонько поднимал руку и тут же опускал, не решаясь потревожить покой счастливой парочки. А потом бесшумно выходил в коридор, стараясь даже не глядеть в сторону кают-компании. Снова выруливал на центральный пост.
        - Эл, можно я сменю тебя?
        - Спасибо, Кон-стан-тин. Я не устал. Я только что вздремнул минут десять.
        - Ничего?
        - Ничего.
        - Почему мы не ищем их?
        - Следует ждать. Дилайт рассердится, если мы ненароком помешаем ему в его планах.
        - Сгинуть бесследно тоже входило в его планы?
        - Нет. Я совершенно точно помню, что не входило. Но что значит - искать? Поднять на ноги базу, развернуть повсюду десанты?
        - Что же, и развернуть.
        - Нехорошо. Мы в чужом доме, Кон-стан-тин. Мы гости, хотя я не убежден, что нас сюда приглашали. Нам надлежит вести себя скромно. А десант - это всегда много шума. Но ты, я вижу, что-то задумал?
        Кратов, неопределенно пожимая плечами, уходил. Ничего он не задумал. Ничего…
        «А почему? Пора бы уже. Нужно с кем-то поделиться теми мыслями, что донимают меня по ночам. Например, с Татором. Но ему, при всех его неоспоримых достоинствах, эти проблемы чужды. Странная планета Уэркаф, всегда обращенная к светилу одной стороной. Странная цивилизация Аафемт, то взывающая о контакте грубо слепленным сигнал-пульсатором, то отвергающая его всеми наличными средствами. Вплоть до энергоразрядного оружия… Поговорить с ксенологами? Биссонет, скорее всего, тоже постарается уйти от контакта, хотя до стрельбы вряд ли дело дойдет. В крайнем случае все ограничится хлопнувшей дверью. А вот Вилга может и откликнуться на мои мысли вслух. Однако… Я плоддер. Мой удел - отчуждение, тяжкий труд и раздумья о плоддерской чести. Которую я уже преступил многократно, согласившись на участие в миссии. Сказано: никаких контактов со Внешним Миром. Еще сказано: дело плоддерской чести выполнить свою работу любой ценой. Моя работа здесь - найти дольмен. А я его не нашел. И не найду. Потому что его здесь нет… И я буду бродить по кораблю, думать о дольмене, о чести, об отчуждении… обо всякой чепухе. А эти трое
из Внешнего Мира исчезли. Как это соотносится с моей честью?»
        Кратов поднял глаза. Он стоял перед входом в кают-компанию.
        «Да будь же оно все проклято!»

11.
        - Долго ты будешь мельтешить у меня перед глазами? - недовольно спросил Вилга. - Я с ума сойду. Сядь, успокойся.
        Биссонет прервал свои метания и застыл посреди кают-компании, обхватив себя руками за плечи.
        - Вот и неделя прошла, - сказал он. - И что мы имеем в активе? Дилайт сгинул, о нем ни слуху ни духу. Аксютин едва не погиб из-за этого плоддера. А мы с тобой, два ксенолога высочайшего, галактического класса, сидим взаперти и скуки ради грыземся по пустякам. Ты не находишь такое времяпрепровождение непродуктивным?
        - Нахожу, - согласился Вилга и потянул себя за ус. - Но ничего иного тебе предложить не в состоянии.
        - Да за эту неделю я бы дома горы свернул! - страдальчески вскричал Биссонет, стремительно пересек помещение по диагонали и уперся лбом в теплую, обшитую пластиком под дерево, стену. - Клетка! Понимаешь, Юрий, нас с тобой по чьему-то злому умыслу заточили в клетку, как экзотических зверей. Наверное, с какой-то целью. Сначала заманили на эту чертову планету, а теперь…
        - Не городи глупостей, - промолвил Вилга. - Ты себя только накручиваешь попусту. Вот опять на Кратова понес, а ведь он оказался прав. Хотя мы и не нашли дольмен, зато существует некрополь, а это уже стоит того, чтобы мы здесь побывали.
        - Не стоит! - воскликнул Биссонет. - Одна минута моего времени стоит больше, чем все здешние некрополи, дольмены и могильники вместе взятые! За неделю мы свободно могли бы слетать на Землю и, если это кому-то действительно нужно, вернуться сюда снова. В конце концов, нас бы вызвали, случись что любопытное, хотя ничего любопытного здесь нет и быть не может…
        - Как ты себе это представляешь? - поинтересовался Вилга. - Мы с тобой спокойно размышляем о возвышенных материях в своих лабораториях, разгуливаем по летнему саду под ручку с хорошенькими практиканточками, болтаем о пустяках, вечером идем на теннисный корт или на речку, а в это время Дилайт с Хаимом под конвоем Серебряных Змей… причем неизвестно, живы ли они еще в ту минуту?
        - Так ведь у каждого своя экологическая ниша. И не надо лезть в чужую. Двенадцать лет назад я выбрал лабораторию, летний сад и… что там еще?.. теннисный корт. Ты, между прочим, тоже! Ну, а Дилайт счел, что будет лучше, если он станет как можно чаще подставлять свою голову под камнепад. Я преклоняюсь перед его мужеством, но свободу выбора следует уважать. В том числе и нашего с тобой выбора… И еще неизвестно, что в конечном итоге окажется целесообразней - мой размеренный быт или его ежеминутный героизм!..
        Кто-то негромко кашлянул. Биссонет порывисто обернулся. На пороге кают-компании стоял Кратов и с подчеркнутым безразличием рассматривал его стеклянными своими глазами. Биссонет замер с приоткрытым на полуслове ртом, лицо его, как всегда в минуты волнения, пошло красными пятнами. И тут уж ничего не мог он с собой поделать. Ни подавить своего смятения, ни хотя бы скрыть его. Будто выработался у него на присутствие плоддера некий условный рефлекс.
        - Я невольно подслушал ваш разговор, - сказал Кратов.
        - И что? - с паническим вызовом спросил Биссонет.
        - Ничего, - Кратов прошел к столу, придвинул кресло, сел. Ксенологи следили за ним в некоторой растерянности. - Мне нужно как можно больше узнать об этих… Аафемт. Павел кое-что рассказывал, но мы провели вместе не так много времени, чтобы я сумел составить представление об их цивилизации.
        - Зачем… - Вилга опомнился первым. - То есть - что же вас интересует?
        - Кто такие Видящие Внутрь?
        - Ученые. Хранители знаний. Дело в том, - Вилга понемногу увлекался, - что здесь, как и в многих цивилизациях третьего класса, образ занятий определяется не талантом и призванием, а кастовой принадлежностью. Своеобразная социальная специализация… Знания, ремесла, общественный статус передаются по наследству. Межкастовые переходы крайне затруднены, вообще едва ли возможны. Рожденному ползать не позволят летать. Применительно к Видящим Внутрь ситуация усугубляется тем, что их каста занимает очень низкое положение в общественной иерархии. Чуть выше рабов и уж гораздо ниже служителей культа. Тех же Серебряных Змей… Излишнее знание у Аафемт не в чести. Может быть, поэтому Дилайту так хотелось выйти на контакт именно с Видящими Внутрь: он рассчитывал получить хотя бы немного достоверной информации об истории этой расы.
        - Разве предыдущие миссии не общались с учеными?
        - Нет. Ксенологов к ним просто не подпустили. Все наши теоретические построения базируются на официальных версиях, что были преподнесены нам главным образом Осязающими Мрак. Разумеется, кое-какими утверждениями мы были вынуждены пренебречь.
        - Например?
        - Ссылками на божественное происхождение Аафемт. Всякая молодая раса почитает за благо объявить о том, что ведет свой род от богов, что предки ее сошли с небес, и тому подобное. Официальная история Аафемт в один голос с религией доминирующего культа утверждает, что все они прибыли на планету со звезд, а затем уйдут в ее недра. Что после смерти они лишаются материальной, телесной оболочки, обретая бессмертие духа и в такой новой ипостаси обитая в каменных чертогах рая. Который, что любопытно, расположен не на небесах, а в самом чреве Уэркаф. Иными словами, тело сковывает душу, и только лишившись его, Аафемт обретают свое имаго. Поэтому у них нет страха смерти. Они живут как бы против своей воли, сознавая всю вынужденность, эфемерность такого состояния. И с нетерпением ждут каждого нового Очищения.
        - Что такое Очищение?
        - А это и есть опустошительные глобальные пожары, что с дивной периодичностью прокатываются по Лунному полушарию, ввергая счастливых Аафемт в райское лоно сотнями и тысячами.
        - Если не миллионами… - пробормотал Биссонет.
        - Я постоянно слышу о неких ксенологических моделях Уэркаф. Что они из себя представляют?
        Биссонет возмущенно фыркнул.
        - Это сложно объяснить, - терпеливо сказал Вилга. - Модели - они разные… Например, социометрические модели. На них очень удобно исследовать закономерности развития какой-нибудь цивилизации. Все общественные процессы как правило подчинены определенным законам, их можно с достаточной долей приближения формализовать и смоделировать. Разумеется, они связаны с уровнем, которого эта цивилизация достигла. Так, модель рабовладельческого строя неприменима для исследования, скажем, тоталитарного социализма… Построение адекватной социометрической модели - задача чрезвычайно важная и трудоемкая. Цена ошибки бывает высока. Но без такой модели плодотворный контакт почти невозможен.
        - Как вы считаете, та модель, которой пользуется Дилайт, близка к истине?
        - Вполне. Мы учли в ней все известные научные данные, кроме, понятно, самых сомнительных.
        - Сигнал-пульсаторы, дольмены? - усмехнулся Кратов.
        - Даже совместное упоминание этих двух фактов недопустимо, - убежденно произнес Вилга. - Принципиально разные ступени цивилизации. К тому же, в нашем распоряжении до настоящего момента не было достоверных указаний на склонность Аафемт к возведению циклопических сооружений. Мы вообще полагали их чуть ли не кочевниками. В самом деле, что за смысл вести оседлую жизнь, когда все только что возведенное будет неминуемо уничтожено огнем Очищения в любой непредсказуемый момент времени? Правильнее предположить, что они постоянно сидят на тюках с барахлом, чтобы при малейшей угрозе пожара сняться и откочевать в безопасные районы. Тут уж не до гигантских могильников, не до ваших дольменов, наипаче с сигнал-пульсаторами внутри… Конечно, Очищение для Аафемт - божественное благо, но какие-то рудименты инстинкта самосохранения и продолжения рода в них еще сохранились. Иначе мы просто не застали бы их. Они самоуничтожились бы, едва только утвердилась доминирующая ныне версия культа Очищения.
        - Дольмен я вам не нашел. Но некрополь существует.
        - Да, отныне это доказано. Аафемт умеют строить культовые сооружения. И это ставит под сомнение многие параметры нашей модели.
        - Есть и другие вещи, которые ваша модель не учла.
        - Крайне любопытно! - неприятным голосом сказал Биссонет и встал по ту сторону стола напротив Кратова, упершись ладонями в спинку кресла. - Не сочтите за труд ознакомить. И не упустите при том указать точные координаты очередного дольмена.
        - Вот именно, - кивнул Кратов. - Координаты… То, что я нашел во время своей высадки, должно находиться на расстоянии прямой видимости с нашего корабля. Мы могли бы наблюдать мой дольмен каждое утро, выходя на поверхность планеты. На фоне вулканической гряды.
        - Но мы его не наблюдаем, - развел руками Вилга.
        - Верно. И вулканическая гряда стала пореже. С просветами. Будто ее взяли и пропололи. А ведь мы высадились точно там, где я указывал.
        - Уж не хотите ли вы сказать, что Джед привел корабль не на ту планету? - расхохотался Биссонет.
        - Нет, планета та же самая. И координатная сетка по-прежнему привязана к здешнему экватору. Только под нее подогнали другой ландшафт.
        - Подогнали? - нахмурился Вилга. - Кто? И, главное, как?
        - Не знаю. Но я привык верить своим глазам. А уж станете ли вы верить мне - дело ваше. До сих пор вы не верили. Но вспомните и о «Горяевском могильнике», который поспешно канул за терминатор. Чересчур поспешно… - Кратов помолчал и вдруг произнес со злостью. - Это ненормальная планета. Она вращается рывками. Что при этом творится на ней - не могу вообразить… Впрочем, могу: ничего особенного. Просто прокатывается очередная волна пламени, и снова все идет своим чередом. Очищение… Мне кажется, что эти фантастические планетарные катаклизмы должны происходить не без желания самих Аафемт. И во вполне предсказуемые моменты времени.
        - Да вы сумасшедший! - закричал Биссонет. - Надо же такое придумать - планета вращается рывками! Еще и по воле своих обитателей!.. Где вы видели, чтобы такое было возможно?
        - Ну, по меньшей мере одна такая планета известна, - сказал Кратов. - Это Сфазис, метрополия Галактического Братства, резиденция тектонов, астрархов, гилургов, средоточие представительств всех цивилизаций, занятых строительством Единого Разума Галактики. Искусственная планета-гигант с переменным гравитационным полем, не связанная никакими законами небесной механики кроме тех, что она сама себе устанавливает.
        - Какое отношение Сфазис имеет к Уэркаф? - удивился Вилга.
        - Разумеется, никакого…
        - У вас есть доказательства, или вы снова фантазируете, как это было с сигнал-пульсатором? - мигом успокоившись, спросил Биссонет.
        - Фантазирую. Какие могут быть доказательства?.. Но сигнал-пульсатор тоже существовал. Потому что Аафемт отнюдь не молодая раса, как вы только что утверждали, а очень старая. Может быть, даже вырождающаяся.
        - Подите к дьяволу! - Вилга тоже начинал сердиться. - Час от часу не легче.
        - Более того, - продолжал Кратов. - Свидетельства в пользу этого лезут на глаза из каждой дыры. Начать с их энергоразрядного оружия…
        - Никакое это не оружие, - запротестовал Вилга. - Всего лишь плазмокинез. Научных данных, интерпретирующих способность Серебряных Змей генерировать плазменные разряды, у нас не было. Только гипотезы очевидцев.
        - Отчет Брезе? - спросил Кратов.
        - Он самый… - Вилга встрепенулся. - Вы и об этом знаете? Аксютин говорил, что вы у нас любопытный.
        - Значит, фограторов у них нет, - промолвил Кратов задумчиво. - Обычные примитивные громовержцы.
        - Между прочим, психические способности некоторых земных диких племен так и остались неизученными, - сказал Вилга с раздражением. - Растворились в лоне цивилизации без следа. Что же по-вашему, мы должны дикарей возводить на вершину пьедестала?!
        - И все же я слабо представляю себе, как можно сознательно управлять тем, природу чего не понимаешь, - заметил Кратов.
        - Да сплошь и рядом! - воскликнул Биссонет. - Вы, драйвер, вовсе не обязаны знать экзометральную физику, что является основой движения ваших кораблей. То есть, конечно, неплохо было бы, но, насколько мне известно, она подвластна разумению единиц во всей Галактике. Кто-то построил корабль по заранее заданной схеме, усадил вас в кресло и сказал: «Владей и води!»
        - Тогда кто-то обязан был даровать власть над энергией плазмы и Серебряным Змеям. Кто же?
        - Действительно, кто? - буркнул Вилга, таская себя за ус.
        - Так вот, Аафемт не только древняя раса, но они и действительно в свое время сошли со звезд, как утверждает их официальная религия. И прибыли они сюда из системы Эаириэавуунс. Они прямые потомки этих странствующих чудаков Иовуаарп, что якобы с неясными целями пересекли Галактику, сунулись на этот участок пространства и как бы между делом открыли новую планету.
        - Факты! - возопил Биссонет.
        - Павел не рассказывал вам, что его сосед-плоддер любопытства ради прослушал вводный курс языка Иовуаарп? - осведомился Кратов.
        - Ну, рассказывал, - нетерпеливо ответил Вилга.
        Слегка усмехаясь, Кратов не спеша, раздельно произнес длинную фразу на чужом языке. С обилием звонких согласных.
        - Это аргумент, - после паузы проговорил Вилга. - И сильный.
        - Я ни дьявола не понимаю, - с неудовольствием признался Биссонет.
        - Константин только что воспроизвел ритуальное обращение на сакральном языке Серебряных Змей, указывающее на добрые намерения и полную покорность.
        - Вообще-то на языке Иовуаарп это, как принято говорить у нас, всего лишь крылатая фраза, афоризм, - сказал Кратов. - Что-то вроде: не стреляйте в пианиста, он делает что может…
        - Двуногие гуманоиды в окружении шестилапой фауны, - покачал головой Вилга. - Это и вправду, как вы выразились, лезло в глаза…
        - Выходит, Иовуаарп прилетали проведать родственников? - недоверчиво усмехнулся Биссонет. - Возможно. Тогда почему же они отнеслись к ним столь равнодушно, бросили в убожестве, на погибель от беспрестанных пожаров?
        - Вполне объяснимое уважение к чужой религии, - сказал Вилга. - Ну, нравится этим Аафемт гибнуть в огне - пусть гибнут. Кстати, я до сих пор не понимаю, чего мы-то к ним привязались. Не так уж они нас и привечают. А ксенологические нормы предполагают обоюдное стремление сторон ко взаимопониманию.
        - Я не думаю, что Иовуаарп их бросили, - произнес Кратов.
        - А как прикажете это назвать? - спросил Биссонет. - Мы, земляне, с носорожьим упорством лезем в этот нелепый контакт, а где же Иовуаарп? Что-то я их не вижу. Покажите их мне! - он демонстративно заозирался вокруг.
        - Угадали, - кивнул Кратов. - По крайней мере один из членов миссии действительно Иовуаарп. И в данный момент он действительно отсутствует на корабле.
        Биссонет застонал.
        - Положительно чужое безумие заразительно, - объявил он. - Я многое терпел, но всему есть границы. Не намерен далее принимать участие в этом балагане! - он повернулся и двинулся прочь, но у самых дверей плюхнулся в кресло и замер, ожидая развития разговора.
        - А складно получается, - сказал Вилга. - Сами они на чем-то обожглись. Или причина, по какой предков Аафемт закинуло аж сюда, была чересчур щекотливой… В общем, дорога на Уэркаф им заказана. Тогда они науськали на этот контакт нас. Каким-то способом инспирировали наш интерес к нему. Например, теорией изогенеза. Мы ведь такие же гуманоиды. Но оставить наши действия без контроля они тоже не могут.
        - И кто же этот соглядатай? - иронически спросил из своего угла Биссонет.
        - Угадайте с одного раза, - усмехнулся Кратов.
        - Да нет никаких Иовуаарп! - вскричал Биссонет и ударил кулаком по колену.
        - Вот теперь не угадали, - сказал Кратов.

12.
        Эффект, произведенный кратовскими откровениями, оказался неожиданным даже для него самого.
        Его попросили удалиться из кают-компании. Уходя, Кратов лопатками ощущал раздраженное нетерпение, буквально хлеставшее из обоих ксенологов. Едва только за ним затворилась дверь, как они начали орать друг на друга в полный голос.
        Он и сам был взвинчен до крайности, хотя не подавал виду. Чтобы снять напряжение, он отправился на центральный пост - поближе к охлаждающей невозмутимости Татора.
        - Ничего?
        - Ничего, Кон-стан-тин.
        - Ну дай же я сменю тебя, Эл!
        - Поверь мне, я ни капли не утомлен…
        В этот момент, помешав их однообразной беседе совершить очередной цикл, на пост ворвались Вилга и Биссонет.
        - Мне срочно нужно на Землю, - заявил Биссонет.
        - Мне, а не тебе, - слегка запыхавшись, поправил его Вилга.
        - Ты без меня не справишься! - рявкнул красавчик.
        - Наоборот, ты будешь мне только мешать.
        Татор медленно развернулся к ним лицом вместе с креслом и поглядел на них кроткими глазами.
        - Правда нужно, Эл, - после продолжительной паузы сказал Вилга. - Дилайт работает на ошибочной модели. А я мог бы построить верную за какие-нибудь пять-шесть суток. Я работал бы ночами. Половину института поднял бы. Потому что можно загубить весь контакт.
        - Что же вы раньше думали? - грустно спросил Татор.
        - Раньше мы искренне заблуждались, - с готовностью ответил Биссонет.
        - Вызови корабль с базы, Эл, - умоляюще сказал Вилга.
        - Это ничего не даст, - проговорил Биссонет сердито. - Мы потеряем целую вечность. Надо сниматься и лететь.
        - Я все понимаю, - вздохнул Татор. - И незачем меня упрашивать. В конце концов, это корабль ксенологической миссии, и он должен находиться там, где хотят ксенологи. Сниматься и лететь… Я прошу у вас, Юрий, и у вас, Бертран, отсрочки хотя бы на двадцать минут, чтобы я мог связаться с базой и разработать план доставки одного из вас на Землю. Это непростая операция.
        - Что же тут сложного? - удивился Вилга.
        - Дело в том, что один я не смогу ввести этот корабль в экзометрию и там эффективно им управлять. То есть, конечно, смогу, но боюсь, что желаемого выигрыша во времени такая авантюра не даст. Чтобы сразу достичь Земли, кораблю подобного класса нужен полный экипаж. Я в состоянии поднять его с планеты, а дальше мне потребуется взаимодействие с базой.
        - Но вас, драйверов, тут двое! - настаивал Вилга.
        Кратов стыдливо отвернулся и вперил взгляд в обрыдлый пейзаж на ближайшем экране.
        - Корабль поведу я один, - твердо сказал Татор. - И не буду слишком удаляться от планеты. Кон-стан-тин и один из вас останутся здесь. Потому что Дилайт может вернуться в любую минуту. Или же ему внезапно потребуется помощь. И тогда эта помощь будет ему оказана. По крайней мере до возвращения корабля.
        - Послушай, Эл, - вмешался Кратов. - Пусть улетают вдвоем. Я смогу помочь Дилайту… без посторонних.
        - Нет, Кон-стан-тин, - покачал головой Татор. - Дилайту может понадобиться поддержка ксенолога. А ты всего лишь звездоход.
        Вилга яростно потащил себя за оба уса одновременно.
        - Вон как поворачивается, - пробормотал он. - Коли так - нам нужно обсудить это дело еще раз.
        - Да что тут!.. - взъерепенился было Биссонет, но Вилга мигом выволок его в коридор.
        Татор сочувственно поглядел на пасмурного Кратова.
        - Я оставлю тебе станцию слежения и два фогратора, - сказал он. - И вернусь не позднее чем через три часа. Вы будете сидеть в «иглу», пить кофе и рассказывать анекдоты. Ну что может произойти за три часа?
        - Верно, - сказал Кратов. - Ничего особенного. Или все сразу.
        Он вспомнил, как четыре года назад он и его прежний напарник Фриц Радау высадились на дремотно-тихой планете с экзотическим и совершенно ей неподобающим именем Магма-10. «Управимся за три часа, - уверенно заявил Радау. - И бегом на плоддер-пост. Что тут рассиживаться?» И они скоренько проинспектировали здешний Галактический маяк, заменили пару раскапризничавшихся модулей, прогнали все полагающиеся тесты. Они уже шли к своему кораблю, когда начался пожар. Не то молния, случайно вывалившаяся из облаков, ударила в сушняк, не то еще что… Самый жуткий пожар из пожаров. Тот, что оставил до сих пор неизлеченный рубец на его психике. И за три часа их корабль успел взорваться в огненном смерче, Радау, замурованный в четырех стенах аккумуляторного отсека, сгорел заживо, а сам Кратов обратился в живую мумию в коконе из собственной кожи, черной и лопающейся от малейшего движения…
        - Ты думаешь, я боюсь оставаться на этой планетке? - спросил Кратов.
        - Нет, я так не думаю. Я думаю, ты боишься провести это время в компании одного из ксенологов.
        - Ты прозорлив, как никогда… Любопытно, кто из них останется?
        - Разумеется, Биссонет, - сказал Татор убежденно. - Он же не специалист по моделированию!
        - Вот и смерть моя пришла, - усмехнулся Кратов.

13.
        Переговоры с базой, а точнее - с самим Дедекамом, заняли не более десяти минут, из которых половина была потрачена шеф-пилотом на сосредоточенное молчание и шевеление пальцами в воздухе. После чего Дедекам предложил, а Татор одобрил следующий план: корабль миссии доставит Вилгу по меньшей мере на орбиту естественного спутника Уэркаф, куда одновременно устремится гигантскими экзометральными скачками резервный мини-трамп с базы. Там они встретятся, Вилга перейдет на мини-трамп и уже на нем отправится на матушку-Землю, а Татор сей же час вернется на Уэркаф. «Не придать ли тебе еще одного драйвера? - с деликатной осторожностью осведомился Дедекам. - И пару ксенологов в довесок? А то у меня здесь их развелось, как белых мышей». - «Нет, благодарю, - ответил Татор. - У нас хватает прекрасных драйверов. А по поводу ксенологов решать будет Дилайт, когда вернется». - «Вам виднее», - проворчал Дедекам, и план вступил в силу.
        Тихонько напевая, Кратов выкатил из ангара чистенькую белую луковицу эмбриона. Он содрал прозрачную упаковку и в нескольких местах уколол активатором нежные лепестки. Эмбрион ожил, заиграл радугой, набух, выбросил ростки и прямо на глазах обернулся в «иглу» - просторную, в меру удобную и неплохо защищенную станцию слежения, с окошками, бытовыми удобствами, небольшим тамбуром и ярко-красной эмблемой Корпуса Астронавтов на крутом боку.
        Надутый, пятнистый от злости Биссонет, даже не простившись с коллегой, ушел в «иглу» и там затих. Татор же раздобыл где-то огромные песочные часы, перевернул их и вручил Кратову.
        - Когда упадет последняя песчинка, - торжественно произнес он, - выгляни в окно и увидишь меня стоящим возле моего корабля.
        - Вот уж не думал, что ты охотник до театральных эффектов! - поразился Кратов, но часы принял.
        Татор, в смущении потемнев смуглым ликом, крепко сжал его руку и почти бегом скрылся в тамбуре. Перепонка люка схлопнулась, поверх нее легла броневая плита… Кратов отошел к «иглу».
        Земля дрогнула, словно освобождаясь от непосильного гнета, ландшафт заструился, затрепетал. Корабль медленно всплывал над планетой. Теперь он походил уже не на рыбу, а на кашалота, возвращающегося с удачной охоты из океанских глубин.
        Вместо того, чтобы залезть в «иглу», Кратов побрел на посадочную площадку, где придушенная бурая трава еще хранила очертания корпуса корабля. Ощутив на себе привычный тусклый свет «пепельного дня», она понемногу - сначала неуверенно, а потом все скорее - распрямлялась, будто спешила позабыть о так досаждавшей все это время темной громаде. Вокруг разносился смутный шорох от трущихся друг о друга жестких стеблей и листьев…
        На душе у Кратова было тревожно. Не так часто в жизни он оставался на планете без корабля. Его вдруг покинуло ощущение спасительного борта, клочка родного, привычного мира, в котором можно укрыться от опасностей - хотя на деле ох как не всегда такая защита по-настоящему защищала! Звездоход без корабля все равно что голый среди льдов… «Тоже мне, сравнил, - подумал Кратов. - Ну что сделается звездоходу на морозе, даже если он нагишом? Напряг воображение, сочинил себе знойный южный берег, и вот уже пар от тебя валит, и от босых пяток проталины. Здесь что-то иное. Нагота души…»
        Он на минуту отрешился от собственных переживаний и представил, каково сейчас Биссонету. Это вынудило его повернуть с полпути и поспешить в «иглу».
        Ксенолог, нахохленный, как петух на насесте, сидел в углу и смотрел застывшим взглядом на панель приемника. Казалось, он и не видел ничего, погруженный в свои обиды. Впрочем, лицо его, слегка осунувшееся и благодаря демонической бородке заострившееся, выглядело успокоенным. Он покосился на вошедшего, но ничего не сказал. Кратов тоже проглотил заготовленный было вопрос по поводу того, не было ли вестей от Дилайта, и молча угнездился в противоположном углу.
        - Нельзя ли сопеть потише? - нервно осведомился Биссонет.
        Кратов стиснул зубы.
        - Можно, - сказал он.
        - И перестаньте шуршать. Совершенно нельзя сосредоточиться…
        - Это не я, - проговорил Кратов.
        Пошарив на груди, он извлек и поставил перед собой песочные часы. Горка в нижнем полушарии почти не прибыла. Биссонет брезгливо следил за его движениями.
        - При чем здесь часы? - спросил он. - Их я не слышу. Это вы возитесь и шуршите своим рубищем. Будто вас кусают… насекомые.
        - Потерпите, - сказал Кратов. - Только три часа, даже меньше. Потом будете похваляться перед знакомыми, что провели полсуток в клетке с ужасным, кровожадным убийцей-плоддером и вышли победителем. В нравственном, разумеется, смысле.
        - Ваш юмор оставьте при себе. Меня он не очаровывает.
        - Ваше презрение меня тоже не обжигает…
        - А как же пирофобия? - сощурился Биссонет. - Или это тоже одна из ваших фантазий, вроде дольмена или сигнал-пульсатора?
        Кратов прикрыл глаза. «Как же он боится меня! При этом он помнит, что я звездоход, а значит - чувствую его страх, знаю об этой его слабине. И он злостью изгоняет из себя этот страх. Аксютин тоже боялся, но воевал с самим собой совсем иначе… Ну что я им всем сделал?»
        - Что я вам сделал? - спросил он вслух.
        Несколько мгновений Биссонет молча и с некоторым удивлением разглядывал его.
        - Выкиньте эту игрушку, - вдруг произнес он. - Для меня рядом с вами все едино - что три часа, что три года.
        Кратов пожал плечами, взял часы и вылез в тесный, едва вмещавший его тамбур. Задернул перегородку за собой, раздернул перед собой… И замер.
        «Слышу, - подумал он. - Совсем рядом. Рукой подать».
        В горле пересохло. Забытые часы выскользнули из разжавшихся пальцев в траву.
        - Биссонет, - позвал он шепотом.
        Интерлюдия. Земля
        …И был пир, и стол ломился от яств, которые были приготовлены руками хозяйки дома из всего, что еще утром росло в огороде, било крыльями или блеяло во дворе. И подняты были из погреба кувшины с лучшим вином. И безутешен был хозяин, требуя, чтобы все было съедено и выпито без остатка еще до захода солнца.
        Хозяин, ублаженный происходящим сверх всякой меры, сидел в позе Зевса Олимпийского во главе стола. Хозяйка, субнавигатор Звездного Патруля в отставке Джемма Ким, в длинном домотканом платье с причудливым узором, пристроилась с краю, время от времени отлучаясь затем, чтобы обновить стол. Она ничуть не изменилась за эти двенадцать лет, разве что стала немногословной и приобрела едва заметную улыбку материнского снисхождения, с которой глядела как на детей, так и на взрослых, отнюдь не исключая мужа.
        Кратов как почетный гость устроен был на дубовой скамье по правую руку от хозяина, а на плече у него висла слегка захмелевшая Марси, которая вполне освоилась с новым окружением. Магнус Мессершмидт, грузный и лысый, похожий на известные портреты Черчилля, восседал напротив них в кресле, каковое лично притащил для себя из дома. При знакомстве, осторожно пожав руку Кратова, а затем приложившись губами к ладошке Марси, он деликатно осведомился: «Ваша дочь? Изумительно прелестное дитя!» Марси хихикнула, Грант захохотал. Кратов же совершенно потерялся, и пока он сконфуженно искал слова, чтобы объяснить Мессершмидту всю степень его заблуждения, на помощь поспешила Джемма. «Не следуйте традициям, Магнус, - сказала она, мягко улыбаясь, - а судите-ка по себе…» Подруга толстяка, темнокожая Авене, в изысканной прическе из миллиона тончайших косичек, с большими, чуть звероватыми глазами и пухлыми лиловыми губами, туго затянутая в тончайшую белую ткань, выглядела ненамного старше Марси. Не прошло и пяти минут, как девицы сделались подругами на всю жизнь, в один голос хохотали, синхронно налегали на чудесное
грантовское вино и несколько раз срывались из-за стола - обменяться нарядами.
        Сорванцы-погодки Софокл, Спартак и Константин, пользуясь всеобщим попустительством взрослых, присоединялись к трапезе набегами. Компанию им составляли толстая белобрысая Кристина, дочь Магнуса от первой подруги и кудлатый, похожий на обезьянку мулат Зигфрид, трех лет от роду, дитя любовного союза с Авене.
        В круговорот застольных бесед течением свободной мысли заносило самые разнообразные темы.
        Весьма поверхностно обсуждена была концепция пангалактической культуры.
        - Да, я фашист! - кричал Магнус, размахивая куриной ногой. - И я не желаю, чтобы мои дети смешивали свою чистую алую кровь с той сомнительной жидкостью, что циркулирует под хитином у всякой чешуйчатой мрази! Не желаю, чтобы чьи-то поганые щупальца указывали Человеку прямоходящему дорогу в будущее…
        - Марси, держите Кратова за руки! - веселился Грант.
        - Я держу, - ответила Марси. - И за ноги тоже. А зачем?
        - И действительно, - сказал Кратов. - Только пировать мешаешь.
        - Не надо говорить за моих детей, - вмешалась Авене. - Они сами решат, с кем им мешать свою кровь, а с кем нет.
        - Это и мои дети, - смутившись, возразил Магнус. - По меньшей мере наполовину…
        - Человечество давно уже нуждается в защите от космической экспансии, - витийствовал он спустя мгновение. - И не столько от материальной, сколько от культурологической. Эти искушающие бессмертную душу идеи владычества над вселенной! Эти соблазны чужих звезд! Если так пойдет дальше, всем нам уготован удел индейцев майя. На протяжении веков те строили великую цивилизацию. И потребовались недолгие годы, чтобы она рухнула в прах под напором совершенно чуждой культуры конквистадоров, со всеми европейскими прелестями, от гнусного алкоголя до не менее гнусных болезней. И дело не в том, что оттуда, - Мессершмидт указал курицей в хрустальные небеса, - на нас сыплются под видом даров и благодеяний чужие разлагающие идеи. А в том дело, что мы не готовы к их восприятию, и никогда не окажемся готовы, нам это все не нужно, и путь к совершенству у нас свой. Мы можем воспринять идеи всех этих чешуйчатых монстров только ценой отказа от своих идей! Ибо наша культура и то, что вы называете культурой применительно к разнообразным насекомым и пресмыкающимся, а также прочим тварям, о внешнем облике коих не будет
извинительным и упоминать в приличном обществе, а наипаче за столом, лежат в различных плоскостях. И означенные плоскости не пересекаются! Господин Анастасьев говорит…
        - Не надо цитировать Анастасьева! - запротестовала Джемма. - Особенно за столом.
        - Что вы можете мне возразить, господин Кратов? - тоном ниже осведомился Магнус, налегая брюхом на блюдо с шашлыком.
        - Только одно, - спокойно ответил тот. - Всякие плоскости пересекаются. Кроме параллельных, разумеется. Да и это лишь вопрос выбора метрики и системы координат.
        - Неубедительно! - фыркнул Мессершмидт.
        - А вы и не хотите, чтобы я вас убедил…
        Без какого-либо перехода разговор перешел на поэзию.
        - Ненавижу современных поэтов! - шумел Магнус. - Всякий, кто овладел грамотой и дорвался до паршивенького мемографа, уже мнит себя стихотворцем и лезет самовыражаться…
        - Да много ли вы читали современных поэтов? - ощетинилась Марси.
        - Изрядно, дитя мое! Ну вот хотя бы это. - Мессершмидт завел очи и с выражением продекламировал:
        Лежу в луже.
        Ложе - нет лучше…
        - По-моему, прекрасно, - сказала Джемма. - Точно передано мироощущение свиньи.
        - Мне тоже приходилось отдыхать в грязевых ваннах, - сказал Кратов. - И спал как убитый. Особенно после семидесяти часов непрерывного бодрствования.
        - Отнюдь не разделяю вашей снисходительности, - проговорил Мессершмидт. - Зачем поэту исследовать мироощущение свиньи? Или он сам - свинья, или все мы живем в хлеву!
        - Ну, если рассматривать экологическое состояние Земли в целом, - задумчиво произнес Грант, - то достаточно близко к этому…
        - Вы даже не уловили ритмомелодики! - рассердилась Марси. - Это же миниатюрный шедевр аллитерации! Прочтите дальше, и все станет понятно. «Букет букв - буклет бука»…
        - Бред брюха, - сказал Магнус. - Не желаю.
        - Брат-плоддер, прикончи этот нескладный спор какой-нибудь цитатой, - попросил Грант. - Если ты не изменил еще своим пристрастиям.
        - Не пойму, чем это вызвано, - сказал Кратов. - Но из головы не идут эти строки:
        Стремнина
        персиковых лепестков,
        Летящих с обрыва
        в ущелье теней.
        Лишь здесь - небеса,
        и земля - только здесь,
        А не среди
        людей…[8 - Ли Бо (701-762). Пер. с китайского Э. Балашова.]
        - Что тут непонятного, - проворчал Магнус. - Все так и есть, поглядите по сторонам. У нас в долине разве жизнь?..
        На небеса стремительно накатывало крыло ночной мглы. Зубцы горного кряжа ясно выделялись на пронзительно-желтом фоне заката. Прохладными волнами набегал ветерок. Грант послал старшего сына, кратовского тезку, за гитарой. Прикрыв глаза, он просто перебирал струны - без связной мелодии, без пения. На столе остались лишь вино и зелень. Мессершмидт перебрался поближе к Кратову, прилег ему на плечо и тихонько жаловался:
        - Вот и вы не принимаете меня всерьез, лишь обижаетесь… или посмеиваетесь втихомолку. Дескать, чудак этот толстый Магнус, если не сказать хуже! А я фашист, самый настоящий… одна фамилия чего стоит… и мне страшно подумать, во что вы превратите этот мир после того, как я умру и некому будет его защитить…
        - Бросьте, Магнус, - утешил его Кратов. - Ну какой вы фашист? Разве фашист мог бы любить такую женщину, как Авене?
        - Мог бы, - убежденно заявил Мессершмидт. - Мою Авене всякий был бы рад полюбить. А вы просто не знакомы с нашей философией, Анастасьева не читали, он для вас все равно что смоляной факел в одно место. Побывали бы вы хотя бы однажды на нашем слете. Это так красиво! Огни, черно-красные повязки на рукавах, черные рубашки с белыми галстуками… И до слез жаль, что вы не с нами, вы мне так нравитесь, слово чести!..
        И Магнус растроганно прослезился у Кратова на плече.
        Авене отняла у Гранта гитару и запела на своем странном языке такую же странную песню, сверкая в сумерках выпуклыми белками глаз и крупными ровными зубами, используя не столько струны старинного инструмента, сколько его корпус вместо барабана. Магнус отнял мокрую щеку от кратовского плеча, поглядел на подругу и прослезился вторично.
        - Вы не поверите, Кратов, - сказал он. - Какая это женщина! Как я счастлив, что она есть!..
        Джемма загнала детей в дом и вышла оттуда переодетая в легкий шелковый халат. Через плечо у нее было переброшено полотенце.
        - Я иду на реку, - сказала она. - У нас тут своя горная река. Из самых чистых снегов.
        - И очень холодная! - прибавил Грант. - Подлинное испытание воли.
        - Я желаю испытать волю, - объявил Мессершмидт. - Чтобы все поверили, что я настоящий фашист!
        - И я, - сказала Марси. - Никогда не купалась в настоящей горной реке. Пойдем, Кратов!
        - Идите, - сказал тот. - А я побуду один. Кто-то должен охранять дом.
        Держась за руки, чтобы не оступиться в темноте, все двинулись по узкой тропинке сквозь терновник. Голоса их становились приглушенными, размытыми. Спустя какое-то время издали донесся чей-то восторженный визг.
        Кратов подошел к изгороди, оперся о нее - хворост подозрительно затрещал под ним. Над черными силуэтами гор, заливая их синим светом, висела полная луна. Звезды казались близкими, колючими, как ледышки, и такими же холодными. Все это небесное воинство глядело на одинокого человека пристально и с укоризной. «Ну и на здоровье, - благодушно подумал Кратов. Он испытывал необычайное, почти забытое чувство умиротворения. - Не стану я нынче заниматься мемуарами. И вообще ни о чем не стану думать. Я на своей планете и хочу заниматься тем, что мне больше нравится. А в данный момент мне нравится стоять вот здесь, мерзнуть и ни о чем не вспоминать».
        До его слуха донеслось натужное сопение. Кратов рассеянно обернулся. В десятке шагов от него некрупный снежный человек, бесформенной кучей примостившись в закутке двора, справлял нужду. Красные глазки его светились в ночи, будто два уголька.
        - Ты, скотина, - сказал Кратов, брезгливо хмурясь.
        Снежный человек глухо заворчал, но своего паскудного занятия не прервал.
        - Думаешь, коли человечество тебя опекает, так все позволено? - зловеще спросил Кратов.
        Решительной походкой - при этом его слегка покачивало, - он направился к пакостнику. Тот вскинулся на дыбы и угрожающе взмахнул могучей волосатой дланью. Кратов ловко увернулся, перехватил лапу и завел ее за спину до самого затылка. Пыхтя и взревывая, снежный человек попытался освободиться. От него разило прелым волосом и застарелым звериным навозом. Под рыжей шкурой загуляли мышцы, лапа налилась железом. Кратов тоже приналег. Свободной рукой перехватил ночного гостя за мясистый загривок и, поднапрягшись, несколько раз ткнул его мордой в содеянное.
        - Не ходи сюда, - приговаривал он. - Не гадь и впредь не греши.
        Снежный человек покорно снес унижение и даже прекратил борьбу. Должно быть, он давно был готов к расплате за свое вредительство. Либо же вообще не считал происходящее чем-то оскорбительным… Кратов отпустил его и на всякий случай изготовился отразить возможную контратаку. Но мохнатый злыдень проворно метнулся прочь. Ловко, даже не опираясь лапами, перескочил через плетень и сгинул во тьме. «Не напугал бы женщин», - запоздало подумал Кратов, переводя дух.
        Он прислушался. Горы степенно молчали. Со стороны невидимой реки доносились плеск и голоса. Ощущая себя подлинным защитником очага, Кратов выждал еще с минуту и повернулся к дому.
        Среди плотной стены терновника ему померещилась белая призрачная фигура. «Неужели опять этот придурок? - подумал Кратов. - Нет, он дождется от меня дубины по хребтине…» Он порыскал взглядом в поисках чего-нибудь увесистого.
        Но белым привидением оказалась Марси, нагая, мокрая и жутко холодная. Это обнаружилось сразу, едва только она завидела его и по своему обыкновению полезла целоваться.
        - Кратов, я так устала, так хочу в постель… - бормотала она, повиснув у него на шее. - И вся исцарапалась о колючки. Вот здесь и здесь… Возьми меня на руки и унеси куда-нибудь.
        - Где твоя одежда? - спросил Кратов растерянно.
        - Не помню. Оставила где-то… Все равно этот комбинезон был не мой, а Джеммы… не моего размера и совершенно мне не к лицу…
        Кратов послушно отнес ее, обмякшую и почти невесомую, в неосвещенный дом, в одну из гостевых комнат. Среди ночной тишины было слышно, как в мансарде шепчутся дети. Должно быть, рассказывали друг дружке страшные истории. В очередной раз Кратову весьма пригодилось умение видеть в темноте: огибая беспорядочно расставленные самодельные кресла и тумбочки, он нашел плед из грубой шерсти и укрыл им свернувшуюся в комочек Марси, а сам прикорнул, привалившись к стене, у нее в головах. Марси внезапно проснулась и завозилась под пледом.
        - Кратов, - промолвила она ясным голосом. - Ты меня не понял. Я сказала «в постель» не в смысле «дрыхнуть», а в самом древнем из смыслов.
        - «Дрыхнуть» и есть наидревнейший смысл этой идиомы, - хмыкнул тот.
        - Перестань притворяться. Ты отлично знаешь, чего я от тебя хочу. Какой идиот спит в такую ночь? Может быть, плоддер-синоптик со своей звездоходицей? Или этот расист со своей негритянкой? Или те чудаки, что живут в здешних пещерах?!
        Плед был отброшен за ненадобностью. От мнимой усталости не сохранилось и следа. Кратов безропотно подчинился всем прихотям и фантазиям. Он чувствовал себя безвольной игрушкой, но игрушкой, которой такое положение вещей доставляет удовольствие.
        - А сейчас я покажу тебе, как кролик облизывает шерстку, - шептала Марси, деловито и властно опрокидывая его на спину. - Этого ты еще не знал в своей Галактике.
        - Знал, - попытался возразить он.
        - И пусть, все равно это было НЕ ТАК…
        Он не спорил, да Марси уже и не слышала его. Огромная, круглая, как лепешка домашнего хлеба, луна плясала за окном.
        - У тебя еще есть силы? - хриплым, незнакомым голосом спросила Марси.
        - Я бодр, как самый юный юнец! - солгал он, сдерживая дыхание.
        - Тогда ты должен увидеть, как взлетает феникс. Мне никогда еще не хотелось такого с тобой. Но это вино, эта ночь, эти горы… мы так близко к богам… не к христианскому богу, а к древним богам этих гор, которые знали толк в настоящей любви…
        - Я сделаю все, что ты просишь. Но, ради всего святого, не кричи так, разбудишь детей!
        - Каких детей… какие могут быть дети?..
        Когда все кончилось, они молча лежали, утомленно переплетясь руками, и слушали, как скрипят ступеньки под грузной поступью Магнуса, как Грант ходит по двору и уговаривает Авене спеть с ним на голоса, как дети в мансарде с приглушенным повизгиваньем швыряются подушками.
        - Хочу дом, - вдруг сказала Марси.
        - Вот этого я определенно не знаю, - смутился он.
        - Опять ты дурачишься! Когда я говорю «дом», я имею в виду именно дом. Из дерева или на крайний случай из камня. Ты умеешь строить дом?
        - Конечно, нет!
        - Нашел чем гордиться! Болтать с нелюдями обо всякой ерунде любой сумеет… Хочу, чтобы ты купил землю, выстроил дом. А я, так уж и быть, стану рожать тебе детей. Но пусть это будут девочки, тогда я сама стану их воспитывать.
        - Дети - слишком серьезное дело, чтобы доверять его женщине, - попробовал отшутиться он.
        - Почему мы носимся по всей планете как угорелые? - капризно спросила Марси. - Мечемся, рыщем… Как будто за нами гонятся.
        - Но ведь ты любишь путешествовать! - удивился Кратов.
        - Я БЕШЕНО люблю путешествовать. Но то, чем мы занимаемся с тобой уже битый месяц, сильнее напоминает змеиный бег.
        - Что, что?!
        - Ты видел, как бегают змеи? Они не умеют двигаться по прямой. Только рывками - вправо, влево. Куда угодно, лишь бы не вперед.
        - А я и не хочу вперед. Это я там, - Кратов ткнул перстом в небеса, - буду ломить по прямой. А здесь я намерен освоить возможно большее пространство за отмеренный мне срок. Вот и кидаюсь - вправо, влево.
        - Кто же, любопытно узнать, намерял тебе этот срок?
        - Судьба, Марси, судьба…
        Он вспомнил давешний разговор с Грантом и едва удержался, чтобы не добавить невпопад: «По прозвищу «Удача».
        Марси вдруг отстранилась и, прищурившись, оценивающе оглядела его с ног до головы. Кратову сразу захотелось отыскать плед.
        - Ты роковая личность! - сказала девушка. - Признайся: тебе назвали точную дату твоей смерти, и ты спешишь исполнить свой долг.
        - Фантазерка ты моя белобрысая, - умилился Кратов.
        - Но вот загадка: в чем он, твой долг? Я бы еще поняла, попытайся ты наставить на путь истинный эту заблудшую диву, как ее?.. Рашиду…
        - А можно? И, кстати, почему - заблудшую?! Чем ее путь хуже нашего? Она живет как считает нужным.
        - Когда ты рассказывал мне о том, что произошло с вами, я ожидала увидеть потерянного, согнутого прошлым человека. Но ведь она не такова! Не похоже, что она согнулась.
        - А кто говорил, что она непременно должна киснуть и хныкать? Напротив: из слов Милана следует, что Рашида живет активно и насыщенно. Буквально не дает себе ни минуты роздыху.
        - По-моему, она изо всех сил старается разрушить свою личность, и как можно скорее! Или делает вид, что старается. Тебе так не показалось?
        - Показалось… Если мы не обманываемся в наших мимолетных впечатлениях, то один бог знает, какая встряска нужна, чтобы вывести Рашиду из этого саморазрушительного пике. Катаклизм? Война?.. На старушке Земле с ее размеренным, патриархальным укладом я не могу вообразить ничего достойного. Иное дело Галактика. Но туда ее не заманить никакими коврижками. Я проверял: за двадцать лет Рашида ни разу не покидала Землю. И ничем всерьез и подолгу не занималась.
        - Не понимаю, как можно отдыхать двадцать лет кряду. Это скучно. Это даже неприлично. Это что-то болезненное. Окружающие кормят ее, одевают и обихаживают, а она - развлекается!
        - Можно подумать, она одна такая! - с легким оттенком ревности заметил Кратов. - Я читал отчет Планетарной службы занятости, где сказано: от двадцати до пятидесяти миллионов человек ведут праздный образ жизни. А ты, милое дитя, рассуждаешь, как вульгарный утопист. Причем марксистско-ленинского толка! Ну, это как раз возрастом и объясняется. Только несмышленыш с его черно-белым радикализмом и может требовать, чтобы всякому - по труду.
        - Между прочим, это христианская норма! А марксисты, наоборот, обещали каждому по потребностям.
        - И христианство ты понимаешь поверхностно. «Если хочешь быть совершенным, продай имение твое и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах…» Или что-то в этом роде.
        Марси помолчала. Потом сказала с иронией:
        - Мы с тобой такие крупные специалисты. Что по марксизму, что по христианской этике…
        - Во всяком случае, меня не обременит прокормить своими трудами сотню-другую нахлебников, - пробормотал Кратов.
        - На какие же средства она так резвится, твоя Рашида? - строго спросила Марси.
        - Ну, ей причитается некоторая пенсия от Корпуса Астронавтов…
        - Есть предельно простой способ вывести ее из пике и заманить куда угодно, - покачала головой Марси. - Ты придешь и позовешь ее за собой.
        - Не приду, - возразил Кратов. - Куда я от тебя… после этой ночи?
        - Все туда же - в Галактику, милый. Ты же звездоход.
        - Не желаю спорить. Но не хочу сейчас даже думать об этом дне, хотя он и близок. Ты рядом, и мне хорошо. Ты - как заслуженная награда старому космическому волку за все лишения. И будь что будет.
        - Уж не умыкнешь ли ты меня на свой Сфазис? - засмеялась Марси. - Кому я там нужна, нераспустившаяся почка… Ведь я ничего не умею, ничего не знаю. Единственное, что я освоила в мои годы - искусство любить и быть любимой.
        - Да, но ты освоила его в совершенстве!
        - …Ты постоянно будешь уноситься в темноту и неизвестность, встревать в переделки, а я обречена слоняться по вашим райским кущам, где полно яблок и ни одного завалящего змея!
        - Поступим так, - сказал Кратов уверенно. - Ты поступаешь в ближайший институт ксенологии… например, в Сорбонну или Сан-Марино… через четыре года покидаешь его стены сложившимся специалистом, и я забираю тебя на Сфазис. Будем встревать в переделки вместе. Правда, существует нелепое предубеждение против женщин-ксенологов, но стереотипы для того и воздвигаются, чтобы их ломать.
        - Фантазер ты мой темноликий, - промолвила девушка. - Живешь какой-то потусторонней жизнью, придумываешь бог весть что. Наверное, вы все чуточку ненормальные… Пока мы только подбирались к горной речке, которая больше похожа на ручей, Джемма уже искупалась. Вышла на берег, села на камень. Думаешь, она глядела на нас? Нет, она тихо сидела и глядела на звезды. И лицо у нее при этом было такое… такое…
        В окно осторожно поскреблись.
        - Кратов, - тихонько позвал Грант. - Как ты можешь спать, когда мы двенадцать лет не виделись и не увидимся столько же?!
        Часть четвертая
        Гнездо Феникса III

1.
        Их было десятка полтора, а вовсе не целая орда, как померещилось Кратову поначалу. Довольно высокие - хотя это отчасти скрадывалось их странными, раскоряченными, на полусогнутых ногах, позами. На вид очень худые, даже изможденные. Обряженные в некое подобие глухих гимнастических трико грязно-песочного цвета и в мешковатые грубые накидки с небрежно отброшенными капюшонами.
        Немыслимо, неправдоподобно, мистически похожие на людей.
        Если бы не жесткие пепельные волосы, вздыбленные на манер петушиных гребней - что, впрочем, могло оказаться попросту прической. Если бы не многоцветные разводы на впалых щеках и залысых лбах - что даже издали сильно смахивало на заурядный ритуальный грим.
        Биссонет охнул.
        - Миллион дьяволов! - запричитал он. - Да ведь это же Видящие Внутрь. Все кастовые признаки налицо - и униформа, и раскраска… Вот это удача! Дилайт, Дилайт, где же вы?!
        - Что нужно сделать, чтобы вступить с ними в контакт? - шепотом спросил Кратов.
        - Для начала знать их язык! - раздраженно зашипел Биссонет - Я не готовился к прямому общению специально, я теоретик… У меня, если угодно, даже борода не сбрита!
        - При чем тут борода?!
        - Отклонение от стереотипа, вот при чем! Аафемт не имеют волосяного покрова на лице, и никто не знает, как они отнесутся к нашему обычаю отпускать усы и бороды. Быть может, это пробудит в них отвращение…
        - А то, что Джед у нас чернее ночи, разве не отклонение от стереотипа?
        - Это пустяки, видели бы вы, как они расписывают себя на культовых обрядах! Отчет Хофмана-Элула, раздел шестой…
        - Послушайте, ксенолог вы или нет? - разозлился Кратов. - Начинайте как умеете, ведь такой шанс может больше не выпасть.
        - Что, к черту, начинать?! Я никогда этим не занимался, откуда мне знать, что делать в подобной ситуации…
        Аафемт молча разглядывали людей, не сделав за все время ни единого движения. Словно кому-то взбрела в голову фантазия окружить «иглу» экстравагантными восковыми фигурами.
        - Мощная от вас ксенологическая поддержка Дилайту, - язвительно произнес Кратов. - Уж лучше бы мотали вы, в самом деле, на Землю!
        - Так ведь я и хотел!.. Знаете что? - вдруг встрепенулся Биссонет. - Попробуйте скрестить руки над головой… вот так…
        - А, помню: готовность к переговорам. Только кто эти переговоры поведет? Мы же оба, как выяснилось, такие крупные специалисты.
        - Вы, вы поведете, - нетерпеливо сказал Биссонет. - А я буду научным консультантом.
        Кратов едва удержался, чтобы демонстративно не пожать плечами. Кто мог ведать, как этот его естественный порыв будет воспринят Видящими Внутрь… Он шагнул вперед, чувствуя себя как перед прыжком в черную и, должно быть, пронзительно ледяную воду, и вскинул скрещенные руки.
        Ближний к нему Аафемт, чей гребень был вымазан оранжевым, издал хриплое карканье и развел в стороны свои костлявые конечности, обмотанные серым тряпьем.
        - Отлично! - шепотом воскликнул Биссонет. - Отлично, Кратов! Они идут на контакт. Скажите им что-нибудь на языке Иовуаарп… афоризм какой-нибудь… но непременно в контексте переговоров, - Кратов дернулся было, чтобы спросить, как долго придется держать руки над головой, но Биссонет опередил его: - Теперь жесты значения не имеют, можете хоть на ушах стоять. Однако постарайтесь покуда не обращаться ко мне: языковой мешаниной вы совершенно собьете их с толку.
        Кратов кивнул. «Вот влип! - подумал он. - Что же изречь такого нетленного?!»
        - Долго думаете! - прошипел Биссонет.
        «Как нарочно, из головы все вылетело… И поджилки трясутся. Это тебе, брат-плоддер, не фогратором орудовать! Но как же они похожи на нас, даже оторопь берет. Любого возьми, убери этот дурацкий гребень, умой как следует… переодевать не обязательно, на Земле и не так еще разгуливают… Ведь не распознаешь среди резвящейся публики вечерком где-нибудь на бульваре Тысячи Звезд, глазу не за что зацепиться!»
        Он набрал полную грудь воздуха и на едином дыхании, но раздельно, в полном соответствии с орфоэпическими нормами доминирующего диалекта Иовуаарп, тщательно выверив интонацию, произнес:
        - Йюнаиуааворзмаднулгалмаабаймо!
        Восковые фигуры отпрянули единым порывом, будто Кратов у них на глазах вдруг обратился в трехглавого дракона и каждой пастью изрыгнул клубы ядовитого дыма пополам с пламенем. Некоторые даже обхватили головы руками.
        - Что вы там ляпнули? - тихонько взвыл Биссонет. - Аафемт в панике, сейчас в обморок попадают… Немедленно исправляйтесь, злосчастный!
        Кратов молчал, лихорадочно соображая, что же приключилось. На его взгляд, ничего предосудительного он не изрек, уж во всяком случае - способного породить такой ужас. Всего лишь возгласил классическую формулу приветствия, принятую между близкими, но давно не встречавшимися друзьями. Кажется, это была пространная цитата из какого-то литературного произведения. Отчего она произвела столь сильный и неожиданный эффект на слушателей, можно было только гадать…
        Но в эту минуту отверз уста все тот же передний Аафемт, между тем как остальные, вновь обратившись в раскоряченных истуканов, почтительно внимали ему. Что касалось Кратова, то он даже скривился от напряжения, стараясь ничего не упустить из вложенного либо - что было, пожалуй, точнее - упрятанного в не такую уж и длинную гиперфразу смысла.
        - Чужегость знает древнесокровенное, - сказал Аафемт. - Видящие Внутрь содрогнуты. Потрясены-удивлены-напуганы. Чужезвучное древнесокровенное было погребено в забвении. Инослышащий-не-Видящий-Внутрь был бы потрясен-озлоблен-возбужден. Угроза постыдной смерти, без будущего имагопревращения, утрата личновечности. Но Видящие Внутрь также и потрясены-удивлены-умилены: Истиносвет не угасает в пространствевечновремени.
        Аафемт говорил медленно, запинаясь и даже останавливаясь, с явным трудом подбирая семантические кирпичики в наспех возводимое здание гиперфразы. Видно было, что познания его в метаязыке Иовуаарп поверхностны и бессистемны. Кратов этому был только рад. Примерно равное невежество ставило его на одну доску с собеседником.
        - Не Чужегость, но Дружегость, - произнес он. - Жаждапоиск Истиносвета ведет-соединяет нас.
        - Видящие внутрь потрясены-успокоены-обрадованы. Дружегость-Первый-Знающий говорит-понимает древнесокровенное… Также и Дружегость-Второй-Странный?
        - Дружегость-Второй-Странный говорит-понимает иначе. Нужно разъяснять древнесокровенное чужезвучным. Квант древнесокровенного - много квантов чужезвучного. Это необходимо.
        - Нет препятствий.
        Облегченно вздохнув, Кратов обернулся к изнывавшему от нетерпения Биссонету:
        - Они не возражают, чтобы я переводил вам сказанное.
        - Послушайте, Кратов, вы хотя бы отдаете себе отчет во всей абсурдности происходящего? - возбужденно спросил ксенолог.
        - Что еще вам неладно? - нахмурился Кратов.
        - Нет, это поразительно! - воскликнул Биссонет. - Я, выдающийся ксенолог-теоретик, присутствую при контакте в непристойной роли стороннего наблюдателя. В то время как некий субъект, которому наши проблемы, мягко говоря, чужды, комильфотно болтает с инопланетянином на его же языке. Да еще делает вид, что это вполне в порядке вещей!
        Кратов растерянно улыбнулся. Он и в самом деле совершенно упустил это из виду.
        Среди Аафемт, ожидавших продолжения переговоров, понемногу нарастал легкий шум. Они уже не торчали подобно манекенам, а нетерпеливо раскачивались из стороны в сторону. Некоторые придвигались поближе к «иглу», перебрасываясь короткими фразами на своем языке. Похоже, что-то сильно беспокоило их. Наконец кратовский собеседник всплеснул руками - грубая накидка за его спиной вскинулась парусом.
        - Всеопасность, - сказал он. - Серебряные Змеи. Дружегости мнимобеззащитны-приступны. Есть желание обладать. Видящие Внутрь законопреступны, многоблизки к запретному. Есть намерение уничтожить. Всенеобходимость избежать-исчезнуть.
        - Чего они засуетились? - насторожился Биссонет.
        Кратов не ответил. Он перевел взгляд себе под ноги. На оставленные Татором часы. Песочная горка в нижнем полушарии, казалось, и не думала прибывать. Долго, ох как долго еще…
        - Они почуяли Серебряных Змей, - сумрачно сказал Кратов. - И хотели бы уйти.
        - А мы как же?
        - Нас тронуть Змеи не посмеют, - промолвил Кратов без особой уверенности. - Хотя у них «есть желание обладать»… Нам ничто не грозит, - добавил он поспешно. - Запремся в «иглу». Переждем. В конце концов, отстреляемся.
        - Переждем, отстреляемся! - с раздражением сказал Биссонет. - Плоддерская терминология. Нельзя ксенологам отстреливаться, запомните раз и навсегда. Иначе они из ученых превращаются в конквистадоров!
        - Это я помню неплохо, - сказал Кратов сквозь зубы. - Насчет «отстреляться» - это действительно плоддерский юмор.
        - К тому же, вы все время забываете, что перед нами не какая-нибудь вдоль и поперек изученная социальная группа партнеров по контакту, а Видящие Внутрь! Гонимая элита, загадка, воплощенный миф. А вы - переждать… Сами же говорили про шанс.
        Кратов посмотрел на взволнованного Биссонета с недоумением. Таким он его еще не знал: азартным, собранным, нацеленным на поступок… И, похоже, напрочь позабывшим о собственной исключительности.
        - Что вы задумали? - спросил он.
        - Идти за ними, естественно. Не упускать, держаться за них, как черт за грешную душу…
        - А вам не страшно?
        - При чем тут мой страх? - возмутился Биссонет. - Судьба контакта на карте! Впрочем, - он скорчил сатанинскую ухмылку, - вы можете запереться в «иглу» и переждать, как и собирались.
        - Будь я один, - сказал Кратов, - так бы и поступил. Но поскольку здесь еще и вы…
        - …то я погоню вас перед собой пинками! - взорвался ксенолог. - Потому что я не владею языком, а вы, по странному капризу обстоятельств, владеете!
        Передний Аафемт, не оборачиваясь, каркнул что-то своим спутникам, и те проворно попятились в травяные заросли, уродливыми тенями растворяясь между кактусами.
        - Уходят! - завопил Биссонет.
        И вдруг, быстро оглядевшись по сторонам, упал перед Кратовым на колени.
        - Могу и так, - прошипел он с ненавистью. - Меня не убудет. Только поскорее за ними. Пожалуйста… Я один и в самом деле ни на что не гожусь.
        - Да вы с ума сошли! - воскликнул Кратов, шарахаясь.
        - Мужчина вы или кто? - Биссонет немедленно поднялся, брезгливо отряхивая брюки. - Тоже мне - плоддер! Сопляк, маменькин сынок… А-а! - он с досадой отмахнулся и бегом устремился вдогонку за таявшими в пепельных сумерках силуэтами.
        Кратов ошалело смотрел, как он удаляется, поминутно спотыкаясь на всякой рытвине и неловко взмахивая руками, чтобы не упасть.
        - Схлопотал? - спросил он себя.
        Потом, словно очнувшись от гипноза, сорвался с места и бросился в «иглу». Попробовал вызвать корабль - безуспешно. То ли атмосферные помехи буйствовали, то ли как раз происходил очередной пространственный маневр… Суетливо тыча пальцами в сенсоры мемографа, наговорил коротенькое, в две фразы, послание Татору. Свалил в подвернувшийся пластиковый мешок наличный трехчасовой запас продуктов. Схватил было фогратор. И тут же бросил. «Нет, стрелять мы больше не станем…»
        Выскочив наружу, тщательно «заговорил» вход. Чтобы никаким незваным гостям - Серебряным ли Змеям, иным ли опасным пресмыкающимся - туда не прорваться. По крайней мере, до возвращения корабля. Тяжко вздохнув, с тоской поглядел в пыльное небо.
        Нет, чуда не предвиделось. Где-то на высокой орбите Татор ожидал рандеву с трампом, чтобы пересадить туда Вилгу. Слабого в коленях, зеленого, впавшего в дурноту от сумасшедшей гонки. И, должно быть, упорно твердящего самому себе, что его личные ощущения - пустяки, когда речь идет о судьбе контакта.
        Кратов нагнал Биссонета на старой, хорошо им обоим знакомой тропе между кактусов. Тропой ее можно было назвать с известной натяжкой: ни единая травинка здесь не была примята тяжелыми ботинками пришельцев с Земли. Просто этим путем ежедневно, выходя на поиски, проплывала «туатара».
        Но сейчас Биссонет потерянно топтался на месте.
        Тропы не было. Прямо среди поля багряной травы зияла сырая черная пасть бездонного провала. Можно было только гадать, как он возник, что за тайные силы выбили его в многострадальном теле планеты.
        Зато теперь отчетливо проявлялся еще один смысл, вложенный в кастовое имя здешних интеллектуалов.
        Потому что Видящие Внутрь уходили в эту жуткую прорву спокойно, не оглядываясь.

2.
        И они следовали в эту же прорву за Видящими Внутрь, но оглядывались на каждом шагу.
        Когда они углубились на добрый десяток витков колоссальной винтовой лестницы, что-то страшно заскрежетало, сверху посыпались и застучали по щербатым ступенькам комья сырой земли. Кратов присел, втянул голову в плечи. Биссонет непроизвольно попятился к нему, хватая перекошенным ртом насыщенный гнилыми испарениями воздух.
        Тяжелая, неправильных очертаний крышка медленно, как во сне, наползла на лоскут пепельного неба в вышине, замыкая всякую дорогу к отступлению. И стало темно.
        Биссонет слепо вытянул перед собой руки.
        - Что же это, Господи?.. - спросил он рыдающе. - Кратов… где вы?
        - Здесь, - отозвался тот. - В двух шагах. Не волнуйтесь, я вижу в темноте. Врасплох нас никто не застанет.
        - Что же мы теперь станем делать?
        - Как что? Изучать интеллектуальную элиту, вы же к тому стремились. Тем более, что обратной дороги у нас все равно нет. Дайте руку, я поведу вас.
        Биссонет, поколебавшись, протянул на голос дрожащую ладонь.
        Шедший чуть впереди Аафемт аж с двумя гребнями на голове вдруг вскинул тощие конечности и хрипло каркнул. И тотчас же огромное пространство подземелья озарилось. В расселинах стен ожили и налились неверной голубизной клубки призрачного света. Кратов инстинктивно зажмурился, опасаясь увидеть факелы… Но это не было обычным огнем и не тревожило в нем никаких тайных страхов.
        - Прекрасно, - сказал Биссонет и тут же отнял руку.
        Не прошло и минуты, как он уже обрел весь прежний апломб. И теперь бодро, вприпрыжку одолевал ступени, даже не оглядываясь на поотставшего Кратова.
        Тот осторожно приблизился к самому краю ничем не огороженной лестницы. Заглянул вниз.
        Гигантский, метров пятьдесят в поперечнике, колодец. Глухая темнота, напрочь застилающая дно, если оно вообще существовало. Насколько хватало глаз - ступени, ступени, ступени. Словно внутренняя резьба в каменной трубе. И беспорядочно разбросанные повсюду светящиеся клубки. Аафемт растянулись в цепочку, передние из них шествовали уже добрым десятком витков ниже.
        Биссонет вдруг ойкнул и невнятно выругался. Скособочившись, сделал еще пару неуклюжих шагов и привалился к стене.
        - Ну, конечно же, - сказал он с досадой. - Эти ваши дерьмовые ботинки… Я подвернул ногу.
        - Ботинки ни при чем, - сказал Кратов, подходя. - Во всем виноваты диваны.
        - Какие, к черту, диваны?! - окрысился Биссонет.
        - Мягкие, - пояснил Кратов. - Очень удобные. От которых так нелегко каждым утром отдирать задницу и бежать километров пять туда и пять обратно. По солнышку и свежему воздуху. Или по дождичку и опять-таки свежему воздуху… Покажите мне свое увечье.
        - Вы и врачевать в плоддерах научились?
        - В меру необходимости…
        Шепча проклятия, Биссонет стянул ботинок. Кратов присел на корточки, помял его бледный голеностоп, несильно подергал за пятку. Ксенолог тихонько взвыл.
        - Пустое, - сказал Кратов. - Сейчас я отключу нервы, чтобы не мешали, - он коротко и сильно надавил на сокровенную точку над внутренней лодыжкой. - Полчаса полной неподвижности - и потрюхаем дальше.
        - Но все еще болит! - сказал Биссонет сварливо.
        - У сороки болит, у вороны болит, - пробормотал Кратов. - А у вас заживет.
        - Что вы городите, какая, к черту, сорока?!
        Негромко захрустел щебень под чьей-то поступью. Кратов обернулся. Это был уже знакомый Аафемт с оранжевым гребнем. Он стоял молча, уперев немигающие стеклянные глаза в моментально притихшего Биссонета.
        - Странный повредил ногу, - быстро сказал Кратов. - Нужен отдых.
        - Но Знающий может идти, - после небольшой паузы сказал Аафемт. - Странный отдохнет и догонит.
        - Странный не догонит, - возразил Кратов. И, усмехнувшись, добавил: - Он Странный во всем. Может идти неверно и упасть. Его ум действует иначе, и конечности не подчиняются уму. За ним нужен присмотр.
        - Тогда он не Странный, - сказал Видящий Внутрь, и в его словах Кратову почудилось скрытое благоговение. - Он Святой и мог бы обрести имагопревращение до срока, если бы не был Чужим. Тьморожденный-Тьморождающий Дракон останется подле него столько, сколько потребуется.
        - Тьморожденный-Тьморождающий Дракон - тот, кто говорит со мной? - осторожно уточнил Кратов.
        - Знающий знает, - ответил Аафемт и сел где стоял, подоткнув под себя полы серой хламиды. И в его словах снова слышалось не менее двух смыслов.
        Биссонет, загодя сморщившись, пошевелил больной ступней.
        - Не болит, - сказал он удовлетворенно. - О чем вы толковали с этим аборигеном?
        - О вас. Тьморожденный-Тьморождающий Дракон… Тьфу, наградил же местный бог имечком!
        - Ну так окрестите его как-нибудь покороче, - предложил ксенолог. - Все в вашей власти. Темнород, например…
        - По сути верно, но смысл расплывается, - Кратов нетерпеливо пощелкал пальцами. Аафемт не без любопытства покосился на него и, лениво выпростав руку из своего тряпья, попытался воспроизвести этот жест. - Ладно, нарекаю его просто Тьмеон.
        - Фу, пошлость! - скривился Биссонет. - Бульварщина! И, разумеется, вы просто не могли обойтись без нелепых аллюзий.
        - Каких еще аллюзий?!
        - Бросьте прикидываться поленом! Тьмеон, Археон…
        - Мне и в голову ничего подобного не приходило! - попытался оправдаться Кратов. - Ну, не важно… Так вот, этот Тьмеон пришел к выводу, что вы святой.
        - Вот как? - Биссонет расправил плечи, приосанился. - Что же, не он первый…
        - Впрочем, я мог ошибиться в переводе, - ядовито произнес Кратов. - Кажется, он хотел назвать вас юродивым.

3.
        Время исчезло.
        Возможно, его течение сохранялось еще по ту сторону тяжкой плиты, что пролегла между дневным светом и подземной мглой. Сейчас в это верилось с трудом. Здесь было только пространство. Его можно было преодолевать, наматывая все новые и новые витки лестницы. Сколько их осталось позади? Никто не считал, а Тьмеон, добровольный проводник, каждый раз давал несоразмерные сведения… Пространство это можно было вдыхать, кривясь от отвращения, но с неизбежностью привыкая к его сырости и склепной затхлости. Или даже просто ощущать, сидя возле одной каменной стены и посылая взгляды по-над пропастью в противоположную, точно такую же, возле которой ты то ли пребывал полчаса назад, то ли спустя те же полчаса еще пребудешь.
        Никто больше не спрашивал: «Куда мы идем?» Хотя бы потому, что ответ был заведомо не известен. Но иногда на лице Биссонета внезапно проступала тень смущенной улыбки, и он гнал ее, тряся головой и хмурясь. «Идиот, самонадеянный болван! - думал он. - На подвиги во имя науки потянуло. Твое место - за рабочим столом. Да, да, в мягком, черт возьми, кресле! И твой рабочий орган прежде всего голова, а не ноги…»
        Кратов же в такие минуты тоскливо поднимал голову и бурчал себе под нос: «Эл, должно быть, уже прилетел. Ищет нас, беспокоится». Поначалу он пытался вызвать корабль по своему браслету - безуспешно. Экран браслета молча таращился на него мертвенно-мутным бельмом. И Кратов оставил эти попытки.
        Только по лицу Тьмеона ничего нельзя было прочесть, а сам он не произносил ни слова, если к нему не обращались.
        Можно было спускаться еще ниже. А можно было сесть и сидеть вытянув ноги. Этим ничего не менялось.
        Они и сидели сейчас.
        - Что это? - спросил Кратов притулившегося неподалеку Тьмеона, тыча пальцем перед собой.
        Тот приоткрыл веки, густо и неряшливо накрашенные синим.
        - Палец, - ответил он.
        - Перестаньте, Кратов, - сказал Биссонет раздраженно. - Как вам не надоело?! У меня уже уши заложило от вашего гундежа.
        Он устроился на камне, вытянув больную ногу. В данный момент нога, впрочем, не болела, но и для продолжительной ходьбы не годилась. По лицу ксенолога, оставляя грязные дорожки, стекали капли пота и пропадали в бороде. Было жарко, хотя из колодца бил мощный воздушный поток, - этакая естественная вентиляция, - и растекался где-то под темными сводами… Кратов сердито отмахнулся. Хотя, следовало признать, у него самого голова шла кругом.
        - На что указывает палец? - уточнил он.
        Тьмеон плавно перевел взгляд на призрачный светящийся клубок, угнездившийся в трещине скалы.
        - Вода, - сказал он.
        - Вот-вот, - позлорадствовал Биссонет. - А полчаса назад это был «ветер». А десять минут назад - «покрывало». А спустя пять минут это будет нечто не произносимое вслух в приличном обществе. Что мешает вам обозвать эти штуковины «светильниками» и никогда впредь к данной теме не возвращаться?
        - Это не вода, Тьмеон, - настаивал Кратов. - Вода течет. Вода холодная. А это иное.
        - Вы еще приведите ему химическую формулу, - съязвил Биссонет. - Если вспомните…
        - Это течет, - промолвил Тьмеон. - И оно холодное.
        Кратов с кряхтением поднялся и подковылял к «светильнику». Приблизил руку. Ладонь уловила ток прохладного воздуха.
        «А если потрогать?» - подумал он бесшабашно.
        - Не следует касаться, - сказал Аафемт. - Сначала будет гореть рука. Потом все остальное. Потушить нельзя. А Знающему это не нужно. Ведь он Чужой и не возродится после смерти.
        Кратов пошарил в карманах брюк и к своему удивлению нашел непонятно как очутившееся там металлическое стило. Осторожно погрузил его кончик в трепетавшую субстанцию. Отнял стило - свет медовой струйкой потянулся за ним.
        - Не понимаю, - сказал Кратов. - Это не горение. Ясно хотя бы потому, что у меня обостренная реакция на всякие экзотермические процессы. Но и не люминесценция. Кончик стила уже разрушился. Что-то наподобие ультрахолодной плазмы. Вялотекущая аннигиляция.
        - Выбросите, - сказал Биссонет равнодушно. - Вдруг ваш приятель прав и эта дрянь хуже напалма?
        - Это вода, - раскачиваясь из стороны в сторону, заговорил Тьмеон. - Она течет, но вверх. Она холодна, но это холод смерти. И нет сосуда, чтобы удержать ее. Наступит день, и вода просочится до самого верху. И затопит собою весь мир и растворит его в себе. И рухнут строения, и растает слово, и закружится водоворот. И не станет никого, но все возродятся.
        - Ну, а дальше? - спросил Биссонет.
        Кратов транслировал его вопрос Тьмеону.
        - Это все, - гордо произнес Аафемт и умолк.
        - Изустная мудрость, - прокомментировал ксенолог. - Речения, цитаты. Местная Дхаммапада.
        Кратов подобрал камешек и не глядя метнул его в темное жерло колодца. Камешек сгинул без звука.
        - Как долго нам идти?
        - Чужие могут вернуться в любое время, - отозвался Тьмеон. - Видящие Внутрь могут подниматься вечно.
        - Дурацкая планета, - досадливо сказал Биссонет. - Дурацкий контакт. Троглодиты на руинах Колизея. Вдобавок ко всему, чокнутые троглодиты. И ненормальные ксенологи, жаждущие с ними общения… Мы можем ползти по этой идиотской спирали километры и километры книзу и ничего не узнаем. Как можно изучать их систему понятий, когда она меняется каждые четверть часа?!
        - Вы сами меня сюда затащили, - огрызнулся Кратов.
        - Но я же не знал, что эти Видящие Внутрь никакие не мыслители, а попросту местные сумасшедшие!
        - Быстро же вы их развенчали… Здесь что-то не так. Скорее всего, мы неверно их понимаем. И в этом бреду есть смысл, но от нас он постоянно ускользает. Ведь понимают же они друг друга!
        - Вы уверены? Впрочем, чтобы убедиться в этом, нужно хотя бы два Видящих Внутрь. И диалог между ними. И чтобы мы понимали каждое слово, а не через пень-колоду. Налицо же только один…
        - …и общаемся мы с ним на языке, который оба знаем примерно одинаково. Одинаково паршиво. Он находит неверное слово, а я вдобавок неверно перевожу.
        Биссонет пожал плечами:
        - Довольно банальная ксенологическая ситуация. Такое творится сплошь и рядом… Впрочем, Кодекс о контактах до сей поры не предусматривал ситуации, когда одна из сторон, участвующих в контакте, не в своем уме. Возможно, Дилайт уцепился за этот клинический случай только затем, чтобы пополнить Кодекс новым разделом и так увековечить свое имя.
        - Чепуха, - сказал Кратов. - Его интерес в другом.
        - Конечно, Дилайт был прав, - мрачно сказал Биссонет, шевеля носком здоровой ноги. - Такого контакта у нас еще не было. И если когда-нибудь удастся его раскрутить до конца - во что лично я не верю - мы неминуемо набредем на какие-то феерические тайны. И все наши модели, в том числе и ту, которую прямо сейчас в дикой спешке лепит Вилга, можно будет потереть о голову и засунуть в задницу… В самом деле, этим ступеням не одна тысяча лет. Кто и зачем их построил? Кто прорыл эту циклопову шахту? Кто придумал эти механизмы, которые открывают и закрывают чудовищные люки в земле так, что снаружи не остается никаких следов? Ясно, что не Аафемт. Тогда кто, дьявол побери?!
        - Мне кажется, вскоре обнаружатся еще более занятные механизмы, - заметил Кратов.
        - Ваш мифический протопульсатор?
        - Да нет, здесь это сошло бы за игрушку…
        - Планета-артефакт? - Биссонет возмущенно фыркнул. - Фантастика… Впрочем, иногда меня тоже преследует чувство, что с каждым витком лестницы мы приближаемся к первоистокам Галактического Братства. Но я с ним героически сражаюсь… Жаль, Дилайту не пришло в голову прибегнуть к интроскопии местности, это же так и напрашивалось. Одно я знаю точно: никакие Видящие Внутрь не дадут нам ответа. Вы тоже были правы: они здесь посторонние и пользуются чужим добром в своих целях. И наверняка не по назначению. Спросите его об этом. Воображаю, что он вам наплетет.
        Кратов покосился на своего собеседника. Тьмеон с отсутствующим выражением размалеванного лица сидел на корточках, привалившись к стене. Откуда-то сверху по камню сбегал тонкий ручеек и терялся у него между лопаток. Тьмеона это не беспокоило. В такой раскраске и с таким петушиным гребнем на голове он походил на дремлющего гурона из романов Фенимора Купера. Во всяком случае, Эл Татор со своей косичкой ему в подметки не годился.
        - Кто вы? - спросил Кратов. - Откуда вы пришли? И зачем?
        Тьмеон задумчиво скосил рот.
        - Этого никто не знает, - сказал он.
        Озадаченный Кратов хотел было уточнить свою мысль, но Аафемт вдруг продолжил:
        - Это знают все. И никто не задает вопроса, который не подразумевает ответа. Есть знание и есть запретное знание.
        - Табу! - провозгласил Биссонет и поднял палец.
        - Чужие ищут ответов, - сказал Тьмеон. - Они домогаются запретного знания. Какой в том прок? Разве от этого прояснится их ум? Нет, он будет занят суетными мыслями, отравлен Ложнотьмой и в решающий момент не обретет полной силы. Сила ума - в его свободе. А его свобода - в ясности. Таков Истиносвет. Думай о том, что видишь, а не о том, что видел когда-то. Скрытое от глаз не существует. Скрытое во временах не существует вдвойне. Таков Истиносвет.
        - Нет, это не табу, - сказал Биссонет. - Это философия. Примитивный солипсизм.
        - Почему же такое знание запретно? - спросил Кратов.
        - Оно не запретно. Никто не может запретить другому знать. Но каждый должен запретить самому себе путь мыслей, ведущий в тупик. То, что не видно - тупик, Ложнотьма. То, что прошло, - тупик вдвойне, Ложномрак.
        - Значит ли это, что для Аафемт не существует прошлого?
        - Это так.
        - Но существует ли для вас будущее?
        - Чем прошлое отличается от будущего? Посмотри на эту лестницу. Ее спираль замкнута и бесконечна. Можно идти в любом направлении сколько хватит дыхания. Но ты всегда придешь в то место, откуда начал свой путь. Или же никогда и никуда не придешь. Чем дорога наверх отличается от дороги вниз? Ничем, ибо ступени одинаковы.
        - Идя наверх, я могу достичь дневного света.
        - Это иллюзия. Быть может, ты достигнешь его опустившись до самого низу.
        Кратов помолчал. В этот момент ему показалось, что он и в самом деле не помнит уже, откуда и куда они идут. И уж совершенно точно не знает, для чего они это затеяли.
        - И все же прошлое существует, - сказал он. - Тьмеону открыт Истиносвет. Но кто-то однажды произнес перед ним первое слово истины. Тьмеон знает древний язык, иначе мы не могли бы понимать друг друга. Но кто-то научил его этому языку и всем прочим языкам этого мира! И тот, кто сделал это, должен был знать эти языки, а путь его озарен был Истиносветом. Так образуется цепь от прошлого к настоящему. И Тьмеон способен продолжить ее в будущее, передав луч Истиносвета другому Видящему Внутрь, который еще не рожден.
        - Это не так, - сказал Аафемт. - Тьмеон узнал все языки, едва только был рожден. Истиносвет пришел к нему еще в утробе. Поэтому он и зовется Видящий Внутрь.
        - Непонятно, - сказал Кратов.
        - Мне тоже, - признался Биссонет. - Передача знаний в виде наследуемых инстинктов или что-нибудь в этом роде. В прежних отчетах миссии Дилайта такое не упоминалось. Впрочем, там многое не упоминалось. К примеру, опущен полностью институт продолжения рода… Не обращайте внимания.
        - Постараюсь, - сказал Кратов без особой уверенности и снова повернулся к Тьмеону. - Я хочу объяснить тебе. Ты отрицаешь память. Но это не в твоих силах. Мир таков, что он непознаваем в беспамятстве. Всего лишь однажды придя в одно и то же место, ты неизбежно унесешь с собой его образ. И, удалившись от него на любое расстояние, сможешь воспроизвести когда-то виденное перед своим мысленным взором. Вернувшись туда спустя продолжительное время, ты найдешь его прежним…
        - Что меня сильнее всего гнетет, - проворчал Биссонет, - так это скудость вашего словарного запаса.
        - Но так не бывает, - возразил Кратову Тьмеон. - Не существует ничего, что бы не менялось. Какой же смысл в том, чтобы хранить невозвратимое?
        - Меняется человек, - сказал Кратов терпеливо. - Но не настолько быстро, чтобы не сохранить его образ в памяти. Меняется растение, из семени преображаясь в цветок. Меняется зверь с каждой линькой. Меняются даже камни, даже горы, но человеку не под силу увидеть эти изменения, если только не вмешаются высшие силы. Разве это не Истиносвет?
        - Это Ложносумерки. Горы меняются тогда, когда захочет Видящий Внутрь. Для того ему и дан разум. А не для того, чтобы наполнять его сверкающие пространства ненужным хламом. Таков Истиносвет.
        - Он рассуждает в точности как наши астрархи, - хихикнул Биссонет. - Те тоже верят в свое высшее предназначение опрокидывать с ног на голову все устоявшееся. Но не вздумайте приводить ему эту аналогию!
        - Тьмеон говорит туманно, - сказал Кратов. - Видящий Внутрь не может захотеть изменить гору. То есть, разумеется, захотеть он может, но гора вряд ли подчинится его воле.
        - Гора подчинится, - произнес Тьмеон высокомерно. - Я прикажу, и она починится.
        - Как, как ты ей прикажешь?!
        - Это несложно. Нужно только, чтобы здесь собрались несколько Видящих Внутрь и думали об одном. О том, чтобы сдвинуть гору. Или обрушить ее. Или стереть ее в прах.
        - И что дальше?
        - А дальше будет то, о чем они думают. Может быть, это случится не сразу. Если же поблизости окажется один из Мерцальников, это произойдет немедленно…
        - Внимание, - сказал Биссонет, подобравшись. - Внимание, Кратов. ОЧЕНЬ ВАЖНО! Тяните из него все до конца.
        - Кто такие Мерцальники? - напористо спросил Кратов.
        Тьмеон прикрыл глаза.
        - Это мы, - сказал он торжественно. - Какими мы становимся после утраты телесной оболочки. Наше имаго.
        - Отчет Хофмана-Элула, - быстро сказал Биссонет. - Верования Аафемт о посмертном воплощении. Продолжайте, Кратов!
        - Ты покажешь нам Мерцальника? - спросил Кратов.
        После продолжительной паузы Тьмеон сказал:
        - Покажу. Но Мерцальники обитают очень высоко. Мы еще не вошли в пределы их владений. Нужно подниматься.
        - Куда еще подниматься? - заволновался Биссонет.
        - Успокойтесь, - сказал Кратов. - Подниматься - в смысле опускаться.
        - Ваш разум темен и дик, - продолжал Аафемт. - Он исполнен варварских иллюзий. Вы не видите Истиносвета. Вы не рождены Видящими Внутрь. И Знающий не знает, и Странный не свят. И вы умрете без надежды, и оболочка ваша истлеет, и дух ваш не испытает имагопревращения…
        - Но Видящие Внутрь пришли к Чужим и повели их за собой, - напомнил Кратов. - Затем ли, чтобы уличить их в невежестве?
        - Видящие Внутрь ожидали, что пришедшие сверху родственны пришедшим снизу. Ожидания не оправдались. Но Чужие сами последовали за Видящими Внутрь. Быть может, они сумеют приобщиться к Истиносвету?
        - Пришедшие сверху, пришедшие снизу… - задумчиво проговорил Биссонет. - Что вы об этом думаете, Кратов?
        - Я думаю о другом, - сказал тот.
        - Нет того, чего нет, - монотонно вещал Тьмеон, не заботясь о том, слушают ли его. - Нет прошлого, ибо оно ушло. Нет будущего, ибо оно не наступило. Нет постоянного, ибо все меняется. Вы ищете законов и правил. Но правило заключается в том, что нет закона. А закон гласит, что нет правил.
        Биссонет оскалился и, припадая на поврежденную ногу, подковылял к дышащему смрадом жерлу колодца. Шумно вздохнул, носком ботинка столкнул туда ноздреватый осколок стены. Прислушался - колодец молчал.
        - Я уже делал это, - сказал Кратов. - Может быть, бог с ними, с Мерцальниками?
        Биссонет молчал.
        - Я устал. Вам жутко интересно, что ждет нас дальше, и вы готовы переть до конца, как носорог. Но подумайте и обо мне. Я рядовой плоддер. У меня голова трещит от напряжения. Я пытаюсь понять этого чудака и ловлю себя на том, что точно так же пытаюсь понять и вас. Два языка перепутались в моих мозгах. Либо я заговорю на смешанном жаргоне, либо свихнусь. Я никогда не был ксенологом и не хочу им быть. Прошу вас, вернемся!
        - Вот уж теперь-то нет, - пробормотал ксенолог.

4.
        Кратов старался не глядеть вверх. Ему казалось: сделай он это, и вся толща недр обрушится на его бедную голову. Он физически ощущал на себе гнет чудовищной глубины. Под этим гнетом сбивалось дыхание, подкашивались ноги, кровь под самой кожей вымерзала в колючие ледяные кристаллики.
        С каждым витком лестницы воздух становился суше, но жар не спадал. Неужели они пронизали всю толщу планеты и теперь приближались к огненной пустыне Солнечного полушария? Кратов был готов поверить и в такое. С тех пор, как остановилось время, он ни за что не мог поручиться. Возможно, они распростились с Татором пару часов назад. Так же возможно, что минули сутки. Или даже месяц. Кратов не был бы удивлен, если бы вдруг выяснилось, что они бредут шаг за шагом, виток за витком, след в след не выказывающему малейших признаков усталости Тьмеону вот уже несколько лет…
        Иногда Биссонет, ни к кому конкретно не обращаясь, объявлял: «Я голоден». Кратов молча извлекал из пластикового мешка то, что осталось от запасов, прихваченных из «иглу»: расписные коробки консервов и полупрозрачные тубы с тоником. Тьмеон брезгливо поводя носом, отходил и усаживался прямо на каменный пол десятком ступенек ниже.
        «Когда доедим последнюю крошку и допьем последнюю каплю, - думал Кратов, - я возьму красавчика за шиворот и поволоку наверх. Что бы он при этом ни вопил о своем долге перед наукой. И знать бы, каким заветным словом открывается люк…»
        И снова продолжался бесконечный, безумный спуск в темноту и тишину. Даже эхо не бежало впереди них, хруст щебенки под ногами увязал в горячем воздухе, будто в душной перине.
        - Посмотрите, Кратов. Это новое…
        «Светильники» встречались теперь на каждом шагу. Сбивались в гнезда, распространяя вокруг токи освежающей прохлады. Меняли цвет и яркость. Дышали как живые, выбрасывая из себя языки протуберанцев. И даже неспешно текли. Как и обещал Тьмеон - кверху.
        Особенно много их копилось в пересечениях странных вздутий, похожих не то на судорожно натянутые жилы, не то на вросшие в камень толстые трубы.
        - Вы слышите, Кратов?..
        Он слышал.
        Из темной бездны возносились далекие размеренные удары. Словно невидимый кузнец с оттяжкой молотил по наковальне.
        - Что это, Тьмеон?
        - Мы в стране Мерцальников. Это и наша страна, хотя мы в ней гости. Но мы требуем малого и нас не изгоняют. Страна Мерцальников чужая для живых. Все, что в ней есть, создано не руками. Руки живых слишком слабы. Здесь правит Разум, исполненный Истиносвета.
        - Ты не ответил. Кто там стучит внизу?
        - Я не знаю. Видящие Внутрь не поднимаются так высоко.
        Ступени становились шире, обращаясь в прямоугольные площадки. И стены колодца стремительно расступались. Кое-где в них видны были ярко освещенные боковые ходы. Возле одного из них спокойно сидел полуголый Аафемт и безучастно взирал на пришельцев. Поравнявшись с ним, Тьмеон произнес длинную, певучую и совершенно непонятную фразу. Незнакомец молча вскинул костлявые руки над головой, увенчанной зеленым гребнем, и так же молча уронил на колени.
        - Что ты сказал ему, Тьмеон?
        - Мы идем во владения Мерцальников. Там все иначе. Я простился. Никто не знает, будет ли обратная дорога. Никто не знает, будет ли желание вернуться.
        - Означает ли это угрозу мне и Странному?
        - Мерцальники не угрожают живым. Если это живые Видящие Внутрь… Но в их стране обитают не одни только Мерцальники и Видящие Внутрь.
        - Интересно, кто же, - процедил Кратов сквозь зубы.
        - Нет ли у вас при себе какого-нибудь завалящего оружия? - забеспокоился Биссонет.
        - Нет, - ответил Кратов. И остро пожалел о фограторе, который остался в «иглу».
        Ступени кончились. Они сменились довольно крутым пандусом, сложенным из прекрасно сохранившихся плит, наползавших одна на другую, подобно рыбьей чешуе. Плиты были зеркально отполированы: ни случайного камушка, ни малой песчинки. Словно по ним только что проехалась уборочная машина. Сквозь подошвы ботинок Кратов ощутил явственное покалывание в ступнях. Шедший чуть впереди Биссонет ойкнул и припал на больную ногу.
        - Поле статического напряжения, - успокаивающе сказал Кратов. - Например, если гости насорят, то всю дрянь по силовым линиям снесет куда-нибудь в мусоросборник.
        - У меня такое ощущение, что я кусочек сахара в стакане горячего чая, - признался ксенолог. - Либо растаю без следа, либо сам по себе, безо всяких силовых линий, сползу в мусоросборник. Очень неудобно спускаться! О чем они думали, когда строили? Слава богу, хоть не скользко… Что это за материал?
        - Похоже на металлокерамику. И вряд ли те, кто все это строил, задумывались о наших с вами ногах. Они вообще могли не подозревать о самой возможности наличия ног. Людей здесь никто не ждал.
        - «Третья сила»? - Биссонет страшно сморщился, словно хотел выругаться, но не подобрал достаточно крепких слов. - Ладно, оставим это. Сейчас я не в состоянии генерировать гипотезы. Возможно, здесь о ногах и не подозревали, но чуть выше все же озаботились соорудить вполне приличную лестницу. Правда, очень уж длинную и скучную… Надо сначала увидеть все, что можно увидеть. Обещано было показать Мерцальников - поглядим, что это за диковина.
        - Ну-ну, - усмехнулся Кратов. - Вы верите в астральные субстанции? Стоило ли лететь через пол-Галактики, когда в старой доброй Англии нет замка без фамильного привидения…
        - Согласитесь, что даже призрак отца Гамлета, не говоря уже о всяких покойных лордах и леди поплоше, не является объектом профессионального интереса ксенологов!
        - Допустим, вам продемонстрируют Мерцальника. Что вы с ним станете делать?
        - Обниму и расцелую! - воскликнул Биссонет негодующе. - Что вы пристаете ко мне с глупостями?! Ксеноэтология оперирует фактами, а факты прежде всего необходимо накопить.
        - А вы не опасаетесь, что Мерцальниками дело не ограничится? Что за ними не последуют, например, какие-нибудь там Мигальники, Скрипельники, Хрипушники?
        - Во-первых, мне претит ваше словотворчество. Я уже имел счастье высказать свои претензии к имени «Тьмеон», а при слове «Мерцальник» у меня непонятно отчего возникает ассоциация с общественным туалетом не лучшего сорта. Стенки из белого кафеля, умывальники с нечистыми зеркалами…
        - Но вы и не предлагаете ничего взамен!
        - …а во-вторых, я нисколько не боюсь любого умножения сущностей! И буде таковое состоится, я непременно пожелаю увидеть оное собственными глазами. И вы, Кратов, потащитесь за мной как миленький. Потому что вы нужны мне. Не только и не столько как переводчик! Вы мне нужны как очевидец, который подтвердит каждое мое слово. Мы же полезли в эту пропасть с голыми руками, как дилетанты, паршивого графкодера не прихватили! Чтобы никто и никогда не посмел обвинить меня во лжи…
        - Как вы меня давеча?
        - Подите к черту, Кратов! В конце концов, ни единый эпизод вашей одиссеи пока не подтвердился. Дольмена мы не нашли. Протопульсатора тоже. Чего вы хотите? Правда, есть этот… как его?.. - Биссонет очень похоже воспроизвел дилайтовские интонации: - «Некрополь имени Дж. Р. Торонуолу». И есть то, что мы сейчас видим. Но не надо делать конвульсивные выводы! Соберем все, что нам поднесут. Посмотрим все, что покажут. Неужели вы думаете, что мне не достанет мужества публично извиниться перед вами?!
        - Я думаю лишь о том, что мы с вами - два глупых дурака. Как в сказке: пошли туда, незнамо куда, за тем, незнамо чем. И, как водится, с краюхой хлеба в торбе и дулей в кармане. Учтите, когда в торбе не окажется краюхи хлеба, я поволоку вас обратно!
        - Это мы посмотрим!
        «Там все иначе…»
        Они свернули в один из боковых ходов и неожиданно очутились посреди анфилады высоких, абсолютно не тронутых разрушением арок. Воздух был по-пустынному раскален. В просторных залах под цилиндрическими сводами жило лишь звонкое эхо. Каждый шаг отзывался легкомысленными колокольцами то сверху, то почему-то сбоку, а иной раз и сзади. На стенах из того же, что и полы, чешуйчатого материала, матово-черных, словно закопченных древними пожарами, через равные промежутки располагались чашеобразные выступы со «светильниками». Цвет их менялся от зала к залу. Сейчас он был мертвенно-голубым, а двести шагов назад - красноватым. Временами нужно было огибать далеко вынесенные ребристые контрфорсы, от которых исходило низкое приглушенное гудение. Кратов протянул было руку к одному из них - Тьмеон, до той минуты погруженный в свои мысли, невнятно каркнул на своем языке. Опомнился, повторил раздельно:
        - Здесь можно только идти. Прикосновение убивает.
        - Он прав, - нервно сказал Биссонет. - Взгляните на вашего предшественника…
        У дальней стены, из-за контрфорса торчали обугленные кости ног в истлевших лохмотьях не то кожи, не то одежды. Кратов поспешно утолкал руки от греха поглубже в карманы брюк.
        - В ближайшие сутки вашей краюхе хлеба ничто не угрожает, - пробурчал Биссонет, зябко поводя плечами.
        «Там все иначе…»
        Они все дальше углублялись в подземный храм. Пол под ногами то делался выгнутым, будто спина рассерженной кошки, то обращался в крутой желоб. Стены все чаще напоминали гигантские панели, собранные из бесчисленных элементов вполне определенного, но совершенно непонятного назначения. Никакие, должно быть, это были не стены, а колоссальные приборные доски. В идеальной сохранности, готовые к немедленному употреблению при первой же надобности. Предназначенные для управления неким совсем уже невообразимым по масштабу своему механизмом. Например, планетой Уэркаф. Казалось - тот, кто хозяйничал в этом планетарном машинном зале, только отлучился на минутку по своим делам. Вот-вот вернется и пометет незваных посетителей поганой метлой, дабы не путались под ногами. Точнее, между пальцев ног. Или что там у него было для передвижения.
        Если он, конечно, вообще куда-то отлучался.
        Кратов готов был поклясться, что впереди, в густом сумраке анфилады, ему нет-нет да мерещилось неясное движение. Но его чутье на опасность молчало. Да и Аафемт не проявлял ни малейшего беспокойства.
        - Тьмеон, есть ли здесь кто-то помимо нас?
        - Есть, и во множестве… Пусть Знающий запоминает дорогу, если хочет вернуться к дневному свету.
        - Разве Тьмеон оставит нас?
        - Никто не знает своего удела.
        - О чем вы там шепчетесь? - спросил Биссонет ревниво.
        - Так, пустяки.
        - Это для вас пустяки, а для ксеноэтологии - бесценные факты!
        Тьмеон резко остановился и предупреждающе вскинул руку с распяленными пальцами:
        - Пусть Чужие окаменеют, пока я не позволю иного.
        - Что случилось? - быстро спросил Кратов, придерживая Биссонета за рукав.
        - Пусть Чужие молчат, пока я не позволю иного.
        - Я бы желал… - возмутился ксенолог, предпринимая отчаянные попытки освободиться.
        Не обращая внимания на сопротивление, Кратов подтянул его к себе поближе и грубо встряхнул.
        - Стоять и молчать, - приказал он. - И глядеть в оба. Вы мечтали о фактах.

5.
        Тварь бесшумно возникла в просвете между часто и на посторонний взгляд бессистемно натыканными колоннами дальнего зала. Впрочем, вполне могло быть, что она торчала там незамеченной достаточно долго. Она стояла на задних лапах, медленно и трудно вращая уродливой башкой на длинной членистой шее. Странная, ни на что до конца не похожая. Разве что на какую-нибудь вздыбленную трехметровую уродину из брейгелевского паноптикума. Нелепая и совершенная одновременно. Отталкивающая и смешная. В зловещей боевой стойке, которая придавала ей вид ярмарочного пугала.
        - Мерцальник? - недоуменным шепотом спросил Кратов.
        - Малый Страж, - ответно прошелестел Тьмеон.
        Малый Страж… Значит, где-то рядом мог бродить и Большой Страж. В компании Средних и Небольших. И не хотелось думать о самой возможности существования какого-нибудь Огромного Стража…
        Что и от кого они стерегли?
        Тварь неуклюже, как показалось Кратову, переступила короткими толстыми лапами. Развернулась в сторону пришельцев всем широким и плоским своим телом, по краям которого трепетала кожистая пелерина. Видны стали мощные хватательные конечности, прижатые к брюху, числом не менее десятка. То, что Кратов поначалу принял за башку, лишено было всякого намека на глаза и уши и сильнее всего походило на раковину со скругленными краями. Или на параболическую антенну, которая чутко ловила их каждое движение, каждое дыхание.
        Раскачиваясь при движении, чмокая присосчатыми ступнями по зеркальному полу, Малый Страж двинулся к ним сквозь анфиладу. За ним по стенам волочилось донельзя искаженное и потому запредельно уродливое отражение.
        Кратов изо всех сил пытался уловить его намерения, чтобы затем решить, как поступать дальше. Ничего не получалось. Вокруг Малого Стража распространялся слабый, едва уловимый эмоциональный фон невыразительной, нейтральной окраски. Из чего следовало, что в данный момент его обладатель не питал к незваным гостям ни радушия, ни ненависти, ни даже любопытства. Или же что Кратов ни дьявола не смыслил в оттенках эмоций Малых Стражей…
        Биссонет, бледный как полотно, почти не дышал. И не мигал вылезшими из орбит глазами.
        Зато Тьмеон был совершенно спокоен. И это внушало некоторую уверенность.
        А где-то совсем рядом все садил и садил по наковальне невидимый кузнец.
        Малый Страж поравнялся с ними. На мгновение застыл, нервно суча хваталищами: перламутровая ослизлая внутренность раковины пульсировала, чешуйчатое брюхо было выпачкано в копоти.
        Неспешно обошел превратившихся в статуи людей. Снова застыл, плавно вращая антенной.
        Биссонет, казалось, был близок к обмороку.
        Малый Страж чмокнул ступнями и, равнодушно отвернувшись, побрел куда-то вбок. Дойдя до глухой стены, выпростал хваталища, уперся ими в камень. Перед ним вскрылась узкая и темная щель потайного хода. И Малый Страж сгинул.
        - Минуло, - бесцветным голосом сказал Тьмеон.
        Биссонет несвязно выругался, часто задышал и сел прямо на пол.
        - Что нам угрожало? - спросил Кратов, встряхивая затекшими руками.
        - Ничего, - ответил Аафемт. - Малый Страж охотится на тех, кто движется. В особенности на тех, кто убегает. Но вы вели себя разумно, и он вас не увидел.
        - А если бы мы повели себя неразумно? - вымученно усмехнулся Биссонет.
        - Таких Малый Страж наказывает, - Тьмеон небрежно кивнул головой через плечо.
        Биссонет последовал глазами за его кивком. Лицо его застыло.
        На матовой глади стен то тут то там виднелись бесформенные кляксы пушистой жирной сажи. Нужно было обладать изрядным воображением, чтобы угадать в них контуры человеческих фигур. Но, судя по всему, у Биссонета с воображением был полный порядок.
        - Ничего, - сказал Кратов. - Для первого раза вы вели себя достойно.
        - Можно подумать, вы не испугались!
        - Я не испугался, - спокойно встретив недоверчивый взгляд ксенолога, Кратов пояснил: - Иное дело, что я не знал как себя вести.
        - Так я вам и поверил, - кисло проговорил Биссонет. - Вы хорошо разглядели его?
        - В деталях и подробностях, - хмыкнул Кратов. - А вот вы упустили шанс обнять его и расцеловать, как того хотели.
        - С какой стати?! Это же типичный биотехн! А братание с биотехнами выходит за рамки профессионального интереса ксеноэтологии.
        Кратов поглядел на ровную поверхность стены, поглотившей Малого Стража.
        - Пожалуй, вы правы, - сказал он смущенно. - А я-то старался понапрасну, читал его эмоциональный фон…
        - Некоторые разумные расы имеют обыкновение творить биотехнов по образу своему и подобию. Вспомним наших людей-2. Судя по Малому Стражу, местные демиурги не блистали красотой. И ни капли не походили на Аафемт. «Третья сила», чтоб ей пусто… - Биссонет закряхтел, помассировал ступню. Страдальчески морщась, выпрямился. Его колени чуть заметно подгибались. - Спросите нашего Вергилия, долго ли еще идти.
        - Полагаю, не очень, - медленно промолвил Кратов, глядя вверх.
        Биссонет тоже посмотрел. И снова выругался.
        Над их головами, под самыми сводами зала, неслышно, словно сказочные видения, проплывали просторные серые полотнища самых разнообразных очертаний. Они в беспорядке выходили из одной непроницаемой стены, на лету перестраивались в клин и пропадали в противоположной. Иногда в центре какого-нибудь из полотнищ коротко и ясно вспыхивал причудливо закрученный энергетический разряд, похожий на фрагмент арабской вязи.
        - Мы почти у цели, - сказал Тьмеон.

6.
        Они стояли посреди громадного помещения, разинув рты и задрав головы. И ощущали себя муравьями, угодившими в самую сердцевину сверхсложного агрегата на полном ходу. Отовсюду - из пола, из стен, из потолка - выходили трубчатые магистрали, размалеванные полосами и пятнами всех мыслимых оттенков цветовой гаммы. Некоторые из них слабо светились, некоторые пульсировали, некоторые не делали ни того ни другого, а просто издавали звуки. Между ними и сквозь них, не делая попыток свернуть или сманеврировать, носились знакомые серые полотна. Стены здесь, вне всякого сомнения, являлись приборными панелями, и эти приборы охотно демонстрировали свои показания, которые некому было прочесть. Что-то мигало, полыхало и вращалось. Сухой жаркий воздух был насыщен электричеством, волосы на головах потрескивали и топорщились. Зеленый гребень Тьмеона выбрасывал искры. Под ногами звенело, пол содрогался от размеренных тяжких ударов незримого молота по незримой наковальне. Очистительное поле особенно назойливо кололо ступни, и Кратов с уважением поглядывал на босого Видящего Внутрь.
        Время от времени Аафемт всплескивал руками, все послушно замирали и уже без особого волнения выжидали, пока их обнюхает какой-нибудь приблудный Малый Страж.
        - Должно быть, именно отсюда они управляют планетой, - почти прокричал Биссонет на ухо Кратову. - Здесь один из контрольных постов, а сам аппарат упрятан еще ниже.
        - Похоже на наши гравигенераторы, - согласился Кратов. - Только огромных размеров и топорно сделанные.
        - Это на ваш вкус топорно! Привыкли к усредненному галактическому дизайну… А им так больше нравится. И ваш протопульсатор для них был хорош.
        - Что это, Тьмеон? - спросил Кратов, обводя помещение рукой.
        - Дом Мерцальников, - сказал тот. - Таких домов много, и это один из них. Видящие Внутрь приходят в каждый из известных домов, когда Аафемт нуждаются в Очищении. Видящие Внутрь усаживаются и начинают размышлять об очистительном огне. И приходит огонь. Видящие Внутрь размышляют о переменах. И все меняется. И будет подан Знак. Тогда Видящие Внутрь покидают дома Мерцальников и опускаются по лестнице до самого низу. И они видят, что Очищение завершилось, и ничто в этом мире не осталось по-прежнему.
        - Вы понимаете, Кратов? - возбужденно спросил Биссонет. - Все с ног на голову! Мы, идиоты, почитали Видящих Внутрь за гонимую интеллектуальную элиту. А в этой сумасшедшей культуре вообще нет места интеллекту! Есть только жрецы, каратели и серая масса землепашцев. И эти… посредники между волей Осязающих Мрак и Мерцальниками. Без памяти о прошлом, без мыслей о будущем. Да и безо всякого представления о настоящем… С какой стати им бояться смерти? За что цепляться в этой жизни? Они просто пережидают срок земного бытия, отбывают его как наказание!
        - Но для чего Осязающим Мрак может понадобиться это самое Очищение? За каким чертом им учинять планетарный пожар?
        - Да это же колоссальное жертвоприношение! Мы на Земле со всей нашей разнообразной историей о таком и мечтать не могли. Старый, как вселенная, спор между желаемым и возможным. Так ли редко к власти приходили маньяки? Все равно какие: религиозные, политические… И в самые различные периоды их царствования, по самым различным поводам они неизбежно учиняли чудовищные гекатомбы! Многообразные фараоны, императоры, цари и князьки. Инквизиция. Иван Грозный и Гитлер. Сталин и Пол Пот. Бешеные арабские вожди двадцатого и двадцать первого веков…
        - При чем здесь желаемое и возможное?!
        - Что нужно, чтобы отвлечь собственный народ от внутренних невзгод? Натравить его на соседей - пускай режут друг дружку… Как проще всего добиться изобилия и сытости? Истребить лишние рты. Мотыгами или непосильным трудом. Пусть они при этом еще пирамиды построят или выроют канал!.. Одна сложность: для исполнения всех необходимых ритуалов приходится содержать громадный штат жрецов. От которых того и гляди дождешься ножа в спину. Вот если бы нашелся какой-нибудь простой в обхождении механизм для массового убийства! Да еще, паче чаяния, божественного происхождения… У нас на Земле с этим всегда было сложно, и бедным маньякам вечно приходилось что-то выдумывать с риском для собственной жизни. То «Молот ведьм», то «Коммунистический манифест», то «Мою борьбу». А здесь - все готово, все под рукой! Планета-машина, которую можно вертеть туда-сюда как глобус. Услужливые Мерцальники, готовые исполнить любую прихоть этих гребнистых ублюдков… Серебряные Змеи гоняют в хвост и в гриву Видящих Внутрь, не выпуская их на поверхность без нужды. Зато Видящие Внутрь всегда отсидятся в своих подземельях, а Серебряные
Змеи еще неизвестно, как переживут Очищение… А над всей этой каруселью - Осязающие Мрак! Могущественные, справедливые, святые!
        - Еще одна модель? - спросил Кратов с иронией. - Все улеглось по своим полочкам?
        - Разумеется, нет, - раздраженно сказал Биссонет. - Я все больше прихожу к убеждению, что нам никогда не удастся выстроить для этой цивилизации хоть какую-нибудь разумную модель. Если к Аафемт вообще применимо понятие «разумного». Это раса сумасшедших. Им удалось то, чего не добились мы за тысячелетия со всеми нашими религиями с их байками о царстве небесном: избавиться от инстинкта самосохранения. И когда нарождается чересчур много лишних ртов, или какая-нибудь болезнь, или просто надоело изо дня в день видеть вокруг себя толпу народа - Осязающие Мрак делают ручкой. Видящие Внутрь сползаются в дома Мерцальников. Те разворачивают планету…
        - …хитроумно сглаживая гравитационные возмущения, - ввернул Кратов. - Гравитация - воля богов!
        - …все могильники и дольмены уплывают за терминатор, где никому в голову не придет их разыскивать - даже Дилайту! С терминатора катится огненный вал. И толпы Аафемт со счастливыми улыбками на устах идут в полымя Очищения. Черт возьми, я не удивлюсь, если у них атрофирована болевая реакция!
        - «Двуглавый крылатый дракон с одной головой в огне и другой во мраке», - промолвил Кратов.
        - Что это?
        - Мой перевод названия планеты с языка Иовуаарп. Как я теперь понимаю, перевод неточный. Я-то думал, речь идет о планете, которая разделена на горячее и холодное полушария. Но Иовуаарп встроили в название еще один смысловой слой, явно относящийся к обитателям этого мира. «Дракон, сгорающий в огне своего безумия»…
        - Можно еще проще, - сказал Биссонет. - Безумный феникс. А мы угодили в его гнездо - накануне очередного самосожжения.
        Он с неприязнью поглядел на Тьмеона, апатично вслушивавшегося в чужую речь.
        - Скажите ему, что мы хотим видеть Мерцальников, - потребовал он. - Этих негодяев, которые готовы исполнить любое бредовое желание самого отпетого параноика.
        Кратов перевел, опуская сильные выражения.
        - Мерцальник будет рожден, - сказал Тьмеон. - Пусть Чужие наберутся терпения. Еще не все для этого совершено.
        С этими словами он не спеша двинулся к ближайшей трубе толщиной в человеческую руку, что выходила из пола и пропадала в переплетении магистралей, пульсируя рубиновым светом.
        - Будет рожден? - переспросил Биссонет. - Что он имеет в виду?
        Кратов не ответил. Он неотрывно следил за Тьмеоном.
        - Имагопревращение, - пробормотал ксенолог раздумчиво. - Мерцальники - имаго… - И вдруг закричал: - Кратов, прикажите ему вернуться, задержите его!
        Они одновременно бросились вперед, чтобы успеть оттащить Видящего Внутрь от сатанинского сияния.
        Но тот уже погрузил в него руки по локоть.
        Его одеяние и плоть вспыхнули, словно тончайший пергамент. Охваченный облаком искр и пепла, скелет качнулся вперед и, переломившись в пояснице, ударился об пол.

7.
        Биссонет с воплем отпрянул. Налетел на остолбеневшего Кратова, шарахнулся в сторону - прямо в перекрестие труб. Тот едва сумел ухватить его за рукав. Ксенолог вырывался, мотая головой, страшно оскалившись, кося выпученными глазами на то, что осталось от Тьмеона… Кратов ударил его по лицу. Сгреб за грудки, оторвал от пола, будто куклу, и с силой приземлил. Биссонет взвыл, перекосившись на один бок.
        - Еще? - спросил Кратов зловеще.
        - Кретин! - заорал Биссонет. - Моя нога!..
        Кратов выпустил его, виновато засопел. Биссонет, поскуливая, отхромал от него подальше и сел спиной. Стащил ботинок, принялся растирать ступню.
        - Дайте-ка я, - сказал Кратов.
        - Идите в задницу! - огрызнулся Биссонет, но к ноге все же подпустил.
        Щиколотка, несмотря на все ухищрения, распухла и налилась багровым. Единственное, что мог сделать Кратов, так это наново отключить акупрессурой болевые окончания.
        - Вы ударили меня… - шипел Биссонет сквозь зубы. - Никогда вам не прощу… никогда!..
        - Поквитаетесь еще, - сказал Кратов, колдуя над ногой. - На корабле. Специально спроворите ксенологический совет и воздадите мне сполна, за все сразу.
        - Зачем он так? - уже спокойнее спросил Биссонет.
        - Вы же сами все прекрасно объяснили! Ему было безразлично, жить или не жить. Мы просили показать нам Мерцальника. А как проще всего сделать это, если не обратиться в него самому?
        - Безумное поверье, - пробормотал Биссонет. - Достойное этих идиотов. Неужели на всех их суицидальных обрядах не нашлось никого, кто бы воочию убедился и донес до остальных, что нет и быть не может никакого имаго?
        - Полагаете, Мерцальники - выдумка?
        - А вы полагаете иначе?!
        - Но ведь кто-то же должен управлять гравитационной машиной!
        - Почему обязательно должен? Может быть, десятки тысяч лет никто ею уже не управляет! Да, были у нее хозяева, но сгинули, вымерли. Остались одни только биотехны-мутанты… разных размеров Стражи. Стерегут заброшенное барахло невесть от кого.
        - Опять вы за свое? Но дольмен-то пропал!
        - Ну, и не было никакого дольмена! И гравитационной машины нет, вы все придумали! А я, дурак, распустил нюни, поверил вашим басням о смене полушарий, да еще горячечному бреду этого сумасшедшего о Мерцальниках.
        - Флюгер вы, - сказал Кратов, распрямляясь. - Ничего своего за душой, все надуто ветром. Лучше было бы вам улететь на Землю. Лепить свои игрушечные модели, которые никому на хрен не нужны. Холить бороду и нагуливать зад. Будь здесь настоящий ксенолог - Дилайт или хотя бы Павел Аксютин…
        - А я, по-вашему, фальшивый?! - взревел Биссонет. - Кто вы такой, чтобы судить? Люмпен, отброс, плоддер! Мои модели во всем научном мире!..
        - Подите вы, - отмахнулся Кратов. - В плоддерах я всякого насмотрелся, но вящего засранца еще не встречал. И запомните одно: отсюда я, так и быть, вас вытащу. Но упаси вас бог попадаться мне на глаза на корабле!
        - Вот уж когда мы доберемся до корабля… - начал было Биссонет.
        И осекся.
        От лица его отхлынула кровь. Медленно отвисла челюсть. Медленно поднялась рука и медленно же простерлась туда, где белели останки Тьмеона.
        - МЕРЦАЛЬНИК, - выдохнул Биссонет.
        Кратов обернулся.
        Над распавшимся скелетом неподвижно парила ослепительно-белая бесплотная фигура. Лоскут свежевытканного тончайшего шелка. Или же клочок атласной бумаги на черном бархате. Потому что в сравнении с этой чистой белизной любой сумрак до предела сгущался и виделся именно черным бархатом… Слегка присобранные кисейные края фигуры волнообразно колебались, словно от невидимого сквозняка, временами задевая нижней кромкой осклабившийся череп…
        - Биссонет, - прошептал Кратов. - Я его узнал. Тогда, в дольмене, были Мерцальники.
        - Типичный плазмоид, - бормотал ксенолог. - Кто бы мог поверить… Но откуда он здесь… в поле естественного тяготения? Он же неминуемо должен разрушиться!
        - Мерцальники управляют целой планетой. Им ничего не стоит создать любое поле тяготения для себя.
        - Но эта гравитационная машина построена на иных принципах, вовсе не для плазмоидов! Как они могут управлять ею, а самое главное - чем?! У них же нет рук!
        - Гравитационная машина одного возраста с планетой. Наверняка ей несколько миллиардов лет. Мерцальники не всегда могли быть такими, как сейчас - вспомните Малого Стража. У которого есть руки… Они обратили себя в плазмоидов. Чтобы управлять машиной, им достаточно ориентированных полей. Или даже телепатических приказов.
        - Кто бы мог поверить… - повторил Биссонет.
        Кратов, как завороженный, сделал шаг по направлению к ослепительно-белой фигуре. Она и в самом деле околдовывала, манила к себе. Хотелось приблизиться, протянуть руки, ощутить кожей эту прохладную колеблющуюся поверхность.
        - Назад, - сказал Биссонет. - Вы что?
        - Не знаю, - ответил Кратов, сражаясь с собой. - Заговорить с ним. Пусть прочтет мои мысли, как читает в головах у Видящих Внутрь. Может быть, он поймет…
        - Что, что поймет?! - прохрипел Биссонет. - Назад! Вы спятили! Это чужой разум, абсолютно чужой, у нас с ним нет ничего общего, ни единой точки соприкосновения! Если бы он был способен что-то понимать, то разве допустил бы хоть одно Очищение?! Ему безразлично, живы мы или нет. Может быть, он даже предпочитает, чтобы мы… как Тьмеон… Может быть, он питается некротической энергией! И вместе с остальным гадюшником нарочно превратил бедных Аафемт в стадо безумцев, одержимых жаждой смерти! Не смейте даже приближаться к этой мрази со своими мыслями!..
        - Да, верно, - упавшим голосом сказал Кратов. - Я снова не могу читать его эмоциональный фон. У него иные эмоции.
        - Уйдем, Кратов, - зашептал Биссонет и потянул его за рукав. - Пока он занят не нами… Но, ради бога, смотрите, смотрите во все глаза и запоминайте, такая удача не выпадает дважды!
        Они попятились к выходу из зала, неотрывно глядя на Мерцальника. Тому, казалось, и в самом деле было не до них. Не сдвинувшись ни на миллиметр, он продолжал висеть над костяком и облизывать его череп.
        - Прочь отсюда, наверх, - торопил Биссонет. - Пока я не взорвался от впечатлений. Сам дьявол не знает, какую модель строить для этого мира…
        - Лучше бы вы придумали, как нам открыть люк, - буркнул Кратов.
        Напоследок он обернулся, чтобы еще раз увидеть фантастическую картину. Все эти самосветящиеся трубы и неведомо что демонстрирующие приборы. Стаи серых полотнищ, что бесшумно резали накаленный воздух под высокими сводами. И Мерцальника.
        Он споткнулся на ровном месте.
        …Это было мимолетное ощущение, неожиданно для него возникшее и тотчас же прекратившееся. И не нашлось бы слов, чтобы описать его человеческим языком.
        Полная отчужденность. Странный, гнетущий мир враждебных видений, которые хочется разрушить, смести одним усилием и впредь о них не вспоминать. Но этого нельзя делать, ибо разорвется единое поле мысли и нанесенная рана долго не зарастет. Брезгливая жалость к слабым, немощным, разобщенным и потому неспособным на высокий полет мысли созданиям. Неприятное осознание личной несвободы. Жгучее, неодолимое желание исполнить все обязательства и поскорее уйти. Вернуться туда, где хорошо. Где всегда легко, светло и радостно. Где нет нужды вспоминать о неприятном, о том, что кануло в потоки вечности без возврата. Где все в каждом и каждый во всех. И нет прошлого. И незачем заботиться о будущем. Есть только спокойное море настоящего. В нем растаяла мутная река прошлого, из него же истекает чистый ключ будущего…
        …И было видение. Две нелепые, несуразные твари, каким-то чудом очутившиеся там, где им быть не положено. Жалкие, отвратительные, ни на что толком не годные. Движущаяся клоака, распространяющая вокруг себя одни только ядовитые миазмы. Переполненная страхом и жаждой бегства в свой убогий мир. И хотелось, чтобы так и было, чтобы твари поскорее сгинули, вернулись туда, откуда явились…
        - Кратов, назад!
        Зеркальные стены ожили. Дрогнули, задышали, вскипели, будто лавовый поток. Вспучился пол. На потолке набух и прорвался гигантский нарыв.
        Вход на контрольный пост на глазах зарос камнем, сам собой разгладился, и на его месте образовался глухой тупик.
        - Да вы никак уснули! - возмущенно сказал Биссонет. - Вас едва стенами не сжевало!
        - Мерцальник… - промолвил Кратов, мотая головой.
        - Что - Мерцальник?!
        - Нет, ничего, - ему потребовалось некоторое время, чтобы окончательно стряхнуть наваждение. Но он никак не мог отделаться от брезгливости к собеседнику. И к самому себе тоже. - Давайте уносить ноги. Мне не нравится, когда меня жуют.

8.
        Отчетливо помнилось: все эти бесчисленные залы были выстроены в одну прямую, как стрела, анфиладу. Чтобы вернуться, достаточно было идти себе и идти, никуда не сворачивая. Не задевать того, что светится, издает звуки либо выглядит подозрительно. Держаться подальше от контрфорсов и боковых ходов. Предупредительно замирать при малейшем проявлении любопытства со стороны Малого Стража. Чего, казалось бы, проще?
        И все же они ухитрились заблудиться.
        Это представлялось невероятным, но когда прошло что-то около двух часов, а они так и не вышли к колодцу, Биссонет начал проявлять беспокойство.
        - Вам не кажется, что мы курсируем по кругу? - спросил он отчаянным голосом.
        - Мне кажется другое, - помолчав, ответил Кратов. - Пока мы глазели на Мерцальника, кто-то перетасовал все подземелье. Возможно, сам Мерцальник и перетасовал. Мы ему… гм… не понравились.
        - Почему вы так решили? - осведомился Биссонет испытующе. - По-моему, наше присутствие могло сделать честь любой компании!
        Кратов взвесил на руке содержимое мешка.
        - Краюха еще цела, - сообщил он. - Но это ненадолго.
        - Хочу заранее уведомить, - бледно улыбаясь, промолвил Биссонет. - Я худ телом и малокалориен. И буду сопротивляться.
        - Забыли упомянуть, что вы еще и ядовиты, - хмыкнул Кратов. - Поэтому можете быть спокойны: на вас у меня иммунитет отсутствует. А трапеза вышла бы прелюбопытная. Едок и блюдо находятся в равных условиях. Здоровая состязательность за право не быть съеденным… А еще вы забыли, что я обещал вас отсюда вытащить.
        - Вы мне многое обещали… - сказал Биссонет. Он остановился и прямо взглянул на Кратова снизу вверх. - Я не знаю, выберемся ли мы. После всего увиденного трудно делать прогнозы. Поэтому я предлагаю вам мир. До сих пор вы имели дело исключительно с моей ногой. Не откажетесь ли принять и мою руку?
        Кратов с некоторым изумлением пожал его удлиненную хрупкую ладонь.
        - Что это на вас нашло? - спросил он на всякий случай.
        - Я обещал извиниться, если получу доказательства вашей правоты. Дольмена мы не нашли и протопульсатор не повидали. Но зато сейчас мне стало ясно, что вам не было нужды лгать. Уэркаф буквально нафарширован тайнами. Здесь может произойти любое чудо. И непринужденная смена материков. И протопульсатор на неизвестных нам конструктивных принципах. И черт с рогами - хотя туземцы предпочитают величать его Малым Стражем… А коли так - значит, вы и впрямь видели дольмен, а в нем работающий прибор.
        - И Мерцальников, - добавил Кратов.
        - И Мерцальников. Хотя, казалось бы, с какой стати они так ополчились на протопульсатор, что даже не поленились восстать из преисподней?
        - По здешним меркам правильнее сказать: из рая, - внес поправку Кратов. - Их гнев мне как раз понятен. Управление гравитацией является одной из их жизненных функций. Может быть, Мерцальники даже имеют специальные органы как генерации, так и восприятия волн гравидиапазона. Работающая сепулька попросту неприятно воздействовала на их гравиуши или гравиглаза.
        - Или гравинос, - ввернул Биссонет.
        - И они без особых церемоний, как это принято в их кругу, с ней разделались. А потом ушли туда, откуда явились - под землю… Но мне все еще непонятно, откуда взялась сама сепулька.
        - Это вопрос! Как мы сейчас понимаем, Аафемт не в состоянии создать такой прибор. Пределом их квалификации является строительство дольменов и могильников. Мерцальникам сигнал-пульсатор вообще ни к чему - у них от него изжога и несварение.
        - Значит, нужно продолжать поиски нечистой «третьей силы» Аксютина, - подытожил Кратов.
        Биссонет привычно скорчил кислую гримасу, но сдержался.
        - Мерцальники на эту роль, безусловно, не годятся, - сказал он. - А вот за Археонов они вполне сойдут. И такую гипотезу следует обсудить. Если, разумеется, уцелеет хоть один человек, который изложит ее в ИОК…
        Негромко переговариваясь, они брели по бесконечной анфиладе. Поравнявшись с очередным скоплением контрфорсов и не найдя там обугленных костей неудачливого предшественника - одного из немногих запомнившихся ориентиров, они даже не были удивлены или раздосадованы. Расположившись прямо на полу, пренебрегая слабыми уколами в седалища, исходившими от сиявших медицинской чистотой плит, прикончили последнюю «краюху» - большой брикет ноздреватого кукурузного хлеба с витаминными добавками и полтубы выдохшегося теплого тоника. Биссонет стряхнул крошки с колен - те, не коснувшись пола, закружились, поплыли - и с любопытством проводил их глазами.
        - Как вы думаете, - сказал он. - Если мы отыщем здешний мусоросборник, это поможет нам выбраться?
        - Не думаю, - ответил Кратов. - Вряд ли они поднимают мусор на поверхность. Скорее всего, утилизуют прямо на месте.
        - Теперь мы налегке. Признаться, я уже не верю, что, по-носорожьи слепо ломясь вперед, мы достигнем цели. А вы?
        - Я тоже.
        - Предлагаю обследовать боковые ходы.
        - И заплутать еще сильнее?
        - Вряд ли такое возможно… Мне просто наскучили эти однообразные интерьеры. И потом - я не прощу себе, если хотя бы краем глаза не увижу, что таится по соседству! Вдобавок, у меня такое чувство, что в этот раз мы не погибнем.
        Спорить Кратов не стал.
        В первом из ответвлений, мрачном и дурно пахнущем, не сделав и десятка шагов, они наткнулись на завал. Груда грязного хлама, слежавшегося за долгое время, поднималась почти до низкого потолка. Приглядевшись, Биссонет охнул и пулей вылетел на свет. Это были истлевшие кости в ошметках плоти и лохмотьях одежды. Сотни, а может быть, тысячи человеческих скелетов. То ли вся эта толпа набилась в узкий проход, спасаясь от чего-то невыносимо ужасного да здесь и сгинула. То ли сюда сволакивал останки после каждого имагопревращения некий таинственный блюститель чистоты, прямой родич Малого Стража… Холодея, Кратов вышел из склепа.
        - Может быть, достаточно? - спросил он потрясенного Биссонета.
        - Это тоже факт, - вымолвил тот неповинующимися губами. - А факты суть предмет ксеноэтологии. Мы с вами только приступили. И у нас нет выбора. Только, пожалуйста, идите первым…
        Другое ответвление обернулось покатым спуском в огромную ванну, наполненную черной вязкой жидкостью, похожей на расплавленный асфальт. Поверхность ванны рябила и изредка вспучивалась радужными пузырями.
        - Нефтяной кисель, - сказал Кратов. - Родная среда обитания Иовуаарп. Вот за чем они сюда так рвались.
        Большинство ходов оканчивалось тупиком. Возможно, для подземной обслуги в них и отпирались какие-то скрытые двери. Но приблудным гостям дороги не было. Следовало отдать должное хозяевам лабиринта: тупики, чтобы не внушать беспочвенных надежд, возникали в нескольких десятках шагов от анфилады.
        Иногда ход приводил в прекрасно освещенное и совершенно пустое помещение. Можно было встать посередине, произнести что-нибудь громко и отчетливо, а затем наслаждаться эхом - многократным и почти без потери качества.
        Случалось, впрочем, что эхо напрочь отсутствовало. Голоса глохли, словно в подушке. И в двух шагах нельзя было понять слов собеседника.
        Дважды такие помещения оказывались занятыми. В первом из них повсюду - и на стенах, и на потолке, а в особенном изобилии на полу, неподвижно распластались уже знакомые серые полотнища. В другом, забившись в угол, свернувшись в клубок, дремал Малый Страж. Пришельцев он не заметил.
        Зато примерно в двадцатом по счету боковом ходу они обнаружили эскалатор.
        Вымощенная необычно белыми плитами полоска пола, едва только Кратов ступил на нее, внезапно ожила. Плавно, без рывков, тронулась и понесла его вдоль усеянных мигающими «светильниками» стен. Биссонет с торжествующим криком последовал за ним.
        - Я же говорил, что мы отсюда выберемся! - объявил он, подбираясь поближе и балансируя руками. - Не может быть, чтобы эта дорога не вела на свободу!
        - Может, может, - сказал Кратов. - Вам не приходило в голову, что это транспортер для мусора?
        Биссонет озадаченно притих.
        - Но мы всегда сумеем возвратиться, - произнес он наконец без большой уверенности.
        Кратов не ответил. До рези в глазах он всматривался вперед. За каждым поворотом их мог подстерегать сюрприз. И вряд ли разумно было полагать, что он непременно окажется приятным.
        - Провалиться мне, если мы не поднимаемся, - с надеждой сказал сзади Биссонет.
        Бегущая лента и в самом деле все круче забирала кверху. Через полчаса пришлось утвердиться на четвереньках, дабы ненароком не опрокинуться. «Глумление над человеческим достоинством», - ворчал ксенолог.
        Еще спустя какое-то время они легли плашмя, цепляясь скрюченными пальцами за белые плиты.
        - Хочу вас обрадовать, - сказал Кратов сдавленным голосом. - На транспортер для дерьма это не похоже.
        - Что вы смыслите в здешнем дерьме… - просипел Биссонет. - Все равно отступать уже поздно.
        - Одно не дает мне покоя: отчего Видящие Внутрь не пользуются эскалатором?
        - Во-первых, мы этого не знаем. Возможно, и пользуются - для подъема. Такое допущение особенно приятно, ибо оно дарит нам шанс выбраться на поверхность. А то, что для спуска они используют лестницу, свидетельствует лишь об однонаправленности подъемника. Во-вторых, они дебилы. С них станется сотни и тысячи лет мотаться по подземелью одним маршрутом, не отклоняясь от него ни на шаг. А в-третьих…
        - …они не дебилы и прекрасно знают, куда именно ведет эскалатор. Чего, в отличие от них, еще не знаем мы.
        - Отступать поздно, - упрямо повторил Биссонет. - И мне наплевать, куда он ведет. Я устал. Я вообще намерен закрыть глаза и целиком довериться судьбе…
        «Я тоже, - думал Кратов. - Будь что будет. Не верю, что со мной может случиться нечто скверное. Не может быть, чтобы все закончилось таким дурацким образом: на сумасшедшей планете, в смрадном подземелье. До сих пор бог оберегал меня от глупого конца… Мы поднимаемся неведомо куда, но то, что это «неведомо что» может оказаться не избавлением, а очередным контуром лабиринта, ни черта не значит. Кроме того, что мы снова будем бродить в сумерках, совать носы во все дыры и ввязываться во все авантюры. Пока не набредем-таки на верный путь. Так и только так. Этот нытик и себялюбец вопреки моим ожиданиям и собственным взбрыкам ведет себя все же по-мужски. И доставляет хлопот не так много, как можно было предположить. Хотя бы на этом ему спасибо. Мы даже немного притерлись друг к другу, что само по себе не так давно представлялось положительно невозможным.
        …Но все ж и феникс, и ворона - птицы,
        Должны прийти к согласию они![9 - Пак Инно (1561-1642). Пер. с корейского А. Жовтиса.]
        И я непременно вытащу его отсюда. И все кончится наилучшим образом. Лишь бы этот эскалатор не волок нас в пасть самому сатане…»

9.
        - А-ах!!!
        Упругий толчок волны ледяного с непривычки воздуха. Слепящая вспышка. Распяленные пальцы судорожно подгребают пустоту.
        Кратов успел осознать, что уже не лежит, а летит. Он зажмурился, поджал ноги, обхватил голову руками…
        Ударился локтями, с отвратительным скрипом проехал по чему-то жесткому и колючему. Опрокинулся на бок, замер, тяжело дыша.
        «Кончилось», - подумал он с облегчением.
        За его спиной с силой шмякнуло мягким о твердое. Раздался приглушенный вопль.
        Кратов сел, щурясь от нестерпимо яркого света. Вдохнул живой, дурманящий запах. Запах красной травы.
        - Биссонет, как вы?
        Тот чертыхнулся и после паузы пожаловался:
        - Я ободрал себе рожу…
        - Мы выбрались, - сказал Кратов, улыбаясь.
        - …и отбил все потроха, - добавил Биссонет.
        - Мы живы, - проговорил Кратов. - Мы все повидали и остались целы.
        - Отчасти, - буркнул ксенолог. - Я еще не пересчитал свои конечности.
        Из черного зева шахты всплывали сизые клочья вонючего пара.
        Кратов отвернулся. Долго глядел не отрываясь на затянутое серыми тучами небо, на смутную тень спутника в зените, на размытые столбы черного дыма над терминатором. Потом на спесивые свечи кактусов, на траву, полегшую под порывами горячего ветра. Будто наново привыкал. «Кончено, - думал он. - Тот, на небесах, что бережет меня, снова не обманул… Сейчас вызову корабль, и больше вы меня оттуда поленом не вышибете».
        Все так же улыбаясь, он перевел взгляд туда, где только что зияла шахта эскалатора. Но от нее не сохранилось и следа. Куда ни кинь глазом - трава да кактусы.
        И несколько угловатых раскоряченных фигур, молча застывших неподалеку. В развевающихся, тончайших серебристо-белых плащах, придававших им зловещее сходство с Мерцальниками.
        Кратов пошевелился, привставая… Одна из фигур неловко, как на шарнирах, вскинула руки, в движении смыкая воедино кулаки, обмотанные металлическими лентами. Выхлестнуло и зазмеилось тонкое огненное жало.
        - Серебряные Змеи, - сказал Биссонет приглушенно.
        - Спокойно, - сказал Кратов одними губами, по-кошачьи подбираясь. - Их всего лишь пятеро. Такого огня я не боюсь. Мы уйдем от них.
        - Нет, Кратов, - шепнул Биссонет. - Нет. Уходить мы ни за что не станем.
        Интерлюдия. Земля
        Внизу на веранде все утро звучала музыка. С нее начинался мамин день, ею же завершался. Музыка наполняла собой весь дом, просачивалась в каждую щель. И даже когда ненадолго - обычно, с появлением Кратова - воцарялась тишина, казалось, что во всяком темном уголке дома и сада прячется эта незримая, неслышная музыка и ждет своего часа, чтобы вырваться на свободу. Разрозненные, несвязные сочетания звуков. Чистые, плывущие, эфирные аккорды. Холодная, отстраненная, лишенная логики мелодическая вязь. О чем могла думать мама, обитая в этом музыкальном пространстве?..
        Кратов лежал в постели, слушал музыку и глядел в потолок. По потолку, будто по туго натянутому белому полотну, бежал паучок. Старинная примета: теперь жди новостей… Кратов ничего не ждал: ни новостей, ни экстренных вызовов. Недаром он укрылся в Садовом Поясе, исчез для всего мира, словно растворился среди этого покоя и тишины. «На своей постели, в своей комнате, в своем доме, - мысленно произнес он, как заклинание, и попытался проникнуть в самую глубину этих понятий. - Кстати, на своей планете».
        Своя планета. Что это - пустой звук?
        Да, ему здесь хорошо. Где-то рядом, поскрипывая половицами, по веранде ходит мама и слушает свою варварскую музыку. Вокруг люди. Тысячи людей, миллионы, целый океан людей. Он вырос в этом океане. Правда, тому минуло столько дней, столько событий… Он отвык от огромных городов, многоголосых и многоликих улиц. Даже Оронго, нависавший над Садовым Поясом подобно сияющей башне, крохотный, в сущности, город-дом, пугал его. «Наверное, все же я окончательно сменил место жительства. Это случилось десять лет назад. С тех пор мой дом на Сфазисе. Моя семья - крутой на язык и поступки старик Энграф, шумный великан Фред Гунганг, добрая, как сама доброта, Руточка Скайдре. Ну и, конечно, Чудо-Юдо-Рыба-Кит. Кто он мне? Слуга? Друг, брат? Не сразу и решишь. Подумать только: звездолет-биотехн стал членом моей семьи. Но кто же мне тогда мама, Игорь?..»
        Кратов наконец убедил себя встать. Накинул халат и, шлепая босыми ступнями по дощатому полу, спустился на веранду. Ольга Олеговна, царственно прекрасная с самого утра, совершенство во плоти, улыбнулась ему.
        - Что тебе снилось, сын? - спросила она.
        На ладони у нее сидела маленькая взъерошенная птаха с бурой спинкой и желтым клювом.
        - Даже и не упомню, - сказал Кратов и осторожно, чтобы не спугнуть пернатую гостью, поцеловал маму в щеку. - Это важно?
        - Сегодня пятница, а в ночь с четверга на пятницу снятся вещие сны.
        - Мама, ты превратила дом в зверинец, - произнес Кратов с притворной укоризной. - Вечером здесь гостит Люцифер. А это кто?
        - Майна по имени Зика. Она умеет говорить, правда - под настроение. Да и болтает, надо признать, всякую чушь.
        - Зика - цыпа! - объявила майна хриплым игрушечным голосом. - Смерть кошкам!
        - «Эта бедная, невинная птица ругается как тысяча чертей, но она не понимает, что говорит», - улыбнулся Кратов. - А где же Люцифер?
        - Отдыхает. К тому же, они с Зикой не ладят. Зика пыталась его съесть. Кто способен поддерживать нормальные отношения с существом, которое питает к тебе преимущественно гастрономический интерес?
        - Например, ксенолог, - сказал Кратов.
        - Нет, нет, не вздумай ее гладить! - Ольга Олеговна отвела потянувшуюся было руку Кратова. - Она испугается, и у тебя не останется ни шанса завоевать ее расположение. Зика глупенькая, не то что твои инопланетные чудовища. А так она пообвыкнет и со временем сама пойдет к тебе на руки. Как истая женщина…
        Кратов, усмехаясь, спустился в сад. По влажной траве прошел на задний двор. Там лежал Чудо-Юдо, черный и лоснящийся, словно валун, обкатанный волнами. Перепонка, таившая люк в его боку, немедленно истаяла.
        - Давай улетим, - застенчиво предложил Чудо-Юдо на понятном только для них двоих языке мыслей. - Я тут уже надремался. Скоро лопну от энергии. Тут странно. То сыро, то сухо. То холодно, то тепло. А в космосе хорошо. Всегда одинаково. Давай слетаем домой, а?
        Кратов задумчиво потрепал его по упругой щетинистой коже. Дом для биотехна - Сфазис. А для него, человека?
        - Успеем еще, - ответил Кратов. - Налетаемся. У меня здесь много дел.
        Он все же забрался в кабину - Рыба-Кит даже заурчал от удовольствия, будто он не Кит, а кот, которого к месту погладили по шерстке. В китовом чреве, в полной недосягаемости для постороннего глаза и уха, через собственный видеал биотехна Кратов вызвал пост Южного отряда страйдеров на Земле.
        Связь наладилась не сразу. Очевидно, по ту сторону канала проверили полномочия вызывающего - а Кратов догадался воспользоваться личным привилегированным кодом, - и лишь сочтя их достаточными, откликнулись. На экране возник молодой человек весьма сурового вида и весь какой-то квадратный: квадратные плечи, квадратная нижняя челюсть и квадратный же бритый череп.
        - Сменный координатор, сейл-командор Новацкий, - назвался он, коротко кивнув. - Чем могу быть полезен?
        - Я брат раддер-командора Игоря Кратова. Ваше руководство обещало знакомить меня со всей новой информацией о нем и его миссии…
        «Не могу же я, в самом деле, рассказать про паучка!» - прибавил Кратов мысленно.
        - Мне это известно. Сожалею, ничего нового.
        Кратов помолчал, разглядывая собеседника. Сейл-командор Новацкий старался выглядеть и безусловно выглядел чрезвычайно мужественно. «Совсем как я, - подумал Кратов. - Полжизни тому назад».
        - Быть может, у вас есть какие-то прогнозы?
        - Прогнозы обычные. К тому же, установленный срок ожидания не истек.
        - И вы, как всегда, не намерены их искать?
        - Искать? - на квадратном лице Новацкого проступила снисходительная улыбка. - А потом искать тех, кто отправился на поиск?.. Это другая Галактика, другой мир. Бывает, что там действуют иные физические законы.
        - Бывает, - раздраженно сказал Кратов. - Но исключительно редко. В очень удаленных Галактиках. Нет необходимости разъяснять мне эту азбуку.
        - Простите, - улыбка Новацкого стала смущенной. - Я забыл, с кем разговариваю. Но это отнюдь не азбука.
        - Я тоже прошу прощения, - буркнул Кратов. - Мне не следовало повышать голос. Просто я обеспокоен.
        - Думаю, вам будет легче, если вы узнаете, что мы тоже обеспокоены. Раддер-командор Кратов имел много друзей в отряде. И мы серьезно озабочены проблемой спасательных операций. Нельзя всякий раз бросать товарищей в беде. Мы отрабатываем поисковые акции, совершенствуем нашу технику. У нас новые энергонасыщенные корабли. Нам помогают страйдеры всего Галактического Братства. Но мы пока не всемогущи…
        Распростившись со слегка сконфуженным и потому подрастерявшим свою мужественность Новацким, Кратов попробовал разыскать Марси. Он проделывал одну и ту же операцию изо дня в день по нескольку раз.
        Легко отзывались все, кто был ему нужен и кто - не особенно. Например, сразу нашелся Астахов: «Извини, друг, сегодня никак. Подкинули, наконец, проблему, не могу оторваться, очень уж аппетитно. А то, знаешь, голова ссыхаться начала от безделья…» Вполне доступен был Резник: «Господи, наконец-то ты объявился! Я уж встревожился, не унесло ли тебя снова по волнам эфира. Давай встретимся… м-м-м… завтра вечерком. На старом месте, идет? Кстати, тебя Геша домогается. Не знаешь, зачем?»
        Кратов догадывался, зачем. Но не торопил событий. Ему нужна была Марси, а она пропала. Как растаяла - почти сразу, едва только они вернулись из своего суматошного «напрыга на цивилизацию». И моментально выяснилось, что он в ней нуждается. Чтобы она шла рядом, повиснув на его руке, спорила и вредничала, смешно морщила носик и в самые неподходящие минуты лезла целоваться.
        Отчаявшись, Кратов покинул китовое чрево. Ему требовалось как-то свести на нет целый день. Садиться за мемуары не хотелось - и еще предстояло придумать оправдание такому свинству. Лететь в город хотелось и того менее. Особенно, когда нет маленькой, теплой, уютной Марси… «Ты разленился, звездоход, - бичевал он себя. - Расслабился, размяк. Интересно, сколько времени понадобится, чтобы ты восстановил форму?»
        Он обогнул печально вздыхавшего Кита. И сразу наткнулся на Гешу Ковалева.
        Почти с минуту они стояли лицом к лицу молча, застигнутые встречей врасплох.
        Геша был прекрасен. Темно-синее облегающее трико выгодно подчеркивало все достоинства его телосложения. Волосы с самого утра тщательно подстрижены и уложены. Одного ему не хватало: своеобычного выражения полного довольства жизнью на лице.
        Геша с трудом оторвал взгляд подозрительно блестевших глаз от Кратова и переместил его на чудовищную тушу Рыбы-Кита.
        - Что это? - спросил он потрясенно.
        Не говоря ни слова, Кратов подхватил его под руку и поволок в глубину сада - прочь отсюда, подальше от мирно дремлющего биотехна. Он предполагал, как именно сложится их с Гешей дальнейшая беседа, и не питал иллюзий, что Кит пожелает остаться в ней сторонним наблюдателем. Геша слабо упирался и невнятно бормотал протесты, но Кратов держал его крепко. Лишь когда Кит пропал из виду, он выпустил Гешину руку и остановился.
        - Кратов, - сказал Геша сдавленным голосом. - Я ничего не хочу слышать и знать. Я прошу одного: верни мне Марси.
        Кратов отрицательно покачал головой.
        - Почему?!
        - Но ты же не хочешь меня выслушать.
        Геша помолчал, набычившись. Потом медленно проговорил:
        - Теперь хочу.
        - Она меня любит. И я не стану…
        - Неправда! - зарычал Геша. - Она не может любить тебя! За что ей тебя любить? Она и видела-то тебя всего несколько часов!
        - А сколько, по-твоему, нужно времени, чтобы полюбить? - спросил Кратов тихо.
        - Ты же старец! - Геша выпятил челюсть и пошел на него грудью. - Ты урод, нелюдь! Что в тебе любить?!
        Рассмейся Кратов ему в лицо, Геша смял бы его, как горный сель бревенчатую избушку. Но в светлых до прозрачности глазах Кратова он обнаружил сочувствие. И, не дойдя до него какой-то пары шагов, обессилено замер.
        - Кратов, - сказал он шепотом. - Ты погубишь ее. Ведь ты улетишь, а она должна будет остаться. Она же не сумеет без тебя, она просто зачахнет одна. Ты - иной, у тебя иные мысли, не наши. Ты живешь чужой, непонятной нам жизнью, тебе не нужны наши заботы… наши дома, наши женщины… Ты заразишь ее своей инакостью, и она погибнет. Верни ее мне, Кратов.
        - Я такой же, как и вы, - сказал Кратов печально. - И не стоит ничего выдумывать себе в оправдание, Геша. Ты не сумел ее… зачаровать, что ли. Ты красивый и сильный, но мужская сила для нее не главное.
        - Конечно, - произнес Ковалев с ожесточением. - Все глядят на меня, как на придурка. Геша большой ребенок. Не так чтобы умный, зато абсолютно здоровый. Но я же не виноват, что у меня под черепом не хватает какого-то винтика! Не всем быть гениями, и не требуйте от меня того, что я не могу! Вы же умные, так будьте и добрыми! Неужто мне вымирать из-за того, что я дурак?!
        - Я ничего не требую от тебя, Геша. Будь самим собой, пожалуйста. Но Марси я тебе не отдам даже из жалости. Право выбора было за ней, и она выбрала меня.
        - Кратов, - сказал Геша трясущимися губами. - Я тебя ударю.
        - Тебе полегчает? - усмехнулся Кратов. - Тогда, разумеется, ударь.
        Гешина ладонь смазала его по щеке.
        Кратов покачнулся. Он стиснул зубы, чтобы не сорваться, и, упаси бог, не натворить глупостей.
        …С самого давнего детства, еще родителями замечена была за ним одна особенность. Едва осознав себя как личность, только-только научившись стоять, а то и раньше, маленький Костик не выносил, когда его даже ненароком задевали по лицу. Не было для него горшей обиды. Первым побуждением Костика бывало тогда наброситься на обидчика с кулачишками. А после, уже от бессилия достойно отомстить, он поднимал отчаянный, безутешный рев. И ничто не могло его успокоить - ни яркая игрушка, ни мамины руки. Пока нестерпимую обиду не смывала обычная младенческая забывчивость…
        - Ты что, Кратов? - спросил Геша испуганно.
        Тот молчал, прикрыв глаза, утолкав кулаки поглубже в карманы халата и слегка раскачиваясь на носках.
        - Теперь ты меня ударь, - попросил Геша в растерянности.
        - Нет, - сказал Кратов, трудно шевеля сведенными губами. - Нет, - повторил он уже свободнее. - Мне не за что тебя бить. И потом, от моего удара ты можешь умереть, Геша.
        - Тогда прощай, - сказал тот, неловко мотнул головой и, ссутулившись, побрел в сад. Напрямик, не глядя под ноги, не разбирая дороги.
        «За что? - думал Кратов, зажмурившись. - Почему? Я не чужой им, я здесь родился. Все, что бы я ни делал - для них. Чего же они все время требуют от меня? Быть похожим на них? Никогда не гореть в чужом огне, не замерзать в чужие морозы? Забыть все, что узнал за долгие годы, отучиться чувствовать эмоциональный фон партнера, не слышать инфразвук, не видеть в темноте? Впредь больше не плутать под чужими звездами, не вести бесконечных бесед с теми, кого они пренебрежительно окрестили «нелюдями»?.. Они нежатся под ласковым, повседневным и повсеместным солнышком и лениво, как бы между прочим, воздвигают барьер между собой и нами. В то время как мы, заточив себя в скафандры и корабли, говорим от их имени с Галактикой - без гарантий на понимание, успех и собственное благополучие…»
        «Стоп! - осадил он себя. - Стоп, звездоход. Это как раз то, чего от нас ждут. Начало отчуждения. Ненависть. Потом безразличие. Если ты привыкнешь так думать, срастешься с этими подлыми мыслями - значит, в их упреках есть истина. А ее там нет! И я один из них, вне зависимости от того, хотят они видеть меня своим или нет…»
        «Да стоп же!»
        Кратов скривился, будто ему влепили еще одну пощечину. «Они… ты назвал их «они». Ты допускаешь: есть «они» и есть «мы». Правду здесь говорят, правду чувствуют. Прекрати, остановись, гони эти мысли прочь, не это сейчас важно… А что же тогда важно, что?!»
        Он вернулся к Киту. Снова втиснулся в кабину - биотехн счастливо замурлыкал. Примерно с минуту посидел молча перед слепым экраном видеала, собираясь с мыслями. Затем с подчеркнутой неспешностью набрал одному ему на всей Земле ведомый код.
        Часть пятая
        Гнездо Феникса IV

1.
        - Кратов, - произнес Дилайт ровным голосом. - Как вы тут очутились?
        - Осуществляю ксенологическую поддержку, - ответил тот, улыбаясь. - С вами все в порядке?
        - Он в своей стихии, - отметил Биссонет. - Даже не похудел.
        - Здесь отменное питание, - уверил Дилайт, поднимаясь им навстречу из кресла - грубо сколоченного, обтянутого неряшливо выделанной кожей, но на вид вполне приспособленного к человеческим седалищам. - Меня обуревают противоречивые чувства. С одной стороны я, несомненно, рад вас видеть и даже готов обнять. С другой же, ничто сейчас так не свяжет мне руки, как ваше присутствие. И не столько ваше, сколько…
        - Послушайте, вы, несчастный прагматик, - высокомерно прервал его Биссонет. - Пока вы прохлаждались под крылышком Осязающих Мрак, мы с коллегой Кратовым раскололи почти все здешние орешки.
        - Прохлаждались! - сказал Дилайт негодующе. - Здесь круглосуточно никак не менее трехсот десяти градусов по Кельвину. Прибавьте сюда почти стопроцентную влажность. Чтоб вы в аду так прохлаждались, друг мой!
        Командор миссии выглядел весьма необычно. Лохматый, поросший плотной рыжеватой бородой, что значительно усугубляло его сходство с капитаном пиратской шхуны. В мятых и перепачканных сажей серых брюках и тонком черном свитере - «конхобар» по причине духоты был снят и небрежно переброшен через спинку кресла.
        - Хлев, - сказал Биссонет, брезгливо поводя носом. - Обезьянник. Как вы могли допустить, чтобы вас, посланцев великой цивилизации, разместили в таких гнусных условиях?!
        - Откуда в вас, в профессионале высшей пробы, подобное чистоплюйство? - парировал Дилайт. - По местным понятиям мы пользуемся всеми мыслимыми благами, на какие могут претендовать лишь особы, приближенные к самому Алмазному Жезлу. Между прочим, когда я участвовал в контакте с арахноморфами Аэндора, мне доводилось отдыхать на ложе из специальным образом разжиженного паучьего гуано, что так же свидетельствовало о крайней степени уважения хозяев к высоким гостям…
        - Если вам нравится спать в дерьме - ваше дело, - сказал Биссонет. - Но не вдавайтесь в подробности, если не хотите, чтобы меня стошнило на ваших глазах. Где здесь можно лечь ксеноэтологу с мировым именем, чтобы не угодить в гуано?
        - Все углы этого номера-люкс к вашим услугам, - произнес Дилайт, делая широкий приглашающий жест.
        Биссонет огляделся. Все обозримое пространство пещеры, исключая разве что потолок, было утыкано мягкими, хотя и слегка обтерханными, шкурами.
        - Я хочу в кресло, - объявил Биссонет и, бесцеремонно отстранив командора, плюхнулся на кожаное сидение. Судя по негодующему кряхтению, ожидаемого удовольствия ему это не доставило.
        Сквозь узкие оконные щели под самыми сводами пробивался слабый пепельный свет. Его лучи падали на грибообразную каменную тумбу, заваленную свитками. Кроме тумбы и кресла, иной мебели не наблюдалось. Кратов подошел к окну, привстал на цыпочки, выглянул. Ему удалось увидеть лишь чьи-то широко расставленные ноги - босые и довольно грязные.
        - Охрана, - пояснил Дилайт. - Опасаются, что мы вдруг обратимся в змей и удерем через эти отдушины. Мы не связаны в наших передвижениях по дворцу, но за его пределы нас пока не выпускают.
        - Вам сложно было сообщить о своем положении на корабль? - сварливо осведомился Биссонет.
        - Первым долгом у нас отобрали браслеты, - сказал командор.
        - У нас тоже, - заметил Кратов. - Поразительная неприязнь к средствам связи! Откуда им известно назначение браслетов?
        - Только за последние десять лет я принужден буду сменить уже четырнадцатый личный браслет, - промолвил Дилайт. - Партнеры по контактам, особенно гуманоиды, питают к ним особое пристрастие. В данном случае, я лично демонстрировал Осязающим Мрак их действие в позапрошлой миссии. И хотя Аафемт на каждом шагу кичатся своим пренебрежением к накоплению знаний, это они запомнили.
        - Где Джед и Хаим? - спросил Биссонет.
        - Хаим беседует с Хрустальным Туманом. Это один из приставленных к нам жрецов. Вытянуть из него полезную информацию чрезвычайно трудно, однако Элул не теряет надежды. И кое в чем уже преуспел. Джед как военный атташе не отходит от него ни на шаг. Молча сидит в уголке и время от времени угрожающе зевает во всю розовую пасть. Что производит на жрецов определенное впечатление… Фогратора он лишился одновременно с браслетом, но батареи успел извлечь и даже растоптать. Так что с нами полный порядок… Но как долго вы намерены испытывать мое терпение?
        - Я хочу одного, - сказал Биссонет. - Сидеть и ни о чем не думать. А еще лучше - попасть в свой кабинет. На этой… как ее?.. на Земле. За свой стол, в мягкое, черт возьми, кресло. Придвинуть поближе все наличные средства фиксации знаний и освободить мой бедный, беременный информацией мозг. Пусть Константин рассказывает, а я изредка буду вставлять реплики, идет?
        Дилайт перевел взгляд с него на Кратова, потом обратно, с легким изумлением покачивая головой.
        - Что за диво диковинное стряслось, что могло вас так сблизить, братец Лис и братец Кролик? - спросил он.
        - Когда Татор и Вилга улетели… - начал было Кратов.
        - Куда? - тут же остановил его Дилайт.
        - Я отпустил Юрия, дабы он внес поправки в нашу модель, - сказал Биссонет. - У нас возникли кое-какие новые любопытные соображения. К сожалению, весьма неполные в свете того, что нам с коллегой Кратовым довелось узнать в ходе нашей вергилиады.
        - А что же Аксютин?
        Кратов и Биссонет переглянулись.
        - Он улетел еще раньше, - сказал Кратов. - В тот же день, когда мы с вами расстались. Его обожгло огнем Серебряных Змей. Моя вина, я не сумел его удержать.
        - Обожгло, - повторил Дилайт медленно. - Значит, они все же отважились преступить запрет. Ясно… - Он задумчиво поскреб пятерней в бороде, взгляд его на мгновение уплыл. - Так что там с моделью, Берт?
        - Очевидно, мы поспешили с ней, - продолжал Биссонет. - Но в противном случае вряд ли Видящие Внутрь осмелились бы выйти на нас. Их отпугивал корабль, между тем как «иглу»…
        - Вы что же, вступили в контакт с Видящими Внутрь?!
        - Эта ваша «интеллектуальная элита», - произнес Биссонет с великолепным презрением. - Стадо суицидально озабоченных параноиков. Они проели мне всю плешь своим бредом. И если бы не наше желание во что бы то ни было увидеть Мерцальника…
        - Так, - сказал командор. - Стало быть, еще и Мерцальник. Прекрасно… Я прошу прервать ваше повествование до прихода Хаима. Поскольку при повторе вы неизбежно упустите что-нибудь существенное.
        - Это верно, - согласился Биссонет. - Замкните уста, Константин. А я пока подремлю.
        Но подремать ему не удалось. Дверь из черного, пропитанного смолой дерева с жутким скрипом отворилась, и явились Элул и Джед.
        - Вот что выясняется, Дин… - с порога провозгласил Элул и осекся.
        Джед, страшно заревев, набросился на Кратова. Сгреб его в охапку, оторвал от пола, закружил.
        - Я знал! - орал он. - Я сердцем чувствовал, что этот плоддер не угомонится и непременно разыщет нас даже у самого дьявола в заднице!
        - Доктор Биссонет, - нежно протянул Хаим. - И вы здесь. Не мираж ли это? Позвольте мне вас потрогать.
        - Еще чего! - фыркнул Биссонет. - Сначала вымойте лапы. И снимите эту дурную шерсть с физиономии. В ней вы похожи на Маркса, а я с детства испытывал идиосинкразию к социал-утопистам.
        - Посмотрю я на вас через неделю, - сказал Хаим. - Когда привыкнете причесываться собственной пятерней и умываться собственным потом.
        - Надеюсь, питаетесь вы здесь не собственными выделениями? - уточнил Биссонет.
        - Не собственными, - уверил его Элул. - Отнюдь нет. Это я вам гарантирую.
        - И я не намерен торчать здесь еще неделю!
        - Что же вы намерены предпринять?
        - Хаим, - вмешался Дилайт. - Эти двое вступили в контакт с Видящими Внутрь.
        - Позвольте, - опешил тот. - Что значит - вступили в контакт?! Как они с ними изъяснялись - на языке мимики и жестов? Или чертили-таки пифагорово исподнее на песочке?
        - Дело в том, - сказал командор миссии, коротко и прямо взглянув на Кратова, - что Константин знает сакральный язык Аафемт. Он ведь у нас любопытный.
        - Любопытство, конечно, не порок, - озадаченно произнес Элул. - И я хотел бы услышать подробности.
        - Звездоход! - взревывал Джед, охлопывая Кратова широкими светлыми ладонями. - Знал бы ты, как я рад тебя видеть, как я устал тут без тебя!..
        Кратов, продолжая улыбаться, машинально кивнул. Он напряженно пытался понять, откуда Дилайту стало известно про его языковые познания. И все отчетливее сознавал, что неоткуда.
        - О черт! - вырвалось у него.
        - Ты что, звездоход? - удивился негр. - Я тебя помял?
        - Да нет, Джед, все прекрасно…
        Биссонет уже рассказывал. Упиваясь всеобщим вниманием, неспешно и с живописными подробностями. Старательно опуская всякие упоминания о многочисленных своих сшибках с Кратовым. В его изложении оба они выглядели этакими неразлучными Диоскурами, движимыми единственной целью постигнуть истину до ее пределов. Впрочем, когда речь заходила о конкретных фактах, он преображался и становился протокольно точен. Иногда Биссонет обращал взор на Кратова, словно требуя подтверждения своих слов. И тот немедля подтверждал - утвердительным междометием либо просто кивком.
        Мысли его заняты были совсем иным.
        Дилайт, сосредоточенно меряя пещеру шагами из угла в угол, как бы невзначай задержался возле Кратова. Положил руку ему на плечо и легонько сжал. Будто пообещал что-то.

2.
        Алмазный Жезл, верховный иерарх касты Осязающих Мрак, по сути дела - духовный владыка всех Аафемт, восседал в затемненной нише, что была высечена прямо в скале. Он был с головы до ног закутан в пышные шкуры, перехваченные тонкими металлическими лентами. Во вздыбленной над высоким залысым лбом гриве, припудренной серебром, сияли самоцветные камни. На дряблых щеках лежали густые мазки охры. Впалые глаза были прикрыты, но когда устало смеженные, подкрашенные синим веки приподнимались, то казалось, что и в орбиты тоже были вделаны огромные черные ониксы. В руках иерарх твердо сжимал символы верховной власти - два посоха из черного дерева, инкрустированного алмазами. Во всем его облике ощущалась дремлющая до поры огромная, колдовская сила. Только при помощи такой силы и можно было править этим сумасшедшим миром.
        - Смотрите во все глаза, - шепнул Дилайт, обращаясь к Биссонету и Кратову. - Когда еще вам доведется побывать при дворе живого фараона!
        На полукруглых ступенях, концентрически расходившихся от ниши, вразброс стояли жрецы рангом поплоше, в шкурах различной поношенности. И лент у них было поменьше, и самоцветов в волосах небогато, и у каждого один посох без особых украшений. Лица и обнаженные по локоть костлявые руки были пестро и неряшливо расписаны, глаза выпучены до остекленения, тонкие бескровные губы спесиво сжаты.
        Еще ступенью ниже располагался ряд Серебряных Змей, наглухо укутанных в свои мимикрирующие плащи. Над сомкнутыми опущенными кулаками трепетали сонные язычки подземного мертвого пламени.
        - Могильники, дольмены, - пробормотал Биссонет. - Стоило ли ломать копья из-за ерунды, когда здесь такой дворец… Где же раньше были ваши глаза, господа ксенологи?
        - В прошлый раз Алмазный Жезл беседовал с нами на священной поляне, на пороге убогой соломенной хижины, - промолвил Дилайт, не поворачивая головы.
        - А следующую миссию он примет в коктейль-баре на крыше небоскреба! - ядовито сказал Биссонет.
        Неслышно возникший рядом Аафемт в жреческом облачении нечленораздельно каркнул.
        - Чужие могут сесть, - перевел Хаим.
        Кратов оглянулся. Ничего похожего на кресла для почетных гостей не обнаруживалось. Рассеяв его недоумение, Джед первым умостился прямо на полу, подогнув по-турецки ноги. Его примеру последовали остальные.
        И только Дилайт продолжал стоять.
        - Чужой Старший желает говорить? - негромко осведомился жрец.
        - Хрустальный Туман видит, - надменно ответил командор.
        В тронном зале установилось тягостное молчание. Слышно было, как в удаленном закутке со звоном капало… И когда пауза сделалась совершенно невыносимой, Алмазный Жезл внезапно отверз уста. Кратов не удержался и вздрогнул, когда в тишину упали первые скрежещущие звуки его голоса.
        - Откройте глаза, - переводил Элул. - Ибо они закрыты для Истиносвета. То, что в них отражается, есть ложь. Миражи обмана одолевают рассудок. Тьма поселяется в душе, отягощая собой серебряное имаго. Обманутый не возродится. Говорящий лживо не возродится вдвойне. Пришедший из тьмы не возродится никогда. Откройте глаза своего имаго. Ибо глаза бренной плоти слепы от рождения. Только Очищение дает жизнь. Тело - колыбель, имаго - младенец. Не питайте младенца темным ядом. Отравленный не возродится. Этой ночью я открыл глаза и увидел Истиносвет. Все, что есть, не будет. Все, чего нет, возникнет. Гнусная тьма будет развеяна, и воцарится чистое благо. Родится много младенцев. Родится наш мир. Он устал от тьмы. Разум отягощен ложью. Он просит облегчения. Это будет. Одно превращение - ничто. Много превращений - все. Так замыкается круг, так размыкается обруч.
        - Похоже на бред, - сказал Кратов. - Со зловещим смыслом.
        - Знакомая песня, - проворчал Биссонет. - Правда, на другие стихи… Они устали от памяти и хотят зачеркнуть прошлое. Наступает сезон пожаров.
        - У меня от этих прорицаний скоро разовьется черная меланхолия, - сказал Хаим. - Знаете, что такое «синапофименон»? В ту пору, когда Марк Антоний строил амуры с Клеопатрой, египтяне скуки ради учредили академию с этим названием. Члены ее только тем и заняты были, что измышлением новых, особенно приятных способов самоубийства. А потом испытывали их на себе.
        - Так то на себе, - заметил Джед. - Это хотя бы справедливо. Зачем же остальных впутывать?
        - Поверь мне, в этом мире остальные будут только счастливы…
        Дилайт продолжал стоять.
        Очевидно, и Алмазный Жезл наконец заметил это. Он прервал мрачные пророчества и надолго замолчал. Потом так же неожиданно - Кратов снова вздрогнул, - заговорил вполне доступным языком:
        - Чужой Старший должен быть доволен. Он видит новые лица. Это хорошо. Ибо гости никогда не обременяли своим присутствием чертогов Осязающих Мрак.
        - Но я прошу Алмазного Жезла указать нам обратный путь, - громко сказал Дилайт.
        - Каждый день одно и то же, - добавил от себя Хаим. - А толку никакого.
        - Чужой Старший напрасно спешит, - проскрипел иерарх. - Еще не соткана до конца ткань поступков и событий. Когда Истиносвет откроется моим глазам, никто не задержит никого.
        - Неужто он ждет, когда ему приснится, будто мы ушли? - спросил Биссонет.
        - Все сложнее, коллега, - сказал Элул. - Истиносвет постигается в комплексе. Это и явь, и сон, и наркотические видения, и шаманские действа… Сейчас они с командором обменяются еще парой реплик, и аудиенция завершится.
        - …Но в ткань поступков и событий вплетены темные нити, - продолжал Дилайт. - Разве Алмазный Жезл этого не видит?
        - Чужой Старший ошибся. Ткань соткана из чистого серебра.
        - Это фальшивое серебро, и оно тускнеет под пристальным взглядом!
        Над кулаками плащеносцев с шипением взметнулись огненные клинки.
        - Чужой Старший должен разъяснить свои слова, - заскрежетал иерарх.
        - Алмазный Жезл простер над Чужими свое сияние, - спокойно сказал Дилайт. - Он думает, что его власть безгранична. Но Серебряные Змеи ужалили Чужого.
        - Чужие погружены в Ложнотьму! - взревел Алмазный Жезл. - Их разум омрачен отравленными видениями. Как может быть то, чего нет?!
        - Истиносвет не гаснет, - резко сказал Дилайт и сделал правой рукой короткий пронзающий жест.
        Серебряные Змеи слаженно, будто по неслышимой команде, шагнули еще на одну ступеньку вниз.
        - Та-а-ак, - протянул Хаим и проворно встал.
        - Что случилось? - забеспокоился Биссонет.
        - Кажется, нашего командора достали, - пояснил Хаим. - Он произнес формулу абсолютной правды перед лицом Алмазного Жезла. Это серьезно.
        Теперь уже все оказались на ногах.
        Строй плащеносцев разорвался. Высоченный худой Аафемт выступил вперед, откидывая с лица капюшон. Его лицо, умащенное серебром, казалось неживой маской, прозрачные выпуклые глаза глядели холодно, по-змеиному не мигая.
        - Драконий Шип никогда не обрушивал священный огонь на грязного Чужого, - сказал Аафемт. - Истиносвет не гаснет.
        И тоже ткнул рукой в пустоту.
        - Драконий Шип осквернил чистоту Истиносвета, - промолвил Дилайт высокомерно. - Он может выбирать.
        - Дин, ты сошел с ума! - сказал сзади Элул. - Что за ковбойские штучки?!
        - Я знаю что делаю, Хаим, - сказал командор, не оборачиваясь.
        - Так это Драконий Шип спалил Аксютина? - отрывисто спросил Кратов.
        Ему не ответили.
        - Вы оба призвали в свидетели своей правоте немеркнущую истину, - задумчиво изрек Алмазный Жезл. - Но один из вас совершил святотатство.
        - Но не Драконий Шип, - сказал плащеносец. - Что значит Истиносвет для Чужого, лишенного имаго?
        - Истиносвет безграничен, - ответил Дилайт. - Его сияние озаряет все миры. Он не гаснет!
        - Драконий Шип выбрал? - нетерпеливо осведомился иерарх.
        - Чужой Старший осквернил чистоту Истиносвета, - ответил тот, не глядя на Дилайта. - Пусть Алмазный Жезл услышит. Верно, что в ткани поступков и событий появились инородные нити. Но это не лучезарное серебро Истиносвета. Это ржавый металл Ложномрака, подброшенный теми, кто укрывается в сиянии алмазов. Истиносвет не гаснет! Над Чужими всегда стлалась завеса тьмы. Так было: Чужие, лишенные имаго, прошли сквозь врата Нетленной Чистоты. Они обожгли смрадным дыханием нежные покровы Вечно Живущего. Они опоганили грубостью своих мыслей его высокие грезы. Истиносвет не гаснет!
        - Кто открыл Драконьему Шипу это знание? - грозно вопросил иерарх.
        - Глаза и уши Серебряных Змей рассеяны повсюду. Было так: Видящие Внутрь допустили Чужих в обитель Нетленной Чистоты.
        - Воистину, Ложномрак распростер свои крылья над этим миром, - проговорил Алмазный Жезл. - Я жду Очищения…
        - Пусть Драконий Шип выбирает, - напомнил Дилайт. И тут же прибавил тоном пониже: - Хаим, прикрой Кратова.
        Шурша плащом, Драконий Шип приблизился к напряженно молчавшим землянам вплотную. От него исходила леденящая волна ненависти пополам с черным безумием. Ощупал взглядом каждого с ног до головы - Биссонет, не удержавшись, попятился, натолкнулся на Джеда и застыл…
        Стеклянные глаза уперлись в Кратова.
        Чувствуя, как холодное пламя подземелий лизнуло его своим языком по сердцу, Кратов подался вперед.
        - Мы встретимся, - сказал он на языке Иовуаарп.
        - Мы встретимся, - подтвердил Драконий Шип.
        И коснулся его груди длинным крючковатым пальцем.
        - Драконий Шип выбрал неверно! - воскликнул Дилайт с отчаянием.
        - Выбор совершен, - равнодушно сказал Аафемт, отходя.
        - Что вы натворили, Кратов, - произнес командор упавшим голосом. - Вы хотя бы знаете, на что вызвались? Это было моим делом…
        Кратов не ответил. Он отстранил остолбенелого Хаима и вышел на середину зала.
        - Пусть Алмазный Жезл услышит! - крикнул он.
        Жрецы зашумели, задвигались.
        - Чужой знает древнесокровенное, - изумленно сказал иерарх. - Как такое возможно?
        - Истиносвет безграничен, - ответил Кратов. - Я выбран Драконьим Шипом. Но остальным Чужим должен быть открыт обратный путь. Таково мое требование.
        - Кто ты, чтобы требовать перед лицом Алмазного Жезла?
        - Никто не знает будущего, - продолжал Кратов. - Может случиться так, что я обрету имаго. Пусть Алмазный Жезл знает: когда он избавится от оков своего тела, я замкну перед ним врата Нетленной Чистоты. И Вечно Живущие не примут его в свой круг, если он не исполнит того, что я хочу.
        - Рассудок твой обуяла Ложнотьма, - возразил иерарх. - Чужие не способны обрести имаго…
        - Я знаю древнесокровенное, - прервал его Кратов. - Подобные мне обретают имаго. И я стану Вечно Живущим и велю Малым Стражам навечно затворить обитель Нетленной Чистоты перед всеми Аафемт. Пусть Алмазный Жезл поверит, что я сделаю это. Истиносвет не гаснет!
        Его последние слова прозвучали угрозой.

3.
        В оконной щели была видна узкая полоска плотно-серого вечернего неба, подсвеченного кровавым сиянием терминатора. Потом и ее перекрыли босые ступни охранника… Кратов едва слышно вздохнул и отошел.
        - Хорошо, что все состоится утром, - сказал он.
        - Мало в том хорошего, - проговорил Дилайт удрученно. По своему обыкновению он размеренно вышагивал из угла в угол, безошибочно огибая в темноте кресло и стол. - Что вы натворили… Вы впутались туда, где ни черта не смыслите. Это было моим делом и ничьим больше.
        - Моим тоже. Драконий Шип сжег Аксютина.
        - Ну и что с того? - спросил командор. - Он мог сжечь совершенно незнакомого вам человека в то время, когда вы мотались по Галактике по своим плоддерским делам. Разве тогда вы тоже бросили бы все, чтобы явиться на Уэркаф для сведения счетов? Это контакт! Это игра, в которую играют не по нашим правилам! И уж подавно не правилам вендетты…
        - Но вы сами пытались сыграть в эту игру.
        - Знаете, Константин, вы просто самонадеянный юнец. И до конца не представляете, что вас ожидает. Это поединок без правил. Двое заходят, выходит один… Не забывайте, что шесть лет назад вы уже вышли один из поединка. Или теперь что-то сместилось в ваших нравственных устоях?
        - Дело не в этом, - упрямо сказал Кратов. - И я помню о том, что произошло шесть лет назад. Конечно, вы вправе думать обо мне что угодно.
        В бессмертном мире он
        Мог жить за веком век,
        Но вот по воле сердца своего
        Он сам пошел на лезвие меча -
        Как безрассуден этот человек![10 - Песня, воспевающая Урасима из Мидзуноэ. Пер. с японского А. Глускиной.]
        Сейчас мне нужно было, чтобы вы могли вернуться на корабль. Я этого добился. Что же до здешних правил, то я намерен их поломать. Возможно, Драконий Шип великий боец и одолеет меня. Ну, а я не собираюсь его убивать. В конце концов, он тоже не убил Аксютина… Двое зайдут, двое и выйдут.
        - Вам без малого тридцать лет, Константин, а рассуждаете вы как дворовый мальчишка, - не утерпел Хаим. Он полулежал в углу комнаты на шкуре, подперев голову ладонью. - Кто затронет наших, тот получит в лоб… А стихи мне понравились, - прибавил он меланхолично.
        - Лучше бы этот змееглазый выбрал меня, - буркнул Джед. - А может быть, ну его на хрен, этот поединок? Что нам за дело до их паршивых обычаев?
        Кратов промолчал. Он опустился на пол рядом со свернувшимся по-кошачьи негром, прислонился к стене и прикрыл глаза.
        - Обычаи надо уважать, - ответил за него Хаим. - Даже паршивые. Мы - ксенологи, незваные гости в чужом доме. Дин верно сказал: игра не по нашим правилам… И потом, у нас уже нет иного выбора.
        - Мне стыдно признаться, - сказал тихонько Биссонет. - Но я очень боялся, что Шип укажет на меня. Ведь я тоже… как это?.. осквернял нежные покровы.
        - Совершенно исключено, - отмахнулся Дилайт. - Ни вас, Джед, ни вас, Берт, ни тем более Хаима он никогда бы не выбрал. У него были претензии только к нам двоим. Свою роль сыграло знание сакрального языка… Но для чего выпятились именно вы, Константин?! Это было моим делом, - снова повторил он.
        - Зря я растоптал батареи фогратора, - сказал Джед.
        - Не зря, - возразил Кратов. - Ведь у нас нет фогратора. Да я и не взял бы его ни за какие коврижки.
        - Все противоречиво, - сказал Биссонет в задумчивости. - С одной стороны, навязчивое гостеприимство Алмазного Жезла. На кой черт мы ему нужны, почему он нас не изведет? Мы в полной его власти. Самый грязный Чингисхан из чингисханов с нами не церемонился бы. Ну, поразвлекся бы, как новой игрушкой. А потом поступил бы в полном соответствии с органически присущей всем деспотам ксенофобией, сиречь чужебоязнью.
        - Ксенофагией, - поправил Хаим. - Сиречь чужеедством.
        - Уж во всяком случае не потерпел бы нашего своенравного вяканья… С другой стороны - лютая, ничем не мотивированная ненависть Серебряных Змей. С третьей - демонстративная готовность открыть все тайны и попрать все табу со стороны Видящих Внутрь… Как такое может сочетаться в одном обществе?
        - Что тут противоречивого, - пожал плечами Элул. - Здесь даже деспотия зиждется на иных, нежели у нас бывало, нравственных установках. В основе всего лежит отсутствие инстинкта самосохранения и острое желание покончить счеты с жизнью. Чтобы обратиться в прекрасное сияющее имаго… Тогда как большинством наших правителей управлял разъедающий душу страх смерти.
        - Вдобавок, с приходом христианства - ужас перед адскими муками, - подхватил Биссонет. - И в то же время полная невозможность отказа от сладостных земных прегрешений.
        - А с какой стати тому же Алмазному Жезлу посягать на наше благополучие? Быть может, в глубине души ему нестерпимо жаль этих несчастных, нелепых чужаков, лишенных светлой надежды на освобождение от гнетущей плоти. Посмертно обреченных гнить в земле, подобно дикому зверью. Что же до Видящих Внутрь, то я полагаю, им просто наплевать на происходящее вокруг. Судя по вашему рассказу, Берт, они обитают в среде настолько фантастической, что кастовые условности надземного мира для них не имеют никакого значения. Их социальная роль - посредничество с Мерцальниками. И они за долгий срок общения с ними невольно восприняли атрибутику их поведения. А именно - постоянную готовность исполнить то, что от них хотят… Сложнее всего с Серебряными Змеями.
        - …А в морду ты бить умеешь? - озабоченно спросил Джед у Кратова.
        - Умею, - сказал тот, усмехнувшись. - Была бы морда…
        - А ведь Драконий Шип солгал, - заметил Биссонет. - И сделал это сознательно. Осквернил, так сказать, чистоту Истиносвета.
        - Вот и объяснение, - неохотно вмешался Дилайт. - В этом бедламе Серебряные Змеи - наиболее здравомыслящая общественная группа. Возможно, сам отбор в эту касту происходит по признаку нормального мировосприятия. Если только это вообще не генетически обособленная ветвь Аафемт… Они могут знать: Мерцальники - никакое не имаго, а нечто иное, непонятное, но вполне управляемое. И охраняют эту кастовую тайну огнем и мечом. По преимуществу - огнем.
        - Тогда конечно, - сказал Биссонет. - Мы со своим материализмом для них просто опасны. И они, разумеется, будут кидаться на любого пришельца будто цепные псы. Удивительно, как долго они вас терпели во дворце Алмазного Жезла!
        - Ну, какие-то пределы их своеволию все же существуют, - промолвил Дилайт. - За Змеями ведь тоже присматривают. Но стоит им уйти от недреманного ока Осязающих Мрак или, допустим, Касающихся Воды, как они демонстрируют нам свои истинные намерения. Например, нападают на Павла Аксютина… Если бы мне знать об этом раньше!
        - Интересно, почему мы ни разу не видели здесь женщин? - вдруг спросил Биссонет.
        - Отчего же не видели, - возразил Хаим. - Поверьте мне, Берт, они вас не воодушевили бы. Во-первых, женщин здесь чрезвычайно мало и внешней привлекательностью они не блещут. Продолжение рода является привилегией высшего жречества и окутано культовым туманом, за который нам покуда не удалось проникнуть. Во-вторых, местные женщины довольно забитые и пугливые существа. Малоподходящий объект для контакта.
        - Предрассудки, - фыркнул Биссонет. - Из той же обоймы, что и недопущение наших женщин в практическую ксенологию…
        - …А по ядрам его пнуть ты сможешь? - снова вскинулся уже задремавший было Джед.
        - Были бы ядра, - ответил Кратов рассеянно.

4.
        …Вошел Аксютин. С любопытством озирая убранство помещения, приблизился и сел рядом. Его пальцы погрузились в свалявшийся мех напольной шкуры. «Троглодиты, - сказал он негромко. Лицо его светилось удовольствием. - Нет, в этом что-то есть. Я вам завидую, Костя. Ей-богу, брошу все эти лингвары-бювары, отрину вековые наслоения культуры и подамся куда-нибудь так же… в пещеру!» Потревоженный звуками его голоса, Джед свирепо всхрапнул, но не проснулся, а лишь перевернулся на другой бок. «Так вот, о «третьей силе», - продолжал Аксютин. - Я думаю, в ее присутствии никто уже не посмеет усомниться». - «Еще бы, - усмехнулся Кратов. - Вопрос в том, какую из всех наличных сил назвать «третьей». Если вы о Мерцальниках, так они - явно «первая». Как по времени, так и по авторитету». Аксютин кивнул. «А всего означенных сил четыре, - сказал он. - Мерцальники, Аафемт, люди и - эти… Ио… вуу… Ну, вы понимаете, кого я имею в виду. Даже если они пассивны и только наблюдают. Слабое воздействие зачастую оказывается самым эффективным». «Не так уж они пассивны, - возразил Кратов. - Вдобавок, сознание того, что они впутали в
свое, в общем-то внутреннее с Аафемт дело землян и подставляют их на каждом шагу, когда вместо тарана, когда вместо щита, должно давить им на совесть». - «Буде таковая категория им известна!» - «Все равно какой-то нравственный императив в их поступках присутствует. Иначе они давно бы уже плюнули на эту разнесчастную планету». - «А если ими руководит всего лишь уязвленное самолюбие? Или ложно понимаемые принципы? Например, доведенный до абсурда принцип расовой неделимости? Знали бы вы, каких бед натерпелось человечество из-за этого и ему подобных символов веры!..» - «Я знаю». - «Верно, вы же любопытный…» - «Если вы окажетесь правы, плохи наши дела, - усмехнулся Кратов. - Тогда и самом деле мы всего лишь пешки в чужой партии. Остается, впрочем, надежда, что наше кондовое своенравие все же вывезет на кривой. Трудно разыгрывать партию фигурами, так и норовящими каждую секунду чесануть врассыпную!» - «Особенно нынче, - веселился Аксютин. - На аудиенции у Алмазного Жезла. С такой пешкой, как вы, Костя, любой гроссмейстер спятит!» - «Но партия еще не завершена», - прозвучал чей-то хладнодушный голос, очень
знакомый, но положительно неуместный в такой обстановке. Кратов обернулся и обнаружил, что вполоборота к нему, притулившись в чернильной тени, сидит в обыкновенной своей, даже на взгляд неудобной позе Тьмеон. Это был повод для изумления, но самым изумительным в ситуации была, пожалуй, крайняя незначительность изумления. Ну, сидит и сидит, что в том диковинного? Вот и Аксютин скорее с удовольствием, чем с удивлением, воспринял участие в беседе нового лица. «Вы правы, коллега, - сказал он воодушевленно. - Но вся прелесть положения заключена в том, что партия-то у каждого своя! Не только у игрока, вернее - у того, кто всерьез полагает себя игроком, но и у всякой фигуры на доске. Любопытно, что и сам игрок - точно такая же пешка, как и все остальные!» - «Кто же всеми нами движет?» - осведомился Кратов. «О! - шепотом вскричал Аксютин. - Гроссмейстер из гроссмейстеров, чемпион всех ристалищ, его величество Судьба!» - «По прозвищу «Удача», - задумчиво присовокупил Кратов. «Это что? - встрепенулся Аксютин. - Плоддерский фольклор?» - «Это мой личный фольклор…» Тьмеон передернул костлявыми плечами и сказал
безразлично: «Но все проиграют». - «А так не бывает!» - энергично возразил Аксютин. «Бывает. Так и только так. Все иное - Ложносумерки. И тот, кто получает приз, увидит, что в руках его - пустышка. Его удел - разочарование». - «Я выиграю», - сказал Кратов упрямо. «Безумец, - обронил Тьмеон. - Хочешь говорить с глухим? Подарить свой портрет слепому? Драться с безруким?..» - «Это Драконий-то Шип безрукий?» - «И он тоже. Захочет схватить - но не сумеет». - «Опять пророчества, - поерзал Аксютин. - Не выношу я этих оккультизмов! Я, отцы мои, материалист…» - «Нашли чем гордиться, - хмыкнул Кратов. - Но кто же этот глухой слепец?» - «Знающий знает», - уклончиво промолвил Тьмеон. Еще один желающий побеседовать возник на пепельном фоне остывающей стены плоской серой тенью. Кратов на всякий случай подобрался: ему почудилось, что это не кто иной, как Малый Страж, которому в их теплой компании уж совершенно не место. «Константин, - шепотом позвала тень. - Вы не спите?» Тьмеон снова дернулся, на сей раз - с явным пренебрежением, легко выпрямился во весь немалый рост и ушел. Аксютина тоже не оказалось на прежнем
месте. «Я не сплю, - пробормотал Кратов. - Уснешь тут, кажется…»

5.
        - Константин, - снова позвал командор.
        - Да, да, я слышу.
        - Простите, что я вас потревожил.
        - Я толком и не спал. Так, видения какие-то бредовые… А вы бы уснули?
        - Полагаю, что да. Если бы, конечно, я был на вашем месте, а не на своем.
        Джед недовольно заворчал спросонья и спрятал лицо в ладони. В дальнем углу, не закончив дискуссии, плечом к плечу мирно возлежали ксенологи. Кратов бесшумно поднялся.
        - Идите сюда, к столу, - позвал Дилайт. - Можете даже сесть в мое кресло.
        - Спасибо, - сказал Кратов, но остался на ногах. Прислонился к влажной стене подле окна. Оттуда тянуло прохладой. - Как вы догадались, что я знаю сакральный язык Аафемт?
        - Допустим, для меня это давно не секрет, - усмехнулся Дилайт. - Вы же сами при каждом удобном случае подчеркивали свою любознательность. Ваша редкая осведомленность о предмете исследований всплыла уже при первой нашей беседе. Уместно было предположить, что вы не упустили случая узнать о своих предшественниках на Уэркаф побольше… И потом, я вас проэкзаменовал.
        - Как?
        - У меня такой обычай: экзаменовать всех новых людей в своем окружении на знание иностранных языков. Особенно когда это касается языка Иовуаарп… Если помните, я предположил, что первопроходцы обидятся на то, что мы сокращаем имя планеты более чем наполовину. И вы тотчас же со свойственным вам прямодушием возразили мне.
        - Здорово вы меня подловили…
        - Это моя работа.
        - Проще было бы спросить в лоб. И я бы не стал скрывать. К чему мне это?.. Так вот, о прямодушии. Когда я излагал Вилге и Биссонету свою гипотезу о ситуации на Уэркаф, мне в голову пришла еще одна мысль. И она была изречена. Биссонет, помнится, осмеял меня. Вилга промолчал и, возможно, не запамятовал сказанного.
        - А вы не забыли, что мысль изреченная есть ложь? Впрочем, могу обещать, что смеяться не стану.
        - Я сказал, что Иовуаарп, вероятно, не отказались от наблюдений за своей находкой так бесповоротно, как о том объявили во всеуслышание. И сейчас присутствуют на планете. В составе нашей миссии.
        - Забавно. - Лицо Дилайта было непроницаемо. - Я был бы удивлен, отнесись доктор Биссонет к вашей выдумке серьезно. И вы, разумеется, немедленно перечислили имена предполагаемых соглядатаев?
        - Разумеется, нет… Отчего-то я пришел к убеждению, что среди нас должен быть только один соглядатай. Например, из соображений разумной достаточности. И сразу решил, что это либо вы, либо Элул. А потом уверенно остановился… на последнем.
        Дилайт тихонько засмеялся и посмотрел на Хаима. Тот лежал на спине, разметав конечности, и мирно посапывал во сне. Слабый заревой отсвет из окна падал на его потное лицо, заросшее диким, наполовину седым волосом.
        - Нетривиальный выбор, - сказал командор.
        - Почему же? Логично предположить, что это должен быть не случайный в миссии человек. Наверняка работающий в ней с самого начала. Поэтому навигаторы и ксенологи из ИОК сразу отпадают. Временно отсутствующих - Брезе, Хофмана и прочих мне незнакомых, - я решил во внимание не принимать. Остаются двое.
        - Странный у нас складывается разговор. Никак не могу отделаться от ощущения, что мы играем в какую-то не очень взрослую игру… Так почему же Хаим, за что ему такая честь?
        - Потому что вы гораздо больше кого-либо похожи на разведчика. Почаще глядите в зеркало, командор. У вас внешность супермена из детских комиксов, которому приказали заняться скучным делом. Ясно как дважды два: если дойдет до подозрений, первой кандидатурой будете именно вы. А настоящий разведчик обязан растворяться в толпе, ничем не привлекая постороннего внимания.
        - Где вы нахватались таких познаний из области разведки? - спросил Дилайт, озадаченно улыбаясь.
        - Я любопытный. И в детстве прочел много старых шпионских романов.
        - Лучше бы вы читали сказки…
        - Но потом я припомнил восточное правило с красивым названием «Двойное эхо». Правда, оно рассчитано на профессионалов, а не на вольных стрелков вроде меня. Но те, кто посылал шпиона на Землю, наверняка думали, что здесь ему непременно придется столкнуться с профессиональной контрразведкой.
        - Бог с вами, Константин! Шпионы, контрразведка… Кому это сейчас нужно?
        - Это только термины. Я знаю, что нам нечего скрывать, и никакой контрразведки на Земле давно не существует. Но более благозвучные обозначения сейчас мне просто не идут в голову… Так вот, это правило сводится к тому, чтобы обмануть именно специалиста. Который обойдет своим вниманием тех, что так и напрашивается на роль шпиона, и сразу займется неприметными личностями. Поэтому разведчик, работающий шумно и в открытую, имеет прекрасный шанс на успех. Кому в голову придет подозревать такого?
        - Только вам, - покивал Дилайт. - И все же я протестую против «шпиона». Вы сами говорите: нам нечего скрывать. Да никто и не думает тайно вредить человечеству, вербовать среди людей «пятую колонну» или воровать секреты гравитационного движителя. Тем паче, что честь его создания принадлежит совершенно иной расе… Но вы все же грешите на меня?
        - Угу, - сказал Кратов. - Вот еще аргумент: однажды Павел сказал мне, что существуют гуманоидные расы, практически внешне неотличимые от людей. И даже заключались-де смешанные браки. Но детей от таких браков не бывает. У Хаима четверо. А вы, между прочим, одиноки.
        Дилайт снова засмеялся.
        - Кстати, вы не примеряли роль соглядатая к себе? - спросил он. - Если оперировать словарем шпионской литературы, то «легенда», с какой вы внедрились в миссию, также весьма уязвима. Хотя должен заметить, что еще больше вы тянете на неплохого агента спецслужб по выявлению инопланетных наблюдателей. Не преувеличены ли слухи о тихой смерти земной контрразведки?
        - Даю вам честное слово, - торжественно произнес Кратов. - Я рядовой плоддер со слабыми навыками вождения небольших космических посудин. Не больше и не меньше. Истиносвет не гаснет. А если вот так же впрямую я спрошу вас?..
        - Вне всякого сомнения, я отвечу отрицательно. И тоже поклянусь самой страшной клятвой. Так что давайте считать, что Иовуаарп и впрямь утратили интерес к своим дальним сородичам.
        - Давайте… Кстати, что вообще могло его возбудить, этот интерес?
        - Масса причин. Например, сострадание. Как вы могли предположить, Иовуаарп и Аафемт - одна раса. Распавшаяся на две неравные половины в незапамятные времена. И материнской расе невыносимо тяжело смотреть на то, как вырождаются, изводят самих себя ее заблудшие дети. И больно сознавать, что нет никакой возможности убедить этих заигравшихся в жестокие игры детишек покинуть горящую песочницу…
        - Любопытно, что же хорошего может им предложить взамен упомянутая материнская раса? Как общеизвестно, условия обитания на планете Эаириэавуунс еще более далеки от райских.
        - Не забывайте, Константин, что о всякой разумной расе известно лишь то, что она пожелает о себе сообщить. Я не исключаю возможности, что Иовуаарп из каких-то своих соображений ввели Галактическое Братство в заблуждение. Дали искаженную информацию о собственном мире. На самом деле нет на Эаириэавуунс никаких нефтяных болот. А, напротив, есть прекраснейшие голубые небеса, подпираемые белоснежными вершинами гор, с которых сбегают хрустально-чистые воды и теряются в зеленых полонинах…
        - Зачем бы им учинять такой вселенский розыгрыш?
        - Это землянам нечего скрывать от посторонних глаз. А обитателям Эаириэавуунс, очевидно, есть. Но я теряюсь в догадках, что же именно.
        - Не оттого ли предки нынешних Аафемт дали деру из этих райских кущей?
        - Я как ксенолог, долгое время занимавшийся историей этого вопроса, на основании свежеполученных сведений готов предложить очень интересную гипотезу. Что нам стало ведомо об Аафемт? Первое: они чужие на Уэркаф. Второе: предполагаемая численность их весьма невелика, что-то около двух миллионов. В этих рамках она удерживается искусственно, методами довольно варварскими, прокрустовыми. Я говорю об Очищениях… По нашим обычным понятиям - психоз. И все же два миллиона разумных существ воспринимают это регулярное самоистребление как нечто естественное, само собой разумеющееся.
        - Биссонет не уставал повторять, что они здесь все сумасшедшие…
        - Он близок к истине. Хотя эта догадка строилась у него на одних эмоциях. Аафемт действительно ненормальны. Десятки поколений искусственного отбора по признаку отклоняющегося поведения! Этим миром правили безумцы. И они оставляли в живых только себе подобных.
        - Почему же материнская раса выжидала так долго? Или ей был любопытен результат такого небывалого эксперимента?
        - Допустим, что она не выжидала. Она просто не могла вовремя вмешаться.

6.
        - Не могу поверить, что такое возможно, - сказал Кратов, нахмурившись.
        - Возможно, друг мой… - командор помолчал. - Позвольте небольшое отступление. Вы знаете, что такое авангардизм?
        - Кто же не знает? - пожал тот плечами.
        - На Земле всегда были люди, воспринимающие реальный мир иначе, нежели мы с вами. Когда они пытаются отразить свои ощущения словами, красками или поступками, их творчество вызывает у большинства окружающих непонимание, подсознательное отторжение. В самом деле, когда художник рисует черный помидор или зеленокожую женщину с тремя глазами, то естественнее всего предположить, что он страдает особой разновидностью дальтонизма или что у него серьезные психические нарушения параноидального характера…
        - Не из обычных людей
        Тот, кого манит
        Дерево из цветов,[11 - Оницура (1661-1738). Пер. с японского В. Марковой.]
        - продекламировал Кратов.
        Дилайт кивнул:
        - «Но я так вижу!» - защищаются они. И мы, серые обыватели, в силу присущей нам терпимости соглашаемся, сохраняем за ними право на искаженное мировосприятие. Иногда даже притворяемся, будто нам что-то ясно в этой неумелой мазне, в этих бессмысленных сочетаниях слов и звуков, в этих подчеркнуто противоестественных телодвижениях, которые они называют танцами или сценическим действием. Или питаем надежду, что все их творчество - некая норма, попросту нам недоступная. Что они в чем-то опережают нас.
        - Что в этом дурного? - осторожно спросил Кратов.
        - Ничего, поверьте… Разумеется, на девять десятых эти психические отклонения - лишь имитация. Время от времени авангардизм входит в моду. И толпы дилетантов, которые отроду не умели правильно налагать краски и составлять осмысленные фразы, но до судорог желали самовыражения, учиняют роение вокруг подлинных иномыслящих, будто пчелы вокруг матки… А теперь представим, что в распоряжение этих оригиналов предоставлена целая планета. Только что открытая, вполне благоустроенная и совершенно пустая. Эдакий космический Монмартр.
        - Воображаю, что там творилось! - усмехнулся Кратов.
        - Надо полагать, там было нескучно. Нескончаемый вернисаж. Карнавал днем и ночью. Орды гениев ходят стенка на стенку, отстаивая за собой исключительное право на истину. А толпа туристов с Эаириэавуунс наблюдает за этой резней с благоговейным восторгом. «Я так вижу!» - вопят гении. «Мы так не умеем», - пристыженно думают зрители.
        - И все счастливы, - вставил Кратов.
        - Еще бы… И в один прекрасный момент планета внезапно исчезает.
        - Как - исчезает?!
        - Ну, это всего лишь моя гипотеза, рожденная бессонной ночью. А вы уж, небось, решили, что я излагаю факты?.. Допустим, что некий любитель одиночества совершенно случайно привел в действие дремавшие до поры скрытые механизмы управления планетой. Или набрел на резвящихся при лунном свете Мерцальников. Да мало ли что… И планета по его воле преспокойно покидает орбиту с тем, чтобы совершить затяжной экзометральный прыжок за тысячи парсеков - на другой конец Галактики. Потому что законы небесной механики для нее не указ… А поскольку выстроившая эту гигантскую машину раса знала толк в гравитехнике, то все, кто находился на планете, практически ничего не заметили. Или заметили, но было уже поздно. Может быть, прыжок даже сопровождался чудовищными катаклизмами, и многие погибли. А те, кто уцелел, оказались вынуждены вести борьбу за существование в новых и довольно непривычных условиях. И они повели… как сумели.
        - Пустились отбраковывать здравомыслящих, из числа туристов и вольных имитаторов?
        - Вот именно. Нетерпимость всегда была свойственна авангардистам всех разновидностей. Художникам, революционерам… Равно как и отсутствие инстинкта самосохранения, кстати, - что в современных Аафемт достигло естественных пределов. Между тем на материнской планете творится паника. Но лагеря авангардистов и след простыл… Вдогонку спешно отряжается один корабль, потом целая эскадра. А впоследствии, когда Эаириэавуунс вступает в Галактическое Братство, это становится традицией. Например, ритуалом посвящения в звездоплаватели. Всякий, кто связывает свою жизнь с космосом, свой первый дальний рейс совершает на поиски сбежавшей планеты.
        - Святой Грааль, - ввернул Кратов.
        - И вот однажды, когда вполне реальное событие уже обратилось в печальную легенду, пропажа была обнаружена. Но встреча оказалась безрадостной. Наши робинзоны успели порядком подзабыть свою прародину. И отнюдь не горели желанием вернуться. По сути, это была уже другая раса. Они думали, говорили и жили иначе. Наверное, было бы разумно предоставить их самим себе. Но Иовуаарп допустили ошибку, рискнув форсировать контакт. Что привело к очередному Очищению… И они, ужаснувшись, отступили навсегда.
        - Навсегда ли?
        - Безусловно, - заверил Дилайт. - И ни один Иовуаарп более не ступит на поверхность злосчастной планеты под страхом сурового наказания… Что, впрочем, не исключает возможности негласного контроля за происходящим. При посредстве тех же землян, расы молодой и чрезвычайно любознательной.
        - Вдобавок, движимой стремлением обосновать теорию изогенеза.
        - Это вам Аксютин рассказал? - уточнил командор. - Теория и впрямь благодатная, но сугубо земного происхождения. Ее автор, Андре Ван Дамм, здравствует и поныне. Он такой же домосед-теоретик, как наши коллеги из ИОК, и нет силы, способной вынудить его хотя бы ненадолго покинуть Землю. Тем более, что недавно был отмечен его славный столетний юбилей… Нет, науськать на Уэркаф ксенологов не самое сложное. А вот привести туда в нужный день и час скромного картографа Мечислава Горяева - операция действительно ювелирная!
        - Иовуаарп могли бы открыто обратиться к нам за помощью, - заметил Кратов, - а не играть в загадки.
        - Константин, вам никогда не стать ксенологом, - сказал Дилайт поучающе. - Вы постоянно судите поступки инопланетян с человеческих позиций. Внешнее сходство вводит вас в заблуждение. А это ошибка. Они думают иначе, их обычаи и традиции непонятны. У них чуждая религия, в их Нагорной проповеди провозглашена другая нравственность. Быть может, поэтому Иовуаарп скрыли подлинный облик своего мира. И не направили свою депутацию в наш Совет ксенологов.
        - Что ж, гипотеза хоть куда… Она даже приоткрывает тайну моей нечаянной находки в дольмене. Ведь это была сепулька с одного из древних кораблей, на которых когда-то на Монмартр прибывали туристы?
        - Очень возможно. Если Иовуаарп и пользовались сигнал-пульсаторами собственной конструкции, то лишь до вступления в Галактическое Братство. Потом они сочли модель с Дельты Телескопа более удачной.
        - Ну как тут не поверить в судьбу? Эта сепулька работала на плоддерской волне!
        - Всего лишь совпадение. Но счастливое - иначе мы бы с вами никогда не встретились… На этой планете внимательного исследователя подстерегают сплошные сюрпризы. Возьмем тот же «Горяевский манускрипт», незаслуженно похороненный в запасниках нашей миссии. А ведь он сделан вовсе не из серебряной фольги, как все думают. Это рафинированный титан. И там на языке Иовуаарп записана история фантастического прыжка через Галактику, правда - в специфическом художественном преломлении, - Дилайт приложил ладонь ко лбу и продекламировал:
        Белизной загрунтованы звезды -
        но никто не заметил.
        Бирюза океана брошена на палитру заката -
        но никому нет дела.
        Холст небес выпластан ножом
        грабителя из рамы горизонта -
        но никто не видал.
        - «И истлеет все небесное воинство; и небеса свернутся, как свиток книжный… там будет отдыхать ночное привидение и находить себе покой», - в тон ему произнес Кратов.
        - Похоже. Что это?
        - Книга пророка Исаии, любимое чтиво Джеда. Будь я на месте Иовуаарп, так озабоченных конспирацией, я бы не рисковал. А просто уничтожил бы манускрипт.
        - Зачем? Тайное рано или поздно станет явным. И вообще безнравственно истреблять литературные памятники… Под лавиной новых материалов до него не скоро дойдут руки. А затем произойдет постепенное угасание интереса к этому контакту. Общение с сумасшедшими - довольно скучное занятие.
        - Значит, нужно попытаться вернуть им рассудок, - сказал Кратов убежденно.
        - Вы так считаете? - саркастически спросил Дилайт. - Но ведь они искренне полагают самих себя нормальными, а нас - глупцами, чьи мозги одурманены Ложномраком. Как вы собираетесь навязать им иной образ мышления? Огнем и мечом? Такое уже бывало в земной истории, но результаты, как правило, разочаровывали. Аафемт по-своему счастливы, и ни у кого нет прав на вмешательство в их жизнь. Пожалуй, только у Иовуаарп как у материнской расы. Но они не делают этого. Возможно, они просто боятся навредить еще сильнее.
        - Что же, вы предлагаете спокойно смотреть, как они толпами бросаются в костры очередного Очищения?
        - На это нельзя смотреть спокойно. Невозмутимы только роботы, да еще, по слухам, боги. Но мы не те и не другие. Наши сердца могут рваться в клочья, но мы бессильны повернуть время. Момент, когда можно было вмешаться, давно упущен.
        - Но ведь можно сделать так, чтобы на Уэркаф больше не было пожаров!
        - И вы ввергнете эту сумасшедшую цивилизацию в религиозный хаос. Чтобы пойти на такое, понадобится длительная и кропотливая работа. И она непременно будет проделана. Надлежит высадить на планету не ксенологов, а психологов и генетиков для отбора детей Аафемт без психических отклонений. Из них искусственно сформировать жреческий клан, призванный продвигать в умы и сердца альтернативную религию неохристианского толка. Мерцальники, понятно, будут объявлены сатанинским отродьем, связь с ними подвергнута осуждению. Но по возможности - никакого насилия, никакой крови, никаких крестовых походов и костров! И уж если эта социальная провокация увенчается успехом - вот тогда и возникнут естественные предпосылки для отказа от Очищений.
        - И сколько же на это потребуется времени?
        - Думаю, примерно столько же, сколько на формирование культа Очищения. Около пятисот лет.
        - Это очень долго. Позволить им погибать еще пять веков!..
        - Иного пути нет, Константин. Кроме пути насилия, который для нас закрыт шлагбаумом нравственности. Да, они безумны. Но времена смирительных рубашек прошли. Я чувствую, бремя белого человека не дает вам покоя. Но учтите: это не темные невежественные туземцы. Это существа с древней культурой, которую они растратили по роковому стечению обстоятельств…
        - А если вступить в переговоры с Мерцальниками?
        - Предположим, вам это удалось. И что же? Жрецы культа Осязающих Мрак потеряют свое основное орудие. Видящие Внутрь вымрут от безделья, а Серебряные Змеи останутся без пирокинеза. Снова религиозный хаос. И потом, этот путь куда сложнее первого. Там, по крайней мере, все ясно - дело только за хорошим планом, ресурсами и добровольцами. А в этом случае я даже отказываюсь от прогнозов, потому что не представляю себе саму природу Мерцальников. Кто они? Цивилизация первого поколения, выродившиеся Археоны? Или машины, присматривающие за машинами?
        - Они мало похожи на машины. Они мыслят. Я не говорил Биссонету, но мне перепала малая толика эмоционального фона Мерцальника.
        - Я вам не завидую…
        - И правильно делаете. Мерцальник содрогался от отвращения к нам. И это отвращение невольно передалось мне, я долго не мог отделаться от тошноты при виде Биссонета и при мысли о собственном облике. Мерцальнику было противно, он мог бы растоптать нас, как дождевых червей. Но он только хотел, чтобы мы ушли. И, кажется, помог нам. Подсунул нам эскалатор… Понимаете, даже средневековые схоласты считали, что дьявол, будучи ангелом по происхождению, изначально добр. Это божий промысел вынуждает его творить одно лишь зло. Так и Мерцальники. Они готовы исполнить любую прихоть этих маленьких диковатых тварюшек, что копошатся возле них, вызывают у них брезгливость, но в то же время и жалость…
        - Вы снова очеловечиваете нелюдей, Константин.
        - Возможно. Что мне остается? Могу себе позволить, ведь я не ксенолог.
        - Верно. Знаете, кто вы? Сумасшедший. На этой планете положительно невозможно сохранять здравый смысл.
        - Посмотрите, - сказал Кратов. -
        Свое полотнище свернул
        глубокий мрак ночной,
        И вдалеке уже рассвет
        повесил свиток свой…[12 - Се Вань. Пер. с китайского Л. Бежина.]
        Мы проболтали всю ночь. Скоро за мной придут. Если вы не возражаете, я немного полежу. Мне нужно собраться с мыслями перед поединком. А наш разговор продолжим на корабле.
        - Да, разумеется, - промолвил Дилайт задумчиво. - Каждый человек волен сам распорядиться своей судьбой. Но мне не понравился ваш последний выбор. И этот разговор может не иметь продолжения. Даже если вам повезет завтра, вы не найдете обратной дороги.
        - Найду, - сказал Кратов уверенно. - В крайнем случае, ее мне укажет Драконий Шип.
        - Он ничего вам не укажет, Константин. Верно, вы все еще думаете, что вам снится какой-то фантастический сон. Или что вы пребываете на этаком костюмированном балу, на маскараде, где под шутовским гримом, за звериными харями прячутся умные и добрые человеческие лица… Это все реально, это не игра, Константин. И завтра, чтобы уцелеть, вам придется убить Драконьего Шипа. Иначе он убьет вас.
        - Завтра никто не будет убит, - запротестовал тот.
        - …А когда это произойдет, вы навсегда останетесь в пещере. И умрете от голода и жажды над трупом своего соперника.
        - Я непременно вернусь.
        - Вы безоружны, а он пирокинетик. Хорошо, если вы не потеряете самообладания при виде огня.
        - Это не огонь. Во всяком случае, не тот огонь, которого я боюсь. Подземелья Уэркаф полны таких «светильников». Просто Серебряные Змеи сумели их приручить.
        - Краем уха я слышал те полезные советы, что пытался дать вам старина Джед. Должен предупредить, что Иовуаарп нечувствительны к ударам в пах. Наиболее эффективные зоны поражения - чревное сплетение, внутренняя сторона бедра, подмышечные впадины. И вот этот участок тела в области сердца - они называют его «рыбье место», - Дилайт очертил пальцем круг под левой ключицей. Помолчав, добавил: - У Аафемт все может быть по-другому.
        - Спасибо, командор.
        - Не позволяйте ему сомкнуть кулаки. Тогда, быть может, вам повезет одолеть его.
        - Я везучий, - хмыкнул Кратов. - И небеса мне благоволят.
        - Вы упрямец, Константин, - покачал головой Дилайт. - Сумасшедший упрямец. Непонятно почему, но ваше безрассудство порождает во мне совершенно необъяснимую веру в счастливый исход…
        - Так и будет, - пообещал Кратов.

7.
        «Сейчас они резко толкнут меня вперед. А потом захлопнут дверь. И я окажусь в этом каменном мешке один на один с противником», - подумал Кратов, останавливаясь на нижней ступеньке крутой лестницы. В затылок ему нервно задышали. И вдруг слаженно, в четыре руки, толкнули в спину. Он ждал этого и даже не шелохнулся - с тем же успехом эти гаврики могли бы попытаться толкнуть стену.
        - Пусть Серебряные Змеи поберегут силы, - сказал он пренебрежительно. - Я сделаю шаг, когда сочту нужным.
        - Чужой не столь торопится обрести имаго, как кичился, - с озлоблением прошипели сзади.
        Он не удостоил их ответом. Уперевшись для верности ладонями в сырые стены узкого лаза, настороженно вглядывался в темноту. Пытался услышать малейший звук, самый слабый шорох. Ловил эхо мыслей Драконьего Шипа, который мог подстерегать его внизу.
        Ничего.
        «Что-то здесь не так. И черта лысого я сдвинусь с места, пока не прощупаю этот склеп вдоль и поперек. Коли ввязался в потасовку - не подставляйся попусту, береженого бог бережет. А в том, что он бережет меня, я нисколько не сомневаюсь…»
        - Вы пожелали обмануть меня, - произнес Кратов. - Там никого нет.
        - Чужой войдет первым. Драконий Шип не считает его воином.
        - Я в восторге, - буркнул Кратов, задумчиво отряхивая ладони.
        И кубарем полетел со ступеней. Тяжкая, деревянная в металлических полосах, дверь завизжала петлями, грохнул засов. А сверху, перекрывая всякий к ней доступ, обрушилась гранитная плита… «Подловили-таки, гаденята», - подумал Кратов озадаченно, утверждаясь на четвереньках и продолжая вслушиваться.
        Опасности не было. Его чувства молчали.
        «Только бы они не оказались подонками и без хлопот не замуровали меня заживо… Дилайт говорил: Серебряные Змеи - единственные, кто сохранил здравый смысл на этой планете. И этот здравый смысл вкупе с трезвым расчетом мог подсказать им простой и верный выход: бросить меня подыхать в темноте, а самим предстать пред светлы очи Алмазного Жезла и объявить, что-де поганый чужак пал подлой смертью. Наплетут с три короба о подробностях сшибки. Истиносвет, понятное дело, не гаснет… Алмазный Жезл поверит. Отчего бы ему не поверить собственным жрецам?» Где-то глубоко под сердцем зародился неприятный ледок и медленно распространился по всей груди. «Вот же дурацкая будет смерть…»
        Кратов выпрямился во весь рост. Осторожно, разборчиво ставя ступни на усыпанный каменной крошкой пол, сделал несколько шагов вперед. Замер, послушал тишину. Его способность видеть в тепловом спектре здесь никуда не годилась: камень давно остыл. «Подождем, брат-плоддер. Что нам еще-то остается?» Он прислонился к стене. И тут же, похолодев, отпрянул: что-то мелкое, быстрое, живое скользнуло за шиворот.
        Капля воды…
        «Паникер паршивый, - подумал он, через силу заставляя сведенные мышцы расслабиться. - Боец из тебя нынче - что из рыбы летчик. Пока ты вот так дергаешься от малейшего пустяка, можно подходить и брать тебя голыми руками. И Драконий Шип своего не упустит. Если вообще появится. Если он еще не появился… Может быть, эти молодцы не только пирокинетики. А, к примеру, способны приглушать собственный эмоциональный фон и становиться телепатически невидимыми. В конце концов, с чего я взял, будто Шип не умеет того, что я умею?!»
        Могильная тишь понемногу наполнялась неслышными прежде звуками и шорохами. Срывались и дробились об пол водяные бусины. По-змеиному бесшумно скользил по накатанному, вылизанному за годы и годы руслу невидимый ручей. Будто неприкаянная душа, вздыхал, расседаясь мельчайшими трещинками, гранит.
        «Что-то произошло со мной. Шесть лет - пятая часть жизни. Достаточный срок, чтобы перечеркнуть все нажитое раньше. Теперь я могу быть только таким, каким стал за эти последние шесть лет. Вечный плоддер. Одиночка, отшельник. Скиталец - без дома и семьи, без увлечений и привязанностей. Верящий только в себя и, совсем немного, в судьбу. И поэтому отвыкший уворачиваться от катящихся навстречу валунов. Кому-то, например, Дилайту, это кажется безрассудством. Все не так. Хотя это и вправду странно, что я раз за разом загоняю самого себя в тупик, оставляя крохотную горсточку шансов на удачу. А потом рачительно и скрупулезно распоряжаюсь этой горсточкой, не упуская ни одного. Вот как сейчас. Нужно же было очертя голову залепить дуэльной перчаткой по мордасам сумасшедшему пирокинетику и, между прочим, пироманьяку! А затем замуроваться в этой гробнице, чтобы в конечном итоге направить все свои помыслы и силы на поиски выхода. Вот же идиотизм… Ей-богу, я и сам не всегда способен понять собственные поступки. За эти шесть лет я неплохо научился их совершать. «Удача» было для меня вторым именем судьбы. Может
быть, если Судьба по прозвищу «Удача», как и прежде, не оставит меня своим вниманием, я научусь эти поступки оценивать?..»
        Кратов уловил легчайшее, почти неощутимое движение воздуха.
        Он оцепенел. Плотно втиснулся во влажный камень стены и сам обратился в камень. Кровь оглушающе стучала в висках, толчками билась в натянутых жилах, грозя порвать их в клочья.
        «Не обманул, не испугался… умница…»
        Серое, лишенное формы пятно медленно наползало прямо на него. Не растратившее пока своего тепла, живое. Окруженное аурой холодных злых мыслей.
        Найти, испугать, уничтожить. Опрокинуть ненавистного врага, втоптать в грязь, чтобы пресмыкался и выл. Ногами выбить из его уродливого вонючего тела все чувства, кроме страха. Упиться его страхом. Это всегда радость в мире, где никто не боится умереть. Единственное, за что можно испытывать благодарность к этим отвратительным пришельцам.
        А потом сжечь.
        - Чужой, - негромко позвал Драконий Шип. - Я пришел.
        Кратов оттолкнулся от стены.

8.
        Драконий Шип все же успел один раз выстрелить огненным языком. И теперь брызги голубого пламени брезжили под самым сводом, наполняя внутренности каменного мешка слабым прыгающим свечением.
        А сам он лежал лицом книзу, раскинув руки, похожий на раздавленную летучую мышь. Не шевелился: должно быть, притворился мертвым. С тем, чтобы, улучив момент, все же застичь более удачливого соперника врасплох.
        - Драконий Шип может встать, - сказал Кратов. - Мне открыты его мысли и ясен его обман.
        Пальцы, обмотанные металлическими лентами, дрогнули, собираясь в кулак. Кратов выждал немного, а затем наступил на них - бережно и в то же время твердо.
        - Мы будем говорить, - сказал он.
        Драконий Шип приподнял перекошенное отчаянием лицо в смазанной воинственной раскраске.
        - Пусть Чужой убьет меня, - просипел он. - Он победил, но я не побежден. Только Живущие Вечно не ведают ненависти…
        - Я не нуждаюсь в имаго Драконьего Шипа. Там, откуда я пришел, не считается доблестью убивать поверженных.
        - Чужой осквернил Истиносвет перед лицом Алмазного Жезла! В его мире никто не имел и не будет иметь имаго! Иначе он понимал бы, что только имагопревращение способно утешить побежденного…
        - Мы оба лгали. Мы похожи, Драконий Шип. Поэтому мы выйдем отсюда вместе. Или вместе погибнем. Я говорю снова: мне нет нужды в твоем имаго. Я хотел одного - чтобы мои друзья покинули дворец Алмазного Жезла. Мое желание исполнено, и я доволен этим.
        - Я не думаю так же, как Чужой. И если он позволит мне жить, я не пощажу его. Как не пощадил когда-то другого Чужого, что был однажды рядом с ним в повозке, плавающей на ветру…
        - Драконий Шип чересчур самоуверен. Он все еще мнит себя великим воином и уповает на древний огонь, обитающий в его руках. Пусть он узнает: ни древний огонь, ни его хозяин не в силах причинить мне вреда. И тогда мы будем говорить.
        Кратов сделал шаг назад, освобождая руку противника.
        Драконий Шип подобрал под себя ноги и сел. Повел плечами, проверяя, все ли у него цело. Сморщился от боли в побитых ребрах и уязвленном «рыбьем месте». И вдруг легко, бесшумно оказался на ногах.
        Сжатые кулаки со звоном сомкнулись.
        Огненный клинок сделал выпад Кратову в грудь.
        Мимо!
        Клинок обратился в сияющий бич, с маху хлестанувший Кратову по ногам.
        Мимо! Бич глубоко въелся в каменный пол, словно впечатал в него дымящийся черный иероглиф.
        Теперь это было раздвоенное гадючье жало, алчно трепеща, тянувшееся к жертве. И бессильное дотянуться и ужалить.
        Драконий Шип оскалил выщербленные желтые зубы и натужно захрипел. Его глаза побелели, полезли из орбит. На губах проступила пена. На худой, страшно вытянувшейся шее вздулись синие вены.
        Пламя ударило фонтаном.
        Но Кратов и на сей раз успел увернуться.
        Драконий Шип закричал. Зашатался, попятился, отчаянно размахивая руками. Руки до локтей были охвачены древним огнем, они таяли в нем восковыми свечами. Тоненькие светящиеся ручейки, резвясь, бежали от накалившихся до нестерпимой белизны лент по грубой ткани плаща. Повалили клубы удушливого серого дыма.
        Кратов прянул было к нему - на помощь. И остановился.
        Драконий Шип опрокинулся навзничь, завертелся, пытаясь сбить пламя. И вдруг затих. Камень под ним вытаивал, будто снег вокруг костровой головешки.
        - Поспеши ко мне, Чужой, - свистящим шепотом сказал Аафемт. - Уйдем вместе в обитель Нетленной Чистоты. О таком исходе ты мог только мечтать.
        Не чуя под собой ног, Кратов приблизился к изувеченному телу, которое еще тлело. От рук не осталось почти ничего, ртутно-белые лужицы древнего огня вовсю хозяйничали на груди и по плечам подбирались к голове.
        - Драконий Шип, - позвал он, давясь тошнотой.
        Пустые остекленевшие глаза смотрели куда-то сквозь него.
        Кратов сграбастал Драконьего Шипа за лохмотья плаща, яростно встряхнул.
        - Открой мне обратный путь! Дай мне жить… Ты не смеешь умереть, не отпустив меня!!!
        Он захлебнулся кашлем, замолчал. Перед слезящимися глазами все плыло.
        Аафемт слабо дернулся, будто пытался поднять руки и схватить его, чтобы унести с собой в чертоги Вечно Живущих. Но рук для этого не было.

9.
        Мерцальник всплывал прямо из каменного пола. Словно медуза из морской глубины. Или бледное солнце из тумана над горизонтом.
        - Притащился? - зло спросил Кратов. - Учуял поживу, стервятник? А ведь я ждал тебя…
        Он провел ладонями по лицу, стирая грязь, смешанную со слезами. Как будто Мерцальнику было дело до того, что творится с его лицом.
        - Не знаю, кто ты и откуда взялся. Может быть, Археон, о которых я слышу уже столько лет. Может быть, еще кто-то… А я просто человек. Интересно, понимаешь ли ты, о чем я говорю?
        Кратов помолчал, пристально вглядываясь в полотно призрачной плоти Мерцальника. Хотя бы какой-то слабый знак того, что его слова не пропадают без следа! «Безумие, - подумал он. - Верно мне твердили ксенологи: я тоже спятил вместе со всей этой планетой. Говорить с глухим, дарить свой портрет слепому… На что я надеюсь?»
        - Оставь этот мир в покое, - сказал он хрипло. - Оставь этих людей. Ты приносишь им несчастье. Может быть, тебе кажется, что высшее благо состоит в исполнении любых желаний тех, кто сам ни на что серьезное не способен? Мы и сами тоже не без греха. Спокон веку у нас считалось, что долг вырвавшихся вперед - тащить за собой отставших. Даже если те ни о чем не просят. Те, передние, думали, будто лучше знают, что и кому нужно. Да и само опережение могло еще послужить темой для дискуссии. Бремя белого человека… Своей навязчивой заботой мы вогнали в могилу целые народы. Или обратили их в ленивые чучела, ходульные подобия нас самих… Бог тоже создал человека по образу своему и подобию. И, должно быть, крайне изумился, увидев результат. Когда его точная копия, исполненная божественных начал, первым долгом ударилась в грех. Но ничего уже нельзя было поделать. Разве что изгнать из Рая, с глаз долой… Ты развратил этих несчастных. Ты для них - что библейский змей с плодом познания добра и зла. Они поддались твоему искушению, но не справились с ним. Они предпочли зло, хотя почитают его за добро. Совсем как мы.
Но у нас не было тебя, мы все постигали и всего достигали сами. И мы уже близки к тому, чтобы вытравить из наших душ изначальное зло. А в этом мире есть ты. Ты, который равнодушен и не видит, какую беду несет… Господи, что я-то несу?! - пробормотал он, изумившись самому себе. - В голову так и лезут ветхозаветные аналогии, тебе бесконечно чуждые. Никак не могу с этим совладать. А смысл вот в чем: ты должен уйти прочь, предоставить этих людей самим себе. И будь что будет. Хаос, потрясения… Пусть. Все равно хуже некуда.
        Кратов помолчал, переводя дух.
        - Ты меня не понимаешь, - сказал он горько. - Глухой слепец… Наверное, ты привык читать обращенные к тебе мысли, а не слушать бессвязные речи. Конечно, я не умею выразить свои мысли на твоем языке. Я грубый, неотесанный плоддер. И мысли у меня такие же неотесанные. Ничего, я научусь. Конечно, ни завтра, ни через месяц. Быть может, никогда, если учесть мое теперешнее положение. Но если мне удастся выкарабкаться отсюда… Дай только срок. Тогда я вернусь, и мы поговорим. Делай пока свое дело, а я буду делать свое.
        Он пошарил глазами по сторонам, пытаясь отыскать гранитную плиту, за которой пряталась заветная дверь на свободу. Бесполезное занятие: нигде не было ни малейшего намека на выход… Кратов отошел в угол и сел на корточки, привалившись к стене. Ему хотелось плакать.
        Белая простыня полоскалась на неощутимом ветру, задевая обугленные останки Драконьего Шипа. Временами по ней пробегала легкая зыбь. И, как бы в унисон с ней, начинали слаженно мигать рассыпанные повсюду «светильники».
        Крохотный серебристый фитилек трепетал в полуметре от ботинка. Если присмотреться, можно было обнаружить, что он медленно, с трудом съедая это невеликое расстояние, приближался. Будто ему недоставало жара, и потому он изо всех сил тянулся к человеческому теплу. Кратов глядел на него как завороженный. «Знаю: хочешь, чтобы я взял тебя в ладони, - думал он. - Тогда бы ты разгорелся на славу… Но меня ты не обманешь. Мучиться я не желаю. Если бы я хотел умереть, то дал бы Драконьему Шипу уговорить себя. Кто ведает, быть может, сейчас Мерцальник укрывал бы своим саваном и меня… Но ты - ненастоящий. Нежить, подделка. Как и все на этой глупой планете. Ты можешь сжечь. Но от тебя никогда не родится подлинный огонь…»
        В лицо ему пахнуло жаром.
        Кратов вскочил на ноги, прикрываясь рукавом.
        На него надвигалась стена пламени. Гудящего, оранжевого, живого.
        Весь в ледяной испарине, лязгая зубами, Кратов загнанным зверем шарахнулся прочь. Бежать было некуда: впереди огонь, позади стена. Вцепился скрюченными пальцами в крошащийся камень. Обдираясь в кровь, срывая ногти, не то полез на стену, не то попытался взломать ее, чтобы только вырваться на свободу.
        «Откуда здесь огонь?!»
        Дрожа всем телом, он обернулся. Заставил себя разомкнуть веки.
        Пламя подступало. Стены и пол курились зловонными испарениями.
        В нечаянном просвете между пляшущими оранжевыми языками мелькнуло белое полотнище…
        «Да ведь это я сам его породил!»
        - Ты, скотина, ублюдок! - завопил Кратов. - Убирайся к себе в ад со своей услужливостью! Я ни о чем тебя не просил и не попрошу, ничего мне от тебя не нужно! Только погаси этот костер!.. Я БОЮСЬ ЕГО, Я НЕ МОГУ БОЛЬШЕ, ГОСПОДИ БОЖЕ МОЙ, ДА ВЫПУСТИТЕ ЖЕ МЕНЯ ОТСЮДА!!!

10.
        …Долгое время - лет сто, не меньше - единственным звуком, достигавшим его ушей, был хруст песка под ногами. Потом мало-помалу к нему добавился ровный, ни на миг не стихавший гул. Будто совсем неподалеку, пара шагов - и откроется! - бился в прибрежные скалы океанский прибой. Никакого прибоя здесь не было и в помине. Или был?.. Он давно утратил представление о времени - как тогда, в подземелье, на бессчетных ступенях винтовой лестницы, ведущей в рай. Может быть, он уже пересек весь материк из края в край и вышел к океану. В этом мире, наверное, тоже где-то существовал океан…
        …Умотанные в серое тряпье, размалеванные мумии с застывшими выпученными глазами сидели кружком вокруг большого, насыщенно-синего «светильника». И этот «светильник» с его призрачным трепетанием выглядел более живым, нежели люди. Могло статься, что они и вправду были мертвы, невесть как избегнув тления в сыром и жарком воздухе пещер. Во всяком случае, ни один из них не повернул головы - ни на звук шагов, ни на робкий оклик. Но если они все же были живы и лишь погружены в глубочайшую медитацию, куда же стремились их мысли?..
        …Когда он в очередной раз упал и долго лежал, не имея сил выпрямиться, ему наконец стало ясно, что это за гул. Он с самого начала избрал направление на вулканическую цепь терминатора. И теперь слышал его голос. Это было невозможно: он не мог настолько приблизиться к терминатору. Как бы там ни было, что бы ему там ни казалось, он тащился по этой проклятой сумасшедшей планете не более местных суток, вместе с ней постепенно сходя с ума. Потому что, как и тысячу шагов назад, как и в предыдущие сто лет, тянулся нескончаемый Пепельный полдень…
        …Раньше это просто не приходило ему в голову. Совершенно невозможная догадка, которая, впрочем, ни черта не меняет и не объясняет. Мерцальников не обязательно должно быть МНОГО. Он мог быть один. Последний в этом мире. Коротающий свой невообразимый век в унылых скитаниях из зала в зал этой колоссальной планеты-машины. Давно плюнувший на все, что творят предоставленные самим себе Малые и прочие Стражи. Погруженный в сладостные воспоминания о мире, которого уже не вернуть. И от вселенской тоски развлекающийся исполнением самых идиотских прихотей этих суетливых, нечистых на тело и мысли зверушек. Да еще, пожалуй, коллекционирующий их биоэнергетические схемы, которые в наивные старые времена на чрезвычайно удаленной отсюда планете Земля принято было называть «душами». Последний дьявол мироздания, которому не нужен договор, скрепленный кровью грешника. Все души, без изъятий - что грешника, что праведника, - неизбежно достанутся ему. Поэтому нет для несчастных Аафемт рая в небесах, а есть один лишь ад под ногами, который они и объявили своим раем… Мерцальник плыл посередине узкого туннеля, будто флаг,
лишенный древка. Он был один. По размерам и форме он в точности совпадал со всеми виденными прежде. И сама собой напрашивалась мысль, что это был тот же самый Мерцальник, которого они с Биссонетом встретили в машинном зале, и который в полной сообразности с дьявольской своей натурой искушал его в полутемном склепе. Чтобы разминуться, пришлось всем телом вжаться в холодную стену туннеля, и Мерцальник проследовал мимо по своим непонятным делам. По направлению к странной безмолвной компании Видящих Внутрь, оставшейся в одном из десятков пройденных залов лабиринта. Лишь обдало волной теплого воздуха, да пахнуло озоном, да миллионом иголочек пронизало кожу до самых костей…
        …Он все же поднялся и брел между раскоряченных кактусов, уставясь прямо перед собой полуслепыми, забитыми пылью, высушенными горячим ветром глазами. И требовалось непременное усилие, чтобы заставить напрочь отключившийся от внешних раздражителей мозг оценивать увиденное и услышанное. И с каждым шагом усилие все большее, а ресурс организма и без того был исчерпан почти до самого донышка. Когда он осознал, что вулканическая гряда восстала уже на полнеба, а остальные полнеба залиты огнем и завешены пеплом, то сей же час понял, что это отнюдь не он, развивая сверхъестественную скорость, одолел десятки и сотни километров за неполные сутки. Дело заключалось не в нем, измотанном, полубезумном, полумертвом ободранце. Магомет из него получился бы хоть куда. Любая уважающая себя гора сочла бы за честь двинуться ему навстречу. Вот и терминатор поистине с планетарным великодушием нес пламенные свои сокровища ему навстречу… Он смотрел на разгоравшееся пожарище, не испытывая даже тени прежних страхов. Он больше не боялся открытого огня. С той поры, как пережил созданное Мерцальником наваждение…
        …За эти дни, более сходные с годами, он испытал и пережил столько, что окончательно утратил способность бояться чего-либо. И сторожкая фигура Серебряного Змея в полном убранстве и в боевой позе с сомкнутыми кулаками в самом центре просторного амфитеатра не пробудила в нем ничего, кроме тупого любопытства. Он даже набрался наглости и крикнул что-то непочтительно дерзкое. Вернее, подумал, что крикнул, потому что из пересохшей глотки вырвалось какое-то пошлое шуршание. Серебряный Змей и ухом не повел. Казалось, на обитателей лабиринта обрушилась таинственная слепота: они видели все и вся, кроме него. И тогда Кратов не поленился, сполз по концентрическим уступам амфитеатра до самого низу, встал прямо перед кулаками Серебряного Змея, заглянул ему в лицо. Но лица не было: под глубоко надвинутым капюшоном скрывался череп, обтянутый высохшей коричневой кожей, в глазницы которого вправлены были каплевидно ограненные самоцветы. Несмотря на всю страховидность ситуации, Кратов рассмеялся. И тут же смолк: ему померещилось, что его смех переполнил собой переходы и закоулки подземелья, грозя взорвать их изнутри.
На самом деле единственным местом, где смех прозвучал в полную силу, был его собственный мозг…
        …Ковылять на подламывающихся ногах дальше в это пекло было бессмысленно. Можно было лечь и спокойно дождаться его прихода. И он лег. Сухая кора земли едва заметно подрагивала под ним, чутко откликаясь на удаленный рев терминатора. Он лежал, раскинув измученные ноги, поудобнее умостив щеку на ладонь, и привыкал быть мертвым. Ясно было, что он умер в тот момент, когда молчаливые напыщенные жрецы призвали его в ристалище. Это читалось в глазах тех, кто оставался, когда он уходил. Друзья знали: он не вернется. То есть он мог сколько угодно хорохориться, клясться и божиться в своей необыкновенной удачливости, но на сей раз он уходил навсегда. «Мы будем ждать на прежнем месте, - сказал Дилайт. - Потому что неизвестно, где вы очутитесь после того, как все кончится». Все кончилось, и он в самом деле не знал, где очутился. Совершенно произвольно избрав направление на терминатор, он запросто мог пройти мимо корабля. Он мог подняться на поверхность гораздо ближе к терминатору, нежели корабль. Потому что в его скитаниях в лабиринте исчезло не только время, но и пространство. Слова командора были попыткой
последнего утешения. Умирать легче, когда знаешь, что о тебе вспоминают. Но вряд ли кто-то серьезно полагал, будто он и впрямь выкарабкается. Никто не ждал его. И корабль наверняка улетел. Потому что терминатор действительно смещался, и перед ним катилась волна пламени. Это было ясно по нараставшему гулу. По усиливавшимся подземным толчкам. Словно чудовищный птенец долбил клювом толстенную скорлупу, торопясь родиться. Очищение…
        …Обширный куполообразный грот был ярко освещен множеством «светильников» и абсолютно пуст. Его тишину нарушало клекотание небольшого родничка. Вода была хрустальной, ледяной и солоноватой на вкус. Пока Кратов пил, опустившись на четвереньки, в голову ему пришла мысль, что вовсе это не вода, а некое весьма похожее на воду химическое соединение, не обязательно полезное для человеческого организма. Какая-нибудь слабая кислота. В конце концов, никто не обязан подсовывать ему в самой сердцевине чужой и далеко не дружелюбной планеты чистый минеральный источник… «И пусть, - подумал он равнодушно, принимая вертикальное положение и булькая переполненным желудком. - Смешно было бы мне сейчас заботиться о здоровье. С того момента, как Мерцальник приподнял крышку моего гроба, мое дело - использовать любой подворачивающийся шанс. И тем самым помогать судьбе, чье второе имя - «Удача». А тогда, глядишь, и она поможет мне». Перед тем, как нырнуть в единственный выход из грота, расположенный прямо напротив единственного же входа, он случайно окинул взглядом ровные, будто специально обработанные стены купола. Они
были испещрены картинами. Тысячью картин всех размеров и жанров. Кое-где краски от времени облупились и выгорели, но были и прекрасно сохранившиеся, словно их нанесли только вчера. Первым, что бросилось ему в глаза, было громадное изображение нагой зеленокожей женщины с тремя глазами. Женские ноги до колен и руки по локоть были одеты чешуей, тонкие алые губы едва заметно улыбались. Он стоял, разинув рот и глядя на пещерную русалку, и никак не мог вспомнить, где он мог слышать о ней…
        …Это совсем не страшно и не больно - Очищение. Это даже приятно: сознавать, что впереди ничего нет и не будет, кроме покоя измученному телу и мозгу, больше сходному с растревоженным муравейником. Все происходит не так, как должно происходить по обычным человеческим понятиям. Звезды небесные не падают наземь подобно незрелым смоквам, и небо никуда не скрылось, свившись, как свиток. А между тем всякая гора и остров сдвинулись с мест своих… Когда конец света повторяется раз в год, к нему поневоле привыкаешь. И никого уже не напугать близостью смерти. «Я тоже становлюсь частицей этого мира. Я уже наполовину Аафемт. Я не помню собственного прошлого, мне безынтересно будущее, а настоящее я принимаю как есть. Разве это признак безумия? Скорее, возвращение к истокам. Троглодит, занятый добычей пищи и поисками теплой пещеры для сна, миллионы лет жил припеваючи. Мамонтятину ел и нам велел… Быть может, виток спирали завершается, и ограниченное лишь текущей секундой мировосприятие есть предел эволюции разума? А мы с нашими проблемами, с нашей извечной суетой, отягощенные собственным прошлым и судорожно
тянущиеся на цыпочки, чтобы хоть краешком глаза заглянуть через заборы времени в будущее, - крохотный отрезок этой эволюции? Довольно бессмысленный, тупиковый на взгляд матушки-природы и потому обреченный на забвение?..» Он уже почти засыпал под колыбельную этих мыслей. Истыканная рдеющими кактусами долина покачивалась под ним, убаюкивая. По взбаламученному небу летели низом серые тучи, заворачиваясь в тугие воронки. А над ними туманным диском так же летела в никуда спятившая луна. Мимо него катилось своим чередом Очищение. Все складывалось как нельзя более удачно. И он с негодованием отверг вызванные атавистическими инстинктами попытки своего тела подняться и продолжить неразумное движение в никуда…
        …На протяжении всех его блужданий по лабиринту кто-то неотступно следовал за ним. Кратов спиной ощущал чье-то ненавязчивое внимание. Но, обернувшись, не находил ничего, кроме гулкой пустоты. Поначалу это, что греха таить, пугало его, потом стало раздражать. Потом он привык. И даже изредка заговаривал с невидимым попутчиком. Тот не отвечал, прикидываясь, будто его нет. Возможно, это входило в правила игры. Лабиринт был странен. Всякий раз, когда на пути возникали новая пещера, грот или зал, по счастливому стечению обстоятельств из них был только один выход. И не было нужды ломать голову над выбором дальнейшего пути следования. Посреди очередного зала Кратова вдруг осенило: тот, кто наблюдал за ним исподтишка, нарочно выстраивал этот лабиринт для него. Конструировал его маршрут из всех этих подземных полостей, как из кубиков. Для чего? Быть может, ему сам процесс доставлял эстетическое удовольствие. А то, что в лабиринт случайно угодила довольно-таки глупая крыса, неадекватно или вообще никак не реагировавшая на заботливо расставляемые приманки, лишь привносило в игру элемент пикантности… В конце
концов, Кратов рассердился и довольно долго, не прекращая, впрочем, движения, честил незримого строителя лабиринта. И даже хотел запустить в него черным, теплым на ощупь камешком, бог знает как попавшим к нему в ладонь. Потом на него вдруг напало веселье. «Покажись мне, мой верный друг! - давясь от смеха, зазывал он. - Если ты стар человек - будь мне дедушка, если… м-мм… середняк… нет, середович - будь мне дядюшка… Свинья ты, а не дядюшка». Неожиданный запал юмора вскоре иссяк. Произошло это, кажется, когда он вступил в пещеру, сплошь заваленную скелетами, и пришлось долго петлять, чтобы ненароком не впереться в чьи-нибудь кости. Выбредя из этой братской могилы, он почувствовал настоятельную необходимость остановиться и тщательно отряхнуть одежду от насевшего праха. А отряхнувшись, обнаружил, что прямо от его ног уходит вперед вымощенная ровными белыми плитами лента эскалатора. «Почему они умерли здесь, в десятке шагов от спасения? Или этот эскалатор не ведет к свободе?..» Уже припав всем телом к бесшумно несущейся в неизвестность белой полосе, он вдруг подумал: «Мы с ними по-разному понимаем свободу.
Я хотел выбраться на свет божий. И вот я на эскалаторе. Они хотели умереть. И они умерли. Точно зная, что совсем рядом есть путь наверх, куда им совершенно не нужно…» Камешек все еще согревал его ладонь, и Кратов подумал, что в этом есть свой смысл: хоть какая-то память о пережитом. Он поднес камешек к лицу, чтобы рассмотреть получше. Никакой это был не осколок пустой породы, а черное дерево, еще хранившее следы обработки. Крохотная фигурка свернувшегося в клубок фантастического зверя - не то саламандры, не то дракончика. Где и как он подобрал это? Уж не в картинной ли галерее? Или ему подбросил его в виде сувенира неведомый хозяин лабиринта?..
        …Серый, почти сливающийся с землей шестилапый ящер заинтересованно следил за ним с пригорка. С этой сплющенной башкой и далеко разнесенными тусклыми глазами он вдруг напомнил Кратову рыбу-молот, как тот представлял ее, впервые прочтя «Детей капитана Гранта». Даже хвост по странному капризу природы оканчивался чем-то наподобие плавника. А еще припомнилось, как очень и очень давно Джед Торонуолу выпускал в ночь свои зонды, а Татор негромким мягким голосом описывал все, что происходит в окрестностях корабля… Кто была эта тварь, что пялилась на него сейчас? Тогдашняя жертва или тогдашний охотник? «Что, никогда не видал ходячего бифштекса?» - прохрипел Кратов, на всякий случай далеко обходя пригорок. Ящеру, безусловно, человек был не в новинку. И можно было только гадать, как он поступал в подобных ситуациях… Обернувшись спустя несколько шагов, Кратов нашел ящера несуетливо волокущимся след в след. «И черт с тобой. Все равно мне с таким обломом, как ты, не сладить. Надеюсь, тебе достанет благородства предупредить, когда ты окончательно решишь напасть…» Перевалив через очередной пригорок, он в сотый раз
упал. Но теперь залеживаться вовсе не хотелось. Одно дело спокойно дожидаться Очищения, и совсем другое - вдруг ощутить, что тебя начинают есть, придавив когтистой лапой, как падаль. «Я не падаль… - пробормотал он, вскидываясь на четвереньки. - Меня еще добыть нужно, а добыча я не из легких…» Он вынужден был признаться себе, что для подобной самооценки не имелось решительно никаких оснований. Сейчас он был ЛЕГКОЙ добычей. И неясно было, отчего ящер медлил. Кое-как проковыляв еще несколько шагов, Кратов снова завалился. И снова встал. Оглянулся. Ящер, нервно елозя хвостищем по земле, покачивал веретенообразным туловом между широко расставленных лап. В раззявленной алой пасти сновала влажная стрелка языка. Нападать он и не думал. Что-то мешало ему, что-то тревожило. Кратов приник к теплому, дышащему стволу кактуса, вымученно ворочая глазами по сторонам. Он не сразу увидел эту таинственную помеху. А увидев, изумился собственной слепоте… Зонд. Голенастая металлокерамическая блоха, выглядевшая инородным телом среди серо-багряного пейзажа долины. Полутораметровый монумент, последнее напоминание о Земле
посреди надвигающегося хаоса. Кратов оттолкнулся от кактуса и, разумеется, упал. Но это уже не имело значения. Он ползком одолел разделявшие их метры. Прижался щекой к прохладной ноздреватой шкуре, успокоенно застыл. «Вот теперь хорошо, - прошептал он. - Теперь можно ждать…»

11.
        - Больно? - спросил Хаим, осторожно погружая пальцы в одеревеневшие мышцы кратовской спины.
        - Нет, - сказал Кратов сквозь зубы. - Уже нет.
        - Не надо вставать. Подождите, когда стимулятор подействует. Время пока терпит.
        Кратов хотел было узнать, что же именно вынуждено терпеть время, но в этот момент стало по-настоящему больно. Не сдержавшись, он зашипел. Джед, черной горой громоздившийся в углу каюты, против воли скорчил зверскую рожу. Хаим немедленно убрал руку с его спины и присел рядышком, участливо и печально моргая.
        Кратов лежал на животе, голый и слабый, как дитя, уткнув лицо в белоснежную, чистую подушку, о самом существовании которых он уже успел позабыть. Он отчетливо ощущал, как внутри него волнами распространяется воскрешающее тепло.
        - Это и в самом деле Очищение? - спросил он глухо.
        - В самом деле, - откликнулся откуда-то сбоку Биссонет. - Аафемт снова устали жить и вспоминать.
        - Он меня не понял, - пробормотал Кратов.
        - Кто - он?
        - Мерцальник.
        - Было бы странно!.. - начал возмущенно возвышать голос Биссонет. И тут же оборвал себя на полуслове.
        - Что для них сделать… - проваливаясь в забытье, шептал Кратов. - Они же как маньяки… каждый одержим одной мыслью… наобум, напролом, к единственной цели…
        - Сейчас мы можем только одно: оставить их в покое, - сказал Элул, прикладывая к его шее очередную капсулу стимулятора. - Мы не понимаем их, а они - нас. Вдобавок, мы не понимаем и Мерцальников. Зато Аафемт и Мерцальники отлично уживаются. Глупо им мешать. И нелепо внушать свои представления о разумном, навязываться им на шею со своим, в общем-то, праздным любопытством. Каждый сам хозяин своей смерти.
        - Возможно, Мерцальники тоже не в своем уме, - вставил Биссонет.
        - Об Аксютине что-нибудь слышно? - вдруг встрепенулся Кратов, приподнимая голову над подушкой.
        - Связи с базой нет, - кашлянув, промолвил Джед. - Мы накрыты непроницаемым колпаком. Очищение…
        - Где Эл?
        - За пультом.
        - А командор?
        Хаим и Биссонет быстро переглянулись. Джед снова гулко откашлялся.
        - Командора нет, - наконец ответил Элул.
        - Это я вижу. Где же он?
        - Командор умер.
        Кратов стряхнул с себя усыпляющую руку Хаима. Поднатужившись, скрипнув зубами, сел. Невероятно тяжелая, налитая расплавленным свинцом голова тянула его вперед, и он вынужден был, уступая слабости, припасть к стене.
        - Как это произошло? - спросил он.
        - Нас освободили сразу после вашего ухода, - сказал Элул. - Проводили с помпой, с музыкой. Надарили всякой ерунды. Даже вернули браслеты… Дилайт тут же связался с кораблем - Татор ждал нас на прежнем месте. После уточнения координат он выслал нам навстречу «туатару» с автоводителем. Так что с возвращением у нас сложностей не было. Но в ста метрах от корабля Дилайт внезапно приказал избавиться от подарков. Мы с Бертом запротестовали…
        - Там было много интересного, - извиняющимся голосом заметил Биссонет. - Одни манускрипты чего стоили. И хрустальные глобусы. Дело в том, что Аафемт отчетливо понимают, что их мир шарообразен.
        - Отчего бы им этого не понимать, - проворчал Кратов. - За их плечами культура подревнее нашей…
        - Тогда Дилайт послал нас на корабль за «галахадом», а сам остался у сваленных в кучу подарков, - сказал Элул. - Мы ума не могли приложить, зачем ему скафандр высшей защиты, а он отчего-то не захотел объяснить. Потом-то мы поняли… Мы вернулись на корабль. Берт прямиком направился в душ, Джед скорей-скорей полез к пищеблоку - по мясу истосковался. Мы вдвоем с Татором потащили «галахад»… - Хаим помолчал, кивая головой. - Мы опоздали.
        - Древний огонь, - сказал Кратов ровным голосом.
        - Да… Мы можем только гадать, что произошло. Эти изумительные хрустальные глобусы! То ли они снабжены были часовым механизмом, как старинные мины, то ли Дилайт допустил неосторожность, во что я поверить не могу. В него плеснуло этой дрянью. Он сгорел заживо. На наших глазах. Мы не знали, как ему помочь.
        - Он успел что-нибудь сказать?
        - Командор был в сознании минут пять. Он говорил не переставая, половину из его слов мы не поняли. Запретил нам приближаться. Вспомнил о каком-то корабле, где якобы стряслось то же самое. Несколько раз повторил, чтобы ни в коем случае не везли его на Землю, а зарыли здесь же и как можно глубже - потому что древний огонь может тлеть бесконечно долго. И непременно с маяком с «туатары». Там небольшой маяк, но очень мощный и с хорошим резервом… Мы сделали, как он просил.
        - Для чего ему понадобился маяк? - пожал плечами Биссонет.
        «Я знаю», - хотел было сказать вслух Кратов, но сдержался.
        - Для того, - пояснил Хаим, - чтобы впоследствии могилу можно было отыскать. Десятиметровая шахта, слой земли - есть слабый шанс уберечь от всяких там Очищений и тело, и маяк.
        - А потом я выгнал все зонды, какие были, чтобы они искали тебя, - в очередной раз откашлявшись, объявил Джед. - И они нашли.
        - Как вы умудрились выпутаться? - спросил Хаим. - Надеюсь, обошлось без смертоубийств?
        - Драконий Шип очень хотел убить меня, - неохотно ответил Кратов. - Но не совладал с древним огнем… Я все расскажу вам. Только чуть после.
        - Хорошо, - согласился Хаим. - А теперь еще пару кубиков стимулятора - и вы подниметесь окончательно.
        - Ты устал, звездоход, - сочувственно промолвил Джед. - Но нам обязательно нужен второй навигатор. На корабль валит Очищение со всеми своими прелестями. Землетрясения, извержения, пожары… Конечно, мы можем спокойно запереться в корабле и ждать, чем все кончится. Если под нами не рассядется земля и не вскроется вулкан, на остальное можно наплевать. Эта посудина способна выдержать многое, но нам нельзя рисковать. Мы попытаемся взлететь.
        - Я займу свое кресло, - сказал Кратов. - Но вы должны знать следующее. Я паршивый второй навигатор. Особенно в нынешнем состоянии.
        - Замечательное плоддерское качество, - фыркнул Биссонет. - Сейчас он скрупулезно перечислит все свои недостатки, а потом пойдет и сделает все как надо.
        - Этот шарик сошел с ума, - сказал Джед. - Он вертится как очумелый. Воображаю изумленные рожи парней Дедекама, которые прибыли нас выручать. Они болтаются на орбите и не знают, с какого конца подступиться к планете. Ну, по нашим наблюдениям, под облачным слоем все относительно спокойно. Что творится выше границы облаков, сам дьявол не ведает. И поэтому я согласен на любого второго навигатора. Пусть даже на паршивого.
        - В конце концов, отнюдь не обязательно подниматься за облака, - проговорил Элул, ни к кому специально не обращаясь. - Достаточно откочевать поглубже к западу от терминатора…
        - Я займу свое кресло, - повторил Кратов. - Только бы мне не дали уснуть.
        - Хрена ты нынче уснешь, - пообещал Джед.

12.
        Угольно-черная волна, увенчанная ослепительным огненным гребнем, почти целиком закрывала собой горизонт. Ее подножие утопало в облаке дыма и пыли, изредка там вспучивались лавовые нарывы. Небеса затянуло непроницаемым пурпурным пологом, по которому заполошно метались ветвистые молнии.
        За пологом готовилась смена декораций. Восходило никогда и никем еще из людей не виданное солнце.
        - Красиво, - прошептал Татор зачарованно.
        - «И сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю, - сказал Джед. - И третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела»[13 - Откровение св. Иоанна Богослова, глава 8.].
        - Маленькие люди Аафемт тоже смотрят на эту красоту, - процедил Кратов сквозь зубы. - Помощи им ждать неоткуда. Поэтому они ждут смерти.
        - Они умирают счастливыми, - сказал Татор. - Мы так не умеем.
        - Вот я и хочу научить их жить счастливо, - упрямо проговорил Кратов. - А они пусть научат нас умирать счастливо.
        - Ментор сыскался! - хохотнул Джед. - Уж ты научишь… Да ты сам-то умеешь ли это самое - жить счастливо?
        Кратов не ответил.
        Корабль вздрагивал, всем корпусом отзываясь на приближение катаклизма, и эта дрожь передавалась навигаторам за пультом.
        Джед вздохнул и быстро перекрестился ладонью.
        - Улетим? Не улетим? - спросил он с преувеличенной бодростью. - Орел или решка?
        Татор молча улыбнулся.
        «Я вернусь, - думал Кратов, глядя на подернутый пылевой завесой экран. - Вы все как знаете, а я вернусь непременно».
        Кода
        - Я здесь, брат, - сказал тектон Горный Гребень. - Что с тобой происходит?
        Экран был затянут темной пеленой. Но крыло мертвящего холода все же задело Кратова, отзываясь невнятными страхами где-то под самым сердцем. Встрепенулся и напрягся Чудо-Юдо, тревожно спрашивая: «Что это?.. Что?..»
        - Я не могу здесь больше, - сказал Кратов. - Я устал. Позвольте мне вернуться на Сфазис.
        - Никто не может запретить тебе быть там, где ты хочешь.
        - Я слишком долго не был дома, это правда. Здесь многое изменилось. Люди больше не смотрят на Галактику с надеждой. Почему? Я до сих пор не понял. В какой-то миг мне показалось, что я возвращаюсь к ним. Но эта иллюзия скоро рассеялась. Все видят во мне пришельца, чужака, которого природа из каприза снабдила человеческим телом. Разговаривая со мной, люди на самом деле обращаются к Галактике. К вам…
        - Это удел всех нас, - терпеливо сказал тектон. - Потому что мы олицетворяем разумное начало мироздания. И ты тоже, брат.
        - Ну какое же из меня разумное начало? - усмехнулся Кратов. - Я слаб и глуп. Я ошибаюсь без счета. И при этом наношу раны окружающим. Бросаю в одиночестве тех, кому нужна моя поддержка. Предаю тех, кому дорог. Вот и сейчас: всеми силами я желаю вернуться на Сфазис. А выходит, что тем самым я совершаю чуть ли не двойное предательство. По отношению к новым друзьям и любимой женщине. И по отношению к вам, которые доверились мне. Изменяю и Земле, и Галактике.
        - Мы поймем твой поступок. Перед нами ты свободен в своем выборе. Хотя, не скрою, наша задача осложнится. Что же касается Земли, ты должен рассудить сам.
        - Но я и так много вспомнил! - воскликнул Кратов. - Вот уже второй месяц я только тем и занят, что вспоминаю, вспоминаю… Разве этого мало? Неужели еще недостаточно, чтобы убедиться: никаких особенных космических процессов я не возбудил, не задел никаких сокровенных струн, а просто жил и работал в меру сил, и не так уж идеально работал?..
        - Если чего-то и было в твоих воспоминаниях в избытке, так это доказательств нашей гипотезы.
        - Я не понимаю… - сказал Кратов, растерявшись.
        - Неужели? - поперек темного экрана пробежала вереница огоньков. Как если бы тектон вдруг широко распахнул все свои глаза от удивления. - Для нас уже давно стало очевидным, что в Галактике существуют и взаимодействуют две реальных силы. С одной стороны - это мы, объединенный разум тысяч цивилизаций, Галактическое Братство. Этот фактор можно контролировать и направлять. С другой стороны - это… Я не знаю, как это назвать. Например, Хаос. В самом деле, коль скоро мы полагаем себя силой, направленной на упорядочивание космических процессов, то противостоять нам должен именно Хаос… Так вот, Хаос не поддается обнаружению нашими органами чувств, сколько бы их ни было, до какой остроты мы их ни оттачивали бы. Только мы, тектоны, можем догадываться о присутствии Хаоса - в этом его понимании! - по отдельным проявлениям. Все остальные даже не замечают этого. Или наделяют Хаос сверхъестественными свойствами, облекают в религиозные одежды.
        - Бог? - с иронией осведомился Кратов. - Или Космиург?
        - Это два имени для одного явления, но окрашенные в разные оттенки. Бог - сочувствие, совместное чувствование. Космиург - слепое безразличие. Хаос сочетает свойства Бога и Космиурга. Слепое неравнодушие… Может быть, мы и возникли как побочный эффект управляемых им процессов. Хаос не преследовал цели рассеять зерна разума по вселенной. Но это произошло, и теперь он, как и мы, пытается вернуть Галактику под свой контроль. Возможно, мы мешаем ему. Это как весы, чаши которых уравновешены двумя грузами. До какой-то поры баланс соблюдался. Но Галактическое Братство вошло в пору зрелости, и мощь его стала заметна в масштабах Вселенной. Баланс был нарушен, и сейчас Хаос старается его восстановить. Это не хорошо и не плохо. Это объективный факт, с которым следует примириться.
        - Но при чем здесь я?!
        - Ты - точка соприкосновения двух сил - Галактики и Хаоса.
        - Этого не может быть, - сказал Кратов убежденно. - Я никогда не сталкивался ни с каким Хаосом! - он помолчал. - Впрочем, однажды, на планете Финрволинауэркаф, я угодил в очаг столкновения даже трех сил. Или четырех… Но там все было иначе и проще. Эти силы были реальны… Наверное, я не до конца понимаю твои слова, учитель? - спросил он с надеждой.
        - Но проявления Хаоса тоже реальны. Мы просто не знаем, откуда исходит противостояние, по каким законам оно развивается и какова конечная цель. И надеемся, что ты поможешь нам найти ответ хотя на один из вопросов. Ты ОТМЕЧЕН, брат.
        - Отмечен? - Кратов против своего желания улыбнулся. - Кто же я тогда? Подсадная утка в большой охоте?
        - Мне понятна твоя метафора. Она близка к истине, хотя неясно, кто охотник, а кто жертва. А особенно - кто первый решил использовать тебя в качестве приманки… Нет, ты отнюдь не глупая птица, звуками своего голоса подзывающая хищного зверя под прицел оружия. Никто ни на кого не охотится. Я думаю, что мы просто хотим обнаружить друг друга. Так случилось, что мы сосуществуем в одной вселенной, но не видим соседа. И ты - указатель. Слабый путеводный огонек в кромешной тьме.
        - Но я, как и вы, ни зги не вижу в этой тьме!
        - Это вполне объяснимо. Ты обитаешь в тех же координатах, что и породившая тебя пангалактическая культура. И ты действительно ничего не видишь СЕЙЧАС. Но был момент, когда ты увидел и то, что нам противостоит. И Хаос увидел тебя.
        - Та давняя встреча в экзометрии? - задумчиво спросил Кратов.
        - Мы можем лишь предполагать. Хотя вернее всего, что именно тогда это и случилось.
        - Но на «гиппогрифе» я был не один. Пазур, Ертаулов, Рашида…
        - Разве могли названные тобой люди впоследствии повлиять на галактические процессы? Ни один из них с тех пор не покидал Земли. Ни один, хотя ты этого не знаешь, ибо тебе не удалось встретиться с ними.
        - Олег Иванович Пазур умер три года назад, не дожив и до восьмидесяти. Ертаулов где-то скрывается, не отвечая ни на какие вызовы. О нем нет новостей все эти двадцать лет. Рашида… Видит бог, я пытался встретиться с ней и не смог. Струсил, наверное.
        - Мы не видим в том большой беды. Судьбы Галактики вершатся среди звезд.
        - Значит, я был отмечен двадцать лет назад…
        - Слишком много вопросов возникает при изучении этого эпизода твоей биографии. Загадочный экзометральный артефакт. Неминуемая гибель корабля, которая так и не состоялась. Абсолютно невозможный выход твоего друга в экзометрию и еще более невозможное возвращение… И ни одного ответа.
        - Как же она выглядит, эта «черная метка»?
        - Ты употребил не слишком удачное обозначение. Оно мелковато для такой категории, как Хаос. В вашем языке существует термин «злой рок»…
        - Выходит, я отмечен печатью рока?!
        - Это так, брат.
        - Сбывается проклятие Рашиды…
        - Власть человеческой магии, даже проявляясь, не простирается за пределы Земли. Ты напрасно упомянул имя этой женщины. Но связь между ее проклятием и твоей дальнейшей судьбой и вправду наводит на подозрения. Хотя, конечно же, отнюдь не Рашида всему причиной. Всюду, где бы ты ни бывал, за тобой неотступно следовал рок. И хотя этот термин также страдает неточностью, мы вынуждены употреблять его за неимением более подходящего… Ты прибываешь на планету Псамма. И сразу оказываешься в очаге межрасового конфликта. Пусть он и угас в зародыше - не без твоего участия, - но были жертвы… Ты уходишь за черту отчуждения, и беды преследуют тебя. Пожар на Магме-10. Вооруженная стычка на Нимфодоре. Экологический взрыв на Арнебе-3. Безумная цивилизация на Финрволинауэркаф… Но это НЕ ТВОИ беды. Они не задевают тебя, обрушиваясь по преимуществу на тех, кто или что тебя окружает, будь то коллеги по работе, будь то целые миры. И разве что-нибудь изменилось с того дня, когда ты возвратился, говоря плоддерским языком, во Внешний Мир?
        - Если так судить, то очень мало, - согласился Кратов.
        - Но ты еще ни слова не поведал нам о своей жизни после Плоддерского Круга. Мы можем лишь предполагать, что и на протяжении этих двенадцати лет имели место важные события. Так, мы знаем, что состоялась еще одна твоя встреча с рациогеном. Да и экзометральный артефакт тоже напомнил о себе, но там, где ты менее всего ожидал.
        - Это правда, учитель… Но если я действительно отмечен роком, - встрепенулся он, - тогда мне лучше убраться подальше с Земли. Ни к чему тащить свое горе-злосчастье в родительский дом.
        - Но пока ты на Земле, с тобой не происходит ровным счетом ничего примечательного, не так ли?
        - Почти ничего не происходит… Кроме того, о чем я уже говорил.
        - Разве масштабы твоих личных переживаний сопоставимы с Галактикой?
        - Не знаю… На Земле тоже не все ладно. Зреет какая-то смутная тревога. Будто лавовый котел в недрах вулкана. Я боюсь извержения.
        - Ты невольно приблизился к объяснению собственного феномена сразу на несколько шагов.
        - Во всяком случае, я хотел бы с этим бороться.
        - А здесь ты допускаешь ошибку, брат. С Хаосом нельзя бороться. Это - за пределами наших сил. С ним следует примириться и постараться впредь не тревожить.
        - Знать бы только, чем мы его растревожили…
        - Очевидно, ты никак не можешь отделаться от узкого, заземленного взгляда на происходящее. Пытаешься персонифицировать Хаос, отождествить его с какой-то могущественной сверхцивилизацией, которая распоряжается тобой против твоей воли, как марионеткой.
        - Не так просто отрешиться от естественного взгляда на вещи.
        - Мы тоже долго заблуждались. Все мы спутали причину со следствием. И злой рок, о котором мы говорим, действует нетрадиционно, не в классическом его понимании. Все же этот термин предельно условен… Не бедствия и катастрофы гонятся за тобой по Галактике, а наоборот. Это ты следуешь за ними. Это ты с фатальной неизбежностью оказываешься в самом эпицентре потенциального катаклизма, словно заранее предвещая его. Но будучи исключительно активной натурой, ты немедленно, всеми силами и наличными средствами - Кодекс плоддерской чести! - вступаешь с ним в сражение. И самое необыкновенное, что порой тебе удается свести последствия катастрофы к минимуму. Не везде, впрочем, и не всегда.
        - Но тогда что мешает вам использовать меня как своеобразный индикатор опасности?
        - А мы так и делали. Мы не первый год обращаем особое внимание на маршруты Галактического Консула, что дало нам возможность предотвратить несколько серьезных катастроф.
        - Вот как!
        - Конечно, мы могли бы и впредь ограничиться простым наблюдением за тобой. Но создавшееся положение стало унизительным как для тебя, так и для нас. Для тебя потому, что непозволительно рассматривать разумное существо как… как «подсадную утку». А для нас - потому что процессы, ведущие к твоему непременному появлению в районе бедствия реальны, но в то же время не поддаются нашему контролю. Нам подвластны лишь следствия. Но мы желали бы знать и причины.
        - А если это случайное совпадение?
        - Мы поверили бы в совпадение, будь оно отмечено, как и полагается совпадению, раз или два. Но когда явление происходит многократно, не имея ни малейшей тенденции к затуханию, то оно невольно приобретает статус закономерности. Кто способен рассчитать точную вероятность твоего совершенно случайного появления в местах хотя бы только тех событий, которые ты уже упомянул в своих воспоминаниях? Кто знал, что ты станешь плоддером, будучи полностью оправданным? Можно ли было ожидать, что ты нарушишь Кодекс чести, который так ревностно соблюдал, и призовешь на помощь Звездный Патруль? Предполагал ли кто-нибудь, что ты ввяжешься в дуэль с Драконьим Шипом?.. Но, помимо всего этого, существует еще по меньшей мере двадцать эпизодов, о каких ты не счел нужным и вспоминать!
        - Наверное, это за пределами человеческих сил. Никто не может воспроизвести в деталях всю свою жизнь. Хотя мне кажется, что я описал самое важное.
        - Ты настолько свыкся с постоянно возникающими вокруг тебя экстремальными ситуациями, что зачастую расцениваешь их как рутинную работу.
        - Хорошо. Пусть так… Но каким образом Хаосу удается управлять мной? Что бы ты ни говорил, учитель, но я не марионетка. Я человек и сам руковожу своими поступками.
        - Никто не посылает тебе подметных писем. Никто не внушает тебе противные твоей воле намерения. Это было бы так просто! Не составило бы большого труда обнаружить и субъект такого воздействия, и сам его источник. Да и ты сам легко бы справился с этой задачей. Иное дело, когда воздействие осуществляется на уровне объективных законов мироздания. Тобой управляет Хаос. А значит, тобой не управляет никто! Пойми: вероятность того, что судьба забросит Галактического Консула в очаг потенциальной опасности, чрезвычайно невелика. В знаменателе дроби, определяющей ее, множество всех возможных точек его маршрута. Вероятность же того, что он окажется последовательно в нескольких таких очагах в течение небольшого времени, практически нулевая… Но, однако же, ты сам, по своей воле, но одновременно и по своему неведению, появляешься именно там, где тебе нужно быть по мнению Хаоса. Следовательно, вероятность этого события искусственно увеличена.
        - Это невозможно!
        - Да, невозможно - по тем законам мироздания, что нам известны. Но мы имеем дело с силой, которая сама устанавливает себе законы.
        - Если все так, как ты говоришь, учитель… Что мы перед Хаосом, что перед ним вся наша Галактика? Пустяк, песчинка… И что перед ним неразличимый глазу атом - человек Константин Кратов?!
        - У Хаоса нет глаз, чтобы видеть атомы. Нам неизвестны его цели. Да и сам факт существования Хаоса в ТАКОМ виде еще не доказан. Возможно, Хаос просто предостерегает нас, изменив вероятностные характеристики для одного-единственного атома, вполне случайно угодившего в область его восприятия. Например, указывает нам при помощи тебя возможные горячие точки Галактики. Хотя в этом случае мы вынуждены допустить наличие у него доброй воли.
        - Часто ли мы проникаемся состраданием к эволюциям культуры микроорганизмов под объективом сканера? - промолвил Кратов с сомнением.
        - Остается уповать на то, что, если вдруг подтвердится наша гипотеза, Галактическое Братство не будет для Хаоса… культурой микроорганизмов. Но в то же время нет ни малейшего основания пренебрегать худшим вариантом. И мы обязаны опередить события и подготовиться.
        - Ответь мне на один вопрос, учитель. Я у вас один такой… меченый атом?
        - Ты единственный, брат.
        - Тогда разумно ли мое бездействие? Не следует ли, наоборот, возобновить мою активность, но подчинить ее какому-то плану?
        - Может быть, у нас еще есть время. Может быть, мы уже исчерпали его запасы. И сейчас, когда происходит наша беседа, чаша весов качнулась не в нашу сторону. Никто не знает будущего, даже мы, тектоны.
        - Но я не могу ждать сложа руки, когда творится такое! - вскричал Кратов.
        - Ты не бездействуешь, брат. Твои воспоминания несут бесценную информацию. Ничего более важного ты еще не делал в своей жизни. Да и все мы - тоже. Продолжай вспоминать, мы ждем…
        Экран погас.
        Кратов сидел перед ним, не имея ни сил, ни желания покидать уютное пространство в китовом чреве. Снова возвращаться в чужой, не принимающий его мир. Отсиживаться здесь, скрываясь от нависшей угрозы… Это всегда было против его правил. Но сейчас угроза была невидима. Да и угроза ли то была?
        - Ко-о-стя! - услышал он далекий голос матери. - К тебе пришли! Где ты?
        «Кто это может быть? - подумал Кратов. - Тот, кого я хочу видеть, или тот, о ком я еще не знаю?.. Во всяком случае, что-что, а отсиживаться в тенечке я не намерен».
        - Иду, мама! - крикнул он, спрыгивая из кабины на землю.
        notes
        Сноски
        1
        Басё (1644-1694). Пер. с японского В. Марковой.
        2
        Отомо Якамоти (718-783). Пер. с японского А. Глускиной.
        3
        Энкэй-хоси. Пер. с японского А. Глускиной.
        4
        Пак Инно (1561-1642). Пер. с корейского А. Жовтиса.
        5
        В. Шекспир. Гамлет, принц датский. Пер. с англ. Б. Пастернака.
        6
        Ямато-моногатари (X в. н. э.). Пер. с японского Л. Ермаковой.
        7
        Исса (1763-1827). Пер. с японского В. Марковой.
        8
        Ли Бо (701-762). Пер. с китайского Э. Балашова.
        9
        Пак Инно (1561-1642). Пер. с корейского А. Жовтиса.
        10
        Песня, воспевающая Урасима из Мидзуноэ. Пер. с японского А. Глускиной.
        11
        Оницура (1661-1738). Пер. с японского В. Марковой.
        12
        Се Вань. Пер. с китайского Л. Бежина.
        13
        Откровение св. Иоанна Богослова, глава 8.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к