Сохранить .
Извлечение из рая Владимир Фильчаков
        # Если человека вытащить из рая, который он сам себе создал...
        Фильчаков Владимир
        Извлечение из рая
        Да, я знаю, что скучно только дуракам, а умный всегда найдет развлечение, например, в размышлении. Но меня уже и размышления не развлекают. Может быть - я дурак? Все может быть. А может и не быть. Если сказать: надоело все, то это значит ничего не сказать. Надоело даже думать о том, что надоело все.
        Когда приходишь домой, садишься на скрипучий диван и оглядываешь убогую обстановку, становится еще тоскливее. Обшарпанный стол с компьютером, у которого видно все внутренности (это от того, что крышку приходится слишком часто снимать и ставить на место; надоело, вот и снял ее); пара расшатанных стульев; облезлый книжный шкаф послевоенных времен; старинный, еще черно-белый телевизор, который, впрочем, не работает; я сам, как предмет обстановки - старый холостяк около тридцати лет, неухоженный, прокуренный, с плохими зубами, плохими волосами и мутным взглядом разочарованного жизнью старика.
        Надоела ли мне жизнь и не хочу ли я свести с ней счеты? Жизнь надоела, но сводить счеты - дудки! Она тем и радует меня, жизнь, что надоела. Счастье в несчастье, а несчастье - в счастье. Парадокс? Глупость? Это только на первый, поверхностный взгляд. И на второй, и на третий. А на четвертый - это как повезло с интеллектом. Если повезло, то понятно, а если нет, тут уж ничего не поделаешь.
        Пробовал ли я пить с тоски? Пробовал. Но это же идиотизм - пить с тоски. Потому что становится еще хуже. Трезвому тошно, а пьяному - тем более. Впрочем, это кому как, я не настаиваю. Может быть кому-то спьяну и не хочется выть.
        Поговорить не с кем, вот что худо. То есть, поговорить-то можно. Только вот о чем, смотря по тому. Нет, я далек от того, что кругом одни идиоты, а я такой умный. Но иногда мысли такие приходят, отпираться не стану. Это же такое наслаждение - считать себя умнее всех, думать о том, что тебя не понимают, не признают, не видят твоих талантов, не считают нужным даже обратить на тебя внимание! Мнить себя непризнанным гением так сладко... Они все бездарности, хапуги, жулики, воры, а как живут! А ты, такой честный, умный, образованный... Боже мой - в такой халупе, одет как работник свалки, уставший неизвестно от чего, разочарованный, но... надеющийся еще на что-то. На что? Не могу объяснить. Не в силах. На что-то такое, эдакое. На чудо. На явление Христа народу. На исцеление умственно и физически убогих. На изгнание бесов. На воскрешение того юноши, который так рвался когда-то к знаниям, к любви, к свободе, к счастью... Вот когда умрет надежда, тогда можно будет и в петлю. А пока - рано. Вдруг что-то такое сдвинется в небесных шестернях, повернутся они не туда, куда обычно, щелкнет где-то в механизме и
вспыхнет давно перегоревшая лампочка...
        Я не знаю, когда я стал таким. Может быть тогда, когда женился на Галине? Уже через месяц я понял, что угодил в капкан. Через три месяца я готов был выть на луну, на людей, на самого себя. Через полгода я завыл. В итоге - развод и бездомная жизнь. Галина оттяпала у меня квартиру, оставшуюся от родителей. Я не виню ее. Собственно, я сам хлопнул дверью и ушел. Ушел сюда, в убогую комнату, которую снимаю у пожилой еврейки с бородавкой на подбородке, которая ворчит на меня по малейшему поводу... А может быть - еще раньше, в детстве, тогда, когда соседский мальчишка в разгар дворовой ссоры плюнул мне в лицо. Я прибежал домой и со мной случилась истерика. Отец сначала пытался успокоить, потом начал кричать, что я будущий мужчина и не должен плакать, а должен пойти и набить обидчику морду. . Мне до сих пор часто снится этот плевок, и я просыпаюсь в холодном поту.
        Вот, таковы мои развлечения-размышления. Мне просто больше нечего делать. Я пытался устроиться на вторую работу, чтобы занять свободное время, но у меня не получилось. То ли я плохо пытался, то ли не ту работу искал, не знаю. Мне нечем занять длинные вечера. Быть может, стоит починить телевизор?
        Я столкнулся с ней на улице, столкнулся в буквальном смысле. У нее выпали из рук какие-то книги и тетради. Я бросился поднимать, она тоже, и тут наши взгляды стукнулись друг о друга. Именно стукнулись - другое слово тут не подходит. Я ощутил удар. У нее синие глаза. У нее беспомощные глаза. Как у ребенка, впервые попавшего на шумную улицу с оживленным движением. Мы смотрели друг на друга всего мгновение, но этого хватило мне, как я думаю, на всю жизнь.
        Я шел по улице, не видя ничего вокруг, кроме ее глаз. Натолкнулся на что-то мягкое, остановился, ничего не понимая. Послышался какой-то неприятный шум, какие-то странные звуки. Что это? Не скоро до меня дошло, что натолкнулся я на толстую женщину, которая кричит что-то, брызгая слюной с мокрых губ:
        - ...залил шары и прет прямо на людей! У, шантропа! Да он не пьяный, он обкуренный! Наркоман чертов! Чтоб тебе ни дна, ни покрышки! Да чтоб тебе...
        - Спасибо, - сказал я, обошел препятствие и пошел дальше, не понимая уже, что продолжает кричать эта женщина. И кто она такая, и зачем она здесь?
        Я пришел домой, прошел мимо Сары Иосифовны, не обращая внимание на ее ворчание, не слыша, ЧТО она говорит, запер дверь и сел на диван, глядя в одну точку. Мне не хватало воздуха. Сердце билось под подбородком.
        Это она - та самая, которую я так долго искал! Но почему, почему я не остановил ее, не заговорил с ней? Ведь может случиться так, что я ее больше никогда не увижу! Ну вот, ну вот! Почему я здесь? Что случилось со мной, в какой столбняк я впал? Почему я шел, ничего не видя, вместо того, чтобы заговорить с ней? Столкнулся с какой-то теткой... При чем тетка, какое она имела право встать между нами? После столкновения с теткой очарование ушло, растворилось в неприятном крике... Где теперь та девушка? Боже мой, я не помню даже места, где встретился с ней! Ну не дурак ли я? Дурак, ах, дурак! Недаром мне бывает скучно, хоть волком вой! Постой, ты о чем? Не о том, не о том! Я ведь и лица-то ее не разглядел, одни глаза... Как я ее узнаю, если вдруг встречу снова? По глазам, по глазам! Мне достаточно будет заглянуть ей в глаза!
        Что такое гудит возле меня так монотонно, на одной ноте? Гудит и гудит, и никуда от этого гудения не деться. Муха? Нет, слишком низко. Оса? Пчела? Нет, это кто-то что-то говорит. Радио? Но у меня нет радио!
        Я постепенно вплываю в действительность, фокусируется зрение и включается слух. Да это же Сара Иосифовна! Это она вошла без стука... Кстати, почему она вошла без стука? Или она стучала, да я не слышал?
        - ... ноги никогда не вытрет, шлепает в грязных ботинках через всю комнату... И дверь входную не захлопнет, сколько ни говори, сколько не увещевай его...
        - Кто? - спросил я, хлопая глазами.
        Сара Иосифовна замолчала, будто ей заткнули рот. Посмотрела не меня сквозь толстые стекла очков с великим неудовольствием, шевеля толстыми губами. Помолчала. И продолжила:
        - ... сколько не уговаривай. На улице грязно, ему ли это не известно. В подъезде грязнее чем на улице, ему и это известно.
        - Я вытер ноги, Сара Иосифовна, - беспомощно пробормотал я.
        Хозяйка снова замолчала, уставилась на меня водянистыми глазами. Старая больная женщина, живет на мизерную пенсию и на квартирную плату, которую я плачу ей, причем весьма нерегулярно.
        - Правда? - спросила она через минуту.
        Я смешался. Совершенно не помню, вытер ли я ноги. Скорее всего да, потому что такие вещи делаются машинально, но точно сказать не могу.
        - Вытер, - сказал я еле слышно.
        Сара Иосифовна вздохнула. В этом вздохе прозвучало великое сомнение. Сейчас она уйдет, возьмет тряпку и, с трудом сгибаясь, станет мыть полы. И ни за что не даст это сделать мне - я уже пытался и знаю.
        И она ушла. Некоторое время ее не было слышно, потом зажурчала вода, выжимаемая из тряпки, шлепнуло по полу и Сара Иосифовна снова начала что-то ворчать. Я вздохнул и развел руками. Иногда мне хочется ее убить. Это что-то глубинное, из бессознательного, где таится кровожадный троглодит, привыкший решать проблемы дубиной. Но чаще всего мне ее жалко. В сущности, она такая же как я, одинокая, беззащитная и беззлобная. Все ее родственники давно уехали из страны, но она осталась. Для нее этот мир - родина, и она не променяет его ни на что. Ее пенсии не хватает на лекарства, и как она живет - ума не приложу. Наверное, так же как я - мне не хватило бы на лекарства моей зарплаты, вздумай я заболеть. Родине наплевать на нас, и это на ее, родины, совести. Если у нее она есть...
        Я вспомнил-таки, где встретил ту девушку. Это недалеко от экономического института, очевидно, она учится в нем. Ведь у нее в руках были какие-то книжки и тетради, я помню. Учебники и конспекты, не иначе. Я три дня провел, слоняясь у института. Безрезультатно. Наверное потому, что мне не удавалось заглянуть в глаза всем проходящим девушкам, а иначе мне ее не узнать.
        Потом я смирился с тем, что больше никогда ее не увижу. Ну и пусть. Я неудачник, это каждому ясно. Я не умею добиваться цели просто потому, что этой цели у меня никогда нет. Нет цели, нет и девушки. В конце концов, не могу я целыми днями торчать у института, мне ведь и работать надо... Да и она меня уже не помнит. Подумаешь, столкнулась с каким-то недотепой, растеряла учебники, он помог поднять. Она сказала спасибо? Не помню. Я не слышал ее голоса, или он вылетел у меня из головы, вытесненный образом ее чудесных глаз...
        Дни проходили за днями, но я не мог забыть ее глаза, их синеву и растерянность, их детскую беззащитность... Вскоре мне начало казаться, что я помню черты ее лица. У нее длинные ресницы. Это не накрашенные ресницы, обмазанные тушью, они настоящие, я уверен. У нее светлые брови и светлые волосы, ни длинные, ни короткие. Кажется, такая прическа называется каре. Немного неправильные черты лица. Большие губы. Большие не в том смысле, что некрасивые, отнюдь! И на ее губах не было помады. Просто потому, что она ей не нужна.
        Сара Иосифовна опять начала брюзжать. Гудение ее голоса было так неуместно в тот момент, когда я восстанавливал в памяти образ девушки, что я сжал кулаки и выругался. Нет, что-то есть положительное в том троглодите, который прячется у меня внутри! Ну что, что ей нужно от меня? Почему она ворчит и ворчит?
        Я пытаюсь отключиться от гудения, воображаю себя идущим по мягкому теплому песку, вслушиваюсь в шум прибоя. Ласковая волна почти докатывается до моих босых ног, отступает с тихим шипением. Я останавливаюсь и оглядываюсь. Уютная небольшая бухта, заросшая пальмами. На горизонте солнце, огромное, красное, садится в море. На пляже загорелые молодые люди играют в волейбол. Невдалеке лежат несколько почерневших под солнцем тел. В море плещутся дети под бдительным присмотром стройных мамаш в пляжных шляпах и модных купальных костюмах. Двое мужчин заплыли очень далеко, их головы едва видно. В пальмовых зарослях, среди кустов гортензий, стоит торговая палатка с прохладительными напитками, за прилавком скучает усатый толстяк, добродушный и словоохотливый...
        Я сажусь в широкий шезлонг. На мне только длинные шорты и солнцезащитные очки. Но очки уже не нужны - солнце больше чем наполовину погрузилось в воду. Я закрываю глаза, вдыхаю запах моря, слушаю отдаленные крики чаек...
        Гудит и гудит, и никуда от гудения не деться. Я открыл глаза, Сара Иосифовна натолкнулась на взгляд троглодита и умолкла. При этом на лице у нее ничего не изменилось - это лицо старой брюзги, которой так же как и мне все надоело.
        - Сара Иосифовна, - сказал троглодит незнакомым голосом, - когда-нибудь я вас убью.
        Мне не следовало этого говорить, ни в коем случае! Так нельзя обращаться с пожилыми людьми! Но я сказал и застыл, ожидая реакции. Что-то мелькнуло в глазах хозяйки, но не испуг, не злость, а, как мне показалось, разочарование.
        - Да уж скорей бы, - произнесла она неожиданно и ушла, оставив меня сидеть с открытым ртом.
        - Глупости какие вы говорите, Сара Иосифовна, - прошептал я в пустоту, спохватился и бросился извиняться.
        - Не извиняйтесь, голубчик, - она слабо улыбнулась. - На вашем месте я давно бы убила старую каргу. Мне, между прочим, тоже иногда хочется вас убить.
        - Это не я сказал, - бормотал я смущенно, краснея, потея и не зная, куда девать руки. - Это он, троглодит...
        - Троглодит? - Сара Иосифовна медленно села на кушетку и посмотрела на меня. - Значит, вы называете его троглодитом? Интересно.
        Последнее слово она произнесла совершенно равнодушно, и сразу стало ясно, что ей вовсе не интересно. И смотрела она уже не на меня, а в давно немытое окно, заставленное цветочными горшками. Я потоптался с минуту около нее, потом тихо вышел в свою комнату и прикрыл дверь.
        Неудобно как получилось. Как будто голым перед ней проскакал, размахивая шашкой. Какой шашкой? Той самой, которой убивают? Господи! Ну глупость же, глупость! Ведь никого я не убью, у меня хорошие тормоза, я скорее себя убью, чем эту женщину.
        Еще долго я краснел, бледнел, обливался холодным потом и ругал себя самыми черными словами. Потом как-то успокоился, остыл, происшедшее уже не показалось мне таким стыдным. Вот она же тоже призналась, что и у нее возникают подобные мысли. Господи, прости душу грешную!
        Стала ли после этого Сара Иосифовна меньше ворчать? Нисколько! Я думал, она затаила на меня обиду, будет только поджимать губы при встрече со мной, но получилось так, как будто не было никакого инцидента с троглодитом. Может быть она и помнила мое признание, но не подавала виду.
        Когда я прихожу домой и прохожу мимо нее, сидящей за круглым столом с белой старой скатертью под красным уютным абажуром, она поднимает на меня глаза, оставляет засаленные карты, которыми она раскладывает один и тот же пасьянс и принимается отчитывать меня за что-нибудь. Причем часто она ругает даже не меня, а современную молодежь. И это при том, что я уже вроде бы совсем и не молодежь... Я давлю троглодита в себе, пытаюсь затолкать его на дно, успокаиваю, увещеваю, и в последнее время он уже не всплывает. Видно и ему надоело. Я привык к Саре Иосифовне, как к неизбежному, как к восходу солнца, как к досадному недоразумению, которое повторяется изо дня в день с монотонной периодичностью.
        Я стал все чаще бывать на том пляже. Люди в большинстве своем менялись, появлялись новые персонажи, незагорелые, бледные, которые через неделю чернели, обугливались и становились похожими на негров. Не менялась только группа молодых людей. Они все время во что-то играли - в волейбол, в футбол, в карты, в крестики-нолики, в салочки. Очень подвижные молодые люди. При этом они производили совсем мало шума, был слышен только задорный девичий смех и юношеские баски. Совсем не похоже на смех завсегдатаев нашего подъезда, которые повадились курить там анашу. Те смеются вот так: "ыгы-ыгы-ыгы". Впрочем, не знаю как пахнет анаша, может быть они курят обыкновенный табак, но после них всегда остаются одноразовые шприцы и склянки из-под каких-то лекарств. Я все время хочу посмотреть, что написано на этих склянках, ЧТО именно колют себе современные молодые люди, но всякий раз брезгую поднять.
        Та девушка стала забываться, как светлое, но далекое воспоминание. Она где-то есть, где-то ходит, слушает лекции, пишет конспекты, читает книги, смеется, плачет, быть может любит кого-нибудь... Я больше не предпринимал попыток найти ее, я оставил это занятие как бесполезное.
        Однажды я полулежал в своем любимом шезлонге с надвинутой на глаза соломенной шляпой, слушал звуки моря и дремал. И внезапно почувствовал, что вот сейчас, сию минуту, происходит что-то очень важное, что-то такое, что изменит всю мою жизнь. Я приподнял шляпу и так и застыл с поднятой рукой. По пляжу шла ОНА. Я ее сразу узнал, по глазам. Она была еще далеко, ее лицо было почти не разобрать, но это была несомненно она, она, она... Ее глаза сияли издалека, их нельзя спутать с другими!
        Я отбросил шляпу в сторону и встал. Она шла и смотрела на меня, и слегка улыбалась. На ней было воздушное ситцевое платье, которое колебал легкий ветерок. Я стоял как вкопанный и не мог отвести взгляда. Вот она уже совсем близко, и я чувствую, что сердце сейчас выпрыгнет, и я задыхаюсь...
        - Это вы? - послышался волшебный, чуть дрожащий голос. - А я вас сразу узнала. Куда ж вы делись тогда, когда... Ну, вы понимаете.
        Я молча кивнул, не в силах проглотить комок, вставший в горле. У меня кружилась голова. Еще минута, и я лишусь чувств, как кисейная барышня. Наверняка так бы и произошло, если бы чувств не лишилась она. Она упала мне на руки и я едва с ума не сошел, ощутив тепло ее тела, ее невесомость, ее запах. Только через минуту до меня дошло, что нужно что-то делать, что девушка в обмороке... Но она уже зашевелилась, поднесла руку к виску, беспомощно улыбнулась.
        - Извините, - сказала чуть с хрипотцой. - Мне вдруг стало плохо. Мы с вами так неожиданно встретились. У вас нет глотка воды?
        Боже мой, у меня, конечно же, не оказалось воды. Я усадил ее в свой шезлонг, побежал к палатке, быстро вернулся со стаканом. Она отпила маленький глоточек, поблагодарила. Я безмолвно смотрел на нее.
        - Как вы здесь оказались? - это первое, что я смог вымолвить.
        - Я искала... вас. Правда-правда. Вы простите меня?
        - Боже мой, за что? - пылко вскричал я. - За что мне вас прощать? Я ведь тоже искал вас...
        - Правда?
        - Правда! Только недолго. - Я смутился. - Потом я решил, что мне вас не найти и прекратил поиски.
        Мы долго разговаривали с ней, бродили по песку, смотрели на закатное солнце. Мне было с ней легко и приятно. Думаю, что и ей тоже.
        Но теперь я не помню, не помню совершенно, что именно мы тогда говорили! Это ужасно, ужасно! И кончилось все тогда очень плохо. Я услышал какие-то назойливые звуки, они повторялись и повторялись, словно кто-то твердил что-то с маниакальным упорством. Я отмахивался от этих звуков, старался их не замечать, но они капали на голову как капля в древней китайской пытке на выбритое темечко. Пытаемые сходили с ума. Я тоже был готов сойти с ума. Представьте - вы гуляете с девушкой, той самой, которую вы так долго искали, к которой так долго стремились, с которой вам так интересно и легко, и вдруг вас отвлекают, что-то производит неприятные звуки, давит вам на уши, раздражает. И самое главное, что вы не можете понять - кто и зачем это делает! Мне показалось, что и она услышала эти звуки. Лицо ее сделалось тревожным, она принялась оглядываться, в глазах появилась мольба, она умоляла этого неизвестного оставить нас...
        Скоро я понял, что кто-то настойчиво повторяет мое имя и еще какое-то слово, но я никак не мог понять - какое. Мы переглянулись с девушкой и тут ее лицо принялось трансформироваться в одутловатое, с бородавкой на подбородке, лицо Сары Иосифовны. Я был потрясен!
        - Саша, Саша, очнитесь! - монотонно повторяла Сара Иосифовна, теребя меня за нос, за щеки, за уши.
        Я отстранился, посмотрел на нее с бесконечным удивлением. Как могло случиться, что девушка превратилась в мою квартирную хозяйку?
        - Боже ж мой, - всхлипнула Сара Иосифовна, глядя на меня мученическими глазами. - Я сижу перед ним битый час, а он уставился в одну точку, и не слышит и не видит ничего! - она снова всхлипнула, сморщилась, и я понял, что она вот-вот разрыдается. - Что же с вами было, Сашенька?
        Я сидел, беспомощно свесив руки между колен и молча смотрел на нее. Опять она. Опять. Но зла на нее не было, троглодит даже не шевельнулся во мне. Она вошла, как всегда, чтобы поворчать на меня - ей не с кем поговорить, вот она и разговаривает таким образом со мной - а я сижу отрешенный, неживой, ничего не вижу, ничего не слышу - что ей еще думать?
        Она разрыдалась, встала, сгорбившись, пошла к двери. Я беспомощно проводил ее глазами, но не нашел сил подняться.
        Только через несколько минут я смог встать и вышел к ней. Она сидела с мокрыми глазами и смотрела в окно. Я проследил ее взгляд - за окном суетилась весна - тополя надули почки, как щеки, и снег давно стаял, и воробьи чирикали оглушительно. Весна. А Сара Иосифовна плачет. Я подошел, нерешительно обнял ее за крупные плечи, прижался щекой к руке, лежащей на столе. Так мы просидели несколько минут.
        - Ну, полно, - ворчливо сказала она. - Ступайте к себе, юноша.
        Глаза ее высохли, она не смотрела на меня. Я, ссутулившись, побрел прочь.
        - Где вы были? - строго спросила она вслед.
        Я остановился, не оборачиваясь, постоял немного, ничего не ответил, затворил дверь.
        Очень долго я жил воспоминаниями о встрече, совершенно забросил работу, не раз получал замечания от шефа за отрешенность, за невнимательность. Наконец шефу это надоело. Подозреваю, что он давно мечтал от меня избавиться, а теперь появился достаточный, на его взгляд, повод. Он говорил как-то, что ему не хочется вращаться в обществе неудачников. Таких как я, думаю. Неудачники притягивают отрицательную энергию, говорил шеф, и рядом с ними нечего и надеяться не то что на удачу, но и просто на нормальное течение жизни.
        И вот он вызвал меня, и, пряча глаза, глухо сообщил, что увольнять меня у него рука не поднимается, но я должен написать заявление об уходе. По собственному желанию. Чтобы не портить мне трудовую книжку, стало быть. Очень гуманно. Нет, я не иронизирую, так оно и есть. Видимо, не такой уж я ценный специалист. Ничего не поделаешь. Он получил от меня заявление и тут же его подписал. В считанные минуты я стал безработным.
        Я пришел домой и долго сидел без мыслей и без чувств. Еще один удар жизни прямо в лоб. Мало было мне вселенской тоски, так еще и работу потерял. Ну и ладно! Не очень-то и хотелось. Зато у меня есть девушка... Боже мой, а как же ее зовут? Не удосужился узнать. Вот растяпа! А она? Она спросила мое имя? Нет. Два сапога пара. Какой у нее чудный голос... Она вся - чудесная, она мне как награда за все, что я вытерпел в этом мире.
        Но - постой! Ведь мы не договорились встретиться! Нас так грубо прервали. Найду ли я ее опять на том пляже? И вообще, как она туда попала? Не является ли та встреча плодом моего воображения? Это ужасно, ужасно! Мне все это приснилось...
        Не может быть! Я не мог взять и выдумать ее, ее слова, ее голос, ее походку, всю ее! Боже мой, боже мой! Неужели я схожу с ума?
        И вот я опять на том пляже, сижу как на иголках, жду ее. Но никто не идет мне навстречу в легком платье, никто не высматривает меня. Завсегдатаи играют в какую-то игру, не то регби, не то американский футбол. Я вынужденно наблюдаю за ними и не могу понять смысла игры. Они падают, борются, пыхтят, сопят, перебрасываются мячом. Как только у одного из низ оказывается мяч, все остальные набрасываются на него, образуется большая куча-мала, на дне которой, должно быть, совсем не сладко. Может быть на стадионе это выглядит по-другому, не знаю. Ведь глядя на дворовый футбол, тоже не поймешь, чем эта игра может привлекать миллионы людей.
        Но вот она идет! Да, это она! Я вскакиваю, бегу ей навстречу, но в трех шагах останавливаюсь - у нас еще не такие отношения, чтобы упасть друг другу в объятия.
        Ее зовут Женя. И она уверяет, что вовсе не она снится мне, а я снюсь ей. Поэтому она предлагает провести эксперимент. Надо написать на руке какое-нибудь слово или поставить крестик, а потом, когда окажешься дома, посмотреть... Но мне вовсе не хочется оказываться дома, я хочу быть здесь. Пусть даже это и сон, игра воображения, я не хочу просыпаться. Что ждет меня там? Безработица, отчаяние, и ворчливая хозяйка. Благодарю покорно!
        Мы бродим с ней по берегу, обсуждаем игру молодых людей, в которой она тоже ничего не понимает.
        - Как смешно, - я слушаю ее голос и не могу наслушаться. - Ой, смотрите, смотрите, они задавят его! Уф! Не задавили. Наверное на песке мягко, да? А что вы сейчас читаете? Я читаю Стругацких. Вы любите Стругацких? Ах, как здорово! А недавно я видела "Сталкера". Мне не понравилось. И вам тоже?
        Она говорила, а я слушал, отвечал односложно, поддакивал и наслаждался звуками ее голоса. Где-то в глубине сознания ворочался маленький злой червячок - неужто это все мне только снится? Я гнал его, давил, прятал глубже, но он точил и точил меня изнутри.
        - Знаете, - неожиданно сказала Женя. - Мне надо идти. У меня сессия на носу, нужно многое сделать. - Она вздохнула, посмотрела виновато. - Ну, не грустите же так! Ну что вы! Завтра мы опять встретимся, ведь правда? Ну вот. Вы совсем сникли. Ну хорошо, я останусь...
        - Нет-нет, идите! Вы не должны из-за меня... Нет-нет, ни в коем случае! Я не стану грустить, что вы. Обещаю.
        Я сел в свой шезлонг и закрыл глаза. А когда через минуту открыл, ее уже не было. Ушла... Взяла и ушла. Я понимал, что ей НУЖНО было уйти, но думал о том, что раз она так легко ушла, значит, ей не очень хотелось остаться. Я чувствовал себя обиженным. Несколько минут я сидел, глодая себя мыслями о том, что я ей совсем неинтересен, да и не нужен вовсе, раз она вот так взяла и покинула меня. Да и кто я такой, чтобы из-за меня пренебрегать своими учебными обязанностями? Неудачник - он и есть неудачник. Уж если ничего не удается, то не удастся и здесь...
        Потом я подумал о том, что надо бы вернуться. И не смог заставить себя сделать это. Брр... Страшно даже подумать об этом! Меня совсем не тянет туда, в тот жестокий мир, где на меня опять начнет ворчать квартирная хозяйка. Я понимал, что Сара Иосифовна - еще не самое худшее, что есть в том мире, скорее даже она есть самое лучшее после Жени, но возвращаться к ней мне нисколько не хотелось. К тому же подошло время платить за квартиру, а у меня... Нет, я вру, у меня есть деньги, я же получил расчет. Нет, все равно не вернусь.
        И еще я подумал о том, что Женя может предложить встретится там, в том мире. Я подумал об этом со страхом. Лучше здесь, в мире воздуха и света, чем там... Там надо будет куда-то идти, в кафе, например, а у меня, после расчета с Сарой Иосифовной почти не останется денег. И где их брать в дальнейшем - совершенно неизвестно, вот что самое ужасное. Я даже цветы купить не смогу!
        Ну почему же? Не плати за квартиру! Хозяйка подождет. Эх, если бы я мог так! Я не могу, глядя в водянистые страдальческие глаза старой женщины, соврать, что у меня нет денег. Она давно уже ждет, ей же нужно как-то жить!
        Какого черта! Ты, молодой еще, здоровый мужик, не можешь заработать денег на цветы для любимой? На то, чтобы сводить ее в кафе? Да кто ты такой после этого? Почему ты болтаешься здесь, между небом и землей, почему ты не ищешь работу, пусть самую грязную и противную, но работу, за которую тебя заплатят?
        Я не заметил, как вскочил с шезлонга и сжал кулаки. Я был противен сам себе, я ненавидел себя, презирал. Домой, домой! Мыслимое ли дело - так раскисать?
        Но через несколько минут, после бесплодных попыток, я понял, что не могу вернуться домой! Сердце стукнуло и упало, я покрылся холодным потом. Доигрался... Я беспомощно оглянулся, поймал на себе взгляд торговца из палатки, он смотрел на меня с любопытством. Я отвернулся, сел на безвольных ногах, прислушался. Никто не звал меня, не щипал и не дергал, призывая очнуться. Сара Иосифовна, где вы? Я попробовал представить себе ее лицо, полное, дряблое, но такое, в сущности, родное, и вскоре у меня получилось. Сара Иосифовна сидела рядом с закрытыми глазами и покачивалась взад-вперед.
        Так продолжалось довольно долго. Наконец я решился нарушить молчание.
        - Сара Иосифовна, - с трудом выговорил я непослушными губами.
        Она перестала раскачиваться, медленно открыла глаза, долго смотрела на меня. Потом буднично сообщила:
        - Двое суток прошло.
        - Двое суток?
        - Да, юноша. Я думала уже, что вы не очнетесь. Но, слава Богу, это произошло.
        Она опять долго смотрела на меня, потом встала, деревянно повернулась и вышла.
        Я сидел, глядя в одну точку. Я все-таки вернулся. Вот только зачем? Ах, да! Искать работу, зарабатывать деньги. Так, кажется? Да, так. Я взглянул на часы, потом в окно. Шесть часов вечера. Идти куда бы то ни было уже поздно.
        Я нашел работу. Оказывается, и в наше время это не так уж трудно. Конечно, престижной и высокооплачиваемой работы мне не видать, но грузчиком в продуктовый магазин я поступил. Платят гроши, но все-таки... Правда мне не очень удобно работать в магазине - он в том самом квартале, где я живу и где многие меня знают. Поэтому я старался не смотреть на покупателей и проводить как можно больше времени в подсобке. Оказалось, однако, что меня знает гораздо больше народу, чем знаю я и чем я мог предполагать. Очевидно, сказался советский стереотип, когда грузчик в продмаге был милей родного брата - со мной все норовили поздороваться, перекинуться парой фраз, потрепать по плечу. Им ничего от меня не было нужно - никто не припрятывал от них товар и не продавал его с черного хода, просто сказывалась тоска по старым временам.
        Я зарабатывал свой прожиточный минимум, приходил домой, садился на диван и вспоминал встречу с Женей. Я боялся попасть на пляж еще раз, боялся, что не смогу вернуться и останусь там окончательно. С другой стороны, я всей душой стремился туда, ведь там была она, там был ее голос, ее глаза, ее рука, такая теплая и мягкая...
        И однажды я решился. Вот он, знакомый пляж. Сегодня почти никого нет, только неизменная компания исступленно режется в волейбол. Я напряженно сел в шезлонг и огляделся. Она ведь может и не прийти, и тогда получится, что я зря оказался здесь.
        На море почти полный штиль, водная поверхность ровная как стекло. Голубое небо украшали кудрявые облака, ослепительно белые. Было немного жарко, солнце еще и не думало садиться.
        Она подошла сзади и заговорила. Я вздрогнул от неожиданности, потом обернулся.
        - Что же вы? - сказала она и голос ее немного дрожал. - Вы пропали куда-то, не приходите и не приходите, а я ведь вас жду, вот.
        - Простите меня, - я подскочил к ней, взял ладонь и начал целовать, бормоча что-то извинительное. Потом я поднял голову и увидел ее лицо совсем близко, и ее глаза... И они поглотили меня всего, я растворился, я не чувствовал себя, не понимал, что я делаю, не понимал, где я, и вообще, существую ли я на сомом деле, или мне только кажется, что существую. Очнулся я тогда, когда понял, что целую ее губы, ощущаю ее дыхание, а мои руки обнимают ее хрупкое тело...
        Мы забыли обо всем вокруг, мы целовались. Мир провалился куда-то, его больше не было. Исчезли волейболисты, усатый торговец и редкие пляжники, погасло солнце, стерлось небо, утекло море. Я целовал любимую девушку! И я вовсе не предполагал, что это может быть ТАК хорошо.
        Потом мы бродили, взявшись за руки, по пляжу, не видя ничего и никого, кроме друг друга. Мы молчали, потому что слова были не нужны. Я ощущал тепло ее ладошки, и мне хотелось взлететь и кричать о своей любви на весь мир. Мне хотелось дать каждому маленькую частичку своей любви - и усталым волейболистам, которым наконец-то надоело играть и они лениво лежали на песке, и усатому торговцу, и Саре Иосифовне, и всем-всем-всем...
        Мое счастье продолжалось бы бесконечно, если бы я вдруг не заметил какое-то напряжение в ее глазах. Что-то было не так, что-то мучило ее. Я спросил - что? - и она ответила, что ей нужно идти. Экзамены, виновато сказала она и ее мягкая рука легко сжала мою руку, чтобы я не обижался. Конечно, конечно, забормотал я, экзамены, да, да, непременно нужно идти. Я буду ждать тебя, Женя. Ты ведь придешь завтра? Конечно, она придет, обязательно! Как мог я подумать хоть на минуту, что она может не прийти? Действительно - как?
        И она ушла, просто растворилась в воздухе, вернулась в тот мир, где ее ждали учебники. А я остался один, легкий, почти невесомый, вдохновенный. Я бродил по песку, разговаривал сам с собой, сочинял какие-то стихи, и мне казалось, что лучше этих стихов нет и никогда не было на свете.
        Между тем темнело, пляж опустел, в палатке зажглась электрическая лампочка. Становилось прохладно. Нужно было возвращаться. Я вздохнул, сел в шезлонг и попробовал вернуться. Но мне так не хотелось этого! Что я забыл там? Что меня держит в том мире? Ничего, решительно ничего. Я счастлив здесь, а не там, мне хорошо здесь, а не там. Зачем мне туда? Не хочу. Не хочу!
        Завтра она снова придет и мы будем гулять, взявшись за руки, и разговаривать, и смотреть друг другу в глаза, и целоваться. А там? Я даже не знаю, где она живет!
        И я остался. Наверное, зря. Опять появился черный червячок, который сверлил мне душу, заставляя думать о том, что она опять ушла от меня, что для нее учеба важнее меня, что она не такая как я, она более практичная, она живет в том мире, а здесь бывает как в хорошем приятном сне. И что будет, когда она поймет, что я не хочу жить там, Согласится ли она с моим решением? Да и решение ли это? Еще совсем недавно я опасался остаться здесь, я нашел работу, я думал о том, что здесь мне оставаться нельзя. У меня возникал какой-то импульс к жизни. А теперь? Что происходит? Почему теперь я совсем не хочу оставаться там?
        Мне вдруг захотелось есть. Этого следовало ожидать. Я огляделся. Было уже совсем темно, на небе сверкали крупные звезды, и только лампочка освещала палатку. Я порылся в карманах и, к моему удивлению, у меня в руках оказались деньги. Я решительно направился к палатке. Торговец встретил меня с улыбкой.
        - Задержались? - спросил он приятным мягким голосом.
        - Не то чтобы задержался, - я старался говорить бодро. - Решил остаться. И вот - захотелось перекусить. Это возможно?
        - Отчего же нет? Правда, горячего ничего нет, есть бутерброды и сок.
        Он поставил на стойку тарелку с бутербродами, налил в высокий стакан томатного сока.
        - Спасибо. Сколько с меня?
        - О, молодой человек разве не знает, что мы не берем денег? - торговец выглядел безмерно удивленным.
        - Да, конечно, - я смутился отчего-то.
        Насытившись немного, я справился о ночлеге. Оказалось, что буквально в двух шагах, в глубине пальмовой рощи притаилась маленькая уютная гостиница. Я снял номер (совершенно бесплатно, разумеется). Номер был микроскопическим, но от этого совершенно милым и почти родным. Я вытянул ноги на кровати и быстро заснул.
        Через несколько дней я перестал и вспоминать о том мире. Если сначала я еще думал о том, сколько времени прошло там, пока я здесь, то постепенно эти мысли ушли, и больше не тревожили меня.
        Она приходила ежедневно и все было просто чудесно. Мы гуляли и разговаривали. О чем только мы не говорили! О философии и о магии, о литературе и поэзии, о живописи и архитектуре, о мироздании и науке, о многом и многом. Нам было так хорошо, и ничто не омрачало наше существование. Очень скоро мы признались друг другу в любви, и это было восхитительно. Я исподволь пытался направить ее помыслы на то, чтобы навсегда остаться здесь, оставить тот холодный и равнодушный мир, но она всегда переводила разговор на другое. А однажды сказала:
        - Разве когда вы возвращаетесь домой, у вас не прекрасное настроение, как после легкого и приятного сна?
        - Возвращаюсь? - недоуменно переспросил я. - Ах, ну да, ну да. Видите ли в чем дело. Я просто-напросто никуда не возвращаюсь.
        - Вы шутите? - глаза ее распахнулись и сделались бесконечно большими.
        - Нисколько. Я живу здесь и только здесь.
        - Как же это может быть?
        - Не знаю, - я пожал плечами. - Как-то так получилось.
        - Но здесь же... - она беспомощно оглянулась. - Здесь же ненастоящий мир...
        - Как знать, - легко усмехнулся я. - Может быть и не настоящий. А может быть и наоборот.
        - Погодите. - Она высвободилась из моих объятий и посмотрела на меня долгим и немного чужим взглядом. - А чем же вы питаетесь здесь?
        - Меня кормят бесплатно, - я улыбнулся и кивнул в сторону палатки. О каких мелочах она думает! Как можно думать о еде, когда рядом она, такая милая и нежная?
        - А где вы живете?
        - Вон там, за пальмами, есть маленькая-маленькая, но очень хорошая гостиница.
        - Я не о том. Там, в настоящем мире, где вы живете?
        - Ах, это... Живу... Где-то. Как давно это было, я уж и забыл. Я снимаю комнату... Сара... Сара Иосифовна, кажется. Да, Сара Иосифовна. Это моя квартирная хозяйка. - Я вспомнил убогую комнату и поежился.
        - А адрес?
        - Ну зачем вам адрес? Это такая мелочь! Я и не помню вовсе. Адрес... Вы хотите прийти ко мне в гости? Но меня же там нет!
        Она уставилась на меня с испугом.
        - Как нет? - голос ее задрожал.
        - Я же здесь. А раз я здесь, значит там меня нет, - сказал я неуверенно. Подумал немного, и добавил. - Не пугайтесь, я не сошел с ума. Конечно я там. И вы там. Не сердитесь.
        - Я не сержусь, что вы, - она опустила глаза. - Так вы скажете мне адрес?
        Я отвернулся и подумал, что она придет в мою конуру и увидит... Мне показалось, что там страшно, уныло и отвратительно для такого небесного существа как она. Это все равно что ангел в грязной ночлежке.
        - Давайте поговорим о чем-нибудь другом, - натянуто сказал я, не глядя на нее. - Что вам мой адрес, если здесь вы видите меня каждый день?
        - Да, да, конечно, - поспешно согласилась она.
        Разговор перешел на другую тему, но перестал клеиться, возникали длительные паузы, и вскоре она засобиралась домой.
        Когда она ушла, я долго бродил по берегу, ковырял ногой песок, и думал о том, что я засиделся здесь. Сколько времени прошло там, если тут - больше десяти дней? Страшно подумать! И что я все время делал там, где оставалось мое тело? Черт возьми! Нужно немедленно вернуться.
        Но вернуться никак не удавалось. Я пробовал и так, и этак. Что-то внутри меня отторгало возвращение всеми силами. Я подумал, что это мой троглодит уперся и не хочет пустить меня назад. Выходит, он все-таки имеет надо мной большую власть?
        Все многочисленные попытки окончились провалом. Я сидел в шезлонге и тупо смотрел на море. Я застрял здесь надолго. Быть может - навсегда. Ну и пусть! Пусть! Мне наплевать!
        Я вскочил и нервно зашагал по песку. Что мне тот мир? Ничто! Что хорошего он дал мне? Ничего. И не надо у меня спрашивать, что Я дал тому миру! Почему я должен был что-то ему давать? Я работал, я делал свое дело, я приносил пользу... В конце концов это не я поставил мир на грань нищеты, а он меня, не я загнал его в убогую конуру, а он меня, не я был равнодушен к нему, а он ко мне.
        Я распалился до того, что начал что-то кричать морю, грозить кулаком... Потом долго ходил туда-сюда, успокаивался, остывал. Собственно, что меня так взвинтило? То, что я не в состоянии вернуться? Стоило из-за этого копья ломать? Я удобно устроился в своем шезлонге и закрыл глаза...
        Девушка, одетая очень скромно, в потрепанные джинсы и толстый свитер с широким воротом, подошла к подъезду, достала из кармана какую-то бумажку, посмотрела в нее, вздохнула, и нерешительно вошла в дверь. Она поднялась на второй этаж, долго топталось перед обитой черным дерматином квартирной дверью, несколько раз подносила руку к звонку и опускала ее. Потом вздохнула и нажала на кнопку. В недрах квартиры раздался резкий звонок. За дверью долго стояла тишина. Девушка повернулась было, чтобы уйти, но тут за дерматином послышались тяжелые шаркающие шаги и женский голос глухо спросил:
        - Кто там?
        - Извините пожалуйста, - сбивчиво заговорила девушка, - вы Сара Иосифовна, да?
        Послышался щелчок замка, дверь приоткрылась и в небольшом проеме показался любопытный глаз.
        - Да, я Сара... Иосифовна. А вы?..
        - Меня зовут Женя. Я пришла... Я хочу спросить, у вас живет Саша?
        Сара Иосифовна приоткрыла дверь шире и отступила вглубь прихожей. Женя медленно вошла, остановилась. Сара Иосифовна заперла дверь, прошла в комнату.
        - Проходите, Женя. Присаживайтесь.
        Женя села. Установилось молчание. Женя увидела в глазах Сары Иосифовны слезы.
        - Извините, - Сара Иосифовна достала платочек, промокнула глаза. - Да, у меня живет... Саша. А вы кто ему будете?
        - Я знакомая его, - быстро сказала Женя. - Дело в том, что он пропал...
        - Хотите чаю? - перебила хозяйка.
        - Хочу, - растерянно согласилась девушка.
        Хозяйка тяжело прошла на кухню, зазвенела посудой. Через несколько минут она вернулась с подносом, на котором стояли две чашки с блюдцами, чайник, сахарница и вазочка с печеньем. Некоторое время они молча пили чай.
        - Дело в том, Женя, - Сара Иосифовна пила чай постаринке, вприкуску. - Дело в том, что Саши нет сейчас. Его давно уж нет. Он в клинике. Видите ли... Случилось так, что он...
        - Я знаю, - быстро сказала Женя. - Он в психиатрической лечебнице, да?
        - Да. А как вы догадались? - хозяйка вскинула на девушку черные глаза. - Ах, ну да, вы же знакомы, наверное у него и раньше было что-то подобное...
        - Нет-нет, ничего подобного... Дело в том, что мы с ним встретились в жизни всего один раз, столкнулись как-то на улице, у меня выпали книги из рук, он поднял... И все. Вы мне не верите?
        Сара Иосифовна мучительно долго разглядывала Женю и молчала. Девушка старалась не отвести глаз и это было очень мучительно.
        - Я вам верю, - ровно произнесла хозяйка. - Отчего мне вам не верить?
        - Извините, - Женя смешалась, опустила глаза и облегченно вздохнула украдкой. - Здесь мы встретились только один раз, зато много раз встречались... во сне. Это правда! Мы любим друг друга, вот. И я хочу его найти. - Она тряхнула головой, смело встретила тяжелый взгляд собеседницы. Сара Ио-сифовна погасила взгляд, отвернулась. Не зная чем занять руки, принялась снова разливать чай.
        - Он в Барановке. Знаете, где это? Пятьдесят километров от города, на электричке в сторону Малахова.
        - Да, я знаю, спасибо.
        Женя встала, собираясь уйти.
        - Пришлось поместить его туда, - глухо сказала Сара Иосифовна и Женя медленно села. - Он сидел и сидел, глядя в одну точку, не отзывался, молчал. Вообще ни на что не реагировал. Я кормила его с ложечки. Но я старая больная женщина, мне не под силу ухаживать за больным мужчиной. Я вызвала карету скорой помощи и его увезли. Я звоню каждый день, справляюсь о нем. Пока без улучшений. Я не могу даже съездить к нему! У меня плохие ноги, я с трудом дохожу до магазина и обратно, до него мне не дойти. А вы поезжайте. Обязательно поезжайте. Я не сдаю его комнату, хотя мне очень трудно. Пенсия маленькая, спасибо родному государству. Но я не сдам его комнату. Он выздоровеет, обязательно выздоровеет, вернется сюда. Куда ж ему еще пойти? Я ворчала на него, пилила. Я виновата. Быть может он из-за меня... Поезжайте, милая, навестите его. Потом позвоните мне. Хорошо?
        Здание больницы очень напоминало тюрьму, да, по всей вероятности, ею оно и было когда-то. Приземистое, из красного кирпича, окна с решетками. Парк вокруг корпуса обнесен высоким глухим забором из железобетона. Женя прошла в приемный покой, долго ждала доктора, который был как раз на обходе, сидела на неудобной скамье, изрезанной ножом. Наконец доктор вышел к ней, провел ее в свой кабинет, усадил на жесткий стул. Женя рассмотрела его как следует. Невысокий, сухощавый, с бородкой клинышком, как у Чехова. А глаза жесткие, стальные. Именно такими и должны быть глаза у ТАКОГО доктора. Женя зябко поежилась.
        - Меня зовут Станислав Сергеевич, - начал доктор. - А вы, стало быть, хорошая знакомая Саши? Ну что ж, очень хорошо, что вы пришли. Вы знаете, мы ничего не смогли добиться относительно Сашиного заболевания ни у квартирной хозяйки, ни у его сослуживцев. Все в один голос твердили, что он всегда был вполне нормальным, рассеянным только, но это ведь не патология. Правда, хозяйка сказала, что однажды у него был такой приступ, она пыталась его разбудить и у нее получилось. Поэтому очень хорошо, что вы пришли. Вы, несомненно, лучше знаете Александра, и сможете пролить некоторый свет на его болезнь. Итак?
        - Я его совсем не знаю... То есть, знаю, но не так, как вы думаете... То есть... - Женя смешалась и замолчала.
        - Да вы не волнуйтесь, - ласково сказал Станислав Сергеевич и улыбнулся, отчего глаза его сделались теплыми. - Расскажите, как вы с ним познакомились. Все по порядку.
        - Я расскажу. Мы столкнулись с ним на улице. У меня упали книги, он поднял их. Я только на секунду заглянула ему в глаза, и поняла... - Женя вскинула на доктора испуганный взгляд. - ...поняла, что люблю его. Вы, конечно, мне не поверите...
        - Ну почему же? - доктор ободряюще улыбнулся. - Я верю в любовь с первого взгляда, вполне.
        Женя не обратила внимания на слово "вполне", продолжала:
        - Да, полюбила. Я думала о нем все время, вспоминала. А однажды ночью, во сне, увидела его. Доктор, таких снов я никогда раньше не видела! Это было так реально. Пляж, пальмы, море, и он. Мы познакомились, разговаривали, бродили по пляжу...
        - Простите, вы купались? - перебил доктор.
        Женя долго смотрела на него, пытаясь вспомнить.
        - Нет, - наконец сказала она, - кажется, не купались. Да, ни разу. Это имеет значение?
        Доктор не ответил, молча смотрел на нее, и она решила продолжать.
        - Утром я проснулась, как ни в чем не бывало, пошла в школу... То есть в институт, мы так институт называем. Потом, кажется, несколько дней я не видела снов, а потом, вообразите - опять тот же пляж, опять он там. И пошло. Нам было так хорошо вместе. Но он перестал оттуда возвращаться, а я нет. Ему так нравится там! Мне кажется, он предлагал мне остаться там, с ним.
        - Вам кажется?
        - Ну да, потому что он только намекал. Неявно так, исподволь... Доктор, он никакой не сумасшедший! Верните его!
        Доктор встал, заходил по кабинету, который был совсем небольшим - письменный стол, шкаф с книгами, стул для посетителя. Потом он остановился, долго разглядывал Женю, думая о своем. Женя терпеливо ждала.
        - Вот что, милая барышня. Вы хотите его увидеть? Предупреждаю, зрелище не из приятных. Не для слабонервных, прямо скажем.
        - Я выдержу, - почти шепотом сказала Женя.
        - Ну-ну, - доктор еще раз испытующе оглядел ее. - Да, пожалуй. Вас проводит сестра. А я пока посижу здесь, подумаю. Есть коекакие мысли, мне нужно их обмозговать.
        Он нажал кнопку на столе. Через минуту в кабинет вошла толстая добродушная сестра. Она отвела Женю к палате, открыла глазок и предложила взглянуть сначала издали. Женя посмотрела, но в палате было сумрачно, и разглядеть что-либо в подробностях не удавалось. Видно было, что кто-то сидит на кровати, но кто именно...
        - Я зайду?
        Сестра кивнула, отперла дверь ключом, посторонилась.
        - Если что - кричи, - шепнула она.
        Женя удивленно посмотрела на нее, вошла в палату.
        От посещения у нее остался жуткий, неприятный осадок. Это был тот человек, и не тот. Как ни пыталась она его разбудить, у нее ничего не вышло. Удрученная, она вернулась в кабинет, в котором сильно пахло табаком. Доктор взглянул на нее, все понял и вздохнул.
        - Вот что, милая барышня, - строго сказал он и глаза его опять были твердыми. - Есть один способ вернуть вашего парня, но, боюсь, что вам он не понравится. Впрочем, я изложу его вам, а уж вы решайте.
        - Женя, милая, ну куда же ты пропала? Почему ты вчера не пришла? Я так ждал тебя, ждал.
        - Извини, я не смогла. Я ездила... К тебе.
        - Ко мне? В каком смысле - ко мне?
        - В прямом смысле. Послушай, Саша. Произошла ужасная вещь. Ты все время здесь и здесь, ты не возвращаешься, вот тебя и сочли там... сумасшедшим, вот. Но я тебя нисколько сумасшедшим не считаю! Я же знаю, что с тобой все в порядке, просто ты все время здесь. Тебя поместили в клинику, в Барановке. И я туда ездила. Это ужасно, Саша! Ты сидишь как неживой, смотришь в одну точку, ни на что не реагируешь. Тебя там нет, там только твое тело. Ты почернел, похудел, оброс щетиной. Это ужасно, ужасно!
        Она закрыла лицо ладонями и заплакала.
        Вот как. Стало быть, они считают меня сумасшедшим? Ну что ж. Значит так тому и быть. Последние слова я произнес вслух.
        - Что значит так и быть? То есть ты не захочешь вернуться? Но как же? Как же я? Я ведь тебя люблю! И ты знаешь, в последнее время я не мыслю своего будущего без тебя.
        - Я тоже не мыслю! - вскричал я. - Так в чем же дело? Оставайся со мной!
        - С тобой? То есть, ты имеешь в виду - здесь?
        - Ну конечно! Где же еще?
        - Здесь? - она посмотрела на меня с удивлением, и, как мне показалось, с обидой. - А что здесь? Что за этими пальмами? Что там, дальше? Ты ходил, смотрел?
        - Там... Там... Ну, я не знаю, - я смутился.
        - Вот видишь, ты не знаешь. А вдруг там - стена?
        - Стена?! Какая стена, опомнись!
        - Это ты опомнись! Посмотри кругом. Здесь, на этом пляже, все время одни и те же люди. Одни играют в разные игры, но состав никогда не меняется. Другие приходят, уходят, но всего их тут не больше пятнадцати человек. Ты считаешь - это мир, достойный того, чтобы в нем жить?
        Вот как она заговорила. Почему, интересно? Что случилось в том мире, что она ТАК заговорила? Ах, да, меня поместили в психушку, и это произвело на нее сильное впечатление. Я сидел, слушал ее, а в душе было пусто, мертво и сумрачно. Вот и кончилась идилия. Она сломала ее. Зачем? Чем плох этот пляж? Ну и пусть я не знаю, ЧТО там, за пальмами, я просто не поинтересовался. Сегодня же схожу и посмотрю. И никакой стены там нет!
        Я встал, оттолкнул ее руку, стал мерить шагами пляж. Она молчала, глядя на меня с бесконечным страданием. Я старался не встречаться с ней взглядом.
        Ну что ж. Нужно выяснить все до конца. Сразу и бесповоротно. Я повернулся к ней, и, глядя в упор, спросил:
        - Так ты не останешься со мной?
        У нее в глазах появились слезы. Слезинка скатилась по щеке, задержалась на подбородке и упала на песок. И тут слезы хлынули капля за каплей. Я смотрел и думал о том, какие они чистые и прозрачные... Я не посмел повторить свой вопрос, я понял, каким будет ответ. Я стал смотреть на море, на чаек, парящих над волнами, и заметил, что небо покрылось тучами. Такого не было здесь никогда. Вдали даже сверкнула молния. Надвигался шторм, во время которого здесь, скорее всего, не очень уютно. Я повернулся к Жене, но она уже ушла. Я был зол на нее. Я считал, что она меня любит, любит, любит, а оказалось - нет. Я холодно смотрел на море, на приближающуюся грозу. Потом мне захотелось завыть. И я завыл диким голосом. Потом опомнился, огляделся. Пляж был пуст, палатка закрыта, торговец ушел. Ветер гонял по песку обрывки бумаги, конфетные обертки, пластиковые бутылки. Неуютно, холодно и неинтересно.
        Что там, за пальмами? Самое время узнать. Я пошел прямо, не сворачивая, мимо палатки, мимо гостиницы, сделал не более пятидесяти шагов и неожиданно уперся в стену. Женя была права! Стена существовала. Кирпичная, оштукатуренная и выбеленная голубоватой известкой. Я долго, бесконечно долго стоял перед ней, трогал руками. Мало того, что меня бросила любимая девушка, так еще и мой мир разрушился. Какого черта здесь стоит эта стена? Кто ее поставил? Зачем?
        Сверкнула молния. Я оглянулся и увидел в сумерках узкую комнату с металлической кроватью и тюремным одеялом, привинченные к полу табурет и стол. Окно в комнате было тоже узкое, грязное, и забранное толстой решеткой. Я в тюрьме? Ах, да, это лечебница.
        Вот и кончилась история любви. Она разрушила ее одним словом, одним движением...
        Я постоял немного, подошел к двери, толкнул. Дверь была заперта. Я начал стучать кулаками и ногами. Вскоре дверь распахнулась и на пороге возникла пожилая толстая сестра, за спиной которой маячили два равнодушных санитара.
        - Ожил, наконец-то! - радостно залопотала сестра, входя в комнату и заглядывая мне в глаза. - Ну вот и хорошо, вот и хорошо. А то мы уж думали, что ты неизлечимый. Сейчас доктор придет.
        - Отпустите меня, - незнакомым голосом сказал я. - Я уже совершенно здоров.
        - И, милый, не торопись, - говорила сестра, - успеешь домой еще, успеешь.
        Боже мой! Очнуться в сумасшедшем доме - что может быть ужаснее? И сколько меня здесь еще продержат?
        Вскоре пришел доктор, выпроводил всех из палаты, и принялся расспрашивать меня. Я не стал ему рассказывать свою историю - еще, чего доброго, сочтет меня сумасшедшим - отнекивался, отмахивался и, в конце концов, понял, что он что-то знает. Уж не Женя ли ему рассказала? Мысль об этом замкнула меня еще больше, в душе сделалось совсем пусто. Если честно, мне было даже наплевать на то, что я сижу в сумасшедшем доме. Так мне и надо! Именно так - из любви в пустоту. Вообразил, что можно жить в придуманном мире, решил, что такого как я может полюбить такая девушка как она... Глупости! Вздор! Нет никакой любви, есть только видимость, пелена, которая спадает от неосторожного слова или поступка.
        Любовь просто сдуло, снесло ветром. И теперь ее и нет вовсе... А вместо нее - пустота, пугающая черная пустота. Ничего нет и не может быть в сгоревшей душе. Там даже пепла нет - все улетело...
        Я лежу на своей кровати и смотрю в потолок. За стеной тяжело шаркает ногами Сара Иосифовна. Теперь она молчит, только вздыхает и вздыхает. Уж лучше бы ворчала. Теперь она не входит ко мне без стука. Впрочем, что это я? Она и раньше не входила без стука, просто я этого стука никогда не слышал... Сегодня она вздыхает особенно тяжело и часто. Что-то тяготит ее, что-то серьезное. Бог мой, что именно? Я задаю себе этот вопрос без всякого интереса, скорее с недовольством.
        Сара Иосифовна подошла к двери, затаилась, и я понял, что она прислушивается.
        - Саша, - тихо сказала она. - Саша, вы не спите?
        - Что вам, Сара Иосифовна?
        Я встал, открыл дверь. Хозяйка прятала глаза.
        - Что вам, Сара Иосифовна? - повторил я настойчиво.
        - Вот, возьмите-ка, - она быстро сунула мне в руку клочок бумаги и ушла.
        Я развернул бумажку, на ней был написан какой-то адрес. Я вышел из комнаты.
        - Что это?
        - Это адрес, - сказала хозяйка, не глядя на меня. - Велено было передать только тогда, когда вы спросите, но вы разве ж догадаетесь спросить.
        - Да кем велено-то, Сара Иосифовна?
        - Кем, кем. Будто вы не знаете? Женей.
        - Вы знаете Женю?! - ахнул я. - Бог мой, откуда?
        Она посмотрела на меня с таким видом, что я смутился. Ну да, ну да. Женя искала меня, искала по имени моей хозяйки, неудивительно, что она с нею знакома... Я ушел к себе, затворил дверь, положил бумажку на стол и бесконечно долго смотрел на нее, не мигая, до тех пор, пока у меня из глаз не побежали слезы. Почему-то я был уверен, что они были совсем не такие чистые и прозрачные...
        А в это время в прихожей, Сара Иосифовна шепотом разговаривала по телефону, прикрывая трубку рукой, оглядываясь на дверь квартиранта.
        - Да, милая, я отдала ему адрес, уж вы не сердитесь на меня. Не вытерпела, старая дура... И не уговаривайте меня, дура я, дура. Только мне сдается, он и не обрадовался вовсе. А вы все плачете? Устали плакать? Ну и не плачьте. Не помогает ведь это.
        Мне показалось, что я слышал все от слова до слова. Я взял бумажку и медленно порвал ее на мелкие, очень мелкие клочки. Очарование ушло. Очарование нельзя топтать ногами, даже если они обуты в изящные женские туфельки...
        Быть может, лишая человека разума, Бог хочет не наказать его, а наградить?

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к