Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / СТУФХЦЧШЩЭЮЯ / Форш Татьяна : " Цыганское Проклятье " - читать онлайн

Сохранить .
Цыганское проклятье Татьяна Алексеевна Форш
        Какие мрачные тайны скрывает полуразрушенный монастырь? Говорят, с ним связано страшное проклятье, а спрятанный в его стенах клад безуспешно пытались найти многие. Федор, приехавший в эти дикие места в составе съемочной группы, вначале рассматривает поиски клада как забавное приключение. Но чем дальше, тем серьезнее игра. И вскоре становится понятно, что молодой человек оказался здесь не случайно.
        Татьяна Форш
        Цыганское проклятье
        Гессер Т., Вель А. Д.
        

* * *
        Моему близкому другу Андрею Коваленко посвящается.
        Спасибо за помощь и поддержку!
        Все персонажи, имена и события вымышлены.
        Любое совпадение с реальными людьми случайно.
        Пролог
        - Дарине, внученька, подойди ближе.
        - Бабушка, почему ты меня так называешь? Мое имя Дарина.
        Смуглая девушка коснулась лба маленькой сухой старушки, лежащей среди тряпья. Та вдруг закашлялась и дотронулась до горла скрученными артритом пальцами, похожими на птичью лапку.
        - Бабушка! Бабушка, не уходи, прошу тебя! - По смуглому лицу девушки покатились слезы.
        - Дарине, все хорошо, мой час пришел, - хрипло выговорила старушка, как только приступ закончился. - Но я не могу уйти, не передав тебе наше семейное сокровище. Уже много поколений оно переходит от матери к дочери. Только твоя мама умерла, когда ты была совсем малышкой, поэтому я сделаю это за нее. Помоги мне подняться.
        Девушка покорно подала руку, в которую старушка вцепилась неожиданно крепко.
        - Не удивляйся. Это наше сокровище мне сил придает, - с трудом улыбнулась она, глядя в глаза внучки, - но час мой близок. Зима пришла слишком рано, но, как и предсказывала, я уйду вместе с первым снегом.
        Девушка, бережно поддерживая ее, помогла сесть, изо всех сил сдерживая рыдания. Ей было очень больно. Бабушка заменила ей мать. Обучала, когда заметила, что у внучки просыпается дар предвидеть будущее, и не смотрела искоса, как многие в таборе.
        - Открой сундук. На дне возьми икону…
        Дарина нерешительно подошла и открыла тяжелую крышку. Под разноцветными платками она нащупала какую-то деревяшку, замотанную в цветастую ткань, и вытянула ее на свет.
        - Это, бабушка?
        - Да. - На лице женщины заиграла счастливая улыбка. Морщинки будто разгладились, и сама она словно помолодела. - Иди ко мне. Сядь рядом.
        Девушка послушно уселась на край лежанки и протянула старушке свою находку.
        - Разверни и посмотри на нее внимательно.
        Положив икону на колени, она осторожно сняла цветастую ткань и ахнула. Словно в водную гладь заглянула. Перед ней лежала старая, потемневшая от времени икона, с которой ласково и чуть печально на нее смотрела она сама. Такие же черные глаза, копна вьющихся волос, смуглая кожа. Дарина и раньше видела иконы: когда на пути табора попадались церкви и монастыри, бабушка всегда приводила ее помолиться. Но такой она не встречала никогда. Это скорее был портрет, а не святыня.
        - Ее имя Дарине, и тебя я назвала в ее честь. Но барон посчитал это оскорблением, потому все зовут тебя Дарина.
        - Бабушка, - Дарина поднялась, крепко прижимая к груди икону, - а почему ты ее от всех прятала?
        - Потому что она принадлежит только тебе, ты - моей крови, а в этом таборе мы с тобой чужаки. Я ведь не всегда жила здесь, у меня были родители, много братьев и сестер. Но в четырнадцать лет меня выдали замуж. Ты ведь знаешь, по нашим обычаям жена уходит в семью мужа. Вот меня и отдали сюда. А икону я получила от матери как наследство.
        Старушка вдруг захрипела. Дарина бросилась к ней:
        - Бабушка!
        - Дарине, дай мне прикоснуться к иконе. Она чудотворная и может даже с того света вернуть, но только если твой час еще не пробил и на этой земле дела остались.
        Девушка передала икону в руки старой женщины и жарко зашептала:
        - Так давай попросим святую, чтобы она тебя исцелила!
        - Нет, милая, поздно. Выслушай меня! - Старушка судорожно сглотнула. - Икона эта чудотворная. От пули шальной спасет, от хвори напущенной излечит. От своей прабабки я даже слышала историю, что святая Дарине одного цыгана из гроба подняла. Он совсем молодой был, видать, срок его не подошел, потому и помогла. А когда мой муж умер, как я ни молилась, как ни просила, ничего не произошло. Им там, наверху, виднее. У смерти свои часы, и по ним она придет за каждым в срок.
        Жизнь с каждой секундой утекала из дряхлого тела. Дарина, уже не сдерживая себя, плакала, обняв любимую бабушку за плечи.
        - Эта икона убережет тебя, моя девочка, но храни ее пуще глаза. Если она попадет в чужие руки, то принесет много несчастий. На того, кто будет обладать святыней не по праву крови, падет страшное проклятье.
        - Я сохраню, обещаю. - Девушка вытерла слезы рукавом, оставляя на лице грязные разводы. - Никому даже прикоснуться не позволю.
        Старая цыганка улыбнулась в последний раз и замолчала навсегда.
        Дарина не ослушалась бабушкиных напутствий и берегла семейное сокровище, надеясь, что однажды передаст его своей дочери. Святая Дарине много раз уберегала ее от опасностей. Разбойники обходили табор стороной, болячки любые заживали на ней как на заговоренной. А еще она стала видеть будущее так, словно все это уже произошло когда-то, а теперь роится в голове воспоминаниями. Только одну судьбу она не могла увидеть и предсказать - свою собственную.
        Глава 1
        1989 год. Москва.
        Н астойчивая телефонная трель заставила мутный, тревожный сон растаять утренним туманом. Федор нащупал онемевшей от неудобного лежания рукой стоявший на тумбочке телефон и снял трубку.
        - Алле? - Витой шнур скользнул по лицу змеей и замер, опоясав шею.
        - Алле? Какое «алле»? Ты хоть помнишь, что мы сегодня выдвигаемся? Ты где, мать твою так! Поезд через полчаса, а тебя и на горизонте не видно! - Виктор Михайлович Пальцапупа (непосредственный и главный начальник Федора, а по совместительству - главный режиссер съемочной бригады, где ему выпала честь трудиться на благо советской киноиндустрии вот уже два года) плевался и орал в трубку так, что Федя поморщился.
        Подумаешь, задержались вчера в ресторанчике на Москве-реке всей съемочной бригадой… а он один виноват?
        Подумаешь, не помнил как домой добрался… Так ему никто не указ! Ни жены, ни детей… мог бы вообще к Максу завалиться переночевать, и правильно бы сделал. Единственное, что заставило его прийти в эту конуру - сегодняшняя поездка, к которой он, естественно, ни черта не подготовился!
        Другая рука коснулась задравшейся футболки и жесткой ткани джинсов, что ему по великому блату достала мать. Черт! Даже не разделся! Н-да… может, и прав Михалыч? Что-то вчера было слишком весело… Но это еще не повод орать с утра на страдающего от жестокого похмелья сотрудника!
        - Ну, и чего ты гоношишь, Вить? - попробовал отбиться Федор. - Да в сторону нашего Мухосранска электрички ходят каждые четыре часа! Успеем!
        - Какие четыре часа, Идиотов? Какой Мухосранск, Забулдыгин? До обозначенного тобой пункта нам еще как минимум день лесом ехать! И скажи спасибо, если не на своих двоих! - Голос режиссера сорвался в крик и тут же перешел в прокуренный кашель. Наконец, прокашлявшись, он угрожающе прохрипел: - Если через полчаса тебя не будет на перроне - считай, что ты уволен, Романов! Операторов в Москве - как грязи!
        В трубке послышались злые гудки.
        Федор вздохнул и нехотя открыл глаза. Яркое июньское солнышко тут же ослепило его пушистым рыжим лучом, заставив снова зажмуриться.
        А может, и вправду? Пошло оно все!
        Жизнь не задалась с самого начала. Еще лет в десять он твердо решил, что станет режиссером и будет снимать фильмы, которые принесут ему мировую славу, ну и заодно все прилагающееся к ней. Ради своей мечты он в восемнадцать лет даже поругался с родителями, которые хотели, чтобы он учился в медицинском, съехал из трехкомнатной квартиры почти в центре города к другу и начал готовиться к экзаменам.
        Вот только где-то в книге судеб кто-то что-то напортачил. На режиссерский факультет он не поступил. Не хватило всего одного балла! Еще не стерлись воспоминания, когда солнечный день, такой же, как сегодня, поблек, будто выцвел. Федор пришел за результатами экзаменов и не увидел в числе победителей свою фамилию. Он стоял, смотрел на списки счастливчиков и понимал, что его мир рушится. Вот и как теперь жить дальше? Отказаться от мечты? Может, это знак, что не в коня овес?
        Мысль о том, что придется сдаться на милость родителей, показалась ему невыносимой. Он даже представил картину своего возвращения в отчий дом: мама возьмется за валерьянку, изображая, как должен выглядеть человек с порванным в клочья сердцем, а отец сдвинет брови и будет неделю молчать, а потом поговорит по-мужски.
        Едва этот ужас промелькнул у него перед глазами, Федор понял - надо что-то делать! Хоть дворником, только не с позором домой! Ничего, выдюжим! А там, через год, можно будет попытаться снова…
        Но судьба распорядилась иначе. На факультет кинооператоров оказался недобор, и Федор уцепился за эту соломинку, как утопающий.
        А дальше завертело, понесло. Новые друзья, новые победы…
        Окончив институт по операторскому делу, он устроился вместе с тремя закадычными друзьями в кинобригаду Виктора Михайловича, уже немолодого, но упорного, сделавшего себе имя на съемках документальных фильмов режиссера, и принялся колесить по миру, снимая материал.
        Мечта синей птицей все еще иногда манила Федю вернуться и закончить режиссуру, но стабильность в жизни, не самая плохая работа и лень кандалами скрутили руки, и все глубже засасывала его трясина быта. А вот Михалыч в свое время не поленился осуществить мечту, рискнул, и теперь именно он будет снимать научно-популярный фильм о заброшенном Русалочьем монастыре, а Феде останется довольствоваться малым, послушно записывая на камеру все, что режиссер посчитает нужным запечатлеть.
        Ну и ладно! Мы люди не гордые! Но и не последние в мировом кинематографе! Операторы - это же… сила!
        Ха, сила! Для кого?
        Припомнилось высказывание Пальцапупы: вас же как грязи…
        У Федора невольно сжались кулаки. Нет! Он поедет, чтобы доказать этому бездарю, что без профессиональной съемки все собранные Михалычем материалы не стоят и гроша! А потом, после хорошо выполненной работы, он напишет заявление и уйдет! Он не грязь! Он заставит себя уважать! Он…
        На тумбочке диким голосом заверещал будильник.
        Черт!
        Время!
        Поезд!
        Федор подскочил и заметался по комнате. Благо жил он в пятнадцати минутах ходьбы от вокзала и успел бы на поезд без звонка шефа, но вчерашний сабантуйчик выбил его из колеи. Он начисто забыл и о сборах, и о поездке.
        Покидав в спортивную сумку какие-то вещи, Федя - как был в джинсах и футболке - впрыгнул в любимые модные кроссовки, тоже купленные мамой, и, ради собственного интереса, заглянул в висевшее в прихожей зеркало. Хм, а не так уж и плохо! Породистое лицо, доставшееся ему в наследство от отца, не пропьешь! Высокий лоб, прямой нос, четко очерченные губы. Вот только желто-зеленые мамины глаза портили весь аристократический вид, но действовали на женщин как валерьянка на кота. Пригладив слегка вьющиеся темно-русые волосы, Федор почесал заросший подбородок и только вздохнул. Вернется домой, надо будет подстричься и побриться. Недельная щетина, может, и украшает мужчину, но Федор начинал чувствовать себя снежным человеком.
        Бросив взгляд на часы, он вышел из квартиры, захлопнул дверь и побежал вниз.
        На перроне он был за минуту до отправления поезда.
        - Вот он! Иди сюда, Упырев, мать твою разэдак! - раздался гневный вопль режиссера. Федор с печальным вздохом обернулся и, разглядев лысую голову начальника, метнулся к последнему вагону, арендованному их съемочной бригадой.
        - Тут я, Вить!
        - Да всяко тут, куда ж тебе деваться! - фыркнул тот и, что-то черкнув в блокноте, посторонился, запуская Федора в вагон.
        - Это все ваши? - Молоденькая проводница заметно нервничала.
        - Все! Еще чайку бы нам, голубушка! - распорядился Михалыч, поднялся вслед за Федей и уточнил: - Литра два.
        Свое купе Федор нашел сразу.
        - О! Романов! Живой! - раздались вопли друзей, едва Федор открыл дверь.
        - А что со мной будет? - ухмыльнулся тот, закинул сумку под столик и уселся рядом с Максимом, черноволосым, ярким парнем, явно имевшим в роду горячую цыганскую кровь. - Други, а есть чего живительного?
        - Оживительного? - уточнил Макс и заговорщицки подмигнул Кирюхе и Петру. - Найдем?
        Те будто только этого ждали и полезли в сумки. Вскоре столик стал напоминать скатерть-самобранку. Едва парни уселись, как поезд дернулся и, неохотно постукивая колесами, принялся набирать скорость.
        - Красота! - поглядывая в окно, довольно вздохнул Максим. Вечный романтик, он всегда придумывал какие-то поездки, походы, шашлыки на природе, лишь бы вытащить друзей на денек из города.
        - Не то слово! - поддакнул Кир, балагур и шутник, любитель женского пола. Невысокого роста, тощий, с совершенно неприметной внешностью, он умудрился в свои неполные двадцать восемь три раза развестись и четыре раза жениться.
        - И чего красивого? Дома как дома. Вот выедем за город, тогда и повздыхаете! - Петр, коренастый, темноволосый, красивый яркой и даже опасной красотой, был единственным из их компании, кто знал, чего хочет, и никогда не терял головы. - А еще лучше, приедем, возьмем аванс - и на неделю к реке. Рыбу половим, отдохнем.
        - А тебя жена пустит? - недоверчиво прищурился Макс.
        - Сначала я жену отпущу. К теще в Орехово-Зуево, - хмыкнул тот, отрезая колечко колбасы.
        - Логично! - посмеялись парни и принялись строить планы на предстоящую поездку.
        День пролетел незаметно. Вечером в купе заглянул Михалыч.
        - Ну что, братцы-тунеядцы? Подъезжаем! Через пять минут чтобы были в коридоре! Выгружаться будем!
        - Есть, шеф! - гаркнул Кирилл.
        Михалыч даже вздрогнул.
        - Дебилов! - рявкнул он в ответ, и дверь захлопнулась.
        - Что-то наш Витюша на фантазию слаб стал, - трагично поджав губы, покивал Макс.
        - А может, потому что ему свою фамилию переплюнуть слабо? - усмехнулся Федор и, подхватив на плечо сумку, с наслаждением произнес: - Паль-ца-пу-па, дал же бог!
        - Кстати, а ты в курсе, почему монастырь, куда мы едем, назван Русалочьим? - Петр вышел в коридор и, дождавшись друзей, пояснил: - Все дело в том, что построен он был на деньги генерала Русалова рядом с его поместьем еще в тьму-лохматом году, задолго до революции. А потом пришли большевики и… вроде как монастырь разломали.
        - А! Понятно, - насмешливо фыркнул Кирюха. - Богатые тоже плачут. Ты-то откуда узнал?
        - Порылся в архивах. Меня же этот «Крикунов» заставил перерыть все данные по заброшенным монастырям и церквям. И по каждому написать короткую историю. Я, кстати, нашел с десяток таких раритетов.
        - А чего мы именно сюда приехали? - Федор посмотрел в окна на пустой, покрытый щебенкой перрон и одинокую будку, заменяющую вокзал.
        - Выбор Пальцапупы, поди разбери! - Петр пожал плечами и начал пробираться к выходу, где оживленно гомонили коллеги, со сноровкой вытаскивая из вагона реквизит и технику.
        - И разберемся! - Кир, а затем Макс потопали следом.
        Федор задержался, глядя на начинающийся сразу у платформы лес, синий в подступающих туманных сумерках, и поежился. Если Михалычу придет в голову топать к монастырю в ночь, Федя точно пошлет всех куда подальше и вместе с друзьями останется здесь в надежде на какую-нибудь припозднившуюся электричку. Но на платформе его ждал приятный сюрприз. Маленький «пазик» весело подмаргивал разноцветными фарами, терпеливо дожидаясь, когда реквизит и люди найдут себе место в его небольшом салоне.
        Уже легче!
        - Мрачно тут, - поежился Петр. - Как будто на сто миль ни единой живой души!
        - Скажешь тоже! - осадил его Макс и махнул рукой куда-то в сторону леса. - Там районный центр. А рядом с монастырем, километрах в двух от него, довольно большая деревня. Я слышал, как Михалыч вчера договаривался о «подсадочных» местах.
        - И к кому нас в той деревне «подсадят»? - подскочил Кирюха. - Я бы не отказался подселиться к дояркам. И молоко, и эстетическое наслаждение!
        - Все бы тебе… - хохотнул Федор, но его перебил Гена, здоровенный детина, а попросту прихвостень Михалыча, получивший за это гордое звание помрежа.
        - Заканчивай перекур, Северин! Быстро садимся! Романов, Зотов, Ковалев - тоже особое приглашение требуется? Еще ехать и ехать!
        - Началось! А чего сразу мы? - совсем по-ребячьи возмутились друзья.
        - Да! Мы ждем, когда другие усядутся. Женщин и инвалидов вперед! - с невинным видом подначил Федор.
        - Ты кого инвалидом назвал, инвалид? - тут же возмутился Михалыч. Вот и как услышал? Носится где-то рядом с автобусом, создает видимость деятельности.
        - Ну, точно не тебя, Вить! - Федя подхватил стоявшую неподалеку треногу и заговорщицки подмигнул пытающимся скрыть улыбки парням. - Ты у нас босс!
        - Значит, ты меня приписал к бабскому роду? - окончательно взбесился тот.
        - Вить, ты же знаешь, что не можешь составить конкуренцию нашей дражайшей Альбине! - отмахнулся Федор и направился вместе с товарищами к автобусу, оставив Михалыча возмущенно орать ему вслед.
        Что поделать, если он действует на него как красная тряпка на быка?
        В салоне было тепло, пахло бензином и табачным дымом.
        Их небольшая группа, за исключением Михалыча и Гены, уже расположилась на протертых до дыр сиденьях, ничуть не смущаясь спартанских условий. И правильно! Чего смущаться? За два года где они только не побывали! Куда только не забрасывало их небольшую съемочную группу! Зато добились! Выслужились! Теперь снимают короткометражные фильмы для одной научно-популярной передачи.
        - Вот они! Мускулы нашей компании! - поприветствовала их Альбина, рыжеволосая толстуха с прокуренным голосом и с рельефно выступающими частями дородного тела. В их команде она не занимала какой-то особенной должности. Иногда читала за кадром текст, иногда варила походную кашу, а некоторым, говорят, даже скрашивала долгие ночные часы. В общем, если говорить честно, Альбина была в их группе едва ли не важнее начальника. - Феденька, паразит! Будешь должен мне тридцать рублей!
        - За что?! - Федя даже остановился, но тут в спину толкнулся Кир. Пришлось пробираться дальше, перешагивая через коробки с реквизитом. Заметив свободное место у окна, он уселся и подколол: - Альбиночка, моя любовь для тебя бесценна!
        - А такси с рестораном - нет! - отрезала та и тут же переключилась на Гену и Михалыча. - Ну и что ходим? Ждем, когда совсем стемнеет? Чтобы в ров упасть? А? Начальники? Мать вашу за руку, да в хоровод!
        Михалыч с Геной заметно вжали головы в плечи и заторопились по местам, отбрехиваясь только по привычке.
        - Ну чего говоришь? Никуда мы не свалимся! Водитель из местных, враз домчит!
        - Да! Не каркай! Беду накаркаешь!
        - Домчу! Ух, как домчу-у-у! - подвыл за компанию водила и даже высунулся из кабины, чтобы всем было видно исполнителя.
        - Стартуй, командир! - Михалыч, наконец, дал добро, с кряхтением усаживаясь рядом с враз подобревшей Альбиной. - Только мимо Сухаревки не провези!
        - А мне за «мимо» и не заплачено! - расплылся в щербатой улыбке шофер. Скрылся в кабине, и оттуда донесся его бодрый до отвращения голос: - Сухаревка - первая деревня на нашем пути!
        Пазик вздрогнул, издал уж очень неприличный звук и покатил.
        Вскоре Федор устал слушать анекдоты, отвечать короткими фразами на вопросы друзей. Отвернувшись, он немигающе уставился в окно, пыльное, располосованное дорожками капель бесшумно начавшегося дождя, разглядывая подступивший вплотную лес. Теперь он не казался ему синим. Он был черным! Черные исполины стояли на обочине давно не латанной дороги и тянули к нему свои руки-ветки.
        И тут он услышал колокол. Мощный, спелый звук ворвался в открытое окно, заставив Федора замереть и покрыться мурашками. И были в том звоне и неведомые страдания, и тоска, которую не забыть, от которой не убежать! И любовь - такая, что хочется почувствовать себя мальчишкой и вперед автобуса кинуться навстречу долгожданному счастью!
        Ой, мамочка! Что это с ним?! Вроде всегда был атеистом, ни в Бога, ни в черта не верил. Да сколько он уже переснимал этих церквей, и ничего не шелохнулось, а тут…
        Он поднял к глазам трясущуюся мелкой дрожью ладонь, поизучал ее несколько секунд, а когда снова уставился в окно, чуть не заорал. Из темноты, прижавшись к стеклу, на него смотрела женщина, точнее сказать - девушка. Да-да! Как будто по ту сторону стекла тоже находится салон автобуса, и она сидит в том автобусе совсем одна и смотрит на него. И ее губы шевелились, словно она что-то ему говорила.
        Когда он об этом задумался, в голове, словно по волшебству, зазвучал ее голос, и Федор понял, что она не говорила, она пела:
        Жизнь поросла быльем-травинушкой.
        Боль породнилась с тишиной.
        Все отболело вслед за сынушкой,
        Его унес вдаль ветер луговой.
        Все поросло полынью горькою,
        Все отсмеялось по весне.
        И только вера за иконою
        Осела пылью на стене.
        Мне отчим домом стало прошлое,
        Мне так приятен дым надежд.
        Что ж ты не вспомнишь, не поможешь мне?
        Я так устала от одежд, от траурных одежд.
        Я так устала биться чайкою,
        Я так хочу к себе домой.
        Дверь распахнуть, пойти встречать тебя,
        А после возрасти быльем-травой.
        Девушка улыбнулась, коснулась рукой стекла, там, где по другую сторону находились его губы, и Федор даже не услышал, понял:
        - Где ж ты, Алешенька? Где ж ты, р?дный мой?
        Федор заставил себя сглотнуть колючий комок, намертво застрявший в горле, и, с трудом оторвав взгляд от лучистых девичьих глаз, беспомощно обернулся к сидевшим рядом друзьям, но тут его поджидала вторая странность. Автобус оказался пуст!
        И тут Федор не стерпел и заорал. Но ни звука не вырвалось из его пересохших губ!
        «Впору перекреститься!» - подумалось ему, и тут прямо в ухо раздался хохот, а ехидный голос Макса пропел:
        - Вставай, спящая красавица!
        - Слабак! Водки больше не получишь! - поддержал его Петя.
        - Отстаньте от мужика! Он во сне так сладко стонал, что даже я обзавидовался! - А это, конечно, Кирюха.
        Федор дернулся, вырываясь из странных, тоскливых пут сна, точно из паутины, и растерянно похлопал ресницами, оглядывая счастливых, пахнущих поездом и перегаром друзей. Остальные - кто спал, кто разговаривал.
        И хорошо! Хорошо, что на него не обратили внимания. Только друзья, но это ерунда. Чай, не первый год вместе.
        - Я уснул?
        - Не! Это тебя от запаха Петькиной самогонки таращит! Конечно, уснул! - ухмыльнулся Кир и подмигнул. - А кто такая Маша? Вчера небось склеил, когда из ресторана умотал?
        Федя вытаращил глаза:
        - Никого я не клеил!
        - Ну конечно! С чего бы ты тогда во сне так томно постанывал и так нежно говорил: Машенька!
        - Да ты бредишь или шутишь? - Федор отпихнул его масляную рожу и для наглядности и серьезности своих намерений даже покрутил пальцем у виска. - У меня даже знакомых с таким именем нет!
        - Как же! А баба Маруся? Уборщица из студийной мастерской? - заржал в голос Макс. - Уж не по ней ли сохнешь? Маруся - Маша - и не отвертеться. А? Федь?
        - Интересно, а твоя пассия на пенсии? - подхватил эстафету Петр.
        - Вопрос в другом - сколько уже лет! - Ну, и Кир, естественно, не отставал.
        Началось! Иногда компания выбирала для здорового стеба объект и проверяла его на прочность. И самое главное в такой ситуации - подольше продержаться, не показать, насколько тебя что-то из этого задевает. А лучше всего перевести все в шутку. Но стоит только дать маленький намек - заклюют!
        - А что? Завидно стало? Небось сами хотели к ней подъехать? - Федор изобразил бесстрастный взгляд и равнодушную улыбку. - Но с ней вы, парни, не угадали! Помните секретаршу Михалыча? Кажется, ее тоже зовут Мария… Вот думаю, по приезде не пригласить ли ее в ресторан?
        Макс помрачнел:
        - В глаз получишь!
        Кирилл с Петькой оживились, переключаясь на него:
        - Да ты че, реально?
        - И ничего не сказал?
        Федор расслабленно выдохнул. Быстро он стрелки перевел! Пусть теперь Максим расхлебывает! А пока парни будут его донимать, надо подумать! Очень хорошо подумать…
        Сон странный! Ему такие сны не снились с тех пор, как он ушел из дома. Переехав в общагу, он несколько раз видел такие же яркие, изломанные сны с участием умерших знакомых. Они пытались ему что-то советовать, куда-то звали, что-то дарили. Где-то в глубине души Федя знал, что такие сны не простые. Как говорила бабушка, «кто-то с того света пытается достучаться».
        Но здесь все было иначе! Во-первых, яркие звуки: он действительно слышал и колокол, и песню! Во-вторых, образ девушки! Более чем неординарный! Голубоглазая красивая блондинка с короткими волнистыми, цвета спелой пшеницы волосами, одетая в какой-то странный мешковатый балахон. В-третьих, имена! Он действительно не знал ни одной Марии, и ни одного знакомого Алексея у него тоже не было. Ладно, надо подумать об этом, но завтра! Сегодня у него это плохо получается!
        Отобрав у Макса, все еще пытающегося отвертеться от «порочащих его связей», бутылку с булькающей на дне кристально чистой жидкостью, Федор сделал большой глоток, поморщился и с опаской снова посмотрел в окно. На этот раз никаких девушек он не увидел, а от того, что увидел, сердце замерло в восторге. Яркое темно-фиолетового цвета небо усыпали неправдоподобно большие самоцветы звезд.
        Не-е! Такого в Москве точно не увидишь!
        Остаток пути он провел, лениво прислушиваясь к спору друзей, и время от времени с опаской поглядывал в темное окно. Наконец, водитель лихо затормозил и высунулся в салон.
        - Приехали, товарищи туристы! Выгружайтесь вон, к клубу. - Водила указал в лобовое стекло на одиноко болтающийся на длинном шнуре фонарь. Тот избирательно освещал то дерево, то брусчатую стену с заботливо взращенным возле нее кустом пиона. - А я сейчас за участковым сбегаю. Он велел мне его разбудить, как только вы прибудете.
        Открыв вручную створки дверей, он выскользнул в темноту.
        - Это ж в какое же Кукуево нас занесло… - Кир с кислой миной поглазел по окнам автобуса, разглядывая треугольные очертания крыш редких домов, темнеющих на фоне чуть посветлевшего неба.
        - Ты еще поговори мне! - тут же сонно откликнулся Михалыч. - Как за зарплатой стоять, так все вы первые! А ее еще заработать надо…
        - Так вот! Зарабатываем уже! - поддержал друга Макс. - Но есть одна претензия! Темно уж больно…
        - Ты у нас осветитель? Осветитель! - пробасил Гена, заискивающе покосился на Михалыча и, ободренный молчанием начальства, продолжил: - Вот и свети!
        Больше никто в диалог вступить не рискнул. Молча похватали сумки, рюкзаки, коробки с реквизитом и гуськом направились из душного автобуса.
        Федор с тоской посмотрел в окно на потускневшие звезды, подхватил сумку и, чтобы не попасться под руку быстрому на расправу Михалычу, последним вышел в темноту. Но едва он спрыгнул со ступеньки в густую щетку травы, как понял, насколько ошибался. Самое темное время уже прошло, и восток светлел с каждой минутой, приближая рождение нового дня. Где-то брехали собаки, трещали, устроив концерт, сверчки, и первые петухи загорланили хриплыми голосами гимн приближающемуся утру.
        - Парни, вы чуете? - Федя подошел к тихо переговаривающимся друзьям. - Здесь все настоящее! Живое!
        - Ага! - покивал Кир. - И только мы тут - как козе саксофон!
        - Ну почему? Думаю, местные будут очень даже рады новым клоунам, - сплюнул под ноги Петр.
        - Если все местные будут такими, как вон тот, не хотелось бы мне быть клоуном! - Макс сложил руки на груди, разглядывая приближавшиеся к ним два силуэта. Один - широкоплечий здоровяк, высокий настолько, что второй, семенивший рядом с ним, сперва показался всем подростком.
        - Здрасте! - Голос такой низкий, что похож на хрип. - Это вы приезжие артисты из Москвы? Я Степан. Участковый местный.
        А вот Михалычу, похоже, было плевать на рост местного «дяди Степы».
        - Артисты? Мы?! - Он грозно шагнул к нему навстречу, а следом за ним, как привязанный, двинулся Гена, тоже, в общем, детинушка еще тот. - Сами вы, гражданин начальник, артист! Мы не артисты! Мы творцы! Мы те, кто дает, как вы выразились - артистам, возможность самореализоваться!
        - Это как? - озадачился местный представитель власти. Подошел и пожал руки сперва Михалычу, потом Гене. Смерил взглядом притихший народ и решил со всеми не ручкаться, а вести знакомство на расстоянии.
        - А так! Фильм мы приехали снимать! Про ваши красоты, а особенно про монастырь. Есть он у вас?
        - А… - Верзила ненадолго задумался и кивнул, одновременно указав на темнеющий вдалеке лес. - Там! Марьин монастырь.
        - А мы слышали - Русалочий, - подал голос Петр, первый боец за правду.
        - Та не! Русалочьим его, конечно, зовут, но все из-за прежнего хозяина этих мест, генерала Русалова. А так он Марьин!
        - Женский, значит? - ухмыльнулся Кир.
        - Та не… Не совсем. В нем любой страждущий может найти заботу, работу и кров. - «Дядя Степа» безошибочно нашел взглядом говорившего. - Да и заброшен он сейчас. Почти заброшен. Остались только те, кому просто податься некуда. Ну, да что я вас тут байками развлекаю? Вы, считай, сутки в дороге. Пойдемте, пока размещу вас в отделении, поспите, а днем познакомлю с председателем, и определим вас на постой. Вы к нам надолго?
        - Пока не отснимем материал, - пафосно заявил Михалыч и уточнил: - Может, на неделю, а может, на две.
        Пока они шли в местное отделение милиции, Федор без устали крутил головой, разглядывая белеющие в тусклом свете занимающегося утра домики, окруженные садами. А еще он услышал шум воды и… колокол!
        Снова!
        Удар, еще удар. Низкий, цепляющий душу звук проник в сознание нежданно, возвращая привидевшийся ему сон. Затем, словно отгоняя тяжелые мысли, зазвенели хрустальным перезвоном другие колокольчики. Сразу стало легче, но вопрос остался.
        Он обогнал Альбину, шагающего рядом с ней Кира и тронул за рукав участкового:
        - У вас есть церковь?
        - Была. - Участковый придержал шаг и, поравнявшись с ним, смерил Федора цепким холодным взглядом, заставив того пожалеть о своей не вовремя проснувшейся любознательности. - При монастыре. Колокола услышали? Они теперь в монастырской часовне висят.
        - Тебе, Романов, что, помолиться захотелось? - обернулся к нему шагавший впереди Михалыч.
        - Я думаю, Вить, еще успеется! - отмахнулся Федор, уже порядком уставший от его дурацких шуток.
        - Часовня у нас хорошая! - Степан то ли не заметил назревающий конфликт, то ли, наоборот, решил его сгладить. - Колокола - слышите? Им сто лет в обед будет! Чугун с серебром! Говорят, их еще сам генерал Русалов заказывал в Москве на свадьбу дочери.
        - Так это же находка! - оживился Михалыч.
        Они вскоре подошли к длинному деревянному дому. Милиционер нырнул в распахнутую дверь, а следом за ним потянулись нагруженные уставшие люди.
        Федор шагнул в вотчину местного участкового, оглядел казенный длинный и широкий коридор с окнами по одну сторону и шеренгой запертых дверей по другую.
        - Сейчас я вам выдам матрасы. Располагайтесь в коридоре. - Участковый Степан козырнул и, побренчав ключами, исчез за одной из дверей. Вскоре он появился, груженный тонкими тряпичными матрасами, и, скинув их в угол, снова скрылся за дверью. Во вторую очередь съемочная группа получила крошечные подушки, каждая с казенным номером. - Сожалею, что вам приходится так неудобственно, но, как говорится, чем богаты…
        Впрочем, уставшим людям было уже все равно на чем спать и где. Все расхватали матрасы с подушками, как горячие пирожки, и только Альбина, недовольно повертев в руках серую подушку, даже принюхалась к ней:
        - А она чистая?
        - Да что вы, дамочка! - Милиционер даже обиделся. - Ею уже лет пятнадцать как никто не пользовался. Как тюрьму отсюда перенесли в Кольцово, так и не пользовался!
        И, козырнув, вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
        - Тюрьму?! - Толстуха сперва посмотрела на подушку, точно держала мышь, а затем швырнула ее к стене с такой скоростью, точно эта мышь в секунду издохла и завоняла. - Я к этим подушкам с матрасами даже не притронусь!
        - Давай мне, все мягче будет, - обрадовался Михалыч, устраиваясь вместе со всеми на боковую. - А ты, Аль, если спать не хочешь, реквизит посторожи!
        Альбина задумалась, нехотя подняла подушку и направилась к единственному оставшемуся свободным матрасу.
        Федор не помнил, как уснул. Вроде только что слышал, как переговариваются Кир с Петро, и оп - его уже нет. Точнее, он есть, но совсем не в том ветхом строении, носящем гордое звание участка милиции деревни Сухаревка.
        1868 год. Силантий Русалов.
        - Вот ведь занесла нелегкая. Для того ли я из отчего дома ушел служить, чтобы теперь в этой глуши отсиживаться? Отец так хотел, чтобы я дело его перенял. - Поручик Русалов лениво сорвал травинку и сунул ее в рот. - А чего тут говорить, и там скукота, и тут!
        - Не блажи, Силантий, время мирное, все лучше, чем война. А к батюшке под крылышко вернуться никогда не поздно.
        Антон, рыжеволосый улыбчивый паренек в расстегнутом кителе, похлопал друга по плечу и удобнее устроился на дровянике, подставив ласковому солнышку веснушчатое лицо.
        В деревеньке и правда была тоска. Из всех развлечений - пара трактиров да убогий дом терпимости. Только девицы там настолько страшны, что доплати они сами, в койку к ним соваться никто не решился бы.
        Погода в этот день стояла замечательная. Летний зной спал, радуя прохладным ветерком, а пролившийся с утра дождь прибил к земле пыль. По проселочной дороге бегали ребятишки, за невысокими заборами лениво тявкали собаки. Все в этом захудалом селении было как-то уж слишком размеренно и уныло.
        Случилось же так, что полк, в котором служил молодой поручик Силантий Русалов, пригнали для учений именно сюда. Да только вскоре командующего отозвали в Петербург, потому как прошел слух о готовящемся покушении на царя, а солдаты и офицерье получили внеплановое увольнение, только покидать пределы деревеньки строго запрещалось, вот и развлекались все как могли.
        - Здорово, служивые. - Крепкий старик, местный староста, подошел так тихо, что Силантий вздрогнул от неожиданности.
        - Принесло же старого черта, - сквозь зубы процедил его товарищ. - Опять начнет про внучку свою убогую талдычить. А я ее пальцем не тронул, только воды попросил, вот ей-богу.
        - Здравствуй, Егор Кузьмич, - поприветствовал старосту Силантий, - подсобить чем или просто от скуки к нам заглянул?
        - Да некогда мне скучать, сынки, забот полон рот. А от помощи не откажусь. Повадились к нам цыгане шастать. Все бы ничего, чай, тоже люди, да ведь тащат все что ни попадя. Подмогнете?
        - А чего делать-то? Они пташки вольные. Сегодня тут, завтра там… Сами уедут!
        - Когда рак на горе свистнет! Они у нас уже год табором живут. Недалеко, у речки остановились. Вроде и жалко их, да своих жальче. Вроде у них там ведьма имеется. Молодая, а гадает всем, как видит. И болезни лечит. К ним даже из других селений едут.
        - Так хорошо же! - Силантий улыбнулся, выплюнул травинку.
        - Хорошо, да не очень! Наши лекари жалуются, что хлеб отбивает! Да и так, неспокойно от пришлых. Может, попросите их подальше от нашей деревни убраться?
        - Нам за это не платят, дед. Пусть полиция твоих цыган гоняет. - Веснушчатый демонстративно отвернулся.
        - Да какая полиция? Я тут, можно сказать, один за всех отдуваюсь, - охнул староста. - Что за молодежь пошла непочтительная.
        - Погоди, Антон, - одернул друга Силантий. - Я схожу к ним. Приструню, чтобы покой не нарушали.
        Это был шанс хоть немного развеяться. Гонять воров на самом деле он не собирался, но скуку разогнать - точно.
        - Вот это разговор, - заулыбался староста, бросив хитрый взгляд на паренька, теребившего медную пуговицу на расстегнутом кителе. - А я вам за работу самогону своего поставлю.
        - Да тут на каждом углу наливают, - снова влез Антон. - Табаку достать сможешь? Страсть как курить охота, а табаку и нет. Тогда и я схожу, раз такое дело. - Но как только староста ушел, набросился на друга. - Нельзя нам из деревни уходить, слышь, Силантий?
        - Я один пойду. Если что, прикроешь меня, а табак поделим.
        - Даже не знаю… нечестно как-то, - почесал вихры друг, но было видно, что такой расклад его устраивает.
        - Решено, иду один. - Силантий спрыгнул с бревна. - К вечеру обернусь.
        Антон проводил его задумчивым взглядом. Может, и было бы все иначе, если бы не она… Не Софья… Почему она выбрала не его, а Силантия? И точно кошка пробежала между друзьями…
        Снова вспомнилась его последняя встреча с Софьюшкой. Ледяной королевной с ним была, а сердце рвалось от боли. Не пара ей Силантий! Не любит он ее и никого не любит! Весь в отца своего пошел, армия ему мать, сестра и невеста.
        Даже если руки придется его кровью омыть, он пойдет на этот грех! Все одно без Софьи жизнь смысла не имеет никакого.
        Силантий табор нашел быстро. Вышел к реке и направился к поднимавшимся за жидким пролеском струйкам дыма. Вскоре из-за деревьев послышался разноголосый гомон, гитарные переборы и ржание коней. Потянуло запахами костра и жареного мяса.
        Тропинка привела Силантия к небольшой поляне, на которой стояли шатры и кибитки, горели костры. На них жарилось мясо, готовилась похлебка. У костров сидели смуглые люди. Звучала гитара, и приятный женский голос выводил куплет о несчастной любви и горячей цыганской крови. Поляну огибала мелководная речушка, в которой плескались чумазые ребятишки.
        Увидев военного, цыгане насторожились, но враждебности не выказали. Девушка отложила гитару и посмотрела на Силантия:
        - Что нужно тебе, красивый? Погадать пришел или хворь вылечить?
        - Не верю я в гадания, - буркнул Силантий, подойдя к костру.
        - Тогда зачем явился?
        - Жалоба на вас поступила. Надо бы разобраться.
        - И кто жалуется? - Из шатра вышел высокий плечистый мужик в простой холщовой рубахе. За вихрастой шевелюрой и густой черной бородой его лица было не рассмотреть, только глаза горели, что уголья. - Если цыгане, значит, сразу воры? А ты за руку нас ловил?
        - Отчего же воры? - хмыкнул поручик. - Говорить я такого не говорил, но по закону проверить обязан.
        - Мы твоим законам не подчиняемся. Цыгане - народ свободный. Шел бы ты отсюда подобру-поздорову. А то места глухие, ведь и не найдут.
        - Мне бояться не с руки, иначе в армию не взяли бы. - Силантий положил руку на эфес сабли. - К тому же мои друзья знают, где я. Не вернусь до заката - искать придут.
        - Видели мы твоих друзей, Силантий. - Девушка поднялась.
        - Откуда ты меня знаешь? - опешил поручик.
        - Дым сказал, - улыбнулась цыганка.
        - Дарина, подай гостю похлебки, - сказал бородач, - не откажешь, служивый?
        - Конечно! - Девушка налила в деревянную миску похлебки, взяла ложку, ломоть хлеба и подошла к Силантию. - Угостись, красивый.
        Силантий посмотрел на девушку, взял предложенное и понял, что пропал. Большие черные глаза, смуглая кожа, брови вразлет и пухлые, манящие губы.
        Дарина тряхнула гривой кудрявых волос и призывно улыбнулась. Как бы невзначай оголилось круглое плечо, на котором алел розовый бутон. Рисунок был настолько искусным, что казалось, бутон вот-вот раскроется. Силантию нестерпимо захотелось припасть к цветку, ощутить его аромат, коснуться лепестков. Но внезапная робость сковала его.
        - Боишься меня? - Дарина вдруг звонко рассмеялась. В черных очах отразились солнечные блики. - А я ведь не кусаюсь. Если только приворожу ненароком. Садись, Силантий, в ногах правды нет.
        Она уселась на траву и похлопала рядом с собой.
        - Я в бесовщину не верю, - с трудом отведя взгляд, ответил Силантий, присаживаясь рядом с девушкой. Она едва успела одернуть цветастую юбку, расстелившуюся по земле.
        - Раз не веришь, то и опасаться тебе нечего.
        Силантию показалось, что теперь в ее голосе прозвучала настоящая угроза, но решил не обращать внимания.
        Похлебка показалась ему безвкусной. Да и самое изысканное кушанье сейчас не принесло бы наслаждения. Взгляд Силантия не отрывался от Дарины. Казалось, что она все понимает и намеренно дразнит его.
        - А хочешь, я спою тебе, служивый? - неожиданно предложила она. - Тебе одному петь стану.
        - Спой, - хрипло выговорил Силантий, отставив миску. Язык вдруг стал тяжел, перед глазами поплыл туман. Неужели отравили?
        Дарина взяла в руки гитару и коснулась изящными пальчиками струн, извлекая грустную, берущую за душу мелодию.
        На руке три линии
        Лепестками лилии:
        Это жизнь, а это я,
        А вот там - судьба твоя.
        Чему быть по линиям -
        Все покрыто инеем…
        Зорче под ноги смотри,
        А не то споткнешься,
        Уходи - не уходи,
        Все равно вернешься…
        А легко ли будет нам,
        То сама не знаю.
        Я гадаю по рукам,
        Счастье призываю…
        Как только отзвучал последний аккорд, с Силантия как наваждение спало. Силы вернулись, а вместе с ними - ясность ума. Мысль вспыхнула в голове яркой вспышкой.
        - Пойдем со мной, - выпалил он, глядя прямо в глаза цыганке.
        - И куда же ты меня зовешь, поручик?
        - В имение свое, к матушке с батюшкой, в жены тебя возьму. Не посмотрю, что цыганка.
        Дарина рассмеялась ему в лицо. Зло, обидно. Ярость темной волной накрыла Силантия.
        - Не пойдешь, силой заберу. Все одно - моей будешь! - Силантий вскочил на ноги.
        - Полегче, служивый! - раздался за спиной предупредительной окрик.
        Цыганка поднялась, махнула сидевшим у костра цыганам, давая понять, что ей ничто не угрожает, и улыбнулась Силантию.
        - А давай я тебе сперва погадаю, красивый. Денег не возьму, за так погадаю.
        Как зачарованный, Силантий протянул ей ладонь. Дарина долго всматривалась в переплетение линий, а потом вдруг резко оттолкнула его руку.
        - Все, поручик, уходи. Жизнь ты проживешь долгую, больше не вижу ничего.
        - Обещала, так гадай, - настаивал взбудораженный Силантий.
        - Уходи, поручик, пока на своих ногах еще ходить можешь.
        - Хорошо, - неожиданно согласился он, - уйду. Но не надейся, что навсегда. Еще свидимся.
        Развернулся и направился прочь.
        Дарина догнала его у подлеска.
        - Стой, поручик.
        Силантий обернулся и сжал цыганку в объятиях. Впился в губы жадным поцелуем. Она вырвалась и отпрянула. Оглянулась на кусты орешника. Силантию показалось, что за ними он видит какую-то тень.
        - Не здесь, - выдохнула она едва слышно, - приходи, как стемнеет, к излучине реки, я там тебя дожидаться стану. А сейчас ступай. И никому обо мне ни слова. Понял?
        - Понял. - Силантий кивнул. - Позволь лишь еще раз уст твоих коснуться.
        - Не спеши, поручик, все получит лишь тот, кто ждать умеет. - Она снова оглянулась на кусты. Если там кто-то и был, то ушел, и теперь только ветер шелестел листьями. Настороженность покинула ее лицо, и на нем снова заиграла надменная улыбка, а роза на плече от серебринок пота будто вспыхнула алым пламенем.
        В часть Силантий вернулся сам не свой. Встретивший приятеля Антон сразу потащил того в трактир.
        В заведении было пусто, несмотря на белый день. Пахло прокисшим пивом и подгорелой едой. Трактирщик, красномордый дядька с круглой лысиной, лениво поглядывал в почти пустой зал. Двое целовальников стояли у грубо сколоченной стойки. Вошедших гостей они окинули ленивым взглядом и снова принялись о чем-то разговаривать.
        Силантий вспомнил столичный трактир, в который его два года назад возил отец. То была его первая поездка далеко от дома. И разница между тем заведением и здешним была как между замком и развалившейся избушкой. В столичной ресторации целовальники были одеты в белую одежду, без единого пятна, аккуратно подстрижены и выдрессированы, как медведи на ярмарке. Здесь же на него смотрели два молодца не первой свежести, в застиранных серых рубахах и залатанных портках. Волосы взлохмачены и давно не мыты.
        Антон провел Силантия в самый дальний угол и жестом подозвал прислугу. Заказали квас и соленых груздей.
        - Рассказывай, что стряслось, приятель. Как сходил?
        - С чего ты решил, что стряслось? - Силантий мыслями еще оставался с Дариной и почти не слышал, что говорил ему Антон.
        - Я же не слепой. Ты вернулся чернее тучи. Как я понимаю, цыгане не ушли и табака нам не видать?
        - Я их предупредил. Теперь все будет хорошо. Иди к старосте и доложи, что задание его выполнено.
        Антон стукнул боком кружки о кружку Силантия.
        - Пива нельзя, так хоть квасом чокнемся. Ну, рассказывай, как прошло? Припугнул ты их?
        - Припугнул. Только… - Силантий замялся. - Дело у меня там осталось. Сегодня ночью прикроешь?
        - Не вопрос. А что за дело? - Антон сально улыбнулся.
        - Встреча у меня. С цыганкой одной. Обещала погадать, коли приду. - Силантий посмотрел на него.
        - Ты смотри. Еще приворожит. А когда встретиться-то собрался?
        - На закате. Так прикроешь?
        - Конечно, друг.
        - Вот и славно!
        Силантий одним глотком осушил кружку, грохнул ею об стол. Затем резко поднялся, едва не опрокинув тяжелый стул, и вышел прочь. Антон посмотрел ему вслед, и на тонких губах появилась злая улыбка.
        Или сегодня, или никогда!
        План он вынашивал долго, да только военных действий не намечалось, чтобы оправдать смерть дорогого друга. А тут… сам Бог велел! Как только он узнал о цыганах, сразу понял - это шанс! Спланировать нападение на табор помог староста. Он прям аж весь засветился, когда Антон сказал, что не доверяет мирным переговорам и хочет выжить цыган с этих мест. А коли не послушают, сжечь пару кибиток.
        Но с условием!
        На помощь его нескольким лихим товарищам, истосковавшимся в мирной глуши без ратного дела, староста пошлет с десяток крепких парней. Чтоб наверняка убедить кочевое племя убраться.
        То, что Силантий отправился бы с ним выгнать цыган, Антон не сомневался. Тот всегда принимал его сторону. Сперва Антон гордился такой преданной дружбой, пока ее на корню не сожгла безответная любовь к Софье…
        Хорошо, что вышло иначе. Силантий отправился на встречу с Дариной. Это как пить дать. Видать, сдержала цыганка слово. Но рисковать нельзя! Даже если Силантий забудет о Софье, о ней не забудут его родители, устроившие этот брак.
        А в сваре многое может случиться. Был Силантий - нет Силантия…
        Дверь открылась, и в трактир шагнули пятеро сослуживцев. Увидев Антона, они направились к нему:
        - Ну что, когда выступаем?
        Антон сделал глоток и с улыбкой указал на свободные табуреты.
        - Пропустим пару кружечек, господа. Надо дождаться деревенских.
        Ночь была теплой, напоенной ароматом цветов и свежескошенной травы. В прозрачном небе висели крупные звезды, а в спокойной глади реки отражалась почти полная луна, оставляя на поверхности серебряную дорожку…
        Дарина обманула. Не явилась. Силантий прождал ее до полуночи и только потом решил вернуться в деревню. Но прежде захотел хоть одним глазком взглянуть на НЕЕ. Шел и думал, как сейчас придет в табор и скажет все как есть. Пусть даже цыганка его не любит, только он теперь не отступится и за счастье свое бороться станет.
        Родители, конечно, будут против такого брака. Они уже сосватали ему невесту, на которую засматривались все, даже Антон, но он все для себя решил. Служба идет хорошо. Годок, другой - и в звании повысят, да заживут они душа в душу.
        Яркие сполохи Силантий заприметил задолго до подхода к табору.
        Пожар?
        Ноги сами понесли его по знакомой тропинке. Да только поздно было. Из трех шатров два выгорели полностью, кибитки полыхали, вздымая к небу рыжие языки. Лошади разбежались, испугавшись пламени. Повсюду крики, плач и ругань. Среди обожженных мертвых тел бегали вооруженные топорами да вилами рослые мужики, сгоняя оставшихся в живых цыган в освещенный пожарищем круг, да гарцевали на жеребцах драгуны.
        - Силантий?
        Знакомый голос заставил его обернуться. Он узнал в подъехавшем драгуне Антона. Тот спрыгнул с жеребца и направился к нему:
        - Где тебя носит? Пропустил все веселье! Старосте твой мирный подход не понравился, и он отправил своих выселять это воровское племя, а мы с ребятами за ними поехали. Чтобы до смертоубийства дело не дошло, да как видишь - опоздали. Видать, сильно это ворье деревенским докучало. Не рассчитали силенок… - Он почти кричал, но поручику словно шапку на уши натянули, звук доходил до него глухо, как сквозь толщу воды.
        Силантий не желал верить в происходящее. Как теперь смотреть в глаза Дарине? Как вымолить прощение за такое? Господи, да о чем он думает? Жива ли она?
        Оттолкнув Антона, он бросился вперед, вглядываясь в тела раненых и убитых, заглядывая в горящие ненавистью глаза оставшихся в живых. Силантий нашел ее не сразу. Она сидела рядом с телом убитого чернобородого цыгана, что угощал его давеча похлебкой, и, прижимая к себе какую-то картину, выла, точно раненая волчица, запрокидывая голову к небу. Силантий рванулся к ней, но остановился, наткнувшись на черный, полный невысказанной боли взгляд.
        Слова покаяния, что он хотел ей сказать, встали в горле колючим ежом:
        - Прости…
        - А все эти смерти, загубленные души моего рода - кто простит? На беду я встретила огневолосого и тебя! Позарилась на счастье!
        - Прости, Дарина!
        - Кровь… Слишком много крови пролито. Она не даст прощения ни тебе, ни мне! Дарине все видит! Она поможет мне… Но ни тебе, ни огневолосому помощи от нее не сыскать! - Она снова завыла как помешанная. - Смерть! Я вижу смерть вас всех! Смерть и проклятие!
        - О чем ты? Что ты такое говоришь?
        - Мой отец убит. - Голос ее стал тише, но от него мороз шел по коже, пробирая до самых костей. - Скоро умру и я, только не познать ни жизни, ни счастья ни тебе, ни детям твоим. Все, кто будет с тобой рядом, умрут. Это я увидела сегодня на твоей ладони. Я готова принять свою судьбу, только расскажу тебе все, о чем умолчала!
        Дарина положила картину на грудь мертвого отца, поднялась и, точно пьяная, шагнула к нему, все повторяя: «…готова принять судьбу».
        - Силантий! - Окрик Антона заставил Силантия посмотреть в сторону. Друг шел к нему, держа в руках залитую кровью саблю, в лезвии которой отражались блики затихающего пожара. - Куда ты снова делся? Помощь твоя нужна, чтобы оставшихся ворюг с конвоем проводить подальше от деревни. А местные пока пожар потушат. - Заметив цыганку, не сводящую с него глаз, прибавил шагу. - А она что тут делает? Гони в шею эту воровку!
        Вдруг Дарина вцепилась в руку Силантия и торопливо заговорила:
        - Это он, твой друг и твой враг! Он любит твою нелюбимую и потому заставил меня-а-а…
        Антон не дал ей договорить. Послышался хруст. Черные глаза девушки широко раскрылись, а руки сжали пробившее грудь окровавленное лезвие сабли.
        Тонкая струйка крови побежала изо рта. Девушка рухнула на колени. Роза на ее плече вспыхнула и словно сгорела, стала черной, как уголь в костровищах. Но она улыбалась.
        - Короткая у нас была любовь, поручик, - выдохнула она. - Только все в жизни повторяется. Не трогай Дарине, иначе тоже будешь стоять на коленях и тоже потеряешь все, как и я сегодня…
        Безжизненное тело девушки рухнуло к ногам Силантия. Тот поднял глаза на Антона:
        - Зачем? Что ты наделал?
        И встретил его взгляд, злой, полный ненависти. Тот промолчал. Выдернул саблю, отер лезвие о цветастую юбку цыганки и шагнул было к Силантию, но тут послышался шорох, и из кустов показалась вихрастая голова одного из сослуживцев:
        - Вот вы где! Антон, там тебя наши ждут. Командуй, куда ворюг вести?
        Антон еще какое-то время буравил взглядом ничего не понимающего Силантия, одним движением вернул саблю в ножны и скомандовал:
        - Пошли.
        Русалов проводил их взглядом, возвращавшихся на пожарище, и опустился рядом с Дариной. Такая красивая… За что? Зачем небесам было угодно свести их на день и разлучить навсегда?
        И тут его внимание привлекла икона, что она успела положить отцу на грудь. Подойдя ближе, Силантий присел рядом с мертвым цыганом, поднял ее и едва сдержал стон. С темной отполированной до блеска гладкой деревянной поверхности на него печально, но с бесконечной любовью смотрела она! Дарина!
        Повинуясь тому, что сейчас творилось у него в душе, Силантий с силой прижал к себе икону, точно в последний раз обнимая несбывшуюся любовь. Вот и все, что ему осталось от нее…
        Глава 2
        - Ну, здравствуйте, гости столичные! Рад знакомству! Надолго ль к нам?
        Федор распахнул глаза и недовольно поморщился. У них что, в деревне, так принято: приходить в гости ни свет ни заря и радостно вопить? Посмотрел бы он на этого «трубогласа», если бы к нему домой ворвался, ну, например, Кир и начал орать что-то подобное. Как бы он среагировал, если бы до этого вторжения спал от силы часа четыре?
        Кстати, а кто это там надрывается?
        Стиснув руками виски, наверное, для того, чтобы не лопнула голова, Федя сделал над собой усилие и сел. Еще одним героическим поступком было повернуть голову и сфокусировать глаза. К его удивлению, обладатель счастливого до омерзения баритона был невысокий, невероятно толстый и совершенно лысый человечек. Зато на гладком лоснящемся лице колосились невероятно пышные усы пшеничного цвета.
        - Сегодня дождь обещали, - продолжил тот без перехода, смерив просыпающийся народ благожелательным взглядом крошечных глазок, - вот и пришел вас поторопить! Тихон уже и грузовик свой прикатил. Вас ждет!
        - Нормально, - хохотнул Макс, усаживаясь на матрасе. - Сам спрашивает - сам отвечает: надолго ль к нам - уже и грузовик ждет!
        - Языкатов, а тебе слово не давали! - проснулся Михалыч, не спеша поднялся и, отчаянно зевая, подошел к гостю. - Доброго утречка, уважаемый. Не знаю, как звать-величать…
        - Да какое, к чертям, утречко? - Толстяк расплылся в счастливой улыбке и крепко пожал Михалычу руку. - Уже скоро полдень будет. А небо тучи замели. Вот и беспокоюсь о вас. Мало ли, вдруг времечко жмет?
        - Ничего нам и нигде не жмет! - Режиссер с недовольной миной с трудом выдернул руку из крепкого рукопожатия незнакомца и смерил того подозрительным взглядом. - А вы, собственно, кто?
        - Ох, ну да! Простите, не представился. Русальчиков. Председатель колхоза!
        - А-а-а! - Михалыч снова смерил того уже оценивающим взглядом и расплылся в фальшивой улыбке: - Очень приятно! А я смотрю - явно большой человек пришел! Так и подумал, что вы из начальства.
        - Вот же сука, - шепнул на ухо Федору Петр. - Даже тут умудрился человека унизить. Смешно - такого коротышку назвать большим человеком.
        - Но, кажется, наш «большой человек» этого даже не заметил. - Кир украдкой кивнул на улыбчивого председателя.
        - Ну, тогда, гости дорогие, выходите во двор и грузитесь в машину. Я вас там подожду. - Русальчиков уже развернулся, чтобы выйти. Но его остановил вопрос Гены, словно тень появившегося позади Михалыча:
        - А куда поедем, шеф? Мне людей куда попало селить нельзя!
        - Зачем куда попало? - Толстячок обернулся и даже задрал голову, чтобы посмотреть верзиле в лицо. - Я куда попало и сам вас не определю! Как же - гости из самой Москвы! В монастырь поедем. Там уже и комнаты для вас подготовлены. И хранитель ждет, предупрежден.
        - В монастырь? - От такой новости даже Альбина подняла свои телеса и встала рядом с начальством. - Это который разрушенный?!
        - Ну конечно, красавица! Только он не совсем разрушен. Там живут несколько человек, и я подумал, что вам будет удобно жить там, где вы будете работать. А деревня рядом! Километрах в двух будет, если через поле. Вечером у нас и клуб работает, и столовая, и даже пивная. Таверной назвали!
        - Вы правы, дорогой! Монастырь можно и изнутри изучить, и историю его выспросить! Все просто идеально! - принялся расшаркиваться Михалыч. - Спасибо большое!
        - Большое пожалуйста! - закивал председатель и колобком выкатился за дверь.
        - Слышали, Лентяевы? - Михалыч обернулся и оглядел всех. - Даю на сборы пять минут. Ехать надо! Быстрее материал отснимем - быстрее из этой дыры вырвемся!
        За пять минут они, конечно, не управились, но за полчаса вытащили и погрузили все оборудование, затем Альбину с Михалычем, ну, а после в грузовике допотопного тарантаса поместились и остальные.
        - Если честно, впечатление - что мы на съемках фильма. А этот грузовик - реквизит. - Федор оглядел местное отделение милиции с высоты некрытого грузовика, домики, разбросанные между цветущих садов. Даже оценил желтую ленту дороги, теряющуюся из вида где-то между пестреющих цветами лугов.
        - Скорее реквизит - это мы! Потому что именно мы выглядим чужими на этом празднике жизни, - возразил Петя и почему-то тоскливо вздохнул.
        - Вы устраивайтесь, а я завтра к вам подъеду. Посмотрю, как расположились. Тимофей вас довезет и проводит. Все будет в лучшем виде. Да же, Тимофей Игнатьевич? - Председатель заглянул в кабину.
        - А то как же, Иван Матвеич. Все в лучшем виде! - ответила кабина.
        Федор с облегчением вздохнул, когда грузовичок хрюкнул, пукнул выхлопным газом и резво почухал мимо садов по единственной укатанной дороге.
        - Фух, даже не верится, что скоро будем на месте… - Кирилл покосился на Михалыча, а тот, как ни в чем не бывало, о чем-то тихо беседовал со своим заместителем и успевал отвечать на редкие вопросы сидевшей рядом Альбины.
        - Что-то мне это место нравится все меньше и меньше! - покривился Макс. - И хранитель какой-то… Хранитель чего? Монастыря? Знаний? Руин?
        Федор даже подобрался. Друг словно читал его мысли!
        - Да что ты сейчас-то голову греешь? - хмыкнул Петр. - Вот доедем, а после на месте разберемся.
        Оставшуюся дорогу парни молчали, размышляя каждый о своем, а когда показались каменные стены обещанного монастыря - зарядил дождик. И хотя он был не особо сильный и совсем не холодный, помятые коробки с оборудованием занесли под навес у ворот за пару минут. Грузовичок, почувствовав свободу, на прощание фыркнул и на всех парах рванул обратно в деревню.
        Михалыч прошагал к добротной дубовой двери и, заглядывая в прорезь, прокричал:
        - Есть кто живой? Открывайте!
        Не получив ответа сразу, он упражнялся в воплях минуты три, а когда обиженно затих, дверь с тихим скрипом распахнулась, и оттуда выглянул высокий худой мужчина. Возраст не понять из-за скрывавшей половину лица растительности. Внизу побитая сединой борода, вверху челка, спадающая до косматых бровей. Только по глазам, ясным и живым, можно было определить, что мужчине лет тридцать пять - сорок. Не больше.
        Хотя опять-таки Федор в то утро не был готов поручиться даже за себя, не говоря уже о незнакомом монахе. А может, и не о монахе. Только одежка у него все равно странная: черное платье до пола. Как там ее называют? Сутана?
        Дядя смерил их цепким взглядом, задержавшимся на лицах неразлучных друзей, и сдержанно улыбнулся:
        - Москвичи? Наслышан о вашем визите. Я Никодим. Прошу в нашу обитель. Чем богаты, как говорится. Но не пакостить! - развернулся и скрылся за дверью.
        Михалыч даже рот открыл от такого простодушия, развернулся к подчиненным и замахал руками, задирижировал, поторапливая их.
        Чтобы все перетащить и устроиться на новом месте, хватило полчаса. Может быть, справились и быстрее, если бы не невыносимо длинные коридоры, в которых, несмотря на жаркое лето, пахло холодом, сыростью и запустением, если бы не молчаливые, живущие тут люди, которые не объясняли, куда идти, а просто стояли и безучастно смотрели на снующих туда-сюда незнакомцев.
        Федору вначале даже грешным делом подумалось, что это не люди, а кто-то… вроде той девчонки, что привиделась ему за стеклом автобуса. А точнее - глюки. Но после того как один «глюк» зычно крикнул Гене «куда прешь», сомнений не осталось. Это жители монастыря. Только не очень общительные, угрюмые бородачи. Федор насчитал их семь человек, включая того, кто открыл им двери.
        Наконец, все заняли предоставленные им комнаты в самом конце левого крыла здания. Правое крыло и часть фасада оказались совершенно непригодными для жизни: кое-где обрушена крыша, провалы в стене - точно здание пытались снести, но что-то вдруг помешало рабочим.
        - А мрачновато тут! - первым делом выдал Кирюха, едва за ними закрылась дверь.
        - А ты думал, что попадешь в женский монастырь? - ухмыльнулся Макс.
        - Я думал, что тут будут хотя бы кровати, а не эти лежанки!
        Друзья тоскливо оглядели более чем скромное убранство комнаты: вдоль четырех стен располагались четыре довольно широких лавки, в центре - крепко сбитый стол, и одно-единственное оконце с видом на серое небо и такой же серый лес.
        - Как тюрьма!
        - Так это же монастырь! Как ты хотел? - вдруг вступился Петр. - Здесь люди годами смысл жизни искали, грехи замаливали!
        - А при чем тут мы? - Макс поддержал Кирюху. - Я вообще-то в командировку приехал, а не грехи замаливать!
        - Ой, да все тут просто! - не выдержал Федор, легонько пнул валявшийся на дороге чей-то рюкзак и сел на лавку рядом с узкой дверью. - Михалычу наверняка выписали на всех хорошие командировочные, включающие в себя приличные посадочные места, а он, падла, видать, деньги экономит. Вот и запер нас, так сказать, поближе к рабочему месту, чтобы материал собирали. А сам эти рублики в карман положит.
        - Скорее всего! - вздохнул Кирюха; а парни согласно покивали. - Как бы только его на чистую воду вывести… Может, начальству жалобу на него настрочить?
        - Была бы охота руки марать! - покривился Петр и принялся выставлять на стол прихваченный из дома провиант. - Сам когда-нибудь спалится.
        - Эт точно! «Змеев» еще тот! - поржал Макс, передразнивая режиссера.
        - Не, не Змеев. Козлов! - улыбнулся Федор.
        Следующие минут пятнадцать парни изгалялись как могли, придумывая фамилии, которые бы точно могли определить саму суть Михалыча. В итоге им пришлось признать, что Бог шельму метит: Пальцапупа - и в Африке Пальцапупа.
        Тут как нельзя более кстати подошла поговорка: «Помяни черта, он и появится». Дверь в комнату друзей без стука распахнулась, и на пороге с видом «не ждали» замер Михалыч.
        - Спускайтесь вниз, братцы Тунеядовы. Будем знакомиться с гражданами монахами. А потом распределю задания на неделю. Помните! Чем быстрее отснимем материал, тем скорее вернемся домой!
        - Виктор Михалыч, а чего мы в деревне не остались? - поднялся с лежанки Кирилл. - Тут же недалеко! Пешком до монастыря можно дойти.
        - Скажи спасибо, что палаточный городок в поле не разбили! - буркнул режиссер и взвился. - Нет, ну каковы Нахаловы? О них переживаешь, заботишься, а они еще и недовольны!
        - А матрасы? - поддержал друга Петя. - Мы что, из-за вашей заботы будем спать на этих деревяшках?
        - Все! Спускайтесь вниз, ко входу, там и поговорим! - Михалыч решил не вступать в дебаты с недовольным большинством и спасся бегством, с громким хлопком закрыв за собой дверь.
        - Знает кошка, чье сало сперла! - буркнул в закрытую дверь Максим.
        - Чтоб она еще тем салом подавилась! - от души пожелал Кир, обвел тоскливым взглядом келью и посмотрел на товарищей. - Ну что? Пойдем? Послушаем, чего нового он нам скажет?
        - Топор брать? - ухмыльнулся Петя, выудив из рюкзака походный топорик.
        - Эх, кабы помогло… - махнул рукой Кирюха, первым скрываясь за дверью.
        Еще на лестнице друзья услышали голоса - точно улей рассерженных пчел. Сравнение подошло как нельзя более верно. Коллеги были, мягко скажем, недовольны. Причем у каждого повод для недовольства был свой:
        - У нас матрасов нет и подушек тоже! Про одеяло я вообще молчу!
        - Почему меня поселили одну? Я, может, крыс боюсь! А здесь точно есть эти твари!
        - А кормить-то будут? Я не собираюсь свои кровные тратить! Выдавайте нам командировочные, если не в состоянии обеспечить всем необходимым!
        - Мы будем жаловаться руководству!
        - А ну, замолчали! - Бас Гены тут же возродил тишину, какая первозданно обитала в этих древних монастырских стенах. - Кому не нравится что-то, пишите заявление «по собственному» и топайте на электричку. Остальным - внимание! - и обернулся к обиженно замершему за его спиной режиссеру. - Прошу, говори, Вить.
        - А чего говорить? Этим Тупороговым что в лоб, что об стену! - соизволил процедить тот и шагнул вперед. - Значит, что касается матрасов и прочих спальных принадлежностей, вот, Фома Григорьевич, местный завхоз, вас снабдит всем необходимым. - Он указал на высоченного монаха, который молчаливо подпирал стенку. - После собрания пройдете с ним. Второе: кормить будут. Я узнал, в монастыре кормят хоть и просто, но сытно. Финансы я за неделю кормежки уже отдал. Ну, и последнее! Альбина, золотце, ты спишь не одна, а со мной. И не ржать! - тут же рявкнул он, убив на корню зарождающиеся смешки, и пояснил: - Просто мне места не хватило. Пока.
        Альбина окинула его оценивающим взглядом и кокетливо улыбнулась:
        - А вы крыс не боитесь?
        - Я боюсь только не сдать работу в срок. А из крыс я в Кандагаре шашлык делал.
        - Врет и не краснеет! - шепнул Федор парням.
        - А вдруг не врет? - Кир сделал страшные глаза. - Тогда диагноз «пуля в голове» объясняет его задвиги.
        Друзья уткнулись в пол, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, а Михалыч напоследок порадовал:
        - Сейчас товарищ Никодим проводит вас в столовую. План на сегодня: все собирают оборудование, расселяются, и можете даже сходить в деревню. Там есть магазин и даже пивнушка. - Он поднял палец вверх, привлекая внимание, выдержал паузу и предупредил: - Но не увлекайтесь! Помните - быстрее отснимемся, быстрее вернемся в цивилизацию! Кстати, там есть клуб, и, насколько мне известно, сегодня там какая-то культурная программа.
        От такого заявления народ и думать забыл о прежних обидах и радостно загудел.
        - Вот же, Гадов, выкрутился! - Петр почесал подбородок. - А я думал уже сегодня обратно в город поедем.
        - Еда будет, кровать тоже, даже деревенский магазин в нашем распоряжении, а может, и красивые доярочки… - Макс мечтательно закатил глаза. - Мне здесь уже нравится!
        День покатился дальше примерно так, как его и предсказал Михалыч. Сперва народ накормили обалденно вкусной гречневой кашей с молоком, затем каждый получил сверток, состоящий из ватного матраса, постельного белья, подушки и одеяла. После, когда комнаты более или менее стали выглядеть по-человечески, все принялись доставать из коробок оборудование и готовиться к первому дню съемок.
        Федор управился первым. Камера в чехле, тренога - что еще нужно для дешевого документального фильма? Посмотрев на мучения друзей - Макса, заряжающего батарейку к осветительным приборам; Петра, пытающегося на коленке состряпать план-сценарий; Кирилла, настраивающего микрофоны портативной студии, - Федя решил не путаться под ногами, вызывая приступ здоровой зависти, и вышел за дверь.
        Пройдя по коридору, он вслушался в шаги, эхом отражающиеся от каменных стен, и даже невольно поежился: интересно, сколько лет этому монастырю? Сто? Двести? Сколько тайн было погребено в этих стенах? Сколько людей здесь перебывало?
        - О! Разгильдяев! - Позади хлопнула дверь. Федя поморщился, услышав довольный голос режиссера. Недаром в их съемочной группе ходит верная примета: если Михалыч счастливый - жди беды! - А ты что тут слоняешься?
        Федор усмехнулся, нехотя оборачиваясь. Озадачить, что ли, товарища? Почему в слове «слоняться» корень «слон», а означает оно «ходить без дела»? Такие веселые шарады любила загадывать мама, пока он еще жил дома.
        - Не знаю, Вить, наверное, слон во мне проснулся.
        Михалыч тут же помрачнел и направился к нему:
        - Ты чего, паразит, опять водку пьянствуешь? Уже заговариваться начал. Или чего растительного употребил?
        - Вить, ты ел их гречку? - Не-е-ет, если идиот, это надолго!
        - Ну? - окончательно впал в ступор режиссер. - И че?
        - А то, что с такой едой никаких допингов не требуется! - Федор развернулся и уже хотел сбежать по лестнице, но дотошный Михалыч решил его без напутствия не отпускать, видимо, чтобы показать, кто в доме хозяин.
        - Ты себя самым умным тут не считай! Если делать нечего, сходи на кухню и принеси мне чай с бутербродами. Да побыстрее!
        - А чего тут считать, если так оно и есть на самом деле? - тихо буркнул Федя и вытянулся во фрунт под подозрительным взглядом начальника. - Есть, мой генерал! Я могу идти?
        - И желательно бегом! - рявкнул Михалыч и бросил ему вслед: - Тупорогов!
        Да хоть Горшков, лишь бы не в печку!
        Федор спустился в холл монастыря, подсвеченный только тусклыми лампами, подозрительно покосился на серую ткань, ниспадающую с потолка до пола там, где по идее должен быть ход в разрушенное крыло, подошел к двери столовой, где они обедали, и заглянул внутрь.
        - Эй? - Никого! Как будто все вымерли. Может, на кухне кто есть? - Мне бы чаю…
        Подождав для верности несколько секунд, он пересек быстрым шагом столовую, или, как тут ее называли, трапезную, и толкнулся плечом в неприметную дверь кухни. Если честно, он не ждал, что она откроется, но дверца, скрипнув, с неохотой приоткрылась. Федор заглянул и даже присвистнул: здоровенная русская печка с открытой заслонкой, рядом два холодильника, напротив длинный стол и обычная электрическая плита. Мельком оглядев стоявшие вдоль дальней стены шкафы с всевозможными кастрюлями и банками с крупами, Федя наконец-то заметил на верхней полке ярко-оранжевую упаковку со слоником и надписью «Индийский чай». Подставить табурет и сдернуть желанную добычу было делом одной секунды. Вот только вместе с упаковкой заварки на пол шлепнулась толстенная книга.
        Подобрав, Федор положил упаковку чая на стол и бережно поднял книгу. Тяжелая! Обтянута потемневшей кожей. Желтые от времени страницы. Текст написан чернилами.
        В голове тут же зароились мысли. Раритет! Сколько же такая будет стоить, если ее отвезти в антикварную лавку? Или, может, сразу в музей?
        - Эй, мирянин, тебе чаво тут нужно? - Добродушный бас, внезапно раздавшийся позади, заставил Федора вздрогнуть и поспешно обернуться. В дверях стоял монах: коренастый бородач с пронзительно синими глазами, которые внезапно потемнели, когда тот увидел в руках Федора книгу. - А енту вещь положь! И трогать не моги! Потому как ценная она весьма. Для дома нашего и для смотрителя.
        - Да я чай искал… а тут книга упала. Я только хотел ее назад положить, - непонятно с чего вдруг принялся оправдываться Федя, но книгу из рук не выпустил.
        - Чай? - Монах тяжело протопал к плите, щелкнул переключателем и бухнул на нее здоровенный чайник. - Сейчас заварю. А книгу отдай!
        - А что это за книга? - Вместо того чтобы торжественно вручить книгу в протянутую руку детинушки, Федя отступил и небрежно перелистнул несколько страниц. - Наверное, псалмы ваши? Сами придумывали?
        Монаха аж перекосило:
        - Не трожь, тебе говорят! Еще порвешь! Книга-то бесценная!
        - Значит, псалмы! - Федя пробежал глазами строчки. - Как вы ее читаете? Половина чернил стерлась, и еще завитушки какие-то…
        - Кому надо, тому понятно! - Бородач наконец-то сцапал книгу, смерил Федора мрачным взглядом и буркнул: - Эта книга написана в конце девятнадцатого века генералом Русаловым.
        - Ух ты! - Парень посмотрел на раритет уже совсем другим взглядом. - А чего пишет?
        - Всего помаленьку! - отрезал монах. Хотел было положить книгу на верхнюю полку шкафа, где, собственно, Федя ее и нашел, но посмотрел на любопытного гостя и сунул ее себе под мышку. - Жди, покуда чайник не скипит. Потом туда брось три ложки заварки и пользуй! А еще раз увижу, что суешь свой нос куда не надо - оторву!
        Федя проводил взглядом грозного монаха. Ну и ладно!
        Усевшись на стул, он стал ждать, когда вскипит чайник.
        Вскоре дверь в кухню приоткрылась, и на пороге появился Кирилл. Увидев друга, он расплылся в улыбке.
        - Так и знал, что ты тут! Заходил Пальцапупа, обозвал всех Лентяевыми и сообщил, что только Романов пользу обществу приносит.
        - Ну да! Чай ему кипячу, - фыркнул Федор и поманил Кирилла. - Я тут, пока общественно полезной работой занимался, раритет один надыбал. Рукопись прошлого века. Как тебе?
        - Да ладно?! - восхитился тот. - Так это же… А если ее в Москву привезти?
        - Мои мысли читаешь! - усмехнулся Федор и помрачнел. - Только ее монах один забрал. Бугай такой. Не видел?
        - Не. Монастырь как вымер! Только мы вместо привидений. - Кир оглядел кухню. - А ничего так у них. Жить можно. Слушай, а я подумал, может, сходим на разведку? Посмотрим, где можно камеру поставить. Ракурс выберем?
        - Да не вопрос. - Федор и сам был не рад выслуживаться перед режиссером. - Пойдем. Только сейчас чайник выключу.
        Он всыпал полпачки чая в весело булькавший чайник и повернул ручку. Если Пальцапупе так нужно, пусть идет за чаем сам!
        Парни вышли в коридор.
        - Слушай, а ты в то крыло заглядывал? - Кир кивнул на закрывающую вход завесу. - Может, чего интересного нароем?
        Не сговариваясь, они подошли и отдернули ткань.
        - Ничего себе! - Федор шагнул вперед. В принципе, ничего интересного там не было. Такая же лестница, уходящая на второй этаж. Каменные стены, окна затянуты целлофаном. Каменный пол выложен цветной мозаикой, изображавшей каких-то людей и даже события из жизни. Вот сцена сражения, вот женщина с ребенком на руках, вот лик какого-то старика. Но больше всего парней заинтересовал ход вниз.
        - Интересно, что там?
        - Подвал. - Федя пожал плечами. - Или винный погреб. А чего? Монахи тоже люди.
        - Вот где нужно снимать! Пойдем? - Кир посмотрел на друга.
        Тот помялся:
        - Может, завтра? Возьмем фонарей.
        - И где мы их возьмем?
        - В деревню слетаем, - пожал плечами Федор. - Тем более что мы туда сегодня собирались?
        - А вы тут что делаете? - Грозный окрик заставил парней поспешно сбежать по лестнице и оказаться лицом к лицу с Никодимом - мрачным типом, что открывал им ворота.
        - Материал изучаем!
        - Завтра съемка у нас. Забыли? - Федор, как говорила мама, включил начальника.
        - К сожалению, не забыл! - Монах внимательно огляделся, будто проверяя, все ли в порядке, вытолкнул незваных гостей за ткань и строго заявил: - Только снимать я вам позволил снаружи.
        - Но чем больше интересного материала мы сможем собрать, тем больше вероятность, что ваш монастырь смогут отреставрировать и сделать памятником старины! - ввернул Кир.
        Только этот аргумент на Никодима не подействовал:
        - Не нужна нам реставрация. И вообще! Опасно тут.
        - Вы думаете, что мы заблудимся в ваших катакомбах? - улыбнулся Кирилл, но его улыбка тут же потухла от мрачного взгляда монаха.
        - Я знаю, что не один человек пропал тут без вести. И не хочу, чтобы вас постигла та же участь.
        - Пропал? - нахмурился Федор. - У вас тут что, лабиринт?
        - У нас тут хуже… - неопределенно заявил тот. - Кстати, скоро в деревню поедет один из наших братьев. Вы не хотите с ним?
        Парни переглянулись:
        - Можно…
        - Ну, мы тогда пойдем… На улице подождем. - Кирилл цапнул Федора за руку и потянул к выходу.
        Выйдя на высокое крыльцо монастыря, парни вдохнули полной грудью свежий, пахнувший озоном воздух. Дождь уже закончился, но небо хмурилось рваными тучами, сквозь которые пробивались лучи закатного солнца.
        - Ну и что скажешь? - Федя посмотрел на друга.
        - Мутно у них все. - Тот покусал губы. - А мне все больше и больше хочется попасть в их катакомбы. Только надо хорошо подготовиться.
        - О! Вот вы где! - На улицу вышли Макс и Петр. - В деревню поедем? С доярками знакомиться.
        - Поедем, - кивнул Федя, переглянулся с Кириллом и поманил к себе друзей. - Тут такое дело…
        Вскоре, как Никодим и обещал, откуда-то с заднего двора послышался шум мотора, и к крыльцу подъехал видавший виды грузовичок. Розовощекий паренек оценивающе оглядел столичных гостей:
        - Ну? Кто тут со мной до деревни поедет? Забирайтесь в кузов.
        Парней не надо было долго уговаривать. Вскоре они сидели под брезентовой крышей и, трясясь на ухабах, негромко переговаривались.
        - А если ночью? Днем нас по-любому спалят. - Макс всегда был расчетлив и осторожен. - Только фонарики прикупим, веревку, зажигалку и свечи на всякий случай.
        - Зачем тебе свечи? Злых духов отпугивать? - Кир усмехнулся. - Если судить по тому, что мы видели, неплохо было бы еще и лестницу прикупить. Мало ли!
        - И как ты эту лестницу протащишь? - Петр, все это время не проронивший ни слова, помолчал и предложил: - Лучше не торопиться. У нас есть неделя на съемки. Надо выяснить, что за книга и что за тайну скрывают монахи. Почему они не хотят, чтобы мы отсняли монастырь изнутри? И вообще, что произошло с монастырем? Почему одно крыло не пострадало, а в другом точно бомба взорвалась? Кстати, я тут поговорил с одним из братьев. Так он рассказал мне прелюбопытные детали. Оказывается, монастырь долгое время был заброшен. А лет пять назад пришел хранитель Никодим и с тех пор там живет, попутно позволяя жить бродягам и погорельцам.
        - Ну и что? Может, ему податься некуда? А так и сам при деле, и людям помогает, - хмыкнул Кир.
        - Тогда почему он не хочет, чтобы монастырь реставрировали? И почему его называют хранителем? И откуда он, спрашивается, взялся? - Петя качнул головой. - Нет. Тут что-то другое. Может, он хранитель, потому что хранит какую-нибудь тайну?
        - Тогда почему нас пустил? - нахмурился Макс.
        - Пустил-то он нас отснять фасад, и не более. Может, ему денег дали? А в подвалы-то он нас не пускает. Почему?
        - Да может, действительно переживает! Еще обвал произойдет, здание-то древнее, а ему отвечай за столичных гостей. - Федор пожал плечами. - Тогда план такой: все выясняем, а попутно попытаемся пробраться в подвал. У меня, в случае чего, есть еще одна портативная камера, можно прямо там и отсняться.
        За разговорами парни не заметили, как лес, а затем и поле остались позади. Грузовичок чихнул и остановился. Хлопнула дверца, и к ним в кузов заглянула мордаха водителя:
        - Прибыли. Давайте все покажу, расскажу.
        Парни спрыгнули в мокрую от дождя траву и огляделись. Действительно, прибыли. Улочка, возможно, только одна асфальтированная во всей Сухаревке, тянулась вдаль, а по обе стороны красовались разноцветные домики, окруженные яблоневыми садами.
        - В общем, если хотите в клуб, то пройдете вперед три дома и повернете направо. Там же найдете и пивнушку. Магазин чуть дальше, не доходя милиции. А я съезжу по делам и тут вас дожидаться буду.
        - Не вопрос.
        - Найдем.
        Вскоре они действительно вышли к перекрестку и послушно повернули направо. Клуб, старое двухэтажное здание с колоннами, они увидели сразу. Возле невысокого крыльца уже стояли парни и нарядные девушки, а из клуба доносилась танцевальная музыка.
        - Вон ваши доярки! - усмехнулся Федор.
        - А ничего такие… - оценил Макс.
        - Смотри только, чтобы их дояры тебе морду не начистили. - Петя, верный семьянин, только качнул головой, скрывая улыбку.
        - Это мы еще посмотрим, кто кому и что начистит! - хмыкнул Кир.
        Местные парни, заметив чужаков, встретили их появление настороженно. А вот девушки, наоборот, принялись поправлять прически, постреливать глазками и о чем-то шептаться.
        - Кажется, мы произвели фурор! - тихо отметил Кирилл.
        - Вот этого я и боялся! - вздохнул Петя.
        В клубе было накурено и играла до боли знакомая попсовая песенка, под которую и отрывалась местная молодежь.
        - В общем, делать тут нечего! - констатировал Федор. - Пойдемте лучше в магазин.
        - А мне нравится! - Кирилл довольно огляделся.
        - Да. Вы идите, а мы тут пока побудем. Все разузнаем! - поддержал его Макс, выуживая деньги. - Вот моя доля.
        - Отдай еще и за меня, - попросил Кир, ввинчиваясь в разгоряченную толпу танцующих.
        - Вот вечно он так! А отдавать кто будет? Если я его друг с незапамятных времен, это еще не значит, что у меня под кроватью стоит печатный станок! - Макс со вздохом протянул Федору еще одну трешку и вслед за Киром бросился в толпу.
        Петя какое-то время смотрел на дергающихся в танце товарищей.
        - Как бы с ними чего не случилось… - и, хлопнув Федора по плечу, направился к выходу.
        - Да мы же скоро вернемся! - успокоил тот не то друга, не то себя.
        Магазин они нашли быстро. Просто поинтересовались у шедшей навстречу женщины, и она их буквально за ручку привела к длинной деревянной постройке с гордой вывеской «Универмаг».
        - Здесь у нас все! И порошки, и мыло, и даже недавно модный шампунь завезли «Видал сосун вши вон» называется! - болтала без умолку она. - Так у нас вся деревня его раскупила. Хоть вшей и нету, да мало ли! Говорят, волосы он делает пышными и шелковистыми. Я даже на своем старике попробовала. У него уже тридцать лет лысина. Вот жду! Вдруг волосы появятся?
        - Обязательно появятся! - едва сдерживая улыбку, уверил ее Федя и вслед за другом юркнул в темное чрево магазина.
        К несчастью, из того, что они хотели купить, в магазине оказались только свечи, бельевая веревка и один-единственный фонарик. Но продавец уверил, что к концу недели обязательно завезут все, что им необходимо.
        - Куда теперь? - спросил Петя, выходя из магазина. - Пойдем плясунов наших искать?
        - А может, зайдем в местный трактир? - Федор посмотрел на медленно темнеющее небо. - Вечер еще только начался. Вряд ли ты сейчас утащишь этих павлинов. Они только распустили хвосты.
        - Ну… - Петя тоже огляделся и пожал плечами. - За полчасика точно ничего не произойдет, пойдем.
        Местное питейное заведение вполне себе соответствовало и своему названию, и местоположению. Внутри было жарко, людно и пахло перебродившим пивом, табаком и жареным луком, но эти запахи ничуть не портили впечатления. Наоборот, появилась какая-то непонятная ностальгия. Вроде бы и в деревне никогда не жил, и даже в гости не ездил, а вот поди ж ты, разбери…
        На темных брусчатых стенах висели гирлянды сушеной рыбы, лука и даже грибов. Конечно, Федор понимал, что этим никто не пользовался и все это висело здесь исключительно для антуража, но так зачесались руки все это запечатлеть на пленку. Когда еще такую красоту увидишь?
        Петр меж тем времени даром не терял. Бросив Федору, чтобы тот взял пива и что-нибудь «на закусь», он углядел в темном углу свободный столик и, не замечая внимательных взглядов старожилов, потопал к нему.
        Дородная тетка улыбнулась Феде, как родному, и тут же принялась частить:
        - Что желаете? У нас как раз завезли Жигулевское.
        - Давайте. И какой-нибудь рыбки.
        - Да вы садитесь! Я принесу! И откуда же такие красивые мальчики к нам пожаловали? А рыбки какой? Лещика, сома, окунька?
        - Без разницы. - Федор бросил на прилавок деньги и направился к другу. Хотелось сесть за столик и ни о чем не думать, да только из головы все никак не шел дневник Русалова и потемневшая от времени дверь подвала из разрушенного крыла. Что-то там не так. И монах был нервным, когда пытался их выпроводить.
        - Хорошо тут… - Петр поднял на него задумчивый взгляд. Видимо, тоже не шла из головы вся эта история.
        - Ага. Хороши тайны под пиво… - Федор выдвинул гладкий, отполированный задами посетителей табурет и уселся напротив. - Ты говорил, что находил какой-то материал по этому монастырю?
        Петр кивнул:
        - Не поверишь, ничего сверхъестественного. Банальная история. Наш генерал был весьма зажиточным и набожным, вот и построил неподалеку от своего имения монастырь. Затем случилась революция. Наш генерал не то свалил за границу, не то погиб. Короче, история это умалчивает. И примерно в то же время монастырь был частично разрушен. Все.
        - Ну да, ничего интересного. - Федор понаблюдал, как улыбчивая тетка уставляет столик внушительными кружками, доверху наполненными золотистой жидкостью с пышной пенной шапкой. В центре появилась большая тарелка с уже очищенными окуньками и луковыми кольцами.
        Даже сдачу принесла!
        - Сдачу не надо. - Петр словно прочитал его мысли. - На развитие вашего роскошного заведения!
        Толстуха зарумянилась. По-девичьи хохотнув, смахнула мелочь в ладонь и ретировалась, покачивая бедрами.
        - Сервис, блин! - Федя подхватил кружку и двумя глотками ополовинил ее. - Ух ты! Такое пиво в столице не найдешь!
        - Что верно, то верно! - кивнул друг, надолго припав к пенному напитку. - Надеюсь, здесь его водкой не заправляют?
        - Да ни за что! - К ним подсел вихрастый улыбчивый паренек, только светлые глаза смотрели настороженно и оценивающе. - А вы… дайте угадаю… гости из столицы, что приехали к нам снимать фильм про монастырь. Так?
        - А вы, как я погляжу, местный Анискин? - Федор смерил его недовольным взглядом. Ну вот! А так хотелось посидеть в тишине и покое! Сейчас еще начнет на пиво разводить…
        - Не! Я местный Захаров. - Парень растянул тонкие губы в улыбке. С чувством юмора. Уже хорошо! - Лесничий я. А надолго к нам?
        - Как получится, - буркнул Федя и снова припал к напитку.
        - А с чего к нам? Что, других монастырей не нашлось? - Парень точно не заметил прохладного отношения и как ни в чем не бывало продолжал с улыбкой поглядывать на собеседников.
        - Видимо, не нашлось. - Петр тоже уткнулся в кружку и, когда пиво закончилось, с сожалением поглядел на дно. - Черт. Про рыбу-то мы и позабыли…
        - А у меня предложение! - «Местный Захаров» оживился. - Если вы не торопитесь, конечно… Я возьму еще пивка и расскажу вам преинтересную историю о нашей достопримечательности…
        - Вы о монастыре? - Парни переглянулись и заинтересованно посмотрели на лесничего.
        - И не только! - Он еще лучезарнее улыбнулся и поднял указательный палец. - Одну минутку!
        - И что ты обо всем этом думаешь? - Петр посмотрел на друга, когда их нечаянный собеседник направился к барной стойке.
        - Посмотрим. Надо еще узнать, с чего это вдруг он решил с нами тайнами поделиться? - Федор нервно покусал губы.
        - Ну, может, он из тех болтунов, что очень любят рассказывать страшные тайны, а так как в деревне, кроме нас, нет никого, кто не знал бы этой страшной тайны, то… - Петя развел руками, - делай выводы! У нас же на рожах написано: «сами мы не местные»! У тебя вон из всей растительности только испанская бородка появляется, и то, если неделю не бреешься, а у меня вообще борода не растет! Видимо, все ресурсы головы ушли в мозг. А рожи местных уже на вторые сутки после бритья становятся похожими на собаку Баскервилей.
        - Ну, допустим! - согласился Федор. - Он решил навязать нам свою компанию. Но пиво-то он нам зачем покупает? По меркам Москвы - это подкуп заинтересованных лиц!
        - А вот это ты у него сам спроси! - тихо буркнул Петр, не сводя глаз с подходившего к ним лесничего.
        - Не заждались? - Захаров поставил в центр стола поднос с аж шестью кружками пива и парой «фанерок» сушеного леща. - А я тут подумал - куда торопиться, время еще детское, да и за вами, небось, автомобиль закреплен?
        - Правильно подумал! - одобрил ход его мыслей Федор и, уставившись в светло-зеленые глаза Захарова, холодно поинтересовался: - Как зовут-то местного историка?
        - Захар Егорович, - представился тот.
        - И чего тебе, Захар Егорович, от нас надо? На вверенной тебе территории мы не были и бывать не собираемся!
        - Вот и правильно! - обрадовался лесничий. - Чего там делать?
        - Тогда говори, что именно ты нам хочешь рассказать, или мы пойдем. Нам еще друзей забирать. Они в клубе, тут, за углом!
        - А-а… Ну, если вам не интересно услышать о сокровище, которое сторожит хранитель монастыря - на здоровье. Не смею задерживать… - Захар надолго припал к кружке. Потягивая пиво, он будто ничего не замечал. Парни переглянулись, Федор стиснул зубы так, что заходили желваки, а Петя тихо матюкнулся. И, конечно же, никто никуда не пошел. Видимо, лесничий ожидал именно такую реакцию. Ополовинив кружку, он стер рукавом пенные усы и продолжил: - А если вам все же интересно, могу кое на что открыть глаза. Вы же люди не местные, тайн наших не знаете, а если не я, то никогда и не узнаете. В монастыре научились скрывать тайны от туристов…
        - Хватит уже тянуть кота за яйца! - не выдержал Петр. - Говори, что тебе нужно, или проваливай к черту со своими тайнами!
        - Правильно подметил, товарищ! - улыбнулся в тридцать два зуба Захар Егорович. - Сейчас за так и прыщ не вскочит! Но свой интерес я вам выскажу чуть позже.
        Снова отхлебнул пива и заговорил:
        - Вы наверняка уже знаете, что монастырь наш, Русалочий, был построен генералом Русаловым. Но это знает любой. А вот как он его построил и чего ради - другой вопрос. Значится, начну сначала, как мне эту историю батя рассказывал. Не всегда генерал, как вы понимаете, был генералом, но вояка был боевой, ни Бога, ни черта не боялся, лез всегда в самое пекло. Однажды, уже в мирное время, пошел генерал на охоту, да чуть было не сгинул. Напали на него волки. К счастью, рядом проходил монах, и по его молитве волки убрались восвояси. Генерала, понятное дело, взвалил на закорки - и до дома. Чуть живого к ночи допер. Да мало того что допер, он с ним месяц валандался, но молитвами да отварами на ноги поднял. Ну а тот, в благодарность за помощь и исцеление, на свои средства поставил церковь, а потом при ней и монастырь образовался, тоже на деньги Русалова отстроили. Монах тот настоятелем в монастыре стал. И еще говорили, что якобы в подвалах генерал сбережения свои немалые прятал да икону чудотворную, что исцеляет и даже оживить может. - Рассказчик посмотрел на парней. - Но, сами понимаете, проверять мне это
было негде. Генерал после революции, когда народ совсем озверел и имение его пожгли, решил перебраться в монастырь. Наверное, надеялся пересидеть большевиков, а может, просто не успел свалить за границу. Но на монастырь тоже напали, и сгинул генерал в подвалах вместе с дочкой.
        Парни какое-то время молча продолжали сидеть, не сводя с лесничего глаз. Наконец, Федор отмер:
        - Хочешь сказать, в подвале монастыря до сих пор спрятаны сокровища?
        - Хочу. И говорю! И даже уже сказал! - прищурился рассказчик и белозубо улыбнулся.
        - А на фига сказал? - Петр сидел мрачнее тучи, с подозрением поглядывая на рассказчика. - Зачем первым встречным раскрывать такую тайну?
        - Ха-ха! - театрально бросил Захар и, качнув головой, обвел рукой зал: - Да здесь каждый второй знает ее в моем исполнении и каждый первый в общих чертах. Потому что неинтересно! Никому!
        - Что значит неинтересно? - Друзья даже переглянулись.
        Федя наклонился к новому знакомому и трагичным шепотом заявил:
        - Как могут быть неинтересны исторические ценности? Даже если мы найдем этот клад и никому не скажем, можно будет до старости сдавать по чуть-чуть в комиссионку. А если по-честному отдать государству, то нам все равно четверть клада причитается. По закону.
        - Все дело в том, что эта история так навязла в зубах, что люди попросту не верят, а если даже верят - не хотят рисковать!
        - Рисковать? Чем? Сломать шею в подвале? - Петр устал смотреть на принесенное пиво и, взяв кружку, сделал несколько жадных глотков. - Так можно подготовиться. В чем трудности?
        Лесничий тоже придвинулся ближе:
        - У нас были странные случаи. Когда монастырь пустовал, я жил там и оберегал его от любопытных, но все равно в подвалы проникали туристы и либо не выходили, либо их находили совершенно спятивших. - Захар прихлебнул пиво и буднично закончил: - Потом в монастырь пришел хранитель, и вся эта чертовщина прекратилась…
        - А что за хранитель? Никодим?
        - Откуда он взялся? Почему не нашел клад?
        - Почему ты не остался? - Друзья забросали Захара вопросами, но тот отвечать не спешил. Взял с подноса вторую кружку и пояснил:
        - Говорят, хранители - это потомки того первого монаха, что спас генерала. Это вроде как их место… - Захар недобро усмехнулся, но, заметив взгляд Федора, только махнул рукой: - Бесит меня новый хранитель! Где был этот Никодим, пока батя монастырь от разворовывания спасал? А как только смутное время закончилось - нарисовался! А клад ему не нужен. Трус он! Знает, что без разрешения призрака ходу в подземелья нету. Сгинешь, как и все!
        - Призрака? - Парни снова переглянулись, только теперь в их взглядах сквозило одно - псих.
        - Ну да. - Захар будто не заметил их взглядов. - Говорят, что клад откроется тому, кого призрак встретит да чуть ли не за ручку к сокровищам проведет.
        - И? - Петр демонстративно посмотрел на наручные часы и перевел взгляд в уже изрядно потемневшее окно. - Кого-нибудь он уже провел? Ну, призрак монастырский?
        - А ты читал об этом в газетах? - вопросом на вопрос ответил лесничий. Разделался с кружкой пива и поднялся. - Не знаю, есть призрак или нет, но… будь я в монастыре, не стал бы ждать приглашения. Такие богатства не каждый день встретишь.
        - Так кто мешает? - Федя тоже поднялся.
        - Так хранитель и мешает. После того, как он в монастыре воцарился, ни я, ни мой батяня туда ходу не имеют… А вы осмотритесь! Очень хорошо осмотритесь… - Захар задержал взгляд на Петре, перевел на Федора и, не прощаясь, направился к выходу.
        - С ума сойти! - выдохнул Петя, когда за странным лесничим захлопнулась дверь. - А может, парень… того? - Он выразительно покрутил пальцем у виска.
        - Может… да больно у него все гладко выходит. - Федор, подумав, прихватил со стола нетронутую рыбу. - А если он нам только что заказал ограбление монастыря и смягчил все это историческими фактами?
        - А мы типа ни сном ни духом. Повелись как два городских лоха на сказочку! - хохотнул Петро и тут же помрачнел. - А ведь так оно и есть! Повелись! И поймал он нас на любопытство и жадность!
        - Я уже, грешным делом, думаю, а не подмешал ли он какую дрянь в наше пиво?
        - Но тогда он рисковал. Мы ведь могли и отказаться от его угощения…
        - Пятьдесят на пятьдесят…
        - Но мы выпили…
        - А может, сегодня слазаем? Глянем… Черт! - Сообразив, что он только что сказал, Федя зажал руками рот и, не ответив на прощание толстухи-продавщицы, выбежал на улицу.
        - Да… Федь, а он и вправду нас зацепил. Я думаю о том же! - Петр торопливо вышел следом. - И что нам делать?
        - Ладно, потом решим. Пойдем парней вытаскивать из этого гнезда порока. - Федя направился к зданию клуба.
        Глава 3
        1880 год. Генерал Русалов.
        Поместье с самого утра дышало праздником. Гостиная была убрана живыми цветами и лентами, в соседней комнате расставлены ломберные столики, на которых лежали нераспечатанные колоды карт.
        Основное празднество должно пройти в саду, там же и поставили огромный стол, на котором гости будут оставлять подарки и записки с пожеланиями имениннице.
        Силантий в который раз осмотрел приготовления и остался доволен. Присел отдохнуть, и сразу же к нему подбежала белокурая девчушка. Доченька!
        - Папенька, красивое у меня платье? - Она посмотрела на него голубыми глазенками, наполненными чистейшим счастьем.
        - Ты у меня сама красавица, Марьюшка. - Силантий подхватил дочку и усадил себе на колени.
        - Папенька, вы мне платье помнете. - Девчушка нахмурила белесые бровки, но в тот же миг заулыбалась. Чмокнула отца в щеку и сморщила прелестный носик. - Вы колючий.
        Марья спрыгнула на пол и закружилась, показывая отцу свой наряд.
        Силантий знал, что дочка не злится, только вид делает. Если злиться начинает, глаза из голубых становятся темно-синими, что небо в летний полдень. Эта особенность ей от матери досталась. От Софьи Михайловны.
        - Не молчите, папенька, мне важно знать о платье.
        Силантий вдруг подумал, что дочка слишком быстро повзрослела. Десять лет пролетели, как и не было. Словно вчера он ее в колыбели качал и ночью прислушивался, дышит ли. Он и не знал, что младенцы спят так тихо, что и не услышать дыхания. Софья Михайловна улыбалась снисходительно и успокаивала супруга, но ему все равно было боязно. Нянькам Силантий не доверял. Как можно чужой бабе родное дитя оставить? Потому и просиживал ночи напролет рядом с кровинушкой.
        А сегодня вот день рождения у его ангелочка. Десять годков. И ведь не успеешь оглянуться, как замуж выйдет, отчий дом покинет.
        Марья вдруг перестала кружиться и кинулась к отцу:
        - Папенька, что с вами? Не грустите. Если платье не нравится, я прикажу Настасье немедленно другое подать. У меня на сегодня три смены будут. Но я вам по секрету скажу, - Марья огляделась по сторонам, словно боялась шпионов, - это платье - мое самое любимое, потому как маменька его смастерила.
        Платье и правда было красивым. Струящийся атлас нежно-бирюзового цвета, расшитый серебром и мелким, похожим на капли росы, жемчугом. Рюши и оборки придавали ему необходимой праздничности, но в то же время выглядели скромно.
        - Это самое красивое платье из всех, что я видел, - честно ответил Русалов.
        - Папенька, я вас люблю.
        Марья послала родителю воздушный поцелуй и устремилась по лестнице вверх, где ее ждал цирюльник.
        - Силантий Матвеевич, скоро гости начнут собираться, а ты все не одет. - В зал вошла Софья Михайловна. Как всегда величава, царственна. На этот праздник она выбрала бархатное платье бордового цвета, которое показалось Русалову очень тяжелым, похожим едва ли не на доспехи. Корсет подчеркивал и без того тонкую талию супруги и поддерживал полную высокую грудь. На шее змейкой блестела скромная серебряная цепочка с блестящей слезинкой топаза и серьги из того же гарнитура. На запястье легкий браслет.
        - Прислуга готова, повара в срок управились. Вот только гувернера Марии я отпустила на сегодня. Пусть его, ему нужно навестить больную тетку. - Софья всегда называла дочь именно Марией. Никаких сокращений и ласкательных имен. Злилась, когда Силантий обращался к дочери Марья, говорила, что так кличут деревенских девок. Но он, когда супруга не слышала, все равно называл своего ангелочка Марья. Это имя мягче и подходит дочери куда больше.
        Супруга расстроенно поморщилась и добавила:
        - Наша Мария, - на имени особый акцент, - чисто егоза. Уроки учить не желает, с прислугой общается как с ровней и даже нагрубила преподавателю арифметики.
        Силантий едва сдержал улыбку. Он вспомнил себя в детстве. Марья пошла в него. И даже лучше, что на мать характером не похожа, хватит в доме и одной снежной королевы. Хотя внешне Марья и Софья были одно лицо.
        - Все образуется, душа моя.
        - Тебе виднее. - Женщина поправила и без того безупречную прическу с вплетенными в нее лентами и цветами. - Я прослежу за приготовлениями. - И добавила невпопад: - Не прохладно ли в саду, Силантий Матвеевич? Может, все же в доме останемся?
        - Софья, август на дворе. Дождя уже неделю не было, солнце печет.
        - Тебе виднее, - повторила она и, сделав легкий реверанс, покинула зал.
        Силантий остался один и, как это обычно с ним бывало, предался воспоминаниям.
        Перед глазами встала та страшная ночь, когда его товарищи вырезали и сожгли половину цыганского табора. Воспоминания, даже после стольких лет, были такими яркими, что он снова почувствовал запах гари и услышал детский плач.
        Как ни старался, как ни гнал от себя страшные мысли, забыть ничего не получалось. Первое время просыпался среди ночи с криками, мокрый как мышь, и долго потом не мог заснуть.
        А все она, Дарина. Приходила во сне почти каждую ночь, вставала перед ним и смотрела бездонными черными глазищами. Рана на груди сочилась кровью, а она улыбалась и не говорила ничего. Только во взгляде все читалось без труда. Боль, страх и ненависть. Лютая, ледяная ненависть.
        И роза на плече. Почерневшая, прогоревшая.
        Она прокляла его тогда, страшно прокляла. Да только, видать, не настолько сильно оказалось цыганское проклятье.
        После этого происшествия их полк перевели в Санкт-Петербург. За следующие годы карьера Силантия взлетела до небес. Он дослужился до генерала, получил ордена за доблесть и героем вернулся домой, а там Русалова уже ждала новость. Родители таки добились согласия на брак с дочкой помещика Соломатина Софьей.
        Он не хотел этого брака, не было у Силантия любви к этой холодной, надменной красавице, но родительское слово - закон. К тому же возраст уже приближался к тридцати, пора и семьей обзавестись. Да и полюбить уже никого больше не сможет. Дарина точно душу выжгла!
        Порой казалось, что Софья Михайловна все это по взглядам и прикосновениям его читает. Любила ли его жена? Силантия это не заботило. А уж когда супруга родила дочку, то совсем все просто стало. Спальни у них с тех пор были разные, что обоих вполне устраивало.
        Марьюшку Силантий любил беззаветно, и она отвечала ему тем же. А вот Софья - снежная королева - к дочери относилась снисходительно. Может, и любила, но как-то отстраненно, не материнской любовью - точно одолжение делала.
        Марья всеми силами тянулась к матери, но всегда как на стену натыкалась и не понимала, почему же так происходит. Все же матушка родная. Не раз Силантий заставал дочку в рыданиях, но на все расспросы она отвечала односложно: грустно, ушиблась, живот болит… Он гладил ее пшеничные локоны, заглядывал в глазенки, которые в такие моменты почти теряли цвет и были серыми, как тучи перед дождем. Успокаивал как мог. Старался радовать обновками, на ярмарку в город возил. Да только понимал, что материнскую любовь ничем не подменишь.
        Пробовал говорить с Софьей. Она отвечала, что это вздор и его выдумки. Дочь она любит и жизнь отдаст за нее, не задумываясь.
        Не в этом ли проклятье цыганки? В жене нелюбимой и дочери обездоленной?
        Да разве же несчастна Марья по-настоящему? Может, и права Софья Михайловна - вздор и выдумки, и он сам себе все это накручивает.
        Он потряс головой, отгоняя наваждение, и достал из кармана халата, который до сих пор не сменил на праздничный костюм, бархатную коробочку. На белой подушечке, вспыхивая кровавыми всполохами, лежало ожерелье. Тончайшая паутина благородной платины крепко держала рубиновые капли, выложенные причудливым узором. Марьюшке ожерелье обязательно понравится. Позже подберутся и серьги, к Рождеству уж обязательно.
        Месяц назад Силантий поехал к ювелиру и заказал эту вещицу. Рубины редчайшей чистоты были похожи на благородное вино, в котором навсегда утонули солнечные блики.
        - Ваша супруга непременно будет довольна, - расшаркивался ювелир, древний старик, который не растерял мастерства и слыл кудесником на всю округу, - а вам могу предложить изготовить перстень с таким же камнем.
        - Это не для супруги, для дочери, - при упоминании о Марье Силантий расплылся в улыбке, - а перстень, пожалуй, закажу. Может, когда-нибудь родится у нее сын, я ему по наследству передам.
        - Мудрое решение, - похвалил заказчика мастер, собирая в кошель монеты и ассигнации.
        Гости прибывали и прибывали. И встречал их у ворот сам Силантий Русалов в генеральском мундире с орденами. Супруга с именинницей находились здесь же и принимали поздравления.
        - Мария, ты очаровательна. - К маленькой ручке приложился губами старый Соломатин.
        - Благодарю, вас, дедушка. - Марья присела в реверансе и улыбнулась.
        Софья Михайловна, стоявшая рядом, одобрительно кивнула.
        Мать Софьи, Евдокия Соломатина, положила на плечо внучки затянутую в перчатку ладонь и коротко поклонилась.
        Очень скоро Силантий начал уставать и сбился со счета, принимая гостей. А когда, наконец, подъехала богато украшенная карета, он едва ли не вздохнул с облегчением. Этот экипаж прибыл последним. Граф Владимир Орлов с супругой Еленой и сыном Евгением.
        - Силантий Матвеевич, голубчик, давно не виделись, - расплылся в фальшивой улыбке граф, высокий седой мужчина с военной выправкой. - Не надоело сидеть в этой глуши? Может, на службу вернешься?
        - Еще успеется, Владимир Андреевич, вот дочку замуж выдам и тогда подумаю.
        Граф улыбнулся Марье и тут же обратился к Силантию:
        - Красавица растет! А не сделать ли нам нашу дружбу еще крепче, дорогой вы мой Силантий Матвеевич? У вас, как говорится товар, а у нас купец.
        «Купец» стоял, уцепившись за юбку матери одной рукой, а второй крепко сжимал игрушечную саблю. Вид у него был неважный. Слишком худ, на бледном лице огромные серые глаза, которые не придавали очарования, а скорее делали его похожим на филина. Тонкие губы, чересчур крупный рот и вздернутый нос. Вот, пожалуй, и весь портрет молодого графа…
        - Евгений, подойди, поздравь именинницу.
        Мальчик нехотя оторвался от матери и, скривив губы, направился к Марье.
        Силантий интуитивно встал рядом, как бы стараясь защитить дочь. Графу этот жест не понравился, о чем он не преминул сообщить.
        - А вы, Силантий Матвеевич, словно не рады будущему родству?
        - Рано о родстве толковать, - отбрил его Русалов, - и вы ошибочно приняли мое поведение за недовольство.
        - А мне кажется, из них получится прекрасная пара, - вмешалась Софья Михайловна. - Мария, иди поиграй с Евгением!
        - Как скажете, маменька, - покорно отозвалась та.
        - Вот и порешили! - Граф протянул генералу руку. - Зовите на четырнадцатилетие, заодно и помолвку объявим.
        - Пройдемте в сад, гости дорогие, - холодно улыбнувшись, пригласила Софья.
        Силантий посмотрел на дочку и понял, что праздник для нее испорчен бесповоротно, а если он не защитит ее от этого брака, то, может, и вся жизнь…
        Полуденный зной спал, но духота еще не отступила. Дамы обмахивались веерами, их кавалеры сняли тесные пиджаки и щеголяли в жилетах. Очень скоро гости разделились на группы, пили вино и переговаривались о чем-то своем.
        Прислуга уже не суетилась, а лениво бродила по саду, подавая напитки и легкие закуски.
        Силантий нашел взглядом стоявшую у клумбы Марью и подозвал к себе. Он не желал, чтобы кто-то видел его подарок. Это будет их с дочерью тайна. Софья Михайловна не любит подобных украшений, считает их вычурными и безвкусными. Не хотелось бы, чтобы своим недовольством она окончательно испортила Марьюшке настроение.
        - Ангел мой, у меня для тебя подарок. Только прошу пока сохранить его в тайне, матушка может не одобрить.
        - Неужели котенок? - Глаза Марьи заблестели радостью. - Такой, как у моей подруги Аннушки? Персидской породы? А я-то уж думала, что вы забыли о моем желании, папенька. Только как же я спрячу его от матушки?
        У Силантия сжалось сердце.
        Котенок! Дочка уже год твердила о нем, после того как увидела это пушистое чудо. Эх, как же он мог забыть? Не подумал, что девочке в этом возрасте не интересны драгоценности. Она ведь совсем дитя. Да только обратного пути нет.
        - Прости, милая, котенка я тебе обязательно подарю, очень скоро, но не сегодня. Договорились?
        Марья кивнула и потупилась, скрывая разочарование. Стремясь загладить неловкость, генерал протянул дочери бархатный футляр. Та помедлила, но взяла.
        - Открывай! - улыбнулся Силантий, глядя, как маленькие пальчики развязывают бантик.
        На милом личике дочки заиграла улыбка, когда она открыла коробочку, и за эту улыбку Силантий мог отдать все, что угодно.
        - Благодарю, папенька. Очень красиво. Камни так и светятся! Обещаю надеть это ожерелье на мой первый бал. Дайте я вас поцелую.
        - Рад, что угодил. - Силантий сжал ее в объятиях. - А теперь беги и спрячь это в спальне. Я буду ждать тебя здесь, а после мы с гостями перейдем в дом, будем резать торт. Я поручаю тебе угостить наших гостей. Справишься?
        - Можно только Жеку не буду угощать? - бесхитростно выпалила девчушка. - Он противный, и мне совсем не нравится. Да, я знаю, что барышне не пристало вести себя столь неподобающим образом. - Марья даже попыталась спародировать фальцет немца, который обучал ее манерам, и даже поправила невидимые очки на носу.
        Выглядело это до того потешно, что Силантий не выдержал и рассмеялся:
        - Похоже. А теперь беги!
        Пока Марьи не было, Силантий лениво рассматривал гуляющих по саду гостей. Ему совсем не хотелось их развлекать, пусть это делает супруга. И не важно, удастся ли потом избежать пересудов, мол, Русалов - плохой хозяин. Как слыл он нелюдимым солдафоном, так и останется, старайся не старайся.
        Взгляд наткнулся на Орлова-младшего. Мелкий поганец увлеченно рубил игрушечной саблей розовый куст, на который Софья Михайловна потратила почти все лето. Надо бы остановить, но, глядя на это безобразие, Силантий в какой-то момент испытал нечто похожее на удовольствие. Розы супруга любила сильнее, чем родную дочь, и в саду проводила времени больше, чем с Марьей, даже когда та болела. А ведь нет лучшего лекарства, чем материнская забота.
        Русалов посмотрел на погибающий куст, развернулся и пошел к дому, куда уже спешили гости, услышав зов Софьи Михайловны.
        Он успел вовремя. Супруга решила, что пришло время вручить свой подарок Марьюшке, и подозвала к себе дочь:
        - Мария, настало время моего подарка. Закрой глаза.
        - Я в предвкушении, матушка. - Марья послушно выполнила ее просьбу.
        Софья довольно улыбнулась и махнула кучеру Акиму:
        - Зови!
        Тот поспешно кивнул и бросился к воротам.
        Все заинтересованно обернулись. Какое-то время ничего не происходило, но вот до гостей донеслись первые гитарные аккорды, а за ними низкий женский голос.
        Силантия как ледяной водой окатили. В сад цветной каруселью ворвался цыганский табор. Женщины в цветастых юбках закружили вокруг гостей, в руках каждой бились бубны, издавая заливистый звон, и под эту какофонию ярко накрашенная немолодая цыганка выводила залихватскую песню.
        Вот только как генерал ни старался, не смог разобрать слов. Все звуки доносились до него будто через стеганое одеяло. Он хотел зайти в дом, но, опасаясь, что ставшие ватными ноги не выдержат, обреченно продолжал стоять, глядя на цыганские пляски.
        Трое чернявых мужчин вывели здоровенного медведя на цепи. Зверь неуклюже пританцовывал и разевал розовую пасть. Марья заливалась счастливым смехом, кружась вместе с цыганками.
        Когда слух постепенно вернулся, Силантий добрел до крыльца и с тихим стоном осел на длинную лавку. Руки дрожали, в горле стоял ком. Внезапно заметив взгляд супруги, генерал вздрогнул. Она смотрела холодно и с такой неизбывной бесконечной тоской, что стало страшно.
        Сообразив, что привлекла внимание мужа, она попыталась улыбнуться, но не смогла. Отвернулась. Силантий мог поклясться, что Софья прятала слезы. Было неловко видеть, как она, сильная женщина, которая умела сдерживать себя в любой ситуации, сейчас бессильно ссутулилась. Ее плечи едва заметно вздрогнули, но вот прошло несколько мгновений, и Софья обернулась. Не сводя взгляда с мужа, она быстрым шагом подошла к нему и едва слышно выдохнула:
        - Так это правда, Силантий Матвеевич?
        - Что - правда, Софьюшка?
        - А правда в том, что не любил ты меня никогда!
        - Что ты такое говоришь? - Силантий, не в силах смотреть на нее снизу вверх, поднялся.
        - Помнишь Антона? Сослуживца твоего? Он заезжал, когда ты на охоте был. И рассказал мне и о цыганке, и о любви твоей.
        Силантий сглотнул колючий комок. И тут стервец успел напортить!
        - Что ты молчишь? - Софья прищурилась.
        - Прости…
        Может, и не любил он ее, как Дарину, но уважал. Благодарен был больше жизни за доченьку, ангела светлого!
        - Значит, правда. - Софья смахнула слезинку и сказала, как отрезала: - Поздно прощения просить, Силантий. Я ведь всегда надеялась и верила тебе, но, видимо, не судьба. Завтра же я уеду к родителям, не пытайся меня остановить. Я все для себя решила. - И тут же, как ни в чем не бывало, бросила: - Приглашай гостей в дом, дождь вот-вот начнется. Не будем портить праздник. Я сменю платье и присоединюсь к вам.
        Софья Михайловна холодно улыбнулась ему, точно и не было сейчас между ними этого разговора. Эх, а ведь он даже не знал, что она такая. Умеет чувствовать, обижаться… а может, даже любит его, дурака старого?
        По стеклам вовсю барабанил проливной дождь. Цыгане, слава тебе боженька, уехали, и гости разместились в теплом большом зале. Приглашенные из столицы музыканты негромко играли вальс, и по паркетному полу кружили прекрасные пары.
        А может, придумал он себе любовь? Не любовь то была, а наваждение цыганское. А настоящая любовь, жизнь - вот она! Софья и доченька. Каким же он дураком был, что не видел свою судьбу! Сам свою душу в кандалы тоски и вины заковал!
        - Папенька, а отчего не торопится мама? Я скоро стану резать торт! - Голос Марьюшки вырвал Силантия из мучительных дум.
        Силантий улыбнулся дочери:
        - Не беспокойся. Пойду позову твою матушку.
        Поднявшись в спальню, он помялся у закрытой двери. Точно школяр, ей-богу! И робко постучал. Дверь с тихим скрипом, генералу показалось - со стоном, приоткрылась, являя его взору пустые покои жены.
        Паника навалилась внезапно. Липкий страх обвил тело, делая ноги ватными.
        Он бросился вниз, успокаивая сам себя. Что может случиться? Дома? В родном имении?
        Спустившись, он первым делом позвал прислугу. Три горничные, испуганно заикаясь и бледнея, хором поведали, что хозяйка уже полчаса как вышла в сад и с тех пор не возвращалась. Русалов, не дожидаясь помощи участливых гостей и меланхоличных слуг, вырвался под проливной дождь. Неведомо каким чутьем, но он точно понял, где искать супругу. В усадьбе было только одно место, куда она могла пойти после их недолгого разговора. Пруд.
        Силантий повелел вырыть его в день их свадьбы. По желанию супруги было изготовлено каменное ограждение берегов. Позаботились о том, чтобы их будущие дети не упали в воду, когда станут здесь играть. Только в одном месте вода подходила к каменистому борту. Там стояла почерневшая от времени беседка и качалась на волнах прогулочная лодка.
        От непогоды вода в пруду покрылась рябью и сейчас казалась темной, почти черной. Генерал с облегчением увидел статную фигуру жены. Она стояла у самой воды. Высокая прическа намокла от проливного дождя, платье липло к телу, а Софья, будто не замечая ничего, стояла, закрыв лицо руками.
        - Софья, - окликнул ее Силантий, подходя ближе, - почему ты ушла? Марья скоро будет резать торт, да и гости заскучали.
        - Силантий, не мучь ты меня! Уйди! - Она даже не обернулась. - Ступай к гостям. Дай побыть одной.
        Силантий помялся, не решаясь прикоснуться к жене. А прикоснуться надо было бы! Не оставлять же ее под проливным дождем! Решено! Сейчас этот муторный день закончится, и он попытается все исправить! Ведь не каменный он, и полюбить сможет. Обязательно сможет. А если и Софья к дочери так относится, потому как его пустоту сердечную чувствует? Не от любви дитя родилось.
        Силантий сделал шаг.
        Эх, давно надо было покаяться, попросить прощения. Ведь не заслужила она такой доли. Кабы не он, могла и по любви замуж выйти, и прожить совсем иную, счастливую жизнь - ту, которую он ей не смог дать. Да и не старался Русалов этого сделать. Любил как проклятый - цыганку. Может, и впрямь она его тогда приворожила? Только Дарина умерла, а Софья - вот она, теплая, живая. Не заслужил он ее, ох, не заслужил.
        - Софья, скажи только, в чем винишь меня? Верным был тебе все годы. Заботился.
        - Силантий, ты ведь и сам все знаешь, понимаешь. - Она резко обернулась и уставилась ему в глаза. Силантию отчего-то стало по-настоящему страшно. И не хотелось ему услышать то, о чем он просил, но он понимал - уже не остановить и не исправить! - Но раз хочешь от меня слышать, пожалуйста. Помнишь, как ты к моим родителям свататься пришел? Столько лет прошло с тех пор, а я помню тот день как сейчас. Как увидела тебя - в тот же самый миг полюбила!
        Сердце Русалова пропустило удар и замерло, словно боялось биться дальше.
        - А помнишь, ты уехал от турок отбиваться? Меня одну оставил. Я ведь даже не знала, вернешься ты живым или нет. Но верила и молилась каждый день. Минуты считала до встречи с тобой.
        Силантий невесело усмехнулся. Отвел взгляд от глаз жены, разглядывая потемневшие волны пруда. Как он мог не помнить? В тех боях генерал надеялся, что его найдет шальной штык или сабля турка. Избавит от горечи-тоски. В бою погибнуть не зазорно. Да только вражьи клинки и пули от него как от заговоренного уходили. В самое пекло лез, а все как с гуся вода. Русалов тогда маленько успокоился. Решил, что цыганское проклятье не работает, и раз судьба его бережет, то не стоит ее лишний раз искушать. А раз решено, значит, сделано. Вернулся домой с орденами. Родилась Марья. Жизнь пошла своим чередом.
        - Пока ты воевал, ко мне приходил твой товарищ Антон. Замуж меня он звал, Силантий. Говорил, что не любишь, а только о цыганке своей и мечтаешь. Увезти меня обещал туда, где ты бы нас не нашел. - По ее красивому лицу скользнула дьявольская улыбка. - Отказалась я, потому как тебя одного любила.
        От упоминания имени предателя Русалов непроизвольно сжал кулаки.
        Даже не знал, какие слова подобрать. Да и нужны ли они? Ведь Софья уверена, что он ее не любит и не полюбит никогда. Эх, если бы Антон не погиб тогда, пару лет назад, то он бы голыми руками придушил его сейчас.
        И тут же закралась крамольная мысль. А что, если бы Софья не отказалась? Может, лучше бы ей с Антоном было? Ведь любил он ее, выходит? Или просто больно ему сделать хотел?
        Гадать уже бесполезно.
        - Софья, прости меня за все. Да, не разглядел я твоей любви, но ведь все еще может поменяться! Сколько лет мы уже вместе? Дочка подрастает. - Он шагнул к ней с намерением обнять, но Софья отпрянула от него, как от прокаженного, и шагнула в воду. Точно безумная, она принялась пятиться от него, заходя все глубже. А когда черные воды пруда скрыли ее по пояс, остановилась, замерла, уставившись на свое отражение:
        - Силантий, что это? Кто это?!
        Русалов обомлел. Вместо лица супруги в мелкой ряби воды явно угадывались жгучие черты Дарины.
        Черные волосы рассыпались по плечам, глаза горят дьявольским огнем. И улыбка… Улыбка палача, пришедшего за жертвой, и то была бы более сострадательной!
        Чтобы не видеть этого кошмара, Силантий крепко зажмурился и почти сразу же услышал крик жены и громкий всплеск. Распахнув глаза, он не увидел Софьи. Только круги по воде идут, а в них расплывается отражение Дарины и слышен ее смех…
        Не раздумывая, Силантий бросился в воду, но как не искал, так и не смог разглядеть в черной воде тела жены. Пруд был неглубок, но сейчас у него словно вообще дна не оказалось. Вынырнув, чтобы глотнуть воздуха, он услышал крик Марьи:
        - Папенька! Вернись! Мне страшно! Папенька!
        Марья стояла на берегу и ревела в голос. Бирюзовое платье перепачкано. Видимо, упала, пока бежала сюда. Она размазывала слезы по лицу и никак не могла успокоиться.
        Вдруг возле отражения дочери генерал снова увидел проявляющийся из глубины облик цыганки.
        - Не трожь! - взревел он и в несколько гребков достиг берега. Выбравшись на камни, он крепко прижал к себе дочь. Единственное, что теперь связывало его с жизнью, с реальностью…
        Тело Софьи нашли только через два дня. Дворовые шептались, будто за корягу платьем зацепилась, а после бури тело илом занесло, но генерал знал, что всему виной Дарина. Проклятье нашло его. И теперь главная задача - защитить Марьюшку.
        Глава 4
        Федор, как из болота, медленно и с надрывом, выплывал из тревожного сна. Да будто и не из сна, а из воспоминания… Генерал… Цыгане… Что за бред?
        Рывком поднявшись, он сел на матрасе и схватился за раскалывающуюся голову, старательно пытаясь избавиться от картинок сна и хоть что-то вспомнить из реальной жизни. А точнее, события прошлого вечера. Нет, общение в пивнушке с местным лесничим он помнил отчетливо, а вот потом…
        Кажется, они пошли за друзьями… Нет, точно пошли! И даже нашли их распивающими с местными какую-то мутную жидкость. И даже поддались на уговоры местных отведать их чистейший первачок! А потом?
        Федор обвел мутным взглядом мирно похрапывающих друзей, крошечную комнатку, окно, скромно завешенное белой шторкой, из-за которой пробивался яркий утренний свет.
        Мм… Как же хреново-то!
        Где-то снизу уже раздавались бодрые командные выкрики Пальцапупы.
        Черт! Сегодня же первый съемочный день!
        Заставив непослушное ноющее тело принять вертикальное положение, Федор подошел к столику и сдернул полотенце, которым были укрыты их припасы.
        Кувшин!
        Вода!!!
        Он с жадностью припал к прохладной чистой воде - такой вкусной, что хотелось ее пить и пить!
        - Эй, водохлеб! Оставь водички! - очнулся Кир и чертыхнулся. - Из чего тут народ самогонку гонит? Из мухоморов?
        - Лично мы с Петро вполне себе цивильно сидели! - Федор передал другу изрядно полегчавший кувшин. - Пока вас искать не пошли! Вот и скрестили ежа с ужом.
        - А не надо было мешать! - Макс, оказывается, тоже уже проснулся и просто лежал с закрытыми глазами. - Кто ж знал, что на твой неокрепший юношеский организм эта огненная вода так повлияет!
        - Че-го? - У Федора даже голова болеть перестала. - Да я тебя на два года старше!
        - Но глючило почему-то тебя, а не меня! - Макс посмотрел на него, откинул одеяло, сел. - Кто вчера вальс удумал танцевать под «Бони М», да еще одного? Но после вальса ты упорно пытался познакомить нас со своей невидимой подружкой! Как там ее?
        - Настя? - оживился Кир.
        - Оля! - возразил Макс.
        - Маша! - отрезал Петр и посмотрел на растерянно моргавшего Федора. - Опять!
        - В смысле - опять?
        - Ну, помнишь, в автобусе? Ты во сне говорил с какой-то Машей, а потом орать взялся.
        Федя сел:
        - Кажется, что-то было… Только имени не помню. И лица…
        - Ты бы пьянствовать завязывал… - Петр поднялся и взялся за одежду.
        Остальные тоже принялись одеваться.
        - Ничего не помню! - Федор зажмурился, помассировал виски и замер, увидев перед внутренним взором симпатичное лицо светловолосой девушки. Причем не незнакомой, а ТОЙ САМОЙ! Той, что привиделась ему в автобусе. Той, что танцевала с ним вальс вчера… И не под какой-то там «Бони М», а под самый настоящий струнный оркестр.
        Память подсовывала ему такие картинки, что впору идти к психиатру!
        Стоп!
        Откуда струнный оркестр в деревенском клубе? А может, и вправду местные алкаши чего веселого подмешали в самогонку?
        Его мысли перебил зычный голос Михалыча, точно лавина, катящийся по коридору.
        - Лентяевы, Засонькины и Алкашульцы! По-о-одъе-о-о-ом! Общий сбор через пять минут в столовой!
        Парни с опаской уставились на дверь, но трубный глас режиссера покатился дальше.
        - Пронесло! - переглянулись Кир с Максом, но Петр вернул их с небес на землю.
        - Он сейчас обратно пойдет!
        Эти слова решили все. Парни выскочили из комнаты и рысцой потрусили к пункту назначения. Зато каково же было их удовлетворение, когда они, заняв лучшие места, принялись разглядывать вереницу входивших в столовую невыспавшихся, злых, исподтишка матюгающихся коллег. Завершала процессию ноющая Альбина:
        - И чего ему не спится? Ведь сам же с Геной в дурака до полпятого играл, да еще и меня за чаем гонял каждые полчаса!
        - А потому, Альбиночка, что из вас, Тунеядькиных, кто-то должен сделать активных, работоспособных и творческих личностей! И этот кто-то - я! - Следом за ней вошел и сам Пальцапупа, оглядел всех и махнул рукой выглянувшему из кухни уже знакомому пацаненку: - Тащи завтрак. И чай сделай покрепче.
        Следующие полчаса коллеги, недовольно переговариваясь, ковыряли ложками овсянку, щедро размазанную по дну тарелок, и налегали на хлеб с маслом и чай.
        Наконец, Михалыч решил, что «не все скоту масленица», и бодрыми воплями выгнал всех в коридор. Там, дав приказ «через пятнадцать минут быть с оборудованием у крыльца», быстрым шагом вышел во двор.
        Вскоре вся съемочная бригада, морщась от недосыпа и яркого утреннего солнца, занялась поиском места для съемок.
        - О! А давайте тут? - Макс, как главный по освещению, расплылся в довольной улыбке, указывая на разрушенное крыло. - Смотрите! Солнечные лучи, отражаясь в стеклах, создают мотив надежды.
        - Какой надежды? - Режиссер сначала внимательно изучил разбитые, частично затянутые пленкой квадраты окон, потом обернулся к Максиму. - Тут же как будто Хиросима взорвалась!
        - Тем более! - поддержал друга Петр. - У меня по сценарию идет сначала ознакомление зрителя со всеми разрушенными частями монастыря, а после показывается целое крыло. Ну, и в конце - воззвание к народу и стране: спасем от вымирания памятники культуры!
        - Я помню! - отмахнулся Михалыч и задумчиво уставился на щербатую стену. - Как вот только все это подать… Мм… А может, ты, Петя, напишешь закадровый текст, вроде как предысторию этого памятника культуры?
        - До завтра все сделаю, Виктор Михайлович! - козырнул Петр.
        - А мне чего делать? Ждать, когда он напишет? - Федор уже выбрал место для треноги и, закрепив камеру, заглянул в объектив.
        Хм… в оставшихся кое-где стеклах отражающиеся лучи явно вырисовывали едва заметные фрагменты картин. Точно они были нарисованы пальцем на вековой пыли! Вот танцующие пары. Вот озеро. Вот девичье лицо. Вот двое…
        Интересно!
        К нему подошел Михалыч.
        - Тебе, Романов, работать с камерой. Сегодня и до конца недели! Чем больше материала отснимем, тем качественнее можно будет смонтировать фильм.
        - А я бы не советовал снимать разрушенную часть здания… - К ним незаметно подошел Никодим. По тому, как он себя держал со столичными гостями и как отчитал Федора за желание пробраться внутрь разрушенного крыла, было ясно - этот дядя тут главный.
        - И с чего это? - тут же нахмурился Михалыч. Он не любил, когда посторонние лезли в его работу, ограничивая или запрещая.
        - А с того, что сколько бы туристы тут ни снимали, все кадры порушенного крыла испорчены, - бесстрастно выдал Никодим. - Мое дело вас предупредить.
        И, ничего больше не объясняя, направился прочь.
        - Начинается! - взбесился режиссер. - Понапускают к себе всяких бездарей, а потом предупреждают нас, профессионалов, что у них руки из… растут! Так это не наша беда!
        И накинулся на Федора:
        - А ты чего уши развесил?! Пока солнце не ушло - снимай!
        Тот пожал плечами, мол, хозяин - барин, нажал на кнопку и прищурился, заглядывая в объектив.
        Пыльные картины на окнах никуда не делись. Но Федор готов был поклясться, что картины изменились. Девичье лицо сменил портрет какого-то усача, а вместо танцующих пар появилась кудрявая девушка в пышных юбках с гитарой в руке. Цыганка?
        Он так увлекся процессом съемки, что чуть не протер глаза, заметив в одном из окон шевеление. Приблизив картинку, Федор пожалел, что в камере нет преимуществ бинокля и двумя глазами в нее не посмотришь! Но как бы то ни было, оператор четко увидел девушку, на высокую грудь которой падала толстенная коса цвета пшеницы.
        Федор оторвался от камеры и старательно проморгался, а потом посмотрел на окно невооруженным взглядом. Но то ли солнце ушло, то ли с такого расстояния за слоем пыли было трудно что-то разглядеть, никакой девушки он не увидел. Заглянув вновь в камеру, он с каким-то тоскливым разочарованием понял, что его подозрения подтвердились и незнакомка ушла.
        Съемки продолжались еще три часа, пока солнце окончательно не перебралось на другую сторону монастыря, после чего Михалыч соизволил объявить, что «на сегодня рабочий день закончен, но не для всех», и с торжественным видом поручил Петру и Кириллу заняться подборкой музыкального сопровождения и написанием закадрового текста.
        Остальные разбрелись кто куда в ожидании обещанного - «через полчаса» - обеда.
        Федор тоже решил времени не терять и проявить полученный материал, отчасти, чтобы убедиться в отсутствии помех, о которых предупреждал хранитель Никодим, а отчасти для того, чтобы на отснятых кадрах лучше разглядеть лицо девушки. Если честно, Федя боялся признаться самому себе, что девица невероятно напоминает ему ту, кого он видел во сне. Но почему она ему снится? Он готов был поклясться, что никаких амуров ни с ней, ни с похожими на нее девушками у него не случалось. Ни-ко-гда! А это значит, что воспаленную совесть и игры подсознания можно исключить.
        Тогда в чем секрет этой чертовщины?
        - Макс, пойдем, поможешь пленку проявить? - окликнул он друга.
        Тот обернулся, поджидая Федю:
        - Давай. Все равно еще полчаса ждать обеда. - Он подхватил треногу на плечо и распахнул перед Федором дверь. Тот благодарно кивнул и протиснул перед собой кофр с камерой.
        В комнате никого не было. «С другой стороны, это и к лучшему», - подумалось Феде. Поручив Максу нарисовать и вывесить за дверь табличку «Не входить!!!», он принялся за дело и спустя минут сорок стал счастливым обладателем нескольких десятков метров отснятой пленки.
        - Ну все! Пусть сушится. А завтра я тебе покажу такое… - Федор стянул с окна одеяло, запуская в маленькое оконце день. Солнце уже ушло, но лазурные небеса обещали, что вечер наступит еще ох как нескоро!
        - Разрушенные стены? А то я их не видел! - хмыкнул Макс и кивнул на дверь. - Может, пойдем в столовку? А потом, чтобы Михалычу не попадаться, можно прогуляться до деревни… Вдруг фонарики завезли?
        - Хм, можно и прогуляться. - Федор вышел вслед за ним. - А что касается пленки… В разрушенной части монастыря кто-то живет! И этот кто-то - девушка!
        - Че-го?! - Макс даже остановился. - Ты что, ее видел?
        - Ага. Сегодня в окне!
        - Значит, нам нужно найти этого… - Макс прищелкнул пальцами, сел на широкие перила и съехал вниз. - Никодима!
        - Логично! - Федор попытался повторить его трюк, но чуть не сверзился на каменные плиты. Спрыгнув на лестницу, он преодолел одним прыжком оставшиеся ступеньки и подошел к другу. - А вот и он.
        Высокая худощавая фигура, одетая в черную рясу, будто соткалась из полумрака, царившего у полотнища ткани, скрывающей вход в разрушенное крыло, и направилась к ним.
        - Отчего вы не идете обедать? Все ваши уже там. - Когда он подошел ближе, Федор понял, что ненамного он его и выше, да и в годах разница невеликая.
        - А мы вас искали, - с места в карьер начал Федя. - Сегодня я заснял девушку. Светленькую, лет восемнадцати. Она находилась на втором этаже разрушенного крыла. А еще она рисовала на стеклах картины. Кто она? Разве ей не опасно там находиться? А что, если… Что… Что с вами?!
        Никодим покрылся мертвенной бледностью, ухватился за горло, будто его что-то душило, и часто-часто задышал.
        - Помоги… те… Там… - Он вытаращил глаза, указывая на что-то перед собой.
        Парни растерянно переглянулись:
        - Чем помочь?
        - Что там?
        - Ин… - Свистящий вдох. - Ингалятор! В трапезной!!!
        Макс, не теряя времени, бросился за помощью, а Федор, осторожно поддерживая Никодима, усадил того на пол и прислонил к стене, приговаривая:
        - Сейчас вам помогут! Обязательно!
        Но тот его, похоже, не услышал. Пробормотав: «Ты вернулся! Как это может быть?», закатил глаза и потерял сознание.
        Вскоре вся съемочная бригада с участием насельников монастыря занималась реанимацией хранителя Никодима. Только Федя, понимая бесполезность этой суеты, скрылся в трапезной. Налил сладкого чаю, взял бутерброд и уселся на лавку у края стола.
        Что за бред здесь творится?
        Дверь приоткрылась, и к нему заглянул Максим.
        - Вот ты где! - Срисовав меню друга, он взял себе на кухне того же, только в двойном количестве, и подсел к нему.
        - Ну, что там с Никодимом? - поинтересовался Федор.
        - Уже оклемался, - отмахнулся Максим. - Монахи сказали, что он страдает астмой. И приступы довольно странны. То их нет долгое время, то возникают непонятно отчего.
        - Возможно, это что-то психическое. - Федор, не задумываясь, выдал диагноз, припомнив нелегкое детство в семье медиков.
        - Ага. Или совесть не чиста. Я даже было подумал, что он этот приступ симулировал! А все почему?
        - Почему?
        - Потому! Может, ему не хотелось говорить, что за девицу он здесь прячет! Вдруг это его любовница?
        - Да ну, скажешь тоже! А я тогда ему кто?
        - В смысле? - удивился Макс.
        - В прямом. Когда ты ушел, он мне выдал что-то типа: «Зачем ты вернулся!» и отрубился!
        - Та-а-ак! - Друг побарабанил по столу и прищурился: - А тебе эта девица не знакома? Может, она его дочь, а ты ее…
        - Сдурел? - Федора аж подкинуло. - Я что - маньяк-затейник? Специально в секс-туры по деревням езжу?
        - Да не! Ну, может, где в Москве пересекались?
        - Пересекались! - не стал долго отпираться Федя. - Только не в Москве, а во сне! Помнишь, вы еще ржали надо мной в автобусе? Так вот! Это она мне снилась!
        - Значит, ты по-любому ее… - замявшись под злым взглядом друга, Максим закончил, - знаешь.
        - Ладно. - Тот отмахнулся. - Давай мы этот вопрос отложим и попытаемся что-нибудь узнать. Например, у того же Никодима. Не всегда же он будет так реагировать на наши вопросы! Еще, как вариант, можно расспросить других монахов. Или деревенских.
        Макс успокаивающе положил руку другу на плечо:
        - Не переживай! Кто-нибудь что-нибудь да знает! - Тут дверь открылась, и в трапезную грузно шагнул монах, с которым Федор уже имел честь пообщаться вчера. Максим оживился: - Кстати, давай начнем с него!
        - Нет, лучше с этим не общаться. Он какой-то… дикий! - не придумав иного эпитета, шепотом закончил Федя. - И кстати, это он унес дневник Русалова.
        - Надо узнать, где его комната… - Макс задумчиво почесал заросший щетиной подбородок и, будто не услышав предупреждение друга, окликнул здоровяка: - Эй, уважаемый! А можно задать вопрос?
        Бугай остановился, точно напоролся на невидимую стену и, не оборачиваясь, буркнул:
        - Ну?
        - Как зовут девушку, что живет в монастыре?
        Монах молчал несколько минут, а когда друзья пришли к негласному мнению, что с этой девушкой точно что-то нечисто, заговорил:
        - Две деревенских приходят к нам три раза в неделю постираться, прибраться, помочь с хозяйством. Но они тут НЕ живут.
        Затем, решив, что беседа окончена, в два шага преодолел расстояние до двери в кухню и с громким хлопком закрыл ее за собой.
        - Угу. Ну вот! Мы почти выяснили, кто она такая. - Макс решительно отодвинул кружку и поднялся. - Ладно, убедил. Пошли в деревню.
        В коридоре никого не было, зато у входа в разрушенное крыло стоял, сверкая плешью, невысокий, поджарый, одетый в черную рясу монах. Стоял, сосредоточенно заведя руки за спину, явно с заданием никого не впускать и не выпускать. Кажется, именно он по приезде выдавал им постельные принадлежности.
        - Здрасти! - Макс решил не откладывать в долгий ящик опрос потенциальных свидетелей. - А не будете ли вы так любезны назвать имена и фамилии тех гражданок, что подрабатывают в монастыре? Они нам очень нужны для завтрашней съемки.
        Монах недоуменно поморгал, разглядывая нахального юношу, смерил взглядом подошедшего следом Федора и буркнул:
        - Фамилий не знаю. Одну Танькой кличут, другую - Машкой.
        - А как часто они тут бывают? - не отставал Максим.
        Монах сердито передернул плечами:
        - Раза два… когда три в неделю.
        - Что делают?
        - А вот это вы у них и узнайте! - окончательно разозлился постовой и отвернулся, раздраженно бурча: - Совсем оборзели! Мало того, что всякую шурушню столичную тащат, так еще и следи за ними. Карауль всякий хлам!
        - Эй, слышь, это ты нас, что ли, шурушней и хламом назвал? - Макс не собирался так просто сдаваться. - Да я тебя…
        - Макс, остынь! - Федя, зная вспыльчивый характер друга, вцепился ему в плечи и едва ли не силком вытащил на улицу. Эх, если бы он видел взгляд, каким на прощание проводил их монах, то, может быть, решил и не вмешиваться в назревающий скандал. - Чего ты до него докопался? Ну, стоит себе и стоит. Главное, мы узнали имена.
        - Ага! - Максим тотчас забыл о ссоре и подмигнул другу: - Наверное, не зря тебе девушка снится… Только не пойму, в чем подвох? Ты реально ее не знаешь?
        - Реально! - Федор пятерней встопорщил волосы и усмехнулся: - А может, это судьба?
        - Вот мы сейчас и узнаем! - Друг хлопнул его по плечу и решительно направился к воротам: - Только до деревни доберемся.
        - А может, попросим местных довезти? - Федор с опаской посмотрел на затягивающееся тучами небо.
        - Да ну их! - отмахнулся Макс. - Видишь, не сильно жалуют они гостей… Стерегут, как собаки, свои тайны. Не. Мы сами… Больше достанется!
        Ладно. Сами, так сами!
        Какое-то время они молча шагали по пыльной колее дороги. По обе стороны шелестела на ветру высокая, по колено, сочная трава, в которой пестрели крапинки луговых цветов.
        Вдали виднелись дома, почти спрятавшиеся в белом кружеве садов. Точно невесты. А над всем этим великолепием начинающегося лета и жизни, как предупреждение, повисла сизая туча, сквозь которую - вот тоже парадокс - пробивались солнечные лучи, как апофеоз окончательной победы добра над затаившимся злом.
        От таких сравнений Федя головой потряс.
        Ну и бред иногда приходит в голову! Ну сады. Ну поле. Ну туча! Какой апофеоз?
        - Ты чего? - заметил его настроение Максим. И расшифровал по-своему: - Страшно?
        - В смысле? - нахмурился Федор.
        - Ну… нравится она тебе?
        - Кто?!
        - Ну, Маша эта… Все-таки ты, друг, что-то не договариваешь!
        Начинается!
        - Как она может мне нравиться, если я ее даже толком и не видел! - Федор прибавил шаг. Вот только на горку подняться - и деревня! И хоть какие-то ответы на миллион вопросов! И первый из них, конечно же, - кто такая Маша!
        - Или видел? - А Максим, видимо, решил во что бы то ни стало уже сейчас если не найти, так придумать ответы на свои вопросы!
        - Макс, - Федя обернулся к нему, - замяли! Чем хочешь поклянусь, что никакую Машу я не знаю!
        - Хорошо! А что думаешь о кладе? Не наврал вам вчера тот… лесничий? Зачем ему подкатывать к вам с темой клада? А вдруг это подстава? Решил на лохов сыграть.
        Все ясно. Другу захотелось поговорить. Ладно…
        - Честно? Может, и подстава.
        - Угу. - Макс ненадолго задумался и тут же вернулся к прежней теме: - А откуда думаешь поиски начать? Ведь Маш и Тань в деревне более чем достаточно!
        Федор пожал плечами. А то он над этим не думал…
        - Значит, пойдем в отдел местной власти, - решил за него друг. - Уж наверняка наш знакомый дядя милиционер знает все и обо всех. К тому же деревенька не больно-то большая.
        Вскоре они миновали пригорок и вышли на единственную асфальтированную улицу деревни Сухаревка. Найти уже знакомый дом, где располагалось отделение милиции, оказалось плевым делом. Просто остановили плетущегося впереди колоритного мужичонку в соломенной шляпе с розочкой: на ногах - кирзачи, из одежды - серые холщовые портки и широченная облезлая майка.
        Узнав, что парни из Москвы и хотят навестить участкового, мужик согласился их отвести, предварительно назначив цену - рубль. Как раз на четыре кружки пива.
        - А вы где, говорите, живете? В монастыре? - Мужичок оказался общительным, что вызвало радость у Макса и недовольную мину у Федора. Хотя… Если он будет только слушателем, вполне сможет отделить зерна от плевел.
        - Ага. В монастыре. Он же долгое время заброшенным был. Вот мы и приехали отснять фильм. Хотите, и вы в кадр попадете?
        - В телевизер, что ли? - придирчиво уточнил собеседник.
        - Точно. Туда, - покивал Макс. - Только надо честно ответить на наши вопросы.
        Мужик с готовностью кивнул, для страховки придержав рукой шляпу:
        - Давайте, коль не врете!
        - Отлично! - В глазах Макса зажегся азарт. - Вопрос первый. Что вы знаете о кладе в подвалах монастыря?
        - Мм… - Новая телезвезда сосредоточенно пожевала сморщенными губами. - А чего знаю… то же, что и все! Говорят, есть клад. Генерал Русалов спрятал его там перед самой революцией. Да вроде только и не воспользовался им. Сгинул. А дочка его наложила на клад проклятье. Кажись, она ведьмой была.
        - Ага. Замечательно! - Максим едва не потер руки. - А клад точно в монастыре? Может, его уже забрал кто?
        - Не-е-е. В монастыре, - убежденно кивнул дядька. - Если бы забрали клад, то и этих бы не было…
        - Кого? - не выдержал Федор.
        - Да Никодима с его кодлой. - Мужик сплюнул. - Как он уехал из Сухаревки, так его отец, старый хранитель монастыря, тоже долго не прожил. Хоть и не старый был. Оставил все на старшего сынка. Потом туда заселился Захаров, не иначе как по старой памяти. Сейчас вот Никодим вернулся, да не один. Ясное дело зачем - Захара турнул, теперь клад искать будет. Да только боится он. Как и все - боится.
        - Чего боится? - Парни не сводили с проводника азартно загоревшихся глаз, а тот шагал себе по лужам, оставшимся от вчерашнего дождя, и, как ни в чем не бывало меланхолично рассуждал.
        - Не чего, а кого. Призрака. В монастыре призрак обитает. Сам я его не видел, но слышал, что люди говорят. И призрак вроде как тот клад сторожит. Говорят, что те, кто без позволения призрака за кладом спускались, все умерли. А те, кого призрак позвал, хоть клад и не нашли, зато живыми вышли. И даже с золотыми безделушками, в подземельях найденными. Вроде как наградил он их. Так-то!
        Макс немного замедлил шаг, пропуская мужичка вперед, и, поглядывая на друга, старательно покрутил пальцем у виска. Федор развел руками. Мол, а ты чего хотел?
        Вскоре мужик свернул в переулок и кивнул на длинный дом с табличкой у входа «Милиция»:
        - Пришли.
        - Держи. - Макс положил в грязную протянутую ладонь мужичонки смятую бумажку и направился к распахнутой двери.
        - И пока призрак не позовет, лучше клад не искать! - закаркал ему вслед мужик. - Подвалы те прокляты! Душ там много загублено!
        Федор вроде направился вместе с другом, но остановился и обернулся:
        - Кстати, а не знаете, что за девушка Маша там работает?
        В ответ на это мужик сплюнул, перекрестился и, ничего не отвечая, торопливо закачался в сторону пивной.
        - Да ты что, не понял? Дядя - того! Призрак, клад, хранитель, души загубленные… - Макс подождал его на пороге и посторонился, пропуская. - Но про Никодима - ценная инфа. Оказывается, он сын предыдущего смотрителя монастыря. Надо бы узнать, почему он ушел. А еще выяснить, зачем вернулся. Чует мое сердце, дело не в открытой им богадельне, а, как мужик говорит, именно в кладе.
        - По рассказам местных, он уже лет пять как вернулся. И что? До сих пор не нашли?
        - Все может быть, - хмыкнул Макс и шагнул в открытый кабинет, над которым было написано «Участковый».
        - Здрасте!
        Страж порядка сладко похрапывал, примостив голову на руки, но от «здрасте» проснулся и, осовело моргая, почесал заросшую щетиной помятую щеку.
        - Здрасте… А… - В глазах появилось узнавание: - Это вы! Что-то случилось?
        - Да нет. Не совсем… - Макс замялся, выдвинул стул и сел. - Дело в том, что нам надо узнать, что за женщины приходят в монастырь. Знаем только, что зовут их Маша и Таня.
        - А зачем вам? - прищурился участковый, видимо, уже окончательно проснувшись.
        - Для фильма! - лучезарно улыбнулся Федор. - Исключительно. Мы ведь снимаем быт жильцов заброшенного ранее монастыря. А также нам интересны все, кто монастырю хоть как-нибудь помогает.
        - Да! - покивал Макс. Посмотрел на друга и едва удержался, чтобы не показать ему большой палец.
        - А-а-а… - Участковый задумался. - Знаю, что ходит к ним туда Тимохина. Татьяна Михайловна. У нее пекарня, вот и носит парням хлеб. А Маша… не знаю… Может, дочку свою берет? У нас в деревне пятнадцать Маш. Поди узнай…
        Он что-то накорябал ручкой у себя в блокноте, вырвал лист и протянул:
        - Тут адрес ее.
        - Так бы и давно! - Макс поднялся и, толкнув плечом друга, вышел из кабинета. Федя взял листок, положил в карман джинсов и помедлил:
        - А может, подскажете по описанию? Лет восемнадцать. Блондинка. Волосы волнистые. Сама стройная. Глаза голубые, нос прямой, чуть вздернутый. Губы пухлые, четко очерченные.
        - Хм… - Милиционер задумался. Выдвинул ящик стола. Покопался и шлепнул перед парнем фото: - Она?
        Федор даже сглотнул:
        - Она… - Перед ним лежало фото той, что преследовала его во сне. Той, кого он видел в монастыре. - А кто она?
        - Такая красавица у нас одна… Ты как описывать начал, я прям понял, что она… - Участковый развернул фото, поласкал взглядом девичье лицо и снова смахнул фото в стол. - Это Лена, единственная дочь нашего председателя. Русальчикова. А тебе она зачем?
        - Я ее сегодня в монастыре видел. А так как мы снимаем не только здание, но и людей, историю… Просто хотели позвать ее завтра на съемки. Может, расскажет чего?
        - Сегодня? - Участковый поднялся. - Я ее сегодня утром сам возил в город. Час назад как вернулись…
        - А-а-а… - Федор вскочил и растерянно попятился к двери. - Значит, ошибочка вышла… До свидания.
        Макс ждал его на крыльце:
        - Чего задержался?
        Федор прошел мимо него:
        - Я нашел ее.
        - Кого? Машу? - Макс бросился за ним.
        - Нет. Лену…
        - Какую Лену?
        - В окне я видел Лену. Кажется, наш участковый имеет на нее виды и что-то не договаривает… Он мне ее фото показал. Пойдем к ней.
        - А ты ее адрес знаешь?
        - Она дочь местного председателя. - Федор огляделся, выискивая нового проводника. - А значит, все должны знать, где она живет!
        - Ладно. Как хочешь. - Макс взъерошил черные кудри. - О! - Заметив вывернувшую из проулка дородную тетку, он поспешил к ней: - Здрасте, уважаемая! Мы ищем дом председателя. Не подскажете, куда нам идти?
        Женщина остановилась:
        - Русалыча, что ли?
        - Точно! - Макс улыбнулся в тридцать два белоснежных зуба, чем окончательно покорил женское сердце.
        - Так знаю. - Тетка заулыбалась в ответ. - Пойдемте. Провожу. Хоть тут и недалеко, да мало ли. Вдруг заблудитесь? Вы же из Москвы?
        - Ага! - Макс подмигнул Федору, и они заторопились за провожатой. К тому же та оказалась разговорчивой, и к тому моменту, как они подошли к председательскому дому, который находился, как оказалось, недалеко от магазина, парни уже знали все, что хотели, и даже немного больше.
        - А вы в курсе, что наш монастырь имеет историческую ценность? Хотели снести, но старый председатель не дал. Сказал, что пока жив его род, будет стоять эта историческая реликвия. Хватает того, что церковь большевики сожгли. Не знали? А она рядом с монастырем стояла. Как раз с того левого крыла, что теперь разрушено. Кажется, взорвали ее, вот подземелье и порушилось. И крыло тоже. А еще говорят, что там водится призрак генерала. Будто он сторожит золото. Поэтому никто и не может его найти, хотя желающих полно было. Да всякие несчастья с ними приключились. Так что вы осторожнее с этим. Не поддавайтесь на искушение. Найдете чего или нет - неизвестно, а шею в тех катакомбах сломите. А оно вам надо? Вон какие красивые, молодые! Лучше невест у нас в деревне себе найдите. Вот это действительно сокровище, а не желтые побрякушки. - Подведя парней к высокому забору, женщина остановилась: - Ну все, пришли! А к Русалычу вам зачем?
        - Да так, на сокровище его полюбоваться хотели… - ухмыльнулся Макс и пихнул зардевшегося Федора. - А то кое-кто тут по этому сокровищу уже с ума сходит.
        - Вы про Ленку, что ль? - Тетка нахмурилась и вдруг поплевала себе через левое плечо. - Вот уж нашли сокровище! Лучше мою Машку приглядите! Я и приданое ей уже собрала!
        Федор шагнул вперед:
        - А что не так с Леной?
        Тетка оглянулась, словно боялась, что ее могут услышать, приблизилась к Феде и вполголоса заговорила:
        - Несчастливая она. Род у них порченый! Бабы долго не живут! Ее бабка, ее мать - умерли до тридцати. И ее то же ждет. Отец хоть и бережет свою кровиночку, да только не в его это силах. Проклятие над ними висит.
        - А они, случайно, не родственники генералу Русалову? - Федор прищурился. Ну а что? Фамилия Русаловы вполне может со временем превратиться в Русальчиковы.
        - Точно не скажу. Но… не связывались бы вы с ними. - Тетка перекрестилась и, не прощаясь, заторопилась прочь.
        - Вот так оказия! - Макс положил руку на плечо товарищу. - Все еще хочешь ее… увидеть?
        Федор дернул плечом:
        - На дворе двадцатый век заканчивается! Если хочешь верить в бабкины сказки - на здоровье, а я пошел.
        Шагнув к железным воротам, он решительно постучал. Тут же из-за ограды раздалось противное тявканье.
        - Стучи еще. Может, не слышат. - Макс подпрыгнул, зацепился за ворота, подтянулся и заглянул во двор. - Ого! Хоромы! Слышь, а кажется, дома-то - никого. Только кабыздох лохматый надрывается. А нет… кто-то идет…
        Он спрыгнул и встал рядом с Федором. Вскоре зашуршал гравий, а за воротами раздался девичий голос, приказавший злобной псине:
        - На место, Пушок!
        В воротах открылось окошечко, и на парней уставились ярко-синие, с фиолетовой искоркой глаза.
        - Вы что-то хотели? - Девушка смерила быстрым взглядом Федора и, точно испугавшись, перевела взгляд на Максима. Выбрав для переговоров именно его, снова спросила: - Так вы к кому?
        - К вам! - Он оттеснил друга и, широко улыбаясь, принялся очаровывать девчонку: - Специально зашли к участковому, чтобы узнать, где живет самая красивая девушка во всей Сухаревке!
        - Что? - Вместо того, чтобы очароваться, девушка побледнела. - Кто вы? Кто вас прислал?
        - Вообще-то мы съемочная группа из Москвы. - Теперь Федор оттолкнул друга и заговорил, стараясь успокоить девушку. - Снимаем фильм о вашем монастыре и хотели бы услышать историю, так сказать, из глубины веков. Вы же потомок славного генерала Русалова? Может, у вас есть фото или дневники старинные?
        Девушка растерянно поморгала, не сводя с него испуганного взгляда:
        - Я не знаю… Вы у отца спросите, - и захлопнула окошечко.
        Федор забарабанил в дверь:
        - Девушка? Лена! Приходите сегодня в клуб на танцы! Я буду вас ждать! У меня есть для вас очень важная информация! Вы слышите меня? Лена?
        Ответом ему стало тихое шуршание гравия.
        Ушла…
        - Дура какая-то, - буркнул Макс и мечтательно улыбнулся. - Но красивая. Я б с ней…
        Федор вдруг почувствовал ярость, застилающую мир и требующую немедленного выхода.
        - Федька?! Ты че? Пусти! Пусти, говорю! Сдурел, что ли?
        Когда кровавый туман рассеялся, Федор с трудом разжал сцепленные на шее друга пальцы и крепко ругнулся.
        - Ты чего? - жалобно пискнул Макс и отшатнулся, потирая шею. - Совсем, да?
        - Прости… - бросил он и, покачиваясь, как пьяный, направился куда глаза глядят. Свернул в переулок, прошел до перекрестка. Снова свернул.
        - Что значит - прости? - догнал его Максим.
        Федор обернулся:
        - Прости - значит прости. Я не знаю, что на меня нашло… И вообще… Мне нужно кое-куда сходить. Жди меня в пивнушке.
        - Так, может, вместе? - Макс кашлянул и снова коснулся красных отметин на шее.
        - Я сказал, жди меня в пивнушке! - отрезал Федор и прибавил шагу.
        - Ну и ладно! Ну и пошел ты! - донеслись до него возмущенные крики друга, но он не обернулся. Дошел до конца переулка и снова свернул на ту улицу, где находился председательский дом. Огляделся и, не заметив слежки со стороны Максима, быстрым шагом направился к дому Русальчиковых.
        Возле ворот он постоял, пытаясь решить, как начать разговор с неприступной красавицей, а главное - понять, что ему от нее нужно? То, что он искал именно ее, не было никаких сомнений. И то, что он никогда прежде ее не встречал - тоже. Тогда почему она ему привиделась? Там, в монастыре, она не просто смотрела в окно. Она смотрела на него! Не отрывая глаз! И при этом рисовала пальцем на пыльных стеклах.
        Нет! Он не он будет, если не узнает, что ей нужно! И почему она его так зацепила!
        Подпрыгнув, он заглянул во двор. Посыпанная гравием дорожка вела прямиком к двухэтажному дому с пристроенной к нему верандой. Вокруг дома росли цветущие деревья и радовали глаз красиво разбитые клумбы.
        - Молодой человек, если желаете зайти к нам в гости, не обязательно делать это через ограду. - Раздавшийся рядом усталый голос заставил Федора похолодеть и чуть ли не рухнуть к ногам стоявшего у ворот председателя Русальчикова. Тот прищурился, цепко оглядел гостя и улыбнулся: - А я вас знаю. Вы, кажется, один из тех молодых ребят, что приехали снимать наш монастырь?
        - Ага… - только и смог выдавить Федор.
        - А что ко мне пожаловали? - Председатель побуравил его взглядом и помрачнел. - Что-то серьезное? Я могу вам помочь? Зайдете?
        Федор кивнул, но тут же покачал головой:
        - Нет. Я… Я хотел, чтобы ваша дочь согласилась рассказать завтра на съемках о ваших предках. Ведь генерал Русалов вам кем-то приходится?
        - Моя дочь? - Председатель и вовсе стал мрачнее тучи. - Вы извините, но я никогда не подпущу Аленушку к монастырю. Это… это опасное место. Старое здание… вы понимаете? Поэтому… нет. Но спасибо за предложение.
        Ага. А папа-то не в курсе, где любит проводить время его дочь… Ладно, не будем выдавать девушку.
        - Вы только передайте ей то, что я вам сказал. - Федор уже окончательно успокоился и даже улыбнулся. - А вы действительно приходитесь родней генералу?
        Русальчиков, понимая, что так просто от этого московского щеголя не избавиться, натянуто улыбнулся и сложил руки на груди:
        - Да. Самой прямой.
        - А отчего изменили фамилию? - Понимая, что председатель уже почти сдался, Федя продолжил допрос.
        Тот пожал плечами:
        - Не я. Мой дед. Время, знаете ли, тогда было тревожное. За такое родство могли и расстрелять…
        - Ясно… А может, вы сами завтра расскажете вашу родословную?
        - Я, молодой человек, знаете ли, не пес. А что касается семейной истории… может, и расскажу. Как-нибудь потом. Вы, кстати, к нам надолго?
        Федор смутился, но в ошибке признаваться не стал. Выбрал хамоватый тон, ведь всем известно, что лучшая защита - это нападение:
        - Да как получится, папаша. Управимся за неделю, значит, быстрее уедем. Что в ваших трущобах делать?
        - И я так думаю. А сейчас позвольте пройти. Устал, знаете ли… - Русальчиков нажал на потайной рычаг и, отодвинув плечом Федора, скрылся за приоткрывшейся дверью.
        Федор сжал кулаки, едва удержавшись от желания побиться головой о железные ворота. Как можно было так все бездарно испортить?
        А может, еще не поздно извиниться?
        Подпрыгнув, он повис на воротах, подтянулся и снова заглянул во двор. Русальчикова во дворе уже не было, зато на веранде он увидел Лену. Она стояла и смотрела прямо на него.
        А он…
        А он ведет себя, как обезьяна!
        Федор в растерянности повисел еще немного, играя с девушкой в гляделки, и спрыгнул, ругая себя последними словами.
        Дурак! Идиот! Обезьяна и есть! И что теперь? Хотел все узнать - не смог. Хотя она бы и не ответила! Или ответила бы?
        Им бы наедине увидеться. Чтобы ни Макс не мешался, ни папаша ее…
        И участковый тоже зачем-то врет. Знает, где она была, и покрывает ее. А может, и вправду между ними что-то есть?
        От таких мыслей тут же сжались кулаки, и злость плеснула в сердце.
        Федор еще раз посмотрел на видневшуюся из-за забора крышу и направился к пивнушке, гоня прочь такие мысли. Особенно ту, что не давала ему быть тем, кем он привык быть: человеком без мечты, без будущего. Да чего там - он даже влюблен ни разу не был за все свои двадцать шесть лет. Он даже не знает, что это! Может, поэтому он так запал на эту… Машу… Лену? Потому, что она ему невероятно нравится…
        Стоп. А действительно, почему он решил, что ее зовут Маша? Да он и не решал вовсе. Парни сказали.
        Кстати… а не навестить ли ему Татьяну, чей адрес дал участковый? Может, он еще что-нибудь узнает? К тому же до танцев время есть. Если, конечно, Лена послушает его и придет…
        Глава 5
        Дверь открыла сморщенная бабка, долго пыталась понять, кто он и что ему нужно, подставляя к уху ладонь, пока ее не сменила дородная женщина.
        - Мам, ну чего вы? Я и сама открыть могу. Идите отдыхайте! - Задвинув бабульку в дом, она закрыла за ней дверь и вышла на скрипнувшее крыльцо.
        - Кто такой? Чего надо?
        Федя не стал тянуть время:
        - Вы Татьяна? Вы приходите работать в монастырь. Так?
        - Ну, так. - Толстуха подбоченилась. - А тебе что за печаль?
        - Я оператор. Из съемочной бригады. Хотите, чтобы вас все узнали? Совершенно бесплатно.
        - Да ладно! - прищурилась тетка. - Бесплатно только кошки рожают. Говори, чего надо.
        - Ну, хорошо, - не стал отпираться Федор. - Скажите, как часто в монастыре бывает Русальчикова Лена? Мне ее тоже отснять нужно.
        - Ленка? - Будущая звезда экрана выпучила заплывшие жиром глазки. - А чего ей там делать? Наш председатель вообще ку-ку! Из дома ее не выпускает. Когда школьницей была, к ней учителя сами домой ходили. Прям как в фильмах!
        - Но я ее вчера там видел! - уперся Федя. - На втором этаже заброшенного крыла! Честно!
        Тетка вдруг часто-часто заморгала, резво развернулась, и Федор даже слова не успел сказать, как она исчезла за дверью.
        - Твою ж мать! - Не выдержав, он от всей души пнул всхлипнувшую дверь и зашагал к калитке.
        Что за чертовщина? Почему все так реагируют? То пытаются убедить, что Лена в монастырь не ходит, но стоит ему сказать, что он ее видел там, тут же пугаются и прекращают разговор.
        Федор покосился на раскрашенные багрянцем заката редкие тучи и прибавил шагу. Ему еще надо найти Макса, попросить прощения, а потом уговорить его пойти на танцы. Все-таки надежда умирает последней - а он надеялся снова сегодня увидеть Лену.
        - Добро пожаловать! Прошу к нашему шалашу! - раздался знакомый певучий голос, едва он шагнул в пивную. Хозяйка улыбнулась ему, как родному.
        - Здрасте. Меня друг тут ждать должен. - Федор подслеповато огляделся, привыкая к царившему тут полумраку. - Не видели?
        - Были. Но ушли.
        - Были? А… сколько их тут было?
        - Трое. С ними еще Захарка пиво пил. Что-то долго шушукались и только что ушли. - Женщина поняла, что как клиент Федя - ноль, и вернулась за стойку.
        - А куда ушли, не говорили? - Федору тоже совершенно не улыбалось тут торчать, к тому же из клуба уже доносились ритмичные позывные.
        - Да кто их знает? Может, вон, в клуб! - Женщина точно угадала его мысли.
        - Спасибо! - Федор вышел и прикрыл за собой дверь. В любом случае он хотел сегодня там быть. Подождет Лену часиков до десяти, даже если парней там не будет. А потом до монастыря прогуляется. Благо недалеко, да и дорога прямая. Любо-дорого! Лишь бы дождь не зарядил.
        - О-о-о-о!!! - встретили его появление несколько куривших на крыльце клуба местных громил. - Псих из Москвы приперся!
        - После того, как он вчера тебе за свой глюк нос расквасил, Игнат, я бы не лез к нему. Еще пырнет воображаемым ножиком…
        - Ребят, - Федор поднял в примирительном жесте руки. - Вчера перепили. С кем не бывает. Не видели, мои друзья приходили?
        - А мы что им - пастухи?
        - Может, и приходили.
        - Точно. Сходи да сам проверь!
        А и вправду! Может, и Лена уже пришла.
        Федор старался не думать, что Лена может и не прийти, но мыслишка эта притаилась в глубине души и нагоняла тоску.
        Поднявшись по ступеням, Федор толкнулся в дверь, и на него тяжелой волной накатилась громкая музыка, полумрак с танцующими пятнами света и жар изгибающихся в ритме тел.
        Он не понял, как оказался в чреве этого огромного зала и, повинуясь пробуждающимся инстинктам, задергался в ритме возле какой-то девчонки. Музыка лилась без остановки, и вскоре он забыл, зачем пришел сюда. Забыл о том, что кого-то ждет, что он кого-то ищет. Сколько мимо него хороводом пролетело девичьих лиц, сколько рук старательно прижималось к нему, стремясь ненадолго избавиться от одиночества, почувствовать власть обладания, Федор не знал, полностью растворившись в этом сумасшедшем вечере.
        Вдруг в какофонию попсовых песенок вплелись звуки Венского вальса. Федор ошарашенно огляделся и замер, точно парализованный, глядя, как к нему, лавируя в толпе, пробирается Лена. В длинном, ниже колен, светлом платье, на плечи по-деревенски накинута шаль-паутинка. Волосы распущены, золотом стекают до талии. В руках цветы. Сирень, кажется…
        - Ты искал меня? - Она остановилась так близко, что у Федора зачесались руки сжать ее, почувствовать тепло ее хрупкого тела. Закружить в танце… Но вместо этого он спрятал руки за спину и хрипло выдохнул:
        - Да. Надо поговорить.
        Она улыбнулась:
        - Ну, говори…
        - Здесь? - Он оглянулся.
        - Здесь… - Она завела за ухо непокорную прядь. И не просто завела, а сделала это так, что Федор чуть не умер от охватившего его желания.
        - Ладно. - Господи! Хорошо, что тут темно! - Я сегодня видел тебя в монастыре. В крыле, куда никого из нас не пускают. Но без этого материала полноценного фильма не снять. Я хотел тебя попросить: завтра договорись с местными, чтобы нас пропустили. Очень надо! Мы в долгу не останемся. Или я объясню, как снимать, дам портативную камеру, нажмешь на кнопочку - и порядок!
        Лена рассмеялась:
        - Там же опасно…
        - Ну, видимо, не так уж и сильно, если ты там прогуливаешься. - Федя тоже улыбнулся, понимая, что безумие, охватившее его, исчезло, едва он заговорил о работе.
        - Ну… я это я! - Девушка покачивалась в ритме вальса, не сводя с Федора ярко-синих глаз. - Может, потанцуем, красивый?
        Федор шагнул ближе, обнял ее за талию и притянул к себе. Как легко она может стать другой. Еще сегодня испуганно смотрела на него и даже разговаривать отказалась, а сейчас…
        Следующие несколько минут оказались для него райским блаженством. Он не видел никого, кроме Лены, и не слышал ничего, кроме этой невероятной, фантастической музыки и голоса девушки, вплетающегося в сердце:
        - Ты любишь меня, хороший мой?
        - Да! Больше жизни!
        - Ты помнишь меня, Алешенька?
        - Помню, Машенька! Всегда помнил…
        Машенька?
        А, не важно!
        Ах, какие у нее нежные губы… Как же он по ним истосковался!
        Хорошая оплеуха заставила его отпрянуть от девушки и оглядеться. В ушах снова загремела танцевальная музыка, а вместо Лены рядом скалился Максим:
        - Так и знал, что ты ко мне не равнодушен! Сначала потанцевать дернул, потом обниматься начал. Нет, я, конечно, дорожу твоей дружбой, но, знаете ли, вольности терпеть не согласен!
        - Чего?! - Федор отпрянул от него и завертелся как сумасшедший, стараясь разглядеть среди танцующих белое платье Лены. Не найдя, принялся трясти друга как липку: - Где она? Где?!
        - Ты совсем сбрендил? - Макс отпихнул его и помрачнел. - И вообще! После того, что ты вытворил, я, вместо того чтобы искать тебя по деревне, совершенно спокойно мог бы уйти в монастырь вместе с друзьями и…
        - И? - Федор взял товарища за плечи и потащил к выходу, совершенно не обращая внимания на взгляды и перешептывания. Когда за ними захлопнулась тяжелая дверь, в голове прояснилось. - Как ты здесь оказался? Куда ушла Лена?
        - Ладно. - Макс выдернулся из его рук и нервно закурил. - Я расскажу тебе правду. Самую что ни на есть правду. То есть то, что видел сам. И если моя правда вдруг как-то не срастется с твоей, ты не будешь орать, душить меня и вообще выделывать какие-нибудь подобные штучки. Хорошо?
        Федор помолчал. Забрал у него сигарету и, глубоко затянувшись, выдохнул:
        - Хорошо. - Как человек, выросший в семье медиков, он знал все о вреде курения и старался не курить, а если и курить, то очень редко. Но после такого предисловия друга - сам Бог велел.
        - Ладно. - Макс с сожалением посмотрел на сигарету, полез за второй, но так ее и не прикурил. - Когда я пришел в клуб, ты танцевал с какой-то девицей. Я направился к тебе. Увидев меня, ты подошел, начал что-то говорить о втором этаже, а потом сцапал меня за филейные места и начал так отчебучивать, что, боюсь, после такого танца местные доярки на нас больше и не посмотрят. А потом еще и целоваться полез. Ты уж извини за оплеуху, но это был перебор! - Давясь смехом, Макс посмотрел на мрачную физиономию друга и тоже стал серьезным. - Федь, Федька! Что с тобой, а?
        - Да хрен бы знал! - Федор сделал еще одну затяжку и щелчком откинул сигарету в темноту. - Понимаешь, вместо тебя мне привиделась Лена. Ну, к которой мы ходили… Я попросил ее, чтобы завтра она провела нас в левое крыло. И она согласилась. Потом мы потанцевали, ну и… потом случился ты. Макс, только честно! Реально, как ты говоришь, все это время вместо Ленки был ты?
        - Мамой клянусь! - Он выпучил глаза в доказательство своих слов и хлопнул друга по плечу. - Не переживай. Может, на тебя так местный воздух действует? Вчера ты тоже гнал будь здоров, но вчера мы напробовались местной самогонки с пивом. Сегодня ты же ничего не пил?
        Федя искренне помотал головой:
        - Абсолютно!
        - Угу. И у местных ничего не ел.
        - Ну, ты же со мной был.
        - Не всегда!
        - Не ел!
        - Цветочки не нюхал?
        - Нет.
        - Мухоморы не употреблял?
        - Что, совсем уже?
        - Да ладно ты, не злись! - Макс хлопнул друга по спине и спустился вслед за ним по лестнице. - Слушай, пойдем домой? Точнее, в монастырь… Раз уж все равно доярки в нас разочаровались?
        Крик они услышали внезапно. Вот еще только что играла музыка и раздавался смех, но стоило им свернуть на другую улицу, как их обступила тишина. И этот крик точно нож вонзился в сердце. Федор понял, что уже не идет, а бежит туда, откуда доносились звуки борьбы, и женский голосок что-то неразборчиво бормотал и снова срывался в крик.
        Белое пятно он увидел издалека. Подбежав ближе, понял, что это не пятно, а девушка в белом платье, а вот двое, нависших над ней, явно портили пасторальную картину и были здесь не к месту.
        Цапнув одного за шиворот, Федор с разворота врезал ему в скулу, оттолкнул и развернулся ко второму. Но тот уже сцепился с Максом, они катались по траве, дубася друг друга и рыча как голодные волки. О том, что побитый им бандюган окажется не из робкого десятка и захочет мести, Федя как-то не подумал, за что и схлопотал кулаком в челюсть. Ярость поднялась тяжелой волной, отключая разум. Кулаки без устали принялись молотить неведомого врага. Кажется, ему тоже порядком досталось, но он этого даже не почувствовал.
        Откуда-то из очень далекого прошлого пришли слова: «Есть семья, а есть враги. И враг должен быть уничтожен, если не хочешь, чтобы уничтожили тебя и все то, что ты любишь…»
        А потом все исчезло. Куда делись те, с кем он дрался, Федор не знал. Да ему это было безразлично. Рядом чертыхнулся Макс. Хорошо! Значит, жив. Значит, все хорошо! Они победили…
        Где-то внизу, под ногами, послышался всхлип, шорох.
        Федор упал на колени и, раздвигая траву, пополз вперед, пытаясь разглядеть хоть что-то в чернильной ночи. Светлое платьице появилось внезапно. Дернулось, прячась в траву, но было остановлено Федором. Сжав брыкающееся девичье тело, он подмял его под себя и, путаясь пальцами в волосах, зашептал незнакомке на ухо.
        - Я тебя не трону. Пожалуйста. Не кричи. Я сейчас встану, подниму тебя и отведу домой. Поняла?
        Девушка что-то промычала, но брыкаться перестала.
        Федор встал, помог подняться девчонке и попытался, как мог, отряхнуть ее платье от налипшей земли.
        - Где ты живешь? Как тебя зо… - Он развел спутанные пряди волос и замер, глядя спасенной в полные слез глаза. - Лена?
        - Нет! Нет-нет-нет-нет! - откуда-то сбоку послышался голос Макса. - Федя, если ты скажешь, что мы только что огребли из-за твоего глюка, я сам тебе врежу. Для чистоты мыслей, так сказать!
        - Макс! Это Лена! - Не выпуская девушку из объятий, Федор снова заглянул ей в лицо. - Что случилось? Что ты тут делаешь? Кто это был?
        - Я… - Она всхлипнула, но взяла себя в руки и путано принялась рассказывать: - Я хотела пойти в клуб. Вы же меня позвали… Вы сказали, что хотите мне что-то сказать. Что-то важное. А сегодня пятница. Отец уехал в город до утра. У него там тетя Света. Я понимаю, он после смерти мамы не женился, но одному плохо. А я с бабой Груней. Она уснула. А я пошла в клуб. А потом… Кто-то напал на меня. Надели мешок на голову и куда-то понесли. А потом пришли вы… - Синие глаза наполнились слезами, мордашка скривилась, точно у обиженного ребенка: - Я так испуга-а-ала-а-ась!
        У Федора снова сжались кулаки. Завтра специально прочешет всю деревню, но найдет этих ублюдков! Найдет и… и убьет! Пусть не физически, но морально точно! Натравит на них участкового. Тем более он, кажется, неровно дышит к девчонке.
        - Так, ну все! - Федя снова вытер сбитыми в кровь руками мокрые щеки девчонки и прижал к себе, с каким-то невероятным чувством восторга ощущая на своей талии ее холодные руки. Не хочется, но придется спросить. - Они что-нибудь с тобой сделали? Что-нибудь… плохое?
        К его невероятному облегчению, Ленка отчаянно помотала головой:
        - Нет! Они только принесли меня сюда и бросили в траву. Сели рядом и начали говорить… какой-то бред! Что меня нужно привести к Никодиму, запереть в монастыре, и тогда он согласится им все отдать… Какой-то бред!
        Чувствуя, что девчонка снова на грани истерики, Федор прижал ее к себе и, касаясь губами волос, заговорил.
        - Ничего такого с тобой не произойдет! Ты больше никуда не выйдешь из дома, пока мы не найдем этих упырей. А потом они больше не смогут тебя напугать. Это обещаю тебе я.
        Просто удивительно! Как можно быть настолько счастливым, когда у тебя болят все косточки?
        - Это мы тебе обещаем! - До них, пошатываясь, наконец-то добрел Макс. - Пойдем, отведем тебя домой?
        Девчонка только кивнула, развернулась и пошла вперед. Федор догнал ее и, чуть замешкавшись, обнял за плечи. Она не противилась. Ее рука снова скользнула ему на талию так привычно, точно она делала это миллион раз.
        А потом случилась еще одна странность. Федору казалось, что до ее дома еще идти и идти, а тут - бац, и вот они уже перед высокой оградой. И где-то лениво потявкивает Бобик. Или нет! Пушок!
        - Пришли… - Черт! Лучше бы они заблудились! Хотя где тут блудить? Две улицы, три переулка…
        Она с неохотой отстранилась и заглянула ему в глаза:
        - Спасибо…
        - Да не за что! - буркнул Макс. Видимо, он тоже хотел благодарности, но Лена смотрела только на Федю и, казалось, не видела и не слышала больше никого.
        - Ты придешь завтра ко мне? Ты же хотел мне что-то рассказать…
        - Приду! - Федор сам не понимал, что творит, гладил ее по волосам и смотрел, смотрел в синие, с фиолетовыми искорками глаза. Хорошо, что взошла луна, и эти искорки стали видны… Хотя… Ему не нужно смотреть на нее, чтобы видеть эти искорки…
        Что с ним?
        - Тогда до завтра?! - Она спрашивает, а сама точно молит взглядом, чтобы он ее остановил. Остался с ней…
        Или ни о чем таком она не молит, а все это ему кажется?
        Вот будет весело, если завтра выяснится, что ни от кого они ее не спасали. Да и вообще никого не спасали. А синяки им наставили местные.
        - До завтра… - шепчут губы.
        Пусть, даже если этого завтра нет. Такого счастья он еще не испытывал. Никогда…
        - Да! До завтра, Леночка, - не выдержал и вмешался Макс. - А сегодня уже отпустите нас. Нам бы до дому доковылять и раны зализать до следующего рабочего дня.
        - Ой… - Девушка смутилась и, буркнув «извините», исчезла за оградой.
        Федя побуравил взглядом ворота и обернулся к другу:
        - Макс…
        - Не надо благодарностей! Самого уже достала!
        - Я тебя сейчас убью!
        Друг, потирая под глазом набухающий синяк, выказал искреннее удивление, указав на закрывшиеся ворота:
        - Что, она реально тебе вкатывает? Она же как кукла! - И, прихрамывая, бросился бежать. - Все-все-все! Я понял! Можешь хоть жениться на ней, только не заставляй бегать побитого жизнью больного друга… Так! Все! Если не успокоишься, я обо всем расскажу Киру и Петьке! Ну да, ты прав. Все равно рассказать придется, когда они увидят твою рожу… а еще, как вариант, можно сказать, что ты опять поймал гусей и они тебя затоптали…
        Федор шел, вполуха слушая болтовню друга, и улыбался, глядя на усыпанное звездами, точно фиолетовыми искорками, ночное небо.
        Хорошо, что будет завтра! Хорошо!
        Монастырь точно вымер. При свете луны он казался необитаемым, и разбитые окна левого крыла еще больше усугубляли впечатление.
        - Не. Похоже, нам не откроют, - махнул рукой Макс, после того как они все руки отбили, колотя в ворота.
        - Что предлагаешь? - Нет, ну почему «хорошо» не может продолжаться вечно?
        Друг кивнул на выщербленные временем каменные стены:
        - Как по лестнице можно забраться. А с той стороны - сенник. Я видел. Скатимся по крыше, как по горке.
        - Лишь бы там вил не было. - Федор вздохнул, вставил ногу в щель и подтянулся, метя рукой в выбоину. Хорошо, что в институте вместе с друзьями ходил на тренировки по скалолазанию. Пригодились…
        Пыхтя и тихо матерясь, за ним принялся подниматься Макс. На заборе они оказались почти одновременно. Под ними метра четыре: если рассудить - не очень-то и высоко. Главное - перед прыжком сгруппироваться.
        - Ну что? Полезли на сенник? Там днем сбоку стояла лестница. - Макс кивнул на покрытую оцинковкой крышу сенника, но Федя мотнул головой.
        - Не. Прыгаем! - и сиганул в темноту.
        - Ну, как всегда! Мы легких путей не ищем! Зачем они нам… - Макс для проформы поворчал и в следующую секунду приземлился вслед за другом.
        - Все нормально?
        - Порядок! - Макс похромал к двери.
        - А вон, на втором этаже свет. Кто-то не спит… - Федор оглядел здание и указал на едва пробивающийся из-за занавески свет.
        - Наши? - На крыльце Максим остановился и запрокинул голову, разглядывая единственное освещенное окно.
        - Не. У нас комната за выступом. Отсюда не увидишь. - Федор сжал кованую ручку массивной двери и дернул. На удивление, дверь бесшумно открылась, словно приглашая уставших путников обрести покой.
        Монастырь спал. Тишина стояла такая, что казалось, будто эти холодные каменные стены пережили людей, и теперь в них живут только призраки.
        - Мертвая какая-то тишина! - неожиданно громко прошипел Макс. Федя едва не подпрыгнул от неожиданности и смачно матюкнулся:
        - Твою ж… Ты чего, охренел?
        - Не. Пока. Холодно и страшно только…
        - Мы вдвоем уделали тех подонков, и страшно не было! А тут под крышей очко давит?
        - Те подонки были из плоти и крови! Чего их бояться?
        - Это ты о чем? - Федор поморщился. Сейчас начнется!
        Из-за того что у него в родне были цыгане, Макс почему-то считал себя экспертом в паранормальных явлениях. Даже предложил Михалычу снять о нем передачу: он лично будет заряжать амулеты удачей и лечить страждущих. Тот, естественно, его послал далеко и надолго, но Макс затаил обиду, и целый месяц с начальником случались невероятные вещи. То его обольет машина, то в кофе нальют кислые сливки, то окажется пересоленным суп в столовке, то в командировке у него под боком обнаружится дохлая крыса. Надо ли говорить, что в параномальных происшествиях принимала участие вся группа, за исключением Гены и Альбинки, которые всегда были любимыми и единственными лизоблюдами Пальцапупы.
        В конце концов тот сдался, прилюдно пообещал Максу эфир, и на этом все забылось. Как и обещание.
        - Это я о настоящих хозяевах монастыря! - издалека начал Максим. - Вот мы сегодня с народом поговорили - какое было ключевое слово? Призрак! Все о нем упоминали, а значит, он есть! И может, даже не совсем миролюбиво настроенный!
        - Макс, да нет никаких призраков! Есть люди и их не очень хорошие намерения! А призраков нет! А если и есть, то безобидные. С ножом не кинутся!
        - Значит, и ты туда же? - в голос взвыл друг, но Федор его осадил. Приложил палец к губам и указал на дверь трапезной, возле которой из воздуха соткалась мерцающая фигура и, поманив, исчезла.
        - Ты видел?
        - Что?
        - Кажется, там стояла женщина… Пойдем, посмотрим? - И, не дожидаясь Макса, он направился к обеденной. Остановился у двери и осторожно дернул. - Не заперто!
        - Опять тебе кто-то мерещится! - проворчал тот, но все же пошел за ним. - Ладно, трапезная все же не подвал! Хоть перекусить что-нибудь найдем. Может быть…
        В помещении было темно.
        - Сейчас… Где-то тут… - Федор пошарил ладонью по стене - под потолком над дверью вспыхнула тусклая лампочка. Но призрачный силуэт никуда не делся. Теперь он стоял уже у двери в кухню, но как только Федор его заметил, снова исчез. - Стой здесь. Если кто-то пойдет, предупреди. Я сейчас.
        Федор уже сообразил, что никакое это не видение, а то самое - непознанное, о котором говорил Максим. Только вот что этой неупокоенной душе нужно? Может, предупредить хочет? Вдруг монахи чайник на плите забыли?
        Он быстрым шагом пересек столовую, толкнулся в дверь кухни и зло поморщился.
        - Закрыто? - Макс и не подумал ждать его у двери. - Ну-ка, дай посмотреть.
        Подвинув друга, он присел, разглядывая замок. Затем встал, выудил из кармана коротенькую проволоку и сосредоточенно поковырялся в скважине. Наконец, раздался щелчок, и дверь открылась.
        - Да ты медвежатник, брат! - Федор хлопнул того по плечу, проскользнув на кухню.
        - Просто у меня корни цыганские, - буркнул Макс, направляясь следом. - Может, расскажешь, что тебе тут понадобилось? Хотя я догадываюсь и тоже не отказался бы от бутерброда.
        - Если честно… - Федя хотел рассказать о видении, но, заметив у дальнего шкафа собирающееся в фигуру уже знакомое мерцание, указал на холодильник: - Посмотри, что там есть, но сильно не борзей!
        Пока Макс с интересом разглядывал содержимое холодильника, Федя не отрывал взгляда от призрака. Тот вдруг указал куда-то вверх и исчез, как и не было.
        Хм…
        Федор, чувствуя, как на загривке шевелятся волосы, подошел к шкафу. Интересно, что ему - хотя скорее ей - от него и от этого шкафа нужно? Открыв дверцы, он тщательно оглядел крупы, чаи.
        Вдруг что-то упало на пол. Федя испуганно обернулся, разглядывая уже знакомый дневник.
        Так вот куда вел его призрак. А он-то был уверен, что дневник забрал монах. Хотя… может, чудес и не бывает, но бывают педанты, которые привыкли, чтобы вещи лежали на своих местах.
        - Ты чего там роняешь? - обернулся Макс.
        - Ты не представляешь, что это такое! - Федор поднял небольшую тетрадку в кожаном переплете и улыбнулся. - Это тот самый рукописный дневник Русалова! Я просто мечтаю его прочитать!
        - Тогда наши действия - умышленное ограбление со взломом!
        - Да ладно! - хмыкнул Федор. - Пусть докажут, что здесь были мы! Давай уходить…
        - А дверь? - Макс посмотрел на него. - Я не умею запирать!
        - Проще простого! - решил Федор, направляясь к выходу. - Прикроем входную дверь, да и все. Все решат, что сами забыли ее закрыть. А мы в это время изучим дневник, а потом вернем его на место! Нам чужого не надо!
        Выключив свет, он выглянул в коридор:
        - Быстрее!
        Следом за ним бесшумной тенью выскользнул Макс. У лестницы Феде на миг показалось, будто он видит движение возле закрытого тканью от любопытных глаз входа в аварийное крыло. Он даже остановился, старательно вглядываясь во вполне себе обычную, не мерцающую женскую фигуру, и тихо спросил:
        - Лена?
        - Ты сдурел? - тут же обернулся Макс. - Или последствия сегодняшнего дня сказываются?
        - Вон там. Видишь? - Федор взглянул на друга и поднял руку, чтобы указать на стоявшую у ткани фигуру, но тут же растерянно моргнул: - Она там была. Мне подумалось, что это Лена… Пойду посмотрю.
        - Никуда ты не пойдешь! А если твоя Лена сошла с ума, чтобы ходить тут ночью - на здоровье!
        - Но…
        - Никаких «но»! - Максим не поленился спуститься, ухватил его за руку и чуть ли не волоком потащил вверх по лестнице.
        В коридоре они встретили друзей:
        - Федька? Макс! Ну, наконец-то!
        - А вы где были?
        - С Пальцапупой в карты играли.
        - Ага. Скучно стало. А вы что так поздно? - Кир присмотрелся и присвистнул: - И такие красивые.
        - Давайте такие вопросы обсуждать за закрытыми дверями. - Петр первым вошел в комнату. Парни не отставали. Мгновением позже они закрыли на щеколду дверь и попадали на лежанки.
        - Так что случилось? - Петр, как самый старший из квартета, сначала посмотрел на Макса, затем перевел взгляд на Федора, отрешенно разглядывающего дневник. - Откуда вы такие красивые нарисовались? Куда вы сегодня вечером запропастились? И что это за книга?
        - Да местные наваляли, - отмахнулся Макс и пошутил: - Там, «куда запропастились»… А если честно, пострадали из-за девушки.
        - А книга эта - дневник Русалова, - сказал Федор. - Мы ее ненадолго одолжили…
        - Интересно… - Петр задумчиво покусал губы и посмотрел на светлеющее окно. - Давайте обо всем этом поговорим завтра! Спать осталось часа четыре.
        - Наконец-то! - Кир, не раздеваясь, довольно растянулся на матрасе и закрыл глаза: - Считайте, что меня уже с вами нет.
        Федор смотрел, как друзья ложатся спать, но продолжал сидеть, не выпуская из рук дневник.
        - Ты чего? - Макс скинул на пол джинсы и присел на краешек матраса. - Спать не хочешь? А завтра как будешь? Съемки с утра.
        - Макс, дай мне свечку, - вдруг попросил Федя.
        Тот сонно посмотрел на дневник, затем на друга и выразительно покрутил у виска.
        - Ну, ты точно - ку-ку! - Заглянув в стол, он выудил свечку, поджег и протянул Федору: - На. Только смотри, не спали нас! - улегся на матрас и, уже засыпая, восхитился: - А ты точно двинутый!
        Федор оглядел посапывающих друзей, примостил свечку на табурет и с каким-то странным волнением открыл дневник на первой попавшейся странице.
        1896 год. Силантий Русалов.
        Зверь застыл в дюжине локтей от него. Припал на передние лапы, оскалился, но нападать не спешил.
        Страха не было. С такого расстояния болт арбалета пробьет волчий череп как спелый арбуз. Надо только выждать момент, иначе не получить удовольствия от охоты.
        Зверь нервничал, шерсть на холке вздыбилась, рык стал настойчивым и громким. У мужчины на лбу выступила испарина. Это плохо. Волчий нюх необычайно остер, а уж страх они чувствуют за версту. Что же зверь медлит? Почему не нападает? На мгновение мелькнула мысль спровоцировать волка на бросок, но этак можно испугать коня. Пусть верный Буян приучен к охоте и ведет себя спокойно, но рисковать не стоило.
        За этими мыслями он едва не пропустил момент, когда волк атаковал. Он распластался в прыжке, оскалив пасть, из которой падали хлопья пены.
        Мышцы охотника сработали сами, палец дернулся, и тяжелый болт арбалета, со свистом разрезав воздух, нашел цель. Зверь взвизгнул, как самый обычный пес, и рухнул к копытам Буяна. Вороной конь покосился на поверженного врага и презрительно фыркнул.
        Осень в этот год пришла рано. Сентябрь еще только начинал красить деревья в позолоту и охру, а по утрам уже поскрипывал лед в мерзлых лужицах и на ветках серебрился иней. День катился к закату, в лесу темнело рано. Силантий даже не заметил, как на землю упали сумерки, будто кто-то покрывало накинул.
        - Эх, Буянушка, - всадник потрепал коня по загривку, - не та нынче охота. Думы мои не здесь, а далеко в Петербурге. Как там моей доченьке, Марьюшке, с дедом и бабкой живется? Люблю ее беззаветно. Скорее бы свидеться. Слышишь меня, Буян?
        Конь успокаивающе пофыркал, точно понимал речь хозяина, и вдруг настороженно замер истуканом каменным, только ушами прядет. Дурной знак. Силантий не был трусом, но сейчас все его тело сковал мороз. Да не тот, что крепчал с каждым часом, другой… Словно чары наложили, что пошевелиться не дают.
        В серой мгле стали загораться зловещие угольки глаз. Закружились в страшном танце, завораживая смертельной красотой. Волки подступали бесшумно, даже листва не шелестела под их мягкой поступью.
        Звенящую тишину разорвал леденящий кровь вой. Буян заржал и встал на дыбы. Волки, словно только этого и ждали, кинулись к всаднику. Одного Силантий успел сбить из арбалета, еще одному жеребец размозжил череп копытом. Но их все равно было еще слишком много. Серое кольцо, переливающееся золотистыми огоньками глаз, начало смыкаться. В ушах стояло злобное рычание.
        - Прощай, Буянушка, и прости за все.
        Всадник, перезарядив арбалет, соскочил с коня, и вот еще одна туша упала замертво.
        Арбалет Русалову достался от отца, а тому - от деда. Таким оружием уже почти не пользовались, но Силантий никак не мог отказать себе в удовольствии почувствовать мощь предков, их злость, азарт. Вырезанный из черного дерева, украшенный серебряным кружевом, он был похож на смертоносный цветок, что выстреливает ядовитыми иглами. Арбалет ложился в руку, срастаясь с ней в единое целое, и еще никогда не подводил своего хозяина. Потому Силантий не признавал ружей и винтовок, хотя и не раз становился объектом насмешек со стороны приятелей. А маменька хваталась за сердце всякий раз, когда они с отцом собирались охотиться.
        Родителей давно нет, а он и сейчас слышит обеспокоенный голос матушки:
        - Матвей, ты чему сына учишь? Может, завтра на медведя с голыми руками его пошлешь?
        - Жизнь пострашнее охоты будет, потому как сам дичью можешь оказаться, - грозно отвечает отец, хотя уголки его губ предательски дрожат и тянутся вверх. - Не всегда при нем будет оружие, потому надо уметь обороняться. И не перечь мне, Анастасия!
        А может, вовсе не чудятся голоса. Может, он так близко к черте подошел, что почивших слышит?
        И такая вдруг злость захлестнула сердце, прибавляя сил и нетерпения. Да что же он раскис, как тесто в бадье? Тому ли его отец учил? Разве можно вот так взять и сдаться, не попытавшись даже? Ну уж нет! Свою жизнь он за грош не отдаст!
        Волки подобрались совсем близко. Силантий без труда вычислил вожака в стае - белого крупного волка с порванным ухом - и нацелил на него острие арбалетного болта.
        - Я тебя винить не могу, ты зверь, и ума у тебя вовсе никакого, одни инстинкты. Да только драться буду до последней капли крови.
        Вожак, казалось, понимал его, склонил голову набок, только оскала не спрятал. Но и нападать не спешил.
        - Ах ты, тварь бестолковая, - Силантий усмехнулся и перехватил поудобнее арбалет, - неужели разумеешь, о чем толкую?
        Волк зарычал и шагнул вперед.
        Вот она, настоящая охота. Теперь и он может стать жертвой. И здесь уже кто кого. Шансы на спасение хоть и не равны, но вот именно сейчас он счастлив по-настоящему. Один против целой стаи.
        Палец привычно лег на спусковой крючок и… ничего, осечка.
        Волк рванул вперед и, ударив лапами в грудь, уронил человека на покрытую палой листвой землю. В лицо ударило горячее дыхание. Тяжесть звериного тела не позволяла вдохнуть полной грудью.
        - Ну же, рви меня! - Голос вырывался сдавленным хрипом. В последний миг Силантий все же испугался и прикрыл глаза. Тут же левый бок обожгла боль, а потом вдруг стало легко. На грудь больше ничего не давило.
        Неужели он умер? Так вот как оно бывает? Только что было мучительно тяжко от навалившихся волчьих тел и вдруг - свободен? Словно паришь. Паришь? Не-ет! Не это испытывал сейчас Силантий. Бок жгло и дергало, в спину впились острые камни и ветви. А еще было очень холодно. Но мертвым не бывает холодно! Тогда что же это? Что с ним?
        Силантий с трудом разлепил ставшие свинцовыми веки и какое-то время смотрел в сгустившиеся сумерки, пока глаза не привыкли. Поляна, на которой он охотился, была пуста. Волки пропали, как и не было их, но Силантий чувствовал чье-то присутствие. Казалось, что темнота вокруг ожила. Она клубилась, тянулась к нему, что-то шептала… Можно даже различить слова:
        - Встать можете? Давайте руку.
        С чего бы темноте ему помогать?
        Попытался нащупать арбалет - не получилось. Видать, далеко отбросило, когда напал волк.
        Да не один!
        Куда они делись?
        Силантий попытался подняться, но бок пронзила сильнейшая боль, и он со стоном рухнул без сил.
        Из темноты вдруг вылепился человек и склонился над ним, тревожно вглядываясь в лицо. Его спасителем оказался еще совсем безусый паренек. Аристократическая внешность. Темные, почти черные глаза - как чернил кто плеснул. Одет в черную рясу - монах? Молод больно. Послушник? Семинарист? Что юнец делает в такое время в лесу? Скоро ночь, а до ближайшей семинарии верст двадцать! Не пешком же он сюда пришел.
        - Мою лошадь волки погнали. - Семинарист словно прочитал его мысли. Голос у него оказался неожиданно низким, густым и совершенно не вязался с тщедушной внешностью.
        - Буян! - Силантий снова попытался сесть, да только боль снова припечатала к земле.
        - Будьте покойны, здесь ваш жеребец. Умная животина, не забоялась. Давайте помогу вам подняться. - И, словно извиняясь, добавил: - Я травы здесь собираю. Некоторые только ночью и можно взять.
        - А волки где?
        - Ушли.
        - И кто их прогнал?
        - Я.
        - Не смеши меня, юнец! Боюсь, вся кровь от натуги выйдет.
        - У меня волчья пыль при себе. Беру всякий раз, как в лес идти. - Казалось, он совсем не обиделся, лишь постарался все вежливо объяснить.
        Силантий хотел сказать что-то еще, но закашлялся. Рот наполнился соленой кровью, и он вдруг понял, что умирает. Рана оказалась слишком глубокой.
        - Слушай меня, семинарист, - прохрипел он, прокашлявшись, - мое поместье в пяти верстах на север. Русаловы мы. Поезжай туда, расскажешь, как меня отыскать. Тебе хорошее вознаграждение за меня дадут, только поспеши.
        В теле почти не осталось сил. Силантий вцепился в плечо семинариста и забормотал, глядя ему прямо в черные глаза:
        - Дочь в Петербурге. Три года мы с ней не видались, да теперь уже, видимо, и не судьба. Всего-то пару неделек до радости такой не доживу…
        - Одному Господу знамо, когда последний час придет. - В голосе семинариста было что-то успокаивающее, убаюкивающее. - Меня Павел зовут.
        Имя свое он добавил как-то невпопад. Казалось бы, зачем ему, Силантию, знать его теперь? Какой в том прок?
        - Не верую я, Павлуша. Грешен, да не верую ни в Бога, ни в черта с рогами. До седин дожил, а так и не помолился ни разу. Всегда на себя только и надеялся.
        - Все с Божьей помощью! - гнул свое семинарист.
        - Может, и прав ты, да нынче поздно Бога поминать. При жизни не знал его, так, может, на том свете свидимся. Если есть он, тот свет-то.
        - Всякому по вере его да воздастся.
        - По вере, говоришь? Знать, не получится поверить уже. Верь или нет, все к одному идет. А уж как не хочется от волчьих когтей сгинуть!
        Силантий и сам не заметил, как оказался в седле. Верный Буян одобрительно фыркнул и ткнулся мордой в плечо семинариста. Благодарил, не иначе.
        И откуда в этом доходяге сила такая? Неужто и правда, с Божьей помощью?
        - Брось ты меня, Павлуша, не дотяну до поместья.
        - Никак не могу, доехали почти. Держитесь.
        - Волки на кровь пойдут, тогда уж никому не спастись. Брось, тебе говорю, да беги.
        - Да что же вы говорите такое? Что я на суде страшном потом отвечать стану? Бросил умирать посреди леса, хотя в?ходить мог?
        Монах шел пешком, а генерал едва в седле держался - качался, что хмельной. Приходилось поддерживать. Кровь из рваной раны уже не пульсировала, не пузырилась черными волдырями, но останавливаться не желала. До поместья пять верст всего, полпути уже пройдено. В?ходит он раненого.
        - Эх, кабы выжить… - снова завел тот. - За дочку пекусь лишь, о себе - нисколько. Марья - чистый ангел, не виновата она ни в чем, а уж натерпелась в свои юные годы такого, что не каждый старик вынесет. Павлуша, коли не выживу, ступай к Степану-конюху, скажи: Силантий Матвеевич повелел тебе тайник открыть. Как получишь то, что в нем, позаботься о доченьке моей. А коли обманешь, с того света тебя достану!
        - Силантий Матвеевич, да что вы…
        - Не перебивай. Чую, смерть рядом идет, времени не остается совсем. Виноват я, Павлуша, ой, как виноват. Ты как прибудешь в поместье…
        Его покаянную речь прервал надрывный волчий вой. Жеребец под генералом заржал и понес, монах едва успел в седло вскочить. Когда подъехали к поместью, темень стояла беспросветная.
        - Хэй, есть кто дома! Выходите, я господина вашего привез! - гаркнул семинарист, придерживая генерала.
        Ворота открылись, и, подсвечивая факелом, показался парнишка лет семнадцати, в беленой простой рубахе и широких портках.
        - Прибыли? - заулыбался он, но, увидев хрипящего генерала и незнакомца, сидящего с ним рядом, осекся. - Что стряслось, Матвеич?
        Строгий Силантий Матвеевич никому не позволял обращаться к себе так. Только по имени и отчеству. А вот пацаненку этому прощал многое. Ему даже нравилось, что тот его не боится, хотя и знал точно - уважает.
        - Степка, помоги… - прохрипел он. - Зови подмогу…
        Придерживая раненого, Павел спешился.
        - Некогда лясы точить, надо Силантия Матвеевича до дома донести. А мне лошадку резвую подсуропь, эту загнали совсем. За лекарствами метнусь.
        - Неужто снова волки? - Паренек истово перекрестился.
        - Знать, согрешили мы, коли Господь посылает испытания. - Лицо монаха на мгновение застыло скорбной маской. - Да полно тебе, помоги.
        Вместе они сняли раненого с седла, подхватили под руки и не без труда потащили в поместье. Уложили на диван, и, пока монах снимал с раненого одежду, Степан убежал звать подмогу.
        - Фекла! Катька! Где вас носит, шельмы? А ну подь сюды!
        На его крик выбежала девушка не более шестнадцати лет от роду. Вытерев мокрые руки о фартук, она недобро зыркнула на Степку.
        - Ты чего орешь, командуешь, точно барин! Вот хозяин вернется, я ведь не смолчу.
        - Помирает генерал наш. Вот-вот Богу душу отдаст!
        Увидев раненого господина, девушка на миг замерла, но тут же принялась действовать. Резво оттолкнула Степана и зло зыркнула на монаха:
        - Отпевать, что ли, уже пришел? Так ты смерть не зови раньше сроку, сама знает, когда подоспеть. Силантий Матвеич, а, Силантий Матвеич, слышишь меня?
        - В беспамятстве он, - ответил за генерала монах и посмотрел на Степана: - Я лошадь просил. В город мне надо. Обернусь мигом.
        Фекла тем временем во все глаза смотрела на хозяина, следя за едва слышным дыханием.
        - Вроде и не дышит уже… - вдруг всхлипнула она, прижав ручонки к груди.
        - А ну пошла прочь, кликуша окаянная! - рявкнул на нее Степан и приказал: - Лучше Катьку приведи. - Когда девчонка убежала, посмотрел на монаха: - Бери лошадь, на которой прибыли, некогда мне уже новых седлать. Буян - он сильный! Выдюжит.
        Павел кивнул и вышел в духоту летней ночи.
        Когда стих перестук копыт, Степан подошел к генералу, прислушался. Дышит. Говорят, монахи едва ли не с того света людей доставали. И его господину помогут. Иначе и быть не может. Непременно помогут. Только уж больно лицо у Силантия Матвеевича бледное. В гроб и то краше кладут. Степан наклонился ближе, и в ту же минуту генерал распахнул глаза.
        Парень отпрянул и перекрестился. Ему вдруг почудилось, что они полыхнули недобрым красным отблеском.
        - Степан, - едва слышно позвал его генерал, - отойду я к рассвету. Чую, недолго осталось. Где Павел? Монах, что привез меня?
        - В город он поехал, батюшка! Может, за лекарством каким для тебя! Обещал быстро вернуться.
        - Ежели к тому часу я преставлюсь, веди его в мой кабинет. За шторой комната тайная. В ней богатства мои и Марьюшкины. Дай ему то, что попросит за помощь бесценную, да сам о мародерстве не помышляй! У меня все в завещании записано! Службу свою для Марьюшки сохрани. Она тебя не обидит. Ангел она…
        - Ой, ангел, Силантий Матвеевич, чистый ангел, - запричитала Фекла, вернувшаяся в зал уже вместе с дородной кухаркой Катькой.
        - Да на кого же ты нас покидаешь, отец родной? - присоединилась та.
        - Угомонитесь! - выдохнул генерал едва слышно. На губах запеклась кровь. Закашлялся и попытался привстать на подушках, но тут же рухнул обратно. Зубы сжал до скрежета, но не показал, как больно ему.
        Еще чего, перед челядью выть да стенать!
        - Матвеич, да куда же ты собрался? Лежать надо, силы беречь, скоро спаситель твой вернется. Дождись его, Матвеич.
        - Дождусь. Исповедь пусть у меня примет. Не верил в Бога, пока жил. Знать, помереть надо, чтобы веру обрести. А пока ступайте на двор. Чудится мне, вроде подъехал кто-то?
        В ту же минуту в дом стремительно шагнул Павел. На плече дорожная сумка, а в ней позвякивает что-то. Увидев генерала, он испуганно сглотнул. Синюшная бледность уже залила все лицо и грудь. А множественные укусы и развороченный бок почернели. Только бы волки не оказались больными да не занесли заразу в генеральское тело.
        - Нагрейте воды, чтобы теплая была. Да тряпок чистых побольше.
        Всхлипывающие служанки вздрогнули и заметались, исполняя. Катерина принесла две бадейки с водой, от которой шел пар. Фекла - охапку простыней барских.
        - Степан, раны прижечь придется. Неси кочергу, да только накали хорошенько. Я пока спиртом да водой грязь с ран уберу. Горячки вроде нет, а крови потерял много.
        - В своем ли ты уме, монах? - В глазах Степана полыхнула ярость. - Генерала как жеребца прижигать вздумал? Да он мне как отец родной, я же любому за него глотку порву. Так и знай!
        - Если раны не закрыть, особливо ту, большую, огонь по крови пойдет, и тогда точно поминай как звали. А ну как волчара бешеный был?
        - Послушай знающего человека, остолоп необразованный, - набросилась на парня Катерина. - Вот вода теплая и тряпки. Как просили. Сама недавно с печи сняла. А кочергу я сейчас нагрею, не беспокойтесь. Надо так надо! Лишь бы господин выжил!
        Павел коротко кивнул и аккуратно стал промывать укусы лечебной настойкой на ромашке да шалфее. Немного смочил генералу губы, но тот тут же зашелся в кашле.
        Плохо дело.
        Вскоре подоспела Катерина с кочергой.
        - Степан, подержи господина своего. - Павел взял кочергу, глядя на пышущий жаром наконечник. - Хоть и без памяти он сейчас, да кто же знает, как тело себя поведет на боль адскую.
        Парень сжал кулаки до белых костяшек, но просьбу выполнил. Приподняв хозяина, он крепко стиснул ему руки и сам навалился - не вырваться и здоровому. Эх, выжил бы хозяин-батюшка…
        - Слышь, монах, Матвеич об исповеди просил. Примет ли его Господь, коли без исповеди-то?
        - Господь всех примет, Степан. Но за грехи всякий ответит. Готов?
        Степка кивнул и отвернулся, чтобы не видеть, как раскаленное железо будет мучить его кормильца, чтобы не чувствовать тошнотный запах горелой плоти.
        Кровь зашипела. Тело генерала затряслось, выгнулось дугой, из горла вырвался сдавленный стон, и все закончилось. Силантий Матвеевич обмяк, точно душа покинула растерзанное тело. Степан встретился взглядом с монахом. Тот, помедлив, приложился ухом к груди раненого и кивнул, мол, отпускай. Парень разжал ручищи, поднялся и быстро вышел во двор.
        Когда монах наказал ему накалить кочергу, он едва ума не лишился. Да разве можно так с человеком-то поступать? Неужели это и есть та самая наука со страшным названием «медицина»? Слово он услышал от заезжего эскулапа, который был в их краях по делу крайней важности - изучал у ребятишек вшей. Местные его на смех подняли, а тот знай свое гнет, мол, через букашек этих разные страшные болезни передаются. Чумой пугал и проказой. Штуку с собой странную приволок - «микранскоп» называется. Никакого прока, безделица.
        Так тот заезжий эскулап ни разу не приказал всем волосья спалить, дабы вошей выгнать. Поливал чем-то и в баню велел ходить чаще. А монах - ишь, чего удумал, железом генерала прижигать. Не зря Степка в церкву не ходит: Бог, он ведь не там, а в сердце каждого. Помолиться можно и в конюшне.
        Эх, пусть так, чего уж… Лишь бы помогло.
        Матвеич…
        Степка и сейчас от боли содрогнулся, как вспомнил. Эк, скрутило генерала, хоть и без памяти был. Какую же боль сердешному стерпеть пришлось! А монаху - что? Не сам же себя железом каленым приложил.
        Да чего там… Матвеича он, как отца родного, любил, и всякая боль его Степану как острый нож. Точно тело у них одно на двоих. Не у каждой родни такая любовь бывает, а вот Степка за генерала жизнь отдаст, не задумываясь. Вот скажи сейчас монах, что оживет генерал, если Степку плетьми забить, - глазом не моргнет, пойдет на казнь.
        - Степка! Где ты, оглоед?
        Голос Феклы, взволнованный и радостный в то же время, звал его, а у Степана ноги, как корни, в землю вросли. И рад бы побежать на зов, да с места сойти не может.
        - Где ты, говорю? Иди уже, господин в себя пришел. Бредит только.
        Неведомая сила, удерживающая на месте, вдруг отпустила Степана, и он со всех ног помчался в дом.
        Матвеич лежал на том же месте. Бледность с лица еще не сошла, но уже заполнялась розовыми пятнами. Степка не знал, хорошо это или нет, но радовался любому изменению. Розовеет - значит, оживает. Только мечется, как при лихорадке.
        Увидев Степана, генерал перестал метаться и посмотрел на него в упор. Тот сделал пару робких шагов, упал на колени перед лежанкой и взвыл в голос:
        - Жив! Жив, батюшка-кормилец!
        - Полно те, Степка, не блажи. Ты же не баба. Не таким я тебя воспитать хотел! Другим. Ты же мне как сын был, с той поры как здесь поселился! Так и будь сыном! Вырастешь - поместье на тебя останется!
        - Бредит! - тихо вздохнула Фекла и посмотрела на монаха, стоявшего в изголовье дивана. - Степка в поместье родился и вырос. Его отец конюхом тут служил. А когда помер, господин наш Степана на его место определил. Видел, что старается парень и работу свою знает. Степке тогда всего пятнадцать годков и стукнуло.
        - Права ты, Фекла, - генерал улыбнулся синюшными губами, - бред все это и есть. И то, что я тебе про тайник, Степан, говорил - тоже бред! Забудь. Думал, помру, вот и шла из меня глупость всякая. А теперь ступайте. Павлу постелите в гостевой. Накормить не забудьте. Он теперь тут жить станет, пока я не поправлюсь. Ведь не откажешь мне? - Силантий нашел его мутным взглядом. - Награжу щедро… Хотя бы до приезда дочери…
        - Не откажу. - Он ступил вперед. - Только не за золото ваше, а за совесть мою.
        Прошло две недели. Пролетели, будто и не было. Павел жил в имении генерала Русалова, только иногда уезжал в город, чтобы привезти чудодейственных настоев, от которых Силантию Матвеевичу становилось только лучше. Уже и раны затянулись, и бледность прошла. К тому же из столицы вернулась его дочь, Марья, и стала при отце сиделкой.
        Павел смотрел на их крошечную семью и улыбался. Правда то, что Силантий говорил. Его дочь Марьюшка - ангел! И ему очень с ней повезло. Когда они вместе, с лица старого генерала не сходит счастливая улыбка. Но когда дочь уходит, все меняется. Какое горе он пережил? Какие страхи его пытают и заставляют кричать во сне?
        Силантий каждый день ходил к пруду. Он не знал, почему это проклятое место его притягивает. Уже и раны затянулись, и душа почти не болит, а чуть свет - спешил генерал на проклятое место. На что надеялся, и сам не понимал.
        Сегодня все было иначе.
        Пруд точно светился изнутри малахитовым светом, раскрашенный утренними лучами. Тина и разросшиеся по берегам камыши куда-то волшебным образом исчезли. Может, тому заслуга Павла? Или Степки?
        И чувство вины, что с годами становилось только сильнее, исчезло, будто и не было.
        Она стояла на берегу и смотрела в воду. В том же платье нежного голубого цвета. И высокая прическа с лентами, как она всегда любила, была неизменной…
        - Софья! - Он со всех ног кинулся с ней. - Софья, я знал, что ты жива! Не тебя тогда из пруда достали! Где ты была? Марьюшка уже выросла! Бал скоро! Она будет счастлива…
        Софья повернулась, и Силантий оторопел, застыл на месте, уставившись в черные глаза Дарины.
        - Ну, вот и свиделись, поручик. - Она сама к нему подошла. Неспешно, точно плыла по стелящемуся у озера туману. - Сколько лет прошло, а ни тебе, ни мне покоя нет. Помнишь песню мою? Уходи - не уходи, все равно вернешься…
        Цыганка улыбалась, а по щекам Силантия текли слезы.
        Как же она красива… И… как такое может быть!
        - Ты умерла! - Русалов цеплялся за здравый смысл, пытаясь оправдать появление той, при мысли о которой все еще замирало сердце.
        - Умерла. - Дарина нахмурилась. - И все еще помню, кто был тому виной. Ты забрал тех, кого я любила, а я заберу твоих любимых!
        - Ты забрала Софью! Но ты ошиблась! Я всегда любил только тебя!
        - Ты любил не меня, а недосягаемую мечту. А Софью… Как ты мог не любить ту, что подарила тебе единственную дочь? И однажды это до тебя бы дошло… Ты был бы с ней счастлив…
        - Прости! - И тут Русалов рухнул перед ней на колени. - Я виноват перед тобой. Очень виноват, но неужели ты до сих пор таишь на меня злобу? Ты забрала Софью. Довольно! Отмени проклятье! Умоляю!
        - А ведь я говорила, что ты станешь молить о прощении, поручик. - Утреннюю тишину вспугнул ее тихий смех. Миг - и она вновь печальна. - Да только проклятье не отменить. Когда-нибудь оно само рассеется. Я над ним более не властна. А зла на тебя я не держу. Там, где сейчас я, все иначе.
        - Да ведь вот ты! Передо мной стоишь! - Силантий не выдержал, вцепился в подол красавицы, да только руки прошли сквозь ткань ее платья, точно сквозь воду.
        - То не я перед тобой, а совесть твоя, душа почерневшая. Помнишь, той ночью я тебя у реки ждать обещала? Не успела. Они пришли в табор тебя искать, а когда не нашли, никого, кто на пути им встретился, не пожалели. Даже ребятишек невинных.
        - Они не могли этого сделать! - Силантий поднялся, схватился за шею, будто что-то его душило, и прохрипел: - Ты врешь! Пусть отсохнет твой язык, ведьма!
        - Мне не страшны твои проклятья, поручик! Небо мне свидетель, - Дарина посмотрела на отчего-то потемневшие небеса и вновь перевела взгляд на Русалова, - и икона, что ты забрал у моего рода!
        - Прости, я сам не понимаю, что говорю. Отпусти меня! Не мучай!
        - Я уже давно тебя отпустила, Силантий. Она тебя держит… Отдай и приходи. Я буду ждать тебя, поручик.
        - Она? Кто она? - Силантий хватался руками за исчезающее облако тумана, в который превратилась цыганка. - Дарина! Не уходи! Дарина-а-а!
        - Силантий Матвеевич, проснитесь! Силантий! - Знакомый голос звал его, вытаскивая из вязкой трясины кошмара. Генерал распахнул глаза и обрадованно выдохнул, увидев перед собой встревоженного Павла. - Слава тебе, господи! Вы так кричали!
        Сон!
        Это был сон. Ведь он после обеда присел с книгой отдохнуть и… уснул?
        Ему все приснилось!
        Только до сих пор в голове звучат слова цыганки:
        - Отдай и приходи. Я буду ждать тебя, поручик.
        А может, это был вещий сон?
        Генерал вытер рукавом лоб и сжал в кулаки пальцы, чтобы не дрожали.
        - Павлуша, где Марья? Приведи ее ко мне. - Голос сорвался на крик. - Немедленно!
        - Мария Силантьевна у пруда гуляет. - Монах отпрянул.
        - Что? - Русалов вскочил на ноги, намереваясь бежать за дочерью, но комната закружилась, и в глазах потемнело. Силантий тяжело рухнул на тахту, борясь с приступом тошноты и слабости.
        - Опять ты мне трав сонных дал! - выдохнул он, недобро посмотрев на Павла. - Что же ты за мной, как за ребенком несмышленым, ходишь!
        - Силантий Матвеевич, я и без того уже глаза закрываю на то, что вы у пруда, как завороженный, часами сидите, хотя вам больше лежать надо. - Он невольно сжал в руке распятие, точно оно могло его защитить от всего странного, происходившего в этом доме. - Никакого сладу с вами, вот чаями и успокаиваю. - Павел хоть и говорил спокойно, но все же нервничал, зная взрывной норов генерала.
        - Куда я хожу, не твое дело! Вылечил, на том и спасибо. Решил уйти, держать не стану. Получи оплату и ступай. Хоть сейчас.
        - Мое дело пока не окончено. - Павел посмотрел на генерала долгим, тяжким взглядом. - Я знаю, что нужен вам.
        Черные глаза монаха всегда заставляли генерала отводить взгляд, прожигая душу, что каленое железо.
        - И для чего ты мне сдался? - Силантий посмотрел в окно и облегченно вздохнул, заметив входившую в дом Марью.
        - Сны, - коротко ответил монах. - Вас истязают бесы. Кошмары просто так не приходят и не уходят.
        - Бесы, - усмехнулся Русалов. - Да кабы бесы, я бы их не боялся. Здесь дело посерьезнее.
        - Так расскажите. Облегчите душу. От одного этого только легче станет. Я, конечно, бесов изгонять не умею, не получил еще дозволения такого. Но помогу, чем смогу.
        - Судить не станешь, Павел? - Русалов тяжело вздохнул и отмахнулся: - Да не боюсь я больше суда людского. Вот Марью замуж выдам, и можно на тот свет отправляться. Ничего меня больше на земле этой не держит, кроме кровиночки моей.
        - Людского суда бояться не стоит, Силантий Матвеевич, все это пустое. Божьего суда страшитесь. Но хоть и страшен он, зато милосерден. По грехам воздаст, а без вины не оговорит.
        Головокружение прошло. Русалов сел на краю тахты и жестом велел Павлу присоединиться. Монах взял стул, уселся напротив генерала и приготовился слушать.
        И Русалов рассказал. Все как на духу рассказал. О цыганке, в которую влюбился с первого взгляда, о том, какую медвежью услугу оказали ему друзья. Об иконе обмолвился и сон не забыл.
        Павел слушал его и ни разу не перебил. Лишь изредка кивал и хмурил брови.
        - Вот такая петрушка со мной случилась, Павлуша. Никак не забыть мне цыганку, хотя уже черт знает сколько лет прошло. Что ей от меня нужно? Как успокоить ее душу?
        - Если душа ее места на небе найти не может, значит, дело у нее какое-то на земле осталось. Может, службу заупокойную по ней отвести?
        У генерала загорелись глаза:
        - Прав ты, божий человек! Как есть - прав! И судьба мне тебя не зря подарила! Теперь я знаю, как разрушить ее проклятье! К шестнадцатилетию дочери поставлю я храм рядом с имением. Это и будет искупление моих грехов!
        Глава 6
        - Федь… Федя? - За плечо настойчиво потрясли.
        Федор открыл глаза, потянулся:
        - Чего тебе, Кир?
        Неужели он уснул? Ведь, кажется, на миг закрыл глаза и… И ведь сон такой красочный! Волки… поместье… генерал… Черт! Ему что, приснился тот самый генерал Русалов?
        - Да так-то ничего. Только наши уже все на улице. Ракурс подбирают. Пальцапупе уже часа два мозг пудрят, чтобы он о тебе подольше не вспоминал. Так что вставай. Если хочешь завтракать, дуй вниз. Может, чего и обломится.
        - А вода есть? - Федор огляделся и, заметив дневник, лежавший на полу, поднял его и машинально пролистал. Его взгляд замер на вклеенной на первой странице фотографии, явно сделанной современным фотоаппаратом с пожелтевшей газетной страницы или картины. - Черт!
        - Да есть вода, есть! Не кипятись! - Кир протянул ему глиняный кувшин, полный холодной колодезной воды: - На! Пей и выходи. Через полчаса если не начнем снимать, Пальцапупа займется каннибализмом и начнет с Петра.
        - А? - Федор пропустил всю пламенную речь друга, с трудом оторвал взгляд от снимка и покивал, желая только, чтобы Кир оставил его одного: - Да. Я понял. Спасибо за воду.
        - Не, Федь, ты что-то точно не выспался… - Кир озадаченно нахмурился и, бросив: - Я предупредил! - скрылся за дверью.
        Федор этого, кажется, даже не услышал. С пожелтевшей, покрытой сетью морщинок матовой поверхности на него смотрела, нежно улыбаясь, Лена, а рядом с ней хмурился седой суровый дядька. Тот, что привиделся во сне.
        Естественно, завтракать Федор не пошел. Не потому что не хотел. Просто любопытство, что выворачивало его наизнанку, делало голод каким-то неважным. Выхлебав половину кувшина, Федя, прислушиваясь к голосам, снова принялся листать дневник, вглядываясь в мелкие, иногда стершиеся от времени буквы. Несколько раз он наткнулся на сделанные чернилами чертежи и рисунки здания, очень похожего на монастырь, в котором они сейчас и находились. Рядом с разрушенным в реальности крылом на рисунке возвышалась невысокая церковь. А забор, что окружал постройку, имел ворота не там, где они были сейчас, а рядом с церковью.
        Странно… Если все это было, то куда делось сейчас? Федор был там, где на рисунке красовалась церковь, но не увидел ничего. Во всем дворе монастыря зеленеет травка.
        Надо поговорить с ребятами. А для начала все осмотреть на основе полученных исторических данных. Возможно, получится выяснить у монахов, была ли там церковь или, может, ее только собирались строить?
        - Романов! Если ты сейчас же не появишься, ты уволен! И можешь хоть сегодня возвращаться в столицу на своих двоих! - Яростный рев Михалыча вырвал Федора из размышлений. Старательно засунув дневник под матрас, он впрыгнул в кроссовки и бросился очертя голову вниз.
        - А! Явился! - Михалыч, точно имел глаза на затылке, обернулся, едва Федор вышел во двор. - Ну? Работать собираемся, или мы сюда пожаловали в сортирах просиживать?
        Альбина по-идиотски хихикнула. Гена смерил Федора ехидным взглядом.
        - Наконец-то! - поприветствовал его Петр.
        А Макс только поднял руку, настраивая камеру:
        - Я тебя отмазал. Сказал, что у тебя живот прихватило. А до этого мы все утро меняли сценарий.
        - Спасибо за отмазку! - буркнул Федя. И шагнул к режиссеру: - Ну чего, Михалыч, приступаем?
        - Приступай! - хмыкнул Пальцапупа и перешел на деловой тон, указывая на монастырь. - Смотри: бери крупный план крыла, потом переходи на панораму, а потом покружи. Ясно? Делай! - И тут же переключился на помрежа: - Гена! Ты куда смотришь? Где реквизит? А если мы захотим снять крупным планом иконы? Ты договорился? Нет? А на нет и зарплаты нет!
        Не слушая ненавязчивый гомон коллег, Федор, как и было сказано, навел камеру на разрушенное крыло и замер, разглядывая прятавшуюся за пыльным стеклом Лену.
        Опять? Точнее, снова! Что она тут делает?! Нет! Решено! Надо будет вечером снова наведаться в деревню и хорошенько все у нее выспросить!
        Отведя взгляд от камеры, Федор невооруженным взглядом посмотрел в окно, но девушки там уже не было. Ясно. Испугалась?
        - Романов, ворон не лови! Солнце уходит! И это бы тебе сказал Макс, если бы не чесал язык с Киром! - тут же налетел режиссер.
        Федор послушно посмотрел в камеру. Лена снова была там!
        Помахав рукой, он поднял голову и чертыхнулся. Никого!
        Что за…
        Может, ей нравится с ним играть, но его совершенно не радует, когда из него делают дурака!
        - Романов, что с тобой?! - Возле него снова оказался Пальцапупа. - Не смотри ты в камеру так, точно у нее выросли зубы! Что не так, Федь?
        - Михалыч, глянь в камеру. В разрушенном крыле девушка на втором этаже. Видишь?
        - Где? - Режиссер старательно зажмурил один глаз, прильнул к камере и замер. Через минуту стало казаться, что он уснул.
        - Видите? - Федор тем временем старательно вглядывался в окна и никого там не видел.
        - Вижу! - наконец режиссер отмер и посмотрел на него. - И даже знаю, как ее зовут!
        - Как?! - Федор даже забыл о гнусном характере режиссера, за что и был наказан.
        - Горячка Белая. Если я еще хоть раз узнаю, что кто-то из вас ходил в деревню пьянствовать, - Михалыч устрашающе замолчал, разглядывая подчиненных, - то этот «кто-то» будет уволен! Без суда и следствия! Всем понятно?
        Он оглядел притихших сотрудников и уставил палец на Петра:
        - Короче, так! Твой сценарий - тебе и рулить, но чтобы к вечеру необходимый материал был! Ясно?
        Петр пожал плечами:
        - Ясно. Только прошу мне в помощь оставить Федора, Макса и Кира. Остальные мне не нужны!
        - А как же я? - выплыла вперед Альбина.
        - Хлопушка пока тоже, - отрезал тот и незаметно переглянулся с друзьями.
        Его хитрости никто не заметил. Кому охота добровольно стоять под палящим солнцем в летний день, когда душа требует речки и пива? Ну, на худой конец рыбалки и тенька с бутылочкой «Байкала».
        - Да и ладно! - Альбина первая осознала халяву и направилась к двери. Явно полдничать и отдыхать. Пальцапупа догнал ее у крыльца и, приобняв за едва угадывающуюся талию, утянул в тень монастыря. Остальные позубоскалили и, оказавшиеся не у дел, тоже разбрелись кто куда.
        - Здорово ты придумал! - поморщился Кир, одним глазом разглядывая синее небо. - Но я бы тоже не отказался свалить.
        - В деревню днем не свалишь, а здесь некуда, - осадил его Макс. - Лучше на месте, пока никто не мешает, оглядеться. Федь, что там опять у тебя стряслось?
        - А вот ты мне это и скажи. Видишь те крайние окна? - Он указал на пыльные стекла.
        - Ну? - ответил вместо Макса Петр.
        - Посмотри, есть там кто-нибудь?
        Парни, как три богатыря, приставили ладони ко лбу, разглядывая «кого-нибудь».
        - Вроде нету, - наконец ответил за всех Кир.
        - А теперь смотрите через камеру. - Федор отступил, позволяя друзьям заглянуть в объектив. - Видите ее?
        Все, прежде чем ответить, заглянули в камеру и отошли, подозрительно поглядывая на Федора.
        - Видим, - хмыкнул Петр. - Паутину! - И, глядя в помрачневшее лицо друга, серьезно кивнул: - Рассказывай! А ты кого снова видишь?
        Тот пожал плечами, мол, все равно уже от дурдома не отвертеться, и выпалил:
        - Девушку. Лену. А еще она очень похожа на дочь Русалова.
        - Откуда ты это знаешь?
        - В дневнике фотку нашел.
        - Ага. И она тебе видится в окне? - сообразил Кир.
        - Да, но только через камеру! - Федор, словно в доказательство, заглянул в объектив, затем посмотрел невооруженным взглядом и разочарованно развел руками: - Ничего не понимаю! Я ее только что видел!
        - Небось позировать надоело!
        - Или обиделась, что ты ее тайну нам выдал. - Макс хлопнул друга по плечу.
        - Ребята, а давайте пленку проявим и просмотрим, есть там она или нет? - осадил их Петр.
        - Еще один момент меня беспокоит. - Федор отвел камеру от разрушенного фасада и принялся снимать двор, старательно ища хоть намек на старые ворота и церковь. - В дневнике есть чертеж монастыря. К левому крылу пририсована церковь, но тут ею и не пахнет!
        - Может, не построили? - пожал плечами Кир.
        - Или построили, но потом разрушили! - Федя оторвался от камеры и оглядел друзей.
        - И сровняли с землей, чтобы никто о ней и не знал, - первым догадался Петр.
        - Идеальное место для клада! - азартно потер руки Макс.
        - Федя, ты голова! - Кир хлопнул друга по плечу и поинтересовался: - А чего мы тут стоим? Пойдем изучать дневник! Наверняка найдем что-нибудь и о кладе!
        - А как быть с Пальцапупой? - Федор тоскливо посмотрел на друзей.
        - Так никто ничего тебе и не говорит! - ухмыльнулся Петр. - Вот сценарий. Снимай! А мы пока с ребятами приобщимся к тайне.
        - Издеваетесь? - взвился Федор.
        - Полчаса по фасаду будет достаточно! - утешил его друг. - Все равно солнце скоро перевалит на ту сторону.
        - Мы все утро тебя от Пальцапупы спасали, теперь твоя очередь! - на прощание подмигнул Кир и направился вслед за друзьями к монастырю.
        Федор вздохнул и с опаской заглянул в камеру. Лены не было. Ни с камерой, ни без нее.
        Ничего! Сегодня вечером он заглянет к ней и все выяснит.
        Отсняв для начала, а также для сравнения фасад жилого крыла, он не забыл запечатлеть двор, брусчатку, забор, баню, поленницу, сенник и нескольких нелюдимого вида монахов. Также под прицел камеры попал парадный вход, крыльцо и даже вывеска «Сухаревский монастырь-музей».
        В голову закралась мысль. Если это музей, то отчего так мало - точнее, вообще нет - посетителей? Более того! Кажется, местные просто боятся приближаться к этому, так сказать, «музею».
        - Работаете? - Тихий голос заставил Федора вздрогнуть и поспешно обернуться. Стоявший позади Никодим едва заметно улыбнулся: - Напугал?
        - Да… нет. - Федор пожал плечами, выключил камеру и закинул треногу на плечо. - Уже закончил. Как здоровье?
        - Спасибо. Лучше. - Никодим кивнул и замялся. - Спасибо за помощь…
        - Какая уж тут помощь? - Федор усмехнулся. - Кажется, из-за меня вам и поплохело… Кстати… Хотел спросить… Мне показалось, что вы во время приступа мне что-то сказали… Что-то вроде… «ты вернулся». Нет?
        - Гм… - Никодим поспешно отвел глаза. - Сожалею, что вам пришлось увидеть меня во время приступа… Понимаете… нехватка кислорода… можно сказать, галлюцинации. Забудьте! - Он прошел мимо Федора и уже взялся за ручку двери, но тот его остановил:
        - А можно пару вопросов?
        Никодим помедлил, но обернулся:
        - Конечно.
        - Я так понимаю, что этот монастырь - историческая ценность?
        - Совершенно верно понимаете, - вежливо кивнул служитель.
        - А вы, живущие здесь, не священнослужители, а скорее хранители этой исторической ценности. Верно?
        - Хранитель - я один. Мой отец был хранителем, и дед, и прадед. Но это скорее мой долг, чем обуза. - На лице Никодима промелькнула едва уловимая улыбка. - Остальные, все, кого вы видели, это мои друзья. Когда-то они мне помогли, теперь я помогаю им кровом и хлебом. А к чему этот интерес, молодой человек?
        - Да так… Для фильма. - Федор замялся, не зная, как подвести тему к главному вопросу, и, не придумав ничего лучше, рубанул сплеча: - Вы знаете Захарова Захара Егоровича?
        Уж очень хотелось посмотреть на реакцию монаха, и он ее увидел.
        Никодим сглотнул, помолчал, разглядывая Федора в упор, и поинтересовался:
        - Знаю. Это наш лесничий. А что случилось?
        Федя почесал щеку. Ведь что-то скрывает, это ясно. Вон как побледнел!
        - Дело в том, что мы с ним встретились… - А, была не была!
        - И что? - В светлых глазах хранителя мелькнул интерес.
        - Да ерунду всякую рассказывает. О кладе Русалова. О том, что раньше тут мертвых пачками находили. И еще всякое разное. - Федя равнодушно пожал плечами, исподтишка наблюдая за Никодимом. Тот покусал губы и криво усмехнулся:
        - Действительно, ерунда.
        - А еще о том, что раньше он был здесь хранителем со своим отцом. А потом приехали вы и попросили их убраться. - Федор посмотрел на Никодима, которому уже снова становилось нехорошо. - И о призраке, который может показать клад. Что из этого правда?
        Никодим трясущимися руками достал баллончик с лекарством и сделал жадный вдох. Еще. И потянул дверь на себя. Прежде чем перешагнуть порог, он обернулся и, все еще судорожно дыша, просипел:
        - Ничего! Не слушайте его. Что бы он ни говорил, все это ложь! Он вор и мошенник! Он до сих пор не может мне простить, что я уберег монастырь от разорения!
        Федор еще какое-то время постоял, глядя на захлопнувшуюся дверь, потом направился вслед за монахом, но того уже и след простыл. Черт! Ведь хотел же еще спросить, какое отношение к монастырю, а может, и к кому-нибудь в монастыре имеет дочка Русальчикова.
        Лена…
        При мысли о том, что у нее может быть парень, сжались кулаки.
        Хотя… нет! Вряд ли! Федор явственно вспомнил ее взгляд и смущение и робкое «до завтра».
        До сегодня! Ему определенно надо с ней встретиться!
        Он сам не заметил, как ноги принесли его к комнате. За дверью царила гробовая тишина. Сердце екнуло. А вдруг парни направились в подвалы? Без него?!
        Но, распахнув дверь, Федор с облегчением вздохнул. Друзья сидели, оккупировав Петькину кровать, и читали дневник! Его появления они даже не заметили, пока он не взял табурет и не сел перед ними.
        - О!
        - Уже отснял?
        - Свет не загораживай!
        - Чего вычитали интересного? - Федя и ухом не повел, чтобы исполнить просьбу Кира.
        - Короче, там какая-то фигня с проклятьем. Конкретно про клад не нашли. Пока. Но чую, наш знакомый лесничий не зря трепался. Надо бы его найти, переговорить, - задумчиво проговорил Петр.
        - Только без дневника. Сказать, что мы его прочитали и все знаем, а там, глядишь, может, он и сам расколется? - влез с предложением Макс.
        - Только если он сам этот дневник читал, - пожал плечами Кир.
        - Попытка не пытка, но поговорить точно надо! - кивнул Федор и рассказал о разговоре с Никодимом. Парни слушали молча.
        - Значит, этот гад хотел стравить нас с Никодимом? - нахмурился Макс. - Вопрос, что ему нужно? Чтобы мы принесли ему клад на блюде с голубой каемкой?
        - Ничего это не значит! - отрезал Петр. - Еще неизвестно, что скрывает наш дорогой хранитель монастыря! Ведь не зря же с ним приступ случился.
        - Это я узнаю, - мрачно кивнул Федор. - А еще мне надо встретиться с лесничим.
        - Думаешь, будет толк? - недоверчиво приподнял бровь Кир. - Или ты у нас Шерлок Холмс? Дедукция и никакого детектора лжи?
        - Нет, просто появилась одна идея, на которую он может купиться.
        - И какая? - Петр не сводил с него глаз.
        - Призрак! - Федя с улыбкой развел руками и посмотрел на друга. - Помнишь, как он нам заливал о призраке?
        - Было дело, - кивнул Петя.
        - Представляешь, что с ним будет, если я скажу, что видел призрака и он указал мне на клад?
        - Если это, конечно, не развод! - хмыкнул Макс.
        - Вот и узнаем, - пожал плечами Федор и кивнул на дневник в руках Петра. - Что-нибудь нашли о церкви?
        - Не знаем, то или не то, но… - Петр пролистнул несколько страниц и развернул дневник к Федору: - Вот.
        Федя старательно принялся разглядывать увиденный утром план.
        - Здесь церковь есть. А здесь… - Петя старательно поискал и снова развернул дневник к Федору, - уже нет. Но есть вот эта линия и кружок. Как думаешь, что это?
        Федя нахмурился, вглядываясь в знакомые линии:
        - Так это же план монастыря! Вот правое крыло, вот левое.
        - Ага. Вот забор, а церкви нет.
        - И ограда на этом рисунке не там, где она находится сейчас! - вставил свои пять копеек Макс.
        - Скорее всего, в подвалах, где стояла церковь, и хранится клад Русалова! - поддакнул Кирилл.
        - Мы предполагаем, - кивнул Петр. - Но надо найти того, кто действительно знает, как туда пробраться!
        - Например, лесника. Помнишь, он говорил, что много времени жил тут, пока не вернулся Никодим?
        - Попытка не пытка, - согласился Петр и спросил: - Кто-нибудь желает составить мне компанию и прогуляться в деревню? Там есть незабываемая пивнушка, в которой подают шикарное пиво!
        - Опять? - покривился Кир.
        - Не нравится, не ходи! - осадил его Макс.
        - У меня предложение. - Федор поднялся. - Пойдем мы с Петром. А вы прикрывайте нас тут от Пальцапупы. Если уйдем все - завтра будет грандиозный скандал!
        - Тоже верно, - охотно согласился Кир. - А мы пока пленку проявим.
        - Ладно! - проворчал Макс. - Но с условием, что вы принесете нам того хваленого пива!
        - Договорились! - подытожил Петр.
        Идти решили часов в шесть. Пальцапупа их словно ждал. Стоял на крыльце и орал на Гену. За что, правда, друзья так и не поняли, так как все претензии свелись к подбору новой фамилии своему помрежу:
        - Дебилов! Идиотов! Растеряхин! Криворучкин!
        Заметив Федора первым, тот быстро переключился на него:
        - Лентяев-Тупорогов нарисовался! Отснял все, что я тебе сказал?
        - Так точно, мой генерал! - вытянулся Федор, изо всех сил изображая рвение. - Макс с Киром проявляют!
        - Угу… - Видимо, не ожидая такого, режиссер даже поморщился. Гена под шумок сбежал, оставив вместо себя вышедшего на крыльцо Петра. - И куда собрались?
        - В деревню, - сообщил Петр.
        Пальцапупа тут же прищурился:
        - Надеюсь, вы помните мое предупреждение! Если придете позже десяти и под мухой - можете сразу топать в столицу и писать заявление об уходе!
        - Да ты что, Михалыч! - Федя хлопнул его по плечу и, не замечая перекосившуюся от такой фамильярности рожу режиссера, заверил: - Пьянству - бой! Мухи нас не вдохновляют. Но без девушек прожить долгих семь дней - это перебор!
        - Хотите, чтобы рожу начистили, как вчера Максиму? - хохотнул тот. - Видел я его фуфел. Альбинка жаловалась, что весь тональный крем у нее извел, а толку? Все равно рожа кривая. Кстати, Романов, у тебя тоже не все гладко с физиономией…
        Федор коснулся рассеченной брови:
        - Да это я об дверь…
        - Ага… знаем мы такие двери… - не поверил режиссер.
        - Михалыч, все будет тип-топ! Мы там познакомились кое с кем, - соврал, не моргнув глазом, Петр. - О встрече договорились.
        - Ладно… идите… - смилостивился Пальцапупа и напомнил: - В десять чтобы были здесь как штык! И чтоб ни-ни!
        Почувствовав свободу, парни бросились к воротам и едва не столкнулись с розовощеким парнишкой, что подвозил их до деревни в первый день.
        - Куда-то торопитесь? - улыбнулся он, разглядывая взмыленных парней.
        - Подальше от того Козлова! - буркнул Петр, кинув косой взгляд на стоявшего на крыльце режиссера.
        - Нам бы до деревни. - Федор, не дожидаясь ответа, запрыгнул в кабину стоявшей у ворот машины и, высунувшись из окна, спросил для проформы: - Подвезешь?
        - Да легко! - тут же согласился парнишка и, обогнув машину, буркнул: - Всяк лучше, чем на этих… батрачить.
        Петр последовал примеру друга и в следующую минуту уже сидел рядом. Грузовичок радостно зафыркал, закашлял и резво потрусил по пыльной дороге к прятавшимся в цветущих садах разноцветным крышам.
        - Кстати, а как ты тут оказался? - Петр посмотрел на паренька, бодро крутившего баранку.
        - Конкретно в машине или в Сухаревке? - насмешливо уточнил тот.
        - Конкретно в монастыре. Вроде рано тебе еще грехи замаливать.
        Парень пожал плечами:
        - Да как оказался… Никодим меня из колонии для несовершеннолетних вытащил. Вот и отрабатываю долг уже три года.
        - А сам местный?
        - Из Иваново.
        - А что-нибудь интересное тут замечал? - влез Федор. - Типа призраков? Или, может, про Русалова и его клад чего знаешь? - И, заметив насмешливый взгляд водилы, отчего-то принялся оправдываться: - Это я для фильма интересуюсь. А то все ваши молчат как рыбы. А нам сенсацию надо! Понимаешь, брат?
        - Ага… - Парень уставился на дорогу. - Понимаю… Только это не ко мне. Никодим что-то знает, но нам в его знания ходу нет. Он и набрал нас для своей охраны. Ну, или охраны того, о чем знает…
        - Охраны от кого?
        Парень снова пожал плечами. Грузовик заухал, затрясся, вкатываясь на пригорок. Еще немного проехал и встал.
        - Прибыли… - Парень улыбнулся, точно радуясь, что смог избежать неприятного разговора, но не тут-то было. Федор, точно гончая, уже взял след.
        - Охраны от кого?
        - Парень, не томи! - поддержал друга Петро. - Раньше скажешь - раньше выйдем.
        - От брата его, - выпалил водила. - Говорят, раньше он тут раскопки вел. Да только неспокойные времена тогда были. А потом Никодим вернулся. Уж не знаю, как он братца приструнил, да только ушел он и больше носа сюда не кажет. Зато помощников у него более чем нужно, чтобы что-то узнать да напакостить. В прошлом годе церква разрушенная сгорела. А кто помог? Ясное дело, дружки братика!
        - При монастыре была церковь? - уточнил Федор.
        - А то! Сейчас-то нету. Сгорела. Мы месяца три завалы разбирали, а потом землей заравнивали. Чтобы туристы ноги не поломали…
        - А у вас и туристы имеются? - хмыкнул Петя.
        - Не много, но бывает. Типа вас. Только надолго их не хватает. Призрака боятся… - Водила, сообразив, что ляпнул лишнего, нахмурился и заторопил: - Некогда мне байки вам рассказывать. Идите с Богом. Если надо, тут буду ждать в девять вечера.
        - Не. Не надо! - Петр открыл дверь и спрыгнул в траву. - Сами дойдем.
        - Ну, как знаете. - Паренек захлопнул дверь, нажал на газ, машина покатила вперед и скрылась между домами.
        - Вот мы и церковь нашли. Надо будет вернуться, еще дневник полистать. - Федор радостно потер руки. - И все-таки есть какой-то призрак!
        - Мне кажется, я знаю, кто этот призрак… - Петр стоял, отрешенно глядя на поднятую машиной пыль.
        - И? - Федор насторожился.
        - Смотри! - Друг посмотрел на него и принялся загибать пальцы: - Клад. Тайна. Туристы. Призрак. Не прослеживаешь логическую цепочку?
        - Хочешь сказать, что призрак появился после того, как сюда стали приезжать туристы?
        - Точно! - Петр победно улыбнулся. - Призрака нет. Точнее, есть кто-то, кто играет роль призрака и отваживает любопытных!
        - Думаешь, наш призрак - человек?
        - Уверен! И человек, знающий старый монастырь, как свои пять пальцев!
        - Никодим? - Федор растерянно почесал лоб.
        - Или его брат, о котором только что упомянул наш провожатый. Он тоже долго жил в монастыре и что-то искал… - Петр довольно прищурился, разглядывая растерянное Федькино лицо.
        - И? Значит, брат - один из монахов? - Тот помрачнел, понимая, что еще чуть-чуть - и врежет другу по его довольной физиономии. - Колись давай! Хватит тянуть кота за яйца!
        - Снова не угадал! - будто не услышал Петр. - Он сказал, что брат ушел после того, как в монастыре поселился Никодим. А кто из наших знакомых говорил, что жил в монастыре «до возвращения хранителя»?
        Черт!
        Федя даже схватился за голову, пытаясь уловить ускользающий ответ.
        Нет. Не вспомнить…
        - Кто?
        - Захаров, не далее как позавчера!
        Федор даже присвистнул:
        - Лесничий!
        - Не прошло и года! - похвалил Петр.
        - И он нам же почти все это и рассказал тогда… в пивнушке…
        - Точно!
        - И он точно знает больше, чем сказал нам!
        - Ну… а если попытаться его найти и как следует поговорить? - Петр сжал немаленькую лапищу в кулак.
        - Тогда, может, чего и узнаем, - согласился Федя.
        Парни, не сговариваясь, развернулись и направились по главной улице к пивнушке.
        - Заодно пиво возьмем Максу, - вспомнил Федор, остановившись перед знакомой деревянной дверью.
        Внутри местного паба было все так же: тепло, темно, уютно и шумно. Местные работяги, спеша домой, не могли отказать себе в парочке кружечек пенного напитка.
        Появления парней никто особенно и не заметил. Только толстуха-продавщица, перекрикивая монотонный гомон, поинтересовалась:
        - Чего налить, мальчишки?
        Друзья переглянулись:
        - Нам бы с собой…
        - Не вопрос! - Улыбчивая тетка выудила из-под прилавка трехлитровую банку и поинтересовалась: - Столько хватит?
        - Вполне! - одобрил Петр и огляделся: - А не знаете, как нам Захара найти? Очень надо!
        - Знаю. Он здесь завсегдатай. - Женщина внимательно огляделась и удивленно хмыкнула: - Странно… пока нету… А вы вон к тем двум мужикам садитесь. - Она махнула в сторону стоявшего у крошечного окна столика. - Это его друзья. Уж наверняка должны знать, где он. А вот и ваше пиво. И авоська, чтобы нести удобно было.
        Федор подхватил сетку, в которой покачивалась банка с темным пенным пивом, и начал пробираться вслед за Петром.
        - Добрый день. - Тот ногой подтянул от соседнего стола табурет и опустился на него. - Не помешаем?
        - Мы ищем Захара… - Федя повторил его маневр и поставил на стол банку с пивом. - Не знаете, где он?
        - А чего вам от него надо? - ответил вопросом на вопрос мрачный, заросший щетиной тип с подбитым сине-фиолетовым глазом.
        Второй, невысокий, с расквашенным носом, улыбнулся щербатым ртом.
        - А вы, кажись, не местные?
        - Точно! Не местные. Мы из кинобригады, остановившейся в вашем монастыре, - кивнул Федор, нечаянно заметив капельку крови, застывшую рубином у рассеченной брови собеседника. - Он нас кое о чем просил.
        - Это о чем же? - насторожился парень с фингалом.
        - Вот дождемся его и расскажем, - хмыкнул Федя, не спеша открыл банку и сделал хороший глоток. - А я смотрю, у вас тут люди буйные. Часто стенка на стенку ходите?
        - Да не чаще, чем вы… - противно заухал-захохотал мелкий, намекая на еще не зажившие ссадины на лице собеседника.
        - С волками жить… - глубокомысленно фыркнул тот и снова приложился к холодному напитку.
        - Кстати, а кто это вас так?
        Петр смерил цепким взглядом местных и вопросительно посмотрел на друга.
        - Да… уроды одни… - отмахнулся Федор, прекрасно понимая, что его сейчас волнует. - Честь девушки защищали…
        - Девушки? Это какой? - заинтересовались деревенские.
        - А что? - прищурился Федор.
        - Да ничего! - переглянулись те. - У нас есть такие девушки - клейма ставить негде! Как бы вам, ребятки, своими красивыми рожами за пройду какую рисковать не пришлось.
        - Я сейчас сам из тебя пройду сделаю! - Федор почувствовал, как ярость пенным вином замутила разум. Поднялся. - Да я за Ленку любому горло перегрызу!
        - Федь, ты чего? - Петр встал рядом с другом.
        - Это за какую Ленку? За блаженную, что ли? - точно специально принялся дразнить мелкий. - Русальчиху?
        - Да, парень! Тут ты прав. Она не лярва, она дура! - поддержал того небритый. - Да еще и продажная!
        Федор не стал спорить.
        Правильно, чего с уродами связываться? Их убивать надо!
        Подхватил табуретку и опустил на голову здоровяка. Тот хрюкнул и принялся заваливаться на пол. Мелкий бросился к выходу, вереща, как поросенок, а попивающие пиво местные мужики дружно поднялись и окружили друзей.
        Готовое вот-вот начаться побоище остановил знакомый голос:
        - Ребят, вам чего, жить надоело?
        Мужчины расступились, пропуская к друзьям лесничего.
        - Захарка, знаешь их, что ли? - заговорил седой широкоплечий мужчина лет сорока.
        - Знаю, Матвеич. А Косой правильно получил. Он всегда сначала сболтнет, а потом подумает. Сам через часик очнется. Отпустите парней.
        - Да забирай, - кивнул седой и вернулся к столику, где его ждала недопитая кружка пива. Вскоре мужчины разбрелись по местам. Захар направился к выходу.
        Федор закрыл чудом уцелевшую в побоище банку с пивом, сцапал сетку, и они вместе с Петром вышли вслед за лесничим.
        Тот уже поджидал их, усевшись на поваленное у забора бревно.
        - Ну? Как живется-можется? Чего-нибудь узнали интересное?
        - А то!
        - Искали тебя, чтобы поговорить по душам.
        - Будешь врать или недоговаривать - поймем, и тогда ищи других!
        - Понял-понял! - примирительно поднял руки Захар. - Ну? Давайте. Выкладывайте!
        - Мы знаем, что твой брат - Никодим.
        - Почему ты ушел, когда он вернулся в монастырь?
        Лесничий пожал плечами:
        - Да это и не секрет. Никодим - мой сводный брат. А ушел, потому что он, грубо говоря, свихнулся. Сами понимаете, с сумасшедшим общаться - радости мало. Считал себя чуть ли не мессией и спасителем рода Русаловых. Дело в том, что его предок, отец Павел, спас от смерти генерала, и тот в благодарность построил церковь и монастырь. По преданию, все в роду отца Павла завязаны на том, чтобы спасать Русаловых. Вот он и посвятил себя миссии по восстановлению монастыря и слежки за Русальчиковыми. Председатель и его дочка - единственные потомки нашего славного генерала. Меня он с позором выгнал, так как я не занимался всеми этими бреднями, а искал клад, который наш бравый генерал, перед тем как исчезнуть, спрятал где-то в подвалах монастыря.
        Федор переглянулся с другом и сказал:
        - Мы нашли дневник генерала. Там есть любопытный чертеж. По нему выходит, что в монастыре имеется тайный ход, который ведет в разрушенную церковь. К сожалению, чертежи в дневнике незаконченные. Мы бы хотели увидеть полную карту владений Русалова. Тогда можно и клад поискать.
        - Но только договоримся на берегу, - вмешался Петр. - Поделим сокровища пятьдесят на пятьдесят или ищи сам.
        - Угу… - Захаров задумался. - Вообще-то карту монастыря хранит Русальчиков. Только, боюсь, мне он ее не даст. Мы с ним не в мирных отношениях.
        - У него есть карта? - Федор насторожился, точно гончая, что взяла след.
        - И не только! У него очень много документов этой семейки, но он почти никому их не показывает. Наверное, только его Леночка и знает точно, что в них. От дочери он ничего не скрывает, но чтобы она доверила кому-то семейные тайны - это еще надо постараться! - Захар вдруг тоскливо усмехнулся.
        - Вас что-то связывает? - Федя не сводил с него глаз, изо всех сил стараясь сдержать просыпающееся бешенство.
        - Нас? С Леночкой? - Улыбка Захарова стала мечтательной. - Очень много. Но она, глупая, этого не хочет понимать. Даже участкового попросила, чтобы тот охранял ее от меня… Как будто я предлагал ей когда-либо что-то плохое…
        - А знаете, у меня предложение! - Петр понял по глазам друга, что сейчас снова начнется битва, и поспешил того отвлечь. - Мы с Захаром пока пообщаемся на интересующую нас тему, а ты, Федя, сходи к Елене. Насколько я знаю, ты хотел с ней поговорить. Я буду ждать тебя здесь, а после вместе пойдем в монастырь.
        Федор пожал плечами:
        - Хорошо. Тогда дождись меня, - и, не прощаясь с Захаром, направился прочь.
        Глава 7
        1896 год.
        Бал. Шестнадцатилетие Марии Русаловой.
        - Бабушка, это платье очень неудобное. - Марья одернула длинную юбку, но легче от этого ей не стало. Корсет был слишком тесным, пышные кружева похожи на взбитые сливки. Такие платья почти вышли из моды, но старая дама придерживалась строгих взглядов и настаивала, чтобы внучка была на балу непременно в этом наряде.
        - Во-первых, не называй меня бабушка. На балу я для тебя Евдокия Петровна. Во-вторых, это платье сшито специально для тебя. Или ты хочешь сказать, что мы зря ездили на примерки последние два месяца?
        Марья вздохнула. Примерки были тем еще испытанием. Портной француз с таким чудным именем, что она и не запомнила, заставлял ее стоять часами неподвижно. Прикладывал ткани, пришпиливал булавками какие-то лоскуты, кружева. Служанки только успевали выполнять его приказания. После примерок девушка уставала так, словно сама сшила не меньше дюжины платьев.
        - Не крутитесь, mon ami. Вы превосходительно выглядит. - Девушка с трудом сдерживала смех, когда он делал подобные ошибки в русской речи. Пробовала его поправлять, на что портной обижался и начинал говорить исключительно на родном языке.
        Марья иногда стыдилась своих мыслей, но предстоящий бал совсем не радовал. Она никогда не мечтала блистать в светском обществе, хвастать нарядами, пытаясь перещеголять других барышень. Она видела свое счастье в другом. Домик у реки, рядом любимый и куча детишек.
        Ей уже давно снился красивый белокурый юноша. У него были глаза цвета застывшего меда, высокие скулы, мужественный подбородок и губы, что слаще любого нектара.
        В ее сне они всегда танцевали вальс.
        Марья смотрела в медовые глаза и тонула в них, как в тягучей патоке. Просыпаться после этих снов не хотелось, и она с нетерпением ждала ночи, чтобы снова увидеться с НИМ.
        О своих снах она рассказывала только Аннушке, что была ее подругой с самого раннего детства. С ней можно было говорить обо всем, особенно о том, чего никогда не скажешь папеньке. Конечно, она очень любила отца, но в шестнадцать лет некоторыми секретами можно делиться исключительно с подругами.
        Аннушка не одобряла наивной влюбленности Марьи в героя снов, но выслушивала всегда внимательно, важно кивала, а после звонко хохотала.
        - Марьюшка, наукой доказано, что сны - всего лишь игра нашего воображения и не имеют с реальностью ничего общего, - говорила она. - Как только встретишь своего единственного, сразу перестанет сниться этот кареглазый.
        - Он не кареглазый, - возражала Марья и смеялась вместе с подругой, - у него совершенно особенный цвет глаз. Будто густой гречишный мед, растворенный в янтаре.
        - Тебе стихи писать надо, - улыбалась Аннушка.
        Старая дама достала из сумочки носовой платок и приложила к абсолютно сухим глазам. Марья знала, что это лишь уловка, чтобы заставить чувствовать внучку виноватой, но ничего не могла с собой поделать. Бабушка всегда добивалась цели.
        - Не плачьте, бабушка. Я буду счастлива надеть это платье на бал. - Дарья обняла бабушку за плечи и улыбнулась.
        - Вот и славно, детка, - та даже не обратила внимания на «бабушку», - я люблю тебя и желаю только добра. На балу я наконец-то смогу представить тебя своим друзьям. Сколько можно сидеть в заточении у твоего солдафона-отца? Это просто недопустимо для юной особы.
        Марья знала, что Евдокия Петровна всегда недолюбливала папеньку, но старалась скрывать это. А после смерти матушки и вовсе пообещала не переступать порога дома Русаловых.
        Воспоминания вдруг накрыли девушку удушливой волной. Она старалась забыть тот страшный день, но не могла. Любимая маменька и сейчас стояла перед внутренним взором, как живая. Марья долго думала, что произошло тогда…
        Мать вошла в воду, словно ее кто-то позвал, и Марья увидела ее испуганные глаза. А после она упала в озеро. Марья хотела бежать к ней на помощь, но замерла как вкопанная. Словно что-то не пускало. Страшный крик отца: «Не трожь!» до сих пор стоит в ушах. От чего или от кого он тогда пытался ее спасти? Ответов не было.
        - Что с тобой, Мария? Ты побледнела. - В глазах бабушки читалась искренняя забота, что ей было не свойственно. Евдокия Петровна была ярой противницей проявления чувств и хотела так же воспитать внучку, только Марья не желала становиться похожей на снежную королеву.
        - Все в порядке, просто корсет немного жмет.
        - Ты привыкнешь. - Лицо старой дамы снова стало похоже на маску. - Бал через три дня, а нам еще многое нужно успеть. Кстати, у меня будет для тебя сюрприз, но об этом позже.
        Марья не понимала своего состояния, но нервозность нарастала с каждым днем. И чем ближе бал, тем сильнее она нервничала.
        Ее готовили к этому с раннего детства. Бесконечные уроки танцев, этикета. А может быть, дело в том, что бабушка с дедушкой устраивают бал в ее честь?
        Марья не любила излишнего внимания к своей персоне и всегда старалась находиться в стороне от шумных компаний. Свободное время проводила в саду или встречалась с единственной подругой Аннушкой. Видимо, сказалось многолетнее нахождение в усадьбе отца. После смерти Софьи Сергеевны в доме больше не собирались гости, даже на партию преферанса, который безумно любил Силантий Матвеевич.
        И вот теперь придется выслушивать поздравления, комплименты. Но страшнее то, что нужно будет делать вид, что ей это нравится.
        Скорее бы все закончилось.
        Бал проходил в имении Соломатиных. Хозяева лично встречали гостей в торжественном зале. Каждому вновь прибывшему выдавалась карнавальная маска.
        При входе лакей объявлял титул гостя и его имя. Для балов это было атавизмом, но Евдокия Петровна все решила по-своему.
        Постепенно зал заполнялся людьми.
        Дамы в дорогих платьях, непременно с открытыми плечами. Кавалеры в черных фраках.
        Оркестр играл легкую, ненавязчивую музыку. Официанты разносили шампанское в высоких бокалах.
        Марья прибыла с опозданием, вместе с отцом. На ней было белоснежное платье, волосы собраны в высокую прическу, украшенную живыми цветами жасмина - символ чистоты и невинности. На груди пламенели рубины, подарок Русалова. В левой руке веер, а в правой маленький букет из полевых цветов.
        Пока Марья под руку с Русаловым спускались по парадной лестнице, все взгляды были обращены лишь на нее. Высокая, статная фигура, тонкая талия и поистине королевская стать.
        - Ты моя принцесса, - шепнул ей на ухо генерал. - Сегодня твой вечер.
        - Спасибо, папенька. Я, оказывается, страшная трусиха. Еще час назад хотела сбежать.
        Русалов, стараясь успокоить, накрыл ладошку дочери своей рукой и улыбнулся.
        - Генерал Силантий Русалов с дочерью Марией. - Голос лакея пролетел эхом по залу, прозвенел в хрустале люстр и растаял где-то под потолком.
        Марья едва заметно поежилась. Лестница вдруг показалась ей бесконечной. Захотелось сбежать вниз и смешаться с толпой. Где-то далеко внизу ее ждала Евдокия Петровна. Мария шла к ней, как на свет маяка. Эту женщину никак нельзя было назвать бабушкой. Несмотря на преклонный возраст, она смогла сохранить прекрасную фигуру, и со спины ее невозможно было бы отличить от молодой женщины. Корсет выгодно подчеркивал осиную талию, по изящным бедрам струился шелк цвета шампанского. Из украшений - лишь кулон на длинной шее.
        Марья облегченно выдохнула, когда лестница осталась позади, и сделала легкий реверанс.
        - С днем рождения, дорогая. - Соломатина лишь коротко кивнула внучке.
        - Благодарю за этот вечер, Евдокия Петровна.
        - Он только начинается, и я обещаю, что ты запомнишь его надолго. А вот и мой сюрприз.
        Лакей негромко стукнул тростью об пол и объявил:
        - Граф Владимир Орлов с супругой Еленой и сыном Евгением.
        Марья почувствовала, как пол уходит из-под ног. Она уже успела позабыть о данном некогда обещании. Матушка на ее десятилетие обмолвилась о помолвке с Евгением, но после ее ухода об этом больше не говорилось, и Марья считала себя свободной. Неужели бабушка сможет так с ней поступить? Почему папенька дал свое согласие? Почему не сказал ей об этом?
        Марья бросила быстрый взгляд на отца. Тот отрицательно покачал головой.
        Значит, он ничего не знает. И Евдокия Петровна просто пригласила Орловых, а она уже перепугалась. Но откуда эта тревога?
        - Здравствуй, Силантий Матвеевич.
        - Здравствуй, Владимир.
        - Мария, примите мои поздравления. Вы очаровательны. Сколько лет мы не виделись? Шесть? - Орлов-старший приложился легким поцелуем к руке Марьи.
        - Благодарю вас, Владимир Андреевич.
        - Евгений, поздоровайся с Марией.
        Марья едва не прыснула от смеха. Вспомнился ее десятый день рождения - тогда Евгений держался за юбку матери. Теперь он повис у нее на руке.
        Орлов-младший хоть и повзрослел, но остался все тем же маменькиным сынком. С годами не прибавилось ни красоты, ни мужественности. Все те же большие серые глаза и вздернутый нос. Только теперь еще прибавились юношеские прыщи.
        - Рад встрече, Мария. - Он, как и отец, поцеловал ручку имениннице. - Прекрасно выглядите.
        - Силантий Матвеевич, по мне так время самое удачное, дабы обсудить объединение наших родов. Жене через месяц исполнится девятнадцать лет, пора о женитьбе задуматься.
        У Марьи сжалось сердце, воздуха стало катастрофически мало, словно кто-то затянул корсет еще туже. Она быстро замахала веером, чтобы стало хоть немного легче.
        - Невеста застеснялась, - Владимир Орлов расценил состояние Марьи по-своему, - краской залилась. Не волнуйтесь так, любезная Мария Силантьевна. Свадьбу сыграем, когда вы сами с Евгением решите.
        - Мне кажется, гости уже заскучали. - Русалов пришел на помощь дочери. - Владимир Андреевич, давайте мы с вами это обсудим в приватной обстановке чуть позже. А Марья еще не со всеми поздоровалась.
        Марья передвигалась по залу, как сомнамбула. Гости поздравляли ее, восхищались красотой и статью, но она почти не разбирала слов. Улыбалась и делала реверансы, благодарила, говорила ответные комплименты, даже не понимая, кому их раздает.
        - Разрешите вас пригласить?
        Марья обернулась и увидела довольного Евгения. На его лице играла змеиная улыбка. Губы вытянулись в тонкую нить.
        - Первый танец у меня занят папенькой, - мягко отказала девушка.
        - Силантий Матвеевич с моим отцом вышли в сад. Поэтому я готов повторить свой вопрос.
        Марья обвела глазами зал. Этот прохвост Орлов мог и обмануть. Но отца нигде не было. А вот бабушка наблюдала за Марьей. Сюрприз удался. Она уж точно будет помнить его очень долго.
        - На нас смотрят, - поторопил Орлов, - это неприлично, отказываться от танца.
        - Хорошо, - выдохнула Мария, и Орлов закружил ее по залу.
        - Почему вы меня избегаете? - Он жестом собственника прижал ее к себе. - Я вам совсем не нравлюсь, Мари?
        - Евгений, я не готова отвечать на подобные вопросы. Давайте просто танцевать.
        - Я не привык принимать отказы от барышень. - Его губы сжались в тонкую полоску, ноздри встрепенулись, а рука на талии девушки мгновенно вспотела. - Или генерал подыскал вам более походящую, по его мнению, кандидатуру? Какого-нибудь солдата?
        Марья попыталась вырваться, но, хилый внешне, Орлов держал ее железной хваткой. Девушка снова поискала глазами отца, но, увы, тот еще не вернулся, зато бабушка, похоже, осталась довольна. Она смотрела на танцующую пару с умилением и, обмахиваясь веером, улыбалась.
        - Вы делаете мне больно, Евгений.
        - Сожалею, не хотел. - Орлов чуть ослабил объятия.
        - Простите, но я не могу оставить без внимания других кавалеров. У меня еще несколько танцев на вечер.
        Марья снова попыталась высвободиться, но потерпела неудачу.
        - Вечер только начался, успеете, - улыбнулся Орлов. - Хочу, чтобы вы знали, Мари, если я чего-то решил, то добьюсь. Это касается всего. Вы понимаете меня?
        - Не понимаю. Отпустите меня, прошу вас.
        Орлов больше не скрывал раздражения. Он снова притянул девушку к себе и попытался коснуться губами обнаженной шеи. Марья не смогла стерпеть подобной вольности и влепила наглецу пощечину.
        - Не смейте так поступать! Никогда!
        - Простите, не удержался, - все так же холодно улыбаясь, процедил Евгений, приложив ладонь к полыхающей щеке.
        - Прощайте. - Девушка вздернула подбородок. Ей необходимо побыть одной! Глотнуть свежего воздуха! - Я уверена, многие из присутствующих будут рады принять ваше приглашение на танец, но не я!
        - Женька, ты чего? - К ним подбежали два молодых человека и подхватили Орлова под руки. - Простите его, барышня, наш друг не рассчитал с алкоголем, вот и вышел конфуз. Мы сейчас выведем его, воздухом подышит, и все будет хорошо. Ведь так, Жень?
        Орлов ничего не ответил, только дернулся, требуя освободить его и, не извиняясь, пошел прочь, протискиваясь среди гостей. Его друзья что-то объясняли возмущенным людям, улыбались и кланялись, как заведенные. Марье не хотелось смотреть на этот цирк. Орлов - подонок, но, возможно, теперь наконец-то отстанет от нее навсегда. К тому же она даже слышала, что кто-то обещал вызвать его на дуэль.
        Развернувшись, она бросилась к противоположному выходу. Глаза застили слезы, и с ними не было никакого сладу. Если бы только могла, то немедленно уехала бы домой. Но бабушка ей этого не простит, да и папенька расстроится. Мария не заметила, как оказалась в саду.
        - Вы окажете мне честь, приняв приглашение на танец? - послышалось совсем близко.
        Марья хотела сразу же отказаться, сославшись на плохое самочувствие, но что-то заставило ее поднять взгляд. Под черной маской блеснули глаза. Те самые, что она много раз видела во сне. Гречишный мед, растворенный в янтаре.
        Этого просто не может быть!
        Не веря в происходящее, Марья несколько долгих мгновений растерянно смотрела на незнакомца.
        Может, она спит, и все это ей снится?
        Но нет! Герой снов стоял перед ней. Живой и настоящий. Русые волосы с рыжинкой, прямой нос, красиво очерченные губы.
        - Я не хочу возвращаться в зал, - словно оправдываясь, ответила она.
        - Музыка здесь хорошо слышна, - улыбнулся герой из снов, - и воздух куда свежее.
        Как заколдованная, Марья подала ему руку, и в тот же самый миг зазвучал вальс. Венский! Ее любимый! В музыку вплелись голоса птиц и стрекотание цикад, образовав самый прекрасный на свете оркестр.
        Мир вокруг перестал существовать, как только его ладонь легла на ее талию. Пространство вокруг взорвалось мириадами звезд и осыпалось к ее ногам серебристой пылью. Остались только они, и больше никого.
        - Я счастлив знакомству с вами, - прозвучал бархатный голос незнакомца. - Меня зовут Алексей. Алексей Романов.
        - А я…
        - Мария Русалова. - Он опередил ее с ответом. Улыбнулся. - Хозяйка сегодняшнего вечера и самая красивая девушка из всех, что я когда-либо встречал. Если честно, не надеялся на танец с вами, но мечтал о нем с той самой минуты, как увидел вас.
        - Вы мне льстите. Здесь множество барышень гораздо красивее меня, - смущенно произнесла Марья.
        - Для меня не существует никого, кроме вас.
        Он не проявлял грубости, не был настойчивым, как Орлов, но Марье так хотелось быть к нему ближе. В ней боролись робость и страсть, страх и желание. Вдруг Марью кто-то толкнул. Сзади раздался виноватый голос:
        - Барышня, простите великодушно!
        Она и не знала, что здесь еще кто-то есть. Марья успела заметить, что теперь они наконец-то остались в саду одни, и вдруг почувствовала, что теряет опору.
        Ничто не могло избавить ее от позорного падения. Она почувствовала, как подвернулся каблук, нога запуталась в длинном кружеве юбки, Мария беспомощно взмахнула руками, но тут сильные руки поддержали ее за талию.
        Склонившись над ней, Алексей тревожно смотрел в ее глаза. Марья чувствовала на губах его свежее дыхание и, не в силах противиться какому-то безрассудству, сняла с него маску и жадно вгляделась в милые черты. Он почти не отличался от незнакомца, снившегося ей. Может быть, волосы чуть светлее и больше зелени в ласковых глазах. Сердце заколотилось с бешеной скоростью. Все мысли разом вылетели из головы, звуки вокруг затихли. Она снова оказалась в мире, где есть только он и она.
        В его объятиях было уютно, и когда его губы приблизились на опасное расстояние, она подалась навстречу. Поцелуй был долгим и нежным. Голова кружилась, тело казалось невесомым в желанных и нежных объятиях. Марья потеряла счет времени, и ей хотелось только одного, чтобы это никогда не заканчивалось.
        И тут она увидела Орлова. Он стоял и смотрел на нее, и непонятно было, чего в его взгляде больше - обиды или злости. Отстранившись от Алексея, Мария бросилась прочь. Подальше от музыки и суеты! Подальше от призрачного счастья!
        Углубившись в сад, где уже царили сумерки, она не смогла сдержаться, и слезы хлынули ручьем. Марья плакала, понимая, что теперь не сможет жить прежней жизнью. Если до сегодняшнего дня у нее были только сны, то теперь они стали реальностью. Жаль, что так поздно! Бабушкин «сюрприз» и папенькин разговор со старшим Орловым теперь означают лишь одно - за нее уже все решили. Выдадут замуж за постылого Евгения, не спрашивая согласия. Если отец настоит на своем, а бабушка его поддержит.
        Но как же теперь быть с Алексеем? Она любила его еще в своих снах, и вот теперь сон стал явью. И этот поцелуй. Властный, но не грубый, нежный, но настойчивый. Губы и теперь горели огнем, внизу живота разливалась сладкая истома.
        Марье стало страшно. Она ведь его совсем не знает, а после постыдного бегства, скорее всего, и не увидит никогда. Наверняка он принял ее за истеричную особу, что при первой возможности позволяет незнакомцу поцелуй, а после сбегает без объяснений.
        Или она ошиблась? И приняла первого встречного за героя снов? Ведь такое вполне возможно.
        Могла ли она спутать ЕГО с кем-то?
        Не могла!
        Мысли мчались в голове, как борзые за лисицей, и вот-вот готовы были запутаться в пестрый клубок. Марья не смогла больше сдерживаться и зарыдала в голос, обняв старую яблоню. Сад был пуст, и можно было дать волю чувствам.
        Подаренное папенькой колье вдруг стало жечь кожу, словно рубины раскалились и превратились в угли. Марья с ненавистью сорвала его с шеи и бросила в траву.
        Мысль о предательстве отца была невыносима. Грудь сдавливали рыдания, воздуха не хватало. Не к месту подумалось, что вот так же умирала матушка в темной воде пруда. Стало еще горше. А потом разум заполнила ярость. Ледяная чернильная ярость. Она ни за что не станет женой нелюбимого, лучше пойдет к пруду и утопится. Только сначала исповедуется в церкви.
        Папенька никогда не веровал в Бога, но зачем-то распорядился построить храм недалеко от их поместья. Как он говорил, сделал это в благодарность монаху за спасение.
        Решено! Она попросит у Бога прощения и уйдет из жизни.
        Без любимого ей этот свет не мил.
        Любимый. Как сладко и одновременно мучительно горько думать так об Алексее. А он, скорее всего, и не вспомнит о ней после бала. Утешится в объятиях какой-нибудь красотки. Мужчины относятся к любви совершенно иначе, об этом она читала в романах, которые были под строжайшим запретом бабушки и отца, но она тайком брала их у подруги Аннушки и читала взахлеб.
        Для нее любовь - волшебное чувство, которое заставляет парить и видеть мир только в ярких красках. Но так же ли относится к любви Алексей? Вопросов было много, и ни одного ответа.
        - Мария Силантьевна? Уже вернулись? Отчего же так скоро? - Павел оторвался от молитвенника и удивленно посмотрел на девушку. Она шагнула в его келью и опустилась на лавку. Теперь, когда волны злости и отчаяния схлынули, силы покинули ее.
        - Что случилось?
        - Павел, я исповедаться хочу. Душу облегчить.
        Марья огляделась. Иконы смотрели со стен с укоризной, словно знали о ее мыслях. Казалось, что они что-то шепчут ей, обвиняют.
        Преподаватели говорили Марии, что никакого Бога нет, и на все воля человека, а не инфернальных высших сил. А она украдкой разговаривала с ангелами. Не зная ни одной молитвы, просила за папеньку, когда того волки в лесу погрызли, и за матушку, чтобы ей на том свете было хорошо.
        - А Силантий Матвеевич почему не приехал?
        - Задержался. - Ей совсем не хотелось разговаривать об отце и о том, что произошло. Лишь бы поскорее все это закончилось.
        - Не мое это дело, но вы бледны, и глаза покраснели. Что-то случилось? Мне можно рассказать все.
        - Для этого я и пришла! - вспылила Марья, но ей тут же стало стыдно. На Павла злиться грешно.
        Тот словно прочитал ее мысли и, не отводя глаз, произнес:
        - Исповедь нужна грешникам, а не влюбленному сердцу.
        Марья вздрогнула. Слова Павла прожгли молнией.
        - Откуда… Как вы догадались? Я ведь ничего не сказала.
        - Не всегда нужны слова, Мария. Пойдемте. - Он указал рукой на едва заметную дверцу.
        Павел провел ее в небольшую комнатку. Здесь было чисто, светло и пахло свежим деревом. Он усадил Марью за стол и вскоре поставил перед ней чашку с ароматным чаем. Только сейчас Марья почувствовала, как сильно замерзла. Ее била дрожь, хотя на дворе конец июля. Девушка обхватила руками горячую чашку и сделала большой глоток. Напиток обжег горло.
        - Аккуратнее, чай горячий.
        Марья всхлипнула, выпила чай и заговорила. Павел слушал внимательно. Ни разу не перебил, лишь кивал в такт рассказу.
        - Не нужно было уходить, - сказал он, когда Марья выплеснула на него свою боль, неуверенность и надежду. - Вы ведь не разобрались толком. Может, батюшка ваш вовсе и не о свадьбе беседы вел. С чего вы это решили?
        - Мне Евгений сказал! - всхлипнув, выпалила Мария и снова замолчала, понимая, насколько глупо и опрометчиво поступила. И как же теперь все исправить? Папенька будет гневаться, она ведь даже записки ему не оставила. И ожерелье подаренное выбросила. Что же теперь будет? - Мне обратно нужно! К папеньке! На коленях прощения просить стану! Что же я натворила-то? Ведь даже к пруду хотела пойти, чтобы утопиться, и на исповедь к вам пришла поэтому.
        - Нет греха страшнее, чем жизнь, Богом подаренную, забрать. - Павел нахмурился, перекрестился и прошептал слова из молитвы. - А когда человек сам себя убивает, грех в сто крат тяжелее.
        После этих слов Марья, не в силах сдержать слез, кинулась к Павлу:
        - Простите меня! Как грех мыслей этих с себя смыть? Как папеньке в глаза теперь смотреть? Как ему меня дочерью после всего называть?
        - Да полно вам, Мария Силантьевна. Подумаешь, с бала сбежала, эка невидаль. А с батюшкой вашим я сам побеседую. А вам книжицу одну дам почитать. Сейчас ступайте в дом да спать ложитесь, а я стану генерала дожидаться. - Павел говорил спокойно, словно и не было тяжелого разговора.
        Марья кивнула, утерла слезы и вышла из кельи.
        В ту же ночь она слегла в горячке. Служанки не успевали менять на ее лбу повязки. Она почти не приходила в себя. Металась в бреду. Перед глазами вставали лица. Сначала маменька. Потом бабушка, которую держал под руку Евгений Орлов. Молодой человек протягивал Марье золотое кольцо. Она надевала его на палец и только потом видела, что ободок изъеден ржавчиной. Евгений смеялся, а изо рта вырывался раздвоенный язык.
        Генерал пришел уже перед рассветом. Он гладил Марью по голове и обещал, что все наладится, все обязательно будет хорошо. Вот только ей нужно поправиться.
        Спустя несколько дней лихорадка спала. Марья очнулась, села и оглядела комнату. Она даже не сразу поняла, где находится. Последнее, что помнила, - разговор с Павлом. Взгляд остановился на отце, спящем в кресле подле ее постели.
        Папенька! Наверное, он уже все знает! Какое изможденное у него лицо! Морщины стали глубже, вокруг глаз залегли темные тени, и седых волос стало больше.
        Марья спустила на пол босые ноги и сделала несколько неуверенных шагов. Голова кружилась, во рту было сухо и горько.
        Скрипнула половица.
        Генерал открыл глаза:
        - Марьюшка, ты очнулась! Радость ты моя! Как же ты напугала меня, доченька.
        Он вскочил на ноги, бросился к ней и заключил в объятия.
        - Папенька, простите меня, ради всего святого! - Она попыталась встать на колени, но Русалов ей не позволил. Взял дочь на руки и уложил обратно в постель. Но Марья вскочила и потребовала выслушать ее. - Я не могла на балу находиться. Не хочу я замуж за Евгения! Папенька, я чуть не сделала большую глупость. Простите меня!
        - Павел все мне рассказал, Марьюшка. Это ты меня прости. Не волнуйся, Орловы больше не переступят порога нашего дома. Как ты могла подумать, что я ему тебя отдам? Если твоей бабке так хочется, то пусть сама за него замуж выходит.
        - У нее дед есть. - Марья рассмеялась.
        - Значит, пусть усыновит этого хлыща.
        Марья посмотрела на отца с благодарностью и обняла.
        - А что вам Павел рассказал, папенька?
        - Так все рассказал, золотце. Как ты с бала вернулась раньше времени, про то, что Евгений к тебе приставал и ты не смогла этого вынести. А что меня не предупредила, так испугалась, что гневаться стану. Но разве ж я могу на тебя злиться? Я больше жизни тебя люблю. Не было бы тебя, и меня бы не стало. Так и знай.
        Марья улыбнулась. Значит, папенька не знает про встреченного на балу незнакомца и про ожерелье не знает. А самое главное, что про ее мысли дурные не узнал и не узнает никогда.
        После выздоровления Марья часто стала бывать в построенной отцом церкви. Павел встречал ее с радостью. Учил молитвам, рассказывал о житиях святых и иконах.
        Она просила оставлять ее одну. Говорила, что так чувствует себя ближе к Богу, но на самом деле не хотела, чтобы хоть кто-то знал, о ком она молится.
        - Алешенька, родный мой. Доведется ли нам когда-нибудь встретиться? Что же я натворила? Сама счастье оттолкнула.
        В один из дней Марья попросила отца построить при церкви монастырь. Она твердо решила посвятить себя служению Богу и уйти в монахини.
        Силантий Русалов принял решение дочери тяжело, но отказывать не стал. Видимо, надеялся, что та сама когда-то одумается.
        1899 год. Алексей Романов.
        - Алешенька, родный мой. Доведется ли нам когда-нибудь встретиться?
        Звонкий голос еще слышался где-то далеко и исчезал вместе с ускользающим сном. Алексей приподнялся на локтях и потряс головой, отгоняя обрывки наваждения, встал с постели и подошел к окну. Уже начинало светать. Разрисованные морозными узорами стекла были похожи на диковинные картины, а за ними пушистыми хлопьями падал снег.
        Алексей прошел к столу и достал из ящика резную шкатулку. Эта шкатулка была его личной сокровищницей, в которой хранилось самое дорогое, что у него было - память.
        В голове зазвучала музыка. Он вспомнил бал в имении Соломатиных. Танцующие пары, разодетые по последнему слову моды. И ОНА. Словно мотылек в круге света. Мария Русалова кружила в танце с каким-то хлыщом. Он прижимал ее к себе и что-то шептал на ухо, а потом и вовсе позволил себе такое, от чего у Алексея до сих пор кулаки сжимаются в бессильной ярости. Хлыщ поцеловал ее. Только хорошее воспитание и безупречные манеры удержали его от того, чтобы набить наглецу морду.
        С трудом дождавшись, когда девушка останется одна, Алексей пригласил Марию на танец. Та хотела отказать - он видел это по нахмуренному личику, - но взглянула на него и вдруг поменяла решение.
        Она была очень близко. Непозволительно близко. Нос щекотал сладковатый запах жасмина, цветки которого запутались в ее прическе и делали похожей на лесную нимфу, что по странной случайности оказалась среди людей.
        Звучал вальс, но он слышал лишь ее прерывистое дыхание и стук сердца. Сдерживать себя не было никаких сил, она была в его руках: нежная, хрупкая, воздушная. Глаза из прозрачно-голубых вдруг сделались темно-синими, и каким-то шестым чувством он понял, что напугал ее. Напугал свою нимфу. Хотел отстраниться и отпустить, но неожиданно она сама подалась навстречу. Ее рот призывно приоткрылся, и их губы встретились. Изящные тонкие руки обвили его шею, и свет вокруг померк.
        Сначала робко и нежно, потом все настойчивее он целовал ее, не в силах оторваться, словно нашел в раскаленной пустыне живительный оазис. Она отвечала неуверенно, будто это был первый в ее жизни поцелуй.
        Все закончилось неожиданно. Мария оттолкнула его и убежала. Он не посмел пойти за ней, боялся напугать еще больше. А когда решился, то ее уже нигде не было. Она исчезла, как и полагается нимфе. И, подобно сказочной принцессе, оставила после себя весточку - колье из кровавых рубинов. Украшение лежало в траве у яблони, камни светились, что угли. Он и сам не знал, почему сразу не отдал ожерелье генералу Русалову или Соломатиной. Решил, что передаст его лично хозяйке. Но вот уже декабрь был на исходе, а он так и не решился поехать к ней. Вдруг она его не ждет? Может, и замуж уже вышла. Можно, конечно, передать с посыльным, но искушение увидеть ее еще хоть раз - сильнее.
        Он никогда не был трусом, а вот пред этой хрупкой нимфой робел, как студент-первокурсник. И каждую ночь видел во сне ее глаза, слышал голос, который звал его. Но Алексей все списывал на свои желания и не верил в то, что это может быть правдой.
        И каждый день теперь доставал шкатулку, в которой хранилось рубиновое ожерелье - единственное, что связывало его с прекрасной нимфой. И пусть он совсем не знал ее, но видел ее красоту, кротость и чистоту. Этого было достаточно.
        Алексей, который привык к обществу светских дам, что похожи на фарфоровые куклы - без чувств и эмоций, влюбился в небесное создание в ту же самую минуту, когда она приняла его приглашение на танец. Мария была особенной. Она не падала в обморок, предварительно убедившись, что рядом найдется тот, кто поддержит ее. Не болтала без умолку о нарядах и кавалерах. Хотя им и поговорить толком не удалось. Но Алексей был уверен в своей правоте.
        Алексей почувствовал на себе чей-то взгляд и обернулся. На пороге стояла матушка. В длинном бежевом платье, со светлыми волосами, заплетенными в косу. Алексей спрятал украшение и убрал шкатулку.
        - Ты давно за мной наблюдаешь? - смутился он.
        - Не хотела тебя отвлекать. - Женщина понимающе улыбнулась. - Вижу, как вздыхаешь, тоскуешь… Познакомишь меня с ней?
        - С кем?
        - С девушкой, которой ты купил ожерелье.
        И тут он понял, что все его страхи пустые. Нужно немедленно ехать к Русаловым и просить руки Марии. И будь что будет.
        - Матушка, я тебя люблю. - Алексей на радостях бросился к матери и обнял ее. - И ее люблю!
        - Я давно мечтаю о внуках, Алешенька. Приводи свою зазнобу знакомиться, что же ты ее от меня скрываешь?
        Алексей отстранился. Как сказать ей, что ожерелье куплено не им, а позабыто той самой зазнобой? Как он приведет ее знакомиться, когда еще сам не уверен, что не будет отвержен?
        Значит, надо встретиться с Марией и все узнать. Может, и не откажет.
        - Я скоро привезу ее, матушка. Обещаю. - Алексей сглотнул. Хоть бы все получилось! Матушка вон как радуется! Глаза светятся, морщинки разгладились. После смерти отца он впервые видел ее такой и не мог огорчить.
        - Как ее зовут, Алешенька?
        - Мария Русалова.
        - Русалова? - Женщина помрачнела. - Дочка Силантия Русалова?
        - Вы знакомы? - Алексей удивленно поднял брови.
        - Лично не знакома, но слышала о ней. Уверена, что ты сделал правильный выбор.
        Глаза матушки стали печальными. Отговорившись нахлынувшей мигренью, она ушла к себе. Но ничто, даже странное поведение матушки, не могло сейчас омрачить его счастье. Он выбежал на улицу, даже не накинув тулупа.
        - Игнат? - заглянул он в конюшню. - Подготовь мне к утру экипаж.
        Конюх, крепкий седовласый мужчина лет пятидесяти, не спеша засыпал овса жеребцам. Отставил ведро и подошел к Алексею:
        - Куда поедем, барин?
        - В Сухаревку, имение Русаловых.
        - Далековато по морозу-то… - усмехнулся тот, окинул взглядом Алексея и махнул рукой. - Ступай в дом, барин. Замерзнешь. А завтра с рассветом буду ждать тебя.
        Всю ночь Алексей не сомкнул глаз и был несказанно рад, когда со двора послышалось ржание и зычный окрик Игната.
        Маменька тоже вышла проводить Алексея. Глаза покраснели, точно она проплакала всю ночь.
        - Матушка, что с тобой?
        - Просто беспокоюсь о тебе, Алешенька. Дорога не близкая. Мороз.
        - Всего полдня пути, - улыбнулся Алексей. - С Игнатом не заплутаем.
        - Не извольте беспокоиться, - вклинился зардевшийся конюх, - довезу барина в лучшем виде.
        Матушка, наконец, улыбнулась, перекрестила сына и поцеловала в лоб:
        - Поезжай с Богом и возвращайся скорее.
        Уже на подъезде к поместью Русаловых Алексея охватила дрожь. Ведь его никто там не ждет. Что, если Марья его прогонит? Вдруг ей уже суженого нашли? После бала прошло почти четыре месяца, и за это время многое могло измениться. Может, она и не помнит его уже?
        - Игнат, вроде церквушка за деревьями виднеется. Останови. Хочу зайти, свечку поставить.
        - Свечку - это хорошо, барин. И я, пожалуй, с тобой.
        За небольшим перелеском и правда расположилась небольшая церквушка. Была в ней и колокольня, но пока пустая. По всему видно, что церковь совсем новая - ни ворот, ни забора. А чуть поодаль вовсю шло строительство.
        У входа, сидя на пушистом снегу, жмурилась серая кошка. Солнце светило ярко, отражаясь в миллионе снежинок.
        - Любезный, - Игнат поймал за руку мужика, тащившего на плече увесистое бревно, - в вашей церкви службы проводят? Али строитесь еще?
        - Церковь-то давно достроена. Вот только колокола пока не отлили. Генерал Русалов обещался к свадьбе дочери их заказать, а теперича и не знаем, когда ждать. А во-о-он там, - работяга кивнул на стены, возле которых копошились люди, - монастырь возводим, по приказу дочки генеральской. И на кой он ей понадобился, ума не приложу, да у богатых свои причуды.
        Мужик уже хотел пойти дальше, но его остановил Алексей:
        - А дочку его как зовут?
        - Знамо дело как. Мария и зовут. Дочь у него одна.
        - И скоро свадьба у Марии Русаловой? - Алексей почувствовал, как надежды покидают его.
        - Да кто бы знал, - мужик сбросил ношу на землю и вытер лоб грязным рукавом, - вы, гляжу, тоже из богатеев, вот сами пойдите да спросите. Дочка ихняя - вон она. - Мужик указал в сторону возвышающегося над землей фундамента.
        Алексей проследил за его рукой и нервно сглотнул, жадно вглядываясь в девичий силуэт.
        Мария стояла к нему спиной и о чем-то разговаривала с вихрастым парнем. Тот держал в руках исписанный лист и тыкал в него пальцем, что-то объясняя. На этот раз девушка была одета в короткий полушубок, отороченный мехом. Из-под него виднелось длинное серое платье, волосы убраны под шаль.
        - Это и есть твоя невеста, барин? - Игнат недоверчиво хмыкнул. - Монахиня какая-то, а не генеральская дочка.
        - Да она это. Не сомневайтесь, - напомнил о своем присутствии работяга. Наклонился и, кряхтя, взвалил на плечо бревно. - Некогда мне с вами лясы точить, господа хорошие. Уж извиняйте. Работать надо.
        Некоторое время Алексей стоял неподвижно, боясь окликнуть ту, что являлась к нему каждую ночь во снах, чей запах он помнил и сейчас: жасмин и едва уловимый сладковатый запах кожи - не духи, которыми было модно теперь обливаться, а естественный аромат, который хочется вдыхать снова и снова.
        - Слышь, барин? Ты пока истуканом прикидываешься, я пойду свечку запалю.
        - Стой, Игнат, я с тобой! - крикнул Алексей в спину удаляющемуся ямщику, не решаясь признаться даже самому себе, что до дрожи в коленях боится подойти к Марии.
        В церкви было тепло, пахло воском и ладаном. Шаги гулким эхом разлетались под сводами. Святые с икон смотрели строго, но не зло. Игнат перекрестился и посмотрел на Алексея. Тот неуклюже повторил его действия, потому как до сего дня не молился никогда. Хотя матушка и была верующей, но Алексея в основном воспитывал отец, считавший, что самое важное для мужчины - уметь защитить себя и своих близких. А лоб перед иконами разбивать - какой в том прок?
        Игнат усмехнулся, но говорить ничего не стал.
        Навстречу им вышел высокий бледный мужчина с блестящими черными глазами. Он был облачен в рясу священника, на груди висел массивный серебряный крест.
        - Здравствуй, батюшка, - первым начал Игнат, - дозволишь помолиться? А то смотрю, пустует обитель. Может, не рады здесь гостям?
        - И вам здравия, добрые люди. Храм Божий открыт для каждого. У нас тут стройка вовсю идет, вот народ и не спешит пока. Как только монастырь возведем, даст Бог к лету, так и прихожане пойдут. А вы к нам какими судьбами? Вижу, не сухаревские, а, кроме усадьбы Русаловых, поблизости и нет ничего.
        - А правда, что Русалов дочку замуж выдает? - Игнат не мог скрыть своего любопытства.
        - Откуда такие слухи пошли?
        - Да вот, работники ваши сообщили. - Он никак не унимался, и Алексей с трудом подавил в себе желание отправить его на улицу.
        - Сплетни это. - Священник махнул рукой. - Вы помолиться хотели. Я мешать не буду, выйду на воздух, погода стоит хорошая, мороз вроде спал.
        - Странный он какой-то, - заговорщицки пробормотал Игнат, как только за священником закрылась дверь, - глазищи видал какие черные? Как у цыгана какого-то.
        - Ты лучше за своим языком следи, а не за чужими глазищами. Как там говорится, не суди, да не судим будешь? Правильно?
        - Правильно, барин. - Игнат, кажется, обиделся и сразу перевел тему: - Ты за здоровье если просить хочешь, то вон, к Пантелеймону ступай.
        - А если не о здоровье? - Алексей взглянул на скорбный лик святого.
        - Будет здоровье, остальное приложится, - философски заявил Игнат.
        - Может, я о любви просить хочу?
        - Тогда это к Петру и Февронье, только нету здесь их иконы. Проси своими словами, барин, у всех святых и Спасителя.
        Никогда Алексей не обращался к Богу, а вот теперь решил, что не от кого больше помощи ждать. Говорят, он всемогущ и справедлив.
        Вспомнив, как крестился давеча Игнат, Алексей тоже осенил себя знамением. По телу пробежала едва ощутимая дрожь, и где-то в груди защемило. Сердцу вдруг стало горячо. Алексей вспомнил, что в левом кармане у него лежит ожерелье Марьи. Пальцы нащупали металл и потянули. Рубины вспыхнули яркими огнями, отражая блики свечей.
        Сжав украшение в кулаке, он мысленно стал просить святых о помощи. Может, они смягчат сердце юной Марии Русаловой, и она не откажет ему.
        Массивная дверь за спиной едва слышно скрипнула, впуская вместе с холодом звонкий девичий голос, от которого стали ватными колени.
        - Павел, я, пожалуй, пойду домой. С архитектором все обсудили, мне его план понравился.
        Алексей медленно, точно во сне, сунул ожерелье в карман и обернулся, во все глаза разглядывая потерянную нимфу. Даже в обычной шали, даже в монашеском сером платье она не потеряла очарования. Сердце юноши колотилось так, что грозило выскочить из груди, а рубины, что он держал в кулаке в кармане, нагрелись так, что почти прожгли в нем дыру.
        - Мария, здравствуй! - Тяжелый язык едва поворачивался в мгновенно пересохшем рту.
        Глаза девушки широко открылись. Мгновение она стояла, разглядывая его, точно призрака, а затем бросилась к двери.
        Ну уж нет! На этот раз он так просто ее не отпустит!
        Выбежав на морозный воздух, он на миг прикрыл рукой глаза, спасаясь от лучей солнца, а когда смог оглядеться, девушки уже нигде не было. Он какое-то время кружил по церковному двору, но нигде не обнаружил пропажи.
        - Барин, ты чего мечешься, как заяц меж волков? Монашку свою потерял?
        - Игнат, ты видел, куда она пошла? - Алексей подбежал к кучеру и схватил того за грудки. - Отвечай.
        - Ты чего взбеленился, барин? Видел ее в окне мельком. Она церковь кругом обошла, так что во дворе не ищи.
        Алексей кинулся в указанном направлении, туда, где к церкви подступал лес. На девственно чистом снегу виднелась вереница следов. Они обрывались у белой стены, словно тот, кто здесь был, прошел сквозь стену.
        Что за чертовщина?
        Подойдя ближе, Алексей увидел, что в стене имелась незаметная дверца, вот только ни замка, ни ручки на ней не было.
        - Игнат! - обернулся Алексей к стоявшему неподалеку ямщику. - Найди мне священника.
        - Зачем искать? Вот он я. - Неожиданно потайная дверца распахнулась, выпуская священника Павла. - Выходил и слова ваши услышал. Что нужно?
        Алексей вздрогнул, обернулся:
        - Марию… - И поправился: - Я ищу Марию Силантьевну. Вот…
        Он достал из кармана ожерелье и протянул его священнику, но тот вдруг схватился за грудь и начал задыхаться. Лицо его посинело, глаза широко раскрылись. Не отрываясь, он смотрел на Алексея и наконец прохрипел:
        - Ты… Он тебя убьет! Проклятье и… Ты…
        - Что с вами, батюшка? Чем помочь? - Алексей растерянно огляделся, не зная, что делать.
        - Что же ты, барин, стоишь как кол проглотил. - Игнат, казалось, совсем не испугался: - А ну, хватай его под руки и в церкву заводи. Иногда на морозе такая беда может приключиться.
        На этот раз в храме Алексею было как-то не по себе. Иконы ощетинились колючими взглядами. От запаха ладана замутило, голова закружилась, но священнику и впрямь здесь стало лучше.
        Не сразу, но дыхание восстановилось, лицо порозовело. Он еще держался за грудь, но стало ясно, что приступ прошел и опасность миновала.
        - Вот ведь бесовщина привиделась, прости меня, Господи. - Павел перекрестился и виновато посмотрел на Алексея с Игнатом. - Уж простите меня, что так вышло. Пора мне.
        Он развернулся, чтобы уйти, но был остановлен окриком Алексея:
        - Вы хотели мне что-то сказать, батюшка?
        - Говорю же, бес попутал. - Павел улыбнулся, но от Алексея не укрылась настороженность в его взгляде.
        - Вы сказали «Он убьет», и… О каком проклятье шла речь? Я не уйду, пока не расскажете мне все.
        - Хорошо, пойдемте, - сдался Павел.
        - Барин, я тебя на улице подожду. - Игнат направился к двери и вышел, оставив их со священником наедине.
        Павел провел его в небольшую комнатку. Стены здесь были выкрашены в белый цвет. Стол, два стула, а в углу - небольшая лампада, в которой теплился язычок пламени. Бесконечно долго священник готовил чай, потом читал молитву, прежде чем сесть за стол. Алексей почти потерял терпение, когда тот наконец заговорил:
        - Я знаю, зачем вы приехали. Но Марии, да и вам будет лучше, если вы уйдете и никогда больше с ней не встретитесь.
        - Не могу я так, батюшка. Люблю ее. Больше жизни люблю. Как ни старался, из сердца вырвать не смог.
        Павел опять надолго замолчал. Устав ждать ответа, Алексей поднялся:
        - Спасибо за гостеприимство.
        - Тебя преследует опасность, - будто нехотя проговорил священник, глядя в одну точку, - для Марии ты станешь проклятьем, но и избавлением. Вас разлучат, но вы снова найдете друг друга, когда собой быть перестанете.
        - Что? - Алексей нахмурился. - Я ничего не понимаю. Просто скажите, где я могу ее найти!
        Священник встал из-за стола и прошел к окну. Некоторое время смотрел вдаль, а потом изрек:
        - Силантий Матвеевич бережет дочку как зеницу ока. Он согласился с ее решением, и, как только достроят монастырь, Мария примет постриг. Я дал ей свое благословение. Она теперь невеста Христа.
        - Еще нет! - выпалил Алексей. - Пусть сама скажет, что не любит меня и быть со мной вместе не хочет, только тогда уйду.
        Павел нахмурился, стряхнул с рясы невидимые пылинки и холодно произнес:
        - Не мне судить. Я пытался предупредить, но, знать, Господу так угодно. Сегодня переночуете в храме, места хватит, а завтра уезжайте!
        Завидев Алексея, Игнат заулыбался, пожал руку рабочему, с которым только что о чем-то горячо спорил, и направился в его сторону:
        - Ну что, барин, едем дальше?
        - Нет, Игнат, сегодня остаемся здесь.
        - Как скажешь, барин, мое дело маленькое.
        Как ни странно, этой ночью в маленькой келье Алексей спал крепко и без сновидений. Первый раз за долгое время ему не снилась Мария. Наверное, потому что теперь она была совсем рядом, и не призраком из снов, а живою, из плоти и крови. Утром тело болело от непривычно жесткого ложа, он не обращал на это никакого внимания. Игнат чуть свет постучал в дверцу:
        - Едем домой, барин?
        - Нет, Игнат. - Алексей уже закончил одеваться. - Пока не увижу, пока не поговорю с Марьюшкой, нет мне возврата в отчий дом.
        - Э-э-э… - Тот почесал голову. - Тогда, мож, я на стройке помогу? Сегодня как раз Илья-плотник захворал, вчера дровина на ногу упала. Мож, я за него побуду? Богоугодное дело, барин, стены святые возводить.
        - Как хочешь! - отмахнулся Алексей, выходя вслед за ним. В голове билось только одно: а если она не приедет? Если испугалась?
        Тогда и он останется здесь. Или поедет к ней в поместье!
        Время тянулось мучительно долго. Солнце висело в зените, и, несмотря на мороз, Алексею было невыносимо душно. Он никак не мог дождаться ЕЕ появления. Чтобы хоть как-то себя занять, он наблюдал за строительством. По фундаменту заметно, что монастырь будет большим, словно туда собрались согнать целую деревню на служение Богу. Да пусть хоть две деревни, но Марию он в монашки не отдаст! Он любит ее и сможет убедить, что ей себя хоронить не надо!
        Мария появилась только к вечеру, когда он уже потерял всяческое терпение и решился ехать в усадьбу Русаловых сам, но Павел отговорил:
        - Силантий Матвеевич гостей не жалует. Даже собственную тещу на порог не пускает. Он всегда был нелюдимым, а после смерти жены и вовсе затворником стал. Дочка для него единственная отрада, бережет ее генерал пуще собственных глаз. А Марья обязательно придет. Вот увидишь. - И шептал в сторону, думая, что Алексей не слышит: - Прости, Господи, за грех, что на душу беру…
        Девушка была одета все в тот же полушубок, шаль и длинную серую юбку в пол. Заметив Алексея, она вспугнутой ланью бросилась бежать прочь, только, видимо, высшие силы были на стороне Алексея, и девушка, запутавшись в длинной юбке, упала в снег.
        Подбежав к ней, тот подал руку. Испуганно глядя на него, Мария попыталась поправить съехавшую шаль, отчего та упала ей на плечи, открыв короткие белокурые локоны.
        - Что ты сделала со своими волосами? - вдруг спросил Алексей.
        - Вас это волновать не должно! - фыркнула Мария и отказалась от предложенной руки. Попыталась встать, но снова рухнула в снег.
        Склонившись, он обхватил ее за талию и поставил на ноги. Мария отпрянула от него, точно от больного проказой. Синие глазищи сверкали, глядя на него в упор. Оба молчали, не зная, что сказать.
        - Барин, так вот она какая - твоя зазноба. Красивая!
        Игнат подошел незаметно и теперь, улыбаясь, стоял рядом. От его слов Алексею захотелось провалиться сквозь землю.
        - Ты вроде на строительстве подсобить собирался, - напомнил он Игнату, - чего вдруг взялся в хозяйские дела встревать? Иди вон, - он не знал что сказать, - да бревна таскай, без тебя не справляются.
        - Так что же я, железный, что ли, барин? Вечер уже. Ужин у нас, вот пришел тебя пригласить, ты же за весь день и крошки в рот не положил.
        - Не хочу я, Игнат. Ступай.
        - Как знаешь. - Тот пожал плечами и, снова улыбнувшись молчавшей Марии, пошел прочь.
        Разговор никак не складывался. Сунув руку в карман, Алексей достал колье и протянул его Марии:
        - Вот, ты обронила тогда в саду. А я нашел и привез.
        В ее взгляде читались облегчение и благодарность. Вещица явно была для нее дорога. Возможно, наследство или что-то памятное.
        - Спасибо. - Она приняла украшение. От его взгляда не укрылась тоненькая голубая венка, бившаяся на хрупкой, точно фарфоровой, руке. - Это все? Тогда мне пора.
        - Не все, - Алексей понимал, что если сейчас не скажет, то другого шанса у него не будет, - я за тобой приехал.
        Сказал, и страх, даже не страх - сомнение накрыло его. Почему он решил, что она должна его ждать? Почему уверен, что рада сейчас видеть? Может быть, она и не помнит его, а счастлива оттого, что вернули ее побрякушку? С чего он решил, что она не такая, как все? В мечтах он видел их свадьбу, детишек и счастливую старость вместе, но хочет ли всего этого стоящая перед ним девушка с такими красивыми глазами?
        - Я ждала тебя, Алешенька, - неожиданно вымолвила Мария. - Только поздно теперь, я больше не принадлежу этому миру. После Рождества поеду в Петербург, там приму постриг, а как построят монастырь, вернусь сюда.
        Алешенька.
        Собственное имя в ее устах звучало прекрасной песней, проливалось хмельным медом, пьянило и дурманило.
        - Еще не поздно все поменять. - Алексей обнял ее плечи и заглянул в небесные глаза. - Я жениться на тебе хочу.
        Щеки девушки вспыхнули еще ярче. Она высвободилась из его объятий и покачала головой:
        - Я не могу. Дала обещание папеньке и перед иконами молилась. Теперь уже не поменять ничего! - Она взглянула на него, точно ища подмоги.
        - Скажи, что не любишь меня, и я уйду. Сейчас же кучера позову, и больше никогда меня не увидишь.
        - Я не могу этого сказать, потому как солгать придется. И отпустить тебя нет никаких сил. Что же мы натворили, Алешенька?
        - Я все исправлю, - горячо пообещал он, - мы вместе исправим. Поедем к твоему отцу, руки твоей просить стану. - Он обернулся и зычно крикнул: - Игнат! Игнат, где ты?
        Слуга появился так быстро, словно ждал, когда его позовут.
        - Чего шумишь, барин? Здесь я.
        - Готовь лошадей, мы уезжаем.
        - Да куда мы поедем, темнеет уже. Давай до завтра отложим.
        Алексей огляделся. Вот еще мгновение назад солнце садилось, а теперь уже и небеса потемнели, только тусклый свет луны, что заставлял пушистый снег вспыхивать мириадами блесток, да факелы, что пылали на столбах и прогоняли темноту, заставляли ночь отступать.
        - Завтра, значит, завтра, - махнул рукой Алексей, - ступай, Игнат.
        Его голос заметно повеселел. Всего одна ночь отделяла его от счастья. Еще одну ночь он переждет. Лишь бы матушка не стала волноваться.
        Жесткая лежанка, на которой снова пришлось спать, теперь казалась пуховой периной. Игнат остался ночевать с рабочими. Алексей подозревал, что тот будет пьянствовать всю ночь, но, зная своего кучера, не волновался. Утром тот будет как стеклышко.
        Хорошо бы и ему уснуть, но мысли не давали покоя. Алексей то видел радостное лицо матушки, когда он будет знакомить ее с невестой, то представлял их с Марией будущую жизнь.
        Дверь отворилась бесшумно. Затаив дыхание, он стал прислушиваться к крадущимся шагам.
        Неужели воры? Но откуда им взяться в церкви?
        Может, Игнат решил вернуться?
        Впрочем, в церковных воров Алексей поверит больше, чем в Игната, который откажется от самогона.
        В призрачном лунном свете ему удалось разглядеть невысокую фигуру, одетую во что-то бесформенное. Кто-то подходил к нему, явно не желая быть замеченным. Дождавшись, когда ночной гость подойдет совсем близко, Алексей одним неуловимым движением бросился на злодея и повалил того на пол. Тоненько ойкнув, гость затих. Лишь грудь часто-часто поднималась, да сердце колотилось, как беличий хвост.
        - Алешенька… - послышался прерывистый шепот. - Это я…
        - Марьюшка?! - Он помог девушке подняться, усадил на лежанку. - Прости…
        - Это ты меня прости. - Ее глаза лихорадочно блестели в ночном сумраке.
        - За что, родная? - Он привлек ее к себе.
        - За то, что испугалась. За то, что умереть хотела, потому что жизнь без тебя - не жизнь… - Она вдруг приблизилась. Чувствуя жар ее желанного тела, Алексей не удержался и нашел ее губы. Сжал девушку в объятиях.
        А дальше все было как во сне. Мария не сопротивлялась, а, напротив, охотно отзывалась на жадные ласки. Серое платье, которое он успел возненавидеть, больше ничего не скрывая, упало на пол, где ему было самое место.
        Он не хотел спешить, понимая, что все это для нее впервые. Мария полностью ему доверилась, отдаваясь в его власть, и он принял ее дар. Он нежно вел ее по тропе блаженства, приближая к краю пропасти, в которой оба они должны были раствориться. Два тела стали одним целым и воспарили над землей. И преграды рухнули. Их больше ничего не сдерживало и не пугало. Их желания стали единым целым. И хотелось только одного - чтобы это никогда не заканчивалось.
        Губы искали поцелуя, руки исследовали каждый сантиметр, запоминая изгибы тела. Цветочный запах ее кожи сводил с ума. В какой-то момент Алексею показалось, что мир взорвался яркими звездами. Силы сразу же покинули его.
        - Я люблю тебя, Алешенька.
        Притянув к себе любимую, он улыбнулся:
        - Теперь мы всегда будем вместе!
        Утром Алексей проснулся один и поначалу даже решил, что все произошедшее ночью ему приснилось, но забытая на полу шаль говорила об обратном.
        Наскоро одевшись, он вышел на церковный двор и огляделся. Все так же суетились строители, приветственно помахал рукой Игнат, но любимой нигде не было.
        - Она уехала… - раздалось из-за спины.
        Алексей поспешно обернулся, разглядывая Павла.
        - Куда?
        - В поместье, - ответил священник. - Силантий Матвеевич лично прибыл за дочерью, потому как она впервые не ночевала дома без его ведома.
        Алексей мысленно ругнулся. Упустил такой шанс! Ведь мог бы попросить ее руки и перестал бы терзаться. Теперь их ничто не разлучит! Сегодняшняя ночь все расставила по местам.
        - Игнат, седлай лошадей! Мы уезжаем! - раздался над стройкой его зычный крик.
        Глава 8
        Сухаревка. 1989 год
        Федор не понял, как добрался до знакомого дома. Дверь оказалась запертой. Стукнув несколько раз, он подпрыгнул, подтянулся, ухватившись за забор, и заглянул во двор. Мелкая псина точно только этого и ждала. Выскочила из куста пиона и залилась звонким лаем.
        Это оказалось на руку. Через несколько минут на крыльцо дома вышла Лена.
        - Фу, Пушок! Нельзя! Ко мне!
        Но наглая псина и ухом не повела. Напротив, не затыкаясь, она от злости принялась грызть покрышки, что окружали клумбу.
        - Фу! Ко мне! - Девушка сбежала с крыльца и направилась к воротам, все еще не замечая Федора.
        Он, рискуя охрипнуть, попытался перекричать мелкую псину:
        - Привет, Лен! Это я!
        Девушка вскинула голову, поискала глазами нарушителя спокойствия и, заметив того, зарделась. На миг остановилась и направилась дальше. Федор спрыгнул, и тут же загремел засов. Дверь отворилась, и показалось смущенное девичье лицо:
        - Это ты?
        - Я. - Федор расплылся в улыбке. - Спать не мог, есть не мог. Все о тебе думал. Не против, что я в гости заглянул?
        Лена тоже смущенно улыбнулась:
        - Не против…
        - Кстати, твой отец дома? - Федор попутно вспомнил и о деле, что его сюда привело.
        Девушка качнула головой:
        - Нет. Он в город поехал. Будет позже…
        - Можно, я зайду? - Федор не отводил от нее глаз. А девушка, наоборот, старалась на него не смотреть.
        - Можно… - Она посторонилась, пропуская его во двор, закрыла дверь на засов и, цыкнув на тявкающую собаку, повела Федора за собой. - Чай будешь?
        - Давай. - Федор оглядел просторную веранду, круглый стол и окружавшие его шесть стульев. У стены стоял диван, а на тумбочке примостился древний граммофон. Не то антураж, не то рабочий аппарат… - Как вчера? Сильно испугалась?
        Девушка, не оборачиваясь, хлопотала у самовара и в ответ только пожала плечами. Федор выдохнул сквозь зубы. Надо как-то наладить с ней контакт… Сто процентов, она знает куда больше, чем все они, вместе взятые.
        - Я, кажется, нашел сегодня тех, кто тебя обидел. Лица у них всмятку. Точно, они. И знакомы знаешь с кем? С Захаром-лесничим… Сегодня встречались…
        При упоминании этого имени Лена вздрогнула и обернулась к нему:
        - Какие у тебя с ним дела? Он нанял тебя следить за братом? Захаров страшный человек! Не связывайся с ним!
        Опа!
        Федор шагнул к ней:
        - Что ты о нем знаешь?
        Она мотнула головой:
        - Ничего особенного. Он обычный сумасшедший, который ради мифического клада способен пойти на человеческие жертвы. Не верь ему! Нет никакого клада!
        - Да я и не верю… только дневник… кажется, твоего предка? говорит сам за себя!
        - Дневник? - Девушка подошла к нему так близко, что его ноздри уловили легкий цветочный запах ее тела и, глядя ему прямо в глаза, уточнила: - Генерала Русалова?
        - Судя по всему… - Федор и сам не понял, как его руки обвили девичью талию и притянули к себе. - А что? Семейный раритет?
        - Он был похищен много лет назад. Еще когда из нашего дома решили сделать местный Дом культуры. - Лена, кажется, даже не заметила его нечаянной ласки. Напротив, подалась вперед и торопливо заговорила: - Ты думаешь, найти этот клад так просто? Он проклят! Все, кто его искал, умирали! Не думай о нем! Уходи и забудь! Забудь и то, что прочитал в том дневнике!
        - И тебя забыть?
        - И меня… - Девушка приблизилась так, что он почувствовал тепло ее тела и легкое земляничное дыхание на его губах, но то, что произошло дальше, и вовсе заставило этот мир перевернуться с ног на голову.
        Ее теплые губы на миг коснулись губ Федора, и мир перестал существовать.
        «Она была очень близко. Непозволительно близко. Нос щекотал сладковатый запах жасмина, цветки которого запутались в ее прическе, делая девушку похожей на лесную нимфу, что по странной случайности оказалась среди людей.
        Звучал вальс, но он, казалось, слышал лишь ее прерывистое дыхание и стук сердца. Сдерживать себя не было никаких сил, она была в его руках: нежная, хрупкая, воздушная. Глаза из прозрачно-голубых вдруг сделались темно-синими, и он каким-то шестым чувством понял, что напугал ее. Напугал свою нимфу. Хотел отстраниться и отпустить, но неожиданно она сама подалась навстречу. Ее рот призывно приоткрылся, и их губы встретились. Изящные тонкие руки обвили его шею, и свет вокруг померк.
        Сначала робко и нежно, потом все настойчивее он целовал ее губы, не в силах оторваться, словно нашел в раскаленной пустыне живительный оазис. Она отвечала неуверенно, будто это был первый в ее жизни поцелуй.
        Все закончилось неожиданно».
        Все закончилось неожиданно… Лена шагнула назад, торопливо вырываясь из кольца его рук, и, глядя на него во все глаза, испуганно выдохнула:
        - Нет! Это неправильно! Так не должно быть!
        - Что не должно быть? Что неправильно? - Федор почувствовал досаду. Словно поманили конфеткой и выставили вон.
        - Хочешь узнать? Хорошо! - Она открыла дверь и скрылась в доме. Ее не было всего несколько минут, но для Федора это время показалось вечностью. И пока он решал, идти за ней или подождать здесь, Лена вышла с несколькими старыми папками и бросила их на стол. - Вот! Садись… - Кивнув на стул, Лена уселась к столу и принялась развязывать тесемки. На стол посыпались желтые фотографии. Ветхие листы бумаги. Письма. - Как твое полное имя?
        Федор пожал плечами:
        - Романов Федор Анатольевич. А что?
        Лена криво усмехнулась. Поискала в кипе фотографий и вытянула одну:
        - Вот. Никого не напоминает?
        Федор притянул к себе желтый, иссеченный трещинками раритет. Это была фотография мужчины, стоявшего у строящегося дома. Черт! Да это его фото!
        Точнее, кого-то, очень похожего на него!
        - Кто это? - Он посмотрел на нее.
        - Мой предок. Романов Алексей Антонович.
        - А я какое отношение имею к нему и к твоему роду?
        - Не знаю. Может, ты его перерождение, а может, просто он твой двойник, однофамилец. Может быть, тоже предок?
        - Предок? Сомневаюсь! Отец взял фамилию матери после того, как они поженились, а, насколько я знаю, мама приехала в Москву из Сибири. А это кто? - На глаза Федору попалась фотография-портрет девушки, и не просто девушки, а точной копии Лены, только с коротко остриженными волосами и в какой-то серой не то рясе, не то платье.
        - А это Марья Силантьевна Русалова. Моя прабабушка.
        - И что все это значит? - Федор посмотрел на нее.
        - Это значит, что все повторяется. Никодим говорил, что ошибки предков исправляют их потомки, но этот шанс дается очень редко. Марья и Алексей полюбили друг друга, но из-за вины Русалова расстались. Я боюсь, что и у нас ничего не получится. Уезжай, Феденька! И забудь про клад и про меня!
        - Эй? Не-не-не! - очнулся Федор, понимая, что еще чуть-чуть, и он окажется на улице. - Ни о ком я забывать не собираюсь! И клад найдем, и ошибки исправим! Хочешь, я тебя в Москву заберу?
        - Хочу. - Лена прикусила губу, точно боялась разреветься: - Но все равно ничего не получится! Если ты не мой родственник, то тогда ты из рода, который никогда не примет мой род, род Русаловых!
        - Так! Хватит говорить ерунду! - возмутился Федор. - Я вообще о тебе ничего не знал до этого лета! Но готов исправить все грехи моих и твоих предков, и не только предков. Лен, у меня квартира недалеко от Киевского вокзала. Поехали со мной?
        - Ты меня совсем не знаешь! - В глазах девушки вдруг заплескалось вселенское горе. - А если я плохая? Очень плохая?
        - Для меня ты - лучше всех! - Федор не удержался и снова притянул ее к себе. Девушка не вырывалась. Только смотрела на него с какой-то тоской и… надеждой. Ладно, раз уж сегодня вечер откровений… - Скажи, а что ты делаешь в монастыре? Я видел тебя там вчера и сегодня! Ты там работаешь? Помогаешь Никодиму?
        - Видел меня? - Лена отстранилась. - Я не была в монастыре больше года…
        - Тогда почему я тебя там видел? - Федор улыбнулся, но девушка еще больше помрачнела, сглотнула колючий ком и выпалила:
        - Это не я, это она! Ты видел призрак!
        - Ну, началось! Какой, в баню, призрак? Ну, признайся, что это была ты!
        - Раньше… да… когда еще Никодима не было… Но сейчас… меня действительно не было в монастыре ни вчера, ни позавчера! Клянусь! - Девушка почти кричала.
        - Ладно! Все! Чш-ш-ш… - Федор снова поймал ее в объятия и как маленькую начал успокаивать. - Не было и не было. Призрак - значит, призрак.
        - Ты мне не веришь! Я знаю, кто вчера был на пустыре! Это люди Захара! Они хотели, чтобы я запугала Никодима. У него больное сердце. И есть вероятность, что он может умереть от какого-либо потрясения. Захар хочет убить брата, чтобы получить доступ в подвалы монастыря! Чтобы снова приняться за поиски клада!
        - Ага. Ладно. - Черт ногу сломает в их тонких отношениях! Что у них тут творится? - Только Захар мне сегодня признался, что ему действительно нужно для поисков клада. А именно: схема подвалов монастыря и церкви. А также всех потайных ходов! У тебя есть такой план?
        Лена растерянно мотнула головой:
        - Нет. Но я могу спросить у отца. Вдруг он что-то знает?
        - Спроси. А если у него есть, пусть спрячет куда подальше! - Федор обнял ее за плечи и, глядя в глаза, обнадежил: - А вообще я фаталист. Если случилось так, что я здесь, и ты здесь - значит, это кому-то надо! Может… для начала прогуляемся?
        - Куда? - Лена, не отрывая от него взгляда, робко улыбнулась. Все ясно! Маленькая, испуганная местной мафией девчонка, которая, несмотря ни на что, верит в сказку со счастливым концом.
        - Может, в клуб? Ты мне обещала, и отказа я не принимаю…
        - Я только переоденусь!
        Федор с улыбкой проводил ее взглядом, коснулся пальцами старых снимков. Внимательно изучил фото серьезного усача с генеральскими погонами, рядом с которым стоял двойник Леночки, затем фото молодого мужчины во фраке, довольно сильно напоминающего Захара-лесника, и еще одно фото своего двойника. Как же странно играет с ними время! Как причудливо тасуются карты судьбы…
        Шагов он не услышал и оглянулся, только когда усталый голос произнес:
        - А вы что тут, молодой человек, делаете?
        Русальчиков! Черт! Как же не вовремя! Хотя что уж тут скрывать?
        - Я Елену жду. У меня к ней очень важный разговор… - Федор сложил руки на груди и, заметив настороженный взгляд председателя, заговорил: - Вы в курсе, что на вашу дочь вчера было совершено нападение? И сделал это некто Захаров. Точнее, его головорезы. Они хотят использовать Лену, чтобы подобраться к Никодиму и кладу. Я здесь, чтобы это предотвратить!
        - Что, простите? - Русальчиков устало опустился на стул. - Кто, простите?
        - Я говорю, Захаров - лесник местный… - начал было Федор, но председатель его перебил.
        - Вы кто такой, я спрашиваю?
        - Я - Федор. Мы в монастыре работаем… - стушевался тот под пронзительным всезнающим взглядом.
        - И что вам надо от Лены?
        - Я защитить ее хочу! Я…
        - Вы здесь чужой, Федя. Не совали бы вы нос в наши дела. Не по зубам они вам…
        - В смысле? Какие дела? - Федор понял, что заносчивая самоуверенность местного царька его раздражает. - То, что вы не смогли уберечь Лену от тех подонков? Или то, что вам наплевать на нее?
        Русальчиков устало усмехнулся:
        - Во-первых, Захаров ее муж. Правда, бывший… Во-вторых, он ничего не сделает. Он спрашивал вас о кладе? Может, о плане монастыря заикался?
        - За… заикался… - Федор понял, что уже ничего не понимает. - Муж?
        - Да… неудачный брак. Этот прощелыга заморочил ей голову и женился, посчитав, что, если станет частью нашей семьи, то станет и одним из посвященных в тайну клада. Одного он не учел. Нет никакого клада! Нет и не было! Мой предок, узнав о революции, собрал все ценности и махнул во Францию, а его дочь осталась в монастыре, где и погибла. Это достоверные факты!
        - Так у вас есть план этих монастырских катакомб?
        - Был. Но все важные, касательно монастыря, исторические ценности я отдал отцу Никодима лет тридцать назад. Наверное, он передал бумаги сыну.
        - А верно, что Никодим - брат Захара?
        - Сводный. Его мать ушла от мужа к отцу Захара, когда Никодиму было десять. Только забрать сына ей не дал Егор, прежний хранитель монастыря.
        - Значит, сокровищ нет?
        - Увы. Вижу, это вас огорчает? Тоже возжелали на чужом горбу в рай въехать? - Русальчиков вскочил и, зло пыхтя, принялся собирать фотографии и складывать их в папку. - Вам же не Леночка нужна, а сокровища эти проклятые!
        - Вообще-то я уточнял по поводу сокровищ не для того, чтобы набить ими карманы! - Федор прищурился, буравя взглядом председателя. Ишь, привык всех и вся обвинять! - А для того чтобы все это рассказать Захару! Он убедится, что сокровищ нет, и жизнь Никодима и Лены будет в безопасности! А сокровищами своими мифическими можете летний сортир набить! У меня несколько иные ценности в жизни!
        - Да как вы… - Русальчиков, не выпуская папку из рук, подбоченился и, видимо, пошел бы в бой на незваного гостя, если бы не дочь.
        Лена неслышно выскочила из приоткрытой двери и буквально загородила собой Федора:
        - Папа, не смей! Сколько можно не верить людям? - и, взяв Федю под руку, потянула за собой, заявив: - Я буду поздно!
        - Как? Кто… - Председатель бросился за ними, но остановился на последней ступени крыльца. - Кто это такой? Как его зовут хотя бы?
        - Федор Анатольевич Романов, к вашим услугам! - обернулся на прощание Федя и увидел, как председатель устало опустился на крыльцо.
        Дойдя до калитки, Лена прикрикнула на пса, высунувшегося было, чтобы облаять, и выбежала на улицу. Федор вышел следом.
        - Лен…
        - Надоел! - взорвалась девчонка. - Как всегда, одно и то же! Как же он мне надоел!
        - Лен… - Федор удержал ее за руку и притянул к себе. - Ты веришь, что мне не нужен этот клад? Я сам неплохо зарабатываю, а если будет надо - у отца целый автопарк. Он хоть и врач по образованию, но человек практичный. Не пропадем!
        - Что он тебе наговорил? - Лена посмотрела ему в глаза. Какие же они у нее синие… Точно бездонное небо!
        - Да ерунду всякую! Про клад, которого нет, про планы, которые у Никодима. Про Захара твоего… - Последнее Федор не хотел говорить. Не удержался…
        Лена вспыхнула, развернулась и, ничего не говоря, направилась по улице туда, откуда раздавалась музыка и была видна громадина местного Дома культуры.
        - Лена! Подожди! Лен! Да постой ты!
        Федор догнал ее и снова развернул к себе.
        - Я просто сказал твоему отцу, что Захар представляет опасность. Для тебя, для Никодима! А он посоветовал… не греть голову. Сказал, что это твой муж, который обманом женился на тебе… Лен… Ну, хочешь, я тебя буду охранять все время? Попрошу нашего Пальцапупу выделить тебе комнату в монастыре и буду ночевать у тебя под дверью. Лен… Ну, скажи что-нибудь… - Он смотрел на нее и нес какую-то чушь, понимая, что, если замолчит - она уйдет, и он не сможет ее вернуть.
        - Феденька… Федор… Федя… - Она вдруг улыбнулась, взяла его за руку. - Пойдем танцевать? Я давно не была так счастлива! Вернее, я никогда не была счастлива… До этого лета…
        Клуб встретил их шумом голосов, киловаттами какой-то зарубежной попсы и разгоряченными телами. С Леной здоровались какие-то девушки, парни, что-то говорили проходившие мимо тетки в платках, но она шла, точно никого не слыша и не видя. Словно все эти люди были бесплотными тенями, живущими в этом мрачном, величественном доме, и только она, ну и, может быть, Федор, были единственными его хозяевами.
        - Как же хорошо мне здесь, Феденька… - Лена остановилась в центре большого зала, раскрашенного беснующимися в ритме музыки разноцветными огоньками, и посмотрела на него. - Ты чувствуешь?
        - Я здесь танцевал с тобой… - Федор сморгнул. Глаза заслезились от табачного дыма или от воспоминаний, которых не забыть.
        - Были маски… И… рубиновое колье так кололо кожу… - Лена не отводила от него глаз, и Федор, подчиняясь магии этого вечера, робко обхватил ее за талию и закружил в вальсе, который вдруг прорезался сквозь ритмы зарубежных музыкальных мэтров, и с каждой секундой становился все громче, унося их в прошлое.
        - А еще поцелуй… Я держал тебя за талию и целовал на глазах у всех!
        - Как сейчас?
        - Как сейчас… - Федор, поддавшись порыву какой-то невообразимой страсти, да чего там страсти - магии! - впился поцелуем в призывно открытые губы Лены, моля, чтобы это волшебство не заканчивалось никогда.
        Господи! Да что с ним?
        У него были женщины и до этой деревенской девушки, но еще никогда такое невероятное желание так не сводило с ума, заставляя едва ли не выть! Господи, да он умрет, если этот танец прекратится! А еще хуже, если ему все это снова мерещится!
        - Пойдем! - Лена вдруг отстранилась и, вглядевшись лихорадочно блестящими глазами в его лицо, повела за собой.
        Федор помнил лестницы, разгоряченные танцем тела, слепящие огни и бег. Лена уверенно вела его куда-то вверх, к мечте, к звездам, к их персональному раю!
        Незаметная дверка, ведущая на чердак, распахнулась, едва ее проворные ручки нажали потайную пружину. В царивших здесь сумерках Федор успел заметить какие-то накрытые тканью кресла, диван, столы, тумбочки, но все это исчезло, едва пахнувшие ягодами губы любимой нашли его, унося в рай.
        И исчезла пропасть, разделяющая их. Исчезли время, положение, статус. Исчезли имена, титулы, люди, события… Остались только эти губы, эти глаза, синие, как море, и жар двух тел, узнавших друг друга сквозь века и потери… И невозможность оторваться друг от друга!
        - Ты сумасшедший… - Руки Лены гладили его спину, его волосы, его лицо. - Какой же ты сумасшедший…
        - Я знаю… - улыбался Федор и снова ловил поцелуем ее губы. Снова возвращался в желанный рай, как заведенный продолжая шептать: - Я люблю тебя! Я хочу тебя всегда! Поехали со мной в Москву!
        И она кричала:
        - Да. Да! - И снова смеялась: - Ты сумасшедший! И я тоже люблю тебя!
        А может, все было по-другому, но так же волнительно и безумно прекрасно…
        Рассвет, проникающий первыми лучами солнца в окно старого чердака, застал Федора врасплох… Черт! Как же несправедливо после такой шикарной ночи и пары часов сна идти на какую-то дурацкую съемку! А может, сказать, что заболел?
        Нет, не пойдет! Михалыч и так на него зуб точит… И Лену оставлять после всего, что было, после того, что он ей наобещал - как минимум предательство!
        Точно почувствовав его настроение, она тихо застонала, просыпаясь, и распахнула глаза. Заметив любующегося ею Федора, Лена улыбнулась, выгнулась, как довольная кошка, и приподнялась на локте:
        - Феденька…
        Нет, как бы ему не хотелось - надо сказать!
        - Лен…
        Но она не дала это сделать. Ее губы нашли его, и мир снова перестал существовать. Еще часика на три…
        - Лен… - Федор, наконец, оторвался от девушки, сел и огляделся. Чердак явно был давно заброшен, но - что радует - мебель на нем оказалась боевая. Не то, что делают сейчас…
        - Я знаю, любимый! - Девушка села рядом с ним. - Тебе нужно возвращаться в монастырь, а меня, наверное, ждет злой папа. Хотя… после моего неудачного замужества, как ты понял, он махнул на меня рукой.
        - Я бы не сказал… - Федор чмокнул ее в плечико, выудил из-под дивана одежду и, поделив на свое и Ленкино, принялся одеваться. - Честно, думал, что он меня убьет. Не разговор, а допрос с пристрастием мне устроил.
        - Я слышала его окончание. Благодарю тебя за заботу обо мне…
        - Лен. - Федор, не застегнув рубашку, уставился на нее. - Ты же понимаешь, что это не только забота - это единственный выход! Надо сказать твоему бывшему, что клада нет, и он успокоится! А через пару дней, когда закончатся наши съемки, я увезу тебя отсюда! Здесь я даже на денек не могу тебя оставить, чтобы не волноваться!
        - Ничего не выйдет… - Лена встала, расправляя платье. - Захар знает, что клад существует. Он читал дневник Русалова - его последние записи о наступлении большевиков и о том, как и где он оставляет сокровище. А так как за все эти годы никто так и не нашел клад, Захар будет за него бороться! До последнего!
        - Отлично! Тогда давай мы с ребятами сфабрикуем отрывок из якобы кинопередачи о том, что этот клад нашли еще в… например, в восемнадцатом году. - Федор натянул кроссовки и поднялся.
        - Попробуй… - Лена грустно улыбнулась и направилась к потайной дверце. - Пойдем, я выведу тебя отсюда.
        При свете солнца старинные стены не скрывали уродливую штукатурку стен и не менее уродливые надписи на ней. Мрамор на ступенях стерся, сбивая ноги трещинами и сколами. Исчезла магия дома, превращая его в руины, у которых уже никогда не будет хозяина…
        А может, всему виной то, что им сейчас придется расстаться?
        Как галантный кавалер, проводив Лену, Федор растерянно чмокнул девушку в щеку и попросил:
        - Будь дома. Я зайду за тобой вечером.
        - Буду ждать тебя… - Лена повернула голову, и их губы встретились. Миг - и она скользнула за дверь.
        Федор, улыбаясь, постоял еще несколько мгновений и медленно побрел прочь по улице…
        Силантий Русалов. 1889 г.
        Сегодня Марья пришла вечером домой и, не раздеваясь, сразу на шею мне кинулась. Обнимала, целовала, что одержимая. Я даже перепугался поначалу, но когда волна безумная схлынула, взглянула она на меня прозрачными голубыми глазенками, в которых слезы застыли, и заговорила быстро-быстро, словно боялась, что не успеет всего высказать.
        - Папенька, я влюблена. Счастлива безмерно и больше не хочу скрывать своих чувств. - Она раскраснелась, хоть и была с мороза, а жар от нее шел такой, что даже через полушубок ощущался. Щеки горят, глаза светятся, что два озера в ясную погоду. А улыбается как! Я ее такой счастливой не видел с тех пор, как Софья была жива. - Пришла благословения вашего просить!
        Как же я не углядел, когда малышка выросла и стала взрослой? Вроде только вчера ее в колыбели качал, а уже и первый бал прошел, любовь вот голову закружила. Только кто же ее так увлек, если, кроме монастыря, она и не бывает нигде? Днями там пропадает, в доме лишь переночует и чуть свет - обратно. Не Павел же ей любимым стал?
        - Успокойся, милая, расскажи все по порядку.
        - Я не только расскажу, я еще и познакомить вас хочу! Мы договорились, что сегодня он сватать меня приедет! - Марья на миг замешкалась, а потом выбежала за дверь.
        Ох, как мне в этот миг желалось, чтобы она вернулась и сказала, что разыграла меня, просто повеселить хотела. Да разве шутят подобным?
        Очень скоро послышались шаги, скрипнула дверь, и вместе с Марьюшкой в гостиную вошел статный светловолосый юноша. Одет он был богато, что выдавало в госте аристократа. На миг что-то в его лице показалось мне знакомым, но я не смог понять, что именно, а после и думать забыл.
        Мало ли…
        Молодой человек пересек гостиную, подошел ко мне и протянул руку для приветствия. Рукопожатие у него было крепким.
        - Позвольте представиться, Алексей Романов.
        - Романов? - Я не удержался и от растерянности даже кашлянул. Мне никогда не забыть фамилию моего заклятого друга, убившего Дарину, - Антон Романов! Но, видимо, с годами я стал мнительным. Мало ли однофамильцев? И все же сомнения не отпускали. - А как по батюшке величать вас, Алексей?
        - Алексей Антонович. К сожалению, отец мой погиб, мы остались с маменькой вдвоем.
        Этого не могло быть. Не должно было быть так! Передо мной действительно стоял сын Антона. Вот отчего показались знакомыми его черты. А ведь и правда, присмотреться - и сразу станет понятно. Высокий лоб, прямой, даже хищный нос, упрямая линия губ. Вот только глаза у отца были зелеными, а у сына карие, и волосы потемнее. Вот и все отличия.
        Он еще что-то говорил, но у меня перед глазами вдруг все поплыло, гостиная закружилась. Мебель и стены слились в единое пятно, а потом и вовсе свет померк.
        Сколько времени я был в беспамятстве - не знаю. Наконец, я услышал голос Марьи. Он звучал глухо, как через пуховое одеяло, и испуганно. Слов не разобрать. Дочь принялась трясти меня за плечи и хлестать по щекам.
        Распахнув глаза, я, с трудом подняв руку, перехватил ее тонкое запястье и лишь качнул головой, молча умоляя прекратить. Язык не слушался, а после вновь пришло беспамятство. Очнулся я лежащим на софе в зале. Надо мной склонилась Марья. Теперь она гладила меня по щеке.
        Угораздило же меня чувств лишиться! Вот ведь стыд какой!
        Перед сыном врага так опростоволоситься! А может, и не было его? Вдруг привиделось? Сейчас проснусь, и нет никого, только Марьюшка рядом хлопочет.
        Поднявшись с помощью Марьюшки, я сел, и мой взгляд тут же нашел незваного гостя.
        Алексей стоял чуть поодаль. Встретившись со мной взглядом, он потупился, внимательно разглядывая узор ковра. Лицо сосредоточенно, губы сжаты. Точно какую вину скрывает.
        Нельзя сейчас Марье ничего говорить о нем и его отце! Иначе придется рассказать о цыганке и о проклятии. О моей вине в гибели Софьюшки! Марья не переживет этого и меня никогда не простит. Но как же быть? Как отдать ее этому подонку? Яблоко от яблоньки… Ведь и вправду заморочил девке мозги! А может, узнал, кто я такой, если папенька ему поведал!
        Ох, не зря он в моем доме оказался!
        - Папенька, вы очнулись! Как же вы меня напугали! - Марья сжала меня в объятиях так, что казалось, весь дух хочет вытеснить, и заплакала. Прозрачные слезинки катились по щекам, оставляя мокрые дорожки, и обреченно падали вниз.
        - Все хорошо, ангел мой. - Я погладил ее по голове и обратился к Алексею.
        - Прошу прощения у нашего гостя за то, что ему пришлось стать невольным свидетелем моего конфуза. Марья, вели прислуге стол готовить, будем знакомство отмечать.
        Тот сдержанно кивнул:
        - Не извольте беспокоиться.
        - Выпьете со мной, Алексей Антонович? - Я поднялся. Прошел к шкафу в углу гостиной, раскрыл дверцы, за которыми прятались несколько бутылок французского вина, подаренного старым другом, коньяк и графинчик с водкой, предоставляя право выбора гостю. Одному Богу известно, как сложно мне было сдержаться и не вышвырнуть его из моего дома.
        - Прошу меня простить, но я не пью спиртного, а из уважения к вам, Силантий Матвеевич, выпил бы чаю.
        - Распоряжусь подать. - Я закрыл шкаф и крикнул служанку.
        На мой зов явилась кухарка Катька. Выслушав поручение, она поспешно исчезла на кухне, чтобы вскоре вернуться с подносом, на котором стоял фарфоровый чайник, две чашки и вазочка с печеньем.
        - Чем вы занимаетесь, Алексей? - Я присел за стол и жестом показал на свободные стулья.
        Он сел напротив меня. От меня не укрылось, что Марья, вместо того, чтобы сесть от меня по правую руку, предпочла остаться стоять рядом с гостем. Словно какая-то служанка!
        - Доченька, пожалуйста, поторопи Катерину с обедом. И помоги ей, чтобы скорее было…
        - Хорошо, батюшка! - Она кивнула мне, улыбнулась Алексею и вышла из зала. Вот теперь можно и поговорить!
        - Так чем вы занимаетесь?
        - У меня от отца остались конюшни с породистыми жеребцами. - Гость проводил взглядом Марью и улыбнулся мне: - Доход стабильный, ваша дочь ни в чем не будет нуждаться.
        Я поперхнулся чаем от его наглости и спешки:
        - Марья и так ни в чем не нуждается. А о дальнейшей ее судьбе позабочусь либо я, либо тот, кого она изберет в супруги.
        Наглец понял, что я пытался до него донести, и, снова улыбнувшись, ответил:
        - Очень надеюсь стать ее супругом. Я пришел, чтобы просить руки вашей дочери, Силантий Матвеевич.
        От этих слов я закашлялся второй раз. Поставил чашку и поднялся. Прошелся туда-сюда по гостиной. Все это время Алексей молча ждал моего ответа.
        - Вы, наверное, знаете, что Марья решила уйти в монастырь?
        - Да, - он кивнул, - но это было до того, как мы с ней вновь повстречались. Теперь Мария поменяла свое решение.
        - Где вы познакомились с моей дочерью? - сказал я, может быть, слишком резко, но сдерживаться было крайне сложно.
        - Мы познакомились на балу в поместье Соломатиных, - терпеливо отвечал он. - Я полюбил вашу дочь с первого взгляда и с тех пор не могу без нее. Потому прошу вашего благословения. Если нужно подтверждение моего финансового положения, я готов предоставить необходимые бумаги.
        Я слушал его и не слышал. В висках стучала мысль: уберечь. Уберечь Марьюшку от дьявольского семени, от богомерзкого союза! Моя дочь не станет приживалкой этого хлыща! Пусть я не смог отомстить Антону - тот умер как пес, но доченьку от крови их поганой я уберегу! А она умница - поймет! Простит… Забудет и станет счастлива вновь, без этого… прохвоста! Интересно, что он ей наговорил? Чем увлек? Какие клятвы, обещания давал?
        - Ясно. - Я сделал над собой усилие и посмотрел ему в глаза. - Расскажите о семье вашей, Алексей. Кем был ваш отец?
        - Военный. Он почти не бывал дома, считал своим долгом служить царю. Матушка часто расстраивалась по этому поводу. - Алексей улыбнулся уголком губ и коротко закончил: - Он погиб на службе. Героем.
        Я до боли сжал кулаки. Твой отец никогда не был героем. Он отсиживался в казармах, когда другие подставляли под штыки грудь. Предавал своих товарищей, трусливо бежал с полей сражений. Только связи родителей спасли Антона от трибунала. К сожалению, я понял это слишком поздно, а именно в ту самую ночь, когда Антон и еще несколько солдат напали на беззащитных цыган.
        Воспоминания нахлынули волной.
        Вспомнилось, как за день до этого мы с Антоном разговаривали о нашей жизни. Мы тогда пили пиво и обсуждали, как будем жить дальше, когда вернемся домой. А на следующий день он сотворил то, что навсегда перечеркнуло нашу дружбу.
        Сейчас я вдруг понял, что то, что произошло тогда, не было случайностью! Антон явно знал о моей встрече с Дариной. Не знаю как, но знал! И о нашем свидании знал! Вот почему он тогда исчез, когда я искал его по всей деревне. И Дарина не пришла не потому, что не захотела, он просто не позволил ей этого сделать. А потом вырезал, выжег табор и убил девушку у меня на глазах, якобы защищая меня…
        Почему? Зачем? Я никогда не узнаю ответы на эти вопросы…
        Глаза защипало от подступивших слез. Злясь на эту слабость, на себя, на этого щенка, уже решившего все за меня и за Марью, я что было сил ударил по столу. Чашка подпрыгнула и, выплеснув остатки чая на белоснежную скатерть, упала на пол и разлетелась на сотни осколков. Алексей вскочил на ноги, глядя на меня исподлобья. Такой же волчий взгляд, как и у его отца! Как заставить его раскрыть свою сущность в полной мере, чтобы Марьюшка сама отказалась от такого знакомства?
        В гостиную вбежала Марья. Остановилась, глядя то на меня, то на Алексея, и сделала свой выбор, шагнув к нему. Не к своему отцу, а к подонку, который ее использует и выбросит после, как ненужную вещь! Нежно прильнув щекой к его груди, она вопросительно заглянула ему в глаза.
        - Алешенька, что случилось?
        - Ничего, Марьюшка. Силантий Матвеевич просто уронил чашку. Я обеспокоился, что он обжегся, и поднялся, чтобы узнать его самочувствие.
        - Папенька! - Марья наконец-то бросилась ко мне. - Я услышала такой грохот, что подумала, будто люстра с потолка упала!
        - Все хорошо, доченька. Я случайно. - Как же тяжело делать вид, что я спокоен. Я словно играл чужую роль. Отвратительную для меня роль. Но на кону стоит жизнь моей дочери, и я должен сделать все, чтобы она была счастлива. - Что с обедом?
        - Скоро будет готов. Я приказала Катерине накрыть в столовой.
        Обед прошел в напряженном молчании. Марья улыбалась и даже пыталась нас разговорить, словно чувствовала - что-то идет не так. Алексей не сводил с нее взгляда и отвечал невпопад, а я снова боролся с соблазном выгнать его прочь немедленно.
        - Марья, мне нужно поговорить с твоим батюшкой с глазу на глаз, - вдруг попросил Алексей, когда трапеза подошла к концу.
        - Хорошо. Я буду ждать тебя в саду, - улыбнулась она и выскользнула из-за стола, даже не посмотрев в мою сторону.
        Горькая обида кольнула сердце, оставшись в нем больной занозой. Марья шла к двери, хрупкая, как фарфоровая статуэтка, с коими она любила играть в детстве, и в тот момент мне показалось, что она уходит от меня навсегда.
        - Силантий Матвеевич, - начал молодой человек, как только мы остались с ним наедине. - Я не понимаю столь странного вашего поведения в отношении моей персоны, но готов выслушать все ваши претензии и исправить положение по мере своих сил и возможностей.
        - Красиво говоришь. Это тебе от отца досталось, - усмехнулся я. - Только я не молодая дурочка, падкая на сладкие речи. Марья для меня дороже всего на свете, и я голыми руками глотку порву любому, кто посмеет ее обидеть!
        Алексей вспыхнул и поднялся. Может, заготовил убедительную речь, но что мне от его слов?
        - Ты немедленно уберешься из моего дома и больше никогда не вспомнишь о существовании Марьюшки. Сколько ты хочешь, чтобы оставить нашу семью в покое? Я могу привести в твою конюшню новых жеребцов, хоть целый табун.
        - Вы впервые меня видите. Почему вы не верите в искренность моих намерений? Я жениться на вашей дочери хочу. Я люблю ее не меньше вашего!
        - Я слишком хорошо знал твоего отца, чтобы верить тебе. - Я и сам не ожидал, что откроюсь ему, но молчать смысла больше не было. - Считал его другом, почти братом. В итоге он попытался увести мою супругу и убил мою любимую женщину.
        Алексей замер с открытым ртом. Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами и не знал, что ответить. Да и что он мог сейчас сказать? Что он вообще мог знать? Но его ответ меня обескуражил.
        - Я знаю. Когда маменька меня сюда провожала, видел, как изменилось ее лицо при упоминании фамилии Русаловых.
        - Что ты несешь, щенок? Откуда ты это можешь знать?
        - Однажды я случайно услышал разговор матушки с ее сестрой. - Алексей присел на краешек дивана, явно готовясь к длинному рассказу. - Она говорила о том, что в юности мой отец не обращал на нее никакого внимания, а грезил лишь Софьей Соломатиной. Уже на балу, что устроила в честь внучки Евдокия Соломатина, я заподозрил неладное, но решил, что это лишь совпадение. Однофамильцы. Но, как оказалось потом, ошибки не было. Моя бедная матушка всю жизнь страдала по отцу, потому как любила, а он рассказывал ей, как под окнами Софьи пропадал, какие цветы ей носил и какие читал стихи. Однажды маменька в его сюртуке обнаружила медальон. Он хранил внутри маленький портрет, на котором была изображена юная Софья Соломатина. Еще до замужества с вами, Силантий Матвеевич. Отец всю жизнь хранил этот медальон.
        Алексей вдруг замолчал и попросил воды. Я указал ему на графин. Промочив горло, он продолжил:
        - Мне всегда было жаль мою матушку, и я, так же как и вы, ненавидел своего отца! Надеюсь, вы знаете, ваша жена, уже будучи Русаловой, принимала моего отца? Он сам мне рассказывал…
        Не в силах больше сдерживаться, я бросился на этого мерзавца с кулаками, но он сумел увернуться и, сделав обманный выпад, оставил меня без защиты. Вцепившись одной рукой мне в запястье, он вывернул мне руку так, что я услышал хруст собственных костей. Страшная боль ожгла руку.
        - Силантий Матвеевич, мне не хочется этого делать, но вам со мной не тягаться.
        Стыд.
        Боль!
        Ярость!!!
        Я готов был разорвать его на клочки, но он был прав. Силы мои уже не те. Пришлось смириться.
        - Отпусти!
        Он отпустил мою руку и отошел на безопасное расстояние.
        - Надеюсь, вам не очень больно? Я сожалею, что пришлось пойти на крайние меры…
        Я промолчал.
        Алексей смерил меня победным взглядом. По его губам скользнула едва заметная улыбка.
        - Хорошо. Тогда продолжу. Когда объявили бал в честь Марьи, матушка настояла, чтобы я был там и присмотрел себе невесту.
        Молодой проныра говорил о невесте так, словно собирался приобрести одного из породистых жеребцов!
        - Когда я увидел вашу дочь, то потерял дар речи. Она ведь копия Софии Русаловой. Скажу прямо, в тот момент у меня был шок. Я не удержался и пригласил ее на танец. Если честно, первой мыслью было завести с ней необременительный роман и бросить, так как в душе все еще жила злость на отца и боль за матушку, но вскоре я понял, что не смогу этого сделать никогда. Я влюбился в нее в тот самый момент, как наши глаза встретились. Поверьте мне, я говорю правду.
        Но я не поверил ни единому его слову. Все эти сказки про любовь с первого взгляда ничего не значат для меня. Главное - честь и доброе имя Марьюшки!
        - Убирайся из моего дома, - устало выдохнул я. - Марья никогда не будет с тобой. А если попробуешь рассказать ей что-то из того, что говорил мне, пожалеешь. И старость моя мне не помеха. Я доберусь до тебя, так и знай.
        - Я не откажусь от нее никогда. - Он прищурился. - Вы сейчас злитесь, но подумайте о счастье дочери. Она любит меня, а я больше жизни люблю ее.
        - Пошел вон.
        - Если я сейчас уйду, она вам этого не простит!
        Щенок был прав. Я не знал, что делать, но неожиданно для меня он сам предложил выход:
        - Хорошо. Я понимаю, что у нас вышло не самое удачное знакомство. Сейчас я уйду, но через неделю вернусь. Вы скажете Марии, что вам нужно время, нужно подумать. За эти дни вы сможете успокоиться и понять, что только я смогу сделать и сделаю вашу дочь счастливой.
        За ним захлопнулась дверь, а через какое-то время с улицы послышались голоса и удаляющийся цокот копыт. В гостиную вбежала Мария и, рыдая, бросилась мне на шею.
        - Почему ты плачешь, Марьюшка? - Чувствуя себя последним злодеем, я обнял вздрагивающие плечи дочери.
        Она подняла на меня лучащиеся счастьем глаза:
        - Я благодарна вам, папенька. А плачу от счастья. Ведь неделя пролетит быстро…
        Глава 9
        Деревенские домики, прячущиеся в садах, остались позади. Небеса, такие же синие, как глаза Лены, манили невообразимой глубиной, зеленели поля, сквозь которые змейкой вилась дорога, и темнел старинной кладкой монастырь, точно крепость за высокой каменной стеной. Где-то дальше блестели серебром воды безымянной речки, маня прохладой в этот июньский день.
        Будь его воля, он бы остался здесь навсегда, но что-то подсказывало ему - кричало - надо уезжать! И увозить с собой найденную любовь! Как когда-то давно. И не было бы этих веков пустоты. Не было бы потерь и боли…
        - Любуешься на нашу природу? - Знакомый голос заставил его вздрогнуть и обернуться. К нему подходил Захар. - Да… места тут знатные! А если копнуть глубже…
        - Захаров! Тебя-то мне и нужно! - перебил его Федор и сложил руки на груди. - Есть разговор.
        - Неужели узнал, где находится то, что я просил? - Он остановился в шаге от него и растянул в улыбке тонкие губы. - Выкладывай!
        - Узнал. Но эта информация тебя может разочаровать.
        Лесничий в ответ только вопросительно выгнул бровь.
        - Клада нет! - убежденно продолжил Федор. - Русальчиков показал мне документы, которые подтверждают то, что генерал Русалов не попал под облаву большевиков, а вместе с сокровищами бежал во Францию.
        - Мм… как интересно… - Улыбка Захарова стала еще шире. - А как же его дочь? Тоже выехала вместе с ним? Вообще-то в записках, что остались у отца Никодима, я нашел доказательства того, что она погибла при обвале подвала монастыря. Некоторые даже видели ее призрак…
        - Да. Марья погибла, прячась в подвалах. Но… кроме исторической ценности, этот факт не имеет цены! А ведь тебе нужны сокровища…
        Захар недоверчиво поцокал языком:
        - Сокровища? Да… нужны. К тому же они принадлежат мне по праву!
        - С чего это? - Федор удивленно нахмурился.
        - Долгая история, - отмахнулся Захар. - К слову, тебе не показалось ложью то, что рассказал тебе наш уважаемый председатель? Согласись, несколько нелогично, когда любящий отец накануне революции бросает дочь и уезжает один в спокойную Францию?
        - Ну, мало ли… может, так легли карты? - Федор решил включить дурачка, но Захар вел свою линию.
        - Никакие карты никуда не ложились! Наш уважаемый председатель сговорился с Никодимом и теперь хочет выждать хороший момент, чтобы самому забрать генеральский клад!
        - Уверяю, ты не прав! Кстати, у него даже нет плана!
        - И куда же он делся?
        - Он сказал, что отдал его отцу Никодима.
        - Ну, вот видишь? Если бы клада не было, разве бы он спрятал так хорошо какие-то бумажки? Ясное дело - сговорились! - Захар усмехнулся, но от Федора не укрылись его плотно сжатые губы. - Что ж, спасибо за новости… Но наш дорогой председатель не учел одного… У меня есть ключик ко всем его тайникам… Думаю, его милая дочь не откажется мне помочь за небольшое дружеское «спасибо»…
        Федор почувствовал, как похолодели руки:
        - Не трогай Лену! Ей твой клад до лампочки! Ты и так испортил ей жизнь!
        Захар прищурился, смерил его пристальным взглядом:
        - Откуда такие новости? Или Леночка на жизнь пожаловалась? А ты в курсе, что мы и поженились только для того, чтобы найти этот клад? Она была очень вдохновлена историей семьи, и я пообещал ей сорок процентов, если она подпустит меня к бумагам. Русальчиков смог расколоться по поводу некоторых тайн только после того, как я показал ему печать в паспорте… Поэтому… Леночка не столь бескорыстна, мой юный друг…
        У Федора зачесались кулаки:
        - Не смей так говорить о ней!
        - Или что? - С лица Захарова сползла ядовитая улыбка. - Если не веришь мне, расспроси ее на досуге, как она целый год изображала призрак Марии Русаловой, пока не вернулся Никодим. И уточни, для чего она это делала?
        - Ах ты, падла! - Уже ничего не соображая из-за нахлынувшего гнева, Федор кинулся на лесничего, а тот словно только этого и ждал. Развернулся и со всех ног бросился бежать в сторону деревни. Федор посмотрел ему вслед, плюнул и развернулся, чтобы продолжить свой путь.
        - Ленка - шалава местная! И если снюхалась с тобой, то только потому, что ты ей зачем-то нужен! - донеслось ему вдогонку.
        Стиснув зубы так, что заходили желваки, Федор приложил все силы, чтобы не обернуться, не догнать и не убить мерзавца. Ничего… Еще их пути-дорожки пересекутся! Федор не понимал, как и откуда - но он знал это. Из всего произошедшего обиднее всего было то, что из-за этого гада в душе поселился мерзкий червячок сомнения и какая-то обида, а счастье, что было так недавно, улетучилось, точно воздух из пробитого мяча.
        В монастыре царило непривычное оживление. Пальцапупа размахивал руками и орал на Макса и Кира. Те покаянно его слушали, всем видом показывая, как же он им «дорог». Рядом, изображая активную деятельность, шастали остальные: Альбиночка махала хлопушкой, что-то доказывая Гене, Петр носился с камерой, заменяя оператора, который, злющий как черт, уверенно приближался ко всей этой массовке.
        - А вон он! Косяков ходячий! - Первым Федора заметил Гена и тут же сдал, явно пытаясь понравиться режиссеру. - Напорол лажи и свалил пьянствовать в деревню!
        - Во-первых! Не Косяков, а Федор Анатольевич Романов! Во-вторых! Я не пьянствовал и лажу не порол! - Злость сменилась бесшабашной удалью. Ну и пусть знают! А то, когда у них что-то не клеится, виноват кто? Он! А вот нет!
        - Та-а-ак! Кто-то разговаривать научился? - Пальцапупа упер руки в боки и грозно уставился на него.
        - Видимо, Говорунов, - подхалимски хихикнула Альбина и тут же за это получила.
        - Ты бы помолчала, Толстопопова! - рыкнул Михалыч и начал наступать на Федора. - Где был?
        - В деревне. Материал собирал, - не растерялся Федор. - Тут, оказывается, ходит байка, что в монастыре клад спрятан еще с царских времен. Вот и искал доказательства среди местных. А что?
        Пальцапупа открыл было рот, чтобы вылить на голову Федора весь свой гнев, но после такого заявления минуту постоял молча, видимо, переваривая, и уже более мирно уточнил:
        - Да ну?
        - Ну да. Петр подтвердит. - Федор нагло уставился на друга. Тот оторвался от камеры и, пока никто не видит, выразительно крутанул пальцем у виска.
        - Так, быстро отвечайте, что там за песня с кладом? - Пальцапупа стоял, разглядывая то Федора, то Петра.
        - Да темка есть интересная для нашего фильма. - Демонстративно собрав треногу, Петр направился к ним. - Вроде клад был. Но есть ли он сейчас, боюсь, нам никогда не узнать. Кстати, для закадрового текста я даже создал предысторию - типа легенды, - которая объясняет и постройку монастыря и рассказывает о жизни бывших хозяев этого места.
        - Ага… - Пальцапупа поворошил пятерней шевелюру, покосился на стоявшее в зените солнышко и уставился на Петра. - А почему нам «не узнать что-то большее» о судьбе клада?
        - Да потому, - тот дернул плечом, - что он предположительно находится в разрушенной части здания, а нас туда не пускают и вряд ли пустят.
        Федор усмехнулся и исподтишка показал Петру большой палец. Молодец! Хорошо подыграл! Пока Пальцапупа заражен идеей клада, можно будет под шумок продолжить расследование.
        - Как не пускают? Я-то думал, что там реально опасно, а там - клад! Не, ну каковы наглецы эти монахи! - Забыв обо всех претензиях и недовольстве, Пальцапупа, крикнув Гене «за мной!», бодро пошагал к дверям монастыря. Осознав приближающуюся катастрофу, греющийся на солнышке мальчишка-шофер при виде его тут же дунул за угол, оставив решение всех проблем за начальством.
        - Ты… где ты был?
        - Да еще про клад проговорился!
        Макс с Кириллом настигли Федора первыми.
        - Ты чего вчера наснимал?
        - Три дня коту под хвост! Если нарезать все, и пятнадцати минут не будет! А у нас лимит - полчаса!
        - Так. То, что сейчас сделал Федор - гениально! - Петя растолкал друзей и предложил: - Пока Михалыч выносит мозг Никодиму, предлагаю подняться к нам и хорошенько поговорить!
        Последние два слова предназначались Федору, но парни истолковали это по-своему и, многозначительно переглянувшись, потопали к монастырю. Федор пожал плечами. Поговорить так поговорить! Но, прежде чем направиться за друзьями, он по привычке бросил взгляд на окна разрушенного крыла и чуть не выругался.
        Из-за пыльного стекла на него смотрела Лена!
        Нет, сегодня он точно выведет ее на чистую воду!
        Он догнал троицу у дверей. Юркнув в царивший в холле полумрак, они прислушались к оглушительному реву Пальцапупы, настигшего несчастного Никодима где-то в трапезной, и бросились вверх по лестнице. Только оказавшись в комнате, закрыв дверь на задвижку и подперев ее стулом, друзья выдохнули спокойно.
        - Не завидую я сейчас Никодиму… - Макс уселся на лежанку.
        - А все из-за тебя, Федор Анатольевич! - поддакнул Кир и, подвинув товарища, уселся рядом. - Давай колись, где пропадал.
        - Где пропадал, там уже нет. - Федор устало опустился на лежанку у окна. - Сначала расскажите вы. Что с пленкой? О чем нужно поговорить?
        Он посмотрел на Петра. Тот не торопился садиться. Постоял у стола. Плеснул из кувшина в стакан воды, выпил. Выудил из коробки катушку с пленкой и только после этого уселся рядом с Федором.
        - Для начала хотел тебе показать это.
        Раскрутив пленку, он старательно поискал какие-то кадры, вглядываясь в негатив, и наконец протянул пленку Федору:
        - Вот. Здесь ты вчера снимал второй этаж и говорил, что видишь кого-то. Так?
        Федя растерянно кивнул.
        - Там была Лена…
        - А теперь посмотри на свою Лену…
        Найдя нужный кадр, Федя вгляделся в темноту пленки, которую раскрашивали пробивающиеся из окна лучи солнца, и сглотнул. На крошечном кадре можно было разглядеть старинное здание монастыря, облачное небо, а там, где должно было находиться окно с девушкой, просто стояла мутная клякса. Как и на следующем кадре, и на всех остальных.
        - Мы вчера даже посмотрели пленку на проекторе, впечатление такое, что все кадры испорчены. А вот правое крыло и фасад получились очень даже хорошо!
        - А может, дело в пленке? Брак? - Федор оторвался от изучения кадров.
        - Сегодня с утра снимали. Проявим, посмотрим, - мрачно буркнул Макс. - А теперь твои новости.
        - Новости… - Федор невесело усмехнулся и взъерошил волосы. - Даже не знаю, с чего начать. Может, с того, что я - точная копия какого-то товарища, жившего сто лет назад? Или, может, с того, что подробный план монастыря хранится у Никодима?
        И Федор рассказал и про разговор с председателем, и про разговор с лесничим. Только не упомянул о ночи в деревенском клубе, при воспоминании о которой в голову ударяла непривычная нежность и сердце начинало колотиться как бешеное. Не иначе он подхватил в этой командировке какой-то невероятно приятный и все же болезненный вирус…
        - Угу… С фотками мы потом разберемся. - Петр, как самый трезвомыслящий из их четверки, сразу вычленил саму суть. - Сейчас главное - поговорить с Никодимом по поводу Захара, клада и карт. Если не получится вывести на чистую воду, предлагаю вечером попробовать самим поискать подземный ход.
        - В смысле, пойти в разрушенное крыло? - У Макса загорелись глаза.
        - А может, я на шухере постою? - Кир, как самый осторожный, сразу пошел на попятную. - Сами понимаете. У меня жена. Алименты… А если что пойдет не так - я вас предупрежу…
        - И как ты нас предупредишь, если мы будем глубоко внизу? - фыркнул Максим.
        - Петушком покричит, - улыбнулся Федор. - Или совой…
        - Там посмотрим, - отмахнулся Петр и посмотрел на друзей. - Как думаете, Пальцапупа уже успокоился?
        - Предлагаю разделиться. - Федор поднялся. - Вы прикрываете меня. Отвлекаете Михалыча, если надо. Я сам поговорю с Никодимом…
        - Я пойду с тобой. - Петя тоже встал, прошел к двери и, прежде чем открыть, посмотрел на Макса с Кириллом: - А вы чего сидите? Сказано же - отвлекать!
        На этаже было непривычно тихо. Эхо подхватило звук шагов и покатилось вниз по лестнице вслед за друзьями.
        - О! Слышите? - Кир остановился и поднял вверх палец. - Пальцапупа выносит Альбине мозг уже на улице! Значит, ваш путь свободен, а мы с Максом вас в комнате подождем.
        - Отвлекать - значит, отвлекать, а не отсиживаться! - Федя подпихнул их к выходу, а сам направился вслед за Петром.
        В трапезной было сумрачно и пусто. Окна занавешены темными шторами, и, если бы не мигавшая под потолком лампочка, здесь было бы довольно темно.
        - Никого… - Петр обернулся к другу. - И где его искать?
        - Я его несколько раз встречал выходящим из той двери. - Федор указал на неприметную дверку у входа в таинственное крыло.
        - Давай попробуем постучаться.
        Но стучаться не пришлось. Дверь сама распахнулась перед носом отпрянувших парней, и из нее шагнул тяжело дышавший Никодим. Увидев Федора, он попытался снова скрыться за дверью, но тот сунул в щель ногу и шагнул в комнату вслед за ним.
        - Нам бы поговорить.
        Никодим, пятясь, нашел в кармане черной хламиды баллончик с лекарством и несколько раз жадно вдохнул. Смерив тоскливым взглядом Петра, демонстративно закрывавшего дверь на засов, он опустился на стоявшую у окна деревянную лавку.
        - Вы тоже пришли требовать с меня клад?
        - Не совсем… - Федор окинул взглядом небогатое убранство кельи. Скорее это помещение можно было назвать архивом. Два стеллажа, доверху заставленные пронумерованными папками, с пяток тумбочек, закрывающихся на ключ, и даже сейф. Конечно же, интерьер дополнял массивный стол, стул и лавка. - Всего лишь хотим, чтобы вы ответили на наши вопросы.
        Никодим еще раз покосился на закрытую дверь:
        - А у меня есть выбор?
        - Выбор есть всегда, - пожал плечами Петр, с интересом разглядывая полки.
        - Только, в отличие от нашего начальника, нам нужен не клад, а качественно снятый фильм-сенсация, - кивнул Федор.
        - Спрашивайте. - Никодим вдохнул еще лекарства, видимо, для храбрости, и посмотрел на него.
        - Сначала расскажем, что знаем. Захаров хочет найти клад.
        - О! Это не новость… - отмахнулся Никодим. - Мой сводный брат возомнил себя причастным к потомкам монаха, спасшего когда-то генерала Русалова, и даже отправил меня в тюрьму, чтобы ему никто не мешал искать сокровище. Да только без точного плана он рисковал навсегда заблудиться в здешних лабиринтах. Мой предок - отец Павел - на славу потрудился над защитой тайны.
        - И где же этот план? - покосился на него Петр.
        - В надежном месте! - коротко ответил тот. Федор заметил быстрый взгляд, который Никодим бросил на дощатый пол. В том месте доска была чуть светлее, но, если не приглядываться, этого и не заметишь.
        - Значит, можно не беспокоиться, Захар план не найдет?
        - Ну, не нашел же, пока я отбывал за него наказание? - Никодим с какой-то потаенной гордостью посмотрел на Федора.
        - А что произошло?
        - Не спрашивайте. Мне неприятно об этом вспоминать.
        - Почему Захар искренне верит, что клад есть? - Петр прошел по комнате, коснулся пальцами пыльного стеллажа. - Ведь его могли найти, выкрасть, вывезти еще в бытность Русалова.
        - Он, как и я, с детства слышал и читал историю Русаловых. И, естественно, знал, что ни коммуняки, ни белогвардейцы не нашли и серебрушки, хотя генерал слыл весьма зажиточным. Не нашли они и тела генерала и его дочери. У меня очень много архивных газет и писем, что собрались за время, пока монастырь служил то пристанищем бездомной детворы, то госпиталем во время войны. Мнения очевидцев разделились. Одни считали, что генерал успел спастись и уехал во Францию, спрятав где-то здесь часть сокровищ, какие не смог увезти, другие думали, что генерал… - Никодим снова взялся за ингалятор. Вдохнул и продолжил: - до сих пор тут. Как и его клад. Итог один - сокровища, хоть все, хоть какая-то их часть - тоже здесь.
        - Здесь - это тут? - Петр притопнул так, что скрипнули половицы.
        - Именно. В подвалах, - покивал монах. - Найти его можно. Может быть, даже кто-то из добровольцев и находил, но без плана здания выйти из лабиринта невозможно! Сколько алчных душ сгинуло в подземельях монастыря в те годы, пока монастырь оставался без хранителя… К счастью, после войны сюда вернулся мой дед, затем его сменил мой отец. После отца - я.
        - А признайтесь, неужели вам никогда не хотелось найти эти сокровища? Восстановить монастырь? - прищурился Петр, но Никодим спокойно выдержал его взгляд и качнул головой:
        - Нет. Во-первых, не хочу тревожить мертвых, а во-вторых - моя миссия иная!
        - И какая же?
        - Защищать род Русаловых. Отец Павел - мой предок - поклялся в том Марии Русаловой, и с тех пор наш род несет эту клятву.
        - Кстати, а признайтесь - в монастыре ведь нет никакого призрака?
        - А вот это вас не касается! - вдруг сварливо выпалил Никодим и вскочил. - Я ответил на все ваши вопросы?
        - Не совсем. Можно еще один? - Федор шагнул к нему. - В первый день нашего приезда вам стало плохо после того, как вы увидели меня. Вы сказали потом что-то вроде того: «Хорошо, что ты приехал, как и обещал». Поясните, пожалуйста?
        - Не бери в голову… - Никодим отмахнулся. - Просто я спутал тебя с другим человеком…
        - Например, с Алексеем Романовым?
        - Что… Откуда ты знаешь это имя? - вдруг всполошился священник. - Вы нашли документы?
        - Нет. Мне показала фотографии и рассказала немного об истории своей семьи Лена. Она сказала, что мы с ним просто копии, хотя мои предки прибыли из весьма отдаленных мест в Москву относительно недавно…
        - Право слово, это мистика, ересь и чертовщина! Если я начну рассказывать вам, вы сочтете меня сумасшедшим…
        - А может, сначала я расскажу вам… - вперед выступил Петр, - … сказку, что рассказывала мне в детстве бабушка. Когда-то, давным-давно, в нашем роду было настоящее сокровище - икона, созданная в подарок моему прапрапрапрадеду за доброе дело одним из известнейших иконописцев. Бабушка Дарина говорила, что икона могла исцелять, и, когда в семье должно было случиться горе, в уголках глаз святыни собирались и скатывались кровавые слезы. У нашей семьи предательски забрали икону, и с тех пор мы потеряли свободу и счастье.
        - Вашу бабушку звали Дарина? - переспросил священник.
        - Да, я из рода молдавских цыган. - Петр усмехнулся. - Только моя немногочисленная семья уже давно укоренилась в Москве. Так вот. В последнее время мне снится девушка. Просто красавица! И она говорит мне: «Верни святыню, П?тру». А еще - вот где мистика! - за месяц до того, как поехать сюда, я проснулся с названием на губах - «Русалочий монастырь». Именно после этого я перерыл гору информации и, узнав, что монастырь действительно существует, подал его в заявку на съемку.
        Никодим растерянно поморгал на Петра, снова вдохнул лекарство и робко спросил:
        - А вам никогда не говорили, что использовать документальные материалы в личных целях - преступление?
        - Что? - удивились парни.
        - Как это понимать?
        - А так! - вдруг взбеленился монах. - Чтобы заполучить план монастыря и найти клад, вы не придумали ничего умнее, как подтасовать карты и использовать в своих целях судьбу? Призвать на помощь проклятие, что висит над родом Русаловых? И даже вспомнить виновницу всех бед - Дарину?
        Протопав к двери, он с лязгом отодвинул задвижку и пафосно попросил:
        - Покиньте мою обитель!
        Парни переглянулись, но спорить не стали, а просто вышли за дверь.
        - Смотри, как его пробрало! - Петр блеснул белоснежными зубами. - Стоило только поподробнее вчитаться в дневник.
        - Ты все выдумал? - Федор даже остановился. - Я тоже что-то читал в дневнике о цыганке и иконе… Только местами чернила стерлись - ничего не поймешь!
        - Что удивительно - нет! Не придумал. - Петр в задумчивости постоял у лестницы, точно не зная, что ему делать, и взглянул на друга. - Мне действительно снится один и тот же сон. Я уже успел привыкнуть… В этом году в архиве я случайно наткнулся на историю этого монастыря, и там приводилась какая-то невнятная легенда. Поверь, меня очень воодушевило имя Дарина. Можно сказать, что все мы здесь по моей вине. Не знаю, хорошо это или нет. Кстати, у меня предложение. Давай я захвачу дневник, мы найдем ребят и еще его поизучаем. А вечером, как все лягут спать, пойдем на разведку.
        - У меня идея. - Федор покусал губы. - Если это лабиринт - двое идут, а двое держат веревку наверху. Ну, как в легенде о минотавре…
        - Хорошая идея! Подумаем. - Петя хлопнул друга по плечу и указал на дверь. - Иди ищи наших гавриков, пока они Пальцапупу до инфаркта незапальцапупили… Я - за дневником и к вам.
        Федор проводил взглядом взбегающего по лестнице Петра и, последовав его совету, вышел во двор. Солнце стояло в зените, нещадно припекая, и ему показалось, что, едва он шагнул из-под тени древних стен, как его тут же накрыло раскаленной сковородой. Где-то из-за угла доносился голос Михалыча, уже не распекавший, а поучающий какого-то бедолагу. Парней он увидел под навесом сеновала. Спрятавшись под его благословенную тень, они лениво переговаривались, уютно устроившись на сене.
        Кир, заметив Федю, махнул ему.
        - А как же просьба Петьки перехватить Пальцапупу? - Подойдя к сеннику, Федор забрался на сено и растянулся рядом с ними.
        - Да чего его перехватывать? Как присел на уши какому-то монаху, так и сидит… - усмехнулся Макс, лениво жуя длинную соломинку. - А вы до чего договорились?
        - Да вообще, новость века! Петр у нас страдает навязчивыми сновидениями, которые и привели нас всех сюда! - Федор с наслаждением потянулся, только сейчас понимая, как его неудержимо тянет погрузиться в сон. Хоть навязчивый, хоть нет… Лишь бы закрыть глаза на часик. А лучше на два…
        - Ну, а ты бы не задумался, если бы тебе снилась одна и та же - заметь, красивая и незнакомая - девушка и просила сделать то, о чем ты в жизни не слышал? - Они не заметили, как к сеновалу подошел Петр и, последовав примеру друзей, уже через мгновение удобно устроился на ароматном сене.
        - Я тут что подумал… - Он выудил из-за пазухи дневник и, не раздумывая, открыл: - Пока есть время, давайте узнаем больше об этом генерале, его жизни и легенде?
        - Я в этих закорючках ничего не понимаю, - отмахнулся Кир.
        - Давайте я прочитаю? - Федор сел, отобрал дневник у Петра, пробежал глазами по ровненьким строчкам и начал:
        «Вот и осень… скоро заметет, закружит пурга. Затянет паутиной снег. Не выбраться…
        И на душе снег…
        Марья, вижу, все ждет своего Алексея… да одно ей неведомо, что не придет он. Может, и подлость мне пришлось совершить, пообещав отдать ему Марьюшку только после того, как он год отслужит под предводительством моего старинного друга - генерала Корнева.
        Вспомнилась наша встреча…
        Осенним погожим днем я сидел в кабинете, а напротив, за столом, расположился мой старинный товарищ Виктор Андреевич Корнев, подтрунивая надо мной. Все никак не мог простить моей отставки.
        - Силантий Матвеевич, ты за собой горничную просишь ходить или сам справляешься?
        - Для чего мне горничная?
        - Так песок кто-то ж должен убирать, что из тебя просыплется.
        - Старый дурак, - шутка меня насмешила и ничуть не оскорбила, - за тобой, смотрю, никто по пятам не следует.
        - Так мне рановато еще. Я Отчизне служу, мне некогда в кабинетах рассиживаться. - На этот раз он не шутил. Виктор Андреевич всегда слыл человеком ответственным до упрямства, и сколько ни пытались его сместить более молодые и дерзкие, никому пока этого не удалось. Армия для него стала всем: домом, семьей, смыслом жизни. Именно поэтому он так и не обзавелся женой. Хотя, если верить слухам, пара ребятишек, на него похожих, все же имеются.
        - Понял я тебя. Задерживать не стану, скажу как есть. Дело у меня к тебе, Виктор Андреевич. Нужно одного парнишку в армию определить, да чтобы подальше от наших краев. Лет много, а не служил.
        - В армию, говоришь? Это, конечно, можно… Только что же это за парнишка такой, что от долга своего отлынивает? Может, кривой какой или худой, так нам таких не надобно, - усмехнулся тот.
        - Снова шуточки твои, Виктор Андреевич. Здоров жеребец, а служить не хочет. Говорит, на деньги отцовские откупиться может от кого угодно, хоть от черта самого.
        Виктор Андреевич нахмурил брови, губы его сжались в тонкую нить, на лбу пролегла глубокая морщина.
        Я знал, за какие ниточки дернуть, и не прогадал. Теперь щенку одна дорога - на службу. Ни связи, ни деньги тут не помогут: Виктор Андреевич всем сердцем ненавидит таких вот уклонистов, что за спины чужие прячутся и капиталами кичатся.
        - Черкани-ка ты мне его данные, любезный Силантий Матвеевич. А уж об остальном я позабочусь! - процедил он и промокнул платком вспотевший лоб. Лицо раскраснелось, руки едва заметно подрагивают. Как бы он ни храбрился, а годы свое берут. Да еще застегнутый на все пуговицы мундир! Никогда не забуду этой пытки!
        - Да ты сильно не лютуй, Виктор Андреевич. - Хотя внутренне я ликовал, внешне я этого никак не проявил. Достал из секретера графин с вином, два бокала и поставил на стол: - Давай лучше выпьем за встречу. Никуда твоя служба не сбежит.
        Корнев погрозил мне пальцем, мол, не стоит так говорить, маслено взглянул на графин и, махнув рукой, потянулся за предложенным бокалом.
        Мы опрокинули бокалы. Вино теплой волной докатилось до желудка, и на сердце сразу стало легче…
        Эх… сомнения мучают, а правильно ли поступил…
        Правильно! Отчизну защищать каждый должен, а за год много воды утечет. Многое изменится.
        Может, забудет его дочка… Не пара он ей. Да только, глупая, не понимает этого сейчас…
        Ничего… поймет».
        Федор пролистнул несколько пожелтевших страниц:
        - Тут какие-то терзания…
        - Да ты читай уже! - подбодрили его друзья. Федор пожал плечами и продолжил читать, попутно расшифровывая стершиеся буквы:
        «Видимо, судьба на моей стороне! Чувствует, что не пара Романов моей принцессе! Я даже напишу об этом поподробнее.
        Утром Степка разбудил меня еще затемно.
        - Хозяин, тут Макар пожаловал - что возит тебе газеты да послания из столицы. Еще ночью прибыл… Говорит, срочно!
        Меня будто неведомая сила подняла с кровати:
        - Где он?
        - Так на кухне. Греется. Его Фекла чаем с пирожками угощает.
        Натянув халат, я вышел в кухню. Заметив меня, посыльный вскочил, едва не перевернув чашку, и, взяв со стола конверт, с поклоном мне протянул:
        - Господин, вот!
        Забирая конверт, я приложил все силы, чтобы никто не увидел, как у меня трясутся руки…»
        Дальше буквы слились в одну таинственную вязь, унося Федора в прошлое. Ему уже казалось, что он не читает, он видит то, что происходило почти сотню лет назад…
        Глава 10
        - Ступай. - Генерал забрал письмо и махнул почтальону, чтобы тот убирался прочь.
        Руки у Русалова дрожали так, что он порезался ножом для бумаги, и несколько капель крови упали на развернутый лист.
        - Вот ведь черт, - выругался он и впился глазами в строчки.
        Всякий раз, вскрывая письма от этого адресата, генерал чувствовал себя последней сволочью и предателем, но успокаивался тем, что делает это на благо дочери. Она обязательно поймет и оценит это в будущем. Во всяком случае, он на это очень рассчитывает. Письма приходили каждые семь дней, это было третье.
        «Здравствуй, милая моя Марьюшка! Я по-прежнему жду от тебя весточки, но здешний почтальон только руками разводит и улыбается виновато, словно это он твои письма потерял, а теперь сознаться боится. Ты, наверное, обиду на меня затаила за то, что вот так неожиданно исчез. Если бы я только мог вырваться и к тебе приехать, ведь полк наш стоит не так далеко от Сухаревки, два дня пути, и я увижу тебя, закружу в объятиях. Так и подмывает бежать, да только это дезертирство и позор. Такое клеймо уже не смоешь.
        Ты за меня не переживай. В армии не так плохо. Командование у нас отличное. Муштра достается в основном солдатам, а я в офицерском блоке квартирую. Связи маменькины помогли. Служить каждый мужчина обязан. Отец мой служил, а я что, особенный какой? Отслужу и вернусь. Ты только дождись меня. Знаю, что дождешься.
        Все время вспоминаю нашу с тобой ночь. И так хорошо на душе становится - крылья за спиной вырастают. Так и кажется, что вот сейчас оттолкнусь и взлечу к небесам. Да только не к облакам тянет, а к тебе, мой ангел. Ты и есть мой рай, моя отрада.
        Тяжко мне без тебя, Марьюшка. Ничего не радует. Стыдно признаться, потому как не пристало мне, мужику взрослому, так себя показывать. Но, было дело - слезу не удержал, вспомнив о тебе. Командир увидел, расспросил, в чем дело, и сказал мне такую мудрость: есть семья, а есть враги. И враг должен быть уничтожен, если не хочешь, чтобы уничтожили тебя и все то, что ты любишь.
        Поэтому ради тебя буду врага бить и, пока не станет спокойно, сам успокоиться не смогу.
        Засим попрощаюсь с тобой. И буду снова ждать ответа. Верю, что дождусь, иначе и быть не может. Ты не держи на меня зла, родная моя. Крепко обнимаю тебя и шлю с письмом свой поцелуй».
        Силантий смял письмо и швырнул в камин. Огонь сразу же подхватил добычу и в считаные мгновения оставил от любовного послания лишь пепел. У генерала в груди тоже вспыхнул жар, да такой, что не вздохнуть. Он с трудом добрался до дивана и рухнул на него. Тот жалобно заскрипел. И такой страх на Силантия Матвеевича вдруг навалился, что захотелось ему кричать. Да только изо рта и слова не вылетело, горло словно железными щипцами сжали, сердце колотилось так, что едва в груди держалось. Неужели конец? Вот так и уйти с камнем на сердце? Не покаявшись перед дочерью. Нет, никак нельзя. Надо на помощь звать. А как позвать, когда язык отнялся?
        В комнате вдруг стало холодно, хотя все окна были плотно закрыты. Ледяной ветер коснулся щеки Русалова, заставив волосы на затылке встать дыбом. Силантий Матвеевич замер, прислушиваясь к шорохам и звукам, и услышал едва уловимый смех, а следом хрипловатый голос:
        - Рано обрадовался, поручик. На том свете тебя никто не ждет. Придется помучиться на этом.
        Дарина. Она снова пришла. А ведь он почти забыл о цыганке и ее проклятии.
        - Оставь меня, - прошептал он и тут же сорвался на крик: - Что тебе снова нужно? Сколько еще мне мучения терпеть?
        - Развязка близка, поручик. Вот только ты ей не обрадуешься. Береги дочь, пуще глаза береги, и прощай. - Ее затихающий смех звенел где-то в его голове. Чтобы избавиться от него, генерал сжал голову руками. Но это не помогло. Тогда Силантий вскочил на ноги и, точно безумный, заметался по комнате в поисках бестии.
        Сколько можно его мучить? Неужто он не искупил грех? Да и в чем его грех?
        Кружа по комнате, он натыкался на стулья, расшвыривал их, сбивал торшеры и фарфоровые фигурки маленьких собачек, что так любила покойница Софья. Даже вещи из шкафа выпотрошил, но никого так и не нашел. А смех звучал снова и снова, издеваясь и показывая его бессилие.
        На шум в комнату вбежала прислуга. Охая и причитая, напуганная Фекла начала собирать разбросанные по полу вещи, а Катька вцепилась в него мертвой хваткой, приговаривая:
        - Батюшка, Силантий Матвеевич, угомонись ты! Поранишь себя, сердешный, что нам делать тогда? Ты нам живой нужен, кормилец ты наш!
        - Чего приперлись? - взревел он и оттолкнул Катьку так, что та врезалась в испуганно крестящуюся Феклу. - Не звал я вас! Пошли вон!
        Он вытолкал девушек за дверь и ненароком услышал, как одна из них разразилась слезами. Наверное, Феклуша. Она его за отца считает, с тех пор как со Степаном повенчались.
        Генерал предпочитал быть строгим с дворовыми, но только если эта строгость была оправдана. Сейчас же он понимал, что злится только на себя. Внутри боролись чувства жалости и неуправляемая ярость. Лучше бы сейчас никто не попался ему под руку, иначе быть беде!
        Он не мог поверить в то, что узнал из письма Алексея. Как там он пишет? Не может забыть проведенную вместе ночь? Неужели Марья, его ангел, и правда пошла на это? Как она могла, ведь в монастырь же собиралась. И ведь кому непорочность свою отдала - сыну врага! Неужто Антон и с того света ему мстить продолжает? Софью не заполучил, решил хоть так отыграться?
        - Надеюсь, ты горишь в аду! - сквозь зубы процедил Русалов и что было сил ударил кулаком в книжный шкаф. От удара на пол посыпались книги, а вместе с ними упала и старая икона.
        Силантий хотел подойти, да замер, не в силах пошевелиться, глядя, как из воздуха выткалась хрупкая женская фигурка и склонилась над святыней. Смуглая рука, увешенная блестящими браслетами, гладила почерневшее дерево. Широкая юбка цветным ковром расстелилась по полу.
        Дарина!
        Генерал смотрел широко раскрытыми глазами, как цыганка гладит икону, и не верил в происходящее. Она попыталась взять святыню, но ее руки прошли сквозь дерево, как туман. Тогда она подняла на Русалова полный ненависти взгляд и вдруг заплакала. По смуглым щекам катились слезы, оставляя на бархатной коже светящиеся дорожки. Несколько капель попало на икону. Силантий вдруг увидел, что из глаз святой, изображенной художником так натурально, словно с живого человека писано, тоже катились крупные слезы.
        - Господи прости! - Решив, что сошел с ума, Русалов рухнул на колени перед цыганкой. Хотел коснуться ее руки, но почувствовал лишь гладкую поверхность дерева. Браслеты на тонком запястье Дарины в последний раз звякнули, и она растворилась, оставив после себя запах костра.
        - Папенька, что с вами? - Встревоженный голос дочери заставил его вздрогнуть. - Фекла сказала, что вам нездоровится.
        Силантий сунул икону на полку, положил поверх книги и обернулся. Дочь стояла на пороге, укутанная в теплую шаль. Последние дни Марья стала сильно мерзнуть, постоянно жаловалась на озноб и тошноту. Позвать доктора не позволяла, говорила, что само пройдет, а дороги замело так, что врач к ним будет пробираться несколько дней.
        «Наверное, и почтальон не может до нас добраться, - тихо вздыхала она, - от Алешеньки нет ни одного письма, а уже почти месяц минул. Все ли с ним хорошо?»
        Силантий отмалчивался, лишь кивал, мол, так оно и есть. Придет оттепель, и письма доставят. Нужно потерпеть.
        - Все хорошо, Марьюшка, - Силантий подошел к дочери, - голова что-то закружилась, за полку ухватился, с нее книги и посыпались.
        - А вещи почему разбросаны? - Марья подозрительно оглядела комнату.
        - Портсигар искал, - буркнул Русалов, пряча глаза от пытливого взгляда дочери. - Запропастился куда-то, окаянный.
        - Папенька, ты ведь не куришь. Зачем портсигар? - нахмурилась она.
        - Подарок это. От друга моего. Покойного.
        У Силантия и правда когда-то был золоченый портсигар. Подарок Антона. Да только он выбросил его в тот же день, когда не стало Дарины. Пошел к реке и швырнул подальше.
        - Можно, я тут с вами побуду? - вдруг спросила Марья, чем очень удивила Русалова.
        С того самого дня, как Алексея забрали на службу, она почти не выходила из своей спальни. Даже к монастырю ходить перестала. А когда Силантий спросил, в чем причина, Марья посмотрела на него как затравленный щенок и, сославшись на плохое самочувствие, снова заперлась в комнате.
        И вот теперь она сама пришла. Радости генерала не было предела. И даже то, что творилось у него в душе, ушло на второй план, сгладилось.
        - Папенька, я очень скучаю по Алексею. Как он там? Почему писем не шлет? Может, позабыл обо мне?
        - Марьюшка, ты ведь сама говорила, что почтальон, скорее всего, не может до нас доехать. А в армии жизнь не так проста. Может, у него и времени нет, чтобы написать тебе.
        - Наверное, вы правы, папенька. Я напрасно волнуюсь. Конечно же, он меня любит и напишет обязательно. Уже написал, я это чувствую. Вот здесь чувствую.
        Марья приложила ладошку к сердцу.
        Силантию Матвеевичу с трудом удалось удержаться и не рассказать все как есть. В нем клокотали боль вины, обида и гнев. И эта гремучая смесь требовала выхода. Но приходилось молчать. Ведь сознавшись, он обречет себя на еще большие муки. Вдруг Марья его не простит? Не сможет? А сам Силантий умрет, если позволит единственной дочери выйти замуж за сына предателя и убийцы.
        Но Марья не знала его дум. Она смотрела куда-то сквозь него. На лбу пролегла морщинка, губы бесшумно шевелились. Вдруг она заговорила. Тихо, точно не могла больше таить это в себе, но боялась, что кто-то услышит.
        - Папенька, я вам сознаться хочу. Я согрешила, потому и не хожу в монастырь больше. Нет мне туда пути отныне.
        У Силантия внутри похолодело. Он испугался этого признания настолько, что готов был бежать вон из дома, лишь бы не знать всей правды. Одно дело - письмо. Может, он растолковал написанное неверно…
        Да только понимал Силантий, что бежать некуда. Все ясно как белый день, и по-другому уже не будет. Да только не хотел он слышать признаний таких от дочери. Ангела чистого…
        - Папенька, я люблю Алексея. Мы согрешили, и я…
        Договорить она не смогла. Застонав, ухватилась за живот и упала на колени:
        - Папенька, я умираю?
        - Нет! Нет!!! - Русалов увидел глаза дочери, полные страха и боли, а в голове вертелись слова цыганки: «Береги дочь!»
        - Марфа, Катька! Сюда!!!
        Служанки примчались на зов так быстро, словно стояли за дверью. Может, и так. Подслушивали… но сейчас это не важно. Нужно спасать дочь.
        Марья сделалась белее снега за окном:
        - Что со мной, папенька? Я умру?
        - Нет, дорогая! - Русалов обнял ее за плечи и притянул к себе.
        - Маменька родная, - всплеснула руками Фекла, - да что же это с тобой творится-то, хозяюшка?
        Вместе с кухаркой Катькой они помогли Марье подняться и повели в ее комнату. Уложили в постель. Катька принесла грелку и приложила к ледяным ногам девушки. На лбу Марьи выступила испарина, а щеки алели, что снегири на снегу.
        Погладив дочь по голове, Силантий Матвеевич прошептал что-то успокаивающее и крикнул служанкам:
        - Пошлите Степку за Павлом немедленно! И чтобы через четверть часа здесь были, иначе шкуру спущу с обоих!
        Служанки бросились вон, а Силантий остался с Марьей наедине.
        - Папенька, - едва слышно прошептала Марья, - если я умру, разыщи Алешеньку. Скажи, что я любила его.
        В этот момент Русалов готов был простить и Алексея, и его отца-убийцу, только бы Марье стало легче. Только бы она не смотрела на него так жалобно. Ему сейчас во сто крат больнее… Все бы отдал, только пусть она живет.
        - Марьюшка, да что же ты говоришь такое. Вот хворь твоя пройдет, и сама все ему расскажешь. Не навсегда же он уехал.
        Марья посмотрела на отца с благодарностью, улыбнулась и закрыла глаза.
        Силантий в панике приложился ухом к ее груди. Дышит! И сердечко бьется часто-часто. Жива, голубушка.
        Павел приехал так быстро, как смог, и сразу кинулся к постели больной. Велел всем выйти прочь. Даже генералу не позволил остаться. После бегал на кухню, отвары да притирки готовил. Наконец, когда уже совсем стемнело, дверь в комнату Марьи отворилась.
        - Отвел беду, Силантий Матвеевич. Обещал же, что род ваш беречь стану. - Павел устало улыбнулся и посторонился, пропуская обессиленного ожиданием отца.
        Марья была все еще бледна, но, увидев его, попыталась улыбнуться:
        - Павел помог мне, папенька. Мне теперь так хорошо-хорошо… Только спать хочется…
        - Ты спи, Марьюшка. Спи! Завтра обо всем поговорить успеем… - Русалов погладил дочь по уже заметно отросшим волосам, поцеловал в висок - вышел.
        - Постойте, Силантий Матвеевич. Разговор у меня есть касательно Марьи. - Павел догнал его уже возле комнаты.
        - Что с ней? Говори как на духу, - Русалов почувствовал, как его сердце снова перешло на галоп. - Если надо, доктора самого лучшего выпишу из Санкт-Петербурга. Тотчас пошлю за ним!
        Павел улыбнулся и только качнул головой:
        - Не волнуйтесь так. Беременна она, Силантий Матвеевич. Ребеночек у Марьи будет. Я ей травы назначу, но доктора все равно придется пригласить.
        Чувствуя, как земля уходит из-под ног, Силантий ввалился в комнату и опустился на диван. Весть была бы радостной, если бы не мысль о порченой крови Романовых.
        Марья приходила в себя быстро. Доктор, вызванный из города, жил в поместье месяц, после сообщил, что с Марьей и с ребенком все хорошо. Предостерег от волнений, велел бывать на свежем воздухе и больше кушать, а затем отбыл. Зима к тому времени разменяла последний месяц, и жизнь в поместье пошла своим чередом.
        Силантий и слова не сказал дочери в укор, потому как сам за собой вину чувствовал. Он едва сдерживался, чтобы не признаться дочери во всем. И что письма прятал, и что Алексей в армию не просто так угодил. Хотя…
        Русалов задумался. Снег поскрипывал под его сапогами, зимний сад спал, прекрасный в своем застывшем величии… Самое время подумать…
        А подумать есть о чем! Он только сейчас понял, что давненько не добирался к ним Макар-почтальон. А вдруг его план сработал? Вдруг и вправду Алексей решил, что ни к чему ему Марьюшка? Получил свое, и будет.
        Макара он увидел возле конюшен и сперва даже не признал. Почтальон нервничал, переступал с ноги на ногу и что-то говорил Степке.
        - Чего приехал? - Не то чтобы Русалов не любил Макара, просто встретился он ему не вовремя. А может, злость была на Алексея, что забыть никак не может его Марьюшку. Его принцессу…
        - Тут такое дело, Силантий Матвеевич, письмецо. Для вас, лично от генерала Корнева.
        Сердце Русалова упало в пятки и там затихло.
        - Корнева? - Старый друг никогда не писал писем. - Давай уже сюда!
        Русалов вырвал письмо из рук почтальона. Кинул ему гривенник и замерзшими пальцами принялся рвать конверт. Бумага резала пальцы, но ему было все равно. Сердце сдавило от тяжелых предчувствий.
        «Мое почтение, Силантий Матвеевич. Прости, что извещаю о смерти. Алексей Антонович Романов, находившийся под моим командованием в звании поручика, застрелен при попытке дезертирства из вверенного мне полка. Вечно твой друг - Виктор Андреевич Корнев».
        Письмо выпало из рук.
        - Папенька? - Голос Марьи заставил его вздрогнуть и обернуться. Она шла вместе с Феклой. Живот не скрывала теперь даже соболья шуба. - Я искала вас. Там Макар приходил… С письмом! Может, от Алешеньки? Папа?
        Она заметила исписанный лист и, не сводя с него глаз, подошла ближе.
        - Что там? - Она посмотрела на него потемневшими глазами, и Силантий понял, что потерял ее. Наклонился, поднял письмо и протянул дочери:
        - Алексей погиб…»
        - Федь? Ты чего, уснул? - Заметный тычок в бок и голос Макса заставили Федора очнуться.
        - Что?
        - Да ничего! Лунатик! Сначала понес какую-то пургу, а последние минут пять и вовсе сидишь, в дневник пялишься и молчишь! - Это уже Кир. Только Петр, не улыбаясь, смотрел на Федю темными, без зрачка, глазами:
        - Что ты увидел?
        Федор, наконец, заставил непослушные губы растянуться в усмешке и произнес:
        - То, как меня сначала подставили, а потом убили…
        - Блин, ты вчера самогонку на мухоморах, часом, не пил? - Кирилл покачал головой.
        - Слушай, а может, ты того… - А вот Макса, любителя мистики, его ответ воодушевил. - Типа Кашпировского? Медиум?
        - Да нет! - Федор, наконец, окончательно вырвался из лап видения. - Я просто разбирал написанное и не заметил, как увлекся.
        - И что там было? - Петр не сводил с него внимательных глаз.
        - Там написано о том, как генерал подлостью сжил со света избранника своей дочери. - Федор даже потряс головой, пытаясь избавиться от образа Лены, стоявшего перед глазами. Он, конечно, понимал, что никакая это была не Лена, а ее двойник, но память упрямо пыталась соединить их воедино.
        - Ага… Значит, у генерала тоже рыльце в пушку… - хмыкнул Кир. - Нет, я все же за то, чтобы найти его сокровищницу. И, как честные граждане…
        - …забрать все себе! - закончил за него Макс.
        - Кстати, может, пока есть время, еще дневник почитаем? - Петр посмотрел на Федю. - Только теперь хочется услышать не краткое содержание…
        Федор пожал плечами, аккуратно пролистнул несколько листов, выбирая наиболее сохранившиеся страницы. Вгляделся, разбирая написанное, и начал читать:
        «На исходе мая Марьюшка родила крепкого, румяного мальчугана. Все мои дурные мысли сразу же рассыпались прахом. Последнюю неделю повитуха суетилась у ее постели. Все боялись, что не разродится. Дважды открывалось кровотечение, Марью мучили боли в животе, но все закончилось хорошо. Как только раздался детский плач, у меня отлегло от сердца.
        Марья лежала на подушках бледная и измученная, но дышала ровно. Нянька приняла ребенка и показала мне.
        - На вас похож, Силантий Матвеевич. - Она улыбнулась.
        - Да где ж ты рассмотрела? - возразил я, стараясь не показать, насколько это мне приятно. - Глазюки, вон, Марьюшкины, синие.
        - У новорожденных они всегда синие. Еще поменяются.
        - И поменяются, не беда. Лишь бы здоровеньким рос.
        - Имечко уже придумали? - Нянька явно была счастлива едва ли не меньше меня. Улыбалась, глядя на моего внука как на родного. - Как крестить-то станете?
        - Алешенькой, - произнес я и вдруг понял, что это имя больше не вызывает во мне раздражения.
        Да и как можно гневаться на дитя невинное? Оно ведь не в ответе за грехи отцов.
        И тут словно гром ударил.
        Что же я натворил?!
        Как мог разлучить дочь родную с любимым только потому, что у него отец гнилым человеком был? Ведь, если разобраться, не виновен был Алексей ни в чем! Только лишь в том, что родиться не в той семье довелось!
        Если разобраться… Раньше надо было разбираться, а я, дурак старый, грех на душу взял… Как же теперь у Боженьки прощения вымолить?
        Марья, как письмо прочла, так почти не говорит со мной с тех пор. А мне это что нож в сердце. Больнее и не сделает никто. Да и Алексея уже не вернуть…
        - Папенька, - Марья открыла глаза и поискала меня взглядом, - папенька, подойдите.
        Я к доченьке едва ли на крыльях не подлетел.
        Позвала!
        Сжалилась!
        Взглянул в ее глаза, точно прощения искал, и взял за руку. Холодная, как лед. Начал тереть ладошку, чтобы хоть немного согреть. Марья слабо улыбнулась.
        - Папенька, я вас прощаю. Понимаю, что добра мне желали, да вон как оно вышло-то.
        По ее щекам побежали слезинки, и у меня пелена встала перед взором, застилая образ Марьюшки, размывая его, делая едва различимым.
        - Не плачьте, папенька. Все теперь будет хорошо. Покажите мне сыночка.
        Нянька поднесла ребенка. Я помог Марье приподняться и передал сына. Она смотрела на него, улыбалась и плакала одновременно. Эх, как бы вернуть время, чтобы все исправить… Была бы теперь и дочка счастлива, и мальчонка при отце бы рос…
        - А бабушка уже приехала? - Марьюшка подняла на меня взгляд.
        - Должна к вечеру прибыть. Ты отдохни пока, столько всего вынесла.
        Марья с улыбкой кивнула. Нянька забрала ребенка. Сказала, что принесет позже кормить, и велела доченьке моей поспать».
        - Ох, чую, семейка была еще та… Всех поубивают, а потом раскаиваются… - фыркнул Макс, когда Федор перестал читать.
        - А дальше? - Петр был, наоборот, само внимание.
        - Дальше слов почти не понять… - Федя пролистнул несколько страничек и довольно ткнул пальцем в убористые завитушки. - Вот здесь еще можно текст понять. И почерк разборчив, и чернила сохранились.
        - С твоими-то способностями плохой почерк - не самое страшное, - усмехнулся Кир.
        - Это точно! - поддакнул Макс, жуя соломинку. - Даже завидно!
        Федор только качнул головой и прищурился, разбирая генеральскую писанину.
        «Евдокия Петровна приехала только на следующей неделе. Она влетела в дом, словно фурия. За ней следом плелся лакей, нагруженный коробками, тюками и свертками.
        - Вы к нам что, навсегда переезжаете? - наплевав на приличия, холодно поинтересовался я.
        - Солдафон, - скривилась Соломатина, - если бы не внучка, ноги бы моей в вашей глуши не было бы. И еще раз напомню - если бы она осталась со мной, то сейчас не пришлось бы решать эти проблемы.
        Последнее слово она выделила особенно.
        - Спешу напомнить, что именно после бала и началась вся эта история, - отрезал я.
        Она предпочла сделать вид, что не расслышала мой выпад, продолжая гнуть свою линию.
        - Нужно было сразу отдать ее за Орлова, но вы ведь противились. А я лучше знаю, что нужно моей внучке. На ваше счастье, мне удалось его уговорить, и позор Марии будет скрыт. Я спасу ее репутацию.
        - Орловы разорены, - не выдержал я. - Если вы не помните (что в вашем возрасте уже вполне оправданно), мать Евгения скончалась от инсульта, отец застрелился, не примирившись с разорением.
        - Да! Орловы разорены! Поэтому женитьба на Марье для Евгения - единственный выход и спасение, а для нас сейчас главное - спасти честь Марии и моей семьи.
        Она сделала ударение на «моей».
        - Мария - моя единственная дочь, и я желаю ей только счастья! - загремел мой голос.
        - Разумеется! - пропела эта змея. - Ведь именно поэтому она осталась без матери, забеременела от какого-то проходимца, и в итоге ребенок остался без отца!
        На это мне ответить было нечего. Как ни прискорбно, но во всех несчастьях Марьи виноват я. Софья тоже погибла по моей вине, но исправить что-либо я не в силах. Если бы я мог вернуться в тот злополучный день…
        - Полно болтать. - Ведьма решила, что этот раунд за ней. - Велите прислуге подготовить мне комнату. Через неделю свадьба. Я привезла платье. И даже хорошо, что венчание состоится в вашей захолустной церквушке. Меньше шума.
        Сердце сжалось при мысли о Марье и о том, что именно я стал убийцей ее счастья и подтолкнул в объятия нелюбимого. Вот только как ни прискорбно осознавать, но в сложившейся ситуации для нее этот брак действительно был выходом.
        Я вспомнил, как Евдокия Соломатина прибыла в поместье с месяц назад, заперлась у Марьюшки в комнате и о чем-то очень долго с ней разговаривала. Потом спешно собралась и уехала. Марья молчала три дня, почти не выходила из комнаты, а потом коротко объявила:
        - Папенька, я приняла решение и выхожу замуж за Евгения Орлова. Он благосклонно согласился признать моего ребенка и спасти нас от позора.
        Возразить было нечего.
        Все решено.
        А через неделю после того разговора Евгений сидел на краешке дивана, строго сложив руки на коленях, и поглядывал на меня, словно шакал на тигра. Мы не перекинулись и парой фраз. Как ни крути, а он теперь зависел от меня, пожалуй, больше, чем я от его «благих намерений». То, что Марья выходит за него замуж, еще ничего не значит. Он не получит и копейки из наследства Марьюшки! Ни бриллиантов наших фамильных, ни ценных бумаг, ни миллионов.
        Где-то через час мучительного молчания, за который я успел просмотреть все привезенные накануне Евдокией Петровной газеты и письма от общих знакомых, переданных ей по случаю, мое мучение и любопытство было вознаграждено.
        Послышались шаги, и в мой кабинет вошла Соломатина. Бежевое платье в пол, с глухим старомодным воротником, которые она почему-то любила, обтягивало ее сухощавую фигуру как вторая кожа. Высокая прическа без украшений могла сойти за корону. И последний штрих столичной моды: губы лишь слегка тронуты помадой, на лице естественный румянец.
        Вот почему змеи не стареют?
        Евгений по-школярски вскочил, прильнул к руке «богини» и даже щелкнул каблуками. Боже, как унизительно это видеть! И это - будущий супруг моей Марьюшки?!
        Сколько же еще я буду страдать от собственной вины и невозможности хоть что-то исправить! Всевышний, если ты хочешь кого-то наказать, ты делаешь его глухим и слепым! Вот и с Алексеем так вышло! Не увидел, что судьба он Марьюшкина. Дьявольская злоба разум застила…
        - Ты явился, мой мальчик. - Теща одарила Орлова снисходительной улыбкой, а затем обернулась ко мне. Улыбка тут же покинула ее холеное лицо, и она холодно процедила: - Я решила передать Евгению сорок процентов состояния Соломатиных. Не выдавать же Марию за оборванца. Разумеется, я все учла. Захочет развестись - не получит ни копейки, все перейдет к Марии. Так что, - она снова посмотрела на Орлова, - в ваших же интересах, мой мальчик, хранить брак и ублажать жену.
        На лице Орлова заиграли желваки, но он сумел себя сдержать, улыбнулся и вновь приложился губами к руке Соломатиной.
        Тут я даже зааплодировал, не в силах скрыть восхищение.
        Ведьма! Не иначе, ведьма! Как она мои мысли узнала? Как ловко втоптала в грязь своего протеже!
        Похоже, ей это доставляет настоящее удовольствие. Если судить по улыбке…
        Значит, вот как ей удалось устроить свадьбу. И почему я сразу не догадался?»
        - Мне одному послышалось слово бриллианты, миллионы и ценные бумаги? - поинтересовался Макс, едва Федор замолчал.
        - Я тоже на этом моменте чуть травинкой не подавился, - поддакнул Кир.
        А Петр задумчиво произнес:
        - Мне интересно, что из всего вышеперечисленного хранится у нас под ногами?
        - Ну… деньги… те если и сохранились, разве что музеям интересны будут. - Макс почесал затылок. - А вот золотые монеты и драгоценности я бы не отказался поискать.
        - Ну, если у него ценные бумаги в компаниях, которые до сих пор продолжают существовать, мы миллиардеры! Причем валютные, - возразил Кир.
        - Это, например, какие?
        - Ну мало ли! Можно поискать, что в то время было!
        - Да ничего тогда не было!
        - Да? А те же бриллианты? А золотые прииски?
        Парни сцепились, деля шкуру неубитого медведя.
        - Что там дальше? - К Федору придвинулся Петя. Создавалось впечатление, что подробности собственного обогащения его не волнуют.
        Федя пробежал глазами текст и снова принялся разбираться в генеральских завитушках:
        «День свадьбы оказался совсем невеселым. Небо с самого утра затянуло стальными тучами, а к обеду к тому же начал плакать не по-летнему холодный дождик.
        Я нетерпеливо прошелся по залу. Посмотрел на лестницу, ведущую на второй этаж. Прислушался к гробовой тишине, царившей наверху. Марья уже должна была спуститься. Неужели передумала?
        Соломатина выжидательно посмотрела на меня.
        - Наверное, еще не готова, - ответил я на ее немой вопрос. - Поезжайте в церковь. Степан вас проводит, а Павел встретит. Мы с Марьюшкой прибудем позже.
        Отправив тещу, я прождал еще с полчаса и, не выдержав рвущего душу беспокойства, сам поднялся в комнату дочери. Постучал.
        - Я почти готова, подождите, - раздался из-за двери ее голосок.
        - Марьюшка, это я. Все уже в церкви, и нам пора.
        - Войдите, папенька, - разрешила она.
        Я открыл дверь, шагнул в комнату и остолбенел. Марья стояла у большого, в полный рост, зеркала, точно ангел, спустившийся с небес.
        Белоснежное кружевное, в меру пышное платье сидело идеально. На открытые плечи падала фата, а голову украсил венок из роз, которые так любила ее мать.
        Я подошел ближе и заглянул в лицо дочери. Думал, что увижу слезы, но Марья была спокойна. Она не плакала, но и радости не было.
        - Нам пора, ангел мой.
        - Да, папенька, идемте.
        Марья подала мне руку, и мы вышли из комнаты.
        Карета была украшена цветами, алыми лентами, а под крышей примостилось изображение пары белых голубков. Кучер, одетый в праздничную ливрею, стоял у кареты. Заметив нас, он отсалютовал и приглашающе распахнул дверцу.
        - Марья, - не выдержал я, когда мы сели и карета тронулась. - Если ты не хочешь выходить за Орлова, я все устрою! Только скажи! Отменим к чертям весь этот фарс и уедем с тобой и Алешенькой. Далеко, там, где нас не знают. В Париж уедем!
        Она с благодарностью улыбнулась и накрыла своей рукой мою руку:
        - Поздно, папенька, назад пути нет. Знать, судьба моя такая. Только не зря ведь говорят, что стерпится - слюбится. Вот и я постараюсь полюбить. Вы себя ни в чем не вините, я на вас зла не держу и люблю как прежде.
        Глаза ее оставались сухими, хотя нижняя губа подрагивала, выдавая сдерживаемые рыдания.
        Обняв, я прижал ее к груди. Сердце защемило, и дышать стало тяжело. Нужно держать себя в руках, не время раскисать!
        Вскоре карета остановилась у церквушки, но мы с дочкой еще долго не отваживались выйти. Наконец, Мария решилась и, сама открыв дверцу, шагнула в зелень травы. Я последовал за ней.
        Уже у самой церквушки мы остановились. По случаю праздника всем работникам дали выходной, и теперь все высыпали поглазеть на свадьбу. Даже монахи вышли на крыльцо монастыря. Не знаю, откуда Павел их притащил, да и не мое это дело. Главное - помощь есть. Да и монастырю негоже пустостенному стоять.
        Я засмотрелся на высокие стены, на окошки, забранные решеткой. Марья хотела служить Богу, но вышло иначе. Эти стены уже не ждут ее. Хотя непонятно, где лучше жизнь провести: в заточении монастырском или под одной крышей с нелюбимым мужем.
        Марья устремила взгляд в ту же сторону.
        - О чем ты сейчас думаешь, доченька?
        - Не знаю даже, папенька. Я ведь пообещала Господу, что монахиней стану, и выходит, что обманула его. Может, он теперь наказывает меня за это?
        - Наказывают виновных, а ты чистый ангел. Потому не смей даже помышлять о подобном.
        - Нет, папенька, я все же виновата… - Она перевела взгляд на высокую колокольню, с силой сжала мне руку. - Уже и колокола привезли? Как же я все пропустила-то? Я бы хотела услышать, как они звонят.
        Я едва удержался от вздоха. Все сделал, как хотел, и колокола отлили к свадьбе дочери, но я и подумать не мог, что этот день станет едва ли не самым черным в ее жизни.
        - Услышишь, ангел мой. Может, уже сегодня и услышишь!
        Как ни откладывали мы этот момент, но войти в церковь пришлось. Гостей было немного: Соломатина с супругом и сестрой, еще какая-то пожилая пара, да трое молодых людей со стороны Евгения.
        Марья взяла меня под руку, и мы медленно пошли к алтарю, где нас уже ждал Павел. Путь показался мне бесконечным, а может быть, я не спешил отдавать дочь в руки чужого для нее мужчины.
        Орлов улыбался. И улыбка его показалась мне оскалом зверя, что видит добычу. Его друзья, выражая радость, хлопали его по плечу и одобрительно кивали.
        Стая! Как есть - стая!
        И вот настал момент, когда мне пришлось отпустить Марьюшку. Она взяла под руку жениха, который с победным видом взглянул на меня и подвел ее к алтарю.
        Павел что-то читал в большой книге, которая лежала перед ним, но я не мог разобрать слов. Все мое внимание было приковано к Марье, которая ледяной статуей стояла перед священником и, кажется, тоже не слушала, что он говорит.
        Наконец, раздались самые главные слова, которые прозвучали как приговор.
        - Согласен ли ты, Евгений, взять в жены Марию? Готов ли ты быть с ней и в бедности и богатстве, в болезни и здравии…
        - Пока смерть не разлучит нас, - нагло перебил он Павла, - согласен. Иначе для чего мне было сюда приходить?
        Его друзья оценили каламбур. Раздались оскорбительные смешки.
        - Мария… - Павел запнулся, посмотрев на невесту, - а ты согласна взять в мужья Евгения? Быть с ним в бедности и богатстве…
        Звон колокола оборвал слова Павла. Были в том звоне и неведомые страдания, и тоска, которую не забыть, от которой не убежать! Марья вздрогнула и удивленно посмотрела на Павла.
        - Это ветер, - неуверенно ответил священник, - на колокольне никого нет. Хотели к сегодняшнему дню колокола повесить, да не получилось. Вот только один и успели…
        - Давайте заканчивать церемонию, - нетерпеливо ввернул Орлов, - невеста согласна. Обменяемся кольцами и поедем уже отсюда. От запаха свечей меня мутит.
        - Мария, так ты согласна? - снова спросил Павел.
        - Да, - едва слышно прошептала она.
        - Говорил ведь - моей будешь. Я всегда своего добиваюсь! - Евгений надел ей на палец кольцо, и моя девочка вздрогнула словно от ожога.
        Орлов поднял фату, чтобы поцеловать невесту, и опешил, видя ее мокрое от слез лицо. Не зная, как реагировать на такое проявление чувств, он растерянно оглянулся на хранивших гробовое молчание гостей, но быстро нашелся.
        - Это от счастья! - и впился в губы Марьи жадным поцелуем.
        Я прикусил зубами костяшку пальца, принимая неизбежность судьбы.
        Собственными руками я погубил единственную дочь. Цыганка снова оказалась права».
        Глава 11
        - Ребят! Смотрите - Никодим! - Макс явно заскучал, слушая невеселую историю, и последние несколько минут занимался тем, что поглядывал по сторонам. Он первым и заметил хранителя. Тот вышел на крыльцо. Огляделся. И спешно скрылся на заднем дворе.
        - Куда это он? - нахмурился Кир.
        - И что за сверток у него в руке? - Петр тоже не остался в стороне.
        Федор вдруг захлопнул дневник и сунул его Петру в руки:
        - Сидите тут. Я сейчас!
        - Ты куда?
        - В монастырь. Я знаю, где карты. Даже если я ошибаюсь - попытка не пытка! - Он скатился по сену на землю.
        - Стой. Мы с тобой пойдем! - Парни повторили его маневр и в следующее мгновение окружили друга.
        - Где карты?
        - У Никодима в кабинете. - Федор, заметно нервничая, покусал губы. - Лучше будьте тут. Когда он пойдет назад, дайте какой-нибудь знак! Или отвлеките его!
        - Точно! - кивнул Макс. - Я пойду с Федором. Если что, помогу открыть дверь. А вы - на шухере!
        Петр пожал плечами и остался стоять вместе с Киром, а друзья бросились к открытым дверям монастыря.
        Им повезло. В коридоре никого не было. Дверь, как и опасался Максим, была закрыта. Выудив из кармана тонкую проволочку, он лишь мгновение покопался в замке. Раздался щелчок, и дверь приоткрылась.
        - Быстрее.
        Скользнув в комнату, парни плотно прикрыли дверь.
        - И где? - Макс для страховки еще и прижал ее плечом. Мало ли.
        - Вон. - Федор указал на светлый квадрат пола, бросившийся в глаза еще при первом визите. - Видишь? Доска явно новая. Наверное, поменяли, когда делали тайник.
        - А вдруг просто пол чинили? - Макс недоверчиво посмотрел на предполагаемый тайник. - Вот и поменяли. Доску…
        - Не доску, а крошечный квадратик! - Федор подошел, опустился на колени перед тайником и постучал. - Я же говорил! Там пустота! И явно что-то есть! Надо что-то острое!
        Он огляделся. Не заметив ничего полезного ни на столе, ни на стеллажах, попытался подцепить досточку пальцами, но только обломал ногти.
        - Черт!
        - Держи! - В руках у Макса появился перочинный ножик. Он положил его на пол и подтолкнул носком туфли. Федор поймал, раскрыл и вставил лезвие в щель.
        Сначала ничего не происходило. Досточки крепились намертво, вот только на них не было и следа гвоздей! Точно приклеены!
        Вдруг раздался скрежет, и небольшой квадрат доски откинулся точно на пружине, открыв Федору несколько пожелтевших листов.
        - Есть!
        - Давай бери, и сваливаем! - Макс едва не подпрыгивал от нетерпения, желая оказаться как можно дальше отсюда. Только Федя не поддержал его.
        - Ты сможешь своей проволочкой закрыть дверь?
        - Не, я только открыть могу.
        - Представь, Никодим вернется: дверь открыта, плана нет. Кто был? Правильно! Мы! А вот если документы останутся лежать в целости и сохранности на своем месте… Согласись, неприятности с замками или сбои в памяти случаются довольно часто! - Федор улыбнулся, поднялся, забрал со стола карандаш и вырвал из тетради чистый лист. Повертев бумаги, он нашел на одной из них какой-то чертеж, разложил его на столе и поспешно принялся перерисовывать.
        Тут в коридоре раздались голоса.
        Макс заметно занервничал и для страховки даже подставил к ручке табурет.
        - Федя, давай скорее! Слышу голос Кира и Михалыча! Нам конец!
        - Все! - Тот, не помечая названия, оставив только какие-то цифры, перерисовал все стрелки, черточки, прямоугольники и крестики. Сунул листок в карман джинсов, а документы вернул обратно в тайник.
        - Федя, они идут! С ними, кажется, Никодим! - надрывался хриплым шепотом Макс.
        - Открывай дверь! Садись на стул! Быстро! - Федя, наконец, совладал с крышкой тайника. Послышался щелчок, и дощечка встала на место как влитая.
        В последний момент он успел отпрыгнуть к другу, с испуганным видом сидевшему на стуле, и улыбнулся шагнувшему в кабинет Никодиму. Следом за ним топал серьезный Пальцапупа.
        Увидев неожиданных гостей, лучащихся счастливыми улыбками, Никодим растерянно оглянулся на дверь, вынул из кармана ключ, повертел его в пальцах и снова сунул в карман. И только после этого удивился.
        - А что вы тут делаете? Как вы сюда попали?
        - Да! Чего надо, Дармоедовы? - подбоченился Пальцапупа.
        - Мы пришли, чтобы попросить разрешение снять хотя бы начало подземного хода! - внезапно затараторил Макс. - Неужели у вас нет сердца?
        - Эээ… - Никодим посмотрел на Михалыча. Видимо, тот ему уже тоже изрядно плешь проел с этими подземельями. - Это очень опасно! В подземелье никого не было уже лет пять! А здание старое! А ну как обвал?
        - Мы далеко не пойдем! Нам главное - заинтриговать зрителя! Ну какой интерес показывать только фасад здания? А где старинные документы? Где интрига? Тайна? Нам даже клад ваш не нужен…
        - Ты говори, да не заговаривайся! - загрохотал режиссер, услышав знакомое слово. - Это же сенсация! Историческая ценность!
        - Так вы разрешите? - Макс точно не услышал Пальцапупу. Поднялся, не сводя честных глаз с монаха.
        - Я… подумаю… - замялся тот. Будто невзначай оглядел кабинет, скользнул взглядом по полу и посмотрел на парней. - А как вы сюда попали?
        - Через дверь, как же еще? - улыбнулся Федор, вытолкнул в коридор Максима и, прежде чем исчезнуть следом за ним, пожал плечами. - Дверь была не заперта.
        У лестницы их поджидал Кирилл.
        - Мужики! За мной! Петро уже нас ждет! - махнул он, заторопившись наверх, и, уже шагая по коридору, спросил: - Ну как? Получилось?
        Парни не ответили. Федор первым распахнул дверь и шагнул в комнату. Только когда Кирилл защелкнул засов, он заговорил:
        - План у нас есть, только самопальный. Решили не красть. Все равно попались, но сыграли на дурака.
        - В смысле - самопальный? - Петр оторвался от изучения дневника. - Не настоящий, что ли? Я, кстати, в тетради нашел несколько чертежей. Только незаконченные. Можно проверить.
        - В смысле - я его перерисовал! - Выудив из кармана тетрадный листок, Федор развернул его и положил на стол.
        Друзья сгрудились рядом, с жадностью разглядывая.
        - А что это значит? - Кир ткнул пальцем в ряды цифр.
        - Может, координаты? - предположил Макс.
        - Потом разберемся! - Федор забрал из рук Петра дневник, полистал и положил на стол рядом с планом. - Смотрите. Вот этот план в дневнике самый последний. На нем нет этого хода, и этот нарисован только наполовину. Крестики - здесь и здесь - скорее всего, означают предполагаемые выходы. Смотрите, если провести линии так и так, то получится рисунок, как и на плане.
        - А где клад? - Кир нахмурился.
        - Клад тут не отмечен… Наверное… - Федор пожал плечами. - Если только эти цифры что-то не значат.
        - А куда идет этот ход? Что это за линия? - Макс ткнул пальцем в карту.
        - Это же стена монастыря! - посмотрел на него Петр и оглядел друзей. - А что, если из подземелья есть два выхода? И они ведут не в монастырь. Более того! Один даже ведет за границы монастыря!
        - Так, может, завтра пойти поискать, где находится вход в подземелье? Гораздо проще изучить эти катакомбы, если никто не будет знать, что мы в них! - загорелись азартом глаза Кира.
        - Вполне! Только посмотреть, что нам по снаряжению не хватает, - согласился Петр.
        - Фонарь был один, - вспомнил Федор. - Надо бы на всех купить. И веревок побольше. И мел, чтобы на стенах отметки ставить. Мало ли…
        - И еды, и воды! - вернул их на землю Макс. - Еще заблудимся…
        - Типун тебе…
        - И тебе…
        - Да хватит вам! - осадил их Петя. - Давайте лучше посмотрим, что у нас осталось! Сегодня пойдем в деревню и закупим остальное.
        Он подошел к столу, открыл дверцы и заглянул внутрь. Растерянно обернулся к друзьям и даже присел на корточки.
        - Что там? - почувствовал неладное Федор.
        Петя поднял на него тяжелый взгляд:
        - А ничего. Совсем ничего нет!
        За следующие полчаса парни перерыли все. Заглянули под кровати, под матрасы, передвинули стол и даже выглянули в окно. Мотки веревки, свечи, спички и фонарик словно растворились в воздухе.
        - Дело ясное, что дело темное! - выдохнул Макс, усевшись на кровать. - Значит, сегодня идем в деревню?
        - Все вместе? А смысл? - посмотрел на него Федор. - Я все равно хотел к Ленке заскочить, с ее отцом кое-что выяснить. Заодно и в магазин зайду.
        - Ага! А мы опять пленку проявляй? - возмутился Кир.
        - Ну и проявишь, не облезешь! - Федор решил ни за какие коврижки не сдаваться. Надо действительно разговорить председателя, показать план с циферками. О том, чтобы увидеть Лену, он старался не думать. И так при мысли о встрече сердце становилось сумасшедшим, и мысли путались, как у пятнадцатилетнего.
        - Я, может, тоже прогуляться хочу! - влез Макс.
        - С Федором пойду я. А у нас к вам будет очень ответственное задание, - остановил перебранку Петр. - Перерисуйте план, рассчитайте примерное расстояние от монастыря, найдите сторону, опросите монахов, может, кто что знает. Короче, действуйте!
        Из монастыря они вышли только под вечер. Хотели раньше, но к ним нагрянул Михалыч с допросом по поводу клада. Пригрозил увольнением и ссылкой в Сибирь за сокрытие важных сведений. Парни изобразили испуг и на хлопушке поклялись докладывать о всех мало-мальски важных новостях. Еще Михалыч попросил проследить «за змеем Никодимом, потому как явно знает тот гораздо больше, чем говорит».
        Наконец, обрадовав всех заявлением, что их ссылка продлится до тех пор, пока не найдут клад или пока не снимут более или менее интересный материал, Пальцапупа ретировался.
        До деревни Петр и Федя решили пойти пешком.
        - Красота-то какая! - Петр первым нарушил молчание, когда они прошли едва ли не большую часть пути. - Будь моя воля, поселился бы здесь навсегда.
        - И кто тебе не дает? Если нельзя, но очень хочется - то можно! - улыбнулся Федя, глядя на мечтательную улыбку друга.
        - Жена! Она же у меня предприниматель! ИП недавно открыла. Если я сюда перееду, она меня, скорее всего, бросит! А я ее люблю…
        - Тогда как вариант: заимейте здесь дачу и приезжайте летом отдыхать.
        - Хороша дачка, семь дней лесом добираться… - усмехнулся Петя и уже серьезно пояснил: - У нас есть уже дача. Нет. Я о другом… Тебя не тянет здесь остаться? Как будто приехал домой… Нет?
        Федор задумался:
        - Хорошо тут… Может, и остался бы, да Ленку надо отсюда увозить. Мутно тут для нее жить…
        - Ленка - это?..
        - Председательская дочь. - Федя вдруг почувствовал потребность рассказать другу все. Ну, или не все, но хотя бы часть. Так сказать, поделиться и тревогами, и счастьем. - Понимаешь, у меня с ней такое… Увидел - и уже не отпустить. Или вместе, или никак. Нет жизни без нее… У тебя с женой так же?
        - Не так… - Петр смерил его удивленным взглядом. - Просто. Обычно. Обязанности, привязанность, уважение… А такая любовь, как у тебя, у цыган проклятой зовется. Потому что только от чьего-либо проклятия зарождается. И вместе больно, и порознь не жизнь.
        - А почему от проклятия? - Федя помрачнел.
        - Да потому что проклятие не даст вам быть счастливыми. Разведет. А друг без друга ни тебе, ни ей.
        - Ну, это пусть еще попробует, разведет! Не верю я в бабкины сказки и ей не дам поверить. Вот увидишь! Увезу ее в Москву, и будем жить долго и счастливо!
        - Я тебе только этого и желаю. - Петр хлопнул друга по плечу. - И сам не верю во все эти бредни. Просто помню, что бабушка мне рассказывала. Кстати, ты сегодня к Лене пойдешь?
        Федор кивнул, и Петя закончил:
        - И я с тобой зайду. Может, смогу разговорить нашего бравого генеральского внука?
        Вскоре они уже поднимались к первым избам.
        - Ну, и куда сначала? В магазин? - Федор сунул руку в карман джинсовой куртки и украдкой пересчитал оставшиеся копейки.
        - Или, может, сначала в пивнушку наведаемся? - Петя посмотрел на друга. - Надо бы Захара увидеть. Вдруг он чего знает о потайных выходах? Недаром же он жил в монастыре несколько лет. Значит, был вхож везде, пока Никодима не было.
        - Ага… даже если и знает, так он тебе и сказал! - фыркнул Федя и пожал плечами. - Ну, если хочешь, пойдем.
        В пивнушке было пусто. Бессменная ее хозяйка, заметив их, обрадовалась, как родным.
        - Добрый вечер! Как я рада вас видеть! Сколько пивка налить? Оно у нас свеженькое. Только что привезли!
        - Здрасте… - Парни оглядели зал и разочарованно подошли к продавцу.
        - Вы не видели сегодня Захара? - Петр стянул из блюда, стоявшего на столешнице, колечко жареного лука и мило улыбнулся.
        Женщина поморщилась:
        - Он что - медом намазан? Уже второй день его ищете!
        - Вчера-то мы его видели, но хотели бы поговорить и сегодня. Кое-что уточнить, - объяснил Федор и добавил: - Очень нужно!
        - Заходил днем, - буркнула хозяйка. - Но потом пришел председатель, они пошептались и вместе ушли. Больше я его не видела. - И добавила: - И слава богу!
        - Вижу, вы его недолюбливаете? - Петя всезнающе прищурился.
        - А чего его долюбливать? - фыркнула тетка, подхватила полотенце и начала тереть и без того блестящую столешницу. - Врун, болтун и жадина! Деньги есть, а он пиво в долг берет! Уже на четвертак набрал, зараза!
        - А почему вы на него не пожалуетесь вашему участковому?
        - Ага! Чтобы мне потом пивную спалили? Спасибо. Переживу и без его тугриков!
        - Я бы не сказал, что он настолько смелый… - хмыкнул Федор, вспоминая о том, как утром этот самый «страшный» Захаров чесанул от него, только пятки засверкали.
        - А он и трус! Когда один на один. Но злопамятный. И всю черную работу через головорезов делает. - Женщина, наконец, отбросила полотенце и поинтересовалась: - Может, все же пивка налить?
        - Нет, спасибо. Мы пойдем. - Петр уже направился к двери, но Федя не спешил:
        - А какие у него дела с Русальчиковым?
        - Да кто ж его знает. - Женщина устало опустилась на стул. - Может, и остались, с тех пор как он был тестем вашему Захарову. Но, между нами, это был фиктивный брак. Ленка к нему даже не переезжала. А он приходил к ним редко. Правда, потом вроде как устроил ее работать в монастырь, пока там вместо Никодима хранителем был. Смутные это были времена…
        - Почему?
        - Много мертвяков стали находить в монастырских окрестностях. Кажну неделю - новый труп. У нас же всегда туристов было много. Ехали монастырь посмотреть. А тут стали поговаривать, что завелась в Божьем храме нечисть. Вроде призрак их до инфаркта доводил. - Хозяйка махнула рукой: - Короче, ничего я толком не знаю, а врать не стану. Да только скажу, что, как только Никодим вернулся да Захара погнал, сразу все спокойно стало. А Захарка вдруг с Ленкой развелся.
        - Думаете, по его вине те смерти происходили? - спросил напоследок Федор, понимая, что ему просто необходимо сегодня поговорить с Леной и узнать все, что она не договаривает. А если не скажет, не доверится - значит, и нет никакой любви. Не бывает ее с тайнами да оговорками.
        - Не знаю, - отмахнулась она. - А знаю - не скажу. Мне моя жизнь и хозяйство дороже пустых разговоров.
        Понимая, что больше от нее ничего не добиться, Федя подошел к поджидавшему его у двери Петру, и они вышли на улицу.
        - Предлагаю сначала зайти в магазин, а потом к твоей пассии. - Петр хлопнул друга по плечу и подбодрил. - Не переживай. Все будет хорошо! Если только ты этого захочешь…
        Им повезло. В магазине было на удивление роскошно. Федор невольно вспомнил свой первый поход в местный универмаг, когда на прилавках было шаром покати. Не иначе Русальчиков подсуетился, забив сельмаг под самую макушку для столичных гостей.
        Вон, вчера сам слышал, как Альбина хвасталась купленной здесь помадой, которую она видела в Москве, да приобрести не успела - разобрали. Да и мужики, не в силах выдержать монастырский скромный рацион, прибегали сюда за сосисками и тушенкой.
        - Что желаете? - улыбнулась молоденькая девчушка лет восемнадцати.
        - Веревку подлиннее, мотков десять, фонариков четыре. А лучше восемь, и мел, - расщедрился Петр, барским движением кидая на прилавок смятые купюры.
        Девушка оказалась расторопная, и уже через минуту они вышли из магазина, нагруженные двумя пакетами.
        - Точно ничего не забыли? - Федор заглянул в свой пакет и полюбовался на толстые мотки веревки.
        - Вроде нет. - Петр тоже заглянул в пакет. - Фонарики есть. Мел. Веревка. Еды нам не надо, ведь идем ненадолго. А воды в монастыре нацедим.
        - Тогда к Русальчиковым? - При мысли, что он увидит Лену, Федор зашагал быстрее.
        - Веди. - Петр, скрывая улыбку, серьезно кивнул.
        На стук в ворота раздалось привычное тявканье барбоса. Затем где-то стукнула дверь. Не дождавшись, когда откроется дверь, Федор по привычке подпрыгнул и расплылся в улыбке, разглядывая Лену. Она даже завила свои длинные белокурые волосы, тронула косметикой лицо и надела белое платье в сиреневых ромашках.
        Значит, ждала!
        - Ле-е-ен! - позвал ее Федор, чем вызвал новый приступ бешенства пса.
        Девушка вскинула голову и, трогательно смущаясь, улыбнулась.
        Дождавшись, когда она подойдет к воротам, он спрыгнул. Едва открылась дверца, притянул девушку к себе и впился в губы жадным поцелуем. Та только успела охнуть и обняла его за шею.
        Стоявший в сторонке Петр деликатно кашлянул, возвращая влюбленных на землю. Лена вздрогнула и, вырвавшись из рук Феди, поспешно юркнула ему за спину.
        - Это мой друг Петро, - разочарованно вздохнул Федор. - Хочет поговорить с твоим отцом. А я хочу поговорить с тобой…
        - Папы пока нет… - Лена вышла из-за его спины и встала рядом, смущенно поглядывая на Петра. - Но если надо… можете подождать. Заходите, я вас угощу чаем.
        Она шагнула во двор. Прежде чем пойти за ней следом, Федя посмотрел на Петра. Тот подмигнул другу и, показав большой палец, направился за ним.
        Собака, увидев Федора, приветливо вильнула хвостом, а на Петра рыкнула, но скорее для проформы.
        На веранде было уютно и прохладно. На столе остывал самовар, а над клубничным вареньем вилась одинокая пчела.
        - Садитесь. - Лена кивнула на стулья и принялась хлопотать. Вскоре на столе появились чашки с ароматным чаем, пахнувшим мятной свежестью, ложечки для варенья, сахарница и целое блюдо румяных пирожков.
        - С яблоками! - улыбнулась девушка, отвечая на заинтересованные взгляды парней.
        - С ума сойти! - Петр потянулся за угощением, надкусил и блаженно прикрыл глаза. - Если бы я не был женат…
        - Даже не мечтай! - вернул его на землю Федор, поймал Лену за руку и усадил рядом с собой на свободный стул. - Ленку никому не отдам!
        - И правильно! - буркнул Петя, уплетая уже второй пирожок.
        Вскоре хлопнула калитка.
        - Папа! - Лена вскочила со стула и бросилась к отцу. - У нас гости. Ты же помнишь Федю? А это его друг, Петр. Будешь чай? С пирожками! Как ты любишь!
        - Добрый вечер. - Русальчиков поднялся на веранду и пожал руки гостям. - И почему я не удивился, увидев вас здесь?
        Он устало опустился на свободный стул, снял кепку и, положив ее на стол, устало вытер рукавом лоб.
        - Так зачем пожаловали? - Он придвинул чашку, заботливо поданную дочерью, но пить не стал. Смерил взглядом Петра и уставился тяжелым взглядом на Федю.
        Тот пожал плечами:
        - В гости.
        - Молодой человек… - Председатель усмехнулся, отхлебнул чаю и отставил чашку. - Я не покривлю душой, сказав, что здесь вам не рады.
        - Ну, я бы не стал так говорить. - Федор почувствовал, как накатывает бешенство. - Вы, может, и не рады, но вот Лена…
        - Давайте не будем! - В голосе Русальчикова послышались ледяные нотки. - И вам, и мне прекрасно известно, почему вас вдруг заинтересовала моя дочь. Вы ничем не лучше ее бывшего мужа! Вам тоже нужен этот проклятый клад!
        - Папа, не надо! - Лена встала. - Ты не прав!
        - Я не прав? - Он посмотрел на дочь. - Тогда спроси у него, зачем он здесь? И если сегодня не будет произнесено ни слова о монастыре, подземельях и кладе Русалова, я изменю свое мнение. Может быть…
        - Я здесь, чтобы увидеть вашу дочь! - Федор тоже вскочил. - И клад меня интересует лишь как сенсация для нашего фильма! Неужели вы думаете, что, если нам повезет его найти, я стану претендовать хоть на медяшку?!
        - Давайте успокоимся и сядем. - Петр как ни в чем не бывало съел еще один пирожок, с сожалением посмотрел в опустевшую чашку и улыбнулся Русальчикову. - В какой-то степени вы правы! Я… мы пришли сюда не только для того, чтобы засвидетельствовать почтение вам и вашей прекрасной дочери.
        Председатель гневно хлопнул ладонью о стол и повернулся к дочери:
        - Ну? Что я говорил?
        - Папа! - Лена умоляюще посмотрела на отца.
        Петр выудил из кармана свернутый листок, развернул и положил на стол.
        - Знаком вам этот план?
        Русальчиков впился взглядом в рисунок и нервно сглотнул:
        - Откуда это у вас?
        - Мы пытаемся вам объяснить, что не заинтересованы в получении вашего наследства! - Петр разгладил листок. - Если было бы иначе, мы бы не пришли сюда. Зачем нам выдавать, что мы владеем бережно хранимой вами тайной?
        - Что вы хотите? - Председатель сгорбился. Казалось, что за эти мгновения он постарел лет на десять.
        - Только одно. Узнать, куда выходит этот ход. - Петр ткнул пальцем в нарисованную кривую. - Он явно идет за территорию монастыря.
        - Зачем вам это знать?
        - Мы же объяснили. Нас интересует только историческая сенсация. Но! Если мы все же найдем ваши сокровища, - Федор подчеркнул слово «ваши», - обещаю, что все они достанутся вам. Я не Захаров. Меня интересуют другие ценности.
        Русальчиков покусал губы и вдруг приказал дочери:
        - Лена, выйди.
        Девушка вспыхнула, но послушалась, зашла в дом и хлопнула дверью.
        Ее отец виновато вздохнул и заговорил:
        - Не хочу, чтобы Захаров хоть как-то узнал о том, что я вам сейчас скажу.
        - Вы не доверяете дочери? - Федор нахмурился.
        - В последнее время я не доверяю никому. - Он посмотрел на него в упор и отвел взгляд. - Но если вам удастся найти хоть что-то… я буду признателен, если вы вернете наше наследство. Мне некому довериться. Не хочу, чтобы Захаров хоть как-то приложил руку к тому, что ему не принадлежит и никогда не принадлежало. А я смогу спасти нашу деревню - вернуть молодежь и наладить хозяйство.
        Парни переглянулись, но Русальчиков смотрел только на чертеж. Наконец, он заговорил:
        - Мой предок допустил огромную ошибку, выдав замуж свою единственную дочь за отпрыска разорившейся семьи. Зять предал своего благодетеля и привел мародеров, но Русалова предупредили, и он укрылся вместе с дочерью в подземельях монастыря. Есть сведения, что все семейные богатства он забрал с собой. Здесь, - Русальчиков ткнул пальцем в чертеж, - они укрывались три дня. Видимо, он надеялся, что головорезы уйдут, и тогда они с дочерью выйдут здесь. - Он указал на прерывающуюся за чертежом монастыря линию. - Это выход из этого подземелья, сразу возле опознавательного столба - там, где дорога на монастырь пересекается с дорогой из города. Знаете?
        Федор нахмурился:
        - Я видел этот столб. Только никакого потайного хода не заметил.
        - Он находится чуть дальше. Видели кучу камней метрах в пятидесяти оттуда?
        Парни переглянулись. Федор с сомнением кивнул:
        - Кажется, припоминаю.
        - Там есть такой круглый белый камень. Если его сдвинуть, откроется ход. Но предупреждаю, подземельем давно никто не пользовался. Я с отцом Никодима сделал все, чтобы никто не узнал о нем.
        - Кстати, а что за проклятие преследует ваш род? - Петр стянул еще один пирожок и уставился на старосту.
        Тот замялся:
        - Все дело в цыганке. Русалов…
        Вдруг дверь распахнулась, и, не глядя ни на кого, из дома вышла Лена и направилась к воротам. Федор, не дослушав председателя, бросился за ней:
        - Лен! Подожди.
        Она остановилась:
        - Ненавижу, когда он так со мной! Ненавижу!!! - Она открыла ворота и вышла на улицу.
        - Лен, он просто боится за тебя… - Федор обнял ее за плечи. Девушка дернула плечом и посмотрела на него:
        - Он боится за свои сокровища, которых, может быть, и нет! И до сих пор не может мне простить брак с Захаровым! - Она пошла по улице, и Федору ничего не оставалось, как идти рядом, слушая ее исповедь. - Мы расписались тайно. Я была глупой и не знала, что ему нужна не я, а наши семейные тайны! Этот проклятый клад! - Девушка всхлипнула. - А потом начался кошмар. Он украл какие-то бумаги и начал шантажировать меня тем, что расскажет отцу, будто я сама их отдала ему. Для папы это стало бы предательством. Я делала все, что он мне приказывал. Из-за меня даже погибло несколько человек. Захар в то время стал хранителем монастыря и принялся искать эти проклятые сокровища! Ему мешали туристы, которые, узнав о кладе, приезжали в монастырь. Он заставлял меня их пугать. Одеваться призраком. У двоих не выдержало сердце, а он их даже не похоронил! Бросил в подземелье. Трое мальчишек попросились переночевать и ночью спустились в подвалы. Что с ними случилось, я не знаю, но больше я их не видела. А когда вернулся Никодим, Захар ушел. Развелся со мной, так как я ему стала не нужна. Но он до сих пор не оставляет
попыток найти клад!
        Они дошли до конца улицы и остановились. Федор развернул ее к себе:
        - А почему ты не рассказала все отцу?
        - Как? - Лена всхлипнула. - Он и так мне не доверяет! После того как я доверила Захару все секреты нашего рода. А еще папа фаталист! Он верит в проклятие и в судьбу. Поэтому он не принял тебя и принял Захара…
        - Ага! Меня он не принял, так как я похож на возлюбленного твоей прабабки, а Захаров - обычный урод. Ему и дочь отдать не жалко! Так, что ли?
        - Не совсем так, но… - Лена посмотрела на Федора. - Ты простишь меня? Если нет, я пойму! Тому, что я наделала, нет прощения! Но… я не знала, что встречу тебя…
        Федор не стал тратить время на слова. Притянул девушку к себе и стиснул в объятиях:
        - Я хочу, чтобы ты все забыла. Скоро моя командировка закончится, и я увезу тебя с собой! И мне плевать, что было в твоей жизни до меня! Кто был!
        Лена отстранилась:
        - Ты так ничего и не понял?
        - А что я должен был понять? - Он коснулся ладонью ее щеки, смахнув слезинку.
        - Мой брак с Захаровым был фиктивным. Взамен он пообещал мне долю от сокровищ, которые найдет, если я буду его прикрывать и помогать в этом. Я согласилась, потому что отцу, чтобы сберечь нашу Сухаревку, очень нужны деньги.
        Федор нахмурился:
        - Значит, сегодня ночью… ты…
        - Сегодня ночью я решила не противиться судьбе… И ничуть об этом не жалею… - Губы девушки тронула застенчивая улыбка.
        - Я тебя обожаю! - Федор подхватил ее на руки и закружил, повторяя как заведенный: - Обожаю! Обожаю!
        Лена охнула и, уткнувшись ему в плечо, звонко рассмеялась.
        - Какая сцена! - раздался внезапно вкрадчивый голос, разрушая идиллию. Федор обернулся и, помрачнев, осторожно поставил Лену на ноги.
        - Захаров! - Он шагнул вперед, закрывая собой девушку. - Что надо?
        - Да ничего… - Лесничий искренне улыбнулся. - Просто шел мимо. Смотрю, а тут такое представление… Рад за вас. А за тебя, Леночка, вдвойне! Подцепила столичного гостя, теперь будешь жить в Москве и в ус не дуть! Молодец, подруга!
        - Да я тебе… - Федор, сжав кулаки, пошел на Захарова, но ему в руку вцепилась Лена.
        - Феденька, не надо! Он же убогий! Только завидовать и может! Пусть идет! Не марайся об него!
        Захаров отбежал подальше, развернулся и, сплюнув на землю, зашагал дальше.
        - Убил бы! - Федор еще какое-то время смотрел ему вслед, потом обернулся к девушке: - Как представлю его твоим мужем…
        - Между нами ничего не было. Никогда. - Лена прижалась к нему. - Хорошо, что ты меня встретил, Феденька…
        - Лен… - Федя посмотрел ей в глаза. - Я сегодня поговорю с нашим режиссером и завтра же увезу тебя в Москву. Скажу, что дома что-то случилось, надо срочно возвращаться. Потому что, если Михалыч услышал слово «сенсация», он будет до последнего землю рыть, а я не могу ждать еще месяц. Я боюсь за тебя! Поедешь со мной?
        - Поеду, Феденька!
        - Тогда жди меня. Завтра утром я вернусь за тобой! И никуда не выходи из дома!
        - Хорошо… - Лена улыбнулась и прильнула к его губам. И время остановилось. Они даже не услышали, как к ним подошел Петр и даже какое-то время любовался сценой. Потом не выдержал:
        - Нет, я, конечно, понимаю, что любовь - это наше все, но зачем шокировать местное население, а, Федь?
        Молодые люди отпрянули друг от друга.
        - И зачем так подкрадываться? - выдохнул Федор, а Лена только смущенно рассмеялась.
        - Даже если бы мимо вас протопал слон, вы вряд ли бы это почувствовали! - хмыкнул Петр и хлопнул друга по плечу. - Ну что? Пойдем? Или останешься?
        - Да. Пойдем. - Федя обернулся к Лене: - А завтра с утра жди меня.
        Она кивнула и еще долго смотрела им вслед, пока они не скрылись из виду. Затем развернулась, чтобы идти домой, и вздрогнула от неожиданности.
        Шагах в десяти стоял Захар и, облокотившись на колышки забора, не отрываясь, смотрел на нее.
        - Захар? Ты же вроде ушел?
        - Вернулся… Захотел с тобой поговорить… Без этого… Быка столичного…
        - Говори… - Лена сложила руки на груди.
        - Я уезжаю. Навсегда. Видать, и вправду клад не меня дожидался. Я ж, Ленка, когда дневник прочитал, все понял. Я ж по матери Орлов. И тогда решил, что есть Бог на свете, и ежели не моему предку, так мне сокровища выстраданные достанутся… но нет.
        - Что ты хочешь от меня? - Если Лену и удивило его признание, она не показала и вида. - Жалости? Сочувствия? Не дождешься! Я еще помню, как ты меня шантажировал! Как убивал людей, виновных лишь в своем любопытстве! Скажи спасибо, что я не заявила на тебя нашему участковому!
        - Спасибо! - На лице Захарова появилось искреннее раскаяние. - Лен, ты была бы мне хорошей женой, но… прости, я тебя никогда не любил. Потому и дал свободу, как только понял, что найти клад мне не светит. Сейчас прошу только об одном. Пойдем, проводишь меня к Никодиму, а то его монахи меня ближе чем на сто метров и к забору не пускают.
        - Зачем?
        - Хочу отдать ему похищенные мной из монастыря бумаги. И икону одну.
        - Так давай. Отнесу. - Лена насторожилась. Как-то больно неожиданно Захар решил отречься - пусть не от сокровищ - от мечты, с которой жил вот уже почти тридцать лет.
        - Это был бы самый легкий вариант. - Захар развел руками. - Только мне самому надо с ним увидеться. Попросить прощения.
        - И когда ты хочешь туда идти? Ведь у тебя с собой же нет этих документов и иконы? К тому же поздно уже… - Лена выразительно посмотрела на расцветившееся первыми звездами лиловое небо.
        - Верно. С собой нет. Да ты не переживай. Иди спокойно домой. Я попозже зайду и все тебе принесу. Переночую у тебя в бане, а на рассвете пойдем. Никодим рано встает. У нас будет с ним пара часов потолковать до общей побудки, а больше мне и не надо. - Захар улыбнулся и почти нежно коснулся девичьей щеки. - Спасибо тебе за все, Лен!
        Она дернулась как от удара током, развернулась и торопливо зашагала к дому. Пару раз обернулась, но Захар стоял, глядя ей вслед, а когда она открыла калитку, даже прощально поднял руку.
        Ох, не к добру это! Не может такой человек в одночасье измениться.
        Или может?
        Глава 12
        Когда Федор с Петром добрались до монастыря, на темное небо торжественно всплывала круглая луна, и в ее свете пустырь казался таинственным и мрачным, а сам монастырь выглядел как готический замок.
        - Теперь я даже не сомневаюсь, что видел в разрушенном окне не Лену, а призрак ее прабабки. - Федор поежился от внезапно накатившего холода, царившего в стенах монастыря.
        - А сомневался? - Петр, прежде чем подняться на второй этаж, заглянул в трапезную и вышел довольный, держа в руках блюдо с вкусно пахнущим печевом и кружочками колбасы.
        - Сейчас мне кажется, что нет. - Федор почувствовал, как болезненно сжался желудок. Не наелся он чаем с Ленкиными пирожками.
        - У меня бабка говорила, когда кажется - креститься надо. Вот как увидишь в окне свою принцессу, перекрестись. Вдруг исчезнет? - Петр явно над ним подтрунивал. Поднявшись на второй этаж, освещенный только светом луны, он пошел медленнее. Федор поравнялся с ним.
        - Нет. Больше не увижу…
        - А чего так? - Петр посмотрел на него.
        - Уезжаю завтра. Хочу у Пальцапупы отпроситься. А не отпустит, так и черт с ним, пусть увольняет! Я не согласен еще месяц ждать, когда он наиграется в кладоискателя! Захаров на все способен. Завтра же Ленку увезу в Москву.
        - Знаешь, может, Макс или Кир скажут, что ты свихнулся, - Петр остановился у двери их комнаты, - а как по мне, человек должен думать мозгами, а принимать решение - сердцем. Если чувствуешь тревогу за Лену, бери и увози ее. Ты оператор от Бога, если Михалыч турнет тебя из нашей группы, найдется с десяток режиссеров, что вцепятся в тебя мертвой хваткой.
        - Я тоже так подумал. - Федя толкнул дверь и замер на пороге, пропуская друга.
        - Федь, ты так и будешь там стоять? - ухмыльнулся Макс.
        - Я сейчас! - Федор, ничего не объясняя друзьям, сорвался и бросился бежать к комнате режиссера.
        На стук дверь открыла Альбиночка:
        - Чего надо?
        - Михалыча. - Федя честно старался смотреть ей в глаза, а не на едва прикрытые простыней пышные формы.
        - Романов, ты, что ли? - Послышалась возня, и рядом с Альбиной появился режиссер, одетый только в семейные, до колен, трусы. - Чего надо, Заполошный?
        - У меня чепе, Михалыч. Мне завтра надо уехать в Москву по семейным обстоятельствам!
        - Умер кто? - нахмурился Пальцапупа.
        - Нет. Женюсь.
        - Тьфу ты! Напугал! Брехлов! - Михалыч сплюнул под ноги. - Иди проспись, завтра съемка!
        - Мне действительно надо уехать! Я не шучу!
        - А мне действительно надо доделывать фильм! Если ты уедешь - ты уволен! И я тоже не шучу!
        - Хорошо. Увольняйте. - Федор без лишних слов развернулся и направился к комнате, у открытой двери которой его ждали, прислушиваясь к диалогу, друзья.
        - Уже уволил! - рявкнул ему вслед Михалыч и в подтверждение грохнул дверью.
        - Федь, ты чего? - Макс выразительно покрутил у виска. - Ну, придумал бы что-нибудь. Зачем увольняться?
        - Не пропаду, - буркнул Федор, протискиваясь мимо друзей, уселся на лежанку и взял лежавший на краю стола дневник. - Но у нас есть целая ночь, чтобы узнать, чем закончилась история генерала. Впрочем, я и так знаю… но…
        - Но до утра далеко, и делать нечего… - закончил за него Кир.
        - Точно! - Федя утащил с блюда булочку и впился в нее зубами. - Может, хоть приблизительно выясним, где вам искать клад.
        - Вам? - нахмурился Петр. - А ты с нами не пойдешь? До утра еще вся ночь!
        - Заманчиво… - Федор бросил взгляд на пакеты из местного сельмага, доверху набитые веревками и фонариками. - Можно, только если позже. После полуночи. Тогда даже самые стойкие уже уснут.
        - Типа Пальцапупы? - усмехнулся Макс.
        - Михалыч не в счет! Альбина к тому времени из него все соки высосет, - отмахнулся Федя, открыл дневник в самом конце и замолчал, разбирая убористый почерк генерала Русалова.
        - Ладно. Вечер литературного чтения - тоже неплохо! - хмыкнул Кир, усаживаясь рядом с Федором.
        - А я слышал, что если читать дневник мертвеца, представляя образы, то можно попасть в прошлое и узнать то, что скрыто! - зловеще пробасил Макс, тоже плюхаясь на лежанку.
        - Федь, не томи! Читай уже! - Петр заставил Федю очнуться от засасывающего его, словно в топь, прошлого. Тот помолчал и заговорил…
        «Марья вздрогнула и отпрянула от окна, словно с улицы ее кто-то испугал. Мгновение она смотрела на меня, а потом снова бросила быстрый взгляд сквозь забранное решеткой оконце. Мне вдруг показалось, что взгляд ее вспыхнул радостью, в синих глазах заблестели яркие всполохи, но они быстро потухли. Я подошел ближе и привлек дочку к себе. Она, совсем как в детстве, обхватила меня ручонками и прижалась всем телом, словно искала защиты.
        - Папенька, мне страшно. Я сейчас внизу, у входа в монастырь, Алешу видела.
        Она подняла голову и посмотрела на меня с надеждой.
        - Ангел мой, - поспешил успокоить я, - Алешенька дома, спит в кроватке. С ним нянька. Не волнуйся. А хочешь, сейчас же домой отправимся?
        - Вы не поняли, папенька. Я не о сыне сейчас говорила.
        Она снова спрятала лицо и прижалась ко мне еще сильнее. У меня не находилось слов. Да и пустые были бы все слова сейчас. Ничем они Марье не помогут, только душу растеребят. Алексея убили, а с того света никто не возвращается.
        - Тебе показалось, родная. Может, кто из работников там был? - Я и сам понимал, что говорю вздор, но смолчать было бы хуже.
        - Монастырь достроен, и рабочих здесь нет, вы же знаете. А Алешу я видела совсем как вас сейчас. Только он был другой какой-то. Одет странно, в какую-то яркую клетчатую рубаху и штаны смешные - светло-голубые. А волосы у него коротко стриженные и темнее, чем были. Но это был он! Я ведь помню, каким был мой Алешенька.
        На всякий случай я выглянул в окно, но во дворе никого не было. Сгущались сумерки, и Марье вполне мог привидеться кто угодно, а разум сам дорисовал картинку. По Алексею она тосковала страшно и много раз говорила мне, что чувствует себя предательницей, каждую ночь с нелюбимым ложась в постель. Но я знал, что ложь это все! Подслушал как-то ее разговор с подругой Аннушкой. Ей Марья доверяла даже те секреты, которые мне рассказать не могла. Но этот секрет был мне в утешение:
        «Аннушка, мне Евгений противнее жабы. Так и чувствую запах болота, когда он рядом. Хоть он духами себя поливает, а запах этот ничем не перебить. Каждую ночь лежу, глаз сомкнуть не могу, все кажется, вот-вот сейчас он до меня дотронется, и увижу я у него между пальцами перепонки да бородавки по всему телу мерзкие.
        - Подожди-ка, он что же, до сих пор тебя не коснулся даже?
        Марья замолчала и, стыдливо запинаясь, ответила:
        - Только тогда, на балу, поцеловал в шею, и все. Только ты не говори никому, он мне муж все-таки. Бабушка скандал мне устроит. Посчитает, что это я его отталкиваю. Может, и оттолкнула бы, да только муженек мне повода не дает!
        Девушки рассмеялись, а затем послышался голосок Анны:
        - Но как же так? Неужели он на тебе из-за богатств женился, а сам пассию на стороне завел?
        - Да я только рада этому, милая подружка. Порой хочется Алешеньку забрать и сбежать из дома. Куда глаза глядят! Хоть в лесу жить, лишь бы не с ним. Только о папеньке пекусь. Пропадет он без меня…»
        Вот с того самого разговора я весь извелся. Захотелось мне вывести этого проходимца на чистую воду. А коль и впрямь дочке моей изменяет, выгнать как собаку безродную! Да только как узнать? Весь последний год Марья почти жила в монастыре. Домом его считала, и не мудрено! Монастырь на ее глазах вырос.
        - Что с вами, папенька? Вы бледны и кулаки сжали так, словно злоба вдруг нахлынула. - Марья отвлекла меня от воспоминаний и сама о видении своем позабыла.
        - Ничего, Марьюшка. Не бойся за меня, моя хорошая. Просто что-то сердце щемит, сейчас пройдет все.
        - Пойдемте тогда в трапезную, папенька, - в голосе ее зазвучали тревожные нотки, - Павел чаю заварит с листом смородиновым.
        По крутой лестнице мы спустились на первый этаж и по длинному мрачному коридору прошли в трапезную. Шаги наши гулко отзывались эхом. Иногда казалось, что кто-то идет позади. Я даже оглянулся несколько раз, но так никого и не увидел.
        Дверь в трапезную была приоткрыта, и оттуда слышались голоса. Один принадлежал Павлу, второй был женским.
        - Я благодарна вам, святой отец. Мы с сестрами считаем за честь поселиться в этом монастыре.
        - Вот и славно, а теперь ступайте. Буду ждать вас в начале месяца.
        В дверях мы едва не столкнулись с монахиней. Не поднимая глаз, она коротко поклонилась нам с Марьей и тенью проскользнула мимо.
        - Павел, о чем ты сейчас говорил с этой женщиной? - Я прошел и сел за дубовый стол, на котором стоял кувшин с молоком и блюдо, накрытое белой тряпицей.
        - Как же, Силантий Матвеевич, - Павел отодвинул стул для Марьи, - мы ведь с вами обсуждали это на прошлой неделе. Монастырь не должен пустовать. Сюда скоро прибудут сестры из столицы.
        Мария слушала наш разговор молча, не вмешивалась и между делом накручивала на палец короткие белокурые прядки. Со дня свадьбы она больше не носила красивых платьев, одевалась в мешковатые серые или черные хламиды. Волосы ее теперь всегда были коротко острижены.
        - И когда же они прибывают?
        - Скоро, Силантий Матвеевич.
        - Павел, - неожиданно заговорила Марья, - я бы хотела забрать чертежи монастыря. Можно?
        - Конечно, Мария Силантьевна. Тем более архитектор любезно копии предоставил.
        - На что тебе чертежи? - удивился я.
        - Считайте это моей прихотью, папенька. - Она ласково мне улыбнулась и спросила: - Вам уже лучше? Может, все же чаю выпьете?
        - Все хорошо, доченька. А чаю мы и дома с тобой попьем. Ты вроде хотела Алешку на недельку в монастырь забрать.
        - Да, папенька! Очень по сыночку соскучилась! Поедемте скорей!»
        - Так, я что-то не сильно понял, - перебил Федора Максим. - Это сейчас что было? Ты прочитал, будто она увидела в окне убитого возлюбленного, только какого-то другого?
        - Да ладно тебе! - осадил его Кир. - Ну, видения у барышни. В девятнадцатом веке это было нормальным! Читай дальше, Федь.
        - Не-не-не! - Макс посмотрел на Федора. - Ты что, не понял, что прочитал? Все вы не поняли? - Он оглядел друзей и выпалил: - Она увидела нашего Федю! А он видел ее! Как такое возможно?
        - В смысле увидела? - Федор нахмурился. - Этот дневник был написан в конце девятнадцатого века! Сто лет назад! Как она могла меня тогда увидеть?
        - Честно? Не знаю! - Макс вскочил и, потоптавшись на маленьком пятачке комнатки, снова сел. - Но ты перечитай заново! Клетчатая яркая рубашка и голубые джинсы!
        Он указал на Федю, и все уставились на него, как будто только сейчас увидели красную в черную клетку рубашку и застиранные светло-голубые джинсы.
        - Может быть, здесь для ваших душ есть какой-то портал? - заговорил Петр. - Или именно здесь она увидела то, что произошло спустя сто лет?
        - Ладно, дело ясное, что дело темное! - хмыкнул Макс и разрешил: - Читай дальше.
        Федор поворошил волосы и уткнулся в текст. Разбирать написанное было трудно. Буквы то стирались до едва различимых черточек, то жирной вязью сливались в темное пятно.
        «- Силантий Матвеевич, - заохала нянька, как только мы переступили порог поместья, - что же это творится такое? Алешенька криком заходится, а этому хоть бы хны.
        Женщина в сердцах топнула ногой и указала пальцем на потолок:
        - Как вы уехали, к нему сразу товарищ прибыл. Они взяли вина в погребе и в комнате заперлись. Я стучала, а меня к черту послали и сказали, что если я Лешеньку не успокою, он сам этого - она запнулась, не решаясь произнести, - «этого ублюдка пристрелит». Простите, Силантий Матвеевич, ни словечка от себя не добавила. А Евгений ваш сущий черт. Можете прогнать меня, да только плохой он человек.
        Марья, охнув, кинулась в детскую, а я, стиснув зубы, направился к лестнице. Ну все! Пришло время избавиться от гнилого семени и семейство мое освободить!
        Нянька то ругалась, то охала да крестилась, но следовала за мной по пятам.
        Я не понял, как взлетел по лестнице (куда подагра делась?) и забарабанил в дверь:
        - Открывай!
        Голоса и смех стихли, и на какое-то время за дверью воцарилась тишина. Потом дверь приоткрылась, и в щелке показался мутный, подслеповато щурившийся глаз зятя. Видимо, не сразу сообразив, кто перед ним стоит, он заплетающимся языком приказал мне:
        - Пошла вон, курва! И прикажи Катьке приготовить мне и моему дорогому другу жаркое. Да побыстрее!
        Этого я стерпеть не смог. Толкнув дверь так, что Евгений отлетел на приличное расстояние и распластался на полу, я вошел в комнату и огляделся. На столе остатки еды и недопитая бутылка вина. Три пустых уже стояли под столом. На полу разбросаны вещи. На широкой кровати - игривый беспорядок, что странно, так как в гостях у него был парень, правда, одетый лишь в галифе. Но если судить по висевшему на стуле кителю - кадет.
        Зятек тоже был одет весьма фривольно. А точнее сказать, на нем были одни лишь подштанники. Помотав головой, он поднялся и, покачиваясь, направился ко мне.
        - Смотри, милый, мой тесть приехал. Сейчас будет орать и топать ногами, защищая свою потаскуху-дочь. Да только мне уже плевать! Скоро все здесь будет моим! Нашим! Еще чуть-чуть и…
        - Срам-то какой, - возмутилась нянька, и по лестнице застучали ее башмаки.
        - Как ты посмел?! - Уже ничего не соображая, стремясь только избавиться от душащего меня гнева, я схватил его за тонкую шею и ударил носом о стену. Евгений заверещал и попытался вырваться. Но во мне уже разгорелся вулкан, и я не мог остановиться. Я наносил удары один за одним, пока не почувствовал, что на моем локте кто-то повис, а потом… укусил. Не от боли, а от удивления я выпустил еле живого Евгения, резко повернулся и уставился в глаза кадета».
        - Ух ты ж, ежик! - восхитился Кир. - Как у них в девятнадцатом веке все было запутано-о-о…
        - Теперь я понимаю Марью, - хмыкнул Петр. - Не зря она предпочла жизнь в монастыре. Куда подальше, лишь бы не с таким клоуном под одной крышей!
        - Что там дальше было? - Макс под шумок сжевал уже почти все булочки. - Убил Русалов своего зятька?
        - Вряд ли. Такие гниды не дохнут. - Федя пролистнул несколько испорченных временем страниц. - Но теперь я кое-что начинаю понимать…
        И снова уткнулся в рукопись.
        «Россию лихорадит. Из Петербурга почти каждый день приходят дурные вести. Война вывернула наизнанку человеческие души, и конца этому кошмару пока не видать.
        Степан вчера вернулся из города сам не свой, нес околесицу, дескать, прошло время господ и давить надо гниль, что простой люд в железных тисках держит. А после в ногах у меня ползал и прощения просил.
        - Ты же мне отца родного заменил, Матвеич! Бежать тебе надо, надежа! Они придут! Не сегодня, так завтра явятся.
        - Да не блажи ты, - я схватил парня за грудки и потряс, чтобы дурь выбить, - чего несешь такое? Кто придет?
        Степан смотрел на меня безумными глазами. Я уже не узнавал в нем того улыбчивого паренька, что служил мне все эти годы. Половину лица его залил синяк, губы разбиты в кровь, и руки трясутся, что у старика немощного.
        - Зять твой, Женька Орлов, оборотнем оказался. Не просто так он уже два месяца носа в поместье не кажет. Беги, Матвеич! Не поздно еще! Пока они боятся, силу набирают. Война же кругом. Жизнь человеческая гроша не стоит. Никто и разбираться не станет. Я сам видел, как они людей убивают, а потом дома их грабят.
        Я никак не мог понять в его сбивчивом разговоре, что же Степан пытается донести. А он только всхлипывал и за руки меня хватал. Говорил быстро, словно боясь не успеть, а то вдруг замолкал и по сторонам, что загнанный волк, озирался.
        - Беги, Матвеич! Беги! Дочь забирай и уезжай подальше! Прошло время хозяев и господ, Матвеич. Люди не вынесли тягот войны. Нет больше сил голодать и притом работать от зари до зари. Фабрики и заводы встали, народ бунтует. Я сам еще вчера с плакатом по городу шел и орал что есть мочи: «Земли - крестьянам! Свободу - всем!». Так я же за правое дело вышел, а они вон что творят. Знакомца твоего, князя Платонова, штыками закололи только за то, что дом да семью один вышел защищать. Дочку с женой обесчестили, а из дома все более или менее ценное вынесли. Я такой свободы не хочу!
        Я слушал, открыв рот. Это не могло быть правдой! Степан что-то напутал по глупости своей. Что он может понимать в политике? Ровным счетом ничего. Побунтует народ и успокоится. Война на спад пойдет, и снова время мирное наступит. Неужели прошлый опыт ничему не научил? Снова революцию затеяли?
        - И ведь не пожалуешься никому, Силантий Матвеич. Николай, царь наш батюшка, готовится от престола отказаться. Наследникам его править никто не даст, а значит, конец пришел России-матушке. Свету конец, Матвеич!
        Степан перекрестился и поцеловал нательный крестик. Простенький, медный.
        Как же хорошо, что семейство мое Павел в монастыре укрыл. Хоть и просил я дочь уехать, не согласилась. Спрятал бы ее подальше, туда, где война не достанет. Но она на своем встала. Или в монастырь, или же в поместье со мной останется. Вот ведь упрямая!
        - Степан, угомонись, - я похлопал его по плечу, - все хорошо будет. Ступай умойся, смотреть на тебя тошно.
        И уже хотел было выйти из комнаты, но Степка схватил меня за руку и снова усадил на диван. Сам примостился рядом.
        - Помочь я тебе хочу, Матвеич. За добро, что ты мне сделал, не смогу отплатить черной неблагодарностью. Ты в доме собственном змею пригрел. Орлов, зять твой разлюбезный, фамилию скрыл и всем теперь представляется сыном портнихи и плотника. К крестьянам прицепился пиявкой и против царя травит. Я сам слышал, как он и о тебе рассказывал. О богатствах твоих несметных, мол, спишь ты на матрасе, деньгами набитом, ешь из золотой посуды, а прислуга на цепи сидит.
        Я едва не задохнулся от такой чудовищной лжи.
        - Это ведь он на меня напал, - Степан провел ладонью по своему лицу и болезненно поморщился, - я за тебя вступился, а он меня прихвостнем генеральским назвал. Шайку свою спустил, они за ним, как собаки, ходят, уж не знаю, чем он их так уговорил. Наверное, обещал твоим золотом поделиться. Я едва ноги унес. А еще я знаю, что Орлов собирается сбежать в Европу, только сперва к тебе наведаться хочет. Беги, Матвеич! Я тебя Христом-Богом прошу! Спасайся!
        Как смог, я успокоил Степана и пообещал, что уеду обязательно. Только Марью из монастыря заберу. Он вроде как успокоился и сказал, что сам через три дня с Феклой из поместья решил уйти.
        - Когда они придут, то разбираться не станут, кто я тебе. Прирежут, и дело с концом.
        Я вдруг понял, что Степан за себя совсем не страшится. Да только не один он теперь. Фекла ему дочку-красавицу родила. Вот за них он теперь и боялся. Повзрослел Степан. Больше не тот шалопай, что по двору бегал да оплеухи от кухарки получал, когда пироги таскал, которые она остужать на окошко ставила. Теперь это взрослый мужчина и несет ответственность не за себя, а за семью.
        Как же время быстро пролетело. Вот и старость меня настигла. А ведь когда-то думалось, что вечно молодым буду. А теперь что? Волос седой да тело дряхлое. Вся жизнь прошла, как и не было.
        Через четыре дня дом опустел. Вся прислуга бежала, опасаясь попасть под горячую руку новой власти. Степан долго уговаривал меня бросить все и бежать с ними, но я и в мыслях такого допустить не мог. Здесь я родился, здесь и смерть приму. Но не от рук приживалки-предателя! За жизнь свою еще поборюсь, иначе на том свете стыдно будет.
        Я бродил по осиротевшему поместью и вспоминал все, что здесь когда-то происходило. Вот Марьюшка делает первые шаги. Софья зовет меня посмотреть. Малышка неуклюже переступает маленькими ножками, глядит на меня голубыми глазенками и улыбается. Софья тоже счастлива, хоть и старается скрыть улыбку, но я все вижу. И «снежная королева» на какие-то мгновения отпускает ее сердце, позволяя побыть настоящей.
        Еще раньше - наша с Софьюшкой свадьба. Краше ее нет на целом свете, и это белое платье делает ее похожей на царевну-лебедь. Тогда я еще не знал, через что нам придется пройти и что испытать. Если бы только догадывался, то прогнал бы ее прочь. Может, сейчас была бы жива и, может, даже счастлива, потому как со мной счастье ей познать не удалось.
        А вот Марья выбегает из дома и прячется в саду, чтобы только не заниматься танцами. Я ее тогда нашел, она сидела под вишней и потирала ступню.
        - Папенька, это не танцы, а пытки. Прогоните этого учителя прочь, он меня угробить хочет, не иначе.
        Ее детское личико - отражение вселенской скорби, в уголках темно-синих глаз собираются слезы, словно тучи в небе, что вот-вот разразятся проливным дождем. Я глажу ее по головке и обещаю, что все будет хорошо.
        Учителя прогнали в тот же день. Мне он тоже не нравился, слишком мучил Марью всеми этими пируэтами. Софья же сильно ругалась и быстро нашла нового преподавателя. С тех пор Марья больше не жаловалась. Но продолжала убегать в сад после занятий. Прислуга говорила, что она там плачет, но я знал, что мне она больше не сознается, как ей больно и как она устала. Моя девочка взрослела и училась прятать обиды.
        И вот она уже в свадебном платье, снова прячет слезы ото всех. Вот ухмыляющийся Орлов и победно потирающая руки Соломатина.
        Я сам не заметил, как оказался в саду. Именно здесь в последний раз когда-то собрались гости. Марьюшке исполнилось десять лет. Кто мог подумать, что праздник закончится трагедией? Никто. Потому и веселились, радовались.
        Призраки из прошлого налетели на меня вихрем и закружили в безумном танце. Я прислонился к дереву, чувствуя, как кружится голова. В глазах потемнело и запрыгали яркие точки. Смерть уже в который раз играла со мной: хватала за руку, звала за собой, но в последний момент отпускала и скалилась своей страшной улыбкой.
        - Забери меня, слышишь! - Мой крик разлетелся по саду. С веток посыпался снег, попадая мне за шиворот, но я не чувствовал холода. Я вообще ничего больше не чувствовал.
        Кого я обманывал? Даже когда закончится война, ничего уже не станет прежним. И смута эта, скорее всего, добьется своего. Как там Степан говорил, прошло время господ? Мое время прошло уж точно. И ничего не поделать, ничего не поменять. Хоть ложись сейчас здесь и помирай. То-то враги мои порадовались бы. Так ведь и врагов нет! От этой мысли стало вдруг смешно, и я расхохотался, как безумный.
        Седой старик посреди замерзшего сада смеялся над чем-то, ведомым только ему. Это было страшно! Я увидел самого себя со стороны. Неужели душа из тела вылетела и смотрит теперь с высоты?
        Нет. Вот он я, стою на земле и хохочу. А из глаз льются слезы. И никак их не остановить.
        - Дарина! - позвал я. Цыганка - единственная, кто может освободить меня и избавить от мук. - Дарина, черт тебя дери! Где ты?
        Никто не отозвался на мой зов. Никто не пришел. Неужели и та, что ненавидела меня даже после смерти, теперь от меня отвернулась? Кто же я такой? Не человек, потому как не чувствую больше ничего. Но ведь и не дух бестелесный, сердце бьется, слышу я его.
        Где-то далеко раздался волчий вой, тут же послышались выстрелы и жалобный скулеж.
        Кто-то вышел на охоту.
        Я тоже когда-то охотился. Давно, еще в прошлой жизни. И почему меня волки тогда не загрызли? Зачем появился этот семинарист. Я ведь не просил спасать меня. Сгинул бы тогда в лесу и никому жизнь не попортил.
        А теперь что? Старый, дряхлый, никому не нужный пень.
        - Дарина! - еще громче заорал я, но голос сорвался и перешел в хрип. - Ненавижу тебя! Слышишь? Ненавижу! Скоро мы встретимся с тобой в аду и за все посчитаемся!
        Цыганка не слышала. Или не хотела слышать. Сад все так же оставался молчаливым к моей боли. Зима развешала тенета вселенской тоски и тишины. Даже выстрелов больше не было слышно и протяжного волчьего воя. Не было ничего, только пустота и одиночество.
        Вернувшись в поместье, я поднялся в кабинет. Меня мучило только одно желание - сжечь проклятую цыганскую икону и покончить с этим. Сколько раз призрак являлся и требовал вернуть ему то, что я забрал. Если бы только знать, куда возвращать, я бы отдал. Даже на могилу бы принес, если бы знал, где моя погубительница схоронена.
        Как остервенелый, я принялся выбрасывать из шкафа книги, пробираясь туда, где когда-то была спрятана эта деревяшка. Вскоре все книги оказались на полу, но икона как испарилась. Я из последних сил опрокинул шкаф, решив, что она могла завалиться за него, но ничего, кроме пыли и дохлой мыши, невесть как туда попавшей, не нашел.
        Неужели сама забрала? Может, потому и не отвечает больше на мой зов? Значит, наконец-то свободен я и можно забыть о годах проклятья?
        Я кинулся вниз и, схватив бутылку вина, наполнил до краев бокал. Наверное, я улыбался, не знаю, но по щекам текли крупные слезы. Это были слезы освобождения, слезы радости и облегчения. Только не успел я поднести бокал к губам, как свет вокруг начал меркнуть, а в голове зазвучал голос:
        - Я слышала тебя, поручик, только идти на каждый твой зов я не обязана. К тому же зовешь ты только тогда, когда тебе больно, и проклинаешь меня. Вот и сейчас сбылись мои слова. Потерял ты свое ненаглядное имение. С ужасом ждешь, когда явятся поругатели. Только это еще не самое страшное, что ты можешь потерять…
        Прежде чем окончательно провалиться в забытье, я увидел размытый силуэт цыганки и расползающееся на полу красное пятно. Кровь.
        В беспамятстве я пролежал всю ночь и лишь на утро пришел в себя. Цел! Только голова болит, как с попойки. Не иначе вина вчера перебрал, вот и привиделся сон мутный.
        Прислушался к тишине, что поселилась теперь в моем доме навечно. Даже собаки не брехали во дворе. Неужто нет никого? Одного меня все бросили…
        Набравшись смелости, я приоткрыл глаза и поморщился. Яркий дневной свет резанул не хуже сабли. Сколько я так пролежал? Нет, долой слабости! Мы еще повоюем!
        И тут разглядел у своего лица черные лаковые сапоги…
        Евгений Орлов вальяжно расположился в моем любимом кресле. Никогда раньше он не позволял ничего подобного. Знал, что за такое может схлопотать, и не только от меня. А нынче хозяином себя почувствовал, не иначе.
        Я хотел подняться, взять его за грудки и выставить вон, но этот трус вынул из-за пазухи черный наган и направил в мою сторону:
        - Не дергайся, генерал.
        С нашей последней встречи он изменился. На бледном худом лице пробилась жиденькая бородка и теперь торчала клоками, делая его похожим на бродягу. Да и одет он был как бродяга, в длинный, с чужого плеча, кожаный пиджак, простые портки из грубой небеленой ткани и рубаху землистого цвета.
        Не сводя с меня глаз, он поигрывал пистолетом и улыбался, словно умалишенный. Я счел нужным не шевелиться и ничего не говорить. Зять явно был не в себе.
        - Ты не бойся меня, генерал. Вставай. Негоже тебе на полу-то валяться, застудишь еще что-нибудь. - Ухмылка сползла с его лица, и он яростно рявкнул: - Я сказал - встать!
        Пришлось подчиниться. Он ведь выстрелит. Не нарочно, а так… от страха. Вон рука как дрожит, того и гляди на спусковой крючок надавит.
        - Что, генерал, смотрю, бросили тебя твои прихвостни? - Он осмотрелся по сторонам, будто искал подтверждение словам. И нашел. Им стала все та же тишина. - Так даже лучше. Мараться меньше.
        - Что тебе нужно? - Я сохранял спокойствие, но не знал, надолго ли меня хватит. - Соломатина в довольствии отказала?
        - О, да ты все тот же дерзкий старикашка. Знаешь, сначала я просто хотел тебя пристрелить как собаку, а потом подумал, что это слишком легко для тебя. Сколько лет я потерял с твоей потаскухой-дочерью и где мои деньги за этот адский труд?
        Я не выдержал. Бросился вперед, а в голове билась только одна мысль - убить!
        - Тише, генерал, я ведь сказал, не дергайся. - Орлов вскочил с кресла и нацелил на меня наган. - Твое время еще не подошло! Но можешь сказать, где твои сокровища, и я, так и быть, тебя убью еще до того, как сюда придут мои друзья.
        Я вернулся на место. Пришлось сжать кулаки и терпеть.
        - Ты наверняка слышал, что челядь подняла бунт, и теперь таким, как ты, осталось недолго. Рано или поздно до тебя доберутся, но я хотел все сделать сам. Точно так же я расправился и с Евдокией Соломатиной. - На этом имени Орлов скорчил зверскую рожу, показывая, насколько ему отвратно даже воспоминание о ней. - Она думала, что может управлять мной. Она ведь обещала, что перепишет сорок процентов своего имущества. Но на деле оказалось, что я без ее ведома и шагу не мог ступить. Приходилось отчитываться за каждую копейку. - Он замолчал и улыбнулся воспоминаниям: - Старуха верещала, как свинья, когда я вспорол ей брюхо. Но до этого я убил ее разлюбезного муженька. Генерал, ты знал, что она до последнего любила этого лысого недомерка?
        У меня сжалось сердце. Несмотря на то что я терпеть не мог тещу, она все же была моей родственницей - матерью Софьи и бабушкой Марьюшки.
        Не дожидаясь моего ответа, Евгений встал с кресла, прошел к комоду и достал сигару. Сам я не курил, но на всякий случай держал несколько штук. Сигары были дорогие, и я никогда не позволял Евгению трогать их.
        - Редкостное дерьмо. - Едва закурив, Орлов закашлялся и, бросив сигару на пол, растер ее носком сапога. - И это ты прятал от меня? Очень скоро я смогу курить такие сигары, которые тебе даже не снились, и пить вино старше своего возраста.
        Я слушал его и не верил, что все это происходит со мной.
        - Молчишь? Тебе нечего сказать? А последнее желание перед смертью? Что ты хочешь, генерал?
        - Очнуться от этого кошмара! - честно признался я.
        Орлов вдруг громко рассмеялся и так же неожиданно затих.
        - Ты боишься меня, генерал? Не отвечай, вижу, что боишься. У меня же есть наган.
        В подтверждение он помахал оружием.
        - Может, уже выстрелишь, и дело с концом? - не выдержал я.
        Евгений, не ожидая подобной просьбы, замешкался, но лишь на секунду.
        - Ну уж нет, так легко ты не отделаешься. Ты скажешь мне, где сокровища, а я покажу тебе кое-что. Для начала вот.
        Он вынул из-за пазухи какие-то бумаги и бросил их на маленький столик возле дивана.
        - Тебе неинтересно, что там, генерал?
        - А почему меня должно интересовать что-то, связанное с тобой?
        Евгений поморщился. Он явно ждал совершенно другой реакции.
        - Хорошо, я тебе объясню. Это завещание ныне покойной мадам Соломатиной. По нему я становлюсь единоправным наследником всего ее состояния. Это не те жалкие сорок процентов, что она кинула мне, словно подачку, а все, что было у старой грымзы. Это немало, и ты знаешь. Жаль, что придется распрощаться с тем, что находится здесь, в России, но и того, что припрятано в европейских банках, мне хватит на три жизни вперед. Из-за нее я потерял родителей и все, что у нас было.
        Я понял, что Орлова понесло. Как можно обвинять совершенно постороннего человека в том, что тот никак не мог совершить? Он точно обезумел. Глаза горят, губы дрожат, и наган в руке пляшет.
        - Как тебе это удалось?
        - Что именно?
        - Получить завещание.
        Мне нужно было его разговорить, узнать, что творится за пределами Сухаревки. А в голове билось одно: нужно спасать Марьюшку с ребенком.
        - Ты не слушал меня, генерал? Я ведь сказал, что убил ее разлюбезного муженька. Она умоляла не делать этого и подписала все, что я ей приказал. Думала, что после этого я пощажу их, но как же она ошибалась.
        Он заметался по комнате. Словно искал что-то. И нашел. Выудил из бара бутылку коньяка и сделал большой глоток.
        - Коньяк. Никогда не любил это пойло, - прошипел он. - Но вино ты разлил.
        Я невольно посмотрел на то место, где вчера вечером потерял сознание. На полу расползлась неровная темно-красная лужа, что я принял за кровь.
        - А где, кстати, моя разлюбезная супружница? Ушла побродить со своим ублюдком? Я ненавидел ее и ненавижу до сих пор. Как вспомню ее покорный взгляд и вечную тоску на лице. Чего ей не хватало, генерал? Я осчастливил ее и не получил даже благодарности! До сих пор не понимаю, почему бабка Евдокия так ее опекала. Когда я пришел и рассказал про то, как ее разлюбезная внучка миловалась в саду черт знает с кем, она очень быстро пошла на все мои условия, лишь бы скрыть позор. Вот только пришлось жениться, что совсем не входило в мои планы, но иначе было бы сложно провернуть эту аферу. Если бы я только знал, что однажды мне достанется все ее состояние, то близко не подошел к твоей вечно ноющей дочурке.
        Орлов запрокинул голову, присосавшись к бутылке, и тут я не выдержал. Улучив момент, схватил тяжелый стул и что было мочи ударил его по голове.
        Раздался выстрел. На камине вдребезги разлетелась ваза. Он все же успел нажать на курок. Выронив бутылку, Орлов посмотрел на меня мутным взглядом и рухнул ничком.
        Я присел рядом и пощупал пульс. Он был жив, что сильно меня огорчило. Но добивать лежачего врага не в моих правилах.
        - Матвеич, еж твою душу мать! Живой?
        В дверях стоял Степан.
        - Я бежал, как мог, только узнал, что Орлов поехал тебя убивать. И тут выстрел. Думал, не успел. Эх, Матвеич, я бы себе этого никогда не простил.
        Степан бросился мне на шею и крепко обнял.
        - Ты что тут делаешь? - первым делом спросил я. - Уехал же почти неделю как.
        - Уехал, - кивнул Степан, - да как сердце чуяло, что не уйдешь ты никуда отсюда. А тут подслушал разговор вон этого. - Он сплюнул на пол.
        - Что за разговор?
        - С товарищем он своим беседовал. Говорил, что крестьяне за ним, как овцы, идут, и только дай команду, разорвут любого. Орлов ведь не просто так сюда шел. Он знает, что банкам не доверяешь и все дома, в тайнике, держишь. Вот и хотел единолично все у тебя забрать, а тебя самого - к праотцам.
        - Ничего он не найдет, Степаша, тайник я уже в другое место перенес. Надежное.
        Степан кивнул одобрительно.
        В этот момент на полу зашевелился Евгений. И нам со Степаном пришлось его связать. Видимо, коньяк хорошо ударил ему в голову, а я стулом еще помог. Язык у него едва шевелился, но Орлов упорно плевался проклятиями и угрозами. Говорил, что за его спиной стоит огромная сила и в беде его не бросят. Мне надоело слушать, и я заткнул ему рот, чтобы меньше болтал. Степан все порывался добить его, но я не позволил. Нечего грех на душу брать.
        - Матвеич, времени совсем нет. Я Феклу с дитем в соседней деревне спрятал, сам вот в город ездил, на разведку, так сказать. Страшное там творится, Матвеич.
        - Степан, помоги мне вещи кое-какие собрать, - попросил я.
        Нужно было унести хоть что-то. Деньги, облигации, драгоценности - все это я хранил дома. Марье с Алешенькой придется скрываться, и неизвестно, сколько это продлится.
        Мы вошли в мой кабинет, и первое, что я увидел, была цыганская икона. Она лежала на полу, поверх разбросанных книг. Не веря своим глазам, я подошел и взял ее в руки. Степан что-то говорил, дергал меня за руку, но я не слушал.
        Выстрел, раздавшийся, как гром среди ясного неба, заставил меня вздрогнуть и очнуться.
        - Поздно, Матвеич, ничего уже не спасти. Или вернешься за добром своим потом, а теперь бежать надо. Слышишь, стреляют? Это дружки Орлова пришли. Не так уж сильно они ему доверяют, выходит.
        Я бросился к окну и увидел во дворе человек двадцать отребья. У каждого в руке был пистолет. Они стреляли в воздух, что было совершенно непонятно. Для чего они это делали? Пытались напугать?
        - Сдавайся, гнида буржуйская! - доносилось в окно - Выходи сам, а то силой выволочь придется!
        Степан не хуже меня ориентировался в доме, он здесь вырос. Мы успели уйти через черный ход в кухне до того, как мародеры взломали парадную дверь. По пути Степан разбросал вещи, какие успел. Сказал, что так бандиты решат, мол, сбежал генерал и барахлишко свое унес.
        Путь у нас был один - в монастырь. Надежда на святые стены, авось и укроют от беды. Вот только бы успеть еще одно дело сделать, прежде чем уехать-то.
        Вдоль дороги сплошной черной лентой тянулся лес. Степан подгонял лошадь кнутом, и ей оставалось разве что взлететь, бежать быстрее уже не вышло бы. Я сидел в повозке, устланной сеном, рядом стоял сундук, что хранился в нашей семье еще от прадеда.
        - Как ты только догадался, Матвеич, сундук с богатствами своими в сарай перетащить? - стараясь перекричать ветер, надрывался мой конюх. - И ведь пойди догадайся, что под ветошью сокровища прятал. Голова ты, Матвеич, что ни говори.
        - Если бы не ты, Степан, ничего бы спасти не удалось. Послушал я тебя, хотя прежде решил, что ты головой тронулся. Ты уж не серчай, пойми меня.
        Степан кивнул и замолчал. Еще пару раз хлестнул конягу по крупу, но, видать, понял тщетность сего занятия и только крепче вцепился в поводья.
        А я мертвой хваткой держал цыганскую икону. Сам себе пообещал, как все это мракобесие пройдет, отвезу ее к месту, где Дарина погибла. Сколько лет прошло, а я тропку помню, с закрытыми глазами отыщу. Оставлю, и пусть делает со своей деревяшкой что хочет.
        Наконец Степан потянул поводья на себя, и повозка замерла на месте. Конюх резво спрыгнул на землю, помог мне спуститься и забарабанил в дверь кулаком:
        - Открывайте, я вам гостя важного привез!
        Передо мной на мгновенье появился все тот же Степка, мальчишка-балагур. На душе потеплело, появилась надежда, что этот ужас скоро пройдет, и жизнь потечет по-прежнему. И пусть его бравада сейчас была напускная, но не слезы же лить, оплакивая себя прежде времени?
        Я приоткрыл сундук и сунул в него икону.
        Дверь отворилась, и нам навстречу вышел Павел в сопровождении двух монахов. Все трое кивнули, а Павел еще и руку пожал, сначала мне, потом Степану.
        Степка с монахами с трудом стащили с телеги тяжелый сундук и поволокли в монастырь…
        …Вчера Степан ушел из монастыря. Сказал, что сильно сердцем болеет за жену с дочкой. Уговорил отпустить с ним Алешеньку.
        - Скажу, что сынок это мой, Матвеич. Ну что он тут с вами в монастыре будет? А как все это кончится, так приезжайте в деревню. Спросите дом кузнеца.
        Марья, конечно, не хотела сынка отдавать, но после наших уговоров образумилась. Расцеловала Алешеньку, перекрестила и пообещала, что скоро заберет его домой.
        Он только губки сжал сильнее, но не заплакал. Нашего рода пацаненок, русаловского!
        Я снял с пальца кольцо, то самое, что заказывал в пару к Марьюшкиному ожерелью, и вложил отпирающемуся Степану в руку.
        - Бери, Степан, - твердо сказал я, - неизвестно еще, сколько нам тут быть, а Алешеньку растить надо. Продашь кольцо, на первое время хватит, а там я вас найду.
        …Я не знал, как долго можно будет тут прятаться и почему до сих пор в монастырь никто не пришел. Бог берег, не иначе. Павел молился денно и нощно и постоянно повторял, что миссия его такая - хранить и оберегать род Русаловых.
        На третий день свершилось то, чего мы все боялись. За монастырскими стенами раздались выстрелы.
        За нами пришли глубокой ночью. Думали врасплох застать, да разве можно было заснуть, когда каждый шорох, что гром звучит. Под окнами бесновалась толпа. Будто не за стариком немощным с девицей пришли, а за целым полком солдат. Они орали и стреляли. Некоторые пули находили цель, и тогда на пол со звоном падало разбитое стекло.
        - Папенька, - Марья прижалась ко мне, - папенька, как же нам быть теперь? Ведь убьют они нас, и не увижу я больше Алешеньку.
        Она не плакала, что пугало меня еще больше. Нельзя же в себе все держать. Все три дня Марья ничего не ела, только воду пила. Спала по три часа за ночь и теперь стала бледна, что снег за окном. Только под глазами круги черные.
        - Не убьют, - решительно заявил Павел, - мы спустимся в подвалы, там проход есть. Бандиты не знают ходов тайных, а если и найдут, вы успеете уже выбраться, а там лесом до деревни. Только переодеться вам надо. В такой одежде сразу ваше происхождение понятно, а в простом тряпье - скажете, что крестьяне. Мол, испугались и в лесу спрятались.
        - Павлуша, а ты с нами не пойдешь, что ли? - опешил я. - Они ведь звери и разбираться не станут.
        - Не стану я монастырь бросать, Силантий Матвеевич. Мое дело вас с Марьей спасти, а сам на волю Божью отдаюсь.
        И я, и Марья сразу поняли, что спорить с ним бесполезно. Он все для себя решил.
        Вскоре, переодевшись в простую одежду, мы спустились в подвалы. Павел запалил большую свечу, точно такие же подал и нам с Марьей. Света они давали немного, хватало только, чтобы видеть перед собой и не споткнуться.
        Проходы были просторными, и я шел, почти не наклоняясь, а ростом меня Бог не обидел. Пахло пылью и плесенью, но сырости не было, под ногами сухо, и стены ровные, кирпичик к кирпичику.
        Шли мы довольно долго, как вдруг проход резко вильнул в сторону.
        Павел остановился и посветил свечой на проем в стене, за которым оказалась просторная пещера.
        - Силантий Матвеевич, - он приглашающе махнул мне рукой, - вот ваш сундук. Мы его с братьями вчера сюда перетащили и не ошиблись. Вот вам план монастыря. Подождите, пока мракобесы уйдут, и выбирайтесь, а как выберетесь, идите в деревню за Степаном, а потом вернетесь за сундуком.
        Я с благодарностью посмотрел на Павла и забрал протянутый лист. В свете свечи его лицо казалось восковой маской, только черные глаза горели живым огнем.
        - Дальше я с вами не пойду, да здесь недалеко осталось. Обратного пути уже не будет, со стороны монастыря я ход решеткой перекрою, чтобы убийц задержать.
        Прощаться было некогда. Павел развернулся и пошел прочь. Очень скоро огонек его свечи исчез за поворотом. Мы с Марьей остались одни. Нужно было выбираться.
        Проход становился все уже, когда вдруг потянуло свежим воздухом, и вдалеке послышались голоса:
        - Смотрите-ка, здесь вроде лаз какой-то.
        - Да какой лаз, земля небось провалилась, не пори чепухи, Андрюха.
        - Самый что ни на есть лаз. Да это настоящий подземный ход, сам глянь.
        Невидимый для нас Андрюха стоял на своем.
        - Папенька, - ахнула Марья. - Нашли нас, ироды!
        Я зажал ей рот ладонью и прислушался. Вроде никто не шел нам навстречу.
        - Дай я гляну, - влез в разговор еще один голос.
        И через некоторое время заключил:
        - Даже если и был проход здесь какой, то никто по нему давно не ходил - снег нетронутый.
        - А что, если генерал через него сбежал?
        - Ты меня вообще слушаешь? Куда бы он сбежал, если тут сугроб и никаких следов, кроме наших.
        - Женька Парамонов сказал, что в монастыре они, больше бежать некуда.
        - Оттуда им точно не сбежать, там наших - тридцать человек. А коли так переживаешь, взорвем этот проход к чертовой матери, и дело с концом.
        - Вот и давай! Давно хотел эту взрывчатку испытать.
        Сначала все стихло, а потом голоса раздались снова.
        - Мужики, а ну все к реке. Там берег крутой, за него спрячемся. Тут ща так все рванет, мало не покажется.
        Марья смотрела на меня широко раскрытыми глазами, в которых плескался ужас.
        - Бежим! Быстрее! - Понимая, что отсчет пошел на секунды, я отбросил свечку, подскочил к замершей истуканом дочери и, подхватив ее на руки, бросился бежать в кромешную темноту.
        Взрыва я не услышал. Просто что-то неведомое и страшное догнало нас и со всей дури ударило в спину каменным кулаком. Из последних сил я успел свернуть в какой-то закуток и рухнул на колени, подминая под себя Марью.
        Приходил я в себя мучительно и долго. Точно искра жизни, словно огонек в ночи, то загоралась, а то почти гасла от настырных порывов ветра.
        Наконец, едва слышный стон заставил меня окончательно очнуться.
        - Марьюшка? Жива? - Я сделал усилие и поднялся, разглядывая бездыханное тело дочери. Слабый свет пробивался в нашу могилу откуда-то сверху, даря надежду на спасение. Может, Павел узнает, что произошло. Пойдет на поиски? Может, супостаты уже ушли? Только бы доченька была жива! - Марьюшка!
        Я затаил дыхание в надежде уловить едва слышное дыхание или биение сердца. Наградой мне стал едва слышный стон…»
        Федор замолчал. Перевернул последнюю страницу:
        - Дальше идут обрывочные записи…
        - Ну так читай… Читай, что разберешь… - Макс заглянул в дневник.
        «… Сколько дней мы тут, не знаю. Марьюшка не просыпается… Видать, устала испытания терпеть… Одно радует - жива…
        … Пытался кричать, звать на помощь. Уже плевать - услышат нас друзья или враги… Хоть кто-нибудь…
        … Нашел сундук, что припрятал здесь Павел… Смотрю на монеты золотые и камни драгоценные, и все кажется мне пылью… Только икона живая. Глядит на меня глазами Дарины…
        … Сегодня утром Марьюшка умерла. Просто не проснулась… Отмучилась девочка моя… Видно, и мой черед скоро…
        … Наверное, я впал в забытье, а когда проснулся, было темно… Холод до костей пробирает. Хоть бы снега немного, жажду мучительную утолить…
        … Дарина? Свечение… и она… Возьми свою икону… Забери ее… Но она улыбается и молчит…
        … Прости ты меня! Даруй смерть! На что мне жизнь без дочери?
        … Она зовет меня… Говорит, что отведет к Марьюшке и Софье…
        … Она прощает…»
        - Все… - Федор обвел взглядом замерших друзей. - Вот так они и умерли…
        - Но зато есть подтверждение, что драгоценности где-то внизу… - Макс покусал губы.
        - Тебе бы только драгоценности! - накинулся на него Кир.
        - Так. Тихо! - Петр достал из кармана брюк сложенную вчетверо записку. Развернул и разгладил ладонью. - Где здесь может быть эта пещера?
        Парни обступили его.
        - Может, тут? - Федор ткнул пальцем на криво нарисованный им же круг. - А дальше как раз идет ход, что выходит к деревне.
        - Уверен, что он был на карте? - Петр посмотрел на него. - Ты же этот план перерисовывал.
        - Кажется, был… - Он вдруг поежился, отложил дневник и попросил Петра: - Закрой окно, что-то холодно…
        - Холодно? - Парни переглянулись.
        - Может, это от нервов? - хмыкнул Макс.
        Федор передернул плечами, поднялся и шагнул к столу. Плеснул в кружку из кувшина воду, обернулся и замер, не в силах пошевелиться… Возле двери стояла Лена. Только волосы короткие, светлые и вместо платья - серая мешковина…
        - Лешенька… Родной мой… Помоги мне…
        - Лена?
        - Эй, Федь, ты чего? - Петр встал рядом. - Ты что-то видишь?
        - Помоги мне… И Павлу помоги… Муж мой пришел за сокровищами… Он схватил меня и Павла… а там темно… Я не хочу туда… Снова… Помоги…
        Федор крепко зажмурился и даже потряс головой. А когда открыл глаза, в комнате, кроме друзей, уже никого не было. И ледяной холод сменила летняя ночь.
        - Федь, что с тобой, расскажи! - Друзья окружили его. Федор оглядел их встревоженные лица и заговорил:
        - Я только что видел Марью. Она попросила ей помочь. Сказала, что ее муж пришел за сокровищами и схватил ее и Павла… - Он облокотился о стол. - Ничего не понимаю! Она же вроде бы умерла в пещере, и, кроме отца, рядом с ней никого не было! При чем тут муж и Павел?
        - Стоп! - Петр задумчиво прошелся по комнате. - А что, если призрак Марьи пытался тебя о чем-то предупредить? Например, о том, что происходит сейчас?
        - Сейчас? - Федор почувствовал, как становятся ватными колени. - Лена!
        В крови запульсировал страх. Он бросился к пакетам и, вывалив все их содержимое, схватил фонарик.
        - Значит, к ней пришел Захаров, и они сейчас где-то внизу! Я найду ее.
        - И ты собрался выручать ее один? - Петр взял три фонарика и раздал их друзьям. Взял еще один себе. Проверил. Веревки сложил в сумку. - А вот теперь пойдем.
        Глава 13
        Отец давно уснул, а Лена сидела как на иголках. Около полуночи в дверь постучали.
        - Захар? - Она вышла на веранду, разглядывая бывшего мужа. - Принес?
        - А то как же… - Лесничий улыбнулся. - Закончу здесь все дела и уеду…
        - Далеко? - Лена поежилась от прохладного ветерка, что коснулся ее волос.
        - В Москву. Ты же любишь москвичей, как я погляжу?
        - А это не твое дело! - вскинулась девушка. - Ты мне не муж и никогда им не был! Тебе всегда были важны только тайны моей семьи.
        - А тебя это задевает? - Захар подошел ближе. - Ты хотела, чтобы я был твоим мужем в прямом смысле этого слова?
        - Я хотела помочь тебе найти клад. Хотела, чтобы и ты помог моему отцу, но теперь я понимаю, что даже если бы ты нашел клад, ты ничего бы нам не отдал. - Она усмехнулась. - У тебя в груди не сердце, а счеты!
        - И тут ты права. - Он коснулся ее руки и вдруг резко притянул к себе, зажал рот. - Только не права в одном. Я никогда не отступлюсь от своего. И ты мне в этом поможешь! Эй, парни, привели Никодима?
        Из темноты появились три силуэта.
        Лена забилась в его руках, пытаясь освободиться. Даже попыталась его укусить, но тут что-то обрушилось ей на голову, погружая в спасительную темноту.
        Очнулась она лежащей на земле. Рядом шелестела, щекоча лицо, трава. Кисти рук болели от стягивающей их веревки. Где-то рядом слышались голоса:
        - Уже не получится! Пойми, тут или пан, или пропал! А пропадать я не хочу.
        - Послушай, Захар! И я, и ты знаем, что, даже если клад сохранился, мы не сможем его достать! Русалова с дочкой завалило. И ход, что ведет к ним - тоже! Даже если я отдам тебе план, ты один не сможешь откопать завал, а если нанимать технику, людей, максимум, что ты сможешь получить - двадцать пять процентов по закону. И то они уйдут не тебе, а на нужды деревни и Русальчикову, как прямому наследнику этих сокровищ!
        - Никодим, ты меня понял? Если ты сейчас не проведешь меня туда, я убью девчонку. И ее смерть будет на тебе.
        - Я понял. Но хочу, чтобы и ты понял. Ход, идущий от деревни, разрушен! Придется идти через монастырь, но ты не сможешь попасть в ту пещеру! Ни ты, ни твои парни ничего не сделают.
        - Через монастырь мы не пойдем. Думай. У тебя есть время до утра, если не хочешь, чтобы мертвое тело русальчиковской дочки нашли в твоем монастыре.
        - Хорошо, я помогу тебе, но дай слово, что отпустишь меня и Лену, как только мы будем на месте.
        - Обещаю!
        Лена попробовала пошевелиться и едва сдержала стон.
        - Никодим! - Она хотела крикнуть, позвать, но из пересохших губ донесся едва слышный сдавленный хрип.
        - О! Очнулась! - Перед глазами появились сапоги. Захаров сел рядом с ней на корточки и улыбнулся: - Лен, ты прости меня за… - Он сжал руку в кулак. - Пришлось. Нехорошо кусаться…
        - Никодим! - Она сделала попытку подняться, но тут же снова рухнула на землю. - Не смей! Не надо! Он обманет! Ни ты, ни я никогда не увидим солнечный свет! Уж лучше пусть убьет меня. Все знают, что ты на такое не способен!
        - Конечно, знают! - хохотнул Захар. - Особенно после того, как он пять лет отсидел за ограбление!
        - Это ты его подставил! - Лена забилась в путах, пытаясь подняться. - Ты сам мне рассказывал, как вы сидели, пили пиво, а потом, когда он ушел, ты забрал бутылки с его отпечатками, вломился в магазин со своими головорезами, устроил погром, забрал деньги и ушел! Вот только нашли не тебя, а его! А сам он ничего не помнит! Потому что ты подмешал ему какую-то дрянь!
        - Что только не расскажешь за дружескими посиделками… - Захар принялся развязывать ей руки. - Только почему ты ничего не рассказала участковому? Потому, что нет у тебя доказательств. А твой рассказ - это всего лишь слова… Ну что? Идем?
        Никодим только кивнул и зашагал в темноту. Захар поднял Лену с земли и толкнул, заставляя идти вперед. За ними направились двое незнакомых мужчин. У одного из них она заметила в руках лопату, а у второго на плече висело ружье.
        Монастырь спал. Парни спускались по лестнице, стараясь не шуметь, но эхо шорохом разносило их тихие шаги по темным коридорам. У ткани, занавешивающей коридор, Федор вновь увидел призрачную фигуру и первым скользнул вслед за ней.
        Посветив фонариком, он увидел ступени, ведущие к почерневшей от времени двери подвала.
        - Приехали! - Оказавшись у двери первым, Федор толкнулся в нее и посмотрел на спускавшихся друзей. - Закрыто.
        - А может, просто петли заржавели? Ну-ка… - Петр с размаху изо всех сил приложился плечом. Дверь натужно заскрипела, открываясь. В лицо пахнуло сыростью и холодом. - Точно. Заржавели. Видать, давно никто здесь не появлялся.
        Лучи фонарей осветили каменную кладку и коридор, уходивший в неизвестность.
        - Ну что? - Петр посмотрел на замерших в нерешительности друзей.
        - Уже ничего! - Федя шагнул вперед.
        Спустя какое-то время коридор привел их в небольшой зал, из которого шли уже три хода.
        - Да тут целый лабиринт! - присвистнул Макс. - И куда теперь?
        Федор вновь увидел женский силуэт. Он, словно указывая им дорогу, появился у правого хода и исчез.
        - Туда!
        - Уверен, Сусанин? - пошутил Кир, только в голосе его слышался страх.
        - Абсолютно! - Федор бросился к указанному призраком коридору.
        - Я даже не буду спрашивать почему. - Макс догнал его первым. - Но что-то мне подсказывает, что без потусторонней помощи не обошлось!
        Вскоре коридор стал узким. Парням пришлось пробираться согнувшись, чтобы не удариться о толстые корни, заменившие некогда ровный земляной потолок. На полу тут и там теперь попадались камни и горки слежавшейся земли. Фонарик Кира выхватил из темноты оскалившийся череп.
        - Там ме-мертвец?!
        - Их тут много, если судить по словам старожилов.
        Вдруг Федор остановился и поднял руку, давая знак друзьям. Они сгрудились возле него.
        - Что случилось? - шепнул Петр.
        - Слышите?
        Парни прислушались. Вначале они ничего не услышали. Только биение собственных сердец и дыхание, но после до них донеслись приглушенные голоса и равномерные удары.
        - Будто где-то что-то рубят… - Макс даже перестал дышать.
        - Или копают! - Федя посмотрел на него, встретился взглядом с Петром. - Что теперь? Мы не знаем, сколько их!
        - Зато нас четверо! - Кир для наглядности намерений поднял с пола увесистый валун. - Чем не орудие пролетариата?
        - Пойдем. Там по ходу все и выясним, - решил за всех Петр и, подсвечивая фонариком, направился вперед.
        Долго идти не пришлось. Уже за следующим поворотом им открылся заваленный камнями коридор. У завала махал лопатой раздетый по пояс детина, рядом другой оттаскивал камни в уходивший вправо еще один коридор, а у стены сидели Лена и Никодим.
        - Всего двое! - фыркнул Кирилл.
        Парни, не сговариваясь, направились к ним.
        - Федя! - Лена заметила их первой, попыталась вскочить, но окрик одного из работяг заставил ее сесть на место.
        - Тише, ребята! - Петр вышел вперед. - Нам ничего не нужно. Только заберем девушку и хранителя и уйдем.
        - Сильно сомневаюсь! - Из коридора показался третий. Шагнул в свет лучей и навел на парней ружье.
        - Захар! - Федор направился к нему, но был остановлен окриком.
        - Стоять! Если не хотите разделить участь Русалова, будете делать то, что прикажу я.
        - И чего тебе надо? - Макс с Киром встали рядом с друзьями.
        - Разбирайте завал! - Лесничий встал к стене и, не опуская ружье, заговорил: - Что, решили тоже поживиться? Только одно не учли - клад еще достать надо, и не все уйдут отсюда живыми.
        - Ты пристрелишь? - усмехнулся Петр.
        - Может, и я, - послышался щелчок затвора.
        - Насколько я могу судить, ты трус и приспособленец, как и твой предок. - Петр бесстрашно шагнул к Захару. - Скажи, ты Орлов по маменьке? А человека убить - нужна недюжинная храбрость. Те туристы, которых ты бросил умирать от голода в лабиринте - не в счет.
        - Откуда ты узнал, кто я? - По мере того как Петр к нему приближался, Захаров отступал. - Ленка-шалава рассказала, да? И о туристах?
        - То, что ты потомок Орлова, мужа Марьи, я понял сам, прочитав дневник. - Еще шаг и еще. - А про туристов я услышал в пивной, когда ждал друга. А также, если копнуть, выяснятся и подробности ограбления магазина… Тебе светит пожизненное… Поэтому опусти ружье, и я дам тебе уйти.
        - Уйти? И отдать то, что принадлежит мне?
        Лена вскочила, и в подземелье раздался ее звонкий голосок:
        - Ничего тебе не принадлежит! И никогда не принадлежало! Твой предок предал Русалова! Он предал свою семью! Того, кто дал ему все!
        - Молчи, тварь! - Захар перевел обезумевший взгляд на девушку. - Убью!
        И тут Петр бросился на лесника.
        Раздался выстрел.
        Федора точно швырнуло к девушке, и время будто замедлилось. Он слышал, как над головой взвизгнули пули, вонзаясь в стену. Видел, точно в замедленной съемке, как вспухает каменная кладка, точно от взрыва. Как падает навзничь Петр, а над ним склоняются друзья.
        А дальше все снова ускорилось. Он едва успел оттолкнуть Лену, как на то место, где они стояли, вывалился изрядный ком земли. Потолок пошел трещинами, но, переплетенный корнями, еще держался, а вот стена в том месте, куда попали патроны, разломилась, точно плитка шоколада, зияя темнотой.
        Копатели во время всей этой суеты куда-то делись, точно их и не было. Захаров отбросил ружье и, ни на кого не глядя, направился к разлому.
        - Ах ты, сука! - Сзади в него вцепился мертвой хваткой Макс. - Ты убил нашего друга и как ни в чем не бывало идешь за сокровищами?
        Захаров обернулся и оскалился жуткой улыбкой:
        - Твоему другу уже ничто не поможет, а я должен получить то, что по праву принадлежит мне! Я должен забрать золото! Я выменял на него свою бессмертную душу! Из-за него я предал всех!
        - Захар! Лучше остановись! - Ружье оказалось в руках Кира.
        - Я не Захар! Я - Евгений Орлов! Граф! - Он пошатнулся, как пьяный, оглядел всех и снова направился к проему. И тут Федор увидел, как серебристое свечение окружило Кирилла, и ружье, направленное в потолок коридора, вдруг выстрелило.
        Застывшие было трещины снова ожили и паутиной разбежались в разные стороны. Захаров запрокинул голову вверх, точно любуясь разрушениями, и тут огромный пласт земли рухнул на него, вызывая настоящий камнепад.
        - Быстро! Все в пещеру! - Никодим сообразил первым и начал действовать. Сначала втолкнул в пролом Лену, а после помог друзьям перетащить в пещеру Петра.
        Едва они оказались внутри, как темнота и тишина окружили их. В коридоре рушились стены, трещали корни, а здесь, в пещере, шум разрушения едва доносился, точно они находились за звуконепроницаемой дверью.
        Макс первым вспомнил о фонарике и, выудив его из-за пояса, включил. Яркий луч осветил небольшую пещеру, наполовину засыпанную землей.
        - Тут ничего нет!
        - Но пещера на этом переходе одна, и, если основываться на записях в дневнике, речь идет именно об этой пещере. - Никодим огляделся. - Отсюда ближе всего до деревни. И если Павел хотел спрятать Русалова с Марьей, он сделал это именно здесь. Вот только никто же не знал, что бандиты для страховки решат взорвать выход.
        Федор заметил, как возле Лены появляются искорки и собираются в призрачную фигуру. Она отделилась от девушки и, призывно махнув ему, направилась за насыпь.
        - Дай мне. - Федя буквально выдернул из рук Макса фонарик и направился вслед за призрачным проводником. Она зашла за насыпь, но, на удивление, не исчезла. Дождалась, когда он к ней подойдет, и указала на полузасыпанные землей кости с остатками иссохшей плоти и истлевшей одежды. В руках мертвец держал икону, на которой Федя разглядел невероятной красоты лицо и глаза. Темные, блестящие, они смотрели на него, точно живые. В голове раздался голос:
        «- Это Русалов. Марью почти всю засыпало землей. Не нужно беспокоить ее. Она давно обрела покой и теперь живет где-то в райских кущах вместе со своим Алешенькой… Страдания всегда должны быть вознаграждены…»
        Федор нахмурился:
        - Обрела покой? Но я думал, что это ты! Ты - Марья!
        - Федор, вам помочь? - раздался голос Никодима.
        - Нет, не надо. Это мысли вслух! - крикнул он и шепотом спросил: - Если ты не Марья, тогда кто? И почему ты так похожа на нее?
        - Я на нее ни капли не похожа, красивый. Я только взяла ее образ, чтобы привлечь твое внимание. - Лицо Лены-Марьи вдруг словно затянул туман. Черты начали меняться, и Федор понял, что смотрит в глаза иконы. Такие же черные, блестящие, колдовские. Черные волосы копной рассыпались по белоснежным плечам, а высокая грудь манила девственностью форм.
        Федор нервно сглотнул:
        - Дарина?
        - Я, красивый. Ну, сам пойми, зачем твоей Марье возвращаться в мир живых и бродить неприкаянным духом? А вот я… и ты… Я обречена за свою злость, обиду, за то, что прокляла невинных, искать покой, да не найти. А ты был обречен на одиночество, потому что не знал прежде рядом с собой ту единственную, что дана тебе Богом… Подумай, если бы не я - сколько шансов у тебя было бы приехать сюда и найти суженую? Вместе мы начали все это, вместе нам и исправлять… Но сначала освободи меня! Возьми икону! И верни моему потомку.
        - Петру? Но он умер! - Сердце болезненно сжалось при мысли о друге, а в мысли тут же закралось сомнение. А может, не умер? Хотя кто выживет с такой дырой в груди… Из ружья, да со всех стволов.
        - Отдай! - еще раз строго повторила цыганка и растворилась, точно не было.
        Ладно!
        Федор осторожно, один за другим, отвел костлявые пальцы мертвеца и бережно взял икону. Руки точно иголочки прошили, настолько икона была холодной. Отерев ее от пыли, он зачарованно вгляделся в лицо красавицы, смотревшей на него ласково и печально. К его ногам упал сложенный в несколько раз листочек. Федор как зачарованный поднял его. Неужели из иконы выпал?
        - Федь? - послышался шорох, и к нему подошел Макс. - Ты… Ох!
        Он во все глаза уставился на останки генерала.
        - Это же… Это же… - И во все горло заорал: - Русалов! Он здесь! Кир, быстрее!
        Федор пропустил подбежавших Кира и Никодима и, не выпуская из рук икону, направился к пролому, где неестественной сломанной куклой лежало тело Петра, а рядом с ним, гладя его по руке, сидела Лена и повторяла:
        - Все будет хорошо. Скоро все будет хорошо…
        Федя подошел, сел рядом на корточки и, не зная, что делать, спросил:
        - Лен, мне надо отдать Петьке эту икону. А я не знаю, как это сделать…
        - Надо, так отдай. - Лена посмотрела на него, грустно улыбнулась и кивнула на Петра: - У него же руки есть…
        Руки…
        Ладно.
        Он сунул листок в карман и, не придумав ничего другого, положил икону другу на грудь, крест-накрест сложив на нее его руки.
        Ничего не произошло…
        А ведь он так надеялся!
        - Федь, а ты не видел сундука с сокровищами? - Не найдя ничего интересного, друзья вернулись к ним.
        - Чтобы уж не зря сюда тащились, - мрачно усмехнулся Макс. - Хоть двадцать пять процентов… жене Петьки.
        - Нет. - Федя, не отводя глаз от Петра, качнул головой. Если честно, он даже не мог сейчас понять, о чем говорят ему Кир с Максом.
        «Скажи им, что сундук под генералом. Он сидел на нем, когда я пришла за ним…» - послышался голос Дарины.
        - Хотя… наверное, видел… - Федор взглянул на расстроенных парней. - Под генералом. Мне показалось, что я нащупал что-то деревянное. Посмотрите сами…
        - Феденька, мне кажется или будто здесь стало светлее? - Лена растерянно огляделась, похлопала глазами, будто просыпаясь, и указала на потолок. - Это… свет? Неужели уже утро?
        Парни тоже, будто только заметив, огляделись, подошли и остановились прямо под расщелиной, разглядывая ее.
        - Я вижу светлеющее небо. Наверное, эта дыра образовалась от обвала, только мы ее сразу не заметили. - Макс оглядел всех. - Значит, можно позвать на помощь!
        - А вдруг мы далеко от деревни? - сказал Кир. - А если тут никто не ходит? Нет, мы обречены!
        Он с тоской посмотрел на земляную насыпь, наглухо замуровавшую проход, и, махнув рукой, буркнул:
        - Пойдем хоть сундук найдем.
        «Деньги… любовь… власть… ничего не меняется! - Рядом с Петром появилась Дарина и задумчиво коснулась его лица, затем провела пальцами по живым глазам иконы. - Я понимаю это сейчас… когда мне уже ничего не нужно. А когда-то давно… Перед смертью я записала все, что случилось и должно было случиться. Благодаря бабушке я знала грамоту и всегда записывала то, что приходило мне в видениях. А потом рассказывала в таборе, но в тот день я записала свою реальную жизнь. И погибла…»
        Рука Федора невольно коснулась кармана, куда он, не задумываясь, положил находку.
        Бережно, стараясь не повредить, он достал и развернул ветхий листок, вглядываясь во вполне понятные буквы, написанные едва видными чернилами.
        «…Я была совсем юной, когда старейшины нашего табора поняли, что во мне есть сила. Я могла видеть будущее, скрытое и тайное было открыто для меня. Я могла подчинять и богатых, и бедных. Я могла опаивать приворотным зельем девиц и мужчин, могла лечить одним только прикосновением. Старейшины поняли, что не нужно скитаться по дорогам в поисках пропитания. С моим даром люди сами приходили к нам и приносили все, что бы мы ни пожелали. Однажды к нам пришел военный. Поручик. Он посулил мне много денег, если я помогу ему в его беде. Сердцем я почувствовала, что нужно отказаться, но приближалась осень, а за ней и зима. Нам нужно было где-то найти теплое жилье, а для этого нужны были деньги. Я согласилась. И он рассказал, что влюблен страстно в одну девушку, а та помолвлена с его другом, Силантием Русаловым. По осени их полк расформируют, и Силантий хочет вернуться домой. Допустить это равносильно смерти, вот и пришел ко мне Антон Романов с просьбой о помощи. А сделать я должна была не так уж и много! Всего лишь приворожить его друга к себе, чтобы он и думать забыл о своей невесте Софье. Тем самым я бы
обеспечила наш табор, так как Русалов оказался выходцем из богатой семьи. Я попросила, чтобы он организовал нам встречу, и договорилась с Антоном, что он тоже придет сюда и станет свидетелем моей работы. На следующий день Силантий пришел. Мне бы послушаться слепую Наину, что предсказала мне смерть, если только я стану помогать огнеголовому. Но в свои семнадцать лет я была горяча, самоуверенна и тщеславна. Я считала, что не могу ошибиться, и потому, когда пришел Силантий, высокий статный сероглазый красавец, я забыла предупреждение старой цыганки. Я всерьез возжелала его приворожить. Сказать, что я полюбила его - нет. Но я была очарована и очень хотела получить все и сразу: титул, богатства, мужа.
        Той же ночью во сне я увидела, как на закате на табор налетели деревенские, а вместе с ними несколько драгун. Началась бойня. На моих глазах убили отца. А после пришел Силантий. Он искал меня. В его глазах читалась тревога за меня и любовь. Тут появился огнеголовый. Я знала, что он хотел убить его, и хотела предупредить, но холодная сталь пронзила мне грудь.
        Впервые в жизни я хочу, чтобы этот сон не сбылся. Сегодня наша встреча с Силантием. Поставлю оберег на табор и пойду. Только почему из глаз иконы льются слезы?»
        Федор даже перевернул листок, но больше на нем не было написано ни строчки. Покосившись на сидевшую рядом Лену, он решил пока ничего не говорить. Может, потом, когда они выберутся отсюда.
        Если выберутся…
        Но тут исповедь Дарины вдруг развалилась в его руках на мелкие кусочки и от дуновения ветра рассыпалась пылью.
        «Права была бабушка, предупреждая о силах и проклятии иконы. Не будет счастья, пока она не вернется в наш род. К моему потомку. - Дарина посмотрела на Петра и улыбнулась: - К нему».
        - Но он умер! - вдруг тихо произнесла Лена, глядя в пустоту.
        «Все можно исправить. Эта икона - чудотворная. В ней сила всего нашего рода и вся любовь». - Призрак вновь коснулся пальцами лица Петра и растаял искорками.
        Федор невольно посмотрел на бездыханного друга. Это ему показалось в рассветных сумерках или на самом деле грудь Петра незаметно вздымается и опускается?
        - Петь? Петька?! Петька, ты жив?!
        На его счастливый вопль из-за насыпи, довольно ухая, показались Макс с Киром, держа за ручки побуревший от времени сундук. Увидев пытавшегося приподняться на локтях Петра, парни забыли о сундуке, бросили его и кинулись к другу.
        - Петро?!
        - Как это возможно?
        - Как ты нас напугал!
        - Петька, мы нашли сундук!
        - Ты жив!
        - Да жив я, жив! Чего так орать! - притворно проворчал Петро. - Подумаешь, камешек на голову приземлился…
        - Не камушек! И не на голову! - Следом подошел Никодим, но был остановлен Федей.
        - Не камушек. Пылинка. Готов поспорить, что у тебя на голове даже нет шишки? - И, пока Петр ощупывал голову, сделал страшные глаза друзьям и выразительно качнул головой. Еще не хватало, чтобы у Петьки на этой почве пошли нервные расстройства! Не сейчас. Может быть, когда-нибудь… потом.
        - Почему же мне так… нехорошо? - Он поморщился, коснулся пропитанной кровью простреленной рубашки. - Кого-то убили? Почему я весь в крови?
        - Захара убили. Точнее, он сам себя… - Макс опустился рядом.
        - Ага. А ты его еще на себе тащить пытался… - подыграл Кирилл. - А потом пылинка… Точнее, камушек… Ты не поверишь! Мы так испугались за тебя…
        Петр сел. Икона упала рядом.
        - Ух ты! Это… - Он замолчал, посмотрел на Федю, взял реликвию и осторожно провел пальцами по лику святой.
        - Да. - Тот улыбнулся. - Это дар Дарины.
        - Точно такая же, как мне снилась…
        - Мы ее нашли в руках Русалова. Он держал икону, когда смерть его настигла.
        - А клад? - Не выпуская из рук икону, Петр поднялся. - Вы сказали, что нашли его.
        - Мы сундук не открывали, - широко улыбнулся Макс. - Тебя ждали.
        - Так пойдемте, посмотрим, что там?
        Парни в нерешительности окружили сундук.
        - Открывай. - Федор посмотрел на Никодима.
        Тот только улыбнулся и качнул головой.
        - Это не моя тайна.
        - Тогда открою я. - Кир потянул за крышку, и в свете фонарей тускло блеснули золотом монеты и драгоценные камни.
        - А это что? - Макс вытянул ожерелье из рубинов.
        - Кажется, я знаю, что это… - Федор взял его и шагнул к сидевшей у стены Лене. - Это подарок Русалова дочери Марии. Я думаю, Лен, оно твое по праву…
        Девушка поднялась, и Федор застегнул у нее на шее украшение.
        - Знаешь, Федь. - Она посмотрела на него сияющими глазами. - Я понимаю, что меня едва не убили, я сижу в заваленной землей пещере, рядом с мертвыми, без воды и хлеба, но почему-то я думаю, что все будет хорошо! Теперь уж точно!
        Вдруг им на головы посыпались камушки, раздался треск.
        - Обвал продолжается! Все к стене! - Никодим едва успел оттолкнуть Кира и Макса, как на то место, где они стояли, упал огромный пласт земли. И еще, и еще.
        Федор прижал Лену к стене, закрыл собой и зажмурился. В воздух поднялись клубы пыли. Грохот стоял такой, будто рушилась не только пещера, а весь мир.
        Сколько это продолжалось, неизвестно, пока внезапно не наступила тишина. Федору на мгновение показалось, что он оглох.
        - Все живы? - раздался рядом голос Никодима.
        - Да вроде, - отряхаясь от пыли, поднялись Кир с Максом.
        - Только дышать нечем, - прокашлял Петр.
        - Феденька, ты как? - Федор почувствовал на своем лице ласковые руки Лены и открыл глаза.
        - Ух ты ж… - Солнечный свет на миг ослепил его, а когда зрение вернулось, он увидел, что свода пещеры больше нет. Зато образовалась огромная насыпь, по которой можно было легко подняться. - Мы свободны!
        - Не иначе, Бог нас уберег! - Никодим указал на сохранившуюся часть потолка, под которым им и посчастливилось укрыться.
        - Не только Бог, но и икона, - Петр с благоговением отер от пыли лик святой. - Эта икона нам на счастье!
        Эпилог
        - Уезжаешь? - Петр хлопнул Федора по плечу. - А то, может, останешься?
        - Да нет. Раз уж решил… - Он посмотрел на улыбающуюся Лену. - Тем более надо обрадовать родителей… Они ведь так хотели меня женить…
        - Ну, раз решили… - Петр улыбнулся. - Ждите на свадьбу. Как раз до конца месяца съемки закончатся, и мы нагрянем…
        - Будем ждать… - Лена застенчиво улыбнулась.
        - Жаль, парни не пришли попрощаться. - Федор вздохнул. - А Пальцапупе передай, что я не ему в отместку монастырь чуть не развалил!
        - Да он на тебя и не злится… Хотя и называет Идиотовым. Наоборот, счастлив, что удалось и клад заснять, и подземелья. Ну… ту часть, что от них осталась.
        - Да… повезло, что все так вышло! Если бы не клад, мой будущий тесть ни за что бы мне Ленку не отдал. - Федор притянул к себе девушку. - А так у него сейчас дел выше крыши. Деревню восстанавливать. Монастырь ремонтировать. Как-никак, памятник культуры. Он еще хочет в нем и музей генерала Русалова организовать!
        - Повезло… Хотя… было бы желание, а геморрой найдется. - Петр грустно усмехнулся и кивнул в сторону дороги. - А вот и машина.
        Он еще долго смотрел, как фыркающий газик уносит в столицу друга, а в жарком июньском поднебесье раздавался звук чуть слышного церковного колокола.
        2014 г. Июль.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к