Наследник Алексей Хапров
        # Увядшая осенняя листва сонно шуршала под ногами и устилала землю ярким желто-красным ковром.
        Я, засунув руки в карманы куртки, опустив козырек фуражки, дабы защитить глаза от мелкого моросящего дождя, и ёжась от прохладного, пробиравшего почти до самых костей, ветра, сидел у склона оврага и задумчиво смотрел вниз.
        Вот тут все и началось.
        По правде говоря, я всячески старался избегать этого места. Слишком уж явно оно ассоциировалось со всем пережитым. Один его вид разъедал мою давно не заживающую душевную рану, и заставлял больно сжиматься сердце. Но, как я ни старался, забыть его мне никак не удавалось.
        Каждый раз, приходя сюда, я давал себе слово, что этот визит - последний, и что я больше здесь никогда не появлюсь. Но в конечном итоге я его не сдерживал. Это место, точно магнитом, притягивало меня к себе, ибо связанные с ним события затмили собой все остальные страницы моей жизни. В этих событиях было все: и мистика, и загадочные убийства, и приключения, едва не стоившие мне жизни, венцом которых стала острая душевная драма.
        Зачем я все же сюда прихожу? Может, надеюсь на какое-то чудо? Может, рассчитываю повернуть время вспять? А может, для того, чтобы снова погрузиться в воспоминания?
        Хапров Алексей
        Наследник
        Часть первая
        Голосов Овраг
        Глава первая
        Моя тихая, незатейливая, однообразная провинциальная жизнь закончилась в тот самый момент, когда я вышел из вагона поезда и ступил на перрон Павелецкого вокзала. Именно с этого апрельского дня вокруг меня все завертелось и закружилось: захлопали дверцы машин, застучали двери домов, загудели автомобили, завыли сирены, зажужжали пули.
        Я глубоко вдохнул свежий воздух, который после плацкартной духоты показался мне глотком жизни, сощурился от бившего в глаза солнца, и влился в суетливый, спешащий к выходу в город, поток гостей столицы.
        Метро "Павелецкая", метро "Коломенская", нехитрый лабиринт улиц, и - вот она, цель.
        - А-а-а, приехал, - с притворной ворчливостью протянула тетя Клава, невысокая, грузная, пожилая женщина, с маленьким крючковатым носом, из-под которого пробивались тонкие черные усики, и узкими, карими, чуть скошенными вверх глазами.
        - Ну, заходи, заходи.
        Она распахнула дверь и посторонилась. Я изобразил на лице приветливую улыбку, тепло поздоровался и перешагнул через порог, мысленно отмечая, как сильно постарела младшая сестра моей матери за те пять лет, что мы не виделись.
        - Как доехал-то?
        - Нормально, - ответил я, присев на корточки и развязывая шнурки на ботинках.
        - Поездом ехал?
        - Поездом.
        - Нас быстро нашел? Не плутал?
        - А чего там плутать? - пожал плечами я, обувая придвинутые хозяйкой тапки. - Путь не сложный.
        - Совсем, видать, в провинции стало плохо, - вздохнула тетя Клава. - Весь бывший Советский Союз в Москву ринулся. Куда ни глянь - одни приезжие.
        - А что делать? - ответно вздохнул я, поднимая чемодан. - Заводы стоят. Работать негде. Зарплаты мизерные. Вот и приходится мигрировать.
        - Хотели капитализм - вот и получили! Не жилось вам при социализме! Все миллионерами захотели стать! - гневно бросила хозяйка, как будто в "гайдаровских" реформах был повинен именно я.
        Меня не обижало ее ворчание. Я понимал, что оно - издержки возраста. Все пожилые люди чуточку брюзгливы. А тете Клаве как-никак шел уже шестой десяток. В душе же она была женщиной доброй и отзывчивой. В ней абсолютно не просматривался тот самый "комплекс москвича", эдакая надменность и заносчивость, что зачастую бывает свойственен столичным жителям по отношению к своим провинциальным родственникам. Наверное, не последнюю роль в этом сыграло и то, что мы ей особо не докучали. Как ни явен был товарный дефицит в нашем Балашове, мы никогда не забрасывали ее просьбами что-то достать. Моя мать обратилась к ней за помощью только тогда, когда в ней действительно появилась острая необходимость. После долгих безуспешных поисков работы, я, по совету знакомых, решил податься на заработки в столицу, где с трудоустройством было значительно проще. Узнав о моем решении, мать вздохнула, позвонила сестре и попросила ее приютить меня на месяц-другой, пока я не "оперюсь". Та не отказала.
        - Вы не волнуйтесь, тетя Клава, - виновато пробормотал я, входя вслед за ней в комнату. - Я у вас надолго не задержусь. Как устроюсь, немножко заработаю, сразу же сниму себе отдельный угол. Надоедать не буду.
        - Да ладно, - отмахнулась она, - живи пока. Что мы, чужие, что ли? Ты все-таки, мой племянник. Грех родственнику не помочь. Хочешь, в доме живи. А хочешь, занимай "времянку". Все удобства там есть. Вода, газ, санузел. Я раньше туда студентов пускала. Но сейчас перестала. Шуму от них слишком много.
        - Идет, - согласился я. - Так и сделаю.
        В мои глаза ударил полумрак. Свет в комнате исходил только от старенького черно-белого телевизора, по которому показывали новости.
        - Да хватит тебе эту брехню смотреть! - взвилась хозяйка и щелкнула выключателем на стене.
        Вспыхнул яркий свет, и я увидел лежавшего на диване дядю Сашу.
        - О, кто к нам приехал! - воскликнул он и поднялся с места. - Племяш!
        Это был одутловатый тип с массивным лицом и большой круглой головой, главной "достопримечательностью" которой являлась солидная проплешина. Моя мать почему-то его не любила. "Слишком хитер", - отзывалась о нем она, явно считая это пороком. Но я был о дяде Саше совсем другого мнения, и находил его очень веселым и остроумным человеком.
        Мы обменялись крепким рукопожатием и присели.
        - На заработки? - спросил он.
        - На заработки, - подтвердил я.
        - И кем работать собираешься?
        Я пожал плечами.
        - Как получится. Куда возьмут. Хотелось бы, конечно, по специальности. Но время сейчас такое, что инженеры нигде не нужны.
        - Да, это верно, - кивнул в ответ дядя Саша. - Сейчас время торгашей и охранников.
        - Борька Кузьменко от безнадеги тоже в охранники пошел. Слыхал? - крикнула из кухни тетя Клава. - А ведь приличным технологом был. На приборостроительном работал.
        - Ты думаешь, он не доволен? - отозвался дядя Саша. - Еще как доволен. Сутки на работе, двое дома. Да и зарплата неплохая.
        - А у нас в Балашове даже охранником не устроишься, - горько усмехнулся я. - Найти работу можно только по блату.
        - А ты хочешь в охранники? - брови дяди Саши удивленно взметнулись вверх.
        - Я хочу зарабатывать, - объяснил я. - Но выбор у меня, увы, небольшой. Московской прописки у меня нет. Так что остается либо строить, либо продавать, либо охранять. Удел нашего брата-гастарбайтера сейчас таков. А в работе охранника я ничего позорного не вижу. По мне это даже лучше, чем кирпичи таскать, или за прилавком стоять.
        Тетя Клава выглянула из кухни.
        - Ну, поговори с Борькой, - обратилась она к мужу. - Может, им сотрудники нужны.
        - Поговорю, - пообещал дядя Саша. - Только завтра. Сегодня он на службе.
        Мы уселись на диван и стали вспоминать общих знакомых, пока тетя Клава не прервала нас своим зычным выкриком:
        - Ужин на столе!
        Дядя Саша выключил телевизор, и мы пошли на кухню…
        Глава вторая
        Бивший из окна сквозь приоткрытую занавеску яркий солнечный свет недвусмысленно свидетельствовал, что наступило утро. Я широко зевнул, поднялся с постели, застелил кровать, умылся, почистил зубы, побрился, оделся, и вышел наружу.
        Вокруг пахло весной. Воздух был чист и свеж. В нем чувствовался аромат росшей в саду черемухи. Приятный теплый ветерок колыхал древесную листву.
        Решив немного прогуляться, чтобы осмотреть близлежащие окрестности, я открыл калитку и вышел на улицу. Дойдя до ее конца, я свернул в какой-то проулок, и, миновав его, очутился на набережной. Мои глаза удивленно округлились. Берег Москвы-реки смотрелся довольно необычно. Его усеивали огромные гладкие камни, которые никак не вписывались в привычный центрально-российский пейзаж, и больше подходили скорее морскому побережью. Интересно, откуда они здесь взялись? Завезли для красоты? А может, их занесло сюда еще в незапамятные времена каким-нибудь ледником?
        Я неторопливо зашагал по вымощенной тротуарной плиткой дорожке.
        "Красота! Тишина и покой! Даже не верится, что я в столице. Где свойственные ей суета, спешка, многолюдье? Оказывается, Москва такая не вся, и в ней существуют островки, напоминающие тихую, спокойную провинцию. Какое изумительное место для отдыха! А что это там вдали? Какой-то храм".
        Я решил осмотреть его поближе. Пройдя еще немного вперед, я поднялся по лесенке наверх.
        "Ба, да это не просто какая-то церквушка. Это целый музейный комплекс".
        Ознакомившись с информацией, размещенной на стенде, я уяснил, что нахожусь на территории парка-заповедника "Коломенское", что привлекший мое внимание белоснежный храм носит название церкви Вознесения, и что сооружен он аж в X?V веке по распоряжению великого князя Василия???.
        Полюбовавшись его мощным куполом, я хотел уже было продолжить свой путь, как вдруг за моей спиной раздался робкий голос:
        - Молодой человек, простите, Вы не местный?
        Я обернулся. Рядом со мной стояли две скромно одетые пожилые женщины. На голове каждой из них был повязан белый платок.
        Мне вдруг дико захотелось прихвастнуть своим столичным статусом. Я придал себе бравый вид и ответил:
        - Да. А что?
        - Вы не могли бы подсказать, как пройти к Голосовому оврагу?
        Я недоуменно нахмурил лоб.
        - Какому Голосовому оврагу?
        Женщины, переглянувшись, вздохнули.
        - Ну вот, а говорите, что местный. Если бы Вы были местный, Вы бы обязательно это знали.
        Мои щеки предательски покраснели. Называется, порисовался! Сам же поставил себя в дурацкое положение. Во мне заговорило чувство вины.
        - Я действительно здесь живу, - попробовал оправдаться я. - Но только недавно.
        Женщины отмахнулись и отошли в сторонку, выискивая кого-нибудь еще.
        Меня наполнило любопытство. Голосов овраг! Что это за диковина, если каждый местный житель обязан о нем знать? Чем он знаменит?
        Обойдя заповедник, я вернулся домой. Мои родственники окучивали огород. Я подошел и поздоровался.
        - Ну, где ты ходишь? - с укором спросил меня дядя Саша. - Был я у Кузьменко. Он согласен тебе посодействовать, если ты, конечно, не передумал переквалифицироваться в охранники.
        - Не передумал, - ответил я.
        - Тогда подожди полчасика. Грядку закончу и сходим.
        - Может, помочь?
        - А что, помоги, - отозвалась тетя Клава. - Втроем оно быстрее пойдет.
        Я сходил в сарай, взял лопату, и принялся перекапывать землю.
        - Тетя Клава, - спросил я. - А что у вас тут за Голосов овраг?
        - Есть здесь такой, - кивнула она. - За яблоневыми садами находится. А где ты уже успел о нем узнать?
        Я вкратце поведал о своем недавнем конфузе.
        - Это, наверное, лечиться приехали, - предположила тетя Клава. - Их тут целые табуны ходят. Там, в овраге, есть два больших валуна. Говорят, от них исходит какое-то сильное излучение, которое многие болезни излечивает. Вот народ и валит. Правда это, или нет - не знаю. Но ты в этот овраг лучше не спускайся. Нехорошее это место.
        - Чем же оно нехорошее? - поинтересовался я.
        - Тем, что аномальное, - разъяснила тетя Клава. - Нечистое. Слава о нем идет дурная. Люди там время от времени пропадают. Спустился человек в овраг, а обратно не вышел.
        - Вот те раз! - изумленно присвистнул я. - И часто такие случаи бывали?
        - Не часто, но бывали. За то время, что я здесь живу, там два человека бесследно исчезли. Федеральный розыск объявляли. Так и не нашли. И раньше такое бывало. Ученые говорят, что по этому оврагу проходит какой-то разлом.
        - Интересно, - протянул я.
        - И особенно держись от него подальше, когда в нем туман. Говорят, что когда туман в овраге приобретает зеленоватый оттенок, там открывается портал в параллельный мир, и всякие черти наружу вылезают.
        - Да хватит тебе ерунду молоть! - раздраженно бросил супруге дядя Саша, обивая лопату от земли. - Сказок понавыдумывали, а ты в них веришь.
        - Никакие это не сказки, - обиженно возразила тетя Клава.
        - А ну тебя! - отмахнулся дядя Саша. - Тем, кто это распространяет, пить надо меньше. А то хряпнут в овраге сверх всякой нормы - у них и черти, и зеленый туман, и белая горячка впридачу.
        - Э-э-э! Остряк! - с упреком бросила тетя Клава, и снова обратилась ко мне. - А в овраг, все-таки, лучше не ходи. Мало ли что там…
        Борька Кузьменко оказался невысоким худощавым мужичком, лет сорока пяти, с покатым лбом, близко посаженными глазами, и острым, вытянутым подбородком. Он изучающе оглядел меня с головы до ног и скептически поцокал языком:
        - М-да, не впечатляешь.
        Я вздохнул и развел руками по сторонам. Мол, какой есть - такой есть.
        - К директору я тебя, конечно, подведу. Но возьмет он тебя, или нет - того не ведаю. Ручаться ему за тебя не буду. Уж извини. Вижу тебя в первый раз. Кто его знает, что ты за птица. Давай так. Сегодня у меня выходной. А завтра заходи к семи утра. Идти здесь недалеко. От силы полчаса. Я тебя представлю, а там уж все зависит от тебя, как ты покажешься.
        - Спасибо, - поблагодарил я.
        - Пока еще не за что, - ответил Кузьменко…
        Глава третья
        Оставшуюся часть дня я решил провести с пользой.
        Библиотека встретила меня мертвой тишиной. В читальном зале не было ни души. Я подошел к стойке. Сидевшая за ней пожилая дама с пышной прической и в больших круглых очках оторвалась от толстого журнала и вопросительно посмотрела на меня.
        - Здравствуйте, - обратился к ней я. - Вы не могли бы помочь мне с литературой по такому вопросу. Я не здешний, приехал в гости к родственникам, и узнал от них об одном загадочном месте, расположенном в ваших краях. Голосов овраг. Рассказы о нем меня очень заинтересовали. Нет ли у вас по нему чего-нибудь серьезного, чтобы поменьше сплетен, и побольше фактов?
        Библиотекарша нахмурила лоб и задумалась.
        - Есть, - оживилась она. - Это, конечно, не научный трактат, но издание, вроде, серьезное.
        Через несколько минут я сидел за столом и перелистывал пожелтевшие страницы старой потрепанной книги с интригующим названием: "Неразгаданное, непознанное".
        Голосову оврагу в ней была посвящена целая глава. Я погрузился в чтение.
1621 год. Времена правления царя Михаила Федоровича. Коломенское.
        Теплая летняя ночь. На ясном безоблачном небе мерцают звезды. Тишина. Вокруг раздается только стрекот сверчков да едва уловимый шелест колышимой ветром листвы.
        Внезапно из Голосова оврага вылетает невесть откуда взявшийся небольшой конный отряд, и с гиканьем скачет вперед. На их пути возникает царский дворец, охраняемый огромным количеством стрельцов. Всадники резко пришпоривают лошадей, поворачивают обратно и пробуют скрыться. Стрельцы устремляются в погоню, и берут их в плен.
        Захваченные оказываются крымскими татарами. Им тут же учиняется допрос, на котором звучат невероятные вещи.
        Все пленные, как один, утверждают, что являются воинами хана Девлет-Гирея, войско которого штурмовало Москву пятьдесят лет назад, в 1571 году (штурм окончился неудачей; татары оказались разбиты и развеяны на мелкие группы), и что их отряд, уходя от преследования, решил на время скрыться в попавшемся на пути глубоком овраге, который был наполнен густым туманом, имевшим какой-то необычный зеленоватый оттенок.
        Спустившись вниз, они постояли там какое-то время, после чего решили продолжить свой путь. И были очень удивлены, наткнувшись на этот дворец. Ведь утром его здесь не было.
        Ответы пленных передаются царю. Михаил Федорович впадает в бешенство: "Что за бред? Спуститься в овраг, провести там несколько минут, и выйти оттуда через пятьдесят лет?! Врут, сукины дети! За дураков нас принимают! Вытянуть правду любой ценой, любыми способами!".
        Татар подвергают страшным, изощренным пыткам: топят в воде, жгут каленым железом, вешают над огнем. Но те упорно стоят на своем: мы - воины хана Девлет-Гирея, штурмовали сегодня Москву, оказались разбиты…
        Так и не услышав от пленников ничего нового, дознаватели обращают внимание на их экипировку. Их изумлению нет предела. Все, во что облачены пойманные татары, давным-давно устарело и уже не используется. Неужели те говорят правду? Но как могло произойти, что они проскочили через целых пятьдесят лет? Что за дьявольщина такая?
        Михаил Федорович в недоумении. Он приказывает писарям зафиксировать сей факт в летописи. Но о дальнейшей судьбе пленных там, увы, не сообщается.
1832 год. В селе Садовники появляются два человека и утверждают, что они - местные жители. Старожилы с трудом признают в них крестьян Архипа Кузьмина и Ивана Бочкарева, бесследно исчезнувших более двадцати лет назад, в 1810 году. Кузьмин и Бочкарев впадают в глубокий шок, увидев своих жен и детей постаревшими на два десятка лет.
        Появляется полиция. Крестьяне растерянно рассказывают, что, возвращаясь ночью домой из соседнего села Дьяково, они решили сократить путь, и пройти через Голосов овраг. Погода была сырая, и овраг был наполнен густым, зеленоватым туманом. Миновав огромные валуны, они вдруг словно куда-то провалились и очутились в некоем пространстве, которое было освещено тусклым, бледным светом, и наполнено множеством приспособлений непонятного назначения. Среди этих приспособлений расхаживали большие, заросшие шерстью, существа, похожие на людей. Архип и Иван страшно перепугались, решив, что перед ними - черти, а сами они каким-то образом угодили в преисподнюю.
        Заметив появление чужаков, "черти" стали указывать им куда-то в сторону, знаками призывая идти туда. Не переставая трястись от страха, крестьяне повиновались, и вскоре снова очутились на дне оврага. Облегченно переведя дыхание, и обильно перекрестившись, они поднялись наверх. Но, вернувшись домой, вдруг обнаружили, что прошло много лет.
        Весть об этом странном и загадочном случае мгновенно облетела все окрестности, и, благодаря газетам, постепенно распространилась по всей стране. Люди специально приезжали из других городов, чтобы своими глазами увидеть попавших в столь необычную переделку горемык.
        В полицейском управлении долго ломали голову в поисках убедительного объяснения случившегося, и, наконец, решили провести в Голосовом овраге следственный эксперимент. Дождавшись, когда он снова заполнится туманом, следователи попросили Кузьмина и Бочкарева опять пройти через него. Те скрылись в плотной дымке, а спустя несколько минут, к изумлению полицейских, обратно вышел только Бочкарев. Кузьмин словно растворился, и больше уже никогда и нигде не появлялся.
        "Вот это да! - мысленно восклицал я, возвращаясь домой. - Мне доводилось слышать о многих чудесах и загадках. Но чтобы неразгаданное и непознанное находилось рядом со мной, с таким я сталкиваюсь впервые".
        И я, невзирая на советы тети Клавы, решил при случае обязательно исследовать это таинственное место…
        Глава четвертая
        Кузьменко вышел из дома ровно в семь. Ни минутой раньше, ни минутой позже. Определить это я смог по радиосигналам точного времени, донесшимся из открытой форточки.
        Закрыв калитку и заметив меня, он удивленно вскинул брови:
        - Пришел? А чего за забором стоишь? Почему не заходишь? Собак боишься?
        - Да нет, - смущенно ответил я. - Просто неудобно как-то.
        - Ну вот, тоже удумал, неудобно! Неудобно только деньги просить. А просто зайти - чего же тут неудобного?
        Мы пошли по улице.
        Вопреки моим ожиданиям, Кузьменко не стал любопытничать относительно причин моего появления в здешних краях. То ли ему это было безразлично, то ли дядя Саша уже все ему рассказал. Он сразу заговорил о работе.
        - Конторка у нас небольшая. В штате человек десять. И это хорошо. Чем меньше фирма, тем непринужденнее в ней отношения. Объектов три: торговая база, частный дом и автостоянка. Кстати, именно на ней и находится наш офис. Но директор - мужик пробивной. Так что не исключено, что со временем появится что-то еще.
        - Как он сам то? - спросил я. - Сработаться с ним можно?
        Борис пожал плечами.
        - Я сработался. Все остальные тоже сработались. Он, конечно, себе на уме. Но не деспот. Из "ментов". Ушел оттуда не по своей воле: попался на какой-то контрабанде. Никто не прикрыл, ну и попросили написать рапорт об уходе. Но я не думаю, что он от этого сильно переживает. Устроился, вроде, неплохо. Открыл ЧОП, нашел клиентов, и живет - не тужит.
        - Контрабанда - это, конечно, серьезно, - вставил я.
        Кузьменко иронично усмехнулся.
        - Да ты его не демонизируй. Ты думаешь, он один в милиции этим занимался? Отнюдь. Просто, когда дело засветилось, понадобился крайний, и почему-то выбрали его.
        - Ну да, никто не прикрыл, - понимающе кивнул я.
        - В "ментовке" многие шустрят. На одну зарплату там не прожить. Поэтому каждый ищет, где бы подработать. Практически у всех есть какой-нибудь дополнительный источник, и не всегда законный. Просто, кто-то попадается, а кто-то нет. Роману Олеговичу, вот, не повезло.
        - Это его имя-отчество? - спросил я.
        - Да, - подтвердил Кузьменко. - Баруздин Роман Олегович. Ты его не бойся. Не такой уж он и страшный, каким может показаться вначале. Будешь нормально работать, не опаздывать, не пьянствовать - он тебе слова худого не скажет.
        - Постараюсь, - пробормотал я.
        Когда мы, миновав шлагбаум, зашли на территорию автостоянки, я сразу увидел небольшой строительный вагончик, окрашенный в синий цвет. На двери красовалась табличка: "ЧОП "Барс". Очевидно, это и был офис.
        Шагнув на ступеньку и взявшись за ручку двери, Борис знаком попросил меня остаться снаружи.
        - Подожди пока здесь, - сказал он.
        Я послушно кивнул, заложил руки за спину, и стал медленно прохаживаться взад-вперед.
        Стоянка была небольшой. Но машины на ней стояли солидные. В основном, это были иномарки: "Тойоты", "Мазды", "Опели", "Хонды". Был даже один "Бентли". К моему удивлению, его хозяином оказался молодой парнишка, лет восемнадцати. Смотреть на него было неприятно. Надменный взгляд, властная походка. Явно чувствует себя хозяином жизни. Видимо, "чей-то" сын. "Мальчик-мажор", представитель так называемой "золотой молодежи". Один из тех, кому все дается легко. Я горько вздохнул и повернулся к нему спиной, предпочтя сосредоточить свой взгляд на дремавшей у забора дворняжке. Ну его в баню!
        Дверь вагончика открылась, и из него появилось несколько человек в черных камуфляжах. О чем-то переговариваясь, они направились к шлагбауму. Вслед за ними наружу выглянул Кузьменко и махнул мне рукой:
        - Заходи.
        Я глубоко вдохнул, старясь унять вспыхнувшее волнение, и скакнул на порог.
        В "офисе" было сильно накурено. Очевидно, здесь не слишком заботились о здоровье окружающих. В моем горле запершило, и я с трудом удержался, чтобы не кашлянуть. Я ведь был некурящий.
        В углу за небольшим столом сидел невысокий, но крепкий человек величавой наружности, с острыми, сверкающими глазами, чем-то напоминавшими пистолетные дула, выпуклым лбом, и большой массивной челюстью, которая придавала его лицу некоторую свирепость.
        - Здрасьте, - выдавил я.
        Баруздин, - а это, несомненно, был он, - пристально посмотрел на меня и кивком указал на стул. Я робко присел. Борис вышел на улицу, оставив нас наедине.
        Не говоря ни слова, Баруздин протянул руку к лежавшей на столе пачке "Кэмэл", поднес сигарету к губам, и щелкнул зажигалкой, не переставая при этом наблюдать за мной с видом разомлевшего на солнцепеке кота. Мне стало не по себе. Я непроизвольно съежился и опустил глаза. Баруздин еще немного помолчал, разогнал перед собой дым, после чего, наконец, сподобился на первую реплику:
        - И что тебя потянуло в охранники? - растягивая слова, хрипло пробасил он.
        Я честно обрисовал ему свою ситуацию, ничего не приукрашивая и не притушевывая.
        - Да-а-а, - протянул Баруздин, выслушав историю моего появления в Коломенском. - В провинции жить сейчас тяжело. Это хорошо, что ты мыслишь реально, и не ищешь журавля в небе. Без московской прописки хорошую работу по специальности в столице найти трудно. Я не говорю, что это невозможно. Глядишь, и получится со временем. Приживешься, заведешь знакомства, может даже женишься. Но начинать, действительно, нужно с малого. Сотрудники мне нужны. Работы хватает. Но вот сможешь ли ты потянуть наше дело? Скажу тебе честно, визуально ты не впечатляешь.
        - Да, на Кинг-конга не похож, - смущенно улыбнулся я, ввернув заготовленную заранее шутку.
        Но Баруздин на мой юмор не отреагировал.
        - На наш основной объект, торговую базу, я тебя однозначно не поставлю. Там нужно глядеть в оба: кто что вносит, кто что выносит, и уметь, в случае необходимости, применить силу.
        Я потупил глаза.
        - Но у меня, помимо базы, есть еще два объекта: вот эта автостоянка и частный коттедж. По автостоянке все расписано, а вот по коттеджу имеется дыра. Переходить туда никто не хочет. Работать там нелегко.
        - Почему? - спросил я.
        - Потому, что хозяин тяжелый. Ты его знаешь - Геннадий Карпычев.
        - Тот самый актер? - изумленно воскликнул я.
        Как можно было не знать Геннадия Карпычева? Он был звездой отечественного кино. Перечень фильмов с его участием достигал уже пятого десятка.
        Баруздин утвердительно кивнул головой.
        - Да ты не торопись с энтузиазмом, - остудил меня он. - Это он на экране такой добрый и благородный. В жизни он совсем другой. Деньги любит не меньше остальных, но при этом имеет свою философию. Какую - разберешься сам. Не хочу навязывать свое мнение. Да и о клиентах не принято плохо говорить. Платит он хорошо, так что резон терпеть есть.
        - Неужели он на самом деле такой сложный? - недоверчиво переспросил я.
        - Личность творческая, неуравновешенная, эмоциональная, капризная, - вздохнул Баруздин. - Это не всякому придется по душе. Даже его жена, которая, скажу тебе по секрету, приходится мне родной сестрой, и та время от времени выходит из себя.
        "Ага, - отметил я, - теперь понятно, каким образом ты там оказался".
        - Сынишка у него тоже не подарок, - продолжал Баруздин. - Слишком много о себе мнит. Избалован до крайности. Кстати, он ему не родной, а приемный.
        - Знаю, знаю, - закивал головой я.
        Эта история с усыновлением была широко известна. О ней в свое время много писали и говорили.
        Пару лет назад в кинотеатрах с большим успехом шел один фильм. Назывался он "Мальчик ищет отца". Это была грустная история о том, как в годы войны десятилетний ребенок разыскивал своих без вести пропавших родителей. Исполнитель главной роли Радислав Сулимов, - смугловатый, черноглазый пацаненок, с большими выразительными глазами, симпатичными кудряшками, и чарующей широкой, по-детски искренней, белозубой улыбкой, - влюбил в себя всю страну. Сыграл он потрясающе: правдиво и трогательно. В залах проливались реки слез. Всеобщему умилению способствовало и то, что Радик был круглым сиротой. Когда ему было шесть лет, его родители погибли в автомобильной катастрофе, и родственники, не пожелав взваливать на себя дополнительную обузу, отдали его в детский дом. Узнав об этом, Геннадий Карпычев, игравший в том фильме роль отца, принял решение усыновить талантливого ребенка, забрал его к себе и дал ему свою фамилию.
        - Так что, ситуация такая. Это единственное, что я могу тебе предложить. Лицензии у тебя нет. Опыта работы в охране - никакого. Решай.
        - А зарплата? - спросил я.
        - Зарплата должна соответствовать квалификации, - развел руками Баруздин.
        Он назвал мне сумму, от которой я разочарованно вздохнул. Честно говоря, я рассчитывал на большее. Первым моим порывом было встать, попрощаться и уйти. Но меня что-то остановило. Когда я найду это самое "большее"? Мое плачевое материальное положение не оставляло много времени на поиски. И найду ли я его вообще? А если и найду, в чем оно будет заключаться?
        - Но плАтите хоть вовремя? - поинтересовался я.
        - Вовремя, - ответил Баруздин. - Не позднее пятнадцатого числа каждого месяца. Не веришь - спроси у ребят.
        Немного подумав, я решил, что синица в руке все же лучше журавля в небе. Подняв голову, я посмотрел на директора, и согласно кивнул головой.
        - Тогда давай паспорт, - сказал он, и вытащил из стола несколько листков бумаги.
        Через полчаса я вышел из вагончика, имея в кармане официальный документ под названием "Трудовой контракт".
        "ЧОП "Барс" в лице директора Баруздина Романа Олеговича, именуемое в дальнейшем "Работодатель", с одной стороны, и гражданин Чернышев Евгений Николаевич, именуемый в дальнейшем "Работник", с другой, заключили договор о нижеследующем…".
        "Ну что, гражданин Чернышов Евгений Николаевич, - мысленно спросил себя я, - Вас можно поздравить? Вы теперь не безработный".
        Так-то оно было, конечно, так, но радости на душе я все же не чувствовал. Я, дипломированный инженер, имеющий высшее образование, пошел в охранники!
        "Это ведь не на всю жизнь, - успокаивал себя я. - Это только на первое время. Немного поработаю, поднакоплю деньжат, осмотрюсь, а затем найду себе что-нибудь посерьезнее".
        Аутотренинг сработал, и вскоре на место горечи заступило любопытство. Подумать только, я своими глазами увижу Геннадия Карпычева! Буду с ним здороваться, разговаривать. Уму не постижимо!
        Тогда я даже не предполагал, сколь судьбоносным окажется для меня этот день…
        Вернувшись домой, я тут же сообщил своим родственникам, что меня взяли на работу, и не без гордости назвал объект, который мне предстояло охранять с завтрашнего дня.
        - Повезло тебе! - изумленно воскликнул дядя Саша.
        - В чем ему повезло? - резко возразила тетя Клава. - В том, что он в прислуги попал?
        - Ну, почему обязательно в прислуги? - осуждающе взглянул на нее муж. - Он же не кухаркой устроился. Он охранник. Это, все-таки, посолиднее.
        - Будет в том числе и кухаркой, - махнула рукой тетя Клава. - Заставят. Ох, не люблю я этих знаменитостей. Сами - все из себя, не подойдешь. Смотрят надменно, свысока. С прислугой не церемонятся, издеваются над ней, как хотят. За людей не считают. Относятся, как к собакам. А уж про этого Карпычева я наслышана!…
        И тетя Клава на одном дыхании выложила все, что она знала про известного артиста. Из ее пространного монолога я отметил для себя четыре момента.
        Первое. Карпычевы живут очень закрыто, никого к себе не пускают, и ни то, что дружеских, а даже простых соседских отношений ни с кем не поддерживают.
        Второе. Геннадий Карпычев женат уже в третий раз.
        Третье. Его нынешняя супруга - гусыня и стерва.
        Четвертое. Его приемный сын - оболтус из оболтусов. В школе ни с кем не дружит. Дерется с одноклассниками. Обзывается. Грубо реагирует на все замечания в свой адрес, и ничем не напоминает того восхитительного, обаятельного мальчугана, которого сыграл в кино.
        - Вот так! - красноречиво вскинула палец тетя Клава, и поставила передо мной тарелку пельменей…
        Глава пятая
        На следующее утро мой сладкий сон прервал звонкий, голосистый будильник. Я бодро вскочил с постели, быстро совершил утренний моцион, оделся, позавтракал, и отправился на службу.
        Рабочий день начался с развода (то бишь планерки, если использовать гражданскую терминологию).
        Баруздин был немногословен. Сначала он представил меня присутствующим, затем коротко сообщил, что за истекшие сутки никаких ЧП не произошло, напоследок пожурил какого-то Кузнецова за то, что тот выпил в рабочее время бутылку пива, и, разомлев от жары, задремал на своем посту, после чего стукнул ладонями по столу и скомандовал:
        - Всё! Вперед!
        Мои сослуживцы поднялись и направились к выходу. Я тоже встал и в нерешительности замялся. Ведь я совершенно не знал, куда идти, и что именно мне следует делать.
        - Присядь пока! - бросил мне Баруздин.
        Я снова придвинул к себе стул.
        Директор заполнил журнал, закрыл его, отложил в сторону, поставил локти на стол, сложил ладони лодочкой, прислонил их к подбородку, и обратился ко мне:
        - Ну что, волнуешься?
        - Есть маленько, - с неохотой признался я.
        - Ничего, привыкнешь. Панченко, - это охранник, которого ты сменишь, - подробно введет тебя в курс дела. Такая команда ему уже дана. От себя же хочу дать тебе несколько советов. Рекомендую к ним прислушаться, ибо они родились не на пустом месте, а на определенном опыте. Люди, живущие в доме, который ты будешь охранять, очень богаты. Как ни крути, они господа, а мы холопы. Не мы им, а они нам дают возможность зарабатывать себе на жизнь. Если мы им вдруг разонравимся, они легко найдут себе других охранников. Поэтому, первое, что ты должен зарубить себе на носу, клиент всегда прав. Он прав даже тогда, когда он явно не прав. Ты с этим обязательно столкнешься. Так что будь к этому готов. Что бы ни случилось, что бы тебе ни сказали, как бы тебя ни обидели, с твоей стороны всегда должны следовать железная выдержка и ледяное спокойствие. Если вдруг почувствуешь, что заводишься, позвони мне. Я приеду и разрулю ситуацию. Но сам ни в какие споры, ни в какие конфликты ни с кем не вступай. Имей в виду, если меня вдруг попросят тебя заменить, я буду вынужден с тобой расстаться. Это понятно?
        - Понятно, - глухо отозвался я.
        - Самое главное, научись себя правильно вести. Не вздумай выказывать Карпычеву восторг и восхищение, типа "Вы мой самый любимый артист! Встреча с Вами для меня большое событие!", и тому подобное. Он от таких признаний уже устал. Он слышит их каждый день. Они его уже не просто утомляют, а откровенно раздражают. Он прекрасно знает себе цену, и не нуждается ни в чьих славословиях. Не демонстрируй ему повышенную услужливость. Его от этого тошнит. Если он попросит тебя что-нибудь сделать - сделай. Только без лишней суеты. Но и в другую крайность, эдакий нигилизм, полное непризнание авторитетов, тоже не впадай. В его глазах это будет выглядеть, как откровенное хамство. Не пытайся завести с ним дружбу. Ты не из его круга. Ты ему не ровня. Ты не ровня даже этому тринадцатилетнему сопляку, которому подфартило заиметь такого приемного папашу. Ты просто у них работаешь, и не более того. В твои обязанности входит охранять их дом. Охранять от назойливых поклонников, от "папарацци", от мелких воришек. Правда, сейчас им никто особо уже не докучает. Когда мы там появились, мы быстро навели там порядок. Но время
от времени все равно кто-нибудь, да норовит заглянуть через забор…
        Во время напутственной речи мои щеки багровели все гуще и гуще, а кулаки сжимались все крепче и крепче. Кому приятно, когда ему вежливо, но откровенно объясняют, что он есть самое настоящее дерьмо.
        - Вот пока и все, что я хотел тебе сказать, - резюмировал Баруздин. - Остальное тебе расскажет Панченко. Поехали, отвезу к месту службы. Только сначала переоденься.
        Он встал из-за стола, вручил мне форменную одежду, и вышел из вагончика. Облачившись в черный камуфляж, я последовал за ним.
        У шлагбаума меня ожидал черный "Лэнд Крузер". Двигаясь с небольшой скоростью, мы минут через десять оказались на месте. Дом Карпычева находился почти в самом конце улицы, которая целиком состояла из коттеджей.
        Это был двухэтажный особняк из красного кирпича, с черепичной, на скандинавский манер, крышей. Вокруг него возвышался коричневый забор из профлиста с полимерным покрытием. Въездные ворота и расположенная справа от них узкая калитка были обложены "воротничками" из облицовочного камня.
        Баруздин нажал на кнопку домофона. В динамике треснуло.
        - Сейчас иду, Роман Олегович, - донесся оттуда мягкий баритон.
        Мой напарник оказался невысоким, примерно моего возраста мужичком, с добродушным, широким лицом, и заметно выпиравшим наружу "пивным" животиком. Покрывавшие его голову русые волосы напоминали по форме горшок.
        Едва мы вошли во двор, как Панченко вытянулся в постойке "смирно":
        - Товарищ директор, за истекшие сутки никаких происшествий не зафиксировано.
        Баруздин угукнул, и мы направились к небольшой будке, стоявшей в самом углу двора. Пока мы шли, я не удержался от соблазна покрутить головой по сторонам. Везде царили чистота и порядок. На дорожках не валялось ни одной бумажки, ни одного камешка, ни одной палки. Тянувшиеся вдоль забора клумбы были аккуратно вскопаны. Окна дома были плотно занавешены шторами. Рядом с самым большим из них красовалась спутниковая тарелка. Возле будки стояла черная, чисто вымытая "Тойота". Очевидно, это была машина хозяина.
        - Геннадий Матвеевич дома? - спросил Баруздин.
        Панченко утвердительно кивнул.
        - Вернулся во втором часу ночи. Отсыпается. Катерина Васильевна уехала полчаса назад. Радик ушел без двадцати восемь.
        Внутренняя обстановка будки полностью соответствовала ее целевому назначению. На небольшом столе красовался черно-белый монитор с видами дома со всех сторон. Я удивленно открыл рот. Оказывается, здесь есть камеры видеонаблюдения! Как же я их не заметил? Похоже, они хорошо замаскированы. Помимо монитора, на столе стояли три разноцветных телефонных аппарата, два из которых, судя по всему, относились к внутренней связи: на них не было наборных дисков. Освещение в будке было тусклым. Свет проникал в нее через два небольших оконца. Сквозь первое просматривался дом, сквозь второе - ворота и калитка.
        Панченко сел за стол. Баруздин опустился на стоявшую в углу кушетку. Я довольствовался табуреткой.
        - Знакомься, - произнес Баруздин, обращаясь к Панченко, и указал на меня, - твой новый напарник.
        - Я это уже понял, - улыбнулся тот и протянул мне руку. - Толик.
        - Женя, - представился я, и мы обменялись рукопожатием.
        - Введи его в курс дела, все объясни, все покажи, поделись нюансами. Ну а я поехал на базу. А то у нас там большие любители пива объявились. Надо им хорошенько вправить мозги.
        Директор поднялся с кушетки и вышел. Мы с Панченко остались одни.
        - Откуда сам? - спросил меня он.
        - Из Балашова, - ответил я.
        - О-о-о, - оживился тот. - Почти соседи. Я из Кирсанова. Тамбовская область.
        Толик показался мне очень приятным и дружелюбным человеком. Его история оказалась схожей с моей. Отчаявшись найти работу в родном Кирсанове, он подался в столичный мегаполис, и после непродолжительных поисков осел в Коломенском, найдя здесь и жилье, - небольшую комнатушку в каком-то частном доме, - и источник доходов.
        Узнав об однородности наших несчастий, он как-то сразу проникся ко мне симпатией. Его отношение к моей "профподготовке" оказалось гораздо серьезнее, чем как к простой формальности. Он подробно рассказал мне, что следует делать, куда в каких ситуациях обращаться, провел меня по двору, показал где что находится, обвел вокруг дома, попутно снабжая полезными житейскими советами. Его столь дружеское участие имело вполне реальное объяснение: во мне он видел самого себя.
        - Год назад я сам был в твоей шкуре, - признался он. - Я ведь тоже не профессиональный охранник. Я по профессии слесарь, и так же, как и ты, в охранное дело "въезжал" с нуля. Мне тогда Колька Громов очень помог. Обучил буквально всему. Он здесь уже не работает. Уволился. Не выдержал.
        Толик просидел со мной до полудня, посвящая во все тонкости службы, и ушел только тогда, когда убедился, что я более-менее все понял.
        - В случае чего звони, спрашивай, не стесняйся, - сказал он на прощание. - Баруздина лучше не беспокой. У него и своих дел хватает. "Телефонуй" либо мне, либо Мишке Ширяеву. Он тебя завтра будет сменять. Ты с ним утром познакомишься.
        После ухода Панченко на столе остался листок бумаги, заполненный моей рукой, который представлял собой конспект всего услышанного. На нем значилось следующее:
        "1. Телефоны:
        - серый - городской.
        - красный - внутренний (дом).
        - белый - домофон.

2. При появлении посторонних:
        - нажать на кнопку домофона, спросить: кто, к кому, зачем? Связаться по внутренней связи с хозяином (хозяйкой), и действовать согласно их распоряжениям.

3. В случае проникновения посторонних принять меры к их задержанию. При необходимости вызвать милицию.

4. Все поступающие на имя хозяина или хозяйки посылки тщательно досматривать на улице, и вносить внутрь, только убедившись в их безопасности. В случае сомнений в безопасности передаваемых предметов обратиться к шефу, и действовать согласно его распоряжениям.

5. Фиксировать, когда уходит и приходит пацан. Карпычев часто спрашивает…".
        Ну, и так далее.
        Конечно, это было не все, о чем говорил мне Толик. Его отзывы о царящих здесь нравах, по причине своей откровенности, естественно, остались непомеченными.
        - Карпычев еще так себе, ничего, - доверительно делился со мной он. - Мужик, конечно, со странностями, своенравный, но все же более-менее терпимый. Всего добился сам, своим трудом. Знает цену успеха. Я его уважаю. А вот бабу с пацаном не переношу. Слишком много о себе мнят, хотя для всего этого не сделали абсолютно ничего…
        При этих словах Панченко указал на коттедж.
        - … Пришли на все готовенькое. Катька удачно подлегла где-то на гастролях. Она костюмершей в театре работала. Пацан на жалость надавил. Как же, сиротинушка! Вот так они здесь и осели. Гонору - выше крыши, а за ним, если разобраться, - ничего. Колька Громов ведь именно из-за этого сопляка ушел. Точнее не ушел. Будем говорить прямо, уволили его. Поцапался с "мелким". Тот ему постоянно какие-то козни строил. Не знаю уж, за что он его так невзлюбил. То снежком в Кольку швырнет, то ведро с водой сверху опрокинет. А как-то раз, - в феврале дело было, - перед дверью будки малую нужду справил. Кольке в тот момент зачем-то выйти понадобилось. Он дверь открыл, все это увидел, не выдержал, да как отчихвостил его по полной. А на следующий день Баруздин предложил ему написать "по собственному". Мол, Карпычев распорядился. Сынишку обидели. Хоть бы разобрался, что к чему. Колька - человек гордый, оправдываться не стал, написал и ушел. Эх, была бы возможность, я бы этого полунегритенка придушил.
        - Полунегритенка? - переспросил я.
        - Ну, да. А разве это не заметно? Ты приглядись повнимательней. Он же метис. Мать
        - негритянка, отец - белый. Наследничек! В кино таким ангелом казался, а в жизни - мразь из мразей. У него даже друзей никаких нет. Придет из школы, и торчит весь день дома, если папа с собой куда не возьмет. А почему? Потому, что пойти не к кому, и не с кем.
        - Как же с ними лучше себя вести? - озабоченно спросил я.
        - А никак, - ответил Толик. - Бери пример с меня. Я здесь уже год работаю. Держи себя спокойно, невозмутимо. Если о чем спросят - отвечай вежливо, но холодно, без эмоций. И старайся не смотреть им в глаза. Ничего, кроме высокомерия, ты там не увидишь. А оно знаешь, как бесит! Смотри мимо них, куда-нибудь в сторону. А вообще, лучше держись от них подальше. Оно спокойнее будет.
        - Шеф говорил мне тоже самое, - вздохнул я.
        Оставшись один, я уставился на монитор, и с рвением новичка стал пристально наблюдать за всем, что происходило вокруг. Но вокруг не происходило абсолютно ничего. Улица сияла пустотой. Мимо забора лишь изредка проходили какие-то люди, но они не обращали на "объект" никакого внимания, и были всецело заняты своими мыслями.
        Полуденное солнце разогрело стены будки. Внутри стало жарко. Меня потянуло в сон.
        Подавив очередной зевок, я вскочил со стула и устроил небольшую разминку, стараясь прогнать охватившую меня дрему. Сделав несколько приседаний и наклонов, я включил электрический чайник, который тут же зашипел, словно змея, и щелкнул клавишей на примостившемся в углу стола стареньком радиоприемнике. В динамике зазвучал Шафутинский. Не будучи поклонником шансона, я принялся крутить рычажок настройки частоты, чтобы поймать какую-нибудь легкую, мелодичную попсу, и вскоре попал на "Русское радио". Притоптывая в ритме звучавшей песни, я достал с полки баночку "Нескафе", открыл крышку, засунул ложку внутрь, и тут краешком глаза уловил за окном чью-то фигуру. Устремив свой взгляд наружу, я замер. На крыльце, возле открытой двери дома, стоял Карпычев. Он был в майке и трико. Но даже в таком простом домашнем наряде известный актер был безошибочно узнаваем. Разве только выглядел гораздо старше, чем на киноэкране. Его лицо было густо испещрено морщинами, а волосы отсвечивали сплошной сединой.
        Карпычев зевнул, потянулся, посмотрел на небо, обвел глазами двор, после чего перевел взгляд на охранную будку. Я резко отпрянул от окна, не желая быть застигнутым в своем обывательском любопытстве. Известный актер переобулся, сменив тапки на старые, потрепанные ботинки, и, не спеша, с достоинством, стал спускаться по ступенькам.
        "Не иначе, как идет сюда", - пронеслось у меня в голове.
        Я выключил закипевший чайник, налил в чашку кипяток, насыпал туда кофе, и, не переставая прислушиваться к приближающимся шагам, стал неторопливо размешивать его ложечкой.
        Дверь будки отворилась. Стараясь казаться спокойным, я повернул голову. Карпычев стоял на пороге и вопросительно смотрел на меня.
        - Здравствуйте, - негромко произнес я.
        Карпычев кивнул, и до моих ушей донесся хорошо знакомый по кинофильмам голос:
        - Ты что, новенький?
        - Ага, - ответил я, и, сам не зная зачем, добавил: - За истекшие сутки никаких происшествий не зарегистрировано.
        Брови актера поползли вверх. Видимо, в общении с ним такие официальные фразы были не приняты. В его глазах вспыхнула усмешка, которая окончательно ввергла меня в растерянность.
        - Это хорошо, - заметил он, и сделал шаг назад, намереваясь уйти. Но вдруг передумал, и снова подался вперед.
        - Радик ушел в школу вовремя?
        - Без двадцати восемь, - выпалил я.
        Карпычев изучающе окинул меня с головы до ног, угукнул, и вышел из будки. Я обессилено опустился на стул, и только тут заметил, что на протяжении всего разговора не переставал вращать ложечкой в чашке. Меня грызла досада. Я нисколько не сомневался, что показался хозяину полным идиотом…
        Глава шестая
        Часа через два Карпычев снова появился из дома. Он спустился с крыльца, подошел к клумбам, и стал внимательно их рассматривать. Затем он нагнулся, зачерпнул рукой горсть земли, попробовал ее на ощупь, и, чем-то не удовлетворившись, направился в сторону будки.
        "Сейчас скомандует что-то сделать", - подумалось мне.
        Но Карпычев даже не посмотрел в мою сторону. Миновав "сторожку", он дошел до сарая, вытащил оттуда зеленую лейку, наполнил ее водой из наружного вентиля, вернулся к клумбам, и принялся их поливать.
        Я смотрел на него, изумленно открыв рот. В моем сознании никак не укладывалось, что такая знаменитость может заниматься столь примитивной хозяйственной работой.
        Закончив полив, известный актер отнес лейку обратно в сарай, и выкатил оттуда скутер. Закрепив его на подножке, Карпычев разложил на земле инструменты, и принялся внимательно осматривать все его составные части. Очевидно, со скутером что-то случилось, и он пытался выяснить причину неполадок.
        В этот момент на мониторе появилось какое-то движение. Я перевел взгляд от окна на экран и заметил, что к калитке кто-то подошел. Это был ребенок. Сбросив с плеч школьный рюкзак, он достал что-то из кармана джинсов и просунул в замок. Судя по тому, что калитка открылась, это был ключ. Во двор вошел Радик. Я сразу понял, что это он. По сравнению с кинофильмом он, конечно, немного подрос, но все же не настолько сильно изменился, чтобы его нельзя было узнать. Однако, что-то в нем, все-таки, было не так.
        Радик захлопнул калитку и направился к крыльцу. Но, заметив возле сарая Карпычева, повернул к нему. Когда он проходил мимо будки, я, рассмотрев его поближе, понял, что именно меня в нем смутило. Его глаза. В них не было того блеска и той живости, которыми он так всем запомнился два года назад. Сейчас они отдавали какой-то тусклостью и угрюмостью.
        Радик подошел к Карпычеву и что-то у него спросил. Тот недоуменно пожал плечами. Очевидно, речь шла о поломке.
        Оставив скутер стоять во дворе, они направились к дому. Когда они приблизились к будке, до меня донесся их разговор:
        - Не переживай, - говорил Карпычев. - Я разузнаю, где есть мастерская. Отвезем, починим, и вскоре снова будешь кататься. Ну, а не починим, так купим другой.
        - Да я не переживаю, - отозвался Радик.
        Спустя некоторое время Карпычев уехал.
        Закрыв за ним ворота, я вернулся на охранный пост. Но мне почти сразу же пришлось идти обратно. Снаружи засигналила ярко-красная "Мазда". Это приехала Катерина. Я украдкой бросил на нее свой взгляд. Сестра Баруздина была красива. Удлиненный стройный стан, ровная осанка. Ее фигура, безусловно, привлекала. Но эту привлекательность сводило на нет ее лицо. В его утонченных и изысканных чертах просматривалась такая откровенная стервозность, что не заметить ее не мог даже самый ненаблюдательный человек.
        - Помой машину, - надменно бросила хозяйка, удостоив меня лишь поверхностным взглядом, и прошла в дом.
        До моих ушей донесся визгливый лай. На крыльцо выскочила маленькая болонка. На ее голове красовался пышный зеленый бант.
        - Ах ты, моя дорогая! Ах ты, моя милая! Соскучилась! - засюсюкала Катерина. - Пойдем со мной, Чапушка, пойдем.
        Дверь закрылась.
        Обреченно вздохнув, я наполнил ведро водой, взял губку и подошел к "Мазде". Но едва я сделал первый "мазок", как в доме раздался страшный взрыв. Я вздрогнул и инстинктивно вжал голову в плечи. Это заиграла группа "Prodigy". Не иначе, как Радик решил себя немного развлечь.
        Видимо, решив совместить приятное с полезным, юная кинозвезда выскочила на улицу и принялась возиться со скутером.
        На крыльце с искореженным от злобы лицом появилась Катерина.
        - Опять ты поставил этот идиотизм! Немедленно выключи!
        Ответ Радика был краток:
        - Да пошла ты!
        Вслед за хозяйкой наружу выбежала болонка и разразилась злобным заливистым тяфканьем.
        - Ну, погоди, доберусь я до тебя, чертово отродье! - в сердцах сплюнула Катерина, взяла собаку на руки и исчезла за дверью.
        "Чертово отродье" победоносно усмехнулось:
        - Доберись, доберись!
        Мне стало неловко. Опустив голову вниз, чтобы не смотреть на находившееся невдалеке карпычевское "чадо", я целиком сосредоточился на мытье машины. Но тут сквозь "металлический" грохот до моих ушей донеслось:
        - Эй, ты! Почини мне скутер!
        Я не отреагировал.
        - Ты что, оглох, что ли? - снова крикнул Радик.
        Я придал своему лицу каменное выражение и повернулся к "наследнику". Он сидел на корточках и властно смотрел на меня.
        - Почини мне скутер! - снова потребовал он.
        - Я занят, - назидательно произнес я.
        - Чем ты занят?
        - А ты не видишь? Мою машину.
        - Машина подождет! - отрезал Радик. - Почини мне скутер, и мой ее, хоть до посинения.
        Я почувствовал, что вскипаю. Похоже, этот молокосос считает, что он вправе мною командовать! Стараясь сохранить невозмутимость, я снова посмотрел на него:
        - Я работаю не у тебя, а у твоего папы. Твой папа не давал мне распоряжений выполнять все твои прихоти.
        Я опустил губку в воду и продолжил свое занятие.
        Хозяйское "чадо" немного помолчало, после чего снова обратилось ко мне. Его тон немного смягчился.
        - А когда домоешь, починишь?
        - Попробую починить, - выдержав некоторую паузу, ответил я. - Но не обещаю, что смогу это сделать.
        "Мазду" я домывал с нарочитой медлительностью. Я тянул время специально. Мне хотелось показать этому птенцу, что мне на него категорически наплевать, и что я не считаю себя от него зависимым.
        - Ну, скоро ты там? - нетерпеливо поинтересовался Радик.
        Я промолчал, не удостоив его даже поворотом головы.
        Когда машина приобрела почти что первозданный блеск, я насухо протер тряпкой руки, и краешком глаза покосился на "наследника". Он продолжал сидеть на корточках возле скутера и наблюдал за мной. Я, не спеша, подошел к нему и снисходительно спросил:
        - Ну? В чем проблема?
        - Не заводится, - пожаловался Радик.
        Я несколько раз нажал на педаль. Мотор не реагировал. Мне еще никогда не доводилось чинить скутеры, но в мотоциклах я разбирался сравнительно неплохо. Во всяком случае, я прекрасно знал, что если в мотоцикле вдруг заглох мотор, дело может быть вовсе не в "движке", а в проводе, который соединяет его с аккумулятором, и который мог попросту отломиться. Я поднял сиденье и заглянул внутрь. Так оно и есть.
        - Неси паяльник, - произнес я, постаравшись придать своему голосу строгие нотки.
        "Чадо" сорвалось с места и помчалось в дом.
        - И не забудь олово с припоем! - вдогонку крикнул я.
        Требуемые мною предметы не заставили себя ждать. Раскручивая шнур паяльника, я огляделся по сторонам.
        - А где розетка?
        Радик забежал в сарай и с готовностью вытащил оттуда удлинитель.
        - Я его уже подключил, - сообщил он.
        Подождав, пока паяльник хорошо разогреется, я, с помощью солидной порции олова, восстановил контакт.
        Радик бросился к скутеру, намереваясь тут же его завести, но я его остановил:
        - Подожди минут десять. Пусть застынет.
        Пока я мыл руки с мылом, он нетерпеливо посматривал на свои наручные часы. Когда я закрыл кран, и принялся стряхивать с ладоней воду, он спросил:
        - Ну, можно?
        - Попробуй, - кивнул головой я.
        Радик нажал на педаль. Мотор взревел. Мальчик радостно подпрыгнул.
        - Работает!
        Я направился в свою будку.
        - Я скажу папе, чтобы он тебе заплатил! - крикнул Радик.
        - Собери инструменты, - ворчливо отозвался я. - И выключи этот психопатический вой. Уже голова от него болит.
        "Prodigy" смолк. Радик выкатил скутер на улицу, прыгнул на него, и куда-то умчался. Домой он вернулся только вечером. Чумазый, растрепанный, и чрезвычайно довольный…
        Глава седьмая
        Тетю Клаву интересовало буквально все. Пока я завтракал… точнее, пытался завтракать, она обрушила на меня целый град вопросов: как Карпычев живет? что он ест? что он пьет? что он делает дома? о чем он говорит? какие у него взаимоотношения с женой? И так далее, и тому подобное. Разогретое на сковородке рагу совсем остыло, не оказавшись в моем желудке даже и половиной своего содержимого. Я попросту не успевал засовывать его в рот, и занимался только тем, что отражал яростные атаки неиссякаемого женского любопытства.
        Карпычев жив-здоров. Что он ест и пьет - я не знаю. Что он делает дома - тоже не знаю. Он меня к себе в гости не приглашал. И уж точно не ведаю, есть ли у него с женой "взаимоотношения". Я за ними не подглядывал.
        О конфликте Катерины и Радика я тете Клаве, естественно, ничего рассказывать не стал. Я понимал, что если я поведаю ей эту историю, она, сродни испорченному телефону, тут же пойдет гулять по округе, и обрастать все новыми и новыми, зачастую самыми невероятными, подробностями.
        Кстати, подобные конфликты между Радиком и Катериной были отнюдь не редкостью. Об этом мне поведал Ширяев, мой второй напарник, невысокий крепыш, лет пятидесяти, с расплывчатыми чертами лица, внушительным носом и очень толстыми губами.
        - Это он просто ее так донимает, - объяснил он.
        - А чего они друг с другом не ладят? - поинтересовался я.
        Ширяев усмехнулся.
        - Где ты видел, чтобы мачеха ладила с пасынком? К тому же еще и приемным. Впрочем, он и сам не подарок.
        - Я в этом уже убедился, - признался я. - А правда, что из-за него одного охранника уволили?
        - Кольку Громова? Правда. Но, между нами говоря, Колька сам виноват. Балакал здесь однажды с какой-то бабой по телефону. А он не может без того, чтобы не порисоваться, не прихвастнуть. Ну, его и понесло: да я их всех… да они у меня все… А пацан находился неподалеку, и все это слышал. Ну, и решил показать, кто в доме хозяин. Так что, если будешь кому-то "заливать", дверь прикрывай поплотнее, и разговаривай потише.
        "Заливать" по телефону я, конечно, не собирался. Во-первых, было некому. А во-вторых, я не был охотником до продолжительных разговоров. Вот моя мать - это другое дело. Она могла часами занимать линию, не находя в этом ничего предосудительного, а затем бурно возмущаться жадностью телефонной станции, присылавшей нам в конце месяца астрономические счета.
        - Кстати, твоя "маман" вчера вечером звонила, - сообщила мне тетя Клава, когда окончательно убедилась, что никаких скандальных подробностей из личной жизни легенды отечественного кинематографа ей вытрясти из меня не удастся. - Я сказала ей, что у тебя все нормально, и что ты устроился на работу.
        После этого тетя Клава повернулась и вышла из кухни, дав, наконец, мне возможность доесть уже окончательно остывший завтрак.
        Прекрасная весенняя погода никак не располагала к бессмысленному пребыванию в четырех стенах. Это был один из тех дней, о которых особенно грустишь поздней осенью, когда за окном серым-серо, а улицу нещадно полощут дожди. Жарко, но не душно. Тянет сладковатым ароматом травы. Воздух едва колышется и обдает приятной свежестью.
        Немного подремав, я отправился на прогулку. Ноги сами собой повели меня к Голосовому оврагу.
        Вопреки моим ожиданиям, он оказался совсем не мрачным, каким представлялся вначале, после всех тех историй, что мне довелось о нем слышать. Здесь вовсю кипела жизнь. Вокруг не смолкал разноголосый хор птиц. Склоны оврага устилали густые кустарники, липы, березы, осины. По самому его центру протекал небольшой ручей, русло которого было аккуратно обложено камнями.
        "А здесь довольно мило", - отметил про себя я, чувствуя, как в моей душе растворяется весь ассоциировавшийся с этим таинственным местом негатив.
        Я, не спеша, шагал по узкой, вьющейся тропинке, и вскоре заметил впереди два огромных валуна, которые лежали на земле неподалеку друг от друга.
        "Очевидно, это те самые чудодейственные камни".
        У валунов было немноголюдно. Рядом с первым сидели две старухи. Возле второго - какой-то старомодно одетый дед. Его наряд поневоле бросался в глаза. Такие светлые, широкие парусиновые костюмы и фетровые шляпы уже давно не носили. Этот фасон был характерен для тридцатых годов.
        Я хотел молча пройти мимо, но едва я поравнялся со стариком, как он меня окликнул:
        - Хорошая погода, не правда ли?
        - Хорошая, - согласился я, замедлив шаг.
        - Вы здесь впервые?
        - Впервые, - ответил я.
        - Это заметно, - улыбнулся старик. В его маленьких глазах, едва просматривавшихся под густыми бровями, сквозила острая наблюдательность. - Идете не торопясь, осматриваетесь, прислушиваетесь, о чем-то думаете. Вы только не ищите в моих словах ничего дурного. У меня и в мыслях нет причинить Вам какое-либо беспокойство. Я обратился к Вам лишь для того, чтобы просто поговорить. Скучно, знаете ли, как-то сидеть одному.
        - А вон там не собеседники? - тихо спросил я, скосив глаза на старух.
        Дед повернул голову, и тут же одернул ее обратно
        - Боже упаси! - воскликнул он, и картинно воздел глаза к небу. - У нас с ними мало общего. Только возраст, и больше ничего. Они здесь для того, чтобы залечить свои болячки. А я по другой причине. У меня, знаете ли, есть такое хобби, посещать аномальные места. Я уже много где побывал. Вот, дошла очередь и до этого оврага. Да Вы присядьте. Чего стоять-то?
        - Спасибо, - произнес я и примостился на другом краю камня.
        - В этом мире еще столько много непознанного, - вздохнул старик. - Человечество, в основной своей массе, двигает научно-технический прогресс по пути объяснимого с точки зрения естественной науки. А для того, чтобы понять сущность явлений, которые в обиходе называют аномальными, нужна совершено другая основа, которую человечество еще не познало. Давным-давно, в стародавние времена, оно сделало несколько уверенных шагов в этом направлении. Но с тех пор больше не продвинулось ни на йоту, потому что вся наука оказалась втиснута в тесные рамки законов физики, химии, математики. Любые же попытки выйти за эти рамки стали приниматься за помешательство. Лишь немногие, очень немногие умы способны понять, что в нашем мире ничего не происходит просто так, как бы само собой. Что все явления обязательно имеют какое-то научное объяснение. Вы никогда не слышали о Хоботовском овраге?
        Я покачал головой.
        - Честно говоря, нет.
        - Жаль. А между тем, он находится сравнительно недалеко отсюда, на сорок седьмом километре Калужского шоссе. Этот овраг знаменит тем, что в нем часто, глубокой ночью, можно увидеть призраков: такие туманные человеческие фигуры, бродящие по его дну. И это не пустые россказни. Это действительно так. Поверьте очевидцу. В прошлые века в этом овраге промышляла банда местных крестьян, которая грабила и убивала проезжих купцов. Ею предводительствовал атаман Степан Хоботов. По его фамилии впоследствии и назвали эту низменность, ибо в народном сознании она ассоциировалась прежде всего именно с ним. Людей там было убито немерено. А призраки - это их души, которые маются, не получив в свое время должного упокоения. Бояться их не надо. Они не причинят Вам никакого вреда. Но и приближаться к ним тоже не следует. Контакт с их миром не так уж и безопасен.
        - Вы своими глазами видели призраков? - удивленно выдохнул я.
        - Видел, - подтвердил старик. - Причем, не один раз. Призрак - это энергетическая субстанция, которая остается после умершего человека. Это соответствует даже общепринятым физическим законам. Энергия не берется из ниоткуда, и не исчезает в никуда. Она просто переходит в какое-то другое состояние.
        - Вообще-то, да, - согласился я, припоминая институтские лекции.
        - Этих призраков вокруг нас - тьма тьмущая. Мы их просто не видим. Наши глаза не приспособлены к их частоте. Они становятся заметны для нас только в тех местах, где существуют разломы земной коры. В таких, как Хоботовский овраг, Голосов овраг, Чёртов овраг. Из разломов земной коры выходит мощное электромагнитное излучение, которое деформирует их частоту, благодаря чему они становятся распознаваемыми.
        - Выходит, здесь тоже можно увидеть призраков? - недоверчиво переспросил я.
        - Можно, - сказал старик. - Уровень электромагнитного излучения на дне Голосова оврага превышает обычный в двенадцать раз. Этого вполне достаточно для изменения зрительной частоты. Если Вы хотите увидеть призраков, придите сюда ночью, и захватите с собой фотоаппарат. Если Ваши глаза ничего не увидят, сделайте подряд несколько снимков одного и того же объекта. Хотя бы, этого камня, на котором мы с Вами сидим. И, уверяю Вас, на каком-то из них обязательно будет запечатлена легкая дымка, которую Вы не наблюдали. Это попала в кадр чья-то душа.
        - Боязно как-то идти сюда ночью, - поежился я.
        - Бояться нужно не призраков, а людей, - пояснил старик. - Если Вы не будете пытаться вступить с душами в контакт, это абсолютно безопасно. Уверяю Вас. Единственное, не ходите сюда в туман.
        - Это я знаю, - произнес я. - Уже наслышан. Вы еще упомянули какой-то Чёртов овраг. А чем знаменит он?
        - О, это очень нехорошее место, - предостерег старик. - В нем очень сильная отрицательная энергетика. Находится он в Псковской области, близ села Ляды, что в Плюсском районе. Если Вы вдруг там окажетесь, обходите этот овраг стороной. Там очень часто исчезают люди. Кое-кого, впоследствии, все же находят, но зачастую в невменяемом состоянии. Местные жители, когда проходят мимо него, даже избегают смотреть в его сторону…
        Под воздействием рассказов старика у меня по спине забегали мурашки, а на душе появился какой-то неприятный осадок. Все, что находилось вокруг, вдруг начало казаться мне каким-то необычным, загадочным и таинственным.
        Ох уж эта моя впечатлительность! Я полагал, что с возрастом она из меня навсегда исчезла. А получается, что она лишь притаилась в глубинах моего сознания, и теперь снова дает о себе знать.
        В детстве я много натерпелся от силы своего воображения. Когда я читал какую-то книгу, или смотрел какой-то кинофильм, я всегда воспринимал все там происходящее, как переживаемое лично мной.
        Помню, как-то раз, когда мне было еще семь лет, мы всем классом пошли на "Вий". Фильм оказался довольно страшным. Он произвел на меня очень сильное впечатление. Ночью потом я никак не мог заснуть. Мне в темноте мерещилась всякая нечисть. После этого мои родители стали тщательно следить за всем, что я смотрю, и что я читаю. И если в книге или в фильме, ставшими предметами моего внимания, содержалось что-то щекочущее нервы, на них тут же накладывалось решительное "табу".
        И вот, дожив почти до сорока лет, я вдруг почувствовал, что в меня стали возвращаться детские страхи.
        По тропинке проскакал черный дрозд. Заметив меня, он остановился и склонил головку. Его темные, круглые "бусинки" выражали немой вопрос. Я топнул ногой. Дрозд испугался и перелетел к другому склону оврага. Я поднял глаза. Макушки произраставших на той стороне деревьев покрылись ярким багрянцем последних лучей спустившегося за горизонт солнца…
        Спустившегося за горизонт? Я вздрогнул и словно очнулся от забытья.
        Каким образом мог так быстро наступить вечер? Ведь буквально только что было начало третьего. Я это прекрасно помнил. Я взглянул на часы сразу же после того, как уселся рядом со стариком.
        Кстати, а почему не слышен его голос?
        Я повернул голову и обомлел. Вокруг никого не было. Ни старика, ни сидевших у другого валуна старух. Куда же они подевались?
        Что происходит? Что за чертовщина?
        Я судорожно сглотнул. Мой лоб стал покрываться тонкой ледяной пленкой.
        Случившееся заставило меня резко изменить ракурс восприятия места, в котором я находился. Оно стало представляться мне опасным и зловещим.
        Я вскочил на ноги и бросился прочь.
        Перед моими глазами вдруг возникли татарские всадники из войска Девлет-Гирея. Они словно гнались за мной. Я как будто слышал топот их коней.
        Не хватало еще только переместиться на пятьдесят лет!
        Выбравшись из оврага, я, сгорая от волнения, внимательно огляделся по сторонам и направился домой. Все, вроде, осталось таким же, каким и было.
        Вроде, таким же, а вроде и нет.
        Как бы мне уточнить, какой сейчас день?
        И тут на мои глаза попался краешек газеты, торчавший из почтового ящика, врезанного в калитку одного из заборов.
        Ага! Идея!
        Убедившись, что на меня никто не смотрит, я осторожно вытащил пахнувший свежей типографской краской номер "Сельской жизни". Взглянув на дату, я облегченно вздохнул. Дата была сегодняшняя.
        В этот момент калитка резко распахнулась, и из нее вылетела разъяренная бабка с клюкой.
        - А ну, положи на место! - завопила она. - Люди добрые! Что же это такое делается! ДСжили! Газеты стали воровать!
        Не дожидаясь, пока на улицу повыскакивают ее соседи, я быстро вернул ей "Сельскую жизнь", и скрылся в близлежащем проулке…
        Глава восьмая
        Сзади меня раздалось легкое покашливание:
        - Кхе, кхе.
        Я поднял голову и оглянулся. В будке стоял Карпычев. Будучи полностью погруженным в свои мысли, я даже не заметил, как он вошел.
        - Сколько я тебе должен? - спросил он.
        Я сосредоточенно наморщил лоб, пытаясь понять, о чем идет речь.
        - За ремонт скутера, - пояснил хозяин.
        Я в замешательстве пожал плечами. Поломка была настолько примитивной, что материальная благодарность за ее исправление казалась мне излишней.
        Но Карпычев был другого мнения. Он подошел к столу и положил передо мной купюру.
        - Столько хватит?
        - Хватит, - ответил я. - Но, вообще-то, за такую ерунду…
        - Что хоть с ним случилось?
        - От аккумулятора отошел провод. Его нужно было просто припаять.
        - Ах, вот оно в чем дело. А я то думал, что мотор накрылся.
        - Да нет, мотор в порядке.
        - Что ж, спасибо. Теперь буду знать.
        Хозяин вышел. Я проводил его глазами и растерянно посмотрел на оставленный им "гонорар". Однако, щедро! Мне даже стало как-то неловко. А, впрочем, чего комплексовать? Это же не моя, а его инициатива.
        Я взял купюру и положил ее в карман. При моем скудном материальном положении она была не лишней.
        Бросив дежурный взгляд на монитор, я снова перенесся воспоминаниями в Голосов овраг. Мне никак не давала покоя вчерашняя история. Что же, все-таки, со мной произошло? Как объяснить этот резкий временной скачок? Может, я попросту заснул? Да нет, не похоже. Я все время чувствовал себя в сознании.
        Явная щекотливость темы, слишком тесное ее соседство с гранью, разделяющей разум и безумие, не давали возможность обсуждать ее открыто. Но одну попытку навести справки я все же предпринял. Это произошло за ужином.
        - И чего это ты так поздно пришел? - хитро поинтересовалась тетя Клава, когда мы уселись за стол.
        - Гулял, - ответил я. - Походил по заповеднику, спустился в овраг, поглядел на валуны, послушал диковинных историй.
        - Что за истории? - с любопытством спросил дядя Саша.
        - Да так, ерунда всякая, - отмахнулся я. - Был там один дед. И вот он рассказывал, что однажды, гуляя по оврагу, присел отдохнуть. Посидел, посидел, потом глядь - а день вдруг превратился в вечер. Как будто во времени переместился.
        - Хе! - ехидно усмехнулся дядя Саша. - А ты, часом, не обратил внимания, на нем не было больничной пижамы? По радио передавали, что с Кащенко один псих сбежал.
        - Все тебе шуточки! - прикрикнула на него жена. - А ты помнишь, что Людка Дорохова рассказывала?
        - Помню, помню. Прошла через овраг, пришла домой. На наручных часах стрелки показывают три, а на домашних - пять. Сначала думала, что во времени переместилась, а в результате оказалось, что у нее часы сбились.
        - Она так специально сказала, чтобы над ней смеяться перестали, - не сдавалась жена.
        - Ну, конечно! - иронично воскликнул дядя Саша. - Эх, жаль, что сейчас не семидесятые годы.
        - Почему? - спросил я.
        - А тогда с болтунами не церемонились. Объявится какой-нибудь путешественник во времени - его тут же, без лишних разговоров, в психушку.
        - И много таких было? - осторожно осведомился я.
        - Немного, но были, - сказала тетя Клава. - К той же Людке как-то раз один такой заявился. Весь перепуганный, дрожит. "Я, - говорит, - не понимаю, где я оказался". Твердил, что он живет в тридцать каком-то году.
        - А она?
        - Вызвала милицию.
        - И что с ним стало?
        - Откуда я знаю? - пожала плечами тетя Клава. - Увезли, и с концами.
        - С головой не в порядке у твоей Людки, - пробурчал дядя Саша. - Ей бы мужика найти. Сразу вся дурь из головы вылетит.
        - Да ладно тебе! - махнула на него жена…
        Мои размышления снова прервал какой-то стук. Я обернулся и увидел Катерину.
        - Ты что, оглох? - набросилась она на меня. - Зову, зову, и все без толку. Пойдем со мной.
        Я покорно последовал за хозяйкой. Когда мы вышли во двор, передо мной появилась метла.
        - Почисти, - скомандовала Катерина, указывая пальцем на асфальтированную дорожку, ведшую от калитки в сад, и удалилась, оставив меня наедине с моим оскорбленным самолюбием.
        Похоже, тетя Клава была права. Во мне здесь действительно видят обычную прислугу. А охранник - это так, для прикрытия.
        Едва я, скрепя сердце, начал уборку, как вдруг по моей щеке что-то щелкнуло: чпок! Я от неожиданности даже вздрогнул. На асфальт упало какое-то черное зерно. Я нагнулся. Это был арахис в шоколаде.
        "Так-так, - подумал я. - Кажется, я догадываюсь, откуда прилетел этот снаряд".
        Подняв голову, я посмотрел на верхнее окно, где располагалась комната Радика. Оно было открыто, но закрывавшая его тюль не давала возможность рассмотреть, кто возле него стоит. Впрочем, в личности "арахисометателя" я нисколько не сомневался. Это же надо так зажраться, чтобы швыряться такими вещами! Из чего же пуляет этот поганец? Наверное, из рогатки.
        Бросив на окно осуждающий взгляд, я опять вернулся к работе.
        Следующий выстрел не заставил себя ждать. Мою щеку снова ужалило. Но я счел разумным сделать вид, что ничего не заметил.
        "Потешься, потешься. Хоть какое-то будет в жизни развлечение. А то ведь ни друзей, ни знакомых".
        Чпок!
        "И зачем я только починил тебе скутер? Неблагодарная тварь! Правильно люди говорят: не делай добра - не получишь зла".
        Чпок!
        "Швыряй, швыряй! Я твои снаряды убирать не буду. Пусть все видят, чем ты занимаешься".
        Чпок!
        "А нам все равно, а нам все равно…".
        Чпок! Чпок!
        "Как ты меня уже достал! Может, кинешься чем-нибудь другим для разнообразия? Зефиром, мармеладом, конфетами. Чем там твой звездный папа тебя еще откармливает? Давай, не стесняйся!".
        Раздался скрип двери. "Артобстрел" прекратился. На крыльцо вышла Катерина. Вслед за ней показалась болонка.
        - Это еще что такое? Откуда у нас тут козий помет?
        - Тяф-тяф-тяф! - возмущенно добавила Чапа.
        Хозяйка спустилась вниз и внимательно вгляделась в дорожку. Поддев арахис ногой, и поняв, что это есть именно он, она выпрямилась, уперла руки в боки, и обратилась ко мне:
        - Это откуда?
        - С неба, - не сдержавшись, огрызнулся я. - Дождик прошел.
        - Дождик? - в сердцах переспросила Катерина. - Я этому "дождику" сейчас такую трепку задам!
        Она резко развернулась и кинулась обратно в дом. Спустя несколько мгновений оттуда донеслись ее воинственные крики. Радик не остался в долгу, и сочно шарахнул в ответ. Мачеха и пасынок препирались до тех пор, пока их перепалку не прервал зычный рык Карпычева.
        Не желая все это выслушивать, я быстро довел уборку до конца, поставил метлу у забора, вернулся в будку, и наглухо закрыл дверь.
        Через некоторое время Карпычев с багровым лицом выскочил во двор. Он взял в сарае лопату и принялся нервно перекапывать цветочную клумбу, хотя она в этом абсолютно не нуждалась. Вышел Радик. Он с виноватым видом приблизился к отцу и стал подле него. Они негромко о чем-то поговорили. После этого Радик сбегал за лейкой и занялся увлажнением разрыхленной земли…
        Когда мне ночью потребовалось выйти из будки, я долго не мог открыть дверь. Она оказалась чем-то подперта снаружи. Я тщательно ее тряс, дергал взад-вперед, пока, наконец, подпорка не оказалась сбита. Выглянув на улицу, я увидел железный лом.
        До чего невозможный ребенок!…
        Глава девятая
        Обхватив ствол правой рукой, я расположился на толстой ветке старого клена, и стал воровато озираться по сторонам. Вокруг никого не было. Я облегченно вздохнул. Мне категорически не хотелось попадаться кому-нибудь на глаза. Вопрос "А что ты тут делаешь?" неизбежно отправил бы меня в глубокий нокаут. Правду говорить не хотелось, а убедительного вранья я так и не придумал. Я боялся, что мое намерение провести ночь в Голосовом овраге вызовет сомнения в моей адекватности. Может, и не у всех. Но то, что у большинства - это точно. И в первую очередь у дяди Саши, у которого я всеми правдами и неправдами выклянчил фотоаппарат.
        - А зачем он тебе? - в ответ на мою просьбу полюбопытствовал он.
        - Для работы надо, - уклончиво ответил я.
        - Для работы? Хм! Твое руководство, что, не может обеспечить своих сотрудников необходимой шпионской техникой?
        Я озабоченно развел руками и тяжело вздохнул. Мол, ну что тут поделать?
        - Ладно, бери, - смиловался дядя Саша. - Только сначала научись с ним обращаться. Это ведь не "мыльница". Это "цифровик".
        Фототехника последнего поколения, действительно, была для меня в новинку. Но, изучив инструкцию и немного потренировавшись, я убедился, что в обращении она не так уж и сложна. К ней просто нужно было привыкнуть.
        "Ну, держитесь духи-привидения! Ночью я устрою вам фотосессию. Старик говорил, что вас тут тьма-тьмущая".
        Последовать совету таинственного незнакомца я решился не сразу. Во мне яростно боролись два чувства: любопытство и страх. После долгого и упорного поединка верх взяло первое. Мне страшно хотелось соприкоснуться с чем-то загадочным и необъяснимым. По крайней мере, будет о чем вспомнить.
        Разорвав путы пугавших меня суеверий, я дождался наступления сумерек и покинул "времянку", не забыв прихватить с собой фонарь.
        Старый клен показался мне наиболее подходящим местом для дислокации. Во-первых, он произрастал как раз напротив Гусь-Камня. А во-вторых, находясь на нем, можно было не только иметь хороший обзор, но и, благодаря его густой широкой листве, оставаться незамеченным со всех сторон. Правда, забраться на него оказалось не так-то просто. На четвертом десятке не очень-то легко лазить по деревьям. Но, в конечном итоге, с этим испытанием я все же справился.
        Солнце полностью скрылось за горизонт. Закатный багрянец померк. Землю окутала темнота. Вокруг не было видно ни зги. Только где-то вдали блестела синюшным светом цепочка неоновых фонарей, тянувшаяся вдоль шоссе.
        Я сидел на ветке, изредка меняя позы, и задумчиво смотрел в бездонную высь неба, словно пытаясь отыскать в ней затерянные в космосе звездные миры. В моей голове беспорядочно крутились всякие мысли. Основная их масса, конечно, относилась к моим последним жизненным переменам: ощущения, впечатления, анализ.
        Я думал о своей "времянке" (конура-конурой, но зато бесплатная), о тете Клаве с дядей Сашей (только самые хорошие, самые добрые слова), о своей работе (двойственное впечатление: с одной стороны - несложная, непыльная, а с другой - для дипломированного инженера, конечно, унизительная), о своих новых знакомых: Панченко, Ширяеве, Баруздине, и, разумеется, Карпычеве. Панченко был прав. Сам по себе он мужик довольно неплохой. Но вот его домочадцы!…
        Что поделать, придется их терпеть. Даст бог - это продлится недолго.
        Издалека донеслись чьи-то голоса. Я прислушался. На призраков не похоже. Кого это угораздило забрести сюда в столь поздний час?
        Ответ оказался до примитивности простым. Я не удержался и раздраженно сплюнул. Прийти охотиться за фантомами, и нарваться на трех обычных колдырей!
        Пьянчужки расположились вокруг "чудодейственного" валуна, расстелили на нем газетку, поставили две поллитровки, положили закуску, и битых три часа несли всякую чушь. От их дребедени у меня буквально завяли уши.
        Какой-то Паша раскрасил физиономию какому-то Саше. Какого-то Вовку жена не пустила вечером домой, и он, бедолага, вынужден был ночевать в курятнике, а утром явился на работу с ног до головы облепленный перьями. Какой-то Андрюха тайком переспал с какой-то Зиной. А его жена Варя, тоже тайком, провела время с каким-то Валерой, причем той же ночью. А когда они утром уходили от своих любовников, то столкнулись друг с другом нос к носу, потому что квартиры Зины и Валеры находились по соседству…
        "Чтоб вы провалились во времени! Чтоб вас черти утащили в параллельное пространство!", - чертыхался я, раз за разом поглядывая на часы.
        Меня беспокоило, что эти алкоголики вознамерятся остаться здесь до утра, и тогда мой замысел потерпит крах. Но, к счастью, этого не произошло. В третьем часу ночи они, наконец, поднялись на ноги и побрели домой.
        - Что женам скажем? - заплетающимся языком спросил один из них.
        - Как всегда, - раздалось в ответ. - Были на профсоюзном собрании.
        "Точно подмечено", - подумал я, и принялся тщательно разминать затекшие конечности. Ведь в течение всего времени, что продолжался их "сабантуй", мне, дабы не быть замеченным, пришлось просидеть, не шелохнувшись.
        Закончив "гимнастику", я принялся спускаться вниз. БСльшую часть пути я преодолел успешно. Но затем мне не повезло. Нога предательски соскользнула с опоры, и я, не удержавшись, совершил "немягкую посадку". К счастью, обошлось без повреждений. Небольшой ушиб бедра я таковым не счел. Заживет.
        Опасливо оглянувшись по сторонам, я поднялся на ноги, и, немного прихрамывая, направился к камню.
        Подул ветер. Меня окутало сыростью. В носу защекотало, и я несколько раз чихнул.
        "Проклятье! Так и простыть недолго".
        Я зажег фонарь, положил его на землю так, чтобы он освещал валун, и достал фотоаппарат.
        Воздух был прозрачен и чист.
        "Что ж, посмотрим", - подумал я, и принялся нажимать на спусковой затвор. Сделав это с десяток раз, я переключился на режим просмотра.
        Первые кадры меня не порадовали. Ничего сверхъестественного не наблюдалось. Из меня даже вырвался вздох разочарования. Я уже был близок к тому, чтобы признать свою миссию проваленной, а время - напрасно потерянным, как на одном из последних снимков вдруг отчетливо проявилось полупрозрачное белое пятно. Я замер. Что это? Дыма здесь нет. Тумана тоже. Пар изо рта я не выдыхал. Впрочем, на водяное испарение не похоже. Ведь края пара расплывчаты, и как бы сливаются с окружающей средой. А здесь края имели четко выраженную границу. Это явно был какой-то сгусток, какая-то сфера, какая-то субстанция. А может, это просто отражение света? Вряд ли. Ведь поверхность камня не гладкая, не блестящая, а значит, к светоотражению не способна.
        Я перешел на следующий кадр. Мое волнение усилилось. Пятно переместилось немного влево, словно в процессе съемки пролетало мимо объектива.
        У меня к горлу подступил ком. Сердце бешено застучало. Выходит, старик был прав!
        Раздавшийся неподалеку шорох заставил меня вздрогнуть и насторожиться. Звук исходил из кустов. Я схватил фонарь и направил свет в их сторону.
        Несколько мгновений длилась тишина. Затем шорох повторился. В другое время и при других обстоятельствах он, может быть, пробудил бы во мне любопытство. Там вполне мог оказаться либо заяц, либо еж, либо еще какая-нибудь безобидная тварь. Но в тот момент мое сознание было настолько поглощено кажущейся близостью потустороннего мира, что я всецело проникся убеждением, будто в кустах мается чья-то неприкаянная душа.
        Мною овладел ужас. Я сорвался с места и бросился обратно к клену. Взобравшись на него с быстротою кошки, я расположился на уже знакомой ветке, и в страхе просидел на ней до самого рассвета…
        Глава десятая
        - Как там сегодня мой орел? Не опоздал?
        - Ушел вСвремя, - ответил я. - Без двадцати восемь.
        Карпычев кивнул, и уже было вознамерился выйти из будки, но тут его взгляд упал на стол.
        - Что там у тебя?
        Я покраснел. Рядом с монитором лежали снимки, сделанные мною в овраге.
        - Да так, небольшое баловство, - махнул рукой я, всем своим видом показывая, что там - ничего существенного.
        Я быстро сгреб фотографии в кучу, намереваясь убрать их подальше от чужих глаз, но у хозяина взыграло любопытство.
        - Погоди, - остановил меня он.
        Известный актер подошел ко мне. Я обреченно протянул ему карточки. Карпычев принялся их рассматривать.
        - Хм, - хмыкнул он; в его глазах вспыхнул интерес. - Голосов овраг?
        - Да-а-а, - удивленно протянул я, не ожидав от него такой осведомленности.
        - Кто снимал? Ты?
        Я смущенно опустил голову и принялся теребить авторучку. Стоит ли ему в этом признаваться? Что он после этого обо мне подумает? Может, приплести какого-нибудь мнимого знакомого?
        Хозяин внимательно посмотрел на меня.
        - Ночью снимал? - снова спросил он.
        - Ночью, - пробурчал я, поняв, что разоблачен.
        Я вздохнул, и, чтобы хоть как-то оправдаться, коротко поведал ему о том, как узнал про это таинственное место от своих родственников, как оно меня заинтересовало, как незнакомый дед подбил меня на ночное дежурство, как я на него решился, и что в итоге получил.
        - Утверждать, что это призрак, я, конечно, не берусь, - осторожно резюмировал я, указывая на снимки. - Но я готов поклясться, что в тот момент, когда я спускал затвор, ничего подобного передо мной не было.
        Карпычев, в глазах которого на протяжении всего моего рассказа не проявилось ни капли осуждения, а напротив, светился живой блеск, положил фотографии обратно на стол, и утвердительно произнес:
        - Призрак. Или, говоря научным языком, энергетический сгусток. Душа. Признаков плотской принадлежности здесь не просматривается. Так что это не обязательно душа человека. Вполне вероятно, что это душа какого-нибудь животного. Подобных явлений я, в свое время, наблюдал достаточно. И на гораздо более профессиональной аппаратуре, чем твой фотоаппарат. Они для меня уже не в диковинку.
        Мой рот непроизвольно открылся.
        - Что, не ожидал? - усмехнулся известный актер, уловив мое изумление.
        - Честно говоря, нет, - растерянно пробормотал я.
        Хозяин отступил к кушетке и уселся на нее, закинув ногу на ногу.
        - В молодости я довольно серьезно занимался изучением паранормальных явлений, - задумчиво проговорил он. - Нас таких было трое. Мы жили на одной улице, учились в одной школе, дружили. Правда, после получения аттестатов, наши пути-дороги разошлись. Я подался в театральный, а мои приятели - в физико-технический. Но связи мы не теряли. Мы основали самодеятельное научное общество, и все свое свободное время проводили за изучением различных аномалий. Мы много где побывали, много чего повидали. Если про все рассказывать - это займет слишком много времени. Но по Голосовому оврагу я тебе информацию дам… Да чего ты стоишь, как солдат на параде? Присядь, расслабься.
        Я плюхнулся на стул.
        - Исследование любого аномального места следует начинать с замеров электромагнитного излучения. Это аксиома. Если оно в норме - силы лучше не тратить. Вряд ли здесь действительно происходит что-то необычное. А вот если нет - есть смысл покопаться. Результат по Голосовому оврагу нас ошеломил. Уровень электромагнитного излучения, зафиксированный в нем, превысил норму в двенадцать раз. А у камней и того больше - в двадцать семь раз.
        Я изумленно присвистнул.
        - Вот-вот, - оживился мой собеседник. - Примерно такая же реакция была и у меня. Кстати, во время замеров произошел весьма любопытный случай. Когда один из нас, Ваня Шестаков, работал в овраге со спектрографом, его вдруг что-то подбросило вверх. Он взлетел метра на два. Говорит, почувствовал сильный толчок, который исходил откуда-то из-под земли. Мы так и не смогли объяснить его природу. Как будто что-то невидимое отчаянно не хотело, чтобы мы проникли в здешние тайны. Мы, конечно, испугались, но работу не прекратили. Проанализировав все собранные данные, мы пришли к выводу, что по дну Голосова оврага проходит большой разлом платформы. Практика показывает, что именно в таких местах чаще всего и происходят необъяснимые законами современной науки вещи.
        - Ворота в подземное царство? - пробормотал я, вспомнив фразу из прочитанной книги.
        - Можно сказать и так, - кивнул Карпычев. - Кстати, а ты обратил внимание на ручей?
        - Обратил, - ответил я.
        - Вот тебе один интересный факт. Он никогда не замерзает. Даже в самые лютые морозы.
        - Совсем не замерзает? Но почему?
        Известный актер пожал плечами.
        - Сие осталось нам неведомо.
        - Может, химический состав воды какой-то особенный?
        - Химический состав воды обычный. Единственное, что отличает эту воду от той, которая течет из-под крана - это более высокая плотность. Но это не причина незамерзания. Тут явно что-то другое. И еще один интересный факт. Ее температура стабильна в любое время года: и летом, и зимой, и осенью, и весной - четыре градуса по Цельсию. Не веришь - сходи, померяй.
        - Интересно, - удивленно покачал головой я.
        - Полностью разобраться во всех этих загадках мы тогда не смогли, - вздохнул хозяин. - Не хватило знаний. Многие неясности так и остались неясностями. Со временем мои друзья в них продвинулись. Но, правда, уже без меня. Мне это дело пришлось бросить…
        Дверь будки распахнулась.
        - Ах, вот ты где! - раздался повелительный голос Катерины. Она переступила через порог и осуждающе посмотрела на мужа.
        Лицо хозяина посуровело.
        - Я занят, - холодно произнес он.
        - Мне срочно…
        - Я занят! - повысив голос, перебил ее Карпычев. - Выйди отсюда!
        Катерина побагровела. Она явно не ожидала от супруга столь враждебного выпада, да еще в моем присутствии. Она растерянно посмотрела на него и открыла рот, явно собираясь что-то сказать. Но на лице известного актера застыло такое неприкрытое недружелюбие, что она осеклась. Немного помявшись, Катерина вышла из будки, громко захлопнув за собой дверь.
        Лицо Карпычева разгладилось.
        - На чем я остановился? - как ни в чем не бывало, спросил он.
        - На том, что Вам это дело пришлось бросить, - подсказал я.
        - Ах, да. Так вот. После первых ролей в кино, когда моя физиономия приобрела известность, меня вызвали в партком театра, в котором я тогда работал, и в жесткой форме потребовали прекратить заниматься всякой ерундой. Раньше ведь такие исследования не поощрялись. Все то, что не соответствовало марксистко-ленинскому учению о материализме, считалось откровенной чушью. Кто им только "настучал" - ума не приложу. И пригрозили, что если я не выполню это требование, то дальнейший путь в искусстве мне, как говорится, заказан. Я даже дословно помню гневную тираду секретаря парткома: "Советской культуре не нужны актеры, увлекающиеся всякими лженаучными теориями".
        - И Вы бросили?
        - Бросил. А что мне еще оставалось? Ставить под удар карьеру в угоду сомнительному хобби? Друзья на меня были не в обиде. Я им все объяснил - они меня поняли, поддержали. Но после этого мы, естественно, разошлись. Я очень долго их не видел. И вот, много лет спустя, я случайно встретил их на одном из светских приемов. Мы вспомнили нашу молодость. И они мне рассказали, что по Голосовому оврагу сейчас имеются новые данные. И эти данные заставляют относиться ко всем происходящим в нем явлениям очень и очень серьезно. В частности, в нем обнаружены лептонные поля. Тебе известно, что это такое?
        - Нет, - честно признался я.
        - Это эдакая своеобразная цепь, состоящая из атомов энергии. И вот по этой цепи, как по конвейеру, движется мысль. Лептонное поле - это проводник телепатического общения, то-есть, общения на уровне мысли.
        - Вы хотите сказать, что Голосов овраг - это живое существо? - вытаращил глаза я.
        - Нет, - помотал головой Карпычев. - Сам овраг не может излучать лептонную энергию. Но это может делать что-то другое, существующее в нем, и невидимое нашему глазу. Например, те же души, одну из которых тебе удалось заснять. Не исключено, что они таким образом общаются между собой. Одним словом, в Голосовом овраге обитает некий неведомый нам разум.
        Хозяин пристально посмотрел на меня, словно оценивая эффект, который произвели его слова, и спросил:
        - Ну как, сильно я тебя удивил?
        - Сильно, - выдохнул я. - Даже очень сильно. Признаться, я не ожидал, что Вы так хорошо в этом подкованы. А, если не секрет, что Вас подвигло заинтересоваться аномалиями? Простое любопытство, или Вам когда-то довелось столкнуться с чем-то необъяснимым?
        - Второе, - ответил хозяин. - Я ведь местный. Коренной Коломенец. Я родился в селе Дьяково, которое стояло как раз рядом с оврагом, и до конца семидесятых прожил там. Сейчас этого села уже нет. Во время подготовки к московской Олимпиаде его пустили под бульдозер, а всех жителей переселили в многоэтажки. Так что истории, связанные с Голосовым оврагом, мне известны не понаслышке. Одна из них затронула нашу семью. Это случилось в мае 1936 года, незадолго до моего рождения. Мой дед, которого звали Митрофан Никитович, ушел вечером на работу. Он работал старшим мастером на хлебозаводе, и в тот день у него была ночная смена. Погода выдалась ужасной. Небо заволокло тучами. Землю окутал густой туман. Моросил дождь. Вот он ушел, и с тех пор его больше никто никогда не видел.
        - Его путь лежал через овраг? - спросил я.
        - Да, - кивнул Карпычев. - Он всегда ходил через него. Это была самая короткая дорога. Поиски результатов не дали. Был человек - и нет человека. Как сквозь землю провалился. Даже фотографии никакой не осталось. Я обращался в различные архивы, но отовсюду получил отказ. Мол, в войну все сгорело.
        Известный актер замолк и задумчиво уставился перед собой.
        - Да-а-а, - протянул я, чтобы как-то заполнить возникшую паузу.
        Карпычев очнулся, поднял глаза, тяжело вздохнул и поднялся с кушетки.
        - Ладно, - сказал он, - хватит об этом. Пойду, узнаю, что этой особе было надо.
        И он вышел из будки, оставив меня во взбудораженном состоянии. Я поймал себя на мысли, что если бы я знал про все это раньше, то ни за что бы не решился провести ночь в Голосовом овраге.
        Ночью мне понадобилось выйти во двор.
        Возвращаясь обратно в будку, я взялся за ручку двери, и с ужасом почувствовал, что она к ней прилипла. Клей! Моя кровь вскипела. Хоть бы это поганое отродье кто-нибудь придушил!…
        Глава одиннадцатая
        Судя по повышенному вниманию, которое источал по отношению ко мне Баруздин на следующем разводе, Катерина не преминула сообщить ему о том, что Карпычев удостоил меня личной аудиенции.
        - Жень, останься, - попросил он, когда инструктаж был завершен, и все поднялись с мест, чтобы отправиться к месту службы.
        Я снова придвинул к себе стул.
        - Ну как, освоился? - приветливо улыбнулся шеф.
        - Немного освоился, - ответил я.
        - Какие впечатления о работе? Нравится? Не жалеешь, что к нам пришел?
        Я пожал плечами.
        - Работа - это не развлечение. Нравится - не нравится, ее нужно выполнять.
        - Золотые слова! - воскликнул Баруздин. - Все бы так рассуждали. Ну что ж, пока я тобой доволен. Будем считать, что испытательный срок ты выдержал. Да и хозяину ты, вроде, приглянулся. Обычно он с охранниками подолгу не беседует. А тебя, видишь, выделил. На чем, интересно, Вы с ним сошлись?
        - Да мы особо с ним не сходились, - возразил я. - Просто немного поговорили на одну интересующую нас тему, только и всего.
        - Какую тему? Если, конечно, не секрет.
        Я не посчитал, что наш разговор с Карпычевым содержит в себе тайну, и со спокойной душой передал Баруздину ее суть. Впоследствии я неоднократно об этом сожалел. Не прояви я тогда беспечность, глядишь, все сложилось бы и по-другому. Но откуда мне было знать, что у него на уме?
        - Ну и ну! - удивленно усмехнулся мой шеф. - Вот уж, никогда бы не подумал. Лично мне Геннадий Матвеевич никогда не говорил, что увлекается потусторонними мирами. Если он тебе в этом открылся, значит, он тебе доверяет? А как отношения с его домочадцами? Все нормально? Не сильно они тебе докучают?
        - Все нормально, - сжав зубы, ответил я.
        - Ну, давай. Успешного дежурства.
        Я поднялся с места и вышел из "офиса".
        Мое "все нормально" было, конечно, неправдой. С каждым днем запасов моего терпения становилось все меньше и меньше.
        "Какой я, к черту, охранник? - мысленно возмущался я. - Я не охранник, а самая настоящая домработница, гувернантка! Если в Балашове узнают, чем я здесь занимаюсь, меня же засмеют".
        Помой машину, почисти двор, полей клумбы, скоси траву, подстриги ветки на деревьях, сходи в магазин, развесь белье - это далеко не полный перечень распоряжений, которые я, волею Катерины, вынужден был исполнять.
        Не переставал меня доставать своими идиотскими выходками и Радик. Он постоянно придумывал что-нибудь новое. Это утро было не исключением. Подойдя к калитке, я увидел прикрепленный к забору листок бумаги, на котором крупными буквами значилось: "Осторожно, злой охранник!". Ниже была нарисована карикатурная рожица, в которой без труда угадывались черты моего лица. Я в сердцах сорвал "объявление" и нажал на кнопку звонка.
        - Га-га-га! - встретил меня заливистым хохотом Панченко. - Ну, что, видел?
        - Видел, - проворчал я, выкидывая смятый листок в урну.
        - Я специально его оставил, чтобы тебя позабавить.
        - Позабавил, спасибо, - огрызнулся я.
        - Ну, до чего юморной пацан! Надо же такое придумать! - продолжал веселиться мой напарник. - Ты явно ему чем-то приглянулся. На нас с Мишкой он вообще никакого внимания не обращает.
        - Хорошее внимание! - раздраженно воскликнул я. - То арахисом из рогатки запульнет, то дверную ручку клеем обмажет. А хитер не по возрасту! Хулиганит только тогда, когда этого никто не видит. Как только кто-нибудь появляется - сразу принимает облик невинной зайки. Он меня когда-нибудь выведет. Не посмотрю, что хозяйский сын. Так уши надеру, что новые пришивать придется.
        - А вот этого делать не стоит, - посерьезнел Толик. - Какой-никакой, но он, все-таки, ребенок.
        Где-то через неделю Баруздин снова задержал меня после развода. Дождавшись, когда все уйдут, он взял свой портфель и стал рыться в его содержимом.
        - На, держи, - сказал он, протягивая мне большой конверт. - Передашь Геннадию Матвеевичу. Он в курсе. Я ему уже звонил, сказал, что отправлю с тобой небольшой сюрприз.
        В конверте лежала увеличенная фотокопия какой-то анкеты. С левого верхнего угла на меня смотрел человек лет пятидесяти, с немного одутловатым, морщинистым лицом, большим подбородком, круглыми, неглубокими, чем-то напоминающими рыбьи, глазами, широким мясистым носом и толстыми губами.
        "Карпычев Митрофан Никитович, - прочел я. - Дата рождения - 27 апреля 1887 года. Место рождения - село Дьяково. Партийность - член ВКП(б) с 1929 года. Социальное положение - крестьянин. Семейное положение - женат, имеет дочь…".
        - Откуда это у Вас? - изумленно спросил я. - Хозяин говорил, что обыскал все архивы, но так ничего и не нашел.
        - Он обыскал все общедоступные архивы, - разъяснил Баруздин. - Но есть еще архивы, в которые вхожи далеко не все. По прошлой работе в милиции у меня остались кое-какие знакомства. Вот, попросил поискать. И, как видишь, нашли…
        Вся зловещая суть этого невинного, на первый взгляд, подарка открылась мне лишь несколько месяцев спустя.
        Глава двенадцатая
        Голосов овраг продолжал притягивать меня к себе, точно магнит. Прогуливаться по нему вошло у меня в привычку. Он внушал мне благоговение и трепет. Когда я шел по пролегавшей через него узкой, вьющейся тропинке, меня неизменно охватывало чувство тревоги. Я словно чего-то ожидал. Чего-то опасного и нехорошего. Мои глаза не отрывались от земли. Я лелеял надежду обнаружить на ней следы чего-то необычного и таинственного. Но овраг чудесами больше себя не проявлял.
        Кстати, температура воды в протекающем по нему ручье действительно оказалась четыре градуса. Я замерял.
        Во мне с необычной силой вспыхнул несвойственный мне ранее интерес к мистике. Я взахлеб поглощал литературу подобной направленности, и обнаружил, что на Земле существует масса загадочных мест, и что Голосов овраг в их перечне - далеко не самое страшное.
        Лагуна Трук в Микронезии. Здесь в 1944 году был потоплен японский флот. С тех пор в ней часто появляются призраки и слышатся чьи-то голоса. Здесь до сих пор продолжают гибнуть люди. В основном, это любопытные туристы, решившие сэкономить на услугах дайверов. От фотографий ее дна по моей спине поползли мурашки. Проржавевшие и обросшие мхом обломки военных кораблей. Человеческие скелеты с сохранившимися на них остатками одежды и обуви. Запорошенные песком предметы быта: посуда, инструменты, обломки мебели, чемоданы.
        Музей медицинской истории Мюттера. Огромная коллекция черепов. Труп женщины, превратившийся в мыло. Сиамские близнецы с общей печенью. Двухголовый ребенок… Бр-р-р! Ни дай бог увидеть такое воочию!
        Каменные гиганты острова Пасхи. Неужели это и вправду творение природы? Что-то не похоже. Слишком уж они выразительные. Но кто их тогда изготовил? Кто их установил? Кто их сюда перетащил? Ведь вес каждой фигуры составляет порядка ста тонн.
        Эдинбург. Темный переулок. Тупик Мэри Кинг. Здесь в семнадцатом веке закрывали и оставляли умирать больных чумой. Нехорошее место. Оно славится своими полтергейстами. Многие туристы жалуются, что чувствуют в нем прикосновение чего-то невидимого.
        "А слабС прогуляться по оврагу в туман? - подначивал себя я. - Да, это чревато. Но зато, какое приключение!".
        Такая возможность мне вскоре представилась…
        Глава тринадцатая
        Глаза Панченко светились ироничным озорством.
        - Так-так, - проговорил он, впуская меня во двор. - Так-так.
        - Что ты хочешь сказать этим "так-так"? - поинтересовался я, обменявшись с ним рукопожатием.
        - Да так, ничего, - уклончиво проговорил мой напарник. - Однако же, резв ты, браток. Дождался, когда хозяина не будет, и "цигель, цигель, ай-лю-лю".
        То, что Карпычев накануне уехал на две недели к своей матери, которая проживала где-то в районе Сочи, и взял с собой Радика, мне было известно. Но при чем здесь "ай-лю-лю"?
        - Катерина Васильевна тобой вчера сильно интересовались, - пояснил Панченко. - Когда ты будешь, и все такое.
        - Насчет "все такое" можешь не волноваться, - заявил я, поняв, куда он клонит. - Тут, скорее всего, какой-нибудь хозяйственный вопрос. Что-нибудь покрасить или помыть.
        - Конечно, конечно, - с шутливой издевкой воскликнул Панченко.
        - Да пошел ты! - беззлобно бросил я, махнув на него рукой. - Ничего остроумнее не придумал?
        Но мое возражение тут же оказалось поколебленным раздавшимся из дома восклицанием:
        - Женечка, ты пришел? Я сейчас к тебе зайду.
        Голос Катерины был кокетлив и игрив. У меня от изумления открылся рот. Панченко прыснул.
        - Ухожу, ухожу, - комично засуетился он. - Не смею препятствовать взаимному нетерпению.
        Я впал в растерянность. Подобного поворота я не ожидал. С чего бы это?
        - Ну, ты давай, не теряйся, - хитро подмигнул Панченко, вручил мне сменный журнал и скрылся за калиткой.
        Продолжая оставаться в недоумении, я зашел в будку. Буквально сразу же туда впорхнула Катерина.
        - Привет, - весело бросила она.
        - Здравствуйте, - глухо, без эмоций, произнес я.
        - Ну, как обстановка?
        - Все спокойно. Происшествий нет.
        - Вот что значит охрана! Долго я убеждала мужа ее завести. Раньше здесь отбоя не было от зевак. Все так и норовили заглянуть в щелочку. А теперь даже сунуться боятся.
        - Стараемся, - буркнул я.
        Моя "гостья" уселась на кушетку и стала водить глазами по сторонам.
        - А у тебя здесь очень мило, - пропела она.
        - Угу, - промычал я.
        Катерина приняла полулежащее положение, вздернула носик вверх, закинула руку за голову, и вытянула ноги, положив их одну на другую.
        Я почувствовал, что начинаю краснеть. Что у нее на уме? Мною овладело беспокойство. Со стороны я, наверное, выглядел довольно смешно. Когда женщина боится стать жертвой насилия находящегося рядом мужчины - это еще куда ни шло. Но когда наоборот!…
        Я робко поднял глаза. Катерина оценивающе смотрела на меня. Это смутило меня еще больше. Мое лицо запылало огнем. Я потупил взор, погладил кончик носа, потеребил подбородок, рассмотрел свои ладони, почистил ногти, совершенно не зная, как себя вести.
        - Нужно сходить в магазин, - проговорила Катерина.
        - Что купить? - выпалил я.
        - Да нет, покупки я сделаю сама, - улыбнулась она. - От тебя потребуется лишь быть рядом. Съездим в "Рамстор", наберем все, что нужно, а после вернемся обратно.
        - Я не имею права оставить пост, - замотал головой я.
        На лице Катерины просияла улыбка.
        - Ну, мы же ненадолго. Кроме этого, ты ведь оставишь пост не по своей воле, а по моему распоряжению. Если хочешь, можешь даже зафиксировать это в своем журнале. Я вижу, моя просьба кажется тебе несколько странной. Давай я тебе объясню, с чем она связана.
        Катерина поменяла позу и горестно вздохнула.
        - Ты даже не представляешь, как это трудно, быть предметом всеобщего внимания. В последнее время я хожу в магазин, как на казнь. Едва я там появляюсь, кругом разносится шепот: "Вон, жена Карпычева пошла". На меня устремляются десятки глаз: любопытных, завистливых, злых. Это жутко нервирует. И тут уже не до выбора товара. Хочется просто взять, что попалось под руку, и как можно быстрее исчезнуть. А когда рядом кто-то есть, можно на него отвлечься, и чужое внимание станет не таким чувствительным. Мне просто будет легче, если я буду не одна. Теперь тебе ясно, зачем мне требуется твое присутствие?
        - Ясно, - облегченно вздохнул я. - Когда нужно ехать?
        - Прямо сейчас.
        В супермаркете моя спутница щебетала без умолку:
        - Смотри, какие восхитительные чашечки! Тебе нравятся? Может, купим?… Какой торт тебе больше хочется, "Прагу" или "Наполеон"?… Ох, что-то мне приелась эта "салями". Давай лучше возьмем буженину… Я знаю, ты любишь форель. Но семга, поверь, ничуть не хуже…
        "Слава богу, что она хоть не называет меня своим котиком, - раздраженно думал я, едва успевая вставлять в ее болтовню короткие "да", "пожалуй" и "конечно".
        Народ, находившийся в магазине, не сводил с нас глаз.
        Меня не отпускало ощущение, что хозяйка ведет себя так неспроста. И что дело здесь не в болезненном восприятии чужого внимания, а в чем-то другом. Но что именно скрывалось за ее любезностью, я узнал значительно позже.
        Ближе к концу дня приехал Баруздин. Посчитав его появление обычным контролем работы подчиненных, я уже приготовился было сделать ему доклад. Но мой шеф отмахнулся и проследовал в дом.
        "Вот что значит отсутствие хозяина, - мысленно отметил про себя я. - При Карпычеве он такие штуки себе не позволяет".
        Проговорив с сестрой более двух часов, Баруздин уехал, так и не задав мне ни одного вопроса…
        Глава четырнадцатая
        На следующий день после возвращения Карпычева и Радика погода резко испортилась. Небо затянуло серой, непроницаемой пеленой. В воздухе повеяло прохладой и сыростью. А зарядивший с самого утра дождь отбивал всякую охоту появляться на улице.
        За окном становилось все темнее и темнее. Вечер постепенно вступал в свои права. Я находился на "боевом посту" и с трудом сдерживал одолевавшую меня зевоту.
        Вдруг на мониторе высветились две яркие точки. К забору подъехал автомобиль. Я узнал джип Баруздина.
        Я встрепенулся, поднялся с места, и отправился открывать калитку.
        - Все в порядке? - спросил меня шеф, перешагивая через разлившуюся у самого порога лужу.
        - Происшествий не зафиксировано, - отчитался я.
        Мы прошли в будку. Баруздин снял трубку внутреннего телефона:
        - Алле! Геннадий Матвеевич? Здравствуйте. С приездом Вас. Можно Вас увидеть?… Ага, иду.
        Мой шеф вышел во двор. Его лицо сияло слащавостью. На крыльце появился Карпычев. Они о чем-то немного поговорили, после чего Баруздин махнул мне рукой. Я выглянул наружу.
        - Собирайся, - скомандовал шеф. - Поедешь с нами.
        - Куда? - спросил я.
        - К Голосовому оврагу.
        Я удивленно вскинул брови.
        - Только что проезжал мимо него. Никогда такого не видел. Мистика из мистик! Матвеича долго уговаривать не пришлось. Он уже одевается. Или тебе не интересно?
        - Интересно! - с жаром выдохнул я. - Еще как интересно!
        Мы уселись в джип и стали дожидаться Карпычева. Когда он присоединился к нам, "Лэнд Крузер", взревев, тронулся с места.
        - Вот погода, так погода! - досадовал Баруздин, ловко лавируя между лужами. - Геннадий Матвеевич, это не Вы, случайно, ее с югов привезли?
        - Нет, - отозвался известный актер. - Когда мы уезжали, там было тепло и ясно. Вини во всем север.
        Впереди показались яблоневые сады. Миновав их, Баруздин подъехал к самому склону оврага и заглушил мотор. Мы вышли из машины.
        Мой шеф не соврал. То, что предстало нашим глазам, и в самом деле впечатляло.
        Над оврагом клубился густой туман. Как будто в нем что-то кипело. Причем цвет тумана имел какой-то необычный, зеленоватый оттенок. Он исходил откуда-то из глубины, и рассеивался по мере удаления.
        У меня по спине поползли мурашки. Мне сразу вспомнились истории, о которых я читал в библиотечной книжке. Зеленый туман! Так же, как и тогда!
        Я посмотрел на своих спутников. В глазах Карпычева светилось неподдельное изумление.
        - Да-а-а, - восхищенно протянул он.
        - После таких видений поневоле начинаешь верить во всякую чертовщину, - зачарованно прошептал Баруздин.
        - А вы чувствуете, какая вокруг тишина? - спросил известный актер. - Для этого места она не характерна. Здесь всегда слышится какая-то жизнь.
        Я прислушался. И точно. Если исключить дуновение ветра и шум дождя, в овраге царило абсолютное безмолвие.
        - Ну что, может спустимся вниз? - предложил Баруздин, посветив карманным фонарем.
        Мы переглянулись. Карпычев усмехнулся:
        - Иди первый. Мы за тобой, - отозвался он.
        Но мой шеф так и не решился взвалить на себя бремя лидерства.
        Внезапно из оврага донеслись чьи-то торопливые шаги. В тумане проявилась невысокая, плотная, коренастая фигура. Это был человек лет пятидесяти, в потрепанных брюках, изношенных широконосых башмаках, старомодном картузе, и потертом пиджаке, под которым просматривалась светлая косоворотка,
        - Братцы! - окликнул нас он; голос у него был грубый и прокуренный. - Подскажите, куда это я вышел? Вроде, шел правильно, а очутился где-то не там.
        - А куда тебе надо? - спросил Баруздин.
        - В Дьяково.
        - В Дьяково? - удивленно переспросил мой шеф. - Так его давным-давно уже нет. Лет двадцать, как снесли.
        - Чего-о-о-о? - удивленно протрубил незнакомец.
        Он подошел к нам вплотную, и я смог разглядеть его лицо. Оно было немного одутловатым, морщинистым, с хорошо развитым подбородком, толстыми губами, мясистым носом, и неглубокими, круглыми, чем-то напоминающими рыбьи, глазами.
        Эти черты были мне хорошо знакомы. Я их определенно где-то видел.
        "Где я мог его раньше встречать?", - подумал я.
        И тут меня осенило. Лицо незнакомца точь-в-точь походило на фотографию без вести пропавшего карпычевского деда.
        У меня перехватило дыхание. Этого не может быть!
        Человек в картузе тем временем остановился и стал пристально нас оглядывать.
        - А вы, собственно, кто такие? - с подозрением спросил он. - Что-то одеты вы как-то странно. Не по-нашему.
        - Это мы-то странно одеты? - засмеялся Баруздин и сделал шаг вперед.
        Незнакомец отпрянул и угрожающе поднял кулаки.
        - Не подходи. Зашибу. У меня рука тяжелая.
        Мой шеф опешил. Возникла пауза.
        Взгляд человека в картузе светился враждебностью.
        - По-моему, сумасшедший, - тихо, сквозь зубы, прошептал Баруздин.
        Он изобразил приветливую улыбку и сделал приглашающий жест.
        - Послушай, приятель…
        Незнакомец напрягся, словно сапер, обезвреживающий мину, и снова принял боевую стойку.
        - Не подходи.
        Мой шеф замер.
        - Ты хоть скажи, как тебя зовут? - весело воскликнул он.
        - А тебе зачем? Ты что, из НКВД?
        - Точно, из "Кащенко", - процедил Баруздин, и опять обратился к незнакомцу. - Ну, не говори, если боишься.
        - Чего мне тебя бояться? - парировал человек в картузе. - Мне бояться нечего. Я из потомственных крестьян. В партии с двадцать девятого года. А вот ты, сразу видать, что из "бывших".
        Незнакомец немного помолчал, словно раздумывая, стоит ли ему и дальше продолжать с нами разговор, а затем произнес:
        - Митрофаном меня кличут. Никитовичем.
        Мой рот непроизвольно открылся. Деда Карпычева звали точно так же.
        Фантастика!
        Я сглотнул слюну и покосился на известного актера. Он был смертельно бледен. Похоже, его мысли работали в том же направлении, что и мои.
        - Роман, - негромко проговорил он. - Едь домой.
        Мой шеф опешил.
        - А Вы?
        - Я доберусь сам.
        Баруздин растерянно заморгал глазами.
        - Геннадий Матвеевич, я сделал что-то не так?
        - Все ты сделал так. Но мне нужно, чтобы ты уехал.
        - Но почему?
        - Едь домой, - не грубо, но настойчиво повторил Карпычев.
        Мой шеф немного помялся.
        - Как скажете, - согласился он и направился к своей машине. - Жень, поехали.
        - Женя останется со мной, - отрезал известный актер.
        Баруздин остановился, посмотрел сначала на него, потом на меня, недоуменно пожал плечами, после чего уселся за руль и скрылся из виду.
        Карпычев повернулся к незнакомцу.
        - Как Ваша фамилия?
        - А ты что за птица, чтобы я называл тебе свою фамилию? - встал в позу тот. - По вам видно, что вы буржуи. И машина у вас какая-то буржуйская. Никогда таких не видел.
        - Митрофан Никитович, Ваша фамилия Карпычев? - не удержался я.
        - Допустим, - насторожился он.
        - Вы проживаете на улице Розы Люксембург, дом восемнадцать? - спросил известный актер.
        - Да. А что?
        Мы с Карпычевым переглянулись. Ни он, ни я никак не могли до конца поверить в реальность происходящего.
        - Геннадий Матвеевич, - прошептал я, - может, это, все-таки, не он?
        Известный актер немного подумал, а затем тихонько попросил:
        - Дай мне потолковать с ним наедине.
        Я угукнул и отошел в сторону. Меня переполняло возбуждение. Мне просто не верилось, что я воочию столкнулся с тем, о чем знал только понаслышке. Перемещение во времени! Неужели это и впрямь дед Карпычева, который исчез в Голосовом овраге более полувека назад? Пока все сходится: лицо, фамилия, имя, отчество, возраст, домашний адрес.
        Это просто невероятно!
        Во мне все бурлило. Будучи не в силах стоять на месте, я принялся бесцельно бродить туда-сюда, изредка бросая взгляды на собеседников. Говорили они тихо. До меня долетали лишь отдельные слова. Поначалу тон человека в картузе был агрессивным. Но затем его агрессия постепенно спала. С каждой минутой незнакомец становился все растеряннее и растеряннее. Вдруг он сорвался с места и бросился обратно в овраг.
        Я поспешил к Карпычеву.
        - В это, конечно, трудно поверить, - не дожидаясь моего вопроса, с дрожью в голосе произнес он. - Но, похоже, это действительно мой дед. Он правильно назвал всех моих предков, точно описал домашний быт.
        - А куда он убежал? - спросил я.
        - Захотел вернуться в свое время.
        Мы повернулись к оврагу и обомлели. Обстановка резко изменилась. Зелень исчезла. Туман перестал клубиться и превратился в привычную глазу однородную полупрозрачную массу.
        - Я читал, что зеленый цвет может означать открытый временной портал, - неуверенно пробормотал я. - Если он исчез, значит, портал закрылся.
        Карпычев ничего не ответил. Он заложил руки за спиной и напряженно вглядывался в овраг.
        До наших ушей снова донеслись торопливые шаги. Из плотной туманной завесы вынырнул уже знакомый нам силуэт. Увидев нас, человек в картузе замедлил шаг.
        - Это опять вы! - простонал он.
        Незнакомец остановился, обессилено опустился на землю и обхватил голову руками.
        Мы подошли и присели рядом. Он поднял глаза.
        - Мужики, а может это просто сон? - вяло спросил он, и с надеждой посмотрел на нас. - Может, я просто сплю? А? Слышите?
        Мы молчали. Глаза человека в картузе потускнели. В них появились обреченность и отчаяние. Он снял головной убор, вытер лицо, и в изнеможении закрыл его руками.
        - Что мне делать? Что мне делать?
        Мне было его жалко. Вот так, ни с того, ни с сего, вдруг взять, да переместиться на полвека вперед, где все по-другому, где нет ни друзей, ни знакомых. Как тут не спасовать? И врагу не пожелаешь оказаться в такой ситуации.
        - Пойдем с нами, - сказал ему Карпычев.
        - Куда? - горестно воскликнул "пришелец".
        - Ко мне домой.
        - Никуда я не пойду. Я останусь здесь до тех пор, пока этот проклятый овраг не вернет меня назад.
        - Ты не вернешься назад, - тяжело вздохнул известный актер. - Вставай, пойдем. Поужинаешь, переночуешь. А завтра подумаем, как быть дальше.
        - Все равно не пойду!
        Уговоры продолжались долго. Человек в картузе проявлял недюжинное упорство. Я взирал на него с тем любопытством и почитанием, которые бывают свойственны при соприкосновении с каким-нибудь предметом старины, дошедшим до нас из глубины веков. А тут был не предмет. Тут был самый настоящий живой посланец прошлого. Он еще не знает, что в сорок первом году начнется страшная война. Он еще не ведает про покорение космоса. Ему абсолютно незнакомы достижения научно-технического прогресса, давно ставшие обыденными в нашем быту. Ему невдомек, что страны, в которой он жил, более не существует. Как много предстоит ему узнать, чтобы освоиться в нашем современном мире. Но сможет ли он, учитывая его почтенный возраст, справиться с этой адаптацией?
        В конце концов Карпычеву все же удалось его уломать. Решающим аргументом в его убеждениях стало напоминание о судьбе некоего монаха, появившегося в Коломенском в начале тридцатых годов, и утверждавшего, что он живет в середине девятнадцатого века.
        - Помнишь, что с ним стало? - вопрошал известный актер.
        - Помню. Как не помнить? - отвечал "пришелец". - Два дня ночевал возле склада, где до революции была церковь. Затем его забрали в НКВД. Ходили слухи, что его расстреляли.
        - Тебя привлекает такая перспектива? В наши времена, правда, нравы совсем другие. Расстрелять тебя, конечно, не расстреляют. Но поместить в "психушку" вполне могут.
        - Я не хочу в "психушку"!
        - Тогда поднимайся и иди за мной.
        На протяжении всего пути дед Карпычева не переставал испуганно озираться по сторонам.
        - А это откуда взялось?… А куда делись дома, которые здесь стояли?… А этой дороги здесь не было!…
        - Тебе нечего бояться! - успокаивал его "внук". - Я тебя в обиду не дам.
        Улучив момент, Карпычев шепнул мне на ухо:
        - Я могу на тебя рассчитывать?
        - Конечно, - ответил я.
        - Никому не слова. Обещаешь? Никому-никому.
        - Обещаю. Но как быть с остальными? Как Вы объясните Баруздину, Катерине, Радику, моим напарникам присутствие в доме этого человека?
        - Что-нибудь придумаю, - сказал Карпычев. - Скажу, что он нужен мне, как прототип для вживания в роль…
        Глава пятнадцатая
        Карпычев заглянул ко мне рано утром.
        - Не спишь? - спросил он, закрывая за собой дверь будки.
        - Как можно, - ответил я, поднимаясь с кушетки. - Я ведь на дежурстве.
        Хозяин знаком показал мне, чтобы я оставался на месте, и уселся на стул перед монитором.
        - Решил к тебе зайти, пока ты еще не ушел. Проговорили с дедом до самого рассвета. Рассказал ему всю историю с середины тридцатых годов до наших дней. Но, по-моему, он так ее и не переварил. Да это и не удивительно. Столько всего за один раз.
        - Конечно, - согласился я. - На это требуется время.
        Карпычев задумчиво посмотрел на меня.
        - Знаешь что? А почему бы тебе ни переехать пока к нам?
        - Зачем?
        - За дедом нужно присмотреть, - объяснил известный актер. - Ты, наверное, понимаешь, что оставлять его одного сейчас никак нельзя. Он же попал в новый мир. Он как ребенок. Ему все нужно объяснить, всему научить. Он, ведь, даже не знает, как пользоваться элементарными бытовыми приборами. В его время не было ни телевизоров, ни видеомагнитофонов, ни микроволновых печей, ни кондиционеров. Короче, его нужно адаптировать. Ну и, конечно, следить, чтобы он не наделал глупостей. Я целыми днями быть дома не могу. Театр, кино, теперь вот еще телешоу добавилось. Поэтому, нужен надежный человек. Жить будешь в доме. Комнат у меня много. Какую из них тебе выделить - я уже присмотрел. Она находится на втором этаже, как раз по соседству с комнатой деда. Все необходимое для жизни там есть. С шурином я вопрос улажу. Насчет материальной стороны не беспокойся. Не обижу.
        Я смущенно кашлянул. Предложение Карпычева стало для меня полной неожиданностью. В первое мгновение я воспрянул. Известный актер приглашает меня в свой дом! Многие ли могут похвастаться такой честью? Но затем я сообразил, что в доме будет не только он. После этого мое воодушевление рухнуло. Жить рядом с Катериной и Радиком, да еще на птичьих правах, в качестве прислуги - это представлялось мне невыносимым.
        - А что, за ним не может присмотреть Ваша жена? - попробовал деликатно отказаться я.
        Карпычев вздохнул.
        - Катерину в расчет не принимай, - понизив голос, произнес он. - Ее дни здесь сочтены. Ей об этом уже объявлено. Она оказалась совсем не таким человеком, каким представлялась вначале. Я хотел, чтобы у моего сына была мать. А получилась мачеха. Причем, в самых худших проявлениях этого понятия. Никаких ее распоряжений ты больше выполнять не будешь. Твоей единственной обязанностью будет мой дед.
        "Ничего себе! - мысленно присвистнул я. - Вот так поворот! Интересно, знает ли об этом Баруздин?".
        Карпычев еще раз взглянул на меня, и, видимо, уловив, что меня продолжают одолевать сомнения, мягко добавил:
        - Жень, мне, кроме тебя, довериться больше некому. Я не хотел бы посвящать еще кого-нибудь в свою тайну…
        На новое место жительства я переехал в тот же день.
        Сдав, как обычно, смену Ширяеву, я отправился домой, позавтракал, немного подремал, затем собрал свои вещи, успокоил своих родственников, объяснив, что покидаю их не потому, что чем-то недоволен, а в связи с изменившимися условиями работы, и вернулся на место службы.
        - Ты чего? - удивленно спросил Ширяев, косясь на мою битком набитую сумку.
        - Так надо, - ответил я.
        Сообщив по телефону Карпычеву о своем прибытии, я, сопровождаемый недоуменным взглядом напарника, поднялся на крыльцо.
        Дверь отворилась. Наружу высунулась всклокоченная голова Радика.
        - Заходи, - бросил он.
        Я перешагнул через порог и очутился в просторном холле.
        - Разувайся, - по-хозяйски распорядился Радик и пододвинул мне тапки.
        Я переобулся и последовал за ним.
        Даже беглого взгляда на внутреннее убранство коттеджа хватило для того, чтобы поразиться его роскошью.
        "Живут же люди!", - восхищенно подумал я.
        Евроотделка, лакированный паркет, толстые мягкие паласы, шикарная, явно не серийная, мебель. Не дом, а самый настоящий дворец! Обитать в такой обстановке мне доселе еще не приходилось.
        Радик провел меня на второй этаж и заглянул в крайнюю дверь коридора.
        - Пап, он вот.
        Мальчик посторонился, давая возможность мне пройти, и скрылся в комнате, которая была напротив.
        Карпычев сидел в уютном мягком кресле и, водрузив на нос очки, читал какой-то журнал. Судя по большому письменному столу, стоявшему у занавешенного тюлью окна, а также огромному стеллажу с книгами, это помещение являлось его рабочим кабинетом.
        - Входи, входи, - приветливо кивнул он, отложив журнал, и указал рукой на стоявший в углу диван.
        - Садись.
        Я присел.
        - Как дела?
        - Нормально, - ответил я.
        - Дед сейчас спит, - сообщил Карпычев. - Пусть отдохнет. Ему нужно оправиться от потрясения. Я отвел ему "гостевую", что возле лестницы. Твоя комната - между ней и этим кабинетом. Та, что напротив - это детская. Пойдем, я тебя поселю.
        Моя новая "обитель" мне понравилась. Уютная, просторная, светлая, обставленная. Кровать, тумбочка, шкаф, стол, два стула, даже телевизор.
        - Ну, как? - спросил хозяин, раздвигая шторы на окне. - Идет?
        - Идет, - ответил я.
        - Обживайся, привыкай. Но только ничего здесь не передвигай. Пусть все остается, как есть. Когда-то это была комната моего первого сына.
        Голос Карпычева дрогнул:
        - Его звали Артем. Он погиб пятнадцать лет назад. Утонул в реке. А вскоре после этого я схоронил еще и жену. Она не вынесла этой потери.
        Карпычев подошел к шкафу и достал оттуда старый, потрепанный фотоальбом.
        - Вот, посмотри, если хочешь, - предложил он. - Если что понадобится - обращайся. Либо ко мне, либо к Радику. Кухня и санузел - на первом этаже. Там же гостиная и спальня Катерины. Мы сейчас живем с ней порознь. Если понадобится куда-то позвонить - телефон в холле.
        Карпычев вышел. Я раскрыл сумку, переложил свои пожитки в шкаф, переоделся, после чего склонился над альбомом.
        Открыв его, я увидел пожелтевшую от времени большую черно-белую фотографию, с которой на меня смотрел подросток лет четырнадцати с пышной прической, выразительными озорными глазами, и очаровательной широкой улыбкой.
        "Чем-то похож на Радика, - подумалось мне. - Вот почему Карпычев так сильно привязан к своему приемному сыну. Он напоминает ему Артема. Может, именно поэтому он и решил его усыновить?".
        Я стал переворачивать страницы. Фотоснимки были расположены в хронологическом порядке. Вот Артем совсем маленький, в объятиях родителей. Вот в детском саду. Вот в школе. Вот у моря. Вот в пионерском лагере…
        Снимками в пионерском лагере альбом заканчивался. Очевидно, они были последними.
        Мне стало грустно. Страшно, очень страшно, когда человек погибает в столь юном возрасте. Когда его жизнь обрывается, так по существу и не начавшись.
        Я тяжело вздохнул, закрыл альбом и положил его на место…
        Глава шестнадцатая
        К моему внезапному "повышению по службе" (если, конечно, мою передислокацию можно было считать таковым) все отнеслись по-разному.
        Баруздин воспринял его спокойно. Мне даже показалось, что он был этим доволен.
        - Ох, уж мне эти актеры, - покачал головой он. - Причуда на причуде. Поселить рядом с собой какого-то забулдыгу только ради того, чтобы перенять его привычки и манеры, и все из-за какой-то роли!
        - Искусство требует жертв, - развел руками я.
        Реакция Панченко и Ширяева оказалась враждебной. Уж не знаю, в чем они нашли причину для зависти, но взъелись они на меня не на шутку.
        - Ну, как, нравится работа гувернантки?
        Выслушивать это было, конечно, обидно. Но я не мог им всего сказать. Так что приходилось терпеть.
        Что касается карпычевских домочадцев, то, вопреки моим опасениям, никаких трудностей с ними не возникло.
        Катерина заметно притихла. Вся ее спесь, весь ее снобизм вдруг словно куда-то испарились. Она стала приветлива и мила. Тот, кто встретился бы с ней впервые, непременно утвердился бы во мнении, что перед ними - добросовестная домохозяйка, и любящая жена и мать. Но на меня это не действовало. Я знал, что все ее радушие - напускное, неискреннее, и является лишь продуктом обстоятельств.
        Как там сказал Карпычев? "Ее дни здесь сочтены".
        Радик мне больше не пакостил. Вместо "эй, ты", он теперь называл меня не иначе, как "дядя Женя". Правда, он доставал меня своим любопытством. Он постоянно подслушивал наши разговоры со стариком. То ли ему нечем было заняться, то ли он что-то подозревал, но во время наших бесед он неизменно торчал под дверью. И когда я его в этом уличал, он резко отскакивал в сторону, принимал облик невинной овечки, и делал вид, что просто проходит мимо.
        Единственным, кто доставлял мне беспокойство, был мой подопечный.
        Митрофан Никитович походил на великовозрастное дитя. Как ребенок постепенно постигает окружающий его мир, так и он постепенно вникал во все современное. Я был сродни учителю, он - сродни ученику.
        Самую бурную его реакцию вызывала история.
        - Это же враги народа! - возмущался он, когда я затрагивал тему незаконности "сталинских репрессий". - Они же мечтают вернуть на нашу шею помещиков и капиталистов!
        Неприятие культа личности Сталина порождало в нем дикое бешенство. Как можно покушаться на святое?! Он даже как-то выгнал меня из комнаты, не пожелав вести дальнейший разговор, и остыл только на следующий день, после беседы со своим "внуком".
        Я не обижался на старика. По-человечески я его понимал. Все мы дети своего времени. Разрушать глубоко укоренившуюся в сознании веру всегда бывает нелегко.
        Мои рассказы о Великой Отечественной войне повергли его в шок. Он никак не мог поверить, что наши войска в сорок первом и сорок втором годах постоянно отступали. Как это так? Как это могло произойти? Ведь Красная армия всех сильней! В его голове просто не укладывалось, что такие города, как Киев, Минск, Смоленск, Сталинград, в которых ему довелось побывать, были разрушены, и после восстановления пребывают уже не в том виде, в каком он их помнил.
        Но самым серьезным ударом для него стало то, что Советского Союза, в котором он жил, и на благо которого он трудился, больше не существует. И что вместо построения коммунизма мы вернулись обратно в капитализм.
        И все же основные мои хлопоты приходились не на его мировоззрение, а на его страсть к выпивке. Без спиртного он мог продержаться два дня. На третий у него начиналась "ломка".
        - Вот что может сделать с человеком сильный стресс, - вздыхал Карпычев. - Ведь мой дед раньше не пил. Хотя, кто его знает? Не исключено, что бабка об этом просто умалчивала.
        Видя, что старик с собой не справляется, мы время от времени шли ему на уступки. Но при этом всегда тщательно следили за дозировкой "душевного лекарства", чтобы она не оказалась слишком большой. "Пришелец" бурно протестовал, но мы его протесты игнорировали.
        Процесс "адаптации" занял примерно месяц.
        Как-то утром меня разбудил деликатный стук в дверь.
        - Ты еще спишь? - удивленно спросил Карпычев.
        Я придвинул часы. Увидев, что стрелка пошла на одиннадцатый круг, я опешил. Да, что-то я действительно залежался.
        - Иди завтракай, и поехали, - поторопил меня хозяин.
        - Куда? - спросил я.
        - Прогуляем деда по Москве. Думаю, что он к этому уже готов.
        Карпычев вышел. Я стал одеваться. Из коридора донесся голос Радика:
        - Пап, можно я поеду с вами?
        - Нет, - мягко, но решительно возразил хозяин.
        - Ну, па-а-а-па!
        - Не скули.
        - Ну, почему?
        - Потому, что нельзя.
        - Мне скучно сидеть дома.
        - А кто тебя заставляет сидеть дома? Я тебе уже сколько раз говорил, давай я куплю тебе какую-нибудь путевку. Август на дворе. Скоро лето закончится. Почему ты не хочешь съездить, например, в "Артек"? Ты же ни разу там не был. Отдохнул бы, провел время с ровесниками.
        - Я не хочу проводить время с ровесниками. Я хочу с вами.
        - С нами нельзя. Все.
        Прогулка по столице прошла нормально, без происшествий.
        Митрофан Никитович вел себя адекватно. Он шел спокойно, с интересом вертел головой по сторонам. Правда, в его глазах при этом постоянно играла какая-то настороженность, словно он боялся, что его кто-то увидит.
        - Да-а-а, как все изменилось! - восхищенно восклицал он.
        Прохожие на нас оглядывались. Предметом их любопытства был, конечно, Карпычев. Некоторые отваживались подойти и попросить автограф.
        - Так ты и вправду известный артист? - удивленно спросил его дед.
        - Вправду, - кивнул Карпычев.
        - Как Леонид Утесов?
        - Нет, помельче.
        Домой мы вернулись только вечером. Старик экскурсией остался доволен.
        - Жизнь поменялась, - констатировал он. - Товаров в магазине - пруд пруди. В мое время такого не было. Только вот люди стали какими-то другими. Лица хмурые, озабоченные, без улыбок.
        - Издержки эпохи, - философски заметил я.
        Смеркалось. Солнце наполовину опустилось за горизонт. Дневная жара постепенно разбавлялась вечерней прохладой.
        Наскоро поужинав, я поднялся в свою комнату и обессилено рухнул на кровать. Я даже не предполагал, что предстоящая ночь станет последней спокойной ночью, проведенной мною в этом доме.
        Когда я начал уже засыпать, до моих ушей донесся горький плач. Я вышел из комнаты и спустился на первый этаж. Катерина сидела на полу и вытирала платком слезы.
        - Что случилось? - спросил я.
        - Чапочка умерла, - всхлипывая, ответила она, и кивнула на лежавший возле кресла безжизненный труп болонки…
        Глава семнадцатая
        Этот день во всех подробностях до сих пор стоит у меня перед глазами.
        Утро ничего плохого не предвещало. Было по-летнему тепло. Солнце радовало глаз своим сиянием. Природа дышала полной грудью.
        После завтрака Карпычев зашел ко мне и сказал:
        - Можешь устроить себе сегодня выходной. Сходи куда-нибудь, отдохни, развейся.
        С этими словами он вытащил из кармана пачку купюр и положил передо мной.
        - Это зарплата.
        - Спасибо, - смущенно поблагодарил его я.
        - Куда думаешь направиться?
        - Не знаю. Сейчас подумаю и решу.
        - Может, возьмешь с собой Радика? А то он что-то совсем закис.
        Я едва не поперхнулся. Хорошая компания! Малолетняя, капризная кинозвезда, способная в любую минуту выкинуть какой-нибудь поганый фортель.
        - Да он не захочет со мной идти, - уклончиво ответил я, не решаясь произнести прямой, категорический отказ.
        - А если захочет?
        Я пожал плечами.
        - Ну, если захочет…
        - Пойду спрошу, - кивнул хозяин.
        Я нисколько не сомневался, что Радик откажется. Лично я бы на его месте точно отказался. Ну, что, скажите, за интерес гулять с каким-то чужим дядькой? Тем более что теплоты в наших отношениях по-прежнему не наблюдалось. Нет, мы не враждовали. Но мы и не приятельствовали. Я, наверное, был для него чем-то вроде домашнего животного, которое пока держат, но которое в любой момент могут выставить за порог. Поэтому, когда его голова просунулась ко мне в комнату, я был несказанно удивлен.
        - Дядь Жень, а ты прямо сейчас уходишь?
        - Прямо сейчас.
        - Подождешь меня минут десять? Я переоденусь.
        - Подожду, - обреченно буркнул я.
        Дверь закрылась. Из меня вырвался тяжелый вздох.
        "Ну, вот, взвалил обузу себе на плечи!".
        Спустившись вниз, я стал неторопливо прохаживаться по двору.
        Из будки появился Панченко.
        - Привет.
        - Привет, - сдержанно ответил я.
        - Как дела?
        - Нормально.
        - Куда идешь?
        - Гулять.
        - А кого ждешь?
        - Пацана.
        На лице моего напарника высветилось недоверие. Тут из дома появился Радик.
        - Дядь Жень, я готов!
        Брови Панченко удивленно подскочили вверх.
        - Оказывается, ты не только гувернантка, но и нянька, - с ехидцей проговорил он.
        Я едва удержался, чтобы не треснуть ему по физиономии.
        Когда мы вышли за калитку, Радик спросил:
        - А куда мы пойдем?
        - А куда бы ты хотел? - встречно поинтересовался я.
        - Поехали в парк Горького.
        - А что там интересного?
        - Карусели, аттракционы. Тебе понравится.
        - Ну, поехали, - согласился я. - Как туда добраться знаешь?
        - Знаю.
        - Тогда принимай обязанности штурмана.
        В парке имени Горького я оказался впервые. Он впечатлил меня своим масштабом и разнообразием. Это был целый город развлечений. Правда, лично я развлекался недолго. Первого же аттракциона, - "Американские горки", - мне хватило с лихвой. Я еле-еле сошел на землю. Вокруг меня все прыгало и плясало.
        - Тебе понравилось? - спросил Радик, глаза которого искрились от удовольствия.
        - Понравилось, - кивнул я. - Только, знаешь, давай ты дальше будешь кататься один. Что-то я староват для острых ощущений.
        - Так тебе не понравилось, - огорчился мальчик.
        - Понравилось. Очень понравилось, - успокоил его я. - Меня просто немного пошатывает.
        - Значит, у тебя слабый вестибулярный аппарат, - со знанием дела пояснил мой спутник. - Если так, то рисковать, конечно, не стоит.
        Радик отрывался на полную катушку. Аттракционы следовали сплошняком, один за другим, по порядку и без разбору: "Бешеная мельница", "Брейк-данс", "Евростар", "Серпантин", и другие. После каждого из них, в его глазах бушевал восторженный огонь.
        - Зря ты не пошел. Знаешь, как классно!
        Радик преобразился. Он буквально ожил. Из него полностью исчезла ставшая для меня привычной угрюмость. Он снова стал таким, каким я помнил его по фильму: жизнерадостным, энергичным, веселым.
        Его многие узнавали. На него смотрели, показывали пальцем. К нему подходили и спрашивали:
        - Мальчик, а это не ты снимался в кино?
        Но Радик отмахивался от поклонников, как от назойливых мух:
        - Нет, не я!
        И проходил дальше, не оглядываясь.
        Когда мы шли по аллее, у нас случилось небольшое приключение.
        Радик вприпрыжку бежал впереди. Я чуть поотстал. Вдруг из-за кустов вышли трое бритоголовых "хлопцев" лет по шестнадцати, и обступили моего спутника. Они ему что-то сказали, Радик им что-то ответил, после чего получил внушительный подзатыльник и оказался в плотных тисках.
        Я понял, что мне придется вмешаться.
        - В чем дело, молодые люди? - спросил я, подойдя к ним.
        "Хлопцы" оценивающе посмотрели на меня, и, видимо не найдя во мне ничего угрожающего, сквозь зубы процедили:
        - Гуляй, пока цел.
        Во мне все вскипело. Я схватил ближайшего из них за шкирку и хорошенько тряхнул. Тот оказался на земле. Я произнес несколько крепких фраз. Мой выпад возымел действие. "Хлопцы" спешно ретировались.
        - Чего они к тебе прицепились? - спросил я Радика.
        - Потому, что я черный, - глухо ответил мальчик. - Деньги требовали.
        Его настроение заметно испортилось. Он нахмурился. Уголки его губ опустились вниз. Его глаза потухли и покраснели. Мне стало его жалко. У меня в детстве тоже иногда отнимали деньги. И я знал, как это тяжело и неприятно. Стремясь его развеселить, я шутливо воскликнул:
        - И чего это они решили подойти именно к тебе? У тебя что, на лбу написано, что ты миллионер?
        - Ко мне всегда цепляются, - тихо произнес Радик. - Лучше бы я не снимался в этом фильме.
        Он кисло посмотрел вперед и вздохнул:
        - Что-то мне здесь надоело. Поехали куда-нибудь еще.
        - Ну, нет! - решительно возразил я. - Пока не покатаюсь на колесе обозрения, никуда не поеду. Не знаю, как ты, а я еще никогда не видел Москву с высоты птичьего полета. Пойдем?
        - Пойдем, - воспрял духом мой спутник.
        На самом деле прокатиться на этом аттракционе я, конечно, желанием не горел. Здесь был просто вопрос психологии. Мне не хотелось, чтобы наш визит в парк Горького закончился на столь минорной ноте. Я хотел ее затмить. А что для этого может быть лучше, как ни новая порция положительных эмоций?
        Чем выше мы поднимались, тем больше и больше у меня захватывало дух. Я все крепче и крепче цеплялся в подлокотники.
        "Откуда во мне вдруг появился страх высоты? - недоумевал я. - Ведь раньше его не было. Может, у меня и вправду что-то случилось с вестибулярным аппаратом?".
        Сидевший рядом со мной Радик тем временем увлеченно крутил головой по сторонам. Ему было хоть бы хны. Его глаза снова горели восторженным огнем. Осадка от недавнего инцидента как ни бывало.
        Наблюдая за ним, я вдруг почувствовал, что начинаю все понимать.
        "А ведь он не такой уж плохой мальчуган, каким показался мне в начале, - подумалось мне. - Я только сегодня, в этом парке, увидел его настоящее лицо. На самом деле он очень добрый, жизнерадостный и общительный человек. А вся его агрессия - это никакая не испорченность и не избалованность, а всего лишь защитная маска, напялить которую его вынудили люди. Он изначально хотел делать только хорошее. Он был для всех открыт. Но человеческие пороки общеизвестны. На него выплеснули зависть, недружелюбие, откровенную злобу. В результате он ожесточился, замкнулся и ушел в себя. Мир, казавшийся ему ранее таким разноцветным и ярким, вдруг приобрел в его глазах тусклые, черно-белые оттенки. И он принялся ему мстить. Мстить за ту несправедливость, которую проявили по отношению к нему. В нем стало укореняться убеждение, что смысл жизни заключается не в красоте, вере и величии, а в борьбе, мести и ненависти. Детская душа - это очень хрупкая субстанция. Относиться к ней нужно бережно и осторожно. И очень важно, чтобы возле Радика были люди, способные помочь ему преодолеть начавшую было формироваться в нем ненависть
к обществу. Чем больше их будет, тем выше шансы, что из него вырастет хороший человек, а не еще один подонок, которыми и так богата наша земля. И Карпычев это прекрасно понимает. Вот, наверное, почему он и решил прогнать Катерину".
        После парка мы поехали на Арбат. Но погулять по нему нам толком не удалось. Причиной стала погода, которая вдруг резко испортилась. Небо заволокли тучи. Загремел гром. Засверкали молнии. Сверху стал накрапывать дождь, грозящий каждую минуту превратиться в ливень. Поскольку зонтиков у нас с собой не было, мы сочли разумным переждать непогоду в кинотеатре.
        Посмотрев новый фантастический боевик со Шварценеггером (кстати, фильм оказался очень даже неплохой; Радик был от него в полном восторге; мне он тоже понравился), мы вышли на улицу и с сожалением обнаружили, что погода за истекшие три часа не улучшилась. Дождь продолжал моросить. Землю окутал туман. Ходить по городу в таких условиях - удовольствие небольшое.
        - Ну, что, поехали домой? - предложил я.
        - Поехали, - со вздохом согласился Радик.
        Дома нас ожидал большой сюрприз. Карпычев был в доску пьян. Мы с Радиком удивленно переглянулись. Такого за ним доселе не наблюдалось.
        - Откуда я знаю? - огрызнулась в ответ на мой вопрос, как это все следует понимать, шуровавшая на кухне Катерина. - Что он, у меня разрешения спрашивал? Надрызгался вместе со своим бомжем, и все. В роль вживается.
        Я поужинал, прошел к себе, переоделся, включил телевизор и принялся смотреть какую-то передачу. Через некоторое время в дверь раздался осторожный стук. В комнату заглянул Радик.
        - Дядь Жень, давай сыграем в настольный хоккей.
        Я вздохнул. Ребенок явно был одинок, и цеплялся за любую возможность скрасить свое одиночество.
        - Давай, - согласился я.
        Мальчик радостно кивнул и вскоре появился с огромной картонной коробкой.
        - Правда, я не уверен, что смогу быть для тебя достойным соперником, - предупредил я, устанавливая игру на стол. - Я в такую штуку играл последний раз очень и очень давно.
        - Да я и сам не так много в него играл, - признался Радик. - Всего пару раз с папой, и все.
        Поединок начался. По ходу игры я вдруг почувствовал, как во мне все сильнее и сильнее нарастает азарт.
        "Вот уж не думал, что на четвертом десятке можно так увлечься детской игрой, - мысленно подивился я. - Так, глядишь, скоро и до пряток дело дойдет".
        Из коридора послышались приглушенные голоса. Мальчик вдруг насторожился, вскочил с места, тихонько подкрался к двери, немного ее приоткрыл и осторожно выглянул в образовавшуюся щелку.
        - Катька с бомжем на лестнице о чем-то шепчутся, - сообщил он, вернувшись к столу.
        - Странно, - удивленно пробормотал я. - Катерина, вроде, на дух его не переносит, и всегда старается избегать.
        - Как же! - усмехнулся Радик. - Они частенько общаются. Только тайком, чтобы никто не видел.
        - А ты откуда знаешь? - вскинул брови я.
        - А я подглядывал, - хитро сощурился мальчик.
        Я осуждающе покачал головой.
        - Ай-яй-яй! Как не стыдно?
        Произнеся это, я опустил голову, чтобы скрыть появившуюся у меня улыбку. Наблюдение Радика вызвало во мне прилив воспоминаний. Ведь я в детстве тоже тайком шпионил за соседями. Вместе со своими дворовыми приятелями. Мы играли в разведчиков. Однажды мы в окошко подглядели сцену, на которые в кинотеатрах дети до шестнадцати лет не допускаются, и растрепали об увиденном на весь двор. Моя пятая точка затем долго горела от отцовского ремня…
        - Го-о-ол! - влетел в мои уши восторженный вопль Радика. - Десять-восемь! Дядь Жень, ты проиграл.
        - Ну, что поделать? - сокрушенно развел руками я.
        - Давай еще?
        - Давай.
        Мы поменялись сторонами и начали новый поединок.
        В самый его разгар в комнату зашел Карпычев. Он еле держался на ногах. Его глаза были мутными и осоловевшими.
        - О, я смотрю, вы уже подружились, - заплетающимся языком проговорил он и обратился ко мне. - Одевайся. Отвезешь нас с дедом к оврагу.
        Не утруждая себя дальнейшими объяснениями, он развернулся и вышел.
        Радик почему-то побледнел. В его глазах появился страх.
        - Ну, зачем так расстраиваться? - ободряюще проговорил я, отнеся его реакцию целиком на грусть от одиночества. - Я скоро вернусь. Приеду, и доиграем.
        Когда я спустился в холл и стал обуваться, мой взгляд упал на открытый дверной проем. Радик стоял на лестнице и пристально смотрел на своего приемного отца. Его лицо выражало неимоверную жалость и отчаяние. Он словно с ним прощался.
        Я оторопел. С чего это он?…
        Глава восемнадцатая
        На улице стемнело. Дождь прекратился, но туман не спал. В воздухе ощутимо веяло сыростью.
        Карпычев снял машину с сигнализации и протянул мне ключи.
        - Геннадий Матвеевич, я на "Тойоте" никогда не ездил, - предостерегающе заметил я.
        - Все на свете когда-нибудь случается впервые, - философски изрек он. - Ты, главное, не волнуйся.
        Мы сели в машину. Старик разместится на заднем сиденье, Карпычев - рядом со мной. Я включил зажигание и завел мотор. Панченко выскочил из будки и открыл ворота, при этом старательно отводя от меня глаза. Я отпустил сцепление и нажал на газ. Машина медленно покатилась вперед. Вырулив на улицу, я переключился на третью передачу.
        - Быстрее я не поеду, - извиняясь, произнес я. - Видимость плохая, да и техника незнакомая.
        - От тебя этого никто и не требует, - дружелюбно откликнулся Карпычев. - Едь, как можешь. Главное, довези.
        Он обернулся к старику.
        - Может, все-таки вернемся?
        - Нет, - прохрипел тот. - Я должен быть там. Меня туда что-то зовет.
        Когда мы подъехали к Голосовому оврагу, над ним снова клубился зеленоватый туман. Вокруг стояла гнетущая тишина. Меня охватило предчувствие недоброго.
        Мы вышли из машины, и подошли к склону.
        Внезапно старик скорчился, обхватил голову руками, упал на колени, мучительно застонал, и затрясся в каких-то безумных судорогах.
        Мы со страхом смотрели на него.
        - Что с тобой? - обеспокоенно крикнул Карпычев.
        - М-м-м! - продолжал стонать старик. - М-м-м! Я слышу голос! Он зовет меня к себе! Я должен идти!
        Он поднялся на ноги и, пошатываясь, сделал несколько шагов вперед. Карпычев бросился за ним и преградил ему путь.
        - Нет! Нет! Не ходи туда!
        Старик решительно отстранился.
        - Отстань.
        Но Карпычев был преисполнен решимости противостоять намерениям деда. Он снова стал перед ним.
        - Не меша-а-ай! - истошно крикнул старик. - Я должен идти!
        Его вопль грохотом отозвался в моих ушах. В его глазах вспыхнуло какое-то дикое безумие.
        Карпычев продолжал удерживать старика. Он схватил его за плечи и не давал продвинуться вперед.
        Вдруг старик замер. Его лоб нахмурился, рот приоткрылся. Он словно к чему-то прислушивался. Глядя на него, я тоже весь обратился в слух. Но в моих ушах по-прежнему господствовала тишина.
        Старик посмотрел на Карпычева и негромко произнес:
        - Мне сказали, чтобы я взял тебя с собой.
        Карпычев отшатнулся. В глазах старика снова появился безумный блеск.
        - Ты должен пойти со мной, - внушающе отчеканил он, и повторил эту фразу еще несколько раз.
        Карпычев обмяк. Старик положил руку ему на плечо и заговорил так, словно читал проповедь.
        - Нам нечего бояться. Нас ждет только хорошее. Мы должны без тени сомнения отвергнуть от себя этот суетный мир, возвыситься над его приманками, сбросить с себя пороки рода людского, и обрести свободу. Этот мир не дает свободы. Мы все - его рабы. Мы всего-навсего игрушки в руках слепой и безжалостной необходимости.
        Старик высвободил руки, широко раскинул их в стороны, и восторженно прокричал:
        - Нас ждет свет! Нас ждет грядущее!
        У меня по спине даже поползли мурашки. Я с боязливым изумлением наблюдал за ним. В этом человеке явно жил какой-то гипнотический дар, способный подчинить чужую волю. Сила его темперамента пробуждала самые потаенные уголки подсознания, и заставляла их проявлять себя с неукротимым неистовством. Мои ноги как-то сами по себе, вопреки моему желанию, сделали два шага вперед. Мне пришлось изрядно поднапрячься, чтобы вырваться из лап ухватившей меня дьявольской силы. Я снова отступил назад.
        Карпычев стоял, не шелохнувшись. Его глаза отрешенно смотрели куда-то в даль. Он был словно парализован фанатизмом старика.
        Тот взял его за руку и проговорил:
        - Пойдем со мной.
        Карпычев покорно последовал за ним.
        - Геннадий Матвеевич! - предостерегающе крикнул я.
        Старик обернулся и зыркнул на меня так, что меня словно шарахнуло током.
        - Женя, - глухо, с напряжением, словно с кем-то борясь, выдавил из себя известный актер. - Позаботься о Радике.
        Они стали спускаться вниз. Я стоял и зачарованно наблюдал, как две темные фигуры постепенно растворяются в расстилавшемся по дну оврага тумане.
        Прошло около часа. Карпычев со стариком не возвращались.
        Туман в овраге перестал клубиться, и принял свой естественный бледноватый оттенок. Я ходил по краю склона и жадно прислушивался к доносившимся до меня звукам, пытаясь различить в них шум приближающихся шагов.
        - Геннадий Матвеевич! Геннадий Матвеевич! - громко звал я.
        Но ответом мне было только эхо.
        Хлынул ливень. Мне пришлось спрятаться в машине. Ненастье бушевало долго. Когда дождь, наконец, утих, я вылез наружу и продолжил поиски.
        Я шел по периметру склона, не переставая выкрикивать имя-отчество известного артиста. Но он по-прежнему не отзывался.
        В моей голове, словно испуганные летучие мыши, затрепыхали разные нехорошие предположения.
        Сделав по склону полный круг, я решил спуститься вниз.
        Боже, как это было страшно! Все вокруг представлялось мне угрожающим. Я весь покрылся потом. Дыхание стало прерывистым. Колени дрожали. Все тело бил озноб. Мое состояние приближалось к истерике. Я уже не просто кричал, я буквально вопил:
        - Геннадий Матвеевич! Геннадий Матвеевич!
        Но до моих ушей доносился только стук собственного сердца.
        Пройдя по дну оврага от начала и до конца, я так никого и не встретил.
        Измученный, растрепанный, вымокший до нитки, обмазанный грязью с ног до головы, я снова вышел к яблоневым садам. Карпычевская "Тойота" продолжала стоять на своем месте. На горизонте тем временем забрезжили первые лучи солнца.
        Немного отдохнув, и дождавшись, пока посветлеет, я снова спустился в Голосов овраг. Я облазил его вдоль и поперек, осмотрел каждое деревце, каждый куст, каждую травинку, стремясь обнаружить хоть какой-нибудь след. Но все мои усилия оказались напрасны.
        Я опять вернулся к машине. Присев рядом с ней, я обхватил руками подогнутые колени, и стал думать, что делать дальше.
        Усталость и изнеможение буквально валили меня с ног. Я был голоден. Меня мучила тошнота. Голова болела. По лицу градом катился пот. Я пребывал в глубоком смятении, и чувствовал себя совершенно беспомощным.
        Вдали показалась стайка ребятишек. Они шли и весело о чем-то переговаривались между собой, держа удочки на плечах. Очевидно, они направлялись на рыбалку. Поравнявшись со мной, они смолкли и, бросая на меня опасливые взгляды, резко ускорили шаг. Мой вид их явно чем-то напугал.
        В моем ухе раздался раздражающий нервы писк. Я с размаху уничтожил усевшегося на щеку комара. И тут мне в голову стукнула мысль. А может, Карпычев со своим дедом на самом деле никуда не исчезали? Может, они дошли до другого края оврага, поднялись наверх, и, чтобы не возвращаться, направились пешком прямехонько домой, и уже давным-давно сладко посапывают в своих постелях?
        Ободренный этой идеей, я прыгнул в машину.
        Едва въехав в ворота, я опустил стекло и спросил заспанного Панченко:
        - Карпычев с дедом вернулись?
        - Нет, - позевывая, ответил он. - А чего это ты один?
        Мое сердце словно рухнуло вниз.
        Я поставил машину на место, заглушил мотор, и, не пускаясь со своим напарником ни в какие объяснения, прошел в дом.
        В доме царила мертвая тишина. Было непохоже, чтобы здесь беспокоились о долгом отсутствии хозяина.
        Я поднялся в свою комнату, скинул с себя грязную и насквозь промокшую одежду, прилег на кровать, чтобы собраться с мыслями, и даже не заметил, как меня сморил сон…
        Глава девятнадцатая
        Я бежал по какому-то темному, сырому помещению, полному коридоров, и никак не мог выбраться из этого лабиринта. Я лихорадочно сворачивал то вправо, то влево, но передо мной неизменно вырастали серые обшарпанные стены и новые повороты. Мне хотелось кричать, но я почему-то не мог издать ни звука, словно во мне напрочь исчез дар речи.
        Вдруг я увидел дверь. Я с надеждой бросился к ней, схватил за ручку и распахнул. Перед моими глазами предстал огромный зеркальный зал. В центре этого зала стоял человеческий скелет. Скелет затрясся. Его голые кости стали постепенно покрываться жилами. Затем на них появилось мясо, следом кожа. Его голова повернулась и посмотрела на меня. Я узнал лицо Карпычева…
        - Эй! Эй! Поднимайся!
        Я очнулся. Кто-то грубо и настойчиво тряс меня за плечо. Я открыл глаза и увидел своего шефа.
        Я приподнялся, помотал головой, выбрасывая из нее привидевшийся во сне кошмар, и протер глаза.
        Чуть поодаль, у самой двери, стояла Катерина. На ее лице было такое отсутствующее выражение, что, казалось, она спит с открытыми глазами.
        - Где Карпычев? - сурово спросил Баруздин и выжидательно умолк.
        - Не знаю, - честно ответил я.
        - Как это не знаешь? - повысил голос мой шеф. - Кто увозил его вчера вечером? Ты!
        - Не знаю, - снова повторил я, и подробно рассказал о том, что приключилось накануне.
        - Что за бред? - нарочито растягивая слова, с нескрываемым сомнением в голосе, произнес Баруздин, выслушав мою историю. - Как они могли бесследно исчезнуть? Ты уверен, что не перепутал сон с явью?
        - Уверен, - твердо ответил я.
        Баруздин пристально посмотрел на меня. От его взгляда мне стало неуютно. В воздухе явственно ощущалось напряжение.
        - Во мне, как и во всяком человеке, на уровне подкорки, конечно, заложена физиологическая потребность верить людям, - подчеркнуто спокойно проговорил мой шеф. - Но по отношению к твоему рассказу этот инстинкт почему-то не срабатывает. Все ли было действительно так? Может, все-таки, что-то было не так?
        - Да подожди ты лютовать, - остановила его Катерина. - Генка с бомжем были вчера в доску пьяные. Может, их просто в милицию забрали. А ты на Евгения бочку катишь. Нужно обзвонить все больницы и вытрезвители.
        - Никуда вы звонить не будете, - жестко отрезал Баруздин. - Карпычев - человек известный. Если он вдруг куда-то попадет, его опознают безо всякого труда. А если вы займетесь обзвоном - сразу же пойдут слухи и кривотолки, и от газетчиков не будет покоя.
        Он задумался, затем тряхнул головой, видимо придя к какому-то твердому решению, и скомандовал:
        - Значит так. Панику пока поднимать не будем. О случившемся никому ни гу-гу. Берем паузу. И ни шагу без согласования со мной. Слышите? Ни шагу! А то наделаете делСв. У меня в таких вещах все же побольше опыта, чем у вас. Сидите тихо. А я пока осторожно наведу справки по своим каналам. Всем все ясно?
        - Ясно, - хором ответили мы с Катериной.
        Они с Баруздиным вышли, а я опять лег на кровать и закрыл глаза.
        Баруздин снова появился вечером.
        - Его нигде нет, - мрачно сообщил он, зайдя ко мне.
        Мой шеф сел на стул и озабоченно вздохнул.
        - Ничего не понимаю. Расскажи-ка мне все еще раз. Все, что ты видел, и все, что ты слышал. До самых мельчайших подробностей.
        Я повторил свой рассказ.
        - Что за чертовщина? - задумчиво протянул Баруздин, когда я закончил.
        - Может, обратиться в милицию? - предложил я.
        - И что ты там скажешь? - выкатил глаза мой шеф. - Поведаешь им про "временнСй портал"? Ты не боишься после этого оказаться в "Кащенко"?
        - Вообще-то, да, не стСит, - вздохнув, согласился я.
        Баруздин стал нервно постукивать ботинками по полу.
        - Не верю я в эти чудеса! Не верю! - воскликнул он.
        Немного подумав, он произнес:
        - Значит так. Отводим на поиски еще один день. Завтра мои ребята аккуратно прочешут все местные притоны. Не исключено, что наша творческая личность сейчас ошивается в одном из них, в компании бомжей. Готовит себя к роли. Артист - он есть артист. Натура непредсказуемая.
        - Может, я тоже приму в этом участие? - спросил я.
        Мой шеф решительно замотал головой.
        - Нет. Ты сиди здесь, и не рыпайся. Если мы и завтра его не найдем, тогда…
        Не докончив фразы, Баруздин выразительно развел руками по сторонам.
        И тут я вспомнил о Радике. Как он там? Мою душу пронзила острая боль. Ребенок остался совершенно один! Мачеха о нем заботиться не станет.
        Я вышел в коридор и постучал к нему. Ответа не последовало. Я нажал на ручку двери. Но комната оказалась заперта изнутри.
        - Чего надо? - раздалось оттуда.
        - Радик, открой, это я, - мягко проговорил я.
        - Не открою!
        Голос мальчика был резкий и недружелюбный. Меня охватило удивление. Что произошло? Ведь вчера наши взаимоотношения были в полном ажуре. Может, он боится?
        - Почему ты не откроешь?
        - Мне некогда!
        - Ну, некогда, так некогда, - миролюбиво произнес я. - Ты сегодня кушал?
        - Кушал.
        - Точно кушал?
        - Точно.
        - Может, тебе чего-нибудь принести?
        - Не надо.
        "Наверное, он сильно угнетен исчезновением отца, - решил я. - В таком состоянии его действительно не стоит беспокоить. Пусть придет в себя. А там, глядишь, и Карпычев найдется".
        - Если что понадобится - обращайся, - крикнул я и вернулся к себе.
        Ночью меня разбудил дикий, душераздирающий крик.
        Я вскочил с кровати и вылетел из комнаты, больно ударившись в темноте о попавшийся на пути стул.
        Крик доносился снизу. Я сбежал по лестнице, нащупал на стене выключатель и зажег свет.
        В углу коридора, вся скорчившись и сжавшись, сидела Катерина. Ее мертвенно бледное лицо было искажено страхом.
        - Призрак, - прохрипела она, жадно хватая ртом воздух.
        - Какой призрак? - не понял я.
        - Призрак Карпычева, - прошептала Катерина.
        Я усадил ее в кресло, и принес из кухни воды. Залпом осушив стакан, она рассказала следующее.
        Пребывая в полудреме, она вдруг услышала в коридоре чьи-то шаги. Шаги были какие-то странные: шаркающие и неторопливые. В доме так никто никогда не ходил. Выглянув из комнаты, она вдруг увидела высветившееся в темноте лицо известного актера. Оно было облачено какой-то легкой дымкой, и как бы висело в воздухе. Мелькнув перед ее глазами, оно пропало.
        - И еще этот запах! - с ужасом воскликнула она.
        Я принюхался. В воздухе попахивало гарью.
        - А Вам не могло это просто показаться? - спросил я.
        - Нет, - помотала головой Катерина. - Я его точно видела. Это был он.
        Отведя ее в спальню, я снова поднялся к себе.
        Какая же все-таки это заразная болезнь - страх! Распространяется, словно вирусная инфекция. Продвигаясь по темному коридору, я постоянно испытывал навязчивое желание оглянуться. Мне упорно казалось, что за мной кто-то пристально наблюдает.
        Когда я взялся за ручку своей двери, мимо меня промелькнула какая-то тень. Я вздрогнул и прижался к стене. Но ничего подозрительного больше не появлялось.
        Я прошмыгнул в свою комнату, и до самого утра не сомкнул глаз…
        Глава двадцатая
        Следующий день принес страшную весть.
        Я сидел на кухне и обедал. Зазвонил телефон. Я вышел в холл и поднял трубку. Это был Баруздин.
        - Вроде, нашли, - проговорил он. - Сообщи Катерине, и собирайтесь. Я сейчас за вами заскочу. Нужно ехать.
        - Куда? - глухо спросил я.
        - На опознание! - рявкнул мой шеф.
        В моем животе мгновенно разлилось что-то едкое и леденящее.
        - Геннадий Матвеевич умер?
        - Он убит!
        В моих висках со звоном застучала кровь. В глазах потемнело.
        Послышались короткие гудки. Я положил трубку и замер, будучи не в силах сделать хоть какое-то движение.
        "Убит! Убит! Убит!", - эхом звучали в моих ушах слова Баруздина.
        Как же это так?
        Немного опомнившись, я заглянул в спальню. Катерина стояла возле раскрытого окна и нервно затягивалась сигаретой. Мою информацию она восприняла спокойно. Ее тело даже не вздрогнуло. За ширмой белесого дыма, сквозь которую ее лицо представлялось сплошным расплывчатым пятном, не проявилось даже малой толики эмоций.
        - Роман Олегович просил собраться, - добавил я. - Он сказал, что скоро заедет, чтобы забрать нас на опознание.
        Катерина продолжала сохранять каменную неподвижность. Она лишь слегка кивнула в ответ, и снова повернулась к окну. Я вышел.
        "Однако, ведет она себя как-то странно, - подумалось мне. - Как будто ей уже известно о смерти мужа. Или она просто так умеет владеть собой?".
        Поднявшись на второй этаж, я покосился на дверь "детской".
        "Радику тоже надо как-то сообщить".
        Но, немного поразмыслив, я решил пока этого не делать. А вдруг в морге окажется вовсе не Карпычев, а просто очень похожий на него человек? Может же такое быть!
        С дурными новостями лучше не торопиться.
        Процесс опознания произвел на меня тягостное впечатление. Прежде всего, давила сама атмосфера. Морг - заведение довольно страшное. Царящий в его стенах тошнотворный запах способен вывести из равновесия всякого, кто оказывается здесь впервые.
        Смерть не сильно изменила облик Карпычева. При первом взгляде мне показалось, что он просто крепко спит. И только когда санитар приподнял простыню, и я увидел на бледном, обескровленном, бездыханном теле известного актера уродливый порез, именуемый на судебно-медицинском языке "глубокой ножевой раной", до меня со всей очевидностью дошло, что его безвозвратно покинула жизнь.
        Вот ведь оно как! Есть человек, и нет человека. Многие годы он живет, становится неотъемлемым элементом того, что тебя окружает. И вдруг, в какой-то момент, его сознание гаснет, как лампочка после щелчка выключателя. И ты явственно ощущаешь, что в этом мире стало что-то не так, и что в нем больше нет уже всего того, к чему ты привык.
        Всю обратную дорогу мы с Катериной и Баруздиным хранили тягостное молчание. Подобные миссии к разговорам не побуждают. Все наше общение свелось к одному-единственному вопросу-ответу.
        - А где его нашли? - спросил я.
        - Рядом с оврагом, - ответил Баруздин. - В канализационном люке.
        Его слова заставили меня похолодеть.
        Сидевшая на заднем сиденье Катерина вздохнула и нервно повернулась к окну.
        Когда мы приехали домой, я собрался с духом и подошел к комнате Радика. Дверь оказалась не заперта. Мальчик лежал на кровати и смотрел телевизор. Его лицо было страшно напряжено, и имело какой-то пепельно-серый оттенок. Вслушавшись в то, что доносилось из динамика, я понял, что сообщать ребенку мне уже ничего не придется. Он уже все знал.
        - … Экспертиза установила, что смерть Геннадия Карпычева имела насильственный характер. Прокуратурой возбуждено уголовное дело по статье "Убийство". От дальнейших комментариев следственные органы пока воздерживаются…
        Радик повернул голову. Увидев меня, он вздрогнул, резко соскочил с кровати и схватил стоявшую на стуле тарелку с остатками какой-то еды.
        - Пошел вон!
        В его взгляде было столько лютой ненависти, что я невольно отпрянул, и едва успел закрыть дверь, прежде чем тарелка угодила мне в голову. Послышался звон разбитого фарфора. Щелкнул замок.
        Мне было обидно до глубины души. Я не считал, что заслужил такого к себе отношения. Я старательно пытался оправдать мальчика, отнеся его выходку на чудовищный стресс, который ему, безусловно, пришлось пережить. Но его враждебность, тем не менее, оставила на моем сердце чувствительный шрам.
        Глубокой ночью мое внимание привлекли какие-то странные шаги. Они доносились из коридора. Шаги были тяжелые, неторопливые, шаркающие. Их звук медленно приближался. Мне тут же вспомнился вчерашний кошмар Катерины.
        Я нервно сглотнул слюну и приподнялся на кровати.
        Шаги становились все ближе и ближе. Когда они поравнялись с моей комнатой, в щелях проема мелькнул тусклый свет.
        Меня пробрал мороз. Во рту пересохло.
        Шаги стали отдаляться, и вскоре стихли. Я перевел дух. ПереборСв овладевший мною страх, я поднялся с кровати и выглянул из комнаты.
        В коридоре было темно. Он казался пустым. Я замер и прислушался. Стояла мертвая тишина.
        Вдруг справа что-то блеснуло. Я резко повернул голову. Перед моими глазами мелькнуло лицо Карпычева. Оно было огромных размеров. Его окружала какая-то бледная, полупрозрачная дымка. Через секунду оно исчезло.
        Мои ноги приросли к полу. Сказать, что я испугался - это не сказать ничего. Моя душа буквально ушла в пятки. Я словно окаменел от ужаса, и, как зачарованный, продолжал смотреть в ту точку, где проявилось видение. Но оно больше не возвращалось.
        В мои ноздри ударил слабый запах гари.
        Призрак!…
        Глава двадцать первая
        С самого раннего утра дом Карпычева стал напоминать осажденную крепость. Его буквально окружили журналисты. Они просто поражали своей наглостью. Сталкиваться с репортерами мне доселе никогда не доводилось. Может, поэтому я раньше и относился к ним с доверием и уважением. Но с того дня мое мнение о них круто изменилось. Я убедился, насколько это препротивный народ.
        Потерпев неудачу в попытках пообщаться с домочадцами погибшего артиста (Катерина давать интервью категорически отказалась, а Радик заперся в своей комнате, и на все обращения в свой адрес отвечал грубыми "посылами"), корреспонденты беззастенчиво стали искать окольные пути для проникновения внутрь. Походив вокруг дома, но так и не найдя ни одной щели, сквозь которую можно было бы пролезть, пишущая и снимающая братия взобралась на кузова своих машин и нацелила объективы на просматривавшийся поверх забора двор.
        Бедного Ширяева, когда он, сдав смену Панченко, вышел из калитки, едва не растерзали на части. С трудом отбившись от микрофонов и диктофонов, он еле-еле унес ноги.
        Катерина пребывала в дикой ярости.
        - Блокада! Осадное положение! Саранча! - гневно восклицала она, кивая на окно, когда я вошел на кухню, чтобы позавтракать. - Даже шторы открыть нельзя.
        Я спросил ее про Радика.
        - Откуда я знаю, ел он или нет? - раздраженно бросила Катерина. - Его голодом никто не морит. Пусть спускается и ест себе на здоровье. Я ему не официантка.
        Хорошенько подкрепившись, я разогрел еще одну порцию картошки с бифштексом, добавил салат, хлеб и чай, поставил все это на поднос и понес на второй этаж.
        Подойдя к "детской", я опустил поднос на пол, деликатно постучал и крикнул:
        - Радик! Я принес тебе покушать. Выйди, возьми.
        После этого я сразу ушел к себе. Спустя несколько минут до меня донесся легкий скрип двери и позвякивание тарелок.
        "Ну, слава богу", - облегченно вздохнул я.
        После полудня появился Баруздин. Он был не один. Вместе с ним приехали еще пятеро дюжих молодцев. В считанные минуты они навели на улице порядок. Вся корреспондентская рать, невзирая на шумные протесты, была оттеснена от забора метра на два.
        - Ну, как тут у вас? - устало спросил мой шеф, войдя в дом.
        Катерина молча махнула рукой и ушла в гостиную. Баруздин обратил свой взор на меня:
        - Без происшествий?
        - Вроде, все живы, - ответил я и добавил: - Роман Олегович, я здесь еще нужен?
        Этот вопрос уже второй день вертелся у меня на языке. Смерть хозяина и исчезновение старика сделали мое положение в этом доме совершенно непонятным. Ведь те задачи, ради которых я был в него поселен, сами собой отпали. Меня грызла неловкость: с какой стати я продолжаю здесь находиться, и в каком качестве? Моя бесполезность представлялась мне очевидной. Я резонно рассчитывал, что после этого разговора соберу свои вещи, и со спокойной душой вернусь к своим родственникам, тете Клаве и дяде Саше. Но, к моему удивлению, Баруздин решительно закивал головой.
        - Нужен, - твердо произнес он. - Ты же видишь, что здесь творится. Надо, чтобы в доме оставался хотя бы один здравомыслящий человек, который бы за всем присматривал. Катерина меня, кстати, уже об этом просила. У нее, вон, совсем нервы расшатались. Ей уже призраки стали мерещиться.
        Я открыл было рот, чтобы поведать ему о событиях прошедшей ночи, но тут же передумал. Лучше промолчать. Все равно не поверит.
        - Короче, побудь пока здесь, - подвел черту мой шеф. - Пока все это не уляжется. Хорошо?
        - Хорошо, - со вздохом согласился я. - Побуду.
        После этого мы втроем, - я, Катерина и Баруздин, - поехали в Центральный Дом Актера, чтобы решить кое-какие вопросы по панихиде.
        По возвращении нас ожидал сюрприз.
        - Мать Геннадия Матвеевича приехала, - сообщил Панченко.
        Мой шеф с сестрой загадочно переглянулись. В их глазах промелькнула настороженность.
        Когда мы зашли в дом, я увидел невысокую, сухонькую старушку, с острым, колючим носом и упрямыми, волевыми глазами.
        - Мама! - с картинной трагичностью, из которой буквально выпирала фальшивость, воскликнула Катерина, и бросилась к ней. - Горе-то какое!
        Но Лидия Ивановна, - так звали мать Карпычева, - решительно отстранилась от объятий невестки.
        - ПСлно, пСлно, - скрипучим голосом сурово произнесла она. - Хватит играть! Не Ермолова!
        Но Катерина, ничуть не смутившись, продолжала горестно заламывать руки.
        - Скажи-ка мне, молодая вдова, - строго произнесла старуха, - почему о смерти своего сына я узнала только из новостей? Ты забыла, что я еще жива?
        - Ой, мама, для нас для всех это был такой страшный удар! - запричитала Катерина.
        - Я весь день пролежала в постели. Я и сейчас еле-еле стою на ногах.
        - Мы как раз сегодня хотели Вам звонить, - стал оправдываться Баруздин.
        Та брезгливость, с какой взглянула на него Лидия Ивановна, недвусмысленно свидетельствовала, что она ставит его искренность ни во грош.
        "Однако, бабуля крепка, - подумал я. - Другая на ее месте валялась бы без чувств. А эта не только держит себя в руках, но еще и других гоняет".
        - Ой, мама, Вас же надо где-то разместить, - спохватилась Катерина.
        - Я уже разместилась, - отрезала Лидия Ивановна. - И хозяйку из себя не строй! Ты ею здесь не станешь!
        Она обернулась и пошла прочь. От меня не укрылось, какой дикой злобой зажглись глаза Катерины. Она выразительно посмотрела на своего брата. Тот озабоченно нахмурил лоб. Поглядев старушке вслед, они молча проследовали в спальню…
        Глава двадцать вторая
        Проститься с Карпычевым по-человечески мне не дали. В день похорон к дому подкатил милицейский УАЗик. Ширяев со злорадным блеском в глазах сообщил, что это за мной.
        - На допрос, - пояснил он.
        Я пробовал уговорить блюстителей закона перенести визит в прокуратуру на другое время, но им все было "до лампочки".
        - Это ненадолго, - успокоил меня долговязый сержант. - Всего на полчасика.
        Обещанные "полчасика" продлились до сумерек.
        Следователь, с виду добродушный пожилой дяденька с круглым лицом и тронутыми проседью пышными усами, на двери кабинета которого значилось, что его фамилия Романчук, и что он - "по особо важным делам", прессовал меня с какой-то фанатичной страстью. Он явно задался целью сделать из меня убийцу. Но я от своих показаний не отступал.
        - Карпычева и его гостя я повез к оврагу по их просьбе, - говорил я. - Там они вышли, спустились вниз, и больше я их не видел. Что происходило в овраге - я не знаю. Было темно. Стоял туман.
        Всю мистическую подоплеку произошедшего я, разумеется, опустил.
        Романчук заставлял меня отвечать на одни и те же вопросы снова и снова. Я рассказывал одно и то же по восемь-девять раз.
        - Ладно, - наконец, проворчал он, видимо, отчаявшись уличить меня в противоречиях,
        - пока свободен.
        - Пока? - переспросил я, подписывая протянутые мне листки бумаги.
        - Пока, - утвердительно кивнул Романчук.
        Его жесткий взгляд не оставлял сомнений, что будь у него хоть одна мало-мальски серьезная улика, указывающая на меня, он бы без раздумий упрятал меня за решетку.
        Когда я вернулся обратно, я от усталости буквально валился с ног. Я мечтал только об одном - бухнуться в кровать и переместиться в царство Морфея.
        - Что, отпустили? - поинтересовался открывший мне калитку Ширяев, пристально оглядывая меня с головы до ног.
        - Отпустили, - холодно произнес я и кивнул на темные окна дома. - Хозяев нет?
        - Пока нет. Еще не вернулись с похорон.
        Я прошел вместе с ним в будку и обессилено опустился на кушетку.
        - Ну, как живется в господской обители? - хитро сощурился мой напарник.
        - Паршиво, - признался я.
        - Ну, уж прямо так и паршиво! - иронично воскликнул Михаил, и, понизив голос, добавил. - Хозяйка-то теперь свободна.
        - Как ты меня достал! - взорвался я. - Мелешь всякую чепуху! Хочешь на мое место - пожалуйста, уступаю! Насладись!
        - Ну, всё, всё, всё, - виновато затараторил Ширяев, делая руками извинительные пассы. - Успокойся.
        Но остановиться я уже не мог. Ехидное замечание напарника явилось той самой искрой, которая взорвала накопившийся во мне за последние дни порох. Я набросился на Ширяева с яростью тигра, и наговорил ему кучу всяких обидных вещей.
        Срывать на ком-нибудь свою злобу, конечно, нехорошо. Но у меня попросту не выдержали нервы. Трудно сохранять невозмутимость, когда со всех сторон - сплошной негатив.
        Мне было противно лицемерие Катерины, которая лишь делала вид, что переживает о смерти мужа. На самом деле она, по-моему, была ей только рада. Меня возмущало поведение Лидии Ивановны, которая демонстративно воротила от меня нос, словно я был не человек, а какая-то вонючка. Я снова стал испытывать ненависть по отношению к Радику, который смотрел на меня, точно маленький, озлобленный волчонок, готовящийся проявить свой охотничий инстинкт. И, наконец, меня откровенно бесило злорадство сослуживцев, которых, казалось, только веселили свалившиеся на меня напасти.
        В общем, распалился я не на шутку. И если бы за воротами не загудел клаксон Баруздиновского джипа, у нас с Ширяевым, пожалуй, вполне могло дойти и до рукопашной.
        Катерина с братом приехали одни. Лидии Ивановны и Радика с ними не было (они подъехали позже на такси). Мы не стали задавать друг другу вопросы и молча прошли в дом.
        Поднявшись к себе, я, чтобы хоть как-то отвлечься от заполонившей мою душу черноты, включил телевизор. Там начинались новости. Первым в эфир вышел сюжет о похоронах Карпычева. Я увидел знакомые лица. Радик плакал. Лидия Ивановна, сгорбившись, потерянно смотрела куда-то перед собой. Катерина стояла неподвижно, низко склонив голову, на которую была накинута непроницаемая черная вуаль.
        У меня на душе заскребли кошки. Я в сердцах выдернул вилку из розетки, разделся, погасил свет и нырнул под одеяло.
        Как говорится, утро вечера мудренее.
        Глава двадцать третья
        Среди ночи снизу раздался какой-то приглушенный вскрик. Я приподнялся на кровати и прислушался. Вскрик не повторялся.
        "Может, показалось?", - подумал я.
        Я снова уткнулся в подушку, но зудевшее внутри чувство беспокойства словно выталкивало меня из постели.
        "Пойду, посмотрю на всякий случай, - решил я. - В этом проклятом доме можно ожидать чего угодно".
        Кстати, а почему в моей комнате так темно? Обычно по ночам в ней бывает гораздо светлее. Ах, вот оно, в чем дело! Ширяев не зажег во дворе фонарь. Странно. Включать ночное освещение входит у нас в правило, чтобы камеры видеонаблюдения могли фиксировать все происходящее вокруг.
        Одевшись, я вышел в коридор и, опасливо озираясь по сторонам, стал неторопливо спускаться по лестнице. Донесшийся с первого этажа легкий скрип половиц заставил меня замереть. На фоне выходящего во двор окна по направлению к холлу быстро и бесшумно промелькнул чей-то силуэт.
        У меня подпрыгнуло сердце. В висках запульсировала кровь. В доме явно был кто-то посторонний.
        Преодолев все ступеньки, я нащупал на стене выключатель. В мои привыкшие к темноте глаза больно ударил свет. Мне на некоторое время даже пришлось зажмуриться. Когда я снова разомкнул веки, коридор был пуст. Все двери были плотно закрыты.
        Усилив внимание, и мысленно приготовив себя к любым неожиданностям, я медленно двинулся в сторону холла. Но едва я сделал несколько шагов, как свет внезапно погас. Я застыл.
        Тут мою спину обдал легкий ветерок, как будто сзади кто-то прошмыгнул. Я резко развернулся и поднял кулаки в ожидании нападения. Но меня никто не трогал.
        Немного постояв на месте, я снова поднес руку к выключателю. Но свет не зажигался.
        Авария на подстанции? Не похоже. Сквозь окошко пробивался отблеск от стоявших на улице фонарей. Значит, света не было только в доме.
        И тут у меня мелькнула догадка. Рубильник! Кто-то дернул рубильник на электрощите, который висел у спуска в подвал.
        Хлопнула входная дверь. Я от неожиданности вздрогнул. Похоже, таинственный гость решил нас покинуть.
        Я зашел на кухню, зажег стоявшую на подоконнике свечу, которая всегда хранилась там на случай временного отключения электричества, взял в руки канделябр, выставил его перед собой, вышел в холл и направился к лестнице, которая вела в подвал. Подойдя к электрощиту, я убедился, что рубильник был действительно опущен. Я дернул его вверх. В доме посветлело. Я задул ставшую ненужной свечу, подошел к телефонам и снял трубку красного аппарата. До меня донеслись длинные, пронзительные гудки.
        - Да? Слушаю, - ответил заспанный голос Ширяева.
        - Миша, срочно осмотри двор, - попросил я.
        - А что случилось?
        - В доме только что кто-то был.
        - Да кто здесь может быть?
        - Делай, что я говорю! - рявкнул я. - Сейчас не время для дебатов.
        - Ладно, ладно, - миролюбиво пробормотал мой напарник.
        Я вышел наружу. Ширяев ходил вдоль забора с фонариком в руке.
        - Ты почему не включил освещение? - поинтересовался я.
        - Хозяйка не велела. Негоже, говорит, когда в доме случилась смерть. Кстати, здесь никого нет. Может, тебе померещилось?
        - Ничего мне не померещилось, - отрезал я. - Вот что, нарушай запрет хозяйки, и давай еще раз все осмотрим.
        Но наши поиски результатов не дали.
        - Слушай, а с чего ты взял, что он во дворе? - спросил меня Ширяев, когда мы, обойдя вокруг дома, вернулись к исходной точке.
        - Входная дверь хлопнула, - объяснил я.
        - Хм! Так, может, он специально ею хлопнул, чтобы ты именно так и подумал, а сам сейчас преспокойно прячется внутри?
        Я нахмурился. Предположение моего напарника было резонным. Меня разобрала досада. Как я сразу об этом не подумал?
        - Быстро в дом! - скомандовал я.
        Мы вбежали на крыльцо и нос к носу столкнулись с Катериной.
        - Что случилось? - взволнованно спросила она. - Что вы бродите?
        Я коротко объяснил, в чем дело.
        - Срочно осмотрите все помещения! - всполошилась хозяйка. - Мне только еще воров тут не хватает.
        Мы спустились в подвал, но заходить в него не стали. Не было смысла. Его дверь была заперта снаружи. На ней висел большой амбарный замок. Потрогав его, и убедившись, что он в целости и сохранности, мы снова поднялись наверх.
        Исследовав кухню и санузел, заглянув в спальню, мы подошли к крайней двери коридора. Это была гостиная, в которой разместилась Лидия Ивановна. Мы с Ширяевым озабоченно переглянулись. Ни ему, ни мне не хотелось лишний раз сталкиваться с этой вредной, заносчивой особой.
        Уловив наше замешательство, Катерина взяла инициативу на себя. Ее рука решительно потянулась вперед. Раздался деликатный стук.
        Ответом явилась тишина. Стук повторился. Он стал более настойчивым.
        - Мама! - громко позвала хозяйка. - Позвольте нам войти.
        Но в ответ по-прежнему не раздавалось ни звука.
        На лице Катерины заиграла тревога. Она легонько толкнула дверь. Та бесшумно приоткрылась. Мы осторожно вошли. Хозяйка зажгла свет. То, что предстало нашим глазам, заставило нас отпрянуть.
        Старуха неподвижно лежала на полу возле застеленного постельным бельем дивана. На ней значилась лишь одна ночная рубашка. Ее рот открылся в беззвучном крике, а остекленевшие глаза были устремлены куда-то вверх. Вокруг ее головы растекалась огромная лужа крови, сочившаяся из перерезанного горла. Все ее вещи были беспорядочно разбросаны по сторонам. Здесь явно что-то искали.
        Катерина ахнула и в ужасе закрыла лицо руками. Меня чуть не вывернуло наизнанку. Невозмутимость сохранил только Ширяев.
        - Ничего не трогать! Всем выйти! - скомандовал он, и помчался звонить в милицию.
        - Радик! - спохватился я. - Он же там совсем один!
        Я бросился на второй этаж.
        Дверь "детской" оказалась заперта. На мой стук мальчик ответил не сразу. Только после третьей настойчивой "дроби" я, наконец, услышал его голос.
        - Кто там?
        - Радик, это я, - сказал я, - дядя Женя. Открой, пожалуйста!
        - Зачем? - в голосе ребенка промелькнул испуг.
        - Я хочу убедиться, что с тобой все в порядке.
        - Со мной все в порядке.
        - И все-таки, открой.
        - Не открою.
        - Почему?
        - Я хочу спать.
        - Да оставь ты его, - раздраженно бросил подошедший Ширяев. - Цел, и ладно. Опергруппа сейчас будет. Давай пока осмотрим остальные комнаты. Может, убийца прячется где-то здесь. Кстати, ты хорошо запомнил его силуэт?
        - Честно говоря, не очень, - признался я. - Он промелькнул слишком быстро.
        Хорошенько обыскав весь второй этаж, мы так никого и не нашли…
        Глава двадцать четвертая
        Мое желание "уйти в отставку" Баруздин воспринял спокойно. Он не проявил даже малой толики каких-либо эмоций.
        - Ну, что ж, хочешь уйти - уходи, - пожав плечами, заявил он. - Удерживать тебя насильно я не стану. Хотя, признаться, твое решение меня не радует. Ты хороший сотрудник.
        - Роман Олегович, но я действительно больше не могу! - в сердцах воскликнул я.
        И это было чистой правдой. Прошедший день меня просто доконал. Сначала это "мурыженье" в прокуратуре, затем - страшная ночь, а под утро, когда приехала милиция, - новый допрос, отнявший у меня последние остатки сил.
        Молоденький лейтенант, проводивший дознание, был настроен по отношению ко мне крайне враждебно. Уж не знаю, чем я ему не понравился, но он разговаривал со мной так, как будто старуху убил именно я, и как будто моя вина в этом убийстве была уже полностью доказана.
        - Собирайся, - приказал он. - Поедешь с нами. Ты задержан.
        От следственного изолятора меня спас Баруздин, примчавшийся сразу же после звонка сестры. Он отвел ретивого служаку в сторону и долго его в чем-то убеждал, пока тот, наконец, с ним не согласился. Мое задержание не состоялось.
        Немного поразмыслив, я решил, что приключений с меня хватит.
        - …Хотя, должен тебе признаться, ведешь ты себя сейчас не по-мужски, - продолжал Баруздин. - При первом же стрессе расклеился, как кисейная барышня. Наши ребята тебя не поймут. Они тебя уважать перестанут. Даже руки не подадут. Мужик должен быть мужиком, а не размазней.
        - Их бы на мое место, - проворчал я.
        - Да были они на твоем месте, - откликнулся мой шеф, - и неоднократно. У них еще и похлеще переделки бывали.
        Во мне заговорил стыд.
        - Что же мне делать? - упавшим голосом произнес я.
        Мне не хотелось больше оставаться на этой работе. Но и чтобы мой уход выглядел как побег я тоже не хотел.
        - Прежде всего, отоспаться, - посоветовал Баруздин. - Если я не ошибаюсь, ты уже целые сутки на ногах. Это любого свалит. Ступай к себе и принимай горизонтальное положение. А ближе к вечеру поговорим. Как решишь - так и будет. А, вообще, применительно к прошедшей ночи, должен сказать тебе так. Молодец! Твои действия заслуживают самых добрых слов. Катерина и Михаил мне уже все рассказали. Сработал ты профессионально. Если бы я не был тобой доволен, я не стал бы отбивать тебя у "ментов".
        Спал я плохо. Меня опять преследовал какой-то кошмар. Я то куда-то брел, то от кого-то убегал, то куда-то падал. Точного сюжета я не помню. Он забылся сразу же после моего пробуждения. Единственное, что сохранилось в моей памяти касательно виденного сна, это отчаянное чувство обреченности.
        В общем, отдохнуть как следует мне не удалось. Все тело казалось отяжелевшим, словно на него навесили десяток гирь. Голова болела. На душе было мутно и скверно.
        Я открыл глаза, приподнялся, и бросил взгляд на часы. Стрелки показывали половину пятого. Ощутив на себе липкий пот, я, кряхтя, поднялся с кровати и направился в душ.
        Прохладная вода меня немного ободрила. Голова перестала ныть. Но тут в полный голос заговорил желудок. Ведь я за целый день еще так ничего и не съел. Хорошенько растерев себя полотенцем, я оделся и прошел на кухню.
        Холодильник оказался практически пуст. Кусок колбасы, остатки сыра, недопитый пакет молока, кастрюля с макаронами - вот и все, что в нем осталось.
        Да, не густо!
        Умяв несколько бутербродов, я вышел в холл и огляделся, пытаясь определить, что произошло в доме за то время, пока я спал. Но вокруг все было без изменений. Разве только прибавилось грязи на полу. Видимо, это был результат визита милиции и "скорой", не привыкших разуваться на месте происшествия. Катерина с уборкой явно не торопилась. Стоявшая тишина буквально била мне в уши. Это что же, я здесь один?
        - Почему один? - прогудел Панченко, когда я спросил его об этом по телефону. - Пацан дома. Во всяком случае, я не видел, чтобы он куда-нибудь выходил.
        - А Катерина?
        - Уехала куда-то с Баруздиным. Как сам? Оклемался?
        - Какое там! - разочарованно протянул я и положил трубку.
        Мои мысли занял Радик. Я снова поднялся на второй этаж. Дверь комнаты мальчика в очередной раз оказалась заперта. Его ответы на мои вопросы по-прежнему отдавали враждебностью:
        - Не открою!… Я занят!… Мне ничего не надо!…
        "Эх, не был бы ты маленьким, беспомощным ребенком, послал бы я тебя ко всем чертям! - раздраженно подумал я. - Нужен ты мне, как собаке пятая нога. У меня и своих проблем хватает. Я общаюсь с тобой только потому, что меня просил позаботиться о тебе твой приемный отец, которого я безгранично уважаю. Тогда, у оврага, он словно предчувствовал, что назад уже больше не вернется. Я дал ему такое обещание. И я не могу его нарушить".
        Вместе с этим я, конечно, понимал, что Радик был страшно напуган. Не приведи господь пережить такое в его юном возрасте! Сначала убили его отца, затем бабку. И теперь у него не осталось абсолютно никого, кто относился бы к нему с заботой. Он был совершенно одинок. Он был предоставлен лишь самому себе. Как он живет? Он же практически не выходит из дома. Чем он питается?
        Ввиду скудности имеющегося в доме провианта, я решил сходить в магазин. На всем протяжении пути я предавался размышлениям. Что произошло той злополучной ночью в Голосовом овраге? Этот вопрос не вылезал у меня из головы. Он занимал все мои мысли. Во мне роились десятки самых разнообразных предположений, от предельно банальных, до неимоверно фантастических. Но ни одно из них не представлялось мне наиболее вероятным.
        Очевидным было только одно - что произошло дикое, варварское убийство. Но вся подоплека этого убийства, весь его антураж, были покрыты непроницаемой завесой тайны. Как я ни старался, но в своих раздумьях я никак не мог пробиться сквозь зеленоватый туман, что покрывал тогда дно оврага.
        Все мои стремления рассматривать случившееся сквозь призму логики неизбежно натыкались на мир потустороннего, присутствие которого во всем произошедшем казалось мне очевидным. Ведь об этом присутствии я судил не понаслышке. Я наблюдал его собственными глазами. Я реально его ощущал.
        Пережитый мною небольшой скачок во времени, таинственные объекты на фотоснимках, встреча с посланцем прошлого, призрачные ночные видения - ведь все это действительно было! И на нездоровую игру воображения этого не спишешь. Уж слишком явно те явления, с которыми мне довелось столкнуться, соответствовали тем явлениям, которые происходили здесь и раньше. А если совпадения столь явны - это уже не совпадения, а реальные факты, какими бы невероятными они ни казались.
        Куда исчезли Карпычев со стариком после того, как спустились в овраг? Каким образом тело Карпычева оказалось в канализационном люке? Кто и почему убил его мать? Где сейчас находится Митрофан Никитович?
        Я никак не мог избавиться от ощущения, что ответы на эти вопросы лежат вне пределов моего понимания.
        Накупив продуктов, я вернулся обратно и состряпал на скорую руку сытный ужин. Половину приготовленного я отнес Радику (поднос с тарелками я снова поставил перед "детской"; он оттуда быстро исчез, из чего я заключил, что ребенок действительно был сильно голоден), половину съел сам.
        Когда моя трапеза подходила к концу, появились Катерина и Баруздин. Хозяйка с белым, как мел, лицом сразу прошла к себе в спальню. Мой шеф, увидев меня, зашел на кухню и уселся рядом.
        - Ну, что, посвежел? - приветливо осведомился он.
        - Да как сказать? - пожал плечами я. - Относительно.
        - Какие планы насчет дальнейшей службы?
        Я замялся. Оставаться долее в этой "обители" мне решительно не хотелось.
        - Я-я-ясно, - огорченно протянул Баруздин. - Ну, что ж, решил - так решил. Но, надеюсь, ты понимаешь, что мне сначала нужно найти тебе замену?
        Я кивнул.
        - У тебя найдутся силы еще на одну-две недели?
        - Изыщем, - ответил я.
        Мой шеф благодарно похлопал меня по плечу.
        - Уясни ситуацию, - доверительно произнес он. - Ты сам видишь, что в этом доме творится что-то странное. Как будто его кто-то проклял. У меня голова идет кругом. Два трупа! Два убийства! Одно за другим! Катерина сама не своя. Пацан тоже. Ширяев рассказывал, что когда его вчера опрашивали, он буквально трясся от страха.
        - Я даже еду ему отношу наверх, - горько усмехнулся я.
        - Вот-вот, - вздохнул Баруздин.
        Он внимательно посмотрел на меня и тихо проговорил:
        - Впереди следующая ночь. Где гарантия, что сюда снова кто-то не заберется? Черт его знает, что за мотивы у этого маньяка! Поэтому тебе и Панченко придется провести ее на ногах. Панченко - снаружи, тебе - в доме. Глаз не спускать. Внимания не ослаблять. Бдительность, бдительность, и еще раз бдительность.
        Мой шеф немного помолчал.
        - Я очень боюсь за свою сестру, - шепотом добавил он. - У меня такое предчувствие, что она может стать следующей.
        - А почему Вы не хотите временно переселить ее к себе? - также понизив голос, спросил я.
        Брови Баруздина взметнулись вверх.
        - Не хочу? Да я весь день ее об этом уговаривал. Она ни в какую. Мой дом, говорит, здесь. Жень, я на вас с Анатолием очень рассчитываю. Пойми, от вас зависит жизнь двух человек. Я могу быть в вас уверен?
        - Можете, - пообещал я…
        Глава двадцать пятая
        Чем темнее становилось на улице, тем сильнее во мне нарастало беспокойство. Я с удивлением почувствовал, что начинаю бояться ночей. Впрочем, если разобраться, в этом не было ничего удивительного. В последнее время они приносили только неприятности и беды. Как то будет сегодня?
        Пока все вокруг окончательно не погрузилось во мрак, я решил тщательно осмотреть дом. Убедившись, что все окна наглухо закрыты, я спустился в холл, запер изнутри входную дверь, уселся в кресло и погрузился в свои мысли.
        Перед моими глазами замелькали сцены юности. Школа. Институт. Друзья-приятели. Наверное, это была своеобразная защитная реакция моего сознания на мучившие меня переживания. Ведь юность - это самая счастливая пора. Но приятные воспоминания продолжались недолго. Мною снова завладели ужасные картины прошлой ночи.
        Вскрик… Окровавленное тело старухи… Таинственный силуэт…
        Кто же, все-таки, мог накануне пробраться в дом? И был ли это, вообще, человек?
        Запиликала телефонная трель. Я от неожиданности вздрогнул. Звонил Панченко.
        - Ты привел себя в повышенную боевую готовность? - поинтересовался он.
        - Привел, - ответил я.
        - Как там Катерина?
        - Тебе ее позвать?
        - Зачем? - засмеялся мой напарник. - Я не сомневаюсь, что у нее есть надежный защитник. Ты соорудил себе охранный пост у ее постели?
        - Балабол! - рявкнул я и швырнул трубку, после чего тут же отругал себя за несдержанность, представив, каким довольным хохотом заливается сейчас Панченко.
        - Что случилось? - осведомилась появившаяся в холле хозяйка.
        - Да так, - отмахнулся я.
        - Сослуживцы подковыривают?
        - Что-то типа этого.
        На лице Катерины, с которого не сходил бледноватый оттенок, отчетливо читалось напряжение. Ее лоб был нахмурен, губы плотно сжаты, а скулы словно свела жесточайшая судорога.
        - Не знаю, смогу ли я заснуть после вчерашнего, - пожаловалась она. - Без снотворного, наверняка, не обойдется. Как ты себя чувствуешь?
        - Нормально, - ответил я. - Ночь, думаю, выдержу.
        - Может, кофейку?
        - Не откажусь, - кивнул я, и просительно добавил: - Вы бы Радика покормили.
        Пропустив последнюю фразу мимо ушей, хозяйка скрылась на кухне.
        Я тяжело вздохнул. Мачеха - она и есть мачеха.
        Послышался свист вскипевшего на плите чайника.
        - Иди сюда! - донеслось до меня.
        Я прошел в "трапезную". На столе, источая аппетитный горьковатый аромат, дымилась чашка крепкого "Якобс Монарх". Катерина открыла холодильник и достала торт.
        - Угощайся, - приветливо, но как-то натужно, улыбнулась она, и осторожно, одними кончиками ногтей, словно боясь пораниться, придвинула мне нож. Это был огромный кухонный нож, предназначавшийся для резки мяса.
        Как часто я потом вспоминал этот эпизод!
        Я отрезал небольшой кусочек, съел его, выпил кофе, буркнул "спасибо", и вернулся на свой "дежурный пост".
        Хозяйка проследовала в спальню.
        Приближалась полночь.
        Устав сидеть, я решил размяться и походить по холлу, полагая, что это не только позволит мне коротать время, но и поможет держаться в тонусе.
        Двенадцать шагов по диагонали в одном направлении, двенадцать в другом. Прохаживаясь из угла в угол, я не переставал прислушиваться ко всему, что доносилось до моих ушей, а также раз за разом бросать взгляд в окошко, выходящее во двор. Но чего-либо подозрительного пока не наблюдалось.
        Через некоторое время меня потянуло в сон. Биологические часы организма были неумолимы. Стремясь прогнать пытавшуюся пленить меня дрему, я занялся активными физическими упражнениями. Стал делать приседания, повороты, наклоны. Но ничего не помогало. Голова становилась все тяжелее и тяжелее, а ноги - все слабее и слабее. В какой-то момент перед моими глазами все поплыло. С трудом добравшись до кресла, я обессилено рухнул…
        Проснулся я от чьего-то немилосердного потряхивания за шкирку. Словно кто-то задался целью вытрясти из меня всю душу.
        Вокруг было светло. Вначале передо мной все предстало каким-то неясным и расплывчатым. Когда мое зрение, наконец, снова пришло в норму, и вернуло себе способность фокусировать, я увидел Баруздина и Панченко.
        - Это еще что такое? - во всю мощь своих легких гаркнул мой шеф. - Я же распорядился дежурить всю ночь!
        Я густо покраснел, и, чувствуя себя глубоко виноватым, лишь тупо хлопал глазами, не зная, что сказать в ответ.
        Брови Баруздина гневно свелись к переносице.
        - Что молчишь?
        Он, пристально вглядываясь в пол, обошел вокруг кресла, в котором я сидел, затем приказал мне встать, и принялся меня обыскивать.
        - Я не пил, - проговорил я, посчитав, что он ищет спиртное.
        - Молчать! - рявкнул мой шеф.
        От его дружеского расположения ко мне не осталось и следа. Он смотрел на меня с негодованием. И негодование его, надо признать, было справедливым.
        Как же меня угораздило заснуть?
        Баруздин тщательно обследовал все имевшиеся у меня карманы. Так ничего в них и не найдя, он недоуменно выпятил губу. Еще раз обведя холл глазами, он сквозь зубы процедил:
        - Моли бога, чтобы все остались живы.
        Мой шеф развернулся и направился к спальне. Мы с Панченко последовали за ним.
        Баруздин постучал в дверь.
        - Катя, ты в порядке?
        Из спальни никто не отозвался.
        У меня ёкнуло сердце.
        - Катя? - снова постучал мой шеф.
        Ни звука.
        Я почувствовал, что начинаю бледнеть. Но тут из-за двери донеслось:
        - Да?
        Я облегченно вздохнул. У меня словно гора свалилась с плеч.
        - К тебе можно зайти?
        - Заходи.
        Баруздин прошел к сестре. Мы с Панченко остались в коридоре.
        - Ну, что же ты? - укоризненно произнес мой напарник.
        Я виновато развел руками.
        - Сам не пойму. Бух, и отключился.
        - Вот и будет тебе "бух"! - усмехнулся Панченко. - Шеф за такие вещи не милует. Половины зарплаты как не бывало. Если вообще не уволит.
        - Пусть будет, что будет, - обреченно вздохнул я. - Ты то, хоть, не спал?
        - Не спал.
        - Все было тихо?
        - Вроде, тихо.
        - Ну, дай бог.
        Дверь спальни резко распахнулась.
        - Айда, проверим мальца, - бросил вылетевший из нее Баруздин, едва не сбив нас с ног.
        Мы взбежали на второй этаж и постучались в "детскую".
        - Кто там? - раздалось в ответ.
        От меня не укрылось, что в этот момент по лицу моего шефа проскользнула какая-то едва уловимая тень.
        - Это мы, - подал голос я. - Пришли тебя проведать. Убедиться, что с тобой все в порядке.
        Раздались шаги. Дверь открылась. Перед нами предстал Радик. Он был немного похудевшим, но не казался испуганным. Его глаза смотрели уверенно и дерзко. В них даже светилось какое-то непонятное мне торжество.
        - Убедились? - спросил он, и, не дожидаясь ответа, снова захлопнул дверь.
        Я перевел взгляд на Баруздина и опешил. Его взгляд выражал такое изумление, словно он никак не ожидал увидеть мальчика живым.
        Почувствовав, что на него смотрят, мой шеф натужно расхохотался.
        - Резвый парень! - воскликнул он.
        - Наследник! - подняв указательный палец, многозначительно произнес Панченко.
        - Осмотрим другие помещения, - скомандовал Баруздин.
        Кладовка. Кабинет Карпычева. Моя комната. Гостевая…
        Заглянув в последнюю дверь, Баруздин застыл на месте, загородив собой весь проем. Когда он, наконец, сдвинулся немного в сторону, моим глазам предстала картина, от которой у меня в жилах застыла кровь.
        На стоявшем в комнате диване, заложив ногу на ногу, широко расставив руки по сторонам, и опершись о спинку, неподвижно сидел Митрофан Никитович. Его голова была откинута назад, рот широко открыт, а остекленевшие, устремленные вверх, глаза смотрели куда-то прямо перед собой.
        Старик был мертв…
        Часть вторая
        Невероятное очевидное
        Глава первая
        Если три с лишним месяца назад, по приезде в Москву, при первом своем поселении во "времянку" я был преисполнен горьких чувств по поводу чуждости и убогости ее обстановки, то теперь, после того, как я снова переступил ее порог, меня наполнило такое ощущение, будто я, после долгого отсутствия, вернулся в родной дом.
        Мои родственники искренне обрадовались моему приходу.
        - Надеюсь, насовсем, - улыбаясь, пожал мне руку дядя Саша.
        - Не-е-е, - помотал головой я. - Пока только на выходные.
        - Уходи ты с этой работы, - воскликнула тетя Клава. - Кого там теперь охранять? Эту выдру, что ли?
        Я не удержался от улыбки. Сравнение для Катерины и впрямь вышло удачным. Действительно, выдра. Шерстка красивая, а вот нутро…
        Тетя Клава уже открыла рот, приготовившись забросать меня кучей вопросов (слухи о внезапной и загадочной смерти известного актера ходили по всей стране, и она, конечно, не могла упустить возможность почерпнуть информацию от очевидца). Но, приглядевшись к моему измученному виду, она изменила свои намерения.
        - Ладно, отдыхай. Потом все расскажешь.
        Я пообедал, свалился в кровать, и проспал ни много, ни мало, а целые сутки.
        Во сне мне постоянно мерещился Карпычев. Мы стояли с ним в каком-то зеркальном зале, и как будто о чем-то говорили. Причем, в зеркалах я почему-то видел только одного себя. Отображение известного актера в них отсутствовало. Карпычев о чем-то меня просил, что-то советовал, от чего-то предостерегал. Но содержимое нашей беседы молниеносно выветрилось из моей памяти, как только я открыл глаза. И сколько я ни силился, я, к своему огорчению, так и не вспомнил, что именно говорил мне покойный актер. А ведь это было нечто важное.
        Откуда-то неподалеку раздавался щекочущий нервы визг ленточной пилы. Видимо, кто-то из соседей решил заняться благоустройством.
        Я зевнул, потянулся и выглянул в окошко. Погода радовала глаз. Было ясно и солнечно. Но, несмотря на это, вставать мне не хотелось.
        "Может, пролежать так до самого вечера?"…
        - Отдохни пару деньков. Но затем у тебя снова ночная смена. Только получше выспись, чтобы опять не вырубиться, - зазвучали в моих ушах слова Баруздина.
        Накануне мы с ним едва не разругались. Мой шеф никак не мог взять в толк, как это мы с Панченко не можем объяснить внезапное появление в доме трупа старика.
        - Вы хотите сказать, что он материализовался из воздуха? - гневно вопрошал он.
        - Нет, - отвечали мы.
        - А как он тогда здесь оказался?
        Мы лишь недоуменно пожимали плечами, чем только усиливали его ярость.
        Мы специально осмотрели каждое окно. Все они были закрыты изнутри. То же самое относилось и к входной двери (Баруздин утром открывал ее хранящимся у него запасным ключом). Панченко упорно настаивал, что он ночью не смыкал глаз, и что во двор никто не проникал.
        Нашему шефу оставалось только с досады разводить руками.
        - Вы собираетесь это и милиции рассказывать? - немилосердно орал на нас он. - Да вас после этого сразу упекут в "кутузку"!
        Положение спасла Катерина. В самый разгар нашей перепалки она отозвала брата в сторону и о чем-то с ним поговорила. Баруздин немного успокоился, и снова подошел к нам.
        - Ну, ладно, - примирительно сказал он. - Не будем пороть горячку. Все устали. Все напуганы. То, что происходит последнее время в этих чертовых стенах, кого угодно выведет из равновесия. Сделаем так. Вынесем этого бомжа на улицу и бросим его где-нибудь под забором. Как будто мы обнаружили его именно там. А в доме его не было. Понятно? Не было! Иначе сами будете объяснять, каким ветром его сюда занесло. Вам ясно?
        - Ясно, - с облегчением вздохнули мы.
        Когда мы с Панченко вышли на улицу, он наклонился к моему уху и прошептал:
        - Нет, дружок, Катька к тебе действительно неравнодушна.
        - Да пошел ты! - вспылил я.
        - Неравнодушна! - снова подчеркнул Панченко. - Если бы ты был для нее нулем, она бы за нас так не вступилась, - и, понизив голос, добавил: - Только не говори мне, что между вами ничего не было.
        Громко захохотав, он свернул в соседний проулок, на котором располагался его дом…
        Я перевернулся на живот, засунул руку под подушку, закрыл глаза и снова погрузился в приятную полудрему. Но пребывать в ней мне было суждено недолго.
        - Ну-ка, посмотрим, проснулся он или нет, - донесся с порога голос тети Клавы. Она произнесла эту фразу таким игривым, воркующим тембром, каким обычно разговаривают с маленькими детьми или с животными.
        Я вопросительно приподнял голову.
        Тетя Клава открыла дверь.
        - О, он уже не спит! - воскликнула она и обратилась ко мне: - Ты только посмотри, какого гостя я тебе привела.
        Она подалась немного в сторону. У меня от изумления отвисла челюсть. За ее спиной, сияя ослепительной белозубой улыбкой, стоял чумазый и взлохмаченный Радик. Очевидно, он приехал сюда на скутере. В его руках был битком набитый рюкзак.
        Я опешил.
        - Привет, дядь Жень!
        Я ответил молчаливым кивком, ибо в тот момент от изумления буквально потерял дар речи. Радик держал себя так, будто мы с ним были большими друзьями. Словно и в помине не было криков "Пошел вон!", швыряния тарелок, полных ненависти взглядов, и многого другого.
        - Ну, я, пожалуй, пойду, - произнесла тетя Клава и хитро мне подмигнула. - Молодой человек имеет к тебе какое-то важное дело.
        - Что случилось? - холодно спросил я, когда она вышла. - Волк в лесу сдох, или рак на горе свистнул?
        - Есть разговор, - деловито ответил мальчик.
        - Ну, коли так, то проходи, - проговорил я.
        Радик уселся на стул, что стоял подле моей кровати. Я принял вертикальное положение и обернулся простыней.
        - Слушаю тебя.
        Мальчик кашлянул и негромко произнес:
        - Дядь Жень, ты не мог бы отвезти меня в Сочи?
        Мои глаза чуть не вылезли из орбит. Это не ребенок, а черт в ступе! Поразительное бессердечие! Отец убит, бабка убита, а ему на курорт вздумалось.
        - Поездка полностью за мой счет, - добавил Радик.
        Я удивленно посмотрел на него.
        - Ты хочешь сказать, что у тебя есть деньги?
        - Есть.
        - Откуда?
        - Бабка Лида дала.
        - А-а-а, - понимающе протянул я. - Ну, и езжай себе на здоровье. Я то тебе зачем?
        - Так ведь я несовершеннолетний. Мне одному ездить нельзя, - объяснил мальчик. - Меня в милицию могут забрать.
        - А тебя не смущает, что я работаю, и что ночью у меня как раз очередная смена?
        - Ты же все равно увольняешься.
        Я остолбенел.
        - Откуда ты об этом знаешь?
        - Катька с Ромкой говорили.
        - Зачем они тебе-то об этом сказали? - растерянно усмехнулся я.
        - Да ничего они мне не сказали. Они друг с другом собачились, а я слышал.
        - Точнее, подслушивал? - догадался я.
        - Ну, подслушивал. А что?
        - А то, что подслушивать чужие разговоры нехорошо. Это во-первых. А во-вторых, я должен отработать еще две недели, пока Роман Олегович не подыщет мне замену.
        - Зачем тебе их отрабатывать, если он все равно тебе за них не заплатит?
        - То-есть, как не заплатит? - нахмурил брови я.
        - А так, - выпалил Радик. - "Кинет", и все. Он со всеми так поступает, кто от него уходит. Он сам этим хвастал.
        Мою душу покрыл неприятный осадок. Такие случаи были не редкостью.
        - Вот, значит, как, - задумчиво протянул я.
        - Дядь Жень, если не секрет, сколько он тебе платил?
        Я назвал свой оклад.
        - Всего-то? Ха! Если ты меня отвезешь, я заплачу тебе в два раза больше.
        Радик сунул руку в карман рубашки, вытащил из него толстенную пачку крупных купюр, отсчитал несколько штук, и положил передо мной.
        - Это аванс.
        Я ошалело смотрел на предложенные мне деньги, и одновременно решал дилемму: схватить пацана за шиворот и выставить за порог, или все же сыграть с ним в эту презабавную игру. Тринадцатилетний ребенок нанимает себе в качестве телохранителя сорокалетнего мужика! Скажи кому - не поверят.
        - Дядь Жень, тебе эти деньги будут не лишними, - принялся убеждать меня Радик, словно прочтя мои мысли. - Чтобы найти новую работу, нужно время. А жить на что-то надо. Тебе это выгодно. Кроме этого, разве тебе не хочется на халяву побывать на море?
        - Хочется, - кивнул я. - Кому этого не хочется? Тем более, что сейчас бархатный сезон.
        - Значит, по рукам?
        Он дернулся было вперед, но я жестом попросил его не торопиться.
        - А зачем тебе понадобилось ехать в Сочи? - спросил я, пристально глядя ему в глаза.
        - Надо. Я не могу пока тебе об этом сказать.
        - Ну, а как я могу с тобой ехать, если не знаю, зачем? Может, у тебя в голове какой-то криминал, и ты вовлекаешь меня в сообщники?
        Радик опустил голову.
        - Мне не велели пока тебе об этом рассказывать.
        - Кто не велел? Роман Олегович? Катерина? Панченко с Ширяевым?
        - Нет, - голос мальчика стал еще тише. - Мой папа.
        - Кто-о-о?! - изумленно воскликнул я.
        Радик молчал. Это означало, что я не ослышался.
        Мною овладело какое-то странное, двойственное чувство. С одной стороны, я ничего не понимал. А с другой, мне казалось, что я все очень даже хорошо понимаю, но просто никак не решаюсь себе в этом признаться. Слишком уж все это выглядело невероятным.
        Я стал в задумчивости поглаживать подбородок.
        - А когда ты с ним разговаривал?
        - Сегодня ночью.
        Меня словно прожгло.
        "Так вот, наверное, о чем он меня просил!", - подумал я, вспоминая свой сон.
        Мне стало не по себе. Потусторонний мир подобрался ко мне настолько близко, что это начинало меня пугать.
        - Ты сам решил обратиться ко мне, или тебе порекомендовал это сделать твой папа? - спросил я мальчика.
        - Папа, - глухо ответил он.
        Я задумался. Что ж, я обещал Карпычеву позаботиться о его сыне. А коли дал обещание - его надо выполнять.
        Я взял лежавшие передо мной купюры и решительно спрыгнул с кровати.
        - Ладно, по рукам.
        Лицо Радика просияло.
        - Но только если будешь хорошо себя вести, - для порядка добавил я.
        - Буду! Честное слово! - радостно воскликнул мальчик.
        - Тебя не поймешь, - проворчал я, натягивая на себя охранный камуфляж. - То зверем смотришь, то тарелками кидаешься, то помощи просишь. Нелогично как-то получается.
        - Я сначала думал, что ты с ними заодно, - пробурчал Радик. - Я не сразу понял, что это не так.
        - Ты это о чем? - нахмурил брови я.
        - После объясню, - отмахнулся мальчик.
        Тогда я не придал значения этому высказыванию. А зря. Оно на очень многое проливало свет. Впрочем, Радик тут же меня от него отвлек. Он спохватился, словно вспомнил нечто важное, и выпалил:
        - Дядь Жень, можно я оставлю у тебя свой скутер?
        Его просьба показалась мне странной.
        - Зачем? Сейчас зайдем к тебе домой. Там и оставишь.
        На лице мальчика промелькнул испуг.
        - Зачем тебе заходить ко мне домой?
        - Чтобы забрать свои вещи. Они же все там. И документы, кстати, тоже. А без них, сам понимаешь, никак.
        Радик расстегнул боковой кармашек рюкзака.
        - Вот твои документы.
        Я повертел в руках протянутый мне паспорт, убедился, что он действительно мой, и сердито посмотрел на ребенка.
        - Тебе не стыдно копаться в чужих вещах?
        - Не-а, - невозмутимо ответил он. - Зато теперь тебе не надо никуда идти.
        - Надо, - разочаровал его я. - Все равно надо. Ведь там вся моя одежда. Не могу же я поехать в Сочи в служебной форме. Кроме того, там моя зубная щетка, паста, бритва, мыло, и другие мелочи, без которых в дороге никак.
        - Дядь Жень, я тебе все куплю, - почти что взмолился мальчик. - Все, что тебе надо. И одежду, и щетку, и бритву. Только давай не будем заходить домой.
        - Но почему ты этого так боишься?
        - Я не боюсь, - самолюбиво парировал Радик. - Я просто не хочу, чтобы кто-нибудь знал, что мы с тобой уехали.
        - Почему ты этого не хочешь? - не сдавался я.
        Мальчик опять замялся.
        - Пока я не могу тебе этого сказать.
        - Опять двадцать пять! - раздраженно всплеснул руками я.
        Видя, что я начинаю злиться, Радик жалобно проскулил:
        - Дядь Жень, я обязательно тебе все расскажу. Но только потом. Пойми, так надо. Мне так велел папа…
        Глава вторая
        Все то время, что мы стояли в очереди в железнодорожную кассу, меня не покидало опасение, что мы уйдем отсюда ни с чем. Свободные места до Сочи в конце августа? В моих глазах это выглядело фантастикой. Но, как ни странно, места были.
        - Есть СВ на фирменный, - пропела миловидная белокурая кассирша, и вопросительно уставилась на меня.
        - Сколько стоит? - спросил я.
        От названной цены я чуть не проглотил собственный язык.
        - Берем, - без тени сомнения скомандовал Радик и протянул мне деньги.
        Поезд отправлялся в первом часу ночи. Впереди была масса времени, которое требовалось как-то убить. И мы решили поехать на вещевой рынок в Лужники.
        Разукрашенная донельзя косметикой продавщица павильона мужской одежды Люся (так значилось на "бэйджике") наверняка запомнила нас на всю оставшуюся жизнь. По ее широко вытаращенным глазам было ясно, что таких покупателей, как мы, она видела впервые.
        - Выбирай, что хочешь, - гордо заявил мне Радик, размашистым царственным жестом указывая на весь имевшийся ассортимент. - Куплю все, что тебе понравится.
        Слышать подобные заявления от взрослых в отношении детей Люсе, видимо, доводилось не раз. Но чтобы такое раздавалось в обратном направлении - это было для нее в диковинку. Ребенок - глава семьи?
        Впрочем, ее богатый опыт (на своем веку она, наверное, повидала много чудачеств и апломбов) позволил ей довольно быстро прийти в себя, и она невозмутимо погрузилась в свои профессиональные обязанности.
        Только в этом павильоне до меня со всей очевидностью дошло, насколько сильно я отстал в смысле моды.
        - Не хочу я это носить! - отчаянно отмахивался я от предлагаемых мне для примерки супермодных размалеванных джинсов, толстовок, футболок. Во всей этой пестроте я чувствовал себя не иначе, как цирковым клоуном, и это не могло меня не смущать. - Дайте мне обычные брюки и обычную рубашку!
        Но Радик, и рьяно принявшая его сторону продавщица, насели на меня не на шутку.
        - В этой одежде ты будешь выглядеть как человек, - хором убеждали меня они.
        - Я буду выглядеть как идиот, - возражал я.
        - Ты древнее ископаемое! - рассерженно восклицал Радик.
        В конечном итоге наша битва закончилась тем, что я оказался облачен в "пятнистый" джинсовый костюм, белую футболку, мягкие кроссовки, синюю бейсболку и зеркальные солнцезащитные очки.
        Посмотрев на себя в зеркало, я поймал себя на мысли, что стал походить на настоящего иностранца.
        Подтверждение этого наблюдения не заставило себя ждать.
        Когда мы продвигались между торговыми рядами, со мной не разошелся какой-то неуклюжий бугай. Обернувшись, он оглядел меня с головы до ног, после чего на его лице отразилось раболепство:
        - Ам сори, сэр, - виновато промямлил он.
        - Чао какао, - проворчал я.
        Купив мне спортивную сумку, а также предметы мужского туалета, мы с Радиком стали размышлять, где провести оставшуюся часть свободного времени. Насчет этого у нас разгорелся спор.
        - Чего тут думать? - пожимал плечами я. - Пойдем в кино.
        - Дядь Жень, какое кино? - гневно вопрошал Радик и кивал на огромную афишу. Ты что, не видишь?
        - Футбол. ЦСКА - "Спартак", - прочел я. - Ну и что?
        Мой спутник схватился за голову.
        - Темнота!
        Я действительно не понимал, что может быть интересного в этой бестолковой беготне за одним-единственным мячом. Но, скрепя сердце, мне все же пришлось пойти на стадион. Кто платит - тот и заказывает музыку. А платил не я.
        Бурная энергетика скандирующих, свистящих, галдящих трибун оказала на меня самое благоприятное воздействие. Во мне словно прибавилось сил.
        "А может это и хорошо, что все так получилось? - думал я. - Давненько я уже не бывал на море".
        Откуда мне было тогда знать, что уже на следующий день судьба подставит мне жестокую подножку, и что вместо шикарного отдыха мне предстоит смертельно опасная борьба за собственное выживание…
        Когда мы с Радиком подходили к железнодорожному вокзалу, меня кто-то окликнул. Я повернул голову и увидел Кузьменко. Мои брови приветственно взметнулись вверх. Приятно, все-таки, увидеть знакомого человека.
        - Привет, - поздоровался я.
        - Привет, - ответил он. - Ты что тут делаешь?
        - М-м-м… Да так, знакомых встречаю, - уклончиво ответил я.
        Кузьменко недоверчиво покосился на Радика и на нашу поклажу. Чтобы избежать новых вопросов, я бросил, что тороплюсь, и резко ускорил шаг. Пройдя немного вперед, я не удержался и оглянулся. Кузьменко продолжал стоять на месте и пристально смотрел нам вслед.
        - Проклятье! Принесла его нелегкая! - проворчал Радик.
        - Чего ты ругаешься? - спросил я.
        - Теперь Баруздин точно узнает, что мы уехали. И без труда вычислит куда…
        Глава третья
        Мерный стук колес ворвался в мои уши, и я открыл глаза. Радик уже не спал. Он лежал на верхней полке, положив подбородок на обхваченную руками подушку, и, щурившись от светившего в глаза солнца, задумчиво смотрел в окно.
        Мы буркнули друг другу "доброе утро". Я обулся, взял полотенце, вышел из купе, и отправился в конец вагона.
        В вагоне было прохладно. Работал кондиционер. И я, привыкший к плацкартной духоте с помесью запахов пота и туалета, отметил про себя, что путешествовать в таких условиях - одно удовольствие.
        Вымыв руки и умывшись, я подошел к висевшему на стенке расписанию, внимательно его изучил, после чего вернулся обратно.
        - Дядь Жень, ты не знаешь, во сколько начинает работать вагон-ресторан? - позевывая, осведомился Радик.
        Я пожал плечами.
        - Нет. А зачем он тебе?
        - Как зачем? Позавтракать же надо.
        - А не больно ли разорительно завтракать в ресторане? - заметил я и указал на лежавшие на столе остатки нашего вчерашнего ужина. - Вон две булочки с сосисками. Чай сейчас наведу. Чем тебе не завтрак?
        Мой спутник сморщился.
        - Они черствые.
        - Знаешь что, - предложил я. - Давай вагон-ресторан перенесем на обед. А что касается завтрака - скоро будет Воронеж. Стоянка - тридцать минут. Я схожу и чего-нибудь прикуплю.
        - Я с тобой, - оживился мой спутник.
        Я помотал пальцем.
        - Ни в коем случае. Надо, чтобы кто-то караулил вещи. Мало ли что.
        Когда поезд остановился, я спрыгнул на перрон, прошел через подземный тоннель, и оказался на привокзальной площади.
        Накупив горячих пирожков, я зашел в здание вокзала, чтобы присмотреть себе какое-нибудь чтиво. Подойдя к книжному киоску, я стал изучать содержимое витрины, вполуха слушая криминальные новости, доносившиеся из стоявшего в зале ожидания телевизора. Бойкий ведущий заканчивал рассказ о каком-то крупном дорожно-транспортном происшествии. Следующий репортаж заставил меня беспокойно перевести глаза на экран.
        - Раскрыто убийство известного актера Геннадия Карпычева, - с жаром застрекотала в объектив телекамеры молодая рыжеволосая репортерша. - Убийца установлен. Это страшное преступление совершил некий Евгений Чернышев, уроженец города Балашова Саратовской области. Вглядитесь внимательно в это лицо (на экране появилась моя фотография). Если вам известно что-нибудь о местонахождении этого человека, просим вас немедленно позвонить по телефону "02"…
        У меня внутри словно что-то оборвалось. Я буквально окаменел. Кулек с пирожками едва не выпал из моих рук. Меня обвиняют в убийстве Карпычева?! Что за бред?
        Я стал нервно озираться по сторонам. Мне казалось, что на меня устремлены десятки осуждающих глаз. Но это чувство оказалось обманчивым. Проходившие мимо люди не обращали на меня абсолютно никакого внимания. Все торопились по своим делам. Никому даже в голову не приходило, что в считанных метрах от них стоит разыскиваемый "преступник".
        Первым моим порывом было броситься в милицию, и объяснить, что это какая-то ошибка, и что я никого не убивал.
        "А как же Радик? Он же в вагоне совсем один!".
        Я посмотрел на часы. До отправления поезда оставалось пять минут.
        "Милиция подождет", - решил я и ринулся к тоннелю.
        Мне удалось запрыгнуть в вагон в самый последний момент. Сразу после этого состав тронулся.
        - Ну, что же Вы так? - укоризненно покачала головой проводница. - Еще бы чуть-чуть, и опоздали.
        "Как хорошо, что в поездах нет телевизоров, - подумал я. - Представляю, какое было бы у нее лицо, увидь она меня сейчас на телеэкране".
        Я сделал рукой извинительный жест и прошел в купе.
        Радик со скучающим видом сидел у окна. Положив кулек с пирожками на стол, я, тяжело дыша, плюхнулся на полку.
        Мальчик с опаской посмотрел на меня.
        - Дядь Жень, что с тобой? - спросил он. - На тебе лица нет.
        - Пришлось бежать за поездом, - нашелся я.
        - А-а-а! То-то я смотрю, ты весь какой-то взмыленный.
        Мой спутник принялся с аппетитом поглощать свежую выпечку.
        "Сейчас отдышусь, соберусь с мыслями, и все ему расскажу, - сказал себе я. - Он все равно об этом узнает. Так пусть лучше узнает от меня, чем от кого-то другого. А на ближайшей крупной станции пойду в милицию, и докажу им, что я ни в чем не виноват. Пусть видят, что я ни от кого не скрываюсь. Должно же это на них подействовать".
        Когда мальчик насытился, и стал салфеткой вытирать руки, я собрался с духом и проговорил:
        - Радик, у меня есть к тебе очень серьезный разговор. Я попал в одну скверную и нелепую историю. Выслушай, пожалуйста, все то, что я тебе сейчас скажу. Только выслушай, не перебивая.
        Мой спутник насторожился. Я опустил глаза и, тщательно подбирая слова, поведал ему о том, что слышал на вокзале по телевизору.
        - Но я этого не делал, - подчеркнул я. - Ни твоего отца, ни твою бабушку я не убивал. Даю тебе честное слово. Я не знаю, на каком основании против меня выдвинули такое обвинение. Но я в этом обязательно разберусь, и докажу, что это ошибка. Через три часа будет еще одна крупная станция. Я намерен пойти в милицию, и все там объяснить. Тебе не нужно меня бояться. Я не сделаю тебе ничего плохого.
        Я поднял глаза и опешил. Я ожидал, что после моего рассказа в глазах мальчика будет светиться страх. Шутка ли, находиться рядом с дядькой, которого обвиняют в убийстве твоих ближайших родственников! Но во взгляде моего спутника страха не было и в помине. Его глаза светились особым, характерным блеском, который возникает тогда, когда человека что-то осеняет, когда он внезапно о чем-то догадывается.
        В ту минуту его реакция меня озадачила. Ее объяснение я получил потом, много позже.
        - Не ходи в милицию, - предостерег меня Радик.
        - Почему? - спросил я.
        - Тебе никто не поверит. Тебя просто закроют, и все.
        - Откуда ты знаешь?
        - Дядь Жень, им нужен "козел отпущения". Им нужен тот, на кого можно все списать, и тем самым отчитаться о раскрытии преступления. Им все равно, кого посадить. А ты для них подходящая кандидатура.
        - Почему я подходящая кандидатура?
        - Хотя бы потому, что за тебя никто не вступится.
        - Но, постой, - нервно усмехнулся я. - Что значит, не вступится? Не могут же они обвинить человека в убийстве просто так. Для этого нужны какие-то улики, основания.
        - Основания можно подстроить, а улики подбросить.
        - И что же ты мне предлагаешь?
        - Никуда не ходить, и доехать со мной до конца.
        - Ну, здрасьте! - всплеснул руками я. - А тебе не приходит в голову, что меня в любой момент могут арестовать?
        - Если ты не будешь высовываться, тебя никто не арестует.
        - Хорошо, допустим, мы доехали до Сочи. Дальше что?
        - Сделаем одно дело, а затем вместе пойдем в милицию.
        - Вместе? Ты то здесь при чем?
        - Без меня тебе не оправдаться.
        - Ха! - удивленно воскликнул я. - Это почему же?
        - А потому, что про эти убийства я знаю гораздо больше, чем ты.
        Мои брови подпрыгнули вверх.
        - Может, тебе известно, кто именно их совершил?
        - Известно, - тихо произнес мой спутник, не отводя глаз.
        Я пристально посмотрел на него.
        - И кто же?
        - Я расскажу тебе об этом потом.
        Во мне вспыхнуло негодование.
        - Опять потом! Ты понимаешь, в каком я сейчас положении? Меня на всю страну объявили убийцей! Это слышали все мои друзья, родственники, знакомые!…
        - Чего ты орешь? - прошипел Радик.
        Я спохватился. Повышать голос с моей стороны было, действительно, неразумно.
        - А ты не хочешь выложить информацию, которая вернула бы мне доброе имя! - уже тише добавил я.
        - Я сделаю это после того, как мы приедем в Сочи, - упрямо повторил мальчик.
        В моих жилах закипела кровь. Я воинственно наклонился вперед, упер руки в боки, и сделал страшные глаза.
        - Вот что, дружок, - жестко отчеканил я. - Выбирай одно из двух. Или мы на ближайшей станции идем в милицию, где ты рассказываешь все, что знаешь, после чего мы продолжаем наше путешествие, или ты дальше едешь один. Что тебе больше нравится, первое или второе?
        - Второе, - дерзко заявил Радик.
        - Как знаешь!
        Я в сердцах выскочил из купе, но тут же влетел в него обратно, сообразив, что в моем положении лучше никому не показываться.
        Я опустился на полку и в отчаянии закатил глаза.
        Воцарилась тягостная тишина.
        Мой спутник сидел с виноватым видом. Очевидно, он понял, что со своей категоричностью немного переборщил. Он немного помялся, а затем произнес:
        - Дядь Жень, если мы пойдем в милицию сейчас, мы им ничего не докажем.
        - А что изменится потом, когда мы приедем в Сочи? - вздохнув, спросил я.
        - Кое-что изменится, - заверил меня Радик. - И сильно изменится. Дядь Жень, ты давал мне честное слово, что ты ни в чем не виноват?
        - Ну, давал.
        - Так вот, я тоже даю тебе честное слово. Я обещаю, что помогу тебе доказать твою невиновность. Но сделать это я смогу только после того, как мы провернем одно важное дело. Оно для этого необходимо. Поверь, я тебя не обманываю.
        Я молчал, уперев взгляд в пол.
        - Я все делаю так, как мне велит папа, - после некоторой паузы тихо добавил мальчик. - Дядь Жень, не думай, что я сошел с ума. Я не отрицаю, что мой отец умер. Но мертвые могут возвращаться. Мой папа здесь. Он рядом с нами. Ты просто его не видишь. Он просил тебе передать, чтобы ты ничего не боялся. В трудный момент он нам поможет.
        По моей спине пробежал мороз.
        - Дядь Жень, а почему ты ничего не ешь? - резко переменив тему, спросил меня Радик.
        Я молча отмахнулся. Какая тут может быть еда, когда судьба преподносит такие виражи.
        - Давай я принесу тебе из ресторана чего-нибудь горяченького, - предложил мой спутник, и, не дожидаясь ответа, тут же умчался.
        Я задумчиво посмотрел ему вслед. Что делать? Довериться ребенку, или действовать согласно собственной логике? Уж не знаю, что у него там за тайна. Но я чувствую, что она у него действительно есть. Так же, как есть и причина, по которой он пока не может мне ее раскрыть.
        "Мертвые могут возвращаться. Мой папа здесь. Ты просто его не видишь".
        Я поводил глазами по сторонам. В купе, кроме меня, никого не было. Но мне вдруг начало казаться, что рядом присутствует кто-то еще. Я словно ощущал чье-то дыхание. Меня пробрал холод. В моей памяти зазвучали слова таинственного старика, встреченного мною в Голосовом овраге: "Призрак - это энергетическая субстанция, которая остается после умершего человека… Этих призраков вокруг нас - тьма тьмущая. Мы их просто не видим. Наши глаза не приспособлены к их частоте…".
        - Геннадий Матвеевич, Вы здесь? - шепотом позвал я.
        Ответом мне стала резко распахнувшаяся дверь. В купе влетел Радик. Он был бледен, как мел.
        - Быстро собирай вещи, и тикаем, - выдохнул он.
        - Что случилось?
        - Менты!
        Услышав это, я сперва обрадовался. Сейчас я им все объясню. Но затем моя храбрость дала трещину. Где гарантия, что на меня сразу же не наденут наручники? Когда я представил, как меня выводят из поезда на глазах у всего честного народа, и это показывают по телевизору, мне стало не по себе. Бедная моя мать! Ее сердце не выдержит такого позора.
        Я, как ужаленный, вскочил с места, и вытащил стоявшую под полкой сумку.
        - Где они?
        - За два вагона, - ответил мальчик. - Ходят и проверяют у всех документы.
        - Значит так, - прошептал я. - Из купе выходим спокойно, никуда не торопясь. Иначе мы привлечем к себе внимание.
        Радик послушно кивнул головой и состроил беззаботную гримасу.
        К счастью, разыгрывать непринужденность оказалось не перед кем. Все пассажиры находились в своих купе, и в проходе никого не было. Мы направились к тамбуру. Поравнявшись с расписанием, я задержал на нем свой взгляд.
        - Черт возьми! Ближайшая станция только через полтора часа.
        - Причем здесь станция? - прошипел мой спутник. - Выходим сейчас же!
        - Как? На ходу?
        - Да, на ходу!
        - Ты что, с ума сошел?
        - Дядь Жень, ты в тюрьму хочешь?
        - Нет, - ответил я.
        - Тогда делай, что я говорю.
        - Может, дернем "стоп-кран"?
        - Ни в коем случае! - отрезал Радик. - Они же нас догонят.
        Я открыл дверь вагона. В лицо ударил сильный ветер. Мимо с огромной скоростью проносились деревья, а железнодорожная насыпь не производила впечатление пуховой перины. Меня обуял трепет.
        - Прыгай как можно дальше вперед! - крикнул сзади мой спутник. - В полете постарайся сгруппироваться!
        Но я продолжал нерешительно топтаться на месте. В спину последовал толчок.
        - Ну, что же ты?
        Я молчал.
        - Скорее! - истошно завопил мальчик. - Они уже входят в вагон!
        Я вышвырнул сумку, сжал зубы, зажмурил глаза, и изо всех сил оттолкнулся от края "площадки"…
        Глава четвертая
        В зубах противно скрипел песок. Ступни пронзала резкая боль. Спина ныла. Голова гудела.
        Я плашмя лежал на земле, и пытался прийти в себя. Вокруг все кружилось. Мне казалось, что я пребываю в невесомости.
        В носу защекотало. Я скосил глаза. На самом его кончике копошился муравей. Я попробовал сдуть наглую букашку, но она ни в какую не желала гасить свое любопытство.
        Вдруг меня накрыла чья-то тень.
        - Дядь Жень? - раздалось в моих ушах.
        Я повернул голову. Надо мной обеспокоенно склонился Радик. Он был цел и невредим.
        Я сделал усилие и присел. Смахнув с носа надоедливое насекомое, и очистив рот от набившейся в него земли, я хрипло осведомился:
        - У тебя, что, пружины вместо ног?
        - Нет, - улыбнулся мой спутник.
        - Ты где так здорово научился прыгать? Ни ссадины, ни царапины.
        - На съемках.
        - Ах, да, - вспомнил я.
        В фильме, где снимался Радик, действительно, был эпизод, где его герой прыгает с поезда.
        - А ты как? - поинтересовался мальчик.
        - Нормально, - ответил я, шевеля руками и ногами. - Вроде, цел.
        - Тебе не больно?
        - Нет, приятно, - огрызнулся я.
        - Дядь Жень, а классно ты спрыгнул! - восхищенно воскликнул мой спутник. - Прямо, как настоящий каскадер.
        - Я польщен, - проворчал я. - Еще один такой трюк, и от меня останется суповой набор.
        Я сделал несколько разминочных поворотов и приседаний, приводя в порядок свой "двигательный механизм". Радик с интересом наблюдал за мной.
        - Чего улыбаешься? - бросил ему я. - Что дальше делать будем?
        - Как что? Продвигаться к Сочи.
        - Каким образом? Я в розыске. Меня в любой момент могут опознать.
        Мальчик хитро сощурил глаза.
        - Дядь Жень, чего ты боишься? Ты смотрел когда-нибудь шпионские детективы?
        - Смотрел. А что?
        - Помнишь, что делают шпионы, когда им на хвост садится контрразведка?
        - Драпают, - пробурчал я. - Только я не Джеймс Бонд, и бегать со скорость ракеты не умею.
        - Они маскируются, - выразительно поднял указательный палец мой спутник. - И их никто не узнаёт.
        - Ты предлагаешь мне наклеить бороду? - усмехнулся я.
        - Я предлагаю полностью сменить "прикид".
        - И где ты видишь здесь костюмерную?
        Радик молча указал пальцем куда-то в сторону. Вдалеке, возвышаясь над макушками деревьев, проглядывал церковный купол…
        Это была небольшая, ветхая, невзрачная церковка, возле которой витал сладковатый аромат растущих рядом с ней гвоздик. Она стояла на холме близ небольшой деревушки, и словно являлась ее символом.
        Церковь была пуста. Каждый наш шаг, каждое сказанное нами слово отдавались гулким переливчатым эхом.
        Смотрителя искать не пришлось. Он появился почти сразу же после того, как мы вошли. Небольшая дверца, находившаяся у алтаря, распахнулась, и нашему взору предстал облаченный в рясу седовласый старец. Он был невысокого роста, худощав, чуть сгорблен, и имел большую покладистую бороду, под которой блестел огромный крест.
        - Мир Вам и Вашей обители, - поприветствовали его мы.
        - Мир Вам и Вашему дому, - чуть склонив голову, ответствовал он.
        Святой отец внимательно вгляделся в наши лица. Меня пробрал холодок. А вдруг он меня узнает? Но в его глазах ничего не вспыхнуло. Я облегченно перевел дух.
        - Никогда не видел вас в числе своих прихожан. Вы, наверное, не местные?
        Мы утвердительно кивнули.
        - Зашли из праздного любопытства, али с определенной целью?
        - Больше первое, чем второе, - смущенно проговорил я. - Надеюсь, Вас это не обидит?
        - Нет, что вы! - отозвался старик. - В святой обители рады любому гостю. Одно появление в ней - уже какое-то очищение души. Вы, наверное, столичные?
        - Столичные, - подтвердил я и взглянул на Радика; мы перемигнулись. - Вот, решил показать сыну глубинку. Самые, так сказать, истоки русской культуры. А то живет всю жизнь в Москве, а истинной России так ни разу и не видал. Столичная жизнь, сами знаете, какая.
        - Ведаю, ведаю, - вздохнул священник. - Всё погрязло во грехах. А ведь все ценности, как материальные, так и духовные, всегда брали свое начало в провинции. А столица их только поглощала.
        Я с подчеркнутым вниманием оглядел стены, и изумленно поцокал языком.
        - Что же у вас все так запущено? Ремонт бы здесь не помешал.
        - Не помешал, - согласился святой отец. - Купол прохудился, стены пообтрескались, оконные рамы подразвалились. Только средств у нас нету. Я здесь уже двадцать лет служу, и за все это время - ни одной реставрации.
        - Почему же так? Церковь, вроде, старинная. Памятник культуры.
        - Старинная, - согласился священник. - Ей уже от роду лет сто. Но вот до памятника культуры, увы, не дотягивает. С ней ведь ничего особенного не связано. Королевских особ здесь не крестили. Исторических личностей не венчали. Андрей Рублев наши стены не расписывал. Поэтому мы самые обычные, каких хватает. Епархия нам много не выделяет. Спасибо, что хоть вообще что-то дает.
        - А прихожане?
        - А что прихожане? Старики да старухи. Что с них взять? В нашей деревне народ бедный. Заехал, правда, пару лет назад к нам один богатей. Немного подсобил: двери новые поставил. И с тех пор все. На остальное не тянем.
        Мы с Радиком снова переглянулись.
        - Несправедливо, несправедливо - покачал головой я.
        - А много ль вы в нашей жизни видели справедливости? - изрек святой отец. - Откуда ей взяться, если народ в основной своей массе в бога не верует?
        - Пап, давай им поможем! - улучив момент, воскликнул мой "сын".
        Старик поначалу его порыв воспринял без энтузиазма. Но когда он увидел, что в руках Радика зашуршали несколько купюр весьма крупного достоинства, его глаза оживленно заблестели.
        - Вы желаете внести на пожертвование такую сумму? - недоверчиво спросил он.
        - Желаем, - ответил мальчик.
        - Если Вы, конечно, не возражаете, - деликатно добавил я.
        Мой спутник протянул священнику деньги.
        - Нет, нет, нет, - замахал руками тот. - Что ты, деточка! Разве так жертвуют? Так только дают милостыню. А пожертвование, пожалуйста, вот сюда. Дай бог тебе здоровье.
        Он взял Радика за руку и подвел его к небольшому ящичку с прорезью, стоявшему у самого входа, на котором от руки было краской написано: "Для пожертвований".
        - Извините, - буркнул мальчик, - я не хотел Вас обидеть.
        - Ничего, ничего.
        - А можно у Вас купить на память какие-нибудь сувениры? - спросил я.
        - Иконы не продаем, - решительно отрезал святой отец.
        - Почему обязательно иконы? - возразил я. - Я про них и не спрашиваю. Иконам место в церкви. Можно у Вас купить, например, рясу?
        - Рясу? - удивленно переспросил старик. - Зачем она вам?
        - Лучшей памяти о святой обители не придумать, - нашелся я.
        Священник пожал плечами.
        - Есть у меня рясы. От дьяков прежних остались. Сейчас без дела валяются. Даже детская где-то была. Ее послушник носил. Но только они старые. Если хотите, я могу вам их подарить.
        - Будем очень признательны, батюшка, - благодарственно воскликнули мы.
        - А вместе с рясами давайте я подарю вам по молитвеннику, чтобы вы знали, какими словами обращаться к Владыке нашему, когда появится в том нужда, а также по крестику. Это настоящие крестики, освященные и заговоренные. Пусть они станут вашими оберегами, и от всякой нечисти защитят.
        "Обереги нам и впрямь сейчас не помешают", - подумал я…
        - И все-таки, ты, по-моему, пожертвовал ему слишком щедро, - недовольно указал я Радику, когда мы отошли от церкви на порядочное расстояние. - Вполне хватило бы и половины.
        - Да, ладно. Хорошему человеку не жалко, - отозвался он.
        Мы укрылись в небольшой рощице, в окружении раскидистых берез, которые плотно загораживали собой вид деревенской окраины, и принялись примерять подаренное нам одеяние.
        К нашей великой радости, рясы пришлись нам впору. Они оказались вполне пригодными для ношения.
        Поглядев на своего спутника, я прыснул.
        - Ты чего? - заулыбался мальчик.
        - Классно выглядишь! - заметил я. - Прямо, вылитый послушник.
        - А ты - вылитый поп, - парировал Радик. - Правда, есть одно "но".
        - Что за "но"?
        - Дядь Жень, тебе, наверное, будет лучше опять надеть охранные брюки и ботинки. Джинсы и кроссовки под рясой смотрятся как-то нелепо.
        - Я об этом уже подумал, - кивнул я. - Сейчас переоденусь.
        - Что ж ты не купил у деда его бороду? - пошутил мой спутник. - В ней бы ты смотрелся гораздо достовернее.
        - Пока доберемся до Сочи - вырастет, - сострил я.
        Запихнув гражданскую одежду в дорожные сумки, мы, чтобы не попадаться никому на глаза, обогнули деревню по картофельному полю, и продолжили свой путь по пыльной песчаной дороге, тянувшейся вдоль железнодорожного полотна, высматривая впереди платформу, где можно было бы сесть на электричку…
        Глава пятая
        Электричка довезла нас до Ростова. Того самого, который на Дону.
        Мы зашли в вагон, уселись на самое крайнее сидение, опустили головы, и сделали вид, что всецело поглощены содержанием молитвенников.
        Поначалу все было спокойно. На нас никто не обращал внимания. Очевидно, священнослужители были здесь не в диковинку. Но затем мы "прокололись".
        На самом подъезде к Ростову в вагон зашли две контролерши. Их пара смотрелась очень колоритно. Одна была румяная и толстая, другая - бледная и худая.
        Радик дисциплинированно полез в карман. То ли у него не оказалось мелких денег, то ли он попросту поленился их искать, но когда он протянул пышнотелой толстушке крупную купюру, та оторопела.
        - Валь, глянь сюда! - звонко окликнула она свою напарницу, шуровавшую в другом конце вагона. - Первый раз вижу попов, оплачивающих проезд! Смотри, какие у них деньги!
        Все пассажиры, как по команде, обернулись и дружно воззрились на нас.
        - Удачно милостыню собрали, - съязвил кто-то.
        Худая контролерша мрачно предостерегла:
        - Смотри, чтобы не оказалась фальшивая.
        Толстушка внимательно рассмотрела купюру на свет.
        - Вроде, настоящая, - изрекла она.
        Радик, поняв, что он сделал что-то не так, испуганно втянул голову в плечи. Я тоже дал маху. Мне бы промолчать. Но я, ведомый страхом разоблачения, пустился в ненужные оправдания.
        - Не кощунствуй, сестра, - нравоучительно проговорил я первое, что пришло мне в голову. - Не путай истинных слуг Господа с самозванцами. Истинные слуги Господа несут все тяготы земного бытия наравне с остальным людом, и не требуют для себя каких-либо привилегий. В том числе и бесплатного проезда на железнодорожном транспорте.
        - Валь, ты слышала? - снова крикнула напарнице толстушка. - Он говорит, что настоящие попы "зайцами" никогда не ездят!
        - Значит, мы никогда не видели настоящих попов, - отозвалась та.
        - Спасибо, что просветили, батюшка, - поблагодарила меня толстая контролерша. - Теперь я этим самозванцам поблажек не дам.
        Воинственная решимость, с которой она обозначила свое намерение, не оставляла сомнений, что это будет действительно так.
        Я вздохнул. Предания анафеме со стороны многочисленного отряда странствующих духовников мне не миновать.
        Толстушка отсчитала сдачу, на которую у нее ушла практически вся имевшаяся выручка, вручила ее Радику и отошла. Обилетив соседних пассажиров, она вдруг повернулась и пристально вгляделась в мое лицо.
        - Где-то я Вас уже видела, - задумчиво произнесла она. - Но никак не вспомню где.
        Струхнув не на шутку, я растерянно улыбнулся и осенил ее крестным знамением.
        Где именно видела меня контролерша, я понял сразу же, как только мы зашли на Ростовский вокзал. У его входа висел огромный стенд "Их разыскивает милиция". В центре стенда красовалась моя физиономия: "Особо опасный преступник".
        Я кивком головы указал Радику на свое изображение, после чего мы резко ускорили шаг.
        Идти по улице, наполненной людьми, когда тебя объявили в розыск - самая настоящая пытка. Только и ждешь, что с минуты на минуту на твое плечо вдруг опустится чья-то тяжелая пятерня, а в ушах раздастся грозный окрик: "А ну-ка, дружок, пойдем со мной!".
        Как я ни старался выглядеть невозмутимым, но натянутые, как струны, нервы все же давали о себе знать. А когда чего-то сильно боишься, оно зачастую к тебе и приходит. Согласно закону подлости.
        На привокзальной площади мы буквально нос к носу столкнулись с двумя молоденькими, почти что совсем юными, патрульными. На их погонах значились сержантские нашивки. Я вздрогнул и нервно опустил голову. Видимо, это показалось им подозрительным. Сержанты вгляделись в мое лицо и последовали за нами.
        - Хвост, - шепнул я Радику.
        - Вижу, - сквозь зубы процедил он. - Нужно срочно сесть в какой-нибудь автобус.
        Мы свернули к остановке. Из-за поворота как раз выруливал старенький "Икарус". Но патрульные оказались шустрее. Догнав нас, они решительно преградили нам путь.
        - Ваши документы?
        Я принял величественную позу и с подчеркнутой величавостью протянул:
        - Чем озабочен ты, сын мой?
        - Тамбовский волк тебе сын! - кукарекнул один из сержантов. - Предъявите документы!
        - Как можешь ты так разговаривать со слугами Господа? - притворно возмутился я. - Грешно это, сын мой! Ох, как грешно!
        Патрульные были неумолимы.
        - Документы?
        Второй сержант выразительно побряцал висевшими у него на ремне наручниками.
        Должен признаться, что в тот момент моя душа ушла в пятки. Неужели всё? Неужели попался?
        Но тут в игру вступил Радик.
        - Дяденьки! Тетеньки! - слезно взмолился он, обращаясь к стоявшему в ожидании транспорта люду. - Чем могли согрешить перед вами два странствующих монаха? Мы служим Богу. Мы день и ночь молимся за всеобщее благоденствие. А эти выродки дьявола хотят ни за что, ни про что увлечь нас в свое адское логово.
        Детская непосредственность моего спутника, ясный и безвинный взор его юных очей возымели воистину гипнотическое воздействие на сердобольных старушек. Они накинулись на "выродков дьявола" с той резвостью, какая бывает свойственна орлицам, защищающим своих птенцов.
        - А ну, отстаньте от них!
        - Что вы прицепились к монахам?
        - Мы на вас коллективную жалобу напишем в министерство!
        - Вы бы лучше бандитов ловили!
        - Какие им бандиты! Бандиты им враз по шее накостыляют! Они могут только с монахами воевать!
        К счастью, сержанты были очень молоды. А молодости свойственны прямота и максимализм. Вместо того, чтобы спокойно объяснить свои действия, патрульные встали в категоричную позу: мол, кто вы такие, чтобы нами тут командовать? Старушки взбунтовались не на шутку. Завязалась яростная перепалка. Градус противостояния рос все выше и выше. Милиционеры не выдержали натиска набросившейся на них толпы, и стали позорно отступать.
        Чем завершилась эта спровоцированная Радиком битва, мы так и не узнали. Воспользовавшись воцарившейся суматохой, мы украдкой, под шумок, незаметно для всех, нырнули в подошедший ЛиАЗ, и были таковы.
        Проехав остановки четыре, мы вышли и укрылись за расположенными невдалеке гаражами.
        - Ну, братец, ты даешь! - восхищенно воскликнул я. - Я, конечно, видел тебя в кино. Но в том, насколько ты талантливый актер, убедился только сейчас.
        - А-а-а, пустяки, - хвастливо отмахнулся Радик. - Это была не трудная роль.
        - Однако, самое время определиться с новыми ролями, - констатировал я. - Появляться на людях в таком виде больше нельзя. Ориентировки на двух странствующих монахов нам, скорее всего, обеспечены.
        - Что-нибудь придумаем, - заявил мой спутник и полез в свой рюкзак.
        Заглянув внутрь, он побелел, как полотно.
        - Что случилось? - встревожено спросил я.
        Мальчик поднял глаза. Его испуг наложил столь сильную печать на выражение его лица, что у меня по спине забегали мурашки.
        - Деньги, - прошептал он. - У меня украли деньги.
        У самого дна рюкзака чернел ровный порез. Очевидно, он был сделан лезвием.
        Мы тщательно пересмотрели все вещи, среди которых, помимо одежды, значились какие-то бумаги, походный нож, всякая мелочевка, и даже игрушечный пистолет, но единственное, что нам удалось обнаружить, была мятая завалявшаяся десятирублевка.
        - Ты же, вроде, всегда носил деньги в кармане рубашки, - озабоченно пробормотал я.
        - Они натерли мне кожу, и я переложил их в рюкзак, - слезливо откликнулся Радик.
        - Где и когда ты это сделал?
        - В электричке. После того, как мы купили билеты.
        Я схватился за голову.
        - У тебя что, мозги отсохли? Вытащить из кармана кучу денег, переложить их в рюкзак как раз в тот момент, когда на нас смотрел весь вагон!
        По лицу Радика потекли слезы.
        - Откуда я знал?! - жалобно протянул он.
        - Откуда я знал?! - раздраженно передразнил его я. - Мальчик! Это же Ростов! Он всегда славился своими карманниками! Ты бы хоть тогда рюкзак на спину не вешал. Все яснее ясного. Когда мы вышли из электрички, за тобой кто-то пристроился, затем улучил момент, и преподал тебе хороший урок. Сколько, хоть, там было денег?
        Радик назвал сумму.
        - Но это только наличка, - добавил он. - Там лежала еще банковская карта. На ней было в два раза больше.
        Я изумленно присвистнул:
        - Нехилый у кого-то улов!
        Мальчик затрясся от всхлипываний. Я откинулся к гаражной стенке, и в отчаянии воздел глаза к небу. Не слишком ли много неприятностей для одного дня? Чем прогневил я госпожу Фортуну, что она в одночасье повернулась ко мне спиной, и свалила на меня целую кучу бед?
        - Дядь Жень, а у тебя деньги есть? - шморгая носом, осведомился мой спутник.
        Я залез в карман брюк и вытащил оттуда несколько бумажек.
        - Только твой аванс.
        - Мало. А мы до Сочи на них доберемся?
        - Какие теперь Сочи? - горько усмехнулся я. - Нам бы домой как-нибудь добраться.
        - Нет, мы не будем возвращаться домой, - решительно скомандовал Радик. - Мы поедем в Сочи.
        Его властный тон подействовал на меня, как красная тряпка на быка. Я буквально вскипел. Что возомнил о себе этот сопляк? Почему он вдруг решил, что может свободно мною командовать?
        - Хватит! - взорвался я. - Мне надоели твои бредовые идеи! Я, как последний идиот, пошел у тебя на поводу, бросил работу, отправился с тобой в это чертово путешествие. И что я теперь имею? Меня подозревают в убийстве, объявили в розыск. Я превратился в загнанного зверя. И все из-за тебя! Нет, дружок. Мое решение таково: мы возвращаемся в Москву.
        - Нет, мы едем в Сочи! - стукнул кулаком по земле Радик.
        - На какие шиши?
        - У тебя же есть деньги.
        - Это мои деньги, - жестко отрезал я. - И это я буду решать, как мне их тратить.
        - Я беру у тебя их в долг! Под двойной процент!
        - А я не даю тебе их в долг. Ясно?
        В глазах мальчика промелькнула растерянность.
        - Ты же обещал мне помочь. Мы же договорились.
        - Договорились, - согласился я. - Но на каких условиях? Поездка полностью за твой счет. У тебя есть деньги? Нет. Значит, договор аннулируется.
        - Ну, дядь Жень…
        - Всё! - прокричал я. - Я не желаю больше ничего слушать. Значит так. Игры в шпионов закончены. Сейчас мы идем в милицию, и ты рассказываешь там все, что тебе известно об убийстве твоего отца и твоей бабки. Затем я отвожу тебя обратно в Москву, и сдаю в органы опеки.
        - Я не хочу обратно в детский дом!
        - А мне плевать, что ты хочешь, а что нет!
        - Если тебе на меня плевать, то мне тоже на тебя плевать! Выкручивайся сам, как хочешь! Я в твою защиту ничего не скажу.
        - Ну и не говори! В милиции, небось, не дураки сидят. Смогут разобраться, кто виновен, а кто нет. Поднимайся и пошли!
        - Не пойду!
        - Мне что, применить силу?
        - Ты не имеешь права ко мне прикасаться!
        - Тогда оставайся здесь, и делай, что хочешь!
        Я в сердцах вскочил на ноги, схватил свою сумку, и стремительно пошел прочь. Я ожидал, что Радик бросится мне вслед. Не может же он не понимать, что остается совсем один, без каких-либо средств к существованию. Но за моей спиной была тишина.
        Дойдя до конца гаражного ряда, я не выдержал и украдкой оглянулся, сделав вид, что поправляю брючину. Радик по-прежнему сидел на месте, и, обиженно нахохлившись, рисовал щепочкой на земле какие-то узоры.
        Это разозлило меня еще больше. Он что, думает, что я с ним шутки шучу? И я ускорил шаг.
        Завернув за угол, я прошел немного вперед и остановился. Мой спутник продолжал демонстрировать упорство. Потоптавшись на месте, я подошел к росшему неподалеку старому дубу и расположился подле него.
        Бросать на произвол судьбы беззащитное существо - бесчеловечно. Даже если это будет просто котенок. А уж о ребенке и говорить нечего. Да, я питал к Радику в тот момент лютую злобу. Я видел в нем главного виновника всех своих бед. Да, он был мне совершенно чужой, и у меня не было абсолютно никаких причин, чтобы брать на себя заботу о нем. Но это был ребенок. Это был маленький, несмышленый мальчик, которому исполнилось всего лишь тринадцать лет! Если я сейчас уйду, а с ним что-нибудь случится, смогу ли я впоследствии себе это простить?
        Я тяжело вздохнул и угрюмо опустил голову.
        Через некоторое время до моих ушей донеслись неторопливые шаги. Из-за гаражей появился Радик. Я нахмурился и отвел глаза в сторону. Мальчик медленно подошел ко мне и присел рядом. Мы немного помолчали.
        - Темнеет, - задумчиво произнес он.
        - Угу, - отозвался я.
        - Дядь Жень, - после некоторой паузы снова подал голос мой спутник. - Знаешь, почему мне вчера срочно понадобилось уехать?
        - Почему? - спросил я.
        - Потому, что меня должны были убить…
        Глава шестая
        Стояла глубокая ночь. За окном завывал не на шутку разошедшийся в своем гулянии ветер. Стелившаяся по полу сырая прохлада наводила на мысль о скором дожде.
        Мы находились в старом, полуразрушенном деревянном доме, в котором еще не так давно жили люди. Об этом свидетельствовало обилие всякого хозяйственного хлама, валявшегося на полу (разбитая посуда, старые газеты, грязные тряпки, и т. п.). Но сейчас этот дом был заброшен и, очевидно, предназначался под снос.
        Радик спал. Он лежал рядом со мной, свернувшись калачиком, и мерно посапывал, пребывая в каких-то неведомых мне видениях. Наверное, эти видения были тревожными, так как время от времени он вздрагивал, а в его дыхании проскальзывал мучительный стон. Я же, несмотря на страшную усталость, никак не мог погрузиться в спасительное забытье. Мое сознание навязчиво атаковало ощущение чего-то опасного и угрожающего, которое никак не давало мне отключиться.
        Полусгнившие рамы и двери под воздействием сквозняка поворачивались на своих проржавевших петлях и издавали характерное поскрипывание. Оно не было громким, оно не было пронзительным. Оно слышалось еле-еле. Днем я, пожалуй, не обратил бы на него никакого внимания. Но сейчас, в этом безмолвном мраке, оно представлялось мне каким-то зловещим.
        "Меня должны были убить".
        Эти слова мальчика продолжали звучать в моих ушах.
        Когда он их произнес, я поначалу недоверчиво усмехнулся:
        - Кто тебя должен был убить? За что?
        Но в глазах ребенка светилась такая ясная искренность, что мысли о его притворстве показались мне несостоятельными.
        - Так из-за чего тебя должны были убить? - переспросил я, не дождавшись ответа.
        Радик молчал. Он задумчиво смотрел перед собой, видимо размышляя, стоит ли меня в это посвящать.
        Я видел, что ему хотелось мне открыться и сбросить с себя тот тяжеленный груз, который сдавливал его душу. Но, тем не менее, его что-то удерживало. Недоверие, боязнь, или простая осторожность - не знаю. Так или иначе, но сковывавшие его путы оказались крепки, и он предпочел пока оставить свою тайну при себе.
        - Дядь Жень, - наконец глухо произнес он, - если бы мы с тобой вчера не уехали, я был бы уже в могиле.
        - Давай поконкретнее, - попросил я.
        - Дядь Жень, я понимаю, что тебе это кажется глупостью. Но, поверь, что это действительно так. Я пешка в одной игре. Причем, пешка, которую намечено принести в жертву. Прости, но я пока не могу сказать тебе больше.
        На отношение к услышанному очень сильно влияет антураж. Скажи он такое две недели назад, я бы, наверное, лишь подивился крутым виражам детской фантазии, и не воспринял бы его всерьез. Но сейчас, после того, как я пережил столько непонятного и необъяснимого, у меня у самого на уровне подсознания стало появляться подозрение, что весь тот круговорот, в который я оказался втянут вопреки своей воле, отнюдь не хаотичен и не случаен. И что все последние события тем или иным образом связаны друг с другом, и имеют под собой одну и ту же основу, одну и ту же цель.
        Я внимательно посмотрел на своего спутника. Наши взгляды встретились. В глазах мальчика не наблюдалось даже слабого проблеска фальши. Ребенок явно говорил правду.
        - Тогда ты тем более должен мне все рассказать, - снова попытался убедить его я. - Радик, пойми, положение, в котором мы очутились, очень серьезное. Я постарше тебя, и поопытнее. Я лучше смогу определить, как правильнее нам поступить. Но я не смогу этого сделать, не зная всех деталей.
        Но мальчик был неумолим.
        - Я расскажу тебе все после того, как мы доберемся до Сочи, - твердо повторил он.
        Его нос снова зашморгал. Он отвернулся, делая вид, что ему в глаз попала соринка. Но его вздрагивающая спина безжалостно выдавала, что он плачет.
        Мое сердце сжалось. Я придвинулся к ребенку, привлек его к себе, и прижал его голову к своей груди. На мои руки упали слезы.
        - Дядь Жень, помоги мне, - жалобно протянул Радик. - У меня никого нет. Совсем никого. Я один на всем белом свете. Совсем-совсем один. Спаси меня, иначе я погибну.
        Я не знаю, каким ледяным должно быть сердце, и какой черствой должна быть душа, чтобы проявить равнодушие после этих слов…
        Что же это все-таки за игра, о которой упоминал Радик, жертвенной пешкой в которой ему довелось стать? Кто ее ведет? И ради чего?
        Я лежал, не смыкая глаз, и усиленно пытался разгадать эту загадку. Но с какой бы стороны я к ней не подходил, я так и не смог выложить разноцветную мозаику событий последнего времени в какую-либо неабстрактную картину. Я чувствовал, что между этими событиями существует некая взаимосвязь, но никак не мог уловить ту самую нить, что сводила их воедино.
        Невдалеке, где-то совсем рядом, раздался подозрительный шорох. Я отвлекся от своих мыслей, и посмотрел в сторону, откуда донесся привлекший мое внимание шум. По дому явно кто-то передвигался. Но ночная темнота никак не позволяла разглядеть, кто именно это был.
        Шорох повторился. Я насторожился, чувствуя, что у меня начинают трястись поджилки. Мои кулаки непроизвольно сжались в ожидании появления чего-то пугающего.
        В темноте вспыхнули два маленьких зеленых огонька. Я вздрогнул. Но затем мой разум возобладал над страхом. Я нащупал валявшуюся рядом деревяшку и швырнул ее в сторону непрошенного гостя. Раздалось возмущенное "мяу". Зеленые огоньки погасли. В оконном проеме мелькнул четвероногий хвостатый силуэт.
        - Фу-у-у, - облегченно выдохнул я, и повернул голову, чтобы посмотреть, не разбудил ли этот шум моего спутника. Радик продолжал крепко спать…
        Глава седьмая
        - Дядь Жень, на, почитай, что про тебя пишут.
        Радик достал из пакета газету, протянул мне, и принялся выкладывать купленные в магазине продукты.
        "Тайна смерти Карпычева раскрыта!", - звонко кричала первая полоса.
        Я погрузился в чтение. Какой-то бойкий журналист по имени Альберт Попов, не дожидаясь выводов прокуратуры, оперативно провел собственное расследование, и самоуверенно выставил его итоги в качестве истины последней инстанции. Чем больше я вникал в содержание этого опуса, тем яростнее сжимались мои челюсти.
        - Бред! - раз за разом возмущенно восклицал я, кипя от негодования. - Это же полный бред! Ты только послушай!
        Я зачитывал своему спутнику некоторые абзацы, совершенно забыв, что он со статьей был уже знаком. Мальчик молча кивал головой, видимо понимая, что мне нужно выпустить пар, и невозмутимо нарезАл бутерброды с колбасой.
        Читателям сообщалось, что моя причастность к убийству известного актера, а также к убийству его матери достоверно установлена. Что при осмотре моих вещей (тех, которые остались в доме) обнаружено орудие преступления - большой кухонный нож со следами крови жертв и отпечатками моих пальцев. Это, мол, выявила экспертиза.
        - Какой еще нож? - недоумевал я. - У меня такого ножа сроду не было. У меня был всего-навсего маленький перочинный ножик, которым и собаку не зарезать.
        "Что побудило охранника Чернышова совершить столь ужасные деяния? - вопрошал корреспондент. - Причина, увы, банальна. Деньги. Ведь он был не богат, а как человек - ограничен. И скудность данных ему природой способностей не позволяла надеяться, что больно терзавшее его самолюбие безденежье может когда-нибудь закончиться. Разбогатеть честным трудом он не мог. А жить в достатке хотелось. И Чернышов решает ступить на тернистый путь преступления. Задавшись целью прибрать к рукам состояние известного артиста, он приударяет за его женой. И, по свидетельству других охранников, имеет в этом успех. Проведенный нами опрос жителей микрорайона показал, что Чернышова и Екатерину Карпычеву неоднократно видели вместе в различных общественных местах: на улице, в магазинах, на рынке. И то, как мило они друг с другом общались, недвусмысленно указывало на наличие между ними весьма близких отношений. Посчитав, что сердце дамы надежно завоевано, Чернышов убивает ее мужа, рассчитывая стать новым избранником богатой вдовы, и получить доступ к доставшемуся ей по наследству капиталу".
        - Нет, ты слышал? - тряс газетой я, обращаясь к Радику. - У меня с твоей мачехой, оказывается, были близкие отношения! Я знаю, откуда подул этот ветер. Панченко с Ширяевым наговорили. Сволочи! Недоумки! Нет, ты послушай, что этот Попов пишет дальше: "Но план коварного Альфонса не сработал. Первой неладное заподозрила престарелая мать Геннадия Карпычева. Опасаясь разоблачения, Чернышов убивает и ее. После этого его ждет еще один шок. Екатерина Карпычева отказывает ему в руке и сердце. Поняв, что его затея провалилась, Чернышов скрывается. Но от справедливого возмездия ему все равно не уйти". Как тебе это нравится?
        - Дядь Жень, давай позавтракаем, - миролюбиво предложил мальчик, кивая на "накрытый стол", в роли которого выступала разложенная на полу старая клеенка. - Сплетнями сыт не будешь.
        - А и верно, - согласился я, и в сердцах отшвырнул газету в сторону.
        Меню было скудным. По два бутерброда с колбасой, по порции салата, плюс минеральная вода. Вот и все, на что хватило выделенных мною Радику средств. Ввиду скудности материальных ресурсов, все наши траты пришлось свести к минимуму. Ведь до Сочи еще далеко. А деньги были нужны не только для питания, но и для проезда.
        Мы уселись на полу и начали трапезу. Я еле-еле сдерживал бушевавший во мне гнев.
        Какая грязь! Какая ложь! Эх, попадись мне сейчас на глаза этот паршивый писака, я не знаю, что бы я с ним сделал. Он, небось, думает, что меня уничтожил. Щас! Не на того напал.
        Во мне вдруг вспыхнул немыслимый азарт. Меня потянуло в бой. Пусть против меня будут все и всё. Пусть меня окружат, возьмут в кольцо, блокируют. Я не сдамся. Я не стану ни перед кем оправдываться. Я не буду никого ни в чем убеждать. Я докопаюсь до истины сам. Я восстановлю справедливость. Я переборю все трудности. Я преодолею все препятствия. Но я найду истинного убийцу. И тогда посмотрим, сможет ли этот подлый клеветник взглянуть мне в глаза.
        Умяв свою долю, я поднялся, стряхнул с брюк крошки, подобрал газету, оторвал облившую меня "помоями" страницу, и положил ее в карман.
        - На память? - спросил Радик.
        - Вроде того, - ответил я. - Придет время, и я ткну ее автору под нос.
        - Дядь Жень, да не принимай ты его пасквиль так близко к сердцу, - посоветовал мой спутник.
        - Трудно не принимать, - горько усмехнулся я. - Ведь этот пасквиль гуляет сейчас по всей стране.
        - Было бы кого слушать. Этот Альберт Попов известен на всю актерскую среду. Его никто не любит. На него все плюются.
        - Ты, что, его знаешь?
        - Знаю. Встречал. Он однажды брал у меня интервью, и все время старался как-то поддеть. Противный тип. Такой картавенький, плюгавенький. "Ограничен, как человек, и скуден данными природой способностями" - это он, скорее, про себя написал, чем про тебя. Тщеславия - на рубль, а возможностей - на копейку. Рвется в знаменитости. Мечтает о славе. Но талантов для славы ему не дано. Вот он и обгаживает других, потому что ничем другим сделать себе имя не может. Он такой не один. Знаешь, таких сколько? Не переживай. Нам бы только до Сочи добраться. После этого он у нас попляшет. Он за свою писанину ответит.
        - Радик, Радик, - улыбнулся я и потрепал мальчика по макушке…
        - Милиция, - раздался в трубке строгий женский голос.
        - Алле, барышня! - старательно запинаясь, прохрипел я старческим голосом, который перед этим тщательно отрепетировал под руководством Радика. - Я… это… насчет того преступника, которого разыскивают.
        - Какого преступника?
        - Ну, того, который Карпычева убил.
        - Слушаем Вас.
        - Так вот. Я… это… видел его.
        - Где и когда?
        - На дороге сегодня утром. Я на машине ехал, а он у обочины голосовал. Спрашивал, не едем ли мы в Волгоград.
        - Во сколько Вы его видели?
        - Да уж часа два как будет.
        - Вы, что, раньше не могли позвонить? - сердито спросила трубка.
        - Не могли, доченька, - продолжал прикидываться я. - Неоткуда было. Мы люди бедные. Сотовых телефонов не имеем.
        - Назовите себя.
        - Кузьмой меня зовут. Кузьмой Пономаревым.
        - Живете где?
        - В деревне я живу. Синицино называется. А в город мы торговать приехали. Капуста, морковь, свекла. Все свое. Все с огорода. Мы не какие-то там перекупщики.
        - Улица, номер дома, телефон?
        - Да нет у нас телефона, - картинно вздохнул я. - Уже десять лет обещают провести, а все нету и нету.
        - Улица, номер дома? - голос моей невидимой собеседницы перешел на визг. "Барышня" явно начала терять терпение.
        - Так улиц у нас тоже нету, - едва сдерживая в себе смех, ответил я. - У нас деревня маленькая. Вы просто Кузьму Пономарева спросите, вам всякий покажет. Меня там все знают…
        - Ну, как? - спросил я стоявшего рядом Радика, повесив трубку телефона-автомата.
        - Правдоподобно, - кивнул он. - Прямо, как настоящий крестьянин. Дядь Жень, ты прирожденный актер.
        - Жизнь заставит - и балериной станешь, - горько пошутил я. - Ну, что? Будем надеяться, путь станет свободнее.
        Идея устроить этот розыгрыш принадлежала мне. С его помощью я надеялся направить ростовскую милицию по ложному следу, логично предполагая, что после этого звонка все силы, брошенные на мои поиски, будут сосредоточены там, где мы и не думали появляться. Конечно, я не был уверен, что служители закона поведутся на такую простую уловку. Но, как говорится, а вдруг?
        Словно повинуясь голосующему жесту моей руки, которой я одновременно старался заслонять нижнюю часть лица, перед нами затормозил старый замызганный "Запорожец".
        - Братан, мы добираемся до Ставрополя. Не подкинешь в том направлении, насколько сможешь? - спросил я, наклонившись к окошку.
        Сидевший за рулем прыщавый юнец гонорливо посмотрел на меня (сразу видно, что права получил недавно; новички всегда чувствуют себя королями дорог), и сквозь зубы процедил:
        - Я сворачиваю у Михайловки.
        - Идет, - кивнул я. - Довези до поворота, а там мы еще кого-нибудь поймаем.
        - Плотишь сколько? - нагло спросил он.
        - А сколько просишь?
        Прыщавый назвал цену.
        - Ну, это немножко дороговато, - протянул я, хотя совершенно не знал местных расценок. Зато я знал, что такое "бомбилы", и что они, как правило, начинают с максимума. Я стал вежливо торговаться. После непродолжительных переговоров юнец снизил цену вдвое, и мы с Радиком заняли место в машине…
        Вариант путешествия на перекладных в сложившихся обстоятельствах показался нам самым оптимальным. Соваться на вокзалы было неразумно. Беглых преступников в первую очередь разыскивают именно там. Попутные машины, с точки зрения безопасности, конечно, тоже были не идеальны. Меня запросто могли сцапать на каком-нибудь посту ГИБДД.
        - А если на эти посты не нарываться? - возразил Радик.
        - Каким образом? - спросил я.
        - Очень просто. Высаживаться где-нибудь перед ними, обходить их стороной, и далее ловить следующую попутку.
        - Интересный вариант, - согласился я.
        В теории эта тактика представлялась верной. Но на практике все оказалось гораздо сложней…
        "Чудо советского машиностроения" мчалось вперед, выжимая из себя все, на что было способно. А способно оно было, увы, не на много. Прыщавому юнцу явно хотелось показать себя лихим гонщиком. Я сидел рядом с ним и пристально вглядывался в даль, не замаячит ли впереди милицейская форма. Но дорога, к счастью, была пуста. Как я ни старался держать все время голову вполоборота, чтобы скрыть черты своего лица, юнец их все же рассмотрел. В какой-то момент я заметил, что он все чаще и чаще стал бросать на меня косые взгляды. Я насторожился.
        - В чем дело, любезный? - стараясь не выдавать своего волнения, поинтересовался я.
        - Мы раньше где-то встречались?
        - Скажите, а Вы не имеете отношения к телевидению? - оживился Прыщавый. - Мне кажется, я видел Вас вчера в новостях.
        "Ага, значит, конкретно он меня не запомнил", - подумал я, и тут же смекнул, как сбить его с толку.
        - Ну, да. У меня в эфире был вчера репортаж.
        - Точно, Вы журналист! - радостно воскликнул юнец. - А я сижу и думаю, почему мне Ваше лицо так знакомо? Где я мог Вас видеть? По-моему, Вы работаете в криминальной хронике. Вы вчера про какого-то преступника рассказывали.
        - Именно так, - подтвердил я.
        - Вот это да! - продолжал восторгаться Прыщавый, переполняясь счастьем, что везет в свой машине "такую знаменитость". - Как жаль, что я не взял с собой фотоаппарат. Было бы, что друзьям показать.
        Он еще долго пел мне осанну, но затем вдруг резко смолк. Это произошло после того, как по радио стали сообщать о розыске "особо опасного преступника" Чернышова Евгения Николаевича, и подробно описывать его приметы.
        Юнец еще раз вгляделся в меня и буквально вжался в сиденье. Он побелел, как полотно. Видимо, до него, наконец, дошло, в каком качестве он видел меня вчера по телевизору.
        Мое сердце бешено забилось. Я лихорадочно пытался сообразить, что следует предпринять. Прыщавый, очевидно, был озабочен тем же. Иначе как объяснить, что машина вдруг потеряла равномерность хода, и стала то притормаживать, то ускоряться.
        Я решил воздействовать агрессией, и взять юного "бомбилу" на испуг. Он не был похож на отчаянного смельчака, поэтому тактика давления представлялась мне наиболее правильной.
        Выдвинув вперед нижнюю челюсть, чтобы придать своей физиономии зверское выражение, я угрожающе посмотрел на него.
        - У нас что-то случилось?
        Мой негромкий рык подействовал на юнца, как удар тока.
        - Не убивайте меня! - в панике завопил он. - Я у матери один! У меня жена беременна! Я сделаю все, что вы скажете! Только не убивайте!
        - Прекрати истерику! - рявкнул я.
        Прыщавый моментально выпрямился, словно дрессированный цирковой зверек, и угодливо закивал головой.
        - Довези нас, куда договорились, и останешься цел. И не вздумай кому-нибудь ляпнуть, что меня видел! А то я тебя из-под земли достану. Мне терять нечего. У меня итак уже "вышка". Десять трупов, или одиннадцать - это уже не имеет никакого значения.
        Юнца затрясло, как в лихорадке. Он вцепился в руль, как ребенок, ищущий опору на лихом аттракционе.
        - Я все сделаю, все сделаю!
        Я не сомневаюсь, что все оказалось бы именно так, и что мы спокойно доехали бы до поворота на Михайловку. Но тут в дело вмешался Радик.
        Он просунул между сиденьями свой игрушечный пистолет, воткнул его Прыщавому под ребра, и, подражая крутым героям боевиков, грозно произнес:
        - Без глупостей.
        Этого юнец уже не вынес. Раздался скрип тормозов, меня бросило вперед, автомобиль накренился вправо, и я вдруг обнаружил, что им никто не управляет. Прыщавый на ходу выпрыгнул из машины, и с криком "Спасите!" задал отчаянного стрекача.
        К счастью, я успел вовремя схватиться за руль. Задержи я с этим на какую-то секунду, и мы точно кувыркнулись бы в кювет.
        "Запорожец", чихая, остановился. Я облегченно перевел дыхание и вытер выступившую на лбу испарину. С негодованием повернувшись к своему спутнику, я набросился на него, словно волк на козленка.
        - Ты что, с ума сошел?
        - Дядь Жень, откуда я знал, что он ненормальный! - стал оправдываться мальчик. - Я просто хотел его немного припугнуть.
        - Припугнуть, припугнуть! - передразнил его я. - Он итак уже был припЩгнутый дальше некуда. Ты хоть понимаешь, что ты наделал?
        - Что?
        - В Уголовном Кодексе это называется грабеж! Слыхал про такое понятие?
        Мой спутник обескуражено сжал губы.
        - Зато платить ничего не надо, - нашелся он. - Хоть немного, но сэкономили.
        - Ладно, - сказал я. - Проедем еще немного на этой развалюхе, и будем искать другую попутку. Авось этот придурок не успеет ничего про нас сообщить.
        Я перебрался на водительское место и завел мотор.
        Но уехать далеко нам не удалось. Первая же встречная машина характерно помигала фарами. Я понял, что придется остановиться.
        - Впереди "гаишники", - объяснил я не знакомому со знаками водительской солидарности Радику. - Дальше пойдем пешком.
        Я аккуратно протер влажной тряпкой руль, затем проделал то же самое со всеми остальными поверхностями салона, чтобы уничтожить следы нашего в нем пребывания, захлопнул дверцы, закрыл их на ключ, после чего бросил тот внутрь сквозь чуть приоткрытое окно.
        - Надеюсь, хозяин оценит наше благородство.
        Мы отошли от обочины и скрылись за придорожными деревьями.
        Мы продвигались по произраставшему вдоль трассы пролеску все дальше и дальше, но обещанного поста все не было и не было.
        - А этот козел не мог просто пошутить - раздраженно спросил Радик, имея в виду водителя отсигналившей нам иномарки.
        - Вообще-то, на дороге такие шутки не приняты, - ответил я, и недоуменно пожал плечами. - Хотя, черт его знает. Может, он имел в виду что-то другое?
        - Я устал, - пожаловался мальчик.
        - Ну, давай немного отдохнем, - предложил я.
        Мы присели на землю. Острый взгляд моего спутника тут же сосредоточился на росших невдалеке кустах.
        - А что там за ягоды?
        Я вгляделся.
        - Ежевика. Настоящая лесная ежевика. Можно немного восполнить нехватку витаминов.
        Мы подошли к кустам. Но не успели мы сорвать даже по одной ягодке, как за деревьями заскрипели тормоза. Бряцнула дверь. Послышались чьи-то быстрые шаги. Мы присели и затаили дыхание.
        Ветви раздвинулись, и нашему взору предстал высокий, коротко стриженный, грузный мужчина. Его ищущий взгляд и суетливые манипуляции пальцев в области ширинки недвусмысленно свидетельствовали о его намерениях.
        Вглядевшись сквозь листву, я увидел стоявшую у обочины черную "Тойоту". Ее номер с тремя буквами "А" давал понять, что владелец этой машины имеет категорию VIP. Двигатель работал, внутри никого не было.
        И тут в мою голову стукнула отчаянная мысль. Рисковать - так рисковать! Я дернул Радика за рукав, и мы стали украдкой перемещаться к трассе.
        - Бегом в нее, - шепнул я своему спутнику.
        Мы подскочили к автомобилю, распахнули дверцы и прыгнули внутрь. Я снял "ручник" и ударил по педали газа. "Тойота", взвизгнув, рванула вперед.
        - Немного проедем, а затем бросим ее так же, как и ту, - пояснил я мальчику.
        Впереди замаячил знак поворота. Выполнив вираж, я увидел "долгожданный" пост.
        - Черт возьми! - выругался Радик.
        Моя душа ушла в пятки. Что делать, если мне прикажут остановиться?
        Но реакция инспекторов ГИБДД оказалась совершенно иной. Разглядев номер машины, они встрепенулись, вытянулись в струнку, и отдали нам честь.
        У меня, как говорится, отлегло. Я едва удержался, чтобы на радостях не отсалютовать им в ответ.
        - Классная "тачка"! - восхищенно воскликнул Радик. - Дядь Жень, а давай поедем на ней до самых Сочей.
        Только я хотел возразить, что до Сочи нам на ней доехать не дадут, как за нашими спинами послышался чей-то дюжий храп. Мы вздрогнули и обернулись. На заднем сиденье виднелись чьи-то ноги в блестящих лакированных ботинках. Откинувшись назад, я смог рассмотреть их обладателя. Это был мощный "мэн" в дорогом темно-синем костюме. Упитанность его лица не оставляла сомнений, что он - фигура весьма серьезная. От неожиданности я непроизвольно нажал на тормоз. Автомобиль дернулся.
        - Ну чё ты… ё… у-у-у… ю…, - нечленораздельно прохрипел пассажир.
        Очевидно, он был в доску пьян.
        "Во, влип! - подумал я. - Эдак мне могут приписать еще и терроризм. Похищение важного государственного чина - это не шутка".
        Мой спутник достал зачем-то из рюкзака свой игрушечный пистолет и крепко сжал его в руках.
        Я еще немного проехал вперед, затем плавно сбавил скорость, остановил машину, заглушил мотор, после чего мы вылезли наружу и скрылись в придорожной чащобе.
        - Облом, - с сожалением вздохнул я.
        - Зато опять проехали бесплатно, - ободряюще заметил Радик…
        Глава восьмая
        Вдали показался знак кемпинга. Самосвал, в кузове которого мы ехали, остановился возле небольшого кафе. Над дверью разноцветным неоном играла надпись "У дяди Миши".
        Водитель, низкорослый мужичок с круглым добродушным лицом и маленькими веселыми глазками, совершенно лишенный какой-либо алчности, и охотно согласившийся подвезти нас автостопом, то-есть просто так, выпрыгнул из кабины на землю.
        - Подкрепиться не желаете? - крикнул он нам. - Здесь хорошо готовят. Я всегда сюда заезжаю.
        Упоминание о еде вызвало в моем желудке спазм. И это было не удивительно. За весь день мы так ни разу нормально и не поели.
        - Не помешало бы, - жалобно пробормотал мой спутник.
        - Не помешало, - согласился я и воровато оглянулся по сторонам, чтобы оценить обстановку.
        У "дяди Миши" было отнюдь не безлюдно. Но спустившиеся на землю сумерки надежно маскировали черты наших лиц, а осевший на коже густой слой дорожной пыли изменил их настолько, что опознать нас с первого взгляда представлялось довольно затруднительным.
        Ободренный этим выводом, я бросил:
        - Ну, что ж, пошли.
        Спрыгнув с кузова, я помог Радику сделать то же самое, и мы направились вслед за шофером.
        В кафе играла музыка, галдели голоса, а освещавшие его лампы не отличались особой яркостью. Последнее добавило мне уверенности. Но только я собрался переступить через порог, как шедший сзади Радик что есть мочи дернул меня назад.
        Я обернулся.
        Мой спутник молча указал рукой куда-то в сторону. Проследив за его жестом, я опешил. Невдалеке, среди других автомобилей, стоял хорошо мне знакомый "Лэнд Крузер".
        Баруздин! Но что он тут делает?
        Моя реакция на его появление была неоднозначной. С одной стороны, встретить вдалеке от дома знакомого - это невероятная удача. Но с другой - я не знал, чего от него ждать.
        Я сошел с крыльца и осторожно заглянул в окно. Перебрав взглядом всех посетителей, я наконец увидел своего шефа. Он сидел за одним из столиков у стены. Баруздин был не один. Рядом с ним ужинали еще двое. Я их знал. Это были Филиппов и Долгих. Они тоже работали в ЧОП "Барс". Я неоднократно сталкивался с ними на разводах. Угрюмые, не склонные к открытости, ребята. С ними даже переброситься парой слов было проблематично.
        - Вот как теперь к нему подойти? - озабоченно сказал я Радику.
        Мальчик испуганно схватил меня за рубашку. В его руках снова появился игрушечный пистолет.
        - Дядь Жень, ты что? - пролепетал он. - К нему нельзя подходить. Он же враз тебя сцапает.
        - Я тоже не уверен, что он мне обрадуется, - грустно констатировал я.
        - Давай подождем, пока он уедет, - предложил мой спутник.
        - Давай, - кивнул я.
        Только я собрался отойти от окна, как Баруздин сделал жест, заставивший меня снова прильнуть к стеклу. Мой шеф потянулся к барсетке и достал оттуда фотографию. Даже слабые очертания ее изображения заставили мое сердце учащенно забиться. На снимке был я.
        Баруздин встал из-за стола, подошел к буфетной стойке, показал карточку официанткам и начал им что-то говорить. Те дружно помотали головами. После этого мой шеф стал поочередно обращаться ко всем посетителям.
        Значит, он меня ищет!
        У меня неприятно засосало под ложечкой. Я передал увиденное Радику.
        - Атас! - коротко бросил он.
        Мы помчались к самосвалу, достали из кузова свои сумки, бросились к трассе, и принялись отчаянно голосовать. Нужно было во что бы то ни стало быстро поймать попутку. ДорогА была каждая минута. Ведь после того, как мою фотографию увидит подвозивший нас шофер, Баруздин, Филиппов и Долгих тут же вылетят наружу, и я буду обречен.
        И тут меня осенила идея.
        С кемпинговой стоянки выехал серебристый "Опель". Я решительно преградил ему путь. Окошко машины приоткрылось. Раздался недовольный возглас:
        - Ну, чего тебе?
        Я подскочил к водителю и умоляюще выпалил:
        - Слушай, братан, помоги! Машину угнали! Нам бы до ближайшего поста ГИБДД. Сколько возьмешь?
        - Я в таких случаях денег не беру. Садись!
        Мы с Радиком во мгновении ока оказались на заднем сидении.
        - Ты понимаешь, решили с сыном поужинать, - принялся врать я. - Выходим из кафе - машины нет. Сам понимаешь, чем быстрее сообщить…
        - Да понимаю, понимаю, - отозвался наш "спаситель", стремительно набирая скорость. Это был облаченный в светлый спортивный костюм молодой парень лет двадцати пяти со складкой на правой щеке. - Ты далеко не первый. Эта точка уже давно пользуется дурной славой. Машин отсюда угнали - тьма тьмущая. У тебя, небось, "десятка" была?
        - "Десятка".
        - Ну вот, а здешние ребята как раз на "десятках" и специализируются. Самый ходовой товар.
        - Черт меня дернул здесь остановиться! - с притворной досадой всплеснул руками я, и накинулся на Радика. - А все ты! Хочу есть, хочу есть! Вот и поели!
        - Ну, папа, откуда же я знал?! - находчиво подыграл мне мой спутник.
        - Да не ори ты на ребенка, - обернулся ко мне шофер. - Он то тут при чем? Сам виноват. "Костыль" на руль ставишь?
        - Нет, - помотал головой я. - У меня же сигнализация.
        - Да дерьмо вся эта сигнализация! Профессиональные угонщики уже давным-давно к ней ключики подобрали. Самое надежное средство - это старый, добрый "костыль". С ним никто возиться не будет. Учти это на будущее.
        - Я теперь не то, что костыль, я капкан начну ставить! - воинственно воскликнул я.
        - Как Деточкин.
        - Только сам в него не попадись, - засмеялся парень. - Да успокойся ты! Пост тут недалеко. Километров через десять будет.
        - Слава богу! - изобразил облегчение я…
        То, что случилось потом, произошло быстро и стремительно. Настолько стремительно, что я даже не сразу все осознал.
        Дорога круто повела вправо. Движение нашей машины точно соответствовало ее изгибу. За поворотом нас внезапно ослепил яркий свет… Визг тормозов… Сильный удар… Скрежет металла… Вращение… Мириады осколков стекла…
        Картинка, что находилась перед моими глазами, поначалу словно замерла в стоп-кадре. В ушах возникло абсолютное беззвучие, какое бывает в вакууме, и я на какие-то мгновения словно вылетел из самого себя. И только спустя некоторое время, когда в меня вернулась способность осязать, я, наконец, смог понять, что произошла катастрофа.
        Я явственно ощутил неудобство своей позы. Мою грудь пронизывала тупая, ноющая боль. Было такое впечатление, что на нее рухнула многотонная каменная глыба. Я пошевелился и привел расположение своих рук и ног в привычное, естественное положение. Рядом со мной что-то закопошилось. Я перевел взгляд вниз и увидел Радика. Из его носа сочилась кровь.
        - Жив? - спросил я.
        - Жив, - ответил он.
        Нащупав на дверце рычаг, я дернул его на себя и вывалился наружу. Перед моими глазами предстало страшное зрелище.
        "Опель" был смят в гармошку. От лобового стекла практически ничего не осталось. Машина стояла развернутой почти на 90 градусов относительно линии своего движения, а ее зад нависал над обочиной.
        На другой стороне дороги валялась опрокинутая "Нива". Причина столкновения была ясна. Очевидно, ехавший нам навстречу водитель зазевался на повороте и не заметил, как занял встречную полосу. Ба-бах! И движение двух автомобилей трагически прервалось.
        Выбравшийся вслед за мной Радик тем временем подошел к капоту.
        - Дядь Жень, - испуганно позвал меня он. - По-моему, он не живой.
        - Кто? - рассеянно спросил я.
        - Водитель.
        Я сделал полукруг и подошел к нему. Голова хозяина "Опеля" безжизненно лежала на руле. Черный ручеек, бивший из его уха, не оставлял сомнений, что мы уже больше никогда не услышим его голос.
        Мальчика затрясло. Я заботливо прижал его к себе и отвел в сторону.
        - Как только мы целыми остались? - растерянно проговорил я. - Как будто нас специально кто-то уберег.
        - Почему как будто? - тихо отозвался мой спутник. - Может, так оно и есть?
        ("Мой папа просил тебе передать, чтобы ты ничего не боялся. В трудный момент он нам поможет").
        Окружавший нас мрак пронзил свет фар. Я сделал шаг навстречу, намереваясь попросить о помощи. Но едва я поднял руку, как на ней тут же повис Радик.
        - Дядь Жень, а если это Баруздин?
        Я вздрогнул и отступил назад.
        Мы быстро вытащили из "Опеля" свои сумки и бросились к придорожным деревьям. Едва мы скрылись за их листвой, как раздался скрип тормозов. Вглядевшись сквозь ветки, мы замерли.
        У обочины стоял черный "Лэнд Крузер". В темноте обозначились три знакомых силуэта.
        - Да-а-а, - послышался озабоченный возглас Баруздина.
        - Этих, вроде, нет, - констатировал грубый бас, в котором я опознал Долгих.
        - Жаль! - с сожалением проговорил Баруздин. - Были бы они здесь, все бы значительно упростилось. Свернули бы шеи, и точка. И никаких проблем. Чертова бабка! Не могла хотя бы марку запомнить! Белая, и все тут.
        - Да она, кроме своих семечек, больше ни в чем не соображает! Для нее что "Запорожец", что "Мерседес" - все едино, - просипел Филиппов. - Может, "гаишников" вызвать?
        - Поехали, - скомандовал мой шеф. - Пусть другие вызывают.
        Стукнули дверцы, взревел мотор, и джип скрылся из виду…
        Глава девятая
        - Ап-чхи!
        Я приподнялся на локте, и принялся свободной рукой ожесточенно сбрасывать с себя полчище резвившихся на мне букашек. Почему они с таким завидным постоянством лезут в мой нос? Чем он их так привлекает?
        Солнце стояло высоко над горизонтом. Приятный легкий ветерок ласково обдувал древесную листву. На теневых участках травы блестели остатки росы. Нестройный хор местных канареек исполнял какую-то восторженную оду.
        "Уже одиннадцать! - мысленно воскликнул я, посмотрев на часы. - Вот это мы проспали!".
        Несмотря на столь позднее время, я не решился будить сопевшего рядом Радика. Пусть отдохнет. Бедняга вконец измаялся. Это было заметно еще вчера.
        После того, как Баруздиновский "Лэнд Крузер" отъехал, мы, невзирая на темноту, решили пройти вперед, намереваясь обойти пост ГИБДД. Ночью нас там вряд ли кто заметит. Но дойти до него нам так и не удалось. Устав спотыкаться о валявшиеся на земле и плохо различимые во мраке ветки до коряги, мой спутник свалился с ног и жалобно захныкал:
        - Дядь Жень, я больше не могу!
        - Что ж, заночуем прямо здесь, - решил я, и бросил свою сумку у старой березы…
        Очистив одежду от назойливых насекомых, я снова лег на траву, подложил руки под голову, и закрыл глаза.
        Мои мысли сосредоточились на Баруздине. С чего он вдруг решил подключиться к моим поискам? Что им движет? И почему ему так желательна наша с Радиком смерть?
        В моих ушах снова зазвучал его вчерашний разговор с напарниками:
        "…Были бы они здесь, всё бы значительно упростилось. Свернули бы шеи, и точка. И никаких проблем…".
        Что именно упростилось? Каких именно проблем?…
        Мои размышления прервал пронесшийся мимо нас пронзительный вой сирены.
        Радик зашевелился и открыл глаза.
        - Уже утро? - широко зевая, спросил он.
        - Уже день, - ответил я и показал на часы.
        - Ни фига себе! - изумился мой спутник.
        Я поднялся на ноги, потянулся, и принялся делать легкие разминочные упражнения. Мой спутник последовал моему примеру.
        Надо сказать, что сон на открытом воздухе существенно зарядил нас энергией. В нас явно прибавилось бодрости. И если бы не нытье желудков (шутка ли, целые сутки без пищи!), можно было бы сказать, что мы чувствовали себя великолепно.
        Закончив "гимнастику", мы вышли к обочине.
        - Их еще до сих пор не убрали? - удивленно воскликнул Радик.
        Искореженные остовы "Опеля" и "Нивы" по-прежнему валялись на трассе, препятствуя движению. Рядом с ними суетились сотрудники ДПС.
        - Оперативные ребята, - съязвил мой спутник.
        - Может, их только недавно вызвали, - пожал плечами я.
        Заметив, что приехавшие на "скорой" санитары начинают вытаскивать тела погибших водителей, мы, не желая стать свидетелями столь ужасного зрелища, вернулись к месту ночлега.
        - Ну что, пошли? - предложил я, вскидывая сумку на плечо.
        - Пошли, - согласно кивнул мальчик.
        Мы зашагали вперед.
        - Сейчас поесть бы, - мечтательно проговорил Радик.
        - Попадется какое-нибудь кафе или магазин - обязательно зайдем, - пообещал я.
        Мой спутник о чем-то задумался.
        - Дядь Жень, - встрепенувшись, обратился ко мне он. - А "скорую помощь" менты останавливают?
        - Вроде, нет. А что? - отозвался я.
        - Есть одна идея…
        Когда "Газель" с красным крестом на капоте показалась на горизонте, я скомандовал:
        - На старт!
        Мой спутник, как подкошенный, рухнул на землю, и изобразил глубокий обморок. Я же взлохматил волосы, придал своему лицу выражение безумного отчаяния, выбежал на трассу и стал усиленно размахивать руками, указывая на неподвижно лежавшего у обочины мальчика.
        "Скорая" остановилась. Из окошка высунулась дама в белом.
        - Что случилось?
        Я подскочил к ней и сбивчиво затараторил:
        - Сыну плохо! Отравился грибами! Упал без сознания!
        - В машину! - скомандовала врач.
        Я суетливо подбежал к Радику и подхватил его на руки.
        - Вроде, получилось, - сквозь зубы, прошептал он.
        - Тихо! - цыкнул на него я…
        Это были наши новые роли. Это был наш новый спектакль.
        Идея Радика, конечно, пахла авантюризмом. Но в нашем положении любой "креатив" представлялся оправданным.
        А что, собственно, плохого в авантюризме? Сколько великих научных открытий было сделано благодаря именно ему! Сколько великих людей стали великими благодаря именно этой черте своего характера. Сколько блистательных военных побед знает история, основной причиной которых явилась кажущаяся на первый взгляд безрассудной тактика полководцев. Так что, как ни крути, а авантюризм - это, в какой-то степени, даже своеобразный двигатель прогресса.
        Поначалу я, правда, отнесся к предложению своего спутника со скепсисом:
        - У меня не получится правдоподобно сыграть убитого горем отца.
        - Получится, - заверил меня Радик. - Вспомни, что тебя хотят посадить в тюрьму, и у тебя сразу все получится.
        - Но почему ты так уверен, что они возьмут нас с собой? - продолжал сомневаться я.
        - Дядь Жень, посуди сам. Какая "скорая" посмеет проехать мимо тяжелобольного человека? Тем более, ребенка. Это же подсудное дело. Ну же, решайся. Они вот-вот поедут назад. Плюсы очевидны. Во-первых, мы снова проедем бесплатно, а во-вторых - не будем бояться, что нас остановят менты.
        - Жутковато как-то ехать рядом с трупами, - поежился я.
        - Жутковато сидеть в тюрьме, - заметил мальчик.
        - А потом? - спросил я. - Что мы будем делать потом, когда нас привезут в больницу?
        - А мы до больницы не доедем…
        Санитар, невысокий, худой паренек лет восемнадцати (очевидно, "альтернативщик"), заботливо помог мне уложить ребенка на стоявшие внутри носилки.
        - Вы только не пугайтесь, но у нас тут "жмурики", - предупредил меня он, кивая на лежавшие на полу два больших черных брезентовых мешка.
        - Мне сейчас не до "жмуриков"! - отмахнулся я, стараясь не смотреть вниз. - У меня сын при смерти!
        - Ничего он не при смерти, - возразила дама в белом, пощупав Радику пульс (машина, тем временем, под вой сирены понеслась вперед). - Не паникуйте. Расскажите все по порядку.
        - Мы с сыном пошли вчера в поход, - принялся на ходу сочинять я. - Набрали грибов, пожарили их на костре, съели, переночевали. А сегодня утром он стал жаловаться на тошноту. Затем его начало сильно рвать. А после он потерял сознание.
        - Сколько же можно говорить, - сокрушенно всплеснула руками эскулапша, - будьте осторожны с грибами. Не уверены - не срывайте. Ведь каждый съедобный гриб имеет своего ядовитого двойника. Вас предупреждают об этом из года в год, и все без толку.
        - Я неплохо разбираюсь в грибах, - самолюбиво заявил я.
        - А это что? - глаза дамы саркастически кивнули на моего "бесчувственного" спутника.
        Мне ничего не оставалось, как изобразить смущение, и стыдливо потупить взор.
        Радик тем временем продолжал демонстрировать высокое искусство притворства. Его тело было совершенно неподвижно. Его лицо выражало расслабленность и безмятежность. И если бы в нем не просматривалось ровное, спокойное дыхание, его вполне можно было бы отнести к компании тех, кого везли в черных мешках.
        За окном промелькнул пост ГИБДД. У меня вырвался вздох облегчения.
        - А сколько до города? - осведомился я.
        - Километров семьдесят, - отозвался шофер.
        Врачиха продолжала читать мне нотацию.
        - … Люди умирают по собственной глупости. Видите, вон, тех двоих? Ехали навстречу друг другу, и не смогли разъехаться на ровном месте. Никто не хотел уступить. Дебилы! Теперь будут выяснять кто из них круче на кладбище…
        "Много ты знаешь", - мысленно возразил я, и с болью подумал о погибшем владельце "Опеля".
        Закончив лекцию о грибах, дама в белом снова обратила свой взор на "пострадавшего".
        - Сейчас я сделаю Вашему мальчику укол. Это поможет ему вернуться в сознание. Затем мы поставим ему клизму и промоем желудок.
        Открыв свой чемоданчик, она принялась искать нужную ампулу.
        - Снимайте сыну штаны!
        Услышав про укол, про клизму, и про штаны, Радик моментально "пришел в себя". Его глаза открылись. Он поводил ими по сторонам и жалобно простонал:
        - Папа, где мы?
        Докторша удивленно посмотрела на ребенка и воскликнула:
        - Очнулся? Прекрасно! Укол отменяется. Но клизму мы тебе все равно сделаем.
        На лице Радика промелькнул неподдельный ужас. Словно страшнее клизмы на свете больше ничего не существовало. Он картинно схватился за живот и скорчил страдальческую гримасу.
        - Ой-ой-ой! Ой-ой-ой! Папа, меня опять тошнит! Мне срочно нужно выйти!
        Дама в белом заботливо погладила "пациента" по голове.
        - Потерпи, мое золотце. Ехать осталось совсем немного. Мы тебя обязательно вылечим.
        Мой спутник еще крепче схватился за живот.
        - У-у-у! У-у-у! Тетенька, остановитесь. Мне очень надо, понимаете?
        - Вася, останови машину, - распорядилась врач. - Мальчику нужно.
        Вася не успел даже заглушить мотор, как мой спутник уже скрылся в придорожном пролеске.
        Мы ждали его довольно долго. Но Радик ни в какую не желал возвращаться.
        Дама в белом сердито посмотрела на часы.
        - Ну, что он там?
        - Пойду, узнаю, - отозвался я.
        Отойдя от машины, я услышал громкий шепот:
        - Дядь Жень, я здесь.
        Я обернулся. Мой спутник прятался за кустами.
        - Ну, что же ты так рано "очнулся"? - укоризненно проговорил я. - Мы еще и двадцати километров не проехали.
        - Дядь Жень, давай лучше пойдем пешком. Ну ее, эту дуру. У нее одна клизма на уме.
        - Ради бесплатного проезда мог бы и потерпеть, - заметил я.
        - Себе ее поставь, если хочешь, - рассердился Радик.
        - Ну, ладно, ладно, - миролюбиво произнес я, и пошел обратно к "скорой".
        - Мне придется попросить у вас извинения, - сказал я докторше. - Ребенку стало лучше. Так что, дальше мы, наверное, пойдем самостоятельно.
        Эскулапша подскочила так, как будто ей снизу воткнули шило.
        - Вы что? - выпучила глаза она. - Ни в коем случае! У ребенка рецессия! Кризис может наступить в любой момент! Ему требуется срочная госпитализация!
        Оттолкнув меня в сторону, она выпрыгнула из машины и помчалась к кустам.
        - Где ты, моя деточка? Иди сюда. Не бойся. Тебе нужно обязательно промыть желудок.
        Радик выскочил из своего укрытия и стремглав бросился наутек. Дама в белом ринулась за ним.
        - Куда же ты? Постой! Клизма - это совсем не больно.
        Это была погоня, достойная комедий Чарли Чаплина. Водитель и санитар едва не задохнулись от хохота.
        Пока они смеялись, я взял наши сумки, и скрылся за деревьями.
        Докторша Радика так и не догнала…
        Глава десятая
        Послеполуденное солнце неподвижно висело в небе, обжигая воздух и землю таким нестерпимым зноем, словно задалось целью спалить все, что лежало под ним.
        Вот он, юг! Из предосенней Москвы, с ее начавшей уже желтеть листвой и заметно похолодевшими ветрами, мы словно переместились на месяц назад, в самый разгар лета. От жары нам с Радиком даже пришлось снять рубашки, пока они совсем не промокли от пота.
        Шли мы уже достаточно долго. И все из-за того, что нам почему-то вдруг изменил фарт. Нас упорно не хотела брать ни одна попутка. Сколько мы ни голосовали - никто не останавливался.
        Впереди показался мост через железную дорогу. По обилию стоявших под ним грузовых вагонов мы поняли, что набрели на какую-то товарную станцию.
        Решив немного передохнуть, мы спустились вниз и расположились у насыпи.
        - Эй! - послышалось со стороны.
        Окрик исходил от стоявшего неподалеку почтового вагона. Из его окошка выглядывала голова с рыжей всклокоченной шевелюрой.
        - Ехать никуда не надо?
        - Надо, - крикнул я в ответ. - А что?
        - Можем подсобить.
        Мы с Радиком переглянулись, поднялись на ноги, и подошли поближе.
        Дверь вагона открылась. Навстречу нам спустился невысокий тучный мужчина, лет пятидесяти, с огромным животом и маленькими ушлыми глазками.
        - Следуем через Ростов, Краснодар, Туапсе, Лазаревск, Сочи, Хосту до Адлера, - проговорил он.
        Услышав в прозвучавшем перечне про Сочи, мой спутник радостно схватил меня за рукав. Я сдерживающе похлопал его по плечу.
        - И каковы условия?
        - Дешевле, чем в плацкарте, - ответил "железнодорожный почтальон". - Но, сами понимаете, без удобств.
        Мы прошли вдоль состава, состоявшего за редким исключением сплошь из крытых вагонов, и остановились перед одним из них. Рыжий откинул затвор и сдвинул дверную створку.
        - Вот, - кивнул он. - Будет идти порожняком до самого конца.
        Я заглянул внутрь. Чистотой здесь, конечно, и не пахло. Но и назвать вагон шибко грязным тоже было нельзя. Пыль, бумажки, железки.
        - Инструменты везли, - сообщил Рыжий. - В Самаре выгрузили.
        - И сколько стоит проезд?
        - А вам куда?
        - До Сочи.
        Рыжий назвал цену. Я скептически сморщил нос. Мы стали торговаться, пока, наконец, не сошлись.
        - Только оплата пятьдесят на пятьдесят, - заметил я. - Задаток сейчас, а остальное
        - по прибытии.
        - Ну, как же это? - развел руками Рыжий.
        - А вот так, - парировал я. - Откуда мы знаем, правду ты нам говоришь, или обманываешь. Может, твой поезд идет вовсе не в Адлер, а, наоборот, в Мурманск. Или, вот ты говоришь, что вагон будет пустой, а на ближайшей станции его возьмут, да загрузят.
        - Ну, ладно, ладно, - смирился наш "арендодатель". - Пусть будет так. Только окончательный расчет в Туапсе.
        - Хорошо, - согласился я, и мы ударили по рукам.
        - Отправляемся через два часа, - сообщил Рыжий. - Воды можно набрать вон там, где будка, в колонке.
        - А здесь поблизости есть какой-нибудь магазин? - поинтересовался я.
        - Есть. Возле станции. Минут пятнадцать ходьбы.
        Рыжий пристально оглядел нас с головы до ног, и с ухмылкой осведомился:
        - А чего это вы до Сочи пешком путешествуете?
        - Ну, почему же пешком? - ответил я. - Автостопом. И дешевле, и интереснее.
        - А-а-а, понятно, - протянул предприимчивый железнодорожник. - Ну-ну…
        Путешествие в грузовом вагоне - это, конечно, нечто особенное. Чувствительная вибрация, многократно усиливающийся эхом пустого пространства стук удовольствия не доставляют. Но мы с Радиком не обращали на это никакого внимания. Здесь было одно "но", которое с лихвой перевешивало все обозначенные выше недостатки. Оно заключалось в том, что четыре вагонные стены, вкупе с полом и крышей, надежно отгородили нас от всего остального мира, ставшего в последнее время слишком враждебным. Мы были счастливы оттого, что получили возможность немного расслабиться, сбросить нервное напряжение, и обрести душевное спокойствие, пусть даже и на короткий срок.
        Ночь прошла без приключений. Поезд то двигался, то стоял, то снова двигался, то снова стоял. Казалось, он больше простаивал, чем ехал. Но мы не роптали. Мы, в какой-то степени, даже были этому рады. Ведь во время остановок мы могли поспать. Погрузиться же в сон во время движения, при сопутствовавшей ему тряске, было нереально.
        Я не знаю, о чем в тот момент думал Радик. Лично меня одолевали беспокойные воспоминания о пережитом.
        Сколько времени прошло с моего приезда в Москву? Апрель, май, июнь, июль. Всего четыре месяца! А такое впечатление, что минула уже целая вечность. И все из-за уймы событий. Событий странных, непонятных, загадочных.
        Вот я приехал. Вот устроился на работу. Вот познакомился с известным всей стране актером. Вот столкнулся с тайнами Голосова оврага…
        Перед моими глазами вдруг ни с того, ни с сего возник образ Митрофана Никитовича. Что это, подсказка, или просто навязчивая мысль?
        Когда у меня раньше заходил с кем-нибудь разговор о чем-то необъяснимом, я зачастую говорил так: пока не увижу собственными глазами - не поверю. И вот мне представилась такая возможность. Внезапное появление человека, который давным-давно считался пропавшим без вести, иначе, как таинственным, не назовешь. Поначалу я возликовал. Я испытывал безмерную радость, что оказался в числе немногих избранных, кому дано соприкоснуться с чем-то аномальным, необъяснимым. Но теперь во мне вдруг, по какой-то неведомой мне причине, зародились сомнения относительно правдоподобности увиденного. Правда, эти сомнения были чисто интуитивными. Объяснить же их детально я, как ни старался, так и не смог.
        Внешний фон произошедшего казался безупречным: зеленый туман, упоминавшийся во всех легендах, связанных с Голосовым оврагом; внешний вид, а также манера разговора человека в картузе, вполне соответствовавшие эпохе, к которой он себя относил. Но что-то во всем этом мне все равно казалось не так. Я никак не мог избавиться от ощущения, что появление "пришельца из прошлого" связано с каким-то дьявольским замыслом.
        "Но ведь Карпычев своего деда признал", - возразил сам себе я…
        Забрезжил рассвет.
        Я поднялся на ноги, открыл люк и выглянул наружу. Солнце едва поднялось над горизонтом. Землю окутывала влажная дымка. Воздух был наполнен свежестью. Вдали блестело озеро. На его берегу копошились, раскладывая снасти, рыбаки. У меня защемило сердце. Как бы мне хотелось оказаться сейчас среди них!
        Я вдохнул полной грудью и, почувствовав легкое головокружение, закрыл глаза.
        - Подсади, - раздался рядом со мной голос Радика.
        Я приподнял мальчика и помог ему закрепиться на крае люка. Мой спутник высунул голову наружу и, щурясь от удовольствия, подставил лицо встречному воздушному потоку.
        - Долго так не виси. Простудишься, - предупредил его я. - Воздух сырой. Просквозит.
        Радик внял моему предостережению и вскоре спрыгнул вниз.
        - Дядь Жень, - окликнул он меня и продемонстрировал пустые баклажки. - Воды больше нет.
        - Наберем на ближайшей остановке, - спокойно сказал я, полагая, что ждать оную придется недолго.
        Но в отличие от ночи, когда наш состав кланялся практически каждому светофору, в дневное время его постоянно сопровождал зеленый свет. Поезд прервал свое движение лишь после полудня, прикорнув на каком-то мелком товарном полустанке.
        Мы выглянули в люк, поводили глазами по сторонам и, заметив невдалеке гидрант, который торчал между путями, рядом с небольшой будкой (очевидно, это была "слесарка"), отодвинули дверную створку, и со всех ног бросились к нему. К этому моменту в наших горлах уже настолько пересохло, что мы не могли думать ни о чем другом, кроме как о глотке живительной влаги.
        Утолив жажду, и наполнив водой емкости, мы стали умываться. Настроение у нас приподнялось. Мы весело фыркали, соревнуясь, у кого это получится забавнее, и в шутку брызгали друг на друга. Мы до того развеселились, что даже не заметили, как к нам подошли.
        - Вы кто такие? - внезапно раздалось в наших ушах.
        Грубый, чуть хрипловатый голос прозвучал столь неожиданно, что я даже вздрогнул.
        Возле "слесарки" стоял какой-то чумазый человек в грязной оранжевой спецовке с ломом в руке, и изучающе смотрел на нас.
        "Путевой обходчик, - догадался я. - Принесла его нелегкая".
        - Да мы просто мимо проходили.
        Но обходчика мое объяснение не удовлетворило. Его взгляд не сходил с моего лица. Он становился все пристальнее и пристальнее.
        - Значит, мимо проходили? - подозрительно пробормотал он.
        Мне стало неуютно. Я суетливо отвел глаза. Радик почуял неладное.
        - Пап, пойдем, - дернул меня за рукав он.
        Я нагнулся за баклажками, взял их в руки, и, стараясь держать себя как можно естественней, направился обратно к вагону. Мой спутник последовал за мной. Мне стоило немалых усилий, чтобы не оглянуться. Взгляд обходчика ощущался настолько явственно, что моя спина буквально горела.
        Навстречу нам шел Рыжий с пустым ведром в руке. Очевидно, ему тоже требовалась вода. Мы приветственно вскинули руки.
        - Как самочувствие? - поинтересовался он.
        - Как после пребывания в бетономешалке, - нашел в себе силы пошутить я.
        Запрыгнув в вагон, я задвинул дверную створку, и украдкой выглянул из люка. Рыжий стоял возле обходчика. Тот что-то горячо ему выговаривал. По тому, как они опасливо косились в нашу сторону, я понял, что речь шла обо мне.
        - Ну, что там? - беспокойно спросил Радик.
        - По-моему, меня засекли, - упавшим голосом ответил я. - Черт! Дернуло же меня вылезти наружу!
        - Рванем, пока не поздно?
        - Погоди, - остановил его я. - Может, все еще не так страшно. Может, в нас попросту заподозрили "зайцев", только и всего.
        Мне так не хотелось покидать наше движимое пристанище, что я был готов цепляться даже за самую последнюю надежду.
        Железнодорожники тем временем скрылись в будке. Когда они появились обратно, на Рыжем буквально не было лица. Он засеменил вдоль поезда. Обходчик же побежал в сторону станции. Видимо, за подмогой. Я понял, что мои надежды тщетны.
        - Придется уходить, - с досадой произнес я. - Подождем, пока наш проводник залезет к себе, и делаем ноги.
        Но тут произошло то, чего мы никак не ожидали. Поравнявшись с нашим вагоном, Рыжий вдруг подпрыгнул и закинул затвор. Заперев нас снаружи, он пустился наутек, пригнув голову, словно в него кто-то целился.
        Я подскочил к двери и попытался ее сдвинуть. Та не поддавалась. Я стал нервно дергать ее то вперед, то назад, но все без толку.
        Мое сердце заколотилось, как сумасшедшее. В голове застучали молоточки, а в животе словно зашевелились мириады цепких паучьих лапок.
        Я принялся в исступлении колотить ногами по двери. Конечно, я понимал, что таким образом ее не открыть. Просто мне нужно было выплеснуть наружу раздиравшую меня злость. Злость прежде всего на самого себя за собственную неосторожность и непредусмотрительность.
        Радик в растерянности смотрел на меня.
        - Дядь Жень, - чуть не плача, проговорил он. - Нас, что, поймали?
        - Черта с два! - ободряюще крикнул я. - Сейчас выберемся!
        Так глупо угодить в ловушку? Ну, уж нет! Я стал нервно водить глазами по сторонам.
        Люк? Через него сможет пролезть только Радик.
        Стены? Их не пробить.
        Крыша? Отпадает.
        Пол? Тоже… А, впрочем, стоп!
        Я попрыгал на месте. Сломать его, конечно, не удастся. Больно крепок. А если попробовать его разобрать? Правда, голыми руками этого не сделать.
        Я принялся осматривать валявшиеся на полу железки. Но из того, что могло подойти, обнаружилась только стамеска. Это, конечно, не спасение, но все-таки лучше, чем вообще ничего.
        Я снова выглянул в люк. Мои зубы сжались. Вдали обозначились три человеческие фигуры.
        - Беги! - крикнул я Радику. - Вылезай из люка и беги!
        - А ты? - с волнением спросил он.
        - Если успею - выскочу!
        - Я без тебя не уйду! - решительно отрезал мальчик.
        У меня не было времени с ним пререкаться. ДорогА была не то, что каждая минута, а каждая секунда.
        Я изо всех сил принялся долбить стамеской по полу. Но составлявшие его доски смыкались слишком плотно, из-за чего она проходила внутрь с превеликим трудом.
        Я с горечью осознал, что мне не успеть.
        - Беги! - еще раз крикнул я Радику. - Авось доберешься как-нибудь сам!
        - Нет! - выкрикнул он. - Я тебя не брошу!
        Его глаза покраснели. В них появились слезы.
        Я обреченно откинул стамеску в сторону. Мой спутник вытащил из рюкзака игрушечный пистолет и крепко сжал его в руке.
        И тут снизу внезапно раздалось характерное шипение. Это отпускались тормоза. Вагон дернуло. Состав тронулся. Прозвучал тепловозный гудок.
        Я встрепенулся. Вот так удача!
        Я кинулся к люку. К нам приближались три милиционера. Они стали отчаянно размахивать руками, сигнализируя машинисту, чтобы он затормозил. Но тот то ли их не видел, то ли не придал их призывам никакого значения. Поезд продолжал набирать ход.
        - Давай, родимый, давай! - истошно завопил я. - Не останавливайся!
        Я высунулся наружу и состроил пальцами руки в адрес своих преследователей неприличный жест.
        - Вот вам! Видели?
        - Ура! Ура! - радостно прыгал Радик.
        Меня наполнило чувство признательности. Правда, я не знал, кому ее адресовать. Чистой ли случайности, Божьему ли провидению, или некоему ангелу-хранителю, взявшему меня под свою защиту.
        ("Мой папа просил тебе передать, чтобы ты ничего не боялся. В трудный момент он нам поможет").
        Осознание того, что, пребывая на волосок от беды, я, в конечном итоге, все же оказался спасен, придало мне воодушевление. Я едва удержался, чтобы не пуститься в пляс вместе со своим спутником.
        Но я прекрасно понимал, что опасность еще не миновала. Информация о том, что в этом поезде прячется "убийца Карпычева", будет незамедлительно передана всем постам. И на ближайшем из них меня непременно встретят. Так что медлить нельзя. Я снова взял в руки стамеску. Радик вытащил из рюкзака перочинный нож и принялся с его помощью расширять щель в полу.
        - Осторожнее, осторожнее, - проговорил я. - Не сломай лезвие…
        Когда нам, наконец, удалось оторвать первую доску, с меня градом катился пот.
        Внизу с огромной скоростью мелькали шпалы, сливаясь в своем движении в одну сплошную линию. Путь к свободе был открыт. Правда, этот путь выглядел отнюдь не безопасно. Но другого у меня не было.
        Разобрав еще три доски, я опустил голову в образовавшуюся дыру. Расстояние между дном вагона и землей было вполне достаточным.
        - Значит так, - принялся я инструктировать Радика. - Первым вылезу я. После этого ты выбрасываешь сумки и выбираешься сам. Только будь осторожен. Ни за что не зацепись. Спускаться следует спиной к направлению движения поезда. Когда почувствуешь, что ноги достигли земли, резко оттолкнись, упади навзничь, и жди, пока над тобой не пройдут все вагоны. Понял?
        - Откуда ты все это знаешь? - удивился мой спутник.
        - В кино видел, - пояснил я.
        Я подскочил к люку и выглянул наружу. Впереди обозначался поворот. За ним просматривалась разветвленная сеть линий электропередачи, - верный признак приближающейся станции.
        - Приготовься, - сказал я мальчику, - сейчас будем тормозить.
        Дождавшись, когда поезд замедлит ход, я глубоко вдохнул и перекрестился.
        - Ну, с богом!
        Опершись руками о края дыры, я принялся медленно и осторожно спускаться вниз. Когда мои пятки стали задевать шпалы, я задержал дыхание, сгруппировался, и резко "нырнул". Затылок и спину пронзила боль. Я вжался в землю. Жуткий лязг проносившихся по обе стороны колес был сродни шуму опускавшейся гильотины. Меня пробрала дрожь.
        Когда надо мной появилось небо, я перевел дух, привстал, и победоносно посмотрел вслед удалявшемуся поезду. Получилось!
        Но где Радик?
        Я с беспокойством вгляделся в даль, и испытал невероятное облегчение, когда увидел своего спутника живым и невредимым. Он со всех ног мчался ко мне.
        - Дядь Жень! Дядь Жень!
        Я помахал ему рукой, поднялся на ноги и последовал навстречу…
        Глава одиннадцатая
        Перед нами снова вилась дорога. Вокруг нас снова властвовали изнуряющий зной и забивающая глаза пыль. Настроение было ни к черту. Голодные и измученные, мы угрюмо брели вперед, чувствуя себя отверженными от всего остального мира. Солнце постепенно заходило за горизонт. Его предзакатные лучи напоминали оттенки замирающей мелодии.
        "Дурак! Дурак! - ругал себя я. - Не высунь я нос из вагона, мы бы сейчас продолжали ехать, и назавтра, глядишь, были бы у цели".
        Видимо, мое негодование слишком отчетливо вырисовывалось на моем лице. Чтобы его прочесть, Радику хватило одного-единственного взгляда.
        - Дядь Жень, чего ты переживаешь? - проговорил он. - Ведь мы живы, и на свободе.
        Будучи наполненным злобой по отношению к самому себе, я оставил его реплику без внимания. Мой спутник почему-то воспринял это как недобрый знак, и стал бросать на меня беспокойные взгляды.
        - Ты, наверное, меня сейчас проклинаешь? - с волнением спросил он.
        - За что я должен тебя проклинать?
        - Ну, за то, что я втянул тебя в эту историю.
        - Да разве здесь дело в тебе? - тяжело вздохнул я.
        - Значит, ты на меня не сердишься?
        - Не сержусь.
        - И ты меня не бросишь?
        - Не брошу.
        - Честно?
        - Честно.
        - Ты действительно пойдешь со мной до конца?
        Я посмотрел на мальчика. В его глазах играла тревога. Он явно боялся остаться один.
        - Да что на тебя такое нашло? - постаравшись придать своему голосу ободряющие нотки, воскликнул я. - Почему ты вдруг решил, что я собираюсь тебя бросить?
        Радик пожал плечами и с грустью посмотрел на меня.
        - Я останусь с тобой до тех пор, пока ты будешь во мне нуждаться, - глядя ему в глаза, пообещал я.
        Вдали показалась какая-то небольшая одинокая постройка. Сначала мы подумали, что это ремонтный гараж. Но затем наши ноздри уловили запах шашлыков.
        - Похоже, харчевня, - предположил я.
        Подойдя поближе, мы убедились, что это действительно было небольшое придорожное кафе.
        - Может, зайдем? - жалобно предложил мой спутник. - Дядь Жень, я хочу есть.
        - Зайдем, - согласно кивнул я, и запустил руку в карман брюк.
        Меня словно обдало холодом. Карман был пуст. Я остановился и принялся судорожно ощупывать свою одежду. Радик испуганно наблюдал за мной.
        - Я потерял деньги, - убито сообщил я. - Наверное, они выпали, когда мы выбирались из вагона.
        Не в силах совладать с охватившей меня досадой, я в сердцах швырнул сумку о землю.
        - Зря мы выбросили рясы, - вздохнул мой спутник. - Прикинулись бы опять странствующими монахами. Авось, чего-нибудь и подали.
        - Теперь нам и в самом деле остается только просить милостыню, - буркнул я.
        Вдруг Радик встрепенулся.
        - У меня же есть десять рублей! - радостно воскликнул он. - Те самые, что мы нашли в моем рюкзаке. Помнишь?
        Я горько улыбнулся.
        - Чего на них купишь? Разве только какую-нибудь булочку.
        - Хоть булочку, - мечтательно протянул мальчик.
        Судя по отсутствию машин, посетителей в кафе не было. Но, несмотря на это, заходить в него я все равно не решился. Радик пошел один. Я же в некотором отдалении присел на траву и стал наблюдать.
        Возле открытой двери сидел толстый, розовощекий увалень лет пятнадцати, и, уплетая конфеты, рассматривал какой-то яркий, разноцветный журнал.
        Мой спутник подошел к нему и поздоровался.
        - Чем у вас можно подкрепиться? - спросил он.
        Увалень лениво поднял глаза, обернулся к завешенному антикомариной сеткой проему, и крикнул:
        - Па-а-ап!
        Появился хозяин. Его маленькие, круглые, заплывшие жиром глазки в первые мгновения выражали радушие и гостеприимство. Но когда он увидел перед собой ребенка, от его приветливости не осталось и следа.
        - Чего тебе? - строго спросил он.
        - Есть хочет, - пояснил увалень.
        - Пожалуйста. Есть зеленые щи, жаркое, салат.
        - Да нет, - смущенно потупил взор Радик. - Нам бы чего попроще.
        Хозяин пристально оглядел его с головы до ног, бросил взгляд на меня, величаво сложил руки на груди, и искривился всем мясом своего упитанного лица.
        - Самое дешевое - четвертинка лаваша, - пренебрежительно произнес он. - Двенадцать рублей.
        - А за десять нельзя? - простодушно спросил мой спутник. - У нас больше нет.
        Хозяин переглянулся с сыном и усмехнулся.
        - Ладно, - снисходительно кивнул он. - Давай свои десять.
        Радик протянул ему деньги. Хозяин недоверчиво повертел купюру в руках, просмотрел ее на свет, пощупал, после чего сказал:
        - Хачик, принеси четвертинку лаваша.
        Увалень отложил журнал и с нарочитой неохотой поднялся с места.
        - Ходят тут всякие бродяги, - раздраженно проворчал он.
        Вернувшись, он швырнул моему спутнику лаваш так, как собаке кидают кость. Радик побагровел и возмущенно посмотрел на хозяина. Но на лице того играла лишь брезгливая улыбка. Мой спутник нервно развернулся. В спину ему раздался издевательский смех.
        Когда Радик подошел ко мне, на нем буквально не было лица.
        - Дядь Жень, ты видел? - яростно спросил он. - Ты видел?
        - Видел, видел, - вздохнул я. - Что поделать, придется стерпеть. Такое у нас сейчас положение.
        - Свиньи! Ничего, дядь Жень, мы сюда еще заглянем, - мстительно прошипел мой спутник; его голос дрожал от негодования. - Мы им покажем, кто мы такие. Посмотрим, какие у них будут физиономии. Они вокруг нас еще "танец маленьких лебедей" плясать будут.
        - Неужели скоро все так сильно изменится? - недоверчиво спросил я.
        - Изменится, - пообещал мой спутник. - Вот увидишь.
        Он аккуратно разделил кусочек лаваша на две половинки, и одну из них протянул мне.
        - Нет, нет, - стал отмахиваться я. - Не надо. Кушай все. Обо мне не беспокойся. Я потерплю.
        - Дядь Жень, - тоном, не терпящим возражений, проговорил мальчик. - Не выделывайся.
        Он положил мою долю мне на колено и впился зубами в хлеб.
        Это была, наверное, самая душещипательная картина, которую я видел в своей жизни. Радик проглатывал куски с такой остервенелой жадностью, что у меня защемило сердце. Я снова попытался предложить ему "дополнительный паек", но он решительно отвел мою руку в сторону.
        - Дядь Жень, ешь. Я уже наелся.
        Маленький кусочек лаваша нас, конечно, не насытил. Он только еще больше раздразнил наш аппетит.
        Хозяин кафе вместе со своим сыном, словно в издевку над нами, вынесли на улицу кучу тарелок, и, насмешливо поглядывая в нашу сторону, принялись поглощать их содержимое. Им словно доставляло удовольствие причинять другим боль. А нам наблюдать за ними было действительно больно. Я никогда не думал, что вид того, как едят другие, способен доставлять такие мучения. Аромат жареного мяса и тушеной картошки заставлял судорожно сжиматься наши желудки и агрессивно бурлил кровь.
        Самым правильным для нас было, наверное, встать и уйти. Но мой спутник выглядел настолько измотанным, что я так и не решился прервать его отдых.
        - Твари!
        Я демонстративно повернулся к кафе спиной, и принялся молча созерцать отсвечивающие багряным закатом верхушки видневшихся впереди гор. Пейзаж был необыкновенно красив. Правда, я это не чувствовал, а лишь осознавал, чисто механически. Чтобы получать полноценное удовольствие от красоты природы, нужна если не беззаботность, то, по крайней мере, необремененность жизненными невзгодами. Тяжело настроиться на лирику, когда твоя жизнь превратилась в самый настоящий ад.
        Вскоре совсем стемнело. Голоса хозяина и его сына смолкли. Они ушли внутрь, оставив на столе недоеденный ужин, и, судя по доносившимся из помещения звукам, сосредоточились на просмотре демонстрировавшегося по телевидению кинофильма.
        Радик немного пришел в себя. Выражение его лица несколько поживело. Он покосился на "харчевню". По тому, как хищно при этом заблестели у него глаза, я понял, что он что-то задумал. Не желая навлечь из-за него на свою голову какое-нибудь новое приключение, я привстал и бросил:
        - Отдохнул? Пошли.
        - Дядь Жень, погоди, - заговорщически прошептал мой спутник.
        - Что такое? - спросил я.
        - Надо немного разжиться провиантом.
        Не успел я его остановить, как он вскочил на ноги, и на цыпочках стал приближаться к кафе.
        - Радик! Вернись! Вернись сейчас же! - громким шепотом позвал его я.
        Но мой спутник не реагировал.
        Он подкрался к неубранному столу, схватил с него надкусанный лаваш, прижал его к груди, и бросился обратно ко мне.
        В ту же секунду из дверного проема вылетели хозяин с сыном. Догнав мальчика, они подсечкой свалили его на землю и принялись зверски избивать.
        - Ах ты, воровское отродье! Ах ты, голодранец!
        Радик съежился и закрыл голову руками. Удары не прекращались.
        Этого я стерпеть уже не смог. Вся накопившаяся во мне за последнее время злость словно пробила клапан терпения и выплеснулась наружу.
        Я запустил руку в рюкзак мальчика, выхватил оттуда игрушечный пистолет (по счастью, он лежал на самом верху), в три прыжка очутился у места расправы, и со всего размаха всадил кулак в жирную физиономию "трактирщика". Я не знаю, откуда во мне в тот момент вдруг взялась столь недюжинная сила, но тот, невзирая на свою мощную комплекцию, которая вроде бы должна была прибавлять устойчивости, отлетел метра на полтора и плюхнулся на землю. Приподнявшись, он вжал голову в плечи, и ошалело уставился на меня.
        Я направил на него пистолет, сделал шаг вперед, чтобы быть лучше освещенным висевшим сверху фонарем, придал своему лицу зверское выражение, и прорычал:
        - Узнаешь?
        За все время нашего путешествия это был первый и единственный раз, когда мне хотелось, чтобы во мне признали опасного бандита.
        Хозяин нервно сглотнул слюну. Все его тело затряслось мелкой дрожью. Парализованный страхом, он судорожно подался назад, и отползал от меня до тех пор, пока не уперся в стену своего заведения. После этого на его лице отразилось дикое отчаяние. Он выставил руки вперед и умоляюще завопил:
        - Не убивайте нас!
        Его голос, звучавший совсем недавно решительно и властно, сел, и стал чем-то напоминать скрип несмазанной буфетной дверцы.
        Я повернул голову. Пятнадцатилетний увалень застыл над лежащим на земле Радиком, и в ужасе смотрел на меня. Я перевел на него пистолет и кивнул глазами на его папашу. Озвучивать команду мне не пришлось. Хачик оказался сообразителен, и в ту же секунду занял место рядом с родителем.
        - Лечь на живот! Руки за голову! - рявкнул я.
        "Пленники" беспрекословно подчинились. Своим видом они походили на растерянных собак, которых перехитрила лиса.
        Во мне кипело злорадство. Как резко поменялась ситуация! Еще каких-то пятнадцать минут назад два этих "борова" мнили себя господами. А теперь они, начисто забыв про чувство собственного достоинства, трепещут перед теми, над кем задирали нос, и кого воспринимали, как нищих оборванцев.
        Радик поднялся с земли и подошел ко мне. Его нос кровоточил, губа была разбита, а на щеке темнела ссадина. Он обиженно шмыгнул и произнес:
        - Пап, давай их прикончим. Ты итак уже десятерых пришил. Двумя больше - двумя меньше.
        После этой реплики хозяин кафе лишился последних остатков мужества. Он дернулся вперед, встал на колени, сложил руки на груди и взвыл:
        - Не убивайте! Умоляю! Возьмите все, что хотите! Только не убивайте!
        Его вид был до того жалок и унизителен, что мне стало противно. Я поморщился и с отвращением сплюнул.
        - Пойдем отсюда, - сказал я Радику. - Мне от них тошно. Это не люди, а шакалы. Они не стоят даже того, чтобы с ними разговаривать.
        - Возьмите деньги! Возьмите еду! Только не трогайте нас! - продолжал визгливо верещать хозяин кафе.
        - А-а-а! - ныл его сынишка.
        - Я уважать себя перестану, если прикоснусь к твоей еде, - бросил ему я, и, увлекая за собой своего спутника, направился к трассе.
        - Погоди, я сейчас, - вывернулся Радик.
        Он подошел к толстому увальню, и так всадил ему кулаком по скуле, что тот кубарем чебурахнулся на землю.
        - В расчете! - резюмировал мой спутник, потирая ушибленные костяшки пальцев…
        Глава двенадцатая
        Радик, понурив голову, плелся за мной, ожидая, что я с минуты на минуту устрою ему жуткий разнос. Я и в самом деле поначалу хотел задать ему хорошую трепку. Но, уловив, что ребенок понял свою ошибку, и переполнен чувством вины, я счел это излишним.
        - Мне стыдно за тебя, - лишь тихо и спокойно сказал ему я. - Твой герой, которого ты играл в кино, после этого не подал бы тебе руки, и совершенно перестал бы с тобою знаться. Опуститься до такого постыдного воровства! Твое счастье, что Геннадию Матвеевичу не довелось это увидеть. Я не уверен, что после этого он продолжал бы считать тебя своим сыном.
        Мои негромкие, но суровые слова резанули мальчика похлеще самого грозного окрика.
        - Я хотел есть, - жалобно протянул он, и зашморгал носом.
        Видя, что мой спутник может совсем расклеиться, я остановился, привлек его к себе, и ободряюще потрепал по плечу.
        - Будем считать, что ничего этого не было. Но чтобы я подобного больше не наблюдал. Ты не какой-то там беспризорник. Ты сын Карпычева. Так держи эту марку с честью, и не позорь своего отца.
        - Угу, - всхлипывая, откликнулся Радик.
        Мы продолжили шагать вперед. Отдалившись от злополучной "харчевни" на порядочное расстояние, мы решили заночевать, невзирая на то, что вокруг была сплошь открытая равнина. Мы сбросили сумки и, приспособив их в качестве подушек, расположились на земле.
        - Дядь Жень, - окликнул меня мой спутник, - а у тебя жена есть?
        - Была, - ответил я.
        - Вы развелись?
        - Развелись.
        - А кто от кого ушел, она от тебя, или ты от нее?
        - Она от меня, - честно признался я.
        - А почему?
        - Ей хотелось роскошной жизни. А тут зажиточный поклонник появился. Вот и расстались. Я ведь человек небогатый. А в последние годы и вовсе влачил жалкое существование. Балашов - это не Москва. Там сейчас работать практически негде. Как к капитализму перешли, так все предприятия рухнули. В том числе и завод, на котором я трудился. Многие мои сослуживцы в торговлю подались. А из меня торгаш - как из слона балерина. Не умею я продавать. Не по мне это. Так что приходилось перебиваться случайными заработками. Кому машину починю, кому ремонт в квартире сделаю. Жили в основном на зарплату жены, и на пенсию матери. В конце концов, моей супруге это надоело.
        - Значит, ты в Москву за деньгами приехал?
        - И за деньгами, и для того, чтобы снова почувствовать смысл жизни, - вздохнул я.
        - А то я в последнее время что-то совсем перестал его ощущать.
        - А у тебя дети есть?
        - Нет.
        - Это хорошо.
        - Что же тут хорошего? - недоуменно воскликнул я.
        - Да так, - уклончиво проговорил Радик.
        - С детьми у нас не получилось. Жена по молодости аборт сделала. А после аборта ребенка можно родить не всегда.
        - Да знаю, знаю, - пробурчал мой спутник.
        - Во, поколение! - усмехнулся я. - Мы про такие вещи только годам к четырнадцати узнавали. А вы уже в десять лет во всем разбираетесь.
        - Э-во-лю-ция! - со значением отчеканил Радик.
        - Трудно было сниматься в кино? - спросил его я, чтобы сменить столь печальную для меня тему.
        - Трудно. Но интересно.
        - А как ты туда попал?
        - Меня как-то в детском доме на областной смотр художественной самодеятельности отправили.
        - Петь или танцевать?
        - Стихи читать. Про дядю Степу. А после концерта подходит ко мне режиссер и спрашивает: "Хочешь сниматься в кино?". Я говорю: "Хочу". - "Тогда приходи завтра в студию на пробы". Прошел я на следующий день пробы, а через неделю Мария Павловна, - это воспитательница наша, - всем сообщает: "Нашего Радислава утвердили на главную роль".
        - Вот, наверное, тебе другие ребята завидовали!
        - Завидовали! - с горечью воскликнул мой спутник. - Той же ночью избили. Я на съемки с фингалом пришел. Мне его гримом замазывали.
        - А после еще били?
        - А я в детдоме больше не появлялся. Меня в общежитие к артистам переселили.
        - А как Геннадий Матвеевич тебя усыновил? Ты его об этом просил?
        - Не-е-е. Он сам предложил.
        - Ты был рад?
        - Конечно.
        - В детский дом в гости потом не звали?
        - Звали. Но я не пошел.
        - Почему?
        - А меня бы там все равно хорошо не встретили.
        - Сколько ты там прожил?
        - Пять лет.
        - А в новой школе быстро обжился?
        Радик опять горестно усмехнулся.
        - Мне там в первый же день рожу начистили. У них там традиция такая, новичков бить. "Крещением" называется. Кого-нибудь другого после этого бы не трогали. А от меня и по сей день не отстают. Я ведь "черный". Да еще к тому же знаменитость. Покачать на мне права - значит самоутвердиться.
        - Оскорбляют?
        - Конечно. И черномазым называют, и мартышкой, и подкидышем, и кукушонком, и многим другим в этом роде.
        - Ну а ты что?
        - А я сдачи даю, и ни перед кем не пресмыкаюсь.
        - Это правда, что у тебя совсем нет друзей?
        - Правда.
        - Как же так? Неужели в твоей школе совсем нет нормальных ребят?
        - В каком смысле нормальных? Пай-мальчиков, что ли, с примерным поведением?
        - Ну, зачем пай-мальчиков! Нормальных, умных, серьезных ребят.
        - Да-да-да, - иронично покачал головой мой спутник. - Тихих, которые ни во что не ввязываются. Даже если и убивать кого будут - они мимо пройдут. Мол, меня не трогают, и ладно. Которые всегда следуют за большинством. Если большинство "за", то и они "за". Если большинство "против", то и они "против". Дядь Жень, это не личности. Это пластилин.
        - Мне кажется, ты чересчур категоричен, - покачал головой я. - По-твоему, уважения достоин лишь тот, кто соответствует твоим индивидуальным представлениям о личности, кто вписывается в выстроенную тобой схему. Если же человек под нее не подходит - для тебя он уже не личность. А с чего ты взял, что твоя схема - это эталон, которого все должны придерживаться?
        - Дядь Жень, ты будешь дружить с людьми, которые тебе неприятны, неинтересны?
        - Дружить не буду. Но ужиться с ними постараюсь.
        - Это если ты каким-то образом от них зависишь, - заметил Радик. - А когда не зависишь?
        - Кхе, - кашлянул я, не найдя, что ему возразить.
        Вот он, яркий пример влияния психологии на мировоззрение. Лично я никогда не чувствовал себя абсолютно независимым. Мне всегда приходилось с кем-то уживаться. С начальством, с сослуживцами, с соседями. Радик же совсем другого склада. Он индивидуалист. Он не боится противопоставлять себя другим, и нисколько не страшится одиночества. Что это, уродливый эгоизм, или недюжинная сила духа?
        - А учителя? - спросил я.
        - А что учителя?
        - Неужели они тебя никак не защищают?
        - А им это нужно? Они и сами не прочь время от времени меня поддеть. Им кажется, что они так себе авторитет зарабатывают.
        - А ты что?
        - А я не молчу. На хамство нужно отвечать хамством.
        Я тяжело вздохнул. Причина одиночества Радика стала мне предельно ясна. Он был слишком ярок. С одной стороны, быть ярким, конечно, счастье. Но с другой, это и трагедия. Ведь ужиться в серой среде можно только в том случае, если сам будешь серостью. Если в ней вдруг появляется какая-то яркая звездочка, ее всеми силами начинают тушить. Чтобы не выделялась на общем фоне.
        - Да нет, дядь Жень, ты не думай, у меня есть с кем провести время, - заметил мой спутник. - Я как-то познакомился со студентами-африканцами, которые учатся в мединституте. К ним иногда и хожу. Мне с ними весело и интересно.
        - Но они же гораздо старше тебя.
        - Ну и что? Зато меня воспринимают там человеком, а не обезьяной, как в школе.
        Я потер переносицу и снова переменил тему разговора.
        - Ты помнишь свою мать?
        - Смутно. Мне было всего шесть лет, когда она со своим мужем погибла в автокатастрофе.
        - А почему ты называешь своего отца просто ее мужем? - изумился я.
        - А потому, что он мне не отец.
        - А кто твой отец? - вырвалось у меня, после чего я тут же прикусил губу. Задавать ребенку такие вопросы не только неэтично, но и жестоко.
        Впрочем, Радика моя неловкость нисколько не смутила.
        - Не знаю, - сказал он. - Мать мне никогда об этом не говорила. А может, и говорила, но я не помню.
        Царивший вокруг мрак прорезали лучи автомобильных фар. Поначалу мы не обратили на них никакого внимания. Мы даже не пытались маскироваться. Мало ли машин проезжает по трассе. Но когда рядом с нами заскрипели тормоза, и до нас донесся яростный выкрик "Вот они!", мы поняли, что зря потеряли бдительность.
        - Менты! Тикаем! - скомандовал мой спутник.
        Мы вскочили на ноги, схватили сумки, и устремились вглубь поля.
        - Стой! - раздалось нам в спину.
        Мы ускорили бег. Послышался выстрел. Пуля пролетела возле самого моего уха. Я отчетливо слышал ее свист. Меня словно окатил ледяной душ. Мои ноги подкосились. К горлу подступил ком. Я остановился.
        Обернувшись, я увидел, что к нам быстро приближаются два силуэта. В руке одного из них сверкало ружье.
        - Беги, - шепнул я мальчику, пытаясь закрыть его своей спиной. - Я их задержу. Ты успеешь скрыться.
        - Нет, - твердо произнес Радик, и встал рядом со мной, суетливо вытаскивая из рюкзака свой игрушечный пистолет.
        - Что ты его всегда хватаешь? - пробормотал я. - Как будто он чем-нибудь поможет.
        - Как знать, может и поможет, - с загадочным видом ответил мой спутник.
        Наши преследователи были уже совсем рядом. Мое сердце бешено застучало. Глаза больно резанул луч фонаря. Я зажмурился и инстинктивно отгородился от него рукой.
        - Этот?
        - Этот!
        Голос отвечавшего был мне хорошо знаком. Он принадлежал хозяину кафе.
        - Ну, и чего ты бегаешь? - с издевкой осведомился "трактирщик", встав вплотную возле меня, буквально подпрыгивая от мстительного злорадства.
        - Да лучше уж бегать, чем ползать на коленях, - парировал я.
        Хозяин кафе побагровел. Его щека едва не зашлась в нервном тике. Он сделал выпад в мою сторону. Сильный удар под дых заставил меня согнуться. Но я нашел в себе силы тут же выпрямиться. Только я занес руку, чтобы нанести ответный удар, как за меня это сделал Радик.
        - Ты, козел! - набросился он с кулаками на моего обидчика.
        Но силы были, конечно, не равны. Мой юный заступник был бесцеремонно схвачен за шкирку и прижат к земле.
        - Не тронь мальчишку! - яростно выкрикнул я, но освободить Радика не смог. Напарник трактирщика, тот самый, который в нас стрелял, заломил мне руки за спину. Причем сделал это настолько мастеровито и профессионально, что я не мог даже дернуться.
        Мои зубы скрипели от негодования.
        - Какой ты смелый, когда не один! - едко бросил я хозяину кафе, с вызовом глядя ему в глаза. - Что ж ты у своей закусочной по земле ползал, когда я на тебя игрушечный пистолет наставил?
        Ноздри "трактирщика" бешено раздулись. Он несомненно угостил бы меня новым ударом, но отчаянно барахтавшийся в его руках Радик не давал ему сделать даже шага в мою сторону.
        - Ха-ха-ха! - рассмеялся его напарник. - Ашот, тебя что, напугали игрушечным пистолетом? Вот Гиви обрадуется!
        - Бу-бу-бу! - нечленораздельно пробормотал что-то хозяин кафе.
        Прошло несколько минут.
        Мы с Радиком выбились из сил, пытаясь вырваться из пленивших нас рук.
        - Ну, что, успокоились? - спросил державший меня бугай, когда мы затихли. - Значит так. Не дергаться и следовать за нами.
        В мою спину последовал грубый толчок.
        Когда мы подошли к трассе, на меня уставились десять пар жестоких и насмешливых глаз. Но это явно были не "менты".
        "Бандиты", - мысленно охнул я.
        Вокруг меня сомкнулось кольцо. Я почувствовал, что во мне нарастает страх. Если эти ребята решат учинить надо мной самосуд (а они, судя по их свирепому виду, были способны на все), мои шансы на спасение будут равны нулю.
        - Оганез, отпусти его, - послышался чей-то негромкий, хриплый бас.
        Мои руки обрели свободу. Я выпрямился. Перед моими глазами выросла внушительная шея. Это был крупный, хорошо одетый мужчина лет шестидесяти с властным лицом и холодными глазами. Характерный акцент выдавал в нем кавказца. По его неторопливым и уверенным движениям, по его спокойной и размеренной речи я понял, что он в этой компании - главный.
        Кавказец внимательно оглядел меня с головы до ног. В его глазах промелькнуло сомнение.
        - Ну, что, давай знакомиться, - наконец проговорил он. - Меня зовут Гиви.
        - Евгений, - представился я и по привычке выбросил ладонь вперед. Но мой собеседник подчеркнуто отвел руки за спину.
        Кто-то усмехнулся. Я почувствовал неловкость.
        - За свою жизнь я повидал немало всякого люду, - неторопливо продолжил кавказец. - Но ты на убийцу что-то не похож. У тебя интеллигентность на лбу написана. Инженер?
        - Инженер, - кивнул я.
        - Так почему же тебя обвиняют в убийстве такого уважаемого человека?
        - Я никого не убивал, - заявил я.
        Гиви молча смотрел на меня. Его проницательный взгляд словно просвечивал меня насквозь.
        - Не верь ему! - выкрикнул "трактирщик".
        - А сыну Карпычева поверишь? - раздался звонкий голос Радика.
        Кольцо обступивших меня "братков" разомкнулось. Мой спутник стоял, засунув руки в карманы брюк, и бесстрашно смотрел на кавказца.
        - Ба! - раздался чей-то голос. - А я все думаю, где я мог его раньше видеть. Это же тот самый пацан, который снимался в кино. Вырос. Прямо не узнать.
        - Дядя Женя моего папу не убивал, - отчеканил Радик. - Его убил кто-то другой. А дядю Женю просто подставили.
        - Вполне допускаю, - кивнул кавказец. - Но дело сейчас не в этом, а в том, что он ограбил нашего друга.
        Он указал глазами на хозяина кафе.
        - Да никто его не грабил! - топнул ногой мой спутник. - Мы даже крошки от него не унесли.
        - Гиви, - весело воскликнул Оганез, демонстрируя Радиково "оружие", - наш Ашот обделался от игрушки. Пистолет и вправду игрушечный.
        Пустынную равнину сотряс взрыв хохота. "Трактирщик" покраснел, как вареный рак, и не знал, куда деть глаза.
        - Да как же не грабил! Как же не грабил! - стал неуверенно оправдываться он.
        - Помолчи, - остановил его кавказец и обратился к мальчику. - Подойди к дяде Гиви.
        Радик подошел.
        - Сейчас мы отойдем с тобой в сторонку, и ты мне подробно расскажешь, как все было.
        Кавказец выслушал моего спутника со всем вниманием. Когда он снова подошел к нам, в его глазах светилось негодование.
        - Ашот, Ашот! - осуждающе обратился он к хозяину кафе. - Бить голодного ребенка за то, что он стащил кусок хлеба! Позор!
        "Трактирщик" потупил глаза, не решаясь что-либо возразить. После этого Гиви обратился к своим собратьям:
        - Мы отпускаем этих ребят. Наказывать их не за что. Оганез, у тебя там в машине вроде была какая-то еда?
        - Да, бутерброды и минералка. А что?
        - Отдай им.
        Мой "пленитель" вытащил из автомобиля сверток и передал его мне.
        - Желать тебе успеха я не буду, - обратился ко мне кавказец. - Но справедливости пожелаю. Какой бы она ни была.
        Я благодарственно кивнул. Гиви хотел еще что-то добавить, но тут вдруг послышалось чье-то восклицание:
        - Ашот, что с тобой?
        Все повернули головы. Хозяин кафе неподвижно лежал на земле. Его рот был широко открыт, а остекленевшие глаза испуганно смотрели куда-то вверх. Один из "братков" стал нащупывать его пульс.
        - Во, дела! - изумленно произнес он. - Мертв!
        Кто-то присвистнул. Наступила напряженная тишина.
        - В машину, - скомандовал кавказец…
        Проводив глазами отъехавшие автомобили, мы с Радиком облегченно перевели дух.
        - Откровенно говоря, я не думал, что все так хорошо закончится, - признался я своему спутнику. - Когда они меня обступили, я решил, что мне пришел конец. Ты меня просто спас.
        - Да ладно ты, - отмахнулся Радик. - Давай лучше поужинаем.
        Развернув подаренный нам кулек, он радостно воскликнул:
        - Бутерброды с ветчиной! Класс!
        - Класс, - согласился я, открывая минералку.
        - Сейчас просто перекусим, но зато завтра наедимся до отвала.
        - На какие шиши? - горько улыбнулся я.
        - Вот на эти, - произнес мой спутник, и продемонстрировал мне бумажник.
        - Откуда он у тебя? - изумился я.
        - У "трактирщика" из кармана спер, пока он мне ухи крутил.
        Я схватился за голову и рассерженно посмотрел на него.
        - Это компенсация за моральный ущерб, - поспешил пояснить мальчик. - Ему он все равно уже не понадобится.
        - Да, не понадобится, - озабоченно пробормотал я. - От чего, интересно, он умер? Вроде, был жив-здоров. И, вдруг, раз, и на тебе. Какая-то странная смерть.
        - Может, странная. А может, и не странная, - заметил Радик. - В любом случае, туда ему и дорога…
        Глава тринадцатая
        Вдоль пыльной ухабистой дороги под знойным полуденным солнцем ковыляла сгорбленная старуха. В ее правой руке была кривая палка, на которую она опиралась, а в левой - мешок, который она волочила по земле. Смотреть на нее было неприятно. Длинное черное платье, спускавшееся аж до самых пят, черный платок, скрывавший всю нижнюю часть ее лица, придавали ей такую мрачность, что казалось, будто в ее обличии вышагивает сама Смерть.
        Старуха была не одна. Рядом с ней, понурив голову, брел ее внук. Он выглядел уставшим. Каждый шаг давался ему с трудом. В конце концов, он не выдержал, остановился, и простонал:
        - Дядь Жень, я больше не могу.
        Да, это были мы с Радиком. Это был наш новый маскарад. Причем, возник он очень неожиданно.
        Когда мы, проснувшись утром, осмотрелись вокруг, острые глаза моего спутника заметили у обочины дороги какой-то старый потрепанный серый мешок с веревочными завязками. Судя по всему, его либо выкинули, либо забыли, когда садились в "попутку". Мы осторожно заглянули внутрь.
        - Бабьи тряпки, - разочарованно вздохнул Радик, но вслед за этим тут же встрепенулся: - Дядь Жень, а для тебя они очень кстати. А ну-ка, примерь.
        Я напялил на себя лежавшее в мешке одеяние. Мой спутник вскинул большой палец и восхищенно захлопал в ладоши.
        - Класс! То, что нужно! Вылитая старуха! Дядь Жень, тебя в этом "прикиде" даже родная мать не узнает. Ей богу! Ты только побрейся и, самое главное, молчи, чтобы твой голос тебя не выдал. Прикинься, что ты "глухонемая" инвалидка.
        - Я воль, майн фюрер! - в шутку отрапортовал я.
        Радик засмеялся.
        Очистив лицо от щетины, я немного потренировался в изображении старческой походки, переложил содержимое своей дорожной сумки в мешок, приспособил в качестве реквизита валявшуюся на земле палку, и мы продолжили свой путь…
        - Привал, - согласно кивнул я, и уселся рядом с мальчиком.
        Радик достал из рюкзака недопитую накануне бутылку минералки, сделал глоток и протянул мне.
        - Спасибо, - поблагодарил его я.
        Мы немного помолчали.
        - Дядь Жень, пройдет немного времени, и мы с тобой будем вспоминать это путешествие со смехом, - мечтательно произнес мой спутник, откинувшись назад, и подняв глаза к небу. - Помнишь, как мы изображали монахов?
        - Помню, - кивнул я. - Хотя мне, признаться, больше запомнилось, как ты отчаянно драпал от врачихи.
        - Ха-ха-ха, - рассмеялся Радик. - Это я клизмы испугался. Мне ее в детском доме как-то ставили, когда я отравился. Запомнил на всю жизнь. Жуть!
        - Я так и понял, что ты с ней уже знаком.
        - Дядь Жень, у нас скоро все будет хорошо, - пообещал мальчик. - Вот увидишь.
        - Дай-то бог, - вздохнул я, и мысленно про себя отметил: "В последние дни, несмотря на все свалившиеся на нас тяготы, он как-то поживел, стал больше улыбаться. Дома он постоянно ходил угрюмым".
        - Что же это за тайна, которую ты никак не решаешься мне открыть?
        - Дядь Жень, потерпи. Осталось уже совсем немного.
        Вдали показался какой-то автобус. Мы поднялись на ноги и "проголосовали". К нашей великой радости он затормозил. Передняя дверь открылась. Водитель приветливо кивнул.
        - Садитесь.
        Дождавшись, когда мы устроимся на двух передних сиденьях, располагавшихся прямо за ним, он нажал на газ.
        - Вам куда?
        - До Сочи, - ответил Радик.
        - По пути. Завезу прямо в город.
        - А сколько Вам надо платить?
        - Да нисколько. У нас это не практикуется. Автобус церкви принадлежит.
        Я осторожно обернулся и оглядел пассажиров. Это были молодые ребята лет восемнадцати-двадцати. Их лица светились каким-то неземным блаженством.
        - А чего это вы пешком? - снова окликнул нас шофер.
        - Да вот, ехали на "попутке", - принялся "заливать" мой находчивый спутник. - О цене изначально вроде договорились. А этот козел возьми, и по пути больше запроси. Иначе, говорит, вылезайте. Ну, а у нас денег мало. Пришлось выйти.
        - Вот сволочь! - осуждающе покачал головой водитель. - Что за люди! Бросить ребенка и старого человека в таком месте! Ни стыда, ни совести. Бабушка, что же Вы ему своей клюкой рожу не расквасили?
        - Она глухонемая, ничего не слышит, - объяснил Радик.
        Я в качестве подтверждения продолжал невозмутимо смотреть в окно.
        - А-а-а, - бросив на меня сочувствующий взгляд, протянул шофер. - Понятно.
        Автобус, чувствительно реагируя на все неровности дороги, преодолевал километр за километром. Нас немного разморило. Мы задремали. Я даже начал видеть какой-то сон. Но через некоторое время мои уши уловили недовольный возглас, который заставил меня насторожиться и открыть глаза.
        - Кого они там караулят?
        Посмотрев в лобовое стекло, я похолодел. Впереди стояла милицейская машина, возле которой скучали двое постовых. Заметив нас, они оживились. Характерный взмах полосатого жезла, и автобус повернул к обочине.
        Я напрягся. Мое сердце бешено заколотилось. В салон заглянул грузный, насквозь промокший от пота, сержант. Радик подался чуть вперед, чтобы заслонить меня от его взора, и вытащил из рюкзака свой игрушечный пистолет.
        - Кто тут у тебя?
        - Семинаристы, - миролюбиво ответил водитель. - Едут в монастырь молиться святым мощам. Да бабка глухонемая с внуком.
        В подтверждение его слов сзади нас тут же грянул радостный хор:
        - Аллилуйя! Аллилуйя!
        Сержант неодобрительно покосился на будущих священников, поднялся к шоферу и протянул ему фотографию.
        - Не встречал?
        На снимке был я.
        - Нет, - уверенно ответил водитель.
        - Если вдруг увидишь, имей в виду…
        - Да знаю я, знаю. Вооружен, опасен. Мне на предыдущем посту уже говорили. Попадется на глаза - позвоню.
        - Езжай, - бросил сержант, болезненно морщась от бившего ему в уши песнопения.
        Автобус тронулся. Я облегченно перевел дух.
        - Когда же они, наконец, этого бандита поймают? - проворчал водитель. - Третий день уже рыскают, и все без толку.
        - Куда им! - воскликнул мой спутник. - В этой милиции - одни придурки.
        - Что верно - то верно, - согласно усмехнулся шофер…
        Глава четырнадцатая
        Сочи оправдал мои ожидания на все сто. Едва мы въехали в город, как я полностью оказался во власти его красоты. Сколько зелени! Сколько свежести! Сколько ароматов!
        Я жадно вдыхал витавший в воздухе неповторимый запах моря, провожал глазами проносившиеся мимо нас аллеи, фонтаны, здания причудливой архитектуры, и горько сожалел, что мне приходится созерцать все это не в непосредственной близости, а из окна автобуса. Увиденное захватило меня настолько, что в какой-то момент я совершенно забылся и, повернувшись к Радику, восхищенно воскликнул.
        - Здорово, правда?
        Ощутив резкий удар локтем в бок, я прикусил язык, и опасливо покосился по сторонам.
        Водитель был целиком поглощен дорогой. Семинаристы по-прежнему распевали свою "аллилуйю". Судя по всему, никто из них так и не заметил, что "глухонемая старуха" внезапно обрела дар речи.
        "Пронесло", - с облегчением подумал я
        Мысленно обругав себя за неосторожность, я снова закутался в платок.
        Мой спутник тем временем не отводил глаз от лобового стекла. Очевидно, Сочи был ему хорошо знаком. Когда мы вырулили на какой-то большой, оживленный проспект, он, к моему удивлению, попросил водителя остановиться:
        - Мы выйдем здесь.
        Меня охватило недоумение.
        - Зачем светиться в таком людном месте? - спросил я Радика, когда мы покинули автобус.
        - А затем, что мы уже приехали, - ответил он, и, потянув меня за платье, озорно добавил: - Пойдем, "бабушка". Наша цель совсем рядом, на другой стороне перекрестка.
        - Слава Богу, - прошептал я и, старательно шаркая ногами по асфальту, заковылял вслед за "внучком".
        Видимо, в изображении своей старческой "немощности" я все же немного перестарался. Когда у светофора меня взял под руку какой-то милиционер, меня словно шарахнуло током. Его сомкнувшееся на моем локте запястье было сродни наручникам. "Все, - подумал я, - конец". Но выяснилось, что стражу порядка просто вздумалось перевести меня через дорогу.
        - Болеет твоя бабушка, - с сожалением заметил он на прощанье Радику. - Вся холодная. Дрожит.
        - Болеет, - грустно вздохнул мой спутник, смиренно потупив взор.
        Дождавшись, пока сердобольный милиционер отойдет на приличное расстояние, Радик не удержался и прыснул:
        - Что, сдрейфил?
        - Пошел ты! - раздраженно промычал я, пытаясь утихомирить бившую меня "кондрашку".
        - Ну, где твоя цель? Показывай.
        - Вот она, - ответил мой спутник, и кивнул головой на внушительное зеленое здание, над входом в которое значилось "Сбербанк".
        - Понятно, - хмыкнул я. - Примерно чего-то подобного я и ожидал.
        Радик подался к моему уху и прошептал:
        - Дядь Жень, когда мы с папкой были здесь в последний раз, он арендовал в этом банке ячейку. В ячейке находится одна очень важная бумага, которую мы должны забрать.
        - И как ты собираешься это сделать? - с сомнением проговорил я. - Для этого наверняка нужны документы. У тебя по малолетству их еще нет. А свои я показывать не стану.
        - Никаких документов не нужно. Ячейка арендована на предъявителя. Достаточно карточки и ключа. Только предъявитель должен быть совершеннолетним. Ты этому требованию более чем отвечаешь. Ну, "бабушка", соберись. Остался последний шаг.
        - Хватит язвить, - бросил я.
        Вопреки моим опасениям, процесс прохождения в депозитарий оказался несложным. Похожий на ястреба охранник сообщил о нашем запросе в нужный отдел. Явился клерк, который провел нас в банковское подземелье. Отперев массивную металлическую дверь, он завел нас внутрь, после чего удалился. Мой спутник отыскал по номеру нужную ячейку, сунул в нее ключ, распахнул дверцу и извлек изнутри прозрачную папку, сквозь которую просматривался листок бумаги, имевший все признаки официального документа: печать, штамп с регистрационным номером, несколько подписей. Радик закрыл ячейку обратно на ключ, и кивнул мне с довольным видом:
        - Все. Пошли.
        Выйдя из банка, мы огляделись по сторонам и, заприметив невдалеке небольшой уютный скверик, сочли, что он вполне подойдет нам для небольшого отдыха.
        - Фу-у-у! - облегченно выдохнул мой спутник, когда мы уселись на свободную скамейку. - Дядь Жень, мне даже не верится, что все закончилось.
        - Точно закончилось? - спросил я.
        - Точно, - без тени сомнения отрезал мальчик; в его глазах горел восторженный огонь. - Остались только чистые формальности.
        - Может, теперь откроешь, наконец, свою тайну? Признаться, у меня просто зудит узнать, что же это за бумага, ради которой нам пришлось столько перетерпеть.
        - Открою, - согласно кивнул Радик.
        Он достал из рюкзака "файл" и протянул мне.
        - Читай.
        В документе значилось следующее:
        "Я, Карпычев Геннадий Матвеевич, завещаю все свое движимое и недвижимое имущество своему приемному сыну Карпычеву Радиславу Геннадьевичу. Только ему и никому другому…".
        - Что ж, поздравляю, - вздохнул я, возвращая мальчику документ. - С таким наследством ты теперь первый жених на всю страну. Когда об этом сообщат в газетах, тебя просто завалят письмами с объяснениями в любви. Хорошо, хоть, что завещание было спрятано в банке, а не бог знает где. И нам не пришлось ради него копать землю, нырять на дно морское, или искать в яйце, что спрятано в утке, а утка в зайце, а заяц - у черта на Куличках.
        Радик рассмеялся и засунул папку обратно в рюкзак.
        - Одного я не пойму, - добавил я. - Зачем Геннадию Матвеевичу понадобилось хранить его именно здесь?
        Мой спутник посерьезнел.
        - Чтобы про него никто не узнал, - тихо сказал он. - Если бы завещание хранилось в Москве, Катька непременно бы о нем пронюхала, и позаботилась бы о том, чтобы оно куда-то исчезло.
        - Причем здесь твоя мачеха? - недоуменно нахмурился я.
        - Как при чем? Ты разве не знаешь закона о наследовании?
        - Не знаю. И дай бог, чтобы я еще не скоро его узнал.
        - Если бы этого завещания не было, - принялся разъяснять мой спутник, - все папкино состояние было бы поровну разделено между Катькой, как его женой, и мною, как его приемным сыном. А папка хотел, чтобы все досталось одному мне. Он как будто предчувствовал свою смерть.
        Радик вытащил из кармана свернутый вчетверо потрепанный листок бумаги:
        - На, прочти. Это тебе все объяснит.
        Я развернул листок и поднес его к глазам.
        "ЗАКОН О НАСЛЕДОВАНИИ
        Статья 16. Супруг в качестве наследника по закону
        (1) Вместе с родственниками наследодателя переживший наследодателя супруг наследует по закону:

1) наряду с наследниками первой очереди, - в равных долях с детьми наследодателя, но не менее одной четверти части наследства…".
        - Ну, с этим понятно, - кивнул я. - После смерти твоего отца вам с Катериной отходило по половине его имущества. То, что ты мне и сказал.
        - Читай дальше, - тихо проговорил мальчик.
        "(2) Если нет родственников ни первой, ни второй очереди, супруг наследодателя наследует все наследство…".
        Я непроизвольно кашлянул. Мне тут же вспомнились слова Радика: "Меня хотели убить".
        - Та-а-ак, - задумчиво протянул я. - Кажется, я начинаю догадываться. Но, признаться, мои догадки весьма мрачны… Кстати, а кто разжевал тебе все эти нюансы?
        - Бабка Лида.
        - Бабка Лида, - задумчиво пробормотал я.
        Мне на ум пришел ее разговор с Катериной: "И хозяйку из себя не строй! Ты ею здесь не станешь!". Вот, оказывается, что она имела в виду.
        - Так Лидия Ивановна знала об этом завещании?
        - Знала.
        - Хм. И все равно мне трудно поверить, что Катерина собиралась отправить тебя в могилу.
        Мальчик поднял глаза и доверительно посмотрел на меня.
        - Дядь Жень, - понизив голос, произнес он. - Это она убила моего папку.
        Я не могу подобрать слов, чтобы выразить то оцепенение, которое овладело мною после этой фразы. Я ошалело вытаращился на своего спутника.
        - Как?
        - А вот так. Она, конечно, убила его не своими руками. Непосредственно это сделали Ромка и тот бомж. Но организатором была она.
        - Митрофан Никитович? Не может быть. Ты хоть знаешь, кто он на самом деле, и почему он оказался в вашем доме? Он родной дед твоего папы…
        - Да никакой он ему не дед, - усмехнулся Радик.
        - Как не дед? Я же сам видел…
        - То, что ты видел тогда ночью в овраге, было хорошо обставленным спектаклем. Катька знала эту легенду про исчезнувшего деда, и решила ее использовать.
        - А почему ты так уверен, что это был спектакль? - недоверчиво спросил я. - Откуда ты, вообще, знаешь, что Митрофан Никитович - сообщник твоей мачехи?
        - Из их разговоров между собой.
        - Почему ты не рассказал об этом Геннадию Матвеевичу?
        - Я узнал об этом только после его смерти.
        - Но зачем Катерине было его убивать?
        - Ты что, не прочел четвертый пункт?
        Я снова поднес бумагу к глазам.
        "(4) Переживший супруг не имеет права наследования и права на предварительную долю, если наследодатель до своей смерти подал в суд требование о расторжении брака…".
        - Ах, вот оно что, - догадался я. - Теперь все понятно. Кстати, твой отец говорил мне, что собирается подавать на развод. Насколько я понимаю, он этого так и не сделал.
        - Он не успел этого сделать, - уточнил мальчик.
        - А если заявления о разводе нет, то твоя мачеха сохраняет право на крупный куш.
        - Совершенно верно.
        По моей спине поползли мурашки. На меня словно внезапно обрушился водопад. Вот это поворот! Вот это развязка! У меня не то, что в мыслях, у меня даже в подсознании не было, что все окажется именно так.
        Радик молчал. Он понимал, что мне требуется время, дабы освоиться с таким известием, и терпеливо ждал, когда с меня схлынет шок.
        - А кто убил Лидию Ивановну? - растерянно спросил я.
        - Тоже бомж. Катька с Ромкой испугались, что она может им помешать, и дали ему команду от нее избавиться. Следующим должен был стать я. Но я с твоей помощью сбежал.
        - А кто убил бомжа? Или он умер сам, своей смертью?
        Мой спутник злорадно усмехнулся.
        - Нет, не своей. С ним разделался мой папа. Он и до Катерины обещал добраться. Может, уже и добрался. Души мертвых бывают на многое способны, если их сильно разозлить.
        - Радик, почему ты мне сразу об этом не рассказал? - с упреком спросил его я.
        Мальчик молчал.
        - Ты боялся, что я тебя предам?
        Мой спутник едва заметно кивнул головой.
        - Тогда, почему ты не рассказал все это милиции?
        - Мне папка не велел. Он сказал, что "менты" не упустят возможности поживиться его состоянием. Ромка бы с ними договорился. Ведь он из их среды. Если бы я им все рассказал, не имея на руках этого завещания, они бы заховали меня так, что никто бы и не нашел. Да меня и искать бы не стали. Кому я нужен? Но теперь, с этой бумагой, я ничего не боюсь. К мальчику-миллионеру отнесутся гораздо серьезнее, чем к какому-то обычному, простому пацану. Теперь я могу открыться. Теперь я могу все рассказать. И я это сделаю. Нашим с тобой врагам не сдобровать. Но только давай отложим это на завтра. А сегодня отдохнем и отоспимся. Дядь Жень, я не знаю как ты, а я просто валюсь с ног. Сейчас я сбегаю в магазин, куплю чего-нибудь поесть, и мы отправимся в дом бабки Лиды. Он пустой. Она жила одна. Там нас никто не тронет. Правда, он отсюда далеко. Но ничего, доберемся.
        Придвинув мне свой рюкзак, Радик вскочил со скамейки и помчался к находящемуся на другой стороне улицы универсаму. Ловко лавируя между машинами, он перебежал через дорогу и скрылся в его дверях.
        Я смотрел ему вслед и не переставал удивляться его не по годам зрелому разуму. Все, что он делал, представлялось мне теперь не безрассудным, как раньше, а правильным и оправданным. Видать, им и впрямь двигала взрослая, умудренная жизненным опытом, рука.
        Меня обдал какой-то холодок. Я нервно покосился по сторонам. Мне почему-то показалось, что за мной кто-то пристально наблюдает. Уж не дух ли это Карпычева витает сейчас возле меня?
        Перед моими глазами снова промелькнули некоторые эпизоды нашего путешествия: автокатастрофа, из которой мы выбрались целыми и невредимыми; внезапная отправка товарного поезда, когда нас, запертых в вагоне, уже настигало трое "ментов"; неожиданное появление котомки со старушечьей одеждой, которая позволила мне успешно преодолеть последнюю часть пути. Может, конечно, все это явилось лишь результатом удачного стечения обстоятельств. Но слишком уж это стечение было удачным, чтобы отрицать возможность причастности к нему чего-то незримого.
        - Спасибо за помощь, - прошептал я.
        Подул ветер. Сверху, словно имитируя чей-то шепот, зашелестела древесная листва. Что это? Ответ?
        Увы, наши с Радиком приключения на этом не закончились. Впереди нас ждали еще более трудные и опасные испытания, чем те, которые нам довелось уже пережить.
        Когда мой спутник появился из магазина, в его руках был доверху наполненный пакет. Радик помахал мне рукой. Я махнул в ответ.
        Мальчик подошел к краю тротуара и приготовился перебежать на другую сторону. Но тут перед ним резко затормозил невесть откуда взявшийся черный "Лэнд Крузер". Задняя дверь машины открылась, и чьи-то могучие руки втянули моего спутника внутрь салона. После этого джип мгновенно скрылся из виду.
        Похищение было произведено настолько профессионально, что никто из прохожих ничего не заподозрил. Никто даже не оглянулся. Все, как ни в чем не бывало, продолжали спокойно идти по своим делам…
        Глава пятнадцатая
        Надо мной словно опустился колпак из мутного стекла. Я ошеломленно смотрел перед собой. У меня не было сил даже пошевелиться. Мною овладела растерянность. Что делать?
        Сначала я дернулся в сторону, куда увезли Радика. Затем принялся высматривать, кого бы позвать на помощь. Но бесполезность этих намерений была очевидна. Потоптавшись на месте, я тяжело опустился на скамейку, чувствуя страшную опустошенность и бессилие перед обстоятельствами. У меня даже потемнело в глазах. Проходившая мимо девочка испуганно посмотрела на меня и спросила:
        - Бабушка, Вам плохо?
        Я помотал головой, натужно улыбнулся, и знаком показал ей, что со мной все в порядке, и чтобы она не беспокоилась. Девочка пошла дальше, не переставая при этом недоверчиво на меня оглядываться. Только бы она по своей искренней детской доброте не привлекла бы ко мне чьего-либо внимания.
        Мало-помалу, охвативший меня шок стал постепенно ослабевать. Биение сердца утихло. Дыхание приобрело ровность, а мысли перестали походить на беспорядочно разлетавшихся во все стороны перепуганных птиц.
        Мальчика похитил Баруздин. В этом не было никаких сомнений. Его цель представлялась очевидной - расчистить Катерине путь к Карпычевскому наследству. Как он здесь оказался, каким образом он нас выследил - сейчас это не имело никакого значения. Главным было то, что над моим спутником нависла смертельная опасность.
        Моим спутником?
        Я вдруг поймал себя на мысли, что назвал так Радика чисто по привычке. На самом же деле он значил для меня гораздо больше, нежели простой попутчик. Я со всей ясностью ощутил это только сейчас, когда у меня его отняли.
        Познакомившись с ним поближе, пройдя вместе с ним всяческие опасности и мытарства, я, сам того не замечая, стал воспринимать его, как нечто родное, как частичку самого себя.
        Я всегда мечтал о сыне. Наверное, это заложено в человеческой природе - желание кого-то растить, о ком-то заботиться. Без этого жизнь представляется какой-то неполноценной, пустой. Ее даже и жизнью-то назвать нельзя. Жизнь без семьи - это всего лишь примитивное существование. Судьбе угодно было сложиться так, что мне не довелось вкусить счастья отцовства. И этот формально совершенно чужой для меня ребенок вдруг превратился в воплощение моей мечты.
        У нас с ним было одно важное общее - и он, и я были одиноки. И у меня, и у него никого не было. Видимо, это нас и сблизило.
        Мне стало страшно от одной только мысли, что я могу никогда его больше не увидеть. По моему телу словно пробежал жгучий огонь. Осознание того, что от меня зависит чья-то жизнь, добавило мне сил.
        Я сделаю все, чтобы спасти Радика! Пусть даже я и сам как затравленный зверь. Я просто не могу поступить иначе.
        Но намерения, какими бы благими они не были - это одно. А воплотить их в действительность - это совсем другое. Где искать мальчика? Куда его могли увезти? Ведь я не имел об этом ни малейшего представления.
        Что же делать?
        Мимо меня весело пробежала стайка сорванцов. В памяти сверкнули рассказы о Шерлоке Холмсе.
        Идея!…
        Спрятав в автоматическую камеру хранения свои и Радиковы вещи (они являлись теперь обузой), я, не выходя из старушечьего образа, покинул вокзал, и заковылял в сторону кучки не шибко опрятных ребят лет по четырнадцать-пятнадцать, запримеченных мною из окна троллейбуса еще при подъезде к привокзальной площади. Я не знаю, были ли это беспризорники, или просто обычная дворовая шпана. Меня нисколько не волновало, чем они тут промышляли. Мне было важно другое.
        "Пара ног - очень быстрых, пара глаз - очень зорких", - так, вроде, отзывался о своих юных помощниках великий сыщик с Бейкер-стрит, опыт которого я решил перенять.
        Подростки увлеченно резались в шкварки. Заметив приближение незнакомой старухи, они стали поглядывать на меня краешками глаз. Убедившись, что я направляюсь именно к ним, один из ребят, лохматый и белобрысый, по виду казавшийся самым старшим, крикнул:
        - Не торопись! Нам подавать нечего.
        Видимо, они приняли меня за собиравшую подаяние нищенку.
        Я подошел к ним вплотную и тихо спросил:
        - Кто из вас главный?
        Сперва ответом мне было молчание. Шпана изучающе осмотрела меня с головы до ног. Их явно озадачил мой отнюдь не старушечий голос. Наконец, белобрысый проговорил:
        - Ну, допустим я. А что?
        - Как тебя зовут?
        - Ну, допустим Макар.
        - Слушай, Макар, есть дело. Надо поговорить.
        Белобрысый переглянулся со своими приятелями. В его взгляде читалась настороженность. После небольшого раздумья он нехотя поднялся.
        - Ну, пойдем, поговорим.
        Мы отошли в сторону.
        - Ты местный? - спросил его я.
        - Допустим, местный.
        - Город хорошо знаешь?
        - Допустим, хорошо.
        - А твои ребята?
        - Допустим, тоже.
        - Что ты заладил, допустим да допустим? - бросил я. - Других слов, что ли не знаешь? Дело-то серьезное. Одну машину надо найти. Черный "Лэнд Крузер".
        Мой собеседник по-блатному засунул руки в карманы и сплюнул на асфальт.
        - Таких машин здесь много, - прищурившись, заявил он. - А ты, собственно, кто? Косишь под старуху. Но я вижу, что ты не старуха. Ты даже не баба. Ты переодетый мужик.
        - Все верно, - кивнул я. - Только трепаться об этом не надо. Работа у меня такая. Иногда приходится маскироваться.
        - Какая работа?
        - Я частный детектив, - соврал я.
        Глаза Макара зажглись любопытством.
        - Правда, что ли?
        - Правда.
        - Ух, ты! - изумленно присвистнул он. - А не врешь?
        - Зуб даю, - поклялся я.
        - А удостоверение покажешь?
        Я засмеялся.
        - Кто же с собой на дело удостоверение берет? Давай лучше я покажу тебе другую бумажку. Она, наверняка, тебя больше заинтересует.
        Я вытащил из-под платья одну из нескольких оставшихся у меня купюр и спросил:
        - Хочешь заработать?
        - Хочу.
        - Тогда нужно обшарить весь город и найти, где стоит этот джип. Номер я назову. Причем, найти его нужно как можно быстрее.
        Макар озабоченно почесал в темени.
        - Для такой работы маловато, - вздохнул он.
        Я вытащил вторую купюру.
        - А так?
        - Так уже интереснее. Но насчет "быстрее" - не знаю. Нас всего четверо. А город не такой уж и маленький.
        - Ты можешь привлечь к этому делу еще каких-нибудь ребят?
        - Троих-четверых могу.
        - Привлекай. Гонорар будет увеличен вдвое.
        - А если мы эту машину не найдем?
        Я развел руками.
        - Как ты думаешь, мне платят за отрицательный результат?
        - Понятно, - вздохнул белобрысый. - А, если не секрет, зачем тебе нужен этот "Лэнд Крузер"?
        Посвящать его в детали я, естественно, не стал.
        - Угнали его, - брякнул я первое, что пришло в голову. - Меня наняли его найти. На след я напал. Выяснил, кто на нем сейчас гоняет, под каким номером он ездит. Осталось самое малое - узнать, где он находится.
        Макар внимательно посмотрел на меня. Очевидно, мое объяснение показалось ему убедительным.
        - Ладно, - произнес он, - сейчас с пацанами переговорю.
        Мой собеседник отошел к своим приятелям, а я оперся на палку и стал ждать.
        Их совещание продолжалось недолго.
        - Мы согласны, - крикнули мне…
        Те семь часов, которые я провел в ожидании результата в стоявшей у железнодорожной насыпи полуразвалившейся кирпичной будке, показались мне вечностью. (Меня привел сюда белобрысый. По его словам, в близлежащей округе это было самое укромное местечко. Сюда никто не совался. А именно это мне и требовалось).
        Сказать, что все это время я не находил себе места - это не сказать ничего. Я то вскакивал, то садился, то начинал ходить из угла в угол. Я бросал взгляд на часы чуть ли не каждые пять минут, и не сводил глаз с маленького окошка. Снаружи становилось все темнее и темнее, а моя "сыскная команда" все никак не появлялась.
        Мое напряжение достигло такой степени, что я даже не заметил, как начал разговаривать сам с собой. Хорошо хоть, что рядом никого не было. Со стороны могло показаться, что я сошел с ума.
        И вот, наконец, около полуночи до моих ушей донесся топот чьих-то бегущих ног. Я ринулся к выходу и едва не столкнулся с запыхавшимся Макаром.
        - Есть, - выдохнул он. - Нашли. Давай быстрее, пока автобусы еще ходят.
        Во мне вспыхнул огонек надежды.
        - К черту автобусы! - бросил я, остервенело скидывая с себя бабье тряпье; ночью оно было лишим; в темноте трудно кого-либо опознать. - Поедем на такси.
        - На такси, так на такси, - согласился белобрысый, с любопытством наблюдая за моим преображением. - Только на привокзальной площади его не бери. Там дерут втридорога. Лучше дойти до проспекта.
        - Некогда, - отрезал я и выскочил из будки.
        Водителю первой же попавшейся мне на глаза машины в ту ночь крупно повезло. По "таксистским" меркам я был идеальный клиент: сильно спешил, не торговался, и не лез с пустыми разговорами.
        Я согласился на первую же названную мне цену, хотя, конечно, понимал, что она наверняка завышена. Но в тот момент деньги для меня не играли никакой роли. Ведь под угрозой была жизнь Радика.
        Таксист отработал свой гонорар на совесть. Он гнал машину так, что у меня свистело в ушах. Я даже оглянуться не успел, как мы оказались на другом конце города.
        - Остановите у того поворота, - сказал сидевший на переднем сиденье Макар, когда мы выехали на какую-то длинную малоосвещенную улицу, целиком состоявшую из частных построек.
        Я расплатился. Мы вылезли. Такси, газанув, тут же скрылось из виду. Из темноты материализовалась кучка ребят.
        - Ну, показывайте, - нетерпеливо произнес я.
        - Пошли, - проговорил один их них, и мы зашагали вперед.
        Стараясь идти тихо и держаться в тени, мы прошли пол-улицы, прежде чем я увидел знакомый "Лэнд Крузер". Мое сердце бешено заколотилось.
        Я протянул белобрысому последние оставшиеся у меня деньги и шепнул:
        - Все. Спасибо. Дальше я пойду один.
        Макар засунул купюры в карман и, немного помявшись, спросил:
        - Может, еще чем-нибудь нужно помочь?
        - Нет, не надо, - помотал головой я, крепко пожал ему руку, и мы расстались…
        Глава шестнадцатая
        В безоблачном небе, освещая землю трепетным сиянием, царствовала полная луна. Ночную тишину нарушали лишь беспорядочные трели сверчков, да доносившийся откуда-то издалека лай повздоривших между собой собак.
        Я стоял у старого кривого дерева и пристально вглядывался в небольшой деревянный дом, давно не крашенные и обшарпанные стены которого недвусмысленно свидетельствовали, что хозяева использовали его исключительно для сдачи в наем приезжающим на летний отдых "дикарям", а сами проживали в каком-то другом, более благоустроенном месте.
        Если Радик был еще жив, его прятали где-то внутри.
        "Что значит "если"? - мысленно выругал сам себя я. - Он жив! Он непременно жив! По-другому и быть не может!".
        Но по моей спине продолжали бегать мурашки.
        Стараясь не выходить из темноты, я подкрался к калитке, и быстро перемахнул через забор. Плюхнувшись на землю, я почувствовал, как в мою правую ладонь вдруг словно вонзились десятки иголок. Я резко одернул руку. Крапива! Черт бы ее побрал!
        Обдувая обожженную кожу, я на некоторое время затаился в кустах. Убедившись, что мое проникновение осталось незамеченным, я решил осмотреть дом со всех сторон, и полуползком-полусидя стал передвигаться по периметру ограждения.
        Крыльцо. Входная дверь заперта. Очевидно, изнутри.
        Фасад. Сплошная стена.
        Торец. Наглухо закрытые ставни.
        Крепость, да и только! Как же туда пробраться?
        Невдалеке от меня раздалось зловещее шипение. Меня прошиб холодный пот. Змея? Но, увидев в траве два ярких зеленоватых огонька, я облегчено перевел дух. Это был всего-навсего кот. Я схватил попавшийся под руку земляной ком, и уже приготовился швырнуть его в напугавшее меня животное, как в моей голове внезапно родилась одна идея.
        Пришедший мне на ум способ незаметного проникновения внутрь был не оригинален. Я бы даже сказал, что по своей сути он был примитивен, ибо базировался на классическом и давно известном приеме отвлечения внимания. Он мог и не сработать. Но ничего другого я в тот момент больше придумать не мог.
        Мой гнев по отношению к пушистому созданию сменился чувством признательности.
        - Кис-кис-кис! - тихонько позвал его я, намереваясь благодарственно погладить по шерстке.
        Но кот не пожелал со мной знакомиться, и задал стрекача.
        Прежде, чем начать действовать, я разложил свой план на отдельные детали, постаравшись предусмотреть все возможные ситуации, и все, связанные с ними, маневры. Получилась целая блок-схема: если произойдет так - сделаю эдак, если произойдет эдак - сделаю так. Прокрутив ее в уме несколько раз, я совершил вдоль забора обратный полукруг, и остановился возле большой кадки с водой. Она располагалась рядом с крыльцом, и, применительно к моим намерениям, находилась там очень кстати. Первое, что я сделал, это разулся. Если мне удастся проскользнуть в дом, я должен быть босиком, чтобы моих шагов не было слышно. Затем я подобрал валявшуюся на земле палку, прикинул примерное расстояние до стоявшего за калиткой джипа, размахнулся, и швырнул ее в сторону машины, после чего тут же спрятался за бадьей.
        "Снаряд" угодил точно в цель. Ночную тишину пронзил сумасшедший вой сигнализации.
        Как я и рассчитывал, дверь дома тут же распахнулась. Послышался топот босых ног. Я осторожно выглянул из своего укрытия. Это были Баруздин и Долгих. Они выскочили на улицу, и, воинственно уперев руки в боки, принялись озираться по сторонам.
        Но где же Филиппов?
        Я развернулся и выглянул из-за кадки с обратной стороны. Третий участник Баруздиновской шайки стоял на крыльце, положив руки на поручень, и не выказывал никаких намерений сдвинуться с места. Я в досаде сжал зубы. Это рушило весь мой замысел.
        - Ну, что там? - выкрикнул он.
        - А хрен его знает, - откликнулся Долгих.
        "Ну, иди к ним, иди, освободи проход", - мысленно умолял Филиппова я.
        Баруздин тем временем поднял с земли брошенную мною палку, и стал пристально ее разглядывать.
        - От нее? - спросил стоявший рядом с ним Долгих.
        - Не исключено, - ответил мой бывший шеф.
        - С дерева, наверное, упала.
        - Сомневаюсь.
        Филиппов сунул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой, и, к моей великой радости, стал спускаться по ступенькам.
        - Думаешь, это он? - обратился он к Баруздину. - Брось. Как он может нас найти? Он сейчас таится в какой-нибудь щели, как таракан…
        Я догадался, что речь шла обо мне. Но слушать ее дальше я не стал. Улучив момент, когда фигура Филиппова загородила калиточный проем, я выскочил из своего укрытия, в два прыжка достиг крыльца, и, перепрыгнув через ступеньки, оказался в доме.
        В мои ноздри ударил затхлый запах пота. Внутри было душно. Я поморщился и стал наощупь продвигаться вперед. Под моими ногами предательски заскрипела половица. Я старательно смягчил шаг.
        - Радик! - громким шепотом позвал я.
        Ответа не последовало.
        Я сделал еще несколько шагов и очутился в какой-то комнате. Лунный свет, проникавший сюда через открытые окна, давал возможность рассмотреть ее обстановку. У завешенной ковром стены стоял разложенный диван с двумя подушками и двумя смятыми простынями. В углу виднелась раскладушка, с которой свисал тонкий матрац.
        Очевидно, здесь обитает Баруздиновская команда. Но где же мальчик?
        - Радик! - снова позвал я.
        Опять ни звука.
        Во мне стало нарастать беспокойство. Внимательно оглядевшись по сторонам, я заприметил белую дверь. По всей видимости, она вела в другую комнату. Ту самую, ставни окна которой были наглухо закрыты. Я подкрался к ней, приоткрыл ее, и снова прошептал:
        - Радик!
        И тут, на фоне тиканья часов, до меня отчетливо донесся какой-то шорох.
        - Радик! - повторил я.
        Из глубины послышалось невнятное мычание. Шорох усилился, как будто кто-то отчаянно барахтался.
        Я перешагнул через порог. Мои глаза застлала кромешная тьма.
        - Радик, ты здесь?
        - У-у-у! У-у-у!
        Я стал осторожно продвигаться в сторону, откуда доносился звук. Мычание и ерзанье становились все ближе и ближе. Я присел на корточки и принялся шарить руками.
        Чье-то плечо. Шея. Подбородок. Рот, залепленный пластырем.
        Радик!
        У меня словно гора свалилась с плеч. Мальчик был жив. Это было самое главное. Все остальное мы как-нибудь исправим. Для этого я сюда и пришел.
        Подцепив ногтем уголок пластыря, я начал осторожно его сдирать. Когда мне, наконец, удалось его снять, в тишине раздался радостный шепот:
        - Дядь Жень, это ты?
        - Я, - ответил я.
        Мой спутник буквально захлебывался от счастья.
        - Дядь Жень, я был уверен, что ты обязательно меня найдешь. Какой же ты молодец!
        - Тише, тише, - остановил его я. - Нас могут услышать. Ты что, связан?
        - Да. Они боятся, что я сбегу.
        Я провел ладонью по веревкам, крепко опутавшим тело Радика, и во мне взыграла лютая злоба. Ребенка скрутили, словно какую-то скотину, предназначенную на убой. Разве это люди? Это же самые настоящие звери!
        - Сейчас я тебя освобожу, - прошептал я, нащупывая в кармане перочинный нож.
        Радик зашморгал носом.
        - Ну-ну-ну, успокойся, упокойся, - проговорил я, и ободряюще потрепал своего спутника по плечу. - Не давай волю слабости. Будь мужиком.
        Я нащупал узел на запястьях мальчика и стал его перерезать. Но тут за дверью послышались голоса. Баруздин со своей "группой захвата" вернулся в дом. Я замер.
        - Проверь-ка этого щенка, - скомандовал кому-то мой бывший шеф.
        Я лихорадочно стал соображать, куда бы скрыться. Но в комнате стояла такая тьма, что не было видно даже очертаний находившейся в ней мебели.
        - Слева кровать, - среагировал Радик. - Сигай под нее.
        Я последовал его совету, и метнулся в указанную сторону. В мои ноздри ударила пыль.
        Дверь комнаты открылась. Щелкнул выключатель. Мои привыкшие к темноте глаза больно резанул свет. Я инстинктивно зажмурился, так и не успев толком ничего рассмотреть. Свет снова погас. Дверь закрылась. Я облегченно перевел дух.
        - Ну, что?
        - Там он, - прозвучал голос Филиппова.
        - Скулит?
        - Нет. Лежит тихо.
        - Ну, пусть лежит, - холодно резюмировал Баруздин.
        Послышались шумы, шорохи, скрипы дивана и раскладушки, после чего наступила тишина.
        Я осторожно выбрался из-под кровати, подобрался к мальчику, и снова стал наощупь перерезать веревки на его запястьях.
        Из соседней комнаты раздались посапывание и храп.
        - Пусть они покрепче уснут, и я выведу тебя отсюда, - шепнул я на ухо Радику. - Ты, часом, не знаешь, это окно открывается?
        - Через него нельзя, - ответил мой спутник. - Ставни слишком сильно скрипят.
        - Значит, будем выходить через дверь, - решительно произнес я. - Зачем эти твари тебя сюда привезли?
        - Они хотели меня убить, - снова зашморгал носом Радик. - Придушить вот этой самой веревкой. Ромка еще похвалялся, что все подстроит так, как будто меня убил ты. Вы оба, говорит, сгниете в могиле. Зря ты, говорит, пустился в бега. От меня, мол, не уйдешь. Дядь Жень, знаешь, как я испугался! Они уже накинули петлю на мою шею. Но тут я догадался рассказать им про папкино завещание. Все равно, говорю, вам ничего не достанется, ибо единственный наследник - это я. Ромка аж позеленел. Где, кричит, оно? Я говорю: где надо; дядя Женя об этом позаботится; мы с ним об этом договорились. Ромка взбесился и как начал меня бить. Он мне чуть все внутренности не отбил.
        Голос мальчика задрожал. Я гневно сжал кулаки и прошипел:
        - Даром ему это не пройдет.
        - Он все пытался выяснить, где тебя можно найти, - продолжал Радик. - Но я ему ничего не сказал. Не знаю, говорю, и все. Потом они меня связали и бросили сюда. Ладно, говорят, поживи еще немного. Поймаем твоего друга, послушаем, что он споет, а после отправим тебя к праотцам вместе с ним. Затем Ромка послал своих псов на твои поиски. Привезите, говорит, хоть живого, хоть мертвого, но только с завещанием; сомневаюсь, что он его куда-то определил; ему сейчас показываться нигде нельзя. Те уехали. Вернулись, когда стемнело: мол, не нашли. Ромка на них так орал, что стекла звенели. Вы, кричит, понимаете, что если эту бумажку обнародуют, нам рассчитывать не на что. Те его успокоили: мол, завтра обязательно найдем. Никуда он, мол, не денется. Потом они легли спать.
        - Они тебя хоть покормили?
        - Пинками - да. Едой - нет. Даже воды не дали. Тебе, говорят, она уже не нужна. Дядь Жень, знаешь, как я хочу пить!
        - Потерпи немного, - дрогнувшим голосом попросил я; от рассказа мальчика у меня защемило сердце. - Выберемся - напьешься вдоволь. А пока запомни вот что. Твое завещание находится в камере хранения вокзала вместе со всеми нашими вещами.
        И я несколько раз повторил своему спутнику номер ячейки и пароль.
        - Запомнил?
        - Запомнил, - ответил Радик. - А зачем ты мне это сказал? Ты, что, собираешься меня бросить?
        - Да нет же, нет, - заверил его я. - Но мало ли что может случиться.
        В соседней комнате заворочались. Мы умолкли. Диван заскрипел. На пол шлепнулась пара босых ног. Мы насторожились. Послышались шаги. Я уже приготовился было снова сигануть под кровать, но, уловив, что они удаляются, остался на месте. Скрипнула входная дверь. Кто-то вышел на крыльцо и стал спускаться по ступенькам.
        - Приспичило, - предположил мой спутник.
        - Ап-чхи! - донеслось с улицы.
        По голосу я узнал Долгих.
        "Может, выскользнуть во двор, и шандарахнуть его по башке? - подумал я. - Два бандита, все-таки, не три. Но удастся ли мне его свалить? Он мужик крепкий, а я - далеко не Геракл. Но даже если я его и свалю, где гарантия, что шум от удара не разбудит Баруздина и Филиппова? Если они проснутся - мы пропали. Вряд ли я смогу с ними совладать. Нет, лучше оставаться на месте".
        Через несколько минут Долгих вернулся обратно. Входная дверь закрылась. Щелкнул замок. По полу зашаркали босые ноги. Диван жалобно пискнул под бухнувшейся на него тяжестью.
        Мы сохраняли молчание и напряженно вслушивались во все доносившиеся до нас звуки.
        Прошел примерно час. Посапывание и храп в соседней комнате стали устойчивыми и ровными. Я собрался с духом и прошептал:
        - Ну, что, попробуем?
        Радик молчал.
        - Ты что, спишь? - спросил я.
        - Нет, не сплю, - отозвался мой спутник. - Дядь Жень, а ты, случайно, не взял с собой мой пистолет?
        - Нет, не взял.
        - Жаль.
        - Почему жаль? Ты думаешь, они его испугаются?
        - Дядь Жень, я боюсь, - пожаловался Радик. - А вдруг они проснутся?
        - Я тоже боюсь, - признался я. - Но страх нужно преодолеть. Мы должны убежать отсюда любой ценой, иначе нам крышка. Ты это понимаешь?
        - Понимаю.
        - Давай так. Представь себе, что это не реальная жизнь, а кино. Что ты просто снимаешься в приключенческом фильме. Ведь сниматься тебе было не страшно?
        - Нет, не страшно.
        - Вот и прекрасно. Внуши себе, что ты просто играешь эпизод. Что вокруг тебя - камеры, операторы, режиссеры. И твоя задача - убедительно сыграть свою роль.
        - Я попробую, - пообещал мальчик.
        - Теперь слушай, в чем состоит действие. Сейчас мы тихонько откроем дверь. Она, вроде, не скрипит.
        - Не скрипит.
        - Замечательно. Ты выползаешь, и тихо-тихо пробираешься к выходу. Но только не поднимайся на ноги. Если ты встанешь, на фоне окна проявится твой силуэт. Понял?
        - Ага.
        - Я проследую за тобой. Когда мы окажемся у входной двери, я открою замок, и мы выскользнем наружу. Все ясно?
        - Угу.
        - Ты готов?
        - Готов.
        - Тогда вперед. Дубль первый и единственный.
        Я подкрался к двери и осторожно потянул ее на себя.
        Петли поворачивались гладко и бесшумно.
        Храп не прерывался.
        Когда свободный проем обрел достаточную ширину, я легонько похлопал по спине находившегося рядом со мной на изготовке Радика. Это был знак, чтобы он стартовал.
        Мальчик медленно, на четвереньках, стал продвигаться вперед.
        Мое внутреннее напряжение зашкалило. Я пристально наблюдал за спящими бандитами, будучи готовым наброситься на каждого, кто поднимет голову. Но никто из них не шевелился.
        Дождавшись, пока мой спутник скроется в сенях, я, не торопясь, последовал за ним. Медленно переставляя руки и колени, я старательно сдерживал дыхание, не переставая досадовать на не на шутку разошедшееся сердце. Его частое биение со звоном отзывалось в моих ушах.
        Мой лоб покрыла испарина. Я с опаской озирался то на диван, то на раскладушку. Но дыхание бандитов по-прежнему не нарушало своей ритмичности.
        Когда я, наконец, миновал "опасную зону", у меня словно гора свалилась с плеч. В тот момент я полагал, что самое трудное позади. Но, увы, я ошибался.
        Поднявшись на ноги, я распрямил затекшую спину, нащупал руками защелку дверного замка, и стал сдвигать ее в сторону.
        Отведя ее до упора, я осторожно подтолкнул дверь. Она поддалась. Сквозь образовавшуюся щель дохнуло свежим, прохладным воздухом.
        Петли входной двери немного поскрипывали, поэтому я отворял ее очень медленно, буквально миллиметр за миллиметром. Приоткрыв ее примерно на треть, я шепнул:
        - Давай.
        Радик бочком проскользнул в образовавшийся проем и стал спускаться по ступенькам. И тут вдруг ночную тишину сотряс грохот опрокинутого ведра.
        Проклятье!
        Храп стих. Ситуация стала патовой.
        Я выскочил на крыльцо, захлопнул дверь, и навалился на нее всей тяжестью своего тела.
        - Беги! - крикнул я виновато взиравшему на меня ребенку.
        - А ты?
        - Я тебя догоню, - слукавил я.
        Я прекрасно понимал, что обоим нам теперь не уйти. Кому-то нужно было собой пожертвовать.
        Радик мялся в нерешительности. Он то подавался вперед, то отступал назад, не зная, пуститься ли ему наутек, или прийти мне на помощь.
        Дверь сотряс мощный толчок. Но мне удалось ее удержать.
        - Беги! - истошно завопил я. - Слышишь, беги! Я прошу! Я приказываю!
        Толчки становились все сильнее и сильнее. Бандиты отчаянно рвались наружу. Я поменял позу. Перевернувшись, я прислонился к двери спиной, а ногами уперся в боковой поручень крыльца.
        Мой спутник по-прежнему топтался на месте, и не отводил от меня полный боли взгляд.
        - Беги-и-и!
        Мальчик еще немного поколебался, затем отступил назад и выскочил за калитку.
        - Дядь Жень, я вернусь! - сквозь слезы прокричал он.
        Я облегченно вздохнул. В тот момент я совершенно не думал о себе. Я думал только о том, что мне, во что бы то ни стало, нужно продержаться еще минут пять, чтобы ребенок успел скрыться. Только бы он успел! Только бы успел!
        Дверь продолжала трястись от ударов, каждый из которых острой болью отдавался в моей спине. Но я, стиснув зубы, продолжал удерживать ее из последних сил.
        Изнутри раздался выстрел.
        Мой правый бок словно прошило насквозь. Кожу обожгло. Я охнул. Вспыхнула тошнота. В ушах раздался свист. Меня охватила страшная слабость. Я стал медленно оседать на пол. В глазах потемнело. Вокруг все закружилось. Я почувствовал, что проваливаюсь в какую-то бездну…
        Глава семнадцатая
        Первое, что я услышал, когда пришел в себя, было мерное тиканье часов. Я лежал на боку на какой-то жесткой деревянной поверхности. Очевидно, это был пол. Меня сильно тошнило. Тело пронизывал холод. Шея затекла. Я попытался разомкнуть веки. Зрачки резанул свет. Я зажмурился, и инстинктивно хотел закрыться руками, но вдруг обнаружил, что никак не могу ими пошевелить. Мои запястья были крепко связаны за спиной. Ноги также опутывала веревка. Стремясь защитить глаза от бившего в них солнца, я попробовал перевернуться. Но едва я шевельнулся, как в мой правый бок словно вонзился острый нож. Боль была ужасной. Я вскрикнул и, закусив губу, застонал. Неподалеку скрипнула раскладушки. Послышались шаги.
        - Что, очнулся?
        Я сделал усилие и открыл глаза. Передо мной стоял Баруздин. Его взгляд светился яростным торжеством.
        Я с удивлением отметил, что не испытываю по отношению к нему никакого страха, хотя прекрасно понимал, что целиком пребываю в его власти. В тот момент моим сознанием владело лишь одно-единственное чувство - ненависть.
        Мой бывший шеф пододвинул к себе стоявшую в углу табуретку, уселся на нее, по-барски заложил ногу на ногу, сплел руки на груди, и состроил язвительную улыбку.
        - Ну, здравствуй.
        - Привет, - подчеркнуто спокойно прохрипел я.
        Баруздин иронично окинул меня с головы до ног и усмехнулся:
        - Однако, ты храбр, как я погляжу.
        Его брови сдвинулись. В глазах появился фанатичный блеск. Он наклонился ко мне и угрожающе прорычал:
        - Где завещание?
        - Тебе его уже не достать, - огрызнулся я.
        Лицо моего бывшего шефа налилось кровью. Он вскочил с табуретки, отшвырнул ее в сторону, и с размаху пнул меня ногой. В ребрах хрустнуло. Я скорчился от боли.
        - Где завещание? Говори. Или ты хочешь, чтобы тебя похоронили живьем?
        Я молчал. Это еще больше разозлило Баруздина. Он в бешенстве принялся наносить мне все новые и новые удары. Я съежился, и крепко сжал зубы, стараясь не проронить ни звука.
        Наконец мой бывший шеф выбился из сил. Он отошел в сторону и тяжело плюхнулся на примыкавшую к стене кровать. С его лба ручьями стекал пот. Глаза были выпучены, а открытый рот заходился в одышке.
        - Зря ерепенишься. С минуты на минуту Филиппов и Долгих притащат сюда этого щенка, и все будет кончено. Твоя смерть будет мучительной. Знаешь, каково это, задыхаться, болтаясь в петле?
        - Ты же вроде собирался меня закопать, - переведя дух, через силу выдавил я. - Ты уж как-нибудь определись. Ведь умереть два раза я не смогу.
        Баруздин криво усмехнулся.
        - Ишь ты. У тебя еще и на остроты сил хватает. Посмотрим на твое чувство юмора, когда я на твоих глазах стану выпускать пацану кишки. Зрелище, прямо скажу тебе, будет не из приятных.
        - Ты сначала его поймай, - с издевкой парировал я.
        Время шло. Опускавшееся все ниже и ниже солнце свидетельствовало о неумолимом приближении вечера.
        "Как там Радик? - с беспокойством думал я. - Удалось ли ему убежать? Судя по тому, что этих мордоворотов до сих пор нет, они его еще не сцапали".
        Баруздин нервно расхаживал по соседней комнате, раз за разом меряя шагами ее диагональ.
        - Да, похоже мы тебя недооценили, - с досадой прокричал он, обращаясь ко мне. - Ты оказался не таким уж тупым, каким представлялся вначале.
        - Зачем вы убили Карпычева? - спросил его я.
        Мой бывший шеф снова подошел ко мне и уселся на табуретку. Ему явно хотелось выговориться.
        - Зачем? Тебе с твоим примитивным умом, боюсь, этого будет не понять. Ты же - как амеба. Как ленивая толстая каракатица. Ты готов всю жизнь довольствоваться тем, что придет к тебе само, и палец о палец не ударишь, чтобы урвать кусок пожирнее. Ты живешь в своей жалкой лачуге, довольствуешься грошами, что перепадают тебе в качестве зарплаты, и смиренно вздыхаешь, косясь на тех, кто устроился лучше тебя. Мол, что поделать, коль так сложилась жизнь. А жизнь, дружок, штука жестокая. В ней все нужно завоевывать, и, не колеблясь, устранять с пути тех, кто тебе мешает. Карпычев вынудил нас его убить. Он зарвался. Он утратил чувство реальности, возомнил себя Всевышним. Он думал, что ему дано право вершить людские судьбы. Хочу
        - приведу в дом, хочу - из него вышвырну. Но Катерину не прельстила участь игрушки, которая надоела наигравшемуся с ней хозяину. Она была стервой с самого детства, и всегда умела за себя постоять. Когда ей стало ясно, что развод неминуем, она предложила Матвеичу свои условия: пятьдесят на пятьдесят. Он не согласился. Тогда она решила забрать все. Через наследование.
        - Интересное мировоззрение! - подивился я. - Отдай мне то, что мне не принадлежит. А почему Карпычев должен был отдавать ей половину своего имущества? Это же, все-таки, его имущество. Это он его заработал.
        - Я же говорю, что ты - амеба, - брезгливо скривился Баруздин. - Ты слишком помешан на порядочности и справедливости, оттого и барахтаешься всю жизнь в своем дерьме. Когда у тебя есть деньги, большие деньги, их происхождение не имеет никакого значения. Главное, что они есть. Заработал ты их, своровал, или отобрал силой - мир в любом случае будет у твоих ног.
        Он внимательно посмотрел на меня: вник ли я в смысл услышанного? Но я не проявил никаких эмоций. Его мировоззрение представлялось мне уродливым. Но какой был резон вступать с ним в спор? Что это изменит?
        - Устранить такую видную фигуру, как Карпычев, было, конечно, нелегко, - продолжил мой бывший шеф. - Нам с Катериной пришлось долго поломать голову над тем, как обставить дело так, чтобы нас никто не заподозрил. Вариант подстройки под естественную смерть мы отмели сразу же. Карпычев был здоров, как бык. Поэтому мы решили остановиться на открытом убийстве. Но прокрутить его так, чтобы убийцей четко просматривался кто-то другой. Другими словами, мы планировали "подставу". Сюжет придумала Катерина. Охранник влюбляется в хозяйку дома. Та отвечает ему взаимностью. Но развитию их отношений мешает ее муж. Чтобы освободить себе путь к сердцу возлюбленной, а заодно и путь к ее деньгам, охранник решает его убить, и в один ненастный вечер осуществляет свои злодейские намерения. Но его план терпит крах. Хозяйка, заподозрив причастность любовника к смерти мужа, предает его анафеме. И тот в отчаянии кончает жизнь самоубийством. Согласись, неплохо. Мотив убедительный. И, самое главное, достоверный. Таких историй в мировой криминалистике - пруд пруди.
        - И в качестве охранника-подставы вы выбрали меня?
        - Да, брат, тебя. Твоя кандидатура показалась нам самой оптимальной. Слишком уж ты несуразный.
        - Теперь я понимаю, почему твоя сестра в один прекрасный момент вдруг начала строить мне глазки, - произнес я. - Да еще делать это при свидетелях. Выстраивала мотив.
        - И выстроила, - подчеркнул Баруздин. - К моменту убийства Карпычева по всему Коломенскому уже вовсю гуляли слухи о вашем с ней романе. Далее, нам предстояло найти исполнителя. Сам убить Матвеича я, конечно, не мог. И тут мне подвернулся Матрос. Матрос - это кличка. Настоящая его фамилия Моисеев. Тебе же он известен как Митрофан Никитович. Да-да. На самом деле это никакой не дед Карпычева. И не из какого прошлого он не перемещался. Его появление было просто подстроено. Омерзительная личность. Послужной список - будь здоров! Четыре "ходки". Кражи, грабежи, убийства. В свою "ментовскую" бытность я кое в чем его прикрывал. Разумеется, не безвозмездно. Так что мы с ним были хорошо знакомы. Я предложил ему дело. Условия ему понравились. Мы договорились. Буду откровенен, платить обещанное я ему не собирался. После того, как он выполнит свою работу, его должны были найти в какой-нибудь сточной канаве с проломленной головой. Зачем нам лишний свидетель?
        - И кто же его должен был убить?
        - Я.
        - Интересно, - усмехнулся я. - Значит, убить Карпычева ты не мог, а убить Матроса у тебя рука бы поднялась?
        - Естественно, - невозмутимо ответствовал мой бывший шеф. - Кто Карпычев, и кто Матрос. Убийцу Матроса никто и искать бы не стал. Кому нужна такая мразь? Списали бы на несчастный случай: мол, шел, упал, разбился, и точка. А Карпычев - это, все-таки, фигура. Что хмуришь лоб?
        - Какой-то сложный у вас план, - задумчиво пробормотал я. - Организует один, убивает другой, отвечает третий.
        - Так в этом-то вся и соль, - поднял указательный палец Баруздин. - Чем сложнее схема, чем она запутанней, тем труднее подобраться к ее основе. А непонятна она только для такого простака, как ты. На самом деле здесь все проще пареной репы. Такой тертый калач, как Матрос, учуял бы готовящуюся подставу за версту. Касательно тебя за это можно было не опасаться. Так что в смысле плана мы все рассчитали правильно.
        - Но ваш план все равно дал сбой, - не без злорадства заметил я.
        - Это смотря с какой стороны посмотреть, - изрек мой бывший шеф. - Лично я предпочитаю судить по конечному результату. Если он достигнут, сбои в этапах никакого значения не имеют. А сбои у нас, конечно, были. Не отрицаю. Но они начались не сразу, а потом. Поначалу у нас все складывалось хорошо. Мы достигли даже гораздо большего, чем рассчитывали. И в этом нам, сам того не подозревая, помог ты. Сказать по правде, я не ожидал, что ты сумеешь так расположить к себе Карпычева. Ведь он был человек очень непростой. Он хорошо знал себе цену, и подпускал к себе только тех, кто соответствовал его уровню. Даже я, его шурин, не пользовался у него таким участием, каким пользовался ты, простой заезжий провинциал и явный неудачник. Когда ты мне рассказал, на какой почве вы с ним сошлись, я чуть не умер со смеху. Надо же! Такой известный человек, а верит во все эти байки про Голосов овраг, которые распускают лишь с одной-единственной целью - заманить в Коломенское побольше туристов. Но Катерина мигом смекнула, как можно использовать эту его слабость. "А что, если нам подсунуть Карпычеву "липового" деда, которого
он так стремится разыскать?", - предложила она.
        - Зачем? - возмутился я. - Чтобы посмеяться над пожилым человеком?
        - Да боже упаси! - картинно воскликнул Баруздин. - Мы преследовали совсем другое. Ведь Карпычев был сама осторожность. Катерине он не доверял. За все время совместного проживания он так ни разу и не открыл ей, что у него есть, и где. А нам это требовалось знать. Кроме того, мы хотели быть в курсе, что у него вообще на уме. По нашему замыслу, "дед" должен был раскрутить его на откровенность. Родственник, все-таки. Сыграть эту роль вызвался Матрос. Он был в ней неподражаем.
        - По правде говоря, у меня возникали насчет него сомнения, - признался я.
        - У тебя. Но не у Матвеича.
        - Так вот для чего ты передал ему ту самую анкету. Презентовал мнимого "Митрофана Никитовича". Анкета, небось, была фальшивой?
        - Разумеется. А как еще можно было доказать Карпычеву, что Матрос - это его исчезнувший предок? По-моему, получилось убедительно. Кстати, это тоже придумала Катерина. Небольшой фотомонтаж, и легендарный актер, как доверчивый ребенок, попался на крючок. Согласись, что явление из зеленого тумана выглядело весьма впечатляюще.
        Мой бывший шеф закатил глаза, видимо испытывая недюжинное удовольствие от нахлынувших на него воспоминаний.
        - Как же вы это сделали? - не удержавшись, полюбопытствовал я.
        - Очень просто. Зеленый отсвет создавала хемолюминесцентная лампа, а завихрения - баллон сжатого воздуха. Оборудование стояло на дне оврага. В действие его приводил Матрос, который должен был подняться наверх по моему знаку. Помнишь, я посветил карманным фонарем?
        - Помню.
        - Это как раз был сигнал. Остальное тебе известно. Матвеич без колебаний признал в Матросе пропавшего предка, притащил его к себе, прикрепил к нему няньку в твоем лице, и окружил таким вниманием и заботой, которых тот в своей жизни отродясь не видывал. Матросу это так понравилось, что он в какой-то момент даже захотел навсегда остаться в образе Карпычевского деда. Пришлось напомнить ему о нашем уговоре и пригрозить разоблачением.
        - Но каким образом он был так хорошо осведомлен о домашней обстановке, о членах семьи Карпычева? Ведь Геннадий Матвеевич его проверял.
        Баруздин засмеялся.
        - Дурак твой Геннадий Матвеевич. Тщеславный, напыщенный дурак. Что касается домашнего быта, то в этом не было ничего сложного. В тридцатые годы во всех частных домах он был примерно одинаков. Сени, комната, печка, кровать, стол, шкаф, половица, погреб. А что касается родственников, то эту информацию можно почерпнуть в архиве, что мы и сделали.
        - Да, хитрС, - вздохнул я. - Ну и как, узнал Матрос то, что вам требовалось?
        - Узнал. Матвеич во многом ему доверился. Вот только про завещание, правда, умолчал. Может, через какое-то время он о нем бы и проговорился, но нам ждать было больше нельзя. Карпычев со дня на день собирался подавать в суд требование о разводе. После этого наша затея теряла бы смысл.
        - Закон о наследовании, статья шестнадцать, пункт четыре, - буркнул я.
        Баруздин удивленно вскинул брови. Он явно не ожидал от меня такой осведомленности.
        - Зачем Матрос так напоил его в день убийства? - спросил я.
        - Чтобы он был податливее, и не мог оказать сопротивления - ответил Баруздин. - Кстати, он выпил немного. Одну-две рюмки, не больше. Просто Матрос подсыпал ему в водку клофелин. А от такого "коктейля" мозги съезжают набекрень.
        - Клофелин? - переспросил я.
        - Да. Это такое снотворное, - пояснил мой бывший шеф. - Его часто используют проститутки, чтобы быстро довести клиента до нужной кондиции. Когда Матвеича развезло, Матрос безо всякого труда подбил его на поездку к оврагу, а за руль машины предложил посадить тебя. Нам было нужно, чтобы все видели, что Карпычева увез именно ты.
        "Ага, - подумал я. - Так вот, наверное, что обсуждали "Митрофан Никитович" и Катерина, когда их увидел высунувшийся из моей комнаты Радик, с которым мы тогда играли в настольный хоккей".
        - Когда вы подъехали к оврагу, я уже находился там, - продолжал Баруздин. - Лампа горела, баллон шипел. Путь в "потусторонний мир" был открыт. Остальное явилось делом техники. Матрос увлек Карпычева вниз. Тот послушно последовал за ним. Удар ножом в сердце, и от легендарного артиста осталась лишь вонючая, бездыханная туша. Мы скинули его труп в канализационный люк, погрузили оборудование в мою машину, и уехали. А ты бегал там до самого утра.
        - Спектакль твой Матрос закатил тогда отменный, - отдал должное я. - Ему бы в театре играть, а не по тюрьмам шляться.
        - Так ведь он бывший артист, - пояснил Баруздин. - Пять лет в каком-то провинциальном ТЮЗе отпахал. Но затем "сменил профессию".
        - Лидию Ивановну тоже убил он?
        - Тоже.
        - Чем она то вам помешала?
        - А чтобы не путалась под ногами. Она могла все испортить. Ты же помнишь, как она нас встретила. Вечером, после похорон, Катерина приказала Ширяеву не зажигать во дворе свет. Мол, траур, и все такое. Это дало возможность Матросу ночью незаметно проникнуть в дом. Он перебрался через забор, влез в окно спальни, которое ему открыла Катерина, прошел через коридор в гостиную, и перерезал бабке горло. Правда, сделать все бесшумно ему не удалось. Старуха вскрикнула. Это привлекло твое внимание. Ты ринулся вниз, и увидел его силуэт.
        - Второе убийство вы тоже решили списать на меня?
        - Конечно. А на кого же еще? И не только второе, но и третье.
        - Третье - это Радик?
        Мой бывший шеф утвердительно кивнул головой.
        - Он все равно был обречен. Ведь с ним мы теряли половину наследства. Сначала мы сочли, что торопиться с пацаном не стоит. Поскольку он был несовершеннолетний, он не мог воспользоваться своей долей сразу. Поэтому мы решили выждать год, а после устроить ему какой-нибудь несчастный случай. Но затем Катерина передумала. Чего, мол, медлить? Давай все сделаем сейчас, пока есть на кого списать. И, как теперь выяснилось, она была совершенно права. Она словно чувствовала эту подлянку с завещанием.
        - Но с Радиком у вас произошел облом, - не без злорадства заметил я.
        - Облом, - тяжело вздохнул Баруздин. - Хотя задумано все было, вроде, неплохо. Я дал тебе команду на ночное дежурство в доме. Катерина напоила тебя кофе, предварительно подмешав в него солидную дозу снотворного. Ты вырубился. После этого Матрос должен был пробраться к мальчишке, придушить его веревкой, подкинуть ее в твой карман, и полоснуть тебя лезвием по венам, как будто ты сам наложил на себя руки. Утром тебя должны были обнаружить, найти в твоей сумке нож, которым были убиты Карпычев и его мать, и в нашем спектакле была бы поставлена точка. Ты - убийца, а Катерина - единственная наследница. Но не сошлось. Когда мы с Панченко утром вошли в дом, ты неожиданно оказался жив. Веревки в твоих карманах не было. Щенок тоже здравствовал. А ряды мертвых, наоборот, пополнил Матрос. Я тогда чуть не свихнулся от такого поворота.
        - Это было заметно, - съязвил я. - Значит, Панченко тоже твой сообщник?
        - С чего ты взял? - недоуменно спросил мой бывший шеф.
        - Ну, как с чего? Тем утром он был с тобой. Да и Матрос проник ночью в дом наверняка не без его участия. Свет-то во дворе горел. Камеры наблюдения работали. Как же Панченко его не заметил, если он всю ночь не спал?
        - Панченко я взял с собой только для того, чтобы иметь свидетеля, который мог бы подтвердить, что утром вы с пацаном были уже мертвы, и что это не я вас прикончил. А что касается Матроса, то он той ночью в дом не проникал. Он в нем уже находился.
        - Как это? Где? Я же перед дежурством все обыскал.
        - Нет, не все. Ты не заглянул в винный погреб. Увидев, что на его двери снаружи висит замок, ты счел это излишним.
        Я в досаде прикусил губу.
        - Не расстраивайся, - усмехнулся Баруздин. - Даже если бы ты и захотел в него зайти, Катерина бы тебе этого не позволила. Это она спрятала туда Матроса. Она сделала это прошлой ночью, когда вы с Ширяевым рыскали по двору.
        - Значит, он тогда из дома никуда не выходил, а просто хлопнул дверью, чтобы сбить меня с толку, - пробормотал я.
        - Именно так. Матрос хлопнул дверью и укрылся за шкафом. Ты, думая, что он находится снаружи, выскочил на улицу. Катерина вышла из спальни, спрятала его в погребе, а после предстала вашим с Ширяевым глазам. Бедняга Матрос вынужден был просидеть там весь день. За это время винные запасы заметно поредели. Чрезмерное их потребление, видимо, его и погубило. Как мне сказали в морге, он умер от острой сердечной недостаточности. Не вовремя, очень не вовремя пришла за ним милая старушка Смерть!
        "Знал бы ты, кем на самом деле была эта "милая старушка", - подумал я, и осторожно спросил:
        - А призрак Карпычева, который несколько раз появлялся в доме по ночам, случайно, не ваших рук дело?
        - Призрак Карпычева? - переспросил мой бывший шеф, и задумчиво поджал губы. - С этим призраком, действительно, какая-то неясность. Расскажи мне о нем кто другой - я бы ни за что не поверил. Но Катерина - баба разумная. Она никогда не относилась серьезно ко всякой чертовщине. Если она что-то видела - значит, это действительно было. Нет, к этому призраку мы с ней не причастны. Для нас для самих он большая загадка.
        Я не удержался и злорадно хмыкнул, вспоминая слова Радика: "Души мертвых бывают на многое способны, если их сильно разозлить".
        - Чего лыбишься? - бросил мне Баруздин.
        - Да так, - ответил я. - Мне почему-то кажется, что эта "милая старушка Смерть" очень скоро придет и за вами.
        - Насчет нас - не знаю. Но в том, что она смотрит сейчас на тебя, можешь даже не сомневаться. Как ты думаешь, стал бы я открываться, если бы собирался оставить тебя в живых? Ха-ха-ха!
        Мой бывший шеф злобно рассмеялся и пристально посмотрел мне в глаза, видимо ожидая увидеть в них животный страх. Но, не заметив даже малого проблеска оного, он осекся.
        - И что было дальше? - спросил я.
        - Дальше? - Баруздин изучающе оглядел меня; наверное, он пытался понять, откуда я черпаю свою уверенность. - А дальше вы с пацаном неожиданно сбежали. Причем сделали это в тот самый день, когда мы с Катериной повторно решили с вами разделаться, только уже без Матроса. Я ведь не зря опять назначил тебе ночное дежурство. Катерина снова должна была тебя усыпить, а я сделать то, чего не сделал Матрос.
        - И у тебя бы поднялась рука убить ребенка?
        - Цель оправдывает средства.
        - Представляю ваше состояние той ночью, когда мы с Радиком так и не появились дома.
        - Да, состояние было не из лучших. Мы уж не знали, что и думать. О том, что вы уехали, нам стало известно только утром. Кузьменко на разводе сообщил мне, что видел вас у вокзала. Я тут же передал это Катерине. Она сразу почуяла неладное: "Это неспроста. Их нужно остановить. Звони Романчуку. Пусть срочно приезжает". Я позвонил Романчуку. Тот приехал. Катерина, обливаясь слезами, поведала ему о своих "подозрениях" насчет тебя. Твои вещи осмотрели. Нашли орудие убийства…
        - Кстати, это, случайно, не тот самый нож, которым я разрезал торт? - вдруг осенило меня.
        - Тот самый, - подтвердил мой бывший шеф. - Катерина специально тебе его дала, чтобы ты проставил на нем свои "пальчики". Экспертизу сделали быстро. После этого тебя объявили в розыск. Транспортная милиция стояла на ушах. Шмон проходил во всех поездах. Но тебе все же удалось уйти. Когда Романчук сообщил нам, что вы на ходу выпрыгнули из вагона, мы оторопели. Мы не ожидали от вас такой прыти. Ваш побег утвердил нас в подозрении, что вы скрылись не просто так, и что пацану известно гораздо больше, чем ему следовало знать. Иначе как еще объяснить, что он последовал за тобой. По идее, он, наоборот, должен был тебя сдать. Ведь ты - "убийца" его приемного отца. Но он тебя не сдал. Значит, он был уверен, что ты невиновен. А если он каким-то образом знал всю подноготную? Тогда он был опасен. Так что, поймать вас раньше милиции стало для нас вопросом жизни и смерти. "Едь в Сочи", - скомандовала Катерина.
        - А как вы узнали, что мы направляемся в Сочи? - полюбопытствовал я.
        - Это было несложно установить. Ведь у проводницы вагона остались ваши билеты. Не хватило вам навыков конспирации. В пути я вас однажды чуть не сцапал. Вы ушли буквально из-под самого моего носа.
        - Кафе "У дяди Миши"?
        - Оно самое. Водитель грузовика сразу тебя опознал. Он так удивился: "О, - говорит, - да он же сейчас у меня в кузове сидит, вместе с сыном". Мы выскочили на улицу, но вас уже и след простыл. Но, тем не менее, я вас все равно разыскал. Правда, не там, где ожидал. Ведь мы караулили вас у дома старухи. По всем прикидкам, вы должны были направиться именно туда. Больше деваться вам было некуда. А тут едем по проспекту, и вдруг глядь - пацан! Стоит у самой обочины. Ну, мы, не долго думая, его и сцапали. Что ты его найдешь, да еще и пожертвуешь собой ради его спасения, я, конечно, не ожидал. По логике вещей ты должен был прятаться, как таракан. Но ты точно какой-то ненормальный. Рисковать собой ради чужого ребенка, не имея от этого никакой выгоды? Это же идиотизм! Я этого не понимаю.
        - Ты много чего не понимаешь, - заметил я. - У нас с тобой разные ценности.
        - Вот в этом я с тобой согласен, - нравоучительно заключил Баруздин.
        - Не торопись торжествовать, - усмехнулся я. - Ты еще не победил.
        - Победил. Зачем отрицать очевидное?
        - Очевидное может оказаться невероятным!…
        Глава восемнадцатая
        Стрелки часов продолжали отмерять круг за кругом. Филиппов и Долгих по-прежнему не появлялись. Мой бывший шеф нервничал все больше и больше. Он практически не отходил от окна, и раз за разом выбегал во двор, чтобы выглянуть за калитку. Переполнявшее его напряжение словно витало в воздухе, - тот был как наэлектризован. Но чем больше оно росло, тем спокойнее становилось у меня на душе.
        После очередного визита на улицу, Баруздин немного походил по дому, затем плюхнулся на диван и, видимо, решив отвлечься от не дававших ему покоя дум, включил телевизор. Из динамиков донеслась чья-то сбивчивая, взволнованная речь. Голос говорившего показался мне очень знакомым. Я прислушался.
        - …Чтобы завладеть наследством, которое оставил мне мой папа, они решили меня убить. Но сделать это так, чтобы все думали, что меня убил дядя Женя. Они и дядю Женю хотели потом убить…
        Меня словно шарахнуло током. Радик! Это был Радик! Но как ему удалось пробраться в телевизионный эфир?
        Я приподнялся и стал жадно впитывать все, что доносилось до моих ушей.
        - … Дядя Женя никого не убивал. Моего папу и мою бабушку убили мачеха и ее брат. А дядя Женя, наоборот, меня спас…
        Голос мальчика задрожал.
        - Я даже не знаю, жив он еще, или нет. Он в одиночку удерживал в доме троих бандитов, чтобы я смог убежать. Но они здоровее его, и вооружены. А у него нет оружия… Дядя Женя очень хороший и добрый. И все, что про него говорят - это неправда. Он не преступник…
        Радик зашморгал носом, немного помолчал, после чего продолжил, с трудом сдерживая слезы:
        - Баруздин, имей в виду. Если с дядей Женей что-нибудь случится, я тебя убью.
        Мальчик смолк. Зазвучал голос дикторши.
        - Это обращение Радислава Карпычева, сына трагически погибшего недавно актера Геннадия Карпычева, мы записали полчаса назад. Мальчик пришел в нашу Сочинскую студию с просьбой о помощи. Учитывая серьезность ситуации, мы тут же связались с Министерством Внутренних Дел. Как нам только что сообщили, представители Сочинского УВД уже прибыли в телецентр, и в настоящее время беседуют с Радиславом. Мы следим за дальнейшим развитием событий.
        Мне трудно подобрать слова, чтобы описать тот восторг, и то воодушевление, что овладели мною в ту минуту. Я словно воспарил в воздух.
        - Ну, что? - выкрикнул я, обращаясь к своему бывшему шефу, вложив в свое восклицание все накопившееся во мне презрение. - Съел? Хрен тебе, а не Радика!
        У меня защемило сердце. Я был растроган до глубины души. Меня наполнила необыкновенная теплота. Я испытывал чувство огромной благодарности к этому ребенку, который не бросил меня на произвол судьбы, и сделал все, что было в его силах, чтобы меня спасти.
        Было время, когда я его ненавидел. Было время, когда я его буквально не переносил. В начале нашего знакомства он казался мне эгоистичным и избалованным, капризным и высокомерным. Как же я ошибался, относя весь этот негатив на истинные черты его личности! Мне потребовалось немало времени, чтобы понять, что вся его агрессия - это не более, как маска, надетая им для защиты от окружавшей его со всех сторон зависти. Я не сразу разглядел, что под этой маской скрывается хрупкая, ранимая, остро переживающая любую несправедливость, благородная душа.
        Баруздин поднялся с дивана, и, подчеркнуто кряхтя, сделал несколько шагов. Телевизор умолк. После этого мой бывший шеф снова зашел ко мне. Его лицо было бледным, как полотно. Губы крепко сжаты. Скулы сведены от напряжения. Кожа на них натянулась так, что, казалось, вот-вот лопнет.
        Мы, не мигая, смотрели друг на друга. Я - торжествующе, он - уничтожающе. Это был жесточайший психологический поединок. Поединок сил воли и сил духа.
        Я не сомневался, что Баруздин отчетливо осознавал глубину своего падения. Он, несомненно, понимал, что проиграл. Что их с Катериной план потерпел полный крах. Но болезненное самолюбие, вера в собственное величие не позволяли ему признаться в этом даже самому себе. Он отчаянно пытался найти хоть какой-то повод, который бы позволил ему снова почувствовать свое превосходство. Он искал если не победы, то хотя бы ее ощущения. Но и в этом он не преуспел. Невзирая на незавидность своего положения, я не дал ему не единого шанса уловить мой страх.
        Лицо моего бывшего шефа все гуще и гуще наливалось кровью. Напряжение достигло максимума. Казалось, что пространство между нами вот-вот очертит молния. Но тут Баруздин не выдержал и опустил глаза. Так ничего и не сказав, он развернулся и вышел. Послышались удаляющиеся шаги. Хлопнула входная дверь.
        "Удрал, или что-то задумал?", - терялся в догадках я, пытаясь уяснить, что для меня было бы предпочтительнее.
        Мой бывший шеф вернулся.
        Когда он снова предстал передо мной, в его правой руке была пачка старых, пожелтевших от времени, газет, а в левой - доверху наполненная канистра. Баруздин поставил канистру на пол и принялся разбрасывать газеты вокруг меня.
        - Ты не возражаешь, если я разведу здесь небольшой костерчик? - хищно сузив глаза, спросил он.
        Мой лоб покрыла ледяная испарина. Я нервно сглотнул слюну.
        - Что, боязно?
        Я молчал.
        - Сгореть заживо - это тебе не хоп, и сразу на небесах, - продолжил мой бывший шеф, не дождавшись моего ответа. - Здесь придется помучиться. Зато узнаешь, что такое ад.
        Он вскинул канистру и принялся поливать пол ее содержимым. В мои ноздри ударил едкий запах бензина.
        - Жаль, не услышу, как ты будешь орать, - посетовал Баруздин. - Твоя предсмертная ария доставила бы мне райское наслаждение. Лучше бы ты не становился у меня поперек пути.
        - Я счастлив, что мне удалось спасти жизнь этого ребенка, - негромко, но твердо произнес я, дерзко глядя ему в глаза. - Пусть даже и такой ценой.
        Мой бывший шеф выпрямился. На его скулах заиграли желваки. Он отшвырнул пустую канистру в сторону, с бешенством посмотрел на меня и, тяжело дыша, отчеканил, выставив перед собой указательный палец:
        - В этом вся твоя примитивная суть!
        Он достал из кармана коробок, зажег спичку и бросил ее вниз. На полу заиграли язычки пламени. Метнув в меня испепеляющий взгляд, он вышел из комнаты, яростно захлопнув за собой дверь.
        Над проемом обвалился кусок штукатурки.
        - Прощай! - донеслось до моих ушей.
        - Прощай, - тихо ответил я, и стал нервно водить глазами по сторонам.
        Нет такого человека, которого бы не страшила смерть. Тому, кто вознамерился мне на это возразить, я бы посоветовал сперва оказаться рядом с ней, посмотреть в ее безжалостные глаза, ощутить ее холодное дыхание. На правах побывавшего в ее костлявых руках, смею утверждать: ужас близости смерти способен сломить даже самых разудалых, разлихих храбрецов.
        Огонь постепенно разгорался. Комната наполнялась дымом. Мною овладела паника. Невзирая на нестерпимую боль в боку, я стал рывками, извиваясь, точно змея, пробираться к окну. Я делал это скорее инстинктивно, чем осознанно. Ведь я прекрасно понимал, сколь мизерны мои шансы выбраться наружу. Я был крепко связан. Я был ранен. Потеря крови лишила меня сил. Каждое движение отзывалось во мне жутким головокружением. Но во мне продолжала тлеть та самая последняя искорка надежды, которая, невзирая ни на что, способна толкать вперед. А вдруг у меня все же получится?
        Дым все глубже и глубже проникал в мои легкие. Я отчетливо ощущал его едкий, горьковатый привкус. Воздуха стало не хватать. Я начал задыхаться. Меня скрутил кашель. В глазах появилась резь. Из них ручьями хлынули слезы.
        "Давай! - стиснув зубы, приказал себе я, неимоверным усилием воли отгоняя начавшее овладевать мною чувство обреченности. - Давай! Давай!".
        Стены почернели и затрещали. Вокруг бушевал огонь. Он подбирался ко мне все ближе и ближе. Я уже чувствовал его нестерпимый жар.
        Движимый отчаянием, я все же смог подобраться к окну. Перевернувшись с бока на спину, я поднял связанные ноги, и из последних сил принялся колотить ими по стеклу. Но мои удары оказались настолько слабы, что оно лишь едва подрагивало.
        Осознание неизбежной гибели стало невыносимым.
        Снаружи донеслись чьи-то торопливые шаги. Кто-то ворвался в дом. Я воспрял духом, и уже хотел было позвать на помощь. Но пролившийся за стеной поток яростных ругательств заставил меня прикусить язык. Это вернулся Баруздин.
        Нет, не доставлю я ему удовольствие своей "предсмертной арией".
        Мой бывший шеф шарахнул по окну. Послышался звон разбитого стекла. Раздался пистолетный выстрел. С улицы ответила автоматная очередь.
        Я понял, что подоспела подмога. Это придало мне новых сил. Я снова принялся бить ногами по окну. Стекло треснуло. Мое лицо усыпал град осколков. Я зажмурился и замотал головой, смахивая их на пол.
        Рядом с домом царила суета. Пальба не стихала.
        - Живым вы меня не возьмете! Не возьмете! - яростно вопил Баруздин.
        Дым тем временем заполонил все пространство. Я совершенно не мог дышать. Из-за недостатка воздуха у меня закружилась голова. В глазах стало темнеть. Я почувствовал, что начинаю покидать самого себя.
        Все, что происходило дальше, я воспринимал, как нечто отдаленное, как имевшее место в каком-то другом пространстве.
        Грохот… Треск… Стук… Топот… Выстрелы… Гам…
        Передо мной появился свет. Я вдруг увидел себя стоявшим на дне глубокого оврага. Его песчаные склоны вздымались к самому небу. Я стал пытаться с разбега влезть на них, но всякий раз соскальзывал и падал на землю.
        Становилось все жарче и жарче. В какой-то момент у меня возникло ощущение, будто я нахожусь на раскаленной сковородке. Я не удержался и закричал…
        По моим щекам захлопали чьи-то ладони. Лицо что-то накрыло. Рот наполнился кисловатой воздушной массой, которая мгновенно проникла в легкие. Кислород! Я снова начал дышать. Звуки стали ближе. В теле усилилось чувство боли. В мыслях появилась ясность. В меня возвращалась жизнь.
        - Живой? - раздалось над самым моим ухом.
        Я хотел ответить, что да. Но из моей груди вырвался только слабый стон.
        Мои руки обрели свободу. Увлеченные какой-то силой, они перекинулись на подставленные мне с двух сторон мощные плечи. Меня потянуло вперед. Ноги заволочились по земле. Я попытался их переставлять, но они меня совершенно не слушались.
        Подул свежий ветер. Вдохнув полной грудью, я открыл глаза. Сначала передо мной все расплылось. Но затем зрение постепенно восстановилось, и я смог различить зелень травы, синеву неба, и озаренный закатным багрянцем горизонт.
        Мой уши пронзил отчаянный детский крик:
        - Папа!
        Я почувствовал, как мою шею крепко обхватили маленькие, хрупкие ручонки, а к щеке прижалась трясущаяся от всхлипываний голова.
        Я высвободил правую руку и обнял повисшего на мне Радика. Его лицо уткнулось мне в грудь…
        О том, что творилось тогда на улице, мне рассказали, спустя несколько дней, в больнице, когда я, отоспавшись, окончательно пришел в себя, и снова стал уверенно ориентироваться в окружавшей меня реальности.
        Милиция подоспела вовремя. Пожар только начинал разгораться. Задержись она хотя бы на десять минут, вся эта история могла бы иметь другой, более печальный конец.
        Баруздину скрыться не удалось. Выскочив за калитку, и увидев быстро приближавшиеся желто-синие УАЗики, он предпочел вернуться обратно. Он не захотел сдаваться. Он не питал иллюзий относительно своего будущего. С отчаянием загнанного зверя он отстреливался, сколько мог. Последнюю оставшуюся в обойме пулю он всадил себе в висок, предпочтя смерть позору и всеобщей ненависти.
        Приехавший вместе с оперативниками Радик выскочил из машины раньше всех. Он едва не погиб. Первый выстрел Баруздина был нацелен именно в него. Пуля просвистела над самым ухом мальчика. И если бы не молоденький сержант, бросившийся за ним, и заслонивший его собой, не известно, смог ли бы я еще увидеть своего спутника живым.
        Опергруппа рассредоточилась. Но ее продвижению мешала ведущаяся из окна прицельная стрельба. Видя, что "вооруженные дяди" попрятались за деревьями, а дом тем временем все больше и больше охватывает пламя, Радик стал отчаянно вырываться из крепко вцепившихся в него рук: "Пусти меня! Там дядя Женя! Пусти!". Он бился в истерике, царапался, кусался. Оберегавшему его сержанту стоило немалых усилий удержать ребенка подле себя.
        Милиция ворвалась в дом, когда у Баруздина закончились патроны.
        Радик к тому времени совершенно выбился из сил. Он опустился на землю, и обреченно смотрел перед собой. Но когда он увидел, что меня, обгоревшего, окровавленного, с черным от копоти лицом, но все же живого, вытаскивают наружу, он резко встрепенулся, вывернулся из рук неосмотрительно ослабившего свою хватку "надсмотрщика", со всего размаху заехал ему ногой в пах, и рванул ко мне.
        Сцена была настолько трогательной, что даже суровые, немало повидавшие на своем веку оперативники дрогнули, и не смогли сдержать слез…
        Глава девятнадцатая
        Все описанные выше события, безусловно, отразились на моей дальнейшей судьбе. Моя жизнь круто изменилась. Как по своему содержанию, так и по своему смыслу.
        Осень я провел в больнице. К счастью, обошлось без осложнений. Ребра срослись. Рана зажила. Ожоги зарубцевались.
        Как только я более-менее очухался, я тут же стал требовать от врачей, чтобы меня готовили к выписке.
        - Я совершенно здоров, - настойчиво доказывал я.
        Но доктора не разделяли моего оптимизма, и решительно мотали головами.
        - Дядь Жень, не спеши, - вторил им Радик. - Если тебе больше не требуется "утка", это не значит, что ты в полном порядке. Чем тебе тут не "лежится"? Смотри телевизор, читай книги, дыши свежим воздухом. Если тебе чего-то не хватает - скажи, я куплю.
        - Радик, - смеясь, трепал его по холке я. - Ну, как ты не понимаешь? Мне просто хочется домой. Мне хочется вернуться в привычный уклад, в привычную обстановку. А все, что меня здесь окружает - для меня чужое.
        - А я? Я для тебя, что, тоже чужой?…
        Первое время, пока я не начал свободно передвигаться, мальчик не отходил от моей постели ни на шаг. Он ухаживал за мной с такой заботой, с какой, наверное, не каждый сын станет ухаживать за своим родным отцом. Он словно чувствовал свою вину за мою немощность.
        - Дядь Жень, я не мог подоспеть раньше, - с горечью оправдывался он. - Пока я добрался до вокзала, пока взял вещи, пока нашел телецентр, прошла уйма времени. У меня ведь не было с собой ни копейки денег. Эти козлы у меня все отобрали. Я передвигался пешком.
        - Я ни в чем тебя не виню, - успокаивал его я. - Я, напротив, тебе очень признателен.
        Радик находился в больнице круглые сутки. Я даже чувствовал неловкость перед соседями по палате. Но они относились к этому с пониманием, и старались нас не смущать. Наша с ним история была всем хорошо известна. Посредством прессы она разнеслась по стране с молниеносной быстротой. Какой-то предприимчивый режиссер даже задумал снять на ее основе кинофильм, и пригласил Радика сыграть в нем главную роль. Но тот откровенно его послал.
        - Я поражена, - заявила приехавшая ко мне мать. - Поражена и потрясена тем, как привязан к тебе этот ребенок. Насколько я знаю, он круглый сирота.
        - Сирота.
        - А ты одинок, - добавила она и выразительно посмотрела на меня.
        - К чему ты клонишь? - спросил ее я.
        - А к тому, что тебе есть смысл его усыновить.
        Она рассказала мне, какое жуткое потрясение довелось ей испытать, когда меня на всю страну объявили убийцей Карпычева.
        - Я боялась выходить на улицу. От меня все отворачивались. Со мной никто не здоровался. В окна кидали камни. На двери писали всякую похабщину. Я чуть не сошла с ума. Если бы я не чувствовала, что тебя просто оклеветали, я бы, наверное, покончила с собой.
        - У нас была та же история, - жаловалась тетя Клава. - Нам вслед откровенно плевались.
        - Но мы, тем не менее, почерпнули от этого большую пользу, - философски заметил дядя Саша.
        - Какую? - удивился я.
        - Мы узнали, кто для нас настоящие друзья.
        - Как ни крути, но Бог на свете все-таки есть, - заключила тетя Клава. - Добро восторжествовало. Зло наказано. Покарал он эту паскудницу за все ее черные дела. Изжил со свету. И поделом. Пусть теперь чертей в аду обольщает.
        Катерина умерла на следующий день после самоубийства своего братца. Умерла прямо на крыльце, когда вытаскивала из дома тюки с вещами. Узнав о развязке этой истории, она разумно сочла, что ей более в нем не место. Но не уходить же с пустыми руками!
        - Острая сердечная недостаточность? - поинтересовался я.
        - Инфаркт, - утвердительно кивнул дядя Саша.
        Мы с Радиком переглянулись. И он, и я подумали об одном и том же. Добрался все-таки до нее Карпычев. И, видимо, не только до нее. Ведь участь Филиппова и Долгих оказалась не менее печальна. Они упали без чувств прямо на привокзальной площади, когда выслеживали Радика. Причем, оба сразу, в один и тот же момент. Приехавшая "скорая" констатировала скоропостижную смерть. Вот почему в тот день они так и не вернулись к своему шефу. Об этом происшествии потом писали Сочинские газеты. Пресса называла его странным и таинственным. Но для нас с Радиком ничего загадочного в нем не было.
        Что касается журналиста Альберта Попова, то ткнуть ему под нос его грязный пасквиль мне так и не довелось. После развязки этой истории редакционное начальство указало ему на дверь. Я не знаю, где он пристроился. Но с тех пор подписанных им статей мне ни в одном издании видеть не доводилось.
        В конце ноября, сразу после того, как меня выписали из больницы, произошло то, чего так страстно хотела моя мать. Она обрела внука. Радик сам этого пожелал.
        - Дядь Жень, если ты меня не усыновишь, меня до совершеннолетия отправят в интернат, - жалобно говорил он. - Или эти козлы каким-то образом умудрятся заполучить надо мной опекунство. А я не хочу ни того, ни другого.
        "Козлы" - это внезапно объявившиеся Радиковы родственники. Те самые, которые в свое время сдали его в детский дом. Почувствовав запах больших денег, они воспылали к племяннику дикой любовью, и буквально не давали ему покоя своим обхаживанием. Радик от них уже откровенно прятался.
        - Но почему ты этого не хочешь? - обиженно восклицал он, видя, что я никак не могу на это решиться. - Дядь Жень, ты об этом не пожалеешь, честное слово. Я буду хорошим сыном. Я буду хорошо себя вести.
        Я был не против его усыновить. Я привязался к нему не меньше, чем он ко мне. Но меня смущал один момент. Нищий холостяк усыновляет мальчика-миллионера! Как это будет смотреться со стороны?
        - Ну и что? - недоумевал Радик.
        - А то, что неизбежно начнут судачить, будто не я тебя усыновил, а ты меня "уродителил", - объяснил я.
        - Да пусть судачат, сколько хотят! Пошли они все подальше! Ну, дядь Жень! Ну, пожалуйста!
        В конце концов мое сердце дрогнуло.
        - Ладно. Будь по-твоему.
        - Ура! - радостно запрыгал мальчик.
        - Но только чтобы слишком много не хулиганил, - для порядка погрозил пальцем я.
        - Слишком много не буду, - пообещал он.
        О том, чтобы не хулиганить вообще, речи, разумеется, не шло.
        Жить мы стали в Коломенском, в доставшемуся Радику по наследству доме.
        Честно говоря, в качестве хозяина я в нем освоился не сразу. На первых порах меня от него отталкивало и воротило. Слишком уж много было связано с ним нехороших воспоминаний. Слишком уж глубоко еще сидели они в памяти.
        По ночам я часто не мог заснуть. Мне чудилось, что где-то рядом бродят, не находя покоя, души Баруздина, Катерины и Матроса. Что в коридоре вот-вот зазвучат гулкие, неторопливые шаги, и в темноте проявятся их бледные, туманные призраки.
        Видя, что я никак не обрету душевный покой, Радик предложил организовать перепланировку:
        - Дядь Жень, давай переделаем все так, чтобы о былом ничто не напоминало.
        Этот незатейливый, на первый взгляд, ход оказался самым, что ни на есть, верным. После капитального ремонта в доме словно поменялась аура.
        Прошло два года. Это было время спокойной и счастливой жизни. Радик учился, я работал (мне удалось устроиться по специальности в один столичный НИИ). И казалось, что так будет всегда. Но наступил момент, когда все резко изменилось. Нас снова стали преследовать тени прошлого.
        В тот день Радик отмечал свое совершеннолетие. К нему пришла подруга, и я, чтобы не смущать их своим присутствием, отправился в гости к тете Клаве и дяде Саше. Вернувшись вечером домой, я обнаружил в почтовом ящике какой-то странный конверт. На нем отсутствовал штемпель. Это говорило о том, что его доставила сюда не почта. Конверт был старый, потрепанный, пожелтевший от времени. Обратный адрес не значился. Я уже хотел было его вскрыть, но тут обратил внимание, что письмо адресовано моему приемному сыну. Впоследствии я не раз терзался сожалением, что этого не сделал. Я еще тогда почувствовал, что оно несет в себе нечто недоброе. Ознакомься тогда я с ним, скрой его от мальчика, глядишь, и все было бы по-прежнему хорошо. Но я счел непорядочным совать нос в чужие дела, и передал конверт непосредственному адресату.
        На следующее утро Радик выглядел угнетенным и подавленным. Поначалу я не придал этому серьезного значения. Мол, к вечеру очухается. Но вечером было то же самое.
        Ночью до меня донесся его испуганный вскрик. Я вскочил с кровати, выскочил в коридор, и заглянул в его комнату.
        - Что случилось?
        - Ничего, - пробурчал он. - Сон страшный приснился.
        Последующие дни положительных изменений в его настроение не внесли. Я чувствовал, что на душе мальчика лежит какой-то тяжкий груз. Я несколько раз пытался вызвать его на откровенный разговор, но он упорно отмалчивался. И тогда мне впервые пришла мысль, что причиной его внезапно начавшейся депрессии является то самое письмо.
        - Что в нем было? - прямо спросил его я.
        - Да так, ничего, - отмахнулся он.
        Но по тому, как при этом побледнело его лицо, я понял, что своим предположением я угодил в самую точку.
        Когда Радик ушел в школу, я тайком перерыл все его вещи. Но письма в них не оказалось.
        Прошел месяц. Состояние мальчика не улучшалось. Правда, он всячески пытался это скрыть, стараясь держать себя бодро и весело. Но я видел, что его жизнерадостность неестественна и фальшива. Он по-прежнему кричал во сне. Его не отпускали ночные кошмары.
        Я попытался уговорить его обратиться к врачу. Но он и слышать об этом не хотел.
        - Тогда, может, сменим обстановку? - предложил я. - Продадим этот дом, купим другой. Когда перед глазами ничто не напоминает о прошлом, оно само собой забывается.
        - Тут дело не в доме, - вздохнул Радик. - Тут все гораздо серьезнее.
        Но разъяснять смысл сказанного он не стал…
        Те проклятые майские дни до сих пор стоят у меня перед глазами.
        Была пятница. Я уже собирался уходить с работы домой, как меня позвали к телефону. Звонил Радик. Он сообщил, что уезжает с приятелями на выходные за город.
        - Вернусь в воскресенье вечером, - пообещал он. - Не возражаешь?
        - Я не только не возражаю, но и всячески приветствую, - ответил я. - Отдохни и развейся. Тебе это явно не помешает.
        Я приехал домой. Поужинал. Посмотрел телевизор. Переночевал. В субботу вскопал картофельные грядки. В воскресенье съездил за продуктами, наготовил еды на целую неделю, и стал дожидаться возвращения сына. Но пробило полночь, а он все никак не появлялся.
        Утром в понедельник его тоже не было. Я бросился в школу. Но никто из его одноклассников ни о какой вылазке за город даже не слыхал.
        Переполошившись не на шутку, я помчался в милицию.
        - Сделаем все, что в наших силах, - пообещали мне.
        Вернувшись домой, я не находил себе места. Я подскакивал к окну при каждом шорохе, доносившемся снаружи. Ночью я не сомкнул глаз. Меня одолевали самые нехорошие предчувствия.
        Утром раздалась трель дверного звонка.
        Я вскочил с кровати и радостно бросился к калитке. Но это была всего лишь почтальонша. Она протянула мне письмо. Конверт был надписан знакомым детским почерком. Штемпель стоял московский. Внутри лежало несколько мелко исписанных листков. Я уселся на диван и принялся читать. Чем больше я вникал в их содержимое, тем явственнее на моем лбу выступал холодный пот.
        Глава двадцатая
        "Дорогой дядя Женя! - писал Радик. - Когда ты получишь это письмо, я буду уже далеко. Очень тебя прошу, не пытайся меня найти. Поверь, так будет лучше. За меня не беспокойся. Я жив-здоров. Я просто решил начать другую жизнь. Причины этого решения очень серьезные. Не ищи их в себе. Ты здесь абсолютно ни при чем. Я безмерно благодарен тебе за все то, что ты для меня сделал. Но мои прошлые грехи столь тягостны, а сознавать их столь мучительно, что находиться рядом с тем, что о них напоминает, я больше не могу.
        Мой рассказ, наверное, повергнет тебя в шок. От того, что ты узнаешь, твои волосы встанут дыбом. Может быть, ты после этого меня даже возненавидишь. Но если ты, все-таки, найдешь в себе силы меня простить, я буду счастлив. Я и так уже серьезно наказан.
        Я не люблю вспоминать момент, который перевернул всю мою жизнь. Когда меня, десятилетнего пацана, пригласили сниматься в кино. Я много раз пытался себе представить, как бы сложилась моя жизнь, если бы этого не произошло. И пришел к выводу, что много лучше. Я был бы как все. Благополучно дожил бы в детском доме до совершеннолетия, закончил бы какое-нибудь училище, работал бы на каком-нибудь заводе, получал бы скромные радости, которые перепадают обычному трудяге, и был бы от них абсолютно счастлив. Но судьбе было угодно меня выделить. После того, как я снялся в этом проклятом фильме, меня перестали воспринимать как обычного ребенка. Я превратился в эдакого "звездного мальчика". Меня узнавали, у меня просили автографы, мне высказывали слова восхищения. Но всё это делали очень далекие для меня люди, которые просто встречались мне на улицах. Те же, кто был близко, с кем я ежедневно виделся в школе, предпочитали держаться от меня на расстоянии. Наверное, это очень неприятно, когда рядом с тобой появляется человек, более яркий, чем ты сам. Самолюбие вскипает от досады: почему подфартило именно ему, а не
мне? Наблюдая за своими одноклассниками, за учителями, за другими людьми, с которыми мне доводилось постоянно сталкиваться, я утвердился во мнении, что зависть - это неотъемлемая черта человеческой природы. Она заложена в каждом. Но проявляется у всех по-разному. У кого-то сильнее, у кого-то слабее. Иногда она незаметна вообще. Как, например, у тебя. В школе мне довелось вкусить ее по полной. Мне было обидно до слез. Почему меня так ненавидят? Почему меня всячески пытаются унизить? Почему со мной не хотят общаться на равных, а стараются подмять под себя? Почему людям доставляет такое удовольствие причинять мне боль? Ведь я не сделал никому ничего плохого. Да, у меня черный цвет кожи. Да, я снимался в кино. Ну и что из этого? Что здесь позорного или преступного?
        И я озлобился. Я ожесточился. Я полностью ушел в себя. Я отделился от всех. В школе у меня не было ни то, что друзей. У меня не было даже обычных приятелей, с которыми можно было бы сходить в кино, поиграть, а то и просто поболтать.
        Единственной моей отдушиной были студенты-африканцы, в гости к которым я время от времени приезжал. Там меня воспринимали своим. Там я чувствовал себя в своей тарелке. Но гостить у них каждый день я, конечно, не мог. Ведь у них была своя жизнь, свои интересы, свои заботы. И я это, конечно, понимал.
        Чувствовал ли я одиночество? Конечно, чувствовал. И очень сильно чувствовал. Бывали моменты, когда я прятался где-нибудь в доме, чтобы просто выплакаться. Но я никогда никому не показывал, что мне плохо. Я не хотел, чтобы меня уличили в слабости.
        Чтобы хоть как-то заглушить разъедавшую меня грусть, я придумывал себе всяческие развлечения. Я воображал себя то разведчиком, тайком следя за всем, что происходит в доме, то суперменом, рассекая по улицам на скутере, то еще кем. А то и попросту кого-нибудь "донимал". Так, от скуки, ради прикола. То Катерину, то одну вредную бабку с соседней улицы, то тебя (помнишь, как я швырял в тебя арахис?). Но это были игры с самим собой. Они бодрили ненадолго. Мне так хотелось, чтобы рядом со мной был кто-то еще, кто относился бы ко мне по-человечески.
        А по-человечески ко мне относился только Карпычев, которого, ввиду его вечной занятости, я видел нечасто. Он был единственным, от кого я чувствовал поддержку. Но, несмотря на то, что он являлся моим приемным отцом, и я называл его папой, таковым его я все равно не воспринимал. Он был для меня просто как воспитатель.
        Сейчас я признаюсь тебе в том, в чем никогда никому не признавался. Я его ненавидел. Да-да, дядь Жень, это действительно так. Временами я пылал по отношению к нему лютой злобой. Ты спросишь, почему? А потому, что не верил в его искренность. Мне казалось, что все свое внимание он на самом деле адресует не мне, а своему погибшему сыну Артему. Я ему его чем-то напоминал. Он даже иногда называл меня его именем: Артем, а не Радик. Знаешь, как меня это угнетало! Знаешь, как тяжело сознавать, что в тебе видят не тебя, а совершенно другого человека!
        А тут еще в школе не переставали подливать масло в огонь. Наша училка по русскому языку и литературе, которая ненавидела меня больше всех (почему - не знаю; может, потому, что ее сын - полный дебил), возьми да ляпни при всех на уроке: "Я очень сочувствую приемным детям. У них всегда бывает тяжелая судьба. Их усыновляют, держат какое-то время при себе, а после выкидывают, как надоевшую игрушку. Чужой ребенок - это ведь не родной. Сегодня он живет в звездной семье, снимается в кино, считается знаменитостью. А потом его выгоняют, он превращается в бомжа, и ковыряется в помойках в поисках пропитания".
        Класс взорвался от хохота. Все, как по команде, обернулись на меня. Я вскипел, сказал ей пару крепких фраз. Меня выгнали в коридор, поставили "неуд" по поведению. И с той минуты во мне, точно заноза, крепко засела мысль: а что, если все действительно будет именно так?
        Вскоре после этого, во время одной из своих домашних игр в разведчика, я тайком подслушал разговор мачехи и ее брата. От того, что я услышал, мне стало не по себе. Они собирались убить моего приемного отца.
        - Мы можем получить либо все, либо ничего, - говорила Катерина. - Третьего не дано.
        - Тогда придется убирать и пацана, - заметил Баруздин. - Ведь ему, как сыну, полагается половина.
        - Уберем. Но не сейчас. До совершеннолетия ему все равно ничего не видать. А к этому времени что-нибудь придумаем.
        Когда я вернулся в свою комнату, я был ни жив, ни мертв. Меня трясло. Я от испуга запер дверь, и принялся дожидаться возвращения Карпычева, чтобы все ему рассказать. Но затем мне в голову пришла одна шальная идея. А если им не мешать? Если дать им возможность осуществить задуманное, а спустя некоторое время убить их самих? Тогда все состояние моего приемного отца достанется одному мне. Я стану миллионером. Я обеспечу себя на всю оставшуюся жизнь. И мне не нужно будет бояться, что меня выгонят и оставят без копейки в кармане.
        Я приободрился. Судьба давала мне шанс. Упустить его казалось мне непростительным. И я решил вступить в эту опасную и рискованную игру. Это была самая интересная, самая захватывающая из всех моих игр, в которой напряжение, азарт, острота ощущений присутствовали по-настоящему, а не понарошку. Знать бы мне тогда, какой она будет иметь финал!
        Когда Карпычев вернулся домой, я ему ничего не сказал. Все последующие дни я держал себя так, как будто ничего не случилось.
        Сохранять спокойствие мне помогала уверенность в своих силах. Я не сомневался, что все будет по-моему. Основания для такой уверенности были спрятаны за решеткой вентиляционного окошка моей комнаты. Того самого, что располагается над шифоньером, под самым потолком. Я устроил там тайник, и хранил в нем коробочку с ядом, с помощью которого в нужный момент собирался разделаться со своей мачехой.
        Ты спросишь, откуда у меня взялся яд? Достать его мне помог один из тех самых студентов-африканцев. Я не буду его называть. Я не хочу вмешивать его в эту историю. Он хороший парень. Но ему в тот момент очень требовались деньги.
        - Возьми этот контейнер, - сказал он, протягивая мне маленькую коробочку, когда мы встретились в условленном месте. - Только обращайся с ним осторожно. В нем… (тут он произнес какое-то название на букву "Д", но я его не запомнил). Это очень сильный яд. Если хоть одна его капля попадет в кровь - человеку конец. Он очень быстро разлагается, и не оставляет никаких следов. Вскрытие покажет обычную сердечную недостаточность. Я не спрашиваю, зачем он тебе нужен. Но понимаю, что ты собираешься кого-то убить. Поэтому в цену товара, помимо денег, входит еще и одно условие. Ты должен навсегда покинуть нашу компанию. Я не хочу, чтобы, в случае чего, ты потянул нас за собой.
        Как мне было ни горько, но я согласно кивнул головой. С тех пор этих ребят я больше не видел.
        Яд я испробовал в тот же день. Я "угостил" им опостылевшую мне своим тявканьем мачехину болонку. Результат тебе известен. В доме стало заметно тише.
        Кто, когда, каким образом, и при каких обстоятельствах должен был убить моего приемного отца, выяснить загодя мне не удалось. Катерина и Баруздин в доме это не обсуждали. И сколько я ни подслушивал, я так ничего и не узнал. Мне оставалось только ждать. И вот день "Икс" наступил.
        Начинался он хорошо. Мы съездили с тобой в парк, посидели в кафе, сходили в кино, поиграли в хоккей. Мне было с тобой весело и интересно. Но когда Карпычев зашел в твою комнату и распорядился, чтобы ты отвез их с "дедом" к Голосовому оврагу, мое настроение резко испортилось. Я сразу почуял, что это неспроста.
        Когда вы обувались в холле, я стоял на лестнице и не сводил глаз со своего "папки". У меня щемило сердце. Я чувствовал, что вижу его в последний раз.
        Катерина в тот вечер не находила себе места. Она то возилась на кухне, то расхаживала по коридору, то просто сидела в кресле. Она явно чего-то ждала. Этим "чего-то" оказался телефонный звонок. Когда он прозвучал, она ринулась к трубке, точно коршун к добыче. Выслушав, что ей сказали, она облегченно вздохнула: "Слава богу!". И только после этого ушла в свою спальню.
        Не знаю, как она, а я в ту ночь так и не смог заснуть. Меня пробирала дрожь. На душе было погано-препогано. Когда рано утром раздался шум въезжающей во двор машины, я вскочил с кровати и бросился к окну. Увидев, что ты вернулся один, я почувствовал страх. Я понял, что это всё.
        Дядь Жень, а я ведь поначалу думал, что Карпычева убил именно ты. Ты, наверное, тогда никак не мог понять, почему я вдруг так люто тебя возненавидел. Но все признаки действительно указывали на тебя.
        Я решил вас с Катериной хорошенько попугать, чтобы вы не чувствовали себя в доме хозяевами. Помнишь тех ночных призраков? Так вот, это были не призраки. Это "поработал" я.
        Подробно описывать, как все это делалось, я не стану. Скажу только, что это было совсем несложно. Старый диапроектор, диапозитив с изображением Карпычева, а также разогретый на обычной настольной лампе порошок, с помощью которого на концертах создают сценическую дымку - вот и вся оснастка. Меня этому научили пиротехники, когда я был на съемках.
        Ради этих представлений я не спал две ночи подряд. Дождавшись трех часов, я выходил в коридор, напускал в нем "туман", затем надевал на себя старые тяжелые ботинки, и изображал с их помощью "таинственные шаги". После этого я прятался и ждал, когда вы появитесь. Как только вы высовывались из своих комнат, я тут же включал направленный на стену диапроектор, но только на мгновение, чтобы изображение лишь мелькнуло перед вашими глазами. Если бы я держал его дольше, вы бы, несомненно, разобрались, что это всего-навсего кино. А так вы струхнули не на шутку. Ваши перепуганные физиономии меня тогда немало позабавили.
        На следующий день после того, как о смерти моего приемного отца сообщили по телевизору, приехала бабка Лида. Ее появление стало для меня глотком воздуха. Я перестал чувствовать себя зайцем, окруженным стаей голодных волков.
        - Генку убили неспроста, - рассуждала она, сидя возле меня. - Чует мое сердце, что в этом замешана его милая женушка. А вся разгадка - в законе о наследовании.
        И она протянула мне распечатку трех его статей, подробно объяснив их смысл. Ты видел эту бумагу. Я тебе ее показывал.
        - Правда, это нужно еще доказать, - вздохнула она. - А доказать это будет не так то просто. Но твоя мачеха все равно просчиталась. Из Генкиных денег она не получит ни копейки. Он недавно все отписал на одного тебя. Она об этом еще не знает.
        И бабка Лида поведала мне про завещание. А также про то, как его найти, и что с ним дальше делать.
        - Рассказываю тебе это на тот случай, если со мной что-нибудь случится - пояснила она. - Я уже старая, здоровье у меня неважное. Это я просто внешне выгляжу такой крепкой. А на самом деле у меня болячек пруд пруди. Да и от этих подлецов можно всего ожидать. Я поэтому завещание с собой и не взяла. Мало ли, думаю, что. Лучше сначала изучить обстановку.
        Бабка Лида отдала мне на хранение документы, с помощью которых можно было попасть в банковский депозитарий, пластиковую карту и толстенную пачку денег.
        - Но я даю их тебе не для того, чтобы ты все истратил на лимонад и мороженое, - предупредила она. - А для того, чтобы тебе было на что жить, если, ни дай бог, меня не станет. Мачеха тебя кормить не будет.
        Бабка Лида глядела, как в воду. Ее убили через сутки, в день похорон. Ты об этом, конечно, помнишь.
        В тот вечер, по возвращении домой, я сразу лег спать. Голова болела. На душе скребли кошки. Настроение было прескверным. Похороны есть похороны. Но сколько я не пытался заснуть, мои глаза все никак не смыкались. Вдруг снаружи раздался какой-то осторожный стук. Форточка была открыта, поэтому я слышал его весьма отчетливо. Я соскочил с кровати и выглянул в окно. Но кромешная тьма не позволяла что-либо разглядеть. Однако, по донесшимся до меня звукам, я определил, что окно спальни открылось, и в него кто-то влез. По моей спине забегали мурашки. Я выскользнул в коридор и стал на цыпочках пробираться к лестнице. В доме стояла мертвая тишина. Но как только я спустился на первый этаж, ее прорезал испуганный вскрик. Он явно исходил из гостиной. Я в нерешительности замер. Сверху послышались шаги. Это был ты. Я бросился в дальний конец коридора, чтобы спрятаться за стоявшее в углу кресло. Едва я укрылся за его спинкой, как дверь гостиной распахнулась, и оттуда кто-то вышел. Незнакомец мелькнул мимо меня и прошмыгнул в холл. Щелкнул выключатель. Вспыхнул свет. Я зажмурился и затаил дыхание. Ты стал
приближаться. Я сидел ни жив, ни мертв. Еще два-три шага, и ты меня непременно увидишь. Что меня после этого ждет? И тут вдруг свет погас. Ты остановился. Послышался стук входной двери. Ты немного постоял, и продолжил свое движение в сторону холла. Дождавшись, когда ты пройдешь мимо кресла, я покинул свое укрытие и пулей взлетел по лестнице наверх. Все то, что происходило дальше, я украдкой наблюдал уже оттуда.
        Через некоторое время снова зажегся свет. Сразу после этого дверь спальни приоткрылась. В проеме возникла Катерина. Вид у нее был обеспокоенный. Она высунула голову за порог, и стала прислушиваться к тому, что ты говорил по телефону. Закончив разговор, ты вышел на улицу. Как только ты оказался снаружи, из холла появился "Митрофан Никитович". Я едва не вскрикнул от изумления. Он бросился к спальне, но Катерина решительно преградила ему путь.
        - Не сюда, - приглушенно сказала она. - Я спрячу тебя в другом месте.
        Боясь, что меня могут заметить, я не решился последовать за ними. Но по бряцанью ключей я догадался, что мачеха отвела его в подвал. Остальное ты знаешь.
        Смерть бабки Лиды повергла меня в шок. Я с необыкновенной ясностью ощутил, что остался совсем один. Что вокруг меня лишь враги. Враги коварные и жестокие, которые не остановятся ни перед чем. И что помощи и поддержки мне ждать неоткуда.
        На следующее утро мне снова удалось подслушать разговор Баруздина и Катерины. Он явился для меня очередным ледяным душем. Представляешь мое состояние, когда я узнал, что предстоящей ночью меня собираются убить? Поначалу я хотел откровенно дать деру. Бежать, куда глаза глядят. Но, немного поостыв, я устыдился своей трусости.
        "Нет уж, - сказал себе я. - Коль взялся за гуж - не говори, что не дюж. Мы еще посмотрим, кто кого отправит на тот свет".
        Близость опасности заставила мою мысль работать с лихорадочной быстротой. Не прошло и получаса, как я уже прекрасно представлял, что и как мне следует делать. В первую очередь мне требовалось оружие. Заглянув в кладовку, я нашел там старую швабру, отвинтил от нее ручку, вбил в ее конец швейную иглу, и получил что-то наподобие копья. Само по себе никакой опасности оно, конечно, не представляло. Но у меня ведь был еще и яд.
        Стемнело.
        Я разобрал постель, положил на простынь и накрыл сверху одеялом свернутую в тюки одежду, создав таким образом видимость, будто я крепко сплю, достал из тайника контейнер, открыл его со всеми полагающимися предосторожностями, и обмакнул в его содержимое "наконечник копья". После этого я выключил свет, забрался вместе с "оружием" под кровать, и принялся ждать своего убийцу.
        Ждать пришлось долго. У меня не было с собой часов, но думаю, что время минуло далеко за полночь. Я даже начал уже засыпать. Но когда до моих ушей донесся едва уловимый скрежет, сон сняло с меня, как рукой. Я крепко обхватил "копье" и замер на изготовке.
        Ручка двери медленно опустилась вниз. Дверь, чуть скрипнув, немного приоткрылась. Ее проем стал постепенно увеличиваться, и вскоре лунный свет, проникавший в комнату через неплотно прикрытые шторы, выхватил знакомый силуэт. Это был Матрос. Он переступил через порог и стал медленно приближаться ко мне. Его руки были спрятаны за спиной. Подойдя к кровати вплотную, он развел их в стороны. Мелькнула петля.
        "Пора!", - скомандовал себе я, и выбросил "оружие" вперед.
        Матрос охнул и повалился на пол. Его рот широко открылся, язык вывалился наружу, глаза выпучились. Он схватил ворот рубашки, и стал судорожно оттягивать его от шеи. И тут наши взгляды встретились. На его лице нарисовался ужас. Вознамерившись меня схватить, он протянул руки вперед, но вдруг дернулся, захрипел, задергался в конвульсиях, после чего распластался на полу, обмяк и стих.
        Я выждал некоторое время, затем вылез из-под кровати, осторожно подошел к нему и пощупал пульс. Мой несостоявшийся убийца был мертв. Из меня вырвался вздох облегчения. Я почувствовал себя победителем.
        Я осторожно выглянул из комнаты. В доме стояла тишина. Чьего либо бодрствования не наблюдалось. Я схватил труп за ноги и поволок его по коридору в "гостевую". Ох, и тяжелый он был, собака! Я буквально выбился из сил, пока его дотащил.
        Втянув Матроса в комнату, я решил немного поозорничать, и усадил его на диван, придав ему непринужденную позу.
        Утром меня ждали несколько презабавных минут. Помнишь изумленную физиономию Баруздина, когда он увидел меня живым и невредимым? Казалось, он проглотил собственный язык. Я ведь тогда специально открыл дверь, чтобы ему показаться. Жаль, мне не довелось наблюдать его рожу, когда он заглянул в "гостевую". Я представляю, какой она у него была.
        Моя мачеха и ее брат впали в растерянность. Когда вы с Панченко ушли, они закатили грандиозный скандал, возлагая вину за все произошедшее друг на друга. Им даже в голову не приходило, что причиной провала их замысла являюсь я. Правда, к следующему утру они очухались и решили все повторить. Теперь меня придушить должен был уже Баруздин. Но я счел, что мне довольно рисковать своей жизнью. Ведь я своей цели уже достиг. Я - миллионер. Завещание Карпычева, юридически оформлявшее меня таковым, находилось в Сочи, в банковской ячейке. Его нужно было просто оттуда взять. И я решил, не медля, отправиться в путь.
        Ввиду своего малолетства, я нуждался в попутчике. Одного меня вполне могли счесть за беспризорника, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Я обратился к тебе. К тому времени я уже разобрался, что ты никакой не убийца, а такая же жертва, как и я. Я подозревал, что ты и есть та самая "подстава", о которой упоминали в своих разговорах Баруздин и Катерина, и мне очень хотелось избавить тебя от этой участи. Ты ее не заслуживал. Ты был самым приятным человеком из всех, что крутились в нашем доме, очень хороший и очень добрый, совсем не того склада, что остальные. Кроме того, я чувствовал перед тобой свою вину, и жаждал ее как-то искупить.
        Увы, я никак не предполагал, что наши "друзья" сработают так оперативно, и что твоя травля начнется уже на следующий день после нашего отъезда. Я думал, что мы все-таки успеем доехать до Сочи. А там, имея на руках завещание, я смогу свободно все рассказать, и ты будешь оправдан. Но наш путь оказался значительно сложнее.
        Как это ни странно прозвучит, но, может быть, это даже было и к лучшему. Не будь у нас столь тернистого, сопряженного с опасностями, путешествия, как знать, обрели ли бы мы тогда друг друга?
        С каждым днем я проникался к тебе все бСльшим и бСльшим уважением. Я привязывался к тебе все сильнее и сильнее. Ты заботился обо мне, как о своем родном ребенке. А ведь я был для тебя совершенно чужой. Наверное, мы с самого начала каким-то образом почувствовали, что нужны друг другу. Я был одинок. Ты тоже. Я мечтал иметь отца. Ты - сына. Видимо, на этом все и сошлось. Отчетливее всего я ощутил, как многим тебе обязан, в ту самую ночь, когда ты, жертвуя собой, дал мне возможность убежать, и тем самым меня спас. Весь следующий день я провел, как на иголках. Я боялся, что Баруздин тебя убьет. Ты даже не представляешь, какое меня охватило счастье, когда тебя черного, окровавленного, в полубессознательном состоянии, но все же живого вывели тогда на улицу из обгоревшего дома. Я не смог усидеть на месте и бросился к тебе. Помнишь, я тогда назвал тебя папой? Я был в этом искренен.
        Интересно, стал бы ты меня спасать, если бы знал обо мне все? Наверное, нет.
        Мне очень горько сознавать, что в стремлении обрести счастье, - точнее, то, что мне представлялось таковым, - я встал на путь предательства, обмана, и тяжкого греха. Когда я делал по нему свои первые шаги, меня это нисколько не отягощало, ибо окружавший меня мир казался мне холодным и черным, и все, что я делал, представлялось мне вписывающимся в его жестокие нравы и законы, а потому дозволительным. Но когда, благодаря тебе, я понял, что заблуждался, и что в этом мире все же есть и свет, и теплота, поворачивать обратно было уже поздно.
        Дядь Жень, я обманывал тебя, когда говорил, что мне являлся дух моего погибшего отца. Ничего этого на самом деле не было. Я это выдумал. Я внушал тебе это лишь для того, чтобы удержать подле себя. Я знал, что ты в это поверишь. И все наши чудесные спасения, все "загадочные" смерти наших врагов произошли не от вмешательства потусторонних сил, а являлись на самом деле либо везением, либо результатом моего участия.
        Да, дядь Жень, Катерину, Филиппова, Долгих, хозяина придорожного кафе убил не дух моего отца, а я. Я отправил их на тот свет тем же способом, что и мнимого "Митрофана Никитовича".
        С Катериной произошло так. Перед тем, как уехать, я смазал ядом несколько канцелярских кнопок, и рассовал их по туфлям, в которых она обычно выходила на улицу. Честно говоря, я рассчитывал, что она умрет гораздо раньше. Но, то ли она неделю просидела дома, то ли ходила в чем-то другом - туфли долго оставались нетронутыми. Как только она их одела - все было кончено.
        Баруздиновская "охрана". Помнишь, ты недоумевал, зачем я взял с собой в дорогу игрушечный пистолет? Я еще тогда отговорился, что он нужен мне в качестве "пугача". На самом деле у него была другая, куда более важная роль. В нем были спрятаны обмазанные ядом иглы. Они находились в обойме. Для того, чтобы их достать, требовалось сдвинуть пластину на рукоятке. Вот почему я хватал его всякий раз, когда нам грозила опасность. Это было не игрушечное, а самое, что ни на есть, настоящее, грозное оружие.
        Филиппов и Долгих меня в тот день все-таки выследили. Я заметил их слишком поздно. Они обнаружили себя, когда я подходил к вокзалу. Отвязаться от них можно было лишь одним-единственным способом. Я прошел в камеру хранения, взял свой рюкзак, достал оттуда пистолет, вытащил из обоймы две иглы, сжал по одной из них в каждой руке, и, вскинув рюкзак за спину, направился к выходу. Филиппов и Долгих последовали за мной. Ты бы видел, какие победоносные ухмылки играли на их рожах. Они еще не знали, что их ждет. Когда мы вышли на улицу, они взяли меня в плотные "клещи". Схватить меня открыто им мешало многолюдье. Улучив момент, я выкинул руки в стороны, и вонзил иглы в каждого из них, после чего с невозмутимым видом проследовал дальше. Когда, пройдя метров сто, я украдкой оглянулся, они валялись на земле и корчились в судорогах.
        Примерно так же я расправился и с Ашотом, хозяином придорожного кафе. Уж очень сильно он меня разозлил. Я кольнул его в ту минуту, когда все смотрели на "дядю Гиви", и не смели отвести от него глаза. По счастью, моей манипуляции никто не заметил.
        Но, дядь Жень, ты не думай. Я нисколько не жалею, что прикончил этих ублюдков. У меня не было другого выхода. Если бы я их не уничтожил, они бы уничтожили меня. Их смерти меня нисколько не тяготят. Без них мир стал немного чище. Меня тяготит совсем другое.
        Несколько месяцев назад в наш почтовый ящик бросили конверт. Тот самый, который ты передал мне в день рождения. В нем было запечатано письмо Карпычева, которое он написал незадолго до своей смерти. Это письмо во мне все перевернуло. То, что я из него узнал, заставило меня пересмотреть свою роль в описанных выше событиях, и ужаснуться от осознания ее неприглядности, преступности и безнравственности.
        "Милый мой Радик! Дорогой мой сын!
        Если ты держишь сейчас в руке эту бумагу, значит, мои опасения оказались не напрасны. Последнее время меня почему-то не покидает ощущение, что со мной что-то произойдет, что моя жизнь близка к завершению. В чем его причина - не знаю. Может, это просто интуиция. А может, у меня попросту расшатались нервы. Но на всякий случай я все же решил написать тебе письмо, ибо я не могу покинуть этот свет, оставив тебя в неведении относительно твоего происхождения. Письмо я передам на хранение одному своему другу, который, если я вдруг умру, вручит тебе его в день твоего совершеннолетия. Поведать тебе эту историю сейчас я не могу. Ты еще слишком мал, чтобы воспринять ее с необходимой разумностью.
        Как-то много лет назад я познакомился на съемках с одной девушкой-негритянкой. Она выполняла в нашей группе какую-то незатейливую административную работу, была хороша собой, и не обратить на нее внимание было невозможно. Актеры в большинстве своем - люди увлекающиеся. Я не исключение. Между нами вспыхнул роман. Мы были с ней близки. Но все это продолжалось недолго. Через три месяца съемки закончились, меня ждали театр, семья. И я, набравшись духу, сказал ей, что в наших отношениях ставится точка.
        Она отреагировала мужественно, с достоинством. Хотя, конечно, была очень расстроена.
        - Ну, что ж, - сказала она, - я буду счастлива тем, что у меня от тебя осталось.
        Больше я ее никогда не видел. Случалось, я ее вспоминал. Это были приятные воспоминания. Но после них меня всегда охватывала грусть.
        Прошло десять лет. Меня пригласили сняться в фильме "Мальчик ищет отца". Когда я пришел на съемочную площадку и увидел тебя, во мне сразу воскресли воспоминания о давнем, но не забытом романе. Мне напомнили о нем черты твоего лица. Я осторожно, через третьих лиц, навел справки о твоих родителях, и был ошеломлен. Та девушка-негритянка являлась твоей матерью. Известие о ее гибели меня шокировало. Когда я сопоставил дату твоего рождения с периодом нашего с ней знакомства, меня бросило в жар. Но возникшее у меня предположение требовало подтверждения. И, спустя некоторое время, я его получил. Как-то во время репетиции одной из сцен ты нечаянно поранил себе палец. Медсестра обработала порез спиртом, и приказала тебе держать вату до тех пор, пока не свернется кровь. Помнишь, я потом забрал ее у тебя, чтобы выкинуть? Я ее не выкинул. Я отнес ее своему знакомому врачу, и попросил его тихо, неофициально сопоставить наши ДНК. Анализ отбросил последние сомнения. Ты действительно был моим сыном.
        Меня переполняло счастье. Ведь я к этому времени остался совсем один. Артем погиб. Жена умерла. Второй брак оказался неудачным. Я не испытывал от жизни никакого удовольствия, и вел ее лишь как вынужденную необходимость, через силу, через "не могу". Твое появление вернуло в нее смысл. Я стал жить для тебя, во имя твоего будущего. И мне это доставляло радость…".
        Дядь Жень, после того, как я прочел это письмо, во мне словно все рухнуло. У меня было такое ощущение, что от окружавшего меня мира остались одни обгорелые головешки.
        Я убил своего родного отца! Я убил человека, давшего мне жизнь! Пусть и не своими руками. Пусть не прямо, а косвенно. Но, так или иначе, как ни крути, его все равно убил я. Ведь я мог не допустить его убийства. Но я этого не сделал.
        Меня переполнила боль. Меня терзали укоры стыда и совести. Меня раздирали муки отчаяния. Как же я был близорук! Как я мог усмотреть фальшь в том, что на самом деле было правдивым и искренним? Ах, папа, папа! Почему же ты не решился мне тогда все рассказать? Почему ты думал, что я этого не пойму? Я бы все прекрасно понял. Я был бы от этого только счастлив. И у нас было бы все по-другому.
        Я всячески пытался выбросить свои переживания из головы. Но прошлое меня не отпускало. Оно вцепилось в меня железной хваткой и легло на душу тяжким грузом.
        По ночам во сне мне стал часто являться отец. Он не делал мне ничего плохого. Он только грустно смотрел на меня и укоризненно качал головой, словно говоря: "Как же ты мог, сынок? Как же ты мог?". И мне от этого становилось страшно.
        Я каким-то нутром постоянно ощущал его незримое присутствие. Мне казалось, что он неотступно следует за мной. И это ввергало меня в ужас. Я стал всего бояться. Я боялся даже нашего дома, в котором, казалось, даже стены смотрели на меня с осуждением. Моя жизнь превратилась в ад. Я метался в поисках спасения, и, в конце концов, его нашел. Я понял, что должен отречься от всего мирского, предать себя покаянию, и начать новую жизнь, которая была бы ничем не связана с моей прошлой жизнью. Я должен начать с нуля. Как только я это осознал, ко мне тут же пришло облегчение.
        Прости меня дядь Жень! Прости за все нехорошее, что я сделал в этой жизни. Надеюсь, ты меня поймешь. Ведь ты всегда меня понимал. Правда? Прости и оставь наедине с самим собой.
        За свое будущее не беспокойся. В верхнем ящике письменного стола лежат документы. Дарственная на дом, а также сберегательные книжки, переоформленные на твое имя. Это все теперь твое. Восприми это как мою благодарность. Живи и будь счастлив. Женись, заведи детей. Теперь тебе для этого ничто не мешает. Пусть в твоей жизни будет только хорошее и светлое.
        Прощай!
        Вечно признательный тебе Радик".
        Последние строки расплылись у меня перед глазами. Я отложил письмо в сторону, снял очки, вытер выступившие слезы, и принялся протирать линзы.
        Бедный ребенок! И за что ему дана такая горькая судьба? Почему ему пришлось жить среди людей, которые стремились погасить его самые светлые порывы? Почему ему в столь юном возрасте довелось в самой полной мере познать людскую злобу, корысть, несправедливость и лицемерие?
        Отчего ты так жесток, о Всемогущий Создатель, что наложил свое проклятие именно на этого мальчугана? Почему ты не обратил свой карающий взор на кого-нибудь другого, у кого вместо сердца - ледяная глыба, и в ком нельзя представить ничего более, кроме как разнообразных проявлений свинства? Разве мало таких людей ходит по белу свету? Но почему ты оставляешь их безнаказанными, и разишь тех, в ком есть совесть и душа, честность и благородство? А может, ты против них просто бессилен?
        Радик - убийца.
        Это сочетание представлялось мне невероятным. Оно никак не вязалось с личностью этого мальчика, с его характером, с его, в конце концов, возрастом. Но, увы, после его искреннего признания, оно было очевидным.
        Невероятное очевидное?
        Туманная дымка, с течением времени заволокшая в моей памяти события прошлого, словно растворилась, и перед моими глазами промелькнул ряд отрывочных картин.
        Я увидел грустного, поникшего Радика, вернувшегося из школы домой в день моего первого дежурства.
        Я увидел его сверкающие, полные жизни, глаза, когда мы с ним гуляли по парку имени Горького.
        А вот он, полный ненависти, швыряет в меня пустую тарелку, от которой я едва уворачиваюсь.
        Вот, как ни в чем не бывало, приходит ко мне во времянку.
        Вот я заступаюсь за него у придорожного кафе.
        Вот я спасаю его от Баруздина.
        Вот он спасает меня…
        Во имя чего мы через это прошли? До последнего момента я был преисполнен уверенности, что все то, что мы пережили, было испытанием судьбы, выдержав которое мы получили заслуженную награду. Я обрел сына, а Радик отца. А теперь получается, что все это было зазря?
        Меня охватило мучительное, болезненное чувство бесцельности дальнейшей жизни.
        Дарственная на дом, сберегательные книжки. Радик, Радик, да разве в этом счастье?! Неужели ты и вправду думаешь, что они способны компенсировать мне твою потерю? Да пропади они пропадом, коль за них приходится платить столь высокую цену! Никакая роскошь не стоит погубленной детской души!
        Я вскочил с дивана и принялся расхаживать по дому, воя от бессильной злобы. Злобы на этот черный, меркантильный мир, погрязший в прагматизме и лицемерии. Мною овладело бешенство и безумие. Я в отчаянии кидался на стены, разбил сервант, перебил посуду.
        Вконец обессилев, я в изнеможении плюхнулся на диван, свесил руки, откинул голову и закрыл глаза. Передо мной словно была пустота…
        Эпилог
        Я грустно поднялся с земли, отряхнул налипшие сзади сырые пожелтевшие листья, и медленно побрел вдоль склона оврага.
        Начинались сумерки. Дождь прекратился. Но влажность не спадала. Из моего рта выдыхался густой пар. Внизу белела полупрозрачная туманная дымка.
        С момента исчезновения Радика прошло полтора года. Я выполнил его просьбу. Я дал ему возможность уединиться с самим собой, и не стал докучать ему своими поисками. Если он считает, что так для него будет лучше, значит, так тому и быть.
        Но я его ждал. Меня не покидала уверенность, что он вернется. Рано или поздно, но вернется. Повзрослевший, возмужавший, многое переосмысливший, но такой же яркий и искренний, каким был раньше.
        Я ждал его каждый день. Всякий раз, когда в дверь калитки раздавался стук, я выскакивал во двор, воспламененный надеждой. А вдруг это он? Но раз за разом меня постигало горькое разочарование.
        Дойдя до лестницы, я принялся спускаться на дно оврага. Мой путь лежал к Гусь-Камню. Тому самому чудодейственному валуну, про который ходила молва, что он способен исполнять желания. Каждый раз я загадывал одно и то же. Но оно все никак не сбывалось. Но я, тем не менее, не терял надежду. Настойчивость - залог успеха. Десять раз не сбылось, пятьдесят - не сбылось, сто - не сбылось, но на сто первый обязательно сбудется. И, наконец, настанет тот момент, когда я снова увижу эти знакомые черные кудряшки, эти большие выразительные глаза, эту ослепительную белозубую улыбку, и приветливо скажу: "С возвращением, мой сын!"…
2010 г.