Черная повесть Алексей Хапров
        Героям этого романа предстоит преддипломная практика в геологической экспедиции. Поездка видится им весёлым, интересным приключением. Но происходит трагедия - терпит крушение перевозивший их к месту назначения вертолёт. Ребятам удаётся спастись, и они оказываются в глухой тайге. Но вскоре обнаруживают, что рядом с ними обитает нечто таинственное и страшное. Неведомая сила убивает ребят одного за другим. Выжить удаётся только одному юноше. Вспоминая произошедшее, он пытается дать ответ на вопрос, что же всё-таки погубило его товарищей. Разгадка оказывается шокирующей.
        Алексей Хапров
        Чёрная повесть
        1
        Я медленно брёл вперёд, не разбирая дороги. Собственно, дороги, как таковой, не было. Не было даже тропинки. Меня окружала лишь дикая, сырая, таёжная глушь. Вокруг царил полумрак. Стояла абсолютная тишина, лишь изредка прерываемая шумом ветра, стуком дятла, или жужжанием какого-нибудь гнуса. Я упорно продирался сквозь сухие ветви огромных развесистых сосен-великанов. Эти ветви были настолько толстые, что походили на стволы молодых деревьев. Они спускались вниз, почти до самой земли, затем снова уходили вверх, и безжалостно царапали меня своими колючками. Мои ноги беспрерывно спотыкались о мёртвые корявые сучья и гниющие пни, которые тяжело было сразу заметить в высокой траве, а протянувшаяся густой сетью с куста на куст паутина налипала на мою одежду и заставляла периодически брезгливо отряхиваться.
        Идти было тяжело. Но, невзирая на все препятствия, на страшную, нечеловеческую усталость, на острую, ноющую боль в сломанной руке, на мучившие меня голод и жажду, я упорно преодолевал эти дебри, практически не зная отдыха. У меня была одна-единственная цель - поскорее вырваться из этого зелёного ада.
        Смеркалось. Багряное солнце клонилось к закату. Его лучи разгоняли слабый туман, и падали на землю густыми, слегка согревающими струями. Ветер игриво колыхал верхушки столетних деревьев, которые тоскливо шумели, словно жалуясь на свою старость, и на свою скучную, однообразную жизнь.
        Мимо меня промчалась белка. Она забралась на сосну, расположилась на нижней ветке, с которой осыпались жёлтые, уже отмершие хвоинки, и оттуда с любопытством уставилась на меня своими чёрными, блестящими, напоминавшими маленькие бусинки, глазками, словно изумлённо спрашивая: что тебя сюда занесло, человек?
        В моей голове царила пустота. В глазах раз за разом вспыхивали и вращались маленькие красные звёздочки. Иногда у меня возникало такое ощущение, что я пребываю в каком-то полусне. Что всё, что было вокруг меня - это не реально. Что всё это мне просто кажется. А я на самом деле сейчас лежу дома, в своей кровати, и сладко посапываю на подушке. Но меня тут же отрезвляли воспоминания о пережитом. Они уничтожали любые, даже маломальские сомнения в реальности происходящего.
        Вдруг на фоне уже ставшей для меня привычной тишины отчётливо прозвучал гул автомобильного мотора. Я остановился, как вкопанный, и прислушался. Это была не слуховая галлюцинация. Это был реальный звук. Очевидно, где-то невдалеке проходила трасса. Я стиснул зубы, и из последних сил продолжил свой путь.
        Когда через некоторое время впереди показалась просека, у меня уже не осталось сил, чтобы хоть как-то выразить свою радость. Я вышел из леса, добрался до обочины дороги, скинул изрядно натёрший мне спину рюкзак, и в изнеможении опустился на землю. Физическое и нервное напряжение тут же дало о себе знать. Меня охватила жуткая слабость. Передо мной всё заплясало и закружилось, и я непроизвольно отключился, погрузившись в глубокий сон, сквозь который смутно, как бы издалека, до меня донёсся скрип автомобильных тормозов. После этого послышались вопросительные голоса. Затем чьи-то руки осторожно подняли меня с земли и куда-то понесли…
        Очнулся я от лёгкого, хотя и достаточно ощутимого похлопывания по щекам. Разомкнув веки, я увидел перед собой четыре пары беспокойных глаз.
        - Ну, вот, кажись очнулся, - пробасил худощавый, немного сутулый мужчина в белом колпаке и белом халате, шею которого обхватывали слуховые наконечники фонендоскопа. Мужчина был высокого роста, с продолговатым лицом, крутым лбом, на котором чётко обозначались так называемые «музыкальные шишечки», а также несколько горизонтальных, близких к бровям, морщин. У него был толстогубый широкий рот, длинный массивный нос, серые глаза, которые за мощными линзами старомодных роговых очков казались просто огромными.
        - Нашатырь, Виктор Михайлович? - спросила стоявшая рядом с ним симпатичная миниатюрная чернявая девушка с лицом, чем-то напоминавшим мышиную мордочку, также облачённая в белый халат.
        - Не надо, - ответил тот. - Он и без него аклимается.
        Две другие пары глаз принадлежали пожилой супружеской паре, стоявшей чуть поодаль, вид которой не свидетельствовал об её принадлежности к персоналу больницы, где я, судя по всему, находился. Это были седой мужчина в бежевом свитере, и полноватая женщина в розовом пуловере.
        - Живой? - спросили они.
        - Живой, - откликнулся врач.
        - Фу, слава Богу, - облегчённо вздохнула женщина. - Мы уж думали, помирает. Едем - и вдруг впереди он лежит у самой обочины. Остановились, подошли - а он без сознания. Мы перенесли его в машину - и сразу к вам.
        - Где вы, говорите, его нашли? - спросил Виктор Михайлович, задумчиво глядя на меня.
        - Километров за пятьдесят отсюда будет, - сказал мужчина.
        - Я на днях по радио слышала, что в лесу шестеро студентов пропали, - добавила его жена. - Может, это один из них?
        Я усиленно закивал головой.
        - О! - обрадовано воскликнул врач. - Да он уже всё понимает! Говорить можешь? Как тебя зовут?
        - Дмитрий, - прохрипел я.
        - Дмитрий? Очень хорошо. А где остальные пятеро?
        Я хотел ответить, но тут моё горло словно перехватило веревкой. К нему подкатил огромный ком, и я с изумлением почувствовал, что язык отказывается мне повиноваться. Поэтому я только сглотнул слюну и отвернул голову, ничего не сказав.
        - Ну, мы, наверное, пойдём, - произнесла женщина в розовом пуловере. - Нам ещё ехать далеко.
        - Да, конечно, идите, - сказал Виктор Михайлович. - А если хотите, оставайтесь на ночь у нас. Утром поедете.
        - Да нет, спасибо.
        - Ну, как знаете. Огромная вам благодарность, что не проехали мимо.
        Супружеская пара вышла. Врач проводил их до двери и повернулся к медсестре:
        - Маша, принеси-ка нам что-нибудь из столовой. Ты, наверное, голоден?
        Последний вопрос относился ко мне. Я смущённо кивнул головой. Медсестра вышла, а Виктор Михайлович пощупал мне пульс, внимательно осмотрел мои зрачки, после чего отошёл к письменному столу, который стоял у окна.
        - Подняться можешь? - спросил он.
        Я глубоко вдохнул, ощутив характерный для всех медучреждений запах карболки, сделал усилие и поднялся с кушетки, на которой лежал. Всё тело ныло и болело. Я поморщился. Врач сел за стол, положил перед собой пустой бланк медицинской карты, и достал из нагрудного кармана халата авторучку.
        - Что у тебя с рукой?
        - Не знаю. Наверное, перелом, - ответил я.
        - Перелом? - переспросил врач. - Это, конечно, плохо. Но не страшно. Сейчас мы его загипсуем, и всё будет нормально. Ну, а теперь расскажи о себе поподробнее. Давай начнём с фамилии, имени, отчества.
        - Лю Ку Тан Дмитрий Леонидович, - назвал себя я.
        - Люкутан? - усмехнулся врач. - Редкая фамилия.
        - Редкая, - согласился я.
        - Вроде, даже и не русская.
        - Китайская, - разъяснил я. - Дедушка был китаец.
        - А-а-а, - понимающе протянул Виктор Михайлович. - Теперь понятно. А писать-то её как, раздельно или вместе?
        - Вообще-то, правильно раздельно. Но все обычно пишут вместе. Так что, если хотите, можете написать вместе.
        - Но в паспорте как записано?
        - В паспорте - раздельно.
        - Значит, и мы запишем раздельно.
        И врач внёс в карточку первую запись.
        - Возраст?
        - Двадцать три года.
        - Место жительства?
        - В настоящий момент - город Москва, - не без гордости ответил я, и назвал адрес, по которому проживал.
        - Что же тебя в нашу глушь-то занесло?
        - Преддипломная практика.
        - Студент, значит? Где учишься?
        - Московский Государственный Университет, геологический факультет.
        - МГУ? - уважительно проговорил Виктор Михайлович, продолжая двигать шариковой ручкой. - Это, значит, вас всех отправили сюда на практику?
        Я кивнул головой.
        - Так где же, всё-таки, остальные?
        К моему горлу снова подступил ком.
        - Ты хоть скажи, они живы?
        - Нет, - тихо выдавил я.
        Брови врача нахмурились.
        - М-да, - крякнул он, отложил ручку в сторону и пристально посмотрел на меня.
        Я опустил глаза и тяжело вздохнул.
        - Можно, я не буду сейчас об этом рассказывать? - попросил я. - Им всё равно уже ничем не помочь. Это длинная история. В двух словах её не передать. Я всё расскажу завтра. А сегодня, поверьте, просто сил нет. Я пять дней практически ничего не ел, два дня не спал. Не до этого.
        Врач с сочувствием посмотрел на меня.
        - Ну, хорошо, - согласился он. - Завтра - так завтра.
        Дверь открылась, и в кабинет зашла медсестра. В её руках значился накрытый белым полотенцем поднос, от которого исходил такой аппетитный аромат, что я непроизвольно подался вперёд. Медсестра поставила поднос на стол. Под белым полотенцем оказались: полная тарелка щей, котлеты с картошкой, салат из квашеной капусты, и чай.
        - Погоди, - остановил меня Виктор Михайлович. - Если ты действительно пять дней ничего не ел, тебе столько нельзя. Пойми, мне не жалко. Просто твой желудок может не выдержать. Давай ограничимся салатом и щами.
        Я согласно кивнул головой, взял ложку и буквально накинулся на еду.
        - Не спеши, не спеши, - приговаривал врач. - Никто у тебя ничего не отнимет. Ешь медленнее, хорошо прожёвывай пищу.
        Я старался следовать его совету, но у меня это почему-то не получалось. Пять голодных дней пробудили во мне просто животные инстинкты, и я проглатывал ложку за ложкой с такой жадностью, с какой потребляет пищу дикий зверь.
        Тарелка опустела в какие-то пять минут. Я откинулся на стуле и с удовольствием почувствовал, как наполняется мой желудок. Это ощущение заметно прибавило мне жизненных сил.
        - Ну, вот и хорошо, - проговорил врач.
        Медсестра собрала пустую посуду на поднос и унесла. Виктор Михайлович поднялся со своего места, подошёл ко мне, и ободряюще похлопал по плечу.
        - Пойдём в процедурную.
        Мы прошли в соседний кабинет. Врач внимательно ощупал мою руку, затем сделал рентген. Дождавшись, пока проявится снимок, он внимательно его осмотрел, буркнул диагноз: «перелом локтевого отростка», после чего покрыл мою руку гипсовым раствором почти до самого плеча. Дальше мы сидели с ним ещё примерно час. Виктор Михайлович коротал время, рассказывая забавные истории из своей медицинской практики, а когда гипс высох, поднялся и кивнул, призывая идти за собой:
        - Ну, а сейчас давай в душ, и спать. Переодеться во что есть?
        - Нет, - ответил я.
        - Я распоряжусь, чтобы тебе выдали пижаму. Пойдём, провожу в палату.
        Я взял свой рюкзак, который валялся возле кушетки, и мы вышли из кабинета.
        Тускло освещённый больничный коридор сиял пустой. Время было позднее, и все пациенты уже спали. Сидевшие кучкой на диване дежурные медсёстры с любопытством посмотрели на меня. Я смущённо опустил глаза. Врач довёл меня до крайней палаты и открыл дверь.
        - Вот здесь мы тебя и разместим, - произнёс он, зажигая свет.
        Я огляделся. Это была небольшая, но уютная чистая комнатка с двумя аккуратно застеленными кроватями.
        - Занимай любую, - сказал Виктор Михайлович и вышел.
        Я выбрал ту, которая стояла у окна.
        Через несколько минут я с наслаждением плескался в тёплой воде, густо намыливая себя мочалкой. Вместе с потом и грязью с меня словно сходили те напряжение и страх, что господствовали в моей душе все последние дни.
        Смыв мыло и тщательно обмывшись, я подошёл к закреплённому на стене зеркалу. Мне стало страшно. Неужели это был я? Как сильно я изменился за эту неделю! Я выглядел постаревшим лет на десять. Рёбра буквально выпирали наружу. В области живота значилась впадина. Лицо имело какой-то пепельно-серый оттенок. И без того худое, оно стало ещё уже. Щёки впали настолько глубоко, что, казалось, приросли к челюстям. На лбу, который ещё совсем недавно был чистым и гладким, теперь отчётливо проступали мелкие морщины. Под утомлёнными, светившимися краснотой, глазами набрякли уродливые мешки. Моё сердце защемило. До чего же это неловко, испытывать жалость по отношению к самому себе!
        Я задумчиво посмотрел на своё зеркальное отражение, поднял здоровую руку и стал медленно водить пальцами по лицу. Высокий, скошенный назад лоб; короткие, густые, неровные брови; узкий нос, длинный кончик которого нависал над верхней губой; маленькие уши с несколько дефектным ободком. Всё это относилось ко мне. Всё это был я.
        Вытершись насухо полотенцем и облачившись в чистую, пахнувшую свежестью синюю пижаму, принесённую мне Машей, я вернулся в свою палату, разобрал постель, погасил свет, разделся, залез под одеяло, и закрыл глаза. Поначалу передо мной стояла только темнота. Но затем в моей памяти, как-то сами собой, словно на фотобумаге, помещённой в реактив, стали проявляться различные картины. Они походили на неясный сон. То ли всё это действительно было, то ли всего этого на самом деле не было…
        2
        Воздух в плацкартном вагоне был удушающий и вязкий. Он был насыщен кисловатым запахом пота и затхлостью. Тем, кто впервые заходил сюда с улицы, казалось, что они попали не в поезд, а в сточную канаву, полную миазмов. Новые пассажиры неизменно морщили нос и произносили брезгливое «Фу-у-у!».
        В этой душегубке мы ехали уже сутки. Позади был последний курс университета, впереди - преддипломная практика. Конечно, мы были не в восторге, что нам придётся провести целый месяц в геологической экспедиции, ведущей свои исследования в какой-то таёжной глуши, территориально относящейся к Иркутской области. Но, как говорится, судьба есть судьба…
        - А чего вы хотели? - удивлённо развёл руками декан, заметив, как потухли наши глаза, когда нам объявили, где нам придётся собирать материал для дипломной работы. - Вы должны были знать, куда идёте. Работа геолога как раз и происходит в таких вот «тигулях». В Москве полезные ископаемые не водятся. Чтобы работать в городе, нужно было поступать на другой факультет. Экономический, там, или юридический.
        - Там конкурс был слишком большой, - проворчал кто-то.
        Декан снова развёл руками.
        - А что эта экспедиция, хоть, ищет? - поинтересовался я.
        - Руды, - ответил декан. - Руды цветных металлов. Никель, вольфрам, молибден. Да пождите вы расстраиваться. В том, что места там глухие и малоизученные, есть свой плюс. Природа там нетронутая. Можно даже сказать, первозданная. Может, вы там какой-нибудь золотой самородок найдёте. Такой здоровенный, что на всю жизнь себя обеспечите…
        Я лежал на верхней полке, и читал Джека Лондона. Точнее будет сказать, я пытался его читать. Содержимое книги воспринималось плохо. Виною этому был немилосердный храп, раздававшийся справа от меня и больше походивший на стоны умирающего. Эти «стоны» принадлежали моему сокурснику Сергею Вишнякову, развалившемуся на соседней верхней полке, который являл собой, пожалуй, самую романтическую личность нашего курса. Это был худощавый парень среднего роста, с вечно растрёпанными в беспорядке волосами, с прямым, средней ширины, лбом, с глазами подростка, начитавшегося Жюля Верна и Фенимора Купера, коротким носом, квадратным, с твёрдыми губами, ртом, на котором постоянно, даже во сне, играла светлая, немного мечтательная, юношеская улыбка. Он был просто помешан на путешествиях. Казалось, что в них заключался весь смысл его жизни. Его правая рука свесилась вниз и болталась возле стоявшей на столике, практически полностью опустошённой пивной баклажки, которая, собственно, и являлась причиной его, не соответствовавшего времени суток, крепкого сна. Сидевший под ним Алан Тагеров раздражённо поднялся с места,
забросил руку Вишнякова обратно на полку, отодвинул его голову подальше от края и пробурчал:
        - Джигиты-вакхабиты!
        Это была обычная универсальная присказка Алана. Слова «джигиты-вакхабиты» могли выражать у него всё, что угодно - одобрение и недовольство, злобу и восторг, удивление и разочарование. Всё зависело от того, каким тоном они произносились. В настоящий момент они означали следующее: как он замучил своим храпом!
        В противоположность Вишнякову, Тагеров был выше среднего роста, строен и атлетичен. У него был широкий лоб, тонкий, костлявый, высоко посаженный нос, короткие, густые брови. В его карих глазах всегда светилась та энергичность, которая присуща любому кавказцу, и которая всегда привлекает к нему особ противоположного пола. Вот и сейчас с ним мило беседовали, явно получая от этого удовольствие, Лиля Ширшова и Юля Патрушева. Они были единственными москвичками в нашей шестёрке, и давно являлись закадычными подругами, хотя общего в их характерах было немного. Спокойная, деловая, неторопливая речь худощавой, короткостриженной брюнетки Юли резко контрастировала с торопливым, слегка наивным щебетанием и хихиканьем пышнотелой и пышноволосой блондинки Лили. Видимо, в их дружбе присутствовало что-то такое, что было сродни эффекту разнополярных сторон магнитов, которые, как известно, притягиваются.
        Последним представителем нашей образованной волею декана компании был Ваня Попов. Рыжеватый, маленького роста, деревенский парнишка, с кучей веснушек на лице, немного нескладный, он был тих и немногословен. Его круглое, с высокой переносицей и выступающими скулами лицо всегда сохраняло какую-то торжественную неподвижность, словно восковая маска, лишённая всяких эмоций. У него были редкие, имеющие ниспадающие края, брови, круглые, с большой радужной оболочкой, глаза, и маленький рот. Большую часть пути Ваня лежал на боковой верхней полке и задумчиво смотрел в окно, спускаясь вниз лишь по необходимости.
        Я ещё раз укоризненно покосился на храпящего Вишнякова, вздохнул, захлопнул книгу, и положил её на откидную сетку. Драматизм «Белого безмолвия» при таком фоне совершенно не трогал душу.
        - Ванёк! - позвал я.
        Попов повернулся ко мне.
        - Давай перемахнёмся в картишки.
        - Давай, - согласился он.
        - Интересно, а нас вы почему не приглашаете? - с шутливой обидой воскликнула Лиля.
        - Ну, вы так увлечены беседой, что я постеснялся вас прерывать, - объяснил я, свешивая ноги.
        - Одно другому не мешает, - улыбнулся Алан, сверкнув своими ослепительно белыми зубами. (Чем он, интересно, их чистит?)
        Я вытащил из своей сумки колоду карт, специально купленную мною, чтобы не скучать в дороге, сел рядом с Аланом, и принялся тщательно их перетасовывать.
        - Во что сыграем?
        - В «дурачка», - с недоумением произнесла Юля. Мол, а во что ещё можно сыграть?
        - Юля, в «дурачка» - это слишком банально, - с наигранным упрёком возразил Тагеров. - Почти что дипломированным геологам не к лицу играть в такие примитивные игры.
        - Твоё предложение? - спросила Патрушева.
        - В «очко».
        - Давайте, давайте, - захлопала в ладоши Лиля. - Давайте в «очко».
        - Хр-р-р! - раздалось сверху.
        - Вот! - со значением поднял указательный палец Алан. - Вишняков тоже на моей стороне.
        Мы непринуждённо рассмеялись.
        - Против такой поддержки, конечно, не попрёшь, - улыбаясь, проговорила Юля.
        - Все согласны? - спросил я, поочерёдно оглядев каждого. Возражений не последовало. - Ну что ж, тогда я сдаю.
        Лиля повернула голову.
        - Вань, а ты что там сидишь? - удивлённо спросила она у продолжавшего оставаться на боковом месте Попова. - Давай ближе к нам. Не бойся, мы не кусаемся.
        Ваня с некоторой застенчивостью пересел к девчонкам. Игра началась.
        - Ещё, - сказал Тагеров.
        - Мне тоже, - добавила Ширшова.
        Я протянул каждому из них по карте.
        - Джигиты-вакхабиты! - разочарованно воскликнул Алан.
        - Самураи-басмачи! - в тон ему произнесла Лиля.
        Тагеров в сердцах бросил карты на стол. Ширшова проделала то же самое.
        - Не расстраивайтесь, - сказала Патрушева, и кокетливо поиграла глазами. - Не везёт вам в картах - повезёт в любви.
        Лиля прыснула. Алан загадочно улыбнулся и опустил глаза.
        - Мне тоже, - тихо попросил Попов, и, получив карту, вздохнул. - Увы. У меня перебор.
        - И я пас, - заключил я, и вопросительно посмотрел на Юлю.
        - А у меня, вроде, двадцать одно, - не без гордости заявила она, и продемонстрировала десятку, туза и даму.
        - Везучая, - заметил Тагеров.
        Из-за перегородки высунулась маленькая седая голова в мощных очках.
        - Чем это там молодёжь развлекается? - послышался дребезжащий старческий голосок.
        - Какое тебе до этого дело? - раздалось ревнивое женское контральто. - Не лезь, куда не следует.
        Мощные очки исчезли. Я с удивлением отметил, что храп наверху стих. Подняв голову, я увидел, что Вишняков смотрит на нас мутными глазами.
        - Что это вы там делаете? - хрипло поинтересовался он.
        - Не видишь, диссертацию пишем, - ответил Алан, и озорно подмигнул Лиле. - О благотворном влиянии храпа на скорость движения поезда.
        В сонных глазах Сергея проявилось недоумение. Его лоб нахмурился, красноречиво свидетельствуя о том, что он пытается вникнуть в смысл сказанного. И только поглядев на заливавшуюся смехом Ширшову, Вишняков наконец сообразил, что это - всего лишь шутка. Ни слова не говоря, он перевернулся на другой бок. Полка жалобно заскрипела.
        - Ещё будем? - спросил я, собирая карты.
        - Конечно, - сказала Лиля. - Нам же когда-нибудь тоже должно подфартить.
        Я краешком глаза поочерёдно оглядел двух подруг, и про себя усмехнулся. Не передрались бы они между собой. Невооружённым глазом был заметно, что между ними шла скрытая борьба за внимание Алана. И победу в этом соперничестве, судя по всему, одерживала пока Лиля.
        Следующие две партии удачи никому не принесли. Тагеров и Ширшова с картинным азартом выражали досаду, но склонить фортуну на свою сторону им так и не удалось. Зато они окончательно разбудили Сергея. Когда я в очередной раз перетасовывал колоду, с верхней полки, перед самым моим носом, свесились его, пахнувшие отнюдь не духами, пятки.
        - Чай! Чай! Кто желает чай? - послышалось в вагоне.
        Это была проводница, дородная пожилая женщина в синей железнодорожной униформе.
        - Молодой человек, вы не желаете чаю? - обратилась она к Вишнякову, поравнявшись с нами. Но, увидев его помятое лицо, поняла всю неуместность своего вопроса, раздражённо прошипела «гос-с-споди!» и проследовала дальше.
        Сергей спрыгнул вниз, уселся между мной и Аланом, обулся и решительно заявил:
        - Я тоже буду играть…
        Надо заметить, что в нашей группе отношение к Вишнякову было неоднозначным. Одни считали его весёлым малым, другие недолюбливали. Он был шутник и балагур, являлся завсегдатаем студенческих гулянок, и многими воспринимался как чересчур легкомысленный. Но врагов он не имел. Его открытость, беззлобность и бесконфликтность делали его весьма приятным в общении. Правда, когда разговоры касались чего-нибудь серьёзного, его предпочитали в них не вовлекать, ибо любой научный вопрос он неизменно превращал в парад острот, что не всегда бывало к месту.
        Лично мне врезалось в память его выступление на одном из семинаров по географии. По-моему, это было ещё на первом курсе, когда мы только начинали притираться к нашей «альма-матер». Сергей читал доклад о Гималаях.
        - Гималаи - это очень древние горы, - бодро рапортовал с кафедры он. - В их лесах обитает очень много диких обезьян. Толщи составляющих их горных пород неоднократно подвергались воздействию мощных сил. Таких, как землетрясения, извержения вулканов, а также нашествие нашей популярной певицы Маши Распутиной. Машу всё-таки отпустили в Гималаи, где она смогла раздеться догола, чего так страстно желала. Климат в Гималаях очень дождливый. Он отличается резкими перепадами температур в дневные и ночные часы. Так что, если вы соберётесь в Гималаи, не забудьте прихватить с собой зонтики и тёплые вещи…
        Ну и так далее, в том же духе.
        Мы держались за животики, слушая его рассказ, чего нельзя было сказать о профессоре, преподававшем нам этот курс. Это был долговязый, брюзгливый сухарь, начисто лишённый чувства юмора. Он смотрел на Вишнякова с нескрываемым негодованием, а когда тот закончил свою речь, не преминул обрушить на него весь свой гнев.
        - Молодой человек, - заявил он. - вы, по-моему, не понимаете, где находитесь. Это не цирковое училище! Это Московский Государственный Университет! Здесь занимаются наукой, а не клоунадой. Мне кажется, вы немного ошиблись в выборе профессии. Но ещё не поздно всё исправить.
        Мы притихли, а густо покрасневший докладчик сошёл в аудиторию с обескураженным видом. К слову, у него были потом серьёзные проблемы с экзаменом…
        После того, как несколько следующих партий снова не выявили победителя, Сергей решительно отобрал у меня карты.
        - Димон, отдохни, - сказал он. - Какая-то у тебя не лёгкая рука.
        Я пожал плечами.
        - Пожалуйста.
        Вишняков принялся тщательно перетасовывать колоду. Причем, делал он это довольно своеобразно. После двух-трёх пасов он неизменно вытаскивал из середины какую-нибудь карту и клал её сверху. До нас не сразу дошло, что эти его действия имели вполне определённый смысл.
        Закончив тасовку, Сергей принялся раздавать карты. Когда у каждого из нас в руках оказалось по три штуки, раздался неуверенный голос Попова.
        - У меня, кажись, очко.
        - Браво, браво! - зааплодировал Вишняков, и с пафосом провозгласил. - Да здравствует новый чемпион!
        К нашему изумлению, Ване сопутствовал успех и в двух последующих партиях. Его обычно тусклые глаза заблестели. Ему явно было приятно чувствовать себя победителем. Победителем хоть в чём-то. Ваня приехал в Москву из какой-то глухой деревушки, и за все пять лет учёбы так и не смог в ней освоиться. Если другие провинциалы, включая меня, постепенно привыкли к столичной суете, и даже начали чувствовать себя настоящими москвичами, то Ваня так и остался таким же робким и застенчивым, каким и был раньше. Он был начисто лишён всякого тщеславия. В нём абсолютно отсутствовало стремление чем-нибудь выделиться из общей массы, что обычно бывает свойственно молодости. Он всегда сторонился компаний, предпочитал одиночество, и был настолько бесцветен, что эта его бесцветность поневоле обращала на себя внимание, и даже казалась какой-то яркой. В чём здесь была причина - сказать трудно. Может, в природной житейской робости, может в постоянной денежной нужде, а может и в том и в другом сразу, ведь первое зачастую происходит из второго. Характерный факт: после занятий в университете он никогда не ходил куда-нибудь
гулять. Он неизменно возвращался в общежитие и проводил в нём всё свое свободное время.
        - Ну, Ванёк, ты даёшь! - удивлённо восклицал Сергей. - А ещё такую недотрогу из себя корчишь. Да в тебе фарта побольше, чем в каждом из нас.
        Попов краснел и смущённо улыбался. Было заметно, что его наполняло воодушевление.
        Первым заподозрил неладное Тагеров. Когда Вишняков в очередной раз принялся перетасовывать колоду, он стал наблюдать за его руками с повышенной пристальностью. А когда тот приготовился начать новую раздачу, решительно проговорил:
        - А ну-ка погоди. Дай-ка я раздам.
        На лице Сергея промелькнула какая-то тень. Он немного замялся, но потом всё же протянул карты Алану.
        - Возьми.
        Тот принялся раздавать. При этом он изменил очерёдность, и Ваня с Лилей как бы поменялись местами.
        - Я выиграла, я выиграла! - радостно захлопала в ладоши Ширшова.
        Тагеров посмотрел на Вишнякова. Его взгляд был весел, пытлив и настойчив. Ответный взгляд Сергея содержал в себе осуждение. Ваня нахмурился, заёрзал, и стал пристально рассматривать пальцы своих рук. Первой напряжённость ситуации уловила Юля. Она перемешала карты и воскликнула:
        - Да хватит вам картёжничать! Мы к Уфе подъезжаем. Собирайтесь. Стоянка тридцать минут. Хоть с вокзала на Уфу посмотрим.
        Когда поезд остановился, и все пассажиры потянулись к выходу, Сергей тихонько притянул к себе Алана и произнёс:
        - Зачем ты? Я специально хотел его ободрить.
        - Да он по жизни такой угрюмый, - отмахнувшись, бросил тот.
        В отличие от Попова, Тагерову повезло родиться баловнем судьбы. Его отец был очень уважаемым человеком, занимал весьма солидный пост, ввиду чего Алан никогда не сталкивался с такой проблемой, как нужда.
        Его личность лучше всего характеризует один эпизод, который имел место ещё на первом курсе. В нашей группе требовалось избрать старосту. Не считая некоторых формальностей, староста главным образом был нужен для того, чтобы ежемесячно получать в кассе университета на группу стипендию. Кроме старосты, никто другой получить её не мог. Доверенность оформлялась только на него. Кто-то предложил Тагерова. Он не возражал, и мы единогласно проголосовали «за».
        Наступило пятнадцатое число, которое мы в шутку называли «Днём студента». Все смотрят на Алана. Тот и бровью не ведёт.
        - Алан, ты сходил за стипендией?
        - Нет, не сходил. Сегодня некогда. Завтра схожу.
        Наступает следующий день. Денег снова нет.
        - Алан, где стипендия?
        - Да успокойтесь вы! Получите вы свои деньги!
        На третий день - то же самое. А на четвёртый вся стипендия нашей группы была зачислена бухгалтерией на депонент, и забрать её теперь можно было лишь в следующем месяце. Некоторым ребятам, как, например, Ване Попову, пришлось тогда очень туго, ибо стипендия являлась для них чуть ли не основным источником средств к существованию.
        В этом и был весь Тагеров. Эгоизм и равнодушие, уверенность и самомнение пронзали его насквозь. Казалось, что в его внутреннем мире совершенно отсутствовало место для понимания других людей, настолько он был поглощён собственной персоной.
        3
        Утренний солнечный свет, бивший сквозь шторы из окна, настойчиво щекотал мои веки. Я открыл глаза, зевнул, потянулся и перевернулся на другой бок, намереваясь ещё немного подремать. Как приятно было снова спать на кровати, под тёплым одеялом, после холодной, сырой земли, на которой мне пришлось провести несколько ночей, укрывшись курткой и используя в качестве подушки собственный рюкзак.
        Из коридора донеслись чьи-то голоса. Я прислушался.
        - Вы, уважаемый, перед моим носом своей корочкой не махайте, - раздражённо выговаривал кому-то Виктор Михайлович. - Здесь командую я, и ваши регалии на меня не действуют. Он - мой пациент, который находится в довольно тяжёлом состоянии. Парень целую неделю плутал в тайге, не ел, не спал. Его психика нарушена и нуждается в восстановлении. Поэтому ему необходимо отдохнуть. Будить его я не буду. Как проснётся, я его осмотрю, и только после этого скажу, можно вам будет с ним поговорить, или нет.
        Я понял, что речь шла обо мне. Кто это там ко мне рвётся? Наверное, милиция. Говорить с милицией мне сейчас хотелось меньше всего. Им ведь нужны мои показания. А мне было мучительно больно вспоминать всё то, что произошло в предшествующие семь дней. Как мы голодали, как мы мёрзли, какой мы испытывали страх, как поочерёдно, один за другим, гибли все мои спутники. Эти воспоминания тяжким грузом лежали на моей душе, и скребли её, не давая покоя.
        Я провёл ещё где-то час-полтора в лёгкой полудрёме, после чего почувствовал желание двигаться. Я откинул одеяло, поднялся, и принялся натягивать на себя пижаму. Одевшись, я взял висевшее на спинке стула полотенце, вышел в коридор и, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не смущаться от чужих любопытных взглядов, отправился в расположенный по-соседству умывальник.
        - Вот он, проснулся, - донёсся до меня тонкий девичий голосок. - Пойду, Виктору Михайловичу сообщу.
        Когда я вышел из умывальника, врач уже поджидал меня возле двери.
        - Ну, как мы себя чувствуем? - спросил он, крепко пожав мне руку.
        - Нормально, - ответил я.
        Мы зашли в палату.
        - Время завтрака уже прошло. Но ты не переживай. Я попросил медсестру, чтобы она принесла тебе его сюда, - сказал Виктор Михайлович.
        - Спасибо, - поблагодарил я.
        - Дай-ка я тебя послушаю.
        Я расстегнул пижаму, вытянулся в постойке «смирно», и поёжился, ощутив прикосновение холодного металлического кругляша.
        - Дыши глубже, - попросил врач.
        Прослушав все участки моей груди, он заявил:
        - Ну, хрипов вроде нет. Пневмонией пока не пахнет. Однако, рентген сегодня всё же сделаем. Сам какое-нибудь недомогание чувствуешь?
        - Не чувствую, - ответил я.
        - А что чувствуешь?
        - Утомление.
        - Ну, это пройдёт. Два-три дня, и всё придёт в норму. Отоспишься, отъешься, и снова почувствуешь вкус к жизни. У нас на втором этаже есть библиотека. В «красном уголке» - телевизор. Пользуйся. Твоим родителям уже всё сообщили. Скоро они за тобой приедут.
        - Большое вам спасибо! - с чувством произнёс я.
        - Не за что, - заметил Виктор Михайлович. - Отдыхай.
        Вскоре из коридора, сквозь неплотно прикрытую дверь, донёсся его приглушённый голос.
        - Сегодня задавать ему вопросы я вам не разрешаю. Парень крайне истощён. И морально, и физически. Нужно дать ему хоть немного прийти в себя. Так что, до завтра.
        Я с аппетитом съел принесённый мне завтрак, улёгся на кровать, заложил руки за голову и закрыл глаза…
        Мы стояли возле вертолёта, старенького МИ-2, и с опаской поглядывали на небо. Погода была ужасная. Весь верх затянули тяжёлые облака, моросил мелкий противный дождь, а прохладный ветер продувал нас буквально насквозь, заставляя беспрерывно ёжиться. Как это всё было не похоже на Москву, откуда мы уезжали два дня назад. Там уже вовсю гуляла весна, было тепло, светило солнце, на деревьях распускалась листва. Приехав в Иркутск, мы словно вернулись в глубокую осень. Столь резкая перемена климата в худшую сторону, конечно, не радовала.
        - Чего нахмурились, студенты? - весело спросил лётчик, который должен был доставить нас в место базирования геологической экспедиции. Его звали Николай. Это был здоровенный, плечистый, румяный детина средних лет, пышущий здоровьем, с большими усами, озорными глазами и широким лицом.
        - Да вот, погода, вроде, не очень лётная, - неуверенно отозвался Сергей.
        - Погода здесь всегда такая, - разъяснил лётчик. - Это вам не Юг, не Центр, не Поволжье, и даже не Урал. Это Сибирь, край весьма суровый. Так что привыкайте. А беспокоитесь вы зря. Я уже десять лет за штурвалом. И не в таких условиях летал. Не волнуйтесь. Довезу в целости и сохранности. По лётным меркам здесь недалеко. Километров сто, не более.
        - А мы высоко будем лететь? - спросила Лиля.
        - Нет, - ответил Николай. - Вертолёты высоко не летают. Так что, сможете увидеть всю красоту тайги во всем её великолепии. Вид сверху будет потрясающим, это я вам обещаю.
        Он открыл дверцу вертолёта, и сделал приглашающий жест.
        - Входите, не стесняйтесь.
        Мы залезли внутрь и стали с любопытством крутить головами по сторонам. До сегодняшнего дня никому из нас летать на вертолётах ещё не доводилось. Это было для нас в новинку. А всё новое, как известно, порождает жгучий интерес.
        - Солидный «пепелац», - заметил Алан.
        Дверца захлопнулась, лётчик занял место в кабине, щёлкнул несколькими тумблерами, и в наши уши ворвался свистящий рёв.
        - Ну, что, поехали? - обернувшись, крикнул он нам. - Держитесь крепче.
        Вертолёт оторвался от земли и стал медленно подниматься. Мы прильнули к иллюминаторам. Обозреваемый горизонт постепенно расширялся.
        - С правой стороны по борту панорама города Иркутска, - снова раздался голос Николая.
        Мы заворожено смотрели на дома, деревья, автомобили, которые казались какими-то не настоящими, игрушечными.
        - Класс! - восхищённо выдохнул Ваня. Его глаза горели восторгом.
        - Ты, что, никогда раньше не летал? - спросил я.
        - Никогда, - признался он.
        Впереди показался бескрайний зелёный ковёр.
        - А вон и тайга, - крикнул Николай.
        Лиля залезла в рюкзак и достала фотоаппарат.
        - Давайте сфотографируемся, - предложила она.
        Мы изобразили на лицах улыбки. Сверкнула вспышка. После этого мы снова повернулись к иллюминаторам. Никто из ребят даже не предполагал, что этот кадр станет их последним прижизненным снимком.
        Николай не обманул. Вид сверху действительно был потрясающим. Мне неоднократно доводилось видеть в различных книгах и учебниках фотоснимки таёжного леса, сделанные в полёте. Но все они казались какими-то мёртвыми, безжизненными. Они не давали тех восторженных эмоций, которые можно почувствовать только тогда, когда видишь всё это своими глазами, а не посредством объектива. У меня буквально захватило дух от такого масштабного зрелища. Красота природы, воистину, неповторима. Внизу, на земле, она ощущается не всегда. Но в воздухе нельзя не оценить всю её грандиозность.
        Мы продолжали лететь над тайгой, которой, казалось, не было конца. Она была и впереди, и сзади, и справа, и слева.
        - Как он только ориентируется? - удивлённо спросил Попов, кивая на лётчика.
        - По компасу, мой друг, по компасу, - назидательно, с усмешкой, произнёс Тагеров.
        - Ребята! - восхищённо протянула Юля. - Как я сейчас жалею, что не пошла в лётное училище. Как же это, наверное, здорово каждый день видеть такую красоту!
        - Со временем всё надоедает, - возразил Алан.
        - А в лётное училище тебя бы всё равно не взяли, - сказала Ширшова.
        - Почему? - удивлённо вскинула брови Патрушева.
        - Девушек в лётчики, по-моему, не берут.
        - Зато их берут в стюардессы, - встрял Сергей. - Ты не переживай, переквалифицироваться никогда не поздно.
        Набрав в грудь побольше воздуха, он комично пропел:
        - Стюардесса по имени Юля
        Обожаема, как маракуя!
        - Тебе тоже не мешает переквалифицироваться, - обиженно парировала Патрушева. - Я слышала, что в цирках не хватает клоунов.
        - А быть стюардессой не так интересно, - подал голос я. - Стюардессы, ведь, на вертолётах не летают. Они летают только на самолётах. А с самолёта что можно увидеть? Лишь облака, и всё.
        Вишняков открыл рот, явно собираясь что-то возразить, но слова так и застряли у него в горле. С этого момента нам стало не до праздных разговоров. В небе вдруг сверкнуло. Вертолёт подбросило, словно в него угодил снаряд. Электрическая проводка заискрила. Раздался сильный гром. Мотор зачихал. Его гул стал постепенно стихать.
        В первый момент мы ничего не поняли. Мы только недоумённо посмотрели друг на друга, как бы спрашивая: что случилось? Из кабины донеслось крепкое ругательство. И только после этого у нас мелькнуло подозрение, что произошло что-то нехорошее.
        - Николай, в чём дело? - крикнул Алан.
        - А хрен его знает? - последовал ответ. - Кажись, молния!
        Вертолёт затрясло. Я выглянул в иллюминатор и обомлел. Лопасти винта крутились всё медленнее и медленнее. В своём вращении они уже не сливались в тот чётко различимый круг, который всегда можно видеть во время полёта. Я поднялся и сделал шаг по направлению к кабине. Но тут вертолёт вдруг резко накренился вправо. Я не удержался на ногах и упал, больно ударившись головой о скамейку. Рюкзаки сидевших напротив девчонок слетели с мест и покатились на меня.
        - Мама! - взвизгнула Лиля.
        - Падаем! - истошно прокричал Николай.
        Тут до меня, наконец, со всей ясностью дошло, что мы находимся на грани гибели. Очевидно, в результате попадания молнии, вертолёт потерял управление. Я похолодел. Внутри неприятно засосало под ложечкой. На лбу выступил холодный пот. Меня охватил страх. Это был не тот страх, который мне иногда случалось испытывать в детстве. Он не был похож на страх перед хулиганами, останавливающими тебя в тёмной подворотне, или на страх перед возможным наказанием за какой-нибудь проступок. Это был настоящий, серьёзный страх. Это был животный страх. Это был страх смерти, самый сильный страх, который только может испытывать любое живое существо.
        Я бросил взгляд на своих сокурсников. Их лица были белы, как мел, а глаза светились невообразимым ужасом. По всей видимости, они тоже поняли всю неприглядность нашего положения.
        - Держитесь крепче! - прокричал Николай.
        Мы мертвенной хваткой вцепились в скамейки. Лётчик изо всех сил давил на штурвал и манипулировал другими рычагами управления. Описать эти манипуляции я не могу. Я не владею знаниями по пилотированию. Но смысл действий Николая был мне понятен. Он старался, чтобы вертолёт не вошёл в пике, и как можно дольше оставался в воздухе. Это должно было ослабить силу удара о землю. Помочь Николаю мы ничем не могли. Нам оставалось только одно - надеяться на удачу. Останемся мы в живых, или нет, зависело от двух факторов: насколько сильно повреждён вертолёт, и сколь умелым дельтапланеристом окажется наш пилот.
        Я снова выглянул в иллюминатор. Вертолёт продолжал падать.
        - Откройте дверь и прыгайте по моей команде! - крикнул Николай.
        Ближе всех к выходу находился Алан. Он нажал на ручку дверцы, та распахнулась и принялась вихлять под действием тряски. Тагеров оторвался от скамейки, схватился за поручни, закреплённые по бокам проёма, и замер в ожидании сигнала.
        Остальные, цепляясь за всё, что попадалось под руку, стали также пробираться к выходу.
        - Рюкзаки! - снова раздался голос Николая. - Выбросьте рюкзаки!
        Похоже, он был единственным из нас, кто сохранил способность соображать в такой экстремальной ситуации, и кто не был парализован страхом. Если нам повезёт, и мы останемся живы, эти рюкзаки, безусловно, понадобятся. Ведь в них наши документы, одежда, и кое-какая еда. Когда нас найдут - неизвестно. А без пищи в тайге не прожить.
        Я протянул руку, схватил за лямку свой рюкзак, и швырнул его наружу, поверх головы Алана. То же самое проделали Ваня и Сергей. Рюкзаки Тагерова и Патрушевой валялись далеко, и дотянуться до них не было никакой возможности. Поэтому рюкзак Лили оказался последним, который нам удалось выбросить.
        Земля становилась всё ближе и ближе. Верхушки деревьев были уже прямо под нами.
        - Прыгайте! - скомандовал Николай.
        Высота для прыжка была, конечно, не безопасной. Травм при такой высоте в любом случае не избежать. Но она, по крайней мере, давала шанс остаться в живых. Уж лучше сломать руку или ногу, чем отправиться на тот свет.
        Алан подался назад и изготовился к прыжку, но тут же замер в нерешительности.
        - Прыгай! - яростно рявкнул находившийся за ним Вишняков. В нашем положении была дорога каждая секунда. Но Тагеров не реагировал. Тогда Сергей, ни слова больше не говоря, ногами вытолкнул Алана в проём.
        - А-а-а! - в ужасе завопил тот, и скрылся из виду.
        Макушки деревьев уже задевали дно вертолёта.
        - Девчонки, быстрее! - крикнул Вишняков.
        Юля и Лиля оказались храбрее Тагерова, и не заставили себя ждать. Вслед за ними выпрыгнул Сергей. Далее последовал я.
        Сучки и колючки больно оцарапали мне руки и лицо. Я стал валиться с ветки на ветку, пока, наконец, мне не удалось зацепиться за одну из них. Обхватив ногами ствол принявшей меня на себя сосны, я бросил взгляд в сторону, куда дальше полетел вертолёт. Моим глазам предстала ужасная картина: МИ-2 воткнулся в землю. Раздался страшный и оглушительный взрыв. Вместе с ним, словно вырвавшись из гигантского горна, взметнулся вверх язык пламени. Я сорвался с ветки и упал на землю…
        4
        В моей голове царили хаос и сумбур. Моё сознание пребывало в каком-то странном, раздвоенном состоянии. Вроде оно было во мне, но в то же самое время находилось где-то в другом месте. Я даже до конца не осознавал всего того, что произошло со мной в последние минуты.
        Молния… Падение… Прыжок.
        Я понимал только одно - что я жив. И по сравнению с этим всё остальное не имело никакого значения.
        В горле запершило. Я откашлялся, очистив рот от набившейся в него земли. Голова болела. Эта боль буквально разрывала мою черепную коробку. Но она всё же была более терпимой, чем та, которая пронзила мою правую ногу, когда я попытался ею пошевелить. Я охнул и застонал. Осторожно приподнявшись, я ползком добрался до ствола сосны и уселся подле него.
        Неподалеку что-то горело. Чёрный дым столбом поднимался вверх и рассеивался на небе, застилая его сплошной серой пеленой. Очевидно, это был наш вертолёт.
        Немного посидев, я постепенно начал приходить в себя. Нога не переставала ныть. Я осторожно попытался её согнуть - нога сгибалась. Опершись левой рукой о землю, я поднялся, и, стиснув зубы, сделал несколько шагов. Нога уверенно выдерживала мой вес, хотя каждое движение отдавалось в ней острой болью. Это меня немного успокоило. Перелома, вроде, не было. При переломе я, наверное, не смог бы даже и сдвинуться с места.
        Я снова опустился на землю. Во мне стала стремительно нарастать тошнота. Голова закружилась и наполнилась свистящим гулом. Я изо всех сил сжал виски ладонями. Гул немного стих. И тут до меня, как сквозь ватную подушку, донеслось:
        - Ребя-я-та-а-а! Есть кто-о-о?!
        Я оторвал ладони от ушей и вскинул голову.
        - Ребя-я-та-а-а!
        Ваня Попов! Он был единственным, кто, не считая пилота, оставался в вертолете перед его крушением. Значит, он всё-таки успел спрыгнуть. Слава Богу!
        - Я здесь! - отозвался я, поразившись, как до неузнаваемости изменился мой голос. Он стал каким-то тонким и слабым.
        - Димон, это ты? - снова раздался голос Вани.
        - Я! - ответил я.
        Спустя несколько минут невдалеке послышался треск сучьев, и из гущи кустарника вылез Попов. Смотрелся он неважно: лицо расцарапано, куртка разорвана, брюки вымазаны грязью. Впрочем, чего пенять? Я, наверное, выглядел не лучше.
        - Я думал, ты не успеешь, - произнёс я.
        - Успел, - облегчённо проговорил он. - В последний момент. Ещё бы чуть-чуть, и…
        - А Николай?
        Ваня пожал плечами.
        - Не знаю. Когда я выпрыгивал, он, вроде, ещё оставался в вертолёте. Ты, как, цел?
        - Кажись, цел, - сказал я. - С ногой вот, только, непорядок.
        - Идти можешь?
        - Попробую.
        С помощью Попова я поднялся с земли и, опершись о его плечо, направился вместе с ним к разбившемуся вертолёту.
        - Ребята-а-а! - послышалось где-то невдалеке. - Вы где-е-е?!
        - Это Лиля, - обрадовался я, узнав её голос, и отозвался: - Мы здесь!
        - Иди к дыму! - прокричал Ваня.
        Дойдя до груды искорёженного металла, в котором кое-где ещё продолжали плясать язычки огня, мы остановились.
        - Николай! - позвал я.
        В ответ ни звука.
        - Николай! - ещё громче крикнул Попов.
        Ответа снова не последовало. Мы решили обойти вертолёт кругом. То, что мы увидели на другой его стороне, заставило нас содрогнуться. Тело Николая лежало возле сорванной с петель и погнувшейся двери кабины. Его буквально разорвало на куски. Даже как-то не верилось, что ещё полчаса назад эти горелые лохмотья были живым человеком, который двигался и разговаривал. В наши ноздри ударил препротивный запах палёного мяса. Я почувствовал, как мой желудок выворачивает наизнанку.
        Сзади нас послышался шум. Мы обернулись. Из-за деревьев вышла Ширшова.
        - Ой, мальчики, вы живы! Слава богу!
        Желая предохранить её хрупкую девичью психику от столь ужасного зрелища, я остановил её жестом руки.
        - Не ходи сюда! Тебе не надо это видеть!
        Лиля вскрикнула, отпрянула и закрыла лицо руками. Мы с Ваней снова обогнули остов МИ-2 и сели на землю. Лиля расположилась рядом с нами.
        Мы чувствовали себя совершенно обессиленными. Шок от пережитого давал о себе знать. Мы словно пребывали в какой-то прострации и не могли поверить, что всё случившееся действительно произошло. Обломки вертолёта догорали и продолжали испускать едкий, чёрный дым. Мы зачарованно смотрели на него, словно он уносил с собой в небеса частичку нашей жизни.
        - Вот вы где! - раздалось сзади.
        Мы повернули головы. К нам, прихрамывая, приближался Вишняков. На его лице виднелись ссадины и царапины. Одежда наполовину превратилась в лохмотья. Но он, тем не менее, был жив. И видя его живым, мы чуть не подпрыгнули от радости. Когда попадаешь в такую катастрофу, каждый выживший вместе с тобой человек представляется чуть ли не родным.
        - Серёжка! - бросилась обнимать его Лиля. Из её глаз потекли слёзы. Картина и в самом деле была очень трогательная. Я почувствовал, что у меня тоже защипало в глазах.
        Вишняков уселся рядом с нами. Отдышавшись, он спросил:
        - А где остальные? Где Алан, где Юля?
        - Мы их пока не видели, - сказала Ширшова.
        - А где Николай?
        Мы вздохнули и потупили глаза.
        - Николай погиб, - тихо произнёс я, и указал на дымящийся вертолёт. - Он оставался за штурвалом до самого конца.
        Сергей нахмурился и помрачнел. Воцарилась скорбная тишина.
        - Надо будет обязательно как-то помочь его семье, - проговорила Лиля, и вдруг встрепенулась. - Ой, а чего это мы сидим? Нужно найти наших ребят! Может, им требуется помощь.
        - Лиля права, - заметил Вишняков. - Если они ещё не пришли сюда, значит с ними что-то случилось. Надо идти, пока не стемнело. Кроме этого, было бы неплохо найти рюкзаки. Ночевать нам, скорее всего, придется в лесу. А завтра, будем надеяться, нас найдут. Все могут ходить?
        - Дима, может тебе лучше остаться здесь? - обратилась ко мне Ширшова.
        При одной только мысли, что я останусь наедине с грудой искорёженного железа и обгоревшими человеческими останками, меня пробрала дрожь, и я решительно замотал головой:
        - Нет. Я пойду вместе с вами. Нога у меня, конечно, болит. Но не настолько, чтобы я вообще не мог ходить.
        Мы ещё немного посидели, как бы собираясь с силами. Затем Сергей решительно поднялся и скомандовал:
        - Пошли!
        Мы встали и направились вслед за ним в ту сторону, где должны были находиться наши товарищи.
        - Ала-а-ан! - кричал Вишняков, приставив ко рту ладони, сложенные в трубочку.
        - Ю-ю-ля-я-я! - звал я.
        Но в ответ доносилось только насмешливое гулкое эхо.
        Идти было нелегко. Окружавший нас лес чинил нам всякие препятствия. Здесь не было даже намёка на какую-нибудь просеку. Нам приходилось продираться сквозь кровожадные сосны и ели, всё время норовившие нас расцарапать, пробиваться через чернобыльник, высота которого была сопоставима с нашим ростом. Кроме этого, мы чуть ли не ежесекундно отмахивались от докучливых мошек и комаров, с лютой кровожадностью набросившихся на нас. Они лезли везде, куда только можно: и в уши, и в ноздри, и в глаза, и за воротник. Этот отряд летучих кровопийц заставил нас изрядно помучиться.
        Тайга была мрачна и угрюма. Здесь царили сырой полумрак и безмолвие, изредка прерываемое криками кедровок, словно обменивавшихся друг с другом мнениями о внезапном появлении чужаков. Мы с опаской крутили головами по сторонам.
        - Неприветлива тайга, неприветлива, - вздохнул Сергей, словно прочитав мои мысли. - А ведь раньше человек здесь царствовал. Он умел находить дорогу по едва заметным предметам, умел добывать огонь с помощью трения, знал, где и как подстеречь добычу. Сейчас всё это утрачено. Мы, горожане, вряд ли сможем долго прожить в тайге без спичек и консервов.
        - Интересно, а тут могут быть волки или медведи? - приглушённым голосом спросила Лиля.
        - Конечно могут, - ответил Вишняков. - Это, всё-таки, тайга. Но будем надеяться, что они нам не встретятся.
        - А если всё-таки, встретятся?
        - А если встретятся, нужно просто правильно себя вести. Вот, допустим, тебе выскочил навстречу медведь. Что ты сделаешь?
        - Дам дёру, - сказала Ширшова.
        - А вот и неверно. Запомни, медведи боятся людей. Если он тебе, вдруг, попадётся, главное, не бежать от него сломя голову, иначе он бросится в погоню. В нём просто сработает рефлекс преследования. А рефлекс преследования, обычно, пересиливает страх. Ведь медведь - это хищник. Отогнать медведя нужно громким, но спокойным голосом. Но при этом ни в коем случае нельзя кричать, ибо крик - это проявление агрессии. Стрелять в него, если у тебя будет оружие, тоже нельзя. Раненый зверь опасен вдвойне. Понятно?
        - Понятно, - кивнула Лиля.
        - Ала-а-ан!
        - Ю-ю-ля-я-я!
        - Ала-а-ан!
        - Ю-ю-ля-я-я!
        Вдруг Сергей остановился, и стал пристально вглядываться куда-то вправо. Его внимание явно что-то привлекло. Мы присмотрелись и заметили, что чуть поодаль, на земле, лежит что-то красное. Именно такая красная ветровка была надета на Патрушевой. Мы бросились туда. Подбежав ближе, мы увидели, что это действительно была наша сокурсница. Она лежала без сознания. Из её носа сочилась кровь. Ширшова присела и принялась её тормошить:
        - Юля, Юля, ты слышишь меня?
        Патрушева не отзывалась. Её лицо светилось мертвенной бледностью. Я нервно сглотнул слюну в предчувствии недоброго.
        Вишняков присел рядом с Лилей, взял Юлину руку, и принялся нащупывать пульс.
        - Жива! - торжественно объявил он.
        У всех вырвался вздох облегчения. Ширшова принялась отчаянно хлестать подругу по щекам.
        - Очнись же, очнись! Слышишь, очнись!
        Наконец та застонала и медленно открыла глаза. Первые мгновения она ничего не понимала. Её взгляд был совершенно пустым. Но через минуту-другую он приобрёл некоторую осмысленность.
        - Ребята! - радостно прошептала она.
        Лиля издала счастливый визг и заключила Патрушеву в объятия. Та попыталась подняться, но, охнув, тут же снова упала на землю.
        - Что такое? - с беспокойством спросил Сергей.
        - Спина, - поморщилась Юля. - И голова кружится.
        Через некоторое время она, с помощью Ширшовой, предприняла ещё одну попытку встать. Сжимая зубы, она сделала два шага, но после этого остановилась и болезненно сморщилась.
        - Всё, больше не могу.
        - Она не сможет идти, - сказала нам Лиля, помогая подруге вновь сесть на землю.
        Вишняков задумчиво посмотрел на Патрушеву, затем на мою ушибленную ногу, которую я не переставал массировать, и произнёс:
        - Давайте сделаем так. Дима и Юля останутся пока здесь, а остальные продолжат поиски Алана и рюкзаков. Собираемся вместе у вертолёта.
        Я вздохнул и согласно кивнул головой. Боль в ноге не утихала, и идти мне действительно было трудно.
        - А мы не заблудимся? - с беспокойством спросила Ширшова.
        - Не заблудимся, - уверенно ответил Сергей, и указал на чёрный дым, который поднимался над верхушками деревьев. - Вон наш ориентир. Он ещё долго будет заметен.
        - Если не хлынет дождь, - уточнил Ваня, поглядывая на усеянное тучами небо.
        Ребята отправились дальше. Я же присел на землю возле Юли. Она опустила голову и тихо всхлипывала.
        - Почему всё это должно было произойти именно с нами, а не с кем-то другим? - с обидой в голосе воскликнула она.
        Я вздохнул. Что я мог ей ответить? Пуститься в пространные философские рассуждения относительно неотвратности судьбы? Гневно клеймить неудачу? Вряд ли это будет уместно в такой тяжёлый момент. Поэтому я постарался придать своему голосу ободряющий оттенок и проговорил:
        - В жизни всякое случается. Мы ведь остались живы, а это главное. Сейчас найдём Тагерова, отыщем свои вещи, разведём костёр, согреемся, поедим, переночуем, а завтра нас отсюда вывезут.
        - Мой рюкзак остался в вертолёте, - вздохнула Патрушева. - Я не успела его выбросить.
        - Ну и что? - возразил я. - Наши рюкзаки-то целы.
        «Дай Бог, чтобы они были целы, - пронеслось у меня в голове. - Ведь они могли упасть куда угодно. Хорошо, если они валяются на земле. А если они попали в болото, или болтаются на макушках деревьев? Как их тогда оттуда достать?»
        Вслух я этого не произнёс. Но по тому, как нахмурился лоб Юли, я понял, что похожие мысли посетили и её.
        Некоторое время мы сидели молча, занимаясь только тем, что отмахивались от назойливой мошкары. Вокруг стояла тишина. Лишь ветви деревьев негромко шелестели на ветру. Вдруг над нашими головами раздался какой-то частый стук, напоминавший барабанную дробь. Мы вздрогнули и подняли головы.
        - Это всего-навсего дятел, - облегчённо произнёс я.
        В другое время мы, может быть, от всей души бы и полюбовались этим забавным представителем лесной фауны, который своей красной шапочкой походил на ватиканского епископа, но сейчас нам было не до этого. У нас осталось слишком мало душевных сил, чтобы проявлять эмоции по поводу красоты природы. Кроме этого, нас беспокоило небо. Грозовые облака кучковались всё теснее и теснее, обещая обрушить на землю весь накопившийся в них заряд. В небольшом пространстве между ними, сквозь которое ещё проглядывала голубизна, показалась маленькая точка, которая двигалась и прочерчивала за собой длинную перистую полосу.
        - Самолёт, - мечтательно протянула Патрушева. - Вот бы сейчас оказаться в нём и полететь домой.
        После этого в её голосе проявились нотки истерики.
        - Ведь мы же ему говорили, что не стоит лететь! А он: всё нормально, доставлю в целости и сохранности! Доставил!
        Я ничего не ответил на эту относящуюся к Николаю тираду, давая понять, что не желаю заниматься поиском виноватых. Что случилось - то случилось. Нужно жить настоящим, а не возвращать свои мысли в прошлое, которое всё равно уже не изменить.
        Так мы просидели ещё где-то час, изредка перебрасываясь короткими репликами. Наши спутники не появлялись. Стало потихоньку смеркаться. Небо полностью заволокло тучами. Ветер стал прохладнее и заметно усилился.
        - Ну, где же они есть? - нервно проговорила Юля.
        Я сложил ладони трубочкой у рта и громко крикнул:
        - Сергей! Ребята!
        Никто не отозвался.
        - Может, пойдём к вертолёту? - предложил я. - Пока совсем не стемнело и дым ещё виден. Искать нас в любом случае начнут там.
        - Пошли, - согласилась Патрушева.
        Я взял её за руку и помог подняться. Лицо Юли исказила гримаса боли. Я подставил ей плечо, хотя мне и самому было нелегко идти. Она опёрлась об него, обхватила меня рукой, и мы медленно побрели к месту катастрофы. Ветер толкал нас в спину, словно пытаясь нам помочь.
        Патрушева шла молча, но губы её при этом постоянно шевелились. Сначала мне показалось, что она молится. Меня это удивило, ибо религиозность была ей как-то не свойственна. Но затем, по выражению её губ, я понял, что она просто считает шаги.
        Сделав пятнадцать шагов, Юля предложила отдохнуть.
        - Такое чувство, будто меня посадили на кол, - мрачно пошутила она, потирая спину. - Может, это перелом позвоночника?
        - Да нет, что ты, - постарался успокоить её я. - При переломе позвоночника ты бы вообще не смогла подняться. Скорее всего, это просто сильный ушиб.
        Произнося ободряющие слова в адрес своей спутницы, я одновременно пытался успокоить и себя. Ведь мною тоже владело беспокойство. Оно касалось моей не прекращавшей ныть ноги.
        «Нужно расслабиться, - мысленно внушал себе я, - и перестать думать об этой боли. Если на неё не обращать внимания, она утихнет сама собой».
        Мы, не спеша, продолжили свой путь, попеременно делая краткие остановки. Во время одной из них я заметил, что Юля пристально вглядывается куда-то в сторону. Я повернул голову в том направлении, но ничего, кроме деревьев, не заметил.
        - Что там? - поинтересовался я.
        - По-моему, там что-то есть, - сказала Патрушева. - Видишь вон, чёрное?
        Я пригляделся повнимательнее. И точно. Вдали, метрах в пятидесяти от нас, действительно что-то чернело. Сначала я подумал, что это всего-навсего обычный валежник. Но потом до меня дошло, что валежник не может иметь такие правильные геометрические формы, какие имел замеченный нами объект. Не исключено, что это была какая-то искусственная постройка.
        Меня охватила растерянность. С одной стороны, мне хотелось побыстрее дойти до вертолёта. А с другой, тянуло выяснить, что это там стоит? Я мысленно метался от первого ко второму, не зная, к чему прислушаться. В конце концов, верх одержало любопытство.
        - Побудь пока здесь, - попросил я Юлю. - А я пойду взгляну, что там такое.
        - А может не надо? - испуганно прошептала она, и я ощутил, как её пальцы крепко вцепились в меня. - Может, лучше давай подождём ребят?
        - Я не буду близко подходить, - пообещал я. - Я просто посмотрю со стороны, и всё.
        - Мне страшно, - призналась Патрушева.
        - Да хватит тебе, - укоризненно бросил я. - Знаешь такую пословицу: «У страха глаза велики»?
        Я помог своей спутнице сесть на землю, ибо стоять ей было тяжеловато, и, прихрамывая, зашагал навстречу неизвестности.
        «Что это может быть? - мысленно строил догадки я. - Ещё один потерпевший крушение вертолёт? Гигантский муравейник? Какое-нибудь спящее или умершее животное?».
        Но ни одно из моих предположений не оказалось верным. То, что предстало моему взору, когда я подошёл поближе, увидеть в этих глухих таёжных дебрях я никак не ожидал. До сего момента я искренне полагал, что в этих местах ещё не ступала нога человека. Оказывается, ступала.
        Я увидел небольшую избушку, размером примерно три на четыре метра, явно построенную очень давно, ибо брёвна, из которых она была сооружена, сильно потемнели от времени. Избушка стояла в центре маленькой, невесть откуда взявшейся здесь рощицы. Крохотное оконце, просматривавшееся в её стене, было покрыто густым слоем грязи и паутины. Дверь, на которой вместо ручки красовался большой загнутый ржавый гвоздь, подпирало сильно высохшее и потрескавшееся бревно. Два последних наблюдения отчётливо свидетельствовали, что в избушке уже давно никто не жил, и она была заброшена.
        Моё сердце учащенно забилось. Откуда в тайге взялся этот домишко? Кто его построил? Для чего? Кто здесь обитал?
        Как меня ни тянуло зайти внутрь, я всё же не решился этого сделать. Мне было боязно. Бог его знает, что я там увижу.
        - Ну, что там? - с беспокойством прокричала Юля.
        - Какой-то дом, - ответил я.
        Голос Патрушевой приобрёл нотки изумления.
        - Дом? Какой дом? Чей дом?
        - Да если бы я это знал, - процедил я, сжав губы, и нервно потёр их ладонью.
        Я в растерянности стоял на месте, не двигаясь ни вперёд, ни назад. Не знаю, сколько бы я так ещё простоял, и решился бы я в конце концов исследовать избушку в одиночку, но тут издалека донеслось:
        - Юля-я-я! Дима-а-а!
        Это были наши сокурсники. У меня отлегло от сердца. Их появление вернуло в меня уверенность.
        - Мы здесь! - крикнула в ответ Юля. - Идите сюда!
        Вскоре из-за деревьев показалась Ширшова. На её лице ясно читалось воодушевление. То, что, по всей видимости, являлось его причиной, брело сзади, несколько поотстав от остальных. Алан был цел и невредим. Он даже не прихрамывал. Только его щеку уродовал ужасный порез, походивший на какой-то безобразный знак препинания, с уже успевшей засохнуть на нём кровью.
        Непосредственно вслед за Лилей шёл Сергей. Он шагал уверенно, держа голову прямо, слегка размахивая руками в такт ходьбе. Рядом с ним, как бы рысцой, немного подгибая колени, семенил Ваня. Я поймал себя на мысли, что их походки очень точно соответствовали силе их духа. В руках каждого из ребят, за исключением Тагерова, было по рюкзаку. В том, который нёс Попов, я без труда опознал свой. Я зашагал им навстречу.
        - Ну, как вы тут? - спросил Вишняков, подойдя к Патрушевой. - Очухались?
        - Немного очухались, - ответил я, забирая у Вани свою поклажу.
        - Знаете, где мы Алана нашли? - весело проговорила Лиля. - На верхушке кедра. Он туда приземлился, и никак не мог слезть.
        - Что ж ты не отзывался, когда мы тебя звали? - спросил я.
        - Он стеснялся показаться нам в таком беспомощном положении, - ответила за Алана Лиля и картинно всплеснула руками. - Чего тут стесняться - не пойму.
        - Я вижу, посадка на кедр прошла не слишком гладко, - улыбнулась Юля.
        Тагеров потрогал порез на своём лице и улыбнулся в ответ.
        - Ерунда. Заживёт.
        - Все рюкзаки, которые удалось выбросить из вертолета, мы нашли, - гордо констатировал Сергей.
        - Все? - переспросил я. - Здесь же только три. А мы, вроде, выбросили четыре.
        - Эти три валялись на земле, - пояснил Вишняков. - А рюкзак Ванька зацепился за макушку ели. Лезть за ним высоко, и мы решили сегодня этого не делать. Всё-таки, уже темнеет. Достанем его завтра. Опытные верхолазы у нас, вроде, есть.
        Алан и Лиля рассмеялись.
        - Мы тоже не без находок, - интригующе произнесла Патрушева.
        - Вот как? И что же вы нашли? - поинтересовалась Ширшова.
        - Мы с Димой нашли дом.
        Брови Лили взметнулись вверх.
        - Дом?
        Сергей, Ваня и Алан вопросительно посмотрели на меня. Я подтверждающе кивнул головой и указал пальцем в сторону, где располагалась наша находка.
        Когда мы подошли к избушке, Вишняков изумлённо присвистнул:
        - Вот те раз!
        Он не спеша огляделся вокруг.
        - Рощица явно искусственная, - заметил он. - Создавалась специально.
        - Это как? - не понял я.
        - Посмотри на эти гнилые пни, - пояснил Сергей. - На их месте раньше росли деревья. Затем их спилили, в результате чего вокруг избушки образовался простор.
        Мы медленно прошлись вокруг дома.
        - Конструкция стен простая, но надёжная, - со знанием дела заключил Вишняков. - Метод сдавливающих балок. На концах брёвен с обеих сторон делаются глубокие зарубки. В зарубки укладываются поперечные перекладины. Затем эти перекладины крепко-накрепко стягиваются проволокой и удерживают брёвна друг на друге. А щели между ними обрабатываются смолой.
        - Откуда ты всё это знаешь? - восхищённо спросила Юля.
        - Ну, я же бывалый путешественник, - улыбнулся Сергей.
        - Так нам радоваться этой конструкции, или огорчаться? - ревностно спросил Тагеров, который явно был раздосадован, что Вишняков обладает этими знаниями, а он нет.
        - Радоваться, - ответил Сергей. - Этот дом вполне пригоден для жилья. Так что, ночевать будем не под открытым небом. Иногда мне кажется, что Бог на свете действительно существует. Вот подфартило - так подфартило!
        - Ты ещё помолись! - тихо проворчал Алан.
        Вишняков оставил его колкость без ответа.
        - Откуда ты знаешь, что там внутри? - возразила Ширшова. - Может, там и разместиться негде.
        - А мы сейчас посмотрим, - сказал Сергей, и направился к двери избушки. Отбросив в сторону подпиравшее её бревно, он распахнул дверь настежь. Изнутри ударило какой-то гнилью.
        - Фу-у-у! - сморщилась Лиля. - Проветрить здесь явно не мешает.
        Мы подошли поближе. Внутри избушки было темно. Грязное окошко совершенно не пропускало свет. Вишняков опустил свой рюкзак на землю.
        - Где-то у меня был фонарь, - проговорил он.
        - Ой, а у меня тоже есть фонарь, - спохватилась Ширшова.
        Через минуту в темноту ударили два луча света. Мы осторожно переступили порог. То, что сюда уже давно никто не заходил, было ясно с первого взгляда. Внутреннее убранство помещения представляло собой царство пыли и паутины. Сергей, вошедший сюда первым, разразился таким немилосердным чиханием, что его на расстоянии, наверное, можно было бы спутать с пулемётной очередью. В моём носу угрожающе защекотало, и я поспешил прикрыть его рукой, чтобы избежать аналогичного приступа. Все остальные, не сговариваясь, проделали то же самое. Свет фонарей бегал по сторонам, и нашим глазам предстало следующее. Возле самого входа лежал длинный обугленный металлический прут. Слева от него, в углу, стояла самодельная кровать, сбитая из поленьев, на которой валялось какое-то истлевшее тряпьё. Напротив кровати, в другом углу, находился самодельный стол. На его поверхности мы увидели заплесневевшую металлическую миску, почерневшую ложку, измятую жестянку непонятного назначения, и керосиновую лампу.
        - Ух ты! - выдохнул Тагеров. - Антиквариат!
        Под столом виднелись пустая алюминиевая кастрюля и ржавое ведро.
        - Однако! - изумлённо протянула Лиля.
        - Судя по количеству пыли, этот дом не посещали уже лет сто, - проговорил, наконец-то отчихавшись, Вишняков.
        - Интересно, кто здесь жил? - пробормотала Патрушева. - Может, какой-нибудь революционер, скрывавшийся от жандармов?
        - Или каторжник, бежавший из заключения, - предположил Алан.
        Ширшова громко рассмеялась. Похоже, любая острота Тагерова приводила её в неописуемый восторг.
        - Друзья, давайте выяснение этого вопроса отложим на потом, - попросил Сергей. - Нужно побыстрее убрать всю эту грязь, чтобы было, где спрятаться от дождя, который, похоже, порадует нас очень скоро.
        Приближение дождя, действительно, ощущалось. Ветер заметно усилился. В воздухе повеяло сыростью. Словно в подтверждение слов Вишнякова, в небе сверкнула молния, после чего до нас донёсся раскат грома.
        - Гроза уже в полутора километрах от нас, - заметил Сергей.
        - С чего ты взял? - спросил Алан.
        - Пауза между молнией и громом была три секунды, - пояснил Вишняков. - Если бы она составила секунду, значит расстояние - четыреста метров. Если бы две секунды - восемьсот метров.
        - Вот как! - пробурчал Алан.
        В его голосе сквозила неприкрытая ревностная неприязнь.
        Мы засучили рукава и принялись за работу…
        5
        - Лю Ку Тан, вы меня слышите? Эй! - донёсся до меня уже знакомый тонкий девичий голосок.
        Я открыл глаза и повернул голову. У двери стояла медсестра Маша. Она вопросительно смотрела на меня, видимо пытаясь уяснить, сплю я, или бодрствую. Увидев, что я зашевелился, она добавила:
        - На флюорографию.
        Я, кряхтя, поднялся с кровати, надел тапочки и пошёл вслед за ней.
        Едва я вышел в коридор, как тут же почувствовал себя предметом всеобщего внимания. В меня буквально впилось три десятка любопытных глаз.
        - Вот он, - донеслось до меня. - Один из тех, которые потерялись. Говорят, он единственный, кто остался жив.
        - Повезло парню. В рубашке родился.
        Проведя меня сквозь строй высыпавших из палат больных, Маша довела меня до рентгеновского кабинета, который располагался на первом этаже, передала заботам сердобольной пожилой толстушки и удалилась.
        Толстушка сразу забросала меня вопросами о произошедшем: что, где и как?
        - Извините, я не хочу об этом говорить, - жёстко отрезал я, и принялся раздеваться до пояса.
        Увидев мои ребра, толстушка запричитала:
        - Боже мой! Боже мой! Одни кожа да кости!
        Я почувствовал, как во мне начинает нарастать раздражение.
        Зайдя в кабину и выполнив команду «вдохнуть и не дышать», я быстро оделся и вышел из кабинета. Но едва я закрыл за собой дверь, как меня окликнули:
        - Дима!
        Я обернулся. Передо мной стояла мать Вишнякова. Я знал её в лицо. Она как-то приезжала к нему в гости. К моему горлу подкатил густой комок. Я опустил голову, будучи не в силах смотреть ей в глаза. Мне мучительно не хотелось с ней разговаривать. Но просто повернуться и уйти я, конечно, не мог.
        - Здравствуйте, - выдавил из себя я.
        - Димочка, неужели это правда? - сквозь слёзы спросила она. - Неужели мой Серёжа…
        Я нахмурился и пробормотал:
        - Да, правда.
        - Но как же, как же это произошло?
        Я замялся, а затем тихо произнёс:
        - Извините, пожалуйста. Я обязательно вам всё расскажу. Честное слово. Но только не сейчас. Хорошо? Дайте мне прийти в себя.
        Мать Сергея понимающе закивала головой.
        - Хорошо, Димочка, хорошо. Я вот тут гостинцев привезла. Возьми.
        Она протянула мне доверху наполненный пакет. Я решительно отстранился.
        - Нет, спасибо, не надо.
        - Возьми, возьми. Небось, изголодался в этой проклятой тайге. Я их для сына везла, но оно, видишь, как получилось.
        Слёзы ручьями потекли по её щекам.
        Чтобы ещё больше не расстраивать и без того убитую горем женщину, я взял её гостинцы, тепло её поблагодарил и стал подниматься по лестнице. Меня охватило какое-то странное, неприятное чувство. Боже мой, что же мне придётся пережить, когда сюда приедут родители всех остальных ребят! Ведь каждый из них обязательно захочет со мной поговорить, а эти разговоры были для меня сродни пыткам. Как бы от них скрыться?
        Нервно отмахнувшись от двух назойливых старух, пытавшихся вступить со мною в беседу, я зашёл в свою палату, завесил полотенцем окошко в двери, чтобы на меня не глазели из коридора, улёгся на кровать и снова погрузился в воспоминания…
        Ребята, конечно, видели, что по причине полученных травм польза от нас с Юлей была невелика. Поэтому всю тяжёлую и трудоёмкую работу по уборке дома они взяли на себя. А нам, чтобы мы не мучались от чувства иждивенчества, поручили то, что мы безусловно могли осилить - мытьё окна снаружи.
        Едва мы начали протирать стекло тряпками, как из домика раздался восторженный вопль Вишнякова:
        - Ура! Живем!
        Я поспешил узнать, в чём дело. Сергей улыбался во всю ширь своего рта и радостно демонстрировал пилу, топор и лопату, найденные им под кроватью. Все они были насквозь проржавевшими, но всё же вполне пригодными для использования.
        - Ну и что? - недовольно пробурчал Алан. - Можно подумать, что ты нашёл клад.
        - Я нашёл гораздо ценнее клада, - заметил Вишняков. - Пила, топор и лопата в тайге - незаменимые вещи. Скоро ты в этом убедишься.
        Закончить уборку до дождя ребятам не удалось. В самый её разгар на землю упали первые капли.
        - Джигиты-вакхабиты! - выругался Тагеров, вынося из избушки очередную порцию мусора. Его восклицание можно было перевести как досадное «Началось!». На его лице белела защитная маска, помогавшая защититься от пыли. Такие маски были на всех, кто находился внутри. Их смастерила Лиля. Материалом послужил обычный бинт, предусмотрительно захваченный ею в эту поездку. Что касается нас с Патрушевой, то, закончив мыть окно, мы дожидались завершения уборки снаружи, и маски нам, понятное дело, были не нужны.
        Сверкнули голубые стрелы молнии. В небе прозвучали раскаты грома, напоминавшие взрывы бомб. Они были настолько оглушительные, что я вздрогнул. Сразу после этого землю накрыла сплошная водяная пелена. Это произошло настолько стремительно, что я даже не успел вовремя достать из рюкзака зонтик. За те секунды, что я его вытаскивал и раскрывал, мы с Юлей успели промокнуть до нитки. Меня это, правда, не особо огорчило. Намокнув, я, к своему удивлению, почувствовал себя значительно бодрее. Дождь словно смыл с меня усталость и придал свежести.
        - Бр-р-р! - задрожала Патрушева, придвинувшись ко мне поближе, чтобы уместиться под зонтом. - Вот попали - так попали.
        В небе снова громыхнуло.
        - Да, - согласился я. - Прямо, учения небесной артиллерии, не иначе.
        Юля рассмеялась, сочтя мою остроту вполне удачной. Из дверного проёма вылетело ржавое ведро.
        - Поставьте, пусть вода наберётся, - раздался голос Алана.
        Я поднял ведро и поставил его на землю. Оно стало быстро наполняться.
        Когда в домике были протёрты все поверхности, и воздух стал пригоден для дыхания, мы услышали:
        - Заходите.
        Я закрыл зонт, и мы вошли внутрь. После уборки в избушке появился кое-какой маломальский уют.
        - Сейчас бы костёрчик! - мечтательно протянула Патрушева, дрожа от холода.
        - Придётся пока без костёрчика, - развел руками Тагеров. - Здесь его не разведёшь. Задохнёмся от дыма. А снаружи - сама видишь.
        - Не волнуйтесь, сейчас станет и теплее, и светлее, - проговорил Сергей, вертя в руках керосиновую лампу. Он вытащил из кармана спички, снял с лампы колпак, зажёг фитиль, водрузил колпак на место, и торжественно, на манер циркового артиста, откинул руки в стороны.
        - Ву-аля!
        Избушка осветилась тусклым светом. Мы радостно зааплодировали. В таёжной глуши, где полностью отсутствовали привычные для нас блага цивилизации, этот огонёк походил чуть ли не на Божий дар.
        - И сколько он так прогорит? - спросил я.
        Сергей пожал плечами.
        - Керосина в лампе немного. Как быстро он расходуется - я не знаю. Я такими древними штуками ещё никогда не пользовался.
        Постепенно ливень за окном стал стихать. Вскоре он трансформировался в лёгкую изморось. В избушке стало заметно теплее. Мы согрелись.
        - Ну, что? - хлопнул в ладоши Вишняков. - Не пора ли нам пообедать? Не знаю как у вас, а у меня желудок уже потихоньку сводит.
        Должен признаться, что до этого момента я совершенно не думал о еде. Шок от пережитого, боль в ноге затмили во мне все остальные чувства. Но после упоминания об обеде я вдруг почувствовал, что страшно голоден.
        Мы с Лилей и Сергеем придвинули к себе свои рюкзаки и стали копаться в их содержимом.
        - Вываливаем всё, что есть, - скомандовал Вишняков.
        Алан, Ваня и Юля немного смутились. Они явно чувствовали себя неловко. Ведь у них ничего не было. Вещи Тагерова и Патрушевой остались в вертолёте, и, скорее всего, сгорели вместе с ним. Рюкзак Попова болтался на высокой ели. Они, конечно, понимали, что мы обязательно поделимся с ними своим провиантом, но чувствовать себя эдакими нахлебниками им явно было неприятно.
        - Вот это да! - восторженно вскричал Сергей.
        Все подняли головы и посмотрели на него. Вишняков обвёл нас многообещающим взглядом, и торжественно извлёк из рюкзака бутылку водки.
        - Цела и невредима!
        - Джигиты-вакхабиты! - воскликнул Алан, что, по всей видимости, означало: «Ни фига себе!».
        Я думал, она разбилась, - продолжал радоваться Сергей. - А ей хоть бы что. Хорошо, что я её в свитер завернул. Теперь мы ещё больше согреемся. Готовьте кружки.
        - Э-э-э! Погоди! - решительным жестом руки остановила его Ширшова. - Тебе лишь бы всё вовнутрь.
        - А куда ещё? - недоумённо спросил Вишняков.
        - Водка нам понадобится в медицинских целях, - разъяснила Лиля. - Нужно продезинфицировать ссадины, царапины. Кто-нибудь хочет, чтобы у него случилось заражение крови? Наверное, нет. Кроме этого, Юле надо растереть спину, Диме - ногу. А что останется - можете выпить.
        - Это само собой, - печально вздохнул Сергей, видимо сознавая, что после всех перечисленных процедур бутылка, как минимум, ополовинится.
        Тем временем стол наполнялся яствами. На нём уже лежали запечённые картофелины, спичечный коробок с солью, бутерброды с колбасой, изломанная плитка шоколада, немного придавленные огурцы и помидоры, а также месиво, которое раньше являлось варёными яйцами. Я добавил в эту кучу расплющенный кусок сыра, термос с чаем, который удивительным образом также остался цел, и небольшой кулёк с рафинадом.
        - Не густо, - определил Вишняков. - Но всё же лучше, чем вообще ничего.
        - На сегодня хватит, - сказал я. - А завтра, будем надеяться, нас отсюда вывезут.
        - Ну что, приступаем? - спросила Лиля.
        Заметив нерешительность в глазах Алана, Вани и Юли, она мягко добавила:
        - Ребята, да хватит вам стесняться. Здесь все свои. В таких случаях нет понятия «своё-чужое». В таких случаях всё становится общим. Давайте, придвигайтесь.
        - У меня там, в рюкзаке, сало и котлеты, - как бы оправдываясь, произнёс Попов.
        - Вот и прекрасно! - воскликнул Сергей. - Значит, будет чем утром позавтракать.
        Мы жадно набросились на еду. Спустя каких-то пять минут на столе остались лишь крошки.
        После трапезы Ширшова отобрала у Вишнякова водку и принялась демонстрировать свои навыки, полученные ею на курсах оказания первой медицинской помощи. Прежде всего, она, с помощью ваты, обработала наши ссадины. Мы немилосердно охали, в шутку соревнуясь, у кого это получится забавнее. Победу одержал Тагеров. Его завывания вызвали наибольший смех.
        - Ты лучше квакай, - посоветовал ему я. - А то на твой вой сбегутся все таёжные волки.
        - Ква-ква-ква! - послушно произнёс Алан.
        Избушку снова сотряс взрыв хохота.
        Закончив возиться с Тагеровым, Лиля помогла Юле улечься на кровать и тщательно растерла водкой её спину. После этого она укутала её всевозможным тряпьём, которое только нашла в своих вещах, и подступила ко мне. Но я предпочёл растереться самостоятельно. Обернув ногу курткой, я почувствовал, как по ней начинает расползаться облегчающее боль тепло.
        - Так, вроде вылечила всех, - проговорила Ширшова, посмотрела по сторонам и поставила бутылку на стол. - Пейте на здоровье.
        В бутылке осталось примерно треть содержимого. Грустные глаза Сергея стали ещё печальнее. Он обречённо вздохнул, разлил водку в уже приготовленные для этого четыре кружки (женская часть нашего коллектива от употребления спиртного вовнутрь отказалась) и произнёс:
        - Ну, что? Без закуски, конечно, непривычно. Но в этом тоже есть свой шарм.
        Я, Алан и Ваня подошли к столу.
        - За наше чудесное спасение, - предложил Тагеров.
        Вишняков помотал головой.
        - Нет, - возразил он. - Давайте помянем того, благодаря кому мы остались живы. Николая. Можно было взлетать в такую погоду, или нельзя - сейчас это уже не имеет значения. Главное то, что он выполнил свой служебный долг до конца, и без раздумий пожертвовал своей жизнью ради сохранения жизней своих пассажиров, то бишь нас с вами.
        Мы, не чокаясь, выпили. Наступила тишина. Поставив кружки на стол, мы снова расселись на полу.
        - А керосин в лампе убывает, - констатировала Лиля. - Убывает даже быстрее, чем я думала. Может, её потушить?
        - Господа, кому-нибудь нужен свет? - картинно спросил Сергей. - Признавайтесь, кто-нибудь боится темноты?
        Никто не отозвался. Ещё раз обведя нас глазами, Вишняков придвинул к себе керосинку и повернул вентиль. Огонь погас. Нас окутала кромешная тьма.
        - Ну, что, будем спать? - проговорил Алан.
        - А что нам ещё остается делать? - подал голос я.
        - Утро вечера мудренее, - заметила Ширшова.
        - На это вся и надежда, - внесла свою лепту в диалог Патрушева.
        Послышался шорох. Это каждый из нас стал устраиваться поудобнее. Я подался чуть вперёд, положил под голову рюкзак, вытянул ноги, сложил руки на животе и закрыл глаза.
        «Вроде покойника», - мрачно подумалось мне.
        Растертая водкой нога согревалась всё сильнее и сильнее. Я с удовлетворением отметил, что судорога, сковывавшая её до сих пор, заметно ослабла, боль стала утихать, и кровь свободно потекла по сосудам.
        «Какая же всё-таки молодец, эта Лиля, - подумал я. - С использованием водки она всё рассудила правильно».
        Снаружи донёсся лёгкий свист ветра. Послышалось уханье совы. Вдалеке что-то затрещало. Я открыл глаза и насторожился. Эти звуки заставили меня вспомнить, что мы находимся не дома, что вокруг нас глухая тайга со всеми её обитателями, и что для этих обитателей мы, скорее всего, незваные гости, которые нарушили их покой.
        - Хотел бы я знать, куда делся хозяин этого домика, - раздался задумчивый голос Тагерова. - Что он здесь делал? Кто он, вообще, был? Завтра, при дневном свете, нужно будет хорошенько здесь пошуровать. Авось, отыщем что-нибудь интересное.
        - Ребята, может быть нам стоит организовать дежурство? - предложила Ширшова. - Мало ли кто сюда ночью забредёт.
        - А кого ты боишься? - спросил Алан.
        - Медведя, - ответила Лиля.
        - Медведь - это ерунда, - пробормотал Вишняков. - Главное, чтобы сюда не забрёл кое-кто пострашнее.
        - Например? - спросил я.
        - Например, Снежный Человек.
        - Ну, ты и загнул! - усмехнулся Тагеров. - Ты нас попугать хочешь?
        - Вовсе нет, - возразил Сергей. - Если хочешь знать, встретить Снежного Человека в такой глуши - вполне возможно.
        - А ты, что, и вправду веришь в его существование? - удивлённо поинтересовалась Лиля.
        - Верю, - без тени смущения ответил Вишняков. - Сейчас уже доказано, что это не выдумки, и что он существует на самом деле. В прошлом году, когда я ездил на Алтай, мне довелось разговаривать с людьми, которые видели его собственными глазами.
        - Интересно, - протянула Ширшова. - Может, расскажешь?
        - Если хотите - пожалуйста, - охотно согласился Сергей. - Начнём с того, что он, вообще, из себя представляет. Все, кто видел Снежного Человека, описывают его одинаково: крупный, массивный, очень высокого роста, весь покрыт густой шерстью, которая есть даже на лице, с заострённой кверху головой, с низким лбом, горящими красными глазами и хорошо развитой нижней челюстью.
        - Прямо, вылитый я, - в шутку вставил Алан.
        - Правда, цвет шерсти назывался разным, - продолжал Вишняков. - Кто упоминал бурый, кто рыжий, кто белый. Всё зависело от того, где его видели. На Алтае он бурый, в Гималаях - белый, в Северной Калифорнии - рыжий. Одно из самых первых упоминаний о Снежном Человеке относится к 1921 году. Именно с тех пор это существо стали называть именно так. Имя Снежный Человек ему дали английские альпинисты, покорявшие Эверест. Как-то ночью, над горами, они услышали страшный крик, от которого у них, по их собственному признанию, кровь застыла в жилах. А на следующее утро, на одном из близлежащих склонов, они увидели цепочку огромных следов, которые очень чётко отпечатались на снегу, и которые сильно походили на человеческие. Проводники альпинистов, увидев эти следы, страшно переполошились и наотрез отказались разбивать лагерь в этих местах, заявив, что с этим существом лучше не встречаться. Первую экспедицию, которая имела своей целью поиски Снежного Человека, снарядили в 1954 году. С тех пор таких экспедиций были сотни, но поймать его так и не удалось. Его много раз фотографировали, но фотоснимки почему-то
никогда не получались. То пленка вдруг оказывалась засвеченной, то изображение сильно размытым. Заснять его удалось всего один раз, в 1964 году. Это была экспедиция американца Паттерсона, которая вела поиски Снежного Человека в Северной Калифорнии. Паттерсон и его компаньоны неспеша продвигались на лошадях по каменистому берегу реки. Внезапно их лошади остановились, испуганно заржали и встали на дыбы. Исследователи не смогли удержаться в сёдлах и свалились на землю. Лошади стремглав унеслись прочь. Оглядевшись по сторонам, чтобы выяснить, что так сильно могло их напугать, Паттерсон остолбенел. Невдалеке, метрах в ста пятидесяти, за кустами стояло огромное волосатое существо, напоминавшее человекообразную обезьяну. Увидев, что его заметили, оно стало быстро удаляться в сторону леса. Поняв, что перед ними Снежный Человек, Паттерсон выхватил из сумки кинокамеру и бросился за ним. Ему удалось его заснять. Эти семь метров кинопленки, которые длятся чуть больше минуты, теперь известны всему миру.
        - Видели, видели, - пробурчал Тагеров. - Было в какой-то передаче. Но не факт, что это не фальшивка. Может, это был не Снежный Человек, а просто какой-нибудь актёр в обезьяньей шкуре.
        - Сергей, а откуда ты всё это знаешь? - удивлённо поинтересовалась Лиля.
        - Читал, - ответил Вишняков. - Когда я вернулся из Алтая, я стал собирать материалы о Снежном Человеке, и нашёл их в достаточно большом количестве. Честно говоря, когда нам сообщили, что мы будем проходить преддипломную практику в этих местах, я первым делом подумал: вот бы его здесь встретить!
        - Зачем он тебе нужен? - воскликнула Ширшова.
        - Интересно, - сказал Сергей.
        - Просто интересно, и всё?
        - Да.
        - Я слышала, что смотреть на него небезопасно, - раздался голос Юли. - Что люди от этого даже умирали.
        - Не все, - возразил Вишняков. - Но такие случаи тоже бывали. Например, Паттерсон после той съёмки умер через пять лет от рака мозга.
        - Бр-р-р! - содрогнулась Лиля.
        - Я могу привести и другие примеры, - продолжал Сергей. - В 1967 году у нас организовали экспедицию, чтобы поймать Снежного Человека. Руководил ею профессор Менжинский. Засаду устроили где-то в горах Грузии, где его неоднократно видели. Ждали-ждали, и вот он наконец появился. Менжинский выскочил ему навстречу и выстрелил в него из пистолета, который был заряжен ампулами со снотворным, но промахнулся. Снежный Человек скрылся. А Менжинский после этого заболел и вскоре умер. По-моему, тоже от рака мозга.
        - А почему так происходит? - спросила Патрушева.
        - Учёные считают, что в Снежном Человеке очень развито такое свойство, как телепатия. С помощью телепатии он может воздействовать на наш мозг, и таким образом нарушать его работу. Что-то типа биотерапии, только гораздо сильнее.
        - Бред! - фыркнул Алан.
        - Нет, не бред, - возразил Вишняков. - Каждый человек представляет собой субстанцию, которая может одновременно принимать и передавать электромагнитные волны. Каждый орган человеческого тела имеет свою определённую частоту. И если воздействовать на него на этой частоте, то можно повлиять на его работу. Например, настроившись на частоту мозга, можно его полностью парализовать, и он перестанет командовать жизненно важными функциями организма. Дыхание останавливается, сердце затихает, и человек умирает. В это, конечно, трудно поверить. Для нас телепатия - это нечто невероятное, непознанное. А для Снежного Человека - это повседневная форма существования.
        - А чем Снежный Человек отличается от Йети? - спросил я.
        - Ничем, - ответил Сергей. - Это просто разные названия одного и того же. В Европе это существо называют Снежный Человек, в Тибете - Йети, в другом месте как-то по-иному, но суть от этого не меняется.
        - У нас в Дагестане его называют Аламаз, - сказал Тагеров.
        - А я где-то читала, что Снежный Человек - это обитатель некоего другого пространственного измерения, который появляется у нас через какой-то портал, - снова вступила в разговор Юля.
        - Существует и такая гипотеза, - согласился Вишняков.
        Он хотел ещё что-то добавить, но тут раздался голос Попова:
        - Слушайте, может хватит, а? От ваших страшилок уже мороз по коже продирает. Нашли время и место для таких разговоров. Давайте спать. Уже глубокая ночь.
        - А и верно, - заметила Лиля.
        - Правильно, ребята, хватит, - поддержала Ваню Юля.
        - Ну, хватит - так хватит, - усмехнулся Сергей. - Давайте и вправду прекратим. А то мне уже и самому становится как-то не по себе.
        Наступила тишина. Я перевернулся на бок и постарался погрузиться в сон. Но, к своему удивлению, почувствовал, что мне страшно засыпать. Мною овладела тревога. Я никогда не считал себя излишне впечатлительным, но здесь, в глухом таёжном лесу, во мраке ночи, когда вокруг не было абсолютно никого, кто, в случае чего, мог бы прийти нам на помощь, рассказы Вишнякова возымели на меня довольно сильное действие. В моей памяти вдруг отчётливо проявились все истории о духах, привидениях, и тому подобной нечисти, слышанные мною когда-либо. Каждый треск, каждый шорох, раздававшиеся за окном, заставляли меня вздрагивать. Мне казалось, что к нам украдкой подбирается Снежный Человек, перед которым мы были совершенно бессильны и беззащитны. Я весь сжимался, моё дыхание учащалось, а сердце заходилось в бешеном ритме. Так, одержимый беспокойством, я проворочался до самого рассвета. И только под утро, когда накопившаяся за день усталость оказалась сильнее всех одолевавших меня страхов, сон наконец сомкнул мои глаза…
        6
        - Ну, орёл, как у нас дела?
        Я отвёл глаза от берёз, на которые задумчиво смотрел через окно, и слез с подоконника.
        Виктор Михайлович зашёл в палату, бросил изучающий взгляд на полотенце, висевшее на двери, приветственно протянул мне руку и поинтересовался:
        - Что, докучают любопытные?
        - Есть немного, - ответил я.
        - Я смотрю, ты маленько ожил, - заметил врач, осматривая мои зрачки. - Глаза уже не красные, мордашка покруглела, подрумянилась. Да и в целом выглядишь явно пободрее. Пришёл в себя?
        - Пришёл, - вздохнул я.
        - Ну и молодец. Подними-ка майку, я тебя послушаю.
        Я выполнил его просьбу.
        - Ну что ж, дыхание чистое, хрипов нет, - заключил Виктор Михайлович, вытаскивая из ушей наконечники фонендоскопа. - Рентген никакой патологии не выявил. Даже не верится, что ты провёл несколько ночей на холодной земле. Организм крепкий. У тебя что-нибудь болит?
        - Нет, - ответил я.
        - Спина, почки, ноги?
        - Нет, нет. Всё в норме.
        - Вот и замечательно. Значит, через недельку тебя выпишем, и поедешь домой. Кстати, с тобой очень хотят поговорить. Это следователь из милиции. Он и вчера к тебе рвался, но я его не пустил. Тебе явно было не до него. Но сегодня, не обессудь, встретиться с ним придётся. Так я его приглашу?
        - Пожалуйста, - пожал плечами я, и почувствовал, как во мне стало нарастать волнение.
        Врач вышел, и вскоре в палате появился невысокий, коренастый мужчина средних лет, с лобастым, горбоносым волевым лицом и внимательными тёмно-серыми глазами, в которых сквозила мощная проницательность. Он был в служебной форме. По количеству звёздочек на погонах, которые выглядывали из-под накинутого на его плечи белого медицинского халата, я определил, что передо мной майор.
        - Здравствуй, Дмитрий, - приветливо произнёс он.
        Следователь снял фуражку, положил её на стол, придвинул к себе стул и, не выпуская из рук чёрную папку, уселся подле меня.
        - Меня зовут Николай Иванович, - представился он, пристально глядя мне в глаза. - Я веду дело по факту гибели вашей группы. Наши поисковики сейчас прочёсывают тот квадрат, где потерпел крушение вертолёт. Кое-что они уже нашли. Находки, конечно, страшные. Но для того, чтобы я смог полностью во всём разобраться, мне нужно услышать твой рассказ. Я понимаю, что вспоминать всё это тебе будет нелегко. Но сделать это надо. Причём, со всеми подробностями.
        - Надо, так надо, - пробормотал я, и приступил к повествованию…
        Когда я открыл глаза, в окошко домика бил яркий солнечный свет. Я поднял голову и посмотрел по сторонам. В избушке, кроме меня, находился только Алан. По его слегка припухшему лицу было ясно, что он проснулся совсем недавно. Смяв кусок бумажной салфетки, он сосредоточенно, всухую чистил им зубы.
        «Катастрофа-катастрофой, а жизнь идёт своим чередом», - пронеслось у меня в голове.
        Услышав моё шевеление, Тагеров обернулся.
        - Спать ты, конечно, горазд, - нравоучительно протянул он. - Все уже давным-давно поднялись, а ты всё пребываешь в отключке.
        - А где остальные? - спросил я, потягиваясь.
        - Вишняков пошёл с Поповым доставать его рюкзак с дерева. Кстати, они сделали зарубку на берёзе под сок. Интересно будет попробовать. Никогда не пил настоящего берёзового сока. Только ту бурду из лимонной кислоты, что продаётся в гастрономах.
        - Я тоже, - сказал я. - А во что они, хоть, его набирают?
        - Баклажку из-под пива приспособили. Обрезали верх и замотали пластырем вокруг ствола.
        - А где девчонки?
        - Девчонки на улице караулят спасателей. Я собираюсь сейчас сходить к вертолёту. Посмотрю, что там осталось. Может, радиостанция каким-то чудом уцелела.
        - Вряд ли, - засомневался я, поднимаясь на ноги. - Хотя, как знать? Проверить, конечно, не мешает.
        - Составишь мне компанию?
        - Составлю.
        Я вышел из домика. Над верхушками таёжной флоры поднималось солнце, лучи которого играли на мокрой, тяжёлой от росы траве. Небо было чистым. День, не в пример вчерашнему, обещал быть тёплым. Я вдохнул свежий воздух и почувствовал прилив бодрости. Все мои ночные страхи стали рассеиваться, сходить на нет, и уже казались какими-то наивными и бредовыми. Нога, так мучившая меня накануне, больше не болела. Я ступал на неё совершенно свободно, и это только добавляло мне позитив.
        - Димок, привет, - раздалось сзади.
        Я обернулся. Это были Лиля и Юля. Они сидели на бревне, которое раньше подпирало закрытую дверь избушки, махали мне руками и улыбались.
        - Доброе утро, - в ответ улыбнулся я, и обратился к Патрушевой. - Ну, как спина?
        - Уже лучше, - ответила она. - Ещё, конечно, побаливает, но уже не так сильно, как вчера. А как твоя нога?
        - Да я про неё уже забыл, - не без бравады констатировал я.
        Умывшись дождевой водой из ведра, я присел рядом с ними.
        - Красота! - восхищённо протянула Ширшова. - А какой воздух! Чувствуешь хвойный аромат?
        - Чувствую, - сказал я.
        - Красота - она, конечно, красота, - заметила Юля. - Но меня беспокоит другое. Что-то нас не торопятся искать.
        - Найдут, не переживай, - произнёс я. - А пока поживём, как Робинзоны Крузо. Ты в детстве не мечтала оказаться на каком-нибудь необитаемом острове?
        - Нет, - усмехнулась Патрушева. - Подобные фантазии - удел Вишнякова. А я как-то больше предпочитаю цивилизацию.
        Из домика вышел Алан и посмотрел на меня.
        - Ну что, пойдём?
        - Пойдём, - кивнул я, и поднялся с места.
        - Вы к вертолёту? - спросила Лиля.
        - Ага, - подтвердил Тагеров.
        - Ребята, вы там только поосторожнее, ладно?
        - Хорошо, хорошо. Не волнуйся, - успокаивающе проговорил Алан, - Вернёмся целыми и невредимыми. Это я обещаю.
        Дым над деревьями больше не поднимался. Очевидно, этому поспособствовал прошедший накануне ливень. Но его отсутствие не помешало нам сориентироваться. Мы хорошо помнили, в какой он был стороне, и направились прямо туда.
        Идти было приятно. Солнце уже достаточно нагрело воздух. Ветки кедров, елей и сосен приветственно шелестели на слабом ветру. На душе было легко и хорошо. Но как только впереди показался сгоревший остов МИ-2, наше настроение стало снова наполняться мраком.
        Подойдя к тому, что ещё накануне было вертолётом, мы остановились. Тагеров задумчиво покачал головой, поцокал языком и разочарованно сжал губы.
        - М-да, - крякнул он.
        Его надежды найти исправную радиостанцию явно поубавились. Он принялся неспеша обходить вертолёт. Я последовал за ним. Должен признаться, что я всячески избегал смотреть на эту смердящую гарью кучу металлолома. Меня откровенно страшило снова увидеть обгоревшие останки Николая. Зрелище было не из приятных, и даже простое воспоминание о нём вызывало у меня дрожь. Я старательно отводил глаза в сторону, но так и не смог удержаться от мимолётного взгляда на эту жуткую картину. Даже мимолётного взгляда оказалось достаточно, чтобы мне снова стало не по себе. В этот раз зрелище было ещё ужаснее, чем накануне. Тело Николая было не только разорвано на части, но и обглодано до костей. Алан брезгливо отвернулся и сморщился. Казалось, что его вот-вот вырвет.
        - Кто же это его так? - пробормотал я.
        - Известно кто, волки, - пояснил Тагеров.
        - Как бы они не принялись за нас, - заметил я.
        - Днём они нас не тронут, - успокоил меня Алан. - А к ночи нас здесь уже не будет. Во всяком случае, я на это надеюсь.
        Мы прошли по кругу вперёд и остановились перед дверным проёмом вертолета, сквозь который проглядывала сплошная чернота. Тагеров осторожно заглянул вовнутрь.
        - Там всё сгорело, - с тяжёлым вздохом констатировал он.
        - Может, стоит оставить какую-нибудь записку, что мы неподалёку? - предложил я. - Спасатели ведь придут сначала сюда.
        Глаза Алана одобряюще вспыхнули, но тут же снова погасли.
        - А у тебя есть ручка и бумага? - бросил он.
        Я грубо выругался, досадуя на недостаток смекалки. В самом деле, как можно было не догадаться взять с собой такую нехитрую вещь?
        - Мы сделаем по-другому, - сказал Тагеров, и направился к поломанным деревьям. - Это будет даже лучше, чем записка.
        Спустя несколько минут на земле красовалась большая стрелка, составленная из обломанных веток, которая указывала в сторону охотничьего домика. Мысленно восторгаясь находчивостью Алана, я тоже внёс свою лепту в сооружение указателя нашего местонахождения, и вывел крупными буквами на земле: «Мы там».
        - Для тех, кто будет нас искать, всё должно быть понятно, - резюмировал я.
        Тагеров согласно кивнул головой.
        - Интересно, видно ли это с неба? - спросил он, и поднял голову.
        Я сделал то же самое, и уверенно заключил:
        - С небольшой высоты заметят.
        Мы в последний раз взглянули на обугленный МИ-2, на котором накануне так хорошо начиналось наше путешествие в царство дикой природы, и отправились в обратный путь.
        Когда мы вернулись к избушке, Сергей и Ваня были уже там. Рюкзак, лежавший у ног Попова, свидетельствовал, что их миссия прошла успешно, и котлеты с салом на завтрак нам обеспечены. Но нашими мыслями завладело не это. Нас заинтриговал Вишняков. Он явно был какой-то не такой. Таким взбудораженным я его ещё никогда не видел. Даже беглого взгляда на его лицо было достаточно, чтобы понять, что с ним произошло нечто экстраординарное. Его глаза сверкали восторженным блеском. Этот блеск был до того ярким, что чем-то даже походил на дьявольский.
        - Ты так радуешься оттого, что нашёл это ружьё? - насмешливо спросил Сергея Алан.
        Только тут я заметил, что через плечо Вишнякова была перекинута ржавая двустволка старинного образца с треснувшим прикладом.
        - Нет, - хмуро ответила за него Лиля. - У него есть находка посерьёзнее.
        В её голосе явственно ощущалось раздражение.
        Я вопросительно посмотрел на Попова, как бы спрашивая его, что произошло. Но Ваня не пожелал давать разъяснений, и только смущённо переминался с ноги на ногу, впившись глазами в землю. Я снова перевёл взгляд на Сергея. Но тот от счастья, казалось, лишился дара речи.
        - Ну, ладно, хватит выкобениваться! - бросил Тагеров. - Показывай, что у тебя там есть.
        Вишняков сглотнул слюну.
        - Значит так, - начал он; его голос восторженно дрожал. - Достали мы с Ваньком с дерева рюкзак, идём обратно и вдруг видим - заяц. Поскольку у нас с провиантом не густо, мы решили его поймать. Из зайца ведь можно сделать шикарное жаркое. Мы за ним - он от нас. Короче, гонялись за ним, гонялись, но он, подлец, всё же удрал.
        - Подлец! Настоящий подлец! - иронично покачал головой Алан. - Не захотел стать обедом для шестерых голодных студентов.
        - Развернулись мы назад, - продолжал Сергей, - и вдруг видим у подножия одной старой-престарой сосны что-то подозрительное, словно там кто-то сидит. Подходим ближе. У меня волосы встали дыбом. Человеческий скелет! А рядом с ним - вот эта двустволка.
        - На скелеты нам сегодня везёт, - горько усмехнулся я.
        - Ванёк со страха задал стрекача. Я же стою, как вкопанный. Хочу дать дёру, но ноги словно к земле приросли. Потом немного пришёл в себя и думаю: «А чего здесь, собственно, бояться? Ну, скелет. Ну и что? Что он мне такого сделает?». В общем, постоял я так ещё немного, затем набрался храбрости, подошёл ближе и стал его разглядывать. Кости высохшие, белые. Видать, он давно уже там сидит. Одежда висит лохмотьями, вся истлевшая. Трясусь от страха, но всё же начинаю её ощупывать, Может, в ней какие-нибудь документы остались. Вдруг чувствую, что-то твёрдое. И что я нахожу!..
        С этими словами Вишняков сунул руку в карман куртки и достал оттуда свою главную находку. Сначала я даже не понял, что это, вообще, такое. Вроде, какой-то булыжник. Неровный, закруглённый, похожий на крупную кривую картофелину. Но почему-то блестит, и отдает желтизной. И только потом до меня дошло: да это же золото! Это же самый настоящий золотой самородок! Вот так находка! У меня непроизвольно открылся рот. Напророчил нам декан, напророчил!
        - Джигиты-вакхабиты! - изумлённо воскликнул Тагеров, и жадно протянул руку к самородку, явно намереваясь его взять. Но Сергей тут же спрятал свою находку обратно в карман. Алан нахмурился.
        - Как делить будем? - беспардонно спросил он. - Поровну на всех?
        Вишняков явно опешил от такой наглости. Восторг в его глазах сменился недоумением.
        - С какой это стати, поровну? - спросил он. - Это же, всё-таки, моя находка.
        - А-а-а, - язвительно протянул Тагеров, и в его глазах заиграл нехороший огонёк. - Ну-ну! Давай-давай!
        Он демонстративно развернулся и пошёл к домику.
        - Поздравляем тебя, - сухо произнесла, обращаясь к Сергею, Лиля.
        Она картинно поаплодировала и направилась вслед за Аланом.
        - Я ещё вчера говорил, что здесь надо всё хорошо обыскать, - на ходу проговорил Тагеров. - Может тут где-нибудь ещё один самородок припрятан. А может и не один.
        С этого момента в нашей компании начался раздрай.
        На лице Вишнякова появилась растерянность. Переполнявшая его эйфория стремительно развеялась. Он нервно переводил взгляд то на меня, то на Ваню, то на сидевшую неподалёку и наблюдавшую всю эту сцену со стороны Юлю, как бы спрашивая нас: «Что я сделал не так?». Он суетливо теребил пальцами пуговицу куртки, выдавая этим свою неуверенность и настороженность, а мы мучительно пытались решить, как нам следует себя вести.
        «Эх, Сергей, Сергей! - думал я. - Лучше бы ты держал язык за зубами. О таких находках лучше не распространяться».
        Начитавшись романтических книжек, Вишняков, видимо, полагал, что мы все сейчас радостно бросимся поздравлять его со столь неслыханной удачей. Он явно не ожидал, что всё произойдет совсем наоборот.
        Люди в реальной жизни зачастую ведут себя совсем не так, как герои литературных произведений. Зависть! Она сидит в той или иной мере в каждом из нас. Каждый из нас втайне завидует успеху другого, и досадует на собственный нефарт. Но у кого-то получается скрывать в себе этот порок, а у кого-то нет. Это зависит от многих факторов: уровня интеллекта, уровня культуры, уровня воспитания.
        Наблюдать за поведением Тагерова и Ширшовой в тот момент было, конечно, неприятно. И я, и Ваня, и Юля чувствовали себя неловко. По шуму, доносившемуся из избушки, мы поняли, что там начался повальный шмон. И в каждом из нас вступили в яростную борьбу такие заложенные в психике любого человека качества, как порядочность и прагматизм, совесть и эгоизм, искренность и скрытность. Эта борьба происходила глубоко внутри, и нам оставалось только ждать, чем она закончится. Какое из вышеуказанных качеств одержит победу и определит наше дальнейшее поведение.
        Первым дрогнул Попов. Он немного потоптался, подёргался, затем смущённо взглянул на Сергея, пробормотал что-то невнятное и поспешил к домику. Вслед за ним вскочила Патрушева. Виновато улыбнувшись, она тоже бросилась искать свой шанс. Рядом с Вишняковым остался только я. Сергей чуть не плакал. На него было страшно смотреть. Сверкавший ещё несколько минут назад, как ярко начищенный пятак, он теперь стоял весь сконфуженный, потерянный и осунувшийся. Мне стало его жалко. Чтобы хоть как-то его приободрить, я спросил:
        - А далеко отсюда тот скелет?
        Вишняков пожал плечами.
        - Не очень. На вскидку, минут пятнадцать-двадцать ходьбы.
        - Вы с Ваньком там всё внимательно осмотрели?
        - Вроде, да.
        - Ничего не упустили?
        Сергей снова пожал плечами.
        - Пойдём, сходим, - предложил я. - Может, там ещё что-нибудь осталось.
        - Пойдём, - охотно согласился Вишняков.
        И он повёл меня к месту своей находки.
        Шли мы молча. Я видел, что Сергею было нелегко. Его покрасневшие глаза, севший и чуть охрипший голос отчётливо свидетельствовали, какая неимоверная тяжесть лежала на его душе. Он явственно ощущал, что найденный им самородок как бы образовал жуткую пропасть между ним и всеми остальными. Что той непринуждённости, тому дружелюбию, тому чувству равенства, которые доселе царили в наших отношениях, теперь пришёл конец. Желчь и холод, с которыми он только что столкнулся, казались ему несправедливыми. Ведь он никому не сделал ничего плохого. Ему просто случайно повезло. В нём в полный голос заговорили горечь и обида. Он вдруг почувствовал себя ужасно одиноким. В таком состоянии человек остро нуждается в простом человеческом участии, и рад любому, кто готов его понять, а то и просто выслушать. Я видел, что ему очень хотелось излить мне душу. Но он себя от этого удерживал. Об этом красноречиво говорили его крепко сжатые губы, которые он словно склеивал усилием воли. Видимо он полагал, что эмоциональные откровения - это признак душевной слабости. А казаться в чужих глазах слабым ему не хотелось. Самолюбие и
чувство собственного достоинства он ставил выше мимолётных душевных порывов.
        - Скорее всего, вы нашли хозяина этой избушки, - проговорил я, стараясь отвлечь Вишнякова от грустных мыслей. - Точнее, то, что от него осталось.
        - Я тоже так думаю, - согласился он. - Вот как бывает! Жил себе много лет назад в тайге человек. Пошёл как-то утром на охоту, и не вернулся. То ли он своей смертью умер, то ли его убили. Числится, наверное, уже почти целое столетие пропавшим без вести, и никто не знает, что всё это время он просидел мёртвым у дерева, не будучи даже погребённым по христианскому обычаю. Печально.
        - А почему ты думаешь, что целое столетие? - спросил я.
        - А ты погляди на ружьё, - сказал Сергей, и протянул мне двустволку. - Вон там, на прикладе.
        В указанном им месте я увидел небольшую ржавую металлическую табличку с едва выступавшими над поверхностью рельефными буквами.
        - Тульский оружейный завод, - разобрал я. - Одна тысяча девятьсот тринадцатый год. Да, логично. Это он, примерно, аж с того времени здесь сидит? Бедняга. Представляю, как мается его душа.
        Я попробовал нажать на курок, но насквозь проржавевший механизм двустволки не поддавался.
        - Здесь нет патронов, - пояснил Вишняков. - Я уже смотрел. Да если бы они и были, ружьё вряд ли бы выстрелило.
        - Жаль, - вздохнул я. - А то бы поохотились, добыли бы чего-нибудь на обед.
        - Дичь мы добудем и без ружья. Я это немножко умею, - проговорил Сергей, после чего добавил. - Поскорее бы за нами уже прилетели. Что-то мне здесь неуютно.
        - Да, - согласился я. - Мне тоже хочется побыстрее отсюда убраться. Уже третий час дня, а спасателей до сих пор не видно. Скоро темнеть начнёт. Может, нас вообще не собираются искать?
        - Не может такого быть, - возразил Вишняков. - Кстати, мы уже пришли.
        Он указал глазами вперёд. Я напряг зрение. Моему взору предстала огромная старая кряжистая сосна. Она отчётливо выделялась среди своих более молодых соседей. Её ствол, её ветви были наполовину высохшими. Её иголки увядали и имели не зелёный, а какой-то коричневатый оттенок. Её верхушка качалась от тихого ветра, издавала тоскливый стон и равнодушно взирала на находившиеся внизу останки того, что когда-то было человеком, который нашёл здесь свой последний приют.
        Скелет полусидел-полулежал. На нём болтались редкие лохмотья истлевшей материи. Его череп скатился на бок. Суставы рук отвалились и едва просматривались из-под земли. Рёбра были высохшими и побелевшими, что делало их похожими на искусственные. Казалось, что это - всего лишь наглядное учебное пособие, которое зачем-то приволокли сюда из школьного кабинета анатомии.
        Во мне разгорелось любопытство. Кто это? Путешественник? Охотник? Учёный? А может, просто случайно забредший сюда человек? Я с удивлением почувствовал, что мне нисколько не страшно. Моя реакция на останки Николая была совершенно иной. Тогда у меня мурашки бежали по коже. А сейчас - полное спокойствие. Хотя, если призадуматься, в таком различии ощущений не было ничего необычного. Николая я всё-таки знал. Я видел его живым, я с ним общался. А с этим человеком я знаком не был. Я даже не знал, как его зовут и как он выглядел. Да и умер он не вчера, а уже много лет назад. По уровню эмоционального восприятия это, всё же, разные вещи.
        Я внимательно осмотрел землю возле него, ощупал остатки сохранившейся на нём одежды, но ничего серьёзного не обнаружил. Обследование близлежащей местности результатов тоже не дало. Прикрыв скелет сосновыми ветками, мы отправились обратно.
        7
        Когда мы вернулись к домику, наши спутники с угрюмыми лицами сидели возле него. Заметив нас, они помрачнели ещё больше и, как по команде, отвели глаза в сторону. Это красноречиво свидетельствовало о том, что обыск избушки оказался напрасным. Мы подошли и уселись рядом. Никто не произносил ни слова. В воздухе явственно витало напряжение. Судя по багровому лицу Сергея, он чувствовал себя неловко. Гнетущую тишину прервал Попов.
        - Мы вам там поесть оставили, - сказал он, глядя на меня, всячески избегая при этом смотреть на Вишнякова. - Это из того, что было в моём рюкзаке. Больше, увы, ничего нет. Воды тоже осталось мало.
        Я благодарственно кивнул головой и обратился к Сергею:
        - Ну что, пойдём, подкрепимся?
        Поднявшись с земли, я направился в домик. Вишняков, вздохнув, молча последовал за мной.
        Внутренняя обстановка избушки не оставляла сомнений, что здесь искали клад. Стол и кровать были сдвинуты, земля в углах вспахана. Глядя на это, я усмехнулся и посмотрел на Сергея. Он не реагировал.
        Обед оказался скудным: на долю каждого из нас пришлось по бутерброду с салом, по половине холодной котлеты, и по одному свежему огурцу. Он нас не насытил, а скорее наоборот, только ещё сильнее разжёг наш аппетит. Утолить жажду нам тоже не удалось. Минеральной воды, извлечённой из Ваниного рюкзака, оставалось на четверть баклажки, и её остаток едва наполнил наши кружки.
        Покушав, мы снова вышли наружу.
        - Да-а-а, - протянул я, - что-то за нами никто не летит.
        Мне никто не ответил. Мы снова уселись на землю и погрузились в напряжённую тишину.
        Атмосфера была, конечно, тяжёлой. Образно я бы охарактеризовал её так: мы словно сидели на пороховой бочке и не знали длину фитиля. Единство между нами исчезло. Верно замечено, беда объединяет, а успех разъединяет. Во всяком случае, когда одному вдруг крупно повезёт, а остальным нет, чаще всего бывает именно так. В нашей группе образовалось два психологических центра. С одной стороны - Вишняков, с другой - Тагеров и Ширшова. И между этими центрами в любой момент мог вспыхнуть открытый конфликт. А конфликт в нашем положении, когда мы находились одни в таёжной глуши, был не только вреден, но и опасен. Нам необходимо было выжить. А выживание в экстремальной ситуации возможно только тогда, когда все чувствуют себя единым целым. Это закон жизни. Лично я это прекрасно понимал. Понимали ли это остальные - не знаю. Может, и понимали, но не могли сдержать в себе яростных эмоций. Алана и Лилю сжигала чёрная зависть. В Сергее крепко зависла обида. Что касается Юли и Вани, то они находились в таком же замешательстве, что и я.
        Ох, Сергей, Сергей! Дёрнуло же тебя похвастать своей находкой!
        Солнце опускалось всё ниже и ниже. Наших надежд выбраться из тайги до наступления темноты становилось всё меньше и меньше.
        - Как жаль, что здесь нет гастронома, - крякнул Тагеров.
        - Ребята! - негромко произнесла Патрушева. - Так больше нельзя!
        - Что нельзя? - спросил Алан.
        - Сидеть, сложа руки, - пояснила Юля. - Мы так можем умереть с голоду.
        - Почему нас не ищут? - в сердцах бросила Ширшова.
        - На помощь надейся, но сам не плошай, - перефразировал я известную пословицу. - Само собой у нас ничего не появится. Еду и питьё нам сюда никто не принесёт.
        - А жаль, - картинно вздохнул Тагеров, и пропел. - Прилетит к нам волшебник в голубом вертолёте, и бесплатно накроет нам стол.
        Но его шутка никого не рассмешила. Даже Лилю. Снова наступила тишина.
        - Сергей, почему ты молчишь? - обратилась к Вишнякову Патрушева. - Ты же много путешествовал. Ты должен знать, что делать в таких ситуациях. Придумай что-нибудь.
        - Да, дружище, завали для нас кабанчика, - язвительно бросил Алан.
        Сергей поднял голову и посмотрел на Юлю. На её лице обозначилась дружелюбная улыбка. Глаза Вишнякова прояснились. Приободрившись, он вскочил на ноги и зашёл в домик. Когда он оттуда вышел, в его руках значились лопата и моток бечёвки.
        - Пойдём со мной, - обратился он ко мне.
        Я поднялся и последовал за Сергеем. Отойдя от избушки метров на триста, он внимательно оглядел землю и остановился.
        - Попробуем здесь, - пробормотал он.
        - Что попробуем? - спросил я.
        - Поохотиться, - ответил Вишняков. - Кабанчика я, конечно, не обещаю, но зайчика поймать попытаемся. Знаешь, какой он вкусный? Особенно, если мясо свежее.
        - Не знаю, но хотел бы узнать, - улыбнулся я. - А с чего ты взял, что здесь водятся зайцы?
        - А ты посмотри, - вытянув палец, сказал Сергей.
        Я проследил за направлением его жеста и заметил под кустом слегка сплюснутые светло-зелёные шарики.
        - Это заячий помёт, - пояснил он. - А вон и заячьи следы.
        Я присмотрелся и заметил на земле следовую дорожку в форме буквы «Т».
        - И как ты собираешься его ловить? - поинтересовался я.
        - Используем одно старинное изобретение. Называется силки. Слышал когда-нибудь?
        - Слышать-то слышал, - ответил я. - Но, честно говоря, никогда не видел.
        - Сейчас увидишь, - улыбнулся Вишняков, и протянул мне лопату. - Копай небольшую ямку глубиной три - четыре сантиметра, а я пока сооружу охотничий механизм.
        Когда ямка оказалась готова, Сергей положил туда завязанную петлю, набросал в неё травы и протянул другой конец бечёвки к близлежащим кустам.
        - Спрячемся здесь, - тихо произнёс он. - Теперь главное, чтобы нам повезло.
        Мы устроились в засаде и стали ждать.
        Не прошло и получаса, как невдалеке послышался шорох. Мы прекратили перешёптываться и затаили дыхание. Сквозь кусты мы увидели тщательно принюхивавшуюся и шевелившую ушами серую заячью мордочку. Заяц осторожно подкрался к приманке и замер, как бы раздумывая, стоит ему лакомиться этой травой, или не стоит.
        «Ну, давай, давай, - мысленно уговаривал его я. - Смотри, какая она вкусная, сочная. Хватай, не стесняйся».
        Словно уловив мои призывы, заяц прыгнул в ямку. В этот момент Вишняков резко дёрнул бечёвку на себя. Заяц, почуяв неладное, подался вперёд, намереваясь задать стрекача. Но крепко обхватившая его заднюю ногу петля помешала ему это сделать.
        - Держи его! - истошно прокричал Сергей.
        Я выскочил из засады и прыгнул на нашу добычу. Заяц отчаянно сопротивлялся. Он трепыхался, дёргался и всячески старался вырваться из моих рук. Но я, крепко прижав его к земле, не дал ему ни единого шанса на освобождение.
        Вишняков вышел из кустов.
        - Хороший экземпляр, - довольно произнёс он.
        Связав зайцу передние и задние лапы, мы пустились в обратный путь.
        Возле избушки сидели только девчонки. Алана и Вани не было. Юля и Лиля посмотрели на нашего пленника и радостно ахнули:
        - Ой, какой хорошенький! Какой миленький! Какой забавный!
        Сергей положил зайца на землю. Патрушева и Ширшова подскочили к нему и, с присущей женщинам нежностью, принялись его гладить и чесать за ушами. Но заяц на их ласки не реагировал. Его трясло, как в лихорадке. Его глаза были наполнены невыразимым ужасом. Видимо, он понимал, зачем его поймали, и что теперь его ждёт. Мне даже стало его жалко, и я отошёл в сторону, чтобы не показывать свою сентиментальность.
        - Зачем вы его так связали? Ему же больно! - с упрёком произнесла Юля.
        - А ты развяжи, тогда узнаешь, - хохотнул Вишняков. - Трех секунд не пройдёт, как его и дух простынет. Когда наиграетесь, начинайте потрошить. Мы с Димоном свою задачу выполнили, пищу добыли. Готовить её - ваша забота.
        Лица девчонок помрачнели.
        - Но он же живой! - воскликнула Лиля.
        - Живой, - подтвердил Сергей. - Самая свежатинка. При умелом приготовлении жаркое получится таким, что пальчики оближите.
        Девчонок передёрнуло.
        - Мне его жалко! - жалобно протянула Юля. - Может давайте его отпустим?
        - И пообедаем древесной корой? Давайте. Я давно собирался пополнить ряды травоядных.
        - Не знаю как вы, а я не смогу его убить, - сказала Лиля. - Дима, может это сделаешь ты?
        - Нет, - решительно возразил я. - Вам же сказали, что мы свою работу выполнили. Остальное - ваша задача.
        Мой отказ не был какой-то вредностью или рисовкой. Он был искренен. У меня действительно не поднималась рука лишить жизни слабое, беззащитное существо, не причинившее нам никакого вреда.
        В этот момент из-за деревьев показались Попов и Тагеров. В руке последнего раскачивался небольшой прозрачный полиэтиленовый пакет, на треть заполненный какими-то ягодами.
        - Клюква, - торжественно объявил он, подняв пакет вверх. - Какая-никакая, а всё же еда.
        Подойдя ближе, он заметил лежавшего на земле зайца и удивлённо вскинул брови.
        - А это откуда?
        - Дима и Сергей поймали, - объяснила Ширшова.
        В глазах Алана вспыхнул ревностный огонёк.
        - А что же до сих пор не зажарили?
        - Убить некому, - вздохнула Лиля. - Всем жалко.
        - Вот как! - язвительно воскликнул Тагеров. Он явно был рад обнаружившейся у нас слабине и решил показать на её фоне свою силу. - А что же так? Кишка тонка? Только самородки способны находить?
        На лице Вишнякова, которому, несомненно, предназначался этот выпад, не дрогнул ни один мускул. Он сидел вполоборота к остальным и невозмутимо раскуривал сигарету. Вместо него Алану ответил я:
        - Не только. Мы ещё и охотиться умеем. А чтобы клюкву собирать, много ума не надо.
        - Ребята, да хватит вам ссориться! - с упрёком воскликнула Патрушева. - Нашли время!
        Тагеров усмехнулся, но больше ничего не сказал. Он передал пакет с ягодами Лиле и стал оглядываться по сторонам. Заметив невдалеке внушительную палку, он поднял её с земли, подошёл к зайцу и схватил его за уши.
        - Это делается вот так, - нравоучительно произнёс он, обращаясь к нам.
        Алан приподнял зверька, размахнулся, и изо всех сил стукнул его палкой по голове. Из ушей зайца хлынула кровь. Он несколько раз рефлекторно дёрнулся и затих. Девчонки вздрогнули и поспешно отвели глаза. Мне тоже стало как-то не по себе. Меня шокировало не то, что Тагеров оглушил зайца, а то, с какой жестокостью и хладнокровием он это проделал. Создавалось такое впечатление, что убить живое существо для него не составляло никакого труда.
        - Учитесь, пока я жив, - не без гордости проговорил он, не замечая, с каким осуждением посмотрела на него Юля. - А теперь мне нужен нож. И чем больше, тем лучше.
        На просьбу Тагерова откликнулся один Попов. Он зашёл в избушку и принялся рыться в своём рюкзаке.
        - Алан, только не здесь, - тихонько попросила Ширшова. - Отойди куда-нибудь в сторону, чтобы мы не видели.
        - Ладно, ладно, - снисходительно пообещал Тагеров, забирая у Вани перочинный нож с уже выдвинутым лезвием, а также жестянку, предназначавшуюся, видимо, для использования в качестве разделочной доски.
        - Наберите дров для костра и соорудите вертел, - бросил он, заходя за домик.
        Пока Алан, скрывшись от наших глаз, освежёвывал тушу, мы, за исключением Сергея, который продолжал сидеть в стороне и курить, собирали хворост. Это не составило большого труда. Он в изобилии валялся под ногами. Набрав сухих сучков, мы свалили их в кучу и стали думать, из чего сделать вертел. С боковыми стойками проблем не было. Спилив найденной в избушке пилой на одном из деревьев две большие ветки, напоминавшие по форме рогатины, и обломав на них всё лишнее, я воткнул их в землю. А вот с шомполом возникла заминка. Что можно приспособить в этом качестве? Дерево для этого не подойдёт. Оно попросту сгорит.
        - Дружище, - обратился я к Вишнякову, - нужен твой совет.
        Не успел я пояснить характер совета, как Сергей, словно прочитав мои мысли, указал рукой на избушку:
        - Там, в углу, металлический прут.
        - Тьфу ты! - с досадой сплюнул я и хлопнул себя по лбу.
        Ну, конечно! Как я мог о нём забыть! Лучшего варианта не найти.
        Попов вынес прут из домика и водрузил на рогатины. Вертел был готов. Ваня присел на корточки, достал из кармана куртки коробок и принялся разжигать огонь. Но у него это никак не получалось. Края сучков, к которым он подносил зажжённые спички, немного чернели, дымили, но ни в какую не желали разгораться. Когда на земле валялось уже пять зря использованных спичек, я попросил его остановиться, ибо источников огня у нас было отнюдь не в избытке, и снова обратился к Вишнякову:
        - Сергей, помоги, пожалуйста.
        Вишняков отбросил окурок в сторону, поднялся на ноги и принялся подбирать сухие листья и мох, засовывая всё это под хворост.
        - Для того, чтобы разжечь костёр, нужна растопка, - пояснил он. - Листья и мох, в отличие от веток, запылают сразу, и огонь станет быстро разрастаться. А то, что делали вы - это Сизифов труд. Дайте мне какую-нибудь бумагу.
        Попов с обескураженным видом снова зашёл в избушку и вынес оттуда газету, в которую ранее были завёрнуты бутерброды. Сергей оторвал от неё небольшой кусок, свернул его в трубочку, поднёс зажженную спичку, после чего сунул под хворост. Раздалось потрескивание, и через несколько мгновений спускавшиеся на землю сумерки прорезало жаркое пламя. Мы подошли к костру и стали с удовольствием впитывать исходившее от него тепло.
        - О, я смотрю, мы не так уж и безоружны перед лицом природы, - послышался голос Тагерова. - Во всяком случае, огонь добывать умеем.
        Он вышел из-за домика, держа в руке выпотрошенную заячью тушку, обмыл её остававшейся в ведре дождевой водой, и с помощью Лили стал нанизывать на шомпол.
        - Ой, у меня же соль есть, - спохватилась Ширшова и посмотрела на меня. - Димочка, не сочти за труд, возьми в моём рюкзаке.
        Я выполнил её просьбу.
        Намазав тушку солью, мы подвесили её над огнем, уселись вокруг костра и стали наблюдать, как постепенно нарумянивается её корочка.
        - Мясо - это конечно хорошо, - произнёс я. - Но как быть с водой? То, что мы брали с собой в дорогу, подошло к концу. Речкой или озером здесь не пахнет. Ратовать только на дождь?
        - Вода здесь быть должна, - проговорил Алан. - Тот охотник, который здесь жил, где-то же её брал. Нужно ещё раз внимательно обследовать окрестности. Авось найдём какой-нибудь родник. А может, и не только родник. Может, ещё какой-нибудь самородок отыщем. Вишняков, ты тщательнее оберегай свою находку, а то ни дай Бог потеряется.
        - Алан! - с упрёком бросила Юля.
        Сергей ничего не ответил. Он поднялся на ноги и с каменным выражением лица принялся переворачивать заячью тушку другой стороной к огню.
        - А как будем сегодня жажду утолять? - спросил я.
        - А клюква на что? - воскликнул Тагеров. - Клюквой и утолишь.
        Жаркое из зайца получилось восхитительным. Эх, сейчас бы к нему картошечку с квашеной капустой и хлебом, думалось мне. Мы обглодали каждую косточку до последней жилки. Мне казалось, что ничего вкуснее я до сих пор ещё не ел. И дело здесь было не только в сильном голоде, при котором, как известно, и лук может показаться сладким. Просто свежее мясо, приготовленное на природе, в походных условиях, на открытом огне, по своей калорийности не идёт ни в какое сравнение с морожеными бройлерами, зажаренными дома на сковородке. Кто не верит, может при желании в этом убедиться.
        После сытного ужина мы почувствовали себя немного бодрее.
        - Ой, ребята, - мечтательно произнесла Лиля, - вот увидите, пройдёт некоторое время, и мы будем с ностальгией вспоминать этот вечер, этот костёр, и этого зайца. Вы не поверите, но я даже благодарна спасателям за то, что они до сих пор нас ещё не нашли. Я только теперь поняла, как это прекрасно, жить на природе!
        - Так оставайся здесь навсегда! - хохотнул Алан. - Дом есть, воду завтра найдём, охотиться научим. Будешь жить-поживать, да добра наживать.
        - Только вместе с тобой, - кокетливо поиграла глазками Ширшова.
        Мы рассмеялись. Раздалось чьё-то ироничное поцокивание.
        - А вот интересно, - произнесла Патрушева, обращаясь ко мне и Вишнякову, - вы долго гонялись за этим милым зайцем, прежде чем смогли его поймать?
        - Мы за ним вообще не гонялись, - ответил Сергей. - Зачем гоняться, когда есть охотничьи приспособления?
        - Какие приспособления?
        - Бечёвка.
        - И всё?
        - И всё.
        - Интере-е-есно! - протянула Патрушева. - А каким образом можно поймать зайца с помощью одной лишь бечёвки?
        - Силки, - продемонстрировал свою осведомлённость я. - Слыхала когда-нибудь про такое?
        Патрушева недоумённо выпятила губу.
        - Ну, это были, конечно, не классические силки, - сказал Вишняков, - а нечто среднее между силками и удочкой.
        - А чем отличаются классические силки от неклассических? - не отставала Юля.
        - Классические силки предполагают автоматическое захлопывание ловушки, когда жертва приближается к приманке, - объяснил Сергей. - Их сооружают так: из верёвки делают петлю, петлю привязывают к молодому деревцу, деревце сгинают и закрепляют в таком положении, кладут приманку. Когда жертва прикасается к ловушке с приманкой, деревце, к которому привязана петля, распрямляется, захлёстывает добычу и вздёргивает её в воздух. Но у нас с Димоном не было времени на сооружение такого устройства, поэтому мы пошли более простым путём.
        - Интере-е-есно! - снова протянула Патрушева. - Выходит, вы теперь каждый день сможете обеспечивать нас дичью?
        Вишняков иронично усмехнулся, а я проворчал:
        - Посмотрим на ваше поведение.
        Юля придвинулась к Сергею поближе.
        - А кого ещё здесь можно поймать? - спросила она у него. - Кто из животных более-менее съедобен?
        - Олень, кабан, косуля, тетерев, глухарь, рябчик, - принялся перечислять Вишняков, явно довольный тем, что снова оказался в центре внимания. - Правда, при этом нужно знать, где охотиться.
        - А где лучше охотиться? - спросила Патрушева.
        - Там, где есть следы пребывания животных: помёт, отпечатки лап, примятая трава, погрызы на деревьях и кустарниках, остатки пищи. Чаще всего всё это встречается там, где есть корм: в кедровниках, дубравах, ягодниках. Но во время охоты нужно всегда помнить два основных правила. Первое - тишина, второе - направление ветра. Нужно всегда располагаться от животного с подветренной стороны, чтобы оно нас не учуяло.
        - А как насчёт грибов и ягод? - спросил Ваня.
        - Если ты хорошо не знаешь грибы, с ними лучше не связываться, - ответил Сергей. - Практически любой съедобный гриб имеет более-менее похожего на себя ядовитого двойника. Тебе кажется, что это опята, а на самом деле это ложные опята. Сатанинский гриб, например, как две капли воды похож на белый. Даже мухомор, который все мы прекрасно знаем, можно иногда принять за обычную сыроежку. Это когда его белые бородавки и кольцо на ножке оказываются смыты дождём. С ягодами полегче. Землянику, малину, чернику, рябину, клюкву, ежевику, чёрную смородину ни с чем не спутаешь. Захотели погрызть орешков - выколупывайте из еловых и сосновых шишек семена. Правда, это возможно только осенью, когда они вызревают. Захотели чаю - ищите корень одуванчика или кипрей. Если их просушить, обжарить и мелко раздробить, получится превосходная заварка. Щавель и кислица подходят для приготовления зелёных щей. Если вдруг чем-то отравились, ищите клубни ятрышника. Они помогут нейтрализовать яд. Захотели огурцов - ищите борщевик. Он схож с ними по вкусу.
        - Если бы ещё знать, как это всё выглядит, - усмехнулся я.
        - Ты прямо ходячая энциклопедия, - всплеснула руками Юля, восхищённо глядя на Вишнякова. - С тобой не пропадёшь.
        Сергей скромно улыбнулся. Я украдкой бросил взгляд на Тагерова и Ширшову. Они сидели, нахмурив брови, и время от времени почесывали руки, словно их мучил зуд. «Нет, до прежнего единства нам ещё далеко, - подумал я. - Ситуация продолжает оставаться взрывоопасной».
        Солнце окончательно скрылось за горизонтом. Закатный багрянец погас. Небо почернело. Звёзды, погружённые в его бездонную глубину, становились всё ярче и ярче. Я уже отчётливо различал Венеру, висевшую, словно большой электрический фонарь на тёмно-синем небосклоне. Огонь костра затухал. Все разговоры постепенно сошли на нет. Прохладная влага, висевшая в воздухе, стала проникать сквозь одежду всё глубже и глубже. Комаров становилось всё больше и больше. Мы решили, что пришла пора ночлега. Зайдя в избушку, мы расположились на тех же местах, что и накануне, и закрыли глаза. Наступила тишина, которую нарушало только ровное, мерное дыхание. Вдруг снаружи раздался какой-то треск. Я открыл глаза и беспокойно спросил:
        - Что это?
        - Ничего страшного, - ответил Алан. - Просто где-то на дереве сломалась ветка.
        - А отчего она сломалась? - спросил Вишняков. - Сильного ветра, вроде, нет.
        Немного помолчав, он приглушённо добавил:
        - По-моему, невдалеке кто-то ходит.
        - Да никто там не ходит, - возразил Тагеров. - Не говори ерунды.
        - Я отчётливо слышал чьи-то шаги, - твёрдо повторил Сергей.
        - Может, сходишь и посмотришь?
        - Схожу и посмотрю.
        - И не забоишься?
        - И не забоюсь.
        В темноте раздался шорох. После этого дверь избушки со скрипом приоткрылась, и в дверном проёме возник чёрный силуэт Вишнякова. Дверь снова закрылась, и снаружи послышались его неспешно удаляющиеся шаги.
        - Пусть посмотрит, - снисходительно проговорила Лиля. - Может, он там своего Снежного Человека найдёт.
        В домике снова установилась тишина. Меня обуяла дрёма. И вдруг мой мозг, словно раскалённой иглой, пронзил отчаянный крик.
        - А-а-а! А-а-а!
        Этот крик выражал безмерный ужас. Мы вскочили.
        - Что это? - испуганно спросила Ширшова.
        - По-моему, это кричал Сергей, - неуверенно произнесла Патрушева.
        - Да, голос был, вроде, его, - согласился я.
        Мы прислушались, пытаясь уловить хоть какой-то подозрительный звук. Но подозрительных звуков не было. До нас доносился только шум гулявшего снаружи ветра.
        Я поднялся с пола, подошёл к окошку и осторожно выглянул наружу. Но, кроме смутных очертаний деревьев, едва вырисовывающихся в ночном мраке, больше ничего не увидел.
        - Ну, что там? - напряжённо спросил Алан.
        - Пока ничего не вижу, - ответил я.
        Тагеров поднялся на ноги и тоже подошёл к окну. Я посторонился. Вслед за ним в окошко поочерёдно выглянули и все остальные. Но ничего другого, кроме того, что увидел я, никто не заметил. Нами овладело беспокойство.
        - Ребята, может с Сергеем случилась беда? - тихо проговорила Юля. - Может на него кто-то напал?
        Ответом ей стало гробовое молчание.
        - Ребята, ну что же вы? - в сердцах воскликнула она. - Мы должны прийти ему на помощь!
        Несмотря на её эмоциональный призыв, никто не сдвинулся с места. Нами овладел страх. Уж слишком леденил душу этот крик. Беспричинно так не кричат. Вишнякова явно что-то сильно напугало. А это значит, что невдалеке от нас находится некая неведомая нам опасность, встреча с которой не сулит ничего хорошего.
        - Ребята, ну как вы так можете? - продолжала уговаривать нас Патрушева. - Он же наш товарищ!
        - Юля, помолчи, - тихо, но жёстко оборвал её Алан. - Мчаться сейчас на помощь Вишнякову - это глупо. Вокруг темно. Кроме этого, мы безоружны. Что у нас есть? Топор, лопата, да пара перочинных ножей, только и всего. С таким набором мы его не спасём. Мы лишь себя погубим.
        - Мы его из домика не выгоняли, - поддержала Тагерова Лиля. - Он сам решил идти. Почему мы должны из-за него рисковать?
        - Вы просто трусы! - отчаянно бросила Патрушева. - Жалкие, ничтожные трусы!
        - Может не стоит бросать такие обвинения? - раздражённо заметила Ширшова. - Хочешь его спасти - иди, спасай. Никто не держит.
        - Юля, и в самом деле, успокойся, - вмешался я. - Алан прав. Для нас действительно будет разумнее остаться здесь. Нам не стоит себя обнаруживать. Мы ведь не знаем, на кого нарвался Вишняков, и сможем ли мы с этим справиться. Может ему уже и помощь не нужна.
        - Как ты можешь такое говорить? - дрожащим голосом воскликнула Патрушева.
        - Он всё верно говорит, - ледяным тоном изрёк Тагеров. - Обрати внимание, криков Вишнякова больше не слышно. Если бы он продолжал звать на помощь, тогда другое дело. А так…
        - Ребята, - решительно сказала Юля, - кто готов сейчас, вместе со мной, идти на помощь Сергею? Бросать его на произвол судьбы - это жестоко. Это не просто не по-товарищески, это откровенно по-скотски. Вы потом сами себя за это не простите.
        - А он, когда нашёл самородок, поступил по-товарищески? - возразила Лиля.
        - Самородок - это совсем другое! - воскликнула Патрушева. - Сейчас речь идёт о жизни и смерти! Неужели вы этого не понимаете? Итак, кто готов пойти со мной? Алан?
        - Никуда я не пойду, - позвучало в темноте.
        - Лиля?
        - Нет.
        - Дима?
        - Нет, - твёрдо ответил я.
        - Ваня?
        - Да я… Да если бы…
        - Всё понятно, - отрезала Юля. - Что ж, ладно, я пойду одна.
        Она уже вознамерилась открыть дверь, но я, бросившись вперёд, преградил ей путь.
        - Юля, ты никуда не пойдёшь! Если ты отсюда выйдешь, и тебя кто-то увидит, ты навлечёшь опасность не только на себя, но и на всех нас. Тебе ясно? Сядь на место!
        Патрушева в нерешительности остановилась. Побеждённая моими доводами, она не знала, как быть дальше. В темноте раздались её всхлипывания. У меня в горле вдруг появился слизистый комок. Под ложечкой неприятно засосало. Конечно, я переживал. Конечно, меня не могла не волновать судьба Вишнякова. Но в сложившихся обстоятельствах лезть на рожон было крайне опасно.
        - Трусы! Жалкие ничтожные трусы! - едва слышно, сквозь слёзы, проговорила Юля. Она отошла в сторону и села у стены. Каким-то шестым чувством я уловил, как больно резанули меня её невидимые в темноте зрачки.
        Это сильно задело меня за живое. Меня вдруг охватило чудовищное чувство вины. Я не мог понять, что со мной происходит. Мне было абсолютно наплевать, что думают обо мне Алан, Ваня и Лиля. Но касательно Юли я такого сказать не мог. Я вдруг ощутил, что мне отнюдь небезразлично, как я выгляжу в её глазах. Меня тянуло как-то загладить свою резкость, и я, запинаясь, произнёс:
        - Ну, ты ладно. Мы обязательно сходим туда утром, когда рассветёт. Сходим и посмотрим, что там случилось.
        Патрушева ничего не ответила. Она продолжала тихо плакать. Ширшова поднялась с места, придвинулась к подруге, села рядом с ней, и крепко её обняла. Похоже, Юлю это как-то успокоило. Всхлипывания стихли.
        А примерно час спустя произошло то, что только подтвердило правильность принятого нами решения…
        8
        Наш разговор со следователем прервал осторожный стук. Мы повернули головы. Дверь приоткрылась, и в палату заглянул Виктор Михайлович.
        - Кхе-кхе, - откашлялся он. - Прошу прощения. Товарищ майор, к нашему пациенту приехала мать, и рвётся сию же минуту увидеть своё сокровище. Я пробовал уговорить её немного подождать, но она и слышать ничего не хочет. Вам, наверное, придётся прервать свой допрос. Надеюсь, чисто по-человечески всё понимаете.
        Майор немного подумал и согласно кивнул головой.
        - Да, конечно, - сказал он.
        Николай Иванович взял свою папку, спрятал в неё несколько листков бумаги, содержащих изложение моего рассказа, предварительно попросив меня расписаться на каждом из них, поднялся со стула, ободряюще похлопал меня по плечу и направился к выходу. На полпути он вдруг остановился, словно вспомнив нечто важное, обернулся, открыл рот, видимо намереваясь что-то спросить, но передумал, махнул рукой и вышел из палаты.
        Я не буду подробно описывать свою встречу с матерью. Сцена, конечно, была очень трогательная. В ней были и радость, и слёзы, и жаркие объятия. Мать плакала. Казалось, она никак не могла поверить, что я цел и невредим.
        Немного успокоившись, она рассказала мне о том, что происходило после крушения вертолёта, и почему к нам вовремя не подоспела помощь. Оказывается, разразившаяся в тот день гроза повредила трансформаторную подстанцию геологической экспедиции, в результате чего та осталась без связи. Подстанцию починили только на третий день. Геологи сразу же сообщили об исчезновении вертолёта. Ещё один день ушёл на всевозможные согласования и приготовления. Так что искать нас начали только на четвёртые сутки.
        - Сынок, - обратилась ко мне мать, - твой врач сказал мне, что ты категорически отказываешься встречаться с родителями остальных ребят. Я их только что видела. На них просто лица нет. Ты даже не представляешь, как это страшно, потерять своего ребёнка. Почему ты не хочешь им всё рассказать?
        - Мам, мне нужно прийти в себя, - ответил я. - Мои нервы изодраны в клочья. Знаешь, как больно всё это вспоминать? Я даже не могу спокойно спать. Мне всё это снится. Извинись перед ними за меня, ладно? Передай им, что я обязательно им всё расскажу. Но только не сейчас, а потом, попозже.
        - Хорошо, - вздохнула мать. - Я постараюсь им это объяснить.
        - Как идут поиски? - спросил я. - Всех уже нашли?
        - Нет, не всех. Пока только двоих. Мальчика, которого Сережей звали, и какую-то девочку. Имя, вот, забыла. Их уже опознали.
        У меня закололо в сердце.
        Мы ещё немного поговорили. Мать, убедившись, что со мной всё в порядке, окончательно успокоилась. После этого мы расстались.
        Когда она ушла, я лёг на кровать и уткнулся головой в подушку. Встреча с матерью сорвала все тормоза, которые удерживали меня от срыва. Я совершенно расклеился. В моей душе возникла жуткая смута. Меня буквально разъедало чувство горечи и боли. В памяти возникали лица моих сокурсников. Веки отяжелели, под ними защипало, спина судорожно задёргалась, а из глаз потекли слёзы, которые я не смог удержать…
        Мы сидели в домике и напряженно вслушивались во все звуки, которые долетали до наших ушей. Душераздирающий вопль Вишнякова не давал нам покоя. Любой скрип, любой шорох, любой стук заставляли нас вздрагивать и испуганно съёживаться. Даже убаюкивающий шорох ветра среди древесных ветвей, к которому мы успели привыкнуть, теперь уже не казался нам таким естественным и безобидным, и представлялся чуть ли не воем безумных призраков, окруживших избушку со всех сторон. Я сидел недалеко от двери, и раз за разом нервно на неё оглядывался. Мне казалось, что оттуда вот-вот протянется чья-то огромная когтистая лапа, схватит меня, и утащит за собой. Когда я представлял себе эту картину, мне становилось жутко. Страх преследовал не только меня, но и всех остальных. Это было понятно по бесконечному ёрзанию на месте. Нас охватило чувство беспомощности и неуверенности. Нами овладело предчувствие неминуемой беды. Несмотря на глубокую ночь, никто из нас не мог сомкнуть глаз.
        Вдруг откуда-то издалека послышались чьи-то неторопливые, размеренные шаги. Я вздрогнул и напряг слух. Шаги постепенно приближались. Их звук становился всё отчетливее и отчетливее. Моё сердце забилось, как сумасшедшее, а на лбу выступил холодный пот.
        - Вы слышите? - спросил я, не сумев скрыть дрожь в голосе.
        - Господи, кто это? - прошептала Лиля.
        - Может, это Вишняков возвращается? - предположил Алан.
        Судя по тяжёлому, прерывистому дыханию, раздававшемуся со всех сторон, этому никто не поверил. Доносившиеся до нас шаги явно не походили на человеческие. Они были какими-то искусственными, неуклюжими. Это было что-то другое, не относящееся к миру людей. Что-то страшное и ужасное. А вдруг, это и вправду Снежный Человек? Мы были так напуганы, что любое, даже самое невероятное объяснение казалось нам реальным.
        Шаги тем временем звучали уже совсем рядом. Приблизившись вплотную к домику, они стихли. До нас донеслось чьё-то громкое сопение. Мы замерли. Вдруг в окошко раздался лёгкий стук.
        Я поднялся, нашёл на ощупь керосинку, зажег её с помощью спичек и поднёс к окну.
        Увиденное заставило меня резко отпрянуть. Моё сердце буквально ухнуло вниз. Ледяной холод пронзил меня до самых костей, а волосы в буквальном смысле встали дыбом. Огонь лампы высветил за стеклом чью-то ужасную физиономию, пристально смотревшую на нас. Она была чёрной, покрытой мехом, её пасть изогнулась в свирепой ухмылке, а в глазах застыла кровожадная ярость.
        Лампа выпала из моих рук, разбилась и погасла. В ту же секунду со всех сторон раздались отчаянные крики. Мои спутники вскочили на ноги и прижались к стенам. Моя кровь застыла в жилах. Меня охватил дикий, животный ужас. Я окаменел. Мне хотелось куда-нибудь исчезнуть, спрятаться, забиться в угол. Я, буквально задыхаясь, смотрел на дверь, лихорадочно соображая, что делать, если это существо ворвётся в домик. Как от него защищаться? Но дверь оставалась закрытой, и в избушку никто не входил. Вопли постепенно стихли, и я смог уловить звук неспешно удаляющихся шагов. Очевидно, это, так напугавшее нас, существо предпочло ретироваться. Когда его шаги окончательно растворились в тишине, я вытер со лба пот, жадно сглотнул слюну и облегчённо вздохнул.
        - Фу-у-у! - донеслось до меня. Это пришёл в себя Алан.
        - Господи, спаси и сохрани! - послышался чей-то шёпот.
        Вслед за этим раздался какой-то дикий смех. От этого смеха мне ещё больше стало не по себе. Его нельзя было назвать естественным и нормальным. Его обладатель явно потерял рассудок. Вспыхнул огонёк. Это Тагеров достал свою зажигалку. Слабое пламя выхватило из темноты совершенно обезумевшие глаза Лили. Она хохотала всё громче и громче. Мы стояли и испуганно смотрели на неё. Первым опомнился Алан. Он подошёл к Ширшовой и несколько раз хлёстко ударил её по щекам. Это возымело действие. Смех стих и постепенно трансформировался в истеричные всхлипывания. Безумие в глазах Лили исчезло. Теперь её взгляд был наполнен безудержным страхом. Её всю трясло.
        - Ребята, простите меня, - умоляюще выдавила она. - Я сама не понимаю, что со мной произошло.
        - Ничего, ничего, - ласково проговорила Юля, и заботливо обняла подругу за плечи. - Мы тут все чуть с ума не посходили.
        - Ничего страшнее в жизни ещё не видела, - стучала зубами Ширшова.
        Я поймал себя на мысли, что думаю тоже самое. Несмотря на то, что в голливудских «ужастиках» мне доводилось видеть персонажей и поколоритнее, ни один из них не вызывал во мне такого шока, как тот, который я испытал сейчас. Хотя, что здесь удивительного? Кино есть кино. Каким бы страшным ни был на экране персонаж, ты всё равно знаешь, что это либо кукла, либо компьютерная графика, либо переодетый и загримированный актёр. А здесь не фильм. Здесь действительность. Здесь реальная жизнь.
        - Вы заметили, как он на нас смотрел? - продолжала дрожать Лиля. - Я думала, он растерзает нас на части.
        - Да, он явно видел в нас свою добычу, - согласился Тагеров. - Но, тем не менее, он почему-то не стал на нас нападать и скрылся.
        - Может, его напугал наш крик? - предположила Патрушева.
        - Не исключено.
        - Но это не значит, что он больше не вернётся, - предостерёг я. - Может, он пошёл за подмогой. Может таких, как он, здесь полный лес.
        - Бр-р-р! - вздрогнула Юля.
        - Ребята, нам нужно срочно придумать, как от него защититься, - сказала Ширшова.
        - Ну, один способ у нас уже есть, - успокоил её Алан. - Это крик.
        - А ты уверен, что он сработает и в следующий раз? - снова вмешался я.
        - Знать бы, кто это такой, - вздохнула Патрушева.
        - Кто бы он ни был, это - живое существо, - заметил Тагеров. - А любое живое существо так или иначе уязвимо. Кстати, а где топор?
        Я хотел ответить, что в углу, возле стола, но тут вспомнил, что так и не занес его обратно в избушку после того, как брал его для изготовления стоек для вертела. Очевидно, он так и остался валяться возле костра. Но, может, его принёс кто-то другой? Я чиркнул спичкой и принялся вертеть головой по сторонам. Топора нигде не было.
        - Джигиты-вакхабиты! - выругался Алан. - Нужно срочно принести его сюда.
        - И кто же за ним сходит? - с сарказмом спросил я.
        - Кому-то нужно сходить, - отговорился он. - Тут всего-то три шага.
        Я уже собрался предложить ему проявить инициативу, но меня перебила Юля.
        - Ребята, будьте же вы наконец мужчинами! - яростно бросила она. - Ей богу, слушать противно. Если вы боитесь, я сама схожу.
        Как ни силён был владевший мною страх, реплика Патрушевой задела моё самолюбие. Мне страшно не хотелось выглядеть в её глазах трусом. Скажу более, я горел желанием произвести на неё впечатление своей храбростью и решительностью. И похоже, для этого наступил идеальный момент.
        «Что с тобой происходит, дружок? - спросил я себя. - Ты явно не в порядке».
        Я действительно был не в порядке. Со мной и в самом деле происходило что-то странное. Юля вдруг стала мне небезразлична. Мне мучительно хотелось видеть в её глазах обожание.
        - Что ж, правильнее всего будет тянуть жребий, - предложил Тагеров. - Если ни у кого не хватает духу, ничего другого больше не остаётся. Дайте кто-нибудь спички.
        - Оставь спички в покое, - решительно произнёс я. - Их мало, они нам ещё пригодятся. Я сам схожу за топором.
        - Ну, слава Богу, - пробормотала Патрушева. - Хоть один настоящий мужик нашёлся.
        Её слова придали мне воодушевление. Я распахнул дверь и вышел из избушки. На меня тут же дохнуло ночной сыростью. Очутившись за порогом, я остановился и стал нервно вглядываться вдаль.
        Мрак! Проклятый мрак! Когда он окружает тебя со всех сторон, чувствуешь себя, словно замурованным. Стоявшие вокруг деревья казались мне чудовищами, обступившими домик плотным кольцом и кровожадно раскинувшими свои ветви-лапы. Стрекот насекомых представлялся мне зловещим хором падальных жуков и могильных червей, собравшихся в предвкушении сытного пиршества. Даже воздух перестал мне казаться воздухом. Мне чудилось, что это - ядовитый газ, от которого я вот-вот задохнусь.
        Я резко крутанул головой, стремясь выбросить из неё всю эту чушь. Так и в самом деле можно свести себя с ума. Я сжал зубы и, стараясь смотреть только вперёд, сделал пять шагов по направлению к хорошо просматривавшимся при лунном свете остаткам костра. Топор лежал на земле. Я нагнулся, взял его в руки и поглядел по сторонам. Меня не покидало ощущение, что за мной кто-то пристально наблюдает. Я развернулся и, не переставая оглядываться, спешно зашагал обратно к избушке. Когда за мной закрылась дверь, я облегчённо перевёл дух. Моё сердце билось столь часто, что, казалось, было готово выпрыгнуть из груди.
        Алан сразу же попытался забрать у меня топор, но я его отстранил. Топор принёс я, значит и распоряжаться им буду тоже я. Тагеров перестал вызывать у меня доверие. Если человек испугался выйти ночью на улицу, какие бы обстоятельства этому не сопутствовали, где гарантия, что в самый ответственный момент его снова не охватит растерянность?
        Впрочем, Алан не стал особо настаивать, и занялся разбитой керосиновой лампой, которая валялась на полу у окна. Повертев её в руках и немного с ней повозившись, он в сердцах отбросил её в сторону, сопроводив свои действия кратким и лаконичным: «Хана!».
        В домике снова установилась тишина.
        - Кто-нибудь скажет, сколько время? - спросила Юля.
        Тагеров щёлкнул зажигалкой. Я невольно бросил на него взгляд и поразился произошедшей в нём резкой перемене. От былой бравады не осталось и следа. В его глазах поселилась паника, а выражение лица стало каким-то беспомощным, даже робким.
        - Три часа ночи, - сообщил Алан.
        Лиля тяжело вздохнула:
        - Скорей бы уж утро.
        Она немного помолчала и снова обратилась к нам:
        - Ребята, а вы помните, что вчера Вишняков рассказывал о Снежном Человеке?
        - Помним. Как не помнить? - ответил я. - Я когда эту рожу в окне увидел, у меня первая мысль была про него.
        - Вот-вот, и я про то же, - сказала Ширшова. - Может это действительно он и есть? Может все эти рассказы - не выдумка, а чистая правда?
        - От неверия до почитания - один шаг, - проворчал Тагеров.
        - А по-моему, это не Снежный Человек, - проговорила Патрушева.
        - Почему ты так считаешь?
        - Потому, что он на него не похож. Всем известно, что Снежный Человек - это огромная человекообразная обезьяна. А в той физиономии, которую мы видели, ничего обезьяньего не было. Глаза, нос, рот - точно такие же, как у людей. Если бы не шерсть и не чёрный цвет, я бы не сомневалась, что в наше окно заглянул самый обычный человек.
        - А ты, что, так хорошо успела его рассмотреть?
        - Хорошо - не хорошо, но за те секунды, что я его видела, он отпечатался в моей памяти довольно отчётливо.
        Я мысленно сопоставил описание Юли с тем, что наблюдал сам, и не обнаружил никаких различий.
        - Конечно, если бы Лю Ку Тан не выронил лампу, можно было бы рассмотреть его и получше, - заметил Алан.
        - Ты уверен, что ты бы её не выронил? - парировал я. - Полчаса назад кто-то даже на улицу боялся выйти, и предлагал определить это по жребию.
        Тагеров сконфуженно кашлянул.
        - Да я просто говорю, - стал оправдываться он.
        Нашей перепалке не дала развиться Лиля.
        - Короче, - обратилась она к подруге, - ты сопоставила то, что мы видели, с тем, что изображают на картинках. Но, по-моему, никто ещё толком не знает, как точно выглядит Снежный Человек. Картинки - это ведь не фотографии. А фотографий его нет.
        - Все, кто видел Снежного Человека, описывают его одинаково, - защищала свою точку зрения Патрушева. - На основе таких описаний и появились эти картинки. Но я не утверждаю, что это не Снежный Человек. Я просто предполагаю, что это, скорее всего, не он, и объясняю, почему я так думаю. Может это и он. А может и нет.
        - А если не он, то тогда кто?
        Ответа не последовало.
        - Ребята, а вы верите в призраков? - спустя некоторое время, произнесла Ширшова, понизив голос до шёпота.
        - Ты это к чему? - спросила Юля.
        - А к тому, что, может быть, это был призрак того охотника, который здесь раньше жил. Он же не похоронен, как следует, в земле. Вот его душа и мается.
        - Лиля, ты неподражаема! - воскликнул Алан. - То Снежный Человек, то призрак. Ты сама-то хоть в свои утверждения веришь?
        - Я ничего не утверждаю, - обиженно произнесла Ширшова. - Я, как и Юля, просто предполагаю.
        - А по-моему, даже такие версии не стоит ставить под сомнение, - вмешался я. - В мире ещё очень много неразгаданных тайн. И если мы во что-то не верим, это ещё не значит, что этого нет.
        - Точно так же и наоборот, - вставил Тагеров. - Если мы во что-то верим, это ещё не значит, что это есть. Ты вот, например, сталкивался когда-нибудь с настоящим призраком, видел его?
        - Не сталкивался, - признался я.
        - Я сталкивался, - раздался вдруг робкий голос Вани.
        Мы с Аланом изумлённо смолкли.
        - Расскажи, - попросила Лиля.
        Мы все обратились в слух.
        - Я родом из небольшой деревни, которая раньше, до революции, принадлежала графу Штейнбаху, - начал Ваня.
        - Еврей, что ли? - прервал его Тагеров.
        - Нет, он был немец. В семнадцатом году, когда большевики стали «грабить награбленное», к нему в усадьбу заявился «комитет бедноты», и потребовал добровольно сдать все деньги, драгоценности, одежду, и прочие вещи. Штейнбах отказался. Тогда его скрутили, отрубили руки, и в таком виде сбросили в речку.
        - Господи! - передёрнулась Ширшова. - Какое варварство!
        - Остался он жив, или утонул - неизвестно. Выжить у него, конечно, шансов было немного. Но труп его так и не нашли. Постепенно о нём все забыли. Графскую усадьбу разрушили, а дом, где он жил, отдали под культпросветучреждение. По-современному - Дом культуры. И вот в этом Доме культуры, спустя некоторое время, стали происходить странные вещи. Сторожа раз за разом жаловались, что ночью по этажам кто-то ходит. Мебель по утрам находили передвинутой. А в окнах несколько раз замечали какую-то странную тень, хотя за шторами в тот момент никого не было. Тень принадлежала высокому, худощавому, немного сутулому человеку. Старожилы утверждали, что она очень напоминает фигуру графа. Пошли слухи, что в Доме культуры завёлся его призрак. Культпросветучреждение стали обходить стороной. В конце концов, его закрыли и забросили. А в наши дни, когда дом совсем обветшал и развалился, его вообще снесли. Но призрак графа не исчез. Его время от времени стали замечать в других местах. Реального вреда он никому не приносил. Но люди его всё равно пугались. В рассказы о призраке графа, конечно, верили не все. Многие над
ними только смеялись. И я был среди них. Ведь нам в школе постоянно твердили, что никаких привидений нет, быть не может, и что всё это выдумки психически нездоровых людей. Но однажды произошло то, что заставило меня изменить своё мнение, и более серьёзно отнестись к этим рассказам. С тех пор прошло уже пять лет, но я помню всё настолько отчётливо, как будто это было только вчера. Это случилось накануне моего отъезда на вступительные экзамены в университет. Я жутко волновался и никак не мог заснуть. Чего я только ни делал! И глубоко дышал, и считал до тысячи, даже пил корвалол - ничего не помогало. Лежу я, значит, ворочаюсь и вдруг слышу, как в соседней комнате кто-то ходит. Шаги такие неторопливые, шаркающие, как у деда. А вместе с шагами - старческое покашливание: кхе-кхе, кхе-кхе. Потом эти шаги вдруг переместились в мою комнату. Причем, дверь при этом не открывалась. Их обладатель словно прошёл сквозь стену. Представьте себе такую картину: шаги звучат, половицы скрипят, покашливание раздаётся, а в комнате никого нет. И вдруг на стене, которая находилась напротив окна, появился силуэт. Высокий,
худощавый, немного сутулый, со свисающей острой бородкой. Гляжу в окно - всё чисто. А на стене, между тем, тень, как будто между стеной и окном кто-то стоит. Я струхнул не на шутку. Хочу закричать - не могу. Голос как будто исчез. Голова вся вспотела. Тело пробирает дрожь. Я спрятал голову под одеяло, лежу, жду, что будет дальше.
        - И что было дальше? - спросил Алан.
        - Ничего, - ответил Попов. - Шаги ещё немного позвучали, затем отдалились, а после смолкли совсем. Я тогда не смог уснуть до самого утра.
        - Мы, наверное, тоже сегодня не заснём до утра, - проговорила Патрушева. - Сначала эта рожа в окне, потом твой рассказ о призраке графа. Меня уже всю трясёт.
        Стекло в окошке зазвенело от внезапно налетевшего порыва ветра, и по крыше тут же забарабанили тяжёлые капли дождя. Мы замолчали и стали напряжённо вслушиваться в этот стук.
        Юля оказалась права. Охваченные страхом, мы действительно всю ночь не сомкнули глаз. И только когда в окошке забрезжил рассвет, мы наконец смогли забыться в тревожном, беспокойном полусне.
        9
        Солнечный свет бил из окошка мне прямо в глаза. Он касался моих щёк, согревал их, из-за чего они буквально пылали, словно внутри их горел огонь. Я зевнул, потянулся и оглядел своих спутников. Все крепко спали. Юля и Лиля расположились валетом на кровати, Алан прикорнул к стене, Ваня свернулся калачиком на полу.
        Я посмотрел на часы. Стрелки показывали начало одиннадцатого. Сбросив с колен топор, который я всю ночь предусмотрительно держал наготове, я поднялся и вышел из домика. Меня обдало утренней свежестью. Ведро, стоявшее у входа, было доверху наполнено водой. Я зачерпнул её своей кружкой и стал жадно пить. Затем я наполнил водой свой термос, вымыл руки, умылся и вернулся в избушку, где уже начали просыпаться все остальные.
        - Сколько времени? - зевая, спросила Ширшова.
        - Одиннадцатый час, - ответил я.
        - Кто мне скажет, - произнесла Патрушева, - то, что случилось ночью, было наяву или во сне?
        Кошмар прошедшей ночи мне самому виделся каким-то размытым и нереальным. Я бы, наверное, и сам заподозрил, что всё это - не более как сон. Но разбитая керосиновая лампа, стоявшая на полу у стены, не оставляла сомнений в действительности произошедшего.
        - Наяву, наяву, - пробурчал я.
        - Ой, ребята! - воскликнула Лиля. - Мы же должны идти за Вишняковым!
        - Сейчас пойдём, - прохрипел Алан. - Раз собирались, значит пойдём.
        - Всем идти, наверное, не стоит, - заметил я. - Вдруг спасатели объявятся. Нужно, чтобы кто-нибудь остался.
        - Девчонки и останутся, - сказал Тагеров.
        - Ребята, я с вами, - тоном, не терпящим возражений, заявила Юля.
        - Нет, - отрезал Алан. - Вам с Лилей идти туда не стоит. Неизвестно, что мы можем там увидеть. Кроме этого, в одиночку здесь оставаться нельзя. Мало ли что.
        - Хорошо, - покорно вздохнула Патрушева. - Будь по-твоему.
        - Там, снаружи, полное ведро воды, - сообщил я. - Ночной дождик постарался.
        Мои слова вызвали бурную радость. Всем страшно хотелось пить и хоть немного смыть налипшую на руки и на лица грязь. Так что, наполненным ведро пробыло недолго. Спустя несколько минут, оно опустело.
        Пообещав девчонкам, что будем очень внимательны и осторожны, я, Тагеров и Попов направились в ту сторону, откуда накануне доносился крик Вишнякова. Впереди, воровато озираясь по сторонам, шагал Алан. В его руке был топор, который, видимо, добавлял ему храбрости. Я поймал себя на мысли, что он чем-то напоминает древнеримского гладиатора. В другое время я, может быть, и позабавился бы такому сравнению. Но в тот момент мы находились в таком нервном напряжении, что никому, в том числе и мне, было не до смеха. Вслед за Аланом, также озираясь по сторонам и внимательно прислушиваясь ко всем долетавшим до нас звукам, шли мы с Ваней.
        В расчистившемся небе, на котором красовалась радуга, плавилось солнце. Оно разгоняло остатки утреннего тумана и ярко расцвечивало деревья, тени от которых, благодаря небольшому ветру, слегка плясали по земле. Вверху кружились и хрипло каркали вороны. Впереди промелькнула белка. Ничего подозрительного пока не наблюдалось.
        - Мне не даёт покоя один вопрос, - обернувшись, проговорил Тагеров. - Помните шаги того существа, что заглядывало к нам в окошко?
        - Ну, - сказал я.
        - С какой они доносились стороны? Оттуда, откуда мы слышали крик Вишнякова, или с другой?
        - Нет, именно с той, - уверенно заявил я. - Я обратил на это внимание. И удалялись они тоже туда.
        Алан нахмурился.
        - Выходит, этот Снежный Человек может быть где-то рядом?
        - Получается, что так, - вынужден был признать я.
        - Может вернёмся? - робко предложил Попов.
        Его слова остались без ответа. Мы продолжили путь, но скорость нашего передвижения резко упала. Каждое дерево, каждый куст стали внушать нам опасность. Нам чудилось, что где-то рядом прячется некий монстр, готовый вот-вот на нас напасть. Места, по которым мы продвигались, спокойствию не способствовали. Скорее наоборот, они лишь усиливали сердцебиение и учащали дыхание.
        Дремучий лес. Мрачная еловая чащоба, заросшая целыми космами лишайников. Густая сеть паутины. Трава высотою с человеческий рост. Сонм оводов и комаров, заставлявших нас беспрерывно отмахиваться. Вот что нас окружало.
        Тагеров ещё крепче сжал в руке топор, а я на всякий случай раскрыл в кармане перочинный ножик. Мы стали пристальнее прислушиваться, пристальнее приглядываться, но никаких следов Сергея по-прежнему не замечали. Когда мы углубились в лес достаточно далеко, я предложил остановиться.
        - Дальше он вряд ли мог уйти, - сказал я.
        - Дальше его могли только утащить, - согласился Алан.
        - Может, мы не там ищем? - предположил Ваня. - Может, нам стоит взять чуть в сторону?
        - Это как? - не понял я.
        - Ну, сейчас поворачиваем, проходим немного по кругу, затем идём назад к домику, обследуем эту территорию и возвращаемся обратно с другой стороны. Типа, сегмент круговой диаграммы.
        Тагеров задумчиво сжал губы, затем резко замотал головой.
        - Это рискованно.
        - Рискованно, - согласился я. - В этой чащобе нет ни одной хоженой тропы, так что можно запросто сбиться с ориентира. У нас ведь даже компаса нет.
        - В том, что мы должны искать шире, Ванёк прав, - заметил Алан. - Но для этого лучше действовать по-другому.
        Он поднял сучок и нарисовал на земле круг.
        - Это наш дом.
        Затем он провёл от круга линию.
        - Это наш путь сюда. Сейчас мы таким же образом возвращаемся обратно.
        Сучок пополз от конца линии обратно к кругу.
        - Затем берём чуть в сторону и идём вглубь леса по новой прямой.
        От круга отошла вторая линия. После этого Тагеров заштриховал пространство между прямыми.
        - Таким образом, мы полностью обследуем этот сегмент. Затем снова возвращаемся обратно.
        Сучок пополз от конца второй линии к окружности.
        - Опять берём чуть в сторону и снова идём по новой прямой.
        От круга отошла третья линия, затем четвёртая, пятая, в результате чего он стал походить на лучистое солнце.
        - Ходить туда-сюда - это долго, - засомневался Попов.
        - Зато надёжно, - возразил Алан. - Если мы всё время будем следовать по прямой и никуда не сворачивать, мы точно не заблудимся.
        - Разумно, - кивнул головой я.
        Замысел Тагерова был не лишён смысла. Мы пустились в обратный путь.
        Вторично осматривая встречавшиеся нам деревья и кустарники, мы по-прежнему не находили никаких следов Вишнякова. На земле кое-где виднелись только отпечатки мелких когтистых лап. Кругом раздавался птичий гомон. Встревоженные нашим появлением кедровки перепархивали с дерева на дерево.
        - Искать пропавшего товарища, конечно, благородно, - произнёс Алан, в голосе которого сквозила едкая ирония. - Но забывать о харчах тоже не стоит. Не знаю, как у вас, а у меня желудок настойчиво требует пищи.
        - Да, зайчик нам бы сейчас не помешал, - мечтательно протянул Ваня. - Может, прервём пока поиски и поймаем ушастого? Быть сытыми всё-таки веселее.
        - Ты знаешь, сколько на это уйдёт времени? - спросил Тагеров. - Их здесь, что, табуны? Мы этого зайца можем ждать до самого вечера. А Вишнякова когда искать?
        «Интересно, чем обусловлена такая его забота о Сергее? - подумалось мне. - Чувством взаимовыручки или чем-то другим? Пошёл бы он его искать, если бы у того не было при себе самородка?»
        Что-то подсказывало мне, что нет. Но касаемо пищи Алан был, конечно, прав. Поэтому, немного подумав, я предложил:
        - Так, может, стоит разделиться? Я займусь охотой, благо кое-какой опыт в этом деле у меня имеется, а вы продолжите поиски.
        - Идёт, - согласился Тагеров.
        Когда впереди показалась избушка, я направился к ней, а Алан и Ваня, взяв немного в сторону, принялись снова удаляться вглубь леса.
        Сидевшие у домика девчонки, заметив наше разделение, недоумённо вскинули брови и вопросительно посмотрели на меня. Когда я им всё разъяснил, они понимающе закивали головами.
        - По-моему, нас вообще не собираются искать, - с горечью констатировала Лиля. - Мы торчим здесь уже третий день.
        Я произнёс ободряющую тираду, что помощь к нам обязательно придёт, что нужно только запастись терпением, после чего зашёл в избушку и принялся копаться в рюкзаке Вишнякова. Нет, это было не мародёрство. Это была вызванная обстоятельствами необходимость. Мне требовалась бечёвка, с помощью которой можно было соорудить силки. Без неё было не обойтись. Аккуратно свёрнутая в моток, она лежала на самом дне рюкзака. Рядом с ней находился толстый полиэтиленовый пакет, содержимое которого заставило меня усмехнуться. Запасливый малый, этот Вишняков! В пакете были уложены: моток лески, поплавок, грузила и крючки. И где он, интересно, собирался рыбачить?
        Положив бечёвку в карман и застегнув рюкзак, я, прихватив с собой наполненный водой термос, отправился на место нашей вчерашней охоты.
        Вырытая мною накануне ямка была цела. Правда, в ней стояла лужа. Но я засыпал её землёй, и дно снова стало сухим. Я достал бечёвку и принялся колдовать над петлёй. Внезапно до моих ушей донёсся странный звук. Он был каким-то необычным и немного напоминал пионерский горн. Я замер и прислушался. Звук повторился. Он был совсем недалеко. Что это может быть?
        Прервав свою возню с силками, я крадучись пошёл в его сторону. Пройдя немного вперёд, я увидел двух больших птиц, длинною чуть ли не в метр, с серо-коричневым окрасом. У них были клинообразные хвосты, беловатые клювы и удлинённые перья на горле и подбородке. Птицы важно вышагивали по земле и высматривали себе корм. Несмотря на то, что вживую таких представителей семейства пернатых я наблюдал впервые, их облик был мне хорошо знаком. Я неоднократно видел его на картинках. Это были глухари. Вот так удача! Мясо глухаря очень ценится по своим вкусовым качествам. Одного из них нужно обязательно поймать. Я снял с себя куртку, развернул её, выставил вперёд и стал на цыпочках подкрадываться к птицам, намереваясь застать их врасплох. Но те, почуяв опасность, тут же отскочили в сторону и скрылись в траве. Я остановился, чтобы окончательно их не спугнуть, и отступил. Нет, таким примитивным образом их не пленить.
        Внезапно меня озарила идея. Способ, пришедший мне на ум, успеха не гарантировал. Но он был необычен и остроумен. Немного поразмыслив, я всё же решил его попробовать. Была - не была! Мысленно воздав должное запасливости Вишнякова, я помчался обратно к нашему убежищу.
        Отмахнувшись от вопросов девчонок, я бросился к рюкзаку Сергея. Вытащив из него рыболовную леску и крючок, я пулей вылетел из избушки.
        Глухари были на месте. Они по-прежнему сидели в траве и с беспокойством косились в мою сторону.
        - Сейчас, мои маленькие. Сейчас, мои сладенькие, - ласково проговорил я. - Сейчас я вам всё сделаю. Вы только не исчезайте.
        Укрывшись за кустами, я стал прилаживать к леске крючок. Но мои руки так тряслись от волнения, что я никак не мог продеть её конец сквозь маленькое ушко. Когда мне, наконец, это удалось, я затянул леску, отложил её в сторону, сорвал с растущей рядом рябины ягоду и насадил её на крючок. Высунувшись из-за куста, я зашвырнул приманку поближе к птицам и стал терпеливо ждать.
        Ягода тут же привлекла внимание глухарей. Они смотрели на неё с неподдельным интересом, вертели своими мордочками, но никак не решались к ней приблизиться. Наконец, они вышли из травы, немного походили кругами, словно убеждаясь, что перед ними действительно рябина, а не какой-нибудь камешек, после чего острый клюв самого нетерпеливого из них ухватил ягоду и жадно её проглотил. Я резко подсёк леску. Пойманная птица отчаянно затрепыхала крыльями. Второй глухарь дал дёру и скрылся из виду.
        - Ну что, дружок, попался? - насмешливо проговорил я, подходя к своей добыче. - Не нужно было быть таким жадным.
        Связав глухарю лапы, я, невзирая на его шумные протесты, перевернул его вниз головой и понёс к охотничьему домику.
        Моё возвращение вызвало у девчонок радостный визг.
        - Ой, какая большая курица!
        Я объяснил им, что это не курица, и положил птицу на землю. Та таращила вокруг своими глупыми глазами и, казалось, совсем не понимала, с какой целью её сюда притащили.
        - А он съедобный? - спросила Юля.
        - Вполне, - ответил я. - Сам я, правда, глухаря ещё ни разу не пробовал, но говорят, что его мясо очень вкусное.
        - Точно-точно, - подтвердила мои слова Лиля. - Я как-то пробовала его в ресторане. Это, своего рода, деликатес. Кстати, стоит жутких денег. Поскорее бы вернулся Алан.
        - Зачем? - спросил я.
        - Чтобы выпотрошить твою добычу.
        Я усмехнулся:
        - А почему ты решила, что я не смогу этого сделать сам?
        Ширшова удивлённо посмотрела на меня.
        - Ну, вчера ты…
        - Вчера было вчера, - прервал её я. - А сегодня - это сегодня.
        Я поднял глухаря с земли и отправился за домик, чтобы не травмировать впечатлительных девчонок малоприятным зрелищем.
        - Соберите дрова, - крикнул я на ходу, - и почистите шомпол.
        Оглушив птицу со всего размаху о стену домика, я перочинным ножом отрезал ей голову и лапы, и принялся ощипывать. Делая всё это, я не переставал удивляться, насколько тверда была моя рука. Ещё накануне мне казалось, что я абсолютно не способен убить живое, беззащитное существо. Сегодня же во мне вдруг исчезла всякая сентиментальность. Меня переполняло такое рвение, что я просто диву давался, что это такое на меня нашло? Вот что может сделать с человеком голод!
        - Ну как, продвигается? - раздалось у меня над ухом.
        Я вздрогнул от неожиданности, обернулся и увидел Тагерова. Он с интересом наблюдал за моим занятием.
        - Помочь? - спросил он.
        - Не надо, - отказался я. - Справлюсь. Помоги лучше девчонкам разжечь костёр. Как там у вас дела? Нашли что-нибудь?
        Алан развёл руками.
        - Пока ничего. Как в воду канул наш путешественник. Словно испарился. А вместе с ним и самородок.
        Последнюю фразу он произнёс с неприкрытым ожесточением.
        - Вода бы нам сейчас не помешала, - заметил я.
        - Не видели мы пока никакого источника, - вздохнул Тагеров. - Но вода здесь где-то есть. Должна быть. Я это чувствую. Сейчас пообедаем и продолжим поиски.
        Он поглядел на начавшие заволакивать небо облака и сквозь зубы процедил:
        - Когда же, всё-таки, за нами прилетят? Нежели нам и сегодня придётся здесь ночевать?
        Алан повернулся и ушёл. Я сгрёб выщипанные перья в кучу, отодвинул последнюю в сторону, тщательно вытер руки о траву, разрезал брюхо тушки ножом и принялся вынимать внутренности.
        Несмотря на то, что наш обед состоял всего из одного блюда, - жареной дичи, - он выдался на славу. Все ели с волчьим аппетитом, и по достоинству оценили превосходный вкус глухариного мяса.
        - Ничего вкуснее в жизни ещё не ела, - мечтательно протянула Патрушева, и воздела глаза к небу. - Не зря в ресторанах за него дерут сумасшедшие деньги.
        Что касается меня, то я съел доставшийся мне кусок с превеликим трудом. Еда почему-то совершенно не лезла мне в горло. Меня откровенно тошнило. Видимо, это начала сказываться усталость.
        Закончив трапезу, Тагеров поднялся на ноги, отряхнул руки, посмотрел на часы и решительно произнёс:
        - Ну, нам пора. Ванёк, пошли. Продолжим поиски.
        - А я? - спросил я. - Меня с собой не берёте?
        Алан на мгновение задумался, затем сделал ласковые глаза, в которых проглядывало некое лукавство, и озарился слащавой улыбкой:
        - Если хочешь, пошли. Но, может быть, ты лучше займёшься добычей ужина? Ты просто бесподобен как охотник.
        - И в самом деле, Дим, может ты ещё кого-нибудь поймаешь? - обратилась ко мне Юля. - Хочешь, я тебе помогу? Научи меня охотиться.
        Я с ужасом почувствовал, что начинаю краснеть. Конечно, я был рад её знаку внимания. Откровенно говоря, я о нём даже мечтал. Но когда он вдруг из желаемого превратился в действительное, я постеснялся обнаруживать появившуюся у меня в последнее время слабость. Стремясь как-то скрыть овладевшее мною смущение, я стал глазеть по сторонам и пробурчал:
        - А Лиля? Нельзя же оставлять её одну.
        - Ну, мы же будем недалеко, - почти умоляюще протянула Патрушева. - Да и Лиля не против. Правда, Лиля?
        Ширшова иронично посмотрела сначала на неё, потом на меня, и отвела глаза, с трудом сдерживая улыбку. Её чуткое девичье сердце, безусловно, уловило беспокойное состояние наших душ.
        - Конечно не против, - деликатно сказала она. - Что я, такая уж трусиха, одна остаться боюсь? Нам всем не помешает научиться охоте. Это в жизни пригодится. Сегодня ты, завтра я. Так и будем передавать друг другу опыт.
        - Вот и ладненько! - довольно хлопнул в ладоши Тагеров.
        Он кивнул Попову, и они скрылись за деревьями.
        - Ну что, пойдём? - предложила Юля.
        - Пойдём, - согласился я.
        Пока мы шли, она с огромным интересом выслушала мой рассказ о том, как мы с Вишняковым накануне поймали зайца. А история о моей остроумной поимке глухаря привела её в бурный восторг. Я показал ей место, где мы расставляли силки, и она тут же изъявила желание самой завязать петлю. Я не возражал и протянул ей бечёвку.
        Юля оказалась толковой ученицей. Очень скоро петля была готова. Мы поместили её в ямку, положили туда в качестве приманки кусок древесной коры и спрятались за кустами в ожидании добычи. Я вдруг поймал себя на мысли, что мне хочется, чтобы заяц не появлялся как можно дольше. Мне было приятно сидеть рядом с этой девушкой. Мне доставляло удовольствие слышать её голос, чувствовать её запах. Мы тихонько, шёпотом, оживлённо переговаривались на самые различные темы, как вдруг до нас донёсся крик:
        - Эй!
        Мы замолчали и прислушались.
        - Эй! - повторилось снова. После этого раздался свист.
        - Кажется, нас зовут, - проговорила Патрушева.
        - Если зовут - надо идти, - проворчал я, сворачивая бечёвку. - Что у них там случилось?
        Лиля, Ваня и Алан стояли возле домика. Их позы были напряжены, лица светились мертвенной бледностью, а в глазах застыл страх.
        - Что произошло? - беспокойно спросила Юля. - Вы нашли Сергея?
        Ширшова нервно кивнула головой.
        - Где?
        - Там, - показал рукой в сторону Тагеров. Его голос вдруг сел и стал каким-то осипшим.
        - Он жив? - предчувствуя недоброе, спросил я.
        Алан нервно сглотнул слюну и помотал головой. Патрушева испуганно вскрикнула и закрыла лицо руками. У меня по спине пробежали мурашки. Колени затряслись, и я почувствовал, что у меня внутри всё начинает холодеть…
        10
        Дверь палаты скрипнула. Я поднял голову и увидел медсестру Машу.
        - Ты не спишь? - тихо спросила она.
        - Нет, - ответил я, и стал подниматься с кровати, полагая, что она пришла затем, чтобы увести меня на очередные процедуры. Но её заискивающий взгляд подсказал мне, что она явилась сюда вовсе не за этим. И что её визит, скорее всего, связан не с работой, а с чем-то личным. Я откинулся на подушку. Маша подошла ко мне и робко присела напротив.
        - Ой, а чего у тебя глаза такие красные? - испуганно спросила она.
        Я замялся. Назвать истинную причину мне было стыдно. Какой же я мужчина, если даю волю слезам! Поэтому я ляпнул первую пришедшую на язык отговорку:
        - Сплю плохо.
        Маша внимательно посмотрела на меня. Её недоверчивый взгляд не оставлял сомнений, что она не поверила моему объяснению, и, скорее всего, обо всём догадалась. Но из деликатности продолжать эту тему не стала.
        - А ты давно в Москве живёшь? - поинтересовалась она.
        - Пятый год, - ответил я.
        - А сам откуда?
        - Из Новозыбкова. Есть такой маленький городок в Брянской области.
        - Не слыхала, - с сожалением в голосе проговорила медсестра. - А ты, что, с детства мечтал стать геологом?
        - Нет, - смущённо произнёс я. - Если честно, мне просто хотелось учиться в МГУ, жить в Москве. Вот я и выбрал факультет, куда было проще поступить.
        - С первого раза поступил?
        Я не без гордости утвердительно кивнул головой.
        - Трудно было? Конкурс большой?
        - Шесть человек на место.
        - Ого!
        - Да нет, для МГУ это немного, - улыбнулся я. - На экономический или юридический и до двадцати доходит.
        - Ничего себе! - охнула Маша.
        - Тут главное хорошо подготовиться к экзаменам. Будешь всё знать - никакой конкурс не страшен. Кстати, а почему тебя это так интересует? Хочешь в МГУ поступить?
        - Да нет, - смутилась она. - Я хочу в медицинский попробовать. Просто уже до чёртиков опостылела эта дыра. Всю жизнь в ней живу. А так хочется в цивилизацию! Я специально в больницу работать пошла, чтобы приобрести стаж. Говорят, при зачислении его учитывают.
        Я развёл руками.
        - Насчёт медицинского ничего сказать не могу. Я, честно говоря, даже не знаю, где он в Москве находится.
        - Ни разу в столице не была, - с горечью призналась Маша. - Расскажи мне, какая она. Я ведь её только по телевизору вижу. Как там, вообще, живут?
        - Живут, как и везде, - пожал плечами я. - Хотя, конечно, куда сходить и на что посмотреть там гораздо больше, чем в любом другом городе.
        Я рассказал Маше про Красную площадь, про Кремль, про старый и новый Арбат, про московские магазины, про университет. Она зачарованно слушала, томно вздыхала и мечтательно поднимала глаза в потолок.
        - Ты не знаешь, остальных ребят разыскали? - спросил я, резко переменив тему разговора.
        - В морг час назад ещё одного парня привезли, - ответила Маша. - Сейчас вскрытие проводят.
        У меня неприятно засосало под ложечкой.
        - Ой! - вдруг испуганно вскрикнула моя гостья, и прикрыла ладонью рот. - Зачем я тебе всё это рассказываю? Мне же Виктор Михайлович строго-настрого запретил тебе об этом говорить.
        - Почему? - спросил я.
        - Тебе нельзя волноваться.
        Я грустно усмехнулся.
        - После всего того, что я пережил за эту неделю, меня уже вряд ли что сильно разволнует.
        - И всё равно я не имею права. Мне за это знаешь, как влететь может?
        - Я тебя не выдам, - попытался успокоить её я, но мой довод действия не возымел.
        - Ты извини, что я тебя побеспокоила, - пробормотала Маша, ещё раз посмотрела на мои заплаканные глаза и вскочила с места. - Про Москву спросить очень хотелось. Давай в другой раз поговорим. Хорошо?
        Она попятилась к двери. Я попытался её остановить, но Маша только смущённо улыбнулась, ободряюще кивнула и вышла из палаты, снова оставив меня в одиночестве…
        Тело Вишнякова неподвижно лежало на земле. Его руки и ноги были безжизненно вытянуты, волосы на голове беспорядочно растрёпаны, а на бледном, вымазанном грязью, лице застыло выражение неподдельного ужаса. Его глаза с закатившимися зрачками были выпучены и обращены к небу. Рот, из которого вывалился посиневший язык, был широко открыт, а всю шею окаймляла тонкая красная полоска. Зрелище явно было не для слабонервных. Девчонки испуганно закрыли ладонями лица и отвернулись. Ваня и Алан смотрели на труп как завороженные. Я нервно сглотнул слюну и почувствовал, как у меня начинают трястись поджилки.
        - Если бы не Ванёк, мы бы его не обнаружили, - негромко произнёс Тагеров. - Его кто-то хорошо замаскировал.
        Он кивнул глазами на разбросанные вокруг сосновые ветки.
        - Этих веток здесь была навалена целая куча. Я думал, это просто валежник, и прошёл мимо. А Ванёк поглазастее оказался.
        Попов вздохнул.
        - Я смотрю, внизу что-то белеет, - пояснил он. - Пригляделся - похоже на кроссовки. У меня внутри словно стрельнуло. А вдруг…? Говорю Алану, давай ветки разберём. Разобрали - и вот, пожалуйста.
        Я смотрел на мёртвого Сергея, и меня разбирало какое-то странное, сложное чувство. Я никак не мог поверить, что я действительно это вижу. Ведь ещё вчера он был жив. Мы с ним разговаривали, охотились, разводили костёр. У меня даже в голове не укладывалось, что его больше нет. А может, мои глаза врут? Может, мне это только кажется? Может, это просто мираж?
        Но мои глаза не врали.
        Я оглядел остальных ребят. По выражению их лиц было заметно, что ими завладела паника. Мы непроизвольно сжались в кучу и продолжали смотреть на мёртвое лицо своего спутника, походившее на застывшую восковую маску.
        - Боже, как это страшно! - тяжело дыша, прошептала Лиля.
        - По всей видимости, его кто-то задушил, - как бы рассуждая сам с собой, произнёс Ваня. - Красная линия на шее походит на след веревки. Причём, сделали это не так уж давно. Тело ещё не закоченело.
        - Ты хочешь сказать, что его убили не вчера? - спросила Юля.
        - Именно, - утвердительно кивнул Попов.
        - А как же тот крик, который мы все слышали?
        - Крик был вчера, - согласился он. - Но задушили Сергея только сегодня. Ночью он определённо был жив. Может, он находился без сознания. Но он был жив.
        Ваня приблизился к телу и неторопливо обошёл его вокруг.
        - Ночью он находился не здесь, - уверенно заключил он. - Его притащили вон оттуда.
        Он показал рукой в сторону.
        - Почему ты так думаешь? - спросил я.
        - Трава примята, словно по ней что-то волокли.
        Мы подошли к тому месту, где стоял Попов, и убедились, что он мыслит правильно. На траве отчётливо просматривалась прямая линия, уходившая вглубь леса.
        - Кроме этого, обратите внимание, - продолжал он, - его руки и ноги вытянуты вдоль тела. Такое положение конечностей может образоваться только в том случае, если не успевший ещё закоченеть труп волокут за подмышки. Если бы его задушили здесь, руки и ноги были бы неестественно скрючены. Инстинкт самосохранения заставляет любого человека как-то бороться за свою жизнь и отчаянно брыкаться.
        Ваня присел на корточки и стал рассматривать руки Вишнякова. Спустя некоторое время он присвистнул.
        - Что? - спросили мы.
        - Похоже, перед тем, как задушить, его крепко связали, - пояснил он. - Вот, посмотрите. Видите, красные линии на запястьях?
        - Ужас какой! - передёрнулась Ширшова.
        - Может, давайте пройдём по этому следу? - предложил Попов.
        Все неуверенно замялись.
        - Боязно! - призналась Патрушева. - Здесь явно обитает какое-то разумное существо. И мы вчера его видели. Кто его знает, что можно от него ещё ожидать. Пока оно убило только Сергея. Где гарантия, что ему не захочется убить ещё кого-то из нас?
        - Почему ты считаешь, что оно разумное? - спросила Лиля.
        - Подумай сама, - ответила Юля. - Ведь Сергея не загрызли, не разорвали на части, а задушили верёвкой. Да ещё замаскировали при этом труп сосновыми ветками. Звери на такое не способны.
        Её слова зародили в нас острое ощущение опасности, и мы стали беспокойно озираться по сторонам.
        - Ты думаешь, это человек? - спросила Ширшова.
        Патрушева пожала плечами.
        - Не знаю. Может человек. Может какой-то получеловек-полузверь. Но, во всяком случае, это существо имеет интеллект, схожий с человеческим, - заключила она. - Его действия разумны.
        - В чём же здесь разум? - возразила Лиля. - Беспричинно кого-то убить! Что здесь разумного?
        - Я имею в виду не сам факт убийства, а то, каким образом оно совершено, - разъяснила Юля. - И я не уверена, что оно действительно беспричинно. Какая-то причина должна быть. Мы потревожили покой этого существа. Мы вторглись в его мир. Оно явно усмотрело в нас какую-то опасность. Но только вот какую?
        Патрушева немного помолчала.
        - Я вот что думаю, - задумчиво проговорила она. - А не завязан ли здесь каким-то образом этот проклятый самородок? Кстати, а где он?
        Последняя фраза Юли мгновенно повернула наши мысли в совершенно другое русло.
        - Информация к размышлению, - натужно усмехнулся Алан. - Самородок бесследно исчез.
        - А ты, что, уже смотрел? - спросил я.
        Тагеров кивнул головой.
        - И что? Неужели самородка действительно не было?
        - Не было, - подтвердил Алан.
        - Странно. Ведь Вишняков постоянно носил его с собой. Куда он мог деться?
        Я пристально посмотрел на Тагерова. Поймав мой недоверчивый взгляд, он весь как-то стушевался и съёжился:
        - А я откуда знаю?
        Мне что-то не верилось в правдивость этих слов. Слишком уж подозрительным выглядело смущение Алана. Каким-то оно было нервным и неестественным. А не присвоил ли он втихую себе вишняковскую находку?
        Я был не единственным, у кого появились такие мысли. Аналогичные догадки, судя по всему, возникли и у Ширшовой. Она нахмурила брови и обратилась к Попову:
        - Ваня, это так? Вы действительно не нашли у Вишнякова самородок?
        Её вопрос прозвучал твёрдо и холодно. От меня не укрылось, с каким возмущением стрельнул в неё глазами Тагеров.
        Губы Попова сжались. Он побледнел.
        - Я ничего не искал, - робко ответил он. - Карманы Сергея исследовал Алан. Я не видел, чтобы он вытаскивал оттуда самородок.
        Что означала бледность его лица? Страх разоблачения, или страх несправедливого оговора?
        Присев на корточки перед трупом, я стал ощупывать одежду Вишнякова. Какое, всё-таки, это мерзкое и гнусное занятие, обыскивать мертвеца! Чувствуешь себя настоящим мародёром. Самородка не было. Я поднялся на ноги, взглянул на Лилю и отрицательно помотал головой. Но её не убедил мой жест. Она решила меня перепроверить. Приблизившись к телу Сергея, она устроила настоящий шмон. То, как она искала у него самородок, изумило всех. Казалось, её ничто не смущало. Ни то, что перед ней мертвец, ни то, что он другого, по сравнению с ней, пола. Она ощупывала его так, словно имела дело с витринным манекеном. Она не постеснялась исследовать даже пах. Лишь её трясущиеся руки выдавали, какое сильное отвращение испытывала она в тот момент, и сколько ей приходилось прилагать усилий, чтобы его преодолеть.
        - Ничего, - разочарованно вздохнула она, поднимаясь с колен, и брезгливо отряхивая руки.
        Мой взгляд упал на Тагерова. Его губы искривились в какой-то странной ухмылке. То ли его позабавило, как Ширшова бесцеремонно ощупывала труп, то ли он торжествовал, что мы ничего не нашли.
        Я изучающе окинул Алана с головы до ног и решился на прямой, бестактный вопрос:
        - А что у тебя в карманах?
        Тагеров побагровел.
        - Что-о-о?! - угрожающе протянул он, и сделал шаг вперёд.
        Я инстинктивно хотел отступить, но всё же удержал себя на месте. Я смотрел на Алана без тени страха, спокойно и твёрдо. Не почувствовав во мне проявлений слабости, он остановился.
        - Что вы ко мне прицепились? - взорвался он. - Нет у меня самородка! Нет! Вы слышите? Нет!
        Что означали эти эмоции? Искреннее возмущение или защитную маску, за которой скрывалась ложь?
        - И всё-таки, что у тебя в карманах? - повторил я.
        - Ничего! - рявкнул он.
        - Ну, а если ничего, почему ты тогда так нервничаешь?
        Тагеров буквально затрясся. Его лицо пылало злобой. В его глазах сверкал яростный огонь. Казалось, ещё чуть-чуть, и он испепелит меня дотла. Его кулаки сжались. Я видел, что он едва сдерживается, чтобы не наброситься на меня, и хорошенько не наквасить мне физиономию.
        - А потому, что вы меня уже задолбали! Сколько раз повторять, нет у меня самородка! Нет!
        Лиля поочерёдно переводила взгляд то на Алана, то на меня. Ваня стоял, потупив глаза в землю. Юля брезгливо отвернулась в сторону. Было заметно, что ей крайне неприятен этот разговор.
        - Аланчик, - мягко, но едко, с нотками неприкрытой враждебности, обратилась к Тагерову Ширшова. - А и правда, что ты там прячешь в своих глубоких карманчиках? Покажи, не стесняйся. Если у тебя действительно нет самородка, чего ты тогда так боишься?
        Алан чуть не задохнулся от такого откровенного предательства подруги. Он зыркнул на неё так, что та осеклась. Напряжение достигло критической точки. Казалось, ещё чуть-чуть, и между ними вспыхнет электрический разряд.
        К счастью, Тагеров нашёл в себе силы, чтобы удержать себя в руках. Подавив самолюбие, он резко вывернул карманы куртки наизнанку. На землю упали зажигалка, неполная пачка сигарет, а также тщательно обёрнутый полиэтиленом спичечный коробок.
        - Что это? - поинтересовалась Лиля, указывая на него рукой.
        - Сода, - снисходительно пояснил Алан. - Чтобы горло полоскать, если оно, вдруг, заболит. Весной, как известно, обостряются простудные заболевания. Ну, всё, довольна?
        Лиля внимательно осмотрела упавшие на землю вещи, но в её глазах продолжало светиться подозрение. Я понимал, что ситуация взрывоопасна. Что ещё немного, и нервы Тагерова окончательно сдадут. Но вместе с тем мне по-прежнему не верилось, что находка Вишнякова бесследно исчезла. В поле моего зрения снова оказался Попов. Он продолжал стоять, низко опустив голову. Ваня явно испытывал чувство неловкости. Но от чего? От того, что происходило вокруг? Или оттого, что ему пришлось соврать? Может они с Аланом сговорились и припрятали самородок в каком-нибудь укромном месте, чтобы затем, после возвращения домой, втайне от остальных его продать, а вырученные деньги разделить на двоих? Не каждый сможет избежать такого соблазна.
        - А можно осмотреть твою куртку? - не успокаивалась Ширшова.
        - Зачем? - сквозь зубы процедил Алан.
        - Да так, - с хитрецой ответила Лиля. - Она красивая. Хочется рассмотреть её поближе.
        Тагеров несколько секунд выразительно смотрел на свою подругу. Его глаза сузились, в них появился хищный блеск. Он неторопливо, с подчеркнутой снисходительностью, снял с себя куртку и резко швырнул её в лицо Лили.
        - На!
        Этот жест не оставлял сомнений, что с этого момента на их отношениях поставлен жирный крест. Интересно, поняла ли это Ширшова? А если поняла, то беспокоило ли это её? Что было для неё важнее, любовь или деньги?
        Если бы среди нас был учёный-психолог, он наверняка получил бы бесценный материал для диссертации на тему «Поведение индивидуума в экстремальной ситуации». Ведь именно экстремальная ситуация способна показать, каким на самом деле является тот или иной человек. Только экстремальные условия вытаскивают наружу абсолютно все его черты, включая те, которые он пытается замаскировать и скрыть.
        Тщательно ощупав куртку, Лиля невозмутимо вернула её Алану.
        - Ну? - язвительно спросил он. - Что ещё?
        Ширшова медленно оглядела его с головы до ног.
        - Ты спрятал самородок где-то на себе! - уверенно заявила она.
        Тагеров поцокал языком:
        - Так-так. Подозрения переросли в обвинения. Может, ты хочешь меня обыскать?
        - Хочу, - упрямо проговорила Лиля.
        Она словно наслаждалась своей нервозностью.
        - Может, мне перед тобой раздеться догола?
        - А что? Хорошая мысль! - воскликнула Ширшова. - Действительно, разденься! Этим ты точно сможешь снять с себя все подозрения.
        Алан пристально посмотрел на Лилю. Его взгляд, в котором запрыгали шаловливые чёртики, выражал скорее удивление, чем гнев.
        - Тебе так хочется увидеть меня голым?
        Ширшова покраснела.
        - Нужен ты мне! - с подчёркнутым возмущением заявила она. - Что я, голых мужиков не видела? Я просто хочу выяснить, где ты спрятал самородок.
        - Не дождёшься! - жёстко отрезал Алан, и развернулся, вознамерившись уйти. Но я его остановил.
        - Подожди! Постой!
        Он остановился.
        - По-моему, мы зашли слишком далеко, - произнёс я, мучительно пытаясь подобрать слова, которые смогли бы разрядить до предела накалившуюся атмосферу. Но они, как назло, никак не приходили на ум. Возникла пауза, которую нарушила Юля:
        - Мне противно быть рядом с вами! - негромко сказала она. - Жаль, что вы сейчас не видите себя со стороны. Вы перестали походить на людей. Вы превратились в животных, готовых перегрызть друг другу глотки! Опомнитесь! Взгляните сюда. Вы ничего не видите? Здесь лежит мёртвый Сергей. Его кто-то задушил. Точно так же, спустя некоторое время, могут задушить и всех нас. Мы должны думать о том, как себя обезопасить. А вас волнует только самородок. Как вы не понимаете, что его, скорее всего, забрал убийца? И что он убил Сергея именно из-за него. Может быть, он сейчас наблюдает за нами из какого-нибудь укрытия и посмеивается. Ребята, мы сейчас находимся в такой ситуации, когда выжить можно только в том случае, если держаться всем вместе. Пройдёт время, и вам будет стыдно за своё поведение. Вот увидите. Я предлагаю следующее. Нам нужно остыть. Давайте сядем и посидим молча минут пятнадцать-двадцать. За это время каждый из нас должен собраться с мыслями и решить, что можно сделать для того, чтобы между нами снова установилось единство.
        Патрушева говорила отрывисто и страстно, словно произносила речь на митинге. Как это всё не гармонировало с её хрупкой внешностью, никак не походящей на внешность оратора, способного убедить и повести за собой. Но при этом от неё буквально веяло покоряющей силой. Её слова словно резали по живому. В глубине души каждый из нас понимал, что она права. Думать о деньгах в тот момент, когда существует угроза жизни по меньшей мере глупо.
        Юля уселась на землю, подогнула колени, обхватила их руками и склонила голову. Вслед за ней то же самое поочёредно проделали я, Ваня и Алан. Последней села Лиля.
        Всё предложенное Патрушевой для размышления время мы просидели молча, не проронив ни слова. Я не знаю, кто о чём думал. Но в том, что в голове каждого крутились какие-то мысли, сомнений не было, ибо глаза ни у кого не были пустыми. Серьёзность ситуации понимали все. Но одного понимания ситуации было недостаточно. Кроме него, большую, если не решающую, роль играла готовность каждого из нас в угоду общим интересам подавить собственное «я». Что касается меня, то я был готов на всё, лишь бы между нами снова восстановился мир.
        Когда двадцать минут истекли, Юля подняла голову и посмотрела на нас.
        - Ну, что, остыли? - спросила она. - Можем теперь спокойно поговорить?
        Ответом ей было молчание. Оно означало согласие.
        Патрушева повторно обвела нас глазами.
        - Дима, - спросила она, - что ты можешь сказать? Что ты можешь предложить?
        Я посмотрел на Юлю. Её взгляд выражал надежду. Видимо, она считала, что именно я смогу направить дальнейший разговор в нужное русло. Ведь в любой дискуссии первый выступающий - самый главный. Он как бы закладывает платформу для последующего обсуждения, и именно от него во многом зависит, в каком направлении это обсуждение пойдёт дальше.
        Тщательно взвешивая каждое слово, я произнёс:
        - До вчерашнего дня у нас всё было хорошо. Став жертвами одного и того же несчастья, мы все были друг перед другом равны. Но вот появился этот проклятый самородок. Штука, безусловно, очень ценная. От его продажи можно выручить немалые деньги. И Вишняков, которому так подфартило, невольно возвысился над остальными. У нас это вызвало раздражение, что вполне естественно, ибо ничто не нервирует так, как осознание неравенства в возможностях. В результате начался раздрай. Я не хочу говорить о том, прав он был, когда отказался разделить свою находку с нами поровну, или не прав. Сейчас это не важно. Это была его находка. И он был вправе распорядиться ею так, как считал нужным. Важно другое. Вишняков убит. Кто его убил? Что за существо заглядывало к нам в окно сегодня ночью? Его ли это рук дело? Собирается ли оно нападать на нас? Лично меня эти вопросы волнуют гораздо больше, чем то, где сейчас находится этот злополучный кусок золота. Жизнь дороже денег. Юля говорит правильно. Если мы хотим выжить, мы должны держаться вместе. А при той разобщённости, которая сейчас между нами нарастает, мы становимся
уязвимы. Если это существо нападёт, например, на Лилю, я не уверен, что Алан, после того, что между ними произошло, бросится её спасать. И наоборот. Мне кажется, сейчас наша главная задача - это не найти самородок, а восстановить доверие между собой. Причина, которая его нарушила, очевидна. Нас охватило подозрение, что кто-то, втайне от остальных, завладел находкой Вишнякова. Давайте как-нибудь докажем друг другу, что это не так. После этого всё снова придёт в норму. Как это сделать? Надо подумать. Лично я готов поддержать любой вариант. Даже тот, который предложила Алану Лиля.
        Говоря всё это, я раз за разом невольно бросал взгляд на тело Сергея. Мне было неловко упоминать о нём в его присутствии, даже учитывая то, что он был мёртв. Мне постоянно казалось, что он всё слышит, и что он вот-вот встанет, чтобы как-то мне ответить.
        - Я закончил, - резюмировал я.
        На губах Тагерова снова заиграла усмешка. Щёки Ширшовой вновь покрыл румянец. С Попова и Патрушевой по-прежнему не сходила задумчивость.
        - Понятно, - заключила Юля, и бросила на меня благодарный взгляд. Похоже, я оправдал её надежды. - Кто хочет высказаться следующим? Ваня, может быть ты?
        Попов пожал плечами.
        - Я с Димой во всём согласен. Я готов доказать, что самородка у меня нет. Но только вариант Лили я считаю унизительным. Раздеваться перед всеми - это чересчур.
        - Кто следующий? - спросила Патрушева. - Алан?
        - Я уже сказал, что самородка у меня нет, - отмахнулся он. - И мне плевать, верите вы мне, или не верите.
        - Лиля, что ты скажешь?
        Ширшова показала пальцем на Попова и Тагерова.
        - Самородок у кого-то из них. Может, они как раз и прикончили Вишнякова.
        - Лиля! - укоризненно бросила Юля.
        - Полегче на поворотах! - угрожающе процедил Алан.
        - Не пугай! - огрызнулась Лиля. - Судя по тому, как ты вчера стукнул этого несчастного зайца, убить тебе ничего не стоит.
        - Да пошли вы все! - в сердцах бросил Тагеров, и вскочил на ноги. - Ванёк, идём отсюда! Ну их!
        Он сделал несколько шагов по направлению к избушке, но затем остановился, увидев, что Попов на его призыв и бровью не повёл.
        - Ну, что же ты?
        - Это будет неправильно, - пояснил Ваня.
        Алан метнул в него яростный взгляд.
        - А что по-твоему правильно? - рявкнул он, и указал на Лилю. - Идти на поводу у этой озабоченной истерички?
        - Давай без оскорблений! - повысил голос я.
        - Вот-вот, - поддержала меня Патрушева.
        Тагеров побагровел. На его лице появилась неумолимая решимость.
        - Значит так, - сурово произнёс он, уперев руки в боки, - вы мне все надоели. Я иду спать. Чтобы в дом никто не входил. Будете ночевать сегодня на улице. Свои рюкзаки найдёте у входа. Если кто войдёт - сверну шею.
        - Вы посмотрите, какой грозный! - саркастически воскликнула Ширшова. - А ты уверен, что мы тебя оттуда попросту не выкинем?
        - Кто это мы? - усмехнулся Алан.
        - Да хотя бы мы с Юлей, - в тон ему заявила Лиля, и посмотрела на подругу. Та в знак согласия кивнула головой. - Нас, всё-таки, двое.
        Тагеров насмешливо фыркнул.
        - Нас не двое, а трое, - заявил я. - Я к ним присоединюсь.
        - Я тоже, - сказал Попов, и осуждающе посмотрел на Алана. - Ты слишком много на себя берёшь.
        - Как видишь, нас значительно больше, - торжествовала Ширшова. - Вчетвером мы тебя уж как-нибудь скрутим. Сам окажешься на улице.
        В глазах Тагерова появилась растерянность. Он явно не ожидал от нас такого отпора. Его буквально потрясло, что все мы так дружно выступили против него. Даже Ваня, которого он всегда считал безмолвным тихоней.
        Алан понял, что переборщил. Он кисло усмехнулся и вернулся на место. Лиля залилась громким смехом. Её смех был провоцирующим и унижающим.
        - Лиля! - осуждающе прикрикнула Патрушева.
        Та посмотрела на подругу и послушно смолкла.
        «Да, вот такая она, любовь, - подумалось мне. - Подобна углю. Когда раскалена - греет, когда холодна - пачкает. Верно замечено, от любви до ненависти - один шаг».
        - В общем, в мире жить не хотим, - с горечью констатировала Юля. - Что ж, давайте подождём, пока ещё кого-нибудь не придушат. Может, тогда, наконец, поумнеем?
        - Пусть вернёт самородок! - злобно бросила Ширшова.
        - Нет у меня самородка, - продолжал упорствовать Тагеров.
        - А почему ты тогда не даёшь себя обыскать?
        - А потому, девочка моя, что есть такие вещи, как гордость и чувство собственного достоинства, - с наигранной любезность объяснил Алан. - Никогда про них не слыхала?
        - Я не твоя девочка! - огрызнулась Лиля.
        - Как угодно! - с язвительной улыбкой развёл руками Тагеров.
        Ширшова покраснела. Воцарилось молчание. Солнце между тем всё ниже и ниже опускалась к горизонту. Стало холодать.
        - Однако, темнеет, - проговорил я.
        В стороне раздался глубокий вздох и прерывистое пофукивание. Это выражал свою досаду Попов.
        - А почему ты так убеждена, что самородок может быть спрятан только либо у меня, либо у Алана? - обратился он к Ширшовой.
        - А у кого ещё?
        - Он может быть у любого из нас. Например, у тебя.
        - И каким же образом он может быть у меня? - усмехнулась Лиля. - Ведь Вишнякова нашли вы с Тагеровым.
        - Очень просто, - рассудительно пояснил Ваня. - Алан передал его тебе на хранение, когда вы шли сюда. Я видел, как вы о чём-то тайком шептались. А здесь вы специально разыграли перед нами ссору. Ваш план прост. Заставить Алана согласиться на обыск. При обыске у него, разумеется, ничего не найдут. Все решат, что самородок утерян, забудут про него. А вы, когда вернётесь в Москву, тайком его продадите, а деньги разделите между собой.
        - Интересная версия, - изрекла Патрушева.
        - Ну, знаешь ли! - едва не задохнулась от возмущения Ширшова.
        - А что? Очень даже может быть! - подал голос я.
        - С тем же успехом он может оказаться и у Димы, - продолжал Попов.
        Я с удивлением посмотрел на него.
        - Разъясни.
        - Пожалуйста. Сергей нашёл самородок вчера днём. Вечером вы с ним пошли на охоту. Опасаясь, что ночью его могут обворовать, он передал самородок на хранение тебе.
        - Оригинально, - усмехнулся я. - А может, он передал его не мне, а тебе?
        - Может быть, - кивнул головой Ваня, сделав ударение на первом слове. - Как может быть и то, что ты сегодня передал самородок на хранение Юле. Ведь на неё меньше всего падает подозрений. Не зря же вы вместе ходили добывать дичь.
        - Попов, у тебя что, температура? - воскликнула Лиля. - У тебя лихорадка началась? А может, белая горячка? Или тебя муха цеце укусила?
        - Муха цеце здесь не водится, - спокойно отреагировал на её выпад Ваня. - Она обитает в Африке.
        - Лиля, подожди! - оборвала подругу Патрушева. - Ваня, я, кажется, поняла, к чему ты подводишь. Ты предлагаешь обыскать абсолютно всех?
        - Я только хочу сказать, что самородок может быть спрятан у любого из нас, а не только у Алана или у меня, - ответил Попов. - Может, он до сих пор где-то в одежде Вишнякова, а вы из нас душу выматываете. Что касается обыска, я считаю его оскорбительным. Но, учитывая ситуацию, я дам себя обыскать. Но только в том случае, если обыску подвергнутся абсолютно все.
        В его голосе звучала непреклонность. Юля вопросительно посмотрела на меня.
        - Похоже, взаимный обыск - это, действительно, единственный способ успокоить друг друга, - кивнул я.
        Патрушева оглядела остальных.
        - Другие предложения есть? - спросила она.
        Тагеров, сгорбившись, задумчиво вырисовывал щепочкой на земле какие-то узоры. Ширшова фыркнула и иронично покачала головой.
        - Тогда голосуем. Кто за то, чтобы обыскать друг друга?
        - Да. Кто за то, чтобы устроить небольшой стриптиз? - с издёвкой воскликнула Лиля, и картинно вскинула руку вверх. - Я за.
        Вслед за ней подняли руки Ваня, Юля и я. Алан посмотрел на нас и обречённо вздохнул…
        - Ну, и что было дальше? - спросил Николай Иванович, нетерпеливо постукивая ручкой о бумагу, прерывая таким образом взятую мною паузу. - Забыл, что ли?
        Я смущённо опустил глаза. Нет, я конечно ничего не забыл. Просто мне было неловко всё это рассказывать. Когда мы потом возвращались к домику, мы даже избегали смотреть друг другу в глаза. Нам было стыдно. Сильнее всех пылала Лиля. Мы даже не знали, как себя вести. Мы изо всех сил старались держать себя так, как ни в чём не бывало. Но получалось это неубедительно. В деланной непринуждённости явственно проскальзывала фальшь.
        Впрочем, майор, похоже, и сам догадался, что последовало дальше, ибо в его глазах заиграл озорной огонёк. Это смутило меня ещё больше, и я почувствовал, как мои щёки предательски краснеют.
        - Ну-ну-ну, - заулыбался он. - Зачем так комплексовать? Ты думаешь, у меня в молодости не было чего-то подобного? Было, уж поверь. И гормоны играли, и кровь бурлила. Всё это естественно, всё это заложено в природе человека. Успокойся, соберись, и постарайся подобрать нужные слова, чтобы как-то помягче описать в протоколе ваш стриптиз.
        - А может, о нём вообще не стоит писать? - спросил я. - Может, лучше опустить этот эпизод?
        - Нет, давай ничего опускать не будем, - возразил Николай Иванович. - Раз уж договорились рассказывать всё, будем рассказывать всё. Дело, ведь, серьёзное. Пять трупов - это не шутка. Так что поднапряги свои мозги и поупражняйся в изящной словесности. Должны же были тебя в твоём МГУ чему-нибудь научить.
        - Пишите, - вздохнул я, и принялся неторопливо диктовать. - Мы тщательно осмотрели одежду и обувь друг друга, в том числе и нижнее бельё. Но самородка не нашли. Затем, по инициативе Ширшовой, мы осмотрели всю одежду на теле Вишнякова. Самородка там тоже не оказалось. После этого…
        - Не торопись, - перебил меня следователь, - дай записать.
        Я замолк. Пока майор скрипел шариковой ручкой, мне почему-то вспомнился жадный взгляд Лили, которым она пожирала обнажённое мускулистое тело Тагерова. Алан, заметив это, едва сдерживался, чтобы не прыснуть. Кстати, чуть позже, когда обыскивали уже саму Лилю, Тагеров демонстративно отвернулся, не желая лицезреть её прелести. Мне показалось, что Ширшову это огорчило…
        - Чего улыбаешься? - прервал мои воспоминания Николай Иванович.
        - Да так, - отмахнулся я. - Можно продолжать?
        - Продолжай.
        - После этого мы оделись и пошли обратно к избушке.
        - Споров между вами никаких не было?
        - Нет, мы шли молча. Мы буквально сгорали от стыда друг перед другом.
        - А труп Вишнякова? Вы оставили его там?
        - Там, - кивнул головой я. - Но при этом мы снова забросали его сосновыми ветками, чтобы он не лежал в открытую. Патрушева, правда, предлагала перенести его поближе к домику, но Тагеров убедил нас этого не делать.
        - Каким образом он вас убедил?
        - Сказал, что от трупа будет исходить неприятный запах. Кроме этого, мёртвый человек - очень заманчивая приманка для хищников. Навлечь на себя волков нам, естественно, не хотелось.
        - Правильно он сказал, - согласился майор. - Что вы делали после того, как вернулись к домику?
        - В первую очередь мы осмотрели рюкзаки друг друга. Правда, уже не с таким рвением, с каким осматривали одежду. Самородок опять не нашли.
        - Не нашли, - проговорил следователь, записывая мою последнюю фразу. - А никто не жаловался, что у него пропали какие-нибудь вещи?
        - У меня ничего не пропало, - ответил я, - у Попова тоже. У Вишнякова - трудно сказать. Мы ведь не знали, что у него изначально было в рюкзаке. А вот Ширшова утверждала, что у неё пропали таблетки снотворного. Правда, её жалобы никто серьёзно не воспринял. Кому нужно её снотворное? Скорее всего, она просто оставила его дома.
        - Угу, - промычал майор, продолжая делать записи.
        - Затем Ширшова высказалась, что неплохо было бы поужинать. Я заявил, что на охоту больше не пойду, и что если кто хочет, может сходить сам. Уже темнело, и мне, откровенно говоря, было страшно. Но добровольцев не нашлось. Потом мы забрали баклажку с берёзы, которую накануне утром повесили Вишняков и Попов, выпили всё, что в неё накапало, закрепили обратно, затем собрали хворост, развели костёр и уселись вокруг него, чтобы согреться и отпугнуть надоевшую мошкару…
        - Обед! - донеслось из коридора. - Все на обед!
        Николай Иванович оглянулся на дверь палаты и прервал свою писанину.
        - Ладно, - произнёс он, - давай сделаем перерыв. Обед - это, всё-таки, святое.
        Я улыбнулся, свесил ноги с кровати и принялся надевать тапочки…
        11
        Яркое пламя плясало по собранным в кучу дровам и обдавало нас приятным теплом. Поднимавшийся, благодаря установившемуся безветрию, строго вверх дым расплывался над лесными макушками, создавая некое подобие огромной белой птицы. Наполовину зашедшее солнце отсвечивалось вдоль горизонта кроваво-красной полосой. Небо становилось всё темнее и темнее. Землю постепенно поглощала ночь.
        Мы молча сидели вокруг костра. Стоявшую тишину нарушало только сухое потрескивание сгораемого хвороста. Алан грустно курил, выпуская дым через ноздри. Сидевшая чуть поодаль Лиля нервно теребила своими тонкими, деликатными пальцами пуговицу куртки и время от времени бросала на него виноватые взгляды. Остальные, включая меня, смотрели на огонь и предавались своим размышлениям.
        Мы испытывали неловкость как друг перед другом, так и перед самими собой. Каждый из нас, наверное, даже не предполагал, что окажется подвержен таким низменным инстинктам, как жадность и алчность. Что и говорить, мы считали себя гораздо лучшими, чем оказались на самом деле. Мы даже не думали, что золото способно навести столь страшную порчу. Воистину, проклятый металл! Он имеет какое-то невероятное дьявольское воздействие. Как ни трудно в это поверить, но мы даже были рады, что этот злополучный самородок куда-то исчез. Его пропажа словно сбросила с наших глаз шоры и позволила нам снова стать самими собой. Мы мучились угрызениями совести и были преисполнены стремлением как-то загладить друг перед другом нашу взаимную вину.
        - Три дня! - горестно вздохнула Юля. - Похоже, о нас даже никто и не думает.
        - Может, нам стоит попытаться самим выйти из леса? - пробормотал Ваня.
        - Куда? - спросил его я. - Ты знаешь, в какой стороне находится геологическая экспедиция или хотя бы какой-нибудь населённый пункт? Не знаешь. И никто из нас не знает. Какую бы сторону мы не выбрали, мы в любом случае пойдём наугад и, чего доброго, заблудимся так, что нас потом сам чёрт не сыщет.
        - Не поминай чёрта, - попросила Патрушева.
        - Вы бы лучше подумали, как нам пережить эту ночь, - заметила Ширшова.
        - А что тут думать? - отозвался я. - Пока мы все вместе - мы в безопасности. Если это существо снова появится, на всех на нас оно вряд ли нападёт.
        - А если всё-таки нападёт?
        - Значит, будем отбиваться.
        - Я думаю, ночью нужно наладить дежурство, - предложила Юля, - чтобы нас не застали врасплох и чтобы было кому в случае чего поднять тревогу. Мало ли кто захочет наведаться к нам в гости. Дежурить будем по очереди, по полтора-два часа.
        - Разумно, - согласилась Лиля.
        - Будет неплохо ещё пространство перед дверью устлать сухими ветками, - сказал Попов.
        - Это зачем? - не понял Тагеров.
        - А затем, чтобы мы смогли услышать, если к двери кто-то подойдёт, - объяснил Ваня. - Сучки ведь хрустят, когда на них наступаешь.
        - Идея! - восхищённо воскликнул я. - Так может, их стоит разбросать не только перед дверью, но и вокруг всего дома?
        Моя мысль всем понравилась. Сухие ветки были тут же собраны и разложены по периметру вокруг избушки.
        Солнце полностью скрылось за горизонтом. Воцарился мрак. Мы потушили костёр, зашли в домик и договорились об очерёдности дежурства. Начинать выпало мне. Ребята улеглись на полу, девчонки на кровати. Я же взял в руки топор, уселся возле двери и принялся внимательно вслушиваться во все звуки, которые долетали до моих ушей. Но звуков было мало. В основном они относились к сопению и ёрзанью тех, кто находился в домике. Ночь выдалась безветренной, поэтому снаружи стояла тишина.
        - Дима? - раздался вдруг чей-то шёпот.
        Я узнал голос Патрушевой.
        - Чего? - прошептал я в ответ.
        - Как ты думаешь, а не мог ли Сергей стать жертвой чего-то потустороннего?
        Юля поднялась с кровати, подошла ко мне и села рядом.
        - Когда я училась в школе, я как-то прочла одну книгу про всякие необъяснимые явления. И эта книга сейчас стала всплывать в моей памяти. Там, в частности, рассказывалось про древние языческие захоронения. Когда у язычников умирал какой-нибудь представитель знати, они всегда хоронили его по специальному обряду. Цель этого обряда заключалась в том, чтобы дух умершего всегда обитал рядом с телом и охранял могилу. И если могилу кто-нибудь осквернял, дух его убивал.
        - Ты веришь в существование духов, охраняющих могилы? - хмыкнул я.
        - Я не могу сказать, что слепо в это верю, - ответила Патрушева. - Но я думаю, что какая-то доля правды в таких легендах всё же есть. Как, например, можно объяснить тот факт, что многие археологи, которые в разное время раскапывали древние захоронения, затем вдруг загадочным образом погибали? А средневековые пираты? Общеизвестно, что когда они прятали свои сокровища на каком-нибудь острове, они часто при этом убивали кого-нибудь из своей команды. Тело принесённого в жертву помещали недалеко от тайника, чтобы его дух этот тайник охранял. Известно много случаев, когда искатели, подобравшиеся очень близко к пиратским сокровищам, вдруг умирали ни с того, ни с сего.
        - Я, кажется, понял, куда ты клонишь, - прошептал я. - Ты хочешь сказать, что Вишнякова убил дух жившего здесь охотника?
        - Я хочу сказать, что это вполне вероятно, и что это объяснение не нужно сбрасывать со счетов, - поправилась она. - Ведь Сергей забрал у него самородок. А духи не прощают, когда ты берёшь то, что тебе не принадлежит. Вот поэтому он и погиб. Кстати, очень может быть, что тот скелет был оставлен здесь специально для охраны. Кто его знает, может здесь где-то недалеко зарыт клад.
        - После всего того, что ты рассказала, я и под дулом автомата не возьмусь его искать, - пошутил я. - Лучше уж быть бедным, но живым, чем богатым, но мёртвым.
        - Слушайте, может хватит? - раздался ворчливый голос Ширшовой. - Спать мешаете. Днём, что ли, нельзя поговорить?
        - Ладно, ладно, - миролюбиво произнесла Юля, сжала мою руку в своей, отчего моё дыхание заметно участилось, затем поднялась на ноги и вернулась к кровати.
        Я посмотрел в окошко, которое продолжал заливать яркий лунный свет, и прислушался, не доносится ли снаружи чего-нибудь настораживающего. Но всё было тихо. После рассказа Патрушевой мне стало как-то жутковато. Когда слушаешь истории о привидениях днём, воспринимаешь их с гораздо меньшей серьёзностью. Но когда они звучат ночью, поневоле хочется в них верить. А в свете того, что нам довелось пережить в последние сутки - особенно.
        «А ведь вся чертовщина происходит как раз в полнолуние», - пронеслось у меня в голове, и по моей спине ощутимо забегали мурашки.
        Тут со стороны кровати, на которой лежали девчонки, до меня донеслись тихие, приглушённые всхлипывания. Похоже, это плакала Лиля. Чувствовалось, что она всячески пыталась себя сдерживать. Но, видимо, её тонкие нервы оказались не в состоянии и дальше терпеть ту натянутость, в которой они пребывали последнее время, и дали слабину.
        На слёзы Лили никто не отреагировал. Даже Юля. Никто не спросил, что случилось. Никто не попытался её успокоить. Никто даже не сдвинулся с места. Все, не сговариваясь, сочли, что Лилино расстройство - это сугубо её проблемы, которые не достойны чьего-либо, даже малейшего, внимания.
        Что означал этот плач? Обычное нервное истощение или горечь от крушения надежд, усиленную запоздалым раскаянием?
        Я стал чувствовать, что сон наваливается на меня всё сильнее и сильнее. Моё сознание погрузилось в состояние полудрёмы и стало уплывать куда-то в сторону. Обрывки мыслей беспорядочно скакали у меня в голове и наслаивались друг на друга. Я боялся закрыть глаза. Мне казалось, что как только я их сомкну, я тут же непроизвольно погружусь в объятия Морфея. Чтобы сбросить с себя эти сонные оковы, я поднялся на ноги и принялся резко крутить головой из стороны в сторону.
        Настроение было угнетённым. В меня вдруг полезла всякая философия о несправедливости жизни. Почему первенство в ней держат в основном порочные люди, а те, кто наделён положительными качествами, чаще всего бывают лишены достатка и положения? Почему в карьере главной движущей силой являются нахрапистость, пронырливость, хитрость, способность идти по головам, а компетентность и порядочность отходят не на второй, а всего лишь на третий, или даже на четвёртый план? Почему материальное благополучие в огромном количестве случаев имеет под собой полузаконную, а то и вовсе криминальную основу?
        Так может, порок оправдан? Может, всё так и должно быть, и миром действительно правит жестокий прагматизм, а честность и благородство - это только для дураков? А коли так, чего комплексовать?…
        Кое-как выдержав отведённые мне полтора часа, я растолкал Ваню, который должен был дежурить следующим, вручил ему «оружие», лёг возле стены, положил под голову свой рюкзак и моментально отключился.
        Разбудил меня сильный толчок в бок. Мучительно не желая просыпаться, я сначала не придал ему особого значения, и даже попытался отмахнуться. Но повторный, ещё более сильный толчок всё же заставил меня открыть глаза. Моему взору предстало лицо Попова, походившее на кадр из мистического кинофильма. Освещённое лунным светом, оно представлялось каким-то неживым, плоским, бесформенным, и чем-то походило на призрак. Я даже вздрогнул. Ваня приложил палец к губам, призывая меня к молчанию, и указал глазами на дверь. Я повернул голову. Никто из ребят не спал. Все были на ногах, замерев в какой-то напряжённой изготовке. В воздухе пахло паникой. Через мгновение мне стала ясна её причина. Снаружи, возле домика, кто-то ходил. До моих ушей отчётливо донёсся треск сухих сучьев, которые мы разбросали возле двери. На моём лбу выступил холодный пот. Сердце отчаянно заколотилось. Я вскочил на ноги, лихорадочно вытаскивая из кармана перочинный нож, который в последние дни на всякий случай всегда держал под рукой, и искренне сожалея, что в моих руках нет топора. Топор находился у Тагерова. Алан стоял возле двери,
крепко сжимая его в руках, и отведя в полуразмахе чуть назад, будучи готовым обрушить его на всякого, кто посмеет зайти в домик. Но в домик никто не заходил. Постепенно шум снаружи смолк, и вокруг снова воцарилась тишина, которая представлялась уже какой-то гнетущей. Я на цыпочках приблизился к окошку и осторожно выглянул наружу. Ничего подозрительного не наблюдалось.
        - Кажись, пронесло, - прошептал я.
        Послышались вздохи облегчения.
        - Наверное, опять это чудище приходило, - подала голос Лиля.
        - А может, это просто какое-то животное? - предположила Юля.
        - Может и животное. Но его шаги очень напоминали те, которые мы слышали вчера, - заметил я.
        - Да, что-то похожее было, - согласился Тагеров.
        Мы ещё немного постояли, но так напугавшие нас звуки больше не появлялись. Затем все, кроме Алана, нёсшего дежурство, попытались вернуться в сон. Но сон этот получился каким-то беспокойным. Лично я провёл остаток ночи в тревожной дремоте. Время от времени меня будили то чей-то пронзительный стон, то напоминавший предсмертную агонию хрип. В каждом из этих случаев я поднимал голову и испуганно озирался по сторонам. Так продолжалось до самого утра.
        Когда в окошке забрезжил рассвет, я, решив предпринять последнюю попытку заснуть, стал переворачиваться на другой бок, и едва не охнул, ощутив, как сильно затекла моя правая нога. Она настолько онемела, что я практически её не ощущал. Я, кряхтя, приподнялся, вытянул ногу вперёд, и принялся тщательно массировать её ладонями.
        Сидевшая возле двери на дежурстве Ширшова, - её очередь была последней, - вопросительно посмотрела на меня.
        - Чего ты морщишься?
        Я объяснил.
        - А-а-а, - понимающе протянула она. - Слушай, Дим, ты ещё будешь спать?
        - А что? - поинтересовался я.
        - Может, ты меня подменишь? Ей богу, с ног валюсь.
        Я немного помолчал, а затем, решив, что уже вряд ли засну, благосклонно кивнул головой. На лице Лили появилась благодарная улыбка.
        - Спасибо, - прошептала она, и кокетливо отвесила мне воздушный поцелуй.
        Мой массаж, наконец, возымел действие. Кровоснабжение восстановилось, нога ожила, и я снова смог двигать ею свободно. Поднявшись с пола, я пододвинул рюкзак, служивший мне подушкой, вплотную к стене, чтобы он не мешался под ногами, и, чуть прихрамывая, вышел из избушки.
        Снаружи было сыро и зябко. Деревья окутывал слабый утренний туман. Я поёжился, вдохнул полной грудью, развёл руки в стороны, потянулся, зевнул и бросил взгляд на стоявшее невдалеке ведро. Оно было пустое. Я с сожалением подумал о дожде. Он бы сейчас не помешал. Одним берёзовым соком жажду не утолишь.
        Прислушавшись к своему организму, я нашёл свое состояние жутким до невозможности. Голова кружилась, в желудке нарастала тошнота, всё тело ломило. Конечно, это не могло не подавлять. Я явственно ощутил, как во мне нарастает раздражение. Четвёртые сутки без нормальной пищи, без воды, без привычных жизненных удобств! Когда же всё это, наконец, закончится? Думают там о чём-нибудь эти проклятые геологи, или им на нас совершенно наплевать?
        Я присел на бревно. В мутную белизну тумана постепенно вползал солнечный свет. Дверь домика скрипнула. Из неё появился Тагеров. Его лицо было помятым, под глазами красовались мешки, а само оно имело какой-то мраморный оттенок.
        «Как изменился Алан!» - подумалось мне. В нём мало что осталось от того бодрого уверенного в себе, аккуратно причёсанного, гладко выбритого щёголя, с которым я ехал в поезде три дня назад. Тагеров заметно осунулся, его глаза потухли, волосы на голове беспорядочно свалились в кучу, а щетина на щеках отросла уже настолько, что её вполне можно было назвать бородой.
        «Джигит-вакхабит, - мысленно усмехнулся я, после чего, потрогав ладонью собственный подбородок, подумал: - А чего я, собственно, на него пеняю? Сам такой же Бармалей».
        Алан широко зевнул, растянул руки в «потягушках», устроился рядом со мной и нервно закурил. Некоторое время мы сидели молча. Дым от его сигареты поднимался вверх, и нехотя рассасывался в воздухе.
        - До чего же тошно на душе! - глухо пожаловался Тагеров.
        Я согласно угукнул.
        - Я бы сейчас не отказался чего-нибудь кольнуть или нюхнуть для бодрости, - добавил он.
        Я вопросительно посмотрел на Алана. К чему он это сказал? На наркомана он никак не походил. Очевидно, просто ляпнул для красного словца.
        - А ты, что, этим балуешься?
        К моему удивлению, Тагеров утвердительно кивнул головой.
        - Бывает, - признался он. - Но очень редко и в малых дозах, когда на душе совсем скверно. Вот как сейчас. Знаешь, как ободряет?
        Что побудило его вдруг пойти со мной на такую откровенность? Ведь об этом, обычно, не распространяются. Скорее всего, ощущение одиночества. В глазах Алана ясно читалась грусть. И главной причиной этой грусти был, по всей видимости, его разрыв с Лилей. Неожиданное предательство подруги стало для него шоком. Чисто по-человечески я понимал, что ему нелегко. Ему просто необходимо было с кем-нибудь пообщаться, чтобы как-то заглушить разъедавшую его горечь. Поэтому я решил ему подыграть:
        - Увы, но взять этот «ободрим» здесь негде.
        - Негде, - в тон мне вздохнул он. - Тут даже компонентов для его приготовления нет. А то могли бы изготовить сами.
        - А ты, что, умеешь готовить наркоту? - удивлённо произнёс я.
        Тагеров подтверждающе кивнул головой.
        - Между нами говоря, - понизил голос он, - на химфаке есть ребята, которые этим потихоньку занимаются. Тут ничего сложного нет. Главное достать сырьё. Берёшь мак, делаешь надрезы на головках, выдавливаешь сок. Потом этот сок растворяешь в холодной воде, обрабатываешь хлористым кальцием, затем выпариваешь. В результате образуются белые кристаллики, на которые нужно воздействовать уксусной кислотой. В итоге получается белый порошок, который научно называется хлоргидрат диацетилморфина, и который на подпольном рынке стоит сумасшедших денег.
        «Как он не боится мне всё это говорить? - подумалось мне. - Ведь яснее ясного, что этими делишками на химфаке занимаются его земляки. Чужого они вряд ли бы пустили в свою компанию. При желании их можно легко вычислить. Или он до того раскис, что перестал чувствовать всякую осторожность? А может уже не верит, что мы выберемся отсюда живыми?».
        - Да-а-а, - вслух протянул я, - хорошо иметь друзей-химиков.
        Алан изучающе посмотрел на меня и наклонился к моему уху.
        - Может, составишь компанию? - прошептал он.
        Я едва сдержался, чтобы не отпрянуть.
        - А у тебя, что, есть?
        Тагеров заговорщически подмигнул глазом и улыбнулся. Мои брови подскочили вверх.
        - Откуда?
        - Помнишь, вчера, когда осматривали мои карманы, в целлофане лежал спичечный коробок?
        - Это тот, который с содой? - уточнил я.
        - Он не с содой, - снова понизил голос Алан. - На самом деле в нём то, что можно нюхнуть, и после этого станет хорошо-хорошо. Ну, так как?
        Я хотел деликатно отказаться, но едва я раскрыл рот, как дверь избушки распахнулась, и из неё вылетела Патрушева. Продолжать разговор на столь щекотливую тему в её присутствии Тагеров не решился.
        - А, вот вы где! - облегчённо выдохнула Юля.
        - А ты думала, мы тайком вас покинули? - спросил Алан.
        - Да я уже всё, что угодно, готова была подумать. О чём вы тут говорите?
        - О том, что неплохо было бы покушать, - соврал я.
        - Хорошая тема, - согласилась Патрушева. - И, самое главное, актуальная. Давайте этим и займёмся. Дим, пойдём ловить зайцев?
        Я помотал головой.
        - Нет. На охоту лучше идти одному.
        - Почему? - огорчилась Юля. - Ведь вчера мы ходили вдвоём.
        - Вот поэтому ничего и не поймали, - пояснил я. - Вспомни, за то время, что мы просидели в засаде, хотя бы один заяц появился? Не появился. То-то и оно. Зверь - он тоже не дурак. Он чужих чует.
        В глазах Патрушевой промелькнула обида. Заметив это, я поспешил смягчить свою непреклонность.
        - Юля, ты напрасно на меня обижаешься. Пойми, мы все голодные. И чем быстрее я кого-нибудь изловлю, тем лучше. В одиночку маскироваться гораздо проще. Следующую охоту мы обязательно проведём вместе. Я тебе обещаю.
        В этот момент из избушки с заспанным видом вышли Попов и Ширшова. Они широко зевали и кулаками протирали глаза.
        - Умыться нечем? - спросила Лиля.
        - Нечем, - ответил я.
        От меня не укрылось, как при её появлении Тагеров напрягся, замер, отвернул голову и продолжил втягивать в себя сигаретный дым, всячески стараясь выглядеть раскрепощённо и непринужденно. Лиля при виде Алана тоже смутилась и сделала вид, что не обращает на него никакого внимания, хотя её зрачки так и норовили украдкой посмотреть в его сторону.
        Появление наших спутников положило конец Юлиной настойчивости. Она перестала набиваться мне в компаньоны. Она только пожала плечами и произнесла:
        - Да я и не обижаюсь. За что здесь обижаться? Я просто хотела тебе помочь. Считаешь, что одному идти лучше - иди один. Хотя, на мой взгляд, это не безопасно. Я сама заинтересована в скорейшем появлении пищи. У меня уже голова начинает кружиться от голода.
        - Днём нам бояться нечего, - уверенно заявил я.
        Патрушева отвела от меня глаза, посмотрела на Ширшову, затем на Тагерова, и озабоченно нахмурилась, видимо уяснив сложность ситуации. Но тут её взгляд заблестел. Очевидно, ей в голову пришла какая-то остроумная мысль.
        - Что ж, раз меня не хотят брать на охоту, отправлюсь-ка я за берёзовым соком. За ночь, наверное, натекло. Иван, не составишь мне компанию?
        - Угу, - простодушно буркнул Попов, скорее всего, даже не осознав, что стоит за этим приглашением.
        А за этим приглашением стояло только одно. Юле хотелось помирить Алана и свою подругу. Именно с этой целью она и стремилась оставить их наедине. Но Тагерова не обрадовал её порыв, и он резко подался вперёд.
        - Я с вами.
        - Нет, - остановила его Патрушева. - Мы же договорились, в одиночку не оставаться. Если ты пойдёшь с нами, рядом с Лилей никого не будет. Так что оставайся здесь. Мы с Ваней и вдвоём управимся.
        Она говорила столь жёстким и не терпящим возражений тоном, что Алан не решился ей перечить. Он только тяжело вздохнул и обречённо вытащил из пачки новую сигарету.
        Я опустил голову, чтобы скрыть непроизвольно появившуюся улыбку. Ну и хитра же эта Юля! Ох, и хитра! Психолог!..
        Не могу сказать, что поймать зайца мне удалось довольно быстро. Но, час с небольшим спустя, моё терпение было, наконец, вознаграждено, и в силках затрепыхало серое длинноухое создание. Связав «косому» лапы, я понёс его к месту нашей дислокации.
        У избушки был только Тагеров. Он скрупулёзно придавал форму аккуратной горки кучке хвороста, собранного им для костра. От его угнетённости, которую я наблюдал утром, не осталось и следа. Алан снова стал привычным Аланом. Его движения были лёгкими, спина распрямилась, а глаза светились энергичным блеском. Я поймал себя на мысли, что он чем-то походит на возбуждённого молодого кота, играющего с майским жуком. Правда, его бодрость меня скорее насторожила, чем обрадовала. В свете его последних откровений я догадывался об её причине. Без «соды» здесь явно не обошлось.
        Заслышав мои шаги, Тагеров обернулся.
        - А, это ты! - воскликнул он.
        Рассмотрев мою добычу, он восхищённо поцокал языком:
        - Класс! Кстати, а почему ты один? Где наше великолепное любвеобильное животное?
        - Какое животное? - не понял я.
        - Известно какое. Ширшова, - усмехнулся Алан. - Она же вслед за тобой побежала.
        Я сделал удивлённые глаза.
        - За мной? Я её не видел.
        На лице Тагерова появилась недоумённая гримаса.
        - Странно, - с ухмылкой проговорил он. - Я думал, вы вместе охотитесь.
        Я посмотрел на лежавшего на земле зайца, который отчаянно брыкался, не оставляя попыток освободиться, затем пристально вгляделся вдаль и пробормотал:
        - Куда она могла деться?
        - Да не бери в голову, - махнул рукой Алан. - Может, ей одной побыть захотелось. Пусть побудет. Выплачет последние слёзы. Слышал ночью её рыдания?
        - Слышал, слышал, - отозвался я. - Может, всё-таки, её позвать? По крайней мере, убедимся, что с ней всё в порядке.
        - Да ну её! - злобно бросил Тагеров. - Давай лучше готовить завтрак.
        Я ещё раз вгляделся в сторону, куда, по словам Алана, ушла Лиля. Меня не покидало беспокойство. Меня терзало предчувствие чего-то нехорошего, а в душе нарастала тревога. Но, немного подумав, я всё же решил не поддаваться преждевременной панике и отправился за угол домика.
        Начав разделывать свою добычу, я ещё раз поразился тому, как сильно за эти три дня закалилась моя воля. Ведь после первой охоты, которую мы проводили вместе с Вишняковым, я не то, что боялся убить зайца, я даже не мог причинить ему боль. Теперь я об этом даже не задумывался, как будто в моих руках было не живое существо, а всего-навсего мягкая игрушка. Один удар ножом - и заяц безжизненно распластался на земле. Дождавшись, пока утихнут его предсмертные судороги, я принялся сдирать с него шкуру.
        Шум и восклицания, донёсшиеся до моих ушей, свидетельствовали о том, что вернулись Патрушева и Попов. Юля спросила про Лилю. Тагеров рассказал ей всё то же самое, что и мне.
        Закончив разделку туши, я вышел из-за домика и с торжественным видом продемонстрировал её ребятам.
        - Браво, браво, - захлопала в ладоши Патрушева.
        - Я надеюсь, охотник заслужил, чтобы ему дали напиться? - страдальчески простонал я.
        - Заслужил, заслужил, - улыбнулась Юля, и подняла наполненную берёзовым соком баклажку. - Тащи свою кружку.
        Утолив жажду, я помог Алану разжечь костёр, и вместе со всеми уселся у огня. Но при этом меня не отпускало волнение. На душе было как-то скверно, и я раз за разом бросал пристальные взгляды то в одну, то в другую сторону.
        - Чего ты головой вертишь? - спросила Патрушева.
        - По-моему, у меня начинает «ехать крыша», - смущённо признался я. - Я явно становлюсь параноиком. Мне всё время кажется, что за нами кто-то наблюдает. Я постоянно чувствую на себе чей-то взгляд.
        Юля нахмурилась.
        - Мне тоже это кажется, - тихо произнесла она. - А может, так оно и есть?
        Услышав наш диалог, Ваня и Алан принялись беспокойно озираться по сторонам.
        - Может, всё-таки, позвать Лилю? - предложила Патрушева. - Хватит ей в одиночестве сидеть.
        - Зови, если хочешь, - пожал плечами Тагеров.
        - Лиля! - громко крикнула Юля.
        Никто не отозвался. Тогда мы стали кричать хором:
        - Лиля! Лиля!
        Но ответом снова была тишина. Патрушева заволновалась.
        - Пойду, поищу её, - пробормотала она. - Что-то у меня на душе неспокойно. Куда, говоришь, она пошла?
        Алан, к которому был обращён последний вопрос, нехотя показал рукой. Юля в сопровождении Попова направилась в указанную сторону. Мы с Тагеровым остались одни.
        - Чего за ней бегать? - недовольно проворчал он. - Сама придёт. Небось, сидит где-нибудь и сопли глотает.
        - Зачем ты отпустил её одну? - упрекнул его я.
        - А она, что, меня спрашивала? Взяла и пошла, ни слова не говоря.
        Алан медленно поворачивал шомпол на вертеле. Корочка тушки становилась всё золотистее и золотистее. Но я в тот момент думал не о еде. Меня мучило предчувствие, что сейчас, вот-вот, произойдёт что-то очень страшное. Внутри живота появился неприятный холодок, дыхание участилось, а колени охватила нервная дрожь. Я напряжённо вслушивался в отдалявшиеся крики Патрушевой.
        - Лиля! Лиля!
        Предчувствие меня не подвело. Зов Юли внезапно сменился паническим визгом:
        - А-а-а!
        Мы с Тагеровым вздрогнули и испуганно посмотрели друг на друга. После этого мы, ни слова не говоря, резко вскочили на ноги и бросились на помощь нашим спутникам. Старательно лавируя между деревьями, мы, сломя голову, мчались вперёд, и вскоре заметили их на опушке. Подбежав ближе, мы замерли.
        Юля, сгорбившись и подогнув колени, стояла, прижавшись к Ване, уткнув голову ему в плечо. Её трясло, как в лихорадке. Лицо Попова было белым, как мел. Его руки заметно дрожали, а широко открытые, наполненные ужасом глаза заворожено смотрели на мёртвую Ширшову. Лиля висела на толстой ветке огромной сосны. Её шею сдавила петля, а ноги не касались земли.
        - Повесилась! - вырвалось у Алана.
        Нас сковал шок. Какое-то время мы не могли даже пошевелиться. Первым опомнился я. Я подошёл к безжизненному телу Ширшовой, взял её за руку и зачем-то принялся нащупывать пульс. Но мне тут же стало очевидно, что это излишне. Ощутив холод Лилиной руки, я резко отпрянул назад.
        - Надо её снять, - прохрипел Тагеров.
        Он достал из кармана перочинный нож, выдвинул лезвие, поднялся на цыпочки и принялся разрезать конец петли.
        - Повесилась на поясе от собственной куртки, - монотонно пробормотал он.
        Когда пояс был перерезан, мы осторожно уложили обмякшее тело Лили на траву.
        - Что заставило её покончить с собой? - горестно произнёс я.
        - Не что, а кто! - раздался гневный возглас Патрушевой. Она чуть ли не с кулаками набросилась на Алана. - Это ты виноват в её смерти! Ты довел её до этого!
        - Да я тут причём? - истерично стал оправдываться Тагеров.
        - При том! - не унималась Юля.
        Между ними вспыхнула яростная перепалка. Я попытался их разнять, но у меня ничего не получилось. Взаимные оскорбления и обвинения сыпались, как из рога изобилия.
        - Да заткнитесь вы! - раздражённо бросил Попов. - Она не покончила с собой! Её убили!
        Патрушева и Тагеров смолкли и изумлённо посмотрели на него. Ваня сидел на корточках возле тела Ширшовой и пристально разглядывал её голову. Мы подошли к нему.
        - Да, убили, - подтвердил он. - Смотрите сюда.
        Мы вгляделись и ахнули. На темени Лили виднелась едва успевшая свернуться кровь.
        - Не могла же она так стукнуть себя сама, - произнёс Попов. - Похоже, её чем-то оглушили. А когда она потеряла сознание, задушили и повесили, чтобы создать видимость самоубийства.
        По моей спине пробежали мурашки. Мы переглянулись и стали испуганно озираться по сторонам.
        - Петля это подтверждает, - задумчиво пробормотал Ваня.
        - А что петля? - спросил я.
        - Такая петля не может затянуться вокруг шеи сама, без посторонней помощи. Она не работает как удавка. На ней можно только подвесить уже мёртвое тело. Кроме этого, я не вижу здесь никакого возвышения, на которое она могла бы встать, чтобы просунуть голову в петлю, а затем вытолкнуть его из-под ног. Без этого не повесишься.
        - А может, она подпрыгнула, - пробурчал Алан.
        - Не мели чушь! - огрызнулся я.
        Попов принялся внимательно рассматривать землю.
        - Что ты ищешь? - спросила Юля.
        - Следы, - ответил он.
        Пройдя несколько шагов, он замер. Мы с опаской посмотрели на него. По страху, промелькнувшему на его лице, было ясно, что он увидел нечто настораживающее. Ваня обернулся к нам. Мы подбежали. Он молча указал пальцем перед собой. Проследив за направлением его жеста, я почувствовал, как на моей голове зашевелились волосы. Внизу, на земле, отчётливо просматривался отпечаток чьей-то огромной ступни, очень похожей на человеческую. Разница заключалась не только в размерах, но и в том, что она имела шесть пальцев.
        - Фью-тю-тю! - изумлённо присвистнул Тагеров.
        Этот след отбил у нас последние сомнения, что в здешних местах обитает некое загадочное существо. Рассказы Вишнякова о Снежном Человеке всплыли в нашей памяти с новой силой.
        - Вот вам и ответ на вопрос, кто взял самородок, - произнёс я.
        - Дима, - прошептала Патрушева, - ты же был недалеко. Неужели ты ничего не видел и не слышал?
        - Я сидел за кустами в засаде, - тихо ответил я. - А это место оттуда не просматривается.
        - Но почему оно нас убивает? - в сердцах выпалил Алан. - Что мы ему такого сделали?
        Он весь затрясся, побагровел и яростно прокричал, сотрясая кулаками воздух:
        - Эй, ты, скотина! Где ты есть? Выходи, покажи себя!
        Мы испуганно съёжились. Вдали зазвучало гулкое эхо.
        - Ты что? - цыкнул на него я. - С ума сошёл, что ли?
        Тагеров и сам испугался своего поступка. Его истерика прекратилась столь же быстро, сколь и началась. Он побледнел, сгорбился и принялся нервно стрелять глазами во все стороны, точно ожидая нападения. Прошло несколько минут, но перед нами так никто и не появлялся. У Алана вырвался вздох облегчения. Цвет его лица постепенно принял естественный оттенок. В наступившей тишине прозвучал голос Юли.
        - Ребята, нам нужно отсюда уходить. Мы вторглись в чужой мир. И нам дают понять, что мы здесь лишние. Если мы отсюда не уйдём, боюсь, что кто-то из нас четверых станет следующим.
        - Может не стоит так торопиться? - возразил я. - Спасатели могут появиться в любой момент.
        - Спасатели? - возмущённо воскликнула Патрушева, крепко сжав кулаки и чуть подавшись вперёд. Было заметно, что внутри у неё всё кипит и клокочет. Её голос сухо потрескивал, и чувствовалось, что она прилагает неимоверные усилия, чтобы окончательно не сорваться. - Ты ещё ждёшь спасателей? Ты ещё веришь, что нас кто-то ищет? Дима, я умоляю, не будь таким ребёнком! Мы уже три дня ждём, что за нами кто-то прилетит. И чего мы дождались? Только того, что двое из нас лежат мёртвые.
        Юля немного помолчала, а затем добавила:
        - Вы как хотите, а я ухожу. Ухожу прямо сейчас. Ухожу, куда глаза глядят. Оставаться здесь я больше не намерена.
        Страх порой толкает людей на самые безрассудные, самые губительные решения. То, что происходило в этот момент с Патрушевой, было классическим проявлением паники. Паники, подавившей разум инстинктом самосохранения. Бежать, куда глаза глядят, бежать без оглядки - вот то единственное, что владело ею. Отчаяние толкало её вперед. Её не останавливала даже связанная с этим неизвестность. Лишь бы скрыться! Лишь бы спастись!
        Хуже всего было то, что Патрушева в своей панике не осталась одинока. По беспокойным выражениям лиц Алана и Вани было заметно, что они безоговорочно готовы последовать за ней. Я же считал предложение Юли крайне неразумным. Здесь у нас, по крайней мере, была крыша над головой. Покинув эту благосклонно предоставленную нам фортуной избушку, мы окажемся под открытым небом наедине с дикой природой, чем только обречём себя на ещё большую опасность.
        Я стал горячо убеждать своих спутников остаться. Но мои доводы не возымели действия.
        - Дима, мы никому не нужны, - повторила Юля. - Мы должны спасать себя сами.
        - Если хочешь, оставайся, - безразлично бросил Тагеров. - Тебя силой никто не тянет.
        Идти куда глаза глядят было страшно. Но оставаться одному в этих дебрях было ещё страшнее. Из двух зол обычно выбирают меньшее, поэтому я выбрал первое.
        Сборы не заняли много времени. Мы перенесли в избушку тела Сергея и Лили. Оставлять их на съедение волкам было бы бесчеловечно. Алан и Юля взяли себе их рюкзаки. Вещи последних, как известно, сгорели в вертолёте, поэтому кое-какая сменная одежда, пусть даже с чужого плеча, в предстоящем походе им бы не помешала. Я предусмотрительно захватил топор.
        К сожалению, нам так и не удалось пообедать. Заячья тушка, которую мы с Тагеровым бросили на открытом огне, когда кинулись на крик Юли, сгорела, и теперь представляла собой чёрный уголёк. Впрочем, этому никто не сокрушался. Нам было не до еды. Лично у меня в тот момент пропал всякий аппетит, и даже самый разсъедобный кусок вряд ли пролез бы в моё горло.
        Что нам хотелось, так это пить. Здесь нам немного помог берёзовый сок, принесённый Поповым и Патрушевой. Но его оказалось не так много, так что до полного утоления жажды было, конечно, далеко.
        Самым трудным оказалось выбрать, в какую сторону идти. Логика подсказывала, что ориентироваться следует туда, откуда прилетел наш вертолёт. Но как определить, откуда именно мы летели? После удара молнии вертолёт бросало из стороны в сторону, и уследить за всеми его зигзагами мы, понятное дело, не могли. В надежде увидеть очертания какого-нибудь населённого пункта, Алан забрался на высокую сосну. Но его взору со всех сторон предстали только сливавшиеся в неровное таёжное покрывало верхушки деревьев.
        - Пойдёмте на юг, - сказал Ваня.
        Его предложение казалось не лишённым смысла. К югу тайга должна обязательно закончиться. Поэтому мы решили поступить именно так. Определив по солнцу стороны света, мы взвалили рюкзаки на спины и тронулись в путь…
        12
        Страх гнал нас вперёд своей кривой поганой метлой. Беспрерывно озираясь по сторонам, мы то и дело спотыкались о кочки, которыми была усеяна земля, и отмахивались от докучливой мошкары. Время от времени дорогу приходилось буквально прорубать. Что поделать, ведь нас окружала дремучая тайга. Деревья и кустарники почти что переплетались между собой. Косматые, покрытые гирляндами серых лишайников ветви не переставали хватать нас за полы одежды, и нам приходилось постоянно освобождаться от их назойливого внимания. Было темно. Над нашими головами шелестел бледно-зелёный свод, на котором попеременно вспыхивали лучики света. Это происходило всякий раз, когда ветер будоражил перистые лесные макушки.
        Чем дальше мы продвигались, тем мрачнее становилось вокруг. Лесная чащоба густела всё больше и больше. Деревья смыкались в тесную кучу, мешая друг другу вкушать свет и простор, и были какими-то кривыми и кособокими. Воздух увлажнился. Из моего рта стал выдыхаться бледный парок. Под ногами раздавалось слабое похлюпывание.
        - Как бы нам не забрести в болото, - прокряхтел Алан.
        - Может, сделаем привал? - предложил я.
        Возражений не последовало. Мы остановились и скинули рюкзаки на землю. Я взглянул на часы и попытался прикинуть, сколько мы уже прошли. Часовая стрелка обошла четыре круга. Если средняя скорость человека составляет где-то три километра в час, то получается, что за это время мы должны были преодолеть как минимум километров десять.
        Поскольку земля была сырой, садиться на неё мы не стали, и ограничились тем, что стоя опёрлись о стволы деревьев.
        Я поводил глазами по сторонам. Пейзаж воодушевления не внушал. Меня так и подмывало бросить остальным с ироничной ухмылкой: «Ну, и куда вы меня завели? Не лучше ли было остаться в домике?». Но по хмурому выражению лиц моих спутников было заметно, что нервы каждого из них натянуты до предела. Поэтому, чтобы не вызвать эмоциональный взрыв, я решил смолчать.
        Немного отдышавшись, Тагеров стал примериваться к высоченной сосне, у которой он стоял.
        - Ты чего? - спросила его Юля.
        - Да вот, хочу на неё забраться, - объяснил Алан, - посмотреть, не появилось ли что на горизонте.
        Ухватив руками нижнюю ветку, он подтянулся, перенёс ноги на ствол и стал осторожно карабкаться вверх. Мы стояли и наблюдали за ним. Пару раз Тагеров едва не сорвался. Но меня не покидало ощущение, что он делал это специально, стремясь покрасоваться и подчеркнуть свое геройство. Патрушева при этом испуганно вскрикивала и хваталась за сердце. Мы же с Поповым переглядывались и иронично усмехались.
        Добравшись до макушки, он осмотрелся, после чего стал спускаться обратно вниз.
        - Ничего, - со вздохом произнёс Алан, спрыгнув на землю. - Тайга со всех сторон. Даже никакой просеки.
        - Всё равно нужно идти вперёд, - твёрдо сказала Юля. - Куда-нибудь, да придём.
        - С этим никто не спорит, - проворчал я. - Вот только куда?
        - Главное, чтобы не к Северному полюсу, - сострил Ваня.
        Но его шутке никто не улыбнулся.
        - Если нас всё же начнут искать, боюсь, что в такой чащобе нас сверху не разглядят, - пробормотал Тагеров.
        Мы ещё немного отдохнули, взвалили на спины рюкзаки и отправились дальше.
        Вокруг стали постепенно обозначаться сумерки. У нас в полную мощь заныли желудки. Целый день ничего не есть и не пить, конечно, сложно. У меня страшно разболелась голова, а передвигать ноги становилось всё труднее и труднее.
        Через некоторое время Патрушева откровенно рухнула на землю.
        - Всё! Больше не могу! - простонала она.
        Мы снова остановились и присели на корточки.
        - Ребята, вы как хотите, но так дальше нельзя, - тяжело дыша, проговорил Попов. - Питаться чем-то надо.
        - Может, попробовать поохотиться? - пробормотала Юля, и с надеждой посмотрела на меня. Но я только развёл руками.
        - Не получится. Уже темно. Да я и не уверен, что мы здесь кого-нибудь поймаем. В этой глуши даже птиц не слыхать.
        - А ведь и правда, - удивлённо проговорил Алан. - В какие же это тигули мы забрели?
        - Жаль, что с нами нет Вишнякова, - вздохнула Патрушева.
        - Почему? - спросил Тагеров.
        - Он бы обязательно что-нибудь придумал.
        - О еде нужно было задумываться раньше, - произнёс я. - Сейчас самое время подумать о ночлеге, если вы, конечно, не собираетесь шагать круглые сутки.
        - И где здесь ночевать? - раздражённо воскликнул Алан и стукнул ногой по земле, из которой, словно из губки, тут же выделилась вода. - Здесь же сухого места нет.
        - Может, залезем на деревья? - предложила Юля. - Расположимся как-нибудь на ветках.
        - Ага! Как обезьяны! - огрызнулся Тагеров.
        - Можно сделать «балаган», - подал голос Ваня.
        - Какой «балаган»? - не понял я.
        - «Балаган», простейшее укрытие для путешественников, - разъяснил Попов. - Мы с отцом всегда его делали, когда с ночёвкой в лес уходили.
        - А как его делать?
        - Нарубим еловых ветвей, воткнём их в землю, согнём дугой. Какая-никакая, а всё же крыша. Землю покроем лапником - вот вам и сухая постель.
        - Хм, - усмехнулся Алан и посмотрел на Патрушеву. - А ты говоришь, без Вишнякова никак. У нас и без него умные головы найдутся. Молодец, Ванёк! Котелок у тебя варит.
        Мы стали осматриваться, чтобы выбрать место для ночлега. Юля предложила расположиться под огромным кедром, но я решительно замотал головой:
        - Ни в коем случае. Видишь, он подгнил. Ни дай Бог упадёт.
        В конце концов, был выбран пятачок под пихтой. Немаловажную роль при этом сыграло и то, что пихта, благодаря своему широкому покрытию, практически не пропускала дождь.
        - Сначала лучше развести костёр, - заметил Попов. - Землю подсушим, да и сами согреемся. Не знаю, как у вас, а у меня все ноги мокрые.
        - У меня тоже, - сказал я.
        - И у меня, - добавил Тагеров.
        Патрушева промолчала, и только подтверждающе кивнула головой. Что поделать, наши кроссовки были совершенно не приспособлены для путешествия по тайге. А другой обуви у нас с собой не было. Мы же не предполагали, что попадём в такую переделку.
        Увы, но с костром у нас ничего не получилось. Здесь сказался не только дефицит сухой древесины. Кое-каких сучков мы всё же набрали. Выяснилось, что у нас отсырели спички. Мы лихорадочно чиркали их о коробок, стараясь найти хотя бы миллиметр сухой поверхности, но всё было напрасно. Серные головки отлетали одна за другой, тёрка постепенно превращалась в отрепья, а вожделенный огонь так и не появлялся.
        - Проклятье! - сокрушались мы. - Как же мы могли забыть, что спички следует хорошенько обернуть целлофаном! Ведь это же элементарщина!
        Положение могла спасти зажигалка Алана. Но он её где-то потерял.
        - Джигиты-вакхабиты! - бушевал он, лихорадочно выворачивая карманы наизнанку. - Как назло! Всё не слава Богу!
        - Да, промозглая ночь нам, похоже, обеспечена, - обречённо вздохнул я.
        Оставив попытки развести огонь, мы занялись устройством «балагана». Тагеров с помощью топора нарубил еловых веток. Затем мы вкопали их поглубже в землю, пригнули и закрепили в таком положении с помощью скрученных в три слоя ниток. Попов на всякий случай добавил сверху ещё несколько веток осины.
        - Теперь дождь нам точно не страшен, - проговорил он.
        - Главное, чтобы эта крыша не рухнула, - проворчал я.
        - Не рухнет, - успокаивающе произнёс Ваня.
        Лапника и древесной коры, собранных нами для своеобразного матраца, по его мнению оказалось недостаточно, и он набросал на них ещё листья папоротника.
        - Папоротник чем хорош, - разъяснил он, - его листва содержит мало влаги, и не вытягивает её из почвы. Поэтому с ним наша постель будет более сухой.
        Закончив все приготовления, мы залезли в построенное укрытие и в целом остались довольны. Для походных условий сойдёт. Спальное ложе получилось действительно неплохим, хотя и немного корябистым.
        - Ой, здесь коляется! - пожаловалась Юля.
        - Ничего, - добродушно пробурчал Тагеров. - Я слышал, что точечный массаж очень полезен для здоровья. Говорят, он хорошо укрепляет нервную систему. Главное, не замёрзнуть. Уж об этом я позабочусь.
        Он озорно подмигнул Патрушевой. Но та, вопреки его ожиданиям, отреагировала довольно прохладно и предпочла расположиться между мною и Поповым. У меня учащённо забилось сердце. Алан помрачнел. На его лице промелькнуло бешенство.
        - Чего разлеглись? - зло бросил он. - А дежурство? Вы уверены, что эта тварь не пошла по нашим следам?
        Упоминание о неведомом существе, убившем двух наших сокурсников, снова разожгло в наших душах огонь страха.
        Кинули жребий. Первым выпало дежурить Ване. После него - мне. Следом - Тагерову. Самой последней на охранный пост должна была заступить Юля. Мы специально поставили её в конец. Мы видели, как страшно она устала, поэтому сочли разумным дать ей побольше отдохнуть.
        Попов с неохотой вылез наружу, а мы с Аланом и Юлей поудобнее разлеглись на увеличившемся пространстве. Я, как бы ненароком, придвинулся поближе к Патрушевой. Она не отстранилась, что, не скрою, меня порадовало. Едва я закрыл глаза, как меня тут же сморил сон.
        Проснулся я оттого, что меня кто-то усердно тряс за плечо.
        - Да вставай же, наконец! - донёсся до меня раздражённый шёпот Вани.
        Я с трудом разомкнул веки. Вокруг стоял непроглядный мрак, в котором были заметны лишь редкие проблески холодного лунного света, пробивавшегося сквозь верхушки деревьев.
        - Ну, наконец-то, - проворчал Попов. - Бужу, бужу, и всё без толку.
        - А что, разве уже пора? - широко зевая, недоверчиво поинтересовался я.
        - Пора, - ответил он. - Два часа прошли.
        Я с сожалением вздохнул, вылез из «балагана», взял из рук Вани топор и принялся не торопясь прохаживаться из стороны в сторону. Прохладный, зябкий, сырой ветерок пробрал меня до самых костей и быстро выдул из меня остатки сна. Стремясь согреться, я положил топор на землю и принялся прыгать и приседать. Скорее бы уж прошло моё время дежурства! В окружении деревьев, при свете луны и звёзд, в мёртвой тишине я вдруг почувствовал себя ужасно одиноким и несчастным. В мою голову снова полезли невеселые мысли.
        Был ли я в своей жизни когда-нибудь счастлив? Знал ли я это самое счастье по-настоящему? Не просто отдельные его моменты, которые кратковременно вспыхивают и угасают, а так, чтобы оно сопровождало меня постоянно, всегда? Наверное, нет. Когда, вообще, человек бывает счастлив? Учителя в школе твердили, что когда любит и любим. Этим я похвастать пока не могу. Свою настоящую любовь, такую, чтобы была не односторонней, а взаимной, я ещё не встретил. Но это не имеет значения. Ведь понятие счастья я всё равно вижу по-иному. На мой взгляд, по-настоящему счастлив бывает только тот человек, который может позволить себе жить так, как он хочет. А это зависит от уровня достатка. И с этим у меня тоже пока не ажур. Я вырос в скромной рабочей семье. Голодать я не голодал, но позволить себе многого тоже не мог, и это меня угнетало. Почему жизнь так несправедлива? Почему достаток редко когда приходит сам, как награда за честный и добросовестный труд? Почему в большинстве случаев его приходится завоёвывать, вырывать, выгрызать? Я же не слепой. Я же вижу, что самые обеспеченные люди - это, в большинстве своем, те,
кто воровал. Но никак не те, кто просто работал. Взять, например, Тагерова и Попова. Кто из них больше достоин достатка? Тихий, скромный, трудолюбивый Попов, или наглый, развязный, ленивый Тагеров? Будь я Господь Бог, я бы отдал предпочтение Ване. Но жизнь, со всеми её сложностями и несправедливостями, распорядилась наоборот, и Попов едва выкраивает средства на более-менее сносное питание, в то время, как Алан швыряет деньгами направо и налево.
        Миром правит добро! Миром правит красота! Сколько раз я слышал эти красивые слова! Где? Где они правят миром? Покажите мне этот мир! Не вижу! Мой, ещё не столь богатый, но всё же уже имеющийся жизненный опыт подсказывает, что подобное мировоззрение - удел наивных простаков. А в реальности первенство в жизни остаётся за теми, кто не гнушается давить, отнимать. Одним словом, брать силой. Может, это негласный закон? Может, это действительно залог успеха?…
        Мои размышления прервал какой-то подозрительный шорох. Я повернул голову. Увиденное заставило меня вздрогнуть. В темноте горели два глаза. Я замер. Глаза пристально наблюдали за мной. Они были злыми, хищными, и, казалось, оценивали меня как возможную добычу. Я стал медленно отступать назад, шаря при этом ногами по земле, чтобы нащупать топор, но он никак не попадался. Я понимал, что нужно срочно разбудить ребят, но мой язык точно прирос к нёбу. Наконец, моя нога во что-то упёрлась. Это был выглядывавший из-под навеса ботинок Вани. Я изо всех сил пнул его ногой. В ту же секунду снова раздался шум, и какое-то внутреннее чутьё заставило меня совершить молниеносный прыжок в сторону. Мимо меня что-то просвистело, и я услышал хриплое угрожающее рычание. В лунном свете высветился знакомый по книжным картинкам силуэт.
        «Волк», - определил я.
        Зверь совершил новый прыжок. Его острые когти вонзились мне в плечо. Пытаясь сохранить равновесие, я выбросил вперёд левую руку. Это оказалось очень своевременным. Не сделай я этого, жаркая зубастая волчья пасть непременно вонзилась бы в моё горло. Удерживая зверя на расстоянии всего каких-то нескольких сантиметров и морщась от исходившей от него вони, я под его тяжестью всё больше и больше сгибался назад. Чувствуя, что мои силы стремительно иссякают, я отчаянно прокричал:
        - Помогите! Да помогите же!
        Я не видел, что делалось за моей спиной. Но я не сомневался, что мои спутники уже проснулись, и недоумевал, почему они не приходят мне на помощь. Мною овладел ужас вперемешку с яростью. Я сопротивлялся из последних сил. Мои жилы натянулись, как канаты, а глаза едва не вылезли из орбит. И вот, когда мне уже стало казаться, что я обречён, и с минуты на минуту буду повержен, тело волка вдруг резко дёрнулось. Его хватка ослабла. Я с диким криком сбросил его с себя. Зверь повалился на землю и забился в судорогах. Немного похрипев, он постепенно затих.
        Меня трясло, как в лихорадке. Солёный пот заливал моё лицо и больно щипал глаза. Я заворожено смотрел на неподвижное тело волка, будучи не в силах поверить, что весь пережитый мною ужас уже позади.
        - Всё в порядке? - раздался сзади тихий голос Вани.
        Я обернулся. Попов испуганно смотрел на меня. В его руке был окровавленный топор. Значит, это он прикончил зверя! Значит, это он спас мне жизнь!
        Я, тяжело дыша, кивнул и вытер обильно выступивший на лбу пот.
        - Чего ты медлил? Раньше, что ли, не мог его тюкнуть?
        - Сначала искал топор. Потом примеривался, как бы не задеть тебя, - оправдываясь, проговорил Ваня.
        Я благодарно потрепал его по плечу и прохрипел:
        - Спасибо.
        Сбоку раздались шаги. К нам подбежала Юля.
        - Дима, ты не ранен? - беспокойно спросила она.
        - Вроде, нет, - ответил я. - А где Алан?
        Мы поглядели по сторонам, но Тагерова не увидели.
        - Алан! - громко крикнул Попов.
        Его клич отозвался в лесу раскатистым эхом.
        - Я тут! - донеслось издалека.
        Я почувствовал, что во мне стремительно закипает гнев. Похоже, этот ублюдок даже и не думал приходить мне на помощь. Почуяв опасность, он бросился спасать свою шкуру. Вот, урод! Заметив его приближающийся силуэт, я не смог сдержаться и молнией бросился на него. Мой кулак врезался ему в челюсть. Тагеров охнул от неожиданности и отпрянул назад. Я ударил его ещё раз. Тут он опомнился, и я ощутил мощный удар под дых. Меня скрутило. После этого последовал разящий удар в подбородок. В моих глазах заплясали звёздочки. Вокруг всё стремительно закружилось. Последнее, что я услышал перед тем, как потерять сознание, был какой-то отдаленный голос Патрушевой:
        - Алан, прекрати! Прекрати сейчас же!..
        13
        В окно палаты что-то стукнуло. Я вздрогнул и открыл глаза. Стук повторился. Кто-то снизу бросал в стекло мелкие камешки.
        «Наверное, дети балуются», - решил я, и поднялся с кровати, намереваясь задать им хорошую трёпку. Но, выглянув наружу, я испуганно отпрянул назад. Под окном стояли три женщины. Это были матери Ширшовой, Патрушевой, и Вишнякова. Увидев меня, они замахали руками, приглашая к себе. Их глаза были красными от слёз. Понимая, что прятаться глупо, я собрал волю в кулак и снова высунулся из-за занавески.
        - Дима, спустись к нам!
        В их просьбе было столько мольбы, что у меня защемило сердце. Но какая-то дьявольская сила удерживала меня на месте. Как я смогу им объяснить, почему их дети погибли, а я остался жив? И почему жив остался именно я, а не кто-нибудь другой? Я не мог смотреть им в глаза. Меня сжигало чувство вины. Поэтому я помотал головой и приложил руку к груди, как бы принося свои извинения.
        - Но почему? - отчаянно выкрикнули они.
        Что я мог им сказать? Я вздохнул и отошёл от окна, чувствуя, как по моей спине загулял мороз. Плюхнувшись на кровать, я закрыл глаза…
        Когда я снова пришёл в сознание, до меня донеслась жаркая перепалка. Юля и Алан спорили обо мне. Тон Патрушевой был обвинительным, тон Тагерова - оправдывающимся.
        Я приподнялся и увидел, что лежу в «балагане». Во рту пересохло. Мне мучительно хотелось пить. Всё тело пробирала мелкая дрожь, а в голове неприятно гудело. Я попытался вылезти наружу, но тут в моём животе резануло так, что у меня непроизвольно вырвался стон. Перепалка тут же смолкла. Еловая крыша приподнялась, и на фоне макушек деревьев появились силуэты Вани и Юли.
        - Очнулся? - жалостливо спросила Патрушева. - Димочка, с тобой всё в порядке?
        Её тонкая, нежная ладонь коснулась моего лба.
        - Всё нормально, - просипел я. - Только пить очень хочется.
        - Пить? Но у нас ничего нет. Потерпи до рассвета. Что-нибудь придумаем.
        Её голос предательски дрожал. Как это всё было трогательно! Юля хотела ещё что-то сказать, но тут её бесцеремонно перебил Тагеров.
        - Старик, ты уж меня извини, - проговорил он, склонившись надо мной и отодвинув в сторону Попова. - Но ты сам виноват. Бросился вдруг ни с того, ни с сего. Что мне ещё оставалось делать? Так как, мир?
        Я решил не обострять обстановку и, скрепя сердце, примирительно пожал ему руку.
        - Ну, вот и хорошо! - воскликнул Алан. - А теперь ложитесь все спать. Я подежурю.
        Патрушева для порядка ещё немного его почехвостила, после чего они с Ваней залезли в укрытие и улеглись по обе стороны от меня.
        Я закрыл глаза, но сон обратно не возвращался. Мне было страшно. Я напряжённо вслушивался во все звуки, долетавшие до меня из ночной тишины. Как бы на нас не напали другие волки! Слишком уж неприветливыми были здешние места.
        Неуютно себя чувствовал не только я. Судя по тому, как ворочались с боку на бок мои соседи по братскому ложе, им тоже было не до сна.
        - Дим, а что ты сделаешь в первую очередь, когда мы отсюда выберемся? - донёсся до меня шёпот Юли.
        Перед моими глазами вдруг с удивительной ясностью предстали мой дом, моя комната, моя кровать, мой письменный стол. Из моей груди вырвался тяжёлый вздох. Как много бы я отдал, лишь бы сейчас, сию минуту, снова оказаться в этой привычной, уютной обстановке.
        - Завалюсь спать, - прошептал я в ответ.
        - Да? - огорчённо проговорила она. - А я думала, ты скажешь, что пригласишь меня в кино.
        - Непременно приглашу, но только после того, как высплюсь, - нашёлся я.
        Мы тихо рассмеялись.
        - А я пойду на рыбалку, - вступил в наш разговор Попов. - Вы любите рыбалку?
        - Я ни разу на ней не была, - ответила Патрушева.
        - А я не нахожу в ней ничего интересного, - признался я. - Пустое времяпрепровождение, да и только.
        - Ты просто никогда не был на хорошей рыбалке, - возразил Ваня. - Проснёшься рано утром на рассвете, выйдешь из дома, придёшь на речку - вокруг тишина. Песок на берегу прохладный. Усядешься на него, размотаешь леску, забросишь удочку, смотришь на поплавок и гадаешь, принесёт он тебе удачу, или нет.
        - Слушайте, вы, рыбаки, - раздался ревностный голос Алана. - Хотите потрепаться - идите дежурить, а я вместо вас посплю. Чего я зря стараюсь? Джигиты-вакхабиты!
        Мы прыснули, но после затихли и снова закрыли глаза.
        К утру над землёй стал подниматься туман. Освещаемый лунным светом, он имел какой-то жемчужно-опаловый оттенок. Наша одежда отсырела. Зубы отстукивали частую дробь. Мы ёжились и непроизвольно теснились друг к другу, чтобы хоть как-то согреться. Заснуть нам больше так и не удалось. Когда на землю упали первые лучи солнца, мы вылезли из укрытия и бодро вскочили на ноги. Первое, на что мы обратили внимание, была туша убитого волка. Зверь неподвижно лежал на земле. Он был худым и облезлым. Его наполненные злобой, остекленевшие глаза обречённо смотрели куда-то вверх.
        - Странный он какой-то, - удивлённо проговорил Тагеров. - Обычно волки на людей не нападают.
        - Жрать захочешь - на кого угодно нападёшь, - огрызнулся я.
        - Интересно, а волчатина съедобна? - поинтересовался Попов.
        - Не мели чепуху! - раздражённо бросил Алан.
        - А он и не мелет чепуху, - вступилась за Ваню Юля. - Не знаю, как ты, а мы хотим есть.
        - И пить тоже, - вздохнул я.
        Лично меня жажда мучила гораздо сильнее, чем голод. На прежнем месте нас выручал берёзовый сок, который заменял собой воду. Но здесь берёз не было. Здесь произрастали только сосны, кедры, ясени, пихты. А с них, как известно, сока не набрать.
        - Может, всё-таки, вернёмся? - с робкой надеждой спросил я.
        Патрушева решительно замотала головой:
        - Нет. Идём только вперед.
        - Чего шарахаться? - поддержал её Ваня.
        Тагеров опустил глаза и промолчал.
        - Ну, вперёд, так вперёд, - разочарованно изрек я. - Что ж, пошли.
        - А как же волк? - спросил Попов. - Может, всё-таки, сделать из него какой-нибудь шашлык? Я бы сейчас съел, что угодно.
        - Не на чем, - объяснил я. - Для шашлыка нужен огонь. А у нас с ним проблемы. Так что пока придётся довольствоваться вегетарианской пищей. Вот выберемся из этих дебрей, просушим спички, тогда будет тебе и шашлык, и жаркое, и гриль.
        Ваня тяжело вздохнул. Мы взвалили рюкзаки и тронулись в путь.
        Туман расползался полосками среди сливавших свои тени практически в единое целое, и образовывавших расходившиеся во все стороны неровные сумеречные аллеи деревьев. Наши окутанные им фигуры чем-то напоминали острова, пустившиеся в свободное плавание по безбрежному океану. Нас трясло от холода. Отсыревшая насквозь одежда совсем не грела. Чтобы хоть немного утолить мучивший нас голод, мы собирали попадавшиеся на пути ягоды. Чаще всего встречалась брусника. Реже - черника, жимолость, ежевика. Но всё это служило пищей больше обонянию, чем желудку. Наши животы не прекращали ныть. Настроение было прескверным. Стремясь приободриться, мы стали перебрасываться шуточками. Больше всех доставалось Попову за его пристрастие к рыбалке. Но это продолжалось до тех пор, пока дорога не стала подниматься вверх. После этого мы замолчали, чтобы не сбивать ритм дыхания, и дальше уже продвигались в полной тишине. Каждые пятьдесят шагов мы останавливались, чтобы отдышаться и дать успокоиться не в меру разошедшимся сердцам, работавшим, словно моторы на высоких оборотах. Солнце поднималось всё выше и выше. Туман постепенно
редел, становился более прозрачным, пока не исчез совсем. Над нами проступила глубокая синева неба, скрываемая древесными макушками.
        Вопреки нашим надеждам, путь становился не легче, а тяжелее. Заросли густели. Местность, по которой мы продвигались, была буквально захламлена валежниками и буреломами. Но самое страшное началось тогда, когда дорогу нам преградил кедровый стланик. Преодолевать эту живую изгородь, представляющую собой огромные скученные кусты, состоящие из кривых, толстых, разнонаправленных веток, было сплошным мучением. Ветки цепляли одежду, хлестали по лицу, хватали за ноги. Нам постоянно приходилось либо перелезать через них, либо пробираться под ними на четвереньках. Когда стланик, в конце концов, остался позади, мы были вымотаны настолько, что в изнеможении упали на землю. У меня от голода шумело в ушах. Перед глазами расплывалась какая-то бледная муть. Голова абсолютно ничего не соображала. Всё тело было точно парализовано. Остро болели суставы. Я даже потерял ощущение времени, и только с помощью наручных часов смог осознать, что уже вечерело.
        - Всё! - глухо простонала Юля. - Я больше не могу.
        - Э-ге-ге! - прокричал Тагеров в надежде услышать ответный зов. - Э-ге-ге!
        Но тайга молчала.
        - Может и правда лучше вернуться назад? - неуверенно проговорил Ваня.
        - Опомнились! - проворчал я, и с откровенной местью в голосе добавил. - Поздно! Раньше надо было думать. Не знаю как вы, а я обратного путешествия через этот стланик уже я не переживу.
        - Ни шагу назад! - упрямо сказала Патрушева. - Только вперёд. Отдохнём, переночуем и пойдём дальше.
        Погода стала портиться. На небе появились тучи. Ветер усилился. Сырость стала более ощутимой. Из наших ртов начал выдыхаться пар. Но нас больше заботило другое. Неожиданно «слетел с катушек» Алан. Это произошло настолько стремительно, что мы буквально оторопели.
        Сначала всё было хорошо. Когда мы устроили привал, Тагеров вёл себя тихо и смирно. Он отошёл в сторонку и расположился спиной к нам на полусгнившей поваленной осине. Потом, через некоторое время, он вдруг резко вскочил, широко расставил ноги, крепко сжал кулаки, воинственно развёл руки в стороны и, обращаясь к лесу, прокричал:
        - Ну, где ты есть, тварь? Выходи, поговорим!
        Мы с Ваней и Юлей подняли глаза и недоумённо посмотрели на него. Алан продолжал бушевать. Он поднял кулаки до уровня груди, принял бойцовскую стойку, втянул голову в плечи и стал бегать по кругу туда-сюда.
        - Хозяин тайги, говоришь? Ну, появись, посмотрим, чего ты стоишь! Сейчас я с тобой разберусь!
        Мы испуганно переглянулись.
        - Глюки, - прошептал Попов.
        - Да он же натуральный шизик, - заметила Патрушева. - Вот те на! Никогда за ним такого не замечала.
        - Тут дело в другом, - вмешался я.
        Я хотел рассказать им про «соду», которая, очевидно, и была причиной столь внезапно вспыхнувшего в нём бешенства, но не успел. Алан повернулся к нам, и мы смолкли.
        - Ну, а вы чего расселись? - крикнул он. - Чего вы ждёте? Вы надеетесь выйти отсюда живыми? Хренушки! Хозяин тайги нам этого не даст. Мы останемся здесь навсегда! Мы скоро все подохнем!
        - Ничего ему не отвечайте. Молчите, - прошептала Юля.
        Мы опустили глаза, чтобы не глядеть на нашего обезумевшего спутника. Но я при этом не переставал украдкой за ним наблюдать. Тагеров не успокаивался. Ярость в нём только усиливалась. Она переросла в настоящую истерику. Краешком глаза я заметил, что его взгляд устремился на Патрушеву. Он был тяжёлым и пронизывающим. Так обычно хищник смотрит на свою жертву, когда готовится на неё напасть. Брови Алана сдвинулись к переносице, ноздри воинственно раздулись, на его скулах заиграли желваки.
        - Ты этого хотела? Ты специально нас сюда завела?
        Юля сжала губы. Мы замерли и напряжённо ждали, что последует дальше. Следующая выходка Тагерова заставила нас стремительно вскочить. Алан схватил топор и стал угрожающе приближаться.
        - Убью! - прорычал он.
        Патрушева побледнела и принялась отступать. Тагеров продолжал надвигаться на неё. Медлить было нельзя. Я бросился вперёд, сбил Алана с ног и навалился на него всей тяжестью своего тела. Но Тагеров превосходил меня в силе. Он сбросил меня с себя. Топор завис надо мной. Я инстинктивно выставил руку вперёд и закрыл глаза. Я не сомневаюсь, что Алан меня бы убил. Весь его звериный вид красноречиво свидетельствовал об этом. Но меня снова спас Попов. Он подкатился под Тагерова, и тот, взмахнув руками, рухнул на спину. Навалившись на него вдвоём, мы сумели прижать его к земле. Пальцы его руки разжались, и я, наконец, смог отбросить топор в сторону. Изловчившись, я достал из кармана бечёвку.
        - Переворачиваем! - крикнул я Ване.
        Через некоторое время Алан оказался на животе. Он сопротивлялся изо всех сил. Его широко раскрытый, как у только что пойманной рыбы, рот издавал булькающие звуки, напоминавшие шум засорившегося водопровода. С превеликим трудом, но нам всё-таки удалось крепко связать его запястья. Осознав, что он побеждён, Тагеров затих. Связав на всякий случай ему ещё и ноги, мы с Поповым поднялись, подошли к поваленной осине и, тяжело дыша, уселись на неё. Юля расположилась рядом.
        - Спасибо вам, - сказала она и заплакала.
        - Никогда не думал, что мне придется усмирять психов, - усмехнулся Ваня.
        - Это не шизофрения, - возразил я, и рассказал им про «соду».
        Патрушева и Попов сначала не поверили. Но когда я, подойдя к Алану, вытащил из его кармана обёрнутый полиэтиленом коробок, и дал им его осмотреть, они понимающе закивали головами.
        - Тогда всё сходится, - резюмировала Юля. - Я где-то читала, что действие наркотиков на голодный организм подобно озверину. Вот он и сбрендил.
        Я взял коробок со всем его содержимым, отошёл в сторону и со всего размаху зашвырнул его в кусты. Тагеров продолжал неподвижно лежать на земле. Его спина вздымалась от частого дыхания. Заморосил дождь.
        - Я вот что думаю, - проговорил Ваня, кивая на Алана. - А не он ли это на самом деле убил Лилю? Ведь именно он тогда с ней оставался. Времени у него было достаточно. Рядом никого не было.
        - А след? - возразил я.
        - След можно подделать, - заметила Патрушева. - Идеальный способ отвести подозрения от себя и перевести стрелки на какого-нибудь несуществующего Снежного Человека.
        Она обхватила голову руками и принялась сокрушаться:
        - Это я во всём виновата. Я же подстроила так, чтобы они остались одни. Я хотела их помирить.
        - Да хватит тебе. Ты тут совершенно ни при чём, - принялся успокаивать её я.
        - Но кто тогда убил Сергея? - задумчиво произнёс Попов. - Это сделал точно не Алан. Я в то утро всё время был с ним.
        Воцарилась тишина.
        - А ты точно уверен, что Вишнякова убили именно утром, а не накануне вечером, когда мы слышали его крик? - спросила Ваню Юля.
        - Уверен, - ответил он. - Тело было ещё теплое. Если бы его убили вечером, то за ночь оно бы остыло.
        - Пусть в этом разбирается милиция, - заключила Патрушева. - У неё это лучше получится.
        - Дай Бог только до неё добраться, - чуть слышно пробормотал Попов.
        Стемнело. Дождь усилился. Мы присмотрели стоявшую невдалеке толстую пихту и расположились под ней, притащив туда и связанного Тагерова. Заночевать решили прямо под открытым небом. Сооружать новый «балаган» элементарно не было сил.
        Ночь прошла ужасно. Мы продрогли до самых костей. Выспаться не удалось. Едва мы закрывали глаза, как нас тут же начинали преследовать голодные видения. Боль буквально разрывала наши желудки. Так мы промучились до самого утра…
        14
        Рассвет я встретил без энтузиазма. Я поднялся на ноги, зевнул, потянулся и посмотрел на небо. Оно было чистым и безоблачным. Это обещало тёплый день. Расстегнув рюкзак, я достал из него то немногое из сменной одежды, что ещё оставалось чистым и сухим. Переодевшись, я посмотрел по сторонам и прислушался. Ни звука! Ни малейшего намёка на присутствие какой-либо живности. Куда же это нас угораздило забрести? Какие мрачные и глухие места! Прямо, край света какой-то! Я почувствовал лёгкое головокружение. Это давал о себе знать голод.
        Мои спутники зашевелились. Юля и Ваня открыли глаза и, позёвывая, уставились на меня.
        - Доброе утро, - поприветствовал их я.
        - Если оно, конечно, доброе, - проворчал Попов.
        Раздался сухой кашель. Это кашлял Алан. Он продолжал лежать на земле со связанными руками и ногами, демонстративно повернувшись к нам спиной. Я сделал полукруг и посмотрел на его лицо. Глаза Тагерова выражали такую затравленность, какую можно увидеть только у обессиленного дикого зверя, когда его, после долгого преследования, наконец настигают охотники. Заметив меня, он тут же отвернулся.
        - Привет, - холодно произнёс я.
        Алан ничего не ответил. Ваня и Юля подошли к нам.
        - Зачем ты убил Лилю? - выпалила, склонившись над ним, Патрушева.
        Тагеров вздрогнул.
        - Я её не убивал, - прохрипел он, и снова зашёлся в кашле.
        - Не ври! - отрезала Юля. - Это сделал ты! Мы знаем.
        - Что вы можете знать? - не на шутку разволновался Тагеров. - Вы это, что, видели? Не убивал я её. Я собирал дрова для костра, когда она ушла.
        - Ты пошел за ней, убил её, затем вернулся и принялся собирать дрова, - безапелляционно заявила Патрушева. - Что, разве не так?
        - Не так!
        - После твоих вчерашних «подвигов» в это как-то не верится, - заметил я.
        Алан зашморгал носом.
        - Вчера я… В общем, нюхнул, чего не надо. Я и сам от себя такого не ожидал.
        - Мы в курсе, чего ты нюхнул, - сказала Патрушева. - Скажи спасибо, что тебя остановили.
        - Спасибо, - глухо произнёс Тагеров. - А Лилю я всё равно не убивал.
        - Милиция разберётся, - бросил я.
        Глаза Алана покраснели.
        - Ребята, честное слово, не убивал! - отчаянно прокричал он. - Клянусь вам, не убивал! Как вы, вообще, могли такое подумать? Ради Бога, простите меня за вчерашнее! Сам не могу объяснить, как это получилось. Бес в меня словно вселился, что ли? Только не бросайте меня здесь одного! Что я должен сделать, чтобы вы меня простили?
        - Да никто тебя не собирается здесь бросать! - воскликнула Юля, глядя на Тагерова не то что с неприязнью, а даже с каким-то презрением. Как низко он пал в её глазах!
        Мы смотрели на Алана и размышляли. Его раскаяние казалось искренним. Но было ли оно настоящим? Не было ли оно просто игрой? Мы помнили, как он вёл себя вчера. Мы помнили, с каким жестоким хладнокровием он убивал зайца. И это только укрепляло нас во мнении, что он способен на всё.
        - Подождите, - задумчиво проговорил Попов и обратился к Тагерову:
        - Скажи пожалуйста, спустя какое время после ухода Димы Ширшова отправилась за ним?
        - Да сразу же, - ответил Алан. - Едва он скрылся за деревьями, она тут же за ним и побежала.
        - Та-а-ак, - протянул Ваня, потирая пальцами подбородок. - Так-так. Мы с Юлей тогда пошли за берёзовым соком. Нас не было примерно часа полтора. Димон, а когда вернулся ты?
        - Минут за пятнадцать до вашего прихода, - ответил я.
        - Что в этот момент делал Алан?
        - Подравнивал кучу дров.
        - То-есть, дрова были уже собраны?
        - Да.
        - Та-а-ак, - снова протянул Попов. - Втроём, когда был ещё жив Вишняков, мы собрали примерно такую же кучу за полчаса. Если собирать её в одиночку, должен уйти как минимум час.
        - Я собирал хворост больше часа, - подал голос Тагеров.
        - Хорошо. Но даже, если принять во внимание, что он собрал его за час, мог ли он за оставшееся время убить Лилю, повесить её на дереве, а затем ещё нарисовать на земле липовый след?
        - Это за пятнадцать минут? - уточнила Патрушева.
        - Да.
        - Вряд ли.
        - По-моему, тоже, - сказал Ваня. - Когда я вчера предполагал, что убийство Лили - это дело рук Алана, я этот момент в расчёт не взял. Получается, что он ни в чём не виноват. Однако, нельзя сбрасывать со счетов и то, что мы чего-то недоучли.
        - Может, хватит нести всякую чушь? - с упрёком бросил Тагеров.
        Попов задумался.
        - Так что будем с ним делать? - спросил я, кивая на нашего «пленника». - Лично мне развязывать его как-то боязно. Но тогда придётся тащить его на себе.
        Ваня пожал плечами. Алан бросил на нас умоляющий взгляд.
        - Ребята, не позорьте! - взмолился он. - Развяжите! Ну, вы ведь уже поняли, что к смерти Ширшовой я не причастен! А что касается вчерашнего, простите меня за это. Ну, нанюхался я этой дряни. Постараюсь как-то искупить свою вину, честное слово.
        Юля подалась вперёд.
        - Я предлагаю вот что, - сказала она. - Давайте развяжем ему только ноги, чтобы он просто мог идти. А с руками пока повременим. Где гарантия, что у него мозги опять не съедут набекрень?
        Мы Поповым согласно кивнули головами.
        - Спасибо хоть на этом, - проворчал Тагеров.
        Я присел и принялся развязывать узел на его коленях…
        Пройдя ещё какое-то расстояние по сырым густорастущим дебрям, мы с воодушевлением стали замечать, что они заканчиваются. Земля постепенно становилась сухой и твёрдой. Деревья и кустарники перестали переплетаться между собой, и произрастали более просторно. Вокруг заметно посветлело. Снова послышалось чириканье птиц.
        - Берёзы! - вдруг радостно воскликнул Ваня и указал рукой вперёд.
        Вглядевшись вдаль, мы увидели берёзовую рощу.
        - Слава Богу! - облегчённо вздохнул я. - Будет хоть чем напиться.
        Когда мы добрались до неё, Патрушева скомандовала:
        - Привал!
        Мы с удовольствием подчинились.
        Первое, что мы сделали после того, как сбросили на землю рюкзаки, это достали топор и сделали глубокую зарубку на одном из деревьев. Убедившись, что из зарубки потекла живительная влага, мы с помощью пластыря закрепили под ней баклажку.
        - Только бы она побыстрее наполнилась! - мечтательно промурлыкал я.
        После этого мы решили сориентироваться. Поскольку наш главный верхолаз пребывал в статусе пленника, осмотреть горизонт взялся Попов. Его выбор пал на стоявшую невдалеке от рощи мощную сосну. Ваня карабкался вверх робко и неуверенно, явно отдавая предпочтение осторожности перед риском. Было заметно, что он боится.
        - Давай, давай, смелее! - подбадривали его мы с Юлей.
        Алан тоже не ограничился ролью простого наблюдателя, и время от времени помогал Попову дельными советами:
        - Поставь ногу на правую ветку. Так, хорошо. Теперь подтянись. Переноси другую ногу на ствол. Упирайся. Снова подтягивайся. Молодец. Теперь перекидывай ногу выше…
        Когда Ваня, наконец, добрался до макушки, мы поняли, что он увидел нечто обнадёживающее. Он воздел руки вверх, победоносно потряс ими в воздухе, перекрестился и радостно кивнул нам головой. Мы с нетерпением ждали, когда он спустится вниз. Спрыгнув на землю, Попов отряхнул руки и с многообещающей загадочностью посмотрел на нас.
        - Ну, не томи душу, говори, - стали теребить его мы.
        Ваня, точно цирковой артист перед исполнением смертельного номера, выдержал внушительную паузу, после чего медленно и торжественно произнёс:
        - Впереди какой-то городок.
        - Где?
        Попов показал рукой.
        - Ура-а-а! - хором завопили мы и пустились в полудикий пляс.
        - Вот видите, я же говорила! Я же говорила, что всё будет хорошо! Я была права! - восторженно восклицала Патрушева.
        Мы ощутили необычайный прилив сил. В наших душах всё бурлило и клокотало. В них словно зажёгся фейерверк. Не помня себя от счастья, мы схватились за руки и, словно маленькие дети, закружили хоровод.
        - Тихо! - вдруг прокричал Тагеров.
        Но мы, охваченные восторгом, не придали этому никакого значения и продолжали радостно галдеть.
        - Тихо! - снова крикнул Алан.
        Заметив его настороженное, нахмурившееся лицо, мы замолчали. И тут до наших ушей, откуда-то сверху, отчётливо донёсся моторный гул. Мы задрали головы. Гул стремительно приближался. Над нами пролетел вертолёт. Воздушный поток, разгоняемый его лопастями, заставил буйно колыхаться древесные макушки.
        Появление вертолёта было настолько неожиданным, что мы поначалу растерялись. Мы опомнились только тогда, когда он скрылся из виду. Мы принялись прыгать, махать руками, хотя прекрасно осознавали, что это бесполезно. Пилоты, скорее всего, нас не заметили. Наш бурный восторг сменился яростной досадой. Я в изнеможении опустился на землю.
        - Чего вы так разгалделись? - набросился на нас Тагеров.
        - Обрадовались, - чуть не плача, стала оправдываться Юля.
        - Обрадовались! - грубо перекривил её Алан. - Вот и дорадовались! Когда он теперь вернётся? И вернётся ли вообще? Джигиты-вакхабиты!
        - Спокойно, спокойно, - умиротворяюще произнёс Ваня. - Вернётся. Если он полетел на наши поиски, он обязательно вернётся. Нам просто нужно быть к этому готовыми и ждать.
        - Давайте разведём костёр, - предложила Патрушева. - Дым от костра будет сверху заметен.
        Быстро собрав дрова, мы разожгли огонь уже успевшими высохнуть спичками и уселись подле него, время от времени поглядывая на небо и напряжённо вслушиваясь в стоявшую вокруг тишину. Но вертолет больше не появлялся.
        - Однако поесть чего-нибудь, всё же, не мешает, - неуверенно проговорил Попов.
        После его слов я снова ощутил нестерпимую резь в животе. Замаячивший было перед глазами конец нашего путешествия на какое-то время отвлёк меня от голода, но при новом упоминании о еде мой пустой желудок вновь заговорил в полный голос.
        - Схожу-ка я, и правда, на охоту, - с готовностью откликнулся я, нащупывая в кармане заметно сократившуюся в длине бечёвку, добрая треть которой сейчас была обмотана вокруг запястий Алана.
        - Может, пойдём вместе? - предложил Ваня. - Вдвоём, глядишь, больше поймаем.
        - Давай - согласился я. - Только охотиться будем в разных местах. Так больше шансов на удачу.
        - А я? - спросила Юля.
        - А ты останешься здесь вместе с Аланом и будешь присматривать за костром, - сказал я.
        - Не останусь я с ним!
        - Да хватит тебе, в самом деле! - возмутился Тагеров. - Ничего я тебе не сделаю. Я же связан.
        - Всё равно не останусь, - твёрдо сказала Патрушева. - Я лучше пойду ягоды пособираю.
        Чтобы не отправлять Попова на охоту с голыми руками, я решил предоставить ему кое-какое из имевшихся «орудий», доставшихся мне «по наследству» от Вишнякова. Я расстегнул рюкзак, достал оттуда моток лески, на конце которой продолжал болтаться рыболовный крючок, и подробно рассказал, как я с её помощью поймал глухаря.
        - Понял, - кивнул головой Ваня. - Попробую.
        После этого я показал рукой в две разные стороны:
        - Ты идёшь туда, а я - туда.
        - А я, чтобы вам не мешать, туда, - решила Юля, и добавила, подозрительно покосившись на Алана. - Только возьмите кто-нибудь с собой топор, чтобы он здесь не оставался.
        Попов поднял с земли названный инструмент, и мы отправились в выбранных направлениях.
        - Только не заходите слишком далеко! - крикнула Патрушева нам вдогонку.
        Проходя мимо берёзы, на которой была закреплена баклажка, я не удержался от соблазна сделать пару глотков уже набравшегося в неё сока. Наслаждение, соизмеримое с тем, какое я испытал, может, наверное, ощутить только заблудившийся в пустыне путник, которому каким-то чудом посчастливилось добыть немного воды. Снова закрепляя баклажку на берёзе, я вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Стремительно обернувшись, я встретился с глазами Тагерова и едва не осёкся. Его лицо выражало такую ненависть, что мне стало не по себе. Постаравшись изобразить равнодушие, я заклеил на баклажке пластырь и отправился вглубь леса…
        15
        Стояла глубокая ночь. Бледная луна брезжила сквозь узкий проём в оконных шторах. Через приоткрытую форточку доносился отдалённый моторный гул: недалеко от больницы проходила автострада. Я, мучимый бессонницей, лежал на кровати и задумчиво смотрел в потолок.
        Вдруг раздался скрип. Дверь палаты приоткрылась. Я вздрогнул и повернул голову. Сквозь дверной проём проскользнул чей-то силуэт. Он замер, осмотрелся и направился ко мне. Я испуганно вжался в подушку и натянул одеяло до самых глаз. Силуэт медленно приближался. Лунный свет выхватил его лицо. Я в ужасе хотел закричать, но страх словно лишил меня дара речи. Это было лицо Алана. Он словно воскрес из мёртвых.
        - Тс-с-с! - прошипел силуэт, приложив палец к губам.
        Приглядевшись к нему повнимательнее, я испытал некоторое облегчение. Это был не мой погибший сокурсник. Это был очень похожий на него человек. По сравнению с Тагеровым, он был выше ростом, немного крупнее, с более скуластым лицом и с гораздо более заострённым носом. Его причёска совсем не походила на ту, которую обычно носил Алан.
        - Кто вы? - стуча зубами, прошептал я.
        - Меня зовут Нарвик, - донеслось в ответ. - Я старший брат Алана.
        Вошедший вплотную подошёл ко мне и приветственно протянул руку. Немного поколебавшись, я её пожал. Незваный гость опустился на соседнюю кровать.
        - Извини за вторжение, - тихо произнёс он. - Я проник сюда тайком. Днём к тебе не пускали. А сейчас здешний персонал заснул, вот мне и удалось к тебе пробраться. Тебя Димой зовут?
        - Да.
        - Расскажи мне, кто убил моего брата. Я должен это знать.
        Я замялся.
        - Ну, милиция в этом разбирается…
        - Плевать мне на милицию! - прошипел Нарвик. - Я и без неё обойдусь. В наших местах главенствуют другие законы. У нас наказывают самостоятельно, без милиции. Того, кто убил моего брата, я разорву на части. Ему не жить на этом свете. Слыхал когда-нибудь про кровную месть?
        - Слыхал, - пролепетал я.
        «Мститель» налился яростью. Садистская гримаса всё сильнее и сильнее искажала его лицо. Моё тело пробрала дрожь. Я почувствовал, что этот кровожадный тип, под стать своему братцу, способен на всё. Похоже, у них это наследственное. Я водил глазами по сторонам и лихорадочно соображал, как бы мне от него избавиться.
        - Ну, чего ты молчишь? Говори!
        - Я не знаю, что сказать, - робко проговорил я. - Это не человек. Это какое-то загадочное существо.
        - Да хоть сам дьявол! - воскликнул Тагеров-старший. - Скажи мне, где его искать?
        - В лесу.
        - А точнее?
        - Более точного адреса я не знаю. Мы впервые встретили его там, куда упал вертолёт.
        - А куда упал вертолет?
        - В лес.
        - А точнее?
        - Не знаю.
        - Тьфу ты! Джигиты-вакхабиты! Ты можешь сказать хоть что-то ещё? Как он выглядит?
        - В полный рост я его не видел. Я видел только его лицо и его следы.
        - Опиши мне всё это.
        - Лицо такое дикое, заросшее, похожее на морду обезьяны. Следы - огромные, шестипалые, чем-то напоминающие человеческие.
        - Прямо Аламаз какой-то! - проворчал брат Алана.
        - А может это и есть Аламаз, - тихо прошептал я. - Или, по-нашему, Снежный Человек.
        - Не верю я во все эти сказки про Снежного Человека! - воскликнул Нарвик. - Не верю!
        - Больше я ничего не знаю, - виновато произнёс я.
        Тагеров-старший немного помолчал.
        - Ладно, - решительно сказал он. - Разберёмся, чьих это рук дело. Кто бы это ни был, перо в бок ему гарантировано. Я к тебе ещё заскочу.
        Он поднялся с кровати и тихо выскользнул из палаты, плотно притворив за собой дверь. Я облегчённо вздохнул и вытер со лба холодный пот. Нет, из этой больницы нужно определённо выбираться побыстрее…
        Я полусидел-полулежал, спрятавшись за можжевельником, и терпеливо ждал, когда появится моя потенциальная добыча. Моя правая рука крепко сжимала конец бечёвки, будучи готовой в любую минуту резко затянуть разложенные по другую сторону кустарника силки. Мой взгляд был устремлён вперёд, но в поле моего зрения никто не возникал.
        Шелестела листва, неподалёку раздавался частый стук дятла, выдалбливающего из древесной коры очередного червяка, бойко перекликались кедровки, а я слушал всё это, и мечтал побыстрее снова оказаться дома. Мне не хотелось больше ничего, кроме как оказаться в своей кровати, и спать, спать и спать.
        В детстве порой мечтаешь о приключениях. На то оно и детство, чтобы грезить романтикой. Все сопряженные с ними опасности не кажутся серьёзными, и представляются всего лишь возможностью для получения острых ощущений. Но, столкнувшись с ними в действительности, понимаешь, что они интересны и привлекательны лишь в книжках. Голод, бродящая вокруг смерть, далёкий от привычной цивилизации «спартанский» образ жизни отнюдь не каждому придутся по душе. Но польза от приключений всё-таки есть. Они помогают разобраться в себе и окружающих. Они помогают понять, что ты представляешь собой на самом деле, и что представляет собой тот, кто находится рядом с тобой. В чём кто силён, а в чём кто слаб. Ни один, даже самый тяжёлый учебный экзамен не идёт ни в какое сравнение с экзаменом жизни, коим, вне всякого сомнения, и являются приключения. Ведь учебный экзамен проверяет лишь содержимое твоего мозга на определенный момент времени, которое всегда можно пополнить, прочитав определённую литературу или прослушав специальные лекции. А экзамен жизни проверяет наличие силы духа. А сила духа - это такая вещь, что она либо
есть, либо её нет. Если она заложена матушкой природой, в нужный момент она обязательно проявится, даже если до этого всегда дремала. А если её нет, её уже нигде не возьмёшь.
        Попав в экстремальную ситуацию, человек, порой, недоумевает, как он смог совершить то, к чему раньше, как ему казалось, был абсолютно неспособен. И наоборот…
        Мои размышления прервал отчаянный вопль:
        - А-а-а-а!
        У меня внутри всё похолодело. Я оцепенел. Я узнал голос Юли. Что там могло случиться?
        - Ди-и-ма-а-а!
        Крик Патрушевой граничил с истерикой. Я приподнялся с места, не зная, что делать. Если я отзовусь, я распугаю всю находящуюся неподалёку живность, и об охоте можно будет забыть.
        - Ди-и-ма-а-а! - раздалось снова.
        Нет, просто так Юля не стала бы меня звать. Там определённо что-то произошло.
        - Я здесь! - прокричал я в ответ.
        - Иди скорей сюда!
        Томимый нехорошими предчувствиями, я быстро свернул бечёвку и помчался обратно к костру.
        Ваня и Юля стояли рядом, прижавшись друг к другу. Их лица были белы, как мел.
        - Что? - подбежав, выдохнул я.
        Попов молча указал глазами куда-то в сторону. Я повернул голову, но тут же поспешно отвёл взгляд, ибо увиденное было ужасным. Меня пробрала дрожь. Возле толстой, старой осины, не проявляя никаких признаков жизни, лежал Алан. Вокруг него образовалась огромная лужа крови, которая продолжала понемногу вытекать из его перерезанного горла. Его лицо было обезображено гримасой страха, от которой становилось не по себе. Очевидно, он успел осознать весь ужас наступающей смерти.
        Рядом виднелся след. Это был тот самый след, который мы уже наблюдали в том месте, где убили Лилю. Огромный, шестипалый, похожий на человеческий. У меня перехватило дыхание. Я перевёл взгляд на своих спутников. Наши глаза встретились. В них сквозила обречённость и беспомощность. Мы словно спрашивали друг у друга, что нам делать?
        - Почему он продолжает нас убивать? - пролепетал Ваня.
        Мы стали нервно озираться по сторонам. От каждого дерева, от каждого куста веяло опасностью. Нам мерещилось, что некое неведомое нам существо спряталось где-то неподалёку и вот-вот нападёт на нас.
        - Ребята, отсюда нужно срочно уходить, - прошептала Патрушева.
        Мы в спешке собрали свои вещи, и бросились прочь, даже не загасив костёр. При этом мы всячески старались не смотреть на тело Тагерова. Нам было стыдно перед ним, даже мёртвым. Как мы могли подозревать его в этих убийствах? Как мы могли оставить его одного со связанными руками, совершенно беспомощного и беззащитного? Хочешь-не хочешь, но мы невольно стали пособниками его гибели.
        Раздираемые самобичеванием, мы направились в ту сторону, где, по словам Попова, были люди. Мы забыли про всё. Про голод, про жажду. Нам хотелось только одного - как можно быстрее уйти подальше от этого проклятого, зловещего места. Любой шум заставлял нас испуганно вздрагивать и ускорять шаг. Нам всё время казалось, что нас кто-то преследует.
        Остановились мы только тогда, когда услышали сверху приближающийся гул мотора. Мы сбросили на землю свою поклажу, задрали головы вверх и принялись прыгать, размахивать руками и кричать:
        - Эй! Мы здесь! Эй!
        Наконец вертолёт появился. Он пролетел над нашими головами, не выказав ни малейших признаков того, что пилоты нас заметили. Нами овладело горькое отчаяние. Я в сердцах схватил с земли ком мха и, что было сил, швырнул его в небо. Мои спутники не выдержали и тоже дали волю своей досаде. Ваня в бешенстве стал бить ногами кустарник, а Юля в истерике принялась колотить руками по земле.
        Эти эмоции отняли у нас последние остатки сил. Мы в изнеможении, тяжело дыша, рухнули на землю. В тот момент мне хотелось уйти в небытие, и больше никогда оттуда не возвращаться. Мне хотелось смерти, которая принесла бы мне сладкое избавление от всех невзгод. В глубине души меня, конечно, угнетала собственная слабость. Но я был настолько вымотан, и физически, и морально, что мне было уже всё равно, выберусь я из этого проклятого леса, или останусь в нём навсегда. Я закрыл глаза, и меня тут же пленили объятия Морфея…
        Вокруг меня клубился густой туман. Он был до того плотным, что я даже не видел собственных ног. Я словно находился внутри огромного белого облака. Я осторожно пошёл вперед. Туман не ослабевал. Внезапно вдали появились неясные очертания человеческой фигуры. Ко мне кто-то приближался. Вскоре я смог разглядеть скрюченную, сгорбленную старушенцию, в которой, к своему великому изумлению, узнал Агафониху.
        Бабка Агафониха когда-то давным-давно жила в соседнем с нами доме. Она была очень больна, страдала астмой, и на улице появлялась нечасто. Жила она вместе с сыном, которого звали Паша. Паша был абсолютно беззлобным, беспомощным и совершенно не приспособленным к жизни существом. Когда он проходил мимо, мы, десятилетние пацаны, частенько его дразнили:
        - Тюха! Тюха!
        Пашу это смущало, он опускал голову, резко ускорял шаг, а мы при этом обидно улюлюкали ему вслед.
        Его возраст уже давно перевалил за тридцать, а он всё продолжал оставаться одиноким. Он был до того робок и застенчив, что, казалось, даже не знал, как подойти к женщине. Все считали, что ему уготован пожизненный статус холостяка. Какого же было наше удивление, когда в один прекрасный момент у Паши вдруг появилась пара. Это была высокая, стройная, симпатичная девушка, которую звали Жанна. Агафонихе она не понравилась. «Слишком гонорлива, слишком себе на уме», - жаловалась она соседкам. Но поскольку её сын был влюблён в Жанну без памяти, препятствовать их браку не стала. Они сыграли скромную свадьбу, и Жанна переехала жить к мужу. А полгода спустя Агафониха умерла.
        - Здравствуйте, Марфа Агафоновна, - поприветствовал я старушку.
        Та остановилась и внимательно вгляделась в моё лицо.
        - А-а-а, - узнала она меня, - Дима. Здравствуй, здравствуй! Как ты повзрослел! Какой ты стал большой, красивый! Как поживаешь?
        - Вроде, нормально, - ответил я. - А вы как? Я думал, вы давно умерли.
        - А я действительно умерла, - сказала Агафониха. - Это я просто к тебе во сне явилась. Извела меня тогда невестка проклятая. Случился у меня приступ, а ингалятора на привычном месте нет. Пашка на работе, дома одна Жанна. Я задыхаюсь, а ей хоть бы что. Делает вид, что лекарство ищет, а сама на меня краешком глаза поглядывает: жива ли я ещё? Так вот я и умерла. Она потом и сынка моего со свету изжила. Да он ей изначально и не нужен был. Ей квартира наша приглянулась. Своей-то не было. Жила в каком-то общежитии. Гонору - на рубль, ума - на копейку. Заработать на квартиру мозгов не хватило, но вот чтобы прибрать к рукам чужую - оказалось достаточно.
        - Да-а-а, - задумчиво протянул я.
        Слухи о том, что Жанна причастна к смерти Агафонихи, у нас ходили давно. Но доказать никто ничего не мог. Просто шептались, косились, а той хоть бы что. Ходила, здоровалась, улыбалась, как ни в чём не бывало. А спустя некоторое время мы стали замечать, что Пашка избегает после работы возвращаться домой. Их соседи рассказывали, что Жанна взяла моду каждый день устраивать мужу жуткие скандалы, которые тот попросту не выдерживал. Ему бы взять и выгнать её. Показать, кто в доме хозяин. Но у него на это не хватало духу. Придёт так вечером с работы, потопчется возле двери подъезда и идёт ночевать либо на чердак, либо в подвал, лишь бы жены не видеть. Начал пить. Связался с забулдыгами. А Жанне это только в радость. Она даже нисколько не расстроилась, когда однажды его нашли в каком-то люке мёртвым, с проломленной головой. Тихонько мужа похоронила, квартиру на себя переоформила, выскочила снова замуж и зажила припеваючи. А все соседские пересуды - мимо ушей.
        - Вот так, сынок, - вздохнула Агафониха. - Так-то она, жизнь устроена. Всё достается сильному. А будешь слабым - останешься ни с чем. Ну да ладно, пойду я. Успехов тебе.
        Я попрощался с Агафонихой и отправился дальше. Меня снова окутал густой туман…
        16
        Сколько я так проспал - точно сказать не могу. Но, судя по всему, довольно долго, ибо, когда я открыл глаза, солнце уже клонилось к закату. Голова болела. Ноги ныли. Желудок будто разрывался на части. Во рту ощущалась неприятная сухость. Я бессознательно дотронулся до своих губ, и с удивлением обнаружил, что ничего не чувствую, настолько они пересохли.
        Я приподнялся и посмотрел на своих спутников. Они продолжали спать. Ваня слегка похрапывал. У Юли при каждом вздохе вырывался слабый стон.
        «Пусть наберутся сил», - решил я, и не стал их будить, хотя бодрствовать в одиночку после всего случившегося мне было, конечно, страшновато. Сон, возникающий в качестве защитной реакции на стресс, лучше не прерывать. Организм сам проснётся, когда в нём накопится достаточный запас энергии.
        А что это там лежит возле Попова? Я пригляделся повнимательнее. Ба, да это же рябчик! Очевидно, первый Ванин охотничий опыт оказался не пустым. Но за всей той суматохой, которая была вызвана гибелью Алана, я как-то не обратил на это внимания. Ай да Ваня! Ай да молодец! Значит, без ужина мы не останемся. Первая полноценная еда за три дня! Эх, найти бы ещё воды! Пить хочется просто невыносимо. Мы в такой панике убегали с места прежней стоянки, что напрочь забыли про закреплённую на берёзе баклажку. Она бы нам сейчас не помешала.
        Я вскочил на ноги, и принялся собирать сухие ветки для костра. Когда их набралась внушительная куча, я достал из кармана перочинный нож и принялся освежёвывать пойманную Поповым дичь, время от времени с опаской поглядывая на небо. Погода, как назло, снова стала портиться. Воздух посырел. Небо покрылось набрякшими влагой облаками. Чувствовалось приближение дождя.
        Чтобы не разбудить своих спутников, я старался делать всё как можно тише. Закончив потрошить рябчика, я приглядел на стоявшем неподалеку кедре две большие толстые ветки, которые по своей форме напоминали рогатины. Я их срубил, обтесал и воткнул в землю. Стойки вертела были готовы. В качестве шомпола я приспособил другую ветку, которая росла над самой землёй, отчего была сырой и не могла сгореть. Хорошенько её обстругав и заострив один конец, я нанизал на неё тушку рябчика, предварительно обмазав ту солью, положил на рогатины и развёл огонь. Когда языки пламени заплясали по дровам, а воздух стал наполняться запахом жареного мяса, я задумчиво покрутил в руках спичечный коробок и озабоченно поцокал языком. Этот коробок был последним. В нём оставалось всего-навсего десять спичек.
        Вот так остро, порой, начинаешь ценить то, в чём раньше никакой ценности не усматривал. Казалось бы, что такое спички? Самый что ни на есть обычный товар, которого навалом в любом магазине. Обычно мы пользуемся ими бездумно, расходуем расточительно. А чего экономить? Это же не дефицит. Но вот попадаешь в глухую тайгу, и спички превращаются в самое настоящее сокровище. Они начинают цениться чуть ли не на вес золота. Не будет их - не будет и огня. А без огня не будет ни тепла, ни пищи.
        Попов и Патрушева заворочались. Юля открыла глаза, посмотрела на меня и тут же вскочила, словно её ужалила змея. Секунду-другую в её взгляде горел испуг, но вскоре он погас.
        - А, это ты, - облегчённо вздохнула она. - А я думала…
        Патрушева замолчала, не договорив.
        - Что это - Снежный Человек? - спросил я.
        Юля смутилась и кивнула головой. Я улыбнулся.
        - Вытрись, - бросила она мне, - а то тебя с самим дьяволом можно перепутать.
        Я провёл пальцем по щеке. Палец почернел. Это я такой чумазый?! Вот что значит длительное отсутствие зеркала.
        Я спешно расстегнул рюкзак, достал из него полотенце и тщательно протёр им лицо. Полотенце словно покрылось сажей.
        - Сколько времени? - послышался заспанный голос Вани.
        - Седьмой час, - ответил я, поглядев на часы. - Садитесь, сейчас будем ужинать.
        Я аккуратно перевернул тушку другой стороной к огню и с беспокойством посмотрел на небо. Оно продолжало хмуриться и покрываться тяжёлыми тучами. Лес погружался во мрак. Нас постепенно окутывала тускло-серая дымка.
        Когда жарящееся на костре мясо покрылось необходимым румянцем, мы сняли его с огня и разделили на три равные части. О, как был сладостен этот миг, когда я ощутил его вкус! Желудок приятно потяжелел. Тошнота ослабла. На душе полегчало. Обглодав рябчика до последней косточки, мы откинулись на землю, и стали задумчиво смотреть на костер.
        - Как будем ночевать? - спросил я. - Снова под открытым небом?
        - Не хотелось бы, - промолвил Попов, поглядывая вверх. - Может, давайте опять соорудим «балаган»? В нём спать теплее.
        - Давай, - откликнулся я.
        - Ребята, мне страшно, - призналась Патрушева. - Я вся трясусь. Мне почему-то кажется, что этой ночью кого-то из нас убьют.
        - Хватит тебе страхи нагонять! - укоризненно воскликнул я. - И так тошно!
        - Я не могу понять, чем мы его так разозлили, - не умолкала Юля. - Мы же ушли с его земли! Мы же ничего у него не забрали! Почему он тогда продолжает нас преследовать?
        - Может, из-за того, что мы его видели? - предположил я. - Помните, Сергей рассказывал, что все, кто видел Снежного Человека, рано или поздно умирали?
        Наступила тишина. Я заметил, что от моих слов Ване и Юле стало не по себе.
        - Но ведь мы видели его всего один раз, - проговорила Патрушева. - И то только мельком, через окошко домика. Больше он перед нами не появлялся.
        - Почему он убивает только тех, кто остаётся один, когда рядом больше никого нет? - задумчиво пробормотал Попов. - Странно всё это.
        - Чего же тут странного? - усмехнулся я. - Ты бы стал в одиночку нападать на нескольких человек? Конечно же, нет. Вот и он так же.
        Ваня почесал в затылке и снова задумался. Внезапно он вздрогнул. Его бывшие до этого тусклыми глаза вдруг оживились и зажглись ярким блеском. Он дёрнулся, переменил позу, и стал нервно ёрзать по земле.
        - Вань, ты чего? - с беспокойством спросила Юля.
        - Да так, одна мысль пришла в голову, - попытался отговориться Попов, явно досадуя, что так неосмотрительно себя выдал.
        Но Патрушева от него не отставала.
        - Какая мысль? Говори! Я хочу знать!
        Ваня сначала отмахивался, но затем сдался.
        - А вам не кажется, что тогда к нам в окно заглядывал вовсе не Снежный Человек? - произнёс он.
        - А кто?
        - Вишняков!
        Мы с Патрушевой ошеломлённо посмотрели на Попова.
        - С чего ты взял? - спросил я.
        - Его же убили, - заметила Юля.
        - Его убили только на следующее утро, - возразил Ваня. - А тогда, ночью, он был ещё жив.
        - Ты говоришь какую-то ерунду, - осуждающе произнёс я. - Я же помню ту физиономию, которая возникла в окне. Ничего общего с лицом Вишнякова в ней не было.
        - Он мог загримироваться. Обмазать лицо грязью, облепить его каким-нибудь пухом, скорчить жуткую гримасу. Вот поэтому мы его и не узнали.
        - Но зачем ему было это делать?
        Попов пожал плечами.
        - Откуда я знаю? Может, просто хотел нас напугать. Он всегда любил всякие розыгрыши.
        - Тогда получается, что никакого Снежного Человека не было? - спросила Патрушева.
        - Может и не было.
        - А кто же тогда убил Сергея? Кто убил Лилю? Кто убил Алана?
        Ваня нахмурил лоб и прикусил губу.
        - Пусть это выясняет милиция, - отвёл глаза он. - Наша задача - отсюда выбраться. Давайте прекратим пустые разговоры и займёмся «балаганом». А то скоро совсем стемнеет…
        Едва мы закончили сооружать себе «ночлежку», как с неба хлынул ливень.
        - Кружки! - истошно выкрикнул я.
        Мы быстро вытащили из рюкзаков свои кружки и подставили их под стекавшие с веток струи воды.
        - Помыться бы тоже не мешает, - проговорила Юля.
        В этом я был с ней полностью согласен. Моя кожа от грязи и пота уже превратилась в настоящую «липучку». В голове беспрерывно чесалось, и это причиняло огромный дискомфорт.
        - А не холодновато для мытья? - засомневался Ваня.
        - Ничего, согреемся, - отрезала Патрушева. - Лучше немного помёрзнуть, чем завести вшей.
        Презрев всякое стеснение, мы сбросили с себя одежду, выскочили на открытое пространство между деревьями и принялись намыливать свои тела. Природный душ оказал на нас благотворное воздействие. Нам стало свободно и хорошо. Мы почувствовали облегчение. На наших лицах снова появились улыбки, зазвучал смех. А когда мы утолили долго мучавшую нас жажду, опустошив свои, уже успевшие наполниться дождевой водой кружки, мы окончательно почувствовали, что в нас вернулась жизнь, а прежние страхи остались где-то позади.
        Тщательно растеревшись полотенцами, мы снова оделись и спрятались в «балаган». Ливень словно только этого и ждал. Он стал стремительно ослабевать и вскоре утих совсем.
        - Вовремя мы искупались, - заключила Юля.
        - Как по заказу, - усмехнулся я.
        - Как бы нам после этого «заказа» не подхватить пневмонию, - шморгая носом, забеспокоился Попов.
        Солнце тем временем окончательно скрылось за горизонтом. Лес поглотила темнота.
        - Как будем дежурить? - спросил я.
        - Давайте, я сегодня начну первая, - предложила Юля.
        Она вылезла наружу, а мы с Ваней завалились спать…
        Густой белый туман снова окутал меня с головы до ног. Я осторожно продвигался вперёд, вытянув руки, чтобы ненароком не наткнуться на какое-либо препятствие. Вдали опять показался чей-то силуэт. Даже при таком немалом расстоянии, которое нас разделяло, я понял, что навстречу мне идёт дед Макар. Его невысокая, приземистая, кругловатая фигура, неторопливая, вальяжная походка, до сих пор хорошо сохранились в моей памяти. Он жил в деревне, по соседству с моей бабушкой, к которой я в детстве летом приезжал отдыхать, и работал сторожем колхозного склада. Детвора в деде Макаре души не чаяла. Он часто угощал нас грушами со своего огорода. А груши у него были отменные. На рынке таких не купишь. Мы заслушивались его рассказами о войне, которую он прошёл с самого начала и до самого конца. Будучи заядлым рыбаком, он скрупулёзно и терпеливо обучал нас этому искусству. Объяснял, как правильно завязать крючок, где закрепить грузило, как настроить поплавок, когда именно следует подсекать, если клюёт, и прочее.
        Дед Макар погиб, когда мне было одиннадцать лет. Сгорел ночью при пожаре на складе. Помню, мы, дети, тогда сильно плакали. Нам было его очень жалко.
        Следствие установило, что непосредственным виновником пожара был он. Дескать, напился на рабочем месте, заснул, выронил зажжённую сигарету, та упала, половица зажглась, а уж от неё огонь перекинулся и на всё остальное. Но в деревне в эту версию поверили немногие. Ведь все знали, что дед Макар спиртным не грешил, и к своей работе всегда относился очень добросовестно, не позволяя себе во время дежурства не то, что пить, а даже дремать. Кроме этого, вызывало подозрение и то, что случился этот пожар очень уж своевременно. Через несколько дней в колхоз должна была нагрянуть ревизия. А на складе, по слухам, было не всё в порядке. Выявись недостача - колхозное руководство загремело бы «под фанфары». А так, поскольку всё сгорело, попробуй теперь разберись, что там было, а чего не было.
        Председатель колхоза, товарищ Шпиляков, через год пошёл на повышение. Дорос затем аж до зампреда облисполкома.
        - Здравствуйте, дедушка Макар! - обрадовано воскликнул я, подойдя поближе.
        Он вскинул голову и внимательно оглядел меня своими прищуренными глазами.
        - Дима! - узнал он меня. - Вот ты какой стал! А ведь был махонький-махонький! Едва до живота мне доставал. Ну, как живёшь, как поживаешь?
        - Поживаю нормально, - ответил я. - Вы-то как?
        - Да вот, брожу в своей вечности. Скучно здесь. Зато спокойно. Ни забот, ни хлопот. Шпилякова недавно встретил. Плюнул в рожу его бесстыжую. Это же он, сволочь, меня тогда загубил. Пришёл вечерком в сторожку, бутылку из кармана вытащил. «Давай, - говорит, - по рюмашке. Радость у меня большая. Внук родился». Враньё оно, насчёт внука-то, было. Но как тут проверишь? Понимал, что на работе нельзя. Но с другой стороны, как человеку отказать? Ведь по себе знаю, как это радостно, когда внуки рождаются. Махнул рукой, и говорю: «Ладно, давай по одной». Не знаю я, чего он туда подмешал, но только едва я ту рюмку выпил, как тут же в беспамятстве очутился. А он мне в глотку всё остальное влил, склад поджёг, и был таков. Всё потом на меня свалили. Мол, я виновник пожара. В милиции даже в голову никому не пришло, что Шпиляков этим пожаром своё воровство прикрывал. А может просто возиться не захотели. Списать всё на погибшего сторожа было удобнее. А недостачи на этом складе, скажу тебе, было тогда лет на восемь с конфискацией. Как говорится, в особо крупных размерах.
        - Да-а-а! - протянул я. - Бывают же на свете такие сволочи!
        - А на этом свете много таких сволочей, - вздохнул дед Макар. - Жизнь - она штука несправедливая. В выигрыше зачастую оказывается тот, кто ничего не боится, кто не гнушается самым мерзким и постыдным. Вот так, Дима, учти это…
        17
        Меня разбудил дикий, пронзительный крик. Я подскочил так, словно под меня подтекла раскалённая вулканическая лава. Дед Макар тут же исчез, туман мгновенно растворился, и моим глазам предстала Юля. Освещённая лучами едва поднявшегося над горизонтом солнца, она стояла возле василистника и испуганно смотрела куда-то вниз. Я в два прыжка подскочил к ней. Меня пронзил ледяной холод, по спине пробежала дрожь, а глаза непроизвольно расширились.
        - Господи! - охнул я.
        Из травы выглядывали ноги Попова. Нервно сглотнув слюну, я протянул руки вперёд и раздвинул заросли. Ваня неподвижно лежал на земле. Его голова была скрыта под сгибом правой руки. Его левая рука также была согнута и упиралась кулаком в шею, словно стремилась что-то от неё оторвать. Я оглянулся. Патрушева закрыла лицо руками. Её глаза наполнились ужасом. Мне отчаянно не хотелось верить, что всё видимое мною - наяву.
        - Может, он просто спит? - с робкой надеждой пробормотал я и шагнул вперёд. Юля последовала за мной. Мы присели. Я слегка потормошил Попова за плечо. Ваня не шелохнулся. Его правая рука съехала вниз, и нам открылась смертельная бледность его лица. Наш спутник был мёртв. Его шею прорезала тонкая красная полоса, точно такая же, какую мы ранее видели на шее Вишнякова. Его обращённые вверх глаза выражали безмерное отчаяние. Мои руки бессильно опустились.
        - Как же это? - прохрипел я.
        Очень трудно подобрать слова, чтобы в полной мере выразить ту горечь, которая овладела мною. Этой ночью я дежурил вторым, после Юли. Всё было тихо и спокойно. Не было даже малейшего намека, что рядом таится какая-то опасность. Вокруг всё словно вымерло. Когда я сдавал Попову смену, мне даже в голову не приходило, что я вижу его живым в последний раз.
        - Покоя, - пожелал ему я.
        - К чёрту, - немного невпопад ответил он.
        Это были его последние слова.
        Кто его задушил? Когда? За что?
        Патрушева продолжала смотреть на Ваню, как завороженная. Казалось, она не верила, что перед ней всего лишь его безжизненное тело. Она словно ждала, что сейчас он проснётся и встанет перед нами, как ни в чём не бывало, жив и невредим. Но тут из его широко раскрытого рта вылезла какая-то мерзкая букашка и, не спеша, засеменила по его щеке. Это пренеприятное зрелище уничтожило в Юле последние иллюзии. Она опомнилась, вскрикнула, застонала, плашмя упала на землю и забилась в отчаянной истерике. Я обхватил её руками, прижал к себе и попытался поднять. Патрушева сопротивлялась. Когда мне, наконец, удалось поставить её на ноги, я изо всех сил потащил её в сторону от этого страшного места. Юля сотрясалась в рыданиях. Она задыхалась и глотала воздух, точно захлёбывалась в воде.
        - Я же говорила! - сквозь слёзы кричала она. - Я же чувствовала, что кто-то из нас станет следующим!
        Чьи-то невидимые руки беззастенчиво толкали меня вперёд. Наверное, это был страх. Бежать! Мчаться прочь! Что было сил! Куда угодно! Только бы скрыться от шедшей за нами буквально по пятам смерти…
        Я замолчал. События того трагического утра предстали в моём воображении в воссозданной реальности. Я снова почувствовал ужас, беспомощность и растерянность - всё то, что тогда овладело мною. Продолжать рассказ было трудно. Слишком горькими и тяжёлыми оказались эти воспоминания. До меня донёсся тяжёлый вздох. Я повернул голову и увидел Виктора Михайловича. Он сидел возле двери на стуле. Увлёкшись своим повествованием, я даже не заметил, как он вошёл.
        Майор, нахмурив лоб, торопливым почерком продолжал записывать мои показания. В его глазах читалась задумчивость. Закончив предложение, он вопросительно посмотрел на меня.
        - Может, сделаем перерыв? - учтиво предложил он.
        Сперва я вознамерился согласиться. Мне не хотелось больше ни о чём говорить. Мне хотелось остаться одному, бухнуться в подушку и дать волю слезам. Но я понимал, что майор не отстанет от меня, пока не разузнает всё от и до. Чем быстрее я ему всё расскажу, тем быстрее закончатся его утомительные визиты, и тем скорее я смогу выбросить всё пережитое из своей головы. Так уж устроена психика человека. Все свои беды и неприятности он стремится забыть, чтобы они не отравляли его дальнейшую жизнь. Память о них содержится в его разуме, как прочерченная в пыли линия, которая по мере своего продвижения становится всё более и более неясной, и в своём конце уже практически неразличима. Поэтому я помотал головой и твёрдо произнёс:
        - Нет. Давайте продолжать.
        Сделав над собой усилие и собрав всю волю в кулак, я продолжил рассказ…
        После того, как я оттащил Юлю от мёртвого тела Вани, мы схватили свои рюкзаки и, испуганно озираясь по сторонам, бросились прочь. Нами владел дикий ужас, навеянный лицезрением смерти, которая открылась перед нами всей своей неприглядностью и жестокостью.
        Сергей, Лиля, Алан, Ваня - ребята, с которыми мы ещё совсем недавно общались, разговаривали, шутили, смеялись, теперь валялись и гнили в дебрях этого проклятого леса, бледные, неподвижные, окоченевшие, покрытые мерзкими букашками, пожиравшими их плоть. А рядом было нечто неведомое и страшное, которое неотступно преследовало нас и поочерёдно пополняло нами чёрный список своих жертв. Это кошмарное видение неотступно стояло перед нашими глазами, и за ним меркло всё.
        В наших душах царила пустота. Наш разум словно оказался вдруг каким-то образом выжжен, и наше сознание управлялось лишь слепым инстинктом самосохранения. Окружающий мир словно подавил нас под себя. Он был таинственен, чужд и враждебен. Угрюмые столетние деревья смотрели на нас с неприязнью. Гниющие пни, скрытые в высокой траве, исподтишка заставляли нас спотыкаться. Заросли колючего элеутерококка расцарапали наши руки почти до крови. Каждая ветка, словно в насмешку, сбрасывала нам за шиворот обильную росу. Но больше всего нас изводил гнус. Комары, мошки, мокрецы, слепни не давали нам ни минуты покоя. В этом мрачном, первобытном мире всё было против нас. Нас отсюда выгоняли, нас отсюда выживали, и мы, устав от сопротивления, безропотно подчинились этому желанию объединившейся против нас природы, смирившись с положением непрошеных гостей. А природа подбрасывала нам всё новые и новые опасности.
        Мы продолжали идти вперёд. Внезапно, откуда-то сбоку, послышался шум, сопровождаемый угрожающим рёвом. Мы остановились и замерли. Рёв повторился. Росшие неподалеку кусты зашевелились, и навстречу нам вылезло что-то огромное и бурое.
        - Медведь! - охнула Юля.
        У меня душа ушла в пятки. В коленках возникла дрожь. Я нервно сглотнул слюну и крепче сжал в руке топор. Первым нашим порывом было развернуться и обратиться в бегство. Но тут в моей памяти с необыкновенной ясностью всплыли слова Вишнякова: «Медведи боятся людей… Главное, не бежать от него, сломя голову, иначе он бросится в погоню… Отогнать медведя нужно громким, но спокойным голосом…». Поэтому я усилием воли постарался погасить нараставшую во мне панику и прошептал:
        - Спокойно, спокойно!
        Внешне я адресовал эти слова Патрушевой. Но на самом деле я предназначал их себе. Постаравшись придать своему голосу ровность, я громко произнёс:
        - Ну? Чего тебе?
        Медведь изучающе оглядел нас, прорычал, после чего поднялся на дыбы, свесив передние лапы. Я вздрогнул и еле-еле сдержал себя, чтобы не отступить. Медведь стоял на месте и не выказывал никаких намерений к нападению. И тут мой взгляд упал на его морду. Я был просто потрясён. Я никогда не думал, что звери могут быть столь эмоциональны. В его глазах не было никакой злобы. Напротив, в них светилась просьба, даже мольба, причина которой стала ясна через несколько мгновений. Ветки стоявшей возле кустов сосны зашевелились. В них обозначилось что-то тёмное. Я пригляделся. Да это же медвежонок!
        - А-а-а, - протянул я. - Да ты, видать, не медведь, а медведица.
        Зверь опять зарычал. Он продолжал стоять на месте, не двигаясь ни вперёд, ни назад. Медвежонок принялся спускаться по стволу, мелко-мелко перебирая лапками, повернув голову в нашу сторону и глядя на нас любопытными глазами. Мол, что за диковинные звери появились в этих местах? Медведица снова зарычала. Медвежонок ускорил спуск. Когда он, наконец, оказался на земле, мамаша шлёпнула его слегка лапой по загривку, бросила на нас настороженный взгляд и быстро скрылась со своим детёнышем в лесной чащобе.
        У нас отлегло от сердца. Облегчённо вздохнув, мы в бессилии опустились на землю.
        - Да она и не собиралась на нас нападать, - произнесла Юля. - Она просто детёныша своего защищала.
        Я согласно кивнул головой.
        Немного передохнув, Патрушева поднялась на ноги, вознамериваясь идти дальше, но я её остановил:
        - Погоди.
        Меня беспокоило то, что мы уже слишком долго не сверялись с ориентиром. Мы тупо продвигались в ранее указанную Поповым сторону, а это было чревато. Нет, за прямотой нашего пути мы, конечно, следили. Но, преодолевая встречавшиеся препятствия, огибая деревья, продираясь сквозь заросли, мы вполне могли случайно, даже незаметно для самих себя, отклониться от выбранного курса, поэтому он нуждался в проверке. Определить правильность нашего пути можно было только визуально, и из нас двоих сделать это мог только я.
        Я подошёл к старой толстой высокой сосне, той самой, с которой спускался медвежонок, внимательно оглядел её, обошёл кругом, затем скинул с себя куртку и принялся карабкаться по стволу.
        - Что ты делаешь? - спросила Юля.
        - Хочу посмотреть, что впереди, и насколько мы уже продвинулись, - объяснил я.
        - Дима, не надо, - заволновалась Патрушева. - Ты разобьёшься.
        - Не разобьюсь. Всё будет нормально, - упрямо ответил я, хотя, признаться, не был в этом уверен до конца.
        Я явственно ощущал свою неподготовленность к подобным восхождениям. Слишком уж давно я не лазил по деревьям. Меня постоянно одолевали сомнения, туда ли я положил руку, правильно ли опёрся ногой. Порой, я откровенно не знал, что делать дальше. Но лезть было надо. Взвалить эту миссию было больше не на кого. Не желая ударить перед своей спутницей в грязь лицом, я изо всех сил старался, чтобы мои движения выглядели спокойными, ловкими и уверенными. Но, судя по её периодическим восклицаниям, получалось это малоубедительно.
        - Осторожнее! Осторожнее!
        Подниматься было настолько нелегко, что несколько раз я был на грани того, чтобы плюнуть на своё намерение и спуститься обратно вниз. Но моё самолюбие, моё тщеславие не давали мне перейти эту грань. Крепко стиснув зубы, стараясь не смотреть на землю, я продолжал медленно, но верно взбираться к вершине. Вот я уже поравнялся с макушками менее высоких деревьев. Вот моему взору предстал их неровный зелёный ковер. Опустив глаза, я почувствовал, как у меня начинает кружиться голова, и я ещё крепче уцепился за ветки. Но то, что я увидел впереди, тут же придало мне дополнительные силы. У меня от радости перехватило дыхание. Вдали отчётливо различались дома, дороги, столбы линий электропередачи. Это означало, что мы на правильном пути, и что конец наших мучений уже близок. Кроме этого, я заметил невдалеке шедшую поперёк просеку, в которой от чего-то отражалось солнце.
        «Река!», - догадался я.
        Охваченный воодушевлением, я принялся быстро спускаться, чтобы поскорее порадовать Юлю этим известием.
        Спешка всегда вредит осторожности. Это давно замечено. Мой случай оказался не исключением. Нетвёрдо упёртая нога соскользнула со ствола, и я полетел вниз. Падая, я инстинктивно растопырил руки, пытаясь за что-то ухватиться, и наткнулся на толстую ветку. Раздался зловещий хруст, и правый локоть пронзила острая, резкая боль. Сосновые иголки больно расцарапали мне кожу. Земля становилась всё ближе. Вот она уже совсем рядом. Я зажмурился. В пятки сильно ударило. Не устояв на ногах, я повалился набок.
        - Дима! - раздался испуганный возглас Патрушевой. Она стремительно подбежала ко мне.
        - Димочка, ты сильно ушибся?
        - Всё нормально, - прохрипел я, хотя это было, конечно, неправдой.
        - Я же говорила тебе, не лезь! Я же говорила, что это опасно! Почему ты меня не послушал?
        Она прижала меня к себе. Я не сопротивлялся.
        - Если бы я тебя послушал, мы бы не узнали, что впереди - река, и что посёлок, в который мы направляемся, уже совсем рядом, - через силу, сквозь зубы процедил я, ибо боль в руке становилась невыносимой.
        Но Юля пропустила эти слова мимо ушей. Она с беспокойством посмотрела на меня и, поняв, что моё «всё нормально» не более как враньё, спросила:
        - Где болит?
        Отпираться было бессмысленно, и я указал глазами на правый локоть.
        - А ну-ка, согни руку.
        Я попробовал это сделать, но тут же охнул от нового приступа боли.
        - Ну вот, а говоришь, что всё хорошо. Зачем ты меня обманываешь? - укоризненно проговорила моя спутница, и осторожно дотронулась до ушибленного места. Я резко отдёрнулся.
        - Больно!
        - Перелом, - уверенно заключила Патрушева. - Тебя нужно срочно перевязать.
        Она бросилась к своему рюкзаку и достала оттуда бинт.
        - Ты не волнуйся, я умею. Нас учили это делать на курсах оказания первой медицинской помощи. Я наложу тебе шину и обмотаю бинтом.
        - Шину? - недоумённо переспросил я, ибо у меня тут же возникли ассоциации с автомобилем. - Но где ты её здесь возьмешь?
        Юля удивлённо посмотрела на меня и улыбнулась, поняв ход моих мыслей.
        - Да нет, - сказала она. - Я имею в виду медицинскую шину, которую всегда накладывают при переломах для фиксации. Сделать её нетрудно. Здесь просто нужна ветка с крепким приростком.
        Она взяла топор, приблизилась к злополучной сосне и стала рубить одну из нижних ветвей, в шутку приговаривая:
        - Вот тебе! Вот тебе за Лю Ку Тана.
        При каждом её взмахе я вздрагивал. Было очевидно, что Юля этот инструмент держала в руках впервые. Её движения были неуверенны и неуклюжи.
        - Осторожно! Осторожно! - молил я, опасаясь, что моя спутница ненароком промахнётся. Но Патрушева с задачей справилась. Ветка в конце-концов рухнула на землю. Обрубив на ней всё лишнее, Юля приложила её к моей согнутой руке, тщательно обмотала бинтом, затем смастерила фиксирующую повязку, накинула её мне на шею и помогла просунуть сквозь неё руку.
        - Я, прямо, как раненый боец, - мрачно пошутил я. - И сколько мне так придётся ходить?
        - Пока не доберёмся до больницы, - ответила Патрушева. - Там тебе сделают рентген и, если перелом подтвердится, наложат гипс.
        - А в гипсе сколько?
        - Точно не помню, но, по-моему, месяц или два.
        Я огорченно крякнул, досадуя от свалившейся на меня напасти. Юля помогла мне накинуть на себя куртку, и мы отправились дальше.
        Патрушева по дороге несколько раз настойчиво пыталась отобрать у меня рюкзак, который я нёс в здоровой руке, но я не позволил ей этого сделать, полагая, что тащить такой внушительный груз для хрупкой молодой девушки будет уже слишком.
        - Я сам понесу. Мне не тяжело, - отмахивался я.
        - Нет, тебе тяжело, - не отставала Юля. - Я же вижу. К тому же тебе неудобно.
        - Всё мне удобно. Успокойся.
        - Давай, я сказала, сюда!
        - Не дам! Что я, совсем калека, что ли?
        Вокруг стояла тишина. Но нас всё равно не покидало чувство опасности. Мы постоянно оглядывались по сторонам и испуганно вздрагивали от каждого мало-мальски подозрительного шума.
        Облегчение мы испытали только тогда, когда, наконец, вышли из таёжной чащобы. Перед нами открылась небольшая поляна. Её середину прорезала узкая бурная речка с каменистым дном. Даже на расстоянии было заметно, насколько прозрачна и чиста в ней вода.
        Нас обуял дикий восторг.
        - Ура-а-а! - хором закричали мы.
        Подбежав к краю берега, который оказался обрывистым и крутым, мы сбросили рюкзаки на землю и прыгнули вниз. От воды веяло приятой свежестью. Зачерпывая её ладонями, мы принялись жадно пить. С каждым новым глотком на душе становилось всё легче и легче. Утолив жажду, мы, не помня себя от счастья, стали брызгаться, как маленькие дети, и гоняться друг за другом. Натешившись, мы упали на прибрежный песок, и в приятном изнеможении закрыли глаза.
        - Эге-ге-е! - приложив ладони ко рту, зычно прокричал я, выплёскивая таким образом всколыхнувшие меня чувства. - Кто нибу-у-удь!
        - Ты что?! - цыкнула на меня Патрушева.
        После этого в меня снова вернулось чувство реальности. Мой восторг резко улетучился, и на его место опять заступили тревога и настороженность. Я поднялся на ноги и посмотрел по сторонам. Вокруг по-прежнему никого не было. Но поляна уже не казалась мне такой гостеприимной. Её краски словно почернели. Каждое дерево, каждый куст внушали мне беспокойство. Небо тоже перестало радовать. Бывшее ещё недавно совсем чистым, оно теперь стремительно наполнялось кучевыми облаками, предвещавшими скорый дождь.
        - Нужно переправиться на другую сторону, - тихо произнёс я.
        Мы стали водить глазами по линии реки, обдумывая способ переправы. На первый взгляд, здесь было сплошное мелководье. Но уверенно делать такой вывод я всё же поостерёгся. Дно хорошо просматривалось примерно до середины, а вот дальше уже было не видно. Где гарантия, что ближе к противоположному берегу глубина резко не вырастала?
        - Попробуем вброд? - предложил я.
        Юля согласно кивнула головой.
        - Если не получится - вернёмся и пойдём в обход, - сказала она.
        Нахмурив лоб, я стал мучительно вспоминать, при какой глубине брод можно считать безопасным. Нам об этом как-то рассказывали на лекции. По-моему, здесь всё зависит от скорости течения. Если она не превышает метра в секунду, то безопасная глубина будет как раз метр. И чем выше первое, тем меньше второе.
        Ну, глубина здесь небольшая. Метра она явно не достигает. Во всяком случае, до середины реки. А вот скорость течения? На первый взгляд, она, вроде, тоже была небольшой. Но проверить всё же не помешает. А вдруг это обман зрения?
        Посмотрев на песок, я увидел маленькую щепочку. Я поднял её и бросил в воду. Щепка понеслась по реке.
        «Тысяча один», - мысленно просчитал я, что соответствовало секунде. За это время щепка проплыла чуть меньше метра.
        - Ну как? - спросила Патрушева, поняв смысл моих действий. - Наши шансы велики?
        - До середины - да, - ответил я. - А дальше будет видно.
        - Тогда я пошла за шестом, - заявила Юля.
        Она вскарабкалась по прибрежному склону, схватила топор и направилась к лесу. Я хотел последовать за ней, но преодолеть склон с одной здоровой рукой без посторонней помощи оказалось нелегко. Поэтому я оставил эти попытки и решил ограничиться ролью наблюдателя. Реально помочь своей спутнице я всё равно ничем не мог.
        - Только поосторожнее махай топором! - крикнул я ей вслед.
        Патрушева обернулась и сделала характерный жест выставленной вперёд ладонью. Мол, всё будет хорошо.
        Её обещание с действительностью не разошлось. Свалив нижнюю ветку на одном из деревьев, она ловко обрубила на ней все отростки, и назад уже возвращалась, держа в руке вполне пригодный для перехода шест.
        - Молодец! - похвалил её я.
        Юля смущённо улыбнулась, но я заметил, как болезненно сморщилось её лицо.
        - С тобой всё в порядке?
        Патрушева молча показала свои ладони, которые представляли собой ужасное зрелище. На их нежной коже вздувались уродливые красные волдыри.
        - А-а-а, ну так это неотъемлемый атрибут любого физического труда, - заключил я. - Не бойся, это не смертельно. До свадьбы заживёт.
        - А когда у меня свадьба? - спросила она, и в шутку стукнула меня шестом чуть пониже спины. Мы рассмеялись.
        Закатав джинсы повыше колен и уложив в рюкзаки куртки, чтобы те не стесняли наши движения, мы зашли в реку и сразу почувствовали её мощный напор. Вода хлынула в кроссовки. Ноги заметно отяжелели. Ёжась от холода, мы двинулись вперёд. Чтобы лучше держать равновесие, мы взяли курс не по прямой, а немного наискосок по течению. Это существенно ослабило силу его воздействия. Первой шла Юля. Она тщательно тыкала перед собой шестом, убеждаясь в отсутствии ям, и только после этого делала следующий шаг. За ней следовал я. Мы продвигались медленно, осторожно, мелкими шажками, волоча ступнями по дну, и старались больше смотреть вперёд, на противоположный берег, а не вниз на воду. Это помогало держаться на ногах. Но, как мы ни старались, без приключений всё же не обошлось.
        Меня угораздило наступить на валун. Я поскользнулся и, судорожно взмахнув руками, рухнул в воду. Бурная река тут же поволокла меня за собой.
        - Дима! - испуганно воскликнула Патрушева.
        Старательно удерживая голову над поверхностью, я лихорадочно шарил рукой по дну, стремясь за что-то зацепиться. Но прежде, чем мне это удалось, меня два раза перевернуло вокруг себя. Ощущения были не из приятных. Я вдоволь нахлебался воды, а в сломанной руке снова вспыхнула адская боль. Ухитрившись, наконец, зацепиться за зажатую между камнями корягу, я набрал полные лёгкие воздуха и, с превеликим трудом, встал на четвереньки.
        - Бросай рюкзак! - крикнула моя спутница.
        Как ни мешала мне моя поклажа, но лямку рюкзака я всё же из рук не выпустил. Река нещадно хлестала меня по лицу. Будучи не в силах разогнуться, я замер на месте и стал дожидаться, когда Юля сумеет подойти ко мне.
        - Скорее! Скорее! - истошно вопил я, чувствуя, что мои силы стремительно иссякают.
        Наконец, Патрушева приблизилась. Она помогла мне выпрямиться, и я с облегчением перевёл дыхание. Мы немного отдохнули и продолжили свой путь. К счастью, вторая половина реки также оказалась неглубокой, и мы смогли благополучно добрести до другого берега. Выйдя из воды, мы в изнеможении упали на землю.
        - Надо развести костёр и обсохнуть, - тяжело дыша, пробормотала Юля.
        Она ещё немного полежала, затем вскочила, помогла мне встать, преодолела прибрежный склон, вытащила меня наверх и направилась к лесу, подбирая на ходу мелкие сучки. Когда она вернулась, в её руках была целая охапка.
        Пока я, сидя на земле, левой рукой складывал хворост в аккуратную кучку, Патрушева рылась в своём рюкзаке в поисках спичек.
        - Только бы они не промокли, - причитала она.
        Вытащив наружу свёрнутый в несколько слоев полиэтиленовый пакет, она достала из него коробок и облегчённо вздохнула:
        - Фу-у-у! Кажись сухие!
        Костёр разгорелся довольно быстро. Мы уселись к нему буквально вплотную и подставили свою промокшую одежду. От огня вокруг как будто потемнело. Небольшая кучка отчаянных, не испугавшихся дыма комаров бешено кусала наши руки, но мы этого словно не замечали. Нас охватило приятное тепло. Внутри словно всё растаяло. Дрожь прекратилась. Я посмотрел на свою спутницу. Она сидела рядом, закрыв глаза. Выражение её лица было каким-то затуманенным, словно её сознание находилось сейчас не здесь, а пребывало в некоей потусторонней реальности. Моё сердце бешено застучало. Я осторожно дотронулся до её плеча. Юля отреагировала не сразу. Сначала она как будто ничего не заметила. Затем пришла в себя, напряглась и бросила на меня вопросительный взгляд. Я попытался улыбнуться, но улыбки почему-то не получилось. Я сделал ободряющий жест, но он вышел каким-то неестественным и неуклюжим. Патрушева, не отрываясь, смотрела на меня. Я взял её руку и прижал к своим губам. Она погладила меня по голове и подалась вперёд. Крепко обхватив руками мою шею, она легла на спину, увлекая меня на себя. Наши лица прижались, а губы
слились в сладком, страстном поцелуе. Меня словно охватила и закружила в своём водовороте горячая морская волна. Я почувствовал, как в меня возвращается уже подзабытое ощущение радости жизни…
        18
        За окном раздался истошный крик. Он больно резанул мои уши и отдался в душе нестерпимой болью. Это был крик горя, крик безнадёжного отчаяния, крик ужаса от осознания невосполнимой утраты. Обычно так кричат, когда теряют очень близкого для себя человека. У меня защемило сердце. Нужно, наверное, быть каким-то неодушевлённым, железным истуканом, чтобы не чувствовать в такой момент самую искреннюю жалость и самое искреннее сочувствие, на которое только способен человек. Я не смог усидеть на месте, поднялся с кровати и выглянул наружу. Моему взору предстала растрёпанная, пожилая, бедно одетая женщина. Она лежала на земле и билась в безутешных рыданиях:
        - Сыночек! Сыночек мой!
        Вокруг неё суетились две санитарки. Они старательно пытались поднять её на ноги, но женщина словно обезумела от постигшего её несчастья. Она яростно от них отбивалась и отгоняла от себя. Когда санитаркам, наконец, всё же удалось поднять её с земли, я смог увидеть её залитое слезами лицо. Меня словно ударило током. Я понял, что это была мать Вани Попова. До сегодняшнего дня мне её видеть ещё ни разу не приходилось. Но её внешнее сходство с моим погибшим в тайге сокурсником не оставляло в этом никаких сомнений. Я резко отпрянул от окна, захлопнул форточку, плотно задёрнул шторы и вернулся на кровать. Отчаяние этой женщины доставляло мне нестерпимые мучения. Её крик отдавался гулким эхом в моей голове, и словно сжигал меня изнутри. Я заткнул пальцами уши, зажмурил глаза, резко повращал головой, но это не помогло. Меня продолжала пробирать дрожь. Кровь словно застыла в моих жилах. Глаза застлал мрак. Всё, что было вокруг, словно потеряло свой цвет и сделалось чёрно-белым. В меня снова вернулся непреоборимый страх. Я зарылся под одеяло, накрыл голову подушкой и мысленно умолял Всевышнего избавить меня
от этого ужаса…
        Мы с Юлей, тяжело дыша, лежали на земле рядом друг с другом и смотрели на небо. Мы были счастливы. Все страхи и невзгоды отступили на второй план. Нас переполняла эйфория. Та самая эйфория, которая случается у всякого, кому довелось познать, что такое любовь.
        Деревья ласково шелестели листвой, словно умилялись нашей близости. Всё вокруг казалось таким приветливым и дружелюбным, что даже как-то не верилось, будто где-то неподалёку может таиться опасность. Но как ни успокоителен был окружавший нас пейзаж, нас всё равно не покидало ощущение её близкого присутствия.
        - Однако, пора идти, - пробормотал я, и беспокойно огляделся по сторонам.
        - Неохота, - протянула Патрушева. - Давай останемся здесь.
        - Ну вот, придумала тоже, - проворчал я. - До посёлка осталось совсем немного. Если поднатужимся, глядишь, ещё засветло успеем.
        - Неохота, - снова протянула Юля.
        Она лениво потянулась, но затем решительно вскочила на ноги:
        - Пошли.
        Мы затушили догоравший костёр, вскинули рюкзаки на плечи и продолжили свой путь.
        Едва мы вошли в лесную чащобу, как сверху закапало. Дождь быстро перерос в ливень. Но нас это не остановило. Охваченные стремлением быстрее вернуться домой, мы упрямо продолжали идти вперёд. Вокруг безудержно лило и шумело. Лес затягивался мглой. Воздух пронизывала влага. Под нашими ногами хлюпало серое месиво. А мы всё шли, шли и шли.
        - Что может так смердить? - вдруг беспокойно спросила Патрушева.
        Я удивлённо посмотрел на неё и принюхался. Моя спутница была права. Атмосфера прониклась какими-то нечистотами. Ударивший в мои ноздри запах был малоприятен и отдавал какой-то гнилью. Но он был мне знаком.
        - По-моему, так пахнут болота, - сказал я.
        - Этого нам только ещё не хватало, - вздохнула Юля.
        Чем дальше мы продвигались, тем резче и ощутимее становилась вонь. Вскоре нашим глазам предстала окружённая камышовой стеной отвратительная жижа, поверхность которой покрывал толстый слой дёрна, напоминавший собой ковёр из зелёного бобрика. В нас буквально вонзилась туча комаров. Они облепили нас с ног до головы и тыкали своими жалами везде и всюду.
        - Приехали, - с досадой произнёс я.
        Покрытая редким леском болотистая равнина тянулась и тянулась без конца и края. Её границы были не видны и скрывались где-то за горизонтом.
        - Если пойти в обход, это может занять Бог знает сколько времени, и грозит потерей ориентира, - задумчиво пробормотал я.
        - Но шагать через болото напрямик ещё опаснее, - возразила Патрушева.
        Что же делать? Мы призадумались.
        - Попробуем пройти, - твёрдо проговорила Юля и с досадой добавила. - Чёрт возьми, как я не догадалась взять с собой тот шест. Что ж, делать нечего, придётся смастерить новый. Без него в болото лучше не соваться.
        Она взяла топор и принялась рубить стоявшую невдалеке осину. При каждом взмахе её лицо непроизвольно морщилось. Волдыри на ладонях, конечно, давали о себе знать. Но Патрушева крепко сжала зубы и стоически терпела эту боль. Когда шест был готов, я взглянул на её руки и ужаснулся. На них буквально не было живого места.
        Я видел, что моя подруга очень устала. Её дыхание было частым и тяжёлым, а с её лба ручьями струился обильный пот. Она бессильно опустилась на землю. Я снял с себя куртку и заботливо накинул ей на плечи…
        Мой голос предательски задрожал. Приближался самый мучительный момент моего повествования. Я изо всех сил щипал свои руки, вонзал ногти в кожу, чтобы причиняемой себе болью заглушить рвущийся наружу плач.
        Заметив мою заминку, следователь подбадривающе потрепал меня по плечу и негромко произнёс:
        - Ну, успокойся, успокойся. Возьми себя в руки. Будь мужчиной.
        Я вытер рукавом глаза и, пересиливая себя, продолжил рассказ:
        - Немного отдохнув, Юля встала, отдала мне куртку, взяла шест и направилась к трясине. Я последовал было за ней, но она меня остановила, сказав, что хочет просто проверить глубину. Я снова присел на землю. Юля с помощью шеста исследовала прибрежное дно и сообщила, что оно твёрдое, хотя и кочковатое. Затем она осторожно сделала несколько шагов вперёд. Всё было нормально. Она продолжила движение, аккуратно переступая с кочки на кочку. Я беспокойно, с замиранием сердца, наблюдал за ней. У меня вдруг появилось нехорошее предчувствие. Какой-то внутренний голос неустанно твердил мне, что сейчас случится беда. Я крикнул Юле, чтобы она не рисковала и возвращалась обратно. Но она меня не послушала. «Здесь можно пройти, - сказала она. - Трудно, но можно». По тому, как шест уходил под воду, было понятно, что глубина всё возрастала, а дно становилось вязким. Продвигаться в таких условиях очень опасно. Одна неосторожность - и всё. Я снова попытался уговорить Юлю вернуться назад и соорудить хотя бы примитивные болотоступы. Но она только махнула рукой. Дойдя до середины болота, Юля остановилась, чтобы
отдышаться. Обернувшись, она ободряюще мне подмигнула. Я укоризненно покачал головой, но тоже подмигнул в ответ, хотя в тот момент у меня на душе скребли кошки. И вот тут произошло то, чего я так боялся. На болотной поверхности прочертился какой-то след. Очевидно, это была змея. Юля испуганно вскрикнула и дёрнулась в сторону. Выронив шест, она потеряла равновесие, поскользнулась и упала в воду. Я тут же вскочил, намереваясь не медля броситься ей на помощь. Но Юля крикнула, чтобы я оставался на месте, и что она выберется сама. Она стояла по пояс в трясине и старательно пыталась дотянуться до лежавшего невдалеке шеста, но все её усилия тратились впустую. Я заметил, что она постепенно уходит под воду всё глубже и глубже. Сначала я не придал этому серьёзного значения, но потом во мне как стрельнуло: да её же засасывает! Я слишком поздно это сообразил, а Юля слишком поздно поняла, что в одиночку ей не выбраться. Невзирая на её протесты, я устремился ей на помощь. Но продвигался я очень медленно. Идти по болоту, не имея никакой опоры, да ещё со сломанной рукой было неимоверно тяжело. Чуть оступись - и всё.
Юлю тем временем засасывало всё сильнее и сильнее. Когда над поверхностью осталась лишь её голова, она впала в панику и принялась отчаянно барахтаться и кричать. Она умоляла меня идти быстрее. Но я и так двигался максимально быстро, как только мог. Когда я до неё, наконец, добрался, над трясиной виднелось лишь её искореженное страхом лицо. Её рот судорожно заглатывал воздух. Это было ужасное зрелище! Я попытался подать ей шест, но не успел. Её лицо скрылось в тине. Забулькали пузыри. Вскоре они исчезли. Водная поверхность снова стала гладкой. Я понял, что всё кончено.
        С трудом подавляя в себе всхлипывания, я посмотрел на майора. Он низко опустил голову, нахмурил лоб и продолжал писать. По его реакции я понял, что мой рассказ его глубоко потряс. Наверное, он понимал, что это значит, и как это тяжело потерять человека, который совсем недавно стал тебе очень близок.
        - Это всё? - глухо спросил он.
        - Всё, - ответил я.
        - Больше добавить нечего?
        - Нечего.
        Николай Иванович собрал в кучу все исписанные им листки и протянул мне:
        - Прочти и подпиши.
        Читать я ничего не стал. Во-первых, это было для меня слишком мучительно, а во-вторых, отнюдь не каллиграфический почерк следователя не позволял надеяться на скорое завершение этого процесса. Поэтому я просто проставил, где было нужно, свои подписи и отдал листки майору.
        - Всех твоих друзей мы уже нашли, - проговорил он, складывая их в папку. - За исключением Патрушевой. Но к этому болоту сегодня же отправим спецгруппу. Что тебе сказать! Крепись! Будь мужиком! Тяжёлая история. Не хотел бы сам пережить такое. Отдыхай, поправляйся. Возможно, я к тебе ещё зайду.
        Николай Иванович ещё раз ободряюще потрепал меня по плечу, крепко пожал мне руку, и вышел из палаты. Я откинулся на подушку и закрыл глаза. На моей душе лежала нестерпимая тяжесть.
        «Дима, спаси меня, спаси!», - звенело в моих ушах. И я никак не мог понять, действительно ли я слышу доносившийся невесть откуда голос Юли, или это в моей памяти эхом воскрес её прежний, полный мольбы и отчаяния крик.
        Дверь палаты снова скрипнула. Я открыл глаза и увидел Виктора Михайловича.
        - Ну, орёл, ты как, живой?
        - Живой, - пробубнил я.
        - Всё рассказал?
        - Всё.
        - Ну, слава Богу! Меня самого уже эта милиция стала утомлять. Всё ходит, ходит. Как появится - в палатах шушуканье, разговоры, сплетни. Бабки - они же любопытные. Больше он тебя беспокоить не будет?
        Я пожал плечами.
        - Как знать?
        Врач развернулся, намереваясь выйти, но я его остановил:
        - Виктор Михайлович, выпишите меня, пожалуйста.
        Он повернул голову и удивлённо посмотрел на меня поверх очков.
        - Выпишу, - сказал он. - Обязательно выпишу. Ты думаешь, тебя здесь навечно поселили? Отнюдь. У меня и без тебя больных хватает. Реабилитационный период закончится, и сразу же выпишу.
        - Нет, я имею в виду прямо сейчас, сию минуту, - взмолился я.
        - Чего это тебе так приспичило?
        - Мочи моей нет здесь больше находиться. Спать не могу спокойно. Постоянно кошмары снятся. Мне нужно сменить обстановку. Виктор Михайлович, ну, выпишите!
        Врач недоумённо выпятил нижнюю губу.
        - Э-э-э, друг! Я смотрю, нервишки у тебя ни к чёрту. Мне кажется, ты чего-то боишься. Чего? Тебя же всячески оберегают, никого к тебе не пускают. Лежишь в отдельной палате. Отдыхай себе на здоровье.
        - Ничего я не боюсь, - проворчал я, решив не рассказывать ему про ночной визит брата Алана. - Просто на душе тошно.
        - Всем тошно, - возразил Виктор Михайлович. - Родителям твоих однокурсников тоже тошно. Ещё тошнее, чем тебе. Уж поверь. Сегодня вот утром мать Попова приехала, так её еле-еле валерианкой отпоили.
        - Я видел, - вздохнул я.
        - Возьми себя в руки. Это всё надо пережить, перебороть. Сходи на улицу, подыши свежим воздухом. Может, легче станет. А то и правда, сидишь здесь в четырёх стенах, как в заточении.
        - Виктор Михайлович, когда вы меня выпишите? - прямо спросил я, умоляюще глядя ему в глаза.
        Он смущённо кашлянул.
        - Ладно, давай послезавтра. Раньше не могу. Уж извини. Я ведь за тебя отвечаю. Потерпишь ещё денек?
        - Постараюсь, - ответил я. - Спасибо вам.
        - Пока ещё не за что.
        Врач снова развернулся и вышел из палаты, оставив меня наедине с воспоминаниями…
        Сгущались сумерки. Солнце медленно спускалось к горизонту. Мне мучительно хотелось остановить его ход. Сделать так, чтобы дневной свет не угасал, и ночь не наступала. Днём я чувствовал себя спокойнее и увереннее. Темнота же внушала мне обречённость.
        Я долго стоял посреди болота и заворожено смотрел на то место, где утонула Юля. Мне трудно описать свои ощущения в тот момент, ибо никаких ощущений у меня не было. Степень моего потрясения оказалась столь велика, что низвела меня до полного поражения мысли. Моя душа словно заледенела. Мои эмоции словно атрофировались. Я был похож на глиняную безжизненную статую, и лишь беззвучно и неподвижно наблюдал за гладью тины, под которой покоилась моя последняя спутница, и моя первая настоящая любовь.
        Когда шок от произошедшего стал постепенно ослабевать, я почувствовал, как в моей душе стремительно нарастает боль. Меня обуяло горе. Оно буквально разрывало меня на части. Я со всей отчетливостью осознал, что остался совсем один. Один-одинёшенек среди этой дикого, безмолвного, таящего в себе кучу опасностей мира, которому было абсолютно наплевать на все мои страдания. Трудно подобрать слова, чтобы описать весь ужас этого ощущения. Не помня себя, я истошно закричал. Закричал, что было сил, чтобы выплеснуть наружу всю переполнявшую меня горечь. Мой крик походил на агонию насмерть раненого зверя. Но лесное эхо лишь издевательски смеялось надо мной.
        Немного придя в себя, я стал думать, что делать дальше. Закончить переход через болото в потёмках я не решился, и осторожно вернулся назад. Оказавшись снова на берегу, я тут же принялся собирать хворост для костра. Свалив в кучу две охапки, я разжёг огонь и принялся рубить еловые ветки, чтобы соорудить лапник для ночлега, ибо земля была сырой. Как же я намучился! Работать топором левой рукой, и не иметь возможности задействовать правую - лучшего способа, чтобы в полной мере почувствовать свою беспомощность, было не придумать.
        С превеликим трудом свалив четыре ветки, я расположил их возле костра. Лежбище комфортностью, конечно, не отличалось. Но очутись здесь каким-то чудом даже перина, я, наверное, всё равно не смог бы заснуть.
        Это была ужасная ночь! Пожалуй, самая ужасная из тех, что мне пришлось провести в тайге. Я до самого утра дрожал от страха. Любой звук, любой шорох порождали во мне неописуемый ужас. А поднявшийся под утро над болотом туман представлял собой столь мистическое зрелище, что на моей голове буквально зашевелились волосы. Я крепко прижимал к себе топор, не выпуская его из рук ни на секунду, и постоянно держал наготове огненную головёшку. Удивляюсь, как я тогда вообще не сошёл с ума.
        Едва забрезжил рассвет, я соорудил из еловых ветвей болотоступы, прикрутил их к ногам бечёвкой, вскинул на спину рюкзак, заткнул за пояс топор, взял в руку шест и стал очень медленно и осторожно продвигаться через болото. Проходя то место, где накануне утонула Юля, я ощутил сильный холод. Меня снова охватил дикий страх. Мне казалось, что чьи-то невидимые руки отчаянно пытаются сбить меня с ног.
        Когда мне, наконец, удалось благополучно добраться до другого берега, я почувствовал невероятное облегчение. Трудно подобрать ту меру, чтобы правильно оценить, сколько сил отобрал у меня этот переход.
        Немного отдохнув, я побрёл дальше. Мой последующий путь вспоминается мне с трудом. Память о нём - не ясна. Она словно прикрыта дымовой завесой. Я шёл весь день, без еды, без питья, делая краткие остановки для отдыха, пока наконец не наткнулся на трассу…
        19
        Передо мной снова расстилался густой белый туман. Он окутывал меня со всех сторон. Я медленно шёл вперед, осторожно переставляя ноги, чтобы вдруг ненароком не споткнуться о какое-нибудь скрытое в плотной дымке препятствие. У меня возникло такое чувство, будто я пребываю в некоем вакууме. Царившая вокруг тишина просто поражала своим безмолвием. Как ни странно это прозвучит, но она буквально оглушала. Да, да, именно оглушала. Никогда не думал, что тишина способна так оглушать. Ни шороха, ни стука, ни голоса. Одним словом, ничего, что указывало бы на существование жизни. Одна пустота. Как это всё же мучительно, когда ничего не видишь и ничего не слышишь. Пропадает ощущение, что ты именно живёшь. Как будто тебя вообще нет. А твоя жизнь, твоё существование остались где-то за этим туманом. В душе поселяется паника. Появляется нестерпимое желание вернуть себе осязание жизни. И ты ходишь, бродишь по этому туманному лабиринту, старательно выискивая выход наружу.
        - Э-ге-ге! - громко прокричал я. - Кто-нибудь! Где я?
        - Внутри самого себя! - внезапно прозвучало откуда-то издалека.
        Я вздрогнул. Эти слова меня озадачили. Что значит, внутри себя? Как это понимать?
        Намереваясь испросить разъяснений, я пошёл в ту сторону, откуда послышался ответивший мне голос.
        По мере моего продвижения дымка постепенно слабела, пока не растворилась совсем. Туман остался позади. Я словно вышел из густого облака и оказался на открытом пустом пространстве. Впереди ясно различались пять человеческих фигур. Они стояли в ряд. Что-то в них показалось мне знакомым. Как будто я их уже где-то видел. Я ускорил шаг. Расстояние между нами сокращалось. Когда черты их лиц, наконец, стали различимы, меня словно ударили обухом по голове. Я остановился, как вкопанный. Это были мои сокурсники: Вишняков, Ширшова, Тагеров, Попов, Патрушева. Они стояли и молча смотрели на меня. Их обескровленные, отдававшие синевой лица были мрачны и угрюмы. Они медленно пошли мне навстречу. Первый шаг. Второй. Третий. В их движениях, как будто, не было ничего угрожающего. Но меня, тем не менее, пронзил дикий животный страх. Я стал стремительно отступать, затем развернулся и скрылся обратно в тумане…
        Я открыл глаза. На потолке играли солнечные зайчики. Утреннее солнце настойчиво било в окно. Я зевнул, потянулся и вытер со лба холодный пот.
        Какой странный видел я сон! Меня не покидало ощущение, что он нёс в себе какой-то глубинный, философский смысл. Моё подсознание явно пыталось мне что-то сказать. Но выбранная им форма оказалась столь завуалированной, что я ничего не понял.
        Непроницаемый туман… Где я нахожусь?… Внутри самого себя!.. Я выхожу из тумана на открытое пространство… Ребята… Я пугаюсь и снова скрываюсь в тумане…
        Что это может означать?
        Я зажмурился и резко помотал головой. Когда же мне, наконец, перестанут сниться всякие кошмары? Дай Бог, чтобы этот стал последним.
        Дверь палаты приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова Виктора Михайловича.
        - Готов? - спросил он.
        - Так точно! - бодро отрапортовал я и шутливо взял «под козырёк».
        Речь шла о долгожданной выписке. Сегодняшний день был последним, который мне предстояло провести в этой, успевшей уже мне опостылеть, больнице. Виктор Михайлович сообщил мне об этом накануне. Он зашёл ко мне в палату, тщательно меня осмотрел, послушал, после чего сказал:
        - Ну что, орёл, радуйся. Завтра тебя отпускаем. С завотделением я говорил - он не против. Хотя, вообще-то, денька два-три подержать тебя здесь ещё бы не помешало. Для окончательной поправки. Но, коль ты чувствуешь, что уже здоров, чего тебя мучить? Тебе действительно лучше побыстрее вернуться домой. Когда вокруг ничего не напоминает о пережитом, оно всегда быстрее забывается.
        У меня вырвался вздох облегчения. Я чуть не подпрыгнул от радости.
        - Да, вот ещё что, - поднял указательный палец врач. - Звонил твой декан. Передал тебе привет, пожелал выздоровления и просил передать, чтобы насчёт практики ты не беспокоился. Тебе её зачтут.
        - Огромное вам спасибо! - с чувством выдохнул я.
        - Не за что, - улыбнулся Виктор Михайлович.
        Вспомнив этот разговор, я словно посветлел. С какими же приятными, добрыми, отзывчивыми людьми сводит порой судьба!
        Я посмотрел на часы. Стрелки показывали начало девятого. Однако, пора вставать. Я поднялся с кровати, надел пижаму, прошёл в умывальник, совершил утренний моцион, затем сходил в столовую и позавтракал. Проделывая всё это, я ощущал какое-то странное, трудноописуемое чувство, которое возникает всегда, когда делаешь что-то в последний раз.
        Вернувшись в свою палату, я вытащил из-под кровати рюкзак, хорошенько упаковал в нём свои вещи, переоделся в свою одежду, подошёл к окну, облокотился на подоконник и стал ждать свою мать.
        Она появилась около десяти часов. Её лицо светилось неподдельным счастьем.
        - Поезд в четырнадцать сорок, - сообщила она, крепко обнимая меня. - Билеты я уже взяла.
        Бабки из соседней палаты, наблюдавшие эту сцену через неприкрытую дверь, умилительно прослезились.
        Мы отправились в кабинет завотделением, чтобы оформить все необходимые бумаги. Формальности, сопровождавшиеся разговорами про то да сё, заняли минут тридцать, но эти полчаса показались мне вечностью. Когда все справки были, наконец, написаны, я сказал матери, чтобы подождала меня на улице, а сам направился в палату, чтобы забрать оттуда свой рюкзак. Но там меня ожидал неприятный сюрприз.
        Палата была не пустой. В ней находилась куча народу. У окна стояли два вооружённых милиционера. У стены на стульях сидели Виктор Михайлович и Маша. Их лица выражали плохо скрываемое раздражение по отношению к непрошеным гостям. На моей кровати, развалившись и закинув ногу на ногу, полусидел-полулежал Николай Иванович.
        Я оторопел. Что всё это значит?
        По тому, с каким неприкрытым недружелюбием взирал на меня следователь, я понял, что он пришёл сюда не для того, чтобы просто со мной попрощаться. Меня охватило нехорошее предчувствие. По спине пробежал холодок. Я замер.
        - Чего встал? - обратился ко мне майор. - Проходи, не стесняйся. Присядь. Дверь только закрой, чтобы любопытные из коридора не заглядывали.
        Я плотно прикрыл дверь и уселся напротив Николая Ивановича на соседнюю кровать.
        - У меня к тебе будет несколько вопросов, - сказал он и кивнул головой на тумбочку. - Твоё?
        Я обернулся и увидел свой термос, который двумя днями ранее, вместе с грязной одеждой и некоторыми другими вещами, передал на хранение матери. «Эх, мама, мама!» - пронеслось у меня в голове.
        - Ну, моё. А что?
        Следователь вытащил из папки листок бумаги.
        - Вот заключение эксперта, - произнёс он, демонстрируя мне документ. - Согласно ему, на внутренних стенках колбы твоего термоса обнаружены следы растворённого в воде сильнодействующего снотворного под названием сибазон. Скажи мне, пожалуйста, как оно могло там оказаться?
        - Не знаю, - ответил я.
        - Не знаешь? - воскликнул Николай Иванович. - Очень жаль! Тогда другой вопрос. Вот заключение эксперта о содержимом желудка твоего друга Вишнякова. Из него явствует, что в нём также обнаружены следы растворённого в воде сибазона. Причём в такой же концентрации, как и в твоём термосе. Вишняков выпил его незадолго до своей смерти. Как ты можешь это объяснить?
        Я недоумённо пожал плечами.
        - Опять не знаешь? Вот незадача! - в голосе следователя отчётливо улавливалась едкая ирония. - Хорошо, третий вопрос. В кустах, недалеко от избушки, в том месте, где ты охотился на зайцев, мы обнаружили одну тяжеленную деревяшку. Наши эксперты нашли на ней следы крови Ширшовой. Очевидно, именно этой деревяшкой её и огрели по голове перед тем, как подвесить на дереве. Но самое интересное заключается в том, что помимо крови Ширшовой на ней ещё остались и твои пальчики. Что ты на это скажешь?
        - Не знаю, - пролепетал я, чувствуя, что холод сковывает меня всё сильнее и сильнее.
        Николай Иванович пристально смотрел на меня. Его взгляд словно пронизывал меня насквозь. Я не выдержал и отвёл глаза. Майор достал из своей папки опломбированный полиэтиленовый пакет. В нём лежала та самая бечёвка, с помощью которой я охотился в лесу. Откуда она у него? Я же выбросил её в мусорку в самый первый день своего пребывания в больнице.
        - Узнаёшь? - спросил следователь.
        Я помотал головой.
        - Твоя, твоя. Не отпирайся.
        Он достал новый листок бумаги.
        - Так вот, наши эксперты установили, что именно этой верёвочкой были задушены Вишняков и Попов.
        В моих глазах потемнело. В коленях появилась дрожь.
        - Послушайте, - возмутился я. - Что вы хотите этим сказать? В чём ёы хотите меня обвинить?
        Я постарался придать своему голосу грозные нотки, но не смог. Мой голос предательски сел, и в нём больше звучало паники, чем угрозы. В глазах майора появилась насмешка.
        - Обвинение тебе предъявят потом, - спокойно произнёс он. - А сейчас мы осмотрим твой рюкзак, который лежит у тебя под кроватью. Мы к нему не прикасались и ничего подкинуть туда не могли. Понятые это видели.
        Следователь кивнул на врача и медсестру. Я растерянно посмотрел на них. В их глазах явственно читался страх. Я нервно сглотнул слюну.
        В этот момент в палату вбежала моя мать.
        - Ну, что же ты не идёшь? - обратилась она ко мне. - Поезд уже скоро… А, здравствуйте, Николай Иванович! А я думаю, чего это он всё не выходит? Термос принесли? Вот спасибо. Я про него совсем и забыла.
        Ответом ей была напряжённая тишина. Мать оглядела всех, кто находился в палате. На её лице появилось беспокойство.
        - Что здесь происходит? - с волнением спросила она.
        - Здесь происходит обыск, - кряхтя, ответил майор, вытаскивая из-под кровати мой рюкзак.
        Мать недоумённо посмотрела на него.
        - Что случилось? Дима, объясни, что им от тебя надо?
        Следователь тем временем вывалил содержимое рюкзака на покрывало. Его внимание сразу же привлёк внушительный бумажный свёрток. Он взял его в руки и развернул. Виктор Михайлович изумлённо присвистнул. Моя мать громко ахнула:
        - Дима, откуда у тебя этот самородок?
        Я обречённо закрыл лицо руками.
        - Гражданин Лю Ку Тан, - сурово обратился ко мне Николай Иванович. - вы обвиняетесь в убийстве пятерых своих товарищей. Вот постановление о вашем аресте. Ознакомьтесь.
        Я дрожащими руками взял протянутую мне бумагу и попытался прочесть. Но буквы беспорядочно запрыгали у меня перед глазами.
        - Игра закончена, Дима, - мягко добавил следователь…
        Эпилог
        Тяжёлая дверь тюремной камеры с лязгом захлопнулась, окончательно изолировав меня от остального мира. А может, наоборот, остальной мир от меня? Не знаю. Я чувствовал себя бесконечно несчастным и одиноким, и отчаянно метался в поисках ответа на вопрос: что со мной произошло? Как меня, совершенно нормального, вроде бы, человека, вдруг угораздило превратиться в убийцу? Что это, бессмысленная случайность или апогей законов моей души?
        Раскаяние! Религия представляет его как проявление силы духа, а житейство, наоборот, как результат осознания своей слабости. Так что же это всё-таки такое, благо или вред? И не есть ли оно просто следствие душевного авитаминоза, то-есть душевного голода, достигшего своей максимальной силы? Стоит ли им мучиться, или следует просто покориться ему, как неотъемлемой данности?
        Когда всё это началось? Когда я впал в тот самый бред, коим сейчас горько каюсь? В тот момент, когда увидел золотой самородок в руках Вишнякова, или всё же значительно раньше? Наверное, всё-таки, второе.
        Будучи ребёнком, я совершенно не задумывался о несправедливости, царящей в этом мире. Но постепенно, с возрастом, я стал всё острее и острее реагировать на окружавшее меня неравенство. Во мне стала развиваться лютая ненависть ко всем тем, кого принято называть баловнями судьбы: к своим ровесникам, не сделавшим ровным счётом ничего для приобретения достатка, в котором я видел главное жизненное счастье, а лишь просто унаследовавшим его от своих родителей. Терпеть их снобизм, высокомерие, откровенную снисходительность, а то и просто ничем не прикрытое пренебрежение было невыносимо. И тогда я решил, что сделаю всё, что смогу, дабы подняться выше их уровня. Я был готов расшибиться в лепёшку, лишь бы испытать тот краткий миг торжества, когда ты с высоты своего положения насмешливо смотришь на того, кто когда-то считал тебя ничтожеством по сравнению с собой. Я откровенно завидовал тем ребятам, для кого жизненное счастье заключалось не в материальных возможностях, а в чём-то другом. Но я был не такой. Я не мог жить так, как они. У меня был не тот менталитет личности. В этом, наверное, и заключается моя
главная беда.
        Закончив школу, я смог поступить в престижный ВУЗ. МГУ! Куда ещё престижнее? Кто скажет, что это не так? Я этого страстно желал. Я долго и скрупулёзно к этому готовился. И когда после вступительных экзаменов я увидел свою фамилию в списке зачисленных, я был буквально на седьмом небе от счастья. На первых порах меня жгла эйфория. Мне казалось, что я из категории «никто» теперь прочно перешёл в категорию «кто-то». Но, повращавшись в среде своих сокурсников, я снова стал ощущать раздражение. Здесь тоже хватало баловней судьбы, и гораздо фартовее тех, которые учились со мной в школе. Сколько раз я тешил себя надеждами, что у меня всё будет хорошо, и что я обязательно достигну желаемых высот. Нужно только подождать. Но время - штука долгая, а блага хочется прямо сейчас.
        Когда Вишняков продемонстрировал найденный им самородок, во мне взыграла лютая досада. Вот он, ещё один счастливчик! В одночасье, без всякого труда, стал обладателем целого состояния! Ну почему удача снова улыбнулась кому-то другому, а не мне?
        Это была последняя капля, которая переполнила чашу моего терпения. После этого в меня словно вселился бес. Все глубоко заложенные, а потому остававшиеся доселе во мне невидимыми, пороки в одночасье вылезли наружу, полностью завладели мной, и стали определять все мои мысли и действия. Я целиком оказался в их власти. У меня не нашлось сил, чтобы хоть как-то противостоять своему «мистеру Хайду».
        Завладеть самородком! Любой ценой! Именно это стало моей главной целью. Моя мысль лихорадочно работала, выискивая подходящий план. И он был найден. План коварный, дьявольский, преступный. Но меня это не смутило. Его отправной точкой стал момент, когда мучимые чёрной завистью Тагеров и Ширшова демонстративно отвернулись от Сергея, а Попов и Патрушева последовали за ними. Вишняков был удручён. Его это шокировало. В нём вспыхнула лютая обида. А в таком состоянии человек невольно тянется к любому, кто проявит к нему хоть какое-то дружеское участие. Этим-то я и воспользовался. Сергей очень быстро проникся ко мне доверием. Мне оставалось только убедить его сделать так, как мне было нужно. Это не составило большого труда.
        - Нет, ты видишь, что они делают? - бушевал он, когда мы отправились на охоту. - Ты видишь? Носы отвернули! Не разговаривают! Бойкот мне объявили! Бойкотчики хреновы!
        Думают, я сломаюсь! Щас! Фигушки! Не на такого напали!
        - Как бы они чего не замыслили, - озабоченно покачал головой я. - Что-то их поведение мне сильно не нравится.
        - А что они могут замыслить?
        - Взбешенные завистью люди способны на многое. Вот, например, проснёшься ты завтра утром, а самородка нет. Спрашиваешь: ребята, а где моя находка? Все только плечами пожимают. Мол, не знаем, и всё тут.
        В глазах Вишнякова появилась тревога. Он призадумался. Заметив это, я продолжил накрутку:
        - Но даже если здесь у тебя его не уворуют, ты уверен, что это не сделают позже? Например, в экспедиции. Зря ты, вообще, его показал. Держал бы лучше тихонько при себе, чтобы никто не знал.
        Сергей схватился за голову.
        - Ох, какой же я дурак! - простонал он. - Что же мне теперь делать?
        Я пожал плечами, изобразил глубокое раздумье и через некоторое время произнёс:
        - Тебе нужно всех убедить, что самородок ты потерял. Над тобой, конечно, поязвят, посмеются, позлорадствуют. Ничего, перетерпишь. Главное для тебя сейчас - это сохранить свою находку. А сохранишь ты её только в том случае, если все будут уверены, что у тебя её больше нет.
        - Легко сказать, убедить. А как это сделать? Прийти и заявить: мол, потерял в лесу? Кто в это поверит? Их сейчас такая жаба душит, что её калёным железом не выжечь.
        - Есть одна идея, - заговорщически подмигнул ему я. - Но для этого придётся разыграть небольшой спектакль…
        От моего предложения Вишняков пришёл в восторг.
        - Ну ты и придумал! - восклицал он. - Такие розыгрыши даже мне не приходили на ум, хотя я в них большой мастак. Согласен. Давай.
        С этого момента его участь была предрешена.
        Наше представление удалось на славу. Поздно вечером, сославшись на то, что невдалеке якобы раздаются чьи-то шаги, которых на самом деле, конечно, не было, Сергей вышел из избушки. Отойдя на некоторое расстояние, он изобразил жуткий, душераздирающий крик. Пока наши спутники гадали, что с ним случилось, а я удерживал не в меру разошедшуюся Патрушеву, рвавшуюся прийти ему на выручку, Вишняков вернулся обратно, обмазал лицо сажей от костра, налепил на него куски заячьей шкурки, подошёл к окошку и негромко постучал. Это был условный сигнал. Услышав стук, я должен был зажечь керосиновую лампу и поднести её к окошку, чтобы все увидели загримированную физиономию Вишнякова, но только мельком, чтобы его никто не успел узнать. Сергею удалось скорчить такую зверскую гримасу, что даже я, знавший, что это он, струхнул не на шутку и выронил из рук лампу отнюдь не специально. Как мы и предполагали, наши спутники оказались до смерти напуганы. Всех охватила уверенность, что в лесу обитает некое чудовище, и что это именно оно напало на Вишнякова. Прозвучавшие накануне рассказы Сергея о Снежном Человеке составили
хороший фон, и оказались как нельзя кстати. Но дальше мой замысел предполагал совсем не то, что я обрисовывал Вишнякову.
        - Завтра ты возвращаешься, - говорил ему я, - и поёшь, что на тебя, мол, напала какая-то огромная человекообразная обезьяна, что ты от неё еле спасся, и что самородка при тебе уже нет. Швырнул, мол, в неё с перепугу, когда улепётывал, а где - уже не помнишь. Попробуй теперь его найди. Если захотят - пусть ищут.
        - А поверят? - усомнился Сергей.
        - Должны поверить, - убеждающе произнёс я. - Для правдоподобия изорви на себе одежду, изобрази следы побоев, измажься кровью. В общем, веди себя так, как будто ты со страху съехал с катушек.
        - Попробую, - усмехнулся Вишняков. - Я в детстве когда-то в театральном кружке занимался. Какие-то актёрские навыки, надеюсь, ещё остались. А где мне ночевать? Под открытым небом?
        - Ничего, переживёшь, - сказал я. - Хотя, конечно, и продрогнешь, но зато свою находку сохранишь. Не нужно было трепать языком.
        - Это точно, - тяжело вздохнул Сергей.
        На следующее утро была назначена наша с ним тайная встреча, на которой мы собирались обсудить итоги ночного «спектакля». На ней-то я и наметил осуществить свой истинный план. Отделавшись под благовидным предлогом от Алана и Вани, я отправился в условленное место.
        - Ну как? - спросил Вишняков.
        - Высший класс! - воскликнул я. - Все чуть в штаны не наложили от страха. Жаль, ты не видел Тагерова. Это были неописуемые кадры!
        И я рассказал ему сильно приукрашенные подробности того, что творилось ночью в домике. Сергей буквально давился от хохота. А я смотрел на него и думал: «Бедняга, ты даже не знаешь, что тебя сейчас ждёт».
        - Да, кстати, - якобы спохватился я, и протянул ему термос, - я тебе воды принёс. Попей.
        Вишняков благодарственно кивнул, отвинтил крышку и принялся жадно пить. Я с напряжением смотрел на него. В этой воде были растворены таблетки снотворного, которые я накануне украл у Лили, когда она попросила меня достать соль из своего рюкзака. Подействуют ли? Не подкачают?
        Сделав несколько глотков, Сергей поморщился.
        - Что-то немного горчит, - заметил он.
        - Так это же не водопроводная вода, а дождевая, - нашёлся я. - Пей, не бойся. Она не ядовитая. Мы все её уже пили. И, как видишь, живы-здоровы. Другой воды всё равно нет.
        Вишняков немного подумал, но затем всё же осушил термос до дна. Через некоторое время он бессознательно откинулся на землю. Убедившись, что он крепко спит, я воровато оглянулся по сторонам. Наступил решающий момент. Собравшись с духом, я накинул на его шею бечёвку и задушил. Сергей даже ничего не почувствовал. Перед самой смертью он, правда, пришёл в себя, открыл глаза и лихорадочно попробовал освободиться, но было уже поздно. Немного побрыкавшись, он затих.
        Было ли мне в тот момент страшно? Конечно, было. Не так-то это просто решиться на убийство. Но лежавшее в кармане Вишнякова золото подавило во мне все сомнения. Я вдруг почувствовал, что убивать - это не так уж и тяжело. В какой-то степени это даже приятно. Ведь убийство придаёт остроту ощущений и наделяет чувством абсолютной власти над своей жертвой.
        Сейчас, после прозрения, я, конечно, ужасаюсь своему безумию. Как я мог такое совершить? В тот момент я словно не управлял собой. Будто кто-то дёргал меня за ниточки, словно куклу-марионетку, и заставлял делать то, что совершенно противоречило моему естеству.
        Когда самородок оказался в моих руках, я почувствовал, как сильно забилось моё сердце. «Всё! - подумалось мне. - Вот я и достиг своей цели! Я - обеспеченный человек! До чего же упоительно это осознавать!».
        Вдоволь налюбовавшись ярко сверкавшим на солнце золотом, я предусмотрительно решил пока не брать его с собой. Я закопал самородок в землю перед кустом, затем оттащил труп Сергея, забросал его ветками, поохотился, после чего, как ни в чём не бывало, вернулся с дичью обратно к избушке.
        Чувствовал себя я неважно. Моё настроение представляло собой какой-то странный симбиоз. С одной стороны - торжество, а с другой - тревога и беспокойство. Смешение всего этого образовывало столь едкий осадок, что он буквально проедал меня насквозь. Как я ни старался выглядеть хладнокровным, душевая разбалансированность всё же давала о себе знать.
        «Ты убил человека! Ты убил человека!», - непрестанно звучало у меня в ушах.
        Нет, это было не осознание ужаса содеянного, не раскаяние, не покаяние. Всё это появились потом, гораздо позже. А в тот момент это был просто страх перед возможным разоблачением. А если поймут? А если догадаются? А если узнают?
        Мои глаза застилала чёрная пелена. Колени пробирала дрожь. Внутри накопился столь мощный отрицательный энергетический заряд, что я уже не мог больше удерживать его в себе. Именно этим и объясняется то несвойственное мне ожесточение, с каким я разделывал глухаря. Вонзая нож в его жирную, откормленную тушку, я словно подвергал себя разрядке. Дрожь немного унялась, но полностью отойти от случившегося я, конечно, не смог. Мне даже пища не лезла в горло, хотя я был жутко голоден.
        Видит Бог, я не хотел больше никого убивать. В этом не было необходимости. Но обстоятельства сложились так, что пришлось снова обагрить свои руки кровью.
        Поначалу всё шло неплохо. Самородок был у меня. Я был вне подозрений. Убийство Вишнякова приписывалось Снежному Человеку. Правда, меня заставил немного поволноваться этот тихоня Ваня. При всей своей забитости и недалёкости, мыслил он, надо отдать ему должное, довольно ясно. Его наблюдения относительно времени и места убийства Сергея были верны. Если бы мои спутники осмыслили бы их более глубоко, и более детально сопоставили бы все обстоятельства, моё разоблачение стало бы неминуемым. Но этого не произошло. Их больше занимало, где находится драгоценная вишняковская находка, а не то, кто виновен в его смерти.
        Раздавшиеся ночью возле домика шаги только укрепили веру моих спутников, что в лесу обитает некое загадочное существо. Хотя, скорее всего, на самом деле они принадлежали какому-то животному, например лосю, забредшему к избушке в поисках корма. Я не стал их в этом разубеждать, и это помогло мне отвести от себя подозрения на следующее утро, когда я совершил второе убийство.
        Я даже и не заметил, как Лиля увязалась за мной. Я торопился проверить, цел ли мой самородок, не выкопал ли его кто? Когда я извлёк его из земли, за моей спиной вдруг раздался разоблачительный возглас:
        - Так-так!
        Моё сердце едва не выскочило из груди. Я вздрогнул и стремительно обернулся. Ширшова пристально смотрела на меня. Её глаза светились лютой жадностью. Но мой управляемый пороками разум мгновенно подсказал мне, что делать дальше.
        - Ты посмотри, сколько здесь золота! - дружелюбно воскликнул я. - Здесь не одно, а целых десять состояний!
        Лиля подошла поближе и доверчиво наклонилась к кустам. Я вскочил, схватил валявшуюся рядом палку, и что было сил ударил её по голове. Ширшова охнула и рухнула на землю. Я вытащил бечёвку, и спустя несколько минут Лили не стало. После этого я оттащил её подальше и подвесил на дереве, старательно имитируя суицид. Затем я на всякий случай нарисовал на земле огромный шестипалый след. И, как потом выяснилось, не зря. Он мне очень помог, когда проницательный Попов решительно отверг версию Лилиного самоубийства. Меня опять никто не заподозрил. Мои спутники поверили, что здесь снова не обошлось без Снежного Человека. Они были настолько напуганы, что решили не медля покинуть эти места. В мои планы это, конечно, не входило. Но мне, скрепя сердце, всё же пришлось подчиниться воле остальных. Оставаться одному, рядом с двумя убитыми мною сокурсниками, было страшновато.
        Ещё через день мне пришлось убить Алана. Когда мы с Ваней и Юлей оставили его у костра вместе с нашими вещами и отправились добывать провиант, я вдруг вспомнил, что оставил самородок в рюкзаке. Я решил вернуться и для спокойствия души забрать его с собой. Но когда я приблизился к месту нашего привала, мне предстала довольно настораживающая картина. Тагеров связанными за спиной руками копался в моих вещах. Очевидно, он искал свою «соду». Обнаружил он самородок, или нет - я не знаю. Но рисковать было нельзя, ибо вопрос стоял жёстко: либо я его, либо он меня. Я вытащил перочинный нож, тихонько подкрался к нему сзади и полоснул лезвием по горлу. Алан отпрянул в сторону и, издавая булькающие звуки, принялся метаться по земле. Кровь била из него фонтаном. Очевидно, я задел сонную артерию. Силы Тагерова стремительно иссякали. Немного подёргавшись, он упал у дерева и затих.
        Оглянувшись вокруг, я достал из своего рюкзака самородок, положил его в карман куртки, быстро нарисовал на земле огромный шестипалый след, и стремглав бросился прочь. Облюбовав место для охоты, я устроился в засаде, и сидел там до тех пор, пока Патрушева и Попов не обнаружили труп Алана.
        Какими бы железными ни были нервы, три убийства, конечно, не проходят бесследно. Меня вдруг охватило чувство обречённости. Я никак не мог избавиться от ощущения близости страшного конца. Я словно стоял на тонкой проволоке посреди огромной бездонной пропасти, и постепенно терял равновесие. Любой маломальский холодок во взгляде, любая мало-мальски натянутая нотка в голосах Юли и Вани вызывали во мне панику. А вдруг они обо всём прознали, и скрывают это, чтобы я от них не сбежал?
        Наибольшее беспокойство мне причинял Попов. По его задумчивым глазам я почувствовал, что он о чём-то догадывается. И когда он мельком, поддавшись нажиму Патрушевой, проговорился о своих раздумьях, я понял, что он стал для меня опасен. Решиться на четвёртое убийство после трёх предыдущих было нетрудно. Но убить человека, не так давно спасшего тебе жизнь, всё же нелегко. Я долго метался в сомнениях. Но инстинкт самосохранения в конечном итоге одержал верх.
        Это произошло ночью. Отдежурив свою смену, я разбудил Ваню, а сам занял его место в «балагане». Убедившись, что Юля крепко спит, я снова вылез наружу. Попов с опаской покосился на меня.
        - Нужда, - непринуждённо улыбнулся я, объясняя своё внезапное появление, и зашёл за куст. Теперь нужно было сделать так, чтобы Попов подальше отошёл от костра.
        - Фью-ю-ють! - удивлённо присвистнул я, делая вид, что заметил нечто из ряда вон выходящее. - Ты только посмотри, что здесь лежит! Как мы сразу этого не заметили!
        Ваня немного поколебался, но потом всё же встал и подошёл ко мне.
        - Смотри, - указал я вниз.
        Он наклонил голову. В этот момент я повалил его на землю, накинул на шею бечёвку и принялся душить. Попов сопротивлялся, как мог. Он отчаянно боролся за свою жизнь. Но я был сильнее. Когда его тело безжизненно обмякло, я отпустил его и затрясся в беззвучных рыданиях. Мне стало нехорошо. В тот момент во мне вдруг резко изменилось восприятие собственной жизни. Она перестала казаться мне светлой, и теперь представлялась сплошь в чёрных тонах. Смерть Вишнякова, смерть Ширшовой, смерть Тагерова порождали во мне лишь страх, что кто-то прознает о моей к ним причастности. Но, убив Попова, я впервые почувствовал ужас от самого содеянного. Почему я вдруг решился обрести достаток ценою убийства? Вопрос стоял не только в том, правильным ли было это решение. Важно было другое: действительно ли его породил мой собственный разум?
        На ум стали приходить воспоминания детства. Случаи, когда кто-то целенаправленно допускал подлость в отношении другого, и явно от этого выигрывал. Жанна и Агафониха, Шпиляков и дед Макар. Этими воспоминаниями я невольно пытался найти себе оправдание. Я убеждал себя, что счастье не возникает само собой, и что его нужно завоевать. Что это - жизненная аксиома. Жестокая, безнравственная, но всё же аксиома. Я старался не думать о том, что и Жанна, и Шпиляков, спустя какое-то время, были жестоко наказаны за свои деяния. Наказаны самой жизнью. Новый брак у Жанны не задался. Второй муж от неё вскоре ушёл. Она потом ещё долго пыталась устроить свою личную жизнь, но все её попытки терпели крах. В конце концов, она спилась, и в настоящее время влачит убогое, жалкое существование. Шпиляков тоже недолго радовался. В один прекрасный момент с ним случился паралич, и его дети, дабы он им не мешал, сбагрили его в дом инвалидов, где он, неподвижный, одинокий и заброшенный мучается до сих пор, мечтая о смерти.
        Так что же это выходит? Что счастье на чужой беде не построишь? Как ни крути, получается, что так. Завоёванное таким образом счастье - это не настоящее счастье, а лишь его видимость. Такое счастье недолговечно, ибо, спустя какое-то время, допущенная тобой подлость обязательно вернётся к тебе обратно, как бумеранг.
        Юля! Её смерть отозвалась в моём сердце особенной болью, какой только может отозваться смерть человека, с которым был близок. Нет, я её не убивал. Но непосредственная вина за её гибель всё же лежит на мне.
        Какую трогательную заботу проявляла она, когда я, упав с дерева, сломал руку! С какой готовностью она бралась за всё то, что казалось для неё непосильным! С каким мужеством и стойкостью она всё это выполняла! Какой любовью и нежностью светились её глаза, когда она смотрела на меня!
        Чёрт меня дёрнул накинуть на её плечи свою куртку, когда мы сидели у болота! Не сделай я этого, она осталась бы жива, и я, возможно, не мучился бы сейчас такими угрызениями совести. Тогда я совсем забыл, что в кармане моей куртки лежит эта злополучная вишняковская находка. Угораздило же Юлю её случайно нащупать!
        Я сидел и задумчиво смотрел на болотную тину, как вдруг почувствовал на себе пристальный взгляд своей сокурсницы. Я повернул голову. Юлины глаза выражали страх и негодование. Я изумлённо открыл рот, совершенно не понимая причину этого. Тут она подняла руку. На её ладони лежал золотой самородок.
        Холод пронзил меня до самых костей. Моё сердце замерло. Кровь словно остановила своё течение. Во рту пересохло. Юля сбросила с себя мою куртку, словно это была ядовитая змея, и стала медленно отодвигаться. Я лихорадочно пытался придумать, каким образом бесследно исчезнувший после убийства Вишнякова самородок вдруг взял, да и оказался у меня. Но по лицу Патрушевой я понял, что это будет напрасным. Очевидно, она обо всём догадалась.
        Юля отодвигалась от меня всё дальше и дальше. Я неподвижно смотрел на неё.
        - Дима, как ты мог?! Как только ты мог?! - с ужасом прошептала она.
        - Да, смог! - вскричал я, усилием воли выдирая из своего мозга разъедавшую его слабость. - Представь себе, смог! Жизнь у нас такая, вот и смог! Я тоже хочу жить! Именно жить, а не существовать! Почему жить в достатке должны другие, а не я?! Чем я хуже них?!
        Я приподнялся, намереваясь подойти к ней, но Юля решительно выставила руку вперёд.
        - Не приближайся! - решительно потребовала она; её голос дрожал, глаза покраснели, а по щекам потекли слёзы. - Я не хочу быть рядом с тобой. Ты понимаешь, какая ты мразь?! Ты не человек! Ты отвратительное мерзкое животное! Почему же ты до сих пор ещё не убил меня?
        - Недосуг было! - с наигранной бравадой ответил я. - Но это можно исправить.
        - Ты за всё ответишь! Ты за всё будешь наказан!
        - И кто же меня накажет? - усмехнулся я, неторопливо подходя к ней всё ближе и ближе. - Уж не ты ли? Не балуй, отдай-ка мне мою добычу.
        Юля посмотрела на самородок, который продолжал оставаться в её руке, размахнулась, и изо всех сил швырнула его мне в лицо.
        - Возьми!
        Меня пронзила резкая боль. Я отшатнулся и схватился за нос. Почувствовав, что по руке что-то потекло, я отвел её в сторону и увидел кровь. Вид собственной крови меня буквально взбесил.
        Юля, совершенно забыв про выструганный ею шест, бросилась к болоту и принялась стремительно перебираться на другой берег.
        «Её нужно остановить! - с леденящей сердце ясностью пронеслось у меня в голове. - Иначе мне крышка. Или я, или она. Третьего не дано».
        Я подобрал шест и бросился вслед за ней. Осторожно перебираясь с кочки на кочку, я раз за разом выбрасывал его вперёд, стремясь сбить Юлю с ног, но всё никак не мог её достать. Юля держалась от меня на вполне приличном расстоянии. Но по мере нарастания глубины её скорость замедлялась. И вот, когда мне уже почти удалось её догнать, она вдруг споткнулась и упала в трясину. Вязкое дно стало стремительно засасывать её в себя. Юля попыталась выбраться, но ничего поделать не могла. Она уходила под воду всё глубже и глубже. Когда над поверхностью осталась только её голова, она осознала неотвратимость страшной смерти и впала в паническую истерику.
        - Дима! Спаси меня! Спаси! - отчаянно кричала она. - Я никому ничего не скажу! Клянусь, не скажу! Вытащи меня отсюда! Дима! Димочка! Я прошу тебя! Я умоляю!..
        Но я не двигался с места и только молча наблюдал за этим ужасным зрелищем. Юлина голова уходила под воду всё ниже и ниже, пока не скрылась в ней совсем.
        Вернувшись на берег, я поднял валявшийся на земле самородок и долго-долго смотрел на него. Во мне бушевал порыв выкинуть его в болото, но я так и не решился этого сделать. Слишком уж дорого он мне достался. Если я его выкину, получится, что все эти жертвы были напрасными и бессмысленными, и что я мучился зря.
        Я аккуратно очистил самородок от налипшей на него грязи, полюбовался его блеском и бережно положил в рюкзак, каким-то шестым чувством ощущая, что этим самым делаю себя безнадёжно обречённым…
        Вот и всё!
        Выводя эти строки, я никак не могу избавиться от чувства какого-то всеобъемлющего конца. Наверное, это действительно так. Для меня это на самом деле конец. Конец свободы. Конец надежд. Конец радости. А вместе с этим, наверное, и конец жизни. Разве можно считать жизнью жизнь в неволе?
        Мир, который меня окружал, оказался мною же и разрушен. Свет померк, и вокруг всё стало черным-черно. Закончилась и эта повесть. Эта, воистину, чёрная для меня повесть…

2010 г.