Огонь Михаил Харитонов
        Харитонов Михаил Огонь
        МИХАИЛ ХАРИТОНОВ
        Огонь
        Красная, красная кровь
        Через час уже просто земля,
        Через два на ней цветы и трава,
        Через три она снова жива
        И согрета лучами звезды
        По имени Солнце.
        В. Цой
        2015. Пустыня Негев.
        В Рабочем Зале, как всегда, стоял тяжелый шум - как будто шел дождь. Свежая кровь стекала по рогам жертвенника и падала на мраморный пол. Жертвоприношение было почти завершено: двое молодых служителей, стоя по щиколотку в жиже, заби вали последнего телёнка. На другом столе лежало человеческое тело, покрытое набухшей от крови тряпкой. Ночью Огонь был неспокоен, и пришлось использовать заключённых. Теперь камеры были пусты.
        - Мы больше не можем вас покрывать, - неприятный голос премьера оторвал Пер восвященника от его мыслей. - Когда-нибудь это всё равно вылезет наружу. И нас просто сметут. Если кто-нибудь узнает...
        Первосвященник грустно улыбнулся.
        - Слова, слова, слова. Если бы Огню нужны были наши слова, я бы всю жизнь провел вот здесь, на коленях, за молитвой. Но Огню не нужны наши молитвы. Ему нужна кровь. Кровь, в которой душа. Больше ничего.
        - Мы не можем давать еще людей. Используйте животных. Сколько хотите. Уве личьте жертвы.
        На руку Первосвященнику села муха. Первосвященник стряхнул ее и поморщился.
        - Мы уже делали это. Тогда Он начинает требовать ещё и ещё.
        - Что значит требовать? - скривился премьер.
        - Мы все, работающие здесь, чувствуем Огонь. И я таки Вам скажу, что это неприятное чувство. Понимаете, он голоден. Всегда голоден. Когда он спокоен, мы можем думать, что он сыт, но он всегда голоден.
        - Это какая-то чушь... - премьер скривился еще сильнее, будто поел кислого.
        - А это не чушь? - Первосвященник показал на жертвенник. - Этому Вас тоже не учили в Оксфорде? Правильно, этому Вас таки не учили этому в Оксфорде. Потому что в Окс...
        - Перестаньте паясничать. Я не учился в Оксфорде. Я закончил Иерусалимский Университет.
        Первосвященник махнул рукой.
        - Давайте не будем морочить друг другу голову. Мне нужно еще людей. Возьмите их где хотите. Иначе всё кончится. Вообще всё. Вы сможете еще раз зажечь Огонь?
        - Нет, - помолчав, ответил премьер. - Вы знаете, мы строим ещё одно кольцо, но...
        Жуткий, тяжелый рёв откуда-то из-под земли прервал его разглагольствования.
        - Это резервные охладители, - сказал Первосвященник неожиданно спокойно. - Огонь проснулся.
        Огонь висел в пустоте, удерживаемый Силой. Каждое мгновение он вспыхивал, сжимался, бросался на невидимые стены, извивался, угасал и вспыхивал снова. Силы, удерживающие Огонь в пустоте, были велики, но он был сильнее, и мог их одолеть. Или угаснуть. Он был живой, и он ненавидел жизнь. И он был голоден.
        Голод и удерживал его. Время от времени откуда-то сверху, с легкостью про ходя сквозь камень, металл и даже сквозь невидимые кольца Силы, прямо в Огонь стекало что-то невидимое - то самое, что растворено в живой крови. Люди называли это "душой". Огонь это никак не называл. Он притягивал это к себе и сжигал это. После этого он успокаивался - на какое-то время.
        Но сейчас он был голоден.
        Еще со времен службы в "Сайерет маткаль" премьер вывел для себя правило: все нештатные ситуации похожи друг на друга. Потом это хорошо помогало ему в поли тике. На самом деле неважно, воют сирены или звонят телефоны. Неважно, по каким коридорам бегут люди, и одеты ли они в камуфляж или в серые костюмы, держат ли они в руках "узи" или кожные папки с документами. Важно, насколько четко отда ются приказы, контролирует ли ситуацию младший комсостав, насколько оперативно получает информацию штаб, а главное - на месте ли тот человек, который знает, что нужно делать. Потому что если его не успевают найти вовремя, суета быстро превращается в панику, паника - в хаос, а хаос - в катастрофу.
        Там, внизу, в Корпусе Шин, рабочие, как белые муравьи, поднимались по прива ренным к корпусам охладителей лесенкам. Наверху, в диспетчерской, дежурный срывал пломбы с опечатанных шкафов и нажимал на красные кнопки, выводя установку на критический режим. Но всё это была та самая суета нужная, необходимая, но быстро превращающаяся в панику.
        Премьер знал, что на сей раз тот, кто должен принять решение - это он сам. И знал, какое решение от него требуется.
        Обмотки сверхпроводящих магнитов охлаждались жидким азотом. Лучшая в мире израильская сверхпроводящая керамика теряла сопротивление при минус ста пятиде сяти, но была чувствительна к плотности поля. Гелиевое охлаждение было более надежным, но резервные мощности не были рассчитаны на длительную работу. Да и никаких мощностей не хватило бы, чтобы удержать Огонь.
        Двое служителей держали за руки третьего: на него выпал жребий. Тот не выры вался, но и на ногах держался с трудом. На его лице был даже не ужас, а просто недоумение: он как будто никак не мог поверить в то, что сейчас будет. Когда резак вонзился ему в висок, он только вздрогнул. Некоторое время он старался не кричать, но после третьего удара начался тот глухой вой, который так часто снился по ночам молодым служителям, еще не привычным к службе. Но он не мог заг лушить тяжелого рёва из Корпуса Шин, где надрывались резервные охлаждающие уста новки.
        Когда свежая кровь потекла по рогам жертвенника, в вое охладителей начал прорезываться визг: установки вышли на критический режим.
        Второго и третьего зарезали быстро, почти не по правилам.
        Грузовик был пропущен на территорию комплекса без пропуска. Личного распоря жения премьера для этого было недостаточно: Комплекс пользовался автономией. Но распоряжение подтвердил профессор Карив: этого было достаточно.
        В грузовике сидели солдаты. Они были молоды, веселы, некоторые жевали резинку. Когда прибыл второй грузовик и им пришлось разгружать черные пласти ковые мешки, в которых что-то шевелилось, никто уже не улыбался.
        - Я никогда себе не прощу. Но ведь мы не можем отказаться от этого, сказал премьер. - Просто не можем. Это наш единственный козырь. Чёрт возьми, это вопрос выживания.
        Они подошли к окну. Территория Комплекса сияла огнями.
        - Дешёвая энергия. Они называют это дешёвой энергией.
        Первосвященник промолчал. Его лицо было тёмным.
        - Национальная гордость, - премьер сжал кулаки. - Наша национальная гор дость. Единственный в мире действующий термоядерный реактор. Умные еврейские головы нашли способ стабилизировать дейтериевую плазму. И не хотят поделиться этим секретом с мировым сообществом. Обрекая его тем самым на сохранение мораль ного устаревшего энергетического комплекса...
        Из-за стены донесся отчаянный вопль забиваемой жертвы.
        ...а третий мир - на нищету и отсталость, - с чувством закончил премьер. - Проклятые евреи опять во всём виноваты.
        - Иногда мне кажется, что так оно и есть, - ответил, наконец, Первосвящен ник. У него дрожали руки: ближе к вечеру ему пришлось встать к жертвеннику самому.
        - Не надо, профессор, - премьер слегка сжал его локоть. - Никто не виноват. Разве что я. Когда арабы объявили нам нефтяную блокаду, мы могли сдаться.
        - То есть ликвидировать Эрец Исраэль. И снова уйти в галут. Навсегда.
        - Да. Возможно, это было бы не самым худшим выходом. Но у нас оказалась краплёная карта в рукаве. Вашими молитвами, профессор, мы больше не нуждаемся в нефти.
        - Да, не нуждаемся. Теперь мы нуждается в крови, - Первосвященник стара тельно смотрел куда-то в сторону.
        - Вообще-то это обычная цена существования, - премьер поморщился. -Просто в нашем случае это... я бы сказал, слишком выпукло.
        - Недавно вы говорили мне, что больше не можете покрывать нас, Когда-нибудь вы действительно не сможете. Я бы, наверное, не смог.
        - Вы не пытались узнать, почему это действует? Что это вообще такое?
        - Не знаю, - нехотя ответил Первосвященник. - Мы ровно на том же месте, что и в начале исследований. Мы знаем, что в живой крови содержится нечто. Что оно способно производить странные эффекты с плазмой. И что этого больше в овце, чем в крысе, а в человеке больше, чем даже в стаде овец. И что оно в нем какое-то другое. Ну и ритуал. Кровь надо вытачивать из жертвы по правилам. Странно, что они так хорошо совпадают с тем, что написано в старых еврейских книгах... Остальное - догадки.
        Премьер промолчал.
        - Завтра вам привезут еще телят и ягнят, - наконец, сказал он. - И, может быть, ещё несколько человек. Но больше у меня ничего нет. Пока нет. Мы должны сократить количество жертв.
        - За счёт чего, господин премьер-министр, мы будем сокращать количество? За счёт качества?
        Профессор внезапно осёкся.
        Премьер тяжело вздохнул.
        - Да, профессор, я именно об этом. Ну, к тому, что мы знаем о... о крови и душе.
        Первосвященник вздрогнул.
        - Нет, - сказал он глухо. - Я... я не могу. Правда не могу.
        - Только не надо этого, профессор. Почему вы заказываете телят и ягнят, а не коров и овец? Потому что "этого" больше в молодых, чем в старых. И в них оно какое-то другое, не так ли?
        - Я не детоубийца. Я не детоубийца, слышите?!
        - Только не надо вот этого, профессор. Мы все здесь убийцы. Только что мы убили тридцать человек. Молодых, сильных. И если можно будет уменьшить жертвы...
        - Хорошо. Имейте в виду, младенцы таки должны быть здоровыми. Вы сможете нам это обеспечить?
        - Может быть. Да... вы говорили, что чувствуете Огонь.
        - Да. Сейчас он спит. Но скоро он проснется, и потребует ещё.
        - Может быть, когда мы построим второй стеллатор...
        - ...то нам придется расширить камеры под Рабочим Залом. Нам нужна будет детская комната. Кроватки. Бутылочки с молоком. Вы таки представляете себе эти бутылочки с молоком?
        - Прекратите. Прекратите немедленно.
        - Что прекратить? Этот мир, да?
        Профессор широко развёл руками.
        - Если бы я действительно верил во что-то такое... В высшее начало. В Творца миров. Но Творец миров не допустил бы того, что мы делаем, правда?
        Премьер почесал нос.
        - Не знаю. Я, наверное, не очень хороший теолог... Мы договорились. Не спра шивайте меня, как я этио сделаю, но... устраивайте свою детскую комнату.
        - Нашу, господин премьер. Нашу детскую комнату.