Приют забытых душ Юрий Владимирович Харитонов
        Вселенная «Метро 2033» #0
        Неизвестные крадут детей. Забирают из семей, увозят куда-то далеко и не возвращают. Дети помещены в «Приют забытых душ» и надежда на избавление едва теплится в их сердцах. Кажется, о них все забыли и помощь не придет. Но похитители наткнулись не на тех. За ними в погоню бросились разъяренные люди, одержимые местью, чтобы раз и навсегда восстановить справедливость. Мужчина и женщина начали путь по разным причинам, но их дороги, подобно бикфордовым шнурам, несут запал праведного гнева. Они непременно сойдутся в одной точке. И тогда случится… Взрыв?
        Юрий Харитонов
        Метро 2035. Приют забытых душ
        
* * *
        Дочери: спасибо за осознание мной того, какими наивными и одновременно взрослыми, а порой до жути мудрыми могут быть дети.
        - Ты слышишь, как ветер разносит чужие души?
        - Да, Отец.
        - Ты чуешь запах тлена, что вместо положенного ему подземелья над землей стоит?
        - Да, Отец.
        - Ты слышишь неутихающие крики женщин и детей?
        - Да, Отец.
        - Ты хочешь все вернуть и забыть День Великой Чистки, как мрачный сон?
        - Да, Отец!
        - Ты - лекарь нового мира.
        - Я - лекарь нового мира.
        - Ты - защитник Homo sapiens.
        - Я - защитник Homo sapiens.
        - Ты - искатель юных душ.
        - Я - искатель юных душ.
        - Чистых душ, не зараженных чумой двадцать первого века…
        - Чистых душ, не зараженных чумой двадцать первого века.
        - Ты отыщешь выживших и казнишь всех старше восемнадцати за их вину перед потомками, а также юродивых, обезображенных и пострадавших от радиации: на них проказа, и Бог пометил их. И соберешь всех детей, не подверженных болезни. Чистых и здоровых. И с их помощью мы создадим новый мир, новый порядок, новых людей. Поклянись служить храму Новой Жизни!
        - Клянусь! Во славу великого Атома Стронция, показавшего несостоятельность жизни прошлого, во имя Изотопа Урана, который забрал неспособных жить и продолжает еще забирать. Клянусь! Я отыщу всех…
        - Тогда приступим!
        Пролог
        Десятилетняя Катя была непослушной девочкой. Она любила убегать из дома и прогуливаться по пустующему поселку. Забегала в дома, играла с тенями, ловила начавший недавно падать снег, находила старые вещи и представляла, что бы это могло быть. Ей очень нравились фотографии: они показывали странных людей, которые никогда в селе не жили. И Катя с любопытством рассматривала их. Такие разные и такие веселые. И почему сейчас взрослые всегда хмурые? Почему не умеют веселиться, как те люди с картинок?
        Родители порой с ног сбивались, разыскивая дочку, но потом махнули рукой: особой опасности не было. Пустошь - она уже лет десять пустошь и есть. В том смысле, что никого здесь не отыщешь. Люди исчезли навсегда. И животные словно сгинули. Ну, на кого им тут охотиться? Кем питаться? Траву волки не едят… Да и рыси тоже. Не мышей же гонять по полю? Собаки тоже оголодали и подались к более крупным поселениям. Местные кошки еще не настолько одичали, чтобы бросаться на людей. Наоборот, чуют в них кормильцев: Ма кисок молоком коровьим одаривает по утрам. Хорошо, что они в поселке остались: теперь мышей и птиц, разносчиков болезней, от дома отгоняют. А то девятнадцать лет назад первенец от какой-то заразы помер. Потом еще двое. И только десять лет спустя родилась здоровая девочка, порадовавшая родителей уже одним своим появлением.
        Научили малышку, если увидит или услышит что-нибудь подозрительное, сразу бежать с криками домой. Несколько раз Катя прибегала с выпученными от ужаса глазами. Сначала - когда впервые увидела зайца. Отец примчался, а тот удивленно на него уставился: людей никогда не встречал, непуганый оказался, вот и закатили в тот день ужин с зайчатиной. Второй раз - когда медведь бродил по поселку. Катя, как увидела, кричать не стала, тихо огородами прокралась домой и сообщила. Отцу пришлось нелегко, но он застрелил того медведя. Теперь шкура зверюги лежала на полу, согревая ноги долгими зимними вечерами.
        С тех пор и махнули рукой, мол, пусть гуляет, главное, что теперь у семьи есть свой маленький «защитник». Или Сигналка, как прозвал ее Па. Чуть что - поднимет такой крик, что взбудоражит все окрестные села.
        Тот день выдался особенно пасмурным, отчего невзрачная серость домов приняла более темные оттенки. Лил холодный осенний дождь. Осень так и не передала права зиме, все еще сопротивлялась: снег выпадал, а после сменялся затяжным дождем, растворявшим белое и чистое грязным и серым.
        Катя шлепала старыми резиновыми сапогами по вязкой жиже, обходя самые глубокие лужи стылой воды и стараясь держаться ближе к поваленным заборам. Частично сгнившие за двадцать лет бревна и доски, словно устав, уныло прилегли на землю и кустарник, все еще приносящий летом съедобные ягоды: крыжовник, смородину. Малина вообще разрослась на полпоселка, вылезая кое-где и на дорогу, заслоняя от глаз, что там, за поворотом. Широкая улица поворачивала налево, скрывая от девочки дальние дома. Они как будто погрустнели - по-другому не назвать унылый вид, что приняли строения, покосившиеся и завалившиеся набок. Рассохшиеся бревна съехали друг с друга, окна перекосило, а крыша действительно «поехала». И вполне нормальные раньше дома со стороны казались теперь похожими на очень печальных гномов, удивленным пустым взглядом таращившихся на проходившую мимо девочку. Катя, давно привыкнув к этому, осторожно и тихо ступала по мокрой земле, не обращая на понурые дома внимания. Рука ее сжимала большой тесак, один из выкованных когда-то на сельском подворье для забоя коров, отданный ей отцом для самозащиты, хотя
девочка ничего не боялась. Тут давно никто не жил, да и в случае чего она успеет продраться через густой кустарник прямо к дому, и никакой зверь не сможет тягаться с юркой малышкой в зарослях, которые она уже излазила вдоль и поперек.
        Особенно Кате нравилась изба бабы Нюры, умершей лет пять назад. Она находилась на другом конце села и «висела» на пригорке, откуда открывался вид на раскинувшиеся вокруг холмистые поля. Изба более-менее сохранилась, и девочка любила ухаживать за домом: стирала пыль со старых деревянных поверхностей, протирала, когда могла, полы и наслаждалась запахом влажной древесины, застирывала в ручье ажурные и невесомые декоративные покрывала, которые бабка Нюра давным-давно связала собственноручно. А потом Катя садилась в старое кресло, брала в руки фотоальбом и рассматривала фотографии, представляя прошлую жизнь, прошедшую без ее участия. Та история, которой девочка оказалась лишена, нравилась ей больше, нежели тусклое и бесцветное настоящее, где никаких развлечений, никаких новостей, одна лишь скотина в стойле, от которой уже тошнит. А картинки показывали совсем другое - то, что ребенок утратил из-за войны. Тут дети с радостными лицами катались на странных, но интересных ярких штуках, или с довольным видом кушали не виданные Катей пирожные, или просто все вместе играли на клочке желтой земли, огражденном
узкими досками. Да, оказалось, что детей в то время жило много, и они никогда не скучали в одиночестве, как Катя, помогавшая иногда взрослым в их тяжелом труде - ухаживать за зверьем.
        Вот и сейчас Катя направлялась в любимую избушку. Отдохнуть от быта, представить, как вместе с другими детьми весело катается на каруселях - она все-таки выпытала у Па, как называются те странные яркие штуки, - как живет совершенно другой, совсем детской жизнью, какой жили раньше, до нее, все дети без исключения. Среди фотографий нашлась удивительная, необычная. Обнимая лучащихся радостью детей, с картинки смотрел ярко-рыжий клоун: так назвал его Па после описания дочери. Лицо белое, глаза обведены голубой краской, губы - ярко-красные, непривычно увеличенные, вызывающие невольную улыбку. А в руках он держал привязанные к веревочкам разноцветные шары, и они парили над детьми, отражая яркий свет. Эта фотография несла в себе столько добра и радости, что становилось немножко грустно: такого ей не испытать. Мир лишился ярких красок, и Кате всю жизнь придется довольствоваться лишь блеклым и унылым, как все вокруг.
        Девочка вздохнула, вспоминая фотографию, и вдруг остановилась. Зрение зацепилось за ярко-красное пятно, парившее где-то за кустами. Поворот дороги и спутанные ветки не давали разглядеть предмет, летящий вдалеке, но сердце неожиданно забилось радостней: пятно напоминало шарик с фотографии.
        Ребенок заторопился. Что же это? Откуда взялось? Неужели сейчас такое возможно? Воображение рисовало потерявшийся и улетевший от хозяина красный шарик, а чувство самосохранения исчезло напрочь. Катя ускорила шаг, стараясь побыстрее обогнуть кусты. Нужно разглядеть поближе удивительный предмет! А вдруг удастся его поймать? Может, серый-серый день, наконец, хоть на миг превратится в праздник, как у детей с фотографии бабы Нюры?
        Тем сильней было разочарование. Что бы это ни было, но уж точно не шарик. Девочка выскочила из-за кустов и увидела высоко в небе красный квадрат. На шарик не похоже! И летит выше! Намного выше. И еле заметная отсюда лента тянется вниз, куда-то за дом бабы Нюры. А вдруг это все-таки такой странный шарик? И девочка, шлепая по лужам, побежала к любимому дому, ожидая чуда: там, где заканчивалась веревочка, мог быть подарок! Как минимум, она найдет конец веревочки, за которую можно поймать интересный и яркий предмет!
        Взволнованная Катя выскочила из-за угла крайнего дома, за который уходила почти заросшая травой дорога, и в замешательстве застыла. Страх сковал конечности ребенка. На дороге замерло странное металлическое сооружение на колесах… Нет, на металлических лентах, а позади к нему был прицеплен длинный фургон, на блеклом красном фоне еле заметно проступала белая надпись: «The Coca-Cola company». Катя читать не умела, но испугалась девочка не букв. Рядом с первым железным монстром ходили люди и ковырялись в металлических ржавых лентах, навешенных на колеса. Они, казалось, не заметили девочку. Веревка от странного квадрата в небе была привязана к крыше ненормальной машины.
        Катя тут же отпрянула, развернулась и уже было кинулась за дом, но путь ей преградил огромный мужчина. Он заслонил дорогу, широко расставив ноги и руки. Ярко-рыжие волосы копной выбивались из-под небольшой шапочки, покрывающей голову. Такого же цвета борода топорщилась в стороны, а в ней пряталась довольная ухмылка. На незнакомце был теплый, но грязный и засаленный комбинезон защитного цвета и серые пушистые сапоги. Слово «унты» девочке было неведомо. Из-за спины неизвестного угрожающе выглядывал ствол какого-то оружия.
        - Деточка, поиграть не хочешь? - пробасил он.
        - Н… н… н… нет, - заикаясь, выдохнула Катя.
        - Да не боись ты! Я же добрый! Ничегошеньки тебе не сделаю, - здоровяк присел на колено, все еще оставаясь выше девочки. - Я пришел тебя спасти, - потом затряс головой и передразнил Катю: - Не-не-не-не, не бойся меня.
        - Н-н-не н-н-надо меня спасать, дяденька клоун! - вспомнила она название для таких ярких людей.
        - Клоун? Хе-хе, - рыжий осклабился шире, обнажив ряд гнилых зубов. - Не-не, девочка, ты ошибаешься! Я не клоун…
        - Клоун-клоун, - убежденно перебила Катя. - Я на картинке видела! И мне Па рассказывал, что такие, как ты, - клоуны!
        - Па? - заинтересовался вдруг здоровяк. - Он рядом?
        - Рядом-рядом, - кивнула девочка, а рыжий завертел головой, пытаясь увидеть отца ребенка, но того поблизости не оказалось.
        - Слушай, - бугай вновь повернулся к девочке и, указав на тесак в ее руке, сказал: - Давай лучше дружить. У меня тут куча игрушек. Не хочешь посмотреть?
        - Что такое игрушки? - недоуменно спросила та.
        - Это… - замешкался рыжий. - Это такие штуки, которыми дети играют…
        - А! Это карусели! - вспомнила Катя.
        - Карусели? - было видно, как здоровяк задумался, но потом кивнул: - Именно! У меня и карусели имеются! Много! Так пойдем? Посмотрим?
        Катя замялась: выставив вперед нож, она пыталась сообразить, что делать и как предупредить родителей, но идти с вызывающим невольный ужас клоуном ей не хотелось. И тут она поняла, что клоун-то как раз ничего не знает о папе. А значит, ничего не ведает и о ее семье.
        Рыжий лишь ухмыльнулся, когда девчонка прыгнула в сторону и затерялась в кустах через дорогу. Он-то знал, что если есть девочки, то существуют и родители - без них маленьким девочкам не выжить в этом мире, - а также знал признаки, отличающие пустые дома от жилых.
        - Эх, егоза! - крякнул он поднимаясь. - Свирид! Виктор! Айда за мной!
        От передвижного средства отделились двое мужчин и последовали за рыжим по дороге. Они не преследовали девочку, а искали ее дом…
        А Катя пробиралась сквозь скрученные ветки кустарника, цепляясь за них и падая на сырую землю, бежала мимо престарелых домов-гномов, склонивших крыши-шляпы к прогорклой, насыщенной водой земле. Надо успеть! Надо предупредить родителей! В селе - незнакомцы! Зачем они пришли? Девочка не жалела ног, дрожа от ужаса: что-то ненормальное было в их появлении, что-то необъяснимое! И клоун у них какой-то неправильный! Страшный и уродливый! И глаза злые! Детское сердце скакало в груди, как резиновый мячик. Прутья обдирали незащищенную кожу лица и рук, но ребенку было все равно: самое важное и самое любимое ждало впереди, а люди, что гнались за ней, несли угрозу.
        Девочка запыхалась и остановилась, тревожно прислушиваясь. Сердце отбивало барабанную дробь, а в груди нещадно хрипело: холодный воздух с сипом вырывался из легких. Где-то потерялся нож, но не это главное. Звуков погони не слышно! Куда подевались эти странные мужчины с не менее странным клоуном во главе? Почему не бегут следом? Почему отстали? Или кустарник слишком густой для них? Катя уже медленней стала пробираться меж кустов: чужаки отстали, а может, ей удалось невероятное - запутать преследователей и замести следы, ведь никто так хорошо не знал переплетение скрюченных прутьев, связавших забор, дома и кустарник в единый лабиринт. Ну, теперь можно и дух перевести. Она спокойно дойдет до дома, предупредит Па и Ма, и все будет хорошо. Как прежде. До того, как ушедшие когда-то люди почему-то вернулись. Девочка и не думала, что это могут быть не те люди, что ушли когда-то. И что они специально пожаловали в их поселок.
        Последние скрюченные прутья расступились перед родным домом, и Катя застыла в оцепенении. На нее смотрело дуло оружия. Какого, девочка не знала, но его держал клоун. Сердце вновь зашлось в безудержном ритме. На земле лежал, постанывая, отец, рядом, раскинув руки в стороны и глядя неподвижными стеклянными глазами в небо - мать. Красное пятно расплылось у нее на груди. Один мужчина выскочил из избы, держа за ногу братика и осматривая его, второй целился в голову Па.
        - Мутант, - произнес первый, поднимая ребенка выше. Годовалый младенец зашелся криком, кровь прилила к голове, наливая кожу лица красным. - Мочки ушей нетипичные и рудиментарные перепонки между пальцев.
        - Витька… - прошептала Катя, дернувшись в сторону братика.
        - Стоять, - хрипло предостерег клоун, ткнув ствол оружия в живот девочке.
        - Но… - пролепетала испуганная Катя. - Он мой брат! И мои родители!
        - Хочешь, все будет хорошо? - улыбнулся рыжий. - Хочешь?
        - Хочу, - прошептала девочка.
        - Тогда ты должна пойти со мной, - еще шире осклабился клоун. - Будем много играть, вкусно есть… И карусельки! Обещаю…
        Девочка колебалась, страдания отца и брата словно передались ей. И мать… почему она не двигается?
        - Решайся, - мягко проговорил клоун. - Пойдешь со мной - и с твоими родными ничего не будет. Я хорошо отношусь к мутантам, не трогаю их, если они не трогают меня. А твой братик - мутант. А его и твои родители виноваты в этом. И только ты можешь спасти их. Решайся, принцесса!
        Переполненная ужасом Катя просто кивнула. Она не могла выдавить из себя ни слова. Со страхом протянула руку рыжему клоуну, он крепко сжал маленькую ладонь и потащил девочку за собой, кивнув сопровождавшим его мужчинам.
        Не успели Катя и рыжий миновать поворот дороги, как раздались два выстрела. Девочка вздрогнула всем телом, бросилась назад, но ее крепко держал клоун. Он схватил ребенка за шкирку и, словно пушинку, прижал к груди.
        - Все хорошо, деточка. Все хорошо. Мы идем туда, где много таких же детей, есть игрушки и красный-красный змей. Тебе не место с мутантами.
        Но Катя лишь выла на одной высокой ноте и вырывалась. Ей все равно было, кто ее родители и братик. Она хотела к ним. Слезы душили не меньше огромных рук страшного клоуна. И вскоре Катю утащила с собой тьма. В беспросветный, но облегчающий страдания глубокий обморок.
        Глава 1. Засада
        Пошел снег - плохо! По грязи трудно дотащить тушу мутанта до села, но делать нечего: жены и дети нуждаются в еде, а поиск другой добычи поближе займет лишнее время. Семья будет голодать! Ну, ничего, как-нибудь дотащат. И дочка поможет, если что. Девице пятнадцать, но она уже не по годам рослая и крепкая: яростный мир вокруг не дает быть юным и нежным долго. Закаляет, и если ты не инвалид, то просто обязан стать сильным. Вот и Саша у него уродилась - кровь с молоком и, с десяти лет помогая отцу на охоте, окрепла и могла бы дать фору любому пацану своего возраста или старше. Правда, если б они еще были, эти пацаны, а то километров на «дцать» не то, что пареньков, вообще людей не увидишь. Заскочил летом путешественник, врач не врач, а только жизнь ему пришлось спасать его бабам. Благо ивановские шершни - те еще антидоты, да и похлеще адреналина любого будут. В общем, за последние десять лет это был первый живой представитель рода человеческого в их общине. Потом ушел по каким-то своим непонятным делам куда-то в сторону Москвы. А и леший с ним! Меньше народа - больше, как говорится, кислорода, да и
своих кормить надо… а не пришлых.
        Михаил Семенович Прохоров, известный всем в семействе как Отец, раздвинул кусты, за которыми прятался. Ну, где же Алекса? Она должна обойти небольшой пруд и из кустов с той стороны начать кидать в воду палки и камни. Напуганный таким образом мутант выскочит из воды и, надо думать, направится в сторону охотника. Тут-то его Семеныч и грохнет… Еще ни одна тварь не убежала, способ охоты на эту амфибию уже давно освоен. За зиму у уцелевших вылуплялось потомство, которого хватало потом на все лето. Зимой, конечно же, водоем замерзал, и приходилось другими средствами искать пропитание. Но пока лед не сковал пруд, этот вид мутантов давал, по сути, деликатесное мясо на стол Отца, и семья питалась, как раньше не ели и в лучших домах Парижа. Таких лягушек у них точно не водилось. Раньше и свиней-то таких размеров не было. А тут… амфибия скорее пришлая, ведь радиации в этом районе нет. Может, и была, но развеялась со временем ветром и дождями. Да и первые десять лет Михаил не замечал присутствия голиафа в этом пруду. А вот откуда сей экземпляр «приквакал», поди разбери.
        Прохоров занервничал, сжимая цевье охотничьего ружья MP-94, патроны к которому делал сам, благо отец и дед еще во времена СССР были заядлыми охотниками и впоследствии научили сына этому ремеслу. Дома же еще от довоенной жизни в избытке остались все ингредиенты для производства патронов. Что ни говори, а его семейство всегда отличалось запасливостью, и это после Катастрофы очень пригодилось. Многие бежали в поисках лучшего места, не понимая, что земля, не зараженная радиацией, - уже подарок в нынешних условиях, а он вот остался и приспособился, к нему девоньки неплохие прибились, хозяйственные. Ну и что, что много их на одного, но ведь как-то и с ними справлялся, и дети голодными не оставались.
        С той стороны донесся визг. Александра! Сердце екнуло в груди: случилось что-то из ряда вон выходящее. Не раздумывая, Прохоров побежал на другой берег пруда. Приходилось нелегко, густой кустарник цеплялся за одежду - местами порванный ватник и заскорузлые, засаленные ватные штаны. Ноги в теплых армейских берцах спотыкались о корни.
        Выверенный план по ловле лягух все-таки дал сбой. Надо потом подумать, что улучшить в тактике охоты, а сейчас нужно поторопиться. Огромные, в половину человеческого роста жабы были способны на многое. Широкая пасть, полная мелких зубов, перемалывала даже древесину, а как-то раз на глазах Михаила тварь утащила под воду огромного серого пса, предварительно выдавив из него жизнь мощным ртом, при этом смачно причмокивая. Видимо, поэтому серые твари семейства собачьих и покинули эту местность.
        - Ах, ты… Курица недожаренная! - воскликнул охотник, уворачиваясь от языка, выпущенного в его сторону мутантом. Липкий розовый язык длиной три метра пролетел в считанных миллиметрах от лица и грохнулся в ствол березы, охватив ее студенистой массой. Пока тварь втягивала язык обратно, Михаил кувырнулся, раздирая одежду о жесткие ветки ивняка, развернулся и всадил лягухе дробью с обоих стволов по очереди. Тварь накренилась набок, закатив глаза и так и не собрав язык в пасть. Он желейной массой растекся по земле, словно розовый слизняк.
        Мужчина поднялся с колен, переломил ствол MP-94, достал патроны и дослал два в ствол, затем резко защелкнул ружье. И все это на ходу. Многие часы охоты натренировали тело, давно сделали движения Михаила автоматическими. Но сейчас он все равно торопился, в спешке чуть не споткнулся о корень, ведь на кону стояла жизнь дочери. А он очень любил свою семью. Всех трех жен и семерых детей, в том числе и немощного Алешку, который был старше Александры на два года, но ни телосложением, ни умом не блистал, а скорее, и вовсе был лишен последнего. Юродивый, безобидный идиот, никакой пользы не приносивший, но никому и не мешавший, и то ладно.
        Алекса вновь закричала. Уже сильней и дольше. В голосе прорезались истеричные нотки, видимо, организм устал сопротивляться.
        - Держись, дочь! - тихо бормотал охотник в бороду, уверенно преодолевая препятствие за препятствием. И вот сквозь ветки ивняка увидел серо-зеленую тушу лягухи. И не одну! Первая тварь схватила языком девчушку, которая изо всех сил держалась руками и ногами за тонкую березу. А второй мутант как раз подпрыгнул ближе и уже раскрывал пасть, чтобы тоже «склеить» жертву.
        Тут Михаил и выскочил из кустов.
        - Эй, прынцессы! Мать вашу! - рявкнул он.
        Одна тварь, резко подпрыгнув, развернулась и выпустила приготовленный язык в мужчину. Но тот, зная повадки этих существ, уже перекатывался по притоптанной лягушачьими лапами земле. Прыжок, группировка, кувырок и выход в стойку на одном колене. Выстрел. Тварь еще жива и собирает язык. Второй выстрел - снизу вверх, в подбородок, чтобы точно повредить мозг.
        Расправившись с одним животным, которое неподвижно замерло на месте, Прохоров повернулся к напавшему на Сашку.
        - Отец! - надрывно крикнула она.
        - Сейчас! - гаркнул он в ответ, чувствуя дрожь в руках. Оружие было уже переломлено, но патроны не лезли в стволы и падали на землю, руки тряслись.
        - Отец! - было видно, что дочь держится из последних сил. Руки ее соскальзывали с дерева. Вот-вот тварь дернет ее к себе и сомнет мощными челюстями, попросту раздавит! Нет времени заряжать ружье! И тогда Михаил принял единственно верное решение. Он отбросил в сторону ружье, выхватил из ножен, привязанных к голени поверх ватных штанов, широкий армейский нож и прыгнул на лягуху. Одной рукой воткнул нож в основание языка - мутант запищал в диапазоне ультразвука. Другой рукой мужчина ухватился за верхнюю челюсть, потянул вверх, а ногой, как распоркой, стал отталкивать нижнюю.
        Острые, как иглы, но короткие наросты на деснах тут же вспороли перчатку и кожу, но Прохоров не обратил на это внимания. Он вынимал нож и втыкал обратно, в розовый язык. Р-р-р-раз! Широкий взмах, чтобы поглубже вошло лезвие. Р-р-р-раз! Чтобы шире рассечь. Р-р-р-раз! Больше крови! Больше ран! Р-р-р-раз! Чтоб тебе пусто было, царевна, мать твою, лягушка! В остервенении Михаил просто оторвал язык рукой, когда рана стала слишком широкой и язык держался уже лишь на последней тонкой мышце. Лягуха от боли так сильно мотнула головой, что мужчина отлетел на несколько метров. Стукнулся головой о пенек и почти потерял сознание, но тут мутант прыгнул, и сто килограммов чистого веса навалились на охотника, выбив из него дух, но в то же время не дав впасть в забытье. Ярко-алая кровь капала на лицо и одежду, стекала ручьями на стылую землю, превратившуюся из-за падающего мокрого снега в грязь. Существо пыталось убрать отрезанный язык и захлебывалось кровью, но не прекращало попыток ртом захватить голову человека, раздавить в лепешку, смять. Руки Михаила скользили по слизистой коже твари, но не могли ни за что
зацепиться. Ни скинуть, ни ударить, ни выстрелить. Нож куда-то отлетел при падении. Мужчина уже дышал с трудом, хрипло, помалу вбирая сжатыми легкими крохотные порции воздуха.
        И тут донесся оглушительный выстрел, потом еще один. Лягуха на нем перестала двигаться, но самостоятельно скинуть ее Михаил не смог. Почувствовал толчки: дочь пыталась помочь отцу сбросить мертвую тварь.
        И наконец, долгожданный воздух. Такой необходимый сейчас, такой живительный! И дочка прижалась к груди, слушает… Но в этом нет необходимости. Михаил дышал самостоятельно, воздух с хрипом врывался в грудь, будто легкие скрутило в спазмах.
        - Папа! Папочка! - Александра сидела рядом и почему-то плакала.
        - Все норм, Алекс, - прошептал мужчина, - все норм! Что я говорил?
        - Не распускать сопли.
        - Никогда и ни в коем случае!
        - Да, пап, - дочка вытерла слезы, размазав кровь по щекам. Лицо серьезное, а на губах - улыбка облегчения.
        - Все норм, Сашка, все норм, - Михаил вновь откинулся в грязь. - Сейчас полежу чуток, и пойдем. Братьям и сестрам кушать-то надо.
        - Ты лежи, отец, лежи, - Алекса, больше испугавшаяся за него, чем за себя, переводила дух. - Потерпят эти дармоеды чуток. Потерпят. Не помрут с голоду.
        - Не говори так, дочь, - Михаил поднял окровавленную руку, которой мешал мутанту закрыть пасть, и положил на руку дочери. - Они - твои братья и сестры. Они - твоя семья.
        - Знаю, отец. Но тебе отдых нужен. Ты - наш главный защитник и кормилец. Без тебя… - она прервалась, стараясь унять чувства, рвущиеся наружу, потом продолжила: - Без тебя, не знаю, что бы мы делали.
        - Жили бы, Саш, жили бы…
        Серые тучи медленно плыли на запад, уже окрашивающийся красным. Где-то там садилось солнце, настолько редко выходившее из-за туч, словно оно пряталось от людей, так сильно поглумившихся над Землей. Снег усилился. Крупные снежинки летели сверху, ассоциируясь у Михаила, лежащего на спине, со звездами, несущимися ему навстречу. Будто он - звездный корабль, улетающий навсегда из этой погрязшей в войнах Солнечной системы. Вот было бы здорово действительно свалить с убитой планеты! Вместе с детьми и женами! И основать где-нибудь в миллионах световых лет отсюда новую колонию, новый мир построить, создать новое общество, где не страшно будет жить и, что самое главное, не опасно…
        Эх, мечты… Они канули в небытие вместе с прежней жизнью, вместе со всеми фантастами, мечтавшими о лучшем мире, который не будет поражен ядерным ударом.
        Михаил страстно любил когда-то фантастику, но никогда не думал, что пророческими окажутся книги о постапокалипсисе, а не, например, о космосе. И потом долго размышлял, за что провидение так жестоко подшутило над людьми, воплотив в жизнь сценарий самого страшного из фантастических допущений. Но, конечно же, он понимал, что виной тому - никакая не судьба, и не разгневанный бог, решивший наказать человечество, а обычные люди, которым доверили самое страшное оружие в мире. Они сами оказались палачами друг для друга… И для миллиардов невинных жертв.
        Прохоров нехотя поднялся. Нужно уходить, так как уже вот-вот наступит ночь, а тащиться во тьме по заснеженному полю - та еще радость! Земля пока не промерзла, и падавший снег таял, превращая ее в жижу. Нет ничего изнурительней, чем тащить добычу по такой каше. Поэтому следовало поторопиться.
        - Заряжай ружье, дочь! И посматривай по сторонам, а я пока займусь мясом. Нам четырех лап теперь за глаза на месяц хватит, а потом придумаю еще что-нибудь. Ну что, царевна-лягушка! Подавай сюда свою лапищу! Будем примерять на нее хрустальную туфелищу? Или сапог? Или то другая сказка? - он с сомнением посмотрел на жирную склизкую ляжку, а потом уверенно шагнул к мутанту.
        Глава 2. Твари
        Опять пошел снег! Погода в начале октября совершенно не радовала. Выпал бы уже и лег. Нет же, будет теперь валить и таять еще пару недель, пока, наконец, температура не позволит ему полностью накрыть землю и остаться на долгую зиму. А сейчас ветер и влажность просто сводили с ума: прокрадывались под теплую зимнюю куртку и не хуже мороза забирали тепло. Слякоть мешала нормально идти, дорога превратилась в сплошную жижу. Иной раз приходилось с усилием выдирать обмотанные пакетами армейские берцы из гадкого месива. Но ничего, скоро можно будет согреться.
        Софья Макаренко зябко потерла руки в перчатках-варежках. Потом протерла запотевшие горнолыжные очки, поправила респиратор и медленно пошла дальше. Впереди показался металлический каркас моста через Волгу. Еще немного - и девушка окажется в промышленной зоне Ярославля. Теперь надо стать незаметной. Настолько, насколько это вообще возможно. Ничего опасней банды, окопавшейся здесь, Сова, как называла ее в детстве мама, не знала. Но кроме людей, в городе могли находиться и звери. Этих всегда привлекает человеческое присутствие, тем более, большое скопление народу. Поэтому надо быть внимательнее. Любая трещина, подвал, выбитое окно могли означать опасность, а Софье обязательно надо было добраться до местной общины и расшевелить этот рассадник зла и агрессии… А смертельные танцы со зверями Сове были ни к чему.
        Девушка внимательно осмотрела стоящие на том берегу здания - каждое окно, подъезд, проулок. Вроде никого. Она быстро, пригибаясь, перебегала от одного изъеденного ржой автомобильного остова к другому, если мост пустовал - старалась держаться огромных стальных ферм, пряталась за металлоконструкциями. Изгибалась, словно кошка, чтобы слиться с балками. Иногда проползала несколько метров, позволяя грязи налипнуть на водонепроницаемые штаны и куртку. Ничего, в городской серости станет еще незаметнее. Но потом придется накидку сменить: она, как зверь, переоденется в новую «шкурку», камуфляж цвета хаки исчезнет в рюкзаке, а новый, белый, скроет Сову от любых глаз.
        Черная винтовка-снайперка крепилась за спиной: сейчас она не нужна, достаточно «Кедра-Б» и ПМ с глушителем, что висели на бедрах с обеих сторон, да армейского ножа, что отец подарил ей на десятилетие пятнадцать лет назад. Он один воспитывал дочь и сделал все, чтобы она могла постоять за себя в будущем. Человек, когда-то работавший в группе по борьбе с терроризмом, специалист по тайным операциям и опытный военный передал ребенку все свои знания и умения в этой области, ну, или почти все. И Сова выросла боевой девицей, с которой не всякий соперник сладит. Тяжелые, упорные тренировки изо дня в день закалили ее, сделали быстрой, ловкой, стремительной. Отец нарадоваться не мог, пока не…
        Софья несколько раз стукнула по капюшону утепленной куртки, скрытой камуфляжем.
        - А ну, хватит! Забудь, пока не отомстишь! А то развоешься сейчас на всю Ивановскую… ой, Ярославскую! - прошептала она себе. - Сначала месть, а уж потом поминки!
        Мост выводил на правый берег Волги. Дальше дорога шла мимо однотипных административных и заводских зданий и разворованной давным-давно заправки. Пустырь позади нее зарос каким-то странным кустарником с сильно изогнутыми ветками. Брошенные машины разграбили, отвернув и отодрав все, что было можно, в том числе кресла и обивку. Но идти по улице Сова не собиралась. Город, хоть и выглядел покинутым, таковым не являлся. Она точно знала, кто здесь живет. Не зря умирающий отец ее дождался и на последнем выдохе сообщил дочери, кто они такие и откуда пришли. Опытного офицера застали врасплох, но он все же выпытал у своих мучителей ценную информацию. Исподволь, незаметно.
        Сова перемахнула через трехметровый забор и всмотрелась в ряд производственных зданий. Вроде тихо. Хотя не факт, что пусто. Девушка вновь протерла очки. Длинные здания тянулись вдаль. Что ж, пожалуй, заходить внутрь не имеет смысла, мимо пройти быстрее. И незаметнее - забор тянется вдоль зданий. За ним можно спрятаться, и с верхних этажей домов на другой стороне дороги дозорные не увидят девушку. А насчет дозорных Сова была уверена. Столь мощная группировка обязательно выставляет сторожей, если только ее предводитель не полный идиот. Но идиотов в руководителях никто держать не будет. Софья пригнулась и быстро засеменила вперед вдоль забора.
        Девушка не знала точного местоположения бандитов, но, если понадобится, она готова была прочесать весь город вдоль и поперек, лишь бы не отказаться от мести. А не фиг было разрушать ее жизнь, тихую идиллию вдали от мразей, что наводнили послевоенный разрушенный мир. Значит, не зря ее отец готовил. Значит, была причина. Видимо, он знал многое или предполагал. Подготовка теперь не казалась бессмысленной, как раньше, когда Софья со всей остротой понимала, что мир разрушен, и на многие километры вокруг выживших нет. Но эти… как снег на голову свалились! И утопили в крови их с отцом тихий уголок в непроходимых лесах под Вологдой. Жаль, Сова в тот момент охотилась, а то вряд ли бандиты так просто отделались бы. Прежде чем умереть, отец забрал жизни троих. А будь Софья рядом? От банды в десять человек вряд ли что осталось бы…
        Забор резко ушел влево, что означало - территория завода закончилась. Девушка подпрыгнула, подтянулась и вгляделась в здания за забором. Цепкий взгляд выделил пустые окна и подъезды, разбитые витрины магазинов и перевернутые остовы автомобилей. Следов людей не нашла, зато увидела несколько девятиэтажек в паре кварталов дальше по дороге. Руки устали от собственного веса, и девушка спрыгнула обратно.
        Отлично! С девятиэтажки можно оглядеться и высмотреть банду. Значит, туда!
        Сова дала себе еще пару секунд отдышаться, а потом вновь подпрыгнула, перемахнула через забор и оказалась на улице.
        Жуткими черными квадратами окон на нее недобро уставились когда-то жилые дома. Стало неуютно. Будто в каждом из этих окон спрятался бандит и теперь следил за девушкой. Софья понимала, что это самообман, но отделаться от этой мысли не могла.
        Разбитые витрины магазинов доказывали, что в городе жили люди. Макаренко заглянула в окна одного из них - пусто, все, что можно было забрать, унесли. Даже полки для продуктов растащили и огромные холодильники. Для каких целей?
        Софья пожала плечами и пошла дальше. Через полчаса блужданий по окрестностям девушка остановилась. До заветной девятиэтажки оставалось чуть-чуть. Всего-то перейти перекресток, заваленный грудой машин. Некто сложил их в виде баррикады. Видимо, когда-то давно здесь бушевали нешуточные войны. Девушка вгляделась в стену дома за машинами, и точно: вся она оказалась испещрена пулевыми отверстиями. Впрочем, как и кузова машин.
        Но что бы тут ни происходило, оно осталось далеко в прошлом. Прямо посреди кучи металла росло дерево. Тонкое, молодое, оно извивалось среди окон автомобилей, пока не победило созданный руками людей памятник и не нашло путь к свету и небу. На глаз Сова определила, что березке лет десять, поэтому та война, что здесь бушевала, давно завершилась. Уж не в пользу ли тех ублюдков, что убили отца? Наверное, да… Отец, рассказывая о прошлом, давно лишил дочь иллюзий, что войны ведутся за правое дело. Обычно это не так. Люди - жадные создания. Всегда боролись и будут бороться лишь за ценности, будь то земля, вода, рабочая сила или ресурсы, да хоть то же оружие! Чтобы обладать оружием, люди берут это самое оружие в руки и стреляют друг в друга… Ну, не ересь ли? Софья хмыкнула. А потом вспомнила. Те бандиты тоже за чем-то приходили к ним! Им, как и всем жадным людям, что-то было надо.
        И отец приоткрыл завесу этой тайны. У них была фура, полная детей! Они катались по окрестностям и собирали мелких! Зачем? Сова много над этим вопросом думала и поняла одно: дети - это ресурс! Людской ресурс, а уж как его будут использовать, зависит от обладателя. Ум ее подсказывал лишь два варианта: рабы и воины. Детей легко обучить, им легко вложить в головы нужные мысли, их легко запугать и обдурить. И из детей, если правильно их воспитать, получатся идеальные работники или солдаты.
        - Вот уроды! - Сова почувствовала, как глубоко внутри зарождается злость, которую трудно сдержать. Маленькие неокрепшие человечки! Как можно манипулировать ими? - Убью! Всех!
        Но тут рядом с памятником что-то зашевелилось. Софья замерла. Потом медленно подняла «Кедр». Но зверь ее не заметил: слишком обильным был снег. Хорь вылез из-под обломков автомобилей, словно суслик, встал на задние лапы и присел рядом с баррикадой, осматривая окрестности. Благодаря коричневой шерсти он был похож на обычного медведя, но только на первый взгляд. Мощные длинные лапы с когтями-саблями делали эту тварь опасным хищником, не побоявшимся бы атаковать и медведя, который был в два раза больше него. На несколько секунд Муть - так называла Сова всех нетипичных, мутировавших зверюг - остановил взгляд на размытой фигуре Макаренко. Видимо, Софья показалась зверю неживой. Что ж, это было лишь на руку девушке.
        Время шло медленно, словно и не шло вовсе. Софья продолжала стоять, не двигаясь, а хорь сидел на месте, оглядывая окрестности. Казалось, это никогда не закончится. Сова мысленно дико ругалась. Будь она у себя дома, давно бы пришила тварь. Но тут, где рядом могли оказаться бандиты, любой выстрел грозил выдать ее присутствие, даже из бесшумного «Кедра-Б» - наследия отца.
        А время растянулось в вечность. Софья ждала, когда же тварь спрячется или ускачет куда-нибудь в поисках добычи, но никак не думала, что хорь будет почти неподвижно сидеть и высматривать жертву, - как и она сама. Это была какая-то странная до невозможности игра! Она ждет хоря, тот - еще чего-то, и совершенно непонятно, что будет дальше. Но проигрывать в этой игре нельзя, как и менять правила. Нельзя, например, попытаться отойти под прикрытие здания: у тварей чрезвычайно острый слух, точно засечет - и атаки не миновать. И нельзя пока стрелять: вдруг где-то рядом отморозки? Хотя… Если хорь не слышит, то и отморозков в ближайшем квартале нет, если только не затаились, как она, в одной позе. Эта мысль обрадовала, ведь девушке уже надоело неподвижно стоять под порывами ветра и изображать елку, укутанную снегом. Холод забирался под теплую одежду, еще немного, и Софья выдала бы себя стуком зубов - настолько она уже продрогла. Еще и горнолыжные очки начал залеплять мокрый снег, уменьшая видимость. Так она дождется того, что перестанет видеть, а это - верная смерть.
        Сова очень медленно стала поднимать «Кедр-Б», пока тварь смотрела в другую сторону. Когда Муть поворачивалась, Макаренко замирала. Так продолжалось несколько долгих минут, пока хруст снега где-то справа, со стороны дороги, не насторожил Софью. Она скосила глаза, но у горнолыжных очков был слишком узкий угол обзора, и взгляд уперся в ободок с налипшим на него снегом. Но хруст не стихал! И девушка была вынуждена повернуть голову на звук.
        От неожиданности она рефлекторно подняла руку с «Кедром» и открыла огонь: пока один «суслик» играл в «пересиди меня», второй незаметно подкрадывался к добыче. И это бы ему удалось, если бы не снег, которого намело по щиколотку. Он-то и выдал мутанта.
        Рефлексы сработали вовремя. Девушка подалась назад и упала, одновременно выцеливая морду хоря, который, уже не стесняясь, в прыжке попытался достать Софью. Когти-кинжалы рассекли воздух в нескольких сантиметрах от ее лица. Упав, Макаренко тут же перекатилась влево, а на ее место свалилось тело твари с развороченной пулями мордой. Но Сова на этом не остановилась, ведь второй хорь уже мчался к ней, и когти-кинжалы готовы были порвать ее на множество Совушек. Девушка перекатилась обратно к мертвому мутанту и, выглянув из-за него, открыла огонь. Послышались тихие хлопки бесшумного «Кедра». Хорь споткнулся, поднялся и вновь споткнулся. И продолжил наступление, но уже медленнее, припадая на левую лапу и орошая красным снег.
        С первого раза не получилось! А магазин пуст, и перезаряжать времени нет. Сова потянулась к ПМ, но он оказался прижат ее бедром к земле, время безумно ускорилось, а тварь была в нескольких метрах. Подтягивалась, цепляясь когтями за землю, и все ползла вперед. Софья вытащила нож. Закаленный армейский клинок бойца из подразделения специальных операций хищно рассек воздух. Тварь в последнем рывке оттолкнулась и выпустила когти-кинжалы. Сова потянула на себя мертвого хоря, и когти живого проткнули его бездыханное тело, на мгновение увязнув. И этой секундной задержки Софье хватило, чтобы оттолкнуть труп зверя от себя и воткнуть нож в голову живой Мути.
        Потом Макаренко вскочила на ноги и осмотрелась: нет ли рядом других подобных тварей, желающих напасть? Винтовку со спины она снимать не стала, но на всякий случай вытянула из кобуры ПМ. Улица оказалась пуста. Снег заваливал осеннюю жижу и ее следы. Это хорошо. Но тела хорей являлись ярким доказательством ее присутствия на чужой территории, и надо было что-то делать с ними, иначе любой вычислит, что зверюг убил человек, и поднимет тревогу. А Сове не надо было, чтобы во вражеском лагере знали, что где-то рядом шныряет некто неучтенный. Народ станет нервным, подозрительным… Того и гляди, будут стрелять во все, что движется, или снарядят поисковый отряд, с которым девушке не справиться. Они попросту загонят ее в угол, ведь это - территория бандитов, и им лучше известны здешние тайные тропы и схроны.
        Сова быстро оттащила туши животных в соседний магазин и пересекла улицу, направляясь к заветной девятиэтажке. Впредь надо быть осмотрительней. Один - два - ладно, но со стаей Мутей девушке не справиться.
        «ул. Чехова, д. 43» - было написано на табличке.
        Поднимаясь по лестнице, Софья заметила, что квартиры пусты, обчищены кем-то. Значит, выжившие где-то рядом. Надо быть тише и незаметнее. Ведь сколько бы ни было у нее опыта и знаний, но люди, грабящие и убивающие других, не менее опасны. А в наличии здесь именно таких бандитов сомневаться не приходилось. Одна банда неизбежно подминает под себя другую. Именно так когда-то развивалась ситуация в Вологде: сильная община в течение нескольких лет подмяла под себя более слабую, но в результате боев ослабла сама, и исчезновение людей довершила агрессивная фауна. Остались только малочисленные банды мародеров, грызшиеся из-за каждой мелочи.
        И отец предвидел это. Он задолго до стычек оскотинившихся остатков населения увел дочь в леса, научил драться и владеть оружием, охотиться и защищаться, а добывать оружие было несложно. Сова с отцом делали набеги на брошенные поселения. Отец внушил дочери, что не зазорно взять у мертвеца его вещи. Да - вандализм, ну и что? Мертвецу вещи без надобности, а вот живым они могут помочь в трудную минуту и даже спасти жизнь.
        Софья настолько привыкла к мертвым, что любой скелет не казался ей чем-то страшным, а лишь свидетельствовал о людской глупости и беспечности. Тела умников с непомерной гордыней теперь гнили, устремив пустые глазницы в небо, а потом белыми костями напоминали всем, что жизнь - это не легкая прогулка по доставшемуся им в наследство миру, где можно творить, что душе угодно, любые гадости и зверства.
        Сова уткнулась взглядом в скелет в истлевшей одежде, прислонившийся спиной к лестничному ограждению. Челюсть давно уже отпала и затерялась в лохмотьях. А в черепе в подтверждение мыслей девушки зияло пулевое отверстие. В борьбе за блага люди готовы были уничтожить друг друга, не понимая, что важнее делиться и жить вместе, сплоченно. Эгоизм брал верх, а потом расплата настигала многих, кто не способен оказался отделить действительно важные вещи от сиюминутных.
        Макаренко обшарила карманы мертвеца и пнула скелет. Тот ничего против не имел и с легким скрипом костей друг о дружку завалился набок. А Софья продолжила восхождение.
        Но вот в лицо дунул холодный ветер, а в стекла очков метнулись крупные снежинки, тут же растаяв на теплой поверхности. Крыша девятиэтажки оказалась плоской, с частично занесенной снегом битумной поверхностью. Только шахты лифтов и вентиляции топорщились вверх квадратными пристройками.
        Сова сняла со спины снайперскую винтовку и, присев, засеменила к краю крыши, огороженной невысоким бортиком. Осторожно выглянула, осмотрелась сквозь оптику и переместилась по периметру. И так еще несколько раз, пока не хмыкнула довольно в респиратор:
        - Ну вот, твари, я и нашла вас!
        В груди гулко запрыгало сердце: враг рядом, и чтобы извести его, понадобится очень много времени. Но девушка умела вести подрывную деятельность. Сейчас главное - все основательно разведать.
        Глава 3. Слишком длинная ночь
        Как умирает мир? В огненных цветах, распустившихся на местах взрывов ядерных ракет? Или с дождем, убивающим все живое и смешанным с пеплом из радиоактивных туч? Или растворяется из-за выпущенной на волю новой чумы, созданной специально, чтобы уничтожить любую органику? Всепожирающие бактерии поглотят все, до чего дотянутся, и гноем истекут из всякого существа ли, растения ли… Так как же умирает мир?
        Для шестнадцатилетнего Кольки и еще десяти детей в катакомбах Юрьева мир умирал величественно и страшно. Безумная и смертельная вакханалия длилась всю бесконечно долгую ночь и выгнала из катакомб всех взрослых, за исключением двух бабулек - Веры Афанасьевны и Зои Павловны. Теперь они вместе с детьми прислушивались к звукам крушения целого мира и самого города - надежды и дома для горстки выживших.
        Взрослые, все как один, вышли на битву, когда бронзовые ворота пали и обитающая в окрестностях Юрьева живность хлынула за крепостные стены Михайло-Архангельского монастыря, пытаясь смять и уничтожить любого. Стаи серых падальщиков, смешавшись с городскими кошаками, рвали людей, растаскивая тела по кускам. А неизвестные доселе крылатые твари, очень шустрые и прожорливые, налетали на человека скопом, не оставляя буквально ничего.
        Реки крови текли, орошая стылую землю, обшарпанные стены монастыря и человеческие останки, разбросанные тут и там. Немногочисленные защитники проигрывали последний бой, звуки выстрелов раздавались все реже. Любая убитая тварь тут же уносилась ее же сородичами с одной целью - быть съеденной и раствориться в мире, где теперь растворяется все, словно тлен стал ужасной болезнью и заразил все вокруг.
        Коле Ростову было страшно. Хоть в свои шестнадцать лет он уже претендовал на место в отряде стрельцов и даже начал проходить боевую подготовку, но то, что творилось снаружи, на его памяти случилось впервые. Звери словно с цепи сорвались. Нападали с остервенением и дикой злобой. Возможно, за то, что в свое время немало их сородичей убили жители города, или просто все испортил Потемкин. Да и Ярос с Митяем, которые не стали терпеть присутствия друг друга в столь ограниченном пространстве, как стены старого города…[1 - События описаны в романе «На краю пропасти»] Просто разодрались и подвергли людей, живущих спокойной жизнью, опасности. Какое они имели на это право? Коля в бессилии сжимал кулаки и старался не показывать крупной дрожи, сотрясавшей тело. Ведь дети не поймут: он - единственный здесь почти полноценный мужчина, и проявить слабость - все равно что признать себя трусом во всеуслышание. Остальным же не легче!
        Десятилетний Ванька прижимался к старшей сестре Варьке. Она его обняла и сама вжалась лицом в костлявую спину братика. Боялась, и сильно! Хотя Колька и подозревал, что конфликт между сыном Воеводы и мутантом Яром начался из-за нее, но считал, что не имеет права осуждать девушку, которая в итоге выбрала настоящего человека, пусть и говнистого.
        - Тихо, Вань, тихо, - приговаривала она, поглаживая брата по спине. Успокаивала, любила.
        Тринадцатилетние двойняшки Олег и Ольга Карасевы тоже сидели вместе, но они прижали к себе двух семилетних девчушек - Аню Капустину и Вику Озимову, а меж ними притулился трехлетний Сема Шестаков. Мальчик вряд ли что-то понимал, но ему передался страх окружающих, а жуткий вой снаружи заставлял крепче вжиматься в тела других детишек. Как будто они могли защитить его от ужаса, спускающегося в катакомбы сверху, почти осязаемым туманом стелющегося по полу и липкими ручонками забирающегося в сердца детей.
        Девятилетний Витя Соломин, одиннадцатилетний Руслан Озимов и десятилетняя Катя Шестакова сбились в отдельную кучку и разговаривали вполголоса. Видимо, что-то затевают, пострелы. Непуганые - все им в новинку, даже когда черная тварь выла под стенами Юрьева, они не боялись и всегда пытались прошмыгнуть в обзорную башню, за что неоднократно бывали отлуплены стрельцами.
        Вера Афанасьевна и Зоя Павловна, сжимая калаши своими дряхлыми руками, охраняли детей с другой стороны решетки. А Колька задавался вопросом: случись что, смогут ли они защитить их? Но старушки держались уверенно и даже подбадривали друг друга - откуда в шестидесятилетнем возрасте и сила-то взялась?
        - Слышь, Афанасьевна? - баба Зоя лихо тыкала локтем в бок своей напарнице, отчего та ойкала и отскакивала. - Ты это… Того. Первый тварь - мой! Ясно? А то костей не соберешь!
        - Мы и так их скоро не соберем, старая! - ответила баба Вера. - Закусят они нами на славу!
        - Ой, не пыхти, дремучая! Подавятся! Еще ни один тварь мимо Павловны-то не прошел! - несмотря на весь ужас ситуации, эти две бабульки не утратили сарказма и бодрости духа. Словно их не трогал гвалт, что доносился сверху. Коля слушал их и не понимал - ну как в такой страшный момент можно быть столь беспечными и бесстрашными? Они - как Витька, Руслан и Катька, которые думали, будто это игра, старушки вели себя, как дети. Вот правильно говорят, что с возрастом человек все глубже возвращается обратно в детство. Если не телом, то уж разумом точно. - Поймаю на мушку и в лоб весь маг?зин высажу!
        - Да иди ты, Павловна… - парировала баба Вера. - Смотри, себе в лоб не всади! А то, ишь - амазонка! Боевая фурия!
        - Ну, а че! - Зоя Павловна опять пихнула подругу локтем и потрясла оружием, пытаясь держать старенький АКСУ одной рукой, что у нее не получилось. - Все мужики после боя наши! А?!
        - Ой!.. - прыснула со смеху Вера Афанасьевна, а потом картинно схватилась за сердце. - Ой, терминаторша прям! Ты погляди! Бабка-тысяча! Вся из жидкого металла…
        Последние фразы Коля не понял. Казалось, они из какого-то другого, давно забытого времени. Запретного. И только старые люди могут помнить их значение. Странные фразы из странного мира, который Ростов никогда не знал. А может, и к лучшему? А то бы дурачился сейчас, как эти чокнутые старушки, не осознавая, что в опасности дети.
        Парень переключил внимание на шушукающуюся троицу. И что они опять затевают? Шалость? Или что серьезней? Ну, почему нельзя чуточку взрослей относиться к опасности? Но, как оказалось, дети совершенно серьезно воспринимали ситуацию.
        Переговоры шепотом прекратились, и Руслан в сопровождении Витьки и Катьки решительно подошел к решетке. Чумазые дети напустили на себя такой важный вид, что Коля чуть не фыркнул, но вовремя сдержался: можно потерять их уважение, если так неприкрыто смеяться над детскими решениями.
        - Баба Вера, - стараясь придать голосу взрослой грубости, начал Руслан. - Мы тоже хотим!
        - Чего это вы хотите? - встрепенулась Вера Афанасьевна, развернувшись к прутьям ограждения, за которым сидели дети. А Зоя Павловна тут же вклинилась:
        - И чего это сразу баба Вера? Может, я тоже здесь главная? - она уперла руки в бока и со всей строгостью посмотрела на детей.
        Руслан вздохнул, а Катька с Витькой закатили глаза, словно показывая, как же сложно с этими взрослыми!
        - Ладно, - друзья явно считали Руслана главным, и он взял на себя роль переговорщика. - Баба Зоя и баба Вера, мы тоже хотим!
        - И чего это вы захотели? - бабушка Вера, недобро сверкая глазами, тоже уперла руки в бока.
        - Мы тоже хотим драться! - заявил мальчик с серьезностью взрослого. - Мы хотим наверх, помочь старшим! Откройте клетку!
        - Да, - кивнули Витька и Катька.
        - Слышь, Афанасьевна, чего удумали? - Зоя Павловна оглянулась на подругу. - Наверх хотят! Помощью своей всех спасут! - потом она повернулась к детям, прижавшим лица к холодным прутьям решетки. - Ты вот, Руслан, чего могешь-то?
        - Я… - вопрос застал Руслана врасплох. - Я… Стрелять буду… Раненым помогать!
        - А могешь стрелять-то? - Зоя Павловна закусила верхнюю губу, потом продолжила: - Да и раненым чем поможешь?
        - Что скажут, то и сделаю! - Руслан упорно гнул свою линию. - Я… мы просто хотим помочь! Чем-нибудь, только не сидеть здесь, как… - он на секунду замешкался, а потом произнес беспокоящее его слово, покосившись при этом на Колю: - Как трусы!
        - Афанасьевна, объясни не трусу! - Зоя Павловна взглянула на подругу. - Ты ж у нас когда-то учительницей была.
        Вера Афанасьевна вздохнула и повернулась к детям. Стараясь не травмировать детскую неокрепшую психику, она начала медленно говорить, подбирая каждое слово:
        - Руслан, - она обращалась к мальчику, понимая - если объяснит ему, то и друзья согласятся. - Руслан, вы ничего не можете сделать, а будете только мешаться! Да, не спорь. Там, - она указала в сторону выхода из подземелья, - некому вам объяснять, что делать. Они еле успевают отражать нападения, и если они будут отвлекаться на вас, то проиграют точно!
        - Ничего не проиграют! - упрямо ответил Руслан.
        - Не перебивай! - Вера Афанасьевна приблизилась к клетке. - Если хочешь быть взрослым, то прими тот факт, что ваши родители вас сюда специально спрятали, чтобы защитить. И если мы погибнем, то клетка - спасет. Помогите же взрослым! Сидите спокойно, пока все не закончится!
        - Но если вы погибнете, то некому будет нас спасать. Мы так и останемся в этой клетке! И сдохнем здесь! А звери будут ждать! И не выпустят нас! Откройте! Мы не хотим подыхать тут! - он уже кричал и бил по прутьям клетки ладонями, а Вера Афанасьевна лишь закрыла глаза и словно постарела еще на десяток-другой лет. А потом прошептала - и ее услышал каждый ребенок:
        - У нас нет ключей.
        - Как? - опешил мальчик, остальные тоже удивленно посмотрели на бабушку. - Но… тогда… А как?..
        - Как мы выйдем? - обеспокоенно спросил за него Витька.
        - Придет время - узнаете, - лишь пожала плечами Вера Афанасьевна.
        - Фигня какая-то, - Руслан вновь затряс дверь. - А если погибнут все? Как мы? Как мы выйдем?!
        - Успокойся, Руслан! - громко и твердо сказал Коля, все так же сидя у стены. - Придет время, и ты все поймешь! А сейчас посиди тихонько, не мешай людям работать. Спасать твою жизнь.
        - А ты почему не работаешь? - как-то зло бросил Руслан, отвернувшись от решетки, и пристально посмотрел на Кольку. - Тебе шестнадцать. Не стыдно быть здесь?
        - Я делаю то, что мне велено, - Ростов лишь пожал плечами.
        - Трус! Как Ярослав. Тот только сбежал, а ты… а ты прячешься! - резко крикнул ребенок и гордо прошествовал в самый темный угол, Витька и Катька пошли следом, видимо, полностью с ним солидарные. Ванька за пазухой Вари дернулся, словно от укола, и Коля понимал, почему: не так давно Яр был их приемным братом, а они предали его. В глазах Коли еще стояла ужасная картина суда, на котором Яроса обвинили в смерти Митяя, а потом приговорили к казни. Никто тогда не заступился, ни отчим, ни Ванька - а что с него, десятилетнего, возьмешь? - ни Варя. Боялись за свои шкуры. А потом понеслось все под откос, и Ярослав сбежал, а город остался во власти собравшихся со всей округи зверей.[2 - См. роман автора «На краю пропасти»]
        Колька в ответ на замечание Руслана лишь криво усмехнулся: он примерно так и представлял себе реакцию детей, когда обсуждал со старшим возложенное на него «специальное задание». Но перспектива быть принятым в стрельцы досрочно обязывала парня держать язык за зубами и следовать принятому плану.
        Варя Выдренкова подняла голову от плеча братика и понимающим взглядом уставилась на него. Она тоже здесь была не к месту. Но отец поругался со всеми и настоял на ее присутствии среди детей, несмотря на возраст девушки. Остальные восемнадцатилетние сейчас находились наверху и помогали в обороне города. Варя вновь спрятала лицо в одежде брата.
        Свистопляска наверху продолжалась. Слышались вой и рык, крики боли, а фоном стрекотали автоматы. Маленький мир, в котором родились и жили дети, умирал под грохот оружия и рев мутантов. Измученным детям казалось, что слишком долго, но пусть лучше долго, чем быстро и безнадежно. Каждая секунда продленной агонии была для юных жизней на вес золота. Еще один вздох, фух - не последний! Еще один… Сердца трепетали в унисон. Боялись и, одновременно, кипели эмоциями. А битва наверху пошла на спад. Слишком много уже с обеих сторон погибло.
        Глава 4. Обратного пути нет
        Пока Александра с ружьем караулила, Михаил срезал несколько толстых прутьев ивняка, связал их вместе, и получилось некое подобие носилок. На них можно будет тащить добычу волоком по земле несколько километров до родного села Осановец. Потом отрезал у двух мертвых туш задние ноги и погрузил на импровизированные салазки. Взялся с одной стороны за шесты и поволок всю конструкцию по земле. Саша шла сзади и зорко оглядывалась по сторонам: в мире, в котором она родилась, ни в чем нельзя быть уверенной, опасность подстерегает на каждом шагу, даже из-под земли, может затаиться за любым деревом или принять совсем неожиданную для человека форму. Так научил ее отец, так она запомнила и так она и собиралась жить: подозрительно относясь ко всему, чего не знала и не понимала, с опаской - ко всему новому.
        В начале осени, когда неизвестный мужчина на заплетающихся ногах пришел к ним в село, она чуть не размозжила ему голову. Но отец тогда оказался рядом и не дал ей выстрелить.
        После она с удивлением и скрытым интересом наблюдала за новым в ее жизни человеком. Игорь Потемкин оказался неопасным, а при дальнейшем рассмотрении и вовсе добрым мужиком. Его болезнь протекала бурно и яростно и непременно убила бы чужака, но отец решил раскрыть секрет ивановских шершней и целительную силу их яда. Незнакомец быстро пошел на поправку и покинул их навсегда. Но перед уходом он рассказал о своей семье, что погибла в Нижнем Новгороде пять лет назад[3 - См. роман автора «На краю пропасти»]. Рассказал с чувством, как любил жену и сыновей, и как горько оказалось потерять их. И столько в его глазах было боли, что Александра поклялась себе - она никогда не потеряет никого из семьи и не даст в обиду, защитит от любой опасности. И вот только что чуть не погиб отец. От страха у девочки так бешено билось в груди сердце, что она сама почти умерла. Или так в тот ужасный момент показалось. Даже сейчас, когда опасность осталась позади, Саша нервно содрогалась.
        Михаил то и дело поскальзывался на остатках травы, иссушенных осенью, сопревших сейчас от влаги. Снег залеплял лицо, ухудшал видимость. Но охотник знал местность, как свои пять пальцев. Покатые поля, редкие кустарниковые леса и ложбины, что скрывали многочисленные речушки. Он тут родился и вырос, он провел тут всю жизнь, и, может быть, его здесь и похоронят.
        Когда-то давно, а именно - двадцать лет назад, одним погожим летним днем дурость людей пересилила разум. Поехали танки, полетели самолеты, вышли в дальние походы корабли, ярость возобладала над миром, и многочисленные жертвы ушли к праотцам. Но и этого оказалось мало: мир, построенный на краю нефтяной бочки, воспламенился. Вспыхнул, подобно газовому пузырю, миллионы лет копившемуся под землей. Полетели ракеты. Сотни, тысячи ярких цветов расцвели по всей земле, сжирая ее и все, что было на поверхности. Умирали люди, животные, плавился даже камень, огромные территории превращались в радиационные пустоши.
        И только в местной глуши ничего не падало, не летало и не дробило дороги траками. Михаил тогда только дембельнулся. Село, тишь, благодать. Молодежь поумнее давно разъехалась в поисках лучшей жизни по большим городам. Мужики постарше, подражая друг другу, спились, женщины лишь мечтали о мужской ласке, сидя на лавочках и «поклевывая» семечки, а иной раз и пивко потягивая: такая она, женская доля в российской глубинке. Новоявленный солдатик оказался нарасхват. С утра до ночи молодой организм успокаивал бушующие гормоны, да так, что подруги были довольны, но друг о друге ничего не знали. Так и шла бы тихая жизнь ефрейтора Прохорова, если б не случился Апокалипсис.
        Телевидение разом прекратило работу, радио, интернет исчезли из жизни простых работяг за один день. «МиГи» и «Сушки», разлетавшиеся над деревней, почти не обеспокоили, ведь рядышком дислоцировался ивановский летный полк, и к летающим боевым птицам люди были привычны.
        Лишь спустя сутки после Апокалипсиса до населения начало доходить - что-то неладно. Из уст в уста потекла информация: кто-то кому-то успел позвонить, сообщить о начале Третьей Мировой…
        Доходило еще полдня, а потом народ засуетился, засобирался. Запаниковал. В поисках убежища, тихого и безопасного места, мирной гавани уехали все, кроме бабушек да Мишки, который понимал, что опаснее всего сейчас в больших городах и на военных объектах - там уж точно не защитят, наоборот, главные удары будут наноситься именно по ним. К удивлению молодого Прохорова, когда он вышел покурить на крыльцо, у оного уже околачивались три его возлюбленные, недоверчиво поглядывая друг на друга…
        После бурного выяснения отношений и драк девушки без согласия незадачливого Мишки решили жить дружно и счастливо все вместе… с ним. В наказание. А не надо обманывать баб! Месть у них такая необычная, видите ли. Но на самом деле они умнее многих оказались. Ядерная война стерла население целой страны. Кто уехал - сгинули навсегда. Остались только бабки да Мишка с тремя девушками, единственный в селе, кто мог их и удовлетворить, и наградить потомством, и как охотник - накормить и защитить большую семью.
        А Мишке по душе пришлось разнообразие. Поначалу, конечно. Это было необычно и ярко - делить ложе сразу с тремя женщинами. Но потом арабская сказка о султане и куче жен превратилась в психологическую мелодраму-сериал, по накалу страстей и глупости не уступающую западным образцам жанра. Хотелось сбежать из дома подальше, но куда ж податься? Села и поселки пустые, люди ушли в города, в бомбоубежища, где благополучно и встретили смерть. А самому искать смерти не хотелось, потому Михаил раз или два в год исчезал из дома и бродил по опустевшим деревенькам просто так, ради отдыха от делящих его, любимого, жен. Все, что находил ценного, складывал на тачанку и тащил домой: в хозяйстве пригодится. И оказалось, что от подобных путешествий есть польза. Михаил до глубины души проникался в покинутых поселениях мрачными, безысходными мыслями, отчего с огромной радостью возвращался в приевшуюся семью и с новыми силами окружал баб заботой и любовью.
        С постепенным взрослением всех членов семьи приобретался ценный опыт сосуществования в коллективе. Жены привыкли, агрессия, вызванная ревностью, сошла на нет. Наконец-то в семье воцарился мир, чему Мишка несказанно радовался, даже стал реже покидать родной дом в поисках тишины и спокойствия.
        Потом возникла другая проблема: все первенцы, кроме одного, родились мертвыми. Видно, причиной были сплошные проливные дожди, которые вылили радиационную заразу на ивановскую землю. Жены были вне себя от горя, поэтому радовались единственному уцелевшему младенцу - Алешке. Но и он родился уродцем. Недоразвитым дебилом с речевой дисфункцией и неспособностью к обучению. Это выяснилось лишь через год, поэтому шанса освободить его от столь паскудной жизни не было: жены горой встали на защиту единственного сына и не дали отцу принять единственное верное в этой ситуации решение. Так и остался юродивый в семье. Потом родилось еще несколько мертвых. А потом - о, чудо! - появилась на свет Александра. А вслед за ней - еще пятеро детей. Теперь в семье было два близнеца - тринадцатилетние Андрей и Вадим, десятилетний Пашка и две дочурки: семилетняя Аня и шестилетняя Вика. И жизнь вроде потекла по намытому руслу: каждый знал свою работу, каждый понимал свое место и значимость для других. Кроме Лехи… Он все так же, как и в малолетстве, пускал слюни у печки, рассматривая картинки из детских книжек, которые Михаил
насобирал по округе и которые уже давным-давно не читали другие дети. Алешка не умел работать и не помогал по хозяйству, не ходил с отцом на охоту, шатался тупым овощем из угла в угол по избе и понимал только слова «туалет», «кушать» и «спать». Сам же говорить не мог, а только мычал, когда что-то свое пытался донести до родителей. Пользы от семнадцатилетнего детины не было, впрочем, как и вреда, да и попривыкли уже все - родной как-никак.
        Ветер усилился, завывая меж высоких тополей, давным-давно высаженных вдоль дорог, чтобы уберечь поля и посевы. Теперь же нечего оказалось защищать от ветра. Поля два десятилетия пустовали и начали покрываться порослью молодых тополей и берез. Пустошь через несколько десятков лет грозила превратиться в дремучий лес, что не могло не настораживать: вернутся звери, которые ушли давным-давно в более лесистую местность, поэтому нужно думать о новой угрозе и пытаться защититься от нее уже сейчас, а не ждать, когда грянет гром.
        Прошло два часа - два тягостных часа непрерывного волочения носилок из ивняка. Ноги уже подкашивались и все чаще соскальзывали с кочек. Носилки вело от препятствий в сторону, и Михаила мотало. Но дом был уже близко: вот и ощетинившийся кольями забор вырисовывается на фоне открытой двери: внутри сеней светит путеводная лучина. Осталось забраться на пригорок, перейти дорогу, и - дом, милый дом…
        Стоп! С какого перепуга открыта дверь?
        Прохоров замер и медленно опустил носилки на землю. Тревожно защемило в груди сорокалетнего мужика. Что-то не так было с этой дверью. Ведь не зря же мужчина всегда требовал, чтобы она оставалась закрытой. Какое-нибудь случайно забредшее животное могло перескочить через заградительный забор из острых кольев и ворваться в избу. И что тогда будут делать женщины с детьми? Вот поэтому Отец постоянно, при любом удобном случае вдалбливал всем, что дверь должна быть закрыта! Так почему же сейчас она распахнута настежь? Ведь нельзя столь легкомысленно относиться к своей безопасности в такое непростое время! Ну что за бабы!
        - Дочь, - тихо позвал он.
        - Да, Отец, - Алекса подошла бесшумно.
        - Смотри. Ты тоже это видишь?
        - Свет? Да! Они что? Дверь не закрыли? - девочка была поражена не меньше отца. - Они там с ума посходили, что ли?
        - А черт знает! - пожал плечами Михаил, что, впрочем, в темноте было незаметно. - Слушай! Жди здесь, я пойду, проверю.
        - Ружье возьми, - дочь попыталась вложить в руки отца оружие, но он оттолкнул.
        - Тебе нужнее. Давай, смотри по сторонам, я быстро. Если что, у меня нож есть, - с этими словами Михаил бесшумно пошел к дому.
        Типичная деревенская изба, стоящая на краю села Осановец, у дороги, разрослась за двадцать лет. Прохоров значительно расширил строение на будущее: три жены обещали принести довольно большое потомство. А Михаил не любил, когда окружение и жилье диктовали свои условия человеку. Да и не представлял он, как жены смогут ужиться в трех комнатах и не перегрызть друг другу глотки. Поэтому, когда появлялось свободное время, Отец разбирал соседние кирпичные и деревянные дома и надстраивал свою избу. В итоге одноэтажное приземистое здание сначала превратилось в двухэтажное, а потом и в полноценное трехэтажное. Причем надстройки, словно башенки у заморского дворца, вырастали с разных сторон верхних этажей, поддерживаемые снизу упертыми в землю шестами. Со стороны все сооружение выглядело, как карикатура на средневековые замки, имело неприглядный, а местами и совершенно уродливый вид, но Мишке некогда было наводить красоту. Главное - что стены справились с ядерной зимой, на несколько лет завладевшей миром. В доме оказалось тепло и хватало места всем. И женам, и детям.
        Практичность Прохорова оказалась уместной. Жены ругались, когда мужик начал тратить время на бесполезную, по их мнению, ограду из кольев, торчащих наружу. Но Мишка отмалчивался и упорно строил заграждение. И оказался прав: остатки оголодавшего, озлобленного зверья со всей округи решили взять их обитель осадой. И бездумно бросались на колья, с особой тщательностью выструганные Прохоровым и подогнанные один к одному.
        Обезумевшие хищники несколько лет осаждали дом, а Мишка не спешил снимать смердящие трупы с ограды: пусть твари запомнят, как умирали их сородичи, а скелеты послужат уроком на будущее. Этакие пугала для животных, напоминание о безрассудных попытках взять дом штурмом. В итоге все меньше зверей терпеливо ожидало добычу. Некоторые перегрызлись друг с другом, остальные ушли в поисках более легкой пищи, оставшихся же Михаил добил из охотничьего ружья, что тоже принесло определенную пользу их маленькому обществу. В то холодное и голодное время мясом убиенных тварей не брезговали. А Нинка, самая набожная из жен, еще и возносила хвалу Господу за ниспослание их семье благодати в виде исхудалого пса или плешивой кошки…
        И стояла с тех давних пор в назидание нынешним и будущим животным агрессорам сия ограда. Стояла и никому не мешала, ни тварям, которые нет-нет да вновь бросались на колья, ни тем более Михаилу, он только заботливо протирал косточки, чтобы было видно издалека. А сейчас, при виде раскиданных в стороны кольев, Прохорова охватил ужас: целый сегмент забора просто смели, растерзали в клочья. Словно катком - вспомнил мужчина давным-давно забытое слово - проехались. Или… бульдозером! И земля характерно изрыта траками!
        Люди! Прохоров настороженно остановился, осматриваясь. Слабый свет из сеней едва освещал порог, но привыкшим к тьме глазам человека и этого оказалось достаточно. С места, где остановился мужчина, по теням и рельефу земли можно было представить примерную картину произошедшего. А именно: некий трактор на гусеничном ходу просто проехался по забору, раздробив и расшвыряв колья и проложив себе дорогу к дому. Причем в наглости пришлых можно было не сомневаться. Пришли, как к себе домой: без стука, без приглашения, и прямо «грязными ногами по ковру» - не пожалели усилий хозяина на создание забора.
        Вот же-ж суки!
        Михаил зло сжал в руке нож. Он не любил столь грубого вмешательства в личную жизнь, хотя и не отдавал себе отчета, что это вообще первое за двадцать лет вмешательство. Словно и не было этих лет. Будто вчера еще бился за право сильного с сослуживцами или с приезжими парнями - за девушку на улице.
        Сжав от гнева зубы, а в руках - нож, он, не скрываясь более, пошел к дому. Это кто тут хозяйничает без него?! Судя по горевшей лучине, кто-то из женщин встретил гостей. А ведь не должны были. Ой, не поздоровится сейчас гостям! А в голове картины одна страшнее другой, а сердце в груди рвется, аки дикая птица в клетке… Прохоров аж саданул от ярости по попавшемуся на пути столбу, подпиравшему одну из надстроек. Ярость должна разгореться, а не только теплиться. Ей необходимо вспыхнуть, чтобы рука не дрогнула, чтобы в душе не осталось ни капли сомнения… Только твердость. Решимость. Злость.
        Михаил всегда представлял момент, когда нагрянут в гости люди. Случайно ли, специально. После прихода Потемкина у него не осталось сомнений, что мир еще населен людьми. А из рассказа военного врача стало ясно: они все еще воевали. Эти кретины продолжали сражаться друг с другом и по истечении двадцати лет после последней войны! За что теперь? Впрочем, он знал ответ на этот вопрос. За самое ценное, что еще осталось в мире. За женщин, оружие, пищу. Хотя с пищей все просто: найди клочок чистой земли и выращивай еду. А с женщинами и оружием как раз наоборот - они последние, и за них будут глотки грызть друг другу. После прихода лекаря Прохоров был уверен: недалек тот день, когда люди ворвутся в их тихую жизнь. Но как это будет - не представлял. Вывороченный траками забор не оставлял сомнений - люди пришли как агрессоры. А агрессоры могли принести только… зло!
        Лучина еще горела. Нет сомнения, что разожгла ее Наталья - самая боевая из жен, и она же встречала гостей. Под ногами сыро. Что это темное? Просто грязная вода с улицы? Или же кровь? Брови сдвинулись. Если пришлые что-то сделали с женами… У мужчины непроизвольно вырвалось ругательство.
        Михаила вдруг осенило: автомобиля перед домом уже нет, а значит - и пришлых тоже. Хотя… они ведь могли и засаду оставить. Чтобы не пугать возможную добычу. А значит, нужно что-то посущественнее обычного ножа. Хорошо, что Прохоров запасся на подобный случай. Он пошарил рукой в скрытой нише и выудил оттуда АКСУ. Когда-то давно в одной из деревень ему попался сгоревший БТР. Вокруг - лишь поломанные кости. Солдаты отбивались от неизвестных налетчиков, а те спалили машину и забрали все оружие. Но один автомат чудом сохранился. Видимо, выстрелом или взрывом оружие отбросило за колесо. Там-то не искали. И Прохоров обзавелся армейским автоматом с двумя целыми рожками патронов. Они оказались смотаны друг с другом скотчем. До сего момента ему не приходилось доставать АКСУ.
        Михаил открыл внутреннюю дверь и, вскинув автомат, вошел в избу. Огоньки свечных огарков должны были мягко освещать помещение, но не тут-то было. Пришлые затушили все свечи и лучины. Спрятались? Но они бы уже напали, ведь силуэт мужчины перекрыл свет из сеней, и из темного помещения он был виден, как на ладони. Однако тишина казалась полной, лишь где-то тихо, глухо скулил Алешка. Что-то сильно напугало его.
        Где все? Что тут происходит?
        - Наталья! - крикнул мужчина во тьму, ожидая услышать ответ, но никто не откликнулся.
        - Нина! Лида! Дети! Кто-нибудь! - молчание. Лишь Алешка завыл сильнее, но все равно как-то глухо, будто между отцом и сыном находилось препятствие. Печка! Точно! Слабоумный спрятался за печку! А где же остальные? Справа на столе должен стоять свечной огарок. Михаил медленно, ощупывая ногами пол, подошел к столу, нашарил огарок. Чиркнул зажигалкой - в свое время в другом поселке в заброшенном магазине он нашел несколько блоков столь ценных приспособлений для розжига огня - и свет свечи еле-еле раздвинул тьму. Его явно оказалось мало для просторного помещения, но достаточно, чтобы рассмотреть часть деталей. Если бы пришлые остались здесь, то на Михаила бы уже напали. Поэтому Прохоров повесил оружие на плечо, поднял свечу вверх и вышел на середину комнаты. И чуть не упал, споткнувшись о большую кучу на полу.
        Сердце зашлось в груди, а горло сжало от предчувствия беды. Он аккуратно присел рядом и поднес источник света к куче. Слезы хлынули потоком.
        Слабый свет озарил бледное, без единой кровиночки, лицо женщины. Обескровленные губы, открытые безжизненные глаза и струйка темной жидкости, засохшей в уголке рта. А на полу - темная лужа уже засыхающей крови.
        Прохоров зажал свободной рукой рот, чтобы не закричать, но из горла все-таки вырвалось нечто, похожее на рычание.
        Вот же-ж суки!
        Он поднял огарок вверх и чуть дальше различил еще две бесформенные груды одежды. Тоже жены! Да что же это? Как же? Почему? Рой вопросов в голове сменился вдруг звенящей пустотой, словно по черепу ударили чем-то тяжелым. Вот и все: жизнь окончилась внезапно и бессмысленно. Жен нет, дети… Где же дети? Следовало взять себя в руки и разобраться, ведь во тьме не наблюдалось больше тел, да и Алешка где-то выл. Он-то живой! А где остальные? Прохоров поднялся и зажег все огарки и лучины по периметру комнаты. Она наполнилась мрачным, призрачным светом танцующих и коптящих огоньков. Три трупа лежали посреди помещения, а из-за печки показался Алешка - тощий семнадцатилетний пацан. Он, не переставая, жалобно скулил на одной ноте, трясся всем телом, а в глазах его читался непередаваемый страх. Но рассказать, что стряслось, юродивый не мог: просто не умел. Хотя ему, видно, было, что рассказать: около глаза наливался обширный синяк. Нападавшие явно били Алешку.
        Михаил тяжело посмотрел в сторону сына, взял огарок и пошел проверять остальные помещения: вдруг кто-то успел спрятаться! Но нигде никого не было, лишь перевернутые кровати, распотрошенные шкафы и разбросанная утварь. Бардак и разорение, и ни следа детей. Что же тут произошло? Детей нет, жены убиты, но не изнасилованы - это очевидно. А Алешку били - зачем? Допрашивали? Узнавали, нет ли еще кого? Если ушли, значит, не узнали! Иначе бы точно оставили засаду! Это их с дочерью шанс! Шанс незаметно подобраться к пришлым, настигнуть их внезапно и отомстить.
        - Ах ты, дурак! - раздался снизу крик Алексы, очевидно, она зашла в дом и, увидев трупы, напала на Алешку, который не защитил женщин и детей.
        - Урод! Кретин! Почему ты не спас их?! - девчонка почем зря лупила брата кулаками, а тот лишь съежился у печи и скулил еще сильнее. Михаил хмуро посмотрел на это, но ничего не сказал, а дочь, завидев отца, отстала от старшего брата и попыталась найти оправдания.
        - Он… Он… Он… - начала Сашка, задыхаясь от слез, но не смогла продолжать. Отец лишь махнул рукой.
        - Он недоразвитый и слабоумный. Что ты от него хочешь? - дочь лишь закрыла лицо руками. А Михаил прошелся по комнате, закрывая глаза женам. Что бы тут ни случилось, надо что-то делать. Пока он не увидел тел детей, они для него живы. Все, до единого. Значит, пришлые их забрали. С какой целью, сейчас не важно. Раз их забрали, надо их догнать и выручить. Или убедиться, что дети мертвы, и отомстить! Смерть своих жен он так не оставит! Раз посмели убить их, значит, пусть держат ответ! Он этим уродам еще в глаза посмотрит! Прохоров не заметил, как от злости так сильно сжал свечу, что она потухла, а огарок превратился в бесформенное нечто.
        - Дочь, - позвал он, а когда Алекса опустила руки и посмотрела на отца, кивнул в сторону подпола. Слезы все еще струились по щекам. - Достань НЗ и выйди на улицу. Мне кое-что надо закончить здесь!
        - Хорошо, отец, - кивнула дочь и принялась поднимать старый ковер в углу комнаты. Но потом остановилась, - что будем делать, пап?
        Михаил помолчал, почесывая бороду, а потом, растягивая слова, ответил:
        - Я их на деревья подвешу и буду медленно сдирать кожу, прижигая раны, чтобы кровью не истекли. Чтобы дольше боль ощущали… Я буду смотреть им в глаза и видеть сожаление и раскаяние в том, что они совершили, но их жизнь будет платой за смерть моих жен! В ад они попадут только через жуткие страдания! Давай, Саш, не тяни время. Каждая секунда на счету. Мне не терпится воткнуть нож в одну из сволочей.
        Алекса нырнула в темный подпол, выудила оттуда два туго набитых рюкзака и, оставив один отцу, вышла с ружьем в ночь.
        А Михаил тем временем натаскал из комнат тряпье и сложил в одну кучу посередине. Осталось еще одно дело…
        Прохоров подошел к немного успокоившемуся сыну и обнял его. Алешка зарылся лицом в теплую куртку отца, продолжая ныть. Михаил чувствовал крупную дрожь, колотившую пацана изнутри.
        Прохоров покрепче сжал армейский нож, а другой рукой - шею сына, и прижал того к себе, чтобы парень не отрывал головы от его плеча, чтобы, не дай бог, не посмотрел ему в глаза. Тогда не получится сделать задуманное. И, направив нож в грудь мальчишки, резко нажал. Алешка задергался в конвульсиях, попытался отпрянуть, но агония продолжалась недолго. Инвалид вскоре затих в объятиях отца. Прохоров вытянул нож, обтер его об одежду сына и спрятал. Потом положил тело на деревянный пол. Вытер рукавом не унимавшиеся слезы и поджег груду тряпья, затем, не оглядываясь, вышел со вторым рюкзаком.
        Старенький механический фонарик зажужжал в его руке, выхватив из тьмы дочь и следы транспортного средства, что разрушило забор.
        - Мы уходим, - хмуро буркнул Михаил, осматривая следы. Направление движения транспорта оказалось легко определить.
        - А Алешка? - спросила Алекса, нервно переминаясь с ноги на ногу.
        - Он остается, - выдавил из себя отец. - Ему с нами тяжело придется…
        - Ты что? - воскликнула Саша. Она вдруг поняла все. - Ты что сделал?!
        - Он бы не выдержал и стал обузой, - словно оправдываясь, ответил отец. А дочь метнулась к нему и принялась бить, куда попало.
        - Он мой брат! Он твой сын! И ты его!.. Ты его… Ты! Ты! Ты! Как ты мог?!
        Прохоров перехватил ее руки и прижал к себе. Крепко-крепко. Так, чтобы у вырывающейся девочки не осталось возможности шевельнуться. Пусть уж она сейчас испытает эти эмоции и перегорит, чтобы голова в будущем оставалась трезвой и ясной. Александра ревела уже во весь голос, но вырываться перестала. До нее потихоньку доходила неудобная правда, а отец тем временем гладил девочку по волосам.
        - Иначе мы не спасем других, - твердил он. - Алешка - обуза и задержал бы нас, и это могло бы навредить остальным. Понимаешь? Тогда у нас не осталось бы надежды спасти детей и отомстить за матерей! Понимаешь? Так лучше! И для нас, и для него! Пойми, дочь, он давно устал жить! Да и не жил он… только мучался! Прости меня, если сможешь, дочь. Прости, прости, прости…
        Алекса молча отошла и поглядела на разгорающийся дом. Погребальный костер. Так, кажется, в книжках описывался ритуал сожжения предводителей викингов, когда те отправлялись в Валгаллу. Старый дом недолго сопротивлялся огню и через мгновение вспыхнул, как спичка. Огненный столп оповестил окрестности о гибели людского поселения. Дочь повернулась к отцу.
        - Все нормально, - тихо сказала Александра. - Давай разыщем этих уродов!
        - Пойдем, Саш, - кивнул Михаил, и дочь с отцом скрылись во тьме, лишь свет фонарика еще долго скакал по дороге.
        Глава 5. Орден нефтяников
        Сова поудобней присела за скрывающим ее бортиком, сняла со спины СВДС черного цвета с оптическим прицелом и глушителем-пламегасителем. На всякий случай выщелкнула магазин на десять патронов калибра 7,62, проверила и вставила обратно. Потом девушка сдвинула на лоб горнолыжные очки и приложилась к окуляру оптического прицела. Для начала надо разведать обстановку и местность, на которой она будет осуществлять подрывную деятельность против врага. Против убийц отца, уточнила она себе. Так было понятней, и ярость не гасла, а, наоборот, усиливалась. Никакой пощады убийцам! Никакого, мать его, милосердия! Только смерть и месть. Месть и смерть. Софья заберет у них то, что они не оставили отцу. Жизни! Их жалкие и никчемные жизни! Кроме…
        Но не прямо сейчас. Для начала Софья подготовится. Она станет для них неуловимым ангелом мести, забирающим в день одного-двух человек, нагонит на город страх, пока они не спрячутся от ужаса в своих конурах, а потом… потом она разнесет тут все к чертям собачьим! И выведет всех-всех детей, которых обнаружит! Негоже маленьким человечкам учиться у убийц. Негоже. Не для этого мизерная часть людей выжила, хоть и раскидало теперь их по огромному пространству опустевшей страны.
        Макаренко осмотрела поселение. Огромная территория железнодорожного вокзала была огорожена толстой сеткой-рабицей, но еще на дальних подступах из земли торчали острые внушительные колья, местами окрашенные бурым. Кое-где с них свисали гниющие туши каких-то лохматых животных, возможно, хорей. По верху сетки и меж кольев пропустили колючую проволоку, не жалея. Через каждые пятьдесят метров торчала обзорная вышка с караульным и мощными прожекторами.
        - Эк окопались, уроды! - прошептала Сова, продолжая осмотр. - Но охранять и в самом деле есть чего!
        А караулили они многочисленные железнодорожные составы с мазутными и нефтяными цистернами. А также… Газ? Спирт? Бензин? Какая-то химия? Похоже, в цистернах было и то, и то.
        - Ого! - вырвалось у Совы. - А вы, уроды, мало того, что богачи, так еще по округе шляетесь да народ обираете! Нехорошо! Ой, нехорошо!
        Прямо у одноэтажного вокзала полукругом стояли жилые бараки, из труб которых валил черный дым. Видимо, жгли мазут, чтобы отапливать помещения. А еще перед ними находились несколько вполне целых транспортных средств. По очертаниям Сова поняла, что именно там припарковано - отец когда-то показывал картинки. Тут было и несколько черных «хаммеров», и, кажется, «хонда», а также пять снегоходов и еще какие-то автомобили. Все были оборудованы пулеметами. Возможно, имелись и собаки. В следующие пару дней надо будет высмотреть все нюансы.
        - М-да… Непросто будет с вами воевать, - присвистнула девушка, продолжая осмотр.
        Немного погодя Сова мысленно нарисовала план поселения и спустилась вниз. Сейчас надо было отдохнуть и подумать. Девушка в дальней от вокзала части здания нашла помещение, окна которого выходили на другую улицу, и обошла соседние, собирая жалкие остатки мебели. Разломала. Чтобы ее не заметили с улицы, длинным листом фанеры прикрыла окна, из остальных с помощью сухого льда и спичек разожгла костер. Расстелила полусгнивший матрас рядом и уселась готовить ужин.
        С помощью нехитрых манипуляций из трех шампуров девушка соорудила навес, куда подвесила тощую тушку зайца, убитого по пути. Потолстеть сейчас - это умудриться надо. Время такое: либо ты, либо тебя. Хорошо хоть, кролик не понял, откуда пришла смерть, а то б набросился. Сова потом еще долго выдирала пассатижами из пасти Мути ядовитые зубы - слишком крепко сидели в челюсти, не чета человеческим: их-то чуть стукнешь кулаком - месяц шатаются.
        Макаренко положила рядом с костром ржавую железку и пристроила на нее перчатки-варежки и толстую вязаную шапку, которые успели отсыреть в течение дня. По плечам ее рассыпались русые волосы. Девушка собрала их в хвост, как смогла. Запах жареного зайца уже плыл по комнате, вызывая зверский аппетит. Софье не терпелось отодрать тощую ногу и погрызть жесткое мясо, но она сдерживала себя: в сыром мясе могли оказаться паразиты. И тогда Сове никто не поможет: не те уже нынче паразиты - выжрут внутренности без остатка. Тоже мутировали, стали агрессивней.
        Наконец жаркое сготовилось. Софья достала из рюкзака маленькую стеклянную баночку с солью и принялась жевать жесткое мясо. Не свинина, но лучше, чем крысы. Приятнее. Да и заразы внутри меньше. Крысы же - как помойная губка, жрут все подряд, включая тухлятину. Макаренко поморщилась. Какие-то неправильные мысли. О диверсии надо думать, а не о всякой чепухе.
        Ну, для начала - обойти близлежащие постройки и найти места для снайперских схронов, откуда можно будет убивать по паре человек, и лучше начать с собак, если таковые есть. Далее - посмотреть, что можно сделать с цистернами. Мазут просто так не запалишь, даже если внутрь емкостей кидать спички, нужно коктейль Молотова готовить. А вот со спиртом, бензином и газом проще… только надо умудриться не оказаться в эпицентре взрыва: слишком велик риск подорваться самой. Есть пластид, немного. Но, если разделить его, взрывчатки и взрывателей хватит на несколько цистерн. В качестве отвлечения внимания подойдет. Чтобы спалить все - нужно что-то большее.
        Итак, она будет раз в день отстреливать по одному-два-три человека. Тут же менять местоположение, заметая следы: для этого очень кстати была бы снежная, ненастная погода… Потом отсиживаться несколько дней в схронах - их тоже надо найти и оборудовать, чтобы не попасться. Далее - опять отстрел бандитов и отсидка. Потом можно устроить красивый фейерверк. Чтобы не скучали и бросили все силы на тушение пожара, чтобы выдохлись… А потом все заново: отстрел, отсидка, взрывы.
        Они будут торчать по своим баракам и трястись от ужаса! Конечно, побегают сначала, облавы устроят, но Сова спрячется, и никто не найдет. А нефиг убивать офицера подразделения специальных операций! И злить его дочь!
        - Вы еще попляшете, ублюдки! - Сова так сильно сжала заячью кость, что она хрустнула. Тогда девушка сбросила остатки ужина в костер и легла на бок. Пока догорит костер, Макаренко уснет. А утром еще раз, на свежую голову осмотрит местные достопримечательности. Даже какой-то памятник рядом с вокзалом может сгодиться. Любое дерево, канава, разрушенное здание - все сейчас на руку мстительнице, главное - правильно рассчитать шаги.
        Софья медленно проваливалась в сон, она была спокойна: специальная растяжка, оставленная двумя этажами ниже, не даст никому бесшумно подобраться к Макаренко. Ни зверью, ни тварям в людском обличье. А под рукой уютно лежал «Кедр-Б» - любой вошедший сразу же столкнется со смертельным шквалом пуль. На улице уже стемнело, а завтрашний день обещал много открытий. Поэтому девушка в предвкушении строила все более расплывчатые планы, они множились и становились все ужасней и ужасней: сознание начало свою игру с подсознанием, а потом Сова забылась беспокойным сном.
        Где-то недалеко справа крякала утка. Спустя мгновение слева ей отвечала другая. И только Сова чувствовала еле заметное отличие искусственного звука от крика настоящей утки. Да в лесу сроду и не водилось уток. Пышная растительность скрывала от глаз дилетантов-пересмешников, но и Софью от них - тоже. Юной и хрупкой девушке проще было затеряться среди листвы, чем ораве мужиков в зеленых маскхалатах, которые по неизвестной пока причине объявили на нее охоту, изображая уток. Но ей, видимо, придется охотиться вместо них. Двадцать с лишним человек «перекрякивались» друг с другом, надеясь, что у девушки от такого обилия дичи «сорвет крышу», и она попадет в смертельный капкан. Но это был ее лес. Знакомый с детства, опасный, но давно прирученный юным подростком лес. Сова знала зверей, их повадки, знала растения и деревья, к которым подходить нельзя, иначе не поздоровится. И знала безопасные тропы: звери и растения делили места охоты между собой, и если разбираться в них, можно беспрепятственно пройти через лес.
        А эти… «охотнички» совсем с катушек съехали. Кто ж так ломится сквозь враждебный мирок, который может оказаться не по зубам чужаку? Тем более, если переть напролом толпой, не признавая законов, царящих внутри замкнутой экосистемы.
        Вот одиночный «кряк» резко оборвался, сменившись вдруг воплем агонизирующего мужчины. Судя по направлению и дальности, там обиталище рыси, а она гостей не любит. Вернее, любит, но только на закуску. Рядом еще несколько раз нервно «крякнуло», видимо, обеспокоились соратники, но ответа так и не дождались. Рысь не церемонится, вцепляется в глотку и утаскивает жертву в логово.
        Сова подождала несколько минут и удовлетворенно услышала еще один гортанный хрип: рысь запасалась впрок. Минус два. Тут же обеспокоенно «закрякали» сразу с нескольких сторон, очевидно, не понимая, что происходит. А на самом деле лес начал смертельную игру с ворвавшимися в его спокойную жизнь бандитами, не имеющими понятия, как с ним общаться.
        Софья присела, когда метрах в двадцати раздался истошный вопль, а за ним - беспорядочная автоматная очередь. В дереве рядом выбила отверстие пуля, а остальные пронеслись веером над головой. Неподалеку что-то булькнуло и захрипело: видимо, стрелявший зацепил своего. И зацепил смертельно - нечто тяжелое повалилось в кустарник, ломая ветки.
        Минус четыре. Судя по месту, откуда донесся крик, стрелок попал прямо в пасть подземного хищника. В такую круглую воронку в земле, утыканную острыми зубами-шипами. Опавшая листва скрывает до времени хищника, а наступивший сразу же лишается ноги. Потом тварь медленно затягивает его в воронку, поедая кусками. И правда: жуткий крик не прекращался еще долго, пока человек не лишился сознания от болевого шока.
        По сути, Сове и делать-то ничего не надо, просто спрятаться и дождаться, пока лес убьет непрошенных гостей. Правда, один изъян в ее схроне был: укрытие находилось на пути одного из бандитов. Но и для него у Совы нашелся сюрприз. Как раз напротив прижавшейся к дереву девушки плавно раскачивался бутон огромной венериной мухоловки, охотившейся, пожалуй, уже не только на мух, но и на все живое, размерами не уступающее человеку.
        Первым показался АКСУ, и Софья не стала дожидаться, когда мужчина поравняется с ней и увидит девушку. Макаренко выпрямилась, с оттягом стукнула врага по лицу ногой в тяжелом ботинке. Отец с детства настаивал, чтобы дочь тренировала растяжку ног, и она слушалась, терпя невыносимую боль, когда отец помогал ей, весом своего тела надавливая на ее плечи. С тех пор, как Сова поставила еще и удар, она могла делать ногами невероятные махи, которых от нее никто не ожидал. Раздался хруст ломающегося носа, и бандит начал падать назад. Но Софья не дала ему упасть, а, удержав за руки, отправила его в другую сторону. Раскрытая пасть мухоловки приняла добычу и сомкнулась, пронзая бандита острыми шипами. Человек дернулся, выныривая из обморока, и заорал. Его вытаращенные глаза смотрели прямо на Сову с неописуемым страхом и некоторым удивлением: девушка? Девушка, мать вашу?!
        «Да! Девушка! А почему бы нет, мать вашу?!»
        И Софья хищно ухмыльнулась, выставив вперед руку и показав умирающему противнику кулак с торчащим средним пальцем. Он лишь заорал сильнее - мухоловка сдавливала, словно тиски. Захрустели кости, и бандит вновь потерял сознание из-за болевого шока.
        Вновь «закрякали», пытаясь вести перекличку, но вновь не досчитались бойца: минус пять. Сколько их еще осталось? Сова попробовала сосчитать, но сбилась где-то на десяти. Что же это за облава такая? Почему ее ищет и окружает целая толпа бандитов? Хотя ответ она знала - отец предупредил.
        Макаренко скользнула мимо поглощавшего мужчину цветка - надо опередить окружающих ее охотников и выйти из кольца. Чуть дальше должна быть просека: засесть на другой стороне и «снять» первых выскочивших на открытое пространство бандитов. Главное - успеть пересечь это пространство до них.
        Вот и просека… Черт! Впереди замаячил силуэт мужчины: не успела. Бандит шел вперед, не оглядываясь. Значит, пока не знал о Сове, и это хорошо. Она огляделась и справа, сквозь просветы среди веток, увидела еще одного. Он иногда посматривал в сторону своего напарника, как бы проверяя его наличие. И если Софья атакует одного, второй непременно нападет. Надо действовать быстро.
        Макаренко вытащила нож из ножен, укрепленных на ремне сзади. Первым будет постоянно оглядывающийся мужчина. Он опаснее. Она побежала к впереди идущему и, лишь только в просвете замаячило лицо второго, метнула нож. Он вошел четко в горло. Бандит захрипел слишком громко и упал. Впереди идущий остановился, удивленно уставившись в сторону убитого товарища, тратя драгоценные минуты.
        «Тормоз».
        А Сова уже сократила дистанцию до жертвы. Как только бандит понял, что случилось, он начал оборачиваться, поднимая автомат. Но Софья оказалась проворней. Одной рукой оттолкнула автомат с линии стрельбы, другой врезала по кадыку жертвы. Мужчина захрипел, пытаясь вдохнуть, но сломанный хрящ только еще больнее врезался в плоть. Затем Сова ударила в пах и, когда бандит от боли упал на колени, нанесла удар сверху вниз - ногой в голову. Шейные позвонки мужчины просто лопнули от удара. Бандит замертво рухнул в траву, а Софья быстро перебежала через просеку, нырнула под кроны деревьев и кустарников и… чуть не угодила в паучью сеть. Вовремя увидела почти прозрачную паутину, висящую меж двух деревьев. Где-то должен быть и паук. Ага: слева, на дереве, в сотканной из паутины и защищенной листьями «норке». И находится его домик как раз с этой стороны паутины. План созрел сразу.
        Софья осторожно обошла паутину, встала за ней, чтобы была видна просека, и отломала палку. Приготовила «Кедр-Б» с глушителем. Еще несколько секунд, и на просеку выйдут враги. Надо быть быстрой, чтобы не оказаться на линии огня. На просеке появилось пять человек. Все в одинаковых зеленых камуфляжных накидках. Идут цепью, с дистанцией в пару метров. Что ж, удобно.
        Она ткнула палкой в центр паутины, поглядывая на домик паука. Прочная сетка содрогнулась, завибрировала. Показались паучьи лапки, но сам он не спешил выглядывать, будто оценивал ситуацию. Люди на просеке уже прошли половину открытого пространства. Пора действовать.
        Сова ткнула палкой увереннее, прокрутила ее пару раз, чтобы намотать паутину, и потянула на себя. От такой наглости паук мигом выскочил в центр сетки, чтобы проверить, что за безумец шурует в его владениях. Такой сине-зеленый красавец размером в две ладони, с ярко-красным крестом на спине. А Софья все тянула и тянула, пока нить, соединяющая паутину с палкой, не оборвалась. Получилось подобие пращи, только из экологически чистых материалов: паутина и паук, где паук выступал в качестве снаряда. Неизвестно, был ли паук доволен такой ролью, но когда он приземлился на лицо центрального бандита, раздался вопль боли и ужаса. Мужчина заметался по просеке, пытаясь скинуть с себя ошалевшее и опасное существо, а соседние бойцы сгрудились рядом, опасаясь приближаться.
        Ну вот, сбились в кучу. Настало время «Кедра-Б». Сова прицелилась и короткими очередями сняла сначала двух слева, потом - двух справа. Занятые вопящим товарищем, они и не поняли, что по ним стреляют. Бандит же, боровшийся с пауком, спустя несколько секунд упал сам. Мутант все же оказался ядовитым.
        Зато из леса напротив ее засекли. Открыли огонь, и Софье пришлось быстро отступать в чащобу, пригибаясь. Вокруг свистели пули, выгрызая из стволов деревьев щепки и сшибая листья, которые медленно падали, кружась, но Сова, перемещаясь быстро, была уже в другом месте. Она, словно черная пантера, гибкая и юркая, скользила меж деревьев и растений-паразитов, избегая наиболее опасных участков леса. И по широкой дуге возвращалась обратно к просеке, воплощая в жизнь очень простую идею, подсказанную отцом: делай то, чего противник от тебя не ждет. А бандиты явно не ожидали, что жертва решит вернуться прямо в руки загонщиков. Макаренко же словно лишилась ума: бежала теперь навстречу крякающим и наобум стреляющим бандитам. На фоне светлой просеки их силуэты выделялись слишком четко. Человек пять или шесть, идущие все так же цепью и особо не прячущиеся: жертва одна, а их по-прежнему много. Зачем прятаться? То ли Сова уже убила их командира, то ли тот оказался совсем-совсем тупым. Но в тупых командиров Сова не верила. Поэтому, скорее, верно было первое предположение, ведь противник оказался дезориентирован и
действовал глупо.
        Прежде, чем враг понял, что случилось, Сова остановилась среди густой листвы и из бесшумного «Кедра» сняла еще трех. Оставшиеся запаниковали, не понимая, откуда ведется огонь, беспорядочно стреляя во все стороны. Их сковал ужас: неизвестная смерть унесла жизни почти всех товарищей, так и не выявив себя. Они не понимали, что делают в этом лесу, ведь только командир знал причины и цель, а он погиб почти первым, от когтей рыси. Макаренко отступила, обегая охотников с правой стороны, полагая, что их осталось двое. Так жестоко она еще не ошибалась.
        Справа что-то быстро мелькнуло, и Софья не успела среагировать, когда ее настиг сокрушительный удар в лицо. Неожиданно выскочивший из-за широкого ствола ели кулак столкнулся с мчащейся навстречу девушкой. Инерция подкинула ее в воздух, словно пушинку. Сова упала на спину, почти потеряв от боли сознание, кроны деревьев расплылись вверху, почти слившись воедино, в одно темно-серое пятно, и еще кто-то огромный шевелился, нагибаясь над поверженной девушкой. Она же не могла дышать носом от боли, отчаянно хватая воздух ртом. Видимо, нос был сломан, его наполнило что-то теплое и терпкое, пытавшееся заполнить и гортань. Как бы ей не захлебнуться теплой, обильной собственной кровью.
        Но ее тут же подняла вверх неведомая сила, и гортань освободилась: Сову пробил кашель, и сгустки крови ошметками вылетели прямо в бородатое лицо здоровяка, сбившего девушку с ног и теперь поднявшего ее и прислонившего к стволу ели. Кровь тут же хлынула носом, оставляя на подбородке ярко-красный след. Макаренко попыталась помотать головой, чтобы сбросить с глаз темно-серую пелену, но не смогла: широкая ладонь крепко удерживала ее шею в одном положении.
        «Попалась… Отец не одобрит.»
        Бородатый бандит стер с лица ее кровь и крикнул, казалось, на весь лес, совершенно никого не боясь:
        - Эй, стрелялы, вашу парашу! - но его товарищи все еще палили в кусты, перезаряжая автоматы.
        - Эй, кретины! - гаркнул он на сей раз во всю мощь легких, что, наконец, привело бандитов в чувство. Они прекратили стрелять. - Сюда прискакали! Я покажу вам, вашу парашу, кто вас уложил, словно котят беспомощных. Вояки, вашу парашу!
        А сам тем временем с немым восторгом в глазах разглядывал обездвиженную девушку, держа дистанцию. Обездвиженная - не значит неопасная. Уложившая стольких бойцов, она может еще доставить неприятности.
        - Ну что, сучка? Теперь поговорим? - прошипел бородатый, с каким-то неприятным удовольствием сдавливая ее горло, но потом вновь ослабляя хватку, чтобы девушка не задохнулась прежде, чем ее допросят.
        Пелена перед взором спала, Сова, быстро-быстро моргая, разогнала туман в глазах. Перед ней стоял настоящий великан. Ростом под два метра, широченные плечи, надо думать, что и мускулы под одеждой тоже нехилые, а лицо - как камень, обточенный ветром и ударами. С таким не разберешься быстро, а то и вовсе погибнешь, если моментально не решишь, как его убить.
        Из-за кустов уже выходили остатки маленькой армии, что пришла в этот день по душу Макаренко. Измотанные, испуганные, эти двое во все глаза таращились на хрупкую, казалось бы, девушку в зеленом комбинезоне, а на их лицах застыло удивление и немой вопрос: вот это уничтожило толпу мужиков?
        Бандиты были с оружием. Но от удивления и шока, и, видимо, веря в силу своего пособника, что схватил Макаренко, держали его опущенным, что было только на руку Сове. И она не стала тратить время попусту.
        Девушка изо всех сил вцепилась в руку бугая, одной ногой уперлась в живот врага, а коленом второй в невероятном па ударила его в подбородок. Еще раз! Еще! Хрустнули лицевые кости. Еще раз! Пока бородач не замычал от невыносимой боли и не разжал руку, а потом и вовсе схватился за лицо. Кровь брызнула во все стороны, а боль заставила огромного детину упасть на колени, почти теряя сознание от шока.
        Сова уже стояла на ногах и одним ударом сапога по виску отправила бородача в нокаут. Если выживет, то с ним она разберется потом, а сейчас - с двумя последними, которые уже поднимали автоматы. Но медленно, чертовски медленно! Софья перепрыгнула через падающее тело и оказалась меж двух бандитов. Пока они пытались прицелиться, девушка развернулась вокруг своей оси и нанесла удары: одному в кадык, другому - по затылку. А потом еще серию ударов: локтем в горло одному, другим локтем - второму в висок. И, закрепляя успех, резко повернула первому голову до хруста позвонков, а второму - уже лежачему - размозжила череп тяжелым ботинком.
        Сова огляделась. Три трупа - бородач тоже не шевелился - и тишина… Похоже, никого из банды в живых не осталось. Победа! Вот только нос набок, да и незаметной остаться так и не удалось. А именно такую задачу ставил отец, когда говорил:
        - Ну что, дочь. Завтра последний экзамен. Я привел банду мародеров из Вологды специально для тебя.
        - Класс, пап!
        - Если все сделаешь правильно, то не погибнешь. Если провалишься, я тебя прикрою, но… тогда не жди поблажек ни от меня, ни от жизни. Она не любит слабых! И не любит, когда ей врут. Так что постарайся завтра не облажаться! Но я верю в тебя и видел, как ты готовилась, не жалея себя. Так что, думаю, все пройдет успешно. Мне лишь нужно, чтобы ты осталась незамеченной, без ран, и с каждого убитого ты должна принести трофей. Все равно, какой, но трофей в нашем случае означает, что ты не зря убила врага. Что своей смертью он принес тебе материальную пользу. Все ясно?
        - Так точно!
        - Я серьезно!
        - Да, отец, все ясно.
        - Ну, вот и ладушки, готовься! Завтра они придут в наш лес, я лишь на сутки опередил их, поэтому времени не так уж и много.
        - Его достаточно, чтобы уничтожить маленькую армию, - пожала плечами дочь. Отец косо посмотрел на нее, а потом криво ухмыльнулся, видя, как далека еще Софья от понимания, что учеба очень-очень сильно отличается от реальных боевых действий, в которых она еще не участвовала. Что ж, это ей будет неплохим уроком… Если выживет, конечно.
        И вот теперь Сове осталось лишь пройтись по лесу в обратном направлении и собрать трофеи. Хоть одну из задач девушка выполнила. Но, тем не менее, отец отреагировал очень жестко: вправил ей нос без обезболивающего. А чтобы жизнь медом не казалась!
        Макаренко проснулась от холода. Костер давно прогорел, а теплое покрывало уже не спасало от стужи, пробравшейся сквозь несколько слоев одежды и одеял. Девушка машинально потянулась и погладила кривой нос. Черт! Даже вспоминать о той боли было неприятно, не то что проживать ее во снах раз за разом. Софья вновь возвращалась в прошлое, и опять те события представали перед ней, как наяву. Они - все, что у нее осталось от отца, и пусть многие воспоминания терзали душу, но больше ее с прошлым ничего не связывало.
        Макаренко выглянула через сымпровизированные вчера ставни: снег успокоился, и теперь с неба падали редкие и легкие, почти невесомые белые хлопья. Они совершенно не помешают осмотру, но и от врага ее не скроют. Софья смочила горло водой из фляги. Потом девушка сменила накидку на белоснежную, собрала скарб в рюкзак и вновь поднялась на крышу. Ветер сменился, тяжелые тучи, напитанные влагой, медленно неслись к востоку.
        Софье стало грустно. Она почти не помнила матери, а отец не так давно погиб. И хотя он был строгим и суровым, девушке недоставало бати. Недоставало отцовских нравоучений, его недовольного бормотания, когда Сова что-нибудь делала неправильно. Она иногда не понимала сурового мужчину, но на подсознательном уровне боготворила: наверняка он хотел сына. Но то, с каким упорством он занимался с дочерью, доказывало его любовь к Софье. И она обожала его, пожалуй, даже втайне от самого мужчины, ибо он терпеть не мог бурных проявлений чувств. Девушка сжимала зубы от несправедливой брани, тихо смеялась в воротник куртки, когда он не видел, и иногда осторожно поправляла ему одеяло, словно маленькому ребенку.
        Но чувства вырвались наружу, когда отца не стало. Захлестнули, чуть не привели к сумасшествию, но Софья сумела взять себя в руки и продумать дальнейшие шаги. Месть хороша обдуманная, а на горячую голову можно наломать дров. Недаром отец учил ее сдерживать чувства, прятать эмоции и думать, думать, думать. Макаренко успокоилась и пустилась в путь. И черт подери этих нефтяников, если они смогут хоть как-то вывести ее из себя. Даже речи об этом не шло. Она готова была к медленному и плановому уничтожению всей общины. Сколько бы времени это ни заняло.
        Пока Макаренко неторопливо готовила себе место и винтовку, внизу что-то затарахтело. Непрерывный, навязчивый звук то приближался, то удалялся. Что это?
        Сова осторожно выглянула из укрытия, настроила оптику и посмотрела на лагерь нефтяников. Люди внутри огороженной территории засуетились. Из барака вышел мужчина в темном бушлате и шапке-ушанке и подошел к воротам, давая указания часовым на вышках. Те явно к чему-то готовились. И Сова вдруг поняла, что звук шел не из лагеря. Она повела винтовкой вдоль дороги, пытаясь найти источник звука, и вот… оптика выхватила одинокий автомобиль-фургон, покрытый толстыми листами ржавой стали, испещренный следами когтей животных и местами ощетинившийся приваренными острыми штырями.
        Любопытно. А ведь, кроме нефтяников, еще кто-то существовал в округе. Это была ценная информация, ведь для успешной операции против бандитов нужно было учитывать и их возможных сторонников. А то мало ли кто окажется в тылу.
        Девушка внимательно наблюдала за автомобилем. Он подъехал, ворота на территорию нефтяников на миг отворились, а потом сразу же захлопнулись. Шипастый монстр на колесах остановился перед мужиком в черном бушлате, и из кабины выскочили двое. Первый подошел к встречающему, и они пожали друг другу руки, о чем-то переговариваясь, а второй открыл фургон, и из него один за другим выпрыгнули пять человек. Они тут же колонной выдвинулись вперед и выстроились в шеренгу перед «бушлатом». Тот прошел вдоль, осмотрел бойцов и, видимо, остался доволен, потому как резко что-то крикнул в сторону бараков.
        Сова переместила винтовку в сторону серых одноэтажных сараев и вдруг охнула: из дверей одна за другой выходили маленькие фигурки детей. Чумазые и худые, в лохмотьях, они представляли жалкое зрелище. На лицах читался безграничный ужас, а тщедушные тела - это ощущалось и на расстоянии - тряслись далеко не от холода, а от страха. Куда их теперь отправят? Что с ними там будут делать?
        Софья вздрогнула от ужаса и негодования: как такое возможно? Что тут вообще происходит? Сердце разрывалось на части от переживаний за этих чужих детей, но Макаренко пока не понимала, что с ней творится. Если бы она попросила кого-нибудь найти для этого невыразимого чувства определение, ей бы ответили, что это материнский инстинкт. Но некому было подсказать девушке. В целом мире она была одна. Кроме бандитов, сейчас ей и общаться было не с кем.
        Чувствуя небывалое возмущение, девушка всматривалась в хмурые лица, пока детей не погрузили в фургон и автомобиль не уехал обратно. И Сова долго провожала его взглядом сквозь окуляр оптического прицела, пока тот не исчез за поворотом дороги.
        Затем она откатилась от края крыши, вскочила на ноги и несколько долгих минут вышагивала туда-сюда, не помня себя от ярости. Такого сильного чувства она еще не испытывала никогда в жизни. От злости она сорвала респиратор с лица - девушке казалось, что ей не хватает воздуха от возмущения. Ноги сами с неуемным остервенением пинали снег, словно он был в чем-то виноват. Макаренко злилась из-за невозможности помочь детям. Куда их повезли? Она не знала! Что с ними будут делать? Она не знала! И что с ними будет, она тоже не знала…
        «Вот твари! Нет! Нет!»
        Девушка почувствовала, что все планы отмщения катятся к чертям. Она не могла бросить детей, а это значило, что придется отложить месть на неопределенный срок.
        Сова остановилась, сжала кулаки, стараясь думать спокойно. Но ведь нефтяники никуда не уходили и в ближайшее время явно не собирались! Что ей мешает сначала вызволить детей, а потом отомстить? Что-то глубоко внутри подсказывало, что детям ее способности сейчас нужнее. Только куда их повезли? Ведь не пройдет и дня, как снег посыплет вновь и скроет все следы, и что ей тогда делать?
        Стоп! Мыслить трезво! Ведь выгрузили пятерых? Они-то должны знать, куда забрали детей? Точно! Алые губы расплылись в недоброй улыбке: теперь девушка знала, что делать.
        Глава 6. Жестокий отбор
        Время тянулось медленно, словно и не шло вовсе. Звуки борьбы, да что уж там - настоящей войны доносились с поверхности, то стихая ненадолго, то вновь усиливаясь. Дети в эти минуты сжимались, стараясь слиться друг с другом и с древней кирпичной кладкой, утонуть в полутьме. И отчаянно надеялись, что это не последние минуты Юрьева. Что звери еще не до конца сломили малочисленных защитников и еще не рвутся сквозь мрак старого туннеля, чтобы полакомиться юным свеженьким мясом никчемных людишек. В такие минуты даже трехлетний Сема стихал и боялся плакать. Боялся показать свой страх, а то вдруг по плачу найдут его и остальных.
        Ближе к утру шум на поверхности начал стихать: то ли защитники уничтожили почти всех животных, то ли, наоборот, некому больше было защищать древний Юрьев и детей. Редкие выстрелы иной раз сменялись столь же редкими воплями тварей. Словно обе стороны были уже до того истощены, что им стало не до войны, и лишь иногда находился смельчак, нарушавший шаткое перемирие.
        Но что бы ни происходило наверху, в клетке усталость взяла свое. Ночь, полная настоящих ужасов, высосала из детей все силы. И один за другим они сначала впадали в беспокойную дрему, а потом крепко засыпали, и ничто, даже звуки с поверхности, не могло их разбудить.
        Бабушки что-то тихо, настороженно обсуждали, и это бормотание заставило и Колю погрузиться в липкую патоку забытья, но немного странного, необычного. Забытья, похожего на оцепенение, когда тело отключается, но сознание еще здесь, и ум, наоборот, проясняется, и ты словно мысленно путешествуешь, то ли во сне, то ли наяву. При этом, хотя вроде не спишь, но на самом деле даже руку поднять не можешь. Коля не смог бы объяснить собственное состояние даже себе, но с детства любил подобные редкие моменты и старался исследовать пределы своих возможностей.
        Для начала он по ночам гулял по коридорам катакомб, иногда «выплывал» из подземелья, словно некий фантом, впрочем, не обращая внимания, есть ли у него тело - это стиралось сознанием, как стирается, например, во сне. А потом стал «наглеть» и впадать в этот транс и на людях, днем. Он заходил к ним в клетушки-комнаты, наблюдал за их действиями, работой, порой видел слишком интимные сцены, сгорал от стыда, но быстро «исчезнуть», вернуться из этого состояния у мальчика не получалось. Может, пока не получалось, но все же он был вынужден досматривать события, невольным участником которых становился.
        Об этом состоянии Коля даже не пытался рассказывать другим, опасаясь, что его сочтут странным, а значит, опасным. И просто сживут со света, как, например, поступили с Ярославом, объявив юношу дьяволом ни с того, ни с сего.[4 - См. роман автора «На краю пропасти».] Ну вот какого, спрашивается, черта им приспичило? Ведь жил Ярослав в Юрьеве совершенно спокойно восемнадцать лет - и вдруг дьявол? Коля не был согласен с остальными, но что он мог сделать, когда в церкви решалась судьба не похожего на всех парня? В лучшем случае мальчика бы просто выгнали, в худшем - возможно, признали бы пособником дьявола заодно с Яросом. Люди жестоки, а под влиянием толпы надевают на глаза шоры и становятся единым целым, повинуясь любым командам, словно одно огромное чудовище.
        Вот и сейчас Ростов погрузился в сон наяву и отрешенно путешествовал по камере, легко читая чувства, а иногда и мысли спящих детей. Наверное, это было неправильно, но сейчас, как никогда, ему надо было понять их настроение, чтобы суметь помочь словом или делом, когда надежда окончательно покинет всех.
        Трехлетний Сема испытывал лишь беспросветный ужас. Он даже во сне дрожал всем телом, прижавшись к Ане Капустиной. Коля вообще не понимал, как ребенок держится. Разве что у него просто не осталось выбора, кроме как поддаться простым инстинктам - прижаться к девочке, словно к матери, и раствориться в ней, как в каком-то добром и бесконечно защищенном пространстве. А Аня, тоже от страха, прижала маленькое тельце к себе заботливо и сострадательно. Устроившиеся рядом Вика и тринадцатилетние Олег с Ольгой Карасевы чувствовали примерно то же. Разве что Олег ощущал чуть большее беспокойство, постоянно просыпаясь и поправляя грязное, местами рваное одеяло, сползающее с детей, которых опекал.
        Их родители тоже оказались наверху и тоже вступили в неравную схватку со зверьем, чтобы оградить и спасти детей от неминуемой гибели. И дети это понимали так же хорошо, как и то, что многие не вернутся. Они родились в мире, где смерть была столь же частой, как и дни рождения, и давно привыкли к ней. Поэтому сильно не удивлялись, когда у кого-нибудь из знакомых не возвращались домой мать или отец. А детей порой с пеленок забирали из-за их непохожести на остальных, и потом их никто и никогда не видел…
        Совершенно другие настроения одолевали бунтарскую троицу. Но если Руслан горел праведным гневом оттого, что ему запретили помочь взрослым - и даже дергал во сне ногой, - то Витя и Катя лишь преданно свернулись рядом. Они были почему-то уверены, что Руслан прав, и готовы следовать за ним, что бы тот ни сказал.
        Ванька и Варя Выдренковы крепко обнялись. Мало того, что их отец сейчас был наверху, так еще и Ярослав, их приемный брат, ушел в поисках лучшей жизни из города. А Варвара еще и жестоко играла чувствами юноши, хотя вины своей, видимо, не осознавала. Девушка вдруг подняла взгляд на Колю и неодобрительно нахмурилась. Мол, чего это ты тут подсматриваешь?
        Ростов от неожиданности вздрогнул всем телом, выходя из оцепенения. Что это было? Неужели Варя его почувствовала? Но как? Никто и никогда не догадывался о невинной Колиной забаве, а она… Девушка посмотрела прямо на него, когда он коснулся ее чувств. Неужто она тоже могла делать нечто подобное? Коля вытаращил глаза и уставился на Варю, а она так же пристально и неодобрительно смотрела на мальчишку и качала головой - мол, никогда не смей так делать!
        От стыда Ростов зарылся лицом в колени, ему впервые в жизни вдруг воспротивились. Эта неловкость от понимания, что он не один с подобной способностью, заставила лицо парня гореть от стыда. Его одиночество стало всеобъемлющим, от осознания, что кому-то еще известна его тайна, было только хуже. И неуютней, будто теперь в Ростова будут тыкать пальцем и смеяться над тем, как он не похож на остальных. Мальчик сжался и попытался заснуть, но не тут-то было.
        - И чегой-то? - Зоя Павловна вскочила со своего топчана у самой решетки, направляя оружие и вглядываясь в полутемный, загибающийся вправо проход. Тишина, что несколько долгих минут назад опустилась на утренний город, нарушалась лишь шорохом в катакомбах, в выложенном старым кирпичом коридоре. - Сдается мне, старая, и по наши души пришли. Наконец, на пенсию выйдем.
        «Пенсией» она называла смерть. Очевидно, что-то недоброе происходило сейчас в катакомбах. Колька вскочил на ноги и громким криком заставил остальных детей проснуться.
        - Живо к дальней стене! Давай! Просыпайся! Вставай! Давай! Давай! - кричал он и подталкивал сонных мальчиков и девочек, торопясь и нервничая. И было отчего.
        - Да, старая, - Вера Афанасьевна тоже встала, хоть и не так бодро, как ее подруга. Она передернула затвор автомата, засылая патрон, и направила АКСУ в полутемный туннель. - Встретимся в… На пенсии. Еще чаю попьем. Изысканного… Говорят, там чай очень вкусный и высокосортный!
        - Кто говорит-то? - Зоя Павловна лишь быстро глянула на нее и вновь уставилась в коридор. - Неужто уже заглядывала на тот свет? Ты меня пугаешь!
        - Да не! Дед мой во снах заходит иногда, - начала объяснять Вера Афанасьевна. - Знаешь, говорит, какой у нас там чай вкусный? Не то, что местная солома из листьев крыжовника и смородины с малиной. Не! То чай - всем чаям чай! Заграничный! Высшего сорта! Прям м-м-м! Аж уходить отсюда не хочется на эту грешную Землю. Видимо, специально вкусным чаем опаивают, чтобы желания жить вновь не возникло!
        - Ты бредишь, старая! Вот вроде умная, учительница, но дура дурой! - хохотнула бабка Зоя. - Какой чай на том свете? Из Индии, что ли? Так у них там свой «тот свет» с кастами, мантрами и песнями. Им на своих чая-то не хватит! Куда им еще и наших одаривать? Не гони! Наших, я думаю, самогоном потчуют! Чистейшим, как слеза младенца! Настоянным на березовых бруньках. Есть же на том свете березовые бруньки? А? А дед твой тебя просто пугать заранее не хочет, вот и про чай все, про чай.
        - Это вопрос веры, Зоя, - не сдавалась баба Вера. - Кто верит в чай, тот его и получит. Ну, а кому самогон дороже… Знаешь, я тебя хочу огорчить…
        - Да ну тебя, старая! - Зоя Павловна ткнула локтем подругу. - Знаю, что скажешь! Самогон, мол, - зеленый змий, до старости не доживешь. Но… дожила ж! Дожила! А там, глядишь, будем баловаться. Я к тебе в гости с самогоном, а ты ко мне - с чаем! Все ж не так скучно будет!
        - Да уж… - пробормотала Вера Афанасьевна и хотела еще что-то добавить, но не успела. Стремительная тень, зарычав, вырвалась из полумрака коридора в освещенное единственной лампочкой, свисавшей с потолка на проводе, пространство. Баба Вера вмиг нажала на спусковой крючок, и два патрона вгрызлись в морду серого падальщика. Мутировавшая псина завалилась на грязный пол, не издав больше ни звука. Зато коридор наполнился лаем сородичей павшей твари. Дети в ужасе сжались у дальней стены, а бабка, ткнув подругу локтем в ответ, хмыкнула.
        - А?! Есть еще порох в пороховницах? Я во время Великого Трындеца неделю от жаждущих моей красоты отбивалась! И сейчас не сплохую! Зой, стреляем одиночными или очередью по два патрона.
        - Поняла я, старая! - отрапортовала Зоя Павловна и выстрелила по следующей твари, осмелившейся сунуться в круг света. Кровь брызнула из простреленной морды, а баба Вера крикнула, выцелив еще одну живую мишень: - Ну, твари, держитесь!
        Смертельная вакханалия продолжалась теперь уже в том туннеле, где когда-то жили люди, хотя от их жилья почти ничего не осталось. Лишь маленький пятачок света и слишком неуютная клетка, где заперли детей ради их спасения. Но ощущения безопасности у них не было, наоборот, появилось странное чувство, будто их загнали в ловушку. В последнюю. Ведь появление зверей в коридоре означало, что смерть забрала наверху всех, и теперь от костлявой детей отделяли лишь две бабушки, которые с неженским остервенением защищали подход к клетке.
        Очередной падальщик вынырнул откуда-то и попытался вцепиться бабе Зое в ногу, но был подстрелен бабой Верой и отлетел в сторону. Следующая тварь прыгнула на нее, теперь уже баба Зоя помогла своей подруге. Десять зверей уже лежали в круге света, а дальше, в коридоре, горели местью красные глаза еще нескольких.
        Пока Вера Афанасьевна перезаряжала АКСУ, Зоя Павловна стреляла, и наоборот.
        - Прощай, дорогая! - закричала баба Вера не своим голосом, когда одна тварь ухватила ее за рукав серой телогрейки, раздирая плотную ткань.
        - Куда без меня?! - в ответ завопила баба Зоя, расстреливая из автомата напавшую на подругу облезлую, с топорщившейся местами серой шерстью псину.
        Вроде бы на них собирались напасть еще два серых падальщика, что, несомненно, окончательно сломило бы старушек, но тут произошло нечто совершенно ошеломительное и невозможное.
        Наверху затараторили автоматы, и, кажется, один пулемет - так сильно сотрясал он воздух своим звуком.
        Твари, что нападали на старушек, развернулись, потом трусливо прижали уши и бросились к выходу, на помощь погибающим снаружи сородичам.
        Коля, не понимая, что происходит, в невыразимом удивлении молча приблизился к решетке и прижался к ней лицом. Бабушки от усталости присели на кушетки, трясущимися руками перезаряжая оружие. Их бледные лица говорили о невероятном напряжении и понимании, что это был последний в их жизни бой. Но вдруг случилось чудо, и что-то наверху спасло их.
        Внезапно все прекратилось. И выстрелы, и хриплый, озлобленный лай падальщиков.
        И все подозрительно посмотрели в коридор. Что это было? Кто это был? Надежды на защитников - никакой, ведь если б они выжили, то и падальщики не попали бы в катакомбы. А ведь собаки здесь! Значит, город и оборонявшиеся проиграли. Так кто же тогда сейчас расстреливал наверху тварей? Кто пришел на помощь потерявшим всякую надежду детям? Ответы на эти вопросы сейчас находились на площади Михайло-Архангельского монастыря, а у старушек и детей не было желания выходить и проверять, кто это.
        Любопытный Руслан Озимов присоединился к Коле и встал рядом, всматриваясь в полумрак коридора. Там, чуть дальше, на аркообразном потолке висели редкие лампочки, но светили они так тускло, что разобрать что-либо уже в двадцати метрах от них не было никакой возможности. К тому же коридор закруглялся, скрывая проход, выводивший наверх. К Руслану присоединились и Катя Шестакова с Витей Соломиным, они выстроились в ряд у прутьев решетки и, затаив дыхание, ждали, что же произойдет дальше.
        Вера Афанасьевна с Зоей Павловной, переведя дух, тоже поднялись с мест и, перезарядив АКСУ, держали их нацеленными на поворот коридора. Тишина давила на нервы, напряжение нарастало. Оружие медленно поднималось вверх, надежда угасала с каждой секундой.
        - Старая, по-моему, к нам кто-то движется, - почему-то шепотом сообщила баба Зоя.
        - Т-сс, - грозно, тоже шепотом, прервала ее баба Вера. - Молчи, а то не услышим.
        Коля зажмурился. Он попытался перенестись в то состояние, когда мог мысленно «гулять» вне тела, но ничего не получилось. Беспокойная обстановка не способствовала погружению в полусон. И ничего, кроме как представить себе этот коридор, у него не выходило. Черный туннель с темным нутром - и как они тут жили? - со странными, еще более черными сущностями, крадущимися от входа к ним, будто черные мотыльки или… твари слетались на свет, что сосредоточился в самом конце туннеля - в клетке с детьми. Эти темные сущности несли некое зло. Трудно было понять, какое, но Коля ощущал зло в этих невнятных черных душах, хотя определить его природу не мог, как не мог и узнать, кто они. Двое, нет, трое осторожно приближались к повороту, за которым ожидали дети с бабушками. Тринадцать светлых пучков в мрачном, почти беспросветном туннеле ужаса, наполненном страшными, темными сгустками чужих… Перед поворотом чужаки замедлились, словно совещаясь, а потом…
        Коля распахнул глаза, их тут же резануло болью от неяркого света в коридоре. Чужаки что-то кинули к ним!
        - Ложись! Граната! - заорал он, отдирая от решетки Руслана и отталкивая вглубь клетки. Бабушки прижались к стенам. А в кучу с падальщиками упал металлический цилиндр. Странный, не похожий на гранату.
        И тут все вокруг взорвалось ярким, ослепительным светом. А уши прорезал высокий, на грани слышимости звук. Огромный ярко-белый шар наполнил маленькое помещение, стараясь раздвинуть стены и вытолкнуть наружу всех, кто был внутри. Секунд десять Коля ощущал, что умер и небеса уже приняли его, но оставалась боль в голове от невероятно высокого звука, заполнившего уши. Казалось, сейчас мозг истечет через них. Мальчик, как и все остальные, сжался в позе зародыша на полу, пытаясь понять, где он, что он, пытаясь осознать, что случилось, но не мог. Обескураживающий свет и дезориентирующий звук пронзили его насквозь. Лишь целую минуту спустя он начал приходить в себя, понимая, что не умер. И что это была лишь светошумовая граната.
        Мир медленно возвращался из света в полумрак клетки, где на полу охали и стонали дети. Предметы двоились и троились перед глазами, а звук словно забрался в мозг и не хотел его покидать, как ни тряси головой, чтобы выбить его оттуда. Постепенно взгляд прояснялся, предметы и люди различались четче. Коля в окружении таких же дезориентированных детей поднялся первым и повернулся к освещенному пространству. Там уже находились чужие люди, бросившие гранату. Бабушек оттеснили на одну кушетку, отобрали оружие, кучу из трупов зверей раскидали по сторонам. В центре на второй кушетке восседал здоровяк с копной рыжих волос, выбивающихся из-под черной вязаной шапки, и с такой же огненной бородой. Грязный засаленный комбинезон защитного цвета и когда-то белые унты довершали образ. В руках мужчина держал странное укороченное ружье-двустволку. А позади стояли еще двое мужчин с автоматами. Их лица казались слишком спокойными, а взгляды - слегка отстраненными и затуманенными.
        Рыжий долго молчал, словно чего-то ожидая, а жители Юрьева не решались заговорить с напавшими бандитами, хоть те их, по сути, спасли от неминуемой гибели. Но светошумовую гранату не так-то просто забыть, особенно если ее швыряют в тебя. Поэтому дети, да и бабушки, поглядывая кто с неприкрытой ненавистью, а кто и со страхом, затихли в ожидании объяснений пришлых.
        Наконец сзади из коридора раздались торопливые шаги и тяжелое дыхание, и вскоре на свет выскочил четвертый боец. Он остановился позади своих и отрапортовал:
        - Святой отец, я все обежал. Других выживших нет. Территория усыпана телами людей, собак, кошек и еще каких-то неизвестных тварей. В двухэтажном здании вообще сплошное кровавое месиво, разобрать, что случилось, нет никакой возможности. В церкви выживших тоже нет. Эти, - мужчина указал на детей, - единственные живые. А! Еще пять лошадей позади здания в закрытом сарае. Но… дюже злющие. Мне чуть руку не оттяпали, когда я приблизился. Зубы неестественные. Клыки. Видно, слегка измененные…
        - Молодец, Андрей, - протянул рыжий, названный святым отцом. Видимо, он был за главного. - Ступай, сторожи передвижной дом.
        Потом главарь повернулся к клетке и, улыбнувшись, пошутил:
        - А весело тут у вас! Уржаться можно!
        - Ну так ржи и вали на все четыре стороны! - гневно воскликнула баба Зоя. Ее совершенно не смущали стволы автоматов, направленные в ее сторону.
        - Э… те-те-те… те-те-те… - предостерегающе протянул елейным голосом святой отец и тут же направил оружие на Зою Павловну. - Металлолому слова не давали! Я вообще не понимаю, что вы обе здесь забыли? Старый мир умер, а вы чего ждете?
        После минутного молчания рыжий продолжал:
        - Знаете, я вот тут хожу, хожу по земле, а таких старых еще не встречал. Хорошо, знать, жили тут, раз дожили до таких, извините, непочтенных теперь лет. Что вы тут забыли, на этой грешной земле?
        - Что забыли, не твоего ума дело! - влезла в разговор Вера Афанасьевна. - Святой ты или не очень, но никакого права судить нас у тебя нет!
        - Э… те-те-те… те-те-те… - рыжий еще раз предостерегающе помахал оружием перед лицами старушек. - Не, не! Есть, есть, есть, есть! Есть у меня такое право. И я могу его применить. - Ярко-алые губы показались из-под бороды, складываясь в довольную ухмылку. Он встал и подошел к бабушкам, поднес ствол прямо к лицу Зои Павловны. - Вы разве не слышали? Святой отец! Я - святой отец! А значит, могу судить и отпускать грехи! Ваших, думаю, хватит, чтобы врата ада разверзлись под вашими старушечьими ногами!
        - Это что ж мы такого сделали? - спросила баба Вера.
        - Сделали-сделали! - рыжий перевел ствол на нее. Взгляд мужчины стал злым. - Вы - остатки того вида, что сотворил с Землей самое страшное злодеяние. Убийство! «Не убий», помните? Вы виноваты в этом! Все, жившие перед смертью Мира, виноваты в этом! И вы - не исключение.
        - И ты! - резко выдохнула баба Зоя. - И ты виноват! Разве не жил ты до смерти Мира? Жил! По глазам твоим злым вижу: жил! И тоже виноват, получается! Что-то не так с твоей вонючей теорией. С чего это тебе позволено решать, кто виноват в смерти Мира, а кто нет?
        - Я очистился!
        - Бухал, что ли?
        - Я очистился кровью! - зло рявкнул святой отец. Того и гляди, нажмет спусковой крючок, и бабушки погибнут. - Я уничтожил столько себе и вам подобных, что расплатился со смертью, и теперь достоин нести просвещение людям и карать недостойных! И если надо, я еще больше на тот свет отправлю! Без сожаления, без раскаяния, без промедления!
        Он так сильно прижал стволы обреза к щеке Зои Павловны, что старушке пришлось отклониться и вжаться в кирпичную кладку коридора. Коля не выдержал.
        - Не трогай ее!
        - Оставь ее! - к нему тут же присоединился Руслан, горя праведным гневом, и пару раз пнул клетку ногой. - Она тебе ничего не должна!
        - А вот, кстати, и то, из-за чего я здесь… - протянул рыжий. Он еще несколько секунд прижимал оружие к щеке бабы Зои, а потом медленно отступил и сел на кушетку, собираясь с мыслями. Дети замерли, сбившись в группу, отдельно стояли только Руслан и Николай. Последнему казалось, что сердца всех детей сейчас бьются вместе, в унисон, и гулкое эхо разносит этот стук по коридору, и катакомбы наполняются им, словно своей тьмой ощущают детские души, питаются ими.
        - Что ж, - начал святой отец, взмахнув оружием в сторону клетки. - Отоприте их. Я как раз по их души здесь. И если все пойдет хорошо, возможно, никому умирать не придется…
        Бабушки с неясной тревогой переглянулись.
        - У нас нет ключей, можете обыскать нас.
        - Не-не-не… - помахал рыжий обрезом. - Неправильный ответ. Есть зам?к, и ключ должен быть. Не может одно обходиться без другого.
        Он вдруг замахал руками и заговорил пространно и заумно:
        - Вы видели где-нибудь дверь без стены?
        А солнце без неба видали?
        Тем более, мужа совсем без жены
        Вы не способны представить.
        А как понять велосипед без колес?
        Огонь без костра? Едва ли!
        А летом лютый зимний мороз
        Когда-нибудь вы встречали?
        Любовь без взаимности выживет ли?
        Недолго! Увы, недолго!
        А дружба без друга? Видели ли?
        «Нет!» - скажу я вам строго.
        Ведь чему-то всегда без чего-то не жить,
        Ведь сложно пулю заставить
        Без пистолета висок человека пробить,
        И нет исключений из правил…[5 - Стихи Ю. Харитонова.]
        - Ну? - очень тихо переспросил рыжий, когда закончил. - Ни у кого нет предположений, где искать ключ?
        Бабушки озадаченно переглянулись. Никто не ожидал такого от психопата. Непредсказуемость очень сильно пугает, когда не знаешь, чего от человека ждать. А тут рыжий бугай с повадками убийцы декламирует с чувством стихи.
        - У нас нет ключей! И если б были… - начала бабушка Вера, но закончить не успела. Рыжий подскочил и вновь подошел к старушкам, направляя на них по очереди ружье.
        - Что, не дали б? - зло заговорил святой отец, брызжа слюной в лица. - Тогда бы я снял их с ваших хладных трупов! А если б не нашел, разнес бы эту решетку к черту! Думаете, мне это сложно? Нисколько! А потом бы я от злости начал убивать детей! Ведь мне не важно, когда и как я открою эту дверь! Вы еще этого не поняли? Мне важно, чтобы вы добровольно и униженно открыли ее сами! Итак, - мужчина перевел дух, - ключ в студию! Иначе начнется кровавая чистка! Три… Два… Оди…
        - Стой! Не надо! Ключи у меня, - прервал обратный отсчет Коля. Дети с удивлением посмотрели на Ростова. Они и подумать не могли, что ключ у кого-то из них.
        - Ну ты и гад! - тут же влез в разговор Руслан. - Мало того, что трус, так еще и нас заставил трусливо отсиживаться!
        - О! - рыжий, довольно усмехнувшись, обернулся. Его настроение вновь сменилось на добродушно-благосклонное. - А мы тут ключик ищем, а он у нас под самым-самым носом. Какой курьез!
        - Обещай не убивать детей! - Коля попытался навязать свои условия, но рыжий елейным голосом перебил:
        - Хуже не будет.
        - Пожалуйста, прошу!
        - Ключ! Сюда! Живо! - почти прорычал святой отец, выходя из себя и вновь направляя оружие на женщин. И Коля его отдал. Просто вынул из кармана ключ и передал в руки рыжего. И когда пальцы подростка коснулись кожи святого отца, что-то случилось. Словно электрический разряд проскочил между ними. Коля удивленно уставился на рыжего расширившимися глазами, а тот несколько секунд пристально всматривался в мальчика, недобро хмуря брови. Потом резко отдернул руку и отошел к своей кушетке.
        - Итак, - начал он. - Для начала вы все должны понять, что я пришел спасти вас! - дети удивленно задвигались, а старушки переглянулись. - Нет. Конечно, не всех, а только тех детей, кого выберу я. Меня зовут Черноморов Василий Степанович. Сейчас открою дверь - и, дети, прошу без паники подходить ко мне. И я решу, кто поедет со мной в безопасное и чудесное место, где нет радиации. Где высокие стены защищают от любой опасности. Где много ваших сверстников живет счастливой и светлой жизнью. Где вас ждет будущее. Где есть игрушки и забота. И много-много интересного.
        - Во заливает!.. - начала было баба Зоя, но Черноморов махнул рукой, и один из сопровождающих шагнул вперед и резко ударил старушку по лицу. Она замолчала.
        - Итак, начинаем! - рыжий отворил дверь и сел обратно на кушетку. - Бабульки, божий свет, заходим! Заходим! А вы, дети, давайте по одному.
        Бойцы рыжего грубо затолкали женщин в клетку, где их тут же обступили дети, заботясь о состоянии старушек.
        - Как вы, бабушка Зоя?
        - Как вы, бабушка Вера?
        - Все нормально с нами, дети…
        - Ой, завязывайте мелодраму!
        - Ты нам их никогда не заменишь! - грозно крикнул Руслан Озимов.
        - А мне и не надо их заменять, - возразил святой отец, добродушно пожав плечами. А потом указал обрезом на мальчика. - А знаешь, ты мне нравишься! Я, пожалуй, сделаю из тебя командира! Когда-нибудь… Начнем с тебя. Выходи! Так, детишки! Внимание! Выходим по одному ко мне, а потом становимся за мной и ждем. Все, кого назову, вернутся обратно в клетку! Без вариантов!
        Меж тем, Руслан пошел, но как-то неуверенно. На одиннадцатилетнего мальчика вдруг напал мандраж, что было неудивительно, ведь перед ним сидел совершенно неизвестный бесцеремонный мужик, от которого непонятно, чего ждать. Руки мальчика не слушались, ноги отказывались повиноваться. А по телу пробежала сильная дрожь. Но он упрямо шел вперед. Ведь он - Руслан Озимов, и слово трус - не про него.
        Рыжий оценивающе оглядел черноволосого мальчугана, слегка смуглого, с черными блестящими глазами, курносым носом и открытым взглядом. Упорный, смелый!
        - Ничего страшного, - почти ласково произнес Черноморов, чего Руслан от него совсем не ожидал. А затем рыжий водрузил огромную ладонь на голову мальчика и закрыл глаза. Несколько секунд ничего не происходило, а потом…
        - Ай! Голову больно! - вскрикнул Руслан и отскочил в сторону, потирая виски.
        - Спокойно! Уже все! Можешь встать за мной, - святой отец кивнул головой назад, и пацан, сжимая виски от боли, осторожно обошел кушетку и встал позади рыжего.
        - Видите? - с улыбкой спросил Черномазов и развел руки в стороны. - Ничего страшного! Ни-че-го! Следующий!
        Дети по одному стали выходить из клетки и подвергаться этой странной процедуре отбора, но пока все они без исключения одобрялись святым отцом и вставали позади. Даже трехлетний Сема Шестаков, которого подвела Аня Капустина, и тот после рева и слез от боли в голове прошествовал к остальным. Остались только Коля Ростов и Варя Выдренкова. И первым перед лицом рыжего оказался юноша.
        - На колени! - сказал Черноморов.
        - Что?! - возмущенно переспросил Коля.
        - Ты слишком высокий, чтобы я смог дотянуться до твоей головы. Или мне встать? - рыжий поднял правую бровь, и Ростову пришлось подчиниться.
        Лишь на секунду длань Черноморова коснулась головы Николая. Юношу, как и всех, пронзила боль, но на секунду он словно перенесся куда-то, его будто выкинуло в другое место. Перед собой он видел нечто черное, бесформенное и шевелящееся, не имеющее четких контуров.
        Когда Коля пришел в себя, в его лицо упирался обрез, а рыжий зло бросил:
        - В клетку! Живо! Мутант!
        И мальчику ничего не оставалось, как вернуться в клетку. Он был настолько потрясен и обескуражен, что даже не задумывался, отчего столь странно отнесся к нему Черноморов? Почему он не прошел отбора? Мутант? С чего бы это? Разум поглотила необычная и пугающая, чудовищная форма жизни из мира оттуда, где раньше в своих фантазиях Ростов не бывал. И как он там оказался?
        Следующей оказалась Варя. Выдренкова так же подошла, присела на колени перед рыжим, и так же, как и Коля, через минуту была отправлена в клетку. Ошарашенная девушка шаткой походкой вернулась на место, а когда юноша спросил, что она видела, лишь замотала головой. Ее стеклянный взгляд блуждал по камере, ни на чем долго не задерживаясь. И Ростов прекрасно понимал ее чувства. Если она оказалась хоть чуточку похожей на парня с его странными играми разума, то ощущения Выдренковой во многом подобны его потрясению.
        В катакомбах на долгое время повисло тягостное молчание. Рыжий сверлил взглядом находящихся за решеткой, о чем-то раздумывая. На лбу у него выступили пульсирующие вены, видно, решение, которое он хотел принять, давалось ему нелегко, и святой отец взвешивал многочисленные «за» и «против». У Коли появилось чувство, что от этого решения будет зависеть жизнь всех, кто в клетке. А дети с другой стороны тоже молчали, напряженно застыв между рыжим и его солдатами. Горстке детей странно было осознавать, что их разделили на хороших и плохих. Ведь только что они находились вместе и дружили, несмотря на многочисленные разногласия. Были почти семьей. В маленьком, замкнутом обществе всегда так: дети друг друга знают с пеленок, и их дружеские связи более сильны, чем в огромном мегаполисе. Они недоуменно хлопали глазами и не верили, что Варя с Колей другие. Даже Руслан, назвавший Николая трусом, хмурился и мотал головой.
        Неправда! Это неправда!
        И только Ванька Выдренков бросился вперед, крича что-то бессвязное и плача: его сестра оказалась отделена от брата. Но мальчишка был пойман Черноморовым и передан в руки эскорта. Варя стояла, ни жива ни мертва, понимая, что Ваньку уводят от нее. Единственную родную душу. А святой отец мотнул своим бойцам головой:
        - Отведите их в Дом.
        Когда детский шум и гам стих, рыжий повернулся, а Варя упала на колени и от горя и бессилия закрыла глаза.
        - Итак, - Черноморов подошел к клетке и закрыл ее. - Я долго думал, что с вами делать. Вот ведь странно, я поклялся уничтожать всех старше восемнадцати и мутантов. А вы как раз и то, и другое, увы! Но чем долгая агония и мучения хуже простой смерти? - он пожал плечами. - По-моему, в муках умирать даже интересней и ярче! И сколько удовольствия и нового опыта можно получить перед смертью! А? Как вам моя мысль?
        - Ты - чудовище! Тебе это с рук не сойдет! Судьба накажет тебя и воздаст многократно за все, что ты сделал! Попомни мои слова! Умирать ты будешь хуже любой твари!
        - О, какие громкие слова! Динозавры умеют разговаривать? - тот ухмыльнулся во всю ширину пухлых губ. - А знаете… вы мне симпатичны! Не-не, правда! Самоотверженные старухи и одаренные дети-мутантики! Это ж здорово! Вот только такой одаренный на свете должен быть один. То есть я! Я долго думал, в чем смысл вашего спасения? Ведь, запершись в клетке, вы обрекали себя на долгую и тягостную смерть в окружении этих тварей снаружи. Чего хотели старшие, запирая вас здесь? Не мог понять… Но тут до меня дошло! Они не хотели лишать детей присутствия духа и надежды! Хотя сами ее уже не испытывали. Замечательно! Просто смелые люди! Запереть детей в ловушке и уйти умирать! Достойный поступок! Хотя… идея о смерти в окружении тварей мне очень даже по душе. Хорошая идея! Ну, ни пуха вам, пару дней вы еще протянете, а потом придут мутанты на запах падали, и если вы все же выберетесь, то ненадолго. Пока-пока, - Черноморов помахал огромной пятерней и растворился в полутьме коридора, его силуэт недолго маячил на фоне редких лампочек и вскоре скрылся за поворотом.
        В катакомбах Юрьева воцарилась мертвая тишина. И живые сами не знали, живы ли они еще, или то общая галлюцинация - словно звук исчез, а четверка боялась заговорить, чтобы не спугнуть наваждение и не оказаться в своих самых страшных кошмарах наяву. Лишь минуты спустя бабушка Вера тихо произнесла:
        - Простите нас, дети. Мы все испортили! - после чего последовала еще минута молчания, а затем Коля решительно встал.
        - Ничего вы не испортили! - резко сказал он. - Вы делали все, чтобы нас отстоять, и хватит уже об этом! Не приди этот чертов святой отец, вы бы смертью храбрых погибли, а детей так и не спасли! А тут еще есть шанс, что с ними ничего плохого не случится!
        Варя вдруг истошно взвыла, словно где-то глубоко внутри нее переключили тумблер, и крик вырвался наружу.
        - Ага, - закивала баба Зоя. - Ты его рожу видел? И после такой страхолюдины ты веришь, что с детьми плохого не случится?
        - Пока нет, - уверенно ответил Ростов. - Я так понял, ему сначала их привести куда-то надо? А уж потом они будут строить светлое будущее.
        - Ну, и что это изменит? Мы-то здесь. И ты тоже! Если не помрем от голода, то твари нас точно растерзают, когда мы, полудохлые, отсюда выберемся.
        - Ну, я-то здесь сидеть не буду! - упрямо сказал Коля, не обращая внимания ни на старушек, ни на плачущую Варю. - С меня слово взяли - присмотреть за детьми. И я пойду за ними!
        Он подошел к дальней, самой темной стене и начал вынимать из нее кирпичи. Бабушки встрепенулись.
        - Что у тебя там?
        - НЗ, - ответил мальчик, выуживая из дыры АКСУ, туго набитые чем-то два вещмешка и здоровенный лом. - На совсем плохой случай.
        - Это да, - протянула Зоя Павловна. - Сейчас совсем плохой случай. Можно сказать, совсем-совсем плохой случай!
        Ростов подошел к двери клетки, ловко поддел ее снизу ломом, нажал на получившийся рычаг, и тяжелая дверка, заскрипев, соскочила со штырей, на которых висела. Потом она с металлическим лязгом грохнулась об пол.
        Не успел Коля понять, что случилось, как Варя вдруг вскочила на ноги и с криком выбежала из клетки, да так, что чуть не сшибла парня с ног.
        - Стой, дура! - только и успел крикнуть он, но девушка уже скрылась за поворотом коридора. - Тебя же убьют! Черт!
        - Иди, иди за ней! - сзади подошла бабушка Вера. - Догони! Не дай наделать глупостей!
        - Вы тоже собирайтесь. Пойдем за детьми, здесь все равно уже оставаться опасно. Ворот нам не починить, а когда снег растает, тут невозможно будет находиться. Трупы… - Коля на секунду замешкался, осознавая, что трупы - не что иное, как родные и близкие, да и просто знакомые, которых знал всю жизнь. Кого-то любил, кого-то - нет, и вот за одну ночь их не стало. Теперь они перемешались с трупами падальщиков и кошаков, еще немного, и смешаются с землей, с жидкой грязью, в которую с оттепелью превратится стылая земля, а потом и вовсе растворятся в ней. Люди вернутся в лоно природы, ничем не отличимые от червей… Ставшие им кормом.
        Мальчик мотнул головой, не желая об этом думать, не желая отождествлять людей с червями. Да, сейчас так, да, все когда-нибудь вернется в землю, но до этого люди были людьми, чувствовали, думали, жили совершенно отличной от червей или облезлых псин жизнью!
        - Трупы начнут разлагаться, и…
        - Мы не пойдем, - замотала головой Вера Афанасьевна, а Зоя Павловна закивала.
        - Куда нам уже идти? И помочь нам тебе нечем. Только тяжким грузом на плечах висеть будем. Мы уж тут останемся, со знакомыми и родственниками. Встретим последнюю ночь и отправимся пить самогон к ее мужу, - она обняла старую подругу и указала пальцем вверх. Бабушка Вера кивнула и добавила:
        - С чаем!
        - С чаем! - согласно кивнула баба Зоя.
        Коля до боли сжал зубы и несколько раз быстро моргнул, чтобы не дать слезам брызнуть из глаз. А потом обнял обеих бабушек разом.
        - Спасибо вам! - сказал он, понимая, что никогда их уже не увидит.
        - Да иди уже! Спасай этот гнусный мир! - похлопала его по плечу бабушка Зоя, а баба Вера ткнула ее в бок и поправила:
        - Ты, главное, детей спаси, а с миром - хрен с ним, с этим хреновым миром!
        Варя почувствовала, как внутри все оборвалось, когда ужасный рыжий мужчина отправил ее в клетку. Девушку затрясло от бессилия и страха. Что теперь будет? Отец Николай, очевидно, погиб вместе с другими защитниками города. Это не так уж сложно было понять: если к ним в катакомбы попали сначала серые падальщики, а потом и незнакомые люди, ясно - никого из местных не осталось в живых. А теперь ее еще и разлучили с братом.
        Варя, как в тумане, зашла в клетку, сквозь слезы еле увидела, как Ванька с криками бросился к ней, но его оттащили, а потом и вовсе увели. В тот миг мир девушки рухнул. В течение нескольких дней исчезли буквально все, кто ей был когда-то дорог. Митяй, Ярослав, отец, теперь вот забрали последнюю родную душу - десятилетнего брата.
        Слезы душили, и девушка ничего не могла с собой поделать. Невыносимо горько было осознавать, что теперь она одна. Выдренкова даже не слышала, что говорил напоследок рыжий и что потом обсуждали бабушки с Колькой. Но зато когда железная дверь клетки упала, Варя встрепенулась. Она смахнула слезы с глаз и, совершенно не думая, бросилась наружу. Зацепила плечом Колю, но даже не остановилась. Где-то наверху ее братика, ее родного Ваньку увозили прочь неизвестные люди! А она не может позволить этому случиться. Только не сейчас, он один у нее остался.
        Коридор изгибался слишком долго, прямо бесконечно! В полутьме ноги постоянно натыкались на препятствия: то груда картошки, то оставленный кем-то ящик, то ведро-параша, которое со звоном покатилось, расплескивая зловонное содержимое. Затем Варя быстро пересекла столовую, брошенную в спешке. В воздухе еще витал запах вчерашней картофельной похлебки, но и на него девушка не обратила внимания, хотя сильно хотела есть.
        Пробежала еще метров десять по коридору мимо клетки, где буквально вчера сидели Яр с чужаком Потемкиным[6 - См. роман автора «На краю пропасти».], с приходом которого и началась вся заваруха и город понес непозволительные людские потери, а на самом деле - почти перестал существовать. Еще несколько метров до выхода из подземелья - и девушка толкнула дверь.
        Дневной свет резанул привыкшие к полутьме глаза, но Варя продолжала бежать по мокрому снегу, которого за ночь навалило по щиколотку. Она пару раз поскользнулась, вставая и отряхиваясь, не обращая внимания, что холод слишком быстро забирается под непригодную для улицы легкую одежду. Она успевала лишь смахивать слезы и бежала, бежала, бежала… пока не споткнулась обо что-то, припорошенное снегом. Девушка полетела на землю головой вперед и уткнулась лицом в нечто мягкое и мокрое.
        Она поднялась на колени и, стерев с лица влажную субстанцию, увидела труп. Местами обглоданный, с выступающими белесыми костями, он представлял ужасное для восемнадцатилетней девушки зрелище. Рядом, какая-то изломанная, с неестественно выгнутой шеей и выбитым глазом, лежала серая псина. Варя, в ужасе застыв, обвела взглядом двор. Везде лежали мертвые. Люди, падальщики, кошаки и еще какие-то неизвестные крылатые твари. Одни припорошены снегом, другие - нет. Видимо, кто-то держался, пока снег не перестал падать. Перед Варей вместо привычного родного города простиралось на весь двор новое кладбище.
        Девушка резко зажмурила глаза, словно желая развидеть кошмарную и чуждую картину, но образ страшного поля брани уже отпечатался в сознании. И вместо тьмы Варя видела все те же тела, только теперь покрывавшие бесконечную долину, которой не видно было края.
        Девушку вырвало. Потом еще раз, и еще. Пока во рту не образовался горький привкус желчи. Он и привел Выдренкову в чувство, и напомнил, зачем она вообще выбралась на поверхность. Брат! Ее бедный младший братик!
        Варя вскочила на ноги и побежала, перескакивая через трупы и не обращая теперь на них никакого внимания. Страх потерять Ваньку оказался сильней страха перед целым полем мертвых. Главное - не увидеть отца, иначе не успеет за братом. А где-то за крепостными стенами высотой в четыре метра слышался гул работавшей техники. Транспорт уже огибал Юрьев вдоль западной стены. Потом гул усилился, видимо, передвижное средство увеличило скорость. Варя тоже ускорилась, как могла, часто-часто поскальзываясь и спотыкаясь о трупы. Но наконец она преодолела внутренний двор монастыря и упавшие бронзовые ворота. Звук увозившего Ваньку автомобиля еле слышался вдали - транспорт скрылся за домами старого города.
        Варя побежала, что есть духу, вдоль южной, оплетенной каким-то растением стены Юрьева. Она никогда не выходила за стены, и открытое пространство наверняка напугало бы девушку, но сейчас она боялась только за брата.
        Выдренкова выбежала на базарную площадь с расползшимися по кирпичику торговыми рядами и припустила вдоль западной стены. Странный широкий след на снегу слегка петлял, но девушку, не разбиравшуюся в технике, не озадачил. Два широких, ровных отпечатка, будто ползла гусеница, ни о чем ей не сказали. Наконец она выдохлась и упала на колени. Лишь бронзовый памятник Юрию Долгорукому взирал на нее грозным взглядом. Только сейчас пришло осознание, что на улице холодно, а из одежды на ней - только штаны и легкая рубашка. Тут же тысячей иголок в тело вгрызся ветер, заставив Варю съежиться и прижать руки к телу, чтобы согреться.
        Он исчез! Его забрали! Ваньку увезли в неизвестном направлении с неизвестными целями. И девушке не добраться до него! Никогда! Никогда! Никогда!
        Сколько прошло времени, она не знала, но продолжала сидеть на снегу и корить себя. Слезы давно высохли, а холод вызвал неконтролируемую крупную дрожь, на которую Варя не обращала внимания. Ее мир рухнул, и девушке хотелось лишь одного - уйти следом за отцом. Ну почему ее не разодрали собаки, как и остальных жителей Юрьева? Зачем Варя пряталась в подземелье, если так и не смогла защитить братика? Напрасно все, включая жизнь, отданную отцом за них!
        Сзади захрустел снег - кто-то приближался, но девушке было все равно. Даже если это серый падальщик или городской кошак. Пусть нападут и покончат уже с неуемными терзаниями души… Только девушка не учла, что шаги были явно человеческие - животное не может так ступать.
        Она приготовилась к худшему, но вопреки ожиданиям, на ее плечи легла лишь тяжелая, но теплая куртка, а Коля Ростов, остановившийся рядом, сказал:
        - Вставай! Мы должны найти то место, куда увезли детей. И мы должны вызволить их из лап этого рыжего… - он замолчал, подбирая слово, способное охарактеризовать Черноморова, но вместо него это сделала Варя.
        - Клоуна. Рыжего клоуна, - с каким-то садизмом в голосе тихо произнесла она. Глаза ее загорелись злостью, девушка встала и в упор посмотрела на Ростова. - Ты мне поможешь? Ты спасешь их?
        - Я сделаю все, что смогу, - кивнул Коля, а потом добавил: - Даже если это будет стоить мне жизни!
        На лице подростка не дрогнул ни один мускул, а взгляд был серьезен и тверд. Хоть он и сомневался в удачном исходе похода, но не смел об этом говорить. Его и так уже дважды назвали трусом.
        Глава 7. Чудовище
        Осановец, родной поселок, остался далеко позади. Шельбово, Пиногор, Владычино, Скомово проскакивали мимо, давая знать о себе лишь силуэтами скособоченных домов, когда Отец направлял луч фонаря в их сторону. Несмотря на жуткую усталость, Прохоровы упрямо шагали сквозь тьму, боясь опоздать и не найти потом детей. Чувство злости подстегивало, побуждало к немедленной расправе над похитителями, но где их найти? Оставалось уповать, что негодяи - не каннибалы и детей не тронут. А если они будут жить, то и месть в конце концов обрушится на головы уродов. Отец найдет гадов и воплотит свои жуткие угрозы в действительность. Алекса в этом не сомневалась. То, с каким упорством он топал по заснеженной дороге, ни разу не передохнув, говорило о невыразимой скорби и злости, каких девочка еще не видела у отца.
        Дочь сама не могла поверить в случившееся: слезы то и дело струились из глаз, но темнота скрывала их от отца, который несколько раз оборачивался, проверяя, не исчезла ли Александра. Она - единственная, кто остался рядом с ним. И девочка не могла представить, каково ему сейчас. Но все его движения выдавали эмоции - скорбь, злость, гнев и, ко всему прочему, - отчаяние. Он мог только следовать за похитителями, что и делал, а других вариантов не было. Месть, которой требовала его натура, не могла свершиться сию же минуту. И это его бесило! Она видела, как дрожал свет фонарика, который частенько в немой ярости сжимала рука отца.
        Бушующие чувства толкали его вперед, следом за странной техникой, что оставляла прямые следы, словно по дороге проползли две гигантских гусеницы, таща на себе огромную повозку на колесах, - следы слишком широкие и сдвоенные, что указывало на немаленький размер.
        Но усталость брала свое. Алекса ощущала, как наливаются тяжестью ноги. Измученное после охоты тело сопротивлялось и не хотело двигаться. Мягкое ложе откладывалось на неопределенный срок, и Саша понимала это, но пятнадцать километров, что они уже прошли по темной, заснеженной дороге, только добавили усталости. Мышцы ныли, а глаза начали закрываться. И Саша стала отставать, но отец почувствовал неладное, остановился, развернулся и посветил в лицо.
        - Дочь, ты как? - обеспокоенно спросил он. Кажется, до него начало доходить, что бросаться на ночь глядя в погоню было не лучшей мыслью, но то состояние, в котором он пребывал после смерти жен, управляло мужчиной сильнее разума.
        - Нормально, пап! - Александра замотала головой, прогоняя надоедливый сон и пытаясь изгнать усталость из тела, - она не хотела быть обузой отцу. Совсем-совсем не хотела, но что поделаешь с измученным организмом? - Я иду… сейчас догоню!
        - Так не пойдет! - заявил мужчина. Он дождался дочери и добавил: - Нам надо отдохнуть. Тут через пару километров Юрково, дойдем и привал до утра сделаем. Чуть-чуть потерпишь?
        - Я постараюсь, - кивнула Алекса, с трудом разлепляя веки.
        - Хорошо, Саш, только скажи, если вдруг не сможешь идти.
        И вновь - тяжкие, монотонные шаги. Свет фонарика впереди, неестественное отстраненное состояние, словно выплеснутые эмоции забрали все чувства, опустошили девочку.
        В памяти почему-то возник момент, когда Александра впервые увидела цветы. Случилось это пять лет назад, Отец только начал брать дочь на охоту. Он, как всегда, оставил ее ожидать в укромном месте, вблизи низины, поросшей кривыми кустами ивняка, а сам ушел выслеживать бобров.
        Девочка от любопытства и нетерпения не могла найти себе места, ходила вокруг рюкзака с патронами и припасами, оглядывалась и всматривалась в окружающее поле, в кустарник. И тут ее привлек необычный, яркий свет, мелькнувший меж ветвей. В низине, заросшей скрюченным ивняком, что-то интересное пряталось от внешнего серого мира.
        Маленькая девочка с расширившимися от восторга глазами, как загипнотизированная, пошла вперед, не осознавая, что это может быть опасно. Куда там! Саша шла, раздвигая руками кусты, обходила наиболее толстые ветви, перепрыгивала, как одержимая, загнутые кверху кривые корни, но не отступала и совершенно не боялась.
        По мере приближения розовый свет становился все ярче, раздавался вширь, и когда девочка вышла на маленькую поляну, то затрепетала при виде неземной красоты. Большие розовые цветы, сияющие изнутри мягким светом и раскачивающиеся от легкого ветерка, заполонили полянку. Полупрозрачные флуоресцентные бутоны оказались наполнены жизнью: девочка отчетливо видела, как по прожилкам течет жидкость.
        Александра принюхалась: цветы источали терпкий сладкий запах, отчего голова стала легкой, невесомой, а глаза сами собой начали закрываться. Ровное, безмятежное покачивание из стороны в сторону приковывало взгляд, а божественный аромат заставил рот наполниться слюной. Еще чуть-чуть - и девочку сморил сон, столь крепкий, что она не почувствовала, как отец, испугавшись до безумия, нашел ее и утащил, сонную, подальше от губительного аромата страшных цветов. Как он потом рассказывал, если бы вовремя не перевернул Сашу, заставив излиться образовавшуюся слюну, то, возможно, не успел бы спасти девочку. Потом отец с канистрой солярки ходил туда, и девочка больше никогда не видела такой красоты, но никогда уже и не хотела. Теперь с красотой у нее ассоциировалась лишь смерть. И ничего больше.
        Александра поймала себя на том, что монотонно и неосознанно переставляет ноги, которые и не подчиняются ей вовсе: девочку мотало туда-сюда, и никакого желания идти не было совершенно. А качающийся впереди из стороны в сторону свет, как маятник, маячил перед глазами и странно воздействовал на Сашу. Веки тяжелели, и глаза закрывались. Наконец, наступил момент, когда Алекса просто рухнула на колени, еле успев упереться в асфальт, местами покрытый снегом, руками. Лишь боль в коленях и руках заставила девочку вновь открыть глаза. Она поняла, что чуть не заснула на ходу, а отец уже обеспокоенно присел рядом.
        - Ты как? Тебе плохо? - он придерживал ее за плечо.
        - Я лишь чуть не заснула, папа. Не понимаю… как это произошло. Я не хотела.
        - Ничего страшного, давай, я помогу, - Михаил поднял девочку и закинул ее руку себе на плечо. - Тут сто метров осталось. Давай, чуть-чуть еще. Дойдем и поспим немного. У меня тоже ноги ломит. А завтра поутру продолжим преследование. Уж больно они транспорт узнаваемый выбрали, на гусеничном ходу. Бульдозер - как бельмо на глазу: его траки бросаются в глаза, тем более, снег кончился, а дорога, испорченная его гусеницами, приведет нас к ним, куда бы они ни отправились.
        Все это он говорил, пока они шли до ближайшего дома. Юрково появилось так же внезапно, как и остальные деревни. В какой-то момент свет фонаря выхватил из тьмы забор, за которым сиротливо притулилась деревянная изба с заколоченными досками окнами. Дверь оказалась не закрытой: то ли жившие здесь когда-то хозяева ушли, забрав все пожитки, то ли никого не боялись. Или… вариантов было много, но ни один из приходящих на ум не нравился Прохорову. Но отсутствие следов на занесенных снегом ступеньках говорило о заброшенности дома.
        Михаил с дочерью вошли. Здесь, у печи, мужчина оставил Сашку на лавочке, а сам осмотрел дом. Небольшая кухня, покрытая толстым слоем пыли мебель и посуда. Застывшие во времени, будто из прошлой жизни, шкафы, занавески, скатерть. Если не считать пыли, везде порядок, словно жильцы приготовились, а потом спокойно сгинули.
        В зале - то же самое. Шифоньер, две аккуратно заправленные кровати, стол с четырьмя стульями, тумба с телевизором, стекло которого из-за пыли не могло уже отражать, и огромный ковер во всю стену, давно потерявший цвет.
        Создавалось впечатление, что хозяева проснулись как-то утром, прибрались и ушли, не заперев дверь. Отчаянием веяло от этой чистой, если не считать слоя пыли, и уютной обстановки. И тоска тронула душу, заставив заворочаться старые воспоминания о другой жизни, будто двадцать лет после катастрофы чего-то не хватало. Вот такой уютной комнаты, где все убрано, расставлено по местам. Так и захотелось прилечь на одну из чистых кроватей и укрыться чистым же одеялом.
        Михаил, не обращая внимания на взвившуюся пыль, смахнул с кроватей покрывала и пошел за дочерью. Александра сидела, прислонившись к печке. Даже рюкзака не сняла, а уже тихо посапывала, видя, наверное, какой-нибудь яркий сон. Михаил аккуратно стащил с плеч девочки лямки рюкзака и, оставив его на лавочке, приподнял дочку и отвел на одну из кроватей. Уложил и накрыл одеялом, а потом вернулся и закрыл дверь на щеколду - раньше они в каждом частном доме имелись. Затем мужчина позволил и себе расслабиться. Скинул рюкзак и улегся на вторую кровать.
        Но сон не шел. В голове тяжело ворочались мысли, а грудь разрывало от чувств.
        Женщин, с которыми его на двадцать лет связала судьба, больше нет. И никогда уже не будет. Нина - набожная, угрюмая, но умная, Наталья - боевая, прямая, но справедливая, и Лида - шумная хохотушка-болтушка, озорная и светлая душа их семьи. Как теперь без них? Чем теперь заполнить ту пустоту, что образовалась, когда он увидел их бездыханные тела? И что теперь делать? Он сам сжег дом, а если найдет детей? Где с ними жить? Хотя не это главное. Пустых домов теперь в России на одного человека - полмиллиона. Так что выбирай - не хочу. Проблема в другом. Проблема - успеть найти детей живыми. Вот это беспокоило больше всего. Зачем кому-то понадобились чужие дети? На этот вопрос было много ответов, и большинство - настолько плохие, что Михаил отбросил эти мысли прочь. Найдет - посмотрит, а сейчас нечего гадать - только кликать беду. Не помогут ужасные мысли в поисках детей. Надо успокоиться и сосредоточиться. И выспаться, завтра обещал выдаться тяжелый день.
        Наконец усталость взяла свое, и Прохоров погрузился в тревожный сон.
        И снилась ему старушка. Добрая и улыбчивая, но с неимоверной грустью в глазах. Она тихо перемещалась по дому и стирала со всех поверхностей пыль. Надолго задержалась у шкафа со стеклянными дверками, всматриваясь в фотографию мужчины. Тяжко вздыхала, крестилась, а потом держалась за грудь, будто ее что-то сдавливало.
        Наконец, она сменила на кроватях белье, переоделась сама, повязала на голову платок и пошла на кухню, где открыла люк в подпол и спустилась вниз. Сверху Михаилу оказалась видна часть бугра насыпанной земли. Чьей-то могилки. А бабушка аккуратно закрыла за собой крышку подпола, и мужчина вдруг осознал, что она опустилась на землю рядышком с могилкой, обняла ее и вскоре испустила дух, оставив землю, да и дом любому пришедшему. Авось да поможет кому. После Прохорову еще долго снились жены, но не мертвые, а живые. Ведь сознание жаждало увидеть их вновь, а подсознание лишь согласно потакало…
        Александра тревожно вздрогнула и открыла глаза. Но не смогла пошевелиться. Неведомая сила удерживала ее на мягкой койке. Конечности стали настолько тяжелыми, что девочка не могла их поднять. Стало страшно. Где она? Одними глазами Алекса постаралась оглядеться, но увидела немного. Верх какого-то шкафа, беленые доски потолка и тусклый свет дня, еле пробивающийся сквозь заколоченные окна. В свете лучей, что пробивались через щели в досках, клубилась пыль.
        Девочка с трудом вспомнила, как отец вчера затащил ее в какую-то избу у дороги. Как они долго шли и очень устали… а еще… что их дом с матерями и Алешкой теперь превратился в пепелище - огромную, исковерканную огнем могилу, которая, если не разрушится сразу, то печальным уродливым скелетом обгоревших головешек будет напоминать случайным путникам о бренности бытия.
        Надо идти! Где-то похитители увозят братьев и сестер, а отец… почему он еще спит? Саша попыталась подняться, но вновь не смогла. Та же неведомая сила продолжала держать девочку. Что происходит?
        И тут Александра краем глаза уловила движение: кто-то в комнате был. Она попробовала заговорить, но не смогла раскрыть рта. Создалось ощущение, что она еще спит. Но холод вдруг распространился на все члены, и озноб пробил девочку. Легкая полупрозрачная фигура прошла рядом, что-то взяла на столе и заглянула в шкаф. Алекса вздрогнула бы, если бы могла. Потом фигура исчезла ненадолго и тут же появилась вновь, присела на край кровати Саши и склонилась над девочкой. Александра всмотрелась: круглое личико, сморщенная кожа, добрые глаза, заглядывающие прямо в душу, белые-белые волосы, собранные в пучок сзади. И сквозь эту бабушку пробиваются лучи света с улицы, словно она - нереальная и несуществующая. Старушка заговорила - мягко, еле слышно, слегка покачивая головой:
        - Осторожнее у падающей церкви, милая. Там змей одноглавый живет, он страстный охранник тех мест. Держи дробовик наготове, а глаза нараспашку, иначе пропадете. Потом старушки - им один яркий миг остался до вечности, не трогайте их. Откроют тайну одну они. А в середине пути спасите двух странных детей. Они в западне, чудаку, приютившему их, не верьте! Если ослушаетесь, случится страшное! Не найдете детей никогда, сами сгинете. А после, у чистого озера, на гребне холма случится бой великий. Отец погибнет - не верь! Верь в чудеса и исцеление. И главное, не забудь напомнить тем странным детям, что они странные! Пусть поверят в это и примут, иначе все тщетно… - призрачная старушка чуть помолчала и добавила:
        - Помни об этом, милая, и многих бед удастся избежать. А теперь просыпайся, - с этими словами женщина ткнула пальцем девочке в лоб, легко и мягко, но по телу Саши словно пробежала искра, и Прохорова подскочила на кровати, широко распахивая глаза и часто-часто дыша.
        Сон отпустил ее, сквозь заколоченные досками ставни пробивался свет, и девочка не могла поверить, что старушка ей приснилась, так правдоподобно выглядела во сне обстановка дома. Тот же стол, тот же шкаф, одна створка которого оказалась стеклянной, а на полочке стояла старая фотография в деревянной рамке. Саша спрыгнула с кровати и вгляделась в лицо. Та самая бабушка! Она - никаких сомнений!
        Пораженная до глубины души, девочка медленно отошла обратно и присела на краешке кровати, понимая, что если тотчас не сядет, то, возможно, упадет, - так сильно задрожали коленки. На лбу выступил пот, и стало очень жарко. Слова, прозвучавшие во сне, громом стучали в голове, отпечатываясь в сознании навсегда:
        Осторожнее у падающей церкви, милая. Там змей одноглавый живет, он страстный охранник тех мест. Держи дробовик наготове, а глаза нараспашку: иначе пропадете. Потом старушки - им один яркий миг остался до вечности, не трогайте их. Откроют тайну одну они. А в середине пути спасите двух странных детей. Они в западне, чудаку, приютившему их, не верьте! Если ослушаетесь, случится страшное! Не найдете детей никогда, сами сгинете. А после, у чистого озера, на гребне холма случится бой великий. Отец погибнет - не верь! Верь в чудеса и исцеление. И главное, не забудь напомнить тем странным детям, что они странные! Пусть поверят в это и примут, иначе все тщетно…
        Что они значат, для Саши оставалось загадкой, но теперь она не смогла бы их забыть. Настолько случившееся оказалось необычным, что ни объяснить, ни отвергнуть сон пятнадцатилетний подросток не мог. Это как цветы в детстве, которые только одним своим появлением вызывали в душе трепет и благоговение.
        И вдруг девочка заплакала. Тихо и часто затряслись плечи, медленно опустилась на грудь голова, и с длинных девичьих ресниц закапали слезы: Саша не могла понять, почему ей приснилась какая-то странная старуха вместо семьи. В первую же ночь после катастрофы, когда перед глазами еще стоят образы мертвых матерей и жалкого братца, снится совершенно другое. Как такое возможно? Горе вновь рухнуло на плечи Александры. А пропавшие братья и сестры? Почему не снились они? А пришла лишь старушка, которую девочка никогда не знала, и рассказала невнятную сказку, и даже не сказку, а какой-то бред…
        - Дочь, ты чего? - голос проснувшегося отца напомнил Саше, что она не одна. И что они полночи куда-то шли, проламывая стену мрака фонариком, а тьма сопротивлялась, рвалась навстречу и так сильно «толкалась», что Александра рухнула от нечеловеческой усталости. Значит, он проснулся. Неужели из-за ее тихих, совершенно не слышимых всхлипываний?
        - Ничего, отец, ничего! - она попыталась незаметно вытереть слезы рукавом, но не смогла скрыть это движение от Михаила.
        - Первый шаг в неизвестность, Алекса, всегда самый трудный, - сказал мужчина, вставая с кровати. - Дальше будет проще.
        - Я не из-за неизвестности, - возразила дочь. - А из-за мам и Алешки. Неизвестность меня не пугает.
        Отец нахмурился, потер затекшую во время сна шею, взъерошил волосы.
        - Правильно, - вдруг согласился он. - Не стоит бояться того, чего нет. А вот того, что есть… Ну, тех уродов, что захватили твоих братьев и сестер, - стоит. За детей стоит бояться - они сейчас совершенно беззащитны перед бандитами, и им намного страшнее, чем нам. Но мы спасем их, дочь, спасем! По крайней мере, попытаемся… - отец хотел добавить что-то еще, но дочь нахмурилась и повернулась к нему. По чумазому лицу вниз бежали потеки уже высохших и размазанных слез.
        - Нет, пап! - твердо сказала дочь. - Мы обязательно спасем их!
        - Мне бы твою уверенность, - хмыкнул Михаил, вставая, но Алекса качала головой и твердила:
        - Ты не веришь? Пап! Ты не веришь?
        - Да как тут можно быть в чем-то уверенным? - мужчина вдруг ощутил раздражение и заговорил быстро, словно чеканя, как мячик, фразы. - Как можно быть уверенным, что мы их обязательно спасем? Как? Я могу точно сказать, что догоню и отомщу, но надежда, что они живы, тает с каждой минутой. Почему? - Михаил повернулся к дочери и развел руками. - Да потому что! Я был уверен, уходя вчера на охоту, что дома все будет в порядке? Был! И что? Жены мертвы, дети - похищены. Зачем? Для чего? Я не знаю! Но жизнь из спокойной превратилась в непредсказуемую! Настолько, что я могу быть уверен лишь в себе. Да - дойду, чего бы мне это ни стоило, да - отомщу и все припомню уродам, да - если придется, оплачу тела детей, но в том, что они будут живы, - не уверен. Мир еще двадцать лет назад слетел с катушек! Двадцать лет назад, только представь! И за это время безумие лишь развивалось, усугублялось, и неизвестно, насколько оно разрослось! А что, если на земле больше не осталось нормальных? Что, если все окунулись в бездну разрастающейся паранойи, где благополучно и растворились?
        - Но Потемкин? Он же был совсем нормальным, - попыталась протестовать дочь, но отец отмахнулся.
        - Мы этого не знаем наверняка. Чтобы избежать смерти, многие способны притворяться и изображать нормальных.
        - Отец! - воскликнула вдруг Алекса. - Да что ты такое говоришь? Что тебя укусило? Потемкин - нормальный! Я это в его глазах видела! Да! Видела! Они были полны любви к семье.
        - Погибшей…
        - Да! Погибшей! Но любовь никуда не исчезла и меньше от потери не стала! Надо не быть уверенным! Надо верить! И тогда мы не просто найдем их, но и спасем!
        - Хорошо! - Михаил на мгновение замер, обдумывая что-то. - Будем верить. Знаешь, ты права. Я просто поддался слабости, я… я… возможно, я просто хотел, чтобы ярость полностью овладела мной - так легче мстить. Но ты права. Во имя наших близких надо верить.
        - Да, пап, - Александра улыбнулась. Ей тоже очень хотелось верить, что братья и сестры живы, и они преследуют бандитов не просто так. Да и странный сон лишь подогревал эти чувства, предрекая их спасение.
        - Ладно, дочь, - Михаил, наконец, улыбнулся. - Только нам надо спешить. Ты хорошо отдохнула за ночь?
        - Да, - кивнула Саша, ощущая небывалый подъем сил после сна.
        - Отлично! Только давай договоримся? Ты не плачешь, а я - верю…
        - Да ты издеваешься! - воскликнула дочь и кинула в отца подушкой.
        - Еще бы, - согласился тот, поймав подушку.
        - Хорошо, - сдалась дочь.
        - Тогда не будем медлить. Нам надо обязательно разыскать своих, - он вспомнил сон, но не стал открывать подпол, чтобы проверить - а была ли старушка? Почему-то Михаил ощутил уверенность, что старушка была.
        Снаружи заметно потеплело. Снег, выпавший за ночь, таял и превращался в холодную жижу, местами освобождая дорожное покрытие. На асфальте теперь отчетливей обозначились следы бульдозера: металлические траки вгрызались в полотно дороги, выковыривая из него куски, а иногда и целые пласты там, где дорога была рассечена трещинами, словно шрамами, от пробурившей ее снизу травы. Следы явственно указывали, что похитители детей прошли здесь, и что отследить их будет несложно. Вот только управиться надо до настоящих холодов, когда снег перестанет таять через каждый день, а ляжет на долгую зиму. Тогда-то Михаилу с дочерью придется нелегко - не так-то просто будет отыскать следы бульдозера.
        Юрково тоже «отряхивалось» от первого снега, скидывая его с деревьев и полусгнивших крыш с легким звуком, что, словно капель, лился теперь отовсюду. «Шлеп», - слышалось из-под дерева. «Шлеп, шлеп, шлеп…» - доносилось с другой стороны, где снег соскальзывал с крыши. Чуть темно-серые ветки, протыкая светло-серое небо скрюченными сучками, тянулись вверх. Набухшие от влаги, потемневшие и облупившиеся доски изб скрипели от натуги, словно боялись разбухнуть еще сильней и отвалиться от фасада. Дома показались из-за кустов справа, где склон холма уходил вниз, словно опасливо поглядывая на незнакомых путешественников. Слева же на холме, в двадцати метрах от дороги…
        Александра резко застыла, будто увиденное ее ошарашило. Так пешеход внезапно останавливается, когда путь преграждает доселе невидимая паутина, в центре которой поджидает добычу паук. Или же когда человек видит перед собой нечто неприятное и страшное. Тело отказывается слушаться, и по членам пробегают мурашки.
        - Что, дочь? Опять приступ? Ну… как ночью? - отец с тревогой остановился и подошел к Алексе. Но девочка смотрела мимо, за спину Прохорову. Он нехотя обернулся, будто та придумывала опасность, которой на самом деле не было.
        - Это же обычная старая церковь, - Михаил раздосадованно взмахнул руками. - Она тут и до войны стояла, и уже тогда пустующая и разрушенная была. Церковь Михаила Архангела, если не ошибаюсь. Ее до войны так и не успели отреставрировать. А после уж некому стало. Но… Теперь ее что-то совсем перекосило…
        Световой барабан с огромным куполом накренился - вот-вот рухнет или просто развалится по кирпичикам. Красная кирпичная кладка «поехала» под ним. Пустые оконные проемы трапезной чернели, пялясь на Михаила.
        - Падающая церковь! - воскликнула Александра. - Отец! Нам надо быстрее уходить отсюда!
        - Что? - не понял тот. - Почему?
        - Осторожнее у падающей церкви… Там змей одноглавый живет, он страстный охранник тех мест… - прошептала девочка и вдруг подняла руку, указывая на что-то пальцем. Ее глаза выражали неподдельный испуг.
        По спине Прохорова поползли волны страха - столько невыразимого, животного ужаса слышалось в голосе дочери. И уже оборачиваясь, Михаил понял, что увидит нечто не только странное, но и страшное. Такое, чего не видел еще никогда в жизни.
        Его ожидания оправдались с избытком. Исполинская тварь, что выползала из главного входа в церковь, была настолько огромна, что своим чешуйчатым черным боком, тускло переливающимся, снесла несущую колонну и часть стены. Световой барабан с куполом, потеряв опору, заходил ходуном, расшатываясь все сильнее и теряя красные кирпичи, которые с грохотом прыгали по фасаду и валились на талую землю. В конце концов купол рухнул, засыпав красными обломками страшную тварь. Никогда доселе Михаилу не доводилось видеть столь огромную змею. Его ноги просто прилипли к асфальту, на котором стояли.
        - Это же уж, мать его! Обыкновенный уж! - завопил не своим голосом мужчина. - Ты видела желтые пятна на голове? Ты видела?
        - Я не знаю, что видела, - тихо пробормотала дочь, судорожно сжимая в руках охотничье ружье. Было заметно, как тряслись ее руки.
        - Это уж… - все повторял мужчина, как заведенный. - Это обыкнове… Да какой, на хрен, обыкновенный?! Это самый исполинский исполин из всех чудовищ, которых я встречал на здешней земле. Это долбаный чудовищный уж! Нет, Саш, ты понимаешь?!
        - Па! - одернула его Александра. - Мне нравится, что ты так впечатлился от этого монстра, но, может, лучше свалим отсюда?! Пока…
        А меж тем куча кирпича зашевелилась, люди в страхе отпрянули. Они не ожидали, что столь огромная махина купола просто не сможет раздавить чудовище.
        - Беги! - просипел отец. - Сашка, беги! Вниз по склону. Там, где-нибудь за деревней, встретимся.
        - Но… - хотела возразить дочь, но тут куча «взорвалась» обломками камня. Разъяренное чудовище освободило голову из завала и ощерило пасть, зашипев. Острые зубы размером с кинжалы заскрипели о чешуйчатый подбородок, сдвоенный язык выскочил и тут же исчез в широкой пасти. Ярко-желтый глаз с вертикальным зрачком освободился от прозрачной пленки и уставился на людей.
        - Беги! Не спрашивай! - заорал, уже не стесняясь, Михаил, а когда Александра ломанулась вниз по склону через хлесткие ветки ивняка, добавил вдогонку: - Меня не жди! Нам надо разделиться, тогда кто-нибудь выживет!
        Последние слова донеслись до Алексы смутным ревом. Ветки хлестали по щекам, терзали вязаные перчатки, продирались сквозь шерсть и царапали кожу. Девочка два раза упала, поскользнувшись на влажной земле и скрытых под мокрым снегом корнях. Ноги отозвались болью из-за вчерашнего марш-броска. Земля хлестнула по лицу мокрым снегом, когда Саша не удержалась на ногах. Но девочка рванулась вверх, перепрыгнула последние ветки и побежала к ряду похожих друг на друга изб. Меж местами повалившимися полусгнившими заборами, укрывавшими покинутые строения, находились широкие сквозные прогоны, ведущие на другую улицу. И Александра со всех ног бросилась туда, стараясь перегнать смерть, скользившую за ней.
        Позади трещали сучья ивняка, видно, отец побежал напролом сквозь кустарник, чтобы хоть как-то задержать змею, отвлечь на себя. А гадкое шипение уже настигало мужчину, расползаясь меж деревьев, словно целая стая змей сейчас охотилась за ним.
        Вот же ж уж! Всем, мать его, ужам уж!
        Когда голова твари показалась из кучи кирпича, больше всего Михаил испугался за дочку. Он проорал ей приказ бежать, а сам что есть мочи бросился следом, но потом свернул, начав продираться сквозь густые ветки кустарника. Расчет был прост: так он становится более уязвимой, а значит - легкой добычей. Огромный змей свернет за мужчиной и попробует преследовать его, но ивняк будет так же мешать и монстру из-за его размеров.
        Так и случилось. Прохоров продирался сквозь густой кустарник, а позади, шипя и пытаясь огибать кусты, догоняла змея. Ей так же, как и человеку, мешали жесткие ветки. Огромное тело для змеи оказалось минусом в этом густом природном заборе. Но и минус гигант научился использовать.
        Змея тянулась вверх, а потом наваливалась на сучки - и те с треском лопались. И чудовище медленно, но верно продвигалось вперед, туда, где человек выпутывался из назойливых прутьев. А Михаил уже сбросил рюкзак: он цеплялся сильнее всего и мешал продвижению. Прохоров оставил лишь автомат и уже давно дослал патрон, но стрелять на бегу через кустарник смысла не было. Надо было дождаться подходящего момента.
        Ивняк заканчивался. Мужчина уже с нетерпением ждал, когда эта пытка прутьями прекратится и он выскочит, наконец, на ровную местность и припустит, что есть мочи, подальше от чудовища. Другой вопрос: сможет ли он ускользнуть от гада? Но его решением лучше заняться потом, когда препятствие из спутанных веток останется позади.
        Шипение раздалось ближе. Наверное, монстру надоело играть в догонялки, и Михаил почувствовал сильный толчок - змея сделала отчаянный бросок на жертву, сминая и кромсая сучья ивняка, как бритва срезает щетину. Голова монстра пронеслась в каком-то метре от Прохорова, отклоненная теми же прутьями. Мужчину хлестнуло по спине, и он от неожиданности и силы удара полетел вперед, тоже ломая своим телом ветки. И… наконец, выскочил из кустов и покатился по скользкому мокрому склону, пытаясь одновременно подняться.
        Змей рассвирепел. Огромное черное тело задергалось от ярости, ломая и расшвыривая ветки кустарника. Когда уж продолжил охоту, от ивняка остались лишь короткие пеньки, торчащие из черно-бурого грязного месива. Даже сброшенный Михаилом рюкзак куда-то отлетел из-за неистовой энергии разъяренного змея. И чудовище очень энергично поползло следом за Прохоровым, уже почти добежавшим до одного из прогонов меж заборами.
        Мужчина оглянулся очень вовремя, чтобы увидеть, как голова всего за мгновение переместилась на пятнадцать метров вперед и чуть не ткнула его острым, как сабля, клыком. В невероятном прыжке, какие иногда совершает человек на грани смерти или при слишком серьезной опасности, Михаил успел сменить направление. Но это лишь на долю секунды отсрочило его гибель. Тварь тут же подобралась и вновь сделала смертельный бросок, широко раскрыв пасть, выставив вперед нижние, короткие клыки, а верхние держа наготове, чтобы накрыть добычу довершающим смертельным ударом сверху. Тело змеи слегка скользнуло по мокрой траве, скрытой таявшим снегом. Рывок получился неуклюжим, что и спасло Прохорову жизнь.
        Мужчина почувствовал в левом плече невыносимую боль. Михаила подняла в воздух неведомая сила, и челюсть сомкнулась на его руке, так и не задев ее верхними клыками - голова змеи ушла с траектории влево, и змей зацепил Прохорова лишь одним нижним клыком. Тем не менее, мужчину зацепило и со страшной силой бросило вперед, вслед голове твари.
        Теперь он был нанизан на клык змеи, словно какая-то лягушка. Только вот Михаил не был лягушкой. Хоть автомат и выпал из рук, но зато остался нож. Широкое лезвие с зазубринами на тыльной стороне, канавка для стока крови и удобная рукоятка - из руки не выпадет, главное - лишь превозмочь дичайшую боль и не провалиться в обморок от шока. Но люди способны на невозможное в кризисных ситуациях.
        Голова змея пролетела по инерции дальше, волоча за собой Михаила. Забор, встреченный по пути, разлетелся в щепки, и уж чуть не врезался в дом, вовремя затормозив. А Прохоров, не теряя времени, начал быстро тыкать наобум ножом в ужасающую морду. Часть ударов пропала зря - лезвие просто соскальзывало с твердых бронированных пластин, покрывавших тело. Но часть попала меж ними, и змей замотал головой, пытаясь скинуть добычу с клыка, раззявив пасть, чтобы не мешали верхние клыки. И Прохоров стал вонзать нож в доступную теперь змеиную глотку. Чудовище разразилось серией шипящих звуков, в которых различалась боль. Но Михаил совершенно отчетливо понимал, что это ничем хорошим не закончится. В голове уже появился вакуум, который высосал все мысли, кроме одной.
        А как же дети? Обидно…
        И в этот миг перед мордой чудовища материализовалась Александра. Выпрыгнула откуда-то из-за угла, подняла вверх охотничье ружье и выстрелила прямо в раззявленную змеиную пасть, чуть выше горла. Туда, где, по предположению девочки, находился мозг. И она не ошиблась. Тварь забилась в конвульсиях, задрала голову и уронила ее вниз, навсегда затихнув.
        Последним, что запомнил Михаил, прежде чем потерять сознание, была Александра, метнувшаяся к нему. На ее лице отразился весь ужас происходящего и страх за отца. А потом тьма поглотила мужчину.
        Глава 8. Язык
        Снег хоть и валил нескончаемым белым потоком, но уже начал таять. Температура вновь вернулась к нормам октября. И вязкая бело-серая жижа, то и дело засыпаемая свеженькими крупными хлопьями, обещала скрыть возможные следы в течение часа. Что для Софьи было очень хорошо.
        Сова выглянула из нижнего окна двухэтажного дома и осмотрела вышку. Здесь, на самом отшибе, на дальней окраине поселения нефтяников, охрана была минимальной. Всего три вышки с пулеметами, хотя не факт: пулеметом могло оказаться оборудовано лишь одно «гнездо», а в остальных, возможно, сидели лишь автоматчики. Да и расстояние меж ними было огромным - по меркам поселения. Около ста метров между каждой огневой точкой. Расчет велся на то, что твари вряд ли будут брать приступом заставленное вонючими цистернами и огороженное сеткой с металлическими заплатами место, когда есть более доступные - например, станция, окруженная бараками. Именно там люди сгрудились в кучу, что, с точки зрения тварей, было намного привлекательнее, чем штурмовать бочки с «горючкой».
        Что ж, пора начинать праздник… фейерверк… Слово-то какое интересное! Отец всегда говорил «фейерверк», когда пытался что-то взорвать, но что оно означало? Для Софьи - лишь взрывы, она и представить не могла, что может быть иначе.
        Когда твари и люди поймут, что периметр прорван, ни тем, ни другим будет не до девушки. Как минимум, пока люди не залатают дыру, на что потребуются все ресурсы лагеря: одни латают, другие отбиваются от тварей, третьи тушат возможные очаги возгорания, четвертые прикрывают с вышек. Софья была уверена, что охраны в лагере останется минимум, а это ей было только на руку.
        Сова уже решила, что взрывать: здесь, в километре от основного поселения, нестерпимо пахло газом - за двадцать лет любое герметичное соединение износится, и утечка так или иначе случится. Да, это оптимальный вариант - хлопнет так, что с соседних вышек снесет бойцов, если не сами вышки. Забор порвет в клочья, и защитникам добавится работы. Другие вагоны не загорятся, а если и так, у нефтяников будет возможность их потушить. Разбрасываться горючим в последнее время стало дурным тоном. Девушка когда-нибудь сюда еще вернется, и тогда горючка пригодится. А в том, что вернется, она не сомневалась: месть - блюдо без срока давности, со временем оно становится лишь вкуснее, а желание отведать это блюдо - с каждым днем сильнее…
        «Ну что ж, поехали!»
        Сердце застучало яростней, предчувствуя опасность, кровь прилила к голове. Сова отчетливо слышала в ушах ритм своего пульса: «Тук-тук, тук-тук…» И невозможно было ничем его заглушить, только действиями, только уверенными движениями, когда мысли целиком и полностью отдаются работе, переставая ощущать внутренние процессы. В бой!
        Макаренко дождалась, когда луч прожектора перескочит на другую сторону путей, и перевалилась через подоконник, тут же встав на ноги. Чтобы перебежать открытое пространство до забора, у нее было окно в несколько секунд, пока луч с другой вышки не скользнет по месту, где она только что пробежала.
        Девушке хватило двух секунд, и она прижалась к сетке: белый маскхалат сливался с налипшим толстым слоем на забор и повторявшим узор «рабицы» снегом. Луч света прошмыгнул рядом, заторопившись дальше. Что ж, не заметили. И не должны были: Сова не только сменила маскхалат, но и замотала черный ствол СВДС, закрепленный на спине, белой тряпкой, а «Кедр-Б» удачно спрятался под плащом. Эх, жаль, что «снайперка» не понадобится, но ничего не попишешь… сейчас перед Макаренко стояли совсем другие задачи, требующие большой скрытности.
        Она вытащила из рюкзака, также обернутого белой тканью, кусачки и стала спокойно перекусывать прутья сетки.
        «Щелк-щелк».
        И звено разъезжалось. Осыпался снег.
        «Щелк-щелк».
        И выше. И вновь падал снег.
        «Щелк-щелк».
        И вот уже от земли до уровня глаз натяжение сетки само раздвинуло перед Совой достаточный проем, чтобы пролезть в него. Запах газа стал более насыщенным. Тут, рядом с цистерной, он чувствовался ярче, что было очень хорошо. Не надо искать место утечки. И этого количества газа должно хватить, чтобы цистерна детонировала.
        Сперва Софья хотела уничтожить дозорного на крайней вышке, но потом осознала, что застывший в одном положении прожектор наведет соседних дозорных на ненужные мысли, и это может поставить всю операцию под угрозу. Теперь девушка поняла, что цистерна, вернее, целая сцепка цистерн, уходящая вдаль, к железнодорожной станции, скроет ее от глаз находящихся сверху дозорных, пока она не подготовится.
        Сова прикрепила на колесную платформу «кирпичик» тротила, воткнула в него специальный электрический детонатор и принялась отматывать шнур, идущий от этого маленького металлического цилиндра. Отец никогда не рассказывал принцип действия и устройство: да Софья бы и не поняла. Для девушки эти знания были настолько же чужды, как созвездия для далекого от астрономии человека. Отец лишь говорил, сопровождая свои слова действиями: «Это втыкаешь сюда, разматываешь проволоку до конца, присоединяешь ее к этому, обязательно прячешься, и… наконец, фейерверк!» И эта очередность впечатывалась в разум девушки, так как была продемонстрирована на наглядном примере.
        Сова стала разматывать шнур, проползая по шпалам под вагонами, чтобы ее не заметили с вышек. Приходилось нелегко: время тянулось медленно, теплые шерстяные перчатки пропитались влагой и неприятно холодили кожу рук. Девушка уже ободрала колени до крови о шпалы и камни, но упорно ползла вперед. Наконец, шнур закончился, и Макаренко достала из рюкзака небольшую динамо-машину в специальной защитной коробке, которую тут же и расчехлила. Присоединила один провод к клемме, а другой - ко второй, на миг остановившись. Все ее существо застыло, готовясь к взрыву. Запах газа ощущался и здесь, почти в ста метрах от цистерны. Если ее заденет взрывом, то все остальное будет напрасно: потом нефтяникам останется лишь подобрать ее обгоревший труп, если, конечно, тело найдут. Но осознание, что где-то в беде дети, заставило Макаренко сжать зубы и крутануть ручку механического электрогенератора…
        В тот же миг раздался ужасающий грохот. Казалось, подпрыгнула сама земля и зашаталась нависшая над Совой цистерна, а саму девушку отбросило к колесной платформе, на которой цистерна и стояла. Потом что-то гулко забарабанило по металлу и земле: видимо, ближайшую вышку вместе с дозорным разнесло в щепки и раскидало их в радиусе ста метров. И только цистерна защитила Макаренко от взрыва, лишь слегка опалившего ее одежду. В нижней части гигантской бочки занимался огонь, но в этой цистерне был мазут, так что взрыва последовать не должно было. Но убраться отсюда не помешает: вдалеке, со стороны бараков, уже слышались вопли людей, сыпавших проклятиями и распоряжавшихся насчет тушения пожара и заделки бреши, образовавшейся в заборе из-за взрыва.
        Кто-то орал в мегафон: «Быстрее! Быстрее! Уроды, если тут все разнесет к собачьей матери, то я и вас порву, как собак! Все туда!.. Эх… А вы… А вы сдуйтесь, где сидели, и там я и должен вас найти!»
        Последняя фраза относилась скорее к новеньким - только к ним так обращаются.
        Убраться следовало еще и по другой причине - где-то в городе уже завывали хори, разбуженные грохотом взрыва. Страшный, неестественный звук. Теперь они все бросятся сюда. И, пока нефтяники бежали латать и защищать свои владения, Сова под железнодорожным составом поползла к станции и баракам. Она знала, где искать, ведь вновь прибывших, не проверенных в бою новобранцев не задействуют. Им запретили.
        - Знатный фейерверк, - прошептала Сова, прячась за огромными колесами поезда, пока мимо пробегали люди с лопатами и оружием. Девушка сжалась за большим колесом, постаралась принять его форму, чтобы стать менее заметной, но спешившие люди, казалось, ничего вокруг не видели, с тревогой вглядываясь в дальнюю часть территории, где сейчас могли взорваться другие цистерны. А затем, уже позади - Макаренко успела отползти от места диверсии метров на триста, - зарокотал пулемет. - «Ну, вот и гости на вечеринку подъехали… Дискотека начинается!»
        Старомодных словечек, конечно же, она набралась у отца.
        Макаренко доползла до конца состава, выглянув из-под колесной платформы. Слева - здание вокзала, рядышком - жилые бараки и стоянка автомобилей. Вокруг - четыре вышки, благо, теперь прожекторы не мельтешили по округе, а были направлены строго на место взрыва. Отлично! И метель скроет девушку ото всех.
        Она сняла со спины СВДС с глушителем-пламегасителем и заглянула в оптический прицел.
        - Черт! Ни хрена ж не видно! Глупо было бы…
        Ну что ж, придется довериться чутью, которое подсказывало, что дозорные на башнях сейчас во все глаза глядят на пожар в дальней части территории. Туда же оказались нацелены и лучи прожекторов, погрузив эту часть поселения нефтяников в полумрак.
        Сова медленно и тихо переползла к автомобилям и, перебегая от одного к другому, нашла, наконец, что искала: у черного «хаммера» дверь не заперта! Да еще и ключ в зажигании! А чего она ожидала? Конечно, на охраняемой территории хозяева вряд ли будут забирать ключи с собой. Да и воров после Апокалипсиса заметно поубавилось. И от остальных автомобилей - «тойоты» с частично спиленным верхом, нескольких снегоходов, каких-то джипов - «хаммер» выгодно отличался. Софье нравились широко расположенные огромные колеса: чувствовалось, что «зверь» высокопроходимый, кроме того, спереди к капоту и боковым дверям были приварены листы железа почти в сантиметр толщиной. Если автомобиль может нести на себе столько дополнительного веса, то его движок способен на многое… И, что немаловажно, она наблюдала в прицел СВДС, как нефтяники его заводили! Вот буквально днем.
        Софья ухмыльнулась: есть, на чем свалить отсюда. Она вспомнила, как ругался отец, когда учил ее водить УАЗ «Патриот». Но усилия учителя не пропали напрасно. Девочка уже в десять лет отлично управлялась с автомобилем, правда, отцу пришлось придумать специальные накладки на педали: ноги малышки не доставали до них. А потом, через несколько лет, УАЗ сломался, и отец никак не мог достать деталей, чтобы восстановить его.
        Девушка уложила снайперскую винтовку на сиденье рядом с водительским - пока она не пригодится, а будет только мешать в возможной драке. А тут ее вряд ли найдут в течение часа, тем более, Сове столько времени и не надо. Потом девушка сбросила туда и рюкзак, и специально не закрыла дверь, ведь потом потребуется максимально быстро ее открыть. Оглянулась, облизнула губы, нахмурилась и решительно шагнула в сторону барака, где поселили новеньких. Одного из них придется забрать, если надо - то и силой, но было одно большое «но»: теперь Сова не могла использовать оружие, если не хотела, чтобы все в лагере ее услышали и бросились ловить вместо борьбы с огнем и хорями. Не женское это дело - отвлекать мужиков от их забот.
        Так! Теперь нужно быстро просочиться в помещение, чтобы луч света изнутри не привлек людей на вышках. Софья резко дернула дверь, чуть-чуть отворила, быстро скользнула в щель и тут же захлопнула ее. И… оказалась нос к носу с пятью молодыми парнями.
        «Господи, да им не больше пятнадцати!» - мелькнуло в голове, когда Макаренко окинула их взглядом.
        - Ты кто? - глухо спросил ближайший паренек, во все глаза рассматривая девушку. Софья молча огляделась. Пять не заправленных кроватей, пять табуреток и ящик в дальнем углу. На стене - яркий плакат с полуголой женщиной и надписью на неизвестном языке. Обстановка более чем спартанская. Видимо, детям еще не определили места в банде. Ну что ж, может быть, будет проще забрать кого-нибудь из них отсюда.
        - Привет, мальчики! Ты! - и Макаренко ткнула пальцем в ближайшего, рассматривающего ее голубыми глазами. - Пойдешь со мной.
        - Ни… ни… никуда я с тобой не пойду! - в голубых глазах паренька отразился страх. - Мы не пойдем! - зачем-то уточнил он.
        - А ну, пацаны, хватай ее! - быстро скомандовал дальний парнишка - черноволосый, с неприятным выражением лица, словно его перекосило от вида Софьи. - Сдается мне, не местная она!
        Все пятеро медленно двинулись на девушку, а она не тронулась с места, оценивая ситуацию и силы.
        «Малой кровью не обойдется! Не хотите по-хорошему? Что ж… держите!»
        Девушка с размаху резко двинула ближайшего кулаком в грудь, а потом добавила ногой с такой силой, что пацан отлетел к стене, врезался в нее спиной и головой и осел на пол. Остальные застыли в замешательстве от увиденного, от внезапно проявленной хрупкой девушкой силы. Первые двое успели переглянуться до того, как Сова продолжила серию движений и ударов. Не останавливаясь ни на секунду и не обращая внимания на удивленные лица, Макаренко после удара ногой перенесла на нее вес тела, наклонилась вперед, изогнулась. И вдруг со всей силы сверху вниз стукнула пяткой другой ноги в голову парнишки слева, отчего тот рухнул на пол и остался лежать без движения. Предвидя удар от пацана справа, Сова сдвинула корпус влево, ухватилась за кулак, ударивший в то место, где только что была девушка, присела, нырнула под захваченную руку, выворачивая ее, и, сгруппировавшись, потянула ее хозяина на себя. Парнишка зашелся сдавленным криком от боли из-за хрустнувшей кости и перелетел через присевшую девушку.
        Впрочем, жалости Макаренко не испытывала. Она лишь действовала, как научил ее отец. «Чтобы враг не лез раз за разом в бой, нужно победить его единожды, да так, чтобы ему больше не хотелось». Поэтому она и била жестоко, чтобы у побежденных не возникло даже намека на желание продолжить бой. И пусть это еще дети, зато их пятеро против нее одной. Могли бы взять верх числом, но быстро растеряли это преимущество.
        - Хватай ее! - зло крикнул тот же черноволосый, поняв, что трое его товарищей уже выведены из строя. И сам прыгнул на Сову. То же проделал и другой пацан.
        Как ни пыталась Софья увернуться, не смогла. Два пятнадцатилетних подростка навалились на девушку, прижав ее к деревянному полу. Пацаны попытались распять Макаренко, чтобы стеснить ее движения. Обхватили ногами ее ноги, а руками тянули за руки. Сова пыталась вывернуться, извиваясь всем телом и отталкиваясь ногами от пола, но не могла. Потом вдруг девушка расслабила напряженные руки, и противники от неожиданности резко откинулись назад, ослабляя хватку. Макаренко вновь потянула на себя, но уже одного - того самого, черноволосого, с отвратительной гримасой, - что позволило ей пересилить мальчишку. Софья резко ударила ему головой в лицо. Он взвыл от боли, разжимая руки и хватаясь за нос, из которого тут же хлынула кровь. Но Сова не остановилась. Освободившейся рукой она хлестнула парнишку по уху. Еще и еще, пока не оглушила того полностью. Пока из уха не потекла кровь.
        Остался один, он старался усилить захват, перебирая ногами. Девушка всем телом рванулась к нему, и уже через секунду оказалась сверху в доминирующей позиции. Теперь никто не мешал ей «оторваться» на жертве. И она вложила в кулак всю силу, направив его прямо в нос пацана. Уже после первого удара он ослабил хватку, после второго вообще растерялся, хлопая глазами и пытаясь достать руки из-под навалившейся на него девушки, чтобы зажать нос. После третьего он совсем обмяк, видимо, шок сделал свое дело и отключил сознание. Сова, наконец, остановилась и поднялась с обездвиженного тела.
        Макаренко удовлетворенно осмотрелась. Ходить теперь последнему с кривым носом…
        «Хорошая получилась драка. Не стыдно перед отцом. Хоть и с юнцами… но ведь их пятеро… и… и… все разом!»
        Потом она шагнула к голубоглазому мальчишке, которого первым отправила в нокаут. Он уже вполне очухался и при ее приближении вжался в стену. Сова присела рядом и четко сказала:
        - Ты идешь со мной! Поднимайся!
        - Я? - нервно залепетал тот. - Почему я?
        - Ты мне понравился. Глаза у тебя красивые… - сыронизировала Макаренко. - А ну, живо!
        - Я… не… Я не пойду. Меня потом Черномор из-под земли достанет! - испуганно пробормотал парень.
        - Что ты несешь? - покачала головой Сова.
        - Он… он… обещал найти и уничтожить, если не буду отрабатывать здесь свое обучение. Он сильный, найдет на расстоянии…
        - Да хрен с тобой! - с этими словами Софья вновь ударила пацана. На этот раз пощечина звонким хлопком разнеслась по бараку. Мальчишка сжался, но у Макаренко не было намерения изувечить своего информатора. Она лишь встала, вытряхнула из наволочки подушку, порвала ткань на две части, из одной соорудила кляп, а второй связала испуганному пареньку руки. После чего дернула за импровизированную веревку вверх и с помощью тумаков подняла мальчишку на ноги.
        - Вот и отлично! Заодно покажешь, где этот дядька живет. У меня пара вопросов к нему есть, - и с этими словами она потянула жертву к выходу. Он что-то стал говорить, но кляп превращал его речь в набор бессвязных звуков.
        Сова открыла дверь, оглянулась: все четыре вышки до сих пор освещали борьбу нефтяников за выживание на другом конце лагеря. Отлично! Она провела парня до «хаммера» и подтолкнула пинком на заднее сиденье. Потом забралась в машину сама, и, выжав сцепление, завела. От звука заработавшего двигателя на вышках встрепенулись. Тут же четыре луча яркого света уперлись в потрепанный черный «хаммер». И не успела Сова выжать газ, как по кабине вдарили первые пули, оставляя в крыше отверстия, через которые тут же прорывался свет.
        - Вот черт! - она попыталась пригнуться, как и пленник на заднем сиденье, но смысла в этом было мало: чем быстрее они отсюда выберутся, тем раньше окажутся в безопасности. Поэтому Софья, переключив передачу, вдавила педаль газа в пол. «Хаммер», расталкивая другие автомобили, ринулся вперед. И, не проехав и двадцати метров, врезался в вышку.
        - Да, полный… звездец! - «хаммер» от удара заглох, а вышка зашаталась, металлическая опора, сваренная наспех из кусков рельс, погнулась, а потом вдруг не выдержала и переломилась в месте сварки. Огромная конструкция уныло скрипнула и рухнула на землю, задев одной опорой сбоку крышу автомобиля и придавив ее. Все это сопровождалось криком несчастного дозорного, который свалился вместе с вышкой. Софья втянула голову, но ее сторону машины не задело. Вновь по корпусу застучали пули. Где-то вдалеке усиленный мегафоном голос проорал:
        - Вы чем там занимаетесь, свиньи? Я вас всех хорям скормлю! Дармоеды долбаные! А ну, спускайте свои зады с вышек и отловите мне этого говнюка! И чтобы, когда я здесь закончу, этот чертов диверсант был в наручниках!
        - Что-то бал затянулся, мальчики, - пробормотала Макаренко, вновь заводя «хаммер». Автоматные очереди прекратились, видимо, «мальчики», следуя воле вожака, уже спускались вниз для захвата девушки. - Пора линять отсюда нафиг.
        Сова переключила передачу и вжала педаль газа в пол. «Хаммер» заревел и… не сдвинулся с места. Колонна вышки держала его на месте. Ну вот, влипла! Тогда Макаренко переключилась на заднюю, и автомобиль толкнул упавшую конструкцию. А затем - вновь на первую передачу, и - вот чудо: наконец, «хаммер» стронулся с места, лишь опора вышки заскрипела по крыше машины. А потом, набрав ход, внедорожник разнес ворота и скрылся во тьме.
        Через пару минут сквозь распахнутые ворота за ним следом выскочили снегоход и самодельный пикап на базе «тойоты», в кузове которого был установлен станковый пулемет. Оба автомобиля, подсвечивая дополнительными фарами на кабинах, устремились за «хаммером». Испуганные гневной тирадой лидера дозорные рвались во что бы то ни стало настигнуть злополучного диверсанта и доставить на расправу главарю. Можно немного и побить несчастного, главное, чтобы перед лидером предстал целеньким, а какой свежести - не важно. Обида за ночную диверсию и потерю доверия лидера просилась наружу, и злость от этого только росла.
        Внедорожник подпрыгивал на ухабах, свет фар то уходил в небо, то концентрировался узким лучом на дороге, дома по сторонам скалились осколками разбитых стекол. Через несколько минут узкая вокзальная улочка изогнулась и мостом вывела автомобиль на широкий Московский проспект. Тут и там замелькали вывески довоенных фирм и магазинов, поблекшие и растерявшие былую свежесть. «Камелия», «Магнит», «Перекресток», «Парфюмерия для дома», «Ого-го». Их было так много, что пестрело в глазах. Но для девушки, которая не видела их новыми, вытертые надписи с отвалившимися или стертыми временем буквами выглядели весьма забавно. «…а…ели..», «…агни…», «Пере… ресток», «О… - …о». Проспект оказался забит старыми автомобилями под завязку. Здесь ровными рядами ржавели тысячи машин, уныло «зыркая» на мир разбитыми фарами. Но давным-давно кто-то растолкал обездвиженный металлолом так, что лишь одному автомобилю можно было проехать, слегка лавируя. Кто бы это ни был, но Сова была ему благодарна: девушка почти не тормозила, свободно проезжая по коридору из ржавых остовов.
        А позади уже догоняли преследователи. Свет фар плясал в зеркале заднего вида, то исчезая из-за поворотов, то появляясь вновь. На заднем сиденье то ли стонал, то ли тихо бормотал пленник, но Сова не обращала внимания: сейчас главное - уйти от настигавших нефтяников.
        А они напирали, помня угрозы лидера. Снегоход уже догнал и пытался пристроиться рядом, но узкий коридор из мертвых машин не давал водителю шанса. Тогда мужчина одной рукой кое-как положил автомат цевьем на руль и открыл огонь, пытаясь попасть по колесам, но «хаммер» лавировал среди старых автомобилей, поэтому преследователю не удалось задуманное. Еще и закончился боезапас, а перезаряжать одной рукой, да еще и на движущемся снегоходе - идея не из лучших. С такой задачей вряд ли вообще кто-нибудь справился бы, поэтому водитель выбрал широкое место и уступил «тойоте» право на преследование, съехав чуть в сторону. И автомобиль со станковым пулеметом промчался мимо, а как только догнал «хаммер», пулеметчик открыл огонь.
        Должно быть, с высоты птичьего полета три автомобиля, едущих в кромешной тьме, выглядели очень занимательно. Они мчались один за другим, расталкивая светом фар темноту… Словно космические корабли в черноте космоса, два из которых преследовали третьего и световыми лучами - каждый десятый патрон в пулеметной ленте - трассирующий - пытались зацепить и уничтожить беглеца.
        Пули двенадцатого калибра вгрызлись в желтый кузов автомобиля, пробивая металл, кресла и стекло. Задняя часть «хаммера» не была защищена листами железа. Кабина наполнилась осколками стекла и обрывками кожи от сидений. Сова материлась напропалую, пригибаясь к рулю и увеличивая скорость, и только частая смена направления могла помочь, но тут, как назло, коридор из автомобильных остовов перестал петлять.
        Тогда Софья с силой вдавила педаль тормоза в пол. Почти четырехтонная машина резко остановилась. Завизжали покрышки по асфальту, «хаммер» проскользил по заснеженной дороге еще метров двадцать и замер. Тут же в него ударилась «тойота», а уже в нее - снегоход. Результат оказался предсказуемым: водитель «тойоты» шмякнулся головой о стекло, а грудью о руль, отчего над Московским проспектом раздался пронзительный гул автомобильного сигнала. Автоматчик, не удержавшись, перелетел через кабину и врезался в «хаммер», потом скатился по капоту «тойоты» на землю с переломанной шеей. Водитель снегохода оказался более удачливым: всего лишь кубарем нырнул в кузов «тойоты», ударился спиной о станину автомата и застыл без сознания с поврежденным хребтом.
        Пристегнутая ремнем безопасности, Софья лишь слегка ударилась о руль, отчего в очередной раз повредила нос. Кровь хлынула из него, и девушка запрокинула голову. Потом ее откинуло назад, пленный мальчишка вообще завалился между сидений от торможения и ударов. Шумный стук о кабину возвестил, что план удался и пулеметчик нейтрализован, а возможно, и остальные нефтяники. И Сова, не обращая внимания на текущую по подбородку кровь, вновь завела автомобиль и стронула его с места. Сзади заскрипело: застрявший в салоне капот «тойоты» не хотел отпускать «хаммер», но сильный автомобиль выдрал его с корнем. И девушка спокойно уехала от бессознательных преследователей во тьму, скрипя по асфальту чужим бампером.
        Через несколько километров, убедившись в отсутствии погони, Макаренко съехала с проспекта на более мелкую улочку и затерялась среди домов, погасив фары. Надо проверить «языка», а то всхлипывания становились все более жалостливыми.
        Она включила в кабине свет и перебралась назад, еле различив на полу между сидений в груде одежды пацана. Сова вытянула его оттуда и кое-как усадила на кожаное кресло. В голубых глазах отразился весь ужас, одолевающий паренька. Его одежда пропиталась кровью, рана в правой части груди пузырилась, видимо, пробито легкое, а еще он что-то мычал, постоянно закатывая глаза. Макаренко вынула кляп.
        - Ну? Что? - требовательно спросила она, пытаясь расстегнуть куртку и осмотреть рану.
        - Спина… - пробормотал парень, при этом в горле засвистело и забулькало, а в уголке рта появилась кровь - определенно, пробито легкое.
        Сова бесцеремонно развернула его, не обращая внимания на крики боли. На спине, чуть ниже ребер, зияла страшная рваная рана. Какие органы задела пулеметная пуля, Софье было неизвестно, но явно ничего хорошего в нынешних условиях ожидать не приходилось. Макаренко не сможет помочь мальчишке, только не с ее знанием медицины. Если тот не скончается от повреждения внутренних органов, то точно сдохнет от потери крови.
        - Ты умираешь, - наконец сказала она, посмотрев парню в глаза. А в них отразилось понимание и страх. Он не хотел умирать, и Сове почему-то стало его жалко, но мук совести она не испытывала: на войне как на войне - ценные сведения достаются большой кровью.
        - Я знаю, - тихо прошептал пацан, вновь закатив глаза. Очевидно, боль, которую он испытывал, была запредельной.
        - Тогда скажи, откуда вас сюда прислали.
        - Я не могу, - прошептал мальчишка. - Черномор… он… найдет меня.
        - Не говори глупостей! - рассердилась Макаренко. - Ты сейчас умрешь! Никакой Черномор больше тебя не побеспокоит! А вот других - да! Скажи честно, у тебя были товарищи? Они остались там, откуда вас прислали?
        - Да, - через минуту ответил пацан. Слезы побежали по его лицу. Губа предательски скривилась, выдавая чувства. - У меня остались там друзья. Они там и… Черномор.
        - Вот видишь? Они там с Черномором остались? Кому хуже? Им или тебе? Теперь расскажешь, где это место? Ну?
        - Я не могу, - вновь прошептал парнишка. - Нам… нам… ставят блок… какой-то. Мне будет очень больно!
        - Неужели? - горячо отозвалась Сова. - Больнее, чем сейчас? Да? А друзьям? Они все еще там! Представь! С Черномором. И я могу помочь им!
        - Тебе не справиться с ним… никому не справиться! - голос парнишки был уже настолько тих, что Софья еле различала, что он говорит.
        - Слушай! - встряхнула она его. - Как тебя зовут?
        - В… Ваня, - тихо-тихо прошептал он.
        - Ваня, слышишь, я буду тебя помнить, но… трусов не помнят! А героев - да. Так скажи мне, Ваня, кем ты хочешь умереть, трусом или героем?
        - Я… я… - его глаза раскрылись шире, а слезы полились ручьем. Теперь он точно осознал, что конец неизбежен, и в его мозгу происходила борьба, которой Софья себе и не представляла. Борьба между «блокировкой» и правильным решением. Наконец он его принял: - Приют забытых душ. Так его называют.
        - А где? Где это?
        - Ты будешь помнить… меня? - голос парня стал настолько тихим, что Макаренко наклонилась к его лицу, голубые глаза смотрели прямо внутрь нее, вызывая смешанные чувства. От жалости до боли где-то в груди.
        - Да! - закивала девушка. - Да, Ваня! Да!
        - Переславль-Залесский, - выдохнул паренек, потом попытался дышать, но, видно, кровь уже заполнила легкие, она потекла изо рта. Все же пятнадцатилетний мальчишка, закашлявшись, хрипло выдавил:
        - Гори-и-и… цкий… мона-а-а… стырь… - и затих с открытыми, но уже безжизненными глазами.
        Макаренко пораженно откинулась назад, вглядываясь в молодое лицо паренька, словно видела его впервые. Сова не могла понять, что во всем этом так ее поразило. Словно на душу положили огромный-огромный камень, и он тянет все ее существо вниз, куда-то в неизведанную бездну. Будто это она оказалась виновной в смерти паренька, впервые встреченного в этом диком поселении. Она никак не могла отделаться от чувства, что стала соучастницей убийства ни в чем не повинного ребенка, который даже не знал, зачем его прислали в этот город мертвых, но еще цепляющихся за жизнь и любое топливо людей.
        Так или иначе, это Софья приложила руку к только что случившейся трагедии, но некий голосок внутри подсказывал: ты не виновата, ты сделала все, чтобы найти детей, а это - уже не ребенок. По меркам послевоенного времени, пятнадцать лет - это уже вполне сформировавшийся взрослый, способный нести угрозу. А этот парень, Ванька, мало того, что оказался приписан к враждебному лагерю, так еще и некий Черномор - Макаренко очень сомневалась, что с благими намерениями - влиял на работу его мозгов. И тут не важно, добровольно он подчинялся или нет. Он не был собой, а значит, и Софье не перед ним держать ответ.
        Не она убила Ивана, а те люди, что замешаны в этом… насилии. Да, именно! Некий Черномор, который овладевает умами детей, заставляет их служить и подчиняться другим людям. Неужели сообщество нефтяников использует этих детей для их блага? Ну уж нет. Следуя приказам начальства и из страха перед Черномором, они будут совершать рейды и убивать выживших за бензин и другую «горючку». Вряд ли они добровольно на это пошли бы - Сова почему-то была уверена, что Иван еще и убивать-то толком не умеет.
        Макаренко покачала головой. Нет. Как ей и в голову-то такое пришло? Она ни в чем не виновата перед пацаном. А вот чувство гадливости осталось - от того, что на свете есть люди, которые не брезгуют использовать других в своих корыстных целях, тем более - детей без их на то желания.
        Она уверенно пересела на переднее сиденье и завела «хаммер», а потом вновь выехала на Московский проспект и повела автомобиль на юг. Название «Переславль-Залесский» ей уже встречалось, и девушка почему-то была уверена, что выбрала верное направление, впрочем, в этом она убедилась примерно через километр. Справа висела табличка «Ростов Великий - 55 км, Переславль-Залесский - 123 км».
        И Макаренко вдавила педаль газа, увеличивая скорость автомобиля: надо убраться отсюда подальше, пока нефтяники занимаются устранением последствий взрыва, да и пока есть бензин в баке. Потом просто придется либо искать другой автомобиль, либо путешествовать пешком. Сто с небольшим километров можно пройти за три-четыре дня, если ничто не помешает. А там… Там надо бы поразмыслить, как управиться с этим гребаным Черномором.
        И Сова ехала вперед, лавируя меж старых, гнилых автомобилей, пытаясь справиться с отвратительным чувством жалости к Ивану. Разбитая дорога и пустые дома по бокам лишь усиливали ощущение обреченности.
        - Нет, что же так стремно-то? - воскликнула Софья, с силой стукнув по рулю ладонями. Еще раз. И еще. - Что ж за гадство-то такое?! Почему должны погибать дети, чтобы другие уроды жили? И почему виноватой я чувствую себя?
        Но мертвый юнец не мог дать ответа. А Черномора следовало искать в Переславле-Залесском. Туда-то Макаренко и поехала.
        Глава 9. Как взрослые
        Детей выводили единой колонной. Сразу после отбора и когда шествовали по знакомому темному туннелю катакомб, они оживленно и заинтересованно разговаривали между собой, в основном, обсуждая Варю Выдренкову и Колю Ростова, которые почему-то вдруг оказались мутантами - так этот сказал… Черноморов. Но теперь все без исключения шли молча, на многих лицах читались испуг или недоумение, а трехлетний Сема так вообще уткнулся в несущую его сестру - Катю Шестакову и не отнимал лица от ее плеча, как бы прячась от окружающего ужаса. Двор Михайло-Архангельского монастыря был покрыт трупами, которые уже успел слегка припорошить снег. У всех сегодня здесь пали родные, у кого-то мать, у иных отцы, бабушки, дедушки или взрослые братья с сестрами. Все, кто вышел в последний бой - защищать детей от мутантов, были мертвы. Теперь даже Руслан Озимов притих. Его дядя, один из стрельцов, тоже не вернулся из неравного боя с ужасными тварями. Мальчик глядел исподлобья на заснеженные холмики, в которые превратились тела людей и животных, таких разных при жизни и таких похожих после смерти. Как ни крути, а после смерти все
становятся холмиками…
        Дети тихо и испуганно пересекли двор, следуя за «спасителями», колонну замыкал святой отец. Он наблюдал за детьми не только глазами, но и внутренним взором… тем, каким отбирал их. И ему нравилось происходящее с этими маленькими подонками. При виде смерти они испытывали страх, смятение и ужасное одиночество. Что не могли сделать уговоры или обещания, делала костлявая: убеждала детей в их беспомощности, отчего они становились просто шелковыми, а обескураженность тоже приносила плоды: было легче ими управлять, вбивать в головы нужные мысли. Черноморов внутренне ухмылялся. Желчь, текущая в нем, уже требовала выхода, но сейчас еще рано, нужно подождать, ведь чем дольше дети будут чувствовать себя покинутыми, тем страшнее им будет. А потом он и займется их воспитанием. Слепит то, что требуется, а не что должно вырасти. Ведь когда никакой дисциплины и порядка - это же хаос. А неуправляемые дети - самое отвратительное, что есть на земле.
        Василий Степанович еще до Катастрофы столкнулся с подобным хаосом, только помноженным ровно на двадцать два. С отличием окончив педагогический институт, двадцатичетырехлетний юноша устроился по специальности - в школу маленького городка во Владимирской области учителем русского языка начальных классов. Отучил детей ровно год и с тех пор возненавидел и свою работу, и этих мелких «адовых монстров», которых вверило ему руководство. Они оказались неуправляемыми, они держали его за идиота, они насмехались над ним и всячески испытывали его нервы, они видели его насквозь… И были умны, как те мутанты, встреченные им два года назад. Черноморов закончил тот учебный год на грани сумасшествия, а потом случился Апокалипсис и заменил толпу этих маленьких ублюдков на одиночество, когда мужчина скитался по выжженной и опустевшей земле. И не было ни дня, чтобы он не вспомнил тот год… Возможно, он принимал все близко к сердцу и просто был не готов работать с детьми, может, из него получился плохой детский психолог, и все вышло бы по-другому, уделяй он детской психологии чуть больше времени в институте, - кто знает?
Так или иначе, он возненавидел своих учеников всеми фибрами души и, оказавшись на Ярославской пустоши, где скитался и выживал годами, Василий зациклился на детях. Он придумывал все новые причины, по которым эти вместилища разнокалиберного дерьма можно ненавидеть еще больше. И к тому времени, как мужчина нашел «Приют забытых душ» и присоединился к его обитателям, многочисленные фантазии и кошмары с участием детей, слившись со старыми обидами, поглотили Черноморова целиком. И потому он без сожаления делал свою работу, ломал маленьких недоумков, прививал им смирение, муштровал, чтобы ни словом, ни делом не могли противиться его воле. И не дай Атом Стронция им позволить себе хоть малюсенькую колкость… Он уничтожит нахала! Он сделает из него безвольного раба, целующего пятки хозяина! Отомстит на всю жизнь, чтобы маленькой твари неповадно было.
        - Эй, детишки! Побыстрее перепрыгиваем трупики, пожалуйста! - крикнул рыжий елейным голосом. Из его уст лился яд, переполнявший мужчину. И дети чувствовали это и старались быстрее перебирать ногами. - Я очень хочу убраться отсюда! Чур, кто споткнется, останется с этими трупаками!
        Неучтивость, с которой рыжий относился к погибшим, напрягала детей, вызывала у них внутренний протест и неприязнь. Но они молчали, подавленные смертью близких и слишком напуганные, чтобы сопротивляться. Отсюда - кротость и смирение. Почти оцепенение, вызванное страхом перед дальнейшей судьбой.
        Даже Руслан Озимов шагал на негнущихся от ужаса ногах. Хоть он и просился наверх, чтобы помочь взрослым, но и представить не мог всех масштабов катастрофы, что теперь открылась детскому взгляду. Дикие звери с ужасными мордами, проткнутые стрелами и заколотые пиками, смешались с изорванными их когтями людьми. Вот вроде человек, но жуткое месиво вместо лица не дает опознать в нем кого-нибудь. Лишь слишком тонкая кость свидетельствовала, что это женщина, чья-то мать… Руслан отвернулся, поднял взгляд к серому небу, к куполам церкви какого-то бога, и резонно задался вопросом: а где же был бог, во славу которого создавались эти храмы? Мальчик, которому всю жизнь доказывали, что бог в том или ином виде существует, взбунтовался…
        «Тебя нет! В помине нет! - кричало все внутри Руслана, каждая клеточка, каждый атом. - Иначе бы ты не дал этому случиться!»
        И тут же Озимов понял, что он зря назвал Кольку Ростова трусом. Теперь Руслан уяснил, чего добивался и от чего хотел их оградить старший товарищ. Но сейчас больше пугала неизвестность. Что с ними со всеми будет? Что их ждет в незнакомом месте с неизвестными людьми? Пусть они и готовы заботиться о детях, но точно по-своему, ведь в любом месте действуют свои правила, к которым придется привыкать, и, судя по тону рыжего, Озимова и остальных ждут очень строгие порядки. Не сказать, что и в Юрьеве детям разрешалось все, но будущее, учитывая неадекватность Черноморова, явно ничего хорошего детям не сулило.
        Задумавшись, Руслан споткнулся о присыпанного снегом серого падальщика и уткнулся лицом в грязь. Памятуя об угрозах Черноморова, тут же вскочил на ноги, пытаясь стряхнуть с себя неприятную жижу, а рыжий был уже рядом.
        - Не-не-не-не-не-не! - затараторил он елейным голосом, присев перед Озимовым и погрозив тому толстым грязным пальцем. - Ты мне все еще нравишься, пацан. Не разочаровывай меня. Не падай в грязь лицом!
        Его серые бесчувственные глаза заглянули прямо в душу. Надо же! Мальчик ему нравится! Руслан не мог сказать того же о себе. Дядька был ему противен, как и вся ситуация с их спасением. Почему вдруг потребовалось спасать только «чистых» детей, а остальных оставлять на погибель? Почему было не спасти и старушек? Что за дьявольская избирательность? Глупо, при том, что рыжий намекал на свою доброту: мол, я тебя спасу, только ты должен доказать мне… За этим стоял какой-то расчет, и Озимову это было не по нраву. Их спасители были явно небескорыстны. Взамен детям придется что-то отдать, с чем-то расстаться, но с чем, пока неясно… Будущее расплылось: если раньше мальчик примерно знал, что станет стрельцом и продолжит жизнь в Юрьеве, то теперь его жизнь - открытая книга. Кто что хочет, то и напишут.
        - Понял, не дурак! - буркнул Руслан, секунду пристально всматривался в серые глаза Черноморова, а потом пошел за остальными. Рыжий только шире осклабился, алые губы растянулись в широкой улыбке посреди густой огненной бороды. Но его беспокоило одно: в черных глазах мальчика невозможно было хоть что-то прочесть. Нет уж! Он его раскусит и сломает, как сотни других до него, как… как… И, меж тем, Черноморову мальчик действительно нравился: своим упрямством, своим стержнем, своим… своей неуправляемостью. Что-то за этим стоит. Но что?..
        Ребенок догнал остальных уже за поломанными воротами и резко остановился, пораженный видом транспортного средства. Два огромных фургона, сцепленных красными боками, с надписью «The Coca-Cola Company», стояли напротив и были прицеплены к… бульдозеру. Нет, конечно, мальчик не знал названия странного автомобиля на гусеницах и с ковшом впереди, но его вид сильно удивил Руслана, как и остальных детей. Они также застыли и рассматривали необычную машину, пока недовольный голос Черноморова не прервал созерцание.
        - Ну, что застряли, обмороки? Свирид! Виктор! Харэ экскурсию водить! Отворяйте, придурки, ворота, да запихивайте туда детей! - это относилось к сопровождающим взрослым, а детям он сказал: - Давайте, давайте, мелочь! Пошустрей! «Приют забытых душ» ждет вас! Чем быстрее вы там окажетесь, тем быстрее о вас все забудут! А? Как вам шуточка? Хотя… Вроде уже не осталось людей, которые вас помнили… Забытые души, - он задумчиво оглянулся, странная улыбка появилась на его лице, будто он оценил тонкий юмор. - Ну, Кизляк! Ну, Петр Васильевич! Молодец! Такое название сочинил, прям зашатаешься! И ведь в точку! Кто ж теперь вспомнит об этих ублюд… об этих детях? - и рыжий пошел в сторону бульдозера, цокая и мотая головой, совершенно не думая, что своей оговоркой мог кого-то из детей обидеть.
        Один из его приспешников подошел к фургонам и у правого открыл высокую дверь, затем вытянул из темного нутра деревянную лестницу и кивнул детям, мол, забирайтесь! И восемь детей по очереди залезли в фургон, исчезая в глубине. Последним поднялся Руслан и, глубоко вздохнув и поежившись, тоже шагнул внутрь. Дверь скрипнула с явной издевкой и со стуком закрылась, отрезая их от прежней жизни.
        Что теперь с ними будет?
        Дети столпились у входа, слишком испуганные, чтобы что-то делать. Руслан ощущал дрожь двух или трех из них, стоявших рядом. Страх, что здесь, в темноте, спряталось нечто ужасное, сплотил души, и мальчики с девочками сгрудились в кучу, жались к теплу товарища, чему-нибудь живому, родному. Озимов слышал тяжелое дыхание друзей, чувствовал в нем настоящее волнение и трепет. И сам был не прочь убежать куда-нибудь сломя голову, спрятаться или вообще исчезнуть - так ему было жутко и неуютно.
        Ведь и правда, они теперь - забытые души. Кто о них вспомнит? Кто придет на помощь, чтобы вызволить детей из грязных рук монстра - Черноморова? Кто?! Руслану хотелось выть во всю мощь голосовых связок оттого, что перечил Ростову. А теперь его нет - Озимов не сомневался, что рыжий убил всех, кто остался в катакомбах. И мальчик готов был заорать от слишком сложных чувств, которые бурлили внутри, и которых он совсем-совсем не понимал, когда называл подростка трусом. Кто теперь позаботится о них? Кто? Ведь они забыты всеми и навсегда! Они исчезли для мира, как и мир для них. И никого роднее друг друга у детей уже не будет…
        Тут загромыхал двигатель бульдозера, отчего многие из детей в ужасе присели на пол. Потом транспорт резко тронулся с места, потянув за собой фургоны, и вместе с присевшими повалились уже и остальные. Тьма разразилась недовольными и жалобными возгласами упавших, а трехлетний Сема не выдержал и заплакал. Его надрывный вой разнесся по фургону, из-за чего стало вдвойне тоскливей, и даже у Руслана на глаза навернулись слезы.
        - Эй, ссыкло! - внезапно раздался голос с другой стороны фургона. Вполне человеческий, вполне взрослый, правда, срывающийся иногда в детский тембр. - Вас сюда выть, что ли, засунули? Заткнулись все и разбежались по местам. И так тошно.
        - А ты кто, чтобы тут командовать? - не растерялся Руслан.
        - Да, нам тоже хотелось бы знать, - поддержала его Катя Шестакова.
        - Типа главный, - раздался из другого угла мальчишеский голос. - Антошка Кручин. Крутышка - круче некуда…
        - Захлопни пасть, Андрей! - недовольно выкрикнул Антон. - Ты здесь всего ночь, а ведешь себя, словно всю жизнь прожил. Все-то знает!
        - А чего тут знать? - насмешливо бросил Андрей. - Какой-то сра… Какой-то задрипанный фургон! Или два, не важно! Едущий из ниоткуда в никуда… И ты… Такое чувство, что ты тут вообще родился. Ты, случаем, не рыжий?
        - А ну захлопни пасть! - не на шутку разъярившись, повторил Антон. - А то кое-кто не доедет до Приюта.
        В темноте раздался звонкий мальчишеский смех, словно Андрей ухохатывался.
        - Слышь, крутышка? - заговорил другой мальчишка. - Нас, Прохоровых, тут вообще-то пятеро. Втопчем в пол - и не заметишь!
        - А ну, закройся, умник! - вновь повторил Антон, но в этот раз с его стороны зашуршало. Что-то щелкнуло сверху, и отъехавшая вбок пластина металла открыла окно, вырезанное в крыше фургона.
        Поверх голов товарищей Руслан разглядел койки, устроенные по бокам и по центру, на которых лежали дети. Трудно оказалось подсчитать их при столь скудном свете. С большей части коек выглядывали чумазые и обеспокоенные лица. Кручин же был намного выше всех и явно сильней. Он спрыгнул со второго яруса трехъярусной койки и сделал пару шагов в переднюю часть фургона. Там тоже началось сердитое шевеление, и два мальчика, похожие друг на друга, как две капли воды, только одетые по-разному, соскочили вниз. Они встали напротив зарвавшегося подростка бок о бок и в один голос крикнули:
        - Ты нам не указ! Ты никто!
        - Я - Антон Кручин, - заревел парень, он был выше Кольки Ростова почти на голову, а на верхней губе чернели начавшие пробиваться усики. Наверное, ему было около шестнадцати, чуть больше, чем Кольке… - И я здесь с самого начала! С Вологды еще еду! И мне насрать, кто вы такие и сколько вас! Я здесь главный, и я буду говорить вам, что делать! А посмеете перечить… отлуплю, как сидоровых коз! Все ясно?!
        - А кукурузу тебе в пузо! - один из близнецов скорчил гневную гримасу, уперев руки в бока. - Наш отец найдет это пристанище на колесиках и выбьет из его хозяев… из их шкуры всех блох. Вот и тебя отобьет, что шерстяной коврик…
        - Хрен он найдет это место, - заявил Антон. - Оно пе-ре-дви-га-ется! А за ночь столько снега навалит, что и следы исчезнут!
        - А ты, я смотрю, - второй близнец с прищуром поглядел на забияку, - очень доволен, что здесь оказался? Папочку встретил? Приют нашел? У тебя что, дома не было?
        Разговор шел на повышенных тонах. Последняя фраза явно задела шестнадцатилетнего парня, и он гневно, почти с яростью, заговорил:
        - Да! Дом нашел! И не хотелось бы его потерять! А что? Что вас так напрягает? Я, может, без родителей жил! Скитался, как последнее чмо! И тут вдруг дом нарисовался, и почему мне не радоваться? Почему вдруг не желать этого дома? Все опасности позади, еда есть, и не надо крыс ловить, чтобы убогое сырое мясо грызть! Не надо каждую ночь искать нору, где тебя никто не найдет! Не надо избегать бандитов, которых в наших местах много… А что они делают с детьми, рассказать?! А?! - последнее слово он бросил с ожесточенным вызовом. - Вы ничего не знаете о жизни на пустошах! Ни хре-на! Вы - щенки домашние! Ни фига жизни не нюхавшие. Вскормленные дома и жившие всю жизнь под защитой. А я… пес уличный! И между нами пропасть! - Кручин сделал еще шаг и навис над братьями. - А вы глядели в похотливые глаза бандита, который забирает от тебя куда-то мамку и говорит: «Не перестанешь дергаться - и тебя отдерут!» Глядели? А я - да! Я год один скитался по Вологде. Хотели бы быть на моем месте? Сомневаюсь! А теперь у меня есть дом. И я буду его отстаивать от таких поганцев, как вы.
        - Слышь… уличный пес! - Руслан растолкал своих и встал позади Антона, к нему присоединились Витька Соломин и Катя Шестакова. Антон оказался меж двух огней и, чтобы не стоять к кому-нибудь спиной, прислонился к трехъярусным койкам сбоку. Какая-то девочка позади него съежилась, но Кручин и не думал обращать на нее внимания. Его обступили дети.
        - Слышь, уличный пес, - вновь повторил Руслан и указал рукой в сторону бульдозера, где находился рыжий. - А нас спросили, хотим ли мы этот дом, или нам и в нашем хорошо было?
        - Да! - согласился один из близнецов, а второй закивал. - А когда они убивали наших матерей, это тоже забота? А? Что это за дом такой, куда пихают насильно?!
        - Ты бы помолчал, Антон, - тихо проговорил Руслан. - Нам, в отличие от тебя, есть, что терять.
        Руслан лукавил, не договаривая всей правды, а она заключалась в том, что теперь им всем, детям Юрьева, совершенно нечего было терять. И никого у них не осталось, даже более взрослых Вари Выдренковой и Коли Ростова. А сам город вскоре и вовсе превратится в развалины, населяемые ужасными тварями. Так что теперь ни Озимову, ни остальным детям нечего делать в Юрьеве-Польском. Но открываться первому встречному подростку мальчик не собирался. Все-таки Черноморов лично приложил руку к тому, что теперь Руслану нечего терять. Черноморов убил и бабушек, и подростков, которые были намного роднее всех окружающих. Но сейчас всем детям из поселения хотелось есть, а еще больше - спать: бессонная ночь вымотала их без остатка. И поэтому Руслан сказал своим:
        - Раскладываемся, - а потом кивнул Антону: - ты не лезешь к нам, а мы - к тебе. Идет? У нас та еще ночка выдалась, так что лучше не надо…
        Кручин как-то зло кивнул, но, видимо, успокоился, потому что не произнес ни слова. И пока дети занимали койки, он стоял на месте, а потом вернулся на свою и задернул железку, отчего фургон вновь погрузился во тьму. Затем он произнес, ни к кому лично не обращаясь:
        - Обед будет ровно по расписанию, не проспите.
        Но детям было все равно, когда будет обед. Слишком много энергии они положили на алтарь страха. Ужас в течение нескольких часов высасывает силы без остатка. Многие из них уже спали, а Руслан размышлял, лежа на нижней койке на каком-то вонючем матрасе, набитом то ли соломой, то ли еще чем.
        Сейчас удалось отвоевать свое право на спокойную жизнь, а как будет в Приюте? Там могут тоже оказаться «командиры», и с ними столь легко не справиться. А это значит, что уже сейчас надо завязывать дружбу хотя бы с этими… с Прохоровыми. Их пятеро, и они - семья, а значит, будут друг друга защищать во что бы то ни стало. И им, юрьевским, надо тоже держаться вместе и показать себя семьей, что пока неплохо удается… С этими мыслями он и провалился в царство Морфея.
        Где-то за поворотом мигала лампочка. Там же что-то слегка потрескивало, и только этот единственный звук наполнял подземелье. Словно оно опустело много дней назад, и никого, кроме Руслана, здесь больше не было. Люди по неведомой причине ушли из катакомб навсегда, оставив мальчика одного. Почему же? Беспокойство росло, постепенно переходя в ужас.
        Руслан поднялся с кровати и вышел в коридор, с аркообразного свода которого свисала легкая, колышущаяся от сквозняка паутина. Ну, точно: паутины оказалось столько, что даже маленькому мальчику стало понятно - люди ушли давно, видимо, несколько лет назад.
        Но как такое возможно? И почему он здесь один? Почему его тут оставили? Он что, никому не нужен?
        Руслан обнял себя руками, как обнимают, когда неуютно, чувствуя абсолютную растерянность. Что за бред здесь творится?
        Он медленно двинулся по загибающемуся вправо полутемному коридору. Единственная лампочка осталась висеть позади, а спереди сгущалась тьма, но мальчик шел и шел вперед. Необходимо срочно выяснить, куда же подевались люди, а для этого надо пересилить страх, сковывающий движения и не дающий шагнуть в темноту. Надо… Какое неприятное слово - надо. Словно кнут сзади: иди, надо! Или кто-то исподволь толкает в спину: иди, тебе надо… но Руслану туда не хотелось от слова «совсем». Ни за какие коврижки.
        Босые ступни неприятно холодил пол, а голых плеч касались нити паутины, тоже давно брошенной пауками. Становилось все темней, родная лампочка давно скрылась за поворотом, и угасающий свет еле-еле давал представление о том, что впереди. Глаза с огромным трудом различали предметы. Вот груда картофеля, но в нос ударила такая вонь, что не вызывало сомнения - картофель сгнил. Вот путь перегородила койка, а что это на ней? Погодите-ка… Скелет? Руслан замер на месте, а потом, стараясь держаться подальше, обошел кровать вдоль стены. Тут нога наступила во что-то влажное, и мальчик постарался быстрее перешагнуть нечто неприятное. Даже не хотелось думать, что же это могло быть.
        Он пошел дальше, держась рукой за стену, и больно ударился обо что-то невидимое большим пальцем ноги. И закричал. Присел, держась за больной палец, и несколько долгих минут старался пересилить боль. Какой идиот поставил сюда деревянный ящик? От боли даже слезы навернулись на глаза. И Руслан позволил себе расплакаться от обиды. За то, что его бросили; за то, что кто-то поставил тут этот глупый ящик; за то, что весь мир, как оказалось, против него…
        Но потом он встал, обошел ящик и пошел дальше, упрямо переставляя ноги и намереваясь выяснить, что же тут происходит.
        - Эй, где все? - крикнул Руслан, но ответом послужила тишина, еще более глубокая, чем раньше. Теперь и странного скрежета не было слышно. Мальчик сполна ощутил обволакивающее, гнетущее одиночество.
        Он начал считать вслух, чтобы избавиться от этого ужасного чувства, но сбился уже на второй сотне. И все шел и шел, пока не устал. Тогда он плюхнулся на холодный пол и прислонился к столь же ледяной кирпичной стене. Темнота давила, словно тонна земли обрушилась на мальчика. Стало трудно дышать, а разум отказывался верить, что Руслан один. Хотелось бежать назад, к единственной лампочке, скрывшейся давным-давно за поворотом бесконечного туннеля. Перед глазами возникали яркие пятна, а воображение дорисовывало невероятных монстров, которые окружили его со всех сторон. Стало настолько страшно, что мальчик вскочил и бросился бежать. Ему казалось, что еще чуть-чуть - и он, наконец, выберется из этого длинного и темного коридора…
        И вот он с треском врезался во что-то. И… вывалился в открывшуюся дверь, лицом в липкую грязь. Руслан поднялся, хотел отряхнуться, но от зрелища, представшего взгляду, застыл. Широкий двор наводнили люди, много людей, сотни. И все они казались мальчику какими-то неправильными. Неестественными. Глаза стеклянные, невидящие, одежда надета кое-как, без разбора, словно ее натягивали наспех, и все передвигались так, будто им в спины вставили жесткие стержни, еле волоча ноги. Создавалось ощущение, что все они - и женщины, и мужчины, и дети - давно погибли, и теперь невероятная чужая сила заставляет их ходить. Просто так, спонтанно, без какой-либо цели. И еще…
        От рук и ног - Руслан только сейчас заметил это - поднимались вверх еле заметные, почти прозрачные нити, которые дергали людей за конечности, словно марионеток. Будто кто-то водил на привязи деревянных кукол.
        Мальчик поднял голову и обомлел, открыв рот в беззвучном крике. Ужас сковал его, и Руслан застыл, боясь пошевельнуться.
        Над площадью нависало гигантское лицо Черноморова. Серые глаза зло сверкали из-под густых рыжих бровей, лицо выражало безразмерное удовольствие, а руки парили в воздухе и дергали за ниточки, что управляли людьми. Стоило ему захотеть, и человек, повинуясь веревкам, кидался на стену, разбивая себе голову. А сверху лишь посмеивалась невероятно противная рожа рыжего… И тут святой отец заметил Руслана. Лицо рыжего приняло злое выражение, и он заорал. Крик наполнил громом небеса, и даже стены, казалось, задрожали…
        - А ты откуда такой взялся? Такой… совсем независимый и свободный? Непорядок! А ну, иди сюда! Сейчас мы это исправим… - и гигантский Черноморов взмахнул рукой, часть людей-кукол подпрыгнула вслед его движению, но зато с его пальцев спустилась нить и обхватила Руслана за запястье, тут же впившись в кожу. Мальчик заорал - так сильно вгрызалась веревка в руку. Такие же нити пронзили и лодыжки, а потом… что-то обхватило горло, сдавливая… И Озимов не мог не обратить внимания на свои руки: они стали деревенеть на глазах. У мальчика от ужаса сковало сердце - он превращался в деревянную игрушку.
        - У тебя кошмар, да? - спросил рядом тоненький девичий голос. Такой тихий, что за грохотом, создаваемым бульдозером, его почти не было слышно. - Рыжий клоун приснился, да?
        - Рыжий кло… кто? - не понял Руслан, стараясь прогнать из головы страшный сон. В темноте фургона до сих пор маячил перед взглядом гигантский Черноморов. Мальчика бил озноб: температура в фургоне для человека была слишком низкая, и хоть в фуре стояли обогреватели, они не могли согреть столь обширное помещение, собранное из двух фургонов. То с одной стороны, то с другой раздавался кашель. Видимо, некоторые дети болели.
        - Ну-у-у… - протянул тот же голос. Какая-то девочка стояла рядом с его койкой. - Ну, клоун! Они - рыжие! И изображают друзей детей.
        - Черноморов?
        - Ну да, он же клоун!
        - А-а-а, ну тогда он! - согласился Руслан, - а как ты узнала?
        - А он всем первое время снится! - заявила девочка. - Так что не бойся. Скоро пройдет.
        - Всем? - Озимов забеспокоился. - А сколько тут детей?
        - Не знаю, - должно быть, она пожала в темноте плечами, но этого было не видно. - Но клоун собирал детей с четырех или пяти областей.
        - Правда? И с каких же?
        - Ярославская область, - начала перечислять девочка, - Вологодская, потом Ивановская и Владимирская… а теперь обратно в Ярославскую возвращаемся.
        - А ты из какой?
        - Я из Ярославской, из поселка Святово. Зовут Катя Карпова. А тебя?
        - Руслан Озимов. Слушай, Катя. Значит, ты вместе с этим… с Антоном Кручиным ехала? С самого начала?
        - Да не, - ответила Катя. - Не верь ему. Врет он все. Он только в Вологде к нам присоединился. А сначала я одна была. Ох и страшно одной было. Этот… клоун качельки обещал, карусельки всякие. Но обманул. И мне, как и тебе, кошмары снились. Часто-часто, страшные-страшные… Я сидела в углу у двери и… слушала трактор.
        - Трактор?
        - Ну да. Трактор, что эти фургоны везет. Его бульдозером зовут. Он, когда разгонится, то к грохоту еще и свист ужасный добавляется. А дом раскачивается и подпрыгивает так, что сидеть ни на полу, ни на койке нельзя: тебя подкидывает вверх, как игрушку.
        Игрушку… Руслану тут же вспомнился приснившийся кошмар. Теперь все они тут, как игрушки, в руках рыжего Черноморова, или, как сказала Катя, - клоуна. Что захочет, то и сделает. Вернее, что захочет, то и сделаешь… Потому что выбора другого нет. Потому что все дети теперь в его власти. И хоть святой отец пока этого не показывал, но была в нем какая-то агрессия, иногда вырывавшаяся наружу. То, как он вел себя с бабушками, а потом с Варей и Колей, ну и, конечно, как отзывался о трупах, говорило не только об агрессии, но и о пренебрежении к любым устоям. То ли сон совпадал с реальностью, то ли он в картинках показывал все переживания Руслана за последние сутки. А может, подсознание мальчика пыталось ему сказать, как обстоят дела на самом деле? В любом случае, Озимов понял: надо менять ситуацию к лучшему, но как - пока не знал. Ничего, пройдет немного времени - и разузнает, главное - держать глаза и уши открытыми, чтобы ничего не пропустить.
        - Ты это, Кать… Держись ближе, - сказал Руслан девочке, - если что - поможем. Нас много, еще и с Прохоровыми объединимся. И ничего не бойся. Я обещаю, все будет хорошо.
        - Ладно, - тут же согласилась она.
        - Слушай, Кать, а я еще не проспал обед?
        - Не-а, - радостно прошептала она. - Еще не было. Как будет, ты точно не пропустишь. Вот увидишь.
        - Кать, а как тебя забрали из дома? - спросил Руслан, осознав, что все дети, находящиеся здесь, так или иначе попали в фургон не по своей воле. Они же не сами пришли к святому отцу и попросились? Мол, дядя рыжий, а возьмите меня с собой, я не хочу жить с моими родителями. Мне интересней с вами. У вас очень классная тачка! Смешно… Но Катя не смеялась, она надолго замолчала, и Озимов уже испугался, что сказал что-то не то и девочка больше не захочет с ним разговаривать. Но тут Карпова несколько раз шумно шмыгнула носом, словно собираясь заплакать, и странным, изменившимся голосом заговорила:
        - Они убили родителей и маленького братика! Я это знаю. Я слышала выстрелы. Этот рыжий пообещал мне карусельки и качельки и силой уволок меня сюда. И я была одна, пока мы ехали.
        - И сколько вы ехали? - тихо спросил Руслан.
        - Не знаю точно, но долго. Через несколько дней на нас напали какие-то звери. Я их не видела, но они здорово потрепали фургон. Знаешь, как тут было страшно? Я сидела в центре и глядела, как их острые когти рвут ткань. Хорошо, что взрослые отбились. Я слышала потом, как клоун говорил своим, что кого-то из них убили. Они как-то залатали ткань, которую порвали монстры, и мы поехали дальше. Потом, еще через несколько дней, была перестрелка, и ко мне посадили Соньку Ватагину. Хорошая была девочка.
        - Была? - переспросил мальчик.
        - Ну да, была, - всхлипнула Катя. - Однажды рядом с Заозерьем - название я прочла на табличке у дороги - когда нас вывели в туалет, Соня побежала. Мужики кричали ей, чтобы остановилась, но Ватагина не слушала. Она падала, поднималась и бежала, бежала… Тогда клоун выстрелил из ружья несколько раз и… и…
        - Кать, тише. Успокойся, - Руслан спрыгнул с койки, нашел в темноте девочку и обнял ее, чувствуя, как содрогается ее тельце. Худое-худое, прямо скелет в одежде. - Можешь не вспоминать, я не хочу, чтобы ты плакала.
        - Он застрелил ее, - продолжила девочка. Кате надо было высказаться, чтобы хоть как-то стало легче, и как только она начала говорить, слова бурным потоком потекли сами, облегчая переживания: - Он застрелил ее! Представляешь? Еще через несколько дней после Углича, рядом с Мышкиным, кажется, мне дали искупаться в какой-то широкой речке, где меня чуть не слопал водяной…
        - Водяной? А кто это? - не удержался мальчик, прерывая поток слов из уст Карповой.
        - Это такой мутант… Не знаю, как объяснить… Что-то подводное, скользкое и с кучей щупальцев. Хорошо, что рядом и мужики с рыжим полоскались, они меня спасли. Вырвали из лап этого монстра, но один из них… Водяной утащил его в воду, и она стала красной… Водяной съел его, представляешь?
        Руслан не представлял, но понял, что Кате пришлось несладко. Сначала увидеть, как убивают подругу, потом смотреть, как некий мутант расправляется с похитителем, терзая его в воде на глазах у девочки. Все это страшно, и как Карпова только выдержала?
        - Потом, еще через несколько дней, в Брейтово, ко мне посадили мальчика немного старше меня, - продолжала Катя. Она чуть-чуть успокоилась и в объятиях Руслана перестала дрожать. - Ему лет двенадцать было. И он был совсем-совсем больной. Витька, так его звали. И его съедала какая-то болезнь. Рыжий пытался поить его травами, но через несколько дней махнул рукой. Потом мальчик стал кашлять кровью, и клоун прогнал его.
        - Прогнал? - удивился Озимов. - Сейчас каждый на счету, а этот рыжий упырь прогнал его?
        - Ну да, - сказала девочка. - Открыл дверь фургона, выволок слабого, кашляющего Витьку из машины, ткнул в живот оружием и заорал, чтобы тот убирался, куда глаза глядят, пока он не пристрелил его. Сказал, что Витька может заразить всех чем-то. А несчастный мальчик молил рыжего, плакал и кричал что-то неразборчивое, но не мог подойти к фургону. Он боялся, что клоун выполнит обещание. А рыжий захлопнул фургон, и мы поехали, а он… стоял. Я в щелку видела, как уменьшается его фигура, а потом он скрылся за поворотом, и я его никогда больше не видела. Что с ним стало?
        - Наверное, нашел кого-нибудь нормального и прибился к нему, - сказал Руслан, не желающий даже думать, что мальчишку настигла смерть. - И вылечился. Не все же такие, как клоун?
        - Наверное, нет, - согласилась Катя. - Наверное, есть и хорошие люди, как мои мама с папой… Но где они все? Почему не помогут нам?
        - Видимо, они просто не знают, - пожал плечами Озимов.
        - Наверное, - кивнула девочка и продолжила: - Потом долго не было никого. Мы проезжали какие-то «плохие земли», и клоуну не удалось найти ни выживших, ни детей. Зато опять какие-то страшные животные напали на нас. Я только сидела в фургоне и слушала, как грозно рычали твари, и как мужики отстреливались. Потом еще было место, где очень сильно болела голова. Меня тогда два дня не выпускали на улицу. И мне пришлось сходить в туалет в угол фургона… Потом меня заставили чистить все это. Ну и где-то рядом с Ботово ко мне присоединились двое. Это были Сенька Шустров и Аля Калинина. Стало не так страшно и одиноко. А когда подъехали к Вологде, рыжий оставил фургон в лесу, а сами они ушли искать детей в город. Там и подселили к нам этого Кручина с еще несколькими детьми. И он сразу начал качать права, строить из себя старшего. Противный урод!
        - Согласен! - вставил Руслан, не опасаясь, что Антон их услышит. Их жилище так громыхало, что уже в метре ничего не было слышно.
        - Потом, в Грязовце, подселили еще двоих, в Шушкодоме - еще троих, а потом долго-долго не могли найти никого. Я слышала, что в Иваново они не решались сунуться, что они там когда-то были и огребли по полной, и даже клоун боится того города. Мы объехали его стороной. А вчера к нам подселили пятерых сирот Прохоровых, родителей которых убили. А сегодня вас. Вас больше всех было. Как вы жили? Неужели целое поселение было?
        - Ага, да только всех твари сожрали, мы одни остались. В последние дни вообще все кувырком пошло, а потом явился этот… рыжий клоун. Он себя святым отцом почему-то величает. Но какой он святой, если убил безобидных старушек и двух подростков? Я не верю ни одному его слову.
        - И я, - согласилась Катя. - Но что нам делать? Он же все-таки привезет нас в тот Приют. Приют забытых душ, кажется. И что дальше?
        - Не бойся, Кать, я что-нибудь придумаю. Не может же быть все так плохо… - вдруг Руслана прервал сильный толчок, когда бульдозер остановился. Они не удержались на ногах и упали на холодный металлический пол. На фургон опустилась тишина, и по возгласам детей мальчик понял, что сейчас будет «кормежка». И лишь теперь Руслан почувствовал, как сильно проголодался. В животе заурчало, и рот тут же наполнился слюной. Дети всех возрастов завозились, слезая с трехъярусных коек, толкая друг друга в темноте. Кто-то недовольно вскрикнул, но вся эта шумиха разом оборвалась, когда с громким скрипом дверь фургона отворилась.
        Какое-то время глаза привыкали к дневному свету. Руслан, как и многие другие, даже потер их кулаками, чтобы убавить резь. Потом дети потянулись к выходу, спрыгивая на асфальт, покрытый влажным, хлюпающим снегом. Ботинки многих были в плачевном состоянии, и ребята топтались, чтобы было не так холодно, но ледяная влага забиралась внутрь, обволакивала ноги, вызывая дрожь.
        - Итак, детишки! Слушаем внимательно! - Черноморов расхаживал перед разношерстной толпой чумазых девочек и мальчиков и говорил: - Сегодня среди нас много новеньких и неопытных. Объясняю первый и последний раз!
        Между ним и детьми уже стоял складной стол, два больших чана, один - с немытой картошкой, другой - с водой, а на столе лежали три ножа и две алюминиевые кружки. Где все это находилось до сего момента, неизвестно. Видимо, спереди в фургоне был сооружен специальный хозяйственный отдел, где и хранилась утварь с картошкой.
        - Итак, три добровольца чистят картошку и раздают ее остальным. Костров разводить не будем, потому что нет времени. Кушаем, что дают. Пьем из общих кружек. Ничего сложного, как видите. Далее - туалет. Мальчики налево от машины, девочки - направо. Если хотите сбежать, держать не буду. На многие километры вокруг - ни одной живой души. Бегите, и даю гарантию, что долго не протянете. И еще, у вас час на все про все, советую поторопиться, иначе до вечера останетесь голодными, - с этими словами он развернулся и пошел в сторону кабины, оставив детей с тремя вооруженными взрослыми, которые наблюдали, как голодные дети набросились на грязный картофель, рискуя подхватить какую-нибудь заразу. Но голод пересилил чувство самосохранения, и те, кто не успел схватить нож, пытались чистить картошку ногтями, другие, посообразительней, лили на нее воду из кружек, очищали от грязи и грызли прямо со шкуркой.
        Руслан, хоть и был голоден до рези в желудке, не поддался всеобщему ажиотажу и спокойно, скрестив руки на груди, вместе с Антоном Кручиным и семьей Прохоровых дожидался в сторонке, когда освободятся нож и кружка. Дети представляли жалкое зрелище: чумазые, в поношенных грязных одеждах, слишком худые для своего возраста… Что с ними еще можно сделать, кроме того, что уже сотворила жизнь, вернее, последняя война, которой никто из них не застал, но которая, тем не менее, ударила по каждому. Лишила крова, втоптала в грязь, заставила жить, как дождевые черви, вгрызаясь в немытую картошку. Озимов смотрел на своих товарищей, только что лишившихся более-менее сносной жизни за крепостными стенами Юрьева-Польского, и поражался их внезапному преображению: захотелось жрать - буду жрать, что есть, и в любом виде. Они, как и все остальные, прожившие в этом фургоне недолгое время, накинулись на грязную картошку, нисколько не заморачиваясь. Даже друзья - Катя Шестакова и Витя Соломин. Руслан не узнавал их совершенно. Он, скривившись, смотрел на эту толпу и думал: «Что еще им предложат, и что они безоговорочно
сделают?»
        Дождавшись, пока нетерпеливые насытятся сырой картошкой, остальные тоже подошли к столу и почистили себе немного. Озимову хватило одной картофелины, и ту он жевал долго-долго, чувствуя скрип крахмала на зубах. Потом выплюнул все изо рта, отдал кому-то недоеденную картофелину и выпил сразу две кружки холодной воды. Жажда была ненадолго утолена, и голод на время отступил. И этого, думал он, довольно, чтобы продержаться до вечера, а там… вдруг проголодается так, что с удовольствием станет есть грязную сырую картошку?
        Потом Руслан сошел с дороги к мальчикам, справляющим нужду, и, поливая снег, принялся вглядываться в унылый пейзаж. Строй тополей, отгораживающих дорогу от поля, давно сбросил листья и давал возможность смотреть вдаль, а там… ни одной деревеньки вокруг, ни одного домика. Сумей кто-нибудь из них сбежать, куда бы подался? Разумней всего - держаться дороги, и тогда, конечно же, придешь в какую-нибудь деревню, но будут ли там люди? И не окажется ли, случаем, там каких-нибудь ужасных зверей, которые поджидают добычу? Руслан сомневался, что встретит хоть кого-нибудь. И что найдет пищу самостоятельно. Поэтому, если убежит, то смерть от холода и голода гарантирована! И это не считая всяких тварей, которые слопают и не подавятся.
        В это время рядом раздался гневный окрик Антона Кручина:
        - Это что такое ты делаешь?
        Озимов оглянулся. Рядом с Русланом стоял один из близнецов Прохоровых и писал мочой на снегу: «Мы едем…» Дописать, куда, мальчик так и не успел, его схватил за шкирку Антон и жестко встряхнул.
        Тут же подошел один из контролирующих, Свирид, кажется, и перехватил мальчика. Руслан бросил на Кручина взгляд, в котором ненависть смешалась с презрением.
        - Не тронь его! - закричал второй близнец, он подскочил к Свириду и со всей мочи начал колотить его, но удары не приносили никакого вреда мужчине, только раззадоривали. Вокруг собрались уже все, и мальчики, и девочки, тихо наблюдая, как вершится «правосудие». Андрей вырывался из рук мужчины, а Вадим пытался отбить своего брата. Еще мальчик с двумя девочками слезно умоляли дяденьку отпустить их брата. И вскоре на шум явился святой отец. Он растолкал малолеток и пробился к Свириду.
        - Что тут у нас, Яковлев?
        - Вот, Василий Степанович, - тот свободной рукой указал на снег, где «расписался» Андрей. - Гаденыши след оставляют.
        Над толпой детей нависла тишина, все без исключения следили за ситуацией, затаив дыхание. А Черноморов вдруг широко улыбнулся и присел перед Андюшкой.
        - Ну, и кто у нас тут такой умненький, а? - садистским тоном чуть ли не пропел святой отец. Руслан поежился от скрытой угрозы в его голосе. Ему почему-то стало жаль пацана, который «спалился», пытаясь оставить сообщение на снегу собственной мочой. - Прохоров, что ли? Ай-я-яй-я-яй! - погрозил рыжий мальчику указательным пальцем. - И кому же ты пытался оставить сообщение? А? - Но Андрей молчал, как воды в рот набрав. Тогда рыжий довольно произнес. - Итак, детишки! А у нас первый провинившийся тут появился! Не, ну какой молодчик! Решил кого-то предупредить! - Черноморов ткнул мальчишку кулаком в грудь и прошипел: - А ну стирай!
        Андрюшке ничего не оставалось, как подойти к надписи и ботинком разворошить снег, стирая собственное указание неведомо кому. А потом святой отец громко объявил:
        - Ну что ж, умник Прохоров! С меня наказание! Останешься здесь поджидать свою подмогу, к кому бы ты там ни взывал.
        Дети зароптали, пораженные жестокостью наказания, кто-то из Прохоровых заплакал, кажется, самая маленькая девочка, а Андрей стоял, опустив голову, и молчал. Он понимал всю серьезность наказания. И тут Руслана дернуло заступиться!
        - Стойте! Он не виноват! - крикнул мальчик, переключая внимание рыжего на себя. - Это я…
        - Что - ты? - нахмурился Черноморов. - Это ты писал, что ли?
        - Нет, - на мгновение Озимов замолчал, а потом собрал в кулак волю и произнес:
        - Это я подговорил его! Наказывайте меня!
        - Ты? - рыжий удивленно выгнул брови дугой, а потом в глазах его мелькнул злобный огонек. - Хм. Что ж, умник, я не верю ни единому твоему слову, но то, что именно ты решил взять вину на себя, несколько возвышает тебя в моих глазах. Хорошо. Свирид, свяжи его. Ты поедешь до «Приюта забытых душ» связанным и… голодным. Пусть это для тебя будет уроком: в этом мире ты отвечаешь только за себя, а за остальных должна решать судьба.
        И Руслан молча дал Свириду связать себя. Когда дети погрузились в фургон, мальчика закинули следом прямо на холодный пол, и автомобиль тронулся в путь. Андрей с Вадимом Прохоровы потом отыскали его в темноте, прошептали благодарное «Спасибо» и отнесли на его койку, укутав, кто чем мог. И вновь темнота и дорога, и мерное пошатывание фургона, и грохот двигателя бульдозера. Теперь детей ждал только «Приют забытых душ». Неизвестный и страшный, далекий, но уже такой близкий и пугающий Приют.
        Глава 10. Нежданное путешествие
        К обеду Коля Ростов с Варей Выдренковой преодолели двадцать, или около того, километров. Мимо плавно проплыли деревни: Красное село, справа Федосьино, слева - Ополье, Сорогужено, Федоровское. Синие таблички с белым текстом были сильно повреждены, и надпись порой угадывалась с огромным трудом. Сами деревеньки интереса не представляли, в основном, находились вдали от дороги и не подавали признаков жизни вообще. Ни дымка, ни следов, по которым можно бы понять, живет ли здесь кто. Глушь, она и в Африке глушь, как говаривал когда-то дед Семен, сгинувший в прошлом году при сборе картофеля за северной стеной Юрьева-Польского. Тогда серые падальщики не на шутку разъярились и не боялись даже стрельцов, вышедших, как обычно, охранять сборщиков от опасностей. Даже Тень[7 - Чудовище из романа «На краю пропасти», два года осаждавшее Юрьев-Польский.], поселившаяся в лесу по соседству, почему-то не пугала их. Дед до последнего защищал сборщиков и ценой своей жизни не дал серым падальщикам никого сожрать. Прямо как в дикой Африке. И на ум тут же пришли слова из какого-то давно рассказанного детского стишка: «В
Африке акулы, в Африке гориллы, в Африке большие злые крокодилы…[8 - Чуковский К. И. «Бармалей»]» Вся жизнь теперь - как в Африке. Только, кроме акул, горилл и крокодилов, свои твари развелись, одна чудней другой, но тоже дюже охочие до человечины.
        Зато следы огромного автомобиля видны были, как на ладони. Ну, еще бы: отпечатки на асфальте бульдозерных траков не так-то просто спрятать, да и широкие колеи на снегу двух фургонов - тоже. Но святой отец, видимо, и не пытался скрыть следы. А от кого? Рыжий же надеялся, что Коля с Варей и двумя немощными старушками сгинут в городе, уже утопленном в крови. На тела мертвых вскоре соберутся со всей округи звери и сделают то, что не захотел делать Черноморов. Так бы, возможно, и случилось, если бы Коля быстро не отворил дверь. Жаль, конечно, Веру Афанасьевну и Зою Павловну, но не тащить же их силой? Коля не мог ничего сделать: старушки, видимо, сами решили умереть. О чем парень жалел больше всего, так это о лошадях, что находились в загоне на заднем дворе. К ним бы ни одна тварь не пристала, столь дикие и ужасные были кони. И почему ему не хватило мозгов пуститься в погоню на них? Видно, злость и возбуждение напрочь вышибли такую мысль из головы. Он бросился догонять раздетую Варю, а потом сгоряча они вместе сразу и рванули по следу, пока его не занесло снегом. Теперь снегопад кончился и уже не грозил
засыпать отпечатки колес, но подросткам уже не имело смысла топать обратно двадцать километров. Там уже могли вовсю пировать звери.
        Еще одной причиной для сожаления о забытых лошадях была Варя. Она все время, не утихая, причитала. Конечно, иногда случались перерывы в ее словоизлияниях, но ненадолго. То через несколько километров пути заболели ноги; то слишком тяжелым оказался рюкзак, который передал ей Коля, - на то, что он нес в два раза больший, девушка внимания не обратила; то Варе начали натирать лук с колчаном, вверенные ей Колей. Он и себе повесил на плечо лук со стрелами, ведь оружия много не бывает, особенно когда тебя окружает зловещий мир, населенный совсем не безобидными тварями. Потом ей стало вдруг холодно - «Я так ужасно, ужасно замерзла! Просто невыносимо!». Потом несколько раз приспичило по нужде, и - а-а-а!!! - она захотела есть. Коля, наконец, не выдержал и сказал:
        - Сейчас в Симе сделаем небольшой привал. Быстро глотаем пищу и топаем дальше. Нам до вечера надо как можно больше пройти. Черт знает этих святых отцов, как далеко они укатили с нашими братьями и сестрами.
        - Здорово! - Варя взмахнула руками и, как резвая кобылица, радостно побежала вниз по склону, к селу. - Давай, кто первый?
        - Черт, - прошептал Ростов себе под нос. - Сожрал бы тебя кто, что ли?
        Но шагу мальчик не прибавил. Надо беречь силы, а ускоренный шаг с большой нагрузкой лишь израсходует их, и тогда придется чаще отдыхать, а невероятный автомобиль Черноморова за это время умчится черт-те куда. Нет уж, пусть девушка побегает, что будет ей уроком, когда после привала придется идти дальше, а сил не останется.
        Так, за размышлениями, Коля не заметил, как прошел уже половину села. Дорога сделала резкий поворот и вывела прямиком к кафе! Так это двухэтажное чудо с выбитыми окнами и называлось: «Кафе «Ключи». Синие и красные буквы облупились и потускнели, а на «и» еще выросла небольшая березка, грозя оторвать букву от стены. На бетонном крыльце, продолжающем собой уже еле различимый асфальт, стояла довольная Варя и махала рукой.
        - Тут! Давай остановимся тут! - крикнула она и, когда Коля кивнул, радостно запрыгала, а потом шмыгнула в открытую дверь, не дожидаясь мальчика.
        - Дура! - тихо выругался Ростов, осматривая обступившие кафе строения. Какой-то куполообразный ржавый металлический каркас давно разрушенного здания слева, а справа - посеревший от влаги бетонный забор, и за ним другие полуразрушенные здания непонятного назначения, возможно, какие-нибудь фермы или завод, как в Юрьеве. И высокая, наполовину обвалившаяся кирпичная труба на заднем плане, утыкающаяся в серое небо. - Набитая дура! Там же может кто-нибудь сидеть! Ну что, нельзя подождать было? Вот лучше б ее Черноморов забрал, а Ваньку десятилетнего оставил. И то дельнее б было. Он же с отцом и Яросом[9 - Здесь Ростов имеет в виду события романа «На краю пропасти».] иногда дежурство на башне нес. Ничего, что совсем малой, зато знания впитывал, аки губка. Надо будет намекнуть ей, что нужна осторожность, а то она так и себя, и меня погубит.
        Коля вошел и затворил за собой ржавую, с облупившейся черной краской дверь. Она протяжно заскрипела, но на место встала, только не закрылась до конца: не дал насквозь проржавленный механизм замка. Паренек хотел осмотреть помещение, но вместо этого застыл, как вкопанный, уставившись на девушку. От зрелища, что предстало глазам шестнадцатилетнего мальчишки, невозможно оказалось оторвать взгляд. Варя полностью сняла верхнюю часть одежды, развесив ее на барной стойке, а теперь расстегивала штаны, явно намереваясь спустить и их. Вид обнаженного девичьего тела поверг Ростова в ступор, а разум совершенно отказывался понимать действия Выдренковой. Но отводить глаза совсем не хотелось: парнишка впервые в жизни видел в таких подробностях женское тело, и где-то глубоко внутри что-то невообразимо жадное прямо-таки вопило: «Еще! Дальше! Ниже!» Зато мальчик в нем, еще так до конца и не осознавший себя мужчиной, в это время промямлил осипшим голосом:
        - Ты это… Ты чего?
        - Рот закрой! - скомандовала Варя, взглянув исподлобья на подростка. Девушки умеют командовать, просто скрывают это до поры до времени, притворяясь слабыми. - И подойди. Помоги мне.
        - Помочь? - Ростов с трудом заставил идти ноги, будто вросшие в пол. Его словно кто-то опутал паутиной, да так плотно, что тело почти не слушалось. Он сглотнул вязкую слюну, наполнившую рот, и попытался собрать вместе разбежавшиеся куда-то далеко мысли. - Чем помочь?
        - Да подойди же! - раздраженно воскликнула девушка, уперев руки в бока. Теперь она была полностью голой, спущенные штаны прикрывали от взгляда лишь щиколотки. - Что ты, женщин голых не видел?
        - Э-э-э… кхм, - смог лишь пробормотать парень. Ему трудно было не только ответить на вопрос, но и разумно мыслить. Сейчас у подростка была только одна проблема: как скрыть от Вари свой все более возрастающий интерес…
        - Вот так, молодец, - тем временем мягко говорила девушка, словно направляя заплутавшего в темноте слепца. - Ближе… Ближе… Еще. Умница! А теперь осмотри меня!
        - За… Зачем? - только и смог пробормотать юноша, меж тем расширившимися глазами жадно оглядывая девичье тело.
        - Да елки! Осмотри же меня! - не выдержала Варя. - И найди мутации, о которых говорил Черноморов! Ведь не просто же так он нас отсеял? Значит, мы действительно мутанты, и это как-нибудь должно проявиться на нашем теле. Я сейчас медленно повернусь, а ты посмотри, не выросло ли где чего лишнего? А потом я тебя осмотрю, вдруг и у тебя что-то есть.
        Девушка медленно повернулась, представляя юношескому взору молодое прекрасное тело, плавные формы, упругие и белоснежные ягодицы, и Коля рассматривал ее во всех подробностях, а в голове в этот момент с огромным трудом ворочались мысли. Одна прямо-таки очень сильно беспокоила паренька. Но все никак не удавалось ухватить ее суть. И лишь только Варя повернулась вокруг своей оси, мысль сформировалась, и подростка пронзила простая догадка.
        - Ну? - Выдренкова вопросительно уставилась на него. - Есть чего?
        - Нет, - замотал головой Ростов, заставив себя оторвать взгляд от великолепия, представшего глазам. - Ты прекрасна во всех смыслах. И нет ни единой мутации. Ничего.
        - Ты уверен? - с сомнением переспросила Варя, она быстро надела и застегнула штаны и взялась за остальную одежду. - Почему же тогда Черноморов нас отверг?
        - Я… - нерешительно начал Коля. - Я… думаю…
        - Ну, давай, говори.
        - Наша мутация не видна глазам, - наконец-то Ростов собрал мысли в кучу и разложил их по полочкам. - Помнишь, как мы мысленно, что ли, увиделись с тобой… Ну, там… Еще в камере…
        - Ну, ты пытался залезть ко мне в голову. И это нехорошо! - заметила Варя, укоризненно посмотрев на подростка и застегивая куртку.
        - Да знаю! Знаю! Но ничего не могу с собой поделать, - Коля виновато пожал плечами. - А потом Черноморов сказал: «Эти одаренные дети-мутантики! Вот только такой одаренный на свете должен быть кто-то один. То есть, я!» Помнишь?
        - Ну… что-то было такое… - пожала плечами девушка. - Только я тогда не в себе была. У меня ж братика забрали.
        - Так вот, думаю, наша мутация невидима для глаз.
        - То есть? - не понимая, спросила Варя. - Как это?
        - Ну… я думаю, это из-за наших мысленных упражнений. Рыжий тоже такой, и, поняв, что мы можем управлять мыслями и влезать в головы других, он так и сказал, чтобы мы не стали ему соперниками. Понимаешь?
        - Не очень, - тут же ответила девушка, толком не соображая, о чем хочет сказать Коля. - То есть, из-за того, что мы можем видеть, не видя глазами, он и назвал нас мутантами? Но это же бред!
        - Не совсем. Он же сам так может! Помнишь, как он отбирал? Я тогда почувствовал реальную боль в голове, а ты? И что-то темное мелькнуло, нет, даже нависло надо мной.
        - И я то же почувствовала, - кивнула Выдренкова.
        - Вот, именно тогда он и определил, что мы можем это… Даже не знаю, как сказать. Видеть, ощущать чувства других людей. Их мысли. И, может, даже управлять ими. И это он посчитал мутацией. Поэтому нет на наших телах ничего.
        - Здорово, - почему-то сказала Варя, потом пожала плечами и буркнула: - Ладно, раздевайся. Я тебя быстренько осмотрю, а то мало ли…
        - В смысле, мало ли? - Коля нахмурился. Его почему-то бросило в пот от мысли, что придется раздеваться перед девушкой. - Я же сказал, что наша мутация невидима для глаз. И ты ничего не найдешь.
        - А я сказала - раздевайся! - теперь девушка нахмурила брови. - А то он меня, видите ли, осмотрел, а сам, как маленькая девочка, мнется! Давай-давай! Нечего мне тут возражать!
        Паренек густо покраснел, но пересилил свою стеснительность, тяжко вздохнул и не слушающимися руками начал расстегивать пуговицы на грязном, давно потерявшем свой цвет пуховике. Надо, так надо…
        Смеркалось, поэтому следовало срочно найти убежище на ночь, чтобы поесть и поспать, не боясь быть кем-нибудь съеденным. Темнота в середине осени настигает внезапно, а фонарика у подростков не было. Коле до сих пор было стыдно за то, что пришлось обнажиться перед Варей, поэтому они шли молча, лишь мысли юноши кружили вокруг красивого голого тела девушки, никак не хотелось прогонять столь яркий, притягательный образ. После привала они отмахали уже достаточно, пересекли границу Владимирской и Ярославской областей, обозначенную табличкой: «Ярославская область. Переславский муниципальный округ». Впереди виднелось какое-то поселение. По центру села возвышались две церкви. Одна - белая с одной часовней и одним куполом, другая - из красного кирпича с пятью куполами, слишком дряхлая на вид. Перед поселением на столбе висела табличка: «Елизарово».
        Следы транспортного средства, увезшего детей, все так же вели прямо, а сильный, промозглый, но теплый ветер лишь растворял последние крохи снега на асфальте и окружающих деревьях. Мир менялся столь быстро, что подростки поражались. Из бело-серого пейзаж вокруг становился серо-черным. А церкви, маячившие впереди, давали надежду хоть на какой-то кров. Сейчас Коля с Варей дойдут до них и устроятся на долгую ночевку. Поедят и отдохнут, выспятся, наконец, а то прошлая ужасная ночь не прошла для подростков без следа. Она, казалось, высосала все силы, а потом Ростов с Выдренковой пустились следом за рыжим, забравшим детей, и у них почти не было времени отдыхать, не считая короткого привала, во время которого они рассматривали друг друга. Парень с девушкой уже валились с ног. Побыстрее бы что-нибудь пожевать и растянуться хоть на земле, давая отдых измученным и ноющим мышцам.
        - Подожди здесь, - сказал Коля, когда они подошли к одной из церквей. - Я гляну, как внутри…
        - Нет уж! Вместе пойдем! Я не хочу торчать посреди дороги в темноте.
        Коля махнул рукой, и они вместе обошли сначала одну церковь, потом другую. Окна были заколочены, а двери закрыты, причем изнутри - нигде снаружи не было видно замков. Что-то тут не так. Может, здесь кто-то живет? Ростов заглянул в узкую щель меж дверью и косяком, и где-то далеко внутри разглядел довольно тусклый свет.
        - Тут кто-то есть, - прошептал подросток.
        - Пойдем отсюда, а? - с надеждой и страхом попросила Варя. - Лучше где-нибудь в другом месте поспим.
        - А где - в другом? - спросил Коля. - Уже темно, как будем по развалинам домов лазить? А? Еще наткнемся на что-нибудь. А еще хуже, на кого-нибудь.
        - Что же делать? - девушка схватилась за рукав Коли и крепко-крепко сжала. Все-таки страх - чувство весьма неприятное, и хотя Ростов чувствовал себя не лучше, но он был мужчиной, и в этой ситуации просто обязан был вести себя, как мужчина. А значит, отбросить страх и хоть что-нибудь предпринять, ведь Варя сейчас надеялась на него, ждала от него защиты и настоящих мужских поступков.
        И Коля постучал. Первый раз тихо и неуверенно, а затем набрался смелости и заколотил по высокой двери со всей силы. Внутри что-то загремело, а потом все надолго затихло. Подростки стояли уже в полной темноте и боялись дышать, словно своим дыханием могли спугнуть живущего здесь. На всякий случай Ростов снял с предохранителя АКСУ - мало ли что? Затем паренек не выдержал и заколотил по двери ботинком. Старая деревянная дверь дребезжала так, будто каждая доска отбивала собственный ритм.
        - Кто там? - наконец спросил испуганный мужской голос. - У меня все дома! Идите своей дорогой! Не мешайте мне одиночествовать.
        - Извините, - закричал тут же Ростов первое, что пришло на ум. - Вы детей не видели?
        - Каких детей? - мужчина за дверью был явно озадачен. - Никаких детей я не видел! Идите себе с миром.
        - Э-э-э… Пожалуйста! - Коля вновь предпринял попытку наладить контакт с неизвестным, понимая, что, заговорив про детей, сморозил глупость. - Нам негде переночевать! Откройте, пожалуйста!
        - Голубчик! - возразил голос. - А при чем здесь я и хата моя? Найдите себе свою и ночуйте на здоровье. - Неизвестный замолчал, и Коля было подумал, что о мысли переночевать в храме можно забыть, но голос вдруг раздался снова, на этот раз с заинтересованностью. - А что значит «нам»? Сколько вас там?
        - Нас? - Ростов тут же ухватился за это слово. А вдруг повезет, и незнакомец впустит их? - Всего двое. Я и моя девушка.
        - Ты что?! - быстро прошептала ему на ухо Варя и ткнула кулаком в бок. - Какая девушка?
        - Лучше так, - столь же тихо прошептал в ответ Коля. - Чтобы он думал, что мы вместе, и не приставал к тебе!
        - Черт! - тут же откликнулась Выдренкова, понимая, что в словах подростка есть здравая мысль. И действительно, пусть незнакомец думает, что они вместе.
        - Всего двое? - уточнил голос.
        - Ага! - подтвердил Ростов.
        - И всего лишь переночевать?
        - Точно! Мы не задержимся. Выспимся и уйдем. Ну, дяденька, ну пустите, пожалуйста!
        - Нет, - вдруг последовал отказ, а затем - быстрые удаляющиеся шаги. Ростову вдруг стало так обидно, что он не выдержал и нажал на спусковой крючок. Автоматная трель разнеслась по округе, яркие вспышки выстрелов ослепили глаза подростков, а дерево затрещало под градом пуль. И почти моментально все стихло. Коля убрал палец со спускового крючка и опустил оружие, испугавшись. Ведь он успел расстрелять целый магазин.
        - Я ведь могу и так попросить! Хотите? - крикнул мальчик и притих, вслушиваясь в опустившуюся тишину. Он не только испугался своей смелости. Он боялся, что задел хозяина этого храма и тот убит или истекает кровью на полу. Тогда им точно придется искать новое убежище. Что за идиотский поступок? С чего вдруг палец нажал на крючок? Нельзя же быть таким растяпой! Но тут размышления Ростова прервал звук открывающейся щеколды, и высунувшийся мужчина, затаскивая Колю и Варю внутрь, прошептал:
        - Вы кретины какого сорта? Тупые кретины, дебильные кретины или имбецильные? - мужчина закрыл дверь на щеколду и повернулся к друзьям. Подростки отпрянули: они никогда не видели более безобразного лица. Слабый свет откуда-то из полутемных недр церкви лишь усиливал впечатление. Вся в шрамах и нарывах, из которых сочилась какая-то жидкость, рожа хозяина выглядела пугающе и вызывала отвращение. Ростов выставил вперед автомат. Но, видимо, незнакомец знал об отталкивающем действии своей наружности, а потому не обратил на реакцию подростков никакого внимания. Он лишь быстро сказал:
        - Ну, так какого рода вы кретины? - и развел руки в стороны. - Мало того, что расстучались на всю округу, так еще и палить начали, как сумасшедшие! А не думали ли вы головой когда-нибудь? Видимо, никогда! Столько шума в здешних полях даже я себе не позволяю! Кретины! Да сюда вся живность сбежится, что последнее время из радиоактивных мест мигрирует! Вы об этом не думали?
        - Извините, - сказала Варя. - Мы не хотели. Нам, правда, негде заночевать, и завтра мы уйдем. Обещаем.
        - Негде переночевать? Негде переночевать! Черт возьми! Да пустых домов вокруг, что крольчиха нарожала! А вам, идиотам, вздумалось ломиться ко мне!
        - Нас тьма застала врасплох, - вставил Коля между двумя бранными возгласами незнакомца. - Мы дико извиняемся и готовы отдать что угодно, чтобы оплатить ночлег.
        Мужчина замолчал и вдруг совершенно спокойно произнес:
        - Пойдемте к столу, я вас напою чаем, - Коля с Варей переглянулись, какими-то неестественными были смены настроения у этого человека. А он быстро прошествовал мимо и уже из-за стены прокричал: - Только ничего не трогайте и никуда не лезьте. В гостях надо вести себя прилично.
        Голова болела нестерпимо. Коля еле разлепил веки, слипающиеся, словно их сшили друг с другом толстыми капроновыми нитками. Где он? Мальчик осмотрел помещение: какая-то яма, освещенная висевшими под потолком светильниками - банками с жиром, в которых плавали фитили, нещадно коптившие. В одной стене оказался проход, закрытый решеткой из деревянных прутьев, связанных толстыми веревками. Сверху, в деревянном потолке, который, наверное, был полом какого-то помещения, находился люк, но что-то подсказывало Ростову, что он не только не дотянется до него, но и не откроет. Вокруг стоял удушливый запах падали, смешанный с вонью экскрементов, словно мальчик попал в логово какого-нибудь животного.
        Что же случилось?
        Последнее, что помнил юноша, - как в компании Вари распивал чай, предложенный незнакомцем. И его странные слова: «Настойка из трав. Ничем не хуже чая, а во многом даже лучше. Снимает хвори, чистит желудок, очень бодрит, а в некоторых случаях помогает уснуть». Черт! Попались, как наивные дети! Ну почему они не ушли, когда незнакомец прогонял их? Чего стоило развернуться и поискать убежище в другом доме? Наверное, виной всему глупость и неопытность. Ведь мальчишке раньше не приходилось иметь дела с чужими за пределами Юрьева-Польского.
        Коля встал и, пошатываясь, обошел яму два на два метра. Он ощущал злость на себя, на Варю, на этого урода, который посадил его сюда, да и на всех участников событий, приведших к такому положению. Ростов в каком-то погребе, Выдренкова - неизвестно где, наедине с незнакомцем, и что он с ней делает - неясно. И что дальше делать - тоже. Парень подошел к решетке и выглянул наружу.
        Прямо от его ямы вел узкий и низкий проход, выкопанный в земле. Грязные склянки с горящими фитилями висели по сторонам через каждые десять метров и давали хоть какое-то представление об этой рукотворной норе. То слева, то справа в проход выходили похожие решетки, видно, там были ямы, подобные Колиной. А дальше по коридору находились непонятные приспособления, разглядеть которые Ростов не мог. Еще из прохода несло ужасным смрадом, и где-то потявкивал серый падальщик.
        Что все это значит? Что вообще происходит? Кроме того, на поясном ремне обнаружился нож. Не мог же незнакомец совершить такую грубую ошибку и оставить пацану оружие? Или мог? Или специально оставил? Но зачем? Столь странная ситуация вызывала у мальчика не только недоумение, но и страх. Медленно текли минуты. Что же будет дальше?
        А что знал о незнакомце Коля? Да почти ничего. Разве только… Странная ситуация заставила мозг работать, искать ответы. Природная наблюдательность помогла заметить некоторые черты незнакомца, нюансы его поведения и обстановки внутри церкви.
        Он явно не священник. Одет не так, как одевался их батюшка. Церковь за двадцать лет превратилась просто в здание, склад какого-то хлама. А все церковное со стен давно уже снято. Еще этого типа точит какая-то болезнь. Ведь неспроста же лицо его - один большой шрам, по которому в изобилии разбросаны фурункулы, словно веснушки на лице у рыжего, забравшего детей? А эти лампы? Откуда у мужчины жир в таком количестве? Наверное, вытапливает из тел… Кого? Тварей? Вспомнилась вдруг его фраза, брошенная при встрече: «Да сюда вся живность сбежится, что последнее время из радиоактивных мест мигрирует!» Точно! Он отлавливает мигрирующих животных, но как? У Коли все похолодело внутри. И этот погреб, и те, что дальше, а также странные приспособления там, в темноте, в подземном проходе сложились в одну картину. Тут, видимо, целая сеть разветвленных ходов с ловушками, в которые твари и попадаются. А потом он их разделывает - жир топит, а мясо сушит: вот чьим сушеным мясом он их угощал!
        И сейчас Коля находился в одном из помещений большой ловушки, созданной для поимки тварей. Но почему? Зачем все это одинокому человеку? Почему сразу не убил, когда усыпил? Ответ тут напрашивался один. И он совершенно не нравился Ростову.
        И в это время, словно в подтверждение его мыслям, сверху в люке открылось маленькое окошко, и уродец красными воспаленными глазами посмотрел на мальчишку, злорадно ухмыляясь.
        - Смотрю я, вы совсем одомашненные? Пороха не нюхавшие, да и жизни тоже? Я вообще не представляю, каким наивным дурачком надо быть, чтобы довериться незнакомцу! А пока будешь тут развлекаться, ответь все же на мой вопрос: какого рода ты кретин? Вернее, вы с этой дурочкой. Но ее участь полегче. Жить будет. Правда, не так, как ей хотелось бы… Так что о ней не беспокойся. Лучше думай, как будешь выживать, а я посмотрю сверху на это представление. Ох, и давно у меня не было ничего подобного. Вы, это… молодцы, что заскочили! Приятного времяпрепровождения! - и мужчина захлопнул окошко, а через несколько секунд решетка, отделяющая яму от прохода, начала подниматься вверх, открывая Коле доступ в страшный коридор, куда Ростову совсем не хотелось.
        Мальчик достал нож и, опустившись на колени, быстро шмыгнул в проход. Надо скорее проползти решетки, за которыми могут скрываться какие-нибудь звери. Тявканье серого падальщика не предвещало ничего хорошего. Теперь парень не сомневался, что безумец откроет заслоны и выпустит тварей. И Колю сейчас гнал страх, он никогда не сражался ни с падальщиком, ни с кошаком, тем более, одним ножом. Лучше попытаться убежать от них, чем нарываться на прямое столкновение. И страх, как ни странно, помогал мальчику, выбрасывая в кровь адреналин, усиливающий чувства Ростова, силу и скорость реакции.
        Мимо первой решетки Коля проскочил, прижимаясь к противоположной стене лаза. Тут же сквозь прутья до него попытался добраться серый падальщик, разразившийся гневным лаем, но прутья оказались слишком близко расположенными друг к другу, и псина не смогла просунуть узкую пасть, чтобы укусить мальчика. А тот уже семенил на коленях дальше, стараясь теперь держаться другой стены. И когда проползал у следующей решетки, был атакован кошаком, чья тонкая лапа пролезла сквозь прутья и несколько раз оцарапала паренька, раздирая одежду и кожу. Боль пронзила бок мальчика, и он с удвоенной энергией поспешил убраться из-под удара. Подгонял страх!
        - Черт! - прошептал Ростов и остановился. Путь преграждала ловушка: часть борон?[10 - Борон? - сельскохозяйственное орудие в виде рамы с зубьями для мелкого рыхления почвы.], уложенная заточенными кольями вверх, и какие-то странные рычажки. Ну, тут понятно: нажмешь на рычажок, и борон? прихлопнет тебя к стенке, пронзая острыми зубьями. На стене, кстати, тоже оказалась укреплена борон? колышками наружу. Где-то за стеной должен быть механизм, тянущий за веревки и схлопывающий капкан. Довольно простая ловушка, только для более крупных жертв, чем мыши и крысы. И Коля осторожно полез через опасную преграду, стараясь не задеть рычажки и острые металлические колья. Паренек несколько раз зацепился и порвал штаны, но перебрался через препятствие, не задев спускового механизма. Ростов хотел уже с облегчением вздохнуть, но тут открылась первая клетка, и ужасная псина с всклокоченной шерстью и сверкающими яростью в полутьме глазами вырвалась на волю. Мутант знал, куда бежать, и в считанные секунды оказался возле мальчика, но неудачно поставил ногу. И прямо на глазах у Коли ловушка захлопнулась. Падальщик
заскулил от боли на высокой ноте - несколько кольев прошило туловище, а мощный механизм смял его, ломая кости. Только псина еще не умерла. Ее налитые кровью глаза смотрели на парня, а пасть разевалась и клацала огромными зубами, даже в агонии пытаясь достать жертву.
        Коля в ступоре сидел на сырой земле и с ужасом смотрел на эту совершенно дикую картину, пока решетка второй ямы не начала подниматься. В слабом свете еле заметно виднелись черные лапы, которые кошак уже просовывал в надежде побыстрей выскользнуть из ямы. Оцепенение спало мгновенно: мальчик на уровне инстинктов осознал, что, если продолжит сидеть, станет закуской для зверя. Тогда Ростов изогнулся и на коленях рванул к следующей преграде из двух кусков борон?, лихорадочно стараясь ее преодолеть с наименьшим для себя ущербом, а в это время кошак выскочил из ямы и так же, как и псина, сразу устремился за Колей. Одно спасло подростка - зверь остановился перед ловушкой с серым падальщиком и обнюхал жертву. Свежая кровь, капающая с твари, сводила голодного зверя с ума, одурманивала. Кошак макнул язык в теплую парн?ю кровь и, словно обезумев, вцепился в безвольно свисающую лапу мутанта.
        Коля успешно преодолел взведенный капкан и в недоумении остановился на развилке. Чавканье, раздававшееся позади, лишь подстегивало человека. Ну? Куда? Налево или направо? Слева коридор свободно выходил в очередную яму, а справа - перекрывался новой решеткой. За ней двигалось что-то темное, явно больше и кошака, и падальщика, вместе взятых. Так и не рассмотрев неизвестное существо, Ростов бросился налево и, будучи уже в яме, стал лихорадочно соображать, что же делать, ведь животное, пока еще находившееся за решеткой, скоро выпустят на волю. И куда оно бросится? Конечно, за мальчиком, ведь между ним и тварью не останется никаких преград. Ни-ка-ких! А Коля оказался в тупике, и выход только один, но подросток до него не допрыгнет! Потому как этот выход - люк наверху! Что же делать?
        Преграда! Точно! Паренек ухватился за эту мысль, за это простое до безобразия слово и посмотрел на стену, из-за которой спускалась решетка. Та полностью уходила вверх, а стена была… из обычной земли! Точно! А у мальчика нож! Больше не думая, подросток бросился к стене и остервенело стал втыкать в нее нож прямо над лазом, из которого выполз.
        Р-р-раз!
        Нож легко вошел в глину, а она не только не успела замерзнуть, но и напиталась водой, что делало ее очень пластичной.
        Р-р-раз! Р-р-раз!
        И целый пласт в две ладони почти вырезан!
        Р-р-раз!
        Подцепил, и пласт упал к ногам, освобождая новую глину. И так раз за разом. Времени думать, когда же его настигнет неведомая тварь, не было совершенно. Ритмичные движения поглотили мальчика полностью. Пласты глины отлетали один за другим, а нож вгрызался в стену все глубже. Краем сознания Коля различал странный вой, от которого могла свернуться кровь в венах, но упорно тыкал ножом в стену и старался не думать, что же будет, когда чудовище из последней клетки настигнет человека, который так и не успел… Не успел спасти свою жизнь… Но тут нож врезался в стену слишком быстро: там, за раскромсанной глиной, была пустота, как и предполагал Ростов. А также - толстая веревка. Теперь мальчик встал на цыпочки, ведь роста не хватало, и потянулся к веревке обеими руками, чтобы одной придержать ее, а другой - разрезать. Когда резал, физически ощущал, как содрогается земля от прыжков неведомого монстра, а уши резал демонический вой. Вот-вот! Сейчас! Уже! Тварь настигнет мальчика, и все! Ну же, веревка как веревка, а ведет себя как не веревка! Ну почему в самых страшных ситуациях в голове возникают самые дурацкие
мысли? И… хряп!
        Коля отлетел от стены: в нее что-то ощутимо ударилось. Но ударилось в уже упавшую решетку. Неподатливая веревка была наконец-то перепилена, и преграда перед невообразимым зверем опустилась на мгновение раньше, чем тварь успела проскользнуть внутрь и полакомиться мальчиком. Тот, как робот, кое-как переставляя негнущиеся конечности, еле отполз задом к противоположной стене, тяжело дыша и чуть не плача, и прислонился к холодной и сырой глине, ничуть не заботясь, что может простыть. Какая теперь забота о здоровье, когда с той стороны деревянной решетки, связанной веревками, чудовище, плевать хотевшее на все преграды? Видно, чудик, что затащил их с Варей сюда, использовал для этой твари другую решетку. Наверное, металлическую, если чудовище не могло вырваться, пока преграду не подняли. А теперь…
        Теперь оно, жутко ревя, отходило на несколько шагов и вновь бросалось на преграду. Все было бы хорошо, если б стена сверху не оказалась кощунственно испорчена Колей и его ножом. А сейчас, хоть решетка из дерева и выдерживала, но стена… Стена никак не хотела противостоять монстру: сверху отваливались большущие куски глины, и решетка постепенно выпирала наружу. Монстр, как видно, любил добиваться своего.
        Слой глины только что съехал вниз, и Ростов зажмурился, предчувствуя скорую гибель, но вдруг рев чудовища изменился. И черный сгусток шерсти перестал таранить решетку, а наоборот, стал отползать назад. В следующий миг мутант разразился криком ярости и невообразимой злости. Коля в удивлении распахнул глаза. О том, что творится за решеткой, мальчик мог только гадать. Но вдруг понял: кошак, почуяв нового опасного противника, сзади нападал на неведомое и неповоротливое чудовище и заставлял его пятиться, чтобы отразить подлую атаку. И оно от боли выло и ревело, но не могло развернуться.
        Ростов на мгновение перевел дух и в поисках выхода воззрился на потолок. Ничего не получится, люк слишком высоко - не достать никак. И это плохо! Чем бы ни закончилась схватка между чудовищем и кошаком, кто-то из них да выживет и вернется за Колей. Так что же делать? Видно, уже ничего. Но одно он еще мог сделать точно - поддержать в столь страшный миг Варю, где бы та ни оказалась. Ведь он еще не забыл, как в катакомбах Юрьева он совершенно случайно соприкоснулся с ней сознанием. И понял, что и девушка точно такая же. И если не может сама путешествовать от головы к голове, то все-таки способна чувствовать и ощущать мальчика.
        Стараясь не обращать внимания на звуки борьбы в норе, Ростов закрыл глаза и попытался успокоиться, откинув все страхи, заполонившие сознание, что оказалось не так просто. Пришлось представить родные катакомбы, такие знакомые и пропитанные простыми людскими запахами и звуками, которых сейчас сильно не хватало. Рев неизвестной твари, шипение и рычание большой дикой кошки постепенно отползли на задний план, а смрад растворился где-то на задворках сознания, сменяясь криком и гамом детей, старческим покашливанием и далеким криком дородной тетушки Лиды, которая несколько дней назад сбежала с Яросом и другими из поселения[11 - См. роман автора «На краю пропасти».]: «А ну, едрить-колотить, сорванцы! Хватит мне тут картофан сырой воровать! Живенько свалили помогать взрослым, а то тряпкой-тоть мокрой как накостыляю!» Как все знакомо, какое все родное и близкое… Память - она такая. Возвращает нас к истокам, заставляет задуматься, переосмыслить что-то, а еще - успокаивает. Разум освобождается от назойливого сегодня и совершенно спокойно бродит по закоулкам памяти.
        Коля, наконец, сосредоточился, впал в свою излюбленную полудрему и огляделся. Как всегда, все вокруг было в серо-черных полутонах. Если чадящие лампады еле мигали бледным призрачным светом, то яростные мутанты чуть дальше в норе казались черными, поглощающими свет сгустками. Варя… Парень отбросил все опасения на свой счет и легко поднялся наверх, прямо сквозь крышку люка. И оказался во второй церкви. Те же лампадки с жиром коптили в нескольких местах, а к потолку были подвешены туши мутантов, от мала до велика, причем, никогда мальчиком не виданных. С одних уже успели содрать шкуру, другие, еще не ободранные, уже смердели за несколько шагов, и в некоторых ощутимо что-то копошилось, мелкое и многочисленное. Червяки изнутри пожирали тварей. Что за?! Ростову пришлось сдержать порыв рвоты, иначе он вернулся бы назад, в тело. Пришлось отвлечься, подумать о чем-нибудь другом. Но мысли беспрестанно возвращались к пиршеству червей: неужели незнакомец и их ест? Черт! Как же это отвратительно! И Коля усилием воли послал себя дальше - в другую церковь, где обитал монстр в человеческом обличии.
        В слабом свете самодельных светильников Коля различил Варю. Незнакомец уложил связанную девушку на раскладушку посередине церкви и расставлял вокруг банки с жиром, зажигая фитили. Вокруг мужчины клубилась черная субстанция, указывая Ростову, насколько сильно прогнила душа урода. Девушка не спала, но путы обездвижили ее, а кляп не давал закричать, и только яростное мычание обреченной жертвы тихо доносилось из-под грязной веревки. А мужик ходил вокруг и тихо приговаривал:
        - Вы, это… Хорошо, что зашли. Ага. У меня давно женского общества нет. Последнюю твари загрызли. Уж очень нерасторопная баба оказалась - толстая и неповоротливая, вот звери ее и подловили. А предыдущую пришлось наказать. Она сбежать пыталась. Вот я ее и засушил, а потом мы вместе с ней знатно пировали целый месяц.
        Варя от таких сведений и ужаса задергалась еще сильнее, но путы оказались крепкими, а незнакомец присел на край раскладушки и придержал жертву. - Ты, это… Не дергайся, родная. Нам теперь жить долго и счастливо, ведь никто тебе не поможет. Твой этот… парень. Он послужит благому делу. Покормит наш праздничный ужин. И если станешь моей возлюбленной и никогда не будешь рыпаться, то у тебя будет блестящая карьера… В качестве моей жены. Да ладно тебе! - обезображенный уродец почти весело махнул рукой в ответ на очередное буйство Вари. - Стерпится - слюбится! Ага. Только пойми: никто тебе не поможет. И выбирай из двух зол. Жить со мной или умереть с любимым! Он, должно быть, корчится сейчас с перегрызенной глоткой в яме…
        Незаметный же Коля приблизился к раскладушке, постарался прикоснуться к руке Вари и изо всех сил сосредоточился, чтобы она почувствовала его присутствие. И девушка вздрогнула и сжала кулак, до которого Ростов дотронулся. Глаза ее расширились, скосились вбок и уставились прямо на подростка.
        «Помоги!» - невыразимо громко раздалось в его голове. И беззвучный для уродца вопль был наполнен таким ужасом, что Ростов замялся, стушевался и заметался вне своего тела от огромного желания помочь и отсутствия такой возможности.
        «Сейчас! - быстро заговорил он, стараясь дать ей понять, что все будет хорошо, но мог только повторять. - Сейчас! Сейчас!»
        И эта страшная мука - видеть, как издеваются над беззащитным, но очень близким тебе человеком, лишь добавила парню сил. Где-то внутри открылись новые ресурсы, и Коля воспарил над церковью в поисках хоть какого-то выхода. Но его не было! Не было! Лишь мрачные тени ужасных тварей, бродивших в десятках километров от поселения, но как они могут помочь? Нужны люди. Чтобы спасти от страшных людей, всегда нужны только люди. Другие, светлые и честные, порядочные и храбрые… Но где их сейчас найдешь?
        И тут, словно услышав мольбы подростка, на холме, с которого несколько часов назад спустились Коля с Варей, показались люди. Ростов ни с чем бы не спутал скользившие во мраке чистые души. Хоть они мчались слишком быстро для людей, но то были люди. Наверное, они оседлали лошадей, о которых забыли подростки. Но ведь они могут проехать мимо, так и не догадавшись, что за стенами храма творится ужасное. Коля забеспокоился, что упустит их, собрал все свои силы, в мощном душевном порыве метнувшись к странникам, и послал им всего одно слово:
        «Помогите!»
        И тут же погрузился в небытие, потеряв сознание в холодной и влажной яме, пропахшей миазмами ужасных тварей…
        Глава 11. Бабушки
        Михаил очнулся от боли в плече: он лежал на животе, а сзади в руку чуть ниже подмышки раз за разом что-то впивалось и жалило. Мужчина дернулся и попытался подняться, оттолкнувшись от матраса, на котором лежал. Но его довольно грубо пихнули обратно, и над ухом раздался голос дочери:
        - Па, лежи! Мне еще чуть-чуть осталось. Сейчас заштопаю тебя, и сможешь встать.
        - Как там? - спросил отец, пытаясь по степени боли оценить состояние руки. - Совсем все плохо?
        - Да не, - возразила девушка. - Могло быть хуже. А так - ни кость, ни артерия не задеты. Только мышца насквозь. Не могла оторваться от зрелища, пока меня не стошнило. Не-не, не переживай, не на твою руку! А рану я уже промыла и зашила с той стороны, вот, осталось несколько стежков сзади, да обмотать руку чистой тряпкой. Все, как ты и учил. Антибиотик потом примешь, только не знаю, какой. Выберешь сам в аптечке.
        - Не знаю, помогут ли? - задумчиво протянул Михаил. - Двадцать лет как просрочены. Надо будет поверх жалом шершня шлифануть. Точно поможет.
        - А не слишком? - с сомнением спросила Алекса. - Яд шершня, может, не стоит?
        - Стоит, Саш, стоит, - упрямо подтвердил отец. - Нам нельзя время терять. На кону жизни детей. Чем быстрее я поправлюсь, тем лучше. А яд поставит меня на ноги, без сомнений. Да энергию даст, а то еще долго слабость от потери крови будет. Да и мало ли, какая зараза попала в кровь? Сейчас много всякого поразвелось. Аж страшно иногда.
        - Хорошо, пап, - руку пронзила новая боль. - Ну вот, последний шов.
        Девочка туго стянула нитку, которой зашивала рану, полила мутным отцовским самогоном, отчего Михаил зашипел, и завязала повязку, потом разрешила отцу перевернуться. Он окинул взглядом помещение и оценил запустение. И пока Саша доставала иглу ивановского шершня, спросил:
        - Ты сама меня сюда затащила? Хватило сил?
        - Ну а что оставалось делать? - девочка, казалось, разозлилась от вопроса. - Не штопать же тебя прямо там, на снегу? Вот и доперла до ближайшего дома.
        - Спасибо, дочь. Умелица ты у меня, что надо! Руки из нужного места растут!
        - Знаешь, терять тебя у меня не было никакого желания! А то что бы я без тебя делала? Как бы братьев с сестрами нашла?
        - И то верно. Постараюсь впредь не геройствовать и не подставляться. У нас сейчас единственная задача - отыскать наших близких и спасти их. Верно?
        - Ага, - согласилась Саша.
        - Тогда коли, - Михаил кивнул на иглу шершня в руках дочери, которая неуверенно теребила ее пальцами, словно сомневаясь. - Не жалей меня. Мне надо встать, а то у меня такое ощущение, что нам сегодня надо быть в другом месте.
        Александра недрогнувшей рукой уколола прямо в вену на предплечье. Из ранки выступила капля крови. Яд, действующий лучше любого лекарства, должен так быстрее разнестись по организму. Михаила бросило в жар, участился пульс, расширились зрачки, а рядом с раной закололо тысячами игл. Он тут же попытался сесть. Но головокружение отбросило его обратно. И помещение содрогнулось, словно спонтанно запульсировало, внезапно ожив. Михаил понимал, что это обман зрения от воздействия яда, но все равно не мог привыкнуть: словно тебя поместили в клетку, которая то резко сужается, надвигаясь на тебя, то расширяется, и ты уже чувствуешь себя маленькой серой мышкой в помещении неизвестного гиганта…
        - Нет уж, полежу чуть-чуть, - пробормотал мужчина.
        - Да уж, - согласилась дочь. - Не насилуй себя. И так два дня - сплошные передряги.
        - Знаешь, - тут же заговорил отец. - Я порой жалею, что зачал вас в такое время. Каменный век! Не видели вы жизни до Катастрофы. Не учились в школе. Да и детства у вас не было. Радости не было, как раньше. Тогда качельки всякие были, игрушки… Лагеря, турслеты… Телевизоры были, где много крутого и интересного показывали, компьютеры те же - твори на здоровье или играй во всякие интересные игры. Да много чего было, превращающего детство в детство. А сейчас? Ты уже все попробовала. И смерть видела. Страшно мне, Сашк, и обидно. Что не дал вам нормального детства. Чтобы чуть дольше вы детьми побыли. А не как сейчас. Тебе, вон, пятнадцать, а знаешь и умеешь больше некоторых взрослых в те старые времена. Разделяла тяжелую работу с нами, когда тебе еще и пяти не было. В десять научилась из ружья стрелять, в одиннадцать - изготавливать патроны, в двенадцать - свежевать туши. Какое ж это детство? Жаль, что не дал вам другого.
        - Знаешь, пап, - Александра отстраненно смотрела на пыль, поднимающуюся в воздухе. - Я много раз хотела тебя спросить, как жили до, вернее, тогда или перед… Не знаю, как там у вас это называется… То ли Апокалипсис, то ли какой-то Пост… Не знаю! В общем, хотела узнать, но не спрашивала. Начинала думать, пыталась заговорить, но не спрашивала. А зачем? Этот вопрос всегда останавливал меня. А зачем мне надо знать о том странном времени, когда дети не могли постоять за себя? Мне хорошо и сейчас, вернее, было хорошо, пока была семья. И детство… Ну, разве его у меня не было? Тяжелая работа? Ну и что? Охота, оружие - так вообще класс! Думаешь, для ребенка это пытка? Не-а! Ты просто не видишь, как завидуют мне братья и сестры, когда я с тобой ухожу на охоту. Поверь, мне это в радость, да и им хотелось бы тоже поучаствовать. Да и игры… они для каждого свои. Я, например, представляла страшный лес, когда мы кротов копать пошли. Ну да, в поле - лес. Ужасный-ужасный! Много-много разных тварей, а я на них охочусь. Разве не игра? Не развлечение? А вот того времени, о котором ты говоришь, боюсь. Говоришь, просто?
Нажал кнопку, и готово? Нажал кнопку - машина постирала, нажал кнопку - машина есть приготовила, нажал кнопку - развлекаешься… Уверена, это не так просто. Что-то странное и страшное за всем этим стоит. Я бы, может, попробовала, но потом бы наверняка испугалась и убежала. Так что зря не ругай себя. Было у меня и детство, и игрушки. Да и все было, что надо ребенку: семья и любящие родители.
        - Да, - согласился Михаил, разглядывая повзрослевшую дочь. - Наверное, ты права. Не зная о некоторых вещах, их сложно желать. А детство для каждого свое. Кто-то кораблики с неописуемым восторгом пускает, а кто-то грезит о компьютерных играх. И все-таки жаль, что вы не познакомились с другим детством, где есть игрушки…
        - Ты приносил как-то, помнишь?
        - Ага, - Прохоров вдруг рассмеялся. - Куклу Барби. Ты мало того, что разобрала ее, так еще и порезала, чтобы посмотреть на внутренности.
        - Но ведь она страшная была! - оправдывалась дочь. - Волосы зеленые, глаза синим обведены, губы… губищи… Ну, жесть же просто. Па, вот честно, не о том жалеешь!
        - Видимо, да, - улыбаясь, согласился тот. - А когда-то они были идеалом красоты. Эх, как война все перетряхнула. С ног на голову поставила.
        - А может, все правильнее только сделала? - пожала плечами Алекса. - Как надо? Как должно быть?
        - Может, и правильно, - взгляд Михаила стал отстраненным. - Но сдается мне, что детей чужих воровать - неправильно. Совсем неправильно. Как и убивать их матерей. Это естественно было, может, для первобытного общества, а для людей, эволюционировавших несколько тысячелетий, вряд ли это верно. Но совершенно точно уверен, что последняя война перетряхнула разум всех без исключения. Кто пережил Катастрофу, перестал быть прежним. Мозги у всех точно наизнанку. Не иначе. Вот кто в здравом уме убивает женщин и забирает детей?
        - Не знаю, - замотала головой дочь. - Я и не думала, что еще кто-то живет совсем рядом, пока в нашем доме не появился Потемкин[12 - Герой романа «На краю пропасти»] и не стал рассказывать удивительные вещи о мире вокруг. А вы-то с матерями никогда и не рассказывали. А я спросить боялась - мало ли, что за тайну вы держите при себе и вспоминаете только за закрытыми дверями. Много у меня вопросов было. Но ни одного ответа. А вы были так сосредоточены на нашем воспитании, что не замечали, что мы о чем-то догадываемся. Ведь, например, пустые дома вокруг откуда-то взялись? Верно? Ведь оружие кто-то сделал? Я давно заметила, что вряд ли ты, па, сможешь сделать ружье своими руками. Уж больно сложная у него конструкция. Патроны - другое дело. А вот оружие… Явно не руками делали.
        - Ты права, - согласился отец. - Мы вам ничего не рассказывали лишь потому, что заботились о вас. Хотели, чтобы вы не знали, что такое война. Что такое смерть. Но, видимо, если война когда-то началась, то она будет длиться вечно. У меня нет другого объяснения поступкам чужаков, что забрали наших детей. И спасибо, Саш. Ты вновь спасла мне жизнь сегодня.
        - Ну что ты! - смущенно воскликнула Александра. - Это моя обязанность - родителей защищать. Да и ты у меня один остался, - девочка вдруг насупилась и отвернулась, пряча от отца хлынувшие слезы. Перед глазами встали матери с остекленевшими глазами. Бледные, обескровленные лица смотрели в никуда… Саша не хотела рассказывать о ночном откровении призрака. Она не знала, как отец поведет себя. Потому быстро проговорила: - Я вдруг поняла, что если не вернусь, то потеряю тебя.
        - Что ж, так бы и случилось. Но защищать вас - это моя обязанность, - возразил Михаил, - а делаешь это вместо меня ты. Девочка пятнадцати лет от роду. Странно и необычно. И страшно. Страшный мир вокруг, дочь, - и чтобы развеять неловкость, он сменил тему: - Ну что, пойдем?
        - Пойдем! - отозвалась та. - Если сможешь.
        - Смогу-смогу, - кивнул отец, поднимаясь. - Я сейчас чувствую себя так, словно готов порвать ту змею голыми руками. Эх! Схватил бы за хвост и намотал бы…
        - Да ладно заливать! - усмехнулась дочь.
        - Точно-точно, вот рука только болит, и еще, думаю, долго будет болеть. Помоги с рюкзаком.
        - А твой где-то на улице остался. Мне некогда его искать было, - развела руками Алекса.
        - Ах… точно!
        Они вышли из дома, Михаил долго рассматривал мертвого гигантского ужа, после чего протянул, почесав затылок:
        - М-да… И почему же он на наших воров не напал? - и тут же ответил на собственный вопрос. - Может, слишком огромный для него транспорт? Наверное, громыхающий бульдозер с прицепом вызывает нервную дрожь и у змеи.
        Потом они вместе отыскали рюкзак, обошли растерзанные кусты и зашагали по почти оттаявшей дороге. Шли молча, осматривая окрестности, думая каждый о своем. Безрадостное будущее открывалось перед обоими. Даже если они найдут детей, прежней жизни уже не будет. Теперь нет матерей, и нет уже Алешки. Им придется искать свободный дом в не слишком опасном месте и приспосабливаться к новой жизни в новом составе. И на детей тогда ляжет часть труда, который раньше делили женщины: обустройство быта.
        После Юрково отец с дочерью повернули налево, прошли через безмолвный и опустевший Энтузиаст, дошли до Кубаево, повернули направо, а после Кинобола попали в Юрьев-Польский. Вся дорога от Юрково заняла от силы пять часов. Эти пятнадцать километров они бы преодолели и быстрее, если б не рана Михаила. Он старался идти аккуратно, чтобы лишний раз не бередить ее, но сказывалось постоянное давление лямок рюкзака, и боль, сначала еле заметная после действия яда шершня, стала постепенно усиливаться.
        Шагая по асфальтированным улочкам с двухэтажными домами по сторонам, Алекса удивлялась всему. И зданиям, и их количеству, и числу людей, когда-то проживавших здесь.
        - Па! - наконец, воскликнула она, пораженная до глубины души. - Неужели раньше были такие большие города? Разве так много людей было в мире?
        - О! - заметил Прохоров, осматривая тем временем дорогу. - Были и еще больше! Значительно больше! А людей… несметное число. Если я скажу, какое, ты просто не воспримешь эту цифру. А Юрьев-Польский по сравнению с другими - очень маленький город. Вот бы Москву тебе показать, или Питер. Вот где красота и мастерство русских зодчих. Города эти даже под землей росли, и под землей же ездили поезда - специальные транспортные средства… Даже и объяснить не могу, ты вряд ли себе представишь такое.
        - Еще больше, - прошептала Александра, боясь представить город больше Юрьева-Польского. Девочке в это верилось с трудом. - Машины под землей…
        - Стой, - неожиданно сказал Михаил и остановился сам, рассматривая следы на асфальте. Они находились как раз на перекрестке. Слева высилась грандиозная белая стена, справа - двухэтажный дом, меж ними дорога ныряла влево. А следы транспорта делали неожиданный пируэт: сначала уходили на перекрестке влево, а потом возвращались и продолжали путь обратно, словно бульдозер съезжал на некоторое время с пути.
        - Они зачем-то направлялись туда, - Прохоров указал влево. - Пойдем, проверим! Только тихо, мало ли, что они там нашли.
        Дорога вывела на широкую площадь, два длинных одноэтажных дома рухнули и развалились по кирпичикам. Слева вдоль площади тянулся высокий земляной вал, а за ним все еще продолжалась стена, из-за которой выглядывала очередная церковь с пятью куполами. Наконец следы свернули на дорогу, прилегающую к стене. Михаил с дочерью направились туда же. Чуть дальше в стене наметились ворота: поломанные створки выгибались наружу, словно их кто-то вышиб изнутри. На дороге мохнатыми кучами чернели несколько тел.
        Михаил подошел к ближайшему и ткнул ногой. Потом присел и вырвал из мертвой плоти какую-то деревяшку.
        - Тут была жаркая битва, - сказал он, повернувшись к дочери и показывая добытый из твари трофей. - Это стрела, и их делали люди. Пойдем, может, найдем кого. Спросим у них, кто это здесь на бульдозере разъезжал?
        Но не успел отец сделать и пяти шагов к воротам монастыря, как из окошка надвратной церкви что-то вылетело в их сторону и поскакало по дороге. Михаил среагировал молниеносно, ведь ему была знакома эта маленькая железяка, катившаяся по асфальту и упершаяся в труп животного в двадцати метрах от людей.
        - Ложись! - заорал он, бросаясь обратно и увлекая Алексу в мокрую кашу на дороге. - Граната!
        Только они успели коснуться земли, как где-то рядом громыхнуло. В ушах на краткий миг словно образовался вакуум. Прохоров вскочил, заорал благим матом и открыл огонь из автомата по надстройке ворот. Потом сообразил, что нет смысла тратить патроны, если не попадаешь в цель, остановился, сложил руки рупором и гаркнул во все горло:
        - Эй! Мудаки! Вы там совсем охренели?!
        - Сам ты мудак! А мы - почтенные женщины! Ты это не путай! - раздался дрожащий старушечий голос. - Нет, ты слышишь, Вера, это неуважение в голосе?
        - Да какое уважение? - заорал отец как можно громче, чтобы старушки его услышали. - Вы нас чуть не грохнули без суда и следствия! Вроде почтенные женщины, а ведете себя, как последние мудаки! Вот ей-богу!
        - Ты это… Цить! - вновь прозвучал тот же голос. - Помолчал бы лучше! Как детей наших забирать, так все герои, а как вести военные действия против женщин, так орете, как резаные!
        - Да я не забирал ваших детей! - вновь крикнул Прохоров, надеясь, что благоразумие, наконец, снизойдет на бабушек, окопавшихся в надвратной церкви. - Мы вообще тут мимо проходили…
        - Вот и иди, куда шел! Нечего тут…
        - …и наших детей тоже забрали!
        - Что? Что ты сказал? - раздался другой голос, но он тоже принадлежал бабушке.
        Ну вот, сейчас начнется коллективный маразм…
        Но вторая оказалась на редкость понятливой. Она быстро заговорила, перебивая первую.
        - Ваших детей, говоришь, украли?
        - Да!
        - Наших тоже!
        - Славненько… Ой, простите, это ужасно! Ужасно!
        - Так может, кроме своих, вы и наших выручите? - на сей раз голос был пронизан надеждой. - Давайте об этом поговорим…
        - Со всем уважением к вам, добросердечные… - Михаил встал во весь рост, уже не прячась. - Разговаривать лучше внутри, а то невесть какие твари у вас тут бродят по округе. Вон псина дикая со стрелой в спине лежит. Отсюда вижу.
        - Ах, да! Заходите! - прокричала вторая бабулька. - Поднимайтесь на входе сразу наверх. Мы в надвратной церкви. Чай пьем. Больше кидаться гранатами не будем, обещаю!
        - Что тут вообще происходит? - пробубнил под нос отец, но все-таки махнул рукой дочке, которая спряталась за елью. - Вообще ни фига не понимаю. У них тут побоище, а они чай… и гранатами… невообразимо! Гранатами в первых встречных! А если они обидятся? И вернутся с гранатометами? Черт-те что творится в этом мире! Бабушки - и те какие-то агрессивные стали…
        А Саша в тот момент думала совершенно о другом. О словах приснившегося фантома: «Потом старушки - им один яркий миг остался до вечности, не трогайте их». Ну вот же они, старушки! Разве нет? И откуда женщина во сне могла знать такие подробности из будущего? А точнее, из будущего Прохорова и его дочери? Как ни хотелось верить в простые совпадения и уставший от тяжелого дня мозг, Александра поразилась. Что-то происходит, а неизвестная предсказательница, приснившаяся девочке и уже давно покоящаяся в подполе собственного дома, рассказала Алексе о вещах, еще не случившихся, но неизбежных. И если она будет следить за событиями, то, возможно, сможет понять, когда нужно действовать по велению фантома.
        А может, все же Саше это мерещится? Ну, нет! Ведь женщина предупредила сначала о змее, а теперь вот о старушках… Два совпадения подряд? Не может быть. Скорее, это правда, и кто бы ни разговаривал с Алексой во сне, этот человек явно знал будущие события лучше их участников.
        Мать Нина, очень набожная женщина, как-то длинным зимним вечером рассказывала истории о потусторонних силах, которые объединяются в обширном информационном пространстве Земли, и если их концентрация достигнет максимума в одной точке, то могут и навредить людям. Так, в Осановце был один заброшенный дом, очень неуютный. Когда они с другими детьми играли среди покинутых домов, этот особенно сильно выделялся среди остальных, и дети всегда обходили его стороной. И даже не столько сам вид отпугивал, сколько тяжелая атмосфера. Стоило подойти ближе десяти метров, как ребенка охватывала непонятная тревога, а еще ближе - и вовсе бесконтрольный ужас. А зайти в дом так никто никогда и не решился. Мать говорила, что когда-то там произошло массовое самоубийство, и теперь там царствуют убиенные души, которые никогда не успокоятся, так как дорога к господу им заказана. И в этом месте настолько сильна концентрация потусторонних сил, что информационное поле выплескивается наружу. Поэтому рядом так неуютно чувствует себя человек.
        Отец посмеивался да отмахивался от материных страшилок. Он лишь говорил, что уже столько умерло людей в ужасных муках, что информационное пространство должно переполниться обозленными душами, но если б это было так, живым бы не было жизни из-за них. И теперь Саша осознала, что, наверное, мама Нина была частично права. Есть места, где живут души неупокоенных, только вот не все они злые и опасные, а встречаются, например, как эта женщина: готовые помочь живым.
        Когда Прохоров, шедший впереди, протиснулся меж поваленных высоких ворот, то совершенно отчетливо охнул. Саша, сгорая от нетерпения, спросила:
        - Что там?
        - Полный трындец! - бросил отец через плечо. - Если испугаешься, дочь, то вернись назад и подожди меня у стен. Я быстро переговорю с бабульками и вернусь.
        - Нет уж! - возмутилась та. - Не хочу я стоять у стены и дожидаться. Я с тобой.
        - Тогда старайся не смотреть вокруг. Ничего хорошего там… совсем.
        - Ладно, - согласилась Александра и пошла, перешагнув трупы сразу двух мутантов, пронзенных стрелами. И вдруг в ужасе остановилась, когда перед ней открылся внутренний двор монастыря, усыпанный трупами людей, кошаков и псин. А на стене, пришпиленная к ней стрелами, была распята какая-то новая крылатая тварь, неизвестная девочке.
        Что за ужас? Что здесь за бойня была? И как их с отцом угораздило не попасть в эту заварушку? Девочка, закаленная охотой, ошарашенно смотрела на кучи трупов, и руки у нее дрожали, а ноги отказывались двигаться.
        - Сюда! - отец махал из-за угла. Широкое основание арки заканчивалось, и слева начиналась деревянная лестница, ведущая в надвратную церковь. Туда-то Саша и направилась, перешагивая через трупы людей и зверей. Что же тут случилось? Но оглядываться совсем не хотелось: внутренний двор походил на одно огромное кладбище людей и зверей. Их души, казалось, так и остались в подвешенном состоянии и навеки привязаны к незарытым телам. К тому же, температура воздуха поднялась на несколько градусов, отчего снег, покрывающий трупы, таял, и тела начали разлагаться. Потихоньку воздух наполнялся отвратительным запахом смерти.
        Александра поднялась наверх, в надвратную церковь, небольшое помещение которой в отличие от всего остального было чистым, и застыла в удивлении, как и отец. Старушки, видимо, уже потрудились и освободили комнату с узкими оконцами от трупов, каким-то образом занесли сюда стол, уставили его всевозможной едой и спокойно распивали… чай. Конечно, картина несколько отличалась от полотен художников прошлого. Перед одной бабушкой рядом с дымящейся чашкой лежало несколько гранат, а у второй на коленях находился АКСУ, а на плече висел лук с колчаном и стрелами. Зрелище было настолько поразительным, что даже Михаил не знал, с чего начать разговор. И первыми пришлось говорить бабушкам.
        - Вера Афанасьевна, - указала женщина с гранатами на соседку с автоматом, а потом на себя: - Зоя Павловна.
        И после минутного молчания добавила:
        - Ну, что застыли, аки фонарные столбы в поле? Давайте, присаживайтесь. Чаем, что ли, угостим. Да не стесняйтесь вы так. Последний раз живем… по крайней мере, мы. А вам, я так понимаю, позарез нужно отыскать своих детей?
        - Ага, - кивнул Прохоров, сел сам и жестом показал дочери, чтобы тоже присела. После добавил: - Хотелось бы поподробней узнать о том уроде, что без спросу детей забирает и убивает их матерей. Есть у меня к нему пара вопросов личного свойства.
        - Я подозреваю, - ухмыльнулась бабушка Зоя, с шумом отпивая чай из алюминиевой кружки, - что не у тебя одного скопились к нему вопросы. Правда вот спрашивать некому. Посему тебе и бал править. Ну, давай, Афанасьевна, объясни чистым русским нашему человеку все. И поподробней. Внешность, привычки, цели, мотивацию…
        - Итак, слушайте, - тут же приступила вторая бабушка к рассказу, внимательно вглядываясь в глаза Михаила Прохорова.
        Начала старушка издалека, с того момента, как пришлый врач сбежал с города с несколькими бунтовщиками, разбив автомобилем ворота, надежно оберегавшие вместе со стенами жителей города от диких животных. И на защиту Юрьева пришлось выйти всем, кроме детей. Когда наступило утро, в живых не осталось никого из оборонявшихся. И тогда пришел он. Рыжий здоровенный мужик, называющий себя святым отцом. Черноморов Василий Степанович - так он им представился. Поделил детей на нормальных и мутантов, а на старушек даже не взглянул. Они ему были без надобности. Потом сказал, что везет детей куда-то в безопасное место, только не уточнил, куда и для каких целей.
        - Ну, это мы выясним, - заявил Михаил, стукнув кулаком по столу. - Следы от траков своего бульдозера ему никак не скрыть, да похоже, он не очень-то и собирается. Ведь, как я понял, он нигде не оставляет взрослых, чтобы те не пустились за ним.
        - А ты как же? - Зоя Павловна прищурилась и пристально посмотрела на Прохорова.
        - А мы на охоте были, - развел тот руками, - когда все случилось, и жены, наверное, заявили ему, что из взрослых больше нет никого. Только так я могу объяснить, что этот Черноморов не дождался нас.
        - Наверное, - согласно кивнула Вера Афанасьевна и тяжело вздохнула. - А нас он посчитал слишком старыми для сопротивления. Впрочем, он прав. Мы не способны тащиться куда-то дальше этих стен. И наш конец близок. Вот только подростки, в которых он разглядел мутантов, пустились следом за ним этим утром, и я боюсь, они совсем еще зеленые. Как бы не приключилось чего нехорошего. Сердце за них болит.
        - А это… остались у вас еще автомобили? Вы же говорили, что кто-то уехал отсюда.
        - Увы, - развела руками бабушка Вера. - Было всего два на все поселение. Один угнали, второй забрали охотники, чтобы догнать беглецов.
        - Но у нас еще есть кони! - тут же вставила Зоя Павловна, в ее глазах появился нехороший блеск, а уголки губ полезли вверх в ухмылке.
        - С ума сошла, старая? - ахнула баба Вера. - К ним подойти страшно, не то что ехать.
        - Ой, да не трынди ты! Как наш конюх-то с ними справлялся? И в походы снаряжал, в телегу запрягал. А они что, не люди? Если глаза у коней зашорены, то справятся. Как пить дать, справятся! И к вечеру уже догонят наших детей, что утром ушли.
        - Ой, сомневаюсь, Зой. Сомневаюсь!
        - А вы не сомневайтесь! - отец вновь стукнул кулаком по столу. - Чем быстрее мы эту гниду догоним, тем скорее дети будут свободны. Показывайте, где у вас тут лошади! Мы с дочей ничего не боимся!
        - А и покажем! - с каким-то вызовом сказала баба Зоя, допивая чай и поднимаясь. - Детям поможете?
        - Обязательно! - серьезно ответил Прохоров, и Александра поняла, что на самом деле он клянется. Если уж Михаил с таким грозным видом что-то сказал, то он в лепешку разобьется, но обещание сдержит. И еще девочка смутно подозревала, что дети, которые начали преследовать Черноморова, и есть те, о ком говорил фантом в ее сне: «А в середине пути спасите двух странных детей. Они в западне, чудаку, приютившему их, не верьте! Если ослушаетесь, случится страшное!»
        Смеркалось. Где-то вдалеке завыл серый падальщик. Старушки сидели за опустевшим столом, допивая холодный чай. Самовар уже совсем не парил, и не было сил и желания раздувать угли в его поддоне. Тьма постепенно сгущалась, и за пределами Юрьева в руинах собирались с последними силами мутанты, с таким трудом отбитые утром. Они непременно пойдут на штурм, и двум бабушкам нечего будет им противопоставить. Недолго продлится последняя битва. Обе женщины это отчетливо понимали. И обе вспоминали прошедшую не напрасно долгую жизнь. Ведь дожить до шестидесяти и семидесяти в то время, когда даже дети не доживают до десяти, - это уже достижение. А они застали и старые времена, когда мир процветал, и дети не мерли от неизвестных болезней и не рождались с лишними конечностями или рогатыми. Но раз уж последнему пристанищу бабушек, городу с почти девятисотлетней историей пришел конец, то пора белый свет покидать вместе с ним. Все равно здесь они уже все сделали. Детей родили и похоронили, мужей тоже. Осталось встретиться с ними. И где-то там, где ядерной катастрофы никогда не случалось, они вновь найдут друг друга
и будут смотреть на мир, не тронутый войной, и обретут, наконец, покой.
        - Ну что, Афанасьевна, махнем напоследок? - с хитрым видом спросила Зоя Павловна. Она протянула руку куда-то вниз и достала непочатую бутылку с мутной жидкостью. - Вот, берегла на праздник какой. А чем не праздник - наши похороны?
        - А давай, дорогая, - махнула рукой Вера Афанасьевна. - Здоровой один фиг не помрешь!
        Вой падальщика раздался ближе. Звери наступали, крались разрушенными улицами, старались незаметно подобраться к стенам, памятуя прошлую ночь, когда немало их сородичей полегло в битве. Кошаки, видимо, тоже собирались атаковать, но они - твари скрытные, лишним мяуканьем себя не выдадут.
        Зоя Павловна разлила самогон прямо по чашкам и подвинула одну Вере Афанасьевне.
        - Ну, давай, подруга! За нас, что ли? - сказала она, поднимая чашку.
        - Нет, Зой! - покачала головой баба Вера, что в темноте было почти не видно. - Давай за Михаила! Пусть у него получится спасти детей! Ведь недаром он явился сюда?
        - Наверное, само провидение его к нам послало! - кивнула баба Зоя. - Давай за него! И в последний бой. Звери уже близко.
        - Очень близко, - прошептала бабушка Вера и выпила из чашки до дна. - За Михаила и детей!
        - За них, родимых!
        Кони были что надо: здоровенные, злые. Страшные зубы торчали из пасти, а копыта… таким копытам позавидовал бы любой лютый зверь, и, конечно же, побоялся бы приблизиться к лошади. Она бы просто размазала ими любую тварь, только раз наступив. Хорошо, что животные давно привыкли к запаху людей, иначе Михаил с дочерью ни за что не подошли бы к ним. Почуяв приближение чужих, кони забеспокоились и несколько раз клацнули совсем не конскими зубами у лица Прохорова, но властный голос Зои Павловны привел их в чувство:
        - А ну, стоять! И не рыпаться!
        - Ишь, разъярились, - потом уже сказала она Михаилу, - это они из-за нападения тварей так разволновались. Благо, конюшни крепкие, до коней не добрались. А то тут такая заваруха была бы…
        Прохоровы попрощались с бабушками и после полудня уехали на буйных и своенравных жеребцах. Хорошо, что обзор по бокам животным ограничивали шоры, иначе почуявшие волю кони могли бы сбросить наездников. А так - рванули с места в карьер, словно их силой держали несколько дней в неволе, а внутри бурлил огненный котел, энергию которого некуда было девать. Как сказал Михаил: «Заводятся с пол-оборота. Целых десять лошадиных сил в одной лошади, каналья!»
        Отец с дочерью до темноты покрыли гораздо большее расстояние, нежели успели бы пройти пешком. И стали всяко ближе к похитителям своих и чужих детей. Александра с непривычки намертво сжала поводья и расширившимися от страха глазами смотрела, как пролетают мимо деревья, а вдали скользят серые поля и полуразрушенные, испорченные непогодой деревни. Потом девочка немного пообвыкла и не вздрагивала всякий раз, когда конь издавал звук, больше похожий на рык, чем на конское ржание. Километр за километром дорога убегала назад, а впереди нескончаемой лентой, будто второпях брошенной кем-то на холмы, криво извивался все тот же серый асфальт. Казалось, ему не будет конца, если учесть, что страну раньше покрывала целая сеть дорог. Они разветвлялись, разбегались по окраинам, а потом где-то в совершенно невообразимом месте сливались вновь. И если бы не указатели, можно было оказаться в том же месте, откуда выехал.
        Михаил же закипал все сильнее. Неадекватные действия этого мудака Черноморова, который почему-то силой забирал детей везде, где проезжал, разжигали в нем праведный гнев и желание расправиться с убийцей жен. Наказать за бессовестное и наглое самоуправство. А еще от коней, что неслись, будто пропитанные адреналином, мужчине передался азарт. Осознание собственной правоты словно расправило давно не раскрывавшиеся крылья, и ощущение внутренней силы возросло в разы. Прохоров все чаще подгонял животное, хотя этого и не требовалось: конь и так скакал во всю силу ног. Когда стало смеркаться, лошади проскочили мимо таблички «Елизарово». Еще пара минут - и проехали бы село, так и не остановившись.
        Но только Прохоровы поравнялись с огромными силуэтами церквей, как Михаилу словно двинули по голове сковородкой. Показалось, что раздался звон, и голову пронзила странная боль, а вслед ей чей-то голос явственно произнес:
        - Помогите!
        Мужчина тут же осадил коня, которому пришлось нелегко: влажная, скользкая поверхность асфальта не дала ему быстро остановиться. Следом встала и Александра, которая тут же спросила:
        - Ты тоже это слышал?
        - Так же отчетливо, как и тебя, - кивнул отец. Фонарик, закрепленный на погоне куртки, светил в том направлении, куда отец поворачивал коня. И он-то и высветил высокую дверь храма с облезлой от краски поверхностью. - Только где нужна помощь? Нам не указали направления.
        - Начнем с церкви?
        - Имеет смысл. Это самое близкое к дороге строение. Да и строили раньше на совесть - хрен сломаешь эти стены. Если уж где и ютиться, то вместо хилой избы стоит выбрать храм.
        Михаил спрыгнул с коня и пошел к двери, на ходу снимая автомат Калашникова с плеча.
        - Дочь, давай со мной и ружье сними. Пригодится.
        Сашка спрыгнула с коня и пристроилась за отцом, приложив приклад охотничьего ружья к плечу. Если что, дробь разнесет человеку пол-лица. Девочка слишком хорошо помнила испуганное лицо Потемкина, когда наставила на него дробовик. Отец знаком показал, чтобы Алекса встала слева от двери, а сам выключил фонарик и заглянул в дверную щель. И с удивлением обнаружил слабый источник света где-то в недрах церкви. Значит, помощь требуется именно здесь.
        - Па, это те дети из города, - почему-то прошептала Саша. Неизвестно, откуда, но знала она это совершенно точно. Тот зов о помощи, что прозвучал в их головах, показался ей мальчишеским. - Они попали в беду. Мы должны…
        Прохоров махнул рукой, призывая дочь к молчанию, а потом указал ей на дверные петли.
        - Сюда и сюда, - прошептал он. - Наше преимущество - во внезапности.
        Александра выстрелила, потом, переместив ствол вниз - еще раз. Затем сразу отошла, перезаряжая ружье. В дело вступил отец. Он размашистым движением ноги стукнул по двери, и та, уже почти ничем не закрепленная, рухнула внутрь здания.
        Михаил с автоматом наизготовку пошел вперед, а Саша - следом. Они продвигались медленно, частенько останавливаясь и осматривая наиболее подозрительные темные места и углы, из которых могли напасть. Но пока никто на это не отваживался. Так они дошли и до освещенного пространства в конце помещения, где раньше стоял алтарь, но сейчас все было завалено каким-то старым хламом, по большему счету бесполезным. Сетки, ящики, различные орудия труда, мотоцикл без движка и многое другое. Посреди освещенного пространства на раскладушке лежала связанная девушка и испуганно хлопала глазами.
        - Дочь, развяжи ее, - сказал Михаил и встал на страже, осматриваясь и водя автоматом по сторонам. Там, дальше, за нагромождением бесполезного хлама, что-то проглядывалось. Что-то похожее на деревянный люк, из-под которого шел слабый свет.
        - Этот урод, - задыхаясь, заговорила девушка, как только Саша вынула ей кляп. - Этот урод обманул нас. Опоил какой-то сонной отравой. А когда я очнулась, он… он хотел… А Кольку вообще дел куда-то…
        - Куда? - тут же спросил Михаил. - Ты знаешь?
        - Нет. Нет. Я очнулась, уже связанная, а Ростова рядом нет. Он его куда-то утащил. Может, в соседнюю церковь?
        - В соседнюю? - заинтересовался мужчина.
        - Ну да, - принялась объяснять Варя, - тут рядом еще много старее церковь есть. Только вот… Снаружи все заколочено.
        - А куда он делся? И вообще, он один?
        - Один, один, - подтвердила девушка, потирая затекшие запястья. - Он так испугался, когда вы пришли, что подскочил, как кузнечик. И сиганул прямо туда, - Варя указала на угол, где Михаилу почудился люк. - Да. Точно.
        - Сиди здесь. Жди, - сказал Прохоров, и Варя закивала. - А мы с дочерью поищем твоего «друга». Если что, не бойся. Мы с Верой Афанасьевной разговаривали. И с Зоей Павловной. Мы в курсе ваших проблем, поможем. Дождешься?
        - А… ага, - только и вымолвила Варя, услышав знакомые имена из уст чужого человека.
        А Михаил уже поднимал деревянную крышку люка, ведущего в слабо освещенный земляной туннель. Мужчине пришлось пригнуться, чтобы поместиться в нем. Лампы на основе жира висели через каждые десять метров, позволяя увидеть, если что, врага. Но впереди никого не было. И мужчина на четвереньках резво засеменил вперед. Следом спустилась и Алекса, стараясь не отставать от отца.
        Проход заканчивался очередной деревянной крышкой. Откинув ее, Михаил, прежде чем выйти, посветил фонарем - а то вдруг кто-то поджидает и, выбрав удобный момент, нападет. Потом мужчина резко поднялся с автоматом наготове и постарался осмотреть прилегающее пространство, чтобы выявить врага раньше, чем тот нанесет удар.
        Никого здесь не оказалось, только впереди висели две освежеванные туши каких-то животных, а в помещении стоял удушливый запах гниения. Мужчина с трудом подавил рвотный спазм. Вылез, прошел чуть вперед, и только после этого дал знак Александре выбираться.
        - Ну тут и вонь, - первым делом прошептала девочка.
        - Т-с-с, - прошипел отец. - Этот мужик еще где-то здесь. Внимательно гляди по сторонам. Если он свежует туши, то у него, как минимум, есть нож. А в темноте это опасно. Пошли.
        И дочь с отцом медленно двинулись мимо свисавших с крюков туш. Вокруг клубились тучи мух и так и норовили укусить. Чуть дальше в полу виднелся квадрат неяркого света. Очередной лаз? Или что? Михаил осветил пространство вокруг люка. Только слегка раскачивающиеся туши - и ничего больше. Но все равно вокруг оставалось слишком много темных углов, где мог затаиться враг. Хотя, скорее, он сиганул вниз, чтобы вновь сбежать. Мужчина осторожно заглянул в люк и чертыхнулся.
        - Держи, - протянул он Саше фонарик. Там, внизу, в земляной яме, прислонившись спиной к глиняной стене, сидел мальчишка, вроде бы без сознания. А сбоку из закрытого решеткой прохода рвалась к нему разъяренная черная кошка. Глина обваливалась, и решетка грозила рухнуть в любую минуту.
        В это время Михаил краешком глаза уловил движение, но не успел повернуться к метнувшейся к нему из темноты тени. Последовал мощный удар в бок - незнакомец атаковал с разбега, отчего левая рука отозвалась болью. А потом - свободный полет и жесткий удар о глиняное дно ямы, куда Прохоров свалился. Несколько секунд Михаил не мог дышать - так сильно он ударился, а темнота застила глаза, из которых тут же непроизвольно брызнули слезы. Где-то в грудной клетке хрустнуло. Черт! Неужели сломал ребро? Но сейчас думать надо не об этом! Сверху остались сумасшедший и Сашка! Надо подниматься, выбираться из этой провонявшей канавы и выручать дочку, но… Не успел мужчина встать, как решетка рухнула, и кошка бросилась на Прохорова, стоящего на корточках. Тот еле успел выхватить нож, так как до АКСУ было не дотянуться: при падении он отлетел к дальней стене.
        Кошак тут же почувствовал опасность, исходившую от поблескивающего в свете склянок лезвия, и прыгнул на руку, нанося удары мощными когтистыми лапами. Михаил выронил нож, и он, закрутившись, отлетел к стене. Времени подбирать его не было. Мужчина отпрянул и упал на спину, когда кошак прыгнул. Зверь промахнулся, но, тут же развернувшись, вновь кинулся на Прохорова. Тот выставил вверх руки, чтобы сдержать большую кошку, но кто ж с голыми руками устоит против зверя, у которого реакция в три раза быстрее человеческой, а когти острые и большие… И все-таки зверь не убил Михаила. На руки мужику упало еле трепыхающееся тело. Вскоре жизнь окончательно покинула хищника. Прохоров отбросил мертвого зверя в сторону и с удивлением обнаружил свой нож в спине кошки. Потом воззрился на своего спасителя, еле стоящего на коленях рядом.
        - Как тебя зовут, о чудо? - спросил Михаил.
        - Коля, - только и выдавил паренек, ровесник его дочери.
        - Это ты звал нас с дочкой?
        - Ага! Спасибо!
        - С дочкой… - повторил Прохоров, а потом ахнул. - Черт! Она же наверху, с этим отморозком!
        Меж тем, незнакомец, оттолкнув Михаила, бросился с длинным ножом на Сашу.
        «Кланц!» - нож высек искры из закаленного ствола дробовика и врезался в висящую рядом тушу, которую тут же разрезал чуть ли не наполовину. Изнутри сочными сосисками посыпались белесые черви.
        «Б-б-а-б-б-а-х», - выстрел охотничьего ружья разнесся громом по пустому, если не считать туш, помещению церкви. Промазала! Заряд угодил куда-то в дальнюю стену.
        «Кланц! Кланц!» - противник вновь попытался достать девочку, но ствол дробовика работал как шпага, лишь изредка отклоняясь в сторону из-за сильных ударов неизвестного.
        «Б-б-а-б-б-а-х!» - второй выстрел разнес тушу совсем рядом с лицом незнакомца. Тот зарычал и сделал резкий рывок вперед. От неожиданности Александра споткнулась и завалилась на спину, а уродец оседлал девочку и сверху вниз нанес сокрушительный удар ножом, но новое «Кланц!» удивило мужика. И вновь ствол дробовика не подвел Сашу. Она, ухватив его двумя руками, выставила оружие вперед, как обычную палку, и это спасло ей жизнь.
        Незнакомец снова занес нож для удара, но тут откуда-то из темноты затрещал «калаш», пули разрывали мясо, известка осыпалась с потолка. Уродец резко пригнулся, потом скатился с Алексы во тьму и исчез. Сашка дрожала. Она попыталась сесть, но вновь упала на холодный пол. В тот же миг к ней подсела девушка, которую они с отцом освободили. Она показала ствол и, выдохнув, сказала:
        - Вот, нашла Колькин автомат, который этот урод забрал, пока мы спали.
        - А ты всегда мимо стреляешь? - спросила раздраженная Александра. Она никак не могла собраться с мыслями и осознать, что только что была на грани смерти.
        - Всегда пожалуйста, - обиделась девушка, спасшая ей жизнь.
        - Дочь! - заорал из ямы отец. - Эй, мудак, я тебя на собственных мудях подвешу!
        - Отец, все нормально! - крикнула Сашка в ответ. - Со мной все в порядке.
        - Слава богу! - донеслось из открытого люка. - Скинь мне скорей какую-нибудь палку или лестницу! Надо уходить отсюда!
        - Найди чего-нибудь, - прошептала Александра своей избавительнице и стала заряжать охотничье ружье. - Я пока присмотрю за уродом.
        - Конечно! - девушка была настолько рада чудесному спасению, что испытывала огромную благодарность к людям, пришедшим им на помощь. Она оставила «калаш» рядом с Сашкой и пошла разыскивать что-нибудь, смахивающее на веревку или лестницу.
        - О! - наконец, донесся из темноты ее голос, а потом загремела цепь. - Ох! Ну и тяжеленная! - Вздыхая и охая, девушка тащила ее к яме, пока с громким лязгом цепь не полетела вниз.
        Михаил первым выбрался из ямы и помог парнишке, втащив того за шкирку. После присел рядом с дочерью.
        - Ну, как ты? Все в порядке? - девочка кивнула. Мужчина обратил внимание на спасенных детей. - А вы? Вроде целы?
        - Благодаря вам, - кивнул чумазый и потный паренек. Видимо, ему пришлось несладко.
        - Спасибо! - шмыгнула носом девушка. - Меня зовут…
        - Все благодарности и знакомства потом! - отрезал Прохоров. - Надо убираться отсюда!
        Дети закивали, соглашаясь. Михаил поднял свой автомат, подошел к одной из склянок с жиром и горящим фитилем и сбил ее на землю. Она лопнула, и по полу церкви растеклось горящее пятно. Потом мужчина пошел к следующей склянке.
        - Вы помогать мне будете? - бросил Прохоров через плечо подросткам, взиравшим на него с удивлением. И дети с энтузиазмом стали сбивать огнеопасные склянки.
        Потом с холма Михаил с детьми наблюдал, как зажглись двумя огненными факелами церкви. И вдруг где-то далеко в поле вспыхнули огромные амбары: огонь туннелями, прорытыми незнакомцем, добрался до его владений. В поле разгорался небывалых размеров пожар. Прохорову подумалось - странно, но в последнее время страдали, в основном, церкви и монастыри. К чему бы это? А дети радовались огромному пожару, словно фейерверку. Но Михаил не был уверен, что вместе с церквями они уничтожили и безумного монстра, ведь он мог выбраться и из ангаров. Ну и черт с ним! Убить не убили, но жизнь этой твари явно подпортили. Будет знать, как на честных путников нападать!
        - Все, ребята! Поехали отсюда, заночуем в следующей деревне. Такой пожар привлечет много тварей, как минимум, заинтересует. Хорошо бы и этого… слопали.
        Мужчина развернул своего коня и «пришпорил», за спиной его теперь сидела Александра, крепко вцепившись в отца. А на втором коне уместились Коля с Варей, их новые спутники.
        Глава 12. Ростов Великий
        Сова гнала автомобиль до утра. Девушка очень устала, и следовало бы отдохнуть, но для этого нужно было какое-нибудь кирпичное здание, лучше пяти - или девятиэтажка, чтобы забаррикадироваться и чувствовать себя в большей безопасности, чем в поле или в лесу. Пришлось ждать, пока на пути появится следующий город. Можно было, конечно, поспать и в машине, но температура внутри быстро опустится до слишком некомфортной, и Сова вместо отдыха получит ужасный недосып, головную боль и слишком ватное тело, чтобы действовать. К утру снег почти растаял, и если теперь нефтяники и возьмут след, то будут знать лишь направление, в котором уехала Макаренко. Если догадаются, что к поставщику детей, то не преминут выслать подмогу или команду охотников, чтобы гарантированно схватить девушку. Но что-то внутри злорадно подсказывало, что после ночного фейерверка оправятся они не скоро. У Софьи будет минимум несколько недель, чтобы освободить детей.
        Девушка с тяжким вздохом оглянулась назад, где все еще лежал труп пятнадцатилетнего парнишки. Дети не должны страдать из-за взрослых - ни работать на них, ни умирать… Она это просто так не оставит.
        Скоро должен быть Ростов, где Сова рассчитывала поспать, но вдруг дорогу перегородила поваленная на бок фура. Прямо в асфальт рядом некто вбил ржавый лом, к которому привязал старую доску, а на ней значилось:
        «Ростов - опасно. Объезд - налево».
        Табличка выглядела настолько старой, что Сова засомневалась, а не канула ли опасность давным-давно в Лету? Может, предупреждение написали десять лет назад, а теперь в городе все спокойно и можно через него пройти. У девушки уже давно закрывались глаза, поэтому она махнула на предостережение рукой, объехала препятствие и выжала газ, покатив прямиком на Ростов Великий, до которого оставалось пять километров. И не в таких передрягах бывала!
        - Ну что, Ваня, рискнем? - задала Сова вопрос трупу. - Авось прокатит? - и утопила педаль газа в пол.
        Автомобильная дорога на Холмогоры шла в объезд города: слева жилые районы, пятиэтажки и давно разграбленные магазины, а справа - частный сектор и промышленные районы, заросшие странными деревьями с длинными, крючковатыми, загибающимися вверх сучьями, похожими на лапы лесных монстров из старой детской книжки, которую читал Сове когда-то отец. На дороге, так же, как и до этого, кто-то расчистил старую автомобильную пробку, и ржавые «скелеты» автомобилей, скомканные и скрученные временем, жались к ограждающему бортику.
        Не успела Сова толком въехать в город, как из-за разбитых автомобилей вышел человек.
        - Это прикол такой? Да? - Макаренко не поверила глазам. А потом все-таки осознала, что в этом не было ничего необычного. Просто табличка с предупреждением оказалась сильно устаревшей. Видимо, люди давно поняли, что опасность исчезла, и вернулись в город.
        Человек в темно-сером грязном балахоне преградил машине путь и замахал пустыми руками. Софья, прибавившая газу, чтобы не попасть в возможную ловушку, решила все-таки не давить человека, а попытаться выяснить, чего он хочет, ведь в руках незнакомца не было оружия.
        «Хаммер» затормозил в десяти метрах от человека. Его лицо оказалось скрыто частично капюшоном, а частично - грязным платком непонятного цвета. Он продолжал стоять, давая Сове время рассмотреть его. Незнакомец явно понимал, что сейчас вместо приветствия сначала стреляют, а не кидаются с радостью друг другу в объятия, поэтому давал водителю сбросить пар, понять, что он не опасен.
        - Вот откуда вас на мою голову всяких таких разных? - пробормотала девушка себе под нос, потом приспустила боковое стекло, направила на мужика в хламиде «Кедр» и грозно крикнула:
        - Ну?! Чего надо?!
        - Девочка, не вели казнить… - сказал тот хриплым, старческим голосом. - Я помощи ищу, но помочь только ты и можешь.
        - Я два раза повторять вопрос не буду! - крикнула в ответ Сова, недовольная промедлением. - Говори, что надо, или убирайся с дороги! Мне ваш Ростов на фиг не сдался, я мимо еду и задерживаться не собираюсь!
        - Понимаю, доченька! Понимаю, - заговорил старец, опуская руки, но Макаренко прервала его, дернув оружием.
        - Не-а! Руки не опускать! Говорить четко и по существу!
        - Ладно, доченька, ладно! - закивал старик, вновь поднимая руки. Капюшон сбился и еще сильнее съехал на лицо. - Только не стреляй. Я много времени не займу. Мне помощь требуется.
        - В чем помощь? Говори, не затягивай!
        - Мне до моего дома самому не дойти, ноги уже не те. А у тебя вон какой автомобиль… Поможешь? Подвезешь старика древнего?
        - А чего ты бродишь, если ноги не слушаются? - недоуменно переспросила девушка. - Завезешь меня сейчас в какую-нибудь засаду, и всех делов. А я отбивайся потом. Мочи всякую заразу…
        - Что ты, доченька! Что ты! Я вообще один здесь живу! Никого в округе верст на двадцать уже не осталось. Я… Вот те крест! - незнакомец перекрестился правой рукой.
        - Это что, клятва какая-то? - переспросила Сова. - Не поняла я чего-то жест этот.
        - Это крест, доченька. Я несу его уже двадцать лет, мочи нет. Но он не позволяет делать плохие вещи. Если не поможешь старику, доча, то пристрели меня, пожалуйста, все равно не дойду, да и жизнь куда-то катится, как и мир вокруг… Этот голубой говенный шарик…
        - Черт! - прошептала девушка себе под нос. - Начнешь делать добрые дела, хрен остановишься! Затя-а-агива-а-а-ет!
        - Слышь, дед?! Ладно, подвезу. Только одно странное движение с твоей стороны или в развалинах - сразу в голову стреляю, усек?
        - Конечно, доченька, усек! - согласно закивал старик.
        - Давай, садись быстрей, а то мало ли, кто еще тут разгуливает в вашем Ростове.
        Старичок удовлетворенно кивнул, подошел к «хаммеру» и открыл дверь. Тут же в кабине стало холодно, словно вместе со стариком ворвался ветер и выстудил все тепло. То ли Сова уже привыкла к теплу, обеспечиваемому печкой «хаммера», то ли на улице и впрямь похолодало. Макаренко подняла воротник и накинула капюшон маскхалата, но все равно не смогла защититься от холода, будто весь его сгенерировал лично старик. Но это, конечно, полная чушь. Не мог дедок ничего генерировать.
        - Куда довезти-то тебя, старче? - спросила Софья совершенно серьезно. Она высматривала среди обездвиженных войной машин съезд с дороги.
        - А ты езжай, а я покажу, - старик махнул рукой вперед. - Вон и съезд, а там под мост ныряй. К Кремлю поедем!
        - К Кремлю? - вздрогнула Макаренко. - К какому еще Кремлю? Неужто московскому?
        Она посмотрела на старика со смешанным чувством удивления и ужаса. Отец всегда говорил, что на Москву скинули все, что только возможно. И теперь там не то, что люди, черти не водятся!
        - Да ты не серчай, дочка, - слегка насмешливо проговорил старичок. - Здесь, в Ростове, свой Кремль есть. Ух, и красивый… был. А теперь с московским их многое объединяет. Ты, главное, не бойся, я с тобой. Странное случится - на меня положись. Я не робкого десятка, я до войны батюшкой был. А война много чего изменила, а многое сделала почти одинаковым. Вот и Кремль Москвы уже не такой отличный от нашего. Здесь тоже жуть живет, но своя, особенная, я бы даже сказал - кошмарная.
        - Чего же тут жуткого? Обычные пустые дома с пустыми же окнами. Даже зверей нет.
        - Э-э-э, дочка, погоди. Не все в мире появляется сразу. Надо иногда хорошенько присмотреться. И тогда… и тогда открывается удивительное или неприятное. Тут уж зависит от того, кто смотрит. Кто-то видит те же лица, что и до войны из окон смотрели, кто-то вместо них - пустоту. Кто-то замечает легкие тени на дороге, в подъездах, подворотнях, а кто-то ощущает лишь холод их присутствия…
        Сова, меж тем, все больше хмурилась. Слова старика вызывали какое-то смутное беспокойство. Странное объяснение жути, творящейся вокруг, рассуждения о схожести с московским Кремлем. Нечто необычное было во всем происходящем, будто девушка вновь вернулась в детство, когда отец рассказывал ей страшные байки о стране, в которой они жили, и о том, чем, по его мнению, бомбили Россию. Тут же вспомнились слова, которые для девочки четырнадцати лет ничего не значили, а сейчас, казалось, начали обретать смысл:
        «Я, когда работал в застенках Лубянки, кое-чего почитал из секретного. Еще во времена СССР ученые работали над многими проектами, научность которых вызывала вопросы. Но, тем не менее, факт налицо. Почти во всех проектах того времени прослеживается уклон в мистическую сторону. Я уж не знаю, как все это работало, но, возможно, работало, если уж СССР победил фашизм, тоже с огромным удовольствием принимавший на вооружение мистику и магию…
        Знаешь, дочь, это я скорее себе рассказываю, закрепляю. Ты не поймешь, да и рано тебе об этом знать…
        Вот, думаю, что означает сие творение? Это - пентаграмма, а это - звезда. Похоже? Так раньше это каждый ребенок в стране носил, каждый подросток, а взрослые - образ вождя на фоне кровавого флага. А еще эти звезды висели над самой значимой частью нашей страны: на всех башнях Кремля. Алые, как и сама кровь, которую пролили миллионы людей, строя страну. Очень странно все это. А вот эти здания? Великая библиотека, генштаб… Если посмотреть сверху, они образовывали ту же звезду. Зачем все это, если не для того, чтобы призвать на помощь потусторонние силы? Вот и я не знаю. А как насчет мумии вождя в центре страны, которую так и оставили, даже когда страна развалилась? Что она символизирует? Для чего нужна языческая пирамида в центре столицы? Эх, столько вопросов, и ни одного ответа. Но одно я знаю точно: чем бы ни занимались правители прошлого, они нарушили мировое равновесие, пытаясь обрести власть над неведомыми им силами…
        - Что? Ты считаешь, против нас применили одни ядерные бомбы? - отец рассмеялся, подобно помешанному. - Да, как минимум, около сотни различных разработок! От ядерных бомб - до нейтронных, от простого до безобразия кинетического оружия - до лазерного и энтропийного, изменяющего саму суть пространства, от бактериологического - до генетического. Каждый раз наука сначала училась убивать, и только годы спустя переносила часть знаний в мирную сферу. Откуда столько мутантов повыскакивало? Ведь радиоактивность для любых тварей - скорее, вред, нежели скачок в развитии. Высокая радиация ничего, кроме сбоя, в организме вызвать не может. А тем более - создать новую ДНК, которую разрушает. А вот генетическое оружие, разработки которого велись вдоль всего периметра России, на американских базах в Казахстане, Украине, Грузии, может. Насколько помню, та же технология CRISPR сулила науке великие вещи в начале нулевых. Так то - мирной науке. А военной? Не сомневаюсь, что эта технология появилась у военных намного раньше, и эти гады узнали о ней гораздо больше. Я по-другому не могу объяснить появление пугающих
мутаций у животных. Не сомневаюсь, что где-то в эпицентрах событий мутирует и человек. Да так, что никакая эволюция додуматься не в состоянии. Помнишь бабочку-капустницу, что видели прошлым летом? И которую я запретил тебе трогать? Ага, которая была размером с сам кочан капусты. Так вот она раньше много меньше была, и без жал на крыльях. Я поэтому и запретил тебе ее касаться, что опасался - она могла быть ядовита. И ведь всего восемь лет прошло после войны! Что будет через двадцать? Боюсь даже представить! И боюсь в то время жить! Динозавры, конечно, вряд ли появятся, но вот пятиногие, шестиголовые, многокрылые твари - точно. Ведь по большей части, ДНК у всех видов на Земле идентичны, и если найден универсальный механизм редактирования генома, то может быть создано универсальное оружие. Что, боюсь, и случилось…»
        Все это отрывками всплывало в памяти Макаренко, пока они ехали по одной из улочек Ростова. Странное дело, счетчик Гейгера давно помалкивал в рюкзаке, а в городе стояла невероятная тишина, и ни одного живого существа вокруг - словно все вымерли. Зато чудовищные растения, слабо пульсирующие пурпурным, тянулись из-под зданий, рушили фундамент, а потом вгрызались в стены, прорастая сквозь них.
        - А что тут случилось? - заинтересовалась Софья. - Вроде радиации нет, а и людей нет. На подъезде к городу я видела табличку, что тут опасно, но раз никого нет, то и опасности - тоже?
        - Э-э-э, доча, - протянул старик. - Не всегда, если нет людей, то и опасность отсутствует. Приглядись, - попутчик в грязно-серой хламиде указал вперед. - Не замечаешь? А меж тем, чем ближе к славному Кремлю, ближе и они.
        - Кто - они? - недоумевала Софья, не обнаружив ровным счетом ничего. О чем говорит этот человек? Что она должна увидеть? Как-то все больше эта ситуация смахивает на чью-то фантазию, психическое отклонение. И если уж говорить откровенно, то ее отклонение.
        - Ну, тени же! - не выдержал старик и развел руками. - Вон они. На каждом углу, на каждом перекрестке, будто переходят дорогу по пешеходным переходам. В каждом окне зачарованно смотрят на «хаммер», что ведет живая девушка. Им, мертвым, так не хватает жизни, и они завидуют черной завистью, злятся и чернеют, чернеют…
        - Что?! - воскликнула Сова. Теперь-то девушка присмотрелась. И поежилась от ужаса, начинающего зарождаться где-то внутри, бегущего мурашками по спине. Стало еще холоднее. А призраки, действительно, присутствовали. Макаренко, хватая воздух, открыла рот, в котором сразу пересохло. Теперь и она их видела. Еле заметные человеческому глазу черные сущности, по большей части растворенные в воздухе и какие-то неправильные, толпились у дороги. Они слегка шевелились, но движения были столь незначительными, что это походило скорее на волнение от легкого ветерка, что обдувал неподвижные фигуры и развевал их одежды.
        Софья вдруг не на шутку испугалась и затормозила «хаммер». Она отпрянула к двери и подняла вверх «Кедр-Б», нацелив автомат на старика.
        - Куда ты меня завел, старче? - процедила девушка сквозь зубы. - И кто ты вообще такой?
        - Хех, - довольно заговорил дедок. - Только не серчай, доча. Не нервничай ты так. Я, хех, сейчас все объясню, милая. Лука меня зовут. И не убьешь ты меня, не трать патроны. Пригодятся еще. - И, увидев, как девушка направляет оружие на тени, добавил: - Да не против них. Людей против. Тебе еще дальняя дорога предстоит и тяжкое испытание…
        - О чем ты? - недоуменно переспросила Сова.
        - Ну, конечно же, о жертве твоей. О мести. О том, что отложила ее ради благих целей, ради светлых и не запятнанных кровью детишек. Воздастся тебе, поверь.
        - Да кто же ты? - вновь повторила Макаренко. Она пока еще ничего не понимала.
        - Я же говорил, - терпеливо начал старичок. - Я - Лука, батюшка, неживой среди мертвых.
        - Это как еще? - удивилась девушка. Ситуация казалась ей все более абсурдной.
        - Да вот так. Ни жив, ни мертв. Знаю только, что существую, но как, не понимаю, - старичок в балахоне вновь развел руками. - Не ем, не пью, а как-то живу уже двадцать лет. С той поры, как какую-то хрень на город сбросили. Она извратила пространство, само время. И эти убиенные, - дед указал рукой на тени, - никак не могут найти покой. А проявляются только у Кремля, где и рвануло, где и уничтожило монахов, да и людей из города. А я вот проводник их, вроде как. Но провести, увы, никуда не могу. Это место вроде есть, но и нет его совсем. Мы все еще живем и умираем, как в тот самый день, двадцать лет назад. Видишь? Из ниоткуда появились чужие растения и пожирают тут все. Они прорастают корнями туда, куда нам никогда не добраться. Дико звучит?
        Макаренко сделала неопределенный жест рукой, во все глаза глядя на старца. Таких историй она еще не слышала. Но картинка за окном и впрямь становилась мрачнее и теперь уже откровенно пугала. Людские тени медленно и плавно сгрудились у автомобиля, почти обклеили со всех сторон, и свет стал тускнеть. Фантомы словно таяли, истончаясь в темную дымку, но совсем не исчезали. Они будто подпитывались чем-то.
        - Что вам от меня надо? - дрожащим голосом спросила Сова. Даже закаленную боями девушку проняла творившаяся вокруг жуть. Она никогда еще не видела ничего подобного. Мертвые всегда лежали на земле или в ней, но никогда не парили по воздуху. И они явно были опасны. Как минимум, опаснее тех трупов, что девушка до сих пор знала и видела. И это пугало еще сильнее. Ведь написано же было на табличке: «Прямо - опасно…». Но кто же их читает? А тем более, верит написанному? На заборе тоже вот написано…
        - Да не нужна ты нам, - воздел руки вверх старичок. - Мы чистые души не забираем.
        - Это моя-то - чистая? - удивилась Макаренко.
        - Ай, да прекрати! - отмахнулся дедок. - Твои убийства во спасение были. Нет в тебе ничего темного. Не лезут к тебе - и ты не убиваешь.
        Сова в очередной раз поразилась: и откуда у постороннего человека такие познания? Наконец, девушка поверила: перед ней не совсем человек.
        - А в ком оно тогда? Ну, это ваше темное?
        - В нем, - старичок махнул рукой на заднее сиденье, где еще покоился пятнадцатилетний Ваня.
        - Ты смеешься? Как в нем может быть что-то темное? Он же жертва! - не выдержала Макаренко, вытаращив на дедушку глаза.
        - Он поддался соблазну и убивал, повинуясь чужой воле, - пожал старичок плечами. - Мы его заберем…
        - Что? - Сова чуть не закричала. - Его же использовали!
        - Ну и что?
        - Ну и что?! Ну и что?! - начала закипать девушка от такой несправедливости. - Да фиг я вам его отдам!
        - А это уже не тебе решать, - так же спокойно промолвил старичок.
        Софья попыталась поднять «Кедр», но не смогла. Ни один мускул не двинулся. Девушка словно оказалась вдруг заморожена. Мышцы совершенно отказывались подчиняться. Сова могла лишь двигать глазами и шевелить губами. Челюсть тоже не двигалась.
        - Не тронь его! - процедила Макаренко сквозь зубы.
        - Не серчай, - как-то виновато попросил дедок. - Он сам хочет с нами, поверь.
        - Сам? Да что же…
        - Сама посмотри, - и Лука мотнул капюшоном в сторону заднего сиденья. Софья скосила глаза и замерла. Там рядом с собственным телом сидел вполне себе живой Ваня, только слегка зыбкий: за ним угадывались очертания кресла. Подросток странно улыбался, как будто чувствовал свою вину перед девушкой. А Макаренко, в свою очередь, и слова не могла вымолвить, язык будто приклеился к гортани, так она была поражена.
        - Будешь помнить меня? - голос Вани раздался где-то в голове, а губы фантома лишь недвижимо улыбались. Сова рассмотрела спокойное лицо и поняла, что мальчик осознает происходящее и хочет его.
        - Буду, - с усилием прошептала девушка, и что-то вдруг хлопнуло, будто рядом раздавили огромный пакет с воздухом. Софье заложило уши. Она зажмурилась и постаралась сжаться, чтобы ее не задело взрывом, если это он. А потом наступила тишина.
        Вроде жива! Макаренко сидела с закрытыми глазами и прислушивалась к собственным ощущениям. Ничего не болело, но это-то и настораживало. А вдруг она тоже… того… стала частью этого кошмарного действия? Наконец девушка решилась и приоткрыла один глаз, а затем сразу - второй. Она все еще находилась в «хаммере», вот только что-то изменилось снаружи.
        За окнами не было города и черных призраков! А табличка рядом с дорогой указывала, что Сова вернулась на автомобильную трассу «Холмогоры», с которой съехала, когда подобрала старичка. Она еще повертелась и обнаружила другую табличку: «Ростов: 10 км». Это что же? Она проскочила город? Но как? И как же все остальное? Старичок, призраки, Ваня?.. Девушка резко обернулась назад и вздрогнула: на заднем сиденье не оказалось трупа мальчика. Только засохшая кровь.
        Софья повернулась обратно и долго сидела молча, вперившись взглядом в одну точку. Потом замотала головой и завела двигатель.
        - Да ну, бред! Сова, ты сходишь сума! Сама и вытащила тело пацана, вот только так устала, что не помнишь, - пробормотала Макаренко. - Поеду-ка сразу до Переславля, там и посплю. А то, чего только не привидится от усталости!
        «Хаммер» зарычал и резко тронул с места, объезжая ржавые автомобильные заторы. Сова решила не раздумывать на тему происшедшего, чувствовала, что иначе сойдет с ума. Сейчас нужно сосредоточиться на детях, а потом - на мести. Чем больше шагов в сторону цели, тем она ближе.
        Глава 13. Энтропия
        [13 - Энтроп?я - от др. - греч. «поворот», «превращение». На бытовом уровне термин «энтропия» означает меру неупорядоченности или хаотичности системы.]
        Что может случиться с ребенком в двадцать первом веке? В эпоху научно-технического прогресса и торжества толерантности? Ничего страшного? Увы. Это далеко от истины. Маленький Вася Черноморов слыл умным, но замкнутым ребенком. Учился на отлично, но как раз этим и снискал дурную славу у сверстников. Самые заурядные среднестатистические школьники ненавидели отличников. Они с завистью смотрели, как Вася выступает у доски, и у него всегда и все получается. Исподволь дети начали поддевать мальчишку. Крали школьные принадлежности, портили тетрадки или дневник, воровали карманные деньги, данные матерью на завтраки и обеды. Дальше - больше. Постепенно они перешли к физическому воздействию: тычки, подножки, оплеухи, а позже - к моральному: какие только прозвища мальчику ни придумывали, в том числе и «дядька Черномор», что для маленького Васи было вдвойне обидно. Ну какой он им дядька? Он же ребенок, обычный ребенок! Хотя уже тогда он был выше всех на голову, но столь интересная особенность довлела над мальчиком как дамоклов меч: ответить Вася оказался не в состоянии, но его рост стал притчей во языцех. Мол,
действительно, дядька, и не фиг тут! Еще от сверстников мальчика отличала ярко-рыжая шевелюра, и куда бы он ни шел в составе класса, его огненная макушка всегда возвышалась над всеми, а дети любят этот цвет. Очень любят, и никогда не дадут заскучать обладателю таких волос.
        Рыжий-рыжий, конопатый! Убил дедушку лопатой…
        Так и прижилось: рыжий дядька Черномор!
        Чтобы хоть как-то изменить ситуацию в свою пользу, мальчик начал практиковать помощь особо ушлым каверзникам. Давал им списывать домашнее задание, помогал на переменах, объяснял задачи, но лишь до поры до времени отсрочивал этим свое унижение. Лояльные по отношению к его помощи детишки совершенно преображались на виду у своих сверстников-подпевал. И унижения начинались заново, каждый раз более изощренные, нежели прежде.
        И если для ребенка существовал ад, то он был похож на один из бесконечных дней Васи Черноморова. Пока череда нескончаемых оскорблений и издевательств не прекращалась звонком с последнего урока. Только тогда мальчик исчезал в бункере под названием квартира, запирался в своей комнате и погружался в интересные исследования математики и русского языка. Чтение давало ему больше, чем любая дружба со сверстниками. Оно открывало ребенку целый неизведанный мир, где было намного интересней, чем в обществе мальчиков или девочек, играющих в «войнушку» или в куклы.
        Кое-как дотерпел Василий до окончания школы и решил, что пойдет в педагогический институт с целью что-нибудь изменить в жизни своих будущих подопечных. Он твердо понимал, что будет нелегко, но его решимость исправить порядки в школе только крепла день ото дня. Благо, в институте издевки почти прекратились. Теперь просто никто не обращал внимания на замкнутого рыжего подростка. Да и загруженность предметами была слишком высокой, чтобы заниматься еще какими-нибудь делами, кроме учебы.
        И вот светлый ум, тем не менее, замутненный прошлыми обидами, прибыл в школу города Александрова. Выделили новому учителю комнату в общежитии, назначили небольшую по прежним меркам зарплату, а Василию Степановичу много и не надо было. Молодой человек с лучшими чувствами и мыслями приехал совершить революцию в детских умах, мечтал под своим руководством создать удивительный образцово-показательный класс, лелеял надежду, что он - светлая головушка - способен управиться с двадцатью маленькими «монстриками».
        Но не тут-то было. На первом же уроке одиннадцатилетний пацан заявил ему:
        - Ты нам не нравишься! Рыжий, толстый, много из себя строишь!
        Василий Степанович на это лишь дружелюбно рассмеялся:
        - Ничего, пацан! У нас целый год, чтобы узнать друг друга получше. Уверен, будет круто!
        - Сомневаюсь, - презрительно выдавил мальчик и выплюнул на пол жвачку. Вместо того, чтобы заставить хулигана убрать ее сразу, Василий Степанович лишь сказал:
        - Сядь на место. Уберешь после уроков.
        - Ага, - ухмыльнулся пацан и вернулся за свою парту.
        Черноморов, приехавший вершить революцию в умах, не смог подавить первого маленького восстания, отчего и проиграл. Дети портились на глазах и вели себя все хуже и хуже, пока не стало совсем скверно. Они уже не слушали учителя, не боялись плохих оценок, а мамаша того самого пацана однажды заявила:
        - Мы пожалуемся в родительский комитет! Вы ничему не учите наших детей. До вас была Мария Остаповна, так дети таки-и-ие высокие оценки получали! А у вас… у вас… Вот дети жалуются, что вы ничего не объясняете, ничему не учите, задаете читать учебник, а потом спрашиваете. Но это же не учеба! Мой маленький мальчик мог и дома так учиться! Мы подадим жалобу выше! На вашу переаттестацию!..
        Но, конечно же, все было не так. Василий Степанович из кожи вон лез, чтобы уроки были интересными, а занятия - запоминающимися, но никто его не слушал, или просто делали вид, что ничего не понимают. Для взрослого Васи школа вновь превращалась в ад. Но тихому, замкнутому в себе человеку было сложно построить отношения с кем бы то ни было, а с детьми - тем более. Черноморов их не понимал в детстве и не научился понимать, когда повзрослел. К концу учебного года молодой человек уже жалел, что решил выбрать эту профессию. А тем временем дети устроили ему настоящий кошмар. Василий Степанович все чаще стал ловить на себе косые взгляды детей из других классов, учителей и завуча. Казалось, вся школа его теперь за что-то ненавидела. Но как понять, за что? Теперь к неприязни и страху, что за некомпетентность его выгонят, примешивалось параноидальное чувство, что за Василием следят. Он даже ловил косые взгляды, сидя за столом своей комнаты, когда мимо окна проходили люди. Теперь и город, казалось, что-то такое знает о нем, чего Василий и сам о себе не знает.
        Атмосфера накалилась перед июнем. Черноморов, в отместку за кнопки на стуле, взрывы петард в своем портфеле, намеренную порчу имущества, закидывание камнями после уроков из-за угла и сплошные издевательства, с удовольствием ставил двойки и колы. Тем более, дети их заслужили.
        Вокруг одного-двух заводил, прямо как в детстве Василия, сплотился весь класс, и дети действовали синхронно, как один. И так же вместе под конец года они подложили своему учителю свинью, о которой Черноморов и не подозревал. Он привык к отчуждению еще в школе, поэтому не обращал внимания на косые взгляды, но такое отношение все же стало напрягать. Наконец ситуация разрешилась, впрочем, не принеся Василию Степановичу большого облегчения.
        Как-то в начале июня, когда у детей наступили каникулы и у Василия появилось время на занятия творчеством, в дверь комнаты педагога постучали.
        Каково же было удивление Черноморова, когда за старой обшарпанной дверью он обнаружил двух блюстителей порядка. Капитан-лейтенант, видимо, участковый, в очках и с красной папкой под мышкой, и сержант ППСник.
        Недоумевающий Василий пригласил их пройти. Медленно, как во сне, заварил чай и поставил чашки перед хмурыми и суровыми милиционерами. Потом откашлялся и не своим голосом спросил:
        - Чем могу помочь?
        В маленькой комнате было настолько тесно, что, казалось, слова начнут отскакивать от стен и калечить всех подряд. Каплей тяжелым взглядом посмотрел на Василия, отчего тот съежился, потом милиционер представился:
        - Я ваш участковый, Андрей Майоров. И у меня к вам, гражданин Черноморов, есть вопросы, - каплей протянул свои корочки.
        - Вопросы? Ко мне? - Василий Степанович побледнел настолько, что рыжие веснушки грозили зажечь кожу, настолько яркими они стали.
        - Боюсь, что их несколько, - кивнул Майоров и с шумом отхлебнул чая.
        - Конфет? - почему-то предложил молодой учитель и икнул. Да так сильно, что глаза чуть на лоб не вылезли.
        - Мы быстро, - отказался каплей, а сержант, словно испугавшись, что придется срочно оставить чай нетронутым, тут же присосался к чашке, стараясь отхлебывать большими глотками.
        - На вас уже месяц назад поступило коллективное заявление, - приступил к делу Майоров.
        - На меня?! - ахнул Василий и упал в обморок.
        Черноморов очнулся уже на кровати. А каплей протягивал ему стакан воды. Майоров и сержант выглядели донельзя обеспокоенными. И неудивительно, им пришлось поднять с пола бесчувственного учителя, который весил, как оба товарища милиционера вместе, и уложить Василия на кровать.
        - В общем, получается, - продолжил разговор каплей, сидя на корточках рядом с кроватью, на которой учитель с трясущимися руками пытался попить воды, выстукивая зубами на стакане замысловатую мелодию, - что вас обвиняют в домогательствах.
        Черноморов даже слова не смог вымолвить. Он смотрел куда-то мимо Майорова, а по щекам его медленно текли слезы.
        - То по коленке погладите, то по попе хлопнете, такие подробности они рассказывают, - каплей хмуро смотрел на потенциального преступника и не верил глазам. Здоровяк-учитель съежился на кровати, словно младенец, подогнул под себя ноги и расфокусировавшимися глазами смотрел мимо.
        - Кого? - не удержался учитель. Его вопрос больше походил на стон.
        - Ну, как кого? - удивился каплей. - Да детей ваших, тех, кого вы учите.
        - Бог мой! - еле слышно пробормотал Василий. - Да как же это? И вы верите этому?
        - В том-то и дело, что нет. Мы бы вас уже арестовали до следственной проверки, но, опросив так называемых участников, я понял, что много нестыковок в деле. Одиннадцатилетним детям трудно держать себя в руках, когда они врут, особенно, когда врут вместе и большой группой. Начинают появляться аномалии в рассказах.
        - Аномалии?
        - Ну да, - кивнул Майоров. - Расхождения в показаниях. В общем, я чувствую, что они врут. Но! Пока идет следствие, вынужден попросить вас не покидать город. И… Вот, - каплей протянул листок учителю, но, видя его слабость, положил рядом. - Это повестка. Вам надо явиться в ОВД города Александрова в среду. Нам надо поговорить. Пока только поговорить.
        Милиционеры ушли, оставив шокированного Черноморова наедине со своими мыслями. А они и рады стараться: тут же, словно рой встревоженных пчел, зажужжали в голове тысячами. «Дети - это монстры. Маленькие, злобные твари, готовые уничтожить тебя, способные растереть тебя в порошок, загнать в тупик, как мышонка в норе, а потом залить норку водой, чтобы посмотреть, как ты будешь выбираться».
        Они его доконали! Хоть в милиции и не верили в детские бредни, что Василий педофил, в них вполне спокойно поверили в школе. Что бы ни запятнало репутацию учителя, она запятнана! Видимо, таким был довод школьного руководства. Решение вынесли без участия Черноморова, а ему лишь сообщили, когда молодой учитель пришел в школу.
        Вот так просто оказалось стать виновным и изгоем в современном обществе.
        Первое время Василий бродил по городу, словно привидение. А куда еще бедняге деться? На дворе уже июль, за душой мизерные накопления с маленькой зарплаты, комната в общаге, из которой скоро придется выселиться, и даже возможности получить какую-нибудь другую работу в этом городе не предвидится. Презумпция невиновности для жителей словно и не существовала, как и для учителей, что поразительно, ведь это грамотные люди и вроде должны подавать пример, в том числе и благоразумия. Но вот ведь ирония: они первыми бросили в него камень после того, как тень упала на репутацию Василия.
        От чувств убежать легче, когда не один, когда тебя окружает толпа, или природа своим безмятежным дыханием сдувает с тебя все плохое, а ты в это время созерцаешь гармонию всего сущего. Но с молодым человеком ничего подобного не случилось. Он бродил вокруг Александровского монастыря в поисках успокоения, но не находил его. Кто бы что ни говорил, но чувства, зарождавшиеся и крепнущие всю жизнь, не так-то просто откинуть в сторону, унять. Последние события их только разогрели. И Василий Степанович не находил себе места. Умом он понимал, что разрывающая его злость к маленьким недоноскам неприемлема для взрослого человека, но ничего поделать не мог. Внутри ворочался огромный монстр, неуемный и ужасный зверь, словно спавший до этого и вдруг очнувшийся. Он двадцать лет, с самого детства, подпитывался сверстниками, вернее, их эмоциями, и набирал силу. И чудовище было готово вот-вот вырваться.
        Немногочисленные прохожие шарахались от Черноморова - так страшно выглядело его перекошенное от ярости лицо, а красные глаза сочились ненавистью ко всем встречным. И сколько бы молодой человек ни ходил по Александрову, тихий городок никак не хотел убаюкать рвавшуюся наружу зверскую натуру, воспитанную сверстниками и ими же закаленную.
        И едкое чувство, будто Васю обманули, витало где-то на задворках сознания, словно двадцать лет назад мальчику дали неправильную установку и начали воспитывать вопреки человеческой природе, неверно. Совсем не так, как она предусматривала. Наверное, нельзя быть спокойным, воспитанным и умным в обществе, где все наоборот. Особенно в замкнутом мирке детей, которые и несут в себе все первозданное, в том числе и агрессию. Какое недетское понятие… На самом же деле - наоборот. Агрессия заложена в самой природе человека, и вытравить ее удается только социализацией, и то не у всех. А у некоторых она лишь пробуждается с возрастом.
        Вот и Василий ощущал внутри нечто агрессивное, злое и дикое. Оно расправляло плечи, выдавливало все хорошее вон, наружу. Молодой учитель чувствовал, что его уже не тянет оставаться прежним и вообще удерживать это чудовище, это новое состояние внутри. Хотелось дать выход тем чувствам, что годами подспудно копились, и будь что будет! Увидеть, как хаос, некогда скрывавшийся в маленьком мальчике, вырывается на волю и заставляет людей дрожать от страха, задыхаться от своей беспомощности перед злом, вложенным когда-то в пацана обществом.
        И во время одной из таких прогулок вокруг стен монастыря чудовище вырвалось на волю, чтобы никогда больше не вернуться обратно.
        Странным образом стечение обстоятельств сыграло злую шутку с терзающейся душой Василия. В один погожий июльский денек, когда негде было спрятаться от жары, и спасением служили только раскидистые клены между речкой Серой и стенами монастыря, Черноморов, как обычно, прогуливался, бичевал себя и изливал горечь нескончаемых обид, тянущихся по пятам с далекого детства. И вдруг заметил шевеление в кустах возле речки.
        Ба! Какое удачное совпадение!
        С удочкой на берегу сидел тот мальчишка, что развязал войну с учителем в начале года. Кирилл. Существо внутри злорадно ухмыльнулось, и каждая клеточка тела возопила о возмездии. Разум помутился в тот момент, когда пришло осознание, что мальчишка совершенно один, а прохожих, да и просто праздношатающихся вокруг - ноль. Тихо-тихо ступая по недавно вытоптанной рыбаками тропинке, Черноморов подкрался к Кириллу и схватил пацана за шкирку. Тот заорал, начал вырываться, но Василий широкой ладонью зажал мальчишке рот. Какое огромное удовольствие принес ему ужас в глазах Кирилла, когда тот осознал, что перед ним учитель, над которым они издевались весь прошлый год.
        - Ты нам не нравишься, - передразнил Черноморов фразу пацана, сказанную в начале года. Кирилл задергался энергичней, но сильные руки безумного учителя держали крепко. Существо внутри взвыло от неописуемой радости, а пальцы сами потянулись к шее маленького негодяя. - Я педофил, говоришь?
        Но этот вопрос не требовал ответа. Где-то в глубинах сознания Василий жаждал, чтобы мальчишка выл, рыдал, молил о прощении. Но чудовище, рожденное маленьким гадом и ему подобными, требовало расплаты. Сейчас же, немедленно.
        Черноморов положил на шею парня одну ладонь, потом вторую… Обреченность в глазах Кирилла вызвала лишь удовольствие, но никак не сострадание. Василий медленно и с какой-то звериной яростью сжал руки. И с диким вожделением наблюдал, как закатываются глаза мальчишки, и вываливается язык…
        Тело Василий Степанович бросил в реку. Оно безвольной куклой медленно закружилось, так и не утонув. Теперь следы убийства не скроешь. Но кому надо скрывать следы, когда ты чувствуешь себя на седьмом небе от счастья? Василий даже не подумал, что тело быстро найдут и сразу заявятся к нему. Ведь об их с детьми конфликте знает весь город. Плевать! Чудовище ликовало! Оно уже не ерзало и не пыталось вырваться, оно уже было свободно. Хотелось еще. Хотелось разорвать весь класс, всех детишек до единого. Радости не было предела. Василий, окрыленный легкой расправой над мальчишкой, продолжал прогуливаться вокруг монастыря. Словно и не случилось ничего. Будто недавний выброс безумия, повлекший смерть ребенка, теперь нечто обыденное.
        И уже через час кто-то из рыбаков нашел тело Кирилла, вызвал милицию, а группа быстрого реагирования наткнулась на праздно шатающегося по округе Черноморова. На все вопросы молодой учитель лишь довольно улыбался и молчал. И его тут же скрутили и запихали в «буханку», в которой и повезли в отделение. Ощущая холодные наручники на запястьях, Василий лишь счастливо поглядывал на улицу. Там светило жаркое солнце и дул легкий ветерок, а редкие машины собирались на светофорах в маленькие пробки, отчего лишь шире улыбалось, и вспоминалась Москва: там, наверное, уже сигналят друг другу вовсю. Радио что-то играло, из-за стекла, отделяющего кабину от арестованного, еле-еле угадывалась мелодия: «Сплин» - «Выхода нет».
        Черноморов попробовал подпевать по памяти, но быстро сбился, так как слов уже не помнил. А потом вдруг на улице взвыла сирена атомной тревоги, музыка в радио заткнулась, и еле слышно заговорил мужской голос: «Это не учебная тревога! Повторяю, это не учебная тревога!..»
        6 июля 2013-го.
        Дальнейшие слова, как и события, вспоминались смутно. Все куда-то бежали, торопились, люди на улице словно посходили с ума, Черноморова бросили в наручниках в «буханке», на что монстр внутри злорадно усмехнулся: бог миловал, значит, Василий правильной дорогой идет, верной. Летали самолеты, вокруг все взрывалось, люди метались в панике. Существо внутри Черноморова ликовало от потоков пролитой вокруг крови, а человек пытался выбраться из металлического капкана…
        Потом были годы путешествий по пустошам, выслеживания выживших и уничтожения мерзких детенышей, что посмели наплодить люди. Он возродился в новом качестве, он расправил плечи, он мстил за свое прошлое, он учился у нового мира новым способам выживания, и он убивал. Много и со вкусом. И особенно детей. Бывало, преследовал семью несколько дней или недель, чтобы застать врасплох, и все ради того, чтобы уничтожить зародыши ада - так он называл детей. Внешний облик Черноморова, как и внутренний, давно претерпел массу изменений, но мужчине было все равно.
        Я - учитель апокалипсиса! Я найду всех неучей и сотру в порошок, если они ничему не научились! Бу-га-га-га…
        И любое сопротивление Василий считал противостоянием и карал смертью, отчего существо внутри довольно потирало руки.
        Так бы новоявленный маньяк и совершал свои черные делишки, так бы и был мнимым санитаром убогого больного мира, но вмешался случай.
        Около пяти лет назад он забрел в поисках новых жертв в Ярославскую область. Здесь дышалось гораздо легче. Если бы у Черноморова был дозиметр, он бы показал, что в области радиационный фон практически отсутствует, но Василий Степанович это знал и так. Последнее время мужчина ощущал некое внутреннее преображение. Еле заметные даже для него изменения в голове - результат то ли долгого одинокого скитания по опустевшим просторам страны, то ли облучения, полученного еще в «буханке», где он просидел три дня, пытаясь выбраться. Атомные заряды разорвались где-то в Москве и Подмосковье, но и здесь радиоактивный дождь пролился уже к вечеру, и автомобиль «зафонил» не хуже спецтехники из Чернобыля. После трех дней, проведенных в этой жуткой западне, Черноморов ощущал странное недомогание в течение двух лет, иногда на коже выскакивали язвы, и Василий в поисках антисептика провел много времени.
        Что происходило с организмом? Молодому учителю оставалось лишь догадываться, но судя по ощущениям - ничего хорошего. И Василий долго готовил себя к смерти. Но костлявая длительное время обходила мужчину стороной, отчего его вера в собственную исключительность только крепла. И вот учитель начал понимать, что обрел странную, сверхъестественную способность узнавать, о чем думают его будущие жертвы. Он поразился настолько, что однажды поднял голову к серому небу и закричал:
        - Господи! Спасибо, что выбрал меня! Я тебя не подведу!
        Черноморов каждый день тренировался, оттачивал новую способность, дарованную богом, накапливал силы, и вскоре мог не только узнавать, о чем думают жертвы, но и подавлять их мысли, заставлять чужой мозг съеживаться от внезапной боли. А также мог приказать другому что-нибудь сделать - например, спрыгнуть с обрыва или выстрелить в себя. Но большее удовольствие доставляла другая забава: мужчина любил стравливать людишек и животных, а потом с удовольствием следил, как они бились. И мог управиться не с одним человеком, а с целой группой!
        Так бы и продолжал Черномор планомерно уничтожать людей, да вмешался случай, словно удача отвернулась от садиста, вдоволь уже напитавшись кровью его жертв.
        Переславский район - место тихое и спокойное, чистое и пустое. Рай для любого, кто хочет осесть и начать новую жизнь. Жаль, что прежние жители от испуга пустились в бега и, возможно, сгинули. У некоторых, например, почему-то создалось впечатление, что в Москве и других больших городах - самые надежные и обширные бомбоубежища, да и продуктов запасено на много лет вперед для всех жителей России. Другие считали, что Сибирь и Дальний Восток - огромные и пустынные, мол, вряд ли эти земли закидывали ядерными снарядами. Туда и подались. А третьи махнули на все рукой и остались на местах. Многие из них умерли. Кто от отравы, разнесенной ветром, кто просто от голода. У кого, правда, были под боком склады с прошлогодними запасами зерна, мяса и картофеля, те выжили, прокормились, но таких были единицы. Дикие войны за склады захлестнули чистые земли, и кто был сильнее, тот сохранил жизнь.
        Вот и осталась Переславль-Залесская земля почти пустынной. По полям, редким лесам и чистым озерам теперь не часто ступали люди, и с каждым годом количество их убавлялось. Разнообразное зверье хлынуло рекой из радиоактивных мест, ведь звери - тоже живые существа, и даже самые ужасные, полностью изменившиеся, не очень хорошо переносят радиацию. Зверье потихоньку осваивало свободное от атомной заразы пространство и к людям, держащимся вместе большими группами, не особо-то и лезло. Ведь места всем хватало, а люди - существа опасные, никогда не знаешь, чего от них ждать. Поэтому хищники либо дрались с себе подобными за ареал обитания, либо нападали исключительно на одиночек и маленькие обособленные группки. Так и редели ряды людей, так постепенно и исчезал человек как вид.
        И Черноморову изменила всегда сопутствовавшая прежде удача. И это случилось вдвойне неожиданно, ведь произошло на благословенной, как думал маньяк, ярославской земле.
        Он только что прикончил очередных жертв и вышел из КУНГа, их походного фургона, который тянула всего одна полудохлая лошадь. Куда они ехали и зачем, Василий не знал, и ему было совершенно все равно. Он вошел во вкус после первых жертв, а эти, впрочем, как и многие другие, были уже просто рутиной. Мужчина поднял вверх руку с отрезанной головой и злорадно ухмыльнулся: бог его еще не покинул, позволял исправно очищать землю.
        Вдруг улыбка сошла с лица. Глаз уловил блеск оптики чуть выше горизонта. Черноморов сощурил глаза и присмотрелся. Еле различимая в дымке тумана - от берега озера резко поднимался высокий холм - наверху стояла грандиозная крепость. Пятиметровые неприступные стены, за которыми возвышались храмы… И что-то в одном из многочисленных узких оконцев в стене блестело, уставившись оптикой прямо на мужчину. Кто-то за Василием подсматривал. Он ухмыльнулся: есть чем заняться в ближайшее время.
        Но не успел Черноморов спрыгнуть с КУНГа, как из зарослей кустарника меж заброшенных домов вышел огромный зверь. Мужчина замер от неожиданности. Ему ничего не оставалось, как рассмотреть тварь во всей ее красе. И вроде Василий узнал в ней лося: те же грузные формы, только в полтора раза больше, та же квадратная морда с выпученными и широко расставленными глазами, те же ветвистые рога. Те же, да не совсем. Теперь на голове зверя росло целое роговое дерево, местами покрытое мхом. Казалось, рога расслоились и теперь похожи на своеобразный кактус, вдруг выросший на голове, а отростки - острее и длиннее прежних. Новоявленный мутант не сводил с Черноморова глаз, пожевывая мощными зубами что-то зеленое. Василий присмотрелся и вздрогнул. То была двухголовая ящерица. Ее безвольное тело свисало с обеих сторон лосиной пасти, раскачиваясь в такт движениям челюсти. Мужчине эта встреча не предвещала ничего хорошего! Если травоядная тварь начинает есть животную пищу, лучше человеку держаться от нее подальше. Вот только куда спрятаться? А может, лучше и не прятаться, а убить монстра?
        Василий медленно стянул с плеча дробовик и прицелился. Лось оказался тоже не лыком шит. Он наклонил голову так, что рога закрыли большую часть туловища. Черноморов выстрелил, но от удивления опустил ружье. Дробь не причинила рогам ни малейшего ущерба. Зато лось, ну, или кто-то очень на него похожий, разозлился. Из-под рогов было видно копыто. Зверь затопал, взрывая им землю. Василий завороженно наблюдал, как монстр готовится к атаке.
        Куда бежать? Перед ним - дорога с брошенными автомобилями, а за дорогой - кусты. Сможет ли он тягаться со зверем в беге по зарослям? Но ничего другого не оставалось: огромный лось бросился в атаку. Черноморову показалось, что под копытами чудовища дрожит земля, но в последний момент мужчине удалось отпрыгнуть в сторону.
        Лось с громким лязгом врезался в обитый металлом фургон, который от столкновения пошатнулся. Запряженная в него кляча заржала от испуга, бросилась с места, но не смогла сдвинуть с места КУНГ с застрявшим в нем лосем и свалилась обессиленно на землю.
        Черноморов развернулся и выстрелил в открывшийся бок чудовища из дробовика, но, кажется, только еще сильней разозлил зверя. Тот с трубным ревом выдрал из КУНГа рога и одним движением развернулся к человеку. Глаза налились кровью, и лось опустил голову, готовясь вновь атаковать.
        Василий, наконец, ощутил ужас: ой, как давно забытое чувство! Он бросил в сторону бесполезный дробовик, который не было времени перезаряжать, и прыгнул под фургон, который тут же сотряс еще один мощный удар разъяренного зверя. Черноморов перекатился по асфальту, ощущая, как сотрясается КУНГ, и дал стрекача в кусты.
        Минута нелегкого лавирования меж цепких веток кустарника, вторая… Третья. Но Василий и не думал останавливаться. Если чудовище нагонит, ему крышка. И маньяк бежал, ломился через кусты, словно спасался от привидения… или другого маньяка. А ветки цеплялись, пытались его схватить, удержать. Трубный рев раздался вдалеке, видимо, лось потерял мужчину. Черноморов развернулся, но продолжал пятиться: мало ли что?
        И угодил в яму. Земля под ногами исчезла, и Василий, взмахнув руками, рухнул вниз, ощутив резкую боль в теле. И тут же провалился во тьму от болевого шока.
        Когда сознание вернулось вместе с пульсирующей болью в теле, Черноморов попытался сдвинуться, но не смог. Дикая боль из-за его движений вспыхнула с новой силой.
        Василий приподнял голову и застонал: из груди торчал окровавленный деревянный кол, и из руки, и дальше… В обеих ногах по колу! Он захрипел, но подняться не смог. Это конец! После такого не выживают! Мужчина повернул голову влево и встретил потухший взгляд какого-то неизвестного животного, тоже проткнутого, как и Черноморов, кольями. Собрат по смерти! Та же ситуация справа. А вверху невообразимо далекое пятно света, до него никогда не добраться! Все ясно: он угодил в ловушку для тварей - глубокую яму с кольями. Он - избранник бога - в ловушке для тварей, созданной, несомненно, людьми!
        Ну вот, теперь он подыхает, как последняя падаль! Свет померк, и Черноморов умер.
        Когда же вернулось сознание, все вокруг, казалось, было в густом тумане. Лихорадящий мозг не справлялся с информацией и подавал ее сжато.
        Василий где-то лежал, снятый с кольев. Боль не ушла, но стала явно слабее. А сверху, куда оказался устремлен взор маньяка, на него смотрели одни святые. Их было так много и с такими проникновенными взглядами, что убийце и монстру хотелось отвести взгляд, но Черноморов не мог пошевелиться. Слабость парализовала его. Мужчине предстояло много недель провести обездвиженным наедине с этими святыми.
        И он бесконечно плакал горькими слезами, тысячи раз раскаивался в содеянном и миллион раз - в еще не совершенном, но молил только об одном - о спасении. Боль в теле то стихала, то разгоралась с новой силой. Сознание неоднократно агонизировало, пока организм не пошел на поправку, и, наконец, спаситель позволил увидеть себя. Взгляд Василия прояснился и различил среди множества святых, оказавшихся храмовой иконописью, живого человека. Старичка с седой бородой, в очках с металлической оправой. Но его взгляд оказался еще проникновенней, чем у древних икон, а Черноморов в тот же момент обнаружил, что не может влиять на его разум. Он не видел его и не ощущал.
        - Я отец. Святой отец. Петр.
        - Спасибо, отец! Я, как встану на ноги, сразу уйду, - прошептал Василий слабым голосом. Он уже не мог находиться под всепрощающими взглядами икон. Они терзали его душу, и при любой возможности мужчина отворачивал голову.
        - А зачем тебе куда-то идти? Чем здесь плохо?
        - Не может же чистое зло жить среди святых?
        - Может, если искупило свой грех! Да и избавить тебя от агрессии я могу.
        - Но как? - измученно произнес маньяк.
        - Гипноз, - как-то буднично произнес старичок. А ведь он никакой не святой отец! Тогда кто? Ученый? Вот ученым он может быть… Но почему ученый не может быть святым отцом? И Черноморов согласился, в обмен на одну детскую душу в год, что, видимо, старичка вполне удовлетворило…
        - Ты бы убил меня, если бы смог, - это было скорее утверждение, чем вопрос. Петр Васильевич Кизляк - так звали ученого - сидел рядом со все еще больным Василием и аккуратно промывал его раны.
        - Конечно, - как-то буднично согласился Черноморов, словно они говорили не о чьей-то жизни, а о приготовлении пищи. - Мне нельзя оставлять свидетелей, даже сейчас, когда людей так мало. А ты наблюдал за мной через оптику тогда, и знаешь, что я сделал.
        - Знаю, - согласился Петр Васильевич, его очки ярко сверкнули в свете свечей. - Но, думаю, мы поладим.
        - Трудно сказать, - Василий пожал бы плечами, если бы были силы. Он не верил, что Кизляк сможет укротить его неуемную жажду убийства ни в чем не повинных детей. Потому что в мозгу бывшего учителя давно наступил хаос, и он не верил в невиновность детей. А жажда только усиливалась. Пока он тихо лежал и исцелялся, желание убивать возрастало. Как только появится возможность, Черноморов осуществит его. Теперь это может быть необязательно ребенок. Сумасшествие ведь - как наркотик, чем больше убиваешь, тем насыщеннее и ярче чувство, и все время хочется еще, и еще, и еще… А без убийств начинается ломка и депрессия.
        - Мне не важно, через что ты прошел, что натворил и насколько серьезны твои преступления. Главное для меня - это твоя сила воли - вот так, несмотря ни на что, всегда выполнять задуманное. Она-то для моих целей и пригодится.
        - Не думаю, отец. Я бы на вашем месте бежал без оглядки. Зверь, в которого меня превратили дети, скоро проснется, и тогда…
        - И тогда мы усмирим его, - продолжил Петр Васильевич.
        - Не уверен…
        - Посмотрим. В любом случае, у тебя будет шанс убить меня. Если у меня ничего не получится, ты сделаешь это. Но я уверен в обратном, - старик надолго замолчал, занимаясь телом Василия. Но тот настолько привык к боли, что уже не чувствовал ее. Ярость и жажда убийства - вот что его заботило. Они не проходили.
        Но Кизляк не унимался. Он продолжал лечить его, и в какой-то момент загипнотизировал. Долгими днями и ночами он вводил Черноморова в транс и что-то кропотливо правил в сознании Василия, но тому запоминались лишь единичные случаи…
        - Ты слышишь, как ветер разносит чужие души?
        - Да, отец.
        - Ты чуешь запах тлена, что вместо положенного ему подземелья над землей стоит?
        - Да, отец.
        - Ты слышишь неутихающие крики женщин и детей?
        - Да, отец.
        - Ты хочешь все вернуть и забыть День Великой Чистки, как мрачный сон?
        - Да, отец!
        - Ты - лекарь нового мира.
        - Я - лекарь нового мира.
        - Ты - защитник Homo sapiens.
        - Я - защитник Homo sapiens.
        - Ты - искатель юных душ.
        - Я - искатель юных душ.
        - Чистых душ, не зараженных чумой двадцать первого века…
        - Чистых душ, не зараженных чумой двадцать первого века.
        - Ты - чистильщик пустошей.
        - Я - чистильщик пустошей.
        - Ты отыщешь выживших и казнишь всех старше восемнадцати за их вину перед потомками, а также юродивых, обезображенных и пострадавших от радиации: на них проказа, и бог пометил их. И соберешь всех детей, не подверженных болезни. Чистых и здоровых. И с их помощью мы создадим новый мир, новый порядок, новых людей. Поклянись служить храму Новой Жизни!
        - Клянусь! Во славу великого Атома Стронция, показавшего несостоятельность жизни прошлого, во имя Изотопа Урана, который забрал неспособных жить и продолжает еще забирать. Клянусь! Я отыщу всех…
        - Тогда приступим!
        Глава 14. Провинность
        А потом они вместе создали маленькое предприятие по выращиванию послушных и рьяных бойцов на заказ. Черноморов ломал волю детей и пугал до безумия, а Кизляк гипнозом ставил блокировку, чтобы жертвы не утрачивали этого ужасного знания, и будущий боец всю жизнь боялся Черноморова - даже на огромном от него расстоянии и вдали от его пугающего влияния. Так они вместе и оставляли частичку маньяка с ребенком, чтобы тот никогда не посмел восстать. Иными словами, делали вложение в будущее. Ведь у покупателей солдат не должно быть претензий к продавцам, а когда человек всю жизнь боится чего-то, он останется на том месте, куда его определили, навсегда.
        Потом они вместе заключили соглашения на поставку послушных молодых воинов с нефтяниками из Ярославля, с бандой научников какого-то бункера из-под Твери и с одной тайной группой из Москвы, которая от конфиденциальности и секретности, похоже, ловила кайф и в Москву никого не пускала. Зато им всем оказались нужны рабочие, никогда и ни о чем не спрашивающие.
        Предприятие успешно работало уже несколько лет. Нефтяники давали бензин и керосин для транспорта и дизель-генератора, Москва - оружие и патроны, а научники - необходимые Кизляку приборы и реактивы, нужные вещества и комплектующие. А отец Петр, в свою очередь, что-то всегда испытывал на детях. То, что, по его мнению, должно их когда-нибудь изменить, сделать более покладистыми в обучении и более сильными бойцами. Черноморов даже не задавался вопросом, что происходит в его храме. Но иной раз оттуда выносили трупы… Конечно, бывшему учителю было по барабану, но эго, оставшееся от маньяка, всегда жутко вопило при этом: а какого хрена ему можно убивать, а Василию нельзя?
        Бульдозер остановился, мотор заглох, и Черноморов проснулся. Только во сне он теперь мог окунуться в свою старую жизнь маньяка, ну и по соглашению с Кизляком, один раз в год выбирал себе жертву из числа детей. Василий Степанович потер руки с явным удовольствием: скоро этот момент наступит. А пока…
        Бульдозер остановился не просто так. Черноморов, находившийся в спальных апартаментах, оборудованных в передней части фургона, взял трубку телефона, соединенного напрямую с кабиной железного мастодонта.
        - Что там, Ларионыч?
        - Все! - донесся лаконичный бас водителя. - Дома!
        Горицкий монастырь в Переславле-Залесском - место, где душа замирает, а тело отдыхает. Впервые со времен далекого детства Черноморов обрел дом, и он оказался ничем иным, как монастырем, которому было более шестисот лет. Василий частенько приходил в маленькую беседку при северной стене и долго смотрел на большое озеро у подножия холма. Дальний берег еле просматривался, а потому пейзаж был похож на морской. Свежий ветер ерошил волосы и навевал дивные воспоминания из детства, когда однажды Вася побывал на берегу Черного моря. Красота, простор, свобода… и никаких одноклассников, мучающих мальчика изо дня в день. Все было просто отлично, если б отец Петр действительно излечил душу. Но нет. Он загнал в угол того дьявола, что родился на стыке эпох. И теперь этот демон все время рвался наружу, но, закованный Кизляком, не мог найти выход. И эти две ипостаси все время боролись внутри Черноморова. Одна отдыхала, а вторая с надеждой на утоление жажды убийства разыскивала детей, но ничего не могла, тем более убить. Василий однажды пробовал дотронуться до ребенка с этой целью, но сама мысль вызвала внутри такой
огонь, что мужчина решался на это только с разрешения старика. Но столь жалкая милостыня, как одобренное Кизляком убийство, не могла удовлетворить жажду, сжигающую его изнутри. Злость копилась и рвалась наружу, ненависть пламенела уже не только к детям, но и к взрослым. И когда-нибудь - Черноморов уже давно мечтал об этом - монстр вырвется из оков старика и взорвет все вокруг!
        - Свирид! Виктор! Федор! - крикнул рыжий спящим конвоирам.
        - Да, святой отец?
        - Детей выводите и по-быстрому приведите в порядок, потом пусть отдыхают до утра! По КУНГам распределите и вещи выдайте. Я к старику.
        - А провинившихся?
        - На заметку! Но освободить и, как остальных, по койкам. Всеми займусь завтра.
        Руслан проснулся в почти полной темноте и долго не мог понять, где он, словно попал в ужасный сон. Казалось, его поместили в темную бочку - руки и ноги затекли оттого, что ребенка связали, - и везли куда-то в наполненном страшным шумом транспорте. Оно и понятно: снаружи ревел бульдозер, платформы сдвоенной фуры терлись друг о друга, жутко скрипя, и рядом еле слышно кто-то похрапывал. А из дальнего угла доносился надрывный кашель и даже плакал кто-то маленький.
        Потом Озимов вспомнил все, что произошло накануне, и ребенку захотелось выть от вдруг нахлынувшей безысходности. Но страха не было: его не может появиться у человека, который сутки назад ожидал мучительной смерти вместе с родным городом, когда считанные часы отделяли этот мирок жизни от края пропасти, куда Юрьев-Польский начал скатываться по приходу чужака полторы недели назад. Зато мальчиком владело другое чувство, намного более сильное и волнующее. Оно терзало душу и вызывало зуд в руках, ногах, да и во всем теле. Чувство обреченности. Руслан пока не знал, на что обречены дети, но это ясно ощущалось по поведению Черноморова. По его злости, которую он никогда и не прятал. Нечто более ужасное, чем изувеченные войной монстры, ожидает детей в том месте, куда их везут, словно овец на заклание… Откуда мальчику было знать это выражение? Ведь ни религии не осталось в мире, ни овец. Но именно это ощущение и не давало покоя: их забрали, чтобы что-то с ними сделать. Не просто же так эта фура проделала гигантский путь, собирая детей? Мужики во главе с Черноморовым явно не с добрыми намерениями отбирали их у
родителей. Но ради чего?
        Озимову выяснять это совсем не хотелось. Но как предотвратить неизбежное? Их же все равно доставят на место. Так что же делать?
        Кто-то подошел и сел рядом с его койкой, осторожно тронул за плечо.
        - Ты спишь? - раздался тонкий голосок Кати Карповой, с которой он познакомился в фургоне.
        - Нет, - внезапно охрипшим голосом прошептал Руслан.
        - Слушай, что нам делать?
        - Позови пацанов Прохоровых, - попросил мальчик. - Разговор есть.
        Девочка растворилась в громыхающем нутре фургона. Через минуту рядом с койкой уже стояли четверо: сама Катя, Андрей Прохоров и друзья Руслана - Витя Соломин и Катя Шестакова.
        - Вадим с младшими остался, - прошептал Андрей. - Но ты говори, он все узнает от меня.
        - Хорошо, - в ответ произнес так же тихо Руслан, - слушайте внимательно, и никому об этом ни слова!
        - Я - молчок, - прошептала Катя.
        - Железно, - подтвердил Андрей.
        - Ты нас знаешь, - за себя и Шестакову сказал Витя.
        - Андрюша. Мне надо спросить, - Руслан сначала взглянул на Прохорова.
        - Конечно. Давай!
        - Вы с братом точно знаете, что папа жив?
        - Конечно! - раздался гордый голос мальчика, а потом он уже много тише добавил: - Эти гады убили только наших матерей. А отец с сестрой на охоте были. А матери сказали этому рыжему, что они нас одни воспитывают, что батя погиб давно.
        - А он точно придет? Это важно!
        - Конечно! - для сына Прохорова это было само собой разумеющимся. - Никаких сомнений! Он - упрямый, и он - охотник! И еще он с Сашкой. С сестрой нашей. Они часто вместе на охоту ходят. Всю округу облазили, много тварей убили. Зато у нас всегда была еда…
        - Если придет, то хорошо, - перебил Руслан. - Будем его ждать! Но! - мальчик специально выделил это «но». - Мы не будем просто ждать. Нам тоже надо готовиться.
        - Как? - подала голос Катя.
        - Смотреть.
        - Что? - переспросила вторая Катя.
        - Смотреть, - повторил Руслан. - Когда приедем, нам надо будет смотреть по сторонам и запоминать, что увидим вокруг. Есть ли стены? Какие они? Сколько входов? Как закрыты? Сколько охранников? Где они ночуют и где спит Черноморов? А первым делом, ребятки, надо узнать, где живет главарь.
        - Главарь? - переспросил Андрей. - А рыжий - не главарь?
        - Нет, - мотнул головой Руслан, но этого в темноте никто не заметил. - Главарь всегда всем говорит, что делать. Как наш воевода. А сам главарь всегда сидит дома и ждет. В безока… в безотка… Блин! А! В бе-зо-пас-нос-ти! Если рыжий с нами, то он никакой не главарь.
        - Точно? - переспросила Катя. - Когда он убивал маму, папу и братика, то говорил, как главарь. Всем приказы давал. Орал много.
        - Главарь, но не самый главный. Он - главарь поменьше.
        - Значит, смотреть, слушать, наблюдать и запоминать? - переспросил Андрей с нравоучительной интонацией отца. Тот любил в воспитательных целях повторять эти слова.
        - Ага! А когда настанет час… когда придет твой отец… Мы расскажем ему все это.
        - Как? - не понял Андрей. - Мы здесь, а он там.
        - Ну… - протянул Озимов. - Вот и надо смотреть. Вдруг сбежим. А пока… Смотрим, смотрим и смотрим. Во все глаза. До всех дошло?
        - Точно! - хором сказали дети.
        Фуру затрясло - гибрид «бульдога с носорогом» сворачивал с шоссе.
        - Давайте по местам! - скомандовал мальчик. - Кажись, мы приехали.
        Фура остановилась, двери открылись, и трое мужиков с автоматами стали выгонять детишек в прохладный октябрьский вечер. Руслана развязали и довольно грубо подтолкнули к выходу.
        Хоть снег и сошел, но влага, скопившаяся в воздухе, продирала до костей. Дети сбились нервозной кучкой и то жались друг к другу от страха, то толкались из-за тесноты.
        На улице уже темнело. Где-то недалеко затрещал генератор, и маленькие огоньки вспыхнули, как и в Юрьеве, на стене редкой гирляндой, едва осветившей часть кладки. А сами стены оказались выше, чем в Михайло-Архангельском монастыре. Руслан обернулся и обомлел: на фоне серого неба темными силуэтами высились громады двух высоченных храмов с гораздо большими, чем у церквей Юрьева, куполами. За спинами детей стояли военные прицепы-КУНГи, почти в каждом горел свет. А чуть дальше, у высокой стены находилась широкая яма с блестевшей в свете лампочек водой.
        Трое мужиков, что помогали Черноморову, прохаживались с автоматами наперевес рядом с толпой детишек. Самого же рыжего нигде не было видно, наверное, ушел докладывать главному. Что ж, теория Озимова подтверждалась.
        Руслан повернулся и оглядел стены. На подмостках у высоких ворот прохаживались две темные фигуры.
        - Так, дети, раздеваемся! - крикнул один из конвоиров.
        - Что? - послышались робкие голоса детей. - Нет! Мы не будем! Еще чего?! Да пошел ты!
        Охраннику пришлось направить на неуправляемую ораву автомат. Дети тут же принялись расстегивать и стягивать с себя грязную, поношенную одежду.
        - Снимайте все и кидайте на землю. Больше она вам не понадобится, - орал Свирид. Будто в подтверждение его слов, другие конвоиры подтащили стол, а какой-то незнакомый парнишка лет шестнадцати-семнадцати с отсутствующим стеклянным взглядом принялся носить корзинку за корзинкой и вываливать на стол одежду. Шмотки хоть и оказались старыми, но были явно чище, чем те, что были на детях.
        - Теперь все в пруд! - скомандовал тот же охранник. - Он от вас по правую руку.
        - Но сейчас же холодно! - увещевали голые дети, пытаясь достучаться до глупых мужиков, но те не слушали.
        - А ну, живо! - и охранники начали автоматами сталкивать детей в воду.
        Когда пришла очередь Руслана, он прыгнул сам. Хотелось тут же выскочить из этой глиняной ямы, но, видно, их сюда не просто так затолкали. Охранники кинули мыло. Два или три куска на всех. Оно все выскальзывало из замерзших рук и норовило уплыть под воду.
        - Давайте! Живее! Мойте себя! Помогайте друг другу! Энергичнее! А то позамерзаете к чертям собачьим!
        Лишь через полчаса относительно отмытых и клацающих зубами детей распределили по КУНГам. В каждом прицепе было по шестнадцать небольших коек. Хорошо, что разделение прошло по желанию, и с Озимовым в один фургон попали все его друзья, в том числе и семья Прохорова.
        Руслан долго не мог согреться и заснуть, но тепло тонкого одеяла потянуло за собой. В черную бездну хлипкого забытья. И уже сквозь легкую дрему мальчик услышал:
        - Подвинься.
        Озимов отодвинулся к стенке, а к нему под одеяло забралась Катя и прижалась к мальчику всем телом. Очень-очень быстро детям стало тепло, и они смогли нормально заснуть, словно пара котят, согревающих друг друга.
        Отец Василий, не торопясь, шагал по территории монастыря. Прошел мимо церкви Всех Святых, которая служила ему домом и камерой пыток одновременно. Пошел дальше, к собору Успения Пресвятой Богородицы. Оба храма кубическими громадами возвышались над остальными постройками монастыря. И оба были пятиглавыми. Но тот, куда направлялся Василий Степанович, всегда отвращал Черноморова, еще со времен его чудесного излечения. Он поверил старику, он уверовал в дарованную ему жизнь на благо человечества, но все оказалось гораздо сложнее. Кизляк обманул мужчину, сыграв на чувствах обреченного на смерть человека. И тот почти сразу осознал это, но ничего не мог поделать. Гипнотическая блокировка, которую установил старик, оказалась намного сильнее монстра внутри. И если б Петр Васильевич действительно излечил его, то и душа бы перестала метаться, но нет: чудовище все еще было рядом и помнило о каждой жертве неуемной жажды мести за прошлое. И требовало еще. Василий ненавидел Кизляка тихой ненавистью, но никак не мог сбросить оковы.
        Черноморов медленно вошел в храм, который вместо привычных для церквей предметов заполняли разные приборы, приспособления, пробирки и химикаты. Несколько длинных столов стояли почти вплотную друг к другу и ломились от всевозможной аппаратуры, которую Кизляку удалось достать лишь в обмен на детей. У дальней стены за компьютером сидел старик. Рядом находились две грифельные доски, сплошь исписанные формулами.
        - Здравствуй, отец! - тихо сказал бывший учитель, но Петру Васильевичу этого оказалось достаточно, чтобы услышать и развернуться. Он приподнял очки и погладил лысую голову. Потом медленно подошел к Василию, будто возрастная болезнь суставов мешала ему идти быстрее.
        Кизляк положил дрожащую руку на плечо мужчины, и здоровяк упал на колени, будто в немощной руке старика заключалась огромная сила. Петр взял Черноморова за подбородок и нежно поднял его голову вверх, чтобы глаза Василия смотрели на него.
        Где-то внутри маньяка зародилась боль. Помимо лица Кизляка, Василий видел арочный свод храма, откуда смотрели лики святых. Иконы-фрески были настолько реалистичными, что мужчине казалось, будто он очутился на небе, и теперь на него с презрением взирают все обитатели небесного царства. А ведь его грехи никогда не дадут ему взойти к ним.
        - С чем пожаловал, сын мой, отец Василий? - тихо спросил Кизляк.
        - Я привез очередную партию детей, - спокойно ответил Черноморов, хотя ему хотелось кричать, а еще - разрушить все в этом храме, где давно не было священников. Разнести все до кирпичика и сравнять с землей холм вместе с остальным городом.
        - Отлично! - похвалил Петр Васильевич. - Молодец, сын мой. Но я чувствую смятение внутри тебя. Что-то не так?
        - Убей меня, отец! - прошептал Василий, и струйки слез покатились по его щекам.
        - Увы, сын мой, у тебя иная миссия.
        - Я не могу! Я так больше не могу! - прошептал мужчина в исступлении. - То, что внутри, жаждет жертв, но ты даешь мне слишком мало!
        - Я даю тебе ровно столько, чтобы накормить зверя, сидящего в тебе, на целый год, и завтра ты сможешь утолить жажду.
        - Но этого мало! Мало!
        - Достаточно. Этого вполне достаточно, чтобы злодей сидел смирно весь следующий год.
        - Но, отец! Я же горю изнутри!
        - А мне что до этого? - старик снисходительно стер ладонью слезы с лица Черноморова. - Это твои грехи. И твой личный ад!
        - А ты замуровал его внутри!
        - Это точно! Я избрал тебя, сын мой, своим слугой. И этого тебе мало? Теперь ты убиваешь взрослых и больных чумой, сколько влезет! И тебе мало?
        - Мне надо детей! Мне надо этих маленьких чертенят! Я хочу этого!
        - Но не можешь, верно?
        - Да, отец! Не могу!
        - Вера! Вера - это одна из ипостасей рабства! Поверил, значит, дал надеть на себя цепи. А ты поверил мне, сын мой! Теперь только я освобожу тебя!
        - Скорее, отец! - умоляюще прошептал Черноморов. - Прошу! Скорее!
        - Как только искупятся грехи твои, сын мой, - старик был неумолим, и злость Черноморова вспыхнула с новой силой. А может, Кизляк специально подогревал ее? - Я не обещаю тебе ворота в рай. Но врата в ад примут тебя с распростертыми створками.
        - Скорее, отец! Скорее!
        - А сейчас иди, сын мой. Займись своим делом. А завтра можешь выбрать себе жертву…
        - Спасибо, отец! Спасибо! - Черноморов поднялся и пошел на выход, из глаз текли слезы. Он ощущал и благоговение, снизошедшее свыше, и ужасное разочарование, смешанное со злостью и ненавистью. Но не мог ничего поделать. Старик действительно связал Василия по рукам и ногам, когда тот поверил, что сможет искупить грехи. Хомут, скованный из вины и обильно сдобренный наукой, оказался слишком крепким для зверя внутри. А вера лишь ослабила человека…
        - Иди, сын мой, иди, - пробормотал Кизляк, вглядываясь в огромную фигуру выходящего из храма монстра. - На самом деле, для меня нет ничего святого. Просто ты был нужен мне. А твоя душа - одна из составляющих вселенной, не более. Жалкая искра на фоне мироздания. И как бы ты ни мучился, все тлен. Тело распадется на атомы, а душа… она благополучно растворится в разрушенном войной информационном поле. А сейчас ты лишь инструмент, который мне нужен. Ибо на фиг мне было становиться спонсором этого монастыря, вкладывать в него деньги, если не для своих нужд и целей? Я предвидел войну, и я сконструировал это предприятие. А все остальные - просто атомы, из которых я слеплю свой организм…
        Старик посмотрел вверх, на громадные лики святых, и погрозил им рукой.
        - Я не хуже вас разбираюсь в создании! - крикнул Кизляк. - Могу сотворить чудовище, а могу - святошу! Но зачем мне делать святого, если зло всегда значительно интересней и могущественней?
        Черноморов этой ночью не спал, впрочем, как и после каждой аудиенции у отца Петра. У мужчины всегда возникало двоякое чувство: с одной стороны - благоговение и страх, рожденные где-то извне, словно эти чувства - и не Василия вовсе, а с другой - рвущаяся изнутри злоба. Зверь, давно загнанный в клетку, не хотел смириться и испытывал ярость. А еще бывший учитель ощущал стыд, никуда не девшийся после чужого вмешательства в сознание. Как бы глубоко ни был загнан монстр, унижение, испытываемое Василием при посещении Кизляка, с каждым разом лишь возрастало. Каково было огромному, сильному и жестокому убийце стоять на коленях перед стариком и бояться его, будто маленький ребенок? Желание удушить Петра Васильевича постоянно усиливалось, но тело трепетало при мысли о таком кощунстве. Что же с ним сделал Кизляк? Как монстр внутри позволил старикашке так измываться над взрослым, здоровым мужиком? Словно Черноморов вновь окунулся в детство и предстал перед неким старшим братом: делай все, как я скажу: туда не ходи, сюда не ходи, это не бери, то не трогай! И как же неестественна оказалась эта искусственная
клетка для черной души монстра! Почти пятнадцать лет свободы, мира, где правил Черноморов, где он вершил судьбы людей одним выстрелом или взмахом ножа, делал что хотел, вдруг завершились в этом монастыре. И пресек его свободу Кизляк! Как же ненавидел его за это Василий! Но ничего не мог поделать! В тот момент, когда мужчина был неимоверно слаб и беззащитен, Петр Васильевич помог и, вместе с тем, неожиданно взял на себя функцию старшего брата и даже отца. Он просто взял под контроль неуправляемого, неуравновешенного ребенка. Как же это было унизительно - вновь оказаться тем самым, кого шпыняли в детстве все кому не лень. И ведь ничего не поделать! Стоило Василию увидеть Кизляка, монстр внутри превращался в маленького домашнего котенка и был готов мурлыкать у ног своего хозяина бесконечно долгое время, загоняя собственные желания и чувства в самую глубокую часть души. Мужчина ненавидел и того, в кого превращался. Будто идешь с кем-то выяснять отношения, горишь праведным гневом и неистовой яростью, но, когда видишь этого человека, вдруг, остываешь.
        Странно и неестественно.
        Василий пришел в собственную обитель - церковь Всех Святых, темную и мрачную, с деревянными постройками, громоздящимися друг на друге, - где готовил детей к последующей обработке Кизляком. И затерялся в лабиринте из досок и камней, который они с Петром устроили для испытания и запугивания детей. Страшное, мрачное место, очень сильно перекликающееся с его настроением. И мужчина бродил по изогнутым, запутанным коридорам, порой слишком тесным для громилы вроде Черноморова, предназначенным для детей, и вымещал злость на стенах из досок и кирпичей, а иногда и из костей, которые использовали для пущего эффекта. Испуганный ребенок будет в истерике, когда обнаружит в стенах чьи-то останки. Ему же невдомек, что останки не человеческие. Главное, чтобы страх был неподдельным, запоминающимся. И хотя достаточно было и самого лабиринта, чтобы испугать ребенка до полуобморочного состояния, но Кизляк по настоянию бывшего учителя придумал к ужасному торту вишенку: Василий лично присутствовал на обряде устрашения и влиял на ребенка, залезая тому в голову и населяя лабиринт ужасными монстрами из самых невыносимых
кошмаров. В прежней жизни детям, чтобы испытать страх, достаточно было просто запустить игру на компьютере. Черноморов действовал по аналогии, заставляя ребенка видеть то, чего в природе и быть не может. Когда подопечному начинали сниться нескончаемые ужасы, вмешивался Кизляк. И дети, боясь вновь испытать что-то подобное, повиновались ему.
        И хотя маньяку теперь не позволялось убивать детей - от одного только желания становилось невыносимо больно, словно вновь лежал, раненный гниющими кольями, - он ощущал неподдельный кайф от их мучений. Изобретательный и изощренный мозг безумного убийцы-маньяка населял их воображение самыми ужасными монстрами, каких обычные люди не представят и под пыткой. Детишки так забавно орали, бились в истерике и опорожнялись в штаны, что мозг Черноморова, заключенный в клетку гипноза, во время пыток всякий раз ликовал.
        Целую ночь Василий бродил по кривым коридорам фабрики страха. Ощущал его, отданный детьми этим стенам и помещениям. Наслаждался запахами, впитавшимися в стены. Страх въелся навсегда в эти покарябанные доски. И сейчас он помогал Черноморову справиться с собственным. Со страхом, вложенным в него Кизляком. Мужчина чувствовал, как маленький и робкий ребенок Вася пожирается возрождающимся демоном. Все, как нужно, все, как и должно быть. Порядок вещей, вдруг нарушенный однажды, приходил в норму. И когда-нибудь Черноморов разомкнет порочный круг, в который его заключил отец Петр, и демон вырвется наружу. И тогда не поздоровится всем, кто окажется рядом!
        На рассвете чудовище внутри почти восстановилось, но желание лицезреть чужие мучения лишь окрепло. Ну и что, что первые плановые «занятия» с детьми лишь через сутки, ну и что, что дети были слишком слабы после долгого путешествия по разбитым дорогам послевоенного мира. Василию хочется сейчас! Все-таки он - второе лицо в монастыре после Кизляка, кому позволено почти все.
        Василий выбежал на крыльцо церкви Всех Святых настолько возбужденный и разгоряченный, что мужики, сидевшие на лавочке рядом со зданием, вскочили и отбежали в сторону. На всякий случай - подальше от всклокоченного, с вытаращенными красными глазами начальника.
        - Ну, что расселись, соколики? - рявкнул Василий на потупившихся мужиков. - Али заняться нечем? День только начинается, а мы уже фигней страдаем? А ну, живо детей поднимаем, и пусть бегают до обеда вдоль стены! Будут вставать, падать, орать, плакать или еще как-то возражать - палками этих гаденышей, палками! Мне сопляки не нужны! Сопляков не продашь! Нужны солдаты! Закаленные, стойкие, смелые! И… - Черноморов взмахом руки остановил побежавших исполнять указание мужиков, - трех самых худых и чмошных отправьте к отцу Петру, а мне… мне притащите вчерашнего сопляка, который провинился… этого, как его? А! Озимова. Ну, которого связывали!
        Когда мужики во главе со Свиридом Яковлевым побежали будить детей, Василий довольно ухмыльнулся и скрылся за дверьми церкви. Свято место пусто не бывает. Туда, откуда ушла одна религия, непременно придет новая, но не обязательно правильная. Вот и храм Всех Святых стал святилищем зла и обителью ужаса для маньяка Черноморова.
        Руслан с Катей проснулись от резкого шума. В фургон ворвались мужики и стали бесцеремонно расталкивать детей, а потом и вовсе выталкивать их во двор. Заспанные дети щурились и не понимали, что происходит. Лишь Руслан шепнул «своему отряду»:
        - Смотрите! На стене у ворот - только двое с автоматами. Похожи на подростков. Взгляд, как у того парня, что вчера белье выдавал. Странный.
        - Ага! - кивнул Андрей Прохоров, Вадим рядом тоже присмотрелся. - Теперь, при свете дня, виднее.
        - Вот, - подтвердил Озимов. Будем на улице - оглядывайтесь и запоминайте.
        - Ясно!
        - Эй! Ты! Ты и ты! - охранник, Свирид, кажется, указал на троих детей в толпе, в том числе и на Катю Карпову. Девочка испуганно прижалась к Руслану. Он почувствовал, как сильно худые пальцы вцепились в рубашку, но один из конвоиров растолкал детей и потянул Катю за собой. Девочка умоляюще посмотрела на Озимова, а потом из ее глаз брызнули слезы. Руслан только и успел крикнуть:
        - Все будет хорошо, - и тут Свирид схватил его за шкирку.
        - Пойдем, пацан! - пробасил он. - Провинился ты.
        - Куда? - спросил Озимов.
        - К Черноморову на беседу. Говорить будете!
        - О чем? - спросил мальчик в отчаянии. Перспектива о чем-то разговаривать с рыжим мужиком ему совсем не нравилась. Руслану хотелось вырваться и убежать, но Свирид держал крепко, да и куда убежишь, когда вокруг - очень высокая стена? А тем временем сзади кто-то из охранников закричал:
        - Ну что, недоноски? Сейчас будем заниматься зарядкой! Физическая культура - это все в наше страшное время! В здоровом теле - здоровый дух! Поэтому строимся колонной по два и по команде - побежали!
        - Куда бежать-то? - крикнул Андрей Прохоров.
        - Да, вон, вдоль забора! По следам ваших предшественников.
        «Вот здорово! - подумал Руслан. - Андрей и остальные увидят всю стену. Узнают, сколько на ней охраны».
        Лучшего нельзя было и пожелать, поэтому Руслан заулыбался, но улыбка тут же сошла с лица, когда высокая дверь церкви отворилась и Свирид втолкнул мальчишку в полутемное помещение, освещаемое редкими и тусклыми лампочками. Озимов ожидал увидеть огромный пустой зал древнего храма и одиноко сидящего в центре Черноморова. Но вместо этого перед мальчиком оказалось совершенно невообразимое нагромождение досок, кирпичей и… костей! Руслан было попятился, но уткнулся спиной в закрытую дверь.
        - Не-не-не-не-не-не! - раздался знакомый и неприятный голос рыжего. Казалось, он где-то рядом, и в то же время - далеко. Акустика в церкви была потрясающей! Да и доски, проходы разбивали голос говорившего на несколько, иногда искажали. Будто Черноморов не один, а превратился в некое многоглавое чудовище. - Не делай этого! Не заставляй меня разочаровываться в тебе, Русланчик! Не прекращай нашу с тобой игру: ты - герой, а я - злодей. Я не хочу, чтобы первый же избранный мною ребенок сдался так легко! Ты же не такой, Русланчик! Давай, покажи мне свой упертый нрав! Покажи весь свой детский гонор!
        - Да что тебе надо? - крикнул, наконец, Озимов, а эхо раздробило и разнесло его слова по самым дальним уголкам храма.
        - Сломить тебя! - и мужик вдруг издевательски захохотал. - Спорим, часа через два, максимум - четыре, ты, словно маленькая сопля, будешь кататься по грязному полу и размазывать по нему свои жалкие детские слезы? Будешь бояться меня, как огня! Бояться не сделать то, что я прикажу! Будешь смирный и кроткий, как маленькая овечка. И даже заблеешь, если я захочу. Вот увидишь…
        - Хрен тебе, рыжая морда! - крикнул Руслан в лабиринт, который тут же многократно умножил его слова. Ну и пусть разнесутся по всей церкви, чтобы этот черт знал, что найдутся люди, которые никогда не будут его бояться!
        - Во-о-о-от! - довольно протянул Черноморов. - Во-о-о-от! Теперь это ты! Теперь интересней! Теперь есть развлечение и у тебя, и у меня! Поиграем?
        - Да пошел ты, дворняга рыжая! - успел крикнуть пацан, прежде чем его согнула боль в голове, и мальчик оказался в лесу… В сумеречно-темном лесу, где никогда раньше не был - подернутом туманом, черным, с торчащими тут и там покрытыми мхом кочками. Корявые ветки без листьев образовывали естественный туннель. Далеко позади раздался рык, и мальчик понял, что охота за ним началась. Руслан сделал сначала два неуверенных шага назад, а потом страх неминуемой смерти заставил его броситься бежать. Мальчик еле протиснулся через ветки на пути, изодрал лицо и руки, но обернулся и увидел преследующее его существо. Оно застыло с другой стороны заросшего кустарником забора. На Озимова сотней разных глаз смотрело нечто, состоящее из многих и многих голых тел. Задние конечности, передние, тела разных животных, их головы сплелись в одну голую розовую массу, полную клыкастых ртов, а самое отвратительное - всю эту гору перемешанных тел венчала человеческая голова. И она напоминала Ярослава: на ней были точно такие же, как у него, утопленные в череп рога! Но лицо было не его - Черноморово! Только злее и свирепей. И
монстр, ломая кусты, бросился на мальчика, а тот метнулся в сторону, вопя от страха и обреченности.
        Глава 15. Хуже некуда
        Чтобы быть уверенными, что их не будет преследовать зверье, Прохоровы с Колей и Варей проскакали Рязанцево, и только в селе Кабанское нашли приют. Маленький, но чистенький домик, в котором каждый предмет находился на своем месте, будто его только что там оставили, и только толстый слой пыли напоминал о его покинутости.
        Михаил подпер бревном дверь единственной комнаты, если, конечно, не считать маленькой кухни с огромной печкой, которая занимала большую часть помещения, превращая его чуть ли не в чулан, с узким самодельным столом и парой стульев - больше там ничего не поместилось. Мужчина проверил, не сорвется ли случайно подпорка, и устроился у противоположной от подростков стены. Те же будто чувствовали возраст друг друга, поэтому и скучились вместе, тут же разговорившись. Варя Выдренкова и Коля Ростов - Михаил познакомился с ними еще в пути - оказались нормальными людьми, не совсем понятно было, отчего Черноморов назвал их мутантами. Прохоров следил за мимикой, жестами и движениями подростков и ничего странного не увидел. Все, как у всех: взгляд в отличие от детского - очень даже взрослый, а легкая неуклюжесть в движениях и естественная худоба выдавали в них подростков.
        Прохоров разжег несколько лучин, воткнув их по углам комнаты, устроился на полу, разложил оружие и стал его начищать, начав с охотничьего ружья, своего любимого. Между делом он посматривал на подростков и вслушивался в их разговор.
        Получалось забавно: дети жевали сушеное мясо лягух и беседовали, Сашка уселась меж Колей и Варей и донимала обоих. Они чаще отмалчивались, ведь оба чертовски устали после испытанного ужаса. Но в один неуловимый момент Алекса вдруг оказалась в роли допросчицы, а Выдренкова с Ростовым не смогли не отвечать.
        - Как вы туда попали? - допытывалась девочка, всегда почему-то обращаясь сначала к мальчику, словно забыв, что в событиях участвовала и Варя.
        - Ну… Вроде переночевать негде было… - нехотя отвечал Коля. Его глаза закрывались от усталости, но Сашкино любопытство не терпело промедления.
        - А вы что, не знаете, что с незнакомцами нельзя разговаривать? - допытывалась Прохорова. Михаил морщился от этой навязчивости дочки, но помалкивал. У него и других забот было хоть отбавляй. Он как раз начал чистить Колькин автомат и поморщился от его неухоженности. Будто АКСУ долгое время пролежал в каком-то влажном тайнике. Поразительно, что оружие еще стреляло. Хотя «калаш» - такая штука, от исключительности которой раньше сходили с ума военные обозреватели всего мира. «Настолько неприхотлив, что работает в экстремальных условиях».
        Но чистить его все же требовалось. Ведь неизвестно, когда автомат подложит свинью. Лучше уж чистый, чем грязный и непредсказуемый.
        - А почему вы странные? - донесся до Прохорова не менее странный вопрос дочери. Он приподнял бровь, прислушиваясь. Варя с Колей промолчали, недоуменно поглядев друг на друга, словно скрывали некую тайну, вдруг раскрытую девочкой. А вот это любопытно…
        - Нет… - не сдавалась Александра. - Ну, все же? Почему вы странные?
        - Нет, - как-то обескураженно и тихо проговорил Коля.
        - Вроде совсем странными не выглядите, - продолжала Саша, отвечая себе же. Потом чуть ли не в рот Коле полезла. - Ну, признавайтесь, в чем ваша странность?! Ничего не вижу! - после она повернулась к Варе и задала тот же вопрос, на что девушка лишь пожала плечами, но как-то неуверенно, отчего Михаил понял, что эти двое что-то такое от него утаивают. То ли боятся, то ли не хотят огласки. Ведь люди - такие щепетильные в вопросах чистоты крови! Неудивительно, что странные, имеющие отклонения дети не решаются выдавать свою необычность. Они опасаются, что нормальные станут относиться к ним предвзято. И если кто-то может спрятать собственную странность, то, конечно, будет ее скрывать. Надо бы осадить дочь, чего это на Сашку вдруг нашло?
        - Чего это ты отмалчиваешься? - допытывалась тем временем Александра у Вари. - Вон, твой парень хоть отнекивается, а ты и вовсе как воды в рот набрала. Ну, признавайся!
        - Саш! - Прохорову пришлось повысить голос, чтобы дочь отстала от подростков. - Иди сюда! Спать всем пора.
        - И ничего она мне не девушка, - решил неизвестно с чего пояснить Колька, когда Александра уже перебралась к отцу.
        - Да?! - возмутилась тут же Варя. Она, негодуя, шлепнула парнишку по руке. - А тому уроду меня своей девушкой представил?
        - Это… Это чтобы… - Ростов густо покраснел, пытаясь найти отговорку. - Это для маскировки! Чтобы он думал, что мы вместе, и не лез к тебе!
        - Вот как? - обиделась Варя. - Ну, тогда спи один!
        Выдренкова перебралась с кровати на пол со всем скарбом, и через несколько минут измученная спасенная парочка уже спала.
        - Ты чего это? А? - хмуро, но тихо, чтобы не разбудить детей, спросил Михаил Сашку. - Зачем тебе это надо знать? Себя здоровой почувствовала, а в них отклонения увидела? Нехорошо это, дочь, так и знай!
        Теперь настала очередь Александры покраснеть. Не для того она выспрашивала у Вари с Колей об их странностях, чтобы дразниться. Но как это объяснить отцу? Ведь не расскажешь о том, что девочке привиделась или приснилась старушка, которая напророчила многие события их путешествия. А получается, что если она не расскажет, то будет в глазах отца выглядеть гадко со своими бестактными вопросами. И Саша решилась и поведала отцу историю о своем сне и вещем предсказании, которое уже наполовину сбылось.
        - Да, я знаю, что верить в призраки - глупо, и что будущее узнать нельзя, - добавила девочка, не надеясь на понимание отца, - но три события, о которых она говорила, уже произошли. Это факт. И если и дальше верить во все это, то может, она нам поможет?
        Михаил надолго задумался. Он, конечно, не слишком верил в разного рода мистику, но это его дочь, и надо как-то деликатней рассказать об этом ребенку. Впрочем, в том, что девочка поверила собственному сну, нет ничего плохого. Вот только рассказывать об этом всем не стоит. Может получиться, как и с «хорошими» и «плохими» людьми. На нее будут смотреть, как на «не такую».
        - Знаешь, Сашк, я не верю, а вот ты можешь и верить. Ведь вера каждого основывается на том, что он видел. Но сообщать всем о своей вере не стоит. Веришь? И верь! Ведь это вера - с ней надобно обязательно взаправду, чтобы до конца. Если до конца не пойдешь, то это и не вера никакая вовсе. Значит, это лишь твое воображение. А если пойдешь, то и веру неси в себе, вопреки всему, и мне вопреки, в том числе. В конце концов, кто знает, кто окажется прав? Я со своим пессимизмом или ты, верящая чему-то особенному? А если это правда, то, может, она с тобой случилась, чтобы и я поверил?
        - Я поняла, отец, - тихо проговорила дочь. Она пристроилась рядышком и начинала время от времени посапывать. - Спасибо, что не заругал. Спокойной ночи. Ты у меня лучший.
        - Спокойной ночи, - пожелал отец Александре и тоже улегся поудобней.
        Пора было засыпать, и вот тут-то Михаила посетила совершенно внезапная, но не такая уж и неожиданная мысль. А что же он будет с ними делать, когда и если освободит детей? Ведь вместе с его детьми было еще девять - из Юрьева, а еще неизвестно, где этот Черноморов мотался и скольких ребят подобрал за это время! А сколькие Михаила ожидают там, куда «святой отец» везет этих? Вот же-ж… это ведь целый детский сад получается! И что с ними со всеми потом делать? Обдумывая новую мысль так и эдак, Прохоров очень долго ворочался и уснул лишь под утро. Единственное, к чему он пока пришел: мужчина совсем не готов бросить и оставить в беде детей. Ни своих, ни чужих!
        Жизнь делится на белые и черные полосы. Разве? А может, она разделяется на «до» конца света и «после»? Как у динозавров, например. Жили себе, жили до апокалипсиса, а после него - все. Исчезли, вымерли. Как и шумеры, ацтеки или майя. Атлантов, говорят, настиг водный апокалипсис. А вдруг динозавры были первыми, с кого эта зараза - конец света - расползлась и на другие виды, и после этого все постепенно начали исчезать, каждый при своем апокалипсисе, пока, наконец, не случился абсолютный конец света?
        От людской цивилизации вот уже как двадцать лет остались лишь осколки, мечущиеся по поверхности, но даже и не желающие собраться вместе, чтобы склеиться во что-то, похожее на старый мир. Так, может, Черноморов в чем-то прав, собирая детей вместе? Может, это такое правое дело? Для блага будущей цивилизации? Но почему такой ценой? Зачем убивать взрослых? Ведь каждый человек на счету! И зачем оставлять на произвол судьбы необычных? Впрочем, необычные или отличающиеся были всегда в опале у общества. Любой геноцид затевался исключительным народом, чтобы уничтожить другой, отличный от избранного. Но тогда в чем смысл строительства нового мира, если все старые пороки Черноморов перенесет туда? В чем?
        А ни в чем! Что бы ни делал этот рыжий ублюдок, он не собирался создавать или возрождать цивилизацию. Ему вообще глубоко плевать, что мир катится в тартарары и что люди могут когда-нибудь восстать из пепла и начать жить заново, не прячась в подвалы при каждом шорохе. Просто у него есть какая-то выгода. Но Михаил пока не понимал, какая.
        Девочки в это время что-то оживленно обсуждали с Колей. Прохоров не прислушивался. Его все больше занимал единственный вопрос. Что он будет делать с толпой детишек, когда освободит их? Вот это - глобальная задачка для одинокого мужчины и трех подростков, за которыми тоже нужен какой-никакой уход. Да и думают они еще детскими, наивными категориями. Чего только стоит желание Коли с Варей сию же минуту отправиться спасать сверстников, ничего толком не узнав?
        Впрочем, и Михаил хорош: поступил, как и эти дети. Так же, кипя от злости, устремился в путь-дорогу. Ни планов, ни знаний, только одно огромное желание отомстить. Ну и что он, большой ребенок, будет делать с остальными детьми? Учить их безрассудству? Бездумной смелости? Слепой храбрости?
        Черт! Вот это засада!
        Как-то придется организовать коллектив и разделить обязанности по способностям. Не вести же всю толпу на охоту, в самом деле? Да там половина детей обделается от страха! А потом у них еще неделю будет жидкий стул.
        Прохоров начал в уме прикидывать по пунктам, что необходимо сделать для такой оравы детей сначала.
        Первое: найти большое здание, особняк, дворец, Кремль.
        Второе: уточнить и записать знания и умения всех без исключения.
        Третье: определить фронт работ и распределить по очередности их выполнения.
        Четвертое: наделить детей обязанностями, согласно их умениям.
        Пятое: обучать их чему-то новому, когда освобождается время, а лучше сразу выделить несколько часов в день для занятий и обучения.
        Шестое: решить что-нибудь с одеждой и пропитанием.
        Нет! Это первое или второе! Черт! Как же все это сложно! И как же не хватает жен!
        - Па, смотри! - прервала его мысли дочь.
        Дорогу пересекало широкое шоссе, рядом висели облупившиеся таблички:
        «Москва-Холмогоры»
        Налево: «Александров»
        Направо: «Ростов»
        Прямо: «Переславль-Залесский, 4 км»
        Траки бульдозера все так же драли асфальт, оставляя специфические следы. Нет сомнений, что Черноморов с детьми отправились прямо в Переславль. Михаилу тут же вспомнилась детская экскурсия по городу. Храм и церквушки, фрагмент древнего крепостного вала, музей утюга, музей пластинки, музей Бабы Яги, дендрологический парк с кучей различных растений со всего света, чистое, но мелкое озеро Плещеево и грандиозный Горицкий монастырь на вершине холма. Вот местечко для детей! Оно что надо! Пятиметровые толстенные стены с узкими бойницами защитят, а внутри имеется несколько старинных храмов. Там детей можно разместить! Вот только… А не пришла ли Черноморову точно такая же мысль? Тогда эту неприступную крепость не взять. Если только…
        Размышления прервал трубный рев. Впереди из кустарника, поломав сучья и целые кусты, вывалился лось. Ну, как, лось… Огромная животина так взбудоражила коней, что ведший их за поводки Коля не удержал животных. Они явно испугались твари в полтора раза больше, с гигантскими рогами на голове.
        - Это лось, - прошептал Прохоров, даже не делая попыток остановить лошадей.
        - Чтось? - переспросила дочь.
        - Лось!
        - Чтось?
        - Хватит паясничать! - прикрикнул Михаил, и дочь пристыженно опустила голову. - Лось, и точка! Зверь такой. Вот только он…
        - Слишком большой и рогатый? - подсказала Сашка. - Так не он один. Вон ужа давеча встретили. Тоже нехилый!
        - Н-да, - кивнул мужчина. - Этот экземплярчик побольше обычного, но они людей не трогают, если не злить…
        «Лось» тут же сорвался с места, решив опровергнуть слова Михаила. Подростки, к удивлению мужчины, не разбежались, а подняли оружие, у кого какое было, и стали стрелять по низко опущенным рогам.
        - Стоп! Что вы делаете? - закричал Прохоров. - Только разозлите! Стоп! Хватит! Бегите!
        Но только двое услышали его слова. Коля с Варей. Они сразу прекратили стрелять и кинулись в сторону от зверя, а вот Сашка осталась и палила из отцовского охотничьего ружья, часто его перезаряжая. Конечно, лось повернул к ней.
        Вот черт!
        Михаил, что есть сил, бросился к дочери и в последний момент оттолкнул ее, прыгнув. Но успел и зверь. Он как раз мотнул головой, чтобы боднуть Александру, но на пути оказался отец.
        Потрясенные подростки медленно поднимались на ноги, а Алекса плакала навзрыд. Лось только что убил ее отца и унес на рогах прочь. Земля еще сотрясалась от топота мощных копыт зверя.
        Столь стремительное и неожиданное событие, обернувшееся смертью Михаила, подействовало на детей удручающе.
        - Она же говорила! Говорила! Ну говорила же! Не верить… Не верить! Она же говорила, и пока все сбывалось… - с надрывом, ни к кому не обращаясь, Сашка выкрикивала фразы, а потом вдруг замолчала. Никто ее не понял. Остальные присели рядом, не зная, что делать дальше. Коля обнял потерявшую отца девочку и пытался утешить. А Варя тяжело вздыхала. Свой же! Спас же! Ну, как так-то?
        - Что теперь делать-то? - через час молчания и Сашкиных всхлипываний спросил Коля. Варя пожала плечами.
        - А что мы без него сможем-то? - тихо переспросила девушка. - Вон, у маньяка и то облажались.
        - Детей спасать! - твердо и уверенно сказала Александра, вытирая сырые глаза. - Там наши с вами близкие. И даже если отца нет, им помощь все равно нужна. Но я уверена - он не погиб.
        - Ты же видела! - удивилась Варя, показывая рукой в сторону, куда лось утащил Прохорова.
        - Я знаю, что видела, - отрезала Сашка. - Ни фига я не видела, как и вы. И пока тела не найдем, будем думать, что он жив.
        Кто ж ей поверит, что какой-то призрак еще двое суток назад предсказал девочке этот момент? «А после, у чистого озера, на гребне холма случится бой великий. Отец погибнет - не верь! Верь в чудеса и исцеление». И она верила словам фантома, потому как все, вплоть до этого случая, пока что сбывалось. Но ни Коле, ни Варе говорить об этом не стоило. Не поймут. Надо действовать скрытно.
        - Согласен! - кивнул Коля, вставая.
        - Но как? - воскликнула Варя, всплеснув руками. Она, видно, не слишком верила в успех миссии без Прохорова. И в чем-то была права: сил и знаний троих подростков было явно недостаточно, чтобы противостоять вооруженным бандитам, захватившим детей.
        - Как-как? - хмуро буркнула Саша. - Кверху каком! - а потом добавила: - Придумаем что-нибудь! Нечего рассиживаться! Отец бы не одобрил. Складываем свои кости и сопли обратно в себя, и вперед!
        Лось был зол. Очень зол! И почему эти люди всегда в него стреляют? С самого детства бабахают из каких-то палок, а потом очень больно. Хорошо, рога выросли: этакая развесистая удивительная защита от врагов. Хочешь - укрывайся, как щитом, хочешь - бодни, и любому не поздоровится! Ух, сколько всяких тварей лось уже уничтожил с помощью этого грозного оружия! И не сосчитать. И волков рвал, и змей по земле размазывал, и кровопийц с когтями из ладоней, похожих на людей, разносил на составляющие! А тут… А этот…
        Мужчина, что наделся на рога, никак не умирал. Он дергался, брыкался, громко орал что-то рядом с ухом, но не умирал! Что за живучая тварь попалась?
        Лось мотал головой, лось мчался через колючие заросли, перебегал неглубокую реку, а труп на рогах - живехонький! Прям, неестественно как-то!
        Лось, проскакав еще немного по бурелому, выпрыгнул, наконец, на шоссе и, дико ревя, бросился рогами на огромный ржавый автомобиль…
        Михаил зажмурился, когда зверь врезался в него. И от толчка потерял сознание, а очнулся оттого, что маленький отросток рога тыкал мужчину в щеку. Сказать, что Прохоров был ошеломлен, значило бы - покривить душой. Такого просто не могло быть! Выдержать прямое столкновение с лосем, и не просто лосем, а его увеличенной копией. Но бывают и счастливые случаи. Это Михаил понял, когда прекратил материться и вывернул шею, чтобы увидеть, что два нижних длинных отростка проскочили аккурат между его спиной и рюкзаком. И теперь мужчина оказался подвешен на рогах зверя, который, словно хороший локомотив, двигал через все препятствия, попадающиеся на пути.
        Не умер - хорошо, но висеть на рогах у лося - тоже мало приятного. Эта скотина, чтобы сбросить Прохорова, стала продираться через густой кустарник, потом попыталась прижаться рогами к дереву, но ничего не выходило.
        - Да мать твою! - орал на зверя мужчина, словно тот обязан был понимать слова. - Просто остановись! Я сам слезу!
        Но лось не понимал. От криков человека он только сильней пугался и мчался дальше, увеличивая скорость.
        - Да что же такое! - когда лось выбежал на шоссе и остановился перед КАМАЗом, Михаил понял, что намерен предпринять зверь, но что человек мог сделать? Правильно: опять зажмуриться и ждать смерти.
        И лось бросился на металлический каркас КАМАЗа. Если Прохорова когда-нибудь найдут, то будут долго соскребать останки с ржавого железа.
        Сова открыла глаза, потянулась. Несмотря на холод, пробравшийся в «хаммер», девушка отлично выспалась. Иногда и три часа дают телу отдохнуть лучше, чем двенадцатичасовой сон.
        Автомобиль девушка остановила на холме. Если с него спуститься, с одной стороны будет широкое голубое озеро, с другой - город. Дорога «Москва-Холмогоры» огибала Переславль-Залесский слева и уходила дальше, наверное, на Москву. На холме рядом с автомобилем удобно разлегся на боку величественный корабль. Каким ветром его занесло в центральную Россию - непонятно. Слегка удивленная девушка чуть не въехала на «хаммере» прямо в покрытое ржой и ракушками днище громадного судна, но вовремя опомнилась и припарковала автомобиль рядом с его морским собратом. Машина оказалась идеально скрыта за массивным объектом, как и Сова. Теперь девушка спрятана, но зато, если залезть на корабль, ей будет видно многое. Что и требовалось.
        Макаренко потянулась, забрала вещи и выбралась из внедорожника. Бензина почти не осталось, придется бросить хороший автомобиль, но он и так много сделал. Софья с сожалением погладила «хаммер» по капоту, похлопала, словно друга, и пошла к ржавому кораблю. Надо поудобней устроиться и рассмотреть местность. Выяснить, где обосновались бандиты, посчитать сколько их, найти безопасные подходы к месту их жительства. И понять, есть ли возможность освободить детей без прямого столкновения? Сова, конечно, при желании могла справиться и с большим количеством противников, но если есть возможность обойтись без кровопролития, то лучше без него.
        Макаренко, наконец, нашла, где забраться на величественный корабль. Ют[14 - Кормовая часть палубы корабля.] ближе всего был к земле. А еще она облюбовала отличное место, позволявшее девушке и наблюдать, и оставаться незамеченной. Корабль накренился в сторону озера, а его самая высокая мачта со смотровой площадкой теперь висела над холмом. На площадке мог свободно разместиться человек, причем благодаря леерам[15 - Ограждение в виде тросов или труб на корабле.] - незаметно. Надо будет спустить оттуда веревку, чтобы не забираться всякий раз в «гнездо», проделывая замысловатое восхождение по завалившемуся на бок кораблю.
        Потратив полчаса, Сова, наконец, оказалась в «гнезде». Подвесила на леера рюкзак, закрепив лямки вокруг металлических перил, к рюкзаку прицепила «Кедр-Б», чтобы не мешал, и стала с любовью расчехлять СВДС с оптикой и глушителем. Все оружие девушке осталось от отца, который, хоть и не раскрывал места работы, но совершенно четко дал понять, что работал в спецслужбах. И снайперская винтовка Драгунова была любимицей Макаренко. Девушка держала в руках смерть, почти неслышимую и беспощадную при умелом использовании. Подержав такую в руках, ощущаешь мастерство ее создателей. И девушке было совсем не свойственно морализировать или размышлять на тему гуманности использования оружия. Тот мир, в котором родилась Софья, не оставил ей шансов: оружие было необходимо, оружие - вторая жизнь, без него звери или некоторые люди давно бы полакомились девушкой.
        Для начала Макаренко огляделась. Озеро казалось настолько чистым, что манило окунуться в прозрачную воду. Леса, обступающие его, тоже с виду были вполне обычными. Город слева - так вообще пустой, настолько дома выглядели покинутыми. Тут бандиты точно окопаться не могли, а вот на противоположной стороне озера, где берег высоко поднимался, стояло что-то монументальное.
        На это следовало посмотреть поближе…
        Сова подняла винтовку и приложила к плечу, правым глазом прильнув к окуляру оптического прицела. Она медленно настроила дальность и повела винтовкой вдоль берега, пока взгляд не уперся в белую стену. В некоторых местах штукатурка обвалилась, и из-под нее выглядывал красный кирпич.
        А стена хороша! Метров пять в высоту. В совокупности с холмом, на котором стоит крепость (или что там такое?), она неприступна. Поверх стены видны купола храмов. Огромные! Если прикинуть, то плюс к пяти метрам стены - еще десять, как минимум. Если бы Сова искала убежище, то выбрала бы именно этот монастырь. Девушка еще раз прошлась внимательным взглядом по стене - и вот в узкой бойнице мелькнул силуэт человека. Софья вновь поймала его в прицел в следующей бойнице. Раз часовые расставлены, значит, это то, что и надо: место, куда свозят детей!
        Сова еле удержалась, чтобы сразу не снять охранника в одной из бойниц. Но это бы лишь разворошило улей, и девушке стало бы сложнее вести подрывную деятельность и освобождать детей.
        Наверняка это и есть тот самый Горицкий монастырь, о котором рассказывал Ваня. Эх! Если б не было негодяев, что в угоду себе готовы испортить жизнь сотням других людей, здесь можно было прекрасно обосноваться и жить. Ручной дозиметр перестал потрескивать сразу за Ярославлем. И земля, и вода - чистые. Сова переместила оптику на озеро: вода оказалась настолько прозрачной, что видны были песчаное дно, плавно колышущиеся водоросли и рыба, скользящая меж ними. Люди уехали, сгинули в поисках чистого места, оазиса, а он, оказывается, все время у них под носом находился. Оставалось только дождаться, когда снег растает, а радиоактивный пепел смоется дождями и абсорбируется грунтом, исчезнув в глубине земли.
        Со стороны города раздался сумасшедший рев неизвестного Макаренко животного. Девушка постаралась навести окуляр на разыгравшуюся где-то там сцену. Несколько секунд она впустую перемещала оружие, пока не наткнулась на дорогу, огибающую город. Тут же она уже смотрела! Или нет?
        Но зверь, видно, выскочил недавно, когда Макаренко осматривала другое место. А теперь незнакомое девушке чудо стояло посреди дороги и пыталось стряхнуть с красивых ветвистых рогов человека, который барахтался и кричал.
        Софья поморщилась: как бы девушка ни ненавидела бандитов, заставляющих детей делать что-то из ряда вон выходящее, она не хотела видеть, как мужик мучается и агонизирует на рогах зверя. Да и животинку жалко!
        - Сейчас мы это быстренько исправим, - прошептала Сова, настраивая оптику. Теперь - сделать поправку на ветер и дальность, выдохнуть и замереть, а потом плавно дожать спусковой крючок и ощутить, как приклад отдает в плечо.
        Но в этот момент животное резко прыгнуло вперед, и в перекрестье прицела оказалась голова зверя. Макаренко отчетливо разглядела, как лось дернулся и завалился вперед, чуть не зацепив рогами ржавый «КАМАЗ», стоящий на пути. Человека подбросило вверх и, как тряпичную куклу, легко кувыркнуло в воздухе. Бандит упал в кусты где-то рядом со зверем.
        - Черт! Не попала! Надо бы добить покалеченного! - Макаренко решительно отложила винтовку, взяла армейский нож и «Кедр-Б» с парой запасных рожков и спустилась по привязанному к леерам канату вниз.
        Надо найти раненого и добить, чтобы не мучился, да и чтобы не рассказал о таинственном стрелке, появившемся рядом с монастырем. Сова не любила незавершенных дел. А вдруг выживет? Нет! Не надо! Хотел мертвым быть, когда на рога зверю взбирался, вот пусть и будет. Одним сумасшедшим меньше, да и мертвые - куда приятнее живых. Покладистые, молчаливые, на все согласные и никогда тебе не возразят, сколько бы ты им в уши помоев ни лила.
        Михаил зажмурился в ожидании мгновенной гибели, представив, как его тело расплющивает рогами о «КАМАЗ», руки отрываются, голова, подскакивая, катится по растрескавшемуся асфальту, а кровь стекает по ржавому радиатору. И вдруг мужчина почувствовал, что его подкидывает вверх, срывает с рогов центробежная сила, когда лось слишком резко дернул головой. Прохоров открыл от удивления глаза и увидел быстро приближающийся круговорот серого цвета. И с размаха врезался в кусты, сминая и ломая весом тела ветки. Вокруг лишь взметнулись сухие листья. И резкой болью отозвалась раненая рука: таких приключений она точно не ожидала. Возможно, придется зашивать по новой.
        - Ну, лось! Ну, прокатил! - пробормотал мужчина, морщась от боли. Потом встал и попытался определить, с какой стороны прилетел. Михаил хотел понять, что случилось со зверем, ведь с вероятностью сто процентов мужчину можно было считать уже мертвым, но вместо этого лось почему-то закинул его почти в космос. Да и рюкзак все еще висел у мужчины на спине. А вот оружия не было, поэтому Прохоров аккуратно выглянул из кустов, надеясь увидеть бешеного лося. Но увидел его труп. Бедное животное лежало на асфальте в луже собственной крови.
        Откуда кровь? Что-то тут не так!
        Михаил совершенно точно не мог убить зверя. Без оружия это было невозможно. «Калаш» выпал еще на старте этих веселых скачек, а ружье осталось у Сашки.
        Нестандартная ситуация требовала необычного подхода. Поэтому мужчина вспомнил о маленьком металлическом топоре в рюкзаке и, достав его, вышел к мертвому лосю. Когда Прохоров увидел рану, то тут же присел и отступил к КАМАЗу.
        Снайпер! Откуда?
        Еще и рука серьезно так беспокоит! Прохоров ощутил влагу под мышкой: очевидно, рана открылась, и кровь засочилась вниз по телу, пропитывая одежду. А тут еще буквально с неба свалился снайпер. Спасибо, конечно, ему: спас. Но вопрос в другом: а в лося ли он стрелял?
        Михаил правой рукой сжал топорик. Что ж, он подождет, что предпримет неизвестный стрелок. Наверняка придет посмотреть, что можно снять с его мертвого тела.
        Еще бы знать, откуда был выстрел. Если работает профессионал, то не даст шанса Михаилу выглянуть и осмотреться. Правда, приходило на ум и другое: снайпер все же позволил мужчине подойти к лосю и оглядеть убитое животное, значит, стрелок либо уже покинул позицию, либо считает Прохорова мертвым и вскоре придет сюда, чтобы обыскать тело.
        Мужчина быстро выглянул из-за КАМАЗа в направлении, как он думал, стрелявшего. Дорога длинной дугой взбиралась на покрытый серыми деревьями холм. А на нем лежал ржавый корабль. Насколько помнил Михаил из далекой мирной жизни, это был, скорее, ракетный крейсер с ракетными установками-«трубами» на палубе. Пестрый, серо-ржавый остов был неплохим укрытием для кого угодно. От ряби в глазах сложно было различить на его фоне спрятавшегося противника. Вот только откуда здесь взялся корабль? Да еще морской корабль? Не место ему здесь. Слишком большое водоизмещение для такого неглубокого озера… М-да! Странные дела творились на земле во время апокалипсиса! Самолеты падали, корабли летали, а люди умирали вместо того, чтобы жить…
        Видимо, оттуда и придет стрелок, чтобы опознать мужчину. И Михаилу надо быть готовым. Вряд ли у снайпера окажется одна лишь винтовка. Наверняка нож будет, а может, и огнестрел какой в придачу. И что Прохоров может противопоставить бойцу с автоматом? Топорик?
        Смешно! Что ж, веселиться, так по полной!
        И Михаил стал продираться по кустам обратно, туда, где его скинул лось. Пусть враг думает, что тело осталось лежать, где упало, а в это время Прохоров подготовится.
        Сова обошла КАМАЗ и, направив «Кедр-Б» на кусты, осмотрела труп большого животного с развесистыми рогами.
        - Прости, красавец! - прошептала девушка. - Я случайно. Вот если бы ты не дергался, то бегал бы и щипал травку - если, конечно, ты ешь травку, а не потных и вонючих мужиков.
        Макаренко повернулась к кустам, куда отлетел бандит. Надо глянуть, переломать недоломанные кости и добавить в череп недостающего свинца. Все - исключительно ради милосердия, ну и, отчасти, - для Вани, умершего у девушки на руках.
        Подняв короткий автомат с глушителем и оптикой, Софья медленно пошла через кусты, стараясь не задевать толстые ветки и обломки, чтобы они не рвали маскхалат. Она уже давно сменила белый на хаки, ведь мокрый снег за ночь почти растаял, и теперь сливаться надо было не с ним, а темно-серыми кустами.
        Поломанные ветки и ободранные листья четко указывали, куда полетел бандит. На одной из веток девушка разглядела кровь и злорадно ухмыльнулась: для мужика полет явно не обошелся без последствий.
        Наконец Макаренко вышла на место приземления. И оно оказалось пусто: только поломанные ветки говорили, что здесь кто-то недавно лежал, и несколько окрашенных кровью сучьев стали подтверждением, что бандит ранен.
        Сразу стало неуютно. Сова думала, что мужик погиб, а теперь ощущала опасность, исходящую от кустарника, куда сама по доброй воле залезла. И где это чудовище? Макаренко медленно обводила вытянутой рукой с «Кедром» кусты, надеясь первой заметить противника.
        И тут рядом зашевелились ветки. Софья сразу повернула полуавтомат в ту сторону, но что-то тяжелое и металлическое обрушилось на оружие сверху. И девушка не удержала его в руках. «Кедр» вылетел и упал на землю, а Сове пришлось мгновенно отпрянуть от просвистевшего рядом топора. Она завалилась в кусты, выуживая из ножен в штанах нож, и, извиваясь всем телом, перекатилась несколько раз в сторону, чувствуя свист рассекаемого топором воздуха. Бандит преследовал, стараясь первым добраться до Софьи. И, возможно, ему бы это удалось, если бы не реакция Макаренко. Перекатываясь по примятым веткам, она увеличила дистанцию втрое, а мужик, меж тем, завяз в прутьях - сказывалось крупное телосложение и ворох теплой одежды. Это позволило Сове встать, перехватить поудобней нож и приготовиться к рукопашной схватке. А бородатый мужик, меж тем, замер с занесенным для удара топором.
        - Мать твою! Да ты ж баба! - пробасил он.
        - Тебе это драться мешает? - съязвила Сова. У нее совершенно отсутствовало желание разговаривать с бандитом. - Или женщину увидел, и сразу слюна потекла?
        - Да просто не думал, что девки якшаются с бандитами, которые детей воруют, - грозно парировал Прохоров, но прозвучало это как-то неуверенно.
        - С тобой, что ли? - с вызовом крикнула девушка. - Никогда и ни при каких обстоятельствах, козел! Давай уже! Сражайся! Я не оставлю детей с вами, урод! Не для того их рожали, чтобы какие-то мудаки их использовали!
        - Так ты что, не с ними? - удивленно переспросил Прохоров.
        - Не с кем?
        - Не с похитителями детей? - эта фраза заставила Сову удивиться не меньше.
        - Нет. А ты?
        - Да я за своими пришел сюда! - мужчина так разволновался, что начал размахивать топором, как указкой, словно давно ожидал, что найдется человек, на которого он сможет переложить груз, свалившийся на плечи. - Эти уроды убили жен! Забрали всех детей, кроме Сашки! И вот я здесь. И я освобожу их! Во что бы то ни стало!
        Внезапно Сова сорвалась с места и очутилась рядом с мужчиной, не ожидавшим от девушки такой прыти. Приставила нож к горлу Михаила.
        - Чем докажешь? - лишь спросила она.
        А как он мог что-то доказать незнакомой девушке? Только жестом доброй воли. Михаил откинул топор в сторону.
        - Оригинальный способ умереть, - заметила Софья, ухмыльнувшись. Глаза скрывались за яркими светоотражающими стеклами горнолыжных очков, зато немигающий взгляд Михаила был направлен прямо на девушку. В уголках глаз образовались морщинки, но в самих глазах было столько печали и доброты, что Макаренко поняла: перед ней честный человек, к тому же он тихо заявил:
        - Тогда мои дети останутся сиротами.
        - Странно, - вдруг серьезно сказала Сова. - Ты чем-то напоминаешь моего отца.
        - Чем же?
        - У тебя забота в глазах. Пошли, - девушка резко отстранилась и убрала нож.
        - Куда? - переспросил Прохоров.
        - Ну, ты же собираешься вызволять детей из лап Черномора? Вот и я тоже! Обещание одному человеку дала. Я помогу тебе, ты - мне. Дети свободны, ты счастлив, а я отправлюсь по своим делам, наконец. А то все откладываю, - девушка наклонилась, подобрала выбитое Михаилом оружие и тяжело вздохнула. - Зря ты его так! Знаешь, как трудно достать оптику к такому автомату?
        Я же не виноват, что оно в меня стреляло… ты стреляла, - развел мужчина руками.
        - Ах, да! - хлопнула девушка себя по лбу и протянула руку. - Софья Макаренко. Сова - так отец звал.
        - Прохоров Михаил, - ответил мужчина. Рукопожатие девушки оказалось на редкость крепким. Не разберись они, что союзники, эта девица могла и уложить Прохорова. Отлично владеет телом: быстрая, резкая, точная.
        - Нам туда, - указал мужчина в сторону, откуда его приволок лось.
        - Не-а, - возразила Сова, указывая в другую. - Туда. Я свой СВДС не брошу.
        - А я детей не брошу! - горячо заявил Михаил, указав в свою сторону. - Там - следы от траков их бульдозера! По ним найдем, куда транспорт увез детей.
        - Не надо уже искать, - Макаренко закачала головой. - Ты на месте. Пойдем, покажу, где их прячут.
        - Серьезно? - сердце мужчины забилось сильнее.
        - А то! - Сова развернулась и зашагала к кораблю. - Я всю ночь языка вылавливала. Он-то и сообщил, где искать детей. Пойдем-пойдем! Покажу, и сам убедишься.
        - Но со мной были три подростка. Как бы не наделали глупостей, решив, что я умер.
        - Если не идиоты, то на рожон не полезут.
        - В том-то и дело, что юные, неразумные и горячие. Дочь-то я свою знаю.
        - Беда… - протянула Макаренко. - Тогда нам надо торопиться. До темноты все рассмотреть и придумать план. А ночью… ночью лучше всего убивать. Не видно оторванных конечностей, дыр от пуль, мозгов на стенах. Меньше видишь всякого такого, легче лишить жизни, - подытожила Сова и пошла. За ней поспешил Прохоров. Мужчине нравилось стремление девушки как можно быстрее освободить детей.
        Трое подростков упорно шагали вперед. Прямая, как стрела, дорога, ведущая через весь город, стала резко подниматься на холм, на котором находился монастырь с высокими белыми стенами и огромными храмами. Даже Коля с Варей, всю жизнь прожившие в Михайло-Архангельском монастыре, впервые видели такие грандиозные постройки. Масштаб созданного человеком поражал воображение. Куда современным строителям до великих зодчих прошлого? Они и сарай-то теперь по несколько лет строят, а получается - деревянная коробка с кучей щелей между досками.
        - Зуб даю, - громко изрекла Саша, упрямо шагая впереди, - именно туда запихали всех детей!
        - Но как мы их спасем? - не унималась Варя. Девушке вообще не верилось, что у них что-то получится. Впрочем, пессимизм Выдренковой легко было понять. Трое детей и крепость с высокими стенами. Кто кого? Вряд ли трем подросткам распахнут навстречу двери и выбегут встречать с караваем. А им самим никогда не одолеть такие стены, да еще и обстреляют из чего-нибудь. Ведь дети перед прячущимися - как на ладони.
        - Вы - необычные дети, так? - Прохорова, наконец, заявила прямо о том, что ее весь путь волновало больше всего.
        - Да откуда ты знаешь-то? - не выдержал Коля. Он не понимал, откуда совершенно постороннему человеку известны столь интимные подробности.
        - Бабка надвое сказала, - махнула рукой Алекса. - Это не важно, откуда я знаю. Важно, что знаю! Поверьте! И если вы тоже поверите в себя, то мы победим…
        - Да что ты несешь, придурошная? - не удержалась Варя. Девушке уже порядком надоели Сашины намеки. - Ничего мы не умеем!
        - Умеете, - утвердительно кивнула Александра. - И Коля это доказал, когда позвал нас на помощь там, у церкви маньяка. И мы бы проехали мимо, если бы не его способность. Помнишь, Коль?
        - Помню, - сдался Ростов. Варя удивленно посмотрела на подростка, а он пожал плечами. Девушка тоже отчетливо помнила, как он совсем не физически оказался рядом и поддерживал ее, пока с ней разговаривал ничего не подозревающий уродец, привязавший Выдренкову к койке. - Ну… выбора же не было! Иначе б меня растерзали звери, а тебя - этот урод. Или забыла, как ерзала в страхе, привязанная к раскладушке?
        - Ну вот, - продолжила Саша. Она была полностью уверена в своей правоте, ведь то, что предсказал фантом, до этого момента всегда сбывалось. И теперь должно. Но именно ей следует убедить сомневающихся подростков, чтобы они, наконец, поверили в себя и начали использовать то, что отличает их от остальных детей. «Верь в чудеса и исцеление. И главное, не забудь напомнить тем странным детям, что они - странные! Пусть поверят в это и примут, иначе все тщетно…» И Алекса сказала: - Поверьте в себя и используйте это всем во спасение!
        - Но как?! - воскликнул ничего не понимающий Ростов. И он действительно не представлял себе, как сможет помочь детям, проникая в их разум извне.
        - Как-как! Все вас учить надо! - рассердилась Саша. - Берете и вместе вызываете главного сюда. А я с ружьем его караулю. Выйдет, и завалю его! Делов-то!
        - А остальные? - насмешливо спросила Варя. - Да они следом выбегут толпой, и глазом моргнуть не успеете, как расстреляют вас тут же.
        - Ну… тогда… Тогда вы постараетесь заставить и других тоже подчиняться вам.
        - Что? - Варя не поверила ушам.
        - Да! Точно! - не унималась Александра. - Когда Коля позвал на помощь, то мы вместе с отцом его услышали! Одновременно! Вы понимаете? Да? Вы же можете так не с одним человеком, а сразу с несколькими! А если объединитесь, то…
        - Лично я отказываюсь в этом участвовать! - сказала Варя. - Давайте, самоубивайтесь! А я тут постою, посмотрю на вас.
        - Но, Варь! - попытался остановить девушку Коля. - Нам же надо помочь детям!
        - Я уже восемнадцать лет Варя! - огрызнулась девушка. - Только почему-то никто и никогда не спрашивает моего мнения. То Яр расстраивается, что я не с ним, то Митяй зло подтрунивает, что я дружу с Яром! Я хоть раз могу быть не согласна?
        - Но там твой брат! - Ростов указал на крепость.
        - Ты правильно заметил! - крикнула в ответ Варя. - Он там! Но я решительно отказываюсь участвовать в сумасбродной комедии. Все эти «вы можете», «вы умеете» ничего не принесут. Ведь я не умею ничего такого!
        - Умеешь! Я знаю! - попытался убедить девушку подросток. - Я же… мы же с тобой вместе…
        - Ой, да прекрати нести эту чушь! - взорвалась Выдренкова. - Это все отмазки. Ты просто хочешь скрыть свои попытки подкатить ко мне! Вы, мужики, все одинаковые! Яр, Димка, ты… Все одного и того же хотите! Раздеть меня! Руками ли, взглядом ли, или как ты - мысленно!
        - Что? - Коля стоял, красный, как вареный рак. Он не мог поверить ушам. Вот, значит, как его воспринимает Варя. Парнишку словно холодной водой окатили. Сначала - шок, а потом взрыв адреналина и жар…
        - Да пусть остается, - тихо проговорила Саша. Она взяла Ростова под локоть и потянула к вершине. - Неужели не видишь? Для нее нет родных и близких. А у нас есть. У меня - братья и сестры, а у тебя…
        - У меня никого не осталось роднее детей, что росли рядом! - так же тихо пробормотал Коля и повернулся, позволив Прохоровой вести себя. От только что услышанного откровения ноги не слушались и ступали сами по себе.
        - Ну вот, - кивнула Сашка. - Тебе-то есть, кого спасать. Главное - попробовать! Мы обязаны помочь нашим. Если не мы, то кто?
        Варя продолжала стоять на склоне холма. Она тоже чувствовала себя гадко, но по другой причине. Девушка осталась одна. И хоть она верила в свою правоту, но не могла понять, почему вдруг стало так одиноко. Варя даже обняла себя руками, будто холод окружил и начал пробираться в душу. Потом девушка повернулась и медленно зашагала вниз. Она не знала, что делать и куда идти. Кроме того, Ванька, ее десятилетний братик, тоже был где-то там, за стенами, но вот так бездумно нападать на защищенный монастырь втроем - это безрассудство!
        - Тоже мне красавица! - буркнула Сашка, когда они с Колей отошли достаточно, чтобы Варя не слышала. - Пялятся на нее все, видите ли.
        - Ну, она и правда красавица… - протянул Коля.
        - Эй! - недовольно воскликнула девочка и ткнула подростка в бок.
        - Что? - Коля совсем не понял, отчего Александра вдруг обиделась.
        - Ничего! - отрезала девочка. - Пошли!
        - Строит из себя не пойми кого, - недовольно пробубнила Александра. - Да и не красивая вовсе. Шнобель - так вообще страшный.
        - Да нормальная она, - обреченно отмахнулся Коля. - Только много думает о себе. Вот неделю назад двух парней лбами столкнула. Повелись на ее красоту. Дураки! И Юрьев погиб!
        - Да ну! - удивилась девочка.
        - Ага! Один - сын главы города, а второй - необычный.
        - Как это? - зацепилась за слово девочка.
        - У него роговые наросты на голове. И всего-то!
        - Вот! - Саша внезапно остановилась и заглянула в глаза Коле. - И ты необычный!
        - Но… - юноша сначала не мог выдавить из себя ни слова, словно проглотил язык, настолько был удивлен. Потом вспыхнул. - Но я не мутант! У меня нет этих… этих особенностей!
        - Но у тебя есть способности, дурья твоя голова! Понял?
        По сторонам короткого съезда к монастырю стояли два деревянных дома. Подростки, пригнувшись, спрятались за поваленным забором. Метрах в пятидесяти возвышались ворота и стена, а за ней - большие купола храмов.
        - Ну, есть. И что? - с вызовом спросил Ростов.
        - Ну так используй!
        - Я не знаю, как это можно использовать! - огрызнулся мальчик. И он не понимал, как объяснить это настырной девочке.
        - Я - тем более! - заявила та. - Тебе видней!
        - Да пойми же, Сашка, - Колька предпринял последнюю попытку. - Я могу залезть в голову, узнать мысли, чувства, просто позвать, наконец.
        - Так вот! Позови! Позови его! А я снесу гаду из ружья полбашки!
        Ростов вылупился на Прохорову, как баран на новые ворота. Парнишке даже в голову не могла прийти столь простая и наивная мысль.
        - А что… - произнес Колька после некоторых раздумий. - Давай пробуем.
        Сашка усиленно закивала, переломила ружье, осмотрела патроны - все ли в порядке, и дала знак Ростову, чтобы начинал.
        Коля поудобней уселся на травку, закрыл глаза и, как обычно, расслабился. И удивился: получилось быстрее, чем в последний раз в подвале. И мальчик скорее, чем всегда, нашел нужного человека, но… позвать не успел. Черноморов уже откуда-то знал, что дети здесь, вернее, понял за долю секунды. И нанес упреждающий удар.
        В голову Александры вонзилась огромная игла и принялась там шевелиться, вкручиваясь все глубже в мозг. Последнее, что увидела девочка, прежде чем отключиться, - это накренившегося Кольку, заваливающегося набок, и его стеклянные глаза.
        Черноморов мучил мальчишку уже пять часов, но тот не сдавался! Орал, плакал, но еще ни разу не попросил сжалиться. И это оказалось безумием для маленького мальчика Васи из далекого прошлого, который сдался еще в школе! Для него сейчас происходило нечто невероятное! Руслан держался и противостоял всем пыткам и ужасам, что Черноморов вложил в его голову. Мужчина не понимал, как Озимову это удается? Ведь даже Вася когда-то не смог вынести простых школьных истязаний! А теперь мальчишка, ровесник тому Василию из прошлого, проявляет чудеса стойкости, неподвластной маленькому Черноморову и не укладывающейся в голове уже повзрослевшего.
        А монстр внутри бушевал только сильнее, вкладывал в голову Руслану все новые и новые образы, один ужасней другого, но мальчик реагировал совсем не так, как ожидал маньяк. Озимов погибал во многих своих грезах, переносил жутчайшую боль и потери, но всякий раз воскресал и продолжал жить вновь и вновь, раз за разом, из жизни в другую. Продолжал бороться.
        И человек, и монстр в лице святого отца тоже устали. Василий Степанович в ярости уже хотел уничтожить мозг необыкновенного мальчишки, но внезапно ощутил нечто другое. Знакомые мысли, чувства, словно он недавно их касался своим разумом. Да-да! К Черноморову тянулся другой похожий человек. И мужчина встречал его совсем недавно. Где же? Да в Юрьеве-Польском!
        Точно! И мальчик не один!
        И маньяк перенес всю свою ярость с Руслана на Колю и Сашу, которые в этот момент ждали его за стенами. Мужчина удовлетворенно хмыкнул: разум детей не выдержал нагрузки и отключился.
        Черноморов вышел из церкви и с удивлением уставился на толпу детей у КУНГов. Бегать они перестали, но до сих пор занимались зарядкой.
        - Идиоты! Они же сдохнут! - крикнул мужик. И точно: грязные, изможденные дети еле стояли на ногах. Красные лица горели жаром, а еще кто-то громко кашлял. Не хватало, чтобы дети умерли от простуды! Зря, получается, гоняли бульдозер по пустошам! Очень плохое вложение капитала… то есть, бензина.
        - Свирид, твою мать! Какого хрена?
        - Святой отец! Вы же сказали…
        - Вы же сказали… - передразнил Черноморов. - А у самого куда голова укатилась? Распускай! Пусть отдыхают, если смогут! И это… там за воротами, метрах в пятидесяти, у дороги лежат два тела. Пусть Рощин и Губов приволокут их сюда и привяжут к столбам муки!
        - Понял! Выполню! - крикнул Свирид Яковлев.
        - Точно понял? - переспросил святой отец, а когда Свирид кивнул и убежал, добавил: - Идиоты кругом!
        Черноморов повернулся, чтобы зайти в церковь, но застыл. В дверях стоял и вызывающе на него глядел Руслан Озимов. Он слегка пошатывался, был бледен, а кожа блестела от пота, но смотрел мальчик твердо и презрительно.
        - Что-то не клеится? - дрожащими губами спросил Руслан.
        - Вали в свой фургон, - в ярости прошипел Черноморов и добавил: - И молись, чтобы я тебя не избрал сегодня жертвой. Я каждый год убиваю одного мальчика или девочку…
        - Да плевать! - Озимов показал рыжему неприличный жест и прошел мимо с гордо поднятой головой.
        Пока Черноморов отдавал распоряжения и разговаривал с Русланом, Свирид разгонял детей по фургонам. Двое остальных охранников пошли за ворота - забрать бессознательных детей, а подростки на стенах тем временем выглядывали через узкие бойницы наружу. Андрей Прохоров воспользовался всеобщей неразберихой и выскочил через приоткрытую дверь вслед за мужиками, никем не замеченный. И прижимаясь к стене, чтобы не увидели часовые, пошел вдоль нее, пока не оказался на крутом склоне холма. Не раздумывая, мальчик прыгнул вниз, надеясь сбежать по-быстрому, но в середине склона споткнулся и покатился, закрывая голову руками.
        Андрей не знал, пришел ли отец или еще бродит где-то в поисках детей. Но ребенок не подозревал также, что за ним уже наблюдают издалека.
        На что надеялся в этот миг Андрей, оставляя Вадима с братом и сестрами в жуткой крепости? Наверное, на избавление и освобождение, а еще - на воссоединение семьи.
        Мальчик вышел на извилистую дорогу у подножия холма и инстинктивно повернул направо. И уже скоро дорога вывела его на перекресток, а там кто-то стоял.
        Андрей быстро юркнул в кусты на обочине и затих: а вдруг мужики из монастыря уже спохватились и ищут его? Сердце бешено стучало в груди, тяжелое дыхание никак не восстанавливалось. А в душу закрался страх. Что если он не встретится с отцом? Что если не передаст важных сведений? Что тогда? Воображение мальчика тут же нарисовало картину: он давным-давно один, голодный и еле живой, бредет неведомыми тропами в неизвестную даль сквозь туманы, дожди и снег. И надолго его хватит?
        А что же тот человек на перекрестке? Почему он не пошел искать мальчика? Может, он не из монастыря? Любопытство взяло верх над осторожностью, и пацан, стараясь не шуметь, начал кустами пробираться к перекрестку. Кустарник превратился в редкую поросль, и пересечение дорог лежало перед Андреем, как на ладони. Человек все еще стоял на асфальте, совершенно открыто, без оружия. Что это? Самоубийственная беспечность или же намеренный расчет на наивность мальчугана? Ловушка?
        Но Андрей заметил некоторые странности в поведении человека. Фигура ссутулилась и подрагивала, будто он рыдал. Тут мальчик и впрямь услышал тихий плач, и только теперь понял, что перед ним девушка! Она вдруг отняла руки от заплаканного лица и красными глазами посмотрела вверх, туда, откуда спускалась дорога, ведущая к монастырю.
        - Черт! - еле слышно проговорила девушка, но Андрей расслышал очень хорошо, ведь кусты, где мальчик прятался, находились прямо у дороги. - И что мне теперь делать?
        Парень уже хотел отступить через кусты, но незнакомка вдруг проговорила:
        - Что же я наделала? Зачем отпустила этих долбанутых одних? Чем теперь помочь детям и Ваньке? Все так не вовремя! И зачем этот ужасный лось напал на Прохорова?
        Андрей не поверил ушам, и, не сомневаясь более, подскочил на месте и с треском вывалился из кустов на асфальт перед девушкой. Та смотрела ошалевшими глазами, но не двигалась, наверное, испугалась.
        - Прохоров! Ты сказала - Прохоров?
        - Да, - затравленно кивнула девушка. - Но он погиб…
        - Где? Срочно веди меня туда! - скомандовал пацан.
        - Там, - указала Варя, а потом вспомнила, что мальчик ей не знаком. - А ты кто такой?
        - Сын его. Бежал из Приюта.
        - Откуда? - не поняла девушка.
        - Ой! Да пошли уже! - недовольный Андрей взял Варю за руку и потянул за собой. Мальчиком двигало огромное желание увидеть отца и помочь остальным детям, а Выдренкова не могла понять, откуда на ее голову свалился этот ребенок.
        - Показывай давай! - командовал Андрей. - Да проснись же! Дети в опасности! Нам нужен мой отец!
        - Но он умер! - не выдержала Варя и остановилась. Почему это она должна с ним идти?
        - Ты видела? - мальчишка нахмурился.
        - Да! - кивнула девушка. - Да! Его сбил лось.
        - Ты его тело видела? - уточнил Прохоров, сделав акцент на слове «тело». Варя стушевалась и помотала головой.
        - Его сшиб лось во-о-от такими рожищами! - Варя даже продемонстрировала «рожищи» руками, но получилось несколько убого и совсем не похоже. - И унес с собой куда-то в кусты.
        - Это не значит, что он умер, - мотнул головой пацан. - Я даже уверен в обратном.
        - Да не могу я вернуться обратно! - крикнула Варя. - Как ты не понимаешь? У меня там братик! Ванька!
        - Ага, - спокойно кивнул Андрей. - Видел его. Их с Юрьева забрали. Ну, и что? Что ты будешь делать? Как спасать? Или опять расплачешься посреди дороги? И будешь жалеть себя и свою жизнь?
        - Не знаю, - ответила девушка. Слезы вновь навернулись на глаза.
        - Поверь! Пойдем со мной. Покажи только - куда. Нам без отца все равно детей не спасти.
        Выдренкова молчала целую минуту - вечность для спешащего Андрея, - потом кивнула, ведь она совсем не знала, как поступить. И Варя с мальчиком пошли через город обратно к перекрестку, на котором лось сразил Михаила.
        Большой, размером с ладонь, рыжий жук ползал по корпусу лежащего на боку корабля. Фасеточные глаза наблюдали за округой, длинные усы шевелились, а мандибулы непрестанно двигались, кромсали податливый металл. Податливый потому, что жук выделял органическую кислоту, а она очень хорошо разъедала почти любой материал. Поэтому для Земли насекомое было своеобразным чистильщиком. Рано или поздно подобные жуки расплодятся в немереном количестве и сожрут все, что когда-то построил человек. Сотрут каменные и металлические наросты с лица земли, и ничто уже не будет напоминать о людях, эволюционировавших в обычных паразитов, которые, почувствовав себя единственными хозяевами планеты, чуть ее не уничтожили.
        Жук перестал двигаться. Его фасеточные глаза из серого монохрома окружающего мира выделили две нечеткие фигуры, в отличие от всего остального, движущиеся явно к обеденному столу насекомого. Жука это совсем не устраивало, поэтому он раскрыл рыжие надкрылья, распрямил полупрозрачные перламутровые крылья и неуклюже взлетел, громко жужжа.
        - Ну, вот и пришли! - сказала Макаренко, указывая на свое «гнездо» на накренившейся вместе с кораблем мачте. Михаил с сомнением осмотрел ржавое судно, бывшее когда-то грозным боевым крейсером.
        - Это ж каким ветром его сюда занесло? - высказал он вслух свои мысли, на что Софья пожала плечами.
        - Думается, ураганным. Да ты не обращай внимания! Залезай! - и сама, словно дикая кошка, схватившись за поручни, вскарабкалась наверх. - Ну, ты чего там? Особого приглашения ждешь? Так учти: его не будет.
        Прохоров ухмыльнулся и тоже схватился за поручень. Одной рукой, другой… и тут же свалился на землю, застонав. Левая рука вспыхнула болью.
        - Может, на земле все обсудим? - простонал мужчина. К боли в руке вдруг добавились и все остальные шишки, которые Михаил успел получить за последние дни. И не сосчитать!
        - А чем тебе гнездо Совушки не угодило?
        - Швы на руке разошлись, - сообщил мужчина, поднимаясь с земли, он вновь чувствовал влагу в районе раны. Сова хотела съязвить, но передумала, спустилась и помогла Прохорову добраться до «гнезда», а потом еще и обработала, и перевязала рану. Михаил поблагодарил, достал из рюкзака сушеное мясо лягухи и протянул Макаренко.
        - Что это? Оленина? - спросила она, принимая кусок и обнюхивая.
        - Лучше! Лягушатина! - сообщил мужчина и начал жевать свою порцию мяса. Софья скривилась и протянула свою долю обратно.
        - А нормальные животные у вас водятся? Обязательно всякую гадость жрать? - спросила девушка.
        - Ну, скажем, далеко не гадость, - ответил Михаил, с большим удовольствием уплетая большой кусок янтарного, полупрозрачного мяса. - А другие звери оттого и не водятся, что водится этот. Я даже как-то думал приручить попробовать, но больно уж глупые и прожорливые.
        - Бррр, - только и смогла выдавить Сова.
        - Как хочешь, - Прохоров забрал кусок мяса и бережно уложил его в рюкзак. Еще пригодится.
        - Так ты за детьми сюда пришел?
        - Да, - кивнул Михаил. - Кто-то убил моих жен и увез всех детей, кроме Сашки. Она со мной охотилась, когда пришла беда, а сейчас где-то там. И дети где-то там. - Прохоров ткнул рукой с ножом в сторону города. - И мне надо побыстрее найти ее и остальных детишек.
        - Не надо уже их искать, - помотала головой Макаренко. - Там они.
        - В монастыре? - мужчина аж привстал от волнения, но тут же сел обратно, боясь оступиться и пролететь меж лееров на землю. Достаточно с него на сегодня падений.
        - Так и есть, - кивнула Софья. - Я только сегодня сюда прибыла, но уже успела разглядеть на стенах вооруженную охрану. Пока насчитала пару человек, но стены ограничивают мои разведывательные возможности.
        - Занимательно, - кивнул Михаил, дожевывая кусок мяса. - А сама-то откуда будешь? И что у тебя за интерес к детям?
        - Интерес? - черты лица Макаренко вдруг застыли, словно девушка пыталась сдержать рвущиеся наружу чувства. - Моего отца убили!
        - Прости, - Михаил похлопал Софью по плечу.
        - Не прямо вот эти, конечно, - отмахнулась Сова. - А те, что в Ярославле. Они как-то связаны.
        - В Ярославле тоже люди живут? - удивился Прохоров.
        - Ага. Чего не жить на бензиновых и нефтяных бочках? Каждый сможет. Так вот, как узнала, что они детей сюда отправляют, так и пошла. Сначала дети, а потом - месть. Месть-то - она никуда не денется, пока жива я или они. Ну, что? Может, посмотрим, что у них да как?
        Девушка сняла с мачты закрепленную на ней СВДС и принялась удобно устраиваться.
        - Хорошая штука, - похвалил Михаил.
        - Ценитель?
        - Да не, наслышан, - пожал плечами мужчина. - Самому не доводилось. А кто ж тебя обучил-то снайперскому мастерству?
        - Отец, конечно, - ответила Сова. В ее устах это прозвучало, как само собой разумеющееся. - Он в каких-то спецподразделениях до Войны работал. Вот и мне кое-что передал.
        - Отличная штука! - согласился Прохоров. - А мне дашь посмотреть?
        Макаренко со вздохом отложила снайперскую винтовку, отстегнула от «Кедра» оптический прицел, который Михаил испортил топором, и протянула мужчине. Прохоров пожал плечами, но оптику взял.
        Казалось, монастырь на том берегу Плещеева озера ничуть не приблизился. Ну конечно, зачем оптика высокой дальности укороченному автомату, служащему для работы по противнику на ближних дистанциях? Кроме того, на стекле была длинная изломанная трещина - видимо, последствие удара топором. Хрупкие линзы внутри оптического прицела не выдержали и полопались.
        Михаил со вздохом отложил оптику и начал просто осматриваться. Холмистый пейзаж почти не изменился со времен его туристических поездок, разве что все вокруг посерело. Большинство деревьев, как и везде, погибли после ядерной зимы. Тогда всем растениям и деревьям было худо без солнечного света. Теперь целые леса стояли, задрав голые ветви вверх, к небесам, у которых так и не допросились света. Город, огибавший озеро с левой стороны, тоже омертвел. Люди, жившие за счет транзита грузов и туристов из Москвы в Ярославль и Ростов Великий, давно покинули эти места, а дома и храмы быстро пришли в упадок. И только озеро имело прежний, нетронутый вид: голубая, очень прозрачная вода и легкая рябь от ветра.
        - Ничего интересного, - сообщила Макаренко, откладывая винтовку. - Все те же две головы мелькают среди бойниц. Но это лишь одна стена, на четырех их будет в четыре раза больше. Итого, восемь… Маловато, конечно, но мы не знаем обстановки внутри монастыря.
        - Можно? - кивнул Прохоров на винтовку. Сова пожала плечами, мол, давай. - Только регулировку не трогай.
        - Хорошо-хорошо, - улыбнулся мужчина. Ему нравилась прямолинейность девушки. Чем-то она Сашку напоминала. Такая же напористая и целеустремленная? Ну а как еще выжить в современном мире? Будешь плакать и жаловаться на жизнь - мигом подомнут.
        Прохоров осторожно взял снайперскую винтовку. Тяжелая. Черный ствол обмотан маскирующей бело-серой тряпкой. Как и оптический прицел, этот-то подальше видит, не то, что тот огрызок от «Кедра». Михаил положил цевье на алюминиевый леер «гнезда», - левая рука не могла долго удерживать оружие, - а правой, держась за рукоятку, притянул приклад к плечу. Окуляр оказался прямо у глаза, осталось только приложиться к его мягкой резиновой окружности, что мужчина и сделал.
        Стена монастыря словно подскочила к Прохорову, так сильно увеличивал оптический прицел. Даже видна была красная кирпичная кладка, где побелка и штукатурка отвалились. Михаил легко повел винтовку в сторону и быстро оглядел высокую стену до правого угла, потом так же медленно повел налево, осматривая внимательно бойницы. Вот мелькнула голова. Первый. В центре стена переходила то ли в маленькую часовенку, то ли в веранду, на которой никого не было, но ее обзорная площадка еще на метр поднималась над стеной. Если уж на стену-то не попадешь, то и на нее тем более. Михаил повел дальше: опять мелькнула голова. Сова права: на стене всего двое.
        Стена закончилась, и Прохорову стала видна другая - с воротами и надвратной церковью, только из-за острого угла обзора в бойницы не заглянешь. Но внезапно ворота открылись, оттуда выбежали двое мужиков и понеслись куда-то к дороге, у которой стояли несколько домов. Мужчина вернулся к воротам - вдруг кто еще выйдет. И пару минут таращился на высокие деревянные, обитые железом ворота, пока из них не выскочил мальчишка. Прохоров чуть не подпрыгнул на месте, но сдержался: учитывая, что они с Совой сидели, зацепившись за леера, ничего хорошего не получилось бы. Он мог просто свалиться на землю, проскользнув меж леерами.
        - Там Андрей! - Михаил все-таки не удержался от возгласа. Он наблюдал, как его сын идет вдоль стены к крутому склону холма, а потом быстро-быстро семенит по нему вниз, оступается и катится кубарем дальше. - Господи! Только б ничего не поломал!
        - Что там происходит? - поинтересовалась Софья. Она уже хотела забрать оружие у Прохорова, но он отдал сам, когда Андрей скрылся в кустах у подножия холма.
        - Короче, ворота открылись, побежали куда-то мужики, а потом… Мой сын вышел, представляешь? Он крался вдоль стены и скатился по холму вниз!
        - Отлично! И что теперь?
        - Он будет искать меня, - уверенно сказал мужчина, поднимаясь. - Мне надо быть там, на перекрестке.
        - Так остальные дети еще там, - Макаренко показала на далекий монастырь. - А нам надо разведать обстановку, чтобы их спасти.
        - Софья, - Михаил опустился и посмотрел на девушку. - Ты что, не понимаешь? Он вырвался из этого монастыря! И кто, как не он, может знать, что там происходит? А? Нам просто необходимо с ним встретиться! Он расскажет больше, чем мы с тобой отсюда увидим.
        Макаренко кивнула, она признала, что Прохоров прав. Его сын действительно может оказаться ключиком к этому замку на холме.
        - Тогда пойдем! - решительно сказала девушка.
        Глава 16. Приют забытых душ
        К вечеру потеплело еще на несколько градусов. Растаявший за день снег наполнил воздух влагой, и землю укутал промозглый туман. Сова уже третий раз поправляла вязаную шапку, чтобы максимально закрыть шею от холодного конденсата. Капли влаги собирались на коже, и Макаренко часто вытирала лицо, отрываясь от основного занятия. Девушке нужно было вырубить на скорую руку лестницу в холме, чтобы подняться к стене монастыря. И сейчас Софья орудовала саперной лопаткой. Вертикальный удар вниз, чтобы воткнуть лопату, потом столь же резкий - от себя, чтобы отхватить кусок земли, подрезанный ранее. Два движения - и ступенька для одной ноги готова, еще два удара, чуть левее - и для другой стопы тоже. И так - весь путь до стены. Два глухих, еле слышимых удара - земля заглушала звук - и Сова ближе к цели на одну ступеньку. Осталось чуть-чуть.
        Они встретили детей на том перекрестке, с которого лось унес Михаила «покататься» на своих рогах. Софью это сначала насмешило, но потом она представила, каково было мужчине висеть на рогах животного во время этих скачек. Далеко не забавно ожидать каждую секунду смерти от копыт или рогов животного.
        А Андрей, сын Прохорова, действительно оказался ценным источником информации, как и ожидал Михаил. Оказалось, что там, внутри, какой-то пацан по имени Руслан дал детям ценную мысль: осматриваться и запоминать все, что видят. Ведь эти сведения могут когда-нибудь пригодиться. Вот черт! Сообразительный! Макаренко дала бы ему медаль в пример всем, но, увы, сама медалей не имела. Но зато девушка решила взять над мальчиком шефство, когда время позволит. Из таких получаются отличные шпионы.
        Благодаря ему и Андрею, который так вовремя ускользнул, Михаил с Софьей почти наверняка знали, сколько охраны на стенах и где квартируют остальные деятели «Приюта забытых душ». Ничего себе они название подобрали! Так и разит от него за много верст безнадегой, тоской и одиночеством! Да и на самом деле неизвестно, что там творится. Как рассказал Андрей, нескольких детей забрали: одного - Руслана - в храм Черноморова, а еще троих - в храм главаря. Он дальний от ворот, если что. Андрей очень переживал за изолированных от группы детей и напросился помогать.
        План набросали на коленке - сыроватый, местами глупый, но время поджимало. Сова под покровом ночи, как самый опытный диверсант, забирается на стену и по одному снимает и нейтрализует бойцов. Потом открывает ворота и срывает, желательно выстрелом в голову, Черноморову какой-то там праздник, запланированный тем на вечер. В это время Михаил крадется вдоль правой стены в храм самого главного с той же целью - нейтрализовать, а если не получится, убить к чертям, выпытав как можно больше сведений о приюте и союзниках. А Варя с Андреем должны прокрасться вдоль другой стены и запереть в КУНГах смену настенных караульных, а потом смешаться с толпой детишек и убрать или хотя бы ранить, когда Макаренко уничтожит Черноморова, остальных мужиков с автоматами, если они будут.
        Детям Сова выдала ПМ и ИЖ, Прохорову вручила «Кедр» - без оптики, но зато с глушителем, а сама осталась со снайперской винтовкой, которую придется на время боя оставить, ножом и саперной лопатой. По идее, вполне достаточно, чтобы обезвредить роту, а если дозорные - такие же подростки, как и в лагере нефтяников, то и две. Ах, да! Девушке еще понадобится веревка и кошка, но и это имелось в рюкзаке Софьи. И несколько рулонов скотча - будет, чем спеленать пленных.
        «Р-р-р-раз!» - сверху вниз.
        «Р-р-р-раз!» - от себя в холм.
        «Р-р-р-раз!» - вновь сверху вниз.
        «Р-р-р-раз!» - от себя в землю…
        Работать приходилось почти на ощупь. Из-за тумана лампочки по периметру казались далекими звездами, свет от которых будет лететь до Макаренко несколько световых лет. Но зато туман скрывал и девушку от глаз дозорных. Сова почему-то не сомневалась, что караульные будут такими же запуганными подростками, как и Ванька, взятый девушкой в плен в Ярославле. Ими легко управлять и командовать. Сказал: стой, смотри, стреляй во всех - так и будет беспрекословно стоять, смотреть и убивать, боясь прогневать гада Черномора. Они запуганы, запрограммированы, но как? Видимо, здесь еще кто-то виноват. Наверное, второй главарь. И тот, насколько поняла Софья, был даже круче и лютей самого Черноморова. Так что же он за зверь такой?
        Макаренко этими мыслями разжигала в себе злость. Сейчас девушке нужно было как можно сильнее ненавидеть врагов, поэтому она и вспоминала моменты из прошлого. Отца, раскинувшего руки в луже крови, который еще несколько минут шептал дочке об участниках нападения. Ваньку, который не мог противиться и уйти от нефтяников самостоятельно. И детей, худых и беспомощных, которых против их воли заталкивали в фургон милицейского автозака. Загнанных, запуганных и таких маленьких. Совсем беззащитных.
        - Ррраз! Ррраз! - удары лопатой стали чаще.
        - Тук-тук! Тук-тук! - бешено вторило сердце.
        - Ррраз! Ррраз! - еще быстрей!
        - Тук-тук-тук! Тук-тук-тук!
        А вот и стена! Если расчеты верны, Сова под небольшой верандой, куда дозорные не поднимались. Осталось закинуть на пять метров вверх кошку, да так, чтобы зацепилась. Чтобы не звенел при падении, Макаренко специально обмотала металлический четырехконечный крюк тряпкой и скотчем. Сквозь кольцо в кошке была пропущена тонкая легкая веревка метров десяти в длину, сложенная вдвое. Оба ее конца были привязаны к более толстому канату, который уже мог выдержать человека. Сначала закидывается кошка с тонкой веревкой, а потом за тонкую наверх втягивается и закрепляется толстая, по ней и полезет девушка.
        Сова встала спиной к стене в метре от нее, раскрутила крюк и швырнула вверх. Слегка звякнуло, но не критично, и крюк упал бы на голову девушке, если бы она не отошла в сторону. Макаренко повторила попытку. На сей раз крюк за что-то зацепился. Девушка потянула за тонкую веревку, и толстая, привязанная к ней, поползла вверх. Только бы дозорные не услышали, как звякнул крюк, ударившись о стену. Но все обошлось, и через две минуты Софья уже была наверху.
        Прямо перед ней темной громадой высился храм. С другой его стороны, видимо, горел костер, отчетливо освещая силуэт высоченной церкви. Здесь, по заверению Андрея, находилась обитель Черноморова, а справа высился еще один храм - жилище самого главного. Ох, как хотелось Софье нырнуть в оба храма и изничтожить по очереди обоих уродов, но надо было придерживаться плана: сначала стены, потом Михаил. А потом и главари. Вот когда руки дойдут до них, Сова не дрогнет. И ей плевать, какими стратегическими знаниями обладают оба угнетателя. Одному сломает горло, другого распнет посреди его обители, в месте, которое уже никогда не станет храмом в прямом смысле слова.
        Макаренко соскочила на деревянные подмостки вдоль стены и чуть не столкнулась с дозорным, благо он уже развернулся и шагал в обратную сторону. Сова тенью набросилась сзади и слегка придушила жертву, чтобы враг потерял сознание. Она перевернула его на спину и связала скотчем руки и ноги, да и рот заклеила. Когда очнется, будет лежать, словно куколка, и моргать в потолок. Итак, есть первый трофей. На ощупь - автомат Калашникова. Ну что ж, пригодится. Хоть и не сразу…
        Макаренко в течение пяти минут прокралась дальше и сняла еще двух дозорных, все так же, не убивая, а связывая. Потом, если что, приведут в чувства этих опутанных чужой волей молодых людей.
        Возле следующей стены внизу горел костер, вокруг которого собрались детишки всех возрастов, а рядом торчали два столба с привязанными подростками. Что они сделали противозаконного в этой прогнившей общине, Софья не знала, но обещала себе освободить их, как только закончит с заданием. Туман все еще застилал полдвора, поэтому Макаренко без труда сняла и с этой стены дозорных. Потом перебралась на стену у ворот монастыря. Там с одной и другой стороны дежурило по одному юноше. Их тощее телосложение было заметно и с расстояния. Сначала один оказался замотан в скотч, потом другой. Девушка слегка отворила ворота, жестом указала детям и Михаилу, в какую сторону двигаться, а сама забралась на настил, чтобы обезвредить последнего дозорного, бродящего на стене где-то за храмом Черноморова. И только она приблизилась к парню и занесла руку для удара по затылку, как девушку вдруг пронзила боль. От макушки до пят. Тело словно парализовало, и Сова беспомощно упала перед развернувшимся дозорным, кипя от злости и беспомощности, которую так ненавидела.
        - Эй, тащи ее к костру! - раздался из тени храма голос Черноморова.
        Руслан отдыхал весь день, как и остальные дети. Вадим отошел на время от Пашки с Аней и Викой и сообщил мальчику прекрасную новость: Андрею удалось выбраться, и он непременно найдет отца и приведет на помощь. Это отодвинуло далеко в подсознание все ужасы, которыми утром пичкал его рыжий клоун. И если отец Прохоровых придет, то уж непременно успеет освободить и Катю Карпову, куда бы ее ни дели. Уже только это поднимало настроение мальчика до небес.
        Но радость Руслана была недолгой. Оставшийся день все тянулся и тянулся, но никто так и не пришел спасать детей. Озимов приуныл, но все-таки надеялся. Ведь у папы Андрея и Вадима - не целая армия! И если он придет, то когда? Могут пройти дни и месяцы, пока мужчина соберется с силами. Да и вообще, как он один справится с Черноморовым и его бандой? Дочку-то вон - и ту захватили и привязали к столбу. Когда Руслан проходил мимо, рядом с Колей, которого он напрасно обзывал трусом - теперь мальчик это понимал, - была привязана очень симпатичная девочка, в лице которой он различил черты братьев Прохоровых. Да. Нелегко придется их отцу, если вообще удастся что-нибудь сделать. Руслан, конечно, не сомневался в желании Михаила вызволить детей, но даже детский мозг отказывался верить, что один мужчина способен взять штурмом стены монастыря. Для этого ему нужно войско… ну, или огромная удача.
        В итоге, мальчик к вечеру совсем опечалился, тем более, в КУНГи вновь ворвались «собаки» Черноморова - почему-то Озимову приходило на ум лишь это сравнение - и стали выгонять детей на ночь глядя на новую прогулку. Будто утренней было мало. И дети недовольно, еле-еле переставляя ноги, шли на улицу, где сбивались в небольшую толпу рядом с привязанными к столбам Колькой и дочкой Прохорова. Вадим сказал, что ее зовут Александра, - красивое имя.
        Руслан подошел к толпе и медленно протиснулся вперед. Дети боялись предстоящего зрелища, поэтому совсем не препятствовали Озимову занять более выгодную для наблюдения позицию. Перед столбами горел костер, ярко освещая усталые лица двух изможденных подростков.
        Толпа резко отпрянула, когда в круг света вступил Черноморов, но его шавки - Свирид и Федор (третий, видимо, отдыхал) автоматами подтолкнули детей с боков, чтобы не разбегались.
        Рыжий клоун, как его называла Катя, уже хотел заговорить, но осекся. Его глаза метнулись вправо, в сторону собственной церкви, где он еще утром мучил Руслана. Мальчика покоробило от этих воспоминаний. Секунду спустя Черноморов так же молча вышел из света костра и растворился в темноте, которая из-за тумана стала более непроницаемой.
        - Вот отвлечется, еще попробуй! - слишком громко прошептала Александра Коле. - И не так - не абы как! А как мужик! Сильно! Со звериной злостью! Словно он - твой единственный и смертельный враг!
        - Да я делаю все, что могу! - огрызнулся в ответ паренек.
        - Не попробуешь еще раз, - грозно сообщила девочка, - я тебя потом сама урою!
        - Да попробую! Попробую! Только отстань, ради бога!
        - Нет тут никакого бога! - не унималась дочь Прохорова. - Не видишь?
        Руслан стоял ближе всех к столбам, поэтому слышал весь разговор. Но не понял, о чем он. Неужели эти двое что-то задумали? Но что? Они же привязаны к столбам! Что происходит?
        Мальчик почувствовал толчок в бок. Оглянулся и остолбенел. Рядом стоял Андрей Прохоров и улыбался.
        - Т-ты… т-ты… т-ты чего это тут забыл? - Руслан даже начал заикаться от волнения. - Ты куда пошел? Вот и сидел бы там, и отца бы ждал! Чего обратно приперся?
        - Так дождались! - довольно сообщил Андрей и кивнул назад, на Варю. Девушка уже нашла брата и обнимала его. Слезы катились по щекам, а губы дрожали. - Дождались и пришли за вами!
        - Вот дураки! Я думал, хоть ты не вернешься! Нас тут убивать сейчас будут, а они вернулись! Нет, это ж на…
        Андрей сунул в руку Руслана что-то тяжелое и тихо на ухо проговорил:
        - Это для Свирида и Федора, когда Черноморова грохнет наш человек. Остальные уже нейтрализованы, или почти все…
        - Этот человек, что ли? - Озимов указал в темноту, а сам сжал в руке пистолет, ощупал, ощутил его тяжесть, коснулся курка. Уж пользоваться оружием в Юрьевской общине умели все, особенно мальчики. Взрослые не жалели времени, чтобы показать детям оружие, дать пощупать и даже объяснить принцип стрельбы. Мальчик с удовольствием нащупал предохранитель и переключил пистолет на стрельбу. Лицо рыжего клоуна стало настолько ненавистным, что мальчик не сомневался - выстрелить сможет.
        Из тьмы вышел Черноморов, пристально оглядывая толпу детей. Чуть улыбнулся чему-то краем губ. Руслан чувствовал, как нечто нездоровое сейчас назревает в Черноморове. Следом в круг света втащили женщину, а молодому пацану с отсутствующим взглядом святой отец сказал:
        - Возвращайся на стену. Я тут сам разберусь.
        Женщина металась и корчилась в холодной грязи, держалась за голову. Озимов искренне жалел ее, ведь только утром сам прошел подобную процедуру.
        - И это - ваш спаситель? - зло рявкнул рыжий, отчего толпа детей дружно шагнула назад. - Это на нее вы надеялись? Напрасно!
        С этими словами здоровый мужик несколько раз пнул в живот беззащитную женщину в серо-зеленом камуфляже.
        - Ну?! - опять рявкнул в толпу Черноморов. - Думаете, я ничего не знал? И не догадывался? Да мне вот этот все выложил, - мужчина указал на длинного мальчика, того самого, который препирался с Русланом и братьями Прохоровыми еще в грузовике. На Антона Кручина. Интересно, по какой такой случайности он попал к ним в КУНГ? - Потом я прочитал ваши мысли. Они для меня - открытая книга! Конец вашему папочке! Он угодил в западню. Что? Думали я опять не в курсе? - Андрей с Русланом обеспокоенно переглянулись. - Так вот! В курсе! Этот мужик издохнет там, куда сунулся, а планы Кизляка и мои не сорвет!
        Черноморов зыркнул на Варю, обнявшую братика, и ухмыльнулся.
        - Вот ты! Чего приперлась? Я же сказал вам с этим, - рыжий пнул Колю Ростова в коленку, отчего тот зажмурился от боли, - что не нужны вы здесь. А ты? - на сей раз он поднял голову Александры и заглянул ей в глаза. - Ты здоровая, сильная девка! Зачем полезла в ловушку? М-да, детишки! Вы меня разочаровали! Совсем мозгов нет. Поэтому поступим так! Меняем местами здоровую с мутанткой, и все счастливы. Я вскрою шеи этим двоим. Они сами нашли свою судьбу. Я, кто помнит, пощадил их один раз. Они же не захотели! Ах, да! Новый персонаж в нашем грустном царстве! - Черномор присел рядом с девушкой и повернул ее лицо к костру, рассматривая. - О! А ты ничего! Да-да-да-да! Вот же удача! Ты мне всех напоминаешь. Вот прям всех-всех-всех! И маму, и сестру, и сестру того урода, и сестру этого урода… Ну, вот и на долю святого отца выпал благословенный праздник! Как все здорово складывается! В день, когда мне позволено убить одного ребенка, приходят еще два испорченных - прям подарок! - и к ним плюсом идет миловидная дама! Ой, девушка, ты будешь в восторге! У меня такие фантазии…
        Костер полыхал оранжевым пламенем, освещая испуганные лица детей, выражавшие теперь одно: обреченность. Если раньше у мальчиков и девочек и теплилась какая-то надежда на более-менее нормальную жизнь, то теперь рыжий дядька расставил все по местам. И детям тут отведена роль каких-то маленьких тварей, которых будут всегда шпынять и унижать.
        - Эй! - вновь воскликнул Черноморов. - Забыл сказать! Варя, ты занимаешь место Саши, а ты, Саша, умница ты наша, возвращаешься в лоно семьи. А в награду я убью только одного твоего братика и, если будешь себя хорошо вести, в следующем году никого не трону…
        Руслана так и подмывало поднять пистолет и расстрелять всю обойму в ненавистное лицо рыжего, но он чувствовал возвращающуюся головную боль. Великан не даст ему шанса, он вновь завладеет головой мальчика, и кто знает, что потом случится?
        - А ты, сученыш, соображаешь! Не дурак, малец! - Василий посмотрел прямо на мальчика, будто прочитал его мысли. Но ведь так оно и было! Этот урод читал мысли всех находившихся рядом детей, знал все их потаенные страхи и слабости! Он мог просто так повелевать ими, но почему-то рыжему доставляло удовольствие мучить их… Откуда такая жестокость в человеке? Что за монстр скрывается за человеческой личиной?
        И тут раздались выстрелы в церкви главного, а потом на всю округу несколько раз прозвонил колокол, и донесся ужасный грохот…
        Услышав его, Черноморов дико заржал, и от этого жуткого смеха дети и конвоиры отступили на несколько шагов, а по коже Руслана побежали мурашки инстинктивного животного страха. Перед ним зверь! Спасайся!
        А святой отец преобразился. Черты лица его изменились настолько, что и не узнать. А дикий смех заставлял кровь стыть в венах.
        - Я свободен! - прокричал, вернее, прорычал Черномор. - Теперь и навсегда. Я вновь Кронос, пожирающий детей!
        Что бы эта фраза ни значила, Озимову она очень не понравилась.
        Михаил прошел под мостками вдоль крепостной стены. Очень хотелось тут же увидеть детей и обнять, но сначала надо было сделать работу. Найти и усмирить главаря этой богадельни. Первый храм мужчина обошел стороной, там жил Черноморов, и разборки с ним пока придется отложить. Сначала - главный. Кто он? Что из себя представляет? Никто этого не знал, кроме детей, которых отправили в его храм утром, но они не вернулись, чтобы рассказать. Михаил чувствовал, как внутри закипает ярость. Нет уж. Так он дела не оставит! Обязательно выяснит, кто стоит за этим приютом, и заставит его ответить! Ведь столько детей пострадало, а также их родителей и близких. А сколько было до сего дня? Ведь Макаренко рассказывала, что в Ярославль доставляли уже готовых, обученных и одурманенных подростков. Знать, не первый год это предприятие - другого слова Прохоров не мог подобрать - работает, только сейчас развернулось так широко, что добралось и до Ивановской области, а в прежние годы они, наверное, ездили сначала по близлежащим селам и деревням. Такими огромными концентрическими кругами, или спиралью, какой плетет свою сеть
паук. Надо спешить, а то гул детских голосов уже доносился из-за Черноморовского храма.
        Прохоров прокрался мимо тысячелетней стены церкви и толкнул высокую металлическую дверь. Она со скрипом открылась. Мужчина подождал мгновение и шагнул внутрь.
        Что-то все чаще попадаются храмы, совсем на церкви не похожие…
        И почему именно мрази всех мастей стараются оккупировать древние святыни? Медом намазано, что ли? На этот вопрос Михаил не мог ответить. Всякие уроды, бандиты, жулики и другая шушера постоянно после войны тянулись к храмам, населяли их, обживали и считали своими. Что это? Желание искупить грехи? Но как можно искать искупления, продолжая грешить напропалую? Храм в этом деле не поможет. Ан нет, все тянутся, все лезут поближе к святым местам, как червяки, собравшиеся стать бабочками. А места эти превращают в помойку или хлев. Ну вот, зачем в храме пробирки и реторты? А металлический люк в полу? Ну, а зачем сюда надо было притаскивать компьютер?
        Хм, а нехило устроился этот мудак!
        Электричество есть, видно, и генератор где-то тоже есть, компьютер - Прохоров давно забыл, как они выглядят, люк… что ж, наверное, подземный бункер. Люк же не может существовать без прохода, а проход куда ведет? В подвал. Но для подвала и деревянного хватит, а вот металлический - для более укрепленного. Военного или частного.
        - Думаешь, я не ожидал чего-то подобного? - раздался слева из угла дрожащий старческий голос. Михаил поудобней перехватил «Кедр» и пошел на голос. И каково же было его удивление, когда вместо злодея с накачанными мышцами он обнаружил обычного старика. Тот лежал на койке, рядом с которой вниз головой была подвешена худенькая девочка. Из ее руки торчала игла, от нее шел прозрачный провод капельницы, по которому кровь переливалась старику.
        - Что ты с ней делаешь? - крикнул Михаил, подходя. - Она же умирает!
        - Зато я пока живу, - как-то гаденько захихикал старикашка. - Не-не! Не советую! - предостерег он Прохорова, когда тот наставил на него автомат. - Я умру и отпущу колокол. Он зазвонит, и с маньяка слетит пелена! Тогда многие дети погибнут.
        - Зачем все это? Что ты с этого имеешь? - удивленно спросил Михаил.
        - Как - что? Конечно, жизнь. Я был спонсором этого монастыря, построил здесь бункер втайне ото всех. Занимался наукой, изучал человеческий организм. И все для того, чтобы жить! А Черноморова принял потому, что он - бог в решении проблем. Моих проблем.
        - Я его после тебя пристрелю.
        - Послушай, - старик воздел руку в успокаивающем жесте, а потом тихо начал отстукивать по металлической дужке кровати. - Ведь ты не знаешь, что делать с детьми. Так ведь? Давай, к нам присоединяйся. Заберешь семью, и живите…
        - Как вы? Используя детей в своих корыстных целях? Да ни за что!
        - Ну, тогда ты умрешь, а детей твоих мы используем в своих корыстных целях. Пойдет?
        Старик методично, словно метроном, отстукивал костяшками пальцев по дужке кровати. Чего-то это напоминало Михаилу. Голова сделалась тяжелой, а ресницы стали закрываться. Потянуло в сон. И тут Прохорова осенило: это гипноз! Вот как они зомбируют детей! Больше не сомневаясь, мужчина поднял автомат и выстрелил. Пули вспороли старческую грудь, а рука выронила веревку. Тут же раздался колокольный звон, и чтобы его прекратить, Михаил поднял автомат вверх и высадил всю обойму в балку, на которой висел большой колокол. Она не выдержала, надломилась, а все остальное сделала сила тяжести. Балка лопнула, и колокол упал вниз, смяв койку, на которой лежал старик.
        Прохоров отбросил в сторону оружие и подбежал к девочке, свисающей вниз головой. Но она уже была мертва, как и двое других детей, чьи тела лежали тут же на полу.
        Казалось, воздух наэлектризовался и сейчас изрыгнет яркие молнии, туман сгустился плотной стеной, огонь вспыхнул ярче, а из Черноморова вот-вот что-то вылупится, огромное и ужасное - так сильно вздулись вены на его лице, шее и руках, а взгляд сделался совершенно безумным и бешеным. Но зато девушка зашевелилась, видно, влияние рыжего закончилось. Василий бросился вперед, схватил первого попавшегося пацана и стал его душить, а потом отбросил обмякшее тело прочь. Дети в ужасе разбежались в стороны. Андрей выстрелил в Свирида, а затем и в Виктора, по которому промахнулся. А Александра заорала в этот момент Коле:
        - Давай! Давай же! - и мальчик зажмурил глаза, а Черноморов схватился за голову и упал на колени.
        Руслан прыгнул к нему, занося пистолет, но поздно: маньяк взял себя в руки, поборол Колино влияние и схватил Озимова за шею.
        - Ты! - зарычал монстр в человеческом обличии. - Теперь ты точно умрешь!
        Но он не заметил, что позади него встала Софья. Она с маху заехала тяжелым ботинком в висок Черноморову. Тот обмяк и завалился в грязь. Потом женщина подняла выпавший из руки Руслана пистолет и высадила всю обойму в лицо ненавистному гаду. В круг света выскочил бородатый мужчина, он закричал:
        - Черноморов! Он… Он!
        - Не волнуйся, - Сова ткнула мыском ботинка тело с развороченным пулями лицом. - Вот он.
        - Ты как? А дети? - тут же спросил мужчина, оглядываясь. И в этот момент из темноты стали выходить дети. Сначала дети Прохорова, потом остальные. Все они, как родные, вслед за Андреем и Вадимом прижимались к мужчине и женщине, что пришли к ним на помощь. Ночь наполнилась благодарным шепотом нескольких десятков усталых голосов. Облегчение снизошло на всех. Только у Руслана катились слезы из глаз.
        - А девочка? - задал он вопрос Михаилу. Тот лишь помотал отрицательно головой.
        - Дядя Миш! Дядя Миш! - в КУНГ ворвался переполошенный Руслан. Слишком обеспокоенный, чтобы с ходу объяснить, что случилось. С коек повскакивали дети Прохорова и несколько других, но мужчина хмуро махнул головой, чтобы спали. Ни свет ни заря, а этот постреленок, этот герой все норовит и дальше геройствовать. - Там это… Там того… Ну, это!..
        - Да успокойся ты! Скажи нормально! - не выдержал Михаил. Он давно уже был на ногах, так что внезапный визит ребенка не разбудил мужчину.
        - Там Сова! Она куда-то собралась! - Прохоров ждал этого мгновения с тех самых пор, как Софья объяснила ему, зачем решила освободить детей. Но новость все равно тяжестью легла на плечи. Не ожидал Михаил, что неизбежное случится так быстро. А Руслан, глядя на слишком спокойного мужчину, как-то остервенело бросил. - Как же ты не понимаешь?! Она же уйдет!
        Прохоров вздохнул и поднялся. Как бы там ни было, он обязан был предпринять попытку остановить девушку. Не ради себя, а для детей. Он запахнул теплый, почти не рваный синий пуховик и, оглянувшись на обеспокоенную детвору, встающую от такой новости с кроватей, сказал:
        - Вы давайте, спите! Дня не прошло, а они уже выспались! Я обещаю что-нибудь сделать…
        - Что-нибудь? И все? - спросил из угла его сын Андрей. Прохоров поморщился, но добавил:
        - Я все сделаю, чтобы она не ушла. Все, что в моих силах.
        - Может, ее просто связать? - ляпнул кто-то из полутьмы, набитой двухъярусными кроватями.
        - А ну цыц! - скомандовал мужчина. - И спать! А то развелось советчиков! Спасу нет.
        Михаил отворил металлическую дверь КУНГа и вздохнул полной грудью. Холодный воздух был свеж и чист, а с неба огромными хлопьями валил снег. Он летел в лицо, пытался попасть в глаза и быстро таял на теплой после помещения коже. Начиналась настоящая зима, намного более суровая пора, когда придется не только отгонять тварей, бегущих из радиоактивных мест, но и экономить продовольствие. Впрочем, мысли о быте будут заботить Михаила всю оставшуюся жизнь, ведь теперь на нем около пятидесяти детей. Их надо научить выживать, ответственность за них теперь на нем - единственном взрослом в Переславле-Залесском. Было бы здорово, если бы Макаренко осталась и разделила с ним часть ответственности, но, увы, ей решать, как распорядиться собственной жизнью.
        Она стояла у высоких ворот монастыря и о чем-то размышляла, одетая по-походному - в белый маскхалат, с неизменной снайперской винтовкой на плече и рюкзаком в белой накидке. На голове - черная шапка и горнолыжные очки, частично скрытые белоснежным капюшоном, который уже успели припорошить снежинки. Крошечная по сравнению с Прохоровым фигурка, миниатюрная, но какая сильная девушка! И телом, и духом.
        Михаил подошел, рядом уже стоял Руслан, с надеждой поглядывая то на Сову, то на Прохорова. Удастся ли ему? Ведь мальчишке так не хотелось отпускать в неизвестность боевую девушку. У нее было чему поучиться. Но мужчина одним взмахом тяжелой руки отослал ребенка в сторону, чтобы не мешал разговору.
        Черные ресницы девушки вздрогнули, словно от желания проморгаться, какое возникает от слез, но сами глаза остались сухими. Макаренко не того сорта ягода, чтобы плакать по любому поводу.
        - Я не останусь, - твердо сказала девушка. - У меня планы…
        - У всех планы, - как-то грустно пожал плечами Михаил. - У тебя, у меня, у них…
        Рядом уже толпились ребята, поднятые с кроватей печальной новостью. Тут были и все дети Прохорова, и Варя с Колей, и Руслан со своими. Не хватало только маленькой Кати, которую в сознании детей уже засыпал снег: нежный и чистый, он укрыл ее тело и спрятал его навсегда от всех невзгод и горечи. Проститься с девочкой предстояло только завтра, но дети уже попрощались с ней. Михаил был уверен, что в течение ночи дети сотни раз подумали о ней, вспомнили ее худобу, добрые глаза и неимоверное желание жить.
        - Это не поможет, - Софья кивнула на детей. - Меня ничто не заставит изменить клятве отцу.
        - Я знаю о твоей клятве, - тихо заговорил Прохоров. Он подошел ближе и взял в свои ладони ее руки в рукавицах. Она подняла глаза и ответила твердым, решительным взглядом. - Я не прошу тебя изменять клятве. И прошу не за себя, а за них. Останься, - девушка замотала головой, а мужчина продолжил: - Подумай только, какие у тебя одной шансы против целой банды?
        - Какие-никакие, но есть, - пожала плечами Макаренко. - Заберу с собой, сколько смогу.
        - Вот! - кивнул Прохоров. - Именно! Исполнишь клятву - и на тот свет? Кому от этого польза?
        - Мне. Я отомщу за отца…
        - Но погибнешь сама! Послушай, останься! Они сами придут сюда за тобой!
        - Я не могу подвергать опасности детей.
        - И не надо! Не надо! Подготовь их! Просто подготовь, ведь ты знаешь и умеешь так много… И когда нефтяники придут, у тебя будет целая армия и пятиметровые стены. Мы вместе отомстим за всех наших отцов! И вместе разобьем эту никчемную шайку!
        - Ты просишь меня сделать с детьми то, что и хотел Черномор? Научить их воевать и драться? Но какой в этом смысл? Зачем мы тогда отвоевывали детей у этих уродов? Зачем вообще было все это? Они бы и сами сделали из них отличных головорезов. А теперь что? Дети сменили шило на мыло?
        - Постой! - Прохоров поднял руки вверх. - Не надо это так воспринимать. Не надо! Нам нужно научить их не просто воевать и драться, а бороться за свою жизнь и выживать! Это разные вещи: убивать ради удовольствия и убивать ради выживания! А они должны выжить! Ты знаешь этих детей! И они совсем другие, нежели о них думал Черномор. Он совсем не понимал их, как ни пытался, как ни издевался над ними. А если мы не поймем, их уже никто не поймет, и тогда есть шанс потерять детей. Получить такую же банду, какую ты встретила в Ярославле. Поступай, конечно, как хочешь, но лучше - правильно. И я от лица всех детей и себя прошу: раздели со мной это бремя и помоги мне воспитать из них настоящих людей.
        Мужчина на мгновение замолчал, а потом тихо добавил:
        - Им нужны хорошие старшие, чтобы не стать потом гадкими взрослыми!
        Михаил умолк. Слов больше не нужно, и так сказано достаточно, и каждый понял ситуацию, как надо. Ведь истина, сколько ее ни интерпретируй, всегда одна. И разобраться в ней может любой человек, надо только приложить некоторые усилия, на что Софья, мужчина был уверен, способна.
        Макаренко долго молчала, то сжимая, то разжимая губы, при этом шмыгая носом. А потом (Прохоров не поверил глазам!) одна - нет! - две слезинки скатились по ее щекам! Какой суровой ни хотелось бы Сове казаться, она не смогла притворяться. И чувства девушке оказались не чужды. Мужчина попытался скрыть радостную улыбку, но не смог. Камень тут же свалился с плеч, и я почувствовал облегчение, будто сдернули тяжесть будущих проблем, прижимающих к земле. А Софья смотрела на детей по очереди, и слезы усиливались, теперь по щекам уже бежали ручьи. Она долго всматривалась в одного ребенка, потом переводила свой взгляд на другого, пока не остановилась на Михаиле. Лицо девушки вдруг посерьезнело, и она произнесла ровным голосом:
        - Я ухожу.
        - Софья, - после минутного молчания тихо проговорил Михаил, испытав гамму чувств, от разочарования до понимания, когда надежда, поманив, взмыла вдруг вверх и исчезла. - Мы будем за тебя молиться. У каждого - свой путь, и каждый сам знает, зачем по нему идти, и…
        - Миша, - прервала она мужчину. - Я не о том. Я согласна воспитывать с тобой детей. Но я уйду на недельку. Мне необходимо все разузнать и во всем удостовериться! Другими словами, я на разведку. Уйду, посмотрю и вернусь растить наших детей. И да: спокойнее мстить в большой компании - больше возможностей и уверенности в мести. Но нам нужна информация: куда, когда и сколько их придет. Поверь, знать противника лучше, чем не знать. Так что вы дождитесь, пожалуйста! Мне нужно время, чтобы все понять. Дождетесь?
        - Дети? - Прохоров обернулся к своим детям. Их уже собралось столько, что можно было закатывать митинг. И спросил: - Вы дождетесь?
        - Да! Да-да-да-да-да! - разнеслось над монастырем дружное эхо голосов, а потом, окрыленная полусотней пристальных взглядов и радостных улыбок, но так и не вытершая слез, Сова вышла за огромные ворота Переславль-Залесского монастыря.
        «Надежда будет в этом городе всегда, - подумал Михаил, - и пока Софьи нет, и, тем более, когда она вернется».
        А снег крупными хлопьями застилал следы недавней битвы. Покрывал кровавые пятна, стирал на «плацу» отпечатки полусотни топтавших его ног, отбеливал душу и его, и детей… Всех его детей.
        Ночь будет морозной.
        Михаил поежился и поглядел вдаль, на озеро Плещеево. Сегодня пейзаж на редкость красивый. Тяжелые облака ушли прочь, и чистое небо украсилось мириадами звезд. Все они теперь отражались в спокойной воде озера, и мужчина будто оказался меж двух небес. Как замечательно и прекрасно! Прохоров тяжело вздохнул и плотней закутался в бушлат. Кому-то умному в далеком прошлом пришла идея встроить небольшую веранду в северную стену, которая нависала над холмом, услаждая поднявшегося на помост человека невероятным и захватывающим видом на озеро. Слева, из-за горизонта, показался желтый краешек луны. Как здорово, что она еще в небе, и люди двадцать лет назад не смогли до нее дотянуться погаными ядерными ракетами и испортить это чудо.
        По ступенькам кто-то затопал, не скрываясь. Михаил даже не обернулся. Кто это мог быть, кроме ребенка? И точно: показалась голова Руслана, а потом и сам Озимов взобрался на верхнюю площадку веранды. Он подошел к Михаилу и встал рядом, молча всматриваясь в красивый ночной пейзаж.
        - Ты сильно устал? - наконец спросил мальчик.
        - Терпимо, - тихо ответил Прохоров. Он не хотел спугнуть мирскими заботами столь замечательный момент. А ведь с тех пор, как ушла Сова, ему пришлось попотеть, организовывая толпу почти не знакомых друг с другом мальчишек и девчонок разных возрастов и характеров. Конечно, это оказалось нелегко, но все постепенно налаживалось, и жизнь в Горицком монастыре входила в новую фазу, когда «Приют забытых душ» наконец-то стал приютом, а не военным учебным лагерем для малолеток, где любыми средствами добивались подчинения детей. А потом их продавали, вернее, выменивали на необходимые Кизляку товары.
        Сейчас все обязанности по поддержанию жизни «Приюта» были разделены среди детей в соответствии с их умениями и возрастом, и Прохорову можно было иногда расслабиться, вот так сесть вдали ото всех и посмотреть на природу. Отвлечься. Надо было бы, конечно, подумать, как «разгипнотизировать» мужиков и детей предыдущего набора, что безвольно подчинялись командам старика и Черноморова, но это лучше решить, когда вернется Макаренко. Ее отец отдал часть жизни работе в спецслужбах, и наверняка рассказывал девушке о разных способах воздействия на человека. Оставалось надеяться, что и про гипноз не забыл рассказать. Но, так или иначе, глупо было избавляться от здоровых мужиков просто потому, что они в трансе. Ведь всегда пригодится рабочая сила. А сейчас, когда Прохоров задумал с весны заняться сельским хозяйством, тем более. И Михаил был уверен, что они смогут освободить людей от этого бессознательного ярма.
        Но сейчас настроение было меланхоличным, и Прохоров просто молчал, вспоминая своих жен. Он надеялся, что души этих замечательных женщин, с которыми ему довелось разделить жизнь, кров и рождение детей, сейчас где-то там, среди звезд. И они свободны от тел и путешествуют среди бесконечных и красивых миров.
        - Здорово, - наконец сказал мальчик.
        - Точно! - согласился мужчина. - Я всегда любил звезды! Особенно когда был маленьким.
        - У тебя был отец? - почему-то спросил Озимов.
        - Конечно! Отцы у всех есть.
        - Сомневаюсь, - возразил Руслан. Он помолчал, а потом добавил: - Я своего не знал.
        - Я думаю, он у тебя был замечательным человеком! - Михаил положил большую ладонь на худенькое плечо мальчика и притянул его к себе. - Только вот многих достойных забрала с собой ядерная война. Верю и в то, что он не хотел уходить, но ему пришлось. И ты верь.
        - Я его все равно не знал, - пожал плечами Озимов. - А тебя вот знаю. Ты тоже достойный человек.
        - Хм, - Прохоров улыбнулся, глядя в темно-звездную даль. - Наверное, ты прав. Мои дети не жалуются пока что.
        - Они у тебя хорошие, - согласился Руслан, - а у них есть ты. Можно спросить?
        - Конечно, спрашивай! - Михаил готовился услышать что угодно, но то, что услышал, растрогало до слез.
        - А можно, ты станешь и нашим отцом? - через секунду Озимов поспешно добавил: - Не! Мы не будем отнимать тебя у твоих детей. Но ведь, когда у тебя есть отец, и он такой достойный, как ты, это ж здорово? Будь хоть просто так отцом, ну… на расстоянии, что ли.
        - Отец полка, - сказал Михаил в ночь, потом добавил: - Боже, что ты делаешь со всеми нами?
        Мужчина крепко обнял Руслана.
        - Конечно, я буду вам отцом. Какие проблемы? Я не только буду вам отцом понарошку, но постараюсь быть самым настоящим, взаправдашним отцом. Пойдет?
        - У тебя получится, - улыбнулся Руслан. - Многие дети этого хотят. Я их спрашивал!
        - Отлично! - согласился Прохоров, пытаясь осознать, насколько большую семью приобрел. - А теперь давай посмотрим на звезды и созвездия…
        - А что это? Созвездия?
        - Ну, это скопления звезд, - ответил Михаил. - Самое известное созвездие - Большая Медведица. Вон она! Видишь ковш? Не видишь? Да вот же семь звезд! Соедини их воображаемыми линиями. А? Что? Увидел? Молодчина! Вот это называется созвездие.
        Они еще помолчали, потом мальчик тихо произнес:
        - А я вижу созвездие Кати…
        - Какой Кати? - не понял Прохоров. Он такого созвездия никогда в жизни не видел и не знал.
        - Нашей Кати, что погибла, - Руслан задрожал от охвативших его чувств, потом показал на небо. - Смотри! Вот тут и тут соединить - платок, тут и здесь - платьице, а если здесь провести и тут соединить - воздушный шарик.
        - И правда! Вижу, - согласился Михаил. - Но почему Катя?
        - Она мне как-то рассказывала, - стал объяснять мальчик, - что очень любит воздушные шары. Просто обожает! Хоть и видела только на картинках. И вот однажды она увидела такой шарик в небе. Только квадратный. И бежала, бежала за ним! Пока не уткнулась в рыжего клоуна. В Черноморова! А он убил ее семью! Всю! А потом… убил ее! Это же несправедливо! Верно?
        - Точно! - тихо подтвердил Прохоров.
        - Как думаешь? Это она там? - Озимов показал пальцем в только что придуманное созвездие. - Ищет свой шарик?
        - Я порой думаю, - медленно заговорил мужчина, - что мы все достойны звезд. Но самые достойные всегда оказываются там. Кто зачем. А вот Катя - чтобы поймать шарик! Давай так и назовем созвездие? Катя и шарик? Ведь у нового мира должны быть свои новые созвездия…
        - Давай, - согласился Руслан. - А я каждую ночь буду сюда ходить и… разговаривать с Катей! Ведь ей одной там так одиноко!
        - Мы все сюда будем иногда приходить, - тихо добавил Прохоров. - Чтобы разговаривать с такими далекими теперь близкими.
        Мальчик тихонечко запел срывающимся голосом:
        Мы с тобою будем навсегда
        Вместе, рядом, все это навечно!
        Вдруг случится какая беда?
        Изживем мы беду беспечно:
        Я тебе помогу, а ты - мне!
        Я тебя поддержу безвозмездно,
        Ну а ты мне подаришь букет
        Нежной, дружеской, «нашей» песни…
        Навсегда, навсегда, навсегда!
        Навсегда мы с тобою вместе,
        И пусть даже умрут города,
        Мы друг другу поем эту песню.
        Навсегда, навсегда, навсегда
        Мы скуем сердца наши покрепче,
        Нас минует любая беда,
        И о смерти не будет и речи…
        Мы с тобою будем на века
        Неразрывно связаны вместе.
        Все равно, что такое судьба,
        Посмеемся над нею песней.
        Даже если жизнь разлучит,
        Ты иль я будем помнить о связи:
        Где-то там, среди звезд, мирно спит
        Друг из детства, убитый мразью…
        Как ни скорбно сидеть и смотреть,
        Но судьба подарила мне звезды.
        Небеса твоим голосом будут петь,
        А созвездия - отражаться в слезах.
        Я иль ты будем вместе смотреть -
        Ты со звезд, я ж - с Земли. Бесконечность…
        И вместе с тобой будем петь
        О том, что дружба бывает вечной.
        Навсегда, навсегда, навсегда!
        Навсегда мы с тобою вместе,
        И пусть даже умрут города,
        Мы друг другу поем эту песню.
        Навсегда, навсегда, навсегда
        Мы скуем сердца наши покрепче,
        Нас минует любая беда,
        И о смерти не будет и речи…[16 - Стихи Ю. Харитонова.]
        Обычный, ничем не примечательный день. Только проснулся после суточной работы, налил кофе и уткнулся в компьютер, не понимая, что от него хочу - слишком утомительная для мозга суточная работа. Какое-то время сидел, пялился в намалеванный на обоях монитора дивный морской пейзаж и, наконец, развернулся и посмотрел в окно.
        Вечерело. Окна выходили на запад. Быстро несущиеся по алому небосклону рваные тучи будоражили воображение, а ярко-красное предзакатное солнце словно растопило горизонт, окрасив и тучи, и землю в алые тона. Само солнце было похоже на ярко-красный раскаленный газовый шар, вырвавшийся из недр неимоверно жаркой печки и готовый вот-вот окунуть землю в огненный котел расплавленного вещества.
        Очень красиво, подумалось мне. И не будь я писателем-фантастом, если б не узрел в открывшейся картине атомный взрыв, слизывающий огненным жаром быстрорастущей плазмы нашу землю. Как символично, подумалось вдруг. Огненное око ядерного апокалипсиса раскрывается как раз на западе: оттуда всегда веяло угрозой. Как глаз Саурона, как… Но не в этом дело.
        Мне вдруг представилось, что если «вот-прямо-сейчас» наступил он - так часто описываемый многими, да и мной (чего лукавить?), - Армагеддон? Что я буду делать в таком случае?
        Воображение заиграло яркими красками, наконец разбудив мозг окончательно.
        Я слишком явно понял, что не знаю, как будут развиваться стремительные события часа «X». То, что события будут стремительными, не вызывало сомнений. Ужас сковал мои члены. И я завороженно уставился на удивительно дивный и страшно-похожий на реальный ядерный взрыв пейзаж.
        Неужели вот так и сгорю в пожаре, сидя на компьютерном стуле и глупо пялясь, как бушующая за окном энергия пожирает все на своем пути? Сносит здания, плавит камни и сжигает леса, высушивает целые водоемы и превращает воду в радиоактивный пар. Как огромный шар на глазах распухает, проглатывает все на своем пути и быстро-быстро приближается ко мне. А я глупо улыбаюсь и продолжаю смотреть, отказываясь верить в сюрреалистичную картину, и что скоро тоже превращусь в пепел, который потом смешается с пеплом всего сущего, разнесется ветром и посеется где-нибудь в совершенно невообразимом месте.
        Хотел бы я стать пеплом? Увы, как-то не очень. Как и миллионы, миллиарды людей по всему свету. А что мы могли? Мы - маленькие люди на несравненно огромной Земле? Разбегаться, как блохи, в стороны от гигантской ядерной мухобойки? Ну да, наверное, если успели бы. Не так-то просто опередить смерть, несущуюся с громадной скоростью. Вернее, невозможно. Так, ладно, думал я, а что если бы мне посчастливилось не увидеть ядерного ока? Допустим, они открылись бы в другом месте нашей необъятной страны? А меня не задело бы…
        Э, нет! Ядерная война задела бы всех! На всех уровнях социального устройства, и жизнь изменилась бы, если вообще осталась, кардинально. Затронуты оказались бы все. Даже ничего не ведающие жители Новой Зеландии или того же Перу. Им бы, живущим вдалеке от грозных и самоуверенных, обладающих атомным оружием цивилизаций, тоже досталось. Ведь планета - один организм, и воздушные или водные массы в конечном итоге разнесли бы радиацию по всей земле. А также пепел миллионов людей, принявших первый удар на себя. Не получилось бы отсидеться даже в Антарктиде, да у нас, простых обывателей, и нет такой возможности. И тогда б миллиарды, триллионы серых частиц разнеслись бы по миру, заражая чумой нового атомного века всех остальных…
        Это к чему я? Да к тому, что случись нечто подобное, я, наверное, как и многие, просто не знал бы, что делать. Одно дело - красиво рассуждать на бумаге, другое - оказаться на месте событий. Да, конечно, я скорее повел бы себя как один известный герой - «еще бы побарахтался», но «долго ли?» - вот вопрос.
        Сидя в удобном компьютерном кресле и разглядывая убывающий закат, я все глубже погружался в неестественное для меня уныние и горечь. Я уже почти чувствовал всеми фибрами тела весь ужас оцепенения, который охватывает человека, когда он видит надвигающуюся неминуемую беду, какой бы она ни была, - цунами, оползень, лавина. Да что лукавить - иногда и в простом автомобиле страшно, когда перед тобой кто-то резко тормозит, и ты чувствуешь, что еще чуть-чуть, вот-вот, и не успеешь… А тут… Ядерный взрыв перед глазами (если, конечно, учитывать, что самой вспышки не видел - иначе б ослеп) - какая реакция? Ужас, неимоверный ужас, и обреченность, когда понимаешь, что сделать уже ничего не можешь, - остаются лишь секунды, чтобы насладится в полной мере неимоверной, но и пугающей до безумия красотой момента. Смертельной красотой. И конечно же, чтобы разглядеть сию красоту, прячешься, в первую очередь, под стол. Под стол! Увы, господа. И именно, господа! Никто не побежит в первые секунды прятаться в подвал. Для начала, когда яркое ядерное око глянет на них, решат, что у них «поехал» рассудок, а потом, когда
осознают, - будет поздно.
        И вот тут я подумал о дочери - двенадцатилетней девочке. Как бы было ей? Какой ужас испытала бы она? Это невозможно представить. Как бы перенесли день «X» дети?
        Дети никогда не будут помнить, что помнили мы, если, конечно, не расскажем, а рассказав, - обречем их на новое будущее. Они будут знать, что существовал порочный мир, и будут строить новый, так похожий на их фантазии, посеянные нами, но без пороков этого старого мира… Без иллюзий на счет атомной бомбы.
        Берегите себя и особенно детей!
        notes
        Примечания
        1
        События описаны в романе «На краю пропасти»
        2
        См. роман автора «На краю пропасти»
        3
        См. роман автора «На краю пропасти»
        4
        См. роман автора «На краю пропасти».
        5
        Стихи Ю. Харитонова.
        6
        См. роман автора «На краю пропасти».
        7
        Чудовище из романа «На краю пропасти», два года осаждавшее Юрьев-Польский.
        8
        Чуковский К. И. «Бармалей»
        9
        Здесь Ростов имеет в виду события романа «На краю пропасти».
        10
        Борон? - сельскохозяйственное орудие в виде рамы с зубьями для мелкого рыхления почвы.
        11
        См. роман автора «На краю пропасти».
        12
        Герой романа «На краю пропасти»
        13
        Энтроп?я - от др. - греч. «поворот», «превращение». На бытовом уровне термин «энтропия» означает меру неупорядоченности или хаотичности системы.
        14
        Кормовая часть палубы корабля.
        15
        Ограждение в виде тросов или труб на корабле.
        16
        Стихи Ю. Харитонова.