Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / СТУФХЦЧШЩЭЮЯ / Хисамова Елена : " Мистика И Реальность " - читать онлайн

Сохранить .
Мистика и реальность. Елена Хисамова
        # Иногда мы становимся свидетелями событий, которые трудно поддаются разумному объяснению. Мы списываем странные и непонятные сознанию происшествия на случайность или просто не верим в происходящее. И, тем не менее, рядом с нами происходят вещи необычные, порой мистические. У каждого, наверняка, найдется собственная загадочная или страшная история. Все рассказы, вошедшие в этот сборник, хотя и вымысел автора, но все они написаны благодаря историям, рассказанным обычными людьми.
        Обложка - картина Рене Магритт.
        Обретённая вера.

«Боже, помоги мне смириться с тем, что я не в силах уразуметь. Боже, помоги мне уразуметь то, с чем я не в силах смириться. Упаси меня, Боже, перепутать одно с другим». Старинная испанская молитва.
        Ася не верила в сверхъестественное. Малышкой она со скептицизмом взрослого слушала сказки, до которых была охоча её единственная и горячо любимая бабка Агафья. Смеялась над наивным ожиданием сверстников подарков от доброго Деда Мороза. Повзрослев, с иронией относилась к байкам чудаков про инопланетный разум и рьяно доказывала, что уж после смерти нет никакой загробной жизни, о которой вещали церковнослужители и некоторые деятели лженаук с фанатично - безумным взором. Ася поэтому профессию медика и выбрала себе, там жизнь и смерть совсем рядом, уж ближе некуда.
        В детстве бабушка окрестила Асю в маленькой церковке недалеко от деревни, где они проводили лето. Старуха сделала это тайком от родителей и внучке наказала не проболтаться. В то время отец Аси занимал высокий пост в райкоме партии и посягательств на безупречную репутацию не терпел, а в гневе зять был страшен. Ася хоть и была крещённой, но в церковь не ходила, молитв не знала и толком даже перекреститься правильно не умела. Частенько она ссорилась с бабушкой, когда та заводила разговоры, что Господь всё знает и воздаёт каждому по делам его и мыслям. В хосписе, где Ася работала, она каждый день видела такие страшные страдания и муки людей, что не могла понять, какой же грех надо совершить, чтобы так прогневить Бога.
        Асе исполнилось тридцать, но создать семью всё не удавалось. Небольшого роста, стройная брюнетка, не красавица и не дурнушка, только вот взгляд неожиданно светло серых глаз тяжёлый, словно видящий собеседника насквозь.
        Бабушка постоянно причитала: «Ох, Аська, ты так смотришь, что к тебе на бешеной козе не подъедешь. Сроду мужика не найдёшь!»
        Как ни странно, с этим ей помогла младшая сестрёнка. Ася никогда не одобряла лёгкости, с которой современная молодёжь знакомится в сети или по эсэмэс. Как узнаешь, что за человек на той стороне связи, может, маньяк или психопат? Но Аришка не спросила у сестры разрешения и отправила с её телефона сообщение на сайт знакомств. Первым ей написал Павел. Ася сама не понимала, почему согласилась на встречу, и как произошло то, над чем иронизировала, читая романы: она влюбилась с первого взгляда.
        Они решили обойтись без свадебного торжества, тихо расписались и поехали на десять дней в Египет. Ася была очарована мужем и соглашалась с ним во всём. Павел признался, что он пятидесятник, и она с воодушевлением приняла предложение сходить в их церковь. Там её встретили с таким радушием, любовью и заботой, что на Асю накатила эйфория. Её принципы готовы были рухнуть. Она увлеклась чтением библии, молилась вместе с любимым по утрам, ездила на службы каждое воскресенье. Даже написала экзальтированное стихотворение, полное благодарных и возвышенных слов обретённому Богу.
        Бабушка и родители, бывшие некогда рьяными атеистами, били во все колокола и кричали, что он затягивает Асю в секту. Она злилась и, под страхом прервать все отношения с родственниками, запретила разговоры на эту тему. Слабенькое подобие зарождавшейся веры исчезло в миг, когда Ася пришла с суточного дежурства домой раньше обычного времени и включила компьютер. Муж забыл выйти с сайта знакомств свингеров[Свингер - Англ. swinger от корня swing - качание, колебание, сдвиг. Участник группы по добровольному обмену сексуальными партнерами.] , и его личная переписка шокировала Асю. Она почувствовала себя вывалянной в нечистотах. Тот, кого она любила и кому безоглядно доверяла, оказался ничтожным, похотливым самцом. А слова о праведности, грехе и покаянии были пустышкой, лицемерием и игрой. Ася собрала вещи и уехала к родителям. Она не объяснила им причины размолвки, в душе зная, что простит Павла, но чистого, незамутнённого единения больше не будет никогда.
        Через год родился Тимка. Бабушка сразу начала упрашивать Асю окрестить правнука, но она ни в какую не соглашалась, чем чрезвычайно расстраивала старуху. Отсидев положенное время с ребёнком дома, она вновь вернулась на прежнее место работы в хоспис. Ася дежурила сутки через трое, что её вполне устраивало. И однажды произошло нечто, перевернувшее все её устои и принципы.
        Та смена выдалась суетной и нервной. Она раскладывала суточную дозу лекарств для каждого подопечного её посту, как почувствовала слабый запах плавившегося пластика. С каждой минутой вонь становилась сильнее. Персонал забегал по зданию, пытаясь найти источник возгорания. Вскоре, режа слух, завизжала сигнализация. Больные забеспокоились и начали впадать в панику. Наряд пожарных после включения сирены приехал моментально, но, несмотря на это, причину задымления найти удалось нелегко. При хосписе была своя часовня, и оказалось, что батюшка по просьбе родственников тем утром приходил отпевать усопшего больного. После ритуала, угольки из кадила отец Иннокентий, пожилой уже и слабовидящий, прикопал в зимнем саду в кадке с искусственным, но здорово похожим на живой цветок, фикусом. Потом на нервной почве одна очень впечатлительная пациентка устроила бурную истерику с разбрасыванием предметов, подворачивавшихся ей под руку, а вредный старикан из третьего бокса измарал не только постель, но и стены в палате.
        К вечеру Ася чувствовала себя настолько измотанной, словно на ней кирпичи возили. Она с облегчением вздохнула, когда включилось ночное освещение и больные угомонились после суматошного дня. Сидя на посту перед светившимися мониторами, она сама не заметила, как уснула. Ася вынырнула из дрёмы от какого-то неясного звука, похожего на тихий скрип двери. В коридоре было пусто. Скользнув глазами по экранам, Ася вздрогнула и замерла. В одной из палат, возле кровати милейшей старушки, которую все ласково звали по отчеству - Фроловна, стояла мужская фигура. Человек повернулся спиной к камере, и Ася смогла разглядеть только коротко остриженный затылок, и что посетитель был одет в спортивный костюм.
«Совсем сдурел Петр Фомич, уже по ночам пропускает. Неужели так деньги нужны, что местом рискует? Узнает кто, настучит начальству в два счёта», - раздражённо подумала Ася, быстро встала и направилась к палате.
        Приоткрыв дверь, она заглянула в помещение. Комната подсвечивалось рассеянным светом единственной лампы под матовым плафоном, расположенной на уровне колен от пола. И там никого не было, кроме спокойно спавшей старухи.
        На экране неподвижная фигура никуда не делась. Асе вдруг стало нестерпимо страшно оставаться одной. Не отрываясь от картинки на мониторе, она вслепую отстучала на внутреннем телефоне номер соседнего поста и почему-то шёпотом попросила дежурившую там сестру прийти к ней. Не объясняя подробностей, она показала ей на экран, потом провела коллегу до палаты, куда обе с опаской вошли. Чужака в палате не было. С круглыми от ужаса глазами, нарушая инструкцию не оставлять посты, вместе отправились к охраннику. Пётр Фомич с усмешкой выслушал их путаный рассказ и пошёл лично посмотреть на непонятный феномен. Только на мониторе, кроме лежавшей бабки, уже никого не было.
        «Тьфу, девки, вы часом не тяпнули чего с устатку. Когда кажется, креститься надо!
        - продолжая ворчать, охранник удалился восвояси.
        Утром Ася принесла Фроловне градусник, и старуха, сияя беззубой улыбкой, начала рассказывать, что к ней долгожданный внук ночью приходил, Алёшенька. Пообещал, дескать, бабке, что через три дня заберёт её отсюда.
        Через трое суток Ася вновь заступила на смену. День сразу омрачило известие, что ночью умерла Фроловна. За её немудреными пожитками приехала такая же маленькая старушка с лёгким пухом седых волос на голове.
        «Вот уж вправду, Божий одуванчик!» - мелькнуло у Аси, и, отдавая той вещи, спросила:
        - Тяжело Вам, наверное, будет? А что же внук- то, не смог приехать?
        Старуха уставилась на неё с изумлением:
        - Внук? Был внук, да не стало. Помер Алёшенька. Давно уже, года три как погиб. Спортсменом он был, на санях катался. Разбился насмерть на тренировке. Фроловна после этого и заболела. Любила его, сиротинушку. Одна воспитывала. Всех похоронила, а теперь и сама убралась. Упокой её душу, Господи!
        Бабка всхлипнула, взяла у оторопевшей Аси пакет и засеменила к выходу.
        Утром следующего дня Ася возвращалась домой. Дорога шла мимо церкви. Женщина остановилась возле ворот в нерешительности, потом подняла голову и посмотрела вверх, в лазурное чистое небо июля.
«В субботу Тимку окрещу!» - твёрдо решила она и вошла в церковный двор.
        Фреска.
        " ...Наблюдающий над душою твоею знает это и воздаст человеку по делам его". (Притчи 24: 12)
        По лесной, заросшей высокой травой дороге неторопливо шагал, опираясь на посох, коренастый пожилой мужчина. Он с трудом нес большую корзину, доверху наполненную отборными белыми. На лице у него изредка появлялась довольная улыбка. Ранняя вылазка в лес превзошла его ожидания: урожай грибов действительно выдался знатный.
«Свиную шкуру бросили!» - с облегчением мелькнула мысль.
        Мужчина ещё немного оттянул посохом холстину и вскрикнул. На него смотрели обсыпанные желтоватыми мушиными яйцами мёртвые глаза. С перепуга старик бросил корзину и поспешил к деревне.

***
        Деревянную шатровую церковку выстроили в сельце ещё в семнадцатом веке. Во время войны с армией Наполеона церковь почти не пострадала. А вскоре на месте обветшавшей воздвигли каменную, в стиле ампир. Рядом поставили колокольню. Через несколько лет между ней и храмом встроили трапезную, которая объединила все здания в единое строение. После революции храм закрыли, и одно время в нём были склады никому ненужного хлама.
        Шли годы. Старая церковь разрушалась под воздействием природных явлений и местных хулиганов. Мальчишки лазили по куполу и на колокольню. По вечерам забирались во внутренние помещения, где играли в карты и расшибалочку, писали и рисовали непристойности на фресках, украшавших стены. Возле храма на месте старого кладбища сколотили корявые сараи, возле которых сваливали в кучи навоз. Сам погост безжалостно уничтожили, даже не предав останки умерших перезахоронению. Ещё долго местные ребятишки вытаскивали из земли кости и черепа покойных, чтобы пугать друг друга. Старики в ярости плевались от такого неслыханного богохульства и грозили нечестивцам всеми небесными карами, но их роптания не интересовали местную разбитную молодёжь, которая кроме пьянства и дуракаваляния больше ничем не занималась. Единственным развлечением был сельский клуб, но внезапно он сгорел дотла. После осмотра места происшествия участковый записал в акте причину возгорания - короткое замыкание, хотя улики явно указывали на умышленный поджёг. Но ведь это сколько волокиты и лишняя головная боль! Легче всё списать на неисправную
проводку.
        На танцы приходилось ходить несколько километров до другого посёлка. Местные парни встречали соседей в штыки, и субботние дискотеки обычно заканчивались кровавыми побоищами между пришлыми и хозяевами. Не обходилось и без поножовщины. Криминальные показатели района росли, что очень расстраивало администрацию. Поэтому она с радостью пошла навстречу предприимчивому молодому предпринимателю и разрешила переделать здание старой полуразрушенной церкви под современный дискоклуб.
        Стас привык всегда и во всём быть первым. Он окончил школу с золотой медалью, институт с красным дипломом. После защиты работать по специальности в городе не остался, а вернулся в посёлок, где развил бурную предпринимательскую деятельность. Стас открыл пару магазинчиков, и ему удалось получить лицензию на продажу алкоголя и табака, после чего доходы быстро возросли. Но пределом его мечтаний было сделать из старой церкви ночной клуб.
        Стас, наконец, получил в аренду полуразрушенное здание церкви. Он нанял троих чернорабочих и с ними вместе с азартом принялся расчищать от мусора внутренние помещения. Парень задолго до этого нарисовал дизайн бара и танцевальной зоны, и ему не терпелось поскорее воплотить мечту в жизнь. Фрески на стенах он решил счистить. Потом оштукатурить поверхности и покрыть мерцавшей в темноте краской.
        Работа спорилась. Почти все изображения святых были уничтожены. Стас счищал последнюю фреску, которая располагалась за алтарём. На ней был нарисован Николай Угодник, с широко разведенными руками. В левой руке Евангелие, правая отведена в сторону, как при благословении. Неизвестный мастер искусно написал глаза Чудотворца, которые словно заглядывали в душу человека. Стас старался не смотреть на лицо изображения. Ему казалось, что святой прожигает его укоризненным взором. В тот день он соскоблил фреску ровно до середины, оставив фигуру Николая Угодника обрезанной по пояс.
        Вечером, воспользовавшись отлучкой кузнеца в город к дальней родне, любовники встретились у Маришки. Разомлевший после любви Стас расписывал подруге, как они заживут после того, как откроется его дискоклуб. Она бросит опостылевшего мужа, они перестанут прятаться и, наконец, поженятся. На этой мажорной ноте его мечты прервало неожиданное возвращение законного супруга.

***
        Участковый, крякнул, потёр переносицу, словно у него внезапно разболелась голова, и вместе со стариком, нашедшим мешок, покатил назад в посёлок, чтобы вызвать бригаду криминалистов из райцентра. Ему без опознания было ясно, что в мешке верхняя половина пропавшего двое суток назад Стаса. При беглом осмотре места происшествия нижней части тела он не обнаружил. Кузнец, впоследствии арестованный и осуждённый, так и не признался, где спрятал её.
        Желающих переделать церковь в увеселительное заведение больше не нашлось. Старики шептались, что неспроста кузнец Стаса ополовинил, воздалось, мол, греховоднику поделом, нечего на святое покушаться. Через несколько лет церковь отреставрировали и фреску Николая Чудотворца вновь восстановили.
        Скрытый резерв.
        Мы творим свою судьбу каждый день на протяжении всей жизни.
        Генри Миллер
        Пышущий жаром воздух дрожал над раскалённой пустыней. Редкие саксаулы отбрасывали затейливые тени на бархат обжигающего песка. В выбеленном зноем небе разъярённое светило испускало протуберанцы. Женщина лежала навзничь под безжалостными лучами, устремив взор ввысь, и ей казалось, не только кожу - все органы внутри неё пожирает адское пламя. Маленькая юркая ящерка, перебегавшая от куста к кусту, обожгла лапки и вскарабкалась на тело женщины, подвернувшееся ей по пути. Шустро обследовала его и замерла, вытянувшись в настороженности.
        Внезапно откуда-то сверху раздался грозный голос:
        - Она слышит меня?
        Ящерица от испуга перепутала человеческую плоть со спасительной сыпучестью песка, и судорожно завозилась в попытке исчезнуть.
        А глас набирал яростные тона:
        - Ты получаешь от меня больше, чем достаточно! Я хочу, чтобы она выглядела, как здоровая!
        - Всё будет, как Вы хотите. Извините, я сейчас, - чуть слышно пропищало пресмыкающееся и с усердием принялось царапать коготками лицо несчастной, усиливая нестерпимую боль.
        Вечернее солнце окрасило палату медовыми мазками и пыталось дотянуться до дальнего угла, где располагалась кровать. На ней лежала женщина средних лет, изнеможённая неизлечимым недугом. Рядом, на тумбочке стояла ваза с розами, и были разложены косметические средства и крема. Молоденькая сиделка, едва подрагивающими от волнения руками, наносила тональный крем на неподвижное лицо больной. Возле приоткрытого окна стоял высокий, атлетически сложенный мужчина с безукоризненными чертами лица. Цепкий взгляд карих глаз пристально наблюдал за работой сиделки. В его чёрной шевелюре кое-где серебрились тонкие нити. Дорогие часы, одежда, обувь - весь его облик кричал о больших, даже более чем, деньгах.
        Он печатал сообщение на мобильном телефоне и одновременно продолжал отчитывать медсестру:
        - Сколько раз я просил, чтобы к моему приходу Лана была накрашена и причёсанна. И запах. Ты знаешь, это недопустимо. Бельё должно быть чистым. Учти, ещё одно нарекание, вылетишь с работы. Кандидатов на место предостаточно. - Я закончила, Арсений Петрович.
        Девушка собрала косметику, убрала её в тумбочку и отошла от кровати. - Оставь нас. Я хочу побыть наедине с женой. И к следующему посещению обнови ей маникюр.
        Сиделка кивнула и покинула помещение. Мужчина нехотя приблизился к постели, присел на краешек стоящего рядом стула и со странным выражением на лице взял жену за руку. - Лана, дорогая, ты слышишь меня? - его мобильник завибрировал на беззвучном режиме.
        Рука жены безвольно упала на кровать, когда он поспешно разжал ладонь. Непроизвольно, брезгливым движением он обтёр её о брючину и достал аппарат из кармана пиджака. Читая эсэмэс, Арсений улыбался. Примерно с полчаса посидел, блуждающим взглядом скользя по палате. Потом резко поднялся, набрал номер, и, дождавшись ответа, сексуальным голосом проворковал: «Сладкая, скоро буду!»
        Не оглядываясь, он вышел прочь. Через секунду в палате появилась медсестра. Она подошла к недвижимой пациентке, осторожно расправила несуществующую складку на одеяле и в сердцах выругалась: «Козёл!»
        Она приобретала всё, что хотела: бриллианты, автомобили представительского класса, апартаменты в центре Москвы. Откровенно говоря, мужа себе Лана тоже купила. Они познакомились на фитнес тренировке в клубе, где тот работал, и она наняла его личным тренером. К тому времени прошёл ровно год, как она пребывала в статусе вдовы президента и совладельца одного из крупных столичных банков. Абонемент в клуб ей подарила на тридцатипятилетие лучшая подруга Анжела, единственная дочь обеспеченной четы. Они дружили со школы, и Лана, у которой не осталось ни одного родственника, считала ее сестрой. Отец Анжелы обладал огромным состоянием и под угрозой лишения наследства категорически запрещал дочери любой мезальянс, считая, что она должна найти себе достойную партию. Но миллионеры не спешили просить благословения у папеньки, и Анжелка порхала из постели в постель беззаботной стрекозой. После того, как Лана представила ей Арсения, Анжела кусала себе локти.
        Мужчина действительно выглядел неотразимо. Ухаживал красиво, говорил комплименты, от которых кружилась голова. После первой близости с ним Лана совершенно потеряла разум. Взяла в аренду на несколько недель бунгало на Сейшелах, и улетела туда с возлюбленным. Остров встретил их белоснежными пляжами и чистейшей водой Индийского океана. После двух недель отдыха Лана сама сделала ему предложение жениться на ней. Пять лет она думала, что ей повезло. Арсений казался идеальным мужем. Он быстро освоился в банковском деле, где не лишним оказалось его экономическое образование. Но, как известно, купить можно всё, кроме здоровья. Болезнь навалилась стремительно, за пару месяцев превратив сильную сорокалетнюю женщину в немощную высохшую старуху.

***
        Ухажёр потянулся, расправил перепончатые крылья и ответил: « Она уже неделю чуркой лежит. Да и осталось не больше двух дней! А потом, знаешь, что будет?»
        Он придвинутся ближе к объекту вожделения, но самка увернулась: «Нет, не могу здесь. Давай выйдем».
        Сорвавшись с места, они сделали круг над страдалицей и выпорхнули в черноту неба. Женщине показалось, что их химерические мордочки имели смутно знакомые черты.

***
        Арсений и лучшая подруга жены вышли в парк через застеклённую дверь палаты хосписа. На город опускался вечер уходящего августа и забавлялся с иллюминацией, зажигая всё больше разноцветных огней на московских улицах. Пара влюблённых прижалась к стене, избегая падающего из окон света. Арсений стиснул в объятьях Анжелику, и надолго приник к её губам. Женщина размякла в его руках и постанывала от вожделения. Наконец, любовники оторвались друг от друга. Пытаясь унять точившую их похоть, закурили, и душистый дымок дорогих сигарет поплыл прозрачными струйками по терпкому, с нотками осеннего аромата воздуху. - Ты думал о похоронах? Может лучше её кремировать? - Анжела стряхнула пепел небрежным жестом. - Место стоит прилично, есть ли смысл тратиться? Ещё полгода ждать, пока деньги и всё остальное станет нашим. - Зато потом заживём. Папенька, наконец, перестанет тебе чинить препоны. С такими деньгами я заткну ему рот!
        - Скорее бы. Да, кстати, вчера анекдот в салоне рассказали.
«Любовница уговаривает вдовца, он сопротивляется.
        - Я только похоронил жену.
        Она настаивает. Тогда он соглашается: - Хорошо, только медленно и печально, я же в трауре».
        Они тихо рассмеялись. Арсений игриво ущипнул женщину за ягодицу.
        Она легонько шлёпнула его по руке и прошептала: - Поехали отсюда.

***
        Воздействие сильнодействующих обезболивающих препаратов уносило её сознание в фантасмагорические миры. Лана видела себя словно со стороны. Там она мучилась то от жара, то от озноба. Её постоянной спутницей стала всепоглощающая боль, не покидавшая тело даже на краткий миг. Она знала, что умирает, и смирилась с этим. Но организм человека - это целая неизведанная вселенная, не подвластная постоянным законам. Что явилось толчком и мобилизовало скрытые ресурсы, заложенные глубоко внутри? Осознание предательства самых близких людей, или искреннее сочувствие постороннего человека?
        Через три дня Лана начала есть из поильника детскую молочную смесь, через неделю её стали присаживать на подушках, через месяц вывезли в октябрьский листопад сада. Безымянная сиделка, наконец, обрела имя. Девушку звали Оксана. Это был чистый добрый человечек. Её родители погибли в автокатастрофе, и она самостоятельно пробивалась через тернии жизни.
        Чем лучше себя чувствовала жена, тем реже Арсений навещал её, ссылаясь на форс-мажорные обстоятельства на работе. Первый ноябрьский снег покрыл озябшую землю. Лана грустно смотрела в окно на медленно опускавшиеся белые пушинки и вдруг поняла, что должна сделать. Через несколько дней весь персонал и ходячие больные вышли на улицу провожать её. Лана бодрилась и старалась улыбаться естественно и непринуждённо. Арсений потерянно стоял возле машины, словно не понимал, что происходит. Прямо из больницы он отвёз её и Оксану в аэропорт, откуда чартерным рейсом женщины улетели на тот самый островок, где Лана обрела обманчивое женское счастье.
        На островах существует древняя легенда, что Сейшелы и есть Эдем, в котором любопытная Ева попробовала запретный плод, полюбила Адама и дала жизнь всему человечеству. Местные жители верят, что такие плоды дают пальмы коко-де-мер, которые растут только в этом райском уголке света. Лана любила рассказывать компаньонке об истории и обычаях островов, местной кухне, необыкновенном кокосе любви, который, как выразился известный писатель и искатель приключений Анри де Монфрейд, напоминал «пару ягодиц, между которыми природе было угодно тщательно воспроизвести некоторые анатомические детали, наводящие на размышление». Они наслаждались первозданным покоем и красотой окружающей природы. По вечерам располагались на открытой веранде, потягивали чай из лемонграсса, и лениво перебрасываясь словами, смотрели в бирюзу бескрайнего океана. Им было достаточно общения друг с другом. Уединение нарушал лишь юноша-креол, два раза в неделю доставлявший продукты и другие, необходимые в быту предметы. Только единожды их посетил гость - старинный приятель первого мужа Ланы, благообразный джентльмен с аристократическими
манерами. Он ласково, по-отечески улыбался Ксюше, но девушке казалось, что её пристально изучают и оценивают.
        На исходе третьего месяца жизни в островном раю, Лана объявила об отъезде. Из аэропорта они приехали в ту же палату хосписа. Всё вернулось вновь, но теперь болезнь словно навёрстывала упущенное время. И через месяц смерть сыграла прощальный аккорд. Ксюша до последней минуты оставалась рядом с Ланой.

***
        Интеллигентный пожилой адвокат, в котором Ксюша сразу узнала посетившего их на острове гостя, пригласил в кабинет её, Арсения и подругу его покойной жены, Анжелику.
        Когда все расселись, юрист откашлялся и чётко произнёс:
        - Уважаемые господа, я пригласил Вас, чтобы озвучить последнюю волю покойной.
        Арсений злобно ухмыльнулся и с вызовом бросил, кивнув в сторону Ксюши:
        - А эта голодранка зачем?
        Адвокат сморщился, словно надкусил кислое яблоко и укоризненно покачал головой:
        - Прошу вас, давайте с уважением и без оскорблений выслушаем желание усопшей. Итак, - старик вскрыл конверт. - Я, Светлана Сергеевна Лунёва, всё своё движимое и недвижимое имущество, согласно перечисленному ниже списку, а так же банковские вклады завещаю Оксане Игоревне Бородиной. Своему доверенному лицу я поручаю продать акции банка и перечислить деньги от продажи на счёт фонда борьбы с онкологическими заболеваниями.
        - Неудачник! - прошипела она и выскочила вон.
        Клофелинщица.
        У Аркадия Бурого, высокого благообразного молодящегося мужчины с красиво подстриженной бородой, но, увы, проплешиной размером с теннисный мяч в шевелюре цвета перца с солью, от той истории остались, всегда не вовремя накатывающие, жуткие приступы головной боли и, изматывающий часами, нервный тик левого глаза. Аркадий обошёл не одного врача. На время подёргивание мышц исчезало, но стоило ему основательно понервничать, и всё становилось, как прежде.
        Жена обожала экзотику. Небольшая квартирка на окраине города, доставшаяся Аркадию по наследству, насквозь пропиталась запахами жженых ароматических палочек и тошнотворным рыбным душком морепродуктов. Но ему хотелось обычного наваристого борща со сметаной, да пожирней, жареной на сале картошки с лучком и сочных, с хорошо подрумяненной корочкой, котлет. А потом спокойного просмотра новостей по ящику, незаметно переходящих в лёгкую дрёму в проветренной, пусть и столичным загазованным воздухом, комнате. Но то были лишь мечты. Он безропотно дышал сладким удушающим запахом иланг - иланга, которым Гала усиливала его мужскую силу. Давился салатом из ненавистных мидий и креветок, слушал эзотерическую музыку, короче старался изо всех сил быть любящим супругом стареющей взбалмошной женщины.
        Детей у них не получилось. По молодости оба были слишком увлечены карьерой. Гала не давали покоя лавры Клаудии Шифер, и она без устали бегала на кастинги и показы, вышагивала километры по языкам подиумов и неустанно шлифовала фигуру. Сам Аркаша полностью растворился в научной работе. Сначала защищал кандидатскую, потом докторскую и, наконец, возглавил кафедру одного захолустного НИИ в ближнем Подмосковье. Конечно, денежных средств на аппетиты жены не хватало, поэтому он подрабатывал переводами научных статей, благо с детства крепкой рукой матери, при малейшем неповиновении хватавшейся за ремень, три иностранных языка были вбиты ему добротно. А потом супруги привыкли к необременительному быту, свободе и не отчаивались, что годы пробегают, а родительские чувства до сих пор не испытаны.
        На удивление малочисленной родни, после кончины старухи в, забитом вонючими тряпками, комоде обнаружили, бережно упакованное в целлофан, завещание на имя Аркаши. Хотя при жизни старая карга вообще ни с кем, кроме зверья, отношений не поддерживала. Сил и денег в ремонт он вложил немеряно, но был счастлив, что смог вырваться из-под неусыпного контроля и авторитарной материнской опеки. К тому же, Гала с матерью едва выносили друг друга.
        Первые минуты узнавания в потёртых жизнью, полысевших и раздобревших особах прежних мальчиков и девочек, были наполнены некоторой неловкостью и смущением. Но примерно через полчаса Аркаша уже не замечал круглой лысины и пивного живота Витальки Звягинцева и морщинок первой красавицы класса Лидочки Емельяновой. После нескольких бутылок сухого кипрского вина, атмосфера за столом установилась непринуждённая и приятная. Да и ресторанчик был хорош. В коричневых и светло бежевых тонах окрашенные стены, на которых мягко подсвечивались цветные стеклянные псевдо витражи. Мебель деревянная и массивная, и горящие свечи на столах. По одной из стен сбегал тихо журчащий искусственный водопад. Огромный гриль располагался в самом большом зале, и запах, готовящихся на открытом огне, мяса и овощей добавлял нотку уюта и тепла в интерьер заведения.
        Аркадий опьянел от вина и вкусной еды, он таял от невнятного удовольствия, как шарик крем-брюле в креманке, стоявшей перед ним на столе в конце вечеринки. На выходе, когда все бестолково толпились в дверях, прощаясь и клянясь друг другу не пропадать надолго, он встретился глазами с яркой холёной брюнеткой лет двадцати пяти, застёгивающей коротенькое белое пальто. Аркадию на секунду показалось странным, что такая красавица одна, но тут же мысли поплыли, попав под её невероятное очарование. Словно под гипнозом, вышел за ней следом, они сели в такси и только там им были произнесены первые слова в ответ на вопрос «Куда едем, котик?
        В квартиру девица вошла уверенно, по- хозяйски обошла обе небольшие комнатушки, попутно открыв настежь окна и впустив в дом порывы уже по-весеннему дурманящего воздуха. Затем подошла к ошарашенному мужчине и, томно прикрыв глаза с огромными, вероятно, накладными ресницами, проворковала: «Я в ванную. Готовься, котик!»
        Он бестолково суетился по комнате, распихивая по местам, разбросанные сборами жены вещи, сдёрнул покрывало с супружеского ложа, принёс два фужера для вина и открыл бутылку божоле нуво. Красотка впорхнула в комнату нагая, как Афродита, и капельки воды на её теле сверкали и переливались в приглушённом свете ночника. Такого животного желания Аркаша не испытывал ни разу в жизни. Он боялся опозориться перед ней, как мальчишка, от одного прикосновения взорваться и истечь наслаждением. А та, словно не замечая его состояния, дразнящей походкой, подошла, взяла бутылку, поднеся ближе, посмотрела этикетку и протяжно пропела: «Фу, кислятина…Котик, принеси конфет».
        Ему не довелось даже коснуться бархатной кожи, попробовать мягкость пухлых, надутых, как у обиженного ребёнка губ. Последнее, что помнил Аркаша, большой глоток терпкого вина. И темнота.
        Он очнулся вечером следующего дня на загаженной постели голый, как огромный резиновый пупс с ярко розовым бантом, повязанным на причинное место. Вероятно, девица обожала бандитскую романтику, и этот жест был её индивидуальной визитной карточкой. Квартиру обобрали дочиста, вынеся одежду, технику, украшения и деньги. Дверь в жилище была слегка приоткрыта, но никто из соседей не обратил на это внимания, что обрадовало и огорчило Аркашу одновременно. Обрадовало тем, что посторонние не застали его в столь унизительном и глупом виде, и теперь историю ограбления можно переиначить на собственный лад. А огорчило, что если, упаси Господь, отравительница ошиблась бы с дозой, лежать ему трупом несколько суток до приезда жены.
        Заведённое милицией дело стало очередным висяком. Постепенно жизнь вошла в привычную колею, но Аркадию часто снились тягуче невнятные эротические сны, от которых он просыпался с отчаянным сердцебиением и весь в поту.
        Прошло два года. Старший брат Галы, успешный и довольно известный финансист, задумал в очередной раз, Аркадий уже сбился со счёта который, жениться. Свадьбу гуляли широко, приглашённых собралось человек пятьсот. Молодые встречали гостей у входа в огромный зал ресторана. Аркадий, ещё не увидев лица невесты, подспудно почувствовал, что знаком с ней. Шурин, улыбаясь во весь рот белоснежными искусственными зубами, нежно потянул к себе новобрачную, занятую разговором с подружкой невесты. Та протянула: «Да, котик…» и развернулась к ним.
        Это была она. С узнаванием на Аркашу рухнула камнем резкая головная боль, тик вернулся, и он тут же подмигнул глазом. Она очаровательно улыбнулась, хитро подмигнула в ответ и, умильно растягивая слова, произнесла: «Котик, мы теперь родственники?»
        Крест.
        Лиза была замужем второй раз. Первый брак получился детским и несерьёзным, однако, оставил ей очень серьёзную дочь Варвару. Она и не думала о второй попытке. Жила, припеваючи, сама себе «и швец, и жнец, и на дуде игрец». От кавалеров отбоя не было. Только все они ненадёжные, мотыльки - однодневки, крыльями побили, к ночи глянешь - нет ни одного. Зато друг у неё появился - парнишка молодой. Армию отслужить успел, только демобилизовался, к ним в цех пришёл работать. Они с Лизой сильно подружились. Делились своими проблемами. О личном поболтать не стеснялись. Да, и если помощь по дому нужна была, Лизка всегда могла на него рассчитывать. Только не рассчитывала, что мужем он её станет.
        Лиза и не задумывалась - любовь это или нет. Любовь её, первая, пьяная всё время болтается, и алименты платить не спешит. Другого уже хотелось - надёжности и родства душ. И с ним - другом бывшим, а теперь мужем настоящим, она именно это и чувствовала. Конечно, разница в возрасте точила червоточины в Лизкиной душе. Шесть лет - это вам не год и не два. Но муж смеялся и говорил, что красивее и желаннее её на всём белом свете нет. Лиза на время успокаивалась, но потом всё-равно червячок сомнения высовывал голову.
        Лиза никогда не думала, что красивая. Она себя и привлекательной-то с трудом бы назвала. С раннего возраста Лизавета Шмелёва являла собой сборище всевозможных комплексов и сомнений. В школе она была самая полная из девчонок, да вдобавок к этому носила на круглом лице большие очки в толстой роговой оправе. От постоянного волнения и желания выглядеть как можно лучше, Лиза сильно потела, и к концу недели на ненавистном коричневом школьном платье под мышками белели просоленные следы. Мальчики в классе никогда не звали её в кино или просто прогуляться по улице. Зато обожали дёргать за длинные косы, лупить портфелем по спине и дразнить «жиртресом» и «жужелицей». Косы, кстати, Лизка тоже ненавидела, потому что сама расчёсывать их по утрам ленилась. Пригладит расчёской сверху, заплетёт кое-как и бегом в школу. К концу недели на голове образовывались непролазные дебри из колтунов, которые после субботнего мытья волос мать безжалостно драла расчёской, да не одной. Зубья дешёвых пластмассовых изделий не могли пробить себе дорогу в лабиринте не прочёсанной гривы. Лизка верещала, но мать неумолимо раздирала
колтуны и затрещины отпускала, чтоб впредь следила лучше. Затрещины помогали плохо, всё повторялось неделя за неделей. Пока, наконец, мать не согласилась отвести её в парикмахерскую. В те годы была жутко модной причёска «под Мирей Матье», которая, к слову, Лизке очень шла. Когда она утром вошла в класс, её сначала даже не узнали. А вытиравший доску Петька Мухин замер на месте с открытым ртом.

«Отомри!» - гордо бросила ему Лизавета и проплыла к парте.
        С этого дня неуловимо изменилось не только отношение к ней в классе, но и сама Лизка. Она стала худеть. Есть иногда хотелось до чёртиков в глазах. Но она подходила к зеркалу и шипела на себя, сжав кулаки так, что ногти впивались в ладони: « Жиртрест, жужелица». Это действовало эффективно. А ещё был обруч - хула-хуп, на заводе сделанный отцом из алюминиевой трубы и утяжелённый внутри. Она крутила его по часу без перерыва. Как-то мать случайно вошла в комнату, где Лизавета переодевалась и увидела переливавшиеся всеми цветами радуги синяки на её талии и бёдрах. Разразился страшный скандал, а обруч был отнесён на помойку. Лизка выдраила всю квартиру до блеска и перегладила кучу белья.
        Но Лизка была упряма, как ослица, и к окончанию школы стала, если и не трепетной ланью, то и не лошадью точно. Она самая первая в классе выскочила замуж, почти сразу после выпускного вечера. И через несколько месяцев родила Варвару. Но брак этот оказался недолгим.
        «Эх, девка! - часто говорила ей, доведённой до отчаянья выходками вечно пьяного первого мужа, бабушка. - Ну, знать правильно, что народ в приметы верит. Говорят - зря не скажут».

«Отстань, ба! - отмахивалась от старухи Лизка. - И так тошно, ты ещё тут со своей ерундой!» - « Ба, ба! Жаба! Говорю тебе, Фома ты неверующая, плохая это примета!
        - «Ну и чего я теперь-то сделать смогу? В церковь его не отнесёшь, спасибо дядюшке уроду и самодуру!»
        Дело в том, когда Лизе исполнилось девять лет, она нашла большой серебряный крест. В то лето в их старом деревенском доме, доставшемся им по наследству совместно с родственниками, которых Лизка терпеть не могла (они все казались ей отвратительными толстыми жабами, а дядька и вовсе выглядел, как злой колдун из сказки), сделали ремонт.
        Дом был сложен из красного кирпича, и стены его составляли около метра в ширину. Бабушка рассказывала - его уже лет двести, как построили, а цемент для кладки на яйцах куриных сделан был для особой прочности. Внутренние половые и потолочные перекрытия давно к тому времени прогнили, и жить в доме стало опасно. В одну из комнат просто не заходили, потому что в полу зиял провал вниз в глубокий подпол. Лизка даже мимо проходила на цыпочках и, задерживая дыхание, но иногда отваживалась, робко заглядывала в дверной проём и смотрела на закопчённые от лампад старые иконы, в большом количестве висевшие в углу.

«Бабушка, им там грустно, - теребила бабушку Лиза. - Почему вы их не достанете? Отвезём их домой, там и повесим!»

«Эх, Лизонька! - вздыхала бабушка. - Не буди лихо, пока оно тихо. Ты мала ещё, вот и помалкивай. А то услышат, заклюют».
        Во время ремонта внутри дома всё сломали и положили новые полы и потолок. Старые прогнившие доски и мусор в огромном количестве долгое время лежали под окнами дома. Лиза, которую привезли на летние каникулы, обожала лазить по этим доскам и перебирать мусор. Бабушка пеняла ей, называла «курицей», но Лизка с непонятным самой упорством рылась в куче, её словно магнитом тянуло к ней. Казалось, весь хлам был изучен вдоль и поперёк, только он откуда-то взялся там - этот крест. Луч вышедшего из-за тучи солнца упал на кучу, и внезапно что-то сверкнуло в ней. В тот день гремело с самого раннего утра. Гроза осторожной большой кошкой кружила вокруг деревни, изредка порыкивая перекатами грома. Лизка до одури боялась грозы, поэтому гуляла возле дома, готовая в каждое мгновение при увеличившейся стихии сорваться с улицы и броситься в спасительную тишину огромной кладовой. Та представляла собой большое, полностью, кроме пола, кирпичное помещение в доме, с железной дверью, запиравшейся на огромный запор. Вместо окна крохотная бойница с фигурной решёткой и дверкой - ставенкой тоже из железа. Кладовая в давние
времена служила подобием холодильника. Когда-то там, на крюки вешали туши забитых на еду животных и хранили другие продукты. Как только Лизка увидела вспышку света у кучи, первое, о чём она подумала: «Шаровая!» И застыла. Девочка твёрдо знала, что при встрече с шаровой молнией нельзя шевелиться. Про это природное явление бабушка рассказывала ей множество страшных историй. Грозы вообще вызывали у бабули священный трепет. Она считала их проявлением Божьей силы и гнева на земле, и каждый раз истово крестилась при вспышке молнии и раскатах грома. И эта вера была подкреплена её собственным опытом. Однажды, будучи ещё совсем детьми, они со старшей сестрой Матрёной своровали полмешка гороха. Времена тогда были очень голодные. Радостные девочки бежали по полю домой, мечтая о гороховой каше, что им мать наварит. Но неожиданно тучи налетели, началась гроза, и дождь полил, как будто ушат опрокинули с небес на землю. Посреди поля одинокий дуб стоял. Откуда он там взялся, никто не знал. Может специально кто-то жёлудь в землю воткнул, а может зверушка какая-нибудь обронила свою добычу. Вот сёстры под тем дубом от
дождя и спрятались. Всё вокруг стало черным-черно, небо тучами заволокло. И вдруг, о чудо, между тучами просвет появился, всё шире и шире, сиявший небывалой голубизной. И девочки увидели Бога. Они заворожено пошли вперед навстречу видению, позабыв про украденный мешок, оставленный под деревом. В тот же миг раздался страшный грохот, и молния ударила прямо в дуб, от которого отошли дети. Мешок с горохом вспыхнул, трава, и сам дуб тоже горели, с треском разбрасывая искры. А видение тут же исчезло.
        Во время грозы бабушка неизменно начинала: « Отче наш! Иже еси на небеси, да светится имя твое, да придет царствие твое…»
        Лиза с детства запомнила молитву «Отче наш». И всегда в трудные минуты или в отчаянии она бесконечно повторяла знакомые слова про себя, словно мантру кришнаит, перебирала их в уме, как перебирает чётки мусульманин. Боль отступала, отчаянье отпускало, и приходила надежда. Так и тогда - Лизка замерла и про себя начала проговаривать спасительные слова. Ничего не трещало, не искрило, а детское любопытство пересилило испуг. Еле переставляя, словно ватные ноги, девочка приблизилась к злосчастной куче и увидела, что из трухи и старых газет виднеется полоска серебристого цвета.
        «Может фольга от шоколадки?» - подумала Лизавета, подцепила двумя пальцами неизвестный предмет и потянула его на себя.
        Он был слишком крупным и тяжёлым для фольги. Прикрывавшая его труха начала осыпаться, и Лизка вытащила, наконец, большой старинный серебряный крест с изображением распятого Христа. Она опрометью бросилась показывать его бабушке. На крыльце ей преградил дорогу её дядюшка - один из семейства жаб. Он крепко схватил Лизку за руку и, выкручивая её, свистевшим от злости шёпотом поинтересовался, куда это она летит, как на пожар. Лиза, пытаясь вырвать руку, в испуге заорала: «Ба!!!!
        Бабушка выскочила на крыльцо, и старый садист тут же отпустил девочку.

«Ну что случилось, что голосишь?» - спросила бабушка Лизу.
        А старый хрыч тем временем покуривал папироску, отвернувшись от них, словно происходящее его никак не касалось. Лизка молча, со слезами на глазах протянула бабушке находку. Та охнула протяжно, а дядька коршуном развернулся к ним, и алчно заблестевшими глазами уставился на крест. Он даже про папиросу забыл. Она так и дотлела до его пальцев, пока не обожгла. Он чертыхнулся, отшвырнул окурок и вкрадчиво издалека завёл: «Ай-ай-ай! Где ты, деточка, взяла его? Нашла? Как нехорошо!»

« Симка!» - обратился он, к молча стоявшей бабушке. - Ты-то чего молчишь? Знаешь ведь, что хорошего мало. Надо его в церковь отнести и священнику отдать. Давай сюда, я сам сделаю».
        Он протянул руку, похожую на лапу хищной птицы, к Лизке. Она вопросительно взглянула на бабушку, и та кивнула ей. Дядька выхватил у девочки крест и пошёл в дом, урча себе под нос, словно от удовольствия. Бабушка стояла, понурив голову, и руки её висели плетями вдоль тела.
        «Ой, горе, девка, горе…» - пробормотала она, повернулась и тоже вошла в сени.
        В тот же год умер дедушка. Это случилось на самое седьмое ноября. А Лизка так ждала праздничного дня! Отец в первый раз пообещал взять её с собой на ноябрьскую демонстрацию. Она представляла, как будет держать в одной руке разноцветные шары, а в другой красный флажок, и махать им, проезжая на заводском грузовике, везущем огромные транспаранты, мимо людей, стоящих на Красной площади. И люди будут улыбаться, махать в ответ и кричать «ура-а-а-а!» «А-а-а-а-а!!!» - от такого воя проснулась Лизка в праздничное утро. Голосили бабушка и мама. Дед, до этого никогда не жаловавшийся на здоровье, рано утром пошёл в туалет, присел на стульчак, закурил папироску и умер. С тех пор седьмое ноября стало днём помин. А на демонстрацию Лизка так никогда и не сходила.
        Потом стал сильно пить отец. Скандалы в семье не затихали ни на день. У пьяного отца были две стороны: сначала он всех любил, а потом с такой же силой ненавидел. В состоянии его агрессии, лучше было не попадаться ему на глаза, чтоб не нарваться на подзатыльники или порку. Он мог ударить или толкнуть бабушку и мать. Разбить от злости тарелку с супом об стену кухни, если ему только показалось, что еду поставили перед ним без должного почтения. Короче жизнь в доме напоминала неспящий вулкан, в любой момент готовый к извержению.
        А ещё Лизка начала терять зрение. Мать, занятая бурной семейной жизнью не сразу заметила это. Головные боли у Лизаветы стали настолько часты и ужасны, что порой девочке казалось, её сознание ускользало, мир скрывался в темноте. Но даже там, за гранью не было спасения от монстра, грызшего мозг внутри её маленького черепа - властелина боли. Когда Лизу, наконец, отвели к врачу-окулисту, ей прописали очки с большими диоптриями, и боль была изгнана из её головы. Но зрение продолжало ухудшаться. Она не занималась физкультурой в школе, что давало лишний повод для насмешек одноклассникам. Не сдавала экзамены, что опять же вызывало их зависть и злобу. И к тому же дурацкие очки шли ей, как корове седло. О линзах в те времена и «слыхом не слыхивали, и видом не видывали». А во время родов вообще чуть Варьку не потеряла - в приёмном покое невнимательная акушерка прозевала, что Лизка с миопией высокой степени поступила. Кесарево делать поздно уже было. Хорошо, что врач, который щипцы умел накладывать, недалеко от роддома жил. Среди ночи за ним санитарку послали, на счастье, тот дома ночевал.
        Все печальные события своей жизни - потери, промахи и неудачи Лизка с находкой далёкого детства не связывала. Все так живут, ни у кого гладко не бывает. Разве что везунчики где-то по миру и ходят, но их раз, два и обчёлся. Жизнь, как жизнь, не лучше и не хуже, чем у других. Только бабушка, жившая до самой смерти вместе с Лизой, всё вспоминала крест. А Лизка отмахивалась, не верила она во всю эту суеверную чепуху.
«Если бы, да кабы…» - любила говорить бабушка.
        Чего гадать, когда Лизка теперь точно знала: у её мужа есть другая женщина - молоденькая девчонка, почти ровесница её Варьки. И это было ещё страшнее. Глядя на себя в зеркало, она видела уставшую расплывшуюся тётку, с тусклыми неухоженными волосами, погасшими глазами, неопределённого возраста после сорока. Где уж ей тягаться с хрупкой и эфемерной молодостью.
        Он сказал, что уходит. Что другая женщина - любовь всей его жизни. Лизка не понимала: это с ней происходит, или сон такой ужасный снится? Почему она тогда никак не просыпается? Девчонки, ещё недавно так обожаемые им дочки - Варя его тоже отцом звала, ревели в голос, выдёргивали у него вещи из рук. Но муж с пустыми мёртвыми глазами и отсутствующим лицом продолжал заталкивать по сумкам свои пожитки. И ушёл в новую жизнь и любовь. Мир её, такой прочный и понятный, рухнул в одночасье. И Лиза не знала, что ей теперь делать среди одних обломков. Он же говорил, что красивее и желаннее её никогда никого не будет. Он вставал чуть свет по праздникам и в День её рождения и бежал за цветами, чтоб положить их ей ещё сонной в кровать. Он плакал от счастья, когда родилась Кристя, и впервые напился на радостях. Он был всё для неё и девчонок - защита, надежда, опора. Что произошло с ним? Может он с ума сошёл? Может это шутка, и он никуда и не ушёл, а сейчас вернётся, закружит по дому её и дочек в бесшабашном и весёлом танце и скажет, что просто проверял, как им нужен.
        «Господи, это я с ума сошла. Кто же так шутит? Он ушёл, ушёл! Он бросил нас ради этой сучки! Будь ты проклята! Ненавижу!» - думала Лиза в бессильной злобе, кусая губы и орошая ночами подушку слезами, чтобы только не увидели дочки.
        Она почти перестала спать. Мысли метались в голове, стучали отбойными молотками:
«Вернуть его любой ценой. Надо поговорить, объяснить, что мы пропадём без него. Господи! Что же делать? Я не могу без него, просто не могу».
        И так по кругу, без конца. Она, как робот ходила на работу, лишь бы отсидеть положенное время. Лизе было тяжело разговаривать с людьми. Они прерывали её мысленный монолог с воображаемым мужем. А тот не звонил, не интересовался, как они живут. Ему, наверное, было хорошо в новой жизни.
        На работе сослуживцы утро начинали с чтения газет. Лизу совершенно не интересовали события, происходившие в мире. Всё замкнулось на её личной трагедии, и куда катится этот шарик, ей было абсолютно наплевать. Как желтая бульварная газетка оказалась у неё в руках, трудно сказать. Женщине в глаза сразу бросилось:
«Верну мужа! Отворот, снятие порчи, приворот навсегда! Быстро и эффективно!»

«Навсегда. Быстро и эффективно…» - прошептала Лиза и пошла звонить.
        Вежливый безликий голос ответил ей, что ясновидящая очень занята, но сможет принять её на следующей неделе. Только с собой надо не забыть привезти фотографии и деньги.

« Много?» - дрожавшим голосом спросила Лиза.
        Названная сумма повергла её в ужас. Она была равна её месячной зарплате. Но разве есть цена счастью?

«Да чёрт с ними, с деньгами. Перезайму, как-нибудь выкручусь, лишь бы помогло!» - уговаривала сама себя Лизавета всю неделю до посещения ясновидящей, показавшуюся ей бесконечной.
        В назначенный день Лиза приехала по указанному адресу на полтора часа раньше времени. Она слонялась по улице из конца в конец и курила одну сигарету за другой. Было страшно. Она не знала почему, но страх сжимал сердце холодными пальцами. Прорицательница поразила её воображение. Она рассказала всё: про Лизу и отношения с мужем, про молоденькую соперницу и про то, что с детства на Лизу порчу наложили. Но она может ей помочь - проклятье снимет и на молоденькую похитительницу мужей переложит. И станет всё в шоколаде - совет да любовь. Только задания, которые она Лизавете даст, обязательно выполнить надо, а нарушишь что, или не доделаешь, не случится чуда. Лизка со всеми условиями согласилась, лишь бы любимого мужа вернуть. Как заворожённая, она взяла из рук провидицы воском запечатанную бумагу. А та наставляла: «Дома откроешь и прочтёшь, чтоб не видел никто. И сама не показывай никому».
        Лиза домой, как на крыльях, летела.

« Будет знать гадина, как мужей чужих уводить. Я отмучилась своё. Твой черёд пришёл, воровка бессердечная!» - стучало в голове. - За зло только злом наказывать. Поделом ты получишь. И мне тебя будет нисколько не жаль. Ненавижу так, что убила бы…»
        И тут же первое сомнение закралось в пылавшую праведным гневом душу.

«Убила? - призадумалась Лизка. - Нет, никого бы я убить не смогла. А боль причинить? Она же девчонка ещё, сопливая совсем. Да, с мужем моим в постели кувыркаться - взрослая, а отвечать за это - девчонка? А как же мои девочки, с сердцем разбитым? Наказать мерзавку!»
        Но сомнение уже пустило корни в её сознании.
        Лизавета прилежно читала заклинание каждое утро и каждый вечер в течение недели, постоянно перед началом сверяясь с часами, чтоб не опоздать ни на секунду. И обязательно в открытое настежь окно. А в промежутках искала, звонила, расспрашивала. Одно из условий вещуньи было - поставить свечи к тринадцати иконам в установленный день. Лиза и предположить не могла, что в Москве более четырёхсот храмов, соборов, монастырей и часовен. Разве обойдёшь их за день? Их и за полгода не обойти, не объехать. Женщина была в отчаянии. Да и служители Божьи, услышав вопрос Лизы об определённой иконе, сразу понимали, в чём дело. Заводили разговор о грехе и молитве. Лизавета злилась, бросала трубку и набирала следующий номер. К назначенному дню она знала, где находятся все требуемые, кроме одной - чудотворной иконы Никейской Богоматери. Раньше Лизавета и подумать не могла, что число чудотворных образов Матери Божией более трёхсот шестидесяти. А одна старушка по телефону ей вот что сказала: «Икон Богородицы, что звёзд на небе. Подойди к любой, дочка, попроси о милости и заступничестве. Не греши. Лукавый тебя искушает.
Ищи веру в себе».
        Ох, и крутило Лизку, и корёжило. Отчаянье, злоба, бессилие и сомнение. Обошла она в день икс церкви, свечи всем иконам, кроме одной, поставила. А вечером позвонила в офис ясновидящей, и велено ей было опять с деньгами прийти, раз задание не выполнила.
        Вдруг из темноты, с другой стороны появляется её дядька - покойный уже давным-давно, и протягивает ей тот самый крест, что в куче мусора Лиза нашла. Старик шипит по-змеиному: «Отдай его, девка, сопернице своей, и будет тебе счастье великое».
        А изо рта его раздвоенный язык виднеется. Всё ближе и ближе рука старика, да и не рука вовсе, а лапа когтистая, держащая крест, к Лизке подбирается. У дядьки глаза красным огнём горят, завораживают. Голос Богородицы всё тише и тише звучит, а змеиное шипение усиливается. Рука Лизаветы, словно против воли поднимается, чтобы взять крест. Но в последнюю секунду она резко бьёт по безобразной лапе с криком:
«Нет». Крест выбит и летит прямиком в дыру в половицах. Только из пролома того отблески огня вырываются. Старикашка с шипением исчезает.
«Преисподняя…» - передёрнулась от ужаса Лизка и проснулась вся в поту, с бешено галопирующим сердцем.
        Для себя она всё уже решила. Прошлёпав босиком на кухню, она закурила сигарету и сожгла в пепельнице бумажки, что дала ясновидящая, а пепел в окно развеяла. Хватанула сто грамм коньячка и вернулась в постель.
        «Утром в церковь пойду!» - решила Лиза и провалилась в сон.
        Через полгода муж вернулся. И опять его глаза стали живыми и родными, а голос прежним и ласковым. И опять он говорил, что она самая красивая и желанная женщина на свете, и бегал за цветами на праздники и в День её рождения по утрам, чтобы положить их на кровать, пока она ещё сонная.
        Подвал.
        Катерина не гнушалась никакой работы. К своим сорока восьми на каком только поприще она не ломалась. Рано обзавелась ребёнком, не устояв перед таким же сопливым воздыхателем, отпустила бумажные кораблики мечты о высшем образовании в свободное плаванье и примкнула к многочисленным, стройным от тяжёлой работы рядам трудового пролетариата.
        За тридцать годков, отделивших ту пухлую наивную девочку с длинной косой, огромными тёмными глазищами и амбициозными планами от неё сегодняшней - с двумя дочерьми, короткой, почти мужской стрижкой, поджарой, как у гончей, фигурой и безразличным потухшим взглядом, она испробовала себя в разных ипостасях. Мыла горшки и вытирала носы и попы в яслях, таскала кипы карточек по этажам поликлиники, драила тарелки и тягала тяжеленные котлы в столовке, душила гордость в услужении у известного олигарха. Пока, наконец, не осела в небольшом ОАО, некогда бывшим огромным авиастроительным производством со штатом, тянувшим на крупный посёлок городского типа. Теперь же, после тремора перестройки и разгула демократии от него осталась жалкая горсть закалённых задержкой зарплаты пенсионеров и несчастных, которым до пенсии - вожделенной и благословенной, недолго осталось.
        Вся «артель» умещалась на одном уровне семиэтажного корпуса, все остальные помещения в нём сдавались разномастным компаниям и фирмам. Впрочем, сдавалась вся территория почившего в бозе завода. Аренда в центре города давала возможность мародёрам из Совета директоров не думать о том, на что они и их многочисленные родственники будут жить в течение ближайших ста лет.

***
        Он чувствовал, что время на исходе. Но сил ещё достаточно, чтобы позаботится о семье, которая увеличивается из года в год. Раса, главенствующая на этой планете, уничтожает себя сама. Она не совершенна, подвержена гордыне и самолюбию. Каждый стремится урвать кусок послаще только для себя. Люди - разрозненные особи, а мы - семья, один коллективный мозг, выживающий в атмосферном загрязнении и радиации, имеющий супер чутьё. Наши челюсти способны разгрызать металл и бетон. Но пока надо найти ещё одно убежище. Он разведчик, и семья надеется на него.

***
        Денег катастрофически не хватало. Катерина пыталась экономить на всём, но дочери тянули из неё отложенные грошики постоянным нытьём о юбочках, кофточках и бижутерии. И вообще, они должны соответствовать. Кому и почему они это должны, Катерина не понимала, поэтому постоянно жила взаймы.
        Корчащееся в предсмертной судороге производство тоже вело хитрую политику экономии - не выгодно ему оплачивать полные штатные единицы уборщиц. Вот за крохотные вознаграждения и предоставлялась возможность отчаявшимся от безденежья дурочкам драить территории размером с баскетбольные площадки. Производить это действо следовало раз в неделю - в принципе, не перетрудишься, поэтому вся подработка была давно поделена между ушлыми пенсионерками. По их разговорам, им она гораздо нужнее. Кругом одни расходы: лекарства, внуки, дети, продукты и грабительские цены на коммуналку. Катерина тихо бесилась. Ведь у них и пенсия, и зарплата, только те в подработку вцепились, клещами не оторвёшь. Но в конфликт не вступала - себе дороже.
        В тот день всё-таки видно чудо случилось. Или помогла денежная жаба, которую Катерина купила года три назад в подземном переходе. Она поставила её строго по Фэн-шуй спиной к входной двери, словно жаба только заскочила в квартиру. Постоянно мыла под проточной водой и регулярно подкладывала под неё десятирублёвки, которые вместо того, чтобы множиться, бесследно исчезали.
        Страдающая лишним весом и астмой бухгалтер в обеденный перерыв вызвала Катерину в кабинет. Злясь, что её оторвали от ежедневного получасового чтения и бутылки кефира с калорийной, уже немного начавшей черстветь булкой, Катя неохотно поплелась к ней через весь этаж. Назад она шла, пританцовывая от неожиданной радости. У неё есть подработка - небольшое, но для её бюджета ощутимое подспорье. А девчонкам она ни за что не скажет, иначе они и этим деньгам сразу найдут применение.

***
        Убежище ему понравилось с первого нюха. Погружённое во мрак прохладное помещение, с замысловатым переплетением огромных вентиляционных труб под высоченным потолком. Семье здесь будет хорошо. К тому же располагалось оно недалеко от подземных лабиринтов, в которых они давно уже стали полновластными хозяевами. Он обошел его несколько раз, навсегда запечатлев в совершенном мозге.

***
        Следующее утро Катерина решила начать с освоения территории. Она набрала в вёдра воды и, прихватив резиновые перчатки, швабру с тряпкой, на грузовом лифте спустилась со всем этим нехитрым хозяйством в подвал. Тот давно представлял собой некий склад ненужных производству станков и инвентаря. Длинный тёмный рукав коридора уходил в далёкие недра. Освещенной оказалась лишь его малая часть. Остальные лампы давно околели в экономическом коллапсе.
        Катерина совершенно не боялась всяких глупостей вроде призраков, полтергейстов и другой нечисти. Без ерунды забот полон рот. Так что она бодро потащила в темноту одно из вёдер. Работа спорилась. Но нет - нет, а неприятное чувство охватывало её. Словно смотрит кто-то в спину. Катерина переставала возить тряпкой по полу и замирала, прислушиваясь. Не находя подтверждения испугу, ругала себя за ребячество и с удвоенным усердием продолжала уборку.

***
        Неожиданная и неприятная досадность. Чужие не допустимы на территории семьи. Но эта особь не доставит больших проблем. Он её быстро устранит. Надо перегрызть крепления вентиляционной трубы и рассчитать время и траекторию падения.

***
        В то утро Екатерине хотелось умереть. Домашний ад вымотал её и подвёл к крайней черте. Младшая дочь собралась замуж. И это в такие беззаботные и золотые семнадцать. Увещевания, уговоры и доводы Катерины, взывающей к её детскому ещё разуму, уплывали в атмосферу, как дымок от тлеющей сигареты, оставленной в пепельнице. А когда мать начала слишком наседать, дочь с наглым прищуром напомнила Катерине, во сколько лет та выскочила замуж сама, да ещё пузатая.
«Скажи спасибо, что бабкой не станешь в ближайшем будущем. И вообще, на то ты и мать. Найдёшь деньги на свадьбу. Тебе не привыкать занимать», - резко отчитала дочь Катерине, дав понять, что решение принято и обсуждению больше не подлежит.
        На людях она держала слёзы в себе, зная, что они, выражая сочувствие, в душе будут благостно млеть от счастья, что у самих жизнь струится гладенько. А от этого Кате становилось только горше и гаже. Поэтому, спустившись на дребезжавшем всеми изношенными сочленениями лифте в подвал, Катерина дала, наконец, волю слезам. Сначала она тонко по-бабьи завывала, но постепенно вошла во вкус и вскоре зарыдала во весь голос. Акустика в каменном туннеле напомнила ей Светлановский зал Дома Музыки, где Катя была единственный раз на концерте с дочерьми. Она даже не догадывалась, что на её сольном выступлении присутствует невидимый слушатель.

***
        Наконец, особь закончила производить бередящие что-то неясное внутри него звуки и двинулась вглубь убежища, приближаясь к месту ликвидации. Он замер. Ещё несколько шагов и всё будет кончено. Но неожиданно для себя самого, словно пружина внутри его тела резко распрямилась, он молнией бросился вниз прямо на особь. Она пронзительно завизжала и, хаотично размахивая во все стороны верхними конечностями, бросилась прочь. В ту же секунду на место, где перед этим находилась особь, с огромной высоты рухнул массивный фрагмент вентиляционной трубы, кроша и разбрызгивая, будто шрапнель, половую плитку.

***
        Через час Катерина вернулась в подвал. Только хруст крошек плитки под ногами и её взволнованное частое дыхание - другие звуки не нарушали таинственной тишины. И тут она увидела его. Дрожащими руками Катерина достала из кармана халата несколько кусков колбасы, завёрнутых в пергамент. Торопливо вытащила их из бумаги и тихо сказала: «Ну, здравствуй, спаситель!»
        На древнем токарном станке сидел огромный пасюк, свесив длинный лысый хвост, и пристально смотрел на неё рубиновыми бусинами на удивление разумных глаз.
«Видно всё-таки где-то произошёл прокол, и моему прапрадеду ввели бракованный ген. Но ведь приятно, чёрт возьми!» - и старый крыс хитро улыбнулся, смешно шевеля усами.
        Месть - блюдо холодное.
        Но мститель, пусть он справедлив,
        Убийцей станет отомстив.
        (Уильям Блейк)
        Николай с трудом приподнял с тощей, слежавшейся подушки голову, трещавшую от похмелья, и приоткрыл глаза. Яркое августовское утро шустро вползло через узкие щели глазниц и взорвалось в черепушке новой вспышкой нестерпимой боли, заставив с мучительным стоном откинуться назад. Шёл девятый день его попыток утопить сознание в алкоголе и забыть, что у него больше нет сына. Он заставил себя подняться, поддерживая одной рукой застиранные семейные трусы, ставшие ему велики на пару размеров и, так и норовившие съехать вниз с костлявых бёдер, добрёл до кухонной раковины и пустил воду на полную мощь. Набирая её собранной в горсть ладонью, начал жадно пить. Память тут же подбросила картинку: пятилетний сын Лёнька, голенастый и чубатый, с вечно сбитыми, щедро замазанными зелёнкой, коленками со смехом подставляет, сложенные ковшиком ладошки под сверкающую на солнце, упругую струю колонки возле дома. Николай закрыл кран, подошёл к столу. Схватив початую бутылку водки, припал к горлышку.
        ***
        Работы в посёлке не было. Да и посёлком называть забытую Богом дыру, в которой больше половины домов пустовало, язык не поворачивался. Некоторые мужики ездили в районный центр, где на химкомбинате травились за малые заработки, но жить-то всё равно на что-то надо. Николай твёрдо решил: на вредном производстве гробиться не для него. Невзирая на тихие слёзы и уговоры жены, подался в столицу вместе со старым приятелем. У них была задумка: на небольшие деньги взять в аренду помещение на каком-нибудь предприятии, разваленном перестройкой, дефолтом и экономической политикой государства.
        ***
        Время бежало незаметно. Ленька, окончив школу, последовал примеру отца и отправился в столицу за качественным обучением и весёлой, насыщенной событиями, жизнью. К нему он явился неожиданно, да не один, а с закадычным дружком Максом. Они с детского сада были - не разлей вода, и в посёлке получили прозвище «двое из ларца». Кровный отец Максима сгинул в неизвестном направлении ещё до его рождения. Николай относился к парню, как к родному сыну и искренне радовался, что мальчишкам повезло обрести настоящую дружбу.
        Большой город обрушил на парней кучу соблазнов. По улицам дефилировали стройные красавицы, одетые в узенькие полоски ткани, едва прикрывавшие их прелести. По вечерам призывно зажигались огни ночных клубов, и сверкающие полированными боками, дорогие машины подкатывали к ним, выпуская из салонов, благоухающих новой кожей, ароматным табаком и изысканным парфюмом, стайки золотой молодёжи.
        Но мальчишки, надо отдать им должное, с первого раза поступили в технический ВУЗ и, благодаря вовремя сунутой Николаем денежной благодарности коменданту, получили места в общежитии.
        Ребята частенько крутились в столовой: разгружали продукты, болтали и флиртовали в курилке с молодыми поварихами. После банкетов помогали с уборкой зала и мытьём посуды. Вроде парни всё время были на глазах, и Николай расслабился, перестал контролировать, чем они занимаются в свободное время. К тому же бизнес рос, заказы от фирм увеличивались, и компаньоны подумывали открыть ещё одно кафе.
        ***
        Через полгода отношения сына стали настолько серьёзны, что он предложил Настёне расписаться. Они уже несколько месяцев жили вместе в однокомнатной съёмной квартирке на окраине Москвы, которую оплачивал отец. Как он проглядел, что восторженное состояние Лёньки было не от химического воздействия любви, о которой вещают умники - дармоеды, протирающие портки в кабинетах исследовательских институтов. В нём бродила другая химия - Лёнька подсел на наркоту. Только узнал об этом Николай, к сожалению, когда было слишком поздно что-то исправить.
        Ранний телефонный звонок девушки разбил привычный мир Николая вдребезги, разделив жирной чертой время до смерти сына и после. Ночью, заперевшись в туалете, Лёнька вколол себе отраву. Настя крепко спала и хватилась его только под утро. Она долго стучала и звала, но лишь тихое журчание подтекающего бачка слышала в ответ. Взломать дверь помогли соседи, они же вызвали скорую, следом за которой приехал наряд милиции, а потом и труповозка.
        Настю несколько раз вызывали к следователю, грозили сроком по соучастию в хранении наркоты, но та на допросах только тихо плакала, и её оставили в покое. В истерическом порыве откровенности, она рассказала Николаю, что наркотики Лёньке продавал его неразлучный друг детства Максим.
        ***
        Он искал Макса по всему городу, караулил часами возле института и общаги и представлял, с каким удовольствием будет убивать гадёныша, вложившего смерть в руку его единственного сына. На удивление, тот позвонил поздним промозглым октябрьским вечером сам, с предложением встретиться и поговорить. Николай, пытаясь не спугнуть парня, усмирил рвущуюся изнутри злую радость, будто нехотя согласился.
        Мрак плотным покрывалом укутал улицы города, даже фонари светили слабо, в полнакала. Снег не упал ещё на стылую землю, и от её беззастенчивой наготы темнота казалась гуще и осязаемей. Николай подъехал к назначенному месту встречи и, подобрав юношу, повёз его на работу, в безлюдное на ближайшие двое суток кафе. Охранник на въезде, завидев знакомую машину, даже не вышел из тёплой будки. Николай надеялся, что тот не заметил пассажира на заднем сиденье сквозь сильно тонированные стёкла.
        Он вложил всю ненависть и отчаянье в первый удар. Не ожидавший нападения Макс, рухнул на пол и потерял на время сознание. Николай открыл бутылку водки, с наслаждением сделал большой глоток. Закурив сигарету, он сел на стул и стал ждать, пока тот очнётся. Как только приятель сына зашевелился и открыл мутные от боли глаза, он возобновил побои.
        Он подскочил, как ужаленный, и бросился в камеру. Максим лежал на полу в позе эмбриона, и голубые тени залегли на смертельно бледном лице. Николай с трудом выволок парня из морозилки, раздел и начал растирать тело водкой. Постепенно синева с лица ушла, и кожа порозовела. Он закутал его во все тряпки, которые смог найти.
        Через сутки парень оклемался, и Николай отвёз его до общежития. Никто из них больше не произнёс ни единого слова. Вскоре Николай продал долю в бизнесе компаньону, развёлся с женой и уехал на север, завербовавшись на буровую.
        ***
        Прошло пять лет. Николай совершенно случайно оказался проездом в Москве и решил побродить по городу, удивляясь переменам, произошедшим за годы. Около огромного торгового центра, сверкающего стеклянными витринами и металлическими панелями, он нос к носу столкнулся с Настей, некогда бывшей девушкой его сына Лёньки. Повзрослевшая, с расплывшейся фигурой, но не потерявшая очарования, она стояла возле главного входа, ожидая кого-то, а рядом нетерпеливо прыгал и теребил её мальчонка лет пяти. Николай застыл, не зная, как поступить, и тут из дверей показался Макс. Малыш с радостным криком «папа» бросился к нему, замершему с растерянной улыбкой, которая постепенно сменилась гримасой отчаянья. Максим увидел Николая. Мальчишка дёргал отца за полу рубашки, не понимая, отчего тот встал столбом и не обращает на него внимание. Наконец, Максим посмотрел на сына, крепко взял его за руку и подошёл к Николаю.
        Глубоко вздохнул, посмотрел ему прямо в глаза и сказал: «Вот, Лёнька, познакомься - это твой дед!»
        Что хочет женщина.
        Что женщинам нужно для счастья? Этого не знают даже женщины. У Милочки Кулёминой,
        миловидной пышечки возраста «баба - ягодка опять», присутствовал полный набор необходимых атрибутов для достижения гармонии в женской душе. Отдельное от родителей трёхкомнатное жильё, две умницы - дочки и супруг, старающийся в меру возможностей, исполнять маленькие капризы жены. Но Милочка, смотрясь на себя в зеркало, впадала в депрессию и теряла интерес к жизни. Отражение в амальгаме совершенно не соответствовало личному представлению Милы о красоте. Ей хотелось выглядеть изысканнее, тоньше и, конечно, моложе.
        С коллективом на работе Милочке несказанно повезло. Она трудилась в окружении одних мужчин. Особы женского пола редко материализовались в их кабинете. Милочка не верила в женскую дружбу и пресекала оную на корню, отдавая предпочтение общению с представителями противоположного пола. Они не позлорадствуют вслух, что после Новогодних десяти дней непрекращающегося праздного застолья брючки и кофточки явно подсели. Может, они просто постираны на неправильном режиме стиральной машины. И не намекнут, что давно пора красить волосы, потому что предательская седина нагло сигнализирует, сколько отмерило времечко на самом деле, а не на сколько пытаешься выглядеть. Поэтому, к мужичкам она относилась с любовью, прикармливая их домашней выпечкой и ласковыми словами.

***
        С некоторых пор Милочка крепко подсела на радио игры. Приёмник у них в комнатушке работал, не умолкая, с раннего утра до конца рабочего дня. Они слушали всегда одну и ту же популярную волну. Совершенно неожиданно для себя, она от скуки отправила эсэмэску и выиграла какой-то пустячный приз. Детская радость, в которой вскоре вспенилась и жадность до дармовщины, захлестнула с головой не только её, но и мужчин, деливших с ней территорию. Они стали маньяками утреннего эфира и выиграли, казалось, весь не мудреный ассортимент подарков, предоставляемый радиостанции прижимистыми спонсорами. Но перед Восьмым марта объявили праздничный конкурс, только для женщин. Главным призом его была съёмка в известной телевизионной передаче -переделке. Милочка каждый выходной смотрела эту программу, восторгаясь, как из, заморенных бытом, детьми и мужьями, простушек манерный вёрткий стилист делает элегантных леди.
        Восьмого марта она мадражировала не на шутку, мечась по квартире в ожидании розыгрыша. Когда ей позвонил ведущий и её выпустили в прямой эфир, она чуть не заплакала от радости. Голос, по крайней мере, у неё срывался и дрожал. Она выиграла! Следующие две недели Милочка жила напряжённым предвкушением начала чего-то необыкновенного. Каких-то удивительно прекрасных перемен. На работе бурно обсуждали предстоящие съёмки, и все мужчины, как один, требовали сообщить дату премьеры, дабы лицезреть это действо с жёнами, которые тоже горели желанием оценить Милочкины прелести, в беспокойстве за сохранность супружеской верности законных половин. Милочка, прикладывая руки к пышной груди, делала круглые честные глаза и клятвенно заверяла всех, что непременно поставит в известность, незаметно , по-детски скрещивая пальцы. Не хватало ещё, чтобы коллеги пялились на неё в нижнем белье. О том, что её в неглиже увидит несколько миллионов человек в трёхстах городах России, Милочке было абсолютно параллельно, она же их не знает.

***
        Для съёмок она взяла на работе три дня за свой счёт. Студия встретила её суетой, нервозностью и странно звучащим прозвищем «героиня». Они все стали героинями, Милочка и ещё три женщины, отобранные жёстким кастингом для месячного блока программы. И закружилось - понеслось. Интервью, смена декораций, съёмка, досъёмка, пересъёмка. Дамочки из живой линейки размеров, важно фланирующие по коридору студии в белых махровых халатах и пренебрежительно поглядывающие на робких, дрожащих от волнения героинь, раздетые до смешного походили на шеренгу матрёшек. Вот щёлкнет ведущий пальцами, и те так и запрыгнут друг в друга от меньшей до большей.
        Милочка думала, что она ведёт себя естественно и непринуждённо, остроумно отвечая на вопросы ведущего, даже отпуская иногда лёгкие шутки. Последний день оказался самым приятным. Их полностью преобразили одев красивые тряпочки, поменяв форму и цвет волос и наложив тонну грима на лица. Все зеркала костюмерша закрыла чехлами от одежды и газетами, чтобы счастливое удивление от новой совершенной красоты у героинь выглядело в кадре естественным и не наигранным. А у Милочки вдруг появился неприятный осадок, словно в помещении кто-то умер. Не побоявшись выглядеть нелепо в бикини, из которого не считаясь с важностью момента, так и выпирали все отложенные про запас пирожные и шоколад, она вдруг жутко испугалась увидеть себя обновлённую в зеркале. Как глупая маленькая девочка из страшилки, чьё отражение убежало, поменявшись с другим.
«Обалдеть! Я чувствую себя такой гламурной…» - пронеслась мелким насекомым мысль в голове и прочно застряла где-то подкорке.
        С той минуты от милой и заботливой душечки, какой Милочка была до злополучной передачи, не осталось и следа. От вида преобразившейся и помолодевшей жены муж сначала испытал небывалый подъём не только душевных, но и физических сил. Но вскоре горестно вспоминал, поедая комковатые магазинные пельмени и напичканные соей сосиски о вкуснейших блинчиках с мясом и расстегаях, что так искусно готовила прежняя Мила.
        Милочка зазвездила так ярко, что сама не заметила, как от её холодного сияния людям, находившимся рядом с ней, становилось невыносимо, и они отворачивались и спешили прочь. За короткий срок она оттолкнула высокомерием и непомерной заносчивостью всех друзей и близких.
        Однажды ей приснился кошмар. Во сне она подходит к большому зеркалу, висящему в холле на стене, чтобы накраситься, а себя не видит, но из глубины отражения к ней идёт незнакомая дама, в темных очках. Она приближается там, в зазеркалье, и Мила с ужасом замечает, что на голове у неё вместо волос извивающиеся змеи. Женщина молчит, а змеи шипят злобно: «Ссссучка, гламурная ссссучка». Милочку охватывает животный страх, но пошевелиться и отойти от зеркала она не может. Женщина тем временем, не размыкая губ, словно чревовещатель произносит: «Ты хотела, так останешься навсегда молодой, красивой и холодной, как камень». Затем поднимает руки, и Мила осознаёт, что та собирается снять очки.
        Ранним утром аромат выпечки, корицы, ванили и свежесваренного кофе легкой щекоткой разбудил, сопящие в сладком сне, носы домочадцев. Дочери и муж, дружной гурьбой столпившись в дверном проёме кухни, с недоверчивым удивлением смотрели на Милочку, которая ловко, словно фокусник, управляясь одновременно с двумя сковородами, выпекала кружевные блинчики. Она обернулась к ним и с виноватой улыбкой сказала: «Родные, я вернулась!»
        Никогда не говори никогда.
        Круглая и оранжевая, словно апельсин, луна празднично красовалась на чёрном осеннем небе и наполняла больничную палату призрачным свечением. Полине повезло, что ни одна из вынужденных соседок не храпела. Только протекавший кран над треснутой фаянсовой раковиной нарушал тишину мерным стуком капель. Полина не могла уснуть. Вернее не так. Она засыпала стремительно, едва донеся голову до подушки. Падала в спасительное забвение при свете, смехе и разговорах, бормотании телевизора. Вот только благословенное забытьё длилось недолго. Она назвала время пробуждения - «час кентавра» и была уверенна, что чудище, от которого она плутала по лабиринтам памяти бессонными ночами, однажды настигнет её. Тогда безумие, наконец, овладеет уставшим от отчаянья сознанием.
        Совсем недавно она радостно порхала по жизни - счастливая мать, любимая жена. Теперь там, где ей казалось, у людей находится душа, расположился мерзкий паразит, который высасывал из неё ночь за ночью последнее желание оставаться живой, не прерывать связь с этим миром. Полина ещё не сделала ни единой попытки самоубийства, но мысль об этом неотступно преследовала её. Она гнездилась и удобнее устраивалась в мозгу, всё больше обольщая простотой, и обещала такой сладостный и быстрый выход из мучительного ада, в котором женщина жила последние два года.

…У неё было всё: красивая и умная дочь, в скором будущем обещавшая стать талантливой художницей, заботливый, ласковый муж, дом - полная чаша, любимая и где-то даже творческая, как она любила пошутить, работа. Её товарки, такие же, как Полина, поварихи из небольшого ресторанчика на окраине Москвы завидовали ей, как сами говорили, «белой завистью». Только Поля не верила в искренность их слов. Зависть - она и есть зависть, как ни назови, хоть белая, хоть чёрная. Невозможно завидовать и испытывать радость, ведь зависть - один из семи смертных грехов. Вот, видно, и сглазили Полино счастье.
        Никогда не знаешь, с какой стороны беда придёт. Дашка - дочка их единственная росла, они с Васенькой горя не знали. Чудесный ребёнок, спокойный, усидчивый. Только, чтобы альбом и чем рисовать рядом было. Все равно что: мелки, краски, карандаши, материна косметика. Нет бумаги - не беда. Не раз им с Васенькой ремонт приходилось делать, Дашуткины шедевры на стенах заклеивать. После девятого класса вопрос не возник, где дальше продолжать дочке обучение. Конечно, в художественном училище. Нагрузки и требования там были жёсткими, но Даша вся светилась от радости. Только стала жаловаться на головные боли. Полина не тревожилась совсем, у самой голова частенько побаливала. Ведь твердят умные болванчики в телевизоре: то бури магнитные с вспышками на солнце налетят, то с экологией совсем в мегаполисе плохо.
        А потом Дашка, смущаясь, показала ей небольшие узелки, словно шарики под кожей в паху. Полина взяла на работе отгул и отправилась вместе с ней в районную поликлинику. Им дали кучу направлений на анализы. И уже через месяц в доме прописалось чудовище, имя которому «лимфосаркома». Дашка угасала, словно внутри сидела некая сущность, убавлявшая выключателем её силы. После второй химиотерапии она сказала матери, что больше на лечение не согласится. Полина не отходила от дочки, полностью перебравшись в её комнату. По ночам, лёжа без сна, слушала поверхностное дыхание Дашутки и вскакивала от каждого тихого стона. За день перед смертью дочь стала просить не поворачивать её на кровати лицом к стене. Она делала испуганные детские глаза и шептала: «Мам! Там лежит женщина, она такая страшная. Зачем ты впустила её?» У Полины, в буквальном смысле, оборвалось сердце. Она вспомнила покойную бабушку, которая незадолго до кончины просила Полю выгнать безобразного мужчину, сидевшего рядом с кроватью на стуле и пристально смотревшего на неё. Это всё в книгах, да в кино смерть в балахоне и с косой, а кто же знает, как
она выглядит на самом деле…
        Москва проснулась и загрохотала трамваями, отправлявшимися из депо на ежедневный маршрут. С шумным переполохом, озабоченные сборами перед долгой зимней миграцией птицы взмывали ненадолго в небеса и вновь всей стаей резко падали вниз, на облюбованное ими дерево. Сентябрьское утро уже слабо ластилось в чисто вымытое больничное окно, вырвав Полину из череды воспоминаний. Где-то в недрах коридора закопошилась медсестра, готовясь разносить градусники и сдавать дежурство. Здесь всё было, как в обычной больнице. И они назывались больными, с виду абсолютно здоровые люди.
        Маленький неврологический корпус, скрытый деревьями старого парка, стоял на отшибе территории ещё в девятнадцатом веке построенной меценатами Бахрушевыми больницы, являвшейся историко-архитектурным памятником города. Полина тихонько оделась, прихватила сигареты, неслышно выскользнула из палаты и спустилась вниз, на улицу. Осеннее солнце только окрашивало верхушки деревьев нежными жёлтыми мазками. В воздухе стоял тонкий и бередящий до слёз запах начавшей преть листвы, не испорченный ещё в столь раннее время бензиновыми выхлопами машин. Полина прикурила, медленно сошла со ступеней корпуса и углубилась в парк, думая о том, что совсем не готова к первому сеансу с психологом, назначенному ей лечащим врачом.

…Умерла Даша тихо, ночью во сне. Потом Полина простить себя не могла. То вовсе не спала, а тут, как убитая провалилась в сон. А когда проснулась, сразу поняла, что произошло. Одна она в комнате, нет больше дочери.
        Похороны и поминки плохо отложились в голове. Она тупо шла, куда говорили, как робот делала, что просили. Единственной отдушиной после смерти дочери стали для Полины долгие беседы с батюшкой Павлом, священником небольшой церкви - часовни, находившейся неподалёку от дома. Это был молодой коренастый мужчина с ласковым, как бы обволакивавшим взглядом и грудным рокотавшим басом, от которого у Полины кожа рук моментально покрывалась мурашками. От звука его голоса ей становилось легче, немного стихала отчаянная боль в сердце и вздохнуть она могла полной грудью. Она заворожено, глаза в глаза внимала его проповедям, и ей не хотелось, чтобы он прекращал говорить.
        Дома было плохо. Она не заметила, как они с Васенькой стали друг другу абсолютно чужими людьми. Муж смотрел на неё с пренебрежением, а иногда Полине казалось, что с укором и ненавистью, словно обвинял её в болезни и смерти дочери. Мол, не уследила и вовремя к жалобам не прислушалась. Так и сидели вечерами по разным комнатам. А потом, как это всегда бывает, совершенно случайно, перебирая бельё для закладки стирки в машинку, она в кармане Васечкиных джинсов нащупала какую-то бумажку. Вытащила её, развернула, чтобы посмотреть, может муж телефон чей-нибудь записал. Это оказалась записка весьма фривольного содержания от незнакомой ей женщины. Вечером она подошла к мужу, уставившемуся невидящим взглядом в телевизор и, молча, протянула ему листок. Васенька с такой злобой вырвал его из руки, что Полина отшатнулась в испуге. Потом, не сказав ни слова, оделся и ушёл, а напоследок так грохнул входной дверью, что со стены в коридоре упал плафон со светильника, разбился вдребезги и усеял весь пол острыми стрельчатыми осколками. Собирая их, Полина сильно порезала руку. Увидев, как из раны тонкой струйкой
потекла кровь, она горько зарыдала, осознав, что её семейная жизнь закончилась…
        Психолог, молодая миловидная шатенка, явно хотела казаться старше своих лет. Видимо, поэтому и носила очки с простыми стёклами в тёмной роговой оправе, несомненно, прибавляющие ей возраст. Но в восторженном энтузиазме, с которым она принялась тестировать её всеми методами подряд, Полина легко угадала недавнюю выпускницу института. На короткий миг она испытала капельку разочарования, хотя до этого уверяла себя, что никакие психологические уловки не в состоянии вывести её из тупика, в котором оказалась. Никто и никогда не поможет ей, и память - монстр, мучившая её долгими ночами рано или поздно загонит до края, не оставив возможности выбора.
        Она слушала докторшу в пол уха и наобум писала ответы в вопроснике. Выдумывала на что похожи нелепые кляксы на карточках, а сама мечтала быстрее уйти прочь из душного кабинета и от жизнерадостного идиотского щебета наивной и не битой ещё жизнью девчонки, корчившей из себя светило психологических наук. Она рвалась в старый парк, бродить по дорожкам, усыпанным резными, раскрашенными осенью, листьями, и слушать, как они шуршат под ногами. Любоваться яркими созвездьями астр на клумбах. Молча, курить и следить, как дым, устремившись в небеса тонкой струйкой, через мгновение растворяется в прозрачности прохладного уже воздуха сентября.

…Через месяц они с Васенькой развелись, и Полина фактически осталась бездомной. Нет, конечно, прописка в паспорте по старому месту жительства у неё была. Вместе с мамой и семьёй сестры, у которой было двое малышей - погодков, и третий уже шевелился в округлившемся животе. Но места там, в крохотной хрущёвской двушке Полине не было. Васенька теперь проживал в трёхкомнатных хоромах с молодой пассией, хитроглазой и пробивной девицей из небольшого села под Калугой. Та даже мать успела перевезти к себе, чтобы помогала ей по хозяйству и с ребёнком, которым молодуха вот-вот должна была разрешиться. Полина посчитала и поняла, что её предусмотрительный супруг новое чадо зачал, когда она билась раненой птицей над их, умиравшим от рака ребёнком. От такого предательства Полине становилось невыносимо мерзко и только в церкви у отца Павла отпускало.
        На работе ей теперь не завидовали «по-хорошему», а жалели. Но в этой жалости было что-то гадливое, неуловимая примесь удовлетворения. Начальство разрешило ей оставаться на ночь в одной из подсобок, с условием, что Поля будет принимать раннюю доставку продуктов…
        Полина лежала, отвернувшись лицом к стене, и делала вид, что спит. Уже два дня она принимала «таблетки радости», как здесь называли набор антидепрессантов и нейролептиков. Их глотали все, подписав предварительно письменное согласие с лечением этими препаратами. Она не чувствовала долгожданной эйфории, только отупение и сонливость, да к тому же появилась резко накатывавшая, горечью обжигавшая пищевод тошнота.
        Полина читала, что ранее здесь действительно стояла церковь, а из неё был ход в подземный склеп рода Бахрушевых. Но после революции церковь разрушили, а вход в склеп, где находилось семь гробов, замуровали. Так по сей день и оставался он не вскрытым. Но вступать в разговор и рассказывать им об этом, совсем не хотелось. Она ограничила общение краткими отрывистыми ответами. Или просто молчала и притворялась, что не слышала вопроса, обращённого к ней.
        Взять хоть Лику, высокую дебелую блондинку. Она попала в клинику после автокатастрофы, которую сама спровоцировала. По её вине погибло трое, среди них грудной ребёнок, но Лика зациклилась совсем не на этом. У неё появилась фобия руля, а вовсе не раскаянье, что гоняя с бешеной скоростью на крутой, купленной очередным папиком тачке, отправила на тот свет три человеческие жизни.
        У второй, Аллуси - так она всем представлялась, была не жизнь, а настоящий мексиканский сериал с бесконечными разборками с мужем и ухажёрами, появлявшимися в её любвеобильной постели, как грибочки в лесу после дождя. К тому же, она обожала детей и с удовольствием родила одного за другим пятерых от всех, кроме собственного мужа. Кто или что подвигло одураченного супруга озаботиться вопросом установления отцовства, Аллусе было неведомо. Скандал разгорелся страшный, с кровопролитием коварной изменщицы и переливавшимися всем радужным спектром синяками на Аллусином лице в течение трёх недель. Зато теперь рогоносец со всем выводком через день навещал благоверную. Они гуляли по парку и трогательно держались за руки, а малышня с писком носилась вокруг них, нарезая круги.

…Полина каждую свободную минуту стремилась в храм. Она помогала женщинам - служкам: очищала подсвечники от воска, протирала полы, за день затоптанные прихожанами. Поля пользовалась любой возможностью послушать отца Павла. Тот всегда с большим участием выслушивал её исповеди, завораживавшим голосом читал молитвы и цитировал отрывки из Библии. Его глаза при этом не отрывались от лица Полины и пристально, с ласковым прищуром следили за мельчайшими эмоциями, возникавшими на нём.
        В тот день Степанида подошла к ней, недобро зыркнула глазами и сказала, что батюшка велел Полине ризницу прибрать. Поля обрадовано подхватила ведро с водой и тряпку и поспешила туда, в надежде поговорить с отцом Павлом, чтобы хоть ненадолго облегчить сжимавшую сердце боль, если у того найдётся свободная минутка. Но батюшки в комнате не оказалось. Полина принялась за уборку, как обычно полностью погрузившись в мысли о покойной дочери. Поэтому она и не слышала, когда тихо вошёл отец Павел.
        А потом... Полина старалась забыть, как сильные руки схватили её, нагнувшуюся и вытиравшую пол, ещё сильнее переломив в поясе. Как одной рукой насильник зажимал ей рот, а второй задирал подол длинной юбки и рвал, стягивал вниз колготы и трусики. Как с утробным рыком терзал её лоно и через несколько минут, показавшихся Поле вечностью, отпустил её, растоптанную и униженную, не успевшую до конца обрести и уже потерявшую веру. Полина так и стояла, пока он, не произнеся ни слова, не вышел из ризницы. И только услышав, как с другой стороны повернулся в замке ключ, запирая её, кулём повалилась на пол и завыла. Сколько она так пролежала, Поля не знала. Потом долго стучала в закрытую дверь и просила, чтобы кто-нибудь выпустил её. Но в ответ услышала свирепый шёпот Степаниды: «Батюшка велел не выпускать, пока не вернётся. Не в себе ты! Бесы одолевают».
        В ризнице не было окон, а свет Полина погасила. В темноте ей стало легче, казалось, ничего вокруг нет, и её самой тоже больше нет. Дверь распахнулась неожиданно. Отец Павел, как ни в чем, ни бывало, пророкотал ласково: «Что же Вы, голубушка, без света-то? Негоже. Идёмте, Поленька, я отвезу Вас домой». Полина пошла за ним, едва передвигая ногами, позволила усадить себя в машину и довезти до работы, которая была её временным домом.
        Через несколько дней в кармане плаща, которой был на ней одет в тот день, она обнаружила маленькую бархатную коробочку с золотыми серьгами, усыпанными бриллиантовой крошкой. В церковь Поля больше не ходила. Зато пришла в неврологическое отделение клиники, после того, как её измучила бессонница…
        Тошнота стала постоянной Полиной гостьей. Лечащий врач, воспользовавшись тем, что больница многофункциональна, отправила её на осмотр ко всем имевшимся в ней специалистам.
        Пожилая врач - гинеколог, устало сняла одноразовые латексные перчатки, бросила их в корзину для мусора, вымыла руки и устроилась за столом. - Так, так… - просматривая записи в амбулаторной карте, произнесла она, - с чем вы у нас здесь лежите? Ага, соматические расстройства, начали курс антидепрессантов и нейролептиков. Ну, об этом с Вашим лечащим врачом. А вы, милочка, предупреждали его, что беременны? Вы ребёнка оставлять будете?»
        Полина вздрогнула и посмотрела на врача с сочувствием, словно та была слегка не в себе. - Какого ребёнка, доктор? - устало спросила она. - Вы посмотрите, сколько мне лет! Да и откуда ему взяться? - Детка, то, что вам сорок пять, вовсе не перестаёт оставлять вас женщиной, - дежурно улыбнулась ей врач. - Вы беременны, и срок уже пограничный. По моему мнению, около двенадцати недель. Так что, определяйтесь быстрее: оставите или решитесь на аборт. Исходя из этого, врач скорректирует ваше дальнейшее лечение.
        Поля вышла в парк. Но бродить не было сил, они как-то разом покинули её. Она присела на старую кособокую лавку, скрытую от людских глаз не сбросившим ещё листву кустарником. И калейдоскоп мыслей закружился в голове.
        Вечерело. Полина почувствовала, что её бьёт озноб. Дрожавшими руками вытащила сигарету из пачки и долго смотрела на неё. Потом поднесла ближе к лицу, вдохнула запах табака и, резко смяв её в кулаке, отбросила в сторону. Туда же швырнула и пачку. Она быстро поднялась со скамьи и пошла в корпус собирать вещи.
        Немного мистики.
        Ножки в валенках.
        Николка любил деревню. Вот где раздолье, красота. Выйдешь к околице - куда ни глянь, луга расстилаются. За ними леса густые - прегустые, дремучие - предремучие. В них ягод и грибов меряно - немеряно. Воздух вкусный, дышишь - не надышишься. Речка чистая и рыбалка отменная: что летом, что зимой. Снег белый, пушистый, нетронутый. Упадёшь в него, как в перину пуховую. Лыжи с коньками, да катание на санках с гор крутых в Глиняном лоску. Молоко от коровы парное с краюхой свежеиспечённого матерью хлеба. Эх, что там говорить! Любил Николка деревню.
        В городе чего хорошего? Машин полно, носятся по дорогам, гудят, бибикают. Все люди хмурые, неприветливые, спешат по важным делам. Не здоровается никто ни с кем. Хотя, конечно, народу-то сколько. Будешь здороваться целый день, язык отвалится. Когда батя брал его с собой единственный раз в город, Николка каждому встречному - поперечному здоровья желал. Люди, кто удивлялся, кто нет, по большей части отвечали, но некоторые, не обращая внимания, мимо проходили. А снег там грязный, серый, лежалый. Разве это снег? Как в таком поваляешься? Подбросишь охапку вверх и будешь весь в грязи.
        Одно мальчика поразило: метро! Здорово: на лестницу встал, и она везёт тебя сама. Внизу красотища такая: на стенах выложенные из мозаики картинки с красноармейцами и статуи разные. Даже с собакой есть! Николка, как увидел её, сразу Бурана вспомнил. Эх, наверно, на цепи сидит, томится. Мама не спустит его, пока Николка с отцом в городе. Ведь будет, как шальной, по деревне носиться, Николку искать да народ пугать. С виду Буран - чистый волчара. Может, и правда волк. Батя его щенком возле леса нашёл. Потом дядька Прохор говорил, что на лугу за деревней волчицу несколько раз видел, да у Грачёвых козёл Борька пропал. Одна растрёпанная веревка на колу болталась.
        В общем, не понравился Николке город. Он ему злого майского жука, жужжащего в спичечном коробке, напоминал шумом. Хотя каждому своё. На лето к Нылкиным и Агаповым дачники приезжают, чтобы дети на свежем воздухе побыли. Так Генка с Лизкой вечно задаются, что они городские. И кино посмотреть в кинотеатре самое новое можно, и конфеты в магазинах шоколадные продаются. А в деревенском сельпо, только слипшиеся карамельки без фантиков, да «Тимур и его команда» и «Чапаев» в клубе по субботам.
        Николка и его закадычный дружок Виталька порой на крик срывались, доказывая городским зазнайкам, что в деревне лучше. Но что с них толку, с неженок,
«девчонок»? Лизка хоть на самом деле девочка. А Генка? Вот ведь «кисейная барышня» в штанах. Чуть что - сразу в слёзы. Ой-ой, пальчик порезал, пчела укусила, занозу посадил, ногу подвернул, с тарзанки свалился. И так целыми днями. Нытик, он и есть нытик. Так между собой Николка с Виталькой считали.
        Но всё равно, когда дачники приезжали на каникулы, ребята играли с ними. Иначе, себе дороже выходило. Тётка Серафима Нылкина, моментально к маманьке жаловаться бежит, мол, Николка - злодей Генашу обижает. А мать у Николки на расправу скорая, и рука у неё тяжёлая. Долго разбираться не будет, выдерет «по первое число», и весь сказ. Как в тот раз, когда Николка случайно у отца в старом ватнике мятую пачку «Дымка» нашёл. Он сразу представлять начал, как они с Виталькой костерок запалят, и тут он папироску вытащит и закурит небрежно. Вот Виталя глаза вытаращит! Ну, и решил прорепетировать эту небрежность при прикуривании. Отрепетировал. Мать как раз мимо шла, свинье давать собиралась и ботву несла для пойла. Вытащила его за ухо из туалета, да такую «Кузькину мать» показала отцовским солдатским ремнём! Николка сам хорош, нашёл место, где спрятаться.
        Короче, может, и не очень ребятам того хотелось, но играли они с городскими вместе. Игры, как игры: прятки, штандер - стоп, вышибалы. На речке, загорая, в карты: в "дурака" и "пьяницу" перекидывались. Но самая любимая игра - войнушка. Простора для детской фантазии хватало с избытком, места для проведения воображаемых сражений тоже. У ребят было всё: землянка, вырытая в Глиняном лоску и окопы - ямы, оставшиеся от забора глины для постройки печей. Даже «катюша» из колесной пары телеги и ствола, поваленной во время грозы, берёзы. Они представляли, что солдаты, а Лизка медсестра, таскавшая их с поля боя и делавшая перевязки. Только уговор такой: на кладбище не играть.
        На довольно крутом пригорке недалеко от деревни располагалось местное кладбище. Домов рядом не было, никому не нравилось такое соседство. Только крохотная сторожка тётки Зинаиды стояла на самом краю. Тётка Зинаида считалась кладбищенской сторожихой. Только кого там караулить, мертвяков что ли? Так куда они убегут?
        Мёртвых Николка не боялся, считал мистические рассказы о них выдумками. И на кладбище играть не из-за страха не хотел ходить. Просто нехорошо это. Те, которые там лежат, больше ни солнышка, ни леса не увидят. Теперь что, бегать между могил и радоваться жизни? Нехорошо, и весь сказ.
        Виталя, наоборот, до одури боялся мертвяков, леших, домовых, баб ёг, колдуний и прочую несуществующую чушь. Однако это не мешало ему на костре стараться всех напугать непонятно откуда возникавшими в его голове, страшными историями. Когда приятель заводил очередную байку: «В чёрном, чёрном городе, на чёрной, чёрной улице…» Николка всегда предупреждал: «Виталька, провожать не пойду». Друг храбрился, говорил, что не надо, он вообще ничего не боится. Но перед тем как расходиться, начинал озираться по сторонам, вздрагивать от шорохов и треска деревьев. В итоге Николке приходилось плестись с ним на другой конец деревни. И всю дорогу ещё уговаривать, что нет ничего страшного.
        Но в тот день произошло событие, из-за которого мальчик перед самым заходом солнца оказался на кладбище. Это рохля Генаша во всём виноват. Что этого недотёпу занесло на погост, где он потерял армейские часы деда, подаренные тому комполка? Генка рыдал так жалобно, расписывал в красках все наказания, которые обрушатся на его непутёвую головушку, что сердце Николки дрогнуло.
        «Ладно, пошли…» - согласился он и пристально взглянул на Витальку.
        Приятель сразу съёжился и залепетал: «Никол, ты знаешь. Мамка сказала, ну, это, короче, мне домой надо, а то батя прибьёт…Поздно уже, и…»
        «Трус!» - весомо припечатал Николка.
        Он развернулся и пошел по направлению к кладбищу, ожидая, что друг вот-вот догонит, положит руку на плечо, и они пойдут вместе. Но этого не произошло. Никто его так и не догнал, и Никола горестно подумал: « А есть вообще настоящая дружба?»
        Поднявшись на пригорок, он ступил на территорию кладбища. Солнце садилось, и длинные тени лежали на земле. Стояла звенящая тишина. И ни ветерка. Николка шёл между могил, внимательно глядя под ноги. «Ну, где этот раззява мог часы уронить? Разве найдёшь их здесь? Вон, какая трава, местами по пояс вымахала».
        Кладбище зарастало травой. Некоторые могилы тех, кто был похоронен сравнительно недавно, родственники ещё посещали, убирая на них два раза в год: перед Пасхой и в Родительское воскресенье. Николка знал об этом, потому что мать с отцом приводили его на могилы бабушки и деда. Поэтому он и не боялся ничуть. Но чем ниже садилось солнце, и сильнее удлинялись тени, тем тревожнее становилось на душе. Сразу начали вспоминаться дурацкие страшилки Витальки: «гроб на колёсиках» и другая белиберда.
        «Мать прибьёт, если узнает», - подумал Николка.
        Вдруг краем глаза он заметил, что трава слева от него зашевелилась. Резко развернувшись всем корпусом в ту сторону, никого там не увидел. Только трава колыхалась, будто кто-то невидимый шёл сквозь неё.
        «Вдруг это волк? - подумал Николка, с опаской глянув на черневший вдали лес. - Недавно папаня рассказывал, что мужики в лесу здоровущего волка видели. Глаза, говорили, такие умные у него. Смотрит пристально, как человек. Отец ещё смеялся, что после Матрёниной самогонки, не то, что волка увидишь, черти рогатые «барыню» плясать будут. Вдруг, правда, волк? Чего делать-то? Бежать или столбом стоять, пока не слопает?»
        Николка повернулся, чтобы дать дёру, и подпрыгнул на месте от испуга и неожиданности. Перед ним стояла тётка Зинаида, та самая кладбищенская сторожиха. В деревне, ко всему прочему, шептались, что она ещё и ведьма. Николка, спросивший об этом у матери, услыхал такой ответ: «Может и ведьма. Только ведьмы вряд ли бывают несчастными. Обязательно что-нибудь хорошее себе наколдуют. Не слушай ты ерунды, сынок. Лучше пойди, скотине дай. Это люди от злобы и невежества болтают почём зря».
        И сколько потом не пытал её Николка, с чего это тётка Зинаида несчастная, мать только отмахивалась от него.
        Тётка Зинаида тем временем строго, с прищуром смотрела на мальчика, словно букашку неведомую увидала перед собой.
        «Это чей ты такой будешь? Ну-ка, ну-ка? А, так Вальки Авдеевой! Хорошая мать у тебя, порядочная баба, работящая. Да и отец твой мастер на все руки. Не запойный, не драчун. Что же, семя видно подкачало. Ты что, лихоманец, под ночь по кладбищу шастаешь? Покой мёртвых нарушаешь? Нет в нынешнем поколении никакого уважения. Нет, чтобы родителям помогать, он на погост притопал. А ну, геть отсюда, чтоб духу твоего здесь не было».
        От испуга и неожиданности, не в силах слово сказать, Николка только рот разевал. Наконец, он выдавил нечто невразумительное: «Я тут, э…мы тут, вы не видели?»
        «Говори яснее - прикрикнула на него тётка Зинаида. - Зачем на кладбище толчёшься? Какую пакость затеваешь? Или дурачок ты? Вроде не похож».
        Николка собрался с мыслями.
        «Простите, тётка Зинаида, - зачастил он. - Не хотел я ничего плохого. Просто Генаша, дачник Нылкиных, дедовы командирские часы на кладбище потерял. Вот я и пошёл искать. Ну, чтоб для Генки, значит. Ведь дед его выдерет, мама не горюй. Вот я и хотел помочь».
        « Сам он что же? Струсил? Ты, значит, герой по кладбищам лазить? Иди с глаз моих долой. Твоему другу выволочка на пользу пойдёт, нечего без спроса брать. Не тобой положено, не тобой возьмется. Ну!» - приказала тётка Зинаида.
        И тут уж Николка бросился наутёк.
        Дома он, конечно, ничего не рассказал. Схватил со стола холодную отварную картофелину и горбушку чёрного хлеба и мышью прошмыгнул мимо зала, где мать с отцом телевизор смотрели. Хорошо, что показывали «Семнадцать мгновений весны», иначе позднее возвращение ему бы с рук не сошло.
        Утром Генка прибежал с вопросом: нашёл ли Николка часы на кладбище? Тот не стал рассказывать о встрече с тёткой Зинаидой, только коротко ответил - нет. На Витальку Никола сердился. Друг называется. Спокойно бросил одного, сам домой побежал смотреть кино. Но приятель, как ни в чем, ни бывало, с утра примчался и стал звать на рыбалку. Николка не умел долго дуться, обрадовался, собрал удочку, копнул червей в компостной куче, и мальчишки отправились к озеру.
        Озеро было расположено в лесу. Ходу до него от деревни минут сорок. Николка всегда с собой Бурана брал, но сегодня того где-то черти носили. Даже удивительно: обычно сидит возле крыльца, набок свесив язык, Николку дожидается. Будто знает, что на рыбалку пойдут. Мальчик спросил у матери: не видела ли она пса? Мать ответила, что этот дьявол ночью так выл, мочи не было терпеть. Она вышла, спустила кобеля с цепи, и до сих пор он не вернулся.
        Так и пошли они вдвоём. В лесу было хорошо, приближавшаяся жара вовсе не чувствовалась. Николка, наконец, сменил гнев на милость и всю дорогу рассказывал другу про встречу с кладбищенской сторожихой, не забыв приукрасить рассказ пугающими подробностями. Виталька слушал с открытым ртом, в особо страшных местах ойкал и озирался по сторонам.
        Наконец добрались до озера. Ребята расположились на берегу, закинули нехитрые снасти и замолчали. И вдруг начался такой клёв! Николка никогда не верил россказням рыбаков, что можно рыбины одну за другой таскать. Думал, бахвалятся, но тут! Они с Виталькой не успевали червей насаживать. И надо же было такому случиться: зацепился крючок Виталькиной удочки за коряжину. Друг заныл, запричитал, поглядывая косо на Николку. Дескать, горло недавно болело, да в воду ему нельзя. Мамка сказала, что осложнение получится. Николка слушал его, слушал, махнул рукой, разулся, снял штаны и рубаху и полез.
        Дно в озере было противное, илистое.
        «Небось, пиявок нахватаю. Фу, гадость…» - только и успел подумать Николка, как дно вдруг резко ушло из-под ног.
        Он с головой погрузился под воду. Вообще-то, мальчик плавал достаточно хорошо, по-собачьи, так назывался у них с ребятами этот стиль плавания. Но от неожиданности и оттого, что не мог достать ногами до дна, чтобы оттолкнуться, он начал тонуть. Голова то ненадолго оказывалась над водой, то полностью погружалась под воду. Паника постепенно овладевала Николкой, движения становились всё хаотичнее и беспорядочнее. Когда он в последний раз смог вынырнуть, увидел, что друг убегает прочь от озера по протоптанной дорожке, уводившей к деревне. Сил бороться не осталось, и Николка стал опускаться ко дну. Вода была тёмной и мутной, водоросли и тина плавали в ней. Мальчик из последних сил задерживал дыхание, чтобы не впустить воду в легкие. Но он порядком нахлебался воды, когда барахтался у поверхности. В ушах зазвенело, воздуха не осталось совсем. В этот момент Николка увидел перед собой лицо девочки с длинными белыми волосами.
        «Русалка…» - подумал он и сделал вдох.
        Мальчика долго рвало, противно отдававшей тиной, озёрной водой. Виталька сидел рядом и в сочных красках расписывал, какой он молодец. Ведь это он, а не кто-то другой спас Николку. Теперь ему могут дать медаль, а то и целый орден за спасение утопающего. Николка вяло слушал, думая о видении под водой.
        «Почудилось… Девочка там откуда? Под водой люди не живут. Лицо её я запомнил, красивая она. Господи, Виталька! Когда же ты замолчишь? А почему волосы у тебя совсем сухие? Если ты меня спасал, то нырял бы с головой. Но ведь нырять ты не умеешь. У тебя задняя часть из воды, как поплавок торчит. Так была девочка или нет?» - беспокойными птичками бились мысли в голове Николки.
        Дорога домой показалась бесконечной. Что рассказывал Виталя родителям, он не слушал. Прошёл в комнату, лёг на кровать и сразу забылся беспокойным сном. Сквозь сон Николка чувствовал, как мама несколько раз подходила и нежно клала руку на лоб, проверяя, нет ли у него температуры. И ещё ему снилась девочка с длинными белыми волосами. Она смеялась, и смех её звенел, как хрустальные колокольчики, звенел, звенел…
        Николка проснулся от звона. Мама мыла банки под молоко. Он чувствовал себя абсолютно здоровым.
        «Как ты, сынок? Мы так перепугались с отцом. Какой Виталик молодец, настоящий друг, не бросил тебя. Я не знаю, как бы мы без тебя, сынок», - начала мама, увидев Николку.
        «Не волнуйся, всё хорошо. Я люблю тебя, мам!» - мальчик налил в большую отцовскую кружку молока, отломил огромный ломоть хлеба и вышел на крыльцо.
        Он уселся на нагретые солнцем ступеньки и стал уплетать хлеб, запивая его ещё тёплым парным молоком. Все было необыкновенно вкусным сегодня. И день необыкновенно ярким. Солнце нежно грело кожу, а не обжигало раскалёнными лучами.
        «Это всё таким мне кажется, потому что я мог умереть вчера. Я почти умирал там, под водой. Кто она, эта девочка?» - неспешно размышлял он.
        Вдруг Николка замер с непрожёванным куском во рту. На тропинке перед домом, в пыли стали отчётливо проявляться следы, словно шёл невидимый маленький человек или ребёнок. Следы дошли до травы, где их увидеть уже было невозможно. И опять Николка явственно услышал хрустальный смех из сна. Он побежал в дом, чтобы матери рассказать, но передумал. Не дай бог, испугает её. Ещё подумает, что у него с головой непорядок после вчерашнего утопления.
        Мальчик прошёл в комнату, прилёг на кровать и задумался.
        «Не мог меня Виталька спасти, и всё тут. Я видел, как он убегал по тропинке. И волосы у него были совершенно сухие, когда я очнулся. Плавает он хуже меня, и нырять вообще не умеет. Надо честно признаться хоть самому себе, что мой друг трус. А может это он? Просто померещилось всё: побег Витальки, девочка, теперь ещё следы невидимых ног. Может это следы девочки? Несуществующей, да? Привидения что ли? Или ожившего мертвеца? - зябко передёрнулся Николка. - Теперь я, как Виталька, во всякую муть загробную верить начинаю».
        Мальчик взглядом блуждал по комнате. Стоп. Что это блестит на подоконнике? Николка приподнялся на кровати, присмотрелся, и сердце сначала ухнуло в пятки, а потом подпрыгнуло к горлу и застучало часто-часто. На подоконнике лежали командирские часы Генашиного деда.
        После долгих раздумий Николка надел белую рубаху, пригладил с помощью воды и гребня непокорные вихры и отправился на кладбище. Единственное разумное объяснение появления часов на подоконнике, пришедшее мальчику в голову: тётка Зинаида нашла их и, незаметно подойдя к окну, оставила там. Он подошёл к кладбищенской сторожке и робко постучал в дверь.
        «Тётка Зинаида, можно войти? Это я, Никола Авдеев», - громко сказал мальчик и, не дождавшись ответа, постучал ещё раз.
        Тишина. Он толкнул дверь, она, протяжно скрипнув, отворилась. Мальчик с опаской ступил в тёмные сени. По стенам висели пучки сушёных трав, которые пахли остро и пряно. Дверь в комнату была открыта. Николка с опаской заглянул туда, но тётки Зинаиды и там не было. Он решился войти. В комнате было чисто и приятно пахло свежестью и цветами. На огромном старом комоде стояло много фотографий и свечей. Николка приблизился и с интересом стал разглядывать снимки. Это были очень старые фотографии. Николка видел такие в книге по истории: мужчины во фраках и мундирах царской армии, женщины в кружевных платьях и огромных шляпах. И красивая молодая девушка с маленькой белокурой девчушкой на руках. Николка остолбенел. Как в замедленной съёмке, он протянул руку и взял фотографию смеющейся девочки с длинными белыми волосами. Той самой подводной русалки. Снимок был в тонкой чёрной рамке под стеклом.
        Но тут же услышал: « Положи на место».
        Мальчик вздрогнул и выронил фотографию. Рамка треснула, а стекло разбилось вдребезги. Николка растерянно смотрел под ноги, потом присел на корточки и стал собирать осколки с пола.
        «Я что, звала тебя в гости? Зачем заявился, да ещё по дому лазаешь? Отвечай, кого спрашивают!» - притопнула ногой рассерженная старуха.
        От испуга рука мальчика дрогнула, и он порезался осколком. Несколько капель крови упали на фотографию. Николка подумал, что теперь тётка Зинаида начнёт ругать его ещё сильнее. Он втянул голову в плечи и замер, как нахохленный птенец. Мальчик покосился на фотографию и с удивлением увидел, что капли крови, попавшие на снимок, исчезают на глазах, словно втягиваются внутрь изображения. Тётка Зинаида охнула, схватила его за руку и потащила прочь из дома.
        «Откуда ты только на мою голову взялся? Вот не было печали. Сгинь, чтоб я тебя не видела больше!» - «Постойте, тётка Зинаида, да послушайте же меня!» - взмолился Николка, и откуда только смелость взялась.
        Он начал сбивчиво рассказывать об озере и девочке под водой, и о следах в пыли и, наконец, спросил: «Вы ведь принесли и на подоконник положили Генкины часы? Ой, забыл! Спасибо Вам, тётка Зинаида!»
        За рассказом Николка не заметил, как изменилась в лице старуха. Поначалу сердитое его выражение к концу Николкиной речи и вовсе стало мрачнее тучи.
        «Вот что, парень! Ты больше не ходи сюда. Слышишь? Как бы худа не было!» - приказала старуха.
        «Да какого худа, тётка Зинаида! - взмолился Николка. - Девочка на вашей фотографии вылитая та, что меня спасла. Скажите мне, где она живёт? Я пойду к ней. Она же необыкновенная!»
        Лицо тётки Зинаиды дрогнуло, и Николке показалось, что оно искривится в жалобной гримасе, и старуха заплачет. Но через секунду оно опять окаменело, а тётка Зинаида сказала: «Я знаю». Отвернулась, вошла в избу и закрыла дверь.
        Николка вернулся домой с твёрдым решением, чего бы ни стоило, выпытать у матери про тётку Зинаиду всё, что она знает. Конечно, сохранив в тайне девочку и следы. Ни к чему мать пугать. Та, как всегда, была занята их обширным хозяйством. На подворье были свиньи, корова, пяток коз, куры, гуси и даже «экзотический», смеялась мать, индюк Хоттабыч. Прозвище придумал отец, которого вредная птица любила и всегда бегала за ним, как собака. При виде Николки индюк раздувался, начинал злобно курлыкать и трясти бородой. И не попадайся тогда ему под клюв, обязательно щипнёт. А потом важный ходит по двору, как хозяин. Мальчик его невзлюбил и остерегался.
        Николка помогал матери, а сам, пытаясь зайти издалека, про историю деревни спрашивал. Но все его вопросы непременно к тётке Зинаиде сводились. Мать - не глупая женщина, прекрасно все Николкины уловки видела и отговаривалась от них, как могла. Но за день мальчик замучил её расспросами. Она уж и прикрикивала на него. Нет, прилип, как банный лист. Решила мать рассказать сыну правду о тётке Зинаиде, вон какой парень большой стал. Посадила она мальчика перед собой.
        «Не отстанешь ведь ты. Так слушай. Давно это было. Тётке Зинаиде годков уже девяносто, поди. Родилась она в прошлом веке. Знатного рода, говорят, была. Какая-то княгиня. Ну, не важно. Влюбилась она в простого селянина, а обручена была с сыном богатого графа, и свадьбу скоро играть собирались. Матушка графского сына, то есть графиня старая, спиритизмом занималась. Духов разных из загробной жизни вызывала. В общем, колдунья. Тьфу-тьфу-тьфу, не к ночи будет помянуто, - мать быстро перекрестилась три раза. - Так вот. Зинаида убежала с возлюбленным прямо из-под венца. Молодой граф позора такого не пережил, взял и застрелился в ту же ночь. А старая графиня прокляла Зинаиду и её будущих детей и внуков, и правнуков до седьмого колена. Только никаких колен не будет. Родилась у Зинаиды дочка единственная - Маруся. Они с мужем души в ней не чаяли. Девочка умница была, да красоты, говорят, сказочной. Тяжело жилось Зинаиде с мужем и дочерью, бедствовали они сильно, но ещё тяжелее стало, когда кормильца на Первую Мировую войну забрали, в шестнадцатом году она началась. Остались они с дочкой вдвоём, потом
революция, Гражданская. Сгинул муж Зинаиды, без вести пропал».
        «А девочка?» - с замиранием сердца спросил Николка.
        «А девочка - лет десять ей тогда было, зимой пошла за хворостом к лесу. Мать не разрешила, но она не послушалась, тайком убежала. Уже и смеркаться начало - нет Маруси. Бросилась Зинаида на улицу, бегала, звала. Мужики деревенские с ней к лесу с самодельными факелами и топорами пошли. Искали, кричали, да всё без толку. Только в глуши леса волк выл - завывал протяжно и тоскливо. В неверном свете факела заметила Зинаида нечто тёмное на снегу. Ближе подошла, пригляделась и упала женщина без чувств: не снегу Марусины валеночки стояли, в них только ножки до колен остались целыми, всё остальное съели волки. Так потом и похоронили эти ножки вместе с валеночками. Зинаида с той поры странная стала, нелюдимая, говорят, колдовством занялась. На кладбище поселилась, Марусину могилку охраняет. Но не верю я всему, что люди болтают».
        Мальчик был ошарашен: «Что же это получается? Значит прав был Виталька, когда говорил, что мертвяки оживать могут? Люди уже в космос почти двадцать лет летают, атомы - нейтроны всякие изучают. А тут мёртвые из могилок выходят? Но по-другому объяснить всё, что происходит со мной, невозможно».
        С такими мыслями Николка и уснул той ночью. Опять ему девочка снилась и смех. Так Николке хорошо и радостно от смеха того становилось, что душа пела.
        Утром он собрался и, невзирая на запрет, снова отправился к тётке Зинаиде на кладбище. Ещё топорик с собой захватил, который отец подарил весной. Он заметил, что не переколотые дрова рядом с избушкой навалены. Ну как это старуха девяностолетняя, скажите на милость, переколоть их сможет? Тётки Зинаиды возле дома он не нашёл. Сторожка была закрыта, так Николка, чтоб время зря не терять, сразу за дрова принялся. Колол он долго.
        Больше часа прошло, пока голос за спиной услышал: «Опять ты, настырный?» - «Я, тётка Зинаида! Только батя говорит, что я настойчивый». - «Молодец, за словом в карман не полезешь. Ладно, настойчивый, пойдём, я тебя чаем напою. Заслужил».
        Николка поначалу ушам не поверил. Потом они с тёткой Зинаидой долго пили чай с таким вкусным малиновым вареньем, что мальчик чуть язык не проглотил. Ещё с баранками, которые старушка в местном сельпо купила. И разговаривали. Тётка Зинаида его обо всём спрашивала: и про мать с отцом, и про хозяйство, и про школу, и особенно про друга, Витальку. Когда он стал сокрушаться, что Буран уже два дня домой не возвращается, странные слова сказала тётка Зинаида: «Ты пока не жди его, вдвоём им в деревне не ужиться».
        Мальчику совсем не хотелось уходить от старушки. Она знала множество интересных историй, да и рассказчицей была знатной. Провожая его, тётка Зинаида сказала ещё нечто любопытное: «Ты, Николка, отныне наблюдай, что за люди рядом с тобой. Может, ненужный человек близко, для тебя опасный».
        Николка даже фыркнул, не удержался. Это кто же опасный: мать с батяней что ли, или Виталька? А тетка Зинаида рассердилась: «Ты не фыркай, а слушай старуху. Зря говорить не буду. Беда, видать, где-то рядом притаилась».
        Так Николка и повадился к старушке ходить. То дрова порубит, то воды натаскает, то на маленьком огородике гряды польёт да сорняки выполет. Подружились они. Тётка Зинаида не гнала его больше. Полюбила она мальчика за открытость, доброту и честность. Незаметно пролетело лето.
        Начался учебный год. В первый школьный день, на торжественной линейке, на виду у всей школы председатель сельсовета вручил медаль «За спасение утопающего» и самому первому в их классе повязал пионерский галстук его другу Витальке. Николке хотелось закричать на весь свет, что всё неправда, лгуну и трусу не повязывают галстук, и медаль заслужить надо. Но как он всё объяснит? Меня привидение спасло? Да его в школе потом засмеют. Целый день Николка ходил сам не свой. А Виталька, наоборот, надутый от гордости. «Прямо, как наш индюк Хоттабыч, - думал Николка. - И ведь не стыдно ему ни капельки».
        Витальке было не стыдно. Он грелся в лучах славы. Девчонки крутились вокруг него и пищали: «Ах, какой ты смелый! Ой, какой ты бесстрашный!» Ребята тоже без конца подбегали посмотреть на медаль. Даже десятиклассники подходили, чтобы ему руку пожать. Николке всё это было неприятно. После уроков он постарался быстрее уйти, чтобы не возвращаться вместе с Виталькой.
        Вечером мальчик не утерпел, пошёл к другу и прямо спросил у того: «Зачем обманываешь, Виталя? Я же видел, как ты к деревне убегал. Ты ведь и плавать не умеешь толком, и нырять. Не ты меня спас. Кто-то другой, но не ты». Виталька молчал, сопел и смотрел в сторону. Лицо у него стало пунцовым, глаза налились слезами. «Кто-то? Нет у тебя доказательств никаких! Моя медаль, моя! Ни за что я её не отдам! Ты просто завидуешь!» - вскинулся на крик Виталька.
        «Подлости не завидуют…» - тихо сказал Николка и ушёл. С того дня их дружба дала трещину.
        Николка всё так же бегал к тётке Зинаиде: то по хозяйству помочь, то просто поговорить со старухой. С Виталькой он не гулял, виделись мальчики только в школе. Ребята в классе осуждали Николу. Учительница говорила ему, что надо уметь быть благодарным, ведь друг тебе жизнь спас. Николка только зубы сжимал крепче. Так до Нового года и шло: Николка сам по себе, и Виталька тоже. Но детские размолвки скоротечны. На Новогоднем утреннике в школе друзья помирились. Все обиды были забыты, мальчишки веселились от души. Вместе домой пошли, и опять Николке пришлось провожать мнительного приятеля. Виталька всю дорогу озирался, вздрагивал и хватал Николку за руку.
        «Ну что ты, как девчонка, вечно всего боишься? Ещё медаль носишь и галстук пионерский», - подначил его Никола.
        «Да-а-а-а… - заныл Виталька. - Хорошо тебе говорить. Со мной в последние дни странные вещи происходят. Вот я что-нибудь положу, потом ищу, ищу - найти не могу. Помнишь, пару по географии за контурную карту получил, ну, что не принёс её? Помнишь?»
        Виталька выжидающе посмотрел на Николку и опять принялся жаловаться.
        «Я эту карту обыскался, а потом её маманя на скотном нашла. Как она туда попала? Ты же знаешь, меня мать не заставляет за скотиной ходить, не как некоторых, - не удержался он в ответ подковырнуть друга. - И спать я стал плохо, то трещит, то стучит что-то в стене. Мухтар воет каждую ночь. Мать волнуется, мол, это нехорошо, к покойнику. И ещё поутру я следы вокруг дома видел. Ночью снега много нападало, он нехоженый лежал. А следочки маленькие такие, возле моего окна весь снег ими утоптан».
        Проводил Николка друга, у самого тревожно на душе. Прямо сейчас бы к тётке Зинаиде побежал, рассказал о следах.
        «Может из класса кто озорничает?» - успокаивал себя мальчик.
        Утром, чуть рассвело, он помчался на кладбище. Николка передал старушке вечерний разговор и обеспокоенно спросил: «Что делать, тётка Зинаида? Что вокруг Витальки происходит? Он, конечно, не порядочно иногда поступает, но он мой друг. Я зла ему не хочу». Старуха сидела, молчала, только губами шевелила, будто жевала. Никола ждал. Наконец, она резко встала, словно приняла важное решение. «Пойдём…» - тихо ему сказала и начала одеваться. Ещё взяла она с собой воды в ведре и кружку.
        Шли они недолго. Остановились у Марусиной могилы, возле которой стояла раскидистая, покрытая инеем берёза. Крест на могилке большой деревянный, в него фотография под стеклом вставлена: красивая смеющаяся девочка с длинными белыми волосами. «Поливай!» - приказала тётка Зинаида.
        «Что поливай?» - не понял Николка.
        «Могилу поливай, да помалкивай! - прикрикнула старуха и тут же громко начала: - Душа, душа, где ты бродила?
        Где б ни была, ступай до тела.
        До Марусиных очей,
        До Марусиных костей.
        До Марусиных рук,
        До Марусиных ног».
        Так отчитала тётка Зинаида три раза. Николка всю воду из ведра вылил, и пошли они в сторожку. Пили чай, как всегда, с вкусным малиновым вареньем, только тётка Зинаида молчала, да и мальчику разговаривать не хотелось.
        Через три дня Виталька прибежал: весёлый, довольный. Стал звать на горку кататься. Обычно ребята в Глиняном лоску катались, горы там крутые. Что в этот раз их привело к реке, Николка сам не мог понять. Речка протекала между двух очень крутых берегов. Пожалуй, горы здесь были ещё выше, чем в лоску. Так как ребята катались на оцинкованном корыте, то скорость, с которой летало их средство передвижения, была прямо таки сверхбыстрая. Дети катались довольно долго. Зимой рано темнеет. Уже луна на небе появилась. Она была огромная, как блин, и ярко - ярко оранжевая. Зловещая, сказал бы Николка. Они решили скатиться последний раз, уселись, оттолкнулись и покатились. Всё быстрее и быстрее, и быстрее! Их вынесло на середину реки. Корыто остановилось, мальчики встали, чтобы вылезти. Вдруг раздался резкий треск, лёд лопнул, и корыто вместе с ребятами погрузилось в воду. Виталька завизжал и начал цепляться за Николку, топя его. Николка, с трудом оторвал его руки от себя и попытался снизу выпихнуть друга на лёд. Сначала лёд обламывался под весом мальчика, но в какой-то момент получилось, лёд выдержал. Вот уже
Витальке удалось вылезти до бёдер, потом ещё и ещё. Он полз по льду, оставляя Николу, барахтавшимся в полынье.
        «Опять бросил, предатель», - думал мальчик.
        Тяжелая мокрая одежда и валенки тянули камнем вниз. Никола замёрз. Он надеялся, что Виталька пришлёт помощь. Время шло, а помощь не приходила. Последнее, что увидел мальчик перед тем, как впасть в забытьё, были маленькие валенки. Они быстро пробежали по льду возле полыньи перед лицом Николки, и его сознание отключилось. Потом мальчику казалось, что его били по щекам, переворачивали, трясли, несли. Кто, куда, зачем, он не понимал. И ничего не хотел, только спать, спать. Сон наваливался, как толстое душное одеяло. Тяжело дышать, нечем. И опять смех. Хрустальные колокольчики.
        «Маруся, Маруся…» - шептал он в бреду долгие три дня.
        …Его нашла тётка Зинаида. Что привело старуху на речку, родителям мальчика она так и не сказала. От счастья, что сын жив, они её не очень расспрашивали. А потом спросить стало некого. Пока Николка болел, тётка Зинаида умерла. Мама говорила, что старуха радостная уходила и у порога сказала, что её девочка своё предназначение выполнила: спасла чистую душу. Теперь всем покой будет. С тем и ушла…
        Витальку он больше не встречал. Родители приятеля на заработки в город подались, всё продали спешно и уехали. Да и к лучшему. Друг Виталя был никудышный. Буран снова вернулся домой: худющий и с оборванным ухом. Никогда пёс больше не убегал и везде бегал за Николкой.
        На могилки Маруси и тётки Зинаиды Никола по сей день ходит. Только не два раза в год, перед праздниками престольными, а как на душе тяжело, да выговориться хочется. Ни следов, ни валеночек маленьких он больше не видел. Зато точно знает, что летая в космос и изучая атомы - нейтроны, можно верить в чудеса.
        Проклятье Гипербореи.
        Изрядно выпивший Игнат шептал что-то на ушко новенькой, которая разделила в этом году с Ольгой женскую составляющую их сплочённой в ежегодных вылазках на Север команды. Она так и не поняла толком, кто её пригласил, эту фифу по имени Лика, которая понятия не имела о походной жизни. Парни мямлили что-то нечленораздельное и отводили глаза. А все бытовые проблемы так и остались на хрупких плечах Ольги, только ещё утяжелённые расфуфыренной лентяйкой.
        Игнат поначалу не обращал на новенькую внимания, но Ольга несколько раз ловила его взгляд, остановившийся на девице, и выражение глаз ей совершенно не нравилось.
«У него кобелиный взгляд», - так всегда говорила ей мать, когда Ольга приводила домой познакомиться парня, с которым встречалась, но дальше невинных поцелуев дело не зашло. - Оль, давай, дальше рассказывай! Сказочница ты наша… - окликнул её Сашка -
        закадычный дружок Игната, заметив, как она смотрит на сидящую чуть в стороне от костерка и шепчущуюся парочку. - Да, конечно. Итак, пресытившиеся жизнью гипербореи бросались в море или озеро. А ещё, говорят, в отместку за надругательство над священными камнями и знаками, могут они наслать на вандала странную болезнь - мереченье называется. Человек становится похож на зомби, выкрикивает непонятные предсказания, идёт, сам не ведает куда. А потом бросается в воду и гибнет.
        В этот момент, как нарочно, хрипло захохотала где-то поблизости чайка, заставив всех вздрогнуть от неожиданности. - Вот чертяка! - сплюнул в сердцах Сашок. - Пристрелить её - заразу, и весь сказ! - Не вздумай, беду накличешь! - сердито начала Ольга. - Ой, не начинай! Это ты - филологиня наша, веришь во все сказки и суеверья. Ладно, спать пора. А эту разбойницу всё равно шлёпнуть надо. Замучила уже, нашу рыбу воровать. И так есть нечего. Вот её и съедим.

***
        Седьмые сутки стояли они лагерем на берегу священного водоёма - Сейдозера[Сейдозеро - озеро в Ловозерских тундрах на Кольском полуострове.] , огромной нерукотворной ендовы, наполненной чистейшей водой. С трёх сторон озеро окружёно горами, которые защищают укромный уголок от пронзительных ветров. В благодарность за это природа не поскупилась на щедроты и дары. Вместо берёзового криволесья тундры здесь растут остроконечные вековые ели, в изобилии ягоды черники, морошки и голубики. Первые дни ребята не могли наесться лакомством, но оно быстро набило оскомину и приелось. Девушки терпели и не роптали, а парням хотелось более существенной пищи - мяса, запас которого иссяк два дня назад. Ольга ругала себя, что так опрометчиво поступила и доверила на этот раз сборы продовольствия Игнату, не проконтролировав его.
        Они встречались уже четыре года. Первое опьянение чувством схлынуло, и Ольга ясно понимала, кого выбрало её сердце. Игнат ненадёжный, непостоянный. И все остальные определения с приставкой «не» - это о нём. Но всё равно любила и надеялась, что подует ветер перемен и вынесет шелуху из беспутной головы любимого.
        За месяц до похода она вдруг почувствовала себя плохо. Проклятая тошнота начиналась, как только из горизонтального положения её тело принимало вертикаль. Запахи раздражали, звуки тоже, а еда стала не долгой гостьей в желудке Ольги. Зато появилось неясное ощущение наполненности внутри. Протягивая в аптеке девушке - провизору деньги за экспресс тест, она уже знала заранее ответ. Мать смотрела на худеющую Ольгу с подозрительностью и недоверием, и интересовалась, что за диету дочь экспериментирует в очередной раз.
        Оля мечтала, что расскажет любимому о ребёнке светлой северной ночью на берегу святого озера, и он, наконец, предложит жить вместе. Одновременно навязчиво и противно скреблась мысль, что получить предложение по залёту не говорит о том, что ты выиграла счастье. Только всё совсем иначе обернулось.
        Из-за новенькой Игнат устроился в палатке с парнями. А Ольга, стиснув зубы, согласилась на женское царство. Сначала девица глупой пустой болтовнёй лишь слегка её раздражала, как москит, звенящий в ночной тишине, стоит только задремать. Оля умела слушать и не слышать, смотреть на собеседника, делая заинтересованное лицо, и кивать согласно в подходящие моменты. Сама при этом отвлечённо в уме вспоминала любимые стихи или читала молитву. Только когда Игнат стал оказывать сопернице явные знаки внимания, Ольга почувствовала, как на смену раздражению ядовитой лавой вползла ненависть. Последней каплей стало то, что девица заявилась в палатку почти под утро, нисколько не таясь. Наоборот, она нарочито шумно возилась со спальным мешком, долго укладывалась и шуршала вещами. Ольга молчала, лёжа с открытыми глазами. Наконец, навязанная компаньонка улеглась, и воцарилась тишина, но не успокоительная, а странно напряжённая. Словно воздух, заполнивший небольшое пространство туристической палатки сгустился в предгрозовом ожидании. Душащую тишину молнией вспороли слова соперницы: «А вы с ним тоже на сейде[Сейд -
священный объект северо-европейских народов, в частности, саамов (лопарей). Может представлять собой чем-то особенное место в горах, тундре, тайге, чем-то выделенную скалу, приметный камень, пень, озеро, иное природное образование. К понятию сейда также относятся артефакты - сооружения из камней] сексом занимались?
        И обильным ливнем пролились Ольгины слёзы.
        Утром Игнат делал вид, что они с Ольгой просто друзья и никогда не делили одну постель. Зато перед новенькой выкаблучивался, разве что из штанов не выпрыгивал и, вообще, вёл себя, как идиот.
        Сашка, обеспокоенный такой рокировкой, несколько раз подходил к Ольге, жалостливо смотрел ей в глаза и быстро проговаривал: «Да, ерунда, перебесится кобелина. Это на него воздух здешний так действует. Не убивайся ты сильно, Оль. На тебя смотреть страшно».
        Она криво улыбалась ему и, молча, отходила. Ей непреодолимо хотелось остаться одной, без людей. Сославшись на то, что надо набрать ягод к чаю, с трудом отвязавшись от слонявшегося за ней по пятам Сашки, она, наконец, осталась одна. Не думая об опасности встретить медведя - большого любителя полакомиться сочной черникой, Ольга уходила всё дальше от стоянки. В лесу было теплее. Деревья преграждали путь пронизывающему ветру, с утра трепавшему озеро, словно огромный серый лоскут. Зловредное комарьё попряталось в лесных тайниках, может предчувствуя приближавшуюся непогоду, а может гнус проявлял сострадание и просто жалел обманутую дурочку. Слёз уже не было. Она бесцельно бродила между деревьями, пока резкий звук выстрела не вытряхнул девушку из мысленного кокона. Сердце сжалось в страшном предчувствии. Она побежала к лагерю.
        ***
        Ольга не вышла из палатки к ужину. Впрочем, она отказалась и готовить его. Игнат, красуясь перед новой пассией, решил изобразить бывалого охотника и подстрелил чайку. Когда Оля добежала до лагеря, большая прекрасная птица была ещё жива. Распластав крылья по земле, чайка билась в предсмертной агонии. Игнат с глупой кривой улыбкой потерянно стоял над ней.
        А потом они выпотрошили птицу, ощипали и сварили из неё суп. Только мясо есть всё равно не смогли: жёсткое и рыбой воняет. Сашка несколько раз пытался сунуться в палатку к Ольге, но та лежала в спальнике с закрытыми глазами и заткнутыми наушниками от плейера ушами и не отзывалась.

***
        Северная ночь опустила на землю дымчатый с нежными разводами бледно - жёлтой акварели балдахин. Стих птичий пересвист. Озеро обрело глубину зеркала, позволив небесам любоваться волшебной красотой отражения.
        Ольга не могла уснуть. Подсознательно, она чувствовала, что произойдёт что-то страшное, необъяснимое. Девушка несколько раз пыталась вылезти из спальника, чтобы рассказать парням о предчувствии, только у неё не хватило на это сил. Она вдруг разом обессилила, словно после тяжёлой болезни. Тело стало чужим, и даже голос звучал еле слышным шёпотом. Соседка по палатке так и не пришла на ночь. Но Ольгу волновали не сексуальные упражнения разлучницы с отцом её будущего ребёнка, а знание неотвратимо надвигающейся беды. Оставив тщетные попытки вытащить себя из мешка, девушка замерла, вся обратившись в слух. Неожиданно резкий порыв ветра толкнул палатку, через минуту ещё сильнее и ещё. Вскоре хрупкое убежище дрожало от неистового ледяного дыхания. Там, за тонкими стенами из полиэстера, возилось, двигалось какое-то грозное чудовище - разъярённое и свирепое. И так же неожиданно всё стихло. А через секунду ночную тишину пронзил отчаянный визг.
        Слабость отступила, она выбралась из спальника и выскочила из палатки. Парни, заспанные и растерянные топтались около входа в их обиталище. Игната среди них не было. Сашка бросился девушке навстречу. - Оль, ты слышала? Где Лика? Игнат? - Да не знаю я!
        Они нашли Лику через час. Девица сидела, прислонившись спиной к гурии[Гурии - каменные пирамидки, служившие указателями и оберегами.] , вдруг совершенно не к месту напомнившей Ольге большую детскую пирамидку. Одежда на ней была изодрана в лохмотья, открывая кровоточащие порезы и царапины на коже. Девушка дрожала, закрыв лицо руками, и дико закричала, когда Сашка прикоснулся к ней. Игната не нашли. Лику перенесли в палатку и оставили на попечение Ольги. А парни отправились на дальнейшие поиски исчезнувшего друга. Девица металась в бреду, стонала и бормотала неразборчивые отрывочные слова. Вскоре она затихла. Ольга обеспокоенно наклонилась к ней, и тут Лика ясно и чётко, чужим гортанным голосом произнесла : «В озере он! Не ищите. Нет ему прощения».

***
        Ольга опустила венок, сплетённый из веток и лесных фиалок, на воду, и тот, увлекаемый лёгкой волной, начал медленно удаляться от берега. Все ребята, кроме пострадавшей Лики и пропавшего Игната, стояли у кромки воды и, молча, вглядывались вдаль с надеждой на чудо. И оно произошло. Неизвестно откуда, словно из воздуха, появилась над венком огромная чайка. Она не улетала, а просто раскинув крылья, зависла в парении. - Прощай, Игнат! - тихо прошептала Ольга.
        Кадавр.
        Весна бурными потоками волновалась не только в ручьях, стремящихся пробить себе дорожки в сером лежалом снегу. Жажда любви бушевала во всём, особенно в молодых, напичканных тестостероном, организмах юношей. Вот и Серёженька Муравьёв влюбился сходу. Острой стрелой проказничавшего Амура парень был сражён окончательно и бесповоротно. Шустрые солнечные зайчики отскакивали и переливались от её модной коротенькой курточки, расшитой пайетками. Ласковый утренний ветерок нежно перебирал длинные рыжие кудри незнакомки. А её раскосые зелёные глаза призывно смотрели на Сергея, одуревшего от такой красоты.
        Однако решение чужих проблем совсем не помогало ему справляться с собственными комплексами. Так и добрался он до двадцати трёх лет девственником. Учёба подходила к концу. На горизонте чётко просматривался блистательно защищённый диплом и стажировка в известнейшей французской юридической фирме. Они выбрали его, как перспективного молодого специалиста.
        Его любовь, приехавшая из маленького заброшенного посёлка под Москвой, закончила восемь классов сельской школы. Она обладала высоким сексуальным потенциалом и заоблачными амбициями. Антонина - иначе она просила себя не называть, в селе надоело навязшее на зубах Тонька, мечтала захомутать богатого лопуха. Быстро обобрать его и выписать из посёлка своего непутёвого любовника Пашку, имевшего уже одну ходку по малолетке.
        Первый сексуальный опыт сделал Серёженьку необычайно решительным. Он отмахнулся от плача и стенаний матери, угроз отца о лишении банковской карты и других денежных вливаний и, перелетая на крыльях любви через широко разлившиеся весенние лужи, через неделю устремился с возлюбленной к районному отделению ЗАГСа. Их расписали в тот же день благодаря протекции одной из сокурсниц, вечно плакавшей на его груди. Мать билась в истерике, отец делал вид, что не замечает ни сына, ни блиставшей вульгарной красотой невестки. Молодые поселились на подмосковной даче, отдельно от непримиримо настроенных родителей.
        В сексуальных тренировках и подготовке к диплому стрижом пролетели весенние месяцы. Защитившись, Сергей с тоской ожидал отъезда в Париж. Он не представлял и дня без жарких и искусных ласк любимой Антонины. Жена могла приехать к нему только по истечении полугода стажировки, согласно контракту, заключённому им ранее. Только когда подписывался документ, так безжалостно разбивавший сердце пленённого любовью юноши, его эта графа не интересовала. Ведь он и представить не мог, что судьба выкинет такое коленце и подкинет ему счастье с грудью третьего размера и фигуркой манекенщицы. Опьянённый страстью, он не замечал цинизма, невоспитанности и алчности молодой жены.
        ***
        Из аэропорта Шарля Де Голля на экспрессе Серёжа добрался до центра города, затем нанял такси, которое доставило его к офису компании. Уладив все вопросы, он получил ключи от небольшой квартирки, расположенной в двух кварталах от офиса. Свободным оставался целый вечер дня прибытия, поэтому Сергей решил закинуть вещи в новую одинокую обитель и отправиться побродить по летнему Парижу. Он побывал на острове Сите и восхищался Собором Парижской Богоматери, прошёлся по Елисейским Полям, а к вечеру забрёл в Латинский квартал. Усталый юноша шагал по узкой улочке, не испытывая никакого желания общаться с кем-либо. Он мечтал, чтобы любимая оказалась рядом с ним. Вот тогда, заливаясь соловьём, он бы рассказал ей историю Франции, её обычаи и нравы.
        Он сам не мог вспомнить что именно, но ведь что-то заинтересовало его в витрине окна небольшого книжного магазинчика. Дверной колокольчик приветливо зазвенел, когда открыв дверь, Сергей шагнул через порог. За небольшим прилавком никого не было. Юноша пошёл вдоль стеллажей с книгами, рассматривая корешки обложек. Все они, по большому счёту, в основном были по оккультизму, хиромантии и всевозможным способам гадания. Серёженька, воспитанный родителями с чётким представлением о христианских заповедях, считал всю эту чушь грехом, поэтому не верил во всякие оккультные штучки.
        Сзади послышался лёгкий шорох. Обернувшись, он увидел пожилого мужчину, пристально смотревшего на него. Сергей поздоровался и торопливо объяснил, что он просто зашёл посмотреть и ничего покупать не будет, потому что, по его мнению, гадание - это просто обман доверчивых простофиль. Старик иронично приподнял кустистую бровь и предложил ему сначала попробовать, а потом судить. Сам не понимая отчего, разгорячившийся Сергей решительно протянул ему руку. Старикашка крепко схватил её и близко поднёс к лицу. Внимательно всматриваясь в переплетение линий на ладони, он начал хмуриться и кряхтеть, косо поглядывая на Сергея. Потом решительно качнул седой лохматой головой и сказал тихо: «Сadavre». Сергей удивлённо уставился на него. Он что, смерть ему нагадал? Юноша только собрался открыть рот, чтобы расспросить старого чудака подробнее, но тот замахал руками, показывая, что магазинчик закрывается, и ему надо спешно покинуть его.

***
        Сообщение об исчезновении отца заставило Сергея прервать стажировку и срочно вернуться в Москву. Мать не находила себе места от горя и неизвестности. Все застарелые болезни с особым ожесточением накинулись и терзали её ослабевшее от слёз тело. Не справившись с навалившимся на неё испытанием, она умерла от инфаркта через неделю после его возвращения. Только любимая жена казалась всем довольной. Ещё бы, ведь теперь препятствий к вожделенным деньгам не осталось. Сергей чувствовал себя потерянным. Только одно помогло справиться ему с отчаяньем и болью: Антонина ждала ребёнка.
        Прошли положенные месяцы срока беременности. Под Новый год у них родился мальчик, и Сергей, не ожидавший от себя такой твёрдости, вопреки желанию жены назвал сына Алексеем. В честь пропавшего полгода назад отца, которого так и не нашли. Уголовное дело, заведённое по его исчезновению, грозило стать одним из висяков.
        Тот Новый год они отмечали на даче. Компания подобралась даже слишком весёлая. Неприятные Сергею развязные девицы с молодчиками подозрительного бандитского вида - все, как один, знакомые жены. Его друзей она в доме не выносила. Антонину выписали из роддома без ребёнка. Неонатологу не нравились анализы малыша. И жена предавалась безудержному разгулу, вливая в себя коктейли с мартини и водкой и смоля сигареты. На неё не действовали увещевания Сергея, что она должна будет кормить сына. К слову, любящая его девушка, вдруг куда-то исчезла, и Сергей с ужасом осознал, что делит жизнь со склочной и жадной до денег хищницей.
        Тогда он первый раз и увидел нечто странное. Сначала Сергею показалось, что кто-то заглянул в окно. Он вышел из пропахшего едой, табаком, водкой и разгорячёнными телами дома на заснеженный участок, но тот был пуст. Ему ещё не раз до утра чудилось, что с той стороны на улице некто наблюдает за безобразной попойкой, происходившей в доме. Сергей, сам не пивший совершенно, тяготился пошлой компанией. К утру гости, наконец, устали и разъехались, оставив хозяев в одиночестве. Сергей уложил спать в усмерть пьяную жену и начал уборку. И каждый раз, проходя мимо окон, ему мерещилось неясное присутствие и движение за ними.
        У малыша врачи обнаружили врождённый порок сердца. Для операции потребовалась донорская кровь редкой четвёртой группы с отрицательным резусом. Сергей испытал шок. Из уроков анатомии в школе он твёрдо помнил, что у родителей с первой и второй группами крови никак не может родиться дитя с четвёртой группой. Это значило, что сын не его? Сколько ещё секретов скрывала от него Антонина?
        Ощущение чужого присутствия усиливалось с каждым днём. Теперь силуэт мелькал не только в стёклах, но и в зеркалах, и других полированных поверхностях. Он возникал неожиданно, и от раза к разу изображение становилось чётче, и в нём просматривались неуловимо знакомые черты. А Сергею ни с того, ни с сего вспомнился старичок - француз, что в книжной лавчонке увидел в линиях его ладони мертвеца. Он полез в интернет, чтобы больше узнать, что могло означать короткое предсказание. Вот действительно: век живи, век учись. При неплохом знании французского языка, только тогда он узнал, что одно из значений слова кадавр - скрываемый грех, аналогичное нашему выражению «скелет в шкафу».

***
        Малышу сделали операцию. Состояние ребёнка врачи оценивали, как критическое. Только вот Антонину это абсолютно не волновало. Чем она занималась целыми днями, он не знал. Но то, что не просиживала в больнице рядом с сыном - это точно. Сергей решился на слежку за женой и нанял частного детектива. Тот установил в доме скрытые камеры и жучки для прослушки.
        Через неделю, расплатившись и получив отчёт на руки, он сидел в машине и не знал, как жить дальше. Его некогда любимая жена Антонина планировала снять все деньги с их общего счёта и вместе с поселковым хахалем, бывшим уголовником, уехать из страны. Конечно, больной ребёнок в далеко шагавшие планы криминальной парочки не входил. В постельных разговорах любовники радовались, что убийство его отца, тело которого они закопали на садовом участке их загородного дома, так и не раскрыли. А Антонина даже не попала под подозрение. Отец, чувствовавший, что шустрая девица, так быстро окрутившая его сына - аферистка, поехал поздним вечером на дачу, чтобы посмотреть, чем занимается новоявленная невестка в отсутствии молодого супруга. И застал голубков прямо в постели, где те предавались безудержному сексу.

***
        Следственная группа откопала останки отца, и после судебно-медицинской экспертизы их отдали Сергею для захоронения. Он похоронил отца рядом с матерью на Ваганьковском кладбищё. Антонину с подельником осудили на пятнадцать лет. Маленький Алёшенька поправился после операции, и врачи больше не опасаются за его здоровье. А кадавра не стало. Больше никакие силуэты и призрачные фигуры не преследовали Сергея.
        Химера.
        Валентин Петрович Пупиков, тучный мужчина лет пятидесяти возлежал на махровой гостиничной простыне, покрывавшей шезлонг. Он был белокож и рыхл, голову его уже венчала обширная лысина. Он оглядывал пляж тусклыми, голубыми, глубоко посаженными в глазницах глазками, с явным пренебрежением к снующему туда - сюда, как он любил выражаться, планктону, то есть к обычным отдыхающим. Сам себя он таковым не считал. Невдалеке стоял худосочный турецкий юноша из обслуги отеля, натянутый, как струна на копузе, готовый броситься по первому зову богатого господина.
        Солнце ещё не заявило во всю мощь о своих правах и только готовилось упасть расплавленным золотом на благословенные Ликийские земли. Море, необыкновенного в этот час, белого цвета, простиралось к горизонту и там начинало слегка голубеть, пытаясь слиться с небесами, словно огромный хамелеон, чтобы к ночи опять вернуть себе прежний цвет. С другой стороны волшебной красоты гора, сверкающая кварцевыми бликами, упиралась верхушкой в небо. Когда-то греческие колонисты называли её Олимпом и верили, что на вершине живут боги.
        Валентин Петрович пребывал в лёгкой дрёме, и мысли его студенистыми медузами дрейфовали в уставшем мозгу от чрезмерно выпитого, вечернего виски и ночной возни с молоденькой нимфой из забытого Богом Ухрюпинска. Нимфа была необыкновенно хороша собой, но совершенно безмозгла. Мужчина сладострастно вздохнул, причмокнул толстыми, вечно масляными губами и постепенно погрузился в сон.

***
        Вале с детства не везло. Начать хотя бы с имени. Как он ни старался, ни просил, чтобы его называли Валентин, одноклассники, а потом и однокурсники с усмешкой звали его Валюша. Он вообще всегда был объектом насмешек и приколов, неистощимых на выдумки друзей. Но Валька не злился. Он был на редкость не конфликтен и абсолютно не злопамятен. Про таких людей говорят - не от мира сего. В детстве он часто представлял, как на небесах Господь, с длинной белой бородой, делающей его похожим на Деда Мороза, черпает огромным половником из двух чанов, на одном из которых написано «везение», а на другом «невезение», и раскладывает содержимое по тарелкам. А там уж кому что достанется. Вероятно, Вале при раздаче досталась не та тарелка. Иногда он мечтал: вот бы везение досталось ему, стал бы он богатым, успешным и много чего хорошего смог сделать для людей.
        В тот год, когда его жизнь резко изменилась, по весне он с друзьями, не изменяя давней привычке, отправился в поход по Карельским лесам. При всей Валькиной невезучести, ни одна вылазка не обходилась без него. Может, из-за того, что все шишки сыпались только на самого Вальку, не затрагивая остальных участников сборища. К тому же, в поход он всегда брал «курковую тулку», доставшуюся ему от деда, над которой он трясся и берёг пуще глаза.
        К биваку он подбежал с криком: «Медведь!» Ребята подскочили и начали спешно рубить и остругивать колья, сразу обжигая их на огне, для прочности. В течение трёх последующих часов лагерь жил напряжённым ожиданием вываливающегося из зарослей медведя, а Валька всё это время горестно причитал по потерянной дедовой двустволке, давя друзьям на жалость. Время шло, медведь не появлялся, и ребята решили отправиться, пока не стемнело, на поиски ружья. Буквально через полчаса оно было обнаружено, бережно прислоненным к стволу старой берёзы. Грозно обступив друга, парни потребовали ответа. Что оставалось Вальке, как выложить всю правду? Не везёт, так во всём.
        Снявшись с привала, в тот день дошагали они до давно заброшенной деревушки, насчитывающей домов этак пять - шесть. Но самой главной достопримечательностью в ней была деревянная церквушка. Разместившись на ночлег в наиболее сохранившейся постройке, парни предались поглощению нехитрой снеди и, как заведено по вечерам, приёму разведённого до нужной консистенции спирта «Рояль». Валька в коллективе был единственным трезвенником, алкоголь и он просто не могли существовать совместно. Как всегда, напитков оказалось больше, чем съестного, и вскоре все приятели громко храпели в спальных мешках, с большим трудом помещённые туда Валентином.
«Чёрт, и в этом не везёт! Был бы, как все, и не таскал бы их бесчувственные туши на себе, а весело сопел, и всё по барабану…» - сокрушался он.
        Ночью подморозило. Луна на небе повисла, словно бутафорская на декорациях в театре. Лес жил тайной ночной жизнью, похрустывая валежником и вскрикивая на разные лады необъяснимыми звуками. Вальке было страшно, но, не отдавая себе отчёта почему, он, каждую секунду оглядываясь и вздрагивая, направился в деревянную церковь.
        Дверь в церковь отворилась неслышно, словно незримый служка ухаживал за петлями все годы запустения. Переступив порог, Валька испуганно озирался по сторонам. Луна, сквозь узкие проёмы окон, с любопытством подглядывала за белым, как полотно, любителем ночных прогулок. Церковь была абсолютно пуста. Валентин замер. Со стороны, где ранее, по всей видимости, находился алтарь, послышалось еле слышное шипение и треск. Луна, испугавшись, быстро спряталась за удачно оказавшееся поблизости облако. В кромешной тьме стало разгораться слабое голубое свечение. Всё ярче, ярче, и вскоре огромный светящийся шар повис в воздухе перед Валькой. Внутри сферы причудливо переплетались изображения невиданных ему существ: то лев, с козлиной головой на спине и хвостом в виде змеи; то трёхглавый дракон, извергающий пламя; то необыкновенной красоты женщина. Валька не мог пошевелиться. Горло стянуло спазмом, и крик застрял где-то в груди. Мелькание образов в шаре убыстрялось, превратившись, наконец, в слепящий пульсирующий свет. В мозгу у Валентина чётко прозвучало только одно слово, словно произнесённое бесполым существом:
«Исполнись». Раздался громкий хлопок, и сфера разлетелась на множество мелких светящихся искр. Они быстро растаяли во тьме, и опять в церкви воцарилась непроглядная мгла. Он не мог припомнить потом, как добрался до места ночёвки, и ничего не стал рассказывать друзьям.
        Удача свалилась на него неожиданно, осыпав всеми доступными и недоступными благами. Сначала нашёлся, неизвестно откуда взявшийся, двоюродный дед, да не где-нибудь, а в Швеции. Усопший по старости и завещавший всё честно нажитое имущество единственному близкому родственнику, то есть ему - Вальке. Счёт имущества старика составил вполне приличную сумму, позволившую открыть собственное дело на родине. Валька выигрывал в казино, в лотерею, на бегах. Деньги липли к нему, словно металлическая стружка к магниту. Он заматерел, растолстел и стал подумывать, чтобы баллотироваться в Думу, как адепт одной из партий. О своей давней мечте, сделать что-то хорошее для людей, если бы он был богат, Валентин Петрович Пупиков так ни разу и не вспомнил.

***
        Вечером того же дня молодая пассия уговорила Валентина Петровича поехать на ночное шоу, проходящее в горах. Там можно было понаблюдать за потрясающим природным явлением. Из-под земли то тут, то там неожиданно возникали сполохи огня. По преданьям на этой горе Беллерофонт на сказочном Пегасе победил ужасную химеру. Девица уморительно канючила, называя его «папулей», надувала губки и царапала студенистое пузо Пупикова акриловыми разноцветными коготками. Тот сдался, предвкушая, что устроит куколке за шоу в номере после экскурсии. Слава Богу, есть ещё порох в пороховнице.
        Шоу было завораживающим. Впечатляло всё - зажженные факелы, которые несли туристы, вид сверху на чёрные провалы дыма, с вырывающимися оттуда языками пламени. Стоя на смотровой площадке, Валентин Петрович ощутил вдруг неясное беспокойство. В огнях внизу начали мерещиться ему те же странные существа, что привиделись в старой Карельской церкви двадцать лет назад. Необъяснимый ужас ледяной рукой сдавил ему сердце. Он пытался вспомнить слова хоть какой молитвы, но переполненный страхом мозг выдавал только одно: «Я исправлю, я оправдаю». Огненные всполохи слепили глаза и манили призывно к себе.
        Через пять суток поиски тела Валентина Петровича в окрестностях горы были прекращены. Дело об исчезновении гражданина Российской Федерации до сих пор осталось нераскрытым.
        Родинка.
        Эта история началась, когда Зоя ещё под стол пешком ходила. Семья девочки была самая обыкновенная: отец, мама, бабушка Прасковья и она. Родители постоянно пропадали на работе, за что бабушка сердито называла их трудоголиками. Для Зойки это слово звучало странно. В их подъезде жил вечно пьяный, косматый и дурно пахнувший Прохор Печёнкин. Взрослые говорили, что он алкоголик - пьёт много водки. Выходило, что Зойкины родители - трудоголики, пили много работы? Девочка пыталась представить, как мать с отцом это делают, и ей становилось смешно.
        Сама бабушка не работала, она уже вышла на пенсию и занималась воспитанием внучки и домашним хозяйством. Зойка исправно посещала детский сад в осенне-зимне-весенний сезон: копалась в лужах на участке, как все, облизывала сосульки и дегустировала свежий снег - и ни насморка, ни кашля. Стоило только отправить её летом на детсадовскую дачу, как разнообразные инфекции моментально прилипали к детскому организму. Родители в панике таскали дочь по врачам, пичкали таблетками и микстурами, кололи болезненные уколы, но выздоравливала Зойка только, когда её и бабушку Прасковью отвозили в деревню. После нескольких неудачных попыток приобщить дочь к коллективному отдыху родители смирились. С тех пор, год за годом Зоя каждое лето проводила в деревне.
        На окраине стояла кривобокая изба бабки Гыли. Изнутри окна дома закрывали плотные занавески, весной и летом скрытности способствовали буйно разросшиеся перед ними кусты калины. Вид избы и палисадника наводил на мысль о запустении и разрухе. Откуда и когда странная женщина появилась в деревне, не смог припомнить ни один старожил. Время словно в какой-то момент остановилось для старухи: годы шли, а внешне Гыля не менялась. По этому поводу не раз вполголоса спорили на посиделках местные кумушки.
        Ребятня обходила дом старухи стороной, но в ту ночь их будто бес попутал. Как обычно, вся компания собралась в овраге за деревней. Разожгли костёр, расселись вокруг огня. Парни по очереди бренчали на гитаре и курили сигареты, которые им удалось стащить из отцовских запасов. Тогда белокожая и белокурая Любаша, отчаянно влюблённая в подпаска Матвея, цыганёнка с озорными глазами и дерзкой улыбкой, и рассказала поразительную новость.
        Мать девушки разносила по деревне не только почту, но и пенсионные деньги. Так уж вышло, что в тот раз она прошла дальше калитки палисада бабки. Сначала почтальонша долго звала старуху. Не дождавшись ответа, стала с опаской продвигаться вглубь подворья. Миновала пышные заросли калины, обогнула угол дома и замерла в изумлении. Скрытый от людских взоров огород радовал глаз ухоженностью и изобилием. Ровные, как будто вымеренные по линейке, гряды, поляна клубники, усыпанная крупными багровыми сердечками ягод, низкорослые вишни с гроздьями тёмных, налитых плодов и множество благоухавших цветов. Неожиданно, перед ней, как чёрт из табакерки, выросла старуха в чёрном балахоне и головном платке, повязанным так, что тот оставлял открытыми только глаза. Гыля исподлобья смотрела на почтальоншу и молчала. Мать Любаши испуганно протянула ей пенсию. Бабка рывком выдернула деньги, зло прищурилась и приказала женщине убираться вон.
        Они прокрались к огороду Гыли с задов, но на этот раз Зойка наотрез отказалась караулить за оградой и полезла через забор вместе с парнем и девушкой. Едва народившийся месяц слабо освещал землю. Вокруг воцарилась тревожная тишина. Окна домов были черны. Собаки, обычно изредка брехавшие для порядка, забились по конурам и молчали. Изба бабки Гыли утопала во мраке. Дети перелезли через покосившийся, но всё ещё крепкий забор и, осторожно ступая, пошли по огороду. Наконец, они добрались до клубничной поляны. Шёпотом посовещавшись, ребята присели на корточки и принялись обрывать ягоды. Они собирали их в картуз Матвея, не забывая при этом самые крупные отправлять в рот.
        Зажмурившись и не шевелясь, Зойка лежала на клубничных кустах. Сладко пахло раздавленными ягодами. Опять воцарилась тишина. Девочка открыла глаза и вскрикнула от ужаса. Склонившись над ней, стояла Гыля, и взгляд старухи сверкал алчным красным огнём. Внезапно безобразная родинка на её лице шевельнулась, выпустила из себя восемь тонких ножек и моментально превратилась в омерзительного паука, который шустро пополз вниз. Насекомое направлялось к Зойке, а та чувствовала, что тело у неё будто ватное: ни руки, ни ноги не подчинялись желанию мозга защититься, бежать. Мерзкая тварь соскользнула со старухи, вскарабкалась на руку девочки и засеменила к голове. От отвращения Зойка застонала. Но абсолютно беспомощная, она не могла сбросить с себя чудовище. Паук подобрался к её правой щеке, принялся кружиться и выпускать клейкую нить, которая разъедала и внедрялась под кожу. Сильная вспышка жгучей боли пронзила мозг девочки, как будто ядовитая паутина проникла внутрь черепа, и Зойка потеряла сознание.
        Возле калитки стояла бабушка Прасковья и обеспокоенно всматривалась в сторону окраины, где находился дом страшной бабки Гыли. Оттуда валили густые клубы чёрного дыма. На фоне синевы туч он принимал причудливые очертания. Зойка зачарованно смотрела, как в вышине дымовые фигуры преобразовывались одна в другую: то китайский мандарин, вот вместо него дракон, потом ворон, затем паук. Девочку зазнобило, и она вспомнила ночной кошмар. Зойка принялась ощупывать лицо и собралась уже бежать в избу к зеркалу.
        Тут бабушка, наконец, повернулась к ней и заплакала: «Ой, деточка! Вот несчастье! Слава Богу, ты дома была. Спала крепко и не слышала, какая страшная гроза пронеслась утром! Натворила она бед. Казалось, конец света наступил. От грома дома дрожали, молнии раскалывали небо на части. Одна попала в старый тополь, а под него цыган - подпасок стадо овец загнал, да сам от дождя спрятался. А с ним вместе дочка почтальонки - Любаша. Никто не выжил. Мать девочки обезумела от горя, бегает по деревне, кричит: Гыля - ведьма её прокляла, что за калитку к ней прошла. Только ведь саму Гылю стихия тоже не пощадила. Другой разряд ударил в её избу, и вспыхнула та, как сухая солома. До сих пор тушат. Говорят, старуха выла и кричала жутко. Но вытащить её не удалось, так и сгорела заживо».
        Закрыв ладошкой рот, девочка слушала бабушку.
        Зойка постоянно сидела в избе. На правой щеке у неё появилось тёмное пятно, совершенно нечувствительное к боли, словно в него вкололи анестезию. Гулять Зойка больше не ходила, со старыми друзьями не встречалась. У девочки как-то резко испортился характер. Она стала угрюмая и нелюдимая, грубила бабушке. Иногда на Зойку накатывали беспричинные вспышки ненависти, и в ярости она могла что-нибудь сломать или разбить.
        В один из таких приступов девочка схватила со стола чашку и бросила в сторону бабушки, которая пыталась образумить строптивицу. За спиной старушки стояло старое трюмо с большим зеркалом, и кружка угодила прямо в него. С глухим звуком стекло хрустнуло, и от места столкновения во все стороны поползли кривые трещины.
        Бабушка испуганно охнула и укоризненно покачала головой: «Зоя! Что ты творишь? В тебя словно бес вселился. Не подходи к зеркалу и не смотрись в него. Не к добру это!»
        Бормоча себе под нос, старуха вышла в сени. Зойка не торопясь приблизилась к разбитой амальгаме. Трещины покрыли поверхность странным узором, словно в зазеркалье сплели паутину. Отражение девочки перекосилось, стало непропорциональным, уродливым. Внезапно пятно на лице шевельнулось и материализовалось в паука, который резво перебежал с одной щеки на другу и исчез, оставив вместо себя уродливую родинку. Облик в зазеркалье зло улыбнулся, и в искажённом отражении девочка узнала помолодевшую на несколько десятков лет бабку Гылю.
        Порча.
        1.
        Маша не испытывала радости от пассивного летнего отдыха. Лежать на шезлонге и подставлять оголённое тело под ультрафиолет солнца - что может быть скучнее такого времяпровождения? Прохладная чистая вода северных рек манила её гораздо больше тёплого киселя любого южного моря. Тем летом девушка опять собиралась на сплав.
        Маршрут похода они проложили ещё зимой: сначала встречаются в Архангельске, на вокзале, затем на нанятом микроавтобусе доезжают до местечка, где на высоченном холме остались только руины монастыря, куда когда-то был сослан князь Голицын. Кстати, место это было интересно не только с исторической точки зрения. Над ним определённо витало какое-то проклятье. Некогда в монастыре, ещё не разрушенном, недолго размещалась психиатрическая лечебница, которая вскоре сгорела. При пожаре погибло много людей, и все несчастные - душевнобольные, у которых не хватило ни сил, ни ума выбраться из пламени. Потом здание начали ремонтировать, планируя сделать в нём санаторий, но, слава Богу, пожар на этот раз приключился ещё до его открытия, так что обошлось без человеческих жертв. После осмотра столь мистической достопримечательности, группа должна была на катамаранах начать сплав по реке Пинега. А в точке икс их опять встретит водитель с микроавтобусом и привезёт назад в Архангельск, откуда они поедут на Соловки, конечный пункт их похода.
        Только в поезде она поняла, как волнуется перед предстоящей встречей с новым знакомым. Платформа на вокзале была всего одна, и, выйдя из вагона, Маша сразу увидела весело гомонящую компанию. Друзья встретили её радостными объятьями и вошедшими в последнее время в моду среди молодёжи, ни к чему не обязывающими поцелуями. Потом они с шутками ввалились в привокзальное кафе, которое славилось у местных необыкновенно вкусным разливным пивом.
        Маша сидела за столиком спиной к входной двери, однако его появление почувствовала сразу, будто они были настроены на одну энергетическую волну. Константин пришёл не один, а с совсем молоденькой миловидной девушкой, которую Маша вначале приняла за его родную сестру, так они были похожи. Оказалось, внешность обманчива: его спутница была не так уж юна и приходилась ему вовсе не родственницей, а подругой, и отношения между ними, судя по неприязненному взгляду, коим девица буравила Машу, были очень близкими, но не слишком счастливыми. А Константин фонтанировал радостью, и даже слепому бы стало ясно, что парень при виде Маши в реале совершенно потерял голову.
        2.
        С высоты открывалась панорама необыкновенной красоты. В мягком сумеречном свете меж зеленью леса тёмной ртутью блестела река. В низинах лениво ворочался туман и создавал фантомные фигуры, которые неспешно заполняли всё большее пространство. Костя тоже поднялся на холм и не отходил от Маши ни на шаг.
        Когда они вернулись к месту, где оставили машину, то обнаружили только выгруженный багаж. Парень не проявил какого-либо беспокойства об отсутствии средства передвижения, наоборот стал ещё жизнерадостнее. Ребятам он объяснил, что встретит их его подруга, а у него появилась возможность пройти с ними по маршруту и, как старожилу, показать наиболее колоритные места. От возбуждения и обилия эмоций молодёжь не чувствовала усталости, так что все горели желанием продолжать движение дальше. Поэтому лагерь разбивать не стали, а спустили на воду катамараны и начали сплав. Костя, конечно, напросился в напарники к Маше.
        К её приятному удивлению, он оказался умелым гребцом и легко один справлялся с лодкой. Течение было достаточно быстрым, но ровным, без порогов, и девушка могла, не отвлекаясь, любоваться пейзажами. После долгого рассвета солнце показалось из-за горизонта и осветило землю нежными лучами, а они доплыли до первой стоянки, поставили палатки, вскипятили воды на газовой горелке, напились крепкого сладкого чая с хлебом и копчёной колбасой и разбрелись по палаткам. Маша не стала возражать, когда Константин пришёл к ней и лёг рядом. С первой минуты их встречи она страстно хотела этого.
        Поспать так и не удалось. Они выбрались из палатки и спустились к воде. Скрытые густым ивняком от посторонних глаз, они разделись догола и вошли в реку. Костя постоянно держал Машу за руку, словно боялся, что она вдруг исчезнет. Вода, на удивление, оказалась тёплой, как парное молоко, дно песчаное, словно бархатное, и девушка вдруг подумала, что для счастья надо так мало, когда любишь.
        Ребята беззлобно подтрунивали над парочкой, но Маша на них совсем не обижалась. Она видела, что друзья рады и где-то немного даже завидуют свалившемуся на них чувству. Первое неприятное ощущение Маша испытала, когда доставала чистое бельё из рюкзака. Ей показалось, что вещи сложены совсем не так, как она уложила. А потом обнаружила, что пропала смешная безделушка - куколка Вуду, небольшой брелок, который ей привезла младшая сестра из Турции прошлым летом. Маша даже слегка расстроилась: игрушка хоть и стоила сущие копейки, но была необычная и забавная. Потерять её она никак не могла, но и не подумала, что кто-то из друзей или возлюбленный страдает клептоманией.
        3.
        В детстве Маша часто видела необъяснимые и пугавшие её сны, но роли чудовищ в них были розданы другим. Ей являлись уродливые фигуры, протягивавшие узловатые пальцы в безмолвной мольбе. Родители водили дочь по психиатрам, где она отвечала на нудные вопросы и рисовала глупые рисунки. Как-то раз Маша подслушала разговор пожилой профессорши с матерью. Только понятен он ей стал много позже, когда в школьном туалете шустрая подружка просветила её, что происходит между мужчиной и женщиной в одной постели. Та докторша считала, что Маша подверглась насилию со стороны близкого человека, явно намекая на отца. Старая карга, видимо, смогла поселить в сознание матери сомнения и отвращение к мужу, потому что вскоре после обследований родители развелись. Теперь у отца была другая семья: молодая жена и славный малыш. А мать так никогда больше замуж не вышла.
        Во сне, приснившемся Маше той ночью, она сама превратилась в монстра. От затылка и вдоль всего позвоночника у неё выросли густые жёсткие седые волосы, словно грива у гиены. Крепко связанная толстыми верёвками, она извивалась на залитом кровью постаменте, будто десятки демонов терзали изнутри её плоть и пытались вырваться наружу. И издавала странные гортанные звуки, как животное. Её с трудом разбудил перепуганный Константин. Но ещё больший ужас он испытал, когда увидел на теле девушки кровоточившие потёртости, словно она изо всех сил пыталась освободиться от пут. В ту ночь они больше не сомкнули глаз.
        После ещё одного дня плавания друзья причалили к чудесной песчаной отмели. С одной стороны пляж подковой опоясывали густые кусты ивняка, а посередине возвышался небольшой холм, густо заросший высокой травой. Солнце грело не по северному жарко, молодёжь с удовольствием купалась и загорала. Маша успокоилась и вздохнула с облегчением. Казалось, гармония снова вернулась в её жизнь.
        4.
        Ветер достиг такой силы, что встревоженные его ураганными порывами чайки, казалось, летали хвостами вперёд. С огромным трудом путешественники причалили к берегу, упаковали катамараны и двинулись к деревне. Между рекой и лесом простиралось поле, тяжёлые колосья на нём безжалостно трепал ветер. Друзья почти бегом торопились пересечь открытое пространство и спрятаться в лесу. Пыль, мелкий сор, сухая трава - они шли, почти зажмурившись, но Маша всё же заметила нечто странное. Кое-где колосья были переплетены, надломлены и связаны странным образом в пучки жита. Она окликнула Костю, показала на закрутки и, перекрикивая завывание бури, спросила, что это. Парень нахмурился, пожал плечами, взял её за руку и почти потащил за собой в сторону спасительного бастиона деревьев.
        Измученные и вымокшие до нитки они добрели до последней кособокой избушки. За мутными грязными стёклами единственного оконца метался слабый свет керосиновой лампы, и дверь была открыта настежь, словно их здесь давно ждали. Они робко потоптались в сенях, пристроили возле стены багаж и вошли без приглашения в жилую часть дома.
        В комнате никого не оказалось. Посередине стоял большой, грубо сколоченный стол. На нём в чугунке исходила ароматным паром отварная картошка. Свежеиспечённый каравай в отсветах дрожащего пламени лампы дразнил путников золотистыми боками. Соленья, орехи, мочёные яблоки и бутыль мутного самогона привела приятелей в восторг. От небольшой печи в замысловатых изразцах струилось тепло. Не в силах противиться искушению, молодёжь расселась на лавках вокруг стола и навалилась на угощение. То ли сказалась усталость, то ли крепка была хозяйская самогонка, все быстро захмелели и начали клевать носом.
        Маша пыталась сопротивляться накатывающей дрёме, но глаза слипались против её воли. Девушке казалось, что она двигается, словно насекомое, попавшее в сироп. У неё не хватало сил поднять руку, встать со скамьи. Она отрешённо смотрела, как друзья один за другим засыпали на месте, мгновенно - так выключаются детские игрушки на батарейках.
        Вдруг откуда-то потянуло сквозняком, пламя лампы затрещало и едва не погасло. Девушка почувствовала, что за спиной кто-то стоит, но обернуться не могла. Она ощутила чужеродное присутствие и холод, исходивший от него. В ужасе Маша пыталась позвать на помощь, но не издала ни звука. Безмолвная и недвижимая она осталась совершенно беспомощной перед злом, затаившимся за спиной. Через мгновенье некто наклонился к ней и принялся шёптать непонятные слова, от которых ужасная дрожь начала сотрясать её тело. Голову пронзила страшная боль, а мучитель шептал всё быстрее, приблизив губы почти вплотную к уху. Маше казалось, что ей в мозг втыкают раскаленные иглы. Из носа и ушей девушки тонкими струйками потекла кровь. Внезапно шёпот, а с ним и боль прекратились. Ледяными руками нечто схватило её за плечи и резко развернуло к себе. Маша хотела закрыть глаза, чтобы не смотреть на чудовище, но тело не слушалось её. Она увидела старца с длинными седыми волосами и бородой. Из-под косматых бровей он злобно буравил её глазами, вернее одним глазом, так как дед был настолько кос, что ни зрачка, ни радужки второго не было
видно. Во рту, искривлённом в злобном оскале, торчали редкие и острые, словно клыки хищника, зубы. Старик начал медленно наклоняться к лицу, будто собирался поцеловать её в губы. Продолжая цепко держать девушку за плечо холодной костлявой рукой, вторую он запустил в волосы на затылке и больно схватил их. Машу замутило от отвращения, а мерзкий старик всё ближе придвигался в ней. Губы их почти соприкоснулись. Девушка почувствовала, как что-то влажное скользнуло по уголку рта, хотела закричать, и оно тут же устремилось внутрь неё. Спазмом сдавило горло, и Маша начала задыхаться. Косой глаз деда внезапно встал на место, и в его зрачке девушка, как в зеркале, увидела своё перекошенное страданием лицо. Постепенно оно начало искажаться и превратилось в безобразную демоническую маску.
        5.
        Маша потянулась, разминая мышцы, и в этот момент услышала чуть слышный смешок. Девушка вздрогнула: недавний кошмар тут же всплыл в памяти. Она резко обернулась и замерла. Возле печи стоял дедок. Он был сед и бородат, но волосы его были пострижены аккуратной скобой, а борода заплетена в смешные тонкие косицы. Старик был одет в длинный чёрный балахон в пол, подпоясанный куском пеньковой верёвки.
        Привидевшийся ей во сне старец не имел ничего общего с хозяином дома, но Маше вдруг стало жутко - один глаз старика слегка косил. Дед, пристально глядя на неё, равнодушно произнёс: «Проснулась. Вот и славно». Под его взглядом она почувствовала, как сердце, словно сжалось и остановилось на секунду, и всё похолодело внутри. Потом старик повернулся к печи и деловито задвигал чугунками с каким-то булькающим в них варевом. Маша осторожно встала из-за стола и принялась тормошить разоспавшихся друзей. Они очумело таращились на неё мутными глазами и поначалу не понимали, где они, и что происходит.
        От безразличия хозяина не осталось и следа. Он перезнакомился с парнями и с удовольствием расспрашивал их о городской жизни. Потом потчевал наваристым грибным супом, поджаренными румяными шаньгами и самогонкой, настоянной на чудодейственном золотом корне. Девушка тоже поела и выпила немного, но пища показалась горькой, и от неё неприятно вязало рот. Парни же с удовольствием поглощали угощение. Старик общался со всеми, кроме Маши. Казалось, он вообще игнорирует девушку, даже смотрит сквозь, словно её нет. Маша несколько раз намекнула Косте, что пора позвонить его подруге и договориться, чтобы та забрала их, но парень не слушал её. Ещё недавно пылко влюблённый, он вдруг резко изменил отношение к ней, словно не было наполненных страстью и нежностью ночей, будто она разом стала ему неприятна.
        Маше хотелось зарыдать. Озноб, так долго не отпускавший её, сменил лихорадочный жар. Да ещё внезапно напала безудержная икота. Девушка незаметно вытащила из кармана Костиной куртки мобильник и выскользнула в сени. Она нашла в контактах данные угрюмой девицы и послала вызов. Телефон молчал. Маша посмотрела на дисплей. Индикатор сети был пуст.
« О, Господи, только не это! Мёртвая зона!» - с тоской подумала девушка и тихо заплакала.
        Она плотнее застегнула ветровку, натянула капюшон и вышла из сеней на крыльцо. Свинцовые тучи всё продолжали поливать землю. На улице сигнала тоже не было. Безостановочно икая, Маша медленно побрела вдоль деревенских домов. Иногда она останавливалась и проверяла сеть, но связь по-прежнему отсутствовала.
        Деревня выглядела безлюдной, а девушке казалось, что из-за темных окон за ней наблюдают невидимые ей соглядатаи. Не заметив движения или чьего либо присутствия, она прошла улицу из конца в конец. Возле крайнего дома постояла немного, потом решительно ступила в сумрачную полосу леса. Насквозь вымокший шатёр из крон плохо защищал от не прекращавшегося дождя. Весь лес был наполнен невнятным шуршанием, капелью и таинственными звуками. Маше не терпелось выйти на простор, в поле. Она надеялась, что на открытом участке пусть хоть и слабый приём, но появится.
        Девушка плохо помнила, откуда они пришли, двигалась наугад и, конечно, заблудилась. Маша принялась кричать, аукать, но никто не отвечал ей. Со страхом она вспомнила рассказы Кости о волках, которые пожирали собак на привязи, и оставляли хозяевам на память нетронутыми ошейники. О ловких и безжалостных рысях, коварных медведях и свирепых кабанах. В отчаянии, девушка побежала назад, в сторону деревни, но впереди по-прежнему был только частокол тёмных стволов. Время белых ночей уже закончилось, да и непогода внесла свою лепту в темноту: в лесу воцарилась тьма. Маша выбилась из сил, насквозь промокла, к тому же икота вконец измучила её. Она присела на корточки возле огромного дуба, привалившись спиной к его стволу, чтобы собраться с мыслями и успокоиться. Неожиданно совсем рядом громко хрустнула ветка, и из-за соседнего дерева появилась сгорбленная фигура.
        6.
        Маша взвизгнула. Она силилась встать, но от испуга ноги не держали её. Девушка сильнее прижалась к дереву, спрятала лицо в ладони и замерла. Тишина стала нестерпимой. Осмелившись, Маша подняла голову. Силуэт не исчез, так и замер на месте.
        Незнакомец поднял руку и сделал приглашающий жест, словно звал следовать за собой. Потом резко развернулся и быстро пошёл прочь. Тёмную фигуру почти поглотил мрак, когда Маша пересилила страх и бросилась вдогонку. В молчании они дошли до старой охотничьей сторожки. Незнакомец открыл дверь и, не оглянувшись, прошёл в хибару. Несколько секунд Маша помедлила у порога. Неподалёку гулко ухнула сова, девушка вздрогнула и вошла следом.
«Оборотень…» - только и успело промелькнуть в сознании, и она лишилась чувств.
        Маша очнулась. Кто-то заботливо переодел её в сухую одежду, подложил под голову пропахшую дымом телогрейку, скатанную в валик, и укрыл плащ-палаткой. Чудовище сидело рядом. Маша сквозь опущенные ресницы, стараясь не выдать своего пробуждения, наблюдала за ним. Существо, несомненно, не было зверем. Это был человек, причём женщина, но вид её устрашал. Лицо несчастной и руки, за исключением ладоней, были покрыты чёрными густыми волосами.
        Едва Маша пошевелилась, незнакомка хриплым голосом быстро произнесла: «Лежи, лежи, не бойся! Я такой же человек, как и ты! И не причиню тебе вреда».
        Девушка села на жёсткой лежанке, отодвинувшись подальше от странной собеседницы.
        А та продолжала: «Я знаю, какой страх и отвращение испытывают, глядя на меня. Но не всегда, то, что выглядит ужасно, является таковым на самом деле. Я родилась необыкновенным ребенком. Толстые, как мех животных, пряди покрывали мою голову и тело. Бедные родители посчитали, что в меня вселился демон, и я проклята. Наполовину человек, наполовину волк. По слухам, на мать порчу наложил сильный колдун из местных, уж не знаю, в чём она перед ним провинилась. В нашей глуши никогда не слышали о генетической болезни, поразившей меня, поэтому родители всячески скрывали моё уродство, пряча от людей. С рождения я жила затворницей, без игр, друзей. Мать рано обучила меня грамоте, и я пристрастилась к чтению. В книгах находила утешение. С ними я переживала чувства, которых никогда не придётся познать в настоящей жизни. Рано или поздно, но всё тайное становится явным. Так и меня поймала компания загулявших допоздна парней, когда я, крадучись, возвращалась домой после ночной прогулки. Вся деревня встала на дыбы, требуя от моих несчастных родителей избавиться от чудовища или убираться прочь с кошмарным выродком. И
им ничего не оставалось, как отправить меня подальше от этих мест. Но после долгого заточения на заброшенном хуторе у дальних родственников, я вернулась в места своего детства и поселилась в заброшенной охотничьей избе. Местные не суются сюда. Брезгуют мной, да и опасаются не без причины. Проведя много лет в лесу, стреляю я снайперски. Вот и живу в уединении, изгоем. Так что, ты не меня бойся. Лучше скажи мне, давно ты икаешь? Как попала в лес, откуда?»
        Маша, настолько заслушалась историей о нелёгкой судьбе новой знакомой, что даже не заметила возобновившуюся икоту. Девушка неопределённо пожала плечами и начала рассказ обо всех злоключениях, произошедших с ней за время похода. Женщина внимательно слушала, в некоторых местах прерывая её непонятными вопросами или просьбами уточнить кое-какие мелкие подробности. Когда Маша закончила, она надолго задумалась, печально склонив голову.
        Потом, видно, решила что-то для себя, встрепенулась и сказала: «Я выведу тебя к дороге, там попутку поймаешь до города. Друзья твои вне опасности, а тебя спасать надо».
        И сбивчиво, слегка понизив голос, поведала Маше следующее: « Мне самой страшно. Люди боятся упоминать имена икотников, так издревле называли колдунов в здешних местах. Считалось, можно несчастье и беду накликать на себя. То, что, якобы, они все вымерли - враки. Не повезло тебе - на своём пути одного такого, очень сильного, повстречала. Дед, к которому вы на постой забрели, ох, как не прост. За что он наказал тебя? Знаю, внучка в городе есть у него, единственная, горячо любимая. Может ты её мужчину и увела? Не верю я в совпадения, но видно, он приложил всю мощь колдовскую, чтобы вы к порогу его пришли. Ветер перед ливнем сильный задувал. С ним колдун порчу пускает. От такого ветра можно получить подвий - сильное недомогание. Порча часто насылается на человека и через поклад - специально наговоренный предмет, который потом подбрасывается жертве колдовства. Им может быть любая обычная вещь, иногда случайно оброненная. Избавиться от
«подарка колдуна» практически невозможно, для этого надо обладать специальным знанием. Часто поклад делали в виде тряпичной маленькой куклы. До него нельзя дотрагиваться голыми руками, только через тряпку или бумагу. И избавиться от наваждения возможно только разыскав наговоренную игрушку и выбросив её. Вот и покумекать надо, как твою пропавшую куколку - брелок найти. Наверное, думаешь, только в книжках и кино одержимые дьяволом бывают? Порча с помощью нечистого может быть наслана под видом икоты. В человека вселяется как бы личный бес. И замучает до смерти, если вовремя не изгнать его».
        Маша, нахмурившись, выслушала её, потом порывисто вскочила и с горячностью воскликнула: «Не верю я в байки о колдунах и демонах. Глупости! Вы же рассказывали, что читали много. Люди сочиняли ужастики испокон веков. Несмотря на то, что многие считают себя верующими, всё-равно продолжают склоняться к язычеству. Отсюда суеверия, вера в колдунов, магов, экстрасенсов и прочих шарлатанов. Мне надо вернуться к друзьям, поговорить с Костей, вещи забрать, в конце концов. Прошу Вас, помогите добраться до деревни?!»
        Женщина тяжело вздохнула и махнула рукой: «Как знаешь. Собирайся. До самой деревни не пойду, выведу на просеку, а оттуда уж рукой подать». Больше она не сказала Маше ни слова.
        За окном ночную тьму сменила серая мгла рассвета. Дождь прекратился, только с листьев скатывались и звонко шлёпались вниз пузатые капли, нарушая предутреннюю тишину леса. Женщина довела Машу до просеки, давно ни кем не хоженой. Они постояли немного, потом порывисто обнялись. И через несколько секунд Машина проводница скрылась в мокрых зарослях густого подлеска.

7.
        Хоть Маша и не верила в колдовство, слова женщины из леса привели её в смятение и посеяли в душе беспокойство. Она торопливо прошла по деревенской улице до избы старика. Оттуда не доносилось ни звука. Вероятно, парни, перебрав хмельного зелья, спали крепким алкогольным сном. Осторожно ступая по скрипучим половицам, девушка вошла в дом. Печь остыла, и в комнате было гораздо холоднее, чем снаружи. Стол, вокруг которого сидя спали друзья, оказался пуст: ни грязной посуды, ни пищи, обычно остающейся после затяжной пьяной пирушки. Всё покрывал толстый слой пыли, словно здесь уже долгое время никто не жил. И никаких следов присутствия странного старика.
        Машу пробрала дрожь: «Морок! Видно, в самом деле, нехороший это дом. Убираться быстрее отсюда надо!»
        Она растолкала парней. Те совсем не протрезвели, но запаха перегара от них не чувствовалось. Маша вспомнила, что как-то наткнулась в журнале на большую статью о мухоморах. Оказывается, они обладают наркотическим воздействием, и не только при употреблении внутрь, но при сожжении их, дым может вызывать галлюцинации. Да и растений с подобными свойствами в лесу полно: багульник, можжевельник, борщевик. Вполне возможно, что дед специально протопил печь необычным топливом. Другого объяснения загадочному опьянению друзей и собственным видениям девушка не находила, если только не поверить в чёрную магию.
        Пока они поспешно собирались, Маша рассказывала о ночных похождениях и женщине из леса, похожей на оборотня. Парни ругали её за опрометчивость и безрассудность прогулки в одиночестве, но согласились: если бы она оставалась с ними, то неизвестно, сколько бы им ещё пришлось проспать под одуряющим дымом, и отпустил бы их хозяин вообще или уморил до смерти. Костя, хоть и поддерживал разговор наравне со всеми, но на Машу не смотрел, отводил взгляд в сторону и оставался вежливо отстранённым, равнодушным.
«Ну и пусть! - обиженно думала она. - С глаз долой, из сердца вон. Лишь бы из этой Богом проклятой дыры выбраться целыми и невредимыми. Уеду, и вспоминать не буду. Время и расстояние - лучшие доктора. Пусть к своей девице назад катится».
        Они без проблем пробрались сквозь чащу и вышли в поле. Тут же на всех телефонах появилась сеть. Костя отошёл в сторонку от компании и позвонил своей пассии. Он долго, с неестественной слащавой улыбкой ворковал в трубку. Потом наигранно радостно объявил, что всё срослось. Она уже в пути и в ближайшие пару часов заберёт их в трёх километрах ниже по течению реки, там, где дорога наиболее близко подходит к ней. Всех удивила подобная прозорливость, но предвкушение покинуть неприятное место и вернуться к цивилизации переборола подозрения, что такая дальновидность явно неспроста.
        Маша не хотела огорчать друзей, но и продолжать путешествие дальше по намеченному маршруту она не могла. Девушка видела их сочувствие, но меньше всего ей хотелось жалости. Она хотела сесть в поезд, уткнуться лицом в тощую вагонную подушку и проплакать в одиночестве до самой Москвы. А потом всё забыть, как страшный сон. Парни проявили деликатность и не настаивали, чтобы она осталась. Видимо, вид у неё был ещё тот, когда Костя со своей бывшей встретился. Маше показалось, что он был готов, никого не стесняясь, залезть девице под юбку.
        Она вздохнула с облегчением, когда парочка, наконец, высадила их возле вокзала и, не прощаясь, укатила. Правда, девица напоследок окинула её таким злорадным и торжествующим взглядом, что Маше стало жутко. Было в нём какое-то обещание неотвратимой беды, жестоких страданий.

8.
        Город закружил бешеным ритмом и суетой рабочих будней. Маша старалась не думать о Косте и странных обстоятельствах похода. Хотя в душе всё ещё надеялась, что он напишет, объяснит, что произошло с ним, почему он так поступил. Но от парня не было ни электронных писем, ни звонков. Через месяц в новостях на сайте, где они раньше общались, она увидела добавленные фотографии, на которых он и та девица расписываются в загсе, обмениваются обручальными кольцами и поцелуями. Невеста выглядела невероятно счастливой и довольной, а жених, напротив, был неестественно скован, словно не человек, а манекен с витрины. И Маша не смогла удержаться от глупого и опрометчивого поступка: написала ему сообщение, где поздравляла, желала и прочую официальную ерунду.
        Через пару недель с сознанием Маши стали происходить странные вещи. Началось с того, что как-то утром её напугала любимая кошка. Сначала в полумраке коридора Маше показалось, что в него из комнаты прошмыгнула мышь. Она, как и многие женщины панически боялась грызунов. Девушка взвизгнула и быстро включила свет. Это была не мышка, а её любимица, только почему-то крошечная. Маша зажмурилась покрепче, а когда открыла глаза, Муська была уже прежней, обычной кошкой. Привидевшееся напугало её, но девушка решила, что виной всему жуткая мигрень, которая мучила её уже несколько дней. Потом видения участились: то отъезжавший от дома автомобиль казался детским игрушечным автомобильчиком, то противоположные стены наклонялись и соединялись меж собой, а пол поднимался вертикально. Мебель взлетала в воздух и кружилась под потолком, словно Маша попала в сказочный мир Льюиса Кэрролла. Только вот головные боли стали совсем нестерпимыми. Мать отвела Машу в поликлинику, но таблетки, которые выписал врач, только ухудшили её состояние. На неё навалилось ощущение ненужности и пустоты. Она думала, что душа её потерялась
где-то в пространстве или улетела в небеса. А тело забыли похоронить, и поэтому оно продолжает жить на земле. Маша почти не ела, её мутило почти от всех продуктов и крайне мало пила, объясняя родным, что трупам это не нужно. Девушка сильно похудела, её вид вызывал жалость у окружавших её людей.
        После нескольких недель травной терапии странные видения и галлюцинации, терзавшие её долгие месяцы, отпустили. Маша чувствовала, что эмоции и желания возвращаются к ней. Ей захотелось встретиться с друзьями, сходить в кино или кафе. Погулять по магазинам и накупить кучу безделушек, чтобы подарить родственникам и знакомым на Новый год. В последний рабочий день перед длинными праздничными выходными начальство отпустило их раньше обычного времени. Маша забежала в соседний с домом супермаркет и докупила некоторые продукты для праздничного стола. Она с восторгом думала, что сейчас достанет с антресолей старенькую искусственную ёлку и успеет нарядить её до возвращения домой матери и сестры, устроит им маленький предновогодний сюрприз.
        Дома, как она и ожидала, никого не оказалось. Дверь в столовую была приоткрыта, и в её проёме мерцали разноцветные всполохи света. Маша скинула шубку и сапоги и медленно, как заворожённая, прошла в комнату. Возле окна стояла наряженная ёлка, и гирлянда весело подмигивала лампочками. Девушка подошла ближе и сразу увидела, что на ёлке висит куколка Вуду, та самая, что пропала из рюкзака летом, во время страшного похода. Маша протянула руку, чтобы снять игрушку и коснулась кончиками пальцев тонкой нити серебристого дождя. Раздался слабый треск статического электричества, и она почувствовала страшную боль в груди и затем увидела, как из-под платья вырываются языки синего пламени. Девушка закричала и яростно замахала руками, которые уже полыхали ярким голубым светом. Прежде чем исчезнуть, огонь, появившийся ниоткуда, сжег её дотла. Словно бомба взорвалась внутри неё, и при этом взрыв не затронул ничего вокруг. А буквально через несколько секунд, как порох вспыхнула куколка Вуду и тут же осыпалась невесомым пеплом. Маленькая металлическая цепочка, на которой висела игрушка, тонкой серебристой змейкой
скользнула по веткам и упала на пол.
        notes
        Примечания

1
        Свингер - Англ. swinger от корня swing - качание, колебание, сдвиг. Участник группы по добровольному обмену сексуальными партнерами.

2
        Сейдозеро - озеро в Ловозерских тундрах на Кольском полуострове.

3
        Сейд - священный объект северо-европейских народов, в частности, саамов (лопарей). Может представлять собой чем-то особенное место в горах, тундре, тайге, чем-то выделенную скалу, приметный камень, пень, озеро, иное природное образование. К понятию сейда также относятся артефакты - сооружения из камней

4
        Гурии - каменные пирамидки, служившие указателями и оберегами.

5
        нарядная - помещение, где выписываются, даются наряды на работу.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к