Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / СТУФХЦЧШЩЭЮЯ / Чацкая Настя : " Вино Из Можжевельника " - читать онлайн

Сохранить .
Вино из можжевельника Настя Чацкая
        У дворян не бывает друзей.
        Настя Чацкая
        ВИНО ИЗ МОЖЖЕВЕЛЬНИКА
        Однажды Ольгерд говорит:
        - В своих ошибках я всегда иду до конца.
        И Геральт чувствует: он понимает Ольгерда.
        Да, его грудь не пронзали мечи, его голова не летала с плеч - но шрамов на теле Геральта не меньше, чем тех, что выставлены напоказ за широко разведенным воротом дворянской рубахи, и тех, что сокрыты дорогим кунтушем. От взгляда на одежды Ольгерда, которые, черт его дери, больше демонстрируют, чем укрывают, иногда появляется доля здорового спортивного интереса - у кого на теле отметин больше? Вот бы помериться, вот бы посостязаться, как когда-то, тысячу лет назад, с Эскелем, они мерились силой в дружеском поединке на стальных мечах. Он едва не отхватил Эскелю кисть, а Эскель свернул ему нижнюю челюсть. Холера… было же время, когда это казалось забавным! Ламберт, глядя на них, закатывал глаза так сильно, что, наверное, ему каждый раз от этого жеста делалось больно.
        Сейчас Геральт даже взгляд не поднимет, чтобы поглядеть на что-то подобное. Он чувствует душную и неиссякаемую усталость, когда дело доходит до того, что сейчас называют развлечением. Сложно объяснить это состояние. Ему кажется, что именно он был человеком, который запустил отсчет времени тринадцать столетий назад. Что он прожил каждый из последующих дней и продолжает, продолжает их мучительно проживать.
        Эту усталость… её сложно объяснить тем, кому ещё не перевалило за сто.
        Сидящий напротив Ольгерд молча пьет туссентское вино, глядя в горящий камин из-за закинутых на край стола ног в тяжелых сапогах. Он тоже думает о чём-то своём, чем не хочется делиться, но о чём не подумаешь в одиночестве, наедине с кувшином и можжевеловой кружкой. Слишком горько, слишком тяжело.
        Когда Геральт впервые навещает Ольгерда, он хмыкает и говорит:
        - Ты представляешь себе его цену? Этот напиток нужно пить из богатого кубка.
        Ольгерд молча доканчивает свою порцию и толкает по гладкому столу вторую кружку - такую же здоровенную и грубую, но пустую, - в сторону Геральта. Она останавливается у самого края. Приковывает к себе взгляд.
        Геральт не собирался пить. Откровенно говоря, он даже заходить сюда не собирался. На его шее висит хороший такой заказ, который принесет как минимум пару сотен крон, если будет выполнен в срок, да и вечер у него занят - он планировал связаться с Трисс; планировал узнать последние новости; планировал подковать Плотву в Оксенфурте, но… эта дурацкая кружка. Так что он садится в удобное кресло, придвинутое к столу у камина - пустующее, словно специально для него.
        Тепло от огня тоже, как специально, манит присесть и согреть озябшие руки. На дворе метёт мелким снегом, редким для Новиграда. Здесь не Скеллиге, но всё же - зараза, - метёт.
        Туссентское вино широкой бордовой струей наполняет сосуд.
        Ольгерд встречается с Геральтом взглядом и усмехается краем губ:
        - Знал бы, что нагрянут гости - прикупил чего-нибудь съедобного.
        - Я не голоден.
        Ольгерд будто не слышит.
        - В следующий раз, - говорит он, отставляя тяжелый кувшин в сторону и откидываясь на спинку кресла, - предупреди меня о визите заранее. Так уж повелось в наших дворянских кругах, но тебе-то невдомёк, так что можешь не извиняться.
        - Я могу уйти, - спокойно говорит Геральт.
        «Так будет даже лучше». В конце концов, я сам всё ещё не понял, почему забрёл в эту глушь.
        - Нет, - так же спокойно отвечает Ольгерд.
        После чего молча продолжает пить своё вино.
        И чёрт знает, что значило тогда это «нет». То ли: «нет, не можешь», то ли: «нет, ты сам знаешь - лучше не будет».
        В ту их первую встречу после заварушки в святилище Лильвани Геральт проводит единственный спокойный вечер за последние несколько лет. Они больше не говорят - молча пьют из можжевеловых кружек и это, на удивление, действительно в разы вкуснее, чем пить из безжизненных железных кубков.
        Слишком не по-дворянски, думает он, прикрывая глаза.
        Ведьмачья чуйка подсказывает, что разбойник в Ольгерде давным-давно одержал победу над дворянином. Остались только все… эти вот… тряпки. Балаганистая высоковкусная мишура. Цирк. Ведь, оберни падальщика в дорогую ткань - он вельможей не станет. У Ольгерда взгляд дикого зверя, а не вельможи.
        Геральт уходит из обиталища фон Эверека далеко после полуночи.
        Коротко прощается и отправляется в ближайшую корчму, где не задолжал пару десятков крон. В «Гусиной гузке» он должен всего пятак - корчмарь то ли сжалился, то ли позабыл: выделил спокойную и тихую комнату под самой крышей. Геральт вырубается, прежде чем успевает накрыть плечи одеялом.
        В окна метёт.
        Наутро он всё ещё не связывается с Трисс и теряет пятьдесят монет за выполненный с опозданием заказ - чёртовы гули и их разворошенное невнимательным охотником гнездо! Нежить будто чует своими поросячьими носами запах вчерашнего алкоголя - швыряются агрессивно, хрипят, как придушенные цепью псы. Меч лежит в руке крепко и уверенно - придаёт каких-никаких сил. Отвлекает. Лишает голову тяжких мыслей. Этот день больше напоминает катание на карусели - круг, ещё круг, ещё круг. Бесконечное множество чёртовых кругов.
        Отпускает лишь к вечеру - словно медленно начинает разжиматься сжатый кулак.
        Геральт возвращается в «Гусиную гузку» и отдаёт старый долг кронами - покрывает его с лихвой. Остальное за пару часов просирает в гвинт какому-то старому низушнику без левой ноги. Имени не запоминает - но низушнику эти кроны, однозначно, нужнее. Корчмарь доволен - наливает им бормотухи до самых краев. Вино кислое, кружки не можжевеловые. Но спасибо ему.
        Ещё одна ночь проходит без снов.
        Заказ на полуденницу он выполняет вовремя, даже раньше. Кружит вокруг неё, накладывает знаки и зубы сжимает от призрачного холода этой твари. Пронзает серебряным мечом эфемерное тело, морщится от страшного предсмертного воя и думает: Плотва всё ещё хромает.
        Думает: всё же нужно заглянуть в Оксенфурт.
        По пути в город лошадь спотыкается и грузно падает на передние ноги. Седельные сумки валятся на дорогу.
        …он опускает взгляд на свои блестящие в полумраке перстни и криво усмехается, когда Геральт, мягко ступая по деревянному полу, входит в комнату.
        Сегодня он не придвинул второе кресло к камину. Возможно, никого не ждал, а возможно, в прошлый раз от него едва ушёл гость, чьё место сразу же занял Геральт. Сегодня Ольгерд даже не за столом - сидит на брошенной на пол шкуре, вытянув ноги практически до каминной решетки. В руке у него книга, а огненные отблески собираются в рубинах на узких пальцах, бросая на иссеченную грудь красные блики, будто мишени для арбалетных болтов. Есть в нём что-то неуловимо гипнотическое, что-то, от чего хочется задержать дыхание и смотреть, не отрываясь. Как на поток воды или на закатывающееся в облака солнце. Ольгерд похож на закат. Безразличный и обезумевший от усталости закат - вот-вот превратится в холодную ночь, что живёт в его тёмно-синих глазах.
        Смотреть на него… спокойно. Геральт поражается, осознавая это.
        - Какая же ты печальная история, - улыбается Ольгерд. - О страннике из Ривии, которому не с кем коротать зимние вечера.
        - Опрометчиво не запирать дверь в такое время, - говорит Геральт в ответ, отводя глаза и осматривая просторную комнату, будто впервые.
        - Полагаю, ты по делу.
        За окнами холодная ночь, а здесь тепло. Огонь с треском поедает сухие поленья. Так же спокойно иногда бывало в Каер Морхене. Это были редкие вечера, когда Весемир позволял всем собраться вместе и отдыхать за книгой или игрой, не заучивая учения и трактаты. Цитаты из старых книг до сих пор крутятся в голове, и не выжжешь их оттуда огнём, не вымоешь алкоголем.
        Это помещение похоже на спальню Ирис. Возможно, ему просто кажется - дом сам по себе небольшой, до недавних пор стоял брошенным в лесах за поместьем Вегельбудов. Непривычно, должно быть, дворянину жить в таком доме, после громких гулянок и десятка сожженных да разгормленных Кабанами поместий. Но Ольгерд, судя по всему, справляется.
        Выглядит довольным, расслабленным и уставшим. Ничуть не иначе того дня, когда они увиделись впервые.
        Геральт делает ещё несколько шагов, останавливается у бурой шкуры. Кожаные носки сапог касаются густого меха. На них всё ещё остались капли дождя и комья земли. На Скеллиге наверняка заметает, а Новиград вернулся к привычным ледяным грозам и ливням. Ольгерд тоже смотрит на сапоги Геральта, закрывает книгу, закладывая страницу пальцем, и садится ровно, опираясь о колени локтями. Поднимает вопросительный взгляд к его лицу.
        - Плотва сломала ногу недалеко от Оксенфурта. Я довел её до конюшен, но конюх сказал - без вариантов. Так случается, они… ломают ноги.
        - Ты прикончил свою кобылу? - спрашивает фон Эверек.
        - Угу, - мычит Геральт, не разжимая губ. Он не смотрит на Ольгерда, смотрит куда-то в сторону окна, по которому бьют реки небесной воды.
        Они недолго молчат.
        Затем Ольгерд протягивает руку к кувшину и выливает в кружку, стоящую около него на полу, остатки вина. Красного. Поднимает руку и протягивает Геральту.
        - «Кастель Равелло». Говорят, вкуснейшее в мире.
        Геральт не двигается. Лишь возвращается взглядом к освещённому огнём лицу. Оно будто воском вылито, особенно та его сторона, что исписана глубокими шрамами. Невольно думается: как можно было получить этот серп прямо на черепе? Неужели кто-то просто размахнулся и вогнал шашку в кость? Ольгерд расслабленно сидит, смотрит снизу вверх, щурится глазами, в которых - то ли заинтересованность, то ли - утомленное ожидание.
        Геральт качает головой:
        - Я пришёл не за выпивкой.
        - Неужто действительно по делу? Какие могут быть совместные дела у разбойника в отставке и странствующего ведьмака?
        - Мне нужен хороший конь.
        Ольгерд внимательно слушает и медленно моргает, насмешливо приподняв брови.
        - Думал, у тебя остались связи на торговых рынках.
        - У меня? - улыбается он краем губ. - Здесь? Боюсь, ты обратился не к тому человеку, Геральт. Не сказать, что мне это не льстит…
        - Ну, нет так нет, - коротко перебивает Геральт.
        И думает: действительно, что ты несёшь? Какой проклятый бес заставлял тебя шагать пешком от самого Карстена - сюда по проливному дождю? Теперь вода стекает с тебя и срывается редкими каплями с дорожного плаща, как с ожившей в непогоду статуи. Бьётся о деревянный пол. Просачивается между плотно лежащими досками. Холера, ты полный идиот.
        - Присядь, - говорит вдруг Ольгерд, кивая на шкуру около себя. - И возьми вино.
        - Я не…
        - Будь моим гостем, Геральт, и не выебывайся, коль пришёл.
        Геральт несколько мгновений молчит. А затем поднимает руки и касается пальцами застёжки на мокром и грязном плаще.
        Эти вечера необъяснимы.
        Срать на вино, срать на потрескивающий камин, на отдалённую схожесть с далёкой юностью в Каэр Морхене. Не это тянет к заброшенному дому, словно чёрта на приманку. Глубоко вдохнуть не даёт другое: будто удавку на шею нацепили и - тянут, волокут. Всё равно: упирайся-не упирайся лапами в землю, ты уже попался. Будто сам не хотел, но дал себя поймать, явившись сюда впервые. Наверное, так же себя чувствует грифон, летящий на дух крушины. Инстинкты вопят, что сейчас твоё брюхо распорет ведьмачий меч, что дальше - опасно. Не лети дальше, не нужно… Но запах уже вонзил крюк в твоё нутро и волочет к себе, а зверь внутри исходит слюной и пеной, беснуется, рвётся ближе и ближе, пытаясь прогрызть клетку из рёбер, выворачивая себе башку.
        Волк в груди хищно прижимает к голове уши, но зубы не скалит. Принюхивается к Ольгерду. Смотрит, не отрываясь, как будто чует похожего на хозяина бродягу.
        Как будто даёт ему шанс стать другом.
        …Геральт покупает коня в Нильфгаарде за бесценок.
        Эмгыр всё ещё благодарен ему за добрые вести о Цирилле, он не может себе позволить отказать своей лучшей ищейке в жеребце. Так он и говорит. Геральт отвечает, что он не является ничьей ищейкой, но жеребца седлает - ему нужен конь. Эмыгр, конечно, остаётся при своём мнении: Геральт им уже куплен. Он уверен, что флорены решают всё. Набитая до краёв казна решает любую политическую проблему. Наверное, он бы рассмеялся, если бы узнал, что у ведьмака, яшкающегося с самим императором Нильфгаарда, всё ещё остаются долги в десятке вшивых таверен Темерии.
        Он бы хохотал до колик, если бы заглянул в кошель Геральта.
        Да плевать на него.
        Если конём можно вернуть тот небольшой должок, который остался со времён возвращения Цири во дворец - это неплохие расклады. Больше Геральту от императора не нужно ничего. Он холодно отказывается от предложенного слугой тяжелого мешочка - он уверен, - флорен. Заскакивает в седло и пришпоривает гнедого коня.
        Конюх Эмыгра поклялся своей матушкой и здоровьем своих детей, что этот скакун не захромает. Что умнее и выносливее его нет во всей Империи!
        Животное отказывается отзываться на Плотву.
        Аксий решает эту проблему.
        Геральт срывает объявление о «злом и страшном лесном призраке», поселившемся в Урстене. Он думает: если эти долбаёбы снова призвали лешего, нужно выдать им флаера с кратким описанием инструкции пользования разъяренным духом. Он думает: нужно немного поспать; и думает: нормально ли, что о можжевеловых кружках и треске камина за всю поездку до Вызима он думал чаще, чем о комнате Трисс в таверне Новиграда?
        Когда корчмарь «Гусиной гузки» жестом приветствует Геральта и подзывает его к себе, волк внутри поднимает голову и напряжённо рычит. Он снял комнату и оставил здесь большую часть своих вещей на время поездки к Эмыгру, поэтому вот этот торопливый жест рукой не вселяет никакой уверенности, что в его отсутствие всё было в порядке.
        - Ведьмак! С возвращеньицем!
        - Что-то случилось? - с ходу спрашивает Геральт, проходя мимо шумного стола деревенских пьяниц.
        Корчмарь мнётся пару секунд, заговорщически глядя по сторонам, а затем лезет под прилавок и появляется оттуда с широкой щербатой улыбкой на небритой морде и каким-то пакетом в руках.
        - Вона чего случилось! Гостинцы!
        - Не понял?..
        - Гостинцы принимай, говариваю. Принимай-принимай. Мне оно под прилавком не нужн?, а то теперича ещё молва пойдёт, что у меня там есть, чего прятать. Тем паче, от ентого! Забирай, забирай!
        Пока мужик частит, Геральт смотрит на свёрток из пергамента, как на говорящее корыто. Голова с дороги отказывается впитывать мысль, что Трисс явилась в эту рыгальню из города, чтобы оставить для него подарок.
        Да и… с чего бы?
        Он поднимает взгляд на помятое лицо корчмаря.
        - От какого «этого»?
        - От бандита ентого рыжего, какого-какого! С серьгой в ухе и шрамом здоровенным на роже, будто башку ему оттяпать кто хотел. Знавал я про него, мой зять работает корчмарём в «Алхимии», так ентот… явился со своей бандой развлекаться, они мужика одного в бочку здоровую запихнули да катали по всей корчме, пока тот не помер!
        - Да не помер, вроде, - негромко говорит Геральт, чувствуя, как слегка холодеет в груди, а угол рта вздрагивает в подобии неожиданной улыбки.
        - Не помер, а мог бы! - знающим тоном сообщает корчмарь.
        Геральт тяжело вздыхает и берёт свёрток из торопливых рук. Тяжёлый…
        - Мои вещи в порядке?
        - Стерёг их, аки Цербер, - важно кивает мужик.
        В кармане как раз завалялась монета в пять крон. Ни туда, ни сюда. Тем более, леший на носу - доход будет. Сейчас как раз сезон, зима идёт, люди пытаются призвать добрых духов, чтобы те хранили тепло в их домах и пищу в погребах, а потом все кидаются, сломя голову, за ведьмаком - мужа зарезало, сына утопило! Проклятие на деревне! Эх, холера…
        - Держи вот.
        Геральт щёлкает пальцами, корчмарь на удивление ловко ловит монету в кулак и счастливо лыбится:
        - Благодарствую, благодарствую!
        …Это туссентское вино.
        Геральт качает головой и ставит бутыль на стол.
        - Очень смешно, - бормочет он и со вздохом опирается руками о столешницу. Склоняет голову и усталым движением выгибает спину, разминает плечи. Тело молит об отдыхе после долгой дороги, но голове не до отдыха.
        В тишине комнаты ему кажется, что он слышит треск яблоневых полений и чувствует привкус этого вина на языке. «Самого вкусного в мире». Чёрт…
        Он проводит рукой по лицу.
        Ещё раз чертыхается и тяжело садится на кровать, устало закрывая глаза.
        Его не было всего шесть суток. Шесть суток, пять из которых Геральт размышлял о возвращении в Оксенфурт. Без подробностей. Просто думал об этом: о корчме, о своей комнате, о неровных и грязных дорогах, о поздних закатах, вечных дождях, о том, как прижимался лбом к лошадиной морде, когда вгонял Плотве под череп лезвие или о том, как хочется снова сесть на мягкую шкуру и смотреть в огонь. Слушать негромкое дыхание около себя и ощущать присутствие человека, совершенно не располагающего к разговору по душам. Человека, чью душу он однажды вместе со своей поставил на кон в игре с самим дьяволом.
        Это были не направленные мысли.
        Всего лишь то, к чему он привык за несколько недель до отъезда. То, что сохранилось в памяти, а теперь крутилось в подкорке, как ядрёный запах алкагеста, который никак не удаётся выдохнуть из себя ещё час или два, если уже вдохнул.
        - У тебя есть друзья, Геральт?
        Это то, что спросил Ольгерд в их последнюю встречу, глядя на восходящую луну. Небо казалось ясным, что бывало здесь крайне редко. Даже ветер не дул. Они просто присели на крепкий и низкий забор, некогда служивший, видимо, загоном для скота и смотрели перед собой.
        В опущенной руке Геральта - бутылка вина. Ольгерд курил трубку, прикусывая загубник боковыми зубами. От дыма слегка першило горло, воздух сильно пах жжёной вишней. Внутри шевелилось иррациональное желание запрокинуть голову и завыть на луну, но вместо этого Геральт ответил:
        - Есть.
        Ольгерд хмыкнул, будто так и думал.
        - Бросающиеся на меч герои, живущие в поиске достойной смерти?
        Образы сами закрутились перед глазами. Эскель, размахивающий учебным мечом, улыбающийся и летящий с головой в любую авантюру. Ламберт, надменный и выёбистый, заслоняющий своей грудью Геральта от ревущего медведя, вставшего на задние лапы в лесах у Каэн Морхен. Эскель - серьёзный и сосредоточенный, с безобразным шрамом, разрывающим всю правую часть лица. Недовольное ламбертовское: «Ну, куда тебя несёт? Не подохнет без тебя Редания». И спокойный ответ: «Ты знаешь, что я там нужен».
        Геральт медленно моргнул и опустил взгляд.
        В груди тяжелело каждый раз, когда он вспоминал, какой опасности подверглись они оба совсем недавно. Лучше бы Эскель никогда не возвращался из проклятой Редании. Лучше бы им никогда не пересекаться вновь, если эти встречи несут за собой только возможность умереть. Сложить голову на поле боя, как истинный ведьмак. Ведь ведьмаки не умирают в постелях.
        - Плохая тема?
        Голос Ольгерда прозвучал слегка простуженно. То ли потому, что они уже час, как сидели на прохладном воздухе, то ли от выкуренной трубки.
        Геральт отпил ещё вина и, не глядя, передал ему бутылку.
        - Они похожи на меня, - глухо ответил он.
        - Ну… как я и сказал.
        Геральт ощутил взгляд, блуждающий по его лицу.
        По шраму и заросшей серой щетиной щеке. Это почти не нервировало, скорее, расслабляло, собиралось в голове и шумело, как спокойный морской прибой. И ни одной мысли… ни одной. Что этот разбойник добавляет в своё вино?..
        - А у меня никогда их не было, - сказал Ольгерд. Взял протянутую бутылку и горько усмехнулся - Геральт услышал этот звук.
        - У дворян не бывает друзей?
        - Точно.
        - Но теперь ты не дворянин. - Он с ухмылкой повернулся к Ольгерду. Тот прикрыл глаза и запрокинул голову, опустив руки с трубкой и вином вниз, подставляя лицо чистому лунному свету.
        Пробормотал тихо:
        - Не дворянин, да ещё и с сердцем. С ума бы не сойти…
        Геральт смотрит на лёгкую улыбку, появившуюся на его губах, и не чувствует ничего, кроме запаха вишнёвого дыма и чужеродного, дикого желания приблизить своё лицо к лицу Ольгерда. Хрен его знает, зачем. Рассмотреть, наверное, поближе, потщательнее, подотошнее. С ним что-то не так. Неужели проклятие оставляет на людях настолько сильный отпечаток, что сложно взгляд от них отвести?
        Геральт мимоходом касается своего знака. Тих и холоден. Нет ни дрожи, ни изменения температуры - Волк спокоен. В Ольгреде магии столько же, сколько в корчмаре «Гусиной гузки». Тут дело, видимо, не в магии.
        В голове слишком сильно шумит, когда он понимает, что подаётся вперёд. Протягивает руку, касается пальцами впалой щеки, но не чувствует ни тепла, ни холода, ни щетины, не чувствует ничего, будто трогает лунный свет, не живого человека. А в следующую секунду Ольгерд открывает глаза, и Геральт с судорожным вздохом садится на своей постели.
        Он сильно проводит руками по лицу.
        Один раз, второй - будто пытается стряхнуть с себя сон, а потом поднимает взгляд и смотрит на бутылку туссентского вина, стоящую на столе.
        - Твою мать, - шепчет он.
        В окна снова метёт.
        …В Трисс Меригольд сложно не влюбиться.
        Если вам нравится идти ко дну, она - хороший для вас вариант. В неё хочется окунуться с головой, слушать её смех и звонкий голос, и, пока он звучит, будет казаться, что этого мало. Нужно ещё немного больше. Ещё совсем чуть-чуть, и достаточно.
        Но «достаточно» не бывает.
        Трисс Меригольд знает это.
        Она под ним голая и мягкая, гладкая и влажная, как язык моллюска. От неё даже немного пахнет морем. Трисс с улыбкой смотрит на Геральта и гладит его щёки кончиками пальцев.
        - Я рада, что ты вернулся, - говорит она.
        Рыжие волосы и синие глаза.
        Это не та синь, от которой не можешь отвернуться. Они просто… синие. Красивые синие глаза, на свете таких тысячи. В постели Геральта девушек с подобными глазами было столько, что не сосчитать.
        - Как тут дела? - спрашивает Геральт.
        Он имеет в виду обстановку в Новиграде. Он имеет в виду - как поживает Лютик и Золтан? Он имеет в виду - Йен не объявлялась?
        - Если бы ты бывал здесь чаще, тебе бы не приходилось задавать этот вопрос, - она тянется к нему и целует мягкими губами в уголок губ. - Много работы?
        - Да, - отвечает Геральт, глядя ей в глаза. Он не отводит взгляд, потому что если он потеряет контакт с Трисс, в голову тут же полезут другие мысли. Словно паразиты, словно мелкие накеры на падаль. Мысли, которые постепенно начинают вызывать в затылке чувство, схожее со страхом. Которые вплетаются в голову шипастой лозой, и выдернуть их практически невозможно.
        - Должно быть, у тебя действительно неплохие заказы, раз ты приносишь такие роскошные презенты без причины, - смеётся Трисс, поворачивая голову в сторону. Геральт тоже смотрит на прикроватный столик, где стоит практически пустая бутылка туссентского вина. Зубы сжимаются сами по себе. Мысли об Ольгерде жгут, как пчелиный укус. - Купил в Нильфгаарде?
        Нет.
        Но лучше бы действительно так и было.
        Геральт ничего не отвечает - целует её сильно и глубоко. Ему кажется, что Трисс немного больно, потому что она сжимает пальцы на его плечах и почти не отвечает. Скорее, просто подставляет приоткрытый рот и слегка напрягается всем телом. Он целует её, плотно закрыв глаза и обхватывая узкую талию обеими руками. Такая крошечная женщина, в которой столько магии, что весь Новиград может оторваться от земли и взлететь к облакам, если сильно захотеть.
        Когда он отрывается от её губ, Трисс смотрит ему в лицо и проводит рукой по выбритому виску.
        - Геральт, позволь спросить у тебя кое-что.
        Он опускает взгляд на её шею и покрывает кожу влажными поцелуями.
        - Я слушаю…
        Трисс подставляет натянутую кожу под губы и гладит его против шерсти, как прирученного зверя. Знает, что ничего он ей за это не сделает. Тем более, её пальцы нежные и тёплые.
        - У тебя всё в порядке? - спрашивает она очень тихо.
        Геральт останавливается лишь на секунду. Затем продолжает прикусывать её выступающие ключицы и шепчет:
        - Да.
        Трисс ловит его лицо и тянет к себе. Смотрит в глаза так глубоко, что сердце вздрагивает в груди. Хочется отвернуться - это иррациональное желание на уровне рефлексов, когда кто-то хочет взглянуть в твою душу, а там слишком много ловушек и тёмных углов.
        Он обхватывает её скулы и гладит пальцами по приоткрытым губам.
        - Всё хорошо, Трисс.
        - Ты же помнишь, что…
        - Что ты всегда выслушаешь меня. Я помню.
        Как-то Ламберт шутливо сказал держаться от умных женщин подальше. Так вот он не шутил.
        Трисс улыбается и целует его в губы. Она не верит ему.
        …Всё идёт не по плану.
        Геральт чувствует, как пальцы на мече начинают разжиматься.
        Он чувствует, как очередной истошно вопящий ворон пролетает в дюйме от его лица, цепляя острыми когтями висок, а леший уже подступает сбоку - слышно хруст коры и треск ветвей. Швырять все силы на то, чтобы не выпустить меч из раненой руки - это сложно. Геральт выбрасывает левую перед собой и хрипит «Игни». Огонь срывается с его пальцев, вспыхнувшие вороны стаей горящих факелов разлетаются в разные стороны - некоторые падают на землю, не пролетев и нескольких метров.
        Геральт загнанно дышит. Оборачивается, скаля зубы. С-сука.
        Леший в десятке стоп, крошечные глаза горят в закатном солнце, как два ядовитых светлячка. От замаха мечом тело сводит болью, но Геральт с рычанием бросается на тощую тварь, приближающуюся по плавной дуге. Ближе и ближе. Леший распахивает пасть и ревёт ему в лицо так близко, что мелкие куски сухой коры, вылетающие из пасти, ударяются о лоб и скулы. Нужен всего один, последний рывок.
        Серебро рассекает дерево и вязнет в магии, и стремительно нагревается от концентрации токсического яда, пропитавшего тело лешего насквозь.
        - Сдохни, блядь… - рычит Геральт, проворачивая меч и стискивая зубы от огненной боли в распоротом предплечье. От невозможности вдохнуть, потому что только что его хорошо приложило рёбрами о пару крепких горных выступов, пока он летел с крутого обрыва вниз. Хруст сломанной кости сложно спутать с чем-то ещё, особенно, если кость ломается внутри тебя.
        Рёв лесного духа угасает, теперь он конвульсивно пытается сняться с меча, тянется к Геральту когтистыми тощими лапами, но только судорожно скребёт ими по серебру и кожаным нарукавникам.
        Ещё немного. И всё закончится. Давай же…
        Меч с треском рассекает лешего.
        Вылетает из его тела, разрубив на две почти идеально ровные половины. Когда верхняя достигает земли, Геральт вонзает острие прямо между медленно угасающих глаз. Жри, тварь. Чтоб тебя… Вот ведь, зараза, чёрт…
        Он стоит, согнувшись практически пополам, опираясь здоровой рукой о рукоять, и пытается выровнять дыхание. Правая висит хлыстом и отказывается шевелиться. В перчатке влажно хлюпает. Закатное солнце слепит глаза, в которых и без этого парко плывёт изображение.
        - Холера… - хрипит Геральт, опуская веки.
        Щёку печёт, и стоит немалых сил поднять руку, чтобы стереть с кожи ядовитый сок. Но нет ничего, с чем Геральт не справится - так всегда говорил Эскель. Так всегда говорил Весемир. Сейчас не время подводить их.
        Он вытаскивает меч, придерживая мёртвую голову сапогом, и смазанным движением вытирает острие о штанину. Бережно опускает его в ножны за спиной. Плотва неподалёку, смотрит, навострив уши, в сторону Геральта - конь оказался действительно неплохим спутником. Не шарахается от магических существ и не несёт, когда чувствует опасность. Напрягается только весь и беспокойно трясет головой.
        Стоит позвать его слабым свистом, и он уже трусит навстречу. Чует запах крови и яда, фырчит мокрым носом. Подставляет бок. Солнце слепит Геральта, и первое, что он делает, взобравшись в седло - открывает седельную сумку. Толченого рога единорога осталось на самом дне, но и этого хватит. Противоядие холодит дёсна и на миг забивает дыхательные пути. Воды в фляге нет, поэтому приходится сухо сглатывать, пока прохладное онемение не начнёт охватывать пищевод.
        - Поехали отсюда, - хрипит Геральт.
        Пока они добираются до «Гусиной гузки», он стаскивает с руки перчатку, контролирует своё дыхание и окончательно приходит в себя. Вот же чертовщина. Обыкновенному лешему удалось уложить его на лопатки. Скоро он и от гулей будет пизды получать?
        Это уже ни в какие ворота…
        Мужичонка, протягивающий ему трясущейся рукой кошель с кронами, таращится с откровенным ужасом.
        - Это что за сволота тебя так? - сипло спрашивает, не отрывая глаз от бледного лица и прижатой к груди окровавленной руки.
        Геральт молча забирает у него кошель, не слезая с коня. Слабо салютует звякнувшими монетами и бросает:
        - Ещё раз увижу, что духов призываешь, башку откручу. Только теперь уже тебе.
        После чего дёргает поводья и молча уезжает из Урстена, игнорируя брошенное в спину:
        - Тебе, может, воды, а? Ведьмак?!
        В корчме тихо, как никогда. Двое выпивох сидят недалеко от входной двери - один надирается в гордом одиночестве, а второй прикорнул на собственной руке. Корчмарь возится под прилавком, бормоча себе под нос. В углу расположился пожилой мужик в солдатской форме, устроив у себя на коленях притихшую шлюху, за соседним от него столом - двое низушников рубятся в гвинт. Уже поздняя ночь, поэтому Геральт молча проходит мимо, стараясь не морщиться при каждом шаге и медленно дышать через нос. Добраться бы до своей норы и зализывать раны до самого рассвета… В столе ещё должна была остаться «ласточка». С мыслями об этом он поворачивает к лестницам в комнаты и резко останавливается.
        Едва сдерживается, чтобы резко не отвернуться и не пойти в другую стороу - да он бы резко и не смог. Это было бы странно, даже несмотря на то, что сердце сильно сжимается в груди.
        Принесла же… нелёгкая…
        Залихвацки забросив ноги на край стола, укрывшись от чужого внимания и закинув руку на деревянную спинку лавки, перед ним восседает Ольгерд. Глядит прямо в лицо с ухмылкой на смешливых губах. В полутьме его волосы кажутся не рыжими, а бордовыми. Одним локтем он упирается в столешницу, а сжатым кулаком постукивает по своей кривой улыбке. Щурит глаза. Даже скудного света оплывшей свечи хватает, чтобы разобрать, насколько они синие.
        - Ну, здравствуй, Геральт.
        Вот она, холера.
        Синь, которая берёт тебя за горло и не даёт отвести взгляд.
        От тяжелой материи кунтуша пахнет выдержанным вином и целым коктейлем запахов, собранных с тысяч уничтоженных домов, в которых жил Ольгерд. Виноград, алкоголь, табак, дым.
        Железо, камин, теплая медвежья шкура.
        Запахи мешаются в голове, отвлекая от боли в груди и от мысли: очень хреново, что ведьмачье обоняние не отключается по щелчку пальцев. Было бы очень, сука, кстати.
        Наблюдая за склонённым лицом, хочется сказать что-то жалящее. На языке так и вертится какая-то ядовитая колкость. Болезненная и отталкивающая. Что-то, что заставит Ольгерда развернуться и свалить прямо сейчас, прекратить действовать на сознание подобным образом - ведь Геральт никогда не был таким. Под действием Ольгерда он чувствует, как становится другим. Он раздражен - это дико. Это ему не свойственно. И как же трудно ловить себя на остром желании превратиться на пару минут в Ламберта.
        Чтобы сказать: часто штопал платья женушке?
        Или: да, портниха из тебя - что надо.
        Но Геральт не говорит. Он не чёртов Ламберт.
        Вместо этого он отворачивает голову в сторону окна и хмуро молчит, сжимая руку, лежащую на столе около зажжённой свечи, в кулак.
        Ольгерд бросает на него быстрый взгляд, будто чувствует каждую его мысль, и с усмешкой возвращается к рваной ране, оставленной когтями лешего. Игла тонкая, шелковая нить уже окрасилась в бурый. Боль острая и печёт до самой кости, но это заставляет чувствовать себя нормальным человеком - редкая удача для ведьмака.
        - У меня много шрамов, - зачем-то произносит Ольгред. - И не всегда я их получал, когда поблизости был лекарь, готовый их обработать. Учился на себе.
        - Ясно, - не отрываясь от темени за окном, отвечает Геральт.
        - Могу поспорить - тебя такой историей точно не удивишь.
        Да, у меня никогда не было привычки бухать и резать себя ножом, а потом трезветь и штопать свою паршивую шкуру.
        Он не говорит этого, но хочется так, что скулы сводит.
        Запах можжевелового дерева, заточенной стали, безумной усталости. Геральт старается дышать через раз, но всё равно чувствует его. Невозможно не чувствовать то, что само продирается в ушибленные лёгкие.
        - Зачем ты пришёл?
        Ольгерд делает последний стежок.
        - А зачем люди приходят?
        - Когда им что-то от меня нужно. Когда они хотят меня убить.
        Они встречаются взглядом.
        Теперь кажется, что сверлящий взгляд синих глаз хочет вскрыть черепную коробку, но это быстро проходит. Что бы ни почувствовал Ольгерд, он берёт себя в руки. Прочищает горло. Держать лицо - это умение, которое он всосал с молоком матери. Что бы ни случилось - злишься ты, радуешься, умираешь, - ты держишь лицо.
        Он берёт дорожный нож, осторожно отсекает оставшуюся нитку с иглой на конце и откидывается на жесткую спинку деревянного стула. Складывает руки на груди.
        Смотрит внимательно и хмурит брови.
        - Знаешь, ты мог бы просто сказать, что не любишь, когда друзья дарят тебе вино.
        Геральт смотрит на него в ответ и подается вперед, опирается локтями о колени. Между ними стол и, под этим открытым вниманием фон Эверека, злость куда-то девается. Словно деформируется в глупую и странную пустоту.
        - Это просто было ни к чему, - устало говорит он.
        Усталость сложно объяснить тем, кому ещё не перевалило за сто.
        - Я так и понял, - отвечает Ольгерд, отводя глаза.
        В грязной комнате корчмы он выглядит ещё более неуместно, чем в стенах своего заброшенного дома. Абсолютный диссонанс. С этими его закатанными рукавами белой рубашки и плавными жестами, рассчитанными на то, чтобы их увидели, фон Эвереку самое место в огромной и светлой зале с высокими окнами и тяжелым бархатом штор. В дворянском балагане Туссента, но никак не в Темерии.
        - В юности, - говорит Ольгерд, запрокидывая голову и глядя на неровный потолок, - у меня был старый отцовский том, назывался «Добрая книга». Может быть, ты слышал о таком.
        Геральт смотрит на него и вспоминает, как на точно так же запрокинутое лицо падал лунный свет.
        - Там была одна любопытная глава, где говорилось, что, спасая жизнь любого живого существа, ты будто… становишься для него…
        Ольгерд не договаривает - замолкает.
        Он постукивает кончиками пальцев по губам.
        Он прикрывает глаза и почему-то тихо смеётся, демонстрирует две выемки на щеках и морщины в углах синих глаз. Это первая открытая улыбка, которую Геральт видит на этом лице, и у него перехватывает дыхание.
        Будто где-то рядом засмеялась Трисс.
        - Ты вернул мне сердце, - произносит вдруг Ольгерд сквозь смех, разводя руками. Кольцо в ухе на секунду ловит отблеск огня и загорается настоящим золотом. - А я ведь не просил тебя об этом, я просто не хотел умирать, а не…
        Повисает тишина. В окно ударяет ветка сухого клёна. Снова поднимается ветер, вдалеке гулко гремят первые раскаты грома - вот-вот по стеклу начнёт колотить ледяной водой.
        Зараза. Очень в духе Темерии.
        Ольгерд тоже слышит - отводит глаза, медленно выдыхает. Хлопает себя по коленям и поднимается на ноги. Всем своим видом - прощается.
        - Что же. Нужно добраться до моей берлоги, пока не начался ураган, - говорит, поправляя пояс кунтуша.
        Геральт болезненно морщится, резко поднимается следом.
        Он и сам понять не успевает.
        У самой двери просто ловит его за локоть здоровой рукой, как поймал бы любого другого человека, который собирается уйти посреди незаконченного разговора. Ольгерд удивлённо поднимает брови и оборачивается через плечо.
        Вопрос летит ему прямо в лоб:
        - Без него было лучше?
        Синие глаза смотрят слишком внимательно, но Геральт не отводит взгляд.
        Он чувствует пальцами мягкую ткань, запах которой уже не шибает по мозгам с такой силой. Он будто впитался в подкорку, стал частью чего-то, к чему очень легко привязаться.
        - Я привык без него, - вдумчиво подбирает слова фон Эверек после паузы. - Свиньи не замечают грязи, потому что живут, изгваздавшись в ней от носа до самого хвоста. С людьми точно так же. Рано или поздно они ко всему привыкают.
        Геральт не находит, что сказать. Он просто кивает и выпускает рукав Ольгерда, а затем напряжённо застывает, потому что горячая рука вдруг ловит его ладонь.
        - Что…
        Ольгерд прикладывает её к тому месту, где ворот белой рубашки открывает глубокие неровные шрамы. Такие же горячие, как пальцы, как гладкая кожа под ними.
        Бах. Словно печать поставил прямо в центре груди.
        От прикосновения кровь шибает в голову. Это почти пугает. В мозгах набатом бьёт, почему-то голосом Ламберта: «Нихуя себе, дружище. Вот, за что я люблю верхние комнаты любой корчмы».
        Геральт резко поднимает взгляд, хочет отшатнуться - чёрт, это нормальное желание в такой ситуации, - но Ольгерд удерживает его руку. Несильно. Совсем слабо - скорее, просит прикоснуться, а кожа горит, будто прижал ладонь к ядовитому плющу.
        Ольгерд смотрит на него и прислоняется спиной к закрытой двери. От этого медленного движения слегка шевелятся волосы на затылке и отнимается кончик языка. Он не делает ничего, просто дышит - Геральт чувствует эти мехи: вдох и выдох, снова и снова. Чувствует, как в центр ладони бьётся живое и горячее. Глухие удары сердца, словно молотом, только изнутри. Прямо туда, где Трисс когда-то находила его линию жизни.
        - А самое смешное, - тихо говорит Ольгерд севшим голосом, - что я даже не помню, как оно билось раньше.
        …- Тебе никогда не было интересно, что будет через пять… или десять лет?
        - Я знаю, что будет через десять лет, милый.
        Трисс гладит его по виску, глядя задумчиво и нежно. Она читала книгу, сидя в полюбившимся ей кресле, когда Геральт появился в «Шалфее и розмарине». Вытерпел пару нежных подъёбок от Лютика и поднялся к Трисс. Положил подбородок ей на колени. Прикрыл глаза, сидя рядом, как верный пёс. Он всегда делал так, когда терял из рук ниточку, ведущую его вперёд. Когда путаницы становилось слишком много.
        Садился у ног Трисс и давал себе отдохнуть.
        - И что же?
        - Ты по-прежнему будешь гулять сам по себе, гонять накеров по норам и искать славной смерти, - она пропускает между пальцами пару выбившихся из хвоста прядей, заводит их за ухо. - Будешь защищать друзей и охотиться на чудовищ. То, что ты делаешь всю свою жизнь. Десять лет - это не так много, Геральт.
        Он закрывает глаза и болезненно выдыхает.
        Рёбра болят, как проклятые, будто трое суток подряд солдаты колотили его железными сапогами в грудную клетку. Он чувствует, как Трисс осторожно касается его предплечья кончиками пальцев. До шва не достаёт, трогает лишь вокруг. Если сильно прислушаться к себе, можно ощутить прохладное касание магии.
        - Не стоило, - бормочет он. - И так заживет.
        - Добротный шов.
        Геральт на секунду замирает, а потом приоткрывает один глаз. Трисс спокойно улыбается.
        - Я не задаю вопросов. Ни одного. Только пообещай мне кое-что.
        - Снова звезду с неба?
        - Нет, - смеётся она, - это уже было.
        - Тогда что?
        - Выдели в своей жизни немного времени для себя. Монстры никуда не исчезнут, а вот ты - можешь.
        Геральт смотрит на неё снизу вверх и качает головой.
        - Ты единственная женщина, которая так спокойно говорит о моей кончине.
        - Знаешь, кто бы ни был этот человек, - Трисс снова проводит пальцем по зашитому предплечью. - Ты ему дорог.
        - Давно гадаешь на шовных стежках?
        - Нет. Недавно. Хм-м. Дай-ка взгляну, - она осторожно берёт его руку и рассматривает аккуратные швы, слегка наклонив голову. - Нет, - изрекает наконец. - Никакой надежды на то, что через десять лет ты прекратишь вести себя, как идиот.
        Он закатывает глаза и повисает недолгая тишина.
        Так можно сидеть целую вечность, но рёбра дают о себе знать куда раньше. Тугая повязка ему бы не помешала - по хорошим делам, нужно было бы заехать к Шани. Кажется, она ненадолго возвращалась в Оксенфурт.
        Геральт со вздохом поднимается и подходит к окну. Смотрит на оживлённую пыльную улицу Новиграда. Какой-то пьяный болван упал между двух бочек и пытается подняться, дёргая ногами. Пара небогато одетых детишек хохочут и показывают на него пальцами. Стражники, отдыхающие на лавке у самого рынка, даже головы не поворачивают - греются на солнце. Погода сегодня отличная.
        - Как думаешь, - говорит Геральт, постукивая кончиком пальца по стеклу. - Что может чувствовать человек к тому, кто вернул ему сердце?
        Трисс задумчиво смотрит на него из своего кресла. Всегда, когда она думает о чём-то серьёзном, на лбу появляются неглубокие морщины, а взгляд на какой-то момент словно теряет осмысленность.
        Негромко скрипят пружины. Она подходит и становится около Геральта.
        - Что бы ни чувствовал этот человек, тот, кто вернул ему сердце, не должен проводить акции невиданной щедрости.
        - Думаешь, я щедрый? - с усмешкой спрашивает он, с нежностью глядя в светлые глаза.
        - А бывают на свете щедрые ведьмаки?
        Геральт коротко смеётся, протягивает руку и гладит скулу Трисс фалангами пальцев. Его понимающая Трисс. Он дорожил ею, всегда будет дорожить. То, что между ними - скорее, какой-то извращённый вид дружбы, чем что-то иное. Она насмешливо щурится.
        Говорит:
        - Интересно, кому было предназначено это прикосновение.
        Улыбка остаётся на лице Геральта, но медленно становится какой-то показушной, приклеенной. Он вспоминает, как эта рука лежала на горячей груди другого человека. Как в раскрытую ладонь билось чужое сердце.
        Ламберт не дурак. Он не даёт глупых советов, не слушает мнения других и не якшается с умными женщинами. Ламберт - смышлёный парень.
        Геральту стоит у него поучиться.
        …Даже от кожи пахнет дымом. Даже от кожи.
        Ольгерд будто без перерыва горит изнутри, развел инквизиционный костер и жарит собственную душу - ему не привыкать. А Геральт… он пьет вино, вытянув ноги и зарываясь пальцами в медвежью шкуру. Смотрит, как пылает огонь в камине, как тени собираются по углам. Сколько бы Ольгерт не прожил здесь, комната не становится живее. Та же пустота и тишина, которую даже огонь не делает мягче, хотя делает теплее.
        Видимо, тут дело в хозяине.
        Они молчат, будто это первая их встреча после событий в святилище Лильвани. Будто они снова едва знакомы. Это не уютная тишина, не уютный треск камина. Да, это похоже на Каэр Морхен, с одной только разницей - сюда Геральт возвращается против воли, как возвращался бы старый одомашенный волк в лесную глушь каждую ночь, чтобы повыть на луну от души. Чтобы до самых поджилок проняло. Каждый день он видит миску, полную еды, но что-то сгребает его загривок в кулак и тащит в холодную чащу.
        Геральт думает об этом и переводит взгляд.
        Это похоже на Каэр Морхен. С одной только разницей. Здесь чудовищно болят пальцы от желания прикоснуться к человеку, сидящему около него. Суставы выворачивает от одной только мысли об этом. Если когда-нибудь Геральт коснётся Ольгерда фон Эверека, проведёт по обветренной коже его лица, вдохнёт сумасшедший запах в той близости, когда слышно даже самый тихий выдох… невозможно хотеть чего-то настолько сильно, а, получив, остаться в своём уме.
        У Ольгерда босые ноги.
        На них падает свет камина, по узким, крепким стопам скачут теплые тени. Можно рассмотреть каждую трубчатую кость, выступающие вены, суставы на пальцах. Гипнотическая физиология, от которой невозможно оторвать глаз. Шрам есть даже там - по верхней стороне, поднимается почти до колена, теряется в подкатанных штанинах. Геральт смотрит на то место, где светлая неровная полоса скрывается под тканью, и сглатывает. Левая ладонь начинает гореть, память услужливо обжигает воспоминанием о горячей коже и грубых шрамах.
        Он поднимает взгляд и понимает: Ольгерд сидит с закрытыми глазами. Внутри него боли столько… не нужно никакое ведьмачье чутьё, чтобы её ощутить. Стоило ли вырывать его душу из лап О’Дима? Стоило ли обрекать на подобную жизнь? Эта мысль жирным шершнем жужжит прямо в затылке. Хочется отогнать её. А потом прикоснуться к плечу Ольгерда, сжать его и сказать, что он ошибается. Он не остался в мире совсем один.
        - Ты сейчас просмотришь во мне дыру, - говорит Ольгерд и приходится резко отвести взгляд, почти вздрогнуть. Уставиться в камин, взяться за можжевеловую кружку с вином.
        Кашлянуть. Сказать:
        - Просто задумался.
        И услышать негромкий смешок.
        Подумать: может быть, всё не так уж плохо? Он ведь раньше не смеялся. Он ведь даже не улыбался раньше.
        Боги, какая бестия шлёт ему эти абсурдные раздумья в башку?..
        - О чём же?
        - О шрамах твоих.
        - Надо полагать, довольно скучные мысли, Геральт. Сочувствую.
        Ольгерд не открывает глаз, замолкает.
        Перебирает пальцами мех медвежьей шкуры, снова медленно погружается в свою бездну. Встал на самом её краю и раскинул руки, как огненный птах. Нужно лишь заставить его обернуться. Геральт это уже делал - в тот раз фон Эверек подарил ему свою карабелу, - значит, и теперь может получиться.
        Тихо трещат поленья в камине.
        - Ольгерд.
        Он поднимает взгляд. Смотрит спокойно и тихо.
        Геральт не дурак, он понимает, что будет дальше. Что однажды придёт сюда и увидит пустую комнату. Пустой дом и остывший камин. Может быть, Ольгерд черкнёт пару строк на прощание. Может быть, оставит на столе проклятую бутылку «Кастель Равелло» и две можжевеловых кружки, но его самого не будет. Здесь не останется ничего.
        - Покажи мне свои шрамы.
        И тогда, наверное, это место прекратит звать к себе. Наверное, тогда всё это закончится. Не будет вишнёвого дыма, синих глаз и запаха туссентского вина. Возможно, Геральт седлает Плотву и отправится в Туссент, чтобы сжечь дотла каждую проклятую винодельню.
        Возможно, он седлает Плотву и пустит коня по следу, пока не загонит до мыльного пота.
        Возможно, он даже не заметит его исчезновения.
        Ну а пока Геральт смотрит, как пальцы, лениво перебирающие медвежью шкуру, останавливаются. Как вместе с ними останавливается само время.
        И как загораются в огненных бликах рубины, когда Ольгерд поднимает руку и медленно тянет за пояс расшитого кунтуша.
        В своих ошибках он всегда идёт до конца.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к