На закат от Мангазеи Сергей Че
        Начало XVII века. Смута. В безлюдных землях исчезает караван с таинственным грузом. Чтобы расследовать это преступление, в Мангазею, форпост России на крайнем севере, прибывает дьяк Разбойного приказа Семен Макарин. Ему предстоит забраться в глухие таежные дебри, пересечь ледяные пустоши. Столкнуться с воинственными племенами и разбойниками. Погрузиться в темный мир, где до сих пор правят колдуны, и оживают давно забытые боги.
        Сергей Че
        НА ЗАКАТ ОТ МАНГАЗЕИ
        Глава 1
        - Что ты знаешь об этих местах, дьяк? - внезапно, после долгого молчания спросил зверолов. - Читал ли чего, купцов ли расспрашивал, прежде чем отправиться сюда? Или так просто, собрался в путь-дорогу, а там лихая сама вывезет?
        По берегам тянулись заросли низких, корявых деревьев, и казалось, что какая-то неведомая сила скрючила их, заставила страдать, так что напоминали они теперь скелеты замученных давным-давно людей.
        - Холодно здесь, говорили, - ответил Макарин, подождав немного. - Зимой люди замерзают так, что кровь льдом становится. Правда это?
        Зверолов хмыкнул, ерзая на своих тюках с товаром.
        - Льдом или не льдом, но дух вышибает, да.
        Они сидели впереди, у носовой корги, рядом с древним облезлым якорем. Над их головами хлопал грязный парус. Ветра почти не было, и коч медленно полз вдоль низкого берега, старательно огибая то и дело попадающиеся песчаные языки. Солнце уже садилось, окуная в темноту и без того мрачный лес на противоположной стороне.
        - А еще рассказывали, что здесь на сотни верст сплошная пустошь, которую поморцы называют тундрой, и где нет ничего кроме мхов с болотами. А теперь смотрю - лес. Стало быть, врали?
        - Это дальше, - зверолов махнул неопределенно. - За лесом. Там тебе и мхи, и болота. Но туда лучше не соваться.
        - Почему? Дикий народ гуляет?
        - И дикий тоже, - уклончиво ответил зверолов. - Времена сейчас тяжелые.
        Он достал из мешка толстую сермягу, накинул на плечи. Холодало. Немногочисленные гости, что сидели весь день вдоль бортов, подтягивались теперь к середине, где двое из команды раздували печку, покрытую дырчатым чугунным колпаком. Кутались в кафтаны, тянули руки к разгорающемуся красному зареву. Макарин задумчиво разглядывал их, как делал это на протяжении всех последних дней. Дородный купчина из Тобольска с грузом зерна. Несколько приказчиков из центральных уездов с тюками различного товара. Парочка пугливых оборванцев, невесть что забывших на торговом судне.
        - Скоро прибудем, - сказал зверолов. Он жевал кусок вяленого мяса, задумчиво разглядывая темные берега. - Вон у того камня повернем и, считай, почти на месте.
        Макарин посмотрел на чернеющий впереди утес, за которым река делала резкий поворот. Лес взбирался на утес корявыми приземистыми сучьями, а на самой вершине торчала голая, будто обожжённая пожаром сосна.
        - В лесах зверя полно, - сообщил зверолов. - Пушнина в руки сама идет. А в пустоши делать нечего. Одни топи. И дикие на санках с собаками. Да олени. Из нашенских туда почти никто не ходит. Разве что поморцы.
        - И много здесь поморцев?
        Зверолов пожевал губами, прежде чем ответить.
        - Сейчас немного, но есть. Раньше больше было. А как новый острог поставили, так делись куда-то. Небось дальше ушли.
        - Я думал, дальше Мангазеи ничего нет.
        Зверолов внимательно глянул на Макарина.
        - Дальше Мангазеи, дьяк, власти нет. А остальное есть.
        Макарин хмыкнул. Зверолов, жилистый бородач, не вылезавший из лесов и живущий лишь своим промыслом, был единственным человеком на корабле, который за все долгие недели пути перекинулся с ним больше, чем парой слов. Остальные улыбались, желали здравствовать, но на любые вопросы отвечали односложными междометьями. Даже у толстого хлеботорговца при виде дьяка Семена Макарина начинали бегать глазки и дрожать руки. Не собери Макарин заранее про него сведения, то наверняка бы взял на заметку, чтобы поговорить с пристрастием. Сейчас этот сидящий у печки купчина поймал взгляд, судорожно поклонился, сделав вид, что пытается привстать. Давыд, Степанов сын, в Тобольске лет двадцать, поднялся из приказчиков, когда женился на дочери старосты, первые деньги сделал на торговле с сибирской татарвой, может поэтому и глазки до сих пор бегают. Нет, ничего он не знает о нынешнем деле. И знать не может. Не было его здесь год назад. Сидел у себя в Тобольске, дворовых девок щупал.
        Макарин отвернулся. Впереди на берегу, среди гнилых плавней тускло горел костер. Вокруг огня сгрудились неподвижные тени. То ли кусты и корявые деревья. То ли люди в звериных шкурах. То ли звери в человеческом обличье. Из тех, что выходят по ночам на берега рек, сидят и ждут, когда мимо них проплывет лодья с добычей. Было нечто дьявольское в этих красных отсветах, что плясали на воде и ветвях деревьев. Коч поравнялся с костром и стало ясно, что никаких зверей нет, а есть сидящий на берегу рыбак. Он поднял руку и приветственно помахал.
        - Всегда здесь сидит, - сказал зверолов. - Сколько не ходил, каждый раз, на том же месте. Верная примета, что уже прибыли.
        - Ты с полудня твердишь, что скоро прибудем. А Мангазеи все нет и нет.
        - Как так нет, дьяк. Вот же она, - зверолов развел руками. - Мангазея. Все что видишь, все она, богатая. Все леса, все пустоши. На многие дни езды отсюда. Мангазея это не город, дьяк. Это целая страна. Острог что. Сегодня он есть, завтра его нет. И посад его сгорит. И люди уйдут. А Мангазея всегда будет. Пришлый московский люд вроде тебя этого не понимает.
        - Больно разговорчив ты, зверолов, - повысил голос Макарин, выпрямляясь.
        Тот ухмыльнулся в бороду, стащил шапку, мелко поклонившись.
        - Прощения просим, государев человек. Не хотел обидеть. Но ты же сам меня расспрашивал о здешних землях. О караване том пропавшем. Как ты узнаешь, что с ним случилось, ежели не будешь знать, куда тебя ветром занесло?
        Да, караван. Три малых коча, груженых пушниной и еще чем-то непонятным, но достаточно важным, чтобы послать за тридевять земель целого дьяка из Разбойного Приказа. Трое купцов, тобольских и верхотурских, десяток сопровождения. Приказчики, слуги. Четверо стрельцов, возвращающихся в Тобольск к постоянному месту службы. Они вышли с Мангазеи год назад, спустились в море и должны были повернуть на юг к обскому устью. Их видели встречные лодьи вплоть до малой казацкой заставы у Собачьего озера. А потом их не видел никто. До Обдорской заимки они уже не добрались, и тамошние казаки, прождав положенный месяц, сообщили тобольским властям о пропаже. Тобольский воевода написал в Москву. И Москва отчего-то всполошилась. Простые купцы, малые суда, пушнина, ни одного значимого человека. Макарин даже имена не смог запомнить. А в Москве дело дошло до боярской думы, вызвали приказного судью и спросили его, кто в Разбойном лучший сыскарь. Макарин не считал себя лучшим. Откровенно говоря, лучшим его не считал и сам судья, окольничий Иван Карпов. Да и само положение дьяка обязывало скорее сидеть в избе за бумагами, а
не бегать по далеким землям в поисках невесть чего. Но время стояло непонятное, не было на Москве государя, зато за пределами Москвы государей было сразу много, и дьяк Семен Макарин, знакомец свергнутого царя Василия, оказался явно не ко двору. Судья Карпов был человеком боязливым и заранее избавлялся в Приказе от всех, кто мог ему создать неудобство хотя бы гипотетически. «Имей в виду, Сёмка, - сказал он тогда. - Дело важное. Исполнишь, как полагается, и все забудут, что тебя в Приказе Шуйский двигал. Боярам тебя представлю, как вернешься. Авось и царю понравишься…». Судья запнулся, видно подумав, что еще неизвестно кто к тому времени царем станет и станет ли вообще. По самым скромным расчетам поездка на дальний северный край должна была отнять год-два жизни. Никаких толковых разъяснений, что такого вез караван, ради чего всполошились московские бояре, Макарин так и не дождался, и на пути к Тобольску уже начал думать, что на его место позарился очередной малолетний боярский родственник и никакого дела о пропавшем караване на самом деле нет, а если и есть, то оно гроша ломаного не стоит. Три малых
коча, пушнина, два десятка черного люда, и всё. Но даже унылый долгий путь был лучше, чем пораженная гнилью безголовая, голодная и наполовину сожженная Москва, где хозяйничали пьяные ляхи и каждую ночь приходилось просыпаться в холодном поту от того, что где-то рядом скрипнули ворота. Макарин отправил детей на спокойную Оку в поместье их деда, отца покойной супруги, просидел полдня в старой церквушке Трифона Мученика, принял благословение на дальний путь и уехал, стараясь десятой дорогой объезжать как заставы ляхов, так и осаждающих Москву казаков и ополченцев. В сопровождающие ему дали только двух стрельцов, да и тех забрали уже в Березове. В Мангазею он прибывал сейчас один, после четырех месяцев бесконечного пути сперва реками и волоком чердынского тракта через Камень до Тобола, потом на север, через совсем уж дикие дебри, по разветвленным протокам, где вдоль берегов стоял нескончаемой стеной черный лес, простирающийся до горизонта, и только отроги древних рассыпающихся гор иногда разрывали чащу, сужали реку, заставляя ее нестись быстрее. Неделями они не видели ничего человеческого, кроме редких
встречных лодий. Ни заставы с острогом, ни избы, ни даже пристани. Только рассказы о кроющихся в лесных дебрях вогульских городках заставляли Семена пристальнее вглядываться в небо в поисках еле приметного дыма от дикарских костров. После Березова был мелкий Обдорский острожек, пара дворов, обнесенных частоколом, где казаки снабдили их запасами на последний отрезок пути, и выход на несколько дней в море, где дикий ветер кидал тяжело груженый коч так, что Макарин уже успел попрощаться с жизнью. По пути в Мангазею моря было никак не миновать. Вот уже второй день как они из моря свернули в устье реки, а Макарин до сих пор вспоминал бешеную воду с содроганием. Если путь каравана пролегал там же, то ничего удивительного, что от него ничего не осталось. А значит и искать нечего. А значит нужно просто заехать, показать воеводам сопроводительные письма, расспросить первых попавшихся свидетелей, написать отчет, переждать зиму и первым же караваном обратно, к семье. Времена тяжелые, разбой всюду, а дед старый и челядь у него не воинственная.
        Только сейчас Семен заметил, что зверолов стоит у самой корги, сжимая в кулаке шапку, и пристально вглядывается куда-то вперед. На его лице, парусе над головой, металлических частях оснастки играли смутные огненные сполохи. Макарин встал рядом.
        Впереди, за темной массой прибрежной скалы, которую огибал сейчас по дуге коч, горели огни. Их были сотни или даже тысячи, маленьких ярких пятен от факелов, костров, фонарей, покрывающих весь берег слева, взбирающихся огненной дорогой на пологий холм, где в их неверном пляшущем свете угадывались крепостные стены и башни под высокими шатрами. Дальше от берега, под крепостью, огни сливались в одно сплошное мутное зарево и казалось, что там, вплоть до горизонта, лениво полыхает огромный пожар, из которого, как скалы из океана, торчат островерхие крыши северных изб и башни колоколен. Огни плясали у черной воды, и только приглядевшись, Макарин понял, что это не отражения, а кормовые сигналы стоящих кораблей. Широкие дощаники, малые лодьи, огромные грузовые суда, морские кочи с высокими бортами и поднятыми надстройками, они теснились вдоль пристаней, в несколько рядов, большие и маленькие. Мачты со спущенными парусами казались голым лесом и скрывались далеко в темноте.
        - Ну, дьяк, - повернулся к нему зверолов. - Конец походу. Вот она, твоя Мангазея.
        Коч натужно заскрипел, поворачивая к берегу. Забегали служки из команды, засобирались гости, подталкивая тюки с товаром ближе к левому борту. Из надстроя вышел капитан, глухо каркнул на одного из приказчиков, самого пугливого, чтобы оставил товар на месте, а то будет перегруз слева. Коч накренился, втискиваясь между ближайшими лодьями. На борту одной из них стояли двое и молча смотрели на вновь прибывших. Макарин заметил на берегу людей, они бродили, переносили товар, стояли кучками у тянущихся вдоль пристани амбаров. Людей было довольно много и уже были слышны обычные звуки приближающегося города, далекие крики, бормотание, какой-то гул, звон, скрип бревен и досок. Нос учуял запахи жарящегося мяса. Где-то рядом была харчевня.
        - Мы вещи твои тут пока оставим, - подошел к нему капитан. - Как с избой определишься, так и заберешь.
        Макарин кивнул. Нашел взглядом зверолова, который уже налаживал за спину мешок с припасами.
        - Ты так и не сказал мне, как тебя зовут.
        Тот обернулся, улыбаясь в бороду.
        - Лишнее это, государев человек. И тебе без надобности, и мне спокойнее. Как солнце покажется, уйду в леса, далеко на восход. Навряд ли свидимся. Бывай.
        Коч тряхнуло, бревна единственного свободного помоста проскрежетали вдоль борта, какие-то темные сутулые фигуры в лохмотьях приняли брошенные канаты и стали подтягивать корабль к пристани.
        Макарин взял суму с бумагами, проверил на месте ли боярская грамота, переданная ему судьей для воеводы, и направился к выходу. Встречные приказчики кланялись, расступаясь. Трусливый купчина Давыд Степанов спрятался за своими тюками. Служки, кряхтя и ругаясь, двигали толстые доски для спуска.
        На пристани, вдоль схода, стояли четверо стрельцов в полевых серых кафтанах. Их десятник шагнул вперед и, поигрывая тростью, загородил дорогу.
        - Дьяк Макарин?
        - Он самый.
        - Воевода Троекуров привет шлет.
        Макарин кивнул. Встречи он не ожидал.
        - Откуда про меня известно стало?
        - Утром две лодьи пришли из Обдора. Их купец сказал, что следом идет коч, везет государева человека. Весь день тебя ждали.
        - Скажи воеводе, на рассвете у него буду.
        Десятник нехотя посторонился, явно в замешательстве. Макарин глянул на него внимательно.
        - Что-то не так, десятник?
        - Воевода тебя сразу ждет, избу отдельную сготовили, баню.
        Это было странно. Приезжему дьяку конечно полагалась изба. Обычно в ее качестве выступало что-то покосившееся, провонявшее, со слепой старухой-хозяйкой в качестве обслуги. И ждать эту избу приходилось неделями. Воеводы не любили понаехавших приказных людей, видя в них досадную помеху для своей власти. Зато воеводское радушие при встрече всегда обозначало наличие у этой власти проблем. И чем приветливее был воевода, тем серьезнее были проблемы.
        - Передай воеводе, что я ценю его заботу. И непременно явлюсь на его двор. Но утром. Или тебе, десятник, приказали доставить меня к воеводе, даже если я сам против буду?
        - Не было такого приказа, дьяк, - мотнул головой тот.
        - Это хорошо, - медленно сказал Макарин и осмотрелся. - Промочить горло с дальней дороги бы не мешало. Слышал, у вас тут даже кабак имеется?
        Десятник кивнул.
        - Не без этого, дьяк. - Он махнул стрельцам рукой, и те неуклюже разошлись в стороны. - И две питейные избы. Иди направо вдоль пристани и как амбары кончаться, так сразу и увидишь.
        Макарин делано скривился. Это был явно не то, что описывали.
        - На пристани? С рыбаками? А есть что-то более приличное?
        Десятник виновато развел руками.
        - Извини, дьяк, не подумал. Тогда тебе к старому Угрюму. Это тоже недалеко, вглубь посада, напротив Спасской башни. Иди по этой дороге, - он показал рукой на скрывающуюся в темноте меж двух амбаров дощатую мостовую. - Как увидишь большую двухэтажную избу с вырезанными чудищами на дверях, так сразу и входи. Не ошибешься, там всю ночь свет горит и народу тьма.
        - Угрюм, говоришь? Будем надеяться, что изба у него не такая угрюмая как имя.
        - Это уж как пить дать, - усмехнулся десятник. - Бывай, дьяк.
        Он отсалютовал тростью. Стрельцы гуськом потянулись к набережной. Доски под их сапогами стонали, прогибаясь. Мангазея пахла рыбой, смолой и свежеструганным лесом. Как, впрочем, и любой недавно построенный город. Прежде чем углубиться внутрь темного посада, Макарин глянул вслед уходившим стрельцам и увидел, что идут они медленно, осторожно, по темной стороне. У одного из них тускло блеснула вытащенная наполовину из ножен сабля. Вокруг ходили грузчики с тяжелыми тюками, бегали какие-то малолетние сорванцы. Держась за амбарные стены протащилась парочка вдрабадан пьяных купцов. За ними увязалась гулящая девка в цветастых татарских юбках. Стрельцы шли не рассекая толпу, как обычно, а побоку. И оглядывались, будто опасаясь внезапного нападения. Но кого могли опасаться стрельцы и не опасаться грузчики, пьяные купцы и гулящие девки? Макарин подавил в себе желание незаметно отправиться следом. Завернулся плотнее в накидку и нырнул меж амбаров, туда где уже не было фонарей, выли собаки, и высились безоконные бревенчатые стены.
        Глава 2
        Город был большой. Макарин не ожидал увидеть ничего подобного. Конечно он читал описание и теперь припоминал слова про несколько сотен душ постоянного населения, пятибашенный кремль, таможенный и гостиный двор, собор и три церкви, но тогда, в Москве, это прошло мимо сознания. На далекой северной окраине, где на тысячи верст в округе встречались только зимовья промышленников да мелкие острожки с парой десятков казаков, увидеть большой город, выстроенный по всем правилам государева уложения, с кварталами, дощатыми мостовыми, церквями и даже кабаком… Это казалось чем-то нереальным.
        Амбары кончились и вдоль мостовой потянулись большие северные избы с маленькими затянутыми слюдой оконцами. Жилые дома сменялись закрытыми на ночь лавками и мастерскими. Только в кузнице горел тусклый свет и раздавались тяжелые удары молота. Макарин шел прямо, к видневшейся вдали проезжей Спасской башне, где располагались единственные ворота, ведущие из посада в кремль. В ее бойницах горели факелы и плясали тени часовых.
        Питейная изба старого Угрюма располагалась на небольшой площади у ворот, куда стекались сразу три посадские улицы. Широкая, двухэтажная, с массивным основанием, она была украшена резьбой, обвешена лентами и освещалась установленными по углам слюдяными фонарями. У входа шатались в обнимку несколько забулдыг. Макарин брезгливо обошел их стороной и толкнул тяжелые двери с неумело вырезанным змеем. По глазам резанул слоистый тускло освещенный красным дым, в нос ударило чем-то кислым и противно-сладким, уши заложило от гула множества голосов. В длинном низком помещении тянулись заставленные медом, брагой и хлебным вином тяжелые столы, сидело, стояло, лежало и бегало сразу несколько десятков пьяных и трезвых, меж которыми сновала парочка служек с кружками и ковшами. Когда глаза привыкли к дымному полумраку, Макарин нашел свободное место и присел. Завсегдатаи не обратили внимания. Только сидящий по соседству купец в богатом кафтане с меховым воротником не по погоде, осоловело глянул, возложил лапищу ему на плечо, проворчал еле понятно заплетающимся языком:
        - Тебя-то я и жду, - и придвинул Макарину огромную деревянную кружку с чем-то вонючим. - Будем?
        Макарин отодвинулся.
        - Спасибо. Но ты обознался, купчина.
        Купец попытался собрать в кучу разбегающиеся глаза, у него это не получилось, он рыгнул и уронил голову на стол. Макарин огляделся. Напротив, в низком дверном проеме стоял грузный старик в заляпанном фартуке поверх темной рубахи и смотрел на него. У старика не было бороды и даже не было волос на голове. Зато был длинный шрам, тянущийся от виска до подбородка, из-за чего тонкогубый рот кривился вниз, придавая всему лицу траурное выражение. Старик медленно подошел к нему, вытирая руки полотенцем и умело лавируя между посетителями.
        - Новое лицо, - сообщил он низким, похожим на медвежий рык голосом, - мне всегда интересно. Что пить будешь?
        Макарин стащил с пальца перстень, положил на стол. Хозяин поднял его толстыми пальцами, пригляделся к собачьей голове на печатке. Вернул обратно.
        - Слепой стал. Не узнаю людей с Разбойного приказа. Давно вас не было.
        - Дел нет, и нас нет, Угрюм.
        - А теперь стало быть, дела появились?
        - Стало быть.
        Угрюм покивал задумчиво. Мельком указал служкам на почерневший потолок. Наклонился к Макарину.
        - Наверху комнатка тихая. Еду там накрою. Позднее сам приду. Не надо, чтобы нас вместе долго видели.
        Лестница, ведущая на второй этаж, была темной, узкой, с закопченными стенами и продавленными ступенями. Тихая комнатка оказалась каморкой с маленьким закрытым оконцем и несколькими коваными сундуками вдоль бревенчатых стен. Почти всю ее занимал огромный тяжелый стол из рассохшихся дубовых досок.
        Пока Макарин ждал хозяина, ему успели принести кувшин хмельного меда, немного хлеба и кусок жареной оленины.
        Угрюм явился, когда меда уже не было, а от мяса оставались одни кости. Поставил на стол маленький графин мутного стекла и две маленькие деревянные чарки.
        - На, испробуй. Берегу для особых гостей. Водка, финиколевая. Прямо из Аптекарского приказа. Всю усталость как рукой снимает. Старый воевода привез, да помер, а ее мне отписал.
        Угрюм плеснул темную жидкость по чаркам, подвинул одну Макарину, проворчал «С прибытием», опрокинул в рот, не дожидаясь дьяка. Макарин отпил медленно, с достоинством, на франкский манер, как учили его еще в Посольском приказе. Водка была сладковатой, и на вкус напоминала какие-то давно позабытые с детства привозные фрукты.
        - У нас тут еды не очень много, - сообщил Угрюм, - но если хочешь, харчевня неподалеку. Говори, челядь сбегает.
        Макарин помотал головой.
        - Не до еды. Давай ближе к делу. Утром к воеводе, а еще бы выспаться не мешало.
        - К делу, так к делу. Но навряд ли я тебе сильно полезен буду. Как занялся кабаком, так и времени никакого не осталось. К тому ж от вас последний подъячий аж при Борисе приезжал. Лет шесть прошло. Я решил, что и не нужен вам больше.
        - Работа у тебя такая, что и делать ничего не надо. Знай, держи уши раскрытыми.
        - Я и держу. Но судя по серебру на печатке, ты не последний человек в Приказе? Что привело в наши края аж целого дьяка?
        - Пропавший караван.
        - Их здесь много пропадало за последние годы. Ты о каком?
        - Три малых коча. Ушел прошлой осенью.
        Угрюм задумался.
        - Прошлой осенью пропало два каравана. Один на обской излучине, но его вогульские князьки приняли, это еще тогда стало известно. Воевода с Березова, помню, целый месяц за ними гонялся. А второй чуть позже. Степан Варза у них был за главного.
        - Это он. Что знаешь?
        Угрюм помялся, почесал лысину. Макарин наблюдал за ним искоса, стараясь не пялиться в упор, но примечать все детали.
        - Да ничего особенного и не знаю. Варза этот - мелкий кряжистый мужичонка, из поморцев. Малые кочи, да. Числом три штуки. Помню, еще удивился, почему они выбрали малые кочи вместо обыкновенных торговых. Но подумал, раз главный поморец, значит и кочи малые. Эти полудикари любят все мелкое, - Угрюм засмеялся.
        - И много ли было в этом караване поморцев?
        - Вот не знаю. Может и еще кто, кроме главного. А может и нет. Поморцев тут за хороших капитанов держат. Море знают, отмели, камни. Бури им не страшны. А так, не любят. Скрытный народец. Всегда на отшибе. Почти как вогулы с юграками, только одеты по-нашему и говорят понятно.
        Все это Макарин уже слышал. В Тобольске, у тамошнего воеводы, который был уверен, что в пропаже каравана виноват его поморский главарь. «Помяни мое слово, Семен, как приедешь туда, так и поймешь, что хуже поморца врага не бывает. С виду наш, а внутри дикарь сидит и над тобой смеется. Не удивлюсь если они вместе с самоядью человечинкой питаются. Загнали караван в дебри, товар поделили, людей сожрали. И все дела». Макарин тогда глубокомысленно покивал, однако помнил, что воевода по молодости сидел пару лет в Холмогорах и вылетел оттуда с треском после жалоб поморской общины на воровство и самоуправство. Это было самое трудное в подобных делах - разбираться в запутанных связях, выискивать тайные факты из прошлого всех встречных и поперечных, помнить каждый прокол, способный повлиять на их мнение. Сколько времени можно было бы сэкономить, если знать про всех всё. И всё помнить. Но все помнить невозможно, поэтому Макарин таскал с собой в поездках маленькую книжицу чистой бумаги, куда по вечерам мелким почерком записывал все главные мысли и узнанные факты, способные помочь в деле. Записывал по порядку,
скрупулезно, даже с сокращениями. Эту особенность он позаимствовал еще десяток лет назад, в посольских поездках к немцам и с тех пор исписал много бумаги, оттачивая мастерство каллиграфа и тайнописца. Теперь по нескольким значкам и условным обозначениям он мог воспроизвести в памяти целые многочасовые беседы. Иногда, будучи в московском доме, он доставал из сундука свои старые записи и перечитывал их, вспоминая во всех подробностях давно минувшие дела. Количество книжиц в сундуке уже приближалось к двадцати, по книжице на каждое более-менее крупное дело. Чистыми книжицами его снабжал печатный двор в благодарность за давнюю помощь. В нынешней были исписаны всего пара страниц. Сведения о городе и окрестностях, биографические данные воевод, кое-какие сказки о местных дикарях, примерная численность, внешний вид у разных племен (чтобы в случае чего не перепутать). На отдельной странице были версии. Пока две. Виновен глава каравана Степан Варза (сговорился с земляками, увел в тайное место). Виновна внезапно разразившаяся буря.
        - Поморцы и впрямь такие хорошие капитаны, как о них говорят? Мне по дороге сказывали, что в этих местах на море часто бывают бури. Варза мог не справиться с бурей?
        Угрюм усиленно помотал головой.
        - Варза ходил сюда еще при Федоре, когда здесь ни острога, ни воевод не было. Буря для него как для нас с тобой летний дождик. К тому же, не было тогда бури. Хорошо помню тогдашнюю погоду. Тихо, ни ветерка. Приходящие купцы рассказывали, что вода была как зеркало. Да и следов никаких не нашли. Любые обломки на этом пути тут же прибивает к берегу. В этот раз не было ничего. Целый месяц, помню, искали. Старший воевода аж сам ездил. Остатки давних крушений находили, кочи сгнившие, тюки с жижей, которая когда-то хлебом была. А от Варзы ничего. Нет, дьяк. Забудь про бурю.
        Макарин мысленно вычеркнул из книжицы версию номер два, немного расстроившись. Скорого раскрытия дела пока не получалось.
        - Если хочешь знать мое мнение, - продолжил Угрюм, - тут без людей не обошлось. Может и Варза, может и юграки какие сумасшедшие, может вогуличи с юга добрались, бывает иногда такое. А может и…
        Тут Угрюм вдруг осекся, встал из-за стола, выглянул на лестницу, плотно прикрыл дверь, сел ближе и прошептал, наклонившись.
        - А может и воевода…
        Макарин удивленно глянул на старика.
        - Не старший конечно. Младший. Ты ж знаешь, у нас их двое. У каждого вроде бы власть одинаковая. Только старший Троекуров сидит тут пять лет, все уголки наизусть знает, власть держит крепко. А младшего прислали аккурат год назад, перед исчезновением каравана, на смену умершему Зенцову… Эх, хороший был воевода, любезный, водку мне отписал, - Угрюм снова разлил по чаркам. - И вот младший с тех пор здесь и куролесит…
        - Григорий Кокарев, - сказал Макарин. - Бывший окольничий с Казанского приказа.
        - Да. Он. У нас тут, дьяк, с его появлением целая внутренняя война началась. Прямо как у вас в Москве… Как там кстати? Царь-то хоть появился? Кто? Ляха выбрали? Или невинноубиенного? Он, говорят, и в прошлый раз выжил?
        - В этот раз не выжил, - хмуро ответил Макарин. - Еще зимой вора прибили. Но кто его знает, может опять оживет. С другой личиной. Сложно все в Москве. Давай дальше. Что там Кокарев?
        - Эх, плохо без царя, дьяк, - закручинился Угрюм. - Никакого порядка, считай. Один раздрай. Ты ж понимаешь, у меня кабак государев. А всем здешним промысловым, рыбакам, купцам и особенно поморцам одно раздолье. Делай что хочешь… А Кокарев этот со своими казаками только масла в огонь подливает.
        - Как?
        - Гостиный двор себе забрал, казаков по всему посаду расставил. Казаки острожных стрельцов задирают. Каждый день у них драки. Говорят, человек десять уже погибло. Стрельцы из острога стараются лишний раз не спускаться. А когда спускаются, то не по одиночке. Всю торговлю мне испоганил. Сам часто заходит, то сидит вусмерть напивается, то ищет чего. Говорит, мол, я брагой на сторону мимо казны торгую…
        - Торгуешь?
        Угрюм перекрестился с деланым страхом.
        - Да как можно?
        Макарин по глазам видел, что можно, но сейчас это было не его дело. Грызня меж воеводами была распространенной проблемой. Москва на новые земли часто назначала двух воевод с одинаковыми полномочиями, по примеру давно вымерших римлян и их консулов. Считалось, что двое в постоянном соперничестве лучше управятся, чем один, который сразу начнет считать округу своей личной вотчиной. Но иногда соперничество перерастало в открытую вражду и достоинство системы становилось недостатком. Если Угрюм говорил правду (а судя по опасливым стрельцам на пристани так и было), то любой государев дьяк с такими полномочиями как у Макарина, оказавшийся в городе, был обязан доложить. А Казанский Приказ, ведающий делами всех новых земель, был обязан заменить воевод. Теперь гостеприимство Троекурова становилось понятным.
        - Что они не поделили?
        - Да кто их знает… Может личное что. А может и государево. Троекурова еще Годунов ставил. А Кокарев то ли из партии царя Василия, то ли бояр московских. Бумаги то царь ему подписал, но будет ли он отправлять своего человека в наши тьмутаракани, если это действительно его человек? К тому же казаки у него…
        Угрюм замолчал многозначительно.
        - Что?
        - Неправильные казаки у него, дьяк. Воровские. На вид место им не на государевой службе, а в Диком поле, среди бунтующих холопов. И ведут себя так же. Полагаю, что и караван тот они умыкнули. Разбойники, как есть.
        Макарин хмыкнул. Угрюм явно был обижен на младшего воеводу с его казаками. То ли брагу заставляли бесплатно отпускать, то ли еще что. На объективность единственного мангазейского осведомителя рассчитывать не приходилось.
        - Зачем им этот караван? Пушнина понадобилась?
        - Э-э, дьяк, - Угрюм хитро прищурился, что из-за шрама у него получилось как-то зловеще. - Пушнина тут не причем. Пушнины в том караване было не так и много. Я не знаю точно, что там было. Да и никто не знает. Караван собирали не на пристани, а за посадом у леса. По ночам, так чтобы ни одна живая душа, кроме участников ничего не видела. Варза даже нанял кого-то, чтоб зевак отпугивать. Но мне сказывали, будто те купцы с Варзой нашли что-то в пустошах. Что-то очень ценное. Говорят, золото. Это золото они и везли. Сам подумай, стали бы тебя сюда посылать, ежели речь шла о пушнине? Нет, дьяк, здесь дело серьезнее.
        То, что караван вез не совсем пушнину или совсем не ее, было и так ясно. А вот про золото Макарин услышал впервые.
        - Кто рассказывал про золото, имена помнишь?
        - Да кто только не рассказывал. С пьяных-то глаз. В наших краях любят таинственные истории. Может и врали. А что, дьяк, тебе и в Москве не сказали, что вез караван? Там у вас наверняка кто-то знал.
        Наверняка. Но у Макарина было серьезное подозрение, что даже приказной судья не знал ничего. Вручил плотно перевязанную бумагу, скрепленную красной восковой печатью, с наказом передать старшему воеводе. Пробормотал что-то вроде «На месте все узнаешь». Печать была государевой, с орлом и Георгием, стало быть накладывал ее не меньше чем глава боярской думы. Какое дело было ему до далекого города, каравана, пушнины и даже золота? Тем более сейчас.
        - Одно знаю, - продолжил Угрюм. - Перед самым уходом каравана, рядом с кочами видели казаков. По крайней мере Одноглазого точно. Его ни с кем не спутаешь.
        - Кто это?
        - Один из десятников Кокарева. Страхолюдная рожа, надо тебе сказать. Забрался, говорят, на утес и наблюдал за погрузкой. С утеса-то как раз все было видно. Найди его, авось что интересное и расскажет.
        Снизу, из питейного зала, раздался какой-то шум, грохот сдвигаемых столов, крики. Угрюм нехотя поднялся.
        - Опять до боя напились. Пойду разнимать. Можешь у меня остаться, места хватит. Я скажу, чтобы постелили.
        Он вышел из комнатки. Крики стали громче, раздался громкий треск, словно кем-то выбили входную дверь. Казалось, орали все посетители кабака разом.
        Макарин допил водку, встал, чувствуя легкое головокружение, выглянул в темный проход, натолкнулся взглядом на какую-то чумазую горничную, семенящую с ворохом одеял. Девка неуклюже поклонилась, пробормотала что-то, краснея, бочком протиснулась мимо и побежала дальше. Макарин проводил ее глазами, оценивая плотный круглый зад, обтянутый сарафаном из качественной ткани. Девка была бы сейчас кстати. Макарин до сих пор вспоминал пару последних ночей в Тобольске, когда воевода подложил ему одну из своих дворовых, а ведь прошел уже почти месяц. Но драка внизу была важнее. Макарин не любил драки, но наблюдая за ними можно было многое узнать о городе. Люди с боя выкрикивали и выбалтывали зачастую такие вещи, которые умудрялись скрывать в себе даже после выпитого ведра браги или в подвале у мастеров дознания.
        Он нашел в углу суковатую толстую палку, перехватил ее поудобнее и стал спускаться по лестнице.
        Драка оказалась мимолетной и уже заканчивалась. Питейный зал был наполовину пуст, только у стойки да в дальнем конце еще обменивались ленивыми ударами несколько мужиков в порванных рыбачьих дерюгах. Старик Угрюм с парой высоченных мордоворотов-помощников растаскивали их по углам, где копошились, пытаясь встать, основные силы недолгого сражения. Судя по одежкам и пьяным выкрикам, в бою сошлись рыбаки с торговцами, что было обычным делом. Одни ловили рыбу, другие ее продавали, безбожно занижая закупочные цены. Несколько столов было перевернуто, одна скамья разломана. На полу блестели лужи и валялись черепки. В одной из луж стоял, пошатываясь, давешний купец в дорогом кафтане с меховым воротником и осоловело смотрел на Макарина. Купец опять попытался что-то сказать и у него опять ничего кроме мычания не получилось. Макарин осторожно обошел его стороной, перешагнул сорванную с петель дверь и вышел наружу.
        Ночь была прохладной и темной. На башне медленно бродили часовые с факелами. Где-то надрывались собаки. У лошадиной поилки валялась парочка уползших из кабака побитых пьяниц. Единственный сонный конь, привязанный к столбу рядом, всхрапывал и толкал одного из них копытом. Конь был расседлан, но судя по разукрашенной узде принадлежал человеку, любящему выбрасывать деньги на показуху. Макарин подошел ближе, пригляделся к странным металлическим бляшкам на уздечке, и не сразу заметил метнувшиеся к нему сбоку тени.
        Первый удар был в голову, чем-то тяжелым и коротким, вроде шестопера. Макарин успел пригнуться, сваливаясь в бок и вжимая голову в плечи, так что железо прошло по касательной, рассекая ухо. Он резко отмахнул в сторону суковатой дубинкой, единственным сейчас оружием (кинжал, сабля, легкие доспехи, ручница, все осталось на корабле), и по хриплому воплю понял, что попал. Один из нападавших рухнул рядом, зажимая колено, и Макарин успел увидеть клочковатую бороду, разинутый рот с гнилыми зубами, казачью шапку, прежде чем пришлось вскакивать на ноги, выставляя вперед дубинку. Второй нападавший махнул саблей, не приближаясь. Он был в тени, лица было не разглядеть.
        - Зря ты сюда явился, - прохрипел он Макарину. - Теперь все умрут. Теперь все намного хуже станет.
        - Кончай его, чего болтаешь! - первый казак пытался встать, опираясь на булаву.
        - Кто вы такие? - насколько мог вежливо поинтересовался Макарин. С палкой против булавы и сабли шансы были маленькие. Приходилось тянуть время. - Вы знаете кто я, и что с вами будет за это нападение?
        Второй хмыкнул, не отвечая. Он медленно двинулся вперед и вбок, поигрывая саблей и стараясь держаться перед светом.
        Первому все-таки удалось подняться и теперь он, сгорбившись и хромая, пытался зайти сзади. Макарин понял, что его отрезают от кабака, откуда лился неверный свет и продолжали доноситься редкие звуки потасовки. Можно было бы крикнуть, позвать на помощь, Угрюм с его мордоворотами явно был недалеко. Но от самой этой мысли Макарина передернуло. Чтобы он, дьяк Разбойного Приказа, позволил себе такое, пусть и разумное, но все-таки малодушие…
        - Ты, государев человек, лучше не сопротивляйся, - сказал тот что с саблей. - Больнее будет. Кромсать придется, долго умирать будешь. А так мы быстро. Голову отсечем и все дела.
        Он вдруг сделал выпад, взмахнув клинком снизу-вверх. Макарин откатился в сторону, ближе к темноте, что начиналась за углом питейной избы. Если путь в кабак перерезан, можно было попробовать либо нырнуть в темноту проулков, либо побежать через площадь, к башне и часовым. Но бежать было стыдно, а здешних проулков Макарин не знал. Пытаясь оценить ситуацию, он пропустил момент, когда первый казак, кинулся сбоку ему в ноги. Резкая боль от удара булавы пронзила голень. Падая, Макарин успел увидеть, как второй выскочил на свет, занося над головой саблю. Длинное безбородое узкое лицо с висячими усами было перекошено, то ли от ненависти, то ли от массы уродливых шрамов. На месте одного глаза зияла рваная черная дыра. Падающий из дверного проема свет вдруг померк, и Макарин увидел, как чья-то грузная туша спрыгивает с крыльца вниз, поднимает руку. Яркая вспышка ослепила глаза, тишину разорвал грохот. Булава выпала из рук ближайшего казака. Его голова лопнула, точно гнилой орех, заливая все вокруг кровью и ошметками мозгов. Оставшийся в одиночестве одноглазый кинулся в сторону и быстро исчез в темноте.
        Спаситель приблизился медленно, оступаясь и пошатываясь, сжимая обеими руками дымящийся короткий самопал, и Макарин узнал давешнего купца в дорогом кафтане с меховым воротником. Тот подошел вплотную, остановился, пытаясь сфокусировать разбегающиеся глаза. Купец был неимоверно, мертвецки пьян. Наконец он открыл рот и заплетающимся языком произнес:
        - Я ж сказал. Тебя жду. А ты сбежал. Почто? Ты должен был получить… получить мое письмо… там, на Москве, я отправил тебе своего человека… и письмо… Ты получил письмо?
        Макарин осторожно, морщась от боли в ноге, поднялся.
        - Я не получал никакого письма, кроме грамоты с государевой печатью, которую точно писал не ты. Ты меня с кем-то спутал, купец. Как твое имя?
        Купец нахмурился, как любой пьяный, пытающийся осознать непонятные слова.
        - Купец? Почему купец? Где купец? - он попытался оглядеться, но не удержался на ногах, рухнул на спину и тут же захрапел.
        - Что здесь произошло? - от крыльца подбежали старик Угрюм и один из мордоворотов.
        - На меня напали, - сообщил Макарин. - Я цел, но кажется повредил ногу.
        Угрюм медленно обошел убитого казака.
        - Человек Кокарева, один из мелких.
        - Да. А второй кажется был тем самым Одноглазым, про которого ты рассказывал. Он сбежал. Мне нужно срочно к Троекурову. Нападение на государева дьяка - это уже не разборки казаков со стрельцами. Второго воеводу Гришку Кокарева нужно немедленно лишить полномочий и посадить в острог. Отправим его в Москву ближайшим караваном. Всех его казаков срочно разоружить. Если бы не этот человек, - Макарин указал на храпящую тушу, - меня бы зарубили, как свинью. Он убил одного, спугнул другого.
        Угрюм подошел ближе, но, увидев купчину, встал как вкопанный.
        - Кто это? - спросил Макарин. - Ты его знаешь?
        Угрюм в явном недоумении почесал лысый затылок.
        - Знаю, дьяк. Еще бы не знать. Странно конечно… Но это и есть воевода Гришка Кокарев. Собственной персоной.
        Макарин удивленно посмотрел на булькающего, хрипящего, свистящего, что-то бормочущего во сне воеводу. Государев дьяк гордился своим чутьем, которое часто помогало ему в сложных делах. Теперь это чутье подсказывало, что темная история с пропавшим караваном на самом деле еще темнее, чем кажется.
        Глава 3
        - Погоди, Макарин, - старший воевода Троекуров снова прошелся от окна к столу, заложив руки за спину. - Я правильно понял, пьяный Гришка снес башку своему же человеку?
        - Получается так.
        - Всегда знал, что у него бардак в ватаге, но, чтобы до такой степени… Где он сейчас?
        - У старого Угрюма, отсыпается.
        - И что делать будем?
        Макарин пожал плечами.
        - Пока ничего. Был бы Кокарев бунтовщиком, тогда дело понятное. Но бунтовщику не к месту спасать государева дьяка. И тем более убивать собственных людей. Бардак у него судя по всему знатный. И сам он пьянь сивая. Но у меня пока мало знаний на этот счет. Буду собирать.
        Воевода шагнул ближе.
        - Это все хитрость его, Гришкина. Это он специально подстроил, своих разбойных тебе послал, а потом сам явился в виде спасителя.
        Макарин вспомнил еле стоящего на ногах Кокарева с пьяной улыбкой и осоловелыми глазами.
        - Не думаю. Мертвецки пьяным на такие дела не ходят. Но возможно его авторитет подорван у собственных людей, и они делают что хотят. А значит он не может исполнять свои обязанности.
        - Он их давно не исполняет, - буркнул Троекуров.
        Старший воевода был сед, широк в кости, ходил переваливаясь, как подбитая утка. Одет он был в старый персидский халат, расшитый потускневшими сказочными существами и подбитый изнутри свежим соболиным мехом. Халат лоснился на локтях, был неоднократно штопан и производил странное впечатление в сочетании с огромным золотым перстнем на левой руке. Троекуров был человеком далеко не бедным и такие халаты мог менять каждый год. Подарок покойницы жены? Или память о далекой юности, когда ходил на юг в посольстве? Или наивный посыл приезжему дьяку, мол, вот мы здесь какие бедные, ни копейки государевых денег не берем, все до дыр донашиваем? Тогда зачем золотой перстень?
        - Я поговорю с Кокаревым. Но меня не за этим сюда прислали.
        - Да, - Троекуров отошел обратно к столу, где были разложены бумаги, карты и где еще нераспечатанным лежала привезенная Макариным из Москвы грамота. - Конечно. Я тебя не тороплю, дьяк. Твое дело прежде всего.
        Он повертел в руках грамоту.
        - Хотя я и не понимаю, зачем ради какого-то каравана присылать сюда дьяка Разбойного Приказа… - Он присмотрелся к печати. - Мне этот караван еще при его сборе много крови попортил. Веришь ли, перекрестился, когда услышал о его пропаже. Все к этому шло.
        - Почему?
        - Да не бери в голову. Слухи какие-то, сказки. Будто бы Варза притащил что-то из лесов такое, из-за чего рядом с караваном после заката опасно было находиться. Какое-то колдовство. Люди боялись за ворота выйти. Пара детей пропала. По ночам в ту сторону вообще никто не ходил. А однажды от того холма, где они караван собирали, вдруг такой вой донесся… Сам слышал. Незадолго до восхода, темно еще было. Вышел во двор до ветру, а тут… В общем жутко. - Троекуров тряхнул головой. - Ладно. Глупости все это. Наверное, это больной волк был. Да и слухам со сказками тоже веры никакой. Тут у нас поморцев много в то лето было, они любят по вечерам жуть наводить рассказами. Я так решил, что Варза с компанией сами эти слухи специально распускали. Чтобы никто к каравану не совался. Даже самому стало интересно, пошел к ним. Не ночью конечно.
        - И что?
        - Да ничего. Караван как караван. Три малых коча, набитые пушниной. Ящики какие-то с добром. Ничего особенного. Люди вот только…
        Троекуров замялся, поколупал печать.
        - Что люди?
        - Варза нанял для охраны откровенных головорезов. Я таких даже на Дону в свое время не видел. Какие-то оборванцы с промыслов, казаки непонятные, наемные вогулы в шкурах. Сборная солянка, где каждый соседу глотку перегрызет и даже не задумается. Я его еще спрашиваю тогда, Варзу, а ты, купец, не боишься с такой командой в поход идти? Он только посмеялся. Сказал, как раз с такими не боится. В общем, ты считай как хочешь, но эти его охранники караван и грабанули. Добычу по вогульским городкам запрятали, а сам Варза уже давно рыб кормит. Вот такое мое, дьяк, мнение.
        Троекуров продолжал мять в руке письмо и до Макарина вдруг дошло, что воевода не хочет его вскрывать. То ли боится, то ли хочет прочесть в одиночестве, то ли еще что.
        - Кстати, один из варзовских охранников мне до сих пор помнится. Здоровенный мосластый детина. Рожа длинная, заросшая, глаза водянистые на выкате, в драке однажды пятерых рыбаков изувечил в одиночку. Стрелял, говорят, без промаха, саблей лучше крымчака махал. Рассказывали, что был стрельцом у самозванца, но что-то с кем-то не поделил и подался сюда. Варза его назначил кем-то вроде начальника над своей охраной. Мы его Хоэром звали.
        - Как?
        - Хоэром. Он шибко девок любил, и как схватит какую, так и приговаривает «пошли со мной, хоэр, хорошо будет, хоэр». Вроде как рыгает так или ругается. Вот его Хоэром и прозвали.
        Макарин долго молчал, переваривая информацию. То, что с караваном в качестве главного охранника ушел некто, употреблявший слово «хоэр», меняло разом всю картину, делая ее слишком невероятной. Даже невероятнее колдовства и жуткого воя на рассвете.
        - Ты уверен, что этот детина говорил именно «хоэр»? Может похожие слова есть у здешних дикарей? Или поморцев?
        Троекуров замялся.
        - Да не знаю. Вроде «хоэр». Может и нет. А это что, важно?
        - Может и нет, - повторил за ним Макарин. - Ты, воевода, скоро из государевой грамоты мятую тряпку сделаешь. Если хочешь, чтобы я ушел, так и скажи. Мешать не буду.
        Троекуров натужно рассмеялся.
        - Да нет. Не думаю, что там тайну какую не для твоих глаз написали.
        Он сломал печать и развернул плотную бумагу. Руки у него мелко дрожали. Макарин наблюдал, как он читает и как меняется выражение его багрового лица в мелких трещинах и темных пятнах. Когда воевода добрался до конца, весь его бугристый лоб покрывали бисеринки пота.
        - Значит так… - Наконец произнес Троекуров. - Так… Все как я и думал. Дело, дьяк, серьезное. Если что пойдет неправильно, и ты головы не сносишь.
        Он протянул Макарину письмо.
        Это было стандартное послание московской власти своим наместникам. Разве что подписанное не царем и великим князем, и даже не патриархом, чьим именем с недавних пор прикрывались все действия сидящей на Москве боярской власти. Макарин уже видел такие письма, лаконичные по духу времени, без витиеватых прошлых регалий и оборотов.
        «От первого боярина князя Федора Ивановича Мстиславского воеводе Мангазейского города Троекурову Ивану Михалычу.
        Дошло до нас от знающих людей, что рядом с вверенными тебе землями был найден предмет, важный для нашего государства и его спокойствия. Что это за предмет мы в точности сказать не можем, ибо человек поведавший нам о нем, скончался у дознавателя, не успев рассказать обо всем подробно. Известно лишь, что к его находке имеет отношение некий поморский ватажник Степка Варза, а оный Степка ушел с людьми на Тобольск, но пропал по дороге. Сообщаем тебе, что предмет этот должен быть найден, за что отвечаешь головой. Для розыска посылаем дьяка Разбойного Приказа Макарина Семена, оказывай содействие ему во всем. Буде не справитесь оба, висеть будете на одной дыбе. А еще сообщаем, что, по заверениям наших европейских посланников, есть немецкие люди, заинтересованные в том, чтобы отдельно от нас найти дорогу к твоему Мангазейскому городу, для чего в дальней Неметчине да в Соединенных Провинциях уже готовят корабли к плаванию в ледяных водах. А также набирают в команду людей с боевым опытом. Людей тех насчитывают от двух до трех сотен. Когда ты читаешь это письмо, плавание их уже началось. Помощи прислать не
можем, ибо сил в государстве нашем недостаточно, о чем ты без сомнения и так знаешь. Но не сомневаемся, что ты справишься своими силами. И ежели справишься, быть тебе воеводой там, где пожелаешь.
        Князь Федор Иванович Мстиславский в согласии с Патриархом московским и всея Руси Ермогеном. Писано на Москве лета 7119-го мая в 22 день.»
        Троекуров приложился к кувшину с клюквенной водой. Выпил жадно, стер рукавом халата потеки с бороды.
        - Ну что скажешь, дьяк? Ожидал такого?
        Макарин прошелся по комнате, слушая скрип досок.
        - Странное письмо. Если тебя испугали дыбой, то можешь утешиться. В последнее время бояре такие обещания направо и налево раздают. Без угроз ничего не работает. К тому ж патриарх, на кого князь ссылается, с весны у ляхов в заточении. А вот все остальное… Что за предмет? Если о нем ничего не известно, то почему он важен? Какой предмет может заставить боярство на Москве всполошиться? Ты точно мне все рассказал?
        - Все что знал! Но меня, знаешь ли, не дыба и не предмет пугает. Пойдем-ка наружу, Макарин, покажу кое-что.
        Троекуров накинул поверх халата темно-зеленый, некогда роскошный, а теперь сильно потрепанный кафтан, толкнул дубовую резную дверь. Они спустились вниз по узкой лестнице, мимо стрельцов в караульной, вышли во двор. Троекуров целеустремленно похромал к крепостной стене. Макарин двинулся следом, осторожно ступая на больную ногу и не забывая разглядывать окрестности. Стена огораживала широкое четырехугольное пространство, внутри которого умещались два воеводовых двора, разграниченных между собой низким забором. Один двор занимал Троекуров, и тут кипела жизнь, бродили свиньи, бегали девки, похохатывали стрельцы. Второй двор принадлежал Кокареву, который уже давно сбежал на посад, и теперь его двор постепенно зарастал бурьяном. Рядом с главной дорогой, ведущей к проездной башне и посаду за ней, высилась деревянным шатром соборная церковь, у входа на скамейке сидел круглый краснолицый батюшка и зевал.
        - Доброго здоровьица, Иван Михалыч! - раскатистым басом крикнул поп Троекурову, привставая.
        Троекуров не ответил, а даже припустил быстрее. Они подошли к низкой оружейной избе, от которой кисло несло порохом. Троекуров махнул рукой стрельцу на страже, толкнул тяжелую дверь. В избе царила полутьма, но Макарину удалось рассмотреть полупустое помещение. Пара десятков бочонков у дальней стены. Несколько ящиков с ручным оружием. Несколько выстроенных алебард. Сложенные в углу промасленные свертки с самопалами.
        - Видишь, - спросил Троекуров. - Негусто, так? И это все единственные запасы. Тут пороха всего с десяток пудов. Все ведь думали, что мы будем воевать с дикарями в оленьих шкурах. Мне в Тобольске всего две пушки выдали, сказали, для дикарей хватит. А люди?
        Троекуров вышел с избы, развел руками, будто пытаясь обнять крепость с бродящими по ней свиньями, несколькими стрельцами и попом на завалинке.
        - У меня полста людей. У Гришки и того меньше. Ближайший отряд - в Обдорской заимке, да и там служивых кот наплакал. Можно послать гонца на Туруханское зимовье, но это еще десять человек. И всё. - Троекуров посмотрел на дьяка, глаза его слезились. - И что мы будем делать, если сюда нагрянет флотилия немцев с тремя сотнями головорезов?
        - Это не совсем немцы, - тихо сказал Макарин.
        - Что?
        - В письме сказано о Соединенных Провинциях, то есть Голландии. Это не совсем немцы.
        - Да какая разница! Немцы, фрязи. Что делать-то будем? Вот ты же через Тобольск добирался, мог бы взять там хотя бы сотню стрельцов ради такого дела.
        - Не мог. Я не знал о содержании грамоты. Да и не дал бы мне никто никаких стрельцов. Там воевода Салтыков аккурат за год до того еле от татарвы отбился.
        Троекуров молчал. Макарин рассматривал крепостные стены. При дневном свете было видно, что качество укладки оставляет желать лучшего. Бревна часто попадались с трещинами, между ними виднелись просветы. По уму, следовало бы их засыпать утрамбованной землей, но видимо в Мангазее с землей было туговато.
        - И земля тут мерзлая, - понял его взгляд воевода. - Толком даже ров не выкопаешь и вал не насыплешь. Пойдем дальше, раз уж вышли. Покажу свои владения.
        Они прошли до ворот, но не стали выходить на посад, а повернули в сторону реки, по узкой тропке вдоль стены, мимо бесконечного ряда государевых складов.
        - А тут что?
        - Запасы. Зерно, соленья, овощи. Тут же не растет ничего. Все привозим караванами. Ежели караванов вдруг не станет, придется на одном мясе сидеть, да и его воровать у самоедов.
        Дойдя до угловой башни, Троекуров лихо для человека его комплекции вскарабкался наверх.
        Они стояли над городом. Отсюда, с башни, была видна вся Мангазея, сотни домов, десятки мастерских. Амбаров, складов, лавок. Широкие мощенные досками улицы, колокольни церквей, шум торговой толпы на пристани. Речная гладь сверкала на утреннем солнце и покачивались на волнах бесчисленные корабли.
        - Всё это стоит огромных денег, - тихо сказал Троекуров. - Это центр всей здешней земли, на сотни верст в округе. Можешь скакать месяцами в любую сторону, но не увидишь ни одного города. Тот, кто владеет им, владеет всем здешним богатством. Вон там, - он махнул рукой на восход, в сторону низко висящего над горизонтом солнца, - бесконечные леса, полные пушнины. Любой приезжий промысловик может разбогатеть за одну зиму, вернуться домой и денег ему до скончания века хватит, а то и внукам останется. То, что здесь валяется под ногами, во внутренних землях идет на вес золота. А в других странах и того дороже.
        Макарин смотрел окрест. Утренняя дымка скрывала лес, но его темень угадывалась сквозь нее, будто надвигающаяся беда. Там, где кончался шумный город начиналось мрачное безмолвие, которое окружало город будто бесчисленное вражеское войско. В какой-то момент туман поредел, и сквозь него Макарин увидел далеко-далеко, на грани восприятия, тусклую равнину, испещренную бурыми пятнами, будто озерами запекшейся крови. Его передернуло, и он посмотрел в другую сторону, за реку. И увидел редкие брызги корявых зарослей, а за ними бескрайнюю холмистую пустошь, укрытую серо-зеленым моховым одеялом. Только иногда, если приглядываться, среди пустоты сверкали мелкие искры озер.
        За рекой была еще ночь, но где-то там, далеко на закате, в четырех месяцах пути, были другие города, была зелень садов, теплые реки и голубое небо. А здесь была только она, Мангазея. Крохотный кусочек людского мира посреди темного бесчеловечного океана, населенного дикарями и воющими по ночам чудовищами.
        Только сейчас до Макарина дошло, что воевода продолжает что-то говорить.
        - …и вот я не понимаю! Как? Скажи, как мне все это защитить от трех сотен поганой немчуры? Собственными средствами!
        Троекуров замолчал, тяжело отдуваясь. Потом сказал.
        - Одна надежда, что они нас не найдут. Тут места укромные, рек много, в какие из них заходить и как идти никто из чужаков не знает. Просто потому что здесь никаких чужаков никогда не было.
        Макарин внимательно посмотрел на Троекурова.
        - Это не правда, воевода. Чужаки здесь были.
        - Что ты мелешь! Кто тебе это сказал?
        - Ты, воевода. Совсем недавно.
        Троекуров пыхтел, ожидая продолжения. Дьяк вдруг почувствовал такую усталость, что ему стало все безразлично, пушнина, таинственные предметы, дикари, враги. Он нехотя продолжил, медленно подбирая слова:
        - Я до разбойного приказа десять лет в посольском отслужил. За границей бывал. В Венеции, Риме, у франков, испанцев. В Англии не довелось, а вот у голландцев был, в Амстердаме. Дурацкий город, знаешь. Дома лепятся друг к другу, холодные, каменные, промозглые. Жить невозможно. Я там два года сидел, пытаясь разобраться в их бардаке. Они тогда постоянно воевали, то с испанцами, то с франками, то с англами. Не могу сказать, что я их язык хорошо знаю. Но многие слова помню. Слово «хоэр» одно из них, воевода. Так в тех краях называли гулящих девок. Я жил у порта. И каждый день слышал, как вернувшиеся в город моряки радостно вопят «хоэр», «хоэр» направляясь в свои бордели… Твой длинный детина с водянистыми глазами - голландец. И он ушел от тебя в качестве главного охранника на пропавшем караване. А потому он наверняка знает, как добраться до Мангазеи. Да и та неведомая штуковина, выкопанная Варзой, из-за которой нас с тобой могут повесить, тоже, надо полагать, в его руках.
        Глава 4
        Днем угрюмова питейная изба была пустым и мрачным заведением. Брагой на вынос торговали с другой стороны двора, где даже ранним утром толпилось около десятка местных завсегдатаев. В чарочной ни посетителей, ни служек не было, и только сам Угрюм сидел за длинным столом и жевал краюху хлеба, макая ее в блюдо с молоком. Он поднял лысую голову и печально посмотрел на Макарина.
        - Ушел воевода. Как проспался, так к нему налетели его казаки, он на них наорал и ушел. И на меня наорал. Сказал, что ты, дьяк, меня в острог запрешь.
        - Если будет за что, запру. Где его искать?
        Угрюм пожал плечами.
        - Не знаю. Он мне не докладывает. Но возможно, он ушел разыскивать своего Одноглазого. Он же не помнит ничего спьяну. Мне пришлось рассказать. Как узнал про вчерашнее, так пообещал Одноглазому голову отгрызть. Сходи на гостиный двор, там у него изба стоит, казаки вечно пасутся. Может кто чего расскажет.
        Макарин тяжело опустился на скамью. С утра его заселили в отведенную Троекуровым избу, которая оказалась добротным шестистенком, сложенным из толстенных бревен. Внутри была новая обстановка и вкусно пахло свежей древесиной, как в любом новом доме. После недолгой бани и обильной еды двое служек принесли с корабля сундук с его вещами. Теперь у Макарина под кафтаном была защитная стеганка, а на поясе висели короткий самопал и длинный нож в хорасанских ножнах. В последний раз при таком параде он ходил в Москве в пору драк с поляками.
        - Скажи мне, Угрюм, только честно. Что ты знаешь о чужаках на Мангазее?
        Угрюм пожевал губами.
        - Смотря каких чужаках. Самоядь сюда редко заходит, обычно в пустоши остается. А если и заходит, то ясак сдаст и сразу обратно. Добиралась парочка вогулов, но они еще прошлым летом куда-то делись. Ничего предосудительного не знаю, хотя говорят, что местные дикари не прочь нам огненного петуха пустить. Ты об этом?
        - Нет. Я о чужаках с далекого заката. Немцах. Фрязях. Англах. Слышал чего? Добирались они сюда? Может с караваном каким? Или еще как?
        - Им сюда путь закрыт, дьяк, ты об этом не хуже меня знаешь. Если кто и забредет, то в остроге жизнь закончит. Зачем им это?
        - А если тайно? Выдал себя за нашего и пробрался? Может слухи о ком были или подозрения какие?
        Угрюм прищурился.
        - Я тебя, дьяк, меньше дня знаю, а уже чую, когда ты чего не договариваешь. О ком ты спрашиваешь?
        - С варзовым караваном ушел некий Хоэр. Может купец, может охотник. Длинный, мосластый, глаза белесые. Знал его?
        Угрюм расхохотался.
        - Конечно знал. О его подвигах вся питейная изба неделями говорила. То пятерым бошки расквасит, то десятерых уложит. Сильный бугай. А с чего ты взял, что он из немцев? Он рязанский, как я. Мне ли этот говор не узнать. Да и не купец он никакой с такими то ручищами. Весь в шрамах, с боевым топором не расставался, а он у него был тяжеленный. Если он купец, то я боярыня. Рассказывал, будто воевал с десяти лет. Такому немцу в наших краях делать нечего. Ему сейчас у Москвы самое место. Вот он туда, вроде бы и направился.
        - Прозвище у него странное. Чужое. Как его на деле звали?
        Угрюм нахмурился.
        - А вот этого я, дьяк, не знаю. Все Хоэр, да Хоэр. Это у него, говорят, так в горле бурчало, когда он бабам юбки задирал. А так как задирал он их часто, то и прозвище прицепилось. Ты о нем не меня спрашивай. Здесь есть люди лучше его знающие. Вон, со двора пьянчуги стоят, среди них наверняка найдется парочка тех, кто с Хоэром частенько цапался. Или хотя бы Плехана спроси, поморца. Единственный, кстати, кто бился с ним на равных. Однажды оба чуть богу душу не отдали после такого. Сильно, помню, друг друга не любили, уж не знаю за что. Вот ему наверняка есть что рассказать. Он обычно все по лесам сидит, да к себе в Поморию ходит. Но сейчас вроде тут, в городе. Поспрошай на пристани, где его найти, вдруг поможет.
        Макарин посидел еще немного, выпил ягодной воды, поговорил с Угрюмом о городе да жителях, в надежде услышать хоть что-то полезное, но услышал лишь бабьи сплетни о ходоках и подстилках, россказни о великом противостоянии между купчинами и рыбаками да слухи об острожном попе, который якшается с самоедами, а возможно и сам немного язычник да идолопоклонник. Потом Макарин выбрался на задний двор, но большинство пьянчуг не вязали лыка, а те, кто был еще трезвым, ничего не знали. Один плюгавый мужичонка долго и нудно рассказывал о мордобое, случившемся с год назад между Хоэром и тремя охотниками. Мужичонка сверкал хитрыми глазенками, сыпал подробностями и явно безбожно привирал, надеясь на вознаграждение. Наконец, Макарин пресек его словоизлияния и направился к пристани искать поморца Плехана.
        Но на пристани о поморце Плехане никто не знал.
        Макарин до полудня бродил вдоль берега, заглядывая в склады, мастерские, расспрашивая приказчиков и купцов, спускался к причалам, где грудились плоские лодчонки рыбаков и промышленников, пытался разобрать десятки говоров с разных концов страны, то новгородские, то вятские, то южные пограничные. Остановил пару ранних гулящих девок, но те только хихикали, прикрывая рты платками. У корчмы с гордым названием «Речной змей» Макарин натолкнулся на бой кокаревских казаков с Троекуровскими стрельцами. Двое катались в грязи, мутузя друг друга пудовыми кулаками так, что кровавые сопли летели в разные стороны. Еще трое отмахивались саблями от четырех палашей, а один уже лежал в сторонке, пытаясь зажать рану в ноге. Макарин разнял дебоширов, строго пообещав в следующий раз посадить на хлеб и воду. Но ни те, ни другие ничего не знали о Плехане. Зато казаки сообщили, что их воевода меньше часу назад двинулся на восточный край города, где вроде бы видели Одноглазого.
        Вскоре Макарин вышел на стрелку, там, где мелкая речушка, которую местные называли Мангазейкой, вливалась в широкую большую реку. Шумная работящая и праздная толпа осталась позади. Здесь было тихо, только скрипела оснастка пришвартованных кочей.
        Борта большинства из них, почерневшие от времени и ледяной воды, были сильно ниже и выпуклее, чем корпус корабля, с которого сошел прошлым вечером Макарин. Их размеры были раза в два меньше, не было кормовой надстройки, была только одна мачта, и Макарин понял, что перед ним как раз тот вариант коча, который привыкли называть «малым». Некоторое время он рассматривал особенности этих судов, на подобных которым ушел год назад и не вернулся караван Степана Варзы. Отмечал круглый, почти яйцеобразный корпус, толстый накат многослойной обшивки, мощные для таких мелких кораблей системы крепления мачт и спущенных сейчас парусов. Он не заметил, как сзади к нему подошел какой-то старик и тихо сказал:
        - Некрасивые корабли, правда?
        - Почему? - не согласился Макарин. - Все что хорошо исполняет свое предначертание, всегда по-своему красиво.
        - Это так, - одобрительно сказал старик. - Нет ничего лучше такого судна в холодных водах. Его не зажмет во льдах, потому что льдины его просто вытолкнут наружу. Его не опрокинет ветер, потому что с такими обводами он напоминает детскую неваляшку. Он не потеряет парус, потому что те, кто его строили, знают толк в креплении. Наконец, его можно просто вытащить на берег и волоком дотащить до нужного места. Ни один другой корабль на все это не способен. Однако ж, он неказист. Черен да прост. А вы, низовые люди, очень любите всякие украшательства. Поэтому плаваете на своих громоздких разукрашенных корытах.
        - Ты поморец?
        - Я поморец. Слышал, ты ищешь Плехана Шубина. Зря. Навряд ли он с тобой будет разговаривать.
        - Со мной нельзя не разговаривать. Я дьяк Разбойного Приказа. Если со мной не разговаривать, то придется разговаривать с дыбой.
        - Даже дыба иногда бессильна.
        - Плехану Шубину есть что скрывать?
        - Не знаю, навряд ли. Мы, поморцы, свободный народ, как, впрочем, и каждый, кто смог добраться так далеко на восход. Здесь обычно слабо работают угрозы. Каждый может быстро уйти в лес, где проще найти золото, чем человека. А у Плехана с московской властью связаны не очень хорошие воспоминания.
        Макарин оглядел старика. Маленький, по плечо Макарину, сухой как ветка, седой как лунь. Его бледно-голубые глаза смотрели в одну точку, куда-то за спину Макарина, и тому показалось что старик слеп.
        - И все-таки я хочу попробовать с ним поговорить. Где он?
        - Где-то здесь. Но скоро снова уйдет к себе в леса. Говори мне, чего хочешь. Я ему передам.
        Его зрачки вдруг дернулись, словно он что-то внезапно увидел. Макарин оглянулся и успел заметить, как кто-то перемахнул с борта дальнего коча на берег.
        - Это он? Старик! Это Шубин?
        Старик не ответил, и Макарин крикнул вдогон:
        - Шубин! Стой!
        Человек оглянулся, и Макарин увидел загорелое до черноты лицо и белые, выгоревшие волосы. Макарин машинально шагнул к нему, но тот вдруг согнулся, будто охотник, преследующий дичь, бросился в сторону и пропал в толпе на пристани.
        - Пойдешь со мной, старик, - повернулся Макарин, но старика уже не было рядом.
        Проклиная все на свете, поморцев, стариков, немцев, голландцев и собственное невезение, он двинулся обратно к пристани, выстраивая планы. Найти казаков и стрельцов, перекрыть все дороги, выставить дозоры, чтобы Шубин в леса не ушел, допросить старика.
        И тут откуда-то издалека, со стороны восточного края города, донесся резкий грохот выстрела. Пристань замолкла, все повернулись в ту сторону, прислушиваясь. Некоторое время стояла мертвая тишина, только выл ветер и кричали взбудораженные чайки. Продолжения не последовало, и люди облегченно вернулись к своим делам, спорам, крикам, только кто-то на грани слышимости проговорил тихо:
        - Споймал-таки Гришка свово одноглазого душегуба…
        Макарин быстрым шагом свернул с пристани вглубь города и двинулся вдоль бесконечного ряда амбаров, складов и мастерских, туда, где стреляли.
        Долго идти не пришлось. Бревенчатые стены по обеим сторонам вдруг кончились, и Макарин оказался на голом пригорке. Впереди, на соседнем холме, уже начинался густой лес, а внизу, там, куда вилась утоптанная дорога, виднелась старая приземистая изба. Изба была окружена низким забором, к которому лепились хозяйственные постройки. У снесенных ворот толпилось человек десять казаков с ручницами и саблями наизготовку. Некоторые из них прятались за забором, опасливо поглядывая на избу.
        Гришка Кокарев, воевода, пьяница и спаситель, стоял в воротах, широко расставив ноги и выпятив небольшое, но крепкое пузо. Кафтан его сиял красной и золотой вышивкой, шапка была лихо заломлена на ухо, а сапоги блестели как зеркало. В руках у него была подзорная труба, из которой он зачем-то внимательно разглядывал находящуюся в десяти шагах избу.
        Когда Макарин спустился вниз, Кокарев сложил трубу и заорал:
        - Одноглазый! Выходи, кому говорю, мне ждать надоело! Пушку прикачу, всю избу на щепки изведем!
        Со стороны избы что-то невнятно промычали.
        - Выходи, говорю, хуже будет, - крикнул Кокарев, обернулся, увидел Макарина, - А, дьяк. Это хорошо. Это ты здесь вовремя… Одноглазый! К тебе вчерашний дьяк пришел, спрашивает, пошто убить его хотел? Отвечай, ирод!.. - он повернулся к Макарину. - Извиняй, дьяк, мой недогляд. Сам понимаешь, казаки, кровь горячая, но то что на целого дьяка замахнулись, это моя вина… Хочешь, отвечу.
        - Сперва его оттуда выкурить надо, - сказал Макарин. - Допросить. Так что лучше без пушек.
        - Как скажешь. Одноглазый! Дьяк тебя жалеет. Поэтому пушки не будет. Будет сено и смола! Скоро мы тебя выкуривать начнем!
        - Нет. Сгорит. А допросить надо.
        Кокарев внимательно глянул на Макарина. От воеводы ощутимо пахло брагой, но выглядел он трезвым.
        - Не скажет он тебе ничего, дьяк. Совсем с ума сошел со своими самоедскими выдумками. Только проклятиями сыпет. Раньше нормальным был, а в последнее время словно болотных грибов нажрался.
        - Все равно мне с ним поговорить надо. Как его зовут по-настоящему?
        Воевода сперва моргал, не понимая. Потом цыкнул ближайшему казаку:
        - Горелый! Как зовут Одноглазого?
        Щуплый казак, такого темного, будто действительно обгорелого, цвета кожи, глянул на него ошалело, раскрыв рот.
        - Вот ты дубина. Кто-нибудь знает? - Все молчали, пожимая плечами. Воевода раздраженно махнул рукой. - Дьяк, никто не знает. Будем считать, что Одноглазого зовут Одноглазый.
        Макарин хмыкнул, шагнул внутрь двора.
        - Дьяк, обожди, - остановил его воевода. - У него два самопала. Шмаляет как только кого видит. Но у меня идея. Бреди потихоньку справа, со стороны глухой стены. У него дверь в эту сторону открывается, так что он тебя не зацепит, разве что совсем высунется. И главное болтай побольше, отвлекай. А мы тут кое-что придумаем.
        Он приглушенно свистнул, махнув руками в обе стороны, и два казака из числа, прячущихся за забором, двинулись пригибаясь в обход, направо и налево.
        Воевода отошел вбок, и Макарин крикнул в сторону избы:
        - Казак! Я дьяк Разбойного Приказа Семен Макарин. Хочу с тобой поговорить. Не стреляй.
        И осторожно двинулся внутрь, придерживаясь правой стороны.
        Из избы доносились странные звуки, какое-то бормотание, мычание, тонкий тихий вой. Только на середине пути до Макарина дошло, что это воет и мычит Одноглазый.
        - Я хочу с тобой поговорить, спросить кое о чем. Тебе ничего не будет. Главное ответь. Зачем ты на меня напал?
        Бормотание стало громче, и Макарин уже различал слова.
        - Вы все умрете, все умрете, они придут за вами, и убьют вас, никто не спасется, не надо было тебе приезжать, дьяк, теперь станет хуже, намного хуже, вы все умрете…
        - Кто придет, казак? Кто тебя послал напасть на меня? Кто еще замешан?
        - Вы все прокляты, все умрете, проклята ваша земля, проклята ваша Мангазея, проклято все ваше государство, не будет его скоро, они придут за вами, хозяева придут, хозяева спустятся с небес, хозяева поднимутся из ям в земле, хозяева выйдут из холмов, это их земля, не будет вас скоро, вы все умрете…
        Слова снова превратились в тонкий вой, от которого по спине дьяка поползли мурашки.
        - Что ты видел год назад, когда сидел на холме и смотрел на караван Степана Варзы?
        Вой вдруг прекратился. Макарин был у самой двери, он уже различал в темноте щелей черную сгорбленную тень.
        - Они взяли то, что не должны были брать, - внятно сказал Одноглазый своим обычным голосом, тем, который запомнился Макарину по прошлой ночи. - Они взяли и поэтому сдохли. И вы сдохнете.
        - Что они взяли, казак?
        Но Одноглазый не успел ответить. Внутри раздался грохот, вопли, грянул выстрел, дверь вышибло, с облаком порохового дыма наружу вылетели три сцепившиеся фигуры и рухнули в дворовую пыль. От ворот с победными криками ринулся вперед воевода. Стоящие у забора казаки заорали, кто-то начал стрелять в воздух, и в этом гаме потонули все звуки и заложило уши.
        Двое казаков скрутили Одноглазого, подняли его на ноги. Макарин подошел ближе.
        - Что они взяли, казак? - повторил он.
        Одноглазый улыбался, открыв щербатый рот. Его вытаращенный глаз был ярко красным от лопнувших сосудов. Безумный взгляд блуждал по окрестностям, ни на чем не останавливаясь.
        Макарин тряхнул безумца за плечи.
        - Говори, что знаешь!
        Что-то резко свистнуло рядом с ухом. Одноглазый крупно дернулся, повалился на землю. Из его единственного целого глаза торчала, подрагивая, стрела. Некоторое время он еще сучил ногами, потом затих, а Макарин все продолжал смотреть на дрожащее оперение.
        Глава 5
        Внутри изба выглядела еще более древней чем снаружи. От почерневших бревен воняло гнилью, белесый мох покрывал углы и даже потолок. Из обстановки здесь были только большой стол и две скамьи. У дальней стены были свалены медвежьи шкуры.
        - Он здесь жил?
        - Кто его знает, - ответил воевода. - Возможно. Обычно казаки живут у меня на гостинке, но Одноглазый с дружком вот уже месяц как шлялись отдельно. В караул ходили, приказы выполняли. Так что никаких нареканий. Но вот эта его самоедская болтовня… Как сходил тогда в дозор год назад с другим своим дружком к каравану Варзы, так и двинулся постепенно.
        Макарин подошел к груде шкур, отодвинул носком сапога ближайшую. Взвились, зажужжали несколько толстых мух.
        - Теперь нам надо обязательно поймать его убийцу, - сказал он.
        - О, на это, дьяк можешь не надеяться! - рассмеялся воевода. - Я хоть и послал в лес десяток казаков, но убийцу они точно не поймают. Убийца - ярган. Только они в этих краях такие стрелы используют. Тройное оперение из хвоста филина и костяной наконечник в виде вилки. Я тут чуть больше года, но такие вещи наизусть выучил. Ярган это. Мои остолопы не успели на холм подняться, а он уж наверняка к реке подбегал.
        - Зачем же тогда их посылать?
        - Политика, дьяк. Если б не послал, уважать бы перестали. Экое дело - подчиненного при воеводе как белку подстрелили, а воевода стоит и глазами хлопает. Пусть побегают.
        - А если в лесу еще десяток таких… ярганов? Без казаков останешься, воевода.
        Кокарев нахмурился:
        - Это возможно, но навряд ли. Ярган в здешних местах - чужак. Ярганские городки далеко на юге, сюда они редко забираются и обычно в одиночку. Если б целый отряд наведался, местная самоядь об этом бы на всю округу растрезвонила. Нет, ярган был один и приходил он по душу Одноглазого.
        - Зачем дикарю с далекого юга убивать безумного казака?
        - Кто его знает? Может обидел кого из клана? Ярганы мстительны, как и все дикари.
        Макарин прошелся вдоль стен, пытаясь усмотреть в темноте хоть что-то интересное. Бревна в некоторых местах были испещрены вмятинами, зазубринами, словно кто-то неумело пытался нанести на них неведомый узор.
        - А тебе не приходит в голову, воевода, что Одноглазого убили как-то подозрительно вовремя? Из Москвы приезжает дьяк, на дьяка нападают, нападавшего ловят, собираются допросить. И тут из леса прилетает стрела и лишает нас единственной нити для дальнейшего расследования. Кто нанял Одноглазого, зачем?
        - Да не мог его никто не нанять. Ну сам подумай. Даже если кому понадобилось тебя прибить. Кому может прийти в голову нанимать для такого ответственного дела полного безумца, который не то что людей, день с ночью путает?
        - Меня он ни с кем не спутал. Знал, что я государев человек. Знал, куда пойду. С самой пристани следил, возможно. Дождался, когда выйду ночью на улицу. Безумцы так не делают.
        - Безумцы и не такое делают. Он уже с полгода бродил по улицам и смущал народ болтовней про гибель Москвы. Ну это уж сам знаешь, вашими новостями только подтверждалось. А еще говорил, приедет московский человек и всем нам смерть наступит. Людей предсказаниями пугал. Жрал то, что самоедские колдуны жрут, грибы, ветки, мох, траву какую-то. У него аж пена из пасти лилась. Потом вчера про тебя услышал. И совсем съехал.
        - И после таких речей он спокойно ходил по улицам?
        Кокарев виновато почесал затылок.
        - Тут понимаешь, дьяк. С одной стороны, оно конечно, острог за такое в лучшем случае. А в худшем так дыба и казнь. А с другой стороны, Одноглазый юродствовал редко. По крайней мере до последнего времени. А так ему цены не было. Никто лучше него округу не знал. Я уж гадаю, как мы теперь с самоядью переговариваться будем. Среди моих казаков замены ему точно нет.
        Макарин уже сделал по избе не один круг, осмотрел свалку шкур, стены, печь, сложенную из мелких камней, повертел в руках валяющиеся у двери самопалы. Не было никаких зацепок, ничто не указывало, куда двигаться дальше. Труп Одноглазого он обыскал еще раньше, не найдя ничего, кроме оружейных принадлежностей и пары засохших мухоморов в котомке. Видимо, Одноглазый действительно любил отравлять себя этой гадостью, после которой люди ходили сами не свои. Может, грибы в конце концов и сделали его безумцем. Макарин читал донесения об их популярности среди дикарских колдунов, которые отварами доводили себя до исступления.
        - Кто с ним в друзьях ходил?
        - Кроме Васьки Щербатого - никто. А тому я прошлой ночью башку разнес. При тебе же. Васька-то поразумнее был кстати. Жаль его. Был еще Косой. Вот с Косым они сильно дружили. И в дозоры ходили, и в леса, и на разговоры с дикарями.
        Макарин остановился.
        - Подожди. А в тот дозор, что был год назад у собирающегося каравана Степана Варзы, они тоже с этим Косым ходили?
        - А то как же. Говорю ж - неразлучны. Я тогда только приехал, не понимал ничего, но уже знал, что лучше их вдвоем на задания посылать. Про караван тот нелепые слухи ходили, вот я и распорядился разузнать, что за дела там творятся.
        - И что?
        - Да ничего толком. Вернулись ночью, оба белые, будто покойники, сперва ничего не говорили, так что им пришлось по мордам двигать. Ну, рассказали, что видели какой-то ящик, в полтора человека размером. Уж больно им этот ящик запомнился, только про него и талдычили. И, собственно, все. Потом караван ушел, и я забыл про это дело. А когда дошли слухи, что караван до места не добрался, тут-то и началось. Одноглазый постепенно стал с ума сползать. А Косой совсем замолчал. Он и раньше-то неразговорчив был, а тут… Подожди, а что ты все про Косого спрашиваешь? Ты ж его знать должен! Это ж я его в Москву с письмом послал. Если ты письмо получил, значит и Косого видел.
        - Я не получал никакого письма. - медленно сказал Макарин.
        - Ну не ты, конечно. Бояре. Они ж письмо-то прочитали. И с Косым наверняка поговорили.
        Макарин подумал, и решил не говорить воеводе, что его казак Косой скорее всего помер у дознавателя на дыбе, не успев ничего толком рассказать. По крайней мере именно такой вывод можно было сделать из грамоты боярина Мстиславского.
        - Возможно, поговорили. Только мне ничего не сказали. И с Косым я не виделся.
        - Да-а, - помрачнел Кокарев. - Бардак у вас там на Москве.
        - Не без этого.
        Воевода пошарил руками у себя на поясе, достал плоскую фляжку, черную с серебряной гравировкой и витиеватыми узорами, глотнул, крякнул и показал Макарину.
        - Налить? Хорошо мозги помогает сосредоточить.
        Макарин отказался, спросил:
        - А что в письме-то было?
        Воевода замялся.
        - Ну так… Мои соображения насчет старшего воеводы Троекурова. Ты ж наверно в курсе, что у нас с ним тут маленькая война. Такая гражданская, как была в Риме у Кесаря с Помпеем. Не удивляйся, дьяк, я хоть и простой служивый, но грамоте тоже обучен и книжек прочитал десяток то уж точно… Так вот. Для меня присяга это все. Мне не важно, кто там сидит на Москве, и насколько он сидит правильно. Я служу стране. Если на Москве Шуйский, я служу Шуйскому. Если на Москве невинноубиенный якобы царевич - я служу невинноубиенному. И мне не важно, что он никакой не царевич. Раз взял власть на Москве в свои руки - значит у него уже есть на это право. Сейчас у вас там сидят бояре и решают, кому отдать престол - то ли католику, то ли еще одному невинноубиенному. Я понимаю, что и то и другое - дерьмо больного самоедского оленя. Но для меня это не столь важно. Для меня главное, это чтобы был порядок. И чем быстрее этот порядок наступит, тем для страны лучше. А значит и для меня. Вот у меня такое мнение.
        Макарин мог рассказать, каково это, когда на Москве вполне законно сидят поганые ляхи, но опять решил не говорить, а ждать продолжения. За свою пятнадцатилетнюю службу он накрепко запомнил, что лучше слушать, чем возражать.
        - Может, я и не прав, - сказал воевода. - Может, если б сидел сейчас где-нибудь ближе к Москве, думал бы по-другому. Но я здесь, на богом забытой окраине, где дикарей больше чем звезд на небе, а до ближайшего соседнего городка месяцы пути. И здесь я думаю так, а не иначе. Потому что если иначе - тогда все развалится.
        - Хочешь сказать, старший воевода думает как-то по-другому?
        - Нет. Хочу сказать, что он вообще не думает. Он дерет вдвойне с самоедов, грабит промышленников. Поднял цены на товары и теперь купцы норовят скупать шкуры в лесах, а не у нас на торге. А я за этим всем должен следить и не допускать. Его стрельцы сидят как мыши в крепости, а я людей по лесам теряю. Это дело? Троекуров портит отношения с дикарями, а я за это отдуваюсь. Он набивает карманы, а я дерусь. Но главное не это. Я повидал достаточно таких воевод, в войне они бестолковы. Если сюда вдруг нагрянет какое войско, неважно чье, самоядь на оленях, вогулы с саблями или те же ярганы - Троекуров не задумываясь сдаст город. Даже и не подумает драться. Нагрузит первый попавшийся коч своим барахлом, казну прихватит и свалит отсюда в один момент. А может еще и продаст нас с потрохами. Вот об этом я в Москву написал. Просил прислать кого другого, а Троекурова с почетом отправить в поместье, чтобы сидел там и ничего не делал. Ну, и про караван тот злополучный тоже пару строк черканул, от себя. Не про ящик конечно. Ничего не знаю, что они везли, откуда взяли и чего тогда весь город переполошился. Просто сам
караван тоже был примечательный. Три малых коча, дьяк. Знаешь, зачем Варзе понадобились именно малые кочи? Видел их когда-нибудь?
        - Не далее, чем сегодня утром.
        - И что скажешь?
        Макарин пожал плечами.
        - Я не силен в мореходстве. Но судя по корпусу, лед им не страшен. Да и оснастка серьезная. Крепкие корабли.
        - Это все да, но не главное. А главное, то что малый коч можно на берег вытащить, на катки поставить и быстро из моря в море перевести. Он маленький, легкий. Ты, когда сюда собирался, карту наших земель видел?
        - Доводилось. Одну даже с собой захватил. Но там много неизведанных земель. Мало что понятно.
        Воевода огляделся, подошел ближе к маленькому открытому окошку, откуда лился свет.
        - Я тебе сейчас нормальную карту покажу, три года ее составляли, год назад закончили. В Москве такой пока нет.
        Он достал из кармана сверток, развернул на столе.
        - Смотри. Вот здесь мы. Вот это наш караванный путь, ты по нему сюда добирался. Сперва по реке до Мангазейского моря, на море резко на юг и до Обдорской заимки в устье Оби. А потом реками на Тобольск, вглубь страны. Присмотрись внимательно, что ты еще здесь видишь?
        Макарин присмотрелся.
        Карта была подробной. С указанием мелких речушек, болот, даже дикарских стойбищ и мест хорошего промысла. Она охватывала все близлежащие земли, от Обдорска до устья Енисея и Туруханского зимовья, что поставили не так давно в неделе пути на восход отсюда. Море было в центре, но оно казалось схематичной дырой, по сравнению с густо разрисованной сушей. На закатном краю карты, в стороне от основного караванного пути виднелся огромный массив неизведанной земли, испещренной бесчисленными озерами и речушками. Прямо по центру этой земли, напротив выхода с Мангазеи в море, Макарин заметил мелкую надпись.
        - Поморский волок? - прочитал он.
        - Именно, - торжественно сказал воевода. - Поморский волок. Наш караванный путь не единственный отсюда. Есть еще один. Старый, даже древний. Его называют Северный путь, и о нем мало кто знает. Говорят, им пользовались еще новгородцы несколько столетий назад. На первый взгляд он прост. Отсюда по реке на север до Мангазейского моря, но потом не на юг вдоль берега, а прямо на закат через море. Там реками да озерами примерно до середины этой земли, затем корабли перекатывают волоком до следующей речушки, спускают на воду, несколько недель плавания и ты уже в Белом море, а там рукой подать до Холмогор и Архангельского городка. Представляешь, вместо четырех месяцев - всего несколько недель.
        - Но мы почему-то этим путем не ходим.
        - Не ходим. И не только потому что для волока нужны малые суда, а нам проще загрузить товаром большие и подождать полгода. И даже не потому что морем ходить гораздо опаснее из-за льдов и штормов. Все дело в самой этой земле, - палец воеводы обвел практически пустую широкую часть суши, посреди которой виднелся Поморский волок. - Самоядь называет ее Краем Мира. Огромная плоская пустошь, испещренная болотами, речками, озерами. Лабиринты протоков, гиблые топи. Никто не знает, сколько поморцев там сгинуло, пока они не нащупали единственный верный путь через эти земли. Лет десять назад тогдашний обдорский воевода послал в те края десятка два казаков для организации постоянного острога. Никто из них не вернулся. Даже самоеды туда предпочитают не соваться без особой необходимости, хоть отдельные семьи и умудряются там кочевать. Проклятая земля. К северу от нее начинаются поля сплошных льдов, которые не тают даже летом. Так что ее ни морем, ни сушей никак не обойдешь. Есть только одна дорога - вот этот Поморский волок.
        - И ты считаешь, что Варза пошел именно этим путем?
        - Возможно. Одноглазый видел бревна для катков, загруженные на один из кочей. Сам подумай. Малые кочи вместо торговых двухмачтовых. Катки, которые не нужны на караванном пути, зато нужны на северном. Поморцы в команде. Да и сам Варза поморец. Конечно он знал о Северном пути и пошел именно по нему. Остается лишь вопрос, зачем он это скрывал и твердил всем, чтобы его ждали в Тобольске, а не Холмогорах. Хоть северным путем и редко пользуются, но поморцы иногда рискуют. Кто-то добирается, кто-то нет. Зачем скрывать?
        Вот на этот вопрос Макарину было что ответить. Он кратко описал воеводе грамоту князя Мстиславского, опустив фразу о помершем на дознании казаке. Добавил версию о просочившемся голландском лазутчике. Рассказал о сбежавшем у него из-под носа поморце Шубине. Запутанное дело впервые становилось ясным как помытое стекло. Все части головоломки сходились одна с другой. Поморец Варза в сговоре с чужаком Хоэром и другими поморцами организовывает караван для вывоза какого-то ценного предмета, запутывает следы, называет пунктом назначения один город, а на деле направляется в другой. Проходит по Северному пути к Архангельску или Холмогорам, где уже полсотни лет находятся английские и голландские фактории, Хоэр сводит его с нужными людьми, которым он продает предмет и сведения о том, как добраться в заповедную Мангазею. К тому времени на север прибывают военные флотилии. А значит нам остается лишь уповать на бога и собственные силы.
        Воевода хмурился, постукивая костяшками пальцев по столу.
        - Нет, дьяк, что-то не сходится. Шубина я конечно постараюсь споймать. Посмотрим, что он знает. Но вот что касается всего остального… Не похож был Варза на предателя. Производил впечатление честного человека, хоть и поморца. Я с ним, правда, всего пару раз общался. Но в людях, уж поверь, я разбираюсь. Приврать насчет выбранного пути мог конечно, на то он и поморец. Товар спрятать. Они вообще скрытные. Но вот чтобы так просто продать всякой немчуре секретный путь - это навряд ли. Может слышал, архангелогородская немчура уже не раз подкатывала к поморцам с предложением показать дорогу на Мангазею. Их старейшины всегда отвечали отказом. Варза один из них, если не знаешь. Они свой интерес понимают и за мелочь не продаются. Если немцы пронюхают эту дорогу, то их отсюда поганой метлой не вышибешь, а значит и поморцы всю торговлю потеряют. Это на севере всем ясно. Я скорее Троекурова в сговоре с этим твоим Хоэром заподозрю. Вот ему кроме собственного пуза ничего не надо. - Макарин вспомнил, каким угрюмо-задумчивым сделалось лицо Троекурова, когда он узнал про чужака в Мангазее, но ничего говорить не
стал. - Как знаешь, но тут дело в чем-то другом. То ли Варза имел свои причины идти по Северному пути. А Хоэр, если он действительно чужак, вошел в доверие и обманул Варзу. То ли Варза пошел все-таки к Тобольску, а катки ему понадобились для чего-то другого и это другое его в конце концов погубило.
        - А для чего еще могут понадобиться катки?
        Воевода пожал плечами.
        - Для другого волока. Может решил заглянуть по пути еще куда. Мест много. Может вообще решил идти к великим рекам на восходе. Пушнины у него было немного. Вполне мог решить подзаработать еще по дороге. Хотя отправлять караван не на закат, а в противоположную сторону… Нет, отпадает. Тем более, что катки для волока в лесах не нужны, там этих катков можно настрогать за милую душу. Они нужны только там, где нет леса, и где даже оставленные с прошлого лета бревна за пару месяцев сгниют напрочь. А такой волок только один в округе. Поморский, через топи проклятых земель. В общем, не знаю, дьяк. Мало сведений. Надо собирать.
        Глава 6
        Отосланные в лес казаки, как и предсказывал Кокарев, вернулись ни с чем. Двое из них успели увидеть, как ярган скрылся на противоположном берегу, предварительно пустив вниз по течению свою лодчонку. «Это они так мосты сжигают, - пояснил Кокарев, - мол, дело сделано, теперь на нашем берегу ему делать нечего. Небось и оружие туда положил. Тогда точно месть.» Макарин было пристал к казакам с вопросами, мол, как вы поняли, что это именно ярган, а не горожанин или самоед переодетый ярганом, на что казаки только снисходительно ухмылялись, а воевода сказал, что если дьяк поживет здесь еще хотя бы с полгода, у него таких вопросов больше никогда не возникнет. Чтобы переодеться ярганом не будучи самим ярганом нужно быть безумнее Одноглазого. Теперь этого дикаря будут травить все самоедские кланы по ту сторону реки, воевода об этом уже позаботился, послав гонца в ближайшее становище. Ярган свободно шастает по пастбищам самоедов, что может быть оскорбительнее?
        - Они его поймают?
        - Возможно. Но мы его все-равно не увидим. Поймают, освежуют и прибьют к отдельно стоящему дереву на какой-нибудь тропе. У дикарей разговор короткий. Самоядь помнит, как прошлой зимой ярганы вырезали несколько их становищ.
        - Дикари воюют меж собой?
        - О, еще как! Народ с народом, племя с племенем, род с родом. Иногда одна семья подчистую режет другую, но это редко бывает. А в целом они мирные, если их не трогать. Хотя, бывало такое, что и не угадаешь. По-нашему вроде ничего особенного, а для них смертное оскорбление.
        Кокарев размашисто вышагивал по доскам мостовой так, что казаки еле за ним поспевали. Макарин старался не отставать. Они шли по направлению к гостиному двору, людей на улице становилось больше, но, завидя, воеводу, те прижимались к стенам домов и амбаров. Некоторые ломали шапки и низко кланялись, большинство ограничивались коротким кивком и приветствием. Население Мангазеи не было подобострастным. Макарин разглядывал встречных и поперечных, купцов, охотников, ремесленников, баб с детишками. Они были одновременно похожи и не похожи на людей с других городов. Чего в них точно не было, так это озлобленной пришибленности, которая появилась за последние годы у москвичей.
        - Знаешь, что у меня из головы не выходит? - спросил Кокарев, когда они вышли на забитую народом широкую площадь перед гостиным двором. - Как поведет себя Троекуров, когда сюда нагрянет немчура. Ведь и впрямь сдаст город, не будет сопротивляться. А у него и крепость, и оружейная изба, и людей больше, чем у меня. У тебя же есть власть, дьяк. И полномочия у тебя не только от твоего Разбойного, но еще и Казанского приказа. Объяви ему о смещении, пусть валит в Тобольск, пока зима не началась. А с людьми я договорюсь, промышленников там, охотников заставлю в оборону пойти. Самоедов найму. Мне бы только крепость, пушки и снаряжение. Немчура точно зубы обломает, сколько бы ее не было.
        Макарин покачал головой.
        - Нет у меня такой власти. Могу лишь доложить о состоянии дел. Но пока это все дойдет хотя бы до Тобольска, пока примут решение, пока его сюда доставят… Сам понимаешь. Да и потом, извини, Кокарев, не вижу я доказательств будущего Троекуровского предательства. Только твои слова. А ты предвзят, это все знают.
        - Когда увидишь доказательства, поздно будет, - буркнул воевода и отошел к группе казаков, сидящих у таможенной избы.
        Макарин слушал, как он отрывисто отдает распоряжения о поиске Шубина. Найти его жилище, найти старика с пристани, расспросить других поморов, предупредить заставы на выезде из города, выслать на перехват по паре лодок вниз и вверх по реке, послать гонцов к стойбищам самоедов. Воевода работал грамотно и видно было, что люди его слушают беспрекословно. Разница с Троекуровым в халате и его слоняющимися по крепости бездельными стрельцами была заметной.
        В этот момент дверь таможенной избы отворилась, и Макарин впервые увидел самоеда.
        Самоед был мало похож на виденных им у Обдорского острога вогулов. Он был на голову ниже и на порядок темнее. Его плоское лицо покрывала сеть то ли шрамов, то ли татуировок. Одежда состояла из коряво сшитых звериных шкур мехом наружу, из-за чего дикарь напоминал мелкого облезлого медведя. Из-под свисающих сальных черных волос блестели щелки глаз. Дикарь медленно обвел взглядом двор, присмотрелся к воеводе, казакам. Потом остановил взгляд на Макарине, и тогда Макарин шагнул к нему.
        - Ты понимаешь наш язык?
        Самоед некоторое время молчал, внимательно разглядывая дьяка, его одежду, снаряжение. Потом, наконец ответил, видимо поняв, что перед ним человек, имеющий право задавать вопросы:
        - Мало. - Его голос походил на скрип лежалого снега под полозьями саней. - Слышать плохо, говорить плохо.
        - Прошлым летом здесь пропали люди. Много людей. И корабли. Три, - Макарин показал самоеду три пальца. - Ты что-нибудь об этом знаешь?
        Самоед молчал, его лицо казалось застывшей темной маской.
        - Ты меня понимаешь?
        - Плохо понимать. - дикарь осклабился, - Хадри рода Собачье Ухо. Так меня звать. Хадри привез ясак.
        - Это замечательно. Ясак это хорошо.
        - Ясак это плохо, - покачал головой самоед Хадри. - Очень плохо. Есть нет. Пить нет. Дети голый бегать. Все шкуры давать белый царь.
        Макарину не улыбалось вступать в спор с дикарями на предмет справедливости поборов.
        - Эти люди что-то взяли у вас. Или у вас, или у других дикарей. Что-то ценное. Большое. Положили в ящик. Размером больше человека. Может твои старейшины рассказывали тебе о том, что у них пропало? Я хочу это найти.
        Дикарь молчал. По его лицу ровным счетом ничего нельзя было понять.
        - Оставь его в покое, дьяк, - подошел сзади Кокарев. - Он ничего не знает. А если и знает, то не скажет. Хочешь, сведу тебя с толмачами, съездишь в пару становищ, поговоришь с тамошними стариками. Старики могут что-то знать. А этот молодой, у них только охота и чужие бабы на уме.
        - Бабы, да, - снова осклабился самоед. - Хадри нужен баба.
        - Вот видишь, - воевода махнул рукой, - Пойдем лучше, пропустим по чарке, пока казаки твоего Шубина вылавливают. Со вчерашнего вечера ничего путного во рту не было.
        Самоед мелко поклонился и засеменил спиной к воротам, продолжая улыбаться.
        - Что-то они точно знают, - сказал Макарин, наблюдая, как дикарь исчезает за воротами.
        - Возможно. Но разговорить их будет трудно. Ну так что, собирать к завтрему команду с толмачами? К ближайшему становищу полдня езды, затемно надо выдвигаться.
        - Раз в деле явно замешаны дикари, то собирать конечно.
        Кокарев внимательно на него глянул.
        - Странный ты человек, дьяк. Ваша братия обычно за пределы острога носа не кажет. Только бумагами ворочает, да холопов по округе рассылает. А ты приехать не успел, как уже к дикарям собираешься.
        - Время странное, - сказал Макарин. - Бумаги сейчас не помогают. Все приходится делать самому.
        - А то смотри, могу тебе отписать пару служивых на посылки, раз московские бояре тебя сюда одного прислали.
        Макарин улыбнулся, вспомнив аналогичное предложение Троекурова, которое тот сделал давешней ночью, провожая его до постоялой избы. Оба воеводы конечно были бы рады приставить к опасному гостю соглядатаев.
        - Сперва сам хочу с городом познакомиться. А потом может и холопов по округе стану рассылать. У вас тут, говорят, острожный поп близко с самоедами якшается. Вдруг он тоже чего знает.
        Кокарев нахмурился, покрутил ус.
        - Есть такое. Слухи ходят. Отец Иннокентий, вот же выбрали имечко. Он уж лет десять здесь, едва ли не с первыми воеводами прибыл. Старожил, считай.
        - Наверняка много о здешних местах знает?
        Кокарев помялся.
        - Наверняка. Я с ним, дьяк, общаюсь нечасто, у нас с казачками свой духовник имеется. Ничего сказать не могу. Поп как поп. Но да, частенько в пустоши выбирается. Дикарей на путь истинный поворачивает. Только вряд ли ты от него чего толкового добьешься.
        Воевода быстро распрощался, будто стараясь поскорее свернуть неприятный разговор, свистнул парочку ближайших казаков и направился с ними в сторону ближайшей корчмы, посоветовав Макарину присоединяться к честной компании, где за чаркой и обильным обедом обговорить детали предстоящей поездки к самоедским старейшинам. Макарин пообещал быть вскоре, а сам вышел с гостиного двора и отыскал глазами торчащие над крышами домов острожные башни.
        Соборная церковь святой Троицы располагалась почти в самом центре острога, у главной дороги, аккурат за рядами амбаров и оружейной избой. Впереди была ограда воеводова двора, и все также бродили вокруг терема бездельные стрельцы. Макарину показалось, что в окне светлицы мелькнул цветастый халат воеводы Троекурова.
        Одетый в утепленную рясу поп сидел на скамейке у входа в церковь. У него были маленькие глазки, круглое лоснящееся лицо и начинающая седеть окладистая борода. Макарин вспомнил, что утром с ним уже сталкивался. Увидав гостя, поп встал, ласково улыбаясь.
        - Отец Иннокентий, полагаю?
        - Правильно полагаешь, сын мой, - голос у священника был густым, басовитым и совсем не вязался с его маслянистой внешностью.
        - Семен Макарин, дьяк Разбойного приказа. Из Москвы по поручению, - он коротко кивнул, приподняв шапку. - Вопросы к тебе есть, батюшка.
        Отец Иннокентий улыбнулся еще шире.
        - Что, прямо так сразу и вопросы. С корабля да быка за рога. А я тебя, дьяк, к заутрене ждал. Думал, уж с дороги-то государев человек обязательно посетит храм божий.
        - Прости, батюшка. Поздно прибыл, и сразу дела.
        Отец Иннокентий горестно покачал головой, не переставая улыбаться.
        - Вот и всегда так в нынешнее время. Забывают люди путь к господу. Оттого и страдания неимоверные. Спрашивай, дьяк. Вижу, человек ты занятой.
        - В городе сказывают, будто ты часто бываешь у местных дикарей.
        Священник медленно покивал.
        - Служение у меня такое. Души, скитающиеся во мраке язычества, привести в лоно христовой церкви. Для того сюда и прибыл. А часто ли бываю, может и не часто, ведь и городскую паству забывать не след. Но раз в месяц стараюсь выбираться. Что тебя интересует?
        - Говорят, что год назад пропавший караван Степана Варзы вывез что-то из самоедских земель. Предмет какой-то, довольно большой, в ящике размером в полтора человеческих роста. Может слышал чего от самоедов? Пропадало у них что-нибудь? Или может они продали что Варзе?
        Улыбка отца Иннокентия стала будто приклеенной. Он внимательно смотрел на Макарина, и глаза его были изучающими, будто он решал сейчас, что сказать и говорить ли вообще. Наконец, он вздохнул, отвел глаза в сторону.
        - Не лез бы ты, дьяк, в это дело. Черное оно.
        Какое-то время Макарин ждал продолжения, но его не было.
        - Не могу не лезть, батюшка. Служба у меня такая. У тебя вот дикарей окормлять, а у меня дела распутывать. И черные, и светлые. Впрочем, светлых дел у меня почти не бывает.
        Отец Иннокентий мелко покивал, продолжая разглядывать окрестности, снял скуфью, отер пот со лба. Волосы его были редкими и пегими от пробивающейся седины.
        - Вряд ли я тебе смогу помочь, - сказал он. - Ничего не знаю об этом ящике. Но караван помню. И наверно уже никогда не забуду. Неделю, пока он собирался за городом, я служил не переставая, семь всенощных, спал по два часа в сутки, ибо люди из храма не выходили, а молились, церковь была паствой битком забита, и в других наших церквях также. Кому-то конечно было без разницы, мужики так просто смеялись или в леса уходили подальше. А бабы с детишками в голос ревели. Ужас что творилось. По ночам за ворота никто носа не казал. Народ рассказывал о чудищах лесных, воплях звериных. Несколько малолетних пропало, девку с разорванным горлом неподалеку нашли. Говорили, что медведь задрал, но может и не медведь. А когда наконец отплыл караван этот проклятый, то я взял служек, да отца Федора с церкви Макарьевской, он чтец отменный, да и пошел на то место, где караван собирали. Весь день, с утра и до самого заката, ту поляну очищали. Отчитка, обход, снова отчитка, снова обход, и так раз, наверное, сто, пока не почувствовал, что не могу больше. Не знаю, уходил я оттуда с тяжким сердцем, не помогло наверно. Народ
туда до сих пор редко ходит.
        - И что там было, на той поляне?
        Священник пожал плечами.
        - Да ничего. Точнее, ничего такого, что можно было бы увидеть или взять в руки. Мирянин бы точно ничего не почуял. А возможно и не каждый служитель. Зло там было, дьяк. Висело над землей, будто туман утренний. Потому и говорю, не лез бы ты в это дело, тебе с ним не справиться. Пропал караван, и хорошо, что пропал. Гораздо хуже будет, если он найдется.
        - А что самоеды? Неужто никто из них даже словом не обмолвился, что именно вез Варза и откуда он это взял?
        - Никто толком ничего не сказал, хоть я и спрашивал. Самоеды народ скрытный. В свою жизнь никого не пускают. А тут было явно что-то для них священное, для чужаков запретное, но чего они сами боялись пуще всего остального. По крайней мере те, кто жил окрест. Несколько стариков мне тогда намекнули, мол, сами рады, что от этого невесть чего избавились. В пустошах, говорят, теперь спокойнее будет. И сильно огорчились, когда узнали, что караван пропал где-то неподалеку. Правда, по другим рассказам выходило, что некоторые дикари, из числа далеко живущих, были не прочь на варзов груз наложить лапу, и именно поэтому караван собирали в спешке. Может, как раз они до него и добрались.
        - Что за дикари?
        - Не знаю, какие-то неместные. То ли с далекого восхода, из ледяных пустынь за Енисеем. То ли напротив, из южных лесов. Туманно все это мне было передано, а теперь уж и переспросить не получится. Тот род, где мне это рассказывали, вымер прошлой зимой то ли от болезни, то ли еще от чего. Никого не осталось.
        - Может, их убили? Я слышал, недавно несколько самоедских родов было уничтожено ярганами.
        - Может и убили. Ярганы давние враги здешних племен. Расспроси других самоедов, возможно, что и узнаешь. Хотя, я бы на твоем месте не надеялся. Даже если, что и скажут, всему не верь, могут и за нос поводить.
        Макарин огляделся. Красное солнце уже касалось деревянных острожных стен на закате, и все вокруг становилось темным и мутным, будто скрытым в пелене.
        - Хотелось бы глянуть ту поляну, где собирался караван, - сказал он. - Она далеко?
        Священник нахмурился.
        - Она недалеко, но на твоем месте я бы туда не ходил.
        - Отчего же. Это если и не место преступления, то хотя бы место приготовления к нему. Осмотреть его в первую очередь надобно.
        - Ничего не найдешь. Там год назад-то ничего не было, а теперь и подавно. Один мусор.
        - Ты, батюшка, даже не представляешь, что иной раз можно найти в мусоре.
        - Дело хозяйское, - отец Иннокентий перекрестился. - Как за посад выедешь, через речку Мангазейку переберись и держись все время берега большой реки. Спустя пару перелесков уткнешься в большой лысый холм, а перед ним будет широкая прибрежная поляна, вся утоптанная до голой земли. Это она и есть. Не ошибешься.
        Макарин раскланялся, принял благословение и краткое напутствие («остерегайся зла людского, а пуще зла вечного там, где оно властвует безраздельно»), подивился про себя такой неканонической форме, и отправился к конюшне, где показал служкам воеводово предписание содействовать во всем. Выбрал смирного гнедого мерина, и поехал через вечерний город, мимо еще шумных торговых рядов, закрывающихся ремесленных мастерских, по затихающим жилым улицам. Плотно застроенный посад тянулся долго, до самой Мангазейки, неширокой речушки, вихляющей вдоль заборов с одной стороны и густого леса с другой. Макарин преодолел дребезжащий деревянный мост, выехал к большой реке и двинулся вдоль берега по узкой еле заметной колее. Справа от него сквозь редколесье поблескивала река и висело над далеким противоположным берегом красное солнце. Слева тянулись черные дебри, и все больше сгущалась тьма. Где-то вдали завыли волки, и Макарин машинально потянулся к седельной сумке, из которой торчал приклад ручницы. Отправиться за город в одиночестве может и не было хорошей идеей, но любой сопровождающий мог быть связан с
преступлением.
        Деревья расступились внезапно, остались за спиной вместе с сырым мраком. Макарин выехал на открытое пространство, залитое вечерним светом. Река небольшим заливом вгрызалась здесь в песчаный берег, который переходил в широкую поляну, зажатую с двух сторон лесом. За поляной высился крутой холм, испещренный трещинами оползней. Холм был совершенно голым, лишь пара кустарников стелилась на самой вершине, будто венчики волос на лысой макушке.
        Поляна действительно была утоптана до самой земли. На ней не росла даже вездесущая курчавая трава. Макарин слез с мерина, привязав его к отдельно стоящей кривой березе, и огляделся. С первого взгляда были видны следы давней человеческой деятельности. Остатки деревянных балок, вкопанных в берег, развороченный песок там, где тащили на воду корабли. Он осторожно прошел дальше, вглядываясь под ноги и видя только серую ноздреватую землю, некогда перемешанную с щепками, какими-то обрывками, мелкими костями. Один из обрывков он поднял и долго рассматривал линялую ткань с нанесенным примитивным узором. Ближе к лесу он наткнулся на следы кострищ, давно заплесневелые головешки и прямоугольные обвалившиеся ямы от полуземлянок. Жилищ было всего пять, а значит и жило в этих времянках совсем немного народу. Основная масса приходила из города. Какой смысл было Варзе возводить даже временное жилье для подготовки каравана, если от города были считанные минуты дороги? Макарин долго бродил вдоль этих ям, даже достал нож и попытался раскопать бугорок, показавшийся ему подозрительным, но нашел лишь рыбьи кости и
черепки от глиняной посуды.
        Темнело. Он смотрел на место сбора варзова каравана, на гладь реки, солнце, висящее над ней красным пятном и пытался представить, как здесь все было больше года назад. Как собирали кочи, смолили их корпуса, ставили мачты и чинили ледовую защиту. Как жили тут, в этих тесных полуземлянках, неделями, даже не выбираясь в город. Это был один из его методов, взяв дело, сперва прийти на место, с которого это дело начиналось. Представить людей и попробовать их понять. Сейчас ничего не получалось. На поляне не было никаких зацепок. Здесь не было даже зла, о котором говорил священник. Ни людского, ни вечного. То ли выветрилось за год, то ли его никогда и не было. Макарина окружала совершенная пустота. Он с трудом вскарабкался на холм, держась за прутья и корни, торчащие из расселин.
        Сверху поляна была как на ладони. Следы пристани, бревна настила, до сих пор лежащие на дне мелкого залива. Квадраты полуземлянок, расставленные веером у кромки леса. Главное кострище с почерневшей землей и глубокими дырами там, где ставили смоляные котлы. Наверно, именно отсюда наблюдали сборище посланные воеводой казак Одноглазый с подельником. Они видели, как готовят груз, наверно здесь, на левой стороне заводи, где удобнее всего было держать готовые корабли. Они видели какой-то ящик и то, что они увидели, свело их с ума. Скорее всего они не спускались вниз, иначе бы их поймали, на поляне невозможно скрыться, а значит они смогли все увидеть отсюда, с высоты. Или они все же спустились, прячась за временными постройками, но холм совершенно голый, и даже ночью с него сложно спуститься незамеченным. Разве что с другой стороны, потом обойти холм кругом и попробовать выбраться на поляну из леса. Но там открытое пространство, к тому же освещенное большим костром, располагающимся как раз между лесом и местом погрузки. Нет, они могли видеть груз только сверху, отсюда, прячась за этим низкорослым
кустарником.
        Макарин подошел ближе к одинокому ивняку на самой вершине холма, раздвинул ветви, лег сверху, чувствуя, как ломаются под ним сухие прутья, ползком придвинулся ближе к обрыву, вытянул голову. Ближайший край заводи находился как раз под ним, и если корабли снаряжались именно здесь, то лежащий в ящике груз вполне можно было разглядеть. Но что могло поразить видавших многое казаков до такой степени? Что можно было разглядеть с этой высоты?
        Взгляд Макарина скользнул по голому осыпающемуся склону. Что-то металлическое блеснуло рядом с ним в мешанине серых и бурых пятен голой земли. Он присмотрелся, но в наступающей темноте предмет было уже не разглядеть. Тогда он достал нож и попытался высунуться за край обрыва еще дальше, рискуя сорваться по склону вниз. Земля осыпалась все больше, и Макарину не сразу удалось зацепить кончиком ножа толстый кожаный ремешок. Он подтянул его к себе, схватил и тут же отполз подальше от обрыва.
        На ремешке висела зеленоватая медная бляха, большая, с ладонь размером. Уродливая, почерневшая от времени и обломанная по краям, она изображала какого-то зверя с крупной головой и круглыми выпученными глазами.
        Макарин покрутил в руках примитивную, явно дикарскую поделку, спустился с холма, отвязал мерина и не спеша поехал обратно по совсем уже стемневшему лесу.
        У казаков, стороживших въезд на посад, он спросил где ему найти воеводу Кокарева, после чего повернул к набережной, осадил мерина у корчмы, кинул поводья подбежавшему служке и вошел внутрь.
        - О! А вот и наш дьяк!
        Воевода был еще не пьяным, но уже принявшим.
        Макарин жестом заставил сидящих казаков потесниться, сел рядом с воеводой и достал бляху.
        - Видел чего похожее?
        Кокарев осоловело пригляделся.
        - Похоже на тот значок, что в свое время таскал на себе Одноглазый. Но я у него эту штуку давно не видел. Где нашел?
        - Там, где он ее потерял, и где Варза собирал свой караван.
        Воевода отстранился и посмотрел на него с уважением.
        - Да ты, я погляжу, не робкого десятка, дьяк. Соваться на ту проклятую полянку, да еще и ближе к ночи.
        - Нет там ничего страшного. Поляна как поляна. А вот эта штуковина меня заинтересовала. Если твой Одноглазый сдвинулся на почве каких-то местных легенд, то не лишне узнать, что она означает. Может, это приведет нас к тому, что его так с ума свело.
        - Навряд ли. Он ее привез издалека, когда ходил в поход аж за Енисей. К местным легендам она отношения точно не имеет. Но если хочешь, я возьму ее с собой и поспрошаю знающих людей.
        Макарин кивнул, и воевода затолкал бляху себе в карман.
        - А теперь отдыхаем! - Кокарев плеснул в кружку какой-то мутной жидкости, подвинул дьяку. - Дела будут завтра. Насчет толмачей я уже распорядился.
        - Толмачи - это хорошо, - задумчиво произнес Макарин, разглядывая маслянистое пойло. - Толмачи нам пригодятся.
        Глава 7
        Но толмачи на завтра не понадобились.
        Макарин проснулся в кромешной тьме от того, что кто-то навалился сверху, заломил руки, зажал рот. Дьяк отчаянно боролся, несколько раз ему удалось заехать коленом по нападавшему, но тот даже не шелохнулся. Враг был огромен, силен, от него воняло зверем, и Макарин было подумал, что имеет дело с медведем, но тут рядом с его ухом раздался шепот:
        - Тихо, тихо, ты, государев человек. Зла тебе не будет. Нам бы токмо поговорить надо. Кивни главой, ежели согласен и обещаешь не кричать, не звать на помощь.
        Макарин чуть погодя дернул подбородком. На помощь он звать все равно никого не собирался.
        Шершавая ладонь, зажимающая рот, исчезла, огромная черная тень отодвинулась.
        - Давай, зажигай лучину, - сказал незваный гость куда-то в сторону, и там, во тьме зашевелился, засопел еще кто-то. Пару раз сверкнули искры и, наконец затлел огонек, слабо осветив избу.
        Сидящий рядом с Макариным человек повернулся и глянул на него.
        Макарин видел его только один раз, да и то издалека, но загрубевшее до черноты лицо и белые, будто полностью выгоревшие волосы, он хорошо запомнил.
        - Извини, что так невежливо врываемся, - сказал Плехан Шубин. - Но иначе никак нельзя, ты уж поверь. Слухами земля полнится, а слухи в наше время убивают. Если кто ненужный спознает, что я с тобой разговариваю, и мне несдобровать, да и тебя возможно не пожалеют. Не посмотрят, что ты дьяк из самой Москвы. Им это без разницы.
        - Кому - им?
        - Не спеши, государев человек, - поморец поднял широкую ладонь. - Всему свое время, все узнаешь, если конечно захочешь. Пока тебе достаточно знать, что я хочу тебе помочь. Ведь ты сам сказал, что ищешь ту безделицу, что увез с собой год назад Степан Варза? Сказал ведь он так, все правильно? - повернулся Плехан в сторону лучины.
        В круге блеклого света возникла еще одна знакомая физиономия.
        - Сказать, да. Так и сказать.
        Самоед Хадри из рода Собачье Ухо мелко покивал и снова спрятался в темноту.
        - Вот, - удовлетворенно подытожил Плехан. - Стало быть, дело у нас с тобой, считай, одинаковое. Тебе надо отыскать Варзу с его безделицей. И мне его отыскать надобно. По личной надобности.
        Макарин подтянулся на лежаке, усаживаясь поудобнее.
        - Почему я должен тебе верить, поморец? На пристани ты сбежал, едва меня завидев. Тебе есть что скрывать? Или вид государевых людей вызывает у тебя непреодолимую тягу к бегству?
        Плехан криво ухмыльнулся.
        - Твоя правда, дьяк. Особой любви я к вам не испытываю и беседовать лишний раз не хочу. Воспоминания у меня про вас нехорошие. Но ты меня заинтересовал. Я уж было собирался совсем с города уходить, но по дороге меня нагнал Хадри и сообщил, что ты караван Варзы ищешь. Вот и подумал, что мы с тобой можем быть друг другу полезны. Если это не так, и тебе караван не нужен - только скажи. Я уйду. Других дел у меня к тебе нет.
        - Зато у меня есть. И давай сперва мое дело обсудим, а потом уж к каравану вернемся.
        Плехан пожал могучими плечами.
        - Спрашивай, чего хочешь. Смогу, отвечу.
        - Мне рассказали, что ты был на короткой ноге с неким Хоэром. Что о том сказать можешь?
        Плехан долго молчал, и его взгляд сверлил Макарина как колючий бурав.
        - Ничего не могу сказать, - наконец сказал он. - Надеюсь эта тварь сдохла. Так ты из-за него меня разыскивал? Вот бы не подумал. В любом случае, Хоэр ушел с Варзой. А значит дело у нас с тобой опять одинаковое. Караван. Хочешь узнать о Хоэре, узнай о караване и той безделице, что он вез.
        - И все-таки. Ты часто дрался с Хоэром. Что вы не поделили?
        - Что может не поделить человек со злобным зверем?
        - Степан Варза назначил этого зверя главой стражи. Доверил корабли, товар, себя, жизни людей.
        - Варза ошибся, - угрюмо сказал Плехан. - И видимо уже заплатил за свою ошибку.
        - Хочешь сказать, Варза не знал кого берет в охрану?
        - Хочу сказать, что ублюдок Хоэр был хитрым. Умел сладко петь. Я предупреждал, но меня не послушали. Перед уходом каравана я в последний раз подошел к Варзе и просил не брать с собой этого проклятого немца. Варза только засмеялся и сказал, что как раз немец ему и нужен.
        До Макарина не сразу дошел смысл услышанного.
        - Подожди. Откуда ты узнал, что Хоэр немец?
        - Еще бы не знать, - усмехнулся Плехан. - Каждый поморец в городе об этом знал. Сами-то они себя немцами не считают, конечно, названьице другое. Но у нас в Поморье этой разномастной немчуры уж полста лет как собак нерезаных. Неужто мы ихний корявый говор не определим. Да и сам Хоэр особо не скрывался, чуть что сразу начинал по-своему лопотать. Это только вы, низовые люди, можете такое не заметить, а нам сразу все ясно, как стекло. Хозяин питейной избы, Угрюм, знаешь его? Так вот он до сих пор, наверное, думает, что Хоэр его земляк с рязанщины. А все потому что какие-то приезжие скоморохи научили того парочке рязанских поговорок. Не хочу обидеть, дьяк, но тупые вы против нас. А все оттого что за вас царь думает, а вы только шапки ломаете. А как царь сгинул, так у вас сразу такой раздрай случился, что хоть всех святых выноси.
        Макарин решил пропустить эту колкость мимо ушей. Зато сам факт он пропустить не мог.
        - То есть каждый поморец знал, что в город пробрался чужак, и никто об этом не сообщил воеводам?
        - А толку что, - пожал плечами Плехан. - Как пробрался, так и убрался. А главное, любому поморцу к вашим воеводам совсем не с руки ходить. Спасибо точно не скажут, а в подвале сгноят. Мы здесь сами по себе, вы сами по себе.
        - Не болтай лишнего, Шубин. Здесь везде власть московская. И у вас на Помории тоже. А за недонесение в таком важном деле - подвал с дыбой самое мягкое наказание.
        - Не пугай, дьяк, - миролюбиво сказал Плехан. - Мы пуганые. Хотя сейчас я уж конечно думаю, что надо было с Хоэром решать что-то сразу. Не воеводам шептать конечно. Удавить по-тихому и все дела. У меня был шанс, но он выжил. Здоров, чертяка. Потому и вину до сих пор чувствую. Сдох бы Хоэр, авось и у Варзы дела пошли бы по-другому. Ты вот только приехал, а я уже с прошлого года рыщу в округе, ищу зацепки.
        - И что нашел?
        - Немного, - нехотя сказал Плехан. - Дело темное. Да и самоеды не любят о нем говорить, боятся гнева предков. Только вот такие, как Хадри, оторванные от больших родов, еще могут помочь. Да парочка стариков. Недавно мне рассказали, что Варза с подельниками привез из пустошей какую-то самоедскую святыню. Или даже не совсем самоедскую, а какого-то народа, который жил в этих краях задолго до нынешних дикарей. То ли украл он ее, то ли из земли выкопал, то ли просто подобрал. Привез в город, погрузил на корабль и вывез.
        - А как она выглядит, эта святыня, об этом тебе рассказывали?
        - Вот с этим закавыка. Как я понял, у них нет достаточных слов, чтобы ее описать. Какой-то идол, а может просто камень. Некоторые его называют Шептуном, потому что он шепчет. Некоторые - Летуном. Видимо, потому что летает. Только не спрашивай, что это значит, сам не знаю. Одни говорят, что он сделан из зеленого камня. Другие - что из красного. Это кстати само по себе уже странно. Идолы у здешней самояди в основном деревянные. Пару деревяшек связали, шкурами, ленточками украсили, вот тебе и идол. А чтобы каменный, это редкость. Я о каменных только у далекой самояди слышал, на закат отсюда, вдоль моря-океана. Но там даже не идолы, а просто камни. Сложат грудой на берегу, знаки свои на самом большом намалюют, рогами и железяками украсят и молятся.
        - Казаки воеводы Кокарева сказывали, что у Варзы был какой-то странный большой ящик.
        - Да. Именно в нем он держал этого идола. Сам я его не видел, да и не знал о нем тогда ничего. Зато теперь я знаю, где они этого идола взяли.
        - Где?
        Плехан приосанился, выпрямил спину. Даже в сидячем положении он почти доставал до нависающего над лежаком потолочного бруса.
        - Один дед недавно рассказал о заброшенном становище, где жили те, у кого стащил идола Варза. Оно хоть и недалеко отсюда, дня два пути, рядом с рекой Пураям, но тайное. Дорогу к нему никто из наших не знает, только местные. Ну и Варза, видимо, знал. Или кто из его подельников. Становище это не простое, там спокон веков местные колдуны жили, потому и дорогу к нему пришлым не показывают. Но этот дед пообещал меня проводить до места. Если хочешь, пойдем вместе.
        Макарин долго разглядывал обветренное лицо Плехана Шубина, прежде чем ответить. Глаза у того были светло-голубыми, чистыми и бесхитростными, какие бывают у детей и юродивых.
        - Нелюбящий государевых людей поморец приходит к дьяку Разбойного Приказа и просто так, без всякой причины, предлагает идти к местным колдунам? Почему один не сходишь?
        - Колдунов там уже, положим, нет. А один я туда пойти не могу. Дед сказал, что поведет меня только вместе с большим белым начальником из крепости. Я сперва думал к воеводам подкатить, а тут ты нарисовался. Ведь ты тоже большой белый начальник? Значит подходишь. - Хадри у стола буркнул что-то невнятное, но Шубин не обратил внимания. - В любом случае, вместе будет сподручнее.
        Было в этом что-то подозрительное, но Макарин решил не таиться.
        - Ладно. Утром выдвинемся, - он начал вставать. - А пока надо предупредить воевод, чтобы они выделили стрельцов с казаками для защиты. И снаряжение. Побудь тут. Я скоро.
        Тяжелая лапища уложила его обратно на лежак.
        - Э, нет, дьяк. Так дело не пойдет. Пойдем вместе это значит пойдем вместе. Ты и я. Ну вот еще Хадри с нами. И деда того по пути захватим. И больше никого. Никаких стрельцов, никаких казаков. Толпой по тундре только враги передвигаются. Да и дед толпе никакой дороги не покажет. Уйдет вниз в леса, и никто его никогда не найдет. Либо идем налегке, либо вообще не идем.
        - Хочешь, чтоб государев дьяк к дикарям в одиночку ходил? - криво усмехнулся Макарин.
        Плехан пожал плечами.
        - Воля твоя. Хочешь - иди. Не хочешь - не иди. Условия я тебе сказал.
        У стола заскрипел, засопел Хадри, косолапо подошел ближе к Плехану и зашептал ему что-то на ухо. Плехан нахмурился, помотал головой, не соглашаясь с дикарем. Хадри зашептал громче, на своем наречии, дергая поморца за рукав. Звучал дикарский язык гортанно и звонко одновременно.
        - Что он говорит?
        - Говорит, что ты нам нужен. Что без тебя ничего не получится. Всякие самоедские поверья напоминает, не бери в голову.
        Хадри подскочил к Макарину, схватил его за руку.
        - Большой белый человек. Идти надо. Идти!
        От дикаря несло мокрой псиной и тухлой рыбой.
        Макарин поморщился, отстраняясь.
        - Одному мне там делать нечего, - сказал он. - Нескольких человек в сопровождении взять необходимо. Они будут идти поодаль, чтобы дед ничего не заподозрил.
        Плехан вздохнул, разведя руками.
        - Ну раз такое дело, значит делай как предлагаешь.
        Макарин не сразу понял, что поморец сказал это не ему, а самоеду.
        Хадри полез куда-то в глубь своей необъятной шкуры, достал цветастый расшитый бисером мешочек, ловко развязал его, схватил щепотку серого порошка и с размаху швырнул в лицо Макарину.
        Жгучая пыль мигом проникла в ноздри, глотку, залепила глаза, опрокинула мир, рухнула вниз, в темный колодец, утянув за собой слабо сопротивляющегося дьяка, и только где-то далеко наверху исчезал тусклый свет лучины и чей-то гулкий, будто из ведра, голос сокрушенно произнес:
        - Ну вот. И как нам теперь его вытаскивать?
        Глава 8
        Он падал долго. Бесконечно долго.
        Сперва это был колодец с осклизлыми бревенчатыми стенами, по которым ползали какие-то белесые гады. Потом бревна заволокло черным дымом, и он оказался в пустоте, за которой ничего не было, и только шевелилось что-то огромное, темное, с зубастыми пастями, чешуей и змееподобными корнями, сквозь которые проглядывали изможденные человеческие лица. Он узнавал эти лица и каждый раз, когда сталкивался с ними взглядом, пытался поднять руку, чтобы перекреститься, но руки не слушались, и тогда до него доходило, что рук у него нет. Потом он увидел в темноте глаза покойной жены. Марья смотрела сквозь него, не видя, и было в ее взгляде что-то такое, отчего Макарин вдруг со всей ясностью понял, что уже мертв, и что там, внизу, его ждет то, что ждет любого оступившегося грешника, и тогда вокруг взвилось бешеное пламя, пожирающее стены домов, купола соборов, толпы бегущих людей, и он понял, что уже видел это, так давно, и так недавно, видел горящий город, видел кроваво-красную ночь и ряды закованных в сталь врагов, медленно теснящих плохо одетых и еще хуже вооруженных горожан к горящим кварталам. Вместе с огнем
вокруг него бесновались какие-то фигуры в длиннополых одеждах. Они кружились в дьявольском хороводе, то приближаясь, то отдаляясь. Под ними горела Москва, над ними горело небо, а они выплясывали, беззвучно веселясь и беззвучно рыдая, их было много вокруг него, а вдали их было еще больше. Кого-то он знал хорошо, кого-то видел только мельком, кого-то не видел никогда. Среди них были мертвые, и были еще живые, но мертвых было больше, и он с ужасом смотрел на покрытое струпьями лицо Годунова, такое благообразное и величественное при жизни и такое ужасающее сейчас. Цари, бояре, военачальники, русские, ляхи, свеи, казаки, попы и разбойники - все они были сейчас здесь. Жирный Шуйский проплыл мимо него, ухмыляясь, вместе с мертвым круглолицым племянником в доспехах. Патриарх Ермоген погрозил распятием и прошептал о ждущей его каре, ежели он не выполнит предписание. За патриархом прятались безликие тени, и Макарин подумал, что и сам патриарх вряд ли толком понимает, что это за предписание и почему оно так важно. Затем мимо потянулись холеные ляшские рожи в шлемах с перьями, мелькнул лупоглазый малолетний урод
в одеждах польского королевича, Макарин отвернулся, и увидел что-то еще более блестящее, еще дороже расшитое, и с трудом узнал, ведь прошло почти десять лет. Ксения Годунова с достоинством несла мимо него свое роскошное, запакованное в царские одеяния, тело, и глаза ее также как и десять лет назад были холодными и надменными. «Знай свое место, подъячий». А позади нее виднелась гнусная бородавочная морда первого самозванца, чья потная рука уже задирала ей расшитый подол. Хоровод закружился быстрее, и теперь в нем стало больше всякого низкорожденного отребья, которое повылезало вдруг откуда-то с гнойными ранами и гнилыми зубами, но потом сильнее полыхнуло пламя, да так, что болью резануло по глазам, и все исчезло. Осталось только клубящееся красное марево, из которого постепенно проявился сомкнутый высоко над головой дремучий лес. Замшелые стволы рядами стояли так близко друг к другу, что казались великанским воинством, и Макарин подумал, что мимо них не протиснется даже самый мелкий зверек, но вдруг деревья расступились, и из чащи вышел огромный белый олень. Его раскидистые рога были сплошь увешаны
каким-то разноцветными ленточками, колокольчиками, и мягкий звон стелился по замшелой земле, успокаивая. Олень казался привидением с горящими глазами и шкурой, сотканной из тумана, и Макарин подумал, что путь на тот свет почти пройден. Двое ангелов внезапно возникли у него за спиной, а впереди, рядом с оленем, клочья тумана вдруг потемнели, сгустились, и вперед выступила бесформенная рогатая фигура с пламенеющим посохом. Макарин попытался вспомнить, у кого из архангелов есть рога, и кто из них ходит с посохом, но не вспомнил. Призрак медленно подплыл ближе.
        - Это он?
        Ангелы за спиной ответили утвердительно, а Макарин захотел что-то сказать, но не смог.
        Призрак наклонился над ним, и Макарин увидел вместо лица испещренную трещинами и рытвинами безжизненную маску, без глаз, без губ, без носа. Маска была густо покрыта когда-то разноцветными, но теперь уже поблеклыми узорами. По бокам свисала грязная бахрома. На какого бы то ни было архангела эта физиономия походила мало.
        Призрак выпрямился.
        - Пусть спит. Дорога долгая.
        Он плавно махнул рукавом, сгоняя туман, превращая его в воронку, в которую тут же утянуло и Макарина, и весь мир вокруг. И снова потянулись мимо него невнятные тени, освещенные кровавым маревом, и тянулись они долго, так долго, что до Макарина, наконец дошло, что это вот он и есть, ад. А потом тени сгустились, потянулись к нему своими длинными корявыми руками, и принялись толкать, щипать, бить, царапать. Их тихие бесплотные голоса обрели вдруг силу и стали походить на рев иерихонских труб.
        - Просыпайся, государев человек. Пора уже.
        То, что Макарину показалось ревом труб, было тихим шепотом.
        Плехан Шубин снова потряс его за плечо.
        - Приехали почти.
        Макарин поднял голову, тяжеленную, как пушечное ядро.
        Было почти темно и вокруг был дикий лес, состоящий из корявых, будто изуродованных сосен. Светло-серый мох укрывал землю сплошным толстым ковром, по которому легко скользили полозья. Макарин сидел на шкурах в широких санях, которые толстыми ремнями были прикреплены к тройке облезлых оленей.
        Нависающий над ним Плехан заметил, что дьяк очнулся, крикнул «Стой!» и спрыгнул на ходу, утонув в мягком лишайнике по щиколотку.
        Макарину уже приходилось видеть самоедские сани, сперва у Обдора, потом еще пару раз на берегах рек. Легкие, собранные из тонких белесых жердей, кое-где обтянутых шкурами. Попутный зверолов на коче называл их нартами и рассказывал, что они бывали разных видов. Длинные и тяжелые грузовые, простые и легкие для охотников, широкие и удобные женские с высокими бортами из бересты. Судя по всему, Макарин сидел как раз в женских.
        Нарты остановились. Спереди, из-за оленей появился Хадри из рода Собачье Ухо.
        Только теперь Макарин заметил, что привязан за руки и за ноги кожаными ремнями к бортам.
        - Вы даже не представляете, что с вами будет, когда попадете в руки воевод, - сказал он.
        Шубин почесал затылок.
        - Отчего ж не представляем. Власть на новые выдумки не горазда. Ты не серчай, дьяк. Иначе тебя было не убедить. Сам скоро поймешь, что всё к лучшему.
        - Это вряд ли.
        Сбоку послышался мягкий топот и шорох подъезжающих нарт. В поле зрения выступил крупный белый олень с ленточками на рогах, точь-в-точь, как в давешнем кошмаре. Макарин не успел удивиться. Нарты, появившиеся следом, были раскрашены сложными узорами и обвешаны длинными плетеными нитями, на которых висели какие-то фигурки. Легкий звон колокольчиков струился по земле, обволакивая все вокруг.
        Человек, восседающий на этих нартах, олицетворял собой все, что возникало в голове у дьяка при слове «колдун».
        Это был невысокий, скособоченный дикарь, одетый в разномастные шкуры, перетянутые шнуровкой и расцвеченные аляповатыми узорами. Часть его одежды была мехом внутрь, часть мехом наружу, по рукавам, на поясе и на ногах висели какие-то засушенные кости, черепа мелких животных, медные статуэтки. Наборный металлический пояс судя по обшарпанному виду был сотню лет назад привезен с далекого юга. На голове красовался помятый круглый шлем татарского образца, к которому были прикреплены обветшалые оленьи рога. С рогов свешивались ленты с колокольчиками. Лицо было полностью закрыто разукрашенной маской, отверстия для глаз и рта терялись в темных завитках, напоминающих маленькие водовороты. Смотреть на эту маску было неприятно.
        - Проснулся, - сообщил колдуну Шубин.
        Колдун кивнул, ничего не сказав, тронул своего оленя красным шестом, украшенным перьями и соболиными хвостами. Олень послушно двинулся вперед.
        - Это тот самый старик, - прошептал Шубин Макарину. - Я тебе рассказывал. Никто не знает какого он рода, а потому и имя его не известно. Я его зову просто Дед.
        - Дед нет, - прошептал округлив глаза Хадри. - Звать не так.
        - Да, - сказал Шубин. - Местные его по-другому называют.
        Хадри выдал на своем языке длинную тираду.
        - Местные его зовут… - начал было переводить Шубин, но не сразу подобрал слова. - Что-то вроде Из Ямы В Земле Вылезший. В общем, имечко еще то. Дед проще.
        Макарин хмыкнул и показал Шубину привязанные руки.
        - Как я понимаю, вы с этим дедом меня в плен взяли?
        - Ох, нет, дьяк. Это только для того чтобы ты с саней не выпал при тряске. Ехали мы довольно споро.
        Он достал нож из голенища, ловко перерезал ремни.
        - Мы и оружие твое прихватили, - добавил. - Все что нашли. Кинжал, самострел. Зелье к нему, свинец. У тебя в ногах, вон. Так что не думай.
        - Может вы еще и воеводам сообщили, куда меня увозите?
        - Вот это нет. Это никак нельзя было сделать. Мы тебя с крепости на подводе с мясом вывезли. Никто ничего не заподозрил.
        - То есть никто не знает, где я, что со мной.
        - Именно так. И не должен знать. Дело тайное. Кто там у вас в крепости свой, а кто чужой, неизвестно. Осторожничать требуется. Вернешься, сам кому захочешь, расскажешь.
        Макарин, кряхтя, вылез из нарт, прошелся по белому мху, растирая затекшие руки. Конечности начинали гореть от долгого бездействия. При ближайшем рассмотрении мох оказался не совсем белым. На самом деле это была дикая смесь из разноцветных пушистых лишайников, усеянная крапинками мелких цветков, среди которых кое-где сверкали темно-красные ягоды. Белыми здесь были только самые верхние и самые большие мхи. Они напоминали застывшую морскую пену.
        - Ты кого-то боишься, Плехан, - сказал Макарин, выпрямившись. - И не говоришь, кого.
        - Всему свое время, дьяк. Я пока не решил, можно ли все тебе рассказать.
        - Сколько времени я спал?
        - Выехали мы вчера утром. Стало быть, полтора дня получается. Сонная пыль у Хадри знатная, семейный рецепт. Некоторые после нее неделями спят.
        Макарин ходил взад-вперед, мохнатый ковер упруго прогибался под его ногами. Было тихо, только где-то впереди еле слышно звенели колокольчики, да всхрапывали олени. Макарин впервые видел этих животных так близко. Маленькие, едва доходящие до груди в холке, с плотной серо-бурой шерстью, которая была покрыта пятнами и проплешинами. Олени смирно стояли, опустив темные головы с небольшими ветвистыми рогами и меланхолично поедали кудрявую моховую пену. Макарин заметил, что олени и запряженные в них нарты связаны друг с другом в некое странное подобие свадебного поезда. Впереди была четверка самых крупных и откормленных особей. Они были расставлены веером, их спины перетягивали широкие ремни, от которых тянулись постромки к легким длинным нартам. К высокой покрытой шкурами спинке первых нарт коротким поводом был привязан один из трех облезлых оленей, что были запряжены в Макаринские нарты.
        Макарин подошел к своим нартам. Это была широкая деревянная конструкция с высокими бортами, обитыми берестой, и чем-то вроде сидения сзади. Впереди, под слоем оленьих шкур, действительно угадывался сверток с оружием. Похитители прихватили даже его любимую вязь с кармашками и мешочками, набитыми порохом, готовыми пульками, пыжами и прочей полезной оружейной дребеденью. Он взялся за торчащую из свертка рукоять ручницы.
        - Что мешает мне застрелить вас всех прямо сейчас?
        Шубин пожал плечами.
        - Вряд ли у тебя это получится. Запал приготовить не успеешь. Да и не выберешься ты без нас отсюда. Пешком не дойдешь, а олешками еще уметь управлять надо.
        Где-то впереди негромко заклекотала какая-то птица.
        - Пора дальше, - сказал Плехан. - Дед зовет.
        Хадри побежал вперед, к головным нартам. Макарин залез обратно в свой короб. Шубин взгромоздился позади него.
        Они ехали долго, сумерки уже давно должны были смениться ночью, но тусклый свет не кончался, и Макарин вспомнил, что рассказывали на корабле о бесконечной серой мгле летом и бесконечной черной мгле зимой.
        Колдун был впереди, но о его присутствии напоминал только перелив колокольчиков, еле слышный за топотом. Хадри то и дело хрипло гыкал, похлопывая шестом одного из своих оленей.
        Скоро лес кончился и потянулась плоская безрадостная равнина, красноватая в свете заходящего солнца. Пару раз мелькнула пойма какой-то реки, потом начались овраги, постепенно перешедшие в замшелые скалистые склоны, покрытые корявым кустарником.
        На широкой заросшей толстым мхом поляне они догнали нарты колдуна и остановились. Впереди, за поляной, у самой кромки леса виднелись какие-то покосившиеся шалаши.
        Колдун с трудом выбрался, опираясь на разукрашенный посох. Стоя, он казался еще меньше.
        - Дальше ногами, - проскрипел он. - Нартам хода нет.
        Дальше ход был, поляна была совершенно плоской, но Макарин решил не спорить. Тем более, подошедший Шубин пояснил, что дело не в отсутствии дороги, а в том, что оленям к заброшенному стойбищу лучше не приближаться. Действительно, вся восьмерка запряженных животных, в том числе белый колдунский красавец, крупно дрожали, прядали ушами и явно хотели убраться подальше.
        Макарин осмотрелся внимательнее.
        Поляна была совершенно круглой. В ее центре виднелось кривое засохшее дерево. По всей поляне из низкой травы торчали какие-то длинные жерди, высушенные до бела остатки сломанных нарт, похожие на окаменевшие кости каких-то гигантских животных, деревянные конструкции, напоминающие маленькие бревенчатые клетки на коротких сваях. Шалаши на дальнем конце поляны, видимо и были заброшенным стойбищем. Приглядевшись, Макарин понял, что они давно сожжены и наполовину растащены. Обугленные жерди торчали вразнобой. Сгнившие шкуры свисали лохмотьями. Судя по разросшемуся бурьяну, забросили стойбище довольно давно.
        Колдун подошел вплотную к Макарину, поднял голову. Скрытые за маской глаза долго и пристально рассматривали его лицо, будто старик пытался понять, что ему делать дальше. Макарин старательно не отводил взгляд, хотя от завитков на маске очень быстро закружилась голова.
        - Ты пойдешь следом за мной, - наконец сказал колдун. - Вы двое в десяти шагах сзади. Ближе не приближайтесь.
        По-русски дед говорил на удивление чисто.
        - Что это за место? - спросил Макарин.
        - Хальмер, - коротко ответил колдун и похромал к поляне.
        Макарин вопросительно глянул на Шубина и Хадри.
        - Хальмер это кладбище, - шепотом пояснил Шубин. - Потому и олени не идут. Мертвецов боятся. Да и не простые тут мертвецы. Стойбище-то колдовским было.
        Хадри вдруг запричитал что-то еле слышно, покружился, пританцовывая и обхватив голову руками.
        Отошедший уже за десять шагов колдун обернулся к ним, громко шикнул, поторапливая.
        - Да, - спохватился Шубин, - Идем. Нам бы отсюда побыстрее убраться. Ночью разное бывает.
        Макарин медленно двинулся к колдуну, разглядывая поляну и деревянные маленькие клетки на ней. Только отойдя от нарт на довольно приличное расстояние, он вдруг вспомнил, что не взял оружие, но возвращаться не решился.
        - Очисть голову, выбрось дурные мысли, - сказал ему колдун, когда они поравнялись. - Иначе тут плохо будет.
        Темнота пусть и с опозданием, но все-таки надвигалась, она уже поглотила дальний лес. Длинные тени от почти зашедшего солнца плясали перед ними, накрывая ближайшие клетки. Это были примитивные бревенчатые срубы, похожие на маленькие открытые домики, поднятые над землей. Они были увешаны обветшалыми лентами, с некоторых из них свисали колокольчики. Внутри виднелись кучи какого-то тряпья, и Макарин подумал, что эти срубы - местная замена памятников над могилами. Он слышал, что дикари приносят умершим предкам жертвы, складывают для них еду, одежду, утварь. И только пройдя совсем рядом он понял, что никаких могил здесь нет.
        Мертвецы лежали внутри срубов.
        Уже давно сгнившие и иссохшие, завернутые в некогда богатые одежды. Их обтянутые серой кожей черепа скалились, глядя на проходящих мимо своими проваленными глазницами. Кости рук и ног свисали наружу или валялись внизу, на земле, посреди сгнивших ленточек, бус, соболиных шкур. В некоторых срубах вместе с покойниками лежало ржавое оружие, сломанные луки, разодранные части доспехов. Однажды в глубине, рядом с изуродованным черепом, Макарин заметил блистающий эфес дорогой персидской сабли.
        - Не разглядывай, - предупредил его колдун. - Будешь пристально на них смотреть, они начнут смотреть на тебя.
        - Что здесь произошло? - спросил он, отвлекаясь.
        - Их всех убили. Их чумы сожгли. Было за что.
        Они продвигались по пологой дуге, медленно, и Макарин не сразу понял, что их цель не сожженное стойбище на краю поляны, а засохшее дерево в ее центре. Старик шел, тяжело опираясь на посох и временами что-то приговаривая свистящим шепотом. Шубин с Хадри тащились сзади, в десяти шагах, и было слышно, как шумно дышит поморец. Стояла глухая безветренная тишина, и только позвякивали колокольца на рогах у колдуна.
        Дерево выросло перед ними внезапно, черное и мертвое, как и все вокруг. С его голых ветвей свисали длинные лохмотья, плетеные нити, какие-то цветастые разодранные свертки. Макарин уже не удивился, когда заметил торчащие из одного такого свертка кости, судя по размеру детские. Земля под деревом была изрыта неглубокими ямами в которых виднелись раздробленные костяки, черепа, разбитая утварь и гнилое тряпье.
        Колдун остановился.
        - Здесь они его хранили, - сказал он, показав на одну из ям. На ее дне темнела стоячая вода, поросшая тиной. - Десять зим, с тех пор как нашли его на Краю Земли. Нашли и перенесли сюда. Десять зим он стоял здесь и его власть расползалась по нашим землям. И никто из нас не знал об этом.
        - Кто это - он? - тихо спросил Макарин.
        - У него нет имени. У всех наших богов есть имя. Но это не наш бог. Это бог древних людей, которые ушли вниз много-много лет назад.
        - Вниз?
        - Есть три мира. Верхний, мир богов и героев. Средний, мир людей, наш мир. И нижний. Мир чудовищ и мертвецов. Старый народ ушел туда. Он ушел в холмы, под горы, в ямы, где горит вечное пламя. Ушел навсегда и закрыл за собой свои железные двери. Иногда, впрочем, он о себе напоминает. Мой прадед рассказывал, как заблудился однажды в пещере далеко на закат отсюда. Он долго скитался один, в полной темноте, пока наконец не увидел их. Он был тогда очень молод, но домой вернулся совсем седым. Ему повезло. Мало кто возвращался из тех, кто их видел. Некоторые наталкивались на их подземные сокровища, но счастья это не приносило. Живший здесь род Белого Волка пошел еще дальше. Он украл у старого народа их бога. И десять зим он стоял здесь.
        Старик угрюмо замолчал, глядя вниз, на темные ямы под деревом.
        - Зачем ты мне это рассказываешь? - спросил Макарин.
        - Я рассказываю это тебе, потому что теперь это твоя проблема. Десять лет старый бог подминал под себя нашу землю. Мы ничего не знали об этом, но он стоял здесь, и наша земля истекала кровью. Никогда у нас не было столько войн, сколько было за это время. Все приходили сюда, все сжигали наши стойбища, все убивали наших людей. В реках пропала рыба. В пустошах исчезли олени. Мы голодали. Наконец сюда пришли вы, и теперь мы обязаны платить вам ясак и посылать заложников. Мы всегда были вольным племенем. Бог старого народа изменил это. Когда мы узнали причину бед, мы собрались и пришли сюда. Мы вырезали весь род Белого Волка. Всех мужчин мы убили в бою. Всех женщин и детей мы убили здесь, у этого дерева. Ты видишь их кости. Бог старого народа смотрел на то, как мы их убиваем. Но мы старались на него не смотреть. Если ты спросишь, как он выглядел, я не смогу тебе ответить. И никто не сможет. Потому что на него нельзя смотреть. Мы похоронили их старейшин, воинов и колдунов на этом поле. Похоронили с почестями, с их оружием. И ушли. Мы думали, что старый народ сам придет сюда и заберет своего бога. Но
сюда пришли вы. Ваши люди. Они забрали старого бога к себе. И поэтому теперь это твоя проблема. Теперь на ваши земли пришло то, что мучило нас десять зим. Кровь, война и голод.
        Макарин подумал, что война с голодом пришли в Московское царство уже давно, но не стал ничего говорить. Сама мысль, что беда зависит от какого-то древнего истукана, была смешной. Хотя здесь, в наступающей на языческое кладбище темноте, любая безумная мысль смешной не казалась.
        - В наши земли этот ваш бог еще не добрался, - сказал Макарин. - Он исчез где-то неподалеку.
        Колдун помолчал, прежде чем ответить.
        - Да. Знаю. И именно поэтому ты здесь. Иначе бы я не стал возвращаться на это проклятое место. Ты, большой белый начальник, должен сделать так, чтобы бог старого народа вернулся в ту дыру, из которой его достали. Тогда будет хорошо и твоему народу, и моему.
        - И где эта дыра находится?
        - Никто точно не знает. Где-то далеко на закате, там, где были главные поселения древних людей. Некоторые из рода Белого Волка рассказывали что-то про Край Мира, но Край Мира большой. И туда мало кто ходит, поэтому проводников ты не найдешь.
        - Край Мира это большая земля на закат отсюда, за узким морем?
        - Край Мира это Край Мира.
        Колдун замолчал. Внезапно подул ветер и тихо зазвенели колокольчики.
        - И что же делать?
        Колдун пожал плечами.
        - Найти тех, кто увез бога. Найдешь их, найдешь бога. Тогда увидишь.
        - Но как их найти. Они исчезли и не оставили следов.
        - Никто не исчезает бесследно. Следов не видит только тот, кто плохо смотрит. Один след ты уже нашел. Иди по этой дороге дальше. Тогда придешь на место.
        - О чем ты говоришь, старик? Я не вижу никакой дороги.
        - Ты не видишь дороги. Но дорога видит тебя. Есть еще одна опасность, о которой тебе стоит помнить. Слухи о боге старого народа разнеслись далеко вокруг. Об этом теперь знают по обе стороны от Каменного Пояса. Все окрестные земли и племена пришли в движение. Все хотят получить бога. Ибо не понимают, с чем имеют дело. Одни думают, что этот бог даст им силы и власть над соседями. Для других это просто истукан, которого можно распилить и продать. А третьи верят в то, что бог старого народа даст им контроль над самим старым народом. Возможно, кто-то из них уже нашел тех, кто увез бога и именно поэтому они исчезли. А может еще нет и у тебя есть время. В любом случае все начали охоту. Твои князья что-то знают, раз прислали тебя. Но знают они немного, иначе бы прислали с тобой сотни воинов. Чужие князья собирают армии, чтобы вести их сюда. Все, про кого ты слышал и даже те, про кого ты не знаешь. Да и среди наших родов не все думают так, как я. Род Белого Волка сильно разбогател в свое время, бог старого народа хорошо платит по началу. Многие надеются получить силу, но избежать гибели. Враг может быть
повсюду. И среди твоих людей в крепости. И среди твоих людей в других крепостях. Будь готов к этому.
        - Откуда ты так хорошо знаешь наш язык?
        Колдун сделал шаг ближе, оказавшись вплотную рядом с Макариным, и поднял голову. Его прячущиеся за маской глаза блестели.
        - У меня были хорошие учителя.
        - Если у тебя были хорошие учителя, значит ты не простой дикарь. Ты как-то связан с нами. Но ты похищаешь государева дьяка, привозишь его к какой-то заболоченной яме и рассказываешь сказки о всемогущих истуканах. И после всего этого я должен тебе верить? Тебя вроде бы называют Вылезший из ямы. Не из такой ли ямы ты вылез?
        Колдун ничего не ответил, и по этому тягостному молчанию стало ясно, что вопрос ему не понравился.
        Он посмотрел на застывших в нескольких шагах позади Плехана и Хадри.
        - Мохнатая Шкура, подойди ближе.
        Шубин медленно двинулся к ним. До Макарина не сразу дошло, отчего поморец откликнулся на такое странное прозвище.
        - Ты привел ко мне большого белого начальника. Я обещал тебе помочь, - сказал колдун. - Не твоя вина, что большой белый начальник оказался тупее рыбы. Возьми.
        Он отстегнул от своего пояса берестяную плоскую фляжку и протянул Шубину.
        - Спустись вниз, к той яме, где стоял бог. И набери воды.
        Плехан с сомнением глянул на старика, но взял фляжку и осторожно стал спускаться. Земля осыпалась под его ногами. Макарин смотрел, как он сперва долго кружил вокруг ямы, пытаясь найти более пологий спуск к стоячей воде. Потом опустился на колени и дотянулся фляжкой до грязной жижи. В наступающей темноте застывшая на дне ямы лужа выглядела черной дырой. Казалось, что сейчас произойдет что-то странное, но так ничего и не произошло. Набрав воду, Шубин заткнул горлышко, отряхнулся и поднялся к ним. Молча встал рядом, с ожиданием глядя на колдуна.
        - Когда вернешься в свое жилище, - сказал колдун, - половину выльешь в очаг, половину дашь выпить. Тогда проснется. Дальше сам поймешь, что делать. Дальше тебя судьба поведет.
        Плехан серьезно кивнул и бережно спрятал фляжку за пазухой.
        - Мне как-то пришлось пить болотную воду, - сообщил Макарин. - Еле выжил.
        Ему никто не ответил. Копившееся внутри раздражение требовало выхода.
        - Послушай, старик, - сказал он как можно более громко, чтобы не слышать тихого воя ветра и звона колокольчиков. - Это все конечно прекрасно. Древние истуканы, битвы народов, старые легенды. Как у фрязей в Риме. Там тоже все с ума походили насчет ископаемых статуй. То здесь, то там позабытых богов находят. Без рук, без ног, иногда без головы. Выкапывают, расставляют в своих домах, как умалишенные. Но все это гроша выеденного не стоит. Мне нужно найти караван. И для этого мне нужен такой след, увидев который я точно пойму, что делать дальше. Здесь его нет, - он повернулся к Плехану. - И если вы меня не вернете обратно к завтрашнему вечеру, все битвы народов вам детской игрой покажутся.
        Он потерял колдуна из виду всего лишь на мгновение. И тут же затылком что-то почувствовал. Какое-то изменение, легкое дуновение даже не ветра, дыхания.
        Колдуна не было. И не было больше звона колокольчиков. Только все сильнее выл ветер, и уже трещали на дереве мертвые ветви.
        - Бред какой-то, - пробормотал Макарин, чтобы хоть что-то сказать.
        - Это у них бывает, - сказал Шубин. - Только вот тут стоял, а, глядишь, уже и не стоит. Сказывали, что они даже летать могут.
        Хадри залопотал что-то по-своему, подпрыгивая на одном месте.
        - А насчет следа ты зря, - продолжил Шубин. - Дед тебе правильно сказал. Здесь след, просто ты его не видишь, хоть на него и смотришь.
        Макарин непонимающе глянул на него.
        - У меня твой след, дьяк. На заимке. Тут недалеко. Там все поймешь.
        Глава 9
        Они ехали всю ночь.
        Макарин то и дело просыпался от тряски, рывков, фырканья оленей, видел сомкнутую над головой черную стену леса и снова пытался заснуть. Иногда едущий впереди Хадри из рода Собачье Ухо начинал тянуть заунывную песню, будто состоящую из стонов и всхлипов, и тогда все лесные звуки, - уханье филина, несмолкающий звон комаров, шелест деревьев, - замолкали и только где-то далеко на грани восприятия слышался ответный волчий вой. Страшно болела голова и весь мир вокруг казался призрачным и нереальным, словно полет белой совы, которая мелькала меж корявых веток то слева, то справа, будто преследуя.
        Иногда деревья расступались и тогда Макарин видел бледную залитую лунным светом плоскую равнину, уходящую за горизонт. Луна висела над лесом, слева, как огромный изрытый пятнами фонарь, и Макарин вдруг понял, что они продолжают путь на закат, все дальше от Мангазеи, все ближе к морю. За морем был ближайший острог, была Обь, был Березов, Тобольск. Дом. Ему вдруг отчаянно захотелось все бросить, позабыть и оказаться далеко отсюда, где нет черного леса, гиблой пустоши, дикарей, их богов и их оленей.
        Когда серый рассвет наконец пробился сквозь лесную толщу, они въехали в неглубокое ущелье, по дну которого, среди замшелых холмов, бежал ручей. Шубин спрыгнул с медленно едущей упряжки. Нарты остановились. Впереди виднелся частокол из заостренных бревен, перегораживающий проход.
        - Тут надо осторожно, - пробормотал Плехан, подошел к ближайшей лиственнице, у которой с одной стороны были обрублены сучья. Макарин не видел, что он делает, но через мгновение сверху на проход рухнула сплетенная из прутьев решетка с заостренными кольями.
        - Ловушки расставляю, - пояснил Плехан. - Тут без них никак. То медведь забредет, то еще кто.
        Он с трудом отодвинул часть ограды, такую узкую, что олени еле протиснулись внутрь, задевая боками почерневшие бревна.
        Дом выглядел очень старым. Замшелый сруб врос в землю так, что единственное окошко, закрытое сейчас покосившимся ставнем, находилось на уровне пояса. Массивная крыша, выдающаяся далеко вперед по северному обычаю, была крыта дерном и напоминала заросшую мохнатым лишайником шляпку огромного гриба. Макарин оглядел небольшой двор, окруженный плотным частоколом, поверх которого кое где были устроены наблюдательные посты с бойницами. Высокий лес подступал со всех сторон вплотную, и над кольями ограды нависали разлапистые сосновые ветки. В дальнем углу перед разросшимся березовым кустарником виднелся маленький амбар, поднятый над землей на две толстенные сваи. Рядом с амбаром, на вытоптанной площадке стоял высокий самоедский шатер, крытый шкурами и выделанной берестой. Шатер был украшен линялыми ленточками и выцветшими узорами. У шатра стояла старуха и смотрела на них застывшим взглядом. Ее темное изрезанное глубокими морщинами лицо под расписной конической шапкой казалось деревянным.
        - Ну вот и моя заимка, - сказал Шубин, подходя ближе. - Тесная, да уютная.
        - Гляжу, ты здесь давно отстроился.
        - Не я. От отца осталась. А ему от деда.
        - Я думал, до Мангазеи только недавно добрались.
        Плехан хмыкнул.
        - Недавно до Мангазеи только воеводы добрались. А так, еще мои прадеды сюда на промысел хаживали. С местными торговали, зверье били. Заимку эту мой дед у одного пришлого татарина выменял. Потому и заимка старая. Никто не знает, как она долго здесь стоит. Место больно удачное.
        - А прадеды твои на промысел сюда не иначе как через северный поморский волок хаживали?
        Макарин смотрел внимательно, но Шубин даже ухом не повел.
        - Иногда. А чаще через Мезень с Печорой. Так дольше, но надежнее.
        Хадри тем временем ловко освободил оленей от упряжек и теперь степенно подходил к все также неподвижно стоящей у шатра старухе.
        - Бабка его, - шепотом пояснил Плехан. - Пару лет назад назад они ко мне прибились, после того как весь их юрт от болезней вымер. С тех пор тут живут. Бабка по хозяйству помогает. Хадри охоту ведет, да рыбу ловит… Здорова ли, бабушка Нембой? - громко вопросил он, проходя мимо бабки с внуком.
        Бабка не ответила, лишь медленно поклонилась.
        - А как наша гостья?
        Бабка пожевала губами, явно подбирая слова.
        - Спать. Всегда спать.
        Голос у нее был скрипучим.
        Плехан толкнул плечом низкую дверь.
        В избе царила сухая полутьма, пахло костром и травами. В центре был выложен открытый очаг, где тлели красным угли. Слоистый дым поднимался вверх, к отверстию в крыше. Вдоль стен тянулись широкие лавки, покрытые шкурами. Дальний угол был отгорожен тяжелым занавесом, усеянным лентами и металлическими подвесками.
        Плехан осторожно откинул полог.
        В глубине, под толстым слоем медвежьих, лисьих и соболиных шкур угадывалась чья-то лежащая фигура. Рядом на низком столике стояла плошка с каким-то отваром и горел слюдяной фонарь. В его неверном свете Макарин смог увидеть только высунутый из меховой горы курносый веснушчатый нос и прядь длинных светлых волос.
        - Мед губы мажу, ягода отвар лить, - проскрипела сзади старуха, - Как ты говорить, так я делать, Мохнатая Шкура.
        - Да, благодарствую, бабушка Нембой, - тихо сказал Плехан.
        - Все одно спать, всегда спать, - покачала головой старуха.
        - Да…
        - Кто это? - прошептал Макарин.
        - Это, дьяк, и есть твой след, - сказал Шубин. - Это Иринья, дочка Степана Варзы. Ушла год назад с его караваном. Он всю семью еще лет десять назад схоронил, осталась только Иринья, таскал ее с собой всюду. Ну так вот… А с год назад, осенью, обнаружил я ее на побережье, в разбитой лодке. Лежала так же, как и сейчас лежит. Вроде и не мертвая, а вроде и не живая. Рядом двое покойных с команды, глаза выедены, уши, носы отгрызены, а ее даже звери не тронули.
        Макарин шагнул вперед, отодвинув Шубина.
        - Эй, девка! Просыпайся!
        Он отбросил верхнюю шкуру, схватил девку за плечи, потряс, отвесил легкую затрещину. Ее голова моталась как у тряпичной куклы. Лицо было мертвенно-бледным.
        - Грубый вы народ, московиты, - укоризненно сказал Шубин.
        - Может она мертва?
        - Год здесь лежит. Мы бы заметили.
        Макарин вспомнил церковные рассказы про нетленных покойников, но решил ничего не говорить. Неизвестно, что реальнее, спящие по году девки или нетленные покойники.
        Сзади что-то жарко зашептал Хадри. Бабка хрипло каркнула.
        - Да, не будем ждать, - сказал Шубин и достал из-за пазухи берестяную фляжку. Вынул пробку, подошел к очагу. - Будь что будет.
        Густая жижа пролилась вниз, на тлеющие угли. Синий огонь вспух, взвился навстречу с резким шипением. Шубин отпрянул в сторону. Тяжелое зловоние поползло по избе вместе с сизым дымом. Огонь бесновался в очаге, бросаясь из стороны в сторону и становясь то зеленым, то красным, то снова синим. Стало жарко.
        - Помоги, господь, - пробормотал Шубин и на деревянных ногах двинулся обратно к спящей девке.
        - Шубин, одумайся, это явно нездоровое питье, - сказал Макарин, но не двинулся с места.
        - Нет, дьяк. Это надежда.
        Он поднес фляжку к губам варзовой дочери, болотная вода точно по готовности выплеснулась наружу, потекла в рот, по бледным щекам.
        - Да только от одного запаха ведь можно окочуриться… - продолжил было Макарин, стараясь не дышать.
        По лежащему телу прошла крупная судорога, глаза широко открылись, девку выгнуло дугой, рот беззвучно открылся и стал хватать воздух. Дочь Степана Варзы Иринья страшно захрипела, задергалась и повалилась обратно на шкуры.
        - … хотя с другой стороны, такая вонь и мертвого поднимет, - закончил Макарин.
        Бабка сзади радостно заворковала.
        - Смотри-ка, не соврал дед, - сказал Плехан. - Ну, слава Богу.
        Иринья хлопала ресницами, переводя взгляд с Плехана на Макарина и обратно. Косматые грязные волосы торчали во все стороны, по подбородку стекала зеленая жижа. Вдруг бегающий полубезумный взгляд остановился и стал осмысленным, будто девка приняла наконец какое-то решение. Она резко села на шкурах, подобрав ноги.
        - Лежи, лежи, - ласково прошептал Плехан и протянул руки, пытаясь снова ее уложить. - Тебе отдыхать нужно.
        Иринья с невнятным клекотом оттолкнула его, бросилась к выходу, запуталась в складках занавески, упала. Ноги ее явно не держали. Только сейчас Макарин заметил, что девка одета в какую-то рваную дерюжную мешковину.
        Плехан бросился ей на помощь, взял за локти.
        - Куда ты, пропащая!
        Иринья что-то попыталась ответить, но лишь сипло закряхтела. Снова оттолкнула Шубина, схватилась за ближайшую лавку, с трудом встала и поплелась к выходу судорожно хватая стены. Шубин шел следом, придерживая ее за руку.
        Так они добрались до выхода, и Иринья вывалилась наружу.
        Потом она долго сидела на траве у колодца, пытаясь дышать. Все стояли рядом с ней, полукругом, не зная, что делать, и просто ждали. Хадри - вытаращив глаза от непрошедшего изумления. Старуха - застыв на месте и еще более походя на деревянную статую, на которую зачем-то напялили одежду. Плехан - не отводя мягкого участливого взгляда, который на его грубом загорелом лице казался чужеродным.
        Иринья сидела опустив голову и обхватив руками поджатые под себя ноги. На вид ей было лет восемнадцать, но точно определить было сложно. Простая северная девка, бледная и осунувшаяся с болезни. Спутанные космы на свету оказались пегими от грязи.
        Наконец она подняла голову.
        - Где… Где все? Что случилось?
        Ее сиплый голос был еле слышен, и Макарин шагнул ближе.
        - Мы это у тебя хотели узнать, - сказал он. - Что ты помнишь?
        Она непонимающе посмотрела на него. Потом перевела взгляд на Плехана.
        - Откуда ты здесь, Шубин? Где мы?
        - На заимке моей, Иринушка - ответил он ласково. - Ты должна ее помнить. Вот Хадри. Вот бабушка Нембой. А вот…
        - А где отец? Где все? И где…
        Тут ее глаза вдруг сузились, и она глянула на Плехана с какой-то злобой.
        - Где он, Шубин?
        Плехан выпрямился и его лицо помрачнело.
        - Где он? - повторила Иринья. - Ты его убил, Шубин? Признавайся! Убил?
        Она попыталась встать, но снова повалилась на траву.
        - Я не знаю где он.
        - Врешь! Говори правду. Ты убил его! Убил! Убил любенького моего, Хорушку моего ненаглядного!
        Из ее глаз брызнули слезы.
        - Не убивал я твоего проклятого немца, Иринья! - угрюмо сказал Плехан. - Хотел бы. Да не убивал.
        Девка повалилась на траву, и ее тело сотрясли беззвучные рыдания.
        Глава 10
        - Хорушку?!
        Они стояли вдвоем с Плеханом у ограды.
        Плехан задумчиво проверял засовы на воротах. Засовы были древние, как вся заимка, железные, с завитушками. Такие засовы Макарин встречал в Тобольске, в старых татарских домах.
        - Хорушку? Плехан!
        - Любит она его, упыря проклятого, - пояснил наконец Шубин. - Как он появился, так и охомутал девку. Ничего она не понимает, ничего не видит и видеть не хочет. Он всем встречным бабам подолы задирает, а она ревет, дура, и все равно любит. Он ей наобещал с три короба всякого-разного. Что с собой возьмет, с купцами-родителями познакомит. Жить будут в большом доме, каменном… И ведь вроде девка не совсем глупая, умная девка-то, а видать правильно говорят, волос долог - ум короток. Пытался я и ее вразумить, и ему мозги кулаками вправить, но не судьба вышла.
        - А что отец?
        - А что отец? Варза человек со странностями. Всегда дочери слишком многое позволял. Говорил, ее дело, как решит так пусть и будет. Вот и выросла такая… самостоятельная. То ли ему наплевать на нее было, то ли еще что.
        - Ладно, - подумав, сказал Макарин. - Надо ее в острог немедля доставить, допросить. Если понадобится, с пристрастием. Наверняка что-то знает.
        - Коли знает, сама скажет. Не из скрытных. А вот пристрастия твоего, дьяк, точно не надо. Удушу, ежели хоть пальцем тронешь.
        - Пальцем трогать это не моя обязанность. Для этого у нас другие мастера имеются.
        Плехан промолчал, с силой ударил кулаком по вылезшему из ворот клину, вправляя его на место.
        - Не ярись, Шубин, - миролюбиво сказал Макарин. - Пристрастие, это ж не обязательно дыба с дознавателями. Сам поговорю.
        - Вот здесь и говори. Нечего ее в острог тащить. Слаба еще.
        Плехан пошел дальше вдоль ограды, подправляя где надо частокол, а Макарин вернулся к избе.
        Иринья сидела на том же месте, прислонившись к стенкам колодца и подставив бледное лицо неяркому солнцу. Веснушки на ее носу и щеках выделялись яркими пятнами.
        Макарин выбрал из вязанки дров чурку посвежее, поставил ее напротив Ириньи, достаточно близко, чтобы не упустить ничего важного при ответах на вопросы. Сел.
        Иринья смотрела на него не отрываясь, без всякого выражения. Глаза у нее были бледно-голубыми, что в сочетании с почти белыми ресницами производило странное впечатление. Зрачки казались булавочными головками. На шее виднелся широкий рваный шрам, будто ее душили веревкой.
        - Хадри говорит, ты от самого царя? - спросила она.
        - Почти. Я дьяк Разбойного Приказа Семен Макарин. Меня прислали расследовать пропажу каравана твоего отца.
        - Я только что узнала, что он пропал, - задумчиво сказала она. - Веришь ли, целый год спала в беспамятстве. Слышал когда-нибудь о похожем, дьяк?
        - Нет. Разве что в сказках.
        - Вот и я тоже. Кажется, только вчера заснула. В носу до сих пор запах корабельной смолы стоит. А просыпаюсь…
        В глазах у нее заблестели слезы.
        - Что ты помнишь?
        Иринья глянула недоуменно.
        - Всё. На память никогда не жаловалась. Помню, как отчалили с Мангазеи, как пару дней спустя вышли в море. Последнюю стоянку помню, на заставе у Собачьего озера. Там один казак мне еще глазки строил, квасом и пирожками угощал. Помню, еще подумала откуда у него в этой пустыне пироги. Ладно еще с местной ягодой бы были. Или олениной. А то ведь с капустой. Как дома. Потом снова было море. Спокойное такое, как зеркало. Закат красивый. Потом была ночь. На небе ни облачка, звезды от края до края. Я заснула, глядя на звезды. И этой ночью на нас напали.
        - Кто?
        Иринья нахмурилась, замолчав.
        - Соврала я тебе все же, дьяк. Не все помню. Не помню кто напал. Я спала. Вдруг удар, треск, чьи-то крики, все куда-то бегут, кто-то кого-то режет. В темноте не видно, и фонари почему-то не горят. Помню только мачты на фоне неба, их две, или три. Вместо одной нашей.
        - Какой-то корабль подошел к вам вплотную?
        - Похоже. Ничего не разглядела. Помню сильную боль в затылке и после этого - только темнота. Проснулась здесь. Увидела Шубина. Первая мысль - он виноват. Но это спросонья. Не при чем он, конечно. Шубин добрый. Хоть и не любит моего суженого, а все равно добрый.
        - Расскажи про суженного.
        Иринья посмотрела на Макарина насмешливо.
        - А что рассказывать? Что тебя интересует, дьяк? Какой длины у него мужской уд? Или сколько раз за ночь он меня покрывал? Интересует?
        Она дерзко смотрела на него, и Макарин как обычно в разговорах с распутными девками, почувствовал возбуждение. Ее пухлогубое лицо с высокими скулами вполне можно было назвать красивым. Если отмыть, конечно. И нарумянить.
        - Ты знаешь про своего суженного только это? Больше ничего не знаешь?
        Иринья хмыкнула, отводя взгляд.
        - Понимаю на что намекаешь. Да, он немец. Нарушил закон, явился на запретные земли. Если он попадет тебе в руки, ты его отправишь на дыбу, а потом казнишь. Зачем мне о нем тебе что-то рассказывать?
        - Затем, что ты единственная, кто спасся с каравана. И мне нужна любая зацепка, чтобы найти твоего отца и остальных. Хоэр это одна из главных зацепок. Шубин говорит, что ты умная. Раз умная, значит должна понимать.
        Макарин любил этот прием в разговорах и часто им пользовался. Лесть некоторым быстрее развязывала языки, чем угрозы. Иринья не подала виду, но щеки у нее заметно покраснели.
        - Шубин навряд ли считает меня умной. Я ж с немцем спуталась. А не с ним. Простая поморская баба, которая выбирает сильного, а не слабого. Богатого, а не бедного.
        - Шубин слабый и бедный?
        - Шубин добрый. А добрым сейчас в мире не место. Доброта сейчас это слабость и бедность. Не мне, московит, тебе об этом рассказывать. Сам должен понимать. Шубин года четыре вокруг меня ходит, с тех пор как случайно на озере увидел. Четыре года ходит, смотрит, подарки дарит, ласково разговаривает. А Хоэр меня встретил впервые прошлым летом и той же ночью взял. И я не сопротивлялась. Хоэр сильный, смелый. Он берет, что хочет и всего чего хочет добивается. Бабы таких любят. Хотя после и плачут. Снова любят. И снова плачут. Видишь, не такая я и умная. Простая баба.
        - Расскажи о Хоэре. Кто он, откуда, что здесь делал?
        Иринья пожала плечами.
        - Немец. Вроде с самого дальнего закатного края неметчины. Старики наши холмогорские таких немцев галанцами величают. Их немцев-то много, все разные, знаешь небось. Отец его с Индиями торговал, богатый, говорит, очень. Дом каменный, да не один. А у Хоэра с торговлей не задалось. Не его это, разговаривать и деньги считать. Что ему нужно, он и так возьмет, бесплатно. Вот он и пошел туда, где ему по сердцу. Сперва у себя на неметчине воевал. Потом к ляхам подался, с турками да татарами. Потом его наши казаки в полон взяли, так и прижился. Сперва у них. Потом долго по рязанщине хаживал, пока к каким-то купцам тобольским в охрану не нанялся. Так и сюда попал. А что здесь делал - так все то же, что и все. Охотой промышлял, караваны охранял. Лет двадцать, говорит, на родной неметчине уж не был и ни с одним немцем не разговаривал. Правда это или нет, не знаю, сам решай. А ежели ты намекаешь на то, может ли он продать немцам путь в заповедную Мангазею, если до них доберется, то - может. Он все может.
        - Видела у него карты мангазейские и сибирские? Может рисовал их, сведения о местах у охотников собирал?
        - Этого не знаю. Но рисовать он точно не умеет, - Иринья засмеялась, вспомнив что-то. - Да не его это все. Вот прийти с оравой, огнем и железом всех попалить, добро забрать, девок за волосы в обоз затащить, вот это его. А вынюхивать, сведения собирать, втихую сидеть, это нет, не способен он на такое. Помрет с тоски.
        - Одно другому не мешает, - пробормотал Макарин, мысленно уже делая заметки в своей походной книжице. - По твоим словам выходит, что он вполне мог устроить нападение на караван твоего отца. Собрать ораву, заранее подговорить на бунт в удобном месте.
        Иринья нахмурилась.
        - Мог-то мог. Но навряд ли это сделал. Не было у него в караване оравы. Отец сам всех людей подбирал, ни одного хорушкинова дружка с собой не взял, одни чужаки. По паре отставных стрельцов да казаков, дружинники вогульского князька, самоеды, юграки, остяки. Даже один какой-то разукрашенный дикарь аж с Енисейского устья, я таких никогда не видела. Пестрый караван был. Помню, Хорушка с отцом из-за этого часто ругались. Как можно идти в путь с охраной, где никто друг друга не знает и никогда вместе не работал? Ненадежная это охрана, слабая. Хорушка убеждал отца хоть костяк с собой взять, нескольких людей, которым доверять мог. Но отец кремень, если ему что втемяшилось - никто не сдвинет. Так и ушли.
        - С чего у отца такие странности? Всегда таким был?
        - Всегда… Хотя в этот раз особенно. Небось про груз-то проклятый уже слышал?
        - А ты его видела, груз-то?
        - Какое там… Ящик видела, большой. А сам груз, говорили, даже папаня не видел.
        - Это как?
        - А так. Говорили, будто ему этот ящик передал кто, с наказом не вскрывать и доставить до места в целости и сохранности. Но это может и слухи были. Вокруг этого ящика много слухов ходило. Некоторые папаня сам велел распускать, чтобы народ подальше держался.
        - Это насчет пропажи детей?
        - Да не. Это насчет того, что ящик испускает газы и люди вокруг него мрут как мухи. А насчет детей так это не совсем слухи. Одно дитё тогда точно пропало. Хотя может и не из-за ящика. Может его дикари на мясо пустили, такое у них бывает.
        - Самоеды действительно людоедством промышляют?
        Иринья рассмеялась:
        - Это ты лучше вон у Хадри спроси. Самоеды разные. Это только мы их в одну кучу сваливаем. А у них различий между собой больше, чем у нас с немцами.
        - Ясно. А кто ящик этот твоему отцу передал? И куда надо было его доставить?
        - Вот этого не знаю. Об этом даже слухов не было. Знаю только, что в последнее время папаня частенько в стойбищах самоедских пропадал. И не только самоедских. Раз обмолвился, что даже до ярганов добрался. Может там и ящик этот прихватил. Да и сами самоеды к нему захаживали. Двоих я точно видела. Но папаня насчет дел всегда был скрытным. А в этот раз по части скрытности сам себя превзошел. Караван стал за городом собирать, трясся над этим ящиком, как над иконой какой, шатер свой разбил невдалеке, чтоб глаз не спускать. Меня подальше услал, хотя я рядом с ним сызмальства находилась. В этот раз мы даже на разных кочах шли. Он на головном со своим ящиком. А мы с Хорушкой на последнем. Изменил папаню ящик этот, что уж говорить. Может и правду тогда болтали, что проклятый он… Однажды папаня меня с этим ящиком сильно испугал. Как-то подозвал к себе, велел руку вытянуть, да и полоснул ножом по ладони. Я заорала, а он - хвать запястье, подтащил меня к ящику, сунул мою руку внутрь, там еще отверстие было вырублено, незакрытое. Поелозил там моей же ладонью.
        - И что ты почувствовала там внутри?
        - Да ничего. Что-то такое гладкое, может металлическое, может глиняное или костяное. Папаня мне «прости, дочка, так надо было». А что надо, зачем, до сих пор не знаю. Только шрам остался, - Иринья показала Макарину раскрытую ладонь, которую пересекал небольшой уже затянувшийся шрам. Потом глянула куда-то ему за спину и сказала: - Ты вот, дьяк, сидишь и не видишь, что Шубин уж давно у ворот торчит, тебя ждет, а подойти стесняется. Иди, да передай ему, что я не кусаюсь.
        Иринья отвернулась и повела грудью, как это умеют только бабы, уверенные в манящей силе своего тела.
        Бедный Шубин, подумал Макарин, вставая.
        Плехан действительно стоял у ворот, поигрывал топором и угрюмо смотрел как он подходит.
        - Узнал, дьяк, чего новое?
        - Не густо. На караван кто-то напал, но она не знает кто. Ты, когда ее нашел, внимательно вокруг все осматривал? Может следы какие были?
        Шубин медленно покачал головой.
        - Врать не буду, плохо осматривал. Как ее увидел в той лодке, так все в голове помутилось. Да и осень была, снег уже шел пару дней. Даже если и было что, все скрылось.
        - Место помнишь? Надо туда наведаться, вдруг найдем что ценное.
        - Место помню. Но не найдешь там ничего. Год прошел, даже если что было - все люди да звери давно растащили. Да и не помощник я тебе больше. Помнишь, при знакомстве я тебе сказал о личном деле? Вот оно, личное дело, на завалинке сидит, грудью сверкает. Мне нужно было ее с того света вернуть, для этого нужен был ты, без тебя Дед бы мне не помог. А сам Варза с его караваном мне мало интересен. Так что теперь наши дорожки расходятся. Ты сам по себе, я сам по себе. С этого момента я от нее ни на шаг не отойду. Здесь будем сидеть, отсиживаться. А насчет места того - тебе Хадри его покажет, он тот бережок тоже неплохо знает. Потом и до самой Мангазеи довезет.
        Макарин пожал плечами.
        - Навряд ли она отсиживаться будет. Но как скажешь. Не держу. Спасибо за помощь. На ночь, пожалуй, здесь останусь. А утром выедем. Скажи Хадри, чтобы готов был. И провизией снабди побольше. Я может по пути на заставу у Собачьего озера загляну, проверить кое-что надо. Так что крюк небольшой сделаем.
        Плехан кивнул молча и пошел дальше вдоль ограды. Макарин долго смотрел в его широкую сутулую спину, глядя как он осматривает бревна, поправляет клинья упоров да подбивает узкие ступеньки, ведущие на наблюдательные посты. Макарин попытался представить, жизнь Шубина с Ириньей на заимке. Ничего хорошего не представлялось. Он было отвернулся, но тут заметил, что Плехан возвращается.
        - Дело появилось, дьяк, - Плехан был встревожен. - Подожди отдыхать. Я сейчас воротца приоткрою. Проверить кое-что надо.
        Он откинул засовы, толкнул створку, протиснулся сквозь узкую щель наружу.
        - Идем, ты мне нужен. Держись рядом и не спускай глаз с леса. Если что увидишь, сразу скажи.
        Макарин шагнул следом.
        Лес начинался шагах в десяти от ограды, темный и такой густой, что уже третий ряд древних сосен терялся в непроглядном мраке. Увидеть что-то в глубине было сложно. По низу стволов бугрились кустарники и покрытые густым мхом остатки поваленных деревьев. На первый взгляд пройти к воротам можно было только по узкой травянистой засеке, но она выгибалась уже на расстоянии выпущенной стрелы, и что было за тем поворотом - неизвестно.
        Они медленно продвигались вдоль частокола. Шубин осматривал бревна, то и дело нагибаясь. С наружной стороны ограда выглядела еще древнее чем с внутренней. Ее покрывали зарубы, выщерблены от стрел, пуль и арбалетных болтов. В одном месте Макарин разглядел следы давнего пожара.
        Наконец Шубин остановился.
        - Чуешь чем пахнет?
        Макарин принюхался. Запах был резким и знакомым.
        - Медведь?
        Пахло медвежьим дерьмом. Макарин помнил эту вонь с юношеских лет, когда с мужиками загонял косолапого у себя в поместье.
        Шубин указал на ограду. На ее бревнах, не более чем в локте от земли, был размашисто нанесен какой-то сложный символ.
        - Ни разу не встречал медведя, который рисовал бы знаки на заборах собственным дерьмом, - сказал Плехан. - Это только дерьмо медведя. А не сам медведь.
        Макарин присел рядом, стараясь не дышать. Корявый круг с какими-то точками и линиями был аккуратно выложен густым коричневым медвежьим пометом с остатками рыбьих костей, чешуи и шерсти мелких грызунов.
        - И что это значит, - Макарин поднял голову.
        - Это значит, что они нас нашли, - Шубин размашисто пошагал обратно.
        - Кто? - Макарин бросился следом.
        - Боюсь, скоро сам узнаешь.
        Они почти бегом влетели во двор, Шубин с грохотом уронил засовы, крикнул что-то непонятное подбежавшему Хадри. У самоеда вытянулось лицо, и он стремглав бросился к избе.
        Плехан повернулся к Макарину.
        - Как у тебя с оружием, дьяк? Умеешь ли пользоваться теми пукалками, что я для тебя захватил на всякий случай? Всякий случай наступил, можешь идти готовиться к бою.
        - Да что случилось-то, толком объясни!
        - Некогда. Натягивай свою защитную расстегайку, она тебе понадобится. От стрел спасает? Вот и хорошо. Вряд ли они сюда что-то серьезное притащат.
        Хадри уже бежал от избы с ворохом разномастных самопалов. За спиной у него бились мешочки со снаряжением. Плехан недовольно рявкнул на него по-дикарски. Хадри залопотал было, оправдываясь, скинул часть самопалов на землю, с остальными потрусил обратно к избе.
        - Все они тут не нужны, - пояснил Шубин.
        - Гляжу, у вас война намечается, - насмешливо вопросила подковылявшая ближе Иринья.
        Плехан тут же из собранного начальника превратился в нечто нелепое и сюсюкающее:
        - Что ты, Иринушка, никакой войны, так, мелочь пустая. Ступай в избу, о тебе бабушка Нембой позаботится.
        Бабка все также деревом торчала у своего шалаша.
        - Дурой меня не считай, Шубин. Вас всего трое. На два выхода. Сам знаешь, как я стреляю.
        Шубин на мгновение впал в ступор. Иринья явно действовала на него отупляюще. Но он быстро взял себя в руки.
        - Живо в избу, Иринья! Сейчас ты не то что самопал, ложку в руках не удержишь.
        - Много ты обо мне знаешь. Смотри, - Иринья нагнулась, схватила ближайший самопал за покрытый узорочьем широкий ствол.
        - Тихо все! - прошипел вдруг Шубин, подняв руку.
        Они замолчали, и в наступившей тишине услышали, как далеко за оградой надрываясь лают собаки.
        - Уже явились, - почесал щеку Шубин. - Быстро они.
        - Со стороны леса прут, - сказала Иринья. - Знают, что в ущелье у тебя ловушек немеряно. Признавайся, Шубин, кому на этот раз дорогу перешел?
        Шубин не ответил. Перекрестился, беззвучно прошептав краткую молитву, поднял с земли пару самопалов и мешок со снаряжением. Сказал что-то Хадри и тот убежал на другую сторону двора.
        Собаки лаяли все ближе.
        Макарин шагнул к нартам, развернул сверток с оружием, быстро накинул защитную стеганку. Выбрал шлем из принесенной самоедом груды, старый, но вполне еще крепкий.
        Шубин тем временем вскарабкался на ограду, пригнувшись, выглянул в бойницу. Потом обернулся, и когда Макарин подошел ближе, тихо сказал:
        - Стрельба пока отменяется. Ярганы разговаривать хотят.
        Глава 11
        Наблюдательные посты шли поверх ограды через каждый десяток шагов. Узкие дощатые настилы с бойницами и крышей из почерневшей соломы. На любом из них могли разместиться по двое бойцов с полным вооружением. Сейчас бойцов было трое на всю ограду. Шубин занял пост слева от ворот. Макарин поднялся на правый. Хадри сидел за избой, на другой стороне двора, у выхода в ущелье, на тот случай, если враг решит обойти с тыла. Все остальные посты пришлось оставить пустыми. Шубин хотел натаскать туда соломы и соорудить чучела, но времени на это уже не оставалось. При таком раскладе шансов на успешное отражение серьезной атаки было маловато. Бабушка Нембой уплыла в избу. Упрямая Иринья сидела за колодцем, обложившись разномастным оружием. «Если с боков попрут, постреляю» - сообщила она. Пасущиеся олени бродили вокруг самоедского шалаша и прядали ушами от собачьего лая.
        Ворота были небольшие, одностворчатые, поэтому расстояние между привратными постами было меньше, шагов пять. Можно было переговариваться шепотом.
        Псы хрипели, визжали, заходились в лае совсем недалеко, за поворотом, но их не было видно, как не было видно никого в округе. Стоял тот же темный дремучий лес, и только торчащий из травы посреди засеки длинный шест сообщал о том, что рядом с заимкой что-то изменилось.
        Шест был резной, украшенный соболиными хвостами и металлическими подвесками. На его макушке был укреплен пожелтевший олений череп.
        - Если б череп был волчий - они бы уже стреляли, - тихо пояснил Шубин. - Череп оленя - переговоры. Череп волка - война.
        - Ты видел, кто установил шест?
        - Нет. А зачем? Прибежал наверно какой-нибудь малец, воткнул в землю и смылся. Обычное дело у таежных дикарей. Сперва разведчик метку медвежьим навозом поставил, чтобы собаки быстро нашли. Потом вот на переговоры вызвали. А потом и убивать начнут, если не договоримся. Странно только все это. Ярганы обычно не разговаривают.
        - Кто они, эти ярганы?
        - Самоедское племя с южных лесов. Может родственники местным родам. Может нет. Раньше их здесь не было, а в последние пару лет зачастили. Стойбища жгут, грабят, убивают. Злобные твари.
        - Иринья говорила, что Варза перед уходом к ним наведывался.
        - Да? Странно, что живым ушел. Хотя это многое объясняет…
        Макарин посмотрел на него.
        - Что именно?
        - Ярганы что-то знают. Варза им интересен. Это я еще зимой понял, когда самоедских знахарей стал искать. Наши-то сразу сказали - закопай ее да забудь. А у самоедов свои методы. Вот я и пошел по стойбищам, расспрашивая. И через какое-то время понял, что кто-то работает против меня. То стойбище съедет не вовремя, посреди сезона, из-за того, что ярганов заметили. То знахаря прибьют перед самой встречей. То следить за мной начнут, куда поехал, зачем. Однажды даже прямо угрожали. Не сами ярганы, конечно, они неразговорчивы. Через купца весточку переслали. Гуся со стрелой в зобе. Мол, языком не болтай и не летай по тундре понапрасну. Потом уж и убить пытались в этой их дикарской манере, издалека, чтобы не видно было. А уж когда подельник мой Ивашка пропал, с которым мы вместе все дела начинали, тогда я не на шутку встревожился. Сюда Иринью перевез. Раньше-то рядом с Мангазеей жили, там у меня дом побольше. А тут далеко и место, казалось бы, тайное.
        - Пару дней назад ярган застрелил казака, который видел что-то у Варзы при погрузке каравана, - сообщил Макарин. - Получается, за всем этим возможно стоят эти дикари? Напали на караван, а теперь убирают всех, кто им может помешать?
        - Возможно. Но скорее их кто-то использует. Слишком ловко они по местным землям да по Мангазее скачут. Будто наводит кто. Вот и меня здесь нашли. А это, я тебе скажу, надо постараться.
        Одна из псин вдруг выскочила из-за поворота. Большая, лохматая, с волка размером. Замельтешила по засеке, нюхая землю, лайнула пару раз в сторону заимки, скрылась обратно. Последовал резкий гортанный окрик, и все псы разом смолкли.
        - Ну все, - сказал Плехан. - Вроде началось.
        Но еще долго потом тянулось сосущее ожидание и от наступившей тишины закладывало уши, пока на засеке не появился наконец всадник.
        Он ехал медленно, и большой олень под ним вышагивал по траве, подняв точеную голову с ветвистыми рогами, выкрашенными в кроваво-красный цвет. Олень был покрыт чем-то вроде попоны из кусков разнородной цветастой материи, и такими же кусками материи казалась одежда всадника.
        - Нет, не родственники они здешним родам, - прошептал Шубин. - Увидь его сейчас Хадри, вопил бы долго. Экое дело, олешков седлать и верхом на них ездить.
        Рядом со всадником плелся человек в рваном грязном кафтане со связанными за спиной руками и железным ошейником. Толстая грубая веревка тянулась от ошейника к руке яргана, и он то и дело дергал ее, заставляя пленника идти быстрее. По запущенной грязной бороде Макарин понял, что пленник был русским.
        Когда они подошли ближе к шесту переговоров, так, что стали различимы костяные украшения на сбруе оленя, ярган натянул поводья и пнул пленника сапогом в спину.
        Пленник неуклюже просеменил вперед, стараясь сохранить равновесие, упал, попытался подняться, но не смог. И тогда стало ясно, что за спиной у него связаны только пустые рукава кафтана. Рук не было. Ярган хрипло засмеялся, тряся жиденькой бороденкой. Половину его лица закрывал шлем-маска из черепа медведя, украшенного металлическими блямбами и совиными перьями.
        Пленник наконец смог встать на колени и поднял вверх обезображенное лицо с отрезанным носом и выжженными на лбу корявыми знаками.
        - Настоящие люди из рода Водяной Росомахи пришли к тебе, Мохнатая Шкура, - тусклым голосом сказал он. - У них есть предложение.
        Шубин молчал, глядя на пленника.
        - Ты отдаешь Настоящим людям спрятанную тобой девку. Отдаешь круглый камень, тот, что девке подарил ее отец. И отдаешь московского дьяка. Тогда Настоящие люди уходят и забывают о тебе и тех, кто живет с тобой.
        Ярган дернул за веревку, пролаял что-то и осклабился.
        - Вместо девки, - перевел пленник, - Настоящие люди готовы отдать тебе другую, помоложе. У нее нет ног, поэтому она не сбежит. И нет языка, поэтому она не будет докучать тебе своей болтовней. И нет рук, чтобы сопротивляться. Очень ценная замена.
        По изрезанным щекам пленника бежали слезы.
        - Если не согласишься, тогда и ты, и все, кто рядом с тобой, не доживут до сегодняшнего вечера. Ответ нужен сейчас.
        Краем уха Макарин услышал чей-то всхлип и тут же тишину разорвал грохот выстрела.
        Шубин сжимал трясущимися руками дымящийся самопал. На груди пленника растекалось кровавое пятно. Пленник беззвучно повалился на землю.
        - Что ты творишь, Шубин! - опешил Макарин.
        Ярган заревел, бросил веревку, схватил переговорный шест и сломал его о колено. Олений череп грянулся оземь и раскололся. Ярган вытащил из ножен видавший виды палаш, потряс им, проорал что-то воинственное. Потом повернул оленя и пустил его трусцой обратно в лес.
        - Стреляй, Шубин, - прошипел Макарин. - Уйдет же.
        - Нельзя, - глухо сказал тот, продолжая сжимать самопал. - Его - нельзя. Он переговорщик. Против меня вся тайга встанет, если я переговорщика кончу.
        - А нашего значит можно?!
        - А нашего можно. Он толмач, чужой. Раб. Вещь по их законам. Вобще не человек. Его можно… Ивашка это, дьяк. Иван Мелин, подельник мой. Мы с ним со времен царя Федора все дела вместе начинали. Ярганы его весной захватили. Вместе с дочкой. Теперь отмучился. А дочка его, стало быть, еще нет.
        Макарин посмотрел на лежащего внизу Ивана Мелина. Крови было мало, пуля пришлась точно в сердце. Макарин перекрестился.
        - Заряжай оружие, дьяк, - сказал Шубин. - Скоро твари на бой пойдут. Следи за лесом. Навряд ли они настолько тупые, чтобы только засекой переть.
        - Если лесом пойдут, то могут с боков обойти. А у нас там никого. Что делать будем?
        - Стрелять и молиться, - ответил Шубин.
        Макарин попытался выбить из головы лишние мысли и заняться оружием. На пост кроме собственной ручницы, он прихватил пару фитильных пищалей (установил их на подпорки у каждой бойницы), длинный казацкий самопал и несколько разномастных ручниц, среди которых выделялся трехствольный английский пистолет с кремневым замком. Похожий он видел всего раз в жизни у одного свейского посланника. Поморское оружейное снабжение было явно на высоте, видно, из-за английских факторий рядом с Холмогорами. Макарин разложил по настилу принадлежности, высыпал в коробку подготовленные пули, частью уже обернутые бумазеей, после чего аккуратно набил пороховые полки ручниц и пищалей. На первых порах этого должно было хватить. Он глянул на Шубина, сосредоточенно готовившего самопалы. На лес.
        Лес был все также мрачен и тих. Больше не лаяли собаки, только вдали свистели потревоженные птицы. Солнце клонилось к закату, и длинные тени от деревьев уже падали на бревна частокола.
        Псы выскочили из-за поворота внезапно, без лая. Их было много, штук двадцать, пегих, черных, серых, они замельтешили по засеке, замелькали в лесу, кидаясь в сторону ограды и отскакивая назад. Из-за деревьев раздалась краткая гортанная команда и собаки в момент залаяли, все разом, громко, срываясь на визг.
        - Не обращай внимания, - крикнул Шубин. - Они только отвлекают, не своди глаз с леса.
        Чей-то дикий вопль на мгновение перекрыл собачий лай, послышался громкий сухой треск веток.
        - Все-таки по лесу решили, - сказал Шубин. - Будем надеяться, что мои ловушки уменьшат поголовье этого скота.
        Снова вопль и треск. И еще, на этот раз с другой стороны засеки.
        - С двух сторон прут, твари. Твоя сторона правая, моя сторона левая. Смотри понизу, дьяк, как увидишь кого меж деревьями - пали, не жди, когда они стрелу пустят. Сам уже видел, как они стреляют.
        Глаза слезились от напряжения. Лес чернел. Собаки носились, беспрестанно воя и надрываясь. Вопли и треск веток были все ближе. Макарин насчитал семерых попавших в ловушки, когда вылетевшая из леса стрела с визгом пронеслась мимо его уха.
        - Дьяк, не спи!
        Грянул выстрел. Что-то темное, одетое в мохнатую шкуру выпало из-за дерева и затихло в траве.
        - Ну, с почином, - сказал Шубин и сунул в бойницу другой самопал.
        Визгливые вопли и град стрел были ему ответом. Большинство из них застряло в бревнах частокола, несколько упали во двор. Шедший вдоль засеки густой березняк трясся уже почти рядом с заимкой и с обеих сторон. Стремительные тени мелькали в березовой гуще под деревьями, и Макарин не успевал прицелиться. Наконец одна из них застыла, наполовину высунувшись из-за ствола, и Макарин спустил курок. Ярган завопил и затряс рукой, выронив лук.
        - Стреляй по кустам в центр движения, - сказал Шубин. - Не жди, когда увидишь.
        Выстрел. Снова. С шубинской стороны повалились еще пара дикарей. Выстрел. Промах. Готовых самопалов становилось все меньше, и Макарин отстраненно подумал, что будет, когда придет время их перезаряжать. В одном месте березняк вдруг провалился, открыв яму с кольями, куда угодило сразу двое дикарей. Теперь Макарин бил по кустам, сразу же, как только они начинали трястись. Судя по гневному верещанию, такая тактика действительно себя оправдывала. Ярганы стреляли все реже и отходили от края засеки все дальше в лес. Макарин было подумал, что первая волна нападения стихла, но до него быстро дошло, что теперь кусты трещат сильно сбоку. Дикари обходили заимку.
        - Сейчас с боков полезут, - процедил Шубин и заорал: - Иринья! Живо в избу!
        Девка отмахнулась и только вжала сильнее голову в плечи, спрятавшись за бревнами колодца. Разложенные перед ней самопалы были готовы к бою. В руках Иринья держала какую-то длинноствольную резную ручницу, судя по набалдашнику у ствола - многозарядную.
        - Ладно, - устало сказал Шубин. - Дьяк, готовь оружие и сторожи боковые. Спереди я сам справлюсь.
        Макарин кивнул, прислонился спиной к бревнам, так чтобы видеть сразу обе боковые стены, и потянулся к пороховым сумкам.
        Первого показавшегося над оградой дикаря сняла Иринья. Его голова лопнула, как гнилой арбуз. Иринья деловито провернула ключ колесцового замка, насыпала порох и снова прицелилась. Ярганы лезли на стены один за другим, видимо, по приставленному бревну. Макарин успевал сбить одного, поменять самопал, сбить другого. Однажды промахнулся, и ярган спрыгнул с ограды, завопил, понесся по двору, размахивая пикой с привязанным длинным ножом вместо наконечника. В траву он зарылся почти у самого колодца. Иринья с опаской отползла дальше, не переставая заряжать, сыпать, проворачивать, стрелять. Потом отбросила свой многозарядник, взялась за самопал. Макарин вертелся с двумя ручницами, стараясь глядеть сразу в обе стороны. Тут сверху, со стороны засеки вдруг посыпались стрелы, и Шубин глухо сказал:
        - Дьяк, помогай.
        Макарин сдвинулся к бойнице, выглянул.
        Посреди засеки, перегородив ее от леса до леса, высился дощатый забор. Из-за забора, и сверху и сбоку, торчали пики, топоры, высокие кожаные шапки, подбитые мехом и украшенные железными накладками. Последовала гортанная команда, забор подняли вверх, бегом перенесли ближе к воротам. По семенящим ногам снизу, Макарин понял, что носильщиков было как минимум четверо. Опустили. Тут же в воздух взвилась пара десятков стрел. Лучников было даже не видно. Стрелы посыпались на ограду сверху, застревая в соломенной крыше.
        - Одно хорошо, - сказал Шубин. - Прицельно бить не могут. А так - по всем правилам штурма.
        Забор снова подняли.
        - Бей по ногам, - скомандовал Шубин.
        От двойного залпа дым ударил в лицо, заслезились глаза. Макарин успел заметить, что ноги двух носильщиков подкосились. Забор накренился, но его видимо успели подхватить. Ощетинившаяся оружием толпа за забором приблизилась еще на десяток шагов. Снова опустили забор. Снова взвились стрелы.
        - Плохо дело, - сказал Шубин.
        Сзади истошно завизжала Иринья, Макарин обернулся и успел разнести голову нависшему над девкой яргану с занесенным топором. На дворе валялись уже пятеро дикарей. Через боковые стены пока никто больше не лез. Макарин снова выглянул в бойницу.
        - Бьем по конечностям, - сказал Шубин. - Скоро они приблизятся, и всю толпу уже не спрячешь. Тогда бьем по головам. И сперва - лучников.
        Ярганы приближались мелкими перебежками. Падали носильщики, на их место вставали новые. Дикари пригибались, все плотнее сбивались в кучу, чтобы уберечь головы. Крайние иногда не выдерживали и бросались в лес. Летели стрелы, били пули. Макарин умудрился попасть в чью-то пику, и она кувыркаясь улетела в лес. Когда до ограды оставалось не больше пары десятков шагов, ярганы с ревом подняли свой щит над головами и бегом преодолели оставшееся расстояние. Край забора с грохотом ударил в частокол, и тут же заскрипели, затряслись ворота. Кто-то очень сильный, там внизу, под защитой, остервенело принялся рубить их топором. Оставшиеся без щита ярганы рассыпались по засеке, осыпая бойницы стрелами. Теперь прицельно. Сразу три стрелы впились в бревна рядом с Макариным, одна царапнула щеку, и он еле успел увернуться. Краем глаза увидел, что у Шубина стрела торчит из предплечья. Шубин, не глядя, сломал ее у наконечника, отбросил, продолжил отстрел лучников. Внизу ворота уже начали поддаваться.
        - Сейчас они их сломают! - крикнул Макарин. - Надо что-то делать.
        - Да, - сказал Шубин. - Надо тянуть время. Они явно торопятся, значит их что-то подгоняет. Могли бы до ночи подождать, да перерезать во сне. Ан нет, полезли напролом. Отстреливай лучников, дьяк. Я сейчас.
        Он пригибаясь спрыгнул с поста на землю, подбежал к воротам, достал из-за пояса топорик и с размаху ударил по одной из подпорок.
        Тяжелая нависающая над воротами крыша накренилась, застонали, лопаясь, удерживающие ее доски, вниз посыпались камни, сперва мелкие, потом все больше. Наконец, все сооружение кроме столбов и створок ворот грузно рухнуло вниз, погребая под собой деревянный щит и спрятавшихся за ним ярганов. Грохот потонул в яростном вое. Шубин вскарабкался обратно на пост и взял самопал.
        Выжившие ярганы разбегались по засеке, ныряли обратно в кустарник, за деревья, копошились внизу, заваленные камнями. Шубин методично расстреливал ближайших. Из-под обломков щита, распихивая булыганы, выбрался огромный дикарь в помятом панцирном доспехе, поднял топор размером с лошадиную голову и в одиночку бросился опять рубить ворота. Шубин хладнокровно пустил ему пулю в лоб.
        Вскоре засека снова была пуста. Только вдоль кустарников кое-где бегали и выли оставшиеся собаки.
        Макарин утер мокрый лоб и отпустил пищаль.
        - Надеюсь, на сегодня это все.
        И замолчал, увидев помрачневшее лицо Шубина. Тот смотрел через плечо назад.
        Там, за избой, в небе над ущельем медленно кружили десятки потревоженных птиц. А по двору, размахивая руками, бежал Хадри и что-то кричал на своем самоедском наречии.
        Шубин быстро поднялся.
        - Отходим в избу, дьяк. Похоже, нас с тыла обошли. Оружие бери по минимуму. Там его в достатке.
        Они спустились вниз, неся изрядно похудевшие мешки со снаряжением. Шубин повесил за спину пару самопалов. Макарин прихватил с собой только свою ручницу и понравившийся английский трехствольник, у которого оказался замечательный по точности бой.
        Хадри нагнал их уже у колодца, быстро залопотал что-то на ухо Шубину, от чего тот становился все мрачнее и мрачнее.
        - Говорит, там их очень много. Ловушки обошли, скоро начнут ворота выламывать. Мы с тобой даже помешать не сможем, пост с той стороны всего один. Перестреляют, как гусей.
        - Много, очень много, - повторил Хадри, тряся головой. - Сперва один сто, потом другой сто.
        - Ну, двести - это навряд ли, дружище, - сказал ему Шубин, - но судя по птицам, отряд действительно не маленький.
        Птицы кружили над ущельем молча, словно стервятники, ждущие угощения.
        - В избу, Иринья, - бросил Шубин, проходя мимо колодца. - Там постреляешь.
        Иринья послушно поднялась, используя свою многозарядную ручницу как костыль. Макарин подставил ей плечо.
        - Сама справлюсь, дьяк. Не лапай.
        Сильнейший удар сотряс задние ворота, ведущие в ущелье. Казалось, весь частокол задребезжал.
        - Они что, таран притащили? - спросил Макарин, прибавив шагу.
        - Навряд ли. Скорее еще один верзила с огромным топором. Там ворота хлипкие, долго не выдержат.
        Они почти бегом преодолели оставшиеся шаги, влетели в избу, когда грохот и облако поднявшейся пыли сообщили о том, что ворота рухнули. Во двор с воплями и визгом ринулись дикари. Шубин захлопнул тяжелую дверь и опустил засовы.
        В очаге ярко пылал огонь, бросая красные отсветы на застывшую посреди комнаты бабку и на расставленные вдоль стен разномастные самопалы. Единственное окошко было наспех заколочено досками, зато теперь со всех сторон были открыты маленькие, в ладонь размером, бойницы. Рядом с каждой из них стоял самопал и были разложены на полке принадлежности.
        - Вот спасибо, бабушка Нембой, - преувеличенно обрадовался этому хозяйству Шубин. - Хорошо подготовилась.
        Бабка не ответив поклонилась.
        Вокруг избы затопали, заревели ярганы. По двери замолотили кулаки.
        Шубин подскочил к ближайшей бойнице, высунул ствол, выстрелил. Дикари разбежались.
        - Не подпускайте к двери громилу с топором, - сказал Шубин. - И не сильно высовывайтесь в бойницы.
        Словно в подтверждение этих слов в одну из бойниц влетела стрела и шмякнулась о противоположную стену.
        Они еще долго отстреливались, сидя каждый у своей стены и перебегая от бойницы к бойнице. Бабка Нембой не уставала подносить снаряжение и засыпать порох. Получалось это у нее на удивление ловко. Солнце уже скрылось за лесом, в наступающей темноте через маленькие отверстия было уже почти ничего не видно, и Макарин стрелял наобум. В любую движущуюся тень.
        - Вечно мы здесь все равно не высидим, - сказал он. - Подожгут со всех сторон и выкурят. Я слышал, в здешних местах любят подземные ходы рыть. Как раз для таких случаев. Шубин, порадуй. Скажи, что он здесь есть. Отсюда и, скажем, до реки.
        - Нет здесь подземного хода, - угрюмо ответил Шубин. - Ущелье рядом, земля камень, какой тут подземный ход?
        - Тихо! - вдруг прошептала Иринья. - Слушайте.
        Только сейчас до Макарина дошло, что снаружи царит тишина. Не было слышно ярганских криков, не лаяли собаки. Потом в эту тишину вплелся знакомый звук, скрип полозьев, олений топот, приглушенный разговор. Откуда-то издалека ветер донес ружейный выстрел. Чьи-то сапоги протопали рядом с избой, взошли на крыльцо. В дверь уверенно постучали.
        - Эй, осажденные! - послышался голос воеводы Григория Кокарева. - Конницу вызывали?
        Глава 12
        - Ну и бойню же вы здесь устроили, доложу я вам, - цокал языком воевода, вышагивая по двору и разглядывая валяющиеся трупы. - Человек двадцать, небось?
        - Чуть больше, - сказал Шубин. - Часть в лесу. В ловушки попала.
        Кокарев глянул на него подозрительно.
        - В ловушки, говоришь… А сами значит все без царапины.
        - С царапинами, - возразил поморец. - Незначительными.
        Кокарев обернулся к Макарину:
        - И все-таки не пойму я, дьяк. Ты ж мне сам рассказывал, что вот этот вот поморец, - он ткнул пальцем в Шубина, - от тебя сбежал. И что его надо найти. И допросить. На предмет его дружбы с засланной немчурой. А теперь оказывается, ты и сам с этим помором дружбы водишь, да еще и от дикарей вместе отстреливаешься. Это все как понимать?
        - Понимай так, что я его уже допросил, - ответил Макарин. - С немцем он не дружил, а враждовал. От меня убег по незнанию. Потом сам ко мне пришел и сказал, что у него есть зацепка по делу Варзы. Предложил помощь. Я согласился.
        - И вы вместе отправились на пустоши эту зацепку распутывать.
        - Именно.
        - Дьяк Разбойного приказа и поморец. Вдвоем.
        - Еще самоед Хадри с нами.
        - И самоед. - Кокарев помолчал и картинно развел руками. - Макарин, ты всего третий день тут, а уже такого наворотил… Мог бы хоть меня предупредить. Я ж весь город на уши поднял, всех забулдыг и гулящих девок допросил. Тебя ж никто не видел. Ты как из города выбрался? Ведь вся стража на коленях стояла, клялась, что ты из города не выезжал.
        - Пришлось выезжать тайно. Были причины.
        Кокарев вздохнул.
        - Ладно. Дело хозяйское. Не хочешь говорить, не надо. Я в твое расследование лезть не имею права. Но ты все ж имей в виду, что земли тут дикие, и в следующий раз помощь может не успеть.
        Макарин кивнул, принимая к сведению.
        - Ты лучше расскажи, как нас нашел. Шубин клянется, что об этой его заимке никто не знает.
        Воевода самодовольно хмыкнул.
        - Так ты ж мне сам дал наводку. Как пропал, я сразу начал поморцев разрабатывать. Вспомнил про того старика, который тебе на пристани встретился. Взял его в оборот.
        Макарин краем глаза увидел, как Шубин напрягся и шагнул к ним ближе.
        - Ежели ты этому старику… - начал он.
        - Расслабься, поморец, - перебил Кокарев. - Ничего с твоим стариком не случилось. Старик кремень, ничего не сказал. Но мы даже поговорить толком не успели, как прискакала его бабка и как на духу все, что знала, выложила. Знала она, правда, немного. Но направление, где искать поморца Шубина, указала верное. А уж, когда мы сюда прибыли, то из-за собравшейся толпы ярганов заимку только слепой бы не заметил. Ну, еще встречных охотников по пути опрашивали. Один кстати, сказал, что видел издалека нарты Шубина и сидящего в них богатого москвитянина. Тут я два и два сложил, и понял, что если найду шубинскую заимку, то возможно найду и вас обоих.
        Кокарев носком сапога перевернул одного из мертвых дикарей и посветил на него факелом. Все лицо его было разрисовано мелкими разноцветными узорами, только по застывшим глазам можно было понять, что дикарь был совсем молодым, почти мальчишкой.
        - Повезло вам, - сказал Кокарев. - Еще немного, и не успел бы. Видно, сперва они против вас молодняк кинули. Устроили им что-то вроде боевого крещения. А опытных отвели в ущелье. Знали небось, что я той дорогой иду. Хотели встретить, да испугались. Даже палить не пришлось толком. Сбежали сразу. Не ожидали наверно, что я сразу два десятка казаков с собой приведу.
        Казаки уже расположились во дворе, разожгли костер рядом с колодцем, готовили еду и чувствовали себя по-хозяйски. Нескольких человек воевода отправил в дозор на стены, еще двоих - в лес на разведку. Во дворе теперь было тесно, причем не столько от людей, сколько от оленей, которых стало раза в три больше. Мангазейские казаки уже давно предпочитали передвигаться по тундре как самоеды - на нартах.
        - Теперь понятно, почему они спешили, - сказал Шубин. - Непонятно только, почему молодняк первым пошел. Если времени было мало, то несколько охотников, которые стрелой белке в глаз попадают, управились бы точно быстрее.
        - Может понадеялись, что для вас и молодняка хватит, - предположил Кокарев. - Мне другое непонятно. Что они вообще здесь делали? Первый раз увидел, чтобы на охотничью заимку огромной толпой нападали. Тем более ярганы. Они в таком количестве на эти земли никогда еще не приходили. Когда об этом местные узнают, точно война будет. И вот это, дьяк, будет уже мое дело. И никакой тайной расследования ты от меня не отделаешься. Так что лучше сейчас все рассказывай.
        Макарин пожал плечами, соображая, что можно рассказывать, а что нет.
        - Перед нападением их главный потребовал выдать дочь Варзы и меня. И еще какой-то камень, который Варза подарил Иринье. Шубин, ты не знаешь, что за камень?
        Тот мотнул головой.
        - Не знаю. Варза ей часто всякие безделицы дарил. И камни, и украшения. Надо ее спросить.
        - Кстати, да, - встрепенулся Кокарев. - Иринья. Дочь Степана Варзы. Единственная выжившая с исчезнувшего каравана, как я понимаю. Ты ее уже допросил?
        - В основных чертах, да. Она мало, что знает.
        Воевода глянул на него с сомнением.
        - И все-таки хочу с ней побеседовать. На предмет того, зачем она понадобилась ярганам. Где она?
        - Спит, - угрюмо сообщил Шубин. - Ночь же. Пусть выспится.
        Воевода помолчал. На его лице было написано легкое нетерпение. В любом другом случае нужного ему человека уже бы волокли казаки, завернув ему руки за спину. И Кокарев явно размышлял, не стоит ли ему сделать сейчас также.
        - Ладно, - сказал он наконец. - Завтра. А ты, дьяк, что думаешь? Ты зачем понадобился ярганам?
        - Возможно, когда услышали про меня, решили взять в заложники, потребовать выкуп. Государев человек дорого стоит.
        Кокарев рассмеялся.
        - Все-таки ты, дьяк, меня за идиота держишь. Единственная выжившая из каравана. И московский дьяк, приехавший расследовать его исчезновение. Даже пню ясно, что ярганы как-то связаны с этим твоим делом. Плюс они же убили Одноглазого, который тоже с этим связан.
        - Ты думал, Одноглазого убили из-за мести.
        - Сейчас я так не думаю. Нет, дьяк. Тут что-то более серьезное с этим караваном, раз из-за него целые толпы дикарей возле Мангазеи ошиваются. Это уже безопасность города. А за это я отвечаю. Боюсь, все-таки придется тебе держать меня в курсе дела. Хочешь ты этого или нет.
        С дальних ворот донесся какой-то шум, возня, приглушенные крики. Казаки вскочили с насиженных мест у костра, вглядываясь в кромешную тьму у ограды. Кокарев бросился туда, вытаскивая на ходу саблю. Забродили, заволновались потревоженные олени. Крики стали отчетливее, ругань слышнее. Подбежавший Макарин различил у снесенных ворот только нескольких казаков, которые вглядывались в темноту ущелья.
        - Что случилось? Почему шум? - прошипел Кокарев.
        - Девка сбежала! - обернулся один из казаков. - Сказала, что олешков покормит, а сама по-быстрому накинула на одного упряжь, сиганула на нарты, да тикать.
        - А вы что?
        - А мы что?! Не стрелять же по ей.
        - По оленю стрелять надо было, дуболомы!
        - Да как, воевода? Темно, ни зги не видно.
        Кокарев в сердцах махнул рукой, повернулся к Макарину.
        - Видишь, дьяк? Стало быть, девка что-то знает. О чем говорить не хочет.
        Мимо прошел Плехан, мрачный как туча. Погрузил в нарты снарягу и пару самопалов. Сонный Хадри, щурясь, уже подводил к нартам тройку оленей.
        - Поморец, а ты-то куда? - вопросил Кокарев.
        Шубин молча налаживал упряжь. Потом обернулся.
        - В лесах ярганов полно. Спасать ее надо.
        - Да где ты ее сейчас найдешь?
        - Найду, пока след не остыл.
        - Ее не найдешь, и сам сгинешь, - Кокарев окинул взглядом выстроившихся перед ним казаков, остановился на одном. - Конопатый! Собирай человек десять. Поедем девку догонять. Остальные пусть здесь ждут. Или сам явлюсь, или весть пришлю, что дальше делать.
        Глава 13
        Было уже утро, когда они добрались до Мангазейского моря. Солнце висело над далеким лесом, отбрасывая тени на голую рыхлую землю с белыми пятнами лишайника.
        Море на этот раз было совсем не таким черным и бурным, каким его запомнил Макарин. Оно было тихим, казалось расплавленным серебром и расстилалось до самого горизонта.
        - Я знаю это место, - сказал Шубин. - Чуть подальше будет устье речки. Вон тот холм, покрытый березняком, у местных называется Круглым. За ним узкий залив, а за заливом уже Черные горы. Вон они на горизонте.
        Еле видные из-за рассветной дымки пологие горы больше походили на невысокие темные холмы.
        - Там я нашел Иринью, - добавил Шубин.
        - Другими словами, она знала где ты ее нашел, - сказал Макарин. - Раз сбежала прямо сюда. А значит и про нападение возможно рассказала не все, что знает.
        Плехан покачал головой.
        - Я ей сам про Черные горы ляпнул вечером. Она спросила, где, я и ответил… Что там, Хадри?
        Ушедший вперед самоед, который сейчас сидел на корточках и рассматривал потревоженную тундру, обернулся и руками показал, что след ведет дальше вдоль берега.
        - Не нравится мне все это, - сказал Кокарев. - Чую, заведет она нас в ловушку. Предлагаю, дьяк, вернуться в Мангазею. Порасспросить всех подряд. Может еще кто знает про этот твой караван.
        - Может, - согласился Макарин. - Но пока это единственная ниточка. Если я ее до конца не распутаю, может и дела не решу. И время потеряю. А вот тебе, воевода, тут действительно делать нечего. Оставь мне пятерых казаков для защиты на всякий случай, а с остальными можешь возвращаться.
        - Так и сделаю, - буркнул Кокарев. - Когда девку найдем.
        Они пробирались по топким землям, пересекая череду бесчисленных мелких речек и ручейков, обходя заросшие мхом болота и гладкие зеркала небольших озер. После того как они вброд пересекли устье мелкой реки, перенеся на плечах нарты и снаряжение, берег постепенно становился суше. Теперь вместо чавкающей жижи под полозьями нарт появился слежавшийся песок, а вместо мхов и лишайников по тундре были разбросаны маленькие, до пояса, корявые березы и лиственницы. Редколесье становилось все гуще, и когда они добрались до узкого залива, то увидели на его берегу сплошной бурелом из сгнивших деревьев, кустарников и принесенного морем почерневшего мусора. За заливом чернела сплошная стена обрыва, испещренная глубокими трещинами, по которым карабкались разноцветные полосы скудной растительности.
        Лодку они нашли у самой воды, до половины занесенную песком и илом. На ее дне еще белели кости, разгрызенные и растасканные дикими зверями.
        - Вот здесь она лежала, - сказал Шубин. - Сверху были навалены какие-то тряпки, несколько шуб. Я еще подумал, что ее кто-то специально спрятал. Стал копаться, вдруг, думаю, оружие найду.
        Кокарев осторожно поковырялся палкой в куче сгнившего тряпья.
        - Нет тут больше ничего, - сказал Шубин. - И не было.
        Воевода отбросил палку и осмотрел окрестности.
        - Дикий берег. Засады здесь устраивать милое дело.
        - В городе мне говорили, - сказал Макарин, - что после исчезновения каравана воевода Троекуров устроил поиски. И ничего не нашел. Как он мог пропустить это место?
        Кокарев хмыкнул.
        - Поиски воеводы Троекурова не выходили дальше Собачьего озера. А это день пути отсюда. Сюда он даже и не думал соваться. Боялся напороться на немирных самоедов. Я хотел было помочь, но он мне это дело не доверил. Сказал, что сам справится. Я тогда только прибыл, мало еще что знал, вот и не стал соваться.
        Хадри, рыскавший до этого по окрестностям и чуть ли не обнюхивавший землю, подбежал к Шубину и что-то тихо ему стал говорить. Шубин послушал и повернулся к остальным.
        - Хадри говорит, что она даже не приближалась к лодке. Остановилась вон на том пригорке, постояла и поехала дальше вдоль берега залива, вглубь.
        - Получается, что ей нужна была не лодка, - сказал Макарин. Он посмотрел, куда указывал Хадри. Бурелом там казался совсем непроходимым. - Что в той стороне?
        - Ничего особенного, - ответил Шубин. - Залив вдается в берег версты на три. И на всем этом протяжении с одной его стороны скалы, с другой - кустарниковая чащоба. Там пройти-то сложно, не то что проехать.
        - Но девка как-то проехала, - сказал Кокарев. - И видимо она точно знала, куда.
        Они долго пробирались вдоль берега, медленно, старательно огибая завалы сгнивших бревен и поваленные деревья. Иногда приходилось останавливаться и убирать с дороги выдранные с корнем кусты, чтобы олени могли пройти, а нарты проехать. Залив становился все уже, и все выше нависали над ними черные скалы противоположного берега. Бурелом стал совсем непроходимым, олени все чаще артачились, мотая головами и отказываясь идти дальше. Поэтому Макарин совсем не удивился, когда за очередным скопищем гнилого березняка, они увидели брошенные нарты.
        Все еще запряженный в них олень стоял, понурив рогатую голову, и ощипывал лишайник с ближайшего пня. Ириньи видно не было.
        - Понятно, - сказал Шубин. - дальше оленям ходу совсем нет. Она пошла пешком. Нам придется сделать также.
        Двоим казакам Кокарев приказал сторожить упряжки, разжечь костер и готовить еду к их возвращению.
        - Далеко она уйти не могла, - сказал Шубин. - Олешек ее совсем недавно здесь стоит. Мох только с одной стороны объеден.
        Макарин вгляделся вперед, стараясь разглядеть хоть что-то в сплошной мешанине веток, стволов и пожухлых листьев. Место, где прошла Иринья, можно было различить по свеже сломанным веткам и до сих пор примятой высокой траве.
        - Крайне удачное место для организации засад, - в который уже раз пробурчал воевода. - Толпу дикарей в этих зарослях можно спрятать, и никто ничего не заподозрит.
        - Там что-то есть, - сказал Шубин.
        Он взял с нарт топорик и принялся рубить густой березняк, постепенно продвигаясь все дальше и дальше. Кокарев повернулся к казакам, показал им три пальца и ткнул рукой в направлении бурелома. Ни слова не говоря, трое казаков достали топоры и пошли помогать Шубину.
        Бурелом редел, открывая небольшую заводь, окруженную со всех сторон темной чащобой. В заводи, наполовину в черной маслянистой воде, наполовину вытащенный на берег лежал корабль.
        Его единственная мачта была срублена и торчала огрызком без снастей и парусов. Ближе к носу зияла дыра, сквозь которую можно было разглядеть ребра жесткости. Изуродованные доски обшивки кое-где топорщились, открывая темноту внутренних отсеков. Даже без разобранной кормовой надстройки было ясно, что перед ними малый поморский коч.
        Кокарев знаками приказал казакам приблизиться к судну. Коч был вытащен на берег со стороны кормы. Громоздкая рулевая доска была почти оторвана и прислонена к корпусу так, что по ней можно было забраться на палубу.
        Двое казаков вскарабкались наверх и исчезли. Потянулось долгое томительное ожидание, в течение которого Макарин ловил любой шорох. Наконец, один из казаков показался на борту и поднял скрещенные руки.
        - Вроде никакой опасности, - сказал Кокарев. - Поднимаемся.
        С первого же взгляда на палубу стало ясно, что корабль подвергся серьезному нападению. Зазубрины от топоров и сабель на досках, застрявшие пули и наконечники стрел, обожженная оснастка и обрывки перерубленных и уже сгнивших канатов.
        - Видимо, его захватили в море и оттащили сюда, - сказал Кокарев. - Шубин, это тот самый корабль?
        Плехан кивнул.
        - А где остальные два? - спросил Макарин, но его вопрос повис в воздухе.
        Они медленно прошли к носу, внимательно разглядывая все вокруг. Трюм был вскрыт и совершенно пуст. Только в дальнем углу скалил зубы череп и лежали раскиданные кости. Дикие звери добрались и сюда. Переборка, отделяющая трюм от носовой части, была разломана. Нос обычно использовался как жилье для команды. Но здесь не было даже полок и нар. Все было вычищено, вплоть до печки, от которой остались только несколько камней.
        Вместо печки еле тлел костер. Перед костром сидела на корточках Иринья.
        - Никак не разожгу, - пожаловалась девка, когда они вошли. - Сыро здесь слишком.
        - Что ты здесь делаешь, Иринушка? - ласково спросил Плехан, и Иринья глянула на него, как на надоевшего родственника.
        - Не видишь, согреться пытаюсь.
        - Сейчас выйдем наружу, - сказал воевода. - И там, я обещаю, тебе будет жарко. Если не хочешь в пыточную, советую рассказать все и сразу.
        - А что рассказывать? - состроила невинные глаза девка. - Я что, у вас в остроге? Уехать по делам не могу?
        - Какие у тебя здесь дела? - спросил Макарин. - Откуда ты знаешь про этот корабль, если ты, по твоим же уверениям, еще в море сознание потеряла.
        Девка насмешливо усмехнулась.
        - Ну ладно, дьяк, соврала я тебе малость. Не в море, а тут на берегу. Откуда я знаю, кому из вас можно верить? Может вы все из этих… кто напал?
        - А кто напал?
        Иринья потупилась.
        - Вот те крест, дьяк, этого я все-таки не знаю. Сброд какой-то. И дикари, и поморцы, и даже какие-то бородатые мужики в рваных стрелецких кафтанах. Не разглядывала я их и разглядеть не могла. Как в тумане все помню. Вроде бы даже дралась с ними, убила парочку. А потом Хорушка меня запихал на лодку, да прикрыл ветошью, чтобы они не нашли. А сам вроде как о чем-то с ними договорился, вроде пыль в глаза пустил. И когда они коч сюда привели, видать, тихо спустил на воду. Я сильно головой приложилась. Вот после этого больше ничего и не помню.
        - Если знала про то, что коч сюда привели, почему не сказала?
        Иринья долго молчала, переводя взгляд с воеводы на Шубина и Макарина. Затем все-таки решилась:
        - Да была у меня надежда, что Хорушка до сих пор здесь меня ждет. Разгонит всех татей и тут останется. Он так и сказал напоследок. Буду, мол, ждать и искать. И найду. Вот я сюда и решилась. А здесь не то, что Хорушки, вообще никого почитай уж год не было. Почти весь корабль эти разбойники разобрали. И ушли.
        - А где остальные два корабля, - спросил Макарин.
        - Вот этого, дьяк, я точно не знаю и знать не могу. Может их тоже захватили и спрятали в заводи вроде этой. А может папаня как увидел, что нас взяли, так на всех парусах и ушел дальше… Ему этот его ящик стал дороже дочери. Так что теперь у меня от папани осталось на память только вот эта безделушка.
        Иринья раскрыла ладонь.
        - Наверно, его у вас требовал дикарь вчерашним вечером. Я как краем уха услышала, так сразу о нем вспомнила.
        На ладони девки лежал темный, почти черный камень. Округлый и приплюснутый, как крупная галька, он казался сгустком мрака, в котором плясали огни от разгорающегося костра.
        - Я его тут спрятала, перед самым нападением. Будто чуяла что-то. Пришла сюда, на нос. Да засунула его под внутреннюю обшивку. А потом как все завертелось, как закрутилось.
        Макарин подошел ближе, протянул руку.
        - Дай посмотреть.
        Иринья безропотно отдала камень.
        Камень был тяжелый и очень холодный. В полутьме было плохо видно, но он казался хоть и черным, но почти прозрачным. Макарин пригляделся и ему почудилось, что в глубине круглого камня то и дело сверкают зеленые и красные искры.
        - Зачем он мог понадобиться ярганам?
        Иринья пожала плечами.
        - Не знаю. По мне, камень как камень. Папаня дал мне его еще в Мангазее, перед самым уходом. Сказал, что если расстанемся, этот камень меня к нему приведет. И посмеялся. Пошутил наверно. Как какой-то камень может привести меня к нему? Любил он такие шутки.
        Макарин глянул сквозь камень на костер и увидел расплывающиеся сполохи.
        - Варза-то может и пошутил, - угрюмо сказал сзади Шубин, - а вот ярганы в эту шутку всерьез поверили. А может и не только они.
        - Надо осмотреть все в округе, - сказал Макарин, возвращая камень девке. - Наверняка что-то осталось от тех, кто на корабль напал.
        - Нечего здесь осматривать, - сказала Иринья. - Вытащили они все. Даже доски обшивки хотели снять, да видать поняли, что не довезут.
        - Следы всегда могут найтись, - сказал воевода. - И не обязательно это будет что-то полезное.
        Они с Макариным выбрались на палубу, оставив Шубина с самоедом изучать внутренние отсеки, а двух казаков - сторожить Иринью.
        - Странное дело, - сказал Кокарев. - Повсюду в досках торчат наконечники стрел с пулями. Обычно дикари их с собой забирают, если могут, и потом не раз используют. Да и не только дикари. Наши тоже. В этих краях снаряжение дорого стоит, незачем разбрасываться. Значит, уходили они отсюда в спешке. Почему? Их что-то спугнуло? Они успели вынести весь груз, вычистили все внутри, разобрали на доски надстройку, срубили мачту, чтобы ее издалека видно не было. Сняли такелаж и парусину. Стали разбирать корпус и собирать наконечники. И тут сбежали. Видимо, успев все вынести за пределы чащи на нормальную дорогу.
        Он поковырял ножом один из наконечников, застрявший в обрубке мачты.
        - А еще я смотрю, это был действительно сброд. Стрелы разные. И самоедские, и вогульские, и югракские. И пуль много. Огнестрел явно был с обеих сторон, - воевода посмотрел на Макарина. - Кажется я догадываюсь, кто были эти разбойники.
        В проеме, ведущем к лестнице, появился Шубин.
        - Нашли кое-что, - сообщил он. - Гляньте-ка.
        Иринья все также сидела у еле трепыхающегося костерка. Двое казаков сумрачно стояли у нее по бокам. За ней, в кромешной темноте, угадывались сваленные в кучу остатки каких-то досок.
        - Мы тут решили еще одну перегородку сломать, - сообщил Шубин. - Мало кто про нее знает, но она на каждом поморском коче случается, мы за ней обычно съестное храним. И вот.
        Он указал вперед. Воевода посветил факелом.
        За кучей заплесневелого деревянного хлама стоял улыбающийся Хадри, а у его ног лежала скорчившаяся мумия. Кокарев подошел ближе, наклонился, рассматривая.
        Судя по остаткам широкой кустистой бороды, это был не дикарь, но скукожевшееся почерневшее лицо не позволяло толком его рассмотреть. Зато хорошо были видны выцветшие цветные полосы, нанесенные на лоб и щеки. Голову мумии покрывал медный обруч с нацарапанными кругами, высохшие руки торчали из суконной хламиды, испещренной узорами и вышивкой. По бокам свисала бахрома с привязанными медными и костяными фигурками. На проржавевшем наборном поясе висели мелкие кости и птичьи черепа.
        Кокарев сплюнул.
        - Так и знал. Отступники, черти поганые.
        - Кто это? - спросил Макарин.
        - Сбежавшие с Руси холопы да каторжники, которые забыли свою веру. Мне рассказывали, что они обосновались где-то недалеко от обского устья, собрали вокруг себя местное отребье из самоедов, вогулов и даже татар и занимаются морским разбоем. Часть пропавших караванов уже пару лет на них списывают. Обдорские казаки хотели было ими заняться, но у них силенок не хватает. По слухам, этих тварей довольно много.
        - Далеко до них? - спросил Макарин.
        - Не близко, - ответил воевода. - Но опять же, никто толком не знает. Мне обдорский старшина сказывал, что чаще всего их видели вблизи Надыма. А это ближе к Обдорску, чем к нам. Так что, сам понимаешь. Хотя, примерно треть пути к тем местам мы, считай, уже преодолели.
        - Вы обратили внимание, как его убили? - тихо спросил Шубин.
        Кокарев замолчал, разглядывая мумию еще внимательнее. Потом носком сапога перевернул ее. Сухие кости загремели по доскам.
        - Да, поморец. Ты прав, - наконец сказал воевода. - Очень странно, но повреждений я не вижу. Может сам помер?
        - Нет. Смотри вот здесь, - Шубин показал на очень маленькое отверстие в районе лопатки. - Рана еле заметная. И сквозная. Его закололи немецкой шпагой.
        - Шпагой? Час от часу не легче. Может не шпагой? А хотя бы ножом? Шпага-то здесь откуда?
        - Где ты, воевода, видел ножи с тонким лезвием, способные проткнуть человека насквозь? А откуда шпага… У Хоэра была шпага. Он ее от всех прятал, но одна из его постельных девок однажды увидала, как он ее правит, и мне про то выболтала. Так что его это работа.
        - Судя по одежке это был то ли ватажный колдун, то ли вождь, - сказал Макарин. - Значит Хоэр убил вождя, и занял его место? Такое практикуется среди здешних разбойников?
        - Скорее втихомолку прибил и спрятал в чулане, чтобы никто не увидел, - возразил Шубин. - Если б это был поединок, погибшего вождя похоронили бы с почестями.
        - Или кто-то забрал шпагу и заколол этого колдуна, а Хоэр уже год лежит на дне и кормит рыб, - сказал Кокарев. - Гадать мы можем до посинения. Надо или искать дальше, или сворачиваться.
        - Сворачивать поиски я не имею права, воевода, - сказал Макарин. - Я должен найти караван или хотя бы точно узнать, что с ним случилось. Если его пропажа дело рук этих твоих отступников, значит мы должны ими заняться.
        - Легко сказать, - хмыкнул Кокарев. - Никто не знает, сколько их, и где они. Болтовня обдорских про Надым может оказаться бесполезной. Надым большой, там тысячи рек, протоков, сотни островов, заросших лесом. Но самое главное - у этих тварей есть огнестрел. А значит у нас нет никакого оружейного преимущества. Перестрелять десятками, как вы перестреляли ярганов, точно не получится. И если ты предлагаешь полноценный военный поход, то у нас просто не хватит для него сил. Проще отослать весточку в Обдорск и Березов, пусть тамошние воеводы готовят экспедицию, им это сделать проще. А у нас своих дел по горло.
        Молчавший до того момента Хадри вдруг замотал головой:
        - Нет Надым, нет Надым!
        И залопотал что-то на своем наречии, размахивая руками.
        - О чем он? - спросил Макарин.
        Плехан послушал самоеда, затем пояснил:
        - Он говорит, что Надым нам не нужен. Надым что-то вроде их главного пристанища. Они там только зимуют. А летом разбредаются по округе мелкими ватагами. И у каждой такой ватаги есть свое тайное стойбище, куда они свозят награбленное. Одно из таких стойбищ - рядом с Чернолесьем. А это намного ближе, чем Надым. День пути отсюда, не больше.
        Макарин повернулся к воеводе.
        - Мелкая ватага. Значит возможно сами справимся. У тебя двадцать казаков, Кокарев. Навряд ли разбойного люда больше. Они здесь просто не прокормятся.
        Воевода хмуро молчал.
        - Про Чернолесье худая слава идет, дьяк, - сказал он наконец. - Туда даже наши жадные промышленники не любят соваться. Слишком много людей в свое время там пропало.
        - Как знаешь. Приказать я тебе все равно не могу.
        Воевода снова замолчал, подозрительно глядя на самоеда. Хадри в ответ рассматривал воеводу и улыбался.
        - Ладно, - сказал Кокарев. - Отступать с полдороги еще хуже, - он обернулся к толпящимся на палубе казакам. - Эй! Ляпун! Сусар! Езжайте к шубинской заимке, собирайте людей и ведите их к болотам у излучины Пура. Они как раз по пути к Чернолесью. Там встретимся. И пусть еды побольше захватят. Не хватало еще с голоду помереть. И наберите что-нибудь из тамошнего арсенала, да посерьезнее. Шубин, ты ж не против будешь?
        Глава 14
        Иринью связали веревками по рукам и ногам и определили в нарты к Макарину. «Сторожить будешь, - бросил ему напоследок Кокарев. - Смотри, чтобы не сбежала».
        Макарину пришлось сильно потесниться. Теперь он сидел прямо, прислонившись к высокой берестяной спинке. Девка лежала изогнувшись на шкурах и нагло снизу-вверх рассматривала дьяка.
        - Дьяк, а правду говорят, что ты на родине Хорушки бывал?
        - Правду.
        - И как там?
        Макарин пожал плечами.
        - Не так как у нас. Сыро, слякотно. Грязи много. Дома в городах каменные, холодные, и дороги чаще камнем мостят.
        - А люди как живут?
        - По-разному. Богатые хорошо. Бедные плохо.
        Иринья усмехнулась.
        - Да ты просто кладезь знаний. Еще что расскажешь?
        - Смотря что спросишь.
        - А язык их знаешь?
        - Плохо. Может десяток-другой слов, не больше. Я там не долго жил, меньше года.
        - А меня научишь? - Иринья изогнулась еще больше, потягиваясь. Тонкая ткань сарафана обтянула тяжелые груди. - Эх! Как встречу Хорушку, да как удивлю его своими познаниями… Как по-тамошнему будет «Я»?
        - Ик.
        - А «тебя»?
        - Ю.
        Иринья рассмеялась.
        - Как все просто. Ик ю. Ик ю! Словно осел икает. - Она подняла голову, придвинувшись ближе к Макарину. Ее широко раскрытые голубые глаза завораживали. - А как будет «люблю», дьяк?
        Макарин смотрел на нее холодно, стараясь не отводить взгляд и не краснеть.
        - Такого слова я там точно не слышал. Не до того было.
        - А я его знаю, мне Хорушка сказывал. Представляешь, по-тамошнему «люблю» - хуид ван. Смешно, правда?
        Она приблизила лицо, немного раскрыв пухлые губы, и прошептала:
        - Хуид ван… Ик хуид ван ю… Знаешь, дьяк, меня так сладко Хорушка хуидванил… Я по нему скучаю.
        Макарин не выдержал и отвел глаза. Девка опустилась обратно на шкуры.
        - Смешные вы все, москвитяне. Зажатые. Все-то у вас служба на первом месте. Не для себя живете.
        - Отец тебя, видно, мало порол. Наверно, ему было все равно, во что ты вырастешь.
        - Ты лучше моего отца не трогай, дьяк. Он может и сошел с ума напоследок. Но всегда был хорошим человеком.
        - Хороший человек задумывается о том, как после него будут жить его дети.
        - А что не так? Я что-то не то делаю? А, знаю. Сбегаю от государевых дьяков. Стреляю по дикарям. Раздвигаю ноги перед первым встречным иноземцем. Да, это мало согласуется с популярным в вашей среде «Домостроем». А что делать? Сидеть дома и ждать, когда тебя, как корову, продадут какому-нибудь дряхлому хмырю? А потом годами терпеть его слюни, его сопли, его потные руки, рожать ему ублюдков и при первой возможности сбегать во двор, где тебя сладко отхуидванит какой-нибудь конюх… Или кузнец. Это по-вашему нормально, достойно. У вас же все бабы так живут. По крайней мере те, кому повезло. Остальные им завидуют. Нет, мой батюшка всегда говорил - делай что хочешь, и будь что будет. И мне его домострой гораздо больше нравится.
        Она замолчала, глядя на пробегающее мимо редколесье. Карликовые лиственницы одиноко торчали из волн травяного моря, будто иссохшие руки подземных демонов, кое-где прикрытые темно-зеленой шерстью. Плоская до того равнина уже начинала понемногу дыбиться пологими холмами, в низинах между которыми чернела стоячая вода.
        Их нарты были последними в длинной череде разномастных связанных друг с другом саней. Единственный запряженный в них облезлый олешек вяло трусил, опустив голову с обломанными кое-где рогами. Иногда олешек задевал носом задний борт впереди идущих нарт, и тогда сидящий в них Шубин оборачивался и делал вид, что не смотрит на Иринью.
        У вершины одного из самых высоких холмов они вдруг остановились. Макарин увидел, как ехавший первым воевода вылез из нарт и поглядел вниз в явном замешательстве. Стащил шапку, почесал голову. Потом обернулся и махнул рукой, подзывая.
        Макарин слез на землю, бросил ближайшему казаку: «Девку посторожи», и побрел наверх, утопая в белом лишайнике по щиколотку. Он протиснулся мимо столпившихся казаков, мимо Хадри, который почему-то стоял на коленях с закрытыми глазами и мерно раскачивался, напевая. Подошел к воеводе.
        - Я такого еще никогда не видел, - сказал ему Кокарев, посторонившись.
        Макарин взобрался на вершину и посмотрел вниз.
        Впереди, до скрытого в дымке горизонта, расстилалась плоская болотистая равнина, покрытая разноцветным ковром трав и лишайников. Тут и там, отражая небо, блестели синим маленькие зеркала воды, не было видно ни кривого деревца, ни сухого бугорка, и было ясно, что все это на многие версты вокруг - одна большая топь. И только совсем близко, у самого подножья холма зияла черная яма.
        Яма была огромной, размером в половину воеводского двора в Мангазее, не меньше ста саженей от края до края. И она была совершенно круглой. Ее стены отвесно уходили глубоко вниз и дна отсюда было не разобрать. Ровные края топорщились остатками растительности, не было рядом никаких отвалов, и потому казалось, что часть болота просто в одночасье рухнула под землю. Из ямы лениво поднимался вверх слоистый пар, и даже здесь, на вершине холма Макарин чуял серную вонь.
        Воевода перекрестился, и все стоявшие за ним казаки последовали его примеру.
        - Что это, дьяк? - прошептал он. - Это то, о чем я думаю?
        Макарин не ответил, продолжая разглядывать испещренные льдистыми полосами стенки ямы, по которым стекала в преисподнюю болотная вода. В отличие от своих бабок, он никогда не был особо набожным, а за последние десять лет окончательно уверился, что если и есть где-либо ад, то он не обязательно находится под землей.
        - Я уже видел такие провалы, - подошел сзади Шубин. - Они возникают иногда в тундре, потом заполняются водой и становятся озерами. Редкое зрелище. Я видел их всего пару раз за десять лет. Местные верят, что это - ходы в подземные владения старого народа. Их прогрызают демоны, чтобы старый народ смог выйти на поверхность.
        Один из казаков упал на колени рядом с Хадри и стал истово креститься, шепча молитву и отбивая земные поклоны.
        - А еще, - продолжил Шубин, - местные считают, что такие дыры появляются перед большой бедой.
        - Ты и впрямь веришь, что там, внизу, живет старый народ? - повернулся к нему Макарин.
        - Не знаю. Вода, набранная из-под идола, действительно помогла Иринье. Но может это и случайность. И старый народ тут не при чем. Я предпочитаю верить только в то, что вижу своими глазами.
        Хадри вдруг прекратил напевать, встал и подошел к ближайшему оленю. Он долго гладил его по морде, что-то шепча. Потом снял с него упряжь, отвел в сторону, достал с пояса длинный нож.
        - Эй! Самоед! Ты что делаешь?
        Воевода ринулся было к Хадри, но Шубин крепко взял его за локоть.
        - Не мешай. Он должен это сделать, иначе дальше не поедет.
        - Но у нас и так мало оленей!
        Хадри быстро перерезал оленю горло. Тот забился в конвульсиях, замотал головой, пытаясь оттолкнуть самоеда. Хадри крепко держал его за рога и прижимал к земле. Кровь волнами хлестала на траву, заливая все вокруг. Когда животное затихло, Хадри вытер нож, сунул его за пояс, связал оленю ноги куском веревки, и с трудом потащил тяжелую тушу вниз, к яме.
        - Он не дотащит, - сказал Макарин.
        - Помогать ему тоже не надо. - ответил Шубин. - Это его вера. Пусть делает, что должен.
        Все стояли на вершине холма и молча наблюдали, как самоед сперва долго, надрываясь, спускал оленя по склону, потом, когда до ямы оставалось несколько шагов, стал осторожно подталкивать тушу к краю. Наконец, олень с шорохом рухнул вниз, увлекая за собой комья мокрой земли, исчез, оставив после себя только длинный темный след на зелени холма. Хадри отпрыгнул от ямы, и Макарину показалось, что там, откуда упал олень, яма стала шире.
        Когда самоед поднялся обратно, то долго о чем-то говорил Шубину, хмурясь и с опаской поглядывая на расстилающееся внизу болото.
        - О чем он говорит, Шубин? - спросил воевода.
        Поморец обернулся.
        - Говорит, что подземные духи приняли жертву… Вроде бы.
        Кокарев хмыкнул.
        - То есть можно ехать дальше?
        - Да. Только единственная дорога через топи как раз перекрыта ямой. И ее не объедешь, затянет. Тут как раз с краю самое гиблое место. Придется в обход, вдоль края болота. Дальше будет еще тропа, а там и до излучины Пура недалеко. К ночи должны успеть.
        - Так чего ждем? - сказал воевода. - Давайте уже покинем побыстрее эту яму. Меня от одного ее вида трясет.
        Все спешно разбежались по нартам, Хадри огрел ведущего оленя шестом, и упряжки набирая скорость, ринулись с холма вниз, забирая вдоль болота направо.
        - Что там было? - спросила Иринья.
        - Ничего особенного, - ответил Макарин. - Дыра в земле. В обход поехали.
        Яма не выходила у него из головы. Он все смотрел и смотрел в ее сторону, даже когда они спустились с холма в низину, и про яму стал напоминать только висящий над болотом слоистый пар. Провал навряд ли был входом в преисподнюю, но что-то потустороннее все же чудилось в этом идеально круглом отверстии.
        Словно в ответ на эти мысли, снизу, из-под земли вдруг послышался глухой рокот. Из оставшейся позади ямы вырвались клубы сизого дыма. Землю тряхнуло, и вместе с землей, казалось, тряхнуло все вокруг, холмы, болото, воздух. Олени заверещали, вздыбились, рванули вперед, грозя разорвать упряжь. Сквозь нарастающий со всех сторон грохот послышался крик воеводы «Вперед! Быстрее!», а сзади, все ближе и ближе подбиралось белесое вонючее облако, сквозь которое обернувшийся назад Макарин видел, как медленно сползает вниз склон только что покинутого ими холма. Яма расширялась. Уже стали видны языки новых провалов. Земля сползала в дыру целыми пластами, один за другим. Макарин не услышал команды, но увидел, как казаки в панике спрыгивают с нарт и бегут вперед. Да, подумал он будто в ступоре, нарты тяжелые, нужно облегчить, тогда может успеем уйти. Он перевалился через борт, упал в мягкий ягель. Почва под руками ходила ходуном и была горячей. Краем глаза он увидел, что кусок покрытой лишайником земли исчез совсем рядом, в нескольких шагах от него. Он оступился, едва не упав в разверзшуюся перед ним пропасть.
Дым валил не переставая, мешая видеть, забивая вонючей взвесью нос и глотку. Задыхаясь, он налетел вытянутой рукой на что-то мягкое, и не сразу понял, что это бок стоящего оленя. Затем из тухлого облака на него налетел Шубин, сбил с ног, заорал:
        - Зачем ты ее бросил, дьяк! Живо за мной, веревку ищи!
        И пролетел мимо, назад, туда где расползались во все стороны языки провала.
        Макарин с трудом поднялся, и только сейчас до него дошло, что уже не слышно рокота снизу, не слышно шороха осыпающейся земли, а олени, хрипя, дергают вперед нарты, но не могут сдвинуться с места.
        - Твои нарты сорвались, дьяк! - крикнул Шубин. - Там Иринья, веревку давай!
        Натянутые как струна постромки тянулись от бортов шубинских нарт вниз, в темноту затянутого дымом провала. Оттуда торчала голова оленя с выпученными глазами. Олень бил края ямы копытами, пытаясь выкарабкаться.
        Шубин кинул конец веревки.
        - Держи. Я попробую до нее добраться.
        Он обмотался другим концом, опустился на колени и осторожно пополз к провалу.
        - Э! Вы что, все с ума посходили?! - набежал с боку воевода. - А ну быстро режьте упряжь!
        - Там девка, - сказал ему Макарин.
        Кокарев умолк в замешательстве, но быстро среагировал:
        - Ну и что? Вы хотите, чтобы всех оленей туда утащило? Они еле держатся! Плевать на девку!
        Он вытащил нож и шагнул к упряжке.
        - Стой, воевода! - вставая, зарычал Шубин, подскочил ближе и оттолкнул его. Подбежавшие казаки взревели и вытащили сабли.
        Кокарев побагровел.
        - А ну, казачки, а зарубите-ка мужика за неповиновение!
        Шубин отступил к провалу.
        Макарин шагнул вперед.
        - Воевода, девка мне нужна. Ее надо вытащить.
        Кокарев сплюнул.
        - Добренький ты слишком, дьяк. Такие долго не живут. А ты, поморец, у меня еще попляшешь.
        Макарин обвязался веревкой, как мог, затянул узел, сказал Шубину:
        - Отойди дальше, я сам попробую. Ты тяжелый, и впрямь всех на дно утащишь.
        Шубин кивнул.
        - Надо сделать противовес, - сказал Макарин. - Когда я полезу вниз, станет раза в полтора тяжелее, и олени действительно могут не выдержать. Воевода, думаю надо усадить всех обратно по нартам. Тогда может получиться.
        Кокарев недовольно махнул рукой и отвернулся. Казаки, гомоня, разошлись по упряжкам. Подбежал Хадри, что-то залопотал по-своему, Шубин отмахнулся.
        - Сядешь в нарты, - тихо сказал ему Макарин, - привяжись к ним покрепче. Один ты меня с ней не вытянешь. А помогать тебе, кроме самоеда, точно никто не будет. Как крикну, пусть бьет оленей своей палкой так, чтобы они и не думали стоять на месте. Тогда неважно будет, что там хочет воевода с его казаками.
        - Тебя-то они навряд ли бросят, - возразил Плехан.
        Макарин, не ответив, пожал плечами и опустился на землю. Подходить шагом к зияющей дыре не хотелось.
        Он полз к ней, стараясь ни о чем не думать. Натянутые постромки елозили по траве, взрывая дымящуюся почву. Олень верещал, тараща на него глаза. Копыт уже не было видно, из ямы торчала только морда с раздувающимися ноздрями.
        - Иринья, ты меня слышишь? - громко спросил Макарин, когда добрался до края.
        Ответа не было.
        Он заглянул вниз.
        Провал был глубоким и узким, и Макарин вдруг подумал, что яма будто специально дотянулась так далеко своим щупальцем, чтобы не выпустить сбежавших от нее людей. Дым уже поредел и висел теперь полупрозрачными слоями, сквозь которые можно было разглядеть черные почти отвесные стены с прожилками льда и выступающими гладкими, будто кем-то обглоданными камнями. На один из таких камней упирались полозьями висящие над пропастью нарты. Вокруг камня постоянно осыпалась земля, и было ясно, что долго он не продержится.
        Иринья лежала на широкой задней стенке, в куче сбившихся шкур, все также привязанная за руки к перекладине борта. Она была без сознания, и Макарин быстро понял, почему, когда поглубже вдохнул горьковатый воздух, и все поплыло у него перед глазами. Он зарылся носом в воротник и постарался дышать реже.
        Олень фыркал, бился головой о землю, и Макарину с трудом удалось перебраться через рога сперва на мокрую шею животного, потом на спину. Он с каким-то далеким ужасом вдруг почувствовал, как под его весом олень начинает сползать глубже в пропасть. Макарин старался не смотреть вниз, но не удержался и все же глянул, когда перебирался через постромки к нартам. И не увидел дна. Там, далеко внизу, за редеющим слоистым дымом, был только черный мрак, и не было ничего, за что мог зацепиться взгляд. Его передернуло, и он спешно, быстро перебирая руками, спустился дальше, к задней стенке. Веревка натянулась до упора. Макарин потряс девку за плечо.
        - Очнись.
        Не было ответа. Нарты рывком съехали еще на пядь вниз, и Макарин присел от неожиданности, чувствуя, как заходится в стуке сердце. Девка валялась безвольным мешком и явно была не в силах себе помочь. На мгновение, Макарина посетила мысль, что ведь и впрямь прав воевода Кокарев, и девка уже особенно не нужна. Она показала дальнейший путь, а сама может отправляться в ад, где таким как она самое место. Он уже было приготовился лезть обратно, пока не поздно, но тут увидел, что Иринья смотрит на него полуоткрытыми глазами.
        - Знала, что именно ты меня спасешь, - тихо сказала она. - Есть в тебе что-то от древнего витязя. Спасителя обездоленных.
        - Пока не спас, - буркнул он. - Шевелиться можешь?
        Иринья приподнялась и охнула, когда нарты вновь рванули вниз. Макарин шкурой почуял, что камень, на который опираются полозья, уже почти вывалился из стены.
        - Осторожно, - прохрипел он сквозь зубы. Присел, едва дыша, достал нож и перерезал ремни, стягивающие ее ноги. - Будешь висеть у меня на спине. Держись и руками, и ногами. Отпустишь - умрешь.
        Он медленно продел голову в кольцо ее связанных рук. Потом отвязал ее руки от перекладины и покрепче обмотал веревкой запястья.
        - А ты любишь связывать женщин, - прошептала она ему в ухо.
        - Молчи. Не отвлекай. Держись крепче.
        Она прижалась к его спине. И в этот момент камень не выдержал, рухнул вместе с комками мокрой земли, увлекая за собой нарты, которые пролетели вниз и зависли, раскачиваясь, без всякой опоры. Визгливо заверещал олень, забил ногами по стенкам, по нартам.
        - Тащи! - что есть мочи заорал Макарин, и натянутая веревка дернула их вверх.
        Он карабкался назад, к свету, сдирая ногти сперва о нарты, потом о шкуру оленя, пытаясь забыть о тяжелом грузе за спиной. Веревка тянула их рывками, то и дело срываясь обратно, и когда он наконец добрался до ошалело визжащей головы оленя, он понял, что надо делать, но не помнил, как в его руке оказался нож. Натянутые постромки лопнули, как только их коснулось лезвие, и олень, взвизгнув напоследок, вместе с нартами камнем повалился в пропасть. Макарин ошалело смотрел ему вслед, смотрел как он бьется головой, ногами, туловищем о черную отвесную стену в белых прожилках льда, как становится все меньше, как расступаются перед ним и перед разлетающимися в дребезги нартами слои вонючего дыма, и как наконец проявляется там, далеко внизу, то что, наверное, было дном преисподней. Потом провал опять заволокло серой взвесью, и видение дна исчезло. А Макарин продолжал неотрывно смотреть вниз, пытаясь осознать, что же он видел.
        Веревка с силой дернула вверх, и они наконец вывалились на поверхность. Макарин скинул со спины Иринью, отполз в сторону, повалился на спину и долго лежал, бездумно глядя в низкое серое небо, полное набежавших туч. Потом появилась резь в глазах, и он зажмурился, осознав, что смотрел в небо не мигая.
        Когда он вновь открыл глаза, над ним нависала сумрачная физиономия Хадри. Самоед хмурился и разглядывал его так, будто видел в первый раз.
        - Плохо, - сказал он. - Очень плохо. Ты забрать у подземные демоны их добычу. Теперь они придут за тобой.
        Макарин снова закрыл глаза, ничего не ответив. И снова увидел, как слои дыма вслед за падающим оленем расступились, и как вспыхнуло далеко внизу, за черной пустотой, зарево адского пламени, осветив разрушенные стены и башни какого-то города.
        Глава 15
        - Да привиделось тебе, дьяк, - сказал Шубин. - Успокойся. Бывает такое. Тот вонючий газ каким-то образом в голову отдает, так что видения и похуже твоего случаются. Ко мне однажды на болотах мать-покойница пришла. Еле спасся. Даже и не известно, что хуже - то ли болотный газ, то ли отвары и порошки из мухоморов. И от того, и от другого такое иногда перед глазами встает, что хоть всех святых выноси.
        - Может и привиделось, - задумчиво согласился Макарин. - Ведь и в самом деле, что я мог увидеть далеко внизу за пару мгновений, пока ты меня оттуда не вытащил? Просто они выглядели так реально, так врезались в память… До сих пор перед глазами стоят. Будто я парю высоко в небесах и гляжу сверху на пылающий каменный город. Я даже зубцы на башнях рассмотрел, треугольные, не такие как у нас. И дорогу, узкую, петляющую между скалами.
        - А людей ты там видел?
        - Нет. Там никого не было. Вообще, было такое впечатление, что город уже очень давно покинут и разрушен. Но до сих пор горит, уже целую вечность. Я не сильно религиозен, но это походило на ад, как его описывают церковники. Только без грешников.
        - Если без грешников, тогда точно не ад, - рассмеялся Шубин.
        Они сидели у самого берега, греясь у костра. Излучина Пура блестела в лунном свете, изгибаясь как огромная ленивая змея. Почти все уже спали, и те казаки, что были с ними, и те, что пришли этим вечером с шубинской заимки, привезя с собой целый воз различного оружия. Только дозорные разместились на ближайшем холме и наблюдали за окрестностями. Да еще парочка была услана воеводой вместе с Хадри на разведку. Для Кокарева соорудили что-то вроде шалаша из снятых с нарт шкур, и он сейчас храпел в нем так, что тряслись ближайшие березы. Иринья сопела в своих нартах, свернувшись в клубочек. Ни рук, ни ног ей решили не развязывать.
        - Пещеру ты видел, - продолжил Шубин. - Они здесь редко, но встречаются. Болотный газ собрался и рванул, пробил дыру прямо в галереи. А газ этот горюч. Иногда огромными факелами пылает, когда наружу прорывается. Вот и тут то же самое. Да и с городом все ясно… В пещерах и не такое увидишь. Помню, в одной наткнулся как-то на целый лес статуй. Издалека казалось, что передо мной люди, животные стоят, да много, тысячи! Подошел ближе, факелом посветил - простые оплывшие камни, узкие да высокие. Их в любых пещерах встретить можно.
        - Хорошо если так. А вот если это не так, и если все эти самоедские басни про подземный народ и их демонов хотя бы наполовину правда, тогда получается в истории варзовского каравана виноваты не только дикари, разбойники и воеводы, но и какие-то потусторонние силы. А значит я сюда вообще зря приехал.
        - Почему?
        - Потому что война с демонами это не дело Разбойного Приказа. Сюда нужно было священников с крестами и кадилами посылать. Или монахов.
        Шубин помолчал, подкладывая чурбачки в затухающий костер. Потом сказал:
        - Вряд ли старый народ себя как-то всерьез проявит. Трусливый он. Опасливый. Судя по легендам, как сюда предки нынешних местных пришли, так старый народ тут же сбежал в пещеры и холмы, почти без боя. А ведь оружие у них было. Кузнецы были. Крепости были. Будь у них сверхъестественная сила, да неужто бы они отдали свои земли и добровольно забрались в норы? Порчу навести, богатство показать, вылечить кого - это они могут. Вон, Иринья тому свидетель. А подземные демоны да армии выходящие из ям в земле, не, это сказки.
        - Подожди, получается, ты в них все-таки веришь?
        - Да не то чтобы верю, сам-то их не видел, - Шубин обернулся, глянул на Макарина и прошептал: - Вот следы видел. То дымок над голым холмом, где ни стойбища, ни поселения, да и местные заходить боятся. То лодку маленькую из костей и кожи морских чудовищ. То валяющиеся на берегах рек статуэтки из металла, странные, меня от них в оторопь бросало. А однажды ночью иду в горах, вижу пещеру, а оттуда свет, словно кто-то костер развел. Только свет от этого костра - синий. Видел бы ты, как я оттуда летел со свистом, чуть сердце не разорвалось, - Шубин засмеялся. - Ну и развалины, конечно, куда без них. По всему северу от самой Помории, и даже ниже, чуть ли не до Устюга на юге и до Края Земли на севере. Фундаменты от круглых каменных башен. Разломанные стены. Много чего…
        - Ты меня уже в конец запутал. То есть развалины все-таки существуют. И возможно я видел именно их?
        - Ты - навряд ли. Чтобы целый город, глубоко в пещере, да еще и горящий. Забудь, показалось. Я только раз видел что-то похожее, да и то очень далеко отсюда. И не под землей, а под водой. И после того, как принял на грудь ковшик мухоморного отвара. У меня тогда простуда разыгралась, а мухоморы от этого иногда помогают. Но после них лучше лежать и глаза не открывать. Вот и сейчас тебе говорю, что болотный газ, что мухоморы.
        - Так, что ты видел-то?
        Шубин помолчал, поворошил костер.
        - Это лет пятнадцать назад было, я еще с дядьями на Матку ходил, большой остров на далеком севере. Один сплошной лед и камень. Зато морского зверья много. И вот в один из походов, мы уже оба коча тушами доверху забили, возвращаемся. А путь лежит через широкий пролив, который с незапамятных времен называют Железными воротами. С одной стороны пролива - Матка, а с другой еще один остров. Его местные самоеды Землей Смерти называют. Мол, там когда-то была битва людей с демонами, демоны победили и с тех пор все ближайшие племена специально наезжают на этот остров, чтобы демонов задабривать. Идолов там - больше чем мха с лишайниками. Так вот. Выходим мы в пролив, и видим, что пути дальше нет. Все льдом забито. А уже осень близко, остается то ли вокруг Земли Смерти идти. То ли зимовать. И то, и другое обычно заканчивалось печально. На Матке замерзали. На Земле Смерти пропадали. И тут один наш старик, помню, его Ефлатий звали, и говорит: я, мол, знаю еще один пролив. Узкий, но он южнее, возможно там проскочим. Делать нечего, пошли вдоль ледового поля дальше. Тут у меня как раз болезни начались, льды же
рядом. Мухоморов принял. И что-то меня на палубу понесло. Наши все внутри сидят, у печки греются, а я вылезаю. Молодой был, глупый. Захотелось на закат посмотреть, тот же Ефлатий говорил, уж больно он в этих местах красивый. Ну да, красивый. Впервые тогда разноцветные льды увидел. Розовые, голубые, темно-синие, что твои цветы. Небо чистейшее, солнце над горизонтом висит, как яичный желток. И море спокойное, гладь, как у зеркала. Солнечные лучи всю толщу просвечивают, аж дно видать. Тут как раз пролив начинается, с обеих сторон скалы близко. А море все равно тихое до прозрачное, такое бывает, когда льды рядом и ветра нет. В общем, сижу на носу, дно наблюдаю. Рыбы там, живность всякая. На подводных скалах блики играют. Вот тут я их и увидел.
        - Кого?
        - Да ворота железные. На дне. Прямо между скалами, за которыми пролив начинался. Огромные железные ворота. Глубина там была наверно саженей двадцать, так они верхом едва наш коч не задели. По бокам круглые столбы толщиной с хорошую избу. Наверху перекладина толстенная. И везде какие-то значки выдолблены, закорючки, узоры. Даже вроде целые картинки. И по столбам, и по перекладине. И на всем этом сквозь зелень воды солнечные блики играют. Как на железе. А дальше, за воротами, по всему дну какие-то развалины каменные рассыпаны, арки виднеются, стены. Но я уж не смотрел. В глазах муть началась, и я решил, что меня наконец мухоморы догнали. На следующее утро спрашиваю, кто что видел. Никто не видел. Кто на рулях да на парусах сидел, тем не до того было. А остальные у печки песни горланили. Ну я им и говорю, мол, ребята, не тот вы пролив Железными Воротами называете. Только посмеялись. Даже старик Ефлатий посоветовал с мухоморами не перебарщивать. А он ведь не первый раз по этому проливу хаживал. Так и не знаю до сих пор, что я тогда видел и видел ли что-нибудь вообще.
        - А вернуться туда не пробовал?
        - Нет. А зачем? За просмотр рублей не платят. Погода тихая в тех местах редкость. Навряд ли бы еще раз повезло. Обычно там бури такие, что в этот пролив никто и не суется. Да и потом. Ну, предположим, есть там на дне рядом с самоедской Землей Смерти какие-то развалины. И что это меняет? Да ничего. Кто в этих развалинах жил, уже давно помер и от него даже костей не осталось.
        Макарин лежал на спине, глядя в звездное небо и слушая треск костра и тихое журчание реки. Где-то очень далеко выли волки.
        - Может, конечно, и ничего не меняет, - сказал он. - Но если все это связано друг с другом, и развалины, и старый народ, то получается, что весь наш север, от Помории до Мангазеи когда-то принадлежал существам, которые умели строить каменные крепости среди льдов. Могли лучше нас плавить железо. Да еще и были колдунами. И если этот народ до сих пор где-то существует, пусть даже остатки, и пусть они прячутся по пещерам, - все равно это опасность, с которой надо что-то делать.
        Шубин хмыкнул.
        - Успокойся, дьяк. Ты слишком широко шагаешь, да еще и с выпученными от страха глазами. У нас на Помории развалины этого народа еще во времена Великого Новгорода находили. И ничего. Полтысячи лет живем и ничего не меняется. Мы даже не помним, как их звали, не помним сталкивались ли мы с ними. У нас даже сказок про них нет, в отличие от тех же самоедов или лопарей. И развалин все меньше и меньше, по камешку их растаскиваем. Пройдет еще сотня лет и даже их не останется. Все быльем порастет. И тут также будет. Даже если они есть, то они так и будут сидеть по своим пещерам и пугать лишь одиноких путников. Главное - их не ворошить. Тогда быстрее вымрут.
        - А Варза, получается, их как раз поворошил.
        - Получается, так, - ответил Шубин, заворачиваясь в шкуру. - Давай спать, дьяк. Сказки на ночь - это конечно хорошо, но уж больно утомительно и для сна не полезно.
        - Погоди, Шубин, еще вопрос. А как их наружность описывают те, кто сам видел? На всякий случай. Вдруг столкнусь внезапно. И не узнаю.
        - Узнаешь, - зевнул Шубин. - Они не похожи ни на самоедов, ни на юграков с остяками, ни на кого из местных. Они вроде нас, белокожие. Только маленькие. И глаза у них белые.
        - Совсем?
        - Совсем. Их потому на юге, в Перми, да на Моломе вроде бы чудью белоглазой называли. Но там они давно сгинули. В общем, как увидишь мелкое чудище со светящимися белыми глазами - стреляй. Хотя, - пробормотал он еле слышно, уже засыпая, - кто-то мне говорил, что у них девки красивые…
        Сверху, на склоне холма вдруг послышались голоса, затрещали ветки. Несколько теней вылезли из березняка, приблизились быстрым шагом. Двое свернули к шалашу воеводы, один подбежал к костру. Макарин узнал самоеда.
        - Ходить надо! - прошипел Хадри и ткнул рукой Шубина.
        Из шалаша выбрался воевода, на ходу натягивая кафтан. Двое разведчиков разбежались по нартам будить казаков.
        - Что случилось? - спросил Макарин подошедшего к ним Кокарева.
        - Нашли отступников. Совсем рядом оказывается их городище. Основная ватага, говорят, на разбой к ночи выдвинулась, внутри осталось не больше десяти человек. Надо их брать пока не поздно. Выдвигаемся. До утра должны успеть.
        Глава 16
        Издалека городище больше походило на холм с плоской вершиной. Из-под осыпанных склонов кое-где торчали венцы срубов, и Макарин понял, что разбойную базу строили в два этапа - сперва срубили по кругу избы, стена к стене, потом засыпали их землей, скрыв наружные стены, да так, что можно было пройти рядом и не заметить признаков человечьего жилья. Если бы не струящийся сверху дымок и не узкий проход в одном из склонов, ничто не указывало бы на то, что здесь кто-то живет. Проход был выложен бревнами и закрывался внушительными воротами из толстых досок. Рядом с воротами сидел на чурбаке стражник в рваном сером кафтане и сам с собой играл в кости.
        - Нападения они скорее всего не ждут, - прошептал Кокарев. - Но крепостица у них идеальная. Один вход, толстенные земляные стены, на которые никак не заберешься. Если ворота не вскроем - внутрь не попадем. А незаметно подобраться не получится. Место открытое и все насквозь простреливается.
        Городище стояло на широкой плоской поляне, недалеко от берега реки. Рядом с удобной заводью виднелись какие-то деревянные конструкции, скрытые валежником. Присмотревшись, Макарин узнал в них недостроенные лодьи. За городищем стеной вставал лес, и одного взгляда было достаточно, чтобы понять, почему этот лес назывался Чернолесьем. Его темные обомшелые стволы теснились, налезали друг на друга и даже в свете утреннего солнца казались мрачными и холодными.
        - Можно подобраться со стороны леса, - предложил Макарин. - Оттуда расстояние меньше.
        - Не хотел бы я в Чернолесье даже на пару шагов лезть, - проворчал воевода. - У меня другая идея. Если не можем подобраться тихо, значит будем подбираться громко. Зря что ли мои казачки с самого шубинского зимовья пищальную батарею тащат.
        Он ткнул большим пальцем за спину, где на грузовых нартах покоилась среди прочего вооружения многоствольная затинная пищаль.
        - Она конечно больше для людишек предназначена, - продолжил воевода. - Но будем надеяться, что доски у них в воротах не самые крепкие.
        - Слишком много авось, - покачал головой Макарин. - Тут ведь еще попасть в эти ворота нужно. Шуму без толку наделаем, все шансы потеряем.
        - Если б ты знал, как наш Ляпун ядра кладет, - усмехнулся Кокарев, - не сомневался бы.
        Он махнул казакам, указав на ближайший к воротам березняк. Четверо из них тут же подскочили к нартам, сняли громоздкое орудие. Десять толстых шестигранных стволов, закованных обручами в три ряда и укрепленные на деревянном лафете. Судя по грубой работе, батарея была чуть ли не самодельной, и оставалось только надеяться, что она сработает как надо.
        Еще пара взмахов рукой, и часть казаков выдвинулась на нартах к краю редколесья. Ляпун, худой горбоносый детина, уже колдовал над батареей в березняке, закладывая ядра и подсыпая порох. Вскоре он обернулся и показал воеводе раскрытую ладонь.
        - Готово, - сказал Кокарев. - Ну, с богом.
        - Стойте! - вскрикнул Макарин и даже вскочил от удивления, указывая на реку.
        К берегу рядом с городищем подгребала, убирая парус, узкая длинная лодья. Ее темные борта были разукрашены какими-то полустертыми узорами, а на далеко выступающем носу виднелась грубо вырубленная из дерева фигура птицы с распростертыми крыльями. Вскоре лодка ткнулась в песок, весла убрали, на берег спрыгнули четверо, и пока один привязывал лодку к ближайшему пню, остальные трое быстрым шагом направились к воротам.
        - Канасгеты, - сказал Кокарев. - И судя по одежке не из последних.
        Только сейчас Макарин обратил внимание на ярко разукрашенные холщовые одеяния. На том, кто шел первым, тускло блестел наборный доспех.
        - Это еще кто такие?
        - Канасгеты? Да кто их разберет. То ли остяки, то ли вогулы, то ли ни те, ни другие. Живут в городках посередь лесов. Одно время с нами воевали, когда данниками хана Кучума были. Потом ушли к Енисею. Первый раз их здесь встречаю. Далеко забрались.
        Разбойник у ворот, завидев гостей, вскочил, потянулся было за прислоненным к стене самострелом, но передумал. Когда они подошли ближе, приветствовал их, как старых знакомых и крикнул кому-то за воротами, чтобы отворяли.
        Створки начали тяжело расходиться.
        - А вот и наш шанс, - встрепенулся воевода. - Нехорошо конечно еще с одним племенем войну начинать, но ничего не поделать. Кто с разбойниками якшается, почитай, сам разбойник. Ляпун! Пали!
        Залп десяти стволов слился в один разрывающий уши грохот, чугунные ядра разметали стоящих у ворот людей, разнесли вдребезги доски, превратив вход в крепость в зияющую дыру. Казаки с воплями ринулись к городищу, лупя шестами ведущих оленей.
        - У лодки, у лодки! - крикнул Кокарев. - Снимай, пока не ушел!
        Единственный оставшийся на пристани канасгет рубанул по канату, оттолкнулся от берега и сиганул в лодку, как раз вовремя, чтобы спрятаться. Пули выбили щепки из бортов, подняли брызги воды рядом.
        - Эх, ушел, - сказал воевода. - Чую, подмогу приведет. Давайте-ка побыстрее закончим с этими ворами.
        Оставшиеся казаки, забрав Ляпуна с его батареей, направились к воротам, где уже заканчивалась короткая стычка с выжившими после залпа.
        - Дьяк! Поморец! Не отставайте, - обернулся воевода и погнал оленей следом за казаками.
        - Ребятишки, - послышался сзади вкрадчивый голос Ириньи. - Может хоть ноги-то мне развяжете? Битва все ж таки.
        Шубин кинулся было к ней, но тут же с сомнением глянул на Макарина. Тот махнул рукой, соглашаясь. Мол, ладно, развязывай.
        Когда они приблизились к воротам, изнутри раздался дружный радостный вопль, сообщающий всем вокруг, что бой закончен и городище захвачено.
        - Молодцы, казачки! - воскликнул Кокарев. - Быстро сработали.
        Они проехали под нависающими над головой бревнами воротного проема и оказались на широком внутреннем дворе. Посередине торчал высокий столб с грубо намалеванными рожами языческих демонов. Вокруг столба были вкопаны десяток шестов с уже давно пожелтевшими человеческими черепами. Кокарев машинально перекрестился. Двери выходящих во двор изб были выбиты и оттуда доносился топот сапог и грохот падающей утвари. Казаки искали трофеи.
        К воеводе подбежал десятник Конопатый.
        - Шестеро всего было, - тихо доложил он. - Одного у ворот вместе с теми тремя гостями уложили. Четверых пришлось прибить. Один остался. Вон он.
        Десятник указал на дальний конец двора, где рядом с кузней был установлен длинный дубовый стол с лавками. На столе лежали недоеденные куски оленины и стояла огромная деревянная бадья. Явственно воняло скисшей брагой.
        За столом, пошатываясь, сидел здоровенный малый с обветренным лицом. Длинные волосы и борода грязными патлами свисали на холщовую рубаху. Поперек левой щеки тянулся багровый сабельный шрам. Одного уха у него не было, а ноздри были вырваны до кости.
        - А, казачки залетные… - молвил он заплетающимся языком. - Псы государевы… Пойло привезли? Последнее допиваем, - он ткнул заскорузлым пальцем в бадью на столе. - Тать без пойла, что конь без стойла. Грузите в подвалы, да сюда подлейте.
        - Кто такой? - ледяным тоном осведомился воевода.
        Детина попытался сосредоточить покрасневшие глазки, но у него это не получилось.
        - Всю заваруху проспал, - тихо сообщил сзади Конопатый. - Только сейчас проснулся.
        Воевода шагнул к пропойце и приподнял его бороду острием сабли.
        - Я - воевода Мангазейского города Григорий Кокарев. А твоя воровская дыра - захвачена. Хочешь жить - отвечай на вопросы.
        Разбой нахмурился, пытаясь осознать услышанное. Потом неуклюже повернулся, видимо, в поисках оружия. Развел руками.
        - Служивые… Нашли-таки. Разыскали старого бродягу. Сколько лет от вас бегал. Хотел в этой глухомани тихо сдохнуть. Не судьба.
        Он не глядя пошарил рукой по столу, наткнулся на бадью с брагой, потащил ее к себе. Кокарев одним ударом вышиб бадью со стола. Та опрокинулась, ударилась о бревна. Вонь стала сильнее.
        - На том свете выпьешь.
        Разбой растянул губы в ухмылке.
        - И то правда, воевода. Зажился атаман Антип Кудряшка. И кудряшек-то никаких не осталось. Хорошо пожил. По Волге хаживал. На Камне горные заводы громил. И даже здесь жирных купчин за подбрюшье ухватить получилось. В золоте купался. Вас, свиней дворовых, резал. Челядь царскую. Девок ваших портил, а потом татарве продавал. Пора на покой. Не трать время. Руби буйную голову.
        Атаман картинно уронил голову на грудь, тряся сальными волосьями.
        Воевода сплюнул.
        - Связать эту шваль. Протрезвеет, еще поговорим.
        Глянул на казаков.
        - Нашли чего интересное?
        Казаки забубнили.
        - Много чего нашли, воевода.
        - Все избы добром ворованным забиты.
        - А ежели по делу, так внимательнее смотреть надо.
        - Они это были, - громко сказала Иринья, выходя из ближайшей избы. В руках у нее была маленькая шкатулка, инкрустированная зелеными каменьями. - Моя вещица, бусы в ней хранила. Подвески. Ничего не осталось.
        При виде девки атаман вдруг позеленел, заорал как блаженный, распихал казаков, пытавшихся его связать, рухнул задом на землю и отполз, забился в угол, не сводя с нее протрезвевших глаз.
        - Нет! Нет! Уберите ее от меня! Уберите!
        Иринья смотрела на него спокойно, не отрываясь.
        - Ты его знаешь? - спросил ее воевода.
        - Первый раз вижу, - ответила она. - Зато он меня, видно, хорошо знает.
        - Она же мертва, - бормотал разбой. - Она давно мертва. Ее прикончили. Я сам это видел.
        Макарин шагнул к нему:
        - Что ты видел?
        - Белбог, тебя призываю, - продолжал причитать атаман, раскачиваясь. - Нум всевластный! Святые угодники!
        - Что ты видел, вор?! - заорал воевода.
        Разбой осекся, его глазки бегали в панике от одного к другому, стараясь не смотреть на Иринью.
        - Н-ничего. Показалось наверно тогда. Ничего не видел. Браги дайте.
        - Никакой браги, смерд, пока говорить не начнешь.
        Разбой забился глубже в угол, втянул голову в плечи. Его била крупная дрожь.
        - Ясно, - воевода огляделся. - Казачки! Надо б ворота починить. А то неровен час нагрянет кто. - Несколько казаков бросились исполнять повеление. - Кстати, почему девку развязали?
        - Я разрешил, - сказал Макарин.
        - Добренький, - скривился Кокарев. - Смотри, как бы она тебе нож в спину не всадила. А то ведь может. Ей же все нипочем, она и так уже дохлая, если этому вору верить.
        - Пойду я по избам, - вежливо сказала Иринья. - Может еще чего найду.
        - Я за ней прослежу, - сказал Шубин и двинулся следом.
        Кокарев хмыкнул, поглядев им вслед.
        - Покойнички вы все, служивые, - проскрипел разбой. Глазки у него теперь горели не страхом, а злорадной ненавистью. - Это чудище в бабьем обличье вас всех скоро обглодает и не подавится. Мы из-за нее десятерых в том бою потеряли. Она при жизни не человеком была, а уж сейчас, когда из могилы выползла…
        - Обмельчал тать полуночный, - насмешливо сказал воевода. - Бабы испугался, аж в штаны наложил.
        - Смейся, холоп царский, смейся. Посмотрел бы я на тебя той ночью.
        - Ну так расскажи, авось мы тоже забоимся.
        - Да что рассказывать, все равно не поверишь, пока сам не увидишь. А как она по палубе шла и ничто ее не задевало, ни пули, ни стрелы, ни сабли, этого я никогда не забуду. Резала всех как свиней, а сама - призрак с горящими глазами.
        - Я гляжу, ты всегда пьешь много, - сказал Кокарев. - Ты мне лучше скажи, куда вы остальные корабли из того каравана запрятали. Мы только один нашли.
        Тать полупал глазами, соображая.
        - А не было никаких остальных. По плану мы их должны были догнать, но тут вылезла она и стало не до погони. Только один коч захватили. Да и тот полупустой, десяток мешков с дрянной рухлядью, не больше. Несчастное то предприятие для нас оказалось.
        - А людей с того коча куда дели?
        Разбой осклабился.
        - Нешто кормить всех надо было? Кого рыбам сразу отправили, кого сюда привели.
        - И где они? - осведомился Кокарев.
        - Да вот же, все тут, - разбой указал на человеческие черепа на шестах вокруг центрального столба. - Штук семь точно из этих. Зима приближалась, надо было бога Карачуна задабривать. С этим у нас строго, - он ухмыльнулся.
        Воевода сжал кулаки так, что побелели костяшки.
        - Среди команды был здоровенный рыжий детина, - сказал Макарин. - Видел его?
        - Немец что ли? Ну еще бы не видеть. Это он нас на караван навел. Послал незадолго до его выхода весточку, где пойдет, когда. Уговорились, что все добро наше, кроме каких-то безделушек с головного коча. А так как с головным кочем дело не задалось, то и детина этот осерчал. Убил нашего колдуна Жиромира да и убег. Больше я его не видел. Но мы ему все равно очень благодарны. Даже пару жертв Карачуну принесли от его имени и за его здоровье. За то, что от этой бабы спас.
        - Это как? - заинтересовался Кокарев.
        - А просто. Приложил ее башкой о мачту так, что шея треснула. Потом голову свернул для надежности. Сам видел! Обшмонал, как курицу, искал что-то, но не нашел, свалил ее в лодку вместе с двумя другими мертвецами. Да и отправил в море.
        - Лжешь, скотина! - стеклянным голосом прозвенела Иринья, выходя из избы вслед за Шубиным.
        Разбой снова заверещал, пытаясь закрыться от нее руками.
        - Может тебе показалось? - спокойно спросил Макарин.
        Тот посмотрел на него как на идиота. И нервно засмеялся.
        - Показалось! Да у нее глаза ее белые стеклянные на ее задницу смотрели, так он ей шею свернул. Показалось…
        Иринья машинально поднесла руку к рваному шраму на своей шее. Ближайшие казаки стали отстраняться от нее, поглядывая со страхом.
        Воевода покачал головой.
        - Ладно… С этим бредом потом разберемся. Нашли еще чего? - спросил он Шубина.
        Тот медленно покачал головой.
        - И не найдете, - злорадно проскрипел разбой. - Даже если что и было, все давно в Надымский городок отправлено. А он вам не по зубам.
        - И до Надымского городка доберемся, - сказал воевода. - Не беспокойся.
        - Я не беспокоюсь. Я скоро в небесных чертогах пировать буду. Меня там ваши бабы заждались. Беспокоится вам следует. Думаешь, царский холоп, отчего тут так мало людей? Куда остальные делись?
        - И куда же? - спокойно спросил Кокарев.
        - Гостей встречать пошли, - засмеялся разбой. - Тут скоро столько гостей будет, что не протолкнетесь. Бегите пока целые.
        - Что-то ты осмелел, я погляжу, разбойничек, - вкрадчиво проворковала Иринья и плавно сдвинулась с места, приближаясь.
        Разбой посерел.
        - Не боюсь я тебя, упыриха. Один раз сдохла и второй раз сдохнешь. Можешь своего лесного дружка звать, он вам скоро понадобится.
        - Ты о чем, пьянь подзаборная?
        - А-а, не помнишь. Конечно, ты же дохлая была. Не помнишь дружка твоего, то чудище лесное волосатое, которое тебя вместе с лодкой из моря вытащило и в лес утащило.
        Иринья отвернулась, покачав головой.
        - Всегда знала, что брага - зло.
        - Не верьте, не верьте, холопы скудоумные. А мы тогда всей ватагой чуть не померли от страха, когда оно ходило вокруг заводи и ревело. Пришлось бежать, побросав все, что собрать не успели. Оно наверно, тебя и оживило, мертвечина ты гнилая. Посношав небось перед этим во все дыры. Как, тоже не помнишь? Понравилось?
        Иринья с размаху засадила ему носком сапога в ухо. Разбой сковырнулся, мерзко хихикая.
        - Слабенько, слабенько. Навыки теряешь. Наверно, дружок все ж таки понравился. Еще бы, он же был ростом с дерево. И уд имел наверняка значительный. До кишок тебя продрал.
        Иринья отвернулась.
        - Шубин, пойдем снова по избам. А то я за себя не ручаюсь.
        Разбой кряхтел, хлюпал, подползая к лежащей на земле бадье с брагой. Уселся рядом с ней, водрузил себе на колени, заорал немелодично:
        - Разлей-ка водочки, разлей-ка родненькой! А спустим лодочки, пойдем за золотом!
        Голос у него был скрипучим, как у якорного ворота. Лицо сияло пьяным блаженством.
        - Свяжите его уже наконец, - скривился Кокарев. - И кляп какой-нибудь сообразите. Подойду позже, у меня к нему еще пара вопросов будет.
        Он отвернулся, поглядел на ворота. Казаки споро забивали их свежими досками. Рядом стоял десятник Конопатый и, почесывая бороду, разглядывал сваленные в кучу трупы канасгетов.
        - Дьяк, пойдем глянем, что там, - предложил воевода.
        Десятник встретил их молчанием. Указал глазами на ближайший труп.
        Канасгет лежал раскинув конечности. Грудь его была раздроблена прямым попаданием ядра. От головы осталось только месиво. Нарядный пластинчатый доспех был залит кровью и грязью. С наборного пояса свисал длинный кусок бересты с нацарапанными на нем значками и привязанными длинными птичьими перьями. Воевода нагнулся и поднял его, держа осторожно за оба конца.
        - Ты будешь смеяться, дьяк, но это - местное дикарское письмо. Перья указывают на племена, о которых идет речь в письме. А значками дикари пытаются передать то, что мы передаем буквами.
        Макарин присмотрелся. Значки были похожи на примитивные рисунки. Несколько заостренных палок, кружочков.
        - И что здесь написано?
        Воевода нахмурился.
        - О, это сложно. Будь здесь Одноглазый, он бы в момент расшифровал. Меня пытался обучить, пока в себе был. Но я мало, что запомнил.
        Он стал медленно водить пальцем по бересте, шевеля губами.
        - Могу сказать одно, наш опойный друг нас кажется не обманул. Сюда действительно направляется большой отряд. Судя по этому совиному перу - канасгетский. Это городище собираются сделать местом сбора. Зачем, не разберу.
        - Может, как раз наш опойный друг нам поможет? Или Шубин с Хадри, - предположил Макарин.
        - Может. В любом случае, нам нужно либо уходить, либо всерьез готовиться к обороне. Ты как, готов выдержать еще один штурм?
        Макарин пожал плечами.
        - Нас здесь ничто не держит, воевода. Нужно ли?
        - Это ты прав. Не держит. Вопрос только в том, где враг. Если он близко, то в поле мы будем беззащитны. Здесь отсидеться проще.
        Тишину разорвал резкий грохот выстрела. По внутреннему двору забегали казаки. Воевода кинулся к ним.
        - Кто стрелял? - прошипел он. - Зачем? Куда?
        Никто ничего не знал. Не было даже дыма, оставшегося от пищального выстрела. Макарин было подумал, что звук донесся снаружи крепости, когда наконец один из казаков нашел убитого.
        Атаман Антип Кудряшка лежал все там же, в углу, рядом с бадейкой недопитой браги. В его лбу теперь красовалась неаккуратная дыра с торчащими осколками кости.
        - Кто стрелял? - свирепея, повторил вопрос Кокарев.
        Казаки смотрели на него со страхом и мотали головами.
        Воевода оглядел внутренний двор. Черные провалы открытых дверей, маленькие окошки. Как минимум в нескольких из них мог сидеть стрелок. Он жестом услал всех проверять избы. Потом задумчиво спросил:
        - Зачем убивать никчемного пьяницу?
        - Чтобы помешать нам узнать что-то еще?
        - А что он мог знать? Что мы могли от него услышать кроме пьяного бреда?
        - Ты уверен, что это бред?
        - А ты - нет? - воевода посмотрел на Макарина удивленно.
        - Я уже не понимаю где в этих местах бред, а где реальность.
        - У-у, это плохо, дьяк. Значит, скоро ты начнешь делать глупости. И это еще зима не началась. В одном ты прав. Если хотели помешать нам услышать очередную порцию бреда, значит нужно найти Иринью.
        - Не думаю, что это она стреляла. Меня больше другой вариант волнует. Но он тебе не понравится.
        - Ну, - нахмурился Кокарев.
        - Ты хорошо помнишь с чего начался наш разговор с покойным атаманом?
        - Ну?
        - С того, что он перепутал нас с какими-то другими казаками. Которые приходят сюда в гости и снабжают его брагой. Много ли в округе казаков, воевода?
        Кокарев стал мрачнее тучи. Он подозрительно оглядел мельтешащих по двору собственных казаков.
        - Не вали на здоровую, дьяк. Своим людям я верю, как себе.
        - Одноглазому ты тоже верил. Покойный атаман точно знал, кто из казаков к нему приходит. И мог их опознать. Как, считаешь, достаточный повод для убийства?
        Кокарев не ответил. Поймал за рукав кафтана пробегающего мимо казака:
        - Найди мне девку и Шубина. Бегом!
        Тот сиганул в ближайшую дверь, а воевода огляделся, достал с пояса флягу и со словами «Надо немедленно выпить» приложился к ней на пару долгих мгновений.
        Шубина долго искать не пришлось.
        Он вышел, пошатываясь, из темноты ближайшего дверного проема. Сполз на землю.
        - Где девка? - свирепо прошипел воевода. - Это она стреляла?
        Шубин покачал головой.
        - Она сбежала. Как только услышала выстрел. Сиганула в какую-то дыру. Кого-то убили?
        Воевода взбеленился.
        - Проклятье! Меня окружает сборище олухов и предателей! Куда ты смотрел, поморец? Почему не задержал? Какого лешего надо было ее развязывать, дьяк?
        - В какую дыру она сиганула, Шубин? - спросил Макарин. - Где?
        Шубин с трудом указал рукой за дверь.
        - Там, недалеко. Видать, какой-то подземный ход.
        Его бок был распорот, рубаха уже пропиталась кровью.
        - Пырнула меня каким-то дрыном, даже непонятно где нашла. Дьяк, она изменилась. Просто… стала вдруг другой. Даже глаза побелели.
        - Сотню католиков вам в глотку, - прорычал Кокарев. - Конопатый! Перевяжи поморца. Остаешься за главного. Дьяк, бегом! - и нырнул в избу.
        - Кокарев, тебе лучше остаться, - крикнул Макарин, вбегая следом. - Не воеводское дело, за девками бегать.
        - Молчи! Сам сказал, что никому нельзя верить, все придется делать самому.
        - Мне верить можно.
        - Я в этом, дьяк, извини, тоже не уверен.
        Дыру они нашли в дальней комнате, где раньше судя по запаху складировали брагу.
        - Факел не забудь, - кинул воевода. - Внизу темно, как в заднице у демона.
        Макарин достал кресало, выбил искру, зажег и стащил прикрепленный к стене факел, спрыгнул вслед за воеводой.
        Подземный ход был низким, уходящим полого вниз коридором, укрепленным со всех сторон тесанными бревнами.
        - Воевода, ты ее видишь?
        - Нет, но это неважно. Здесь один ход.
        Они бежали довольно долго, спотыкаясь о торчащие корни. Иногда под ногами начинала хлюпать вода. Пару раз пришлось преодолеть разрубленные деревянные решетки. Судя по многочисленным зарубкам на бревнах, костям и остаткам проржавевших доспехов, ход использовался как для защиты городища, так и для нападения на него. Потом тоннель постепенно стал загибаться вверх, и впереди забрезжил выход.
        Они выбрались наружу почти одновременно, из широкой расщелины, скрытой от посторонних глаз густым кустарником.
        Справа блестела река, заросшая по берегам высокой травой.
        Слева бугрились валуны замшелых скал и чернела трещина ущелья.
        Впереди, в какой-то сотне шагов вставал стеной черный глухой лес. Вековые деревья закрывали собой небо, и казалось, что они нависают, надвигаются и скоро поглотят весь мир.
        На опушке Чернолесья, у самых стволов, стояла Иринья. Она тянулась вверх, сжимая в руке что-то темное, круглое, и Макарин без труда узнал странный похожий на гальку камень. Даже отсюда было видно, что сквозь него просвечивает зеленоватый мрак чащи.
        А в тени леса, перед Ириньей стояло, склонившись, черное чудовище, будто сотканное из темного тумана. Оно было очень большим, раза в два, а то и в три выше любого человека и нависало над тонкой светлой фигуркой, как над добычей. Его нельзя было рассмотреть, взгляд скользил мимо, отказываясь останавливаться. Макарин чувствовал только как поднимается, растет внутри всепоглощающий ужас и выступают на спине капли холодного пота. Чудище медленно дотянулось длинной мордой до руки с зажатым камнем, и тут воевода выстрелил.
        Грохот от сдвоенного короткого самопала потонул, увяз в тягостной тишине, словно ничего и не произошло. Чудище вздрогнуло, отступило на шаг в чащу, угрожающе раскрыло пасть. Странный звук на грани слышимости ударил по ушам, будто усиленный во много раз гул далекого водопада. Чудище обернулось. И исчезло. Только ошметки черного тумана протянулись от все также стоящей Ириньи к входу в ущелье.
        - Ага! - заорал воевода. - Сбежала! Ты видел? - он обернулся к Макарину. - Она сиганула поджав хвост, как трусливая шавка.
        Но Макарин уже понял, что чудище сбежало не от выстрела.
        Из леса молча, не спеша, плотной цепью показалось конное войско.
        Их было много, наверно несколько десятков. Маленькие лохматые лошадки несли на себе темнолицых воинов в пластинчатых доспехах. Круглые татарские шлемы были разукрашены перьями и рогами. За спинами нескольких из них были прикреплены древки с выкрашенными в черный цвет конскими хвостами.
        Всадники не останавливаясь потекли вперед, объезжая неподвижно стоящую на том же месте девку, и даже, кажется, не глядя на нее. За ними из леса выдвинулись лучники. И только тогда воевода отошел от оцепенения.
        - Канасгеты. Обратно в крепость, живо.
        И, пригибаясь, стал отходить назад.
        - А Иринья?
        - Не думаю, что мы о ней сейчас должны беспокоиться.
        Со стороны канасгетского отряда донеслась отрывистая команда, и Макарин услышал скрип множества натягивающихся луков.
        - Бегом! - заорал воевода и бросился к зияющему невдалеке ходу.
        Десятки стрел затмили небо, и последнее, что увидел падающий Макарин, были длинные черные корабли, медленно приближающиеся по реке к городищу.
        Глава 17
        - Ну что, дьяк, узнал ли чего об этих местах? Понял ли ты их? Вывезла тебя твоя кривая? Или так и блуждаешь в потемках, словно только приехал?
        Зверолов выглядел также, как и неделю назад, на корабле. Тот же жилистый плечистый бородач в толстой сермяге с внимательными глазами опытного охотника и улыбкой батюшки из далекой бедной деревни.
        - Скорее плыву по течению, - ответил Макарин. - Эти места подбрасывают мне загадки, а я пытаюсь их разгадать. И погружаюсь все глубже. И вижу, как растворяется вокруг меня реальность.
        - Так всегда бывает, когда приходишь на новые земли, населенные чужими людьми и чужими богами.
        - Бог один.
        - Конечно, - согласился зверолов и исчез в нахлынувшем белом мареве.
        Макарин открыл глаза, с трудом разлепив веки.
        Он лежал на ворохе мягких шкур и смотрел в чистое голубое небо. Сквозь звон в ушах и пульсирующую боль в затылке был слышен мерный плеск волн и скрип уключин.
        - Очнулся? - послышался голос воеводы. - Я думал, ты до ночи бредить будешь. Все бормотал и бормотал с кем-то без остановки. С женой что ли?
        - С видениями. Где мы?
        - В плену, дьяк, - сказал Кокарев. - Меня в ногу подстрелили. А в твою голову охотничья стрела угодила, прямо в темя. Такая, с набалдашником вместо острия, на мелкого зверя. Видать, кто-то перепутал, когда колчан снаряжал. Если б не это, мы бы с тобой не разговаривали.
        - Канасгеты?
        - Они. Народ Проточной Воды. Или Настоящие Люди, как они себя называют. Впрочем, тут каждое племя называет себя настоящими людьми. Всем остальным они в такой чести отказывают.
        Макарин с трудом сел, еле справляясь с головокружением.
        Канасгетская лодья шла на веслах, с убранным парусом. Длинная, из проконопаченных до черноты досок и такая узкая, что между рядами гребцов почти не было прохода. По обеим берегам неширокой реки тянулся высокий лес, иногда он уступал место песчаным отмелям. С правой стороны лес был светлым, березовым, редким, так что лучи солнца пробивали его насквозь, вплоть до холмистой травяной зелени. С левой, восходной, высились темные ели и лиственницы. Их густые лапы сплетались сверху донизу, не оставляя свободного места. Иногда стройные, будто корабельные мачты, деревья сменялись непроходимым мрачным буреломом, и тогда Макарин понимал, что совсем рядом с рекой проходит граница Чернолесья.
        Они сидели на корме, где вдоль бортов стояли обитые медью черные ящики, а все пространство между ними занимали наваленные в два слоя оленьи шкуры. Кроме Макарина и воеводы здесь был только один стражник в надраенном до блеска кожаном доспехе с разноцветными перьями по бокам. Канасгет сидел по-татарски, скрестив ноги, и не сводил с пленников узких черных глаз. Его грязные длинные волосы были заплетены в две косички и украшены лентами. Рядом лежал лук с уже натянутой тетивой и деревянный колчан со стрелами.
        - Всю дорогу молчит, - сообщил воевода. - Ни слова по-нашему не разумеет.
        - Они знают кто мы такие?
        - Конечно. Главные в отряде вполне сносно по-нашему говорили. Я им сообщил. А то хотели головы рубить. Теперь будут торговаться. Воевода и царский дьяк дорого стоят. Обыскали, но только оружие и забрали. Даже пойло мое не тронули, - он потряс фляжкой, которую все время вертел в руках. Макарин услышал глухое бульканье.
        - Куда нас везут?
        - Кто его знает. Обычно дикари пленников по своим лесным городкам держат. Но что на этот раз задумали, неизвестно.
        - А где Иринья?
        - Ее тоже вместе с нами прихватили. Принесли без чувств и бросили вон под тем навесом.
        Воевода указал на крытый берестой шалаш, который занимал почти весь нос лодьи.
        - Знал бы, чем дело кончится, - сказал он, - никогда бы за этой курицей не побежал. Прямо наваждение какое-то нашло. Если б сам не видел, как канасгеты ее связали, был бы уверен, что она с ними заодно.
        - Скорее она заодно с тем чудищем из леса, - сказал Макарин.
        - С каким еще чудищем?
        Макарин посмотрел на воеводу, но тот явно не шутил.
        - Когда мы вылезли из подземного хода, - напомнил он, - перед девкой стояло чудовище, черное, огромное. Ты в него выстрелил. И оно убежало.
        Кокарев заливисто рассмеялся.
        - Да это медведица была, дьяк! Обыкновенная местная медведица. Вылезла из леса, увидела девку и со страху встала на задние лапы. И стрелял я не в нее, а в воздух. Из самопала медведя не завалишь, только разозлить можно.
        Макарин помолчал, пытаясь в подробностях вспомнить зверя на опушке.
        - Нет, воевода. Медведей я за свою жизнь много видел. Не думаю, что местные медведи сильно отличаются от наших. Это был не медведь.
        - Ну, значит шубинский самоед тебя каким-нибудь мухоморами накормил или смесью какой в нос дунул, они это могут. После них не только медведи чудовищами покажутся.
        Макарин вспомнил сонный порошок Хадри и ничего не сказал.
        - Все это неважно, - продолжил воевода. - Тебе надо хорошо отоспаться, мозги проветрить. А меня больше мои казачки волнуют. Их всего два десятка, а у канасгетов две сотни, да еще в ушедшем из городища разбойном отряде невесть сколько. Удержать крепость конечно даже так можно. Но если среди моих людей действительно есть предатель… - он покачал головой. - В любом случае, погибнет немало. А сейчас каждый человек будет на вес золота. Я плохо понимаю канасгетское наречие, у дикарей что ни деревня, то другой язык, но судя по тому, что я слышал, их войско намерено идти дальше на север. А на север отсюда только немногочисленные самоедские стойбища. А за ними - Мангазея. Нас ждут трудные времена. Не понимаю, что они все к нам из своей тайги прутся. Ярганы, теперь канасгеты. Словно медом намазано. Пустошь же. Холодно. Ни еды, ни добычи толковой. Разве что действительно на Мангазею позарились…
        - Тогда, возможно, они не собираются торговаться за наши головы.
        Воевода помрачнел.
        - Тогда, да. Ладно, дьяк, чего гадать. Прибудем на место, там и узнаем.
        На место они прибыли только к вечеру.
        Солнце уже касалось верхушек деревьев и окрашивало реку красным, когда лодью вынесло из очередного поворота, и они увидели город.
        Река в этом месте разделялась на два протока, образуя небольшой гористый остров. Стройные молодые сосны покрывали его береговую часть, а над ними, на каменистом холме высились бревенчатые стены.
        Канасгетский город мало напоминал русские крепости. Это была сплошная стена поставленных вплотную высоких срубов с покатой крышей и двумя рядами маленьких редких бойниц. Башен не было, зато на самой высокой части острова, прямо в центре города виднелась большая укрепленная постройка, больше всего напомнившая Макарину виденные им в Неметчине замки, обычно состоящие из массивной башни и мелких пристроев вокруг нее. На пологой крыше этого громоздкого деревянного терема были укреплены несколько шестов с развевающимися черными конскими хвостами. Над островом стояли столбы белого дыма от многочисленных печей, и по доносящемуся шуму было ясно, что город густонаселен. По реке от острова к берегам сновали узкие лодки, а вдоль пристани чернели несколько кораблей со спущенными парусами.
        Пока лодья медленно ползла вдоль острова, Макарин разглядывал землянки, в беспорядке рассыпавшиеся по берегу, чумазых детей, баб в серых хламидах, косматых мужиков с ленточками в косицах, домашнюю живность, расставленные для просушки сети, какие-то разукрашенные маленькие избушки на высоких пеньках. Пару раз в глаза бросились почти русские избы, но, приглядевшись, Макарин понял, что скорее это татарское жилье, с торговыми складами и лавками. Значит канасгеты не были оторванным от мира племенем.
        Сопровождавший их стражник вдруг завозился, выудил откуда-то потертый шлем, водрузил на косматую голову. Заорал что-то стоявшему у мачты без дела мелкому пареньку в рваной длинной рубахе. Тот подскочил, ловко набросил на шеи пленников по толстой веревке, затянул. Канасгет, кряхтя, поднялся, взял концы обеих веревок и намотал их на руку. Корабль медленно подошел к пристани. Двое из команды выскочили на берег с канатами, подтянули судно. Канасгет нетерпеливо дернул веревки и двинулся к сходням.
        - Делаем, что скажут, - вставая, предупредил Кокарев. - Ведем себя мирно, на драки не нарываемся.
        Воевода заметно прихрамывал. Левое колено было перевязано грубой серой тканью.
        Они медленно протискивались вслед за стражником мимо гомонящих гребцов, когда полог шатра откинули, и двое разодетых в цветастые тряпки канасгетов вывели под руки Иринью. Она была укутана в какое-то подобие темного длинного сарафана с блеклой вышивкой и множеством висячих оберегов. Голову укрывал белый платок, а щиколотки были связаны, и потому двигалась она мелкими шажками, то и дело спотыкаясь.
        На пристани собирался любопытствующий народ. Бабы с ведрами и ворохом стираного белья, грязные дети, мужики в холщовых рубахах. Они толкались у самой кромки, разглядывая пленников черными бусинами глаз. Из толпы что-то громко сказали и засмеялись. Потом над головами возникли островерхие шлемы, народ расступился и на пристань вышли пятеро воинов в потрепанных доспехах. Макарин заметил, что вооружены они топорами, и только у одного висела на поясе сабля. Он увидел Иринью, попятился и что-то гаркнул. Сопровождающие ее канасгеты одномоментно мелко поклонились, один побежал обратно в шалаш, и тут Иринью словно подменили.
        Она завопила, оттолкнула оставшегося охранника, кинулась к Макарину, падая, схватила его за руки, разжала ему ладонь, сунула что-то холодное, округлое.
        - Сохрани, - прошипела она, упала и затряслась словно в падучей.
        Визг, вопли, басовитые окрики охраны, все слилось в один сплошной вал громких звуков, забегали гребцы, вытащили топоры встречающие, заорал что-то выпучив глаза стражник в кожаных доспехах и понесся по сходням, дергая за веревки. Макарин с воеводой еле за ним поспевали, то и дело стукаясь локтями и коленями. Миновав толпу и вбежав по утоптанной дороге на склон холма, канасгет остановился, хрипло дыша и высунув язык. Макарин обернулся.
        Охранники с корабля и подоспевшие с пристани вояки всемером связывали Иринью. Они обмотали ее веревками сверху донизу так, что она стала походить на серую куколку какой-то гигантской бабочки, потом взвалили на плечи и потащили на берег.
        - Даже как-то завидно, - сказал воевода. - Нас с тобой, дьяк, один соплежуй конвоирует. А для девки целый отряд прислали. Может они так ко всем больным относятся? Не знал, что она еще и бесноватая.
        - Она не бесноватая, - сказал Макарин, сжимая в кулаке то, что передала ему Иринья. Он не мог глянуть при стражнике, но по округлой форме и гладкой будто лакированной поверхности и без того было ясно. Он уже держал это в руках.
        - Тебе виднее, - буркнул Кокарев.
        Стражник гавкнул что-то на своем тарабарском наречии, дернул за веревки и повел их к воротам, гордо задрав подбородок и выпятив грудь. Собравшиеся по обочинам зеваки, раскрыв рты, потащились следом. Сидящие на ограде молодые парни, хохоча, проорали стражнику что-то издевательское. Он не ответил.
        Стены, окружающие город, вблизи оказались ниже, чем выглядели издалека, не больше трех саженей. Их бревна снизу были гораздо темнее, чем сверху, как бывает, когда стены наращивают сильно позже. В бойницах виднелись застывшие фигуры часовых.
        Вблизи ворот зеваки наконец отстали, и Макарин смог незаметно сунуть круглый камень за пазуху.
        Ворота представляли собой широкий прямоугольный проем, окаймленный толстенными бревнами, разукрашенными резьбой и цветной росписью. Оттуда выкатилась груженая тюками странная двухколесная телега, запряженная понурой маленькой лошадкой. Возница, увидев пленников, принял в сторону и остановился, в изумлении их разглядывая.
        - Они в первый раз русских видят? - спросил Макарин.
        - Эти - возможно, - ответил воевода. - Их родственники из других городков уже лет двадцать с нами то и дело воюют. А некоторые, особенно те, что за Камнем, так и всю пару столетий, если не больше. Городков по тайге много. Сотни, если не тысячи. Вогульские, остякские, всякие другие. Союзные, вражьи. Сам черт ногу сломит. Но до этого мы точно не добирались. Если б мне сказали, что по реке за Чернолесьем есть канасгетский городок, я бы запомнил.
        За воротами начинался длинный открытый сверху коридор, с обеих сторон зажатый стенами и заканчивающийся впереди еще одним воротным проемом. Бойниц здесь было в разы больше.
        - Да, - тихо протянул воевода, крутя головой. - С наскоку такую крепостицу точно не взять. Даже если первые ворота снести, всех тут перестреляют, как куропаток. Это, дьяк, хорошо, что мы сюда попали. Смотри в оба, запоминай оборону.
        - Нам бы отсюда выбраться. А ты уже штурм планируешь.
        - Никогда не знаешь, что и когда может пригодиться.
        Они миновали последние ворота и вышли в город.
        Канасгеты явно не признавали прямых улиц. Все строения были разбросаны по холму в полном беспорядке, землянки с гнилой крышей, полуземлянки из потемневших бревен с покосившимися палисадниками, амбары на сваях, они возникали прямо на дороге и заставляли сворачивать, пробираться дворами, перепрыгивая через лужи, разгоняя собак и кур. Народу здесь было меньше, по пути попалось несколько зашуганных баб и пара детишек, да у кузни торчали сразу несколько канасгетов, судя по одежке и поясам - из свиты местного князька.
        Пока они поднимались к оседлавшему холм терему, жилье становилось основательнее, землянки сменялись добротными избами, дворы скрывались заборами, а встречные бабы щеголяли в цветастых тряпках. Пару раз они миновали какие-то отдельно стоящие маленькие бревенчатые клетки, внутри которых торчали лупоглазые идолы и курились разбросанные по серебряным тарелкам пучки засушенных трав.
        Терем вырос перед ними внезапно, огромный, высокий, похожий скорее на еще одну крепость, чем на жилье. В его внутренний двор вела узкая дорога, окруженная с обеих сторон высоким частоколом. Сейчас ее преграждали трое стражников в пластинчатых доспехах.
        Увидев их, сопровождающий как-то сгорбился, подсеменил ближе и поклонился тому, кто стоял в середине. Тот даже не удостоил его взглядом, а только махнул рукой и что-то кратко приказал. Сопровождающий подскочил к пленникам, быстро снял с их шей веревки, смотал их и еще быстрее скрылся из виду, перемахнув через ближайшую изгородь.
        Главный стражник шагнул в сторону и вежливым жестом пригласил пленников войти внутрь.
        - Неплохое начало, - сказал воевода. - Сразу рубить головы вроде не собираются.
        Они прошли мимо стражи, миновали дорогу вдоль нависающего над головой частокола и вышли во двор княжьего терема.
        Их ждали.
        Двор был маленький, зажатый со всех сторон бревенчатыми постройками. Посреди двора возвышался огромный расписной идол, частично обернутый зеленой тканью. На грубо вырезанной голове выделялись глаза в виде оловянных плошек.
        Рядом с идолом дымили почти погасшие костры, а перед кострами стояли несколько канасгетов в таких пестрых одеждах, что у Макарина зарябило в глазах.
        - Московиты, - сказал один из них, дородный дед с висячими седыми усами. - Не говорю добро пожаловать, потому что не хочу желать вам добра. Вы вторглись на наши земли, убили троих наших людей, и за это должны ответить.
        - Не знал, что вы купили Чернолесье, - насмешливо ответил воевода. - Кому заплатили? Много?
        - Здесь охотились деды моих прадедов. Канасгеты не покупают землю предков.
        - Зато мы всегда рано или поздно наказываем воров и убийц. Ваши люди якшались с разбойным городищем. Значит, были заодно с ним. Значит, повинны в нападениях на мирных людей, разгроме караванов, убиении наших купцов и промышленников. Не хотите вторжений - сами уберите разбоев со своей земли. Если она, конечно, действительно ваша. Впрочем, насколько я помню еще лет десять назад сбор ваших владетелей привел канасгетов под руку царя московского. А значит и на землях этих мы находиться имеем полное право. И наш захват - это предательство. Или вы уже забыли собственные клятвы?
        - И где теперь этот царь московский? - канасгет засмеялся. - Вы наверно и сами не помните, как его звали. Я, Ассан, правитель Народа Проточной Воды, был на том сборе, московит. Нас согнали казаки под дулами огнестрелов. А до этого я пять лет сидел в остроге, как аманат. Заложник. Вы очень глупы, если думаете, что таким способом можно надолго купить мир и преданность.
        - Мы не покупаем мир. Мы его предлагаем. Ваше дело принять его или отказаться.
        Толстяк долго буравил воеводу взглядом, затем прошелся вдоль дымящихся костров, опустив голову. Остальные канасгеты стояли молча.
        - Ладно, - сказал он наконец. - Ты, воевода, конечно не в том положении, чтобы решать быть миру или быть войне. Но я не буду брать с вас пример и выклянчивать у вашей власти поблажки только потому, что случайно захватил вас в плен. Будем считать, что ты и разбойный дьяк мои вынужденные гости.
        - Я дьяк Разбойного Приказа, - вежливо поправил Макарин. - А не разбойный дьяк.
        Князь посмотрел на него так, будто только что увидел.
        - А есть разница?
        - Большая. Разбойный дьяк - это дьяк, промышляющий разбоем.
        Князь отмахнулся.
        - Неважно. Я учил ваш язык лет десять, но до сих пор с трудом его понимаю, - он помолчал, о чем-то напряженно размышляя. - Думаю, что вы хотите есть. Наверняка с утра толком не ели. Я чту законы гостеприимства. Пойдемте внутрь. Там и поговорим. Это святое место, - князь кивнул на идола. - Чужакам здесь долго стоять не положено. Вы его оскверняете.
        Князь направился к высокой двери, прикрытой цветастым пологом. Канасгеты и пленники гуськом потянулись следом.
        За дверью был длинный зал, скудно освещенный квадратными окошками у потолка. Вдоль стен тянулись широкие лавки, покрытые шкурами, тканью и даже выцветшими от старости персидскими коврами. Посреди зала пылал обложенный камнями очаг, над которым истекала жиром оленья туша. У дальней стены Макарин увидел низкий стол с наваленными вокруг него расшитыми подушками. Князь грузно повалился на одну из них и жестом пригласил пленников сесть рядом. В быту канасгеты явно предпочитали копировать татарские обычаи. Откуда-то появились служки в добротных, но мрачных одеяниях, расставили на столе серебряные блюда с дичью, олениной, птицей, добавили кувшины с напитками. Князь Ассан навис над столом, подвинул ближе широкое блюдо с целым седлом оленя и стал его жадно пожирать, отрывая руками огромные куски. Увидев это, севшая чуть поодаль княжеская свита расслабилась, загомонила и тоже принялась за еду. Откуда-то донеслось тихое струнное треньканье. Макарин разглядел в темном углу сидящего на коленях музыканта с каким-то простеньким инструментом вроде лютни. Музыкант поднял лицо, и Макарину показалось, будто его
впалые щеки испещрены многочисленными шрамами.
        Кокарев угрюмо погрыз тушеные птичьи крылья, запил медвяной водой, сказал:
        - Еда - это конечно хорошо, князь. Спасибо за угощение. Но я полагаю, прежде чем продолжить чревоугодие, нам бы с тобой не мешало обсудить состояние между нашими народами. Доверительное оно или враждебное? Совсем вы позабыли свои клятвы или не совсем? С какой целью захватили нас в плен и что собираетесь делать дальше? И зачем целое войско канасгетов величиной в две сотни человек выдвинулось далеко на север?
        - Думаешь, мы на Мангазею твою позарились? - прищурился князь. - Не думай. Мангазея далеко. В Мангазее пушки. Я не буду рисковать лучшими своими воинами ради призрачной победы.
        - Отрадно слышать, - сказал Кокарев. - Но с какой целью твои лучшие воины явились к разбойному городищу? Вы теперь союзники? Собрались вместе грабить наших купцов в Мангазейском море?
        - Врать не буду, - сказал князь. - Мой народ сильно обижен на вас, московиты. Вы забрали наши лучшие земли, оттеснили нас в глухие места, где ничего не растет, а зима длится больше половины года. Ненависть требует выхода, и наши молодые воины иногда позволяют себе пощупать купеческое жирное брюхо. Но я и мое войско верно клятвам. И не собираемся с вами воевать. Разбои мне не союзники. От них мне понадобились только кое-какие сведения о самоедах. Именно поэтому войско завернуло в городище перед тем, как направиться к своей цели. Узнав, что крепость захватили казаки, оно прошло мимо. Так что о судьбе своих людей можешь не волноваться. Сидят до сих пор в городище и носа не кажут.
        - Твоя цель - самоеды?
        - Да. Но это вас не касается. Это старые дела. Можно сказать, древние.
        Князь Ассан надолго замолчал, продолжая поедать все, до чего мог дотянуться. Макарин с изумлением наблюдал, как в его объемистое пузо переправились вслед за седлом оленя две куропатки, половина гуся, кусок политой ягодным соусом медвежатины и целый пирог с начинкой из печени и каких-то овощей.
        - А что с нами, князь? - спросил воевода, который тоже не отрываясь следил за опустошением стола. - Мы твои пленники? Или все же гости?
        - Вы свободны в пределах моего города, - ответил князь, на мгновение оторвавшись от пирога. - Но не думайте, что я вас просто так отпущу, без уступок со стороны ваших властей. Это редкий шанс - принимать в гостях целого воеводу. Бесплатно я от него отказываться не намерен. Но вот что потребую взамен, пока не решил. Однако, не беспокойтесь, решать я буду не долго.
        Он наконец закончил с едой и вытер жирные руки о штаны.
        - Кстати, воевода, а что вас самих привело к разбойному городищу? Решили наконец разобраться с надымскими ворами? Почему выбрали именно это захолустье? Не проще ли было ударить сразу по Надыму, а потом уж добивать мелюзгу?
        - Не проще. Надым далеко. И там, говорят, тоже пушки есть. Я как и ты не люблю рисковать своими лучшими воинами.
        Князь хмыкнул.
        - Пушек я там не видел. А вот народу с огнестрелом действительно много, - он, кряхтя и отдуваясь, поднялся с подушек. - Ладно. Время позднее. Вам покажут, где будете спать. Там уже зажгли очаг, так что не замерзнете. У меня остался только один вопрос. Ведьма. Та, рядом с которой вас поймали. Почему вы ее не убили?
        Воевода и дьяк недоуменно переглянулись.
        - Мы не убиваем женщин, - сказал Макарин.
        - Это не женщина, разбойный дьяк. Это ведьма. Если ее не убить вовремя, погибнут все, кто рядом. Вы везли ее связанной до городища. Потом зачем-то развязали. Мои люди, которые следили за вами и это видели, со страху чуть не убежали в лес. Зачем вам нужно было ее развязывать? Зачем вам нужно было ее тащить с собой? Что вас с ней связывает? Что вам от нее нужно?
        - А что от нее нужно вам? - спросил воевода. - И откуда вы ее знаете?
        Князь осекся, сжав губы. Затем все же ответил:
        - У нее была вещь, принадлежащая моему народу. Мои люди ее обыскали, но ничего не нашли. У меня нет таких хороших специалистов по дознанию, как у вас. Но рано или поздно она все равно расскажет. После чего умрет. И если вы заодно с ней - никакие старые клятвы и обещания вам не помогут.
        Глава 18
        - Странная штуковина, - сказал воевода, повертев в руках круглый камень.
        - А еще он меняет цвет. Случайно сегодня ночью увидел. Достал, чтобы перепрятать, а он красный. Не так, чтобы совсем, но, если приглядеться, видны красные отблески. Выглядит довольно жутко. Чуть рассвело - снова зеленоватым стал.
        - Хочешь сказать, что именно его ищут канасгеты?
        - Скорее всего, - пожал плечами Макарин. - Зачем иначе девке разыгрывать на пристани припадок, чтобы мне его передать? И этот же камень требовали отдать вместе с девкой ярганы. И он же может привести нас к каравану Варзы.
        - Ну, это невозможно. Как камень может кого-то куда-то привести?
        - Не знаю. У мореходов же есть что-то похожее. Кладут в воду стрелку из какого-то камня или металла, и она показывает направление, куда двигаться.
        - Предлагаешь, кинуть его в воду? - усмехнулся Кокарев. - Или просто на землю? Вдруг покатиться, как клубок в сказке.
        - В любом случае, это все связано. Дикари, девка, караван, камень, идол.
        - Кстати, насчет идола. Ты и впрямь веришь в россказни того полоумного колдуна, про которого мне рассказывал? Про древних пещерных жителей и истукана, который всем в округе нужен?
        - Я не знаю, во что верить. Это хоть как-то объясняет все, что происходит. Сам посуди, что нам известно. Варза увозит какой-то ящик с таинственным содержимым, его караван пропадает, лесные дикари выдвигаются далеко на север, в пустоши. Зачем лесным дикарям пустоши? Что они ищут?
        - Может, они не ищут, - предположил воевода. - А следы заметают. По крайней мере, действия ярганов больше похожи как раз на это. Убирают всех, кто хоть как-то замешан в деле Варзы. Даже вон тебя потребовали выдать. Видать, чтобы нос совать прекратил.
        - Может, и так. А может они просто заранее убирают конкурентов.
        - Одноглазый им был не конкурент. А как раз человек, который слишком много видел.
        - Да. И мог о том рассказать конкуренту. То есть мне.
        Воевода помолчал, разглядывая через маленькое окошко противоположный берег, над которым разгоралось утреннее солнце.
        - Я все понимаю, - наконец сказал он. - Понимаю, зачем этот идол, если он существует, нужен дикарям. Тут вся жизнь вертится вокруг идолов. У каждой реки, каждой горы и даже у каждого большого дерева есть идол. Эти лупоглазые истуканы стоят тут за каждым поворотом. И за них дикари вполне могут всерьез повоевать. Но я не могу понять, зачем этот идол понадобился Варзе. Он же наверняка знал, что из-за него вырезали целый самоедский род. И все равно пошел на риск.
        - Может, идол из чистого золота?
        - Хорошо. Золото - это серьезная причина. Впрочем, я никогда не слышал о местных идолах из чистого золота, если не считать глупых россказней о Золотой Бабе, да и те в ходу только с той стороны Каменного пояса. А вот теперь ответь мне на другой вопрос, дьяк Разбойного Приказа. Зачем этот хоть трижды золотой идол понадобился Москве? Почему поганое языческое творение заинтересовало московских бояр? Это вот как объяснить?
        - Бояре могли и не знать про идола. Неизвестно, что до них дошло, а что нет. Тут гадать бесполезно. Но если бы эта история Москву действительно всерьез заинтересовала, то сюда бы послали не одинокого дьяка, а сотню стрельцов с наказом перевернуть вверх дном все пустоши.
        - Возможно, они решили, что дьяк лучше справится. В этих местах больше толку выходит от действий тонких, а не нахрапистых.
        - Если б они еще объяснили, каких именно тонких действий ждут, было бы совсем замечательно.
        - О, дьяк! Это как раз в духе старых добрых московских верхов. Послать неизвестно куда с невнятным поручением и затем наказывать за инициативу или безынициативность, в зависимости от результата. Эту привычку из наших бояр никакие смены царей не выбьют. Они всегда больше озабочены сохранением собственного места, чем успешным окончанием дела. А ничто не сохраняет место лучше заранее готового козла отпущения. Поэтому лучший выход в нашей с тобой ситуации - делать, что нужно, а потом будь, что будет. Тебе - найти караван с его грузом. А мне - как-то выбираться из этой дыры в Мангазею и готовить город к отражению атаки. На всякий случай.
        - А что с девкой?
        - Далась тебе эта девка, - хлопнул себя по ляжкам воевода. - Выкинь ее из головы. Если хочешь знать мое мнение, местный князек прав. Ведьма она. Закрыть в порубе, ключ выкинуть и ждать, когда сгниет заживо - лучшее решение. А не таскаться по пятам и уж тем более не вытаскивать из ям.
        - Нет. Думаю, без нее пока не обойтись. Что это за камень? Если он может указать путь к Варзе, то как? Без нее на эти вопросы я не отвечу.
        - С ней тоже не ответишь, солжет и не поморщится. Лучше думай, как без нее обойтись. Колдуна этого самоедского опять найти, или еще кого. Навряд ли канасгетский князек ее выпустит. Тем более, раз дикари ищут эту круглую штуковину, значит опасность нависла уже над нами. И надо срочно отсюда как-то выбираться. Если им придет в голову нас обыскать, считай, повезет, если живы останемся.
        Из-за двери послышался скрип половиц, приглушенные голоса. Макарин быстро забрал камень у воеводы, завернул в тряпицу и спрятал в потайной карман за полой кафтана. Дверь скрипнула, открываясь. На пороге возник седой канасгет в поношенной кольчуге. За его спиной маячили копья стражи. Он грубо крикнул что-то повелительное и показал пальцем на открытую дверь.
        - Требует идти за ним, - сказал воевода. - Дьяк, ты заметил, что здесь все постоянно ходят в доспехах да кольчугах? Будто бояться чего-то.
        Старик снова крикнул и замахал руками.
        - Идем-идем, - миролюбиво сказал Кокарев. - Не буянь.
        Они долго пробирались по темным лестницам и проходам, освещенным только узкими оконцами у потолка. Макарин подумал, что их снова ведут в общий зал, но они прошли сквозь него, пустой и мрачный, с еле тлеющими углями в очаге и лежащими на скамьях полуголыми пьяными дикарями. Вышли в неприметную дверцу в дальнем углу и стали подниматься по узкой лестнице, где приходилось постоянно склонять голову, чтобы не ушибиться о нависающие бревна. Лестница заканчивалась площадкой. С одной стороны было закрытое слюдой узкое окно, с другой - маленький проем, занавешенный тяжелым узорчатым полотном. У проема стояли два стража с топорами. Старик сопровождающий что-то проворчал, и они расступились, распахнув полог.
        Макарин увидел небольшую комнатку с низким потолком. У дальней стены выделялся широкий помост, покрытый толстым слоем подушек, ковров, плетенок, оленьих и соболиных шкур. Над помостом было устроено что-то вроде балдахина - четыре резных шеста, с которых свешивалась тонкая ткань. Комната была освещена несколькими подвешенными к потолку фонарями из кованой меди с красным стеклом, из-за которого вся комната выглядела красной. Давешний музыкант с изуродованным шрамами лицом сидел на мягкой подушке у входа и лениво перебирал струны. Звуки тонули в душном воздухе и слоях белого дыма, пахнущего чем-то сладким и незнакомым. Благовония струились из тонких сосудов, расставленных на персидском столике с кривыми ножками.
        Князь Ассан возлежал на помосте, почти скрытый пухлыми стегаными одеялами. Перед ним, в такт музыке, медленно извивалась смуглая чернявая девица в полупрозрачных восточных шароварах. На ее полных бедрах позвякивали украшения пояса, а узкая спина была совершенно голой.
        - Вот срам-то, господи, - пробормотал воевода и отвернулся, перекрестившись.
        Ассан приподнялся, запахнул расшитый золотом халат, взмахом руки услал танцовщицу. Та упорхнула из комнаты, прикрыв груди раскрашенными охрой пальцами. Макарин проводил ее глазами.
        - Московиты, - начал толстяк, устроившись на подушках поудобнее, - я решил, что именно потребую от вас в качестве платы за свободу. Конечно, это будут деньги, припасы, ткани. О количестве поговорим позже. Огнестрелы и зелье для них, думаю, вы нам не дадите.
        - Нас скорее здесь гнить оставят, чем тебе хотя бы одну старую пищаль отдадут, - покачал головой Кокарев.
        - Понимаю, - сказал князь. - И не настаиваю. Но у меня есть для вас еще одно дело. Точнее, для тебя, разбойный дьяк. Оно небольшое и легкое, труда не составит. Ведьма сообщила, что готова рассказать то, что нам нужно. Но поставила условие, что скажет она об этом только тебе.
        Воевода с Макариным переглянулись.
        - Непонятно, почему она так решила, - продолжил князь, - но это и неважно. Ты зайдешь к ней, послушаешь, выйдешь и передашь, все что она скажет. После этого мы составим список выкупа, и я отправлю с ним гонца в Мангазею. Конечно с твоими, воевода, гарантиями. Через несколько дней вы будете свободны.
        Князь замолчал, разглядывая пленников.
        - Мне нужно что-то знать, прежде чем идти к ведьме? - осторожно спросил Макарин. - Чего именно ожидать? О чем она должна рассказать? Что вы ищете?
        - Это не твое дело, - мотнул головой Ассан. - Ты только посредник. Зашел, услышал, вышел, передал. И желательно позабыл все, что услышал. Тебе оно ни к чему, это знание.
        - Когда это надо сделать?
        - Сейчас. Немедленно. К вечеру я ожидаю гостей. Союзников. К этому времени я уже должен знать все, что знает ведьма. Можешь идти. Тебя проводят до склада у пристани, где мы держим ведьму. В город ее пускать нельзя. Поэтому придется прогуляться.
        - Э, я с ним, - выступил вперед Кокарев. - Мало ли там что, с этой ведьмой.
        - Ладно, - согласился князь, немного подумав. - Идите оба. Но к ведьме заходишь только ты, дьяк. Это ее условие. Как все узнаешь, сразу обратно. И не вынуждай меня долго ждать.
        Он резко хлопнул в ладоши. С лестницы подскочил старик-канасгет в кольчуге, что-то гортанно выкрикнул пленникам и указал на выход.
        Спускались они молча. Старик топал впереди, изредка недовольно оглядываясь. Поручение ему явно не нравилось, также как не нравились пленники. Они вышли во двор, прошли мимо идола, рядом с которым Макарин увидел троих канасгетов в выбеленных длиннополых хламидах. Они стояли вокруг идола с закрытыми глазами и мерно раскачивались, еле слышно напевая и воздев руки ладонями кверху. У костра лежала оленья туша с перерезанным горлом.
        За частоколом старик приказал знаком остановиться и подошел к скучающей страже. Втроем они о чем-то долго препирались, причем старик постоянно показывал на пленников, тыкая заскорузлым пальцем в их сторону. Стражи отнекивались.
        - Не нравится мне все это, - пробормотал воевода.
        Наконец, старик победил в споре и с горделивым видом махнул им рукой.
        - Держись позади, - сказал воевода. - Я кажется знаю, что они задумали. При выходе из княжьих хором стража всегда проверяет, не своровали ли чего гости у хозяев.
        Он шагнул вперед. Один из стражников подергал воеводу за рукав кафтана. Кокарев нарочито медленно стянул одежку и бросил ее стражнику. Тот лениво стал прощупывать ткань, подкладку, залез в карманы, даже попробовал на зуб пуговицы. Второй тем временем присел на корточки, похлопал воеводу по штанинам, заглянул в отворот сапог, скривился будто от вони, засмеялся.
        Обыск воеводы подходил к концу, и старик уже поманил пальцем Макарина. Тот собирался сделать вид, что не понимает и пойти обратно во двор, лихорадочно соображая куда перепрятать круглый камень, когда сзади раздался властный окрик, и мимо дьяка прошагал давешний музыкант с изуродованным лицом. Он что-то коротко сказал старику и жестом отослал стражу обратно на пост. Старик хотел было что-то возразить, но музыкант лишь указал ему на терем, и он поплелся обратно, вполголоса бормоча ругательства. Музыкант молча махнул рукой пленникам, мол, двигайтесь за мной, закинул за спину чехол с лютней и стал спускаться по дороге в город.
        - Первый раз вижу, чтобы скоморохи старыми вояками командовали, - вполголоса сказал Кокарев.
        - Я не скоморох, воевода, - возразил, обернувшись, музыкант на чистом русском. - Я скорее гость князя Ассана. Играю для своего и княжьего удовольствия.
        - Прости, - немного опешил Кокарев, - не знал, что в этом захолустье найдется еще один канасгет, знакомый с нашим языком.
        - И опять ты ошибся. Я не канасгет. Я аманат канасгетов, заложник. Мое имя - Саргут. Мой отец - искарский князь Игичей.
        - Искарские князья издавна в союзе с Москвой, - осторожно сказал воевода.
        - Я знаю. Поэтому мы не большие друзья с канасгетами. И хотя сейчас между нами войны нет, она скоро может возобновиться.
        - Князь тебе доверяет, как я погляжу, - сказал воевода. - Ты спокойно раздаешь приказы его воинам.
        - Я здесь уже десять лет. Сперва было сложно, - музыкант показал на изуродованное лицо. - Но сейчас для Ассана я почти родственник. После того как спас от волков его малолетнего сына.
        - Это достойный поступок.
        Саргут замедлил шаг, и когда пленники его догнали, сказал:
        - Идите рядом. Не только князь и я в этом городе понимают вашу речь. Поэтому говорить буду тихо. Времени у нас мало, а сказать надо многое. Я уговорил князя сделать меня вашим сопровождающим вместо старика Таира. Сказал ему, что мои песни, возможно, смогут угомонить ведьму. Может даже усыпят, - он усмехнулся, - мои песни часто усыпляют. Не знаю, что вас связывает с этой ведьмой, но должен предупредить - времени у вас очень мало. Князь пока не догадывается, о чем догадался я. Но вечером он будет знать точно.
        - И о чем же ты догадался, сын искарского князя Игичея?
        Саргут остановился и вплотную шагнул к воеводе.
        - Вы знаете, что ищут канасгеты. Вы знаете о найденном самоедами истукане.
        Воевода промолчал, с застывшим лицом ожидая продолжения.
        - Нетрудно было догадаться, - сказал Саргут. - Вас захватили, когда вы преследовали ведьму. Ведьма - единственный человек, кто может знать, где искать идола. Не знаю, что заставило воеводу Мангазеи бежать сломя голову в лес за ведьмой…
        - Помутнение рассудка, - буркнул Кокарев. - Выпил лишнего.
        - …но раз она вас интересует, стало быть, вы точно что-то знаете. Князь Ассан спесив и потому часто не видит дальше своего носа. Но вечером к нему прибудут те, кто точно знает, что делает в этих краях посланный Москвой дьяк Разбойного Приказа.
        - И кто же к нему прибудет? - спросил Макарин.
        - Люди из рода Водяной Росомахи. Ярганы по-вашему.
        - Племя ярган союзники князя Ассана?
        - Да. И не только они. Я слышал еще о нескольких родах. Черикорах, калданах, нохарах. Но они далеко и смогут присоединиться позже. А эти уже давно крутятся у северных земель и знают об истукане намного больше князя. В прошлый свой приезд один из них обмолвился мимоходом о том, что из Москвы прислали человека для расследования. У Ассана влетело в одно ухо, в другое вылетело. А я запомнил. И как только вас увидел, сразу понял, что этот человек - ты.
        - Ты догадлив, Саргут, - Макарин с подозрением разглядывал стоящего перед ними изуродованного человека.
        - Не бойтесь. Я не выдам. У нас с вами схожие интересы. Как у Москвы с моим родным княжеством. Но ярганы, узнав про вас, церемониться не станут. И за ваши головы тогда никто не даст и ломаного гроша.
        - Почему мы должны тебе верить? - спросил воевода.
        Саргут огляделся, завел их в пустой проулок между двумя оградами.
        - Что вы знаете о моем княжестве, Искаре?
        - Почти ничего, - усмехнулся Кокарев. - Знаю, что по течению Оби оно одно из сильнейших. Не моя земля, об этом лучше березовского воеводу спрашивать. Далеко отсюда.
        - Да, - согласился Саргут, - далеко. Но наша власть простирается за пределы искарских владений на великой реке. Эта власть не военная, и не княжеская. Это власть нашей веры. Искар - священная земля. С нами могут воевать, нас могут побеждать, но даже наши лютые враги всегда рано или поздно приходят к нашим святилищам, чтобы принести жертвы и очиститься. Все лесные племена, и по эту, и по ту сторону Каменного Пояса чтут искарских идолов. И канасгеты, и ярганы, и князья Конды и Коды, Казыма и Белогорья, нохары и куноваты. Сотни родов считают наших богов одними из главных. Поэтому нам проще влиять. И проще помогать нашим союзникам. Москва захватила эти земли не только потому, что имеет огнестрелы. Но и потому, что ей помогали мы.
        - Москва помнит о ваших заслугах, - сказал Кокарев.
        - Сейчас все может измениться, - хмуро прошептал Саргут. - Тот истукан, что нашли самоеды на севере, а потом увезли ваши купцы… Это идол нашего древнего бога Мейка. Бога войны. Мейка Ялпинг-Нера. Священной горы. Он считался утерянным многие поколения назад. Сотни лет наши люди не видели этого бога, и вот он вернулся. Все боги Искара, и Пугос, мать огня, и крылатый Калм, и Хошалэква, богиня солнца, - никто из них не может сравниться по силе с Мейком. Если Ассан найдет его и установит на своих землях - сила веры перейдет от Искара к канасгетам. И все племена по обе стороны Каменного пояса потянутся к нему. Поэтому, когда Ассан говорит, что не собирается нападать на Мангазею, не верьте ему. Он объединит племена против вас. И обязательно нападет и на Мангазею, и на Березов, и на другие ваши остроги.
        - Самоеды рассказывали нам, что этот идол принадлежит старому народу, ушедшему давным-давно в пещеры, - сказал Макарин.
        Саргут отмахнулся.
        - Вранье. Самоеды лгут, как всегда. Это Мейк Священная Гора. Его видели ярганы и описали очень точно, все как в легендах. Медный бог с мечом в руке и горящими в ночи красными глазами. Если он и был у старого народа, то это значит, что именно старый народ украл его у нас.
        Двое стражников прошли вдоль проулка, с любопытством взглянув на пленников.
        - Пойдемте, - сказал Саргут. - Нельзя задерживаться.
        Они прошли мимо кузницы, миновали рыночную площадь, где сейчас было немноголюдно, и оказались у городских ворот.
        - Получается, что самые заинтересованные в исчезновении нашего каравана это лесные племена, - сказал Макарин.
        - Возможно, - согласился Саргут. - Но именно это и доказывает, что никто из них точно идол не похищал. Ибо любое таежное племя тут же растрезвонило бы на все леса, что оно дало пристанище богу Мейку. Все посвященные землю будут грызть ради того, чтобы заполучить идол.
        - Кто кроме ярган и канасгетов знает об этом?
        - Точно неизвестно. К Ассану много кто наезжал в последнее время, но кому он рассказывал, а кому нет - я не знаю. Канасгеты сильный народ, но вряд ли они будут говорить о Мейке с племенами, сравнимыми по силе.
        - А откуда они сами о нем узнали?
        Саргут остановился, повернувшись к ним. Его узкие черные глаза горели, как это бывает у поэтов, декламирующих собственные стихи. В тени ворот шрамы на лице казались еще более жуткими.
        - О, это темная история, - сказал он, помолчав. - Найти бога войны - об этом бредил еще отец Ассана. А может и дед. Известная легенда в наших краях, как исчез Мейк в небесном пламени во время битвы у горы Мертвецов. Как не прекращая дул ветер с вершины, сбивая с ног и своих, и чужих, завывая так, что все в панике разбегались по округе, и даже те, кто пытался спрятаться в чумах, сходили от воя с ума и пытались выбраться наружу, грызя и царапая ногтями бересту обшивки и не видя рядом выхода. А когда пыль рассеялась, бога уже не было. Даже следа не осталось. Тот род, что должен был его охранять, в наказание вырезали поголовно. Гору Мертвецов переименовали в Гору Дующего Ветра, Вот-Тартэн. Хотя можно было и не переименовывать, мертвыми были тогда усеяны все склоны. С тех пор не было побед у нашего народа. Наши племена передрались между собой. Чужаки брали у нас, что хотели, оттесняя все дальше в глушь. Зыряне, новгородцы, татары, потом вы, московиты. Даже с родственниками самоедов, слабыми юграками, мы и то больше не можем справиться.
        Саргут вещал тихо, но торжественно, будто напевая сагу. Макарину вдруг подумалось, что сейчас он достанет из футляра свою лютню и начнет аккомпанировать. Но он только вздохнул, продолжая смотреть поверх их голов туда, где искрилась на солнце река и чернел на противоположном берегу дремучий лес.
        - С тех пор и идет поверье, что стоит вернуться идолу бога Мейка, как все станет по-прежнему. Его почти все позабыли за столько лет, но канасгеты народ отсталый, они исстари жили на отшибе, в глухих лесах на восход солнца. Древние легенды здесь всегда помнили. И когда некоторое время назад сюда заявились посланники ярган с историей о найденном самоедами идоле, эти легенды ожили, а князь Ассан решил, что пришло его время.
        - Сдается мне, сын искарского князя, - сказал воевода, прищурившись, - что ты сам не прочь наложить лапу на этого вашего пропавшего бога. И прибавить его истукана ко всем прочим вашим истуканам.
        - Твоя правда, воевода, - нахмурился Саргут. - Я был бы этому рад. Но это невозможно. - Он повернулся и вышел из тьмы ворот на солнечный свет. - Искар далеко, а я здесь один. Если ты думаешь, что моя цель - настроить вас против местного князя, чтобы самому заполучить идол, то ошибаешься. Я рассказал вам все, как есть. А мог бы придумать сказочку о том, что идол Мейка стоящий рядом с идолами Пугос и Калма укрепит союз между Искаром и Москвой. Может и укрепит. А может разбудит тщетную надежду даже в среде наших удобно устроившихся старейшин. После чего будет война и реки крови. Поэтому я считаю, что лучший выход - это уничтожить идол.
        - Ты так непочтителен к собственным богам? - усмехнулся Кокарев.
        Саргут пожал плечами.
        - У нас много богов. Если бог не справляется с обязанностями, его идола сжигают. Или рубят на куски. Или сбрасывают в воду, если он бесполезен. Идол Мейка - опасный идол. И то, что с ним каким-то образом связана эта ведьма - лишнее тому доказательство.
        - Вы все называете ее ведьмой, - сказал Макарин. - Почему? Откуда вы ее знаете?
        - Мы ее не знаем. Из здешних канасгетов раньше ее видел только начальник портовой стражи, который всегда был на короткой ноге с ярганами, он-то ее и узнал, когда вас сюда привезли. А кроме него - только слухи. От ваших разбоев, засевших к северу отсюда, от ярган. О том, как она впала в бешенство и в одиночку убила десяток человек, а сама была неуязвима для оружия. О том, что она может указать путь к пропавшему идолу. О том, что ее кто-то укрывает, и все племя ярган не смогло ее найти и захватить. Только недавно их посланник сообщил, что они наконец-то обнаружили, где ее держат, и готовы к нападению. Судя по всему, оно тоже закончилось неудачно. Но главное - ей помогают лесные духи, менквы. А та, кому помогают менквы, не может не быть ведьмой.
        - Лесных духов не существует, - сказал Кокарев. - Это сказки.
        - Не стоит смеяться над чужой верой, воевода, - покачал головой Саргут. - То, что для вас не существует, для других может быть страшной реальностью. Многие из надымских разбоев, будучи сбежавшими московитами, тоже не верили в менквов. До тех пор, пока собственными глазами не увидели, как один из них утаскивает ведьму вместе с лодкой.
        - Показалось, - отрезал воевода. - Дьяку недавно тоже показалось, что он видит чудище рядом с этой вашей ведьмой.
        Саргут остановился и внимательно глянул на Макарина.
        - Ты видел менква?
        Тот помолчал прежде чем ответить.
        - Не знаю, что я видел. Вроде бы какое-то чудовище. Темное, волосатое, огромное. Его нельзя было толком рассмотреть, будто что-то постоянно отводило взгляд.
        - Медведица это была, - уверенно сказал воевода. - Темная и волосатая. Не могу сказать, что огромная, я и побольше видел.
        Саргут не обратил внимания на его слова.
        - Менквы обычно не дают чужакам себя увидеть, - сказал он. - Тебе повезло. Или наоборот.
        Они спустились с холма и вышли на пристань. Народу здесь почти не было, только пара мужиков в рваных хламидах грузили тюки на один из пришвартованных кораблей.
        - Я не знаю, что вам посоветовать, - сказал Саргут. - Оставаться здесь опасно. Но и бежать тоже нельзя. Вокруг Чернолесье, а по реке канасгетские заставы. Могу сказать только одно. Что бы тебе, дьяк, не сказала ведьма, не передавай Ассану то, что приведет его к идолу. Это не в ваших интересах. И не в моих.
        Впереди показался отдельно стоящий низкий сарай, от старости вросший в землю. Шагах в двадцати от него на берегу горел костер, вокруг которого сидели канасгеты. Макарин насчитал пятерых.
        - Мы пришли, - сказал Саргут. - Я буду играть и петь, как и обещал князю. Постараюсь это делать погромче. На тот случай, если он все же догадался послать к сараю знающего язык слухача.
        Сидящие у костра стражники заметили гостей, встали, потянулись к оружию. Саргут крикнул им пару слов, успокаивая. Потом уселся на бревно, между сараем и стражниками, достал лютню, потрогал струны.
        - Осторожно там с девкой, - буркнул воевода. - Ведьма она или не ведьма, однако делов и без того натворила порядочно.
        Макарин кивнул и шагнул к сараю.
        Внутри было полутемно и сыро. Неяркий свет пробивался через пару небольших оконцев и круглую дыру в берестяной крыше. Пол был покрыт утрамбованной соломой, а вдоль стен виднелись пустые клети из тонких жердей. Судя по слабому запаху навоза, здесь раньше держали скот.
        Иринья висела на толстом разукрашенном столбе в дальнем углу сарая, едва касаясь ногами пола. Ее руки были подняты и привязаны к железной скобе, которая скрепляла столб с потолочной балкой. Серая домотканая хламида была разодрана в нескольких местах и держалась на честном слове и веревке, которой девка была обмотана вместе со столбом. Вокруг нее, прямо на полу, стояли несколько персидских серебряных блюд с замысловатой чеканкой. На блюдах дымились пучки трав и веток, распространяя запах восточных благовоний.
        Иринья смотрела как Макарин медленно подходит к ней, ее широко раскрытые глаза казались безумными.
        - Боятся меня, - сказала она. - Колдовские листья запалили, к священному столбу привязали. В надежде, что это меня удержит. Даже подойти пугаются. Ладно, хоть прислужница у них есть, бабка из самоедов. Не боится. Поит, кормит, убирает. А то бы совсем плохо было.
        Голос ее был тих и безучастен.
        - Они думают, что ты ведьма, - сказал Макарин.
        Она усмехнулась.
        - Может, они и правы. Я сама себе иногда ведьмой кажусь. Мало во мне от простой покорной бабы.
        - Непокорные бабы бывают разные. Не все из них ведьмы. И уж точно не все режут мужиков направо и налево. Зачем ты пырнула ножом Шубина перед тем как сбежать?
        Иринья медленно опустила веки. Только сейчас, вблизи, стало ясно, насколько она была изможденной.
        - Не знаю. Не помню этого. Словно в пелене все, что было. Тот ублюдок… Разбой, что меня испугался. Его слова.
        - Возможно, он что-то перепутал.
        Иринья скривилась.
        - Может и перепутал. А может и впрямь видел что-то. Видел, как меня… Но это же невозможно, дьяк! Хорушка не мог!
        - Твой Хорушка все мог. И ты это знаешь.
        Иринья замолчала, глядя себе под ноги и кусая губы.
        - Что ты еще помнишь? - спросил Макарин.
        - Почти ничего. Помню, как прыгала вниз. Помню, как бежала. А зачем, почему, что было до этого… Шубин хоть жив остался?
        - Кто его знает. На ногах вроде держался… А как добежала до леса и как стояла на его опушке помнишь? И кто стоял перед тобой?
        Иринья резко подняла голову и пристально глянула в лицо Макарину.
        - Если даже ты что-то видел, дьяк, это не значит, что это было на самом деле. И тем более это не значит, что ты понимаешь, что ты видел.
        - Я привык верить собственным глазам.
        - Здесь лучше забыть про эту привычку. Тебе кажется одно, а на деле это совсем другое.
        - Если не верить глазам, тогда чему же верить?
        - Верь тому, что считаешь правильным. В этом и состоит настоящая вера.
        - Удобная позиция. Только вот как понять, что правильно, а что нет, если не понимаешь, что вокруг происходит? Пропавшие идолы, спящие по году бабы, дикарские легенды, теперь вот чудище из леса.
        - Никакое это не чудище, - пробормотала Иринья.
        - А кто ж тогда?
        Иринья помолчала, прикусив растрескавшуюся от жажды нижнюю губу. Снаружи донеслись звуки лютни и хрипловатый голос Саргута стал громко выводить что-то заунывное.
        - Неважно, - сказала. - Лучше пить подай. Вон бадейка у стены, с ковшиком.
        Макарин набрал воды из деревянного ведра, поднес ковш к ее губам. Иринья жадно выпила, обливаясь и захлебываясь.
        - Это тот, кто поможет мне найти отца, - сказала она, отдышавшись. - Если тебе нужен караван, ты будешь делать, что я скажу. Без меня тебе его не найти.
        - Больно много на себя берешь, - тихо отчеканил Макарин. - Не забывай, кто я, а кто ты.
        - Э, дьяк, - усмехнулась девка, - Можешь забыть здесь про свои чины и должности. В лесу да пустошах они ничего не значат. Это тебе не Москва. Хочешь караван отыскать - слушай. Не хочешь - не заставляю.
        - Ты не в том положении, чтобы указывать. Сгниешь тут в сарае, никто и не узнает.
        - Ничего ты, дьяк, не знаешь о моем положении, - сверкнула она глазами. - Не ты, так другие мне помогут. Но тогда этим другим и идол достанется. А ты можешь ползти домой, не выполнив задания, как побитая собака.
        Красная пелена вдруг нахлынула перед глазами, гнев поднялся из темных глубин, чего с Макариным уже давно не бывало. Он схватил наглую девку за горло, прижал к столбу, поднимая вверх, слыша, как она хрипит и чувствуя, как сотрясается под его пальцами яремная вена.
        - О, а ты действительно любишь делать бабам больно, а, дьяк? - просипела Иринья. - Тебе это нравится? Власть чувствовать?
        Ее тело изгибалось у столба, мягкое и податливое. И без того рваная ткань совсем разошлась, обнажив высокие полные груди с розовыми девичьими сосками. Макарин было отшатнулся, убрав руку с ее горла, но почувствовал, как расходятся под его коленом ее бедра. Волна желания смыла все, разум, мысли, весь мир, он впился ртом в ее пухлые сладкие губы, срывая обеими руками остатки одежды с ее тела. Мешали веревки, и он судорожно рванул их, услышав, как она пискнула от боли, развязал, скинул их на пол вместе с ее хламидой и собственным кафтаном. Теплые шелковистые бедра задрожали под его ладонями, когда он резко развел их в стороны, подхватил ее, поднял, прижал спиной к столбу. Ее широко раскрытые глаза цвета чистой голубой воды были теперь так близко, что он тонул в них, словно в огромных глубоких озерах, но и они пропали, как только он резким толчком вошел в нее. Ее дрожащие ресницы, ее выступивший румянец, прядь светлых волос, ее поднятые и привязанные к столбу руки, все вокруг заволокло сладкой пеленой, а он все вбивал и вбивал в нее свой затвердевший до боли кол, глубже и глубже, стараясь разодрать,
сделать ей тоже больно, так больно, чтобы она визжала и молила, но видел лишь как ее приоткрытый от страсти рот изгибается в довольной улыбке, и тогда в его голове не осталось больше ничего, кроме навязчивой мысли о столбе, выдержал бы он, не упал бы, ведь он поддается, поддается с каждым ее стоном, и скоро рухнет на землю, вместе с ним, вместе с ней, рухнет с таким грохотом, что сбегутся все окрестные канасгеты.
        Столб выдержал.
        Она долго не отпускала Макарина, обхватив дрожащими ляжками его чресла, закрыв глаза и затаив дыхание. Потом наконец обмякла и улыбнулась.
        - Наверно, это была твоя мечта, дьяк? Привязанная к столбу голая молодая девка? А?
        Он что-то буркнул невнятное, нагнулся, подбирая одежду, кое-как накинул рваную хламиду на ее гладкое и еще горячее тело.
        - Какой ты заботливый, - издевательски прошептала Иринья. - А мысль развязать мне руки тебе в голову не приходит?
        - Нельзя, - прохрипел он. - Канасгеты вокруг. Не сбежать.
        - Знаю, любовь моя, - от ее нежного воркующего голоса внутри все задрожало. - Я пошутила.
        Снаружи все также бренчал и подвывал Саргут.
        - Я вытащу тебя отсюда, - пообещал Макарин потому что должен был это пообещать.
        - Не сомневаюсь, - улыбнулась Иринья. - Камень у тебя?
        Макарин кивнул.
        - Покажи.
        Он достал из потайного кармана сверток с камнем, развернул.
        - Поднеси его ко мне ближе, я должна рассмотреть.
        Камень был таким холодным, что жег ладонь даже сквозь тряпку, будто его только что достали из ледяного погреба. Внутри него, в глубокой темноте, ярко вспыхивали зеленые сполохи от пробивающихся через окошки солнечных лучей. Иринья смотрела на него долго, внимательно, и Макарину вдруг показалось, что ее глаза побелели. Потом она нахмурилась.
        - Времени у нас действительно мало. Знаешь, что это за камень?
        - Нет. Ты так и не сказала.
        - Я сама не знала. До вчерашнего дня. А вчера как нахлынуло на меня что-то. То ли воспоминания, то ли что другое. Не понимаю я, как. И не пытай меня по этому поводу. Думала, что папашина безделушка, любил он дарить такие. То камень какой, то браслетик с колечком…
        Она замолчала, будто пытаясь что-то вспомнить.
        - Это глаз, дьяк. Глаз того самого идола, что все в округе так усиленно ищут. Не знаю, то ли папаня его сам отковырял. То ли он уже был таким… отдельным. Неважно. Важно то, что его тянет к идолу. Не знаю, как. Он должен быть вместе с ним, должен быть его частью. Поэтому он тащит своего носителя все дальше и дальше. Он приснился мне еще на шубинской заимке, и я тут же побежала его доставать. Потом он заставил меня сбежать от вас и прийти на опушку леса. А сегодня он заставил тебя прийти ко мне.
        - Глупость, - возразил Макарин. - Камни не могут заставлять. Ни тебя, ни меня. Я бы и без него пришел.
        - Зачем?
        Макарин не нашелся, что ответить. Конечно, он понимал, что без Ириньи не продвинется в своем деле. Но был ли это весь ответ на вопрос «зачем», в этом он уже не был так уверен.
        - Когда тебя послал сюда этот толстый канасгет, ты мог отказаться, - сказала она. - Но ты не отказался. Неважно, можешь в это не верить. Этот камень - единственное, что может помочь нам найти отца и его проклятый идол. Поэтому он и нужен всем этим дикарям, что ярганам, что канасгетам. Может и еще кому нужен. Слухи по всему северу разлетелись. И времени чем дальше, тем меньше. Запомни, он не должен попасть в чужие руки.
        - И что с этим камнем делать? Просто сидеть ждать, когда он тебя потащит дальше?
        Иринья медленно покачала головой.
        - Нет. Не знаю. Должен быть способ лучше.
        По ее щекам вдруг потекли слезы.
        - Мне страшно, дьяк. Я сама не своя, как проснулась от своего сна долгого. Может я и вправду ведьма? Может и вправду мертвая?
        Он шагнул к ней, огладил по волосам, шее, смахнул с щек слезы, пробормотал дежурное «все будет хорошо» и тогда понял, что снаружи стихло бренчание лютни. Послышались торопливые шаги, кто-то забарабанил в дверь, и голос воеводы встревоженно сообщил:
        - Дьяк! Вылезай тотчас! Гости прибыли.
        Глава 19
        На противоположном берегу горели костры.
        Их было много, пара десятков, может даже больше. В наступающей темноте они казались пляшущими яркими звездами. Солнце скрылось за лесом, и красное небо бросало кровавые блики на медленно текущую реку.
        - Мои союзники, - сказал князь Ассан. - Народ Водяной Россомахи. Войско у них сильное, как ты видишь.
        Они стояли на пристани, князь со своей немногочисленной свитой, воевода и Макарин. Немного поодаль, на дороге к городским воротам, выстроились в ряд десяток воинов княжеской дружины, в начищенных кольчугах и панцирях. Оружие у них было разномастным, у кого копья, у кого сабли или топоры. У самой воды, свесив ноги с бревенчатого причала, сидел Саргут, сын искарского князя, и настраивал лютню.
        - Твои союзники - полоумные дикари, убивающие всех без разбору, - сказал воевода.
        Ассан рассмеялся.
        - Это хорошо, что вы их боитесь. Они конечно далеки от культурных народов, но тем и полезны. Нет никого лучше дикаря там, где нужно устрашить образованного.
        - Мы их не боимся, - презрительно возразил Кокарев. - Уже сталкивались. А вот тебе, князь, следовало бы задуматься, зачем ярганы привели к твоим стенам такое войско.
        Ассан нахмурился.
        - А куда им его вести? Река - единственная приличная дорога на север. С утра погрузятся на свои кожаные лодки, купят у нас пару кораблей. И отправятся по течению дальше. Догонять наших воинов, как мы и договаривались. Не бойся, воевода, даже если им придет в голову что-то нехорошее, здесь вся река как на ладони, а у нас высокие стены и меткие лучники.
        Он замолчал, продолжая хмуриться и что-то обдумывать. Подозвал командира портовой стражи, шепотом сказал ему пару слов, и тот побежал к воротам. Видимо, распоряжаться насчет стен и лучников. Потом повернулся к Макарину:
        - Значит, говоришь, визит к ведьме успехом не увенчался.
        Дьяк коротко мотнул головой.
        - Нет. Она ничего толком не сказала. Не знаю, зачем ей понадобилось меня вызывать. Только плакала и умоляла ее освободить. Не похожа она на ведьму. Сам подумай, князь, если все, что вы о ней рассказывали - правда, то как же она позволила себя повязать? Раскидала бы твоих вояк, как овец, и сбежала. И никто бы ее не нашел.
        - Не знаешь ты ведьм, дьяк. Не всегда они могут позволить себе то, что хотят. А чаще мы просто не понимаем их мотивов.
        - Да, - согласился Макарин. - Не знаю. В наших краях с ведьмами напряженка.
        - Порой они выглядят слабыми и беззащитными, - продолжал князь. - Потом вдруг становятся яростными, как демоны, и тогда их действительно ничто не может остановить. А иногда они бывают хитрыми и коварными. И это самое опасное их состояние. Тогда они способны залезть мужчине в голову, в его мысли, и не оставить в них ничего разумного. Полностью подчинить себе. И воин уже не способен думать и действовать, иногда просто потому, что ведьма раздвинула перед ним ноги. Ведь так, дьяк?
        Князь Ассан сделал короткий знак рукой, к пленникам подскочили стражники и заломили им назад руки.
        - Ты и впрямь думал, что я отпущу тебя к ведьме одного? А потом безоговорочно поверю во все, что ты скажешь? Мои люди сидели в подполе сарая с ночи. Ждали тебя. Да, им было страшно. Мы, канасгеты, боимся ведьм. Ведовство - это мужское занятие. Только в мужских руках оно несет благо. Женщина делает его темным, она подчиняет его подземному миру. Именно поэтому мы убиваем ведьм. Мои люди справились со своим страхом. Они слышали все, о чем вы говорили. И видели, как ты удовлетворил с ней свою похоть.
        Князь отдал краткий приказ, один из стражников содрал с дьяка кафтан, быстро нащупал потайной карман и передал князю сверток с камнем.
        Князь осторожно развернул ткань, и лучи заходящего солнца заиграли на поверхности камня кровавыми отблесками.
        - Вот он, - прошептал Ассан. - Глаз бога Мейка. Зеленый днем и красный ночью.
        Он что-то добавил тихо на своем наречии, и все канасгеты вокруг него медленно опустились на одно колено.
        - Так или иначе, а ты выполнил свою часть нашей сделки, разбойный дьяк, - сказал Ассан. - Пусть даже и не желая того. Я сдержу слово, и освобожу вас после получения выкупа.
        Кто-то из свиты вдруг громко вскрикнул и указал рукой на противоположный берег. Там отчаливала длинная черная лодка. На ее носу горели два факела. Сгорбленные фигуры в мохнатых шкурах были еле различимы, но один стоял на корме в полный рост, скрестив руки. Князь нахмурился, пытаясь разглядеть стоявшего яргана. Потом повернулся к пленникам и сказал:
        - Незачем вас пока представлять нашим друзьям, но и далеко уводить не надо. Будете сидеть там, за оградой, пока переговоры не закончатся. Я позову, если понадобитесь.
        Он отдал приказ, и стражники почти бегом поволокли пленников в сторону.
        - Я, пожалуй, с ними посижу, утешу бедных музыкой, - сказал Саргут вставая.
        Ассан подозрительно глянул на него, но согласился.
        - Ладно. Только играй тихо, а то мешать будешь.
        Двое стражников затащили их на возвышенность за пристанью, толкнули на землю у ограды, состоящей из двух длинных жердей, насаженных на редкие колья, а сами натаскали хвороста и уселись невдалеке. Один принялся мучить кресало, пытаясь разжечь костер. Другой достал откуда-то мелкого зверька и сдирал с него шкуру.
        Пристань отсюда была как на ладони. Князь все также стоял у самой кромки, окруженный молчаливой свитой, и только стража изображала кипучую деятельность, передвигаясь то вверх по дороге, то вниз, по двое, по трое, размещаясь то на самой пристани, то у заслона из торчащих заостренных бревен. Наконец все замерли и в тихой наступающей темноте стали ожидать прибытия черной лодки с ярганами.
        Саргут тихо опустился на лежащее бревно в нескольких шагах от пленников, достаточно близко, чтобы слышали и достаточно далеко, чтобы не вызвать подозрений. Он взял несколько дребезжащих аккордов, но тут же отложил лютню, чтобы не нарушать вязкой, опустившейся на пристань тишины.
        Воевода ткнул Макарина локтем в бок.
        - Удовлетворил похоть? - свистящим шепотом повторил он слова князя. - Я не ослышался?
        Макарин ничего не ответил.
        - Да ты безумнее всех ярган вместе взятых, дьяк. Какой демон заставил тебя это сделать? Если уж так припекло, сказал бы мне еще в городе. Там дворовых девок без счета, топчи каждую… Нет, прав этот толстый князек. Ведьма она. Видит бог, ведьма. Порчу навела. А теперь из-за твоей неосторожности дикари заполучили камень. И что делать будем?
        - Ждать, - тихо сказал Макарин, не спуская глаз с реки и приближающейся лодки.
        Лодка уже была на середине реки. Если днем меж берегами и островом сновали десятки различных посудин, то теперь, к вечеру, их почти не осталось. Лишь вдали виднелись две-три маленькие лодчонки с тянущимися за ними рыбачьими сетями. Да еще с верховьев реки к острову медленно приближалась длинная связка плотов из толстых бревен.
        - Саргут, что это? - воевода кивнул на плоты.
        - Лесосплав, - ответил тот, - У истоков рубят лес, вяжут, а потом нам сюда сплавляют. Жизнь на острове всем хороша, кроме того, что все самое необходимое приходится с берегов завозить. В том числе бревна для строительства и хворост для костров.
        Макарин пригляделся и увидел, что часть плотов покрыты толстым слоем вязанок с хворостом. Впереди стоял высокий человек в свободной подпоясанной рубахе и длинным шестом направлял караван к острову. На самом последнем плоту можно было разглядеть широкий навес с лежащими под ним шкурами.
        Воевода долго разглядывал приближающиеся к острову плоты, затем повернулся к Макарину и прошептал:
        - Дьяк, это плывет наш шанс. Нужно бежать. Ярганы скоро узнают о том, что мы здесь. И тогда судьбина наша будет незавидной. Особенно твоя. Дикари не просто так требовали тебя выдать.
        - Навряд ли здешний князь захочет отдать нас ярганам.
        - На князька надежда маленькая. Мы же не знаем их отношений. Кто у них главный в этом их союзе? Вдруг не он? Думаю, стоит рискнуть. Плоты нам могут сильно помочь. Если угнать лодку, ее быстро хватятся, а пропажу одного из плотов могут и не заметить. Главное до них добраться. А там отвяжем один, схоронимся под хворостом и пустимся по течению. Пока суд да дело, переговоры, ночь пройдет. Про нас не скоро вспомнят.
        Он с опаской глянул на двоих стражников, которые сидели у костра и жарили на ветке тушку зайца. Саргут молчал и настраивал лютню, демонстративно отвернувшись. Воевода придвинулся еще ближе.
        - Если незаметно убрать этих двоих, то может получиться, - прошептал он.
        Тем временем черная лодка подошла вплотную к пристани, и стоящего на корме яргана теперь можно было разглядеть.
        Это был огромный детина, чью голову почти полностью скрывала мохнатая шапка с нависающим над лицом черепом медведя, в тени которого не было видно ничего. Казалось, что вместо лица у яргана - черная дыра, окаймленная медвежьими клыками. На поясе у него висела сабля в богато разукрашенных ножнах, а за спиной торчало дуло самопала.
        - Первый раз вижу яргана с огневым боем, - сказал воевода. - Они его обычно не используют. Пугаются.
        - Ты лучше на шубу его посмотри, - тихо посоветовал Макарин.
        - А что у него с шубой? - спросил воевода и пригляделся.
        Издалека одеяние казалось примитивной дикарской накидкой мехом наружу, ничем не отличающейся от остальных подобных одежд. Разве что цветом. Это было беспорядочное сборище светлых, темных, коричневых и даже рыжих пятен, словно его делали из кусков шкур различных мелких зверей. Но это были не шкуры, это были человеческие волосы. Черные с синеватым отливом и косичками, темные короткие, редкие седые, вьющиеся рыжеватые, светлые и длинные женские, они покрывали все одеяние яргана, топорщились на рукавах, ниспадали на пояс. Кое-где между ними можно было разглядеть потемневшую коросту, и тогда становилось ясно, что волосы сдирали вместе с кожей головы.
        - Ублюдок, - процедил воевода.
        Ярган стоял все также на корме и накручивал на палец один из светлых локонов. Когда лодка ткнулась носом в причал, он прошел по ней, перешагивая через головы гребцов, легко для своей комплекции выпрыгнул на пристань. Следом за ним стали выбираться остальные дикари. Князь Ассан повернулся к гостю.
        Ярган остановился и стащил с головы медвежий череп.
        - Рад приветствовать доблестного князя Народа Проточной Воды, - громко сказал он по-русски. - Пусть твоя жизнь будет долгой, а смерть легкой.
        Его длинное лицо с горбатым носом было таким бледным, что казалось больным. Острый выдающийся вперед подбородок скрывала аккуратная треугольная бороденка, а из-под рыжих свалявшихся волос блестели светлые чуть навыкате глаза.
        - Святые угодники, - просипел остолбенело воевода, - да это ж Хоэр.
        Князь Ассан медленно шагнул навстречу. Его лицо выглядело недовольным.
        - Я ждал Родившегося в Пургу. А не тебя, Рыжий Волк.
        - Князь приболел. Животом мучается. Послал меня, просил извинить.
        - Зачем ты здесь? С тобой мне разговаривать не о чем.
        - Невежливо встречаешь, князь, - осклабился Хоэр. - Наши народы в союзе, мы делаем одно дело. И нам есть что обсудить.
        - Я в союзе с ярганами. А ты не ярган.
        Хоэр рассмеялся.
        - Я больше чем ярган. Я тот, без которого вы ничего не добьетесь. И если я говорю, что нам нужно поговорить, значит так оно и есть.
        - Говори здесь и уплывай обратно на берег. В город я тебя не пущу.
        Хоэр картинно развел руками.
        - Не вижу хваленого канасгетского гостеприимства. Но да ладно. Можно и здесь. Много времени это не займет. Мне донесли, что тебе удалось захватить мою женщину и с ней двух московитов. Это так?
        Князь ничего не ответил, продолжая сверлить Хоэра взглядом.
        - Вижу, что так, - довольно сказал тот. - Тогда все просто. Распорядись, чтобы их немедленно доставили сюда. И тогда я перестану напрягать тебя своим присутствием.
        Князь долго думал прежде чем ответить. Потом сказал:
        - Бабу забирай. Она мне больше не нужна. А московитов не отдам, они слишком дорого стоят.
        - В скором времени они ничего не будут стоить, и ты это прекрасно знаешь, князь Ассан. Отдашь их мне, договоримся об оплате. Не отдашь - ничего не получишь. А что касается бабы… Ты никогда не умел держать язык за зубами. Что значит, она тебе больше не нужна? Что значит «больше»? Поясни.
        Князь молчал, надменно выпятив подбородок, но даже издалека было видно, что его трясет.
        На этот раз молчаливое противостояние длилось дольше предыдущих, пока наконец Хоэр снова не захохотал, запрокинув голову и хлопая себя по ляжкам.
        - Да неужели! Князь! Неужто ты все-таки смог выцарапать у нее глаз вашего истукана? Каким образом? Ты ее опоил каким-то зельем? Избил до полусмерти? Вы ж ее боитесь больше подземных демонов, суеверные вы наши, - он резко оборвал смех, протянул руку ладонью вверх и повелительно произнес: - Дай. Сюда. Камень.
        Ассан отступил на шаг, к страже, которая схватилась за сабли и топоры. Стоящие за Хоэром ярганы сгрудились на пристани и тоже ощетинились оружием.
        - Ты не получишь Глаз Мейка, чужак, - прошипел князь. - Это реликвия моего народа. И она останется здесь.
        Какое-то время они стояли друг против друга, как звери, готовые к схватке.
        - Плоты уже рядом с пристанью, - прошептал Макарину воевода. - Надо бежать. Иначе не успеем.
        Наконец Хоэр вздохнул и натянуто ухмыльнулся.
        - Хорошо. Раз умудрился получить камень, пусть пока у тебя будет. Но ты должен понимать, что без меня он бесполезен. Только я знаю, как его использовать. Только я знаю, где заброшенное капище. Только я знаю, как добраться до него через Чернолесье. Без меня этот ваш глаз так и останется обыкновенным камнем и не покажет путь к идолу. Помни об этом, прежде чем переходить мне дорогу.
        Князь ощутимо расслабился, почувствовав себя победителем.
        - Я помню, Рыжий Волк.
        - Ну вот и отлично. Веди сюда мою женщину и московитов. И будем считать, что наша дружба продолжается.
        Князь помялся для вида, но затем послушно повернулся в сторону пригорка и поднял руку. Двое стражников, которые до того момента сидели у костра и поедали зайца, вскочили на ноги, бросились было к пленникам, как вдруг за их спинами от стены ближайшего амбара отделились две тени. Одна из них взмахнула рукой, и тяжелое копье пробило голову одному из стражников, разворотило ему лицо вылезшим костяным наконечником. Второй, увидев это, заверещал и бросился к пристани, но ему наперерез бросилось что-то низкое, мохнатое, сбило с ног, навалилось сверху, опустило с размаху ему на голову какое-то орудие. Хрустнули шейные позвонки. Низкое и мохнатое поднялось на ноги и завопило что-то людям на пристани, отчего те разом вместе заорали и вновь похватались за оружие.
        - Хо-хо, - сказал, вступая в круг света, Плехан Шубин. - Это ты, Хадри, хорошо придумал. Авось стравить получится.
        Князь Ассан выхватил саблю и сделал резкий выпад в сторону Хоэра.
        Хоэр увернулся.
        Стражники заорали, похватали топоры и бросились в атаку.
        - Получилось, - удовлетворенно сказал Шубин и шагнул к пленникам.
        - Ты как нельзя вовремя, поморец, - сказал воевода.
        - Стараемся.
        На пристани развернулось целое побоище. Канасгетская стража теснила ярган к лодке, великан Хоэр махал саблей направо и налево.
        - С чего это они вдруг? - спросил Макарин.
        - Хадри крикнул по-канасгетски «на нас напали ярганы», - ответил Шубин. - Наобум конечно, но, видать, помогло.
        - Откуда вы? - спросил Кокарев.
        - Некогда болтать, воевода, давайте сперва отсюда выбираться, - он вдруг заметил сидящего на бревне Саргута и поднял топор. - А это еще кто?
        - Не трогай, - поднял руку Макарин. - Он точно не враг.
        Саргут поклонился.
        - Ну тогда с нами, ежели хочешь, - сказал Шубин. - Здесь скоро станет жарко.
        Он ногами раскидал костер, затоптал языки пламени.
        - В темноте нам будет сподручнее. Давайте шевелиться. Скоро от этого городка одни головешки останутся.
        - Почему? - удивился воевода. - Здешний князек явно побеждает.
        На пристани действительно все складывалось в пользу канасгетов. Хоэра загнали на его лодку, на бревнах лежало уже с полдюжины дикарей.
        - Потому что я знаю то, чего не знаешь ты, - веско сказал Шубин.
        Хоэр оступился, упал на спину и заорал что-то на дикарском наречии.
        И тогда с причаливших вблизи пристани плотов послетали вязанки хвороста. На берег из открывшихся темных дыр один за другим полезли сутулые фигуры в мохнатых шкурах. К воплям на пристани прибавился громогласный боевой клич.
        - Ну вот, - сказал Шубин. - Теперь и вы это тоже знаете.
        Несколько десятков ярган с топорами наперевес налетели, смяли стражу. Большинство из них, не сбавляя бега, ринулись вверх к воротам, остальные окружили князя и его пощипанную свиту. Ассан стоял на коленях и ждал решения своей участи. Хоэр подошел к нему, чуть хромая, и также как совсем недавно протянул к нему руку ладонью вверх.
        - Тут все ясно, - сказал Шубин. - Хоэр эту засаду заранее приготовил, на всякий случай, если не договорится. Теперь здесь будет ад на земле. Живо за мной. Нам еще до лодки добраться надо, а она на другом краю острова.
        - Подожди! - Макарин схватил его за рукав. - Тут рядом Иринья.
        Шубин нахмурился, скользнул взглядом по его лицу.
        - Она уже не рядом, дьяк. Она уже в лодке.
        Он пригнувшись бросился в темноту. Хадри вынырнул откуда-то из зарослей, радостно ухмыльнулся и потряс копьем.
        - Бежать! Да!
        - Это точно, - пробормотал воевода, поднимаясь. - А если вдруг станет лень бежать, посмотри на реку, чтобы ее вид придал твоему бегу новые силы.
        - Ты о чем? - не понял Макарин.
        Кокарев молча ткнул пальцем в сторону.
        В темноте, вдоль всего противоположного берега, загорались сотни огней. Но это были уже не костры, это были горящие на воде факелы, сотни факелов на маленьких кожаных ярганских лодках. Дикари всей своей армией переправлялись на остров.
        Глава 20
        Они продвигались осторожно, вдоль берега, между городской стеной и посадом. Прятались за оградами, деревьями или стенами домов. Иногда над их головами нависал голый отвесный склон крепостного холма, и тогда приходилось выжидать, пока там, на стенах не закончится бой и им под ноги не упадут очередные защитники. После чего какой-нибудь ярган обычно высовывался из бойницы и торжествующе орал на всю округу, заглушая треск разгорающихся пожарищ, стоны раненых и визги насилуемых женщин.
        Лодки с дикарями все прибывали и прибывали. Из-за плохой управляемости их часто относило от пристани вниз по течению, из-за чего ими уже был усеян весь берег. Ярганы хватали топоры и факелы, молча собирались в толпы и нападали на все дома без разбору. Выламывали двери, вытаскивали полуголых людей, резали им глотки и шли дальше. Иногда кто-то из них задерживался, чтобы позабавиться с детьми или бабами, и тогда остальные ухмылялись и наперебой орали что-то непотребное на своем собачьем наречии, состоящим из гортанных уродливых звуков. Макарин старался не смотреть. Детский надрывный плач и страшные предсмертные хрипы женщин, которым вспарывали горло во время соития, стояли здесь, над посадом, как душная стена. Казалось, весь воздух состоит из этих звуков. Там, наверху, на стенах и в городе еще шел бой, оттуда доносился лязг мечей и сабель, крики воинов. Здесь боя не было. Здесь методично резали, разламывали черепа дубинками, отрезали груди, насаживали на короткие копья пищащих младенцев. Несколько раз то воевода, то Макарин порывались выбраться из спасительной темноты задворок и с голыми руками
броситься в атаку. И каждый раз Шубин прижимал их тяжелой рукой к земле и молча указывал в сторону, где к ублюдкам подходил на подмогу очередной отряд человек в десять.
        - Они долго готовились, - прошептал Шубин во время одной из остановок. Впереди горела крыша землянки, рядом с которой лежала очередная девка, раскинув окровавленные ноги. Над ней суетились два яргана, один отрезал голову, второй вспарывал живот. - Нагнали сюда несколько сотен, лодки приготовили. Мы своим появлением их только подтолкнули. Небось, хотели глухой ночью напасть, чтобы совсем уж было неожиданно. А здешний князь все войско к нам на север услал, дурак. Поверил ярганам на слово. Ума нет, считай покойник.
        - Оружия-то чего нам не захватил, поморец, - спросил Кокарев. - Хоть какое-нибудь завалящее?
        - По чужой земле лучше налегке ходить, воевода. Да и нельзя тут огнестрелом баловаться. Сразу все сбегутся.
        Ярган с глухим треском вскрыл женщине грудину, погрузил во внутренности руки, достал еще трепещущее сердце, урча, впился в него зубами.
        - Тьфу, твари. Не могу больше смотреть, - воевода отвернулся.
        - Попробуем перелеском добраться, - Шубин пополз в сторону, где за палисадом виднелись заросли кустов и невысоких сосен.
        Саргут, сын искарского князя и заложник канасгетов, плелся за воеводой, то и дело отставая. Вид у него был потерянный, он пустыми глазами смотрел на зверства и разгорающиеся пожарища. Казалось, будто еще немного, и он ляжет на землю и закроет глаза, чтобы больше их не открыть.
        - Мне очень жаль, - сказал ему Макарин. - ты жил среди этих людей много лет…
        Саргут глянул на него непонимающе.
        - Они не были мне друзьями, - сказал он. - Я знаю, что у других аманатов в плену заводятся жены, дети. У меня так никого среди них и не появилось.
        - Может, это и к лучшему.
        - Да. Десять лет назад они напали на мой городок. Сожгли его дотла. И убили всех, кроме меня. Сейчас бог судьбы пришел за ними. А потом он придет за ярганами. И это колесо не остановить. Есть ли смысл ему противостоять? Когда-нибудь оно и вас сомнет.
        - Не сейчас точно, - встрял Шубин. - Ты, мил человек, вместо того чтобы болтать, лучше б от своей балалайки избавился. Ни к чему она сейчас, задерживать нас скоро будет.
        Саргут прижал к груди футляр с лютней.
        - Нет. Кто я без нее?
        Шубин махнул на него рукой и двинулся дальше. Перелесок становился все гуще и наконец превратился в бурелом с поломанными и скользкими от лишайников стволами деревьев, переплетенными сетью веток и кустарников. Под ногами захлюпала вода.
        Теперь они пробирались еще медленнее. Макарин постоянно оглядывался на шедшего позади всех Саргута. Его лютня часто цеплялась за гибкий и густой березняк, и тогда ему приходилось останавливаться и освобождать инструмент из плена.
        - Я думаю, мы зря его с собой тащим, - прошептал воевода, когда Саргут в очередной раз отстал. - Он нам зачем? Песнями развлекать? Тоже мне, Боян нашелся.
        - Предлагаешь, бросить тут? - спросил Макарин.
        Воевода не ответил.
        Они постепенно выбрались из заросшей низины, и снова увидели впереди бревенчатые низкие стены и насыпные крыши полуземлянок, освещенные заревом пожара. В красной пелене меж домами носились черные тени, а наверху, там, где высился княжеский терем, плясали гигантские языки пламени.
        - Здесь самое сложное, - сообщил Шубин. - За теми избами площадка, открытая. Там от холма до берега ничего нет. Ни деревца, ни забора, ни даже амбара. Наверно, что-то вроде места торгового. И нам его надо как-то перебежать.
        - Это не торговое место, - сказал Саргут. - Это священная поляна. Для жертвоприношений. Ее действительно не обойдешь.
        - Ну вот и я о том, - сказал Шубин. - Надо думать.
        - Не о чем тут думать, - возразил воевода. - Сперва посмотреть надо.
        - Если подойдем ближе, другого пути не будет. Только через поляну.
        - Тут, я гляжу, и без того никакого другого пути нету, - буркнул Кокарев и выбрался из зарослей к домам.
        Дальше они двигались перебежками, нагнувшись чуть не до земли, от кустов к заборам, от заборов к амбарам, стараясь всегда находиться в тени. Крутили головой во все стороны, чтобы заметить дикарей до того, как они заметят их. Дикарей было много, даже больше чем на пристани. Они сновали у землянок, таскали трупы, с хохотом бегали за домашней живностью, устраивались на ночлег, соорудив что-то вроде походного навеса.
        - Эти ублюдки уже чувствуют здесь себя как дома, - прошептал воевода.
        Остановились они там, где забор последнего двора подходил вплотную к голому отвесному склону. Поляна отсюда была вся как на ладони. По ее краям, у выставленных в ряд деревянных истуканов, пылали высокие факелы. В центре горел колоссальный костер, чьи языки казалось достигали неба. Толпа ярган, несколько десятков человек, не меньше, сновала вокруг костра, и Макарин не сразу понял, что они делают. Только когда увидел сидящих невдалеке на земле связанных пленников. Там не было воинов, были только старики, женщины и дети. Ярганы выхватывали их поодиночке, оттаскивали к костру, перерезали сухожилия на ногах и ломали руки. После чего живых бросали в огонь и уходили за следующей жертвой. Страшная, объятая пламенем, плачущая, ревущая масса человеческих тел шевелилась, корчилась, и казалось само черное небо трясется в судорогах над этим адом. Иногда кому-то удавалось отползти в сторону, и тогда ярганы пинками и длинными палками запихивали их обратно в огонь. Макарина замутило от сладковатого запаха жареного мяса.
        - Тауру, - прошептал рядом Саргут. - Главный бог ярган. Он требует живые жертвы. Поэтому ярганы не убивают пленников. А сжигают их живьем. Сегодня Тауру будет накормлен до отвала. Великий день для ярганского племени.
        - Эти твари должны быть уничтожены поголовно, - процедил Кокарев.
        Какой-то девчонке удалось вырваться из толпы пленников, и она побежала в их сторону. Сразу с десяток дикарей взревели и бросились в погоню, размахивая дубьем.
        - Вот проклятье, как не кстати-то, - пробормотал Шубин. - Отступаем, живо.
        Воевода взъярился.
        - Ну уж нет! А ну давай сюда свой топор! Я один справлюсь!
        Он схватил было Шубина за рукав, но тот ловко увернулся.
        - Не мельтеши! И нас погубишь, и девку не спасешь.
        Девчонке оставалось шагов двадцать до спасительной темноты, когда брошенный кем-то из преследователей дротик пробил ей спину, свалил с ног. Она была еще жива и отчаянно ползла дальше, когда подоспевший ярган намотал ее волосы на кулак и перерезал горло. Потом взвалил на спину, как добычу, и побрел обратно к костру, весело гомоня и отмахиваясь от наседающих конкурентов.
        - Сгною тебя в остроге, сволочь поморская, - в бессильной ярости прошипел Кокарев.
        - Сгноишь, воевода, сгноишь. Если выберемся.
        - А ты чего молчишь, дьяк, - набросился воевода на Макарина. - Неужто и у тебя совести нет, и ты можешь спокойно на все это смотреть? Канасгеты наши враги, да. Но то, что творит с ними это зверье…
        Макарин промолчал. Он не знал, что сказать. Он понимал, что Шубин прав и ничего нельзя сделать. А еще он смотрел на горящий посад канасгетского городка и видел пылающую Москву, и сожженные Тверь, и Суздаль, и осажденный Сергиев монастырь. Он смотрел на зверства местных дикарей, но перед глазами отчего-то вставали конные сотни польской мрази, добравшейся до ярославских и костромских лесов, бесконечные спаленные дотла деревни и их вырезанных жителей. Когда долго живешь в аду, сердце покрывается непрошибаемой корой.
        - То, что они делают - это последнее. Это край, - прошептал воевода. - За это нужно уничтожать. Медленно и мучительно. Все это чертово племя должно быть стерто с лица земли.
        - Вопрос, зачем они это делают, - спросил Макарин, и его собственный голос показался ему чужим. - Судя по донесениям, в этих местах женщины и дети - ценный товар. Зачем их убивать?
        Воевода сплюнул в сердцах и отошел, ничего не сказав.
        - Их убивают, потому что они обуза, - ответил Саргут. - Ярганы не собираются возвращаться в леса с добычей. Они идут дальше на север. И делить войско, оставляя часть для охраны, они тоже не могут. Значит, им нужен каждый воин. Значит, их цель не только самоеды и ушедшее войско канасгетов.
        - Мангазея все равно им не по зубам, - сказал воевода. - Сколько бы этой швали не было.
        - Возможно, у них есть еще какой-то план, о котором мы не знаем, - сказал Шубин.
        Среди дикарей вдруг возникло какое-то движение, ропот голосов стал громче, перешел в приветственный рев, толпа расступилась и на площадку перед костром выехала двухколесная телега, запряженная парой испуганных мулов.
        На землю спрыгнул Хоэр, потряс саблей, и толпа взревела еще громче. Повернулся к телеге, стащил с нее что-то темное и трепыхающееся. Макарин не сразу узнал в этом истерзанном окровавленном комке князя Ассана.
        Хоэр под вопли и крики протащил его за волосы к ближайшему столбу, поднял толстяка на ноги, прислонил. Затем повернулся к толпе дикарей, проорал что-то на ярганском наречии и поднял руку. В его пальцах блеснул красным сполохом круглый камень, и все ярганы на площади вдруг повалились на колени, забормотали, вдавливая лбы в землю.
        Хоэр медленно, будто красуясь, обошел кругом столб с князем. Ассан пытался стоять прямо, но у него это плохо получалось.
        - Видишь, князь, - вкрадчиво сказал Хоэр, и его голос разнесся в наступившей тишине по всей поляне. - Так бывает, когда обманываешь союзника. Так все теряешь. Дом. Семью. Жизнь. Целый город заплатил за твою неверность.
        - И ты мне что-то говоришь о неверности, шавка подзаборная?
        Голос Ассана был слаб и еле слышен. Кровь текла у него изо рта ручьем, не переставая.
        - Ну, зачем такие оскорбления? Будем разговаривать вежливо.
        - Вежливо с тобой будут разговаривать, когда поймают. Ты взял один город. А у нас их десятки. И каждый из них скоро будет знать, что случилось, и кто виноват. И тогда я тебе и твоим безмозглым шакалам не завидую. Умирать вы будете долго.
        Хоэр расхохотался.
        - Уважаю! Уважаю твое несломленное стремление корчить из себя князя, даже стоя у жертвенного столба. Но ведь ты можешь облегчить свою участь, просто ответив мне на простой вопрос, - он взял князя за ворот и притянул его к своему лицу: - Где. Моя. Женщина.
        Ассан попытался плюнуть ему в морду, но кровавая слюна повисла на подбородке.
        - Зря, - сказал Хоэр, отстраняясь. - Ты ведь знаешь, что рано или поздно я все узнаю. Да и какой смысл тебе скрывать? Зачем тебе моя баба? Тем более сейчас.
        Князь продолжал молчать, и Хоэр некоторое время пристально вглядывался в его глаза.
        - Ладно, - наконец сказал он. - Не хочешь говорить добровольно, придется заставлять.
        Он отошел от столба, посмотрел вверх, туда где на вершине холма догорал княжеский терем. Махнул кому-то рукой.
        Сверху, сквозь гул ярганской толпы, стоны пленников и треск пожаров, донесся мерный скрип, будто там вдруг заработал огромный якорный ворот.
        - О, нет, - в отчаянии прошептал Саргут и закрыл лицо руками.
        С вершины холма, по отвесной стене, спускали на веревках большой деревянный истукан, что стоял раньше во дворе терема. Его зеленое покрывало было изодрано, оловянные плошки глаз выломаны, а к тулову был привязан какой-то трепыхающийся сверток, из которого торчала черноволосая голова ребенка.
        - Видишь, князь? - спросил Хоэр. - Поверженный идол твоего города. Нет идола, нет города, такое у вас поверье? Твоего города больше нет. Но ты же не об идоле беспокоишься?
        - Не трогайте его, - прохрипел Ассан.
        Макарин повернулся к Саргуту.
        - Кто это?
        - Сын князя. Единственный кто у него остался в роду, - ответил тот. - Всего полгода, как я спас его от волков. От этих волков я его не спасу.
        Идол опустили на землю, и тут же к нему подбежали со всех сторон дикари. Хоэр отдал краткий приказ. Сверток с ребенком отвязали, бегом принесли Хоэру, кинули ему под ноги. Хоэр одной рукой поднял его, развязал на весу, содрал ткань, удерживая мальчишку за шею.
        - Я тебе расскажу, что сейчас будет, князь Народа Проточной Воды. Сперва я прикажу изрубить ваш идол в щепки. Сложить в груду. И разжечь костер.
        Он каркнул что-то сгрудившимся у истукана дикарям. Те заревели в ответ, похватали топоры и принялись за дело.
        - Потом я прикажу освежевать твоего жирного поросенка, - он достал нож и провел лезвием вдоль живота мальчишки. Тот заревел и засучил ногами. На вид ему было лет пять. - Выпотрошить. И зажарить. На костре из щепок вашего истукана. После чего скормлю тебе. И ты будешь его жрать. Причмокивая и нахваливая. И не забудешь сказать повару спасибо.
        Ассан дернулся, заговорил торопливо:
        - Послушай. Не надо. Он тебе пригодится. Как аманат.
        - Мне не нужны аманаты, князь. Я далек от ваших политических игрищ. Мне нужна моя баба.
        - Я уже сказал. Я не знаю. Если ее нет в сарае, значит она сбежала. С московитами. Скорее всего, она с ними.
        Хоэр надавил лезвием на живот мальчишки, прорезая кожу. Тот взвизгнул и заревел громче.
        - Это плохо, князь. Очень плохо. Ты даже не представляешь, как ты меня огорчаешь.
        Он надавил ножом еще сильнее, пуская кровь.
        - Они тоже сбежали, - заторопился князь, - с ними был мой аманат Саргут, найди его, он должен знать.
        - Это тот, что не расстается со своей уродливой виолой из куска плохо обструганного дерева? - прищурился Хоэр. - Тот, что всегда бренчит и воет, не останавливаясь?
        - Да! Найди его.
        Хоэр повернулся, крикнул ярганам. Пятеро из них тут же бросились к домам.
        - Худо дело, - сказал Шубин. Он посмотрел на Саргута. - Теперь они в поисках тебя весь посад перероют. Нам надо спешить.
        - Он всегда любил эту песню, - задумчиво прошептал Саргут. - О железной гагаре, что прилетает с неба и приносит землю. Всегда просил ее повторить. Не знаю почему, мальчишка ведь. В пять лет мальчишки любят слушать о непонятном. А он еще на звезды любил смотреть. Ждал, когда прилетит железная гагара. Надо, чтобы он напоследок снова ее услышал. Эту песню. Перед смертью.
        Он медленно открыл футляр и достал лютню.
        - Ты с ума сошел! - бросился к нему Шубин, и Саргут глянул на него так, будто видел его впервые.
        - Да, ты прав. Не здесь.
        Он встал, уронил футляр и пошел вдоль забора, открыто, не скрываясь, настраивая на ходу лютню.
        - Стой! - Макарин бросился было вдогон, но Шубин прижал его к земле.
        - Уже поздно.
        Несколько ярган увидели музыканта, но сперва не обратили внимания. И только когда он взял первые аккорды, ближайшие ринулись ему наперерез. Саргут перемахнул через забор, скрылся из виду. Ярганы покрутились рядом, забежали в ближайший дом и хотели было вернуться, когда откуда-то издалека вдруг послышалась песня.
        Мальчишка, перестал трепыхаться в лапе Хоэра, притих и слушал раскрыв рот.
        - Да, - сказал Хоэр. - Это он. - И отдал приказ ближайшим ярганам.
        Больше половины из скопившейся на площади толпы бросились на заунывные звуки. Но песня опять прекратилась. Ярганы бегали по дворам, заглядывали в дома, все дальше и дальше. Пока снова не зазвучало примитивное треньканье самодельного инструмента. Дальше. Дальше.
        - Он их уводит, - сказал воевода. - Надо бежать.
        - Не получится. Их все равно много.
        Вокруг костра слонялось не менее дюжины дикарей.
        Хоэр огляделся, осмотрев свое поредевшее воинство. Прислушался к песне, которая звучала теперь еле слышно и почему-то сверху. Наверное, какое-то сомнение отразилось у него на лице, потому что князь в этот момент понял, что нужно действовать.
        Он ударил Хоэра головой в живот. Тот растянулся на земле, выпустив мальчишку, и тогда князь бросился бежать, подхватив сына. Отнял по пути у яргана короткое копье. Дикари взревели, бросились наперерез. Князь свалил с ног еще одного, вышиб копьем мозги из другого. Мальчишка верещал, ухватив отца за плечи. Хоэр поднялся на ноги и бросился в погоню. Князь бежал к реке, толстый, раненый, неуклюжий.
        - Вот теперь, - сказал Шубин, - пора!
        И они припустили вперед, к спасительному лесу, прижимаясь к склону и каждое мгновение ожидая, что гонящиеся за князем ярганы обернутся.
        Ярганы не обернулись. Князь не сбавляя скорость врезался в воду, скрылся в ней вместе с сыном, и ярганы, надрывая глотки, носились теперь вдоль берега, поливая реку стрелами и дротиками.
        Когда темные кроны сомкнулись над головой, Шубин остановился.
        - Стойте. Дальше без меня. Хадри знает дорогу, проводит.
        - А ты куда? - спросил Макарин. - Скоро здесь все вверх дном поднимут.
        - Догоню. Дело есть. Нельзя здесь просто так все оставлять.
        И Шубин скрылся в зарослях.
        Хадри потряс копьем, горя глазами и улыбаясь.
        - Идти! Идти!
        - Ну, идти, так идти, - проворчал воевода.
        - Подожди немного, - сказал Макарин.
        Он сделал пару шагов назад и осторожно выглянул из-за дерева.
        Шубина не было видно. И не было видно Хоэра, которого скрывала береговая насыпь. Оттуда доносились только ярганские вопли и ругань. Зато теперь было хорошо видно, куда делся Саргут.
        Сын искарского князя стоял на крыше одного из домов и продолжал играть песню о железной гагаре. Толпа ярган бесновалась во дворах, не понимая откуда несутся звуки. Потом наконец кто-то из них забрался на соседнюю крышу, увидел музыканта и молча натянул лук. Первая стрела вошла в спину, под правую лопатку. Саргут пошатнулся, но устоял. Ярган ухмыляясь достал еще одну стрелу. Потом третью. Потом четвертую. Саргут пел все тише и тише, играть он перестал после шестой стрелы, его руки выронили лютню, он тяжело опустился на колени, но продолжал петь. Его голос уже нельзя было услышать, но Макарин все смотрел и смотрел, пока забравшийся на крышу второй ярган пинком не скинул музыканта вниз.
        Хадри дернул за рукав, прошептал «Идти! Опоздать!» И Макарин послушно отступил в чащобу.
        До лодки они добрались быстро. Длинная канасгетская посудина из почерневших досок, с навесом на корме и убранной мачтой была спрятана в узкой заводи, со всех сторон прикрытой зарослями ивняка.
        Под навесом спала Иринья, закутанная в кучу разноцветных покрывал.
        Макарин повалился рядом, чувствуя смертельную усталость. Воевода посмотрел на них, покачал головой и достал свою фляжку.
        Иринья приоткрыла глаза, увидела Макарина, пробормотала «О, дьяк-спаситель», и снова заснула.
        - Рассвет скоро, - сказал Кокарев. - Надо бы убираться отсюда быстрее.
        Сидящий на берегу Хадри часто покивал головой.
        - Скоро, да, скоро.
        Когда на реку опустился предрассветный туман, а черная мгла сменилась серой взвесью, прибрежные кусты наконец затряслись и появился Шубин. Он с трудом протиснулся сквозь заросли, подтащил к лодке что-то громоздкое и длинное, взгромоздил на борт.
        Воевода присвистнул.
        На дне лодки среди весел и мешков со снаряжением лежал связанный Хоэр. Его лицо представляло собой сплошное кровавое месиво и узнать его можно было только по комплекции, острой бородке и шубе из человеческих волос. Он был живой, но без сознания.
        - Вот теперь можем отплывать, - прохрипел Шубин и стал отвязывать канаты.
        Глава 21
        Когда скрылся за поворотом пылающий город, Шубин с Хадри убрали весла, быстро установили мачту и подняли парус.
        Лодка шла вверх по реке, против течения, все дальше от моря и обжитых мест. Солнце уже пробивалось сквозь деревья, попутный ветер разогнал утренний туман, и теперь было видно, как близко подступают к восточному берегу темные отроги Чернолесья.
        - Поморец, мне сдается, ты не в ту сторону лодку правишь, - сказал воевода, когда Шубин пробирался мимо, перешагивая через гребные банки. - Нам бы в обратную надо. К разбойной крепости и моим казачкам.
        - Нельзя туда, - покачал головой Шубин. - По всей реке дикарские заставы. Не пройдем.
        - Но вы же как-то прошли? - воевода становился все более подозрительным. Он достал ручницу из кожаного мешка с вооружением и теперь старательно ее осматривал.
        - Мы прошли, - ответил Шубин. - Иногда лодьей. Но чаще - берегом. Пешком. Даже ползком. С вами мы так не пройдем. Дикари только по одному твоему пыхтенью нас засекут. Не волнуйся, воевода. Есть другой путь. Он дольше, но, скорее всего, безопаснее.
        - Только не говори мне, что этот твой безопасный путь пролегает по Чернолесью.
        Шубин пожал плечами.
        - Другого пути тут все равно нет. Будем надеяться, что Чернолесье не так страшно, как о нем рассказывают. В любом случае, нам его не миновать.
        - И что о нем рассказывают? - спросил Макарин.
        - Разное, - уклончиво ответил Шубин. - В основном всякие дикарские сказки о мстительных духах, великанах-людоедах и прочее в таком же стиле. Но в любом случае, если судить по болтовне немца, там есть то, что нам надо.
        - Какой еще болтовне?
        Шубин оглядел лежавшего на дне лодки немца, уселся на носу, разложив перед собой пару ножей, топор, саблю и точильный камень.
        - Мы на ярган еще вчерашним утром натолкнулись, - сказал он. - Весь день шли за ними, благо леса густые, да и Хадри может пройти так, что и комар не потревожится. Разговоры слушали. Немца с ярганским вождем, вождя со своей кодлой, кодлы между собой. Немец болтать любит. Громко, чтобы все слышали. И о нападении на своих союзничков, и о дележе богатства, и о том, как выбивать сведения об идоле, когда до самоедов доберутся. И как в этом деле канасгетов обставить.
        - Им и в самом деле так нужен этот дурацкий идол? - спросил Макарин.
        - Сам идол может им и не очень нужен. Идол - это только символ. Знак того, что они выше соседних племен, а значит могут объединять и вести их на войну с другими дикарями и с чужеземцами, то есть с нами. И получать бОльшую часть добычи. Власть и богатство, ничего нового. Поэтому и нападение на городок произошло. В таком деле нет постоянных союзников. Рано или поздно все равно бы перегрызлись. Тут каждый сам за себя, и когда с юга подтянутся остальные взбудораженные племена, здесь начнется война всех против всех. Так вот, в одном из таких разговоров Хоэр и проболтался, зачем ему нужна Иринья и круглый камень и почему его псы-ярганы все это время нас преследовали. Рассказал, что где-то в глубине Чернолесья есть полузаброшенное капище. А на том капище живет старый колдун, способный выходить на дорогу демонов. Таких колдунов почти и не осталось, все обмельчали, пыль в глаза пускают да траволечением балуются. А этот - может видеть то, что не видят другие. И может находить все, что потеряно. И чтобы найти идол ему нужна только часть идола и тот, чья кровь на него попала. Помнишь, дьяк, Иринья тебе
рассказывала, как Варза пустил ножом кровь из ее ладони да заставил опустить руку в ящик? Вот то-то и оно. То ли Варза уже тогда знал, что Иринья отстанет от каравана и принял меры, чтобы она его нашла. То ли еще что.
        - И ты вслед за полоумным немцем веришь во всю эту ахинею? - спросил воевода.
        - Ахинея это или нет, лучше воочию убедиться. Все равно других вариантов не видно. Да и в силе колдунов я уже имел случай неоднократно убедиться. Раз занесла судьба в эти земли, лучше жить по их законам. Хоэр почти год убил на то, чтобы достать этому колдуну то, что ему надо.
        - И все-таки непонятно мне, поморец, - прищурившись, сказал воевода. - Тебя-то что занесло в эти земли? Нет, за спасение конечно спасибо, за это я в долгу не останусь…
        - Я только ее спасал, - Шубин дернул головой в сторону кормы с навесом. - Вы просто рядом подвернулись. Так что не нужна мне твоя благодарность. Мог бы конечно о вас забыть, да и возвращаться. Жили бы с ней спокойно на заимке. Только вот чую, пока мы со всей этой бедой не разберемся, мне спокойно все равно не жить. Не одни, так другие доберутся, сожгут все и живьем не оставят. А разбираться надо вместе. Иначе никак.
        - Если хотите знать мое мнение, - сказал воевода, закончив чистить ручной самопал, - этого вашего Хоэра надо пустить на корм рыбам. Допросить, перерезать глотку. И скинуть за борт. Это самое мудрое, что мы можем сделать. - Он щелчком загнал кремневый замок под ствол, смахнул с приклада оставшуюся ржавую пыль. - Такая тварь жить не должна. К тому же опасно. Как бы мы его не связывали, с этим мордоворотом еще в Мангазее никто справиться не мог.
        - Пока он не опасен, - проговорил Шубин. - То есть, опасен конечно. Но не сильно.
        - Поясни, - глянул на него Макарин.
        Шубин дотянулся до безвольно висящей руки Хоэра, отдернул рукав шубы. От запястья почти до локтевого сгиба зияла кривая глубокая рана.
        - Я этому трюку еще у зырян научился, - сказал Шубин. - Подрезал ему обе руки, так чтобы ничего тяжелее ложки держать не смог. И обе ноги также. Идти сможет, сбежать - нет. Рано или поздно зарастет конечно. Но он нам надолго и не нужен.
        - Он нам вообще не нужен, - буркнул воевода.
        - Нужен, - возразил Макарин. - Если он единственный знает, что делать с камнем, где это капище и как до него добраться…
        - Это он так сказал. А веры ему… сам понимать должен.
        - Пока не очнется, все равно решить ничего не сможем, - сказал Шубин.
        - Так за чем дело стало? - спросил воевода, поднялся, кряхтя, пнул Хоэра носком сапога в бок. Тот застонал, тяжело перевернулся на спину и открыл глаза. Долго рассматривал осоловелым взглядом людей, что сидели перед ним, попытался привстать, но сморщился и повалился обратно на шкуры.
        - Московиты, - протянул, глядя в небо и ни к кому не обращаясь.
        - Худемоерхе, - вежливо поздоровался с ним Макарин по-голландски.
        Хоэр снова поднял голову и глянул на него, будто оценивая.
        - И тебе доброго утра, мил человек, коли не шутишь.
        - Ват ис йи наам?
        Хоэр запрокинул голову и, было, расхохотался, но его тут же перекосило от боли. Он застонал, продолжая перхать и кашлять.
        - Ну нет, дьяк, - прохрипел он, когда отдышался. - Не надо так страшно коверкать язык моей бедной далекой родины. Нет в этом смысла. И не спрашивай, как меня зовут. Ты знаешь, как. А мое родное имя тебе ничего не скажет и никогда не пригодится.
        - Это хорошо, что ты не скрываешь свое чужеродство, немец, - сказал Кокарев. - Значит на дыбе тебе проще будет.
        - До дыбы еще довезти надо, воевода, - прищурился Хоэр. - Это чужие земли. Никто не знает, что ждет вас за следующим поворотом.
        - Довезем, - коротко произнес сидящий на носу лодки Шубин, не поднимая головы.
        Хоэр с трудом оглянулся, посмотрел на него и осклабился.
        - О, поморец… Значит, мне не привиделась твоя загорелая рожа. Это был ты. Напал сзади, огрел чем-то. Что это было? Палица?
        - Полено. Тебя оружие не берет, брезгует.
        - Как это некрасиво и нечестно… Напал сзади. Украл у меня круглый камень. Ведь он у тебя, не так ли?
        Шубин не ответил.
        - Ты опустился, Плехан. Раньше у тебя хватало смелости выйти против меня лицом к лицу.
        - С волками жить… Не болтай попусту, немец.
        Макарин поднял руку, призывая всех к тишине, и сказал официальным тоном:
        - Я Семен Макарин. Дьяк Разбойного Приказа. Расследую исчезновение каравана Степана Варзы. Говори, что об этом знаешь?
        Хоэр смотрел на него, нагло улыбаясь. На окровавленной морде со свернутым набок носом и расквашенными губами блестели сколы от выбитых зубов. Видимо, Шубин бил поленом не только сзади, но и спереди.
        - Скажи мне хотя бы одну причину, дьяк, ради которой я стал бы с тобой откровенничать.
        Воевода крутанул колесико своей ручницы, наставил дуло в лоб Хоэру и спустил курок. Замок щелкнул вхолостую. Хоэр даже не поморщился, продолжая улыбаться.
        - Говорю же - порешить и выкинуть на корм рыбам, - сказал Кокарев. - Толку от него не будет.
        - У меня есть предложение лучше, - сказал Хоэр. - Вы высаживаете меня на берег, я дожидаюсь моих верных ярган, которые наверняка уже плывут по вашему следу, и говорю им, что догонять вас не обязательно. И вы убираетесь куда хотите. Живыми. Разумеется, перед этим отдав мне то, что у меня взяли.
        - Я сжег канасгетские корабли у пристани, - сказал Шубин. - Одной бочки смолы хватило. А на своих кожаных лодках твои псы навряд ли нас догонят.
        Хоэр помрачнел, но ненадолго.
        - Это не поможет. Вам здесь все равно не выжить.
        Он вдруг замолчал, глядя им за спины. Улыбка его стала масляной, глаза сладострастно прищурились. Макарин оглянулся, хотя и так знал, что увидит.
        На корме, вытянувшись в полный рост, стояла Иринья. Ее сарафан бился на ветру, кое-как зашитый и с одной стороны укороченный почти до коленей. Цветастый платок, видимо, позаимствованный в одной из татарских изб, небрежно спускался с выбившихся волос на плечи. Дрожащие губы чуть раскрылись, будто она хотела что-то сказать, но не решилась, а просто шагнула вперед, не спуская с Хоэра взгляда широко раскрытых глаз.
        - Вот она, моя девочка, - хрипло проворковал Хоэр и развел руки в стороны.
        Иринья ловко обогнула мачту, держась за веревки, быстро преодолела оставшееся до Хоэра расстояние и почти с разбега влепила ему носком сапога по и без того развороченному носу. Хоэр взвыл, опрокинулся навзничь, закрыв лицо руками. Иринья пошатнулась, оттолкнула руку Макарина, который попытался придержать ее за бедро. И все также молча ушла обратно на корму, к навесу.
        - Иринни, мейн ливе, что с тобой! - прогундосил ей вслед Хоэр. Кровь хлестала у него между пальцами.
        - Наверно, она сильно расстроилась, когда узнала, что ты год назад свернул ей шею, - хмыкнул Шубин.
        - Наглое вранье, Иринни, - крикнул ей Хоэр. - Не верь этому. Я всего-то приложил ее прелестную головку о ближайшую мачту, - сообщил он воеводе. - А что было делать? Уж больно ты рьяно взялась за моих нерасторопных союзничков! - крикнул он и рассмеялся.
        - То есть ты признаешь, что был в сговоре с напавшими на караван разбоями? - спросил Макарин.
        На этот раз Хоэр смотрел на него гораздо дольше, прежде чем ответить. Будто купец, прикидывающий, что ему выгоднее.
        - Сложно сказать, кто с кем был в сговоре, - наконец выговорил он. - То ли я с ними, то ли они со мной. Мне нужен был груз Варзы, но хитрый поморец меня обставил. Кто ж знал, что он превратит собственную дщерь в машину для убийства.
        - Это как так - превратит? - не понял Кокарев.
        Хоэр ухмыляясь, помолчал, переводя взгляд с Макарина на воеводу и обратно.
        - Ну да. Он подсыпал ей накануне самоедского зелья. У него этих снадобий было - целый сундук. То от одних колдунов что привезет, то от других. Я еще смотрю, а у нее глаза безумные. Аж страшно стало. Пришлось ее той ночью исключительно сзади употреблять, чтоб глаз не видеть. Извиняй, детка! - крикнул он. - Но что было, то было!
        Шубин привстал, сжав кулаки, но заставил себя успокоиться, сел обратно и продолжил править топор, с усиленным старанием.
        - А как ночью мои ребятишки взяли коч на абордаж, тут-то она себя и показала. Сперва заныла что-то, будто песню какую, от которой мурашки ползли по шкуре и кровь застыла. А потом десятерых мигом к праотцам вынесла. И самой хоть бы что. Боевые зелья самоедов это, знаете ли, что-то невероятное. Нам бы в Европе такое очень пригодилось. Кто поставки обеспечит - озолотится по гроб жизни. Сам только однажды принимал, но и этого хватило. До сих пор помню, как время будто останавливается, и начинаешь крошить направо и налево, никто шевельнуться не успевает. Жаль, штука редкая. В общем, пошло тогда все не по плану. Вместо того, чтобы тихо взять коч да пойти дальше к Варзе, устроился такой шум-тарарам с пальбой и воплями, что, гляжу, а передние кочи уже огни зажгли, пушки подкатили да паруса дополнительные подняли. Так и стоял, смотрел, как Варза за горизонт уходит. Вместе с моим золотым истуканчиком.
        - Хочешь сказать - с идолом бога Мейка, - уточнил Макарин.
        Хоэр махнул рукой.
        - Не знаю, как этот истукан на самом деле называется. Да это без разницы. Все дикари его называют по-разному. Я слышал, как минимум, пять имен. Для канасгетов он Мейк. Для ярган Чумульгула, бог сражений. Для самоедов Неназываемый. А для меня это просто большой кусок неумело обработанного золота, который позволит мне вернуться на родину, втоптать в говно старших братьев и больше никогда не продавать свой меч всяким иноземным ублюдкам.
        - Я слышал, что этот идол не золотой, а медный, - сказал воевода.
        - Вранье. Это для моих тупых ярганских друзей он медный. Они видели его целиком, но издалека и растрезвонили по всей тайге. А я видел его как вас сейчас, правда, не весь, только руку, но этого было достаточно, чтобы все понять. Медным он казался из-за темной краски, которой его некогда покрыли. А теперь краска кое-где слезла и под ней блестело золото. Я даже его на зуб попробовал. Представляете, московиты, целый истукан из золота. Почти как сокровища Западной Индии, на которые испанцы лапу наложили.
        - Истукан из золота, - повторил воевода. - То есть это Золотая Баба все ж таки получается, о которой за Каменным Поясом сказки рассказывают.
        - Ну, баба - это навряд ли, - не согласился Хоэр. - У него борода и меч в руке, если ярганам на слово верить. Сам не видел, врать не буду. Как тогда ящик уронили, так доски разошлись и только рука оказалась снаружи. Варза тут же развопился, волосы дыбом, мешковиной стал заматывать. Но уж поздно было.
        - Складно поешь, - проворчал воевода. - Вопрос только зачем. Жизнь свою хочешь болтовней выкупить?
        - Если меня убьете, никогда до каравана не доберетесь. Я один знаю, как это сделать. У вас есть только камень и девка. А у меня - знание, как применить и то, и другое.
        - Применить камень и девку? - спросил Макарин. - Это как?
        Хоэр ухмыльнулся.
        - Пусть это пока останется моим маленьким секретом.
        - Да нет уж давно каравана этого, - сказал воевода. - Сгнил в пучине. Напишем в отчете, что, мол, так и так, напали на караван Степана Варзы злые людишки под началом иноплеменника Хоэра. Караван погиб, злые людишки посечены, а оный душегуб Хоэр кончил свои треклятые дни на дыбе, полный страдания и христианского раскаяния. И закрыто дело.
        Хоэр рассмеялся.
        - Ежели вам только отписка нужна, то конечно. Но ведь до конца жизни будете грызть себя за то, что не пошли дальше. А, дьяк?
        Макарин молчал, разглядывая голландского ублюдка.
        - Будь по-вашему, делайте что хотите, - сказал Хоэр. - Но знайте, что караван Варзы никуда не сгинул. Заезжие самоеды видели, как прошлой осенью два коча шли на север вдоль берегов Края Земли к поморскому волоку. И я точно знаю, что в Западное море они с этого волока не выходили. Не спрашивайте, откуда знаю, все равно не скажу. А значит они до сих пор где-то там, в проклятых землях, куда не каждый самоед зайти отважиться. Вопрос только где именно. И вот на этот вопрос без меня вы точно не ответите. Как видите, мы можем быть полезны друг другу. Вы мне подходите даже больше дикарей. Тех в проклятые земли пришлось бы пинками загонять. А вы, московиты, наверняка не такие суеверные. Хотя до цивилизации вам, конечно, тоже далеко.
        Хоэр смотрел на них, победно ухмыляясь. Ухмылка не исчезла с его изуродованной морды даже после того, как воевода, не выдержав, с размаху припечатал его по скуле кулачищем.
        - Нет, но ты подумай, какой наглец, а, дьяк! Какой наглец!
        Хоэр булькал кровью, копошась на дне лодки.
        - Мы ничего общего не будем иметь с человеком, который повинен в нападениях и убийствах, - холодно сказал Макарин. - Ты можешь рассказать нам все, что знаешь. Сейчас. Тогда твою участь, возможно, мы решим более милосердно.
        - Дурачье, - беззлобно сказал Хоэр. - Ради наивных принципов готовы провалить дело? В Москве новые власти тебя, дьяк, точно по голове не погладят. А насчет твари… У нас сейчас весь мир состоит из тварей. И вы от них мало чем отличаетесь, не стройте из себя святых монахинь.
        - Ну уж баб мы точно не убиваем, чтобы из их волос шубы себе шить, - буркнул воевода.
        - А, ты об этом, - Хоэр намотал на палец одну из светлых прядей со своего жуткого одеяния. - Это подарок. Ярганский князек со своего плеча отдал. Вот он любит девок свежевать, особенно белокожих и светловолосых. У него таких шуб несколько сундуков. Это из них самая приличная. Он мне еще предлагал ножны и колчан, искусно обшитый кожей с женских лобков. Вот это, я вам скажу, даже для меня было слишком.
        Воевода сплюнул и перекрестился.
        - Хоэр в переводе с твоего языка это шлюха, - сказал Макарин. - Ведь так? А какая вера может быть шлюхе? Шлюхе верить нельзя.
        Хоэр осклабился.
        - Шлюха честнее многих. Вы ей платите - она раздвигает ноги. И если платите хорошо - раздвигает усердно и с удовольствием.
        - Мы не собираемся тебе платить. Истукан ты не получишь, хоть золотой, хоть медный.
        - Если мы найдем караван Варзы, то этот истукан можете забрать себе. Он мне не понадобится. Я знаю, зачем Варза отправился в проклятые земли. Он хотел найти то место, откуда самоеды притащили идола. Там, в проклятых землях, огромные пещеры, а в пещерах - другие идолы. Золотые, серебряные, с глазами и украшениями из драгоценных камней. И их сотни, тысячи. Это Эльдорадо, московиты, настоящая страна несметных богатств, по сравнению с которыми меркнут испанские золотые галеоны. Там золота на всех хватит.
        - Варза тебе сам о том рассказал? - спросил Макарин.
        - Если б сам - ни в жизнь бы не поверил. Случайно услышал его разговор с теми стариканами. Уже после того, как Варза притащил ящик с идолом к Мангазее. Караван вовсю снаряжался, кочи достраивались. Вдруг заявляются двое, ночью. В шкурах с висячими бирюльками, шлемах рогатых. Не хватало только бубнов с колотушками. Ну, и мне интересно стало, зачем этим колдунам Варза. Подкрался. Многого конечно, не услышал, но и того, что услышал было достаточно. Про ледяные пещеры на Краю Света. Про сокровища, что уже сотни лет там бесхозными валяются. Про идолов. Колдуны все твердили, что нужно вернуть истукан на его место, чтобы демоны мстить перестали. Но у Варзы-то свои планы на этот счет появились. Если раньше он собирался, наверно, вывезти идол да продать, кто подороже заплатит, то эти двое ему все планы поменяли.
        - С чего ты это взял?
        - А с того, что на следующее утро Варза распорядился продать по дешевке часть пушнины и грузить сундуки пустыми. А чтобы в городе ни у кого подозрений не возникло, мол, что это за караван такой, пустым с Мангазеи выходит, часть товара все-таки оставил. Но избавился от него сразу, как только город скрылся за поворотом. Сам видел, как в первую же ночевку его доверенные грузили оставшуюся рухлядь на лодки и отправляли на другой берег. Только на нашем коче немного пушнины сохранил. На всякий случай. Ну и зачем, спрашивается, понадобились Варзе пустые корабли?
        - И никто со всех трех кораблей не удивился этим странностям?
        Хоэр пожал плечами.
        - А кому там было удивляться? Чужих купчин со своим товаром Варза еще раньше отвадил. Те трое, что остались, видать, были в доле. А всем остальным, вроде отставных стрельцов, команды да охраны, какой был резон интересоваться? Меньше груза - больше места.
        - Не складывается у тебя что-то, немец, - вдруг сказал воевода. - Сам посуди. Караван идет за несметными сокровищами, пустой, а ты его на полпути пытаешься ограбить, вместо того, чтобы подождать да положить себе в карман весь куш. Зачем?
        - Затем, что лучше было найти те пещеры самому, чем ждать, когда их найдет Варза. Золотой идол, вот что мне нужно было. Только с его помощью можно найти остальное. Его тянет туда, откуда его вытащили. Также как выцарапанный у него из башки круглый камень тянется к нему самому. Вот и получается, что только тот, кто владеет камнем, может найти дорогу к идолу. И только тот, кто владеет идолом, найдет дорогу к ледяным пещерам.
        - Ладно, - сказал Шубин. - Хватит болтать попусту. Знаем мы про капище в Чернолесье. И про колдуна тамошнего. А значит и к идолу тому без тебя можем выбраться.
        Ухмылка вмиг слетела с лица Хоэра.
        - Это кто ж вам проболтался?
        - Ты сам и растрезвонил. И сейчас без толку трезвонишь.
        Хоэр зло прищурился.
        - Про колдуна вы может и знаете. Только дорогу к нему вряд ли без меня найдете.
        Шубин угрожающе поднялся, взвесил в руке отточенный топор.
        - Это ты верно подметил, немец. Дорогу мы без тебя не найдем. Поэтому придется тебе нас и по этой части просветить. Бесплатно. По доброте душевной… Эй, Хадри! Вертай к левому берегу. Я вижу там прекрасная полянка, где от души можно будет спокойно поговорить с нашим немецким другом.
        Хадри радостно осклабился, схватил рулевое весло и принялся энергично загребать в сторону.
        Глава 22
        - Какая же ты все-таки сволочь, Шубин.
        Иринья сидела на коленях перед лежащим без сознания Хоэром и осторожно перевязывала ему сломанные пальцы. Кровь уже перестала сочиться из многочисленных порезов и теперь покрывала его рубаху бурыми пятнами.
        Шубин не ответил. Он все также стоял на корме, медленно шевеля рулевым веслом. Хадри сидел впереди и внимательно вглядывался в мешанину веток, что иногда загораживали даже небо. Лодка с убранной мачтой и опущенным парусом еле продвигалась по речушке, такой узкой, что до обеих ее берегов, заросших кустарником, можно было дотянуться поднятыми веслами. Макарин чувствовал, как его весла вздымают тину с мелкого дна, цепляют водоросли и голые корни. Воевода натужно скрипел уключинами позади него и громко пыхтел, всем своим видом показывая, что грести - не чиновное дело.
        Хоэр вдруг застонал, и Иринья тут же всполошилась, заквохтала «Тише, тише», прикладывая холодную тряпку к его изрезанному лбу. Макарин подумал, что нет, немало в ней от простой русской бабы, у которой жалости гораздо больше всего остального и уж тем более логики. Совсем недавно сапогом по морде охаживала и вот, поди ж ты, стоило ублюдку перейти из разряда жестоких убийц в разряд жестоко пострадавших, как тут же вылезли наружу слезы, причитания, примочки, тряпочки. Хорошо, что не поцелуйчики. Макарин сплюнул, отвернувшись.
        - Сволочь или не сволочь, - подал голос Кокарев, - а в тебе, поморец, точно есть задатки настоящего палача. Грамотно сработал. Конечно, не без минусов. Шубу вот с него стащил, а рубаху зачем-то оставил. В голом виде экзекуции проводить сподручнее. О причинных местах забыл. Если б ими занялся, раза в два бы меньше времени ушло. Но в целом - хорошо. Пальцы вот, ключицы, уши, порезы в нужных местах. Замечательно. Давай я тебя на работу возьму. Сперва подмастерьем пытошным конечно. Но ты быстро освоишься.
        Шубин молчал.
        Деревья впереди расступились и стало видно, что речка разделяется на два протока. Хадри поднял руку.
        - Сушим весла, - тихо скомандовал Шубин.
        Они долго стояли на одном месте, чуть подправляя лодку, когда ее сносило вниз по течению. Хадри всматривался в многолетние сосны, раскинувшиеся по обеим сторонам. Потом, ничего не увидев, достал веревку с привязанным к одному из ее концов металлическим грузилом. Размахнулся, забросил на одну из сосен, зацепив за ветку, потянул. Ветки с треском расступились, обнажая корявый ствол. На головы посыпались труха и иглы. Хадри помотал головой, стянул веревку обратно, дал знак подплыть ближе к соседнему дереву.
        Так продолжалось еще несколько раз. Размах, заброс, тяга, иглы за шиворот. Качание головой, чем дальше, тем более раздраженное. Пока наконец у самой развилки, потянув толстенную ветку древней посеревшей сосны, они не увидели то, что искали.
        Это был лик, вырубленный в коре на высоте в три человеческих роста, еле заметный, почти стершийся. Длинный нос, трещина рта, круглые глаза, которые, казалось, смотрели прямо вниз, на лодку и сидящих в ней людей. Макарин почувствовал, как холод пробежал вдоль позвоночника.
        - Лево идти, - ухмыльнулся Хадри и потряс рукой в сторону левого протока.
        Они опустили весла и стронули лодку с места.
        Иринья закончила перевязывать немца и теперь тихо сидела возле его головы, закрыв глаза и мерно покачиваясь. Макарин старался на нее не смотреть.
        Лес становился все гуще, светлый кустарник уступал место черному замшелому бурелому, и медленно опускалась на узкую речушку темнота. Было так тихо, что даже еле слышный плеск весел казался неуместным. Только иногда из леса внезапно доносился треск ветвей, то справа, то слева, то спереди, то сзади, то далеко, то все ближе и ближе, и тогда казалось, будто кто-то большой и быстрый следует за ними по пятам, перепрыгивая с берега на берег. Макарин опустил голову, стараясь ни о чем не думать, ничего не слышать, и только грести, грести. А когда забылся и снова глянул по сторонам, то страх, внезапный и непонятный, сковал мысли и руки.
        Черные вековые стволы нависали над головой, и змеились их бесконечные ветви, полускрытые темными листьями, и мрак подступал к мутной воде все ближе, переползая через поваленные деревья, через сгнившие кустарники и тускло сереющие мхи, и тогда Макарин вдруг понял, что они уже довольно давно плывут сквозь Чернолесье.
        Еще несколько раз встретились на их пути речные развилки и вырубленные на стволах лица демонов, знаки, указывающие, куда двигаться дальше. Хадри наловчился и теперь почти с первого раза, по одному ему понятным признакам, определял дерево с вырубленным ликом. Забрасывал веревку, осторожно притягивал ветки, стараясь не шуметь. Лики попадались разные. С дуплами вместо рта и сучками вместо глаз, разукрашенные резьбой и даже с искусно вырезанными на гладкой коре морщинами.
        Пока они углублялись в чащобу, становилось все темнее, и в этой темноте чудилось что-то враждебное, будто холодные глаза неведомых существ кровожадно разглядывали их со стороны. Макарин то и дело вскидывал голову и оглядывался, пытаясь рассмотреть хоть что-то в окружающей черной пустоте.
        - Факел бы зажечь надо, - прошептал воевода. - Ни зги не видно.
        - Не вздумай, - тихо ответил Шубин. - На огонь враз сбегутся все те, кого ты видеть не захочешь.
        Хадри нервно елозил на своем посту, высовываясь далеко вперед, щупая длинным шестом дно и всматриваясь. Даже в наступившем мраке он безошибочно выбирал путь, заставляя принимать лодку то вправо, то влево, искусно огибая торчащие из воды коряги. Макарин следил за ним, не сводя глаз, лишь бы не смотреть по сторонам. Тяжелые ветви выплывали из мрака, свисая до самой воды. Чтобы их не потревожить, приходилось иногда наклонять голову, вжимая ее в плечи. Мерный плеск воды, тяжелый прелый запах бурелома и неведомых растений усыплял, и Макарину казалось, что они плывут уже целую вечность, и еще целую вечность будут плыть. Только на мгновение он забылся, и глянул в сторону берега, и тут же пожалел об этом, потому что там, на берегу, в кромешной тьме между деревьями медленно плавали тусклые маленькие огни.
        Огней было немного, может с десяток, но от их потустороннего танца холодный пот выступил на спине. Нельзя было понять, как далеко находятся эти крошечные сгустки бледного света. Они ничего не освещали, а мрак вокруг них становился только гуще, но по мерцанию некоторых из них можно было догадаться, что расстояние не близкое. А потом до Макарина вдруг дошло, что огни мерцают потому что их что-то загораживает, что-то большое, бредущее от дерева к дереву, от огня к огню, вдоль течения реки, вслед плывущей лодке, и тогда он отвернулся.
        - Светляки что ли? - громко, очень громко, непростительно громко вопросил воевода, указывая на берег, и тут же налетел ветер, и затрещали ветки, и был еще какой-то звук, но его нельзя было выделить средь других, потому что сознание его отвергало.
        - Не приведи бог вам пойти за этими светляками, - тихо ответил Шубин, когда ветер стих. - Не вернетесь.
        И снова опустилась ватная тишина, и снова в ней тонул мерный плеск волн, и снова потянулись бесконечные черные ветви. А потом они услышали крик.
        Жалобный и тонкий, он возник впереди, сперва еле слышный. Медленно, не спеша набрал силу, завибрировал вокруг, заставляя внутренности сворачиваться от ужаса, и также медленно утих, растворился в бескрайней мгле, но Макарину он уже был безразличен, потому что впереди от черной стены леса отделилось еще более черное ничто и шагнуло к лодке. На него нельзя было смотреть, и Макарин не смотрел, он просто знал, что оно там стоит, на берегу, совсем рядом, огромное, в три человека ростом, нависает над водой, протягивая к ним длинные руки. Неведомая тяжесть опустилась сверху, вдавила тело и вынуло душу, перехватила дыхание, заставила бросить весла, вжаться в дно лодки, зарыться носом в вонючие шкуры. Во всем мире не осталось ничего, кроме всепоглощающего страха, и так было долго, очень долго, пока в этот скукоженный мирок не проник откуда-то визгливый нервный срывающийся шепот, глухие звуки потасовки, и только тогда Макарин поднял голову.
        Иринья висела на Шубине дикой кошкой, осыпая его градом слабых ударов, по лицу, по рукам, по груди.
        - Отдай мне камень, Шубин! - ее хриплый голос захлебывался в панике. - Он ждет, ты видишь, стоит и ждет! Отдай мне камень!
        Шубин остервенело загребал рулевым веслом, не обращая на нее внимания. Сзади подскочил Хадри, вцепился в девку, пытаясь ее оттащить.
        - Какого лешего, дьяк! - зашипел воевода, вытаращив глаза. - Весла в руки, греби, греби! Жить надоело?
        Макарин, точно в ступоре, краем глаза успел увидеть, как нависающий над рекой сгусток мрака стронулся с места. Ближе. Еще ближе.
        - Камень! - Иринья сорвалась на визг.
        И тогда Шубин заорал.
        Его долгий басовитый вопль заметался по реке, усиленный невесть откуда взявшимся эхом. И опустилась глухая тишина. Все разом стихло, ветер, треск веток, плеск воды. Вокруг даже стало светлее, будто темнота рассосалась, уползая обратно за деревья. Стал виден мутный блеск на волнах, свисающие ветви. И накренившийся над речкой древний, заросший лишайником дуб, чьи распростертые над потоком корявые голые лапы едва не достигали противоположного берега. Дуб был уже довольно далеко, и постепенно скрывался в темноте, пока не исчез окончательно.
        Иринья, обессилев, сползла вниз. Хадри быстро, чуть ли не на четвереньках перебежал обратно на нос, перебираясь через мешки, гребные банки и воеводу с Макариным.
        Шубин стоял, хрипло дыша и еле ворочая рулевым веслом. Было видно, что ему тяжело. Пот градом лил по темному лицу.
        - Что это вообще было-то, а? - прохрипел Макарин и только сейчас ощутил, что во рту у него сухо, как в пустыне. Он пошарил в ближайшем мешке, где у него была припасена баклажка с родниковой водой, не нашел ее, зачерпнул ладонью воду из реки, втянул губами холодные капли. Руки дрожали.
        - Чернолесье, - сумрачно ответил воевода. - Мне рассказывали, да я не верил. Ужас из ниоткуда. Наваливается вдруг из темноты, да так, что руками-ногами шевелить сложно. Паника, ежели по-ученому. Я такой страх разве что один раз до этого испытал. Когда атака панцирной конницы, а у меня десяток пеших стрельцов, и мы в чистом поле без защиты. Врагу не пожелаешь.
        - Да как же это ниоткуда, - опешил Макарин. - Оно же тут стояло, на берегу, лапы к нам тянуло.
        Воевода хмыкнул.
        - А, ты опять свое чудище увидел… Впрочем, не мудрено, в этой тьме чего только не привидится.
        Макарин оторопело молчал, пытаясь осознать услышанное.
        - То есть хочешь сказать, что и в этот раз ты увидел медведя?
        - В этот раз я даже медведя не увидел, - покачал головой Кокарев. - Хоть и смотрел во все стороны, хоть и боялся до ужаса. Ничего. Одна тьма. Хоть глаза выколи. А страх… Он был у меня внутри. Вот так-то. И у тебя наверняка тоже.
        Макарину стало не по себе, точно реальность уплывала у него из-под ног. Он с детства этого боялся, с тех пор как его дед упился до белой горячки и бегал по двору с саблей, гоняясь за чертями. Порубил пятерых из дворни и кончил свои дни, упав в колодец. Не было ничего опаснее, чем видеть то, чего нет.
        - Иринья! - громко прошептал Макарин. - Но ты ведь тоже видела! Ты видела его! Ты хотела отдать ему камень. Шубин, хоть ты скажи.
        Но Иринья молчала, уткнув голову в колени. И молчал Шубин.
        - Кстати, понятно, отчего у тебя все эти видения, дьяк, - сказал воевода. - Это все потому, что ты в церкву редко ходишь. Ведь тебя ж в Разбойный с Посольского перевели, а там у вас прямо-таки рассадник безбожников. С басурманами да католиками всё якшаетесь. Небось к батюшке последний раз еще в Тобольске захаживал? Вот теперь и чудится тебе язычество всякое.
        Макарин не стал говорить, что в церкви не был с тех пор, как покинул Москву. Он искренне считал себя верующим, но к большинству попов испытывал что-то вроде брезгливости. Слишком много лицемерия и продажности, слишком много лжи и трусости. Слишком много неверия среди тех, кто обязан верить. Можно было по пальцам пересчитать служителей, которых не сломило время.
        - Вас, поморцы, это тоже касается, - разошелся воевода. - Вы и сами-то полуязычники, и даже церкви у вас, говорят, с истуканами. Вот и притягиваете к себе всяких чудищ да демонов. Веровать надобно правильно, тогда и зло не пристанет. Не говоря уж про этих языческих… как их бишь тот бедный малый называл… менквов, да.
        Макарину вдруг показалось, что тьма вновь на мгновение сгустилась с последними словами воеводы.
        - Ты поосторожнее здесь гутарь об этом, воевода, - тихо сказал Шубин. - Бывает такое, что никакая вера не спасет. А уж как нам веровать, правильно или неправильно, мы сами как-нибудь разберемся.
        Кокарев хмыкнул, но замолчал, и дальше они сидели в тишине, под плеск волн и шорох ветвей, которые иногда приходилось раздвигать, чтобы проплыть дальше.
        А потом ветви вдруг исчезли, и берега разошлись в разные стороны. Из-за низких туч выглянула щербатая луна и осветила все вокруг.
        Они увидели небольшое круглое озеро, со всех сторон окруженное стеной черного леса. Бурелом, трухлявые пни, коряги, сгнившие поваленные деревья скрывали его берега, и сквозь это сплошное непролазное месиво не было видно ни прохода, ни протока, кроме того, из которого они только что выбрались.
        - Только не говорите мне, что мы заблудились, - проворчал воевода.
        - Нет, - сказал Шубин и указал рукой вперед. - Мы прибыли на место.
        У противоположного берега темнела небольшая бревенчатая конструкция, похожая на приземистую избу, поставленную на высокие сваи.
        Хадри обернулся и залопотал что-то непонятное. Шубин коротко ответил и сказал остальным:
        - Сушим весла. Нельзя дальше без приглашения.
        Хадри выудил из своих запасов принадлежности, разложил перед собой, несколько раз быстро поклонился, скрипуче напевая. Потом высек кресалом искры и поднял над головой факел. Пламя ярко вспыхнуло, раскидав по воде огненные блики.
        - Ну наконец-то про огонь вспомнили, - проворчал Кокарев. - И чего, спрашивается, всю дорогу впотьмах тащились?
        Шубин стоял, выпрямившись и настороженно вглядываясь вперед, будто чего-то ожидая. Изба на сваях оставалась темной и безлюдной, и Макарину даже показалась, что она наполовину разрушена.
        - Может случилось чего, - пробормотал Шубин. - Давайте вперед. Но по-тихому.
        Лодка стронулась с места и медленно стала двигаться к противоположному берегу. Хадри продолжал держать высоко над головой факел, и все так же светила луна, заливая серебром гладь озера. Изба приближалась и теперь стало видно, что дом занимал лишь часть широкого бревенчатого помоста, установленного на сваи. Перед избой на помосте виднелось несколько высоких столбов и по их неровному силуэту можно было догадаться, что это истуканы. Сам помост был окружен торчащими из воды голыми сваями, толстыми и тонкими, высокими и еле заметными над поверхностью, словно раньше помостов здесь было намного больше. Но когда лодка подошла к этим сваям вплотную, Макарин понял, что это не сваи.
        Из воды торчали десятки идолов, вырезанных из дерева, потемневших от времени и влаги. Они скалили рты и таращили глаза, большие и маленькие, с круглыми и конусообразными головами, с одним, двумя и даже четырьмя ликами на каждую сторону света. Большая часть из них уже сгнила и осыпалась, но некоторые казались довольно крепкими, хоть и покрытыми речной слизью.
        - Кладбище богов, - тихо сказал Шубин.
        - Это как? - не понял Макарин.
        - Идол почти всегда один. Редко когда два бога в одном месте. А тут их много. Всех ненужных, старых или провинившихся окрестные племена свозили сюда. Столетиями. И оставляли. Когда даже озера здесь еще не было. Запретный лес - подходящее место для кладбища ненужных идолов.
        - Провинившиеся боги? - хмыкнул воевода. - Смешно.
        - Да. Здесь другое отношение к богам. Утилитарное.
        Лодка осторожно лавировала между торчащими истуканами. Чем ближе к помосту, тем их становилось все больше, и приходилось то и дело сворачивать, чтобы не столкнуться. Поэтому они не сразу заметили, как на помосте вырос чей-то силуэт, поднял руки, и тут же по обеим сторонам от него вспыхнули, разбрасывая искры, два факела.
        От неожиданности Макарин чуть было не выпустил весла.
        - Ну наконец-то, - пробормотал Шубин.
        Факелы осветили часть помоста, деревянную лестницу, ведущую к воде, и фигуру старика, одетого в бесформенную холщовую хламиду, разрисованную сложным орнаментом. Длинные седые волосы его были заплетены в бесчисленные косички, с которых свисали ленты и костяные фигурки. Старик опирался на высокий шест, украшенный резьбой, перьями и соболиными хвостами.
        Весла подняли. Лодка остановилась в нескольких саженях от лестницы. Старик смотрел на них щелками узких глаз без всякого выражения на темном морщинистом лице.
        Хадри выпрямился и произнес тираду, которую закончил низким поклоном. Старик продолжал молчать и смотреть. Хадри сказал что-то еще, потом обернулся и в отчаянии глянул на Шубина.
        - Мы пришли с миром, - громко сказал тот по-русски. - Слышали о тебе, как о великом ворожее. И знаем, что ты не имеешь права отказывать просящему. Мы не займем у тебя много времени.
        Старик, ни слова не говоря, отвернулся, и тяжело опираясь на шест, двинулся к избе.
        Шубин недоуменно пожал плечами и сказал:
        - Будем считать, что это и есть приглашение. Причаливаем.
        Глава 23
        Изба внутри казалась больше чем снаружи. Одна из ее стен была обрушена, и вместо бревен там торчали жерди, покрытые в несколько слоев толстыми шкурами. Некогда добротное жилище теперь было похоже на кое-как залатанный сарай. С низких балок свисали гроздья сушеных трав и грибов, а по стенам, на бесчисленных полках громоздились глиняные, деревянные, стеклянные и даже каменные плошки и сосуды. Макарин втянул сладковатый сырой воздух полный странных запахов, и у него поплыло перед глазами.
        Они сидели на медвежьих и волчьих шкурах в центре избы, вокруг круглого очага, выложенного диким камнем. Огонь лениво стелился по аккуратно сложенному хворосту, лизал тонкие поленья и бросал отсветы на лица.
        Колдун сидел на небольшом возвышении, и, казалось, не обращал внимания на незваных гостей. Макарин украдкой рассматривал его, мысленно занося в свою походную книжицу впечатления. Здешний колдун мало походил на того скособоченного оленевода, что вечность назад привел их на самоедское кладбище. На нем не было ни рогов, ни маски, ни плохо обработанных шкур. Разве что свисающие с одежды и волос костяные фигурки роднили того колдуна и этого. Наверно, это были предметы культа, объединяющие все здешние племена. Макарин слышал все, что разболтал немец под пытками, но так и не понял, какому племени принадлежит этот отшельник. Капище было общим для всех дикарей, что жили вокруг Чернолесья, но уже давно сюда мало кто совался. Было непонятно, что делал старый колдун в этом всеми забытом промозглом месте. «Не вздумайте задавать ему лишние вопросы, - предупредил заранее Шубин. - Спрашиваем только по делу. Иначе ничего не получится». Оставалось сидеть у костра и разглядывать обстановку полуразрушенного дома и застывшее, будто вырезанное из дерева, лицо его хозяина.
        - Мы прибыли издалека, - тихо сказал Шубин, глядя на колдуна. - И прошли по Запретной реке. И хозяева леса нас пропустили.
        Колдун продолжал молчать, глядя в пустоту и не мигая. Было не ясно, понимает он то, что говорят или нет.
        - Мы потеряли вещь, - продолжал Шубин. - У нас есть ее часть. И есть тот, кто с ней связан кровью, - он указал на Иринью. - Мы знаем, ты можешь пройти тропой мертвых и узнать, где мы найдем то, что потеряли.
        Он достал из-за пазухи круглый камень и положил его перед собой. На гладкой поверхности заиграли огненные сполохи.
        Колдун заметно вздрогнул, увидев Глаз Мейка. Глянул на Шубина, обвел взглядом собравшихся чужаков, посмотрел на лежащего без сознания немца, которого они свалили у входа. И снова промолчал.
        - Мы знаем ваши традиции, - сказал Шубин. - Ты не имеешь права отказать нам в нашей просьбе. Если откажешь, тебе отомстят духи нижнего мира. Таково поверье.
        И снова колдун не ответил. Его пальцы медленно перебирали высушенные стебли травы, растирали колосья. Мелкие зерна падали в стоящую у его ног деревянную плошку. Теперь он смотрел только на воеводу, смотрел долго, не мигая.
        Кокарев пыхтел, пытаясь устроиться на шкурах поудобнее. Отдувался, вытирал пот со лба и рыскал глазами по висящим на стенах непонятным предметам, металлическим подносам на подставках, уродливым костяным статуэткам, железным кольцам с подвешенными к ним бубенцами и амулетами.
        - Не нравится мне все это, дьяк, - пробормотал он. - Негоже тут православному находиться. Грех большой. Да и не знает ничего этот дикарь о нашем караване. И знать не может. А если и знает, так не скажет.
        Он, кряхтя, встал, отряхнул штанины.
        - Пойду-ка я, лодку посторожу, - глянул на Макарина. - И тебе тоже советую. Идем отсюда.
        Немного постоял, ожидая. Макарин мотнул головой, не спуская глаз с очага.
        Кокарев сплюнул, проворчал что-то про безбожников и Посольский приказ с геенной огненной, повернулся, перешагнул через немца и вышел наружу, хлопнув дверью.
        Колдун проводил его взглядом. Поднял плошку и высыпал накопившиеся зерна в огонь. Пламя затрещало, распространяя по избе сладковатый запах. Колдун дотянулся до камня, взял, повертел в корявых, будто усохшие ветки, пальцах. Посмотрел сквозь него на огонь. Иринья прямая как палка сидела напротив, через очаг, и широко раскрытыми глазами следила за манипуляциями с камнем. Потом старик встал, легко и быстро, подсеменил к Иринье, протянул ей камень. Девка взяла, едва помедлив, и сжала обеими ладонями. Колдун мелко покивал, мыча и улыбаясь щербатым ртом.
        - Может тебе действительно выйти, дьяк, - шепотом спросил Шубин. - Тут камланье будет. Кудесничество. Ворожейство. Нам-то оно привычно. А для тебя ладно еще только головной болью обернется.
        Макарин посмотрел на Иринью, на то, как она держит круглый камень у своих губ, будто шепчет ему что-то. И снова покачал головой. «Погубит тебя когда-нибудь твое любопытство», - подумал он про себя.
        - Ну, как знаешь, - сказал Шубин и отвернулся.
        Их сидело четверо вокруг очага. Запах становился все гуще, сладкий, терпкий, с примесью затхлости и горечи, и Макарин вдруг понял, что они сидят на равном расстоянии друг от друга, точно по сторонам света, и тогда он принялся вспоминать дорогу через озеро, и в какой стороне висела луна, а луна висела по движению, а значит он, Макарин, сидел от очага на закат. И на юг сидел хмурый Шубин. И на восход сидела, закрыв глаза, Иринья. И на севере сидел самоед Хадри из рода Собачье Ухо. Хадри мерно раскачивался и напевал что-то свое, заунывное. А колдун брел вдоль стены, собирая пучки высохших трав, лишайников и грибов, и вслед за ним начинали дымиться, разгораясь все сильнее, связки тонкого хвороста, сложенные на металлических подносах. Огни запылали по стенам избы, осветив красным заревом свисающие с рогов и колец статуэтки и амулеты. И пополз поверху сизый слоистый дым. Старик бросил в очаг охапку сухих растений с жухлыми синеватыми цветами, и огонь радостно взвился искрами к потолку.
        Хадри запел громче, и Макарин ненароком прислушался. Он не понимал слов, а может и не было в песне слов, а были только тягучие монотонные звуки, похожие то на свист ветра, то на крики ночных птиц, то на скрип нарт, и он будто воочию увидел эти нарты, запряженные норовистыми молодыми оленями, березовые нарты, разрисованные защитными символами нарты. Резво неслись они по редколесью, и приземистые лиственницы мелькали, протягивая хрупкие лапки, и светила луна, превращая море мягких лишайников в серебристые волны. А потом редколесье кончилось и до самого горизонта протянулась белая искристая пустошь под черным небом, и только тогда Макарин понял, что под полозьями скрипит, пылит, танцует только что выпавший снег. К тягучему пению Хадри присоединился глухой рокот, будто надвигающийся снежный буран, и за пылающим очагом, над головой Ириньи, Макарин увидел вырастающую из дымной тьмы косматую фигуру. Знакомый ужас вспух где-то глубоко внутри, пронесся по жилам, но под зубастой пастью блестели узкие глаза. Колдун раскачивался в просторной медвежьей шкуре, увешанной металлическими амулетами. В одной руке он
держал бубен, большой, в полчеловека размером. Старая выдубленная кожа была покрыта выцветшими рисунками, красными и белыми, и красные были снизу, а белые сверху. Человеческие фигурки, линии, скачущие олени, парящие в небесах птицы, казалось, плясали вместе с колдуном в такт отбиваемого колотушкой ритма, который все ускорялся и ускорялся, становясь громче и громче. Теперь они пели вдвоем, и голос колдуна был сильнее, он разливался над очагом, проникал в душу и заставлял трепетать воздух. Старик крутился, пританцовывая, и колотушка в его руке, костяная колотушка, из рога дикого самца колотушка, резная подземным орнаментом колотушка жила сам по себе, издавала звуки сама по себе, грозные, страшные звуки, и нарты теперь не летели по искристому снегу навстречу луне, а продирались сквозь пургу, и бубен вел их будто путеводная звезда. Тьма опускалась сверху, тьма поднималась снизу, исчез снег, пурга сгинула, расступилась земля под копытами оленей, расступилась под полозьями нарт, точно зыбучий песок поглотила всех. Колдун уже не гудел вьюгой, в его голосе сыпались камни, и бубен грохотал, точно эхо в
подземных галереях. Могильный холод ударил в лицо, проник до костей, и когда расступилась тьма, Макарин даже не увидел, он только почувствовал, что вокруг расстилается другой мир, и уходит в темноту подземная дорога мертвых.
        Высокие своды терялись во мраке, и во мраке терялась уходящая вниз узкая колея, петляющая вдоль отвесных скал, и светились мертвенно-зеленым светом языки взбирающейся по камням плесени. Призрачные тени плавали наверху, иногда они спускались к нартам, и тогда бубен менял звук, и вместо грохота начинали звенеть его многочисленные подвески.
        - Мы ищем то, что потеряли, - говорили подвески, говорила колотушка, говорил бубен, и свет от поднятого Ириньей камня разгонял отшатнувшиеся тени.
        - Не видели… не видели… вниз… иди дальше вниз…
        И нарты снова мчались по дороге туда, где мрак становился гуще, а каменные своды нависали над головой точно надгробия. Тени устремлялись следом, и их становилось все больше. Их шёпот проникал внутрь, заставляя леденеть внутренности, и до Макарина не сразу дошло, что они говорят именно с ним.
        - Найди. Найди черного отшельника в высоком срубе. Того, кто укажет тебе путь.
        - Какого отшельника? - не понял он, и тут вдруг тьма набросилась на него сверху, спереди, сбоку, отовсюду, ударила, опрокинула навзничь, выбросила с нарт, и он только успел увидеть, как они удаляются от него все дальше и дальше вниз по запретной для всех чужаков дороге.
        Мрак был повсюду, и Макарин поднялся, и пошел куда-то, не разбирая пути, пока не услышал пенье птиц и шелест густой листвы.
        Он увидел высокое решетчатое окно, и за окном была весна, был шум торговой толпы, и высилась за кипарисами круглая громада замка святого Ангела. Где-то там, за мостом, был папский дворец, а на реке стояла старая галера, на которой нынешним вечером он должен был отправиться в Марсалию, а оттуда через всю Франкию в Амстердам.
        Он отвернулся от окна и посмотрел на сидящего за столом человека.
        Афанасий Власьев, посланник московского царя, уже подписывал последние бумаги, часто макая перо в массивную бронзовую чернильницу.
        - Прибудешь на место, - поднял он глаза, - не спеши с выполнением. Гуляй сперва, вотрись в доверие, бабу найди из купчих богатых. Тебе лет сколько?
        - Девятнадцать.
        - Ну вот и замечательно. Как раз самый возраст через баб действовать. И не забывай свой главный плюс.
        Власьев грузно поднялся, потопал ногами, разминаясь.
        - А главный плюс у тебя, Семка, какой? Правильно, не по годам понятливость. Инородцев как себя понимаешь. Как думают, во что верят, чего хотят. Смотришь ты на них с разных сторон, и даже изнутри смотришь, а значит и понимаешь лучше. И можешь заранее понять, что они делать будут. Вот этим своим качеством и пользуйся почаще.
        Макарин помнил свое тогдашнее чувство. Эйфория, гора с плеч, как же, сам Власьев похвалить соизволил. И тут же заметил, как промелькнула тень на челе старого посланника.
        - Но тут и минус кроется. Чем больше ты понимаешь инородцев, тем дальше уходишь от самого себя. И рано или поздно ты можешь попасть в ситуацию, когда от себя ты уже уйдешь. А инородцы тебя все равно не примут, ибо чужой ты для них и всегда чужим останешься. И чужие дороги для тебя будут закрыты. Объективность хороша только для сбора сведений да лукавого мудрствования. Ежели хочешь цели добиться - всегда помни, кто ты такой и какое дело делаешь. И никогда не ставь интересы чужака на один уровень со своими. Потому, что он твои интересы точно блюсти не будет.
        - Всегда буду помнить, посланник, - отвечал Макарин и поклонился.
        - И не суй свой любопытный нос туда, где его могут откусить. - Власьев подошел ближе и возложил тяжелые лапы ему на плечи. - Ну, с богом. Ступай.
        И Макарин отвернулся, и шагнул к высокой двери, роскошной, с орнаментами, медными вставками и глазурованной ручкой. Половицы скрипели под ногами, сердце билось учащенно, как всегда бывает перед дальней дорогой, и лился из-за спины солнечный яркий италийский свет. А потом свет померк, и скрип половиц превратился в монотонную, но уже еле слышную песню, и чьи-то крепкие пальцы схватили его за предплечье.
        - Ты куда, дьяк, - Шубин снова дернул его за руку. - Очнись. Уже во сне ходишь, как умалишенный.
        Макарин огляделся.
        Он стоял на полпути к приоткрытой дощатой двери. Очаг угасал, и угасала песня самоеда Хадри. Колдун молча сидел на своем помосте, положив на колени бубен, гладил дрожащими пальцами туго натянутую кожу и тяжело дышал. Над ним стояла, выпрямившись, Иринья.
        - Ну, как успехи в гостях у мертвых? - натужно хмыкнул Макарин. - Удалось чего узнать? Меня эти ваши потусторонние дороги выкинули в самом начале.
        Иринья не отвечала. Она не отрываясь смотрела куда-то за спину Макарину, и пот стекал по ее вискам.
        - Немец, - сдавленно произнес Шубин.
        Макарин обернулся.
        Немца не было.
        Скрипнула от ветра дверь.
        Грохнул выстрел, и зазвенели в избе разом все подвески и бубенцы.
        - Ах ты, семя сучье! - заорал снаружи воевода.
        Макарин бросился к двери.
        Уже светало, холодный воздух был прозрачен, и верхушки деревьев розовели в блеклом небе. Воевода стоял у края помоста, широко расставив ноги, и держал самопал обеими руками. Саженях в двадцати, там, где лесистый берег ближе всего подходил к остаткам капища, тряслись кусты. Кокарев вновь спустил курок и содрогнулся от отдачи. Грохот выстрела разнесся над озером.
        - Вот, дьявол, - повернулся он к Макарину. - Ушел, подлец. Даже и не думал, что нужно дверь сторожить. Вы-то куда глядели, простофили?
        - Оружие все на месте? - спросил Макарин.
        Воевода хмыкнул.
        - Конечно. Его-то я и сторожил. Думал, что с берега кто подплывет. А тут… Будем надеяться, что тварь сдохнет в лесу с голоду. Или окочурится от страха.
        - Я бы на это не рассчитывал, - тихо сказал Шубин, наблюдая за лесом. - Теперь нам надо быть вдвойне внимательнее. Не думаю, что Хоэр просто сбежит и про нас забудет. Не знал, что на нем быстрее, чем на собаке, всё заживает. Даже подрезанный и с переломанными костями он опаснее любого зверя.
        Шубин поднял голову вверх, рассматривая низкое небо.
        - А вот это совсем некстати, - прошептал он, мрачнея.
        С неба падали снежинки. Сперва редкие, маленькие, они легко кружились в безветренном воздухе, цеплялись за волосы и одежду и быстро исчезали на досках помоста. Потом их стало больше.
        - Первый снег, - сказала Иринья, прислонясь к дверному косяку. - Зима началась.
        Глава 24
        Весь день они пробирались по заросшим протокам, перетаскивая лодку из одной узкой реки в другую, минуя озера и болота, огибая по широкой дуге Чернолесье. И весь день шел снег. Сизые тучи нависали над верхушками заснеженных сосен, промозглый холод пробирал до костей так, что приходилось по очереди греться у раскаленной чугунной печки, которую Шубин установил по центру лодки, рядом с мачтой. Ближе к вечеру снегопад кончился и, наконец выглянуло неяркое солнце.
        - Опять зима быстрая да ранняя, - сказал Шубин, растирая руки. - Еще листопада, считай, не было, а уж снег валит. Десять лет одно и то же каждый год повторяется, а все не привыкну. Раньше в здешних местах зима наваливалась медленно, нерасторопно. Давала время подготовиться. А теперь и лето короткое, и зима долгая да суровая. А весны да осени вообще нет.
        - Это везде так, не только здесь. Даже в иноземных странах, - сказал Макарин. - Зимы все холоднее, летом слякоть, а иногда и заморозки урожай побивают. Что-то изменилось в небесных сферах.
        - В этот год что-то совсем уж рано, - сказал Шубин.
        - Бог за грехи наказывает, - буркнул воевода. - Нечего было с колдуном связываться. Как окунулись в ворожейство, так вам боженька небо за шиворот и опрокинул. Ладно бы еще польза была. Но ведь и не узнали толком ничего. Вы как хотите, а я до разбойной крепости и своих казачков доберусь, тут же их в ряд построю и прямой дорогой до Мангазеи подамся.
        - Там твоя служба, воевода, - сказал Макарин. - Ты обязан это сделать.
        - Да, - Кокарев задумался. - А твоя служба, дьяк, сидеть в приказе да бумаги перебирать. И какого лешего ты в пустоши сбежал? Служек не нашел? Так я б тебе уступил парочку.
        - Привык все делать самостоятельно.
        Воевода вздохнул.
        - Да, такой недуг мне известен. Сам болею. Если что важное один могу сделать - один и сделаю. Плохие мы с тобой начальники, дьяк.
        - Время такое. Никому веры нет.
        Иринья сидела на носу лодки, закутавшись в ворох шкур и накидок. С последней стоянки она не сказала ни единого слова, только вздрагивала, когда с берега доносился треск веток и шорох листьев, будто пробирался там кто, то ли человек, то ли зверь, то ли чудище. Шубин пару раз подсаживался к ней, бросив весла, пытался говорить, но девка продолжала сидеть, молча и неподвижно, втянув голову в плечи и уткнув нос в меховой воротник.
        - Н-да, - сказал воевода. - Такой крюк сделать, страх пережить, мухоморов нанюхаться, и все бестолку.
        - Пока рано выводы делать, - возразил Макарин. - Ее видение было смутным. Возможно, оно еще поможет.
        - И ты в это веришь? - фыркнул воевода.
        Макарин не ответил. Он помнил подземный мрак и бесплотный голос, шепчущий про отшельника в высоком срубе. И не знал, что услышала и увидела там Иринья. Девка отмалчивалась долго, до самого полудня, да и на стоянке была немногословна. Буркнула что-то про потерянный след, какого-то следопыта да самоедское стойбище на излучине, а потом долго шепталась с Хадри, чертила на заиндевевшем песке знаки и символы, пока Хадри не осклабился и не закивал радостно, видать, вспомнив, где оно, это стойбище. Покинув озеро, они постепенно стали заворачивать на закат, а потом и на север, в земли самоедов.
        - Ворожейство дело тонкое, - сказал Шубин. - Прямых ответов в нем не бывает. Одни намеки. И караван наш, стало быть, скрыт такой пеленой, что даже подземные духи его не замечают. Они только указали следующую остановку на нашем пути. Там все и узнаем.
        Воевода проворчал что-то, сплюнул и отвернулся.
        Лес постепенно исчезал, растворялся сперва в невысоком редколесье, потом в болотистых низинах. Река разлилась шире и теперь сверкала в лучах заходящего солнца, как серебристая лента, зажатая меж посеревших от стужи холмов.
        - Сдается мне, разбойную крепостицу мы в стороне оставляем, - проворчал воевода, разглядывая окрестности.
        - Твоя правда, - сказал Шубин. - Она там, на восходе, меньше полудня пути. Доберемся до стойбища, наймешь охотника с лодкой или нартами, он тебя и довезет до твоих казаков. Я бы, впрочем, не рассчитывал, что они тебя дожидаются.
        - Это как? - вскинулся Кокарев.
        - Когда мы их покидали, то слышали разговоры. По крайней мере часть из них хотела в Мангазею возвращаться, как только канасгетское войско подальше отойдет.
        Воевода засопел, свирипея.
        - Их можно понять, - продолжил Шубин. - Начальник в плен угодил. Вокруг дикари да разбои. Что им еще делать?
        Воевода бормотнул еле слышно про «сгною в остроге» и погрузился в черные размышления.
        - Не страшись, воевода. Заплатишь поболе, тебя и до Мангазеи довезут. Главное, идти сторожно, лучше топями да речными закоулками, куда лесные воины навряд ли сунуться.
        - Топями, значит, - усмехнулся Кокарев. - Ты насоветуешь.
        Шубин пожал плечами и отвернулся.
        До места они добрались только к вечеру, когда солнце уже коснулось далекого затуманенного горизонта. Река здесь делала широкую петлю, огибая плоский мыс, и разделяясь на два протока. Длинный песчаный берег полого поднимался к низким зарослям березняка, перед которыми виднелись расставленные в беспорядке конические самоедовы шалаши.
        Их было много, несколько десятков, маленьких и больших, высоких и низких, украшенных орнаментом или покрытых старыми дырявыми шкурами. К реке тянулись растянутые рыболовные сети. На берегу лежали кверху днищем почерневшие лодки.
        - Это место, Иринья? - громко спросил Шубин.
        Иринья хмуро разглядывала стойбище, берег, корявые деревья вдалеке. Потом указала на один из шалашей, на выцветших шкурах которого едва угадывались блеклые белые символы.
        - Нам туда, - тихо сказала она и снова спрятала нос в меховой воротник малицы.
        Лодка повернула к берегу. Стояла мертвая тишина, только свистел ветер и шептали пологие волны.
        - Стойбище пустое, - прошептал воевода и достал из мешка самопал.
        Людей на берегу не было. Не горели костры и не поднимался легкий дым над верхушками шалашей. Никто не вышел их встречать, когда нос лодки со скрипом уткнулся в лежалый мерзлый песок. Только облезлая псина бродила неподалеку, хромая на обе задние ноги.
        Хадри первым спрыгнул на берег, подтянул канат, привязал его к ближайшему столбу, черному, будто вымазанному сажей.
        Воевода указал Макарину на скрытое дерюгой оружие.
        - Бери. Чую, здесь оно точно не помешает.
        Они выбрались на берег, но сделав пару осторожных шагов по скрипучему песку, Шубин остановился.
        - Держитесь позади меня и глядите по сторонам в оба. Кто его знает, что тут прячется.
        Псина, завидев гостей, подковыляла ближе и глухо зарычала.
        - Выглядит покинутым, - заметил Макарин, рассматривая шалаши и разбросанную вокруг них утварь. Глиняные плошки, снасти, жерди, деревянные заготовки валялись в беспорядке на утоптанной земле вперемешку с перевернутыми нартами и обрезанными постромками.
        Шубин медленно поднял расшитый бисером тканевый полог ближайшего шалаша и заглянул внутрь. В полутьме можно было разглядеть резной центральный столб, пустые лежанки вокруг него, потухший очаг с подвешенным над ним медным котлом. Хадри протиснулся мимо Шубина, склонился над очагом, потрогал головешки и что-то сказал.
        - Меньше дня прошло, - перевел Шубин. - Зола еще теплая.
        - Они явно покидали стойбище в спешке, - сказал Макарин и показал на разбросанные по циновкам полуобглоданные кости и прочие остатки нехитрой трапезы. - Может до них добралось канасгетское войско, они его увидели и сбежали?
        - Может, - согласился Шубин. - Хотя оно шло на север. Но могло и сюда завернуть.
        Они пошли дальше, поднимаясь к центру селения. Шубин заглядывал по пути в каждый шалаш, всматривался в полутьму, но всякий раз качал головой и хмурился.
        Белый шатер стоял на самом краю стойбища. За ним, шагах в десяти, уже начиналась сплошная полоса непроходимого бурелома и темнели сцепившиеся друг с другом корявые невысокие сосны. Белые узоры покрывали всю поверхность шатра сверху донизу, линии, круги, зигзаги, примитивные рисунки бегущих людей и волков. На выгоревшем, белесом фоне они были еле заметны, но все равно бросались в глаза из-за своей чужеродности. Остальные шалаши в стойбище были совсем не похожи на этот. Темные, почти черные, они окружали его как стая грачей полярную сову.
        - Белые волки, - пробормотал Шубин и замер.
        - Где? - воевода аж присел от неожиданности и поднял самопал.
        - Это чум Белых Волков, - тихо пояснил Шубин, пристально оглядывая странный шатер и полосу леса позади него. - Того самоедского рода, что нашел идол и был уничтожен за это. Стало быть, кто-то из них выжил.
        Иринья протиснулась между Макариным и воеводой и, ни слова не говоря, двинулась к белому шатру.
        - Чум Белых Волков - это еще не сами Белые Волки, - проворчал Кокарев.
        - Ни один другой род не станет пользоваться чумом проклятых колдунов, - возразил Шубин и, увидев, как Иринья отодвигает полог, бросился следом за ней.
        Чум Белых Волков был также пуст, как и остальные. Только связки сушеных трав, обереги, разукрашенные маски и подвешенные к тонким прутьям статуэтки говорили о том, что это жилище шамана. Посреди потухшего очага лежал обугленный длинный сверток. Около него сидела на корточках Иринья. Макарин подошел ближе и его замутило, когда среди разорванных почерневших шкур он увидел костистое обожженное до мяса лицо с выпученными глазами.
        - Его пытали, - сказала Иринья. - Завернули в мокрые шкуры, долго били, потом бросили в огонь и смотрели, как он умирает. И слушали, что он говорит.
        - Кто? - спросил Макарин.
        Иринья не ответила, только осторожно потянула дальше обугленную шкуру, с тошнотворным треском обнажая рисунки на подгоревшей шее. Темные завитки и спирали покрывали кожу от ключиц до подбородка и блестели, будто намазанные маслом.
        - Я помню его, - сказала Иринья. - Это он приходил к отцу с другим таким же колдуном. Задолго до отплытия. После того их разговора как раз и ящик появился.
        - То есть выжившие Белые Волки наняли Варзу отвезти проклятый идол туда где они его выкопали, - сказал Шубин. - Исправить то, что натворили.
        - Да толку-то что, - проворчал воевода. - Этот мертвец уже все равно нам ничего не расскажет.
        - Зато есть второй шаман, - сказал Шубин. - И есть те, кто пытал этого. Они теперь точно знают, куда направился Варза.
        - Да, только нам от этого не легче.
        - Может, он им ничего не сказал, - предположил Макарин.
        - Сказал, - возразила Иринья. - Он им все сказал.
        Никто не стал спрашивать, откуда она это знает. Иринья вдруг зарычала, словно раненая волчица, схватила завернутого в шкуры мертвеца и потащила к выходу.
        - Эй, совсем с ума сошла, девка? - всполошился воевода.
        - Не мешайте! - рыкнула та. - Времени мало, спешить надо.
        Она, спотыкаясь и оскальзываясь, тянула сверток к лесу, и то и дело останавливалась, чтобы перехватить концы шкур поудобнее. Макарин хотел было помочь, но Шубин удержал его за рукав.
        - Она должна это сделать сама, - тихо сказал он. - Лучше даже не смотреть в ту сторону.
        - Да что сделать-то! - взбеленился воевода. - Куда она его тащит? Зачем?
        Макарин смотрел ей вслед, и видел, как сползают с обугленного трупа куски шкур, разматываются, остаются на земле. Когда Иринья перетащила его через первые поваленные деревья, на мертвом шамане оставалась только грязная, покрытая бурыми пятнами холщовая хламида. Налетел ветер, и затрещали кривые деревья, протягивая к ним ветки. Тьма словно выплеснулась из глубины леса, поглотила Иринью с ее страшным грузом, закрыла бесчисленными гнилыми замшелыми стволами, и только иногда, сквозь мерзлую паутину чащи можно было разглядеть ее светлую малицу и цветастый платок. Макарин видел, как она остановилась, подняла труп, прислонила к дереву. И тогда из лесной темноты надвинулось что-то, огромное и черное, и былой ужас тотчас поднялся, затопил все вокруг.
        Шубин резко дернул его за руку.
        - Не смотри туда, дьяк! Сказал же, не смотри.
        Макарин отвернулся, чувствуя, как подкашиваются ноги.
        - Да что здесь происходит-то? - буянил воевода.
        - Ничего особенного, - успокаивал Шубин. - Скоро все закончится.
        Ветер выл все сильнее, и сквозь этот вой, сквозь треск деревьев доносился тихий шепот, от которого стыло все внутри.
        Ветер стих также внезапно, как и начался.
        - Ну вот и все, - облегченно сказал Шубин, и Макарин ненароком взглянул в сторону леса. И сразу понял, что лучше бы этого не делал.
        На опушке, в тени ближайших деревьев стоял мертвый шаман, и глаза его были открыты. Макарин машинально схватился за самопал, за сумку с порохом и пулями, понимая, что ничего не успеет, ни подготовить заряд, ни зажечь, да и что может сделать пуля против мертвеца, а шаман уже падал, взмахивая скрюченными, будто обожженные ветки, руками.
        Иринья перешагнула через неподвижный труп, пряча на поясе круглый камень.
        - Только сейчас поняла, что это за потерянный след, о котором духи во сне на дороге мертвых талдычили, - сказала она, подойдя ближе. - Найди следопыта, найди следопыта. И так без конца. Оказывается, это не следопыт. И даже не человек. Это озеро. Одно из мелких озер на Краю Земли на север от старого поморского волока. Местные его называют озером Следопыта. Или Проводника. Знатока земель. Трудно перевести правильно это слово. Там вход в пещеры, откуда идол выкрали.
        - Это тебе мертвец рассказал? - недоверчиво спросил воевода. - Мне показалось или я и впрямь видел, как он стоит и руками машет?
        Иринья пожала плечами.
        - Петух, если ему голову отрубить, тоже крыльями трясет. И даже бегает. Я не думаю, что тебе действительно хочется знать, кто мне это рассказал. Кстати, спасибо, Шубин.
        Тот потупился.
        - За что?
        - За то, что хотя бы в этот раз не стал мне мешать.
        Она деловито прошла мимо, потом обернулась.
        - Спешить надо. Об этом озере не только мы знаем. Те, кто его пытал, уже направили туда своих воинов. Мы их должны опередить.
        Макарин с опаской посмотрел в сторону леса. Мертвый шаман все также лежал на опушке грудой грязных окровавленных тряпок. И уже не было мрака в глубине. Тусклое вечернее солнце пронизывало замшелое редколесье, загоняя тени под упавшие стволы.
        - И кто же его пытал? - спросил воевода. - Канасгеты?
        Иринья нахмурилась.
        - На этот вопрос я так и не дождалась ответа. Ничего, рано или поздно все равно узнаем. Пошли.
        Она стала спускаться к тускло блестевшей внизу серой реке.
        - Видали, - буркнул Кокарев. - Гулящая девка у нас теперь за главного. Мне-то что делать, поморец? Ты мне самоедов с нартами обещал.
        - Это не последнее стойбище на нашем пути, - ответил Шубин. - Будут тебе самоеды.
        - Хотелось бы побыстрее. А то я осерчаю, и тогда, сам понимаешь, дорога в город тебе будет заказана.
        - Не пугай, воевода. Пуганый.
        Шубин двинулся было вслед за Ириньей, но остановился, увидев, что она возвращается.
        - Что-то не так, - тихо сказала она. - Чуете запах?
        Макарин принюхался.
        - Мертвечиной воняет. Шаман уже давно помер.
        Иринья помотала головой.
        - Шаман не причем. Чем дальше от белого чума, тем вонь сильнее. Боюсь, мы не все здесь осмотрели.
        - И не надо, - сказал воевода. - Мало ли сколько трупов тут по другим шатрам рассовано.
        - Навряд ли по шатрам, - сказал Шубин и указал в сторону. - Смотрите.
        Невдалеке на пригорке стояла, опустив морду, хромая псина и грызла оторванную человеческую руку. Когда они подошли ближе, псина заворчала и оттащила добычу в сторону, вонзив клыки поглубже в запястье. Судя по браслетам и окрашенным охрой пальцам, рука была женской.
        За пригорком, внизу, они увидели узкий быстрый проток, огибающий мыс с противоположной от реки стороны. За протоком тянулся березняк, уже потемневший от наступающей ночи.
        Жители стойбища были свалены на берегу в одну большую кучу, женщины, старики, дети, и даже отсюда было видно, что у большинства из них раскроены черепа и перерезаны глотки.
        - Хей! - глухо выдохнул стоящий в стороне Хадри и поднял руку.
        - Ни шагу дальше, - сказал Шубин и придержал Макарина за плечо. - Пусть он идет.
        Хадри медленно, на полусогнутых, двинулся вперед, выставив перед собой шест с привязанным к концу широким ножом. Он крутил головой во все стороны, стараясь видеть все вокруг одновременно, рябь на реке, редкие кусты на этом берегу и густой березняк на противоположном. Стояла мертвая тишина, и только слышно было как трещит кость под зубами оставшейся позади псины. Хадри обошел сваленные тела по широкой дуге, нагнулся над одним трупом, другим, долго разглядывал раны, трогая их пальцами, рылся в куче, переворачивая трупы, потом отошел, опустился на колени и ползал вокруг, чуть ли не нюхая мокрый песок. Наконец, встал и быстрым шагом вернулся, постоянно оглядываясь.
        - Другая семья, - сказал он тихо и покачал головой. - Нет стрел. Нет оружия. Другая семья. Далекая.
        Он зашептал что-то Шубину на своем наречии, быстро, захлебываясь и жестикулируя. Поморец кивнул.
        - Говорит, что это сделали дикари из другого рода, нездешнего. Забрали с собой все стрелы и оружие, так что сейчас уже и не определишь, какого именно. Знаков не оставили. Следов мало, и они непонятные. Раны рваные, так что навряд ли они были нанесены железным оружием. Скорее костяным или каменным. И пришли они издалека, иначе бы не стали сваливать трупы у протока. Значит им плевать на реку. Ни один местный род такого бы не сделал. Никого не похоронили, просто бросили как мусор. Хадри не знает ни одного племени, которое было бы способны на такое. Ушли на закат, в сторону моря. Недавно. Дня не прошло. Если пойдем туда же, можем на них наткнуться.
        - Нам туда же, - вставила Иринья. - Это они пытали шамана. Мы должны их опередить. Много их было?
        Хадри показал ей растопыренную пятерню.
        - Пять лодка. Большая. Следы на песке от лодка пять.
        - Значит, человек тридцать, не меньше, - сказал Шубин. - И это если они только здесь высаживались. А если не только? Весь берег мы все равно не осмотрим.
        - Похоже, еще одни претенденты на проклятого истукана, - хмыкнул воевода. - Предлагаю вместе со мной отправиться к казачкам, да запросить подмоги с Мангазеи. Иначе с этими дикарскими толпами ни в жисть не справиться.
        - Нет времени, - сказала Иринья. - Пока твоих казачков найдем, пока подмоги дождемся, поздно будет. Доберутся они до папаши.
        - Молчи, баба глупая, - рассвирепел воевода. - Нет уж твоего папаши, даже костей не найдешь.
        - Есть, - Иринья зло прищурилась. - И папаша мой есть. И истукан еще никуда не делся. Я знаю. Папаша сидит и ждет, когда я к нему приду.
        - С чего бы это ему сидеть и ждать? - спросил Макарин. - Сама же говорила, что Варза тебя чуть ли не сбагрил. Зачем ты ему?
        - Не знаю зачем, - поникла девка. - Знаю, что ждет. И если не поспешу, плохо будет.
        - Дщерья почтительность к родителю достойна, конечно, уважения. - усмехнулся воевода. - Однако, какой смысл идти за истуканом малой горсткой? И сами пропадете, и истукана не добудете.
        - Малым числом по Проклятым землям идти как раз проще, - сказал Шубин. - И быстрее, и незаметнее. Большую толпу там даже прокормить будет сложно.
        - Долго ее кормить и не понадобиться. Вернуться в Мангазею, снарядить коч малый, да и через море напрямки. Аккурат к началу вашего поморского волока и выйдем. Ты ведь знаешь, где начало вашего волока. Не так ли, поморец?
        Шубин нахмурился.
        - Знаю. Только не поможет сейчас это знание. Утром, воевода, глянешь на север. И увидишь, что все небо черное, тучами затянуто. За пару дней ты и до Мангазеи не доберешься, и коч не подготовишь. А через пару дней бури на море придут, ветер северный, волны как стены твоего города. И так будет долго, пока стужа великая не опустится, но и тогда никто на большую воду в трезвом уме не выйдет. До весны. Опоздали мы, воевода, с кочами. Да и реки скоро станут. Теперь только оленными нартами вокруг моря пройти можно будет. Сперва на юг и закат к обскому устью, а потом, там, где море узким становится, там и переправиться, его как раз к тому времени льдом покроет. Вот тогда - прямиком на север, через долгие голые пустоши. Только так.
        Воевода развел руками.
        - Дьяк, а ты чего молчишь? Нежто с мужиком, дикарем и девкой на закат собираешься? Гиблое дело, понимать должен.
        Макарин долго не отвечал, меряя шагами расстояние от одного куста до другого, оглядывая мерзлую землю и слушая завывания ветра. Потом спросил:
        - Сколько отсюда до моря?
        - К завтрашнему полудню можем добраться. - ответил Шубин. - Ежели на дикарей не напоремся.
        - А берег там какой? Скалистый али пологий?
        - Песок. Скалы дальше к югу.
        - То есть в море-то можно будет выйти.
        - Э-э, нет, - Шубин даже отпрянул. - На нашей-то лодчонке? Далеко точно не уйдешь.
        - Далеко и не надо.
        Глава 25
        - На удачу это все, - бурчал воевода, грея у печки покрасневшие руки. - Авось море будет спокойно, авось коч какой запоздавший попадется, авось доберетесь до него по большой воде, авось еще чего.
        - Других вариантов я все-равно не вижу, если не считать долгого похода сушей, - ответил Макарин. - Сам говорил, кочи вдоль этого берега каждый день с Обдора до Мангазеи ходят. Нам остается только немного подождать.
        - Это они летом каждый день ходят. А сейчас зима на носу. Если кто и сунется на свой страх, то наверняка будет держаться дальше от берега, ежели волны большие увидит. А уж подождать это совсем глупая идея. Сам же видел дикарский лагерь. Скоро рассветет и они начнут собираться в путь-дорогу. И доберутся до моря за несколько часов. Долго ждать их точно не придется.
        Мимо дикарей они проплыли в полночь, осторожно, медленно, прижимаясь к противоположному берегу. Дикарей было не тридцать и даже не пятьдесят. Вся излучина была заставлена странного вида шатрами, не высокими конусами, как у местных самоедов, а широкими куполами, в каждом из которых могло поместиться не менее десятка человек. На берегу горели многочисленные костры, лаяли собаки и бродили сутулые фигуры в мохнатых шкурах. «Никогда таких не видел» - прошептал Шубин, когда огненное зарево лагеря скрылось за поворотом. Теперь он сидел на корме сам не свой и постоянно оглядывался.
        - Что им делать на море? - сказал Макарин воеводе. - Возможно, они свернут вдоль берега. У них даже лодок всего ничего.
        - Лодок ничего, а лагерь огромный. Значит они свою ораву как-то передвигают. Может на кожанках, как ярганы, может еще как. Мы ведь даже не разглядывали толком, вдруг чего не заметили.
        - Кто они? Откуда?
        Воевода пожал плечами.
        - Если даже наш поморец того не знает, мне-то откуда ведать? Слышал, что на далеком восходе в холодных пустынях живут народы, промышляющие морского зверя. Может, это они. После того как ярганы с канасгетами в тундру забрались, я уже ничему не удивляюсь. Все леса и пустоши окрест пришли в движение. Отчего бы и другим дикарям сюда не заявиться.
        - И все ради какого-то древнего божка?
        - Нет, - Кокарев помотал головой. - Истукан лишь повод. Не было бы его, придумали бы что-нибудь другое. Это как войны у немцев. Трубят о вере, Лютере и римском папе, а сами под шумок города грабят да земли захватывают. Здесь также. Чуют слабину соседей и грызут тотчас. Мы сюда пришли, обещали защиту, но сил сейчас нет, и дикари это знают.
        Воевода достал с пояса фляжку, глотнул пойла, крякнул. Глаза его прослезились. Он протянул фляжку Макарину, но тот отказался.
        - Зря, - сказал Кокарев. - Тутовая, с Кавказа. До печенок продирает. И греет хорошо.
        - Много пьешь, воевода.
        - Если в наше время не пить, с ума можно сойти, - парировал тот. - Да и откуда знаешь, что много? С того памятного вечера, когда я тебя от Одноглазого спас, считай, одну эту фляжку и доканчиваю. Вот когда вернусь в Мангазею…
        Спереди, из-за близкого поворота донесся глухой пушечный выстрел.
        Воевода весело встрепенулся.
        - Нам везет! Грохот - это пушка. А пушка это наши.
        Шубин резко двинул рулевое весло, направляя лодку в сторону ближайшего берега. Проворчал:
        - Сперва проверить бы надо, прежде чем на открытую высовываться.
        - Вряд ли у кого в здешних краях, кроме моих казачков, пушки имеются, - сказал воевода, но спорить не стал.
        Они затащили лодку в заросли ивняка и забрались на пологий холм, утопая по щиколотку в холодном, искрящемся от инея лишайнике.
        Море было совсем рядом. Оно лениво накатывало грязными волнами на плоский песчаный берег, свинцовое и мрачное, уходящее в мглистую бесконечность.
        За холмом река ветвилась на сеть протоков, узких и широких, прямых и извилистых. Они расползались по берегу, образуя десяток голых островков серого мерзлого песка. В одном из протоков стояла, накренившись и опустив якорные канаты, длинная морская лодья, разукрашенная по всей длине корпуса причудливым красно-черным орнаментом. Паруса были спущены, и с холма было видно, как прячутся за высокими бортами с десяток человек в темных потрепанных одежках.
        Между лодьей и морем, с обеих берегов протока, тянулась редкая цепь всадников в серых полевых кафтанах и отороченных мехом высоких шапках. Даже на таком расстоянии было слышно, как всхрапывают кони. Всадники сидели прямо, как на смотре, придерживая притороченные к седлам длинноствольные ручницы.
        - Наши, да не совсем, - пробормотал воевода и сделал шаг назад.
        Перед цепью всадников виднелись плоские грузовые нарты, запряженные в двух тяжеловозов. На нартах блестел медью ствол пушки. Пушкарь поднес запал и тут же скорчился, прижав плечи к ушам. Снова грянул выстрел, нарты содрогнулись, присели от страха тяжеловозы. Ядро просвистело над берегом и с треском вломилось в борт лодьи, разбрызгивая щепу.
        - Уходим-ка подобру-поздорову, - сказал воевода. - Мне надо подумать.
        - Поздно, - ответил Шубин. - Нас заметили.
        От выстроенного на берегу отряда отделились пятеро и теперь рысью двигались к ним. Четверо из них отстали, а один, в темно-зеленом, некогда роскошном, а теперь сильно потрепанном камзоле, на низкорослом татарском мерине, вырвался вперед. У подножья холма он осадил лошадь, снял соболью шапку и поднял седую голову.
        - На ловца и зверь бежит! - крикнул он. - Хорошо ли себя чувствуешь, Григорий Иванович?
        Кокарев долго молчал, кусая губы, прежде чем ответить. Потом заорал в ответ:
        - Твоими молитвами как всегда замечательно, Иван Михалыч!
        Воевода Троекуров обернулся, поднял руку, и только тогда отставшие мангазейские стрельцы подъехали ближе.
        - Не ожидал тебя здесь встретить, - громко сказал Кокарев. - Обычно ты за ворота глаз не кажешь.
        Троекуров пожал плечами. Мерин под ним стоял неподвижно, будто каменный, опустив голову в ягельную пену.
        - Сперва ты покинул город, потом бросил своих казаков, угодив в плен. Мне пришлось вмешаться. Твоих казачков без надзору лучше не оставлять.
        Кокарев тихо выругался.
        - Что ты с ними сделал, Троекуров?
        - Да ничего особенного. Нашел у воров в городище, где ты их оставил. Отправил под конвоем в Мангазею. Даже оружие не забирал. Парочку особо рьяных, конечно, придется в поруб посадить, но остальные продолжат службу. Под моим началом. Твои казачки теперь не твои, Григорий Иваныч.
        - Не имеешь права! - прорычал Кокарев. - Власть мне не ты давал, и не тебе ее забирать.
        Троекуров рассмеялся.
        - Москва далеко, тут приходится рядить по обстоятельствам. Нежто не помнишь, как нас перед службой напутствовали? Ежели что случится с кем из воевод, оставшийся берет на себя полноту ответственности. Вот с тобой и случилось. Виданное ли дело, целый воевода в плен к дикарям угодил. Живой!
        - Как видишь, я уже не в плену.
        - Это уже не важно, - отмахнулся Троекуров. - Твои казачки, сидя в разбойном городище уже не знали куда податься. Еще немного и примкнули бы к этим, - он махнул рукой в сторону лодьи. - И тогда тебя пришлось бы судить за измену. Скажи спасибо, что я вовремя явился.
        - Врешь, Троекуров! Мои люди никогда…
        - А кто это? - громко перебил его Макарин, увидев, что трясущиеся руки воеводы уже тянутся к самопалу.
        Троекуров посмотрел на Макарина так, будто только что заметил.
        - Это? Воры. Надымские сидельцы, чье местное городище вы захватили. Они ушли на свой разбойный промысел аккурат перед вашим нападением. А потом вернулись. Тут-то я их и приметил. Гнался за ними аж со вчерашнего утра, пока они на мель не сели. Пушка одна и ядер мало, а то бы мы давно с ними управились.
        - Трус, - шепотом процедил Кокарев. - Боится рукопашной. Слизень.
        - А что у тебя, дьяк? - вежливо спросил Троекуров. - Продвигается расследование?
        - Не так быстро, как хотелось бы.
        - Ты меня сильно удивил, когда отправился внезапно в пустоши. Государевы люди так не поступают.
        - Необычные дела требуют необычных мер. Как ты узнал, что нас в плен взяли?
        - Сорока на хвосте принесла, - улыбнулся Троекуров.
        - И я даже знаю, что это за сорока, - сказал Кокарев и показал на одного из толпившихся позади Троекурова стрельцов. - Горелый, иуда! Уже серую форму напялил.
        Макарин с трудом узнал в шуплом темнолицем стрельце виденного им однажды казака. Тот пытался держаться позади и не смотреть на своего бывшего начальника.
        - Не трогай Горелого, - сказал Троекуров. - Он выполнил свой долг, когда сообщил мне о вашем пленении.
        - А разбоя того в городище тоже ты убил, а, Горелый? - крикнул Кокарев. - Боялся, что я узнаю, как ты с ворами брагой торгуешь? Кто твои подельники, вражина?
        - Ничего не знаю, - пискнул Горелый. - Никого не убивал!
        Троекуров покачал головой.
        - Вот ведь какой бардак у тебя в отряде был, Григорий Иваныч. Теперь сам видишь.
        Кокарева трясло. Он то и дело касался пальцами рукояти самопала и тут же отдергивал руку.
        - Ты, Григорий Иваныч, не беспокойся, - сказал Троекуров с благодушным видом победителя. - Поживи до весны в Мангазее, на своем острожном дворе. Обещаю полное довольство и уважение. А потом до Москвы двинешь, за новым назначением. Сопроводительную грамоту напишу. Хорошую. Забудем былые обиды.
        Кокарев сплюнул и отвернулся.
        - И тебе, дьяк, тоже следовало бы вернуться. Нечего по пустошам с дикарями шастать. Если хочешь, могу пару стрельцов в услужение дать. Будешь их посылать за сведениями.
        - Спасибо, воевода, но вряд ли стрельцы в этом деле помогут. Я как-нибудь сам.
        Троекуров помрачнел.
        - Ну как знаешь. Спускайтесь уже. Нечего на пригорке торчать. Скоро мы с этим сбродом покончим и в обратный путь двинемся.
        - Покончишь ты с ним, как же, - проворчал Кокарев. - Кишка тонка. Как хочешь, дьяк, но в Мангазею я пока не вернусь. Полгода жить на поводке у этого самодовольного кота мочи не хватит.
        - И что ты намерен делать?
        - Не знаю. Может до Тобола добраться, у меня с тамошним воеводой отношения хорошие.
        - Даже для этого корабль нужен.
        - Нужен, - проворчал воевода, мрачно разглядывая красно-черные борта сидящей на мели лодьи. Десяток воров прижимались к просмолённым доскам, кто лежа, кто сидя на кортах. Макарин приметил у двоих по самопалу, остальные были при топорах и саблях. С оружием у воров было небогато.
        - Отсюда прострел хороший, - задумчиво сказал Кокарев. - Всех разбоев как на ладони видно. Ручницы не достанут, а пушка вполне может, если ее на холм поднять. Вот ведь Троекуров, даже на это у него мозгов не хватило. Лупит с дури по бортам, только ядра изводит. На что надеется?.. Иван Михалыч! - Троекуров снова поднял голову. - Когда в нашей с тобой дрязге приказные разбираться начнут, твое слово будет против моего. И уж куда кривая вывезет, сейчас предугадать сложно. Может тебя послушают. А может и меня.
        Троекуров пожевал губами, размышляя. Спросил:
        - Ты хочешь что-то предложить?
        - Я поддержу на разборе твое слово. Скажу, что действовал ты наилучшим образом, без задней мысли.
        - А взамен?
        - Нам с дьяком нужна эта лодья.
        Троекуров нахмурился.
        - Зачем она вам?
        - Не хочу я сидеть у тебя в остроге под надзором. Да и тебе это может не понравится. Напьюсь, казачков подговорю да бунт устрою.
        - Бунт устроишь - на плахе окажешься.
        - Это ежели ты одолеешь. А ежели я? Сам понимать должен, я гость непокладистый, нет резона меня рядом держать. Отпустишь, пойду на Тобол. Сейчас остроги по всей окраине как грибы растут. Без службы не останусь. Авось, и разбора по нашим делам никакого не будет. Москве сейчас не до того.
        Троекуров покивал, соглашаясь.
        - Разумно, Григорий Иваныч. Если конечно твоему слову поверить. А тебе, дьяк, зачем лодья?
        Макарин подумал, прежде чем ответить.
        - Расследование, воевода. Есть намеки, что Варза со своим караваном пропал на той стороне Мангазейского моря, в пустошах, которые местные дикари Краем Мира называют.
        Троекуров перекрестился.
        - Слышал про те места. Надеюсь, дьяк, ты понимаешь, что делаешь.
        - Мы с тобой, воевода, вместе боярское послание читали. Не найду Варзу, оба отвечать будем. Так что, нет у меня выбора. И времени на снаряжение нет, скоро через море будет совсем не перебраться. Сейчас плыть надо.
        Троекуров думал, мрачно сдвинув брови, перебирал в уме варианты в поисках подвоха.
        - Чтобы лодью забрать, надо бы воров сперва извести, - сказал он.
        - Изведем, - ответил Кокарев. - Ты, главное, прекращай ядра изводить. И скажи своим, чтобы пушку на этот холм затащили.
        - Это еще зачем?
        - Там увидишь.
        Глава 26
        Шубин развел костерок на холме, под защитой песчаного выступа. Хадри таскал белесый хворост, а Иринья сидела на коленках, протягивая к зыбкому огню посиневшие ладони. К воровской лодье воевода с Макариным отправились вдвоем.
        Вблизи стало видно, что ядра Троекуровской пушки не смогли нанести корпусу серьезного ущерба. Почерневшие дубовые доски в паре мест были вдавлены, сквозь щели торчали клочья конопаченного лыка, да поверх борта рядом с уключинами шла трещина с разбитой в щепки верхней планкой.
        Кокарев не скрываясь быстрым шагом подошел к лодье со стороны поднятых сходней.
        - Эй, разбойнички! Кто главный? Говорить надобно.
        Наверху не отвечали. Сквозь тонкий свист холодного ветра было слышно, как разбои перешептываются и переругиваются. Потом в щели меж двух планок мелькнула чья-то бледная рожа.
        - Мы вольные люди. У нас главных нет. У нас даже господь бог не главный. А ты что за петух расфуфыренный?
        - Воевода Мангазейского города. Кокарев мое прозвание. Григорий Иваныч. Вопрос к вам имею. А вопрос такой. Вы, разбойнички, жить хотите?
        - Отчего бы и не хотеть, - осторожно ответила рожа. - На тот свет пока не собираемся.
        - Скоро соберетесь.
        Наверху весело заперхали.
        - Не, воевода. Ты можешь хоть до вечера ядрами барабанить. Борта крепкие. Стрельцы у тебя пугливые, на ножи не пойдут. А там вскоре прилив начнется и скажем мы тебе до свидания.
        - Стрельцы может и пугливые. Но ты еще пугливее. Иначе бы выглянул наружу да увидел куда пушку тащат.
        Бледная рожа вновь мелькнула наверху, прижалась к отверстию уключины. Стрельцы уже довели тяжеловозов с пушечными нартами на вершину холма и теперь их разворачивали.
        - По бортам мы барабанить теперь не будем, - продолжил Кокарев. - Сверху твоя разбойная ватага как на ладони. И всю палубу расколошматим, и всех изведем, если кто в подполе прячется. Это тебе не по бортам стрелять. Доходчиво объясняю? Или примера подождешь?
        Наверху встревоженно забормотали. Потом бледная рожа высунула в отверстие пегую бороду.
        - Ватага говорит примера подождем.
        Кокарев сплюнул, посмотрел на Макарина, шепнул: «Молись, дьяк, чтобы у Троекурова пушкари оказались не хуже моих». И поднял руку.
        Прошли долгие-долгие мгновения, прежде чем с холма гулко бахнуло. Ядро прошелестело над головами, с треском обрушилось на палубу, ломая доски. Кто-то отчаянно завопил. Сверху посыпались щепки, обрывки пакли, мелкий мусор.
        Когда сизый дым развеялся, в отверстии снова показалась бледная рожа и сумрачно поинтересовалась:
        - Чего хочешь, воевода?
        Кокарев смахнул с плеч опилки.
        - Вот так бы сразу. И примера бы не понадобилось. Хочу я немногого. Мне нужна твоя лодья, разбой. И команда. Не вся конечно. Пятерых, думаю, будет достаточно, чтобы с лодейным ходом справиться. Доставишь нас, куда скажем. А там можете идти на все четыре стороны, только на глаза мне больше не попадайтесь.
        - Пятерых? А остальных что? Стрельцам в лапы? Не жди, воевода. Надымские своих не бросают. Можешь продолжать показывать примеры. Посмотрим, надолго ли у тебя ядер хватит.
        Кокарев пожал плечами.
        - Не обязательно стрельцам. Запрем вас в подполе. Оружие сдадите. И будете сидеть тихо до тех пор, пока не выпустим. Если что пойдет не так - пеняйте на себя. Сколько вас на лодье? Только те, что на палубе? Или еще кто прячется?
        - Еще трое, - подумав, ответил разбой. - В казенке лежат. Ранетые. И одному сейчас твой пример ногу оторвал. Но он совсем не жилец.
        - Вот и отлично. Сходни спускайте, мы поднимаемся.
        Спрыгнув на палубу, Макарин осмотрелся.
        Разбои жались по бортам, заросшие, грязные. Сборная разноплеменная ватага была ослаблена и плохо вооружена, но вполне годилась для последнего боя. Троекуров положил бы немало стрельцов, если бы решился брать лодью рукопашной. Бледные, смуглые, скуластые, плоские, носатые и почти безносые рожи разглядывали государевых людей исподлобья, опасливо и угрюмо. Здесь были большерукие поморские мужики, вятский с клочковатой бородой, два явных татарина, самоед в меховой малице с русским топором, остяк с саблей и еще какие-то непонятные узкоглазые и круглолицые, которых Макарин до того ни разу не видел.
        - Да у вас, я гляжу, тут полное международное согласие, - сказал Кокарев. - Каждой твари по паре, что на твоем ноевом ковчеге.
        - Мы, надымские, всех сирых и убогих принимаем, происхождения не спрашиваем, - ответил стоящий перед ними разбоев переговорщик с пегой бородой, кряжистый мужичок в снятом с чужого плеча служивом кафтане. - А ты, стало быть, тот самый воевода, который нашу беззащитную крепостицу с ходу взял?
        - Стало быть, да, - ответил Кокарев. - Прости, разрешения не спросил, вы в тот момент куда-то подевались. На грабеж, наверное, ходили.
        - Для вас грабеж, для нас хлеб насущный. Жить каждому хочется.
        - Ну да, ну да, - задумчиво протянул воевода, вышагивая по накренившейся палубе и цепко рассматривая обстановку. Разбои сильнее прижимались к доскам, когда он проходил мимо. - И много награбили?
        - Ни одного, - покачал головой мужичок. - Пустыми идем.
        Воевода поднял дощатую дверцу, ведущую в подпол, заглянул в темноту.
        - И впрямь, пустые. Зато теперь вам в подполе сидеть будет вольготно. Места много.
        Он подошел к борту, оглушительно свистнул и замахал руками. Макарин увидел, как сидящая на склоне холма троица повскакала с мест и стала спешно затаптывать костер.
        Воевода повернулся и громко сказал:
        - Итак, разбойнички, пора выполнять уговор. Мне из вас нужны только пятеро. Один морезнатец, что местные отмели да воды с берегами знает. И четверо умелых, чтобы помочь нам с лодьей под ветром справиться. Остальные - в подпол. Сидеть будете недолго. Это я вам обещаю. Да, и не забудьте оружие на палубе оставить. Всё. Вплоть до ножей. Дьяк проверит. Проверишь, дьяк?
        Макарин подошел к воеводе и тихо сказал:
        - Не мало ли пятерых в помощь? Если ты в Тобол хочешь, в обское устье придется на веслах идти, пятеро эту лодью против течения точно не сдвинут.
        Воевода усмехнулся.
        - Ты и впрямь подумал, что я Троекурову так просто Мангазею сдам? Плохо меня знаешь, дьяк. Никакого Тобола. А значит и никакого устья. Пойдем по твоим делам через море. А там посмотрим, авось чего изменится. Для паруса много людей не надо.
        - Но и отпускать их после опасно. Как возвращаться будем?
        - Что-нибудь придумаем.
        Воры зашевелились, стали подползать, пригибаясь, ближе к пегобородому, который у них явно был за главного. Тот наклонялся к каждому, шептал по-быстрому в ухо, отпускал. Подходил к следующему. Воры кивали, зыркая на гостей.
        - Эй, разбойнички, - нахмурился Кокарев. - У вас есть возражения?
        Пегобородый осклабился и поклонился.
        - Никаких, воевода. Разве что совсем небольшое. Я-то человек доверчивый, раз воевода сказал, я ему конечно верю. Но не все у нас такие как я. Многим твоего слова недостаточно. Вот Орбан молодой, совсем у нас недавно, а уже мудрец каких мало. Вот он трезво спрашивает - а что, если… Да ты, Орбан, сам скажи, сынок, не стесняйся.
        Пегобородый подтолкнул к ним мелкого скуластого угорца в грязной меховой шапке и линялых одежках. Угорец шмыгнул носом, скосил глаза в сторону и просипел:
        - Вобщем, это… Оружье тут, мы там, а вы это… И конец!
        Пегобородый задвинул угорца обратно и перевел:
        - Орбан опасается, что твое предложение, воевода, может обернуться для нас ловушкой. Оружие мы, значит, сдадим, сами сядем в подпол. А ты стрельцов сюда напустишь. Пятеро безоружных со стрельцами не справятся.
        - Не пущу я сюда стрельцов.
        - И все же, опасения имеют место быть. Потому предложение наше такое. Мы, пятеро остающихся, оружие оставляем. И сдаем его только после того, как в море выйдем.
        - Опасно, - шепнул воеводе Макарин.
        Воевода отмахнулся.
        - Ладно. Но можете оставить только кинжалы. Пищали и прочее дальнобойное все равно сдать.
        На том и порешили.
        Разбои потянулись к черному зеву подпола, прихватив троих раненых, что лежали на полатях в носовом помещении. Макарин стоял рядом с лестницей и брезгливо заглядывал каждому за пазуху, хлопал по штанинам в поисках спрятанного оружия. Когда последний из воров спрыгнул вниз, дьяк опустил дверцу и задвинул железный засов.
        На палубе остались пегобородый переговорщик, двое сумрачных поморцев, татарин и молодой вятич с блеклыми хитроватыми глазами.
        - Лучшие из лучших, воевода, - представил сотоварищей пегобородый. - В одиночку могут с парусом на большой воде справиться.
        - Так может, одного и хватит?
        - Может и хватит, - ухмыльнулся разбой. - Вот только море не спокойно. Как бы чего не вышло.
        На море поднимались волны, ветер дул все сильнее, а на горизонте чернели тучи.
        - Ладно, - сказал воевода. - А этого почто в подпол не спустили?
        Он указал на скорчившегося разбойника, что лежал в луже крови рядом с мачтой. Его развороченная нога торчала под странным углом, напоминая раздувшийся пень.
        - Помер он, - вздохнул разбой. - Как выйдем в море, опустим на дно бренные останки. Пусть всеблагой Нум примет его душу в своем подводном царстве.
        Он достал из-за пазухи увесистый оберег на плетеном ремешке и приложился к нему губами. Воевода глянул на него презрительно.
        - Вроде с виду простой христианский человек, а речи поганые ведешь. Много вас, отступников, развелось.
        - Если бог от нас отступается, кто мы такие, чтобы не отступиться от него? Я всю жизнь Христу молился. Пока два года назад ко мне в костромскую деревушку лисовчики польские не нагрянули. Жену снасильничали, горло ей перерезали. И детишкам малым кишки выпустили. Потом насадили их на копья и показали мне. В тот день я Христа проклял.
        Кокарев отвернулся от него, перекрестившись.
        Конные стрельцы стояли все также, цепью, между лодьей и темнеющим морем. Лошади фыркали, переступали с ноги на ногу. Ветер рвал конские гривы и подолы кафтанов. Воевода Троекуров в сопровождении одного из стрельцов спустился быстрой рысью с холма и подъехал ближе к лодье.
        - Может, все-таки пару служивых возьмешь с собой в охрану, - крикнул он Кокареву. - На всякий случай. Или дьяку передашь. Два ствола лишними никогда не бывают.
        - Бывают, - ответил тот. - Не беспокойся, Иван Михалыч. Мы без твоих стрельцов справимся.
        Троекуров пожал плечами и развернул мерина.
        - Ну, тогда прощай, Григорий Иваныч. Не поминай злом.
        Он похлопал лошадь по холке и двинулся шагом обратно. Проходящий мимо Хадри низко поклонился ему, но воевода сделал вид, что не заметил самоеда. Хадри пропустил Иринью вперед на сходни, а сам с трудом затащил на лодью объемистый тюк с припасами.
        - А где Шубин? - спросил Кокарев.
        - К лодке спустился, - ответила Иринья. - Снарягу забирает. Обещал скоро догнать.
        - Если задержится, ему придется до нас вплавь добираться, - сказал воевода и кивнул на море.
        Только сейчас Макарин заметил, что волны уже подобрались вплотную к стрелецкой цепи. Начинался прилив. Вставший поодаль Троекуров махнул рукой, что-то прокричал стрельцам, и те медленно тронулись в сторону возвышенности.
        Иринья, проходя мимо Макарина, посмотрела ему в глаза и прикрыла лицо краем платка почти до переносицы.
        - Девка пусть идет в казенку, дверь закроет и без особой необходимости не высовывается, - тихо распорядился воевода. - Не хватало еще, чтобы ее опять какой-нибудь вор узнал. А самоеду дай в руки пару самопалов и пусть с разбоев глаз не сводит. И сам будь настороже.
        Макарин кивнул, проводил Иринью до носового помещения, спиной чувствуя ошалелые взгляды пятерых оставшихся разбоев, закрыл за ней скрипучую щелястую дверцу.
        - Не место тут бабе, - вкрадчиво проговорил пегобородый, заступив ему дорогу. - Насчет бабы мы не договаривались.
        Макарин, не отвечая, отодвинул его ладонью.
        - Баба непогоду притягивает, - просипел кто-то из разбоев. - Ты, Сокол, сам глянь на небо, видишь же - Нум ярится, жертву требует. Прямо к морским чертям в лапы сейчас пойдем.
        - Ша, братишки, - пегобородый Сокол поднял руку. - Я понимаю ваше негодование и тоже чувствую себя немного обманутым. И уже начинаю жалеть о нашей с тобой сделке, воевода.
        Один из разбоев привстал и, кряхтя, вытащил из-за пояса потемневший от времени и холода кинжал. Макарин придвинулся ближе к борту, нащупал ручницу и услышал, как устроившийся на корме Хадри заскрипел колесцом самопала.
        Воевода шагнул вперед и усмехнулся.
        - Так значит ты и есть тот самый знаменитый атаман Сокол? Гроза купчин и людей промысловых. Казаки мне сказывали, будто ты на приступ, не склоняя головы, идешь. А теперь, стало быть, какой-то юбки испугался.
        - Война войной, а морские приметы уважать надо. Одно дело пули, другое дело боги. С богами я не воюю.
        - Никто тебя с богами воевать не заставляет. Знай, отмели обходи и дорогу показывай.
        - Ты даже не сказал, какую дорогу тебе показывать. Чует мое сердце, не понравится мне эта дорога.
        - А это уж не твое дело, Сокол. Через море переправишь, и проваливай. Хоть награда за твою голову и большая, но слово я сдержу.
        Атаман недобро прищурился и хотел еще что-то сказать, но тут сквозь ветер донесся чей-то далекий крик.
        Хадри вскочил и залопотал по-своему, тыкая пальцем в сторону берега.
        Там, сквозь низкорослые заросли продирался и что-то кричал Шубин. Большой тюк со снаряжением цеплялся за корявые ветки, и тащились следом змееподобные вьюны. Шубин выкарабкался на мерзлый песок и понесся широкими скачками к лодье, размахивая свободной рукой. Сгрудившиеся у холма стрельцы встревоженно за ним наблюдали.
        Шубин прошлепал по уже прибывшей воде, взлетел по сходням, сбросил тюк на палубу и прохрипел:
        - Уходить надо. Быстро.
        - Дикари? - догадался Макарин.
        - Да. Уже близко.
        - Лодья на мели, - сказал воевода. - А прилив только начался.
        Шубин бешеными глазами оглядел лодью, ее мачту, оснастку.
        - Надо парус ставить. Ветер с берега. Авось поможет.
        - Нельзя парус, - сказал Сокол, исподлобья разглядывая Шубина. - На борт завалились. С парусом совсем опрокинемся.
        - А ты его, разбой, с одной стороны подымай да боком ставь. И ветер лови. Или тебя учить надо?
        Сокол сплюнул, отвернулся и нехотя махнул рукой помощникам.
        Макарин подошел к Шубину, который стоял у борта и вглядывался в далекие кустарниковые заросли, туда, где протоки сливались вместе и исчезали за холмом.
        - Ты их разглядел? Кто они, знаешь?
        Поморец мотнул головой.
        - Нет. Лодки у них странные. Никогда таких не видел. Прислушайся.
        Макарин замер. Вой ледяного ветра закладывал уши, но даже сквозь него можно было разобрать то стихающий, то нарастающий гул.
        - Их много, - сказал Шубин. - Очень.
        Сзади оглушительно хлопнул раскрывшийся углом парус. Лодья заскрипела, дернулась, зарываясь глубже в песок.
        - Проклятье, так ничего не выйдет, - пробормотал Шубин, одним скачком перемахнул через борт и, увязая в мутных пенистых волнах, побежал к сгрудившимся на берегу стрельцам.
        - Что говорит поморец? - тихо спросил воевода.
        - Ничего хорошего. Но у нас еще есть шанс сбежать, если присоединимся к Троекурову. У дикарей лодки, конных они не догонят.
        - Еще чего! К Троекурову - никогда. Лучше сдохнуть.
        На берегу Шубин что-то доказывал каменно сидящему на мерине Троекурову, размахивая руками. С холма быстро, чуть не оскальзываясь, спускались тяжеловозы с пушечными нартами. Наконец, Троекуров не выдержал напора, отмахнулся от поморца, разворачиваясь. Шубин кинулся к тяжеловозам, быстро распряг одного из них, вскочил на него и огрел ручищей по крупу. Конь грузно переваливаясь на толстенных ногах поплюхал в сторону лодьи, разбрызгивая прибывающую воду.
        - Канат! - крикнул Шубин, когда поравнялся со сходнями, и не останавливаясь проскакал вперед. Один из разбоев побежал на нос, вымотал из бухты почерневшую снасть, кинул за борт. Шубин слетел в воду, поймал канат и споро обвязал им шею тяжеловоза, пропустив пару витков под крупом. Воды уже было по колено. Конь ощутимо дрожал, вылупив покрасневшие глаза, ноги его подгибались. Шубин схватил подуздок и с трудом потянул тяжеловоза в сторону глубокой воды, оскальзываясь и падая на колени. Лодью дернуло, затрещали деревянные крепления и снова оглушительно захлопал над головой парус. Шубин молотил рукой по холке, тяжеловоз сипло верещал, бил ногами пенную взвесь, и Макарину уже показалось, что лодья трогается с места, когда воевода дернул его за рукав.
        - Дьяк. Смотри.
        Позади, из-за далекого края холма показались лодки.
        Сперва их было только четыре, они прошмыгнули вдоль зарослей, непривычно корявые, будто покрытые уродливыми наростами, приостановились у развилки, там, где река начинала ветвиться на множество протоков. Они стояли долго, борт к борту, и было видно, как странные мохнатые фигуры тянут головы, озирая берег и переговариваясь. Потом оттолкнулись друг от друга, разошлись по протокам, оставив одну на месте, и Макарин увидел, как один из сидящих в ней поднял руки с какими-то зажатыми в руках короткими палками, резко опустил, и до лодьи донесся глухой барабанный бой. Только в этот момент Макарин понял, что за шум он слышал все это время сквозь ветер. Это был нарастающий грохот бесчисленных бубнов, сливающийся в один монотонный гул. Мохнатая фигура в лодке привстала, снова подняла руки с колотушками, проорала что-то, но голос потонул в барабанном гуле и вое ветра.
        И тогда из-за холма одна за другой стали появляться темные лодки. Разные, большие и маленькие, с низкими и высокими бортами, длинные и короткие, они быстро расползались по протокам, покрывали собой все пространство, точно стая саранчи. Барабанный гул вырвался на свободу, ударил по ушам, вбивая хаотичный ритм в голову и перекрывая ветер. Макарин вглядывался в бесчисленные сидящие скособоченные фигуры, пытаясь рассмотреть лица, но ничего не видел, кроме темных пятен и мохнатых шкур, которые покрывали людей с головы до ног.
        - Это еще что за черти? - ошалело вопросил атаман Сокол, вцепившись руками в бортовую планку.
        - Неважно, - ответил воевода. - Надо отсюда убираться.
        Сокол ринулся к торчащим с открытыми ртами разбоям, вопя и раздавая затрещины. Разбои засуетились, дергая снасти. Раздался треск, шорох, и парус полностью развернуло. Лодья дрогнула в очередной раз, накренилась еще больше, внизу пронзительно заверещал тяжеловоз, и заорал благим матом Шубин. Макарин почувствовал, как палуба уходит из-под ног, и схватился за борт. Лодью тряхнуло, заскрипел такелаж, и она медленно стала двигаться к большой воде, скрипя песком и постепенно выпрямляясь. Волны ударили по бортам, обдав Макарина холодными брызгами. Разбои, радостно гомоня, потянули на палубу сходни.
        Мокрый Шубин вскарабкался на борт, тяжело отдуваясь. Забрал у стоявшего рядом вора топор, перерубил канат, привязывавший к лодье тяжеловоза. Освобожденный конь, захлебываясь и пуча глаза, поплыл к берегу, туда, где спешно отступали от дикарей мангазейские стрельцы.
        - Ну вот и славно, - сказал поморец. - Спасибо коняжке. Без нее бы не справились.
        - Что это за народ, Шубин? - спросил Макарин.
        - Не знаю. Но про такие лодки слышал. В зимовье Туруханском мне сказывали, что далеко на севере живут племена, что плавают на подобных. Но сам я их не видел.
        Из-за холма продолжали выплескиваться все новые и новые посудины, такие же корявые, будто недоделанные. Из их бортов торчали странные конусообразные наросты, будто что-то росло у них изнутри, стараясь прорвать обшивку. Макарин мучительно пытался понять, что он видит, и наконец понял.
        - Это кости.
        - Да, - сказал Шубин. - На севере нет деревьев, и тамошние племена делают лодки из костей морских чудовищ. После чего обтягивают их шкурами. Говорят, в таких лодках можно выходить далеко в море.
        - Значит, они нас могут догнать?
        - Навряд ли. Суденышки больно маленькие. Хотя, по слухам бывают лодки и побольше…
        - Вот такие? - сумрачно спросил воевода и показал в сторону холма.
        Там, вслед за кожаной мелюзгой на простор выползало что-то огромное, бугристое, раза в полтора шире лодьи. Чудовищные белесые бивни торчали из его бортов, делая судно похожим на ощетинившегося ежа. Тяжелый темный парус трепыхался на корявой мачте, будто собранной из десятков берцовых костей.
        - О, господи, - просипел отступник Сокол и чуть было не перекрестился.
        Все потрясенно смотрели, как костяное чудище медленно поворачивается, стараясь увернуться от берега, а следом за ним из-за холма выползали еще и еще такие же. Десятки фигур в шкурах толпились на их палубах, гремели барабаны и поднимался в небо сизый дым от горящих корабельных очагов.
        - Странный символ, - задумчиво произнес Шубин. - Никогда не видел такого. Дьяк, присмотрись к их парусам.
        Макарину пришлось сильно напрячь зрение, чтобы разглядеть на темной поверхности ближайшего паруса еще более темный узор. Оскаленная морда какого-то зверя с круглыми выпученными глазами.
        Макарин посмотрел на воеводу.
        - Я видел такой. На бляхе, которую нашел у места караванного сбора. Такое изображение носил с собой твой Одноглазый.
        Кокарев молчал, сумрачно разглядывая дикарскую орду. Потом отвернулся и пошатываясь побрел в сторону.
        - День тяжелый, - сказал он. - Надо бы отдохнуть.
        Ветер продолжал дуть с берега, и лодья быстро уходила в море, оставляя позади бесчисленную темную стаю, которая вскоре заполнила собой весь берег.
        Глава 27
        Тучи на севере возвышались теперь как горная гряда, а далекий исчезающий берег казался длинной темной полосой, позади которой вырисовывались призрачные холмы. Вода стала сизой, почти черной. Когда Макарин смотрел в воду, он видел только грязную пену, сползающую по ленивым валам, в которые то и дело зарывалась носом лодья. Солнце садилось, и там, на закате, не было видно ничего, кроме безбрежной мутной взвеси, и было непонятно, где заканчивалось серое море и начиналось серое небо. Черная мгла подползала с севера, и в этой нависающей над миром тьме иногда сверкали молнии.
        - Говорят, если идти по морю, не сворачивая, прямиком на север, - задумчиво сказал воевода, - то через несколько дней упрешься в бесконечное ледяное поле, где нет ни земли, ни воды, ни растений, ни животных. Только лед. Возможно из таких мест и заявились сюда эти дикари.
        - Бляха Одноглазого и символ на парусе, - сказал Макарин. - Это не может быть совпадением. Когда мы расставались с тобой в Мангазее, ты хотел расспросить о бляхе знающих людей. Узнал чего?
        Воевода пожал плечами.
        - Да ничего толком. Один купчина поведал о племенах, живущих за Енисеем и поклоняющихся зверью. Другой слышал, что подобные бляхи служили чем-то вроде пропуска в запретные земли, полные пушнины. Обычные промысловые сказки. Короче, отдал я эту твою бляху одному моему казачку и услал его в туруханские земли, подробные сведения собирать. Но времени мало прошло, он и до Енисея еще не добрался.
        - Видимо, подробные сведения сюда сами нагрянули. И нагрянули издалека, раз никто такого племени даже не видел.
        - До ледовых пустошей за енисейским устьем около месяца добираться, - сказал воевода. - И это налегке, за промыслом. А тут, считай, целое племя. А значит добиралось оно сюда долго. Может, Одноглазый с ними как раз и якшался, пока с ума сходил.
        - Как могло целое племя пройти по этим местам незамеченным?
        Кокарев отмахнулся.
        - Это как раз неудивительно. Пустошей много. И рек много. И лесов диких. Умеючи можно месяцами бродить и ни одного человека не встретить. Видно, очень хотели, чтобы их никто не заметил, раз даже самоеды о них ничего не знали.
        - А может знали, просто нам, чужакам, не рассказывали.
        - Может. Но вряд ли. От появления вражьего племени вся пустошь обычно начинает бурлить, не скроешь. А то, что племя это вражье, по резне на стойбище хорошо видно. И когда эта новость дойдет до местных родов, они начнут собираться и искать мести. Может уже собираются.
        - Когда соберутся, уже поздно будет. Их враги уйдут вслед за нами через море.
        - Если будет надо, самоеды тоже придумают, как переправиться. Край Мира это все же их земли. Там они чаще других племен появляются. Хоть и боятся тех мест до одури.
        Макарин помолчал.
        - А что, и правда на этих костяных баржах можно переправиться через море? Да еще в бурю?
        - В бурю не знаю. Но ведь они как-то должны добывать те огромные кости, из которых строят свои корабли? Это ведь кости больших морских зверей. С берега их не добудешь.
        - Если эта орда не останавливаясь ринется сейчас за нами, мы можем не успеть.
        - Вряд ли сразу. Ни один дикарь не выйдет в море неподготовленным. Они всю ночь будут снаряжать корабли и приносить жертвы своим богам. Но спешить надо, да. И не только из-за дикарей. Но и из-за наших с тобой разбойных попутчиков. Долго в одной лодке с ними я бы не рисковал находиться.
        Сзади, косолапя вдоль борта и держась за поручни, к ним подбирался атаман Сокол. Подойдя ближе, он шутовски поклонился.
        - Простите, что беспокою, государевы мужи. Но не пришла ли пора все-таки узнать, куда же мы направляемся? Команду вы мою загнали вниз, оружие забрали. Даже ножики свои мы сдали, как от берега отошли. Все как договаривались. Пора и вам пойти навстречу бедным людям.
        Кокарев глянул на него, выпятив бороду.
        - Как скажешь, Сокол. Отвечу на твой вопрос. Мы идем на закат, через Мангазейское море, туда, где начинается старый поморский волок. Ты же знаешь те места?
        Сокол хмуро прищурился.
        - Места-то я знаю, хоть и всегда старался держаться от них подальше. Не спрашиваю, что вы там забыли, не мое это дело, но, боюсь, не смогу вам помочь.
        - Лучше бы ты боялся нас разочаровать, - вздохнул Кокарев.
        - Не пойми чего лишнего, воевода. Я бы с радостью закинул вас до самого волока, а может и дальше. Только вот беда в том, что волок этот не совсем на закате. Он севернее. И чтобы до него добраться, нам бы пришлось повернуть вдоль берега вон в ту сторону. Туда где высится черная стена и слуги Нума носятся на своих колесницах, сверкая огнями.
        Сокол картинно протянул руку, показывая на бугрящиеся на горизонте черные тучи.
        - Шубин, это правда? - спросил Кокарев стоящего у руля поморца.
        - Почти, - насупившись ответил тот. - Гроза до волока не доходит. И ветер с этого берега. Если пойдем напрямки по косой, авось успеем перебраться. Если повезет.
        - С бабой на борту повезти не может, - просипел один из разбоев.
        - С бабой на борту никак повезти не может, - повторил Сокол. - Нум потребует жертв.
        - Твой Нум может требовать чего угодно. Ты не в том положении, чтобы перечить. Будет так, как я сказал.
        Сокол снова поклонился, криво улыбаясь.
        - Каждый выбирает себе смерть по душе. Мы, воевода, в твоих руках, сирые и убогие. Раз хочешь отправиться вместе с нами в гости к подводным демонам, кто мы такие, чтобы тебе мешать? Только одна просьба будет, если позволишь.
        - Говори.
        - Покойничек у нас на борту, как ты знаешь. Надо бы его похоронить в морской пучине по нашему обычаю. Но не там, где нас настигнет гнев Нума. Есть в этих водах место специальное, глубокое, туда мы своих погибших братьев отправляем на вечный покой. Там находится отверстие в нижний мир, прямая дорога в благословенные земли. Оно недалеко, почти по пути. Уважим погибшего, принесем жертвы. Авось и духи смилостивятся, пропустят нас на тот берег без ущерба.
        Воевода посмотрел на Шубина.
        - Есть на это время?
        Тот пожал плечами.
        - Если по пути…
        - Ладно, Сокол. Правь на свое кладбище. Но не забывай, я за тобой слежу.
        Шубин уступил место за рулевым веслом.
        - Я помню, воевода. Я все помню, - Сокол чуть повернул руль по ветру, и лодья немного изменила курс.
        Они шли долго, переваливаясь с одной ленивой волны на другую. Берег уже скрылся с глаз, а солнце все также висело в серой мгле красным холодным пятном. И все также нависала с севера черная стена. Ее брюхо временами озаряли бледные сполохи, и тогда Макарину казалось, что там, за бугристыми тучами, носятся какие-то гигантские тени.
        Разбои споро бегали по палубе, то натягивая, то отпуская снасть паруса. Атаман крепко держал руль и умело лавировал меж волнами, тихо напевая какую-то пошлую казачью песню о браге и сокровищах.
        Шубин стоял на носу и напряженно вглядывался вперед. Потом прошелся вдоль бортов, трогая крепления и проверяя узлы. Подошел ближе и мрачно сообщил:
        - Ветер меняется. Несет бурю нам наперерез. Времени совсем мало.
        Воевода привстал со своего лежака.
        - Эй, Сокол! Где твое кладбище? Еще немного и нам придется о нем забыть.
        - Совсем близко, воевода. Скоро вы сами его увидите.
        - Как можно его увидеть? Море же везде одинаковое.
        - Море везде разное, воевода, - сказал Сокол. - У берега одно, на глубине другое. А здесь не простая глубина. Здесь она бездонная.
        Вскоре Макарин заметил, что настала тишина. Ветер стих, и улеглась качка. Лодья больше не переваливалась с борта на борт, зарываясь носом в водяные бугры.
        - Все, государевы люди, - возвестил атаман. - Прибыли. Ребятишки, убирайте парус.
        Разбои потянули тросы, и рея с парусом медленно сползла вниз. Макарин встал и выглянул за борт.
        Море было спокойным. Совсем рядом, за кормой, мерно ходили высокие волны, а здесь, перейдя невидимую границу, они успокаивались, оставляя после себя лишь мелкую рябь. Но даже ряби не было там, куда лодья продолжала плыть. Там, по курсу, море становилось непроглядно черным и плоским, и эта тьма притягивала взгляд, погружала в себя, заставляла смотреть, не отрываясь.
        - Лесные люди верят, что именно сюда попадают души умерших, - сказал Сокол. - Сперва они плывут по великой Оби, и каждый идол на ее берегах следит за ними, чтобы мертвецы не ушли с дороги обратно в леса и не мешали живым. Потом они выходят в море и добираются сюда. Старики сказывали, что раньше здесь был остров, и на этом острове был вход в подземный мир, который сторожили менквы. А потом остров ушел под воду, и вход ушел вместе с ним. Теперь душам лесных племен сложно, им приходится плыть в глубину. Лесные люди не любят морскую воду, хоть живые, хоть мертвые. Зато нам хорошо. И море мы любим, и с чудищами разбираться не надо. Наши мертвецы попадают в загробный мир прямиком и без долгих путешествий. - Он повернулся к стоящим у мачты четырем разбоям. - Ну что, дети мои. Помянем соратника Аришту. Покойник был человеком, конечно, гнусным, много пил, много воровал, в том числе и у нас, но особого зла мы от него не видели. Не правда ли?
        Разбои глухо загомонили, соглашаясь.
        - Сделаем так, чтобы он на нас не обижался, когда мы его по ту сторону повстречаем.
        Скрюченное тело лежало у правого борта, ближе к корме, привязанное к гребным банкам. Раздутая переломанная нога все также торчала вверх, и одному из разбоев пришлось изрядно потрудиться, чтобы опустить ее. Сокол достал из подсобной каморки испещренную корявыми знаками потрепанную хламиду, напялил ее поверх кафтана. Двое хмурых поморцев выудили откуда-то почерневшее бревно, деловито протащили его через всю палубу и поставили на попа рядом с покойником. Увидев на бревне грубо вырезанные круглые глаза и оскаленный рот, воевода сплюнул и отвернулся.
        - Все ж таки дыба по ним плачет, - сказал он. - Местные воры ладно. Но наших отступничков точно бы проучить не мешало. Нет ничего хуже, чем предать веру предков.
        - Разные ситуации в жизни бывают, - ответил Макарин, и воевода глянул на него с презрением.
        - Ты, дьяк, в своих европах точно лютеранином заделался. Еще скажи, каждый свою судьбу выбирает. Сейчас ты им позволяешь веру менять, а завтра они тебе на шею сядут.
        Разбои тем временем расстелили широкое полотнище и принялись заворачивать в него тело. Сокол стоял над ними, медленно раскачиваясь и что-то тихо напевая. В одной руке он держал широкую металлическую чашу, полную потемневшего ячменного зерна. Иногда он черпал зерно пригоршнями и щедро сыпал его на саван, будто сеял на поле. Напоследок, перед тем как завернуть саван окончательно, туда положили прямой палаш с зазубренным лезвием, видимо, принадлежащий покойнику. Готовый длинный сверток обвязали обрезком каната, к концу которого прикрепили тяжелую металлическую болванку с выбитыми на ней кругами и спиралями.
        - Боятся, что всплывет, - хмыкнул Кокарев.
        Сокол достал из чаши большой кусок чего-то мягкого, темного, и Макарин не сразу понял, что это кусок сырого мяса. Атаман измазал им оскаленный рот идола, провел сочащиеся полосы по деревянному лбу и щекам. Потом жадно откусил и передал мясо соседу. Разбои по очереди рвали жилистый кусок, жевали, чавкали, и темная кровь стекала по их бородам и голым подбородкам.
        - Не могу на это смотреть, - сказал воевода и снова отвернулся.
        Сокол выбросил остатки мяса в море. Двое поморцев взялись за края свертка, подняли на плечи и резко перевалили за борт. Покойник с громким плюхом вошел в воду, и металлическая болванка тут же потащила его на дно. Макарин смотрел, как он быстро исчезает в темной толще, то ли серой, то ли синей, то ли зеленой. Ничего не было видно в этой пустой воде, только бледное расплывающееся пятно савана. В какой-то момент дьяку показалось, что он увидел какую-то длинную мелькнувшую рядом с покойником тень, но она исчезла так быстро, что скорее всего ее и не было. Прошло несколько мгновений, и от ушедшего на дно покойника остались только несколько вспухших на поверхности пузырьков.
        Сокол хмуро огляделся.
        Ветер налетел внезапно с севера и покрыл море рябью. Где-то вдали громыхнуло.
        - Эй, разбойнички, - вскочил Кокарев. - Если не хотите вслед за другом отправиться, живо за работу!
        Сокол нехотя махнул рукой, и разбои принялись поднимать рею. Новый порыв ветра рванул парус, затрещали крепления. Тень упала на лодью. Подняв голову, Макарин увидел быстро наступающие низкие тучи. Весь север был затянут черной мглой, и море в той стороне терялось в бешеном мареве.
        - Бури в этих местах стремительные, - сказал подошедший Шубин. - То на одном месте стоит, а то накинется, словно волк на овцу. Не угадаешь.
        - Хочешь сказать, что нам ее не миновать? - вскинулся воевода.
        - Пока есть время. Ежели пойдем по ветру, можем успеть пройти краем. Посудина хоть и воровская, но крепкая.
        Вдали полыхнула молния. И в тот же момент заорал Хадри.
        Он стоял у носовой корги, держась одной рукой за линь, а другой указывая куда-то вперед по курсу.
        - Черт, - выругался Шубин. - Этого-то я и опасался.
        - Этого это чего? - брюзгливо вопросил Кокарев.
        - Слышал я об этом месте от купчин мангазейских. Они не просто так его стороной обходят, к берегу жмутся. Да как-то не придал значения, когда разбойник о своем кладбище заговорил.
        Шубин не договорив ринулся к противоположному борту. Макарин увидел, как Хадри спрыгнул с корги и наставил самопал на ближайшего разбоя.
        - Да что происходит-то! - возмущенный Кокарев поднялся с банки.
        - Засада происходит, воевода, - ответил Шубин, вглядываясь вперед.
        И тогда атаман Сокол расхохотался.
        - Не подвел меня Нум, благодетель! - закричал он. - Не было у меня уверенности, на удачу сюда шел. Вот она, моя удача, государевы люди!
        Впереди, там, где висело в сером мареве красное пятно заходящего солнца, над темными волнами колыхались белесые полотнища трех парусов. Холодный закатный свет пробивал их насквозь, делая призрачными и еле заметными, но под ними уже можно было разглядеть длинные силуэты корпусов, покрытых красно-черным орнаментом. Три лодьи шли наперерез, полным ходом, на веслах и под парусами.
        - Ну что, господа хорошие, - веселился Сокол. - Пришел ваш черед в подполе сидеть. Если глаза меня не обманывают, то это лодьи Кирея Безносого. И если это так, вам лучше прямо сейчас вниз перебраться. Целее будете. Давайте уже, открывайте, выпускайте моих соколиков на волю.
        Он шагнул к люку подпола, но уперся грудью в дуло ручницы. Воевода взвел колесцо.
        - Не спеши, вор. Пока твои дружки сюда доберутся, мы всех вас успеем к рыбам отправить. А потом и с ними начнем разговаривать.
        - С вами они разговаривать не будут, - сказал Сокол. - А со мной будут. Воевода, ты же не глупый человек, должен понимать. Там человек пятьдесят. Нет у тебя шансов.
        Разбои сгрудились за спиной атамана. Кто-то из них уже успел выломать из надстройки дреколье, но большинство оставалось безоружными.
        Воевода обернулся, не опуская ручницу.
        - Поморец, на руль, живо. Правь куда хочешь, только от гостей подальше.
        Шубин отошел на корму, куда уже успел перебраться Хадри с ворохом оружия и мешками припасов.
        Сокол снисходительно улыбнулся.
        - Один руль тебе не поможет. С парусом вы не справитесь. И весел у вас нет. Не ерепенься, государев человек.
        - Да что с ними разговаривать, Сокол, - просипел татарин. - Голыми руками…
        Он рванул было к воеводе, но остановился, когда пуля выбила щепу у него из-под ног.
        - Убивать мы вас не хотим, - сказал Кокарев. - Работники нам пока пригодятся. Но если вынудите…
        Он не договорил. Один из поморцев вдруг разорвал на груди рубаху, заорал «Пропади все пропадом!», подбежал к люку и пинком откинул с него засов. Дверца тут же с треском откинулась, и из подпола с воплями полезли оборванные разбои.
        - Оружие, оружие ищите! - заверещал Сокол.
        Разбои разбежались по палубе. Макарин выстрелил одному в ногу, промахнулся, схватил воеводу за рукав и потащил за собой.
        - Отходим, на корму!
        На корме уже высилась преграда, наваленная из мешков расторопным самоедом. Над мешками торчали дула самопалов. Макарин с воеводой перепрыгнули через мешки, и тут же рванули выстрелы. Хадри переполз к другому самопалу, а Шубин сыпанул пороха, одной рукой придерживая руль. Лодья кренилась, уходя от разбойных гостей ближе к северу. Ветер набирал силу, и оглушительно хлопал над головой парус.
        Палуба опустела.
        Разбои прятались кто где, за мачтой, за мешками, за гребными банками. Потом послышался вкрадчивый голос атамана.
        - У нас с тобой ничейная ситуация, воевода. У тебя руль. А у меня парус. Но сейчас мои ребятишки найдут топоры и ножики, перерубят пару канатов. И не будет больше паруса. А руль без паруса бесполезен. Что скажешь?
        - Скажу, кто первый рыпнется, получит пулю в морду. На нашу точность можете рассчитывать.
        Разбои зашушукались. Сквозь нарастающий вой ветра было плохо слышно. Наконец, кто-то сипло взревел:
        - Проклятье это, Сокол, нельзя было в море с бабой выходить, скоро все потопнем, на небо глянь!
        - Баба! Баба! - подхватили остальные.
        - Ты слышишь, государев человек? - крикнул Сокол. - Наша ватага требует бабу. Где она? Ах да, она у нас здесь. В нашей маленькой казенке.
        Пара разбоев оторвались от банок и стали подползать к носовому помещению.
        - Пустить на дно! - заорал из-за мачты татарин.
        - Нум жертву требует!
        Шубин не вытерпел, бросил руль и вскинул самопал. Пуля раздробила локоть одному из подползавших к казенке воров. Тот заверещал как свинья. Второй живо откатился назад за банку.
        - Ничего, братцы, - громко сказал Сокол. - Подождем немного. Скоро наши страдания закончатся.
        Разбойные лодьи приближались. Уже видны были грязные разводы на многократно залатанных парусах. Волны становились все выше, ветер - сильнее.
        Когда очередная волна с размаху ударила в борт, и лодью со скрипом накренило, дверь казенки распахнулась и на пороге возникла Иринья.
        Она стояла в расстёгнутой малице, с открытым лицом, и края лежащего на плечах цветастого платка бились на ветру вместе с распущенными волосами. В руке она держала резную многозарядную ручницу, и судя по взведенному колесцу, ручница была готова к бою.
        - Здесь кто-то хотел меня видеть? - громко поинтересовалась девка, обведя разбоев сузившимися глазами.
        Ворье оторопело уставилось на нее, послышались смешки, и только атамана Сокола будто вдавило в борт, рядом с которым он сидел.
        - Барыня бедовая, ко всему готовая, - просипел один из поморцев и весело заперхал.
        - Что встала, простоволосая, - заорал другой. - Сама рассупонилась, так и все остальное с себя скидывай!
        - Чего мешкать, - вскинулся татарин. - Сперва повеселимся, а потом за борт, - и шагнул в ее сторону.
        Иринья подняла ручницу.
        - Встал, Ахмет! - повелительно крикнул Сокол, и татарин замер. - Некогда нам веселиться. Вы, сынки, пока на месте посидите. А мне с нашими гостями погутарить надо.
        Атаман с трудом поднялся, отер с лица соленые брызги, и поковылял к корме, временами оглядываясь на свою притихшую ватагу.
        - Ваше счастье, что никто из моих ребятишек не знает, кого вы ко мне на борт завели. - тихо сказал он, подойдя вплотную к преграде. - Иначе стоял бы сейчас дым коромыслом. Зато я знаю.
        - Ты брал год назад караван Варзы, - утвердительно сказал воевода.
        - Брал, - кивнул Сокол. - И уже никогда того не забуду. И раз эта ведьма здесь, значит вы идете по его следу. И значит знаете что-то, чего не знаем мы, и не знают наши союзнички канасгеты, которые за варзовым добром уже год охотятся. Как ты там говорил, воевода? Поморский волок? Значит Варзу увели туда?
        - Увели?
        Сокол, не ответив, обернулся, разглядывая приближающиеся лодьи. На носу одной из них виднелась грубо вырезанная из дерева фигура какой-то птицы с расправленными крыльями.
        - Предлагаю новую сделку, - сказал атаман. - Мы с тобой, воевода, люди деловые. Будем говорить прямо. Без меня вам скоро конец настанет. И даже ведьма не спасет. Не справится она с тремя ватагами. Но и мне делиться с Безносым никакого резону нет. И в этом раскладе мы с тобой на одной стороне получаемся.
        - Никогда мне не быть на одной стороне с разбоем, - сказал воевода.
        - Это все слова красивые, - скривился атаман. - Шкуру спасти хочешь? Тогда соглашаешься. А нет, так девка все равно нам достанется, и мы из нее все что надо рано или поздно выудим, ты уж поверь. И неважно ведьма она или нет. Не у одного тебя мастера дознания имеются. А мне хоть так, хоть эдак, разница небольшая. Просто у Безносого ртов больше, изрядную долю себе заграбастает. Если не все заберет… Так что предложение простое. Я вас от наших гостей отмазываю, пыль им в глаза пускаю. А затем мы идем дружной ватагой до волока и дальше, куда вы там направляетесь. И делим все найденное по чести, никого не обижая.
        - Все найденное принадлежит государству московскому, - сказал Кокарев. - И делить мы ничего не будем.
        - Нет уж твоего государства, воевода, - заметил атаман. - А потому свободные люди вольны делать все, что вздумается. Согласись, глупо отдавать сокровища какому-то сидящему на Москве неведомому болвану. Которого, кстати, до сих пор не выбрали. Чем мы хуже тех прохиндеев, что десятый год зарятся на этот ваш богоспасаемый престол? А? Сам посуди. Там у Варзы, говорят, золота на всех хватит. Как цари жизнь проживем. Его главное найти надо. Ну и сторожей как-то обхитрить.
        - Каких еще сторожей?
        Сокол в изумлении отстранился.
        - Так вы что, значит, взялись за дело, не зная с кем связываетесь?
        Он покачал головой и снова глянул в сторону приближающихся лодий. Две дальние уже почти догнали головную, с деревянной птицей на носу, и теперь шли вровень, выстроившись в одну линию. На палубах уже можно было разглядеть темные головы разбоев.
        - Времени все меньше, воевода, - сказал Сокол. - Решай быстрее.
        - Каких сторожей, Сокол? - с нажимом повторил воевода.
        - Э, нет, - засмеялся тот. - Пусть это будет лишний козырь в моем рукаве. Скажу только, мы тогда опоздали. Проклятый немец обещал нам весь караван, а получили лишь его задрипанную посудину с горсткой линялого меха. Остальные уже были далеко. Но у меня-то глаз острый. Я все видел, кто у них на палубах стоит. Те два коча до нас захватили. И дальше навряд ли их Варза вел.
        - А кто?
        - Так ты принимаешь мое деловое предложение, воевода?
        Резкий удар волны в борт окатил их ледяной водой, лодья накренилась, застонал такелаж, кубарем покатились по палубе разбои. Макарин увидел, как шагнула обратно в темноту казенки Иринья, и как свирепеет впереди по курсу море. Сразу несколько молний разорвало нависшие тучи, и тяжкий грохот заставил все вокруг содрогнуться.
        - Парус опускайте, остолопы! - заорал Шубин, с трудом выправляя руль.
        Несколько разбоев бросились к канатам. Рея рухнула вниз, распластывая на палубе не успевший свернуться мокрый парус. Неуправляемую лодью бросило в сторону, огромные водяные валы закрыли все в округе, хлынул резкий косой дождь, в момент пропитавший ледяной влагой воздух.
        Большинство разбоев уже сигануло обратно в подпол, и только фигуры Сокола с подручными еле различались в серой мгле.
        Кто-то толкнул Макарина в плечо.
        - Возьми, дьяк, - Шубин протягивал ему длинный обрезок пеньковой веревки. - Обвяжись, лучше к банке или бухте, они покрепче будут. А то в море унесет.
        Лодья кренилась то на один борт, то на другой, и с каждой стороны били в нее свирепые волны. Макарин с трудом добрался до борта, дрожащими руками обмотал веревкой гребную банку, краем глаза заметил, что мимо лодьи пронеслось что-то стремительное, красно-черное, кишащее сгорбленными темными существами, и не сразу понял, что это один из разбойных кораблей. Чужую лодью быстро уволокло в сторону, и она исчезла в бушующей темноте.
        Всю ночь их носило по Мангазейскому морю, бросая из стороны в сторону, как никчемную игрушку. Буря то утихала, и тогда можно было разглядеть далеко в высоте между рваными тучами черное небо, усеянное мириадами ярких звезд. То вновь возвращалась с большей силой, и тогда оставалось только молиться.
        Шубин сидел, обхватив ногами рулевую основу, и умело направлял лодью иногда вдоль, а чаще поперек движению волн. Нос зарывался в водяной вал и по всей палубе прокатывался поток ледяной воды, от которой перехватывало горло.
        Воевода лежал ничком, зарывшись в мешки с припасами, и когда лодью трясло, вцеплялся в доски скрюченными пальцами.
        И только самоед Хадри выглядел безмятежно, сидя меж двух банок, подогнув под себя по-татарски ноги и подставив дождю улыбающееся широкое лицо. Эта погода, казалось, ему даже нравилась.
        Макарин вглядывался в свирепую бездну через узкую щель между перекладинами борта. Иногда ему казалось, что там, среди бушующих волн, он видит что-то еще. Какие-то пляшущие блеклые пятна, огни, громоздкие тени, внезапно вырастающие скалы. Но снова налетал ветер и стирал все кроме бесноватой круговерти. От этой мешанины кружилась голова, хотелось зажмуриться и забыть обо всем. Макарин сам не заметил, как провалился в тяжкий сумбурный сон, из которого его вырвал очередной удар волны и долетевшие брызги.
        Было все также темно, и все также хлестал косой ливень.
        Совсем рядом с преградой из мешков он увидел стоящую у борта скособоченную фигуру. Бледное лицо Сокола казалось мертвым, и Макарин вдруг вспомнил его последние слова. Он отвязал веревку, поднялся и с трудом двинулся вдоль борта к атаману, придерживаясь обеими руками за ограждение.
        - Я чую, что ты не такой упертый дуболом, как твой воевода, а, дьяк? - прокричал ему в ухо Сокол и ухмыльнулся. - Ведь ты же не просто так сюда забрался, не по приказу?
        - Скажи, кого ты видел на варзовых кораблях, и возможно мы договоримся.
        Сокол долго разглядывал его, будто оценивая.
        - Если бы все было так просто… Я не знаю точно кого я видел. Они стояли на палубах в ряд и даже не шевелились, будто статуи. Их было десятки на каждом коче. И среди них не было ни одного человека. Я сперва даже принял их за выставленных зачем-то Варзой идолов. Только вот ни у одного идола нет сверкающих панцирей. И ни у одного идола глаза не горят белым огнем. Я до сих пор вижу эти белые звезды на их лицах. Старый народ пришел за Варзой и его грузом, дьяк. Выбрался из своих пещер, поднялся из преисподней, нашел караван Варзы и забрал себе. Иногда я гадаю, а что было бы, если б мы не опоздали и столкнулись бы нос к носу с этими мертвецами? Теперь они сидят где-то у себя в подземных залах и греют ледяными задницами уплывшие из-под моего носа сокровища.
        - И ты не боишься торопиться к ним на встречу?
        Сокол пожал плечами.
        - В нашей жизни бояться никак нельзя. Если боишься - проиграешь. А главное, всегда может оказаться, что мне почудилось. Здесь земля такая. Многое чудиться, чего нет на самом деле.
        - Ты говоришь так уверенно, будто знаешь, как забрать у старого народа их сокровища.
        Сокол рассмеялся.
        - Это здесь многие знают, - его глаза вдруг округлились, и он заорал: - Смотри, дьяк!
        Макарин обернулся, но ничего не увидел в окружающей лодью мгле.
        - Берег! Смотри внимательнее. Он плоский, еле виден. Серая полоса между морем и тучами.
        И тогда Макарин увидел. Опадающие волны открывали берег лишь на мгновение, а потом вновь его заслоняли.
        - Это Край Мира, - сказал Сокол. - Там нет гор и высоких холмов. Только плоская равнина, испещренная болотами летом и покрытая снегом зимой. Можешь будить своего воеводу. Пора договариваться о том, что и как мы будем делать вместе.
        Сокол не договорил.
        Длинная волна пришла со стороны открытого моря. Она медленно возникла из мрака, сверкающая и огромная, выше бортов лодьи. Обрушилась на борт под углом, мигом залила палубу, ударила Макарина в лицо, забивая холодом рот и легкие, потащила его за собой, опрокинула за борт. Откуда-то сверху донесся истошный вопль Шубина:
        - Хадри, держи дьяка!
        Мелькнула следом темная фигура, потом все исчезло, и вокруг остался только ледяной бурлящий мрак.
        Глава 28
        И были темные узкие здания вольного Амстердама под выцветшими черепичными крышами. И был старый порт, до отказа забитый сотнями галеонов, чьи голые мачты закрывали небо.
        - Зачем ты кормишь меня, человек из далекой страны? В моих землях брошенных стариков кормят только если хотят принести в жертву.
        Ах-Балам, Белый Ягуар, как всегда сидел на каменных ступенях набережной. Его закрытые бельмами глаза бегали из стороны в сторону, пытаясь увидеть благодетеля.
        - Все как обычно, Ягуар, - ответил Макарин. - Я приношу хлеб и вино. Ты рассказываешь мне истории.
        - У Ягуара больше нет для тебя историй. Я все рассказал.
        Его горбатый нос презрительно скривился, и Макарин в который раз подумал, что этот нищий завшивленный старик с испещренным морщинами бронзовым лицом действительно когда-то был царем своего народа.
        Он вложил край хлеба в протянутую руку, настолько сухую и искривленную, что она напоминала птичью лапу. Поставил рядом со стариком флягу с кислым фламандским вином.
        - Ты мне рассказывал о своей жизни. О своем народе, о большом каменном городе с высокими ступенчатыми храмами. О том, как враги сожгли твой город и уничтожили твой народ. О том, как ты попал сюда. Но ты никогда не говорил мне, почему так получилось? У тебя были тысячи храбрых воинов. Они внушали страх всем соседним городам. А потом пришла горстка чужаков, и в один момент все изменилось. Они убили ваших воинов, разрушили ваши дома, украли ваши богатства и забрали ваших женщин. Почему? Что вас испугало? Железные тела? Огненные стрелы?
        Белый Ягуар опустил голову.
        - Тебе не понять, человек из далекой страны. На все воля богов. Как отмерит Пернатый Змей, как сплетет паутину судьбы Лунная Паучиха - так и будет. Вы верите в своего распятого бога, но верите в него по расписанию. Когда надо, бьете поклоны и несете жертвы. А когда нужда проходит - забываете. И он вас прощает. Он всегда все прощает. У вас добрый бог. У нас не так. Наши боги ничего не прощают. Они всегда требуют жертв. Они насылают бедствия, войны и болезни, они заставляют голодать. И за все это берут плату. Сотни мужей, жен и детей поднимались по ступеням к солнцу, а потом их отрезанные головы и выпотрошенные тела скатывались вниз, в подземные озера. И все ради того, чтобы вымолить у богов немного спокойной радости для народа. Жестокость. Вот их общее имя.
        Жирные чайки галдели, кружась вокруг, норовя выхватить из рук старика кусок хлеба. Где-то орали пьяные голландские моряки, и скрипели над головой крылья ветряной мельницы.
        - Панцири из металла, оружие из огня, - продолжил Ягуар. - Это конечно удивило. Но панцирь не поможет, если знать куда бить. И любое оружие не успеет сработать, если вовремя напасть. Наши враги резали людей как скот, целыми деревнями. Рубили руки и ноги, ради забавы, чтобы посмотреть, как несчастные будут добывать себе пропитание. Потрошили детей и вспарывали животы беременным женщинам. Когда взяли мой город, то повесили мою жену и дочь, только потому что они были слишком красивы и отвлекали их воинов от поиска сокровищ. А когда продали нас и повезли на острова, то решили, что не прокормят всех в дороге. И просто выбросили половину людей за борт. Так что у них было нечто важнее панцирей и оружия.
        - Жестокость, - сказал Макарин. - Вы решили, что они боги.
        Ягуар усмехнулся.
        - Ты не так глуп, как кажешься, молодой воин из далекой страны. Боги сыграли с нами злую шутку. Смотри, чтобы они с тобой ее не сыграли.
        Солнце зашло за мельницу, и тень упала на камни набережной. Макарин невольно обернулся, и увидел, как сияет над приплюснутой конической крышей солнечный ореол. Решетчатые крылья двигались медленно, то и дело загораживая свежепостроенный бастион, черный шпиль Восточной кирхи и бескрайние зеленые поля за стенами, испещренные зеркальными полосами каналов и черными разлапистыми пятнами ветряных мельниц. Потом в глазах потемнело, будто налетел снежный вихрь, скрыл корабли, поля и черепичные крыши, а мельницу смял, изуродовал, превратив в чернильное пятно на фоне сверкающего звездного неба.
        Макарин рухнул на мерзлый песок, выдавливая из себя остатки воды вместе с желчью.
        Позади гремело море, брызги долетали и били его в задубевшую спину, заставляя ползти дальше и дальше от берега, к тому пригорку, где высилось нечто рукотворное. Цепляясь окоченевшими руками за голые ветки стелящихся кустов, он забрался выше, с трудом поднялся на ноги, чувствуя, как стекает по телу ледяная вода, и только тогда разглядел.
        Это была бревенчатая башня. Шестиугольный высокий сруб, какие обычно ставили на границах для дозора. Массивный шатер нависал над бойницами верхнего этажа, взбирался деревянной чешуей ввысь, к небольшой луковке с крестом.
        Макарин проковылял к пристроенному у башни крыльцу, мимо низкого покрытого землей сарая и ограды, за которой тихо верещали олени. Какой-то слабый огонек все это время висел перед ним, будто направляя путь, и только подойдя ближе, Макарин увидел маленькое забранное слюдой оконце и горящую за ним лучину.
        Над крыльцом была установлена потемневшая икона. Макарин перекрестился, толкнул дверь и перешагнул порог. Его встретила темнота и запах горящих жировых свечей. Впереди он нащупал еще одну дверь. За ней было широкое помещение с низким потолком. В центре тлел открытый очаг, а на дальней стене висели десятки икон, освещенных толстыми зажженными свечами. Перед иконостасом он увидел стоящую на коленях фигуру в черном монашеском одеянии.
        Пронесшийся из открытой двери ветер чуть было не задул свечи. Монах обернулся, не поднимая головы под надвинутым на лицо кукулем.
        - Проходи, странник, обогрейся, - его голос был спокойным и будничным. - Дрова рядом с входом, подкинь. Затухает. - И снова вернулся к молитве.
        Макарин набрал дров из сложенной у двери поленницы, подбросил в очаг. Его трясло.
        - Слева от тебя у стены сундук, - сказал монах не поворачиваясь. - На нем сложена одежда. Она конечно старая, но чистая и сухая. Не побрезгуй.
        Макарин поплелся к стене, на ходу скидывая заиндевевшее тряпье. На сундуке он нашел плотные холщовые штаны, рубаху и просторную медвежью шубу, в которой тут же утонул, будто в теплой перине.
        - Наверняка есть хочешь, - продолжил монах. - Рядом с очагом посмотри, что-то с вечера оставалось. И кувшин там же. С травяным отваром, еще горячим. Тебе это обязательно надо.
        Макарин сидел на низком, устланном шкурами бревне, жевал кусок жареного мяса с подливой из какой-то квашеной ягоды, запивал горьким варевом из глиняного кувшина, и чувствовал, как постепенно исчезает озноб.
        Покончив с едой, он отложил обглоданную кость и наконец спросил:
        - Кто ты?
        - Слуга божий, - с готовностью ответил монах.
        - Я думал, здесь никто не живет.
        - Люди везде живут. Даже на Краю Мира.
        - Как ты здесь оказался?
        Монах пожал плечами.
        - Пришли казаки, построили эту сторожевую башню. И ушли. Сгинули где-то на севере. А я остался. Давно это было. Я уж не помню сколько лет прошло. Здесь тихо и спокойно. Нет нужды считать время. Пустыня. И как любая пустыня, она ближе к богу.
        - Ты из тех монахов, что уходят от людей в дебри, чтобы побыть наедине с верой.
        - Можно и так сказать.
        - Прости, что потревожил.
        - Не извиняйся. Ты нуждаешься в помощи. Мой долг тебе помочь.
        - Спасибо, ты мне уже помог. Если бы меня выбросило на берег чуть дальше, и я бы не увидел твою башню…
        - Помощь телу меньше половины того, в чем ты нуждаешься. В эти края никто не забредает без причины. Даже случайно. Ты что-то ищешь, ведь так?
        - Я отстал от своих товарищей. Мне нужно их нагнать.
        - Ты их нагонишь. Но что ты будешь делать, когда найдешь то, что ищешь?
        Макарин хмыкнул.
        - Еще бы знать, что именно я найду. Боюсь этого никто не знает, даже те, кто меня сюда послал.
        Монах тихо засмеялся.
        - Ты попал в детскую сказку. Пришел туда, не знаю куда. И ищешь то, не знаю, что. Кто послал тебя сюда?
        - Я дьяк Разбойного Приказа. Стало быть, Приказ и послал.
        - Разбойный Приказ ничего не делает сам по себе. Кто стоит за твоим заданием?
        - Князь Федор Мстиславский подписывал бумаги. Но я не уверен, что и он что-то знает.
        Монах опустил голову.
        - Мстиславский… Глава боярской думы, если не ошибаюсь.
        - Не ошибаешься. Ты хорошо осведомлен для человека уже много лет живущего в такой глуши.
        - Я не сижу здесь безвылазно. И новости до меня кое-как доходят. Я помню Мстиславского. Толстый, трусливый увалень. Как и царь Борис помешанный на потустороннем. Колдуны, ведьмы, древние вещицы, выкопанные из земли и способные или поднять мертвого, или свести с земли живого. Или помочь обрести богатство. Или помочь обрести власть. Наверное, и сейчас этот старый проходимец что-то подобное ищет? Запутался в своих интригах и чует что костер под задницей разгорается. Вот и послал тебя сюда. Верит, что где-то далеко обязательно найдется штуковина, которая принесет ему желаемое, а сам он палец о палец не ударит… Этот дурак никогда не понимал, что главное внутри человека, а не снаружи. Царю Борису увлечение ведовством не помогло, и ему не поможет.
        - Ты говоришь так, будто в свое время был вхож в самые высокие хоромы. Кто ты на самом деле?
        - Это уже неважно. Что было - давно прошло.
        Макарин встал и осторожно обошел пылающий очаг, пытаясь разглядеть в темноте все также стоящего на коленях перед иконостасом монаха. Черная хламида покрывала того с головы до ног, полностью скрывая лицо и даже руки. Из сложенных вместе рукавов свисали только четки, собранные из зеленоватых плоских камней.
        - Не пытайся увидеть мое лицо, дьяк, - сказал монах. - Его уже много лет никто не видел. И ты не увидишь. Это мой обет. Обещание господу. Ты хочешь его нарушить?
        Макарин вернулся на место.
        - Прости, я не хотел тебя обидеть.
        - Ты не обидел. Не ты первый. Не ты последний. Каждый, кто увидит тайну, хочет ее разгадать. И никто не понимает, что бывают тайны, которые лучше оставить в покое.
        - Возможно, тайна, за которой я гоняюсь, как раз из таких.
        - Возможно. Но это тебе решать. Только ты сам можешь выбрать свою дорогу.
        Макарина будто ударило что-то, и все поплыло перед глазами.
        - Постой! Так это ты черный отшельник в высоком срубе!
        Монах не ответил.
        - Мне сказали о тебе души на Дороге Мертвых. Ты должен показать мне путь.
        Некоторое время был слышен лишь треск огня и стук перебираемых четок.
        - Ты далеко забрался, дьяк, раз говоришь о Дороге Мертвых, - сказал наконец монах. - Что еще говорили тебе души?
        - Больше ничего. Они меня из своих нор сразу выкинули.
        - Это хорошо. Для тебя. Видать, та штуковина, что ты ищешь для князя Мстиславского, действительно очень ценна. Это не из-за нее все окрестные племена пришли в движение? Тундра уже стонет от нападений.
        - Возможно, - уклончиво ответил Макарин.
        - Недавно здесь проезжала самоедская семья. Они рассказывали, будто тихие юграки собрали большой отряд и пытались взять Обдорский острог. У них это не вышло, они пересекли пустоши за обским устьем, вышли через болота на Край Мира по суше, и теперь движутся сюда. А еще говорили, что на той стороне моря тоже не спокойно.
        Макарин ничего не ответил.
        - Мертвые тебя обманули, дьяк, - сказал монах. - Я не могу указать тебе путь. Его выбрать можешь только ты сам. Когда найдешь ту безделицу и поймешь, кому из претендентов ее надо отдать. Ты сам все решаешь.
        - Я ничего здесь не решаю, - дернул головой Макарин. - Я не выбираю дорог. Я даже не могу верить собственным глазам, потому что здесь глаза могут видеть то, чего нет на самом деле. Меня несет по этому бездорожью, то и дело подкидывая загадки и посылая людей, которые не отвечают на вопросы, а только еще больше запутывают дело. Вот как ты сейчас. Я чувствую себя щепкой, попавшей в водоворот.
        - Иногда и щепка может заткнуть дыру в глубине. И тогда водоворот исчезнет… Тебе пора собираться в дорогу и догонять спутников. Осталось мало времени. Можешь покопаться в сундуке и взять одежду. И бери один из самопалов на стене, пригодится.
        Макарин ошеломленно глянул на монаха.
        - В дорогу? Но как? Пешком?
        - Выйди наружу и увидишь. Понимаю, лучше поспать в тепле и завтра двинуться с новыми силами. Но у тебя нет такой возможности. Отоспишься в дороге.
        Макарин как во сне поднялся, послушно раскрыл сундук, выудил меховые штаны, малицу и мохнатые легкие сапоги. Снял со стены пищаль, древнюю, но вполне пригодную. Прихватил суму с припасами.
        - Шубу тоже оставь, в ней спать удобно, - посоветовал монах.
        Перед тем как выйти, Макарин обернулся.
        Монах все также стоял на коленях, склонив голову перед иконостасом с горящими свечами, и перебирал четки.
        Макарин хотел было что-то сказать, но ничего не шло в голову. Он смолчал, толкнул дверь и вышел наружу.
        Под ярким звездным небом сверкал голубой снег, и стояли рядом с крыльцом высокие нарты, запряженные попарно в четырех оленей.
        Дремавший впереди возница услышал скрип двери, вскинулся, поправил шапку, безмятежно улыбаясь.
        - Однако, долго, большой белый начальник, - сказал Хадри из рода Собачье Ухо. - Ехать надо. Быстро-быстро ехать.
        Глава 29
        Нарты неслись по бескрайней искрящейся пустыне, круглая луна плыла следом, и звезды глазели сверху, такие близкие, что казалось до них можно дотянуться рукой. Вплоть до самого горизонта вокруг не было ничего, только плоская как стол снежная равнина.
        - Я как большой белый начальник из вода вытащил, так пошел нарты искать, - обернулся Хадри, все также улыбаясь. - Прихожу, а начальник нет.
        - Так это ты меня спас.
        - Я. Шубин сказал держи дьяк. Я нырнул.
        - И ты все это время мерз в нартах? Зашел бы поесть, погреться.
        Хадри энергично замотал головой.
        - Нельзя! Никак нельзя! Великий шаман башня живет. Страшно великий. Я погреться сарай.
        - Куда мы едем?
        - Лодка уплыть на север. Мы догнать.
        - Но мы удалились от моря!
        - Нам не нужен моря, - осклабился Хадри и легонько коснулся ведущего оленя длинным разукрашенным шестом. Тот мотнул головой и немного свернул, потащив за собой всю упряжку.
        Макарин откинулся на спинку, зарываясь глубже в шубу. Мерное покачивание, еле слышное фырканье оленей и скрип полозьев, все это усыпляло, и он какое-то время смотрел на звезды, пытаясь разглядеть знакомые созвездия, но они терялись в мириадах ярких и незнакомых самоцветов. Макарин успел распознать лишь опрокинутый Ковш и сверкающую мертвенным светом Прикол-звезду на его ручке, ту самую, вокруг которой испокон веков крутился небосвод. После чего медленно сполз в забытье без сновидений.
        Проснулся он от мельтешения разноцветных огней перед закрытыми глазами, и когда поднял веки, долго думал, что еще спит. И только осознав, что видит не сон, потрясенно спросил:
        - Что это, Хадри?
        Хадри медленно обернулся и приложил палец к губам. Глаза его были вытаращены от страха, и даже олени не бежали по снегу, а не спеша трусили, опустив головы.
        - Боги небес, - прошептал самоед. - Тихо надо. А то нас слышать. Сюда придут, плохо будет.
        Все небо горело. Зеленое пламя плясало от горизонта до горизонта. Разворачивались огромные желтые пятна и падали огненно-красные копья. Боги небес сверкая проносились по небу в беззвучной гонке и исчезали, чтобы тут же возродиться на другом конце небосвода, и только на севере весь горизонт был объят никуда не исчезающим призрачным пламенем. Там медленно двигались исполинские световые колонны, вырастающие из жемчужного сияния, точно из уличных огней какого-то нечеловеческого города.
        Макарин вздохнул, подумав было, что уж сейчас-то ему точно кажется то, чего нет на самом деле, но вспомнил рассказы об огнях в небе, что иногда возникают в северных землях, и которые поморцы называют сполохами.
        - Я не знал, что они такие… огромные, - прошептал он, разглядывая игру очередной ленты, похожей на строй идущего по небу огненного воинства.
        - Боги разные, - ответил Хадри. - Но сейчас сильно большие. Сильно. Не было такого. Нас видят. Наверно тоже идол хотят. Совсем плохо.
        Хадри поцокал языком.
        - Если даже боги пришли за этим проклятым идолом, то здесь совсем тесно станет, - пробормотал Макарин, кутаясь в шубу. Небесное зрелище пугало своей необычностью, но было настолько величественно красивым, что притягивало взгляд.
        Сияние постепенно затухало, разлетаясь по небу, и олени уже не обращали на него внимание. Вскоре Хадри принялся понукать их шестом, и они понеслись быстрее, прямиком к стоящему на горизонте призрачному городу, чьи столбы становились все ниже и ниже, пока не исчезли совсем.
        Они ехали долго, очень долго, а ночь все не кончалась, и все также глазели сверху бесчисленные звезды, и все также полыхало иногда по иссиня-черному небу разноцветное пламя.
        Белая плоская пустыня становилась бугристой, похожей на внезапно застывшее море. Синие тени тянулись от пологих низких холмов и занесенных снегом кустарников. У одной из таких теней Хадри осадил упряжку, и Макарин не сразу разглядел наполовину скрытый под снегом самоедский чум.
        Рядом с выкопанном в сугробе проходом стоял самоед в широкой малице и разглядывал подъехавшие нарты.
        Хадри соскочил на утоптанный снег, забормотал что-то, быстро кланяясь. Хозяин чума кланялся в ответ, улыбаясь. Они несколько раз пожали друг другу обе руки, и заговорили почти одновременно, перебивая и захлебываясь, будто старые давно не видевшиеся родственники, и пока Хадри говорил, улыбка сползала с лица хозяина. Наконец, тот не выдержал, бросился к проходу в чум. Оттуда донеслись звуки возни, приглушенные крики, и из чума выкарабкались, разбежались в стороны человек пять. За ними выбрался хозяин, держа в руках заиндевевшую сушеную рыбину. С поклоном отдал рыбину Хадри, а сам ни слова не говоря, вернулся в чум.
        Хадри залез на упряжку, кинул рыбину Макарину и погнал дальше. Мимо пронеслись еле видные столбики ограды и бродящее за ними небольшое оленье стадо. Пятерка самоедов бегом загоняли оленей к выходу, где виднелись несколько распряженных нарт.
        - Быстрые дети, - довольно сказал Хадри. - Скоро все узнают.
        - Что узнают?
        - Враг близко. Враг с юга, враг с моря. На войну идти надо.
        Макарин повертел в руках рыбину. На ее мерзлой чешуе виднелись нанесенные углем знаки.
        - А это что?
        - А это письмо. Чтобы другие поверили.
        - Какие другие?
        Хадри страдальчески скривился, явно пытаясь подобрать слова, но ничего не сказал, а Макарин не стал настаивать.
        Снова потянулись бесконечные заснеженные равнины, испещренные частыми ледяными полосами, где совсем недавно текли бесчисленные речки. Иногда нарты выносило на широкие обледеневшие поля, посередине которых еще виднелись дымящиеся проталины темной воды. Снега становилось все больше, и оленей часто заносило в сугробы, из которых они выбирались с большим трудом. Хадри старался выбирать дорогу по твердому насту, но было заметно, что если он и был в этих местах, то довольно давно. Вокруг не было никаких заметных ориентиров, никаких гор, больших холмов или отдельно стоящих деревьев.
        - Ты точно знаешь куда ехать? - спросил Макарин.
        Хадри обернулся, безмятежно улыбаясь, и ничего не ответил. Только огрел оленей шестом сильнее, и те возмущенно заверещали.
        Через какое-то время они въехали в странную ложбину, со всех сторон окруженную рыхлыми сугробами, Хадри остановил нарты и забрал рыбину.
        - Тут тихо надо, - прошептал он. - Сидеть нарты и ничего не делать.
        Видимо, слово «тихо» распространялось только на Макарина, потому что сам Хадри выпрямился во весь рост и громко заорал.
        Эхо заметалось по ложбине, увязая в искрящемся снегу.
        Сугробы зашевелились, заскрипели, осыпаясь, взорвались изнутри, подняв в воздух белую взвесь. Со всех сторон из-под снега полезли фигуры в мохнатых шкурах, окружили нарты, выставив перед собой длинные палки с привязанными к ним костяными ножами.
        Хадри стоял неподвижно, держа в вытянутой руке задубевший рыбий хвост. И также молча стояли вокруг воины. Синие узоры покрывали их лица, шкуры были грубой выделки, без обычных самоедских украшений и узоров.
        Прошли долгие тихие мгновения, прежде чем в дальнем конце ложбины, послышался скрип приближающихся шагов, и из-за поворота медленно вышел старик в бело-желтой шубе. С пояса его свисали костяные фигурки, голову прикрывал череп длинномордого зверя.
        Старик остановился перед оленями и поднял узкие глаза, окруженные сетью глубоких морщин. Хадри, ни слова не говоря, кинул ему рыбу. Старик ловко поймал ее, повертел в руках, разглядывая черные знаки. Глухо каркнул что-то, и тогда Хадри принялся говорить, часто и мелко кланяясь. Он говорил долго, и старик поначалу слушал, но затем поднял сухую руку и вытянул длинный корявый палец в сторону Макарина.
        Хадри повернулся. На его хмуром лбу висели капли пота.
        - Сказать дальше ход нет.
        - Ты объяснил ему, что сюда идут полчища врагов?
        Хадри замотал головой.
        - Не верить.
        Старик медленно прошел мимо оленей и остановился рядом с нартами. Его глаза, казалось, буравили Макарина насквозь.
        - Здесь нет места людям Белого Царя, - сказал он. - Ты уходишь. Или ты умираешь.
        - Я ухожу, - ответил Макарин. - На север. Пропусти нас, и ты меня больше не увидишь.
        - Ты идешь обратно. Или ты умираешь. Дальше нет хода таким как ты.
        - Сюда идет множество воинов. Идут воины лесов. Идут воины тундры. И они пройдут дальше. И не спросят тебя.
        - Ты лжешь. Это запретные земли. И воины лесов, и воины тундры это знают. Только люди Белого Царя нарушают это правило. И их наказывают боги. Или мы.
        Старик осклабился, показав пеньки от зубов.
        - Теперь многое изменится, - сказал Макарин.
        - Ничто не меняется под небом. Хочешь идти дальше - бери оружие, убивай. Или умри.
        Старик поднял руку, и воины заревели, потрясая копьями.
        Макарин огляделся, медленно вытащил из чехла подаренную монахом пищаль, понимая, что их слишком много, что он не успеет даже насыпать пороху и достать пулю, а ничего больше не было, ни кинжала, ни сабли, и Хадри сидел, оцепенев, будто смирился с участью.
        Старик, увидев пищаль, вытаращил глаза и отпрыгнул назад с такой резвостью, что ему позавидовали бы молодые. Глухой ропот пронесся по рядам воинов.
        - У тебя огненная стрела Великого шамана, - прохрипел старик. - Откуда?
        - Великий шаман сказал «забирай».
        Старик опасливо вытянул голову, разглядывая узоры на прикладе.
        - Ты не лжешь, - наконец сказал он. - И твой спутник из настоящих людей не лжет.
        Хадри залопотал что-то, размахивая руками. Теперь старик слушал его более внимательно. Потом взмахнул рукой, воины убрали копья, попятились назад, залезли обратно в норы, откуда выползли.
        - Ты можешь ехать дальше, человек Белого Царя, - сказал старик. - Но не думай, что путь будет легким. Не мы наложили запрет на эти земли.
        Он еще что-то каркнул Хадри, тот покивал головой и коснулся шестом ведущего оленя. Упряжка с места взяла разгон, оставив старика в туче снежной пыли.
        - Однако хорошо огненная стрела Великого шамана, - радостно повернулся Хадри, когда нарты снова вынеслись на равнину. - Род Ледяного Медведя помогать. Могучий род. Десятки воинов, двенадцать богатырей.
        - Да, гляжу, у вас тут православных монахов сильно уважают, - пробормотал Макарин, разглядывая пищаль. Ее деревянная основа была сплошь покрыта витиеватыми узорами, фигурками людей и животных. Даже шестиугольный ствол был разукрашен какими-то знаками, кругами и волнистыми линиями, что превращало устаревшее европейское оружие в самоедский инструмент.
        - Колдовское самопала, - сказал Хадри, с уважением кивнув на пищаль.
        - Да, - согласился Макарин. - Только медленная. Пока стрелять изготовишься, голову напрочь срубят.
        И снова потянулись бесконечные снежные просторы под звездным небом. И снова луна висела над горизонтом, заливая серебром все вокруг. Было тихо, лишь скрипели полозья и фыркали олени. Да Хадри временами принимался напевать что-то заунывное. Потом к этим звукам прибавился нарастающий тяжелый гул, и Макарин не сразу понял, что они приближаются к морю.
        Они подъехали к невысокой холмистой гряде, наверху которой не было снега, и торчали голые прутья кустарников.
        За ней был мерзлый берег, и расстилалось свинцовое Мангазейское море.
        - Помора волок, - прошептал Хадри и показал вдаль.
        Там виднелось устье неширокой реки и торчали какие-то потемневшие конструкции, полузанесенные снегом. Хадри пустил оленей шагом и настороженно вертел головой во все стороны. Теперь можно было разглядеть вкопанные в песок скособоченные бревна, остатки полуразвалившихся темных от старости построек.
        На отмели рядом с рекой лежал остов сожженного корабля.
        - Быстрее, - прошептал Макарин. - Что-то случилось.
        Но уже понял, что видит не лодью.
        Это был малый коч, с полукруглыми широкими обводами, низкой надстройкой и тяжелыми досками ледовой обшивки. Огонь уничтожил весь верх, мачту, палубу, но с корпусом справиться не смог. Судя по песчаным наносам со стороны моря, которые подпирали днище и выглядели смерзшимися до каменного состояния, пожар, уничтоживший корабль, был давно. Горелые борта выглядели серыми, будто припорошенными пылью.
        Хадри объехал коч, стараясь держаться поодаль, и остановил нарты, когда показался противоположный борт и огромная рваная дыра, ведущая в черное корабельное нутро.
        Макарин вытащил пищаль, перехватил поудобнее, решив использовать ее в случае чего как дубину.
        Раздробленные доски, обрывки просмоленного лыка и даже толстенные брусья каркаса, - все это торчало наружу, словно какая-то неведомая сила таилась в трюме, а потом вдруг выбралась на свободу. Макарин заглянул внутрь. Луна светила сквозь полуразрушенную палубу, и в ее неверном свете можно было разглядеть пустые клети для товаров, широкие полки, занесенные песком и снегом, изуродованную, расколотую, обожженную немудреную утварь.
        - Нету никого, - прошептал сзади Хадри.
        Макарин увидел в полутьме ведущую на палубу лестницу, стал взбираться, подошвами чуя, как прогибаются под его весом хилые ступени.
        Палуба была черной. Черными были огрызок мачты, ошметки сожженных парусов, раскиданный мусор, гребные банки.
        И черными были разбросанные вдоль бортов кости. Черепа скалились, рассматривая пустоту дырами глазниц. Изогнутые от жара реберные клетки торчали из кучек праха, в которых еле угадывались остатки цветной одежды, меха и звериных шкур.
        Макарин шагнул в сторону ближайшего скелета. Полусгнившие доски заскрипели, угрожая в любой момент рассыпаться под ногами. Он осторожно разворошил прикладом пищали небольшую горку угольно-черных костей вперемешку с песком, мусором и зеленоватыми комками, что некогда были богатым кафтаном. И увидел тяжелую ржавую цепь, одним концом прикрепленную к ближайшей гребной банке, а другим к широкому кольцу рядом с берцовой костью давно сгоревшего человека. Он выпрямился, разглядывая соседние банки, уже зная, что там увидит. Потом спустился обратно.
        Хадри стоял у самого берега и пристально всматривался в темное море. Волны почти добирались до его меховой обуви, но он всякий раз успевал отскочить.
        - Там, - сказал он, увидев Макарина.
        Далеко за волнами свисал темный парус, еле видный на фоне низких облаков. Под ним можно было разглядеть длинную посудину с разукрашенными бортами.
        - Значит, мы их даже перегнали, - сказал Макарин. - Странно.
        - Нет, - сказал Хадри и, схватив дьяка за рукав, поволок его в другую сторону.
        У реки он остановился.
        - Вот.
        На мокром песке четко выделялась цепочка глубоких следов, уходящих вдоль реки вверх по течению.
        - Тут Шубин, - сказал Хадри. - Его пимы. Сапоги.
        Следы были странные, носки глубже вгрызались в песок, чем пятки, будто Шубин тащил за собой что-то тяжелое.
        - Здесь только одни следы, - сказал Макарин. - Шубин был один?
        Хадри помотал головой.
        - Лодка. Шубин тащил лодка. Они ушли вверх.
        Течение на реке было сильным, и Макарин будто воочию увидел, как Шубин, поняв, что на веслах реку не преодолеть, тащит ее за собой на веревке, а оставшиеся на лодке отталкиваются веслами, чтобы не сесть на мель. Стало быть, они как-то умудрились позаимствовать у разбоев тот баркас, что был на лодье. То ли сбежали, то ли договорились.
        - Сколько времени прошло? Следы свежие?
        Хадри пригнулся, разглядывая. Потом развел руками.
        - Мало. Много.
        - Ладно. Надо догонять.
        Макарин снова глянул на море, туда где виднелся парус разбойной лодьи. И только сейчас заметил, что парус был не один. Остальные три разбойных корабля приближались к первому, но были еще далеко. А еще дальше, у горизонта, клубились в лунном свете тяжелые облака, и Макарин сперва подумал, что это остатки бури, но чем дальше он смотрел, тем больше ему казалось, что он различает на этих облаках темные узоры. Морду зверя с выпученными глазами.
        - Ходу! - крикнул он, запрыгивая в нарты. - Скоро здесь станет тесно.
        Олени неслись вдоль реки, огибая плавни и заводи. Иногда приходилось сворачивать дальше в пустоши, чтобы не увязнуть в мокром песке. Скрипели полозья, завывал ветер, пел Хадри, и снова на небе то тут, то там полыхали сполохи местных богов.
        Макарину уже начинало казаться, что эта бесконечная ночь никогда не кончится, но небо наконец посерело, исчезли звезды, и поднялся из-под земли мутный удушливый туман. Теперь им приходилось ехать медленно, почти шагом, чтобы не пропустить очередной поворот реки, которая петляла, будто раненая змея. Хадри часто останавливался и ползал по берегу в поисках только ему одному понятных следов. А Макарин при каждой такой остановке спиной чувствовал, как далеко позади высаживаются на берег полчища дикарей и движутся вслед за ними.
        Туман стоял вокруг сплошной белесой стеной, и уже в нескольких шагах ничего не было видно.
        Хадри раскидывал свежевыпавший снег, принюхивался, отходил от берега и снова к нему возвращался. В какой-то момент, оставшийся в нартах Макарин даже потерял его из виду, но потом тот вернулся, взял оленей под уздцы и потащил упряжку в сторону от реки.
        - Ломать надо, - сказал Хадри, когда они уткнулись в сплошную стену голого кустарника. Он полез в гущу, раздвигая и втаптывая в снег прутья, а олени медленно двигались за ним, не забывая срывать с веток оставшуюся листву. Макарин спрыгнул и попытался было помочь, но быстро понял, что толку от него нет, и теперь шел следом, поднимая нарты, когда они цеплялись за остатки кустов.
        Иногда Хадри останавливался и принимался нюхать воздух, после чего менял направление. Но сколько Макарин не принюхивался, ничего, кроме запаха мокрого снега и поврежденного березняка, не чуял.
        Когда его нос наконец уловил легкий запах костра, сбоку затрещали кусты и показалась закутанная в темную малицу фигура.
        - Будто стадо быков ломитесь, - проворчал Шубин, пряча за спину самопал. - Так и в засаду угодить недолго.
        Он хлопнул по плечу засиявшего Хадри, перекинулся с ним парой слов на самоедском, покивал, сказал Макарину:
        - Я уж думал вы утопли оба. Мало кто осенью в воде выживает.
        - Повезло, - сказал Макарин.
        - Да. Это к лучшему. Вы вовремя.
        Он помог выбраться из березняка, пробираясь впереди и подрубая кусты топориком.
        Костер горел в неглубокой ямке, рядом с ручьем, поперек которого лежал накренившийся карбас. У костра грел руки воевода.
        - Вы… вдвоем? - спросил Макарин, не зная, что сказать дальше.
        - Втроем, - угрюмо ответил Шубин и прошел к костру.
        Кокарев, завидев новоприбывших, поднял руку и натянуто улыбнулся.
        - Дьяк! Наконец-то хоть один почти здравомыслящий человек в этом рассаднике суеверных остолопов. Я рад этому даже больше чем оленям.
        - Зачем тебе олени?
        Воевода достал фляжку, глотнул, передал Макарину. На этот раз дьяк не отказался. Горьковатое пойло разлилось внутри, согревая.
        - Дальше по воде не пройти, - ответил вместо воеводы Шубин. - Мы дотащили карбас веревкой по этому ручью, но теперь надо идти вглубь пустошей. Там ни рек, ни речушек, ни ручьев. Только снежные заносы. Твои олени кстати.
        - Нарты маленькие, мы все точно не поместимся.
        - Нарты как раз не проблема, - сказал Шубин, не поясняя.
        - У нас одна проблема, - заявил воевода. - Девка.
        - Где она?
        Воевода неопределенно махнул рукой.
        - Скоро увидишь.
        - А что с атаманом, который навязывался в спутники?
        - Зачем он мне? - удивился воевода. - Как буря поутихла, взяли карбас да уплыли. Прихватив все оружие. Впрочем, половину пришлось за борт выкинуть, а то перегруз был. Теперь вон - на себе тащим.
        Он кивнул в сторону карбаса, над бортами которого торчали дерюжные свертки.
        - Мы видели лодью невдалеке от берега, - сказал Макарин, - она стояла, поджидая остальные три разбойных корабля. Полагаю, теперь они вместе.
        Воевода нахмурился.
        - Этого стоило ожидать. А больше ты никого не видел?
        - Может, видел. А может, показалось.
        - Лучше бы показалось… Говорю тебе, поморец, нечего рассиживаться, пора идти дальше и чем быстрее, тем лучше. Вскоре тут от дикарей будет не протолкнуться.
        - Это не от нас зависит, - сумрачно сказал Шубин. - Впрочем, надо бы ее поторопить.
        Он вздохнул, засобирался. Кокарев тоже, кряхтя, поднялся на ноги.
        - Пошли, дьяк. Тут недалеко. Самоед пусть припасы сторожит. Хотя тут и брать некому. Мертвая земля. Даже мышей нет.
        Шубин двинулся вдоль ручья, умело выбирая твердый путь между наносами рыхлого снега. Ручей забирал сильно вправо, постепенно сужаясь. Наконец, из полноводного и глубокого он превратился в мелкий поток, глухо журчащий на замшелых камнях. У поворота в сугроб была воткнута длинная палка с привязанной к верху красной лентой. Шубин свернул и углубился в редколесье из корявых лиственниц. Туман поредел, но Макарин все равно не сразу увидел то, что начиналось за редколесьем.
        Больше всего это походило на свалку. Разбросанные по пустоши почерневшие бревна, обрушенные и разваленные срубы, несколько сломанных нарт, в основном плоских и длинных, для грузов. Все это торчало из-под наметенного снега, будто останки давно прошедшей битвы.
        - Тут у них начинался волок, - сказал Шубин. - Наш, поморский, проходит в другой стороне. И ведет прямо на закат, где есть озерцо, из озерца вытекает речушка, а та впадает в закатное море. Я пару раз проходил этим маршрутом, и знающие всегда нас предупреждали. Никуда не сворачивать. Речка, озерцо, волок, снова речка. А они здесь свернули. И пошли на север, где совсем уж глухие пустоши.
        Они пробирались через поле деревянного мусора, обходя бревна, срубы и едва заметные заваленные снегом ямы, из которых торчали непонятного назначения обожженные палки.
        - Вот она, - пробормотал воевода. - Все на том же месте, с утра не вставая.
        Макарин увидел Иринью.
        Она стояла в снегу на коленях, опустив голову и прижав руки к груди.
        - Иринушка, - залебезил Шубин, бросившись к ней. - Вот и дьяк вернулся. И Хадри с ним. И олешки теперь есть.
        Иринья подняла лицо, и Макарин отпрянул, увидев ее безумные, почти белые глаза. Она раскрыла ладони, и ярко засверкал зажатый в них зеленый камень.
        Но не камень заставил Макарина шагнуть назад, подавляя желание повернуться и бежать отсюда как можно дальше.
        За спиной Ириньи, полускрытый вновь поднявшимся туманом, возвышался гигантский крест, сколоченный из почерневших корабельных балок. С креста свисала иссохшая мумия в некогда нарядном, а теперь навсегда истлевшем кафтане. Кандалы крепили руки и ноги мертвеца к перекладинам, и звенели на ветру ржавые цепи.
        - Да, - глухо сказала Иринья, - Пора двигаться дальше.
        Глава 30
        - Кто это?
        Макарин стоял у самого подножья креста, разглядывая остатки сафьяновых сапог на ногах мумии.
        - Не знаю, - ответил Шубин. - Но точно не Варза. Тот терпеть не мог павлиньих нарядов. Наверно, один из купчин приблудных.
        - Но почему крест?
        - Кто его знает. Одно ясно. Тот, кто это сделал, не очень любит нашу веру.
        - Издеваются, сатанисты проклятые, - сказал воевода.
        - Откуда здесь сатанисты?
        - Ну ты сам же видишь?! Кому в голову придет на кресте казнить? Ритуалы это все колдовские. Всю команду в жертву принесли вместе с Варзой, а груз прикарманили. Вопрос только - кто?
        - Отец жив, - монотонно сказала Иринья, глядя в землю. - Он ждет меня.
        - Ну конечно, конечно. Надежда умирает последней.
        - Пока мы не нашли третий коч, ничего толком не известно о судьбе каравана, - сказал Шубин. - Найдем, станет ясно.
        - Да сожгли его, как и второй. И по пустошам разбежались. Ищи свищи. Кстати, дьяк, а вы осмотрели этот второй? А то мы так спешили от разбоев спрятаться, что одним глазком на дыру в корпусе взглянули, ничего интересного не увидели, да и побежали дальше.
        Макарин покачал головой.
        - Внимательно нет. Только на палубу забрался.
        - И что там?
        - Команда. Человек пятнадцать. Их приковали к банкам такими же кандалами, - он кивнул на крест. - И сожгли вместе с кораблем.
        Воевода крякнул и почесал затылок.
        - Господа хорошие. Может еще раз подумаем, стоит ли идти дальше? Судя по всему, те, кто ждет нас впереди, в средствах стесняться не привыкли.
        - Тебе, воевода, может и не стоит, - сказал Шубин. - Для дьяка это долг службы. Для меня - долг перед другом и его дочерью. А что ты здесь делаешь - я до сих пор не понимаю.
        Кокарев сверкнул глазами.
        - У меня тоже долг, поморец. Свой собственный.
        Сзади что-то прокричал Хадри, только что закончивший ремонтировать грузовые нарты, вытащенные из сугроба с мусором, и Шубин отошел к нему, чтобы помочь перегрузить припасы.
        - Ты как хочешь, дьяк, - тихо сказал воевода. - Но я бы на твоем месте внимательно приглядывал за нашими попутчиками. Вряд ли у них такие же цели, как у нас с тобой. Доставить проклятого идола сперва в Мангазею, а затем в Москву не в их интересах. Поморцу нужна девка, девке нужен Варза. А Варзе еще неизвестно, что нужно. Если он жив, конечно, в чем я сильно сомневаюсь.
        - Сейчас гадать об этом бесполезно. Найдем то, что осталось от каравана, тогда и будет ясно.
        - Это да, только есть еще кое-что. Девка эта твоя… Сильно умом тронулась после колдунства того лесного. Ладно бы еще просто сидела без дела и в свой камень пялилась. Но она несколько раз вылезала с карбаса и отправлялась бродить куда-то вдалеке, так что не видно было ее и не слышно. И у меня большое подозрение, что бродила она там не одна. Ничего точно сказать не могу. Но вот тень мелькнувшая, или треск в зарослях, словно кто-то большой пробирается, но осторожный… Только не надо опять поминать эту твою огромную волосатую медведицу, нет ее здесь. Если я прав, тут дело гораздо хуже. Сдается мне, поганый немец как-то умудрился перебраться на этот берег. И теперь идет вслед за нами. И девка об этом знает.
        - Прямо об этом спросить ее не пробовал?
        - Пробовал. А что толку? Зенками своими белесыми лупает и отвечает невпопад. Говорю же, колдун ей там что-то в голове набекрень повернул. Или она всегда была такой. Спроси ты. Может с тобой она будет поразговорчивее. Ты ж у нас теперь получаешься немцов конкурент, хе-хе, - Кокарев весело заперхал. - И лучше бы тебе включить все свое обаяние или чем ты девок ноги раздвигать убеждаешь. Иначе ждать нам ножа в спину.
        Макарин не ответил.
        Шубин с Хадри уже волочили к грузовым нартам последние свертки с припасами.
        - Олешков всего четыре, - сказал Шубин. - Тяжело им будет. Так что поедем медленно.
        Он подошел к Иринье, прошептал ей:
        - Готово, Иринушка. Можем отправляться. Только скажи в какую сторону.
        Иринья встала, не поднимая глаз от зажатого в ладонях камня. Шагнула к уже запряженным оленям. Ведущий самец фыркнул, задрожал, вылупил налитой кровью глаз, когда она остановилась у его головы. Девка шептала что-то, еле заметно раскачиваясь, а олень тряс рогами, дергал упряжь, потом переставил ноги, пошел куда-то в сторону, потащил за собой связку нарт, не дожидаясь, когда люди на них запрыгнут.
        - Ну, с богом, - провозгласил воевода и крупно перекрестился, глянув на крест.
        Олени брели, огибая поваленные бревна и кучи мусора, пока не вышли за пределы караванной стоянки, где начиналось нетронутое снежное поле. Налетел ветер, быстро занося следы от полозьев и поднимая тучу снега. Белая пустыня тянулась во все стороны, и уже не было видно оставшегося позади креста.
        Иринья сидела в первых нартах, нахохлившись и спрятав голову под меховой накидкой. Иногда она трогала за плечо сидящего перед ней Хадри, и тот направлял ведущего оленя, похлопывая его по бокам шестом то справа, то слева.
        Остальные расположились в длинных грузовых нартах, еле умещаясь между припасами. Воевода деловито чистил самопал, умудряясь не растерять при тряске принадлежности.
        - А я ведь слышал про эти места, - вдруг сказал Шубин. - Следопытское озеро. Старики рассказывали. Мол, тяжело найти и легко затеряться. Только самые опытные добирались сюда и возвращались обратно. Потому и следопытское. И про пещеры слышал. Ледяные подземные галереи. Но про них ничего путного, одни сказки.
        - Откуда здесь пещеры? - спросил воевода. - Здесь же нет гор. Даже холмов нет. Или тут каждую яму в земле пещерой величают?
        - Яму не яму, а потеряться и там можно.
        По дороге попадались неглубокие провалы, вокруг которых торчали голые прутья кустарников, и тогда Хадри с преувеличенной осторожностью объезжал эти места поверху. Пустоши становились бугристыми, ряды пологих холмов наезжали друг на друга, в ложбинах меж ними лежал глубокий снег, а на склонах он не задерживался, оголяя каменистую мерзлую почву, испещренную блеклыми мхами. Иногда снега не было совсем, и становилась заметна глубокая, широкая и бесконечная борозда, усыпанная лежалыми щепками, сучьями и обрывками ветоши. Волок, по которому год назад тащили на катках последний оставшийся коч.
        - И все-таки непонятно, как она узнаёт, в какую сторону ехать? - подивился воевода. - Неужто и впрямь камень как-то подсказывает? Ведь опять прямиком к следу вывела…
        - Впереди что-то есть, - перебил его Макарин, всматриваясь в серую туманную взвесь, скрывающую окрестности.
        Все молчали, глядя как наплывает из тумана покосившийся темный столб с перекладиной, стоящий в ложбине меж двух холмов.
        - Так это виселица, - сказал воевода. - Сам такие по молодости устраивал.
        С перекладины свисала оборванная веревка. Макарин слез с нарт, подошел ближе, разглядывая виселицу. Столб был испещрен с одной стороны наспех вырубленными знаками, словно шаманская колотушка. Макарин смахнул носком сапога часть нанесенного снега под ним и наткнулся на торчащую из сугроба кость.
        - Еще один казненный, - сказал он.
        По бокам от виселицы угадывались небольшие занесенные снегом круглые ямы, из которых торчали собранные в пирамиду горелые палки. Макарин нагнулся, соскреб ногтем сажу с одной из них, принюхался. Пахло чем-то неуловимо знакомым.
        - Что учуял? - поинтересовался воевода.
        Макарин не ответив покачал головой, забрался на нарты.
        Снова потянулись белые поля, сменяющиеся полосами голой каменистой земли. Иногда путь выходил на вершины пологих холмов, и с высоты можно было разглядеть широкую ледяную гладь, испещренную трещинами. Там было озеро.
        Макарин вглядывался в проплывающие мимо бугры, торчащие из снега ветки, стараясь ничего не пропустить, но все же они едва не проехали мимо того, что он ждал.
        - Стой! - крикнул он и спрыгнул, не дожидаясь пока нарты окончательно остановятся.
        Невдалеке виднелся странный заснеженный столбик в пол человеческого роста, похожий то ли на уродливое деревце, то ли на обгрызенный со всех сторон бугорок.
        Макарин подбежал ближе, утопая в сугробах по колено, осторожно тронул заледенелую снежную шапку, и та рассыпалась, открывая оскаленный череп мумии, покрытый ссохшейся почерневшей кожей. Кости грудной клетки выпирали сквозь истлевший серый кафтан. Между ключиц торчал кончик заржавевшего железного кола.
        - Снова казнь? - спросил подошедший воевода.
        - Да. Посадили на кол.
        - Это что же получается. Напавшие на караван постепенно избавлялись от команды, каждый раз выдумывая новый способ казни? Но зачем?
        - Может это способ устрашить тех, кто пойдет по их следу?
        - Может. Меня они уже почти напугали.
        - Дойдем до конца дороги - узнаем, - сказал Макарин и побрел обратно к нартам, заметив мимоходом, что рядом с казненным тоже есть собранные в пирамиду обожженные палки.
        Холодало. Ледяной ветер заставлял кутаться в малицы, разгонял туман, и туман исчезал, открывая унылые серые просторы под темнеющим небом.
        В следующий раз они наткнулись на большую колоду с врубленным ржавым топором. Рядом в снегу лежал череп и на половину растащенные зверями кости.
        Потом было невесть откуда взявшееся большое тележное колесо и свисающие с нее изуродованные конечности.
        Потом лежащий на голом холме скелет, разорванный на части, с остатками привязанных к рукам и ногам веревок.
        - Что ж это за звери такие… - бормотал Шубин. - Что думаешь, дьяк?
        - Думаю, что это точно не дикари, - ответил Макарин. - Те, кто это сделал, знают обычаи казни у разных народов. И досконально их повторяют. Такое может сотворить только тот, кто учился. Или тот, кого научили. Или тот, у кого фантазия на подобные развлечения работает как у нашего старого царя Ивана.
        - Ивана? Вот теперь я всерьез начинаю задумываться, а не повернуть ли нам обратно, - пробормотал воевода. - Ведь ходили слухи, что он жив остался!
        Кокарев, тараща глаза, перекрестился.
        - Ты его с сыном Димитрием путаешь, - успокоил Макарин. - А кроме того, у нас сейчас таких иванов - полстраны. Я в последние несколько лет уже ничему не удивляюсь.
        Он замолчал и даже привстал с места, когда нарты завернули за очередной холм, и открылась длинная узкая ложбина, зажатая двумя грядами.
        На этот раз первой с нарт сошла Иринья.
        Больше всего это походило на обугленный лес. Дюжина высоких столбов возвышалась у подножья холма. С вершины каждого свисали потемневшие от копоти кандалы с застрявшими в кольцах черными костями. Голая земля внизу была покрыта рассыпавшимися обгорелыми скелетами, пеплом и прахом.
        Иринья медленно ходила меж столбов, разглядывая черепа, обрывки одежды. Потом прошла этот страшный лес насквозь, стала подниматься по склону холма, куда вел усеянный щепками след от волока.
        Макарин слез с нарт и пошел следом за ней, чувствуя за спиной взгляд Шубина.
        Он нагнал ее на середине склона.
        - Иринья, постой.
        - Здесь нет отца, - тускло сказала она, не оборачиваясь.
        - Это хорошо. Надо поговорить.
        - Здесь не надо говорить, дьяк. Здесь надо делать свое дело, а потом бежать, бежать отсюда без оглядки. И жить где-нибудь далеко. Где тепло и живут веселые, добрые люди.
        - О чем ты?
        Она поднималась дальше, не обращая на него внимания.
        - Он обещал взять меня с собой. И он возьмет меня с собой.
        Макарин взбежал вслед за ней на вершину и схватил за плечо.
        - Ты видела Хоэра! Что ты ему сказала? Отвечай!
        Она резко обернулась. Ее бледные глаза горели ненавистью.
        - Это ты во всем виноват! Это из-за тебя я здесь!
        Она ударила его в грудь, слабо, по-женски, кулачками. Но Макарину уже было все равно. Он смотрел вниз, за ее спину, туда, где расстилалась широкая вогнутая как чаша равнина, зажатая со всех сторон невысокими холмами.
        Там почти не было снега, и тянулась от них вниз, и дальше, через все поле, глубокая борозда, заканчиваясь рядом с черным провалом в склоне противоположного холма.
        Площадка у входа в пещеру была покрыта лежащими бревнами, и стоял на этих бревнах малый поморский коч с убранной мачтой.
        Глава 31
        Ночь спустилась на равнину. Высыпали, уставились вниз мириады звезд, и снова заполыхали по горизонту зеленые сполохи небесных богов.
        Нарты медленно скользили по склону вниз, и Макарин чувствовал себя букашкой на открытом блюде.
        Снизу коч был почти не виден, только темнела на фоне снежного холма носовая корга.
        Но даже отсюда было ясно, что он не поврежден. Свисали с ограждения канаты, и тускло блестела краска, покрывающая доски обшивки.
        Еще на гребне холма воевода развязал тюки и раздал всем оружие. Отказалась только Иринья, и теперь многозарядник бесхозно лежал у ее ног. Макарин проверял замки ручницы и монашеской пищали, Кокарев обложился целым арсеналом из трех самопалов и сабли, а Шубин угрюмо сидел, разглядывая приближающийся коч, и машинально правил длинный нож.
        - Никого вроде не видно, - прошептал воевода.
        - Там пещера рядом, - сказал Макарин. - Кого угодно можно спрятать.
        - Зря мы все туда премся. Сперва надо бы разведчика послать. А потом переговорщика. Мы сейчас как дичь на тарелке, в два счета перестрелять можно. Шубин! Скажи своему самоеду, чтоб приостановился. Осмотреться надо.
        Шубин произнес пару слов. Хадри кивнул и стал было поворачивать, но сидевшая рядом Иринья вдруг выхватила у него из рук шест, заорала и огрела им оленью спину. Вожак присел и рванул вперед.
        И тут же рядом с темнеющим кочем зажглись костры.
        - Проклятье, - шепнул воевода. - Поздно. Нас заметили.
        Олени неслись через равнину, и нарты подпрыгивали на отвалах борозды. Коч приближался, и вырастала рядом с ним зияющая дыра в холме. Костры разгорались все сильнее, и теперь яркое пламя плясало в нескольких местах, образуя перед кочем огненную цепь.
        Вдоль борозды с обеих сторон потянулись ряды деревянных кольев. Макарин уже не удивился, когда разглядел на них человечьи черепа.
        Нарты вынеслись на площадку перед цепью костров, олени заверещали, отпрянули назад, дергая упряжь и стараясь разбежаться в разные стороны.
        Макарин вглядывался в темноту за огненным маревом и никого не видел. Сверкали блики на круглых проконопаченных бортах корабля и на бревнах под его днищем. Горели красными отсветами лежалые сугробы и нависающая над склоном холма снежная шапка. И чернел за кораблем вход в пещеру.
        Иринья спрыгнула с нарт и быстро прошла меж двух костров.
        Шубин с невнятным воплем кинулся следом.
        - Ну чего, - сказал Макарину воевода. - Раз уже приехали, не здесь же околачиваться.
        Они шагнули к огненной цепи почти одновременно, и Макарин почувствовал знакомый сладковатый запах, и увидел, что костры состоят из собранных в пирамиды палок. «Стойте…» - донес ветер еле слышный шепот.
        - Подожди, - крикнул он, пересекая черту и пытаясь достать до плеча воеводы.
        Но было уже поздно. Что-то неуловимо изменилось. Костры горели все также. И также темен был вход в пещеру. И также безмолвно возвышался над ними последний коч из каравана Степана Варзы.
        Макарин почувствовал, как холод пробирается по внутренностям. Он попытался шагнуть назад, но понял, что не может этого сделать. Заклубился дым над кострами, пополз в стороны и вверх, скрывая звезды и полыхающие на небе сполохи. Огонь плясал над смолисто черными палками, и весело трещали в пламени зеленые и синие искры.
        - Я не могу двинуться… - пробормотал воевода.
        - Запах, - сказал Макарин. - Это какое-то самоедово зелье. Его нанесли на палки и подожгли.
        - Выжимка из десятка здешних растений, - донесся из темноты глухой старческий голос. - И желчь медведя, разбавленная оленьей кровью. Человек становится покорным. С ним можно делать все, что хочется. Я целый год потратил на то, чтобы оно на меня не действовало. Вдыхал, пил раствор. Приучал себя, точно к яду.
        Тьма у пещеры пошевелилась, и Макарин наконец разглядел в провале высокий навес из покрытых шкурами столбов. Под навесом двигалась сгорбленная черная тень. Послышались резкие удары кресала, сыпанули искры. Первые языки пламени облизали факел, разгорелись, осветив горбоносого старика с почти белой бородой и белесыми, как будто слепыми глазами.
        - Варза… - прошептал Шубин.
        Старик глянул на него коротко.
        - Спасибо, друг Плехан, что привел ко мне заблудшую дочку. Я уже отчаялся. Подойди, Иринья.
        Иринья, всхлипывая, шагнула к нему и опустилась на колени.
        - Скоро все закончится, - сказал Варза.
        - Что случилось, Степан? - спросил Шубин. - Где оставшаяся команда? Кто тебя похитил? Они далеко?
        Варза подошел к нему, немного прихрамывая.
        - Меня никто не похищал, старый друг. И здесь нет больше никого. Только я и неупокоенные призраки.
        - Мы видели сожженный корабль, казненных людей. Вся дорога усеяна костями твоих спутников.
        Варза улыбнулся.
        - Нет… - прошептал Шубин.
        - Это было необходимо, Плехан. Я совсем не рад, что мне пришлось это сделать, но иначе было нельзя.
        Он посмотрел на Макарина с воеводой.
        - Кого ты привел с собой, Плехан? У них замызганная одежда, но похожи они на сановных московитов.
        - Это дьяк, которого прислали расследовать твое исчезновение. И воевода Мангазейского города, - угрюмо ответил Шубин. - Степан! Но как же так…
        Варза шагнул к воеводе.
        - Тебя я помню. Ты приехал на замену помершему Зенцову. А незадолго до отплытия приходил ко мне за самоедскими снадобьями и упрашивал растрезвонить по всем становищам о моем идоле. Я так и не понял, зачем тебе это было надо.
        - Кстати, где он, твой идол? - хрипло поинтересовался Кокарев.
        - Здесь. Он здесь. Так вы явились за ним? - Варза весело заперхал. - Неужто до самой Москвы дошли слухи про его силу? Что, московским боярам теперь не на что надеяться, кроме как на языческих демонов? Православные… Поскребешь каждого из вас, обязательно дьяволопоклонник вылезет.
        - Найденный тобой предмет нужно доставить в Москву незамедлительно, - сказал Макарин. - Распоряжение князя Мстиславского, головы боярской думы. Ежели будешь препоны чинить…
        - И что ты сделаешь, дьяк? - перебил Варза. - Рукой пошевелишь?
        Макарин не мог пошевелить рукой. Он мог поворачивать голову, разговаривать. Дышать. Но даже смотреть было трудно. Мутная взвесь стояла перед глазами, размывая лица, фигуры, будто дым костров искажал все вокруг.
        Варза похромал обратно к навесу. Кряхтя уселся на широкий стул с высокой резной спинкой, какие стояли обычно в писцовых конторах. Достал откуда-то небольшую книгу в темном кожаном переплете с медными застежками, положил на колени и раскрыл.
        - «Придут они ночью, и встанут рядом, но ничего сделать не смогут. Пусть стоят и смотрят, как возрождается твой народ», - прочитал он. - Это о вас сказано, гости дорогие. Стойте и смотрите. Скоро все закончится. Я вас целый год ждал, а вам всего ничего осталось.
        Варза захлопнул книгу, посмотрел на тисненную обложку.
        - Гримориум Мортум. Книга Мертвых. Есть много книг, которые учат оживлять мертвецов. И только одна, способная возродить вымершие народы.
        - Что ты несешь, Степан, - прошептал Шубин. - Какие народы?
        - Те, что жили в этих краях задолго до московитов, самоедов, остяков, вогулов и всех прочих племен, которые сейчас делят их наследство. Те, что занимали весь север отсюда и до Помории. Те, что строили здесь каменные города, плавили металл и добывали в горах драгоценные камни. Те, что были завоеваны еще сотни лет назад, уничтожены, раздроблены, разбросаны и забыты так, что даже имени не осталось. Только тени, прячущиеся по глубоким пещерам.
        - Ты говоришь о старом народе самоедских преданий? - спросил Макарин. - Что ушел под землю и сторожит свои сокровища?
        - Ушел под землю… Враги загоняли женщин и детей в ямы, а потом забрасывали их землей. Живьем. Через поколения это стали называть уходом под землю.
        - Самоеды не похожи на таких изуверов.
        Варза отмахнулся.
        - Это было задолго до самоедов. А в Помории даже задолго до прихода новгородцев. Никто уже ничего не помнит. У вас, поморцев, даже сказок про это не осталось.
        - Но ты ведь тоже поморец, - сказал Шубин.
        - Нет, Плехан. Я с детства слушал семейные предания. О старых временах, о героях. О том, как пришли враги, чье имя тоже забыто. И о том, что нас осталось мало, и что мы должны помнить, кто мы на самом деле. С тех пор я мечтал, что настанет время и мой народ возродится. Призраки выйдут из пещер, снова обретут плоть и вернут себе то, что им принадлежало.
        Он раскрыл книгу и принялся листать потрепанные пожелтевшие страницы.
        - Когда мне в руки попала эта книга, я понял, что у меня появился шанс. А когда ко мне пришли самоедские колдуны и сказали, что у них есть старый идол моего народа, я понял, что древние боги на моей стороне. Надо всего лишь отвезти святыню обратно в святилище. И принести жертвы древним богам.
        - И ты один все это провернул, - недоверчиво спросил Макарин. - Уничтожил всю команду?
        - Дело облегчается, если знать несколько полезных рецептов, - усмехнулся Варза. - Подсыпать нужное зелье в еду, так чтобы одни напали на других, приковали и сожгли вместе с кораблем. Разжечь костры из дров, пропитанных нужными растворами. Не забывать добавлять нужные порошки в воду. И вот уже люди тащат на себе коч, а на привалах казнят друг друга. А на следующий день все повторяется. Снова и снова. Пока не приходят на нужное место. Черепа последних десятерых я развесил уже в этой долине, собственноручно. Вы их, наверное, тоже видели.
        - Ты чудовище, - пробормотал Шубин.
        - Нет. Я просто сын своего народа. С нами не церемонились, почему мы должны жалеть других?
        - Ты же сам говорил, что это было сотни лет назад!
        - Есть боль, которую время не лечит. Я был бы рад сделать все по-другому. Но ритуал нужно было строго соблюдать. Нужно было не просто вернуть идол сюда, в древнее святилище, не просто по дороге напоить его кровью. Эта кровь должна принадлежать тем, кто топчет сейчас наши земли. Поэтому мне пришлось набирать в команду каждой твари по паре, словно на ковчег. Московитов, татар, поморцев, самоедов, остяков, вогулов. Даже зырянина выискал, много денег ему пообещал. Жаль только немец убег. Впрочем, немцы для наших земель пока в новинку, так что и бог с ним.
        Воевода неуклюже сплюнул.
        - Ты, поганый чернокнижник…
        - В твоем состоянии лучше не плеваться, воевода. На себя попадешь.
        - Ты поверил в какие-то безумные сказки и из-за этого угробил десятки людей. У тебя нет мозгов, Варза.
        - По-твоему лучше гробить не десятки, а сотни людей? И не из-за сказок, а из-за пары-тройки караванов пушной рухляди, как это делаете вы, московитские воеводы? Безумные это сказки или нет, мы скоро узнаем. Остался последний штрих.
        Он отложил книгу, поднялся и подошел к Иринье, все также стоящей на коленях.
        - Девочка моя. Пришло время вернуть упавшую звезду на ее законное место.
        Иринья медленно протянула ему ладонь с лежащим в ней плоским камнем. Багровые отсветы плясали в его глубине, то затухая, то вспыхивая с новой силой.
        Варза поднес камень к глазам.
        - Ты видишь, как она стремится к своей сестре? Пламя в ее глубине так и пытается выбраться наружу и полететь туда, где ее ждет единственная родная душа.
        Иринья судорожно кивнула. Ее глаза казались пустыми и безумными.
        - Так и мы должны стремиться всегда быть вместе со своим народом.
        Варза подсеменил к навесу.
        - Вы хотели увидеть то, зачем вас сюда послали, московиты? Так смотрите.
        Он резким движением сдернул свисающее покрывало.
        Красные блики сверкнули на высоком, в полтора человеческих роста, изваянии. Худой, будто изможденный воин в островерхом шлеме опирался на длинный меч и смотрел на них единственным глазом, в котором плясали багровые искры. Темная медь идола тускло переливалась, тени застревали в рытвинах у меча и искусно сделанных завитушках бороды.
        - Вот он, - прошептал Варза. - Бог войны. Бог охоты. Бог богатства. Бог власти. Мейк Священная гора вогулов. Неназываемый самоедов. Зырянский Омэль. Зверь-из-Леса. Летун. Шептун. Хозяин Льда. У него десятки имен от десятков народов, но уже никто не знает, как его звали изначально. Те из московитов, кто его видел, потом рассказывали легенду о Золотой Бабе.
        - Почему золотой? - спросил воевода. - Он же деревянный.
        У Макарина поплыло перед глазами, будто реальность ускользала, менялась от ряби в воздухе.
        - Потому что это не один бог, - ответил Варза. - С каждой стороны он разный. Ты видишь деревянное чудище из леса. А твой друг дьяк видит медного воина с мечом. А если бы ты заглянул с другой стороны, то увидел бы золотую богиню богатства и плодородия с ребенком в чреве. Или покрытую узорами каменную плиту. Дерево, медь, золото, камень. Основные материалы моих предков. Четыре стороны света, четыре главных бога. Дерево - это лес, реки, море, жизнь. Медь - оружие, война. Камень - города, крепкая власть. А золото - это всегда золото. Впрочем, навряд ли московиты видели именно эту золотую богиню. Этот идол столетиями стоял здесь, в пещере. Пока самоедские колдуны не выволокли его на свет божий. Наверняка были и другие.
        Варза подошел к идолу вплотную, приподнялся, вставил круглый камень в пустую глазницу. Лицо изваяния будто ожило. Огни в глазах засверкали ярче.
        - Говорят, эти звезды когда-то упали с неба. Вместе. И с тех пор, если их разлучат, они показывают путь друг к другу. Ночью красными огнями, днем зелеными.
        Он попятился назад, любуясь истуканом.
        - Теперь ты все видишь, бог войны. Готово ли твое воинство?
        Макарин похолодел, когда услышал в ответ глухое скрежетание, будто медные губы, скрытые завитками медной бороды, пытались что-то сказать.
        Варза шагнул в темноту пещеры и поднял над головой руки.
        - Готово ли воинство? - крикнул он во мрак, и гулкое эхо разнесло его слова по далеким галереям.
        Вспыхнули с новой силой костры за спиной, на мгновение отогнали подземную тьму, и тогда Макарин увидел далеко в глубине под каменными сводами призрачные фигуры с горящими белыми глазами. Сверкала чешуя доспехов, и плыли над островерхими шлемами льдистые наконечники копий.
        Пламя за спиной опало, и пещеру снова затопила тьма.
        Варза глянул назад торжествующе.
        - Скоро погибнут все, кто топчет нашу землю, - он указал на идола. - Мне нужна другая сторона.
        Макарин почувствовал, как его несет к истукану. Ноги шагали сами по себе, точно не принадлежали больше ему.
        - Да что это такое… - шептал плетущийся рядом Шубин.
        Их руки взялись за холодные бока идола, развернули. Он казался легким, будто внутри была только пустота. Теперь на свету была плоская плита из зеленоватого камня, испещренная глубоко вырезанными знаками. Темные потеки обильно покрывали плиту, и Макарин быстро догадался, что это давно засохшая кровь.
        - Отойти, - приказал Варза, и ноги отнесли их обратно.
        Он снова раскрыл книгу, и стал вчитываться, хмурясь и шевеля губами.
        - «И пусть кровь потомка оросит мать народа», - прошептал он. - Я так долго ждал этого момента, и теперь не уверен, что все знаю. Эта вульгарная немецкая латынь может трактоваться по-разному. Дьяк, ты ведь знаешь латынь?
        - Плохо, - ответил Макарин, хотя совсем не хотел ничего говорить.
        Варза сунул ему под нос раскрытую книгу.
        - Переведи нижнюю фразу.
        Макарин рассматривал плотные бумажные листы с поблекшими буквами и пытался совладать с собой, закрыть рот, стиснуть зубы, ничего не говорить.
        - Здесь написано «Пусть кровь потомка прольется на мать, и тогда народ проснется.»
        Варза улыбнулся, показав сквозь белую бороду почерневшие зубы.
        - Значит я понял все правильно. Шубин! Привяжи Иринью к идолу.
        - Нет… - прохрипел Шубин, и шагнул к Иринье.
        - Все народы, топчущие нашу землю, принесли жертву, - сказал Варза. - Осталась только одна, главная. Жертву должен принести сам народ.
        - Значит, вот для чего ты ее ждал? - тихо спросил Макарин. - Чтобы зарезать ради собственных фантазий и твоих давно сдохших богов? Авраамом себя возомнил?
        Варза не ответил, глядя, как Шубин обматывает веревкой стоящую у плиты Иринью.
        - Веревкой-то зачем? - спросил Макарин. - Она же все равно никуда отойти не сможет.
        - Это ритуал, дьяк. Здесь все надо делать точно.
        Он услал Шубина в сторону и шагнул к дочери.
        - Нет, Варза! - прокричал Шубин.
        - Заткнись, Плехан, - приказал старик, и тот резко замолчал. - Это ритуал. Для его завершения нужна кровь потомка.
        Варза поднял длинный костяной нож, поднес к глазам, любуясь искусной резьбой на лезвии.
        - Но кто вам сказал, что она - потомок? Она - мать.
        Он вогнал нож себе в шею и протащил лезвие от уха до уха. Кровь хлынула на каменную плиту и привязанную к ней Иринью. Варза сполз на землю, скорчился, дергая ногами и царапая камни скрюченными пальцами. Кровь толчками выливалась из распоротого горла, но вскоре иссякла.
        - Вот этого я точно не ожидал, - сказал воевода.
        И только тогда Иринья завизжала.
        Глава 32
        Ничего не изменилось.
        Все также горели за их спинами костры. Плыл сладковатый дым. Стекала по зеленоватой каменной плите кровь Степана Варзы.
        Макарин попробовал шевельнуть пальцами.
        - Кажется, отпустило, - сказал Шубин и бросился к привязанной Иринье. Долго пытался распустить узел, потом плюнул и поднял из дымящейся лужи костяной нож.
        Иринья сползла вниз, всхлипывая и вытирая залитое кровью лицо.
        Макарин осторожно обошел труп Варзы и взял раскрытую книгу.
        «Гримориум Мортум» представлял собой небольшую книжицу в дешевом переплете из потрескавшейся кожи. Макарин сталкивался в Неметчине с колдовскими манускриптами, имевшими хождение в северных университетах. Но это был не манускрипт, а печатное издание, выпущенное лет двадцать назад лейденской печатней Эльзевира. Макарин полистал страницы из некачественной толстой бумаги, вглядываясь в слепой шрифт. Иллюстраций не было. Только на титульном листе виднелось какое-то подобие гравюры, на которой невозможно было ничего разобрать.
        - Ну, что там интересного? - подошел сзади воевода.
        Макарин пожал плечами.
        - Судя по всему, Варза очень плохо знал латынь.
        Кокарев хмыкнул.
        - То есть восставших мертвецов нам ждать не приходится?
        Макарин глянул в темноту пещеры и отложил книгу.
        - Навряд ли. Но что там внизу - надо бы проверить.
        - А что там может быть кроме камней и льда?
        - То есть ты опять ничего не видел?
        - А что я должен был увидеть?
        Макарин вздохнул.
        - Хорошо быть таким толстокожим как ты, воевода.
        - Хе! Это на тебя самоедские зелья плохо влияют. Мозги набекрень становятся. Смотри, в Варзу не превратись.
        Макарин подошел к идолу.
        Знаки на плоской каменной поверхности напоминали письмена, изображение которых показывал ему как-то свейский посланник. Плита была вертикально разлинована на десяток столбцов и каждый из них был заполнен корявыми значками, отдаленно похожими на буквы.
        - Наверно, здесь что-то написано, - сказал Кокарев.
        - Вряд ли кто-то это может прочитать.
        Макарин шагнул к другой стороне идола.
        Свет от факела проникал сюда с трудом, но даже в полутьме можно было разглядеть тусклое желтое свечение на гладких боках дородной металлической бабы, в раскрытом толстом животе которой стоял на ножках-палках безглазый ребенок. Баба сидела на столбе точно на постаменте. Круглые щеки знаменитого истукана лоснились, словно их столетиями натирали маслом.
        Воевода гулко постучал по круглому бабьему колену.
        - Это и впрямь золото? - спросил Макарин.
        - Боюсь тебя расстраивать, дьяк, но если и золото, то очень тонкое. Прибили к деревянной основе. А вот и колья, если внимательно глянешь.
        Воевода поколупал еле заметные шляпки гвоздей.
        - Странный идол. Никогда не видел, чтобы одного болвана делали из столь разных материалов. Обычно идол посвящен одному богу. А тут как минимум три.
        Он попытался заглянуть в узкую щель между каменной плитой и Золотой бабой, ничего не увидел, достал кинжал и сунул лезвие в зазор.
        Раздался глухой рокот и сверху посыпались мелкие камни.
        - Я бы на твоем месте этого не делал, воевода, - сказал Шубин.
        Воевода убрал кинжал.
        Макарин обошел идол, минуя Мейка, и чувствуя, как бог войны следит за ним своими багровыми глазами.
        Деревянная часть истукана была самой невзрачной. Потемневшая поверхность была такой растрескавшейся, что уже нельзя было разобрать, где линии были вырублены мастером, а где рассохлась от старости древесина. Но Макарин застыл как вкопанный, разглядывая оскаленную звериную пасть и круглые выпученные глаза.
        - Воевода! Так это то самое чудище, что было на бляхе Одноглазого и парусах северных дикарей.
        Кокарев медленно подошел ближе.
        - Ну да. Универсальный идол получается. Хочешь бога войны - на тебе одну сторону. Хочешь золотую бабу - на другую. А хочешь деревянного урода - получай третью. Каждое племя может найти что-то по душе.
        Макарин огляделся.
        - Надо придумать, как мы его отсюда тащить будем. А пока проверим пещеру.
        Он нашел под навесом пару факелов, один дал воеводе, другой зажег сам. Потом долго стоял, собираясь с мыслями и стараясь не вспоминать то, что видел совсем недавно под каменными сводами. Из темноты несло холодом. Он сделал пару шагов, преодолевая бурлящий страх, и вытянув вперед факел. Неверное пламя освещало проход всего на несколько саженей вглубь. Дальше царил мрак.
        - Мы так до весны ее обследовать будем, - бормотнул воевода, отодвинул Макарина и зашагал вниз.
        И тут сверху снова зарокотало, затряслись стены, посыпалась труха, и что-то большое свалилось за входом, на мгновение закрыв небо и подняв тучу снежной пыли.
        Заверещал Хадри. Макарин с воеводой ринулись назад.
        - Ничего страшного, - успокоил их Шубин. - Обвал. Снежная шапка над входом обвалилась. И засыпала костры. Теперь хотя бы этой вони не будет.
        - Это хорошо, - сказал Кокарев. - Тогда пошли дальше.
        - Подожди, - у Макарина был нюх на опасность. И теперь опасность была не в глубине пещеры, а снаружи. Он взвел колесцо ручницы и осторожно приблизился к выходу.
        Поднятая обвалом снежная взвесь постепенно оседала и уже стали видны свежие сугробы на месте потухших костров.
        Со склона холма спрыгнула высокая фигура, отряхнулась от снега и, заметно хромая, двинулась к Макарину.
        - Я надеюсь, не сильно опоздал к раздаче подарков, господа московиты? - осведомился Хоэр, криво улыбаясь.
        Макарин вскинул ручницу.
        - Э, нет, господин дьяк, - Хоэр остановился. - Сто раз подумай, прежде чем палить по гостям. Тем более многочисленным.
        С обеих сторон от пещеры послышался шум, лязг и хохот. Еле различимые в снегу тени бросились к ним, умело растянулись цепью, перекрыв выход и выставив вперед пики и тяжелые алебарды. В широких самоедских малицах и меховых шапках новоприбывшие казались дикарями, но Макарин заметил в отворотах тусклый блеск доспехов, и подумал, как же им холодно и тяжко, бедным, таскать шубы поверх железа. Несколько человек стояли за цепью и возились с какими-то самопалами, в которых Макарин узнал укороченные немецкие аркебузы.
        - Как видите, перевес не на вашей стороне, - провозгласил Хоэр. - Будете изображать героев? Или начнем переговоры?
        Один из стоящих в цепи высунул из воротника рыжую бороду и пролаял что-то смутно знакомое. Макарин уже десять лет не слышал этот язык. Хоэр ухмыльнулся.
        - Господин Ян Гемс правильно замечает, что логичнее было бы прикончить вас не переговариваясь. Но я разумный человек и полагаю, что знатные московиты еще могут нам пригодиться. А вот с паскудным поморцем у нас будет разговор особый.
        Макарин краем глаза видел, как Шубин медленно отступает назад, в темноту пещеры.
        - Здесь все находятся под защитой Московского государства, - сказал Макарин, понимая, что говорит пустые слова. - А вот в том, что делают тут твои немцы, нам еще предстоит разобраться.
        - О, мои немцы прибыли сюда по распоряжению Генеральных штатов и лично Морица, светлейшего принца Оранского, который приказал снарядить три корабля для плавания в здешних водах. Теперь они стоят у берега в полудне пути на закат отсюда. И ждут моих указаний. Те ландскнехты, что вы видите перед собой, лишь малая доля всего экспедиционного корпуса. Ну как, воевода Кокарев, ты готов говорить со мной о сдаче Мангазеи со всем ее промыслом?
        - До Мангазеи ты не доберешься, собака.
        Воевода швырнул факел в сторону, и тот шипя, погас. Пещеру затопила тьма, в которой исчезли воевода, Шубин и бросившийся вслед за ними Хадри.
        Хоэр рассмеялся.
        - Все равно никуда не скроетесь. Скоро мы пойдем вслед за вами! - он посмотрел на Макарина. - Значит придется вести дела с тобой, дьяк. Готов?
        - Не думаю, что я тебе буду полезен, - ответил Макарин, не опуская ручницу. - Мангазея далеко. А твои корабли не смогут обогнуть Край Земли, как бы они не были оснащены.
        - Мы что-нибудь придумаем. А пушку ты опусти. Игра уже сыграна.
        Подбежал один из голландцев, путаясь в оленьих шкурах, и отобрал ручницу.
        Хоэр ухмыльнулся и сощурил глаза, разглядывая Иринью.
        Девка подошла к нему, прижалась, уткнув нос в ярганскую шубу из женских волос.
        - Ты ведь заберешь меня к себе домой? Ты же обещал? Я не могу здесь больше.
        - Конечно, либе. Скоро здесь закончим, добычу погрузим. И отчалим.
        Хоэр потрепал ее по заду и отодвинул в сторону.
        - Так вот он. Дикарский идол.
        Он медленно прошелся вокруг истукана, поколупал медного Мейка, постучал по колену Золотой Бабы. Отвернулся, с трудом скрывая разочарование.
        - Ладно. Сойдет. Найдем другие.
        Он равнодушно перевернул носком сапога труп Варзы.
        - Бедный старик. Неужто сам себя порезал? С чего бы это?
        - Книжку латинскую прочитал, - кивнул Макарин на раскрытый «Гримориум Мортум». - Для изначально скорбных разумом такое чтение неполезно.
        Хоэр повертел в руках книгу и расхохотался.
        - Так это ж я ему подарил! Года два назад. Дай думаю, русский дикарь к мировой культуре приобщится. У меня книг мало, я не по этой части, сам понимаешь. А тут завалялась какая-то в сундуке. Что-то вроде памфлета супротив папы. О том, как дьявольская церковь свободные народы угнетает. У нас этого барахла целые магазины. Ну и отдал. А он вишь, как… Мда…
        Хоэр бросил книгу обратно на стул. Обернулся, выкрикнул длинное приказание, из которого Макарин понял только слово «вперед».
        Голландцы резво перестроились из цепи в узкий прямоугольник, видимо, действительно имели большой опыт боевых действий. Двое порылись под навесом и прибежали с зажженными факелами, раздав их стоящим по бокам. Аркебузиров оставили сзади. Хоэр коротко скомандовал «марш», и ландскнехты двинулись вперед, выставив перед собой пики и разгоняя неверным пламенем факелов темноту.
        - Ну что, дьяк, - Хоэр хлопнул Макарина по плечу. - Вот и добрались мы с тобой до северного Эльдорадо. Ледяные пещеры Края Светаеме ждут своих конкистадоров. Скоро будем золото грузить бочками.
        - Я бы на твоем месте не был бы в этом так уверен.
        - Э, все вы московиты угрюмый народец. Только дерьмо впереди ожидаете. Не умеете радоваться жизни.
        Тьма впереди рассеивалась всего саженей на десять, и Макарин с нарастающим ужасом ожидал, что скоро, вот сейчас, пляшущий свет факелов доползет до первых рядов молчаливо ожидающего подземного воинства, и снова вспыхнут отблесками чешуйчатые доспехи и наконечники копий. Но время шло, и ничего не было. Все так же полого вниз уходила пещера. Узкий проход становился все шире, и наконец нависли над головой ледяные толщи, спускаясь вниз белыми полупрозрачными столбами, а им навстречу вздыбились высокие, причудливо изогнутые наросты. Факельный свет искрился на покрытых изморозью каменных стенах, преломлялся внутри скопищ ледяных кристаллов, и в какой-то момент Макарин понял, что это оно и есть - воинство, заботливо выращенное столетиями в подземной звенящей пустоте. Притихшие голландцы двигались вперед, сгрудившись и глазея по сторонам. Бугристые ледяные колонны проплывали мимо них, будто сонмище замороженных демонов.
        Пещера вела вниз, разветвлялась, выводила в громадные залы, а потом снова сужалась до узких коридоров, где можно было протиснуться только по одиночке. Иногда на пути возникали темные озера с кристально чистой водой, и тогда приходилось обходить их по узкой полосе берега, прижимаясь к стенам. Бесконечные галереи ледяных колонн тянулись в разные стороны, будто нефы католических соборов, и тогда было видно, что и справа, и слева идут такие же теряющиеся во мраке проходы.
        - Здесь легко заблудиться, - сказал Макарин и эхо заплясало по ледяным сводам.
        - Только не мне, - пробормотал Хоэр.
        Он безошибочно вел маленький отряд, на задерживаясь на развилках. Только иногда принимался вертеть головой, словно разыскивал что-то. Макарин никак не мог понять, как он выбирает путь, пока не разглядел на одном из столбов рядом с развилкой вырубленный во льду еле заметный косой крест.
        - Те колдуны, у которых ты подслушал про ледяные пещеры, говорили о том, что пометили правильную дорогу? - спросил он.
        - Внимательный московит, - усмехнулся Хоэр.
        - Значит, это все-таки та самая пещера.
        - А ты сомневался?
        - Варза был сумасшедшим. Мог и напутать. Отчего-то он оставил истукана у входа, а не поволок его сюда.
        Они выбрались из очередной узкой галереи, и сразу ощутили вокруг огромное пространство. Свет факелов растворялся в темноте, где не было ни стен, ни свисающих сверху ледяных наплывов. Эхо шагов гулко разносилось по сторонам. Хоэр поднял руку, и послушные голландцы остановились.
        Иринья, все это время не отходящая от Хоэра ни на шаг, вновь прижалась к нему.
        - Мне страшно.
        Он отцепил ее пальцы, отобрал у одного из ландскнехтов факел, и осторожно двинулся вперед, светя под ноги. Через пару шагов пламя выхватило из тьмы черный провал и начало узкого каменного моста, уходящего через бездну.
        - Мы почти на месте, - прошептал Хоэр, вернувшись. - Но идти надо осторожно.
        Ледяная корка покрывала бугристую каменную поверхность, скользили подошвы, с обеих сторон чернела пропасть, и где-то далеко внизу шумел водный поток. Мост упирался в глухую высокую стену, как будто состоящую из вертикальных замерзших волн, покрытых кружевами изморози. Вниз, под мост к потоку, уходили грубо вырубленные широкие ступени, и Хоэр молча махнул рукой, указывая дальнейший путь.
        Они шли вдоль подземной реки, и ее ледяные брызги иногда били в лицо, заставляя прижиматься к стене. Река становилась все шире, и наконец превратилась в огромное, скрывающееся во тьме озеро, над поверхностью которого висел мутный слой тяжелого тумана.
        Каменная тропа сделала резкий поворот и закончилась широкой площадкой, поднятой над озером сажени на три.
        В середине площадки виднелся низкий каменный постамент, а по краям лежали вразнобой поваленные идолы. Их было несколько десятков, больших и маленьких, примитивных и искусно вырезанных, замшелых каменных и потрескавшихся деревянных. Но здесь не было ни одного золотого.
        Хоэр бродил вдоль них, переворачивал, стучал, пытаясь отбить ледяные наросты. Потом долго бегал вдоль обрыва, вглядываясь вниз в поисках дальнейшего пути, но внизу было только озеро, и это озеро нигде не кончалось.
        - Это тупик, Хоэр, - сказал Макарин. - Самоедские колдуны тебя обманули. Они хотели обмануть Варзу. Но обманули тебя.
        Хоэр зарычал, бросился к истуканам и принялся сталкивать их с обрыва в воду. Идолы с грохотом срывались вниз, стукались деревянными и каменными бошками, раскалывались и с тяжелым плюханьем уходили на дно, разрывая в клочья висящий над озером туман. Некоторые из числа мелких деревянных выныривали и разбредались в разные стороны, точно плавуны.
        Хоэр кинулся к Макарину.
        - Проклятая страна! Здесь никогда нет и не может быть удачи. Только холод, лед и угрюмые лживые люди.
        Иринья схватила его за руки.
        - Хорушка, любый, успокойся. Может есть другая пещера? Может нам того идола хватит, он же тоже немножко золотой?
        Хоэр наотмашь ударил ее по скуле, отбросив к постаменту.
        - Пшла прочь, тупая шлюха.
        Сгрудившиеся на тропе голландцы наблюдали за предводителем и начинали роптать. Наконец, один из них шагнул вперед и что-то прокричал. Хоэр рыкнул в ответ, но голландцы теперь загалдели все разом, и Макарин почти понимал, о чем они галдят. Наемники требовали плату. Хоэр огрызался, упоминал Мангазею, но ландскнехтам плата нужна была сейчас, ведь Хоэр обещал Эльдорадо, и только поэтому они покинули теплые корабли и потащились вслед за ним в эти суровые земли. Хоэр твердил, что брал их на всякий случай, если наткнутся на воинственных дикарей, но битв никаких не было, а стало быть и платить им не за что. В ответ ландскнехты заорали еще громче и выдвинули вперед пики.
        Хоэр не был трусом. Он яростно бросился вперед, протиснулся между наконечниками, схватил самого громко вопящего, вытащил из строя и с хлюпающим треском двинул его в челюсть. Наемник сковырнулся в сторону, выронив факел. Хоэр пинком отшвырнул горящий факел в озеро.
        И тогда озеро вспыхнуло.
        Гудящее синеватое пламя вздыбилось вверх, поползло по воде, осветило пещеру далеко вокруг. Наемники попятились назад, а Хоэр продолжал вопить, но Макарин его уже не слышал.
        Он смотрел вперед, туда где за языками огня виднелся противоположный берег озера. Там спускались к воде широкие каменные ступени, а над ними высилась полуразрушенная крепостная стена с треугольными зубцами. Многолетний слой льда покрывал развалины башен и домов, но еще можно было разглядеть узкие окна и колонны, покрытые тонкой резьбой.
        - Это как болотный газ, - тихо сказала подошедшая сзади Иринья. На ее щеке набухала кровью длинная царапина. - Бывает такое, что скопится над водой, а потом до небес полыхает.
        - Ты видишь то же что и я? - спросил Макарин.
        - Город старого народа? Да. Но туда лучше не ходить.
        Хоэр налетел, будто ураган, схватил за плечи.
        - Чего уставились? Уходить надо.
        Макарин в изумлении глянул на него.
        - Ты ничего не видишь?
        Хоэр порыскал взглядом по озеру.
        - А что я должен видеть?
        Он опять бросился назад, где ландскнехты вновь собрались в кружок и что-то обсуждали.
        - Он не видит, - сказала Иринья. - И они не видят. Они здесь чужие.
        Город заволакивало дымом. Пламя уже лизало ступени, и сквозь жаркое марево Макарин видел стоящие вдоль набережной золотые статуи. Арочные ворота вели куда-то вглубь, в темноту, и казалось, что сейчас на этой дороге кто-то появится, выйдет из мрака. Но никого не было.
        Макарин обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть подходящего Хоэра и столпившихся за его спиной ландскнехтов.
        - Они требуют плату, - сказал он. - А у меня ничего нет. Зато есть у тебя, Иринья.
        Он схватил ее за волосы и потащил к наемникам.
        - Они согласны заняться тобой в счет моего долга. Ты все равно шлюха. Тебе должно понравится.
        Он бросил Иринью к ногам ландскнехтов, и двое из них, побросав пики, подхватили ее, заломили руки и потащили к постаменту. Остальные, сально улыбаясь, поторопились следом.
        - Только быстро, - скривился Хоэр. - Огонь может и до нас добраться. Кто его знает, сколько там этого газа.
        - Не надо этого делать, Хоэр, - Макарин шагнул к нему и уткнулся в острие палаша.
        - Почему? Тоже хочешь? Ради бога. Вставай в очередь. Будешь последним.
        - Здесь можно найти золото. Только отпусти ее.
        - Ты о чем? - Хоэр глянул на него с подозрением.
        - Нет! - закричала Иринья. - Не говори ему!
        Она лежала на постаменте и отбивалась от навалившегося наемника. Двое держали ее за руки, пока тот копошился между ног, пытаясь задрать толстую малицу. Макарин увидел рядом с ней круглое углубление в каменной плите. И понял, что именно здесь стоял похищенный самоедскими колдунами идол.
        - Не говори о чем? - прищурился Хоэр. - Что вы скрываете?
        Наемники радостно галдели, окружив постамент с Ириньей. Кто-то давал советы, кто-то скидывал шубу и развязывал штаны. Потом они притихли, и Макарин услышал пение.
        В этой песне нельзя было различить слова, они перетекали друг в друга, тихо и незаметно, будто переливы птичьих голосов, и сперва Макарин подумал, что Иринья поет на незнакомом языке. Но она пела все громче и отчетливее, сознание выхватывало отдельные понятные слова, но не могло свести все вместе. Ее голова лежала в углублении постамента, а ландскнехт застыл между ее ног со спущенными штанами, и с его рыжей бородки капала слюна.
        - Нет, - прошептал Хоэр. - Я помню эту песню. Назад, идиоты!
        Он ринулся к толпе наемников.
        Слюна на бороде ландскнехта стала темно-красной, и он мешком повалился на землю.
        Двое державших ее за руки вдруг отлетели в разные стороны. Иринья подтянула ноги и взвилась вверх. В обеих ее руках сверкнули короткие клинки, и несколько ближайших ландскнехтов захрипели, обливаясь кровью из распоротого горла. Остальные отпрянули, кто-то схватился за пики, но в такой толчее они были бесполезны. Иринья призраком скользила между наемниками, и они падали вслед за ней точно соломенные снопы, гремя оружием и бесполезными доспехами. Кто-то сумел схватить ее за руку и тут же захлебнулся, когда его собственная пика вошла ему под бороду и снесла затылок вместе с шлемом. За считанные мгновения все было кончено. Оставшийся в живых стрелок бросил аркебузу, скатился по тропе вниз, но от брошенного топора уйти не смог.
        Иринья обернулась. Разодранная малица свисала лохмотьями, растрепанные волосы в свете бушующего пламени казались рыжими, и горели белым огнем глаза.
        - Я думал, Варза тебя в прошлый раз своими боевыми зельями напоил, - криво ухмыльнулся Хоэр. - Но сейчас вижу, что дело не в зельях.
        - Ты обещал взять меня с собой, - сказала Иринья, и ее голос разнесся под сводами пещеры, грубый и басовитый, будто ее устами говорило сейчас какое-то чуждое этому миру существо.
        - И возьму! Обязательно возьму. И мы будем с тобой жить в большом доме, и у нас будет много денег, а потом ты родишь мне кучу маленьких детишек, и мы проживем свою жизнь тихо и мирно, как и подобает достопочтенным европейским…
        Иринья стронулась с места, прошла мимо неловко взмахнувшего палашом Хоэра.
        Некоторое время Хоэр стоял на месте, пытаясь еще что-то сказать. Потом его голова скатилась вниз, а тело рухнуло навзничь.
        Иринья стояла над обрывом и не мигая смотрела, как пламя пожирает стены города. Таяли глыбы льда, рушились колонны и дрожали в мареве золотые статуи.
        - Кто ты? - прошептал Макарин.
        - Я не могу здесь больше, - сказала она своим обычным голосом.
        Белые огни в глазах угасли, по грязным щекам безостановочно текли слезы. Она покачнулась, закрыв лицо руками, Макарин кинулся к ней, уже понимая, что не успевает, а Иринья уже падала вниз, туда где полыхало синим огнем озеро.
        Какая-то тень метнулась сзади, схватила ее, удержала над обрывом, втянула назад, прижав к себе.
        - Иринушка, ну как же так, не надо, все хорошо, все будет хорошо, - Шубин оттащил ее от края, и она молча поникла в его руках.
        - Это вы тут вдвоем так накуролесили? - поинтересовался воевода обходя кучу зарезанных ландскнехтов.
        - В одиночку, - сказал Макарин. - Что-то вас долго не было.
        - А на мой взгляд мы появились как раз вовремя.
        - С этим не поспоришь.
        Только Хадри ничего не сказал. Он улыбался.
        Глава 33
        Назад они шли медленно, на каждой развилке осматривая столбы и стены на предмет указательных знаков. Иногда Макарин принимал за грубо вырубленный крест причудливые трещины, полускрытые ледяными наплывами, и они оказывались в незнакомых галереях, упирающиеся в тупики или заваленные рухнувшим льдом проходы. Тогда приходилось возвращаться и начинать искать заново. Пару раз Макарин натыкался на другие знаки, круги или поставленные в ряд треугольники, но они были полустерты и выглядели совсем древними, а начинающиеся за ними проходы могли увести куда угодно и отнять драгоценное время.
        Когда остались позади скрытые льдом чертоги, тропа сузилась и пошла на подъем, в лицо дунул легкий ветер, и донесся издалека глухой рокот. Макарин понял, что они опоздали.
        - Дикарские барабаны, - прошептал воевода. - Как они добрались сюда так быстро?
        - Видно, сильно спешили, - сказал Макарин. - Да и наш след издалека заметен.
        Они прошли мимо навеса, идола, окоченевшего трупа Варзы, и вышли из пещеры.
        Стояла все та же длинная светлая ночь, горела белая луна, блестели звезды и лениво полыхали на горизонте зеленые сполохи.
        На гребне противоположного холма пылали десятки костров и бродили сутулые тени в мохнатых одеждах. Над кострами трепыхалось установленное на высоком шесте темное полотнище.
        Шубин положил под навес лежащую без чувств Иринью, прикрыл шкурами.
        - Почему они не спускаются сюда? - спросил воевода. - Может еще не знают, что мы здесь? Надо грузить истукана и побыстрее убираться другой дорогой.
        - Они все знают, - сумрачно произнес Шубин. - А не спускаются, потому что не одни.
        Он указал на соседний холм, где с трудом можно было разглядеть несколько коренастых фигур с длинными палками. Они некоторое время разглядывали чашу долины, а потом скрылись за гребнем, оставив на вершине только одного - в странной одежде испещренной зигзагообразными полосами.
        - Это юграки, - сказал Шубин. - Только у их вождей бывают подобные полосатые малицы. Теперь оба племени будут решать, что делать дальше. А вывешенный стяг - приглашение к переговорам.
        Рядом с полосатым появился человек, который вогнал в снег древко с оленьими рогами.
        - Приглашение принято, - сказал Шубин.
        - Вот пока они там решают, мы под шумок и уберемся. Дьяк, айда болвана грузить.
        Воевода направился к навесу.
        - С идолом мы далеко не уедем, - сказал Макарин.
        - И что предлагаешь? - остановился Кокарев.
        - Можем попробовать отступить обратно в пещеру.
        - Загоним себя в ловушку, - покачал головой Шубин. - Кроме того, вряд ли весь глубинный газ выгорел. Может он до сих пор пещеру пожирает и скоро доберется сюда.
        - Так что делать?
        - Ждать. Вряд ли племена сразу в пещеру сунутся. Побоятся. И колдовства побоятся. И удара в спину. Будут сперва решать, договариваться, у кого прав на добычу больше. У кого воины сильнее.
        Он сказал пару слов Хадри, и тот убежал в сторону коча.
        - Пусть на корабле поищет, авось какое оружие завалялось, - сказал Шубин. - А нам с вами, государевы люди не идола грузить, а преграду строить надо. Чтобы удобнее было отстреливаться.
        - Надо девку будить, - серьезно сказал Кокарев. - Пусть с дикарями по-свойски разберется, как с немцами разобралась.
        - Это тебе не волкодав, воевода, - буркнул Шубин. - Силой она своей не владеет. Сила в ней только иногда просыпается. И сейчас она точно не помощница. Кто его знает, куда эта сила в следующий раз повернется. Может и против нас.
        Шубин увел оленей с нартами в пещеру к навесу. Порыскал в закоулках, выудил из темноты какие-то тюки, короба с заплесневелыми товарами. Хадри сбрасывал с борта деревянные лавки, а, спустившись, умудрился вытащить из настила несколько толстенных бревен, которые пошли на основание преграды. Оружия на коче не было.
        Полосатый вождь юграков уже долго сидел в ложбине меж двух холмов, слушая крики какого-то мелкого дикаря, который бегал перед ним, размахивая руками. Дикарь был одет в темные меховые шкуры и ничем не отличался от таких же дикарей, которые продолжали бродить по гребню. Переговоры затягивались, и к вождям с обеих сторон присоединялось все больше воинов с копьями, луками и топорами. Двое из юграков выехали в ложбину на тройке оленей, покрытых разукрашенными твердыми шкурами, и Макарин впервые увидел боевые нарты. Высокие, закрытые с четырех сторон дощатыми щитами. Возница был прикрыт неким подобием навеса, а сзади прятался лучник.
        Маленький дикарь наскакивал на полосатого все откровеннее, и скоро должна была начаться драка, когда на гребне соседнего холма появились другие люди. Много, сразу несколько десятков, они высыпали на склон и тут же стали спускаться в долину, но остановились, увидев костры, стяги и переговаривающихся дикарей.
        Они были ближе к пещере, и Макарин мог разглядеть их в деталях. Всадники в доспехах на маленьких татарских лошадках, бунчуки с конскими хвостами, пешая толпа в разномастных одежках.
        - Не может быть. - пробормотал воевода. - Это ж наши старые знакомцы канасгеты вместе с их надымскими союзничками. Так вот кого перевозили те три разбойных корыта. То-то я подумал, больно уж народу на палубах много.
        Впереди отряда выделялись сразу трое вождей, и в одном из них, грузном старике с седыми висячими усами, Макарин узнал князя Ассана. Рядом с ним стоял пегобородый атаман Сокол. Третьим, судя по всему, был атаман Кирей Безносый, чернявый детина с толстенными руками. Его лицо вплоть до глаз было обвязано тряпкой.
        Ассан взмахом руки услал своих воинов обратно на вершину холма, а сам посмотрел в сторону пещеры, и Макарину даже почудилось, что он слегка поклонился.
        Прибытие новых конкурентов всполошило племена, вожди разбежались по своим холмам, увлекая за собой людей. Теперь на трех холмах стояли три отряда, горели костры, трепетали стяги и били барабаны.
        Они бы стояли еще очень долго, не приближаясь друг к другу и не спускаясь к пещере, чтобы не получить удар в спину, если бы на четвертом холме вдруг не показался четвертый отряд. Этот холм был самым дальним, и Макарину пришлось напрячь зрение, чтобы хоть что-то разглядеть. Он увидел всадников, и подумал сперва, что видит больших московитских коней, пока не разглядел на головах животных ветвистые рога. Под ногами верховых оленей сновали псы, и их лай разносился по всей долине, перебивая гул барабанов.
        - А вот и ярганы, - сказал воевода. - Здесь становится тесно.
        Князь Ассан отделился от своего отряда и поскакал вниз, в центр долины. В руках он держал длинное копье с привязанной белой тряпкой. Немного погодя туда же двинулся полосатый вождь в боевых нартах. И маленький дикарь, чьи нарты больше походили на детские санки. Они встретились в самой середине, там, где начиналась ведущая к пещере дорога и торчали колья с черепами. Некоторое время раскланивались, поглядывая в сторону четвертого холма. Но ярганы стояли недвижимо, и не собирались посылать переговорщика.
        - Если они объединятся, и нападут на проклятых росомах, я, пожалуй, выпью на радостях прямо сейчас, - сказал воевода.
        Но троица вождей, бурно, но недолго поговорив, с криками и размахиванием руками, вдруг в момент успокоились, повернули на дорогу и двинулись в сторону пещеры. До коча им оставалось не больше дюжины саженей, когда Кокарев вышел им навстречу и поднял руку.
        - Ни шагу дальше, господа правители местных инородцев. Здесь земля государя московского.
        - Воевода, - усмехнулся Ассан, - ты все-таки опередил меня.
        - Это было нетрудно сделать. Человек поверивший ярганам, вряд ли может потягаться со мной в скорости.
        - Ярганы заплатят за свое предательство!
        - Оглянись. Они у тебя за спиной. Заставь их платить.
        Ассан выругался. Двое вождей сидели в своих нартах и не сводили взгляд с пещеры, пытаясь разглядеть хоть что-то в темноте.
        - Мы пришли за идол, - сказал наконец полосатый юграк и сверкнул узкими глазами. - мы его забрать.
        - Мы его не отдать, - передразнил воевода.
        - Тебя мало. Нас много. Отдать идол и все живы-живы. Не отдать идол и все закрыть глаза.
        - Вы сперва между собой разберитесь, кому из вас идол нужнее. А потом победитель пусть приходит. И я с ним поговорю.
        - Зачем тебе наш бог, воевода? - спросил Ассан. - Он же для тебя ничего не стоит.
        - У нашего дьяка приказ доставить истукана в Москву. С радостью бы вам его отдал, но приказ есть приказ.
        - Приказ недавно, - сипло сказал маленький дикарь. - А бог давно. Мы - народ Мга. Весной нам сказали, что явился Зверь-из-Леса. И мы пошли к Зверю. А недавно твой человек принес нам это.
        Он достал из своих необъятных шкур большую медную бляху. Звериная морда тускло блестела оскаленными зубами.
        - Если бог не хочет к народу Мга, зачем он подсказывает где его найти?
        - Мой человек искал сведения об этом чудище, - сказал воевода. - Надеюсь, вы его отпустили?
        - Он сбежал. Народ Мга не убивает посланцев. Мы пошли по следу Зверя и узнали, где он живет. И теперь мы здесь. Теперь это наша земля. Там, где зверь, там народ Мга. Мы не будем его забирать. Пусть стоит в Земляной Дыре и сторожит Земляных Оленей.
        - Бог должен стоять в доме Священной Горы, - прорычал Ассан. - Там его место!
        - Остров Мертвых, - не согласился полосатый. - Увезти через ледяная вода. Много-много идол. Много-много жертв.
        - Вот видите, ребята, - рассмеялся воевода, - как много у вас противоречий. Решите как-нибудь без меня, что за бог вам нужен и где он должен стоять. А потом приходите. И про ярган не забывайте. У них наверняка своя точка зрения. Отличная от других.
        Ассан сплюнул и резко развернул коня, так что тот даже захрипел.
        Полосатый юграк огрел оленей шестом и укатил первым.
        Только маленький дикарь задержался и сказал:
        - Народ Мга никуда не уйдет. Край Мира теперь наша земля.
        С резким свистом пронеслась стрела, влетела в снег рядом с дикарскими нартами, дрожа серым оперением.
        Воевода отскочил, обернулся.
        Над пещерой по всему склону заснеженного холма стояли десятки воинов в черных малицах. Синим были разукрашены их лица. И дрожала спущенная тетива у одного из них.
        - Это запретная земля, человек мга, - сказал стоящий ниже всех старик в желто-белой шубе с костяными фигурками на поясе. - Здесь никто никогда не жил. И никто никогда жить не будет. Это место старого народа. Уважай древних.
        - Древние ушли и больше не вернуться, - огрызнулся мга. - Здесь Зверь-из-Леса. Значит здесь мы.
        - Значит здесь вы умрете.
        - Гха! - презрительно воскликнул дикарь и умчался к своему племени на детских санках.
        Старик спрыгнул вниз и прихрамывая подошел ближе.
        - Люди Белого Царя. Вы умудрились разворошить гнездо болотного гнуса. И теперь будет очень трудно вернуть все обратно. За вас просил великий шаман, и только поэтому вы еще живы. Род Ледяного Медведя поможет вам. И больше никогда вас здесь не увидит.
        Он прошел мимо воеводы, мимо потухших костров и вслед за ним спустились с холма, потянулись дальше вразнобой его воины.
        - Э! - воскликнул Кокарев. - Куда же вы? Если помогать, так стойте здесь, вместе с нами.
        - Мы не можем смотреть в лицо Неназываемому, - ответил старик не оборачиваясь. - Поэтому будем внизу.
        Они спустились к подножию, развернулись редкой цепью, сели прямо на снег, разложив перед собой оружие. Двое воткнули в сугробы позади линии обороны два гибких шеста, и затрепетали на ветру маленькие красные флаги.
        - Знамена войны, - пробормотал Шубин. - Давненько я их не видел.
        Подошел непривычно серьезный Хадри и о чем-то долго говорил Шубину, пока тот молча не кивнул. Тогда Хадри закинул на плечо тюк с оружием и начал спускаться вниз.
        - Говорит, что хочет быть со своим народом, - сказал Шубин. - Его можно понять. Он же почти изгой. Даже Неназываемого собственными глазами видел. А великий шаман, говорит, обещал подарить ему небесные пастбища и летающих оленей. Он в это верит. Они все верят, что можно сесть в нарты и улететь на небо. И оставшиеся на земле будут смотреть вверх и видеть, как они поднимаются все выше и выше, ловя в небесных реках небесную рыбу и устраиваясь на ночь в небесных чумах.
        Макарин было хмыкнул, но вовремя спохватился.
        Хадри нашел место меж двух воинов в черных малицах, сел на снег и стал выкладывать из тюка самопалы с принадлежностями. Соседи ему только кивнули коротко, и продолжили вострить стрелы.
        Луна заливала светлым серебром всю чашу долины. И было видно в мельчайших подробностях все, от холма ярган до редкой цепи Ледяного Медведя.
        Народ Мга выстраивался на гребне сплошной черной полосой, и только сейчас стало видно, насколько же их много.
        Юграки выдвинули вперед десяток боевых нарт, за которыми толпилась вооруженная длинными копьями пехота.
        Разбои с канасгетами подняли гвалт и о чем-то продолжали спорить. Наконец, канасгетская конница разошлась по краям, оставив в центре разбоев с самопалами, топорами и саблями.
        Сполохи небесных богов медленно бродили над холмами, то еле заметные, то нетерпеливо полыхающие на половину неба. Боги смотрели сверху и ждали. Красные отблески плыли по снегу, точно следы будущего побоища.
        - Началось, - сказал воевода, и Макарин увидел, как расступились на дальнем холме ярганы, пропуская вперед одинокого оленя с выкрашенными в красный цвет рогами. Олень спускался с холма сам по себе, без всадника. С его шеи свисали ленты с привязанными к ним человеческими черепами. Олень медленно пересек долину. Стояла полная тишина, даже смолкли барабаны. Казалось, вся долина, холмы и небо смотрят на бредущее по снегу животное.
        Там, где начиналась дорога, и где совсем недавно переругивались трое вождей, олень остановился и вскинул голову. Две прилетевшие с дальнего холма стрелы почти одновременно вонзились ему в шею, пробили гортань, и он рухнул на подкосившиеся передние ноги, заливая хлынувшей кровью белый снег и черепа, что раскачивались на лентах.
        - Четыре черепа, - сказал Шубин. - Ярганы объявили войну сразу всем.
        - Началось, - повторил воевода и достал ручницу.

* * *
        … Так сошлись в жестокой битве пять племен тайги и тундры. Кости их давно уж сгнили, и никто не помнит мертвых. Даже боги позабыли, кто землей владел когда-то. Да и тех богов уж нету…
        Первым начали атаку люди рода Росомахи. Их герой великий, Олан, звал врагов на поединок. И откликнулось немедля племя Мга из льдов далеких, снарядили враз на сечу витязя в доспехах черных, костяных морского зверя. Да и западные югры малодушно ждать не стали. Богатырь всесильный, Гайсо, крикнул громко, не скрываясь, взял свой лук железнобокий, сел он в нарты боевые.
        Только князь лесных канасов, осторожный как лисица, не позволил своим людям к поединку вниз спуститься. Взял в друзья он бородатых, перенял и их привычки. На посту своем остался и народ от Края Мира, редкой цепью вход в пещеру от врагов предохраняя. Рвался в битву каждый воин, потрясая своим луком. Не пустил их мудрый старец, понимая, что их мало.
        Три бойца великих разом все спустились на равнину, и кружили они долго, ожидая брешь в защите. Ветер выл спускаясь с горок. Снег искрился как каменья. И смотрели на них боги, ждали бойни, ждали сечи, полыхая в небе черном.
        Рев раздался над равниной, как сошлись все в поединке. Как все трое, без союза, нанесли удар друг другу. Как стрелял в обоих Гайсо. Отбивался от стрел Олан, отбивался палмой длинной (шест резной с ножом железным). И увертывался резво витязь Мга в доспехах черных, подгонял оленей быстрых и плясал он на полозьях.
        Но у Гайсо вышли стрелы, и пошел в атаку Олан. Долго бились они двое, но про Мга не забывали. Кровь хлестала на сугробы. Сверху радовались боги. Одолел Олана Гайсо, резанул его железом. И тогда мгасиец черный показал все вероломство. Он напал на Гайсо сзади. И клинок всадил он в спину.
        Вой разнесся стоголосый. Вой безумный, вой звериный. Поединок не засчитан, ведь победа вероломна. Вскинулись все югры разом, и пошли толпой на черных. Крови много, реки крови потекли по склону тяжко.
        А пока два рода рьяно резали друг другу глотки, обстреляв чужие станы тучей стрел железноклювых, люди рода Росомахи, посчитав, что мстить не нужно, быстро сдвинулись со склона и пошли вперед к пещере, оставляя сзади битву. Люди рода Росомахи на оленях краснорогих. Люди рода Росомахи с псами верными совместно. Черепа врагов давнишних скалились с шестов хоругвей, и плели дурман шаманы, призывая в помощь вышних.
        Встрепенулись все канасы, ведь дошло до них, трусливых, что вся сила Росомахи лишь по ним одним ударит. И послали бородатых, круглоглазых отщепенцев, что одни имели в битве палки с боем огнестрельным. Растянулись отщепенцы, не знакомые с порядком. Вразнобой они стреляли, кто куда, не разбирая. Рассекли их росомахи как брюшину рыбы тухлой. И тогда пришлось канасам самолично в бой впрягаться. Всадники коней татарских с двух сторон вломились с лязгом. И тогда остановились люди рода Росомахи.
        Кровь залила всю долину. Все смешалось пред богами, кони, люди, псы, олени. Радостно глядели боги, как их люди умирают. Ведь богам одно лишь надо - много жертв и жертв кровавых. Бойня радует их сердце. И героям лучше нету, как уйти к богам с оружьем. Боги по небу метались, ярким сполохом светили. И готовились спуститься. Чтоб помочь своим народам.
        А пока война клубилась. Не было ничьей победы. Люди Мга, тесня юграков, темной массой вниз спустились. Загремели барабаны. Снег исчез из всей долины. Красная земля дымилась. И пришла к пещере сеча. И вступили люди Края, в бой вступили безнадежный, ибо было их мало. Люди Мга, пройдя сквозь югру, впились в спину Росомахам. Каждый резал всех, кто рядом, до кого мог дотянуться. Люди Края все стояли, как медведи у берлоги, как шаманы у святыни. Но кончина приближалась, таял редкий ряд героев.
        И тогда спустились боги. С неба, в сполохах кровавых. И напали друг на друга, чтоб решить исход всей сечи, раз народы не решили. Бог войны и бог из леса, бог воды, богиня ветра, сонмище богов поменьше. Вихрем вздыбили равнину, раскидав героев разных, тех, кто выжил в битве грозной. Долго бились боги злые, долго резали друг друга. И пылало кровью небо, будто плача и стеная.
        И когда всходило солнце, ненадолго, как обычно, то внизу, в долине мертвой, пять племен лежали вместе. И никто из них не выжил. И никто в дом не вернулся. Только в небе, бледном небе, сполохи брели тоскливо. То плясали напоследок умирающие боги…

* * *
        Белый дым стелился над равниной, над бесчисленными телами павших, над растаявшим от крови снегом. Трепетали на ветру оставленные в сугробах покосившиеся бунчуки и флаги. Бродили выжившие олени, пытаясь добраться через завалы мертвых людей к склонам холмов, где уже собирались в бесчисленные стада сотни испуганных животных. Даже ярганы берегли оленей и не пустили их в битву. Все тише стонали раненые. И те из них, кто совсем недавно ползли от побоища, теперь были неподвижны, будто едва заметные кучки рваного тряпья.
        Два десятка ярган, которым в самом конце сражения удалось прорвать цепь Ледяного Медведя, лежали там, где их остановили залпы самопалов, между подножием холма и погасшими кострами. Среди них лежал и Хадри.
        Хадри умирал.
        Он уже ничего не мог сказать и только улыбался, пытаясь зажать рану в груди. Малица была залита кровью, и кровью был залит боевой топор, отнятый у одного из разбоев.
        - Помоги, - тихо сказал подошедший сзади Шубин.
        Вдвоем они перенесли Хадри в нарты. Шубин прислонил его к высокой берестяной спинке, привязал за руки к перекладинам. Хадри хрипел, и вместе с кровью выходили из груди пузырьки воздуха. Изуродованное лицо кривилось, но Макарин знал, что Хадри улыбается.
        Шубин сложил на дно нарт топор с самопалом, а потом долго стоял, шепча что-то про себя. Наконец хлопнул ведущего оленя по крупу, и тот стронул упряжку с места, потянул двух других оленей, потянул нарты вверх по склону, сперва медленно, потом все быстрее.
        - Небесные пастбища ждут тебя, - пробормотал Шубин и отвернулся.
        Макарин смотрел, как растворяются в серой рассветной мгле нарты, и в какой-то момент ему действительно показалось, что они поднялись над гребнем холма, оторвались от земли и стали подниматься в небо, бесшумно и плавно, туда, где светило неяркое солнце и где расступались перед небесными оленями бледные сполохи угасающего сияния.
        Воевода, бродивший среди трупов у подножия, наконец вернулся, убрал с лица поднятый меховой воротник и шумно отдышался.
        - Уходить надо. Этот дым внизу болотной вонью отдает. Аж в глазах двоится. Дышать невозможно. Раненые там возможно от него и кончаются. Скоро и до нас дойдет.
        - Газ, подожженный немцем, все пылает, - сказал Шубин. - Пещеры со всех сторон, и под долиной, и дальше за холмами. Видно, где-то здесь трещины на поверхность выходят.
        - Еще землю иногда трясет, - добавил воевода.
        - Да. Пора уходить.
        Шубин подогнал к выходу из пещеры грузовые нарты и ушел на соседний холм за оленями, а воевода полез на коч добывать парусину.
        Макарин стоял у истукана, и бог Мейк смотрел на него тускло-зелеными глазами.
        Спустился воевода, не найдя парусины и притащив взамен широкий узел с дерюгой.
        - Ну что, дьяк. Кончилось твое заданье. Давай паковать и грузить болвана. Пора его боярам в Москву отправлять.
        - Я одного не понимаю, - сказал Макарин, не спуская глаз с медной, покрытой вековой патиной, поверхности. - Варза сошел с ума, вычитав латинскую книжонку, это еще куда ни шло, учитывая, что он с детства сказки о своем происхождении слушал. Местные народцы пошли воевать, тоже понятно. Они спокон веков среди идолов живут. Даже с боярами московскими более-менее ясно стало, они и впрямь колдунством изрядно болеют, как мне тут недавно один монах-отшельник напомнил. Но что заставило сойти с ума твоего одноглазого казака с товарищем? Вот на этот вопрос я пока даже намека на ответ не знаю. Что их могло так испугать той ночью, когда они следили за караваном?
        - Так кто ж их теперь разберет, - пожал плечами Кокарев. - Может тоже эту твою медведицу видели? Ты ж говоришь, она зело страшна, аки чудище. А казачки небось пьяными на задание подались. Не бери в голову, это уже не суть важно. Тогда весь город дрожал от страха.
        - Город дрожал от слухов, - возразил Макарин. - Но от слухов с ума не сходят.
        Они обернули идола в несколько слоев дерюгой, обвязали корабельными канатами и повалили на грузовые нарты. Он действительно оказался легким, словно полым.
        - Никакой ценности, видать, - бормотал воевода. - Небось дерево внутри, а то и вовсе пустота. Только снаружи листочки металла да камень тонкий. А шуму-то, шуму…
        Шубина не было долго, так что воевода успел разжечь костер и подогреть куски жареного мяса, лежащего на столе под навесом.
        Наконец поморец вернулся, подгоняя шестом целый поезд из десяти оленей, запряженных в три упряжки.
        - Ехать надо быстрее, - тревожно сообщил он. - За холмом я слышал приближающийся топот. Смотреть не стал, но вряд ли это стадо диких оленей. Скорее, какие-нибудь отставшие дикари.
        Он легонько потряс лежащую под навесом Иринью, понял, что бесполезно, покачал головой и перенес ее в широкие нарты с высокими бортами. Потом спешно стал подвязывать к поезду грузовую упряжку. Но все равно опоздал.
        Ветер донес издалека конское ржание, и Макарин сперва подумал, что это чудом выжившие канасгетские лошадки, которых дикари резали даже яростнее, чем людей. Он выглянул наружу.
        По склону соседнего холма спускались выстроенные в походную колонну всадники. Их было немного, всего три десятка в серых кафтанах под меховыми накидками. Рядом с ними чуть в стороне отдельной кучкой утопала в снегу еще дюжина конников, в странной одежде, которую Макарин не сразу разглядел. За всадниками на гребень высыпала целая пешая толпа в одинаковых меховых шубах. Над толпой покачивались пики и алебарды. Десяток длинных саней выстроились в ряд на вершине холма, пехота повыскакивала с них на снег и почти бегом бросилась догонять конницу. Растянувшиеся колонны уже спустились в долину, держась подальше от места побоища, и теперь приближались к пещере. Уже можно было разглядеть притороченные к седлам пищали у одних, и мушкеты у других.
        - Вот теперь, дьяк, самое время вспомнить то, что я тебе говорил о воеводе Троекурове, - зло проворчал Кокарев, вытаскивая ручницу. - Да что толку.
        Воевода Троекуров скакал впереди, в своем темно-зеленом кафтане. Седые усы топорщились как у моржа. Один из голландцев, закутанный в шубу с головой так, что наружу торчала только узкая бороденка, догнал его на тонконогой лошади, которая сильно дрожала, и было сразу понятно - долго она на севере не проживет. К пещере они поднялись вместе, прихватив нескольких стрельцов для охраны. Остановились, не доехав до потухших костров пары десятков саженей, и спешились.
        - Так и думал, что тебя здесь встречу, - сказал Троекуров, увидев выходящего из пещеры Кокарева.
        - Я легко не сдаюсь, - проворчал тот, буравя их взглядом. Голландец стоял рядом с Троекуровым, безучастно рассматривая коч. - Гляжу, ты нашел себе новых друзей, Иван Михалыч?
        - Друзей не друзей, а вынужденных союзников.
        - И против кого с ними союзничать намереваешься?
        - Мы не намереваться «против кого», - сказал вместо воеводы голландец. - Мы брать эти земли под защита Генеральный штат. Теперь здесь будет хорошо.
        - Не сомневаюсь. Что скажешь, дьяк? Какое наказание воеводе Троекурову за измену?
        Макарин молчал, разглядывая голландского офицера и вооруженную до зубов сотню за его спиной. Голландцы уже успели спуститься в долину и стояли у подножья холма. Некоторые бродили возле трупов, копались в кучах, переворачивали, обыскивали. Наемники мародерством никогда не брезговали.
        - Никакой измены, Григорий, - напустил на себя суровый вид Троекуров. - Взаимовыгодное предприятие. Прямой путь на европейские рынки. Быстрый и надежный. Здесь только на времени можно тысячи сэкономить. Понимать должен.
        - Мы брать под защита этот никчемный мерзлый земля, - повторил голландец. - Строим здесь факторий. Там, на берег, - он махнул рукой в сторону заката. - Не идти дальше. Вы привозить пушнина сюда. Все заработать хорошо. Много.
        - Слышишь? - Троекуров потер ладони не снимая рукавиц. - Они тут остаются. Я как услышал от самоедов, что немцы на Край Мира явились, тут же решил опередить события, да сюда нагрянуть. Думал, воевать придется. А они видишь, как? Их какие-то купцы послали, чтобы торговлю открыть.
        - Ост-Инд компания, яа, - сказал голландец. - Только торговля, нихт война.
        - А эти, внизу, с алебардами, стало быть и есть купцы? - хмыкнул Кокарев.
        - Это есть защита от самоед.
        - Здешняя земля принадлежит московскому государству, - сказал Кокарев. - А дикари являются подданными царя московского. Вы должны уйти.
        Голландец встопорщил бороденку.
        - Если нихт торговля, тогда война!
        - Обожди, немец, - сказал Троекуров. - Дай я поговорю.
        Он увел Кокарева в сторону и зашептал на ухо.
        - Пойми, Григорий. Если они пойдут дальше, от Мангазеи ни бревна не останется. Их только здесь сотня. И на кораблях еще две. А у нас сколько? У меня пятьдесят, и половина из них тут. А у тебя? Сколько сил ты на свои авантюры потратил? И две пушки в остроге. И помощи ждать неоткуда.
        - Если они тут закрепятся, то скоро и дальше пойдут. И все богатство здешнее потечет через эту их факторию. Как полагаешь, что скажет Москва на такую твою неизмену?
        Троекуров махнул рукой.
        - Нешто не знаешь, что Москве сейчас не до нас. Неважно, что она там скажет, важно, как мы это преподнесем… А преподнесем мы это как единственно верное решение.
        - Дурак ты, Троекуров, - презрительно бросил Кокарев. - Дурак и сволочь. Вместо того, чтобы собирать силы, договариваться с племенами да промышленниками, ты как шавка подзаборная сразу бросился с врагом торговаться. Или думал я поверю, что ты сюда воевать явился? С двумя десятками трусливых стрельцов? Ведь ты же знал сколько здесь немчуры. Не так ли?
        - Да что я с тобой рассупониваю! Ты ж теперь даже не воевода! Ступай куда хотел, получай новое назначенье.
        - Это ты теперь не воевода. Ты лишился этого звания, как только встретился с этим козлобородым немцем. Оставайся здесь. А я возвращаюсь в Мангазею. Можешь передать это своему новому другу. Не будет ему никакой пушнины. Пусть нападает, если сгнить не боится.
        Кокарев отодвинул Троекурова и пошел к нартам. Макарин коротко поклонился голландцу и отправился следом.
        - Так что с мой отряд! - крикнул голландец.
        - Постой, Григорий! Они своих людей ищут, потому и сюда завернули. Двадцать человек еще вчера утром ушли к этой пещере. Вы их видели? Они здесь? Или их дикари побили? Что тут за бойня была?
        - Пусть ищут, - сказал Кокарев, не оборачиваясь.
        - Нечего тебе в Мангазее делать! Там теперь только мои люди.
        - Разберемся.
        - Что-то есть не так? - услышал Макарин тихий вопрос голландца. - Кто есть этот господин?
        - Ничего особенного, капитан, - ответил Троекуров. - Наши договоренности в силе.
        - Найн! Я хотеть его задержать.
        Голландец залез на лошадь, поднял руку и прокричал что-то стоящим внизу ландскнехтам. Десяток фигур с алебардами тут же побежали вверх по склону.
        - Придется по склону уходить, - проворчал Шубин, когда воевода с Макариным приблизились. - Держитесь покрепче.
        Шубин уже поднял шест, намереваясь пустить вскачь оленей, когда землю под ногами ощутимо тряхнуло.
        Тяжко заскрипел коч, кренясь на бок, заорали внизу голландцы, визгливо заржали, затанцевали лошади. Клубы густого белого дыма вырвались снизу, заволокли долину, чернеющие следы бойни, разбегающихся в панике ландскнехтов. Макарин увидел, как возник вдали провал, как обрушились вниз куски изуродованной земли, как взломало долину черными трещинами, протянувшимися во все стороны. Полускрытая беснующимся белым маревом темная дыра росла, пылала синеватым огнем, пожирала землю, камни, сугробы, завалы из трупов, и наконец добралась до подножий холмов, и холмы задрожали, медленно, по кускам проваливаясь в бездну, обнажая слои льда и камня, открывая кротовые норы подземных галерей и тут же их уничтожая. Ландскнехты пытались взобраться по сугробам выше на склоны холмов, но снег пластами сползал вниз, а вслед за снегом исчезали склоны и исчезали люди. Стрельцы и конные голландцы, пытаясь справится с испуганными конями, успели взобраться на гребень ближайшего холма, но холм вдруг задрожал и с глухим рокотом обвалился вниз, погребая всадников под грудами снега, льда и камня.
        Шубин огрел шестом дрожащих оленей, и они рванули с места.
        - Стойте, - крикнул Макарин, соскочил с нарт и выхватил у Шубина шест. - Надо его достать!
        - Куда ты, остолоп! - заорал сзади Кокарев.
        Одна из трещин дошла почти до пещеры, поглотила голландца и стрельцов, и теперь медленно пожирала землю. Холм под ногами дрожал, готовый обвалиться.
        Макарин осторожно приблизился к тому месту, где еще торчали руки и голова пытавшегося выбраться из ямы Троекурова. Протянул шест.
        - Держись, Иван Михалыч!
        Троекуров встопорщил усы, глянул на него безумными глазами.
        Кокарев налетел сзади, толкнул к пропасти, выхватил шест.
        - Как же ты мне надоел, дьяк добренький! Хватит уже из ям всякую плесень вытаскивать.
        Резная твердая древесина ударила в переносицу, опрокинула в снег, белая пелена с яркими звездами закрыла весь мир, и последнее, что услышал Макарин, был страшный вопль Троекурова, падающего в бездну.
        Глава 34
        - Ну что, дьяк? Все так же мыслишь себя плывущим по течению?
        Зверолов сидел на своем старом месте, у носовой корги, и тюки с товаром были у него те же, с цветными плетеными перевязками. И даже толстую сермягу он не стал менять на что-то более утепленное, несмотря на падающий крупными хлопьями снег.
        - Все так же, - ответил Макарин. - Мыслю. Плывущим. Как бревно плывущим.
        - Бревном тоже уметь плыть надо. Иное бревно в поворотах застревает, - усмехнулся зверолов. - Виданное ли дело, за пару недель такую пропажу раскрыть. Да в незнакомых землях.
        - Моей заслуги в том нет. Другие искали, делали, а я только под ногами путался, да по голове получал. То тупой стрелой, то оглоблей.
        - Твоя заслуга - твое появление. Оно стронуло нависшую лавину. Теперь тебе осталось узнать, из-за чего эта лавина нависла.
        - Ты про что? - подозрительно вопросил Макарин, но зверолова у корги уже не было.
        Этот коч был почти копией того, самого первого, что вез дьяка от Березова до Мангазеи. Такая же забитая товарами почерневшая широкая посудина верхотурского типа с двумя мачтами и кормовой надстройкой. Они нашли его рядом с устьем реки у начала поморского волока. Кокарев, взойдя на палубу, бросил испуганному капитану пару монет и сказал, что снявшего его с пути Троекурова со стрельцами тот не дождется, и что теперь он, Кокарев, единственный мангазейский воевода. За рекой виднелись вытащенные на берег громоздкие костяные суда северных дикарей и полуразломанные длинные дощаники, на которых переплыли море ярганы. Людей видно не было, и не было видно разбойных кораблей. Макарин весь обратный путь ждал, что они вынырнут из тумана. Но дорога была спокойной, сквозь низкие облака иногда светило солнце, дул легкий попутный ветер, и падал пушистый снег.
        Уже к вечеру они входили в широкий залив, покрытый бесчисленным множеством низменных островков из мерзлого песка. Дальше была только речная губа и день пути до Мангазеи. Здесь, на мысе между губой и морем, чернел частокол ограды и виднелись покатые крыши казацкой заставы у Собачьего озера. Коч, немного кренясь, входил в узкий пролив, ведущий к пристани.
        - Припасы нужно забрать, - подошел Кокарев. - И Шубина с девкой выпустить. Им отсюда до заимки ближе.
        Макарин не ответил.
        - Не серчай, дьяк, - примирительно сказал воевода. - Но другого выхода у меня не было. И вины за собой не чувствую.
        - За измену, Григорий Иванович, надо судить. А не сталкивать в пропасть.
        Кокарев достал фляжку, посмотрел на нее, побултыхал, спрятал обратно.
        - Да выкрутился бы он! Поделился бы с кем надо, родичей бы подключил. Напел бы нужную версию. И прошло бы у них дело с факторией. Нешто не понимаешь? Время такое. Нельзя слабину давать. По ту сторону две сотни немчуры до сих пор стоит, помни об этом.
        - Помню. И в отчете напишу все, как было. И про измену напишу, и про немчуру, и про то как ты за измену государева человека убил, вместо того, чтобы на суд отправить.
        Кокарев сплюнул.
        - Пиши. Писарь.
        Коч медленно подходил к бревенчатому помосту, выступающему в море на два десятка саженей. Пара служек приняли канаты, подтянули корабль. С другой стороны помоста покачивалась длинная торговая лодья со спущенным парусом и убранным такелажем. На палубе лодьи никого не было, только рядом со сходнями сидел на чурбаке коренастый мужичок в выдубленной морской куртяхе и внимательно наблюдал за вновь прибывшими.
        - На Мангазею? - хрипло поинтересовался он, остановив взгляд на Макарине.
        - Да. Ты тоже?
        Мужичок покачал головой.
        - Не. В обратку, на Березов. Последняя лодья в этом году. И опять моя.
        - Море неспокойно. Не боишься?
        - Не впервой, - усмехнулся тот. - Прорвемся. Потрясет малость, а там и цены на рухлядь повысятся. Последний завоз он завсегда самый прибыльный. Много страха, много денег.
        Макарин краем глаза увидел, как воевода гремя сапогами сошел на помост, хлопнул по плечу встречающего казака, бормотнул ему «Молодец!» и стал подниматься по бревенчатой лестнице к воротам заставы.
        - Еще денек здесь постою, а как самоеды последнюю партию доставят, так и отправимся с богом, - добавил мужичок, но Макарин его уже не слушал.
        Шубин сгружал по сходням нарты. Рядом стояла Иринья. Она очнулась только в море, совсем недавно, и теперь напоминала изможденную птицу с темными кругами у глаз и высохшей бледной кожей на лице.
        - А ведь я тебя помню, - сказала она, глядя на стоящего у сходней казака. - Год назад, здесь на заставе. Ты меня пирожками угощал. С капустой. Я еще тогда подумала, откуда здесь капуста…
        Казак осклабился. Его лицо было темным, будто выгоревшим на жарком южном солнце.
        - Было так. Что, понравились?
        - Да. Спасибо. Так откуда ты их взял?
        Казак кивнул в сторону уходящего воеводы.
        - Григор Иваныча благодари. Это он их послал с наказом обязательно тебя угостить.
        Макарин пошатнулся, в его глазах потемнело. Он метнулся к сходням, перемахнул на помост, оттолкнул казака и бросился к лестнице.
        - Кокарев! - крикнул он.
        Воевода обернулся.
        Макарин взлетел вверх, перескакивая через ступени. Воевода ждал, тяжело дыша после подъема.
        - Ну? - спросил он.
        - Это же Горелый!
        - Кто?
        Макарин ткнул рукой в сторону пристани.
        - Казак на пристани. Это же Горелый. Тот, что был с нами в разбойной крепости. Тот, что переметнулся к Троекурову.
        Воевода усмехнулся.
        - Ну, положим не переметнулся, а выполнял мое особое поручение. Иногда ради стратегии, дьяк, приходится немного приврать.
        - И часто ли ты врал, воевода?
        - Тебе? Никогда. Разве что не договаривал.
        - О чем же это? О том, что твой казак по особым поручениям поил брагой разбоев? Или о том, что именно он познакомил их с Хоэром, чтобы тот подбил их на ограбление каравана? Пьяный Кудряшка мог об этом проболтаться, оттого его и пристрелили? Этот твой Горелый и пристрелил? Или у тебя еще много казаков по особым поручениям? И часто они выполняют такие поручения?
        Кокарев молча смотрел на него с усмешкой. Потом наконец ответил:
        - Нечасто, но иногда приходится. Ты, дьяк, в мою кухню не лезь. Там для Разбойного Приказа все равно нет ничего интересного. А разбойничков лучше держать на привязи, если нет сил их уничтожить, это ты сам должен понимать. Главное, чтобы они об этом не догадывались.
        - А что с зельями? Варза проговорился, что ты у него самоедских зелий набрал, да я пропустил мимо ушей. Зачем тебе нужны были эти зелья? Для пирожков, которые ты приказал Иринье скормить? Иринья-то тебе чем помешала? Ты ж ее почти не знал. Или это тоже вранье?
        - Нет, не вранье. Не знал. Варза проболтался, что кормит ее боевыми снадобьями, вот мне и пришло в голову ее ненадолго отстранить от дела. Но, видать, от печного жара тот порошок как-то свойства изменил. И вместо того, чтобы отрубить сразу, отрубил ее только ночью. И на целый год, - воевода рассмеялся. - Но, знаешь, я рад, что она тогда не окочурилась. Без нее мы Варзу точно бы не нашли.
        - Но зачем? Зачем тебе понадобился этот караван?
        Воевода прищурился.
        - А сам-то как думаешь?
        - Идол тебе точно не нужен.
        - Нет. Уже не нужен. Можешь забирать его с собой и делать, что вздумается. Хочешь - князю Мстиславскому отвези. Хочешь ляхам продай. Хочешь выброси. Он свое дело сделал.
        - Какое дело, воевода?
        Кокарев приложил палец к губам и прошептал:
        - Прислушайся. Что слышишь?
        Макарин замолчал, пытаясь совладать с бушующим внутри негодованием. Тихо плескались волны, шумел кустарник невдалеке от лестницы, и тоскливо кричали где-то далеко чайки.
        - Я ничего не слышу.
        - Ты слышишь тишину, дьяк. Тишина спустилась на пустоши и окрестные леса. Нет больше толп воинственных дикарей, от которых приходилось спасаться по острогам. Конечно, где-то они еще остались, но моя Мангазея теперь может несколько лет пожить спокойно. И спокойно промышлять и торговать пушниной. Этот истукан стравил все окрестные племена. И даже не совсем окрестные. Еще десяток бы таких идолов по всей Сибири и можно было бы спокойно жить, не выкуривая дикарей из их проклятых городков и не гоняясь за ними по степям за Тобольском. Полностью выбить всю их воинственную тупую шваль и оставить лишь мирных охотников, которым в голову не придет воевать за никчемный кусок украшенной деревяшки, нападать на купцов или сжигать остроги. Пусть живут мирно, бьют зверя и платят ясак. Обеспечить долгий мир - не это ли моя прямая обязанность как местного воеводы, а, дьяк? А как еще его обеспечить, если не старой доброй формулой, прописанной еще римлянами? Разделяй и властвуй, дьяк. Как там будет по латыни, ты ведь ее знаешь.
        - И ради этого можно пожертвовать парой десятков мирных людей.
        Воевода пожал плечами.
        - Конечно можно. Зато тысячи других будут жить спокойно. Да и не собирался я никем жертвовать. Откуда мне было знать, что у Варзы свой взгляд и на караван, и на команду. Я думал, он этого истукана на продажу везет. А мне надо было оставить его здесь, у Мангазеи. Спрятать и заставить дикарей его искать, ссориться и воевать друг с другом. Так что я напрягся, конечно, когда затея с нападением провалилась.
        - Ты, Григорий Иваныч, сейчас признался, что действовал заодно с иноземцем Хоэром.
        Воевода махнул рукой.
        - Побойся бога, дьяк. Хоэр был пешкой, я его даже в глаза не видел. Горелый ему намекнул про караван да свел с разбоями. Дальше он все делал сам. В нужный момент ему бы проломили череп и на этом его роль была бы закончена. То, что он иноземец, это я от тебя узнал. А кто ему наплел сказки про золотые пещеры я и до сих пор не знаю. Наверное, как и ты. Мне это все неважно. Главное было разнести по всем окрестным племенам весть о том, что найден их древний бог и что соседи уже собираются наложить на него лапу. А также убедить Москву послать сюда кого-нибудь, для убедительности. Мол, большие белые князья тоже заинтересованы в вашем божестве и скоро увезут его с собой, так что шевелитесь. Мои люди с прошлой зимы эти слухи разносили. Казаки, купцы, промышленники. Даже рыбаки.
        - Одноглазый тебе в этом сильно помог.
        Воевода помрачнел.
        - Да. Но с Одноглазым посерьезнее осечка вышла. Уж больно он в этот бред поверил.
        - Небось тоже твое самоедово зелье?
        - Не знаю. Перед тем как послать к Варзе, я действительно напоил их настоем, что видения вызывает. Для убедительности. Но потом Одноглазый сам мухоморы жрал. А что видел, никогда толком не рассказывал. Зато его вера изрядно вогнала в панику местных самоедов. А те передали дальше по цепочке. Если б притворялся, может и не получилось бы. Согласись, ты даже сам иногда верил во все эти бредни.
        Макарин не ответил.
        Воевода разглядывал его, прищурясь, стоя на верхней ступени. Ворота заставы были раскрыты и двое казаков стояли у частокола, ожидая.
        - Ну что, дьяк. Сам видишь, нет в моих делах ничего, что может заинтересовать Разбойный Приказ. Все что я делал, я делал ради блага государства. И ни копейки себе лишней не брал, можешь искать хоть до посинения.
        - Твоего казака Горелого я должен арестовать за связи с разбоями. А там по итогам доклада и дознания пусть и по тебе решение принимают.
        - Нет, дьяк. Горелого я тебе не отдам. Я своих людей не сдаю. Да ты и сам глянь, он уж в пустоши подался, пока мы здесь лясы точили. Видать, сам понял, что сболтнул про пирожки лишнее.
        Воевода рассмеялся.
        Горелого действительно не было на пристани. Только служки грузили припасы, Шубин налаживал нарты, стояла безучастно Иринья и все также сидел на чурбачке хозяин торговой лодьи.
        - Не серчай, дьяк. Все, что ни делается, все к лучшему. Я меньше чем за год умиротворил местных дикарей. Ты нашел караван и со спокойной душой и совестью можешь теперь отвозить болвана в Москву и получать награды и повышения. Пусть князь Мстиславский вокруг него колдует, авось что получится. А пока нам с тобой предстоит зимовка в Мангазее, пьянки, девки и кутежи. Тут такая зимняя охота, я тебе скажу… Не будем ссориться.
        Макарин качнул головой.
        - Не поеду я с тобой в Мангазею, воевода. Времени жаль.
        Он повернулся и стал спускаться к пристани.
        - Ну как знаешь, - хмыкнул воевода ему в спину. - Вижу, правильно я с тобой не откровенничал. Решил приглядеться. Ты своими посольскими делишками совсем ушибленный. Для вас держава даже не на втором, а на десятом месте. Из-за того и просрали свою же Москву!
        Макарин не ответил.
        На пристани он подошел к сходням лодьи.
        - Мне нужно в Березов. Срочно. О цене договоримся.
        Мужичок хитро глянул на него, не слезая с чурбака, подумал, прежде чем ответить.
        - А чего ж не договориться. Договоримся. Ежели в море идти не боишься.
        - Не боюсь.
        Макарин повернулся к Шубину, который уже накидывал на последнего оленя упряжь.
        - Помочь бы надо. Идола с корабля спустить.
        Шубин посмотрел на него и ни слова не говоря полез на коч.
        Вдвоем они спустили на помост грузовые нарты с привязанным к ним дерюжным свертком в полтора человеческих роста.
        - За груз придется побольше заплатить, - сварливо заявил мужичок с чурбака.
        - Этот груз я с собой не повезу, - сказал Макарин. - Он здесь останется. Ты, капитан, завтра уходишь? Дождись меня. Я завтра вернусь. Только обязательно дождись.
        Мужичок пожал плечами.
        - Денёк подождать могу. Но потом не обессудь, государев человек. Море совсем закроется. А своя шкура ближе.
        - Конечно, - сказал Макарин, и они с Шубиным потащили истукана к упряжке.
        Глава 35
        Впереди, до затянутого дымкой горизонта, расстилалась плоская болотистая равнина, скрытая сейчас толстым снежным покрывалом. Блестели, отражая небо, ледяные полосы замерзших озер. Черная яма зияла на том же самом месте, у подножия холма. Она была все такой же идеально круглой с отвесными стенками, и только длинный сужающийся язык изломанного провала, протянувшийся к соседнему холму, делал ее похожей на огромного головастика. И все так же поднимался вверх слоистый белый пар, разнося по округе серную вонь. Земля вокруг ямы была подтаявшей, и покрывали ее бурые пятна сгнивших лишайников.
        - Не пойму я, зачем ты это делаешь, - сказал Шубин. - Бояре тебя по головке не погладят.
        - Нечего этому истукану в Москве делать, - ответил Макарин. - Если он может помочь, то бояре его не заслуживают. А если может только повредить, то у людей и так сейчас горя выше края. Скажу князю, что оный предмет оказался зело вредоносным, а потому пришлось его уничтожить. Вряд ли воевода Кокарев возражать будет, если его спросят.
        Шубин хмыкнул.
        - Ну тогда пойдем.
        Они взялись за края дерюжного свертка величиной в полтора человеческих роста, и начали спускаться с холма к яме.
        - Взглянуть напоследок не хочешь? - спросил по дороге Шубин. - Может глаза выковырять? Каменья все-таки. Или золотые пластины с бабы снять?
        - А сам-то хочешь? Тебе деньги нужнее.
        Шубин нахмурился и покачал головой.
        - Кто в этих краях живет, тому этого лучше не делать. Тебе можно. Здешние демоны вряд ли до Москвы доберутся.
        - Думаю, лучше оставить все как есть.
        Они осторожно приблизились к яме. Земля была мягкой и опасно проваливалась под ногами, так что пришлось остановиться заранее и размахнуться посильнее. Все равно истукан не долетел до пропасти, а шмякнулся у самого края, и тогда Шубин подтолкнул его шестом.
        Завернутый в дерюгу идол перевалился через край и гулко ухнул вниз, увлекая за собой комья земли с торчащей во все стороны пеной лишайника.
        - Будем надеяться, что подземные демоны теперь нас не побеспокоят, - сказал Шубин. - Это для них хорошая жертва. Пойдем, дьяк. Тут болотного газа много. Нанюхаешься, опять видения начнутся.
        Они поднялись на холм, где Иринья уже отвязала малые нарты от основной упряжки.
        - Нам на восход, дьяк, - сказал Шубин. - А тебе прямо на север. Скоро ночь станет, так держись Прикол-звезды, она тебя аккурат к заставе выведет. Тут недалеко. К утру доберешься, - он передал Макарину один из длинных резных шестов. - Это хорей. Олешки только его слушаются. Наверняка, наблюдал. Так что справишься. Если вдруг окажешься снова в наши краях, мало ли, по делу или по желанию, забредай в гости. Мы будем рады.
        Он похлопал хореем шею ведущего оленя. Упряжка стронулась с места. Сидящая позади Иринья обернулась, и Макарину показалось, будто сверкнула у нее в глазах былая усмешка. Но, наверное, только показалось.
        Макарин остался один. Запряженный в нарты олень рыл носом снег в поисках ягеля. Тусклое солнце почти скрылось за горизонтом, и снова выползли наружу побитые небесные боги. Теперь их сполохи были медленными и еле заметными, будто умирающими. Он взял оленя под уздцы и повел вниз, туда, где змеился между холмами провал, тянущийся от круглой ямы.
        Здесь не было снега, и не было мягкой земли. Были только камни и твердая, будто выжженная порода. В десятке шагов от расщелины олень зафырчал и попятился назад. Макарин закинул поводья на голый остов корявого деревца, и пошел дальше.
        Все сильнее пахло серой, и все гуще был струящийся под ногами слоистый туман.
        Он подошел к провалу, сразу узнав по рытвинам от полозьев то место, где висели совсем недавно и так давно нарты с привязанной к поручням Ириньей.
        Заглянул вниз.
        И ничего не увидел. Темная расщелина была затянута белесым дымом, и не было далеко внизу ни пылающего огня, ни разрушенного города, ни стен с треугольными зубцами.
        - Не упади вслед за богом старого народа, большой белый начальник, - послышался сзади скрипучий голос.
        Макарин обернулся.
        Невдалеке стоял крупный белый олень с ленточками на рогах. За ним виднелись нарты, раскрашенные сложными узорами и обвешанные плетеными нитями. Легкий звон колокольчиков струился над слоистым туманом, обволакивая все вокруг.
        Дед, старый колдун, Вылезший из Ямы, стоял рядом с нартами. Теперь он не был похож на скособоченного дикаря. Не было на нем шаманских одежд, рогатого шлема, и не свисали бахромой фигурки и сушеные кости. Только лицо все также полностью закрывала маска с темными завитками, напоминающими маленькие водовороты.
        Черная монашеская сутана скрывала его тело, и тихо стучали четки, собранные из плоских зеленых камней.
        - Решил все-таки не отдавать новую погремушку князю Мстиславскому? - спросил колдун голосом монаха-отшельника из башни с Края Мира. - Мудрое решение. Думал, тебя на это не хватит. А старому прохвосту все равно уже ничто не поможет.
        - Монах… - прошептал Макарин. - Или все же колдун? Зачем весь этот театральный маскарад? Получается, ты все знал изначально? Когда привез на кладбище и рассказал байку про всемогущего идола? Ты ведь знал, где его искать?
        - Не то, чтобы знал. Но догадывался. И думал, что Варза не сможет вернуть истукана туда, где ему место.
        - Значит, это ты тот самоедский колдун, что приходил к Варзе и рассказывал про пещеры, полные золотых истуканов? Ведь так? Из-за тебя Хоэр захотел разграбить караван. И из-за тебя Варза решил, что этот идол - бог его вымершего народа.
        Монах-колдун склонил голову, и колокольчики зазвенели громче.
        - Не все так просто, дьяк. Тебе нужен был результат. А мне нужно было действие. Ведь результата не бывает без действия. Оно важнее. Действие - это жизнь. А результат - это только конец. Смерть. Я люблю жизнь. А ты? Тогда, на корабле, я решил, что ты любишь жизнь, и что ты хочешь понять, как жить здесь, на дальнем севере, где кровь становится льдом, где вышибает дух и где до сих пор живут старые боги. Не разочаровывай меня.
        - На корабле? О чем ты, колдун?
        Монах-колдун медленно снял маску с темными завитками, открывая лицо бородача, лицо с внимательными глазами опытного охотника и улыбкой батюшки из бедной деревни, лицо зверолова.
        Макарин отшатнулся. У него все плыло перед глазами. Запах серы забивал ноздри.
        - Кто. Ты. Такой.
        - О, у меня было много имен, - сказал зверолов. - Но нет, не тех, о которых ты сейчас подумал. Эти местные боги давно мертвы, и именно поэтому тебе удалось отправить их в бездну. И не те бесы, которыми пугают вас церковные батюшки. Все гораздо проще. Я сторож этим землям. Хожу, брожу, слежу, чтобы здесь все было в порядке.
        - Бойню, где из-за истукана погибли сотни местных воинов ты называешь порядком?
        - Я сторож землям. А не народам. Народы приходят и уходят. А земля остается. Будем считать, что на данный момент интерес твоего хитрого воеводы совпал с моим. Гораздо лучше жить мирно и тихо, чем постоянно воевать. А о погибших героях обязательно сложат песню или сагу. Может уже сложили. Они все равно будут жить в веках. И вечно гнать перед собой стада на небесных пастбищах. Или охотиться в стране вечной охоты. Или без конца воевать и пьянствовать. Кому что нравится. Во что веришь, то и будет. Во что веришь, то и видишь. Поэтому ты видел зверя из леса, видел города древних, видел их золотые статуи. А другие - не видели, хоть и стояли рядом. Ты можешь влезть в шкуру других, даже давно умерших людей, посмотреть на мир их глазами. А другие - нет. Это твое преимущество. Но и твое проклятье. Гораздо проще жить, когда все вокруг черно-белое, мое и чужое, правильное и неправильное. Но тебе об этом вроде уже говорили.
        - А Одноглазый? Что он видел там, ночью, у каравана? Что его свело с ума?
        Зверолов улыбнулся.
        - Он видел меня.
        Его фигура вдруг удлинилась, выросла и потемнела. Макарин закрыл глаза, чувствуя, как хлынул в душу знакомый ужас.
        Огромная тень придвинулась к нему, нависла, положила руку на плечо.
        - Ладно, - сказал зверолов буднично. - Давай я лучше тебе покажу то, что ты хотел здесь увидеть.
        Макарин открыл глаза. Тот стоял рядом, участливо разглядывал и улыбался.
        - Ты же хотел снова увидеть город старых людей. И именно поэтому сюда спустился. Ты ведь мечтал найти в своей стране таинственные древние города, как в какой-нибудь Фрязии, где из-под каждого куста выкапывают статуи и сокровища. Там тебе казалось, что наличие древних развалин делает страну лучше. Глубже. Полновеснее. А их отсутствие говорит о молодости, глупости и вечной обреченности ползти следом за развитыми. Так смотри.
        Клубы белого дыма вырвались из расщелины, закрыли холмы, закрыли небо, даже стоящий рядом зверолов будто растворился без следа, и тогда проступили сквозь пелену высокие крепостные стены с треугольными зубцами. Город горел. Горели и рушились башни, горели кровли домов и плавились стоящие на широких площадях золотые статуи. Черные орды вливались в город через пробитые таранами ворота, через проломы в стенах, и таяли еле заметные ряды защитников в серебряных доспехах, и не было за их спинами никого, ибо город уже давно был пуст.
        - Наличие древних развалин говорит только об одном, - донесся из огненной мглы далекий голос. - Что ничего в этом мире не меняется. Города возникают, растут и исчезают. А на их месте строят новые города. Народы приходят и уходят, чтобы на их место пришли новые народы. И так будет всегда.
        Пламя взметнулось до небес, заполнило весь мир, опалило глаза, ноздри, а потом пропало, и осталась только бесконечная темнота, и Макарин долго полз по грязному снегу, уткнув нос в меховой воротник, чтобы хоть как-то избавиться от всепоглощающей серной вони. Наконец, сгинула белая пелена, и снег из грязного стал чистым и пушистым, будто только выпавшим. Тогда Макарин с трудом встал и огляделся.
        Было уже темно, неподалеку чернела расщелина, и фыркал рядом олень, тыкая мордой в замерзший ком ягеля. Никого больше не было, и не было следов на снегу.
        Макарин долго откашливался, выдавливая из себя желчь.
        Потом забрался в нарты, нашел висящую над горизонтом яркую звезду и направил оленя туда, где медленно бродило по небу умирающее северное сияние.
        ЭПИЛОГ
        В Тобольск он добрался только по весне, спустя полгода березовской стужи, вечной пурги и тесных домов, занесенных снегом по крыши. Первый же караван увез его по вскрывшимся рекам на юг, к теплу и солнцу.
        Потом долго пришлось сидеть у тобольского воеводы на подворье, помогать в делопроизводстве. Иногда вылезать в окрестности и расследовать запутанные дела, если просили. И ждать. Ждать, когда соберется военный отряд, способный пробиться сквозь многочисленных воров и разбежавшихся наемников, которыми кишели сейчас все ведущие на закат дороги.
        Из Москвы доходили смутные слухи о постоянных столкновениях между ляхами и ополченцами. Поговаривали о голоде и людоедстве среди запертых в Кремле. Боярская дума еще рассылала предписания, но они мало кого волновали. Города уже давно списывались между собой, минуя столицу. Делились сведениями, планами и совместно решали, как жить дальше.
        Однажды холмогорский купец, привезший письма от воевод Архангельского городка, рассказал, что в начале лета на мезенский берег вынесло лодку с двадцатью полумертвыми немцами. Изможденные посеревшие люди с обмороженными конечностями поведали о трех больших кораблях, затертых льдами далеко на востоке. О лютой зиме, вечном мраке, болезнях и чудовищах, унесших две сотни человеческих жизней. Даже в таком потрепанном виде, выжившие мало походили на купцов и напоминали скорее потерпевших жуткое поражение ландскнехтов, поэтому воеводы не поверили байке про торговую экспедицию. Немцев быстро погрузили на отходящее в Голландию судно и отправили домой, чтобы они одним своим видом доказывали опасность и бесполезность походов на крайний север.
        Только осенью Макарин наконец перевалил через Каменный Пояс и добрался до центральных земель. Длинный караван почти два месяца плелся под охраной сотни стрельцов от Соли Камской через Устюг и Ярославль, постоянно отстреливаясь от наседающих разбоев и со страхом ожидая появления более многочисленных врагов. Говорили, что некоторые разбойные отряды насчитывали тысячи человек и даже имели конницу и пушки.
        Ростов их встретил колокольным звоном и известием о том, что в Москве окончательно разгромили ляхов. Ополчение вошло в Кремль. А озверевшие от голода и людоедства бояре с семьями, слуги, приказные и поляки - из Кремля вышли. Пожарскому с большим трудом удалось удержать казаков и ополченцев от расправы. Только тогда Макарин наконец понял, что его доклад никому не нужен.
        Москва расстилалась перед ним, огромная, пустая и черная. Обезлюдевший сожженный и полуразрушенный город казался призраком, и призраками были немногочисленные прохожие, что тенями жались к заборам и стенам домов. Только ближе к центру становилось оживленнее. Здесь стучали топоры, ползли дроги с материалами и кричали мастеровые. Город начинал постепенно отстраиваться и отходить от потрясения. А Макарин медленно ехал по улицам, мимо развалин, пожарищ и следов недавней бойни, и думал, что видит зарождение совсем нового города. Что старая Москва окончательно исчезла, была неоднократно сожжена, осквернена и растоптана. И что сейчас все будет по-другому.
        Но прошло два месяца, и под вопли толпы, с интригами и дрязгами на престол посадили плюгавого юнца, который всего полгода назад сидел вместе с ляхами в Кремле и, возможно, тоже жрал человечину. И снова потянулись в Кремль спесивые бояре и вороватые приказные. И снова возглавил правительство князь Мстиславский.
        Они столкнулись случайно, в июле. Князь шел улочкой близ Успенского собора, и многочисленная свита тащилась позади, расталкивая прохожих. Макарин шагнул в сторону. Князь остановился.
        - Постой-ка. А ведь я тебя знаю. Мне твою физиономию Ивашка Карпов показывал, судья приказный. Пару лет назад. Ты тот самый дьяк, кого послали тогда в Мангазею. Прав я?
        Макарин поклонился. Мстиславский подошел ближе.
        - Ну так что? Нашли ту безделицу? - прошептал он, и его красноватые глазки прищурились в нетерпении.
        - Нашли, князь. Оказалась зело вредной языческой штуковиной. Люди вокруг нее мерли как мухи. Пришлось уничтожить.
        Мстиславский разочаровано скривился.
        - Нет в вас никакого толку, бесполезное простонародье. Даже такую мелочь, и то сделать не в состоянии.
        Он было двинулся дальше, но вдруг оглянулся.
        - А что про эту безделицу плели, то правдой оказалось?
        - Про нее разное плели, - замялся Макарин.
        - Ну, что мужскую силу поддерживает, да бабам рожать помогает?
        - Про то врали, князь.
        Мстиславский хмуро фыркнул и отвернулся.
        - Всюду ложь и обман.
        И прошествовал вперед, одышливо сопя и расталкивая пузом встречных нерасторопных доходяг. Свита ползла за ним, сверкая узорочьем на одежках.
        Макарин посмотрел ему вслед, вспомнив, что у старого царедворца нет детей, и его род вскоре угаснет вместе с ним.
        Шли годы, заполненные каждодневной службой, бумажной рутиной и нечастыми вылазками на места ограблений и убийств. Пару лет спустя Макарин завернул в харчевню на Чудовской улице и вдруг услышал знакомый раскатистый хохот.
        Григорий Кокарев стоял, подняв кружку, расставив ноги и упираясь головой в низкий свод. Сидящие за длинным столом разрядные подъячие слушали его, раскрыв рты. Кокарев увидел Макарина, стушевался, выдул, обливаясь, брагу, плеснул из жбана добавки и подошел, держась за стенки и расталкивая посетителей.
        - Дьяк.
        - Воевода.
        Кокарев нащупал табурет, придвинул, сел, возложив локти на стол.
        - Уже не воевода. Или пока не воевода. Вон, кормлю челядь с Разрядного приказа. Авось кто из них поможет с хлебным местом.
        - Давно вернулся?
        - Трех недель не прошло. Завтра с отчетом к царю-батюшке. Сам, говорят, просил. Любит, говорят, сказки про далекие земли слушать.
        - Немудрено. У царя-батюшки и борода еще толком не выросла.
        Они неловко помолчали. Кокарев вертел по столу кружку. Макарин грыз утиное крыло.
        - И как там? Изменилось чего? - спросил он.
        - А то как же, - оживился Кокарев. - Разрослась Мангазеюшка. Домов раза в два больше стало. Тысячи промышленников каждый год приходят. Пушнина рекой течет. Не успеваем барыши подсчитывать. Если б не предписание в Москву вернуться, так бы и сидел на тамошнем воеводстве безвылазно.
        - Сам понимаешь, ради блага государева надобно чаще воевод с места на место перекидывать. Ты и так уж засиделся.
        Кокарев нахмурился, видно почудился ему в этих словах намек. Хлебнул браги.
        - Хотел тебя поблагодарить кстати, - сказал он, утираясь рукавом, - что отчету ход не дал.
        - Дал бы. Если б было кому отчет давать. Так что не благодари. То, что ты сделал, вечно на твоей совести будет.
        Кокарев прищурился, видно, хотел возразить, но передумал. Макарин и без того видел, что слова тут бесполезны, и бывший мангазейский воевода искренне не понимает, что ж такого он сделал. Ведь все было в пределах данной ему власти, все было в интересах государства, и даже если бы он, дьяк Разбойного Приказа, тогда расписал в бумагах все, как было, то ничего бы не изменилось. Да, полномочия немного превышены. Да, изменника воеводу то ли в пропасть столкнул, то ли из пропасти не вытащил. Но ведь изменника же. А то, что пара десятков черного люда и несколько сотен дикарей к праотцам отправились, так это ж черный люд и дикари. Кто их считает? Тем более тогда. Пожурили бы воеводу Кокарева грозной бумагой за Троекурова, да в подарок отрез парчовой ткани бы отправили за все остальное. И оставался для него, дьяка Макарина, только единственный вопрос. А ему-то, дьяку Макарину, какое дело до черного люда с дикарями? Ведь сказано же было ему тогда, давно, еще в Риме. Никогда не ставь интересы чужака на один уровень со своими. Чужак твои интересы точно блюсти не будет. А в чем мои, дьяка Макарина, интересы?
        Молчание затягивалось. Кончилась брага, и лежали перед Макариным на блюде одни кости. Дьяк уже собирался вставать, когда мрачнеющий Кокарев произнес:
        - Не отпускает она меня, земля эта холодная. Каждую ночь снится. Пустоши, моховым одеялом прикрытые. Дебри таежные. Море свинцовое. Острова в устье. Корабли. Олени. Дикари. А еще мне часто снится та пещера. Выступ с поваленными деревянными идолами. И горящее подземное озеро. Но как-то странно, дьяк, снится. Будто бы за озером город стоит каменный. Дома. Башни. Статуи. И пылает. И так все реально, будто бы я сам это вижу. Но ведь этого же не было тогда, дьяк. Не было за огнем города. Были только голые каменные своды. Я же помню.
        Он вытряс из кружки последние капли браги.
        - И так страшно мне от этого сна становится. Словно колдовство какое-то обволакивает. Не знаю, как тебе, но мне и тогда жутко было. Правильно о тех местах дикари говорили, проклятые земли. Нельзя туда соваться. Завтра царю-батюшке обязательно посоветую, чтобы под страхом смерти запретил поморцам по этому своему волоку шастать. Северный путь должен быть закрыт. А то ведь, кто его знает, кого они там потревожат, и какая пакость оттуда попереть вздумает. Да и немчура вполне способна вновь к нашим берегам наведаться. Нечего ей шансы дарить.
        Макарин встал.
        - Пора мне, Григорий. Время позднее.
        Он двинулся к выходу, но Кокарев вдруг ухватил за рукав.
        - Ты мне только одно скажи, дьяк, - от него несло брагой, - Ведь там не было ничего? В пещере? За подземным озером? Ведь не было ничего, а?
        Макарин не ответил. Он стряхнул с рукава пальцы бывшего мангазейского воеводы и вышел на улицу.
        Была темная беззвездная ночь, выли собаки, и тянулись вдоль узких кривых улочек бесконечные усадебные заборы. Макарин старательно обходил ямы и перепрыгивал лужи. Он хотел забыть, но никак не мог выбросить из памяти эти несколько слов.
        Не было ничего. Ничего не было.