Посмотри, наш сад погибает Ульяна Черкасова
        Золотые земли #4Наш сад #1
        Первый том дилогии «Наш сад» в полюбившемся читателям мире «Золотых земель»!
        Работа у Белого из братства убийц Воронов простая: выполнить заказ и получить заслуженную награду.
        Но не в этот раз.
        Новой жертвой стала Велга Буривой - дочь знатного купца. Ее родителей убили, брата похитили, а на саму Велгу теперь охотится добрая половина Старгорода. Чтобы завершить дело, Белому придется заключить с Велгой временный союз. Иначе смерть грозит им обоим. Клубок заговора сплетается все туже. Полное уничтожение грозит уже не только роду Буривоев, но и братству Воронов. Всем спастись не удастся.
        Ульяна Черкасова
        Посмотри, наш сад погибает
        
        Пролог
        - Все сказки начинаются похоже: с чудовища. Поверь мне, я рассказал сотни и сотни сказок, я точно знаю. Жили-были добрые люди, не тужили, и вдруг налетела беда: буря, крылатый змей, чудище или даже сама смерть, а славный молодец или славная девица отправились в дальний путь, чтобы побороть это чудище.
        Стол был липким, а пиво тёплым. От Вадзима разило чесноком, салом и потом. Он сделал глоток, поморщился и поднял загорелую по локоть руку.
        - Эй, хозяин! Ты мне вместо пива мочу какую-то налил. Принеси холодного пива!
        Пожилой пузатый хозяин корчмы «Весёлый кабанчик» посмотрел на него недовольно и махнул рукой девчонке-подавальщице. Вадзим отодвинул кружку на край стола, взял из миски кусок сала и принялся медленно, смакуя, посасывать. На Белого он не смотрел.
        - Так что, да, это порядок такой сказочный: должно быть чудовище.
        - Это ты намекаешь, что я - чудовище?
        - А-ха-ха! - оскалился Вадзим. - Сам, значит, понимаешь? Да, Белый, ты настоящее чудовище, отличное просто. Я про тебя однажды сказку сочиню или даже целую песню. Смотря как пойдёт.
        - И о чём будет эта сказка? - Белый невольно потёр левое запястье.
        Руку жгло от двух свежих заказов, и рукав, несмотря на свежую повязку, покраснел от сочившейся крови.
        - О Белом Вороне и… да хоть яблоневом саде. Я тебе так скажу: лойтурцы жуть как любят складывать песни о всяких воинах, которых зовут Белыми. Обычно, правда, это какой-нибудь Белый Волк или Белый Медведь, но Белый Ворон тоже пойдёт. Ты вообще подходишь для того, чтобы стать героем песни: волосы белёсые, глаза как молоко, даже нос, - он ткнул перед собой жирным пальцем, и Белый невольно отстранился, отчего лавка под ним покачнулась и стукнула ножками об пол, - сломанный, как раз похож на клюв.
        - Не сломан у меня нос, - скривился Белый. - Он с рождения такой.
        - Уверен? - Вадзим пригляделся с недоверием. - Похоже, что сломанный.
        - С рождения, я тебе точно говорю, - голос у Белого был хриплым, сонным. Он придвинул миску с кашей и принялся есть. - Ну что, будем обсуждать мой нос?
        К их столу подошла подавальщица и грохнула кружкой так, что пиво расплескалось.
        - Вот, - сказала она. - Прямо из погреба. Холоднее, чем твоя бабка в могиле.
        - Ты мою бабку не тронь, красавица, - возмутился Вадзим, скаля удивительно белые для его возраста зубы. - А то я про твою расскажу тако-ое…
        - Лучше расскажи, когда заплатишь за еду и постой, - отрезала девушка. - Отец не будет вечно кормить тебя за простое спасибо.
        - Завтра вечером, красавица, завтра.
        Вадзим почесал щёку, ещё больше взъерошив бороду.
        - Приведи себя в порядок, - брезгливо поморщилась девушка. - Если будешь выступать в таком виде, весь народ распугаешь.
        - Не-е, - протянул Вадзим с таким видом, точно его вот-вот стошнит. - Выступать я не буду. По крайней мере, не завтра.
        Медленно подавальщица потянулась к кружке с пивом, но Вадзим перехватил её руку.
        - Отдай, - процедила девушка.
        - Нет, - надулся Вадзим. Тёмные глаза зло сощурил. Он отпил из кружки и облегчённо вздохнул: - Вот он за меня заплатит. Мы с ним друзья.
        - Мы не друзья, - хмуро поправил Белый.
        В тёмных глазах Вадзима читалось нечто похожее на обиду.
        - Но ты всё равно за меня заплатишь. Половину точно. Ещё половину заплачу сам, когда мне станет лучше.
        Девушка повернулась, оперлась рукой на стол и окинула Белого внимательным взглядом. Всё подметила: и перстень, и калиту на поясе, и кожаный дублет, шитый явно за немалые деньги.
        - Ты за него платишь? - уточнила она.
        - Я плачу ему, - черпая ложкой кашу, холодно ответил Белый. - А он уже пусть разбирается с вами.
        - Кхм, - она поджала губы. - Ла-адно, Вадзим, пей своё пиво. Но пока не заплатишь хотя бы половину, больше тебя кормить не будем. И гусли твои я лично разобью на мелкие щепки.
        Вадзим скорчил злую морду.
        - А смысл тебе, Милка, мои гусли бить? Без них я вовек не расплачусь, - сказал он, но гусли всё-таки придвинул поближе к себе, подумал и вовсе положил с другой стороны стола.
        - Не поверю, красавица, что ты сможешь выставить меня на улицу.
        Мила медленно склонилась над столом.
        - А ты проверь, - недобро щурясь, сказала она. - А ты, - ткнула она пальцем в Белого, - заплати ему. Он должен моему отцу кучу денег.
        Наконец она ушла. Белый проследил за ней взглядом без особого любопытства, подмечая торопливую походку и резкие движения.
        - Так за что я тебе должен заплатить? - спросил он, зачерпнул со дна миски остатки каши, доел её и положил руки на стол, приготовившись слушать.
        - За сказку о чудовище. - Вадзим на весу отрезал неровный ломоть хлеба.
        - И яблоневом саде, - напомнил Белый.
        - И о нём тоже.
        Говорить о деле Вадзим явно не спешил, и Белый начинал раздражаться.
        В «Весёлом кабанчике» с утра было людно и шумно, и это не казалось удивительным: стоял он совсем рядом с Красными воротами, через которые проезжали повозки на Совинский тракт. Многие останавливались, заходили посидеть на дорожку или, наоборот, отметить прибытие в Старгород.
        Белого толпа раздражала, и он мечтал поскорее уйти.
        - Рассказывай, Вадзим, не тяни, - попросил он.
        - Я устал. Топал от самого Твердова…
        - Тем более говори покороче. И без этого твоего сказочного, - он покрутил кистью руки.
        - Как хочешь, - гусляр выглядел обиженным. - Без этого так без этого.
        - При чём тут Буривои?
        - Как ты догадался? - Вадзим чуть не поперхнулся пивом, капли потекли по тёмной бороде.
        - А кто ещё в Старгороде известен своим садом? Они так им кичатся, будто он из золота сделан.
        - Тут дело не в золоте, а в том, что во всём Старгороде ни у кого даже репа толком не растёт, всё везут издалека, а у Буривоев сад чуть ли не каждый год плодоносит.
        - И?
        - Говорят, это потому, что они город основали. Сама мать сыра земля их благословила.
        Белый с сомнением хмыкнул. Были боги на этом свете, которые от него, Белого, отреклись ещё при рождении, и мать сыра земля стала первой из них.
        Вадзим ещё глотнул пива и наконец приступил к рассказу:
        - В общем, речь действительно о Буривое…
        Белый придвинулся, перегибаясь через стол:
        - Что с ними?
        - О, ты не слышал? - хмыкнул Вадзим. - Кажимеж Буривой, кажется, вступил в торговую войну.
        - Так все в Старгороде в неё вступили, - пожал плечами Белый. - Что с того?
        - Буривой, - Вадзим заговорил тише, - теперь на стороне Златоборска.
        - Да ладно?
        Корчма гудела, точно улей. Без конца хлопала входная дверь, гремели горшки и кружки, стучал топорик в руке хозяйки, тихо ворчала печь, и люди галдели без умолку.
        Вряд ли кто-то мог их услышать, но Вадзим всё равно перешёл на шёпот:
        - У Буривоя остался только младший сын, двое старших утонули во время ледохода, когда ратиславцы попытались прорваться. А у князя Вячеслава Окаянного есть дочь, как раз ровесница мальчишке. И Буривой с Вячеславом договорились породниться через детей.
        - Ага, - протянул Белый. - И что от меня требуется?
        - Ничего особенного. Просто нужно сделать так, чтобы у Буривоя не осталось наследников вообще.
        Но знаков на запястье Белого было вырезано не один, а два. Значит, дело не только в мальчишке.
        - Так нужен только сын или все дети Буривоя?
        - А детей у него осталось всего двое: сын и дочь.
        - Да раз плюнуть. - Белый облизал губы в предчувствии сладкого вкуса посмертков.
        Он сильнее впился ногтями в грязную столешницу. Губы невольно растянулись в лёгкой улыбке. Это будет быстро и просто.
        - Но лучше поторопиться: девчонку давно посватали какому-то скренорцу из Ниенсканса, и как раз завтра утром она уезжает. Её тут всем городом провожать будут. Нежелательно, чтобы она добралась до жениха. Он, говорят, знатный воин и может помочь своему тестю, послать людей на помощь…
        - Как всё удачно сложилось, - хмыкнул Белый. - Но неужели нельзя было меня раньше нанять? Кто такой умный тянул до последнего с заказом?
        - А кто оплатит заказ, тебя не касается, - Вадзим взял кружку, осушил её и вытер пивные усы. - Просто убей девчонку с мальчишкой и возвращайся завтра вечером ко мне.
        - Сколько?
        - Три тысячи.
        Белый редко показывал чувства, но на этот раз не смог скрыть удивление.
        - Три тысячи? - хрипло переспросил он. - Золотом?
        - Три тысячи золотом, Белый, - довольно улыбнулся Вадзим. - Четверть мне, сам понимаешь. Но всё остальное твоё.
        - Звучит сказочно прекрасно. Что, никакого подвоха?
        - Никакого подвоха, - заверил гусляр.
        Белый достал из калиты пару серебряных монет с чеканной совой, положил на стол.
        - Расскажи-ка побольше про этого Буривоя и его сад.
        Глава 1
        Умер покойник
        В среду, во вторник,
        Пришли хоронить -
        Он из окошка глядит.
        Русская народная святочная игра
        Велга распахнула ставни, и перед ней раскинулось цветущее яблоневое море. Белые волны слегка покачивались на ветру. Буйно расцвёл сад, и казалось, можно было нырнуть в это море и утонуть в сладком яблоневом духе.
        Подул ветер, развевая длинные кудри Велги. Она облокотилась о подоконник, прищурилась, подставив лицо солнцу.
        Как грустно было любоваться цветением родительского сада в последний раз. На севере, где жил её жених, вряд ли весна бывала так же прекрасна. Матушка часто вспоминала свои родные края и говорила, что край тот суров и мрачен.
        Впрочем, у Велги были весомые причины стремиться подальше от людного, богатого Старгорода на недружелюбный север.
        - Господица, - окликнула её Бажена, - матушка тебя ждёт.
        - Да, сейчас, - Велга приоткрыла глаза, но даже не оглянулась. - Ещё немного.
        Она увидела мелькнувший рыжий хвост между ветвями и услышала звонкий лай. Собака побежала через сад к частоколу. Там по тропинке прогуливался отец вместе с гостем.
        Оба заметили Велгу. Отец помахал рукой, гость почтительно поклонился.
        - Отец меня зовёт, - Велга обернулась наконец к Бажене.
        - Велга, - с укором произнесла нянюшка. - Госпожа Осне уже давно тебя ждёт.
        - Да-да, сейчас, - неохотно отозвалась Велга, глянула с тоской на цветущий сад. - Я скоро приду! - выкрикнула она в окно.
        Нетерпеливо ёрзая, Велга позволила нянюшке заплести волосы в длинную косу.
        - Поторопись, Бажена, - поджала Велга губы, будто не сама тянула время.
        С улицы доносился звонкий лай, и невыносимо хотелось убежать из шумного дома в сад и провести последний день с отцом.
        - Сапожки, господица, сапожки, - напомнила нянюшка, когда Велга радостно соскочила с места и кинулась к двери.
        - Ох, давай скорее! - нетерпеливо притопнула девушка, обулась и выскочила из ложницы.
        В усадьбе Буривоя было шумно. От нижних клетей до самой горницы звучали голоса. Видано ли: из дома наутро должны были уехать сразу оба наследника, а вечером обещали справить пир.
        - Да озарит Создатель твой путь, господица Велга, - дорогу ей преградил Данила. Он был такой здоровый, что заслонял собой весь проход, зато легко в одиночку тащил её, Велги, сундук. - Вот вещи твои несу в повозку, - он улыбался так широко, что можно было пересчитать все зубы. Тёмные глаза прожигали Велгу насквозь. - Это… в общем, даже не верится, - он всё ещё пытался улыбаться, только в тихом голосе сквозила грусть.
        Велга попыталась обойти Данилу, только ничего не вышло, и она вжалась в стену, пропуская его вперёд на лестницу.
        - Во что тебе не верится?
        - Что ты уже уезжаешь, господица. Как-то… даже не верится, что уже пора прощаться.
        Она порадовалась, что руки у Данилы были заняты. Он мог и полезть обниматься к господице.
        - Ещё не пора, Данько. Завтра поутру придёт пора. Не провожай меня раньше времени.
        - Ага.
        - И не плачь, - Велга заметила, что глаза у юноши были на мокром месте. - Что ты, в самом деле? Я же не умираю, а замуж выхожу.
        - Ты, господица, - произнёс он с придыханием, явно едва сдерживая нахлынувшие чувства, - будешь теперь далеко, а это, считай, то же самое.
        Он обернулся, пытаясь разглядеть Велгу, и не заметил Муху, которая поднималась по лестнице.
        - Куда, остолоп?! - взвизгнула Муха и пригнулась, чтобы увернуться от сундука. - Вот же медведь неповоротливый.
        - А? Ой! Муха, прости, - Данила закрутился на месте, замотал огромным сундуком с кованными углами. Девушки отскочили от него в разные стороны.
        - Кто только додумался его в дом пустить? - выгнула бровь Муха. - Ему бы на конюшне за лошадьми ухаживать.
        - Пожалей лошадей, Муха, - хихикнула Велга. - Он переломает им хребты.
        - Чего вы? - надулся Данила. - Я же осторожно.
        - Пожалуйста, Данько, - протянула сладким голоском Велга, - отнеси этот сундук в повозку и не сломай. Там мои любимые наряды.
        Пунцовый от смущения холоп начал спускаться. Девушки, взявшись за руки, прошли к покоям хозяйки. Велга рядом с Мухой чувствовала себя почти неловко. Раньше они обе были худощавые, юркие, лёгкие, но последние годы их изменили, и Муха вдруг вытянулась, стала высокой, статной, а Велга так и осталась крошечной.
        - Спорим, Данько завтра разрыдается, когда мы будем уезжать? - хмыкнула Муха.
        - А ты нет?
        - Не дождёшься, - она улыбнулась, храбрясь, но не смогла скрыть тоску: - Если только потом, когда выедем за ворота, чтобы он не увидел.
        Они остановились у двери, всё не разнимая рук.
        - Я уже скучаю по дому, Велга.
        - Как я и сказала, можешь остаться, если хочешь. Я уговорю родителей. Но ты мне нужна будешь там.
        - Ну уж нет, - помотала головой Муха, точно отряхиваясь от печальных мыслей. - Мне, может, тоже хочется замуж за какого-нибудь северянина. Вряд ли, конечно, там все хлопцы как Ярополк Снежный… - она мечтательно закатила глаза, и Велга тоже не удержалась, вздохнула, вспоминая песни, что гусляры пели о великом князе.
        - Ладно, я пойду, - неохотно пропищала Велга и толкнула дверь в покои родителей. - А то как вспомню про Снежного князя, и…
        - Ох…
        - Да-а-а…
        - О чём вы там вздыхаете? - раздался холодный голос матери из-за приоткрытой двери.
        Слышно было, как Муха, хихикая, убежала прочь.
        Велга прикрыла за собой дверь, задержалась у порога. В покоях ярко светило солнце, ставни оказались широко распахнуты, из них открывался вид на благоухающий сад.
        Госпожа Буривой расчёсывала волосы Кастусю, а тот вертелся и всё пытался вырваться.
        - Да озарит Создатель твой путь, матушка, - легко поклонилась Велга.
        - Доброе утро, родная, - на мгновение отвлеклась мать и случайно дёрнула запутанную прядь, отчего сын громко ойкнул. - Сиди смирно. - Она положила руку с длинными, унизанными перстнями пальцами ему на плечо.
        На полу, так же непоседливо елозя, как и Кастусь, лежала мартышка. В передних лапах у неё был царский орех, задними она дрыгала в воздухе. Заметив Велгу, мартышка вскочила, радостно загугукала на свой чудной манер и ловко взобралась девушке на плечо.
        Велга погладила мартышку по медной шёрстке, а при виде брата скривилась. Он в ответ показал ей язык, отчего девушка вспыхнула и тоже показала язык.
        - Велга, не веди себя как ребёнок, - даже не взглянув на неё, привычным ровным тоном сказала мать. - Константин, сиди смирно и дай себя расчесать. Тут колтун. Ты же не хочешь, чтобы собственная невеста подняла тебя на смех? Приедешь в Златоборск, а у тебя волосы в колтунах, как у дворовой псины.
        - И все решат, что у него лишай, - добавила Велга.
        - Сама ты лишай!
        - Это ты лишай! - вспылила девушка.
        Мартышка на её плече испуганно пискнула и спрыгнула на пол, схватила обронённый орех и утащила в дальний угол.
        - Хватит, вы оба, - голос матери прозвучал так же холодно и ровно. - Белка ведёт себя лучше вас, а она всего лишь глупая мартышка. Велга, ты уже не маленькая. Будь сдержаннее. Константин, - добавила она с большей угрозой, - сиди смирно.
        Сцепив руки и тяжело вздохнув, Велга прошла к окну, нарочито громко топая.
        Ставни были испещрены резными волнами и ветвями. Буря и древо - знаки рода Буривоев. Велга провела пальцем, очерчивая кудрявую, как её рыжие волосы, волну. Завтра Велгу повезут на север, к холодным водам ледяных морей, где, как рассказывали, никогда не таял снег. Из тех земель однажды пришли предки отца, на тех невзрачных берегах выросла её мать, и туда же лежал путь ей, Велге.
        - Почему вы так меня назвали? - спросила она, водя пальцем по ветвям древа, под корнями которого бушевали волны.
        - Что? - переспросила мать.
        - Обычно девушкам у нас дают троутосские имена, на худой конец рдзенские, - пожала плечами Велга. - И братьев зовут по-нашему. А мне досталось северное, как у тебя.
        - Хм… чем тебе не угодило имя? Оно как река, «Велга» означает «освежающая»…
        Кажется, мать снова случайно дёрнула гребешком, и Кастусь жалобно ойкнул.
        Мстительная улыбка расплылась на губах Велги. Брат был младше её на девять лет, и те девять лет, что она прожила без него, были лучшими в её жизни. К счастью, скоро они должны были разъехаться на разные концы света.
        На подоконник рядом с Велгой вдруг сел грач, и она отпрянула в сторону.
        - Что такое? - оглянулась встревоженная мать.
        Её нефритовые глаза широко распахнулись, но госпожа тут же взяла себя в руки.
        - Грач, - жалобно произнесла Велга, пятясь от окна.
        Птица сидела на подоконнике, смотрела внимательно, не мигая, прямо на Кастуся. Брат сморщил плаксивое лицо. Госпожа Осне пожала плечами.
        - Грачи - хорошие птицы, - вновь проводя гребешком по рыжеватым волосам мальчика, произнесла она. - Не стоит их бояться.
        - Я не боюсь, - нахмурилась Велга. - Странно, что и он нас не боится.
        - Это к счастью, - уверенно сказала мать. - Грачи всегда хорошая примета.
        Наконец она отпустила Кастуся, и тот тут же взъерошил себе волосы двумя руками. Мать вздохнула, но причёсывать его больше не стала.
        - Велга, подойди, - позвала она устало.
        Вместо Велги первой подскочила Белка. Отбросив ореховую скорлупу на пол, она запрыгнула на столик и с любопытством заглянула в ларец. Мать бережно взяла мартышку и опустила на пол.
        Тонкими длинными пальцам Осне перебирала украшения. Велга задержала дыхание. Прежде, будучи совсем ещё маленькой девчонкой, она считала этот ларец почти сказочным. Пока мать не видела, Велга, ускользнув от нянюшек, пробиралась в покои родителей, примеряла на себя гривны, перстни и обручья. Отец любил матушку и дарил ей лучшие украшения. Сколько там было каменьев, сколько золота!
        - Я хочу отдать это тебе, - мать достала из ларца височные кольца. - Они принадлежали твоей бабке Богуславе. Все женщины из рода Буривоев их носят.
        - Даже после замужества?
        - Конечно.
        - И тётка Далибора?
        Мать недовольно поджала губы, но кивнула:
        - Даже она.
        Буйные волны и переплетённые корни. Осторожно Велга приняла височные кольца из рук матери. Пожалуй, из всех украшений, что хранились в ларце, эти меньше других пришлись ей по сердцу. Они были старыми, потёртыми и слишком простыми.
        - Тебе что, не нравится? - едва заметная буря послышалась в голосе матери.
        - Нравится! - воскликнула Велга, но обида читалась в надутых алых губах, в плаксивом взгляде, в нахмуренных бровях. - Просто…
        - Ты уезжаешь из дома навсегда, Велга. Ты станешь хозяйкой в Ниенскансе, в чужой для тебя земле…
        - Это твоя родина.
        - Я родом из Снежного, а не из Ниенсканса. Тебе выпала великая честь, Велга. Ты будешь хозяйкой нового города. - Мать коснулась указательным пальцем её подбородка и заставила приподнять голову.
        - Какая из неё хозяйка? - пробубнил Кастусь.
        Велга замахнулась, но мать перехватила её руку у затылка брата.
        - Велга, - прищурилась она недобро и перевела взгляд на сына: - Ты тоже помалкивай, Константин.
        - А я чего? Это всё она.
        - Константин! - строже добавила мать, и в голосе её зазвенел лёд.
        Мальчик сполз с лавки и ушёл в уголок к Белке грызть орехи. Осне тяжело вздохнула, собираясь с мыслями.
        - Прости, матушка, - пролепетала покорно Велга. - Я всё поняла. Буду носить височные кольца.
        - Твой отец делает всё, чтобы вы с Константином имели счастливое будущее. - Светлые, с зелёными крапинками глаза матери светились ярче, чем каменья в её венце. - Но ты не должна забывать, откуда родом. Так положено: женщины носят знаки своей семьи. И все на севере увидят, что ты Буривой.
        - Я же возьму имя мужа, - она опустила взгляд на височные кольца в своих руках, провела пальцами по волнам и ветвям.
        - Но все будут помнить, что ты - дочь Буривоя, первого князя Старгорода.
        - А смысл? Сейчас мы никто…
        - Не смей так говорить. Никогда. Кто бы ни правил в Старгороде, сути это не меняет. Мы, Буривои…
        - Мама, ты же не Буривой. Ты с севера, - перебил её Кастусь, щёлкая скорлупу.
        Рядом с ним сидела наглая Белка, ожидая, когда ей перепадёт угощение. Самой чистить орехи ей было лень. Мартышка взволнованно дёргала лапками и с трудом сдерживалась, чтобы не утащить ядрышко. Она была чудесно воспитана. Возможно, куда лучше, чем Кастусь.
        Мать наблюдала за обоими, нежно улыбаясь.
        - Я родила четверых Буривоев, Константин, - сказала она. - Я имею полное право зваться Буривой.
        Велга собиралась убрать кольца в мошну на поясе, но мать её остановила:
        - Надень сейчас. Гордись, что ты Буривой. Твои предки основали Старгород, ты княжеского рода.
        - Правят-то всё равно Белозерские.
        - Это не навсегда. - Лёгкая, едва уловимая улыбка, блеск в глазах. О, мать и без княжеского венца выглядела настоящей княгиней.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Надень височные кольца и ступай к отцу. Ему есть что тебе рассказать.
        Больше Велга не медлила. Она сняла кольца, подаренные отцом на семнадцатые именины, убрала в мошну и надела новые.
        - Как мои волосы, не растрепались? - взволнованно спросила она.
        - Прекрасно, - мать поправила ей выбившуюся прядь.
        - Спасибо, - Велга вдруг сжала её в объятиях, прижалась к груди.
        Велга была в отцовскую родню, совсем невысокая. Рядом с матерью она казалась себе ребёнком.
        - Иди, милая. - Мать погладила её по волосам, то ли поправляя непослушные кудри, то ли лаская.
        Вниз по ступеням, через клеть прямо в сад - так было быстрее. Слуги расступались, пропуская юную господицу. Велга, громко хлопнув дверьми, ворвалась в цветущий сад, и курицы, сбежавшие из курятника, испуганно закудахтали, разбегаясь в стороны.
        - Осторожно! - вскрикнул Данила. - Не зашиби куриц, господица.
        - Кто пустил их в сад? - Велга обошла беспокойных птиц стороной. - Им место во дворе, а не в саду.
        - Да… я… случайно, - покраснел холоп. - Забыл калитку закрыть.
        - Гони их отсюда, - велела Велга и направилась в глубину сада.
        Слышно было, как кудахтали куры, разбегаясь от Данилы. Велга захихикала, но не оглянулась. Она намеренно пошла степеннее, с достоинством, как положено знатным девушкам её возраста. Так, чтобы даже случайный прохожий загляделся на неё. Велга знала, что красива, лучше всех девушек в Старгороде. Медово-рыжая, маленькая, ладненькая, точно кошка. Нянюшка говорила, что грудь и попа у неё словно наливные яблочки. Велга знала, как лучше себя показать, умела так посмотреть, так качнуть бёдрами, чтобы от неё уже не могли отвести взгляда.
        - Велга! - послышался низкий голос.
        На другом конце сада, в месте, где кончался высокий частокол и начинался редкий забор, Велга нашла отца. У его ног крутилась собака по кличке Рыжая, а на траве развалился Инглайв, скренорец, которого прислали сватом, названый брат её жениха.
        Они уже исполнили почти все обряды, что положены при сватовстве: и подарками обменялись, и отец со сватом обо всём договорились, и мёд в честь заключения договора распили. В день сватовства Велга хранила строгое молчание, ни слова не произнесла, глаза к полу опускала и краснела, точно маков цвет, почти непритворно. И теперь она впервые смогла разглядеть Инглайва.
        - Господица Велга, - он весело подмигнул, кивнул вместо поклона и с травы встать даже не подумал.
        Отец не сдержал улыбки и развёл руками:
        - Так хорошо у нас в саду, что лендрман Инглайв не удержался вот, решил отдохнуть.
        - Да и вам бы советовал присесть рядом, господин Кажимеж, - щурясь на солнце, предложил гость.
        Велга переглянулась с отцом, тот в ответ пожал плечами и смешно пошевелил усами.
        - Я бы так и сделала, - сказала Велга, расправляя подол, - если бы не старалась вести себя почтительнее при лендрмане.
        Осторожно она опустилась на траву, усыпанную белоснежными лепестками. Над головой качались ветви, и было слышно, как тихо жужжали пчёлы, перелетая с цветка на цветок.
        Довольно виляя хвостом, Рыжая тут же легла рядом, положила голову ей на колени, заискивающе заглянула в глаза, мол, чеши. Велга брезгливо погладила собаку по макушке.
        - Ты же наполовину скренорка, а не лойтурка, господица, - сказал Инглайв. - Мы, скренорцы, любим жизнь. Если ты станешь счастливее, посидев на траве в цветущем саду, надо сесть на траву, а не думать о приличиях.
        Глаза у него были удивительно голубые, чистые, яркие. В такие глаза можно было бы влюбиться, особенно когда они искрились весельем. Велга задумалась, были ли такие же прекрасные глаза у её жениха.
        - И все скренорцы так рассуждают о приличиях? - она склонила голову набок, и из косы её выбилась прядь, упала на плечо.
        Она не стала поправлять волосы.
        - Те, кто реже бывает в Лойтурии и Империи.
        Глазами Велга скользила по наряду Инглайва. Она подметила и скренорский скрамасакс, и императорское кайло на пуговицах.
        - А ты бывал в Империи?
        Он проследил за её взглядом:
        - Это? А, не, по наследству достались.
        - У тебя в предках император? - Велга широко распахнула глаза.
        - Ох, дочка…
        А Инглайв расхохотался. Улыбка у него оказалась белая, красивая. Жалко всё же, что он не был её женихом.
        - Я на четверть троутосец, но, конечно, не из императорской семьи. Не могу сказать, что родство с троутосцами хоть как-то помогает в жизни. Разве что кожа у меня смуглее и не обгорает так быстро на солнце.
        - Ох да, - искренне вздохнула Велга. - У меня веснушки по всему лицу, и нос вечно облезает…
        - Дочка… - Отец по-прежнему топтался рядом и садиться, кажется, не собирался. Велга догадалась: он боялся, что встать у него уже не получится.
        Она помнила отца другим. Ещё лет десять назад Кажимеж Буривой был видным мужчиной: живым и подвижным, с тёмными густыми волосами и крепким телом. После рождения Кастуся он резко располнел, точно сам его вынашивал. Волосы отца поредели, а в начале весны, когда пришли вести о гибели старших сыновей, и вовсе поседели. Тогда мать не проронила ни слезинки. Велга не была уверена, что она вообще умела плакать, а батюшка, не скрываясь, несколько дней рыдал без остановки.
        А потом всего за месяц он нашёл жениха для Велги и невесту для Константина.
        - Хорошо, что ты пришла сама, дочка, - сказал отец. - Мы с лендрманом Инглайвом хотели обсудить кое-что с тобой, о чём в доме лучше не говорить.
        Невольно Велга выпрямила спину. Пальцами она сильнее закопалась в шерсть Рыжей. Собака довольно хрюкала, подставляя пузо и бока.
        - О чём?
        - Дело в том, господица Велга, что мой друг, твой жених Оддбьёрн Раннвайг знатного рода. - Инглайв, напротив, выглядел совершенно спокойным. - Но он не конунг и даже не ярл. Он, как и я, лендрман, знатен и богат.
        - Лендрман - это же как боярин? - спросила Велга.
        - Почти, да, наверное, это близко к боярину, - согласился Инглайв.
        - Мы хотели поговорить с тобой, дочка, - отец подошёл ближе, наклонился, задев ветку. Потревоженная пчела, недовольно жужжа, пролетела прямо над его головой. - Ты поедешь на север, а там неспокойно. Если слышала, - голос отца был мягкий, он точно рассказывал сказку, - сейчас у Рдзении и Ратиславии есть разногласия по поводу торговли. Златоборск не пропускает к нам корабли с Благословенных островов, они перехватывают товары и продают втридорога.
        Велга едва сдержалась, чтобы не нахмуриться. Конечно, она знала о торговой войне, о столкновениях на реке, о сожжённых ладьях, о загубленных товарах. Рдзенцы заливали камни в воск, а ратиславцы продавали им поеденный молью шёлк. Рдзенцы везли на юг гнилую древесину и несвежую икру, а ратиславцы в отместку завышали северянам цену на стекло.
        С прошлого лета Старгород седмица за седмицей терял всё больше денег и людей. Многие гибли, другие, потеряв доход, уезжали на запад, хотя там не было спасу от духов Нави. Но люди так или иначе гибли: или в Совине от когтей нечисти, или в Старгороде от голода, или на реке, борясь с проклятыми ратиславцами.
        Двух старших сыновей Буривоя, её родных братьев, весной привезли синими, распухшими, безжалостно изуродованными смертью, после того как они вступили в очередную стычку на реке. Конечно, Велга знала о торговой войне. Все в Старгороде о ней знали. Только о том и говорили. Но девице её положения, безусловно, не стоило об этом рассуждать. Ей нужно было вышивать, молиться Создателю и сплетничать о хлопцах с подружками.
        - Мои братья погибли на реке от рук ратиславцев, - как можно спокойнее произнесла Велга. - Я немного слышала о торговой войне.
        - Так вот, этому безобразию пора положить конец, - решительно произнёс Кажимеж. - И это в твоих силах, дочка.
        Вдруг Рыжая навострила уши, подняла голову.
        И только тогда остальные услышали, как за забором заскрипели колёса. Кто-то ехал по дороге в телеге. Собака вскочила с места и кинулась к забору, нырнула в заросли, тут же скрылась из виду, и с другой стороны послышался задорный лай.
        - Кхм, куда это она делась? - недовольно спросил отец.
        Инглайв и Велга заговорщически переглянулись, точно знали ответ. Князь Буривой, семеня на коротких ногах, поспешил к забору, раздвинул крапиву и осоку.
        - Вы смотрите, вот разбойница! - воскликнул он возмущённо. - Подкоп прорыла. Да такую яму! Тут и ты, Велга, пролезешь.
        - Неудивительно, - дёрнула плечом девушка. - Давно пора снести забор и поставить новый частокол.
        - Да как-то всё… не до того, - отец смущённо покосился на гостя. - У нас тут раньше везде частокол был. Его во время половодья размыло. Старое тут всё, ещё мой дед строил. Надо бы и вправду заменить. А то сколотили забор «на время», а он уже две зимы простоял, хех…
        Он постоял ещё немного, выглядывая через щели на улицу.
        - Вообще, она ощенилась недавно, - произнёс задумчиво отец. - Где только прячет выводок, непонятно.
        - Не успели утопить?
        - Что? - почти испуганно переспросил отец. - От такой умной собаки топить щенков - грех. Я бы и себе оставил, и друзьям раздарил. Вот Репа, мой друг, очень просил щеночка от нашей Рыжей.
        Переваливаясь с боку на бок, он пошагал назад.
        Велга пообещала себе, что никогда не располнеет, как отец. Они были слишком похожи: небольшой рост и круглое лицо. Рядом с матерью он и вовсе смотрелся нелепо. Неудивительно, что до свадьбы они не виделись. Согласилась бы мать выйти за коротышку-отца, если бы не влиятельность его рода, княжеское происхождение да богатство? Осне была высокой, статной, но её род давно потерял земли на севере и перебрался в Снежный. Они нуждались и в деньгах, и в связях, а того и другого у Буривоев было вдоволь.
        - Думаю, скоро время обеда, - похлопав себя по бокам, точно гусь крыльями, произнёс отец. - Пойдёмте домой.
        Инглайв тут же легко поднялся на ноги, протянул руку Велге, помогая встать. Она неловко задела затылком ветку, и на плечи и волосы ей посыпались лепестки.
        - Ох! - Велга попыталась отряхнуться, но Инглайв вдруг сказал:
        - Так ещё красивее. Точно снег посреди лета.
        И она передумала:
        - Догадываюсь, что у вас на севере такое часто случается, да?
        Заметив её лукавую улыбку, Инглайв весело расхохотался.
        - Умоляю, не верь сказкам, будто мы купаемся в ледяной воде даже в середине лета. Она… прохладная, но не ледяная, - он блеснул кривой улыбкой и добавил: - В ледяной воде мы купаемся зимой.
        - О, у нас тоже есть любители, - воодушевлённо поддержал отец. - Я, правда, ни разу не пробовал. Даже смотреть как-то холодно, - он поёжился, хотя в тот день пригревало солнце.
        Неспешно, наслаждаясь благоуханием сада и ласковым ветерком, они втроём шли к усадьбе по сочной зелёной траве, усыпанной белыми лепестками.
        Скоро их догнала Рыжая.
        - Вернулась, разбойница, - усмехнулся отец, потрепав её за ухом. - Собственно, об этом мы и хотели поговорить с тобой, Велга.
        - О чём?
        - О разбойниках, точнее, о разбое. О том, что творится на реке.
        - Север зависит от торговли со Старгородом, - вставил Инглайв. - И нам очень не нравится, что ваша королева сцепилась с ратиславским князем.
        Велга крутила головой, переводя взгляд то на одного, то на другого, и едва сдерживалась, чтобы не выдать своё волнение. Кажется, об этом и упомянула мать. Княгиней… Велга станет княгиней…
        - Война между Рдзенией и Ратиславией мешает не только нам, - продолжил Инглайв. - Империя и Вольные города тоже недовольны. Товары тормозят на реке или перепродают втридорога. Наши люди проходят на юг только за большую мзду.
        - Думаю, скоро вообще перестанут пропускать, - вздохнул отец. - Князь Матеуш что-то готовит.
        - По приказу королевы или сам?
        - Князь всё делает по приказу королевы. Он её младший брат и правит в Старгороде только благодаря её влиянию.
        - А я думал потому, что Белозерские всегда были князьями в Старгороде.
        Пронзительные глаза Инглайва сверкнули ехидством, и Велга невольно загляделась на его мужественное лицо. Ни её отец, ни братья вовсе не отличались такой мужской красотой, пусть и были по крови куда благороднее лендрмана с далёких островов.
        - Не всегда, - нахмурился отец, надуваясь, точно воробей. - Буривои основали Старгород и были первыми князьями.
        - Но князьями вы больше не зовётесь.
        - Об этом и речь, дорогой гость.
        - О княжении? - робко спросила Велга.
        Мужчины могли спорить бесконечно, это она давно поняла. И ей, как женщине, стоило бы проявить терпение. Но ждать более казалось невыносимым.
        - О, юная господица желает стать княжной? - Инглайв наконец снова обратил на неё внимание, и высокомерие на его лице сменилось ехидством, но таким очаровательным, что Велга даже не обиделась. - Не боится ли господица бремени власти?
        - Господица ничего не боится, - вздёрнула нос Велга.
        Лендрман раскатисто захохотал:
        - Ох, господица Велга, не подумай, что я смеюсь над тобой. Мне весело потому, что в Рдзении такая смелость у женщин - редкость. Верно, в тебе говорит северная кровь.
        - Почему это? - снова надулся отец. - У нас весьма…
        - Отец! - не выдержала Велга. - Так о чём речь? Как я могу стать княжной?
        Кажимеж и Инглайв переглянулись, наконец посерьёзнели и вернулись к разговору.
        - Твой будущий муж, Оддбьёрн Раннвайг, - наместник в Ниенскансе, - отец говорил с ней как с маленькой, точно сама Велга не знала, кем был её жених. - Но его не совсем устраивает положение. У Оддбьёрна не самое благородное происхождение, зато есть влияние, деньги и верные люди.
        - Как и у твоего многоуважаемого отца, - добавил с ухмылкой Инглайв. - И это помимо твоего имени. Всё же Буривои - князи по крови, пусть и зваться им так запрещено. Но все и в Старгороде, и на севере помнят, кто такие Буривои. Мой названый брат хочет объединить силы с вами.
        - Чтобы…
        - Закончить эту глупую войну, - помрачнел отец, и Велга догадалась, что он вспомнил своих старших сыновей. Он единственный из семьи видел сыновей, когда их привезли домой. От Мухи Велге удалось узнать, что тела братьев были страшно, до неузнаваемости изуродованы. Матери и детям позволили увидеть их только в закрытых гробах.
        - Старгороду мешают чужие распри. Нам они не нужны.
        - Поэтому будет лучше, если Старгород и Ниенсканс объединятся, - кивнул Инглайв. - На нашей стороне деньги и сила. Рдзения и Ратиславия ослабли от войн. Они не будут готовы к отпору.
        - Так вы хотите воевать с Рдзенией и Ратиславией?
        Даже Рыжая почувствовала беспокойство Велги и зарычала, глядя куда-то в глубину сада.
        - Напротив, - прошептал отец и наклонился, точно опасаясь, что их услышат, хотя рядом никого не было. - Мы хотим остановить эту войну. Старгород страдает под пятой Ратиславии и Рдзении. Белозерские обещали, что наши земли не затронут ни в?йны, ни раздоры. Что мы будем в безопасности. Но они только душат нас налогами и тянут наших мужчин на свои войны. Этому пора положить конец.
        Брак Велги и наместника Ниенсканса мог закрепить военный союз. Она попыталась поймать взгляд отца, но тот оказался слишком глубоко погружён в свои мысли.
        - Поэтому, господица Велга, вся надежда на твоё очарование.
        - То есть? - в груди её родилось возмущение.
        Разве не должен северянин с непроизносимым именем быть счастлив просто потому, что такая девушка, как она, выйдет за него замуж?
        - Ты, дочка, станешь мостиком между нашими народами. И новой… не княгиней, но как это у вас…
        - Женой ярла, - подсказал Инглайв.
        - У скренорцев нет слова для княгини, - пояснила Велга. Мать учила её родному языку и обычаям. Пусть теперь и казалось, что знала она слишком мало, чтобы навсегда уехать на север. - Да, у них есть только «жена ярла».
        - Ну… - вздох отца вышел слишком разочарованным. - Тоже неплохо.
        Но всё же княгиней ей не стать. Лишь чьей-то женой. И потому, пусть она и была всего лишь женщиной, полное, точно налитое яблоко, ощущение счастья треснуло.
        А мужчины, довольные договором, пошли к дворцу.
        Велга почувствовала, как что-то упало к её ногам, и остановилась.
        - Что случилось? - спросил Инглайв.
        - О, моё височное кольцо. - Она увидела подарок матери в траве, присела, чтобы поднять, как вдруг краем глаза заметила за деревьями мелькнувшую тень. Верно, кто-то из слуг отлынивал от работы, прохлаждаясь в саду.
        И без всякой причины острый, точно клинок, холод пронзил насквозь и кожа покрылась мурашками.
        - Велга, ты идёшь? - нетерпеливо позвал отец.
        - Да-да, - растерянно отозвалась она.
        Рыжая прижалась к ногам Велги, всматриваясь в глубь сада. Шерсть у неё встала дыбом на загривке.
        Колыхались белые тяжёлые от цветов ветви яблонь, ласкал кожу тёплый ветерок, но Велге казалось, будто она смотрела прямиком в глубокую сырую могилу, и оттуда в ответ ей…
        - Велга!
        Она поспешно спрятала височное кольцо в мошну и побежала к дому. И впервые родной, знакомый сад показался чужим. Впервые захотелось поскорее уйти из него. Рыжая бросилась за Велгой. Они нагнали остальных уже у самого дворца.
        Рядом с северянином и отец, и сама Велга казались крошечными. Каково будет ей на севере среди этих великанов? Они, верно, затопчут её. Впрочем, будущий муж Велги правил городом, и, сидя на престоле подле него, жена будущего ярла Велга будет смотреть на подданных сверху вниз.
        - Ну что, дочка, пора справлять свадьбу?

* * *
        Из-под тончайшего, расшитого цветами плата непросто было разглядеть гостей. Руки Велги вспотели и щёки вспыхнули жаром, когда Инглайв взял её руку в свою. Скренорцу должно было быть неприятно касаться её влажной от волнения ладони. Она не видела лица Инглайва. Он крепко переплёл их пальцы.
        У Велги перехватило дыхание, она едва устояла на месте, когда подошёл отец.
        - Да озарит Создатель ваш путь! - приветствовал он громогласно.
        Пиршественный зал задрожал от рёва дружных голосов, и Велга повторила слова вместе с ними, едва слышно, и голос её потонул в шуме. Не было ни Пресветлого Брата, ни других молитв, даже в храм они не поехали, обряд проводили, не отходя от пиршественного стола, среди родных и друзей, в стенах усадьбы Буривоев. По заветам предков.
        Раздался отцовский кашель. Он явно волновался не меньше дочери:
        - Перед Создателем и перед людьми стоят Оддбьёрн Раннвайг…
        Велга невольно повернула голову к Иглайву, но не смогла разглядеть. Его лицо прикрыли чёрным платом. Настоящий жених Велги находился далеко на севере, в пр?клятом некогда городе Ниенскансе, и не мог бросить дела, чтобы приехать и справить обряд в Старгороде. Но обычаи требовали, чтобы Велга вышла замуж, прежде чем навсегда покинет родителей, и потому её венчали не с женихом, а с тем, кто им назывался не в храме, а в пиршественном зале, не Пресветлый Брат, а собственный отец. Так требовали обычаи.
        Потому и невесте, и жениху закрыли лица: чтобы ни человек, ни дух, ни святой не заподозрил подмены.
        В левой руке Велга держала свечу и сквозь плат едва различала огонёк. Правой рукой она переплела пальцы с пальцами Инглайва, и их запястья обвязали, а хирдман из дружины северян пролил горилку в миску под их руками. Капли брызнули на запястье Велги, и она вздрогнула, точно от кипятка.
        - Эх, жаль не мне, - нарочито громко вздохнул Инглайв из-под плата.
        - Тебе ещё налью, дорогой гость, - прокряхтел отец.
        - Так что мне горилка? Не упиться. Я про невесту. Такая красавица у тебя, князь.
        Заиграл дударь на своей дуде, и весёлая песенка зазвучала на весь зал, её подхватили волынка и свирель.
        Велга вспыхнула ещё стыдливее, а Инглайв повёл её вдоль стены, кругом вокруг стола. Он шёл впереди, держа свечу в левой руке, а правой был по-прежнему обвязан с Велгой. Обоим нельзя было открывать л?ца, и они то и дело спотыкались о лавки, отчего каждый раз гости громко хохотали и притоптывали, желая пуститься в пляс. И Велге тоже захотелось танцевать.
        В ушах звенели височные кольца. То звонко, то тихо, то весело, то жалобно. И сердце Велги так же стучало, то замирая от счастья, то разрываясь от тоски.
        Шаг за шагом. Рука в руке. И впереди высокий, статный Инглайв. Каким был настоящий жених Велги? Были ли у него такие же яркие голубые глаза? Многие северяне могли похвастаться яркими, точно ледяные озёра, глазами. Но что до Оддбьёрна Раннвайга? Как выглядит он?
        Шаг, ещё один. Велга крепче вцепилась в большую руку свата. Была ли такая же большая, сильная ладонь у её мужа? Была ли она так же горяча?
        Гости хлопали, притоптывали в такт дуде, и Велге тоже не терпелось станцевать с подружками, а может, с Инглайвом. Ей так понравилось чувствовать свою крохотную тонкую ручку в его большой руке.
        Сквозь паутинку вышивки платка показалось бледное лицо матери. Она улыбалась довольно, горделиво. Но гордилась ли она взрослой красавицей-дочерью? Или же богатым влиятельным женихом да удачной сделкой? За подол госпожи Осне хватался Кастусь. Он скорчил вредное лицо при виде сестры и кинул в неё куриную косточку. Велга увернулась и чуть не упала, Инглайв обернулся, едва успел обхватить её за талию, придержать. Но свеча выскользнула из его левой руки. Упала на пол и потухла.
        Затих вдруг дударь.
        - А-ах! - запричитали женщины, кто-то осенил себя священным знамением, кто-то поплевал через левое плечо. Мужики застучали по дереву.
        А Велга застыла, глядя туда, куда укатилась потухшая свеча.
        - Помоги мне, красавица, - попросил низким голосом Инглайв, и они вдвоём осторожно опустились на колени.
        Он нащупал на дощатом полу свечу, снова зажёг её о свечу Велги.
        - Слава Создателю! - громко воскликнула мать, захлопала в ладоши, и неуверенно снова заиграл дударь.
        Но не скоро веселье вернулось в его песню.
        Казалось, обошлось, не случилось ничего страшного, но, когда они завершили круг, а Инглайв сбросил с себя тёмный плат и осторожно приподнял лёгкий платок Велги, она была бледна как полотно. Её испуг не скрылся от глаз скренорца. Он наклонился к самому её лицу, заглянул в глаза.
        - Не грусти, красавица, - попросил он.
        Ещё несколько шагов назад сердце её затрепетало бы от этого взгляда, но теперь не вызвало никаких чувств.
        Потухшая свеча - дурной знак. Создатель дал понять: в браке этом ей не быть счастливой. Она зачахнет, потухнет, как свеча в руках Инглайва.
        Молча Велга протянула свечу матери, и та поставила её на стол рядом со свечой жениха.
        - Всё хорошо, родная, - госпожа Осне приобняла дочь за плечи и проводила к креслу во главе стола, рядом с женихом. - Не грусти, повеселись сегодня. Завтра тебе предстоит долгий путь.
        И Велга изо всех сил старалась веселиться.
        Скоро никто уже не желал сидеть за столом. Гости танцевали на липком от пролитого вина и медовухи полу, а Велга с завистью наблюдала за ними со своего места. Она теперь - жена, и ей не положено так высоко поднимать ноги в танце, непристойно подпрыгивать и кружиться, задирая подол, и радостно визжать.
        - Что, княжна, не по нраву тебе замужняя жизнь? - усмехнулся Инглайв.
        Он сидел рядом, почти не ел и не пил, смотрел по сторонам со скучающим видом.
        - Вовсе нет, лендрман Инглайв, мне, напротив, очень радостно и ве…
        Она поймала его насмешливый взгляд и, не сдержавшись, закатила глаза:
        - Почему свадьба - моя, а веселиться положено всем, кроме меня?
        - Увы, такова доля всех, кто у власти, - он придвинулся и добавил шёпотом: - Когда станешь женой ярла, поводов радоваться станет ещё меньше.
        - Что? - пусть в зале было жарко, Велга вдруг побледнела.
        - У правителей всегда слишком много соперников. Тебе ли не знать, не княжна? - пожал плечами Инглайв и откусил белыми зубами от кабаньей ноги. - Когда-то Буривои были князьями. А что с вашим родом теперь? Вы даже назваться князьями боитесь, ведь стоит вам заикнуться о былой власти, и всех, даже твоего брата, казнят.
        Велга невольно взглянула на Кастуся, жадно уплетавшего пирог. Он перепачкался, словно поросёнок, и уворачивался от нянюшки, пытавшейся вытереть ему лицо.
        - Слышала же, что сделали с нашей Гутрун ратиславцы?
        От одного упоминания ратиславской княгини стало не по себе. К чему её упоминать? Она уже не одну зиму лежала в земле.
        - Великая была женщина. Наша, северянка. Да, вышла замуж за ратиславского князя. Спасла государство от войны, удержала власть, когда княжества взбунтовались. И что с ней стало?
        Велга прекрасно знала, что случилось с княгиней Гутрун, но говорить об этом не желала. Это были дела ратиславцев. А Старгород ещё до рождения Велги отделился от Ратиславии и поклялся в верности Рдзении.
        - Этот шелудивый пёс, незаконнорождённый ублюдок Вячеслав убил её и всех её детей ради княжения. Он не имеет права на престол.
        Пальцы Велги вцепились в подлокотники кресла. К чему этот разговор? Но Инглайв распалялся всё больше:
        - А у нас на севере народ жёсткий и решает всё тоже жёстко, но справедливо. Но я желаю тебе удачи, прекрасная Велга. Раз мы друзья… мы же друзья, Велга?
        Она ошарашенно закивала, точно заворожённая.
        - Тогда я позабочусь о тебе, мой дружок, - пообещал Инглайв и наклонился ещё ближе. От него пахло вином, мясом и потом. И это больше не было ни возбуждающе, ни приятно. - Мне бы не хотелось, чтобы такая красавица погибла.
        И снова бросило в жар от его пронзительного взгляда. Но жар этот не был будоражащим.
        - Я не погибну, - нерешительно проговорила Велга.
        Голубые глаза сверлили её насквозь.
        - Мне… душно…
        Она подскочила с места, протиснулась сквозь толпу. Один из скренорцев попытался приобнять её, но заглянул в лицо, узнал и испуганно вскинул руки вверх:
        - О, прости, господица… госпожа!
        Велга остановилась у распахнутого окна, высунулась по пояс, охлаждая горящие щёки.
        - Тебе стоит выпить немного вина, родная, - раздался голос матери.
        Она встала рядом, упёрлась локтями о подоконник. В руке её был большой кубок. Велга приняла его, сделала глоток. От сладости вина вязало во рту. От терпкого запаха закружилась голова, и она поспешно сделала ещё глоток и ещё.
        Мать усмехнулась:
        - Если бы ты знала, как я завидую тебе.
        - Мне?
        - Ты едешь на север…
        - Я еду в Проклятый…
        - Тсс, родная, - Осне приложила палец к губам. - Не обижай наших гостей. Они не называют так свой город. Он теперь Ниенсканс.
        Она покрутила кольцо на тонком пальце. Длинные рукава с вышитыми волнами прикрыли тонкие запястья. Как страстно Велга желала иметь такие же изящные тонкие запястья, белые, точно из снега вылепленные. Но кожу её усыпали тысячи и тысячи мелких веснушек, расцветавших ещё ярче с наступлением весны.
        - Уверена, ты полюбишь север. Он у тебя в крови. К тому же, - она обернулась в сторону Инглайва, - эти люди сделают тебя княгиней. Только наберись терпения.
        - Не княгиней, - она поджала губы. - Женой ярла.
        - И?
        - Это не одно и то же.
        - Не вижу разницы, - пожала плечами матушка. - Ты женщина. И редкой женщине посчастливится стать женой ярла.
        Она говорила с ней как с ребёнком. Велге захотелось уйти подальше. Как можно дальше. На самый север. Хоть в Проклятый город.
        - Говорят, - ещё глоток вина и ещё, - что княгинь чаще убивают. Княгиня Гутрун, она же правила в Златоборске, так?
        - Во всей Ратиславии, - поправила мать. - Вернее, правил её сын, но Гутрун долго заменяла его на престоле. Она была северянкой, как я.
        - И её убили. Теперь в Златоборске Вячеслав Окаянный. Он же убил её, жену собственного брата, а вместе с ней и собственного племянника…
        - К чему такие разговоры в день твоей свадьбы, родная?
        - Да к тому, что… - кубок в руках дрогнул, и вино перелилось через край куда-то в темноту. - Что я… не хочу…
        - Ох, родная, не стоило давать тебе вина, - мать обняла её за плечи и отвела от окна. - Сядь и поешь. И помалкивай, ради Создателя. Ты не можешь пока уйти, и рыдать ты тоже не можешь.
        - Но…
        - Терпи, - строго потребовала мать.
        Слева от Велги по-прежнему сидел Инглайв, справа - подвыпивший и оттого не в меру болтливый отец, а из-под стола высовывала морду Рыжая и с любопытством исследовала всё, что ели люди, надеялась, что и ей перепадёт лакомый кусок.
        Слушаясь наставления матери, Велга взяла пирожок, но от расстройства и его не смогла в руках удержать. Пирожок улетел под стол и тут же исчез в пасти Рыжей.
        - Ох, глупая псина! - в отчаянной злобе воскликнула Велга. - Оте-ец, - проныла она, - я устала и хочу уйти.
        Отец не расслышал её просьбы. Он приобнял своего старого товарища Гюргия Большую Репу. Вдвоём они много лет уже отправляли торговые ладьи по всему свету и успешно преумножали свои богатства. Если и был в Старгороде купец успешнее Кажимежа, так это был Репа.
        - Вот тут у меня будут родненькие, - Репа покраснел от выпитого и стал больше походить на редис. - Вот так мы прижмём этих рдзенцев, - он потряс кулаком.
        - Потише, Гюргий, - хмыкнул отец.
        - А чего тише? Чего?! - распалился Репа. - Все устали от их беспредела. Мы-то думали, вернёмся под рдзенскую корону, заживём. А они все годы кровь из нас пьют. И всё им мало-о, - купец слегка стукнул по столу кулаком, и Кажимеж поспешил убрать подальше от него налитый до краёв кубок.
        - Обязательно всё будет, - примирительно сказал он. - Только успокойся. Не кипятись.
        - Пора домой, - замотал головой Гюргий. - В Ратиславию. Князья нас так не мучили.
        - Помнится, ты двадцать пять зим назад по-другому говорил, - усмехнулся отец.
        - Был молод и глуп, - помотал головой Репа.
        Велга закатила глаза от скуки и откинулась на спинку кресла, пока мать не видела и не могла поругать её за это. Инглайв сидел словно жердь проглотил. Лицо его окаменело. И глаз - ледяных, горящих яростью глаз - он не отводил от отца.
        - Князь Вячеслав умеет с людьми договориться, - продолжал Репа и с каждым словом говорил всё громче. - Чародеи и те ему служат. А Венцеслава что? Только режет, режет. Чародеев - на костры. Неугодных - на костры. И повсюду её Тихая стража. Тьфу, - он закрыл лицо ладонями. - Невозможно. Сколько крови пролилось. А ей всё мало. Теперь, говорит, на реке встаньте, не пускайте ратиславцев. А гибнет-то кто? Мы, старгородцы, гибнем. Королевишна-то в замке в Твердове сидит, только псов своих из стражи посылает.
        - Тише, - похлопал его по спине отец. - Тише.
        - Что тише? Что тише-то?! - повторил Репа.
        И теперь уже все в пиршественном зале притихли, прислушались. И слышно стало, как Рыжая громко чавкала под столом.
        - Наши сыновья в реке тонут, пока королева Венцеслава, - Репа вскинул руки и похлопал ими, точно крыльями, - эта грёбаная Белая Лебёдушка в войну играет. Денег ей больше хочется. Тьфу! Бабы… у власти. Тьфу! - снова сплюнул он. - Вот выдашь Кастуся за дочку князя Вячеслава, вот станет он нашим, старгородским князем… За старгородского князя!
        Он схватил кубок, вскочил на ноги и закричал во весь голос:
        - За старгородского князя Константина Буривоя!
        Скренорцы молчали. Молчали старгородцы. И Осне побледнела как полотно. А маленький Кастусь подавился куриной ножкой и вдруг закашлялся.
        Велга крутила головой, не в силах понять, о чём шла речь. Кастусь? Князь?
        Медленно из-за стола поднялся Инглайв. Он вдруг показался таким высоким, точно закрывал собой всю пиршественную залу.
        - За князя Константина Буривоя, - он поднял свой кубок. - И будущую жену его, дочь Вячеслава Окаянного…
        Он улыбался. Ярко, ослепительно, так, как улыбался Велге весь день. Но она обмерла, не смея пошевелиться. И поняла, что никогда никого не боялась так, как лендрмана Инглайва.
        Остальные послушно, нерешительно отпуская тихие поздравления, выпили за князя, имя которого нельзя было произносить в Старгороде уже много столетий под страхом смертной казни. За князя Буривоя.
        И когда все наконец снова занялись угощениями, и когда снова заиграла волынка, Велга прильнула к плечу отца:
        - Батюшка, можно я пойду?
        Он чмокнул её в висок:
        - Беги, пока мать не видит.

* * *
        В саду было тихо, только трава шелестела под ногами. Шаг за шагом, ловко, точно кот, он передвигался между деревьями. В темноте белели цветы, а небо уже горело далеко на востоке. Весной день никак не хотел до конца умирать, и свет брезжил даже глубокой ночью.
        Усадьба Буривоя, днём гудевшая, как улей, теперь спала. Бестолковая стража вся собралась у главных ворот и слонялась вокруг костра. Лилось вино, щедро подаренное северянами, и никто и не думал обойти дозором сад.
        Никто не мог заметить чужака.
        Он шёл между яблонями, двигаясь плавно, быстро, неслышно. У дома матушки тоже стояла яблоня. Она была старая, высохшая. Белый однажды предложил её срубить, но матушка отказалась.
        И Белый привык искать глазами голые серые ветви той яблони, возвращаясь домой. Он здоровался с ней, как с живой, а череп, насаженный на ветку, кивал в ответ.
        В саду Буривоев Белый задержался у деревьев, опустился на колени, касаясь земли, проливая на неё свою кровь. Земля не любила Белого, зато ночь ему благоволила. Матушка рассказала, что он родился в последний месяц зимы, в ночь, когда чародейскую башню Совина поглотили воды озера, а духи Нави вышли на охоту. Может, поэтому они его и любили? Может, поэтому и принимали за своего?
        Даже в неспокойных опасных землях на левом берегу Модры, там, где он появился на свет, духи не трогали Белого.
        - Мёр-ртвый, - называли они его.
        Белый знал, что другие люди редко замечали духов Нави, и это тоже делало его другим. Он не был чародеем, ни одно заклятие ему не давалось, но всё же обереги действительно защищали, а духи и боги всегда принимали дары.
        Вот и на этот раз земля вкусила его крови. Она кривилась, корчилась и ворчала, но пила, потому что кровь его была вкусной. Матушка говорила: живой. Всё вокруг матушки было мёртвым, а он - Белый - живым. Пусть выглядел он как мертвец, пусть чувствовал себя внутри пустым, как мертвец, но кровь его была живой. Почему, он не знал. Может, по той же причине, что он родился в ночь начала Охоты.
        Но глаза его были не человечьи. Блёклые, как у всех лойтурцев, на которых он так походил, эти глаза видели в темноте. Ни один другой Ворон не мог этим похвастаться. Только Белый.
        И он слушал яблоневый сад и спящую усадьбу, разглядывал внимательным, цепким взглядом тёмные окна. Днём он успел понаблюдать за домом Буривоев с улицы и из сада. Он хорошо умел скрываться. Белый гулял среди цветущих яблонь, разглядывал князя Кажимежа и его дочь Велгу, северянина-свата и даже того самого мальчишку Константина, и никто не заметил его. Только девчонка, кажется, уловила движение среди деревьев, но не придала тому никакого значения.
        Белый мог разделаться с ней ещё днём, но не стал. Это привлекло бы лишнее внимание и заставило стражу стать бдительнее. Нет, сначала стоило позаботиться о мальчишке.
        Дверь в прируб оказалась незапертой. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Люди в Старгороде оставались на удивление беззаботными, совсем как деревенские. Белый и сам вырос в деревне, но его родные места отличались от сотен других деревень в Рдзении. Там по ночам люди дрожали от страха, а дети плакали не потому, что их мучили страшные сны. Там водились чудовища, и одним из них был Белый Ворон.
        Во дворце Буривоев было тихо, и только откуда-то из клети доносился громкий храп. Все спали. Пахло вином, пивом и мясом - весь вечер люди Буривоев праздновали помолвку юной господицы.
        В городе тоже обсуждали отъезд Велги. Красавица, богатая наследница, она была завидной невестой, и, верно, немало местных женихов теперь кусали себе локти, упустив её приданое. Но никто и словом не обмолвился о маленьком Константине. Буривой был хитёр. Он знал, что не получится скрыть большой обоз, с которым невеста уезжала к жениху, потому вместе с ним отправлял и сына. Пусть люди думали, что из города уезжала одна только Велга. К тому времени, когда стало бы известно о помолвке сына Буривоя и дочери ратиславского князя, мальчишка бы уже оказался в безопасности в Златоборске, а ратиславские войска под стенами Старгорода.
        Но не будет жениха - не будет и помолвки. Не будет союза - и не вернуть никогда Буривоям княжескую власть.
        Весь дворец спал крепко, беззаботно. Никто не знал, что внутрь пробралось чудовище. Никто не ждал его. И Белый крался бесшумно, быстро и ловко, не теряя времени.
        В сенях Белый задержался, вспоминая, в какой стороне находилась ложница наследника. Дворец Буривоя был построен ещё во времена ратиславских князей и делился по их обычаю на мужскую и женскую половины.
        В правой - женские покои. В левой - мужские. Белый огляделся, запоминая повороты и двери. С красавицей Велгой он увидится позже.
        Неслышно ступая, он повернул налево. Внизу на лестнице скрипнула половица. Он замер, прислушался. Кто это был? Припозднившийся слуга? Бдительный гридень? Белый слушал долго, терпеливо, подготовив свой любимый нож. Кованая чешуя на рукояти знакомо холодила ладонь. Он точно помнил, сколько там чешуек: шестьдесят три. Нож подарила матушка, когда он был ещё совсем ребёнком, задолго до того, как он пролил первую кровь.
        Она говорила, что Белый родился из воды холодным, словно рыба. И этот нож оказался ему под стать. Из всех своих детских игрушек Белый любил нож больше всего, а после научился орудовать им ловко и быстро. И всегда был готов пролить с его помощью новую кровь.
        Больше ничто не нарушило тишину. Ни звука. И Белый пошёл дальше.
        До самого заката он наблюдал за усадьбой, запоминал расположение окон и спален. Третье окно слева - ложница маленького наследника, Константина, последнего не князя Буривоя. Мальчишке было всего девять. Ещё слишком мало, чтобы свататься, но других сыновей у Кажимежа Буривоя не осталось, и потому он спешил. Но опоздал. Кто-то заплатил слишком хорошо, чтобы Буривои никогда не вернули себе власть в Старгороде.
        Белый опустился на колени перед дверью, прикрыл нос и рот платком, завязал его на затылке и достал из кармана в поясной сумке бутылёк. Стоило быть осторожным. Он задержал дыхание, открыв пробку, высыпал порошок тонкой линией под самым порогом и помахал рукой, чтобы запах скорее проник через щель под дверью в комнату.
        У князей и бояр было принято, чтобы рабы спали прямо на пороге и сторожили господ. Так никто не мог проникнуть внутрь, не толкнув дверью холопа.
        Плотно закрыв бутылёк, Белый спрятал его обратно в карман и отошёл на несколько шагов, подождал.
        Старый большой дворец едва слышно поскрипывал, будто дышал во сне. Шумели летучие мыши на чердаке. Сверчок тянул свою унылую песню где-то за стеной. Белому нравилась его работа. Она обычно была тихая, спокойная. Он всегда приходил по ночам. Это Грач любил шум, крики, вопли. Брату слишком нравился страх. Белый, как и все мертвецы, предпочитал покой.
        Держа наготове нож, он тихо приоткрыл дверь. На пороге и вправду лежал мужчина. Темноволосый. Здоровый, точно медведь. Такого бы в поле отправить пахать, а не в дом прислуживать мальчишке. Заснул мужчина на боку, неловко скорчившись на постеленном тюфяке и прикрывшись одеялом. Белый не стал зря его трогать, опасаясь разбудить. На такого здоровяка порошок мог слабо подействовать. Он проткнул шею сбоку, под кадыком, чтобы задеть нерв. Сердце раба остановилось быстро. Он даже не проснулся.
        Белый вытер лезвие об одежду убитого. Он не любил грязь. Перешагнуть здоровяка было сложно, он занимал собой всё пространство. Неловко соскользнула нога. Белый схватился рукой за стену. Что-то глухо стукнуло.
        Но никто, кажется, этого больше не услышал.
        Дверь в ложницу мальчика была приоткрыта. Окно распахнуто. А постель пуста. Белый застыл на пороге. Глаза забегали по углам. Где мальчишка?
        Куда он мог деться? Спрятался под кроватью? Белый заглянул туда. В сундук? Его тоже проверил. Под лавкой не спрятаться, под столом тоже. Белый больше не скрывался. Он зажёг свечу, осмотрел все покои. Мёртвый раб. Больше никого.
        И куда делся мальчишка?
        Дети часто боялись спать одни, а это его последняя ночь дома… Что, если…
        Белый потушил свечу, вышел из покоев. Вряд ли мальчик бросился бы за утешением к отцу. До пяти лет дети спят в покоях матери. Но Константин старше. Стоило проверить женскую половину.
        Быстрее, уже помня повороты, Белый поспешил назад в сени.

* * *
        - Доброй ночи, родная, - мать коснулась губами лба Велги.
        Девушка задержала её руку в своих, поцеловала каждый пальчик.
        - Я буду скучать.
        - Я тоже.
        Огонёк свечи дрожал, отчего по стенам ложницы плясали тени. Тёплый свет делал черты лица матери мягче, а улыбку приветливее.
        - Ма-ам, - протянул от двери Кастусь. - Пошли.
        Он отнимал мать у Велги даже теперь. Даже в миг прощания. Обида клокотала внутри, и сдержать её уже было невозможно.
        - Ты ещё вернёшься домой, когда станешь князем! - воскликнула Велга. - А я уезжаю навсегда.
        Брат насупился, прижимая к себе мартышку. Белка обнимала его лапами за шею. Все, даже глупая мартышка, любили Кастуся больше, чем Велгу, хотя он был плаксивым, бестолковым и избалованным.
        - Родная, ты уже взрослая, а он совсем ребёнок. Ему куда страшнее покидать дом, - мать погладила Велгу по голове, а она вцепилась в её ладонь, не желая отпускать, и Осне пришлось отнять руку силой.
        - Мне тоже… - Велга сдержала слёзы и обидные слова.
        Она была взрослой девушкой. Скоро ей должны были заплести две косы и уложить под плат. Скоро она должна была стать женой, затем матерью, и тогда ей пришлось бы возиться с такими же плаксивыми, глупыми детьми, как Кастусь.
        «Ох, надеюсь, мои дети ни капли не будут похожи на этого дурака».
        Старшие братья были умными, смелыми, красивыми. Из всех хлопцев в Старгороде они считались самыми видными. Как жаль, что именно их забрали бурные воды Вышни. Почему не Кастусь утонул? Почему не он?
        Мать и брат ушли.
        Велга помедлила, глядя на закрытую дверь, не выдержала, на цыпочках прокралась к покоям матери и уже потянулась к двери рукой, когда услышала отцовский голос:
        - Никак тебе не угодить…
        Раздались его тяжёлые шаги. Он ходил из угла в угол, и Велга ясно представила его озабоченное лицо.
        - Что ты от меня хочешь?
        - Хочу, чтобы ты не торговал жизнями моих детей, - сердито процедила мать.
        Велга с трудом узнала её голос, таким несдержанным и раздражённым он был.
        - Я уже потеряла двух сыновей. Ради чего они погибли, Кажимеж? Ради платков да ковров? Да чтоб им всем в реке сгинуть.
        - Родная моя…
        - Убери от меня руки, - послышался шлепок. - Ты мог найти Велге жениха, который защитит её от всех бед, ты мог уберечь Кастуся, а ты… Я не сказала Велге, чтобы её не тревожить. Но тебе всё скажу. Ты торгуешь жизнями детей, как платками на ярмарке.
        - Я как раз делаю всё, родимая, чтобы никто и никогда не посмел причинить им вред. Чтобы не над ними властвовали, а они надо всеми…
        - Князья чаще разбойников теряют свои головы, старый ты дурак.
        Хлопнула дверь. Верно, мать из горницы ушла в спальню. Слышно стало, как тяжело и горько вздохнул отец и медленно прошёл к двери. Велга со всех ног кинулась обратно в свои покои. Сердце громко стучало в груди, босые ноги почти не касались деревянного пола.
        - Сладость моя, ты же застудишься. Зачем босиком бегаешь? - встретила её обеспокоенная нянюшка. - Ложись скорее в постельку, согрейся. А я тебя укрою потеплее.
        Она расцеловала Велге ручки, укутала ножки, вытерла платочком слёзки.
        - Украшения надо снять, пряничная моя.
        - Оставь височные кольца. Они… Буривоев, - жалобно попросила Велга, и на этот раз нянюшка спорить не стала.
        - Дорогая моя, - сказала она, - не печалься. Тебя ждёт красавец-жених, он богатый, щедрый.
        Она подоткнула Велге одеяло, но та тут же вылезла из-под него, потянула за ворот. Дышать было нечем. В ушах звенели височные кольца, и всё слышался разговор родителей: злой, грубый, слишком честный. Никогда при детях они не общались между собой так. Мать слова дурного не смела произнести, а оказалось, что за закрытыми дверями они грызлись точно кошка с собакой.
        - Откуда ты можешь знать про моего жениха? Вдруг он жадный и страшный?
        - Твой отец не мог выбрать такого жениха для своей дочери. Господин Кажимеж долго искал подходящего хлопца.
        Нянюшка поставила свечу у золотого сола в углу, зашептала слова молитвы.
        - Попроси утешения у Создателя, душа моя, - позвала нянюшка.
        - Я уже молилась сегодня, - отмахнулась Велга.
        Наконец потухла свеча, и ложница погрузилась во тьму.
        Велга откинулась на мягкие подушки, вытерла мокрые от слёз щёки. Темнота окружала со всех сторон, она заставляла чувствовать острее, ярче, и только голос нянюшки убаюкивал печаль.
        Громко шаркая, нянюшка дошла до своей лавки.
        - С того самого дня, как ты родилась, Велгушка, князь Кажимеж искал достойного тебя жениха. Он сразу сказал, что это будет не старгородец. Поэтому и имя тебе дали не нашенское, северное. Так и сказал, прямо при мне, когда я впервые взяла тебя на ручки: быть моей дочери ключом к северу.
        - Почему? - солёные от слёз губы едва пошевелились, но слух у нянюшки был острый, она и мышь за стеной могла почуять.
        - Потому что ты единственная дочь среди всех сыновей, отцовская радость. В тебе течёт кровь Буривоев. Женщины нашего рода, - нянюшка тоже была Буривой по какой-то очень дальней ветви, - дали жизнь славным князьям, конунгам, королям. Это древняя кровь, сильная кровь. Не верь бахвальству Белозерских, будто они первые князья в Старгороде. Не было ещё никакого Старгорода, когда сюда пришли наши предки. Был город на берегу, и основал его первый Буривой. Это потом уже появились Белозерские и захватили всё. Но их земля не принимает. Они чужаки, даже ступить в Старгород не смеют. Где королева Венцеслава? Где её дети? Все в Твердове. Сюда и не суются.
        - Матеуш Белозерский тут…
        - Тьфу на проклятого уродца. Ему, видать, сама Аберу-Окиа не страшна. Но другие Белозерские сюда нос не кажут.
        - И всё-таки народ их любит. - Рёбра сжимали сердце так тесно, что больно было дышать.
        Велга не выдержала, поднялась на постели, ступила босыми ногами на пол.
        - Зачем опять встала? - встрепенулась нянюшка.
        - Душно.
        Распахнув ставни, Велга облокотилась о подоконник. Свежий ночной воздух охладил лицо. Растущий месяц подмигивал сверху и тускло освещал серый в сумерках сад. Нечто светлое мелькнуло среди деревьев. Велга пригляделась, но больше ничего и не заметила. Верно, то белые цветы яблонь опадали.
        - Так что, красавица моя, не печалься, слёзы красоту портят, - продолжила тем же баюкающим голосом Бажена. - Твой брат поживёт несколько лет у ратиславского князя, возмужает и женится на княжне. И тогда он вернётся сюда уже править, сядет княжить, а князь Вячеслав ему в этом поможет. И твой муж, если ты будешь мудра и научишь его, как правильно, пришлёт людей на подмогу, а после и его господин Кажимеж посадит править. И будет наш Кастусь княжить в Старгороде, а ты с мужем в Мёртвом городе…
        - Не называй его так, - поёжилась Велга то ли от прохладного ветра, то ли от воспоминаний о страшных сказках, что сказывали о городе её мужа. - Он давно уже называется Ниенсканс.
        - Мудрёное больно название.
        - Это скренорское.
        - Ох, как я там буду? - вздохнула неожиданно плаксиво Бажена. - Я-то по-ихнему говорить не обучена.
        - Я тебе помогу, - заверила Велга.
        Она старалась говорить заботливо, но ей стало обидно, что приходилось успокаивать нянюшку. Это ей, Велге, стоило горевать и плакать. Это она нуждалась в ласковых словах и ободрении. В конце концов, это не старой Бажене предстояло рожать детей от скренорца, которого она в глаза не видела.
        Тусклый свет месяца освещал кроны яблонь. Пахло сладко, и Велга дышала всей грудью, чтобы потом на холодном берегу вспоминать, как пах родной дом. Нет, конечно, она хотела стать княгиней, хотела править, а этого никак не могло случиться в Старгороде. Пусть она Буривой, но всего лишь женщина. И не княжна.
        Со двора, там, где разместились в длинной палате северные гости, доносились весёлые мужские голоса. Для них праздник не закончился. Они пьяно, развязно горланили песни, смеялись и наслаждались затихающим праздником.
        Но в саду было тихо. И там, среди белых как снег деревьев, кто-то стоял. Велга обмерла. По позвоночнику пробежал холодок. И в груди появилось необъяснимое липкое чувство.
        - Там кто-то есть, - прошептала она.
        - Что? - глухо переспросила нянюшка.
        - В саду кто-то есть.
        - Так гуляют. Праздник какой. Ах, как расстаралась твоя матушка, чтобы весь Старгород знал, каков Кажимеж Буривой.
        - Он…
        Велга беспомощно оглянулась на нянюшку, но тут же поняла, что бесполезно ей объяснять. Она и сама понять не могла, отчего невыносимое предчувствие чего-то скорого, неминуемого заставило у неё волосы на руках встать дыбом.
        От заднего крыльца раздался хриплый рык. Рыжая, не спускаясь со ступеней, вдруг залаяла, и лай резко, дико перерос в вой.
        Велга отшатнулась от окна.
        - Ох, глупая псина, - разозлилась нянюшка.
        Было слышно, как распахнулись ставни внизу и кто-то из слуг накричал на Рыжую. Та заворчала, взвизгнула обиженно и замолкла.
        Осторожно Велга снова выглянула из окна. Никого.
        - Ты ступаешь в новую жизнь, Велга, - послышался миролюбивый голос нянюшки. - Конечно, тебе страшно и чудится всякое. Не переживай, ложись спать. Это последняя твоя ночь в отчем доме.
        На горизонте алел рассвет. Ночь ещё не минула, а солнце уже торопило прогнать Велгу из дома. Она рассердилась, потянула ставни на себя, стремясь скрыться от наступающего дня, когда на подоконник рядом с ней вдруг села чёрная птица.
        Велга отпрянула.
        - Что это?
        - Кра! - воскликнула птица.
        - Кажется, это грач, - пробормотала Велга. - Он уже сегодня садился на подоконник в ложнице матери. Почему он вообще не спит ночью?
        - Ох, - нянюшка схватилась за сердце, и в бледном свете месяца было видно её вытянувшееся от испуга лицо. - Дурная это примета, когда грачи прилетают раз за разом. Значит, род обнищает…
        - Типун тебе на язык, Бажена! - вспылила Велга. - Это всего лишь глупая птица. Пошла прочь! - она замахнулась рукой.
        Он не улетел. Не вздрогнул даже. Грач соскочил с подоконника на пол, и тело его вдруг раздулось, побелело. Перья зашуршали. Кости затрещали. Велга замерла, не в силах закричать. Бажена завизжала, бросилась к двери, но не успела добежать. Рукой, точно чернилами запятнанной перьями, дверь перед ней захлопнул обнажённый мужчина. Чёрные спутанные волосы, худощавое жилистое тело. Смуглая медная кожа.
        - Не стоит, нянюшка, - мягко попросил он. - Не кричи, если не хочешь, чтобы я сделал тебе и господице больно.

* * *
        Ребёнок должен был попасть в покои матери. Где они? Первая дверь? Вторая? Вспоминай.
        Белый из сеней свернул на женскую половину. В конце коридора из-за закрытой двери виднелся свет. Там!
        Он приготовил нож. Напряглись мышцы. Он продумал каждый удар. Представил, сколько там будет людей, сколько ударов нужно нанести. Кого убрать первым? Мать, ребёнок, рабыня. Одна? Две? Скольких нужно убить? Как быстро получится? Если они закричат, достать девчонку будет уже сложнее. Значит, лучше сначала заняться ей и вернуться за мальчишкой.
        И Белый прошёл дальше. Дверь была приоткрыта. Внутри никого, дальше ещё одна дверь - в ложницу Велги. Он потянулся к ручке.
        - Не кричи, - послышался голос с той стороны, - если не хочешь, чтобы я сделал тебе и господице больно.
        Ладонь так и застыла у самой ручки. Пальцы дрогнули. Знакомый голос. Насмешливый, весёлый. Всё для него игра, всё шутка.
        Девчонка попискивала тихо, сдавленно. Верно, ей закрыли рот. Старушка, её няня, сдавленно рыдала. Их было трое. Трое. Леший их всех побери!
        - Тебе придётся пойти со мной. - За дверью раздались шаги, стукнула крышка сундука. - Не возражаешь, если одолжу одежду? Хех, тесновато, но что поделать? Хороший платочек. Мне идёт, что думаешь? - Грач говорил с привычной ему издёвкой, а у Белого свело зубы.
        Грач смеялся над Велгой и её старой няней, а выходило, что над ним, Белым.
        - Госпожа, - неслышно выдохнул Белый. - Госпожа, помоги.
        Что делал здесь Грач? Почему он пришёл? Почему забрал чужой заказ?
        - Не бойся, господица. Просто веди себя тихо, и всё будет хорошо. Нужно идти как можно быстрее.
        В груди заворочалась ярость, оплетая холодным чешуйчатым хвостом.
        - Одевайся, господица Велга, - слышался голос за дверью. - А ты, бабуся, ложись. Не возражаешь, я завяжу тебе рот, чтобы не кричала? Не обижайся, бабуся, но мне не нужно, чтобы кто-то заметил нас с красавицей Велгой. И да, руки с ногами я тоже тебе завяжу. Вот так, молодец, бабуся. Нам надо уйти по-тихому, господица Велга. И ещё захватить по дороге твоего братика. Вот если твоя мать не будет такой сговорчивой и разумной, как бабуся…
        Чешуйки на рукояти ножа были шершавыми. Белый поглаживал их, собираясь с мыслями. Грач не убил Велгу сразу. Значит, кто-то нанял его, чтобы вывести наследников Буривоя живыми. Нельзя отнимать заказ у одного из Воронов - это прогневает госпожу. Нельзя Ворону обидеть Ворона - это прогневает матушку. Белый не желал гневить ни одну из них. Но и уйти, не выполнив договор, он не мог: на запястье горели два знака, и с каждым днём всё сильнее будут кровоточить раны. И ничто не заживит их, кроме выполненной сделки. Значит, Грач не должен ни о чём узнать.
        И Белый медленно попятился, закрыл за собой дверь, посмотрел налево. Свет в покоях госпожи Буривой погас.

* * *
        Велга не могла произнести ни звука. Грач одел её, точно куклу, в старый нянюшкин наряд, замотал голову платом. Он и сам оделся в одежду Бажены. Она была ему мала, трещала по швам. Он бы выглядел смешно, если бы не был так ужасен.
        Чёрные волосы, смуглая кожа. Тёмные глаза сверкали золотом. Чародей. Оборотень. Бес, истинный бес. Говорили, внутри чародеев жили бесы. Их можно было увидеть, если проткнуть чародея насквозь. Или в глазах. И теперь эти бесовские глаза смотрели прямо на Велгу. И бесы рычали, выли, звали её, а она не могла отвернуться. Стояла не шелохнувшись, прижав руки к груди. Она оглохла и онемела.
        Связанная нянюшка тихо хныкала и мычала на постели. Рот ей заткнули. Она пыталась вырваться, помочь, а сама Велга не могла даже пошевелиться, хотя руки и ноги её оставались свободны.
        - Пошли, - велел Грач.
        Но Велга не поняла сказанного. Слова пролетали мимо, будто не имели никакого смысла.
        И Грач сердито зарычал, подхватив её под руки и протащил к двери.
        - Отлично. Оставайся такой же тихой и уйдёшь живой.
        Живой? Он, кажется, пообещал, что не убьёт её, но голос Грача звучал словно из-под толщи воды, и Велга никак не могла разобрать слов.
        У него не было оружия. Чародею оно и не нужно. Лицо он замотал платком, так же замотал лицо Велге, чтобы никто её не узнал.
        - Будь умницей и не шуми, - прошептал ей Грач, прижал указательный палец к её губам. - Ты же умница? - он наклонился так близко, что его губы почти коснулись её. Она чувствовала его дыхание на своём лице. - Ты же умница?
        Велга закивала, не соображая, какой ей задали вопрос. Если она позовёт на помощь, прибегут гридни отца. Если она позовёт на помощь, успеет ли чародей её проклясть?
        Но он сказал… да, он сказал, что не хотел её убивать.
        Точно тряпичную куклу, он протащил Велгу к выходу, приоткрыл дверь. Почему никто не проснулся? Почему никто не пришёл на помощь?
        От её покоев до материнских немыслимо долго и немыслимо близко. Велга нужна ему живой, Кастусь тоже, а вот мать нет. Он убьёт мать, если та закричит. Он убьёт матушку. Он убьёт…
        От стука сердца можно было оглохнуть.
        Он убьёт…
        Шаг…
        В одной руке незнакомца вспыхнули искры, другой он обхватил Велгу за талию.
        Она нужна ему живой. Она нужна ему живой.
        До ложницы матери осталось всего несколько шагов. Рука, рождающая огненные искры, уже потянулась к ручке двери.
        Он убьёт…
        Другой рукой Грач погладил Велгу по голове.
        - Веди себя тихо, и я тебя не трону, - прошептал он.
        Шаг.
        - Вот и умница… - он отпустил её руку, потянулся к двери в покои матери.
        Убьёт…
        - Нет.
        Велга бросилась вперёд.
        Вниз, по лестнице для слуг. Быстро-быстро. Сверху хлопнула дверь. Грач погнался следом! Нога соскользнула со ступеньки. Велга упала, ударилась задом, вскрикнула, схватилась за поручень, снова вскочила и кинулась дальше. Сверху затопали.
        Она толкнула дверь, ворвалась в клеть. Велга хотела закричать, но не смогла. Крик застрял у неё в груди. И она ударила на бегу в закрытую дверь, за которой спали кухонные, пробежала дальше, не смея остановиться. Кто запер дверь в клеть?
        Драгоценное время было потеряно, чтобы поднять засов. Велга вырвалась во двор, туда, где горел костёр скренорцев, и споткнулась, чуть не упала прямо в огонь.
        Вокруг лежали люди. Повсюду на земле. Не пьяные, не спящие. Мёртвые. Велга сомневалась только мгновение. Она хотела сомневаться. Но у костра стоял Инглайв, а рядом с ним ещё пятеро скренорцев. В повозках лежали шестеро человек, не шевелились. Тоже скренорцы. Их знаки. Их лица. Она видела их на свадьбе. Они улыбались ей. А теперь лежали с распахнутыми ртами, с закрытыми глазами.
        - Ты рано, - задумчиво сказал Инглайв, щурясь.
        Он разглядывал Велгу сквозь пламя костра, что горел между ними.
        Он говорил по-ратиславски так чисто. Слишком чисто для скренорца. У тех на языке звучал металл и холодный северный ветер. У Инглайва речь была ладная. Лёгкая. Мягкая. Так говорили ратиславцы.
        Велга попятилась было, но шаги позади её остановили.
        - Я… там… на меня напали.
        Он покосился на своих товарищей, мотнул головой, произнёс на скренорском:
        - Разберитесь.
        И двое тут же направились к двери, из которой только что выбежала Велга, обошли своих мёртвых товарищей. Кто их убил?
        - Не переживай, господица, с нами ты в безопасности.
        - Что здесь случилось? - она оглядела людей Инглайва.
        - Среди моих людей оказались предатели. Они замыслили похитить тебя, господица, - голос Инглайва был спокойным, холодным, точно зимний рассвет. - К счастью, я вовремя раскрыл их заговор.
        - Похитить меня? Зачем?
        - Ты дочь господина Буривоя. Разве этого мало?
        В доме раздался топот. Крик. Велга дёрнула головой, подпрыгнула на месте. Скренорцы насторожились, обошли костёр стороной.
        Медленно, скорчившись, на улице показался Грач. Он был по-прежнему одет в женскую одежду, лицо его скрывал платок. Он сгорбился, чтобы показаться меньше.
        - Что тебе нужно, бабка? - рассердился Инглайв. - Иди спать, не мешайся.
        - Это не… - Велга не успела ничего добавить, встретившись взглядом с Грачом.
        Он поманил её рукой, она попятилась от него.
        - Пошла прочь, старуха. Видишь, ты пугаешь господицу! - рассердился Инглайв.
        Трещал костёр. Сверкали топоры в руках скренорцев, отражая пламя. И вокруг лежали мёртвые. Рослые, крепкие. Велга встречалась с ними не раз в последние дни. Они были весёлые, улыбчивые, любовались невестой своего господина. Они должны были отвезти её на север. И теперь они были мертвы.
        Велга крутила головой. Слева чародей. Справа скренорец. И везде смерть.
        - Велга, - позвал вкрадчиво Инглайв. - Иди ко мне.
        Грач упрямо молчал. Голос выдал бы его, и потому он манил рукой. Слишком смуглой и крупной для старушки.
        - Эй, - один из скренорцев обошёл Велгу и направился к чародею. - Ты! Лицо смотреть.
        Грач попятился, скренорец схватил его за платок.
        - Лицо!
        И чародей выкинул руку, с пальцев сорвались искры, полетели прямо в лицо скринорца. Он закричал, уронил топор, закрываясь руками.
        - Хи-ить![1 - Дерьмо (швед.).]
        Грач скинул платок. Он остался в платье нянюшки, закрутился на месте. И искры - золотые искры заклятий полетели с его пальцев.
        Велга пригнулась, завизжала. И слышно стало, как в доме поднялся крик.
        Она упала на землю. А над её головой засверкал огонь и полетели искры.
        - Стой, сука!
        Велгу схватили за ворот и, точно кутёнка, протащили мимо костра. Она визжала, вырывалась, но в чужих руках казалась лёгкой, как пушинка. Её встряхнули, вздёрнули вверх.
        - Чародей! - закричал Инглайв. - Я перережу ей горло! Слышишь?
        Грач взъерошенный, в огромных одеждах нянюшки, в пёстром платке, оскалился. И пламя костра придало его лицу ещё больше уродства. Глаза горели золотом. Бес. Бес.
        Велга завыла от ужаса, и Инглайв ударил её по губам.
        - Заткнись, сука, - прошипел он, снова встряхивая её за шиворот, приставил нож к её горлу. - А ты, чародей, вали отсюда. Не знаю, что ты на хрен задумал, но лучше не связывайся со мной.
        Во дворце нарастал шум.
        - Тревога! - раздалось из распахнутого окна. - Тревога! Скренорцы…
        И слышно было, как десятки пар ног затопали по тёмным ступеням. Зажглись огни.
        От страха трясло. Но помощь уже спешила. К ней спешила. Скорее.
        Медленно Грач обходил костёр. Он остановился у скренорца с обожжённым лицом. Тот выхватил нож, замахнулся в слепой ярости.
        - Убью, - зарычал он по-скренорски.
        И Грач взмахнул руками. Огонь из костра поднялся, точно саван, схватил скренорца за руки и утянул к себе. Тот вырывался, выл, кричал. Но чародей даже не оглянулся. Он не отводил взгляда от Инглайва.
        А нож в руке Инглайва дрогнул, и Велга пискнула, когда почувствовала, как остриё коснулось её шеи.
        - Это ты, скренорец, - рот Грача растянулся в белозубой улыбке, - лучше отпусти господицу Велгу. Не тронь её.
        - С этой сукой я могу делать что пожелаю. Ты мне не указ. Уходи, если хочешь жить. Даже прощу тебе его, - он мотнул головой в сторону сожжённого заживо.
        Тот откатился от костра, и головешки разлетелись по земле.
        Тёмные глаза чародея бегали из стороны в сторону.
        Он не решался, гадал, как лучше поступить, когда дверь снова распахнулась и на крыльцо вылетел Данилко. В руках кухонный топорик. Лицо испуганное, как у ребёнка.
        - Велга!
        А за ним - гридни отца. Они вывались толпой, и Инглайв с Велгой в руках попятился.
        - Тревога! - заорал гридень.
        - В бой! - прямо на ухо Велге по-скренорски выкрикнул Инглайв.
        И тогда чародей снова вскинул руки. А пламя костра взмыло в воздух, словно птица. И накрыло всё вокруг. Они ослепли от искр, а пламя стреляло, взрывалось, вихрем кружило вокруг.
        Велга завизжала. И её вдруг вырвали из рук Инглайва.
        - Сюда.
        Она споткнулась, упала. Под ней оказался Данила. Он кашлял, изо рта кровь.
        - А-а-а!
        Велга отпрянула, поползла в сторону по земле. Её схватили снова за волосы, дёрнули. Она даже не успела понять, кто схватил её, как налетел кто-то другой. И Велгу снова отпустили.
        Она упала, откатилась в сторону, сжалась в комочек и посмотрела осторожно сквозь пальцы.
        Вокруг творился ужас. Пламя, крики. Она видела Данилу, захлёбывавшегося собственной кровью. Она видела скренорцев и гридней, рубивших друг друга. И не узнавала никого.
        А рядом, совсем рядом оказалась дверь.
        Через неё можно было попасть обратно в дом, к другой лестнице, что вела сразу на мужскую половину. Там был отец. Он мог её защитить: от чародея, от скренорцев, ото всех, кто потерял разум в эту ночь.
        И она бросилась внутрь, дальше наверх по ступеням. На мужской стороне горел свет.
        - Отец! - распахнув дверь, она вдруг поняла, что руки её тоже в крови.
        Но там пусто. Одна клеть, другая. Никого. Только холоп, дрожавший в углу.
        - Господ-диц-ца, - заикаясь, проговорил он. - Вс-се… там…
        Он вскинул руку, ткнул куда-то в стену. Велга обернулась.
        И раздался крик - дальше, там, где находились покои матери.
        Ей нужно было бежать. Ей нужно было спрятаться. Но Велга кинулась вперёд.
        - Отец! - она пыталась позвать на помощь, но не могла вспомнить ни одного слова. Ничего. Где все слова?
        Где все люди?
        Внизу, с улицы, раздался дребезг.
        Велга споткнулась на ровном месте, упала, поднялась, не раздумывая, не медля. И выглянула в распахнутое окно. Внизу горели огни. Внизу горели конюшни. И крыльцо дворца. И люди. Столько людей.
        Кто это начал? Как это вообще произошло?
        Хлопнула дверь. Велга взвизгнула, обернулась. Оборотень стоял позади. В женской одежде. Разъярённый. Взлохмаченный.
        - Где мальчишка?
        Она замотала головой. Он проскочил мимо. Туда, откуда больше не раздавались крики.
        В груди похолодело. Почему никто не кричал?
        Чародей скрылся за поворотом. Но Велга больше не могла бежать. Шатаясь, словно пьяная, она побрела дальше.
        Стены дворца кружили вокруг Велги, и она пыталась хвататься за них окровавленными руками, но они ускользали из-под пальцев. В ушах звенело. Или и вправду звенели клинки?
        Она снова споткнулась, упала, села на пол, хватаясь за голову. Пахло дурно. Дымом пахло.
        Велга попыталась встать, но рукой оперлась о что-то мягкое и взвизгнула.
        - Н-нянюшка, - вдруг и она начала заикаться.
        Старуха лежала неподвижно. Из распахнутого, точно ларец, горла текла кровь.
        Даже закричать не получилось. Вместо крика изо рта вылилась жидкость. Велга утёрла рот, закашлялась, выплёвывая остатки рвоты. Слюна и слёзы потекли по подбородку.
        Нянюшка. Данила. Мама…
        Сознание вернулось точно по щелчку. И Велга подскочила, снова приходя в себя. В покоях матушки кричали. Туда побежал чародей.
        Она пошла быстрее, путаясь в подоле рубахи. Звенели височные кольца в ушах.
        - Матушка!
        Дверь распахнута. Внутри темно. И у окна двое. Обнявшись.
        - Матушка…
        Они молчали. Мать - Велга могла узнать её даже в кромешной тьме - медленно осела на пол. Мужчина выпустил её из объятий, отёр нож. Нож.
        Лицо его не разглядеть. Ничего не разглядеть. Только матушку. На полу.
        - Велга! - её схватили за плечи. Лицо Мухи вырвалось из мрака, и её голос закричал: - Убегай! Они за тобой.
        Но Велга не могла сдвинуться с места. И её выпихнули из покоев. К лестнице. Муха распахнула дверь, толкнула Велгу вперёд, и та невольно пробежала на несколько ступеней вниз, как вдруг услышала вскрик. И с грохотом, ломая поручни, ударяясь о балки, вниз, словно огромная птица, пролетела Муха. Она визжала, выла. И - хлоп - замолчала.
        А он стоял там, наверху. Всё так же держа нож. Всё так же скрываясь в тени.
        Наверху раздался топот, рёв. Кричали на скренорском. С грохотом открылась дверь, и кто-то выскочил на лестницу, занёс топор.
        Велга больше не смотрела, она побежала что было силы.
        И слышала, как позади нарастал шум, крики, дребезг. И пожар. Весь дворец охватил пожар.
        Велга кинулась к кухням, но там заперли двери. И народ внутри кричал, визжал.
        - Потушите! Потушите!
        Огонь был везде. Он лез сквозь щели отовсюду, он затоплял каждую клеть, каждый угол.
        - Велгу! Найдите Велгу! - послышалось на скренорском.
        Её искал Инглайв. Он больше не был другом. Никто больше не был другом. Её друзья мертвы.
        Велга бросилась прочь от кухонь в другую сторону, в сени, пробежала через них, распахнула следующие двери и отпрянула. В проходных вовсю уже гулял огонь.
        Пятясь, она уткнулась спиной в стену, забегала глазами по сторонам. Перед ней - только крохотное оконце под самым потолком. В сенях - сундуки с её вещами. Велга схватилась за ручку одного из них. Неподъёмный. Она распахнула крышку и стала выкидывать вещи одну за другой. Все её платья, все рубахи, все понёвы, все кафтаны - всё полетело на пол.
        Наконец, сундук получилось перетащить, и, забравшись на него, Велга смогла дотянуться до окна. Кто другой бы здесь, может, и не пролез, но она была совсем крохотной, протиснулась, оттолкнулась руками и упала на землю.
        Она не почувствовала боль, тут же вскочила на ноги и, не размышляя, не медля, побежала через сад прочь от дворца.
        Сад полыхал, и тысячи огненных мотыльков витали вокруг цветущих яблонь, пожирали цветы, вгрызались в кору. Сад умирал, и над ним огромным костром возвышался дворец. Он скрипел и стонал, пытаясь устоять. Но вот с рёвом обрушилась крыша, и закричали люди, разбегаясь в стороны.
        Велга стояла на другом конце сада, не смея вернуться и не в силах бежать дальше. Её дом умирал. Он разлетался на искры и пепел, что с дымом уносил прочь ветер. И она хотела кинуться назад, к родителям, но знала, что найдёт только их окровавленные тела. Быть может, и их уже не стало? Быть может, их успел забрать огонь?
        Всё, всё забрал огонь.
        Яблоневый сад из белого раскрашивался в алый и чёрный. Яблоневый сад погибал, а Велга ничего не могла сделать. В глазах рябило от алого и чёрного, а огненный ветер сушил слёзы на щеках, обжигал лицо.
        Он показался на другом конце тропинки. Кажется, он не боялся огня, а может, огонь перед ним расступался. Тот, кто был в спальне матушки. Он пришёл за ней - это точно.
        Неминуемый, неизбежный. Велга подумала, что больше ей не скрыться. Не от него. Кем бы он ни был. Из всего, что она увидела той ночью, он показался ей самым чудовищным.
        И он шёл прямо. К ней.
        За спиной его со стоном накренилась башня, она сгорбилась, сложилась и с грохотом рухнула на землю. С улицы донёсся возглас.
        Он обернулся, и Велга поняла, что он ранен. Он двигался тяжело, держался за бок. Она наблюдала как заворожённая и не понимала, зачем оставалась на месте, зачем позволяла ему себя увидеть, чего ждала. Он сделал шаг, ещё один и вдруг упал, закрыл голову руками. И сад окружил его и Велгу. И пепел, и искры, и чёрный столб дыма полетели от дворца над деревьями, накрыли, словно волна. Всё заволокло чёрным. Дымом, сажей, пеплом.
        Велга закрылась руками, закашляла. Воздух опалил лицо, и белые лепестки полетели по земле под ногами.
        Сад цвёл с тех пор, как построили Город, что позже стал Старгородом. Сад пророс корнями в землю, он стал частью этой земли, и многие-многие века Буривои гуляли по нему и вкушали его плоды. А Велга наблюдала последнее его цветение, когда яблони распустились огненными бутонами.
        Когда рассеялась тьма, Велга наконец увидела, как человек поднялся на колени и вскинул голову. И только заметив Велгу, он поднялся. И пошёл. Быстро, ловко, как кот, готовившийся напасть на мышь.
        В стороне закричали на скренорском. Вдоль частокола бежали люди Инглайва. Велга пискнула, нырнула в кусты, царапая руки, прорвалась к частоколу.
        С другой стороны залаяла Рыжая. Подкоп. Здесь же был подкоп. Где? Велга упала на колени, поползла и наконец среди крапивы и осоки нашла яму, вырытую собакой, прижалась грудью к земле, подтянулась руками.
        Её ладони облизал горячий собачий язык. Велга ногтями вгрызлась в землю. Круглый зад никак не желал пролезать. Она толкалась носками от земли, подтягивала себя руками.
        - А-а! - позади раздался крик, зазвенела сталь, завязалась драка.
        Кто-то ворвался в заросли. Велга услышала шаги совсем рядом.
        Визгливо залаяла Рыжая и заскакала вдоль частокола, поторапливая её. Велга закричала в отчаянии, быстро-быстро перебирая ногами. Позади раздались хрипы и удары. Кто-то приближался. Лаяла собака. Рычал пожар.
        Велга оттолкнулась изо всех сил, наконец протиснулась, но вдруг её схватили за ногу. Велга заверещала, упёрлась другой ногой в забор. Она ползла уже на спине, хваталась за траву, выдирала её с корнями. Из дыры вылезла сильная окровавленная рука, вцепилась ей в лодыжку, дёрнула, и Велгу потянуло назад. Из зарослей выскочила Рыжая, впилась клыками в руку.
        - Хить!
        И Велга наконец вырвалась, отползла, вскочила. Лодыжку жгло, словно чужая ладонь до сих пор держала её.
        За забором не утихала драка. Как скоро они вспомнят о ней? Велга не желала знать. Она развернулась и побежала вниз к оврагу и дальше, по берегу ручья, перепрыгивая с камня на камень, ловко, как делала сотни раз в детстве. Рыжая бежала за ней прямо по воде, и она плескала весело, звонко, точно насмехаясь над смертью.
        Вниз по ручью, к берегам Вышни.
        А вокруг, со всех сторон, пробуждая город, зазвенели колокола. И весь Старгород проснулся с вестью: беда. Пожар. Смерть.
        И всё дальше от смерти, дальше от огня убегала Велга. По камням, по ручью, по узким потайным тропкам - к реке.
        Над Вышней поднимался белый кисельный туман, и в нём Велга скрылась среди зарослей лопухов, осоки и буйно цветущей черёмухи. Там она упала без сил и дрожала от страха и боли. Там она стонала тихо, не пролив ни единой слезинки, так, чтобы её не обнаружили. И там же рядом с ней лежала Рыжая, согревала, прижавшись тёплым боком, лизала руки и лицо. Велга зарылась лицом в её шерсть, и собака терпела, даже когда хозяйка сильно, сжимая кулаки, дёргала за шерсть.
        Журчала река, утекая на юг. Шумела черёмуха, а над городом поднимался дым, и колокола в часовнях беспокойно звенели. Ночь прошла, и наступило утро, когда Велга должна была навсегда покинуть Старгород.
        Глава 2
        Умер покойник
        В среду, во вторник,
        Пришли хоронить -
        Он на лавочке лежит.
        Русская народная святочная игра
        По воде ударило нечто тяжёлое, в стороны разлетелись брызги. Велга прижала голову к земле, скрываясь в зарослях, а Рыжая выскочила из укрытия, пробежала по берегу, прогоняя чужаков визгливым лаем.
        - Откуда эта псина? - послышался голос от реки.
        - Да леший её знает. Мало ли… шавок…
        Велга дождалась, пока незнакомцы уплывут подальше. Вернулась Рыжая, ткнулась мокрым носом ей в ладонь. От собаки пахло тиной и мокрой шерстью. От Велги - гарью, кровью и солью. К горлу подкатил ком.
        Вдвоём они выбрались из укрытия. Велга нашла место на берегу, где вода была почище, а заросли реже, умыла руки и лицо, отряхнула одежду.
        Куда ей идти?
        Во рту было солёно от слёз. Жгло заплаканные глаза. Велга напилась из речки, но её почти сразу же вырвало водой и желчью, и пришлось снова умываться и приводить в порядок одежду.
        Она вычистила грязь из-под ногтей и прополоскала подол, пока рядом, забравшись по шею в воду, громко хлебала Рыжая. Она была всем довольна и ещё не понимала, что больше не осталось ни родного дома, где сытно кормили, ни любимых хозяев, что ласково гладили.
        Велга долго, упорно мыла руки и лицо, точно это могло как-то помочь. Вода плескалась, журчала, уносила прочь все мысли, пока в голове не стало совсем пусто. А потом на реке показалась ещё одна лодка, за ней другая, следом потянулись на север торговые ладьи, вышли на промысел рыбаки. Наступило утро, и дремавший на холмах город ожил.
        Велга отошла от берега и спряталась в зарослях неподалёку. Рыжая, потерянно побродив у воды и полаяв на проплывавших мимо людей, нашла её и легла рядом.
        Что делать?
        Велга смотрела на свои чистые покрасневшие руки, на грязный подол, с которого стекала вода.
        Что ей делать?
        Со стороны усадеб до сих пор поднимался чёрный дым. Дом сгорел. И сад, и усадьба, и её ложница, и все-все, кто был внутри: матушка, батюшка, нянюшка, даже дурак Кастусь…
        Велга очень хотела снова заплакать, но солнце палило слишком жарко, а Рыжая лизала её руки слишком настойчиво, и нужно было что-то делать. Нужно было куда-то идти, только куда, к кому? За всю жизнь так и не появилось у неё ни подружек, ни друзей. Пусть и не настоящая, а всё же княжна Велга Буривой была самой богатой и миловидной невестой во всём Старгороде, да только друзей ей это не прибавило. Девушки из других родов слишком завидовали, чтобы дружить; парни боялись старших братьев, чтобы заигрывать и звать погулять, а тех, кто честно сватался, мать с отцом отправляли прочь. «Ты, Велга, достойна лучшего». Но теперь у Велги не осталось никого и ничего… Одна-единственная Буривой на всём белом свете. Велга схватилась руками за голову и почувствовала холодный металл. Височные кольца бабушки. Буйные волны, сплетённые корни. Такие же носили все женщины из её рода… даже тётка Далибора.
        Конечно, тётка Далибора, сестра её отца. И почему Велга сразу о ней не вспомнила? Она должна была, нет, обязана помочь племяннице и отомстить за родного брата. Конечно, тётка поможет.
        Велга вскочила на ноги, одёрнула подол, поправила взъерошенные волосы. Рыжая закрутилась вокруг, точно поддерживая её решение.
        Больше Велга не медлила и поспешила вниз по течению реки. Серебрящаяся от росы трава скользила под ногами, ветер обдувал мокрые щёки, и тихо шуршал рогоз. Влажная рубаха липла к коже, холодила ссадины и царапины. И с каждым шагом в голове шумело: твой дом сгорел. На тебе кровь матери. На тебе кровь отца. Твой род мёртв. Ты одна. Ты мертва. Ты одна.
        Она споткнулась на ровном месте, и Рыжая налетела на неё. Велга впилась пальцами в шерсть на загривке так сильно, что любая другая собака бы зарычала, а эта стерпела, прижалась к ноге, заглянула в глаза: «не делай мне больно, я люблю тебя». Ореховые глаза блестели точно от слёз, и пусть Рыжая не говорила, пусть была бестолковой брехливой псиной, только она единственная осталась у Велги, единственная утешала. И девушка рухнула на колени, обняла собаку за шею, уткнулась носом в шею. Рыжая пахла тем особым неприятным собачьим запахом да к тому же ещё и тухлой стоячей водой, тиной и рыбой. Велга отодвинулась, посмотрела на неё с недовольством.
        - Вот ты чушка, - сказала она и только тогда заметила, как сама измазалась: вся рубаха в пятнах зелени, в грязи, крови, саже.
        Велга не могла в таком виде прийти в гости к тёте. Да её бы и за ворота не пустили, приняв за ободранку. Даже идти по городу было стыдно и страшно: вдруг стража примет её за попрошайку или гулящую девку…
        Или вдруг её ищут - именно её, Велгу, с растрёпанными волосами, в одной рубахе, в саже и крови, - такую, какой она сбежала из усадьбы? Ведь преследователи видели её. Они выжили. Конечно, её должны были искать. Ведь она Велга Буривой, племянница старгородской княгини.
        Нужно было идти.
        Впереди на берегу стоял рыбак. Он возился с сетями, вытащенными на берег, а позади него на сучке висела потёртая накидка. Велга споткнулась на ровном месте, Рыжая деловито обогнала её, подбежала к рыбаку, обнюхала его накидку, засунула голову в ведро с плескавшейся рыбёшкой.
        - Нельзя, - прошипела Велга, но собака даже не повела ухом. - Нельзя!
        Хвост Рыжей заходил ходуном, она толкнула ведро раз, два, пытаясь поймать вертлявую рыбу. Вода выплеснулась на землю, и тогда рыбак обернулся.
        - Эй! - воскликнул он возмущённо. - А ну, брысь, пош-шла!
        От испуга Рыжая подскочила, опрокинула ведро, успела в последний миг схватить рыбу, и та яростно забила хвостом по её морде.
        - Ах ты! - в отчаянии затряс кулаком рыбак и кинулся на собаку.
        Та увернулась, и мужик наступил на собственную сеть.
        И вдруг Велга, сама себя не помня, сорвалась с места, схватила с сучка накидку и побежала прочь со всех ног.
        - Ах вы! - закричал рыбак на обеих - и на девушку, и на собаку - с такой невыносимой обидой, что стало совестно. - Вы-ы-ы!
        Послышался плеск. Велга обернулась на бегу. Несчастный рыбак упал в воду, запутавшись в сети. Рыжая, поднимая волну брызг, обежала его стороной и кинулась следом за Велгой.
        - Сто-о-ой! - вопил рыбак ей вслед.
        Но Велга бежала уже мимо других рыбаков так быстро, как только могла на своих коротких ножках, и злилась в очередной раз на жестокого Создателя, который сделал её настолько похожей на отца.
        В боку закололо.
        Велга остановилась у мостков, где женщины набирали воду, отдышалась. Бабы с коромыслами поглядывали на неё презрительно, с неприкрытым отвращением. Ещё бы: полуголая, растрёпанная. Она походила на падшую девку. Накидка оказалась слишком велика, зато доходила почти до пят, скрывая голые ноги.
        Рыжая, успевшая съесть рыбу, обнюхала накидку с любопытством, но, кажется, в целом осталась довольна. Она единственная смотрела на Велгу по-прежнему дружелюбно. Ей неважно было, похожа её хозяйка на княжну или на оборванку.
        - Чего нужно? - раздался резкий голос с мостков.
        - А?
        Рослая немолодая женщина отставила вёдра в сторону и подбоченилась, пристально, с недобрым прищуром наблюдая за Велгой.
        - Чего здесь шляешься? Тут приличные люди живут.
        С безродными бабами нянюшка даже разговаривать бы Велге не позволила. Но голод и злость развязали язык.
        - Приличные люди в этот час молятся в храме.
        - Да тебе молись не молись, а не отмолишься.
        - И не отмоешься, - хохотнула худая точно палка носатая женщина в драном платке.
        Если бы они только знали, с кем говорили! Если бы только здесь были люди отца, женщины бы поплатились за свои слова! Велга заскрипела зубами. Ей не приходилось ругаться с тем, кто даже смотреть на неё должен был согнув спину. Она Буривой, её предок основал этот город. Да если бы не пожар, если бы не бояре, да если бы…
        - Хах, ты посмотри только, как глазами стреляет, - хохотнула та, что была в драном платке. - Видать, так и убила бы тебя.
        - Видать, редко честные бабы колотили шалаву, - усмехнулась первая. - А ну, поди сюда, научу, как со старшими разговаривать.
        - Это я тебя научу, - процедила вдруг Велга.
        И сама испугалась и злости, и заносчивости, и жестокой решимости, что вдруг ей овладели. Матушка всегда учила быть снисходительнее к тем, кто ниже её по происхождению. Особенно к жителям Старгорода.
        - Что? - выгнула бровь женщина и обошла ведро с водой. - Что ты, пигалица, сказала?
        Губы у Велги задрожали.
        - Я…
        Она сделала шаг назад.
        - Я…
        - Что, пигалица?
        Женщина ступила с мостков. Позади неё подруга преградила путь к отступлению. Рыжая беспокойно завертелась на месте, закрутила головой.
        - Это твоя псина? - спросила брезгливо женщина в драном платке и подняла с земли большой камень, покачала в руке, примеряясь.
        - Не тронь, - пискнула Велга.
        Раздался громкий плеск. Женщины одновременно обернулись, когда из-под моста показался скренорский драккар. Дружно вёсла ударяли по воде.
        На носу стоял Инглайв, и Велга в первое мгновение потянулась к нему, уже приоткрыла губы, чтобы позвать по имени. И осеклась.
        Северяне тоже были там. Северяне резали людей её отца, но они резали и друг друга. А Инглайв? С кем был Инглайв? Мужчина, с которым вчера её обручили под чужим именем. Он был ласков и добр с ней, пытался развеселить. Он был гостем в её доме, он пил их вино, он вкусил хлеб с солью. Но почему он так переменился?..
        Драккар двигался легко, точно летел над водой. Ветер подул Велге в спину, и рыжие непослушные кудри упали на лицо. Она пригладила их и вдруг с ужасом поняла, насколько яркими они были. Среди других господиц она всегда выделялась огненными волосами, вызывала зависть и восхищение, но теперь… теперь они делали её слишком заметной.
        Инглайв искал её, последнюю выжившую Буривой.
        Женщины, окружившие Велгу, загляделись на драккар, и она не стала медлить, нырнула в сторону, на тропу, и помчалась со всех ног.
        - Куда?! - завизжали бабы.
        Но она даже не обернулась. Тропа легко ложилась под ноги, точно и вправду сама земля придавала сил. Это её земля, её рода. Велга не могла здесь погибнуть.
        - Вон она! - раздалось на скренорском от реки.
        Её заметили!
        Велга побежала ещё быстрее. Уже совсем рядом виднелся высокий частокол усадьбы Млада Калины, а за ним людная улица, и узкие переулки, и десятки мостиков через ручьи и реки, и сотни чужих дворов, в которых легко спрятаться. Только бы добежать, только бы добежать.
        Впереди подпрыгивал весёлый рыжий хвост. Собака неслась вприпрыжку, точно они выбрались на весёлую прогулку. Впереди протекала речка Вонючка, над ней висел кривой мостик. Велга собиралась нырнуть под него, перебежать по камням затхлую узкую реку, как вдруг сверху, с мостика, спрыгнул здоровый мужик. В волосах косы, на лице скренорские знаки.
        - А!
        Скользкий камень попал под ноги, и Велга, вытянув руки, упала, проехалась по сырой земле. Скренорец схватил её за волосы, поднял легко, как игрушку. Она засучила руками, ногами, завизжала.
        Народ вокруг разбегался в разные стороны. Плакали дети, ахали женщины.
        - Эй, морда, отпусти девку! - потребовал какой-то мужик, но товарищи потащили его в сторону.
        - Не лезь.
        За грязную Велгу, за господицу, что походила на нищенку, никто не вступился.
        Грубые пальцы схватили её за запястье правой руки. Он отпустил волосы, но тут же взял её за шею. Рыжая беспокойно кружилась рядом и повизгивала. «Что делать? Что делать?» - бестолково повторяла она на своём собачьем языке и никак не решалась напасть на здорового мужика, что легко мог сломать ей хребет.
        - Стой смирно, господица, - процедил скренорец.
        Велга узнала его, они виделись прошлым вечером, пили за одним столом. Кажется, он даже звал потанцевать Муху, а она хохотала, хохотала… Перед глазами встало искажённое ужасом лицо Мухи. В ушах застыл её крик.
        - Отпусти, - сорвался с губ едва слышный шёпот. - Умоляю.
        - Пошли, - скренорец положил руку ей сзади на шею, толкнул, заставляя согнуться.
        Велга взвизгнула не столько от боли, сколько от страха, споткнулась, подвернула ногу. Скренорец зарычал, ударил её по затылку. И тут Рыжая не выдержала, вцепилась ему в щиколотку. Он пнул её другой ногой, Рыжая злее сжала челюсти. Ему пришлось отпустить Велгу, чтобы отпихнуть собаку, а девушка тут же бросилась бежать.
        Она услышала, как жалобно взвизгнула Рыжая, но даже не обернулась. Люди расступались, точно перед прокажённой, но никто не пытался остановить.
        - Туда, она побежала туда! - воскликнул кто-то.
        В стороне послышался топот и тяжёлое дыхание. У ног мелькнули рыжие уши.
        Завернув за частокол Млада Калины, Велга пробежала по улице, нырнула в ближайший переулок, что вёл к молельне и дому травницы Зуйки. И дальше, прямо по грядкам с ромашкой и мятой. Велга перепрыгивала, Рыжая неслась напрямик, разрывая когтями землю и приминая цветы.
        Хлопнула дверь - видимо, их заметила Зуйка, - только Велга уже нырнула в кусты у оврага, на краю которого стоял двор травницы.
        А дальше вниз по кривой, всегда скользкой тропе. Босыми ногами по грязи и камням. Когда она научилась так бегать? Купеческая дочка всегда ходила степенно, легко, точно пёрышко. Откуда взялась эта прыть?
        Через ручьи и лопухи, через заросли крапивы, обжигая голые ноги. Шуршала трава, шумно вырывалось дыхание из груди.
        Рыжая взлетела вверх и остановилась на другой стороне оврага, оглянулась на хозяйку.
        - Помоги, - прохрипела Велга, потянулась, но смогла схватиться только за хвост.
        Удивительно, но собака стерпела, точно поняла, что сама она уже не выберется из глубокого оврага.
        Дрожащими пальцами Велга нашла загривок Рыжей, вцепилась в шерсть.
        - Давай, давай, тупая псина…
        Рыжая лизнула ей пальцы: «Больно, слишком сильно хватаешь».
        Они вылезли наверх, упали на траву рядом, чтобы отдышаться. Велга не отрывала взгляда от оврага, прислушивалась: не бежал ли следом тот скренорец. Такой бы точно наделал шума, точно кабан.
        Но было тихо. Слишком тихо. Неужели получилось?
        Велга отдышалась. Нужно было вспомнить дорогу до дома тётки. Итак, сначала к Сутулому мосту. Туда, где потонула княжеская гордость Буривоев.

* * *
        Она следовала за ним от пристани. Белый чувствовал её взгляд, ощущал, как противный холодок щекотал шею. От пристани до Водяных ворот и дальше через детинец. Она не отставала.
        В храм не зашла, боялась суеверно, глупо, но, быть может, не без причины. Белому в храме тоже всегда становилось не по себе, но он винил дым от десятков свечей и гундосящих молитвы Пресветлых Братьев. Куда могла пойти перепуганная девка? Белый заглянул к её тётке Белозерской, но там её не было; проверил на пристани, вдруг решила сбежать, но никто не слышал о рыжей девке; и вот он пришёл в семейный храм - у всех богатых семей в городе были свои храмы, - но и там её не нашёл. Велга Буривой точно сквозь землю провалилась.
        Когда Белый спустился по высоким ступеням и огляделся, то сначала подумал, что наконец остался один.
        Но она сидела на траве за углом храма, рядом с попрошайками, крутила между зубами травинку. Значит, решила больше не прятаться. К чему были эти игры? Прищурив глаза, она подняла голову. Короткие взъерошенные волосы были серыми от сажи.
        - А тебя-то каким ветром занесло? - устало вздохнул Белый.
        - Плоть - земле, - произнесла Галка.
        Он выгнул бровь и посмотрел с неодобрением.
        - Не сейчас.
        Попрошайки, сидевшие рядом, косились на них злыми несчастными глазами. Верно, боялись, что те займут хлебные места.
        - Плоть - земле, - повторила сердито Галка.
        - Душу - зиме, - вздохнул Белый.
        Она довольно хмыкнула:
        - То-то же.
        - Так каким ветром тебя туда занесло?
        - Вот это хороший вопрос, - она протянула руку, и он помог ей подняться. На ладони остались чёрные разводы. - Галка, что ж ты как поросёнок? Могла бы и умыться.
        - Э, - скривилась она. - Некогда было. Я искала батьку… Жрать охота, - зевнула Галка. - И спать.
        - Спать некогда, - помотал головой Белый. - Но пожрать и вправду стоит.
        Вдвоём они спустились к пристани, сели в корчме на самом берегу, недалеко от стен детинца, где обычно обедали работяги с пристани.
        В стороне поднимался дымок от костерков: рыбаки готовили обед прямо на берегу. Мелкую рыбёшку они кидали в свои котлы, рыбу покрупнее продавали в корчму рядом, а лучший улов несли на торговые ряды или коптили тут же.
        За последние дни Белый наелся рыбы досыта, но ничего больше в корчме не подавали, и он снова принялся хлебать уху. Галка ела жадно, громко хлюпая и пачкаясь. Жир тёк по её щекам, подбородку и пальцам, а Галка вытирала его рукавом засаленной жёлтой рубахи.
        - Ну? - спросил нетерпеливо Белый, откусив большой кусок пшеничной лепёшки. - Кто твой договор?
        - А про свой рассказать не хочешь? - вытерев тыльной стороной ладони губы, Галка оторвалась от миски. - У меня старший Буривой.
        Галка врала. Она всегда делала это легко, не задумываясь, почти ничем не выдавая себя. Но Белый слишком хорошо знал её взгляд. Когда глаза у Галки воровато косились на её вздёрнутый веснушчатый нос, это значило, что она бессовестно лгала. Но выводить сестру на чистую воду он не спешил. Раз лгала, значит, была тому причина.
        - А чего от меня хочешь?
        - Я его не нашла. Ты потерял девчонку, - она стала ковырять в зубах ногтями. - Короче, мы в жопе. Засыпало наш путь, чтоб его.
        - Не богохульствуй, - нахмурился Белый.
        Галка смешливо фыркнула:
        - Думаешь, мы действительно прогневали госпожу?
        - Помолчи, - рыкнул на неё Белый и отвернулся к реке, не желая видеть красную от загара морду Галки.
        Весна всегда уродовала её. Бледная, беленькая, закутанная в юбки, платки и шубу зимой, Галка с наступлением весны превращалась в сутулую грязную пацанку в драных портах. Платок больше не мог скрыть её обрезанные пепельные волосы, а складки платья - угловатое мальчишечье тело.
        А терпеть её болтовню Белому всегда было тяжело, особенно долгими зимними вечерами, когда в избе становилось совсем скучно. Трахать сестру было куда приятнее, чем слушать.
        - С чего ты решила, что Буривой жив? - спросил он не глядя.
        - Я не видела его мёртвым.
        А девчонку Белый видел живой, он упустил её в саду, когда она ловко нырнула под забор. Но как долго могла скрываться знатная девица из богатой семьи? Вряд ли она прежде когда-нибудь выходила за стены поместья без сопровождения нянек и гридней. Вряд ли она могла оставаться незаметной - точно не с её рыжими непослушными кудрями.
        - Откуда ты знаешь, что Велгу заказали мне?
        - Видела, как ты гонялся за ней по саду. В жизни не видела зрелища нелепее. Такой ты был неповоротливый.
        - Меня пырнули в бок.
        - И что?
        - Я не хотел тратить посмертки Осне Буривой. Они понравятся матушке.
        Закатив глаза, Галка скривила рот. Она реже остальных приносила посмертки. Утверждала, якобы приходилось использовать самой. Может, она и вправду чаще старших братьев получала опасные раны. Всё же она была женщиной. Но Грач подозревал, что Галка просто не хотела делиться с матушкой и госпожой.
        - Так что, ты исцелился?
        Белый молча кивнул. Он зарезал одного из скренорцев, что гнался за Велгой, и вытянул его жизнь, чтобы спасти свою. Пусть ни он, ни Галка не были чародеями, но благословение госпожи не раз спасало их жизни. Он, Белый, и вовсе жил только благодаря госпоже.
        - Так что? - он поскрёб деревянную столешницу, чувствуя, как грязь собирается под ногтями.
        - Надо бы их найти. Выполним свои договоры…
        Скольким людям помешали Буривои? Скольким наёмникам заплатили, чтобы избавиться от семейства? Белый, Грач, Галка, скренорцы - их всех нанял один человек или четыре разных? Если один, то он дурак, который помешал собственным наёмникам сделать дело. В одиночку Белый легко управился бы со всем семейством, тихо, по одному передушил, как лис, прокравшийся в курятник, - цыплят.
        Галка, скорее всего, лгала. Но и предавать Белого она бы намеренно не стала. Значит, можно было пока держаться к ней поближе. Вот если бы она попробовала урвать добычу из лап Белого…
        - Думаю, Кажимеж похитрее своей дочери, - заключил он. - Опытнее. В конце концов, он мужчина. Испуганную маленькую девчонку найти легче.
        - Тогда чего ты до сих пор её не нашёл? - усмехнулась Галка. - И вообще, как ты умудрился её упустить?
        Белый прищурился, чувствуя, как внутри разрасталось раздражение.
        - Знаешь, сестрёнка, тебе ужасно везёт, что я тебя люблю.
        - Братик, тебе ужасно везёт, что у тебя есть я, - она перегнулась через стол и чмокнула его в губы. - Так и быть, помогу найти твою пропажу.

* * *
        Выгнутый, точно ощетинившаяся кошка, Сутулый мост висел над речкой Мутной, и десятки ног недружно топали по нему, то взбираясь тяжело наверх, то торопливо спускаясь вниз. Дурацкий был мост, неудобный. Летом на него ещё можно было взобраться, но зимой он замерзал, леденел и превращался в горку. Мутная не промерзала даже в сильные морозы, вот и приходилось взбираться по Сутулому, скользить, падать, подворачивать ноги, только чтобы не идти далеко вверх по течению до следующего моста. Здесь, в устье Мутной и Вышни, вода была глубокой, непокорной, и ни один другой мост, кроме Сутулого, не мог выдержать её течения. Так и вышло, что его не перестраивали, даже когда приходил срок. Плотники заменяли доски, укрепляли сваи, и выгнутый чудной Сутулый стоял и дальше.
        Велга схватилась за поручень, ступая на мост. Босые ноги болели, ссадины кровили. От каждого шага она всхлипывала, но нужно было идти. Рыжая убежала под мост, и слышно стало, как она плескалась в реке и громко лакала воду.
        Люди спешили мимо. Шустрая старушка, поднимавшаяся следом за Велгой, нетерпеливо пыхтела в спину и время от времени толкала берестяной корзиной под зад, поторапливая. Медленно, шаг за шагом они взбирались по крутому мосту наверх. Остальные прохожие были куда быстрее их двоих, да и старушка, верно, уже убежала бы далеко вперёд, если бы не Велга. По голым ногам мазнул мокрый хвост, и Велга вздрогнула. Рядом остановилась Рыжая. И они медленно пошли дальше.
        Опираясь, Велга волокла своё усталое изнеможённое тело вверх по мосту. И, поднявшись на середину, остановилась.
        - Чего встала? - не выдержала старушка.
        - Отдохнуть хочу.
        - Молодая ты уставать, - сплюнула в воду старуха.
        Велга не ответила, не отрывая глаз от тёмных вод Мутной. Прежде она никогда не поднималась по мосту. Отец всегда выбирал дальний путь, чтобы проехать в город. Якобы ноги боялся переломать и себе, и лошадям на горбатом Сутулом. Велга знала, что дело в другом. Здесь, на этом самом месте, утонула княжеская слава Буривоев.
        Три века прошло с тех пор, но до сих пор не смыла их позора.
        Так было принято испокон веков: стоило правителю, воеводе, голове или любому человеку при власти прогневать народ и потерять доверие, как его сбрасывали с Сутулого моста прямо в реку. Выплывет - будет жить, потонет - так ему и надо. Но никогда к власти его уже не допустят.
        Так и случилось с первыми Старгородскими князьями Буривоями. Пятый правящий князь Гостомысл Буривой отказался сдать город рдзенскому королю. Год держали осаду, год граждане Старгорода не сдавались. Начался голод, народ взбунтовался, и тогда бояре Белозерские сговорились с рдзенцами, и князя Гостомысла сбросили в реку, лишив и жизни, и власти, и даже княжеского имени.
        - Ты чё, девка? - старуха перегнулась через поручень, чтобы заглянуть ей в лицо. - Ты чё? - она оглядела её быстрым цепким взглядом. - Обидели, да?
        В ответ получилось только выдать неуверенный всхлип.
        - Ох, девчушка, - сочувственно вздохнула старушка, - видимо, сама уже себе что-то придумала, - прищурилась и вытащила из корзины, прикрытой платком, румяный пирожок. - На.
        Руки у старухи были немногим чище, чем у Велги, и, кажется, грязь уже втёрлась под ногти и кожу: такими серыми, хотя, кажется, даже мытыми они выглядели. Такие бывали у слуг, которые работали в саду. Их на кухню уже не пускали. Сколько бы они ни тёрли руки щёткой, чёрная земля так и оставалась на коже.
        - Не нужно, - чуть отвернулась Велга и добавила с неожиданным для самой себя смущением: - Спасибо.
        - Да возьми, - настойчивее пихнула старуха. - Бери, говорю.
        Отказывать было неудобно, и Велге пришлось забрать пирожок. От одной мысли, чтобы съесть его, затошнило. Взгляд зацепился за серый поеденный молью платок, которым старуха накрыла корзину.
        - Бабушка, - пролепетала жалобно Велга. - А можно мне… твой платок? Волосы покрыть…
        Толстые грубые пальцы с чёрными ногтями беспокойно затеребили ткань.
        - С непокрытой головой да распущенной косой нехорошо, - пробормотала старушка, но платок отдавать не поспешила.
        - Стыдно, - пробормотала Велга, хотя вовсе не стыд ею двигал.
        - Ох, ладно, бери!
        И, стащив с корзины платок, она передала его Велге. Та, придерживая одной рукой пирожок, другой повязала растрёпанные волосы.
        - То-то же, - оглядела её старушка. - Куда идёшь?
        - К тётке.
        - А родители что?
        В ответ получилось только помотать головой, впрочем этого хватило.
        - Ох, сиротинушка, - старушка послюнявила палец и потянулась им к лицу Велги, верно заметив какое-то пятно. Та отпрянула в сторону.
        - Не надо, я сама.
        - Ну как знаешь, - сморщилась старушка. - Ишь ты…
        Велга вскинула брови, задрала подбородок гордо, по-княжески. Простолюдинки, кроме Мухи, и коснуться её случайно опасались, чтобы не оскорбить. Только наглые попрошайки да блаженные у подножия храма так же бесцеремонно хватали за руки, целовали пальчики, вымаливая милостыню.
        Жалость и сочувствие, только что читавшиеся в глазах старушки, в мгновение исчезли. Она быстро засеменила вперёд. Рыжая потрусила было за ней, но оглянулась на хозяйку и замешкалась. Вернулась.
        Пирожок, казалось, прожигал ладонь. Рыжая ткнулась в него мокрым носом, облизнула пальцы.
        - Держи, - Велга отдала угощение собаке, и та жадно схватила, заволновалась, засуетилась: «Куда спрятать? Куда спрятать?»
        Народ на мосту, недовольно ворча, толкал их дальше вниз. Спустившись, Велга отошла чуть в сторону, подождала, пока Рыжая поест.
        Правый берег Мутной покрывала деревянная мостовая, и идти по ней босыми ногами было приятнее, чем по голой земле.
        Старгород гудел. Фыркали лошади, лаяли собаки, гоготали сбежавшие испуганные гуси, и кричали люди, разбегаясь от проклятых птиц. Ни Велга, ни Рыжая к такому не привыкли. Одна росла во дворце и гуляла только с нянюшкой и гриднем, которые никому не позволяли её толкнуть. Вторая не встречала других собак, кроме соседских, с которыми ругалась уже скорее по привычке. И теперь они жались друг к другу, протискиваясь через толпу на большую дорогу.
        Выше, на холме, стояли красивые усадьбы знатных горожан, там жили князья Белозерские.
        Шесть лет назад, когда Велга была ещё слишком мала, Далибора Буривой рассорилась со своим братом Кажимежем и против его воли вышла замуж за князя Белозерского. Отец говорил, что тётка сделала такой выбор назло ему. Мать утверждала, что других вариантов у тётки не было. Далибора считалась глупой и страшной - по крайней мере, так утверждала нянюшка, - и потому замуж её мог позвать только такой же глупый и страшный жених.
        «Пусть и Белозерский, пусть с самой Лебёдушкой в родстве, а всё-таки порченый», - как-то раз сказала нянюшка. Отец за такое, пожалуй, мог бы её и выпороть.
        Пусть сын и младший в роду, пусть «порченый», да только князья Белозерские были богаты, раз младшему сыну построили такой большой дворец, что башенки его виднелись издалека. И на княжении в Старгороде тоже посадили его.
        Велга сразу узнала знакомую крышу. Они с матерью навещали тётку накануне больших храмовых праздников. Отец в гости ходить отказывался, тётка к ним тоже не заглядывала, и одна только матушка считала нужным поддерживать родственные связи.
        Частокол вокруг усадьбы был высоким, острым - не перелезть. Впрочем, Велга никогда через заборы не лазила и даже не думала пробовать. Ставни уже открыли. Окна во дворце младшего Белозерского были большие, с искусной, тонкой, точно кружево, резьбой. Со двора разносился шум: звучали голоса, звенели молоты. У ворот никого не оказалось, пришлось стучать. Выглянул заспанный дворник.
        - Сегодня подачек не будет, - буркнул он и тут же захлопнул ворота.
        Велга осталась стоять, хлопая глазами. Конечно, он принял её за побирушку. Она грязная, запуганная, жалкая. В такой девке никак не узнать княжну по крови.
        Пришлось снова стучать. И кричать властно, так, чтобы холоп засомневался, с кем говорил.
        - Сказал же! - сердито крикнул из-за ворот дворник. - Не дадут ни…
        - Вели позвать княгиню! - гаркнула Велга и сама от неожиданности подпрыгнула.
        Лицо дворника вытянулось от удивления.
        - Чего-о? Пош…
        - Кому сказала: вели позвать княгиню, скажи, к ней пришла её племянница, господица Велга Буривой.
        С той стороны повисла мёртвая тишина. Ни шагов, ни криков. Рыжая, заскучав, села под воротами и принялась отчаянно чесать ухо, понюхала заднюю лапу, лизнула. Стоило признать, что даже она выглядела благороднее, чем Велга в проеденном молью платке.
        Медленно на тоненькую щёлочку приоткрылась дверь, из неё выглянул одним глазом дворник, тёмный зрачок забегал вниз-вверх, вниз-вверх.
        - Это… тебя… ночью… вас там? - сбивчиво пробормотал он.
        - Да, - Велга хотела сказать как можно твёрже, но голос её дрогнул, а лицо сморщилось.
        Дворник тут же распахнул створку ворот, и она вошла во двор, Рыжая скользнула за ней.
        - Куда?! - хотел было замахнуться на неё холоп, но Велга вскинула руку.
        - Не смей. Она моя.
        Всё ещё сомневаясь, дворник осмотрел девушку с головы до ног. Она его не помнила, но Велге редко приходилось обращать внимание на холопов, тем более чужих. А вот дворник, если давно служил Белозерским, не мог не узнать племянницу госпожи. И постепенно на его лице и вправду проступило узнавание.
        - В… Велга… - ахнул он и вдруг осенил себя священным знамением. - Буривой, - добавил он шёпотом, точно страшную тайну.
        Она кивнула, чувствуя, как начали дрожать от волнения губы.
        - Ты, господица, посиди, - дворник кинулся в сторожку, вернулся с кособоким стольцом, постелил на него сверху свой тулуп. - Вот. Переведи дух. Я мигом госпоже передам.
        И, прихрамывая, поспешил через весь двор к крыльцу. Рыжая побежала за ним, виляя хвостом, но вскоре вернулась, легла у ног Велги. Та сложила на коленях руки, разглядывая поломанные ногти и расцарапанную кожу. Мысли в голове кружили водоворотом, утягивали всё глубже, и Велга изо всех силах старалась думать только о своих ногтях.
        Но невозможно было притвориться, что ничего не случилось. Она оглянулась в сторону, туда, где за рекой стоял её дом. Тонкий, похожий на серый туман дымок поднимался с соседнего берега. Вряд ли ветер мог принести запах гари так далеко, но Велга чувствовала его и здесь. А что это в воздухе? Пепел или тополиный пух? У реки росло много тополей, в саду Буривоев - яблонь, а у Белозерских ни травинки, ни цветочка.
        Зато двор был полон скотины, слуг да мастеровых. Стучали молотки, скрипели прядильные колёса. Пусть младший Белозерский был порченым, а всё же не глупым. Стоило ему приехать в Старгород, и он отстроил большое хозяйство, привёз с собой мастеровых и мастериц, многие из которых обучались у лойтурцев. И уже через несколько лет его корабли повезли товары и на юг, и на север. Многим это, конечно, не нравилось, но простой народ князя полюбил: настоящий хозяин. Хваткий, деловой, живой и совсем ещё молодой. А с лица воду не пить.
        Говорили, правда, что по ночам он выл, а то и вовсе обращался в волка и бегал по округе, крал маленьких ребят. Велга последнему не очень верила, но в глаза князю смотреть опасалась: один глаз у него был чёрный, второй голубой. И нос - длинный, острый - дёргался постоянно, словно у крысы, вынюхивающей лакомый кусок. Но хуже всего был горб, точно огромный мешок за плечом. Какую бы богатую одежду ни надел князь, горб скрыть не мог. Отец считал, что княжич так болен потому, что родился у пожилой матери. Нянюшка говорила, что Белозерских прокляли боги за то, что они натворили в Старгороде. Велга старалась не думать о князе Белозерском вовсе. И ещё сильнее старалась не смотреть в его сторону. Рано или поздно она не смогла бы скрыть отвращения во взгляде.
        Напротив сторожки, где сидела Велга, стояла конюшня. Большая, крепкая, на много голов. Над конюшней, как и над остальными зданиями в усадьбе, висел кованый знак рода: рыба со скрученными хвостами и беспокойная гладь воды, похожая на чешую. Что у Белозерских, что у Буривоев на родовых знаках изобразили воду, только у Белозерских это были игривые волны Белого озера, где и теперь старгородцы купались и ловили раков, а у Буривоев - буйные волны Седьмого моря. Предки Велги пришли с Калиновых холмов три века назад. Кем были тогда Белозерские? Их воеводами? Советниками? А то и вовсе слугами. Только подлостью и хитростью они заняли княжеский престол. Их кровь была пресной водицей лесного озера, кровь Велги - солёной, точно северное море.
        Но Белозерские по-прежнему правили. Жили. Были. А Буривоев не осталось. Ни одного. Никого.
        Велга вцепилась в накидку так сильно, что пальцы побелели. Рыжая, кажется, что-то почувствовала, облизала её руки. Быть может, она просто учуяла запах пирожка, который хозяйка недавно держала в руках.
        Издалека послышался шаркающий неровный шаг дворника.
        - Господица Велга, - позвал он и тут же запнулся, повторил её имя тише, точно устыдясь: - Господица Велга, княгиня Далибора ждёт.
        Знакомый дворец Белозерских показался ещё более чужим и мрачным, чем обычно. Создатель до сих пор не подарил князю и княгине детей. Во дворе не было слышно ни весёлых дворовых девок, заливисто поющих свои деревенские песни во время работы, ни говорливых парней, весело переругивающихся друг с другом. Даже собаки у Белозерских оказались какие-то молчаливые, сдержанные, но глядели так люто, что крикливая Рыжая поджала хвост и не отходила от ноги Велги.
        - Псине нельзя, - предупредил виновато дворник.
        Велга оглянулась на Рыжую, когда та попыталась войти в дверь.
        - Нельзя.
        И успела заметить, как, казалось бы, бестолковый, совсем пустой взгляд собаки погрустнел. Сердце Велги вдруг защемило. Она вообще-то не очень любила Рыжую, от той часто дурно пахло, и линяла она сильно, но была… своей. Родной. Последним, что осталось от семьи.
        Но чем выше поднималась Велга по ступеням дворца, тем дальше оставалось пожарище, и берег реки, и скренорцы на драккаре, и тот жуткий оборотень-грач; чем больше между ними и Велгой вставало стен и гридней князя Белозерского, тем легче становился её шаг, и напряжение в груди нарастало, нарастало, готовое вырваться наружу. Оно разрывало изнутри и сдавливало шею.
        Но стоило распахнуться дверям в покои княгини, как Велга вытянулась, точно струна, спрятала поглубже все чувства и мысли.
        Тётка уже давно стала Белозерской. До свадьбы она была похожа на отца, поэтому они так часто и ругались: громко, страстно и так грубо, что мать закрывала детям уши и уводила из клети. Но такой уж уродилась Далибора Буривой.
        Далибора Белозерская была степенной, сдержанной, говорила мало и негромко. Волосы её, мышиные, прямые, ещё не поседели, но на лице уже пролегли морщины. Хотя она была немногим моложе матери Велги, но казалась безнадёжно старой. Осне сохраняла красоту, а Далибора напоминала выглянувшего из норы крота. Велга опасалась, что с возрастом станет походить на неё. Всё-таки кровь у них была одна.
        Несмотря на слова матушки, в тот день Далибора не надела височные кольца рода. Но на голове её был белый кручинный платок изо льна.
        Она знала.
        Далибора с недоверием оглядела Велгу с головы до ног, видимо с трудом узнавая в оборванке племянницу. Та покорно опустила глаза.
        - Да озарит Создатель твой путь, тётя Далибора.
        - Велга, - глухо произнесла княгиня.
        В ответ получилось только кивнуть.
        - Жива, - тот же глухой безжизненный голос.
        Велга осмелилась поднять глаза, наткнулась на тёмные глаза тётки и вдруг неожиданно для самой себя сорвалась с места, обвила её руками, уткнулась лицом и разрыдалась в голос. Тётка будто бы хотела отстраниться, но всё же обняла в ответ.
        А Велга плакала, плакала и всё пыталась что-то сказать, но не могла выдавить ни слова и только мычала бессвязно и позорно, как безродная девка, цеплялась пальцами за одежду тётки и марала её белый платок соплями и слезами.
        - Ну-ну, - Далибора подождала немного, нетерпеливо отстранила от себя, деловито, точно платок на ярмарке, оглядела ещё раз, поджала губы. - Тебе нужно помыться.
        Ответить Велга ничего не смогла и не успела. Зазвенел колокольчик, и в покои бесшумно вошли две холопки: молодая и старая.
        - Приведите господицу Велгу в порядок, - велела тётка. - И никому ни слова, что она здесь.

* * *
        Тела обуглившиеся, точно чурки в печке, застывшие со вскинутыми руками, с искажёнными лицами, с распахнутыми в беззвучном крике ртами сваливали без всякого порядка, точно мешки с репой, на одну телегу.
        - Плоть - земле, - пробормотала Галка, незаметно сложив большой и указательный пальцы в знак ворона.
        - Душу - зиме, - так же тихо ответил Белый.
        И рука его повторила за сестрой.
        Так было принято. Они забрали жизни, передали их в руки госпожи, они же должны были с ними попрощаться. Белый находил в этом нечто успокаивающее - наблюдать за плодами своего труда.
        Тела выносили с пожарища одно за другим, а они всё не заканчивались. Кто-то задохнулся от дыма, других завалило, когда обрушился дворец, третьи сгорели заживо. И всех теперь грузили на телеги, выстроившиеся вдоль дороги.
        Только четырёх удостоили отдельной повозки. Их обмотали белым полотном, над ними постоял со скорбным видом городовой.
        - Четыре, - сказала Галка.
        - Я вижу.
        - А говоришь, что девчонка сбежала.
        - Я сам видел, - недовольно ответил Белый.
        - Хм.
        - И знаки ещё не зажили, - он чуть приподнял левую руку, показывая торчащую из-под рукава повязку.
        - Хм…
        - А у тебя что?
        Сестра поспешно помотала головой, стараясь не смотреть ему в глаза. Врала. Но знать бы ещё, о чём именно.
        - Пора.
        - Посмотрим ещё, - попросила Галка.
        Ей нравились пожарища и запах плоти.
        Народу вокруг сгоревшей усадьбы Буривоев собралось столько, что никто не обращал внимания на мужчину, похожего на лойтурца, и девчонку, одетую как мужчина. Городские стражники безуспешно пытались разогнать зевак. Единственное, что пока получалось, - не пускать никого к пожарищу. Там чернела дымящаяся громадина дворца. И сквозь испуганный ропот толпы, казалось, слышно было, как тихо потрескивали угли, тлеющие под обвалившейся крышей.
        А сверху на развалинах сидел домовой, дух крутил головой, но уходить никуда не спешил. Он заметил пристальный взгляд Белого, сжался и заполз в обвалившуюся печную трубу. Как скоро он умрёт от тоски или пустоты? Жаль, не было на него времени. От духов Нави оставались самые вкусные посмертки.
        Чудом спасшаяся лошадь ходила по саду, щипала засыпанную пеплом траву между яблонями.
        Вдоль дороги сидели выжившие холопы и слуги, одного из них, верно приближённого господ, подозвал голова, показал на четыре тела: трое взрослых, один ребёнок. У одной из погибших были длинные рыжие волосы. Даже не кудрявые, как у юной господицы Буривой, но, кажется, это никого не беспокоило. Холоп посмотрел, посмотрел, почесал затылок и пожал плечами, за что сразу получил крепкую затрещину.
        - Присмотрись, дубина!
        Холоп, вжав голову в плечи, поспешно кивнул, за что получил ещё затрещину.
        - Смотри внимательно, кому говорят!
        - Да они, они! - воскликнул в отчаянии холоп, и голова, то ли устав, то ли поверив, махнул извозчику рукой.
        - Вези в храм Буривоев, - велел он.
        - Они без понятия, кто это на самом деле, - прошептала Галка на ухо Белому.
        - Знаю.
        - Значит, они просто нашли рыжую девку, похожую на Буривой.
        - Ага.
        - Зна-а-ачит, на месте Кажимежа тоже может оказаться кто-то другой.
        Если бы Кажимеж был мёртв, знак договора на запястье Галки сразу бы зажил. Значит, она врала. Только зачем?
        Белый не подал виду, кивнул, соглашаясь:
        - Ага.
        Они переглянулись.
        - Кто твой Клюв? - спросил Белый.
        Галка скривилась.
        - Нет уж, я тебе его не раскрою, а то ты украдёшь у меня всю работу, - обиженно сказала она.
        - Больше не буду, - пообещал Белый.
        - Больше я тебе не поверю, - она показала ему язык и отвернулась, подставляя лицо солнцу, точно назло, чтобы на носу и щеках вскочило ещё больше уродливых веснушек. - Веди меня к своему. Или… хочешь, потом встретимся?
        Ясно было, что она всё равно проследит за ним и обязательно узнает про Вадзима, так что смысла скрываться не было никакого.
        - Мой Клюв в «Весёлом кабанчике». Пойдём поедим, - предложил он.
        И они побрели вверх по дороге, обратно в город мимо местами уцелевшего частокола усадьбы. На углу Галка остановилась, вытащила ножик и начертила длинную полосу на почерневшем от сажи столбе частокола.
        - Подожди, - остановил её Белый. - Ещё рано. Сначала разберёмся со всеми.
        - Одна из четырёх, - помотала головой сестра. - Госпожа уже забрала Осне Буривой.
        - Нам за неё не платили.
        - Но её посмертки у тебя. Так положено. Плоть - земле.
        - Душу - зиме, - по привычке отозвался он.
        И сестра прочертила галочку, заканчивая рисунок: воронову лапу.
        В «Весёлом кабанчике» было как обычно. Проезжие путники торопливо ели без лишних разговоров, торговцы и дельцы спорили о ценах, забулдыги валялись на сене под окнами, а подавальщица Милка громко ругала всех, кто не заплатил, разбил посуду, нахамил или просто не пришёлся ей по душе.
        Вадзима нигде не было видно.
        - Эй, белый! - воскликнула Мила, случайно угадав его прозвище.
        Она ловко, точно в танце, обогнула столы и лавки, легко удерживая заставленный посудой поднос. Галка ревниво оглядела её с головы до ног и встала поближе к Белому, но Мила, кажется, приняла её за юношу. Подавальщица оценивающе скользнула по Галке глазами, не приметила для себя ничего любопытного и посмотрела прямо на Белого.
        - Ты пришёл заплатить Вадзиму?
        - Нет.
        - В смысле? - нахмурилась Мила.
        Гневаться у неё получалось красиво, она от этого становилась ещё привлекательнее, особенно когда дула губы.
        - Вот так, - пожал плечами Белый. - Сам расстроен, да не срослось с работой. Пришёл узнать… кое-какие подробности.
        - И когда ты ему заплатишь?
        - Когда выполню работу.
        - А когда ты её выполнишь? - она сделала шаг навстречу, и Белому невольно захотелось отступить.
        - Сегодня ночью, - вмешалась Галка, вытянув свой длинный нос. - Сегодня ночью братик всё сделает.
        Мила только теперь пригляделась к ней внимательнее, удивлённо повела бровью, наконец признав в Галке девушку.
        - Братик, значит?.. Это что же за дела по ночам делаются? - спросила она задумчиво, переведя взгляд на Белого. - Вы что, тати какие?
        - Нет, - почти честно ответил Белый. - Не тати. Может, моя сестра слишком спешит с обещаниями, и всё будет сделано не сегодня, а завтра утром или днём. Как распорядится судьба.
        Крепче перехватив поднос, отчего задребезжали горшки и миски, Мила покачала головой.
        - Ох, белый, чую, бедовый ты, - сказала она и резко переменилась в лице, кивнула в сторону лестницы. - Вадзим дрыхнет. Всю ночь песни горланил, - она собралась уходить и оглянулась через плечо, приглашая идти за ней.
        Ступала она ловко, по-кошачьи плавно, покачивая бёдрами. Отвести глаза от её зада получилось только потому, что Галка ударила брата кулаком в бок. Они сцепились взглядами.
        - Что заработал хоть? - с угрозой посмотрев на сестру, громко спросил у Милки Белый.
        - Ни монеты. Говорю же: он горланил, а не пел. Напился как свинья и лежал всю ночь под лавкой. Пытался, правда, отнять дуду у одного хлопца, так этой самой дудой и получил по затылку.
        Галка весело хрюкнула.
        - Хороший у тебя, однако, Клюв, - произнесла она шёпотом. - Работку, наверное, лучшую приносит.
        - Считай, ту же, что и тебе.
        Они остановились у закрытой двери. Сестра сделала небольшой шаг вперёд так, чтобы встать между Белым и Милой, та лукаво улыбнулась и посмотрела Белому прямо в глаза, упрямо не замечая Галку между ними.
        - Скажи ему, что, если завтра не заплатит, батюшка продаст его работорговцам. И пусть дальше промышляет не песнями, а собственной шкурой.
        - И тебе его не будет жалко? - голос прозвучал хрипло, точно он сам горланил песни ночь напролёт.
        - В прошлом году он трахнул мою троюродную сестру, а та понесла. Я буду рада, если теперь оттрахают его.
        У Галки затряслись плечи. Не выдержав, она разразилась звонким смехом.
        - А-а-а, ну ты даёшь, - она оглянулась через плечо на Белого. - И вот с этим недоумком ты ведёшь дела?
        Рассказывать при Миле о Вадзиме всё, что знал Белый, точно не стоило, поэтому он застыл с каменным лицом и дождался, пока Мила уйдёт.
        - И это твой Клюв? Ему ты доверил заключать твои договоры? - с презрением произнесла сестра. - Нищему пьянице?
        - Он гусляр, - ответил мрачно Белый и толкнул дверь.
        И они шагнули в ложницу. Их окутало облако смрада. Галка закашлялась. Белый, прикрыв рот, метнулся к окну и распахнул ставни, высунул голову наружу, тяжело дыша. Рядом с ним тут же оказалась сестра, она жадно глотала воздух.
        - В могиле… пахнет… слаще, - проговорила она тяжело.
        Они-то в этом деле разбирались. Матушка хотела, чтобы они познали смерть со всех сторон, чтобы кости и гниющая плоть стали им милее цветущего сада.
        У стены на полу зашевелилась груда тряпья, и оттуда выглянуло зелёное лицо Вадзима.
        - Чё надо?
        - Твоя помощь.
        - А чё?
        - Ничё, - огрызнулся Белый. - У Буривоев меня ждали. Их заказал кто-то ещё. Вот ей, - он показал на Галку. - Кажимежа Буривоя. Не знаю, кто её Клюв, а она не скажет, слишком упрямая. Другому нашему брату заказали Велгу и Константина, причём, как я подозреваю, не убить, а спасти. А ещё кто-то прислал скренорцев. Там была толпа желающих порешить Буривоев.
        - Так порешили?
        - Девчонка сбежала. Галка говорит, что Кажимеж тоже. Мальчишка пропал. Мои знаки ещё не зажили, значит, он жив. Мать убил я.
        - Что?! - Вадзим подскочил на месте, схватился руками за волосы. - На кой ты её убил? Тебе не давали заказ…
        - Пришлось.
        - Белый, - протяжно вздохнул Вадзим. - Ну ка-а-ак так? Белый, ты же… ты же…
        - Там был другой Ворон. Мой брат. И скренорские головорезы. И леший знает, кто ещё, - повторил он, чувствуя себя мальчишкой, пытавшимся оправдаться перед родителями. - Такое ощущение, что ночью за Буривоями пришёл весь Старгород. Я бы справился, если бы не они. Но всё пошло наперекосяк.
        - Бе-е-лый, - повторил Вадзим так задумчиво, что Белый понадеялся получить дельный совет. Зря. - Не знаю, что тебе хорошего сказать. Херня какая-то.
        - Херня не то слово, - хмыкнула Галка. - Ну, дядя, что будем делать? Есть идеи, где искать детишек?
        Галка была всего на год старше Велги Буривой, но, верно, она и вправду рано повзрослела. Они все расстались с детством слишком рано. Когда матушка привела Грача, он уже походил на старика. Под глазами залегли морщины. Глаза смотрели равнодушно, слепо. Он был старше остальных, и Белый ужасно ревновал его в детстве. Грач во всём оказался лучше: сильнее, умнее, опытнее. Он уже однажды убивал. Матушка хвалила его за кровожадность. До сих пор она вспоминала, как Грач впервые зарезал кого-то.
        И он, единственный из троих выросших Воронят, оказался чародеем. Он не просто звался Вороном, он им стал. Белому была близка Навь, он чуял её костями, но колдовать не умел. Матушка объясняла, что родился Белый только благодаря её заклятиям и благословению госпожи. Она никогда не рассказывала, что именно произошло и кто был его матерью, только то, что настоящая мать Белого отказалась от него, вырвала из чрева, выкинула, точно щенка у суки. Она и была сукой. Бессердечной, мерзкой сукой. Если бы Белый узнал её имя, то убил бы без промедления. Может, поэтому матушка и скрывала правду.
        Когда пришёл срок для Воронов впервые сослужить службу госпоже, матушка выбрала для Белого девушку из Пясков. Её звали Желя. У неё были сладкие губы со вкусом земляники и ласковые руки. Она любила положить голову на грудь Белому и водить по коже пальцами, рисовать только ей понятные узоры. Белому нравилось прижимать её к себе, вдыхать запах крапивы в волосах, нравилось целовать её горячую, пахнущую солнцем кожу, гладить округлые бёдра и полную грудь.
        Желю призвала к госпоже Галка. Она уже тогда хвостом ходила за Белым, но Галка была худощавая, плоская, совсем ещё юная и скучная. Он не замечал её, а когда сестра слишком доставала, то гнал прочь. Но после, когда Жели не стало, и даже имя её запретили вспоминать, Белый остался один, а Галка по-прежнему всегда была рядом. И однажды Белый с этим смирился.
        - Так что? Есть мысли, где их лучше искать?
        - У тётки? Она Белозерская теперь, но других родственников у Буривоев в городе нет. Их тут не жалуют, братья и сёстры Кажимежа роднились с семьями из других княжеств.
        - Уже проверял. У тётки никого нет.
        Вадзим нахмурился. Вдруг лицо его вытянулось, а глаза загорелись таким волнением, что Белый напрягся.
        - Что? Ну? - нетерпеливо поторопил он.
        Но Вадзим вдруг на четвереньках проворно прополз по полу, вытащил из-под кровати ночной горшок и громко опорожнил в него желудок.
        - Ой, всё! - не выдержала Галка. - С меня хватит, жду вас внизу.
        Она прошла к двери топая, развернулась на пороге и стрельнула глазами на гусляра.
        - Живо тащись вниз. Я тебя ждать не буду. И умой морду и рот, твоей блевотиной дышать не собираюсь.
        Слышно было, как дробно простучали её сапоги по ступеням.
        - Не зли её лучше, - предупредил Белый. - Она…
        - Бешеная девка, - прохрипел Вадзим и поднялся, опираясь о кровать. Он взял со стола кувшин с водой, прополоскал рот и выплюнул прямо в окно. - Из ваших?
        - Думаешь, я стал бы вести такие разговоры при чужих?
        - Если бы знал, что потом перережешь им глотку, - пожал плечами Вадзим, осторожно присаживаясь на узкий подоконник и обнимая кувшин. - Мне не нравится всё это дело, Белый.
        Редко он бывал так обеспокоен. Может, винить в этом стоило вино, может, головную боль и тошноту, только прежде Вадзим никогда не выглядел таким напуганным.
        - Кажется, зря мы вмешались. Леший с ними, с деньгами. Всех не заработаешь.
        - Я не могу разорвать договоры. Ты же помнишь, что стало с Вороной? И вообще-то три тысячи лишними не будут.
        Три тысячи отдавать лешему не хотелось. Ни лешему, ни Грачу, ни кому-то ещё, кто охотился за Буривоями. И дело было не только в золоте, не только в помощи Гнезду и матушке. Его, Белого, обокрали. Обещанную ему добычу вырвали прямо из когтей, обвели, выставили дураком…
        И ещё была госпожа. Ласковая, чарующая шёпотом и шорохами, прохладой и покоем госпожа. Матушка не раз предупреждала, что не стоило её злить. Кто знал, не прогневается ли она за упущенную жертву, за проваленный договор? Как на Ворону.
        Белый завидовал Вороне и ревновал её к госпоже почти так же сильно, как к Грачу. Ворона росла ловкой, удачливой, всё давалось ей просто. Пожалуй, это и сделало её легкомысленной. Она слишком полагалась на удачу, и однажды та её подвела.
        Никто точно не знал, что именно с ней случилось. Ворона провалила заказ, и не просто провалила. Её жертва - избалованный богатый сынок совинского головы - узнал о Вор?не, о её заказе, обо всём братстве. Ворона сама ему проболталась. Ей нравилось играть с жертвой, нравилось пугать, точно кошка мышку. Сынок головы рассказал обо всём отцу, они собрали отряд, устроили настоящую облаву. Белый, Грач и Ворона расправились со всеми поодиночке, зарезали кого в собственной постели, а кого прямо в нужнике. Потом, когда они втроём вернулись к матушке, никто не проговорился. Никто ни о чём не сказал. Никто, кроме Галки. Кроме Галки, которой вроде бы и вовсе с ними не было. Не она расправилась с совинским головой, не она уходила от погони, не она по одному вырезала весь отряд преследователей.
        Но это Галка шла за ними по пятам, подслушивала и подглядывала. И она же первой добралась до матушки. И когда Грач, Белый и Ворона вернулись, завершив дело, матушка Ворону не ругала. Она дала ей мешочек семян и велела идти в лес.
        Ворону больше никто не видел, а спустя несколько лет Белый заметил в лесу, недалеко от дома, поляну маков. Они цвели пышно, ярко, и пахло от них тошно. Люди верили, что маки не давали чародею восстать из могилы. Ворона была чародейкой. Только она и Грач из всех Воронят. Поэтому матушка её и ценила. Поэтому Белый и Галка ей завидовали.
        И Ворона, кажется, была самой живой из них четверых. Живее мертворождённого Белого, сильнее Грача с седыми висками и выносливее Галки с огромным шрамом на груди. Их, пожалуй, не должно было быть. Но госпожа одаривала их своей милостью, пока они верно ей служили.
        Ворона госпожу подвела.
        И меньше всего Белый хотел повторить её судьбу.
        С обеда у реки прошло не так много времени, но Галка успела проголодаться и теперь уплетала кисель за обе щёки. Белый лениво попивал квас.
        - Дай! - Вадзим опёрся одной рукой о стол, и тот зашатался, другой он выхватил у Белого квас и, громко глотая, быстро осушил всю кружку. - Милка!
        - Ох, как ты меня достал, - раздался раздражённый голос с другого конца зала. - Чего тебе?
        - Принеси кваса!
        - Я не буду за тебя платить, - тихо предупредил Белый.
        - Что ж ты за человек такой? - Вадзим рухнул на лавку рядом, упёрся локтями в стол, пряча лицо за ладонями. - Я ж это…
        Спорить с ним не хотелось, поэтому Белый промолчал. Пришла Мила, принесла вместо кваса воды, грохнула кувшин на стол так, что он чудом не разбился, и Вадзим схватился за виски.
        - Да за что вы так со мной? - простонал он, обнимая кувшин.
        - Вроде взрослый дядька, - хмыкнула Галка, - а всё как ребёнок.
        - Хых, - он присосался к кувшину.
        Терпение подходило к концу.
        - Давай, Вадзим, думай. Где искать мальчишку с девчонкой?
        Вадзим не отвечал и громко пил.
        - Вадзим…
        Хлюп. Хлюп. Хлюп.
        - Вадзим!
        - А-а, да не кричи ты так, - простонал гусляр. - Надо поговорить с одним человечком, который знает других человечков, которые знают всех в округе. Они должны кого-нибудь найти. Но я бы…
        Он снова сделал глоток и опустил голову на стол, засипел тяжело:
        - Я бы нашёл того, кто это устроил.
        - Заказчика?
        - Заказчиков. Не верю, что наш заказчик мог позвать ещё и других Воронов… Дорого и глупо. Хотя…
        - Кто он? Кто мой заказчик?
        Вряд ли стоило ожидать, что Вадзим ответит. Они все были связаны клятвами с госпожой. Все боялись её наказания. Когти клялись выполнять договоры. Клювы клялись заключать договоры между Когтями и заказчиками. Даже имя жертвы позволялось узнать только после того, как на запястье вырезался знак клятвы: четырёхпалая лапа ворона. Один договор - одна незаживающая рана, что будет ныть и жечь, пока договор не выполнят.
        Как Когтям нельзя было не выполнить договор, так и Клювам запрещалось разглашать его условия.
        - Белый, ты же знаешь… не имею права.
        - Этот человек мог пожелать уничтожить Воронов? Скажи хоть так…
        - Нет, - Вадзим поднял голову и уткнулся лбом себе в ладонь. - Хотя… он мог бы легко это осуществить, если бы захотел.
        Белый тут же придвинулся ещё ближе.
        - Мог бы? - переспросил он. - Значит, у этого кого-то есть деньги.
        - И влияние, - добавила сипло Галка.
        - Кто это? Белозерский?
        - Нет! - вскрикнул Вадзим. - Не знаю! Не скажу. А-а-а! Чтоб вас Пустошь поглотила. Не могу. Знаешь же, что не могу. Чем доставать меня, лучше найди посыльного.
        Можно было и дальше прожигать Вадзима взглядом, только бесполезно. Да, он пьяница, но не дурак. Иначе бы не стал Клювом. И точно бы не проработал так долго. А они с Белым уже не один год заключали договоры. Вадзим находил его и в Приморском, и в Твердове. Однажды даже они вдвоём почти добрались до Холодной горы. И всё это время матушка была довольна их работой.
        - Ла-адно, - прожигая его взглядом, Белый поднялся и вышел из «Кабанчика» на улицу.
        Искать посыльного долго не пришлось. У Красных ворот часто крутились мальчишки, которые за небольшую плату могли обежать город и отнести весточку с одного конца Старгорода на другой.
        Мальчишку привели в корчму, дали ему монетку и записку, накорябанную кривым, неразборчивым почерком Вадзима. Белый попытался прочитать, но гусляр вырвал из его рук бересту и отдал посыльному.
        - Отнеси Игучке из Белых Берёз. Он живёт…
        - Знаю, - кивнул мальчишка, пряча монету в рукаве. - Игучку мы все знаем.
        Белый недоверчиво посмотрел вслед посыльному:
        - А этот твой Игучка сможет понять, чт? ты накорябал своей куриной лапой?
        - Игучка меня и научил так писать, - оскорбился Вадзим. - Чтобы никто не обученный ничего не понял.
        - И когда ждать от него вестей?
        - Иди поспи пока, - посоветовал Вадзим. - Оттого что ты прожигаешь меня взглядом, посыльный быстрее не вернётся. А я пока ещё парочке человечков напишу.
        Белый проспал почти до заката, а когда проснулся, нашёл Вадзима всё там же за столом корчмы.
        - Ну? - спросил он нетерпеливо.
        Ему молча передали записку.
        Белый пробежал по ней глазами:
        - Какого хрена тут написано?
        - А? Ой, - Вадзим забрал бересту. - Совсем забыл, что там всё тайным языком. В общем, мальчишку, кажись, вывезли из города. Утром на север отплыла ладья с фарадалом и каким-то мальчишкой.
        - На север? - Белый присел, упёрся локтями о стол. - Зачем Грачу везти мальчишку на север?
        - Потому что на юг уплыть нельзя?
        - Он мог поехать на лошадях. Нет, я не про это. Я про то, кто мог заплатить ему за похищение ребёнка.
        - Кто угодно.
        - А кто заказал его убийство?
        Вадзим прищурился и, усмехнувшись, погрозил пальцем:
        - Не держи меня за дурака. Я не проболтаюсь.
        - Стоило попытаться.
        Они поужинали, дождались Галку.
        - Есть вести о девке? - спросила она первым делом.
        - Есть, - неохотно кивнул Вадзим. - Лучше сядь.
        Оглядевшись, Белый убедился, что поблизости никого не было.
        - Я и так сижу, пьянчуга.
        - А сейчас ляжешь. Меня просят заключить новый договор на Велгу Буривой.
        - Что? Как это возможно?
        - Провели обряд, - сказал он, поднося к губам кружку с пивом, - вызвали меня сегодня днём…
        - Тут? - перебила Галка. - В Старгороде? Тот же заказчик или новый?
        Он фыркнул, не успев отпить, и пена брызнула в стороны.
        - Так я вам и сказал. Правила есть правила. Вы, Когти, выполняете договоры, а мы, Клювы, эти договоры заключаем. Давайте не влезать в работу друг друга. Не я придумал эти правила.
        - Ненавижу правила, - пробурчала Галка. - Так что за заказ?
        - Не совсем заказ, пусть обряд и проведён… но я его не принял. Объяснил заказчику, что он нарушил правила.
        Дело обретало всё более любопытный оборот.
        - Так что за заказ?
        - Один человек предлагал перекупить договор, чтобы… отменить его. - Вадзим сделал глоток и облизнул губы, наслаждаясь то ли вкусом пива, то ли вытянувшимися лицами Белого и Галки.
        - Отменил договор?
        - Да. Он просит не убивать Велгу Буривой и предлагает за это кучу денег.
        - Зачем?
        - Как зачем? Чтобы она жила.
        Мотая головой, Белый попытался собраться с мыслями. Тот, кто сделал этот заказ, скорее всего, и был первоначальным заказчиком. Иначе как он узнал, что за Велгой послали Воронов? И почему передумал?
        - Это невозможно. Нельзя отменить договор, если его благословила госпожа.
        - Я так и сказал.
        - Тогда что ещё ты узнал? - левое запястье зудело там, где горели выжженные знаки. Они не потухнут, пока Белый не убьёт младших Буривоев. - Нашёл Велгу?
        - Нет. Но если она где и будет сегодня, так это на кладбище…
        - На кладбище она отправится, когда мы с ней встретимся, - процедил Белый.
        - Не-е, ты не понимаешь, - помотал головой Вадзим. - Это обряд такой у старгородцев: старший в роду должен провести три ночи на могиле убитого родственника. Иначе мертвец восстанет, чтобы отомстить обидчикам. Если Велга жива и невредима, то она сегодня пойдёт на кладбище.
        - Вадзим! - Белый резко подскочил с лавки. - Сразу нельзя было сказать?
        Нельзя тратить время. Солнце уже было низко над землёй.
        - Я с тобой, - кинулась следом Галка.
        - Даже не вздумай, - огрызнулся Белый. - Сунешься - ляжешь рядом с ней. Это мой договор.
        Она обиженно насупилась, а Белый удивился её сговорчивости. Слишком легко сестра смирилась с его решением.
        Стоило надеяться, что Галка не встанет больше у него на пути. Белый не хотел вызвать на себя гнев госпожи. Пусть случилась ужасная ошибка и один заказ достался двум В?ронам, но, быть может, на то и была воля госпожи? Может, она желала, чтобы её дети прошли это испытание?
        Белый кивнул на прощание Галке с Вадзимом и прошёл к выходу.
        - Когда заплатишь за Вадзима? - крикнула ему вслед Мила.
        Он не ответил и вынырнул на улицу. От «Кабанчика» до городского кладбища идти было не близко: через детинец на другой стороне Вышни и от Скотьих ворот пешком. Белый уже почти дошёл по опустевшей к закату мостовой до Торговых рядов, когда позади послышались неровные шаркающие шаги. Кто-то догонял его со всех ног, только ноги эти заплетались.
        - Стой! - голос Вадзима сорвался на карканье, но Белый уже никуда не спешил, остановился, дождался.
        - Что ещё?
        - Вот, - он помахал в воздухе свёрнутой берестой. - Вот… только что прислали, - он отдал записку Белому. - Говорят, мальчишку Буривоев повезли к жениху Велги. Это как раз на севере.
        - Этому можно доверять?
        - Ага, - задыхаясь, закивал Вадзим. - Я им плачу… хорошо… вот, кстати, надо бы… дашь, а?
        Не глядя достав пару монет из мошны, Белый вручил их протянувшему руку Вадзиму.
        - Зачем он понадобился жениху живым? Разве не выгоднее его убить? Тогда всё наследство достанется Велге.
        Спрятав монеты в кулаке, гусляр скривил лицо. Говорить он явно не желал, значит, знал больше, чем было нужно, чтобы чувствовать себя в безопасности.
        - Кому-то выгоднее убить, - согласился он. - Кому-то перетянуть на свою сторону. Так или иначе, у мальчишки сильное имя. А такое имя может принести многое. В прошлый раз имя вернуло Белозерским Старгород.
        - Так кому они нужны?
        - А ты подожди и посмотри, кто попробует заполучить её живой, а не мёртвой.
        От загадок свело зубы.
        - Помог так помог, - процедил Белый. - Я тебе за что плачу? За сказки с прибаутками?
        Он чувствовал, как разгоралась ярость в груди, и Вадзим, привыкший к его холодному, неизменному спокойствию, вдруг побледнел.
        - Да не могу я… Да погоди ты… Кажется, Буривои много кому нужны живыми и много кому мёртвыми. Только вот мальчишку повезли на север. Ни хрена не ясно. Кто, кого, куда… одно только точно: тот, кто хочет мальчишку живым, не подпустит к нему никого, кроме его сестры.
        - У девчонки тоже есть имя, - задумчиво пробормотал Белый. - Как ты говоришь: «сильное имя». Значит, оно приведёт меня к нему.
        - А дальше дело за малым. Чик, - он провёл большим пальцем по грязной небритой шее. - И готово. А дальше: плоть - земле.
        - Душу - зиме.

* * *
        Колючая щётка так сильно тёрла спину, что Велга не выдержала и взвизгнула:
        - Больно!
        - Терпи, господица, - сердито велела холопка. - Хочешь беленькую кожу, так терпи.
        - Она вся кра-асная бу-удет.
        - А как ты хотела? Чтобы водичкой облили? Вон какая ты грязная. - Щётка царапнула ещё больнее.
        - Я не грязная, - Велга вырвалась, плеснула водой и прижалась к стенке купели, прикрываясь руками. - Оставь меня!
        - Княгиня велела…
        - Оставь! Вон!
        Круглое лицо пожилой, отъевшейся на службе у княгини холопки побагровело то ли от гнева, то ли от пара, что поднимался над водой. С засученных рук стекали капли прямо на пол. Толстые пальцы сжали щётку.
        - Княгиня…
        - Пошла прочь! - Велга вскочила, вырвала щётку и кинула её в холопку. - Пошла!
        Она целилась прямо в лицо, но поскользнулась, упала, ушла по голову в воду и закричала, захлёбываясь. Мыльная пена попала в глаза, зад ударился о стену купели, а нога подвернулась. Её грубо дёрнули за волосы, вытащили, встряхнули.
        Маленькие глаза на круглом лице холопки сверкали гневом.
        - Пош… тьфу… пошла, - отплёвываясь, пропыхтела Велга.
        И как только её отпустили, она снова нырнула под воду, схватилась за края купели и вынырнула, тяжело дыша. В стороне хлопнула дверь.
        Долго оставалось тихо, так тихо, что слышно было только плеск воды и далёкий звон кузнечного молота во дворе. Вдруг залаяли собаки, и Велга повернула голову на звук. Не Рыжая ли это? Но нет, лай был грубее, ниже. Как так получилось, что она научилась отличать голос своей собаки от чужих? Ведь это была всего лишь глупая псина, как и сотни, тысячи других таких же.
        Велга осторожно подняла руку из воды, наблюдая, как по розоватой коже стекали капли.
        Нужно было помыться… нужно было привести себя в порядок, но…
        Она сжалась, пытаясь согреться. Вода остывала.
        Снова хлопнула дверь. На пороге замерла, точно истукан, Далибора. Лицо строгое, злое лицо. И тонкие, поджатые губы. Раньше, до свадьбы, тётка была очень похожа на своего брата, отца Велги. Но каждый год, прожитый во дворце князя Белозерского, точно вымывал из неё всё, что делало её Буривой: крепкое тело стало худым и иссушённым, яркие глаза потускнели, и даже волосы, пусть и не рыжие, как у отца, посерели и совсем потеряли цвет. Нянюшка говорила, что Белозерские точно рыбы: холодные, бездушные. И Далибора из господицы Буривой стала истинной княгиней Белозерской.
        - Ты до сих пор не привела себя в порядок, - заключила она недовольно.
        - Мне… нужно ещё время, - пролепетала растерянно Велга, опуская глаза.
        - Времени прошло достаточно. Вода уже поди остыла.
        Она обошла её полукругом, закрывая собой свет из окошек. Было видно, как клубилась золотистая в солнечных лучах пыль следом за прямой, точно жердь, княгиней. Далибора остановилась напротив окна, со всех сторон её окутало яркое свечение, и лицо стало невозможно разглядеть.
        Хватило ледяного голоса, чтобы понять, насколько она сердилась.
        - Мне сказали, ты избила Тихону.
        - Никого я не била.
        - Она давно и верно мне служит. У меня нет причин не доверять её словам.
        - А я - твоя племянница.
        - Ты - вздорная, избалованная девчонка.
        Велга прикусила губу и погрузилась глубже под воду, оставив над поверхностью только вздёрнутый нос и глаза.
        - У нас не принято бить холопов за то, что они выполняют мой приказ. Зато вспыльчивых, невоспитанных девчонок иногда стоит отлупить.
        - Не посмеешь, - вынырнув, воскликнула с жаром Велга. - Я княжеская…
        - Кто? - она сделала шаг к племяннице.
        Небольшой, резкий, пугающий, точно удар ножа, шаг.
        - Я…
        - Помни, кто ты такая, и не зазнавайся.
        Прав был отец, когда ругал Далибору, называл её глупой и спесивой гордячкой, обвинял в предательстве рода. Она не Буривой, она не имела права…
        - Батюшка всегда говорил, что ты злобная…
        Она хотела добавить и другие слова, что говорил про сестру Кажимеж Буривой, да прикусила себе язык.
        - Мой брат - спесивый дурак.
        Цокая каблуками, Далибора обошла купель ещё раз. Она не поворачивала головы, смотрела в сторону. Замерла, дёрнула носом, но так и не глянула на Велгу.
        - Вот и нарвался на кого-то… Держи язык за зубами, Велга. Князья в Старгороде только одни. Это Белозерские.
        Их кровь, точно вода из Белого озера, - пресная, мутная. Они не князья, выбранные богами, не князья по праву происхождения. Предатели и убийцы.
        - Собирайся, - поторопила тётка и прошла к двери, задержалась у лавки, на которой лежало новое платье, провела рукой по ткани, и Велга подумала, что такое хорошее платье могло когда-то принадлежать самой тётке. - Скоро закат.
        - Но…
        - Так положено, - перебила её Далибора. - Собирайся.
        Помытую, вытертую насухо Велгу одели в платье, на рукавах которого были вышиты ветви и волны, отчего стало ясно, что некогда его и вправду носила Далибора. Но тётка оказалась худосочнее племянницы, и в груди платье тянуло так, что было тяжело дышать. Буйные волосы заплели в такую тугую косу, что стало больно моргать.
        Тётка несколько раз обошла вокруг Велги, осмотрела пристально каждую складку на платье, каждый выбившийся из косы волосок подметила, схватила за руки, глянула на поломавшиеся ногти.
        - Хм…
        Спорить было страшно, даже слова лишнего при ней сказать не хотелось. Пожилая холопка с грубыми руками наблюдала за Велгой со злорадным удовлетворением, мол, так тебе и надо.
        Сильно дёрнув, Далибора потянула вырез на груди Велги, но как бы она ни старалась, ткань всё равно до предела натягивалась. Глаза тётки нехорошо сощурились. Она вообще почти постоянно щурилась, будто плохо видела.
        - Пошли.
        Они поднялись по узкой лестнице ещё выше, почти под самую крышу. Там, где было слышно как курлыкали голуби и шебуршали на чердаке мыши, у распахнутого окна сидел человек. Согнувшийся под весом выпирающего из-за плеча горба, в тёмных просторных одеждах, он скрывал лицо за длинными волосами. Позади него на подоконнике примостился кот.
        Яркий закатный свет ослепил Велгу, и она прикрыла рукой лицо, но князь, кажется, понял её иначе.
        - Не бойся, дитя, - раздался мягкий голос.
        - Я вовсе не боюсь, - нахмурившись, пробормотала Велга.
        Она и вправду не боялась, пусть смотреть на князя и было неприятно.
        И она точно не была ребёнком. Прошлым вечером она вышла замуж. Да и князь был всего лет на пять старше Велги. Когда он женился, то выглядел совсем мальчишкой. Кумушки в Старгороде потешались над престарелой Далиборой, которую ему сосватали. Далибора Буривой годилась князю в матери. Но девушки из других родов за него идти не желали. Шептались, якобы дочка Завида Малого после смотрин пыталась прыгнуть в реку прямо с Сутулого моста, няньки еле успели её удержать.
        И дело было не только в облике юного князя. Люди верили, что он проклят. Иначе как мог в благородной семье Белозерских родиться такой ребёнок? Горбатый, с разными глазами, с длинным некрасивым лицом и бледной, точно лён похоронного савана, кожей. Ещё младенцем его отправили подальше из Твердова на правый берег Модры.
        И вот он стал Старгородским князем.
        - Подойди ближе, дитя, - голос Белозерского звучал так маняще, что противиться ему не было сил.
        Прежде они никогда не разговаривали, Велга встречала князя только во время службы в храме. При ярком свете сотен свечей, среди горделивых бояр, рядом со статной женой, князь, клонившейся к земле под весом горба, с трясущейся рукой, едва способной удержать свечу, казался невыносимо уродливым.
        Из-за усталости и голода, или из-за мягкого закатного света, или потому, что князь сидел в кресле, и рост и горб его были теперь не так заметны, но теперь князь не вызывал того же отвращения, что обычно.
        Медленно, чувствуя головокружение, Велга подошла, щурясь на солнце.
        - Да озарит Создатель твой путь, - проникновенно, точно Пресветлый Брат, произнёс голос, озарённый золотым свечением. - Присядь, дай мне тебя хорошенько рассмотреть.
        Не будь он так уродлив и женат на её тётке, Велга бы смутилась такого пристального внимания, но воспринимать князя так же, как всех остальных мужчин, казалось невозможным, и потому она смело опустилась на колени перед ним, и вправду точно перед Пресветлым Братом.
        Один глаз его был чёрным, другой серо-голубым. Мягкий свет падал на лицо с длинным острым носом, и казалось, будто золотые искры плескались в глубине его чёрного глаза. На тонких губах играла лёгкая улыбка. Длинными, тонкими, какими-то птичьими пальцами он заправил за ухо светлые волосы. Лёгких, точно лебединый пух, волос так и хотелось коснуться. Всё-таки даже в самом уродливом создании могло быть нечто красивое.
        Велга чуть осмелела и заглянула князю в глаза.
        - Да не опалит он тебя, - с запозданием ответила она.
        Князь улыбался в ответ, но в глазах его читалась печаль.
        - Как ты, дитя? Моя жена рассказала, что тебе пришлось пережить.
        - Я…
        Она запнулась и тут же почувствовала, как выступили слёзы.
        - Я…
        - Ты видела, кто это сделал?
        Быстро хлопая ресницами, Велга попыталась стряхнуть слёзы. Мир вокруг расплылся. В груди всё сжалось.
        - Мой князь, - послышался позади равнодушный голос тётки, - она напугана и никак не придёт в себя.
        - Мне нужно знать, кто совершил это преступление, Далибора, - так же тихо и вкрадчиво пояснил князь. - Мы же должны наказать их по закону… и убедиться, что милому дитя больше ничего не грозит, - он неожиданно коснулся холодными пальцами её подбородка, и Велга отпрянула, упала на зад.
        И застыла. И от стыда за своё поведение. И от страха перед гневом князя. Как она оскорбила его!
        Закрыв лицо руками, она разрыдалась в голос и так и осталась сидеть на полу.
        Скрипнул стул. Осторожные длинные пальцы коснулись её плеча.
        - Вставай, дитя, тебя больше никто не обидит.
        Она выглянула из-за ладоней и увидела эти страшные двухцветные глаза, зажмурилась что было силы.
        - Князь, - пролепетала она. - Прости, мой князь…
        - Зови меня Матеуш, дитя, - слышно было, как он отошёл в сторону. Голос его стал печальнее: - Всё же мы одна семья. Да и своей у тебя больше нет.
        Осторожно, точно мышка, Велга приоткрыла глаза и увидела, что князь Матеуш стоял теперь у окна, опершись одной рукой на подоконник. И больше в его сгорбленном, неказистом силуэте не виделось ничего красивого, ничего приятного. Рядом с ним на подоконнике сидел кот редкого светло-рыжего, точно закат, окраса. Матеуш чесал его за ухом.
        Велга оглянулась на тётю, надеясь на поддержку, но та только взмахнула рукой, велев встать на ноги. Пошатываясь, Велга поднялась.
        И только теперь заметила покосившуюся чёрную башенку вдалеке, похожую на росчерк углём на рыжем небосводе. Это виднелась крыша её дома. То, что от него осталось.
        - Я видела…
        Огонь. И кровь. И скренорцев, перерезавших друг друга, и других страшных чужих людей.
        - Скренорцы убивали друг друга. Мой жених… точнее, его сват… я видела, как он убил кого-то из своих.
        Словно огромный напыжившийся воробей, Матеуш обернулся. Длинный кривой нос навис над тонкими губами.
        - Так всех убили скренорцы? Зачем твоим сватам убивать Буривоев?
        - Не только.
        Он склонил голову к правому плечу:
        - Не только?
        - Ещё там был человек… оборотень. Он превращался в грача.
        Матеуш оставался недвижим, но от его пристального взгляда Велге стало не по себе.
        - И ещё… мужчина. Я видела, как он убил скренорца. Светловолосый, как ты, князь…
        - Кто он? Ты видела его прежде? - вкрадчивый голос зазвучал жёстче.
        - Нет.
        - Запомнила его лицо? - голос звенел сталью.
        Без следа испарились тепло и сочувствие.
        - Нет.
        Чудовищный горбатый человек у окна пугал больше, чем скренорцы, чем оборотень и мужчина с белыми волосами. Больше, чем вся минувшая ночь. Произошедшее казалось дурным сном, мороком. И всё случившееся виделось ненастоящим. Но князь-горбун был здесь, рядом, как и равнодушная тётушка, встретившая её без единой слезинки.
        Отвернувшись, Матеуш долго смотрел в окно.
        Ему было меньше лет, чем сейчас Велге, когда он только приехал в Старгород. Тогда все стремились посмотреть на «Белозерского уродца». Старший брат Матеуша, княживший тогда в Старгороде, едва не закончил жизнь в Мутной речке. Горожане уже собрались сбросить его с Сутулого моста за новые налоги на ввозимый товар, но тот успел сбежать. Вместо непутёвого князя королева Венцеслава прислала младшего брата.
        Больше всего народ хотел поглазеть на него, потому что многие верили, будто он сын королевы. Только Белая Лебёдушка, как её прозвали ещё в юности, была писаной красавицей, да и покойный муж её не выглядел уродом. А за Матеуша, несмотря на всю его власть и богатства, ни одна девица не желала выходить замуж.
        - Это всё потому, что мать, княгиня Белозерская, родила его в сорок лет, - шептались в толпе.
        - Это потому, что эти Белозерские реки крови в Старгороде пролили, - прошипели с другой стороны, и народ зароптал.
        - Это потому, что королева Венцеслава развелась с первым мужем.
        Королеву Венцеславу все любили, но в Старгороде с князьями всегда было непросто. Что Буривои, что Белозерские - все рано или поздно летели в реку с Сутулого моста.
        Велга тогда вместе с братьями выбилась вперёд, чтобы тоже поглазеть на Чудовищного князя. Он показался ей жалким и запуганным и напомнил Белку, когда мать выкупила её у фарадалов: мартышка боялась людей и прижималась к земле, закрывая лапками голову. Белозерский голову не закрывал да и на землю не падал, но, кажется, сам был готов нырнуть в Мутную лишь бы скрыться от внимания толпы. Он неловко пожал руку старейшинам вече, принял ключи от города и, неловко ковыляя, едва не упал, пытаясь залезть в повозку.
        Больше Велга не видела Матеуша до самой свадьбы с тёткой Далиборой, но, когда к ним пришла сваха, по Старгороду уже расползись слухи о том, что невесты Чудовищного князя падали в обморок и готовы были броситься в воду.
        Но потом народ привык к нему. Из всех Белозерских он единственный разбирался в торговле, и Старгород при нём разбогател ещё больше, пока не началась война. Новый князь не поднимал налоги до небес, не терзал народ и к тому же перестал приглашать лойтурских мастеров, а вместо этого начал давать ссуды местным, чтобы те открывали лавки. И старгородские мастеровые стали продавать товар на Скренор, в Златоборск и даже в Империю.
        Но легче было любить князя, пока он сидел в своём дворце и не показывался горожанам. От одного взгляда на Матеуша Велга невольно вспомнила все самые жуткие слухи о нём.
        Вряд ли князь не заметил страх и отвращение в её взгляде. Но его голос снова стал полон сочувствия:
        - Мне очень жаль, дитя, что тебе пришлось перенести такое горе. Но ты сильная девочка, раз выжила, несмотря ни на что. - Он опустил голову, и светлые, золотистые на свету волосы упали на лицо. - Но сегодня тебе придётся проститься с родными. Ты одна осталась в роду Буривоев. Больше некому.
        - Я…
        Слова застряли в горле. Это ведь первая ночь… Всего лишь первая ночь.
        - Я же девушка.
        - Знаю, дитя, но ты последняя в роду. Тебе придётся быть сильной.
        - А они… уже?..
        - Да, дитя, - не поднимая взгляда, ответил князь. - Они уже преданы земле. Я распорядился, чтобы с этим не тянули.
        Велга растерянно оглянулась на тётушку, но та даже не повернула голову в её сторону. Она смотрела то ли на мужа, то ли в окно, вдаль, туда, где виднелась почерневшая башня дома, где выросла Далибора.
        - Мне сказали, что могилы четыре. За тебя приняли кого-то другого, - проговорила она так буднично, точно обсуждала несвежий хлеб в пекарне. - Помолись и за душу этой несчастной, больше некому будет уберечь их.
        - Но я же…
        Губы у Велги затряслись, на глазах снова выступили слёзы, и она вцепилась пальцами в подол платья, затрясла головой.
        - Я же…
        Последняя.
        Четыре могилы.
        Вырыли.
        Закопали.
        Матушку, батюшку и дурака Кастуся.
        Четыре могилы.
        Только Велги не хватало.
        Из груди вырвался вопль, дикий, звериный, не девчоночий, и она уткнулась лицом себе в колени, кусая собственные пальцы.
        Цепкая рука схватила её за шкирку, встряхнула.
        - Держи себя в руках, - процедила тётка.
        Велга стрельнула в неё глазами. Она бы ударила её, если бы только могла. Она бы сказала ей всё. Всё, о чём молчали отец с матушкой. Ты не Буривой. Ты не имеешь права мне приказывать. Ты не имеешь права…
        - Дитя, - от окна ковылял уродец с горбом.
        Он протянул свои длинные костлявые руки, точно огромный паук, желавший затащить её в паутину, и Велга забилась в руках тётки, пытаясь вырваться, да только получила затрещину.
        - Княгиня, - в голосе прозвучало осуждение, но Велга, отворачиваясь изо всех сил, не увидела его лица. - Пожалей это несчастное дитя. Она должна была умереть сегодня и чудом спаслась. У неё горе.
        - Моя жалость ей не поможет. А своим поведением она позорит весь род Буривоев, хотя, казалось, его невозможно опозорить ещё больше.
        И, барахтаясь, дёргаясь в руках тётки, Велга в отчаянии заглянула в глаза чудовищу: и в чёрный, и в серый.
        - Князь, прошу…
        - Зови меня Матеуш, дитя, - попросил он.
        - Меня ищет лендрман Инглайв, с ним люди. Если они найдут меня…
        - Зачем им приходить ночью на кладбище? - рука примяла пышные рыжие кудри, гладя по голове, и на этот раз Велга стерпела.
        Притворилась, что ей не противны до тошноты его прикосновения.
        - И тот оборотень…
        - В Старгороде нет чародеев.
        - Он…
        - В Старгороде нет чародеев. - Серый глаз потемнел, стал почти чёрным, тонкие изогнутые губы поджались.
        - Ты не веришь мне, князь…
        - Дитя, зови меня Матеуш. Но прошу, будь благоразумна. Есть обычаи, которые мы обязаны соблюдать. Буривоев нужно проводить.
        Чтобы они не поднялись из могилы.

* * *
        - Их нужно отвезти на Калиновые холмы.
        Длинные тени наступающей ночи тянулись от ольхи к свежим, ещё плачущим смолой деревянным солам, прибитым к сосновым столбикам. Ни памятных камней, ни дощечек с именами, ничего. На четырёх могилах поставили только безымянные четыре сола, знаки Создателя. Чтобы даже после смерти он охранял Буривоев. И не дал им выбраться из могилы.
        Для этого же привезли на кладбище и Велгу. Так было положено. Того требовали обряды.
        Завтра, верно, появятся ещё могилы тех, кого не спешили спрятать в землю. Сколько их будет? Дюжина? Две? Или одну братскую могилу выроют для всех, кто погиб на дворе Буривоев?
        Было тихо. Только фырчали лошади, запряжённые в повозку, да трещали ветви под ногами гридня, собиравшего валежник. И пели беззаботно и радостно пташки на ветвях деревьев. Ольховая роща медленно погружалась в дрёму.
        А тени подкрадывались к свежим могилам, и Велга пятилась, чтобы не позволить лапам ночи коснуться её.
        Холопка - всё та же пожилая баба с грубыми руками - только хмыкнула:
        - И кто их повезёт? В землю закопали, и Создатель с ними.
        Сжав кулак, Велга стиснула зубы. Издалека за ней по-прежнему наблюдал князь Матеуш, и вряд ли бы он одобрил её гнев, пусть холопка и дерзила столь бессовестно, что даже добрая матушка велела бы её выпороть. Как можно было холопке, безвольной, безродной бабе, так говорить с княжной?..
        Не княжной.
        Велга оглянулась в сторону, туда, где у дороги на опушке леса ждал в повозке князь. Он называл её дитя. Милое дитя. Напуганное дитя. Несчастное дитя. Ни разу - господицей. Потому что Велга Буривой умерла вчера, когда вступила в брак со скренорским лендрманом. Потому что не было больше ни старших братьев, ни дурака Кастуся, ни матери, ни отца. Не было больше Буривоев. Никого. И не было больше причин почтенно склонять перед ней голову, не было больше силы, что стояла за её именем. Осталась только смерть и четыре холмика, в одном из которых по ошибке лежала та, кого приняли за Велгу.
        А могилу вырыли для неё. И лежать там должна она.
        Из-за деревьев вышел гридень, подкинул сухого валежника рядом со сложенным костром. Он быстро, умело разжёг огонь, и к небу потянулся дымок.
        - Скоро разгорится, - удовлетворённо произнёс он. - Да озарит Создатель твой путь, господица, - добавил он с лёгким поклоном.
        Верно, он, в отличие от холопки, не понял ещё, как переменилось у остальных отношение к дочке Кажимежа Буривоя.
        - Держи, - холопка всучила ей с десяток восковых свечей.
        Три свечи горели уже на могилах: за упокой каждого из Буривоев. Провожать неизвестную девку, которую по ошибке похоронили вместо Велги, князь посчитал неправильным. Молитвы будет достаточно.
        - Не оставляйте меня! - не выдержала Велга и попыталась схватить Тихону за руку. - Умоляю! Мне страшно.
        - Ты что?! Что такое говоришь? - надулась холопка. - Как можно, господица? Мёртвых побойся. Они разозлятся, если ты не одна тут будешь. Восстанут из могил.
        - Но… пожалуйста, умоляю…
        - Нет! Князь сказал, что ты одна должна провести три ночи на могилах родителей. Так положено. Не хочешь, чтобы насильно умертвлённые поднялись, так стереги их покой. Одна!
        - Но я девушка…
        - Так не моя вина, что мужчин в твоём роду не осталось.
        Не сказав больше ни слова, холопка пошла к повозке. Велга наблюдала, как Тихона неловко взобралась на козлы, рядом с князем сесть не посмела. Гридень примостился подле.
        Издалека было не разобрать лица Матеуша, но он смотрел прямо на Велгу. Поднял тонкую руку с птичьими пальцами, прощаясь. Она прижала свечи к груди. Поджав губы, едва сдерживаясь, чтобы не кинуться следом за князем, упасть к нему в ноги и умолять забрать с собой, отправить вместо неё гридня или хотя бы оставить с ней кого-нибудь из людей, да пусть даже наглую холопку.
        Дрожа, точно осиновый лист на ветру, Велга стояла прямо, не шевелилась. И когда повозка тронулась, она следила, не отрывая глаз, как скрывался за поворотом, за тёмными ольхами князь Матеуш. А он смотрел, обернувшись через плечо, на неё, не опуская руки.
        И можно было представить, как он прошептал на прощание:
        - Одинокое дитя…
        Но затих топот копыт, и только ольховая роща вокруг шуршала, тихо потрескивая, ей отвечал костёр, птицы пели так сладко, так влюблённо, что стало тошно от их радости.
        Долго Велга смотрела на дорогу и всё надеялась, что князь за ней вернётся или что приедет её жених, да пусть даже сват, который объяснит, что она, глупышка, всё неверно поняла. Не убивал он её слуг, не резал своих товарищей. Он прознал про других убийц предателей, про оборотня и мужчину в тенях, про всех, кто хотел причинить ей вред. Он не хотел обидеть ни её отца, ни брата. Всё вышло случайно… это ошибка. Ошибка. Ошибка.
        - Кра!
        Сладкую песню беззаботных пташек оборвал раскатистый крик ворона, и Велга выронила из рук свечи, они рассыпались по свежевскопанной земле. Она застыла, прижав руки к груди, открыв рот в беззвучном вопле.
        Покачивались ветви ольхи над головой, шелестела тёмная, почти чёрная в сумерках листва. И тени окружали четыре могилы. Пока они не схватили свечи, Велга поспешила их собрать. Наклонившись, она подобрала пару свечей с притоптанной травы, сделала шаг, осторожно подняла уже с могилы третью, четвёртую. Одна свеча упала прямо под деревянный сол. Пока Велга доставала её, то перепачкала пальцы в земле, отряхнулась… серый песок посыпался, точно пепел… точно прах…
        Прах…
        - Крах! - неразборчиво воскликнул ворон и, разорвав воздух сильными крыльями, взлетел.
        Пташки тревожно заверещали, прячась от хищника.
        Велга проводила ворона взглядом, наблюдая, как он скрылся за деревьями. Нежный солнечный свет потухал за листвой. Она перевела взгляд на свои пальцы. На них оставалась могильная земля. Земля с могилы её отца. Или матери? Или Кастуся? Или её собственной могилы?
        И толстый лёд, что сковал сердце, вдруг затрещал, раскололся, а из груди вырвался плач. Ноги подкосились, и Велга, точно погребённая под волной, упала на могилу, обняла её, прижалась, всем телом в неё вжалась, и пальцы загребали землю, рыли её.
        - Ма… ма…
        Слова срывались с губ вместе с рыданиями. Волосы липли к мокрому от слёз лицу, и она не вытирала ни сопли, ни слюну, скрючилась на могиле, врылась в землю, желая раскопать её, пусть даже руками, добраться до матушки, поцеловать, вытащить наружу и обхватить руками, обнять крепко-крепко и греть в объятиях, пока та не ответит, пока не откроет глаза, пока из памяти не сотрётся воспоминание о её окровавленном лице, о широко распахнутых глазах, о крови и крике и пока в ушах не затихнет этот булькающий влажный звук, с которым нож входил в её грудь.
        - Ма… мама…
        Велга ведь ничего не успела ей сказать. Она слишком редко её обнимала, слишком мало целовала, слишком редко говорила о своей любви. Нет-нет, она должна ещё раз её увидеть, ещё раз поцеловать в щёку, в лоб, в висок, она должна расцеловать её руки, каждый тонкий ухоженный пальчик.
        И батюшка… он не может там лежать. Он не может просто оставить её. Над головой Велги скрипели ветви, шелестел ветер, и в шуме слышался скрипучий смех отца и его тяжёлые торопливые шаги.
        Встань, встань, встань…
        - Ты не можешь…
        Лежать там, под землёй, стыть, гнить…
        «Ты не можешь оставить меня совсем одну. Ты не можешь».
        Захлёбываясь, она вскинула лицо, засипела, делая вздох.
        Четвёртая могила была совсем маленькой, такая подошла бы ребёнку. Он же был совсем ребёнком.
        По весне мать сокрушалась: как мог Создатель забрать её старших сыновей? Они были статными, высокими, такими молодыми и здоровыми. Они должны были воевать, закатывать пиры, плавать в дальние земли, сражаться, любить, ненавидеть. Они все должны были жить.
        Но старшие братья успели и вкусить поцелуи девушек, и пролить чужую кровь, они успели так много и так мало. Дурак Кастусь не успел совсем ничего.
        Слова поглотило отчаяние - безмерное, безумное и калечащее. Велга уже не приговаривала, а только дико выла, как зверь. И кашляла, отплёвывалась слюной и слезами. И не осталось ни белых ручек, ни умытого личика, ничего не осталось от ненастоящей княжны, только её животное горе.
        Всхлипы оборвало икание. Она упала на спину, схватилась за грудь, сердце билось пугающе быстро. Затихла роща, в ушах стучало. Сквозь слёзы видно было серо-голубое и чёрное: небо и кроны раскачивающихся ольх.
        Стремительно подступала ночь, но Велга потеряла счёт времени, забыла, зачем она пришла и кем была, и даже по кому плакала, она помнила только боль и собственное горе. В ней больше ничего не осталось.
        А свечи догорали.
        В стороне затрещали ветки. Кто-то дышал громко, прорывался сквозь кусты, не скрываясь, не опасаясь.
        Велга резко присела, оглянулась на звук, провела тыльной стороной ладони по лицу, пытаясь стереть слёзы.
        В полумраке мелькнула тень.
        Кабан?
        Велга вскочила на ноги, заметалась на месте. Куда ей бежать?
        Трещали кусты, шумное, тяжёлое дыхание приближалось. Она заметила, как в стороне затряслась листва, и завизжала…
        Рыжая выскочила из зарослей, наскочила, толкая лапами в грудь, и лизнула в лицо.
        - А! - Велга вскинула руки, не в силах побороть испуг. - Рыжая! Ты… ты…
        Она попыталась вырваться, закрыться, но собака с несдерживаемым восторгом лизала её лицо, руки, уши - всё, до чего могла достать. И под её радостным, ласковым напором Велга невольно перестала плакать. Кровь прилила к побледневшему лицу, и слёзы исчезли, слизанные слюнявым собачьим языком.
        - Фу, - сморщилась Велга, отталкивая Рыжую. - У тебя из пасти воняет.
        Верно, после пирожка собака успела перекусить чем-то куда менее свежим, что нашла в канаве или на дороге, а то и в выгребной яме.
        Рыжая всё не могла успокоиться, тёрлась к ногам, не отходила ни на шаг.
        - Свечи нужно поменять, - на удивление отстранённо подметила Велга.
        И она зажгла новые свечи на могилах, села поближе к костру, не сводя глаз с деревянных резных солов. Рыжая легла рядом, положила голову на колени. В другое время Велга бы её оттолкнула, но на этот раз смирилась с тошнотворным запахом и положила ладонь на тёплую грудь собаки, чувствуя, как размеренно та поднималась и опускалась.
        Трещал костёр, порой фырчал недовольно, и тогда искры взлетали к тёмному небу. Наступила первая ночь.
        Первая из трёх, что нужно было провести на могилах родных. В другое время Буривоев повезли бы на Калиновые холмы, туда, откуда пришли их предки много веков назад, и с ними отправился бы кто-то из близких родственников. Кто-то из мужчин. Так было положено в Старгороде: охранять покой усопших три ночи. Три ночи стеречь их могилы, чтобы никто не потревожил.
        И чтобы они не вернулись отомстить. Ведь мёртвые будут мстить не только своим убийцам, а всем, кто встанет на пути. И только родная кровь могла их примирить со смертью.
        Велга поёжилась, прижимаясь ещё теснее к Рыжей, запуская пальцы в густую шерсть.
        - Святая Лаодика, - слова молитвы прозвучали едва слышно, чтобы ненароком не привлечь случайного прохожего, что забрёл бы в кладбищенскую рощу в это время. - Как душа твоя ярко светит, озари эту тёмную ночь. Как любовь в моём сердце…
        Он появился из теней.
        Из ниоткуда.
        Велга не смогла даже вскрикнуть. Позвоночник пронзил холод. По коже пробежали мурашки. Леденящий страх сковал её. Распахнув широко глаза, она уставилась на незнакомца. И узнала.
        Это был он - белое чудовище из яблоневого сада. Окровавленный дикий зверь, что преследовал её прошлой ночью.
        Рыжая подняла голову и тихо утробно зарычала.
        - Не приближайся…
        Во мраке кладбищенской рощи его можно было принять за духа Нави. Белые волосы, белые глаза, белая обескровленная кожа. И тёмные, багрово-кровавые в отблесках костра одежды. Он ступал неслышно, двигался плавно, точно и вправду плыл над землёй. И лицо его - застывшее, точно лицо мертвеца.
        Он медленно поднял одну руку.
        - Я не обижу тебя, Велга, - голос чудовища оказался низким и хриплым, как у настоящего зверя. Он баюкал, точно мурчащий кот, и в то же время напоминал похоронную песню, что обещала вечный покой.
        Все гневные угрозы потонули, погребённые липким леденящим страхом. Велга сильнее прижалась к Рыжей.
        - Не…
        - Я пришёл помочь… господица, - чуть склонив голову, он положил правую руку на сердце. - За тобой идут люди лендрмана Инглайва.
        - Что? - её вновь пробрал озноб, и Велга дёрнулась всем телом, сжала плечи, точно нахохлившийся воробушек.
        - Рано или поздно он узнает, что ты здесь, господица, - произнёс зверь тихо, терпеливо и не спеша, как если бы они стояли в храме на закатной службе. - Глупо оставаться одной на кладбище, когда тебя ищут по всему городу. - Голос его звенел и переливался, шипел, как и у всех рдзенцев родом с левого берега, хотя больше он походил на лойтурца.
        Сильнее пальцы впились в собачью шерсть, и Рыжая дёрнулась, то ли пытаясь вырваться, то ли готовясь накинуться на чужака.
        - Так положено.
        - Здесь ты в опасности, - он протянул руку, и Велга едва не упала.
        Рыжая зарычала.
        - Не подходи!
        Как ни удивительно, чудовище послушалось её.
        - Будь по-твоему, - он поднял руки, показывая ладони. - Но позволь мне остаться.
        - Что? Уходи прочь. Ты… это был ты! В саду. Я видела, как ты убил Муху.
        - Кого?.. - он нахмурился. - Я и вправду был вчера в саду, княжна. Я пришёл спасти тебя по приказу твоего жениха.
        - Но я видела… как ты… матушку…
        - Там было много людей, княжна, и много скренорцев. Меня часто принимают за лойтурца или скренорца из-за волос, но… зачем мне трогать госпожу Осне?
        Зверь оглянулся по сторонам, прислушиваясь к ночи.
        - Я буду неподалёку, - пообещал он, бросая равнодушный взгляд. - Не забывай менять свечи.
        Только теперь Велга заметила, что свечи на могилах почти прогорели. Она подскочила, поспешила заменить, а когда снова огляделась, незнакомец уже пропал.
        Но теперь роща наполнилась тревогой. И в каждом шорохе, в каждом птичьем возгласе Велга слышала топот скренорских сапог. Как она ни старалась не думать, но мысли кружили в голове беспокойным роем, а сердце бешено колотилось.
        Рядом ли Инглайв? Нашёл ли он уже её? А тот, второй? Где он теперь? Велга до рези в глазах вглядывалась в темноту, но роща надёжно скрывала кладбище от города, как и весь остальной мир от Велги.
        И лишь на рассвете, когда мир посветлел и запестрел тусклыми красками, она заметила его: белый зверь сидел под деревом у дороги, там, где прошлым вечером остановилась повозка князя. Он, кажется, спал, но стоило раздаться скрипу колёс, резко вскочил и скрылся в стороне за кустами.
        Велгу бил озноб, когда она ступала к повозке. Её ждала мрачная Тихона.
        - Жива? - спросила она недовольно, будто надеялась на другой исход.
        Велга с Рыжей залезли в повозку, упали на лавку, и мир вокруг закружился. Напоследок, прежде чем совсем погрузиться в забытьё, Велга оглянулась на дорогу, убегавшую от кладбищенской рощи, и ей показалось, что она заметила мужчину с белыми волосами. Он смотрел ей вслед.
        Днём она бредила, металась на смятых простынях. Тихона укрывала её мехами, но Велге всё равно было холодно, а по лицу тёк пот. Она пришла в себя лишь на закате. И поверила, что всё ей только привиделось: и ночь, проведённая на кладбище, и белый зверь, обещавший её спасти.
        Но наступила вторая ночь. И снова князь проводил Велгу до самой рощи. И снова тётка отказалась ехать с ними.
        - Поражаюсь твоей отваге, дитя. - Белозерский погладил её по плечу на прощание, и Велга едва сдержалась, чтобы не отпрянуть.
        - Я вовсе не отважная, князь, - пролепетала она.
        Это он отправил Велгу на кладбище против её воли. Она бы сама ни за что не вернулась. Плевать было на обряды. Плевать на порядки предков. Все порядки были нарушены, когда Буривоев похоронили не на Калиновых холмах, а на простом кладбище недалеко от Старгорода.
        - Да озарит Создатель твой путь, - пожелал на прощание князь.
        Велга с почтением поклонилась и мысленно пожелала князю сгинуть в Пустоши.
        На этот раз незнакомец пришёл сразу, как уехал князь.
        - Господица, - поклонился он.
        - Уйди, - выдохнула Велга.
        - Я прошу тебя пойти со мной.
        - Нет! - она выкрикнула слишком решительно, слишком громко.
        - Тебя всё ещё ищет Инглайв, - напомнил зверь.
        - Я должна провести обряд.
        Больше всего Велга мечтала сбежать, послушаться совершенно незнакомого пугающего человека, но, несмотря ни на что, князь был прав. Порядок требовал, чтобы Велга осталась на кладбище. Чтобы три ночи она провела с родными, чьи жизни забрали силой.
        - Хм, - только и сказал зверь.
        Он сел с другой стороны костра.
        - Уходи! - повторила Велга в отчаянии.
        Рыжая подняла голову, недоверчиво глядя на незнакомца.
        - Я замёрз вчера у дороги. Лучше погреюсь у огня, - пожал плечами мужчина. - Если хочешь, уходи сама.
        - Не могу.
        - Тогда будем ждать Инглайва вместе… - Он чуть запрокинул голову и посмотрел на кроны деревьев. - Знаешь, почему здесь ольховая роща?.. Княжна? - он добавил это с таким значением, с такой лёгкой, едва уловимой, как первый снег, издёвкой, что Велга не решилась обидеться.
        Возможно, ему, простому наёмнику, было слишком непривычно обращаться к знатной девушке? Может, ей это вовсе показалось?
        Она слабо помотала головой: вправо, влево.
        - Свежий сруб у ольхи кровоточит. Люди верят, что если посадить на могиле ольху, то душа в неё переродится. Нужно сделать из такой ольхи дудочку, и она споёт о том, кто её убил.
        Передёрнув плечами, Велга вскинула взгляд робкий, как у побитой собаки, на могилы. Свечи почти догорели, стоило их заменить.
        - Может, однажды ольха вырастет и на этих могилах, и тогда ты узнаешь, кто убил твоих родителей…
        Велга отвернулась, не желая видеть ни зверя, ни рощу, ни могилы.
        Больше ни один из них не произнёс ни слова до самого рассвета.
        Дорога посерела в утреннем тумане. На счастье Велги, ночи в последний весенний месяц травень были совсем короткими и никогда кромешно тёмными.
        На краю между дорогой и рощей, там, где тьма не расступалась даже днём, от оврага поднимался туман. И лягушки пели теперь громче пташек, приветствовали тепло, лето, жизнь.
        А свечи на могилах Буривоев прогорели почти до конца.
        Велга поднялась, чтобы заменить их.
        - Ещё одна ночь, - произнесла она, не ожидая ответа и не зная, к кому обращалась: к своему случайному знакомому или к матушке с батюшкой и дураку Кастусю, что лежали под тремя холмиками.
        - Никогда не понимал, зачем вы это делаете.
        - Мы?
        - Старгородцы. Это что-то древнее, что вы принесли с Калиновых холмов. В остальной Рдзении никто не сторожит могилы мертвецов. Их отпевают в храмах и хоронят через три дня, а у вас стараются закопать поскорее.
        - Так положено.
        - Иначе что? - допытывался он будто без всякого любопытства, но взгляда не отводил.
        У него было странное лицо. Резкое, точёное, точно вырезанное из куска снега. Разглядывать его было неприятно и в то же время не удавалось оторваться от тонких губ и горбатого носа.
        - Иначе мертвецы будут мстить.
        - Так позволь своим родным отомстить, - хмыкнул зверь. - Они это заслужили: месть. После того, что с ними сотворили…
        Голос его прозвучал ядовито, в нём послышалась жажда крови, но лицо ничем не выдало мысли.
        Велга снова поменяла свечи. Время ещё оставалось. Прикусив губу, она думала над его словами. Позволить… отомстить… за всё… всем…
        Вот только кому они должны мстить?
        - Тебя не должно быть здесь, - произнесла она, почти смирившись с тем, что незнакомец никуда не уйдёт.
        Вряд ли это он преследовал её или убил матушку. Иначе он давно бы разделался с Велгой здесь.
        - Я стерегу тебя.
        - Нет, это я должна стеречь… их покой, - она кивнула на могилы. - Никого из живых, кроме старшего в роду погибших, на кладбище быть не должно.
        Зверь обвёл взглядом все четыре холмика и снова посмотрел на Велгу. Пламя костра отбрасывало пугающие тени на его лицо со сломанным носом.
        - Так я, княжна, считай, почти за мертвеца сойду. Не бойся, я не помешаю твоим предкам.
        Рассвет прорезал туман и заглянул в ольховую рощу. И видно стало, как испарялась серебряной пылью изморозь и сверкала роса на листве.
        - Ночь прошла, - повторила в никуда Велга.
        Изо рта её вырвался пар. И она застыла, вкушая утреннюю прохладу, и наступление нового дня, и смерть ночи. И удивительную оглушающую пустоту в своей душе.
        - Хорошо, - мужчина неслышно оказался рядом. Он смотрел на небо, туда, где обещание наступающего дня прогоняло луну и звёзды. - Плоть - земле.
        - Что?
        - Сегодня ты помогла упокоить своих родных. Теперь ты можешь пойти со мной.
        - Нет. Ещё одна ночь, - повторила Велга.
        Послышался скрип колёс. Из-за поворота показалась повозка князя, и Рыжая тут же кинулась её встречать.
        - Это за мной, - обрадовалась Велга, оглянулась, но незнакомец уже пропал.
        Дождавшись, пока свечи догорят, Велга читала молитвы над могилами родителей. В голове не осталось ни одной мысли, только слова молитв. Она нарочно хотела заставить Тихону подождать, но, когда подошла к повозке, обнаружила, что внутри сидел князь.
        - Как ты, дитя? - спросил он заботливо, когда они с Рыжей забрались внутрь.
        - Благодарю, князь, - ответила она, покорно кивая.
        - Не испугалась мертвецов?
        - Они все спят в могилах.
        Это прозвучало слишком резко, слишком непокорно. И Велга поспешно потупила взгляд, прикусив свой язык.
        - Со мной… меня охраняют…
        - Конечно, твои пращуры всегда с тобой, - князь с трудом смог повернуть непослушную шею и велеть вознице трогать.
        Повозка двинулась, раскачиваясь на ухабах.
        - Нет, нет, - Велга вцепилась в лавку под собой, стараясь не упасть. - Со мной мужчина… с белыми волосами.
        - С белыми волосами? - переспросил князь и вдруг улыбнулся как-то совсем по-мальчишечьи. - Хочешь сказать, за тобой приглядывает призрак?
        Велга хотела возразить, но вспомнила, как обругала её Тихона за просьбу остаться на кладбище. Старгородцы верили в обряды. Пусть князь и не был старгородцем, но он сам привёз её на кладбище, сам заставил провести обряд.
        - Нет… то есть. Не знаю, - пробормотала в растерянности Велга. - Мне что-то причудилось от страха.
        Она оглянулась, но ольховая роща уже скрылась за поворотом.
        - А ты, князь, - она снова посмотрела на Белозерского, на этот раз слишком прямо, с вызовом, - не боишься, что мне причинят вред?
        Он сделал вид, что не расслышал её вопроса. Быть может, князь и вправду думал о чём-то своём. Глядя в сторону, на проглядывавшее за деревьями солнце, он спросил задумчиво:
        - Ты знала, что мы с тобой родились в один день?
        Вопрос показался неуместным. Какое дело было до её рождения теперь? Какое это сейчас имело значение?
        - Нет, - ответила она, хмуря брови.
        - Говорят, люди, рождённые в один день, суждены друг другу богиней-пряхой. Наверное, если бы я приехал в город этой весной, тебя бы сосватали мне вместо Далиборы.
        Горбатый нос, разноцветные глаза и горб. И длинные лягушачьи пальцы. Велга старалась не смотреть на него прямо, чтобы случайно не выдать своих истинных чувств.
        - И правда, - произнесла она едва слышно. - Прости, князь, я не спала всю ночь. У меня болит голова.
        - Да-да, конечно…
        Он сложил руки на коленях лодочкой и отвернулся в сторону, глядя на проплывающий берег Мутной.
        Велга разглядывала сплетённых рыб на его фибуле и гадала, зачем он задавал такие вопросы. Неужели такой уродец хоть на миг поверил, что она, Велга Буривой, могла стать его женой? И неужели он мог этого пожелать?
        Впрочем, если бы Велга хоть немного была дорога князю, он не оставил бы её одну ночью на кладбище.
        Но оставалась всего одна ночь. Она наступила пугающе быстро.
        Белый зверь вышел из укрытия сразу как отъехала повозка, и даже Рыжая на этот раз не стала на него рычать, хотя шерсть всё равно вздыбилась у неё на загривке.
        - Зря ты приходишь, - помотала головой Велга, расставляя свечи на могилах. - Уже третья ночь. Мне ничего не угрожает.
        - Скренорцы не так хорошо знакомы с вашими обрядами. Они могли не сразу узнать, где тебя искать. Даже мне, пусть я и часто бываю в Старгороде, подсказал один из местных.
        - Ты говорил обо мне с местными? О чём они шепчутся?
        - Люди верят, что ты погибла. Поэтому и боятся кладбища. Опасаются, что Буривои восстанут и придут мстить горожанам.
        Он сел снова по другую сторону костра, склонил голову чуть набок. Его лицо пусть и было пугающе бледным, как у мертвеца, однако правильным, даже красивым. После трёх дней рядом с князем Белозерским смотреть на незнакомца было освежающе приятно.
        - Значит, князь никому не рассказал, что я жива.
        - Может, господица, он и не хочет, чтобы остальные это знали?
        - Что ты имеешь в виду?
        - Лишь то, что, возможно, князь сам до сих пор не решил, хочет ли видеть тебя живой. Ты княжна…
        - Не называй меня так, - испуганно сжалась Велга. - Это запрещено.
        - Именно поэтому он и может бояться тебя, - чуть шипя, на рдзенский лад произнёс зверь. - Потому что в тебе течёт княжеская кровь. Потому что твои предки основали Старгород.
        - Какая чушь. Князь женат на моей тётке.
        - И у него до сих пор нет наследников. Положение у него шаткое…
        - Уходи прочь! - Велга хлопнула ладонями по коленям. - Слушать не желаю твои бредни. Да и прекрасно обойдусь без твоей защиты. Скоро князь уже приедет за мной, и тогда…
        - Уже…
        Чудовище дёрнуло головой в сторону дороги, и туда же повернулась Рыжая, навострив уши.
        - Что?
        Велга подпрыгнула, готовая сорваться с места, но вдруг поняла, что ноги её не слушались. Она не могла встать.
        - Что мне делать?
        Но по ту сторону костра безмолвно темнела ольховая роща. Чудовище исчезло так же незаметно, как и появилось.
        - Подожди! - пискнула Велга.
        Ей никто не ответил. Со стороны дороги послышался топот копыт, и Велга наконец нашла в себе силы. Схватившись за повисшую над её головой ветвь, она поднялась. Рыжая вскочила, заметалась вокруг, хвостом едва не угодила в костёр.
        Костёр! Как глупо было разжечь огонь! Её не могли не заметить, в округе было темно, ни огонька, а Велга точно зазывала гостей: вот она, придите, убейте.
        Она кинулась к костру, чтобы потушить его, споткнулась, едва не упала и с трудом удержалась на ногах, замахала нелепо руками.
        Голоса. Мужские. Они приближались. Не скрывались. Велга метнулась к кустам, подол зацепился за корягу, она дёрнула. Без толку. Сильнее. Никак.
        - Жёну-ушка! - сквозь гул голосов она узнала лендрмана. - Ждёшь меня?
        Она присела, отцепила проклятый подол, со всех ног кинулась к кустам.
        - Жёнушка!
        Инглайв остановился на краю рощи, склонил голову набок. Пшеничная коса упала на плечо.
        - Жёнушка, - повторил он с издёвкой. - Почему ты убегаешь? А как же наша первая брачная ночь?
        Рощу взорвал хохот. С ним пришли двое. Не много. Но для одной-единственной Велги хватило бы одного Инглайва.
        - Тем более что и родители здесь, - он повернулся к могилам и медленно, плавно развёл руки точно для объятий. - Матушка, батюшка, засвидетельствуйте наш брак перед Одином и Создателем.
        Рыжая пятилась, оглядывалась беспокойно на Велгу. Три дня назад этот человек был добр и к ней, и к хозяйке. Три дня назад этот человек кидал ей здоровые куски мяса под стол. Так почему теперь даже она, Рыжая, которой если и приходилось воевать, так только со злым петухом да соседними собаками, почуяла опасность, что исходила от скренорца?
        Сердце в груди Велги стучало так быстро, так отчаянно, что, кажется, готово было выпрыгнуть.
        - Лендрман Инглайв, - пропищала она едва слышно. - Лендрман Инглайв, дай мне уйти.
        - Как же я тебя отпущу? - свет костра придавал его лицу пугающее выражение. - Когда ты моя? Ты моя, Велга, перед богами и людьми.
        - Я… я же не за тебя вышла, а за Раннвайга…
        - Девочка моя, - он сделал шаг, и Рыжая зарычала. - Так уж вышло, что ты родилась у Буривоя. И так совпало, что твой дурак-отец связался с Оддбьёрном Раннвайгом и с ратиславским князем одновременно. И так уж вышло, - он развёл руками, насмешливо улыбаясь, - что я очень, - ещё шаг, - очень, - он достал нож. Не меч. Одной-единственной Велге хватило бы и кухонного ножа, может даже иглы, а у Инглайва был здоровый скренорский скрамасакс, - очень не люблю ратиславцев. И никак не могу допустить, чтобы с помощью тебя, - он направил наконечник ножа в её сторону, - или твоего сопливого брата, - тяжёлым сапогом он пнул землю на самом маленьком могильном холме и наступил на него, - ратиславцы вернули себе хоть кусочек былой силы, земли и славы.
        Он остановился в паре шагов от Велги.
        - Я не успокоюсь, пока Ратиславия не превратится в груду пепла. И начало этого пепелище - дом твоего отца. Прости, Велга, но твоего милого личика и опозоренного имени недостаточно, чтобы выторговать тебе жизнь.
        Он один был больше, чем оба старших брата Велги, вместе взятые. Он возвышался над ней, точно скала, закрывал собой своих товарищей, рощу, свет костра. Она смотрела на него во все глаза. Он последнее, что она видела. Последний, кого она слышала.
        Под её пяткой хрустнула ветка, и Велга вскрикнула, вдруг, сама от себя не ожидая, сорвалась, кинулась прочь. И тут же Инглайв схватил её за волосы, дёрнул, и Велга рухнула на спину, завизжала, засучила руками, ногами. Инглайв закричал, пнул кого-то, и в стороне раздался удар, взвизгнула Рыжая.
        - Не хочешь по-хорошему? - прохрипел Инглайв.
        Велгу, точно тряпичную куклу, перевернули на живот. Она вцепилась руками в корни деревьев, поползла. Огромные руки вздёрнули её подол, схватили за голые ноги.
        - Не-е-ет!
        Она ползла, упиралась, пыталась встать на колени, а её тыкали лицом в землю.
        - Лежи, сука!
        - Не-е-ет, нет, нет, нет, нет…
        Рыжая напала снова, сверкнул нож.
        - Отпусти девчонку, - раздался холодный голос позади.
        Тихий, спокойный, точно течение Вышни, он вдруг заглушил и пыхтение скренорца, и рыдания девушки, и собачий скулёж.
        Всё вокруг затихло.
        На подгибающихся руках Велга приподнялась, откинула спутавшиеся волосы и оглянулась.
        Белый зверь стоял неподвижно у костра. В руках его был длинный нож. Скренорцы, что пришли с Инглайвом, лежали у ног зверя. Велга не разглядела их лиц, не заметила ран, но из груди её вырвался беззвучный, застывший на губах вопль, он оглушил её и прибил к земле. И она медленно поползла к кустам.
        Инглайв спросил что-то на скренорском, она не разобрала. Он поднялся - огромный, могучий. Лезвие скрамасакса потемнело в его руках, но вот Инглайв сделал шаг, и клинок заблестел, отражая пламя костра.
        - Кто ты такой?
        - А это важно?
        И он поднял серый шерстяной капюшон, прикрывая лицо. Совсем как прошлой ночью. И медленно, обступая костёр, держа в опущенной руке нож, по которому стекала кровь, прошёл мимо деревьев навстречу Инглайву. Белый был ниже почти на голову и в два раза меньше. Инглайв мог обхватить его руками и раздавить череп. Он был больше, сильнее, яростнее…
        И он не успел даже повернуться.
        Белый нырнул вбок, выскочил, ударил. Инглайв отпрянул в последний миг и пошатнулся, словно медведь на задних лапах. Зарычал яростно, замахнулся. Но Белый легко ушёл, оказался за спиной.
        - Кто тебя нанял? - Белый говорил спокойно, даже не задыхался.
        - Что?
        - Кто тебя нанял?
        Он позволил Инглайву отступить, тот пятился, пятился, споткнулся, переступая мёртвых товарищей.
        Велга, прижав колени к груди, закутавшись так, чтобы наружу не показались даже пятки, как заворожённая наблюдала, как он отступал. Убийца, что пролил кровь в её доме.
        Рыжая, скуля, подползла к Велге, прижалась к ногам.
        - Кто тебя нанял? - повторил Белый.
        Велга вцепилась в собаку, та прильнула ещё ближе.
        - Чтоб тебя леший драл, сука! - взревел Инглайв и вдруг кинулся к лошади.
        - Держи его! - Велга вскочила на ноги, сама чуть не бросилась в погоню, но Белый даже не пошевелился.
        Спокойно он наблюдал, как скренорец схватил длинный топор бродекс, висевший на одной из лошадей.
        И только тогда Белый с лёгким любопытством склонил голову набок.
        - Лучше сразу расскажи, кто тебя нанял, - спокойно произнёс он. - Тогда я…
        Лезвие топора пролетело рядом с его ухом. Белый в последний миг успел увернуться. И снова удар, снова. Инглайв бил топором далеко, быстро, ловко. Не дрался - плясал. И уже Белый отходил, отступал, уворачивался раз за разом. Он нырнул за ольху, пронзительно пропело дерево, когда в него врезалось лезвие.
        И вынырнул с другой стороны, точно ниоткуда. И ударил. В бок.
        Велга взвизгнула, закрыла глаза руками. Рыжая скулила, захлёбываясь лаем.
        Мужчины рычали, пыхтели. Ломались ветви.
        Когда Велга снова открыла глаза, слышно стало, как заржали лошади. Раздался топот копыт.
        Трещал костёр. Неподвижно лежали мёртвые скренорцы. И свечи мигали на могилах, догорая.
        - Ах!
        Велга закрутила головой, нашла разбросанные по земле свечи и поспешно собрала их.
        Нельзя, чтобы огни потухли. Три ночи. Она должна простоять здесь три ночи.
        Она поднесла свечу к догорающему огарку, но фитиль всё никак не желал поджигаться. И огонёк трепыхал, грозя вовсе потухнуть.
        - Нет-нет, пожалуйста…
        Всё позабылось: и два мертвеца у костра, и Инглайв, и белый зверь. Осталась только эта свеча в руках. И слова старой молитвы.
        - Давай я, - раздался хриплый голос.
        Он вышел из-за зарослей ольхи. Усталый, равнодушный, слишком спокойный для кого-то, кто только что зарезал двух человек и преследовал третьего. Светлые волосы растрепались, и пряди упали на лоб. Он попытался сдуть их, но не помогло.
        Велга не смела пошевелиться, так и замерла со свечой в руке. Белый зверь опустился с другой стороны могилы, забрал свечу и легко зажёг, воткнул в землю и затушил огарок, выбросил его в сторону.
        - Спасибо…
        Даже Рыжая затихла, не зная, что от него ждать.
        - Нужно уходить.
        - Что?
        - Скренорец может вернуться с подмогой.
        - Я не могу… - Велга растерянно оглянулась на могилы. - Нужно провести обряд. Три ночи я должна провести у могил.
        - Если останешься, сама ляжешь в могилу.
        - Нет, - замотала головой Велга.
        Некоторое время зверь внимательно изучал её лицо и наконец медленно опустился по другую сторону костра, и тёплый свет придал его бледному лица жизни.
        Что бы ни происходило, он явно не боялся ни собаки, ни кладбищенской тишины, ни лендрмана. Он выглядел уставшим. Равнодушным. И от его мертвецкого спокойствия Велга неожиданно сдержанно спросила:
        - Кто ты такой?
        - Меня зовут…
        Он замялся, то ли не решаясь назвать имя, то ли выбирая одно из многих. В Ратиславии часто носили по два имени. Впрочем, он ничуть не походил на ратиславца. И светлые, будто лишённые красок, волосы, и серые глаза - теперь Велга смогла разглядеть - были серыми, а вовсе не белыми. Так выглядели все лойтурцы. Нянюшка однажды рассказала сказку о Холодной горе. В той сказке духи зимы и ночи вырвались из горы и пожрали души всех, кого повстречали на пути. А лойтурцы бежали, и духи лишь успели схватить их души за пятки. Якобы потому и были лойтурцы так бледны и белёсы, что душ их коснулись зима и смерть.
        - Обычно меня зовут Белый, - наконец решил незнакомец.
        - Конечно, - кивнула сухо Велга, не отрывая от него глаз.
        Ей стоило немедленно вскочить на ноги и бежать прочь, но она оставалась на месте, точно заколдованная. Потому что князь Матеуш велел ей исполнить обряд. Потому что Белый выглядел удивительно спокойным. Потому что ноги Велги, кажется, отнялись от пробравшего до самых костей ужаса. И она не могла пошевелиться.
        - Ты не соврал. Инглайв и вправду меня искал.
        - Зачем мне врать?
        - И… для чего ты пришёл, Белый? Кто послал тебя охранять меня?
        - Как я и сказал, меня наняли защитить тебя, княжна, - едва заметно пожал он плечами, Велга уловила это лишь по тому, как пошевелился тёмно-серый худ. Всё-таки он одевался не в чёрное, хотя вся его одежда сшита была из тёмной ткани. - Твой жених подозревал, что не стоит доверять лендрману Инглайву.
        Некоторое время они молчали.
        - Почему он это сделал? - голос Велги дрогнул, и она мгновенно обозлилась на себя за неуместный, глупый вопрос.
        Зачем она говорила с этим незнакомцем? Ей стоило бежать, спасаться.
        - Нанял меня?
        - Инглайв. Зачем он убил мою семью? И других скренорцев… А тот оборотень? Кто он такой?
        Порыв ветра всколыхнул пламя костра, и огонь затрепетал, отчаянно задыхаясь. Белый подбросил веток.
        - Это мне бы тоже хотелось узнать. Слишком много людей пришло за твоей семьёй той ночью.
        - И ты.
        - Я пришёл за тобой, - он поднял светлые, почти белые глаза, и Велга не смогла оторвать от них взгляда.
        В этих бесцветных глазах был огонь, ледяной, смертельный, манящий. Ему нельзя было противостоять. И весь жар, что был внутри неё, замирал перед его пронзающим холодом.
        - Этот твой… лендрман, - задумчиво крутя нож в руках, произнёс Белый. - Он, получается, ратиславец?
        - Нет, скренорец, хотя… упоминал, что у него троутоские корни. Почему ты спрашиваешь?
        - Рдзенец сказал бы «курва». Скренорец бы сказал «хиньда». А этот всё без конца «сука», «сука».
        - Перестань! - возмущённо воскликнула Велга и вспыхнула смущённо от собственных слов. Опасно, неразумно было приказывать такому человеку. В любой миг он мог направить свой клинок на неё. - То есть… я хотела сказать…
        Слова путались на языке. Стоило, может, и извиниться ради собственного блага, но она была знатной господицей, а он безродным наёмником её жениха.
        - Прости меня, княжна, - неожиданно почтительно склонил голову Белый. В его глазах отражались искры костра, на губах играла едва заметная улыбка. - Мне редко приходиться общаться со знатными девушками. Я не привык подыскивать приличные выражения.
        - Да, - поспешно кивнула Велга. - Я понимаю. Но мне… не по духу такие слова.
        Прежде она даже и не знала скренорских ругательств. Им матушка не учила.
        Они помолчали, и слышно было только, как Рыжая шумно вылизывала слипшуюся шерсть. И чем дольше они молчали, тем чаще Велга смотрела на могилы родителей, тем старательнее отводила глаза от Белого.
        - Так значит, Инглайв совсем не скренорец? - спросила она.
        - Да леший его знает, - усмехнулся неожиданно весело Белый, и впервые лицо его показалось живым, настоящим. - Тебя столько людей желает убить, княжна, что я уже запутался.
        У Велги невольно вырвался смешок. И вправду, она и сама уже не понимала, кто ей друг, а кто враг.
        - Нам нужно уходить, - настойчиво повторил Белый. - Он может вернуться с подмогой.
        - Но до рассвета ещё далеко.
        - Княжна, - прошипел Белый, - ты две ночи оберегала покой предков. Но если сейчас ты погибнешь тут, им точно не будет спокойнее на том свете. Идём, - он протянул руку над костром.
        Велга обернулась на могилы. Как могла она нарушить древний порядок? Она последняя из Буривоев. Больше некому провести обряд.
        - Не беспокойся об этом, княжна, - Белый взял её за руку и посмотрел прямо в глаза.
        Они поднялись. Обычно все смотрели на Велгу сверху вниз, но он оказался немногим выше. Так что сквозь глаза можно было заглянуть ему в душу. И она испугалась, что он также увидит её душу, её помыслы. И в то же время обрадовалась, что не придётся ждать князя, не придётся больше оставаться одной. Пока с ней была её жуткая стража, бояться не стоило.
        - Пошли со мной, княжна.
        Глава 3
        Умер покойник
        В среду, во вторник,
        Пришли хоронить -
        Он руками шевелит!
        Русская народная святочная игра
        «Весёлый кабанчик» гудел громче обычного. Даже с улицы было слышно, как топали каблуками и оглушительно хлопали в ладоши.
        На Торговой стороне и с наступлением темноты оставалось шумно, людно. Все, кто заключил удачные сделки, спешили в корчмы, чтобы отпраздновать и распить пива или медовухи. И «Весёлый кабанчик», стоявший близко к Красным воротам, всегда притягивал людей. Но в ту ночь особенно.
        Велга Буривой собиралась пройти мимо, и Белому пришлось остановить её.
        - Нам сюда, господица.
        Она вскинула с презрением брови. Растрёпанная, перепачканная в земле, она гордо задрала подбородок и с нескрываемым презрением посмотрела на покосившуюся дверь корчмы и облупившийся рисунок на вывеске. Дождь, время и ветер стёрли краски, и от морды кабана осталось размытое пятно, разглядеть получалось только выпученные весёлые глаза и закрученный хвостик.
        Впрочем, вряд ли знатную девицу напугал уродливый рисунок. Скорее, дело было в пахнущей мочой двери, покосившейся крыше и заколоченных окнах. Пусть стояла корчма близко к Красным воротам, но не на главной дороге. Нужно было завернуть в переулок, чтобы найти её.
        - Не переживай, господица, это приличное место.
        Дверь распахнулась, и ещё громче стало слышно пьяное пение, а из корчмы с пронзительным воплем вылетел парень без порток. Он упал на землю, оттопырив зад и закрыл голову руками. Кажется, его не раз успели по ней ударить. Собака Велги разразилась диким визгливым лаем.
        - Ещё раз полезешь, убью! - на пороге, уперев руки в бока, показалась Мила.
        - И забери свою тряпку.
        Из единственного незабитого окна вылетели портки несчастного, и он, на полусогнутых ногах подобравшись к окну, начал поспешно одеваться.
        Отец Милки, хозяин «Кабанчика» посматривал из окна на полуголого мужика. Тот наконец прикрылся и побрёл подальше от корчмы.
        - То-то же!
        Потрясённая Велга закрыла глаза руками.
        Наконец Милка заметила новых гостей, оглядела внимательно обоих.
        - С собакой нельзя, - прищурившись, сказала она.
        - Я заплачу, - устало пообещал Белый.
        - У тебя уже новая девка?
        - Галка моя сестра, - напомнил Белый.
        Это казалось удобным объяснением, они с Галкой и вправду были похожи: белёсые, сероглазые, невысокие и жилистые.
        - А эта?
        Белый пожал плечами, а большего Миле и не требовалось. Закатив глаза, она криво улыбнулась:
        - Выглядит слишком холёной для тебя.
        Пусть одежда Буривой и перепачкалась в грязи, но и узоры на ней, и каменья, и материя - всё выдавало дворянку. Если придётся пока оставить девчонку в живых, то нужно хотя бы её переодеть.
        - Эй, господица! - весело позвала Мила. - Открой глазки-то. Ушёл мой жених.
        Велга Буривой осторожно растопырила пальцы. Глаза у неё были широкими, щёки пылали от стыда.
        - Это твой жених?
        - Несостоявшийся. Попытался женихаться, да я его приголубила кувшином по голове.
        - Нехорошо как-то с твоей стороны, - без тени улыбки произнёс Белый. - Не по-людски.
        - А по-людски это как?
        - Да хоть заказать его Во… во… - из корчмы вывалился нечёсаный бородач и схватился за рот, сдерживая рвотный позыв. - В?ронам.
        Белый напрягся и невольно бросил встревоженный взгляд на Велгу. Но она, кажется, ничего не заметила.
        Мила, изогнув бровь, посторонилась, пропуская бородача, и тот согнулся пополам, прячась за углом. Послышались жуткие звуки, от которых Велга Буривой позеленела. Но бывалую подавальщицу таким было не пронять. Она быстро нырнула в корчму и вернулась с деревянным ковшиком с водой.
        - Держи, - с сочувствием протянула она бородачу, и он благодарно принял из её рук, напился.
        - Ох, спасибо, красавица, - пробулькал он, утыкаясь в ковшик. - Хлюп… Хлюп…
        - Каких ещё вор?н?
        - В?ронов, - напившись, он уселся на землю, прислонился спиной к стене и прижал к груди пустой ковш. - Не слыхала?
        - А должна?
        - Милка, ты же с людьми работаешь, как можно было не слышать о В?ронах? - из зала выглянула молодая жена хозяина корчмы, мачеха Милы.
        Белый в упор не помнил, как её звали, хотя виделись они чуть ли не каждые полгода. Пару зим назад он даже случайно попал на их свадьбу.
        Работы для Воронов в Старгороде всегда хватало: город был большой, богатый, торговый и пограничный. Люди постоянно убивали друг друга то за власть, то за деньги, то из ревности, то просто по настроению. И не все хотели или могли сделать это сами. Некоторым требовалась помощь. Тогда прилетали Вороны.
        - Вот именно, что я работаю с людьми, - фыркнула в ответ мачехе Мила. - Поэтому предпочитаю не слушать, что они говорят. Редко что умное скажут.
        - Хм, - не выдержал Белый.
        - Чего хмыкаешь, белёсый? - нахмурилась девушка. - Будешь обижаться, и тебя слушать перестану.
        Белый не нашёлся что сказать и помотал головой: мол, его всё устраивало и он хмыкал совсем по другому поводу.
        - Так что за вороны?
        Как он ни надеялся, забыть про разговор Мила не желала, а Велга слушала напряжённо, не отрывая взгляда от мужика.
        - Пойдём, - позвал Белый Велгу. - Нужно привести тебя в порядок. Мила, поможешь?
        - Да погодь, - махнула она рукой.
        Велга тоже с места не сдвинулась.
        - Вороны, это такие… душегубцы, наёмники то есть. Нанимают их чисто для убийственных дел. И где они были - там во… - он попытался сложить пальцы в «коготь», да вышло нечто непонятное. - Воронова лапа.
        - В смысле?
        - Там, где были Вороны, начертана воронова лапа, - пояснил он. - Но это не каждый заметит, а тот, кто знает, что искать. Потому что Вороны несут смерть…
        - И всё? - Мила выглядела разочарованной.
        Белый бросил внимательный взгляд на Велгу, но по её лицу мало что можно было понять. Девчонка выглядела перепуганной и словно замороженной ещё с их встречи на кладбище, и, казалось, ничто не могло её растормошить, даже близость смерти.
        - А я-то подумала, - протянула Мила. - У нас вон Лысый из Клыков жрёт порой, так эти их Клыки тоже разбоем промышляют. В том году они порешили несколько человек, которые не платили за крышу на Торговых рядах.
        - Ну ты сравнила. Клыки как кого порешают, так потом кровь месяц не отмоешь, ещё и в свидетелях полгорода. А Вороны делают всё по-умному, по-тихому, чтобы никто не заметил. И нанимают их убивать не бабок с Торговых рядов, а бояр да князей. Спит боярин в своей постельке, а его тихонечко зарежут, так, что никто и не заметит.
        - Тогда Буривоев зарезали точно не эти твои Вороны, а Клыки, - фыркнула с презрением Мила. - Шуму на весь Старгород. А дыму? А трупов? Всё кладбище в Новгороде перекопали.
        И хотя даже в детстве Белый считался невозмутимым и необидчивым, в этот раз он искренне оскорбился. Он считал себя мастером дела. Матушка гордилась им. Если бы не все остальные, он бы легко разделался с Буривоями. Но нет, какие-то умники наняли Грача, Галку и леший знает кого ещё.
        Он перевёл взгляд на Велгу. Даже теперь он мог убить её в любой миг. Осталось только дождаться подходящего случая.
        - Ох, Создатель, - хозяйка корчмы осенила себя священным знамением. - Милка, не шути о таком. Люди погибли. И вообще, хватит трепаться, бегом работать. Сегодня все такие пьяные, значит, будут сорить деньгами…
        Она первой скрылась за дверью, и Мила неохотно пошла за ней:
        - Так я не о смерти шучу…
        Голос её потонул в шуме. Белый оглянулся на Велгу. Она, сцепив руки, робко стояла в стороне. Белый неохотно приблизился, слегка коснулся её локтя, и она вскинула на него испуганные глаза. Тупая овца. Он мог убить её прошлой ночью. Он должен был её убить.
        - Пойдём, княжна.
        - Не называй меня так, - проговорила она, хмуря брови, и взгляд её показался уже не таким потерянным и несчастным.
        Она была напугана, растеряна, но в то же время лихорадочно соображала, как поступить, кому довериться, куда пойти.
        - Господица…
        - И так не стоит, - помотала головой Буривой. - Знатные девушки не ходят в такие места…
        - И как мне звать тебя?
        - Велга…
        - Хм, - он подумал, что имя её нездешнее, северное, отдающее солёным ледяным морем, было слишком редким для Старгорода. - А по имени никто не узнает?
        - Ты прав. Нужно придумать новое…
        Белый отступил на шаг, оглядел её с головы до ног. Беленькая, ладненькая. Маленькие ручки, округлые линии, тонкая талия. И яркие, горящие серо-зелёные глаза. Она прогнала свой страх и посмотрела с пылом, с такой пугающей решительностью, что захотелось погладить её по голове, успокоить, как кошку, готовую вот-вот накинуться. Её буйных рыжих волос вообще очень хотелось коснуться, как и бледной, с огненными всполохами веснушек кожи. Она пылала жаром, не колдовским, что было сладко вкушать с посмертками, а плотским, очень земным, как раскалённый песок летом на берегу реки, как укусы в порыве страсти, как горячая кровь.
        - Вильха, - предложил Белый и натолкнулся на недоумевающий взгляд. - Так у меня дома называют ольху. Она… огненно-красная внутри, кровоточит, когда её срубят, - повторил зачем-то он.
        - А меня срубили, - пробормотала Велга.
        - Что?
        Она стрельнула на него глазами - Белый был невысок по сравнению с мужчинами, но Велга всё равно едва доставала ему до виска.
        - Меня больше нет, - неожиданно резко бросила она и решительно, не оглядываясь, прошла в корчму. - Велги Буривой больше нет.
        Не сразу он вспомнил о саде, о ветвях на родовых знаках Буривоев и о том, что ничего и никого не осталось от всего рода, кроме Велги. И, быть может, мальчишки. Вот только где его искать?
        В «Весёлом кабанчике» яблоку было негде упасть.
        На столе у большой печи сидел Вадзим с гуслями, а перед ним с лихой широкой улыбкой плясала фарадалка, беззастенчиво задирая цветастые юбки, сверкая голыми ногами и так отбивая пятками по деревянным доскам, так отстукивая ритм, что невольно Белый, вторя ей, и сам застучал по бедру пальцами.
        И все в «Кабанчике», точно заколдованные, хлопали танцовщице с гусляром, а Мила с мачехой только и успевали подливать им пива да разносить закуски.
        Фарадалы всегда умели устроить такое представление, что не забудется никогда в жизни. Грач минувшей ночью устроил представление на весь Старгород.
        Велга остановилась у лестницы, оглядела толпу. Дерзкой смелости поубавилось во взгляде. Но стояла она прямо, голову держала гордо, даже, пожалуй, заносчиво. Единственная дочка ненастоящего князя, что тут ещё скажешь? Она родилась на шёлковых простынях, её холили и лелеяли нянюшки, ей на землю не позволялось ступить, если та была недостаточно выметена для чистых княжеских сапожек. Жизнь Велги Буривой стоила дороже, чем всех людей в корчме, вместе взятых.
        Полторы тысячи златых стоила её жизнь, и Белый очень хотел их заполучить. И ещё полторы за жизнь её брата.
        А ведь Белый был не глупее и не дурнее этой коротышки-княжны, так почему не он вырос в высоком тереме? Почему нянькой ему была запуганная кметка, а матушкой - полубезумная беззубая старуха? Велга не работала ни дня, чтобы носить драгоценные каменья и шелка. Белый заслужил эти проклятые три тысячи.
        - Пошли, Вильха, - позвал он негромко.
        Она даже не обернулась.
        - Вильха, - сказал он громче, почти что ей в ухо.
        Княжна вздрогнула и тут же приосанилась, стараясь держать себя в руках. Кажется, она ни на миг, даже во время пожара, даже когда на неё залез скренорец, не забывала, что она всё-таки княжна, пусть и ненастоящая. Тяжело, верно, жилось княжеским девицам. Впрочем, всё равно слаще, чем В?ронам госпожи.
        - Пошли, тебе надо привести себя в порядок.
        Рыжая, поджав хвост, побежала за ними по лестнице.
        Белый провёл Велгу в ложницу, за постой в которой платил с тех пор, как приехал. В «Кабанчике» было хорошо ещё потому, что оттуда легко можно сбежать из города: или по реке, или по Совинскому тракту.
        Осматриваясь по сторонам, княжна не скрывала презрения.
        - Ты так живёшь? - спросила она с недоверием.
        - Как?
        Воспитание боролось в ней с брезгливостью. Она оглянулась через плечо, пока Белый зажигал лучину. Взвившийся огонёк затрепетал, и по стенам заплясали тени, они обвили девушку со всех сторон, придали жара кудрям, очертили пухлые губы, и в полумраке бёдра её стали ещё округлее, а талия тоньше. Жаль было растрачивать такую красу и отдавать холодной земле… вот бы сначала…
        Она остановилась рядом с кроватью, задержала взгляд на серых льняных простынях, истончившихся от бесконечных стирок. Впрочем, стирали тут не то чтобы охотно. Белому пришлось долго ругаться с хозяйкой, чтобы ему заправили свежую постель.
        Княжна, верно, привыкла к шёлковым простыням и меховым покрывалам. Как бы ей понравилось здесь?..
        - Попрошу Милу тебе помочь, - он старательно отвёл взгляд, приседая у постели.
        Под кроватью лежала сума с пожитками. Белый убрал в неё несколько ножей, оставил только свой любимый, с чешуйчатой рукоятью, переобулся, дублет тоже снял, остался в одной рубахе.
        - Попрошу принести тебе наряд попроще. Этот, - он всё же не выдержал и окинул её внимательным взглядом с головы до пят, - выделяется.
        Княжна подняла руки, осматривая рукава с вышитыми ветвями.
        - Весьма скромно.
        - Не для «Кабанчика». Собаку оставь тут.
        И, закинув суму обратно под кровать, он поспешно вышел из ложницы. Мила нашлась легко, она крутилась в главном зале.
        - Помоги девке, с которой я пришёл, - Белый поймал подавальщицу за локоток левой руки, а в ладонь правой вложил монету. - Нужно её умыть и переодеть.
        - Хм, - только и сказала Мила, покрутила монету в пальцах и больше вопросов задавать не стала.
        Внизу было всё по-прежнему. Вадзим играл, но уже не на гуслях, а на волынке. Оставалось только диву даваться, как пропитой дурак вроде него так ловко и легко перебирал пальцами, но мелодия из волынки лилась задорная, весёлая. А фарадалка рядом стучала трещоткой, и народ весело хлопал, подбадривая их обоих.
        Белый нашёл в толпе сестру, присел рядом.
        - Я заказала тебе пива и репы.
        - Твою ж, Галка, - его перекосило от отвращения. - Ну какая репа?
        - Чего не так?
        - Ещё бы рыбу мне заказала.
        - Я себе заказала…
        - Тошнит уже даже от одного запаха. Эй, хозяин, - он ухватил Жировита за локоть. - Принеси… я не знаю… Что едят девушки?
        Галка вскинула брови и скривила такую морду, точно подхватила столбняк.
        - Я ем рыбу… - произнесла она ехидно.
        - И?
        - Я девушка.
        - Ой, не надо вот, - пренебрежительно махнул рукой Белый и снова обратился к хозяину: - У моей сестрицы необычный вкус. Её слушать точно не стоит. Что нравится таким, ну…
        - Девицам? - подсказал Жировит, кривя рот в усмешке. Борода у него топорщилась в разные стороны, отчего он походил на говорящего ежа. - Таким… ладным, красивым, ласковым, почтительным…
        - Ну да, вроде такого…
        - И… в платье за три серебряка.
        - Что?
        - Говорю, вот это платье точно принадлежало пару лет назад моей дочери, - Жировит ткнул пальцем куда-то за спину Белому, и тому пришлось обернуться.
        По лестнице спускалась Велга, на ней было потёртое серое платье, подпоясанное красным шнурком.
        - Вот это? - Белый оглянулся на Жировита. - Три серебряка?
        Хозяин корчмы кивнул, перехватывая удобнее пустые кувшины.
        - Ему же сто лет в обед! Ты посмотри, какое оно короткое, детское явно. Когда Милка его носила? В пять лет?
        - Твоя девка ей в пупок дышит, ей в самый раз, на цену платья это не влияет. Я на тебя записал три серебряка.
        Он вернулся за стойку, убрал кувшины, сделал пометку на одной из берестяных грамот, прибитых гвоздём к стене у стойки, и погрозил Белому пальцем. Разглядеть, что он там написал, издалека оказалось невозможным, пришлось подойти. Упёршись ладонями в липкий прилавок, Белый наклонился вперёд, прищурился и разобрал своё имя.
        - Что это ты про меня пишешь?
        - Да всякие гадости, - подмигнула ему Мила, пролетая мимо с заставленным подносом.
        Толкались глиняными боками миски и кружки, катались обглоданные кости, и пахло одновременно тошно и вкусно. Так вкусно, что аж подташнивало от зависти. Все вокруг пили и жрали, одному Белому жевать репу.
        Он перепрыгнул через прилавок и приблизился к стене.
        - Это не мой долг, - заключил он недовольно. - Я же платил.
        - Ты платил за себя, а вот это, - Жировит взмахнул деревянным писалом, - за твоего дружка.
        - Скотина, - процедил Белый сквозь зубы. - Шею немытую сверну…
        - Не подхвати чего-нибудь, пока его шею будешь сворачивать, - выглянула из-за угла Мила. - Он эту шею лет десять не мыл.
        Девка была такая глазастая и ушастая, что становилось не по себе. Такую бы в Вороны, а не пиво с квасом разносить.
        - Ладно, - устало вздохнул Белый. - Принеси девке квасу.
        - Сам возьми и принеси.
        Он решил не спорить по поводу долга Вадзима, вычтет из его платы. Зато не придётся ссориться с хозяевами «Кабанчика». Эх, сейчас бы заказ попроще, а не эту бедовую Буривой.
        Он оглянулся на Велгу. Она топталась всё так же у лестницы и крутила головой по сторонам. Наконец заметила Белого и, шарахаясь от каждого мужика, посеменила к нему. Страх быстро вытряс из неё гордость да манеры.
        - Что будешь? - встретившись с её испуганными глазами и с трудом сдержавшись, чтобы не отстраниться, когда Велга неосознанно схватилась за его рукав, спросил Белый.
        Она не ответила, только помотала кудрявой головой.
        Белый взял солёных огурцов, капусты и немного печени. Он бы и чего подешевле съел, желудочки какие, но догадался, что княжна, пусть и ненастоящая, такого не будет.
        - Помоги донести, - он впихнул ей в руки кувшин пива и кружку кваса.
        Хотел и пару мисок отдать, но понял, что она уронит. Вряд ли Велга поднимала что-нибудь тяжелее ложки или иголки с ниткой.
        Пришлось самому сходить к прилавку дважды.
        - Не серчай, что всё сам, - пропыхтела хозяйка, передавая ему пирожки с крапивой. Пахло от них божественно. - У нас сегодня не протолкнуться. Ты, считай, уже свой, - подмигнула она.
        Белый не сдержался и ещё на пути к столику вцепился в один пирожок зубами.
        Впрочем, Велга блюдо не оценила и позеленела от одного его вида.
        - Что там? - переспросила она. - Крапива? Это же сорняк!
        Оборвалась музыка, и Велга не успела договорить, как за стол плюхнулся Вадзим. Он положил рядом с собой гусли с вырезанной головой ворона и узором из перьев. Гусли он заказал себе после самого первого успешного договора, когда они только начали работать с Белым.
        - Подвинься, - пропыхтел Вадзим. - Дай горло промочить, - он схватил кувшин медовухи и налил в кружку. - Ух, напиток богов…
        Девушка с любопытством наблюдала за ним. Гусляр наконец заметил её, метнул вопросительный взгляд на Белого, но сделал вид, что не придал этой встрече значения.
        - Хочешь попробовать? Это медовуха. Подарил… во-он тот мужик, - он махнул в сторону, но никто, кроме Белого, не оглянулся.
        У стены, спиной к остальным, сидел посетитель в зелёном шерстяном плаще. Ничего примечательного, хотя плащ был новый, ещё не засаленный, не порванный, не выцветший от бесконечных стирок и палящего солнца.
        Велга, брезгливо державшая в руках кружку кваса, наклонилась над кувшином и принюхалась, точно кошка.
        - Пахнет… мм…
        - Да чего нюхать? - Вадзим поднял кувшин и налил в чистую кружку Белого. - Ты пробуй.
        Белый и рта не успел открыть, когда у него увели кружку из-под носа. Вадзим на него даже не глянул
        - Чтоб вас Пустошь…
        Он не стал спорить, отпил пива прямо из кувшина. Тем временем Велга сделала небольшой глоток медовухи и неожиданно переменилась в лице.
        - Ахаха! - захохотал Вадзим. - Вот видишь. Нравится?
        - Да, - удивлённо признала Велга.
        - А я говорил! - довольно закряхтел гусляр и сам поспешил осушить свою кружку до дна. - Давай знакомиться. Я Вадзим, гусляр и сказатель.
        - Да озарит…
        - Ой, не надо только этого, - скривился Вадзим. - Говори, как тебя зовут, этого хватит. А молитвы оставь за стенами «Кабанчика».
        - Меня зовут Вел…
        - Вильха, - перебил Белый. - Её зовут Вильха.
        Вадзим лукаво сощурил тёмные глаза.
        - Вильха, значит… Какое красивое имя.
        Смущённая и растерянная, Велга уткнулась в кружку и некоторое время пила без остановки, явно не чувствуя опьянения. Остальные наблюдали за ней чуть насмешливо, ожидая, когда, наконец, медовуха возьмёт своё.
        В конце концов чуть осоловелая Велга осмотрела стол и неуверенно потянулась за печенью.
        - Правильно, поешь, - Вадзим пододвинул миску ближе к ней.
        Постепенно все замолчали и принялись за еду. Белый отдал репу Галке, схватился за пирожок с крапивой. Галка жевала, громко чавкая. Когда Вадзим снова взялся за гусли и вернулся развлекать гостей, она сказала с набитым ртом:
        - Подозрительная девка.
        - Какая именно?
        Сестра скосила глаза в сторону неутомимой фарадалки. Та весело хохотала, сидя рядом с Вадзимом. Она задрала юбку так, что стало видно её колени, и обмахивала подолом разгорячённое лицо. Посетитель в слишком дорогом для «Кабанчика» кафтане угощал фарадалку холодным пивом, копчёностями и куличами, а она жадно поглядывала на его кошелек.
        - Все фарадалы подозрительные, - пожал плечами Белый. - Как все лойтурцы страшные, - он неожиданно для себя широко оскалился и, поймав взгляд Велги, потупился и тут же посмурнел.
        Она боялась его. Пыталась это скрыть, побороть, пыталась саму себя убедить, что он ей друг, но чувствовала опасность, как птицы чувствуют приближающийся дождь.
        Бедная девочка гуляла под руку с собственной смертью.
        - Но если Грач нас предал…
        Галка уткнулась в свою кружку, сжала её двумя руками. Она больше других любила своих «братиков», пусть Грача и не так сильно, но он был старше, сильнее, опытнее. Он учил их метать ножи и срезать кошельки. Галку притащили откуда-то с берегов Звени, из деревни, в которой вырезали всю её семью. Были то ратиславцы или рдзенцы, Здислава никогда не говорила, а сама Галка не помнила. От прошлого у неё остался огромный шрам на груди и отчаянное, неудержимое желание близости со всяким, кто был рядом. Она слишком рано потеряла мать. Впрочем, Белый свою мать вовсе не помнил, но от того не тянулся к людям, не искал ни тепла, ни любви, ни ласки. Ему хватило тепла кормилицы, любви матушки и ласки госпожи.
        - Грачу дали другой заказ, дело не в предательстве. К тому же ты что, считаешь, ему знаком каждый фарадал?
        - Он тосковал по своему табору, - корябая сломанными ногтями стакан, сказала задумчиво Галка. - Искал, вдруг кто выжил.
        - И хочешь сказать, что эта женщина из его табора? Потому что она танцует с Вадзимом?
        - Потому что она следит за Буривой, - процедила тихо Галка.
        А вот это уже было подозрительно.
        Белый перехватил кружку в другую руку и будто из праздного любопытства обернулся на фарадалку.
        Немолодая, уже рожавшая. Сильные стройные ноги, облупившаяся от солнца кожа на голых плечах и руках и замотанная тонким троутосским платком шея. Она звонко хохотала так, что, несмотря на гул голосов, её смех было слышно на всю корчму. И она, пусть и плясала, пусть веселилась с богатым гостем, а всё равно постоянно кидала взгляд на их стол. На Велгу.
        А Велга, наконец наевшись, косилась на плясавшую фарадалку. И та заметила её взгляд.
        - Идёт, - прошептала Галка.
        - Вижу.
        Фарадалка, уже не пытаясь скрыть любопытства, остановилась у их столика:
        - Как вам мой танец?
        - Отлично, - вперёд остальных ответила Галка. - Со мной станцуешь?
        Танцовщица оглядела её с ног до всклоченной светловолосой макушки.
        - Тебе, мальчик, ещё рано со мной танцевать, - улыбнулась она уголком губ. - А вот тебя, красавица, - она вдруг протянула руку Велге, - пора научить плясать. Я вижу, тебе и самой хочется.
        - Мне? - широко распахнув глаза, Велга, точно заколдованная, протянула фарадалке свою ладонь, но, кажется, и сама этого не заметила. - Я не умею так танцевать.
        - Я научу.
        Белый напрягся, готовый вырвать Велгу из рук незнакомки. Та стрельнула в него тёмными глазами.
        - Эй, лойтурец, ты чего такой смурной?
        - Я не лойтурец.
        - А похож на лойтурца. Они все такие: белёсые, бледные, точно смерть, - блеснув удивительно белыми зубами, сказала фарадалка. - В любом случае не пужайся. Не трону я твою птичку. Просто не могу смотреть, как такая красавица грустит. А вас явно танцевать не заставишь. Как тебя зовут, птичка?
        - Вел…
        - Вильха, - перебил Белый.
        Ему показалось, что во взгляде фарадалки мелькнула насмешка, но она приняла данное имя на веру.
        - Хорошо, Вильха, пойдём потанцуем.
        Споткнувшись о лавку и запутавшись в собственном подоле, Велга пошатнулась.
        - Ой, - захохотала фарадалка. - Какая ты… перебрала, да?
        - Я?! - пьяно возмутилась Велга.
        - Ну не я же.
        Со скребущим чувством в груди Белый наблюдал, как фарадалка увела Велгу. Они не спешили танцевать. Фарадалка расспрашивала её о чём-то, и Белый всё сильнее убеждался, что надо срочно увести Велгу подальше. Но та, кажется, была так пьяна, что едва соображала и только тянулась к танцующей толпе. Наконец народ собрался в ручеёк и утянул Велгу за собой, подальше от фарадалки.
        Вернулся Вадзим.
        - Слышь, - позвал Белый, - Галка считает, что эта твоя фарадалка подозрительная.
        Смерив его недружелюбным взглядом, гусляр скривился:
        - Подозрительнее твоей морды, Белый, я в жизни ничего не видел. На месте городской стражи я бы упёк тебя в темницу. Просто на всякий случай.
        - Ха! - от смеха Галка прыснула пивом. - Подозрительная… аха-ха… морда…
        В шутке Белый не увидел ничего смешного, но промолчал, да и вообще он старался не смотреть на сестру. Порой её становилось слишком много. Что Галке, что Грачу часто руки чесались начистить морду. Но матушка учила своих Воронов заботиться друг о друге и беречь.
        Рукав рубахи вдруг неуверенно подёргали. Он скосил глаза. Рыжие кудри разлетались в стороны. Пухлые губы горели алым. Лицо блестело от пота.
        - Пошли…
        - Хм?
        - Пожалуйста, - кротко, точно маленькая девочка, попросила она.
        - Куда это?
        Из-за его плеча ревниво выглянула Галка. Нож, которым она только что резала репу, сестра воткнула в стол и медленно, со скрежетом прочертила линию от края к себе. Велга не обратила на это никакого внимания. Она чуть покачивалась, когда пыталась устоять на месте, на губах бродила глупая, ошалевшая улыбка. Ей было слишком хорошо, чтобы переживать о Галке, пожаре, скренорцах и обо всём на свете. Она просто хотела…
        - Танцевать. Пошли со мной танцевать.
        - О, нет. Я не танцую, - решительно отказался Белый и отвернулся, снова уставившись в кружку.
        Хрупкая ладонь настойчивее легла на плечо. Велга склонилась к самому его уху:
        - Там ко мне мужики пристают, руками лезут.
        - Ну так не танцуй.
        - Я хочу…
        - Надавай им по рукам, - вставила Галка скрежещущим, совсем как её нож, голосом. - Чтобы свиньям неповадно было лезть.
        - Я не умею, - прозвучало жалобно. Но она тут же снова переменилась, присела на колени, заглянула Белому в глаза, положив ладони на его руку, которой он сжимал кружку. Пожалуй, именно так Велга Буривой сотни раз выпрашивала что-либо у своего батюшки-некнязя. - А ещё я не умею танцевать эти ваши танцы…
        - Наши?
        - Танцы простолюдинов, - прошептала она, чуть краснея, от чего стала ещё привлекательнее. - Там надо так высоко ноги задирать…
        Взгляд невольно упал ниже, к её коленям, спрятанным сейчас под одеждой. Как высоко кметы задирали ноги? Белый оглянулся на толпу, кружившую вокруг фарадалки. Девки и вправду размахивали подолами совсем неприлично.
        - Пошли.
        Белый и сам не понял, как ладошка Велги оказалась в его руке. Но вот он уже протиснулся в общий хоровод, помешав здоровому потному мужику лапать ладную кметку лет тридцати. Велга встала между этой женщиной и Белым, они взялись за руки. Белый крепко схватил мужика за руку и одарил ледяным взглядом. Мужик был крупнее и выше, но нутром почуял, что не стоило спорить. Обычно даже дураки чувствовали Воронов. Нельзя было точно сказать, что их выдавало: то ли благословение госпожи, то ли выжженный пустой взгляд, что бывает у всех, кто слишком часто лил кровь других.
        - Ну? Как танцевать?
        А Белый и сам не знал. Он в корчмах обычно пил, ел и спал, реже искал заказы и ещё реже общался с людьми.
        Кметка, спасённая от мужика, с благодарностью подсказала:
        - Правую ногу вперёд, левую поднять, назад.
        Велга подчинилась остальному хороводу и сделала шаг влево.
        - Ногу накрест.
        Правая, левая, назад… Белый путался в ногах и кривил рот. Вдруг оказалось, что он неловкий и неуклюжий. Стараясь не смотреть по сторонам, он уставился себе под ноги. Правая, левая, назад…
        А хоровод всё ускорялся, ускорялся. Правая, левая, назад…
        Впереди взлетали рыжие кудри, покачивался круглый зад, задирался подол каждый раз, когда Велга поднимала ноги. Правая, левая, назад.
        Потная рука мужика сжимала слишком крепко. Он похрюкивал, поахивал. Как же. Бесил. Каждый. Его. Звук. И запах тоже.
        Белый оглянулся через плечо. Он смотрел на мужика снизу вверх, но с такой несдерживаемой ненавистью, что тот вдруг побледнел. Хоровод прошёл ещё круг. Движения повторялись, их получилось скоро запомнить, а ноги легко привыкли к простому танцу. Правая, левая, назад и влево, накрест.
        Велга оглянулась на него, широко улыбаясь. Раскрасневшаяся, вспотевшая, разгорячённая. Блаженно пьяная. Пьяняще развратная. Неумолимо манящая.
        Трещала трещотка. Гудела волынка. И Белый, уже уверенный, уже заражённый лихорадкой танца, криво улыбнулся в ответ.
        Хоровод тянул всё дальше, всё быстрее. Топали ноги по дощатому полу. Стучали деревянные кружки, когда раз за разом звучали тосты. И пахло потом, пивом, вином, рыбой, медовухой, соленьями. Пахло хмельным весельем и смолой, жаром огня из печи и прохладой ночи из распахнутого окна.
        Мужик позади хрюкнул.
        - Ура «Весёлому кабанчику»! - воскликнул кто-то. - Волынщик, давай веселее.
        И Вадзим, раззадорившись, заиграл ещё быстрее, так пылко, что ноги едва поспевали вслед за мелодией. Хоровод нёсся, нёсся вперёд, пока совсем не распался. И Велга вдруг оказалась в руках Белого, прижалась пышной грудью к его груди. И он обвил её тонкую талию руками, унёс в сторону, подчиняясь музыке и не в силах ей противиться. Рыжие волосы развевались в танце, Велга цеплялась за него руками и хохотала так радостно, что хотелось заткнуть ей рот поцелуем.
        - Мне никогда… - Волосы прилипли к её шее, на губе застыла капелька пота. - …Никогда не было так весело.
        Белый молчал, стараясь сосредоточиться на движениях. Он никогда не танцевал. По крайней мере, будучи настолько трезвым.
        Её глаза блестели лихорадочным безумием. Дикой, безудержной радостью.
        - Скажи… - она опасно близко притянула его руками за шею, и они чуть не стукнулись лбами. - Ты бы хотел меня поцеловать?
        Во рту стало сухо. Он, кажется, не сделал за весь вечер ни глотка. Или, наоборот, выпил слишком много. Белый не помнил.
        Её кожа горела. Глаза пылали. А ногти врезались в его шею, хватались за волосы на затылке.
        - Меня никто никогда не целовал… а что… если бы… - Они сделали новый круг по корчме. Чуть не врезались в лавку, пошатнулись, и Белому пришлось крепче прижать её к себе, чтобы не дать упасть. - …Я умерла нецелованной?
        Нож с рыбьей чешуёй холодил бедро. Этот нож должен был ещё три ночи назад оборвать жизнь этой нецелованной девчонки.
        - У тебя сломанный нос? - вдруг, пьяно икнув, спросила она.
        - Нет, - Белый почувствовал, как у него заскрипели челюсти.
        Но мысли её метались, точно рыбки в проруби, и она уже забыла и о поцелуях, и о его носе. Мутный взгляд остановился на распахнувшемся вороте его рубахи, тонкие пальчики коснулись голой груди.
        Белый задержал дыхание, подхватил её на руки, кружа в танце.
        - Какой… необычный… - Она провела пальцем по оберегу на груди, коснулась кожи, и Белый сильнее сжал её талию. - Это… череп?
        Череп. Со знаком Воронов.
        Белый поспешно спрятал оберег под рубахой. Грач умело работал с костью и сделал им пять оберегов, каждому по одному: череп ворона со знаком Когтя.
        - Танцуй лучше, - прохрипел Белый и обнял Велгу за талию, закружил сильнее в танце.
        Так, чтобы у неё пропали все лишние мысли. Чтобы земля ушла из-под ног.
        Они уже не соблюдали правил, и правил уже не было. Волынка, трещотка да топот толпы вёл их в танце.
        С них лился пот, одежды прилипли к спинам. И в корчме для развесёлой толпы оказалось слишком тесно, приходилось всё ближе прижимать к себе Велгу, всё чаще проводить руками по её плечам, спине, талии и ниже, к круглому заду. А она была слишком пьяна и не замечала ничего, пока Белый не зашёл слишком далеко для такой благонравной девицы. И она остановилась посреди танца, упёрлась руками в грудь и посмотрела в глаза мутным задумчивым взглядом.
        - Я устала, - пробормотала она и повисла у Белого на руках.
        Обратно к столу пришлось тащить её волоком.
        Галки за столом почему-то не оказалось. Она нашлась на подоконнике у распахнутого окна, сидела, перекинув ногу так, что одна была на улице, а вторая в корчме, и смотрела будто бы в ночную темень. Но даже по её взлохмаченному затылку становилось ясно, что она видела их танец, подметила каждый шаг, каждый жест. И осталась крайне недовольна.
        Впрочем, до этого Белому не было никакого дела. Главное, чтобы дурная Галка не зарезала девчонку Буривой раньше времени.
        На столе, пока их не было, появились оленьи рёбрышки. Белый понадеялся, что это чей-то подарок и ему не придётся за них платить. Но отправлять обратно на кухню было уже поздно. Белый сделал большой глоток пива и откусил от рёбрышка. Это было прекрасно.
        Отчаянная безумная радость сошла с Велги, и осталась только пьяная тоска. Уткнувшись локтями в стол, она села совсем не по-княжески и, кажется, изо всех сил старалась не свалиться с лавки.
        - Ешь, - Белый придвинул ей миску с рёбрышками. - Ты только пила.
        Девушка не ответила, но брезгливо протянула руку над рёбрышками и неожиданно выбрала из всех закусок пирожок с крапивой, неохотно откусила крохотный кусочек, второй, третий, и скоро пирожок исчез.
        Музыка затихла, и слышнее стал гул голосов. За стол с другой стороны от Велги присел уставший Вадзим.
        - Фух, пусть Жировит теперь только заикнётся про мой долг. Он сегодня заработал раз в десять больше, чем я потратил.
        - Он записывает, - Белый показал пальцем в сторону стены, завешанной берестяными грамотами. - Причём твои долги на моё имя. Я вычту из твоей платы.
        В ответ гусляр только пожал плечами и отхлебнул пива.
        Белый потянулся к рёбрышкам.
        - Как думаешь, сколько они стоят? - раздался пьяный голос Велги.
        Белый оглядел миску с закусками перед ней, подумал и взял ещё одно рёбрышко. Он уже пожалел, что прогулял столько денег. Прежде чем тратить, стоило для начала заработать.
        - Не переживай, кн… Вильха. Если что, я заплачу.
        - За Воронов?
        Пусть рёбрышком он не подавился от удивления, но жевать перестал, да и в желудке стало как-то жирно, противно.
        Тёмные злобные глаза Вадзима забегали из стороны в сторону.
        - За кого? - переспросил он насторожённо, притворившись, что не расслышал.
        - За Воронов, о которых говорил тот, - Велга мотнула головой, и пряди снова упали ей на лицо. Она взмахнула рукой, пытаясь убрать волосы, но, нахмурившись, кажется, позабыла, что хотела сделать, и уткнулась лбом в ладонь. - Я заплачу им, чтобы они всех… всех, кто там был… всех…
        - А ты знаешь, кто там был?
        - Инг… Ик! Лендрман Инглайв, - неожиданно чётко проговорила Велга глухим, не своим голосом. Видимо, не так уж пьяна она была. - Остальных… остальные… узнаю. Найду. И всех… В?ронам!
        Она попыталась хлопнуть ладонью по столу, но так размахнулась, что чуть не упала. Вадзим вовремя успел подхватить её с другой стороны, прижал к себе, обнял за плечи и будто с сочувствием заглянул в лицо.
        - Лендрман Инглайв, - проговорил задумчиво Вадзим, и Белый мог поспорить, что имя ему знакомо. - Придумали же родители. Таким именем можно проверять, насколько ты трезв. Сможешь произнести три раза подряд лендрман Инглайв?
        Велга нахмурила рыжие брови:
        - Лендльман Инг… Инглайв. Лендероман Инлайв… Хм…
        Она беззвучно зашевелила губами, повторяя имя.
        - А знаешь, милая Вильха, - произнёс Вадзим на удивление заботливо, - как позвать Воронов? Как заключить с ними сделку?
        Она вскинула голову, встряхнув кудрями, посмотрела Вадзиму прямо в глаза:
        - А как?
        - Нужно принести их госпоже в жертву ворона и начертить на груди знак, - сальным пальцем он провёл по груди Велги три линии, складывавшиеся в лапу. - Чтобы позвать чёрных воронов госпожи Мораны, нужно произнести заклинание: «Плоть - земле. Душу - зиме». И приготовить деньги, конечно. Только тогда, - он прижал её ещё ближе, - прилетит чёрный ворон и выслушает твою просьбу.
        С каждым словом Велга всё ниже наклонялась назад, в сторону Белого, чтобы оказаться как можно дальше от гусляра. На её пьяном недоумевающем лице всё явственнее читалось отвращение.
        - У тебя ворон, - вдруг заметила она и перегнулась через стол, - на гуслях… ворон…
        - Хватит страшных сказок на ночь, - Белый легко придержал княжну за плечи и приподнял с лавки. - Пошли, Вильха, - он выдернул её из рук Вадзима, как тряпичную куклу.
        Велга повисла у него в объятиях и покраснела, словно маков цвет. Верно, княжны редко обнимались с чужими мужчинами. Вряд ли она с парнем за руку прежде держалась. Таких девушек родители прятали до самой свадьбы, а после свадьбы они могли уже принадлежать только своим мужьям. Слишком невинные. Слишком чистые… и это при её-то внешности.
        - Идём, - повторил Белый и повёл Велгу к лестнице.
        Ноги у неё заплетались, но она не решалась схватить его за руку, чтобы крепче устоять: так было не положено вести себя знатной девушке. А во всём, что случилось в танце, виноваты медовуха и жара. Она, верно, постарается забыть это, если уже не забыла.
        Галка недовольно наблюдала за ними с подоконника.
        О первую же ступеньку Велга споткнулась. Легче оказалось поднять её и донести до клети. Она сонно прикрыла глаза, обвила лёгкими руками за шею, уткнулась вздёрнутым носом в грудь. Белый чувствовал её дыхание даже сквозь льняную ткань рубахи.
        Ногой он открыл дверь, так же, ногой, захлопнул. Собака подскочила, ощерилась, но, заметив хозяйку, кинулась к ней, лизнула подол, ногу, кончики пальцев безвольно повисшей руки - везде, куда могла дотянуться.
        Белый отпихнул собаку в сторону. Осторожно, так, чтобы не вызвать её злость. Он не любил собак, да и животных вообще, но старался без лишней причины не сердить ни людей, ни зверей. Ни к чему.
        Было темно. К счастью, он видел в темноте лучше многих.
        И когда на простынях растянулась девушка с буйными, точно море, волосами, он мог, пусть и нечётко, разглядеть овал её лица и очертания силуэта.
        Её тонкие пальчики взяли его за руку. Она прижала её к груди так, что он почувствовал, как устало билось сердце. Вот-вот остановится. Вот-вот…
        - Мы скоро, - пробормотала она неразборчиво. - Хочу…
        - Что? - переспросил зачем-то Белый.
        - Домой, - едва разлепляя губы, прошептала Велга. - Я хочу домой.
        Ступени глухо стучали под ногами, когда он спускался в опустевший зал корчмы. Мила с мачехой собирали полные подносы грязной посуды и уносили на задний двор, где мыли это всё в большом корыте.
        Жировит будил засидевшихся гостей, вытаскивал совсем пьяных из-под лавок и отправлял по домам.
        Скоро остались только постоянные и временные жители «Весёлого кабанчика».
        Рёбрышки к тому времени уже закончились, но Белый нашёл ещё один пирожок с крапивой.
        Вадзим бережно, точно любимую женщину, протирал гусли бархатной тряпицей и не особо обращал внимание на остальных. Он был на удивление трезв и печален.
        - Хорошая девка, - неожиданно произнёс он.
        Вскинув лохматую коротковолосую голову, Галка сердито стрельнула в него глазами:
        - Кто?
        - Эта… Вильха. Жалко её. Красивая, молодая. Жить бы и жить…
        Они редко обсуждали заказы и уж точно никогда не выражали к ним сочувствия. Договор есть договор. У него есть только имя, ни души, ни личности. И неважно, какой у него пол, возраст, нрав. Договор надо исполнить. Только это имеет значение для Ворона.
        - Ты издеваешься? - прошипела Галка. - Если бы не мальчишка, я бы перерезала ей горло прямо сейчас. До чего же она мерзкая. Можно я её заберу?
        Белый не ответил. Заказами не делились. Раз Ворон заключил сделку, так должен её выполнить, чтобы не разозлить госпожу. Но никогда прежде один и тот же заказ не давали нескольким В?ронам сразу.
        Это было похоже на удар веслом по голове. Белый не скрыл удивления и ужаса, и Галка не могла этого не заметить.
        - Что такое? Чего ты вылупился?
        Он перевёл взгляд, потерянно, точно в тумане, разглядывая её острый веснушчатый нос и облепившуюся кожу, светлые волосы и тонкие подёргивающиеся губы.
        Госпожа наказала Ворону за нарушенную сделку. Молодую, неопытную, дурную Ворону закопали под маковым полем. Но раз госпожа так обошлась со своей непослушной птичкой, что же станет со всеми остальными, если они вступят в борьбу за один-единственный заказ? Белый Ворон, Грач, Галка - все должны выполнить условия сделки. Нельзя разделить заказ, нельзя уступить другому.
        Значит, преуспеет только один, а остальные понесут наказание.
        Белый невольно вспомнил, как цветёт маковое поле на Трёх Холмах в середине лета. Посеет ли матушка цветы на их могилах?
        Впрочем, это было неважно. Белый уже нашёл Велгу, осталась половина дела. Что до Галки…
        - Нет, - сказал он сухо. - Княжна моя.
        - Жадина, - она по-змеиному высунула кончик языка, опустила голову и вдруг пробормотала неразборчиво, но он всё равно расслышал: - Ты хочешь её?
        - Мм? Да, я же сказал, это мой договор.
        - Я не про это, - Галка сцепила пальцы рук и уставилась на них, не решаясь поднять взгляд. - Ты хочешь её? Она же красивая, я вижу.
        - Зачем ты спрашиваешь?
        - Ответь на вопрос.
        Сестра знала его так хорошо, что в любом случае почувствовала бы обман. Да и лгать повода не было.
        - Да.
        - Ненавижу её, - процедила Галка. - Ненавижу таких, как она: избалованных, лощёных знатных девочек. Однажды охотилась на такую. Ты бы видел, как она визжала. Как поросёнок, - она сорвалась на лающий смех. - Я привезла её на болото и сказала: выберешься за лучину, оставлю в живых. А она угодила в трясину. Когда я выследила её, она трепыхалась там и визжала, визжала на всю округу. Мне даже пришлось её пристрелить, так надоел визг, но, как назло, промахнулась, попала в шею. Она так противно булькала кровью…
        - Тебя слишком много, - не выдержав её болтовни, Белый поднялся из-за стола. - А я устал.
        Не нужно было оборачиваться, чтобы знать наверняка, с какой злой, яростной обидой Галка смотрела ему вслед. Сестра ничуть не изменилась с самого детства. Она воровала у старших вещи, которые ей нравились, ябедничала на всех матушке и никогда не любила красивых девушек. Галка была дрянью, но не дурой. Она знала, что во всём хуже остальных Воронов. Во всём, кроме жестокости.
        Велга Буривой не смогла бы ей сопротивляться. Велга Буривой только чудом выжила до сих пор. И Белому предстояло это исправить.
        Перед сном он зашёл к Вадзиму.
        - Завтра с утра идём на пристань, - сказал он. - Не проспи. Нужно найти мальчишку.
        - Думаешь, он там?
        - Думаю, его оттуда увезли.
        Пришлось заплатить за ещё одну клеть. Вряд ли бы Велга пустила его к себе.
        Оставшись наконец один, Белый долго ещё проверял оружие, полировал клинки - он часто делал так перед сном. Это успокаивало. Это облегчало задачу на завтра. Это означало, что он всегда был готов к работе. Всегда готов оборвать нить для госпожи.
        А за окном шептала нежно ночь месяца травня: сладкая на свои запахи, ласковая на прохладу и звонкая, благодаря песням соловьёв.
        Ночь - время госпожи. Но в месяц травень оно казалось удивительно неподходящим для убийства. Может, поэтому Велге Буривой и выпала удача ещё немного пожить. Может, поэтому госпожа так ловко запутала нить её жизни.
        Обидно, наверное, умирать, когда мир вокруг дышит жизнью.
        Пусть ещё поживёт. Пусть послушает сладкие, чарующие песенки весны.
        Белый резко вскочил с лавки, потянулся к ставням, желая захлопнуть их, чтобы не слышать ни песни соловья, ни своих глупых непрошеных мыслей.
        И замер. Под окном, во дворе «Весёлого кабанчика» белела цветущая черёмуха, и даже ночью ветерок разносил её нежный запах по округе. Где-то там в темноте пел соловей. Оказывается, Белый никогда прежде их не слушал. Слышал, но не слушал.
        И медленно, чувствуя, как предают колени, он присел на подоконник.
        Белый Ворон старался не дышать, чтобы не прогнать птаху.

* * *
        Сквозь ветви яблони слышно было, как заливался соловей в рассветных лучах. Солнце искрилось, переливалось тысячью чистых, прозрачных драгоценнейших каменьев в каплях росы на цветах яблони.
        Под босыми ногами шелестела трава, сочная, тёмная, точно на речном дне. И серебрилась тысячью искорок. Над землёй стелился лёгкий туман и убегал прочь, скрываясь от наступающего дня.
        Краем глаза в море белизны и зелени Велга заметила двух юношей в белых рубахах. И сердце сжалось от страха: вдруг убегут.
        Но братья ждали за деревьями.
        - А вот и ты, - улыбнулся старший, Мсцислав. Он ничуть не изменился: всё такой же высокий, статный, совсем как мать.
        - А ты…
        Из-за цветущего облака яблони показался второй её брат, Владислав. Они были похожи, как близнецы, пусть и родились с разницей в несколько зим.
        - Вы…
        Они улыбались так легко и беззаботно, точно они расстались только вчера.
        - Вы тут?
        - А где нам ещё быть?
        Вместе они пошли по саду навстречу солнцу, и лучи преломлялись сквозь ветви яблонь, разрезали сумрак, прогоняя все сомнения. Никогда прежде сад не цвёл так пышно, никогда ещё не казался настолько безмятежным.
        Вдалеке из-за макушек яблонь на короткое мгновение выглянула башенка их дворца.
        - А матушка с батюшкой? - спросила Велга.
        Она торопилась за братьями изо всех сил, но всё равно не могла нагнать.
        - Тут.
        Они плыли по морю лепестков, а соловей заливался всё слаще. Он пел о любви, и доме, и о рассвете тоже, и о покое, и том, что больше не будет ни боли, ни горя, только покой, и весна, и этот вечноцветущий сад. Но отчего-то сердце щемило от его песни всё сильнее, и каждый шаг давался тяжелее.
        - Велга, - улыбнулась матушка.
        На ней было белое и голубое. Рядом стоял батюшка, держал её за руку, точно чтобы не потеряться.
        - Вы… тоже здесь…
        Велга улыбалась, только из глаз текли слёзы, и она никак не могла понять, почему плакала. А соловей пел, пел, словно в последний раз.
        - Да, мы будем теперь здесь, - пообещала матушка.
        - А я?
        Из-за яблони пробился солнечный луч и ослепил её на мгновение. Велга закрылась рукой.
        - Просыпайся, Велга.

* * *
        - Вильха, вставай! - раздалось из-за двери.
        В полумраке собственные руки показались странными - покрытыми царапинами и ожогами. Велга долго смотрела на них, не в силах вспомнить, что случилось.
        За окном пел весенний ветер, и издалека слышно ещё было соловьиную трель.
        Медленно, точно волна, набегающая на берег, в груди нарастало щемящее чувство. Оно разрасталось, набирало мощь, пока не накрыло с головой, и ноги сами собой прижались к груди, пытаясь задавить это чувство.
        Тихо она заскулила, свернувшись на несвежих простынях. Под кроватью зашуршало, и выглянула морда с грустными карими глазами.
        - Рыжая, - пискнула Велга, когда собака облизала её лицо.
        Она закрылась руками, и Рыжая вдруг запрыгнула на постель, навалилась всем весом.
        - Хватит, нельзя, ты грязная…
        Но Рыжая не слушала её неуверенные всхлипы и ластилась, лизала лицо, руки, уши.
        Но слёз уже было не остановить. Как не остановить и горькой, рвущей на куски боли в груди. И Велга цеплялась пальцами за простыни, волосы, собачью шерсть.
        Скоро Велга стала красная, сморщенная, уродливая. Она зажимала себе рот, кусала наволочку и рыдала, рыдала, рыдала, а слёзы не кончались. Они жгли кожу, губы, глаза. Они были солёными, как далёкое северное море, они пахли смертью, роком, потерей…
        Пустотой. Глубокой, чёрной, бездонной, как бескрайнее море на родине её предков. Оно поглощало целиком. Оно утягивало во тьму и смывало волна за волной всё, что было. Всё, что было ещё три ночи назад Велгой Буривой.
        И она осталась лежать без движения на постели. Без чувств, без мыслей.
        Рыжая лежала рядом и заглядывала в глаза, будто пыталась сказать: «Ну, не плачь, я у тебя есть, я».
        Но у Велги никого больше не было. Она осталась одна. А ей стоило лежать там, в четвёртой могиле в кладбищенской роще. Ей бы стоило лежать под ольхой, прорастать травой и сплетаться в объятиях с корнями деревьев, что проливали кровавую смолу, когда их срубали. Ей бы стоило прижаться к матушке там, под землёй, обхватить её крепко-крепко за шею и никогда не отпускать. Она хотела, хотела лечь рядом с ними. Она должна была это сделать!
        Мокрый собачий язык лизал нос, лоб, глаза. И Велга сдалась под напором, обвила Рыжую руками и прижалась к ней. Та, пыхтя, улеглась рядом, но долго не смогла оставаться спокойной и заёрзала, вырываясь, спрыгнула на пол, заскребла в дверь.
        Пришлось встать, чтобы открыть ей. Велга понадеялась, что Рыжая не потеряется. Пойти с ней она не могла. Не в таком виде.
        На столике подавальщица оставила деревянный гребешок, рушник и кувшин с водой. Кое-как получилось привести себя в порядок и заплести волосы в косу. Пальцы задержались на висках, там, где ещё два дня назад звенели височные кольца Буривоев. Мама всегда учила Велгу, что женщине нужны украшения, и чем дороже и больше, тем лучше. Не только потому, что это красиво. Золото, серебро и каменья всегда можно было продать. Женщины редко становились наследницами. Они зависели от мужей, братьев, отцов. И чем больше у женщины было ларцов с драгоценностями, тем больше денег она могла получить. Батюшка всегда дарил Велге украшения на именины. Братья привозили из поездок жемчуг и яхонты. Сваты приносили подарки, чтобы расположить к себе.
        Но теперь она не стала надевать височные кольца и оставила их в мошне на поясе. Знаки Буривоев были для Велги. Она стала Вильхой.
        Внизу ждали Белый и Вадзим. Оба были хмурые, синие, ощетинившиеся, точно ежи. Велга подумала, что она выглядела не лучше. Наверное, даже при большом желании в ней не узнали бы теперь дворянку Буривой.
        - Покрой волосы, Вильха, - напомнил вместо приветствия Белый.
        Она недовольно спрятала непослушную пышную гриву под серым шерстяным платком. Голова тут же стала чесаться, и Велга просунула палец, унимая зуд. Но стало только хуже.
        - У тебя всё ещё зола вот тут, - показал пальцем Белый.
        - На юге, в горах, есть такая традиция, - произнёс Вадзим, громко глотая кисель. - На следующий день после свадьбы мазать лицо невесты сажей. На удачу.
        Руки и ноги были как деревянные. Велга двигалась точно в неё кол вбили. Непослушными пальцами она коснулась лица, потёрла щёку, пытаясь понять, где же осталась зола. Она же умывалась, и не раз…
        - Наверное, от костра, - растерянно пробормотала она.
        - Правее, - подсказал раздражённо Белый. - Ниже. Эх, давай… сюда…
        Он поднялся, коснулся её щеки, опустился ниже, к шее. Велга стояла не шелохнувшись. Чужие мужчины редко её касались. Братья и отец оберегали единственную дочь Буривоев от лишнего внимания. У неё были ухажёры, воздыхатели и поклонники. Велга и сама влюблялась: то в лучшего друга старшего брата, то во взрослого купца, работавшего на отца.
        Но никто не вёл себя с ней так непочтительно. Никто не обращался с Велгой Буривой как с простой девкой. Никто не прижимал её к себе, не трогал за шею, плечи, никто не… Воспоминания о прошлой потерянной ночи вспыхнули ярко и неожиданно, и кровь мгновенно прилила к лицу.
        Это было неправильно. Он не имел права так её касаться, не смел так смотреть.
        - Я сама, - Велга попятилась, закрутила головой, отчаянно надеясь найти Милу.
        Белый был простолюдин. Безродный. У него даже имени не было, только кличка. Что за прозвище такое: Белый? Велга брезгливо наморщила носик, сжала пальцы. Дверь на задний двор распахнулась, и в зал вбежала Рыжая, а за ней Милка.
        - Собаке внутри не место, - недовольно сказала она. - Ещё мясо сопрёт.
        - А Белый заплатит, - пообещал развязно Вадзим.
        Белый стрельнул в него глазами. Если бы мог, так убил бы.
        - Всё равно, - брезгливо поморщилась Милка. - Грязное животное.
        Нечто яростное, беспощадное, горделивое вспыхнуло в Велге. Она резко обернулась на подавальщицу, не сказала ничего, даже не поняла толком, что сделала, но та прищурилась.
        - Чего? Кто животных в дом пускает?
        Рыжая была не со двора, не из конуры какого кмета или мастера. Она была любимой батюшкиной собакой. Она спала под столом, положив голову ему на ноги, получала лучшие куски, катала на себе дурака Кастуся, когда тот был совсем маленьким, и ловила крыс и мышей, забиравшихся в ложницу Велги, лучше, чем любая кошка.
        - Ей можно в дом, - слова просочились сквозь зубы остро и колко.
        - Не тебе решать… как там тебя… Вильха?
        Если бы здесь был батюшка, эта девка не посмела бы и слова сказать Велге. Если бы…
        Шершавые пальцы коснулись её руки. Она дёрнулась, прижала руку к груди и только тогда поняла, что сжала её в кулак.
        - Осторожнее, княжна, - прошептал хриплым голосом на самое ухо Белый. - Твоя гордость тебя теперь только погубит.
        Она встретилась с ним взглядом. Рыбьим, холодным, мёртвым. Велгу колотило от гнева, но это не вызвало у него ни волнения, ни раздражения, ни досады. Он был осторожен и равнодушен.
        - Идём, Вильха, - позвал он громче, беря её за локоток. - У нас много дел.
        - Когда заплатите? - окликнула их Мила.
        - Когда закончим с делами.
        Вадзим подхватил с пола завёрнутые в меха гусли и поспешил к двери.
        - Увидимся, любовь моя! - махнул он рукой на прощание.
        - Пьяный ты ублюдок! Чтоб бесы тебя ночью дра…
        Велга застыла на пороге с распахнутым ртом. Ей хотелось заткнуть уши, только руки вдруг перестали слушаться. И она встала столбом, слушая жуткие непотребства, что слетали с губ Милы. Белый силой вытолкал её из корчмы.
        Вильнул хвост собаки, выскочившей вслед за ними. Хлопнула громко дверь, и вывеска над головами закачалась, противно скрипя.
        - Куда мы сначала? - спросил Вадзим.
        - На торг.
        По бревенчатой мостовой, словно рыбёшки по реке, проплывали люди. Горделивые, степенные дворяне в сопровождении гридней, болтливые деловитые купцы с помощниками, нагруженными или товаром, или грудой берестяных грамот, уставшие кметы с большими корзинами, чванливые Пресветлые Братья, глядевшие на прохожих с лёгким раздражением.
        В толпе было легко потеряться, и Белый взял Велгу за руку.
        - Где Галка? - спросила громче обычного Велга, чтобы перекричать звонко вопящих мальчишек с лотками, торговавших прямо тут на дороге пирогами, писалами, гребешками и кучей других вещиц.
        - А тебе какое дело? - покосился на неё Белый.
        - Она же твоя сестра… Как девушка пойдёт одна по городу?
        Он улыбнулся уголком губ:
        - Галка не девушка… точнее, не такая девушка, как ты. Горожанки и кметки вполне себе ходят на торг одни.
        - И не только на торг, - с хитрой, широкой, от уха до уха, улыбкой добавил Вадзим, наклонившись к Велге. Его чёрные глаза блестели пугающе, как угольки в догорающем костре. - Ещё на гулянье, на реку, на сеновал, в баню…
        Невольно пряча лицо, Велга прижалась к Белому. Впереди мелькнул весёлый хвост Рыжей. Она всегда была где-то рядом, ловко ныряя в толпе, словно рыбка.
        - Почему тебя зовут Белый? - вдруг спросила Велга.
        - А что, тебе на ум пришло бы какое другое имя при виде меня? - хмыкнул он, косясь на неё серыми глазами.
        - Просто Белый? И ничего больше?
        Уголок его рта снова дёрнулся.
        От Красных ворот к торговому берегу тянулись все, кто жил в округе, и все, кто приходил с запада. А там, на берегу Вышни, высаживались из ладей скренорцы, ратиславцы, троутосцы, а порой даже островитяне с далёкого востока - все-все, кто ходил по морю и по реке от южных земель Змеиных царей до каменистых островов за Северным проливом.
        И Старгород рос, ширился. А товар расходился из города во все стороны: по рекам и по дорогам - к Совину, после него в Лойтурию, и в Снежный, и даже к Великому лесу, к чародеям, с которыми решались торговать только самые отчаянные.
        Но только не этой весной.
        На пристани кричали на скренорском. Велга говорила на нём бегло, она была дочерью северянки и собиралась стать женой северянина. А Белый прислушался, не разбирая всего. Впрочем, скренорцы, кажется, ругались распоследними словами, потому что даже Велге была непонятна половина сказанного.
        - Они возмущаются, что их не пропускают на юг, - прислушавшись, сказала она остальным.
        - С чего бы их не пускать?
        - Королева дала новый указ. Запретила вообще проходить дальше Старгорода. Война.
        Чем дальше ступала Велга по торговым рядам, тем увереннее себя чувствовала. Она была здесь не чужая. Она часто приходила с матерью за тканями и лентами, она подолгу терпеливо ждала отца, пока он торговался, и сама строила глазки торговцам, чтобы получить скидку. Она десятки раз стояла на причале, со всей силы махая платочком уходящей ладье, увозившей отца и старших братьев, и так же десятки раз радостно подпрыгивала там же, на этой самой пристани, когда родные возвращались домой.
        И пусть её пугала кладбищенская тишина и безлюдный берег реки, пусть она до прошлой ночи не умела плясать, как кметка, и вздрагивала от прикосновений мужчин, но уж бойкий торговый дух Буривоев у неё было не отнять.
        - Ладно, я пошёл искать, - махнул им рукой Вадзим.
        - Что именно мы ищем? - она оглянулась на Белого, следовавшего за ней по пятам.
        Вадзим растворился в толпе, оставив их вдвоём.
        - Новости.
        - О чём?
        - Обо всём, что случилось, - равнодушным, неподвижным, как у змеи, взглядом он окинул прилавки.
        Велга сомневалась, что он подметил всё то же, что и она. Например, шёлк с проеденными краями, явно залежавшийся в подвалах храма с прошлого лета.
        Подвал храма…
        Велга резко вскинула голову. Там, за несколькими торговыми рядами, чуть выше по улице стоял беленький новый храм с золочёным куполом, который заложил её дедушка, а достроил отец уже после рождения Велги. В том храме Пресветлые Братья дали Кастусю его пресветлое имя, там же ещё несколько дней назад Велга получила благословление на брак с далёким женихом с севера.
        И там, в глубоких надёжных подвалах, Буривои, как и все богатые купцы в Старгороде, хранили свои товары.
        - Белый, - она дёрнула его за рукав. Мужчина поднял равнодушный взгляд от прилавка с шерстью. - Мне нужно в храм.
        - Рассветную службу ты проспала.
        - Мне нужно в семейный храм.
        Он повёл бровью, оглянулся, точно наверняка знал, где тот храм. Впрочем, может, и знал. Раз наёмник искал Велгу, то должен был справиться о её семье. Всем в городе было известно, где стоял красивый новый храм Буривоев.
        - Сейчас?
        Велга уверенно кивнула и потянула его в сторону. Они остановились под большим раскидистым дубом, росшим здесь ещё со времён первого города. Шелестели сочные весенние листочки, радуясь ветерку с реки.
        Рыжая спустилась к воде и принялась громко лакать из реки.
        - Зачем тебе в храм? Лучше не появляться там, где тебя могут хорошо знать. Все считают, что ты мертва…
        - Тётя же знает.
        - Это другое. Раз вести о твоём спасении не разлетелись по городу, значит, она и князь считают нужным сохранить это в тайне.
        - Пресветлый Отец в храме верен моему отцу. Он поможет. Да и там хранится всё золото, товары…
        - Зачем тебе товары?
        - Заплатить В?ронам.
        В лице его, кажется, не было ни кровинки. Он склонил голову чуть вбок, и светлые пряди затрепал ветер. Велге стало любопытно, каково это, коснуться его волос. И сломанного горбатого носа.
        - Зачем тебе В?роны? - спросил он негромко, с лёгкой хрипотцой в голосе.
        Как и все, кто родился на левом берегу Модры, он говорил чуть шипя, и звуки звенели на кончике его языка.
        - Ты же слышал, что сказали о них вчера? Они убивают по найму. Я закажу им убийц своих родителей. Я должна отомстить.
        - А ты знаешь, кто убил твоих родителей?
        Если бы она только знала. Велга помотала головой.
        - Тогда лучше пока держись в тени. Надо было не умывать тебя, а, наоборот, измазать сажей, - недовольно произнёс Белый и натянул платок ей ниже на брови. - Голову только не поднимай, а то любишь нос задирать. Ты слишком заметная.
        Он чуть отодвинулся и оглядел её с головы до ног.
        - Знаешь, - щуря светлые глаза, Белый осмотрелся по сторонам. - Лучше подождём Вадзима здесь, подальше от людей. Чтобы тебя никто не узнал.
        Он опустился на землю, прислонился спиной к широкому стволу дуба. Велга осталась на ногах. Она не привыкла сидеть на земле. Пусть вчера у неё не было ни сил, ни воли, но теперь она могла держать себя в руках.
        - Почему ты ничего не делаешь?
        - А что я должен делать?
        - Поговорить с людьми, чтобы найти ладью. Это на юг сейчас не пускают, а на север идут свободно.
        - Для этого есть Вадзим. У него язык подвешен хорошо.
        - Он отправится с нами?
        - Нет, у него тут дела.
        Вдалеке на серебристой переливающейся, как чешуя огромного змея, реке сновали туда-сюда небольшие лодочки. Степенно шли ладьи. Некоторые, нагруженные товарами, решительно отправлялись дальше на юг.
        - Куда они? Не пускают же. Ты сама сказала, что королева приказала…
        - Договорились, значит, - пожала плечами Велга.
        - Взятку дали? - хмыкнул Белый. - А толку? Дальше же ратиславцы.
        - Дадут взятку им, - пожала плечами Велга. - Чужих они легче пропускают, это наших…
        В горле встал комок, и Велга отвернулась куда-то в сторону, но не смогла ничего разглядеть. В глазах помутнело.
        - Садись.
        - Не хочу испачкаться…
        - Да садись давай, - нетерпеливо прохрипел он.
        И снял с плеч плащ, постелил на земле. Тут же подбежала Рыжая и попыталась улечься на плаще.
        - Нельзя, - рыкнул на неё Белый.
        Велга опустилась рядом.
        - Почему твоя семья жила на отшибе?
        - Рядом с Новгородом.
        - С чем?
        - Новгородом, - она кивнула в сторону голого высокого берега, надвинувшегося на реку полукругом. - Когда-то очень давно мой предок князь Буривой был сброшен с Сутулого моста, - она ткнула в сторону моста, перекинутого через Мутную речку. - Вече решило, что мы больше не можем зваться князьями за свои преступления перед горожанами. Мой предок обиделся и решил построить свой город, возвёл крепость во-он на том берегу. Там хорошее место для крепости, - повторила она важным, перенятым от отца тоном.
        Слова тоже принадлежали отцу. Он редко рассказывал о том, как их семья потеряла княжеское имя, но если делал это, то старался шутить и делано веселиться, точно это было забавно.
        Торг гудел, как улей. Кричали люди, лошади, птицы. Пахло хлебом, навозом, соленьями, мясом и пряностями - всем, что смогли в этот день довезти по Вышне и по тракту через Три Холма.
        - Мой прапрапра… - она скосила глаза, пытаясь припомнить, кем именно приходился ей тот неудачливый последний настоящий князь, - далёкий предок… правил некоторое время в крепости, назвал её Новгородом, поэтому и усадьбу поставил между городом старым и городом новым. Это потом уже предместья дошли до нашей усадьбы.
        - Правители обычно селятся в детинце, в самом укреплённом месте.
        - Это в Ратиславии или в Рдзении, - насмешливо фыркнула Велга и снова в собственных словах узнала речи отца.
        - Так Старгород и есть Рдзения.
        - Старгород есть Старгород.
        - Не задирай нос, не княжна, - Белый щёлкнул её по кончику носа.
        Было не больно. Но Велга всё равно надула губы.
        Они посидели ещё. Велга будто бы случайно обвела взглядом ворот его рубахи, фибулу, длинные светлые волосы, собранные на затылке, - всё, что говорило больше, а то и лучше слов.
        Но Белый, словно его имя, казался чистым и пустым, точно из ниоткуда. Он носил ратиславскую крепкую обувь и лойтурский наряд. Белёсые светлые волосы были собраны на затылке тоже на лойтурский лад, но говорил он по-рдзенски, шипя, а порой и вовсе будто шепелявил, так тихо шептал, и звуки звенели, как у всех, кто приходил в Старгород из-за Трёх Холмов. Ни родовых знаков, ни оберегов. Даже имени у него не было, только прозвище.
        - Как тебя на самом деле зовут?
        - Хм? - он чуть повернул голову.
        Профиль у него был чёткий, острый, словно из кости выточенный. И нос будто сломанный. Пальцы так и тянулись, чтобы провести по горбинке.
        - Как тебя на самом деле зовут?
        - А тебя… Вильха? - он улыбнулся краешком губ, но глаза остались холодными, внимательными.
        С таким взглядом охотник смотрит на зайца, целясь из лука.
        По коже пробежали мурашки, и губы невольно расплылись в беспокойной, взволнованной улыбке.
        - Велга, сам знаешь…
        - Твоё настоящее имя, не княжна, - повторил низким, слишком проникновенным голосом Белый.
        - Сначала ты скажи, - она невольно поёжилась и хотела отсесть подальше, но замерла, не в силах пошевелиться.
        Пальцы вцепились в траву под ладонями.
        Он смотрел пристально, прямо. Не играя, не обманывая. Просто и равнодушно, пусто, как мертвец. А Велга всё искала нечто в глубине его глаз и никак не могла найти.
        Наконец он отвернулся, откинул голову назад, прикрывая веки.
        - Белый Ворон, - едва шевеля губами, произнёс он. - Моё полное прозвище - Белый Ворон. Опереньем не вышел.
        Это должно было рассказать о нём куда больше, чем Велга теперь могла понять. И она рассматривала его горбатый нос, тонкие поджатые губы и длинную шею.
        - Белый Ворон, - повторила она. - А сестра твоя Галка, значит. Что за любовь к птицам у ваших родителей?
        - А тебя почему назвали Велгой?
        Он вдруг распахнул глаза и снова посмотрел на неё. Тот же равнодушный взгляд, те же стальные глаза, но она неожиданно засмущалась и отвернулась к реке.
        - Моя матушка… она с севера…
        Вышня бежала с севера, где в неё вливалась река Калина. Там, среди бесконечных болот, белого мха и пятнистых берёз, десятки других звонких быстрых рек вливались в неё. Мелкой паутиной сплетались все водоёмы и постепенно уводили пронырливые скренорские ладьи на родину Осне Буривой.
        - Меня назвали в честь её матери. Она родом откуда-то с берега Северного пролива. Наверное, матушка всегда надеялась отдать меня замуж за одного из своих, - она отвернулась, чтобы скрыть непрошеные слёзы, но голос выдал её: надломился.
        К счастью, Белый или не обратил на то внимания, или предпочёл ничего не замечать.
        - Может, мне и вправду будет лучше на севере. Подальше отсюда.
        Не находя себе места, она поднялась на ноги, принялась отряхивать траву и ветки с подола.
        - Пойду… пройдусь…
        На этот раз Белый не стал её останавливать.
        Рыжая вскочила с места и побежала следом.
        И впервые со дня свадьбы Велга оказалась там, где чувствовала себя уверенно. Пусть она привыкла ходить на торг с нянюшкой, которая всегда шла впереди и расталкивала людей, но всё равно здесь был знаком каждый торговец, каждый товар. Велга разбиралась в мехах и тканях, ведь отец торговал пушниной, которую вёз с севера, и шёлком, который закупал на Благословенных островах. Сама Велга часто выбирала мёд и сласти для стола, поэтому могла отличить хороший товар от плохого. И она знала, что где и почём найти.
        И больше всего она любила торопливого хромого мужичка, торговавшего у рва. Пахло там, конечно, отвратно, зато товар у мужичка был разный и редкий. Отец не любил торговца, называл падальщиком, - может, оттого, что часто мужичок продавал подержанные товары, но даже просто рассматривать вещички на расстеленном синем покрывале было интересно. Он всегда притягивал внимание. И если кто случайно забредал на крайние ряды, подальше от шумной толпы, к вонючему рву, то не мог пропустить этого торговца.
        Вот и в этот раз вокруг собралась толпа.
        - Ай какая милая! - воскликнула девушка, глядя куда-то вниз перед собой.
        Народ хохотал, гоготал, и за спинами было ничего не разглядеть.
        Протиснуться ближе, чтобы разглядеть товары, никак не получалось, и Велга подпрыгивала, вытягивала шею изо всех сил, чтобы хоть что-нибудь увидеть.
        - Ай, сука! - вдруг воскликнул мужик. - Кусается. На, сука!
        Раздался тонкий визг. Толпа отпрянула прочь, Велга вместе со всеми попятилась и в просвете заметила рыжую вертлявую зверушку. Она прыгала, вырывалась, пищала пронзительно, жалобно, дико…
        - Ай, тупая сука! - кричал мужик.
        Он замахнулся.
        - Стой! - воскликнула Велга.
        Но он бросил на неё быстрый взгляд - взгляд, которого достойна кметка в невзрачном платке. И ударил. Мартышка завизжала пронзительно, так, что душа рвалась.
        - Будешь… сука… кусаться…
        - Не смей! - Велга топнула в отчаянии. - Не смей! Тебя высекут! Да как ты…
        Она задыхалась. Кто-то засмеялся над девкой, что смела приказывать мужчине. Она не Буривой, она не ненастоящая княжна. Не Велга вовсе. Вильха. Безродная. Никто. И её слово ничего не стоит.
        А Белку лупили, и только ловкость спасала её от прямых ударов. И мартышка визжала, уворачивалась, царапалась, кусалась, изо всех своих сил защищаясь.
        А мужик схватил тяжёлый подсвечник.
        И Велга, не помня себя, пронырнула под рукой у женщины, стоявшей впереди. И схватила занесённую для удара руку.
        - Нет!
        Белка прокусила мужику ладонь до крови, и тот уронил подсвечник. Не думая, Велга схватила подсвечник и ударила торговца по лицу.
        - Знай своё место!
        И тут же получила по голове.
        - Воровка!
        - Дрянь!
        Белка запрыгнула к ней на руки. Узнала. Велга бросилась в сторону, но её схватили за волосы, толкнули на землю.
        И снова ударили. Её бил не только торговец, а уже и другой мужик, и баба в кичке, и старуха в чёрном.
        - Воровка.
        Но Велга своё не отпускала. Она прижала Белку к груди, попыталась вырваться, но её окружили плотно, не пробиться. Визжала Рыжая, кусалась. А люди били и её. Отчаянно, бешено, ничуть не слабее, чем рыжую девку.
        - Отдай, сука, мартышку!
        - Не твоя! Она не твоя! Тебя высекут…
        Крики быстро сорвались на всхлипы. И ей бы отпустить глупую мартышку, сжавшуюся в комок у груди, ей бы бежать самой, но Велга зачем-то лежала под градом кулаков, зачем-то терпела. С её головы стащили платок, вцепились в волосы.
        И маленький беззащитный комочек прижимался к ней, прятался. Она одна могла его защитить. А себя не могла.
        Завыла Рыжая, захрипела.
        - Чья собака?
        - Бешеная псина!
        И сквозь гул и вой ясно раздался визг Рыжей.
        Велга дёрнулась, попыталась вскочить, побежать к ней, а её снова втоптали в землю.
        - Что здесь творится?!
        Возмущённый крик потонул в визге и воплях.
        - Сука!
        - Воровка!
        - Дрянь!
        - Тварь!
        Их разогнали кулаки. Сочные, звонкие. Свистнула напоследок плётка, огрела торговца.
        И только тогда все затихли.
        - Князь, - разнёсся ропот, полный священного ужаса.
        Велга не смела разогнуться.
        - Приведи её сюда, - послышался знакомый голос.
        - Эй, девка, - незнакомый гридень поднял её силой на ноги.
        Она так и не выпустила из рук Белку. Мартышка прижималась крепко. Велга стояла не шелохнувшись. Руки окоченели. Ноги онемели. Глаза её выпучились, но всё равно ничего не видели.
        - Твоя собака? - с той стороны канавы на мощёной дороге на носилках, которые таскали его слуги, сидел князь Матеуш.
        Велга перевела взгляд и завизжала.
        Рыжая лежала посреди расступившейся толпы. Всё маленькое тело её била мелкая дрожь. Из пасти текла кровь.
        - А-а-а!
        Крик вырвался дикий, безудержный, такой страшный, что Велга снова упала.
        - А!
        И вдруг потеряла голос. Она не могла оторвать глаз от Рыжей и прижимала к себе Белку. Толпа расступалась медленно, трусливо. А Рыжая перебирала лапами, пытаясь то ли убежать, то ли доползти до неё, Велги, укрыться, помочь, спасти и спастись самой.
        Но было поздно.
        Поздно.
        - А… а…
        Она сипела, задыхалась.
        - Помоги собаке, Стоян, - устало прозвучал голос князя.
        Велга всё же завизжала, когда сверкнул нож. Она не смогла ничего сделать. Вокруг кричали, визжали. Свистела плётка. Но Велга не могла пошевелиться. Она хлопала глазами, но видела только тьму.
        - Унесите, - звучал звенящий, напряжённый, похожий на натянутую струну голос. - Как она? Скорее, скорее унесите.
        Велгу подняли, куда-то понесли. Она не видела. Ничего не видела. Ничего не понимала. Было темно, словно ночью. И невыносимо шумно, но она никак не могла заткнуть уши.
        А потом всё затихло.
        Плавно, точно ладья на волнах, раскачивались ветви. Лба осторожно коснулись тёплые пальцы. Она снова под яблонями, снова дома…
        - Мама…
        - Велга, - откликнулся чужой мягкий мужской голос.
        Разом вернулись все чувства.
        Она резко подскочила, взмахнула руками.
        Князь отпрянул в сторону. Гридень сделал шаг вперёд, и Велга застыла. Это был он. Тот, кто держал нож. Тот, кто Рыжую…
        Рыжую…
        Велга отвернулась, уставилась перед собой, раскрыв рот в беззвучном крике. Плечи сжались. Руками она закрыла живот, чувствуя странную пустоту, пытаясь нащупать пальцами тёплую шерсть.
        Это не её сад. Это не её дом. И матушки больше не было.
        Дул лёгкий ветерок, вдалеке лаяли собаки.
        Всё тело болело от побоев. Плечи и руки, спина, затылок. Останутся синяки. Нянюшка всегда так переживала, когда Велга нечаянно ударялась. «Господица должна быть беленькая, ладненькая, а тело её чистым. Ты же не кметка», - говорила она. На знатную господицу никто бы не посмел поднять руку. Даже ноготок её стоил больше, чем жизни этих ничтожеств. Один волос её… и её собака. Батюшкина любимая Рыжая…
        Батюшки тоже не было. И даже Кастуся. Они все там - в яблоневом саду. Одну Велгу не пропустили. Оставили здесь одну-одинёшеньку. А ей надо к ним.
        - Стоян, уйди, - мягко и устало произнёс князь. - Ты пугаешь её.
        - Это был твой приказ, князь.
        - Уйди.
        Они остались вдвоём в чьём-то саду. Велга лежала под черёмухой, на расстеленном на траве покрывале, а рядом на опущенных на землю носилках возвышался князь Матеуш.
        - Не бойся, дитя…
        - Я немногим младше тебя, - неожиданно резким сиплым голосом проговорила Велга.
        Губы пересохли. В глаза точно насыпали песка. Она почесала лицо грязными руками.
        Князь протянул ей платок. Велга взяла его, стёрла пот, слёзы и грязь.
        - И правда, - миролюбиво проговорил он. - Сколько тебе? Шестнадцать?
        - Восемнадцать.
        Он выглядел искренне удивлённым.
        - Действительно? Помню тебя на своей свадьбе, ты показалась совсем малышкой. Хотя… мне было семнадцать. Прошло уже шесть лет. Тогда ты и вправду была совсем дитя.
        - Я просто невысокая, это в…
        Она так и не смогла договорить. Нахмурившись, Велга присела ровнее, выпрямила спину и посмотрела строго снизу вверх на князя.
        - Где моя мартышка?
        - Она кусалась, как бесёнок. Я приказал посадить её в корзину…
        - Принеси!
        Она воскликнула слишком резко, позабыв, к кому обращалась, и поспешно исправилась:
        - Прошу, князь, вели принести мою мартышку. Она… принадлежала моей матушке.
        По какой-то необъяснимой причине, может как раз потому, что он считал её ребёнком, князь молча стерпел приказной тон.
        - Стоян! - крикнул он в сторону дома. - Принеси мартышку. Не вынимай из корзины.
        Из-за угла снова показался гридень. Он нёс корзину на вытянутых руках, точно и вправду запер в ней духа Нави. А Белка беспокойно голосила, трясла прутья лапками, цеплялась коготками.
        - Ей страшно, выпусти её! - жалобно воскликнула Велга и вскочила, кинувшись навстречу.
        - Ещё чего, - гридень всучил ей корзину. - Сама выпусти… господица.
        И девушка смело сорвала крышку. Белка запрыгнула к ней на руки, обвила тонкими лапками шею, залепетала жалобно, как ребёнок. Жаловалась, плакалась и всем крохотным тельцем дрожала.
        Велга уткнулась ей в шёрстку и зажмурила глаза, чувствуя, как снова выступили слёзы.
        Гридень поднял с земли корзину и медленно, оглядываясь, ушёл обратно за угол.
        - Мне жаль, Велга, - раздался печальный голос.
        Кажется, князь пытался до неё дотянуться, но так и не смог. Носилки стояли слишком далеко.
        Велга осторожно присела невдалеке от него на земле, на самый краешек расстеленного покрывала.
        - Зачем ты…
        - Твоя собака бы не выжила.
        - Почему?..
        - У неё была сломана челюсть, и брюхо прокололи. Я хотел остановить её страдания, она бы всё равно…
        - Я не об этом, - перебила его Велга.
        Её передёрнуло от беспощадности услышанного. Князь говорил так виновато, смотрел так робко, точно сам убил её семью, сам устроил пожар и забил до смерти Рыжую, точно сам наносил удары ей, Велге.
        Но теперь было неважно, как это всё случилось. И знать на самом деле этого не хотелось. Она даже рада была ссадинам и синякам, от которых болело тело. Она была жива, когда все, кто любил её, - нет. Она заслужила эту боль. И вдруг Велга отчаянно пожелала, чтобы боль эта стала сильнее. Чтобы ей сломали руку или ногу, а то и всё вместе. Чтобы она тоже почувствовала то, что чувствовали матушка, батюшка, Рыжая, все-все, кто умер. Потому что она жила. А они нет. И это было неправильно.
        - Почему? За что это всё? Кому я сделала плохо?
        Пальцы не переставали гладить дрожавшую Белку по голове. Но животное чувствовало её боль и оттого не успокаивалось, а, напротив, всё сильнее волновалось, крепче прижималось.
        - За что? - повторила Велга бескровными губами. - И матушка… и батюшка. И братья. И даже Кастусь. Он же кроха совсем, дурачок несмышлёный. За что их? За что, ох, Создатель? За что, Матеуш?
        Она вскинула на него глаза. Его - один чёрный, другой голубой - выражали скорбь и боль.
        - Мне очень жаль, Велга, - проговорил он робко в ответ. - Я велел отдать под суд твоих обидчиков.
        - Пусть они сдохнут, - выдохнула Велга и закрыла себе рот рукой. Это были не её слова. Не её губы. Не её мысли. И всё же медленно она отвела руку. - Ты казнишь их?
        - Это всего лишь собака…
        - Нет. Не всего лишь. Это собака моего отца.
        - Закон не позволяет приравнивать убийство животного к убийству… - он запнулся, глядя ей в глаза. - Но ещё они напали на тебя. И обокрали дом твоей семьи. Это тоже… повлияет на приговор.
        - Пусть он будет как можно строже.
        Если бы она могла, то проткнула бы им животы. Всем им. Как они - Рыжей. Но Велга не могла. Она ничего не могла.
        Они погрузились в тишину. Шептала черёмуха над их головами. Опадали сладкие лепестки. Белка постепенно успокаивалась. Она приподняла голову, оглянулась по сторонам и осторожно сползла на землю.
        - Мне сегодня приснился яблоневый сад, - проговорила, глядя в сторону, Велга. - И там были они все. Дома. Скажи, что осталось от моего дома?
        - Вряд ли ты хотела бы это увидеть, - уклончиво ответил князь.
        - Прошу, отведи меня.
        Он смотрел нерешительно, опасаясь и отказать, и согласиться.
        - Прошу, Матеуш.
        Молча, кусая тонкие губы, он кивнул:
        - Хорошо.
        Скрываясь, они вышли через задний ход со двора, и только тогда Велга узнала усадьбу Григория Голубя, ближнего боярина князя. Отец ненавидел Григория. Говорил, тот доносил на всех Белозерскому.
        - Почему ты привёл меня сюда?
        Велга, держа Белку на руках, пошла пешком рядом с гриднем, Матеуша несли на носилках - он не мог сидеть в седле. Люди расступались и кланялись князю. Никто не обращал внимания на замарашку в невзрачном наряде, разве что с любопытством поглядывали на мартышку.
        - Григорий мой друг, и до его усадьбы ближе всего от Торговых рядов.
        По сторонам Велга старалась не смотреть, на всякий случай вовсе опустила глаза, натянула пониже платок. Наверное, её принимали за служанку, приставленную ухаживать за мартышкой. Пожалуй, теперь и родная тётя с трудом бы узнала племянницу.
        Всё шло хорошо, пока они не дошли до Сутулого моста.
        На крутом подъёме носилки так накренились, что Матеуш чуть не вывалился. Он схватился обеими руками за подлокотники кресла, выпучил глаза. Велга ушла вперёд и наблюдала за подъёмом сверху, с самой середины моста, и почувствовала, как уголки губ дёрнулись вверх.
        Князь Белозерский не мог даже самостоятельно подняться по мосту. Его женой была старая, засидевшаяся в девах женщина. Он был уродлив, слаб и ненавидим собственной роднёй, что изгнала его из столицы. И всё же у него была власть. А у Велги ничего. Даже семьи.
        Но тем слаще и приятнее было наблюдать, как он хватался за подлокотники и бледнел от страха, когда слуги пытались затащить носилки на мост.
        - Хватит! - рассердился князь. - Опустите, я сам.
        Слуги, чуть не уронив носилки, попятились в стороны, и Матеуш смог встать на ноги. Народ смотрел на него с любопытством и жадным, злым предвкушением. Раздались смешки, и тогда Стоян достал свою верную плётку. Смех затих.
        Велга, прижав к груди Белку, облокотилась на поручень моста. Под ногами текли мутные, вонючие воды. В этом самом месте много лет назад предок Матеуша с заговорщиками сбросили Буривоя в реку, навеки лишив её род княжеского имени.
        А теперь князь Белозерский сам едва ковылял по Сутулому мосту.
        Он старался не смотреть ей в глаза. Щёки Матеуша покраснели.
        - Отсюда далеко идти, - предупредила Велга.
        - Ничего, - пропыхтел он, хватаясь костлявыми пальцами за поручень.
        Когда они спустились с моста, гридень предложил князю сесть обратно на носилки, но тот отказался. Двигались они медленно, ходить Матеуш не привык, и Велга скоро начала раздражаться.
        Но чем ближе они подходили к усадьбе Буривоев, чем сильнее пахло гарью, тем медленнее она сама ступала.
        И с каждым шагом всё тяжелее было смотреть на князя. Матеуш едва ковылял по мостовой. На лбу выступил пот, спина согнулась ещё ниже, правую ногу он начал волочить.
        - Князь, ты…
        - Я в порядке.
        Велга постаралась стереть жалость с лица. Мужчины боялись жалости больше, чем клинка.
        Говорили, что королева Венцеслава, старшая сестра князя Матеуша, была прекрасна, как день. Даже поседев, растеряв силу и юность, она оставалась статной, изящной, величественной, как и подобало Белой Лебёдушке, как её прозвали ещё до замужества. Она правила Рдзенией, пока её сыновья были слишком юны. И, несмотря на войны, несмотря на стаи нечисти вокруг городов, несмотря ни на что, народ любил свою королеву. Прекрасную Белую Лебёдушку.
        Как же мог Создатель допустить, чтобы у одних родителей появилась на свет прекрасная, поцелованная небесами Венцеслава и уродливый проклятый Матеуш? А может, это и было наказание за грехи Белозерских?
        Но за какие грехи тогда погибли родители Велги?
        За что от дома её не осталось ничего, кроме пепла и углей?
        - Наверное, Белка сбежала во время пожара, - почёсывая мартышку по голове, произнесла Велга.
        Тишина угнетала. От неё мысли теснились в голове, и хотелось плакать.
        - Думаю, - тяжело дыша, сказал Матеуш, - было немало желающих поживиться вашим добром. Её скорее всего стащили с пожарища вместе с кучей других вещей… мартышки недешёвые. Да и пойди её поймай…
        Он осёкся, оглянулся на Велгу.
        - Прости, дитя…
        - Велга, - резко перебила она. - Меня зовут Велга. И я всего на пять лет тебя младше.
        Матеуш потупил взгляд, брови сошлись на переносице. А Велга в ужасе прикусила себе губу. От переживаний она совсем перестала соображать. Раз князь добр к ней и возится как с дитём малым, так она посчитала его себе ровней. Он мог приказать казнить её без всякого суда. Стоило Стояну завести её за угол, и никто бы ничего не узнал. Одному только Белому да тётке Далиборе известно, что она жива. Для остальных Велга Буривой погибла в пожаре. Были, конечно, ещё скренорцы, но они бы скорее обрадовались её смерти.
        Гордую спесь как водой смыло, и она опустила голову.
        - Про…
        - Прости, Велга, - перебил её князь, и она вскинула на него распахнутые глаза. Его - чёрный и голубой - такие чужие и пугающие смотрели виновато, печально. - Я понимаю, как тебе тяжело. Не хотел расстроить ещё сильнее.
        - Князь…
        - Называй меня Матеуш, - попросил он. - Я и вправду всего на пять лет тебя старше. Случись мне приехать в Старгород теперь, так, может, тебя бы тоже привели на смотрины…
        Он неуверенно улыбнулся, но, заметив каменное выражение её лица, тут же понурил голову.
        Кажимеж Буривой не был рад отдать за князя даже свою немолодую сестру, а уж любимую единственную дочку ни за что не отпустил бы к такому человеку.
        Они остановились на углу. Дальше, за поворотом, стоило только миновать высокий частокол усадьбы Борислава Малого, прежде открывался вид на пышный яблоневый сад Буривоев и высокий дворец с резными наличниками и множеством башенок.
        Но то было три ночи назад. Теперь же…
        Стоян и слуги, нёсшие пустые носилки, остановились чуть в стороне. Матеуш вопрошающе заглянул в лицо Велге:
        - Хочешь, уйдём?
        - Нет…
        Она замотала головой, обняла ещё крепче Белку и шагнула вперёд.
        И не узнала. Ни сада, ни дворца, ни ворот, ни тропы, по которой бежала ночью вместе с Рыжей…
        Глаза бегали из стороны в сторону: выхватили покорёженный скелет башенки, остатки конюшни, обвалившуюся печную трубу, разбросанные обгорелые одежды, распахнутые чёрные сундуки, обугленные деревья…
        - Велга, - позвал тихо Матеуш. - Давай вернёмся.
        Но она прошла дальше, шаркая непослушными ногами по золе и песку. Белка перебралась ей на плечо, так и осталась сидеть и тихо попискивала что-то на ухо хозяйке.
        Частокол вокруг усадьбы повалили со стороны дороги. Ярко светило солнце, но всё вокруг было серым и чёрным.
        Велга наступила на брёвна частокола, чтобы пройти в сад. Яблони погибли. Они цвели только три ночи назад, а теперь не осталось ничего.
        Озираясь, Велга медленно двигалась вперёд, и подол её платья собирал золу и пепел. Трещали ветви под ногами. Как вороны трещали. Как погребальный костёр.
        - Велга…
        Матеуш стоял между мёртвых деревьев. Такой же уродливый, согбенный, пугающий, как эти погибшие яблони. Смотреть на него было мерзко, тошно. Весь вид его напоминал о горе, о смерти, о неминуемой беде. Что и у сильных, величественных Белозерских может родиться уродец. Что и отважным, сильным Буривоям может прийти конец.
        - Пойдём, Велга. Тут больше ничего нет.
        Велга отводила взгляд. Поджав губы, она кружила на месте, вглядывалась в порушенные стены, в покрытые пеплом вместо цветов яблони и кружила, кружила, как загнанный зверь.
        Вдруг вскрикнула. Рвано, испуганно, в пустоту, в никуда.
        Белка, испуганно пища, спрыгнула с её плеча. И, не зная, где укрыться, спряталась за длинным плащом князя, вцепилась в него пальчиками.
        Как вдруг в стороне послышался писк. Но уже другой. Совсем тоненький, слабый.
        Велга оглянулась. Примятая трава. Поломанный забор и покосившийся частокол. Там она ползла по земле три ночи назад, там пыталась спастись.
        Писк повторился.
        - Ты тоже слышишь, князь? - она не отрывала глаз от кустов, разросшихся у частокола.
        - Да…
        Медленно, неожиданно отчётливо вспоминая каждый свой шаг, что она сделала здесь в ночь пожара, Велга подошла к зарослям, присела. И где-то среди ветвей, чуть в стороне от подкопа, что сделала Рыжая, заметила тень.
        Как получилось, что никто не нашёл их раньше? Какое чудо спасло их, когда здесь толпились скренорцы, погнавшиеся за Велгой?
        - Щенок, - Велга опустилась на колени. Она уже не боялась замарать одежду.
        И тёмный пушистый комочек отпрянул, кинулся к частоколу. Завизжал, затявкал на неё.
        - Иди сюда, - ласково попросила Велга. - Ну же, милый, иди сюда.
        - Там щенок? - переспросил Матеуш.
        - Я же сказала, - поджав губы, Велга проползла чуть вперёд. Пришлось ещё нагнуться. Платок зацепился за ветви куста. - Ай, больно… иди сюда, говорю, - она вытянула руку, ухватила щенка за лапу, потянула. И застыла.
        Взгляд её вдруг вырвал из полумрака, груды листвы и веток вырытую среди зарослей яму. А в нём двух щенят. Рыжих. Пушистых. Совсем как этот, живой. Только те двое не пищали и не шевелились. Не дышали.
        Рыжая оставила их в ночь пожара. Или случилось что-то другое. Страшное. Пугающее. Что-то, отчего из всего выводка остался только этот… один. Толстый и косолапый.
        - Иди ко мне, - прошептала снова Велга и наконец вытащила его из кустов.
        Она осталась сидеть на земле, разглядывая щенка.
        - Какой хорошенький, - с умилением протянул князь тонким, совсем как у Белки, голосом. - Как же он там…
        Отвечать Матеушу не хотелось. Да и вопросов, если подумать, он не задавал. Велга рассматривала пузатого щенка. Ему было месяца два на вид. Удивительно, что Рыжая до сих пор скрывала его с братьями и сёстрами ото всех.
        Нужно было что-то сказать, но так же молча Велга поднялась, прижимая к груди щенка. Огляделась по сторонам пустым рыщущим взглядом, стараясь не смотреть при этом на князя.
        - Пойдём, Велга, - повторил он. - Мне нужно придумать, что с тобой делать…
        Слова подействовали как заклятие. Безвольные ноги послушно сделали шаг, другой. Велга прошла мимо князя, прижимая к груди щенка. Она больше не отрывала глаз от земли под ногами. Серой, усыпанной пеплом и вещами земли. Вот чья-то понёва, а вот рушник, вот лапоть, а вот поварёшка. Сундук, куколка, прялка, молот и погнутый нож, ложка и обугленный свиток бересты. Вся земля вокруг была кладбищем прошлой жизни.
        Зачем Велга пришла сюда? На что надеялась?
        Матеуш неуверенно покосился на Белку, наклонился, чтобы погладить. Мартышка недоверчиво выдержала его прикосновение и поскакала следом за Велгой.
        - Велга, - трепетно позвал он. - Ты в порядке?
        Она споткнулась о бревно, остановилась. И вздрогнула, когда рука князя коснулась её плеча.
        - Велга… Мне очень жаль…
        Зажмурившись, чтобы не видеть ни его двухцветных глаз, ни выпирающего горба, Велга обернулась и прижалась к нему, вцепилась руками в плащ, спрятала лицо на груди Матеуша.
        Он вздрогнул, отпрянул было, но заставил себя остаться на месте. Неуверенно его руки легли на её плечи. Он был бы высок, если бы не горб. Но тот давил к земле, и с маленькой Велгой они оказались одного роста. Равные. И потому обнять его оказалось на удивление легко. Тепло.
        - Тише… тише, - повторял он.
        У их ног пищала Белка, а Велга захлёбывалась слезами и словами:
        - Почему я? Почему… все… а я…
        Вокруг кружило небо и ветви деревьев. Вокруг летел пепел, и слышался рёв пожара. Велга всё испортила. Она должна была остаться там. Она должна была теперь лежать вместе с остальными, под землёй. Без них ей не осталось места.
        - Лучше бы я… лучше я с ними… умерла. Ненавижу. Зачем я? Зачем я осталась? Ненавижу…
        - Тише…
        Тёплые, ласковые, лёгкие как пёрышки руки коснулись платка, стянули его, погладили невесомо по волосам.
        Мартышка, цепляясь за подол Велги, взобралась наверх и уселась на горбу Матеуша. Он смущённо засмеялся, и даже Велга невольно улыбнулась, подняв взгляд. И встретилась с ним глазами.
        Отстранилась, отвернулась, пытаясь скрыть отвращение. Он был так нежен и заботлив с ней, точно старший брат. Если бы только он был так же красив, как братья Велги. Если бы хоть на мгновение можно было забыть о его внешности.
        - Меня, наверное, ищут… нужно идти.
        - Что случилось прошлой ночью? Я послал за тобой Стояна к рассвету, но…
        Нахмурившись, она промолчала. И злость и обида, что она испытала вчера, все переживания, ужас, отчаяние и боль всколыхнулись.
        Это князь был виноват, что Велгу чуть не обесчестили и чуть не убили. Если бы не Белый…
        - Мне помог добрый человек, друг моего жениха, - процедила она, вскинув гордую голову. - Он позаботится обо мне, князь. Не стоит беспокоиться.
        - Ты моя родственница, Велга, - в голосе его слышалась неприкрытая тревога. - И подданная. Я обязан о тебе позаботиться.
        - Не стоит, - чуть мягче, стараясь сдержать спесь, сказала Велга. - Спасибо тебе за всё, князь, но не смею требовать от тебя большего.
        Она вспомнила про свои яркие волосы и поспешила спрятать их под платком.
        - Разве что…
        Белка с волнением наблюдала за ней, сидя у князя на плече. Её маленькие глазки-бусинки блестели, лапки беспокойно перебирали длинные светлые волосы. Матеуш осторожно придерживал её рукой, чтобы не упала. Он ещё не знал, какая ловкая была Белка.
        - Её зовут Белка, - проговорила с трудом Велга.
        Решиться на это оказалось куда сложнее, чем она ожидала.
        Матеуш повернул голову к мартышке и по-мальчишески искренне улыбнулся:
        - Здравствуй, Белка.
        Та состроила ему в ответ весёлую рожицу, точно поздоровалась.
        - Кажется, я ей нравлюсь, - голос его от радости стал высоким и тонким.
        Он попытался поймать взгляд Велги.
        - Да, - кивнула она сдержанно. - Белка чувствует добрых людей. На нашу кухарку она всегда кричала, - впрочем, не могу её винить. Кухарка у нас та ещё…
        Невольно взгляд снова упал на обугленные остатки дома, туда, где под завалами осталась большая кухонная печь. И в голову полезли страшные мысли и ещё более жуткие картины. А всех ли вытащили из-под обломков? Не остался ли кто-нибудь там, под грудой дерева и камня?
        - А как ты назовёшь щенка?
        Велга сдержала дрожь, взяла себя в руки.
        - Ты же, кажется, любишь кошек, князь.
        - О да, у меня их три. Ты вчера видела Пушка, но есть ещё Пчёлка и Мурзик, - при упоминании кошек Матеуш оживился ещё больше, осмелел и погладил Белку по голове.
        С каждым словом, с каждой лучиной, проведённой вместе, он всё больше открывался. Только три дня назад Велга считала его мрачным, суровым и нелюдимым. Она даже заговорить с ним боялась. А он оказался совсем мальчишкой.
        Любопытно, как ему жилось с чванливой, суровой Далиборой? Разговаривали ли они по душам? Обсуждали ли его кошек? И… они же были женаты. Они должны были завести детей…
        Велгу передёрнуло, стоило только представить этих двоих исполняющими супружеский долг, и сложно было сказать, кто вызывал большее отвращение.
        - Я боюсь, что не смогу позаботиться о ней пока что. Белку очень любит… - она запнулась и поправилась: - Любила матушка.
        Он нахмурил золотистые брови:
        - Ты хочешь, чтобы я позаботился о Белке? И щенке?
        - Как ты видишь, я погубила сегодня того, кто мне доверился.
        - Не говори так, Велга…
        Успокаивать её было бессмысленно. Она знала правду. Это её вина.
        - Я обещаю позаботиться о Белке, - пообещал серьёзно Матеуш. - Но не говори так, точно прощаешься.
        Велга согнула спину в лёгком поклоне.
        - Спасибо тебе, князь.
        - Что бы ты ни говорила, но я должен позаботиться и о тебе, Велга. Не спорь.
        Она и не стала спорить. Это было ни к чему. Ей стоило только подождать чуть-чуть и незаметно улизнуть. Её ждал Белый Ворон. Он проводит к жениху. К незнакомому, далёкому жениху, у которого есть власть, деньги и люди. Который поможет найти тех, кто отомстит за родных. Нельзя просить об этом Матеуша. Только не Белозерского. Он не друг ей, пусть и клянётся в обратном.
        Наконец они направились прочь из сада. Велга поначалу старалась идти рядом с неповоротливым князем, но ноги несли её прочь, подальше от этого места.
        С облегчением она вырвалась на дорогу, заспешила вдоль частокола. Он был тоже весь чёрный, покрытый сажей. И только в одном месте…
        Велга застыла, не веря своим глазам.
        - Что такое? - спросил Стоян.
        Он точно из-под земли вырос, как только они вышли из сада.
        - Этот знак, - проговорила Велга. - Это же…
        Она изо всех сил постаралась вспомнить описание. Всё так: одна длинная палка и две в стороны. Как птичья лапа.
        - Знак Воронов…
        Их догнал Матеуш.
        - Что… О-о…
        Он заметил вырезанный на частоколе знак, и тот явно оказался ему знаком.
        - Вечно рисуют… дети… на храме вот недавно, на Весёлом конце, такое непотребство намалевали…
        Перевести всё в шутку у него не получилось. Велга посмотрела на князя с укором. Он, верно, считал её совсем глупой девочкой.
        - Это знак Воронов, князь. Наёмных убийц. И это значит, что мою семью заказали.
        И это означало, что она обязана была отомстить. И найти того, кто стоял за этим.
        Ждать больше Велга не могла. Ноги сами понесли её вперёд. Всю жизнь она училась ходить степенно, неспешно, но теперь не могла оставаться на месте. Стояну пришлось догнать её и остановить.
        - Подожди, господица, - сурово, так, чтобы и возразить не посмела, сказал он. - Князь хочет, чтобы ты пошла с ним.
        Пришлось подчиниться. И вернуться в сад Григория Голубя, где, как считал Матеуш, будет безопасно.
        - Ты нездорова, - сказал он озабоченно. - А ко мне придёт одна… женщина… она помогает мне со здоровьем. Я заплачу ей, чтобы она позаботилась и о тебе.

* * *
        Белый приоткрыл глаза, заслышав шаги. Не Велга. Вадзим.
        Стоило уже найти Велгу.
        - Ты перегрелся, что ли?
        Гусляр навис над ним, грозно хмуря чёрные брови.
        - Чего надо?
        - Ты заснул.
        Белый с нарочитым наслаждением потянулся и присел. Шея болела. Не стоило засыпать, сидя у дерева.
        - Я знаю.
        - Где девчонка?
        - Гуляет, смотрит товары.
        - Ты что, потерял её?
        - Она никуда не денется. Ей не к кому идти. Князю она больше не доверяет, - Белый зевнул. - Не шебурши. Меньше лучины прошло. Сейчас уже пойду за ней.
        Вадзим вытянул шею, разглядывая торговые ряды, точно надеялся отсюда разглядеть Велгу. Конечно, у него ничего не вышло.
        - Ладно, даже хорошо, что её пока нет. Давай руку.
        - Что?
        Плюхнувшись рядом на траву, гусляр протянул раскрытую ладонь и достал нож.
        - Давай, я заключил два договора.
        - И я их пока не выполнил, - оскалился Белый.
        - Это два новых договора.
        - Да ты перегрелся.
        - Давай, - взмахнул рукой, поторапливая, Вадзим. - Делов на две лучины. Зашёл, убил и вышел.
        За его спиной гудела толпа. Народ шумел, торговал и торговался. Никто не обращал внимания на двух мужчин, присевших под дубом вздремнуть. Но всё же проводить обряд посреди улицы было безумно.
        - Давай отойдём, - вздохнул Белый, поднимаясь.
        Вадзим подскочил на ноги и, точно медведь, пошёл прямо в кусты.
        - Ну, - поторапливал он, - чем скорее начнёшь, тем скорее закончишь.
        - Ты хочешь, чтобы я прямо сегодня выполнил?
        - Да.
        Браться за новые заказы, пока не выполнены старые, не хотелось. Но отказываться от денег хотелось ещё меньше.
        Белый задрал рукав на левой руке. Ближе к запястью кожа уже была замотана. Пришлось резать выше. Три полосы, сложившиеся в воронову лапу.
        - Давай имена, - потребовал Белый, когда всё было закончено.
        - Одного найдёшь прямо здесь, - сказал Вадзим. - Зовут Гюргий Большая Репа, важный купец, но безродный. Вторая на закате будет в храме Святой Лаодики в детинце.
        - Вторая? - переспросил Белый. - Хочешь сказать, это женщина?
        - Да. Княгиня Далибора Белозерская. Убьёшь её во время закатной службы.
        Белый сухо кивнул, поправляя рукав, как вдруг вспомнил, где уже слышал это имя. Княгиня Далибора была родной тёткой Велги и Константина.
        - Кажется, - пробормотал он, - кто-то решил убить всех Буривоев.
        - Кажется, так.
        - Найди Велгу, пока на неё опять не нашёлся заказчик, - попросил Белый. - И отведи её в «Весёлого кабанчика». Я скоро буду.

* * *
        Они вернулись в сад Григория Голубя. Казалось, что хозяев и вовсе не было дома. Никто не вышел навстречу, не попытался заговорить. Это было удивительно. Не к каждому в гости приходит князь. Но, кажется, Матеуш часто бывал там. И не хотел, чтобы другие знали о его делах.
        - Эта женщина, кхм… целительница, - предупредил он Велгу. - Она помогает мне бороться с недугом.
        Целительница вошла во двор Григория Голубя легко, точно в танце. Поклонилась князю. Её кожа была смуглой, а на голове и на руках её звенели десятки бубенцов.
        - Знакомься, это Мельця…
        - Тёмная, - добавила женщина.
        - Это не то прозвище, о котором стоит распространяться, - смущённо произнёс Матеуш.
        Но Мельця лишь пожала плечами:
        - А ты, красавица…
        Матеуш запнулся, и Велга сказала вместо него:
        - Меня зовут Вильха.
        Глаза у Мельци были тёмные, лукавые. Она улыбнулась, слегка поведя чёрной бровью.
        - Очаровательное имя.
        Повисла неловкая тишина. Велга гладила щенка на коленях, пытаясь хоть как-то удержать его на месте.
        Наконец Матеуш сказал:
        - Вильха ранена. Не могла бы ты?..
        - Три златых, - просто ответила женщина. - Помимо всего остального.
        - Да, конечно…
        - И попрошу, князь, оставить нас наедине. Девушке может понадобиться…
        Она нарочито загадочно замолчала, а князь вдруг покраснел от смущения:
        - Да, конечно.
        Он подхватил Белку на руки, и та ловко, будто всегда так делала, взобралась ему на горб. Матеуш смущённо посмотрел на неё через плечо, но не стал снимать.
        - Я… подожду… там. Где обычно, Мельця.
        - Конечно, - всё с той же лукавой улыбкой кивнула та.
        Князь ушёл, вместе с ним ушёл и гридень.
        - Давай спрячемся от лишних глаз.
        Оставаться с ней наедине не хотелось, но всё тело Велги болело, а голова кружилась. Если целительница и вправду была умелой, то отказываться от её помощи не стоило.
        Они скрылись за кустами черёмухи, сели прямо на голую землю. Велга опустила на траву щенка и стыдливо закатала рукава, оголяя исцарапанные руки. Она чувствовала, как болели спина и бока, но не спешила снимать одежду. Пусть целительница и была женщиной, но всё же незнакомой. Никто, кроме холопок, которых Велга знала с детства, и матушки с нянюшкой не видел её обнажённой.
        - Не стоит, - Мельця коснулась её руки. - Я справлюсь.
        - Но как?
        К большой суме, которую целительница принесла с собой, та даже не притронулась.
        - Князь платит мне не за травы и мази, - пояснила Мельця. - Всё куда лучше… и быстрее. Дай, пожалуйста, руку, - она осторожно взяла её за запястье.
        Перебирая пальцами воздух, Мельця поглядывала по сторонам: то на дерево, то на цветы. Велга старалась притвориться, что её это вовсе не удивляло, но…
        - О Создатель! - вдруг выдохнула она и вырвала руку. - Ты чародейка.
        Мельця усмехнулась, стреляя тёмными глазами.
        - Только сейчас догадалась?
        - Как князь мог нанять тебя?! Если он узнает…
        - Он и так знает, Ве… Вильха, милая, - улыбнулась Мельця. - Думаешь, простая знахарка с пучком трав сможет продлить его жизнь?
        - А разве нет?
        - Хах, - она поднялась, отряхнула подол. - Князь потому и зовёт меня, что я могу справиться с тем, что неподвластно другим. Спасти от проклятия, вылечить смертельную рану… найти пропавшего ребёнка. Вот сегодня как раз он попросил меня найти мальчика, которого похитил фарадал, - бросила она к слову и принялась поправлять и без того совершенную причёску.
        Бубенцы на её запястьях задорно звенели при каждом движении.
        - Мальчика?
        - Да. Сын местного купца. Князь очень просил спасти его. А ты, случайно, не знаешь этого мальчика?
        Фарадал… и мальчик. Велга не видела Кастуся мёртвым. И раз вместо Велги похоронили другую девушку… могло же оказаться, что и за её брата приняли другого ребёнка?
        - Я его… нянюшка.
        - Нянюшка, - повторила с улыбкой Мельця. - Константина?
        - Да-да, его так зовут, - Велга подскочила, схватила чародейку за руки. - Где он? Как его найти?
        - Я как раз отправляюсь сейчас на его поиски. На причале меня ждёт ладья. А ты… - протянула она и запнулась, не решаясь продолжить. - Хотя нет, князь тебя не отпустит со мной. Ты всего лишь девушка.
        - А я сбегу! - воскликнула Велга и сама себе прикрыла рот рукой. - Ты поможешь мне? Пожалуйста, отвлеки князя, а я выйду через ворота с другой стороны усадьбы.
        - Хм… - задумалась Мельця. - Когда мы найдём мальчика, ты нам пригодишься. Я совсем не умею обращаться с детьми. Ладно, - она посмотрела ей прямо в глаза, широко улыбаясь. - Договорились. Беги скорее на причал. А я пока отвлеку князя.
        Она подхватила суму с земли, оглянулась напоследок и заговорщически приложила палец к губам:
        - Поспеши.
        От радости тяжело стало дышать. Велга схватилась за сердце, бросилась было в другую сторону от дома Григория Голубя, когда услышала писк. Щенок поспешил за ней.
        - Останься тут, - шикнула Велга. - Нельзя.
        Он затявкал жалобно и требовательно, просясь на руки.
        - О, кня-азь! - донёсся из-за кустов голос Мельци. - Эта девушка, твоя служанка, должна немного побыть одна. Бедняжке нехорошо.
        - Так я отправлю к ней кого-нибудь…
        - Не надо!
        Щенок завизжал, стоило Велге сделать шаг в сторону.
        - Чтоб тебя, - она подхватила его под круглый живот, и он, довольный, замолчал.
        Велга обернулась, прислушиваясь к голосам. Кажется, её пока не искали. Она не стала медлить, прижала щенка к груди и побежала прочь из сада. Деревья росли здесь не густо, а огородов и вовсе не было. Земля в Старгороде никогда не славилась плодородием, почти всё везли издалека. Только Буривоям благоволила матушка-природа.
        Наконец ворота остались позади. Гридни на выходе не остановили её, верно приняв за служанку. Велга нерешительно прошла подальше, оглянулась раз, другой. Ноги ступали всё быстрее. И она сорвалась на бег, взлетела на вал и пригляделась. Лодочка с чародейкой быстро гребла по наполненному водой рву в сторону причала.
        Слишком быстро. Слишком далеко. По земле Велге ни за что не догнать их.
        Она бросилась к детинцу. От него - по мосту. Народу толпилось много. Все спешили. Никто не обращал на неё внимания. А Велга, вдруг почувствовав неожиданную силу в теле, неслась со всех ног. Если бы она оставила щенка у князя, так, может, уже и догнала бы лодку.
        На середине моста Велга остановилась, перегнулась через перила. Лодок и ладей на воде было столько, что в глазах пестрило. Это как искать иголку в стогу сена!
        - Эй! - вдруг раздался возглас от реки.
        Чародейка махала рукой, заметив Велгу.
        - Дождитесь меня! - закричала во всё горло Велга. - Я сейчас.
        - Быстрее! - махала чародейка.
        И в этот самый миг Велга услышала своё имя в толпе позади.
        - Стой! - она оглянулась и заметила Вадзима. - Подожди.
        От нетерпения она затопталась на месте. Гусляр наконец пробился к ней через толпу.
        - Извини, Вадзим, мне надо идти. Кажется, я нашла брата.
        - Что?
        - Мой брат… я думала, он погиб. Но он жив! Передай Белому, чтобы не искал меня. Я сама потом найду своего жениха.
        - Ты должна дождаться его, - Вадзим схватил её за локоть, попытался удержать.
        - Не могу. Меня ждут, - она дёрнулась, но хватка у гусляра оказалась крепкой. - Отпусти, Вадзим.
        Он был вышел её на две головы. Здоровый, крепкий, патлатый. Вадзим мог бы зарабатывать на жизнь кулаками, а не игрой на гуслях. Велга в его лапах казалась крохотной, как щенок у неё на руках.
        - Пойдём к Белому, Велга, - попросил настойчивее Вадзим. - Он тебе поможет.
        Внизу под мостом проплывали лодки, и Велга забегала глазами, пытаясь снова найти Мельцу. Наконец заметила её уже почти у самого причала.
        Она обернулась к Вадзиму и вдруг в стороне увидела знакомые знаки Белозерских. И гридня Матеуша. Он точно не отпустит её.
        - О нет…
        И Вадзим тоже обернулся. Велга дёрнулась, вырвалась и нырнула в толпу.
        Она побежала по мосту, ловко ныряя между прохожими.
        - Велга! - не разобрать было, кто кричал ей вслед.
        Доски дрожали под ногами. Велга прижала щенка одной рукой, другой задрала подол и побежала что было силы.
        Наконец мост остался позади. Вниз по холму к пристани.
        Чародейка уже пересела в другое судно - большую ладью с шестью гребцами. Она заметила Велгу, замахала рукой, как вдруг переменилась в лице.
        - Отчаливайте! - крикнула она гребцам. - Быстрее.
        И обернулась к Велге, вытянула руку.
        - Скорее! - прикрикнула она. - Давай, девочка, скорее!
        И Велга изо всех сил оттолкнулась от пристани. Взвизгнула…
        И упала на дно ладьи. Та закачалась. Люди закричали.
        А Велга не смогла пошевелиться. Она отбила коленку и ударилась лбом о какую-то балку. Голова загудела. В глазах потемнело. Её схватили легко, словно кутёнка, усадили на дно ладьи.
        Пошевелиться Велга не посмела. Она закрылась руками, чтобы ничего не видеть и не слышать. Ладья раскачивалась, так и норовя перевернуться.
        Постепенно судно успокоилось и скоро уже пошло ровно. Только тогда чародейка, не опасаясь, усадила Велгу на сундук рядом с собой.
        - Ох, горе луковое, - раздался насмешливый женский голос. - Дай посмотрю. Ещё и со щенком…
        Она стянула с головы Велги платок.
        - Да ты не луковка, - усмехнулась она. - А репка.
        - Мельця, - засмеялся кто-то в стороне. - Где ты видела рыжую репу?
        - Она бывает жёлтая.
        - Но не рыжая.
        - Всё равно что рыжая, - рассердилась женщина.
        Боязливо Велга приоткрыла глаза, заморгала. Пока она привыкала к яркому солнцу, темноволосая женщина с большими глубокими глазами, с густой косой, заплетённой вокруг головы, осторожно касалась её лба, и на запястьях женщины, как и на её висках и на груди, звенели сотни медяшек, колокольчиков и бубенцов.
        На краю удалявшейся пристани показался здоровый гусляр. Невдалеке остановился гридень Матеуша. Вадзим замахал рукой, но Велга не ответила. Ладья быстро уносила её прочь. Нельзя было дожидаться Белого. Нельзя было терять время. Князь знал, что Кастусь выжил, но ни о чём ей не рассказал. Он заставил её провести три ночи на могиле брата, который вовсе не погиб. Три дня он заставлял Велгу думать, что Кастусь мёртв.
        И она больше не знала, могла ли доверять тому, кто скрывал от неё правду.
        - Как тебя зовут, репка? - спросила Мельця.
        - В… Вильха, - слабым голосом ответила Велга.
        - А если честно?
        Они встретились глазами. Мельця смотрела пристально, лукаво, но без напора, с такой хитрой, едва уловимой улыбкой, точно ещё сильнее подначивавшей соврать. Только врать нужно было лучше, так, чтобы остальные хотя бы попытались ей поверить.
        - Вильха.
        - Ну Вильха так Вильха, - улыбнулась широко Мельця.
        - Угу, - она стрельнула глазами по сторонам, подмечая и шестерых мужчин, голых по пояс, работавших на вёслах, и седьмого - лощёного, ухоженного, сидевшего без дела.
        - А я Мельця, - сказала женщина.
        - Я помню.
        Чародейка была немногим младше Осне. Загорелая, улыбчивая, с мягкими, женственными изгибами, она отсела на соседний сундук, подставила лицо солнцу, точно ничего не произошло.
        - А это Змай, - она кивнула на мужчину в дорогом наряде. - Хорошо, что ты сама пришла, Вильха.
        Она чуть нагнулась в сторону, чтобы посмотреть на стремительно удалявшийся Старгород. Река несла их так быстро, что Велга только диву давалась. Мельця опустила руку в воду, подняла стаю брызг, и влажный ветер ударил Велге в лицо. Она сидела растерянная, оглядывалась то на Мельцу, то на Змая, то на хмурых гребцов, то на оставшийся позади город.
        Куда они её везли? Зачем Велга вообще прыгнула в эту ладью?
        Мельця села прямо, сложила руки на коленях с таким серьёзным видом, точно им предстоял важный разговор.
        - Что ж, так зачем ты спешишь на север, Вильха?
        И пришло время придумать свою ложь. Велга открыла рот, как вдруг заметила мелькнувшее вдали багровое море. Мельця тоже обернулась.
        - Маки всё ближе, - произнесла она озабоченно. - С каждым годом сильнее разрастаются.
        Велга никогда не была так далеко от города и не видела, что от Трёх Холмов к Старгороду подбирались маковые поля.
        - Как их много, - ахнула она. - И так красиво.
        - И умно. Чтобы вся дрянь, что лежит под Тремя Холмами, не выбралась наружу.
        Ладья закачалась на волнах, и Велга испуганно схватилась за сундук, пытаясь усидеть на месте.
        - Так почему ты решилась отправиться с нами? - повторила свой вопрос Мельця.
        - Я…
        Щенок начал вырываться из рук, и пришлось опустить его на дно ладьи.
        - Ого, у нас ещё один заяц на корабле, - усмехнулся, приподнявшись, Змай, видимо только сейчас заметив щенка.
        - Какой же это заяц? - улыбнулась Мельця. - Смотри, какой круглый и косолапый. Скорее медвежонок.
        - А как его зовут? - выглядывая из-за плеча чародейки, спросил Змай.
        Велга растерянно помотала головой. Щенок жалобно запищал. Он был горячий, пушистый, рыжеватый, как его мать.
        - Тогда назови его косолапым Мишкой, - предложил Змай. - Так что, Вильха? Расскажешь, что знаешь об этом мальчишке, которого мы все ищем?
        Слева по борту на высоком берегу показались чёрные развалины Новгорода. Велга невольно задержала на них взгляд. Она ещё никогда не уходила так далеко от дома.
        - Да обычный, как и все мальчишки, - сказала она рассеянно. - Дурак он этот Кастусь.
        Никогда прежде она так сильно не желала обнять дурака-брата. И кажется, никогда прежде её сердце не стучало так радостно, что готово было вырваться из груди.
        Глава 4
        Умер покойник
        В среду, во вторник,
        Пришли хоронить -
        Он ногами шевелит!
        Русская народная святочная игра
        Мимо проплывал зелёный берег реки Калины. Он был сочно-зелёный, пышный по весне, напитавшийся талой водой и первыми дождями, ещё не прибитый летним зноем.
        Дружно ударяли вёсла по воде. Шестеро гребцов работали слаженно, умело, то и дело сменяя друг друга так, что всегда одновременно гребли четверо. Разговор в ладье утих, люди подустали с тех пор, как отплыли из Старгорода и минули место, где в полноводную, широкую Вышню вливалась шустрая Калина.
        Щенок в ногах безостановочно пищал. Он успел налить уже не одну лужу на дно ладьи. Вытирать пришлось Мельце. Велга наблюдала за щенком с лёгким раздражением. Зачем она потащила его с собой? Зачем поддалась жалости? Белку же отдала князю. А этот… сколько таких у Рыжей родилось за все годы? Кого-то оставили, но никто не помнил даже их имён. Кого-то раздали. Кого-то утопили ещё слепыми кутятами.
        Но когда-то точно так же и Рыжая родилась у своей матери. От других в помёте избавились, Рыжая одна осталась в хозяйском доме - так же, как когда-то её предок, она была выбрана отцом из всего помёта. Она была особенной.
        Но этот пузатый, вонючий, писклявый комок…
        - Откуда он у тебя? - Мельця, осторожно перегнувшись, полоскала ветошь в воде.
        Велга вздрогнула. Ей показалось, что ладья вот-вот перевернётся, но остальные не выказывали беспокойства, и она постаралась взять себя в руки. Но Змай успел заметить, как она испуганно пучила глаза и цеплялась за сундук под собой.
        - Боишься плавать? - спросил он усмехаясь.
        И если у любого другого усмешка могла получиться оскорбительной, высокомерной, то у него отчего-то вышла вполне приятной.
        Наклонившись через борт, Мельця стрельнула в Велгу тёмными глазами.
        - А говорят, - тихо, так что остальные не могли услышать, произнесла она, - будто в жилах у Буривоев течёт солёная морская вода.
        Было мучительно стыдно за свою трусость. Предки Велги пришли с севера, в их имени бушевали волны. И до этого самого дня, до того как Велга впервые ступила на борт ладьи, она была уверена, что любовь к воде дана ей от рождения. Старшие братья ходили по морю и на Скренор, и даже на Благословенные острова. А она…
        - Когда я колола пальцы иглой, - проговорила негромко она, - то текла красная кровь. Но так я всего лишь служанка Буривоев.
        - Ха! - тёмные, точно спелая вишня, глаза чародейки горели весельем. Её не пугала река, напротив, она выглядела куда расслабленнее и живее, чем в Старгороде. - Не бойся, Вильха, - выжав ветошь, Мельця в очередной раз протёрла дно. - Змай тоже не умеет ходить на ладье, но мы в надёжных руках. Правда, мальчики? - она оглянулась на гребцов улыбаясь.
        И сделала она это не игриво, как многие женщины, а как-то очень просто, точно была им сестрой.
        Мужчины добродушно улыбнулись в ответ.
        Велга косилась на гребцов с недоверием. Матушка считала простолюдинов опасными для знатных девушек. Если общаться с ними без сопровождения гридня, они могут повести себя непристойно. Прежде оставалось непонятным, что подразумевают эти непристойности. Но прошлой ночью Велгу дважды успели ущипнуть за зад, пока она не позвала Белого танцевать. От одного его вида мужики шарахались.
        Лендрман Инглайв был знатным, только он обесчестил бы Велгу, если бы не простолюдин Белый.
        Сполоснув ветошь ещё раз, Мельця подняла щенка за подмышки, отчего он задрыгал задними лапами, и протёрла пузо и хвост.
        Щенок был нескладный, пузатый, совсем не похожий на тоненькую, длинноногую Рыжую.
        - Так откуда он? - повторила вопрос чародейка.
        - Собака отца ощенилась.
        - А она где?
        Велга не ответила, отвернулась, опустив глаза на воду. Возбуждение, охватившее после побега, прошло, и вновь навалилось тяжёлое, гнетущее чувство, которому не было подходящего слова. Оно накрывало с головой и опустошало. Мир вокруг серел, а в груди зияла огромная дыра.
        Ладья слегка покачивалась, и Велга крепко цеплялась пальцами за сундук. Людей и вещей было так много, что пошевелиться даже было страшно: вдруг судно опрокинется. И потому Велга сидела не шелохнувшись и вздрагивала каждый раз, как Мельця тянулась за борт.
        - Ясно всё с тобой, Вильха, - заключила из её молчания женщина. - Ну-ка, встань.
        Вцепившись ещё сильнее в сундук, Велга попробовала сопротивляться, но её быстро сдвинули с места. Пришлось подняться, ухватившись за балку над головой.
        - Ай! - пискнула она, стукнувшись лбом.
        - Осторожно, красавица, - сверкнул белоснежной улыбкой Змай.
        Щёки залило краской. Змай был загорелым, с густыми бровями и голубыми, как волны, глазами. Он успел перекинуться с Велгой всего десятком слов и при этом неизменно заигрывал.
        Потирая лоб после удара, Велга смущённо улыбнулась Змаю и поспешила сесть обратно на сундук, как только Мельця закрыла его. Чародейка достала шерстяное покрывало, постелила на пол.
        - Мельця, он же всё зальёт, - вздохнул устало, но без особого возмущения Змай.
        - Он маленький совсем. Ещё замёрзнет, не дай бог.
        И в этот самый миг послышался далёкий перезвон колоколов, а из-за деревьев выглянула белая колокольня монастыря. Мельця осенила себя священным знамением.
        - Ты…
        Женщина стрельнула на неё тёмными, как спелая вишня, глазами.
        - Верю в Создателя, да, - кивнула она.
        - Но ты же…
        - Ведьма! - вставил с усмешкой Змай.
        - Ох, да что же за трепло ты такое? - наигранно возмутилась Мельця. - Сам ты ведьма, а я чародейка.
        - А есть разница? - робко полюбопытствовала Велга. Ей никогда прежде не приходилось общаться с чародеями. В Рдзении их не жаловали, но пока шла торговля, они нередко проплывали на ратиславских судах через Старгород. - Лесная ведьма же главная в башне чародеев…
        - Лесная ведьма - это, считай, звание. Она опытная чародейка.
        - Но ведьма…
        - Не путай девушку, Мельця, - вмешался Змай. - Чародеями называют тех, кто хорошо обучен. Как чародеи Совиной башни.
        - А вы из башни?
        - Ох, Создатель, - засмеялась низко Мельця. - Нет, конечно. Не хотелось бы угодить к ним, это же будет означать навеки связать себя с лешим. Нет, я слишком люблю волю.
        Велга надула губы, размышляя над её словами.
        - А правда, что чародеи из Совиной башни превращаются в птиц?
        - Хм, - пожала плечами Мельця, ласково поглаживая щенка по вздутому пузику. - Нужно его покормить.
        Она откинула платок с корзины по другую сторону лавки, достала яйцо и постучала по борту, чтобы расколоть.
        - Это правда, - громко произнёс Змай.
        Он сидел на носу ладьи, подставляя лицо солнечному свету, и широко улыбался, забавляясь испугом Велги.
        - Чародеи Совиной башни обращаются в… - он загадочно замолчал и повёл рукой, предлагая остальным угадать.
        - Кукушек, что ли? - предложил один из гребцов, которому как раз выпала очередь отдыхать.
        - Зайцев, - подхватил его товарищ без переднего зуба.
        - Кабанов. Они воня-яют…
        - Ой, не могу, - закатила глаза Мельця. - Шутнички. Один другого смешнее.
        Всё так же широко улыбаясь, Змай чуть приподнимал бровь при каждом новом предположении и слегка кивал. А гребцы не унимались:
        - В козлов!
        - В козлиный хе…
        - А ну-ка! - Змай хлопнул в ладоши, и гребцы враз замолчали. - Среди нас девица… и одна крайне грозная чародейка.
        Мельця обернулась через плечо.
        - Ты у меня договоришься, Змай. А про вас, ребята, я вообще молчу, - обратилась она к гребцам. - Обращу всех… вот в то, что ты назвал.
        Как бы она ни старалась казаться грозной, но её глаза всё равно улыбались.
        Почистив яйцо, Мельця раскрошила его и положила перед щенком. Мишка принюхался влажным чёрным носом и начал жадно есть.
        - Чародеи из Великого леса обращаются в сов, - чуть тише, но так, чтобы гребцы тоже могли услышать, сказала Мельця. - Это правда, я сама видела однажды. Уж не знаю, почему именно так. Возможно, дело и вправду в лешем. Он правит всем лесом, и чародеи от него зависят, а совы, говорят, охраняют владения.
        - Ну… к лешему этих чародеев, - гребец без переднего зуба сплюнул через плечо. - То есть… этих, из башни. Не вас же. Вы отличные ребята.
        - И платите отлично, - осклабился его товарищ, не переставая грести.
        - Ага… Парус можно ставить, - первый поспешил перевести разговор, прищурился, послюнявил палец. - До заката почти пойдём по ветру.
        Со дна ладьи раздалось довольное похрюкивание.
        - Будешь ещё? - изменившимся ласковым голосом спросила Мельця. - Конечно будешь, маленький.
        Она потянулась за вторым яйцом, трижды, точно наудачу, стукнула по лавке и покосилась на Велгу.
        - Ну, Вильха, - проговорила она негромко. - Как тебе удалось спастись?
        Велга растерялась от новых расспросов. Она только-только смогла придумать достойную ложь, как от неё потребовали больше подробностей.
        - Пора! - раздался голос от носа ладьи.
        Гребцы один за другим положила вёсла, опустили парус.
        - Что такое?
        Велга огляделась по сторонам. Только берег да река. Деревья и большие, покрытые мхом камни.
        - Щур, - просто ответила Мельця и поднялась, перешагнула через лавку, на которой сидела Велга, и потянулась за корзиной.
        Из неё вытащила кувшин. Резко запахло дрожжами, - и из кувшина прямо в воду пролился квас.
        Все на ладье поднялись, поклонились, глядя в одну сторону. Одна Велга осталась сидеть, и Мельця рукой показала ей, что нужно подняться с остальными.
        Мимо медленно проплывал каменистый берег. Квас с бульканьем полился в тёмные воды Калины. Велга крутила головой по сторонам, не понимая, что происходит, когда один из гребцов достал из-за пазухи варган, набрал побольше воздуха в грудь, и шум волн потонул в зыбком дрожащем звуке.
        А беззубый удивительно сильным, глубоким голосом запел:
        Сиди, сиди, ящур, на золотом троне…
        И остальные подхватили:
        Щипли, щипли, ящур, орехи горькие…
        Из-за ольхи выглянул большой камень. Воды Калины били о тот камень: то набегали со всей силы, то игриво лизали кудрявыми волнами. И нельзя было оторвать от него глаз. Он был синий, как небо в тоскливый день, пористый, испещрённый знаками, которых не разглядеть издалека, покрытый по бокам мхом.
        Велга прищурилась и наконец разглядела рисунок на камне.
        Щур, водяной владыка. Ему рыбаки приносили дары по весне. Его на Купалу просили о покое и милости. И Пресветлые Братья даже самыми страшными угрозами не могли остановить старгородцев от поклонения Щуру, что жил во всех реках и озёрах.
        Огромный каменный ящер, что грозно, не мигая, наблюдал за всеми, кто проплывал мимо.
        Создатель и его кара ждали после смерти. Щур был здесь, под водой. И он мог разбить ладьи купцов одним ударом хвоста.
        И пусть Велга редко ходила на гулянья с простым народом, пусть чаще она молилась Создателю, чем жгла костры на берегу, но даже она знала слова этой песенки:
        Лови, лови, ящур, красную девицу,
        Коя лучше всех, коя краше всех…

* * *
        Старгород
        - Ку-у-урва, - прорычала Галка. - Тупорылая курва! Я сломаю ей шею, пусть только попадётся.
        Она металась по клети: от двери к окну, от окна к двери.
        - Как она умудрилась? Кто ей помог?
        Белый молчал всё это время. По дороге от пристани до самой корчмы он не проронил ни слова. Девчонка не могла сбежать сама, без чужой помощи. Её надоумили.
        Но кто?
        Хлопнула дверь. Пришёл Вадзим. Галка чуть не запрыгала на месте:
        - Что узнал?
        Белый остался недвижим, он оцепенел. Рукой нащупал костяной оберег под рубахой.
        Гусляр прикрыл за собой дверь нарочито медленно. Скорчил виноватую морду и почесал затылок.
        - Ну-у…
        - Говори! - рявкнул Белый, не сдержался. - Узнал что?
        - Да шо ты сразу кричишь?
        - Говори, - прорычал Белый низким, угрожающим голосом.
        Те, кто знал его так же хорошо, как Вадзим, понимали, что после такого разговоров больше не будет. Только клинок.
        - Вчерашняя фарадалка… она не совсем фарадалка.
        - Ага! - воскликнула Галка. - Я так и знала.
        - Она выглядела как фарадалка, - процедил Белый. - Танцевала, как фарадалка, говорила, как фарадалка…
        - Потом кто-то жаловался, что ему мошну срезали, - добавила Галка и вжала голову в плечи, поймав на себе взгляд брата.
        - Вот, - Белый ткнул пальцем в её сторону. - Ещё и ворует, как фарадалка. А ты хочешь сказать, что…
        - Она из Совиной башни.
        В клети повисла тишина, даже слышно стало, как во дворе Жировит спорил о цене с продавцом рыбы.
        И Белый не выдержал, поднялся на ноги, прошёлся по клети, как это только что делала Галка, а она, наоборот, отступила к стене, чтобы не попасться ему под руку.
        - Ты уверен?
        - Видел её в городе на торговой стороне. Она общалась с Мельцей Тёмной.
        - Это ещё кто такая?
        - Вольная чародейка, как она изволит себя называть. Только мы все прекрасно знаем, что нет никаких вольных чародеев. Они все работают на башню. Мельцу давно не видели в городе. Говорили, она погибла на реке во время ледохода, но вот, жива. И это с ней уплыла Велга.
        - Это ещё не доказывает ничего…
        - У неё ладья со знаками Совиной башни.
        В клети стало неожиданно зябко. Белый остановился у открытого окна так, чтобы солнечный свет упал ему на грудь. Кусок сизого неба выглядывал из-за тесовых крыш, печных труб и тёмных свинцовых куполов храмов.
        В этом городе было слишком тесно. Дворы стояли один на другом, люди тянулись со всего света. И даже убить кого-то они не могли по-человечески, лезли так же: все вместе.
        Какого лешего забыли тут чародеи Совиной башни?
        - Матушка их ненавидит, - проговорила жалобно Галка.
        - Насколько я знаю, - пожал плечами Вадзим, - ваша матушка всех ненавидит. Даже вас.
        - Закрой пасть!
        - Ой, девка, спокойно. Про мать, конечно, лишнее…
        - Заткнитесь вы оба, - процедил Белый. - У нас большие неприятности.
        Он подошёл к стене, достал уголёк из печурки, уже поднял руку, чтобы написать, как Вадзим его остановил:
        - Зачем стены портить? Возьми церу…
        Он вытащил из сумы, которую вечно таскал с собой, деревянную дощечку, покрытую с одной стороны воском.
        - Я на ней обычно пишу, когда песни придумываю, потом уже начисто переписываю. А то никакой бересты не хватит, - проговорил он неожиданно смущённо. - А тут пишешь - стираешь, пишешь - стираешь.
        Сдерживать бессильный гнев получалось всё сложнее. Белый не привык поддаваться чувствам. Они редко поглощали его так неотвратимо, бурно, точно море. Но с Буривоями всё выходило неправильно. Всё было не так с этой девчонкой.
        - Итак, - занеся костяное писало над церой, произнёс Белый. - Грачу заказали спасти Буривоев.
        - А так вообще можно? - нахмурилась Галка.
        - Откуда я, чтоб Пустошь тебя забрала, знаю? - огрызнулся Белый. - Помолчи, если нечего сказать.
        - Мне как раз…
        - Помолчи… Итак, - повторил он, скрипя зубами. - Грачу - младших Буривоев спасти. Мне, - он написал своё прозвище, - убить. Это договор от Вадзима с его заказчиком… так и не скажешь, кто это?
        - Не положено, Белый, ты сам знаешь, - помотал головой гусляр.
        Белый знал, но всё же недовольно дёрнул уголком губ и продолжил:
        - Галке - убить Кажимежа Буривоя. Скренорцы… этот лендрман…
        - Инглайв, - подсказал Вадзим. - Он друг Оддбьёрна Раннвайга, новый наместник в Ниенскансе. Жених Велги Буривой и её сват.
        - Ты всех знаешь? - прищурился Белый.
        - Всех, кто важен.
        Белый перечитал список несколько раз. Кто мог заказать каждого из них? Кто мог заказать сразу всех? Это был один богатый безумец или несколько расчётливых ублюдков с деньгами?
        - Лендрман выбивается, - пробормотал он. - Зачем свату убивать невесту своего друга? К тому же в ночь после свадьбы. Если ему, как и нам, нужна была только Велга, он мог дождаться, когда они отъедут из города.
        Он нашёл своё имя в списке, нарисовал королевский венец.
        - Велгу и Константина мог заказать любой, кто против союза Старгорода и Ратиславии: хоть князь Матеуш, хоть королева, хоть…
        - Королева и так всем подряд бошки сносит, - пожала плечами Галка. - Какой смысл нанимать нас?
        - Чтобы было меньше шума?
        - Говорят, её сын - байстрюк, - проговорил Вадзим в сторону, словно боялся, что его услышат.
        - Что?
        - Сын королевы Венцеславы принц Рогволод, говорят, незаконнорождённый. Там по срокам что-то… с натяжкой получается. Король Карл умер уже несколько месяцев как, когда стало известно, что королева носит ребёнка. Странное тогда творилось… удивительно, что Венцеслава удержалась у власти. Если бы все узнали, что её сын незаконнорождённый, так скинули бы обоих с престола.
        - Какое это имеет отношение к Буривоям?
        - А Буривои по крови законные наследники Старгорода. Если бы Константин Буривой женился на ратиславской княжне, они смогли бы заявить права на рдзенский престол, и все бы их поддержали. Княжна-то ратиславская по крови из рода Вышеславичей, та же правящая ветвь. Имеет право…
        - Слишком сложно, - нахмурился Белый. - Нет. Тут что-то местное. Бояре грызутся за деньги и власть.
        - Может, не так уж сложно, - Вадзим смотрел в сторону, хмуря кустистые брови. - Говорят, на свадьбе Велги Буривой Гюргий Большая Репа назвал её княжной. Или её отца князем. Короче, народ шепчется, что из-за этого их дворец и подожгли.
        - Мы-то с тобой знаем, что заказ пришёл ещё до свадьбы.
        - Но вернуть власть Кажимеж собрался давно. Мы не знаем, о чём ещё шептались в Старгороде всё это время.
        - А что говорят твои ребята? Как там его…
        - Игучка, - подсказал Вадзим.
        - Что они говорят?
        - Ничего. Даже люди Игучки предпочитают сейчас о Буривоях помалкивать. В любом случае, Белый, не забывай вот что: у тебя ещё два договора. И если не хочешь упустить Велгу… или, наоборот, если решился её упустить…
        - Нельзя расторгнуть договор, Вадзим. Сколько раз я должен повторить?
        - А как я это заказчику скажу? Он пытался меня перекупить. Пообещал вдвое больше за одну только Велгу.
        - Это невозможно, - прорычал Белый. - Как хочешь, так и говори. Даже если бы я хотел, то уже не смог бы отказаться. Я дал клятву госпоже. И другой твой грёбаный заказчик - тоже. Знаешь, что бывает за нарушенное слово? Забыл Ворону?
        - Помню я твою Ворону… и что нам всем теперь делать?
        - Убить Велгу Буривой, - шипя сквозь сжатые зубы, сказал Белый. Он повторял это уже третий день как молитву: «Убить Велгу Буривой».
        - Но ты прав. У меня ещё два заказа, которыми нужно заняться прямо сейчас. Иначе девчонка далеко уйдёт.
        Уже собираясь отложить церу в сторону, Белый снова перечитал список.
        - И вот ещё, - пробормотал он, снова взявшись за писало. - Мельця Тёмная. Тут нам заказчик понятен. Совиная башня. Просто отлично, - из груди его вдруг вырвался вздох. - Был ли на этом свете хоть кто-нибудь, кому не понадобилась Велга Буривой?
        Несколько раз он перечитал список имён: заказчик Белого, заказчик Галки, заказчик Грача, лендрман Инглайв и чародеи Совиной башни. По меньшей мере пятеро желали заполучить Велгу живой или мёртвой. И как минимум трое из них сделали заказ В?ронам.
        А это значило одно: один из Воронов должен умереть после того, как придёт конец роду Буривоев. И Белый собирался остаться здесь, на земле.
        - Как же я устал…
        Он сам не поверил, что произнёс это вслух. Если бы его услышала матушка, то была бы в ярости. Нельзя жаловаться на свою судьбу. Он, все они - Вороны госпожи - должны благодарить свою долю, своё предназначение.
        - Что будешь делать? - опасливо спросила Галка.
        - Выполню новые заказы.
        Он бросил взгляд за окно. Солнце стояло ещё высоко. Но время уходило. Чем дольше Белый задерживался в Старгороде, тем дальше уносила ладья Велгу Буривой. И тем больше было возможностей у Грача выполнить свой заказ.
        Сухой рукой Белый протёр правый глаз, тот дёргался под ладонью. Чтоб пустошь их всех поглотила. Всех! Всех!
        - Найдите нам судно, - велел он, поднимаясь. - Как только я выполню заказ, мы отплываем.
        Церу он убрал в свою суму. Этот список он ещё не раз перечитает, над каждым именем подумает. И заставит Вадзима всё рассказать. Правила уже нарушены. В?ронам и без того грозит смерть. Двум из трёх. Матушка останется совсем без поддержки. Новых Воронов слишком долго растить. Старшему из Воронят всего двенадцать.
        - Ну, златых в тридцать нам это обойдётся, - предупредил Вадзим.
        - Что?
        - Ладья. Это если хозяина нанять довезти нас. А если купить, то тут и тысячи две отдать придётся. Ты когда собираешься отплыть? Такие сделки быстро не заключают.
        Белый прищурился, покосился на сестру, но она явно не собиралась лезть в их дела.
        - До заката. У тебя есть время ровно до заката, Вадзим. И хватит тратить мои деньги. Это всё, что мне сейчас заплатят.
        - А как мне, по-твоему, достать ладью?
        - Галка, - он даже головы не повернул, только наклонил голову в её сторону.
        - А? - раздался в ответ её звонкий голос.
        - Сделай всё сама. И без грязи.
        - Я вообще занята. Мне тоже дали новый договор.
        - Что?
        - Ну вот буквально пока вы по Торговым рядам мотались, я заключила новый договор.
        Белый наклонил голову набок:
        - Один?
        - Ага.
        - А у меня их два. Всего четыре. Вот разберись быстро со своим и найди нам лодку. Повторяю: без грязи.
        - Ага, - недовольно откликнулась сестра.
        Белый только кивнул, перекинул суму через плечо и вышел из клети. Он быстро спустился, на ходу поздоровался с Жировитом, разгружавшим телегу с рыбой. Из кухни бегала туда-сюда Мила, помогала отцу.
        Сверху хлопнула дверь, и вниз по ступеням сбежала Галка.
        - Стой! - она прыгнула к нему на шею, обняла со спины, уткнулась носом куда-то в затылок. - Я… хотела сделать так.
        Пришлось потерпеть. К счастью, это продлилось недолго.
        - Не скучай, сестрица. Займись пока своим заказом.
        - А? - она сделала шаг назад, поднимаясь на одну ступеньку вверх. - Ага. Ты тоже.
        Белый не обернулся. Он хотел убивать. К счастью, за это он и получал деньги.
        Мостовая, тянувшаяся от Красных ворот, гудела под сотней ног. Белый слился с толпой. Он шёл быстро, ловко уворачивался от повозок и чужих локтей. И скоро уже добрался до моста через Вышню. Туда, где растянулся Торг. Туда, куда стремились все торговцы, малые и большие.
        И чем больше, чем толще был кошелёк купца, тем больше у него во владении находилось лавок. А у тех, кто измерял своё богатство уже не в кошельках, а в сундуках, стояли храмы. Их в Старгороде было понатыкано как лука на грядке. И в подвалах их хранилось золото и товары.
        Храм Гюргия Большой Репы стоял чуть в отдалении, вокруг него высились строительные леса. Гюргий разбогател не так давно и строительство начал несколько зим назад. Вот и землю выкупил подальше от Торга, ближе уже давно всё было занято.
        На дороге у храма стояла старушка и торговала квасом. Белый после ночи никак не мог прийти в себя и выпил сразу две чарки. Квас был хорош, слегка горчил и освежал, несмотря на жаркий день. Верно, его привезли не издалека, а откуда-то из глубоких каменных подвалов в округе.
        Белый, пока пил, крутил головой по сторонам и всё примечал.
        На ступенях храма сидели юродивые и попрошайки, а набожные старушки и недовольные детишки, которых они притащили с собой, уже торопились на службу.
        Гюргия нигде не было видно. Расспрашивать о нём не стоило, чтобы не привлекать внимания. Делая вид, что молится, Белый дважды обошёл храм, заглянул в узкие окна с решётками у самой земли: через них свет проникал в подвалы. Сам храм был из красного кирпича. Его ещё не успели побелить, как и не успели покрыть сусальным золотом купола. И если снаружи здание выглядело бедным, то внутри его хранились настоящие богатства. Не золотой сол да расписные фрески могли вызвать искушение у воров, но бесконечные сундуки, бочки и мешки, что хранил за тяжёлыми дверьми купец.
        Подходил к концу торговый день, и к храму то и дело подъезжали телеги, разгружали товары и заносили в подвал, и стражник провожал всех ленивым взглядом.
        Белый снова пошёл вокруг храма, посчитал окна в подвал, приноровился, нельзя ли быстро сломать одну из решёток, но все они были кованые, прочные, совсем новые. Да и проёмы сделали такие, что не пролез бы и ребёнок.
        Даже в тёплый день из подвалов тянуло прохладой. И эхо от каждого звука, от каждого шага разносилось под каменными сводами.
        - …князь приказал кинуть в яму, - послышался голос.
        - Из-за оборванки? - спросил второй.
        Белый присел и осторожно заглянул в окно, но не увидел ничего, кроме стены и груды мешков.
        - Она рыжая и кудрявая. И мартышка ещё эта…
        Рыжая. Кудрявая. Чтоб её.
        - У Осне Буривой была ручная мартышка, - голос раздался чуть тише и ближе. - Велга могла узнать и разозлиться.
        - Я тоже так подумал, господин. Но зачем князю её защищать?
        - Хм… хороший вопрос. Ему было бы выгоднее убить девчонку.
        - Вообще, говорят, она мертва. Могилы-то четыре, только… народ шепчется.
        - О чём именно?
        - Что Буривои стали упырями. Обряд-то провести некому, а на их могилах сегодня нашли двух убитых скренорцев.
        - Скренорцев, значит… ух… Микула, принеси ещё кваса. Там у дороги бабка торгует.
        - Видел её. Мигом ворочусь, господин…
        Белый вскочил на ноги и поспешил к дороге. Слуга Гюргия как раз подходил к старушке с квасом. Высокий, худощавый, в ладном недешёвом наряде. Платил купец хорошо. Но на Белого он никак не походил. Даже если спрятать слишком светлые, выдающие в нём лойтурца волосы, проскользнуть мимо стражника не получится.
        Выпив ещё кваса, Белый вернулся к храму, когда подъехала очередная телега. Притвориться грузчиком, чтобы пройти в подвал, было бы, наверное, проще.
        Белый огляделся, снова обошёл храм и развязал пояс, сбросил дублет. Волосы завязал на затылке, вытащил из сумы шапку, чтобы скрыть их нездешний цвет. Если бы не сапоги, так он легко сошёл бы за простого работягу. Впрочем, если он потащит мешок и согнётся в три погибели, может, стражник и не обратит на него внимания.
        - Ох, хороший квас, - снова раздалось из подвала. - Благодарю.
        Белый подхватил одежду и отошёл подальше от храма, спрятал всё в кусты. Оставил только маленький нож в голенище сапога.
        Он уже собрался вернуться, как вдруг почувствовал, как проклятый квас запросился обратно. Пришлось задержаться, приспустить порты. Белый оглянулся, не уехала ли повозка. Не вовремя ему приспичило. Он уже проклял и старушку, и её квас, и тёплую погоду, и ночную попойку, когда из-за угла вдруг выскочил мужик в дорогом наряде. Крепкий, круглолицый. Он семенил к кустам, в которых притаился Белый, смотрел себе под ноги и торопливо, прямо на ходу задирал длинную рубаху.
        Он подбежал к тем же кустам и только тогда заметил Белого.
        - Ох, Создатель! - воскликнул он и схватился за сползающие порты. - Не заметил. Хах. Не помешаю?
        - Да пожалуйста, - Белый смерил его внимательным взглядом и подтянул повыше порты.
        - Квасу перепил, - послышалось журчание, и мужчина с блаженством вздохнул.
        - Ага.
        - Хороший квас. Тут продаёт рядом старушка одна, мать нашего Пресветлого Брата.
        - А ты, значит, господин, в храме работаешь?
        - Я? Хах, ну как сказать. Я на этот храм работаю, точнее, работаю, чтобы золота на его строительство хватало. Так что… в некотором смысле.
        Белый присел, будто поправляя сапог.
        - Так ты, значит, тот самый Гюргий Большая Репа?
        Запахло мочой. Немало кваса успел выпить купец.
        - Он самый, - довольно крякнул Гюргий. - Слышал обо мне?
        - Немного, - Белый выпрямился. - За что тебя прозвали Репой?
        Журчание наконец оборвалось.
        - За то, что котелок варит. Я же из простой семьи, а в люди выбился. С чего всё началось-то, значит, - он чуть согнулся, пытаясь посмотреть себе на ноги и поправить пояс, но круглый живот не позволял этого сделать. - Родители у меня всю жизнь трудились, а жили всё равно впроголодь. Но дед мой сызмальства меня учил…
        От него пахло чесноком и хлебом.
        Договорить он не успел. Белый сделал всё быстро, уложил Гюргия на землю, проволок глубже в кусты прямо по мокрой от мочи земле. Дальше тащить его было бессмысленно. Ночью можно было бы сбросить тело в реку. Днём труп в любом случае найдут быстро.
        Белый успел надеть дублет, когда его настигли посмертки, и он упёрся лбом в ствол ближайшего дерева, стиснул зубы, сдерживая стон. От посмерток было столько же наслаждения, сколько и неудобства. В штанах становилось слишком тесно каждый раз, когда он поглощал чужую жизнь. Но таков уж дар госпожи: все Вороны получали возможность собирать силу чужой жизни, накапливать её, чтобы после передать в знак выполненного заказа своей госпоже или использовать самому.
        Но последствия посмертков…
        Чтоб их!
        Он схватил вещи и побежал в сторону. Если его поймают рядом с трупом, это одно. Если его поймают рядом с трупом, пока он себя удовлетворяет, будет уже слишком. Когда госпожа придумала посмертки, то явно хотела просто поиздеваться над своими В?ронами.
        Только оказавшись подальше от храма Гюргия, Белый завернул в безлюдный переулок и, наконец, приспустил штаны. Галке было проще. Она хотя бы не могла запачкать одежду, пока кончала.
        Он взялся за плоть, уткнулся лбом в холодную белую стену храма, прикрыл глаза. Пах тянуло от напряжения. Белый двигал рукой всё быстрее, быстрее и даже с закрытыми глазами видел рыжие кудри и пухлые губы. Вторая рука упёрлась в стену, желая схватить полную девичью грудь.
        Курва! Когда он настигнет Велгу, то вырвет ей сердце. Но… но, может, сначала?.. Не было правила, которое запрещало взять жертву.
        И наконец пустота. Восхитительная, желанная. Чтоб их… всех… Пустошь поглотила.
        Голова гудела упоительной тишиной. Все мысли ушли прочь.
        А запястье блаженно холодило: зажил один из знаков. Договор был исполнен.
        Белый открыл глаза. Перед ним снова была храмовая стена. А вокруг - небольшой дворик, залитый медным светом. Закат наводнил перезвон колоколов. Приближалось время службы.
        Приведя себя в порядок, Белый поспешил на другой берег по мосту через Вышню, в детинец.
        В храме пресветлой Лаодики ярко горели свечи в большом сверкающем паникадиле, свисавшем с потолка, и на кандиле у золотого сола. В том, что это огромное солнце вылили из чистого золота, сомневаться не приходилось: главный храм Старгорода был богаче, чем княжеский дворец. Со всего света, где бы ни побывали старгородцы, они везли драгоценные дары. А встретить любивших торговлю старгородцев можно было где угодно: и на Благословенных островах, и на Холодной горе, и на островах ящера, и даже в землях Змеиных царей.
        Вокруг сола, где собрались Пресветлые Братья и горожане, было светло от десятков зажжённых свечей.
        Белый остановился у стены, прямо под ликом святой Лаодики. Она, в своём красном плаще, обнимала детей. От неё исходил свет, разгоняя тьму каменоломен. Совершенная добродетельная мать. Мать, что потеряла своих детей. Мать, что калечила чужих детей ради спасения своих.
        Святая Лаодика свела чародеев с ума, чтобы «очистить от скверны» и поработить. Чтобы заставить излечить её собственных детей. Госпожа В?ронов была справедлива ко всем. Она несла смерть и кметам, и королям. Она относилась ко всем одинаково.
        Многим ли Лаодика отличалась от госпожи? Только благодаря госпоже Грач выжил. Только госпожа берегла хрупкую жизнь матушки. Только госпожа искренне любила Белого Ворона. Но имя её ненавидели и проклинали. Если бы хоть кто-нибудь из этих добрых людей в храме, бивших теперь поклоны перед солом, увидел оберег на шее Белого, то разорвал бы его в клочья.
        Сверху раздалось пение. Белый закинул голову. В полумраке, среди нарисованных святых прятались певцы. Голоса их лились сладким чистым звуком, отражались от холодных стен храма и разносились по всем уголкам. Звук постепенно обретал очертания и смысл. И вот певцы уже прославляли Константина-каменолома, спустившегося в недра земли и встретившего там Создателя.
        Снизу, где ярко горел свет, было не разглядеть, что творилось сверху на х?рах. Туда с двух сторон храма вели узкие каменные лестницы. Входы никто не охранял, но, верно, никому из прихожан и в голову не приходило подняться. Хоры были только для певцов - с одной стороны - и для высшей знати - с другой.
        И там и там было темно. И если певцы стояли кучно, то женщина, собравшаяся подняться на вторые хоры, пришла с одной только служанкой.
        Княгиня Далибора Белозерская явилась на закате, перед самым началом службы. Она прятала лицо в меховой воротник, голову покрыла белым кручинным платком. Искренне ли или напоказ княгиня оплакивала родных и носила по ним траур?
        Кому же так помешали Буривои? Кто мог так всепоглощающе их ненавидеть?
        Белому и прежде приходилось убивать знатных, влиятельных женщин. Он проливал кровь детей и стариков, бояр и купцов. Но ни одна смерть не вызывала столько вопросов… и противоречий.
        Далибора со следующей за ней по пятам служанкой прошла к лестнице на хоры. Женщины зажгли по свече и скрылись в тёмном проёме. Огоньки быстро потонули во тьме.
        К солу вышел Пресветлый Отец. В храме на короткое время повисла тишина, но вскоре раздались звучные слова молитвы, и прихожане начали вторить настоятелю. Время от времени приоткрывалась дверь храма и заходили опоздавшие, кланялись низко, до самой земли.
        Становилось тесно, и люди жались всё ближе друг к другу. Белый медленно, по шажку продвинулся к лестнице на хоры. Тут, в укрытии за высоким каменным столбом, изрисованным сценами из Священного Писания, на стене было вырезано каким-то заскучавшим прихожанином: «Здесь был Захар».
        «Руки бы тебе Пресветлый Отец сломал за такие дела, Захар», - усмехнулся Белый.
        И сделал ещё шаг к лестнице. На него недовольно зыркнули, но ничего не сказали.
        Он ступил на нижнюю ступеньку. Пожилая женщина обернулась, окинула его невнимательным взглядом и тут же отвернулась, вторя звучному:
        - Константину-каменолому и жене его святой Лаодике покло-онимся…
        Толпа склонилась в поклоне.
        А Белый сделал шаг назад, с носка на пятку, поднялся на вторую ступень.
        Он умел двигаться бесшумно. Больше никто не обернулся. Народ стоял, погружённый в молитву, точно зачарованный.
        Второй шаг. Третий.
        Всё спокойно.
        Белый развернулся и медленно, чуть нагнувшись, с пятки на носок стал подниматься по узким ступеням. Глаза быстро привыкли к мраку.
        Слух обострился, и молитвенное песнопение, доносившееся снизу и с другой стороны храма, с соседних хоров, отделилось, точно просеянная порченая крупа. Обострились другие звуки: шуршание одежды, усталый вздох, шарканье кожаной подошвой по камню. Белый почти не дышал.
        Впереди из темноты показался слабый огонёк свечи. Круглый зад и по-мужски широкая спина холопки перекрывала собой почти весь проход.
        Чтоб пустошь её поглотила! Такую неповоротливую бабу попробуй незаметно уложи на пол.
        Бесшумно нож вышел из ножен. Рыбья чешуя на рукоятке знакомо легла в ладонь.
        Но дальше идти Белый не спешил.
        Баба то и дело кланялась, осеняя себя священным знамением. Свеча в руке дрожала, огонёк трепетал. Если свеча погаснет, княгиня это сразу заметит, обернётся.
        Если баба тучно, махом упадёт на каменный пол, звук раздастся такой, что ни блаженное пение, ни бормотание прихожан, ни зычный голос Пресветлого Отца не помогут.
        Почему у Белого не три руки?
        Медленно он попятился вниз. Сначала носок, следом пятка. На пять ступеней назад, в кромешную тьму, ближе к повороту, куда не проникал свет.
        Кто мог подумать, что в храм кормилица водила Белого не зря? Она, простодушная деревенская баба, верила, что может спасти его душу. Отмаливала мальчика, подводила к солу и просила поцеловать. Матушка жестоко покарала за это бедную кормилицу. Даже Белому стало не по себе от выбранного наказания.
        В детстве Белому всегда было скучно в храмах. Он едва выдерживал стоять две лучины, пока пели занудные песни и без остановки кланялись. Но зато он отлично запомнил, что за чем шло. И знал, когда на весь храм раздастся дружно и громко:
        - Создатель, наш…
        Запели все, даже те, кто делал это преотвратно. Даже холопка княгини.
        И шаги было уже не расслышать. Как и падение тяжёлого тела на пол.
        Белый легко взлетел по ступеням, зажал бабе рот одной рукой, второй перерезал горло глубоко, так, чтобы не пискнула. И когда руки её ослабли, а ноги подогнулись, перехватил свечу так, чтобы огонёк не потух.
        Баба беспомощно смотрела на него снизу вверх, хваталась то за своё горло, то за его штанину. Белый, придерживая свечу, упокоил её навеки. И прижался к стене, вдыхая посмертки. Жалкие, слабые. Служанка была стара и больна. Но всё равно возбуждение заставило кровь побежать быстрее.
        Как бы сладко ни было послевкусие человеческой смерти, оно мешало в работе. Матушка говорила, что их способны почувствовать только чародеи. Ни Белый, ни Галка чародеями не были, но благословление госпожи коснулось их и подарило власть над чужими жизнями. Оно позволило ощутить на вкус всю силу человеческого существа.
        Особо сладкими последки были у чародеев и духов Нави. Белый вдруг подумал, что хотел бы попробовать Грача. Раз тот встал у него на пути и другого выбора не осталось.
        Переступив растекающуюся лужу крови, Белый огляделся.
        Княгиня стояла почти на самом краю неогороженных хоров. Прямая, как доска. На голове белел кручинный платок. В руках дрожала свеча. Не так уж она была спокойна.
        С трёх сторон их окружали лики святых, нарисованные на стенах храма. Молча, с лёгким укором и неизменной печалью они наблюдали, как слуга их врага, слуга самой смерти забирал чужие жизни.
        И в отличие от госпожи, святые Создателя ничего не могли поделать. У них не было настоящей власти.
        Шаг.
        Огонёк свечи в руках княгини затрепетал - она вздохнула. Плечи её поднялись и опустились.
        Шаг.
        Она была невысока, крепко сложена и держалась с княжеским достоинством. Голова вздёрнута высоко, плечи расправлены. В ней текла кровь древних князей, что правили этой землёй. И гордость, и особая дворянская стать, и сила, которая ощущалась, даже когда она просто стояла, и вырвавшийся вздох - всё говорило о древности её рода, о силе крови. И это было то, чего так не хватало её племяннице. Быть может, пока… пока она не успела в полную силу осознать власть своего имени.
        Шаг.
        Молитвы внизу обратились в робкий шёпот. Десятки голосов тонко, блаженно шептали, восславляя Создателя и царство его земное. Голоса их смешивались, разливались потоком, плескались среди высоких стен храма и улетали к потолку.
        - Кто тебя прислал?
        Княгиня обернулась вполоборота.
        Белый замер. Он был готов подскочить в любой миг, одним движением перерезать ей горло. Но княгиня, кажется, и не думала бежать.
        - Это он? Это ничтожество? - спросила она сердито, как у непослушного ребёнка. Точно она была учительницей, что никак не могла добиться верного ответа от нерадивого ученика.
        Белый стоял поражённый. Она знала. Она ждала. И всё же позволила ему прийти, подобраться так близко.
        Вот почему гридень не последовал за княгиней в храм и остался снаружи. Она знала. Облегчила ему всю работу.
        Княгиня вздёрнула подбородок так, что свет свечи чётко вычерчивал её нос и подбородок. Она вдруг показалась удивительно похожей на Велгу, и можно было представить, какой бы та стала, проживи чуть больше, чем уготовано.
        - Я не буду убегать и кричать, - произнесла княгиня твёрдо, хотя голос её всё же дрогнул, и даже в переливе чужих молитв слышно было, с каким трудом ей удавалось сдерживать страх. - Только скажи, кто прислал тебя. Уродец? Или она?
        Те, кому удавалось увидеть Ворона в последний миг, те, кто заглядывал в глаза смерти, часто задавали один и тот же вопрос: за что?
        Княгиня не спрашивала за что. Она знала. Но всё равно не смогла угадать, какой из врагов Буривоев подослал убийцу. Тем более что она давно стала Белозерской.
        - Я не знаю, - глухо ответил Белый и сделал ещё шаг навстречу.
        Он остановился прямо у неё за спиной. Княгиня была чуть ниже. Свеча в её руках дрожала.
        Под ними с покрытых мраком хоров разлилось светящееся море десятков и десятков свечей. Со всех сторон лилась молитва. И только прислушавшись, Белый узнал, что это было: они молились о покое рода Буривоев, основавшего этот город. Рода, что теперь сгинул навеки. Это было так завораживающе, что он невольно прислушался. И сжал сильнее нож в руке, чтобы оборвать оцепенение.
        - Будет больно?
        - Я постараюсь, чтобы не было, княгиня.
        Она отвернулась, опустив взгляд на толпу вокруг сола. Пресветлый Отец со служками обошёл вокруг золотого солнечного круга, и по одному люди стали повторять его путь и подходить к Отцу, кланяться, шептать о своих грехах и просить о прощении.
        - Девчонка, - хрипло проговорила княгиня Далибора и запнулась. Некоторое время она молчала, собираясь с мыслями, но когда заговорила, то уже о другом. - Да примет меня к себе Создатель, и проводят ко вратам небесного града Константин-каменолом и святая Лаодика.
        Пальцами правой руки она коснулась лба, губ и груди.
        Белый потушил свечу в своих руках.
        - Плоть - земле, - прошептал он и приобнял княгиню со спины. Она дрожала, как овечка, которую вели на убой. - Душу - зиме.
        Клинок вошёл легко. Далибора испустила лёгкий удивлённый вздох. И свеча выпала из её рук, потухла.
        Медленно, бережно Белый опустил княгиню на пол.
        С соседних хоров пели всё так же безмятежно, чистыми, звонкими голосами. От их чистоты подташнивало… Он пришёл по воле госпожи, он исполнил её волю.
        И священные стены этого храма были навек запачканы. Сколько свечей ни сожгите, сколько молитв ни пропойте… Здесь, на княжеских хорах, царила тьма. И здесь будет всегда пахнуть кровью.
        Пережив совсем недавно посмертки, на этот раз Белый принял их спокойнее.
        Остриём ножа он прочертил на ближайшей стене, прямо на алом плаще Лаодики знак Когтя.
        Белый спустился по каменным ступеням, вышел из храма и направился к Водяным воротам и к мосту через Вышню.
        Никто его не остановил.

* * *
        Калина
        К закату небо затянули тучи, и издалека, с той стороны, где скрывалось северное море и проклятый город, что ждал Велгу, донеслись раскаты грома. Ветер переменился.
        - Гроза приближается.
        - Через реку не перейдёт, - по привычке сказала Велга, и гребцы покосились на неё с лёгкой насмешкой. - Так батюшка всегда говорил.
        Батюшка и вправду любил это повторять, когда видел тучи с востока или юга. Вышня и Мутная точно невидимые границы не пропускали непогоду на правый берег.
        - А мы и так на реке, - хмыкнул беззубый. - Вот и попадём в самую бурю. Нужно на берег.
        - Точно, - подхватил его товарищ. - Да и темнеет уже. Скоро будет Зуево.
        Велга не хотела расспрашивать этих грубых незнакомых людей, поэтому оглянулась на Змая. Он явно не впервые шёл по реке.
        - Так называется волочок на берегу. Его хозяин принимает на постой.
        - А почему… - она покраснела, смутившись под чужими взглядами.
        - Зуево потому, - с пониманием улыбнулся чародей, - что любого, кто пытался напасть на волочок, потом преследовали голоса. Зудели в голове, спать не давали, с ума сводили. Хотя многие пытались там поразбойничать.
        - Скренорцы пытались, - с отвращением выплюнул беззубый.
        - Да ладно тебе, Белка, - возразил другой гребец с обгоревшим лицом. Ещё утром он был бледнее остальных, верно, по какой-то причине не работал до этого дня. За день его лицо жутко покраснело. - Не только скренорцы пытались поживиться. И наших хватило.
        - В любом случае, - добавил Змай, - ни у кого это не получилось. Хозяин Зуева утверждает, что его берегут предки.
        - Пращуры его берегут, - поправил беззубый.
        - А в чём разница? - спросила Велга. - Это же одно и то же.
        Мельця повела чёрной бровью и неопределённо пожала плечами. Она точно знала ответ, но предпочла притвориться, что нет. Остальные уже не слушали. Ладья повернула левее, и гребцы налегли на вёсла.
        Берег за бортом казался всё мрачнее и недружелюбнее. Тёмные пышные кроны дубов возвышались высоко, кажется, пытаясь дотянуться до неба, а над ними уже громоздились грозовые тучи. И чуть дальше, там, где деревья редели, поднимался к небу дымок и темнел частокол волочка.
        И там, вверху, что-то ударило, затрещало, и над рекой прокатился грохот. Щенок испуганно запищал, и Велга слегка встряхнула его:
        - Замолчи.
        - Осторожнее, - строго сказала Мельця. - Он маленький. Ему страшно.
        - Он собака, - фыркнула Велга.
        - Он щенок, - с нажимом произнесла чародейка.
        Спорить с ней не хотелось. Спорить с ней могло оказаться слишком опасно. И Велга покорно опустила веки. Зачем она взяла щенка с собой? Стоило бросить его в саду, Матеуш смог бы о нём позаботиться.
        Из-за рощи выглянул высокий холм. На вершине раскачивались тонкие берёзы. Небо над ними стало смурным, чёрно-сизым.
        Ладья причалила, и все сорвались со своих мест. Все, кроме Велги, двигались уверенно, работали слаженно.
        Мельця не стала дожидаться, пока ладью вытащат на берег, разулась, подтянула подол, бесстыдно оголяя ноги, и прыгнула в воду. Было неглубоко, но подол всё равно намок. Это было безумно и безрассудно. И так непристойно. Не зря говорили, что все ведьмы - падшие женщины. Никогда бы никто, кроме мужа Велги, не увидел её ног. Если только…
        - Мишка на тебе, - обернувшись через плечо, крикнула ей чародейка.
        Тёмные пряди выбились из косы. Вишнёвые глаза страстно блестели. Чародейка быстро пошла к берегу, и Велга осталась одна.
        Ладья раскачивалась. Пальцы вцепились в борт так сильно, что побелели. Велга даже дышать перестала. Внизу, у её ног, раздался удар и жалобный писк. Мишка откатился в сторону и врезался в сундук.
        Велга обернула его краешком своего шерстяного плаща и прижала к груди, как младенца. Он был совсем крохотный, меньше кошки. Когда Кастусь был такой же никчёмный, он постоянно плакал, раздражал ещё сильнее, чем сейчас. Щенок хотя бы выглядел милее. Крохотный носик, чёрные глазки и пухлые, пушистые лапки, которыми он беспомощно дрыгал, пытаясь выбраться из кокона плаща.
        - Потерпи, - попросила Велга, сама не понимая, откуда вдруг взялся этот ласковый тон.
        Верно, заразилась от Мельци. Щенок злил её почти так же, как маленькие дети, но всё же чародейка была права.
        Когда плакал Кастусь, Велге обычно хотелось ударить его по губам…
        Как часто она была с ним неоправданно жестока? Как часто оскорбляла, ругала, ябедничала на него маме? И как давно целовала в последний раз? Она не могла вспомнить. И как теперь хотелось обнять его и целовать, целовать. Совсем скоро она так и сделает.
        Ладью потянули вперёд, и Велга качнулась назад, едва не перевалилась через сундук, успела схватиться за линь. Второй рукой она прижала к груди щенка, чтобы уберечь в случае падения.
        - Вылезай, - осклабился беззубый, когда ладью подтащили к берегу. - Дальше сама.
        Придерживаясь за балку, Велга присела на край борта, намереваясь перелезть, когда поняла, что ладью оставили на отмели, где и было-то неглубоко, разве что комар мог там утонуть, зато хватало грязи, тины и воды, чтобы испортить обувь и заляпать подол. И она замерла в нерешительности, огляделась по сторонам.
        На берегу стояли деревянные навесы. На волочке часто останавливались путники, дальше на судах было не пройти, только тащить их волоком на восток, чтобы добраться до других, более мелких рек и по ним до Модры. Хозяева волочка зарабатывали тем, что предоставляли путникам место для ночёвки, обменивали лошадей или волов, кормили и поили. У навесов было выложено место под кострище.
        Мужики таскали вещи на берег, кто-то уже схватил котелок и пошёл за водой к волочку на холме, а чуть поодаль под раскидистым дубом расположился отряд скренорцев, и к нему уверенно направлялась Мельця. У северян горел костёр, и слышно было, как они громко переговаривались, пока не заметили чародейку.
        - Эй… - Велга попыталась позвать гребцов на помощь, но только один, самый молоденький и глазевший на неё весь день, заметил её беспомощный вид. - А как мне?..
        Ему бы обрадоваться, что такая девушка обратила на него внимание и просит помощи, но гребец схватил мешок с зерном из сундука, поглядел на неё с недоумением и пошёл обратно к берегу.
        - Спрыгивай, - пожал он плечами.
        Вода под ногами мужчин хлюпала, но они все были разуты. Не могла же Велга оголиться при незнакомцах…
        - Давай, красавица, - Змай тоже был бос, но не топал, как гребцы, ступал осторожно и порты закатал по колено.
        Чародей шагал легко, будто невесомо. И так же легко, играючи он подхватил Велгу со щенком на руки, в мгновение вынес на сушу, но не опустил сразу же, а понёс дальше, к тому месту, где сооружали костёр.
        Невольно Велга вцепилась в ворот его рубахи.
        - Отпусти! - вырвалось у неё, и это прозвучало как приказ.
        Змая это только рассмешило.
        - Господица мне приказывает?
        Из всех мужчин, что приходилось встречать Велге, чародей был самым красивым. И невольно при одном виде его перехватывало дыхание. И от волнистых волос, развевавшихся на ветру, и от звеневших в ушах длинных серёжек, и от голубых, словно небо, глаз. Он был краше многих девок. Краше Велги уж точно.
        Заметив её пунцовые щёки, Змай улыбнулся и поставил на землю.
        - Осторожнее, цыплёнок, а то зашибут, - предупредил он и погладил Мишку на руках Велги по голове.
        И чародеи, и гребцы работали быстро и слаженно. Ладью вытащили на берег, расставили навес от дождя, подготовили спальные места, разожгли костёр. Велгу усадили на сундук.
        От стоянки скренорцев скоро вернулась Мельця.
        - Они ничего не знают, - сказала она без всяких подробностей, но Велга и без того поняла, о чём речь.
        - Мне показалось… или там Арн? - приглядываясь к северянам, спросил Змай.
        - Не показалось, чтоб его Пустошь поглотила, - с каменным лицом ответила Мельця и присела, развязывая свою суму.
        Она достала несколько монет, оглянулась на Мишку, лежавшего у ног Велги.
        - Нужно купить ему поесть. У нас ничего нет.
        - Да, сходи попроси у хозяев каких помоев, - предложил Змай.
        - Сам жри помои! - возмутилась Мельця.
        - Он собака.
        - Он щенок.
        - Ты возишься с ним как с ребёнком.
        Чародейка промолчала, но так посмотрела на Змая, что он вдруг переменился в лице.
        - Прости, родная…
        - Иди в баню.
        Велга крутила головой, переводя взгляд с одного на другого.
        - Кто такой Арн?
        Мельця выгнула бровь, но не ответила. Вместо этого сунула монеты в ладонь Велге.
        - На, сходи на волочок, купи поесть щенку. Ему можно творог и яйца. Кашу. Мне принеси крынку молока.
        Велга сжала ладонь в кулак, встала и оглянулась неуверенно на Мишку.
        - Иди, цыплёнок, - подтолкнул её в спину Змай, наклонился ниже и шепнул на самое ухо: - И лучше не спрашивай Мельцу про Арна, если не хочешь разозлить.
        - Так ты же сам спросил…
        - Я хочу её разозлить.
        Вокруг суетились гребцы, торопились приготовить всё к ночёвке. Небо стало свинцовым, тяжёлым, и облака, густые, непроглядные, опустились так низко, что, казалось, касались верхушек берёз. Деревья гнулись на ветру. Плащ развевался за спиной, пока Велга поднималась по склону.
        В стороне раздался громкий смех, и до навеса донеслись мужские голоса. У костра на другой стороне говорили на скренорском. Мельця назвала одного из них Арном. Был ли среди людей Инглайва Арн?
        Слишком много скренорцев. Что они забыли на Старгородской земле? По реке всё равно не пройти. Пусть убираются к себе на север.
        Велга пошла вверх по холму. Ветер дул ей в лицо, и песок летел в глаза. Ворота оказались открыты. Они заскрипели, когда Велга толкнула их, но в этот миг ярко, ослепив, вспыхнула молния, и за рокотом, раскатившимся над землёй, не слышно стало ни скрипа, ни её возгласа.
        - Ты кто? - точно из ниоткуда возник мальчишка лет двенадцати.
        Велга испуганно прижала руки с зажатыми в кулаках монетами к груди.
        - Да озарит Создатель твой путь, - растерянно пролепетала она.
        - Ага, и твой, - прищурившись, мальчишка оглядел её недоверчиво, но, верно, посчитал, что она не так опасна, как остальные гости. - Зачем пришла?
        - Хочу купить еды.
        - Хозяйка на кладбище, - он махнул рукой в сторону, за частокол, где раскачивались под ветром тонкие берёзы.
        - В такую погоду?
        Велга оглядела небольшой двор. Изба, рядом же хлев, в стороне баня. Из накрытого загона, толкнув пятачками калитку, выбежали поросята, ещё совсем молодые, явно народившиеся не позже зимы.
        - Батька сказал, что нельзя оставлять на ночь.
        - Кого?
        - Как кого? Утопца, - мальчишка оглянулся, схватил с земли хворостину и сорвался с места. - Куда?! - бросился он к поросятам. - Назад, назад, говорю, бестолочи.
        - Какого ещё утопца? - придерживая подол, который норовил подняться, словно парус, крикнула вслед Велга.
        Зачем она об этом спрашивала? Не до того было.
        - Да какого-то мальчишку сегодня принесло, - загоняя поросят под навес, ответил хозяйский сын. - У нас тут часто вылавливают.
        - А, - Велга догнала его, уже позабыв об утопце. - А хозяйка-то всё же когда вернётся? Мне нужно купить молока…
        - Иди в дом, - ответил ей мальчик. - Там сестра, она тебе продаст, что нужно.
        Стараясь не наступать на куриный помёт, Велга прошла к крыльцу, потянула за дверь. Из-за ветра та оказалась тяжёлой, словно могильная плита.
        Наконец, она распахнула её, нырнула в сени. Дверь с грохотом захлопнулась за спиной, а по всей округе пронёсся новый раскат грома. Но под крышей он уже казался не таким страшным. Велга огляделась, рассматривая высокий потолок и лестницу, ведущую из сеней в жилую часть.
        - Хозяйка! - она поднялась по ступеням наверх, постучалась. - Хозяйка…
        Внутри было темно, ни огонька не горело. Из-за печки вынырнула тень.
        - Ты кто?
        - Вел… Вильха, - пискнула она. - Хочу купить молока и…
        - А, сейчас.
        Тень оказалась девушкой. Она приоткрыла затвор у печи, зажгла лучину, и видно стало её круглое лицо.
        - Ты со скренорцами? Не помню тебя.
        - Нет, я с… другими, - не стоило говорить, что Мельця чародейка.
        - Что нужно?
        - Яйца, творог, молока крынку…
        - Пирожки будешь?
        - С крапивой? - опасливо спросила Велга.
        - С крапивой, - улыбнулась девчонка.
        Покрутив в руках монеты, она подумала, хватит ли этого ещё и на пирожки. Вряд ли стоило надеяться, что гребцы - эти простоватые грубые мужики с красными лицами - могли приготовить достойный ужин. Пирожки с крапивой пусть и были не слишком вкусными, но хотя бы испечёнными чистоплотной хозяйкой в обычной печи.
        - Давай, - девчонка не спрашивая забрала монеты из рук Велги. - Обереги с собой есть? - вдруг спросила она, собирая продукты.
        - Сол, - Велга коснулась груди, где под рубахой прятался знак Создателя.
        - Выброси эту безделушку. Ох, ладно, - вздохнула она, подошла к красному углу и достала что-то с полки. - На, держи, - она вложила что-то небольшое в ладонь Велге.
        Прищурившись в полумраке, Велга поднесла ладонь к лучине. Это был небольшой деревянный оберег с вырезанной головой ящера.
        - Положишь у камня за воротами, - сказала девушка.
        - Что это?
        - Подарок Щуру. И яичко ему оставь.
        Велга кивнула. Каждую весну, когда сходил лёд, батюшка бросал в воду бусы, хлеб и мёд. Прежде, говорили, бросали живых барашков, а то и вовсе юных девиц, но Пресветлые Братья запретили приносить в жертву живых.
        - Он здесь тоже обитает?
        - Ага, оберегает.
        Стрельнула молния, и клеть залило белым светом. Велга отшатнулась, сжала в ладони оберег.
        - Беги быстрее, пока не полило, - девушка сунула ей в руки корзину. - Утром посуду вернёшь.
        - Хорошо.
        На улице завывал ветер. Мальчишка помахал Велге рукой на прощание. За воротами, слева от дороги и вправду нашёлся камень, он был куда меньше, чем тот, что они проплывали, а рисунков на нём и вовсе не было, один только ярко-зелёный от весенних дождей мох.
        Наверное, старые идолы, которым поклонялись предки, выглядели похоже. Теперь люди молились в храмах и даже имена богов упоминали со смесью страха и презрения. Велес, Перун, Мокошь, Морана… Щур не был одним из старых богов, но его, в отличие от них, не забыли.
        Велга оставила на камне яйцо, положила у самого основания, вкопав в землю деревянный оберег, чтобы не унесло ветром, и коснулась камня рукой. Наверное, стоило что-то сказать, но Велга вспомнила только песенку гребцов. Эту же песенку пели по весне купцы, когда просили Щура не трогать их ладьи.
        Сиди, сиди, ящур, на золотом троне…
        Прямо над её головой разорвалось небо. Велга едва не выронила корзину, сжалась. И первые тяжёлые капли упали на землю. Началось.
        Она бросилась к дороге, побежала вниз по холму. А дождь нёсся за ней вслед, лупил крупными, словно перепелиные яйца, каплями по разгорячённой земле. Прижимая к груди корзину, Велга спешила к реке. Там уже горел костёр на стоянке чародеев. Там под возведённым навесом уже все собрались вокруг огня.
        - Давай к нам, Вильха, - звонко позвала Мельця.
        Она стояла под самым краем навеса и широко улыбалась. Капли летели ей в лицо, и она хохотала звонко каждый раз, как грохотал гром.
        Велга влетела под навес, тяжело дыша. Змай тут же забрал у неё корзину.
        - О, пирожки! - он сразу засунул руку внутрь. - Отлично. Мужики, угощаемся. А у вас что? - он направился к огню, вокруг которого собрались остальные.
        - Иди к костру, - посоветовала Велге Мельця. - Согреешься.
        - А ты?
        Чародейка осталась там же, у плотной стены дождя, что стекал с навеса. Тёмные волосы распушились, выбились из обёрнутых вокруг затылка толстых, точно змеи кос. От влаги рубаха прилипла к плечам. Она оглянулась, звеня бубенцами в причёске.
        - А мне жарко, - усмехнулась она и снова отвернулась.
        С другой стороны под соседним навесом собрались скренорцы. Их было больше, они прибыли на двух судах и везли с собой товары. Верно, приказ королевы их тоже застал на полпути.
        - Ты их знаешь?
        Велга остановилась рядом с Мельцей, подняла руку, выставив пальцы так, что капли ударялись о них, брызгами рассыпались по ладони. Рядом с людьми гроза уже не казалась такой пугающей.
        - Их хевдинга, Арна.
        - Он твой друг?
        - Ха! - смешок вышел горьким, и в нём прозвучало так много чувств, невысказанных и невыстраданных, что Велге стало не по себе.
        Она снова посмотрела на стоянку скренорцев. Даже сквозь рокот бури и шум дождя доносились их голоса, и знакомый северный язык, язык её матери, на котором Велге пели колыбельные, всё равно показался пугающим и чужим. Инглайв разрушил всё: и её дом, и свадьбу, и будущее, и даже робкую детскую любовь к суровому северу, что взращивала в ней мать.
        - Меня должны были выдать замуж за скренорца, - проговорила она задумчиво. - Я всегда мечтала уехать на север. Но… сейчас они кажутся мне такими… непонятными. Вроде бы тоже люди: голова, две ноги, две руки. А всё равно другие. Даже их улыбки. Ты замечала, что они улыбаются по-другому?
        Матушка приехала с севера в Старгород много лет назад, но так и не смогла стать своей. Она не приняла Создателя. Она тосковала по дому. Она всегда выглядела чужой, нездешней, и Велгу завораживала холодная красота матери. Ей, наследнице Буривоев, не досталось ни длинных ног, ни тонких рук, ни светлых волос Осне.
        - Неужели? Какие заботливые у тебя были господа. Выдать няньку сына за скренорца… богатый хоть?
        - Я…
        Велга улыбнулась в растерянности, лихорадочно пытаясь сочинить ложь, чтобы она показалась правдоподобной. Какая же она дура! Как она могла такое сказать?
        За спиной раздался писклявый лай.
        - О, Мишка, - Велга обернулась и подхватила щенка на руки.
        - Он за тобой как за мамочкой, - усмехнулась Мельця. - Признал, значит, своей хозяйкой.
        Мишка принялся посасывать Велге пальцы.
        У щенка были грязные лапы, и она держала его осторожно, чтобы не перепачкаться. Велга с радостью опустила бы его на землю, но он вовремя появился, и можно было увести разговор в другое русло.
        - Нужно его покормить, - сказала Велга.
        Скоро все, включая Мельцу, собрались у костра. Гроза не думала заканчиваться, и дождь лил как из ведра, и стемнело быстро. Мир сузился до их костра и девяти человек, что собрались вокруг. Мишка заснул на постеленной мешковине рядом с огнём. Трещали ветви под котелком, и гребец по кличке Белка мешал похлёбку. Пахло недурно, но есть из общего котелка Велга брезговала и потому предпочла пирожки и яйца. Змай от неё не отставал.
        - Ты поосторожнее с пирогами, - Мельця шлёпнула его рукой по животу.
        - Что? - лицо Змая обиженно вытянулось. - Ты на что намекаешь?
        - Да на то, что кое-кто зимой засиделся дома.
        Видно было, с каким трудом он боролся с собственными желаниями. Несколько раз Змай отдёргивал руку, но всё же вернул пирог в корзину.
        - Хех, - Мельця прыснула от смеха.
        - Вот ты коза, - он потянул её за кончик выбившейся из косы пряди и захихикал.
        - Можно к вам?
        Под навес зашёл человек, встряхнул плащ, и с него полетели брызги. Он был невысок, не толст, но и не худ. Большой нос, светлые волосы, голубые, точно ледяной морской водой промытые глаза.
        - Арн, сколько лет, - улыбнулся Змай и тут же вскочил с места. - Садись поближе к костру… и к нашей Мельце.
        Чародейка сдержанно улыбнулась.
        - Угощайся, - она протянула гостю ложку, но тот помотал головой:
        - Уже поел. А от напитка не отказаться.
        Он сел между Мельцей и Велгой, быстрым, но цепким взглядом оглядел обеих. Гребцы напряжённо молчали. Двое из них наполнили миски похлёбкой и отсели от костра. Гостю, кажется, никто не был рад, кроме Змая.
        - Далеко вы? Мельця так и не сказать, - Арн делал вид, что ничего не замечал и с неприкрытым вниманием рассматривал чародейку.
        - Сначала в Щиж, потом в Ниенсканс, - Змай протянул ему свою кружку с брагой. - Ищем одного мальчишку, его похитил фарадал. Ушёл на север по реке. Не встречали?
        - А, этого… так он утоп.
        - Что?
        Велге показалось, что её оглушили. Дождь затихал, буря уходила дальше на юг, в Старгород, но в ушах гудело, словно молния ударила прямо сюда, под навес. И даже Мишка вдруг проснулся и поднял взгляд на Велгу.
        - Рыжий такой, лет девяти, - продолжил Арн. - Я уже рассказывал Мельце: мы его из реки выловили прямо у Щурова камня. Фарадала не стали, он застрял между корягами. Мы побоялись, что сами затонем. А мальчишку попросили на волочке похоронить. Да и… кто бы согласился хоронить фарадала у своего дома? Пусть лучше его рыбы съедят. А вам он зачем?
        Велга ничего не ответила. Её знобило, хотя она сидела рядом с огнём. И мир вокруг сомкнулся. Никого не осталось. Одна Велга.

* * *
        Старгород
        Тела сбросили в воду. Рано или поздно река должна была вернуть их. Свет месяца отражался серебряной битой монетой на рябой поверхности Вышни.
        Двое ушкуйников, что оказались поумнее и не стали сопротивляться, сидели на другом конце ушкуя, оцепенев от страха.
        - Плоть - земле, - пробормотала Галка. Она ждала, что брат откликнется, но он на этот раз молчал, и ей пришлось продолжить самой: - Душу - зиме.
        - Ладно, - Белый устало протёр лицо ладонью. - Давай прощаться.
        В сумраке он хорошо увидел, как упрямо нахмурилась сестра:
        - Зачем?
        - Ты же останешься искать Кажимежа.
        - А-а…
        Глаза её скосили к носу.
        - Я с тобой.
        Чуть присев, Белый попробовал заглянуть ей в глаза.
        - Это зачем ещё?
        - Ну-у… это… я…
        - Извините, - вдруг проблеял за спиной один из ушкуйников, - а что с нами теперь будет?
        - Заткнись, - огрызнулся через плечо Белый и снова внимательно посмотрел на сестру. - Галка, какого хрена? Что ты опять натворила?
        - Ничего, - пробубнила она, отчего стало не по себе.
        - Что. Ты. Натворила?
        - Ничего, говорю же!
        - Хватит темнить, Галка. На кой хрен тебе валить из Старгорода, если твой договор здесь?
        - Потому что он не здесь.
        Он схватил её за ворот, встряхнул, заставляя посмотреть себе в глаза.
        - Кто твой договор?
        - Что?.. Как ты?
        - Я с самого начала знал, что ты врала про Кажимежа. Кто твой договор?
        Тонкие губы сестры изогнулись в злой кривой усмешке.
        - А сам как думаешь?
        - Велга, - проговорил едва слышно Белый. - И Кастусь. У тебя же два договора?
        Она молчала.
        - Два?!
        Отвечать сестре не пришлось. Он и так всё понял, отпустил её.
        - Кто твой заказчик?
        - Откуда мне знать, - она сердито одёрнула одежду, поправляя накидку. - Кто-то. Ни тебя, ни меня не касается. Главное, что платят.
        - Чтоб тебя, Галка.
        Он взялся за весло не оборачиваясь, зная, что от сестры уже не избавиться.
        - Велга моя, - холодно произнёс он. - И мальчишка тоже.
        Спорить Галка не стала.
        Окровавленные, покусанные клинками тела закачались на волнах, когда вёсла ударили о воду. Грести вдвоём с Вадзимом было сложно: гусляр был не силён.
        - Стоило оставить ушкуйников в живых, - тяжело выдыхая, произнёс Вадзим. - Ещё вон и… - он пыхтел при каждом движении, - гроза собирается.
        - Они бы так просто не сдались. Одним ножом таких не запугаешь. Ушкуйники - бывалые люди.
        - Стоило найти обычных гребцов, а не речных разбойников, - процедил Белый. - Галка, я же умолял тебя заплатить. Просто заплатить…
        - Ты представляешь, какую цену все заломили? - возмутилась сестра. - А я нашла тебе бесплатную лодку.
        - Ты убила её хозяев.
        - Ох, прости, как же это я? Чтоб Создатель меня покарал. Чтоб руки у меня отсохли…
        - Это у нас руки отсохнут, пока мы догребём до места. Сама садись теперь на вёсла.
        - А чего это я? - насупилась сестра.
        - А того, - громко выдыхая и загребая воду вёслами, сказал Белый, - что это ты зарезала двух гребцов.
        - Они сопротивлялись, - обиженно, точно маленький ребёнок, пожаловалась Галка. - Если бы согласились нас отвезти, не пришлось бы никого убивать.
        Огни ночного Старгорода сверкали по двум берегам Вышни. Небольшое судно, принадлежавшее прежде ушкуйникам, а теперь ставшее для них же тюрьмой, медленно уходило на север.
        - Теперь смотри, чтобы они не зарезали нас во сне, - предупредил Белый, оглядываясь на гребцов. - Эй, ребята, будете смирно себя вести?
        - Мы же не дураки, - мрачно ответил один из ушкуйников. - Вы нам всё доходчиво объяснили.
        - Вот видишь, - довольно цокнула языком Галка. - Они всё поняли.
        Белый удобнее перехватил рукоятку весла. Его руки не привыкли к такой работе.
        - Могли всего лишь доплатить…
        - Ещё чего. Зачем деньги тратить? А эти никуда не сбегут. От нас - только в воду.
        Вадзим промолчал, но вид его говорил о многом. Он, верно, думал, как бы самому сбежать. Он дал клятву стать Клювом госпожи: говорить от её имени и следить за выполнением договора. Его дело - заключать сделки, а не грести. И уж тем более не прятать тела.
        С севера, куда они направили ушкуй, донеслись раскаты грома.
        - Гроза собирается, - пробормотала Галка.
        - Да что ты говоришь? - наигранно удивился Вадзим. - Какая прозорливость. А почему ты с такой прозорливостью не догадалась, что если убить двух гребцов, то грести придётся нам?
        Пока мужчины сидели на вёслах, сестра оставалась без дела и наблюдала за ними.
        - Чем-то недоволен?
        - Нет, что ты! - с наигранной радостью воскликнул Вадзим. - Всё прекрасно. Я мечтал гоняться по деревням и весям за какой-то девкой, которую вы вдвоём не можете убить.
        - Без тебя мы бы не справились, Вадзим, - тяжело дыша с непривычки, произнёс Белый. - Гребцов должно быть не меньше четырёх…
        - Наверное, поэтому их и было четверо! Пока эта пришибленная их не зарезала.
        - Я же сказала…
        - Заткнитесь, - прорычал Белый, и на ушкуе мгновенно наступила тишина.
        По правому борту проплыли огни старгородских усадеб. Там, где прежде стоял дворец Буривоев, было темно.
        - Нечего шуметь, - тише добавил Белый. - Ночью на воде звуки далеко разносятся.
        Мерно ударяли вёсла. Скрылся из виду Старгород, и всё вокруг погрузилось в кромешный мрак. Один только Белый мог разглядеть тёмную реку и безлюдные берега. Вдалеке на деревьях мелькнули белые, искрящиеся холодным лунным светом тени. Приближалась русалья седмица. Скоро духи Нави обретут свою силу.
        Всё ближе раздавались раскаты, и ветер крепчал. Их небольшой ушкуй, на котором обычно разбойничали старгородские ушкуйники как раз потому, что он был лёгкий и быстрый, начало мотать по волнам.
        - Нужно причалить, - нерешительно раздалось из-за спины. - В бурю нельзя… перевернёмся.
        Белый обернулся на одного из двух выживших ушкуйников. Галка всё же была бешеная. Безрассудная. Вместо того чтобы заплатить, она убила двух человек, и мало того что оставила их без гребцов, так и обрекла всё дело на провал. Теперь выжившие попытаются сбежать или напасть, когда остальные потеряют бдительность. Ещё и Вадзима пришлось взять с собой, чтобы помог грести. Ничем хорошим это закончиться не могло.
        - Недалеко мы ушли, - вздохнул Белый, оглядываясь по сторонам. С одной стороны был большой, покрытый мхом камень. - Вон, берите правее.
        Ушкуйники были опытные, несмотря на темноту, они узнали берег.
        - Господин, - сказал тот, что был побойчее, - а может, к другому месту.
        - А что с этим не так?
        - Так это… Щурово городище.
        - Что?
        - Щурово городище, - повторил ушкуйник и на мгновение убрал руку с весла, чтобы осенить себя священным знамением, коснулся лба, губ и груди. - Там когда-то Щур правил. И сейчас туда добрые люди не заходят.
        - Хорошо, что мы не добрые, правда? - оскалился Белый. - Греби.
        Уже совсем стемнело, и ветер рвал парус, когда они сошли на берег. Поднялись волны, лупили безжалостно, резко, всё норовя сбить с ног. Вчетвером мужчины вытащили ушкуй на берег, прямо к камню.
        Блеснула молния, и вырезанный на камне ящер вильнул им хвостом. Белый смерил его холодным взглядом, вытащил нож, провёл по ладони.
        На, ящер, пей. Пей и прими гостей.
        - Что это? - рядом оказалась Галка.
        Она прикрыла голову так, что даже лица её почти не было видно.
        - Хозяин местных рек и водоёмов, - разглядывая закруглённый длинный хвост огромного ящера, ответил Белый. - Люди зовут его Щур. Верят, что он обитает в воде и нападает на рыбаков и торговые лодки.
        - Ты его видел?
        - Не хотел бы я его увидеть. Ему служат местные духи: водяные и русалки. Я слышал однажды, как они шептались…
        - И что говорили?
        Белый смерил сестру взглядом.
        - Да какая разница? Просто не стоит его злить. И вообще не стоит связываться с ним.
        Сзади возились гребцы. Они не посмели ни о чём спросить.
        До того как пошёл дождь, они все вместе успели установить небольшой навес. Галка развела костерок. Он то и дело норовил потухнуть, и пришлось бежать в лес, собирать ещё не успевший промокнуть валежник. Этого хватило вскипятить воды и напиться кипятка, чтобы не замёрзнуть. Вадзим хотел сыграть, но, ко всеобщему облегчению, побоялся замочить гусли и, обкрутив плотнее в шкуры, спрятал их подальше от дождя.
        Ушкуйники молчали. Если бы не дождь, так и вовсе бы отсели подальше. Галка тоже дулась и не хотела разговаривать. Сидела, упёршись локтями в колени, и постоянно чесала запястье. Договор жёг ей руку. Белый был привычнее к боли, почти не замечал её.
        Свистел ветер, и деревья стонали. Каменный страж берега нависал над своими гостями и молча наблюдал. В лицо летели холодные брызги. Навес был не слишком надёжной защитой.
        Словно из ниоткуда Вадзим достал баклажку и сделал глоток. Гусляр вздрогнул, потряс головой, точно мокрая псина.
        - Будешь? - он протянул Белому баклажку.
        - Что там?
        - Горилка.
        Горилка обожгла горло и заставила кровь бежать быстрее, стало так хорошо, что почти захотелось жить.
        Вадзим горько вздохнул. Белый сделал ещё глоток. Вадзим вздохнул погромче.
        - Держи, - Белый протянул обратно баклажку, но дело оказалось не в этом, и Вадзим снова вздохнул. - Что?
        - Ты думаешь, Белый, мне охота вестником смерти служить? Я всегда мечтал быть сказителем, прославиться, петь людям песни, рассказывать сказки, выступать на княжеских пирах, да только…
        Он махнул рукой и тяжело вздохнул. Черноволосый, мохнатый, словно медведь, Вадзим походил теперь на печальное дитя. Здоровое дитя почти в сажень ростом.
        - Только одними сказками да песнями сыт не будешь, а у меня мать старая, сестрёнки. Я их вот в Старгород смог перевезти прошлым летом, избу им поставил, двор свой. Здесь и сестёр замуж выдать легче будет…
        Дождь застучал в парусину над их головами с новой силой, точно пытался сорвать её. Один из ушкуйников приподнялся, чтобы крепче закрепить навес.
        - А я думал, ты всё пропиваешь.
        - Столько, сколько ты мне приносишь, Белый, - усмехнулся невесело Вадзим, - не пропьёшь. Но что важнее, ты мне даришь истории. Такие, какие я бы сам в жизни не сочинил. Может, всё же получится облачить их во что-то красивое и родится у меня ещё хорошая песня. Такая, чтобы прославиться на весь белый свет, как Баян…
        - Про чудище и яблоневый сад?
        - А хоть про него, - уже веселее сверкнули чёрные глаза. - Хорошая же история. И девка хорошая, - неувереннее добавил он. - Жалко её будет.
        - Хорошая, - губы сжались в тонкую линию. - Догнать бы ещё.
        - Так вы это, - подал голос второй, до этого молчавший ушкуйник. - Чё это… те самые… Вороны?
        Товарищ толкнул его в бок локтем:
        - Закрой рот, дубина, они нас теперь…
        Он встретился глазами с Белым.
        Да, теперь их точно придётся убить, когда придёт время.
        Гроза оградила их от всего остального мира. Не осталось ничего, кроме камня Щура, ничего, кроме их затухающего костерка. А скоро и тот потух, и мир стал ещё меньше, ещё темнее.
        Остальные заснули, даже трясущиеся от страха ушкуйники в итоге глотнули горилки Вадзима и не выдержали напряжения, провалились в сон. Белый остался бодрствовать. Он следил за пустынным берегом, за кругами на воде, что становились всё реже, всё шире.
        Тлели угольки в потухшем костре. Барабанили капли дождя по натянутой парусине. Огонь погас, и мир стал серо-белым, невзрачным, холодным. Но Белому так было даже привычнее.
        Буря уходила дальше на юг. И возвращались прибитые дождём запахи травы, воды, водорослей и мокрых камней. Запахло землёй, что проседала под ногами, словно была выстелена из перьев. И даже неуловимый оттенок крови, что пролился на жертвенный камень, коснулся ноздрей.
        Наступала русалья седмица.
        И они скоро ступили на берег. Лунные, невесомые.
        Белый оглянулся на Галку. Когда она спала, то её лицо, ещё по-юношески пухлое, становилось мягче и нежнее. С закрытыми глазами она казалась совсем невинной. Во сне сестра сбросила покрывало и теперь поджимала под себя ноги, пытаясь согреться. В отличие от остальных Воронов, она острее чувствовала холод. Матушка говорила, это потому, что она ближе остальных к миру живых. Белый накрыл её, задержался, разглядывая лицо. Убивать сестру не хотелось. Когда придёт срок кормилицы и матушки, останутся только трое: Грач, Белый Ворон и Галка. Всего трое. Это слишком мало для Воронов. Младшим Воронятам придётся многому научиться, прежде чем стать настоящими В?ронами. И им будет нужна мать.
        Впрочем, вряд ли из кого-то вроде Галки могла получиться хорошая мать. Ей самой нужны были родители. Настоящие, любящие. Не те, что закапывали своих детей живьём в могилы, чтобы проверить, выберутся ли они.
        Нет-нет, Воронятам нужен был кто-то сильный. Цельный. Галка была поломана и внутри и снаружи.
        - Не приближайтесь, - предупредил Белый, оглянувшись.
        У края навеса стояла русалка. Мокрая длинная рубаха прилипала к худощавому телу. Её огромные чёрные глаза казались бездонными в ночи.
        - Чуж-жой…
        - Я принёс жертву вашему хозяину, - негромко произнёс Белый. - Что ещё вам надо?
        К русалке подошла другая. На ней вовсе не было одежды. Только длинные пшеничные волосы, от которых разливался лунный свет, и водоросли, запутавшиеся в тех волосах. Она не стыдилась своей наготы, вряд ли она вовсе могла понять, почему человеческие мужчины заглядывались на её полную грудь и широкие бёдра.
        Молча она протянула руку ладонью вверх.
        - Что вам нужно?
        Русалка лукаво улыбнулась, но так и не ответила. Её кожа серебрилась, хотя на небе не было видно ни звёздочки. Она сама была словно луна.
        Белый хмыкнул и неохотно приподнялся, вложил свою руку в её. Она была ледяная, но это мало беспокоило. Куда необычнее было ощущать золотой огонь, что теплился в её мёртвой груди. Она жила лишь благодаря чарам Нави и двигалась, точно объятая тенями мира духов: легко, почти не касаясь земли, не оставляя следов и не отбрасывая тени.
        - Потанцуй, - она притянула его к себе, Белый не сопротивлялся, - с нами…
        - Спой с нами, - шепнула ему на ухо её подруга.
        Они повели его за руки к воде. Белый ступал без страха.
        Может, простого юношу они бы и утянули на дно, но к нему духи всегда относились иначе. Как к одному из своих. Как к кому-то, кто уже давно умер.
        - Ему понравилась твоя кровь… - бесплотным голосом, что звенел звёздным светом и серебром, произнесла обнажённая русалка.
        - Он бы хотел ещё, - эхом отозвалась её подруга.
        Они закружили по берегу, не разрывая объятий. Танцевать втроём - непросто. Слишком много рук и ног, слишком много взглядов глаза в глаза и случайных и неслучайных ласк. И укусов. И поцелуев.
        Их волосы пахли тиной. Их кожа была морозной. Они были почти так же мертвы, как Белый. Но золото в их сердцах… как прекрасно было бы вкусить их посмертки. Он почувствовал возбуждение от одной только мысли.
        - И мы…
        - Мы тоже хотим, - черноглазая взяла его за левую руку, поднесла ладонь ко рту, лизнула свежую рану. - М-мрм, - замурлыкала она почти по-кошачьи.
        - Господин велел за тобой следить. Ему ты нравишься.
        - И твоя кровь тоже…
        - Дашь попробовать?
        - А мою хотите попробовать?
        Они обернулись.
        У самой воды стояла Галка. В руке она сжимала нож, с ладони её капала кровь. Дура. Её сожрут.
        - Я дам вам своей крови.
        - Вор-рон, - прорычала черноглазая и вдруг отпустила Белого, обошла кругом Галку. - Слуга смер-рти…
        Вторая русалка подняла взгляд на Белого. Нет, он не был лёгкой добычей. Другое дело Галка.
        - Тебе нечего им дать, - сказал он сестре. - Твоя кровь им малоинтересна.
        Возможно, она бы даже не смогла увидеть духов, если бы не русалья седмица и не обережное заклятие Белого Ворона. Духи Нави обычно оставались невидимы для людей. Только иногда, когда грани между мирами истончались или когда они сами того хотели, показывались обычным смертным.
        - У меня есть посмертки, - вдруг сказала Галка. - И я дам ещё… только заключите со мной договор.
        Белый нахмурился, но промолчал. Ему самому стало любопытно, чего вдруг пожелала сестра.
        - Договор-р, - эхом повторили русалки. - Давай договор.
        - Что ты задумала? - Белый сделал шаг, но русалки тут же отгородили сестру от него.
        Теперь он им не нужен. У них есть Галка.
        - Берите. Сможете?
        Она вытянула руку перед собой. Русалки поначалу осторожно слизнули первые капли и тут же присосались, как две огромные пиявки.
        - Говор-ри, - громко чавкая, потребовали они. - Что?
        - Велгу Буривой. Пусть ваш Щур заберёт себе Велгу Буривой. Она сейчас на реке. В вашей власти. Приведите девчонку вашему повелителю.
        Из воды, из-за деревьев показались тени. Они выходили на берег, окружали Галку со всех сторон, и она беспомощно давала каждой вкусить своей крови, куснуть немного посмерток, и постепенно духи истощали её, забирали всё больше и больше, пока не начали глодать саму Галку.
        Русалки окружили со всех сторон, и Белый не пытался им помешать.
        Сестра обыграла его. Она нашла оружие, которое летело быстрее и дальше. Щур. Господин рек и озёр. Тот, кто найдёт Велгу Буривой быстрее и заберёт у Белого. И тогда… тогда госпожа накажет его за невыполненный заказ.
        - Хватит, - Галка вырвала руку, вырвалась из круга и выставила перед собой нож.
        Если она надеялась, что брат поможет ей, то зря.
        Но духи уже получили свою плату. Они уважали договоры не меньше, чем В?роны.
        И хором пронеслось над поляной, точно дуновение жаркого ветра:
        - Щ-щ-щу-у-ур-р-р…
        Русалки расползались в разные стороны. Они взбирались по ветвям деревьев, прятались в камышах и прибрежных кустах, уходили с головой под воду, и отовсюду, точно песня сотни змей, слышалось:
        - Щ-щур-р!
        В неспокойных тёмных водах Калины - реки, что собирала ручьи со всех болот, со всех озёр, реки, что вкушала слёзы мертвецов с Калиновых холмов, реки такой древней, что она помнила ещё этот мир совсем другим, - зашевелилось нечто.
        Белый прищурился. Даже его зрения не хватало, чтобы разглядеть что-либо в реке.
        А волны всё поднимались. И гром гремел, сотрясая землю. Сверкали молнии вокруг. В реке показался Щур, пращур всех, кто жил на этой земле.
        Но ночь скрыла и его. И снова наступила тьма. И тишина. Ночь. Первая в русальей седмице.
        Глава 5
        Умер покойник
        В среду, во вторник,
        Пришли хоронить -
        Он глазами глядит!
        Русская народная святочная игра
        - Цветы опадают, - Мельця остановилась на краю дороги возле дикой яблоньки.
        Ветер, поднявшийся ночью, сорвал почти все цветы с ветвей, и землю вокруг усыпало розовым да белым, а на самой яблоньке остались только зелёные листочки.
        Велга осталась стоять в стороне, склонила голову набок.
        - Русалья седмица начинается, - обернулась Мельця. - У воды нужно быть осторожнее.
        Прищурив вишнёвые глаза, она подошла ближе.
        - Дай руку.
        - Зачем?
        - Дай руку, Вильха, - усмехнулась Мельця. - Не обижу. Ты же юная девушка. Русалки таких любят.
        Велга не сопротивлялась, когда чародейка сняла с руки один из своих звенящих браслетов и надела ей на запястье.
        - Невинных девушек русалки норовят затащить на дно. Не снимай, пока не пройдёт их время. Слышишь, как звенят бубенцы? Это оберег. Он отпугнёт навьих духов. Конечно, совсем не прогонит, но и приблизиться не позволит.
        На запястье на ниточке повисла бронзовая утица, вместо лапок у неё были бубенцы. При каждом движении они шумели, и Велга несколько раз повела кистью руки, прислушиваясь к их звонкому голосу.
        Матушка тоже доверяла оберегам и заговорам больше, чем Создателю. Батюшка её за это всегда ругал, говорил, в храме надо усерднее молиться и никогда не снимать с груди золотой сол, чтобы знак божий охранял от духов тьмы.
        - Вы там не потерялись?! - раздался голос в стороне.
        - Идём! - откликнулась Мельця. - Пошли, - кивнула она Велге.
        - Зачем?
        Чародейка задержалась. Лицо её незаметно переменилось. Чуть плотнее поджались губы. Чуть проницательнее стал взгляд.
        - Для защиты, я же сказала…
        - Зачем мы продолжаем идти? Это бессмысленно. Кастусь… Константин мёртв. Ты сама слышала.
        - Тебе есть куда ещё идти, Вильха?
        - Нет.
        Она могла бы вернуться в Старгород, будь с ней Белый. Она могла бы отправиться в Ниенсканс, также в сопровождении Белого. Но, оставшись без него, она не могла решать сама, куда отправиться. Она могла только идти следом за чародеями, пока они не прогоняли её.
        Что было бы, скажи она им своё настоящее имя? Как бы они поступили? Отдали её В?ронам? Или вернули князю, на которого работала Мельця? Или бы пожелали награды от жениха Велги и отвезли на север?
        Только… ждал ли её до сих пор жених? Ведь если Буривои погибли, если власть их в Старгороде пропала, то и невеста больше не была ему нужна.
        - Мне некуда идти, - растерянно пробормотала Велга. Она подняла взгляд на чародейку. - Мельця, я… без вас я пропаду.
        - Ох, котёнок, - чародейка раскинула руки, обняла Велгу, прижав к пышной груди. - Не переживай, ради Создателя. Мне очень жаль, что мальчик погиб. Но… пока мы идём дальше со скренорцами. Может, найдём работу в Щиже. Или поищем удачи в Ниенскансе. Говорят, северяне нанимают чародеев. Ты можешь идти с нами. Нет, - она отстранилась и широко улыбнулась, - я настаиваю, чтобы ты пошла с нами. Мы со Змаем о тебе позаботимся.
        Велга робко улыбнулась, опуская взгляд.
        У неё не осталось ни денег, ни влияния. Но она по-прежнему была миловидна и невинна. И то и другое легко могло разжалобить сердца людей. А Мельце нравилось заботиться об остальных. Пусть она позаботится о Велге, пока та не придумает, что делать дальше.
        От Зуево на Калине дальше они шли уже пешком. Гребцы и скренорцы волокли свои тяжёлые ладьи по избитой дороге, заросшей по краям клевером да подорожником. На волочке купили пару волов, те везли на себе другую поклажу, по большей части товары скренорцев. Один вол тащил телегу, закрытую наглухо. Что там, никто не знал, а спрашивать скренорцев никто не спешил. Стоило только упомянуть Старгород, как они разражались грязной бранью.
        Со скренорцами Велга старалась не разговаривать, даже в глаза им по возможности не смотрела. Отныне в их пронзительных льдисто-голубых глазах она видела одного только Инглайва.
        К полудню решили остановиться на привал. Солнце палило, точно в середине лета, и Велга испугалась, что она загорит или, что ещё хуже, покроется веснушками. Матушка считала, что у знатной господицы кожа должна быть белая, чистая, как снег. Но Велга пошла в отцовскую родню, и даже зимой противные веснушки покрывали плечи и руки. Стоило же солнышку коснуться её лица, как нос и щёки становились вовсе рыжими.
        Присев в тени закрытой телеги, Велга вытянула уставшие ноги. Ступни болели, а обувь стопталась. Никогда в жизни она не ходила так много. Порой казалось, что ещё шаг и она упадёт, но получалось как-то шагать дальше.
        Рядом примостился Змай. С ним было легко. Он всегда улыбался, даже когда не было для того повода.
        А ещё был щенок.
        Б?льшую часть дороги он сидел в телеге, иногда на руках у Велги. Лапы у него были короткие, слабые, и сам долго он идти не мог. Змай предлагал оставить его на волочке, но Велга неожиданно для самой себя воспротивилась. И только Мельця почему-то её поддержала.
        Теперь Мишка бегал рядом, нюхал траву, рыл землю, неуклюже перекатываясь на круглый бочок, довольно хрюкал, разгребая грязь чёрным носом. Глядя на него, невозможно было не улыбаться.
        - Трудно помышлять о смерти, когда видишь, как растёт новая жизнь, - послышался голос Мельци.
        - Что?
        - Да так, я о своём, - отмахнулась она. - Держи.
        Чародейка протянула ей два варёных яйца. Велга очистила скорлупу у одного из них, раскрошила для Мишки. Второе съела сама.
        Думать о смерти.
        Предки Велги верили в Морану, богиню смерти. Они верили и во многих других богов, но эту и восхваляли, и ненавидели одновременно. Потому что смерть неизбежна, но немыслимо уродлива.
        Но когда светило солнце и жужжали мухи, когда бабочки порхали над придорожными цветами и птицы кружили, кружили, радуясь теплу, когда рядом сопел беззащитный маленький щенок, думать о смерти и вправду было тяжело.
        Велга старалась держаться поближе к людям.
        Но стоило хоть на мгновение остаться одной, и тяжёлые мысли против воли лезли в голову.
        - Не трогай её, - Змай лёг на бок, вытянувшись на траве, подложил руку под голову и наблюдал за всеми, щуря светлые глаза.
        - Что?
        - Мельця порой… говорит о всяком. Не расспрашивай её. На самом деле ей не хочется об этом говорить.
        - Я не понимаю.
        - Видишь их главного, Арна? - он мотнул в сторону невысокого крепкого скренорца в летах. - Они уже много лет ходят вокруг да около. Ничего хорошего он ей не принесёт. У него в жизни есть только река.
        - Мельце тоже нравится ходить на ладье, - нахмурилась Велга.
        - Мельце нравится быть счастливой.
        - Я не понимаю.
        - Просто не расспрашивай её об Арне. И о смерти. И сама не думай.
        - Но я…
        Договорить она так и не смогла, потому что сказать в своё оправдание было нечего.
        - Долго нам ещё идти? - вместо этого спросила она.
        - До озера. Оттуда пойдём по рекам до ближайшего города. Он называется Щиж.
        Велга почесала ластящегося Мишку за ухом и дала ему ещё поесть.
        - Куда вы теперь?
        Она не стала спрашивать о себе. Потому что без чародеев, сбежав от Белого и от Матеуша, одной Велге деться было некуда.
        - Пока не знаю. Кажется, Мельця собралась в Проклятый город.
        - Ниенсканс, - поправила Велга.
        - Знаю, что Ниенсканс, - скривился чародей. - Только всю жизнь звал его Проклятым - и пока сам там не побываю, иначе говорить не собираюсь. Даже не представляю, как там живут люди. Земля там мёртвая. Никаких оберегов не напасёшься.
        - Ты же чародей. Как ты можешь бояться проклятий?
        - Я боюсь не проклятий, а того, что они за собой влекут. Княгиня Злата уничтожила всю землю вокруг города. Там было всё выжжено. Только подумай, сколько смерти, сколько ненависти вырвалось на свободу. Такие вещи не проходят так просто.
        - Я выросла в Старгороде, от нас недалеко до Трёх Холмов, - пожала плечами Велга. - И пусть в детстве нас вечно запугивали мертвецами, но никто их на самом деле не видел. Ну… разве что иногда, далеко от города.
        - Поэтому на Трёх Холмах и понатыкано монастырей и храмов. И маками всё засадили.
        Последние месяцы Велге твердили, что в Ниенскансе было безопасно. Что проклятия на самом деле и не существовало.
        - Но ведь прошло много лет…
        - Чтобы земля зажила после того, что там натворила Злата, понадобится куда больше времени, - хмыкнул Змай и наконец посмотрел на неё. - Цыплёнок, да я тебя совсем запугал. Не слушай меня. Никто тебя не обидит. Я о тебе позабочусь.
        - Обо мне? То есть… я могу отправиться с вами в Ниенсканс?
        - Ты обязана отправиться с нами, - он легонько щёлкнул её по носу. - Без тебя нам будет плохо.
        Скренорцы начали собираться.
        - Пошли! - гаркнул Арн. - Хватит протереть штаны.
        - Протирать, - закатила глаза Мельця. - Когда ж ты по-человечески говорить научишься?
        - Когда ты меня научить, - не растерялся Арн.
        Змай тихо усмехнулся:
        - Нарывается скренорец. Однажды Мельця превратит его в лягушку.
        Чародей поднялся и протянул Велге руку.
        - Пойдём, цыплёнок. Нам ещё долго идти до Змаева Ока. Жаль, без музыки. Было бы веселее.

* * *
        - Богиня! За что? Фу, это омерзительно! - Галку перекосило от отвращения, даже лицо её позеленело. - Да как можно было вообще сочинить такую дрянь?
        - Это не дрянь, - обиделся Вадзим и остановился, чтобы убрать гусли. - Это моя новая песня.
        - Как это может быть песней?
        Белый тоже остановился подождать гусляра, но сам оглянулся на ушкуйников, тащивших ушкуй. Не стоило ожидать от них смирения. Они только и мечтали о возможности удрать.
        - Вы слишком шумите, - не отрывая глаз от ушкуйников, произнёс Белый.
        - А чего она? - надулся Вадзим, перекинул через плечо суму с гуслями и пошёл вперёд. - Песня ей моя не нравится… Вот возьму, - крикнул он, обернувшись, - и напишу про тебя песню.
        - Это какую же? - задиристо взмахнув короткими белёсыми волосами, спросила Галка.
        Пряди волос её выгорели на солнце, кожа на остром носу шелушилась и облезала. Сестра стала ещё больше похожа на мальчишку.
        - Да про одну девку без сисек, которую ни один хороший мужик не захочет…
        - Больно мне нужны мужики. Это к твоей мамаше без разбору шляются.
        - Что ж ты, дрянь, какая грубая? - поморщился Вадзим.
        - Иди на хрен!
        Она злилась. Пусть и говорила правду, пусть на других мужиков ей и вправду было плевать, а всё же злилась. И потому прижалась к Белому, уткнулась носом ему в шею.
        - Я хочу его убить.
        Когда кто-нибудь другой кидался такими словами в ярости, это были пустые угрозы. Но Белый знал, как легко, без зазрения совести убивала Галка.
        - Он член стаи, - возразил Белый и махнул Вадзиму рукой, чтобы тот шёл дальше. - Нельзя.
        - У тебя самый дурной Клюв, каких я встречала.
        - А у тебя что, их было много? - улыбнулся краем губ Белый.
        Она потупилась, отстранилась, отводя глаза в сторону, и неопределённо пожала плечами.
        - Что? - не поверил он. - У тебя был не один Клюв?
        - Да, - неохотно призналась Галка. - Она была танцовщицей. Фарадалкой.
        В раздражении сестра пнула подорожник ногой, промахнулась и подняла пыль на дороге. Было жарко. Лето бежало, спешило к ним навстречу. Галка стащила шерстяной худ и запихнула в сумку. На груди висел костяной оберег, которые всем подарил Грач. Даже Вороне. Наверное, её оберег так и лежал с ней в могиле под маками.
        Пожелтевшая льняная рубаха прилипала к худому телу Галки, и сквозь ткань видно было торчащие соски. Вадзим не был далёк от истины: она легко могла сойти за юношу.
        - И что случилось с той фарадалкой?
        - Она меня предала, - сестра отвернулась, сорвала с земли белый, покрытый придорожной пылью цветок клевера и покрутила между пальцами. - Я её убила.
        - Ты её…
        Он не договорил. Им, В?ронам, даже произносить такие слова не стоило.
        - Мы не можем никому доверять, - она резко выпрямилась, посмотрела прямо, пронзительно и с таким надрывом, что ему стало не по себе. - Никому, кроме друг друга.
        Слышно было, как впереди на дороге скрипели колёса телеги и звенел варган. А здесь над клевером жужжали шмели, и солнце пекло так, что можно было увидеть, как от почти летнего зноя дрожал воздух.
        Галка медленно, шаркая по пыльной дороге, подошла ближе. Её худое, острое лицо было задумчивым, напряжённым.
        - У нас есть только мы, братик, - она заложила клевер ему за ухо и улыбнулась так же криво, едва уловимо, как он всегда улыбался сам.
        - Ага, и ты так любишь меня, что изо всех сил пытаешься вперёд меня убить Буривоев.
        Белый сам потянулся за поцелуем, привычно коснулся её губ, и сестра приоткрыла рот, вторглась языком в его. Её губы были сухими и горячими, шершавыми. Галка вечно кусала их.
        Поцелуй вышел короткий, но жадный. Горький, как цветы полыни. Сестра запустила руку в его волосы, взъерошила, и Белый раздражённо отстранился, взял её за руку и заметил шрам на запястье. Он был свежий и кровоточил, как и его два шрама: за Константина и Велгу Буривой. Но у Галки шрам был всего один.
        - Как любопытно, - задумчиво пробормотал он.
        - Пошли, - сказала Галка. - А то этот ублюдок сочинит про меня ещё какую песню.
        Но Белый не выпустил её руку.
        - Что это?
        Вырваться у неё не получилось. Белый крепко вцепился в запястье, притянул руку к самым глазам, облизнул: ошибки быть не могло. Рана оказалась несвежей, уже зарубцевавшейся, от неё тянуло холодом, и в глубине чернела зима.
        - Что это? - повторил он зло.
        - Мой договор, - сквозь зубы процедила Галка.
        Отпустив её, Белый в нетерпении содрал с себя кожаный дублет, бросил его в сторону от дороги, прямо на траву, закатал рукав: две свежие кровоточащие раны багровели на запястьях.
        - Какого лешего? - всё его хвалёное хладнокровие как водой смыло. В ярости он выпучил глаза, наступал на Галку. - Что это значит? Буривои живы, я же вижу.
        Сестра осталась на месте, понурила голову. Словно провинившийся ребёнок, чья проделка разозлила взрослых, она пробормотала:
        - Прости. Я соврала.
        - Что?
        - Я соврала! - выкрикнула она с отчаянием. - Я скучала по тебе, а ты отдалился. И я была… совсем одна, даже зимой. Почему ты не вернулся? Даже Грач возвращался, а ты где-то бродил, и даже не писал… а я была одна, с этой безумной старухой…
        - Не говори так о матушке.
        - А я буду так говорить, - она вскинула голову, и непослушные короткие пряди упали ей на глаза. Злые серые глаза сестры сверкали от гнева. - Я ненавижу её. За всё-всё ненавижу. Она сделала из нас чудовищ, она издевалась над нами всё детство. Лупила нас, проклинала, ругала, заставляла спать на кладбище и… ты знаешь, знаешь, что она сделала со мной, когда у меня пошла кровь? Сказала, что я невеста смерти, а не живого человека, что я должна… А-а! - Галка закрыла руками лицо. - И Ворона меня держала всё время. Радовалась, что не мне одной с мертвецом… и Ворону я тоже ненавижу. Пусть она сгниёт в земле. Надеюсь, её всю сожрали черви, что от неё даже костей не осталось. Ненавижу!
        Белый схватил её запястья, развёл насильно в стороны и поцеловал в горькие, сжатые губы.
        - Не надо, Штяста…
        Даже в кругу Воронов они почти не называли друг друга по именам. Матушка дала им прозвища, собрала их стаю, и они постарались забыть свои прошлые жизни и имена. Белому и забывать ничего не нужно было - он своих родителей не знал. Его воспитала матушка, она же нарекла его Белым Вороном. Одна только кормилица хотела подарить ему человеческое имя. Только она его и знала. Говорила - это чтобы уберечь от зла. Однажды только прошептала на ухо, чтобы он тоже знал своё другое, человеческое имя.
        Белый не слишком верил в силу имён. Галку родители нарекли Штястой, счастьем то есть. Но счастья девочка никогда и не видела в своей жизни.
        - Не надо, Штяста…
        Какое счастье, какое облегчение, что она соврала. Значит, они не соперники. Значит, не придётся её убивать.
        Пусть она ненавидит Воронов, госпожу и матушку, пусть ненавидит всё, чего коснулась смерть, но всё же она единственная его сестра.
        «Я ведь тоже почти мёртвый, Штяста».
        Она никогда не плакала, не стала и в этот раз. Глаза её были сухими, когда она сказала:
        - У меня никого теперь нет, кроме тебя. Я никому не рассказывала, но я же искала родных, думала, найду - уйду навсегда из Воронов. Я так вас всех ненавидела. Но нельзя верить чужакам. Им нас не понять.
        Всё дальше уносился плач варгана. Не хотелось сильно отставать от остальных.
        - Ты мне не ответила, - Белый провёл пальцами по запястью рядом с кровоточащим знаком ворона. - На кого этот договор в таком случае?
        Она высвободила руку, сорвала подорожник и плюнула на него, приложила к ране.
        - Насчёт второго заказа я не соврала. Взяла ещё один в Старгороде. Не успела выполнить.
        - Ты должна вернуться.
        - Зачем? Я же сказала, что хочу тебе помочь.
        Галка полезла в суму за тряпицей, ловко перевязала рану и зубами затянула узелок.
        - Ты дура, что ли? Нельзя тянуть с заказами, если заключила договор. Представляешь, что может случиться со мной?
        - Именно поэтому я иду с тобой. Чтобы помочь.
        - Ты заключила договор с Навьими духами! - взревел Белый. - Ты попросила Щура, - он оглянулся в сторону, куда ушли ушкуйники с Вадзимом, и добавил тише, - самого Щура убить Велгу. Хотя она даже не твой договор. Твою мать, Галка, чтоб Пустошь тебя… Зачем?
        Она прикусила нижнюю губу и поудобнее перекинула суму.
        - Пошли, чего время теряешь?
        - Ты понимаешь, что можешь погибнуть?
        - Я понимаю, что ты можешь погибнуть. Ты упустил свой заказ, - легкомысленно пожала она плечами, нагнулась, чтобы сорвать ещё один цветок клевера, засунула кончик стебелька в рот и принялась посасывать. - Может, только благодаря тому, что я позаботилась, девчонка и умрёт. Щур достанет её.
        - И тогда меня накажут. Как Ворону.
        - А вдруг нет? Ты не можешь знать наперёд.
        - Проверять я не собираюсь. Курва. Тупая курва.
        Сестра всегда была взбалмошной и упрямой. За это матушка часто била её палкой, только всё без толку, Галка ещё больше злилась, ещё сильнее упрямилась и делала всё наперекор.
        Но никогда раньше она не делала это ради кого-то другого.
        - Не переводи разговор. С духами я разберусь сам. Ты что, собралась упустить свой договор? Ты сбрендила.
        - Сам ты сбрендил, - она провела рукой по волосам, взъерошив и без того непослушные пряди. - Пошли.
        - Кто твой договор? - он нагнал её, схватил за перевязанное запястье, отчего Галка зашипела, отдёрнула руку.
        - Больно же!
        - Кто твой договор?
        - Иди на хер!
        Маленькая, упрямая, глупая девчонка. Чуть склонив голову к плечу, он смотрел ей в спину. Галка была дурная. Бесноватая почти. Но дура ли? Готова ли вызвать на себя гнев госпожи ради него?
        Галка дурная. Но не дура. Она хитрая, изворотливая, мстительная и злая, как лесавка. Она в ярости не раз убивала. Она убивала и из ревности. И всегда, всегда беспокоилась о своём благополучии.
        И она никогда, ни за что бы не рискнула своей жизнью ради другого. Не стоило льстить себе: да, они брат и сестра. Да, у них нет никого, кроме Воронов. Но их всех воспитала старая, безумная, кровожадная ведьма, что вместо святого причастия облила их кровью воронов, что глодала кости несчастных, потерявшихся зимней ночью в пурге, что закапывала своих детей живьём в могилы, чтобы посмотреть, выберутся ли они, спасёт ли их госпожа.
        Нет, у матушки не осталось ни слабых, ни доверчивых детей. Единственную такую - Ворону - теперь укрывали маки. Ох и славно же они цвели теперь, на исходе весны. Верно, их было видно издалека от Трёх Холмов. С каждым годом они разрастались всё дальше, поглощали бывшие засевы там, где боялись селиться люди, там, где среди могил бродили только духи Нави. Они добрались и до родной для Белого деревушки. Там на опушке похоронила их сестру матушка.
        Так похоронят и следующего из Воронов, если не будет осторожен.
        Галка была дурная. Но не самоубийца.
        - Кто твой договор?
        Она даже не обернулась, крикнула погромче:
        - Иди на хер!
        - Вместе с Вадзимом? Да с удовольствием. Он меня херами хоть не покрывает.
        Прибавив шагу, Белый быстро обогнал Галку. За поворотом стало видно обоз: нагруженные ушкуйники двигались медленно.
        - Эй, Вадзим! - заорала позади Галка. - Подожди Белого! Он с тобой на хер пойдёт.

* * *
        Змаево Око
        Озеро было тёмным, точно летняя ночь. Велга остановилась подальше, не решаясь подойти к берегу. У воды стояла женщина, она даже не обернулась, когда шумная толпа вышла из леса.
        Неподвижная, в потрёпанной, выцветшей понёве, женщина замерла почти у самой воды, и лёгкий ветерок трепал её одежду. На плече сидел ворон. Он тоже не испугался чужаков, не улетел, зато, в отличие от женщины, повернул большой острый клюв в их сторону.
        - Поклонись озёрной госпоже, Вильха, - прошептал ей на ухо Змай. - Чтобы она была к тебе добра.
        - Кому?
        - Хозяйке Змаева Ока.
        Вдалеке вдруг протяжно и тоскливо завыли волки.
        Велга взвизгнула, попятилась, и скренорцы, тащившие мимо неё ладью, разразились хохотом, отчего ворон слетел с плеча женщины с раскатистым «Кр-ра!». А женщина так и не пошевелилась.
        - Почему она так?.. - обескровленными губами пробормотала Велга. - Почему она…
        - Не бойся, Вильха, - мимо прошла Мельця и ободряюще похлопала её по плечу. - И поменьше слушай Змая. А то расскажет тебе небылиц. Это всего лишь наряжуха.
        - Ни словом не соврал, ласточка моя, - воскликнул Змай, оглядываясь через плечо. Он заметил испуг Велги и сам переменился в лице. - Ох, цыплёнок, пошли.
        Чародей взял её за руку и провёл к воде. Велга безуспешно попыталась упираться, но, когда её крохотная ладошка была зажата в горячей руке Змая, она чувствовала себя защищённой, точно ничего плохого на свете не могло случиться.
        Чем ближе они подходили к воде, тем яснее было видно, что не стояла там никакая женщина, только чучело, оставленное кем-то на берегу.
        - Это что же… на Масленицу забыли сжечь? - растерялась Велга.
        - Это наряжуха, цыплёнок, - пояснил Змай, приобнимая её за плечо так, чтобы она не боялась огромной уродливой куклы без лица, со старым мешком, набитым торчащим сквозь дыры сеном вместо головы. - Здесь, на севере, таких можно повстречать в самых разных местах, чаще на развилках или стоянках. Они сторожат округу. Это госпожа Змаева Ока. Видишь, во-он на том берегу, - он показал пальцем руки, которая лежала на её плече, - вторая наряжуха?
        Пришлось прищуриться, чтобы разглядеть сквозь сгущающийся над водой туман белевший силуэт.
        - Это благоверный нашей госпожи. Они обычно стоят по двое. Этих почему-то разлучили.
        - Ей тоскливо, наверное, - задумчиво проговорила Велга.
        - Госпоже озера-то? - усмехнулся Змай. - Наверное… Ну, цыплёнок, не страшно?
        Она и вправду успокоилась теперь, когда понимала, что это всего лишь чучела, которые поставили обычные люди, а не чудовища из сказок, не духи Нави, не наёмные убийцы В?роны, в конце концов. Когда чародей говорил с Велгой так тепло, чуть игриво, она казалась себе одновременно пугающе уязвимой и совершенно защищённой. И невыносимо, невозможно одинокой.
        Поддавшись порыву, Велга вдруг обвила его руками и прижалась лицом к груди.
        - Цыплёнок?
        Поначалу растерянный, он погладил её по плечам.
        - Ну что ты, цыплёнок…
        Его руки легли ей на спину легко, едва касаясь и в то же время согревая. И чуть наклонился, прошептал на ухо таким голосом, от которого подкашивались ноги:
        - Мне грустно оттого, что ты грустишь, но остальные могут подумать о нас что-то неприличное.
        - Ох, прости, Змай, - она улыбнулась смущённо и в то же время игриво. Ей вовсе не претили объятия этого красивого чародея. И смущена она на самом деле не была, если только самую каплю. Просто девушкам её происхождения было положено смущаться от простого касания мужчины к руке. - Я так… это и вправду неприлично.
        - Цыплёнок, со мной всё прилично. Я бы сказал, что со мной тебе вообще не стоит ничего стыдиться, - он чуть переменился в лице, оглянувшись на остальных мужчин, собиравших костёр и ставивших пологи под деревьями, подальше от воды. - Но вот они…
        Велга проследила за его взглядом. Змай и вправду отличался от всех остальных. В нём была стать, что присуща знатным людям, и лёгкость, и изящество. Верно, всё потому, что он был чародеем.
        - Так что, цыплёнок, - он провёл пальцем по её носу от переносицы до самого кончика, и Велга даже перестала дышать, - если тебя кто обидит, сразу иди ко мне. И не доверяй мужчинам.
        - Ты тоже мужчина, - усмехнулась Велга, скосив глаза на кончик своего носа и разглядывая его палец, всё ещё утыкающийся ей в лицо.
        - Я лучше всех остальных мужчин, цыплёнок, - и он щёлкнул её. Не больно, но задиристо.
        И, пока она тёрла нос, пошёл к остальным. Пусть Велга и была девушкой, но, как ни удивительно, остальные не пытались привлечь её к работе. В обоих отрядах всё было слажено, и, в отличие от неё, каждый знал, как правильно развести костёр, поставить навес и сложить тёплую лежанку. Да и воды она не смогла бы так же быстро натаскать.
        Велга была не нужна. И потому она не спешила вернуться к остальным. Сходила за корзиной с Мишкой, выпустила его побегать у воды, подальше от наряжухи. Щенок шлёпал по воде с диким глупейшим восторгом.
        Шлёп. Шлёп. Шлёп. Всё пузо в песке, и вся рыжая морда тоже. Шлёп. Шлёп. Остановился, попил. И дальше: шлёп. Шлёп. Заметил наряжуху, вздыбился, ощерился, попятился неповоротливой толстой попой назад и запутался в собственных четырёх коротких лапах, упал, завизжал с обидой и ненавистью на наряжуху: явно она виновата в его неудачах.
        Велга захихикала. Мельця оказалась права. Сложно думать о смерти, когда на твоих глазах растёт новая жизнь.
        А ночью снова началась гроза.
        Ветер трепал парусину, укрывавшую их от ненастья. Мишка спал беспокойно, шуршал, ворочался, попискивал. Шум заглушал тихий храп Мельци и гулкие голоса скренорцев. Скоро затихли и они. Ничего не осталось, кроме бури.
        А Велга не спала, слушала, слышала, как трещали ветви деревьев. И в раскатах грома узнавала голоса. И во вспышках молний, седых, как смерть, видела… они стояли. Там, в воде.
        Но не звали. Нянюшка всегда говорила: нельзя с ними ходить. Сорок дней нужно выждать. Сорок дней они могут прийти за тобой, позвать.
        Снова вспышка. Они ближе? Там, в воде по колено. Белые рубахи. Белые лица.
        Велга не дышала. Сжала пальцами покрывало.
        - Кр-р-ра! - раскололось небо, и над бездонным озером раскатился снова гром.
        Нянюшка рассказывала, как ушла её сестра. Они тогда ещё девчонками совсем были: нянюшка с сестрой. Умерла у них бабка и стала посещать во сне. Одиноко ей, тоскливо без любимых внученек. Нянюшка наотрез отказалась с ней идти и прямо во сне попрощалась с покойницей. А утром сестра рассказала, что ей снился такой же сон, только она взяла бабушку за руку…
        Уже к вечеру сестра слегла с горячкой. Быстро ушла, меньше чем за седмицу.
        Нельзя с ними ходить.
        Нельзя.
        А они стояли, смотрели. Уже ближе, у самой кромки воды.
        Они ревели вместе с ветром. Тоскливо, жалобно.
        - Почему не справила по нам поминки?
        - Почему не отстояла у могилы три ночи?
        - Почему не уберегла брата?
        - Я же…
        Велга закрылась с головой покрывалом, пытаясь заглушить и голоса, и гром, и собственные рыдания.
        В груди, где-то под ключицей лежал камень, давил, не давал дышать, и она задыхалась, а буря ревела над головой, пока вдруг пронзительный скрип сосен не затих.
        И сладко, как бывает только на рассвете весной, когда солнце вот-вот прорежет серый сумрак, запел соловей.
        Велга распахнула глаза, приподняла голову нерешительно, пугливо. На траве, у полога, сидела матушка. Прежде она никогда не позволяла себе сидеть на земле, ведь так не подобает знатным госпожам. Из-под белой рубахи выглядывали босые ноги. Матушка считала, что ноги женщине нужно беречь. Это кметки ходили круглое лето босиком, и ступни у них были грязные, грубые, мозолистые, как и их руки. Родовитой девушке так не годится.
        По яркой, сочной траве стелился туман. Он был пушистый, кучерявый, как облака.
        - А ты разве…
        Договорить она так и не смогла. Слова застыли на губах. Но матушка и без того поняла.
        - Да, Велга, я мертва.
        - Тогда как?..
        Слёзы снова выступили на глаза, и голос стал писклявым. Велга скуксилась и поймала строгий взгляд матери, поспешно взяла себя в руки, присела и выпрямила спину. Во взгляде Осне промелькнуло одобрение.
        - Теперь я здесь.
        Она поднялась и пошла. Не позвала за собой. Велга взволнованно оглянулась, чтобы проверить, не проснулись ли Мельця и Мишка, но те мирно спали и ничего не слышали.
        За пологом скрывался сад. Их сад.
        Здесь буря ещё не сорвала цветы с яблонь. Здесь никогда не было огня, горя, смерти. Сад был вечным.
        И там, в вечности, её ждали братья. Они стояли на тропе между яблонями так далеко, что было не разглядеть их лиц. Матушка остановилась. Она чуть прикрыла глаза, вдыхая запахи весны.
        - Тут так покойно…
        - Да, тут хорошо. Поскорее бы созрели яблоки. Так хочется яблок.
        Разве мог этот сад измениться? Разве могли опасть вечные цветы?
        - Тут тоже наступит осень?
        - Ещё не знаю, - грустно улыбнулась матушка.
        Со стороны, так далеко, что Велга не разобрала ни слова, послышался голос. Но, кажется, он куда больше значил для матушки. На губах её родилась светлая улыбка. Велга вдруг поняла, что Осне выглядела совсем юной, непохожей на саму себя. И платка на её голове не было.
        - Мама, я… Кастусь… прости, мама. Я не смогла. Я ничего не смогла, - она вдруг начала задыхаться.
        У Велги были десятки, сотни вопросов. Она хотела столько всего сказать. Она мечтала обнять маму, прижаться к ней, вдохнуть её запах. Но вместо этого спросила:
        - А как же я?
        - Ох, Велга…
        Матушка оглянулась, чуть морща брови.
        - Велга, - повторила она со вздохом.
        - Мама, мамочка, пожалуйста, - она не выдержала, сорвалась, потянулась, пытаясь схватить её за руку, но загребла только воздух. - Забери меня, мамочка! Забери!
        Та смотрела горько, безмолвно.
        - Не хочу обратно. Не хочу. Сюда, к вам хочу, пожалуйста. Пожалуйста!
        Вспыхнул белый, седой свет.
        - Пожалуйста, - вырвался безмолвный крик.
        На губах было солоно от слёз. Зубами Велга сжала ниточку оберега на запястье, сжала так сильно, что та порвалась, и браслет упал на лежанку.
        Гроза прошла. И сад исчез.
        Они стояли там, у самой воды. На берегу Змаева Ока. Посреди ночного леса. Белые. Бледные.
        Дождь затих. Слышно стало, как стекали капли по пологу, как сырая напившаяся земля жадно глотала влагу.
        Велга вылезла из-под покрывала, ступила босыми ногами на холодную, мокрую землю. Шумящий оберег остался под пологом.
        Гроза рокотала где-то вдалеке, перекатывалась над лесом и озёрами на юге, там, где остался Старгород.
        У воды её ждали. Их было четверо. В отличие от наряжухи они умели ходить. Но к ней не приближались, стояли в стороне. Молчали. Наблюдали.
        Велга подошла сама, остановилась рядом с неподвижной наряжухой. Ветер трепал на чучеле обветшалую понёву. Одежды тех, других, не шевелились. Они свисали белыми саванами до самой воды. Их ступней было не разглядеть.
        Но Велге почему-то казалось, что она в безопасности, пока стоит за спиной наряжухи. Та точно служила сторожем на границе. Не пропустит дальше этих - белых, безмолвных, неподвижных.
        Как вдруг из-за спины раздалось звонкое, точно перелив ручейка, пение.
        Другая - такая же белая - сидела на ветвях старого дуба, нависавшего над берегом. Она качала ногами в воздухе и пела неуловимо знакомую песенку без слов.
        Велга попятилась, утопая босыми пятками в мокром песке. Слева забелело лицо наряжухи - теперь госпожа Змаева Ока оказалась прямо перед ней.
        Ступни Велги коснулись воды.
        Девушки выстроились вокруг. Медленно, чувствуя, как тяжелел от влаги подол, Велга огляделась, заглянула каждой в глаза: в них был покой. И тьма. Бездонная, как озеро.
        От них тянуло холодом и влагой. По волосам, в которых запутались водоросли, стекала вода. Их лица были покойны, прекрасны, как бывают прекрасны невинные девы, не познавшие ещё горя.
        Их кожа будто светилась изнутри. Лунная, тонкая, сквозь неё проглядывали косточки. И от них исходил холодный, пронзающий ночь свет. Он настиг Велгу, окружил, вскружил голову.
        Она не заметила, как её взяли под руки. Одна справа. Другая слева. Белые, прекрасные. Только теперь Велга поняла, что они тоже были невестами. Как и она.
        За спиной непрерывно раздавалась баюкающая нежная песня.
        - Пойдём с нами, сестрица, - позвала одна из девушек. - Пойдём с нами.
        - На дне спокойно.
        - На дне так сладко спится…
        - На дне тебе ничего не приснится.
        - На дне не видно палящего солнца. Там танцуют рыбки и мальки резвятся…
        - Там нет ни тоски, ни боли…
        - Под водой ты сбежишь от недоли…
        - Пойдём с нами, сестрица…
        - Да, - Велга увидела, как изо рта её вырвался пар облака. - Да… я не хочу больше боли. Я хочу, чтобы она ушла…
        - Больше никогда, сестрица…
        Это не было чарами. Нет. Велга ступала покорно. Сама. По своей воле.
        Босые ноги утопали в липком, склизком иле. Вокруг лодыжек путались водоросли. И Велга вздрагивала от отвращения, но сестрицы удерживали её за руки, успокаивали:
        - Идём, идём, сестрица.
        Ледяная вода поднималась всё выше, сжимала рёбра. И сердце в груди забилось быстро-быстро, точно почуяло, что это последние его удары. Вот-вот всё закончится. Её одиночество закончится. Всё навсегда закончится.
        - Сестрица, - Велга схватила ближайшую девушку, впилась ногтями в окостеневшую руку, покрытую холодным потом. - Сестрица, пообещай… что никогда больше… никогда!
        Она не смогла договорить, но вечные невесты знали, о чём она молила. Они понимали. Они и сами бежали от того же: от разбитого сердца - в омут.
        - Закрой глаза, - ласково попросила сестрица и провела мокрой рукой по волосам Велги, приглаживая кудри. - Закрой глаза и потерпи. Скоро всё закончится.
        Велга закивала, кусая до крови губы. Надо только потерпеть.
        Она вскинула глаза к небу. Рассеялись тучи, и выглянул месяц. Сестрицы тоже потянулись к нему, купаясь в серебряном свете.
        Как красиво было вокруг. Как хорошо. И свет месяца, и плеск воды, и ласка ветра в волосах. Как же хорошо и как жаль…
        - Погодите, - прошептала Велга.
        Но слова её утонули в тёмных водах.
        Велгу толкнули в воду четыре пары рук. Они держали за руки, за плечи. Велга била ногами, вырывалась, кричала, и обжигающе холодная вода всё глубже проникала в горло, в нос, в уши. Вода бурлила, рычала, кричала. И белые, светящиеся льдом и серебром девушки пели, подпевали озёрной воде. Их слова проникали даже сквозь воду, даже сквозь крик:
        Сиди, сиди, ящур, на золотом троне…
        Они впились когтями в плечи и руки, надавили сильнее, так, что Велга ударилась затылком о дно. Точно змеиные хвосты, её ноги и туловище обвивали водоросли. Всё туже они затягивались, сжимали рёбра, выдавливали последние глотки воздуха.
        Щипли, щипли, ящур, орехи горькие…
        Не выбраться, из их рук не выбраться. Голоса звонкие, чистые, как талая вода. Ночь тёмная, беспробудная. Её никто не услышит.
        Зато голоса русалок проникали сквозь воду, прорезали её, точно лезвия плоть. И слышно было их звонкое чистое пение:
        Лови, лови, ящур, красную девицу…
        Коя лучше всех, коя краше всех…

* * *
        Не зря они выбрали ушкуйников. Те ходили по реке на небольших, лёгких судёнышках и потому передвигались по земле так же быстро, как по воде. Они уже скоро догнали девчонку Буривоев.
        И духи, заключившие с Белым сделку, звали Белого тем настойчивее, чем ближе он находился к Велге. Пришло их время: русалья седмица.
        Велга присоединилась к многолюдному обозу, полному скренорцев. Их громкую речь было слышно издалека. Они не скрывались. То ли не опасались никого, то ли не знали, кого стоило опасаться. Белый наблюдал за ними издалека почти с лучину. Велгу все в обозе называли Вильхой. Девчонка оказалась хитрее, чем он думал, не назвалась настоящим именем. Вряд ли кто-либо из её спутников подозревал о В?ронах, летевших следом за ней.
        Белый решил дождаться ночи. А потом разразилась гроза и задержала в укрытии. Они поставили ушкуй на землю, накрыли его парусом, прячась от непогоды. Было темно, но, к счастью, Белый мог видеть и в кромешной тьме. Он не желал больше ждать. Нужно было как можно скорее найти Велгу. Но Галка умоляла не торопиться:
        - Пусть пройдёт дождь.
        - Сама же говорила, что духи могут грохнуть Велгу раньше меня.
        - Да, может, обойдётся? Я же заключила сделку с ними. Она всё равно умрёт, так или иначе.
        - Госпоже нужны посмертки в доказательство.
        - Но всё же…
        Она не видела духов Нави, бродивших вокруг их укрытия, не умела, а Белый слышал их беспокойные стоны.
        - Нужно сейчас. В дождь легче замести следы. Не ходи со мной.
        Он поднял край парусины.
        - Подожди, - сестра схватила его за руку, и один из ушкуйников, который до сих пор не заснул, посмотрел на них с ухмылкой.
        Он не мог знать, что Белый видел даже в темноте. Иначе бы не посмел так ухмыляться. Он бы и взглянуть в его сторону не посмел. Но убивать ушкуйника пока было рано. Потом.
        - Не ходи, - светлые брови Галки хмурились. - Русалки всё сделают за тебя.
        - Договор нельзя нарушать. Сама знаешь…
        - Но… если девка умрёт, то и договор, считай, исполнен.
        - Уверена? - он склонил голову к правому плечу. Галка тоже не могла видеть его взгляда, но вжала голову в плечи от одного только голоса. - Уверена, что госпожа с тобой согласится? Я вот нет. Никто не может знать наверняка. Повторить судьбу Вороны у меня нет ни малейшего желания.
        - Ты не повторишь. Я не позволю…
        Это прозвучало виновато, почти жалобно. Можно было подумать, что Галке стало стыдно. И Белый поверил бы в это, если бы не знал Штясту с детства.
        - Позволить или не позволить может только госпожа, - он наклонился ниже, прошептал сестре на самое ухо: - Плоть - земле.
        - Душу - зиме, - едва слышно ответила она по привычке.
        Глаза её лихорадочно блестели.
        Белый поцеловал Галку в лоб и вышел из укрытия.
        Он вляпался. Не только в грязь и лошадиный навоз, но ещё и во всю эту историю с Велгой Буривой. Белый раз за разом совершал ошибки. И все вели к его гибели.
        Снаружи бушевала буря. Она плевала в лицо и сдирала капюшон с головы, она в одно мгновение промочила обувь и всю одежду до последней нитки. И Белый бы замёрз, пожалуй, будь больше похож на человека. Он провёл пальцами по чешуе на рукояти ножа: холодной, как змея.
        Лес раскачивался под порывами ветра. Стенали деревья. Белый прищурился. Пусть он лучше остальных видел в темноте, но дождь и ему застилал глаза.
        На закате он уже проходил этот путь: через резкий каменистый овраг к тропе, поднимавшейся высоко к скалистому холму. По мягкой земле, застеленной белым мхом, между старыми деревьями, дальше, к тёмной, засасывающей бездне озера.
        Белый никогда не бывал так далеко на севере. Там, где теперь хозяйничали скренорцы, вообще никто из Воронов старался не бывать. У них свои законы, свои боги. И убивают своих врагов они тоже сами.
        Дождь хлестал по лицу, и ветер толкал назад, уговаривал вернуться в укрытие ушкуя. Но Белый шёл дальше. Этой ночью Велга Буривой должна была умереть. А он должен был найти её мелкого братца и навсегда закрыть договор.
        На левом берегу Калины земля оказалась холоднее. Она звала иначе. На незнакомом певучем языке она отвечала на каждый шаг тяжёлыми, глухими ударами. Белый умел ходить тихо, никто бы не заметил. Но сам он чувствовал, как откликалась земля. Здесь не было могил. Здесь мёртвых предавали огню и воде. И здесь они навеки оставались блуждать среди камней.
        Велга Буривой останется с ними - огоньками на болотах, голосом в песне камня. Если только он не настигнет её первой. Её жизнь взамен его. Потому что так велел договор. Потому что того пожелала госпожа. Потому что за неё заплатят полторы тысячи златых.
        Стал затихать ветер. И незаметно поредел дождь.
        Белый прибавил шагу. В небе посветлело: выглянул месяц, вырвал чёрные, шипастые стволы деревьев из темноты, выкрасил лес в серебро и сажу.
        Он ещё ускорился. И услышал позади топот, обернулся и едва не врезался в дерево.
        - Обожди, - Галка тяжело дышала. Серые, мышиные волосы прилипли ко лбу, по лицу стекала влага. - Обожди, Белый. Не надо. Пусть это сделают русалки.
        - Что? С хера ли ты такая заботливая?
        - Я… Там много скренорцев. Ты их видел вообще? Они все выше тебя на две головы.
        - Ну спасибо.
        - Может, они тебя и не убьют, но нос точно опять сломают.
        - Да не ломал я нос, Галка. И ты точно это знаешь, мы выросли вместе. У меня всегда был такой нос!
        - Мать мою не трогай, она у нас одна.
        Им на головы с ветвей звонко падали последние капли минувшего дождя.
        - Ты от меня отстанешь, в конце концов, или как?
        - Пусть это сделают духи. Они разозлятся, если ты вмешаешься…
        - Да что с тобой? Ты же обожаешь резать…
        Послышалось пение. Ледяное, мертвенное пение грёбаных мёртвых девок, с которыми она заключила грёбаную сделку.
        - Курва!
        И он сорвался с места. По мху, по камням, к крутому берегу озера. Остановился в последний миг, едва не скатившись вниз. Он бы точно сломал себе шею на этом обрыве. Костры не горели. Темно. Только месяц освещал берег. А там только русалки. И никого больше. Все спали беспробудным сном.
        Русалки склонились над водой и пели, пели. Белый замер на крутом обрыве. Рядом, задыхаясь, остановилась Галка. Она дышала так громко, что никак не получалось разобрать слова песни.
        - Они всё сделают.
        - Заткнись, - он захлопнул ей рот ладонью.
        Она замычала, укусила его.
        Белый поморщился, но не отпустил. И разобрал в звонких, переливчатых голосах слова старой детской песенки:
        Лови, лови, ящур, красную девицу…
        Коя лучше всех, коя краше всех…
        Галка вырвалась, отступила.
        - Пошли отсюда на хрен. Я замёрзла.
        - Заткнись, - прошипел он через плечо.
        И когда уже почти поверил, что на озере было спокойно, заметил, как заволновалась вода. Забурлила. Из непроглядной чёрной глубины взметнулся длинный хвост.
        - Курва…
        А русалки направились ближе к нему. Они зашли в озеро уже почти по плечи. И ясно стало наконец, что они удерживали кого-то под водой.
        - Курва…
        Он нагнулся, чтобы стащить сапоги. Галка снова кинулась к нему, повисла на руке, упала на колени.
        - Не надо! - взмолилась она. - Дай девке умереть. Пусть русалки её заберут. Госпожа всё поймёт.
        Белый вырвался, схватил её за ворот, встряхнул, подтянул так, что она повисла у него в руках.
        - Какого лешего, Галка? Говори, - он снова встряхнул её, прорычал в лицо: - Говори всю правду! Что ты скрываешь?
        - Мой договор…
        Позади что-то утробно зарычало, и вода забурлила. Но русалки пели сладко, звонко, так, что никто не смог проснуться.
        А они не замолкали, призывая из глубин своего хозяина:
        Лови, лови, ящур…
        Галка молчала, упрямо поджав губы.
        - Кто твой заказ? - Белый не выдержал, выхватил нож и приставил к её шее. - Говори!
        - Ты не можешь её тронуть…
        - Что? Тебе всё-таки заказали Велгу? Тоже хочешь награду за неё?
        - Мой заказ - это ты!
        Руки разжались сами собой. Белый попятился. А Галка, схватившись за шею, стёрла каплю крови, что успел оставить клинок. Она поджала под себя ноги.
        - Я же не могла…ать, на кого беру…аз… Заказчик об… хитрил меня. Посулил такую плату, ска… зал, всё… легко. Что жертва мне доверится. Я же не могла знать, - проговорила она, глотая слоги. Глаза её, круглые, бешеные, бегали по сторонам. Она обнимала саму себя руками и дрожала от страха. - А потом гово… рит: если Бе… Ворон убьёт Велгу, мой…вор. Поэтому рана за… жила. Потому что ты её не тронул… и не трогай… иначе… Белый, ты же знаешь, я должна. Или госпожа на меня прогневается.
        - Она в любом случае на нас прогневается, - процедил Белый.
        И кто-то отчаянно желал этого. Кто-то умело натравливал их друг на друга и ждал, кто первым оступится.
        Из воды выглянуло длинное туловище. Оно поднырнуло, поднимая волну на озере, и русалки радостно завизжали, когда их накрыло с головой. Звонкий смех расс?пался по берегу брызгами и песком.
        Но кто мог знать, как рассудит госпожа? Кто мог наверняка знать, как подействует заклятие договора после смерти Велги?
        И Белый стащил второй сапог.
        - Стой!
        Но он разбежался, оттолкнулся от края и бросился в чёрную ночь, ниже, сквозь ветер - в ледяную воду. И на удивление легко вынырнул.
        Озеро волновалось, поднимались волны. Белый набрал воздуха, погрузился под одну из волн, снова выплыл, оглядываясь в темноте. Даже его чуткое зрение вдруг помутнело от удара.
        Сверху раздался крик Галки. Его заглушил тихий рокот с глубины, от которого затряслась скала над озером, и дрожь прошла сквозь тело. Незнакомое леденящее чувство пронзило позвоночник.
        И из воды показалась голова ящера.
        Тусклая, точно позеленевшая от времени медная чешуя переливалась, когда луна играла в каплях, стекавших по огромной морде. Из-под шипов-наростов сверкали жёлтые глаза, крутили по сторонам, и Белому показалось, что ящер заметил его.
        Но тот ударил по воде огромным хвостом, неожиданно плавно и медленно поплыл к берегу. Туда, где ждали его русалки. И его дар.
        С огромной древней тварью ни одному клинку не совладать. Но русалки были всего лишь девками, пусть и утопшими.
        Белый грёб изо всех сил. Плевался тиной, захлёбывался, но не останавливался.
        Горел ли ещё знак договора на его руке? Не утонула ли Велга?
        Госпожа, сохрани, сохрани! Не трогай её нить.
        - Курва, - он наконец коснулся ногами земли, выплюнул тину.
        Ящер поднял весь ил со дна.
        Босиком по берегу, снова в воду. Белый не стал ждать. Он метнул нож. Не тот, не с чешуёй. Другой, покороче. На бегу. Прямо в спину одной из русалок. Та с визгом упала в воду. Её подружки обернулись.
        Белый пронзил ближайшей из них сердце. Оно было пустое, мёртвое. Русалка зашипела, оскалившись. Он выбил ей зубы рукоятью.
        - С-стой! - зарычала третья, вскинула руки.
        Ящер подплывал всё ближе. Он снова поднырнул, но бурлящая вода выдавала его. Между ними осталось саженей шесть.
        - Прочь! - Белый вскинул руку с ножом и наклонился.
        Туда, где в воде белели одежды Велги и её пламенные волосы.
        Русалка дёрнулась. Хотела было напрыгнуть.
        Четыре сажени.
        - Прочь!
        Он вытащил Велгу из воды, перехватил под плечи и потащил к берегу.
        Две сажени. Вода мешала идти.
        Из озера вынырнула огромная змеиная голова.
        - Помогите! - раздалось от скалы.
        По тропе сбегала Галка. Она кинулась к расставленным пологам, застучала мечом по деревьям.
        - Вставай! Тревога! Тревога!
        Она пронеслась, ударив по связке бубенцов, подвешенных у полога.
        Первыми вскочили чародеи.
        А ящер вынырнул из озера с громким всплеском, и волна сбила Белого с ног.
        Он рухнул вниз, прижимая к груди Велгу, вдвоём ушли с головой под воду. Рыжие волосы взвились, словно водоросли, закрывая ему лицо. Девчонка была совсем лёгкой в его руках, но теперь, потеряв равновесие, он никак не мог подняться.
        Рядом с шумом в воду влетела Галка. Белый нащупал одной рукой дно, оттолкнулся, высунул голову на поверхность. Галка с диким воплем вонзила нож в пасть ящера. Огромный зверь заревел.
        Русалки кинулись к Галке, схватили её за руки, потянули в озеро.
        Захлёбываясь, Белый потащил Велгу на берег. Краем глаза он заметил людей, бегущих к воде. Чародеи. И скренорцы. Они были с оружием. Смуглый чародей выхватил Велгу из рук. От него пылало колдовским огнём.
        - Давай! - Он был выше и легко, точно пёрышко, поднял девушку и выбежал на берег.
        Белый успел заметить, как от рук чародея к груди Велги потянулись золотые нити.
        Белый метнулся к Галке, окружённой русалками. Одной из них перерезал горло. Другой ударил под лопатку. Она успела нырнуть в озеро. Кровь не пошла из мёртвой раны.
        Они вырвались на сушу. И, заслышав шум, Белый обернулся. Взметая песок на берегу, быстро перебирая короткими лапами, за ними устремился ящер. На берегу он показался ещё больше. Четыре лапы, огромный хвост. Мокрая чешуя светилась под лучами месяца. Он двигался быстро, ловко, пусть и тяжелее, чем в воде.
        Одним ударом хвоста Щур разметал повозки. И огромная прикрытая клетка упала, прутья её поломались, и на песок вывалились люди.
        Слева наступали скренорцы.
        Босые, неприкрытые, они кинулись с топорами и мечами на русалок и ящера. Белый - с ними. Летел песок, брызги. Ящер крутился, рычал, размахивая хвостом. Он клацал челюстью, вытягивал шею. Ловко. Цепко. Поймал одного поперёк туловища, перекусил. Второго - за ногу.
        Чародейка, путаясь в намокшем подоле, подняла руки для заклятия, но кто-то толкнул её, и она рухнула в воду.
        Скренорцы набросились на ящера всем скопом. Он откусил одному из них руку. Наскочил на второго, схватил за голову, щёлкнул звонко, как орешком, и шустро, так, что не остановить, утащил под воду.
        Хвост ударил по поверхности озера, и всех на берегу окатило волной.
        И вдруг всё затихло.
        Стало пугающе, непривычно тихо. Плескалась вода. Громко дышали мужчины. И тревожно звенели обереги на берегу. Вода успокаивалась, затихало старое озеро, но люди недоверчиво, не оборачиваясь спиной, попятились к берегу.
        Белый оглянулся на деревья. С дуба на краю стоянки спрыгнула нагая девушка с длинными распущенными волосами. Она тоже заметила его, склонила голову набок, точно пытаясь запомнить, и скрылась за деревьями.
        Запястье жгло. Белый задрал рукав. Четырёхлучевой шрам кровавил.
        Велга Буривой умирала.
        Глаза отыскали её на берегу: мокрую, бледную, неподвижную.
        - Мельця! - чародей вскинул голову, отрываясь от княжны. - Помоги.
        Снова шумно заплескала вода: Белый и Мельця побежали к берегу. Высокий носатый скренорец подхватил чародейку на руки, быстро вынес из воды. Она даже не взглянула на него.
        Белый видел, как на ходу от её рук расходились золотые нити.
        - Запусти сердце!
        - Я его не слышу.
        Тихий протяжный гул заполнил берег. Точно уши залило. Белый слышал всё словно со дна, сквозь толщу воды.
        После дождя сгустился сизый туман. Он клубами подступал от середины озера к деревьям. Белый ступал сквозь туман на обмягших тряпичных ногах. На запястье горел шрам.
        Белое лицо Велги обрамляли потемневшие от воды медные волосы. Она лежала прекрасная, неподвижная, безжизненная. Над ней склонились чародеи, обвили золотыми нитями. Они тянулись к её сердцу, к вискам, запястьям, разгоняли кровь, но одна нить - такая яркая, что даже Белый, казалось, мог коснуться её - тянулась дальше. К лесу. Туда, где стояла госпожа.
        Она ждала.
        Там, где стояла госпожа, деревья покрылись инеем. Её никто не замечал. Только Белый. Он видел её с детства. Она стирала ледяными пальцами его горькие, злые детские слёзы. Она баюкала песней вьюги зимними ночами. Она шептала ему имена тех, кого он ей подарил. И теперь она произнесла её имя:
        - Велга…
        И его:
        - Войчех…
        Глава 6
        Умер покойник
        В среду, во вторник,
        Пришли хоронить -
        Покойник сидит!
        Русская народная святочная игра
        Там цвёл вечный сад. И солнце золотило туман сквозь ветви.
        Велга открыла глаза.
        Под яблоней сидел отец, наблюдал за ней с лёгкой улыбкой.
        - Девочка моя.
        И Велга, вскочив на ноги, кинулась к нему под яблоню. Обняла, прижалась к мягкому выпирающему животу. Батюшка, посмеиваясь, похлопал её по спине.
        - Ты рано, - произнёс он с неожиданной грустью.
        Позади, за садом, куда ещё не успело заглянуть рассветное солнце, стелился туман, клубились тени, и слышно было их неразборчивые яростные стоны. Они кричали, постоянно кричали. Они не знали покоя. Здесь, в саду, не ведали суеты.
        - Я скучала, - Велга прижалась, вдыхая знакомый запах.
        Самый родной, самый знакомый. От батюшки пахло яблоками, чернилами, пирогами с луком и чем-то, чего она даже не могла описать.
        - Ох, Велга…
        Они говорили, но разговор тот терялся в тумане. Велга осознавала, что задавала вопросы один за одним, но не могла и сама понять смысла своих слов, как и не запоминала того, что отвечал отец. Слова растворялись в белом мороке, что затопил сад, и таяли в солнечных лучах.
        Облетали белые лепестки. И солнце поднималось всё выше.
        В ладонь ткнулся мокрый нос.
        - Рыжая! - Велга с удивлением обернулась, и влажный язык лизнул лицо. - Рыжая, ты тоже тут…
        Она обхватила морду руками, удержала, чтобы разглядеть, чтобы убедиться: целёхонькая, невредимая. Пушистая, ухоженная. Её любили, холили, лелеяли, она не знала боли. Она ластилась, прижималась. Она не ведала, что человеческая рука способна ударить. Она не помнила, как могут ломать кости, как безжалостно, дико, варварски могут отнять чужую жизнь.
        Велга не понимала, отчего лицо её мокрое.
        - Не плачь, родная, - попросил смущённо отец.
        Он всегда так терялся от женских слёз.
        Рыжая тянулась к лицу, слизывала каждую слезинку. Велга зажмурилась. На плечо ей легла тёплая ладонь отца.
        - Не буду, - пообещала Велга. - Не буду. Я теперь с вами…
        Она обернулась к отцу и утонула в белом тумане. Ветер покачнул яблоню, и та обрушила белое облако лепестков ей на голову.
        - Я с вами…
        Плечо обожгло. Велга шикнула, прикрыла ладонью ожог, и точно время замедлило бег: на руку опускались серо-рыжие хлопья пепла. Яблоня прямо над ней была охвачена огнём, и искры, яркие, как лисий хвост, взвивались к небу.
        Крик застрял в груди. И Велга поползла назад. И вместо шёлковой травы под руки лёг пепел. И там, на другом конце сада, там, где когда-то стоял дом, появился он. И Велга увидела нож в его руках. И огонь за спиной. И смерть. Смерть.
        И она больше не желала её.
        Ведь на пути в сад её ждал этот человек. И клинок в его руке.

* * *
        - Чародей, - хрипло позвал Войчех. - Она мертва.
        Тот вскинул голову, оторвавшись от Велги. Только на мгновение взглянул на Белого, чтобы пробормотать:
        - Нет. Нет…
        Чародей не мог не видеть, как потускнела нить Велги Буривой. Пусть он неспособен был заметить госпожу, которая взяла ту нить в свои руки, пусть никто, кроме Войчеха, поцелованного госпожой ещё при рождении, не мог её увидеть. Но сама смерть пришла за Велгой Буривой. И за ним, за своим верным слугой, Белым Вороном. И она держала их нити в своих ладонях. Ждала.
        Его пробила дрожь. Войчех упал на колени рядом с девушкой. Запястье горело огнём, и даже смотреть не стоило: он знал, что госпожа разгневана. Белый нарушил договор, не исполнил заказ. И за это он должен был умереть.
        - У меня есть… посмертки, - хрипло проговорил он.
        - Что?
        В стороне зазвенели бубенцы и монеты. Взмахнув подолом, на песок рядом с ними опустилась женщина. Волосы взъерошены. Подол мокрый.
        - Отойди, Змай! - она оттолкнула чародея в сторону, склонилась над Велгой. - Давай, девочка, - она коснулась пальцами её висков.
        Взгляд вновь вернулся к госпоже, стоявшей на опушке. Нельзя было обмануть её. Нельзя было предать.
        Матушка учила собирать для неё жизни. Одну за другой. Одну за другой.
        «Я столько ещё принесу тебе, госпожа, - безмолвно взмолился Войчех. - Только помилуй меня сейчас».
        Он допустил ошибку. Он сглупил, доверился Вадзиму, Галке, глупым смертным людям, менявшим свои желания каждую лучину. Но он не желал предать госпожу. Он бы не посмел. Жизнь Войчеха принадлежала ей.
        Войчех родился холодным и бездыханным - так рассказывала матушка. Недоношенным младенцем его сбросила какая-то безродная девка, нагулявшая байстрюка от лойтурца. Нагрешила тайно, грязно, бесстыдно и избавилась от плода того греха так же тайно, грязно и позорно. Раньше срока избавилась, нашла ведьму. А матушка пожалела. Решила воспитать его как родного сына. Но даже у матушки не хватало сил, чтобы подарить Войчеху жизнь. И тогда пришла госпожа.
        Она не могла подарить жизнь. Но смерть отпустила Белого Ворона, позволила пойти по земле, получить имя, благословила на службу. И Войчех служил верно - до этой самой ночи…
        Но этот приказ он выполнять не желал.
        - Нет-нет-нет, - пробормотал он и увидел будто бы сквозь туман, как дрожали собственные руки. - Чародейка, - позвал он, но та даже не обратила на него внимания.
        Кожа побледнела, а губы посинели. Велга была красивой. И мёртвой, и живой: красивой, манкой, желанной. И нить её жизни удавкой обкрутилась вокруг шеи Войчеха, так плотно, что не было спасения. Даже если оборвать её - нить та только сильнее затянется, задушит.
        - Нет-нет-нет… я не могу… Чародейка!
        Он схватил Велгу за руку, потянул на себя. И только тогда чародейка заметила его.
        - Что ты делаешь? Отпусти её.
        Но Белый прижал к себе Велгу крепко. Она была ледяная. С потемневших волос ему на колени стекала вода.
        - У меня есть посмертки, - сквозь зубы, едва шевеля языком, проговорил Белый. - Я хочу отдать их ей.
        - Что?
        - Посмертки. Их собирают чародеи у мёртвых. Не слышала? Это как… отголосок человеческой жизни. Его можно передать другому, чтобы продлить его жизнь. Что, не слышала?
        Тёмные большие глаза чародейки сощурились. Она чуть наклонилась, звеня бубенцами на голове.
        - Ты не чародей.
        Заглянув ей в глаза, он произнёс:
        - Но меня научили, как это сделать…
        Она не стала спрашивать, откуда у Войчеха посмертки. Она не стала даже гадать, кем должен был быть колдун, чтобы научиться забирать силу умирающего.
        Закатав рукава, чародейка взмахнула руками, порождая новую песенку бубенцов. Их звук дробился о морозный воздух и звенел напряжённо. Изо рта чародейки вырвалось облачко пара. И Белый невольно оторвал взгляд от Велги: госпожа подошла ближе. Она стояла неподвижно прямо посреди толпы на берегу. Скренорцы обходили её, не замечая. Они разгребали завалы, поднимали повозки, вытаскивали людей, кричали, ругались, пытались перевязать раны, и какой-то мальчишка визжал истошно… а госпожа стояла - белая, неподвижная, и только золотые нити горели в её ладонях.
        Матушка говорила, что госпожа владела нитями жизни всех смертных. Потому её и боялись, потому и проклинали. Она решала, кому жить. Она дарила смерть и жизнь. И она уберегла Войчеха от смерти.
        - Нет-нет, госпожа, - пробормотал он себе под нос и снова взглянул на чародейку. Её смуглая кожа, тяжёлые тёмные косы, опавшие на плечи, быстрые, ловкие движения - всё было окутано белёсым паром. - Я могу передать ей посмертки. Они должны… могут вернуть Велге жизнь.
        - Вернуть её… из мёртвых?
        Тёмные глаза блестели от непролитых слёз. Рядом с Мельцей снова опустился чародей. Он был куда моложе, выше, тоньше. И теперь, когда взрослая женщина вдруг растерялась, он сурово поджал губы и сосредоточенно спросил:
        - Как это сделать?
        Белый был Вороном госпожи. Он убивал и получал в дар посмертки. А их осторожно и тщательно забирала себе матушка. Он не знал, как у неё это получалось, он не был чародеем, как Грач.
        - Загляни в меня? Ты видишь? - Белый невольно потянул ворот на рубахе, пусть это и не требовалось. - Они жаркие, бьются…
        - Как сердце, - прищурив зелёные глаза, произнёс Змай.
        - Одна нить моя. Не тронь. Но остальные другие… Они как комки, как птичье сердечко. Ты видишь? - от нетерпения он придвинулся к чародеям. - Забери. Отдай один Велге.
        - Белый, - раздался голос в стороне.
        Покачиваясь от слабости, у воды стояла Галка. Она хмурилась. Со светлых волос стекала вода.
        - Что ты делаешь?
        - Не лезь.
        - Белый, ты не имеешь права…
        - Не лезь!
        Он опустил голову, чтобы не видеть ни сестру, ни госпожу. Руки сами собой сжали тонкие пальцы Велги.
        - Давай, чародей, сделай что-нибудь…
        - Мельця, - позвал тот. - Я попробую вдохнуть в Велгу жизнь. А ты закрепи нити. Слышишь?
        - Безумие какое-то…
        Вокруг кричали люди. И от озера по берегу расползался туман. Побелели, покрывшись инеем, рыжие кудри Велги. Побелели пальцы Войчеха. Он крепче сжал ладони Велги.
        «Только не мешай, госпожа, - взмолился он. - Только не мешай».
        Он исполнит договор. Он сделает всё, как просила она. Только пусть у него будет такая возможность. Пусть только девчонка вернётся к жизни, чтобы можно было забрать её самому.
        И в этот миг невидимая длань проникла под его рёбра. Войчех сжал зубы, зарычал, согнулся низко, уткнувшись лбом в грудь девушки.
        И нечто горящее, бьющееся, точно живое сердце, покинуло его. Оно было обжигающим, таким ярким, что Войчех ослеп.
        - Осторожнее, сюда, - кто-то бережно уложил его на бок.
        Лбом он чувствовал влагу и холод. И пальцы переплелись с чужими: такими же холодными, но тонкими, хрупкими, как веточки.

* * *
        Огонь обратился в дым, дым заволок весь сад и затопил его холодной влагой тумана. И в том мареве Велга кричала и звала, пока некто не взял её за руку.
        Они легли рядом - прямо на выжженной траве и горячем пепле.
        Они переплели пальцы и держались крепко, цепляясь друг за друга, ощущая дыхание друг друга. Но в том белом как молоко, густом тумане было не разглядеть лиц.
        А когда рассеялся туман, трава под ними обратилась в шерстяное покрывало, а белое небо - в натянутый полог. В стороне звучали приглушённые голоса. Велга лежала на спине, голова её была повёрнута в сторону. Не сразу она узнала горбатый, точно поломанный нос и спутанные светлые волосы, рассыпанные по плечам. Белый был бледен и неподвижен. И его пальцы, совсем как во сне, переплелись с её.
        У уха кто-то запищал. Тёплый неповоротливый комок.
        - Ох, Мишка, - слабо улыбнулась Велга.
        И щенок радостно подпрыгнул, неловко ударяя её лапами в лицо.
        Велга вскинула руки, и на запястьях зазвенели бубенцы: на этот раз их было куда больше. Мельця повесила на неё несколько ниток с оберегами. Пальцы Велги выскользнули из руки Белого, и он открыл глаза, сел резко, оглянулся. Прищуренные волчьи глаза. Недоверчивые, злые.
        - Белый, - Велга прижала Мишку к груди, гладя его по макушке. - Это я…
        - Ты жива, - пробормотал он, едва шевеля губами.
        - Жива…
        В памяти витали облака тумана, и языки пламени, и человек в чёрном, что ждал её… но тревога растаяла под спокойным взглядом Белого.
        - Я испугался, что ты умрёшь, - голос был тихий и глубокий, звучащий откуда-то из груди, и там, где горячо, точно молот по наковальне, билось сердце, этот голос раскалялся в огне и выходил похожим на приглушённый рык дикого зверя.
        - Почему?
        Воспоминания о саде вконец развеялись, и только тогда Велга вспомнила воду, и чужие руки, удерживающие её на дне, и белые оскалившиеся лица.
        - Ох, Создатель…
        Руки разжались, и Мишка поспешно выскользнул из объятий. Велга не стала его ловить.
        - Они… они…
        - Тебя попытались утопить русалки, да. - Он ощупал левое запястье, закрытое повязкой.
        Верно, он поранился, пока пытался спасти её.
        - Нет…
        Одежда Велги всё ещё была влажной, а волосы спутались, и в них остались водоросли. Её пробил озноб. Мурашки пробежали вдоль позвоночника, и перед глазами невольно встали белые лица и тёмная вода.
        - Я пошла с ними сама… Они позвали, но я сама решилась.
        - Что?
        От холода затрясло, и Велга попыталась обнять себя руками, но вдруг сорвалась, потянулась к Белому, уткнулась лицом ему в шею.
        - Прости, - пробормотала она, не понимая сама, почему извинялась, зачем. - Но я… не хочу… больше… какой смысл? Какой во всём этом смысл? Их нет, и меня тоже больше нет. Меня не должно быть без них… я тоже… тоже должна была… Зачем ты спас меня от Инглайва? Я не хочу… не могу больше… я была бы рада умереть. Я счастлива буду умереть!
        Она вцепилась пальцами в ворот его рубашки. Стиснула зубы, сдерживая крик такой громкий, что он оглушал её, даже ещё не сорвавшись с губ.
        И в груди ломало каждое ребро, и кости впивались в сердце.
        Медленно, настойчиво он отстранил её, коснулся ладонью мокрой щеки.
        - Кажется, Велга, - прошептал он, почти не размыкая губ, но дыхание коснулось её губ. - Теперь тебе придётся пожить… ради меня…
        Она застыла, поражённая его словами, не зная, что сказать, как себя повести. Заворожённая, поражённая, Велга смотрела в глаза - серые, непроглядные. И на тонкие, точно изо льда выточенные губы.
        - Это ты… меня снова спас?
        - Хм…
        - У тебя такие ледяные руки…
        Её тело, напротив, горело, изнывало, тянулось к нему, и бёдра невольно сами собой сжимались, пытаясь утолить тянущую боль внизу. Это чувство было всё сложнее сдерживать. Кровь прилила к лицу, и дышать стало тяжело. Она была такой разгорячённой, что, верно, могла согреть даже его ледяные руки.
        - Я… чувствую себя…
        Льдистые глаза быстро оглядели её с головы до ног и вспыхнули хищно.
        - Заработало… это посмертки… они заставляют испытать…
        - Что?
        - Хм, - он прикусил губу, наблюдая за ней с неподдельным любопытством. - У тебя вышло с большой задержкой.
        Прежде она казалась себе разумной, скромной, такой, какой полагается быть знатной девице. Но тело била дрожь. И Велга сжимала крепче бёдра, цеплялась за мужскую ладонь своими пальцами, впивалась ногтями и, наконец, уткнулась ртом, пытаясь заглушить рвущийся стон.
        - А-ах…
        Он придвинулся ближе. Пристальный, пронзительный взгляд. Ледяной. Сверлящий. Жадный. И последний разум оставил Велгу. Она укусила его за руку, сдерживая очередной всхлип.
        - Давай…
        И Велга закатила глаза, не в силах сдержаться, сильнее сжала ноги. Спина выгнулась. И короткое, незнакомое удовольствие разлилось по телу. Белый Ворон поймал её, прижал к себе. Велга приоткрыла рот, тяжело дыша. Она видела, как ниточка слюны потянулась от её губ к его ладони. Этой рукой, влажной от её стонов, он провёл вдоль изгибов тела, не касаясь, но Велга всё равно почувствовала жар на своей талии, бёдрах…
        И всепоглощающий, немыслимый стыд накрыл её с головой.
        - Тебе понравилось?
        - Я…
        Она задохнулась, вырвалась, отпрянула и едва не задела Мишку.
        - Прости… я… это так… просто ужас.
        - Разве? - он склонил голову набок, изучая её пристально, бесстыдно. И бледное, безжизненное лицо переменилось. Изогнулся в кривой ухмылке злой рот. - А мне понравилось. Хочешь ещё?
        Ответить Велга не успела. Их отвлёк чужой крик:
        - Курва! Отпусти! Отпусти, мразь!
        Белый, не оглядываясь, рванул к пологу, отбросил его в сторону, и внутрь хлынул свет.
        Снаружи поднялся шум.
        Велга, отталкивая Мишку вглубь, выглянула наружу.
        У самого берега, вокруг груды обломков, столпились люди. Мельця кричала, размахивая руками, и Змаю пришлось схватить её и силой оттащить от скренорцев.
        И там была Галка. И Вадзим. А ведь Велга даже не спросила Белого, как её нашли.
        - Отпусти его, тварь! - завизжала Галка.
        Она вытащила нож, подпрыгнула ловко, точно взлетела, наскочила на Арна. Тот не успел бы увернуться. Галку схватил за руку Белый.
        - Какого лешего…
        Выбравшись из-под полога, Велга поспешила к остальным. Непослушные ноги подкашивались. Позади истошно запищал щенок.
        - Мишка, место! - махнула ему через плечо Велга, и тот попятился обратно под полог.
        - Отпусти их, Арн! - заорала громко, гулко, как баба с торговой площади, Мельця. - Отпусти, или я за себя не ручаюсь! Утонул, значит? Утонул?! Псина ты брехливая!
        - Успокойся, женщина! Так и знал, что ты будешь орать.
        - Ты соврал мне!
        - Конечно соврал. Я не хотел, чтобы ты орала на меня. Это мой добыча! Хить! Успокой свою девку.
        Арн оглядел с головы до ног Галку, извивающуюся в руках Белого. Та вырывалась, размахивала рукой, пытаясь достать до него хоть кончиком ножа. Вадзим вцепился Галке в запястье и отобрал у неё оружие. Только тогда Арн посмотрел на чародейку.
        - А за мою семью ты ручаться? - мрачно спросил он. - Или за семья моих людей? Нам надо что-то есть приходящей зимой, а мы потеряем кучу золото и время, пока найдём другой путь.
        Плавно, точно танцуя, Мельця прошла по берегу. Шаг за шагом она приближалась к груде деревянных обломков и огромной развороченной клетке. Прищурившись, Велга разглядела двоих - взрослого и ребёнка - лежавших на земле. Они тяжело дышали. Кто-то жалобно хныкал.
        - Значит, жизни твоей жены и детей стоят жизни этого ребёнка, Арн? - голос Мельци звенел от гнева.
        - Отойди.
        - И что ты сделаешь, Арн? - она вскинула тёмные глаза. - Потому что раньше, чем любое оружие меня настигнет, я остановлю твоё сердце.
        Остальные замерли. Даже Галка безвольно повисла в руках Белого. Велга не смела сойти с места. Никто, никто не шевелился. А скренорцы ждали распоряжений своего хёвдинга. Тот долго, напряжённо смотрел на Мельцу. Чародеев преследовали не зря. Они опасны. И они чувствуют свою власть над людьми. Чт? клинок против чародейской силы?
        Издеваясь, любуясь чужим страхом, Мельця развела руки в стороны, и стало слышно, как зазвенели бубенцы на её оберегах. У Мельци были тонкие, длинные смуглые пальцы. Они были ловкими, быстрыми. И стоило ей сплести заклятие, как Арну пришёл бы конец.
        Скренорец вдруг хлопнул руками себе по бокам.
        - Да ладно, Мельця? - захохотал он. - Ты? На меня? Ох, хватит… Ладно, - он взмахнул рукой, показывая, что сдаётся. - Хотеть лечить рабов - лечи.
        - Освободи их, Арн, - процедила чародейка.
        - Выкупи их у меня, - сладким, как у настоящего торговца, голосом произнёс Арн. - Тебе даже могу цену скостить. По старой дружбе.
        Но Мельця смотрела с непреклонной, безжалостной ненавистью, и с каждым словом голос Арна звучал всё искреннее.
        - Меля, - протянул он с отчаянием. - Ну как ты не понимать? Мы потеряли кучу время и золото, а рдзенцы сдерут с нас ещё больше золота. Они же пользуются тем, что никто не может попасть в Империю, и всё скупают задёшево. Меля! - прикрикнул он с яростью. - Хватит дурить!
        - Освободи рабов.
        Медленно Велга приблизилась и остановилась рядом с Белым, выглянула из-за его плеча и наконец смогла разглядеть темноволосого мужчину и мальчишку, совсем ребёнка. Мужчина был связан и не мог даже пошевелиться, а мальчик жалобно рыдал, хватаясь скованными руками за живот. Галка оглянулась на Велгу через плечо, прищурилась.
        - Вот ты где, - прошептала она.
        Велга попыталась улыбнуться в ответ, но под сердитым взглядом Галки улыбка померкла.
        - Меля, - снова протянул совсем уже жалобным голосом Арн. - Ну как ты не поймёшь: нам нужны деньги. Эти рабы - наша добыча.
        - Это раненый ребёнок и… - она запнулась, словно подбирая слово. - Фарадал. Как могут они быть рабами?
        - А как иначе становиться рабами? Не можешь себя защитить - тебя пленять тот, кто сильнее. Спроси нашего Волка - он родом из ваших земель, стал рабом, когда мой дед взял его в плен. Однако он заработать свою свободу. Может, и этим двоим повезёт.
        Мельця оставалась непоколебима, и Арн в отчаянии взмахнул рукой.
        - Вылечи их хотя бы, - попросил он. - От мёртвых никакого толку ни тебе, ни мне. А ты? - он оглянулся на Галку. - Какое у тебя дело с этим фарадалом, хлопец? Он что, был твой рабом? Хотя ты не похож на человека, которому по карману рабы. Ты, кстати, кто вообще такой и откуда взяться?
        - Это…
        Галка нахмурилась и оглянулась на Белого.
        - Это мой… брат. А ты его пленил.
        - Твой брат? - нахмурился Арн, покосившись в сторону и морща обгоревший нос. - У вас мать в фарадальском таборе загуляла, что ли?
        В ответ Галка сердито фыркнула.
        Фарадал…
        - Грач - мой сводный брат. Он рано потерял мать, как и я, - пробурчала Галка. - Пусть и не по крови, но он мой брат.
        - Твой брат пытался увести нашу ладью и угрожал моим людям, - пожал плечами Арн. - Хочешь спасти его - заплати. Он заслужил смерти, я, считай, был милосерден.
        - Хорошо твоё милосердие, - хмыкнула Мельця, склоняясь над мальчиком. Голос её мгновенно переменился, стал тише, мягче. - Как ты, родной? Убери ручки, дай мне посмотреть. Змай! - крикнула она в сторону. - Принеси мою суму.
        Бросив растерянный взгляд на Арна, Велга обошла Белого и Галку стороной. Она слышала, как скренорец ехидно высказывал что-то Галке, но ей было уже не до них.
        Фарадал.
        И ребёнок.
        Вытянув шею, она пригляделась издалека, не решаясь идти дальше, но Мельця загораживала раба, и ничего было не понять.
        Детей на белом свете жило многое множество. Как и фарадалов.
        Как и маленьких мальчиков с тонкими, плаксивыми голосами, не успевшими ещё поломаться и набрать силу. И некоторых из них даже похищали. Велга часто слышала, как старшие предупреждали детей, чтобы те остерегались фарадалов.
        И всё же…
        Надежда - робкая, как пойманная птаха, - забилась в груди. И шаг за шагом, пугливо, нерешительно Велга подходила к разрушенной повозке.
        - Ай! - воскликнул тонкий голосок. - Больно!
        - Потерпи, - мягко, но настойчиво попросила Мельця.
        Она сидела спиной к Велге, закрывая лицо ребёнка. Но из-за Мельцы выглянул, сверкая лихорадочными чёрными глазами, фарадал.
        Грач. Его тёмные пугающие глаза. Велга никогда не сможет их забыть, как не сможет забыть и страх, что она испытала в ту ночь.
        - Создатель…
        И раньше, чем Велга смогла разглядеть ребёнка, раньше, чем поверила в свою невероятную, невозможную удачу, она воскликнула:
        - Кастусь!
        И ещё до того, как увидела его, услышала знакомый растерянный голос:
        - Велга?
        И сорвалась с места, кинулась вперёд, не видя ничего перед собой. Красное и белое. Кровь и его испуганное бледное лицо. К горлу подкатил комок. Это его кровь? Его?
        Нога была разворочена, изуродована. Месиво. Красное и белое. Плоть и кость.
        - Кас…
        Она пошатнулась, едва устояла на ногах, как вдруг сзади её подхватили.
        - Тише, - прошептал Белый, удерживая за талию.
        - Вел…
        - Это Вильха, мальчик, - проговорил хриплым, сердитым голосом он. - Твоя сестра.
        - Няня, - пробормотала, не помня себя, Велга.
        Шатаясь, повиснув на руках Белого, Велга подошла к брату. Стоило немного склониться, как ноги подкосило, и она рухнула прямо перед ним на колени.
        - Я здесь, - прошептала она, едва разлепляя пересохшие губы. - Я рядом, - она нащупала его руку и обхватила ладонями. - С тобой ничего не случится, веришь?
        В глазах помутнело. Безостановочно облизывая губы, Велга обернулась к Мельце.
        - Правда? - переспросила она беспомощно. - Правда же?
        Ответом ей стал задумчивый мрачный взгляд тёмных глаз. Чародейка кивнула, невольно дёрнув плечами, и склонилась над Кастусем.
        Брат был бледен. На лбу выступила испарина.
        - Чудовище, - прошептали за спиной. - Оно схватило его прямо за ногу.
        - Вижу, - сухо ответила Мельця. - Помолчи. Змай! - окликнула она, когда тот подбежал с сумой в руках. - Займись вторым.
        - У меня остались ещё посмертки, - хрипло проговорил Белый за спиной Велги.
        - Не нужны тут твои посмертки. Он не умирает, - отмахнулась Мельця.
        - А что тогда?
        Чародейка дёрнула головой, отчего зазвенели украшения на её голове.
        - Он… Это как яд. Навь попала в его кровь.
        - И что с ним будет?
        - Понятия не имею, - чародейка не поднимала головы, роясь в суме.
        Она выронила мешочек, и на землю просыпались высушенные измельчённые травы.
        - Мельця, - пискнула Велга, и её обожгло раздражением.
        - Уведи её, - велела Мельця. - Только мешает.
        Велгу подхватили, как куклу, подняли на ноги. Белый вроде и был немногим выше, а всё равно легко, точно игрушку, потащил её за собой.
        - Галка, - Белый притянул сестру за локоть и добавил шёпотом: - Проследи, чтобы мальчишка и Грач не проболтались. Она для всех Вильха.
        Девчонка только кивнула.
        Шуршали камни под сапогами, и лысые кривые корни сосен, торчавшие из-под земли, так и кидались под ноги. Слева под серым небом серебрилась поверхность Змаева Ока, а над головой тревожно, словно предупреждая о надвигающейся беде, вздыхали сосны.
        Ноги провалились в белый северный мох, точно поседевший от древности. Велгу снова подхватили и усадили на камень.
        - Велга, - Белый встряхнул её за плечи. - Велга, нам нужно бежать.
        - Что? - она едва смогла разглядеть его лицо. И стоило разуму хоть немного проясниться, как она попыталась вскочить. - Мне нужно к Кастусю.
        - Нет, не теперь.
        Он больно, точно коршун, впился пальцами в её плечи.
        - Мы должны бежать. Моя матушка сможет спасти твоего брата. Она могущественная ведьма. Слышишь?
        Слова резали уши, точно ножи, и Велга уворачивалась от них, пыталась закрыться руками, но Белый сжал её запястья.
        - Велга! - прорычал он прямо в лицо. - Нам нужно уходить…
        - Мельця спасёт…
        - Она узнала твоё имя. И скоро вести разнесутся повсюду. И твоего брата тоже найдут. Тебе никто не поможет, кроме моей матери.
        - Мой жених уже рядом. От Щижа совсем близко…
        - Твой брат не переживёт дорогу до Ниенсканса. Там повсюду духи Нави, они голодные и злые, не как в Старгороде. Видела эту тварь в воде? Дальше - только хуже.
        - Но Мельця…
        Она пыталась вспомнить имя своего жениха. Того, с кем была повенчана перед самим Создателем, но имя ускользало из памяти вместе со всеми остальными словами.
        - Мы… я должна…
        Над ней кружили серые, как воды Мутной, облака, а глаза - тоже серые, но льдистые, как северный ветер - безжалостно впивались в Велгу. От них было не укрыться.
        - Твой брат умрёт, Велга. Нам нужно…
        - Вильха, - в стороне, на краю холма, где голые корни сосны обвивали большой, покрытый мхом камень, стоял Змай. Он выглядел встревоженным и переводил взгляд с Белого на Велгу. - Что случилось?
        Он сделал шаг такой осторожный, что даже Велге, ничего не понимавшей в драках, стало не по себе.
        - Опусти руки, чародей.
        Змай лишь слегка повёл запястьями. Разве он собирался кому-то навредить?..
        - А иначе что?
        - Опусти, говорю, - низким утробным голосом предупредил Белый.
        Не в силах пошевелиться, Велга только взглядом позвала Змая, и он, опустив руки, даже не глядя на Белого, подошёл к ней широким лёгким шагом.
        - Пойдём, родная, - произнёс он мягко, обнимая её.
        И Белый был вынужден отойти в сторону.
        - Вильха, - Змай завёл ей волосы за ухо и смахнул слёзы со щеки, - только не плачь. Не стоит портить такое красивое личико.
        Внизу у воды все затихли. И пусть скренорцы сердито, намеренно дребезжа и шумя, погружали вещи на свои суда, но никто, даже они не проронили ни слова. Все оглянулись на Велгу, когда она прошла мимо, и та невольно потянулась рукой за плечо, пытаясь прикрыть волосы и запоздало вспомнила, что платок пропал. Её непослушные яркие кудри остались у всех на виду.
        И ветер от воды донёс неразборчивый ропот:
        - Буривой…
        Она дёрнулась, обернулась.
        Показалось. Никто не мог знать, кто она. Кастусь не так уж громко кричал. Да и мало ли в Рдзении рыжих девушек её возраста?
        Но она заметила, как оглянулся на скренорцев Змай, как бережно, но настойчиво он повёл её к единственному, ещё оставшемуся пологу. У входа, сверкая злыми глазами, сидел связанный Грач. Велга заметила оковы на его руках: такие использовали Охотники, чтобы удержать чародея. Говорили, что металл из Холодной горы обжигал только их, обычным людям он не причинял боли.
        Чёрные глаза Грача не отрывались от Велги, и она съёжилась под его взглядом и прижалась к Змаю. Тот был, напротив, совершенно спокоен. На губах играла лёгкая улыбка.
        Внутри они нашли Мельцу. На спальнике лежал Кастусь. Его лоб покрылся испариной, а кожа посерела, и Велга невольно ахнула.
        - Он жив, - успокоил Змай. - Твой брат… воспитанник не умер. Мельця погрузила его в сон, чтобы сохранить силы.
        - Но ты… ты же чародейка, Мельця, - беспомощно пропищала Велга. - Спаси его.
        - Мальчик отравлен, - чародейка подула, пытаясь убрать упавшую на лоб прядь. Её руки были в багрово-красной крови. Змай поднял кувшин и полил ей на ладони. - И это не простой яд. Та тварь…
        - Щур, - подсказала растерянно Велга.
        - Щур, - скривилась Мельця, - он древний и сильный. Он пришёл из Нави, и он куда страшнее, чем любая русалка. Его укус… он глубоко задел Константина. Мальчик буквально отравлен Навью, и я не знаю, как прогнать её из тела.
        Земля уходила из-под ног. Велга едва не упала, ухватилась за сундук, присела. Взгляд сам нашёл брата. Он лежал ни жив ни мёртв. Где-то посередине между Навью и Явью.
        - Что мне делать?
        Чародеи переглянулись и подошли к ней. Змай положил ладонь на плечо Велге. Мельця присела на корточки, взяла за руки.
        - Мы придумаем, как его вылечить, - пообещала она.
        На её усталом лице не читалось ни надежды, ни веры.
        - Сначала доберёмся до Щижа, это ближайший город. А там что-нибудь решим.
        - Не тебе решать судьбу мой раб, Мельця, - раздался голос. У входа в шатёр стоял Арн. - Он всё ещё принадлежит мне.
        - Тебе так нужен труп? Тогда забирай хоть сейчас.
        У Арна были яркие льдистые глаза. И он вдруг потупил их виновато, точно мальчишка.
        - Ме-ля, - протянул он, - я должен. Перед своими людьми…
        - Меня это не касается, - она резко поднялась, отчего бубенцы грозно зазвенели. - И тебе лучше держаться от меня подальше, если не хочешь попасть под горячую руку.
        Не поднимая взгляда, скренорец покрутил головой, точно пытаясь придумать, о чём заговорить.
        - Мы опускаем ладью на воду, - произнёс наконец он. - Собирайтесь. Нужно добраться до Щижа поскорее. Эта тварь может вернуться.
        - Эта тварь ранена, - неожиданно подал голос Грач. - И она вернётся, конечно, чтобы отомстить. Но не так скоро.
        Стоило скренорцу выйти, как под полог зашёл Белый Ворон. Он уже собрался в дорогу, закинул мешок за спину. Велга подумала, что даже не спросила его, как и когда он нашёл её.
        - Велга…
        Больше ничего. Только её имя. Но оно пронзило, словно клинок. Он предложил ей бежать. От чародеев и скренорцев, ото всех. Чтобы спасти её и брата.
        Змай осторожно погладил Велгу по плечу.
        - Пора собираться, - произнёс он. - Помоги мне с вещами.
        Белый не ответил, но наконец перестал прожигать её взглядом. Мужчины ушли, не опустив за собой полог, и Мельця с Велгой долго смотрели им вслед.
        - Осторожнее с этим Белым, Вильха, - предупредила Мельця. - От таких, как он, не стоит ждать ничего хорошего.
        - Откуда ты знаешь?
        - А то я не знаю мужчин, - горько усмехнулась Мельця. - А уж таких, как этот Белый… Подленький, гаденький, злобненький. Знаешь, почему невысокие мужики всегда такие твари?
        Велга помотала головой, и в вишнёвых глазах Мельци снова загорелись искорки веселья.
        - В них много дерьма, потому что голова близко к жопе.
        Велга застыла от смущения и потрясения. Щёки её покраснели, надулись. И она не выдержала, прыснула совсем не по-княжески. Из угла вдруг раздался громкий хохот. Раненый фарадал хохотал во весь голос. Велга закрыла рот руками.
        - Что ты такое говоришь, Мельця? - чувствуя, как из глаз брызнули слёзы, выдохнула она. - Это же…
        Она не смогла договорить, снова рассмеялась. Скренорцы, суетившиеся на берегу, начали заглядывать в их полог.
        - А Змай тогда что? Он же высоченный.
        - А потому и на голову слабоват. Пока до него дойдёт, - пожала плечами Мельця. - Увы, дорогая моя, мужики - народ туповатый. Слава Создателю, есть на этом свете мы, женщины…
        Она поднялась, отряхнула одежду, поправила волосы и огляделась, чтобы проверить, смотрел ли в её сторону Арн. А он смотрел.
        - Нужно собираться, дорогая, - задумчиво произнесла чародейка.
        Велга дождалась, пока та выйдет из шатра, опустила полог навеса и приблизилась к Грачу. Остановилась в паре шагов, опасаясь, что, даже закованный, он оставался опасен.
        - Зачем ты тогда пришёл в наш дом?
        Больным, замутнённым взглядом чародей оглядел её с головы до ног:
        - Меня попросили.
        - О чём?
        - Вывести вас с братом в безопасное место.
        - Кто?
        - Добрые люди, которые хотели увести вас подальше от Белого.
        - Мой жених? - она наклонилась чуть ниже, заглядывая ему в лицо.
        Обычно жалобный взгляд Велги растапливал сердце любого мужчины. По крайней мере, её отца и уродца-князя. Но Грач только громко втянул большим носом воздух:
        - Твой жених - добрый человек?
        - А зачем тогда ты повёз Кастуся на север?
        - Я не собирался везти его на север. Я нанял судно, чтобы нас довезли до Зуева. Чтобы все, в том числе Белый, узнали об этом. Оттуда я собирался… а, не твоё дело. Кстати, кто подсказал тебе назваться Вильхой? Белый, что ли? Какой же он тупой. - Лицо Грача с глубокими синяками под глазами покрывал пот, но он засмеялся над своими словами, как над самой весёлой шуткой на свете.
        - Откуда ты знаешь Белого? Вы правда братья?
        - Кто-то может назвать нас братьями, - усмехнулся Грач. - Как думаешь, мы похожи?
        Не переставая хохотать, он присел, задрал голову, чтобы Велга могла лучше разглядеть его лицо, а она невольно попятилась. Колдун просто издевался. Она поджала губы, отвернулась и села рядом с Кастусем спиной к фарадалу. Чтобы он не видел выступивших против воли слёз. Она так устала плакать. Она так устала быть слабой.
        Нужно было доплыть до Щижа по реке, что вытекала из Змаева Ока. И нужно было наконец понять, кто друг, а кто враг.

* * *
        Щиж
        Поредели лысые, покрытые мхом ели, и из-за деревьев выглянули невзрачные землянки. Хлюпающее месиво под ногами затягивало похуже трясины, и мужчины громко пыхтели, увязая под весом ладей.
        На подходе к городу пришлось снова тащить судна волоком. Волов продали на одном из волочков, и теперь скренорцы разделились: одна часть осталась сторожить товары, вторая отправилась за лошадьми. Идти пришлось по размытой дороге долго, тяжело. Кусали комары и слепни, а солнце пекло точно как посреди лета.
        Велга с отвращением вытягивала ноги из грязи. Как можно было тут жить? В Старгороде везде проложили мостовую и даже на окраине старались засыпать дорогу. А северяне, точно свиньи, тонули в грязи. Не люди, а дикари.
        Отец рассказывал о северянах не то же, что мать, и совсем не так. Матушка говорила о буйном море, о ледяном ветре, величественных камнях и сильных, могучих людях. Батюшка называл северян дикарями и свиньями. Они жили там, где ни один честный человек не осмелился бы поселиться: на пр?клятых землях, среди духов. Они молились тварям Нави и старым языческим богам.
        И первый северный город, что увидела Велга, был мрачным, гнетущим. Он склонялся над убогими, прижавшимися к земле предместьями, точно наблюдал незримым грозным оком за каждым, кто приближался к его вратам.
        В стороне от дороги, на самом краю предместий, их встретил накренившийся, покрытый мхом идол. Дерево потемнело от времени, дождя, ветра и морозов, и нелегко оказалось разобрать, что пытался изобразить резчик.
        - Ну и урод, - протянул презрительно Змай, косясь на идола. - Мне теперь, верно, всегда будет не по себе от одного вида ящериц и змей?
        - Забавно, что это сказал человек по имени Змай, - заметила Мельця.
        - Меня так матушка назвала за личные качества.
        - За поганый характер? Хитрость?
        - Или за то, что у тебя в штанах змеище? - хохотнул скренорец, имени которого Велга так и не запомнила.
        Скренорец хлопнул Змая по плечу, не переставая хохотать, как вдруг встретился с ним глазами и тут же запнулся и как-то неловко, смущённо отошёл.
        Чародей проводил его непонятным взглядом, выгнув бровь.
        - Ну, хоть Змаем, а не Лягушкой, - усмехнулась Мельця.
        Она держалась куда лучше остальных, ступала легко, едва ли не пританцовывая, словно и не устала совсем. К груди чародейка прижимала Мишку, а тот довольно похрюкивал, когда она гладила ему пузико.
        - Лягушек не боюсь, - закатил глаза Змай.
        - И не целуй. В князя они не превратятся.
        - Создатель, как же я устал от твоих глупых шуток…
        Мельця склонила голову, прижала Мишку крепче одной рукой, а второй замахнулась, пытаясь дотянуться до затылка Змая, но тот, конечно же, увернулся.
        - Договоришься у меня!
        Их перепалка хоть на мгновение заставила Велгу улыбнуться.
        Всю дорогу от Змаева Ока до Щижа она держалась ближе к брату. А он не приходил в себя, и порой казалось, вовсе не дышал.
        И никто не знал, оставалась ли для него надежда.
        На крышах изб в Старгороде зодчие ставили резные конские головы. Над воротами Щижа вились змеи. Въезжая в город, Велга закинула голову, не в силах оторвать взгляд от их переплетённых хвостов.
        Их обоз почти сразу остановили, собрали налог за въезд и товар. Мельця и Змай заплатили за своих спутников, включая гребцов, без всяких споров. Но Арн принялся перечить и торговаться.
        - Это надолго, - вздохнула Мельця. - Змай, ради Создателя, найди для нас постой.
        - Лечу как ветер, - он чмокнул её в висок и убежал.
        Белый Ворон с сестрой держались ближе к скренорцам. То ли из-за названого брата, то ли из желания затеряться в толпе. Они и вправду больше походили на северян, чем на рдзенцев.
        Жителей Щижа Велга не могла принять ни за тех, ни за других. Слишком коренастые, слишком круглолицые. Их одежда и родовые знаки, даже некоторые слова их языка - всё было похоже и одновременно отличалось.
        Мельця будто без всякого интереса прогуливалась туда-сюда и подслушивала разговор Арна со стражниками, а к воротам тем временем уже подошёл советник головы.
        - Узнали про рабов, - ехидно улыбаясь, сказала Мельця.
        - Их освободят? - Велга вытянула шею, пытаясь разглядеть Арна и советника.
        - Нет, конечно, но за провоз рабов требуют больший налог.
        Не в силах дольше стоять на ногах, Велга присела на телегу, оглянулась, беспокойно проверяя Кастуся. Ничего не изменилось: он был бледный, даже зеленоватый. Губы поджаты, между бровями залегла складка. Пусть чародеи утверждали, что он спал глубоким сном, но сон тот, верно, был беспокойный. Что видел теперь Кастусь? Их сад - вечный и прекрасный? Матушку и батюшку? Старших братьев? Как бы Велга хотела прилечь рядом, закрыть глаза и навсегда, навсегда уйти в сад.
        - Не унывай, котёнок, - Мельця слегка толкнула Велгу плечом, вырывая из тяжёлых мыслей. - Всё будет хорошо.
        - Ты не можешь этого знать…
        Мельця поймала её взгляд и переменилась в лице. Лёгкая улыбка постепенно потухла.
        - Смерть всегда где-то рядом, Вильха, - произнесла она, глядя на Арна, громко торговавшегося с советником. - Даже мы, чародеи, не можем её победить. Но, может, твоему брату не суждено умереть? Раз он до сих пор не сдался…
        - Я… - Велга запнулась, не в силах больше выговорить ни слова. - Мои родители… они тоже умерли, - стоило произнести это вслух, как на глазах выступили слёзы. - Я думала, что и Кастусь тоже, а он выжил… и теперь я обязана о нём позаботиться, а я… а он… снова… я не выдержу…
        - Ох, котёнок, - вздохнула Мельця и притянула её к себе.
        - Нашёл нам избу, - раздался голос Змая. Он оказался с другой стороны телеги. - Это за городом. Если приведём с собой скренорцев, обещали скостить цену.
        - Какое ты чудо, - обрадовалась Мельця. - Спасибо, дорогой.
        Мишка у их ног требовательно запищал, чтобы и на него обратили внимание, и Велге пришлось слезть с телеги и взять его на руки.
        - Нет! Убирайтесь прочь!
        Крики у ворот привлекли внимание всех вокруг. И даже огромные уши Мишки встали торчком.
        - Вы разозлили Щура!
        К советнику присоединился худощавый боярин с длинной бородой. Он потрясал рукой, подняв к небу указательный палец.
        - В реке кровь! Кровь! Всему городу грозит беда.
        С каждым словом скренорцы всё больше мрачнели. И только количество их топоров да мечей, кажется, останавливало городскую стражу от того, чтобы не выпроводить скренорцев прочь.
        Арн вышел вперёд и поднял руки, веля своим людям отступить.
        - Уважаемый, - начал он, - у вас тут плавает какое-то…
        - Ох, Создатель, - Мельця осенила себя священным знамением. - Сейчас начнётся мордобой.
        - Не начнётся, - спокойно произнёс Змай. - Твой Арн - хитрый лис. Он найдёт как умаслить бояр.
        - Он не мой, - хмыкнула чародейка. - Змай, присмотри, пожалуйста, за мальчиком. Мы с Вильхой прогуляемся.
        Она приобняла Велгу за плечи. Мишка потянулся к чародейке, и та ласково потрепала его за ухом.
        - Пойдём, котёнок, - прошептала Мельця Велге. - Походим по торговым рядам, это всегда успокаивает.
        И она потянула Велгу за собой. Некоторое время та пятилась, оглядываясь на телегу, в которой лежал брат.
        - Тебе нужно хоть ненадолго отвлечься, - настойчиво сказала Мельця. - Нельзя всё время горевать. Это сведёт с ума.
        - Легко тебе говорить, - бросила Велга.
        Чародейка ничего не ответила, только хмыкнула, а Велга прикусила себе язык. Змай просил не говорить с Мельцей о смерти. И почему она ляпнула, не подумав?
        - Спасибо, что позвала меня, - она улыбнулась как можно шире, заглядывая в глаза чародейке. - Я так люблю торговые ряды: ходить, покупать… ну, для госпожи. Сама-то я мало что могу купить, но всегда так хочется, глаза разбегаются, и кажется, что тебе нужно всё-всё, а потом приглядываешься…
        Она щебетала без остановки, пытаясь отвлечь от своих нечаянных злых слов. Но Мельця, кажется, не прислушивалась и размышляла о чём-то своём.
        - Осторожно, - она выставила перед Велгой руку, и та остановилась в последний миг: ещё чуть-чуть и врезалась бы в деревянный столб.
        - Это же…
        Столб был испещрён резьбой, и среди завитков и узоров ясно проступал большой ящер.
        - Это же…
        - Идол, - подтвердила чародейка. - Как сол в храме, только идол. Местные ему поклоняются.
        - Щуру? - В горле встал ком.
        Велга сама не видела Щура, узнала только по разговорам скренорцев и чародеев, насколько он был огромен. Насколько он был опасен. Охотники и Тихая стража уничтожали чудовищ, подобных ему. А здесь, в этом богом забытом месте, им поклонялись.
        - А ты что хотела? Это Щиж, - хмыкнула Мельця. - Только прислушайся к названию: Щ-щиж-ж…
        Сморщившись, Велга повторила себе под нос:
        - Щиж… как жутко звучит…
        - Вот и я о том же, - и чародейка быстро, кажется, даже не задумавшись, проверила обереги на запястьях. - Слишком близко к воде. Слишком далеко от… всего.
        - И что же, Тихая стража сюда не приходит? Я слышала, они охотятся на духов везде на левом берегу Вышни.
        Чёрная бровь изогнулась, и только теперь стало ясно, насколько чародейке не по себе от этого тесного, сжимающего свои кольца, точно змей, городишки. Щиж пугал не одну только Велгу, не одной ей становилось не по себе от потемневших от сырости стен, от резных ящеров, от мрачных лиц горожан и глухой песни деревянных колокольчиков, развешанных по улицам.
        - Тихая стража уже давно не заходит на Три Холма, Вильха, - ответила Мельця. - Поэтому я и здесь.
        Её негромкие осторожные слова ударили точно хлыст. Мельця казалась улыбчивой, всегда весёлой, будто бы беззаботной, слегка ворчливой и острой на язык. Она была заботливой, точно матушка, внимательной, как старшая сестра. Она всех оберегала, и для каждого у неё находилось как доброе слово, так и звонкая оплеуха. Она была красивой, манкой, чарующей. Её движения завораживали лёгкостью и плавностью, от каждого взмаха её руки рождалась песня. И её же руки могли убить, не касаясь. Мельця - чародейка. Она та, о ком рассказывала страшные сказки нянюшка. О ней предупреждали Пресветлые Братья во время проповеди.
        Однажды чародейка уничтожила город, что теперь звался Ниенскансом. Другая чародейка сожгла Совин. Чародеи натравили духов на людей, это из-за них на путников нападали создания Нави и повсюду - от Модры до Вышни - не было покоя. Мельця должна была сгореть на костре. И Змай вместе с ней. Но…
        - Что? - Мельця заметила выражение лица Велги. - Не думала же ты, что в Старгороде нет чародеев?
        - Никогда не слышала, чтобы их…
        - Сжигали у вас? Было дело. Лет пятнадцать назад. С тех пор Тихой страже всё сложнее стало пересекать Три Холма, вот и не лезут. Да и Сова их здорово за это проучила.
        - Сова?
        - Хозяйка Великого леса.
        Невольно Велга огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что их не подслушивали, но рядом с ними оставался один лишь Щур на потемневшем от дождя столбе.
        - Батюшка говорил, чародеи служат ратиславскому князю.
        - А то. Они заключили союз. Чародеи Великого леса служат князю Ратиславии и охраняют его границы, а он, в свою очередь, даёт им свободу.
        - Почему ты не с ними?
        - Не хочу никому служить, кроме себя…
        Позади раздалось покашливание. Они обернулись и увидели старушку с небольшим узелком в руках.
        - Дайте пройти, - попросила она, пробираясь к идолу, - попрошу господаря о милости. Осерчал наш господарь…
        - Осерчал? - переспросила Мельця, но старушка её не услышала и встала на колени.
        У подножия идола, там, где был вырезан кончик длинного хвоста, старушка положила узелок и принялась непослушными пальцами его развязывать.
        - Почему господарь осерчал? - Мельця наклонилась к самому уху старушки.
        - Кто-то прогневал батюшку, - заохала старушка. - Кто-то обидел.
        Она оглянулась, прищурила подслеповатые глаза и вдруг скривилась.
        - Тьфу, какая ты… морда не нашенская… пошла прочь от господаря, черножопая.
        Резко выпрямившись, чародейка гордо вскинула голову.
        - Создатель, дай мне сил, - вздохнула она и осенила себя священным знамением, отчего старушку ещё сильнее перекосило. - Пойдём поедим, Вильха. Если мне, конечно, хоть кусок влезет в горло в этом городишке.
        Мельця взяла её под локоть и подтолкнула вперёд. Мишка в руках Велги ёрзал и вырывался. Стоило оставить его со Змаем.
        Продвигаясь по узким улочкам Щижа, они поднимались по холму, пока не добрались до Торговых рядов. Там на самом краю продавали хлеб, и у Велги тут же от голода скрутило живот. Она только теперь поняла, как давно не ела. Она так жадно посмотрела на простую, немного пригоревшую лепёшку, что Мельця сразу подошла к торговке.
        - Держи, - улыбнулась она Велге, вернувшись с покупкой.
        - Да благословит тебя Создатель, - Велга выхватила лепёшку быстрее, чем успела договорить слова благодарности, и тут же откусила.
        Снизу лепёшку так дёрнули, что Велга едва не выронила её. Мишка, довольно урча, оторвал кусок и, давясь, принялся жевать.
        Велга тоже глотала кусок за куском, как вдруг столкнулась взглядом с Мельцей. Чародейка смотрела на неё с умилением, с каким матери смотрят на своих несмышлёных детей, и сразу стало неловко от того, какой нелепой она, верно, казалась. Велга прикрыла рот рукой, стряхивая крошки с губ и подбородка. Матушка отчитывала бы её за такое ещё несколько дней, а нянюшка и вовсе дала бы подзатыльник.
        - Извини, - пробормотала Велга, пряча глаза.
        - За что, котёнок? Радостно смотреть, как ты кушаешь…
        Но доесть Велга не смогла: Мишка, воспользовавшись её растерянностью, вырвал остатки лепёшки и засунул в пасть.
        Мельця неторопливо пошла дальше по торговым рядам. Чародейка двигалась легко, ловко уворачивалась от прохожих, а Велга, не привыкшая к такой толпе, едва поспевала за ней. Людей было слишком много, и лица были чужие, и голоса грубые, и язык незнакомый. Голова кружилась, и потеряться в толпе оказалось легче лёгкого.
        - Ай! - сзади Велгу толкнули.
        Она едва не упала и задела тучную бабу. Та отпихнула её корзиной, и Велга, всё пытаясь уберечь от ударов Мишку, отшатнулась и устояла на ногах.
        - Не зевай, Вильха, - рядом точно из-под земли выросла Мельця, звеня бубенцами. - И работай локтями.
        - Но…
        - Толкай их, не жалей. Им не убудет.
        Схватившись за краешек её пояса, Велга пошла следом.
        - Куда мы?
        - Поискать что-нибудь…
        Чего-нибудь на Торговых рядах было много, да только всё было не то. После многообразия Старгорода, куда товар везли со всех краёв света, захудалый Щиж вряд ли мог удивить. Сюда купцы заглядывали редко, а те, кто и бывал, судя по товарам, привозили самое необходимое. В Щиже, кажется, не знали богатств и ценили то, что могло пригодиться в хозяйстве. Ни тебе троутоского шёлка, ни лойтурских поющих коробков, ни драгоценных украшений из Вольных городов, ни даже скренорских костяных кинжалов. Из украшений для местных красавиц нашлись только уродливые латунные ящерицы. Их в Щиже изображали на всём: на обручьях, на очельях, на гривнах и височных кольцах.
        - Они…
        - Да, - кивнула Мельця.
        Снизу, откуда-то из-под рёбер, карабкался леденящий, душащий ужас, он потянулся липкими лапами к горлу, но Велга не успела даже пискнуть, как вдруг перелив струн заставил её оглянуться.
        Народ загудел, закрутил головами, а откуда-то со стороны раздался звонкий, чистый голосок:
        Расскажи мне небыль.
        Расскажи мне быль.
        Расскажи про море,
        Что охватил…[2 - «Золотые земли» The Past Must Burn.]
        - Девушка? - Велга удивлённо оглянулась на Мельцу. - Это что, девушка поёт?
        Она часто бывала на праздниках и гуляньях, её отец и сам нередко приглашал гусляров в свой дворец. Кажется, однажды Велга даже слышала выступления Вадзима. Но ни разу ей не встречались девушки-гусляры. И не она одна была поражена: народ вокруг заволновался, и все потянулись к зданию, видимо, корчмы. На двери висела вывеска с кружкой, через край которой переливалась пивная пена. А на ящике рядом со входом сидела невысокая девушка со светлыми косичками.
        - Слышала эту песню раньше? - покосилась на неё, довольно улыбаясь, Мельця. - Она о чародее-соколе…
        - И его возлюбленной, которая пошла за ним на край света…
        - Хм, - полные губы Мельци изогнулись в улыбке.
        - Что? - удивлённо вскинула брови Велга. - Это моя самая любимая песня.
        - Всё было не так.
        - Как ты можешь это знать?
        - Знала я одного фарадала, который знал одну чародейку, которая знала чародея, о котором эта песня…
        - Говно это, а не песня, - раздалось прямо у Велги за спиной, и она пугливо оглянулась.
        Позади стоял Вадзим. Лицо у него скривилось, точно он целиком слопал луковицу. Велга невольно закрутила головой. Если здесь Вадзим, значит, недалеко и Белый…
        - Разобрались с советником? - перебила гусляра Мельця.
        - Ага. Сошлись на половине цены, но в город скренорцам заходить запретили. Работорговля здесь облагается жутким налогом. Так вот, я не договорил: песня эта дерьмовая.
        - Чем это она тебе не угодила? - с насмешкой спросила Мельця.
        А Велга, в груди которой уже начал вскипать гнев от обиды за любимую историю, с благодарностью ей улыбнулась. Окружённая толпой, глядя на всех снизу вверх, она вдруг почувствовала себя ужасно беззащитной и всё крутила головой, пока не заметила за спиной гусляра Белого. И вместе с облегчением и радостью её окатила волна стыда.
        Потупив взгляд, Велга поспешила перевести взгляд на певицу. Изо всех сил она старалась не думать о произошедшем между ней и Белым, но как же хотелось снова это испытать. А ему? Что он почувствовал? Что подумал? Не посчитал ли он её распутной или глупой?
        - Да всем мне эта дерьмовая песня не угодила, - скрипящим, совсем не певческим голосом произнёс Вадзим. - Звучание говно. Слова говно. А девка эта играет ещё говнистее, чем вообще возможно.
        - Говно у тебя в голове, - закатила глаза Мельця и отвернулась к певице. - Ты просто завидуешь. У тебя-то известных песен нет. Сам бы попробовал написать такую, чтобы всем понравилась, - добавила она, не глядя на него.
        - А вот и напишу, - пробубнил Вадзим. - Про чудовище… и яблоневый сад. И ненастоящую маленькую княжну.
        От его слов Велгу пробил озноб. Она обернулась, но Вадзим уже проталкивался через толпу подальше от них. Белый смотрел поверх Велги на певицу и будто бы не услышал ничего ни про чудовище, ни про княжну.
        А певица сидела, прикрыв глаза, и, к счастью, не слышала ничего из того, о чём шептались в толпе. Она была далеко отсюда, в королевстве, куда улетел заколдованный сокол, на поле боя, и во дворце царя, и на пиру, где выпивали за чародея-сокола и его прекрасную возлюбленную.
        Но Велга уже не слышала слов песни. Она думала о яблоневом саде и чудовище, о ненастоящей княжне и в?ронах. И одном Белом Вороне тоже думала.
        Он стоял совсем рядом, и по спине Велги пробегали мурашки. Но больше не от страсти, не от возбуждения. Ей хотелось ошибиться. Ей хотелось оказаться глупой, слепой и глухой. Но, кажется, к несчастью, она наконец-то поумнела.

* * *
        - Уходи, ради Создателя, - не сдерживая больше раздражения, попросила Мельця.
        - Но…
        - Ты не помогаешь, Вильха, - сверкнув вишнёвыми глазами, чародейка зажгла вторую лучину. - Ты только тревожишься и меня тревожишь. А мне, чтобы помочь твоему брату, нужно самой успокоиться. Уйди. Я пытаюсь его спасти.
        Потоптавшись на пороге, Велга кивнула:
        - Прости.
        - Не надо извиняться. Ты не виновата, что переживаешь. Просто иди. Проветри голову.
        Могла ли она и вправду оставить Мельцу с братом? Могла ли ей доверять?
        - Иди, - вздохнула та. - Тем более сегодня Кострома. Сходи на праздник.
        Велгу никогда не пускали на берег в ночь Купалы или на Кострому. Это были праздники кметов: дикие, беспутные. Княжне, пусть и ненастоящей, на них было не место. Не место на нём и девушке, которой стоило теперь надеть кручинный платок. Велга и осталась бы с Кастусем, но Мельця выгнала её из бани, где положили больного.
        А в Щиже праздновали Кострому. Собирали костры у реки и жгли, дабы лето выдалось плодородным. Дабы духи Нави, разгулявшиеся в русалью седмицу, не тронули девок и детей.
        Там, где остановились на ночлег Велга и чародеи со скренорцами, было далеко до городских празднований. И только издалека сквозь вечерний сизо-зелёный туман доносились радостные возгласы.
        Велга остановилась у входа в баню, прислушалась. Вечерний воздух был тёплый, сладкий, и даже жужжание комаров не тревожило. Собирались голубоватые густые сумерки, притупляли цвета и краски, оголяли чувства. А от холма, на котором стоял чёрный на закате Щиж, доносился протяжный гул радостной толпы.
        И невольно Велге стало чуть легче. С ночи, проведённой у Змаева Ока, её трясло от беспокойства. Постоянно. Даже во сне. Она и не спала почти, только впадала в забытьё и снова пробуждалась от тревоги.
        Она должна была оставаться с Кастусем. Она должна была придумать, как спасти его. Но кому она могла довериться?
        Мельце, чародейке, служившей князю Белозерскому? Белому Ворону, который обещал отвести её к жениху? И князь, и жених могли заказать Буривоев В?ронам. Может, только ради этого они и хотели их найти? Почему Матеуш не рассказал о том, что Кастуся похитили?
        Почему никто никогда ничего не рассказывал Велге?
        Под дубом на берегу сидел Змай. Дуб был высокий, широкий, такой старый, что невольно становилось не по себе от его величия. Обхватив плечи руками, Велга присела рядом со Змаем, прислонилась осторожно, точно выпрашивая разрешения у дедушки-дуба.
        - Река называется Горькой, - беззаботно улыбаясь, произнёс Змай, и Велга невольно залюбовалась его улыбкой. - Любопытно почему. Пробовать испить из реки не хочется.
        Он тоже знал куда больше, чем говорил. Его звали Змаем. Разве мог человек с таким именем оказаться другом? Велга постаралась не смотреть на него прямо. Она сходила с ума. От бессонницы ли? От тревоги? Или просто только теперь она прозрела?
        С коленей Змая сполз Мишка и косолапя подбежал к Велге.
        - Такой маленький, а уже признал тебя за хозяйку, - мягко улыбаясь, произнёс тихо Змай. - Собаки - удивительные существа. Знают цену верности, не то что люди.
        Обхватив Мишку вокруг круглого пуза, Велга положила его себе на колени.
        - А что люди?.. - спросила и осеклась.
        Не она ли познала цену человеческим клятвам?
        - Люди… дерьмо на блюде, - многозначительно хмыкнул Змай.
        Он по-прежнему улыбался, но вокруг глаз собрались морщинки, и уголок рта дёрнулся вниз. Откинув назад пышные волосы, он поднял голову к кроне дуба.
        Змай потянулся куда-то в сторону и достал небольшой глиняный кувшин, отпил прямо из горлышка. Молча он протянул кувшин Велге, и она, не смея отказать, сделала глоток. Это было безрассудно: меньше лучины назад её стошнило. Уже второй раз после завтрака. От тревоги она не могла есть.
        Вино оказалось кислым на вкус, таким поганым, что только воспитание не позволило сплюнуть. Желудок тут же забурлил. Велга поспешно вернула кувшин чародею.
        - Что будешь делать, цыплёнок?
        - М-м? - всхлипнула она, утыкаясь в тёплую, пахнувшую молоком шёрстку Мишки.
        - Сегодня Кострома. Ты молода…
        - Да и ты не старик, - улыбнулась Велга.
        - Я не пойду к кострам, там для меня никого нет.
        - Хочешь, я пойду с тобой? - слова вырвались раньше, чем она успела подумать. Велга потупила взгляд. - Я… просто с тобой… мне очень хорошо. Но не подумай, пожалуйста, просто с тобой спокойно, и будто бы ничего плохого на свете нет, и на душе радостно, но…
        - Цыплёнок, - протянул он ласково, - я бы с радостью. Если бы не Мельця, ты была бы первой женщиной, на которой я бы с радостью женился.
        Если бы не Мельця… Чародейка была взрослой, опытной, уверенной. Она говорила смело и прямо, не боялась ни Щура, ни скренорцев, ни самой смерти.
        - Я думала, Арн…
        - Но вряд ли я вообще когда-либо женюсь, цыплёнок.
        В голове у Велги родилось с десяток вопросов, но она не посмела произнести ни один из них, слишком грубо они бы прозвучали. Да и зачем теребить человеку душу?
        Они замолчали. И Велга снова отпила вина, лишь бы случайно не сболтнуть лишнего. Змай смотрел на реку, и его красивое, слишком правильное, почти совершенное лицо выглядело удивительно грустным. Будто подлое вино смыло привычное веселье.
        На коленях сладко посапывал Мишка, и Велга старалась не трогать его, чтобы не разбудить.
        Краем глаза она заметила, как кто-то направлялся от бани к дубу. Это оказался боярин, тот самый, что пытался прогнать их из города.
        - Сюда идут, - шепнула она Змаю, и тот выглянул из-за дерева.
        - Что он тут забыл? - нахмурился он.
        А боярин, остановившись в паре шагов и тяжело дыша, стащил с головы шапку и вдруг согнулся в поклоне, коснувшись той самой шапкой земли.
        - Да озарит Создатель твой путь, господин чародей! - воскликнул он так громко, что Мишка недовольно приоткрыл глаза.
        Велга покосилась на Змая, ожидая, что он скажет на резкую перемену. Но он молчал, выгнув бровь и выжидая, что дальше скажет боярин. А тот пыхтел, тоже дожидаясь ответа. Не выдержав затянувшегося молчания, Велга пискнула:
        - Да не опалит он тебя.
        Кинув на неё недовольный взгляд, боярин, верно, рассудил, что такой ответ лучше, чем ничего, и продолжил:
        - Господин чародей, выручай. Сегодня Кострома…
        - И? - протянул с напряжением Змай.
        - А у нас ящур разбушевался.
        От его слов волосы встали на теле. Велга застыла, не в силах пошевелиться. Перехватило дыхание, и тёплый вечер вдруг показался прохладным. По берегам реки сгустились сумерки. Боярин не заметил её испуга, а если и заметил, то даже подумать не мог, что она могла быть связана с ящером.
        - Только что на пристани ладью потопил, сети снёс. Кто-то его сильно разгневал…
        Боярин запнулся и взволнованно взмахнул руками, хлопая губами, точно пытаясь что-то объяснить. Нелепо, перепуганно он тыкал куда-то в сторону пальцем, и Велга даже посмотрела в сторону, не видно ли там и в правду Щура.
        - И? - сквозь зубы процедил Змай. - Я что, похож на Тихую стражу или Охотников? Я чудовищ не убиваю.
        - Создатель с тобой! - воскликнул возмущённо боярин и даже осенил себя священным знамением. - Ты что? Какое ещё убить? Нашего речного господаря?!
        Склонив голову набок, Змай будто впервые за всё время прислушался к словам боярина.
        - А что с ним ещё прикажешь делать?
        - Задобрить, - глядя на чародея как на последнего дурака, объяснил боярин. - Он же тут хозяин всему. Ишь чего: убить. А как без него земля рожать будет? А? По реке как ходить?
        - А за это всё ящур, - не пытаясь скрыть насмешку, произнёс на местный манер Змай, и Велга почувствовала укол обиды, - значит, отвечает?
        - Конечно, - вставила она вперёд боярина. - Щур - хозяин рек и озёр. Господарь над всей водой.
        - А-а-а, - всё так же с издёвкой протянул чародей. - И вы ему молитесь? И Создателю тоже?
        - Ну-у, - боярин снова захлопал губами. - Это ж разве молимся? Так, - он развёл руками, взмахнув длинными рукавами. - Создатель всё-таки далеко, на небесах, а ящур, он туточки, за нами всеми приглядывает, - пояснил он, бегая глазами по сторонам. - Так что? - с отчаянием добавил он. - Поможешь?
        Недовольно морщась, Змай забрал у Велги кувшин, отпил и снова впихнул ей в руки.
        - Ну пошли, - произнёс он уже другим, беззаботным голосом и поднялся, взъерошил мимоходом кудри на голове Велги. - Не скучай, цыплёнок.
        Чародей быстро, уверенно пошёл к дороге в город, боярин посеменил за ним, что-то приговаривая на бегу.
        А в стороне, где стояла баня соседей, промелькнул белый затылок: Ворон с гусляром и своей сестрой скрылись за дверьми.
        Велга проводила их взглядом и, потянув за собой кувшин, пересела туда, где сидел раньше Змай. С этого места открывался чудесный вид на зелёный берег реки Горькой. И ещё так Велгу было не заметить от бани.
        Если Белый был прав, если чародеи догадались, что она Буривой, то кто из них быстрее предал бы Велгу? Кто мог использовать её?
        Чародеи, нанятые князем? Или Белый Ворон? Или Галка? Или Вадзим, желавший написать песню о ненастоящей княжне? И яблоневом саде.

* * *
        - Ты сбрендила, - прорычал Белый.
        Галка задыхалась в его руках. Потянулась было за ножом, да поздно: он вытащил его, ещё когда она была в бане, спрятал в своих вещах.
        Было жарко, душно. Пот стекал по лицу.
        - Не рыпайся, дрянь, - прошипел он в холодном бешенстве. - Не рыпайся, или, клянусь, я сломаю тебе шею. Весь день ты от меня бегала, но теперь меня никто не остановит.
        - Белый, хватит, - просипел из угла Вадзим. - Она же не виновата, это её Клюв…
        Но Белый не расслышал ни слова. Руки его всё сильнее сжимали шею сестры. Пальцы побелели, и Галка захрипела, схватилась за его запястья, впилась ногтями. Ох, она могла бы попытаться ударить, она знала, как бить и куда. Да толку? Белый старше, сильнее, ловчее. И он теперь имел полное право убить её.
        - Кто дал тебе договор? - просипел он, склоняясь ближе, встряхнул Галку так, что она ударилась затылком о стену парилки.
        Простыня спала с неё, обнажая угловатое тело. Она замотала ногами, пытаясь дотянуться до пола. Захрипела.
        - Кто заказал меня? Штяста! Говори, - он встряхнул её сильнее. - Говори, - прорычал в красное лицо и разжал немного ладонь, дал вдохнуть. - Говори.
        - Кха… кха… я…
        Он бы порезал её. Содрал шкуру. Медленно.
        Лента…
        Пальцы снова сжали шею. Галка впилась ему в запястье, потянула.
        За…
        Он приставил клинок к животу. Чешуя на рукояти холодила кожу.
        Лентой.
        - Говори, падла, - просипел Белый, но не стал больше душить. Держал так, чтобы не вырвалась. - Вздумала нас погубить? Меня?
        Она хлопала белёсыми ресницами, пытаясь стряхнуть слёзы. Губы тряслись.
        - Я не… кха… не знала. Белый, клянусь. Как я могла?
        - Белый, это правда, Когти не могут знать о заказчике, это работа Клюва, - нерешительно произнёс из своего угла Вадзим. - Так задумано ею.
        И лучше бы он молчал. Безмозглый. Бестолковый. Жалкий.
        - Кто заказчик? - Белый отпустил Галку, но нож не отвёл.
        Она снова замотала головой - он видел краем глаза, - но смотрел Белый теперь на гусляра.
        - Кто заказчик, Вадзим? Говори.
        Медленно лицо его вытянулось.
        - Нет, Белый, не надо. Ты же… ты же знаешь. Мы клянёмся ей, - он никогда не называл госпожу по имени, редко даже просто госпожой. Он так боялся. От него воняло страхом. Перегаром. И страхом.
        - Говори.
        - Она не простит меня, Белый. Она не простит.
        Белый опустил руку, и Галка сползла без сил по стенке. Он не выпускал её из поля зрения, наблюдал краем глаза. Она была бешеная, злобная тварь. Не стоило оборачиваться к ней спиной. И Белый сделал шаг в сторону. Но так, что оказался ближе к гусляру.
        - Она уже чуть не убила меня, Вадзим, - произнёс он вкрадчиво, так тихо, что сам едва расслышал собственный голос. - Как думаешь, что настигнет тебя первым: госпожа или мой нож?
        Клинок сверкнул, точно озеро серебром под лунным светом.
        - Белый… мы же друзья, - голос гусляра дрожал, и пот катился градом по лбу и щекам.
        - Мы никакие не друзья, ты, ничтожество. Ты жалкий пьянчуга и живёшь только потому, что я позволяю. Потому что ты - мой Клюв. Если я захочу, то убью тебя быстрее госпожи. И мне ничего за это не будет. Зато вот за нарушенный договор…
        - Белый, - послышался хриплый голос Галки. - Зачем тебе это всё?
        Он не повернул головы, только скосил глаза.
        - Зачем? - переспросил он будто равнодушно, пока в груди клокотала ярость. - Затем, безмозглая ты курица, что кто-то пытается стравить нас. В?рону заказали В?рона! В?ронам заказали одну жертву. Нас пытаются настроить друг против друга, уничтожить.
        - Но я же соврала, - она хотела было потянуться к нему, но успела заметить, как нож блеснул в его руке, и прижалась к стене. - Я соврала, потому что скучала… а потом это грёбаный заказ… Я не знала.
        - С чего мне верить тебе, Галка? Ворона мертва по твоей вине. Я знаю, как ты… работаешь.
        Имени другой, второй, той, чья могила потерялась и забылась, он даже не назвал. Не посмел. Матушка запретила вспоминать о ней. А Белый Ворон слушался матушку, он верно исполнял её приказы. И имя он, кажется, забыл. Но не лицо. Не губы. Не руки. Не глаза. Они были спрятаны, закопаны глубоко, так надёжно, что и ему самому не найти. И ненависти к сестре за потерянное, запретное имя тоже не было. Но всё же…
        - Ты дрянь, Галка. Маленькая, злобная дрянь, и я…
        - Вот, - она вытянула левую руку, показывая запястье. Рана чернела, но не кровоточила. - Один знак! Один договор! Ты мой договор, я не соврала об этом. Но я не брала ни Велгу, ни её брата. Хотя, клянусь, убила бы эту девку с огромным удовольствием.
        Сощурив глаза в полумраке бани, Белый сел на полок. Тыльной стороной ладони он вытер лоб и глубоко вздохнул. Воздух в бане был горячий, влажный.
        Они теряли время, пока плелись следом за скренорцами. Их могли разоблачить, признать в них Воронов, а допустить это было никак нельзя. Ушкуйники сбежали, они могли быстро разнести вести о В?ронах, всем рассказать о Белом и Галке.
        Было уже совершено слишком много ошибок.
        - Дела это не меняет. Нас пытаются стравить. Галка, кто твой Клюв?
        - Зачем тебе?
        - Хочу узнать, кто заказал меня. Ты понимаешь, что это всё звенья одной цепи. Мне заказали младших Буривоев. Грачу тоже.
        - Грач не убил… - пробормотал неразборчиво Вадзим.
        - Что? - Нож воткнулся в пол.
        Клинок искал цель. И левую руку жгло с каждой лучиной всё сильнее.
        - Грач… ваш брат не убил Константина Буривоя. - Вадзим старательно смотрел на свои руки, а пальцы его беспокойно теребили пояс на выпуклом животе. - Если ему заказали… Зачем он-то медлил? Пытался вывезти из города…
        Белого точно мешком по голове ударили. Грач не пытался убить ни Велгу Буривой, ни её брата. Он пришёл во дворец за мальчишкой. Он вывел его тайно, уберёг от Белого Ворона, от скренорцев, ото всех остальных.
        Белый смотрел ошарашенно.
        Он поднялся, выдернул нож из пола, убрал в ножны, огляделся по сторонам невидящим взглядом.
        - Белый, - послышался голос сестры.
        Он не ответил.
        По спине под рубахой стекал пот.
        - Белый…
        Грача держали у себя скренорцы. Их всех так просто не убьёшь. Не без лишнего шума. Грёбаные, тупые суки. Тупые твари эти северяне. Безмозглые головорезы.
        - Белый! Послушай меня, - сестра схватила его за руку.
        Он отмахнулся, как от мухи.
        - Пр-рочь…
        Но если надо, он зарежет их. И всех, кто встанет на пути.
        Белый вырвался на улицу, лицо охладил вечерний воздух. Он задышал глубоко, пытаясь успокоиться.
        - Белый!
        Снова хлопнула дверь бани. На плечо легла рука. Он увернулся, схватил за запястье. Галка хлопала глазами.
        - Тебе не справиться.
        Нагая. Волосы мокрые, торчат. Вадзим выбежал следом, набросил на неё простыню.
        И вдруг со стороны раздались возгласы. Галка подскочила, прикрылась руками, а Вадзим сильнее закутал её в простыню.
        Скренорцы. Тупые рожи. Тупые шутки.
        Они пялились на Галку во все глаза и ржали.
        - Однако, девке невтерпёж!
        - Я б тебе помог, да у меня на доска не стоит.
        Галка насупилась, цепляясь за простыню.
        - У тебя только на родную мамашу встаёт, урод, - ощерилась Галка.
        - Что ты сказала, хиньда?
        Пальцы дрогнули. Как не терпелось схватить клинок. Как хотелось всадить в этих свиней. Они годились только для этого: чтобы резать их глотки. Тупые. Безмозглые.
        Белый Ворон глубоко вздохнул.
        - Не злись на мою сестру, она не в себе, - хрипло проговорил он. - От горя места себе не находит.
        - Это она так горюет? - выгнул бровь скренорец.
        Не главный, кто-то из шавок Арна. Не стой они посреди предместий, не наблюдай за ними прохожие, так можно было бы кинуть его свиньям на корм. Арн и не заметил бы пропажи.
        - Каждый горюет как может, - пожал плечами Белый. - А вы всё же её брата в рабство взяли, - он положил руку на спину Галке и подтолкнул к Вадзиму, без слов, одними глазами велел увести.
        Пока Галка не скрылась за дверью, скренорец не сводил с неё сального взгляда.
        - Я тоже скучаю по брату, - проговорил негромко Белый. - Вот бы с ним поговорить. Не поможешь? Сестре будет спокойнее, если я передам от него весточку.
        С трудом получилось оторвать пальцы от металла рукояти, найти металл другой. Золотая монета перекочевала в ладонь скренорца.
        - Ты с братом не похожи.
        - Отцы у нас разные.
        - А… - северянин переглянулся со своим товарищем. - Ну пойдём. Не могу не помочь такое горю.
        Скренорцы ходили неторопливо, точно у них было всё время мира. Белому хотелось пнуть их под зад, чтобы топали быстрее.
        Грача не то чтобы стерегли. Его держали на заднем дворе, в хлеву со скотиной. Лойтурскими кандалами приковали к столбу, стащили рубаху - нарочно, чтобы металл Холодной горы прожигал чародею кожу. Обычно на Граче всё заживало как на собаке: он умел чарами исцелять любые раны. Но теперь, когда руки его были закованы, а металл безостановочно глодал, точно пёс кости, его кожу, колдовать он не мог.
        Пахло навозом, травами и жареным мясом.
        Заслышав чужие шаги, Грач вскинул голову, обжигая взглядом, полным ненависти. Лоб блестел от пота. Брат сморщился от боли. Белый остановился в паре шагов, глядя на него с равнодушием.
        - Твой брат не рад тебя видеть, - хмыкнул скренорец.
        - Может, ему нездоровится? - не моргая, произнёс Белый. - Кажется, ему мешают эти штуки на руках…
        - Хах, - по спине Белого хлопнула тяжёлая ладонь. - А ты смешной. Даже не надейся. Чародей носить это до конец жизни.
        Белый даже бровью не повёл. Он стоял не шевелясь, сжав зубы. Нельзя было их убивать. Не время. Не место.
        - Оставь меня поговорить с братом.
        - А вы не подерётесь? Он так смотрит… Это он тебе нос сломать?
        - Не сломанный у меня нос, - голос его звучал тихо, но будь скренорец чуть внимательнее, так расслышал бы рокот зарождающейся бури.
        - Да?
        - С рождения такой…
        - Какой же у тебя уродливый нос, - усмехнулся вдруг хрипло Грач. - Вечно все думают, будто он сломанный.
        - Могу тебе нос на самом деле сломать. Будет ещё хуже, - пообещал Белый.
        - Эй, - рука на спине сжала рубаху, точно холку кутёнка. - Не думай портить товар.
        Белый приподнял плечи, согнул шею. Там, где касался его скренорец, под рубахой горела кожа. А он смог бы содрать кожу со скренорца своим ножом. Ох у него был второй клинок, охотничий. Отличный нож, он забрал его у своего второго договора. Глупый был поступок, детский. Белый не выдержал искушения. Но тем ножом было очень сподручно свежевать.
        - Не переживай, - проговорил он тихо, вкрадчиво. - Я не трону своего брата.
        - Ну смотри. - Рубаху наконец отпустили. - А то нос будем тебе исправить и вывернуть внутрь черепа.
        Скренорец снова хлопнул Белого по спине. Так, что тот не выдержал и покачнулся. Грач наблюдал за ними с мрачным удовлетворением. Чёрные глаза сверкали с издёвкой. Влажные от пота губы подёргивались, хотя он и не пытался заговорить. Но крик от непрекращающейся муки рвался наружу. Металл Холодной горы убивал чародея.
        Медленно, точно нарочито громко шаркая, скренорец вышел из хлева.
        Войчех присел на корточки, пригляделся, щуря глаза. Было темно. Морщась от запахов, он пригляделся к Грачу, подметил и свежие шрамы на груди, и следы укусов ящера, и прожжённую до мяса плоть на запястьях.
        - Ну что? - Белый коснулся мизинцем раны брата, и тот зашипел. - Держишься?
        - Пошёл на хрен!
        - Держишься, - протянул Белый и покорябал ногтями рану. - Непривычно, наверное? Приходится терпеть боль, как обычному человеку, когда привык жрать чужие жизни и подпитывать свою.
        - Не тебе говорить об обычных людях, ублюдок! - Грач заскрипел зубами, но не пошевелился.
        Слишком гордый. Привык быть сильнее остальных.
        - Не мне, - согласился Белый Ворон. - Итак, зачем ты спас мальчишку Буривоев?
        - Мне его…
        - Не-ет, - Белый сильнее воткнул ноготь в рану, и Грач выпучил глаза. - Я вижу твои запястья. Тебе никто не давал заказ. Зато мне, - он наконец убрал руку и закатал рукав своей рубахи, - дали целых два. Вопрос: зачем ты полез к Буривоям?
        - Не твоё дело, ублюдок.
        Раньше, что бы ни происходило, Грач всегда оставался уравновешенным. Ничто не могло выбить его из колеи. На губах неизменно играла улыбка. Размеренный, самодовольный, уверенный в своей силе. Никто из младших Воронов не мог с ним сравниться. Он был старше, сильнее, опытнее… И после смерти Вороны он единственный из Воронов был чародеем.
        - Ты не ответил, - нахмурился Белый. - Зачем ты полез к Буривоям?
        - Я же сказал: пошёл на хрен, ублюдок, - криво усмехнулся Грач.
        Под глазами его залегли глубокие тени. Щёки провалились.
        Взгляд невольно вернулся к глубоким, покрасневшим следам от укусов.
        - Тебя не коснулась сила Нави. А мальчишку она убивает.
        - Тебе Навь тоже нипочём, - усмехнулся Грач. - Тяжело убить того, кто уже мёртв.
        - Хм…
        Белый невольно коснулся заштопанной дыры на штанах. И вправду, укус ящера ему не повредил. Не так, как мальчишке Буривоев.
        - Ты отдал свои посмертки?
        - Когда же ты от меня отвяжешься? - устало вздохнул Грач.
        У него не осталось сил притворяться дальше. Он сполз на пол, безвольно повиснув на прикованных руках. Из загона к нему потянулась коза и попыталась схватить за прядь.
        - Пошла на хрен, тупая тварь!
        Коза обиженно ущипнула Грача за ухо.
        - Сука!
        Белый наблюдал за ним с невольной улыбкой.
        - Я отдам тебе свои посмертки, - пообещал он.
        - Что?
        - И даже освобожу…
        - С какого хрена?
        - С того, что ты мой брат.
        Раздался то ли смех, то ли кашель. Плечи Грача затряслись. Белый склонил голову в другую сторону. Промолчал. Он ждал терпеливо и дождался.
        - Что-то слабо верится в твою братскую любовь.
        - Её нет. Я ненавижу тебя так же сильно, как и ты меня, - холодно, не чувствуя больше ни ярости, ни обиды, произнёс Белый. - Но мы В?роны нашей госпожи и должны беречь своё братство. Если кто-то замыслил нас уничтожить…
        - Что?
        - Тот, кто стравил нас. Тот, кто заказал мне Буривоев и уговорил тебя спасти мальчишку. Тот, как заказал Галке моё убийство.
        - Галке? - Грач вскинул голову, приподнялся и снова зашипел, когда кандалы сильнее врезались в плоть. - Тебя? - к болезненному потному лицу прилипли чёрные пряди. - Правда?
        Белый просто кивнул.
        И грёбаный Грач разразился хохотом.
        - Богиня, это прекрасно…
        - Какой же ты ублюдский хрен собачий, - процедил Белый, качая головой. - Если не останется меня или Галки, опасность грозит всему братству: матушке, Воронятам… Кто-то узнал о нас, собрался нас уничтожить…
        - Мои дела никак не связаны с братством, - перебил его Грач. - Я спас мальчишку, потому что меня об этом попросили хорошие люди. Он нужен им, чтобы наступил мир.
        - Мир? Хорошие люди? - Белый сморщился и даже отодвинулся. - Ты совсем разум потерял? Это что, и вправду не заказ?
        С тех пор как он встретился с Вадзимом в «Весёлом кабанчике», всё пошло кувырком. Всё было неправильно. Ворон взял заказ на Ворона. Белый спас жизнь той, кого обязан был убить. Зато теперь всё казалось возможным…
        - Зачем ты это сделал? - спросил он. Время уходило. Скоро вернутся скренорцы. - Скажи, Мореной заклинаю.
        Тёмные, почти чёрные в полутьме глаза Грача жгли, точно угли. Лицо покрылось испариной. Он наморщил крупный нос.
        - Чародеи Совиной башни. Моя сестра… не родная, по табору, из которого я родом. Она одна из них. Она умоляла меня спасти мальчишку.
        - Совиная башня? - Белый отвёл взгляд, пытаясь всё осмыслить. - Какое дело до этого чародеям? Они сидят в своём лесу…
        - Они служат Ратиславии. А мальчишка нужен их князю, Вячеславу Окаянному. Он хочет вернуть себе Старгород.
        - Грач… - голос не изменился, даже не дрогнул. Белый старался вовсе не смотреть на брата. - Зачем ты в это влез?
        - Чири… моя сестра, я же сказал. Я думал, что она погибла и я один остался из табора после того, как меня нашла матушка. А, оказывается, Чири выжила, её приютили чародеи. Тебе не понять, Белый. У тебя нет настоящей семьи.
        - В?роны - моя семья. Плоть - земле…
        - Ой, сука, - вздохнул Грач. - Не надо только этой дури, которой учила нас матушка. Мы не семья. Не настоящая. Ты не знаешь, что такое быть семьёй. У тебя нет родных. Ты родился мёртвым…
        - Но это не значит…
        Войчех не договорил. И не взглянул даже на брата.
        У него было имя. Целых два. Оба ненастоящие. Одно дала ему на пятую зиму в храме кормилица. Другим нарекла названая мать. У него не было своего, настоящего имени, такого, каким бы назвала его родная матушка.
        У него не было даже настоящей жизни. Только вырванная из холодных рук Морены-пряхи.
        - Откуда мне знать, что ты не навредишь братству?
        - С чего бы мне ему вредить?
        - Раз у тебя есть… семья.
        Коза выглянула из-за загона и снова потянулась к Грачу. Тот дёрнулся слишком резко. Цепь натянулась, и металл Холодной горы обжёг запястья ещё сильнее.
        - Сука!
        Грач был фарадалом. Он пришёл к В?ронам уже достаточно взрослым, чтобы забыть свой родной табор. Он тайком молился чужим, непонятным чужим богам и читал заклятия на незнакомом языке. Он не любил оставаться в доме матушки и часто бывал в дороге. Но Грач всегда возвращался. Потому что другого дома и другой семьи у него всё равно не было. До этой весны.
        Прежде Грач убивал ради госпожи. Но теперь ему было ради кого жить.
        И всё же он по-прежнему оставался Вороном.
        - Поклянись мне, что ты не пытался и не попытаешься навредить братству, - потребовал Белый.
        - Клянусь, - легко, не задумываясь, ответил чародей.
        - Что ж… У кого ключи от кандалов? Только у этого… их… хёвдинга?
        - Скорее всего. У других не видел, - устало ответил Грач, но Белый заметил, как вспыхнули с надеждой его глаза.
        - Значит, придётся отрубить тебе руки…
        Они сцепились взглядами. Грач не выдержал и первым прыснул от смеха:
        - Шутник хренов. Помоги мне, я сбегу так. Отдай мне посмертки.
        - Бери.
        Он опустился на колени, чтобы брат смог коснуться пальцами его груди.
        Прежде он отдавал посмертки только матушке. Несколько раз, когда оказывался при смерти, забирал себе. Но второй раз за седмицу он дарил их чужим, чтобы спасти чужие жизни.
        Вряд ли это понравилось бы госпоже.
        Но было поздно. И выбора не было. Сила уходила из груди Белого Ворона, оставляя его пустым и усталым.
        А раны на руках Грача, несмотря на кандалы, заживали.
        - Достань перо с моей груди, - попросил брат. - Воткни.
        - Что? - голова кружилась, и Белый не сразу понял, о чём его просили.
        - Воткни под кожу. Оно остро наточено, давай.
        - Не то чтобы я не был рад сделать тебе больно…
        Только пару раз ему удавалось увидеть, как это происходило. Обращение - это всегда момент слабости.
        Кончик пера оказался заточен, словно игла. Он легко вошёл в руку. Грач не издал ни звука, но губы его сжались в тонкую полоску. Он встряхнул слипшимися длинными волосами, вдруг изогнулся, повис на кандалах, закинув голову. По телу бежала дрожь. Он забился на полу. Раздался хруст. Белый смотрел не отрываясь: как сломались ноги, руки, как под одеждой схлопнулась грудная клетка. И слушал с наслаждением, как хлюпала плоть, как дробились кости. И жадно, внимательно наблюдал, как прорывались из-под кожи всё новые чёрные перья.
        - Какой же ты уродец, брат, - пробормотал Белый, доставая из груды одежды небольшую чёрную птицу. - Они говорят, что моя жизнь противоестественна. Но ты… ты… Курва!
        Грач клюнул его в палец и с ехидным покашливанием вырвался из рук.
        - Чтоб тебя, - сквозь зубы проговорил Белый.
        Грач потоптался на месте, вбивая крохотными птичьими лапами сено в навоз. Белый наблюдал за ним с хищным любопытством. Чародей был так силён и так слаб одновременно. Белый мог убить его теперь. Возможно, стоило его убить. Но Госпожа и матушка вряд ли бы одобрили это. Хотя теперь всё могло измениться…
        Пожалуй, стоило его предупредить, но это наверняка прозвучало бы как угроза. Грач бы запомнил. Он бы держался настороже. Белый не хотел, чтобы тот ждал подвоха. Напротив, он надеялся застать брата врасплох, когда придёт время.
        Не дожидаясь, пока птица выберется из хлева, Белый Ворон подошёл к выходу. Скренорцы сидели на перевёрнутом корыте у двери.
        - Как твой брат? - почти на чистом рдзенском спросил скренорец.
        - Страдает от вашего гостеприимства.
        - Можешь выкупить его, - пожал плечами северянин. - Если есть деньги.
        У Белого был нож. Хороший нож, острый. Но время ещё не пришло. Он чувствовал, как пальцы едва заметно подрагивали, желая коснуться рукояти.
        - Не по карману.
        В ответ он поймал недоверчивый взгляд. Да, другие стали бы умолять. Настоящий брат попробовал бы разжалобить работорговцев, уговаривал, даже, наверное, плакал, а то и к угрозам перешёл. Поведение Галки было правильным. Белого Ворона - нет.
        - Ну ты сам смотри. Может, ссуду возьмёшь, - посоветовал скренорец.
        - Или к Арну в уплату долга работать пойдёшь, - предложил его товарищ.
        Губы Белого едва дрогнули в улыбке, как в стороне вдруг раздался вопль. Все оглянулись, а вопль повторился, и ему завторили десятки, сотни других голосов. С криками взлетели птицы из рощи, а из хлева вылетел грач и упал от слабости на землю. Никто этого не заметил.
        - Что за на хрен? - нахмурился Белый.
        От реки послышался треск.
        Белый оглянулся на северян, но они выглядели такими же растерянными.

* * *
        Она привязала Мишку поясом к молоденькому дубу, росшему в стороне.
        - Тихо, - шикнула Велга.
        Щенок крутил головой, размахивая ушами, и смотрел на неё с недоумением.
        - Тише, - повторила Велга.
        Осторожно, держась кустов, она подкралась к бане, заглянула в окошко. Внутри никого. Что она искала? На что надеялась?
        Тихо приоткрыв дверь, Велга зашла внутрь. Кастусь по-прежнему спал глубоким сном. На лбу его проступил пот. И щека покраснела так, что стала багровой.
        В бане остались вещи чародейки: мази, травы и сума со всем содержимым.
        Велга не стала медлить, открыла её, заглянула внутрь. Травы, склянки… Придвинув суму ближе к окну, Велга перебрала всё ещё раз, пощупала бока: нет ли потайного кармана.
        Скрипнула дверь. Велга кинула суму на прежнее место…
        Но слишком поздно.
        - Что-то ищешь? - повела бровью Мельця.
        - Да, - она забегала глазами по углам. - Кастусю плохо. Ему бы… боли снять.
        - А ты разбираешься в целительстве?
        - Нет.
        - Тогда не надо лезть в мои вещи. Сделаешь только хуже.
        Хуже… даже смерть уже пугала не так сильно, как всё происходящее.
        Медленно Велга приблизилась к брату, кончиками пальцев коснулась его неподвижной руки. Пусть по лицу Кастуся катился пот, а щёки покраснели, он был холодный, совсем ледяной. Словно лёд. Словно мертвец.
        И щека… только одна его щека покраснела. Велга присела, приглядываясь в сумраке бани. Кожа потрескалась, слезала.
        - Это… что… чешуя?
        - Нет. Кожа шелушится. Отмирает.
        - От… умирает…
        Слова застряли в горле. В бане было душно, но теперь Велгу начало знобить.
        - Ты не знаешь, как его спасти, - она не задала вопрос. Она утверждала.
        Если была бы хоть малейшая возможность, Мельця рассказала бы о ней. Если бы она понимала, что сможет вернуть Константина князю и получить награду, так заколдовала бы Арна или пригрозила ему, но уже везла бы мальчика в Старгород.
        Но она притащила его в богом забытый Щиж, в город посреди болот. Чтобы он сгнил тут. Чтобы оттянуть время. Но…
        Но всё равно по голосу чародейки стало ясно, насколько неприятно ей это признавать.
        - Прежде мне не приходилось с таким сталкиваться.
        - Ты знаешь, кто может его спасти?
        - Может, чародеи Совиной башни. Им это может оказаться по силам…
        - Ты, кажется, говорила, что знаешь их, - сердце забилось быстрее. Велга оторвала взгляд от брата и обернулась к Мельце. - Так давай попросим их о помощи.
        - Нет.
        - Что? Почему?
        - Неизвестно, что они потребуют в уплату. Нет. Мы попробуем отправиться на север. Там могут быть чародеи…
        - Ты не знаешь этого наверняка. Это опасно… да и зачем…
        - Затем, что… Ах, Велга, просто делай, что тебе говорят. Я всё решу сама. Со всем разберусь…
        - Меня зовут Вильха, - проговорила она, едва шевеля губами.
        Кажется, в бане стало ещё темнее, чем было.
        - Конечно, - чародейка отвернулась к расставленным на полоке у стены кадушкам с травами, нашла ступку с пестиком и принялась усердно, слишком быстро, слишком сильно перетирать травы в труху. - Я так и сказала.
        Велга приподнялась, огляделась по сторонам, нашла небольшой нож. Прежде Мельця резала им травы. Но он теперь казался бесполезным. Что стоит нож против заклятий?
        - Белый Ворон предложил мне отправиться к его матери. Она могущественная колдунья.
        - Нет, - резко перебила Мельця. - Ты останешься со мной.
        - Потому что ты хочешь помочь? - медленно, пятясь, она добралась до двери. - Или потому что я Велга Буривой?
        - Ох…
        Пестик с грохотом упал на полок. Труха разлетелась по сторонам, оседая зелёной пылью.
        Мельця упёрлась руками в полок, вздохнула тяжело, так, что вздымались плечи.
        - Велга…
        Она знала. Как давно? С их первой встречи? Или ещё раньше?
        - Кто ты такая?
        - Мельця, - она оглянулась через плечо. Вишнёвые глаза в полумраке бани казались совсем чёрными. - Я чародейка. И я не врала тебе.
        - Ты притворилась, что не знаешь меня.
        - А ты притворилась другим человеком. Заметь, я отнеслась к этому с уважением. Я понимала, что так ты чувствуешь себя в безопасности.
        - Я соврала, потому что все хотят меня убить! И ты что, тоже? Кто заплатил тебе?!
        Мельця повернулась, присела на полок.
        - Никто не платил мне, Велга. Я… я всего лишь хочу того же, что и ты: безопасности для тебя. Отвести тебя к твоему жениху…
        - Кто заплатил тебе?
        - Никто! Я вольная чародейка, - она взмахнула руками, и Велга отшатнулась, ударилась спиной о дверной косяк. - Ох, Велга, я не колдую. Просто… Ах, - она положила ладонь на лоб, прикрыла глаза, устало вздыхая. - Я просто хотела заработать денег. Подумала, твой жених заплатит, если приведу вас с братом к нему.
        - Почему не призналась, что знаешь, кто я такая?
        - Зачем? Ты назвалась другим именем… я посчитала, что так будет легче удержать тебя рядом. Доверием привязать легче, чем страхом.
        - А что князь Белозерский? Чем плохи его деньги?
        - Он никогда не платил мне за поиски твоего брата. Тогда мы говорили с ним совсем о другом деле. Он хотел, чтобы я нашла Воронов, этих наёмных убийц. А я не дура, чтобы связываться с ними. Мне вообще не нравятся рдзенские правители. Они то щедро платят за колдовство, но за него же легко отправляют на костёр, стоит только случайно разозлить их. А разозлить их слишком легко. Предпочитаю держаться подальше от ваших князей и королей. Мы со Змаем просто ищем, как заработать. Нет никакого невероятного заговора, что ты себе придумала.
        Она поднялась, оглядела разбросанные травы, взяла ветошь и попробовала собрать мусор, но опустила руки и вздохнула ещё сильнее.
        - Уже сотню раз пожалела, что ввязалась во всё это. Я… я не справляюсь.
        - Не жди, что я тебя пожалею.
        - Не жду.
        И отчаянная слабость в её голосе придала Велге сил. Она выпрямилась, пусть чародейка не смотрела на неё, и даже говорить стала твёрже:
        - Белый Ворон знает, кто может спасти моего брата. Я отправлюсь с ним.
        - Как пожелаешь. Но… я не зря предупредила тебя: будь осторожнее с ним.
        - Ты что-то про него знаешь?
        - Только то, что такие люди, как он, опасны. И эти его… брат и сестра, - Мельця так и не повернула головы. - Они все опасны.
        Возразить было нечего.
        - У меня нет другого выбора. Я должна спасти брата.
        - Конечно, котёнок.
        Дверь поддалась не сразу. Велга толкнула раз, второй, наконец, смогла открыть.
        - Мы уедем как можно быстрее. Пожалуйста, если… если в тебе есть хоть что-то человеческое, не говори ни о чём Арну.
        - Можешь на меня положиться. Я никогда не желала тебе зла, Велга. Искала выгоду, да, - она наконец посмотрела на неё, и, пусть в бане было темно, казалось, на щеках её блеснули слёзы. - Но нет ничего плохого в том, чтобы привести невесту жениху в целости и безопасности. Ты… тебе же всё равно придётся добраться до Ниенсканса. Тебя ждёт жених.
        - Не уверена, - Велга ступила одной ногой за порог в летние сумерки. - Я больше не уверена, что хочу на север или что мне вообще нужно туда. Мой жених… неважно. Сейчас я должна позаботиться о брате.
        Не желая больше говорить, она вышла на улицу, прикрыв дверь. Плотнее сгустились сумерки, и даже дуб у реки было теперь непросто различить. На воде что-то сверкало. Из зарослей по берегам выглядывали огоньки, и вдалеке, со стороны города на холме, доносилось радостное улюлюканье.
        Велга задержалась у бани, вспоминая, где в последний раз видела Белого. Нужно было поговорить с ним, придумать, как увезти Кастуся, не попавшись скренорцам.
        Всё ярче разгорались огни по берегам. И от Щижа по предместьям разнёсся протяжный трещащий звук. Трещотки. Десятки, может, даже сотни. Точно огромный рой поднялся над городом. Он приближался, становился всё громче.
        Сиди, сиди, ящур на золотом троне…
        От одной только песни стало не по себе. Велга передёрнула плечами и пошла быстрее к соседней бане, где в последний раз видела Белого. Что за дикий город и дикие нравы. Они молились этому чудовищу…
        От треска было не сбежать. И небо над рекой посветлело от огней.
        Вдруг на реке раздался всплеск. И кто-то заверещал пискляво, визгливо. Мишка! Что за бестолковый щенок?!
        Велга развернулась и поспешила к реке. Она же привязала его, чтобы никуда…
        По воде проплывали огоньки. Десятки, сотни. Они тянулись от города, мигали, сверкали. Сотни огоньков на маленьких плотах с травами, фруктами. Сотни даров Щуру.
        И треск, и рокот раздавались всё ближе. Отчаянный визг щенка тонул в нём, пока вовсе не затих. Велга подошла к дубу и наконец заметила пояс, которым она привязала Мишку. Он был натянут до предела…
        И концом опущен в воду.
        - Мишка!
        Велга кинулась к берегу, прыгнула в реку без раздумий, ушла под воду, вынырнула отплёвываясь. И там, у крутого спуска снова увидела затонувший край пояса. А под водой - щенка.
        - Создатель!
        Она вытащила его, пытаясь сама не потонуть. Водоросли обвивались вокруг ног. Дна было не достать. Кто мог подумать, что река окажется так глубока?
        Он показался над водой. Мокрый, жалкий. Лапки подогнуты. Уши опущены.
        - Мишка, - она тёрла его тельце, стаскивала затянувшуюся верёвку. - Прости… прости… я…
        Она погубила его. Она снова кого-то погубила. Тупая. Тупая. Безмозглая.
        - Пожалуйста…
        Зубами, ногтями она разодрала затянувший узел. Стянула с шеи. Из пасти вырвался вздох.
        И Велга зарыдала, завыла от счастья.
        - Дыши, - она тёрла его грудь. - Живи.
        Рыжий мех совсем потемнел от воды. Мишка вытаращил испуганные глаза, полез к её груди, на шею. Велга обняла щенка одной рукой, отбросила пояс и подплыла к берегу, туда, где спуск был не такой резкий и была протоптана тропа.
        - Прости, - выдохнула она чуть громче. - Прости… ты будешь жить, слышишь? Ты обязательно будешь жить. Ты мне очень нужен, хорошо? Я без тебя не смогу. Прости, пожалуйста.
        Мимо проплывали огоньки, ослепляли ярким светом. Велга моргала, пытаясь стряхнуть капли с ресниц. Мишка пах так сладко. Дышал так шумно. Он был весь мокрый, такой маленький, хрупкий. И сердечко, его крохотное сердечко билось громко и заглушало всё вокруг.
        Велга зацепилась правой рукой за ветви на берегу, подтянулась.
        - Иди, - она чуть подтолкнула Мишку на берег, и он ловко запрыгнул, но сразу же оглянулся на Велгу, дожидаясь её.
        А она никак не могла нащупать дно под собой. Тина и ил проваливались под ногами. И берег как будто уплывал всё дальше.
        Мишка жалобно заскулил.
        - Иду, иду, - чувствуя, как отяжелевшая от воды одежда тянула её вниз, пообещала Велга. - Сейчас…
        Она потянулась к ветвям, а вода вдруг закипела. Замигали, затухая один за одним, огоньки на воде, закачались. Велга оглянулась и увидела поднимающуюся волну. Она летела на неё, как огромное покрывало.
        Из груди вырвался возглас. И воздух ушёл из груди. А вода накрыла с головой.
        И Велга снова нырнула. Её толкнуло назад, прокрутило. Она билась руками и ногами, и вдруг, точно заслышав чужой голос, точно почуяв самим сердцем, она ощутила чужое присутствие.
        И распахнула глаза.
        Пусть речная вода была мутной и тёмной, пусть водоросли и собственные волосы лезли в лицо, но даже так нельзя было не заметить горящие жёлтые огни на глубине реки. И очертания огромной змеиной морды.
        Велга закричала, и остатки драгоценного воздуха вырвались из груди. Она толкнулась руками, всплывая наверх. Щур был всё ближе. Он был быстр. Ловок.
        В воду с шумом вошло нечто тяжёлое. И ящер вдруг вильнул в сторону.
        Велга вынырнула, отплёвываясь. Вокруг горели огни, вспыхивали на реке. И от города нарастал шум. В ушах гудело. Поднялись брызги, из воды высунулось нечто. Огромное. Чешуйчатое. И на нём, вцепившись, точно клещ, сидел Белый. Он бил ножом. Снова, снова.
        Ящер зашипел, мотнул головой, нырнул. И его огромный хвост ударил по воде.
        Снова накрыло волной. Велга выплыла на этот раз быстрее, погребла к берегу, не оборачиваясь, не оглядываясь. У дуба верещал Мишка, точно звал её: «Скорее, скорее».
        А вода позади плескалась, бурлила.
        И толпу уже было слышно. Они поклонялись Щуру. Они боготворили его. Они…
        - Белый! - Велга оглянулась.
        И длинный закруглённый хвост взвился над водой, ударяя раз за разом.
        - Белый!
        Он вынырнул в стороне. Плевался. Грёб лихорадочно, не отпуская ножа.
        - К берегу! - выкрикнула Велга и сама поплыла быстрее.
        Белый не успел вскрикнуть, ушёл под воду. Его точно дёрнуло что-то снизу.
        Как вдруг от холма, на котором стоял Щиж, подул ветер. Велга застыла, качаясь на воде, не в силах оторвать глаз. Будто родился новый день. Яркий золотой свет пролился по реке. И ярче вспыхнули свечи на плотах, и жар, не палящий, но согревающий, разлился в воде. Велга ослепла от света, едва снова не ушла на дно.
        Её обхватили чужие руки, сжали крепко.
        - Держись, - выдохнул он прямо в губы.
        Он был бледен, по волосам стекала вода. И серые холодные глаза ничего не выражали. Ни страха, ни страсти.
        - Где он? Где ящер?
        Река никак не могла успокоиться. Почти все свечи вокруг потухли. Но новые, те, что несло от города, освещали берег, подкрадывались всё ближе.
        - Ушёл. Свет прогнал его, - прохрипел Белый. - Нужно…
        - Ты чуть не умер…
        - Да.
        - И я… не умерла.
        - Да… - он крепче вцепился в неё.
        Качаясь на волнах, они застыли посреди реки.
        - Меня… - голос его был хриплым, - зовут Войчех.
        - Войчех, - повторила эхом Велга.
        Его губы были невыносимо близко. И она коснулась их своими губами. И его волос - руками. Вцепилась в плечи, не в силах утонуть.
        Пение и треск трещоток исчезли, утонули под волной оглушающих чувств. В голове стало пусто.
        - Я пойду с тобой, - прошептала Велга. - Слышишь? С тобой, - вторила она между поцелуями. - Защити меня, прошу. Прошу, - и целовала жарче, сильнее.
        И река больше не пугала. И огни не обжигали. А люди…
        - Нужно уходить, - Войчех первым прервал поцелуй. - Они следуют за Щуром.
        Впопыхах, точно пробудившись от странного сна, они выбрались на берег. Войчех вылез первым, он хромал. Штанина на правой ноге была разодрана, из неё текла кровь, и видно было глубокую рваную рану от острых зубов.
        - Он укусил тебя…
        - Дай руку, - Войчех подал Велге руку, дёрнул её быстро, она взлетела прямо к нему в объятия.
        С них обоих ручьём лилась вода.
        - Ты ранен…
        - Не страшно.
        - Он укусил тебя. Щур! Он отравил тебя Навью, как Кастуся.
        - Не страшно. Нужно уходить.
        К ногам подскочил Мишка. Он скулил жалобно, испуганно.
        - Всё хорошо, маленький, - улыбнулась Велга, подхватила его, расцеловала в нос.
        - Ты только что меня этими губами… - скривился Белый. - Больше не лезь ко мне с поцелуями.
        - Ах так? - усмехнулась Велга, и смех её вышел рваный, испуганный, готовый сорваться на плач.
        Совсем рядом мелькнули огни. И на берегу показались люди.
        - Идём, - Велга схватила Войчеха за руку, потянула в сторону.
        Они побежали, шлёпая мокрыми ногами, к бане. Войчех хромал. Втроём они нырнули за высокую поленницу.
        На берегу стало светло, словно на закате. Люди несли свечи и пламенники. Они пели, плясали, улюлюкали. И впереди всех шёл Змай. Он единственный не выглядел радостным.
        - Далеко они от города ушли, - прошептал Войчех на ухо Велге.
        - Наверное, боятся рядом с избами жечь чучело, - она опустила Мишку на землю. Щенок уже стал тяжёлым, долго на руках не удержать.
        Выглянув из-за поленницы, они, наконец, увидели его - огромное соломенное чучело женщины, что несли с собой горожане, чтобы пустить по реке и предать огню. Чтобы задобрить духов и землю. Кострому.
        - Они позвали чародея, чтобы успокоить Щура, - объяснила Велга. - Это Змай сотворил тот свет. Змай спас нас, - она обернулась и уткнулась носом в подбородок Войчеха.
        - Да, - прошептал он.
        - Но ты ранен.
        - У меня ещё есть посмертки.
        Он прислонился спиной к стене бани, прикрыл глаза и вдруг зашипел от боли. Велга не могла ничего понять. Она не увидела ни заклятий, ничего. Только рана вдруг затянулась.
        - Но укус Щура…
        - Мне он не страшен, - Войчех открыл, щурясь, серые глаза. Длинные белые волосы прилипли к его лицу, они потемнели от воды. - Иди сюда, - он притянул её рукой за шею.
        И снова поцеловал. Нежно, легко, так, как не должен был целовать человек вроде Белого Ворона. Но, может, такими были поцелуи того, кого звали Войчехом.
        - Войчех…
        - Да. Зови меня, пожалуйста, так. Некому больше так меня звать.
        Велга дотронулась до его груди. Ворот рубахи был распахнут. И пальцы коснулись влажной кожи. С трепетом, не веря собственной храбрости, Велга опустила руку ниже, туда, где билось сердце. И нечто острое укололо ладонь. Оберег на груди.
        Войчех застонал ей в губы. И Велга ответила ему страстно, пылко. И потянула за верёвку, на которой висел оберег. К себе. Сильнее. Ближе. Он прижался к ней всем телом. Крепче. Ближе. Сильнее.
        Покусанные губы. Растрёпанные волосы. И влага, что стекала по телам. И грубый сруб, упиравшийся в спину. Велга оказалась зажата между Войчехом и баней. Белый Ворон был повсюду. Его руки. Губы. Он прижался пахом, и Велга задохнулась от смущения.
        …После… многим после… Вадзим спел бы песню… о чудовище… и ненастоящей княжне.
        Войчех задрал её подол, схватился за бедро.
        - Нет, - Велга отпрянула, случайно рванула рукой за верёвку оберега.
        В руке остался оберег в форме птичьего черепа. Со знаком Воронов на челе.
        Глава 7
        Умер покойник
        В среду, во вторник,
        Пришли хоронить -
        Покойник стоит!
        Русская народная святочная игра
        Мельця вздрогнула от хлопка двери. Белый протащил Велгу внутрь, поставил у стены, точно провинившегося ребёнка. И она послушно, не смея возразить, замерла.
        - Всё хорошо? - насторожённо спросила Мельця.
        Велга кивнула.
        Что она могла сделать? Хоть что-нибудь сказать, хоть как-то намекнуть? И если бы она заговорила, если бы раскрыла Белого и попросила Мельцу о защите, то кто бы победил? И посмела бы чародейка пойти против наёмного убийцы?
        - Мы уходим, - сказал Белый. - Я забираю мальчишку.
        Оглянувшись с недоверием на Велгу, Мельця отошла в сторону.
        - Не буду мешать, - сухо произнесла она, выгнув чёрную бровь. Бубенцы на её запястьях гневно зазвенели, когда она скрестила руки. - Только с Арном тебе придётся разбираться самому.
        Белый Ворон подхватил Кастуся на руки. Голова мальчика свесилась, и волосы упали со лба. Велга вздрогнула, когда заметила, как побагровела его щека. Кожа всё больше походила на чешую.
        Всё это время Белый Ворон притворялся её другом, когда на самом деле желал убить. И всё же он спас её жизнь. Он обещал спасти Кастуся. Зачем он всё это делал?
        - Твоя мать правда может его вылечить? - стараясь не глядеть на него, спросила Велга.
        - Я не знаю ведьмы могущественнее неё. - Лицо, бледное, хладнокровное, ничего не выражало.
        Он не мог её целовать. Он не мог гореть к ней страстью. Нет, легче поверить, что это был другой человек.
        - Мельця, - Велга опустила глаза к полу. Доски в бане были тёмными от воды и времени. Они прогибались под каждым шагом. - Прошу… Арн тебя послушает.
        - Он никого не слушает.
        - Тогда… только у тебя получится его отвлечь. Нам нужно время, чтобы уплыть из города.
        Быть может, она совершала свою самую большую ошибку. Но Белый Ворон, несмотря ни на что, до сих пор её не убил. Он целовал её. Он спасал её. И он единственный поклялся, что знал, как спасти Кастуся.
        - Прошу, Мельця, - расплакаться оказалось слишком легко. От переживаний Велга едва стояла на ногах. - Я должна спасти брата.
        Наконец она смогла посмотреть чародейке в глаза. Брови Мельци дрогнули.
        - Ладно, - сжалилась она. - Отвлеку Арна и его людей. Вы мои должники. Тебе, Велга, лучше хорошенько мне заплатить, когда увидимся в следующий раз.
        Если только Велга доживёт до следующей встречи.
        - Договорились.
        Чародейка оглянулась по сторонам, собираясь с мыслями.
        - Не пытайтесь пробудить мальчика, пока не доберётесь до этой своей ведьмы, - сказала она, поправляя волосы и одежду. - До встречи в Старгороде. Я найду тебя, Буривой. И сдеру с тебя двойную цену. Готовь золото.
        Она подмигнула Велге, прежде чем выйти из бани. Повисла тишина. Белый удобнее перехватил Кастуся. В окно заглянула Галка.
        - Лодка готова, - прошептала она.
        Больше В?роны не скрывались. Больше никто не пытался притвориться Велге другом. Она - их пленница. Жизнь её и её брата в руках Воронов. И стоит ей позвать на помощь, их без промедления убьют. Но всё же…
        Прячась в тени, они побежали от бани к дубу. Там на берег вытащили лодку. Вадзим сидел на вёслах.
        - Скорее, - шикнула Галка.
        Она сильно схватила Велгу за запястье, потянула в лодку.
        - Не трогай меня.
        - Заткнись.
        Плескалась вода под вёслами. Белый шипел, пытаясь перетащить Кастуся в лодку. Наконец они отчалили. Слышно было, как в стороне говорили на скренорском.
        Всё же В?роны до сих пор не убили Велгу.
        И она не пыталась сопротивляться, не пыталась кричать. Ведь смерть ждала её повсюду.
        А со слугами смерти она, кажется, нашла общий язык.
        Заросший берег Горькой проплывал мимо, и из-за высоких камышей выглядывали огни домов. Впереди, там, куда убегала река, горела на воде коронованная цветочными венками Кострома.
        Велга вцепилась руками в борта лодки, глядя на далёкую толпу, гулявшую у костров. Она могла и теперь позвать на помощь. Она могла прыгнуть в воду и попытаться доплыть. Но… но в лодке лежал Кастусь. И некому было его спасти, кроме Велги. Некому о нём позаботиться.
        Мишка запищал, карабкаясь к ней на колени.
        - Заткни свою шавку, - прошипела Галка.
        - Не лезь, - хрипло предупредил её Белый. - Ты уже наделала дел.
        - Я?
        - Щур преследует нас из-за тебя.
        - Он преследует не нас, а твою девку.
        - Заткнись, Галка…
        Значит, это было не совпадением. Значит, во всём, даже в преследовании Щура, виноваты В?роны.
        Велга старалась не смотреть ни на кого из них. Она опустила руку, чтобы успокоить щенка.
        В голове было пусто. Сердце молчало. Оно точно вовсе перестало биться.
        Взлетел столп искр к небу, и Кострома, накренившись, упала в воду.
        Вильнула река, и лодка повернула вместе с ней. Велга увидела огни Щижа. Город спал на холме, скрутившись кольцами, точно огромный змей. А где-то в водах под ними, там, куда прогнал его чародейский свет, дремал Щур. И он тоже ждал Велгу Буривой.

* * *
        Модра
        Туман на реке подползал всё ближе к берегу, и Велга невольно поджимала под себя ноги. Она мечтала о тишине, но гусли рождали песню, звуки которой проникали под рёбра, оплетали сердце так туго, что хотелось выть.
        Но позволить это себе Велга не могла. Она больше не могла доверять никому из Воронов. Теперь она знала, кто они на самом деле. И теперь она не могла быть искренней. Даже слёзы её - пусть они и лились легко из растерзанного сердца - на вкус отдавали ложью.
        Поэтому она не обвиняла ни в чём Белого. Больше нет. Она льнула к нему назло Галке. Она смотрела на него с благоговением и доверием. Так, чтобы он поверил: она в его когтях. Так, чтобы она сама почти поверила в это.
        Это было не так уж сложно. Белый Ворон и вправду был почти богом. Он убивал людей легко, как по волшебству. Никто, даже чародеи не были на это способны. Может, он и не был человеком вовсе.
        Вокруг костра они сидели втроём: Вадзим, Галка и Велга. Кастусь лежал недвижимый в лодке, оставленной на берегу, и спал зачарованным мёртвым сном. Мишка копался под деревом, грызя корни.
        Войчех ушёл, и никто не знал куда. Он почти не говорил ни с кем с тех пор, как они отплыли из Щижа. И лишь у Велги порой получалось вырвать у него несколько скупых слов.
        Один только Вадзим пытался притвориться, что ничего не случилось. По вечерам он играл на гуслях. Но чем дальше они продвигались на юг, тем печальнее становились его песни.
        Быть может, он хотел сделать как лучше. Но никому не становилось веселее от его игры.
        - Не надо, Вадзим, пожалуйста, - Велга сжалась, точно уворачиваясь от звуков. - Не надо…
        Медленно он опустил гусли с вороновой головой и перьями, вырезанными на светлом дереве.
        - Я подумал, тебе станет легче. Песня сердце лечит…
        Вадзим был проще. Человечнее. И слова с ним нужны были другие.
        - Нет песни, которая меня вылечит, - из груди вырвался не голос, скрип. Чужой, ломаный, резкий. - Нет ничего… и сердца нет. Его вырезали. Кусками… вот, - скрюченные пальцы ткнули в грудь, - вытащили, выкорчевали. И ничего не осталось. И меня тоже. И я не хочу оставаться, - слова вылетали плевками, слезами. - Нет песни, которая сможет выразить мою тоску. Только вой.
        Раскачиваясь, она распахнула рот в безмолвном вое, и в ушах гудело, а мир вокруг кружил в тумане, и в нём потерялись и берег реки, и костёр, и гусляр, и даже Кастусь. Осталась одна Велга.
        Крадучись подступали со всех сторон звуки, но Велга зажмурила глаза, сгорбилась, пряча лицо.
        - Нет-нет…
        Пальцев коснулось нечто влажное, горячее. Снова, настойчивее. И короткие когти уткнулись в колени.
        - Мишка…
        Тёмные глазки-бусинки смотрели с тревогой. Оказалось, он успел так вырасти, что доставал ей до колен, если вставал на задние лапы. И левое ухо как будто по волшебству выпрямилось, тогда как правое смешно висело. Мишка крутил головой, озабоченно вглядываясь в её лицо, отчего уши раскачивались, точно он пытался взлететь.
        Он запищал, потянулся мокрым носом к лицу и лизнул её в губы.
        - Ох, фу, - Велга попыталась увернуться, но он уже подскочил и, сильно толкаясь крепкими лапами, залез на колени, ткнулся в шею, подбородок, нос. - Хватит, - отмахнулась она, но щенок лез настойчиво и не оставлял выбора, кроме как принимать его мокрые, слюнявые поцелуи, обнимать тёплую пушистую шкурку и прижимать ближе к сердцу.
        Вокруг, кажется, не было никого, кроме них двоих.
        - Мы не можем уберечь всех, кого любим, Велга, - вдруг раздался со стороны, из тумана голос гусляра. - Но тем ценнее время, что выделено нам судьбой быть рядом. А дальше… нужно идти дальше.
        Она не обернулась, не посмотрела на Вадзима. Велга взяла на руки Мишку, точно младенца, забаюкала, и он, раскинув в стороны огромные уши, распахнув пасть в дурацкой безбашенной улыбке, довольно захрюкал.
        - Я не хочу идти дальше, - обескровленными губами проговорила Велга. - И не могу.
        - Со временем станет легче, - пообещал Вадзим. - И тебе нужно идти. Ради своего брата… да и хоть ради этого блохастого.
        - У него нет блох, - надула губы Велга.
        - Хах…
        - А есть ли у неё будущее?
        Велга обернулась на Галку. Она уже и забыла про неё. Ворона сидела с другой стороны костра, хмуря светлые брови. Она расставила ноги в стороны, согнув в коленях, ссутулилась.
        - Белый должен тебя убить, - объяснила она. - Я хорошо его знаю: он сделает всё, что прикажет госпожа.
        - Но он ведь однажды уже отнял меня у неё…
        Галка скривила губы:
        - Ага… Но не подумай, что он сделал это из любви или из жалости. Он никого не любит и не жалеет. Не умеет. - Опустив голову, она вытащила из груды хвороста палку и принялась чертить что-то на земле перед собой. Велге было видно только всклоченный затылок и грязные торчащие сосульки волос. - Не обманывай саму себя…
        Ветка в её руке двигалась резко, дёргано, и в свете костра видно было, как поднималась пыль.
        - Не то чтобы он такой… просто не умеет. Белый родился мёртвым. Его смерть при рождении поцеловала, - проговорила Галка с какой-то неожиданной детской обидой, точно было что-то завидное в этом.
        В недоумении Велга оглянулась на Вадзима. Тот поймал её взгляд и прижал гусли к груди.
        - Так говорят. Его родили раньше срока. Сбросили. Мёртвым, - отрывисто произнёс Вадзим. - А потом Белого… поцеловала смерть. По крайней мере, так говорят.
        - Но как же он тогда выжил? - нахмурилась Велга. - Раз его смерть поцеловала?
        - Госпожа решила, - раздражённо произнесла Галка, - что не будет забирать Белого, что он полезнее здесь.
        - Какая ещё госпожа? Ваша княгиня? Боярыня?
        Галка рассмеялась скрипуче, точно ржавая дверная петля.
        - Ты так и не поняла?
        - Что? - Велга переводила взгляд с Вадзима на Галку.
        Один вжал голову в плечи, другая тихо, хрипло покашливая, смеялась.
        - Во даёшь, - довольно крякнула Галка, потешаясь. - Так и не поняла? Кому мы можем приносить дары? Кому можем служить?
        Она хлопнула себя по коленям и вскочила на ноги легко, точно кошка.
        - Кому мы, наёмные убийцы, можем служить?
        Галка обогнула костёр, и языки пламени ярко осветили веснушчатое остроскулое лицо.
        - Кто единственный на всём свете, - хищно скалясь, перекатывая каждый звук на кончике языка, произнесла Галка, - может повелевать чужими жизнями? Кто держит в руках нити человеческих судеб?
        - Создатель, - не задумываясь ответила Велга и потянулась правой рукой ко лбу, чтобы осенить себя священным знамением.
        Галка перехватила руку за запястье, и Велга застыла, не смея пошевелиться. Медленно, наслаждаясь страхом, вкушая ужас по каплям, Галка наклонилась и заглянула прямо в глаза. В её - серых, ледяных, с зелёными рысьими крапинками - плескалось хищное злорадство.
        - Создатель мёртв, как и мертвы все боги, - прошептала она ядовито. - Есть только смерть.
        Её слова застыли ледяной коркой на губах. Велга не могла вздохнуть.
        - Наша госпожа - богиня-пряха, единственная из всех богов, кто существует, тогда как все боги мертвы. Наша госпожа - Морена-смерть.
        Мишка на коленях Велги поднял голову и утробно зарычал. Галка бросила на него раздражённый взгляд и отпустила запястье.
        - Плоть - земле, - проговорила она в сторону.
        И ей тут же эхом отозвался Вадзим:
        - Душу - зиме.
        Стрелял искрами в небо костёр. Шипел огонь. И тёмная, непроглядная ночь собралась вокруг. Она была густой, как кисель. И окутывала со всех сторон, звенела тревожными трелями ночных птиц.
        - Что это значит? - глядя на огонь не мигая, спросила Велга.
        - Это наша клятва, - ответил ей Вадзим. - Клятва её Воронов.
        - Я… я про Морану, - имя забытой богини далось тяжело.
        Тяжелее, чем песня речному ящеру, тяжелее, чем язык северян и песни кметов. В Старгороде помнили ещё старых богов предков, но говорили о них редко, всегда с осуждением и никогда - как о живых. Боги предков сгорели в свете Создателя. Это знали все.
        - А что с ней?
        - Как она… я не верю… её не может быть. Создатель…
        - Нет твоего Создателя, глупая девчонка, - вспылила Галка. - Нет и не было никогда. А если и был, то его тоже забрала к себе госпожа, - она довольно фыркнула и вздёрнула курносый нос.
        - Я не верю, - замотала головой Велга, отчего кудри упали ей на грудь. Мишка заёрзал на коленях и потянулся зубами к волосам.
        - Можешь не верить, - пожала плечами Галка. - Однако других богов я не встречала.
        - А Морану? - имя звучало в устах Воронов иначе. Чуждо.
        Взгляд Галки переменился, и она вдруг нахохлилась и вправду стала походить на птицу.
        - Мне она не показывается. Но я чувствую её дар, благословение. А вот Белому да, она является… но так он и не жив, считай. Так что ты это… не верь тому, что придумала себе, - она вдруг посмотрела на Велгу прямо, без издёвки, а со странным сочувствием. - Белый не может ничего чувствовать и никого любить.
        - Я не…
        - Ой не надо мне тут, - закатила глаза Галка. - Знаю я всё. Не слепая. И не дура. Вадзим, - голос её резко переменился, стал резче, наглее, задиристее. - А сыграй-ка мою любимую…
        - Это какую? - с любопытством спросил Вадзим, выпрямляя ноги и укладывая поудобнее гусли.
        - Про сокола и его возлюбленную.
        - Да ты издеваешься?! - жалобно протянул мужчина.
        - Ну Вадзи-им, - взмолилась Галка. - Пожалуйста. Она красивая такая…
        - И ничего не красивая…
        Они говорили как ни в чём не бывало. Ругались, спорили. Наконец вздрогнули струны гуслей, и песня полилась над костром. Но Велга как будто и не замечала этого. Она слушала ночь, и огонь, и тьму за границей света.
        Внутри разгоралось куда ярче, чем головешки в костре, жгучее испепеляющее чувство. И Велга ниже опускала голову, утыкалась губами в макушку Мишки, чтобы спрятать лицо, глаза, чтобы никто не догадался.
        А когда вернулся Войчех, она смогла уже посмотреть на него беззащитно, с надеждой, с мольбой. Так, чтобы он поверил, когда она произнесла:
        - Ты же поможешь мне?
        Так же молча он взял её за руку, и Велга, не смея сопротивляться, пошла следом. Галка и Вадзим промолчали, но кожей можно было почувствовать их взгляды. Они шли по берегу Модры. Седмицу в пути. По рекам и озёрам, от одного волочка к другому, пока не достигли Модры, они шли от самого Щижа, и Велга не сопротивлялась, не пыталась сбежать. Всё это время она послушно шла за Белым Вороном.
        Как и теперь - словно собачка на поводке, - держа его за руку.
        Свет костра скрылся за деревьями, Белый остановился под старой ивой. Шептали её листья, окружая их со всех сторон, пряча, словно тайных любовников.
        Он вжал Велгу в ствол, впился губами.
        - Мне придётся… убить тебя…
        - Что?
        Она не сопротивлялась. Она почти откликалась. Почти отвечала на его злую страсть. И ни о чём не спрашивала. Только внутри всё оцепенело, замёрзло.
        Она старалась не думать, не вспоминать, не представлять. Матушку. Отца. Муху. Данилу. Дом. Всех.
        Нет, лучше не думать, лучше не чувствовать. Велга терпела, сжав кулаки.
        - Спаси Кастуся, - только молила она. - Прошу.
        Она была в его власти. Она не могла приказывать.
        И не могла ничего изменить, пока ещё оставалась надежда, что хотя бы об этом Войчех не соврал.

* * *
        Пяски
        В густом, как сметана тумане они двигались тихо, даже Мишка не издал ни звука. Лодку вытащили на берег.
        Войчех выглядел насторожённым. Не оборачиваясь, он протянул руку, помогая Велге выбраться из лодки. Она оперлась на его ладонь, ступая на берег, но руки не отпустила, встала рядом, заглянула в лицо: он щурил глаза, вглядываясь в молочное марево, водил носом, точно пёс. Руки он не отнял.
        - Дым? - послышался позади тихий, хриплый, совсем как у её брата, голос Галки.
        Вдоль позвоночника пробежал холодок. Велга оглянулась. Галка стояла напряжённая, хмурая, а Вадзим прижимал к себе гусли, точно пытался за ними спрятаться.
        - Будь здесь, - негромко произнёс Войчех.
        Но Велга, напротив, сильнее сжала его руку.
        - Нет, не оставляй меня.
        - Там что-то происходит, - он заглянул ей в глаза.
        И взгляд его переменился. Он провёл большим пальцем по её ладони, и Велга прошептала настойчивее:
        - Не оставляй меня…
        Она не хотела идти с ним, она была уверена, что он не возьмёт её с собой. Так и получилось.
        - Жди здесь. Галка, - кивнул Белый сестре, - обойди двор со стороны леса. Мне это всё не нравится. Будь осторожна.
        - Не учи, - огрызнулась Галка и тут же без лишних разговоров сорвалась с места.
        Она побежала легко, быстро. Туман почти сразу поглотил её.
        - Вадзим, проследи за Велгой. - Войчех наконец отпустил её руку.
        Велга не стала больше удерживать: вдруг передумает.
        Она осталась возле воды, глядя вслед Белому Ворону. Туман быстро скрыл и его.
        Издали до реки доносился неясный шум. Некоторое время Велга прислушивалась. Оглянулась и прошла к воде. Гусляр, понурив голову, сидел на борту лодки и чесал за ухом Мишку.
        Когда она думала об этом, то всё казалось таким лёгким. Но куда сложнее было на деле.
        Велга осторожно нагнулась. Весло оказалось тяжелее, чем она представляла.
        - Что ты там…
        - А! - взвизгнула она, размахнулась и ударила.
        Удар пришёл по подбородку. Гусляр откинул голову назад, грохнулся спиной в лодку. Руки чуть не выронили весло. Велга сжала крепче потными ладонями. Затявкал Мишка.
        - С-с-сука…
        Она замахнулась снова. Вадзим выставил руку, закрываясь, и слышно стало, как хрустнула кость.
        Велга выронила весло, оно упало ей на ногу.
        - Ай!.. - запрыгав на одной ноге, она заметила, как Вадзим, стеная, прижимал кисть к груди.
        - Ты мне руку… руку! - зарыдал мужчина. - Это же… это рука. Сломанная.
        Он распахнул веки, глядя на неё. И в пропитых тёмных глазах смешались чувства. Поражённый, он вдруг оскалился.
        - Ах ж ты, маленькая сучка!
        И он навалился на неё всем весом.
        Завизжал Мишка.
        И Велга тоже.
        - Войчех!

* * *
        Изба стояла на берегу, на вершине холма. Белый как пять своих пальцев знал эту дорогу от реки к дому. Знал, что на краю, у самой тропы, его ждёт старая высохшая яблоня. Серо-чёрная, потемневшая, облысевшая от времени, она зорко смотрела по сторонам пустыми глазницами насаженного на ветку черепа. Матушка звала её Ладушкой, говорила, это её дочь. Войчех не верил. Может, она была первым её Воронёнком? Матушка умела смешивать правду и кривду, молола их, как жернова зерно, и всё обращалось в прах.
        Всё сильнее пахло дымом. Белый шёл тихо, так, чтобы никто не заметил его раньше времени. Берег по краю тропы утопал в белом тумане. Деревья, травы, кусты и река выплывали навстречу.
        Изо всех сил Войчех напрягал слух. Но тихо. Тихо. Только пахнет дымом.
        Шаг замедлился.
        Слышно было, как скрипели старые петли и далеко, верно в деревне за перелеском, лаяла собака.
        Но вокруг дома стояла тишина. Как вдруг раздался ворчливый гогот.
        Во дворе деловито прохаживались гуси, кто-то выпустил их из загона. Ни Воронят, ни матушки. Только Ладушка встречала его. Белый по привычке коснулся кончиками пальцев её лба, приветствуя названую сестру.
        Что же здесь случилось? За чем ты недоглядела, Ладушка?
        Расступился туман, из-за завесы выглянула покосившаяся изба. Войчех замер. Горло пересохло.
        От избы той остался только чёрный скелет. Крыша провалилась в потемневший сруб. Сажей и копотью покрылись стены. Его дом сгорел. Это его стены пропахли дымом и сажей. От него поднималась угольная пыль. Это его дом… его…
        Сердце забилось непривычно быстро. И где-то в глотке засвербело. Белый сжал кулаки, разжал, так несколько раз. Дом… матушка… Воронята…
        Он не позвал, не вскрикнул даже. Молча прошёл к крыльцу. Гуси узнали его, беспокойно загоготали, разводя крылья, точно для объятий. Войчех не оглянулся. Обгоревшие ступени провалились под ним, он вытащил ногу из провала, схватился за поручень, взобрался внутрь. Дверь распахнута. В сенях повалены корзины и мешки. Дым. Вонь. Плоть. Горелое. Мёртвое. Тухлое.
        - Матушка, - он не узнал свой голос. - Матушка…
        Никто не откликнулся.
        Он схватился за ближайший мешок, потянул, и тот разлетелся в труху, посыпались зерно, и сажа, и уголь. С крыши что-то упало, Войчех едва увернулся.
        - Матушка, - повторил он тише, не своим дрожащим голосом.
        Пальцы слушались плохо. Он выкидывал мешки и корзины, пробираясь в избу, наконец оказался у двери, когда позади послышался голос:
        - Войчех.
        Лицо у Галки было белее обычного. Острый нос вытянулся, глаза пучились.
        - Матушка… на маковом… там…
        Она тяжело дышала от бега, махала рукой в сторону.
        Белый спрыгнул с крыльца. Они побежали дальше вдвоём. Мимо останков избы, мимо хлева, из которого жалобно мычала запертая корова.
        - Я нашла её… она…
        - Жива?
        - Да. Нет. Не знаю. Всё… плохо. Всё очень плохо. Кто это сделал?
        Он не ответил. Сам не знал. Но уже поклялся, что убьёт всех, кто разрушил его дом. Клятва была холодной, как вода в проруби. Решительной, как клинок. Белый дал её самому себе не задумываясь, на бегу от дома к могиле Вороны.
        Они ворвались в перелесок, и дальше по нему к маковым полям, откуда начинались Три Холма.
        Там, где спала Ворона, там, откуда ей было не выбраться, среди багровых, точно кровь, маков лежала матушка.
        Старуха серой бесформенной кучей валялась на холмике, прямо на могиле Вороны. Она обняла холм руками, вжалась в него всем телом и, кажется, не дышала. Из разжатой руки выпал кривой посох, вырезанный из яблони с начерченными знаками госпожи. И даже из них вытекла вся сила.
        Матушка казалась серой, пустой.
        Войчех упал на колени рядом, бережно взял её лицо в свои руки, теперь наверняка чувствуя огонёк её жизни. Он теплился едва-едва. Матушка цеплялась за нить своей жизни левой рукой, не отпускала. И госпожа ещё не пришла. Значит, у неё оставалось время…
        - Матушка, - он склонился ниже.
        С другой стороны опустилась Галка.
        - Что нам делать?
        Войчех нахмурил брови:
        - Давай её перевернём.
        Осторожно, помогая матушке крепче сжать нить, он вместе с сестрой положил её на спину.
        - Ей нужны посмертки, - проговорил он мрачно.
        Но свои он отдал Велге и Грачу.
        Галка хлопала глазами и кусала губы. Она цеплялась за руку матушки так сильно, что пальцы побелели.
        - Вой!..
        Они оглянулись разом. Перелесок поглотил голос, исказил его, но Войчех всё равно узнал его.
        - Вой!
        - Велга…
        Ноги уже готовы были сорваться с места. Но матушка…
        - Позаботься о ней, - велел он Галке.

* * *
        - Какого хрена ты, сучка, творишь?
        Гусляр был огромным, как медведь. Он мог убить её голыми руками. И всё же остановился в последний миг, точно сам испугался того, что хотел натворить.
        Мишка визжал, захлёбываясь лаем, и пытался выбраться из лодки.
        Велга попятилась, вытянула руку.
        - Если тронешь меня, Белый тебя убьёт.
        - Какого хрена ты на меня напала?
        - Ты же не отпустил бы меня по-хорошему…
        Они кружили по берегу. Вадзим раскинув руки, а Велга пятясь назад.
        - Зачем тебе бежать?
        - Зачем?! Зачем? Белый хочет убить меня.
        - Он всё равно тебя найдёт. Ты - его заказ.
        - И твой заработок. Ты же его Клюв, правильно? Ищешь для него жертв по всему миру. Так это у вас работает? Тогда я хочу сделать заказ. Хочу заказать тебе Белого. Договорились?
        - Я не ищу жертвы, я… А-а-а! Да какого хрена мы вообще это обсуждаем?
        - Такого, что я хочу сбежать. Помоги мне.
        - Я дурак, что ли?
        - Умоляю, помоги! Они же убьют и меня, и брата. Вадзим, умоляю. Я хочу жить. Мне всего восемнадцать… Хочешь денег? У моего отца целые погреба золота, мехов, каменьев. Хочешь? Я озолочу тебя.
        - Ты не понимаешь, я связан клятвой…
        - Ты же не такой, как они, Вадзим. Ты человечный. У тебя есть сердце…
        - Не пытайся меня разжалобить. Всё равно я ни на что не влияю.
        - Тогда… тогда хотя бы скажи мне.
        - Что?
        - Скажи, кто это сделал? Кто заказал меня с Кастусем В?ронам?
        Вадзим потупил взгляд, покачал головой:
        - Зачем тебе это?
        - Я всё равно умру. Разве я не заслужила узнать правду перед смертью?
        - Это ничего не изменит, - повторил, точно заколдованный, Вадзим.
        - Но для меня это изменит всё. Прошу, Вадзим…
        Велга крутила головой. Что у неё быстрее получится? Сбежать или…
        С холма бегом спускался Белый Ворон.
        - Кто это? Ты не можешь сказать напрямую, так хотя бы намекни…
        - А кто всегда был врагом твоей семьи?
        - Белозерский? Матеуш? - Велга стрельнула глазами наверх. Белый был ещё далеко, он не мог их подслушать.
        - Ох, нет. Князь даже пытался перекупить договор, обещал кучу золота, чтобы спасти тебя. Но он точно знал о договоре…
        Белый щурился, прислушиваясь к их разговору.
        - Войчех! - она вскрикнула жалобно, распахнула глаза широко, испуганно.
        Это было несложно.
        Белый остановился, обводя их напряжённым взглядом.
        - Войчех, он хотел убить меня.
        Поражённый, гусляр застыл и даже не тронул Велгу, когда она прошмыгнула мимо и нырнула прямо в объятия Белого. Тот осторожно прижал её к себе левой рукой, мимолётно ткнулся носом и губами в лоб.
        - Всё хорошо, - пробормотал он и тут же перевёл взгляд на Вадзима. - Какого хрена ты творишь?
        - Я?
        - Ты, - прорычал он над её ухом.
        Велга украдкой посмотрела на гусляра. Он растерянно крутил головой.
        - Белый, да я бы… ты же знаешь. Я бы не посмел. Она на меня напала!
        - На тебя напала девчонка? Пьяная ты скотина, - Белый развернул Велгу и подтолкнул к тропе, ведущей вверх по холму. - Держись от неё подальше.
        Тяжело дыша, Велга взбиралась по холму, не оглядываясь. Это слишком опасно. Ей никто не поверит. Они всё поймут. Всё поймут…
        - Не притворяйся, что переживаешь за неё, - вдруг взревел с обидой Вадзим. - Да ты ждёшь не дождёшься, когда сможешь убить её.
        Велга застыла на полпути и, чувствуя, как платье прилипло к спине, оглянулась. Вадзим смотрел ей вслед с какой-то детской обидой. Белый подтолкнул Велгу вперёд.
        - Он больше тебя не тронет, - произнёс он сухо. - А ты помни своё место, Клюв.
        Не оборачиваясь больше, Велга послушно ступала вперёд. Вадзим не врал. Её могли убить теперь в любой момент. Тогда, когда Белый посчитает нужным. Но он до сих пор держал её при себе. Мог перерезать ей горло прямо сейчас, но почему-то выжидал, тянул…
        - Спасибо, - она дождалась его на вершине холма, коснулась кончиками пальцев его ладони и постаралась сдержать улыбку, когда Белый невольно потянулся к её руке, переплёл их пальцы.
        И всё же он был мужчиной. Таким же, как её женихи. Как все мужики в корчме. Как добродушный Данько. Как и князь. Пусть он казался мёртвым, бездушным, а всё же так же тянулся к её теплу и ласке.
        - Не оставляй меня с ним наедине, - прошептала Велга. - Я боюсь его.
        - Ни за что.
        Он крепче взял её за руку и повёл вперёд.
        В стороне показалось чёрное, ещё не остывшее пепелище, и ноги у Велги подкосились.
        - Что случилось?
        Войчеху пришлось подхватить её и повести дальше почти силком.
        - Кто-то напал на наше убежище. Не бойся, они уже ушли.
        - А твоя матушка? Она же должна спасти Кастуся…
        - Она жива. Пока что.

* * *
        Теперь он мог выполнить свой договор. Выслужиться перед госпожой и исполнить её волю. Он мог спуститься к реке, найти мальчишку Буривоев в лодке и перерезать ему горло. И всё было бы кончено.
        Всё, кроме Галки и её заказа. Стоит умереть Велге, и сестре придётся выполнить свой договор. Она не решится противиться воле госпожи. Она выполнит то, что требуется.
        Над маковым полем взлетали искры костра. Сквозь огонь Войчех наблюдал за сестрой, за потеплевшими, ожившими чертами её бледного мальчишечьего лица, за беспокойным взглядом, за нахмуренным лбом и тонкими губами, которые она кусала.
        Сестра…
        Войчех достал циру из сумы и дописал в конце списка: «Галка - Белый Ворон». Её договор заключили только на случай, если умрёт Велга. Не Константин. Одна лишь Велга. Кто так дорожил девчонкой? Нет, он задаёт неправильные вопросы. Кому она нужна?
        И почему Клюв Галки согласился на договор? Разве не понимал он, к чему это приведёт? Кому-то из Воронов точно придётся теперь умереть: или Белому, или Галке.
        - Знаешь, ты никогда не была моей любимой? - спросил он негромко, убирая циру обратно.
        Велга и Галка подняли головы, обе не понимая, о чём и кому он говорит.
        - Из всех нас, Воронят, ты, Штяста, никогда не была моей любимой, - признался так же спокойно и безразлично Войчех, пусть и заметил, как дрогнули её брови.
        Она поджала губы, резко, точно её ужалили, пожала плечами.
        - И? Мне что, обосраться, что ли, теперь?
        - Я любил матушку…
        - Ты неспособен любить, Войчех, - одёрнула его сестра. - Ты никогда никого не любил.
        - Быть может…
        Трудно было судить, что такое любовь. Как можно было это понять? Пожалуй, он и вправду не испытывал тех же чувств, что обычные люди, или просто матушка так учила его, вот он и поверил, что не способен полюбить, привязаться.
        - Но я дорожил матушкой, кормилицей и… Ты помнишь, как её звали? - он и сам едва ощущал вкус имени на языке. Обвёл им зубы, губы, пытаясь нащупать, произнести, но не смог. - Я дорожил ей. Она была мне нужна. Она была такая… живая…
        - Ага, а ты, как упырь, сосал её, - хмыкнула Галка, опустив голову. Всегда, когда ей было больно и когда она врала, то смотрела куда-то себе на переносицу.
        - Но убил её не я.
        - Считай, спасла её от тебя, - пробубнила Галка, не поднимая головы. - Девка только страдала из-за тебя. А то гадание какое-то получается: любит - не любит - к сердцу прижмёт…
        Она запнулась, когда Войчех поднялся.
        - В этом есть какая-то справедливость, Штяста.
        Сестра вскинула голову, отшатнулась. Глаза расширились, стали круглыми, как блюдца.
        - И всё же, пусть я не люблю тебя…
        - Ты не способен любить…
        - Ты часть меня. А я часть тебя. Мы семья.
        - Белый…
        Велга крутила головой, прижимая к себе щенка. Вадзим, схватив гусли здоровой рукой, поднялся и попятился, исчезая в сумраке, что царил вдали от костра. Он всё понял. И отступил, не желая принимать участия.
        - Белый…
        - Мне будет не хватать тебя, но ты же понимаешь… - он подходил всё ближе.
        Галка медленно поднялась, сделала шаг назад, споткнулась, едва удержалась на ногах.
        - Войчех, - послышался слабый голосок Велги, и он оглянулся, заслышав своё имя.
        Их глаза встретились только на мгновение: он отвернулся, чтобы не передумать.
        А Галка, почуяв его слабость, тоже пискнула:
        - Войчех…
        Но он слишком хорошо знал сестру, чтобы поверить. О нет, ей было страшно. Ей было больно. Но куда больше…
        …она его ненавидела.
        Клинок сверкнул рядом с шеей. Войчех отпрянул. Галка наскочила снова. И снова.
        Завизжала Велга. Белый едва не оглянулся. И клинок кольнул грудь.
        Войчех отпрыгнул. Выхватил свой нож. Рукоять легко легла в ладонь. Пальцы крепко сжались.
        Галка была шустрой, как блоха. Она скакала с места на место, колола, кусала. И Велга взвизгивала от каждого удара. А Галка распалялась. Жалила чаще, сильнее, быстрее. Белый отбивался, уворачивался. Но она быстрее, меньше, легче.
        - Ты! - она нырнула сбоку, Белый увернулся. - Должен! - со спины, под лопатку.
        Он едва не выронил нож, рванул, перепрыгивая костёр. И оказался перед Велгой. Её распахнутые глаза смотрели с ужасом.
        - Назад, - проговорил он.
        Белый обернулся. Галка осталась по ту сторону костра, тяжело дыша, раскинув руки. Наготове.
        - Был… - сестра запыхалась. - Сдохнуть ещё в детстве.
        - Слава госпоже, что не ты это решала, - усмехнулся Белый.
        - Войчех, - плечо невольно дёрнулось, когда его коснулась лёгкая тёплая ладошка. - Не надо… остановитесь.
        - Остановиться?! - взвизгнула Галка. - Он же тебя следующей убьёт! Понимаешь? Только я его и удерживаю. У меня заказ: убить его, если пострадаешь ты. Знаешь от кого?
        Наконец её вопли привлекли внимание. Белый не сводил глаз с сестры. Велга сжала его руку там, где прошёлся нож, но Белый даже не издал ни звука. Он прислушался, вгляделся в сестру с недоверием.
        - Ты не можешь этого знать… Только Клюв…
        - Могу, я убила своего Клюва, - хохотнула Галка. - Убила за то, что она взяла заказ на тебя, проткнула её сердце насквозь. А теперь ты, Белый… у меня не остаётся выбора. Я пыталась. Честное слово, я пыталась. Но теперь мне нужно твоё сердце.
        - Злобная дрянь, - выплюнул он в поднявшийся от костра сноп искр.
        - Я люблю тебя, братик, - неожиданно пискляво произнесла Галка. - Но ты урод. Тебя быть не должно. Ты же уничтожаешь всё вокруг. Ты меня уничтожаешь, и унижаешь, и убиваешь. Ты такой же, как матушка. Вас не должно быть.
        И её, этой злой девчонки, тоже. Они все должны были умереть. Но жили, чтобы забирать чужие жизни.
        - А договор заключила госпожа. Сам знаешь, я бы не смогла получить знак без её благословения, - Галка вскинула левую руку, показывая шрам. - Но обряд прошёл. Заказчик принёс в жертву ворона, прочитал заклятие призыва. Всё как положено. Госпожа благословила сделку.
        Это безумие. Это всё безумие. Зачем госпоже стравливать своих Воронов друг против друга?
        - Ещё не понял? Госпоже плевать на нас. Как и твоей любимой матушке. Они только пользуются нами и выкидывают, если становимся бесполезны. Но я не позволю себя выкинуть. Слышишь? Я не позволю этой безумной старухе закопать меня в могилу рядом с Вороной.
        - Так чего ты хочешь?
        Она дёрнула плечами и потрясла головой, откидывая пряди с глаз.
        - Хочу, чтобы никто не посмел меня тронуть. Хочу быть в безопасности. А этого не будет, пока жива матушка. Я люблю тебя, Войчех, правда, - она вдруг хлюпнула носом. - Но не могу тебя оставить. Рано или поздно мне бы пришлось убить тебя. Ты не способен любить, братик, и потому опасен, как бешеный пёс. А бешеных псов принято убивать.
        - Может, я и не умею любить, Штяста… только ты меня любишь. И матушка тоже меня любит, - он не сдержал ехидной улыбки, заметив, как ранили его слова. Тупая, озлобленная дрянь. Она всегда и всем завидовала: ему, Грачу, Вороне, матушке. Ей всегда так отчаянно хотелось получить чужое. - А вот тебя, жалкая тварь, никто никогда не любил.
        И она вскрикнула с болью, с ненавистью, яростью, гневом и бесстрашием. И пролетела сквозь огонь точно настоящая птичка. Велга вскрикнула. Белый ударил.
        Но Галка пронеслась мимо. Шустрая. Слишком.
        И оказалась за спиной Велги.
        - А что будет, если я убью твою девчонку? - нож коснулся тонкой шеи. Рыжие кудри собрали в кулак, оттянули назад. - Тогда ты умрёшь в любом случае: если не от моего клинка, так в наказание за нарушенный заказ госпожи.
        Велга взвизгнула и замерла, не смея пошевелиться, пока клинок щекотал её шею.
        - Ты всё это время искал, кто же нас пытается стравить? Так это госпожа, Войчех. Её забавляет наблюдать за тем, как мы умираем. Так если в любом случае один из нас умрёт…
        Клинок прочертил линию от шеи к груди Велги и ниже, к самому сердцу. Он дрожал в руках Галки.
        А Велга не отрывала глаз от Войчеха. Она смотрела с ужасом и… надеждой и верой. Она верила в него. Надеялась на него - на своего убийцу. На того, кто убил её мать, разрушил её жизнь.
        Но Белый никогда ничего не выбирал сам. Он всегда был оружием в чужих руках: госпожи, матушки, заказчиков. Он никогда не принимал решения, пока впервые не пошёл против чужой воли. Пока не спас Велгу Буривой.
        Время будто застыло, потому что Войчех успел разглядеть и её полные дикого страха глаза, и распахнутый в безмолвном крике рот, и вскинутые, точно для защиты, руки. Мишка упал на землю и вдруг сорвался, вцепился Галке в ногу.
        Белый успел ударить сестру по руке. Нож упал на землю. А Галка - в его когти.
        Он обхватил её за шею, придушил. Она взвизгнула, затрясла ногами. Мишка с Велгой отскочили в сторону, а Белый сжал сильнее.
        - Пойдём, - прошипел он, - Штяста…
        И потащил её к могиле.
        Сестра упиралась, визжала, хватала за руки, всё пыталась укусить. Он волок её к матушке.
        - Нет, - сестра хрипела, задыхаясь, - нет… курва… мразь… нет…
        - Войчех, отпусти её…
        Плакала Велга. Завывал маленький рыжий щенок у её ног. Но Белый Ворон почти не слышал их. Они были далеко, там, за гранью, во тьме. А здесь в его руках билась птаха в силках.
        - Матушка, - Белый вложил нож в безвольную руку старухи, направил остриё, - забери её себе.
        - Нет! Нет! Нет!
        Галка укусила его за руку, расцарапала ногтями. Она вырывалась, пинала землю. Но она была слабее.
        Белый Ворон не прощался, не мешкал и не размышлял.
        Нож вошёл в сердце. Быстро, легко.
        Сестра дёрнулась в его объятиях.
        - Вой…
        - Штяста, - прошептал он ей на ухо.
        И подхватил на руки.
        - Ты спасёшь матушку и меня, сестрёнка, - произнёс он тихо, точно баюкая, и неожиданно для себя и вправду закачал Галку на руках.
        Она была лёгкая, точно пёрышко. Каждую косточку можно было почувствовать сквозь тонкую обгорелую кожу.
        Её глаза, серые, с жёлтыми, почти огненными в отблесках костра крапинками, вдруг показались удивительно живыми, яркими.
        - Войчех…
        - Плоть - земле, - едва шевеля губами, прямо ей в губы прошептал Белый, целуя на прощание. - Душу - зиме…
        Белый Ворон почувствовал, как жизнь сестры утекала в его руки. И положил скорее на землю, рядом с матушкой, отошёл в сторону, чтобы случайно не забрать посмертки. Это не его жертва. Не его добыча.
        Галка не шевелилась. Белый щурил глаза, пытаясь разглядеть, вздымалась ли её грудь, но сумрак подобрался слишком близко к костру. Ворон вдруг покачнулся, схватился за голову, пытаясь устоять на ногах.
        - Велга, - прохрипел он.
        Но она не ответила.
        Никто не мог ему ответить, потому что никого не осталось. Только пустота. Ночь. Зима.
        Было тихо, невыносимо тихо. И даже ночное стрекотание полей пропало. Весь мир вокруг погрузился в пустоту.
        Он попытался снова позвать Велгу, но только захрипел и испугался, что забыл и её имя тоже. Что они заставили его забыть…
        И ледяное, как дыхание первых заморозков, ощущение чужого присутствия коснулось губ.
        - Войчех…
        Он понял, что зажмурил глаза, точно снова стал мальчишкой, что впервые повстречал госпожу и не мог заставить себя посмотреть на неё. Не мог, как ни пытался. Морена была тут, меньше, чем в шаге от него. Держала ли она в руках нить его жизни? Или матушки? Была ли она разгневана или простила своего Ворона?
        - Госпожа, - медленно он опустился на колени, склонил голову и почувствовал, как затылка коснулись ледяные когти. - Я…
        - Плоть - земле…
        Он сглотнул, не в силах говорить дальше.
        Почему он медлил? Почему не решался? Запястья горели огнём и льдом, знаки мучили его каждое мгновение, жгли, напоминали о долге. А он медлил…
        - Душу - зиме.
        Слова потонули в морозном воздухе.
        И всё закончилось.
        Снова была ночь. Снова было маковое поле вокруг. Снова матушка и сестра лежали, сомкнув объятия, у костра. И в стороне стояла Велга Буривой, у ног которой крутился ворчливый щенок. Она не убежала. Маленькая, глупая дурочка. Ей стоило убежать. Ведь теперь ничто не удерживало Белого. Теперь он мог исполнить свой заказ и убить Велгу Буривой.
        А она стояла, ждала и смотрела на него так доверчиво, так открыто, что он не потянулся сразу за ножом. Ещё было время. Было же?
        Ночную песню птиц и сверчков прервал хриплый, как крик старого ворона, голос:
        - Ворон…
        Он вскочил на ноги, кинулся к огню, сжал холодную морщинистую руку.
        - Матушка!
        Она переводила взгляд слеповатых, почти белых глаз, из которых время вымыло краски, с Галки на него.
        - Фачем?
        - Я отдал её посмертки тебе.
        Она зашамкала беззубым ртом:
        - Хех…
        И попыталась оттолкнуть Галку, навалившуюся на неё слишком сильно. Белый помог оттащить тело, усадил матушку поудобнее. Взлохмаченная, нахохлившаяся, она попыталась поправить неопрятные тряпки, накинутые на плечи, огляделась хмуро, задержала взгляд на Велге и снова скосила глаза на Белого.
        - Всех?
        - Что?
        - Всех перебили?
        - Воронят нигде не нашли. Скорее всего, их угнали.
        - Им фе хуфе… мои ребятки отомстят.
        Она кивнула в сторону Велги:
        - А эта?
        - Велга Буривой.
        И одно только имя её заставило матушку помрачнеть ещё больше. Глаза недобро сверкнули.
        - Нуфно укрыться. Они могут фернуться, - она попыталась подняться, и Белый тут же оказался рядом, чтобы помочь ей встать.
        В его руках матушка была лёгкая, точно тряпичная куколка. Он позволил себе касаться её чуть дольше обычного и задержать ладони на плечах. Живая. С ним вместе. Он дома.
        - Кто это сделал?
        От одного воспоминания старуха сморщилась, выпучила бесцветные глаза.
        - Этот грёбаный уродес предал нас, - насупившись, проговорила она. - Мерский выродок. Плефивый пёс. Отбросок. Ты убьёф его, Ворон, когда придёт время. Слыфифь? Ты убьёфь грёбаного Матеуфа Белосерского. И эту дефку… он приходил фа ней.
        Белый резко оглянулся, и Велга невольно попятилась.
        - Войчех, - имя в её устах звучало так нежно, так беззащитно, как дуновение весеннего ветерка.
        Он будто снова почувствовал её губы на своих.
        Её поцелуй был сладок. Он не понимал прежде этих слов. Всё, о чём пели гусляры, раньше казалось бессмысленным.
        До огней на реке. До её неразборчивых страстных слов.
        - Войчех, не надо…
        Но он был верным слугой своей госпожи. Он всегда выполнял её указания. И пришло время выполнить этот договор.
        Правая рука невольно коснулась левого запястья. Знаки, оставленные договором, горели в нетерпении. Давно пора было его исполнить.
        Ночь вокруг сомкнулась. И осталась только Велга - яркая, как костёр. И даже ярче. Жарче. Слаще. Желаннее. Как же он желал… впервые так ярко, неистово, неудержимо.
        - Войчех…
        Её голос перебил злобный рык. Белый, точно пьяный, согнул непослушную шею, чтобы рассмотреть ощерившегося щенка у ног Велги. Он и сам не понял, когда нож снова оказался в руке. Он был ещё горячим от крови Галки.
        Когда он подошёл так близко?
        - Только не Мишку…
        Перед глазами расплывалось всё, кроме Велги. Она одна была чёткой, ясной. Как мишень. И он должен был в неё ударить.
        В ответ получилось только ухмыльнуться. Так, что она вздрогнула, прижала руки к груди. На что ты надеялась, дурочка? Что твои ласки отогреют мертвеца? Разжалобят? Между собой и кем угодно Белый выбирал себя.
        И всё же…
        Войчех замер, осознав это: всё же он медлил. Тянул каждое мгновение. И нож в его руке казался чужим, леденящим. Ладонь едва сжимала рукоять.
        Всё же он привязался.
        И в бешенстве Белый Ворон занёс нож.
        - А-а-а! - взревели бешено, и по голове ударило чем-то тяжёлым.
        Белый покачнулся, упал, закрываясь руками. И тут же перекатился, а его ударили снова.
        Над ним, вскинув гусли, стоял Вадзим. Распахнув рот, чёрный, лохматый, как бес, он вдруг показался чудовищно огромным. И снова он опустил на Ворона гусли со всей силой. Белый кинулся в сторону. Удар пришёлся по спине. Он упал. А его ударили опять, по затылку.
        И матушка разразилась диким хохотом.
        Белый зарычал, прополз на руках и увидел, как в серой ночи мелькнула Велга Буривой. Она неслась со всех ног, и за ней следом бежал щенок.
        - Стой! - Белый вскочил, вскинул руку, а его ударили снова, и слышно стало, как поломались гусли и завыли струны.
        Вадзим грохнулся рядом на землю и заплакал, как ребёнок.
        - Белый… Белый… прости. Она же… нельзя так…
        Грудь тяжело вздымалась, и Белый впивался пальцами в землю. Голова кружилась, трещала, и казалось, что ему нацепили гусли на голову и били по ним топором, и дерево всё трещало, трещало.
        - Ты… - прохрипел он. - Ты…
        - Она же девчонка, Белый. Невинная, - ревел Вадзим. - За что её?
        - А за что ты, сука, деньги взял? Это наша работа…
        Он попытался подняться и упал.
        Небо кружилось, пестрея багрово-чёрными маками, и искры от костра перемешались с диким хохотом матушки. А она не унималась, и голос её разбился на два, четыре, дюжину. Войчех зажал уши руками. Но этого было не остановить.
        - Вставай, Белый Ворон, - настиг его из клокочущей пустоты голос матушки.
        Неведомая сила потянула его и заставила подняться.
        Матушка стояла, опираясь на посох. На сером бескровном лице горели яростью подслеповатые глаза.
        - Ты упуфтил девку.
        Он не смог ничего ответить.
        - Но это к лучшему. Пуфть Матеуф её полушит. Пуфть рефит, что победил.
        Не стоило отвечать. Стоило опуститься перед ней на колени и показать свою покорность. Он ошибся. Не раз, не два. Он ошибался без конца с тех пор, как встретил Велгу Буривой.
        - Ты офибся. Сам-то понял? - хмуро глядя на него исподлобья, спросила матушка. - Ты напал, поддавшифь чувфтвам. Их быть не долфно. Никаких.
        - Да, матушка, - он склонил голову, позволив положить тяжёлую, запачканную кровью и сажей ладонь на затылок, а матушка Здислава заставила его нагнуться ещё ниже.
        И он уже не различал, с кем говорил: с матушкой, с госпожой ли, Вороной, лежавшей под этими маками у его ног, или с Галкой, распластавшейся на той же могиле.

* * *
        - Велга!
        Она слышала его голос, как бы быстро ни бежала.
        - Велга!
        Шуршала трава под ногами, и ветер свистел в ушах, донося её имя даже тогда, когда оно давно затихло.
        - Велга, вернись!
        Но она ни разу не обернулась, ни разу не усомнилась. Она забыла о поцелуе на реке, о Галке на кровавых маках, даже о беспомощном Кастусе. Всё, что она помнила, это серебристый клинок и взгляд мертвеца. И тот мертвец следовал за ней по пятам, даже если остался далеко позади. И она не могла остановиться, пока не окажется на другом конце света. На одной земле им нет места рядом.
        Мишка выбился из сил, начал спотыкаться и падать. У Велги и самой кололо в боку, но она подняла его - уже слишком тяжёлого, чтобы носить на руках, - и пошла быстрым шагом. Она не знала, откуда хватало сил. Она не размышляла и не думала. Просто шла по маковому полю, через овраги и холмы, через редкие перелески и берёзовые рощи, пока не заметила далёкие белеющие стены монастыря. На Трёх Холмах, где когда-то полегли тысячи людей и сотни чародеев, монастырей было больше, чем людей.
        Уже занимался рассвет, и ноги сбились в кровь, а Велга всё шла и не чувствовала боли. Она остановилась только у ворот и упала на землю, выпустив наконец щенка из рук.
        - Кто там? - раздалось в ответ на её робкий стук.
        - Вильха, - пропищала она. - Меня зовут Вильха. Пожалуйста, помогите. Я… на меня напали.
        Старушечка в чёрной рясе, закутанная в платок так, что на виду остались только глаза и нос, выглянула из-за ворот. Велга сидела перед ней на коленях, точно читая молитву.
        - С псиной в дом Создателя нельзя.
        - Он же маленький.
        - Низ-зя, - недовольно повторила старушечка.
        И тогда Велга разрыдалась. Она упала без сил, прижимая к себе Мишку онемевшими руками, и тот взволнованно принялся лизать ей подбородок.
        Рядом со старушкой появилась молодая девчонка, кажется, даже младше Велги. Она тоже была вся в чёрном и волосы прятала под таким же огромным платом.
        - Ты чего? - спросила она.
        - На меня… я…
        - Ох, горе луковое, - вскинула руки девчонка.
        Ворота приоткрылись чуть шире, и монахини вышли наружу. Они встали по бокам от Велги, склонились ниже, разглядывая, точно зверюшку.
        - Надо её пропустить, - сказала жалостливо девчонка.
        - С псиной нельзя. От Аберу-Окиа тварь. Тёмная, бездушная…
        - Ничего она… не… я в саду видела, - всхлипнула Велга, но, кажется, её никто не услышал, и она уткнулась в загривок Мишке, вытирая о него сопливый нос.
        А он пыхтел немного устало, точно это он тащил её по полям и холмам.
        - Так, может, в сторожку?
        - Там Белозерские…
        Велга вскинула голову, заслышав знакомое имя.
        Безумная ожившая старуха сказала, что князь убил Воронов ради Велги. Он искал её.
        - Белозерские? Матеуш здесь?..
        - Какой ещё Матеуш? - вытянулось от удивления лицо старухи. - Там этот… Хотьжер.
        Кажется, среди Белозерских никогда никого так не называли. Не княжеское имя.
        - Князь Матеуш Белозерский, - повторила она робко. - Он здесь?
        - Князь?! - хохотнула старушечка, и её суровое лицо совершенно преобразилось. - Что ты, девонька? Откуда здесь взяться князю? Он даже когда заезжает помолиться, так не сюда, а в соседний монастырь. А это люди его, Белозерские. Князь же тут, на Трёх Холмах вырос. Его матушка привезла лечиться на святую землю…
        Как сильно нужно было ненавидеть своего ребёнка, чтобы оставить на залитой кровью земле Трёх Холмов? Там и храмы-то строили только ради того, чтобы удержать всю дрянь, что не гнила в земле и рвалась наружу.
        Велга растерянно смотрела перед собой, пока монахини не подхватили её под локти и не подняли на ноги.
        - Пойдём, раз не расстаёшься со своей псиной, - с удивительно ворчливой заботой произнесла старушечка, - отведём тебя к Тихону. Он у нас за сторожку отвечает. А то и нам, бабам, порой нужна какая подмога. Хотя мы тут, знаешь ли, много чего…
        - Ага. И без мужиков справляемся, - с гордостью подхватила девчонка. - Но дед Тихон и вправду помогает.
        Они пошли от больших резных ворот вдоль длинной белокаменной стены. Велга невольно окинула взглядом поля, выискивая алое на зелёном. Как далеко она ушла от Воронов? И надолго ли?
        Опухшие от слёз и недосыпа глаза резало от яркого света, и Велга подслеповато щурилась. Она шла за монахинями и не выпускала из рук Мишку. Вдруг отнимут?
        - А ты откуда такая? - спросила её девчонка.
        - Я… Вильха, - повторила она потерянно.
        - Это я поняла, - улыбнулась девчонка, морща веснушчатый нос. - А откуда? За тобой словно бесы гнались, - она усмехнулась собственной шутке и вдруг осеклась. - Погодь. Что, правда гнались? Здесь, на Трёх Холмах, порой такое творится…
        Она осенила себя священным знамением, а Велга смогла только помотать головой.
        - Не трогай её, - махнула рукой старушечка. - Не видишь, что ли? Плохо ей.
        Они привели её в сторожку, стоявшую у других ворот, поменьше. От сторожки к узкой извилистой речке вела вытоптанная, так и манящая к воде тропинка. Мишка на руках заёрзал, и Велга неохотно опустила его на землю. Щенок спустился к воде, а она потянулась было следом. Сердце забилось быстрее. Вдруг опять упадёт…
        - Куда? - позвала старушечка. - Пришли.
        И она громко постучала в дверь.
        Велга оглянулась, но Мишка, выпятив хвост, осторожно стоял на берегу и лакал воду прямо между кувшинками.
        - Да что так рано? - раздалось из сторожки.
        Дверь распахнулась, и наружу показался взъерошенный седой дед в неподпоясанной рубахе.
        - Какое ж это рано? - возмутилась старушечка. - Солнце уже поднялось. Создатель велит трудиться.
        - Тебе велит? Мне он ничего такого не говорил.
        - Ух, не греши…
        - Да озарит Создатель твой путь, дед Тихон, - заискивающим голоском проговорила девчонка. - А мы гостью к тебе привели.
        - Ещё одну?! У меня семеро по лавкам.
        Велга отвела напряжённый взгляд от Мишки и оглянулась на Тихона.
        - Да озарит Создатель твой путь, дедушка, - произнесла она.
        Тот оглядел её с головы до ног и прищурился.
        - Да не опалит он тебя.
        - Разреши мне у тебя отдохнуть? Я ненадолго. Не стану обузой. Переведу дух и дальше пойду. Мне в монастырь нельзя.
        - Это ещё почему? Ты что, проклятая какая?
        Будто бы и проклятая…
        - Со мной щенок. Я за него в ответе. А девочки говорят, нельзя с собаками в монастырь.
        Старушечка неожиданно расцвела в улыбке оттого, что её назвали девочкой.
        - Ну так, - развела она руками от смущения. - Правила…
        Из избы выглянули два юноши в серой одежде стражей. Велга вмиг признала серебристую рыбью чешую на их фибулах. На Трёх Холмах после смены власти правили Белозерские. Их люди. Не соврали монахини.
        - Как тебя хоть звать? - со вздохом спросил дед Тихон.
        Мишка за спиной Велги так громко лакал из реки, что тяжёлая от недосыпа голова начала раскалываться.
        - Велга, - вздохнула морщась она и вдруг запнулась, посмотрела на монахинь, на деда.
        Кажется, никто из них не понял.
        - Велга? - переспросил один из Белозерских.
        Невольно она попятилась. И в голове закрутились пугающие, беспокойные вести, что она услышала. Матеуш искал её. Ради неё Матеуш напал на Воронов. Не послал в погоню других убийц. Не велел скренорским наёмникам схватить её. Нет, он со своими людьми уничтожил тех, кто виновен в смерти её родных.
        Юноши переглянулись.
        - Рыжая, - пробормотал один, кивая в её сторону. - Невысокая. Как и говорили.
        - Велга Буривой, - неожиданно громко для самой себя выкрикнула она. - Меня зовут Велга Буривой, я дочь Кажимежа Буривоя из Старгорода. И я прошу… велю вам отвести меня к мужу моей тёти, князю Матеушу Белозерскому.
        Она застыла, не зная, чего ожидать. И остальные тоже недоумённо переглядывались молча.
        - Велга? Которая погибла? - пробормотала старушечка.
        Велга просто пожала плечами в ответ.
        - И ожила?! - схватилась за щёки девчонка.
        - Нет, - пролепетала Велга, но её уже никто не слушал.
        - Господица! - воскликнули белозерские.
        - Чудо! - вскинул руки к небу дед Тихон.
        И все заголосили каждый о своём. А Велгу и Мишку подхватили на руки, точно наиценнейшие сокровища, и потащили в сторожку.
        - Господица, а мы же с ног сбились, - широко улыбаясь, заглянул ей в лицо белозерский. - Князь за вами послал. Велел не возвращаться, пока всё кверху дном не поднимем. Я Хотьжер, сын Млада Калины. Мы виделись порой на службе в храме.
        - Я не…
        - А мы так плакали, господица Велга, - причитала старушечка. - Так плакали, когда про вас услышали. Столько служб за упокой вас и ваших батюшки с матушкой и маленького Константина отслужили. Горе-то какое.
        - И князь велел этих душегубов на колья, - перебил второй белозерский. - Да только там одна ребятня малая да старуха немощная. И князь растерялся, а она ка-ак заколдует…
        Велга вертела головой по сторонам и ничего не понимала.
        - Скажите, где найти князя Матеуша. Он муж моей тёти…
        - Так князь сам послал тебя искать повсюду, господица. После того как тебя похитили, в городе бунт поднялся. Народ испугался, что Буривоев всех вырезали. Заподозрили Белозерских.
        - Что?
        - Все говорят, будто Буривоев убили Вороны. А князь возмутился, говорит, я с Буривоями породнился, вот им войну и объявил, выслеживает их по всей земле, выжигает. И тебя ищет. Князь и решил помиловать всех Буривоев и вернуть княжеское имя.
        - Княжеское, - повторила, едва шевеля губами, Велга, привыкая к необычному звучанию, такому желанному и сладкому прежде, такому горькому, хрустящему теперь золой на зубах.
        Глупая девочка из дворца, окружённого яблоневым садом, мечтала стать княжной. Она грезила о том, чтобы вернуть былую славу рода, она желала не самой гнуть спину перед князем Белозерским, а чтобы перед ней склонялись с уважением.
        Но девушка, сидевшая в сторожке у монастыря, потеряла и имя, и былую спесь, и старые девичьи мечты. Её нарекли Ольхой - надрубленной, истекающей алой кровью. И от прошлого ничего не осталось. Но…
        - Мне нужна помощь, - проговорила Велга, нерешительно взглянув на белозерских. - Мой брат в плену у Воронов.
        Если он всё ещё жив… лишь бы он оказался жив.
        - Так их всех казнили, господица.
        - Не всех. Их матушка, старуха Здислава - она главная из них, - выжила. Я сама видела, как она ожила, - она вдруг вскочила с лавки и в нетерпении прошла к окошку, потом назад. - И живы двое других Воронов: Белый и Грач. У них мой брат.
        Белозерские переглянулись в недоумении и молча, кажется, решили что-то для себя.
        - Князь Матеуш велел тому, кто тебя найдёт, отвести к нему, - пожал плечами улыбчивый юноша. - Без промедления.
        Князь Матеуш, назвавший Велгу княжной без позволения на то королевы. Князь Матеуш, убивший ради неё всех Воронов. У него были власть и люди. Всё, чего не было у Велги.
        - Так отведите меня скорее к нему, - она нахмурила брови. - Сколько отсюда до Старгорода?
        - Ох, - белозерские поклонились ей, - князь здесь, на Трёх Холмах, в своей усадьбе.

* * *
        Порой в ясный зимний день с самой высокой башенки батюшкиного дворца Велге удавалось разглядеть Три Холма. Но никогда прежде она не была там сама. Нянюшка запугивала детей страшными сказками о духах Нави, что бродили по той земле. Много лет назад, задолго до рождения Велги и её старших братьев, а уж тем более Кастуся, сошлись в битве рдзенцы и ратиславцы. Никто уже не помнил, кто одержал тогда победу. Одно осталось в памяти: погибли сотни и тысячи. Чародеи с обеих сторон обрушили проклятия с небес на землю, и после неупокоенные души их бродили ночами по земле, нападали на кметов и случайных путников.
        И повсюду на Трёх Холмах возвели монастыри и храмы, чтобы замолить измученную землю.
        Но не помогло и это, и тогда всё вокруг засадили маками. Чтобы ничто не могло выползти из-под Холмов.
        Неудивительно, что до сих пор в Старгороде, ближе всех стоявшему к Трём Холмам, маленьких детей пугали упырями. Там, на Холмах, никто не жил, кроме монахов, которые сами решились туда отправиться. И кроме князя Матеуша, сосланного из столицы.
        Усадьба Белозерских стояла прямо посередине пути из Старгорода в Совин. Её построили для матери королевы всего два десятка лет назад, и она оказалась даже меньше, чем владения Буривоев в Старгороде. Но частокол поставили высокий, а у ворот возвели сторожевые башни.
        Велга приехала туда верхом с людьми князя. И стражник встретил их недоверчиво, оглядел её с головы до ног и послал за одним из слуг, приближённых к князю. Холоп Матеуша не сразу узнал Велгу, разглядывал её подозрительно, прежде чем склонить спину.
        - Да озарит Создатель твой путь, господица, - проговорил он с почтением.
        Велга оставила Мишку Хотьжеру.
        - Позаботься о нём.
        - Буду беречь как зеницу ока, княжна, - улыбнулся юноша, и Велга постаралась улыбнуться ему в ответ.
        - Прошу за мной, - не прекращая кланяться, холоп провёл её по ступеням крыльца наверх. - Князь просил сразу сопроводить тебя к нему, - пояснил он. - Но, может, ты желаешь привести себя в порядок?
        Велга мельком оглядела свой наряд, поправила волосы. Прежде она бы не посмела в таком виде показаться князю, но теперь это мало что значило.
        - Веди.
        Холоп провёл её по ступеням, приоткрыл резную дверь.
        Споткнувшись о порог, Велга чуть не упала в дверях.
        - Осторожнее, - длинные руки с тонкими пальцами подхватили её, и Велга от неожиданности отшатнулась.
        Матеуш оказался слишком близко. Он ждал у самого входа. Сгорбленный, исхудавший ещё сильнее прежнего, он смотрел почти безумно, и взгляд лихорадочно блестел.
        - Это ты, - проговорил он точно в бреду. - Это правда ты.
        И его холодные длинные пальцы нащупали её ладонь. Точно холодная рыба схватила руку в свою пасть. Велга с трудом сдержалась, чтобы не вырваться.
        - Князь, - произнесла она с почтением и склонила голову в лёгком поклоне.
        - Дорогая моя, как я счастлив. Мне все говорили, что ты погибла. Но я не верил. Иди сюда, - он потянул её к большой лавке у распахнутого окна.
        В холодном полумраке дворца воздух с улицы обдавал почти печным жаром. И Велге стало сразу душно. Она почувствовала, как кожа под одеждой покрывается испариной, и задышала тяжелее. Ей захотелось вжать голову в плечи под внимательным взглядом князя. А он всё подмечал: и раны на её когда-то белых ручках, и растрёпанные волосы, и платье с чужого плеча.
        - Родная, как ты? - он всё гладил её по ладоням, и Велге захотелось закричать от его прикосновений.
        Его уродливое лицо с огромным кривым носом, с пугающими разноцветными глазами оказалось слишком близко, и Велга не выдержала, отпрянула.
        - Князь!
        Её тонкий голосок подействовал на него точно оплеуха.
        Матеуш выпустил её руку из своих, отодвинулся на другой конец лавки.
        - Прости, ро… господица. Я не хотел тебя напугать своим видом.
        Согнув спину, он походил на огромную, одетую в бархат улитку. Кажется, Велга впервые увидела его сбоку и теперь рассматривала с презрительным, почти не прикрытым отвращением. И круглую спину, и кривые, точно изломанные, худые руки, и тонкие пальцы-костяшки с натянутой бледной кожей. Взгляд было невозможно оторвать от этого мерзкого зрелища. И чем дольше она смотрела, тем сильнее её переполняло омерзение. Пока Велга не увидела его лица.
        Сведённые брови, полуприкрытые от стыда глаза, бледные от страха щёки.
        - Матеуш, - прошептала Велга раньше, чем успела подумать.
        Он не повернул головы.
        - Прости меня. Я больше не посмею беспокоить тебя.
        - Ты вовсе не…
        С полки под самым потолком вдруг легко спрыгнул рыжий кот, тот самый, из старгородского дворца. Он потёрся о ногу хозяина, подставил голову под повисшую руку, но князь даже не обратил на кота внимания. Пальцы Матеуша дрожали.
        - Я просто устала. И напугана, - нерешительно солгала Велга. - Мне столько пришлось пережить. Ты напугал меня.
        - Да, своим видом. Я всегда всех…
        - Неправда, вовсе не…
        Но Матеуш даже не посмотрел в её сторону. Он уставился перед собой бездумным взглядом, и только по поджатым тонким губам можно было догадаться: он всё почувствовал. Он раскусил её ложь и увидел правду. И она ранила его. Того, кто искал её по всей Рдзении. Того, кто выступил против Воронов ради неё. Единственного, кто верил, что найдёт живой.
        Кот запрыгнул на лавку между ними.
        - Прости, Матеуш, - Велга осторожно придвинулась, хотела коснуться князя, но вместо этого почесала кота за ухом.
        Кот охотно подставил голову для ласки, и Велга подняла его, посадила к себе на колени.
        - Я устала. И напугана, - повторила она, подбирая правильные слова. - Если бы ты знал, сколько мне пришлось пережить. Меня же похитили В?роны…
        - Да. Я отомстил им, - произнёс он изменившимся строгим голосом. - Но тебя не нашёл. Как ты спаслась?
        - Я была тогда ещё далеко. Один из Воронов привёз меня туда, в Пяски. И я всё увидела. И сбежала.
        - Слава Создателю, - вдруг вздохнул он и осенил себя священным знамением, но в сторону Велги так и не посмотрел. - Я бы ни за что себе не простил, если бы с тобой что-то случилось.
        - Ты в этом не виноват.
        Матеуш ничего не ответил.
        Велге хотелось спросить о тётке Далиборе, о Старгороде и беспокойствах в городе, немедленно потребовать отправиться к В?ронам и спасти Кастуся, но она выжидала. Ещё не время. Матеуш ещё помнил о своей обиде и не доверял ей. И потому она продолжала гладить кота, словно случайно касаясь князя то локтем, то ладонью.
        Рыжий толстый кот улёгся на коленях, разомлев от ласк, и громко затрещал. И наконец Матеуш осторожно посмотрел сначала на кота, потом на Велгу.
        - Ты понравилась Пушку, - сказал он, пытаясь скрыть радость в голосе.
        - Его зовут Пушок? - улыбнулась Велга, припоминая, что он однажды уже называл имена своих котов.
        - Ага.
        - Слишком милое имя для такого толстого котяры.
        - Чем плохо имя?
        - Ничем, - по-прежнему улыбаясь, пожала плечами Велга. - И вправду милое имя. Но такое милое, маленькое. А тут такой откормленный Пушок…
        Матеуш выглядел смущённым и как-то нерешительно, испуганно почти улыбнулся в ответ.
        - Да, - кивнул он. - Пушок хорошо кушает.
        - Он тяжёлый, - Велга подняла кота, и тот бросил на неё недовольный взгляд, поджимая лапы. - Возьми лучше себе.
        Она отдала Пушка Матеушу, и кот, потоптавшись на коленях князя, улёгся поудобнее.
        - Пушку уже семь лет. Он у меня с тех пор, когда мы ещё жили тут с матушкой, - не глядя на неё и поглаживая кота, рассказал Матеуш. - Удивительно, но он сразу вспомнил дом. Хотя мы давно здесь не были. С моей свадьбы.
        И снова разговор невольно вернулся к тётке Далиборе. Но Велга и в этот раз не решилась спросить.
        - Кстати, - Матеуш достал из-за пазухи небольшой мешочек и потряс им. Раздался тихий стук, точно в мешочке были камешки. - Сейчас прибежит, - точно делясь с Велгой большой тайной, пояснил князь.
        Не понимая, о чём он, Велга огляделась.
        Как вдруг откуда-то из угла выпрыгнула рыжая мартышка.
        - Белка!
        - Я подумал, что ты будешь рада увидеть её, - смущённо улыбнулся князь. - Я верил, что найду тебя на Трёх Холмах. А потом эта старуха… Создатель, прости за грешные мысли. Но расскажи, прошу, как ты спаслась. Я хочу всё знать.
        - Слишком долго рассказывать, - Велга выпрямилась и заставила себя посмотреть в глаза князю. - Мне нужна твоя помощь. В?роны спаслись. У них мой брат, он…
        Он умирал. Кастусь умирал, и только В?роны могли спасти его. Но как… как можно было заставить их спасти брата, если Белый Ворон поклялся его убить? И был ли Кастусь до сих пор жив? Не станет ли хуже, если Велга приведёт с собой людей Матеуша?
        - И где они теперь?
        - Не знаю, - Велга резко поднялась. - Прости, я устала, мой дорогой Матеуш. Мне нужно отдохнуть.
        Ей почти не пришлось наклоняться - такой он был большой, - чтобы оставить поцелуй на щеке. Точно заворожённый, Матеуш смотрел на Велгу, а у неё подкашивались ноги от того, что она неожиданно прочитала в его глазах.
        «Не надо, пожалуйста», - хотела взмолиться она.
        Сердце разрывалось от невысказанной нежности, восхищения и обожания во взгляде князя.
        Но так даже легче. Когда он доверял ей, когда смотрел точно на самую большую драгоценность, им куда проще было управлять.
        И если быть честной с самой собой, то это оказалось немыслимо приятно: чувствовать свою власть над чужими чувствами.
        - Доброй ночи, род… господица.
        - Матеуш, пожалуйста, зови меня Велга.
        Он кивнул, не найдя больше слов, и Велга поспешила уйти. Белка поскакала следом за ней, запрыгнула на плечо, радостно улюлюкая.
        И после, отмывая грязь в затопленной ради неё одной бане, она смывала его прикосновения со своих рук, ощущение его щеки на своих губах. И старалась изо всех сил не думать о других губах, других руках. Их не получилось бы так просто смыть. Их нужно было выжечь раскалённой кочергой.
        Когда холопок выгнали из парилки, Велга устало упала на полок, вытянула ноги и наконец смогла остаться наедине со своими мыслями.
        Пахло берёзовым духом, и смолой, и дымом. Но Велга будто и не чувствовала ни жара, ни духоты, ни запахов.
        И только одно занимало её: ей нужно вернуться за братом одной.
        Никто не должен знать о В?ронах. Никто не должен иметь к ним доступ, кроме неё.
        В?роны были оружием, направленным на неё. Но они могли стать и её оружием. Нужно было только предложить им достойную цену.
        Глава 8
        Умер покойник
        В среду, во вторник,
        Пришли хоронить -
        Он за нами бежит!
        Русская народная святочная игра
        С ветвей опадали белоснежные лепестки.
        - Красиво, - сказал Кастусь, и Велга опустила голову: брат лежал у неё на коленях.
        Осторожно она убрала прядь волос с его лба:
        - Да.
        Казалось, что в саду никого не осталось, кроме них, и только порой издалека, откуда-то из-за снежной пелены яблонь, показывались неясные тени. Неужели все ушли?
        Щеки коснулся мокрый нос.
        - Мишка, - Велга прыснула от смеха, обернулась и увидела Рыжую. - Ох, Рыжая…
        Собака лизнула её в лицо и легла в ногах Кастуся, слегка подмахивая хвостом-метёлкой.
        Говорить не получалось. Слова застревали в горле, и Велга ощущала их горечь во рту.
        - А где остальные?
        Ответить Рыжая не могла, но посмотрела так неожиданно осознанно и печально, что стало не по себе.
        - Тебе туда нельзя, наверное, - произнёс Кастусь. - А меня зовут…
        Он приподнялся на локтях, вглядываясь в глубину сада. Его обычно недовольное лицо в саду стало спокойным, умиротворённым.
        - Я слышу своё имя. Только не пойму, кто зовёт…
        - Нет, - Велга схватила его за плечо. - Нет. Слышишь? Я тебя не отпущу. Я ведь… я могу… я тут была, меня тоже звали…
        Она вскочила на ноги, оглядываясь по сторонам.
        - Ты не можешь. Нет. Я хотела остаться, я понимаю… Но теперь я тебя не отпущу. Мы вернёмся домой.
        Никогда прежде брат не казался таким взрослым. Он вскинул голову, глядя на неё снизу вверх. И его ясный, удивительно спокойный и чистый взгляд ранил сильнее всего, что было прежде.
        Он говорил о том, о чём Велга не желала думать. Конец. Их всех ждал конец. Так или иначе. Рано или поздно. Рано или поздно каждому из них придётся остаться одному. Детям придётся навсегда проститься с отцом и матерью, точно так же, как когда-то их родители расстались со своими отцами и матерями, а те со своими.
        Так будет всегда. Им всем придётся остаться в одиночестве.
        И этого никак не остановить.
        - Это тоже наш дом, Велга, ты же понимаешь? С ним ничего не случится.
        - Ещё рано, - поникшим голосом пробормотала она.
        Брат резко обернулся в ту сторону, где за густыми ветвями скрывался дом.
        - Зовут…
        Рыжая тоже услышала что-то, чего Велга не смогла, сорвалась с места, отбежала к соседней яблоне, обернулась, кинулась назад, лизнула Велгу в ладонь и побежала обратно по тропе, устланной лепестками. И звонко тявкнула на прощание.
        Когда Велга проснулась, её ладонь оказалась мокрой.
        Никого не было рядом. Одна Велга в огромной ложнице княжеского дворца.
        Она перевернулась на спину, и к ней тут же прискакала Белка. Мартышка держала в лапах сушёное яблоко, но есть его не спешила.
        - Доброе утро, - на мокрых от слёз губах невольно появилась улыбка.
        И стоило ей вздохнуть, как дверь тут же приоткрылась. Внутрь, семеня и кланяясь, влетели холопки. Мишка подпрыгнул на подстилке в углу и оглянулся на хозяйку, не зная, как себя повести. Велга села рывком на постели, забегала глазами по сторонам, но не нашла ни ножа, ни ножниц, ни чего-либо тяжёлого, чем могла защититься…
        И только когда холопки испуганно в растерянности переглянулись и застыли в поклоне, она поняла, насколько диким выглядело её поведение.
        Она больше не в Щиже, не в убежище Воронов, не в плену. Она у князя Белозерского, своего родственника, человека, который никогда её не обидит.
        - Да озарит Создатель твой путь, господица, - насторожённо произнесла одна из холопок. - Нас послали помочь тебе одеться.
        Велга сдержанно кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Левой рукой она растерянно погладила Белку. Тёплый мех под ладонью прогонял тревогу. Но мартышка чувствовала её настроение и сама начинала беспокоиться, взволнованно кривить мордочку и озираться.
        - Всё хорошо, - хрипло проговорила Велга, опуская ступни на пол.
        Пальцы ног лизнул Мишка, и Велга почесала его за ухом.
        - Покормите щенка чем получше. Не объедками какими, - чувствуя, как постепенно возвращается голос, сказала она и добавила требовательнее: - Ему всё самое лучшее.
        - Конечно, господица.
        Холопки распахнули ставни, и в ложницу пролился яркий свет летнего полудня. Если бы Велга так заспалась дома, матушка велела бы выпороть её прутом. Пропускать рассветную службу было греховно, а Велга не молилась уже много дней.
        - Мне нужно помолиться, - вдруг поняла она.
        И поймала на себе удивлённые, но одобрительные взгляды девушек.
        - Зажгите свечи у сола.
        Не медля, холопки выполнили приказ, и в красном углу ложницы, у небольшого позолоченного сола, загорелись свечи.
        Велга опустилась на колени, чувствуя, как болело всё тело. Стоять на голых досках было неудобно. В храме нянюшка подстилала коврик для своей воспитанницы.
        Велга сложила руки у груди.
        - Помолитесь со мной, девочки, - попросила она, и в ответ ей робко улыбнулись.
        Втроём они пропели:
        - Святая Лаодика…
        Горели свечи на красном резном угле. Блистало крошечное солнце, знак Создателя, ветер из окна касался волос и босых ног, холодил кожу под льняной рубахой, и слова, знакомые с детства, повторённые сотни, тысячи раз, слетали с губ, и от каждого будто становилось легче.
        Велга молилась о покое своих родителей, о здоровье брата. Чтобы Кастусь выжил, чтобы спасся. Он уже столько преодолел. Он должен был выжить. И она должна была его спасти. Она старшая сестра, единственная, кто остался, чтобы позаботиться о нём.
        И с каждым словом в душе крепла вера, что молитвы спасут её душу и тело от чужих клинков, от чужих рук, от чужих богов.
        Велга, поначалу не сводившая глаз с сола, чувствовала, как всё легче становилось дышать. Постепенно её взгляд прояснялся. И вот она увидела перед собой уже не только сол, но и свечи по бокам, и сам угол: резной, с рыбами и длиннохвостыми змеями и большой ящерицей, взобравшейся на самый верх того угла.
        Когда молитва закончилась, Велга не пошевелилась, а холопки не посмели встать с колен раньше госпожи.
        - Что это?
        - Что, господица?
        - Это, - она протянула руку и ткнула в красный угол. - Там змеи и…
        - Это же знаки Белозерских, - робко ответила холопка.
        Всё верно. Велга всегда знала это: Белое озеро возле Старгорода и рыбы… и змеи. Всё это - знаки рода Белозерских. Даже на личном гербе королевы Венцеславы, дочери князя Рогволода Белозерского, было это озеро, только вместо рыб на нём изобразили лебедя.
        Но…
        Щур был древним, как сам Старгород. Он жил в реках и озёрах. Говорили, его и сейчас часто видели в Мутной реке. Той самой, в которую сбросили предка Велги.
        Мог ли Матеуш…
        Он же знал, где искать Воронов. Он не преследовал Белого, он пришёл прямо в их убежище. И старуха узнала его, назвала по имени. Как она выразилась? Уродец предал их. Нельзя предать того, кого не знаешь. Нельзя предать того, кто тебе не друг. И это означало только одно.
        Нет. Она сошла с ума. Щур не мог быть связан с князем. Матеуш не желал ей зла. Или?..
        Велга так и не смогла подняться. Подошёл сонный Мишка, плюхнулся рядом и положил голову на колени, требуя ласки.
        Холопки тоже молчали, не смея её потревожить, а Велга, всё это время пытавшаяся спрятать воспоминания в самый дальний ларец в собственной душе, теперь раскрывала их один за одним, и туман, застилавший прошлое, прояснялся.
        На её свадьбе Гюргий Большая Репа назвал Кастуся князем, и в эту же ночь на них напали. Много веков никто не смел нарушить запрет. Запрет первого князя Белозерского. И стоило его нарушить, как всех Буривоев попытались убить. Но почему так? Почему не казнили по приказу королевы? Побоялись ждать, пока от пустых угроз Кажимеж Буривой перейдёт к делу? Пока не поднимет восстание?
        Но нет, нет же…
        Вадзим… что он говорил? Велга схватилась за голову.
        - Господица! - ахнули холопки. - Господица, ты в порядке?
        - Не трогайте, - Велга расставила в стороны руки. - Не трогайте…
        Её больше никогда не коснутся против её воли. Никто. Никогда.
        Если верить Вадзиму, то Матеуш знал о договоре. Он пытался его отменить.
        Гусляр не мог нарушить клятву, что связывала его с богиней смерти. Но он дал подсказку: тот, кто всегда был врагом Буривоев.
        А не было страшнее врагов им, кроме Белозерских. Королева Венцеслава не была королевской крови. Она княжна, причём ненастоящая. Она потомок предателя и обманщика Белозерского, что сверг князя Буривоя.
        Королева Венцеслава держала всю Рдзению и даже гордый, заносчивый Старгород в своих пальчиках так крепко, что ни духи Нави, раздиравшие земли, ни войны, уносившие жизни людей, ни голодные годы не смогли разрушить государство.
        Одна-единственная прекрасная королева-лебёдушка правила Рдзенией так, как не правил ей прежде ни один мужчина. А Кажимеж Буривой мечтал эту Рдзению расшатать и вырвать Старгород из-под её власти.
        Это Венцеслава поставила Матеуша над Старгородскими землями. Он бы не посмел пойти против её воли открыто. Поэтому он прятал Велгу, поэтому скрывал, что она выжила. И поэтому пытался перекупить Воронов.
        Только всё бесполезно. Клятвы богам нельзя нарушить…
        Но даже богам нужны люди. А люди были всего лишь людьми…
        - Принесите мне платье, - холодно произнесла Велга, и голос её разрезал тишину, словно нож масло. - Какое у вас есть? Я хочу самое красивое.
        Одна из холопок подскочила на ноги, кинулась к двери, и Белка поспешила выскочить из ложницы через открывшийся проход. Мишка остался с хозяйкой.
        - Уже всё готово, господица, - она внесла в комнату расшитое жемчугом платье.
        Велгу умывали, расчёсывали, крутили как куклу, но она не замечала почти ничего, погружённая в собственные мысли.
        - Какая господица красавица, - ахнула холопка. - Какая тонкая у неё талия, какие волосы!
        Велга с отвращением взглянула на себя в зеркало. Мутная гнутая поверхность зеркала врать, в отличие от холопки, не могла: Велга подурнела. Её кожа обгорела, облупилась, лицо распухло от слёз, глаза стали маленькими, красными, а губы раздуло, как у жабы. Она стала немногим краше Матеуша, а может, такой же уродливой.
        - Хватит.
        Ей были отвратительны лесть и ложь, пусть сама она вооружилась и тем и другим.
        - Делайте дело и уходите.
        Сама она не желала ни смотреть в зеркало, ни расчёсывать свои волосы.
        - Чем я разгневала тебя, господица? - робко спросила одна из холопок.
        - Ничем, - она изо всех сил сдерживалась, чтобы ещё больше не оскорбить глупую девку. Та всего лишь выслуживалась перед господами, опасаясь их гнева. - Просто… помолчи. Голова болит.
        Её раздели, и Велга невольно заметила отражение своего тела в зеркале. Рёбра выпирали. Отвратительно. Она вся стала отвратительной. А её ноги? Они все в натоптышах. А руки? На них мозоли. Ногти поломаны. Князь, верно, слепой, раз любовался ей. А Войчех? Как мог он целовать её теперь, когда она так подурнела? Впрочем, он, верно, привык к кметкам и продажным девкам. Только такие и могли ему приглянуться, а Велга стала немногим лучше.
        Минула русалья седмица, и за это время слёзы и горе смыли всю красоту Велги Буривой. Она и вправду точно сбросила старое имя, обернулась в новую кожу простой, безродной Вильхи.
        Наконец её мучения закончились, и некрасивое, точно чужое тело спрятали под дорогим нарядом.
        Князь Белозерский ждал Велгу за поздним завтраком.
        Окружённый тремя кошками, он сидел наряженный, точно на пир, за длинным, заставленным яствами столом. Там было всё: и пироги, и соленья, и зажаренный целиком гусь, и даже островные яблоки, которые Велге редко приходилось пробовать. Их привозили издалека и продавали за высокую цену. Они были рыжие, с толстой несъедобной кожурой, и сладкие на вкус, такие сочные, что по подбородку текло.
        По столу расхаживала Белка. Заметив Велгу, она радостно заулюлюкала, но не подошла, слишком уж была увлечена блюдами. У стены примостились три княжеских кота. Только один из них, рыжий, поднял ленивый взгляд на девушку.
        - Да озарит Создатель твой путь, князь, - Велга поклонилась.
        - Да не опалит он тебя, - ответил отстранённо Матеуш. Он смотрел на неё, но, кажется, не слушал. Взгляд князя был мутным, рассеянным. - Ты прекрасна…
        Если бы не искреннее, какое-то до глупости восторженное восхищение в его глазах, Велга бы подумала, что он насмехается над ней. Она видела своё отражение. Но, кажется, Матеуш и вправду так считал.
        - Благодарю.
        Они сели по разным концам стола. Велга едва откусывала от оленьего рёбрышка, слишком жирного для завтрака. Она не хотела есть. Не теперь, когда где-то здесь, на Трёх Холмах, её брат оставался в плену убийц и язычников. Пока он находился в опасности, Велга не могла найти себе покоя.
        Две кошки князя лениво дремали у его ног. Рыжий Пушок забрался к нему на колени и с любопытством поглядывал на стол.
        Взгляд Велги блуждал по стенам и оконным наличникам, подмечал змей, рыб и ящеров. Наконец она посмотрела на князя. На фибуле, приколотой к вороту, тоже были изображены рыбы.
        Говорили, что все реки и озёра вокруг Старгорода связаны между собой. И правит ими всеми древний Щур. А на Белом озере правили князья Белозерские. Могли ли они быть связаны с Щуром?
        Поймав её взгляд, Матеуш поперхнулся, закашлялся так, что крошки вылетели из его рта. Велга поморщилась. Поспешно закрыв рот рукой, Матеуш локтем толкнул кубок, и по белой льняной скатерти разлилось вино. Белка подпрыгнула на месте.
        - Я…
        Капли потекли на его одежду. Князь вскочил, уронив кресло, попятился, и кошки бросились в разные стороны.
        К столу подбежал холоп, поспешил всё убрать.
        Матеуш умело притворялся дурачком. Но дурак не смог бы так успешно вести торговые дела, как делал это Матеуш. Он не смог бы заручиться поддержкой древних старгородских родов, как сделал это Матеуш.
        Вся его семья веками, поколениями унижала и уничтожала родных Велги. Они отняли их честь, власть, деньги, гордость. И этого им оказалось мало. Они уничтожили их дом, вырезали всех Буривоев… Но нет, не всех. Кастуся ещё, быть может, не поздно было спасти. И оставалась она, Велга. Всех Буривоев не убить. Всех их с корнями не выкорчевать, как трухлявые пни. Они крепко, цепко проросли в землю, словно яблони.
        Земля Старгорода была скудной, она не давала плодов никому, кроме Буривоев. Никому, кто был здесь чужим. И Белозерским настала пора вернуть украденное. Заплатить за все преступления.
        Но у Велги не было того же оружия, что у князя: ни людей, ни денег, ни власти. Только она сама.
        - Мне не хочется есть, - плавно поднялась она из-за стола.
        Матеуш смотрел на неё насторожённо, пока холоп убирал залитую вином еду и вытирал лужу. Скатерть выглядела безнадёжно испорченной.
        - Прогуляемся? - предложила Велга.
        Робко, точно не до конца осознав смысл её слов, князь кивнул. Холоп принёс ему накидку на смену, и князь, переодевшись, привычным движением, очевидно много раз повторённым за последние дни, щёлкнул пальцами у своего плеча. Белка, захватив со стола островное яблоко, запрыгнула ему на горб.
        - А вы подружились, - не сдержав улыбки, сказала Велга.
        Щёки Матеуша были красными от смущения. Он отряхивал одежду, заляпанную вином, и старался не смотреть ей в глаза.
        - Ох, да… она славная. Мне кажется, мы с ней похожи.
        - Чем это?
        Белка морщила свою почти человеческую мордашку, впиваясь зубами в островное яблоко. Было так вкусно, что она щурилась и издавала едва слышное урчание.
        - Да… так. Проходи, - он открыл Велге дверь.
        Это было чудн? для князя. Это ему все должны открывать двери.
        Во дворе было людно. Вытоптанная земля, хозяйственные постройки да частокол стеной. Ни травинки, ни цветочка. Белозерский и здесь обустроил отличное хозяйство, только настоящий дом у него создать не получилось. В таком дворе хорошо работать, но не растить детей.
        Кузня, мастерская, голубятня, конюшня - все здания во владениях князя были крепкими, добротными, но находиться во дворе всё равно не хотелось.
        Где-то над головой раздалось карканье, и Велга побледнела.
        Птица слетела к большой, как показалось сначала, голубятне.
        - Я держу воронов, - пояснил Матеуш. - Очень умные птицы, куда лучше голубей.
        - Как… необычно.
        Неужели он держал её совсем за дурочку?
        - Может, выйдем за ворота? - предложила Велга.
        Она заметила в стороне юношу, что привёз её из монастыря, и слегка улыбнулась ему. Юноша в ответ поклонился, и князь смерил его внимательным взглядом.
        - Матеуш, - позвала негромко Велга.
        - Да, конечно, - он улыбнулся смущённо, и у него снова покраснели щёки.
        Когда он так улыбался, то походил на совсем юного, скромного, немного неловкого юношу, а не пр?клятого рдзенского князя.
        Стражники на воротах подняли засовы, пропустили их за стену. Двое собрались пойти для сопровождения, но князь их остановил:
        - Мы недалеко.
        От поместья Белозерского вниз по холму убегала дорога, кружила, вилась длинной нитью в сочных летних лугах и терялась где-то вдалеке.
        - По весне здесь всё заливает, - сказал Матеуш. - Настоящее море.
        - Я никогда не видела настоящее море. - Велга медленно, чтобы князь за ней поспевал, пошла вниз по холму.
        - Я тоже.
        - Мой жених живёт в Ниенскансе. Наверное, из окна его дворца я бы каждый день видела море. Хотя, говорят, у скренорцев нет таких дворцов, как у нас…
        Князь не отвечал. Было заметно, как он задерживал дыхание и старался не пыхтеть, спускаясь по тропе. Велга свернула с дороги на тропку среди осоки и лопухов. Она уводила на небольшой холмик. Вокруг поместья почти не было деревьев, и только там на холмике стояла одинокая берёза. Под ветвями её спряталась деревянная домовина: столбик с крышечкой. Такие Велга видела лишь на старых могилах.
        - Что это? Похоже на кормушку для птиц.
        - Святилище, - Матеуш остановился рядом.
        Берёза приветствовала их нежным шёпотом и тихой песней ветра меж своими кудрями. Она укрыла листвой, отгородила от полей вокруг поместья.
        Белка спрыгнула с плеча и, радостно повизгивая, нырнула в траву.
        - Не вижу знаков Создателя.
        На святилище не было ни вырезанного солнца, ни кайла Константина-каменолома, который принёс слово Создателя людям, - ничего, что могло говорить о принадлежности храму.
        - Это для местных… Кметы суеверные. Они задабривают духов.
        И верно, потому деревянное дно под крышей домовины было покрыто бурыми неровными пятнами.
        Чтобы призвать Воронов, нужно убить ворона и прочитать заклятие… но слов Велга не знала.
        В стороне резво скакала по склону Белка. И её неподдельный восторг казался неуместным у окровавленного святилища.
        - Твой… - голос князя был настолько тихим и мягким, что шёпот берёзы мог его заглушить, - жених… я отправил ему письмо.
        - И что ты написал?
        Белозерским было выгоднее, чтобы она считалась погибшей. Чтобы даже памяти о Буривоях не осталось. Чтобы никто - ни ратиславские князья, ни скренорские конунги - даже не подумал о том, чтобы выступить против Рдзении.
        - Что ты мертва. Письмо могут перехватить… И если кто-нибудь узнает, что ты жива, за тобой снова придут.
        Велга наконец посмотрела ему в глаза, пытаясь найти правду. Друг он ей? Враг? Века и века их предки враждовали. Века и века Белозерские плели козни против Буривоев. Разве может он отличаться от своих родных?
        - Если ты не изменила решения и готова отправиться к своему жениху, то я выделю тебе лучших людей. Они проводят тебя в Ниенсканс в целости. Но…
        Так просто? Без подвоха?
        - Но ты должна понимать, что жизнь твоя в опасности. Не знаю, сколько тебе известно о В?ронах. Они опасные люди, жрецы богини смерти. Их нанимают влиятельные богачи, и не случалось ещё, чтобы они не исполнили заказ. Кто-то заказал им тебя и твоего брата, и, значит, рано или поздно они тебя найдут.
        - У Воронов мой брат.
        - Я пошлю за ними людей, но…
        - Они убьют его, если ты это сделаешь. А пока они ищут меня, то, может, не тронут его…
        Белозерским было бы выгоднее, если бы Константин, единственный мужчина в роду Буривоев, погиб. Взгляд невольно снова задержался на бурых пятнах под крышей домовины.
        Как ловко пр?клятый князь заговаривал ей зубы. Он так старательно притворялся её другом, смотрел с таким восхищением. Ох нет, Велга могла поверить, что его тянуло к её юности, к её телу и когда-то миловидному лицу, но он точно не был её другом. Белозерский не мог быть другом Буривою.
        - Что до моего жениха…
        - Подожди, - перебил её князь. - Прежде чем ты что-то скажешь… я хочу попросить подумать тебя кое над чем и тогда уже принять решение. Я… я знаю, какой я, Велга, - он опустил глаза и согнулся ещё сильнее, прячась от её взгляда. - И я знаю, что ты самая красивая, отважная, чудесная девушка из всех, кого я встречал.
        Нет. Нет…
        - Ни от кого я не видел больше добра, чем от тебя, хотя, будем честны, такой, как я, не заслужил хорошего отношения. Я не видел его ни от жены, ни от собственной матери, но ты… Ты не смотришь на меня с отвращением.
        Зачем он произносил эти слова? Как мог он их произносить?
        - Ты ласкова и так… ох, Велга… я не могу дать тебе ничего, кроме своей любви, верности и восхищения. Я знаю, что в Ниенскансе тебя ждёт жених. Он куда красивее меня. Кто угодно красивее меня, - Матеуш давился словами. - Но я обещаю, клянусь, что… если ты выйдешь за меня замуж, то никто и никогда не посмеет обидеть тебя. Я клянусь защищать и оберегать тебя. У тебя будет всё, что пожелаешь…
        - Как ты… князь…
        - Прошу, зови меня Матеуш.
        Ей сдавило грудь. Она задыхалась, словно от слёз, только слёз не было. Голова закружилась, и Велга оперлась о домовину и тут же отшатнулась, глядя на свои руки. Ладони остались чистыми, но ей всё равно захотелось вымыть их щёткой, пока не исчезнет запах крови.
        - Ты не можешь. Ты женат на моей тётке. Как ты… Да как тебе такое в голову пришло?
        - Далиборы больше нет.
        Шумела берёза, оглушительно громко, и ветер гулял по полям. Он закружил вокруг, развевая подол платья и длинную косу. Велга поёжилась, заморгала. В глаза полетела пыльца, и нос зачесался.
        Она стояла долго, молча, не в силах осмыслить услышанное.
        - Больше нет? - спросила наконец она. - Как это возможно?
        - Её убили В?роны. Кто-то желает уничтожить твою семью.
        - Кто заказал её?
        - Велга, - он улыбнулся широко, так умильно, точно говорил с маленьким ребёнком. - Откуда же я знаю?
        - Кто?
        Князь помотал головой:
        - Кто бы это ни был, он охотится за Буривоями. Но, если ты станешь моей женой, я смогу защитить тебя…
        - Далибору ты не защитил.
        Кровь стучала в голове, и мысли смешались. Велге хотелось заткнуть уши, закричать во всё горло.
        - Как же тогда ты собираешься защитить меня?
        Она отвернулась, не в силах смотреть на него и гадать: ты мне друг или враг?
        - Велга…
        Там, на севере, где она никогда не была, её ждал жених. Неизвестный, невиданный. Он мог стать другом, союзником, любовником, любимым. Но этого знать наверняка Велга не могла.
        Но она точно знала, что здесь, на Трёх Холмах, её помощи ждал умирающий младший брат. Здесь были её враги и возможные союзники.
        И здесь она хотя бы понимала, чего ожидать и за что бороться.
        - Хорошо…
        - Что?
        Велга посмотрела ему в глаза. Ветер плясал в ветвях берёзы, и солнце то и дело сверкало в листве, ослепляя и заставляя щуриться. От света она почти ослепла, смотрела на князя, но не видела.
        - Хорошо. Я выйду за тебя замуж.
        В ответ ей досталась тишина. Матеуш хмурился и бегал глазами по сторонам.
        Из травы выпрыгнула Белка и ловко залезла к нему на плечо. Он поднял руку, погладил её привычным рассеянным движением.
        - Матеуш… я выйду за тебя, - повторила Велга, облизав губы.
        Она не должна была принимать такие решения. Её отец, её мать, кто угодно, но не она. Не так прямо, не так быстро…
        - Если ты скажешь мне, кто заказал В?ронам меня с братом.
        И только тогда он посмотрел на неё. Чёрный глаз казался злым, тогда как голубой испуганным.
        - Я не…
        - Скажи мне правду. Ты же знаешь. Ты пытался перекупить договор на моё имя, значит, знал о нём изначально.
        - Неправда… я… случайно.
        - Матеуш! - Велга чувствовала, как тряслись её пальцы, когда она заставила себя взять князя за руку. Его ладонь была липкой, влажной, словно лягушачья лапа. - Я стану твоей женой, если поклянёшься быть честным со мной. Если я смогу тебе доверять. Так скажи, только правду, кто заказал мою семью В?ронам?
        Он замотал головой, и волосы рассыпались по плечам. Матеуш опустил взгляд на их переплетённые пальцы. И медленно, так трепетно, словно она была из стекла, провёл большим пальцем по её ладони. То ли собственные чувства, то ли неопытность ослепили его, и он принял её дрожь за волнение.
        - Ты не можешь… это всё равно ничего не изменит, - произнёс Матеуш. - Нельзя ничего сделать…
        Он сомневался, и это придало Велге смелости.
        - Кто?
        - Нет, прошу, Велга…
        - Кто? Матеуш, скажи мне правду, и я стану твоей женой.
        - Ты… - он поднял взгляд, доверчивый, словно у ребёнка. - Клянёшься?
        Одну клятву она уже дала, держа за руку лендермана Инглайва. Перед богами предков она стала женой Оддбьёрна Раннвайга. Могла ли она снова выйти замуж при живом муже? И стоили ли хоть чего-нибудь эти клятвы, раз их можно было легко нарушить?
        Велга кивнула:
        - Скажи мне правду. Я хочу тебе доверять, но не могу…
        - Ты должна понимать, что… я делаю всё это, чтобы защитить тебя.
        Она облизала пересохшие губы, предчувствуя с жадностью и решимостью это имя. Чтобы повторить его уже самой.
        - И пожалуйста, пойми, что я не могу пойти против неё. Она королева. Если она узнает, что я сделал для тебя, то не простит. Но, когда ты станешь моей женой, ей придётся смириться. Ты станешь Белозерской, возьмёшь моё имя, и тогда ей не придётся тебя убивать…
        - Кто?
        Ему и не требовалось больше ничего говорить. Велга поняла всё сама. Она не хотела произносить это имя первой, ей нужно было дождаться, чтобы он сказал сам, но Матеуш молчал.
        - Белая Лебёдушка.
        Пряча взгляд, он кивнул.
        - Моя… сестра… Королева Венцеслава не могла допустить, чтобы твой отец вмешался в войну.
        - Поэтому послала за нами?
        - Это очень в её духе, - горько усмехнулся Матеуш. - Королеве хорошо известно, что больнее всего те удары, что наносят близким, - он подставил руку Белке, которая настойчиво пыталась перебраться к нему в объятия.
        Велга отпустила его ладонь, нащупала на груди сол, спрятанный под одеждой. Она должна была испытывать гнев. Она должна сгорать от ненависти теперь, когда узнала имя. Но в груди осталась лишь пустота. Ни боли. Ни горя. Ни ярости. Ничего.
        - И как ты защитишь меня от своей сестры? Твою жену она убила.
        По-прежнему отводя взгляд, Матеуш ласково ткнулся носом в макушку Белке. Мартышка залепетала что-то на своём зверином языке и стала перебирать его волосы.
        - Ты… кхм… я скажу ей, что ты подаришь то, чего не смогла Далибора.
        - Это что же?
        - Наследников.
        Это было так очевидно и так предсказуемо, но щёки Велги залил румянец, а от одной мысли о князе, о его руках, губах, о нём самом без одежды скрутило желудок.
        Но она дала клятву. Она должна была хотя бы сейчас притвориться, что собиралась её исполнить. Не нужно было думать. Нужно было что-то сделать. Время утекало. А там, на Трёх Холмах, её ждал брат.
        - Я дала тебе клятву, Матеуш, - она сглотнула и отвернулась.
        Они стояли спина к спине, не глядя друг на друга. И только голоса могли выдать их истинные чувства. Потому Велга сжимала кулаки, впивалась ногтями в ладони, стараясь говорить спокойнее, равнодушнее.
        - И я её исполню.
        - Я… - голос Матеуша дрожал.
        Когда не было видно его лица и горбатой спины, когда лишь один его мягкий, нежный голос касался ушей, Велге хотелось отказаться от всего, что она задумала. Ей хотелось броситься в ноги, обнять его и просить прощения за всё, что хотела сделать она. И благодарить за всё, что сделал он. Потому что нельзя было ненавидеть того, в чьём голосе звучало столько любви.
        - Велга, я так счастлив, что не выразить словами. И я знаю, моя девочка, что не достоин тебя, но сделаю всё, что в моих силах, чтобы ты никогда не пожалела о своём решении.
        Она пожалела о нём ещё до того, как произнесла свою клятву.
        Кожу холодил лёгкий ветер, но Велга задыхалась. Набрав воздуха в грудь, она выпалила:
        - Мне нужно будет написать письмо жениху в Ниенсканс.
        Позади раздался тихий вздох.
        - Конечно. Передай письмо мне, я отправлю…
        - Я бы хотела отправить его сама.
        - Конечно. Я попрошу смотрителя принести тебе ворона.
        Они по-прежнему не смотрели друг на друга.
        Каково было тётке Далиборе? Нашла ли она в себе силы смотреть на своего мужа? Целовала ли она его? Обнимала ли?..
        Невольно вспомнилось, как Белый вжимался в Велгу бёдрами, как она чувствовала его возбуждение и не могла увернуться от губ, от рук, от похоти. Тот, кого она желала, стал мерзок до тошноты. Тот, кого она целовала, чьим рукам подставляла своё тело, был по локоть в крови её родных.
        Если это была любовь, о которой пели сказители, то она была уродливее смерти.
        - Нам лучше вернуться. Я устала. - Велга первой стала спускаться по холму к дороге.
        Она не оборачивалась и не ждала князя, неслась по густой, сочной траве так быстро, как не стоило ходить знатной господице, и, только оказавшись почти у дороги, вспомнила о князе, о том, с каким трудом он ходил.
        Тяжело дыша, раскрасневшись, не выпуская Белку из рук, Матеуш спешил следом. Ветер донёс до ушей смешок со смотровой башни. Велга оглянулась, но никого не заметила, слишком далеко стояла.
        Она была ничем не лучше. Быть может, даже хуже этого труса, прятавшегося в тени.
        Идти обратно к князю было тяжело лишь поначалу, но каждый следующий шаг давался легче.
        - Разреши помочь тебе, - она протянула руку, чувствуя, как ветер трепал выбившиеся из косы пряди.
        Матеуш, смотревший себе под ноги, поднял на неё удивлённый взгляд.
        - Я…
        - Пожалуйста, дай мне руку.
        Они возвращались к поместью не спеша. Матеуш рассказывал о своих котах, а Велга о Мишке. Они не говорили ни о свадьбе, ни о королеве, ни о будущем. Только о том, что могло вызвать улыбку: о еде, песнях, нарядах.
        - Мне нравится жемчуг на вышивке, - она провела пальцами по рукавам платья, покрутилась, чтобы он смог на неё полюбоваться. - Спасибо за подарок.
        - Не за что…
        Недалеко от ворот они задержались. Велге не хотелось прощаться, потому что она сомневалась, что когда-нибудь ещё увидит Матеуша. И неожиданно для себя она поняла, что желала этого.
        - Как-то всё неправильно, - пробормотала Велга.
        Его лицо мгновенно переменилось. Стёрлась улыбка, между бровями залегла морщина.
        - Если ты передумала…
        - Ты не прислал мне сватов, - она улыбнулась нарочно игриво, и Матеуш неуверенно улыбнулся в ответ. - Как же мы без сватов? И подарков. Только… Матеуш, - она сделала испуганное лицо, а он, подыгрывая, изо всех сил неумело изобразил волнение. - Я же не смогу выйти за тебя замуж.
        - Почему?
        - У меня всё приданое сгорело.
        Он захохотал, и лицо его вдруг перестало быть лицом пр?клятого князя. Он был мальчишкой немногим старше неё. Мальчишкой, родившимся в один с ней день.
        - Насчёт письма, - напомнила Велга.
        - Да, конечно…
        Ворота открыли, и они прошли внутрь. На другом конце двора раздались детские голоса. Велга заметила толпу мальчиков и девочек лет десяти. Они были одеты одинаково, держались кучкой и шли недружным строем от кухни к бане.
        - У Воронов жили дети, - мрачно произнёс Матеуш. - Думаю, они похищали их в деревнях, чтобы воспитать новых убийц.
        - Что ты будешь с ними делать? Найдёшь их родителей?
        - Хотелось бы, но эти дети… их учили страшным вещам. Они опасны, и я не знаю, на что они способны. Не натворят ли они непоправимых бед?
        Велга не смогла оторвать глаз от Воронят, пока они не скрылись в бане. Когда-то одним из них был Войчех. Маленький мальчик, такой же, как эти, превращённый в чудовище.
        - Не будем терять время, - попросила Велга.
        Каждая задержка, каждое сомнение могло стоить Кастусю жизни.
        Матеуш проводил её в княжеские покои, посадил за стол, заваленный письмами. Холоп принёс Велге чистую бересту и писало.
        Она развернула свёрток, занесла писало, но начать послание так и не смогла. Взгляд её зацепился за печать с родовым знаком Белозерских: озеро и рыбы. Она подняла взгляд на Матеуша.
        - Позволь…
        - Да, конечно, - обнимая Белку и неловко переминаясь с ноги на ногу, он поспешил к двери. - Тебе принесут ворона.

* * *
        Пяски
        Земля сыпалась на мешковину и точно шептала:
        - Спи, Штяста, спи, Штяста…
        Глазницы черепа, висевшего на яблоне, горели холодным зеленоватым светом. Он крутился по сторонам, выхватывая из темноты то сгоревшую избу, то уничтоженный двор, то могильную яму под самой яблоней, но Белому Ворону и не нужен был свет. Он и без него мог разглядеть завёрнутое в мешковину тело сестры.
        Слегка запыхавшись, он засыпал вырытую им же могилу. Галку хоронили возле дома, под старой высохшей яблоней, на ветвях которой крутился череп. Никогда прежде Белый не видел, чтобы тот светился, но Матушка, впитавшая в себя силу Галки, стала сильнее, и её заклятия тоже стали могущественнее. Она будто даже помолодела и двигалась легче, быстрее, почти как двадцать лет назад. Так случалось с ней всегда, когда Белый приносил посмертки, но после матушка обычно вновь слабела. Но не на этот раз.
        Белый закапывал могилу, и размеренные повторяющиеся движения мешали думать. Но чем меньше было видно мешковину под землёй, тем навязчивее становились мысли.
        - Посмертки сестры другие? - не выдержав, спросил он и оглянулся на матушку.
        Она стояла у яблони рядом с черепом, больше не опираясь на клюку. Сложив руки на животе, она довольно ухмылялась и наблюдала за сыном со странным прищуром.
        - Нет.
        - Просто ты, - он прерывисто дышал, - выглядишь лучше. Здоровее, - он хотел улыбнуться, но губы от непривычки скривились в какой-то усмешке.
        - Хм…
        Лопата легко загребала землю. Та была чёрная, влажная, насыщенная дождями и весенним половодьем. Она пахла прелой прошлогодней листвой, сыростью и холодом. Белый закапывал быстро, и постепенно от глаз скрывались очертания тела и выпирающие корни яблони. Дерево росло слишком близко.
        - Почему здесь?
        - Што?
        - Почему не под маками рядом с Вороной? Я всегда считал, нас всех похоронят рядом.
        - Хм… это ни к фему.
        Замерев с лопатой в руках, Белый посмотрел на матушку:
        - Почему?
        - Она там помефается. Ворона долфна быть одна, чтобы лучфе питаться.
        - Что?
        - Хм…
        Прежде Белый обходил могилу сестры стороной. Если ему и приходилось её видеть, то всегда издалека, когда распускались красные маки и мигали ему от опушки, пока он шёл по дороге к убежищу Воронов. Он раньше не задумывался об этом…
        - Маки же… ты их посадила, чтобы она не отомстила?
        - Хах, как эта глупая дефсонка мофет отомстить? - в зелёном свете, что лился из глазниц черепа, беззубая улыбка матушки показалась чёрной дырой. - Вороны давно нет. Её дуфа в Пустофи.
        - Тогда… зачем?
        - Чтобы никуда сила не уфла. Я её коплю для госпофи. Капля по капле. А в Галке силы больфе нет. Фсё во мне, - она вздохнула горько, тяжело, и только на мгновение Белый поверил, что матушка грустила по Галке. - Столько уфло мимо госпофи…
        - А зачем она госпоже?
        - Так я фсё, что вы приносите, ей отдаю. И маки посадила, чтобы никуда не ушло, чтобы фсё в ней оставалось, накапливалось. Капля по капле, - повторила она, шамкая губами.
        - Тело - земле, - пробормотал Белый, втыкая лопату в землю. Он ухватился за черенок, опираясь на него. - Душу - зиме.
        - Аха-ха, верно, - закивала матушка. - Фсё госпофе. Фсё ей.
        - Ты… отдаёшь посмертки Вороне… но…
        - Не Вороне. А её телу. Она копит ф себе, копит…
        - Зачем это всё?
        Череп провернулся вокруг себя, шаря пылающими глазницами по сторонам, точно выискивая что-то. Бледный зелёный свет вырвал из темноты деревья на соседнем берегу и серебряную реку и снова нацелился на Белого. Он прищурился. Глаза резало от яркого свечения.
        - Ты отдаёшь посмертки госпоже через тело Вороны?
        - Я отдаю их госпофе ф теле Вороны. Она набирается сил, ждёт… ей много надо. Больше, чем есть.
        - Зачем? Я не понимаю. Она богиня, у неё нет тела. Ты же знаешь, Морена является мне, говорит со мной. Я слышал её и там, у могилы…
        - Ты не понимаефь, мальфивка. Она богиня, а богине нуфна сила. И вы, Воронята, дарите госпофе силу, когда приносите ей новые фертвы. Но она больфего фелает. Плоти. Фсем нуфно тело, дафе богам. Бес плоти они исчесают, тают. Как лёд по весне.
        - Так, получается, мы дарим ей жизнь…
        - А она - тебе. Бес неё, Белый Ворон, ты бы умер.
        Невольно он обернулся к перелеску, за которым скрывались маковые поля. Ночью деревья казались сплошной чёрной стеной. Но вдруг череп Ладушки повернулся в ту же сторону, освещая опушку.
        - Так что же ты хочешь, оживить нашу госпожу?
        - Подарить вам главную из Воронов, - улыбнулась старуха. Зелёный свет делал её лицо мертвенно-бледным. - Когда она вернётся, никто уфе не будет нам страфен. Она нас зафитит.
        - И сколько ещё нужно твоей… - он запнулся, ругая себя за вольности. Он слуга, он вечный слуга. - Сколько нужно госпоже, чтобы возродиться в теле Вороны?
        - Смотря кого… есть те, кто слабее, и те, кто сильнее. Ты силён, Белый. И если ты наруфифь договор…
        Она замолчала, не переставая улыбаться пустым ртом. Белый почувствовал, как накренилась лопата под рукой.
        Чернела могила у его ног. Сверкал глазницами череп на яблоне. И старый дом молча скрипел за спиной.
        Пахло пеплом. И землёй.
        Его концом.
        - Я убью Велгу Буривой, - поклялся Белый. - И её брата. Я… я до сих пор не сделал этого, потому что кто-то строит заговор против нас, матушка. Нас пытаются стравить. Меня заказали Галке. А Грач…
        - Помолси, - усмехнулась матушка.
        Белый запнулся и опустил голову, прячась от ослепительного света и от взгляда матушки. Он точно мальчишка ябедничал на брата и сестру. Но он же… он пытался спасти их всех.
        - Прости, матушка.
        В ответ раздался ехидный смешок.
        - Ты офибся, Белый Ворон, - повторила она в который раз с прошлого заката. - Ты наруфил договор.
        - Я хотел узнать правду…
        - Ты проявил слабость, когда долфен быть рефителен. И за это пострадали остальные. Форонят угнали.
        - Я всё исправлю. Только…
        Что готовила матушка для госпожи? Белый всегда считал, что после своей смерти матушка назначит его главным из Воронов. Он был её любимым сыном, он родился мёртвым, именно его благословила госпожа. Но теперь…
        - Что будет с нами? Если госпожа возродится…
        - Сависит от тебя, - обрезала сердито старуха. - Я щитала, ты лусфе справифься. А ты…
        - Кто станет главным из Воронов? Галка мертва, Грач предал нас ради чародеев Совиной башни…
        - С Грасом я сама расберусь. Не лесь.
        Он отпустил лопату, переступил могилу и оказался рядом с матушкой.
        - Я твой лучший сын. Я всегда оставался верен. Я…
        - Ты, ты… - из огромного рта вырвался квакающий смех. - Ты окасался слабее. Ты расосаровал меня.
        - Матушка…
        Вскинув руку, она без слов велела ему замолчать. Тяжело, медленно она наклонилась, зачерпнула горсть земли и бросила в могилу.
        - Сакансивай.
        Поправив череп на ветвях, она пошла вниз по тропе.
        Там, у самой реки, в зарослях, куда тяжело было пробраться случайно, не зная дороги, ещё в детстве была прорыта землянка. Её построили три немых мужика. Только когда матушка принимала у них работу, и после, когда Белый и Грач закапывали их тела под входом в землянку, Войчех понял, что немыми они были не от рождения.
        Теперь, когда избы не осталось, матушка укрылась в землянке. Туда же отнесли мальчишку. Буривоя не спешили убивать. Матушка тоже ждала чего-то, тянула.
        Белый вонзил лопату в землю и подошёл к останкам избы. Под чудом уцелевшей крышей хлева лежал связанный Вадзим. В стороне тихо сопела во сне корова.
        - Лежишь? - Белый скривился от одного вида гусляра. - Лежи. Матушка решит, что с тобой делать.
        - Белый…
        - Не говори со мной. Сказать тебе нечего.
        - Ты и сам не хотел её убивать. Мы нарушили правила. Нельзя общаться с жертвой, а мы к ней привязались…
        Если бы лопата по-прежнему оставалась у него в руках, так он сломал бы шею Вадзиму.
        - Я ни к кому не привязываюсь, - прорычал он.
        Безмозглому пропойце хватило мозгов не спорить. Белый собрался уходить, когда тот позвал его:
        - Дай воды… прошу.
        - Мертвецам незачем пить. А ты скоро сдохнешь, - он развернулся, сделал шаг, и снова его остановили.
        - А ты? - бросил ему вслед Вадзим. - Что будет с тобой? Я слышал ваш разговор. Белый, ты был прав. Это неспроста, Воронов и вправду хотят стравить. Только это не враги, а старуха. Она сбрендила, Белый. Она же, получается, принесла Ворону в жертву. И Галку хотела, да не получилось. Кто будет следующий? Ты или Грач? Тот, кто окажется слабее?
        Медленно, словно сражаясь с собственным телом, Белый оглянулся на гусляра. Тот лежал мешком, задрав голову, и пытался заглянуть ему в глаза, хотя вряд ли мог разглядеть что-либо при тусклом потустороннем свете, лившемся из глазниц черепа.
        - Ты заговариваешь мне зубы. Надеешься, что я тебя спасу?
        - Я пытаюсь спасти тебя от тебя самого. Старуха хочет оживить Морену!
        - Мы с матушкой служим госпоже…
        - Смерти! Смерти! Одно дело выполнять заказы на убийство, другое - пытаться оживить саму смерть. Она и сейчас опасна для всех нас. Но что будет, если она воплотится в Вор?не?
        - Я верен своей госпоже…
        - А уверен, что оно того стоит? Тебя как барана принесут в жертву.
        - Я верен своей госпоже. Она подарила мне жизнь…
        - Да ты и вправду баран, - Вадзим в сердцах сплюнул на землю рядом с собой. - Вали! Иди к своей матушке, выполняй все её безумные прихоти. И жди, когда тебя следующим зарежут на могиле Вороны, - кряхтя, он перевернулся на другой бок, и лица его стало не видно. - Вали, говорю же. Меня грохнут, да, но тебя следующим.
        - Госпожа любит меня…
        - Тупоголовый баран. Заладил…
        Спорить не было смысла.
        Мертвецкий зелёный свет ударил в лицо. Белый оглянулся на яблоню и прищурился. Череп Ладушки развернулся к нему и наблюдал горящими глазницами.
        Какой у него оставался выбор? Белого Ворона связывали клятвы, которых он, быть может, и не желал давать, которые вырвали из него против его воли.
        Борясь с самим собой, он достал нож. Вадзим вздрогнул:
        - Ты… решил? Точно?.. Слушай, Белый, я же… я не нарочно.
        Для такого здорового, сильного мужика гусляр был позорно труслив.
        Белый перерезал путы.
        - Убирайся подальше, - велел он. - И больше никогда не возвращайся.
        Дёрнувшись, Вадзим резко сел и зашипел, пытаясь поднять затёкшие руки. Упираясь ногами, он отполз на заду подальше. Лицо у него было вытянувшееся, бледное, покрывшееся испариной.
        - Хоть не обоссался, - усмехнулся Белый. - Уходи. Если госпожа не покарает тебя сама, однажды это придётся сделать мне.
        Он поднялся первым, убрал нож и пошёл в сторону яблони, на свет. Ладушка наблюдала за ними. Быть может, она уже обо всём рассказала матушке. Белый не был уверен, на что способны её чары.
        - Эй, Бе… Войчех! - окликнул его Вадзим, но Белый не обернулся. - Ты всё-таки… я всегда знал, что в тебе есть что-то человеческое. Спасибо.

* * *
        Три Холма
        На закатной службе в маленькой часовенке пробил колокол. Воронят согнали в угол и заставили молиться. Князь стоял у самого сола, а Велга, сославшись на духоту, осталась у приоткрытой двери. Там же, где стоял дружинник, привёзший её из монастыря в поместье.
        Он делал вид, что молился, но сам не сводил глаз с Велги.
        - Хотьжер, - улыбнулась она.
        - Ты запомнила моё имя, господица? - прошептал он, расплываясь в улыбке.
        - Конечно…
        Они замолчали, и в молчании их родилось непривычное смущение.
        Хотьжер был немногим старше неё. Статный, с тёмными прямыми волосами и тёплыми ореховыми глазами. Он казался бесхитростным, но Велге теперь во всех виделся подвох.
        - Значит, - кашлянув, проговорил дружинник, - ты возвращаешься в столицу?
        - Не совсем. Князь просил передать тебе это, - украдкой она протянула ему бересту с печатью Белозерских. - Прочитаешь потом.
        Она не стала дожидаться окончания службы. Сказавшись больной, можно было прогнать всех холопок и остаться одной. И рано погасить свечи, чтобы никто не беспокоил.
        А позже, когда затих весь дворец и заснул даже ворон в клетке, Велга оделась, захватила клетку с птицей и погладила на прощание Мишку. Он сонно лизнул ей ладонь.
        - Оставайся здесь. Так будет безопаснее, - попросила она.
        Но стоило подойти к порогу, как он метнулся следом.
        - Нет, - Велга прикрыла дверь, и он жалобно заскулил. - Тише.
        Она заозиралась по сторонам. Чудо, что холопки не остались её сторожить под дверью. Значит, не зря Велга весь вечер просила оставить её в покое.
        В клетке, прикрытой платком, завозился ворон. Мишка скулил всё громче, и стоило Велге начать спускаться по ступеням, как щенок перешёл на вой. Она взлетела обратно по лестнице. Пришлось открыть дверь и позволить ему идти следом. Довольно виляя хвостом, Мишка быстро запрыгал вниз по ступенькам.
        Хотьжер ждал у конюшни, как и было приказано в письме. Он держал двух запряжённых лошадей.
        - Я не понимаю, господица, к чему эта тайна? Князь попросил вывезти тебя тайком, ночью, но…
        Никогда прежде Велга не подумала бы, что способна лгать с таким спокойным лицом.
        - За мной послали Воронов. Они и сейчас следят за поместьем. Нельзя, чтобы кто-то узнал о моём отъезде. Даже вслух говорить об этом опасно.
        Ещё одно письмо с княжеской печатью открыло им ворота. Третье осталось в её спальне. Но вряд ли его нашли бы раньше рассвета. Пока стояла густая летняя ночь и полумесяц блекло сверкал на небосклоне, Велга и Хотьжер неслись верхом на лошадях прочь от поместья князя.
        Велга хорошо держалась в седле, её обучали старшие братья. Она не боялась лошадей, гнала быстро, легко, и дорога, вилявшая между холмами, которых было куда больше трёх, уносила их всё дальше по маковым полям.
        Вместе с ними летел раскатистый крик ворона, бившегося в клетке. Топот копыт стучал в голове. Ночь была нежной, приветливой, укрывающей Велгу от чужих глаз, но слишком короткой.
        К счастью, Хотьжер хорошо знал дорогу до Пясков. От деревни на берегу Модры до убежища Воронов было недалеко. Велга спешилась у перелеска, отдала поводья юноше.
        - Жди меня здесь.
        - Я не понимаю, господица. Это владения Воронов…
        - Их там уже нет, - пожала она плечами с наигранной беззаботностью и, чувствуя, как дрожал голос, старательно улыбнулась. - Лучше места, чтобы спрятаться, не найти. Не переживай, князь всё продумал. Не вздумай нарушить его приказ.
        Она оставила Мишку с ним:
        - Береги как зеницу ока.
        Фырчали лошади ей вслед, и Мишка завывал, умоляя остаться. Велга крепко сжимала клетку в обеих руках. Она никогда никого не убивала, даже птиц. Часто видела, как девки ловко сворачивали курицам головы, и всегда жалела, если заранее не успевала закрыть глаза.
        Тропа между деревьями уводила всё дальше, скрывая от Хотьжера и Мишки. Велга шла слепо, едва не врезаясь в стволы. Месяц то и дело скрывался за кронами сосен, и было так темно, что она не могла различить собственных рук.
        Она вышла на небольшую поляну, освещённую звёздами и месяцем, когда услышала шорох за спиной. Возмущённо пыхтя, её нагнал Мишка.
        Велга недовольно фыркнула и велела ему не приближаться. Удивительно, но щенок послушался.
        Вокруг кружила ночь.
        Ворон в руках Велги бился, сопротивлялся. И она заплакала, когда замахнулась ножом. Ей стоило быть жестокой. Будь она жестокой, держи клинок хладнокровно и решительно, так удар её вышел бы куда милосерднее.
        Будь она смелее, её губы так не дрожали бы, повторяя случайно подслушанное заклятие:
        - Тело - земле. Душу - зиме.
        Ворон упал на землю, за ним со звоном стукнулся о камень нож. Руки дрожали. Они все были в крови. Она нарисовала вслепую на груди знак воронова когтя.
        - Зачем ты вернулась?
        Велга вздрогнула, нагнулась, пытаясь в темноте нашарить нож, но не нашла, выпрямилась, попятилась.
        - Я хочу заключить договор с твоей богиней.
        - Дурочка, - ахнул Вадзим. - Что ты творишь? Убегай скорее.
        Его большая медвежья фигура наконец показалась на поляне в паре шагов от неё. Он остановился у мёртвого ворона.
        - А ты почему не убежал? Они тебя не наказали за то, что помог мне?
        - Не могу. Пытался. Но меня позвало назад твоё заклятие. Велга, - он произнёс её имя с безнадёжной печалью, - убегай. Он найдёт тебя.
        Ночь была тёплой, ласковой, но Велга дрожала так, что зубы стучали.
        - Нет, - проговорила она, едва шевеля языком. - Я хочу заключить договор с твоей богиней. Три тысячи золотом. Или больше? Сколько хочешь? Договор в обмен на договор.
        - Это невозможно, - пробормотал Вадзим, но вдруг схватился за свою руку и согнулся, сипя от боли.

* * *
        Пяски
        Скрип яблони за спиной сливался с песней вод Модры, и Войчех плыл по волнам их колыбельной. Упёршись локтями в колени, он сидел на самом краю высокого берега, покачивая в руке опустевшую стопку из-под водки. Вторая, полная, стояла позади, на свежем холмике, под которым спала сестра.
        Зрение выхватывало из ночной тьмы размытые серые очертания леса на другой стороне реки. Нужно было уходить. Навсегда.
        Но он устал.
        От бега. От шороха волн и жалобного плача яблони. От звёзд над головой. От сумрака, что даже ночью не приносил покоя. От голосов живых и мёртвых. От погони. От крови. От духов. От богов. От людей. От каждого слова.
        Он так устал от себя.
        Его и вовсе не должно быть.
        А он цеплялся зачем-то, зачем, сам не знал. Как будто был в этом хоть какой-то смысл.
        Он желал увидеть бездну под своими ногами - там, где обрывался берег. Но собственное зрение не позволяло обмануться.
        А яблоня скрипела, звенела надрывно, и рана на голове жгла сильнее, череп сжимался всё теснее, и хотелось закричать, чтобы она заткнулась. Чтобы все наконец-то заткнулись и оставили его в тишине.
        Но нужно было снова бежать.
        Он услышал её плач издалека, но почти убедил себя, что это духи играли с больным сознанием.
        А потом он оглох, потому что запястья обожгло так ярко, так жарко, что он не сдержал короткого крика, схватился за руку, пытаясь унять боль. Жгло, так невыносимо жгло. Госпожа гневалась, гнала его немедля спуститься в землянку, оборвать нить Кастуся…
        Но затихла боль, вернулись звуки, и разум прояснился. Позади раздались шаги.
        - Войчех…
        Голос прозвенел в ночной прохладе жаром и льдом.
        Он обернулся. И волнение, незнакомое прежде, необъяснимое, неприятное и невыносимо желанное, не дало сказать ни слова.
        - Я вернулась, - она стояла прямо.
        Слишком гордо и решительно и потому неестественно. У ног на удивление спокойно сел щенок.
        - Зачем?
        Войчех не потянулся за ножом. Теперь некому было помешать.
        - Извиниться.
        Медленно, без всякого страха она подошла и опустилась рядом на траву. Ноздрей коснулся знакомый запах. Кровь.
        Щенок прилёг рядом, ей под бок.
        - Я слишком много от тебя желала.
        - Что?
        - Ты пришёл за моей жизнью, а я вручила её тебе и понадеялась, что ты будешь беречь. Прости, - на пухлых губах играла смущённая улыбка. - Но когда ты теряешь себя, то невольно пытаешься найти во всех вокруг.
        Кажется, это было оно. Кажется, так признавались в любви. По крайней мере, это было похоже на то и невыносимо неправильно.
        Но Велга больше не смотрела на Войчеха. Она отвернулась к реке, и теперь он мог видеть только, как шевелились её губы и кудри слегка развевались на ветру, касаясь щеки. Она не переставала улыбаться, но в улыбке той сквозила грусть.
        - С тех пор как ты пришёл в мою жизнь, я себя потеряла. И пыталась найти во всех, кого встречала. И в тебе тоже, - она бросила на него короткий задумчивый взгляд. - Но я ошибалась. Мне нужно было искать саму себя.
        - Нашла?
        Всё же это оказалось признанием, пусть и в собственной ошибке. И от этого стало… горько. Войчех отвернулся, не желая на неё смотреть. Он должен был убить её, а не желать признаний. Они были ему не нужны.
        - Я хочу предложить тебе заключить договор, - её голос вдруг переменился.
        Удивительная, безрассудная, отчаянная храбрость. И какая же глупость.
        - Ты - мой договор.
        - И я хочу, чтобы ты отменил его. Я хочу заключить договор с Мораной.
        Белый невольно усмехнулся.
        - Ты? - переспросил он насмешливо. - С Мореной?
        Вряд ли она могла разглядеть лицо Войчеха так же хорошо, как он видел её, но посмотрела строго, поджав губы.
        - Сюда идут люди князя Матеуша. Их куда больше, чем вас. Тебе не спастись. И он будет преследовать Воронов, если я погибну, пока никого не останется. Я рассказала ему обо всём: о вашей матушке, о Граче, о тебе. Он знает, как вы выглядите. Знает, как работаете…
        - Он и так знал, - пожал плечами Войчех.
        - Что?
        Яблоня позади заскрипела, и звук тот походил на старческий смех.
        - Матеуш Белозерский вырос здесь, на Трёх Холмах. Думаешь, он не знал о нас? Я видел его не раз. Он приезжал прямо сюда, к матушке, она помогала ему с его… - он махнул рукой себе за плечо. - Этот твой князь смертельно проклят и жив до сих пор только благодаря заклятиям.
        - В Старгороде при нём была чародейка…
        - Ага. Сюда ездить далековато.
        Некоторое время Велга молчала, кусая губы, а Войчех наблюдал за ней. Левое запястье скрутило, обожгло. Он прикусил изнутри щёку, сдерживая стон, и неожиданно понял, как сильно надеялся, что эта ночь, этот разговор не закончатся. Потому что, когда это случится, ему придётся исполнить договор.
        - Где ты была? - вместо всего остального спросил он.
        Потому что устал. Потому что эта ночь в самом разгаре лета была и без того слишком короткой, и Войчех уже чуял приближение рассвета. Даже не оборачиваясь, он мог сказать наверняка, что небо над перелеском уже посветлело.
        - В монастыре.
        - Собралась уйти в монахини? Тебе не пойдёт чёрный. И такие волосы покрывать не стоит.
        - Когда я выйду замуж, волосы всё равно придётся покрыть.
        - Значит, не выходи.
        Она вдруг захихикала, и звук этот прозвучал немыслимо чуждо в летней ночи под мёртвой яблоней.
        - Между прочим я уже замужем за… ох, леший пойми, за кем. Я выходила замуж за одного, но клятвы давала другому. А теперь пообещалась третьему.
        - Не исполняй их. Эти клятвы. Никому.
        Все клятвы, что давал Войчех, он уже нарушил. И все - ради Велги.
        - А ты? - на губах её играла лукавая лисья улыбка. Даже в сумраке ночи, где всё вокруг было серым, Велга горела тёплым ярким пламенем. - Нарушишь свои клятвы?
        В ответ Войчех потянулся вперёд. Она была тёплой, манкой, желанной, такой живой. И рядом с ней он тоже казался себе живым, настоящим, стоящим…
        От неё пахло дурманяще сладко: цветами и кровью.
        Он должен был желать её. Её смерти, не тела. Её криков, не поцелуев.
        Но Войчех не имел права желать чего-либо для себя. Он жил ради госпожи. Ради матушки. Ради тех, кто подарил ему жизнь.
        Но как хотелось чего-то для себя. Кого-то для себя. Её губ, рук. Её всю - целиком.
        - Ты больше никогда ко мне не притронешься.
        Ночь прошла.
        Велга смотрела ему прямо в глаза. Её, серые, с зелёными колдовскими крапинками, горели незнакомым огнём.
        - Скоро здесь будет Матеуш Белозерский, - прошептала она. - Я поклялась стать его женой. Я велела ему убить всех вас.
        Она улыбалась. Криво, чуждо, неправильно. Так, как не должна была улыбаться.
        - Ты врёшь.
        - Зачем мне врать? У вас мой брат. Он ещё жив? Даже если нет, у тебя договор на мою жизнь. А я хочу жить, Войчех. И я готова разменять свою жизнь на твою.
        Белый отстранился, взглянул на неё трезво, стряхивая морок страсти. Нет, она не врала. Быть может, всё время до этого врала. Но не теперь.
        - Что ты хочешь?
        - Договор. Твой обменять на свой.
        - Это невозможно.
        - А если ты, и твоя матушка, и все Воронята умрут… это станет возможно?
        - Прежде чем твой князь до меня доберётся, я убью тебя.
        - Тогда вам тем более не будет покоя. Ты на Трёх Холмах, Войчех. На том берегу Модры, - она посмотрела на реку, темневшую за туманом, - Тихая стража, которая охотится на таких, как ты. На этом берегу до самой Вышни власть Матеуша Белозерского. У него люди, деньги и жгучее желание отомстить за свою невесту… за меня.
        Невесту…
        Она поднялась, отряхнула одежду от травы, поправила растрепавшиеся волосы. Щенок, зевая, тоже встал.
        - Так что ты решил? Жертву я уже принесла. Заклятие прочитала.
        Когда она изменилась? Или…
        - Что с тобой случилось?
        - Ты. И ещё мой дорогой князь Белозерский. И мой первый жених и его сват. Много чего, - она нахмурила рыжие брови и повторила: - Так что ты решил? Вадзим уже знает о моём требовании. Я принесла в жертву ворона, прочитала заклятие.
        Белый оглянулся на перелесок. Если люди князя и вправду спешили сюда, то покажутся они с этой стороны, от деревни Пяски. Но там на опушке был Вадзим. Огромной, неповоротливой тенью он стоял на тропе, что вела от Пясков к их убежищу.
        Вот почему горели знаки на запястьях. Белый задрал рукав. На левой руке остались всё те же два шрама в виде вороновой лапы, из них текла кровь, чёрная, точно смола.
        - Не может быть, - неожиданно хрипло произнёс он и поднялся, стал спускаться по тропе к реке. - Пошли! - крикнул он через плечо.
        - Куда ты?
        - Тебе же нужна моя матушка? Так пошли.
        - К ней? Нет, - голос Велги стал визгливым, тонким. - Сначала покажи моего брата. Я хочу убедиться, что он цел.
        - Пошли! - гаркнул Белый. - Вадзим! Ты тоже с нами. Сюда, собака!
        Он почти побежал по покатому холму вниз, к землянке, скрывавшейся за кустами. Шумела река, заглушая шаги. Белый распахнул полог, пропуская свет внутрь. По землянке с диким гоготом закружили гуси, которых загнали туда за неимением другого жилища.
        - Матушка, у нас гости.
        Мальчишка лежал на лавке у стены, укрытый с головой белой простынёй. Рядом с ним, сложив руки, словно покойница, спала старуха. Она открыла глаза, покосилась на вход, слепо щурясь.
        - Что надо?
        - Вернулась Велга Буривой за братом, - он спустился по ступеням.
        Спесь смыло с Велги, когда она осторожно зашла в землянку. За её спиной огромной тенью возвышался Вадзим. Он согнулся, чтобы протиснуться внутрь. Землянка не была рассчитана на такого великана. Гуси с недоверием зашипели на чужаков и вытянули шеи, но приближаться не стали.
        - Он… - Велга покосилась на Здиславу на лавке, хотела было сделать шаг назад, но наткнулась на Вадзима. - Он жив?
        - Я чуфстфофала, фто ты прибефифь, - усмехнулась старуха.
        Белый встал у стены, не смея мешать. Не ему принимать решение. Матушка знала, что делала.
        - Он жив? - нахмурившись, повторила Велга.
        - Посмотри сама, - матушка откинула покрывало с ребёнка.
        Велга оглянулась на Белого лишь на мгновение и сделала шаг к брату. Медленно, страшась того, что могла увидеть, она подошла к лавке. Здислава встала, уступая ей место.
        - На его лице… чешуя…
        - Навь его пофирает.
        - Но он?.. - тряхнув растрепавшимися кудрями, она посмотрела на матушку удивительно решительно. - Он жив?
        - Да.
        - Ты можешь его спасти?
        - Да.
        - Тогда спаси его. Сюда возвращаются люди князя. Они знают, что вы живы. Спаси моего брата и откажись от договоров на нас. Иначе вас всех перебьют.
        Будто ничто из этого не волновало старуху. Она смотрела с наслаждением, с издёвкой.
        - Што надо?
        - Заключите со мной договор.
        - Ты и ефть наш договор.
        - А я хочу заключить новый. Я заплачу.
        На рыхлом морщинистом лице старухи отразилось неподдельное веселье.
        - Договор? Ты? Ты фкоро умрёшь.
        Сжав кулаки, Велга вытянулась, точно струна, вскинула голову и проговорила на одном дыхании:
        - Тогда вас всех уничтожит Матеуш Белозерский. А я заплачу вам. Много. У меня много денег. И я уговорю Матеуша не трогать вас. Отмените договор на моё имя. И заключите новый. Я уже принесла жертву и прочитала заклятие.
        Стены землянки сжимались вокруг всё теснее. Белый чувствовал, как земля дрожала, отзываясь на далёкий стук копыт. Велга не врала. Голоса костей, что лежали в земле на берегу Модры, уже ощущали приближение чужаков. Они шептали Белому неразборчиво, предупреждали:
        - Р-рядом, р-р-рядом…
        От входа в землянку раздался кашель.
        - Это правда, - сказал Вадзим. - Знаки на моих запястьях горели. Они… из них чёрное течёт.
        - И из моих, - добавил Белый.
        С каждым словом Велга держала голову всё выше. И взгляд её светлых глаз пылал всё ярче. Крохотная пташка в окружении воронов. Пташка, на когтях которой кровь ворона. Кто мог подумать, что она на такое решится?
        - Твой договор хофет факлюшить новый договор, - насмешливо бросила Белому Здислава. - Что скафешь?
        Он хотел сказать, что сможет уйти один. Сможет сейчас за пару мгновений лишить жизни и Константина и Велгу Буривой. Но увести с собой матушку и Вадзима, спасти их от погони князя ему не под силу. Даже если они сядут в лодку, люди Белозерского скоро их настигнут. Но говорить этого Белый не стал.
        - Я прошу отменить договор на меня и моего брата, - повторила Велга. - Взамен я уговорю Матеуша Белозерского не преследовать вас… - последнее она почти пропищала, испугалась, что Белый не расслышал, но тот сказал:
        - Легче убить Матеуша Белозерского, чем отменить заказ.
        - За Матеушем стоит королева Венцеслава, - пискнула Велга. Но Белого это, кажется, ничуть не волновало. - Он её брат. Она будет мстить. Это она заказала меня и Константина вам. Она о вас знает. И если вы разозлите её, скоро все узнают о Воронах.
        Белый повёл головой, скосил глаза к входу.
        - Что ты сказала?
        - Вас всех казнит королева, если вы тронете князя.
        Белый оттолкнул её в сторону, кинулся к Вадзиму, и тот едва не упал, пытаясь увернуться.
        - А?! Белый! Ты чего?!
        - Говори! - зарычал тот и выхватил нож. - Говори, кто заказал Буривоев?
        Вадзим закрутил головой.
        - Госпожа Здислава, - выкрикнул он и сорвался с места, бросился к старухе.
        Гуси с гоготом, вытянув шеи, понеслись навстречу. Вадзим пробежал мимо Велги, упал перед старухой на колени.
        - Госпожа Здислава, не могу же я сказать. Нельзя же…
        Гуси закружили вокруг, раскинув крылья. Велга сжалась, уворачиваясь от клювов. Птицы кричали, вопили, пока Здислава вдруг не замахнулась на них рукой. И гуси тут же с обиженным гоготом метнулись к стене.
        Прижимая к груди руки, Велга оглянулась на Белого. Он остановился рядом, смерил равнодушным взглядом. Он почти поверил в её невинность. Но она такая же, как все.
        Здислава поджала губы, выпячивая подбородок.
        - Говори, Вадфим.
        Здоровый мужик, вдвое крупнее старухи, вскинул руки в мольбе:
        - Госпожа Здислава… она же накажет меня…
        - Я от её лица говорю, - хмыкнула презрительно старуха. - И велю тебе вфё раффкафать.
        По лицу гусляра градом тёк пот. Он оглянулся на Белого.
        - Ворон, брат…
        - Гофори! - визгливо вскрикнула Здислава. - Уфе столько моих деток пострадало.
        - Но…
        - Думаефь, я не найду виновного?
        - Так Матеуш Белозерский…
        Старуха крякнула точно утица.
        - Матеуф Белозерский - фалкий, офлобленный уродеф. Он игруфка в руках Белой Лебёдуфки. Но вот она…
        - Это она, - просипел Вадзим и зажмурился.
        Никто сначала не смог понять, что он сказал.
        - Что она? - переспросил Белый.
        - Она. Правда. Велга всё так сказала. Белая Лебёдушка. Венцеслава Белозерская, королева Рдзении и мать наследного принца. Это она заказчица. Я же… я же говорил, что из самого Твердова шёл. Я был в Ниенскансе. Готовился к свадьбе. Меня пригласили выступить для госпожи Буривой и её жениха. А потом… грёбаная Тихая стража выкрала меня прямо из постели. Притащили в Твердов. Я спрашиваю: почему сами не заказали? Почему… но она хотела, чтобы никто не узнал. Прямо при мне совершила обряд. Чтобы… это всё грёбаная торговая война. Они боятся, что Старгород объединится с Ратиславией и выйдет из-под власти короны. А Велга… ну, она княжна, пусть и ненастоящая. Народ любит Буривоев. Он мог перейти на её сторону. И родителям… им не за что сражаться. Без детей нет будущего. Так королева сказала. Да-да, так и сказала: без детей нет будущего. Нет смысла.
        С потолка посыпался песок, и в ушах раздался протяжный стон. Белый коснулся ладонью стены. Она билась, точно сердце: горячая, живая.
        Из груди вырвался хриплый смех.
        - Фто смеёфься? - скривилась матушка.
        - Князь уже рядом. Духи их чувствуют.
        Она метнулась к выходу, откинула полог. Седые волосы точно гнездо на голове. Серый платок упал с плеч под ноги, но она даже не заметила.
        - Ах ты ф маленькая пигалиса, - прошипела она, сверля глазами Велгу. - Сюда, - вдруг рыкнула она и, быстро семеня, подошла к столу у стены, взяла с него старый короткий нож. - Белый… и ты, пигалиса, сюда.
        Они безропотно повиновались.
        - Что это значит? - робко спросила Велга.
        - То и снасит, - скривилась матушка. - Руки!
        Одновременно они протянули руки.
        - Велга! - раздалось издалека.
        Она оглянулась на вход, рука дрогнула, но матушка уже цепко схватилась.
        - Будет тебе договор, - пообещала она и быстро провела ножом по ладони Велги.
        Девушка ахнула, вырвалась, но матушка уже и не пыталась её удержать. Она порезала ладонь Белого.
        - Скрепляйте договор, - велела она.
        Войчех двигался покорно, не смея возразить. Как и всегда, когда приказывали матушка и госпожа. Он повернулся к Велге, заглянул ей в глаза, не узнавая её больше и в то же время не зная никого лучше неё. Не желая никого знать.
        Она попятилась, он вцепился в её правую руку, сжал их ладони в рукопожатии крепко, больно, смешивая их кровь.
        - Плоть - земле, - проговорил он.
        Велга замотала головой, будто передумав. Она попыталась вырваться. Глаза её расширились, губы приоткрылись.
        - Ну! - закричала матушка. - Ну!
        И уже нельзя было не услышать топот копыт. Земля над головами содрогалась. И десятки голосов раздались сверху.
        - Гофори!
        - Душу - зиме, - прошептала Велга.
        Но Белый не отпустил её руку.
        - Кого ты желаешь убить, Велга Буривой? - произнёс он ледяными губами.
        - Я… Велга Буривой, прошу отменить договор на мою жизнь и на жизнь моего брата Константина Буривоя и взять взамен… жизнь королевы Венцеславы…
        - И? - нетерпеливо спросила матушка. - Кто фторой? Две жизни. Два догофора.
        Взгляд Велги был растерянным, она переводила его с Войчеха на старуху.
        - Что?! Ты не придумала? - захихикала матушка. - Не снаефь, сьей крови хосефь?
        - Лендрман Инглайв, - едва дыша, сказала Велга.
        И в землянке повисла тишина. Даже гуси вдруг замолчали. Только слышно было, как наверху топали дружинники.
        Белый прислушался к голосам вокруг, но среди гула, доносившегося сверху, не звучал тот ледяной голос, который он узнал бы среди тысячи других. Госпожа молчала.
        - Не приняла, - сказал он наконец. - Не благословила.
        Матушка вдруг плюнула себе под ноги, и в землянке погас свет. Белый зашипел, когда его руки коснулась горячая нить. Матушка плела заклятие. Она связывала их ладони золотой нитью чар. Нитью судеб. И знаки на запястье снова заболели так, что Войчех едва устоял на ногах. А тьма выгорала, выжигалась, и новые знаки возникали на месте старых.
        В землянку хлынул свет. Матушка стояла у полога, держа его одной рукой. Перепуганное белое лицо Велги походило на полотно.
        Матушка опустилась на лавку у входа. Бледная. Уставшая.
        - Вадсим, - позвала она. - Тафи мальчифку. А ты, - она стрельнула глазами на Велгу, - пигалиса, иди отсюда к лефему. И фтоб Пустофь тебя поглотила!
        - Ты обещала спасти моего брата, - Велгу качало.
        Белый чувствовал, как обмякла её рука в его ладони. Но говорила она на удивление твёрдо.
        - Так уфе, - ухмыльнулась старуха.
        Они оглянулись. Мальчишка лежал по-прежнему неподвижно на лавке, а на полу землянки так же неподвижно, как будто заснув, лежали гуси.
        - Так фто? - хмыкнула самодовольно матушка. - Теперь ты уберёфься подальфе?
        Нерешительно отпустив руку Войчеха, Велга прижала окровавленную ладонь к груди и медленно подошла к лавке.
        - Его щека, - ахнула она и недоверчиво посмотрела на старуху. - Она зажила, - Велга склонилась над братом, коснулась лица. - И губы… порозовели. Как ты это сделала?
        - Навь мне что сестра. Я не как фсе сародеи. Иди прось, дефсонка, - устало попросила старуха. - И останови своих душегубов.
        Белый расслышал, что шаги звучали громче. Кто-то спускался к реке.
        - Уходи, - произнёс он.
        Они встретились с Велгой взглядами. Она кивнула.
        - Вадзим, помоги, пожалуйста.
        Гусляр послушно поднял мальчишку. Велга первой подошла к порогу.
        - Деньги отдам, когда выполните договоры. И я потребую доказательств.
        - Богиню нелься обмануть.
        - А я хочу доказательств, - зло повторила Велга.
        И взобралась по ступеням, нырнула в зелень кустов, скрывавших вход в землянку от чужих глаз. Вадзим с мальчиком на руках последовал за ней.
        Белый не стал медлить.
        - Идём к лодке, матушка, - позвал он.
        Велга Буривой не нарушит своё слово. Она уведёт людей князя прочь. Если они, конечно, послушаются её. Оставаться здесь дольше хоть на мгновение не стоило.
        Порезанная ладонь ныла, как и свежие раны на левом запястье.
        Белый Ворон не оборачивался, когда шёл к лодке, спрятанной на берегу. Он не оборачивался и когда помогал матушке забраться внутрь и выталкивал лодку на воду, и когда брался за вёсла. И только когда достиг соседнего берега Модры и оказался на земле Совинского княжества, посмотрел туда, где остался дом его детства, где стерегла их убежище Ладушка.
        Он не мог быть уверен, но готов был поклясться, что увидел Велгу Буривой. Которую он так и не смог убить.

* * *
        Земля уходила из-под ног, когда Велга поднималась обратно от реки по холму. Её подхватили под локти с двух сторон.
        - Господица, зачем ты обманула меня? - послышался голос Хотьжера.
        Она не ответила, только оглянулась на Вадзима, чтобы убедиться: брат с ней. Он жив. Она смогла. Она перехитрила смерть.
        Наверх её почти донесли на руках и там передали в объятия Матеуша. Он что-то восклицал, спрашивал, но Велга лишь мотала головой.
        - Не смей их преследовать, слышишь? - только и смогла сказать она, хватаясь за руку князя. - Они спасли Кастусю жизнь. А я - их.
        Только тогда она смогла расплакаться. И обнять Кастуся, расцеловать его в щёки. Он по-прежнему был без сознания, но кожа стала чистой, здоровой, и к лицу прилила кровь.
        Он вдруг громко вздохнул и открыл глаза.
        - Кастусь! - ахнула Велга.
        Она отпрянула, побоявшись хоть как-то ему навредить.
        - Велга? - слабым голосом произнёс он, слепо щурясь.
        Их окружили дружинники, из толпы протиснулся незнакомый мужчина, назвавшийся лекарем. Все голосили, что-то говорили, а Велга улыбалась, сжимая руку брата, и не могла найти ни одного подходящего слова.
        Она отстранилась, чтобы не мешать лекарю, осталась в ногах Кастуся. Она хотела бы сидеть так вечно, держа брата за руку. Их нашёл Мишка, втиснулся к ней в объятия, облизнул лицо. Она улыбалась, не веря, что всё закончилось.
        Над рекой порхали птицы, распевая беззаботную песенку. И сочную зелень цветущего лета озарило мягкое рассветное солнце.
        - А ты кто такой?! - резкий голос вырвал её из небытия.
        Приподнявшись, Велга выглянула из-за толпы дружинников, окруживших её плотной стеной.
        Хотьжер допрашивал Вадзима.
        - Охраняй Кастуся, - сказала Велга Мишке.
        Вряд ли щенок мог её понять. Он и сам был как ребёнок: неловкий, неповоротливый, с неожиданно вытянувшимися лапами и смешными огромными ушами. Это ей стоило охранять обоих.
        - Я скоро вернусь, - пообещала она чуть тише и поднялась, воскликнула громче: - Не трогай его!
        Хотьжер недоумённо оглянулся. Занятый с дружинниками князь тоже посмотрел на Велгу с непониманием.
        - Это простой человек, он не убийца, - Велга подошла к Вадзиму, коснулась его руки. - Его похитили В?роны. А он помог мне спастись. Если бы не он, князь, - добавила она громче, чтобы Матеуш, стоявший в стороне, её тоже услышал, - я бы не смогла тебя найти. Он спас мою жизнь. Отпусти его.
        Хмурясь, князь махнул рукой, и Хотьжер сделал шаг назад.
        - Как пожелаешь, господица, - слегка поклонился он, смерив её недоверчивым взглядом желтоватых глаз.
        - Тебе нужно уходить, - тихо сказала Велга Вадзиму, опасаясь, что их подслушают. - Пока князь не передумал.
        Она проводила его до тропы, что вела обратно к землянке, остановилась у яблони, на ветвях которой висел человеческий череп. Вадзим вдруг сорвал его, бросил на землю и со всей силы раздавил ногой. Велга отпрянула, когда услышала, как хрустнули кости.
        Нужно было прощаться, но не получалось.
        - Куда ты теперь?
        Хмуря кустистые брови, Вадзим посмотрел на соседний берег. Там, за рекой Модрой, начинались земли королевы. Земли, которые всегда принадлежали Рдзении. В отличие от Старгорода, который разрывали между собой рдзенские короли и ратиславские князья.
        - В Твердов, - решил гусляр. - Хочу убедиться, что на этот раз Белый ничего не испортит.
        Велга сухо кивнула. Слова кончились.
        К противоположному берегу причалила лодка. Велга знала, кто вышел из неё, но всё равно прищурилась, надеясь разглядеть хотя бы светлые волосы, но издалека они казались всего лишь пятнами на зелёной траве. Она хотела запомнить лицо убийцы своих родителей. Лицо того, кто не смог убить её. И никогда не забывать.
        Однажды придёт время для расплаты.
        Велга переступила осколки черепа у своих ног и пошла обратно к людям князя. Оглядываться она не стала. И прощаться тоже.
        Дружинники собрались на опушке. Кто-то уже смастерил носилки для Кастуся, и на них положили брата.
        - Князь! - резко позвала она.
        Матеуш, окружённый своими людьми, посмотрел на неё растерянно.
        - Князь, - повторила Велга с улыбкой, уже мягче. - Раз ты просишь меня стать своей женой, то и я хочу попросить кое о чём.
        Останься они наедине, Матеуш бы нашёл причину отказать. Но при своих дружинниках он не мог поступиться древними обычаями.
        - У меня не осталось родных, чтобы благословили наш брак. Но твоя сестра - королева Рдзении, - она заметила, как помрачнел Матеуш, как одними глазами он умолял её не продолжать, но Велга уже приняла решение. - Пусть нашу помолвку благословит королева Венцеслава. Прошу, отвези меня в столицу.
        Словарь редких слов
        Кручинный - траурный.
        Линь - тонкий корабельный трос из растительного материала.
        Столец - табурет.
        Ушкуй - плоскодонное речное судно, используемое в Великом Новгороде примерно с XIII по XV в.
        Ушкуйник - вольный человек, занимавшийся разбоем. Новгородский пират.
        Фибула - металлическая застёжка для одежды
        Хоры - открытый верхний балкон внутри храма.
        notes
        Примечания
        1
        Дерьмо (швед.).
        2
        «Золотые земли» The Past Must Burn.