Дочь княжеская. Книга 1 Наталья Сергеевна Чернышева
        Дочь княжеская #1
        Она - обычная девочка из нашего мира. Жила, училась, влюблялась.
        И однажды внезапно попала.
        В суровый мир магии и зелёного солнца, туда, где она никто и звать её никак.
        Ей пришлось мести улицы города, чтобы отработать лечение
        Её хотели убить, ей пришлось убить самой.
        Она полюбила - без взаимности.
        В ней проснулся и начал расти мощный магический дар, но она ему не обрадовалась.
        Как не обрадовалась и тайне своего происхождения, тайне, ставшей явной в слишком неподходящий момент…
        Дочь княжеская
        Ната Чернышева
        ГЛАВА 1. ПАРУС
        За окном истошно заорала курица.
        - Ы-ы, - простонала Христинка, натягивая на голову подушку, - в суп тебя, заразу, в суп!
        Подушка не спасла: остервенелое "кудах-тах-тах" долбило по мозгам с яростью перфоратора, добравшегося до железной арматуры в бетонной стене. Христинка села, запустила подушкой в сторону окна. В сон клонило со страшной силой, но чёртова курица не унималась. Снесла яичко, не простое, а золотое! Куриную её душу в потроха…
        Христинка обречённо нашарила смартфон на тумбочке, посмотрела время. Пять утра! Летом! Вторую подушку на голову и - спать, спать, спать, провались оно всё.
        В дрёме плавно покачивало, как на волнах, когда заплывёшь подальше от берега, ляжешь на спину и смотришь в небо, жмурясь на солнце. И кажется, будто ты совсем одна во всём этом необъятном просторе… пока не пронесётся мимо на обезумевшем скутере какой-нибудь опьяневший от активного отдыха турист.
        Сон, на то и сон, чтобы смешивать в одну кучу несмешиваемое. По волнам видений поплыла одинокая тонкая скала, почему-то на деревянной лодке, а за лодкой распускалось прямо на воде огромное море осенних хризантем удивительного синего оттенка. Выдвинулся из-за горизонта громадный корабль с гигантскими вентиляторами в корме… откуда-то из потаённых уголков памяти всплыло заумное название 'газотурбинные установки'… и ощетинившийся колючей сиреневой сетью защиты берег… но вслед за первым кораблём появлялись другие, перемешивая море и небо в единый грохочущий вал… и вал катился, подминая под себя пространство и время… сон наконец-то зашёл в тупик и умер.
        Христинка раскрыла глаза, всё ещё ощущая всем телом страшный гул из уходившего сна. Но она уже видела, что потолок белый, а над окном в уголку сплелась сама собой тоненькая паутина, слышала, как над крышей дома чертит белую полосу высотный лайнер, а нос вбирал восхитительные запахи, влетавшие в полуоткрытую дверь.
        Бабуля печёт оладьи. Пышные, ноздреватые оладьи на козьей простокваше, с мёдом и сметаной. Сон как рукой сняло. К оладьям полагался чёрный кофе с молоком и домашнее варенье из чёрной смородины.
        Христинка села, потёрла лицо. Зеркало трельяжа укоризненно отобразило заспанную растрёпу с намятой о скомканную наволочку щекой. Трельяж был строгой, солидной вещью, - иные в бабушкином доме водились в очень ограниченном количестве и главным образом, на кухне, как-то: новый холодильник, новая печь и тонкий жк-телевизор. На кухонном гарнитуре "времён Очакова и покоренья Крыма", телевизор смотрелся мощно.
        Нос не подвёл: на столе ждала горка тёплых оладьев и две плошки, одна со сметаной, другая с мёдом. Большая стеклянная миска радовала глаз крупной клубникой. На печи стояла здоровенная алюминиевая чаша с будущей пастилой из прошлогодних, вынутых из подвала, яблок.
        - Проснулась, засоня? - бабушка строго поглядела на Христинку поверх очков-половинок. - Этак всю жизнь проспишь!
        - Доброго утра, бабулечка, - Христинка обняла старую женщину, потёрлась щекой о её щёку. - Я тебя очень люблю!
        - Ну, ладно, ладно… телячьи нежности… не маленькая уже, - ворчит бабушка, но ворчит именно для порядку, без раздражения или злости. - Садись ешь, чайник стынет.
        Бабуля у Христины, надо сказать, замечательная. Из тех, кому возраст не помеха. Она никогда не носила платков и бесформенных платьев, не сворачивала седые волосы в неряшливый узел, не хоронила себя заживо в бесконечных разговорах с соседушками о саванах, гробах и прочих прелестях свежевырытой могилы. Соседки очень любили копить "похоронное" приданое и долгими летними вечерами собираться на лавочках, обсуждая это самое приданое. Христинкина же бабушка в этих беседах не участвовала. Она предпочитала жить здесь и сейчас, причём так, чтобы каждый день проходил не напрасно.
        Больше всего бабушка любила цветы и вязание крючком. Вязала, кстати, потрясающие вещи. Иногда продавала, но чаще дарила многочисленной родне на всякие праздники. Красивые салфетки, одежду для малышей, всякие подстаканники-абажуры-кашпо. К весне подарила Христинке вязаное пальто, например. Ни у кого из подружек такого не было!
        Вот и сейчас, рядом со стынущей чашкой кофе, лежал журнал по вязанию, а за стенами веранды томились в ящике саженцы полосатой, сиреневой, фиолетовой, красной и белой петунии. Саженцам предстояло украсить собой пирамидальную клумбу, с любовью обустроенную перед фасадом дома.
        Христинка подцепила оладушек, макнула в сметану. Вку-у-усно!
        - Стеф катер купил, - сообщила она с набитым ртом. - Умээс шестьсот крузэр. Вещь!
        Бабушка отложила журнал и внимательно посмотрела на внучку. А та стала, захлёбываясь словами, рассказывать, какая замечательная штука - свой личный катер, и какой Стеф умница, что купил.
        Стеф, он же Стефан Леониди, доводился Христине двоюродным дядей по матери. Высоченный красавец, два метра с кепкой, отслужил в своё время в десанте, выучился на инженера-программиста. Светлая головушка, как часто отзывались о нём учителя. Неплохо устроился в какую-то заграничную фирму, по специальности. О доходах не спрашивают, но судя по расходам, зарабатывал прилично. Настолько, что этим летом прикупил целый морской катер!
        - А сегодня мы на Парус пойдём, шашлыки жарить. Тёть-Соня позвала, чтоб я за мелкими присмотрела…
        Перспектива смотреть за мелкими отпрысками Стефа Христину, надо сказать, не особо прельщала. Мелочь пузатая, двойняшки-трёхлетки сопливые. Но - катер! Но - шашлыки на пляже возле знаменитой скалы Парус! И Олег. Олег там точно будет, он ведь тоже приехал к родичам на "лето-у-моря", как и Христинка к бабушке. Каждый год они так приезжали, виделись друг с другом, но почему-то именно в этот год и в это лето Христина старалась торчать у Стефа в гостях как можно чаще.
        Трудно сказать внятно, что такого в Олеге особенного. Но факт, что Олежка - младший брат тёти Сони, а не Стефа, то есть, не кровная родня, этот факт сердце грел, что скрывать. Теперь как бы донести этот факт до самого Олега…
        - Парус? - как-то осторожно переспросила бабуля. - Сегодня? Надо сказать, Аглая Митрофановна море не очень-то жаловала. Странноватое дело для коренного жителя курортного южного города, хотя, если вдуматься, что странного? Курортники приезжают и уезжают, а ты здесь живёшь. В любую погоду. Да, и зимой тоже…
        Бабушка, к примеру, никогда не водила Христину на пляж, даже когда девочка была совсем маленькой. Предпочитала поручать это родичам, тому же Стефу хотя бы. Бабулин дом замыкал собой улицу и с самой верхней веранды бухту, конечно же, было видно. Синяя полоса у горизонта, отчёркнутая волной берегов - Толстый Мыс слева, Тонкий Мыс справа, а между ними - ровная далёкая гладь открытого моря. Аглая Митрофановна часто сидела на этой веранде в любимом кресле качалке, рядом с цветником, устроенным с большим вкусом и знанием. Сидела именно спиной к морю, вязала, подталкивала босой ногою котят, обязательно прыгавших на шевеляющуюся, "живую", нить…
        - Ага, Парус, - кивнула Христинка, макая оладушек в мёд. - Бабуль, отпустишь?
        Сам вопрос был формальностью, бабушка, всегда отпускала Христину. С одним только условием: внучка ставила в известность куда, с кем идёт и когда планирует вернуться. Если задерживается, значит, обязательно должна позвонить и предупредить. Не такая уж и страшная плата за свободу, если вдуматься…
        - Нет, - коротко выдала бабушка и снова уткнулась в журнал.
        Христинка поперхнулась кофе. Как это "нет"?! Как это так?
        - Бабуля… - начала было она возмущённо.
        - Море неспокойное, - получила ответ. - Сиди уж дома…
        - Чего оно не спокойное? - возмутилась Христинка, хватая из кармана смартфон. - Вот! Геленджик, погода… Вот! Плюс тридцать, ветер - полтора, вода - плюс двадцать три!
        - Скала Парус, - сухим академическим тоном выговорила Аглая Митрофановна, - находится рядом с Прасковеевкой.
        - Да пожалуйста! - Христинка быстро набрала новый запрос. - Прасковеевка, ясно, без осадков, плюс двадцать шесть, ветер - метр…
        Бабушка поставила локти на стол, сцепила пальцы, положила на пальцы подбородок. Внимательно смотрела. Христинка не сразу оценила взгляд, но когда до нее дошло, умолкла на полуслове.
        - Сон мне был, - неохотно сказала бабушка. - Нехороший… Не хочу рассказывать, чтоб не сбылся. Очень нехороший сон, да еще с четверга на пятницу. Ты уж поберегись, посиди дома недельку, родная.
        - Недельку? - взвыла Христина. - Недельку?! Да Стеф послезавтра в Турцию уезжает!
        И Олег вместе с ним. А вернутся только в середине лета.
        - Поела? - спросила бабушка, не слушая. - Пойдём, поможешь мне нитки разобрать. Одной парой рук не управиться…
        Бабуля надумала связать огромное покрывало-плед. Крючком. Узором "брумстик". Для чего надо было сделать нить толщиной не в одну стандартную, какой эта нить получалась на заводе, а в две. То есть, размотать весь клубок, сложить нить пополам и смотать снова. А поскольку узор ещё получался и цветовым тоже, то клубков было, на минуточку, двадцать штук!
        Бабушка уже начала край пледа, видимо, прикидывала, как оно будет. Получалось безумно красиво… но нитки закончились и надо было привести в порядок новые и такая это была мука и скука… и катер Стефа сегодня уйдёт с Олегом без Христины.
        Заговаривать о разрешении Христина больше не смела. Бабуля упряма, как сотня ослов, сказала "нет", значит, всё. Точка. Но хоть бы объяснила своё ослиное упрямство! В байку о кошмарном сне Христинка не поверила. Не поверила, и всё тут. Но понять, за что бабушка решила насолить любимой внучке, решительно не могла. Ну не было, не было, не было у Христинки в последнее время косяков! За что?
        А после ниток была вишня. Сначала её собирали с деревьев. Затем - давили из неё косточки. Христинка натянула садовые перчатки по самый локоть, было неудобно, жарко, противно; но без перчаток руки от вишни станут сине-чёрными, и эти пятна не сдерёшь даже вместе с кожей, настолько глубоко въедаются. И вот где-то на середине действия, когда в чашки отправилась половина избавленной от костей вишни, а вёдрах осталась ровно половина собранного, в Христинкином кармане запел смартфон. На мегапопулярную этим летом песню "О, Боже, какой мужчина".
        Конечно, страшновато было ставить такое на звонки от Олега. Узнает - прибьёт же! Но девичья логика перебила логику обычную. Поставила. И теперь как кипятком ошпарило!
        Христинка вскочила, содрала перчатки, швырнула их на осточертевшую вишню. Пнула ногой первое, что попалось: пустое ведро и оно покатилось, грохоча. Потом убежала в дом, в свою комнату, бросилась на постель и заревела, задыхаясь от несправедливости. Она не видела и не слышала ничего. Весь мир умер в этой несбывшейся поездке на Стефовом катере.
        Бабушка встала, очень аккуратно подняла ведро. Нашла взглядом окно внучкиной комнаты. Вздохнула. Как ей объяснишь, дурочке? Никак. И на мизинец ничего не знает, что уже об остальном говорить. Не объяснишь, а запрет… Запрет оказался не слишком хорошей выдумкой. Как бы ещё бОльшей беды не вышло…
        - Что же я матери-то твоей скажу? - качая головой, прошептала старая женщина. - Что?
        Христинкины родители должны были прилететь в Геленджик послезавтра. Послезавтра. Совсем скоро, если подумать. А если подумать ещё раз, то… поздно. Они опоздают. Им не хватит двух этих несчастных дней…
        Аглая Митрофановна поджала губы. 'Я могу ошибаться', - сказала она сама себе. - 'Могу'. Но ей самой в свои же собственные мысли не верилось ни разу. Плохо. Как всё плохо…
        Вмешательство не всегда оправданно и почти всегда невозможно, к сожалению. Почти всегда…
        Отрыдавшись, Христинка взяла смартфон. Ну да, пропущенные звонки - от Олега. И смс: "Куда пропала, ждём". Короткое "ждём" хлестнуло жаром. Ждёт. Олежка ждёт. Стефа, небось, уломал подождать, и тот остался ждать. Ради неё, Христины… Решение вспыхнуло острой искрой.
        Христинка вскочила, вывернула ящички стола, выдернула белый лист из первого же попавшегося блокнотообразного предмета, размашисто вывела ручкой: "Бабуля, прости. Я поехала к Парусу со Стефом. Вернусь поздно. Не беспокойся. Целую…" Положила на самое видное место, на трельяж, у зеркала. Цапнула со стула сумочку и осторожно выглянула в коридор.
        Коридор порадовал тишиной. Бабуля во дворе, наверное. Лущит вишню… Капля стыда, впрочем, была тут же задушена. Вишня вишней, но, в конце-то концов, свет клином на ней не сошёлся. Можно было и завтра собрать! Христинка торопливо выбралась в сад, а из сада - через заднюю калитку - в узкий переулок, сбегавший вниз, вниз, обрывавшийся над морем крыш, рассекающих зелёные волны садов. Она уже ни о чём не думала, только об Олеге, об Олеге, который ждал её у Стефановского катера, об Олеге, который ей нравился и с которым здорово будет провести время в Прасковеевке у Паруса…
        Парус - одинокая скала недалеко от небольшого посёлка Прасковеевка. Прямая, плоская и тонкая, она стоит поперёк каменистого пляжа и очень похожа на четырёхугольный парус корабля, готового отправиться в плавание. Здесь самая чистая вода во всей округе. А ходу на катере от Геленджика - около часа…
        … Поток туристов схлынул, море обезлюдело, и на мир упала та особенная тишина, какую часто называют голосом природы. Шипел прибой, шумел ветер, эхом доносило крики чаек, затеявших свару где-то в стороне… Христинка прыгала по камням, следом за Олегом. Пляж возле Паруса - совершенно дикий, галечный, завален валунами и асфальтом не укатан. Шею свернуть, прямо скажем, недолго. Но опасность и грела, вскипая в крови жаркими пузырьками восторга.
        Всё-таки здорово, когда можешь путешествовать на собственном своём катере! Не надо подстраиваться под расписание туристических теплоходов, не надо пробираться через серпантин на своей машине, а потом ещё долго-долго идти пешком, ведь прямой автодороги до Паруса не существует. Катер - это свобода, и свободу Христинка ощутила в полной мере. Поездка, - нет, полёт! - по морской глади, великолепный вид на побережье… А ещё можно очень много всего привезти с собой.
        Близнятам привезли бассейн, например. Надули, наполнили морской водой, пустили водоплавающие игрушки и всё, мальчишки при деле. Мелкие ещё, чтобы самостоятельно через борт перевалиться, влезть в море и там гордо утонуть. Тётя Соня сама с ними прекрасно справлялась. И тогда Христинка загорелась идеей сбегать к Парусу, Олег идею поддержал, а Стеф искренне изумился, почему они двое ещё здесь, какого им ещё разрешения надобно?
        … Христинка всё-таки поскользнулась, перепугалась до чёрных мушек в глазах: только вывиха не хватало! Но Олег успел подхватить. Разряд электричества - прикосновение его руки, аквамарин - его глаза; ладонь сама взметнулась пригладить встрёпанные соломенные вихри. Счастье накрыло обоих лавиной солнечного тепла…
        А потом было море, и море смеха, и искры в глазах, и всё остальное, чего в избытке у ошалевших людей, едва вышедших из детства. Ныряния, плавание наперегонки, брызгание водой друг в друга и прочие глупости из того же набора. И всё бы оно ничего, но Христинке упало вдруг влезть в отверстие, пробитое в скале непонятно когда и непонятно чем. И то дело: побывать у Паруса и не влезть в дыру, шутить изволите? Дырку в неприступной скале вроде бы пробили во времена одной из войн, бушевавших когда-то на Чёрном море, но достоверных свидетельств не было.
        Вообще, о Парусе болтали кто во что горазд. И что, дескать, эта скала - остатки гномона гигантских солнечных часов, оставленных на Земле в доисторические времена инопланетной цивилизацией. И что дырка в скале - никакая не пробоина от артиллерийского снаряда, а прямой ход в потусторонний мир. И что именно здесь когда-то был прикован Прометей за то, что против воли богов дал людям огонь и тем спас род человеческий от гибели. Всё это для легковерных туристов охотно рассказывали экскурсоводы, каждый в меру своего воображения.
        … Христинка влезла в отверстие первой. Было здесь как всегда: каменисто и неудобно. Пока поднималась по приставленным к скале жердинам, ободрала коленки… руки Олега словно выжигали на коже алые пятна, таким невыносимым и родным казалось каждое прикосновение… Какие странные облака, Христинка сразу же обратила на них внимание. Тонкие, перистые, словно нанесённые небрежной кистью неведомого художника, они составляли собою точёную ажурную вязь, слегка подсвеченную зелёным. Зелёный луч на закате явление очень редкое. А тут до заката было ещё далеко.
        - Оле-ег! - закричала Христинка. - Олежка, скорее сюда! Посмотри, какое небо!
        Порыв ветра ударил в лицо, выбивая дыхание. Христинка закашлялась. И вдруг каменная твердь под нею поехала, осыпаясь вниз. Христинка испуганно взвизгнула - всё-таки, слишком далеко высунулась на ту сторону, рассматривая странное небо, - взмахнула руками и не удержалась, свалилась в воду. Вода обожгла неожиданным теплом. С той стороны скалы море было холоднее!
        И тут завибрировал смартфон. Христинка убрала его в водонепроницаемый чехол и повесила на шею, чтобы не потерять. Собственно, разговаривать по нему она не собиралась, у Парусе же нет сотовой связи, а вот фотографии делать - почему бы и нет. Фотки сквозь чехол прекрасно себе получались. Особенно клёво было именно под водой и снимать. Но ждать у Паруса звонка? Смешно. И однако же смартфон звонил.
        Ванесса Мэй. Destiny. Бабушка.
        Бросило в дрожь, окатило жарким стыдом. Христинка как во сне нажала кнопку.
        - Христина, - голос бабушки звучал тревожно, - Христина, возвращайся обратно. Возвращайся сейчас же! Не медли! Быстрее.
        - Бабуля, извини меня, пожалуйста, - залепетала Христинка, - извини, я…
        - Немедленно возвращайся обратно, слышишь меня?! Сейчас же! Не медли. Беги!
        И - короткие гудки, тишина. Полное отсутствие полос возле значка наличия связи.
        - Бабушка… Бабуля!
        Тишина.
        Страх собрался в животе склизким комом. Христинка посмотрела на дыру. Высоковато, самой не влезть. И всё же она попыталась. Подпрыгнула, зацепилась, сорвалась, подпрыгнула снова. Нет, не получается. У бабушки был такой голос… даже ругать не стала. Это пугало до одури. Да свет клином сошёлся на этой дырке, что ли? Парус же в берег не врос, можно его оббежать. Христинка бросилась к пляжу, сбивая ноги. Не успела…
        Скала вдруг вспыхнула частой сетью, будто молниями её оплело. Диковинный, правильный узор, будто гигантская ажурная скатерть, в одно мгновение сотворённая неведомой вязальщицей из яркого света. Сеть продолжила скалу к берегу, оплела отверстие, через которое выпала Христина, и добавила фрагмент со стороны моря. Лёгкий электрический треск, запах озона, выжженный на сетчатке негатив. Сеть исчезла. А на её месте встала несокрушимая твердь.
        - Ма-ма… - прошептала Христинка, цепенея в глубоком ужасе. Мир вокруг изменился неуловимо и страшно. Словно упал на глаза зеленоватый фильтр: всё вокруг приобрело отпечаток светло-золотистого зелёного отблеска. Скалы, камни, галечный пляж, море, облака в небе, само небо, солнце… Зелёно-золотое солнце валилось за горизонт, в сине-зелёное море. Ветер нёс запахи сухих водорослей, пыли и соли.
        - Олег, - сипло выговорила Христинка и вдруг заорала - Олеееееег!
        Скалы отозвались гулким эхом. Оно долго металось над водой, потом стихло, и на берег вновь обрушилась тишина. Только прибой шипел по-прежнему размеренно. Как метроном. Как чьё-то злое сердце.
        - Бабушка… - шёпотом выговорила Христина, хватаясь за смартфон.
        Экран возле значка связи оставался пустым. Судорожные попытки дозвониться до бабушки, до Олега, Стефа, вообще до кого бы то ни было, результата не дали. Тишина, ни гудка, ни сообщения, что абонент временно недоступен…
        Христинка села на камень, потёрла лицо ладонями. Её вдруг накрыло истерическим хохотом. Она смеялась, смеялась, смеялась, и не могла остановиться, смеялась до колик, до спазмов в горле, до жуткого полувоя-полурыдания, эхом заметавшегося над водою.
        Волна жарко облизнула босую ногу. Начинался прилив.
        ГЛАВА 2. ПОПАЛА
        На Чёрном море, как известно, приливов и отливов не бывает. Таких, чтобы уровень воды изменялся на значительные метры. Поэтому Христинка не сразу поняла, в какую ловушку угодила.
        Она вообще мало что понимала, и был момент, когда ей всерьёз показалось, будто она сошла с ума и уже никогда не станет нормальной. Судите сами: скала, прямо на глазах выросшая в обе стороны, бабушкин голос, сеть из молний, зелёное солнце. ТАК НЕ БЫВАЕТ. Не бывает, и всё. Это только в глупых книжках про попаданцев бывает, а по-настоящему так не бывает. Этого не может быть, потому что не может быть никогда!
        Но вода уже поднялась по колено и не собиралась останавливаться. Тёплая, гораздо теплее, чем обычно в Чёрном море в июне. В такой воде не замерзнёшь, даже если очень долго пролежишь. Зато утонуть в ней можно с той же гарантией, что и в воде холодной.
        Надо было спасаться.
        Христина не знала, на какую высоту здесь поднимается прилив. Но если принять во внимание отметины на берегу… И деревья, облепившие вершины. Наверное, надо лезть до самых деревьев, чтобы наверняка. По скальным выступам, по трещинам. В купальнике… Хорошо хоть, берег не был отвесным, и твёрдая порода выступала из него большими ступенями. Не гигантскими, просто большими. Неприступными их назвать было нельзя. И воздух дышал теплом, именно теплом - не жарой и не холодом, а очень комфортным таким, комнатным почти, теплом. И не было ветра. И вода прибывала медленно. Христинка лезла вверх, как во сне.
        ЭТО НЕ Я. ЭТО МНЕ СНИТСЯ. ЭТО Я ЧИТАЮ С НАЛАДОННИКА КНИГУ…
        Но ссадины и синяки болели по-настоящему. Ладони пекло будущими мозолями по-настоящему. Горло ссохлось по-настоящему. Подвернувшийся под ступню камешек с ненавистью вонзился в пятку, и сразу ударило остервенелой болью: по-настоящему. Сухой чешуйчатый ствол едва не угробил вовсе: пальцы поехали по легко слоившейся коре. Ужас взлип по спине едким потом: самое коварное для лазания дерево сосна! Там, у Паруса, у НАСТОЯЩЕГО Паруса, на берегу росли реликтовые сосны. Христинка не очень-то приглядывалась к ним, сосны и сосны. Эти, ЗДЕСЬ, тоже выглядели как сосны. Реликтовые или нет, какая разница. Главное, повезло не сорваться.
        А потом повезло ещё раз. Христина услышала звук воды! Вода! Ручеёк, звонко брякавший о скальную породу, на большой поток, судя по звуку, не походил никак.
        Ручеёк лился из трещины в скальном выступе, выступ весь был попятнан ржавыми потёками, видно, порода содержала железо, и оно на открытом воздухе окислялось. Пятачок перед скалой оказался небольшим но Христинка уместилась на нём даже с комфортом. Можно было спокойно сидеть без риска свалиться вниз. И не надо было ни за что цепляться…
        Вода оказалась замечательной. Ледяной, с кислым привкусом ржавчины, с нарзанными пузырьками. Христинка никак не могла напиться. Набирала в ладошки, давилась, захлёбывалась, но не могла остановиться. Мир вокруг умер, сжался в точку размером с небольшую расщелину, по которой бежала тоненькая ниточка пресной воды…
        Потом Христина долго сидела, привалившись плечом к прохладному камню, бездумно смотрела на море. Оно было здесь другим. Весь мир был здесь совсем другим, и с этим оставалось только лишь смириться. Попала, как бабочка в зелёный янтарь.
        Изжелта-зелёное солнце медленно опускалось в золотистую хмарь, окутавшую далёкие острова. От солнца по морю протянулась широкая, салатного оттенка дорожка. По небу растеклось огромное светящееся облако; четыре здоровенных луны гуськом шли друг за другом, две мертвенно-бледные и круглые, третья в виде синей половинки, а четвёртая изогнулась вишнёвым месяцем, демонстрируя мерзкую ухмылочку ехидной сволочи.
        Накрыло вдруг, повело, захлестнуло яростным чувством.
        - Ненавижу!!! - закричала Христина, ахая кулаками вниз, по щебню. - Ненавижу!!! Уроды обнутые, суки… ненавижу!!!
        И разрыдалась. В голос. Как будто слёзы могли вернуть всё обратно…
        Солнце утонуло за горизонтом, оставив по себе зеленовато-рыжую полоску остывающей зари. Над морем повисли прозрачные сумерки. А где-то на берегу, причём, не сказать, чтобы очень уж далеко, возникла цепочка неподвижных огней. Город! Ну, или поселение. Там наверняка кто-то живёт. Люди… Не может же природа, пусть даже иномирная, создавать такие чёткие линии… пчёлы и муравьи не в счёт, ульи и муравейники всё-таки МАЛЕНЬКИЕ!
        На месте Паруса здесь стоял длинный, тонкий скальный выступ, выдававшийся в море наподобие естественного волнолома. Он был не один - параллельно ему шли ещё несколько таких же. Отсюда не слишком хорошо было видно, сколько именно. Но если идти в город по берегу, то придётся перебираться как раз через них. Плохо…
        Правда, кто сказал, что в местном посёлке живут доброжелательные люди, готовые помогать невесть откуда взявшимся бродяжкам? Что там вообще живут ЛЮДИ? Но и здесь сидеть, ждать невесть чего… Голодной смерти ждать!
        Христина подумала о шашлыке, который она должна была давным-давно съесть вместе с Олегом и семьёй Стефа. Подумала о бабушкиных оладьях, сметане, хлебе. Снова расплакалась. Есть хотелось зверски, до ужаса, до спазмов в животе, а ведь ночь ещё только-только началась! Что же будет завтра?
        Завтра, когда вода уйдёт с отливом, придётся спуститься. Обогнуть скалу - обплыть её, скорее всего. Плавала Христина хорошо. Пройти по берегу до следующей скалы. Снова обплыть… А потом начнётся прилив, но берег, к примеру, будет уже слишком крутым, чтобы подняться по нему на безопасную высоту. И жрать по-прежнему будет нечего. И солнце будет выпекать башку. И ручеёк пресной воды вполне можно больше не встретить… А налить воды про запас было попросту не во что. Из одежды на Христинке имелся только купальник-бикини, сплошные верёвочки, да смартфон в чехле на шнурке. Всё.
        Слёзы снова хлынули. За что? Ну, за что мне такое?! Верните меня обратно, домой хочу, к маме, к бабушке!
        В тишину вплелись вдруг посторонние звуки. Не ветер и не вода. Нечто ЧУЖОЕ… Вот когда обдало жарким ужасом: змея! Или зверь. Или ящер. Или кто тут ещё водится, хищный и голодный. Христина вскочила, судорожно включила фонарик смартфона. Фонарик выхватывал из тьмы картинки-слайды: сосновые ветви с шишками - слева, влажная скала - прямо, часть скалы, склон, усыпанный щебнем - справа… Оскаленная страшная пасть, встопорщенная шерсть, лапы с крючьями когтей! И жуткий скрипучий шип - 'шкиррр, шкиррр, шкиррр!'
        Христинка вскрикнула, дёрнулась назад, нога поехала вниз, вниз… Вода стояла ещё высоко, и потому девушка не разбилась насмерть, всего лишь больно шлёпнулась животом о поверхность и погрузилась с головой. Хлебнула тёплой, горько-солёной морской воды, вынырнула, закашлялась.
        Если бы Христина сумела сдержать себя, она бы увидела, что жуткий кровожадный хищник - это мелкий пушистый зверёк навроде домашней кошки, и что зверёк этот, сам испуганный до полусмерти, шипит исключительно в целях самообороны. Но где там. От страха глаза велики. Упала в воду, хорошо хоть, не свернула шею… Начинался отлив, и пока Христина отплёвывалась, приходя в себя, её отнесло уже достаточно далеко от берега. И смартфон она потеряла…
        К берегу вернуться не удалось. Течение плюс отлив оказались сильнее. И тогда подумалось, а что если не выгребать против потока, а наоборот, довериться ему? И доплыть-таки до города. Ну, сколько до него может быть километров? Два-три. В тёплой воде. Как подумаешь, не расстояние. Христинка каждое лето пропадала на море, воды не боялась совершенно, плавала отлично. Она неверно оценила расстояние до города, на самом деле там было гораздо больше трёх километров, но об этом девушка узнала гораздо позже. Тогда идея показалась ей здравой.
        Христинка легла на спину. Небо раскинулось над нею фантастическим шатром. Алая луна и одна из двух полных лун зашли, остались только кругляш да половинка. Облака тёмными причудливыми линиями теснились над побережьем, луны их подсвечивали, получалось безумно красиво. Море полыхало призрачным оранжево-золотым огнём. Город тянул сквозь волны длинные стрелы огней.
        Время умерло. Не стало прошлого: оно навсегда пропало за дыркой в скале Парус, странным отверстием, послужившим переходом из одного мира в другой, переходом, тут же погашенным, словно бы заштопанным странной сетью из молний. Не было будущего: оно ещё не родилось. И лишь один миг, 'здесь и сейчас', брошенный в Вечность, ещё не утратил своего значения. Но он длился спокойно и мерно. Под чужими звёздами и чужими лунами, в чужой светящейся воде, в неподвижном усталом воздухе. Между небом и морем, между небесными звёздами и морскими, между…
        Христина сама не заметила, как поддалась дрёме. Она даже не помнила, как и когда прикрыла глаза. А в себя придти пришлось от воды, хлынувшей в уши, в нос, в горло. Христина инстинктивно рванулась вверх, к воздуху, но преодолеть внезапно ставшую тугой и вязкой воду оказалось не так-то просто. И не осталось ничего, кроме древнего ужаса и древнего же инстинкта самосохранения, толкавшего организм на бессмысленную борьбу…
        Что это? Голоса… Живой воздух, входящий в ноздри. Спасена! Согнуло внезапным кашлем. Христинка кашляла, кашляла и кашляла, выплёвывая едко-горькую морскую воду. Казалось, вода эта никогда не закончится. Кто бы мог подумать, как много её внутри едва не утонувшего человека!
        Руки. Чьи-то тёплые живые руки. Держат, не дают упасть… Кто это? Где я?
        - Малк, вольный рыболов, - густой, истекающий нешуточной угрозой голос. - Ты ли чародеил здесь сверх дозволенного?
        - Я, княже, - отвечающий тщательно скрывал страх, только всё равно было слышно, как он боится. Смертельно боится, между прочим…
        - И что расскажешь?
        - Смотрите сами, ваша светлость. Тонула в моих пределах, а откуда взялась - не ведаю. Подхватил, помереть не дал. Ваша воля теперь…
        - Моя, - согласился голос того, кого называли князем.
        Прикосновение жёстких пальцев - к вискам, горлу, запястьям. Каждое касание как ледяной огонь, насквозь пронизывающий душу и тело.
        - Жить будет, - вердикт. - Поставь на ноги, Малк, и не обижай. Часом вернусь через восьмицу, посмотрю ещё…
        Христинка разлепила склеившиеся веки. Резкий свет городских фонарей резанул по глазам. Но она успела увидеть князя. Никем иным этот высокий страшный человек быть не мог, это сразу чувствовалось. Исходившая от него громадная аура запредельной силы была такова, что ее, казалось, можно, skj нащупать пальцами. Взгляд тёмных глаз - как прицел. Христинка всхлипнула, и ткнулась лицом в ладони того, кто держал её. Снова закашлялась…
        - Хафь, - распорядился Малк. - Займись.
        Мягкое касание. Сознание сразу же начало уплывать, но забытье не несло угрозы. Христина сдалась, позволила себе уснуть.

* * *
        Девочек с голубыми волосами не бывает, верно? Ну, это смотря в каком мире… Хафиза Малкинична, она же Хафь, обладала роскошной синей гривой, старательно, с любовью и знанием дела, убранной в четыре толстенные косы. Косы спускались ниже колена. В четырёх местах - у затылка, у лопаток, у талии и у бедра их перехватывали толстые серебряные обручи с затейливым рисунком. Кожа у Хафизы смуглая, с отчётливым сизым оттенком. Светло-сизым, если точнее. Глаза и брови - синие, в тон волосам. И строгая складочка на переносице, придающая юному лицу невероятно взрослый, грустный вид…
        Хафиза - что-то вроде целителя или врача. Заставила Христинку пить какое-то на редкость мерзкое пойло. Пришлось выпить, хотя, конечно, очень хотелось шваркнуть стакан (стакан ли? Тонкостенная узорчатая шестигранная кружка-бокальчик на трогательно тонкой ножке…) об стену. А попробуй не выпей. У Хафизы Малкиничны невыносимый взгляд. Бровью поведёт, и всё сделаешь, лишь бы не смотрела больше в твою сторону.
        Хафиза сама назвалась. Я, мол, такая-то. Христинка тогда ещё говорить не могла, только кивала. Всё-таки нахлебалась воды, едва не умерла. Хафиза с ней сидела, держала за руку. Несколько дней подряд. А потом Христинка пошла на поправку и добрая целительница стала приходить реже. Видно, были у неё ещё дела помимо подобранной в море иномирянки. Что Христинка из другого мира, Хафиза восприняла на удивление спокойно. Как будто к ним сюда каждый день попадают пачками! Самое же удивительное, что разговаривала Малкинична по-русски! Немного не с теми интонациями, некоторые слова звучали иначе, но в целом язык оставался тем же. И сразу чувствовалось, что для Хафизы он родной.
        Вот так.
        Христинка отставила стакан, потёрла лицо. В голове толпилась куча вопросов, но с какого начать…
        - Где я? - спросила Христинка наконец.
        - Сосновая бухта, - скупо ответила Хафиза.
        Ишь, неразговорчивая. 'Сосновая бухта', - очень понятно, что это такое и где находится…
        - Послушай, я… Я здесь чужая, я сама не знаю, что произошло… как это всё случилось… но мне надо, понимаешь, очень надо вернуться домой! Меня бабушка ждёт. И мама… - Христинка судорожно вздохнула, вмаргивая бессильные, злые, виноватые слёзы, - Как мне вернуться?
        - Никак, - отрезала Хафиза. Полуотвернулась, стала смотреть в широкое окно. У неё оказался правильный греческий профиль, хоть на монете чекань. Красивая девчонка, только какая-то уж чересчур суровая.
        За окном зеленело высокое небо, в тончайшей золотой паутине перистых облаков. Резко, отрывисто кричали морские птицы. Пахло морской солью, йодом, водорослями, сосновой смолой и почему-то акацией, хотя вроде бы акация давно уже отцвела… А впрочем, кто его знает, может быть, ЗДЕСЬ акация цветёт круглый год.
        - Как это никак? - возмутилась Христинка.
        Хафиза пожала плечами. Потом всё же снизошла, объяснила:
        - Кто тебе дверь из мира в мир откроет? Князь, что ли? Жди, сейчас.
        Князь. Тот жуткий тип, что допрашивал тогда Малка рыболова, отца Хафизы… Да. Такой и впрямь не станет стараться ради безродной попаданки.
        - Что же мне делать? - заплакала Христинка. - Ну, что, а?
        - Сначала на ноги встань, - хмуро посоветовала Хафиза. - Потом у нас поживёшь, дело тебе найдём. А там видно будет.
        Она отклеилась от окна, взяла стакан. Посмотрела Христинке в лицо и приказала:
        - Спи.
        Сон упал неподъёмным грузом. Вот ведь ведьма, ещё успела подумать Христинка. Гипнотизёрша окаянная.

* * *
        Проснулась Христинка уже поздним вечером. Закат разложил по небу красочный пасьянс, и знакомая алая луна скалилась сквозь облако располневшей улыбкой. Сколько же прошло дней, невольно думала Христинка, рассматривая месяц. Наверняка не меньше семи! Там, дома, Луна вот так менялась примерно именно за такое время…
        Сон помог или выпитое перед ним пойло, но сил прибавилось. Христинка сумела сама сесть. А потом и встать. Шатало, в голове шумело. Но до окна Христинка добралась. Влезла на низкий широкий подоконник, привалилась спиной к косяку. Стала смотреть, куда попала.
        А посмотреть было на что.
        Сосновая Бухта. Портовый город. А в порту не парусники, нет. Корабли! Отсюда не разглядеть, какие именно. Но уж не парусники и не колёсные пароходы! Улицы - широкие, ухоженные, освещённые. Фонари давали жёлтый, оранжевый, фиолетовый и синий свет вперемешку, получалось красиво. Ведь не масляный фитилёк в них горит, электричество. Откуда здесь электричество, это же другой мир! Хотя… Земля на электричество никаких эксклюзивных прав не имела. Если мир сходен с земным, почему бы и не быть здесь развитой цивилизации, умеющей обращаться с электроприборами…
        Христинка всё это думала, ясное дело, не так логично и правильно. У неё в голове вообще всё смешалось в жуткую кашу, приправленную острой тоской. Парус, прилив, море, зелёное солнце, четыре луны, портовый город Сосновая Бухта и синеволосая ведьма Хафиза Малкинична, владеющая гипнозом… Накатывало странным ощущением нереальности, невозможности происходящего. Так не бывает. Не бывает, не бывает, это всё - сон, и очень скоро, - скорей бы! - придётся проснуться.
        Но сон не спешил завершаться.
        В нём надо было как-то жить.
        Как?
        Христина не знала.
        ГЛАВА 3. СЛУЖБА УБОРКИ
        Шёл дождь. Тёплый синий ливень, пронизанный сине-зелёно-оранжевыми радугами, - закатное солнце, подсвечивая раскинувшуюся над городом тучу, бросало на море яркие блики. Кораблей в порту практически не осталось, ушли на промысел. Опустевшие причалы подставляли грудь приливу, и тот вздымал навстречу небу фонтаны белой пены.
        Середина лета. Здесь шла середина лета, как и там, дома. Только июль назывался иначе. Парадом он назывался. Если точнее, Парадом Лун, но в разговоре название сокращали до просто Парада. Все четыре луны вместе, оказывается, можно было наблюдать всего тридцать семь дней в году. Красная луна звалась Волчий Рожок. Остальные Христинка не запомнила. Хафиза слишком быстро их назвала, а переспрашивать у неё не хотелось. Странная она, Хафиза Малкинична. Чем дальше, тем страннее. Если не сказать, - страшнее. Что никогда не улыбается и гипнозом владеет, ещё ничего. Но какой-то отчётливой жутью от неё несёт. Христинка с закрытыми глазами могла определить, рядом Хафиза или не рядом. Особенное ощущение, не объяснишь его толком и ни с чем не спутаешь. Просто заранее чувствуешь приближение объекта и заранее же ёжишься. Может, она нежить, Хафиза? Некромантка какая-нибудь. Упырь. Кто её знает. Её, и этот странный вывернутый мир зелёного солнца…
        Христинка не могла отделаться от ощущения, что ей на глаза налепили дурацкий светофильтр. Настолько неправильными и ненастоящими казались все цветА вокруг. Весь мир выглядел подделкой, искусно нарисованной в фотошопе. А уж себя в зеркале увидеть было ещё тем испытаньицем. Светлая кожа приобрела отчётливый зеленоватый оттенок. Как у лежалого трупака. Жуть, одним словом.
        Сизое лицо Хафизы смотрелось куда симпатичнее.
        Она пришла сегодня в комнату (наверное, правильнее было бы назвать эту комнату палатой!) к Христине. Заставила выпить лекарство, - без особенных церемоний.
        - Как звать-то тебя, находка? - спросила она, устраиваясь по своему обыкновению у окна.
        О как, не прошло и года. Соизволила наконец именем поинтересоваться. А то всё в приказном порядке - пей да спи.
        Христинка утёрлась, - питьё вызывало отвращение настолько, что аж слёзы выступали, но только попробуй не проглоти! - и назвалась.
        - Хрийзтема? - удивилась Малкинична.
        - Хрис-ти-на, - по слогам повторила Христинка.
        Но у Хафизы всё равно получалась 'Хрийзтема'. Собственно, она особенно и не старалась. Пару раз всего лишь попробовала и всё. Хрийзтема. Наверное, такое имя было здесь в ходу. А ещё возник неприятный сосущий холодок в животе: окрестили. По ходу дела о Христине придётся прочно забыть.
        - Так зовётся осенний цветок, - пояснила Хафиза. - Хрийзтема. После Парада зацветёт, сама увидишь.
        Христинка попыталась объяснить, что её имя, вообще-то, не цветок. Но все объяснения благополучно пролетели мимо ушей Хафизы. Она не перебивала, не просила замолчать, она просто не СЛУШАЛА. Подчёркнуто разглядывая радуги, отражавшиеся в стекле раскрытого окна. Христинка не сразу поняла, что попусту сотрясает воздух. Но когда поняла…
        На редкость мерзкое ощущение. Бросило в жар, захотелось сказать какую-нибудь колкую пакость, заорать… выматериться, наконец. Чтобы хоть как-то пронять эту каменную маску.
        - Ты здорова, - невозмутимо заявила Хафиза, воспользовавшись паузой. - Пора бы тебе заняться делом.
        - Делом? - удивлённо переспросила Христинка.
        - Делом, - сурово кивнула Малкинична. - Что ты умеешь делать?
        Хороший вопрос… Оказалось, Христина, прожив на свете целых шестнадцать лет, не умела практически ничего из того, что было бы полезно Сосновой Бухте. Город жил морем и дарами моря. Были здесь корабельная верфь, рыбоперерабатывающий завод, жемчужные фермы, всевозможные мастерские: швейные, стеклодувные, хлебопекарные, ювелирные… Больница и поликлиника. Энергостанции, обеспечивающие город электричеством. Радиоточка. Различные службы - пожарная, скорой помощи, спасательная, общественного питания…
        И нигде Христине ничего не светило.
        Навыки обращения с интернетом на уровне пользователя ничего не стоили в мире, где не было никакого интернета. Ни интернета, ни скайпа, ни электронной почты, ни Microsoft Office вместе с Windows 8. А чтобы стать начальником отдела или юристом или хотя бы делопроизводителем требовалось нечто большее, чем не подкреплённые знаниями и опытом амбиции…
        - Пойдёшь в Службу уборки и озеленения, - решила Хафиза. - Стажёром.
        Уверенно так сказала. Как будто имела право распоряжаться! На самом деле имела, причём самое что ни на есть полное право, но об этом Христинка узнала гораздо позже. А сейчас её возмутил безапелляционный тон Малкиничны. До самых печёнок возмутил.
        - Это что, - заикаясь, выговорила Христина, - это кем это я буду? Мусорщиком, что ли?
        - Мусорщиком, - отрезала Хафиза.
        - А я… а я не хочу! - возмутилась Христина. - С чего бы это? Почему мусорщиком?!
        - Отработаешь лечение, - невозмутимо сказала Хафиза. - А дальше делай что хочешь. Только город тебя даром кормить не будет. Хочешь - работай, не хочешь - проваливай. Куда хочешь. Добрый совет: бездельников нигде не жалуют. Второй добрый совет: не воруй и не лги, никогда.
        - Да я и не собиралась врать и красть! - закричала Христинка, оскорблённая до глубины души. - Да я не…
        Хафиза подняла ладонь жестом 'заткнись-и-слушай'. Продолжила невозмутимо:
        - За воровство у нас вешают, за ложь - презирают и иногда тоже вешают. Когда за шею, а когда - за ногу, смотря по тому, что своровано и о чём солгано. Хочешь в петле болтаться?
        Христинка замотала головой. Малкинична удовлетворённо кивнула:
        - Ну, то-то. Приступишь к работе завтра. С утра.

* * *
        Весело убирать мусор на улицах чужого города? Не очень, прямо скажем. Мусоровоз - длинная широкая машина весёленькой оранжевой расцветки - тащится вдоль домов, а ты идёшь следом. Собираешь мешки из урн, кидаешь их в кузов. Застилаешь урны новыми мешками. Цепляешь контейнеры к погрузчику, тот их поднимает, переворачивает, вытряхивает, опускает обратно. Хозяева потом уже сами закатят в дома. Всё это ранним утром, до того, как город проснётся. Но на баках и урнах работа не заканчивается. Короткий перекус и вперёд, облагораживать городские улицы. Следить за газонами и клумбами: поливать, выбирать из них мусор граблями, подсаживать свежие цветы взамен увядших, подстригать живые изгороди…
        Работа не то, чтобы была тяжёлой. Просто уж очень много её наваливали. И - мусорщик, извините, совсем не то, что невеста эльфийского короля, например. Вот о такой засаде ни одна книга про попаданцев не предупреждала. Христинка их в своё время читала достаточно. И точно помнила: никто из попавших в иные миры не убирал мусор, особенно симпатичные молодые девушки шестнадцати лет от роду. Спасали мир, выходили замуж за королей и принцев, ввязывались в дворцовые интриги и перевороты, поражали всех местных мужчин своей офигенной красотой, попутно снова спасали мир. А тут… тьфу… урны спасаешь от мусора!
        Напарник, точнее, напарница, милая сизокожая девица со светло-голубыми волосами, остриженными в ёжик, разговаривала с новенькой через губу. На прямой вопрос, какого чёрта, ответила грубо и в точку:
        - А кто ты такая есть, Хрийз?
        Имя, по ходу дела, исковеркали окончательно. Хрийзтема, сокращённо Хрийз. Было у местных в ходу такое имя и оно, по их мнению, прекрасно заменяло непонятную Христину.
        - Ни дома своего, ни статуса, ни раслина, - продолжала Млада (так её звали). - А туда же, дочь княжескую из себя корчишь. Давай, шевели задницей! Половины участка ещё не прошли…
        Млада носила тяжёлый нож в потёртых ножнах, пристёгнутых к рукаву. Буквально не расставалась с ним, и никого не удивляло оружие, носимое открыто, напоказ. А раслином назывался кулон на длинной серебряной цепочке, что-то вроде паспорта, который полагалось носить на шее. Кулон Млады представлял из себя треугольник, повёрнутый остриём вниз, в центре треугольника алел драгоценный камень, похожий на рубин. Дорогой брелочек, как подумаешь. Особенно если рубин в нём действительно настоящий. На такой не накопишь, работая водителем мусоровоза.
        Впрочем, носить раслин полагалось только тем, кому статус позволял. Кастовая система во всей её красе. Дела…
        К концу рабочей недели - здесь она составляла восемь суток - Христина поняла, что дошла до точки. Мусорные баки ей во сне снились. Бесконечные мусорные баки, бесконечные пакеты, ряды урн, грабли, от которых на руках вспухли мозоли в первый же день, хамка Млада. И как же всё это было несправедливо, несправедливо, несправедливо!
        Работникам городских служб полагалось бесплатное жильё и трёхразовое питание. Поесть можно было в столовой общепита. А комнату Христинке отвели на четвёртом этаже симпатичного коттеджа. Рабочий посёлок располагался рядом с парком уборочной техники. Это чтобы далеко не ходить, наверное. И потому из своего окна Христинка могла любоваться рядами мусоровозов, погрузчиков, очистителей, тракторов и прочей машинерии в том же дизайне. За парком, сквозь стоявшие вдоль ограды редкие деревья, можно было увидеть далёкое море - сине-зелёную полосу у горизонта. Всё. Ах да, ещё Млада в качестве соседки по этажу - в довесок.
        Тоска.
        На восьмой день Христине заплатили. То, что осталось после удержания в пользу больницы. Несколько узких золотых и серебряных пластинок с чеканным профилем вместо герба - княжеским, надо думать. И абсолютно китайскими надписями. В том плане китайскими, что ни одну не прочтёшь. На китайские иероглифы эти корлючки и загогулины не походили вовсе. Самое главное, невозможно было понять, много это или мало. Что на это можно купить. Где потратить. Хватит, к примеру, на нормальную одежду - юбку, блузку, кардиган? В рабочем-то комбинезоне гулять не слишком радостно. Комбинезона Христинке выдали два: ярко-оранжевый и серый. В оранжевом, понятно, убираешь улицы. В сером ходишь по посёлку. Спишь голяком, под тонким одеялом из колючей шерсти. Предполагается, что этого для счастливой жизни работника Службы Уборки достаточно.
        В общем, на выходных Христина собиралась присмотреть себе одежду. Несколько швейных лавочек приметила заранее, во время работы. Наверное, было же здесь и что-нибудь вроде базара или там ярмарки. Неплохо было бы отыскать и посмотреть, что там продают приличного. И почём.
        Но, как говорится, хочешь насмешить Бога - составь чёткий план на завтрашний день.
        По радио объявили: возвращаются из успешной военной компании военно-морские силы Сиреневого Берега и союзных ему Узорчатых Островов. Тут, оказывается, не слишком-то мирно жилось, в этой параллельной реальности. Сиреневый Берег - обширная территория под рукой одного феодала, Узорчатые Острова - корона другого властителя. Два мощных государства, с собственной армией и флотом каждое. Объединились дружить против каких-то трЕтичей, которых Млада охарактеризовала одним ёмким словом: выродки.
        Выродки считались диким, свирепым и очень опасным народом. Они нападали на прибрежные посёлки и даже не грабили, а просто жгли. Выжигали в ноль всё живое, если можно так выразиться. Отменные мореходы, не знающие себе равных, третичи не боялись никого и ничего, укорота на них не было. Пока Сиреневый Берег и Узорчатые Острова не заключили союз. И не вломили дикарям по первое число. Теперь доблестный объединённый флот возвращался с победой, а по дороге флотоводцы решили остановиться в Сосновой Бухте. Пристроить раненых. Пополнить запасы воды и пищи. Отдохнуть на берегу после долгого морского похода…
        Гавкнулись Христинкины выходные, одним словом. Город готовился к торжественной встрече, и Служба Уборки пахала в авральном режиме. Улицы вылизывались чуть ли не языками. Везде развешивались княжеские штандарты и флаги моревичей, народа Узорчатых Островов. Христинку больше всего поразили именно штандарты и флаги. Изображения на них были ЖИВЫМИ! Не казались живыми, а именно БЫЛИ. Как гигантские gifки, если только можно представить себе gif-картинку ТАКОГО размера.
        Герб княжеский, - белый единорог на огненном поле. Единорог надрывался в бешеном галопе, вскидывал голову, перемахивал языки пламени, норовившие отхватить ноги по самые плечи, из жуткой пасти - вполне себе хищной клыкастой пасти! - летела пронизанная кровью пена. Флаг моревичей не отставал: из штормящего моря выпрыгивала громадная дельфиноакула, щерила кошмарную пасть, усеянную треугольными острыми зубами, ныряла под гигантскую волну, выпрыгивала снова… Всё это, в изобилии украсившее городские улицы, создавало непередаваемую атмосферу сурового и долгожданного праздника.
        На третий день в Сосновую Бухту вошли корабли.
        Не какие-нибудь там допотопные пароходы и парусники. Полноценный военный флот. С пушками, радарами, летательными аппаратами, кто его знает, может быть, даже и ракетами. Возможно, флот параллельного мира уступал ВВС США или России в части технической оснащённости. Но здесь это не имело никакого значения. Здесь ведь не было ни США, ни России…
        Христинка очень хотела посмотреть на парад, но работа, будь она неладна, нарочно не желала заканчиваться. И когда наконец-то всё было сделано, Христинке оставалось лишь кусать себе локти: набережная заполнилась нарядной толпой до отказа.
        Так что парад она смотрела очень уж издалека. В сером комбинезоне, за неимением другой одежды. И без бинокля. Но зрелище того стоило.
        Чёткие белоснежные ряды - воины-моревичи в парадной форме. Их командир сошёл с флагмана, вскинул кулак в приветствии. Толпа отозвалась восторженным рёвом - адмирала моревичей, как видно, любили и обожали.
        Воины князя - синяя форма, алые береты… Сам князь - в синем и золотом. Его приветствовали с не меньшим экстазом, совершенно искренне и самозабвенно.
        Летели над городом аккорды бравурного марша.
        Слава Стальчку тБови, воеводе морскому, владетелю Островов Узорчатых! Слава Браниславу Будимировичу, князю светлейшему, Хранителю Берегов Сиреневых. Слава воинам, отстоявшим пределы Третьего мира от нашествия вражеского! Радуйтесь, люди! И люди радовались.
        А убирали за ними на другой день Христина и Млада. В числе прочих работников Службы уборки…

* * *
        Всё-таки Млада - сволочь. Самая настоящая сволочная сволочь. Христинка шла за мусоровозом, кидала в кузов полные пакеты из урн и чувствовала, как её распирает бешеной злобой.
        Слёзы вскипали едкой горечью. Приходилось моргать, чтобы совсем уж не разреветься. А предательская влага всё равно ползла солёными струйками по щёкам. И если Млада, гадина глазастая, в зеркало заднего вида посмотрит…
        Если б не усталость за двенадцать дней ненавистной работы, может быть, Христинка плюнула бы и забыла. Может быть, не зацепило бы так. Но всё случилось так, как случилось. И теперь жгло огнём.
        Перед дежурством Млада велела Христинке идти на стоянку к двести третьей машине. Что у машин есть свои номера на дверцах, Христинка догадывалась. Чем ещё могли быть нанесённые оранжевой краской знаки? В родном Геленджике на мусоровозах тоже ставили инвентарные номера прямо на кузове. Вот только в Геленджике номера записывались арабскими цифрами. А в Сосновой Бухте чёртовыми иероглифами.
        Млада разоралась как бешеная. Все попытки объяснить ей суть дела остались за кадром. Двести третья машина в итоге была найдена, заправлена и запущена, но Христинке вынесли и озвучили на весь рабочий городок приговор: деревенщина неграмотная. С интеллектом ниже уровня моря.
        Невыносимо!
        Это она-то неграмотная? Ни одной тройки по предметам за всю школу! И четвёрок не сказать, чтобы очень много. Лучшая ученица класса. Неграмотная!
        - Ты мне цифры хоть назови, - сказала она Младе. - Я запомню!
        - Тебя, может, ещё магии поучить? - ядовито отозвалась напарница. - Ищи дуру!
        Мерзко получилось.
        Христина отправила в кузов мусоровоза очередной мешок. И подумала, что в первые же выходные надо найти школу и договориться с кем-нибудь из учителей. Придётся платить, скорее всего. Даже не скорее всего, а наверняка. А куда деваться? Чтобы всякие Млады издевались и дальше?

* * *
        Школа, красивое белокаменное здание под красной черепичной крышей, - внезапно! - вызвала приступ страшной тоски. Христинка долго стояла у кованой декоративной оградки, не решаясь шагнуть. Всё, всё было знакомо до слёз! Деревья во дворе, очень похожие на ивы, только с более крупными листьями. Клумбы с совсем земными рыжими лилиями и белыми гвоздиками. Сирень. Мальчишки и девчонки с папками в руках, школьный звонок; здесь учились и летом тоже.
        Христинка подождала, пока двор относительно опустеет, - учебный день окончился, школьники расходились по домам, - отклеилась от ограды и решительно пошла к крыльцу. Толкнула тяжёлую дверь…
        Холл оказался большим, просторным и пустым. Огромные зеркала во всю стену добавляли пространства и света. Ковёр под ногами глушил шаги. У большого стенда - расписания уроков? - стоял высокий человек с большой папкой в руках. Синие волосы разного оттенка, от светло-голубого, почти белого, до иссиня-чёрного, можно было встретить на каждом шагу; особенность местной расы. Но у этого человека, учителя, волосы были фиолетовыми. Ровный чистый цвет. Будто макнули кисточкой в тёмно-фиолетовую краску и методично нанесли на каждую прядь.
        - Простите, - обратилась Христинка, - можно мне спросить?…
        Он обернулся, удивился, но не сказал ни слова, только кивнул: 'я внимательно слушаю'
        - Понимаете, я издалека, - говорить про другой мир Христина не стала, зачем огребать лишние неприятности там, где их можно избежать? - Я бы хотела научиться читать… Это возможно?
        - Вам нужен базовый курс? Чтение, письмо, начала арифметики?
        - Я не знаю… наверное, да, - нерешительно сказала Христинка.
        Обращение на 'вы', как к взрослому и равному, смущало и сковывало. К Христинке до сих пор ещё не обращались на 'вы'…
        Стоимость базового курса обучения, как Христинка и предполагала, оказалась приличной. Пятьсот семь златников, нормально, да? Если этот таинственный златник и есть та полоска, которыми Христине заплатили за восемь рабочих и четыре сверхурочных дня, то пятьсот штук накопить можно было где-то годика за два-три. При условии, что только копишь и ни на что больше деньги не тратишь. М-да. Кисло, однако…
        - Скажите, а можно заплатить за один час? - спросила Христина, злясь на себя за невесть откуда взявшийся детский лепет, смелее всё-таки надо быть, наглее… в наглости - второе счастье. - У меня есть с собой… сколько-то… наверное, на час хватит. Мне очень нужно! Хотя бы буквы узнать. И цифры. Я дальше сама…
        - Вы грамотны? - спросил учитель.
        - Да. Только у нас другая грамота, не такая, как здесь.
        - Хорошо. Пойдёмте…
        - Прямо сейчас?
        Он улыбнулся. По-доброму так улыбнулся. Тепло. Сказал:
        - Вы куда-то торопитесь?
        - Нет, - замотала головой Христина.
        - Пойдёмте.
        Здесь же, в холле, обнаружилось нечто вроде банкомата. Ему Христинка скормила практически всю свою наличность. Получила твёрдую картонку билета, всё с теми же местными закорючками. Потом пошла за учителем в класс…
        Класс оказался небольшим и на удивление уютным. Стеллажи со стеклянными дверцами, одиночные парты двумя рядами. Несколько глобусов в дальнем углу, свёрнутые в трубочки карты… Непередаваемый запах, какой бывает только в школах: запах старых книг, тетрадок, мела, натёртого мастикой пола, тяжёлых портьерных штор, подвёрнутых валиками под потолком, солнечной пыли в столбах света из окон. Запах детства…
        - Вы правша или левша?
        - Правша…
        - Присаживайтесь… Как вас зовут?
        Христинка подумала и решила смириться с местным вариантом собственного имени:
        - Хрийзтема.
        - Редкое имя, - заметил учитель.
        Христина пожала плечами. Какое есть. А настоящее имя правильно всё равно ведь не произнесёте. Пусть уже будет Хрийзтема, чёрт с вами со всеми.
        Учитель достал со стеллажа комплект тетрадок. Подал одну:
        - Это ВЕНДАРИК. Называется так по первым восьми буквам.
        Христинка осторожно открыла тетрадь. Гладкая глянцевая бумага, шёлковая на ощупь и плотная, плотнее, чем тетради из прежнего мира…
        - Не так, - мягко поправили её. - Вы держите вендарик вверх ногами. Надо вот так… читать следует справа налево и снизу вверх. Это ваш экземпляр, можете делать пометки…
        Он называл буквы, а Христинка торопливо ставила рядом с ними земной аналог. Букв в вендарике оказалось аж шестьдесят восемь. Были они официальными, полуофициальными и письменными - застрелиться. Умножь шестьдесят восемь на три, получишь множество значков, которое следует запомнить как дважды два. Христинка поняла, чем теперь будут занято всё свободное время. Зубрением вендарика!
        - Вендарик составлен на основе сигнального письма моревичей, - объяснял учитель. - В языке моревичей больше звуков, чем в нашей речи. Например, то, что мы различаем как звуки 'ч' и 'т', моревичи произносят серией нескольких различных звуков. И пишут так же. Один звук - одна буква. Треть вендарика нами вообще не используется, эти, неиспользуемые, буквы, - вот, видите? - находится в самом конце списка. Но имена моревичей и названия их городов надо писать правильно, поэтому извольте выучить. Для примера: имя нашего воеводы морского, Стальчк тБови, пишется вот так.
        Он написал на листке, Христина старательно скопировала в свою тетрадь.
        - А моё имя как пишется?
        - Проще. Это имя не имеет отношения к моревичам. Пишется набором букв из верхнего и среднего звена вендарика. Вот так…
        - Спасибо…
        Он поставил локти на стол, сложил руки домиков. Снова улыбнулся. И спросил:
        - Три плюс три разделить на три сколько будет?
        - Четыре, - ответила Христина; известная ловушка, она её знала. - А если три плюс три взять в скобки, то будет два.
        - Замечательно. Площадь фигуры рассчитать можете? Скажем, квадрата и треугольника?
        - Длину умножить на ширину, - ответила Христина, известные ведь вещи. - Для прямоугольного треугольника - то же, только разделить пополам.
        - А если треугольник не прямоугольный?
        - Ну… тогда… сторону умножить на сторону и на синус угла между ними. Синус - это… - Христинка начертила треугольник и объяснила, что такое синус. Как на экзамене! Закрой глаза, покажется, будто дома, в родной школе… - Синус прямого угла равен единице, поэтому для прямоугольного треугольника формула упрощается.
        Не надо было мучительно вспоминать все эти формулы, они всплывали из памяти сами. Площадь и длина окружности. Объём куба… Может быть, потому, что Христинку слушали? Внимательно слушали, это чувствовалось. И хотелось отвечать - правильно…
        - А сколько будет пятью четыре?
        - Двадцать.
        Он только головой покачал.
        - У вас, верно, другая система счисления. Про системы счисления что-нибудь знаете? Что такое основание системы счисления?
        - Что-то такое нам рассказывали, - честно призналась Христина. - Но я была невнимательна…
        Рассказывали на информатике. В мае. Галопом по европам, учительнице было всё равно, слышат её или в игрушки режутся. Да и вообще, как тут будешь внимательной, когда погода звенит, и ты вся там, на море, на солнечном пляже…
        - Хорошо. Смотрите, вот цифры. От нуля до десяти. Считаем вместе - ноль, один… Что замечаете?
        - Да тут их ВОСЕМНАДЦАТЬ!
        - Правильно, потому что у вас основание системы пятидвешь, оно меньше десяти. Выхода у вас два, на самом деле. Привыкнуть к нашей системе, то есть, заново перестроиться. Или же переводить числа сначала в вашу систему, вычислять как вам привычнее, потом переводить обратно в нашу. Что проще - решите сами. На маленьких числах достаточно второго способа, но если решите учиться дальше, перестраиваться придётся. Вот здесь таблица умножения, но я бы рекомендовал вам пересчитать её самостоятельно, используя эту таблицу как подсказку. Быстрее привыкнете.
        Его не удивляло наличие различных систем счисления. Значит, здесь это было в обыденном порядке вещей. Ну, подумаешь, кто-то считает иначе. Есть известные всем и каждому методы, как перейти от одной системы к другой. Всё.
        - А почему десяток такой большой? - спросила Христина.
        - Потому, что у моревичей на четыре конечности - десять пальцев, - объяснил учитель. - Лучшие математики и учёные - моревичи, так сложилось исторически.
        Он поднялся, осмотрел стеллажи, нашёл тонкую книгу в простой белой обложке. Подержал её в руках, словно раздумывая, стоит ли отдавать в чужие руки. Потом протянул Христине:
        - Возьмите… Древняя история Двуединой Империи, интересно и познавательно. Заодно поможет вам в освоении вендарика. Любопытство - лучший двигатель в приобретении знаний.
        Христина взяла книгу, поблагодарила.
        - У вас неплохая подготовка, - сказал учитель задумчиво. - Очень даже неплохая, я бы сказал. Почему с таким уровнем знаний вы всего лишь работник Службы Уборки?
        Вопрос застал Христину врасплох. Хлестнуло болью, слёзы хлынули, и воздуха не хватало. Учитель терпеливо переждал приступ истерики. Потом воды в стакане подал. Христинка пила, и зубы о край лязгали. Он ничуть не удивился сумбурному рассказу про дыру в скале Парус. Бывают такие спонтанные порталы, сказал. Миров много. Иногда они соприкасаются… Впрочем, это уже высшая магическая наука, долго рассказывать, и всё равно не поймёте, Хрийз, базовых знаний вам не хватит. Миров много, и они иногда соприкасаются. В Двуединой Империи - шесть миров, связанных постоянно действующими порталами, этот мир, мир зелёного солнца, третий. Не самый приветливый, между прочим, но неважно.
        - Простите, - сказала Христинка, хлюпая носом. - Простите… я… расклеилась тут…
        - Ничего страшного. Бывает. Но, возможно, вам стоит обратиться за помощью к князю?
        Ага. К князю. К тому жуткому типу, который строго спрашивал с отца Хафизы Малкиничны за превышение лимита по чародейству. А Малк-вольный рыболов трясся от страха и не умел скрыть собственный испуг. Надо думать!
        - Ни за что, - Христина утёрла щёки. - Ни за что, он страшный!
        - Бранислав Будимирович? - удивился учитель. - Это вы страшных не видели…
        - Всё равно…
        - Если кто и в силах вам помочь, то только князь. Страшный, говорите… Маги его уровня редко производят приятное впечатление, знаете ли. Но больше никто не сможет открыть портал к не входящему в состав Империи миру, только князь Бранислав. Он, кстати, пока ещё не отбыл из города. Воспользуйтесь, иначе придётся потом добираться к его замку в Хрустальных горах, а это путь не из лёгких.
        - Книгу, - добавил учитель, - вернёте потом мне в руки. Придёте сюда в учебное время и спросите Некрасова Несмеяна. Это я. Надеюсь, вы всё же найдёте возможность учиться…
        Христина кивнула. На том и расстались.

* * *
        Млада Христининых начинаний не оценила. Высмеяла, но это ещё полбеды. Ей попалась на глаза страничка, где в качестве примера были написаны имена Хрийзтема и Стальчк тБови. Господи, что тут началось! Столько непристойностей и кобылячьего ржания Христина ещё не слышала. Голову задёрнуло ненавистью, чистым незамутнённым чувством. Впервые в жизни захотелось убить человека. По-настоящему убить, без шуток. Схватить что-нибудь потяжелее и рассадить эту смеющуюся харю надвое. Чтобы влажно плеснуло и фонтан словесного говна заткнулся уже наконец!
        Христина вцепилась в край стола побелевшими, скрючившимися в нервном спазме пальцами так, что из-под ногтей проступила кровь. Боль отрезвила. Бешенство схлынуло, оставив нешуточный испуг: а ведь вправду едва не убила человека! Не убила только потому, что под рукой не оказалось подходящего орудия. Вот лежал бы рядом нож…
        Млада заметила состояние Христины и снова заржала.
        Ну, не сволочь ли?

* * *
        Рабочее утро началось отвратно, а как же ещё. Христина шла за машиной и думала, что надо бы сходить в больницу к Хафизе, узнать, сколько ещё осталось долга за лечение. Выплатить и уходить из Службы Уборки куда глаза глядят. Подальше от Млады. Морду ведь ей не набьёшь, она старше, крупнее и с ножом ходит. А вот уйти…
        - Эй, невеста воеводы морского! Заснула там, что ли?
        Христина обнаружила, что стоит с мешком в руках. Задумалась и забыла кинуть, да. И тут её накрыло.
        - Сама ты невеста, сука! - крикнула Христинка, швырнула мешок - не в кузов, а куда пришлось, пнула пустой бак, тот отозвался глухим звуком, перевёрнулся набок. - Пошла ты знаешь куда!
        Села на поребрик, демонстративно сложила руки. Млада остановила машину, вылезла из кабины. Подошла. Христина не подняла головы, но вся сжалась, - как бы Млада не пнула, с неё станется.
        - Вот это новости, - язвительно сказала напарница. - Вставай, дочь княжеская! Работать за тебя кто будет?
        - Ты, - высказалась Христинка. - Ты будешь. Тебе надо, ты и работай. А я с тобой в паре больше не буду! Вот прям сейчас пойду и откажусь, пусть меня на другой участок ставят, пусть хоть вообще уволят нахрен. Сволочь ты, скотина, гадина! Ненавижу!
        Ей было уже всё равно, что скажет или сделает Млада. Пнёт, - ну, пусть попробует. Перехватим ногу, как Стеф учил, и вражина грохнется, мягко ей не будет. За нож схватится? Да плевать!
        Но назревающая драка вдруг подпала под оглушающую вязкую тишину. Даже птицы, орущие на ветвях по поводу рассвета, заткнулись.
        - Что это? - испуганно спросила Христина, невольно понижая голос до шёпота..
        И тут же услышала звук. Дробный цокот рвал молчание как тонкую бумагу. Копыта. Конь…
        - Князь, - с благоговейным ужасом выдохнула Млада, падая на колени. - Кланяйся, дура! - Христинке прилетел подзатыльник.
        Христина смотрела во все глаза. Даже не то, что конь княжеский был конём лишь в общих чертах. Единорог это был, а не конь. Белый. Кипенно-белый идеально белый, белый настолько, что зелёные лучи солнца скользили по его лоснящейся, шёлковой шкуре, не оставляя ровно никакого оттенка, как с другими светлыми предметами. Громадный зверь, исполненный внутреннего достоинства. Под стать седоку.
        Князь выглядел… жутко. Если от Хафизы Малкиничны веяло жутью всего лишь иногда, то князь сам был той жутью. Она исходила от него чёткими волнами. Напрягись, и увидишь каждую как на рентгене. Хотя внешне князь выглядел вполне себе человеком, симпатичным даже. Высокий, крепкий воин с суровым, лишённым возраста лицом. Волосы, тёмно-сизые со стальным проблеском, спускались на плечи лихими завитками… Что он тут делает? Блажь в голову ударила, захотелось по городу погулять? Ранним утром. Одному. Настолько силён, что свита вообще не нужна? Учитель Несмеян говорил что-то о магии…
        Христина опустила голову, когда единорог подошёл поближе. Сейчас проедет мимо по своим княжьим делам, и ощущение запредельной жути рассеется. И можно будет вздохнуть с облегчением. И подумать, стоит ли продолжать ссору с Младой или же воспользоваться случаем и не продолжать…
        Но мимо князь не проехал.
        Христина видела, как замерли копыта единорога, прямо перед глазами. От зверя пахнуло не лошадиным потом, как можно было бы ожидать, а ветром и травами. Горьковатый аромат свежесорванной полыни…
        - Подними голову, дитя.
        Голос - глубокий и звучный, властный, хотя приказ по возможности постарались смягчить. Христинка подняла голову. Невозможно было не поднять, понимаете ли.
        Глаза у князя оказались серыми. Тёмно-серыми, как грозовая туча. Но в них не было злобы, только усталая мудрость и что-то ещё… жалость?
        - Как твоё имя?
        - Христина…
        - Хрийзтема? - изумился князь.
        Совершенно искреннее изумление. Брови - домиком, любопытство во взгляде, даже вперёд подался, чтобы рассмотреть внимательнее.
        Христина вспомнила слова учителя Несмеяна. Вот он, шанс!
        - Я из другого мира. Я здесь случайно. Я не хотела… Вы вернёте меня обратно?
        - Как с князем говоришь… - пихнула её в бок Млада.
        Но Младе жестом велели молчать. И она заткнулась тут же.
        - Не обижают тебя здесь?
        Христина метнула взгляд на напарницу. Вот когда утопить бы её! Всё как есть рассказать. Но язык присох к нёбу, и правильно присох. Конечно, только княжеское это и дело - разбирать свару между двумя мусорщиками! И потому Христина просто мотнула головой. Мол нет, не обижают, спасибо за заботу.
        Князь кивнул. Потом кинул что-то - просверк синего огня, тонкий звон… Христина поймала, порадовалась, что вовремя перехватила, не уронила.
        И больше его светлость ничего не сказал. Коснулся рукой шеи единорога и тот тронулся дальше неспешным, кошачьим каким-то шагом. Уздечки у него не было, и поводьев не было. Странный зверь, очень такой… интересный. Смотрел, как человек. Может быть, он тоже разумен?
        Они ушли, и оставленное ими громадное впечатление запредельной силы рассеялось. Христина раскрыла ладонь, стала смотреть на княжеский подарок. Золотая цепочка с подвешенным к ней тонким треугольником, в центре треугольника - синий камень…
        - Он тебе раслин дал, и вместе с ним статус, - удивлённо сказала Млада. - Надо же. С чего бы…
        - Не знаю, - отозвалась Христина, вспоминая глаза князя. - Пожалел?
        - Камень разжалобить проще! - присвистнула Млада. - Нет… что-то он к тебе имеет в виду, помяни моё слово. Плохо…
        - Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев и барская любовь? - усмехнулась Христинка, цитата сама вспомнилась.
        - Что? - не поняла Млада.
        - Ничего, - вздохнула Христинка. - 'Горе от ума'… А что всех так удивляет моё имя? Вот, и князь ваш тоже…
        - Браниславну старшую так зовут, - пояснила Млада. - А она тяжело болеет, не встаёт с постели уже двадцатый год. У нас детям её имя стараются не давать, чтобы не накликать. Ты сейчас на всём Сиреневом Берегу не найдёшь ни одной Хрийзтемы младше двадцати лет… Да надень его, что смотришь. Надень и не снимай. Надо будет тебе нож подобрать… Хотя с таким раслином тебе и огнебой носить можно. Знаешь, - Млада помялась, а потом всё же сказала - Я думала, ты просто треплешься. Некоторые дурни любят пыль в глаза пускать, я, мол, из другого, не имперского, мира, попал случайно… Ходят, кривляются, разыгрывают всякие дурацкие шуточки, прикидываются память потерявшими. Терпеть таких ненавижу. А ты, получается, настоящая….
        Настоящая.
        Христинка - нет, Хрийзтема! - закусила губу, чтобы не разреветься.
        Надежды на князя не было никакой. Он не сказал 'верну тебя домой'. Он просто раслин и вместе с ним статус кинул с барского плеча, лови, мол, и радуйся, что я добрый сегодня. Мог ведь испепелить, да левой пятке моей не захотелось что-то.
        - Пошли, - Млада хлопнула напарницу по плечу. - Работа стоит…
        ГЛАВА 4. МАЛЬГРАШ
        Цифирь давалась нелегко. Шутка ли, с первого класса вдолблено, что десяток есть десять, а не эта чёртова пятидвешь! Таблица умножения вообще чудовая. Пятью пять двадцать пять, пятью восемь - сорок, помните? Ага, счас. Пятью пять - это семнадцать, пятью восемь - тридцать четыре. И шестью шесть нифига не тридцать шесть, а - двадцать. Поглядеть бы ещё на этих загадочных моревичей, у которых на четыре конечности - восемнадцать пальцев. По факту восемнадцать. В местной системе счисления - десять. Что же это существа такие, если у них на руках и ногах по четыре с половиной пальца? Да, и вот вам ещё один камушек в корзину когнитивного диссонанса: десять разделить на четыре будет четыре с половиной…
        Впрочем, главное усвоить было несложно: работа в Службе Уборки позволит купить какую-никакую одежду недорогого класса (а ещё же надо подумать о зиме!), но на учёбу накопить не даст. Что делать дальше, Хрийз себе не представляла. Более доходная работа предполагала наличие аттестата хоть какой-нибудь школы, а чтобы получить аттестат - нужно учиться и за учение платить. Потому что пятьсот семь златников по факту - это lсемьсот двадцать семь в привычном счёте больших, толстых золотых пластинок, а за рабочую смену в Службе Уборки даже одной такой не заплатили. А ведь специализация будет стоить куда дороже…
        С зелёным солнцем Хрийз примирилась. Никуда от него не денешься, пришлось привыкнуть. Привыкнуть к тощему кошельку оказалось куда труднее. Это дома, в родном мире, можно было зайти в торговый центр и, не особо заморачиваясь, купить себе брючки модного бренда, топ, купальник последней коллекции, пару сумочек, одну кожаную, другую плетёную, вечернее платье… А здесь приходилось думать, что выбрать. Вечернее платье, чтобы повесить его потом на стену и ждать следующего праздника, или повседневную одежду, в которой будешь ходить чем дольше, тем лучше - просто потому, что не известно, когда сумеешь позволить себе купить второй комплект!
        Слушая собственные мысли, Хрийз удивлялась сама себе: откуда у неё взялись такие практичные рассуждения. Нет, там, дома, даже краешком сознания они пройти не могли. Там были мама и папа, пусть в постоянных разъездах, пусть они давно уже вместе не жили, а в Геленджик наведывались по очереди, чтобы друг друга лишний раз не встречать… но они были. И была бабушка. И Стефан. Были те, кто не дал бы пропасть в любом случае; их поддержка даже не оговаривалась, она просто была. А здесь… Здесь не было никого. Совсем никого. И потому мозги заработали с приличным креном в сторону меркантильного жлобства. Шляпка из светлого материала, напоминающего шёлк, к примеру, была очень хороша, и купить её безумно хотелось - вместе с сумочкой, совершенно обалденным зонтиком и украшениями в том же стиле, но желание было отброшено почти сразу же: на что осенью одеваться станешь? Сэкономь, накопи на хорошую тёплую обувь…
        Так что пришлось ограничиться шнурованными сандалиями на пробковой платформе, юбкой в косую клетку, длиной чуть ниже колена да парой блузок (убиться, здесь, несмотря на жару, носили блузки под самое горло и с рукавами до локтя!) Из украшений выбрать недорогой набор деревянных висюлек: кулон, серьги, шнурок для волос, четыре браслета; смотрелось красиво. Не смогла ещё устоять против тонкого шерстяного кардигана, такая вещь в гардеробе всегда пригодится. Сумочка…
        Сумочку предстояло создавать самой. Узором 'брумстик'. Для чего уже был куплен толстый вязальный крючок и клубки разноцветных ниток. Это вышло намного дешевле, чем покупать готовую…
        Самое же забавное заключалось в Младе.
        Она перестала насмехаться, хотя острый язык остался при ней. Жадно расспрашивала о мире Земли… Кто во что одевается, как развлекаются. Хрийз рассказывала о кино. Кино в Сосновой Бухте не существовало в принципе. Театры с живыми актёрами - это да, аж двенадцать штук. А вот чтобы кино… Фильмы и мультфильмы, их не было.
        Хороший получился бы вечер, если бы Хрийз не увлеклась. Она как раз увлечённо пересказывала сюжет 'Гадкого я', когда её накрыло.
        Накрыло такими тоской и отчаянием, такой безнадежной безысходностью, такой судорожной истерикой… До сих пор в затылке свербит от стыда, как вспомнишь. Но Млада не стала смеяться, чего подсознательно ожидалось. Наоборот. Утешала, воды принесла… Добрая душа, кто бы мог подумать.
        … Зеркало в полный рост имелось только в холле, в конце коридора. Хрийз всё крутилась перед ним, разглядывая себя. Никак не могла решить, нравится отражение или не очень. Смешно, юбка ниже колена… Не в пол, но отчётливо длинная. Никогда таких не носила. Блузка со стоячим воротом и рукавом до середины локтя… По идее, в такой должно быть до ужаса жарко, но жарко не было, было комфортно.
        - Неплохо, - одобрила Млада, возникая, как чёртик из коробки - внезапно. С большой сумкой через плечо; так и тянуло язык назвать эту сумку 'спортивной'. Хотя… кто их знает, может и есть у них тут спорт в том его виде, какой принят на Земле…
        Млада сменила серый служебный комбинезон на стильный костюмчик, пиджачок и расклешенные книзу брюки тёмно-вишневого цвета, блузка - светло-розовая. Смотрелось очень нарядно.
        - Раслин из-под ворота вытяни, - посоветовала Млада, - его сверху держать положено. Вот так…
        - А если его кто-нибудь дёрнет? - опасливо спросила Хрийз. - Дорогая же штука.
        - Кто дёрнет? - поразилась Млада. - Кому охота с патрулём связываться?!
        - С патрулём?
        - Ну, ты и впрямь с луны свалилась! Не знать, что такое патруль княжеский!
        Млада объяснила, что раслин - артефакт магический. Инициируется только на владельца, любой другой, кто попытается воспользоваться чужим раслином, сразу же становится этакой красной тряпкой для патруля. Светящейся красной тряпкой. Светящейся на весь Сиреневый Берег красной тряпкой. Гадёныша ловят, вставляют ему зажжённый фитиль в одно место, а раслин возвращают хозяину. Патрульные - люди суровые, шуток не понимают, злить их без крайней на то необходимости незачем.
        - Гулять собралась? - спросила Млада, дождалась кивка и предложила - Проводишь на пристань?
        Хрийз подумала и согласилась.
        Неширокая улочка вела вниз, вниз, шагая горбиками деревянных мостиков через белопенные ручьи, летящие к морю. На небольших террасках цвели самые разные цветы. От обычных роз до каких-то совершенно невменяемых громадных зеркальных блюдец на трёх ножках.
        - Гранитная лилия, - пояснила Млада, кивая на блюдца. - Скоро зацветёт…
        Под блюдцами листьев обнаружилась стрелка с маленькими бутончиками действительно серого с прожилками, 'гранитного' цвета. Поднимется над листьями, распустится и будет стоять до первых заморозков…
        - А ты куда собралась? - спросила Хрийз у Млады.
        - Домой. На Жемчужное Взморье! Это на той стороне бухты.
        - Ого… Далеко… Как ты сюда на работу попала?
        - Как-как, - неохотно ответила она. - По дурости!
        Замолчала, переживая неприятные воспоминания. Потом, пару мостиков спустя, объяснила:
        - Располосовала личико одному… Понимаешь, если у тебя какие-то претензии к человеку, то это его и твои проблемы. И решаться они должны один на один, так, чтобы не пострадали зрители. А я… я в тот вечер сгрызла лишку…
        - Сгрызла лишку?!
        - А, - махнула рукой Млада. - Веселящие вафли, моревичи их из белой водоросли делают. Им, моревичам, оно ничего, ЕДА. А нам с тобой больше трёх-четырёх лучше не употреблять. Ещё лучше вообще их не лопать, но это скучно, - смеётся. - Ух, нажралась я тогда! Был повод… Выползла на воздух, а там эта харя… Ну, что… хулиганка с нанесением лёгкого вреда здоровью… получи полгода исправительных работ на благо города. Сдохнуть, Хрийз, вот как на духу! Я с зимы тут торчу!
        - Не надо было на человека с ножом кидаться, - хмыкнула Хрийз и покосилась на ножны под рукавом подруги; по всей видимости, нож был тот самый…
        - На человека! - фыркнула Млада. - Нашла человека! Да пёс бы с ним, за него ничего б не было. Он же сам напросился, видоки есть, любой подтвердит. Но я какого-то постороннего пузана задела ненароком… не ножом! Просто налетела! Нажралась же, говорю, сама с собой не управилась. Вот он и разорался, урод этот. Гость какой-то торговый, мать его в море! Видите ли, упал, жопу отбил и ножку подвернул. А чего в первые ряды смотреть лез? Ну! За него-то мне и прилетело. Кабы не он… А так, - она рубанула рукой воздух, - эх!
        О Жемчужном Взморье Млада рассказывала мечтательно-восторженно. Что говорить, она родилась там и выросла, там была её малая родина, её родня, - община, как она говорила. Несколько семей, живших одним большим поселением. Младу послушать, то если и был где-то в этом мире рай под небесами, то только там, на Жемчужном Взморье.
        Выращивали жемчужниц нескольких сортов, основной промысел. Ловили рыбу, растили детей, ткали тонкое полотно из особых водорослей, которые тоже выращивали сами, полотно выходило на диво тонким и блестящим, самому князю из него рубашки шили…
        Пока ждали транспорт, - на качающемся в такт волнам плавучем причале, - Млада спросила вдруг:
        - Слушай, Хрийз… ты чем по жизни заниматься собираешься?
        - Не знаю, - мрачно отозвалась Хрийз. - Думала, думала, так ничего и не придумалось… Буду и дальше собирать мусор, скорее всего.
        Их прервал мальчишка-разносчик, задорный паренёк лет одиннадцати. Синеволосый, как все здесь, само собой… Продавал мороженое - 'на любой вкус и цвет, сударыни, на любой вкус и цвет, для вас - совсем недорого!'. Действительно, недорого, можно было позволить себе. Млада взяла себе синий конус, а Хрийз - белый в жёлтую полоску. Вафельные стаканчики приятно пахли шоколадом. На вкус - пломбир, ваниль, орехи и свежий лимон; прекрасное сочетание.
        Подошёл катер, выгрузил на причал пёструю галдящую толпу. Налетела стая чаек… господи, какие чайки! Птеродактили какие-то с длинными, полными зубов, клювами. Но красивые, как и все хищники. Белые с коричневым, зеленоватым и серым, размах крыльев не меньше метра, на кончиках каждого крыла острый загнутый коготь… Дети кидали 'птичкам' хлеб. 'Чайки' устроили безобразную свару, выхватывая друг у друга лакомые кусочки. Орали самозабвенно, оголтело и яростно, униматься даже не думали. Пока кто-то на катере не швырнул в них залпом густого синего света; невозможно было понять, что это, оно слишком быстро мелькнуло. Мелькнуло и разорвалось аккурат прямо посередине вопящей стаи. Никого не убило и даже не грохотало, так, слегка хлопнуло и всё. Но птеродактилей как ветром сдуло. Уши возрадовались.
        - Шьемсы, - назвала 'чаек' Млада. - Та ещё погань. Развелось их… Слушай, - она заговорила медленно, словно ещё раз тщательно взвешивала каждое слово, - хочешь, поговорю с нашими? У нас вечно рук не хватает на жемчужных плантациях, пойдёшь стажёром? Кормёжка и крыша над головой - за счёт общины, а заплатят по осени, после сбора урожая. С аквалангом работала когда?
        - Нет…
        - Ну, ничего, научишься, сложного там ничего нет. Девчонка ты толковая, с головой, разберёшься быстро, я думаю. Синий жемчуг дорого стоит, у нас единоличное право на него. Внакладе не останешься. Так как?
        - Я…
        Катер дал длинный тревожный гудок.
        - Ладно, - заторопилась Млада, подхватывая сумку. - Ещё наши старшие что скажут, не знаю. Но всё-таки ты подумай. Мне осталось последнюю смену отработать, послезавтра вернусь. А потом прощай Сосновая Бухта. Чтоб я сюда ещё раз загремела, да никогда. Ну… Бывай!
        Она помахала рукой и пошла к трапу. Обернулась. Хрийз помахала ей вслед.
        Катер отправился. Хрийз следила за ним до тех пор, пока он не превратился в еле различимую точку. Потом пошла по набережной, вдоль моря, без всякой цели, просто шла, смотрела на море, на город, на гуляющих…
        На гуляющих смотреть было интересно. Женщины - все поголовно красавицы. Полнотелые, степенные, важные. Такие… холёные, избалованные, породистые. Шляпки, зонтики, сумочки, длинные юбки метут чистую мозаику набережной плитки. На контрасте - матросы и работники порта, мальчишки-мороженщики, обслуга различных летних кафе, коллеги из Службы Уборки…
        …Найти себе мужа и решить все проблемы свадьбой? Ага… кто ж польстится на 'красавицу' с бледной кожей и пегими волосами? Неграмотную по местным меркам красавицу, уточняем. В дешёвой одежде. Работницу Службы Уборки. Сын начальника порта может влюбиться в такую без памяти только в мыльном сериале или книжке лёгкого чтива.
        Нет, над словами Млады нечего было даже думать. Принимать предложение, и всё. Какие могут быть варианты? Жемчуг доходнее уборки улиц, а главное - Млада будет рядом. 'Привязалась я к ней, что ли?' - удивилась Хрийз сама себе. Но тут же поняла, что да, привязалась. Дружбой, такой, чтобы всё пополам, это не назовёшь. Но Млада была единственным человеком, кого Хрийз здесь знала относительно хорошо. Хафиза Малкинична не в счёт. Млада рассказала о ней немного: интуитивный лекарь-маг, с правом говорить от имени князя на Высшем Совете Берега Сиреневого. Лет ей немного, но Дар не спрашивает, хочешь ты задержаться в детстве или не хочешь. Он просто приходит и выжигает душу. И всё. Ищи себя потом строго самостоятельно, даже наставник, если он есть, не подмога. Впрочем, лекари издавна находили точку равновесия в служении Живому…
        Музыка втекла негромкой мелодией. Кто-то играл, довольно далеко отсюда, уличный музыкант? Или солист при летнем кафе. Неважно. Тревожный скрипичный голос стегнул раскалённой плетью. Отчаяние надежда, боль, - всё это вместе и что-то ещё, ворвавшееся в жилы пылающей лавой…
        Destiny. Ванесса Мэй. Бабушка…
        Хрийз заспешила на звук. Только не заканчивайся, дай найти себя! Мелодию сменила другая, - задорная, даже - грозная. Как далеко, надо же. Шла быстро, почти бежала, удивляясь собственному страху. Только бы музыкант не ушёл!
        Он не ушёл. Крепкий парень, в кожаной безрукавке и с литыми мышцами юного качка. Скрипка смотрелась в его могучих лапах посторонней хрупкой бабочкой. Синие волосы волной до плеч, смуглая кожа, ослепительная улыбка. Нож на поясе - раза в два длиннее, чем у Млады, раслин странный, звёздочкой, и камень в нём прозрачный, светится сам по себе молочным неярким сиянием. Или сияние только казалось?
        - Простите, - обратилась к нему Хрийз, волнуясь, - а вы можете повторить то, что играли раньше?
        Усмехнулся, с прищуром и понимающе так. Наглый. Знает себе цену, знает свою силу и не скрывает этого.
        - Ради прекрасной дамы… - поклонился шутовски, помавая несуществующей шляпой и подметая набережную своими патлами. Вышло смешно и трогательно, Хрийз прыснула в кулачок.
        Перебрал несколько мелодий, пока не нашёл нужную. Да. Не совсем Ванесса Мэй, не Destiny. Но - похоже! Хрийз слушала и ощущала себя Христиной прежней, в прежнем мире и при прежнем порядке вещей, а ход в параллельную реальность через дырку в Парусе просто приснился… и если сейчас вернуться домой, бабушка встретит ворчанием, пообещает отцу рассказать, и ведь расскажет; а ещё Олег, Олег…
        Мир расплывался влажной зеленью. Закрыть глаза и изгнать из сознания зелёное солнце. Солнце должно быть жёлтым, жёлтым, жёлтым!..
        Музыка закончилась слишком быстро. Слишком быстро! Повторить бы… Хрийз дрогнувшим голосом задала вопрос.
        - Любой каприз за ваши деньги, - снова тот же шутовской поклон.
        Хрийз кивнула, потянула из кармана серебро…
        Время исчезло. Скрипка рвала и перемешивала границы, все преграды, все препоны… бросала сквозь междумирье тонкий дрожащий мостик - к родному Геленджику, к бабушке, сидевшей за вязанием, к прежней, счастливой и беззаботной жизни…
        - Эй! Слышь, ты, пиликало! Заело тебя или как? Смени соглас, надоело одно и то же полдня слушать!
        - Спокойно, - уголком рта шепнул парень для Хрийз. А вслух крикнул - Вот ещё. Барышня платит, а вы, почтенный, даром просите.
        Почтенный, мужчина солидного возраста, при костюме, округлом брюшке и котелке аж побурел от злости:
        - Прошу?! Я? Бездна морская, требую!
        - Бесплатно, - ехидно скалясь, ввернул скрипач. И положил руку на нож.
        У господина нож тоже имелся, но, как видно, больше для красоты. И себя в драке он оценивал правильно. Выругался, полез в кошель, загреб пятернёй, не глядя, и швырнул музыканту под ноги:
        - На, чтоб тебя разорвало! Только заткнись!
        - Покорнейше благодарю, почтенный господин, - снова дурацкий поклон и в кротком голосе издёвки хоть ведром черпай.
        'Почтенный господин' только плюнул, и пошёл себе. Плевок всшипел на камне бурой пеной. Даёт, восхитилась Хрийз. Как его музыка достала, не пожалел магии на эффектный плевок.
        - Пошли, - предложил скрипач. - Прогуляемся…
        Он назвался Нырком. Единственный сын у родителей, видите ли. Матушка желала видеть чадо Великим Скрипачом и никак не меньше. Потому что Талант! Батюшка поддержал матушку и всячески тот талант пестовал, не гнушаясь вколачивать в мягкие места хворостиной должный уровень виртуозности. А неблагодарный потомок подрос и сбежал в мореходку.
        И в первом же самостоятельном плавании корабль с новым юнгой попал в серьёзный шторм, и шторм впечатлил настолько, что ребёнок дал зарок никогда больше не огорчать матушку с батюшкой. Бросить море он уже не мог: всё, вырос - пропал, отравлен стихией на всю жизнь. Но почему бы не сыграть на скрипке по старой памяти? Пальцы, правда, огрубели, уже не получается так славно, как в сиреневом детстве… Но это он, по мнению Хрийз, ломался. Играл отлично! Любой, кто слышал, подтвердить мог.
        До уличных представлений Нырок-мореход докатился вполне банально: спустил на берегу все наличные, дурья башка. После долгого морского перехода как-то само собой тянет жизни радоваться. И вот итог: в море выходить послезавтра, а ни бельмеса ничего нету. Золота нет!
        - А ты ведь тоже из другого мира? - спросил Нырок. - Из Пятого или даже Шестого… там живут такие же светлокожие, как ты.
        Хрийз лишь кивнула. Всё равно ведь толком не объяснишь. Не очень-то и хотелось рассказывать, если честно. Слишком долго пришлось бы рассказывать. И слишком уж история невероятная, чтобы в неё поверить.
        - Ты бывал в Пятом мире? - спросила Хрийз.
        Нырок бывал в Пятом мире. Бывал и во Втором, сейчас вот попал в Третий… Мечтал посмотреть на Первый мир Империи, родину моревичей, и когда-нибудь он там побывает непременно.
        Весёлый интересный парень, но какой-то… трудно передать словами. Какое-то ощущение опасности от него исходило. Не в том плане, что с ним можно было бы потерять так называемую добродетель. Но что-то подсказывало: идёшь рядом с убийцей… С вооружённым и очень опасным убийцей. Кто его знает, что он хлебнул в море, о котором так упоённо рассказывал. Убивал, наверняка… И совесть не мучила. Именно это вот ощущение, эта аура обыкновенной, будничной какой-то жестокости и вызывали странные чувства: хотелось сбежать как можно быстрее и как можно дальше, и в то же время - не расставаться никогда.
        Он играл на скрипке, и как играл! Хрийз не очень-то жаловала скрипичную музыку, разве что вот - Ванессу Мэй, и то выборочно. А у Нырка весь репертуар был один к одному. И Хрийз знала, что уже никогда не забудет: зелёные сумерки и золотисто-янтарное море, тонкий смычок в широкой ладони, звук, рождающий миры. Нырок-мореход. Навсегда в памяти - синие кудри, насмешливый прищур тёмно-серых глаз, улыбка…
        Разговор, слово за слово, выцепил всю Христинкину историю, от прежней жизни в курортном городе Геленджике до реалий работы в Службе Уборки. Качал головой, удивлялся - 'надо же, как бывает!', спросил, где Христинкин мир, через какой портал найти его можно.
        - Не знаю, - отплакавшись, сказала Хрийз. - Не знаю я…
        Солнце тонуло в янтарной заре, бросая через море зелёную дорожку. Ветер нёс солёные запахи, звуки вечерней набережной, прохладу подступающей ночи…
        Нырок внезапно вытряхнул на ладони деньги, собранные им за день и сунул Хрийз в руки:
        - Возьми!
        - Да ты что? - отшатнулась она. - Тебе же самому…
        - Я - мужчина, меня море кормит. Перебьюсь как-нибудь, не впервой. А ты… хоть плащ тёплый купишь себе. Бери, я ж тебе больше ничем помочь не могу!
        Он был прав, конечно же. Чем он помочь мог, матрос промыслового судна, зашедшего в порт на несколько дней? Взять на корабль? Ха, и ещё раз ха. Ранг не тот. Был бы он хоть помощником капитана… Тогда не пиликал бы на скрипке, пытаясь заработать.
        Пришлось взять. Из вежливости, чтобы не обижать и - а куда деваться! - потому, что и вправду деньги нужны. А Нырок сказал ещё:
        - Найдёшь ещё когда-нибудь свой мир, Хрийзтема. Найдёшь обязательно и вернёшься
        Да. Кто бы говорил…
        Хрийз ждала - и боялась! - что Нырок обнимет и, возможно, поцелует. Гремучая смесь: поцелуя и хотелось и страшилось одновременно. Но он не обнял почему-то. И снова прихлынуло мощной волной: облегчение, разочарование, обида, радость, и чего больше, поди разбери. Самой же повернуться и обнять не хватило смелости. И помнилось об Олеге, помнилось. Несмотря ни на что и вопреки всему…
        В комнату к себе Хрийз вернулась поздно. Ночь уже накинула на город лунно-звёздное покрывало. Вдоль улиц зажглись фонари, окна, задёрнутые портьерами, давали неярких разноцветный свет. Воздух сочился ароматами ванили, гвоздик, терпкого вина. Вином пахли неяркие звёздочки местного аналога ночной фиалки, кстати говоря. Похолодало, начал подниматься ветер…
        Хрийз высыпала на стол подаренное Нырком. В основном, здесь было серебро, но попадались и золотые. Не златники, конечно же, поменьше. Однушки, то есть, одна десятая златника. Если не забывать о восемнадцатиричной системе счисления, то одна восемнадцатая!
        Хрийз долго смотрела на них, подперев голову кулачками. Ну, вот ведь как, чужой совершенно парень, матрос, сам не богатый, а - пожалел! И ничего не потребовал взамен. Бывает и такое, оказывается…
        Чем-то деньги Нырка отличались от тех, что Хрийз получала за работу в Службе Уборки. Чем именно, понять было очень сложно. Неприятным холодком, покалывающим пальцы при прикосновении? Но ощущение оставалось слабым, на грани осознания… Хрийз решила, что ей кажется. Просто кажется всякая чушь. Деньги как деньги. Которые, как известно, на дороге не валяются. Надо будет правда что купить на них тёплый плащ. А утром снова пойти на набережную, корабль Нырка уходит к вечеру. Проводить… с берега рукой помахать… Может быть, Нырок когда-нибудь ещё вернётся в Сосновую Бухту. Можно будет тогда снова встретиться…
        И погулять.
        Почитала немного книгу, с трудом распознавая буквы. Бесила собственная тупая память. Привычно скользить взглядом по строчкам и почти мгновенно понимать их смысл не получалось. Особенную неприязнь вызывали нечитаемые буквы в именах моревичей. Что ни имя или название, то сплошь эти самые буквы. Вот, к примеру, имя принцессы Чтагар тБовчог - целых четыре буквенных сочетания, изволь запомнить.
        Принцесса, если Хрийз правильно прочла посвящённую персонально Чтагар информацию, была весьма примечательной особой. Внебрачная дочь Императора Нефёда Седьмого, боевой маг, Страж Грани Третьего мира Двуединой Империи и ещё длинный список малопонятных титулов. Если соотнести дату её рождения с сегодняшним днём, не забывая о восемнадцатиричной системе счисления, получалось… получалось… Чёрт, получалось, что дамочке не меньше шестисот лет!
        Впрочем, кто их знает, магов. Может быть, для них шестьсот лет это не возраст, а так…
        Хийз отложила книжку, потянулась, потёрла виски. От мелкого шрифта болела голова. Что ж, сменим трудовую деятельность. Возьмёмся за сумочку… Давно пора.
        Благодаря бабушке, Хрийз вязала хорошо. Не любила, но умела хорошо. Дело нехитрое, особенно, когда пальцы привычные. Крючок, шерсть, толстый черенок от швабры. Черенок достался абсолютно даром. Его, вообще-то, выкинули, потому как обломился. Хороший деревянный черенок, отмыть хорошенько и все дела. Диву даёшься, сколько горожане выбрасывают хороших вещей! Раньше Хрийз об этом как-то не задумывалась. И только после нескольких смен в Службе Уборки поняла, каким золотым дном могут стать мусорные урны. Нет, копаться в баках - увольте. Ещё не всё равно, что скажут люди. Но черенок вот припрятала. Он же не в баке был, а рядом лежал. Хотели, видно, с расстояния запулить, чтобы ноги не сбивать, но просчитались. Палка перелетела, да так и осталась валяться на улице. Хрийз подобрала.
        Узор 'брумстик' прост в исполнении. Берём черенок, берем крючок, набираем цепочку воздушных петель, ряд из столбиков без накида, а следующий ряд - протянуть из столбиков длинные петли на черенок, а потом снова ряд столбиков без накида… И так столько, сколько нужно. Нудная нелюбимая работа…
        'Что делаешь, делай хорошо. Или не делай вовсе', - донёсся сквозь память родной голос.
        Хрийз вздрогнула, выронила крючок, заозиралась. Конечно, в комнате не было никого.
        - Чёрт, - сказала девушка, потирая пальцами виски. - Заснула я, что ли?..
        Спать правда хотелось, но слегка. Недостаточно, чтобы бросить всё и увалиться в постель. Сумочка от этого быстрей не свяжется. А без сумочки жить изрядно надоело.
        Хрийз вновь взялась за дело. Полотно получалось, может быть, не таким ровным, как у бабушки. Но всё-таки получалось, и это радовало.
        Бабушка, бабулечка… как она там? И ведь она что-то знала, не зря так не хотела к Парусу отпускать!
        Сквозь оставленное открытым окно тянулись струйки ночного тумана. Тянулись, путались в пальцах, встревали в нить и ложились в полотно седым узором. 'Всё-таки сплю', - отчётливо подумала Хрийз, разглядывая творение собственных рук. - 'Туман - не нитка, из него столбик с накидом не сотворишь при всём желании. Я заснула…'
        Но даже во сне работа оставалась работой. Заснула, ну и пусть. Надо вязать дальше…
        Тишина.
        Музыка. Тонкий, слабый, временами пропадающий, голосок волшебной скрипки.
        Мир плыл, теряя очертания и форму, но это же сон, правда? Во сне возможно всё… Хрийз не удивилась лунной дорожке, проросшей туманом прямо в окно. На том конце, далеко-далеко, улыбался алой кровавой улыбкой один из местных месяцев. Там тихо вздыхало море, и качался у поросшего мхом деревянного причала парусный кораблик-лодка. И у лодки кто-то ждал…
        Знакомая фигура, но в негативе, как на старых плёнках. Тёмные волосы превратились в белые, вместо лица зиял тёмный провал с белыми губами и светлыми бельмами глаз.
        Музыка взбивала туман седыми барашками.
        - Проводи меня. Мне завтра в море…
        Хрийз не раздумывая встала на призрачную дорожку. Она упруго гнулась под ногами, но держала.
        - Проводи меня…
        - Нырок? Это ты?
        - Я-а… - странным эхом отозвался туман.
        Внезапно Нырок оказался совсем рядом. Всё тот же улыбчивый парень-матрос, скрипка в чехле за спиной, волосы по плечам, нахальная улыбочка.
        - Проводи меня. Проводишь?
        - Конечно, - удивилась Хрийз. - Я обещала…
        Он обнял её, бережно, но Хрийз почувствовала могучую силу в руках моряка. Он легко мог снести голыми руками дом, если бы захотел… В животе трепыхнулось что-то жаркое и радостное. Бабочки, говорите? Наверное, они. Хрийз закрыла глаза и подняла лицо. И Нырок поцеловал её.
        Поцелуй длился и длился, и почему-то сразу трудно дышать, и откуда-то по спине пополз липкий страх. Но Нырок отпустил её. Вовремя, надо сказать. Ещё чуть-чуть, и Хрийз забилась бы в панике. Во рту стало солоно, Хрийз поднесла ладонь к губам. На коже остались тёмные, почти чёрные пятна. Кровь… Кровь?!
        Лодка и туманное море страшно приблизились, но по правую руку возникла сеть, сплетённая безумной вязальщицей. Она жила, дышала, шевелилась, и где-то Хрийз уже такое видела, но где?..
        Вдоль сети вспыхнул свет: кто-то встал между Нырком и морем.
        - Назад, навий сын, - хлестнул страшный, полный непримиримой вражды голос. - Назад!
        - Прочь с дороги, старая ведьма! - раздался низкий рык того, кто называл себя Нырком, матросом с рыболовецкого судна.
        Его облик стремительно изменился. Не стало весёлого смешливого парня. Вместо него жило и двигалось страшное, исполненное магической жути существо. Лицо вытянулось, осунулось, и - мама дорогая, что это такое в оскаленном рту, клыки?!
        Хрийз схватилась за сердце. Ладонь обожгло жаром. Раслин! Собственный раслин, подаренный князем. Он пылал яростным синим огнём, разбрасывая колкие искры. Искры рвали туман и жгли кожу.
        - Ко мне, - не глядя приказал Нырок.
        Он думал, Хрийз подойдёт. Нашёл дуру. Контакт с раслином избавил от морока. И привнёс ясность в положение дел. Этот тип… кем бы он ни был… нуждался в доноре для… пёс его знает для чего. Неважно. Что у донора внезапно включатся мозги, не ожидал. И попался хозяйке странной сети на зуб.
        Это сон. Я скоро проснусь. Вот-вот проснусь, вот прямо сейчас…
        Проснуться не получалось. Надо было спасаться.
        Хрийз отшагнула назад, к пылающей сети. Нырок явно боялся её, значит, не посмеет… Посмел.
        Хрийз рефлекторно вскинула ладонь, инстинктивно стремясь отгородиться от жуткого лица. Эффект превзошёл все ожидания. Туман вскипел синим огнём и Нырок-чудовище взвыл, шарахаясь в сторону. Но саму Хрийз тоже отнесло в сторону, и она оказалась лицом к лицу с хозяйкой пылающей сети.
        - Бабушка?! - изумлённо выдохнула Хрийз. - Бабушка! Бабулечка, помоги, спаси! Ба…
        - Сгинь.
        Сеть развернулась и начала падать, медленно, как в кино. Если коснётся, смерть, отчётливо поняла Хрийз. И уже видела, что ошиблась, приняв за родного человека не пойми кого, с беспощадным светом в глазах и магической жутью в каждом движении. Если Хафиза пугала, а князь Бранислав вызывал страх, то эта почтенная дама со своей чудовищной сетью внушала дикий неописуемый ужас; хотелось бежать с воплями, но не было сил.
        Это такой сон. Сейчас я проснусь. Вот прямо сейчас…
        Спасение пришло, откуда не ждали. Оранжевое пламя нырнуло под сеть и задержало её. Хрийз рванулась в сторону, и пламя потекло за нею, собираясь в человека.
        - Чтагар-р-р, - гневно выкрикнула не-бабушка, разворачиваясь всем корпусом в сторону оранжевой фигуры.
        Они схлестнулись. Хрийз с чувством вздохнула, отёрла лоб и только прикинула, что делать дальше, куда спасаться, как прямо перед нею, мгновенно, напугав до полупотери сознания, возникло искажённое лицо старого знакомца-Нырка. Он решил просочиться за сеть и смыться, пока двое метелят друг друга, глупая девчонка по-прежнему нужна была ему в качества донора магической энергии. Хрийз не успела заслониться, клыки вновь впились в губы, и она с обречённым ужасом осознала, что второго поцелуя не переживёт…
        … Где-то далеко-далеко натянулась и зазвенела тонкая струна. Реальность плыла сухим жарким, сверкающим непостоянством. В ней словно протаивало и тут же снова затягивалось пёстрым ледком окно в другой мир, в комнату, где когда-то жила девочка Христина, а теперь мебель там стояла в чехлах и занавешены были зеркала. Чаша с водой на столике, и горят рядом с нею две большие кручёные свечи. Пожилая женщина смотрит в воду и шепчет слова старинного заговора…
        - Бабушка!
        - Христинка, внученька!
        - Ба-абушка-а… Помоги-и…
        Мир вспыхнул синим огнём. Хрийз держала раслин в ладони, и тот пылал, роняя живые шипящие искры в туман. Искры сплетались сетью на кошмарном существе, щёлкавшем клыками. Существо рвалось, пытаясь вновь дотянуться до жертвы. Не очень-то это у него получалось.
        А затем огонь обратился в лёд, и обжёг совсем уже запредельной болью. Бабушкин голос стих, исчез, пропал. А лёд остался…
        Колеблющаяся огненная фигура, две стихии в одной: ярость штормовой волны и запредельная мощь подводного вулкана. Голос, женский, но глубокий, исполненный силы:
        - Жива?
        А сил не осталось не то, что на ответ, на вдох. Сознание смерклось, краски вокруг выцвели, заклубились вихревым туманом. Господи, какой страшный, жуткий, кошмарный сон, скорей бы проснуться!
        Женщина со странным, апельсинового цвета, лицом внезапно возникла совсем рядом. Странная, текучая как вода, живое оранжевое пламя на фоне ледяной синевы. Она взяла в руки раслин Хрийзтемы и оскалилась, показывая мелкие-мелкие, нечеловечески острые зубки.
        И вновь коловорот тошнотных красок: мир менялся, стремительно, страшно, необъяснимо. Сжался в комнату, но не до конца, полосы тумана стояли вертикальными столбами. Оранжевый огонь, - женщина по имени Чтагар, - раздвинула туман и села на кровать, рядом с Хрийз, кровать жалобно вскрикнула и прогнулась под её весом.
        - Так ты Вязальщица, что ли? - с любопытством спросила Чтагар, подчёркивая последнее слово. - Маленькая, правда, ещё, глупенькая…
        - Это сон? - жалобно спросила у неё Хрийз. - Это сон такой, да? Я скоро проснусь?
        - Проснёшься, - кивнула Чтагар. - Грани миров проходят через наши сны и сквозь наши души. Мы здесь всесильны… или бессильны… смотря по тому, как поставишь себя, каков запас Силы пронесёшь с собой, во имя чего отправишься в путь.
        Хрийз вдруг услышала скрипящий скулящий звук. В углу комнаты стоял ком тумана, опутанный синей сетью. Ком вздрагивал и противно скулил, в нём уже не было ничего человеческого, да и чудовищного, по сути, не было тоже…
        - Нырок…
        - Он бы выпил тебя, дурёха, - сочувственно произнесла Чтагар. - До дна. А потом выжрал бы душу. Угораздило же тебя…
        - Вы… из патруля? - спросила Хрийз. - Или… Ой, - ей страница из подаренной учителем книги чётко высветилась в памяти. - Ваше высочество…
        - Оставь, - посоветовала принцесса, вставая.
        И мир изменился снова. Туман упал и вытек в окно. Комнату выморозило ледяным холодом, сразу же стало больно дышать. Присутствие Чтагар ещё ощущалось, но в комнате, конечно же, никого не было. Хрийз со стоном села, потёрла виски. Голова раскалывалась, а баралгина в этом мире не знали… Во рту стоял мерзкий привкус крови, губы, судя по ощущениям, вздулись до размеров хорошей картофелины.
        Хрийз потянулась к столу, к графинчику с водой. Уронила крышку… Жадно пила. Вот ведь сон, приснится же такая мерзость. Спохватилась, глянула на ладонь, где во сне кипело пламя.
        Ладонь почернела и спеклась. Хорош сон, ничего не скажешь! Вспомнилось всё до мельчайшей запятой. Но музыка не воскресла. Хрийз помнила её, но не слышала больше. Рука пугала больше поцелуев полуночной нежити. Какой кошмарный ожог… и пальцы… пальцы не гнутся!
        Ударило, пронизало болью до самого затылка.
        Хрийз закричала.
        Хафиза Малкинична против обыкновения, утратила обычную свою невозмутимую маску. Хрийз смотрела на неё и ёжилась поневоле. Лекарку пробило на негатив знатно. Она осунулась, на переносице собралась горькая складка и как-то сразу стало видно, что целительница далеко не так юна, как кажется. Сколько же ей на самом деле лет?..
        Чтагар обернулась буквально за считанные секунды. Передала пойманного гада по инстанции и вернулась вместе с Хафизой. Хрийз, однако, успела за эти секунды почти совсем рехнуться от боли. Ласковое слово и исцеляющая магия сотворили чудо, боль ушла, но смотреть на спекшуюся руку было выше человеческих сил. Хрийз старалась не смотреть, тихо плача от пережитого ужаса…
        - Всё уже, всё, - ворчливо приговаривала Хафиза, обрабатывая ожоги. - Будет тебе… не реви. Всё позади. Ампутация не потребуется, восстановим, будет рука как новенькая…
        Хрийз всхлипывала, утиралась и исподтишка разглядывала принцессу Чтагар. Та ходила по комнате, оглядываясь с любопытством ребёнка, угодившего на склад игрушек. Выглядела она совершенно не по-человечески. Хрийз только и твердила себе: хотела посмотреть на загадочных моревичей, любуйся теперь, когда ещё увидеть доведётся.
        Если синеволосые жители Третьего мира явно числили среди предков обезьяноподобных приматов, то предки моревичей, сухопутные млекопитающие, вернулись обратно в море. Там, в океанах Первого мира, они эволюционировали в разумных, а в процессе обретения разума снова вышли на сушу. И выглядели эти разумные…
        Двуногие, лишённые перьев, ага.
        Оранжевая, как кожура апельсина, кожа. Большие глаза, слегка навыкате, по-рыбьи плоский и тупой нос, короткий ёжик блёклых полупрозрачных волос, маленькие круглые ушки. Фигура высокая, плотная, заросшая дурными мускулами; облегающий белый костюм-броня не скрывал рельефов… Впрочем, это скорее всего из-за профессии и образа жизни. Обычные, не занятые в магическом патруле, девушки моревичей наверняка выглядели тоньше и изящнее. Н-да, и надо ещё учесть, что принцессе сколько-то там сотен лет. Не юница!
        - Кто это был? - спросила Хрийз, и тут же поправилась. - Ваше Высочество. Объясните!
        - Мальграш Сивурн, сын Палель и Гармаша, внук Ретавань, урождённый Пятого Мира Империи, - объяснила Чтагар. - Упырь.
        - Упырь? - изумилась Хрийз, и тут же дёрнулась с воплем - Ай! Больно-о-у-у-у!
        - Не верещи, - угрюмо приказала Хафиза, - дай сюда…
        - Долго мы его вели… закончилась дорожка, - с удовлетворением сказала Чтагар, останавливаясь перед столом и внимательно разглядывая остатки несчастной недовязанной сумочки. Нити обгорели, оплавились. Скверно пахли. Придётся выкинуть к чертям собачьим, и начать сначала. Особенно жалко было швабру. Где теперь взять вторую такую же?..
        Чтагар провела ладонью над рассыпанными по столу денежными пластинками. Они слабо вспыхнули серым светом и тут же погасли.
        - А, ну, понятно, понятно, - пробормотала себе под нос Чтагар.
        Ладонь у неё была узкая, с четырьмя длинными пальцами, по форме напоминавшая ласту морского котика.
        Одно дело, смотреть на синекожих на-ви из фильма 'Аватар' в кинотеатре. Совсем другое, вживую, собственными глазами, наблюдать нечеловека. Как он разговаривает, двигается, выглядит. Какая строгая, непривычная и совершенная красота в каждом его жесте…
        - Что он хотел от меня? - с дрожью в голосе спросила Хрийз, вновь ощущая жар, иссушающий губы. - Зачем пристал?
        - Мальграш хотел уйти за пределы Империи, - охотно объяснила моревична. - В какой-нибудь мир, где не так развиты магические искусства. Там ему проще было бы затеряться и существовать… Но портал между мирами открывается либо огромным напряжением силы либо смертью жертвы. Мальграш сожрал бы тебя. Целиком. Вместе с душой и судьбой, до последнего следа в Мировом Зеркале.
        Прозвучало жутко. Хрийз зябко повела плечами: по спине прошёл холодок запоздалого страха. Рука обгорела? Пусть. Хафиза вылечит её. Да если и нет, без руки жить можно. Не так приятно, как хотелось бы, но вполне можно прожить без одной руки. Лишиться же души…
        Хафиза бережно натянула на больную руку защитную перчатку из тонкой прозрачной кожицы. Перчатка сразу же подстроилась под цвет кожи. Ни за что не догадаешься, что под нею такие жуткие ожоги.
        - Пошевели пальцами.
        Хрийз пошевелила. Боли не было, но движение вышло скованным. Как будто руку держали под водой.
        - Хорошо…
        - Терять ему было уже нечего, - продолжила Чтагар про Мальграша-Нырка. - Он сдвинулся рассудком и вошёл в метаморфоз. Преображение зашло слишком далеко. Мы с тобой, дитя, поймали чудовище. Бешеное, больное чудовище.
        - А что же с ним теперь будет? - полюбопытствовала Хрийзтема.
        - Казнь, - отрезала Чтагар. - За убийства, и покушение на убийство вне закона навьей правды.
        - Мальграш Сивурн, - горько выговорила Хафиза, - сутью своей человеческой пожертвовал ради Сиреневого Берега, имя его на стенах Алой Цитадели вместе с именами других защитников наравне. Вы Грань не удержали, дорогие наши хранители и стражи. А нам пеняете, что мы до сих пор с ума сходим…
        Чтагар не нашлась что ответить, отвела взгляд. Упрёк, видно, лёг добавочным грузом на больную совесть. Знать бы ещё, что за этим кроется…
        - Вставай, пойдём, - велела целительница Хрийзтеме. - В клинику ко мне поедем, там ещё смотреть буду. Сама встать сможешь? Или помочь тебе?
        - Сама, - отозвалась Хрийз, вставая.
        ГЛАВА 5. КАЗНЬ
        В больницах всегда стоит особенный специфичный запах, его ещё называют 'лекарственным'. Но, помимо лекарств, в больничном воздухе растворено немало боли, страданий, отчаяния; гремучая смесь, если вдуматься. Именно она и придаёт лечебным заведениям этот терпкий, легко узнаваемый, неприятный вкус…
        Личный кабинет Хафизы Малкиничны представлял собой небольшую комнатку с двумя окнами и множеством стеклянных шкафчиков. Стекло зеркалило, не позволяя рассмотреть, что же там внутри.
        - Ну-ка, присядь.
        Хрийз послушно присела на один из стульев. Целительница вынула из ящика стола небольшую хрустальную сферу и посмотрела сквозь неё вначале на свет, льющийся из окна, затем на девушку. Ничего не изменилось, сфера как была прозрачной, так прозрачной и осталось. Но Хафизе что-то очень сильно не понравилось. Она хмурилась, всматривалась, беззвучно шевелила губами. Потом вынесла вердикт:
        - Остаёшься у меня. Раны, полученные на Грани, невозможно исцелить магически. Придётся тебе восстанавливаться самостоятельно. Не без моей помощи, но - строго самостоятельно. Пойдём. Провожу в палату…
        - И на сколько дней это затянется?
        - Не знаю, - пожала плечами Хафиза. - Буду смотреть… Дней на двадцать точно, а там… поглядим.
        - А… как же работа? - спросила Хрийз.
        - Какая работа? - удивилась Хафиза.
        - Ну… если я не буду работать, как я оплачу лечение? - спросила Хрийз.
        Плохо дело, поняла она. Пребывание в Службе Уборки растягивается на неопределённый срок. Хоть плачь. До конца дней своих собирать мусор на улицах Сосновой Бухты…
        - Чтагар оплатит, - отмахнулась целительница. - Её недосмотр.
        В клинике было невыносимо скучно. Хрийз не знала, куда деваться: ей назначили свирепый постельный режим. Первые два дня она благополучно проспала, но на третий взвыла с тоски. Судите сами. Комнатка, кровать, окно. Некому навестить, отвлечь разговором, принести хотя бы книжку. Малкинична зайдёт один раз под вечер, поменяет перчатку на руке, буркнет пару слов и уйдёт. Еда сама из стенки появляется, только попроси. Впрочем, просить можно не более пяти раз в сутки… Всё. Повеситься.
        Через несколько дней такой жизни Хрийз поняла, что надо спасаться. Чувствовала она себя хорошо. Вот и нечего, нечего валяться кверху ногами! Она решительно встала. Постояла немного, держась за спинку кровати. Голова слегка кружилась, но именно что слегка. Называть себя лежачей больной не поворачивался язык.
        Хрийз подошла к окну, раскрыла его, забралась на широкий подоконник, села, привалившись спиной к стене, обхватила колени руками. Из окна открывался прекрасный вид на город и близкое море, можно было подробно рассмотреть причалы и морской транспорт. Хрийз обратила внимание на вёрткие, хищные кораблики, щетинившиеся дулами пушек и радарами. Без них ни одно судно в сторону горизонта не отправлялось. Как интересно. Военный эскорт? Но кто может напасть на пассажирский лайнер или рыболовецкий караван? Пираты?
        Воображение разыгралось. В кассу пришёлся смотренный давно 'Пираты карибского моря' и…
        И она сама не заметила, как то ли задремала, то ли не задремала, не понять… мир отдалился, подёрнулся туманом, подул в лицо жаркий суховей. Дорожка - тоненький мостик из деревянных дощечек, - провела в хорошо знакомую комнату в общежитии Службы Уборки. Здесь всё осталось так же, как было. Остатки испорченного вязания на столе. Неприбранная постель. Книжка учителя Несмеяна на полу. Хрийз нагнулась и подняла её, бережно расправила страницы. Сунула себе в карман. Что-то было ещё. Что-то тревожило, не давало покоя, теребило за краешек сознания. Ещё немного, ещё чуть-чуть, и поймёшь, увидишь, сообразишь…
        Хрийз медленно обошла по периметру комнату. Обернулась к окну, через которое провёл её деревянный мостик. Мостика не было. Окна не было. Чёрная безглазая жуть бесшумно втекала в комнату, расходясь в стороны и заползая за спину. Не просто ночная тьма, в которой есть место свету, звёздам, например, или луне. А чёрное, чёрное, чёрное вещество… или существо… сам ужас собственной персоной… спокойно заполняло собой комнату и сжимало кольцо, всё теснее, всё ближе…
        Хрийз завизжала. И поняла, что проваливается и падает. Падает, падает, падает…
        Очнулась, не сразу соображая, где она и что с нею случилось. Высоко в синем небе плыли облачка, розоватая пелена сбоку оказалась стеной, а в спину больно упирались какие-то палки… С другой стороны, прямо перед носом, стояла пара женских туфлей.
        Синенькие такие туфельки, с чуть загнутыми носами, с крохотным замочком в виде бабочки.
        - Как ты посмела встать с постели? - бешено спросила Хафиза, хозяйкой синей обуви оказалась именно она. - Тебе что было велено? Лежать!
        Хрийз с трудом села. Посмотрела на окно. Н-да… второй этаж…
        - Ты почему полезла на подоконник? - продолжала шипеть целительница. - Что ты там потеряла? Зачем открыла окно? Как ты себе не свернула шею?!
        Ни на один вопрос внятного ответа Хрийз дать не сумела. Что-то упёрлось острым углом в живот. Книга! 'Древняя история Двуединой Империи' Несмеяна Некрасова. Хрийз зависла. Как?! Как книга из страшного сна оказалась здесь? Или… это был не сон?!
        - Хафиза Малкинична, - запинаясь, выговорила девушка. - А вы можете… позвать принцессу Чтагар? Пожалуйста.
        Целительница всплеснула руками:
        - Санитаров я уже позвала! Сейчас тебя обратно отнесут. И не смей мне больше… А это у тебя ещё что такое? Откуда?
        Она протянула руку ладонью вверх. Книга легко порхнула к её пальцам. Магия, однако. Целительница раскрыла книгу, пролистнула несколько страниц, зачем-то понюхала её. Потом посмотрела на Хрийз. Потом снова посмотрела на книгу. Ей очень хочется выразиться нецензурно и по этажам, поняла Хрийзтема. Но она почему-то не может. Стесняется?
        Хрийз торопливо начала рассказывать про сон и про тьму, вломившуюся в комнату.
        - Пожалуй, ты права, - сказала Хафиза. - Пожалуй, надо нам с тобой поговорить с Чтагар. Но только не сейчас! Берите её, - обратилась она к подошедшим и давно уже ждавшим команды парням в зелёных, универсальных для всех саниаторов, костюмах. - И за мной…
        Хрийз проснулась в темноте. Сквозь окно втекала в палату тёплая летняя ночь, раскрашенная светом лун и электрическим заревом огней города. У окна на маленьком столике теплился ночничок, и сидели, негромко переговариваясь, двое. Принцесса Чтагар и целительница Хафиза…
        Хрийз прикрыла глаза. Сон не хотел отпускать, но и возвращаться полноценным беспамятством не желал тоже. Слова чужого разговора падали, будто капли, на ровную поверхность озера, порождая круги.
        - Какой, говоришь, у неё магический психотип? - спрашивала Чтагар.
        - Не знаю, - отвечала Хафиза. - Что-то не пойму… Странная она. Ладно бы иномирянка, бывает всякое. Пришлые иногда демонстрируют нетипичные реакции разной степени интересности. Но тут…
        - Если вправду Вязальщица, то это редкостная удача, нам повезло.
        - Не спешите радоваться раньше времени, Ваше Высочество.
        - Что вас смущает?
        - Всё! Сам рисунок вхождения личностной матрицы в инфополе мира… я такое сама не встречала ещё и о подобном даже не читала нигде! Всё вывернуто шиворот-навыворот, всё не то, не так, всё наперекос. Так не бывает!
        - Дыру по Грани латать надо, вот что я скажу. А некому.
        - Вы на что намекаете? - ощетинилась Хафиза.
        Молчание. Тихий голос, упавший почти до шёпота, но каждое слово всё равно понятно:
        - Вы едва не потеряли её… под самым своим носом упустили. Никакой гарантии, что не упустите снова и с куда более серьёзными последствиями, нет. Дыру надо латать, и чем быстрее, тем лучше. Заодно точно узнаем, Вязальщица она или нет.
        - Ваше Высочество… - гневно начала Хафиза.
        - Тише. Она проснулась.
        Хрийз села на постели, опёрлась спиной о спинку.
        - О какой дыре вы говорите? - спросила она.
        Но она прекрасно знала о какой. О той тьме, что сочилась через окно в её собственную комнату. Магическая драка со съехавшим с катушек упырём нарушила равновесие между внутренней и внешней границами мира, образовалась прореха. И её срочно требовалось залатать.
        Тьма колыхалась чернильным озером, горбясь скобками огромных волн. Она больше не вызывала страха, она просто была. Как свет или сумерки. А где-то за нею жило, дышало, ворочалось нечто жаркое и серое. То, чего следовало опасаться по-настоящему.
        - Всё просто, - объяснила Чтагар. - Тебе нужно сделать латку. Я подержу, а ты сплети основу.
        - Как? - в панике спросила Хрийз.
        Этого Чтагар не знала.
        - Я много раз видела, как работают Вязальщицы. Они делают так, - она неопределённо прищёлкнула пальцами, - и от края возникает нить, которую надо сплести. Ты же делала когда-нибудь обыкновенную штопку?
        - Очень давно. На носках. Так у меня иголки нет! - и внезапно пришла идея. - А руками можно?
        - Тебе - да.
        Хрийз осторожно протянула руку. Прислушалась. Туман взвихрился, прилипая к пальцам. Он словно понимал, что ему хотят помочь. Странное было ощущение. Как будто прикасаешься к живому, страдающему от боли существу, и оно понимает, что ты пришла помочь…
        Вспомнились уроки макраме на школьных уроках труда. Учительница любила такие поделки, и учила девчат. А дом остались кашпо, сплетённые благодаря таким урокам. И серая 'книжная' сова, в академке и со стопкой книг под лапой. Сова висела напротив овального зеркала, на узкой стене между коридорной дверью и дверью в кухне. Хрийз помнила, как плела её. Полгода убила, между прочим!
        Пальцы сами свернули туманную нить и завернули её узелком 'фриволите'.
        - А что это? - полюбопытствовала Хрийз. - Эта… тьма. И то серое, что за нею?
        - Покров внешний, - неохотно отозвалась Чтагар. - За ним - Хаос Изначальный, рождающий и поглощающий миры. Ты шевелись, не отвлекайся. Прорвётся в прореху, мало не покажется. У нас здесь и так… проблемы.
        Проблема обозначилась в лице давешней хозяйки светящейся сети. Только сети при ней теперь не было. Зато сама она выглядела свирепо и страшно.
        - Чтагар! - гневный рык поколебал туман, и он разошёлся волнами, увеличивая тьму.
        Хрийз едва поймала выскользнувшую из пальцев нить.
        - Не бойся, - бросила ей Чтагар. И обратилась к незваной госте вполне мирно:
        - Здравь будь, Ахла Мичрафана.
        - Убирайся!
        Туман дёргался, обретая самые разные - жуткие! - формы.
        - Собираем своё, не посягаем на чужое, - так же мирно отвечала принцесса. - В своём праве.
        - А кто это? - не удержавшись, тихонько спросила она у Чтагар.
        - Страж Грани… другого мира, - очень неохотно ответила та. - Молчи… не лезь… без тебя тяжело. Делай дело.
        - Убирайся!!!
        Потом, пытаясь вспомнить увиденное и услышанное, Хрийз так и не сумела сложить полную картину. Словно быстрый поток пронёсся между Чтагар и Ахлой. Поток менял формы, шумел, раскатисто ворчал. Вроде бы он состоял из табуна единорогов со всадниками… или кентавров? Или кого-то ещё, сказочно чудовищного и чудовищно сказочного. Память не удержала яркость красок и ярость чувств.
        Но Ахла отступила. Похоже, она не рассчитала собственные силы и поняла, что драка окончится не в её пользу. Кто пришёл на помощь Чтагар? Патрульные? Кто-то ещё? Эти единороги или кентавры или кто… Кто это был, что это было?
        Потом Хрийз узнает, что высшие маги - существа соборные. Они словно бы сложены из нескольких различных личностей и тел. И потому могут вести бой на многих уровнях сразу, особенно там, где отсутствуют чёткие измерения и правила - в междумирье, на гранях обитаемых вселенных. Чтобы убить такого мага, необходимо уничтожить все его сущности до единой. Смерть его на конце иглы, а игла в яйце, а яйцо в утке, а утка в зайце, а заяц в сундуке, а сундук стоит на высоком дубу, а дуб тот царь Кощей пуще глаз своих бережёт… Такова была примерная формула процесса. С поправкой на то, что дуб, сундук, игла и утка - единое целое, которое попробуй ещё разделить для начала…
        Хрийз чувствовала бешеную мощь, клокотавшую вокруг. Чтагар и эта Ахла явно ненавидели друг друга. Ненавидели самозабвенно, с упоением, вкусом и глубоким чувством. Но сила в этот раз оказалась на стороне Чтагар. Ахла отступила, утратила спесь, обрела отчётливый человеческий силуэт…
        … а как на бабушку похожа, если издалека смотреть…
        … Хрийз побоялась озвучить возникшие чувства даже в мыслях.
        - Долго возишься, - бросила ей Ахла.
        Хрийз вздрогнула, хотела было ответить, но Чтагар отмахнулась ладонью, и слова не родились.
        - А ты поучи, как сделать быстрее, - вежливо попросила принцесса.
        - Смотри, дитя, - Ахла усмехнулась, и повела рукой, сплетая из тумана нить и узлы на ней, - это делается так…
        Она дунула на получившийся элемент плетёнки, и тот поплыл сквозь туман. Чтагар вскинула ладонь, пропустила подарок сквозь пальцы и передала Хрийз. Она взяла.
        Узелки приятно охладили разгорячённую ладонь. И развернулись в знание.
        - Спасибо, - тихо поблагодарила девушка.
        Чтагар и Ахла могут сколько угодно ненавидеть друг друга. Это к делу не относится. Но Хрийз не понравилась лёгкая улыбка, возникшая и мгновенно испарившаяся на лице чужой Стражницы.
        Вот чёрт, что же теперь делать? Не использовать полученное нельзя, так действительно пойдёт быстрее. А использовать - беды не вышло бы. Впрочем, можно ведь изменить основу. Узелок-'ягодку' на 'листик'. 'Звёздочку' на 'камешек'. Туман вплетался в узор, заволакивая собой черноту, моргающую далёкими серыми звёздами изначального хаоса. Всё это воспринималось отвлечённым сном, да, скорее всего, и было сном, ну не глупость ли, плести макраме из тумана…
        … а где-то там, далеко-далеко, горели свечи между зеркалами…
        … последний 'капуцин' кисточкой. Пора!
        Хрийз отпустила полотно. И шагнула за него до того, как оно приросло к туманной ткани Грани изнутри.
        Здесь всё так же шла дорожка из деревянных мостков, и блестело под скрытым солнцем далёкое море. Вот только лодочки уже не было у причала, и не было упыря. По правую руку вспыхнула сеть. Хрийз смотрела на неё, смотрела, и вдруг начала узнавать узор, который оплёл тогда скалу Парус и вновь разделил слившиеся на мгновение миры. Неужели?..
        - Ты!
        Ахла оказалась рядом, на расстоянии вытянутой руки. В совершенно бешеном виде. Хрийз в испуге отступила назад, просьба застряла в горле. Нашла к кому обратиться! Это страшное, опасное существо при ближайшем рассмотрении напоминало вовсе не бабушку, а того самого упыря, едва не сожравшего душу. Ой, мамочки! Верните меня обратно, в родную Службу Уборки, бачки мусорные чистить! Я никогда больше, никогда…
        Просверк оранжевого огня просёк пространство, швырнул в сторону. Поток с единорогами хлынул волной, обретая формы. Сеть вспыхнула, прокачивая через себя чудовищную мощь запредельной силы…
        Хрийз приподняло и шлёпнуло.
        Она рывком села, с огромным изумлением осознавая себя не на Грани, а в больничной палате, откуда собственно и уходила вместе с Чтагар.
        - Счашем, кичтам, севре, дура! - яростно выразилась принцесса, хватая девушку за ворот и встряхивая. - Холера! Крабовидная креветка!
        Голова мотнулась от полновесной пощёчины. И от ещё одной. И ещё…
        Хрийз таращилась на взбесившуюся Чтагар полными слёз глазами. Щёки горели. Ужас лишал рассудка, летел по спине мерзкими мурашками. Заныла, задёргала болью раненая рука.
        - Уймитесь немедленно, Ваше Высочество, - приказала Хафиза.
        В её руке, отведённой на уровень виска, вскипел и завертелся, шипя, синий шар ледяного огня.
        - Не то я вас… уйму. Не у себя дома. Не на Грани!
        Чтагар разжала пальцы, Хрийз тут же шлёпнулась на пол, ноги подкосились. И разрыдалась.
        - Не верещи, - тем же тоном приказала Хафиза, присаживаясь рядом с нею. - Дай посмотреть… Дай, не бойся! Что случилось?
        Лёгкие прикосновения холодных пальчиков уняли боль, убрали страх.
        - Я домой хочу! - выкрикнула Хрийз, всхлипывая. - До-мой! Я с Земли. Я узнала рисунок сети! Я её видела! Это она меня назад не пустила, когда я у Паруса потерялась. Это мой мир, я домой хочу, домой! Отпустите меня, надоели!
        Чтагар взялась за лоб извечными жестом 'рукалицо':
        - Ахла едва тебя в нить не скрутила и в свою сеть не влила! Сша дарай, лучше, чтоб упырь сожрал, чем это! Нашла кого о Переходе просить. Разум у тебя есть, эй, ты? Или в голове сплошь дерьмо жидкое?!
        - Что? - переспросила Хафиза, изменившись в лице.
        Чтагар посмотрела ей в глаза. Поделилась памятью о случившемся, поняла Хрийз. Телепатия, круто. То есть, магия.
        - Я сейчас, - Хафиза торопливо вышла из палаты.
        Чтагар встала у окна. Смотрела на море, молчала. Хрийз давилась слезами, утиралась, никак не могла успокоиться.
        - За тебя испугалась, за дурочку, - сказала вдруг моревична другим совсем голосом. - Прости…
        - Это вы меня… простите… - выдохнула Хрийз, отирая щёки. - Но мне вдруг так захотелось домой… А вы… может быть, вы поможете мне вернуться?
        Спросила, и замерла в отчаянной надежде. А вдруг Чтагар ответит 'да'?
        - Не могу, - с искренним сожалением ответила Чтагар. - Я не Проводник, я всего лишь Страж. И ты же сама видела, Ахла не признала тебя. Нет тебе обратной дороги. Живи у нас.
        Хрийз снова заплакала. Живи у нас! Легко сказать. Зелёное солнце, Служба Уборки, упыри, маги… В гробу это всё увидеть бы. В белых тапочках.
        Дорого бы она отдала за то, чтобы снова пройти знакомой дорожкой от калитки к порогу родного дома, услышать бабушкин голос, скрипичную музыку из её комнаты, снова пересаживать с нею комнатные цветы или сажать морковку, собирать ту же вишню… Зачем, зачем не послушалась родного человека, пошла к этому проклятому Парусу, зачем?!
        Но кто же мог знать?
        Кто?
        Вернулась Хафиза. С белой сумочкой, в которой что-то подозрительно позвякивало. Врачебные какие-то штучки. Орудия пыток под названием 'медицинские инструменты'. Сразу стало неуютно и страшно. Впрочем, полностью насладиться страхом Хрийз не дали. Лекарка положила ладошки девушке на виски, и та провалилась в мгновенный, глубокий сон без сновидений…

* * *
        На третьи сутки после схватки на Грани была назначена казнь.
        Хрийз всё ещё находилась в больнице. Чувствовала себя она неплохо, благодаря искусству Малкиничны. Скоро выпишут, и снова начнутся трудовые будни в Службе Уборки. Где же ещё. Латка на дыре в ткани мира - сама по себе, а мусор на улицах Сосновой Бухты - сам по себе. Котлеты, как говорится, отдельно, мухи отдельно. Несовершеннолетних магии учить запрещено. И не факт ещё, что чужую девчонку без дома, без семьи, кто-то учить возьмётся.
        И откровенно говоря, боевой феей или этой… Вязальщицей… становиться совсем не хотелось. Ну её, эту магическую жуть. Как-нибудь без неё обойдёмся.
        Хафиза принесла одежду: нечто донельзя официальное. Синее глухое платье плотной ткани, с рядами серебряных пуговиц, синие же туфельки, и синяя сеточка для волос.
        - А можно я не пойду? - спросила Хрийз.
        Упырь Мальграш был, конечно же, гадом. Но совершенно не хотелось смотреть, как его будут убивать. Придумали тоже, публичные казни!
        - Нельзя, - категорично отрезала Хафиза.
        Платье пришлось впору, и даже оказалось вполне комфортным. Длинное только, в пол. Волосы пришлось связать в хвост и спрятать под эту… шапочку Не сказать, чтобы красиво вышло, но сойдёт. А вот туфли…
        Туфли Хрийз возненавидела сразу. Тесные, жмут, ноги словно в колодки зажали.
        - Живее, - нервно поторопила Хафиза. - Время!
        Отчего Хрийз не посмела скинуть туфли и взять свои привычные сандалии. Может, вид у целительницы такой был, может, ещё что. Так и пришлось ковылять за нею, угрюмо думать об офигенных волдырях, которые очень скоро вскочат на обеих ступнях, и поспевать.
        Изящный автомобиль на воздушной подушке поразил своим совершенством. Ослепительно белая, стремительная машина с двумя 'вентиляторами' турбин в корме. Вот они ревут, наверное… Подойдя ближе, Хрийз увидела еле заметную радужную плёнку огромного пузыря, окружавшего обе турбины сразу. От тоненькой поверхности пузыря тянуло знакомой жутью: магия. Шумогаситель, должно быть, что же ещё. Хрийз догадалась правильно: машина поднялась на экран и пошла по улицам абсолютно бесшумно.
        Салон не уступал внешнему дизайну. Кожаные сиденья, большие окна, места хоть в футбол играй. Даже при наличии Чтагар, занявшей собой изрядное пространство. Не мусоровоз, однако.
        Хрийз и в родном мире не могла похвастаться каким-то особенным богатством. Да, был определённый достаток. Могли позволить себе икры с маслом больше, чем в минимальной потребительской корзине. Но всё это находилось в пределах так называемого среднего класса. Небожители из списка журнала 'Форбс' по-прежнему оставались в иной реальности, недостижимой, как центр Галактики. Неплохо мечтать о высшем свете с книжечкой об очередной Анжелике в руках, но если внезапно угодить в тот самый высший свет - это после мусоровоза-то! - почувствуешь себя минимум в чужой тарелке.
        Мягкое сиденье приняло в себя, обняло, окружило заботливым комфортом. Век бы в нём провести. Ненавистные туфли тут же были с облегчением сброшены. Ноги утонули в пушистом белом ковре, непрактично занявшем весь пол. Как, интересно, этот ковер справляется с зимней слякотью?..
        Приехали на удивление быстро. Хрийз поневоле ожидала здания суда, тюремные решётки, конвой с охраной… Нет, под открытым небом. На площади. При толпе, собравшейся едва ли не со всего города.
        Ещё в машине Хафиза взяла себя в руки. Преобразилась до неузнаваемости. Выпрямилась, вытянулась, надела на лицо маску каменной невозмутимости. Магическая сила - то, что Хрийз изначально определяла как 'жуть' - исходила от тоненькой фигурки целительницы отчётливой упругой волной.
        - Не копайся, - строго выговорила целительница, не оборачиваясь.
        Глаза на затылке. И этот командный тон… Хрийз заспешила, плюнула на упорно не пожелавшие надеться туфли, побежала так, босиком. Лето, тепло, как-нибудь… А платье в пол, под ним не особенно видно.
        Толпа расступалась перед Малкиничной сама собой, с должным пиететом. Попробовали бы они не расступиться! Хрийз нервно стиснула кулаки. Что-то сейчас будет!
        Хафиза вышла в центр площади. Пленник уже был там, стоял - вроде бы без охраны, но с трудом, на пределе зрения, можно было разглядеть мерцающий кокон, заключивший в себя преступника. Клетка. Вот что это было такое. Магическая клетка для магического же существа…
        Мальграш выглядел скверно. От прежнего шика осталось, прямо скажем, немного. Синие кудри, некогда роскошные, слиплись и висели сосульками, одежда измялась, а лицо приобрело зеленоватый оттенок лежалого трупа. Странно, что солнечный свет не убивал его, но, может быть, местным упырям на солнце было плевать, кто их знает.
        - Мальграш Сивурн, сын Палель и Гармаша, внук Ретавань, урождённый свободный Пятого Мира Двуединой Империи, - ледяным, вымораживающим в ноль голосом заговорила Хафиза. - Вы обвиняетесь в убийствах и в покушении на убийство вне рамок Навьей Правды. Желаете что-либо сказать в своё оправдание?
        Мальграш поднял голову. Хрийз невольно отшатнулась - показалось, будто упырь смотрит прямо на неё.
        - Ненавижу, - хрипло выдавил из себя наболевшее Мальграш, лицо его исказилось.
        И замолчал, уронил голову. Тишина настала такая полная и плотная, что её, казалось, можно было нащупать пальцами.
        - Достоин упокоения, - сухо приговорила Хафиза. - Душу - Нижним Мирам без возврата.
        Время, замершее на мгновение, вдруг прыгнуло вперёд с ускорением. Словно резко дёрнули за невидимую нить, привязанную к душе, такое это было ощущение, неприятное и страшное. В ушах зашумело, мир поблёк и начал проваливаться. Хрийз взмахнула руками в отчаянной инстинктивной попытке уцепиться хотя бы за что-то… за что угодно, лишь бы не упасть. Вцепилась в руку Чтагар, как потом поняла. И это помешало воительнице, на мгновение, но помешало.
        Мальграш нечеловечески быстрым движением вывернулся из 'клетки', миг, - и он уже рядом с Хафизой, а дальше… А дальше ничего не было. Хафиза не шевельнулась. Ни жеста, ни слова. Окаменевшее в маске непробиваемого официоза лицо даже не дрогнуло.
        Только упырь исчез. Мгновенно, бесследно. Как будто он был проекцией, голограммой. И его выключили.
        Время вернулось к обычному своему неспешному шагу.
        Толпа выдохнула дружное: 'Ах!' И пошли перешёптывания - в полголоса, в треть голоса, переглядывания, нервные смешки, шорохи. Ветер дохнул адреналином и морской солью.
        Хафиза вскинула руку, и на площадь вновь упала тишина.
        - Хрийзтема Чуженинка, - сказала она, - подойди.
        Чтагар легонько подтолкнула в спину. Хрийз подошла - коленки подгибались, ступни жгло: свирепое летнее солнце нагрело камень, которым вымощена была площадь. Ощущения как на раскалённой сковороде. Но Хрийз чувствовала: надо терпеть. Терпеть надо молча.
        Кем бы ни была Хафиза Малкинична, но она только что расправилась с Мальграшем, причём расправилась легко, походя, бровью не шевельнув. Как отнестись к человеку такой запредельной силы? 'А я ещё на 'ты' её называла когда-то…'
        - За отвагу, за проявленные смелость и мужество, - Хафиза протянула награду: ножны с… с кинжалом, так что ли? - и пояс к ним.
        Неожиданный подарочек. И что с ним делать? Но у сильных мира сего подарки принимаешь с благодарностью, и никак иначе. Ещё присказку про дарёного коня неплохо бы при том вспомнить…
        Хрийз взяла, толком не понимая, что сказать и что сделать, уже заранее ненавидя себя за готовый сорваться с губ позорный лепет. Но в последний момент толкнуло жаром осознания; Хрийз больше не задумывалась. Она осторожно выдвинула клинок и поцеловала холодную сталь (ну, не глупость ли, видел бы кто там, дома!) И ощутила упругую волну одобрения, исходящую от толпы. Кровь вскипела радостью; Хрийз, сама не того не понимая, всё сделала правильно.
        Третий мир Двуединой Империи принял её.
        ГЛАВА 6. БОЛЬНИЧНЫЙ ЛИСТ
        Наконец-то разрешили выходить из палаты и гулять во внутреннем дворике; разрешение после многодневного постельного режима казалось подарком богов.
        В центре дворика располагался большой круглый бассейн, возле бассейна росли аккуратные, - не верилось собственным глазам! - апельсиновые деревья с маленькими, но уже оранжевыми апельсинчиками в густой кроне. Искушение сорвать и распробовать на вкус хотя бы один наткнулось на прозрачную, но совершенно непреодолимую, стену, окружавшую каждое деревце защитным коконом. Правильно. Если каждый будет рвать плоды, что от них в самом скором времени останется?
        У бассейна не было бортиков, он вообще был стилизован под дикое озеро: серый гранит, рукотворные скалы с водопадиками и фонтанчиками, островки с цветами. Узкая полоса белого мрамора служила не только красивой границей между зоной бассейна и зоной остального пространства, она каким-то непонятным образом (магия?) генерировала что-то вроде тепловой ловушки. Протяни руку, горячий воздух дохнет жаром, высушивая кожу. Зачем бы? Чтобы те, кто выбирается из бассейна, не нашлёпали неаккуратных луж по дорожкам?
        Из бассейна никто не выбирался, он казался пустым, несколько длинных золотистых рыб, снующих вдоль бортика, не в счёт. Рыбы выглядели замечательно: подвижные, быстрые, кистепёрые, с большими выразительными, совершенно не рыбьими, глазами. Когда Хрийз склонилась над водой в первый раз, они собрались вместе и стали в ответ внимательно рассматривать её. От их серьёзных взглядов стало не по себе. Кто его знает, что это за существа такие. Может, тоже разумные. Как моревичи. Или животные-компаньоны вроде земных собак? А может, они вообще лечебные. Как дельфины, допустим. И в бассейне проводится рыботерапия.
        В мире, где магия не просто уживалась с техническим прогрессом, но являлась чем-то обыденным, как двигатель внутреннего сгорания или солнечный свет, возможным могло оказаться всё, что угодно.
        За бассейном живой лабиринт из коротко остриженных кустов. Простенький, небольшой лабиринтик. Хрийз с удовольствием побродила по нему, добралась до овальной площадки в центре. Здесь располагалась ещё одна искусственная скала, а в ней, в рукодельном гроте, красовалось то, что с натяжкой можно было бы назвать коллективной фотографией. Если оно, конечно, было фотографией.
        Объёмная панорама с фигурками людей и моревичей. Фигурки были крупными, около полуметра в высоту, и очень точными. Как на фотографии.
        Коллектив госпиталя регионального значения имени дочери княжеской, Сирень Хрийзтемы Браниславны.
        Женщины, все как одна в официальных синих платьях, сидели на расставленных полукругом лавочках, мужчины стояли во втором ряду. Над каждой фигуркой вилась ленточка с именем и должностью. В левом верхнем углу панорамы красовался золотой столбик тоненькими буковками официального стиля, имя художника-портретиста, создавшего эту работу. Здебора Цнаёгг. Имя Хрийзтеме ни о чём не говорило. Трудно было даже понять, мужчина это или женщина.
        Она нашла Хафизу Малкиничну: целитель общей практики первой категории, магистр второй степени. В втором ряду, наискосок от неё, стоял знакомый до дрожи тип с ехидной улыбочкой. От надписи над его головой впору было падать в обморок: Мальграш Сивурн, хирург вне категорий, магистр первой степени. Чёрная ленточка через плечо, и у ног две алые, тщательно, со знанием дела и должным чувством, исполненные, розы…
        В голове не укладывалось. Существо, едва не сожравшее душу, кому-то, оказывается, было дорого. Кто-то скорбел о нём. Сделал сам или заказал у мастера эти розы, принёс сюда…
        - Да, он работал у нас, - сказала Хафиза из-за спины.
        Хрийз вздрогнула, она не услышала, как целительница подошла.
        - Знаете… - сказала она. - У нас врачей там, дома… на Земле… иногда ругают упырями. Но чтобы реальный упырь был хирургом! Кошмар какой-то, брр!
        - Отчего же кошмар? - хмуро поинтересовалась Хафиза. - Из них получаются хорошие врачи… Упырь нейтрализует некротическую энергию, это единственный вид магического существа, который способен работать с таким агрессивным субстратом без сколько-нибудь ощутимого вреда для себя. В каждом поселении обязательно есть свой упырь, а в больших городах, таких, как наша Бухта, не один и даже не десяток, больше.
        - А почему… - начала было Хрийз, и замолчала в неуверенности.
        - Спрашивай, - сухо позволила Хафиза.
        - Почему он в таком случае работал не в морге? Раз упырь.
        - Каша у тебя в голове, иномирянка, - поставила целительница безжалостный диагноз. - Подумать немного не пробовала? Говорят, это полезно.
        Кровь бросилась в лицо, ладони мгновенно вспотели. Издевается! Вот ведь крыса, а ещё врач.
        - Двадцать четыре года назад Грань была прорвана, и началось вторжение в явь нашего мира, - снизошла до объяснений Хафиза. - Третерумк, это наши… соседи. Такая же соборная держава из нескольких миров, как наша. Сиреневый Берег, Острова, Звениполье, Семиречица, приняли на себя основной удар. Третичи уничтожали всех поголовно, им здесь никто не был нужен. Мы вообще-то едва не потеряли Третий мир окончательно, без права возврата. Слава тем, кто встал против захватчиков и продержался до восстановления порталов с Империей… Мальграш Сивурн до войны учился в Дармицком медицинском центре, практику проходил здесь, в Сосновой Бухте. А потом оказался в партизанском отряде старого Црная, и так получилось, что они остались без упыря; кому-то надо было взять на себя эту ношу. Хотели жребий бросить, Мальграш вызвался сам. Потом, после Половинного мира, вернулся обратно. Хорошие рекомендации, огромный полевой опыт. Между прочим, магхирургию я проходила именно у него. Лучшего учителя я не знала…
        Надо же, какие здесь проблемы были когда-то. Война. По спине потянуло зябким холодком. Что-то подсказывало - Половинный мир? Почему половинный? Значит, победа была не полной? - подсказывало, что война может вернутся сюда снова. У чувства была неприятная ясность точного знания.
        Внезапно Хафиза вскинула ладонь, прислушиваясь к непонятному шороху в кустах. И тут же резко сказала:
        - Юфсар! Я тебя вижу.
        Из кустов высунулась оранжевая рожица девочки-моревичны лет… чёрт, будь это человеческий ребёнок, подумала бы, что десяти-двенадцати. А на самом деле поди знай.
        - Хафи-цтана, я ненадолго и немножко! - заканючила малявка. - Я…
        - Тебе что было велено? - о, какой знакомый приказной тон! - На воздух не выходить!
        - Ну, пожалуйста-а-а-а…
        Если егоза думала, что нытьё ей поможет, то она жестоко ошиблась. Хафиза легко извлекла девчонку из кустов, зажала подмышкой, отнесла к озеру и плюхнула в воду, только пятки сверкнули. Сурово. Режим с прижимом, так? Девочка явно находилась здесь на лечении, и прописан ей был морской режим. Золотые рыбы немедленно собрались вокруг неё, утешая.
        Целительница отряхнула руки:
        - Вот так, - потом обернулась к Хрийзтеме - Что тебе ещё?
        - Я просто… Я вот думаю. Мальграш же был ветеран, уважаемый человек, - тихо сказала Хрийз, ненавидя саму себя за косноязычное мямление. - Хирург, хоть и упырь. Что ему по жизни не хватило? Почему он с ума сошёл?
        - Не знаю, - резко, почти криком ответила Хафиза.
        Повернулась и пошла прочь, держась вызывающе прямо.
        Врёт, отчётливо поняла Хрийз, смотря ей в спину. Знает. Не она ли цветы принесла?
        Кто-то подёргал влажной лапкой за рукав. Хрийз обернулась и увидела давешнюю девчонку, выкинутую в озеро.
        - Ушла? - спросила она, имея ввиду Хафизу.
        - Ага, - отозвалась Хрийз.
        - Я - Юфи, - девчонка протянула руку. - А ты?
        - Хрийз.
        - Привет, Хрийз.
        - Привет, Юфи, - стало смешно, но оранжевую ладошку Хрийз пожала со всей серьёзностью.
        Девочка вытянула шею:
        - Ой, посмотри, это не она?
        - Да нет…
        - Уфф. Спасибо.
        Девочка уселась на одну из лавочек, задрала нос.
        - По-моему, ты режим нарушаешь, - осторожно предположила Хрийз. - Нехорошо.
        - Я уже здесь тыщу лет, - проинформировала Юфи. - Она меня совсем замучила, воздухом нормально подышать не даёт! А сегодня папа придёт. А я из воды его опять не увижу. Надоело.
        - А разве он к тебе не может спуститься? - спросила Хрийз.
        Наверняка моревичи могли общаться и под водой. Иначе как бы они выжили в процессе эволюции? Коммуникация - признак разума. Если ты земноводное, то приспосабливайся болтать с себе подобными в обеих средах. Или вымирай.
        - Папка у меня сухарь, - пояснила Юфи назидательным тоном, и тут же испуганно прикрыла рот ладошкой - ой… Береговой, то есть. Как ты. Он не может под воду.
        - Ладно, допустим. Но ты ведь болеешь, тебе плохо может стать, - неуверенно сказала Хрийз, за что удостоилась презрительного взгляда в стиле 'ты совсем дура?!'
        - Ничего уже не болею, это она меня изводит, - Юфи сопроводила взгляд уморительнейшей рожицей, изображавшей Хафизу Малкиничну, и, надо сказать, изображавшей точно, несмотря на видовые различия - 'Юфсаар, тебе что было велено', - тут девочка показала узкий алый язычок, - ой-ой. Тоска.
        - Да зачем же врачу тебя изводить?
        - Из вредности!
        Большой вопрос кто тут кого изводит, подумалось Хрийз. Но девчонка славная. По всему видно, с ней не соскучишься!
        - Как же ты в больницу угодила, Юфи?
        У неё мгновенно загорелись глаза.
        … Двадцать лет назад завершилась война с Третерумком, но местная малышня продолжала с упоением сражаться за свободу Сиреневого Берега, дракой решая, кому быть третичами, а кому - партизанами старого Црная, трепавшими врага по всему восточному побережью Тёплого моря…
        Что, не знаешь Пальша Црная? Ой, школьные уроки проспала с пробками в ушах, глупая. Это настоящий герой, имя его вписано в Скрижали Памяти Алой Цитадели навечно… И про Алую Цитадель не слыхала? Даёшь. Выйди к морю и посмотри на закат, сразу увидишь красную скалу, увенчанную каменными зубцами, там крепость третичей была, их военная база, портал из Третьего мира к их основной империи. Партизаны Цитадель захватили, портал уничтожили, третичей перерезали всех до единого, сейчас там мемориал. И ещё старый упырь, Канч сТруви, там живёт, прямо в крепости; это его место, оно всегда было его, ещё до всяких третичей.
        Да, господин сТруви тоже герой, но не такой известный, как Црнай и его ребята. Те были настоящие головорезы!
        В ход пошло всё: камешки, веточки, оброненные кем-то конфетные фантики… Лавочка превратилась в неприступные Чернозёрные скалы, скрывавшие в себе систему карстовых пещер, где прятались партизаны. Христинкины шлёпанцы превратились в корабли третичей. Юфи с горящими глазами рассказывала об Игре, которая отошла от подлинных исторических событий практически сразу же: проклятые 'третичи' на старых моторных лодкахогромных, вооружённых деревяннымитяжёлыми пушками кораблях захватили добрую половину отважных защитников, и те маялись теперь в плену, выполняя 'каторжные' работы по очистке побережья от выносимого волнами мусора. Пляж был совсем ничейным, диким, в зону ответственности Службы Уборки Сосновой Бухты не входил. Облюбовавшие его ребятишки приглядывали за ним сами.
        Недалеко располагался выход из старых полузатопленных катакомб: когда-то здесь добывали камень для строительства города, потом, во время войны, по побережью прошлись ракетами и не единожды… в общем, камень для строительных нужд добывали теперь в другом месте. А этот хитрый лабиринт вполне годился изображать Чернозёрные горы…
        Девочек в Игре участвовало немного, но были. И тоже спорили из-за ролей: каждой хотелось сыграть отважную пиратку Белодару или, скажем, Хозяйку Громову… Целителей изображать было скучно, но терпимо, кухарок и прочих поломоек изображали пленники или по жребию, но самые жестокие споры возникали вокруг роли дочери княжеской, Хрийзтемы Браниславны.
        Хрийз подумала, что знатную девушку отчего бы не сыграть. И в её мире девчонки этого возраста примеряли короны принцесс, и отчаянно ссорились, кому быть Золушкой на новогоднем утреннике. Но очень скоро выяснилось, что она жестоко ошиблась!
        Оказывается, во время партизанской жизни княжна отличилась по полной программе, несмотря на юный возраст. Юфи перечисляла заслуги младшей Браниславны по порядку, смешно разгибая из твёрдо сжатого кулачка пальчики.
        Больницу Юфи заработала, когда пыталась повторить шестой подвиг. В реальности княжна вместе с преданными ей пратизанами проплыла подземными озёрами изрядное расстояние до Тихой Гавани, где стояли корабли третичей. Эти корабли были сожжены, а партизаны убрались тем же путём, каким пришли. Враг сообразил, откуда явились незваные гости, но догнать и растерзать героев не удалось. Тогда горы подверглись беспощадной бомбардировке, отважную группу закупорило в пещерах безо всякой надежды на спасение; потом их спасли, конечно же, но - сильно потом. Дней через восемнадцать…
        Юфи подошла к делу с изрядной изобретательностью. Стащила из школьных запасников подходящий по росту гидрокостюм для сухарей, то есть сухопутных, княжна-то была береговой девушкой, а Юфи нет, это выглядело нечестно. Через старые катакомбы девчонка пробралась к лодкам и залепила в них сташ, который - семь бед один ответ! - загодя стащила из школьного кабинета физики. Не знаешь, что такое сташ? Ну-у-у, темнота-а! Шаровая молния в магнитной ловушке, так понятнее? Хотя это не совсем молния, точнее, совсем не молния, ну да неважно. Важно, что лодки проклятых 'третичей' сгорели как миленькие.
        Потом Юфи пришлось убегать от разъярённых такой неудачей врагов. Через те же катакомбы. Она заблудилась, угодила в подземный поток, её потащило куда-то в глубину, приложило головой, воткнуло в какую-то расщелину и там заклинило… И то, что для сухопутной девочки стало бы спасением, оказалось смертельной ловушкой для юной моревичны. Земноводному организму пять суток подряд сухого режима на пользу не пошли.
        Да, отыскали её лишь на пятые сутки. Всего-то навсего, в самом деле. Подумаешь. И теперь угнетают, как могут. Неизвестно, когда выпустят. А там, между прочим, шведы Кемь взяли! подлые 'третичи' наверняка новые корабли где-то добыли, и кто их теперь сожжёт?!
        - С ума сошла? - искренне изумилась Хрийз. - Ты едва не умерла! Не страшно?
        - Нет, конечно! - заявила Юфи. - Лето скоро окончится! Победить надо до школы успеть. А как наши победят без меня?!
        - Никак, - мрачно сообщила Хафиза Малкинична, возникая рядом словно бы из ничего.
        Юфи испуганно взвизгнула и подалась к Хрийз, пытаясь спрятаться у той за спиной. Прятаться, понятно, было бесполезно…
        - Прошу и требую специальных мер, - обратилась Хафиза к своему спутнику, очевидно, отцу девочки с той же самой интонацией в голосе, с какой выносила приговор упырю Мальграшу.
        - Разрешаю, - хмуро отозвался тот.
        Хрийз с изумлением узнала в нём учителя Несмеяна Некрасова. Синие волосы всевозможных оттенков встречались на каждом шагу, но таких фиолетовых с отливом в лиловый, как у учителя Несмеяна, Хрийз больше не видела ни у кого.
        А девочка ему, видно, приёмная. Как иначе? Совсем другой биологический вид!
        Хафиза вытянула из кармашка тонкий ремешок браслета, повязала его Юфи на руку. Хрийз почувствовала упругую волну магии, всколыхнувшую воздух. Тот самый обещанный контроль. Надо думать, Юфи из воды теперь самостоятельно не выберется, браслет не даст. Довольной девчонка не выглядела. Но права качать в присутствии отца не посмела. Хафиза повела её к бассейну. Сняла, сложила аккуратно своё платье, оставшись в телесного цвета гидрокостюме, облегавшем тело как вторая кожа. Надвинула на голову капюшон и нырнула в бассейн. Решила, значит, лично сопроводить строптивую вредину в подводную палату.
        Хрийз взяла с лавочки книгу по истории Двуединой Империи, отряхнула её. Чувствовала себя виноватой: в самом деле, знала же, что девочка на лечении, и уши развесила, внимала т. н. историческому ликбезу, вместо того, чтобы вернуть маленькую шкоду в бассейн или хотя бы врачей позвать, ту же Хафизу…
        - Как успехи? - поинтересовался учитель, кивая на книгу.
        Он не спешил уходить. Хотел дождаться целительницу, послушать, что она скажет о состоянии дочери…
        - Спасибо, - смутилась Хрийз, - разбираюсь понемногу… А вы не могли бы…
        - Что-то подсказать?
        - Да. Здесь есть про последнюю войну с Третерумком? О которой рассказывала Юфи?
        - Нет, в книге всего лишь общий курс по Старой истории. Вам надо сходить в городскую библиотеку, госпожа Хрийзтема. Попросить прослушать одну из программ, посвящённых Новому времени. Услуга бесплатна.
        Вот так, госпожа и с полным именем. Стоило только пообщаться со съехавшим по фазе упырём…
        - Спасибо. Я… обязательно это сделаю.
        Она не спросила, где находится городская библиотека и как пройти к ней. Язык в присутствии учителя Несмеяна сделался совсем деревянным. Хрийз удивлялась сама себе: никогда заиканием не страдала, а тут почти начала. С чего бы вдруг?
        - Ещё неплохо было бы съездить с экскурсией в Алую Цитадель, - невозмутимо продолжал он. - Сейчас там находится памятный мемориал, и хранятся уникальные записи военных лет. На княжну Браниславну посмотрите, кстати. Вы чем-то похожи…
        - Я?! - от изумления всё косноязычие куда-то испарилось. - Как ваша дочь о ней рассказывала, княжна ваша крутая до ужаса, прямо супергерой какой-то. А я…
        - А вы, как всем известно, не побоялись со спятившим Сивурном сцепиться, - усмехнулся учитель. - На это тоже храбрость нужна, не находите?
        Хрийз зябко обхватила себя за плечи. Буркнула сердито:
        - Случайно получилось. Было очень страшно. Очень!
        - Княжне Браниславне тоже было страшно, уверен, - мягко выговорил Несмеян. - Такое тогда было время. Я был слишком мал, когда война окончилась подписанием Половинного мира. Но хорошо запомнил парад Победы, здесь, в Сосновой Бухте. Младшую Браниславну именно тогда впервые увидел и запомнил. Вы, конечно, совсем другой человек, вдобавок, вы из совсем другого мира, не входящего в протекторат Империи. Но что-то общее у вас обеих есть. Во внешности, в разговоре… не говоря уже об имени…
        В бассейне гулко шлёпнуло, плеснуло. Золотые кистепёрки затеяли игру в догонялки, и одна из них выскочила в воздух, в крутом прыжке пролетела над поверхностью воды изрядное расстояние и нырнула снова, оказавшись за спиной, - простите, за хвостом! - догоняющего. Хрийз затеребила ворот. Влажная жаркая духота не давала дышать в полной мере.
        Девушка молчала, не находя слов услышанному, не зная, радоваться такому сравнению или плакать. Меньше всего на свете ей хотелось быть похожей на какого-нибудь известного всем, кроме неё, героя.
        Волшебная целительная перчатка скрывала ожоги и не позволяла чувствовать боль. Поэтому когда Хафиза Малкинична аккуратно сняла её, объяснив, что перчатки надо менять в процессе заживления, Хрийз при первом же взгляде на свою руку почувствовала позывы к рвоте.
        Чёрная обожжённая кожа взялась багровыми и желтоватыми гранулами, была покрыта склизкой гелеобразной жидкостью, - лекарством? В нос ударил резкий сладковатый запах, от которого замутило ещё больше. Хафиза же разглядывала это безобразие с хладнокровным интересом медика.
        - Ткань начала регенирировать, это хорошо, - сообщила целительница. - Но вяло. Слабее, чем ожидалось. Плохо. Вот, посмотри внимательнее, восстановление началось здесь и здесь, всего лишь… Этого мало.
        Что, интересно лучше - стошнить, а потом потерять сознание, или наоборот, сначала сознание? Если отключиться раньше, может быть, повезёт и обойдётся без рвоты…
        Очнулась на кушетке, в горизонтальном положении. Почувствовала мягкую прохладную губку на лице, - приятное ощущение! - и тут же сообразила, что не повезло и не обошлось. Иначе зачем бы ей вытирали лицо?..
        - Как, легче тебе? - участливо спросила целительница.
        Хрийз кивнула:
        - Да, спасибо… - и попросила жалобно - не показывайте мне это больше!
        - А кому ещё мне это показывать? - искренне удивилась Малкинична. - Ты должна очень хорошо понимать, насколько сильно травмирована на самом деле. Нормальный внешний вид конечности и отсутствие боли могут тебя подвести. Запомни хорошенько, что кожа искусственная, что рука нездорова, что надо её беречь, пока не заживёт.
        - Когда же она заживёт?
        - Трудно сказать. Наверное, дней семьдесят понадобится, может, больше… С ранами, полученными на Грани, всегда так. Скверно заживают. И долго.
        Семьдесят дней! Семь десятков дней. Местных семь десятков, так что умножь семь на восемнадцать! Сто двадцать шесть. Считай, треть года. И радуйся. Треть года просидеть в больнице?!
        - Кошмар! - выразила итог своих мыслей Хрийз.
        Хафиза чуть пожала плечами.
        - Я тебя сегодня выпишу, можешь вернуться к работе, - сказала целительница. - В щадящем режиме, разумеется. На перевязку будешь приходить ко мне лично. Раз в три дня. Не опаздывать и не пропускать.
        Хрийз кивала, радуясь, что из больницы выписывают. Сидеть здесь без дела сто двадцать дней! Нет уж, увольте.
        Хафиза вернулась к столу, достала из ящичка треугольный плотный лист размером в ладонь, черкнула на нём что-то, отдала пациентке:
        - Держи. В Службе своей отдашь. Всё. Свободна, можешь идти.
        - Спасибо.
        Хафиза только отмахнулась: иди уже, мол, иди.
        Хрийз неосознанно поступила очень правильно: вначале отдала больничный и получила расчёт за прошедший период. Очень мало получила, можно сказать, мелкие собачьи слёзы. Правильно. Платят за работу, а не за валяние по больницам. Ну, прореху залатала на Грани, да. За такие подвиги деньгами не платят.
        На самом деле за магию расплачиваются только магией. Этого Хрийз тогда ещё не знала, как не знала и того, что магический долг особы императорской крови выше любых денег, что принцесса Чтагар от долга своего отступать не собиралась. Чтагар просто не стала разъяснять очевидные, по её разумению, вещи, а сама Хрийз не спрашивала, потому что не знала, как и о чём надо спрашивать. Но создавшаяся между ними связь, пришло время, проявила себя во всей красе.
        Впрочем, до этого было пока ещё далеко.
        Хрийз вернулась к себе комнату. Долго стояла на пороге, пытаясь ощутить подвох. Подвох не ощущался, никак. Как будто не здесь случилось всё то, что случилось… Но Мальграшевы деньги лежали на столе, теперь они были просто деньгами, без заложенных в них маячков. Первый яростный порыв выкинуть их в окошко разбился о насмешливый вопрос внутреннего я: тебе плащ тёплый купить надобно, сама слышала, как стремительно меняется здесь погода под конец лета. Сегодя солнышко и тепло, завтра ветрище и дождище с переходом в мокрый снег. С тем, что получила сегодня, не то, что плащ, до следующей зарплаты дожить бы без особых потерь.
        Хрийз прошла к столу. Вытянула из-под подушки кошель, смахнула в него деньги. Удивительно, никто ничего не украл… Впрочем, кражи в этом мире не котировались совершенно, и вовсе не потому, что придут и накажут.
        Украдёшь, не будет тебе удачи, в том числе магической. Суеверие держало крепче закона, предписывавшего за мелкие кражи отрубать пальцы или кисти рук, смотря по тому, сколько украдено и который это по счёту случай. Попавшемуся на пятой краже рубили голову, считая, что человека больше уже ничем не исправить, и что патологическому вору место в могиле на ничейной земле между берегом и водой.
        Клубки ниток, спицы оказались слабее денег. При первом же прикосновении они осыпались пеплом. Магия выжгла их суть, оставив только внешнюю форму, которой не на чём больше было держаться. И при первом прикосновении всё рассыпалось в прах.
        Накатило. Хрийз упала, как была в одежде, на разобранную постель и зарыдала. В голос, до спазмов, и воздуха не хватало. Жалко было незавершённую сумочку, жалко было нитки, инструмент, а больше всего было жалко себя. Одна, никого рядом, домой не вернуться, рука сгорела, упырь едва не сожрал, в боевые феи не позвали, завтра на смену, мусор собирать, и провались оно всё!
        Рыдания постепенно затихли, сменившись коротким глубоким сном. После слёз всегда неплохо спится, и мера отчаяния меняется с неподъёмной на просто нелёгкую…
        Проснувшись, Хрийз умылась, нашла ведро, тряпку и взялась за уборку. За окном зеленел тихий вечер, разливаясь по комнате неяркими сумерками. Хрийз протёрла широкий подоконник, затем забралась на него с ногами, села, обхватив коленки. Алый месяц, ехидно улыбаясь, вставал над крышами домов.
        А вот вам всем, неожиданно подумала Хрийз. Не дождётесь!
        И эта бессвязная в общем-то мысль принесла странное успокоение.
        Млада долго рассматривала подаренный клинок с вниманием истинного знатока. Ей бы кто такой подарил! Она была бы счастлива до посинения. А Хрийз не знала, куда девать подарочек. И совсем приуныла, когда поняла, что придётся носить. Всегда. Везде. Даже в баню и на пляж!
        - Рехнулась, что ли?! - откомментировала её возмущение Млада. - Как это, свободная, и ножа не носить?!
        - А ты бы с ним и спала, да? - съязвила Хрийз.
        - Представь себе - да! - на полном серьёзе подтвердила Млада. - Дармицкая сталь, инициация на хозяина… Не понимаешь? Эх, ты, серость несчастная…
        Хрийз отчаянно вымоталась за две смены, вчерашнюю и сегодняшнюю, сказалось больничное безделье. Отвыкла от работы, да. Вымыться бы сейчас. Пойти в столовую, бросить в желудок чего-нибудь съестного. Вернутся, упасть и спать, спать, спать, завтра снова рано вставать. Но в гости внезапно нагрянула Млада, а выгонять подругу не хотелось. Единственный человек в этом проклятом мире, с кем можно поговорить…
        - Ну-к, пошли. Пошли, пошли. Покажу тебе, что такое живой клинок.
        Решительно невозможно оказалось спастись от её энтузиазма. Зевая, Хрийз взяла пояс с ножнами, потащилась следом за Младой.
        За рядами уборочной техники лежал пустырь, заросший редкой колючкой. На пустыре паслась стая мелких птеродактилей, с треском выщипывая колючку и случайную траву, выросшую здесь по недоразумениию. Млада нагнулась, подобрала камень и швырнула в пташек. Те взвились с мерзким карканьем.
        - Шьемсы, чтоб их, - буркнула Млада. - Пакостные твари… А, вот, иди сюда.
        К забору, огораживающему пустырь от уличных деревьев, кто-то прикрепил широкие деревянные щиты. Щиты выглядели изрядно потрёпанными, должно быть, в них годами швыряли ножи, дротики и прочее колюще-метательное. Млада отмерила шагами расстояние, тряхнула рукой и клинок из ножен на предплечье скользнул в ладонь.
        - Гляди, - самодовольно заявила Млада.
        Лёгкое движение, почти без замаха и нож полетел. Воткнулся аккурат в центре щита.
        - А? - Млада упёрла руку в бок, явно красуясь. - Каково?
        - Ну, молодец, - сказала Хрийз. А что тут ещё скажешь.
        - Теперь гляди.
        Она подняла руку, воздух дрогнул, словно поверхность воды, принявшая камень. Необъяснимое чувство, но будто от того невидимого камня прошла узко направленная волна. От руки к ножу, торчавшему в деревянном щите. Клинок качнулся, выдернулся сам собой и прилетел в подставленную ладонь. Хрийз раскрыла рот. Магия!
        - Видала? Давай теперь ты.
        Она что, серьёзно? Взять нож, швырнуть его, потом притянуть к себе на расстоянии.
        - Давай, что мнёшься.
        - Я не умею…
        - Да ну, - не поверила Млада.
        - Ну да. У нас и ножей-то таких дома не водилось никогда…
        - Зря. Ладно, учись. Возьми его в руку… вот так…
        Тяжёлая рукоять приятно холодила кожу. Пришлась к ладони на удивление правильно. Как будто так и было надо…
        - Бросай.
        И был позор. А что же ещё? И снова позор. Опять позор. В очередной раз позор.
        - Бестолочь, - в сердцах высказалась Млада. - Учись! Лучшей защиты, чем собственная вооружённая рука, не существует, запомни. Попробуй вернуть его. Ладонь вот так, сосредотачиваешься, отдаёшь приказ…
        С магией тоже вышел позор, ещё похлеще чем с бросками. Вообще не получилось ничего. Млада начала злиться. Она ещё объяснить толком не умела, что именно надо делать. Сосредоточься, но как? Отдать приказ, замечательно, но - как?!
        - Ну, ты и ду-у-ура. Как же ты на Грани выжила? Ничего не понимаю!
        - Не знаю, - огрызнулась Хрийз, еле сдерживая слёзы от обиды на себя саму же. - Если бы не принцесса Чтагар…
        - Сожрали бы тебя, глупую, да и всё, - подхватила Млада. - Ну, давай ещё раз…
        - Развели тут упырей всяких в городе, - буркнула Хрийз, пытаясь в очередной раз безрезультатно притянуть к ладони свой нож. - Без них будто нельзя обойтись было, что ли?
        - Нельзя, - серьёзно ответила Млада. - Они - Проводники и чистильщики. Без них магическое инфополе города задохнётся в некротической энергии, погибнет. Видела когда-нибудь города с убитой магией?
        - Нет…
        - А я видела, - ответила Млада. - Мы с ребятами ходили походом через Чернозёрные горы, искали Первоцветный, прежнюю столицу Сиреневого Берега.
        - Нашли?
        - Нашли, - кивнула Млада. - Лучше бы не находили…. Не нашлось там тогда никого, кто взял бы на себя великий долг, прошёл бы через Обряд и встал бы на навью тропу по Грани, служить живым и Смерти. А потом стало слишком поздно. Мёртвое место. Там даже трава не растёт, а Грань настолько близка, что любой неосторожный чих способен поколебать её. Затянет, всосёт в себя, и поминай, как звали. Неумершие это место ещё дальше обходят, чем живые. А ты говоришь, без упыря обойтись… Никак, подруга. Никак не обойтись.
        Хрийз молчала. Она почти увидела, о чём говорила Млада. Сухую пустыню на месте бывшей цветущей долины. Тусклое небо, перемешанный с пылью воздух, ледяной ветер и жар междумирья, выжигающий душу…
        В лоб внезапно с силой ударило да так, что искры из глаз полетели. Хрийз охнула, шлёпнулась на задницу прямо там, где стояла. Слёзы брызнули. Дарёный клинок, оказывается. Послушался магического приказа, прилетел наконец-то сам. Прямиком в лоб. Хорошо ещё, что рукоятью, а не остриём…
        - Ну, вот, можешь ведь, если захочешь, - с удовлетворением прокомментировала Млада, подавая подруге клинок. - Запомни это ощущение, пригодится.
        - Да уж не забуду! - злобно высказалась Хрийз, шмыгая носом и бережно ощупывая кончиками пальцев наливающуюся шишку.
        Тот ещё будет видок на утренней смене!
        Млада привезла с собой пакетик с сухими, скученными листьями тёмно-сиреневого цвета.
        - Счейг, - объяснила она, высыпая горстку в высокую кружку. - Готовь кипяток, надо заварить. Как я здесь столько жила без доброй кружки крепкого счейга?
        - А это не опасно? - с подозрением спросила Хрийз. - Не вроде той дряни, что ты сгрызла перед тем, как на уборку мусора попасть?
        Млада посмотрела на неё, как на умалишенную, а потом расхохоталась:
        - Всё забываю, что ты с лун свалилась. Нет, не опасно. Наоборот!
        Завареный счейг оказался великолепен. Тёмно-розовая прозрачная жидкость с горьковатым полынным запахом. Не чай, но похоже. Приятно было греть о бока кружки озябшие ладони, глотать понемногу горячее, брать кубики рафинада, такие же маленькие и белые, как там, дома…
        Как всегда при мысле о доме - ком в горле и непрошенная сырость под ресницами. Вморгнуть не нужную слабость, улыбнуться. Жизнь прекрасна, не правда ли? Немотря ни на что и вопреки всему.
        - Всё спросить хочу, - сказала Хрийз. - А ты княжну Браниславну знала?
        - Я? - удивилась Млада. - Откуда мне… Я родилась уже после войны. А что спрашиваешь?
        - Да так… Тут, понимаешь… Мне сказали, будто я похожа…
        - Ты?! - Млада расхохоталась до неприличия громко.
        На душе вроде бы полегчало, но с другой стороны, поднялась обида. Допустим, непохожа, слава богу, но ржать-то так зачем?
        - Прости, подруга. Но ты тюха и рохля, вон, за собственный нож не знаешь, как взяться! А княжна в военное время родилась, при отцовой дружине росла, потом против третичей сражалась. Старого Црная послушать, так она вообще со штырём в голове была, ничего не боялась, к тому же везло ей не по-человечески, из самых страшных передряг живой выходила. Третичи вешались, никак поймать её не могли. Под конец награду обещали уже только за мёртвую.
        - Почему же она тогда в коме какой год лежит… - задумчиво произнесла Хрийз.
        У неё начала неприятно ныть и покалывать рука, впечатление было, будто отсидела. Потёрла ладонью нездоровое предплечье, стараясь уменьшить противное колотьё. Вроде бы помогло.
        - Везение окончилось, - объяснила Млада плачевное состояние Браниславны. - Говорят, отравили княжну-то.
        - Кто?
        Млада пожала плечами.
        - Война закончилась, враги остались. И местные, и имперские, и третичи могли, кто битву у Барьера пережил… Ты день выбери, в Алую Цитадель съезди, там мемориал есть. У школьников домашние дни, так что экскурсий не будет, спокойно записи военного времени посмотришь, с хранителем поговоришь…
        Сквозь распахнутое окно неторопливо текли зеленоватые вечерние сумерки. Горько пахло полынью и ночной фиалкой. 'Фью-фьюрифью-фьюуууу', - выводили свою песню местные цикады. Млада как-то показывала одну такую: диковинная бабочка с ажурными коричневато-серыми крыльями, с длинными усами и десятью шипастыми лапками, размером в ладонь. Тварюшки считались полезными, поскольку поедали всяких вредителей вроде мелких червецов и не кусались так больно, как, скажем, осы. А к вечерним песням привыкнуть было вполне можно…
        - Я поговорила с нашими, - сказала Млада, размешивая сахар маленькой ложечкой. - Не возражают. Так что, перебирайся-ка ты к нам, на жемчужные плантации. Я в городе три дня буд. Помочь тебе собраться? Скажем, завтра, после крайней твоей смены…
        Наконец-то в жизни появился просвет! Проклятая мусороуборка получила шанс на полное забвение. Хрийз хотела сказать об этом, поблагодарить подругу, но в руке вдруг стрельнуло дикой болью. Девушка захлебнулась криком, согнулась пополам, прижимая несчастную конечность к себе. Забыла сегодня придти на перевязку, осознала она причину. Забыла! Боль была - глаза на затылок вылезали.
        Боль стихла лишь через вечность. Проморгавшись от слёз, Хрийз обнаружила себя в кабинете Хафизы Малкиничны. Целительница как раз выкинула старую перчатку в мусоросборник, повернулась. И Хрийз поневоле втянула голову в плечи.
        - Я на тебя следилку повешу, - яростно выразилась Хафиза. - Как на маленького ребёнка! Будешь принудительно сюда являться, строго по часам. Тебе что было велено?! Перевязку не пропускать!
        Хрийз в ужасе подумала о работе в Жемчужном Взморье: потеряет возможность устроиться, как есть, потеряет. Ну, кто там будет ждать, пока выздоровеет рука?
        Хафиза упёрла руки в бока, повысила голос:
        - Какое ещё Жемчужное Взморье?!!
        Мысли прочитала. Хрийз была уверена, что про Жемчужное Взморье вслух не говорила ни слова. Нечестно!
        - Это я предложила поехать к нам, на плантации, - сказала Млада из-за спины. - Я не знала, что она настолько травмирована…
        Млада. Отвезла в больницу… Понятно.
        - К вам вопросов нет, - отмахнулась целительница. - Отпустить её не могу, сами видите. В другой раз.
        - Мне можно идти? - спросила Хрийз.
        - Куда? - Хафиза подняла бровь, и в кабинете вновь запахло грозой.
        - У меня смена завтра…
        - У тебя процедуры завтра, - отрезала Малкинична, - и на весь курс ты остаёшься здесь. На восемь дней. А дальше видно будет. Пошли, лично в палату отведу.
        Хрийз беспомощно посмотрела на подругу. Млада только руками развела:
        - Давай, выздоравливай. Ещё увидимся…
        ГЛАВА 7. АЛАЯ ЦИТАДЕЛЬ
        Лето катилось к закату. На смену вставать приходилось уже в сумерках: начал уменьшаться световой день. Утренний воздух бодрил почти осенней прохладой. По улицам стекал туман, собираясь в белёсое марево над морем. Восходящее солнце поджигало его зеленовато-золотистым свечением, получалось очень красиво.
        Хрийз всё же купила себе тёплый плащ, беспокоясь о подступающей осени. Купила сапожки и длинную шерстяную юбку, тёплое бельё. На это ушли все упырёвы деньги; не пожалела о них ни разу. Связала сумочку себе, как и хотела. Взялась за тёплый свитер…
        Перевязки больше не пропускала и от того не чувствовала боли, но рука заживала медленно, дико было видеть обожжённую, багровую в жёлтых гранулах кожу, над которой порхали, исцеляя, пальчики Хафизы Малкиничны. Прогресс пока не намечался, по крайней мере, визуальный. Млада обещала, что на жемчужных плантациях будут ждать, сколько понадобится. Хорошо, если так. Хрийз сомневалась, какая в том хозяевам выгода, но надеялась, что всё же возьмут… От бесконечной уборки мусора хотелось лезть с воем на стены.
        Через несколько дней послали на другой участок, в район Площади Девяти. Площадь представляла собой большой овальный круг из зелёной зоны. В центре находился барельеф памяти, рассказывающий о том, кто были эти Девять и почему в их честь назвали площадь. Девять скульптур из серого гранита изображали обыкновенных мальчишек и девчонок, трое из них были моревичами, остальные - береговыми. Самый младший выглядел совсем крохой…
        Имя и даты жизни были выбиты в постаментах под каждой фигурой. Хрийз старательно разбирала официальные надписи. Читала она до сих пор медленно, путаясь в буквах, да ещё не захватила с собой верный вендарик. Кто же знал, что на работе доведётся читать? Фиалка Ветрова… Погибла при штурме Алой Цитадели. По датам получалось, что… в тридцать семь лет? В нормальные земные тридцать семь, а не местный двадцать один. А почему тогда на памятнике вместо взрослой женщины девчонка?!
        Хрийз обошла всех. Почти все погибли в боях за Алую Цитадель, один - в мирное время, в море, у Барьерной стены, транспортник наткнулся на магическую мину военных времён, пропущенную в свое время тральщиками. На данный момент в живых оставались всего двое - Ненаш Нагурн и Дахар Тавчог, герои Империи, почётные граждане Сосновой Бухты. Но возраст павших в боях оставался странным: от тридцати до тридцати пяти.
        За скульптурами возвышалась гранитная стела в виде книжного разворота, с ровными столбиками текста. Хрийз подошла, стала читать, шевеля от усердия губами. На первых же фразах ощутила всю горечь случившейся с героями жути…
        '… Зимы седьмой декахрона второго через Перевал Семи Ветров прошла группа из детей и подростков числом девять. Они были истощены, обморожены и заражены магически усиленным вирусом. Заразу удалось выжечь, но восстановление обещало быть долгим, без существенных гарантий. Жить инвалидами в глубоком тылу? Никто на это не был согласен.
        Ребята призвали господина сТруви и потребовали от него инициации. Он отказал им, потому что никто из просящих не достиг ещё возраста свершений. И тогда самый младший из них сказал: 'Даже погребальный костёр не остановит нас. Мы восстанем из пепла безглазой нежитью, пойдём грызть врага железными зубами, и не надо нам нового рождения, лишь бы враг не топтал больше нашу землю'. И остальные поддержали его.
        Отчаянное мужество детей произвело впечатление. Канч сТруви дал им посмертное рождение, которого они просили, и Братство Девяти, как они назвали себя сами, превратилось в ветер смерти для третичей, захвативших к тому времени всё побережье, от Сосновой Бухты до острова Светозарного.
        Навьими тропами ходили они за душами врагов, и маги третичей ничего не могли сделать с неуловимыми мстителями, берущими жизнь за жизнью у захватчиков, и погибали сами, в тщетной надежде уничтожить угрозу.
        А когда пришло время штурмовать Алую Цитадель, проклятое вовеки место, одну из Опор Третерумка в нашем мире, Девятеро откликнулись на призыв и влились в ряды регулярной армии Сопротивления.
        Алая Цитадель была смята и уничтожена, но храбрецы пали в битве почти все. Их имена навечно в наших сердцах: Ветрова Фиалка, Драй Ктальш Нагурн Ненаш, Аркин Славен, Рутов Твёрд, Каменева Злата, Каменев Стоян, Занчови Станч, Тавчог Дахар.
        Никто не забыт!
        Ничто не забыто!'
        Хрийз зябко поёжилась, несмотря на полуденный зной. Понятно теперь, отчего в тридцать семь лет та же Фиалка Ветрова выглядела девочкой. Наверное, возраст, в котором перерождаешься в упыря, остаётся твоей внешностью навсегда…
        Вокруг площади стояли недлинные двухэтажные особняки из белого камня, каждый со своей придомовой территорией, ухоженной, с яркими цветами на клумбах, ровными дорожками, небольшими фонтанчиками. Девять улиц (каждая носила имя одного из увековеченных в граните героев), выходивших на площадь, составляли точно такие же дома. Типовая застройка.
        Трамвайные пути выныривали из нижней, идущей от моря, улицы, огибали зелёную зону площади полукругом и уходили вверх, в горную часть города. Опорные столбы контактной сети шли друг за другом как гигантские, раскинувшие руки-кронштейны, великаны. Дорога была прямой, просматривалась очень хорошо: где-то там, далеко-далеко, шёл вагон, казавшийся игрушечным с такого расстояния.
        Хрийз рыхлила тяпкой клумбы с рыжими цветами. Служба Уборки по совместительству занималась ещё и озеленением общественных мест; приходилось копаться в земле, осваивая нехитрую науку возделывания культурных растений. Рыхлить, поливать, удобрять, срезать отцветшие бутоны… Помнится, дома с какой неохотой бралась за огородные работы. Воооосемь сооооток, люди, кошмар! Летом надо из моря не вылезать, а не из грядок!
        Сейчас эти восемь соток расцеловала бы. За их ну очень скромный относительно городских пространств размер.
        С нижней улицы выбрался трамвай. Большой высокий вагон, белый, с узкой красной полосой по бортам, с широкими окнами и красным токоприёмником. Он величественно прошёл мимо, негромко, - так-так, так-так, - простучали по стыкам колёса, мелодично прозвонил, отдавая дань павшим героям, и пошёл дальше, ускоряясь. Хрийз, опершись на тяпку, смотрела вслед.
        Тем же днём она приобрела на трамвайной остановке карту маршрутов и книжечку по истории развития трамвайного сообщения в Сосновой Бухте. Появилось чем занять пустующий вечер…
        Маршруты различались не номерами, а цветом вагонов; очень удобно, издалека видно, твой вагон идёт или нет. Оплатить проезд можно было либо деньгами (сумма была невелика) или же зарядом магии с раслина, на выбор. Дети до семи лет ездили бесплатно, школьникам полагались льготные проездные. Всего маршрутов было двадцать семь, двенадцать из них пролегало в подводной части города. Логично. Если моревичи амфибии, то что им всё время на суше делать?
        В скором времени собирались открыть двадцать восьмой, двадцать девятый и тридцатый, и да, не забываем, что местное тридцать - это нормальное восемнадцать, умноженное на три… Шло обсуждение, какие цвета назначить вагонам новых линий, к карте прилагался билет для голосования. Надо поставить 'птичку' напротив одного из сочетания цветов в списке и опустить в специальный кармашек на любой из остановок.
        К конечной станции 'Горная Поляна', откуда по подвесной дороге можно было попасть в Алую Цитадель, ходило целых четыре маршрута, из разных концов Сосновой Бухты. Удобной оказалась белая линия, проложенная через Площадь Девяти. Почему бы не съездить? Завтрашний день свободен от мусора и от посещения больницы, можно потратить его на долгую прогулку.
        Но поездку пришлось отложить.
        За больничными приключениями как-то забыла о важной дате: день взятия Алой Цитадели праздновался здесь с размахом. Придут боевые корабли с Островов, и с ними военный правитель островных моревичевй, Стальчк тБови, сам князь Бранислав встретит его на набережной, и будет совместный военный парад, и официалные торжества и фейерверк, всё такое. То есть, опять работы Службе Уборки привалило.
        Снова город украсился княжескими штандартами и флагами Островов. В воздухе повисло карнавальное веселье, чем-то схожее с тем, что охватывало прежний Христинкин мир перед Новым годом.
        Все свободные деньги ушли на тёплые вещи. К празднику Хрийз оказалась не готова совсем. Ни тебе нового платья, ни новой заколки для отросших волос, ни браслета… Ни мороженого на палочке, если там, конечно, будет мороженое. И одежда будничная, а все наверняка явятся расфуфыренными. Как себя показать в таких условиях?
        Но вариант не идти совсем даже не рассматривался. Сидеть, киснуть, плакать, - надоело, хватит. Ничего, будут и другие праздники.
        Парад смотрела издалека. Кто же пустит в первые ряды безродную приблуду? Но даже к лучшему. Нашла хорошее место, откуда набережная и площадь при ней видны были как на ладони. Смотрела, не отрываясь, как идут ровными рядами флотские, в белоснежной форме, как гарцует на крупных жеребцах-единорогах княжеская конница, как сам князь и могущественный его союзник, военный правитель Островов, принимают парад. Звучали резкие военные марши, хлопали на ветру многочисленные флаги Сиреневого Берега и Узорчатых Островов.
        Юная девочка-моревична подошла к правителям и приняла от них в ладони шар лилового огня. Не девочка, догадалась Хрийз, кто же ребёнку магический огонь доверит! Дахар Тавчог, Одна из Девяти. Она высоко подняла шипящий и плюющийся маленькими молниями шар. С силой грянула его о мостовую площади. До небес взметнулся язык злого фиолетового пламени.
        Город накрыла тяжёлая тишина минуты молчания, дань памяти всем, погибшим и не вернувшимся с войны.
        Никогда не простим.
        Никогда не забудем.
        Во всех городах и поселениях Сиреневого Берега, Островов, Яснополянья, Луговины, Небесного Края и Пятиречья стояла сейчас эта тишина, единая для всех людей Третьего Мира Двуединой Империи.
        Никто не забыт и ничто не забыто.
        Тишина взорвалась громом победных выстрелов: солдаты отдавали воинский салют павшим героям.
        Официальная часть праздника завершилась, начались гуляния. Правители испарились с народных глаз по своим великим делам. Ушли и военные, чтобы вернуться через время уже не такими парадно-надутыми и важными. А возле пылающего огня появилась тоненькая фигурка девушки-моревичны со скрипкой в руках.
        - Лисчим, - радостно всколыхнулась толпа. - Лис-чим!
        Лисчим улыбнулась, вскинула инструмент и над набережной взлетела задорная музыка.
        Хрийз никогда не думала, что скрипичную музыку можно слушать, рот открыв, да так, что ноги сами рвутся в пляс. Бабушка любила, но тоска же тоскливая, согласитесь. Здесь тоски не было. Живой огонь гения Лисчим никого не оставлял равнодушным. Скоро затанцевала вся набережная и близлежащие улочки. Военные пользовались закономерным успехом, что княжеские, что флотские. Воздух кипел радостью и неудержимым весельем.
        Хрийз не раз ловила на себе незлое любопытство островитян. Это и грело её самолюбие и смущало. Смотрят, значит, не такая уж записная уродина, особенно по сравнению с нарядными девчонками Сосновой Бухты. Смущала собственная дикая нетолерантность: с жабой оранжевой охоты под руку бродить не возникало ни разу. Пусть другие с ними целуются, а она, Хрийз, не будет. Нечего потому что.
        Напрягала собственная свобода. Абсолютная и страшноватая. Никто не будет звонить и требовать срочно вернуться домой. Никто не отругает, если вернёшься слишком поздно или под утро или вообще не вернёшься в ближайшие сутки. Куда хочешь, туда и пойдёшь. Как сама захочешь. С кем захочешь сама. Если, конечно, с тобой кто-то захочет пойти…
        Задорная мелодия сменилась другой, тягучей, плавной и чувственной. Медляк. Белый танец. Время поцелуев. И тут же, как по заказу, нарисовался кавалер:
        - Потанцуем?
        Хрийз в испуге вытаращила глаза, - жаба оранжевая! - замотала головой, шарахнулась в сторону. Бежала так, будто за ней черти гнались, не разбирая дороги. Наткнулась на кого-то, её отпихнули, обругали…
        Очнулась у парапета, далеко от всеобщего веселья. Одна.
        Солнце клонилось к закату, бросая на волны золотисто-зелёную дорожку. Чёрными громадинами застыли у причалов хищные, ощетинившиеся стволами ракет и пушек, военные корабли. И так стало невыносимо горько, жалко себя, что слёзы сами поехали по щекам.
        … И что, спрашивается, недотрогу из себя скорчила? Не урод, флотский боевой маг, ну, моревич, ну, оранжевая жаба - очень симпатичная оранжевая жаба, взглянем правде в глаза, так и что, танцевать - не целовать. Все танцуют. Дура, одним словом. Набитая молью и нафталином. Глас рассудка тонул в слезах и почти физической боли.
        В темнеющем небе с грохотом расцвёл фейерверк. И ещё один. И ещё… Огни складывались на несколько мгновений в батальные сцены и рассыпались ворохом ярких искр, бросая на воду горбатые блики. Ветер донёс с площади восторженные вопли гуляющих. А Хрийз вновь ощутила, насколько она лишняя на всеобщем празднике жизни. Нездешняя. Чужая. Совсем не своя.
        Руки на парапет. Одно движение, и вода сомкнётся над головой, уже навсегда. Никто не заметит. Была чужая девчонка из другого мира, и не стало её. Одной волной больше, одной меньше. Мир не рухнет, солнце не погаснет и небо не прейдёт…
        - С ума сошла?!
        Её держали за плечо железной хваткой, трясли и что-то спрашивали ещё. Хрийз не понимала. В мыслях она уже была там, в воде. Медленно опускалась в зелёновато-синих сумерках на дно, и воздух вырывался изо рта последними пузырьками жизни.
        И только потом вломилось в сознание: не на дне, а всё ещё на набережной. Потому, что в плечо вцепился своими клещами, по ошибке именуемыми пальцами, один из островных гостей. Жаба оранжевая. Только не оранжевая, а скорее, бурая. От бесконечных морских походов и не сладкой жизни на палубе боевого корабля. Светлые волосы до плеч, светлые беспощадные глаза, усы как у моржа… Да. Это не мальчик, от которого позорно сбежала, это - боевой офицер высокого ранга. Может, даже капитан, чёрт его разберёт, в сумерках. От такого сбежишь!
        - … медуза бесхвостая, дура! - закончил он ругаться, и Хрийз поняла, что пропустила немало славных определений в свой адрес.
        - Отпустите меня! - пискнула девушка, безуспешно пытаясь вывернуться из цепких пальцев. И вдруг неожиданно даже для себя завизжала ультразвуком - Отпустите! Отпустите сейчас же!
        Военный разжал пальцы. Хрийз не удержалась на ногах, шлёпнулась на землю, сильно ушибла выставленный сдуру локоть. На мгновение перехватило дух: попало, что называется, в косточку, да и рука была та самая, в больничной 'перчатке'.
        - Что с рукой? - резко спросил непрошеный спаситель.
        - Да вам-то что?! - с испугу нахамила Хрийз. - Что вы прицепились ко мне!
        - Как со старшими разговариваешь, сопля, - грозно шагнул к ней, и Хрийз внезапно осознала, какой он огромный, злющий и страшный.
        Она проворно подхватилась на ноги и кинулась бежать. Бежала, как никогда в жизни не бегала ещё. В уши било тяжёлым топотом: за нею гнались, конечно же. Закончилось всё печально: запнулась обо что-то. Проехалась по земле, ободрала щёку, коленки, ладони… Тридцать три раза умерла от мысли, что всё, догнал.
        Но никто не стоял над душой, не ругался, не хватал железными пальцами. Никого. Никто не гнался за ней. На пустой ночной улице она была совсем одна. Хрийз осторожно села, шипя от боли. Ссадины горели огнём. Самый противный вид травмы, - ободранная кожа…
        Улица оказалась одним из вариантов 'санта-барбары'. Богатый квартал, в смысле. Особняки, большие придомовые пространства, занятые всякими интересными композициями: фонтанчиками, бассейнами, композициями из кустарников-деревьев-цветов. Низенькие фонари вдоль ровных дорожек горели мягким зеленовато-оранжевым огнём. Из-за крыш вышла маленькая алая луна, заливая мир призрачным лиловым сиянием.
        Как же теперь отсюда выбираться?
        Тёмная тень скользнула справа и бросилась едва ли не в лицо, заливаясь оглушительным лаем. Хрийз с визгом отпрыгнула, едва не упала снова. Собачка, мать её! Громадный чёрный пёс надрывался с той стороны невидимой границы, кидался, хрипел в ярости, капал бешеной пеной с зубищ. Он не мог преодолеть преграду, но дело своё исполнял на славу: сторожил дом, пока хозяева гуляли на празднике.
        - Хорошая собачка, - сказала девушка, истерически подхихикивая, - пёсик… миленький… Хорошая собачка!
        'Собачка' комплимента не оценила. Кто бы сомневался. На гам и бедлам выскочили другие псы; через пару минут остервенело лаяла вся улица. Хрийз поспешно пошла прочь, стараясь держаться середины улицы. Улицу-то местные нувориши не покупали, она оставалась общественной, потому и псы не могли преодолеть невидимый, явно магического толка барьер, и рельсы, опять же. Здесь ходил трамвай…
        Трамвай! Не обращая больше внимания на собачье сумасшествие, Хрийз заспешила по рельсам. Надо найти ближайшую остановку, там будет карта-схема. Трамваи, конечно, уже не ходят, слишком поздно. Но по трамвайным путям можно выйти в свой район…
        Остановка обнаружилась через четыре квартала, перед большой площадью с фонтаном и огромным бассейном-прудом. Бассейн подсвечивало изнутри жёлтым и зелёным. Он оказался пуст, ни рыбёшки, ни лягушки, ни жабы оранжевой. Но, судя по глубине, это был один из выходов подводно-подземной части Сосновой Бухты на поверхность.
        Хрийз внимательно изучила карту, стараясь запомнить маршрут. Занесло её очень далеко, остановка относилась к зелёной линии. Зелёная делала изрядный крюк прежде, чем пересечься с фиолетовой и красной, по фиолетовой надо было добираться до красной, а уже с красной линии следовало переходить на белую и уже по ней идти вверх, в сторону Площади Девяти. Нормально. Километров десять, не меньше. Как раз добредёшь до родной общаги к утру… а там можно уже не ложиться в постель, сразу идти на смену.
        Хрийз пошла вдоль путей, настраиваясь на долгую, нудную, изматывающую дорогу. Ныли ссадины, начало болеть плечо. Расплакалась от слабости, боли, от того, что идти придётся до утра, а потом на смене ползать сонной мухой, от злости на проклятого моревича. Просили его! Не дал утопиться, гад! Впрочем, утопиться ещё не поздно. Девушка аж остановилась. Вернуться назад к тому пруду и…
        Не факт, что опять не помешают. И возвращаться лень. И вообще…Топиться что-то расхотелось. Совсем. Нет уж, фигу всем без мака, мы ещё поживём!
        На этой оптимистичной мысли Хрийз побрела дальше.
        Неожиданный звонок за спиной заставил подпрыгнуть и убраться с путей. Ну да, не пассажирский, служебный. Короткий, с двумя поднятыми токоприёмниками, жёлтый в тонкую чёрную полоску наискось, с мигалкой наверху. Но не уборщик, коллега по профессии, а что-то другое. Ну, невезуха. Утопиться не дали, под колёса попасть - тоже. Придётся жить…
        Вагон вдруг остановился, и водитель высунул в окно лохматую голову:
        - Эй! Тебе куда? Там рельсы есть?
        - Есть… - удивленно ответила Хрийз.
        - Пили сюда, - створки дверей приглашающе разошлись.
        Хрийз, не долго думая, вскарабкалась по высоким ступенькам в кабину.
        - Садись вон там, за вторым пультом. Руками только ничего не трогай… Куда тебе, говоришь?
        - Площадь Девяти… - назвала адрес Хрийз. - Но это далеко.
        - Ничего. Мне всё равно до утра по городу болтаться…
        - Спасибо.
        Он только отмахнулся. Не за что, мол.
        В кабине царил уютный полумрак. Неярко светились консоли управления, крутилась какая-то схема на боковом… телевизоре? Трёхмерное изображение не было редкостью в прежнем мире, 3D кинотеатры тому порукой, но здесь была совершенно иная трёхмерность. Не оптическая иллюзия, а реальные предметы. Они перестраивались и группировались, создавая целое представление. Как на сцене. Только понять этот театр Хрийз не могла, не хватало знаний.
        Рельсы весело бежали навстречу. Периодически водитель что-то говорил типа: 'А-сорок-три-десять, зелёный, в норме' или 'А-сорок-три-семнадцать, коррекция на понижение, доступ три, зелёный'. За спиной при этом что-то тихо щёлкало и стукало, а схема менялась, медленно поворачиваясь вокруг своей оси.
        - Интересно, что я делаю? - спросил водитель, не отрываясь от своих приборов.
        - Да, - отозвалась Хрийз. - Объясните, пожалуйста. Если это возможно.
        - Что такое ток электрический знаешь?
        - Ну… это… поток свободных электронов?
        - Верно. Только у нас он усилен магически стихией огня. А магия, это штука такая… - он наставительно воздел палец. - Учёт и контроль требует!
        Хрийз внимательно слушала. Чтобы не мешать движению служебные накопители ходили по городу обычно по ночам, корректируя и выравнивая напряжение магического поля в контактной сети. Работа непыльная, смеялся водитель, но под утро очень уж спать хочется.
        Раньше, в послевоенное безвременье, на накопители охотились всякие несознательные элементы преступного толка: ещё бы, целая бочка крупный артефакт магической нефтиэнергии. Сейчас означенные элементы связываться не рискуют: системы защиты с тех времён стали круче и патруль княжеский бдит. А уникум семи пядей во лбу, способный играючи взломать щиты, выбрать энергию, отмахаться от патруля и остаться в живых, найдёт себе занятие интереснее разбоя на трамвайных дорогах города.
        Постепенно разговор сошёл на нет. У водителя была своя работа, отвлекать его лишний раз Хрийз стеснялась. Накопитель шёл плавно, слегка покачиваясь, как на большой воде. Стук колёс почти не слышен был в звукоизолированной кабине. Навалилась усталость, потянуло в сон…
        - Приехали, - сказал водитель. - Площадь Девяти…
        Хрийз рывком подняла голову и поняла, что героические усилия, направленные на то, чтобы не заснуть, оказались напрасными. Она задремала и всю дорогу проспала.
        Залитое призрачным лиловым светом алой луны пространство. Площадь Девяти. Она приближалась неспешно и так, будто сам трамвай стоял на месте, а двигалось пространство вокруг него. Хрийз почувствовала, как поневоле шевелятся волосы от ужаса. Там, впереди, разливался чёрным океаном страха уже знакомый кошмар, пережитый однажды в обществе упыря Мальграша.
        На площади, перед мемориальным комплексом Девяти героев, стояла маленькая тоненькая фигурка девочки-моревичны. На одном колене, со склонённой головой, сама похожая на застывший серый памятник…
        - Дахар, - одними губами выдохнула Хрийз.
        Водитель кивнул. Шевельнул рукой, и воздух вспорол мелодичный звонок. Переливчатая тревожная трель… Дахар Тавчог обернулась, подняла руку в приветствии. Накопитель медленно прошёл мимо. Хрийз умирала от ужаса, сердце колотилось как бешеное. Ничего не могла с собой поделать, именно так воспринимала чужую опасную магию, - как страх, как панический ужас, желание бежать с воплями за горизонт и направо, лишь бы подальше от источника угрозы.
        - Кажется, мы проехали, - сказал водитель виновато. - Выйдешь здесь? Или… назад сдать?
        - Не надо, - отозвалась Хрийз. - Я не…
        Хотела сказать 'не боюсь', но слово застряло в глотке. Жуть брала при мысли о том, что придётся пройти мимо площади, мимо…
        - Правильно, - одобрил парень, останавливая вагон. - Не жалей её. Жалость их очень сильно унижает…
        Выходить из тёплой кабины в прохладную ночь очень не хотелось. Хрийз отвесила себе мысленного пинка, выбралась из-за пульта, спустилась по крутой лесенке.
        - Спасибо, что подвёз.
        - Не за что!
        Трамвай-накопитель закрыл дверь и пошёл дальше. Хрийз проводила его взглядом. Сунула руки подмышки: холодно! Выдох завивался в ночном воздухе белым парком.
        Девушка решила обогнуть площадь по дороге вдоль домов. Подальше от мемориала. Но боялась она напрасно: Дахар ушла, распределив цветы из своего букета каждому из Девяти, кроме Ненаша Нагурна. Логично, Нагурн ведь живой, как и она. Если их состояние ещё можно назвать жизнью…
        Хрийз не стала задерживаться, поспешила к себе.
        Наутро, невыспавшаяся и злая, она, вместе с коллегами, собирала мусор, оставленный на набережной вчерашним празднеством. Болело плечо: на светлой коже во всей красе отпечаталась четырёхпалая клешня вчерашнего спасителя. Синяки получились отменные, с отливом в черноту. Сойдут не скоро. Ну, хоть, кости вроде целы. Иначе не махала бы так бодро граблями.
        Солнце ещё не встало, но небо на востоке наливалось зеленоватым золотом. Военные корабли островных моревичей щетинились дулами пушек и обтекателями ракет, огромные, серые, настороженные. Ветер колыхал флаги, выбивал пену с макушек волн, дышал северным холодком. Группу офицеров Хрийз заметила ещё издали, слава богу. Конечно, вчерашний тип был с ними! Девушка поспешно повернулась спиной, стала тщательнее возиться с клумбой, в которую разные умники набросали бумажек, цветных лоскутков и прочего в том же духе.
        Униформа обезличивает не хуже магической вуали, заклинания на невидимость. Работник Службы Уборки - не личность, а винтик в системе наведения порядка. Ещё внимание на него обращать… Островные прошли мимо, разговаривая между собой по-своему. Их звонкая, щёлкающая речь производила странное впечатление. Как будто ручей бежит по перекатам, срывается вниз водопадиками, звенит о камни и летит вперёд, к близкому морю…
        Горбиться дальше над идеально вычищенной клумбой смысла не было. Девушка решительным рывком затянула завязки мешка, понесла его к машине. Смотрела себе под ноги, опасаясь поднять голову и тем самым притянуть к себе внимание. Пронесло. Прошли мимо, не оглянулись. И тогда она тихонько перевела дух.
        - Что у тебя с плечом? - резко спросила Хафиза.
        Хрийз пришла на перевязку, как всегда. Ей не пришло в голову, что от Хафизы ничего не скроешь, даже если постараешься.
        - Ничего…
        Взгляд целительницы превратился в лазерный резак.
        - Показывай.
        Пришлось показать. Хафиза провела ладонью над синяками, и, если судить по лицу, сильно испугалась. Позже Хрийз узнает, что любой маг способен по оставленным следам довольно точно определить того, кто эти следы оставил…
        - Откуда это у тебя?
        - Вчера, на празднике… - неохотно объяснила Хрийз. - Ну… так получилось…
        Вспоминать про воду и желание утопиться не хотелось совершенно.
        Тут взгляд целительницы и вовсе превратился в атомное пламя.
        - Насилие над несовершеннолетней, - медленно выговорила она, - карается смертной казнью через повешение…
        Ей хватило упыря Мальграша, поняла Хрийз. Ещё одну казнь знакомого человека она просто не переживёт.
        - Не надо никакой казни! Я… я… я… я сама виновата. - И только сейчас вломилось в сознание, о каком именно насилии идёт речь. - Да не было ничего, Хафиза Малкинична! Не было!
        - Рассказывай.
        Пришлось рассказать. И про праздник, и про внезапное нежелание жить, и про нечаянного спасителя, чтоб ему пусто было.
        - Вот значит как, - сказала Хафиза тихим, но страшным по оттенку голосом. - Ты тут с ней возишься, нянчишься, магический ожог восстанавливаешь. А ей, видите ли, приспичило утопиться! Чтобы вся моя работа псу под хвост пошла.
        Хрийз понуро опустила голову.
        - И хорошего человека едва до беды не довела. Ум у тебя в черепушке твоей глупой есть? Или один только межушный ганглий?
        - Вы с ним знакомы? - не удержалась Хрийз от вопроса. - Кто он такой?
        - Много знаешь - плохо спишь, - отрезала Хафиза.
        Встряхнула руки, провела ладонями над больным плечом. Хрийз дёрнулась, зашипела от боли.
        - Терпи, - безжалостно велела Хафиза.
        Синяки налились на мгновение едким жаром, затем начали потихонку бледнеть, желтеть, сходить на нет. Магия! Жаль, с обожжённой рукой поступить ровно так же было нельзя. Раны, полученные на Грани, одним только магическим вмешательством не исцелить.
        А всё же, рассеянно думала Хрийз, вспоминая вчерашнее, кто же он такой…
        - Твоя судьба, - отозвалась на её мысли целительница.
        - Что - изумилась Хрийз. - Какая ещё судьба?!
        - Столица Островов - славный город Стальнчбов, - заговорила Хафиза странным изменённым голосом, глядя в одну точку перед собой. - Стольный град Островов в жерле укрощённого вулкана. Ледяной буран идёт с севера, огненный ураган - с юга, песчаная буря с востока, восставший пепел с запада. Смерть из земли, смерть из неба. Бойся, берег, седьмого вала, бойся, враг, седьмую дочь из древнего рода…
        - Хафиза Малкинична, что с вами? - обрела дар речи Хрийз. - Вам плохо?
        Целительница, вздрогнула. Взгляд вновь стал осмысленным. Она потёрла ладонями лицо, спросила:
        - В чём дело?
        Кажется, она что-то пропустила, поняла Хрийз.
        - У вас обморок был, - пояснила она.
        Хафиза посмотрела на свои руки. Криво усмехнулась, отметив, как дрожат пальцы.
        - Врач, исцелись-ка сам, - высказалась о себе с отменной иронией. - Я что-то говорила?
        - Да. Бред какой-то… Простите!
        - Забудь.
        Хрийз почувствовала как вместе с этим повелительным 'забудь' к ней метнулось нечто неуловимое, но грозное. 'Не хочу забывать!' - возмутилась она про себя. И не забыла, а Хафиза Малкинична не удосужилась проверить.
        На полноценную экскурсию в Алую Цитадель не доставало денег. Не просто не хватило чуть-чуть, а вообще, в принципе, не хватало. Сумма требовалась небольшая, при других обстоятельствах с ней можно было расстаться без особого сожаления. Но не в этот раз. Надо же ещё было как-то прожить до очередной зарплаты, целых двенадцать дней. Местных двенадцать, то есть, восемнадцать плюс два. Бесплатная столовая при общежитии - это прекрасно, но ужин там подают слишком рано, а впереди длинный вечер; Хрийз привыкла ходить в булочную на соседнюю улицу. И отказаться от горячей кружки счейга с вкусными плюшками на все эти восемнадцать плюс два дней оказалось выше её сил.
        Ничего. Будет и на нашей улице праздник. Не всю же жизнь на уборке мусора сидеть. Планы были громадными: каким-то (каким?)образом выучиться, получить профессию (какую?) и начать зарабатывать (как?) больше, чем сейчас. Чтобы на шляпки хватало, и на платья, и на экскурсии по стране и вообще…
        Вариант 'выйти замуж' и тем закрыть все свои проблемы даже не рассматривался. Замуж за кого? Богатые женихи выбирают богатых невест, бедные женихи тоже, как правило, смотрят в сторону обеспеченных девушек. Танцевать и обжиматься по вечерам одно, жениться - совсем другое. Это Хрийз чётко усвоила ещё там, дома. Пришла как-то заполночь после компанейских посиделок с гитарой, с отчётливым ароматом пива и косоватыми глазками. Готовилась к скандалу, собиралась яростно отстаивать свою самостоятельность, индивидуальность и прочие права бунтующей личности. Но бабушка не сказала ничего. Спокойно отправила мыться, потом напоила чаем с травками и велела ложиться спать…
        А утром сказала одну фразу. Всего одну, но она врезалась в память сразу и навсегда: смотри, внученька, гуляют с одними, а женятся на других…
        Как всегда при мысли о бабушке защипало в носу. Хрийз сердито выдохнула. Вернётся ли она когда-нибудь в свой мир? Хотелось бы верить. Но будем трезво смотреть на вещи: вернуться не удастся. Никак. Придётся жить и работать здесь, и в будущем, не сейчас, а когда-то там… лет через десять… строить семью с кем-то из местных. Только вот с кем?
        …Золушка на балу - замечательная сказка, конечно же. Но Золушка, на минуточку, сама из дворянского рода, только с временными трудностями в виде злобной мачехи и сводных сестёр. Золушке крёстная-фея помогла попасть в королевский дворец на праздник. Какая фея поможет сотруднику Службы Уборки? На примете имелись целых две феи, точнее, могущественные и уважаемые в обществе магини: Хафиза Малкинична и принцесса императорской крови Чтагар тБовчог. Но Хрийз сильно сомневалась, что они сами ходят на балы к холостым принцам. Этих дам представить себе в придворных платьях попросту невозможно, особенно Чтагар. Ждать же, что они вдруг озаботятся свадьбой какого-нибудь неженатого принца с безродной девчонкой-иномирянкой… Смешно.
        И потом, если замуж, то исключительно по любви, большой и чистой, а не так… ради денег и состояния. И, конечно же, не за оранжевую жабу! Ну да, моревичи интересные, особенно военные с Островов, но совершенно не в том стиле, в каком надо бы. Так Хрийз рассуждала тогда.
        В Алую Цитадель можно было попасть иначе, не с экскурсионной группой, а самостоятельно, причём с минимальными затратами. Для этого надо было проехать на конечную станцию белой трамвайной линии 'Горная поляна', а оттуда подняться наверх пешком по дорожке. Хрийз трезво оценила погоду: взяла в сумочку воду в плоских фляжках. Шляпка оставалась мечтой, пришлось связать платок-косыночку из тонкой нити и повязать её на голову. На косыночку ушла половина вчерашнего вечера, получилась она пёстро-весёлая, потому что понадобилось подобрать остатки. Не выкидывать же их. При скромном бюджете быстро учишься пускать в дело каждую ниточку и каждый лоскуток…
        Вечера содержали так много пустого времени, что Хрийз реально маялась, придумывая себе занятия, лишь бы не оставаться один на один в узкой постели носом к стенке и ручьями слёз.
        С некоторых пор она возненавидела плакать.
        …Вагончик резво шёл в гору, отматывая километр за километром. Утро бодро летело к полудню, поэтому народу почти не было, несколько мамочек с малышами не в счёт. Хрийз прошла на заднюю площадку, к большому окну. Стояла, держалась за поручень, смотрела на убегающий вниз город. За спиной звенели вопросами детские голоса. 'Так-так', - стучали колёса по стыкам, - 'так-так'.
        Вид на Сосновую Бухту открывался великолепный. Между прочим, сразу было видно, что это не Геленджик, несмотря на одинаковые очертания побережья. Ровные радиальные улицы разбегались лучами от набережной, параллельно которой шли улицы полукруглые. Малоэтажные дома, зелень садов, сосновые парки, площади, бегущие к морю речки, спрямленные в ровные каналы. Геометрически, по циркулю и линейке, точная красота.
        Позже Хрийз узнает, что старый город был разрушен войной до основания. После победного парада предстояло всё восстанавливать буквально с нуля, поднимать из пепелища. Тогда-то и был принят генеральный план развития города, которого придерживались до сих пор: Сосновая Бухта строилась строго по принятой после победы схеме. В индивидуальных владениях каждый мог делать, - и делал, - что хотел, но общая концепция оставалась неизменной. Облик города представлял собою единое целое в пространстве и времени.
        А у причалов и на рейде перед выходом из бухты стояли боевые корабли островных моревичей. С такого расстояния они казались лёгкими игрушечками. Да уж, хороши 'игрушечки'. Забава милая, с клыками в виде ракет и пушек. Интересно, а подводные лодки у островных есть? Или не додумались, потому что сами могут безо всяких лодок по дну ползать? А вертолёты с истребителями? Вообще в этом мире есть самолёты или их нет? Кажется, ничего летающего в небе не замечалось за всё это время. Но мало ли. Может, над городом бесполётная зона…
        Узкая дорожка шла вверх, петляя по уступам. Когда-то давно здесь шли бои, а теперь росла полынь, стелясь по склонам серебристым ковром. Под крупным валуном торчал из земли хвостовик снаряда, оставленный ради памяти и в назидание. Кто-то погиб здесь, не дожив пару дней до победы…
        Выбравшись наверх, Хрийз долго шла вдоль высокой стены из нездешнего камня цвета свежепролитой крови. От каменной кладки несмотря на полуденный зной тянуло неприятным промозглым холодом. Но дорожка прижималась к стене, пролегая по самому краю обрыва. Дух захватывало при взгляде вниз: неужели только что поднялась оттуда, из пропасти, поистине бездонной? Деревья, конечная трамвайная станция, дома, - всё казалось с такой высоты очень маленьким. Сорвёшься, ведь костей не соберут. Дорожка не была совсем уж узкой, со встречным человеком, буде попадётся такой, вполне свободно можно было разойтись. Но полное отсутствие перил, ограничительных столбиков и прочего в том же духе напрягало.
        Хрийз вздохнула спокойно, когда дорожка вывела к большой поляне перед воротами крепости. Сейчас ворота были распахнуты. Огромные, в несколько человеских ростов, они были отведены на стены и казались распахнутыми крыльями чудовищного насекомого. Девушка осторожно прошла в арку. Показалось, или солнечный свет слегка померк, словно его источник припорошило невидимой пылью?
        Вчера здесь наверняка было не протолкнуться от народа. Официальные мероприятия, экскурсионные лекции… Сегодня день был тих, спокоен и ясен. Ветер лениво шевелил волосы, обдавая полынным, настоянным на морской йодированной соли запахом.
        Когда-то Алая Цитадель была неприступной крепостью. Нынче от неё мало что осталось. Часть стены, обращённая к городу и большая центральная площадь, на которой стоял мемориальный комплекс. Стена, выходившая к морю, отсутствовала. Отсутствовали все внутренние постройки. Просто площадь, ровное место, выложенное плитами всё из того же диковинного алого камня.
        Хрийз подошла к мемориалу. Никаких скульптур, как на Площади Девяти. Несколько широких нетолстых стен, стоявших полукругом одна за другой перед площадкой с Вечным Огнём. Огонь трепетал на ветру неугасимым синим пламенем. Перед ним бежали вдавленные в гранит золотые буквы: никто не забыт. Ничто не забыто. А на стенах мелким шрифтом шли имена. Одно за другим, одно за другим. Имена тех, кто погиб здесь. В бою или был замучен раньше. В Алую Цитадель привозили пленников и умерщвляли их жестокими способами. Отнятая таким мерзким, подлым образом сила питала Опору, магический портал в один из миров Третерумка. Имена принявших мучительную смерть сплетались в плотную вязь наравне с именами погибших в последнем бою освободителей. Десятки, сотни, тысячи, сотни тысяч имён. И даты.
        Никогда не простим.
        Никогда не забудем.
        Хрийз вдруг услышала за спиной слитные тяжёлые шаги. Испугалась ни с того ни с сего, метнулась зайчонком за стены с именами, спряталась между ними. Стала осторожно смотреть.
        К огню подошли островные моревичи. В белой парадной форме. Пятеро, и среди них, - сердце тут же прокололо острой иголочкой страха, - тот самый. Он единственный принёс собой огромный букет нездешних прозрачных цветов. Возложил их на постамент перед огнём. Сам опустился на одно колено, снял фуражку, долго стоял так, отдавая дань памяти погибшим здесь. Его спутники почтительно ждали рядом.
        Хрийз боялась дышать. Выдаст себя неосторожным движением, и хоть топись. Он же ни за что не поверит, что она здесь случайно! Принесли же его черти сюда именно сейчас!
        Пользуясь случаем, девушка начала тщательно рассматривать свою так называемую судьбу.
        Коренастый мощный мужик в зрелом возрасте, не старик, но на танцы с таким точно не пойдёшь, засмеют. Да он и сам не захочет. Длинные, до плеч, полупрозрачные белёсые волосы, небольшая, глянцево поблескивающая в солнечных лучах плешь на макушке, толстые усы до подбородка. Усы вообще придавали ему сходство с хищным сомом. Хрийз знала, что сом вроде бы рыба не хищная. Но здесь возникало именно такое впечатление. Сом хищный. Сожрёт с костями кого хочешь, не подавится.
        Чем дольше смотрела, тем больше понимала, что такой судьбы не надобно даже с приплатой. Хафиза явно что-то напутала. Хрийз попыталась было ради интереса представить себя в качестве жены этого типа. Воображение отказало. А может, он в другом смысле судьба? Скажем, начальник. Попыталась представить себе, как идёт наниматься на островной флот, и воображение снова спасовало. Кем она наймётся туда? Поломойкой, прачкой, поваром? Ага, четвёртым вариантом на букву П.
        Подстилкой.
        Нет, у Хафизы точно шарики за ролики заехали. Оракул, мать её, дельфийский… Не могла предсказать что-нибудь приятнее.
        В ушах внезапно зазвенело, подкатило к горлу комом дурноты. Наверное, всё же напекло голову, несмотря на косынку. Солнечный удар… Хрийз цеплялась белыми пальцами за шершавый камень памятной стены и понимала, что пропала. Если сейчас потерять сознание, то этот… эта, с позволения сказать, 'судьба'… снова прицепится. В дурном сне помощь от него увидеть. И не проснуться.
        'Уходите же', - мысленно вопила она моревичам, отчаянно цепляясь за ускользающее сознание. - 'Уходите побыстрее! Ну!'
        Наконец они вняли беззвучной просьбе. Разернулись и ушли, и эхо их шагов умолкло.
        В глазах стемнело окончательно. Хрийз поняла, что падает. Падает в чёрный колодец с только ей одной слышным криком. Жуткие картины возникали перед внутренним зрением сами собой и кружилис вокруг сумасшедшим хороводом. Дети. Множество детей, младенцев и постарше, но не старше шести-семи лет, насколько можно было понять по маленьким тельцам. Распятые на кошмарного вида досках, лишённые глаз, покрытые царапинами, ранами, ожогами. Живые, ёрзающие в путах, страдающие, с крепко заклеенными какой-то мерзкого цвета лентой ртами. Чтобы не кричали, наверное… Сойти с ума можно было всего от одной такой картины, но поток ужасал своей бесконечностью. Тысячи и тысячи. Бесконечно. Разлитая в безумии боль пожирала сознание. Ощущение, будто тонешь, плавно оседаешь на дно, а над головой отдаляется громадный водяной купол с просветом для солнца…
        И вдруг всё окончилось. Всё окончилось внезапно и страшно: звенящей тишиной, темнотой, звенящим отчаянием.
        - У тебя талант нырять с головой в неприятности, Осенний Цветок.
        - Ва… Ваше Высочество?!
        Хрийз обрадовалась принцессе Чтагар как родной.
        - Протяни руку. Медленно.
        Девушка с готовностью исполнила просьбу. Оранжевые пальцы Чтагар крепко, до боли, оплели запястье. Короткий рывок, и земля ушла из под ног. Хрийз нервно оглядывалась. Странное страшное место, без верха и низа, жаркий сумрачный туман, сквозь который прорастал громадный, истекающий чёрными каплями цветок на толстой ножке без листьев. Цветок вяло шевелился, качаясь из стороны в сторону как будто под ветром, только ветра не было, стоял удушливый неподвижный зной.
        - Что… что это?!
        - Выйдем-ка в явь, - сказала принцесса, не отпуская руку.
        …Дохнуло в лицо вечерней прохладой, настоянной на горьком полынном запахе луговых трав. Над памятным мемориалом стояли зеленовато-алые закатные сумерки, прячущиеся в траве насекомые завели своё вечернее 'фьюри-фью'. Хрийз дышала влажным морским воздухом, и не могла надышаться.
        …Сколько же она провалялась здесь без памяти, под серой гранитной стеной с именами?
        - Зачем ты пришла сюда? - строго спросила Чтагар.
        - Посмотреть, - выдавила из себя Хрийз. - Это же не запрещено?
        - В твоём случае оказалось нежелательно. Ну, да что уже теперь… Я приняла меры. Больше ты не провалишься.
        Утешила. Сквозь слова отчётливо читалось 'я надеюсь', и это испугало больше всего.
        - Я видела… видела… - Хрийз не смогла дальше говорить.
        Увиденное и испытанное не умещалось в сознании. Такой ужас… такая боль…
        - Что здесь было? Почему?
        - Одна из Опор врага, - объяснила Чтагар, - Портал в центральные миры Третерумка.
        - Но почему дети?! За что?..
        - Мучения детей увеличивают энтропию…
        - Что увеличивают? Простите.
        - Раскачивают Грань, - неохотно объяснила Чтагар. - Подрывают её. Ослабляют. После чего становится возможным навести стабильный туннель между мирами с минимальным затратами и получить надёжное, мощное сообщение с метрополией.
        Хрийз зябко поёжилась. Туннель между мирами… Такой кошмарной ценой! Вспомнился страшный чёрный цветок, стоявший в жарком безвременьи междумирья.
        - Он же живой ещё, - сказала Хрийз. - Живой! Он может… развернуться снова?
        - Может, - кивнула Чтагар. - Следим.
        - А Империя? - спохватилась Хрийз. - Имперские туннели какие? Не такие же?!
        - Нет, - отрезала Чтагар. - Совершенно на другом принципе основываются. Проход обеспечивается за счёт внутреннего резерва проходящего. Не иначе. Ни украсть, ни купить нельзя.
        Принцесса провела ладонью над именами, выдавленными в сером граните.
        - Здесь весь мой род, - сказала Чтагар тихо. - Весь род по матери. Все тБови. Я ненавижу Третерумк…
        Она вышла из мемориала. Хрийз поспешила следом. Вдвоём они подошли к противоположной стороне крепости. Здесь когда-то возвышалась стена, но теперь её не было, только ровный скол у основания, будто стену смахнуло гигантским клинком. Вид отсюда открывался - захватывало дух.
        Круглая бухта, так похожая на Геленджикскую, город с его прямыми и полкольцевыми улицами, горы далеко на горизонте, белоснежные пики, подпирающие небо. Солнце касалось краешком горизонта, и мир тонул в зеленоватой алости, обещавшей назавтра ветреный день. Корабли островных моревичей уходили в закат…
        Хрийз зябко поёжилась. Откуда, откуда у неё возникло странное тревожное ощущение, будто она однажды уже провожала вот так корабли, твёрдо зная, что назад вернутся немногие?
        ГЛАВА 8. ОСЕННЕЕ БЕЗВРЕМЕНЬЕ
        В этом мире осень рядилась в сиреневые, синие, лиловые, пурпурные и серебристые цвета. Золотой её не назовёшь, а вот грустной - пожалуйста. Наверное, все осени во всех временах одинаковые по части безысходности и солнечной тоски.
        Работы прибавилось. Хрийз сгребала в кучи опавшие листья, кучи собирала в мешки, мешки кидала в кузов мусоровоза. На ладони здоровой руки давно уже отболели и взялись жёсткими корочками мозоли от рукоятей лопат и грабель. Больную руку берегла лечебная перчатка. Рука восстанавливалась медленно. Чёрная обожжённая кожа начала светлеть, неровно, пятнами. Выглядело это жутко; Хрийз старалась лишний раз не смотреть.
        От Млады не было никаких известий. Как уехала к себе в Жемчужное Взморье, так и пропала. Без неё стало совсем тоскливо. Больше Хрийз ни с кем из коллег не сошлась настолько близко. По работе общалась, могла пошутить в ответ на шутку, но беседовать, разговаривать, доверять - нет. Хрийз не верила, что Млада вернётся и, как обещала, заберёт с собой в Жемчужное Взморье. Зачем ей, с чего? Благотворительностью здесь не страдали. Приносишь пользу, тебя терпят. Не приносишь - извини.
        Иногда накрывало. Казалось, что зелёное солнце, синяя осень, Служба Уборки, - всё это сон, дурной сон, и ничего больше. Долгий тоскливый поганый сон, и никак он не заканчивается, а ведь пора бы. Наверное, скоро проснусь в своей комнате, посмотрю на себя в зеркало и посмеюсь: ну надо же, приснилось же такое. Вот в следующий же миг проснусь. Вот прямо сейчас! Но проснуться не получалось.
        Хрийз рыхлила клумбы, окапывая кусты осенних хризантем; хризантемы расцветали красным, бордовым, оранжевым, жёлтым, синим, зелёным. Такие же точно, кроме разве что зелёных, росли там, дома. Там, в навсегда потеряном родном мире. Он уже забывался, тот далёкий мир, растворялся, оседал на дно памяти лёгким пеплом. Ведь от него ничего не осталось - ни фотографии, ни даже простенькой безделушки; смартфон канул в бездну в первый же день пребывания, купальник куда-то сам собой подевался… разве что серёжки в ушах, папа дарил на пятнадцатилетие… Они ещё хранили тепло жёлтого Солнца, помнили Геленджик и папины ладони. Но это было так давно! В другой жизни.
        Однажды Хрийз поймала себя на том, что уже не помнит толком лиц родных и близких, Олега не помнит - от Олега вообще осталась лишь тень улыбки, отзвук смеха и короткое эхо у скалы Парус. Долго плакала, только слёзы мало чем помогли: боль всё равно осталась. Как кинжал в глубокой ране. На спине. Не оглянешься, не всмотришься, не залечишь и не выдернешь.
        Кинжал… Заговорённый нож. Хрийз научилась приманивать его не в лоб себе, а в ладонь. Всё равно толчок получался такой, что плечо гудело. А в центр щитка попасть… ну, поищите кого-нибудь другого. Не получалось, хоть плачь. Даже случайно.
        Одно дело смотреть мульт о приключениях Храброй Сердцем, совсем другое - на деле примерить на себя шкуру бешеной амазонки. Великовата шкурка-то. Сползает!
        Поэтому мысль о карьере боевой феи тихо скончалась ещё на этапе своего возникновения. Но, проклятье, мусоровозы всю жизнь водить, это тоже, блин!
        Вообще-то, умение водить спецтехнику и небольшие грузовики лишним не показалось. Когда Хрийзтеме предложили пройти курс обучения - в счёт зарплаты, она не стала отказываться. Она отчаянно нуждалась в перспективе на будущее, хоть в какой-нибудь. Мусоровозы её не устраивали капитально. Если стать хорошим водителем…. Водители - это вам не мусорщики, это же звери совсем из другого социального пласта. Личным шофёром какой-нибудь шишки не станешь, разумеется. Шишки водителей себе набирают из другого контингента. А вот, скажем, стать дальнобойщиком? Сначала в какой-нибудь транспортной компании. Потом можно выкупить машину и работать на себя… Как здесь принято? Надо будет узнать.
        Дальнобойщик, понятно, - профессия тоже из разряда 'боевая фея'. Но - более достижимая, чем собственно фея, скажем так. Заодно мир посмотреть можно.
        Дух захватывало, если вдуматься.
        В придуманную мечту и верилось, и не верилось одновременно. С одной стороны, всё в твоих руках, только шевелись, а с другой - страшно. Страшили не трудности, неизбежные в любой карьере, страшило одиночество. Полное. Махровое. Беспросветное!
        Один на один с чужим миром.
        И некому довериться, не у кого поплакать на плече…
        По утрам лужи схватывало хрупким хрустящим ледком, а ветер пронизывал до костей и до мозга костей. Хрийз выкапывала из клумб луковки цветов и аккуратно раскладывала их по маленьким отделениям с землёй в специальных многоярусных ящичках. Попутно рыхлила землю, пряча в жирную почву озимые семена. Они взойдут по весне и зацветут раньше всех, радуя глаз, уставший от серых зимних будней…
        А сейчас наступало время осенних хризантем и гранитных лилий. И если хризантемы были привычны, за исключением некоторых, радовавших глаз зелёно-лиловыми цветами, то гранитная лилия вызывала собой неподдельное восхищение. Там, дома… когда ещё у неё был свой дом… Хрийз не видела никогда подобных цветов.
        Листья у гранитной лили круглые, тёмно-зелёные, с зеркальным отблеском. Стебель цветоноса - толстый, гранитного цвета и такого же цвета сам цветок, по форме очень похожий на обыкновенную большую лилию. В основном, лилии эти серые, как гранит, отчего и получили своё название, но встречаются мраморные и даже, совсем уже редкие, розовые. Выглядит словно изваянная из настоящего камня статуэтка. Но если дотронуться пальцем, сразу же чувствуешь, цветок живой, настоящий. Чудо природы…
        Хрийз сложила инструмент в кузов. С этой клумбой закончено, надо двигаться к другой. Что там у нас в задании? Точно такая же клумба через пару кварталов. За ней - ещё одна, и дальше третья. И всё на сегодня, работа окончена.
        Сегодня работала одна, у напарника заболел ребёнок, а замена не нашлась. Дали задание, с которым можно справиться в одиночку. Не возражала…
        Хрийз работала и думала о всяком-разном. О том, что пора бы уже и закончить тёплый свитер. Холода идут, ждать не будут, надо подготовиться. Вязание, - спасибо бабушке, научила, - скрашивало пустые вечера. Там, дома, включила бы телевизор, вошла бы в интернет через смартфон, что-нибудь почитала бы, послушала бы музыку… Здесь - гудение ветра за окном, скрипучая тишина одиночества, из книг - китайская грамота по истории Двуединой Империи. Чтение давалось тяжело, и долго читать не получалось. Неплохо съедало время вязание, и приносило пользу. Сумочка, кофточки, носки (намучилась с пяткой от души), шарфик, теперь вот - свитер. Все эти столбики с накидом и без накида, пико, воздушные петли… Удивительно, как много помнили руки из бабушкиной науки!
        Сколько себя помнила, вязание к числу любимых дел не относилось никогда. Так только, бабулю не расстраивать. Или феньку какую себе сделать, типа браслета или вот той же сумочки. Такое, что нигде не купишь, и что будет в единственном экземпляре, перед девчонками пофорсить…
        Хозяйка булочной попросила связать костюмчик для внучки, Хрийз связала. Женщина заплатила ей неожиданно много, девушка начала было отнекиваться, но матушка Мила заявила категорично, что иначе на порог не пустит и ни одной булки не продаст. 'Возьми, не обижай, я ведь знаю, что тебе надо…' Спасибо доброй женщине, заначка в коробке увеличилась существенно: Хрийз копила на зимнюю одежду. Шуба это будет или не шуба, вопрос отдельный. Но, судя по ответам на вопросы о местных зимах, приобретать следовало едва ли не полярку, спецодежду для Антарктиды. Пока ещё был не сезон и в продаже у знакомых лавочников зимней одежды не водилось. Но приблизительный ценовой диапазон девушке озвучили и даже сказали, что готовы отдать в долг, если на полную стоимость денег не хватит. 'Не замерзать же тебе, отдашь, мы тебя знаем'. Хрийз не хотела вешать на себя большой долг, поэтому копила как могла. Чем больше отдаст при покупке, тем лучше. Она ещё не знала, что в Третьем мире не принято брать с занявшего в долг проценты. За проценты полагалась смертная казнь через повешение. Действующих виселиц в городе не было ни одной
и это говорило само за себя.
        Нельзя за рулём отвлекаться на посторонние мысли. Нельзя! По окну мазнуло яркой пестриной, стук, шлепок… Руки отреагировали автоматом - выключение, останов, тормоз! Выскочила в предынфарктном состоянии.
        Чтобы увидеть сбитую девчонку-моревичну и проклятый пёстрый мячик. Играла, мать её, упустила, поскакала ловить на дорогу! Задавила ребёнка!
        Ужас продрал по нервам, выжигая душу. Время колыхалось тошнотной вязкой жижей. Откинуть бы назад его, это проклятое время, назад. Туда, где машина только начала движение. Как в голливудских фильмах. Или…
        Вспышка синего света резанула глаза. Как молния. Блеснула и исчезла, оставив яркий след на сетчатке. Девочка шевельнулась и села, обалдело оглядываясь. И дала такого ревака, что сирена боевого флота от зависти треснула бы. Хрийз затрясло от пережитого. Живая. Твою дивизию через болото, живая!
        Девушка пригляделась к оранжевой мордочке. Точно!
        - Юфи! Ты!
        Сирена выключилась. Девочка с изумлением таращилась на работника Службы Уборки. Потом узнала:
        - А-а! Это ты?!
        - Да чтоб тебя! - Хрийз повысила голос. - Под колёса бросаешься! Чтоб тебе… балда, растяпа, дура!
        Юфи поднялась, деловито отряхнулась. Заглянула в раскрытую кабину, восхитилась:
        - А это твоя машина? А посидеть мне можно? Пусти, я немножко только руль покручу! - полезла оранжевой лапкой к рулю.
        - Брысь отсюда, - Хрийз сердито отпихнула наглую девчонку и захлопнула дверь. - Брысь к чертям собачьим.
        - Ну и ладно, ну, и пойду, - обиделась она. - Тафчир только заберу и пойду. Злая ты, а ещё подруга.
        Она резво нырнула под машину, и выбралась оттуда, держа в руках яркий мячик-тафчир. Скорчила рожу, и побежала вприпрыжку куда-то за угол. Вот коза.
        Хрийз с отвращением посмотрела на собственные пальцы. Они дрожали.
        Кое-как отбыла смену: разболелась голова. Добралась до своей комнаты, как была, упала в постель прямо в одежде. И провалилась в глубокий сон как в колодец.
        Утро занялось тусклым, дождливым и ветреным. Пока добиралась до больницы, промокла основательно. Зонтов здесь не знали, носили длинные плащи с капюшонами, и свой резон в этом был: при таких ветрах зонт не спасение, а помеха.
        Хафиза рассматривала пациентку долго и пристально, как редкий экспонат в музее. Хрийз заволновалась.
        - Что со мной не так? А то вы смотрите…
        - Как спалось? - спросила Хафиза, не отводя взгляда.
        - Хорошо…
        - Что произошло?
        - Да ничего такого…
        - Не юли, - сердито заявила целительница. - Что вчера с тобой было?
        Вцепилась, как опытный опер, выпытала весь вчерашний день поминутно, а уж про глупую Юфи вызнала все подробности до запятой.
        - Меня оштрафуют? - виновато спросила Хрийз после окончания допроса.
        - Тебя? За что?
        - Ну… не уследила. Едва не убила ребёнка…
        Хафиза присела на кушетку. Взялась за голову, посидела так немного, потом выдохнула, беря себя в руки, и сказала:
        - Горе ты моё луковое. Ты же её исцелила.
        - Я?! - изумилась Хрийз, от потрясения тоже опускаясь на кушетку.
        - А кто, я, что ли? - с раздражением поинтересовалась Хафиза. - Ты даже не сообразила толком, что именно ты сотворила. Жди на третьи сутки привет от патруля, это во-первых, а во-вторых, ну хоть немного, хотя бы вот настолько, - она показала двумя пальцами насколько, - думай, пожалуйста, головой, что ты делаешь и почему.
        - Я… я просто очень сильно испугалась, - сказала Хрийз. - Я так хотела, чтобы девочка осталась жива! Я просто подумать не могла, что сбила её насмерть, я не поверила в это, и я захотела, чтобы она встала, живая, и… Так это что, получается?! Получается, если я что-то сильно захочу, это обязательно сбудется?
        Бешеная надежда подняла голову: я хочу вернуться домой, а это значит… значит…
        - Нет, - отрезала Хафиза. - Не всё так просто. Девчонку ты спасла, а вот себе навредила, буду тебя сейчас лечить, дурочку глупую. Показывай руку…
        Рука заживала. Хафиза назначила перевязку не через три дня, как обычно, а через шесть. Сказала, что скоро перевязки не понадобятся вообще. Отлично. Хорошая новость для убитого дождём дня…
        В больничной столовой общего доступа можно было бесплатно выпить кружку горячего счейга, к которой полагались две булочки с вареньем из чего-то, зверски напоминавшего яблоко. Яблонь в Сосновой Бухте Хрийз не видела, но это не значит, что их не было в Третьем мире вообще. Но варенье слегка горчило чужим привкусом, какого никогда не бывает у сваренных в сахаре яблок. Горчинка не портила вкус, наоборот, просто… Просто варенье варили не из яблока.
        Хрийз думала над произошедшим вчера, вспоминала. Как что было, как она испугалась тогда. Испуг торчал в сердце неприятной занозой. Но момент, когда она пожелала сбитой девочке встать, уходил, ускользал из памяти. А ведь именно в этот момент она, если Хафизе верить, использовала магию! Всё-таки может! Всё-таки получается! И вновь вставала перед внутренним взором картина умирающей Юфи. То ещё зрелище, мурашки по телу. Как бы научиться пользоваться магией без такого адреналина?
        Больничный парк отмокал под дождём, роняя сиреневые, синие, алые и пурпурные листья. Деревья были очень похожи на привычные, земные: Хрийз нашла берёзу, дуб, боярышник, клён, иву… Но трава, стебли цветов, кроны деревьев, - вся зелень этого мира осенью окрашивалась в сине-серо-серебристую гамму. Даже дикий виноград на беседках, и тот похвалялся чистейшей синевой небесного оттенка. Только клёны оставались верны себе, радуя глаз алой окраской широких пятипалых листьев.
        Хрийз медленно брела по дорожке, загребая опавшие листья носками туфель. Мокрые листья липли, отказываясь шуршать. Ничего, скоро прибьёт их морозом, сразу высохнут…
        Проезжая мимо вокзала у меня слетела шляпа. Классическая фраза, давным-давно - в прошлой жизни! - врезавшаяся в память, очень чётко определила момент. Проходя мимо беседки её уши услышали имя - Хрийзтема. Произнесённое голосом Хафизы.
        Клёны облетели наполовину, - постарался вчерашний ветер, но виноград ещё держал фасон. Лазурные листья не спешили падать, укрывая беседку надёжным плотным ковром. Сквозь ковёр этот что снаружи, что изнутри рассмотреть что-либо было невозможно. Разве только пристально вглядываться… Но говорившие были слишком заняты, чтобы вглядываться. Оставалось только не шуметь. Задача та ещё в осеннем парке, но Хрийз справилась.
        - Ребёнок она ещё, - говорила Хафиза с досадой. - Ну, что тут скажешь! Маленькая она ещё! Нельзя с ней так.
        - Не нашего ума дело, Хафь, - Хрийз вздрогнула: она узнала голос!
        Тот самый Малк, вольный рыболов, отец Хафизы. Который тогда получил нахлобучку от князя за недозволенное чародейство. За то, что не дал утонуть глупой девчонке, решившей переплыть залив…
        - Вот-вот, - злобно выразилась Хафиза. - Они то самое и сказали. Что не моего ума дело. Па, мне дело до всех, кого исцелили мой Дар и мои руки!
        Хрийз боялась дышать. Вот тебе и невозмутимая лекарка. Вот тебе и скала бесчувственная. Вот что скрывалось под каменной маской: боль и вулкан эмоций. Но кто те самые 'они', сказавшие Хафизе, что дело - не её ума?
        - Маленькая, - кто бы мог подумать, что мужской голос способен вместить в себя столько безграничной нежности? - Ты живёшь на разрыв души. Видит Небо, тебя хорошо учили, но ты всё ещё не умеешь отстраняться так, как должно… Побереги себя.
        Всхлип, яростное молчание. Затем:
        - У неё же и так душа еле держится. Её же держать надо сейчас, держать, пока ещё можно хоть что-то сделать. А эти… неумные люди… - яростный всхлип, - ей раслин дали с переменным контролем. Это что такое, папа?! Это глупость или сознательная подлость?
        - Ш-ш, не кричи… не надо кричать…
        - Да не могу я молчать! Не могу! Он либо глупец, либо подлец, князь наш, здравия ему на долгие годы. И Эрм туда же, хорош. Первое исключено, остаётся второе. Что им двоим эта девочка? Зачем они убивают её?!
        Хрийз обхватила себя за плечи. Её пробило дрожью, и не от холода, хотя стоять неподвижно, под протекающим деревом, было не жарко.
        - Возможно, не всё так страшно и ты зря придумываешь себе. Ты ведь сама надела раслин в пятидвешь, Хафь.
        - У меня Дар…
        - А у неё? По твоим же словам, она исцелила ту девочку, попавшую под колёса гурзовика…
        - О чём ты говоришь? - сколько горечи, боли в голосе! - Исцелила! Какой ценой, папа?! Если б ты мог видеть, как я… ты бы понял.
        Тишина. Шорох дождя по листьям, шёпот ветра, хриплый грай ссорящихся у соседней беседки шьемсов… Тихий разговор, слов не разобрать, о чём речь. Затем снова повышенный тон - Хафиза:
        - Не могла я ему жизнь оставить. Не могла! Он уже в метаморфоз вошёл… поздно было что-то делать. Ну, позволила бы я ему сбежать… и что? За пределами Империи, в других мирах, что он творить мог, ты только подумай. Или остался бы на Грани, тоже не лучше. Нет, не жалею. Не жалею!
        Но по голосу было слышно: жалеет. До боли. До потери пульса. Хрийз начала догадываться о ком. И имя прозвучало: Мальграш.
        Мальграш.
        Ноги заледенели настолько, что пальцами было уже не пошевелить. Но там, за ковром из синих виноградных листьев, плакала Хафиза, навзрыд плакала, и отец не мог утешить её. Если я сейчас шевельнусь, они услышат, думала Хрийз. И не поверят, что я здесь случайно. И вообще…
        Чужая боль давила, не давая вздохнуть.
        Не зря, выходит, Мальграш хотел убить её.
        Не зря именно она убила Мальграша.
        Какой оборот, кто бы мог подумать.
        Дождь усилился, зашумел, застучал по виноградным листьям. Самое время уносить ноги! Хрийз унесла ноги обратно в больницу. Замёрзла до предела, пошла в столовую за горячим счейгом и новой порцией булочек. Сидела, грела ладони о горячие бока кружки, и не могла никак согреться. От услышанного смерзалась в ледяной камень душа.
        - Вы позволите?
        Хрийз подняла глаза от кружки и едва не поперхнулась счейгом. Потому что стояла перед ней та самая 'судьба', что уплыла к себе на Острова ещё летом. Откуда он здесь взялся?!
        Но уже через секунду она поняла, что ошиблась. Этот был выше, не такой спесивый, и чем-то неуловимо напоминал Хафизу Малкиничну. Если перевести его оранжевую физиономию в береговой формат, можно было бы сказать, что он и Хафиза близкие родственники.
        - Простите, - сказала Хрийз, запинаясь, - чем обязана?
        Он воспринял её слова как приглашение. Подвинул стул к столику, уселся напротив.
        - Я - Малк сШови, глава промысловой компании 'Сияна', - назвался он. - Возможно, вы обо мне слышали…
        Хрийз немо вытаращилась на него. Даёт мужик! Слышала! Ночь, истекающая запахами позднего лета. Вымораживающий пространство голос князя: 'Малк, вольный рыболов. Ты ли чародеил сверх дозволенного?'
        - Вы меня спасли, - сказала она. - Я обязана вам…
        - Не обязаны. Спасение в море - дело чести.
        Хрийз молчала. Отказывается от благодарности, имеет право. Но царапнула вдруг логическая нестыковка: тогда, в море, она хорошо поняла несколько коротких фраз из разговора между князем и Малком, поняла и запомниа их. А вот потом язык пришлось учить с помощью доброй Хафизы…
        - Дочь рассказывала мне о вас, - продолжал он. - Насколько я понял, вы ещё не определились с профессией…
        Дочь! Хрийз поняла, что будет получать такое сплошь и рядом, всегда, пока не привыкнет и не перестанет замечать. Две расы сошлись вместе так давно, что смешанные межвидовые браки никого не удивляли и не казались чем-то вызывающим, предосудительным, кошмарным, ужасным и далее по списку. Детей рожать помогала магия. Наверное, не будь здесь магии, обе расы вполне додумались бы поднять биоинженерию и отточить метод экстракорпорального зачатия. Но что за разница, каким образом создан ребёнок: при помощи ЭКО или магической энергией соединённых раслинов?
        - Вы ведь не собираетесь заниматься уборкой мусора всю жизнь?
        - У меня нет денег на обучение, - сказала Хрийз. - И рекомендаций нет тоже…
        - Об этом я и хотел с вами поговорить. Мы предоставляем стажировку студентам. Возможно обучение в счёт будущей работы. Контракт стандартный: два года учитесь, семидвешь отрабатываете. А дальше либо остаётесь с нами, либо выбираете другой путь - с нашими рекомендациями, что немаловажно. Возьмите, - протянул сложенный вчетверо буклет. - Возможно, подберёте что-нибудь для себя…
        - Спасибо, - сказала Хрийз, - но я…
        - Без обязательств, - уточнил Малк сШови. - Вы принимаете информационный пакет без обязательств подписи контракта на какую-либо из указанных в нём специальностей. Вот здесь мой визит, - он показал пальцем на серебряную завитушку в конце листа. - Можете связаться со мной напрямую, если что-то решите.
        - Простите, но я… Я ещё не очень хорошо читаю… Зачем вам неграмотный стажёр?
        - Завтра мы уходим в последний промысловый рейс этого года, - мягко сказал Малк. - Вернёмся лишь перед самым закрытием навигации… А зимы здесь долгие. У вас будет время подготовиться. Неграмотность легко устраняется при желании и должном старании. Я разговаривал с координатором вашего сектора Службы Уборки. По её словам, старания вам не занимать.
        Он был прав, конечно же. Спасал во второй раз, Хрийз оценила. Но…
        Работать в море, на промысловом корабле? Семидвешь, это четырнадцать в пересчёте на нормальное исчисление. Четырнадцать лет отрабатывать обучение! И ещё несколько лет учиться. Лет шестнадцать-семнадцать уйдёт как пить дать. И кто я буду после всего этого? Старуха за тридцать! Так она рассуждала про себя.
        Хрийз развернула буклет, стала смотреть, с трудом разбирая знакомые буквы и мучительно припоминая незнакомые. Опять вендарик с пометками дома оставила! Хоть таскай его с собой в кармане всё время…
        Из профессий предлагались: навигатор, радист, врач, механик. Представить себя инженером в машинном отделении рыболовецкого судна не получалось. А в радиорубке?
        … Но это же моревичи! С ними в море ходить, постоянно наблюдать их физиономии. От них трясло не из-за какой-либо злобной расовой нетерпимости, от них трясло просто так, по факту самого их существования. Жабы оранжевые…
        Ладно, подумаем об этом позже. Для начала неплохо бы справиться с собственной безграмотностью. Как там… Ударим упорным трудом на почве ликбеза по тьме сознания? Нужна практика. То есть, хочешь не хочешь, а необходимо много читать, чем больше, тем лучше.
        Чтение не роскошь, а средство выживания, не умеешь читать - будешь всю жизнь грести мусор на улицах города. Именно в Третьем мире Хрийз поняла, насколько даже не представляла себе, какой громадный объём печатного текста пропускает через себя как нечего делать там, дома, в родном Геленджике. Не только электронные книги, но и болтовня в соцсетях, отзывы на кинофильмы, реклама, поиск материалов для школьных докладов и конференций, участие во всяких забавных сетевых флэшмобах, и снова трёп в соцсетях, бессмысленный и беспощадный. Вода, которую в упор не замечает живущая в ней рыба.
        Но стоит только оказаться на суше, то есть, попасть в мир, где нет интернета и люди пишут иероглифами в столбик, отчего даже газету прочитать никакой возможности нет, как получаешь самый настоящий информационный голод. До безумия, до дрожи в пальцах хочется прочитать хоть что-нибудь, да хотя бы рекламу, да чёрт же побери и раздери, она согласна была даже на школьную программу, ту же 'Войну и мир' расцеловала бы! Потому что нормальная понятная книга, написанная нормальными буквами построчно, а не этой… японской теребенью… в столбик!
        … Библиотека впечатляла размерами. Огромное, в несколько этажей, полукруглое здание из белого мрамора, подсвеченное зеленоватым золотом солнца. Дорожки красного гравия спускались к набережной, молодые пушистые сосенки тянулись к небу, звенели фонтанчики в рукотворных гротах, на клумбах ещё пестрели поздние осенние цветы: хризантемы, гребешки, гвоздики, гранитные лилии…
        На перекрёстках дорожек стояли кульптуры всё из того же белого мрамора. Задумчивый юноша с книгой на камне, как живой. Так и кажется, ещё немного, и поднимет голову, прищурится с досадой на оторвавших его от интересного чтения. Стайка детей, береговых и моревичей, вокруг учительницы с книгой. Большая сова в академической шапочке с кисточкой… так странно, сова символ мудрости и здесь…
        Хрийз наклонилась к книжному развороту, который сова держала в лапе, и по слогам разобрала написанное: 'Слово - одежда всех событий и дум…'
        Над головой раздалась хриплая перебранка местных птеродактилей, в плечо стукнуло шишкой, явно содранной с ближайшей сосны. Шьемсы, бич морских побережий. Чайкозаменители, как в приступе здоровой злости Хрийз обозвала их однажды. Страшненькие тварьки, орут, как вороны на сходке, и, как те же вороны, тащат всё, что блестит и плохо лежит. Закапывают где ни попадя орехи и шишки, потом забывают о них, а на газонах и клумбах прорастают маленькие орешки и сосенки. Сколько таких ростков Хрийз собственными руками выкопала и пристроила в питомник при Службе: растения потом высадят за чертой города. Удивительно, там, дома, в прежнем Христинкином мире, их бы просто выбросили за ненадобностью, а здесь берегли, и даже самый чахлый росток получал шанс на жизнь и своё место под солнцем.
        Шьемсов уничтожать люди Сосновой Бухты тоже не хотели. Живое ведь, пусть живёт… К тому же, противные птеродактили питались какой-то особо зловредной рыбкой, досаждавшей моревичам в подводной части города. И поедали эту рыбу тоннами; говорили, во время войны, когда шьемсов практически не стало, слишком чувствительными оказались они к боевой магии, рыба расплодилась в огромном количестве. Больших трудов стоило очистить от неё заброшенные на время военных действий подводные территории города.
        Но до чего же эти летающие ископаемые противные и громкие! При всей их полезности.
        Ветер, по-зимнему ледяной, рвал капюшон, трепал длинные полы плаща. По небу неслись клочья облаков, и солнце то пропадало, погружая мир в зябкий холод, то появлялось снова, одаривая последним скупым теплом. С моря доносился штормовой грохот волн, долбящих набережную с остервенелой яростью…
        ГЛАВА 9. ЖИЗНЬ НА ГРАНИ (ДНЕВНИКИ ФИАЛКИ ВЕТРОВОЙ)
        … Хрийз толкнула деревянные входные двери. Они повернулись без скрипа, пропуская во внутренний холл. Её встретило огромное пространство под прозрачным куполом, залитое солнечным светом. Несколько типичных круглых бассейнов, знакомых по больнице: у библиотеки явно имелась подводная часть. Какие это, интересно, книги можно читать только под водой?..
        На стене разноцветной мозаикой была выложена карта; у карты Хрийз зависла надолго. Карта совершенно чётко показывала, куда именно занесло девчонку с Земли. И что никакая Земля не стояла даже рядом…
        На юге, за жирной чёрной чертой тянулась серая муть с надписью Потерянные Земли. Чёрная черта, - граница Потерянных Земель? - проходила близко, слишком близко от Сосновой Бухты… Такая же серая муть лежала на востоке. Княжество Сиреневый Берег представляло собой зажатый между двумя океанами серостями клин, расширявшийся к северу. Узорчатые Острова лежали к западу от Сосновой Бухты. Ажурное кружево из суши и моря со своим собственным рисунком из хитросплетений диковинных цветов и листьев. Рукотворное чудо Третьего мира… Хрийз нашла столицу, город Стальнчбов. И почти увидела его.
        Затопленное жерло усмирённого вулкана в зелёновато-синих сумерках заката. Радужные гроздья куполов надводной части города, яркие огни под водой. Сторожевые корабли на рейде…
        Хрийз встряхнула головой и наваждение пропало. Видение встревожило её. Она никогда не бывала в Стальнчбове, откуда тогда это странное полу-узнавание, полу-воспоминание и непонятная ностальгическая тоска?
        Острова тянулись через всё Тёплое море и Мирный океан, до горного массива, называемого Небесным Краем. Судя по цвету, (цветами здесь обозначались топографические высоты, стандартно - синий разных оттенков использовался для моря, зелёный, бежевый и коричневый - для суши) в Небесном Крае собрались самые высокие вершины Третьего мира. Столицей Небесного Края значился город Дарвелик расположенный между двух особенно высоких вершин. Дарвелик не вызвал никакого отклика: город и город, столица себе и столица…
        - Потерянные Земли захвачены врагом, - сказал из-за спины женский голос.-
        Говорила высокая женщина в возрасте, с короной иссиня-чёрных кос, уложенных вокруг головы, в тёмном, явно форменном платье. Сотрудник библиотеки, поняла Хрийз.
        - Третичи остались здесь? - спросила она у женщины.
        - Да. Те, кто не успел прорваться в свой мир через рушащиеся Опоры порталов. Они отрезаны от Грани, но хорошо защищены. Мы не знаем, что теперь творится на захваченных ими территориях. А когда-то это был благодатный солнечный край, житница нашего мира… Вы в первый раз? Что-то я вас не припомню…
        - Да, я в первый раз, - подтвердила Хрийз.
        Женщина назвалась Забавой Ждановной Седловой, хранителем городской библиотеки.
        - Что вас интересует?
        - Я хотела бы прочитать о войне. Общие сведения. И что-нибудь про княжну Браниславну, - объяснила Хрийз. - Только… я пока ещё не очень хорошо читаю. Если можно, мне бы что-нибудь адапатированное для детей…
        Мысль о детских книгах о войне пришла внезапно и показалась здравой. В конце концов, никто не заставляет первоклашку, едва знакомого с букварём, читать сложные научные труды. А она, Хрийз, с чтением тут примерно на уровне первоклашки и есть. Ну, ладно, хватит скромничать, на уровне третьего-четвёртого класса. Не больше.
        Госпожа Седлова провела девушку в большой и просторный читальный зал с рядами рабочих мест, чем-то напоминавших парты из далёкого-далёкого детства: стол с наклонной поверхностью, скамья перед ним, ящички для книг…
        Книги уносить из библиотеки было нельзя, оставалось только читать их здесь. И за это полагалась приличная оплата. Можно было даже закрепить за собой тот или иной свободный столик, тогда в нём можно оставлять недочитанные книги, приходить и работать с ними в любое время суток, без того, что твоё место займёт кто-то другой. Хрийз захватила с собой, конечно, деньги, но… их на озвученный прейскурант не хватало! Для школьников и студентов услуги библиотеки оставались бесплатными, за исключением доступа к книгам спецхрана. Всем прочим, не приписанным ни к одному учебному заведению княжества, приходилось платить по абсолютно конскому ценнику. Можно порцией магии с раслина, если денег нет.
        Хрийз ухватилась за второй способ. Деньги ей были нужнее бесполезной пока магии, которая вроде бы у неё была, и в то же время считай, что её не было. Девушка слабо представляла себе, на что эту магию можно потратить, кроме спасения дурноголовых девчонок, бросающихся под колёса грузовиков. Вот, на бесплатный проезд в трамвае, разве что. И в библиотеке…
        Она бы не рассуждала с такой беспечной лёгкостью, если бы обладала элементарными познаниями в теории магии, и если бы предыдущий опыт с Юфи хоть чему-то её научил. Но увы, не в коня корм оказался.
        Так что Хрийз получила свой персональный столик, на который госпожа Седлова тут же принесла и положила подборку книг по войне и правящему роду Сирень. После чего удалилась, предложив обращаться, если возникнет в том необходимость…
        Род Сирень восходил к старой имперской аристократии, ведущей семейное древо ещё с Первого мира. В Первом мире они звались Каменногорские-Зацепины. Хрийз оценила толщину генеалогического альбома и поняла, что будет рассматривать только его до самого утра. Поэтому заглянула в середину, угодив как раз на открытие и заселение Третьего мира. Младший сын семейства решил перебраться сюда вместе с семьёй в таком-то седом году - за триста лет до настоящего времени! Прозвище Сирень получил в нежном возрасте его единственный сын, когда после стихийного бедствия ребёнка унесло волной и выбросило на берег, в кусты цветущей сирени, где его и нашли поисковые отряды спасателей. Парень вырос и прославился как великий путешественник и картограф, прозвище осталось при нём и перешло к его потомкам. Сирень-Каменногорские-Зацепины, так правильно они теперь назывались. Народ в быту упрощал длинную фамилию своих правителей до первого слова.
        Война с Третерумком выкосила знатное семейство почти под корень. На сегодня в роду остались только двое: собственно сам князь Бранислав Будимирович и дочь его Хрийзтема Браниславна, которая, как та спящая красавица, находилась в перманентной коме, ни жива и ни мертва. У неё, кстати, имелся официальный жених! Правитель Островов Стальчк тБови.
        Мужику не повезло. Он не мог отменить официальную помолвку с княжной Сирень-Каменногорской, потому что она считалась живой, хоть и с временными проблемами по здоровью. А при наличии официальной помолвки не мог жениться на какой-нибудь другой знатной девице, это означало бы межгосударственный скандал и репутации Островов после такого демарша оставалось бы только стучать снизу в изнанку полного и безоговорочного дна…
        Аристократия, подумала Хрийз. Как у них всё сложно.
        Она отложила альбом в сторону, потянула к себе другую книгу.
        На первом развороте красовался портрет княжны Браниславны. Девочка лет четырнадцати на вид. Короткий ёжик тёмно-синих волос. Тонкие, без намёка на улыбку, губы. На военном мундире - боевые награды, много… Взгляд… гипнотический, притягивающий и, одновременно вызывающий желание убежать. Так могла бы выглядеть сама смерть, если придать ей вид девочки - подростка. Хрийз торопливо перевернула страницу. Читать столбики местной клинописи она даже не пыталась. Просто рассматривала картинки, изучая ту, с которой её однажды сравнили. Княжна на параде. На морском побережье с громадной ловчей птицей на руке… Помимо официальных портретов, попадалось много бытовых зарисовок из жизни партизанского отряда, видно, был среди бойцов старого Црная художник…
        Сходство было очень поверхностным. Что-то неуловимое в овале лица, разлёте бровей, в форме носа… Самая малость. Если бы не сказали, так и вовсе не заметила бы.
        Список наград…
        … краткий перечень успешных операций против третичей…
        … болезнь и кома, начавшаяся 20 лет назад и продолжающаяся по сей день.
        Что общего могло быть у обыкновенной девчонки, вчерашней школьницы, попаданки в работники Службы Уборки с аристократкой, дочерью древнейшего рода, человеком, не просто пережившим ужасы войны, но ставшим легендой, национальным героем, символом Сопротивления Третьего Мира? Ничего…
        Под рукой оказалась маленькая книжечка, скорее даже, блокнот. С пометкой 'копия' и припиской от руки: 'Никогда не простим. Никогда не забудем'.
        Хрийз прочитала про себя по слогам: Жизнь на грани: дневники Фиалки Ветровой…
        Отчего имя кажется знакомым? В следующим миг вспомнила: Фиалка Ветрова была одной из тех Девяти, памятник которым стоял на знакомой площади.
        Руки сами перевернули страницу.
        Вникать в местную китайскую клинопись было нелегко, но бросить оказалось невозможно после первых же строк…
        Имя мне Фиалка, дочь Желана и Несмирёны Ветровых, я из юных славного града Светозарного.
        О втором годе Вторжения произошли со мной и друзьями, всего нас числом девятеро, значительные изменения, отчего я взяла писать себе эти листы, для тех, кто пойдёт за мной следом. А никому не ходить бы такою дорогой!
        Светозарный пал на исходе лета, и кто уцелел, бежали в горы, за перевалы, в Дармицу и дальше, бегущих настигали, и было это бедствие, каких никто доселе не знал. Из Светозарного вышло нас десять и четверо, а добрались до перевала Семи Ветров не все. Мирчоль и Сорноль, не дошли, Незабудка и Желана не дошли, Милодар, Милён, Дипанч, Снальш, Ринчай не дошли. Кариз Нагупнир, Чтавой и мальчик из береговых, оставшийся безымянным, не дошли.
        Память вечная павшим в дороге.
        Никогда не простим!
        Никогда не забудем!
        В Дармицком полевом госпитале мы жили в одной палате, с бассейном для Дахар и ребят. Мы долго болели, и нам говорили, что болезнь опасна, заразна, и не должно нам выходить в коридоры и тем паче гулять по парку, пока не разрешат.
        Мы правда были больны и измотаны, гулять нам самим не хотелось: не доставало сил. Одно нам за счастье поначалу было, спать под крышей и знать, что мы среди своих…
        Врач, что приходил к нам, был из дармичанских моревичей, именем Канч сТруви, и за то ему благодарны были, что не считал он нас детьми несмышлёными, разговаривал с уважением и не скрывал правду. А правда оказалась такова, что болезнь поразила ноги и скоро все мы сляжем, перестанем ходить уже навсегда, хотя не умрём, потому что повернули уже на выздоровление.
        Не упомню, кто первый сказал, что чем жить немощной обузою, лучше умереть. И все согласились с ним, одна Дахар промолчала. Стали тогда думать, как нам уйти тропою смерти, и ничего стоящего придумать не получалось, а Дахар, она молчала. И Ненаш не выдержал, спросил у неё, что она себе думает, а она ответила, что можно нам не умирать. И рассказала про то, что доктор наш, господин сТруви, неумерший. Она, мол, чувствует так. И надо у него попросить, чтобы дал нам такое же посмертие, и вот это будет славно, потому что мы станем бойцами тогда, пойдём глотки проклятым желтоволосым грызть, и не упокоимся, пока всем их глотки поганые не перегрызём.
        Мы стали смеяться, потом примолкли и начали вспоминать. Все сразу вспомнили, что доктор говорил, что мы заразные, а и ходил сам к нам без защиты и всегда только он один, других врачей мы не видели, хотя госпиталь большой. Дахар сказала, то всё потому, что неумершие от живых ничем заразиться не могут.
        Впрямую спрашивать не стали, как доктор сТруви к нам пришёл, а решили мы проследить за ним. И ничего не уследили поначалу. Как тень, так он отбрасывал, как серебро заговорённое на запястье у меня, это мама цепочку надела незадолго до бегства нашего из Светозарного, так и никакого следа от серебра не было, и не боялся он того серебра совсем. А то ещё чесноку попросили к обеду, так сам принёс, и пришлось нам есть тот чеснок да нахваливать. И все уже начали потихоньку смеяться над Дахар, часом и я тоже. Но и про то сказать надобно, что Канч сТруви не оказал себя чудовищем, а похож был на отца моего, такой же спокойный, доброжелательный и надёжный, как земля под ногами. Какой же из него упырь из страшных баек, рассказываемых долгими вечерами при свете, погашенном для пущего страху?
        А потом доктор сТруви не отразился в Златкином зеркальце, и все мы увидели, что Дахар права оказалась, а он сказал, что давно понял про нас всё, решил, что это мы со страху такую охоту устроили, и потому относился к нам с весельем, как вот с тем же чесноком. Сказок, говорил, много придумано от невежества и глупого чувства, ну да те сказки не обязательно все правда. Сказал ещё, что бояться нам нечего, что прошли те дни, когда неумершие дикими были и на всех подряд бросались, и что сейчас совсем другие времена.
        Тогда мы сказали ему, что и как мы думаем по поводу собственной нашей жизни. Что не хотим быть обузой, а хотим врага бить, за Светозарный, и семьи наши, за всех, кто с нами был, а не дошёл. Тогда Канч сТруви перестал улыбаться и сильно разгневался.
        Он обозвал нас сосунками, да ещё и сопливыми. Сказал, что не станет он делать по слову нашему, и чтобы даже не думали впредь приставать к нему с такой дикою просьбой, а и другой врач теперь нас лечить будет, и попросить надо коллегу, чтобы ум нам на место вправил, если, конечно, ещё осталось, что вправлять. И ушёл от нас очень злой, обещал никогда не вернуться больше.
        На день другой, как он и сказал, вместо него пришёл другой доктор, а ему мы устроили скандал и крик, и требовали, чтобы господин сТруви вернулся.
        Он вернулся, но сразу с порога залепил всем рты магической печатью безмолвия, так что мы ничего сказать не могли, хоть и хотели очень, и злой был опять же, что стёкла в окнах от его злости звенели.
        А только я ту печать сломала, не знаю как, и не спрашивайте, само получилось, от отчаяния и горя моего получилось. И сказала я так, что зря нас лечит, мы умрём все, найдём как, а калеками жить не станем. На что доктор ответил спокойно, что честная смерть в тысячукрат лучше того, о чём мы по недомыслию своему просим, и что он сам поднесёт факел к нашему костру погребальному, а по слову нашему не поступит и молить нам его бессмысленно.
        Так прошло много дней, а потом нам уже разрешили выходить и гулять, где можно, только сил уже на прогулки долгие не было. Дальше первой дорожки не ушли, сидели по лавочкам, и плакали от того, что знали, что навсегда это, с палочкой ходить, а то и вовсе с костылём, и никто не поможет.
        И случилось мимо нас княгине Сирень пройти с младшим сынишкой, скорбел он у неё, но не так как мы, другим чем-то, что она тоже с ним в госпитале была, а говорили ещё, что добрая она женщина и всем, кто помощи просит, помогает всегда.
        Дахар первая с ней заговорила, и рассказала всё, и ещё про доктора сТруви сказала, что не хочет он слушать нас, а вот её, жены княжеской, приказа послушал бы.
        - Нельзя неумершим приказывать, - сказала она на наши слова, - сам Император этого не может. Их можно только просить…
        И мы стали просить её, чтобы она за нас перед господином сТруви слово сказала, он же нас не слушает и не понимает, как нам важно сражаться, врага бить, вместо того, чтобы сидеть бездельно, обузой добрым людям.
        - Поистине, не ведаете вы, о чём просите, - ответила нам княгиня, а у самой слёзы в глазах встали. - Прав старый Канч, не для вас, детей, этот путь.
        - А что для нас? - спросила тогда я, и как язык посмел повернуться на дерзкий такой разговор с княгинею, не с простолюдинкою. - Сожжённый Светозарный? Разбитые дороги да чёрные горные озёра, где мы от патрулей прятались?
        Ничего она не сказала на это, просто ушла от нас. И мы поняли, что и от неё понимания не дождёмся.
        А тем же вечерем доктор сТруви пришёл к нам в неурочное время. Пришёл, у двери встал и рассматривал нас, и мы затаили дыхание от надежды: неужели.
        - Допрыгались, паршивцы, - так сказал он нам недовольно. - Княгине пресветлой отказать я не могу…
        Тут-то мы все завопили от того, что получилось всё, как задумали, а доктор сТруви заявил, что рано радуемся, от того, что по неразумности своей не понимаем, через что каждому из нас пройти придётся, а мы отвечали, что всё понимаем и на всё готовы…
        Не понимали мы правда ничего на самом деле, потом поняли, очень всё хорошо поняли и даже больше, чем всё, но тогда только, когда уже ничего поправить оказалось нельзя…
        В день инициации отчаянно трусила, что подгибались коленки. Из всех осталась последней, а ждать пришлось полных десять дней, а и лучше бы решилось в день первый, но не моя была воля. Как пришло к нам такое решение, казались себе героями, а когда до дела дошло, тут коленками и ослабели… Всем было страшно, но все боялись признаться. Канс сТруви сам выбирал, кого позвать, и возвращался на второй день за следующим, и так ушли с ним все, и не вернулись, и на последний вечер я осталась одна.
        Страх возрастал во мне, разом вспомнились все жуткие небылицы о неумерших, что рассказывали старшие сёстры по вечерам, закрыв окна и погасив свет для пущего страху.
        Доктор сТруви пришёл утром, и я совсем сомлела от страха, и он увидел это, спросил, не передумала я. Я ответила, что нет. И тогда он взял меня за руку и провёл на Грань. Жаркий туман колыхался между нами, и я увидела в нём девочку, очень похожую на меня, но тёмную и неподвижную. Она стояла поодаль неподвижно, не поднимала головы и казалась грустною или больной.
        - Это твоя Тень, - объяснил Канч сТруви. - Она останется здесь. Уйдёт в глубокие слои междумирья, и будет ждать тебя там. Ты обретёшь её снова, когда умрёшь.
        Я не поверила, как это я умру. Разве неумершие умирают? Он понял это. И объяснил:
        - Мы уязвимы. По-другому, нежели живые, но уязвимы. И не бессмертны.
        Я молчала. Тень молчала тоже, пропуская сквозь себя пряди тумана.
        - Ещё можно вернуться обратно. Вернёшься?
        - Нет, - отказалась я.
        Он положил руки мне на плечи. Я не смогла долго смотреть ему в глаза, испугалась, отвела взгляд. И он спросил снова, не хочу ли я вернуться. Просил очень хорошо подумать и взвесить последнее слово, потому что дороги обратной после не будет, останется лишь уходить дальше по выбранному пути. Я подумала о ребятах. Они не вернулись ни один. И хороша я буду, если сама вернусь с полдороги, если предам их, ведь мы же вместе принимали решение, и клятву дали друг другу. Вот все они прошли испытание, а я не пройду?
        И в третий раз я ответила 'нет', и доктор сТруви больше не спрашивал меня. Он выпил из меня жизнь, и я смотрела, как уходит моя Тень и как жаркий туман размывает её, растворяя в себе без остатка.
        Но это было только начало.
        Потом мы ушли в явь, к дому у побережья, а был у дома сад и отдельно устроенный прямо в земле погреб, и в погребе том была комната небольшая, и не было ничего в ней, кроме связанного крепко человека, прикрученного к стулу. Я пригляделась, и поняла, что он враг. Жёлтые волосы и белую кожу со Светозарного крепко запомнила. В глазах связанного стыл ужас, но кричать и даже мычать он не мог, рот был зашит магически, и в горле торчала магическая спица, я хорошо это видела и была благодарна за то доктору сТруви. Если бы пленник кричал во весь голос, как ему того хотелось, я бы не выдержала всего, что сталось с нами потом.
        Канч сТруви спокойно объяснил мне, что должно делать, чтоыб инициировать метаморфоз. Обычно, говорил он, используется кровь животных, но идёт война и животных надо беречь для живых. После завершения метаморфоза острая необходимость в крови значительно снизится, и во многих случаях достаточно будет взаимодействий через раслин, говорил он. Но раслин я получу на сороковой день после инициации, и всё это время придётся обходиться пленными врагами, они хуже животных, но что есть, выбирать не из чего. Пленников всё равно казнят: повесят или сбросят в пропасть на камни, а если они помогут нам завешить трансформацию, тогда от них выйдет хоть какая-то польза. В первый раз всегда трудно, но надо. Надо собраться и сделать это, если я хочу продолжить начатое. Пленник слышал и понимал каждое слово. Глаза у него совсем вылезли из орбит, никогда не видела, что кто-то может так выпучить глаза. А я стояла и думала про то, как это я подойду к нему. Доктор сТруви терпеливо ждал. Он не подгонял меня, не торопил и больше не произнёс ничего сверх уже сказанного. Дело оставалось только за мной.
        Я не могла набраться храбрости на первый шаг.
        И тогда ожила во мне память. Как точно такой же желтоволосый вырвал из рук матери сестричку, нашу Жданку, которая болела долго и весь год мы ходили за ней, уговаривая жить, и выходили, и на третий год она начала вставать, а потом и бегать и какое это счастье было для всей нашей родни, для всех наших соседей, для целителей и врачей… А её отобрали у матери, залепили чем-то рот, чтобы не кричала, и унесли, держа за ножки, вниз головой, неизвестно куда унесли и неизвестно что над ней учинили. А мать убили, и меня убили, просто я потеряла сознание за мгновение до пули, и та прошла мимо, но я уже лежала без памяти, и посчитали меня мёртвой, а потом нашли меня Дахар и Ненаш, уцелевшие тоже чудом, что и я, и так мы вместе бродили по убитому городу, пока не встретили остальных. А и у остальных было то же самое с родными.
        Третерумк явился к нам незваным. Явился убивать. Пусть не жалуется, когда с ним так же.
        И я подошла, взяла пленника за волосы и запрокинула ему голову, и в нос ударил резкий запах, потому что желтоволосый обмочился от ужаса. Но я всё равно прокусила ему горло и стала глотать горячую кровь, а Канч сТруви держал меня, чтобы я не захлебнулась с непривычки, и объяснял, как правильно надо, чтобы потом не стошнило.
        Меня не стошнило, хотя было плохо очень. Надо было терпеть, я терпела, об одном мечтая, лишь бы скорее это закончилось.
        Потом я долго дремала в земле, как в пуховой перине, и солнце грело теплом сквозь мягкую почву, и было мне на удивление хорошо и спокойно, а потом пошёл ласковый слепой дождик, принося прохладное упокоение…
        Потом были ещё пленники, всего числом пятеро, а с четверыми было так же противно, как и с первым, что бессмысленный страх на всех был одинаковым. С пятым сталось иначе.
        Я начала хорошо различать запахи, намного лучше прежнего, а и кислый вкус страха издалека чуяла, ещё от самого сада. А в тот раз не было страха, только бешеная ярость, злоба и смертная тоска, что нас с доктором сТруви убить никак невозможно, а хочется очень. Этот убил бы, если бы мог. Он и посейчас не желал сдаваться, всё пытался разорвать путы, что бесполезно было, но он пытался. И смотрел, смотрел, смотрел на меня жёлтыми бешеными глазами. Печать безмолвия не крик бессмысленный сдерживала, но ругательства страшные, что послушать даже захотелось, они бы песней полились, с прежними трусливыми подлецами не сравнить.
        Я поняла, что нельзя с ним как с остальными, что надобно отпустить его, пусть живёт желтоволосый. Доктор сТруви сказал, что я глупость совершаю, что замены нет, что я не одна нуждаюсь, а и метаморфоз замедлить нельзя, и не далее заката испытаю я муки страшные. Я отвечала, что не пожалею, что будет плохо - стерплю, а желтоволосый пусть живёт. А пленник смотрел на меня безо всякой благодарности, что видно сразу, убьёт, не задумавшись, а не нужна мне была его благодарность, нужно было только, чтобы жил. Не могла я убить его, и думать, что другие убьют, не могла тоже.
        Так стала тогда на одно колено и просила доктора сТруви, и он сделал по слову моему. Отпустил желтоволосого, а тот, когда пали путы, ещё примерился, как ему лучше на нас броситься! Тогда доктор его выкинул вон за дверь, что полёт получился каким надо. Я поняла, что для желтоволосого мгновения не как для нас, медленнее, что он против сделать не мог ничего.
        А видела лицо доктора сТруви, что испугалась сильно, так он смотрел на меня. И спросила, а он сказал, что видит, как я не понимаю, и хорошо, что всё само разрешится. И ушёл, не объясняя ничего больше.
        Желтоволосый успел убежать, что его нигде видно не было. Я бродила по саду, не находя покоя, мне бы спать, как всегда спала, и я даже пробовала, но сон не шёл. И доктор прав оказался, а и в одном ошибся, что говорил, плохо на закате станет. Мне сталось плохо до заката и даже до полудня ещё солнце не дошло, как мне плохо сталось.
        Было так, что лесами шли до перевала и голодали дорогою, но голод тот против нынешнего сластью праздничной показался.
        Пошла я к морю, надеясь на как-нибудь, и вытащила большую рыбу, всего рыб числом четыре. Но рыбья кровь разжигала голод ещё больше, и мука настала совсем уж нестерпимая, и я плакала, терзала сырую рыбью плоть зубами и плакала, и ждала, когда всё закончится, а и не заканчивалось ничего, лишь возрастало ещё сильнее.
        Я не знаю, и не спрашивайте, в какой момент поняла, что желтоволосый смотрит на меня. Просто взгляд его почувствовала на себе, что удар палкой было. Голову подняла, он стоял в нескольких шагах от меня, смотрел, и в руках у него правда палка была, даже и не палка, шест металлический, из тех, что, бывает, в заборах кованых вместо столбов стоят.
        Он не смог уйти из владений доктора сТруви, что они здесь зачарованное место, и легко понять почему. А меня встретил случайно, наверное. Не ждал, а встретил. А я смотрела на его горло и разум роняла, что знала своё спасение, а и байки страшные о неумерших не на пустом месте выросли, не зря живые их до сих пор пересказывают.
        - Уйди, желтоволосый, - с трудом сказала ему, и голос собственный не узнала, что на рык он похож стал нечеловеческий. - Уйди, не хочу убивать тебя.
        Он только палку перехватил удобнее. Воином был, видно, привык убивать, возможно, что и неумерших тоже. А я схватила себя за плечи, совсем уже невмоготу сталось, скрутило всю, а бросаться всё не хотела, и не бросилась. Заплакала, что не совладала с выбранным мною же самой путём, и должно мне не посягать дальше на страшный путь Ходящих-по-Грани, а честно умереть, а и пусть желтоволосый убьёт меня, так уйду из мира совсем.
        Тут на плечи легли мне руки доктора сТруви, и поток от него пошёл, что легче немного стало, а он сказал, пойдём, я нашёл тебе замену. Я закричала, что не хочу никакой замены, не хочу больше людей совсем, пусть и желтоволосых, никаких не хочу, и лучше мне умереть, и провались оно всё в пропасть-бездну морскую. А он выслушал всё, и сказал снова:
        - Пойдём, маленькая. Пойдём, надо.
        И я сдалась и пошла с ним, а желтоволосый остался. Силу доктора сТруви он на себе сполна изведал, что пытать её больше не решался. Так смотрел нам вслед, и молчал, и долго я взгляд его на себе чувствовала.
        Пришли мы в госпиталь, и шли коридорами пустыми, что хорошо никто из живых не встретился, я бы не выдержала, и Канч сТруви не остановил бы.
        Перед дверью в палату интенсивной терапии доктор сТруви остановился и так сказал мне:
        - Наш долг и прямая обязанность исполнять волю тех, кто желает упокоения. Рано даю такое испытание, но ты сама выбрала его, что другой возможности поддержать тебя в метаморфозе нет.
        И открыл дверь, и мы вошли, и я увидела раненого на постели, и то ещё увидела, что жить ему оставалось дней сорок, не больше, а и наполнены дни те будут страданием, ибо совсем скоро перестанут действовать сонные снадобья, притупляющие явь. Как увидела это, что само пришло ко мне точное знание в картинках прямо, так совсем стало плохо, и снова думала, лучше бы мне умереть, и прямо сейчас.
        - Это она? - спросил он про меня у доктора сТруви.
        - Да, - ответил тот.
        Что у них разговор обо мне раньше был, я поняла.
        И сказал раненый, что умирает и страшится мук, а хочет уйти из мира с достоинством и чтобы именно я его проводила. А доктор сТруви сказал, что не вправе мы отказывать тем, кто просит у нас избавления, мы - Проводники и Податели Смерти, таков наш путь и долг перед живыми, и что должно мне исполнить просьбу по чести.
        - Для меня всё окончилось, дитя, - сказал раненый и с улыбкой сказал, с тихой такой доброй улыбкою. - Помоги мне, а я помогу тебе. Сам отдаю, по доброй воле своей. Бери, не обижай отказом, тебе даю, бери.
        Я подошла, я же помнила, как сама не хотела жить калекою, а у раненого и жизни оставалось на немного дней и какой жизни, ни одному желтоволосому не пожелаешь.
        - Ты уж передавай поздоровки желтоволосым от Заряна Чёрного, - продолжил он, - да каждому в очередь повторяй, что это им подарок такой за Красный остров и Лесовины, неумерший в боевой трансформации. Они вас до потери разума боятся, такую им месть я придумал, самому от неё радостно.
        Он сделал над собой усилие и положил ладонь мне на руку, что теплом солнечным стало его касание, и так сказал ещё:
        - Не бойся. Делай, что должно, без страха, и по моему слову пусть будет.
        И я выпила его боль, и провела на Грань, и отпустила душу его с миром для нового рождения, а для себя поклялась исполнить пожелания Заряна Чёрного, стать истинным ветром смерти для желтоволосых, чтобы не ведали они покоя ни днём, ни ночью, а страх бы им глаза застил и выедал сердца.
        Спала я мало потом, но глубоко и без снов, и поднялась легко, а доктор сТруви сказал, что добровольная жертва отдаёт во стократ больше силы, чем насильная, и потому ценится во все времена высоко, и никогда нельзя прерывать жизнь насильно, кроме как в бою, когда выбора нет. Но бой - другое дело, совсем другое, и сравнивать незачем.
        И я пошла гулять к морю, долго сидела на камнях, подставляя лицо солнцу, впитывая всей кожей весеннее тепло. По небу бежали облачка, и иногда они солнце закрывали, и обжигало тогда холодом, как на лютом морозе зимой. Раньше я чувствовала солнце не так…
        А за камнями кто-то плакал, навзрыд, как дитя малое. Я сомлела на солнце, не сразу плач распознала, но когда распознала, то пошла посмотреть, и почему-то казалось мне, что ребёнок потерялся и плачет, хотя как можно потеряться на закрытом от чужих, зачарованном берегу?..
        Я подошла тихонько, чтобы не спугнуть, и увидела всё того желтоволосого. Он собрал ту рыбу, что я тогда растерзала, как-то добыл огонь и приготовил её себе на обед, частью съел, часть осталась в остывших углях. А теперь плакал, скорчившись на песке, намытом морем между большими камнями, что кисти рук сжимались у него в кулаки, загребая песок, и страдал он почти так, как я тогда перед ним.
        Мне бы уйти, и пусть плачет, но нехорошо бы, не по-человечески вышло бы. Я подошла и села рядом на камень, обхватив коленки руками, и так сидела, пока он меня не узнал рядом с собой. Тогда сел, раненая гордость, смотрел недоверчиво и настороженно, что смеяться буду или как-то ещё злобу окажу. А лицо у него сталось от слёз совсем другое, что видела теперь, он сам мальчишка, ненамного старше меня. Может, одиннадцать лет ему минуло, а может, и десять… (помним, что имперские десять - это наши восемнадцать! - прим. автора).
        А не было злобы, и я стала тихо рассказывать. Про Светозарный, про то, как держали мы город и не удержали его, и как спасались, и про Жданку рассказала тоже, и про дорогу к перевалу, и про жизнь нашу в Дармицком госпитале, и как мы доктора сТруви поймали и что потребовали от него, а он отказывался, пока княгиня светлая не уговорила его. И Заряна тоже вспомнила, и соплеменников желтоволосового вспомнила, как их страхом корёжило и что мне с ними делать пришлось. А до завершения метаморфоза ещё двадцать дней, и это значит, что ещё девятерых выпить придётся, а и выдержать сил уже нет, но надо.
        Он всё это выслушал молча, и услышал, я видела. А потом сам заговорил. Хорошо говорил по-нашему, но смешно звук 'р' раскатывал, как камни в горной речке…
        Имя ему было Эрмарш Тахмир, и он пошёл на войну, чтобы смыть позор со своей семьи, а позором покрыл весь род его брат старший, а и почему так сталось, про то желтоволосый не рассказал. Брата и детей его забрали служить Опоре, и младших тоже, а сам он пошёл сражаться.
        Бой смывает все грехи, говорил он, и он верил, что спасёт семью, если отличится в бою. И поначалу было неплохо, а потом он повздорил с наместником Хитармом, и тот из действующих войск отправил бунтаря в мародёрские отряды, собирать детей и женщин врага, чтобы они служили Опоре.
        Тогда он увидел, что это такое, каково это, служить Опоре, что в это входит и чем расплачиваются несчастные, угодившие в жернова, и понял, что семья погибла безвозвратно, погибла в муках и давно, пока он жилы рвал в боях с нашими отрядами. Потом был позорный плен и в плену увидел, как мы живём, кто мы такие и что мы такое, и меня увидел, что разглядел за чудовищной сутью живую душу.
        - И всё, всё, во что я верил, оказалось полным дерьмом, - завершил он короткий свой рассказ, и ударил ребром ладони по камню, что больно ему стало, ему, а не камню.
        И так ещё сказал, что жить ему незачем, и пусть я убью его, он не будет драться. А я сказала, пусть его другой кто-нибудь убьёт, а всего лучше, никто, пусть он живёт, желтоволосый. Зачем-то жизнь его ещё пригодится, не зря судьба увела от казни страшной.
        Разное мы ещё могли бы друг другу сказать, но появился доктор сТруви, он искал меня, и сказал, что должно мне уснуть до заката, а на камнях у моря сидеть хватит. А про нас с желтоволосым так сказал, что возникла между нами магическая связь, и теперь нам с нею жить. Или не жить, но что мы сами решить должны. Грозное и редкое явление эта связь, на памяти доктора сТруви случалась раз или два всего, и решить за двоих кому-то третьему ничего невозможно, хотя почти всегда пытаются и почти всегда последствия ужасными выходят. И я просила доктора не убивать желтоволосого, пусть он живёт.
        - А ты что думаешь? - спросил Канч сТруви у нашего пленника.
        Тот плечами пожал, почти как человек.
        - Мне при госпитале помощник нужен. Пойдёшь ко мне в услужение или убить тебя?
        Я дёрнулась, но мне на плечо доктор положил руку и удержал. И сказал, что я решила, а теперь он решать должен, и мы не вправе ему запретить.
        Он долго молчал, Эрмарш Тахмир, желтоголовый из Третерумка, и я уже поняла, что выбрал смерть, и грустно мне стало очень, до слёз, но он выдавил из себя трудное:
        - Пойду.
        И с солнца моего убежала туча…
        ГЛАВА 10. ОДИН ИЗ ДЕВЯТИ
        Слабый толчок, словно издалека, сквозь чёрный колодец. Ещё один. Хрийз с трудом разлепила глаза, вглядываясь в окружающий мир. Мир был неправильным. Вместо высоких стен библиотеки - ряды окон, узкий проход между сиденьями, и вообще, это не библиотека!
        - Конечная станция, девушка. Приехали.
        Тело затекло от неудобной позы. Голова болела нещадно. Это что такое? Это я в трамвае заснула, что ли?!
        Она не помнила, как уходила из библиотеки. Помнила, что засиделась там допоздна, до самого закрытия. На улице уже сгущались длинные сумерки, когда вышла. И температура упала, ветер стал совсем ледяным, не для её лёгкой одёжки.
        А в трамвае оказалось тепло и уютно. Прислонилась щекой к окну, и уснула. Так бы и дальше спала, если бы вагон на конечную не приехал бы.
        - Что у тебя, Мила? - в салон вошёл ещё один сотрудник трамвайной службы.
        - Вот… девушка свою остановку проспала.
        Хрийз села ровнее. Вошедший выглядел подростком, мальчиком земных лет тринадцати, но то, как он держался, как разговаривала с ним девушка-водитель показывало, что парень здесь давно и прочно полностью свой. То есть, специалист. То есть, не ребёнок, а взрослый. То есть…
        На глаза попался раслин знакомой уже звёздочкой, и нахлынула жуть, всегда возникавшая при взгляде на серьёзного мага, и сразу же при. ло осознание: парень - упырь, как проклятый Мальграш. Хрийз вспискнула в ужасе и потеряла сознание.
        Очнулась в тепле. Ощутила под спиной мягкий диванчик, на ногах - шерстяной плед. Голоса…
        - Может, докторов вызовем? - девушка.
        - Не надо. Сейчас очнётся… Сивурн, мерзавец, сильно её напугал.
        Второй голос звучал молодо, по-мальчишески. Но Хрийз знала, говоривший не был мальчиком…
        - Так это ОНА?!
        - Тише ты, - с неудовольствием одёрнули девушку. - Она очнулась…
        Притворяться ветошью и дальше стало бессмысленно. Хрийз открыла глаза, села. В виски тут же ударило мигренозной болью. Не удержала стона, приложила к бедной голове ладони.
        Ледяное касание. Хрийз не успела отдёрнуться, как мороз высосал боль, оставив тошнотную слабость и лёгкое головокружение.
        - Ты где так выложилась?
        Вопрос. Хотелось промолчать, но промолчишь тут.
        - В библиотеке…
        - В библиоте-е-ке, - не поверили ей. - Рассказывай.
        Делать нечего, рассказала. Как есть.
        - В следующий раз плати деньгами, - последовал добрый совет.
        - Нет у меня денег, - огрызнулась Хрийз.
        - Нет денег - заработай.
        Ну, тип! Заработай. Как будто это так просто. Встал с утреца, тяпнул кружечку горячего счейга, пошёл и заработал кучу денег. Ага. Сейчас прямо.
        - Заработай, - с нажимом заявил упырь, и странно было слышать такое от сущности с лицом тринадцатилетнего мальчика. - Я тебе прямо запрещаю магией баловаться. Рано.
        Нашёлся запретитель. Хрийз вскипела возмущением. Но сказать что-либо не успела: её настроение уловили. И предупредили с отчётливой угрозой в голосе:
        - Не то будешь иметь дело со мной.
        Его лицо странным образом поплыло, как бывает ещё в дурных фильмах про вампиров. Боже мой, это у него что, клыки?!
        - Нeна, мне на круг пора, - напомнила девушка. - Не то задержка будет.
        - Да, сейчас. Позаботься пока…
        Хлопнула дверь. Давящее присутствие исчезло. Мила, девушка-водитель, протянула горячую кружку счейга.
        - Спасибо, - сипло поблагодарила Хрийз.
        Взяла, стала пить маленькими глотками. Помимо собственно счейга с его узнаваемым терпким ароматом тёмно-розовая жидкость пахла мятой и, немного, полынью. Напиток принёс успокоение, стало легче, будто свалился груз с души.
        - Это кто здесь сейчас был? - спросила Хрийз.
        - Наш магомеханик, - охотно пояснила Мила. - Ненаш Нагурн.
        Ненаш Нагурн. Имя казалось знакомым. После нескольких секунд мучительных припоминаний наконец-то встал перед глазами мемориальный комплекс на Площади Девяти с памятной надписью. Язык сам выдал:
        - Один из Девяти!
        - Верно, - подтвердила Мила. - Но он очень это всё не любит, про войну расспросы не любит, заслуги свои, и вообще. Так что ты учитывай.
        За окном зашуршало: пошёл дождь. И донеслись раздражённые голоса:
        - Да чтоб я помер, Гральнч! Ты же на днях десяток взял. Полную кассету. Жрёшь ты их, что ли?
        - Ты и так помер, причём давно. Десять, это когда было. Закончились. Мне ещё десять нужно, и восемь в довесок. Будь человеком, отдай и не греши!
        - Ты меня как сейчас обозвал? Человеком?
        Мила поставила свою чашечку на стол. Сказала с неудовольствием:
        - Гральнч припёрся… Опять.
        Жаба оранжевая, если судить по имени. А если судить по разговору за окном и реакции Милы, то оранжевая свинья…
        - Мила, а как вы с ним здесь работаете? - спросила Хрийз. - Он же упырь!
        - Неумерший, - строго поправила её Мила. - Ну, и что? Нормальный он. Ты по Сивурну-то не суди, тот безумец и преступник, нечего даже сравнивать.
        - А почему Мальграш с ума сошёл? - спросила Хрийз, обхватывая себя за плечи.
        Вспомнился далёкий летний день, набережная, весёлый парень-моряк с нелепой скрипкой в руках… и весь тот ужас, что наступил потом.
        - Он в Дармице семью убил, - рассказала Мила. - Какие-то старые, довоенные ещё, счёты. Но убил не по навьей правде, за что оказался вне закона. И надумал он тогда уходить из нашего мира, всё равно его бы здесь казнили, за дармичан тех, а чтобы уйти, на это сила нужна, поэтому продолжил убивать. Веришь или нет, полных два года ловили. Пока он на тебя не напал…
        - Сволочь, - сказала Хрийз про Мальграша.
        - Это да, - отозвалась Мила. - Ещё говорят, он живую женщину полюбил, и предложил ей инициацию, а она отказалась…
        Дождь над увитой виноградом беседкой. Подслушанный нечаянно разговор. Чужие слёзы, момент чужой слабости…
        - Я знаю её! - вырвалось у Хрийз помимо воли. - Это…
        Мила мгновенно оказалась рядом и захлопнула ей рот своей ладошкой:
        - Знаешь - молчи!
        Хрийз кивнула. Мила убрала руку:
        - Не навреди ей. Не шлёпай языком где ни попадя!
        Из чего Хрийз сделала вывод, что про женщину Мальграша Сивурна все в курсе. И молчат. Из уважения и сострадания…
        - Привет, девчонки!
        Гральнч возник в дверях, занеся с собой прохладную влагу дождливого вечера, и в просторной в общем-то комнате сразу стало тесно. Жаба оранжевая ака свинья. Наглый как танк. Мгновенно засёк съёжившуюся в углу на диванчкие Хрийз:
        - О, новенькая! А я тебя раньше не видел.
        Бесцеремонно плюхнулся рядом, с живейшим интересом разглядывая новое для него лицо. Хрийз неприязненно отодвинулась. Не любила таких нахалов на клеточном уровне. За что их любить? За неотразимость и обаяние? Ну, спасибо, не надо.
        - Гральнч Нагурн, - представился он тоном 'прошу-любить-и-обожать', - А ты?
        - Хрийзтема, - назвалась она, просто чтобы посмотреть на реакцию.
        Она давно уяснила, что имя княжны Браниславны здесь вместо красной тряпки, новорождённых девочек так не называли уже очень давно, а старшие женщины большей частью прятались за прозвищами, чтобы, значит, не накликать беду.
        - Уа, - восхитился Гральнч. - Так ты та самая?! Спец по упырям? Слушай, - он дружески пихнул её кулаком в плечо и заговорил громким театральным шёпотом, - поможешь мне с одним таким управиться? Мозг высосал, веришь-нет, пора бы отвадить…
        - Трепло, - вставила Мила свои пять копеек в разговор. - Заткнись.
        - А что?
        - То.
        Ненаш Нагурн возник в дверях совершенно бесшумно. Поставил у стены длинный узкий ящик, вынул из кармана большую бумагу. Сказал Миле:
        - Держи, подписал. На Морском Фасаде отзвонись.
        - Хорошо, - кивнула Мила, складывая бумагу и пряча себе в карман. - Я пошла!
        - Давай.
        - Убери лапы, свинья, - громко сказала Хрийз, обнаружив грабли Гральнча у себя на плечах, приобнять ему захотелось, собаке. - Сейчас же!
        Голос прозвучал вполне себе по-командирски. Гральнч лапы убрал, но в долгу не остался:
        - Подумаешь! Я и не собирался тебя целовать. Даже не мечтай.
        - Отлично! - фыркнула Хрийз. - Значит, договорились.
        Нет, ну, каков подлец, а?
        - Тебе, я смотрю, кассета уже не нужна, - спокойно выговорил Ненаш. - Сейчас назад отнесу…
        - Не надо, - с тихой ненавистью сказал Гральнч. - Иду уже, иду!
        Поднялся, прошёл к двери, взялся за ручку ящика. Хрийз решила его добить:
        - Ты забыл сказать 'спасибо'!
        В награду ей достался совершенно бешеный взгляд. 'Спасибо', разумеется, никто говорить не собирался в принципе. Но нахал хотя бы дверь с той стороны закрыл, сразу легче стало.
        - Мой брат, - пояснил господин Нагурн. - Старший.
        Хрийз искренне изумилась, но лезть с расспросами остереглась. Вариант, при котором старший брат оказался изрядно моложе младшего, напрашивался очень неприятным, а ведь Мила предупредила, что Ненаш Нагурн не любит лишних вопросов о войне…
        За окном сквозь бесконечный шёпот дождя донёсся голос Гральнча:
        - Эй, подожди! Меня не забудь, красавица!
        Голос Милы долетел слабее, что она ответила, разобрать не получилось. Коротко простучали колёса: вагон ушёл с конечной станции на линию.
        - Когда пал Светозарный, - внезапно заговорил Нагурн, заговорил сам, и Хрийз немедленно навострила уши, разговорчивостью гражданин магомеханик явно не страдал, а вот сейчас что-то на него накатило, - брат встал вместе с последними защитниками, что бы мы, дети, могли уйти. Мы ушли, я долгое время считал его погибшим. Лет шесть тому назад строилась дорога через то место, где когда-то шли бои… и в русле подземной реки проходчики нашли саркофаг глубокой заморозки… Как бы объяснить… Это из боевой магии, вообще-то убивает, но иногда, если удаётся в последний момент сбить локус, человек оказывается в саркофаге из вырожденного пространства. Внешнее время не властно над ним; прошло тридцать четыре года с тех пор. А для Гральнча - всего одно мгновение. Он очнулся, и обнаружил, что время ушло, война давным-давно закончена, все, кого он когда-либо знал, погибли, а младший брат, сын ненавистной мачехи, - сраный герой, которому весь Сиреневый Берег ставит памятники, да ещё и неумерший. Так-то Гральнч парень толковый… и руки золотые, на хорошем счету у нас… в Горный Институт вон поступил, на отделение магической
механики; хвалят его. Характер только скверный… может, выдурится ещё.
        Хрийз подумала, что понимает собеседника очень даже хорошо. Потерять всю семью, много лет жить в одиночку, и вдруг появляется давно оплаканный брат! Которому, в общем-то, плевать на твои чувства, у него своих дополна. Помноженных на собственную придурь.
        - Бабушка говорила… - осторожно начала Хрийз.
        Её не перебили, и она, осмелев, продолжила:
        - Она говорила, что можно подать руку оступившемуся на горной тропе и помочь ему подняться на ноги, но взваливать захребетника себе на горб и тащить на вершину всю дорогу - преступление. И лучшей помощью из всех возможных вариантов бывает иногда пинок под зад.
        Вот хорошего-то братского пинка Гральнчу Нагурну явно не хватало. Чтобы дисциплина и диктатура, как любил выражаться Стефан. Господи, Стефан… появился бы здесь, расцеловала бы! Вместе с его дисциплиной, диктатурой, тиранией и прочим счастьем. Хрийз вморгнула непрошеные слёзы. Не хватало ещё разреветься тут.
        - Твоя бабушка - мудрая женщина, - признал Ненаш. - Прости, я тебя напугал в самом начале. Так было надо.
        И замолчал, больше ни слова. Стоял, сцепив руки за спиной, смотрел в окно, в зелёные сумерки позднего вечера. Окно мелко завибрировало: на станцию вползал очередной вагон.
        - Я пойду, - неловко сказала Хрийз. - Мне домой…
        - Нет, ты останешься. Переночуешь здесь, утром уедешь с первым нарядом.
        Надо было слышать этот непререкаемый тон. Шерсть на загривке мигом встала дыбом.
        - Я не могу! - возмутилась Хрийз. - Мне надо! Мне утром на смену рано! Я не успею.
        - Тебя отпусти сейчас, ты все неприятности по дороге на свою голову соберёшь. Сиди и не высовывайся до утра! Ни к чему мне здесь умертвие с Тахмировой игрушкой на шее.
        - С чем? - изумилась Хрийз. - С какой это ещё игрушкой, вы о чём?
        - Твой раслин создан лучшим ювелиром Третьего мира и величайшим магом Империи, - объяснил Ненаш. - Звать его Эрмарш Тахмир, и я думаю, ты его ещё встретишь.
        - Что? Я… я читала дневники Фиалки Ветровой, она там упоминала это имя… это что, это вы о нём сейчас говорите?
        - Да.
        - А вот Хафиза Малкинична…
        Хрийз замолчала. Не признаваться же, что подслушивала! Но Нагурн понял.
        - Малкинична - княгиня паники, как все целители. Тахмир знает, что делает. Да, многие его поступки кажутся порой чудовищными, кошмарными, отвратительными, но только поначалу. Потом время каждый раз доказывает его правоту. На моей памяти он ещё не ошибся ни разу. И если он сделал для тебя именно такой раслин, значит, так было надо. Ему виднее.
        - И вы верите…
        - Верю, - оборвал её Нагурн. - Научился, за столько-то лет. Располагайся, отдыхай. Если голодна, вон там можешь взять еду, вторая дверь налево. Если ещё куда-нибудь надо, то это направо. А мне пора работать.
        Он ушёл в угол, сел за стол, на котором лежали толстые книги и стояли какие-то приборы. Включил настольную лампу. Раскрыл одну из книг… В комнате повисло тяжёлое молчание.
        Хрийз забралась на диванчик с ногами, обхватила коленки. Голова пухла от услышанного. Дурдом какой-то, мыльная опера. Жизнь…
        Хрийз прикрыла глаза на минуточку, стараясь разложить по полочкам прожитый день. И провалилась в глубокий сон как в колодец.
        Снился ей сон. Крутой обрыв, и дымное море под ним. Грозовые тучи, громадные волны, бьющие в гранитное основание скалы. Серые молнии, раздирающие мир на рваные половинки. И надо было идти (куда?), как-то спасаться (каким образом?), для чего надо было сделать первый шаг (как?), а гроза летела сквозь море, и вот-вот, через пару секунд, должна была разразиться уже над самой головой, и спасения не было, как не было и надежды.
        Ветер ударил в лицо влажным жаром, сбил дыхание, опрокинул и потащил к обрыву; Хрийз отчаянно цеплялась за всё, что попадалось под руку, срывая ногти, в кровь сдирая руки, и ничего не получалось, ничего, хоть кричи, хоть не кричи. Никто не придёт, никто не поможет, никто не знает, где она и как её разыскать. А ноги уже повисли над алчным морем, и далеко-далеко вскипал злой пеной на частоколе чёрных камней очередной вал.
        В последний миг чья-то рука обхватила запястье и удержала. Удержала от гибели, спасла…
        Хрийз вздрогнула и очнулась, вскинулась в холодном поту, с трудом соображая, где находится. Пережитый во сне ужас успокаивался, утрачивал остроту. Память возвращаась вспышками: библиотека, трамвай, конечная станция… В окна лился тревожный оранжевый свет ночных фонарей. В комнате никого не было, хотя над одним из столов горела лампа. Под лампой лежали раскрытые книги. Хрийз подошла посмотреть. В одной книге столбиками шли какие-то сложные формулы расчётов, скупых познаний в местном алфавите хватило только на то, чтобы понять: это математика, а не чистописание. Во второй книге на развороте была изображена цветная схема трамвая. Стоило сосредоточить на ней взгляд, как схема обрела трёхмерность. Хрийз сморгнула и наваждение пропало. Она взяла в руки книгу, поднесла к глазам. Схема вновь ожила, показывая нарисованный трамвайчик со всеми его потрохами. И если покрутить в руках книгу, то схема крутилась тоже, показывая детали, не видные с прежнего ракурса. Чудно.
        - Интересно?
        Хрийз вздрогнула. Она не слышала, как подошёл господин Нагурн. Очень неловко получилось.
        - Да, - ответила она честно. - Только непонятно…
        - Непонятно, это ещё ничего, - серьёзно заметил Нагурн. - Это простые справочники по магомеханике легкорельсового транспорта. А вон, та книга в синем переплёте… Да, она. Она из архивного спецхрана Горного Института. Теория устройства магических накопителей на основе стихии Огня. На ней защитные чары. Если бы ты схватилась за неё…
        Хрийз ощутила, как у неё загораются уши. Она положила справочник на стол и сказала:
        - Я… я… Я больше не буду… Извините…
        Детский лепет. Хрийз и сама осознавала, насколько жалко она выглядит.
        - Никогда ничего не бери без спросу, особенно если хозяина нет рядом. Это не просто дань вежливости, это залог твоей собственной безопасности. Запомни как дважды три, и не нарушай. Никогда.
        Хрийз обещала. Что ещё оставалось делать?
        Он прошёл к столу, закрыл обе книги, передвинул их. Спросил, с ощутимым подтекстом:
        - Кстати, как спалось?
        Хрийз сначала удивилась, а потом неприятная истина встала перед ней во всей красе:
        - Так это что… это был не сон?!
        Ненаш покачал головой. Не сон.
        - Я не понимаю, - беспомощно сказала девушка. - Объясните!
        Он сел за стол, жестом показал ей, чтобы взяла стул и села рядом. Хрийз так и сделала.
        - Смотри, - в воздухе возникла сияющая точка. - Это вечнотворящий поток, рождающий миры. Он пронизывает все слои междумирья, хаос изначальный сам по себе и есть этот поток… В мирах, ставших явью, поток дробится на триаду высших сил, и хещё называют изначальными, - под точкой, повинуясь жесту Нагурна, возник и начал медленно вращаться треугольник. - Три Вершины, три Силы - Свет, Тьма и Сумрак. И каждая из них проецируется в Квадрат Сил Стихийных, - под треугольником появился квадрат, и к вершинам квадрата от вершин треугольника протянулись связующие нити. - Ты - из тех, кто способен направлять единый поток, не дробя его на части, не преломляя какую-то одну его часть. Потому у тебя такой раслин, без ограничений. Это не плохо, и не хорошо, это просто есть. Как цвет волос. У кого-то тёмный, у кого-то светлый, у кого-то седой от рождения. А плохо здесь то, что по какой-то причине ты не видишь берегов. Не понимаешь, когда надо остановиться. Черпаешь и черпаешь, не замечая истощения собственной души. У души есть неприкосновенный резерв, трогать который нельзя. Если его растратить, то истощённая таким
образом душа неспособна поддерживать тело и неспособна отойти, чтобы воплотиться вновь. Так начинается перерождение. Живой человек становится умертвием. Самый паршивый вид нежити. Чтобы упокоить такую, необходимо не убить, но наполнить искорёженную душу силой, дать ей энергию на полноценное посмертие. И отпустить. А ты, прости, сглупу оказалась как раз на грани, и даже сама не поняла, что произошло. Я уверен, ты прекрасно знаешь сама, что брать чужие вещи без спросу нехорошо. И всё же взяла мою книгу. А будь истощение сильнее, ты взяла бы именно зачарованную книгу. Вот так это действует, понимаешь? Как роковая случайность, неприятное совпадение, глупость на грани утраты инстинкта самосохранения из тех, что характеризуется выжившими как 'сам не знаю, что на меня нашло! Никогда не лазил по скалам без страховки, а тут вдруг понесло'. Как пример. Только вместо честной смерти получается трансформа в мерзкую тварь, опасную для всего живого. А возиться с этой дрянью приходится нам, неумершим. Некому больше. Для магов-то она ещё опаснее, чем для обычных людей.
        Хрийз зябко обхватила себя за плечами. Да уж, нерадужная выходила перспектива.
        - И что теперь, мне совсем нельзя пользоваться магией? - спросила она.
        - Пока да. Нежелательно.
        - А когда будет можно?
        Он пожал плечами.
        - Трудно сказать. Может быть, после совершеннолетия начнёшь как-то ориентироваться в своём состоянии. А пока не рискуй. Куда тебе торопиться? Успеешь…
        Успеешь, легко ему говорить… А она-то было поверила, что жизнь налаживается!
        - Спасибо. Я… поняла.
        - Вот и хорошо, - он отвернулся к своим книгам, показывая, что разговор окончен.
        Хрийз поднялась, поставила стул туда, откуда взяла, к соседнему столу. Долго стояла у окна, смотрела на ряды трамвайных вагонов, стоявших на путях. По низу плавал туман, тянулся длинными прядями между колёсами. Полуоткрытая створка окна влажно дышала прохладой, привнося грибные запахи земли, опавшей листвы, недавно прошедшего дождя Фонари заливали ночь оранжевым сиянием. Картина казалась нереальной из-за ватной тишины, давящей на уши.
        Хрийз сама не заметила, как туман вполз в комнату, растёкся по углам, оборачиваясь душным жарким киселём, растворившим в себе реальность. Серая тоска подкатила к горлу непрошенными слезами. Отчаянно, до боли, до огромной жалости к себе, захотелось домой! Очнуться под клетчатым пледом, услышать бабушкино ворчание и запах оладьев, шкворчащих на сковороде…
        Из тумана сгустилась тёмная фигура, обретая черты мальчика-упыря, Одного из Девяти, героя войны, прокатившейся по пределам Третьего мира два десятка местных лет назад.
        - Дай руку. Отведу обратно.
        Хрийз не двинулась с места.
        - Отпустите меня. Вы же можете.
        - Не могу. Тебе нужно вернуться в явь и восстановить утраченное. Или ты останешься здесь навсегда.
        - Как нежить?
        - Почти. Пойдём, отведу обратно. Сама дорогу не найдёшь.
        - Я хочу вернуться домой…
        - Твой дом - здесь.
        Полуявь, полусон, - кто его разберёт в сером безмолвии, - исчез. Хрийз вновь обнаружила себя в диспетчерской трамвайной станции 'Горная поляна'.
        Туман таял, вжимаясь в стены. Мир прорисовывался вновь. Хотелось плакать от того, что последняя надежда на возвращение исчезла навсегда. Если принять объяснения Нагурна как истину, выходила так, что она, Хрийз, сама истощила себя настолько, что переход между мирами оказался для неё невозможен. Даже если она умрёт, то останется здесь. Здесь, в этом проклятом Третьем мире в этом чёртовом княжестве под дебильным названием Сиреневый Берег.
        Невыносимо!
        Ненаш Нагурн всё так же сидел за столом над своими зачарованными книгами. Он не обернулся, когда Хрийз тихонько вышла в коридор.
        Захотелось горячего. Она нашла кухонный блок без проблем. Вскипятила воду, заварила счейг: взяла пакетик на полочке, справедливо рассудив, что раз он, пакет, стоит открыто, значит, брать его может любой. Подумала немного, прихватила вторую чашечку.
        - Возьмите, - сказала она, протягивая дымящуюся чашечку Нагурну. - Себе сделала, и вот, подумала, что нелишне будет и вам…
        Он серьёзно смотрел на неё снизу вверх. Похоже, его никто никогда не угощал. Не додумались? Или неумершие счейг не пьют?
        Нет, взял двумя пальцами за ручку. Горячее, и для него горячим оказалось.
        - Благодарю, - ответил он искренне.
        Хрийз кивнула и вернулась на 'свой' диванчик. Стала пить обжигающую жидкость и думать о том, что же ей делать дальше, и как дальше быть.
        Не спалось. Хрийз сдалась, встала, вышла за дверь, в холодную, пронизанную осенними запахами ночь. За диспетчерской обнаружилась небольшая терраса с ограждением, оттуда открывался великолепный вид на спящий город. Хрийз облокотилась о перила, стала смотреть.
        Есть что-то особенное в ночных фонарях. Они рассеивают тьму и превращают городские улицы в нитки сияющего бисера, окрашивают низкие облака в оранжевый цвет и зарождают в ползущем с моря тумане светлые тени, и ещё они, как сигнал маяка, дают уверенность и чувство защищённости. Мир без городских огней страшен, мрачен и дик.
        По левую руку стояли на путях трамвайные вагоны. Привычные уже пассажирские и несколько жёлтых служебников. Служебные отличались формой и размером, ещё у одного была какая-то конструкция впереди, углом, как решётка у паровоза. Хрийз чувствовала магию, запертую в элементах этой странной решётки, как хрустальный перезвон осколочков льда, когда те бегут по стеклу в метельный зимний день.
        - Коэлро 'Вихорь', - сказал над ухом голос Ненаша. - Послевоенного образца.
        Хрийз вздрогнула. Ненаш Нагурн в своём репертуаре! Эта его манера возникать внезапно и бесшумно, когда не ждут. Но она не стала возмущаться. Смысл? Как будто упыря можно переделать на человеческий лад…
        - Почему 'коэлро'? - спросила она.
        - По имени создателей. Ковалёв, лТопи, Ровен. Эту модель сетевых накопителей разрабатывали они, и щит, усиленный стихией Воды - их находка.
        - Зачем ему такой щит?
        - Сейчас, можно сказать, уже незачем. Но демонтировать не к чему, пусть будет. На всякий случай… А использовался именно как щит. Против нежити…
        - Нежити? - переспросила Хрийз.
        Она обхватила себя руками за плечи: стало зябко и вовсе не от сырого воздуха поздней ночи.
        - Да. Город после войны лежал в руинах. Сколько боевой магии здесь разрядилось… Хватило бы на ещё одно солнце! Магический фон, само собой, оставлял желать лучшего. Неупокоенные души слипались друг с другом в единое целое и порождали пепельников. Ты не видела, как восстаёт сожжённый прах, что он оставляет после себя, и, надеюсь, никогда не увидишь. Вот этот щит на служебном накопителе оберегал живых…
        Хрийз честно попыталась представить себе разрушенный город, трамваи типа этого 'Вихоря', подвозившие стройматериалы, и восставшую из пепла нежить. Картиночка получалась жутенькая.
        - Весело было, наверное, - сказала Хрийз.
        - Да, - согласился Ненаш. - Но всего веселее было в Первоцветном. Его мы восстановить так и не сумели…
        Первоцветный, знакомое какое название. И вспомнилось тут же: Млада говорила, это бывшая столица княжества Сиреневый Берег. Которую неумершие десятой дорогой обходят из-за полностью убитого боевыми действиями магического фона…
        - А почему? - спросила Хрийз.
        - Неупокоенной истощённой душе нужна энергия, чтобы уйти и обрести посмертие, - объяснил Ненаш. - Дать её могут только живые…
        Хрийз зябко поёжилась, осознав, какой именно ужас может стоять за этими словами.
        - И вы…
        - Нет, всё совсем не так, как ты думаешь, - мягко ответил на её мысли Ненаш. - Жизнь отдаёт миру то, что всегда в избытке у людей, - любовь. Мы - всего лишь Проводники. Посредники, если хочешь. Именно любовь живых позволяет душе воплотиться снова в их ребёнке. Поэтому после войны, да и сейчас тоже, рождается так много детей. Если хочешь, я тебе покажу.
        - Хочу, - тут же сказала Хрийз.
        - Дай руку.
        Она без колебаний протянула ладонь. Ждала поневоле ледяного могильного холода, но ощутила тепло. Так греет вечерняя земля, принявшая в себя летний солнечный зной…
        - Смотри…
        Город преобразился. Темнота ушла, уступая многоцветному сиянию. Дома и улицы превратились в дивный цветущий сад. Цветы переливались радостью, дышали счастьем, источали в мир ликующую жизнь. Маленькие бутоны тянулись за старшими, и Хрийз как-то сама по себе догадалась, что это - новые рождения. Те, кто родился недавно, и кто должен родиться вскоре. Это было зрелище такой красоты, что захватывало дух. Один раз увидеть, и умереть…
        И только в той стороне, где стояла Алая Цитадель, царили мрак, ужас, неизбывная боль. Хрийз вскрикнула непроизвольно, настолько тяжёл и чудовищен оказался контраст. Ненаш убрал руку. Сказал:
        - Да, там работы ещё много.
        Хрийз смотрела на город и не воспринимала его. В памяти ещё жил сверкающий сад. Отчаянно захотелось вдруг вернуть его, вернуть только что пережитое острое чувство запредельной радости. Хрийз едва не попросила повтора. Но удержалась на самой грани, когда просьба уже висела на кончике языка. Спасибо и на том, что вообще позволил увидеть…
        Ненаш облокотился о перила, стал смотреть на город. На его лице, - лице тринадцатилетнего мальчика со взглядом умудрённого жизнью старика! - отчётливо проступали искренняя любовь к городу и гордость за проделанную работу и что-то ещё, Хрийз затруднилась определить. Сожаление? Грусть? Боль?
        И опять он считал её эмоции вместе с незаданным вопросом.
        - До войны, - сказал Ненаш, - я хотел поступить в Горный институт. Хотел проектировать и строить дороги и транспортные системы, не только в Третьем мире, а вообще в Империи. После инициации об этом пришлось забыть.
        - Почему? - спросила Хрийз.
        Она, наконец, поняла: Ненаш очень рад был поговорить с тем, кто не шарахается в сторону и не закрывается от него барьером отчуждения. Местные слишком хорошо представляли себе, кто такие упыри и что они такое, с самого детства. Хрийз слишком многого не знала. И даже негативный опыт общения с Мальграшем не мог заставить её сторониться того, кто не показывал себя чудовищем. Как-то в уме не укладывалось, что разговаривает сейчас с нечеловеком.
        - Помнишь, я говорил тебе о вечнотворящем потоке магии? Как он делится на триаду высших сил и квадрат стихийных?
        Хрийз кивнула:
        - Да.
        - Наша стихия - Земля. Мы очень привязаны к той земле, за которую отвечаем. Настолько, что даже кратковременное путешествие может лишить силы, и даже развоплотить, если вдруг затянется сверх допустимого предела. В моём случае - это пределы княжества Сиреневый Берег. Может быть, ещё Дармица, поскольку именно в дармичанских землях произошла инициация.
        - Но Мальграш на что-то надеялся, - сказала Хрийз. - Мне говорили, что он собирался покинуть пределы Третьего мира… А вы говорите, что это невозможно.
        - Не знаю, я с ним мало общался. Могу лишь предполагать…
        Умолк, и молчал так долго, что Хрийз перестала надеяться на ответ.
        - Переход между мирами, - заговорил наонец Ненаш, - сложное действие. Он сродни смерти по принципам воздействия на душу. Живые могут отдать накопленную энергию и пройти из мира в мир, при этом они как бы умирают для того мира, из которого вышли. Опытные маги умеют закрывать и восстанавливать связь с тем или иным миром по своему выбору, неопытные, случается, сливают энергию в ноль, с ними потом всякое интересное происходит на Грани. Но для неумершего выход всего один. Он должен стать чужим тому миру, из которого исходит. Совсем чужим. Чтобы мир вытолкнул его сам. Никакого другого способа не существует.
        Он замолчал. Хрийз видела, насколько ему неприятно об этом рассказывать. И потому терпеливо ждала. Почувствовала, что в себе держать не станет, объяснит непременно. Надо только не торопить…
        - Это происходит через высшее деяние зла. Через убийство. Убийство ребёнка, едва пришедшего в мир. Сивурн не просто убивал детей. Он иссушал их души, по примеру того, как это делалось магами Третерумка в Алой Цитадели. И это непоправимо корёжило уже его собственную душу. Не знаю, на что он рассчитывал и почему честно не вернул себе свою Тень. Хорошо, что ты остановила его.
        - Не я, - тихо сказала Хрийз, с привычным уже ужасом вспоминая произошедшее тогда на Грани. - Там была принцесса Чтагар…
        Он пожал плечами, и не ответил. Хрийз поняла, что переубеждать бесполезно.
        Резкий свист вспорол тихую неподвижность ночи. Хрийз подскочила от неожиданности. Свистел Гральнч, он шёл вдоль одного из вагонов. Заметил, что брат разговаривает с кем-то на террасе, и решил взбодрить, так сказать, в своём стиле.
        - Чего это он не спит? - с неудовольствием спросила Хрийз.
        - У него наряд на утреннюю развозку, - объяснил Ненаш.
        - Дисциплина и диктатура?
        - Вроде того. Если хочешь успеть к началу смены, то тебе придётся поехать с ним. Первый линейный пойдёт ещё не скоро, опоздаешь.
        Опаздывать не хотелось. И потом, Гральнч будет в кабине, а не в салоне. Какая разница, лишь бы довёз.
        Небо над морем наливалось чистой зеленью. Начинался рассвет.
        ГЛАВА 11. БАБЬЕ ЛЕТО
        Ненаш Нагурн прошёл вместе с Хрийз к вагону. Лично проследил, чтобы Гральнч убрался в кабину первым и не доставал своими выходками. Хрийз была благодарна. Начинать новый день со свинской ссоры ей не хотелось.
        - Если хочешь, если интересно, - сказал Ненаш, - приходи весной на стажировку. Посмотришь, может быть, работа у нас тебе подойдёт. Будешь учиться, получишь профессию…
        - Мне нечем оплатить обучение, - призналась Хрийз.
        - Это решаемо. Учёбу можно отработать…
        - Контракт на семидвешь, как в 'Сияне'? - горько переспросила она. - Это очень много! Я так не хочу…
        Ненаш внимательно смотрел на неё. Сложно было понять, о чём он думает. Ночной воздух бодрил почти по-зимнему, дыхание рождало серебристый парок, уходивший в стороны и вверх. У Ненаша парка не было, Хрийз это отметила…
        - Семидвешь - это стандартный срок, - сказал он наконец. - Опасайся коротких контрактов. На год, на пять лет, на семь. Здесь часто встречается прямой или косвенный обман, а уж завышенные требования по исполнению бывают практически всегда. Не надо рисковать. Лучше отработать честный срок, чем потом не знать, куда деваться от поднятой не по силам ноши.
        - Спасибо за совет, - поблагодарила Хрийз.
        Она была благодарна господину Нагурну, но осталась при своих: длительный контракт на четырнадцать лет без права перемены профессии её пугал.
        Раздался громкий сигнал. Это Гральнчу надоело ждать, когда закончится разговор, и можно будет ехать.
        Хрийз прошла на заднюю площадку. Не стала садиться, опасаясь, что снова заснёт и снова проспит. Спать не хотелось, но это сейчас. Она слишком хорошо знала, как может укачать в дороге, особенно если тепло и сиденье мягкое.
        Вагон тронулся, дорога побежала назад и вверх. Так-так, - застучали на стыках колёса. Так-так.
        Смена далась нелегко. К началу Хийз вполне себе успела. Успела помыть голову, высушить её полотенцем, успела даже тяпнуть кружечку горячего счейга со вчерашними булочками. Но снова дали одиночный наряд. Хрийз решила, что как-нибудь управится, и не стала проситься третьим лишним к кому-нибудь в пару. К полуденному перерыву, добравшись до участка с круглым прудом-входом в поводную часть города, она поняла, что изрядно переоценила собственные силы.
        Сон явился и потребовал конские проценты. Челюсть болела от бесконечных зевков, глаза слипались против воли, в ушах шумело, голова наливалась чугунной тяжестью и норовила упасть при каждом удобном случае. Состояние можно было охарактеризовать всего одним ёмким словом: жесть.
        Хрийз осознала, что если не поспит хотя бы полчаса, назад в парк вечером просто не доедет. Или доедет, но передавит по дороге все столбы и всех пешеходов. А всего вернее, просто не доживёт до того вечера, на собственные грабли напорется насмерть. Она забралась в кабину, проверила стояночный тормоз. Положила руки на руль, уронила голову и провалилась в мёртвый сон без сновидений.
        Очнулась от солнца, бьющего в лицо. Вчерашний ветер разорвал и унёс прочь облака, последние десять дней поливавшие город противным моросящим дождём. Небо очистилось до седой синевы, какая бывает только осенью. Стих и ветер. Сразу стало тепло, почти как летом…
        Хрийз со стоном сползла с сиденья. Тело затекло, шея болела. Сожжённое солнцем лицо горело огнём. Выспалась, называется. Лучше бы не спала. Постояла в тени, опираясь о бок машины, подождала, пока рассеются мушки в глазах. Потом подцепила грабли и пошла возиться с налетевшими за ночь листьями. Сгребала их в мешки, мешки завязывала и относила к машине, ставила так, чтобы удобнее было закинуть в кузов.
        А потом ей пришла идея плеснуть в лицо водички из пруда. Вода там холодная, моревичи холод любят. Как раз, привет от солнца смягчить. Подумано - сделано.
        Вода немного охладила пылающие щёки. Надо же было уснуть, не подумав о солнце! Шкурка слезет теперь наверняка. Хрийз зачерпнула ещё воды. Пруд был выдержан в диком стиле: камни, валуны, колодец, уходивший вниз, неправильной формы. Под внешними краями пруда находились заполненные водой каверны. Именно из такой каверны протянулась вдруг оранжевая рука и ухватила Хрийз за запястье.
        Девушка, занятая собой, руку не видела, просто почувствовала чужое прикосновение и довольно крепкий захват. Шарахнулась с диким визгом, едва не упала в воду. Поскользнулась, проехалась на животе, вскочила, хватая грабли наперевес. Пальцы сжались на черенке - не отодрать!
        Из пруда выбрался Гральнч, чтоб ему сдохнуть, и сложился напополам от хохота:
        - Видела бы ты свою рожу! - выдал он в перерывах между приступами ржача.
        - Дебил, урод, кретин, придурок, скотина! - обрела Хрийз дар речи. - Твою мать!
        - И незачем так вопить, - назидательно выговорил Гральнч. - Я тебя тоже люблю, красавица!
        - Тамбовский волк тебе красавица! - заорала Хрийз в ярости, её трясло от пережитого ужаса. - Собачий ты сын, козёл!
        С коротким 'чпок' черенок переломился пополам. Хрийз не глядя швырнула убитые грабли в оранжевую свинью, дёрнула мешок с листьями и потащила его к машине.
        Она не дошла до мусоровоза. Коленки ослабели, мешок выпал из рук. Хрийз беспомощно опустилась прямо на землю, ткнулась лицом в ладони и тихо расплакалась. Что за жизнь! Несчастье сплошное, одно за другим, и ещё урод этот, Гральнч Нагурн! За что? За что мне это?!
        - Извини, - сказал Гральнч над ухом. - Я неудачно пошутил. Извини.
        - Да чтоб ты сдох, - выговорила Хрийз, всхлипывая. - Камеди клаб недоделанный…
        - Что такое 'камеди кляб'? - тут же спросил Гральнч
        Хрийз шмыгнула носом и не ответила. Шёл бы он отсюда уже. За горизонт и налево!
        - Не сиди на земле, простудишься, - проявил он неожиданную заботу.
        Скажи-ка, какой добренький выискался! Сначала напугал до инфаркта, теперь заботится. Хрийз всё же встала, отряхнулась, а Гральнчу сказала:
        - Отвали от меня. Понял? Уйди!
        Пошла, подобрала изувеченные грабли. Слом оказался на удивление ровным и гладким, никаких тебе расчехранных лохм по краям, какие возникают при переломе любой сухой палки. Как лазером разрезало. Ну… Вычтут из зарплаты, само собой. Вряд ли стоимость будет велика, инструмент старый и помнит, наверное, ещё самого первого князя Сирень-Каменногорского. Но когда вся твоя зарплата сама по себе невелика, тут даже малые потери бьют ощутимо. Отнесла в машину, черенок, конечно, только выкинуть, а сами грабли не пострадали, насадят их на новую палку. Хорошо, в кузове были запасные. Взяла, отправилась грести дальше. Участок надо было дочистить, хочешь или не хочешь.
        Гральнч ходил по пятам, виновато сопя. Ну, тип. Его послали, а он… Раздражение плавно двинулось в сторону глухой злобы. Злоба душила как пресловутая жаба. На Гральнча не хотелось тратить даже миллиграмма внимания. Бесило, что вообще приходилось из-за него напрягаться. И свои извинения пусть засунет себе в одно место. И вообще…
        - Что ты ходишь за мной как приклеенный? - не выдержала Хрийз. - Вали отсюда. Не мешай работать.
        - Ага, а как с братцем моим, так говорила, - выдал Гральнч. - Всю ночь, как голубки, на террасе проворковали.
        Хрийз опешила от такого наглого поведения.
        - Да тебе-то что с того, дурак?! - возмутилась она. - Что ты прицепился ко мне?
        - Как Ненаш, так умный-разумный у нас, а как Гральнч, так дурак, да? - обиделся он.
        - Ведёшь себя как дурак, значит, и есть дурак, - отрезала Хрийз.
        Ну, и когда у вас с братцем моим, свадьба?
        Хрийз искренне посочувствовала бедолаге Ненашу. Такой кретин в братьях кого угодно в могилу сведёт одним фактом своего наличия.
        - Хватит тебе над братом измываться, - сказала она. - Он не может дать тебе в рыло только потому, что от его удара ты сдохнешь. И ты это знаешь, и этим пользуешься! Вот что ты сейчас сделаешь: ты сейчас пойдёшь в библиотеку, возьмёшь там дневники Фиалки Ветровой… не читал? Не читал! Вот возьмёшь и прочтёшь их от корки до корки. Понял?
        Гральнч сунул руки в карманы и принял независимый вид оскорблённой гордости:
        - С чего это ты так раскомандовалась?
        - С того, что у меня раслин круче твоего, - озвучила Хрийз правду.
        - Да? А что же ты тогда с таким крутым раслином мусор гребёшь?
        Слова ударили по больному. В гробу Хрийз видела мусороуборку и Гральнча впридачу! Она почти услышала стеклянный звон, с каким лопнуло её невеликое терпение.
        - Пошёл вон отсюда! - выговорила она тихим, но страшным по оттенку голосом. - Сейчас же.
        - А то что? - нагло осклабился Гральнч.
        - А то проткну насквозь, - свирепо пообещала ему Хрийз.
        Рука сама оказалась на рукояти дарёного ножа. С подачи Млады Хрийз носила перевязь всегда, в том числе и на работе, привыкла к ней, и ей больше в голову не приходило оставлять клинок дома. Всё дело было в магии, настроенной персонально на неё, конечно же. Нож казался собственным продолжением, без него становилось неуютно.
        На самом деле девушка слабо представляла себе, как это она замахнётся острым железом на живого человека, пусть даже и оранжевую жабу. И что делать, если Гральнч рванёт ворот и воскликнет со всей присущей ему пафосной дурью: 'Бей, не жалко!'?
        Но нахала неожиданно проняло. Он, как всякий самовлюблённый павлин, не умел отслеживать реакцию собеседника, и потому в слова поверил.
        - Эй, тише, тише. Чего ты?
        - Пошёл вон, - повторила Хрийз.
        Тут главное, взгляда не отводить. Пусть первым сдаётся, нечего потому что. Москва за нами! Гральнч не выдержал и сдался первым.
        - Ладно, ладно, ухожу…
        Он попятился, нырнул в пруд, ушёл под воду без всплеска. Хрийз проследила, как он ввинчивается в глубину и уходит куда-то влево. И только потом разжала окостеневшие пальцы, перевела дух. Взяла грабли и пошла работать.
        Вечер в булочной матушки Милы приятен, тих и полон вкусных, 'хлебных', запахов. Хрийз любила сидеть у просторного окна в уголку, здесь стоял столик всего на двоих, и можно было не беспокоиться насчёт того, что подсядет компания из мам с детишками. Компании просто негде было здесь развернуться. Хрийз любила детей, но ужинать предпочитала в относительной тишине и покое. Одинокие мужчины сюда не заглядывали, булочная славилась в основном среди семейных, любивших себя показать и соседей посмотреть, как почтенное и приличное заведение.
        Как всегда, горячий счейг и свежая булочка… Большая такая, в два кулака, плюшка, с корицей и маком. Невероятно вкусная, особенно если потихоньку отщипывать и отправлять на язык маленькими порциями. Тает во рту, да.
        А за окном - извилистая улочка, круто уходившая вниз, гранитные лилии в клумбах, деревца вдоль карамельно-жёлтых стен, уличные фонари на изогнутых кронштейнах, и где-то там, сквозь облетевшие, замершие к зиме макушки деревьев, сверкала на вечернем солнце блестящая полоска близкого моря…
        Матушка Мила, красивая полноватая женщина зрелых лет, обходила столики с вечерним вопросом, все ли, мол, гости дорогие, довольны, не обидела ли чем. Добрую булочницу любили, отвечали с теплом и уважением. Хрийз вспомнила, как отреагировала в самый первый раз. Смотрела, понять не могла, в чём дело. Хозяйка даже забеспокоилась. Пришлось объясняться. Очень неловко получилось тогда.
        Вот и сейчас хозяйка подсела к девушке за столик с привычным вопросом. Хрийз благодарила за заботу, уверила, что всё в порядке… Вечерний ритуал, с удовольствием поддерживаемый обеими. Была в нём некая основательная уверенность, что всё хорошо, и будет хорошо дальше.
        Но в этот раз матушка Мила не ушла, как обычно. Осталась. Смотрела внимательно, ласково, нежно. Хрийз засмущалась от её взгляда. Со дня попадания прошло уже довольно много времени. Лето и часть осени. За это время девушка уяснила для себя одну вещь: невыносимо, когда тебя жалеют. Особенно когда жалеют хорошие люди. Невыносимо, и точка.
        - Прости, - сказала матушка Мила. - Ты мне младшую мою чем-то напоминаешь… Сгинула она, война забрала. А до того сошлась с горцем из Небесного Края. Аль-мастер, Вязальщик, звался Ясенем. Тоже погиб… и род его на нём прервался. А осталась у меня его книга, с собой привёз из родных мест. Вот, смотри…
        Она выложила на столик большую книгу. Формата А3, как выразилась бы Хрийз раньше. С позволения хозяйки, девушка взяла её. Едва положила руку на обложку, как по пальцам пробежало лёгкое тепло, и книга открылась.
        Собственно говоря, это оказалась совсем не книга, а скорее, альбом в твёрдой обложке. Горец Ясень рисовал приёмы и принципы техники вязания, под каждой картинкой шли пояснения мелким убористым почерком. Может быть, пришло Хрийз в голову, рисовал сюда не только он один. Может быть, в его роду передавалась эта реликвия, из рук в руки от старших к младшим, и каждый добавлял в неё что-то своё…
        - Признала она тебя, - выговорила матушка Мила. - Я не сомневалась даже… Знаешь, в нашем роду вязальщиков не водилось, а дочь моя младшая не оставила детей. Книга никому из нас не открылась, а тебя, сама видишь, признала. Отдаю в дар без обязательств…
        - Я не могу, - ошарашено выговорила Хрийз. - Это слишком дорогой подарок!
        - Я давно за тобой наблюдаю, - сказала матушка Мила. - Девочка ты хорошая, зла творить не станешь. Книга открылась тебе, сама видишь. Бери, пропадёт ведь без дела!
        Хрийз благодарила. Что ещё пришлось усвоить в чужом мире: умение принимать подарки с достоинством, без ложной скромности. Или принимаешь дар или отказываешься, чётко произнося: не возьму. И получаешь в карму обиду дарителя… Верхом неприличия считалось отказать дарящему. Через это с разными известными и могучими людьми в старинных легендах случались самые разные интересные события. Но то легенды, а в обычной жизни - традиция. Вроде рукопожатия.
        Дома Хрийз рассмотрела книгу внимательнее. Пояснения к рисункам и схемам шли на языке Небесного Края, выучить ещё и горский язык, для комплекта? Но строчки незнакомого языка при пристальном внимании перестраивались в столбики уже привычного вендарика. Книга была зачарована, ясное дело
        Хрийз решила начать с первых страничек, внести изменения в уже готовый свитер, на последних рядах у шеи…
        Ещё запала ей в голову идея цельного вязаного платья, неплохо бы сделать себе такое же.
        Шли дни. Непогода уплыла за горизонт вместе с тяжёлой кучевой облачностью. Наступили тёплое, тихое, светлое время, прощальный подарок уходящего лета. В один из таких дней Хафиза окончательно сняла лечебную перчатку с повреждённой когда-то руки и объявила, что лечение окончено. Рука действительно выглядела как новенькая. Белая, нежная, чувствительная. Граблями ею в ближайшие дни не поработаешь, надо подождать, пока кожа хоть немного не огрубеет. Хафиза улыбалась, довольная проделанной работой. Если бы ещё забыть, как она плакала в той беседке на руках отца…
        В свободные дни Хрийз гуляла по городу, забираясь иногда очень далеко. Каталась на трамваях, много ходила пешком. Она связала себе свитер, как и хотела, но в нём ходить было пока жарко, и тогда она всё-таки связала себе платье. Потратила два дня подряд и одну ночь, на удивление мало. Как много можно сделать руками, если есть желание, и нет интернета! Платье красиво облегло фигурку. Как и задумывалось. И перевязь с ножом вписалась в образ идеально. Ещё у Хрийз появились удобные туфли на каблучке: натуральный обмен. Мастеру-сапожнику, отведавшему булочек у доброй матушки Милы, рассказали, что есть тут одна девочка, хорошо вяжет. С тем и пришёл, свяжи, мол, для внуков костюмчики. Хрийз связала, заглядывая в книгу, и получила в обмен туфли…
        Она всё пыталась понять, насколько равноценен такой обмен, всё-таки настоящие кожаные туфли за два детских костюмчика из шерсти не очень складывались в справедливую цену. Хрийз считала, что ей изрядно переплатили. Но мастер только отмахнулся и грозно потребовал его не обижать. Такого обидишь. Двухметровый мужик с бородой и вот такенными кулачищами. Пришлось смириться.
        А туфли получились отличными. Не жали, не натирали, и ощущались как вторая кожа, не говоря уже о том, что были просто красивыми.
        Но экскурсию учителя Несмеяна Некрасова Хрийз встретила в опостылевшем комбинезоне Службы Уборки. Как всегда, греблась на Площади Девяти. Листья, мусор, сухие веточки. Уход за гранитными лилиями, всё такое же в том же роде, изо дня в день, одно да потому…
        Они поднялись со стороны моря. Стайка детей из средних классов, наполовину береговые, наполовину моревичи. И учитель Несмеян Некрасов, Хрийз сразу узнала его по цвету волос. Она подобрала инструмент и ушла к машине, не хотела мешать. Но завестись и отъехать в сторонку не успела, начался урок.
        Урок истории под открытым небом оказался великолепен. Дети слушали, раскрыв рты, и Хрийз слушала вместе с ними. Несмеян говорил негромко, но так, что голос его было слышно прекрасно, до запятой…
        Дети слушали. Не отвлекаясь. Потом сами стали отвечать и рассказывать. Большей частью то, что Хрийз и так уже знала.
        - Не умаляя их подвига, - говорил учитель, - так скажу вам: любой неумерший - очень опасное создание. И докучать ему без крайней на то необходимости не стоит…
        Домашнее задание: дневники Фиалки Ветровой… Прочитать, подготовиться к тематическому уроку.
        К горлу внезапно подступила привычная уже тоска. Вот сейчас заканчивала бы одиннадцатый класс. С подружками мечтала бы о выпускном. Бегали бы в кино с ребятами. Ну, там ещё… Смски во время уроков, случайная тройка по геометрии, Олег…
        Хрийз ожесточённо потёрла лицо ладонями. Хватит плакать уже. Хватит. Слёзы не помогут ничем, только помешают. Надо жить дальше. Здесь и сейчас, другого выхода нет…
        Чувство снизошло извне, как удар беззвучного грома. Непреложный приказ покинуть машину и подойти. Хрийз, не рассуждая, подчинилась, и только потом, когда ноги сами принесли её к здоровенному амбалу, жабе оранжевой, как под копирку списанной с той самой 'судьбы', она вдруг очень сильно испугалась и подумала, что неплохо бы и заорать! Ладонь сама легла на рукоять ножа, и знакомый холодноватый отклик слегка успокоил её. Амбал назвался капитаном Сельтаном нТопи из княжеского магического патруля. Хрийз охватила лихорадочная паника: в чём я ещё виновата? За что?!
        Оказалось, виновата не она, а учитель Несмеян. Давняя история, с его дочерью Юфи, угодившей под колёса мусоровоза… Хафиза сказала тогда, жди привет от патрульных на третьи сутки. Но привета не было, и пережитое забылось как страшный сон. Позже Хрийз узнает, что у патруля княжеского оказалось слишком много более важны и сложных дел; как только появился просвет, так сразу и занялись незначительными происшествиями, в порядке очереди.
        Сначала Хрийз не понимала, в чём суть дела. Капитан терпеливо объяснил ещё раз. А суть была в том, что за детей отвечают родители, и если рождается ребёнок с пониженным жизненным фоном - так и выразился! - то родители за таким ребёнком обязаны смотреть очень пристально. Потому что включается неизбежность: травмы, болезни, несчастные случаи, всё, что угодно может быть. Пока энергетический недостаток души не будет восполнен. Обычно это дело матери, но у Юфсаар не было матери, только отец. А он не уследил. И заплатила по его долгам перед судьбой Хрийз.
        Это нарушение. Нарушение магического баланса в общем поле княжества. Чтобы исправить его и завершить создавшуюся связь между Хрийз и девочкой, необходимо восполнить затраченное. То есть, расход магической энергии, затраченный на мгновенное лечение девочки, должен быть возмещён её родителем. И никак иначе.
        Хрийз посмотрела на учителя. Вид у него был… окаменевший. Да, окаменевший, другого слова не подобрать. 'Вот провалиться мне на этом месте, если у него имеется должный запас магических сил'! - подумала девушка. - 'А это значит, что Юфи пострадает снова…'
        Она не взялась бы объяснить, откуда у неё такое ощущение. Оно сложилось из разговоров с Младой, из обрывков фраз Хафизы во время той, нечаянно подслушанной, беседы в пасмурном больничном парке. Убиться веником, но Хрийз не помнила, от кого и когда слышала, что мать Юфи умерла в родах. Такое случается, когда родители при зачатии ребёнка не сумели передать малышу должный запас магических сил. Как происходит такая передача и почему у одних получается, а у других нет, оставалось тайной во мраке, да и неважно сейчас оно было.
        - Я могу отказаться? - спросила Хрийз у патрульного.
        - Можете, - сказал он, внимательно её разглядывая. - Но не советую.
        - А что мне будет? - нервно спросила Хрийз.
        - Неприятности по судьбе, - ответил тот.
        Всего лишь! У девушки вырвался нервный смешок. Неприятности по судьбе. Одними больше, одними меньше. Что может быть неприятнее того, что с нею уже случилось, включая общение со спятившим упырём Мальграшем? Это не в тюрьме сидеть, и не штраф платить, и не общественные работы на пятнадцать суток. Общественно-полезные работы она и так совершает каждую смену. И да! Уже устала бояться всего на свете. Вот совсем.
        - Я отказываюсь, - сказала Хрийз уверенно.
        - Вы хорошо подумали? - спросил патрульный.
        - Да. Я отказываюсь. Учитель Несмеян Некрасов ничего не должен мне.
        Ей приходилось задирать голову, чтобы смотреть капитану в лицо. Он был выше её намного.
        - Услышано и засвидетельствовано, - отозвался моревич. - Но ему, - он кивнул на безмолствующего Несмеяна, - заплатить всё равно придётся.
        И будто холодом окатило лицо, хотя солнце жарило почти по-летнему, а ветра не было вовсе. Патрульный ушёл, не оборачиваясь. Жуть от его присутствия развеялась.
        Хрийз увидела, что учеников на площади больше нет ни одного. Несмеян отследил её взгляд и пояснил:
        - Я отпустил их…
        Хрийз кивнула. Правильно. К чему детям такие сцены?..
        - Я снова вам должен, - тихо сказал учитель. - Моя дочь, она одна у меня. Боюсь потерять её. Всегда боялся.
        - Не надо, - смутилась Хрийз. - Ничего вы мне не должны… А что Юфи? Она поправилась?
        - Да, - ответил учитель. - Она поправилась.
        Между ними повисло тихое молчание. Ветерок шевелил волосы, гладил щеки мягким бархатом. Единое на двоих горькое чувство связало и не отпускало, заставляя не смотреть друг на друга, не говорить, не прерывать звенящую птичьими голосами тишину…
        А что можно каждый из них мог бы сказать ещё? Спасла дочку, единственное дитя, память и продолжение давно ушедшей за Грань любимой женщины. Какие слова найти для благодарности? Чем отблагодарить? Как? Если эта странная девочка сама отказалась от единственно возможной в подобных случаях компенсации.
        А у Хрийз перед глазами стояла смешная оранжевая рожица Юфи. Выражение 'душа еле держится в теле' принимало совершенно неожиданный и страшный оборот. Так обычно говорят о доходягах, об изнурённых болезнью, увечных, дистрофиках. Но здесь, при внешне крепком и здоровом теле, страдала истощённая душа, которой недостало при рождении магической энергии. Как и почему - отдельный вопрос. Навряд ли отец и мать девочки этого сознательно хотели.
        - Простите, - сказала Хрийз неловко, - мне нужно работать…
        - Да, - кивнул он. - Но если вам нужна помощь…
        - Нет, что вы, - почти испугалась она. - Ничего не надо! У меня всё есть…
        Не деньги же просить у него. Не шубу. Ядовитый внутренний голос ехидно шепнул: 'проси сразу бриллианты, чего мелочиться!'
        … то вы всегда можете обратиться ко мне, - закончил учитель.
        - Хорошо, - сказала Хрийз. - Спасибо.
        А про себя подумала: 'ни за что!' На том и расстались.
        Вечером Хрийз листала книгу горца Ясеня, с трудом вникая в столбики имперского вендарика. Они постоянно перестраивались, менялись и картинки. Хрийз крепко подозревала наличие у книги собственного, не слишком лёгкого, норова. Книга позволяла увидеть только то, что выбирала для показа сама. Как, по какому критерию, почему, для чего, зачем - оставалось полной тайной. И спросить было не у кого. Не у Хафизы же спрашивать. Чего доброго, отберёт подарок, спрячет и отдаст только в день совершеннолетия! Кислая перспектива.
        Хрийз закрыла книгу. Подошла к окну, стала смотреть на закат. Перистые, когтеобразные, облака затянули небо невесомым кружевом. Уходящее солнце поджигало их зеленоватым золотом.
        Волны с шипением бросались на камни, разбиваясь в белую пену. Солнце светило отвесно, но уже не грело. Ветер трепал отросшие волосы, сдирал капюшон, швырял в лицо солёные брызги. Скалы со срезанными макушками, этакие каменные пеньки гигантского размера, неровными цепочками уходили в море, исчезая под водой. С них азартно ныряли мальчишки-моревичи, несмотря на то, что вода была холодной. Может, матери ещё надерут им за это уши или внесут ума в задние ворота посредством батиного ремня. Однако взбучка постигнет проказников ещё очень не скоро, аж вечером, и о расплате, ясен пень, никто не думает. Впрочем, о собственной шее не думают тоже.
        Хотя кто и когда в таком возрасте думает о собственной шее?..
        Вспомнились свои личные подвиги. Часто гостили у дальней родни, в Минводах. А там недалеко товарная станция… Минводы-Товарная… железнодорожные рельсы, запасные пути, старые вагоны…
        Свистки локомотивов, перестук колёс, технические объявления по громкой связи… 'По пятому пути проследует состав, будьте внимательны'… Запах дизтоплива и неистребимых одуванчиков с вьюнками и молочаями, пролезающих сквозь щебень везде, где только можно.
        Залезли в вагон-теплушку, играли в 'путешественников'. А вагон вдруг дёрнуло и покатило! Сразу растерялись, испугались, спрыгнуть не успели. Потом поезд разогнался и пошёл на огромной скорости, не тормозя, шёл весь вечер и почти всю ночь, - в неизвестность, в никуда, и страх разбавляло острым любопытством, и когда вагон наконец-то остановился, вместе с облегчением накатило внезапной грустью от того, что дорога закончилась.
        Дорога закончилась в Армавире-Ростовском, за двести с лишним километров от Минвод. Назад добирались электричками, безбилетно, умирая от ужаса при виде контролёров, а дома родители сошли с ума - пропали дети. И когда дети наконец-то явились, чумазые, голодные, но невредимые, эмоции выплеснулись через край.
        Хрийз невольно коснулась ладонью заднего места. Сидеть не могла несколько дней, да. Мальчишкам влетело ещё больше. Потому что старшие. И потому что - будущие мужчины.
        А в этом мире, мире магии и зелёного солнца, есть ли железные дороги и тепловозы?..
        Трамваи есть, значит, должны быть и тепловозы. Ненаш Нагурн говорил, что хотел строить дороги; наверное, это он про железные дороги говорил…
        Прогулки по городу, полные солнца, ветра и одиночества, необратимо меняли сознание. Хрийз чувствовала, что если вдруг, вот прямо сейчас, каким-то чудом вернётся домой и всё станет, как было, забыть случившееся уже не получится. Прежняя беззаботность не вернётся никогда. Память не отпустит. Скала, выросшая вместо Паруса. Город в ночи, сияющий на той стороне бухты. Четыре луны. Хафиза, Млада, Мальграш, Ненаш и Гральнч Нагурны, дневники Фиалки. Сожжённая собственным раслином рука. Военные корабли моревичей в бухте. Служба Уборки и Озеленения, будь она неладна! Учитель Несмеян…
        Всё это было, свершилось, всё это - часть тебя самой, нравится оно тебе или не нравится. Очнёшься в своей постели, в бабушкином доме, - и уже не скажешь, что всё пережитое только приснилось…
        Хрийз отёрла щёки. Смотрела на море, вспоминала.
        Она связала для Юфи шапочку, такие с удовольствием носили девчонки-моревичны. Узоры для шапочки нашла, ясен пень, в книге. Может быть, шкодливой вредине поможет, защитит её от самых неприятных проявлений магической недостаточности души. Шапочка что, шапочка полдела, пара вечеров, не больше. А вот передать подарок оказалось хуже прыжка в раскалённую лаву.
        Хрийз знала, когда отец Юфи приходит в школу, и когда уходит оттуда, выучила уже наизусть его распорядок. Иногда он задерживался, иногда уходил рано, но исключения лишь подтверждали общее правило. И вот так подойти к нему, окликнуть, завести разговор и отдать несчастную эту шапочку раз за разом оказывалось выше собственных сил. Вот так и стояла, смотрела издалека, дура дурой.
        Хрийз знала, что с ней такое творится. Вся эта дрожь в коленках, потеющие ладошки и горячее тепло в животе. Знание просто убивало. Наповал.
        А вчера она всё-таки набралась духу, настегала себя. Заступила дорогу, отдала. Получила благодарность в ответ и позорно сбежала. До сих пор аж в затылке свербело от стыда, стоило только вспомнить.
        Повод торчать возле школы исчез, и к вечеру накатило такой могучей тоской, что прорыдала полночи в подушку, давясь слезами, и нынешний злой ветер на прогулке остудить пылающую голову не помог.
        Бесполезно было говорить себе, что он старше в два раза, если не в три, что у него дочь, что вообще-то повода никакого не давал, сама придумала, сама поверила, сама себя измучила. Как есть, дура овальная. Круглая - это слишком просто, а вот овальная…
        Тревожные голоса корабельных гудков летели над волнами. Это уходили на последний промысел суда рыболовной компании 'Сияна'. Они вернутся через сорок восемь дней, и после их возвращения ударят холода, и море в Сосновой Бухте застынет до весны. Лёд будет держаться долго, гораздо дольше, чем там, дома. В Геленджике, для сравнения, море вообще не замерзало… А здесь климат был куда суровее.
        Над горизонтом, со стороны моря, поднималась свинцовая шапка угрюмого циклона. На контрасте с весёлым фоном залитого солнцем неба она выглядела очень внушительно. Ветер усилился, рвал с волн пену, старался сбросить и выдрать с мясом капюшон, приходилось придерживать. Юные моревичи внезапно выбрались на берег всей стайкой. Словно по приказу и с завидной дисциплиной: на скалах ни один не остался. Переговаривались между собой на своём звонком щёлкающем языке, заметно нервничали, оглядываясь на тучу. Наверняка, чувствовали погоду на рефлексах, вбитых тысячелетиями естественного отбора. Полезное качество, если вдуматься.
        Хрийз потуже перетянула капюшон. Если уж эти ухари земноводные собрались по домам, сухопутной девушке тем более пора убираться отсюда. Непогода хороша лишь за окном тёплой комнаты!
        Она заспешила по пляжу, вдоль гранитной набережной, к ближайшей лестнице наверх. Серая, сложенная из прямоугольных блоков, стена хранила отметки зимнего уровня воды. Море наступало. Уже сейчас полоса песка стала раза в два уже, чем тогда, когда Хрийз гуляла здесь в прошлый раз. А было это дней десять назад. Местных десять… То есть, восемнадцать.
        Со стороны набережной, сверху, послышались азартные вопли. Хрийз подняла голову и обомлела. Прямо над головой мотало по ветру ярко-алое существо вроде дракона с огромными стрекозиными крыльями. Дракон пытался заложить вираж, но получалось у него плохо, его сносило к морю. А суть воплей сводилась к простому, как репа: 'Держи! Держи! Унесёт!'. Драконом управляли. То есть, был он чем-то вроде воздушного змея. Сощурившись, Хрийз разглядела тонкие, натянутые до предела верёвочки. Воздушный дракон.
        Порыв ветра поддел его под розовое брюхо и кувыркнул через спину. Дракон свалился на хвост и шлёпнулся в море. Волны охотно взялись трепать его, и, судя по настроению, выбрасывать на берег не собирались.
        - Эх, ты, растяпа! Лезь доставай!
        Голос показался знакомым. Да Гральнч же! Хрийз застонала едва ли не вслух. Первым порывом было бежать с воплями и прятаться. Но с набережной спрыгнула (с такой высоты, сердце замерло!) девчонка в знакомой шапочке (ещё бы, сама эту шапочку вязала!) и целеустремлённо побежала к морю.
        - Юфи!
        - Ой, это ты! - обрадовалась она. - Тоже гуляешь?
        - Ага… - туповато ответила Хрийз, ничего не понимая.
        Гральнч что, совсем рехнулся, на детей перешёл? Или подрабатывает оранжевым нянем? Или они родственники? В любом случае, нашли кому ребёнка доверить!
        - Стой, ты куда?!
        - Кехву забрать, - пояснила Юфи, кивая на болтавшуюся по поверхности игрушку. - Упустила вот.
        В другое время и не зная подробностей, Хрийз бы подумала, что моревичам штормовая волна нипочём. Но ей тут же вспомнились мальчишки, слинявшие со скал с нехарактерной для детей торопливостью. Она не раздумывая перехватила девочку:
        - И чёрт с ней!
        - Сейчас прямо, - возмутилась Юфи. - Где я тебе ещё одну возьму?! Пусти!
        - О, какая встреча, - Гральнч, чтоб ему! - Да отпусти ты её. Ей полезно. Нечего неженку растить.
        - Сам ныряй, - отрезала Хрийз. - Ты что, не в курсе её проблем?
        - Ой, - пискнула вдруг Юфи новым каким-то голосом. - Ой-ой!
        Хрийз резко обернулась. И успела увидеть, как яркое тельце игрушечного дракона пропадает под волной какого-то странного цвета. Более тёмной и какой-то неправильной, что ли. И сразу же всё завертелось быстрее, чем про то можно рассказать.
        Ветер резко стих. Тишина упала, как тяжёлая бетонная плита и как та плита, вышибла на мгновение дыхание. Тоненько запело в воздухе, отдаваясь в костях зудящей болью: 'Аннн! Заннн!'
        Волна, переварив Юфину игрушку, взметнулась до небес, закручиваясь чудовищной воронкой бешеного смерча. Близко. Слишком близко!
        - Валим отсюда! - заорала Хрийз, обретая дар речи.
        - Стоять! - резко приказал Гральнч.
        Приказ отдался в каждой клеточке обуянного ужасом тела. Хрийз замерла раньше, чем осознала разумом, чего от неё требуют. Такого голоса невозможно было не ослушаться. А Гральнч, этот дуралей и ушлёпок, невыносимая оранжевая свинья и всё в таком же духе, шагнул вперёд, разводя руки. Не было больше кривляки и ударенного на голову недоброго клоуна. Перед надвигающейся бедой стоял грозный боец, знавший, что такое смерть не понаслышке.
        'Да ведь он же воевал!' - ошарашено подумала Хрийз. - 'Его нашли в месте былых боёв…'
        В воздухе возник тонкий, призрачный, сиреневого колера щит. Смерч с рёвом ударился в него и со страшным грохотом откатился назад в море, аж песок обнажился на пару десятков метров. Там, над штормовой волной, смерч и сгинул, резко обвалившись вниз. Щит исчез.
        - А теперь валим, - скомандовал Гральнч, подхватывая взвизгнувшую Юфи на плечо. - Быстро!
        К лестнице, и наверх. Хрийз всё-таки обернулась, чтобы увидеть огромную волну, летящую прямо на неё. Естественно, споткнулась. Туфелька слетела с ноги и резво поскакала вниз по ступенькам. Хрийз дёрнулась было следом за нею, Гральнч не дал. Вцепился, точно клещ, и с матюками втащил наверх, где уже подпрыгивала в азартном веселье Юфи. Ей-то что, ей всё игра, тем более, рядом взрослые, которые как всегда справятся…
        Волна гулко ухнула в гранитную стену, едва не перехлестнув верхний парапет, откатилась и ухнула снова, уже тише. Внизу закачалась бурая, взбаламученная недавним безобразием вода. Хрийз отчаянно высматривала в ней свою обувь, и не видела ничего. А над белопенными волнами, в месте упокоения смерча, встали неряшливые перевёрнутые радуги, сиренево-сине-лиловых оттенков.
        - Твою мать, - с чувством выразился Гральнч. - Опять от патруля влетит…
        - За что? - не поняла Хрийз. - Ты же защищался!
        - За вон то, - он кивнул на радуги. - Это искажённое пространство, попадёшь под него, вывернет наизнанку. Или ещё как-нибудь вывернет. Нам без надобности было, вот я и не выучился убирать его…
        - А что это такое вообще сейчас было?
        - Мина с элементалью Воздуха внутри, - с отвращением пояснил Гральнч. - Дрянь. Приливом из открытого моря притащило… Столько лет прошло, а до сих пор не всё ещё вытралили.
        - А как бухнуло! - восторженно воскликнула Юфи, глазёнки у оторвы задорно сверкали. - Грай, видел? Как оно за нами бухнуло! Я думала, к бесам в бездну смоет, да и конец.
        - Молчи, сопля, - Гральнч щёлкнул её по уху.
        - Сам сопля! - огрызнулась она, сердито потирая ухо. - А ещё дед!
        Гральнч театрально закатил глаза под лоб:
        - Дали же небеса такую внучечку… мучайся тут с ней. Кехву кто упустил?
        - Да я… я… Да ты сам! - возмутилась Юфи.
        Родня всё-таки. И если всмотреться пристальнее, фамильное сходство заметить вполне было можно.
        - А ты ещё её посылал, - ядовито сказала Хрийз. - Неженку вырастить боишься. Лучше бы поберёг!
        - Слушай, не начинай! - немедленно взвился Гральнч. - Сам знаю!
        - Сомнительно, - фыркнула Хрийз.
        Она сняла уцелевшую туфлю. Толку с неё никакого всё равно… Добираться к себе предстояло босиком, и прогулка не казалась приятной. Не лето! Да и непогоду никто не отменял: ветер ошалело носился по набережной, нагибая деревья, из низких туч срывался мелкий дождик, грозящий перейти в дождь средней степени паршивости. Промокнут ноги, к гадалке не ходи. И даль её, Хрийз, карьеры на ближайшие дни видна отчётливо: она промочит ноги, заболеет, будет валяться с соплями и температурой, может, Хафиза Малкинична придёт, обругает, заберёт в госпиталь на процедуры. И с суммой, какую рассчитывала увидеть в день оплаты, можно проститься. Платят не за болезни, платят за работу… Что за невезуха! Где тонко, там и рвётся, как говаривала бабушка.
        - Не реви, - грубовато сказал Гральнч. - На, возьми мои.
        Хрийз изумлённо подняла голову. Он, оказывается, уже успел снять свою обувь и стоял босиком.
        - А ты что же?..
        - Я…, - усмехнулся он невесело. - Я как-то несколько суток босым по льду бежал. Мне после того уже ничего не страшно.
        - Босым? Зачем? - встряла Юфи.
        - Жить хотел, вот зачем, - пояснил он ей и обратился к Хрийз. - Давай надеть помогу…
        Делать нечего. Пришлось опереться спиной о парапет и позволить надеть ботинки. Ботинки оказались безразмерными, легко регулировались шнурками-залипучками, и, собственно, ботинками как таковыми не были. Натягивались как носки. Ощущались как вторая кожа. И оказались до боли тёплыми. Хрийз поняла, что стопы успели изрядно замёрзнуть именно характерной боли в пальцах, какая всегда возникает, когда попадаешь в тепло.
        Она поневоле ждала от Гральнча дурных шуточек. Например, щекотки. Щекотки она очень боялась. И решила, что на щекотку просто треснет дурака по балде, даже приготовила кулачки заранее. Но крепко ошиблась. Он отнёсся очень серьёзно, и откровенно говоря, Хрийз порадовалась, что на ногах у неё носки. Если бы эти оранжевые пальцы коснулись голой кожи…
        - Спасибо, - сказала она.
        - Потом сочтёмся, - отмахнулся Гральнч и дёрнул перевесившуюся через парапет Юфи. - Пошли, коза.
        - Сам ты коза! - тут же взъерепенилась девчонка.
        - Сейчас выйдем на дорогу, - объяснил Гральнч, не слушая Юфиных воплей. - Там будет входное окно, ей уже под воду пора. А ты белый вагон лови, довезёт.
        Трамваи ходили, несмотря на непогоду. Впрочем, в городе ветер был не тот, что на набережной, спокойнее был, не настолько яростный.
        - Гральнч, - сказала Хрийз, - я не пойму. А вы с ней в каком родстве?
        - Что тут непонятного? - отозвался он. - Это братца моего ненаглядного внучка…
        Хрийз молча переварила информацию. Если учесть, КТО был брат Гральнча. И что на момент инициации ему было всего тринадцать лет… Тогда понятным становилось многое. Этот недостаток энергии, про который говорил патрульный. Понятно, откуда он идёт. Передался через поколение…
        - Все вы дуры, когда влюбитесь. - отозвался Гральнч на её мысли. - Нашлась одна такая и для брата.
        - Это ты бабушку Пельчар дурой называешь? - свирепо уточнила Юфи. - Да она в сто раз умнее тебя!
        - Ещё скажи, что ТЫ умнее, - подначил её Гральнч.
        - А вот и умнее!
        - Ну, может быть, может быть. Но это пока. А вот получишь раслин, влюбишься и станешь дура.
        - Я никогда не влюблюсь, слышишь, ты!
        - Ой, да кто бы говорил. Мирошка-то твой как поживает? Давно видела?
        Этого Юфи стерпеть уже не могла. Она издала яростный вопль и набросилась на Гральнча с кулачишками. Тот ловко подхватил её, перевернул вниз головой и легонько потряс. Девочка извивилась, орала, размахивала руками, но достать обидчика не могла никак.
        - Отпусти! - завыла она наконец.
        - Отпустить? - уточнил Гральнч, нехорошо скалясь.
        - Отпусти сейчас же!
        - Так, значит, отпустить?
        - Да!
        Он ловко подкинул её на руках и бросил в пруд, только брызги полетели. Отряхнул руки. Хрийз смотрела, как Юфи бешено гребёт обратно к поверхности.
        - Вон, твой вагон идёт, - указал Гальнч на дорогу.
        Вагон правда приближался. Белый.
        Юфи выбралась наконец на воздух, но допустила ошибку: оказалась на той стороне пруда.
        - Я тебя убью, Грай! - заорала она яростно. - Слышишь?
        - Сначала поймай! - задорно ответил он.
        Послал Хрийз воздушный поцелуй, и прыгнул в пруд сам. Юфи мгновенно кинулась следом. Хрийз только головой покачала.
        Невозможный тип!
        Непогода бесилась два дня, а на третьи сутки ветер разорвал в клочья свинцово-серый покров нагруженных дождём туч, и в разрывы заглянуло сине-седое, с осенней фиолетовинкой, небо. Вернулось тепло, как и не уходило вовсе. Служба Уборки в авральном режиме наводила порядок на получивших заряд мусора улицах. Ветки, листья, драная бумага, камни, старые ботинки, выцветшие игрушки, поваленные деревья, чья-то унесённая ветром крыша, то есть, натуральная крыша, целиком, с покоцанной, но ещё крепкой черепицей, причём рядом пострадавшего дома не наблюдалось, гадай, откуда принесло… Ну, и всё остальное в таком же роде.
        Трамвайщики чинили оборванную контактную сеть. Хрийз опасалась нарваться на Гральнча и старалась в их поле зрения не попадать. Обошлось. Вообще, Гральнча хочешь не хочешь, а увидеть придётся. Отдать ему обувь и небольшую феньку, которую связала ему в благодарность. Нашла в книге, акулья морда, в пасти - толпа зубов, оберег такой, неудачу пугать.
        К концу смены ожидаемо еле ноги волокла. Помыться, и - спать, спать, спать. Даже в булочную незачем идти… Тем более, в булочной-то какая неловкость на днях получилась. Матушка Мила присела за столик, и ласково спросила, почему другую выпечку постоянная посетительница не берёт. Хрийз ответила, что ей именно эти булочки с маком нравятся, очень похожи на те, что пекла бабушка дома, и да, одной на самом деле хватает для счастья, не извольте беспокоиться. Хозяйка понимающе слушала весь этот детский лепет. Девушка не знала, куда деваться от её проницательного взгляда. Но не объяснять же, что деньги по кучкам разложены, и основная кучка, вовсе не такая большая, как хотелось бы, - для зимней одежды и обуви…
        Плохо получилось или хорошо, но матушка Мила не предложила ужин за счёт заведения; Хрийз и надеялась слегка на это, и очень боялась. Жалость унижает. Хрийз ещё не дошла до того состояния, когда становится всё равно, лишь бы можно было бросить в брюхо что-нибудь существеннее маленькой булочки. Но что-то словно надорвалось внутри с тихим хрустом. Наверное, в булочную матушки Милы ходить больше не следовало…
        Решила так, и пожалела почти сразу. Вспомнились запахи, уют небольшого помещения, любимый одиночный столик у окна… Гори огнём, думала она, ожесточённо работая граблями. Смена скоро закончится. Приехать, поставить машину на стояночное место, помыться, упасть в постель и спать, спать, спать!
        Хочешь насмешить Бога, спланируй свой вечер. Даже рассказывать о нём необязательно, просто спланируй, утвердись в своём решении провести вечер именно так, а не иначе, и начни движение в сторону своего плана. Верный признак того, что всё пойдёт по диагонали и вкось.
        У административного здания увидела вдруг учителя Несмеяна. Вот так вот внезапно, как удар молнии. Ладони мгновенно вспотели. И снова вместо красивого платья рабочий комбинезон Службы Уборки. На голове чёрт знает что вместо причёски, и морда лица грязная, и… И мимо не прошмыгнуть, чтобы спрятаться где-нибудь в самом дальнем уголку. Не к дежурному же господин Некрасов пришёл!
        Пришлось подойти, лепетать про 'добрый вечер', остро желая себе провалиться сквозь землю на ровном месте.
        - Уделите мне вечер, госпожа Хрийзтема?
        Он всегда называл её так. Полным именем, и обязательно 'госпожой'. Хороша госпожа, с граблями на плече… Отказаться и сбежать! Но Хрийз сказала:
        - Да, конечно. Только… мне надо привести себя в порядок.
        - Хорошо, - кивнул учитель. - Я подожду.
        Помыть голову. Высушить её. Попутно ужаснуться своему гардеробу: полный шкаф и нечего надеть… Шкаф, допустим, не так уж и полный, но с тем, с чем пришла в этот мир, уже не сравнить. 'Нечего надеть' относилось к обуви. Казённые сапоги выглядели ужасно. Кирзачи, на толстой шнуровке. Работать в них удобно, тут вопросов нет, но пойти на встречу, да ещё в платье… ой. Мастер-сапожник согласился на бартер, туфли в обмен на вязание, но обещал сделать лишь к концу восьмицы. То есть, сейчас только 'кирзачи', и ничего кроме. Не Гральнчевы же лапти надевать! Жаль, что джинсы и вообще женские брюки здесь не в ходу. Джинсы как-нибудь эти… берцы форменные… перетерпели бы. Но увы. Местные девушки надевали штаны только для грязной работы, такой, как уборка улиц, например.
        Одно хорошо, темнеет сейчас рано. Может быть, не так заметно будет…
        Учитель Несмеян терпеливо ждал её. Хрийз хотела извиниться за то, что так долго возилась, но язык прилип, и внятной фразы не получилось.
        - Пойдёмте, - сказал Несмеян. - Вам после смены надо поужинать…
        - Я… - она забыла взять с собой деньги!
        Он понял, сказал с мягкой улыбкой:
        - Платит тот, кто приглашает. Отказываться не принято. Не обижайте меня, пойдёмте…
        Хрийз слабо понадеялась, что он приведёт её в булочную матушки Милы. Ошиблась.
        Собственно, шикарным рестораном это заведение тоже назвать было нельзя, но класс у него явно был выше скромной булочной. Таверна? Как-то слишком громко звучит… Но другого слова не подобралось. Хотя здесь не было ровно ничего из того, что могло бы напомнить обычную земную таверну времён средневековья.
        Сразу от входа начиналась влажная зелёная зона с обязательным прудом, соединящим наземную часть с подводной. Две деревянные лестницы, слева и справа, с фонарями в перильных столбиках, уходили под зелёный свод, на второй этаж. На втором этаже было ещё уютнее, чем внизу. Растения в кадках, фонтанчики, столики с мягкими лавками. Между столиками стояли сетки-шпалеры, по которым плелись декоративные вьюнки. Они цвели нежными розовыми блюдцами, источая слабый запах ночной фиалки.
        Посетителей было немного, никто не обратил внимания на вновь прибывших.
        Столик уже ждал, накрытый по всем правилам. Запахи он источал просто умопомрачительные, особенно на голодный нюх отпахавшего смену молодого организма. Первое блюдо - суп-пюре перламутрово-бежевого цвета, позже выяснилось, что рыбный. Второе - обжаренный в масле, с золотистой корочкой, рыбный стейк, и к нему мелко нарубленные консервированные овощи, очень вкусные. Красиво разложенные на узорчатой тарелочке сладости. Конечно же, счейг. Тёмно-розовый горячий напиток, заменявший местным и чай и кофе.
        Хрийз ела чинно и благородно, с трудом удерживаясь, чтобы не наброситься невежливо и не сожрать всё за полминуты. Благодарила за угощение…
        - Не стоит благодарности, - отвечал учитель. - Я вам обязан спасением дочери. Это стоит больше, чем скромный ужин…
        Скромным ужин Хрийз не смогла бы назвать. Всё было вкусно и великолепно. Но сердце кольнуло нехорошей иглой: Несмеян Некрасов здесь из чувства долга. Потому что должен. Не сам по себе, а потому что должен. Вот так.
        - Я не хочу, чтобы вы чувствовали себя обязанным, - тихо сказала Хрийз, бесцельно прокручивая в пальцах ложку. - В общем, не хочу. Потому и отказалась…
        - Такие долги не восполняются, - не согласился учитель. - Они остаются с нами навсегда. Но, в общем, к делу. Я хочу сделать вам подарок, от которого, думаю, вы не откажетесь. Примите в дар без обязательств.
        Он выложил на стол что-то вроде брелка, по виду - короткий незаточенный карандаш. На торце у него торчало ушко, в которое продета была небольшая, серебряно блестевшая цепочка.
        - Спасибо, - поблагодарила Хрийз. - А… что это?
        - Это трёхгодовой абонемент в городскую библиотеку, - объяснил Несмеян. - Понадобилось немного больше времени, чем обычно, чтобы оформить его по всем правилам. Зато он действителен не только в центральной библиотеке, но и во всех её филиалах в пределах нашего края… А вот здесь начальный курс по чистописанию, - он положил рядом с абонементом стопку тонких тетрадей. - Тренируйте почерк, это важно. Навык письма у вас есть, так что, думаю, особых сложностей не возникнет…
        - Как дела у Юфи? - спросила Хрийз.
        - Неплохо, - ответил он. - Гральнч вернулся со смены раньше, ей есть с кем занять себя в свободное время…
        - Гральнч сам ребёнок, - осторожно сказала Хрийз. - Неудивительно, что она его так любит.
        Несмеян скупо улыбнулся. Тихой такой, нежной улыбкой. Хрийз бы душу отдала за то, чтобы он хотя бы раз вот так улыбнулся ей…
        - Ей нелегко приходится, - сказал Несмеян. - Все знают, что она - внучка Ненаша Нагурна. И на всякий случай сторонятся…
        - Но Юфи ведь живая, - вырвалось у Хрийз.
        Она вспомнила Ненаша, и то, как он говорил с нею тогда. Тон, голос, настроение. Как будто ему сделали подарок, согласившись поговорить…
        - И Ненаш не жуткое чудовище, - продолжила она. - Он вообще герой, ему памятник стоит!
        - Ненаш молод, - ответил Несмеян. - Ему всего пятьдесят три года. Для неумершего это очень мало. Даже для мага мало. В Академию Магических Искусств берут, как известно, после семидесяти. А вот старший его, Канч сТруви… Вот это страшный… - он осёкся, хотел сказать 'человек', поняла Хрийз. - Страшное существо.
        - Вы его знаете лично?
        - Да… Мальчишками мы его сглупу потревожили. Случилась трагедия.
        - Кто-то погиб? - осторожно спросила Хрийз.
        - Хуже, - коротко ответил Несмеян.
        Что может быть хуже смерти? Перерождение в неумершего, надо думать. Позже, и от других людей, Хрийз узнает о случившейся беде, пускай и не до деталей. Мать пострадавшего мальчика не приняла сына в новой ипостаси. Она убила его, а потом себя. Но, прежде чем умереть, прокляла его друга и Канча сТруви прокляла. Но если неумершему проклятия живых - один из вариантов энергетического корма, то малчишке, которым был тогда Несмеян Некрасов, пришлось несладко. Даже и до сих пор тянулись из давнего прошлого давние, не оборванные вовремя, нити.
        - Во время войны они были герои, - объяснил учитель. - И когда города из пепла восстанавливали, тоже помощью неумерших не гнушались. А сейчас время мирное. Можно обойтись без них.
        С затаённой горечью сказал, с болью. Несправедливость резала душу, и это вполне можно было понять, если вспомнить Ненаша Нагурна, и тот разговор с ним.
        'Ещё и за это люблю', - думала Хрийз, - 'За то, что понимаешь'…
        Она пила остывший счейг маленькими глотками, чувствуя, как растёт в груди немое отчаяние. Вот Он, рядом, протяни руку, и коснёшься. Поговори же с ним, отвлеки, вспомни что-нибудь смешное… Но это уместно было бы со сверстником или вот хоть с Гральнчем, а с учителем? С человеком, старше намного, вдовцом, отцом Юфи.
        Прямо хоть письмо ему пиши, как та Татьяна. Чтобы нарваться на тематическую лекцию насчёт властвования собой. И дальше, по плану. Выйти замуж за генерала, открыть модный салон. Кого там Малкинична в сУдьбы сватала? Вот. За него замуж, за жабу оранжевую. Генерал он или нет (кто там на флоте парадом командует, генерал или адмирал?), неизвестно, но уж всяко не матрос и даже не боцман. Да. Хрийз крепко подозревала, что в этом случае вместо стольного града Стальнчбова она увидит кочевую жизнь по морским гарнизонам и базам, а модный салон кройки и вязания будет передвижным, очень компактным и только для избранного круга офицерских жён. И как туда, на закрытую территорию, попадёт Несмеян-Онегин, большой вопрос.
        Злая это песня, любовь.
        Встреча закончилась. Несмеян предложил проводить. Хрийз не отказалась. Пусть проводит… лишний раз побыть рядом, послушать его голос, его рассказы о городе. Он знал о Сосновой Бухте невероятно много.
        Солнце ушло, оставив над морем ало-золотую, с отливом в зелень, полосу. Над городом плыли влажные малахитовые сумерки. Воздух был тих, неподвижен и полон запахов осенней листвы, поздних цветов и морской соли. На улицах один за другим зажигались центральные фонари…
        Позже, в своей комнате, Хрийз прорыдала полночи, комкая и тиская подушку до судорог в сведённых пальцах.
        Злая это песня, любовь
        Одна беда от неё, если поёшь в одиночку, безо всякой надежды на ответ!
        ГЛАВА 12. ЖИЗНЬ НА ГРАНИ (ДНЕВНИКИ ФИАЛКИ ВЕТРОВОЙ)
        О сорок первом дне завершился мой метаморфоз, что все меня ждали, потому как была последняя. Стал парад на площади, что сам князь Сирень-Каменногорский принимал и с ним дармичанский правитель Цальнш лДипи. Надели мы форму Вольных Охотников, и нас объявили перед всеми. Сама княгиня светлая раслины вручила каждому из нас, что они её работа, она была мастер-ювелир, а и в Империи мало нашлось бы ровни её мастерству.
        Каждому в свой черёд сказала она слово, а мне сказала:
        - Благослови тебя Небеса, дитя.
        А у самой слёзы в глазах, что лицо раскраснелось. Так я губами руки её коснулась, что холодной рука её была и дрожала, что сказала я, - не подведём! Побегут от нас желтоголовые, и не далеко убегут, смерть и ужас настигнут их, земля огнём обернётся, воздух угарным чадом, а и помирать им всем несладко придётся, и так со всеми станется, кто не успеет убраться с пути нашего.
        Тут уже княгиня совсем расплакалась, что всем сказала:
        - Благослови вас Небеса, дети мои. Благослови Небеса…
        И встали мы на колено, и говорили клятву, и ударили после последних слов наших армейские барабаны. Так стали мы на службу воинскую, что началась для нас с того же самого дня…
        Первый бой стался для нас в устье Звенящей Речки. Случайно получилось. Доктор сТруви говорил потом, что мы не были ещё готовы. Но мы справились, хотя и не совсем чисто.
        А и было это так.
        Схлестнулись два войска, в яви мира и в яви снов, и на Грани между ними, что перемешалось всё в туман, а туман тот нам родным показался, а и сила нам от него исходила, от смертей, его породивших, от боли живых и ярости и магии боевой. Так пошли мы навьими тропами, и упились вражьей мощью, как хотели, что она едва не разорвала нас, столько силы собрано оказалось. И ярость уронила нам разум, что подняли мы всё, к чему дотянуться могли, и всё шло на врага, и сминало его, и павшие бойцы врага вставали и оборачивались против своих же, и враг бежал от того ужаса, а мы следом шли.
        Доктор сТруви разгневался, что назвал нас сосунками, да ещё и недоделанными, и показал нам, какую беду сотворили мы по неразумию своему. Отправил исправлять содеянное, что сам лично следил, по чести ли мы делаем. А дела на всех хватило, что поднять мёртвое не так сложно, как уложить его и напоить след покоем, а и Дахар возмутилась, что отказывалась уводить на грань души павших желтоголовых. Собакам собачья смерть, говорила она, а мы здесь не при чём.
        Канч сТруви сказал гневно, что придумает ей наказание, а пока он думает, она пусть от дела не бегает, не то хуже будет.
        И так мы всю силу истратили, что получили во время битвы, и полегли потом на две восьмицы, и впредь больше не поступали так. Хотя знали, что умеем и на что способны, но держали знание про запас, на нехороший случай, когда выбора иного не останется.
        А то урок ещё был, что живые преподнесли. До того мы всё не понимали толком, что мы такое и как о нас другие думают. После мы уже сами расстояние держали, что так спокойнее казалось.
        А было дело так.
        В горном ущелье шла дорога, а шла она в сторону побережья, к Алой Цитадели, а и про Цитадель ту разговоры ходили один другого ужаснее, что детей желтоволосые свозили туда на муки и смерть, был в том им одним понятный смысл, а нам один лишь ужас и бессильная злость. Так мы пошли, все Девять, и стали там в засаду, ждать, когда появится очередной привоз, что не мог он мимо того ущелья пройти, иной дороги от гор туда не было.
        Самая младшая из всех нас была Злата, даже и до метаморфоза она выглядела меньше своих зим, а после стала совсем как малышка зим восьми, тоненькая, кудрявая девочка. И вот стала она поодаль от дороги, у дерева большого, встала, обняла толстый ствол и давай плакать да маму звать, что жалобно так, со слезой, как у нас у самих на душе посмурнело. Обозники желтоголовые и купились на то. Сразу двое пошли, и один взял Златку за ворот, и оба смеялись, а им от дороги маг их заторопился, спасать дурней, да не успел, Ненаш его раньше упокоил. А Златка вывернулась да и впилась в горло тому, кто держал её, а второй не успел понять, что происходит, как и сам уже от Златки получил ровно всё то же самое, порванное горло и смерть. А с остальными справились быстро.
        Потом мы открыли портал и увели спасённых в Дармицу, а прежде мёртвых всех сожгли, что не понять стало, как они умерли. Нельзя было пока желтоволосым знать, какой страх по их души здесь ходит.
        А дети разные были, и маленькие совсем, и постарше, и даже как мы были, и среди них я увидела Сихар Тепчог из поморских сТепи, и ей обрадовалась: до вторжения мы жили вместе в Светозарном два лета и даже дружили, она была младше меня на два года. Так было, что Сихар в драку ввязалась, и не совладала, а меня узнала и позвала, что я пришла, желтоволосому на беду. То некогда было нам между собой поговорить, что уходить было надобно, и стали мы уходить,
        Сихар отлично организовала малышей при проходе через портал, что ни один не потерялся и не получил травму.
        Как пришли в Дармицу, что беда позади осталась, и я подошла к подруге, что говорить хотелось, послушать про наших из Светозарного, кто ещё жив и что теперь делает. А Сихар так стала, нарочно между мной и спасёнными, и крикнула, чтобы я уходила прочь, что была она из хорошей семьи, с наследственной склонностью к магии высших порядков, а знала, что убивала я желтоволосых, а и видела больше, чем обычный человек.
        Я пошла от неё, долго сидела на солнце, что камни грело у побережья нашего с доктором сТруви места, и покоя мне не было, что забыть подругу не могла, лицо её, голос, взгляд. Как беда, то 'Фиалка, спаси!', а как страх позади остался, то 'поди прочь, упыриха'. Так нашёл меня Канч сТруви и велел спать идти, не должно мне нарушать режим, мала ещё. Тогда рассказала ему, как у меня стало с Сихар, а он не удивился тому.
        - Живые, - сказал он, - никогда, пропади они пропадом, они не изменятся. Не должно тебе от них благодарности ждать, делай, что делаешь, и будь как будет, а что они о тебе думают и как поступают с тобой, то на их совести, не на твоей.
        - А вы их лечите, - сказала я, и дождалась его повести.
        Он был молодом врачом, одним из лучших в Дармице, что собирался учиться дальше и уехать потом в Имперский мединститут, в Первый мир, учиться дальше. Но сталась тогда над Третьим миром эпидемия, что никто не знал, как остановить её, а умирали многие, а и закрыли весь мир для остальной Империи, что почти списали его в чумные, запретные для посещений. Доктор сТруви заболел сам, когда уже почти нашёл решение. И сам на себе испытывал созданные им же лекарства, а только не успевал закрепить результат и потому прошёл инициацию. Неумершие не болеют, говорил он, это полезное качество. Комплекс лечения был разработан, что эпидемия ушла, и Третий мир вновь открыл границы, и прибывали в него переселенцы и так восстановились города, и ожили почти умершие было совсем княжества.
        - В жизни неумершего, - говорил доктор, - есть три стадии. На первой он верит в людей и любит их и служит Жизни из великой любви ко всему живому и родной земле, призвавшей к служению. На второй он ненавидит людей, остро переживая любую неблагодарность живых, и хочет забрать свою Тень и так уйти из мира совсем. А на третьей снисходит на уязвлённую душу покой и остаётся только служение. Служение Жизни. Мы существуем ради служения, таков наш удел и наша суть. А живые о том могут думать, что им захочется, это неумерших уже мало касается.
        Так говорил доктор сТруви, и я соглашалась с ним, но перед взором внутренним всё стояло искажённое лицо Сихар, что забыть не могла, и больно от того было по-прежнему.
        Стали мы после того сторониться живых, и уходить, не дожидаясь проклятий, и так шли годы, что шли они для живых, а мы видели лишь друг друга, а и не властно время было над нами, всё те же лица видели друг у друга и казалось, будто время застыло в единой бесконечной битве. Другой жизни мы не знали.
        Свирепей же всех нас стала Злата. Трудом дался ей метаморфоз, что после него сталось с нею безмолвие, и не заговаривала она сутками, ни с живыми, ни с нами, а и тормошили мы её, расспрашивали, да без толку особого. Отвечала коротко, и не о том, что думала. И так шло всё время, что отступились мы от неё. По буйности своей была она очень хороша в бою, что желтоволосым от неё покоя нигде не было. А она упивалась их кровью и муками, что остановиться не могла, и за то мы стыдили её, что говорили каждый, нельзя так с живыми, пусть и желтоволосыми, а и метаморфоз позади, не должно тебе до неразумия животного опускаться, на тебе раслин, княгиней Сирень сотворённый. Знаю, отвечала она, а не могу иначе. И как окончится война, подниму свою Тень и так уйду из мира совсем, говорила она, а пока держите меня, берегите живых из наших, что не должно им ко мне подходить, если сами смерти не ищут. На том и сошлись.
        О девятом годе служения нашего встретился мне тот желтоволосый, что ушёл от меня в дни моего метаморфоза. А не случайно встретился, искал он меня, и про то сам сказал. И так сказал, что нелегко опознать ему меня было, не изменилась я на лицо совсем, но что аура моя изменилась и изменилас сильно, что не сказали бы ему другие, смотри, вот Фиалка Ветрова, так бы мимо прошёл.
        А сам он тоже изменился, что был уже не тот потерянный мальчик, каким плакал тогда на берегу. Стал теперь справный молодой мужчина, крепкий и сильный, и в жёлтых его волосах процвели красные нити от испытаний, на его долю выпавших, а в ауре билась и клокотала такая мощь, такое неукротимое пламя, что меня закачало на расстоянии ещё.
        - Ты всё ещё пьёшь кровь? - спросил он у меня.
        - Нет, - отвечала я. - Не пью, и уже давно.
        Тогда он шагнул ко мне, схватил за плечи, - и всё это быстро, быстрее, чем я могла отшагнуть, - и поцеловал, да так, что сила его потекла ко мне огромным сияющим потоком, что я двинуться с места не могла какое-то время. До того это сладко оказалось и ещё так оказалось, что я живой себя почувствовала и вдруг осознала со всей горечью, что именно я во время метаморфоза утратила. И всё же вырвалась от него, от безумного, отпрыгнула далеко и оттуда крикнула:
        - С ума сошёл, желтоволосый, что творишь! Ты смерти ищешь?
        Нет, Эрмарш Тахмир искал не смерти… Никто не знал, и сам он не знал, откуда в нём дар пробудился страшный, что жечь его изнутри взялся. Сила вырывалась из него могучим потоком, уничтожая всё вокруг без разбору, и призвать её к порядку никто не мог. Тогда посоветовали ему найти неумершего, чтобы тот рядом был во время буйных вспышек, а больше, говорили, никто погасить тот поток не сможет, никто из живых.
        - Вот, я нашёл, - объяснил мне желтоволосый. - Тебя.
        А глаза у него были как волосы жёлтые, с тёплой солнечной зеленью, и смотреть бы мне в них всегда, не отрываясь ни на мгновение…
        - Будь со мной, Фиалка из рода Ветровых, - говорил он, сжимая кулак. - Вместе мы перевернём эту проклятую войну с ног на голову. Им нас не остановить.
        Он ненавидел бывших своих соплеменников, ненавидел так, как мало кто способен ненавидеть вообще.
        Так стали мы быть вместе: я, неумершая, и он, изгой, перескок, сын злого народа, пришедшего в наши земли убивать…
        Эрмарш Тахмир, желтоволосый мой, ничего не боялся. Никого и ничего. И так сталось, что нанесло на него нашу Златку, а при мне то было, а и не испугался он нисколько, хотя мы сами иной раз её побаивались, что бешеная была она совсем.
        Не могла она живого видеть без того, чтобы не взалкать его крови, а желания с делами у неё далеко не расходились, что мы старались следить за ней и оберегать. Канч сТруви на неё косо смотрел, а не говорил ничего, смотрел только, следил, что от его взгляда нам всем нехорошо становилось. Упокоит ведь её, имеет право, и мы ему не указ. Станет нас вместо Девяти - Восемь, и плохо же от того будет, девять - число магическое, счастливое, а придётся возмещать его, а и не хотели мы брать к себе со стороны кого-то в помощники, что Злату нам никто не заменит.
        И вот в один день всё решилось. Как увидала Злата желтоволосого моего, как поняла, что живого видит, так и бросилась, а быстра была, быстрее любого из нас. А он только руку вскинуть успел, горло защитил, и в руку ему она впилась да терзать стала. Но то я видела, что неспроста Тахмир ей это позволил, мог ведь упокоить её, а не стал того делать.
        И вошла в неё вместе с кровью его громадная его сила, заполнила собой ауру, что размылась, почти исчезла тусклая мертвящая серость неживого, и Злата обмякла, опустилась на землю. И показалось мне, что это живая девочка лежит без памяти при смерти, по-настоящему живая, без фантомного морока.
        - Убил, - только и сказала я, и зла на желтоволосого не хватило, что он себя защищал, а о Злате нашей не обязан был думать.
        - Спит, - объяснил он, сам себе залечивая ладонью страшные раны. - Уложите её, как у вас принято, и пусть спит. Не пропустите только, когда очнётся.
        Злата спала несколько восьмиц, а очнулась другой, старше на вид, не на восемь зим смотрелась теперь, а на шестидвешь, как ей и было на момент инициации. И на желтоволосого моего не бросалась больше. Ушло от неё это безумие, совсем ушло, сгорело в крови желтоволосого, что проглотила она вместе с его силою.
        - Я видел, как целители это делают, - объяснил Тахмир случившееся. - Отдают свою силу тяжело раненому, и раны его закрываются. Подумал, что и к неумершему применить возможно, с поправкой на вашу природу. Получилось.
        А могло не получиться, так я поняла его, и что Златку тогда сам доктор сТруви упокоил бы, что сама видела, как смотрел он на неё и решал, как ему быть с нею, и почти решил. Но минуло. И было нас как прежде Девять, и ходили мы навьими тропами по души желтоволосых, и не могли они противостоять нам, что много раз пытались, да всё без толку. А я благодаря союзу с Эрмаршем скоро сама стала сильна, сильнее всех в Девятке, и даже сильнее старшего нашего, доктора сТруви, что пришёл он ко мне и спросил, не желаю ли я оспорить старшинство его.
        Так положено, говорил он. Когда младший поднимается в силе выше старшего, он волен добыть себе свободу, что для того надо со старшим сразиться и упокоить его. А я могла это сделать, я стала сильнее, и сама то чувствовала, и он видел. Так я сказала тогда, что не хочу. Что благодарна учителю и наставнику, и не хочу отпускать его, даже если сам он уйти хочет, а грустно мне будет, если уйдёт он навсегда, а и уйти ведь сам может, без моей помощи. Так сказала ещё, что признаю его старшинство, и остаюсь ему младшей, пока он сам меня не погонит, но и тогда верх над ним держать не стану, лучше уж Тень забрать свою и так уйти из мира совсем, если другого выхода нет.
        - Это в тебе живое не до конца ещё умерло, - сказал мне на то доктор сТруви. - Может, сотня зим над тобой пройдёт, а может, две. Тогда вспомним мы этот разговор и к нему вернёмся.
        Сотня зим или две - это много казалось, что я согласилась с ним, и больше мы про то не говорили совсем. Но если есть такой способ, чтобы нам разойтись без смертельной схватки, то я найду его.
        Так случилось, что род князей наших Сирень-Каменногорских почти прервался, и сын, ставший воином, тот самый мальчишка, что мы когда-то ещё до метаморфоза на руках у матери видели, и дочери старшие, а про самого князя давно уже не слышали, что погиб он в боях, говорили. Дошёл черёд до жены его, княгини пресветлой, и младших дочерей его. Разорили желтоволосые Дармицу, спалили берег, а отбросили их, да не пустыми ушли они, увели всех детей, до кого дотянуться могли и кто спрятаться не сумел, и вместе с ними княжеских девочек, Хрийзтему и Лилию. Закрылись за ними врата Алой Цитадели, а мы думали, как быть теперь. Не успели обоз отбить. А по всему надо было девочек выручать, прервётся род княжеский, и последнее утратим, как утратили Светозарный, что без правящего рода падает защита совсем, и невозможно спастись от грядущих бед и поражений.
        Так Злата предложила привычный уже нам план: она притворится живой и с очередным обозом окажется внутри Алой Цитадели, оттуда портал нам откроет, а прибудем мы все сразу, не только мы Девятеро, но все воины и все маги и все неумершие, а и отобьём детей рода княжеского, что повезёт если, то саму Цитадель попортим как сможем. На то Канч сТруви спросил, откуда Злата силу возьмёт, чтобы ей живой показаться, не дураки желтоволосые, приучились ауры смотреть за столько-то зим.
        А Злата кивнула на Тахмира моего и сказала, что вот, он поможет. А он сказал, что правда поможет, и знает как.
        Тем часом несколько ребятишек убежало из очередного обоза прямо под стенами Цитадели, может, сами убежали, может, мы помогли, и желтоволосые ловили их, а поймали Злату, а и не поняли ничего, что Эрмарш насытил её силой своей, и казалась она им совсем как живая. Так и уехала она с обозом, и врата Алой Цитадели сомкнулись за нею, что мы сразу чувствовать её перестали. Отправили на смерть, так я сказала, и сама готова была прыгнуть следом, камни грызть, а Злату выручить. Ненаш сказал, что всё-таки её чувствует, он из всех нас лучший менталист был. И ожидание растянулось на века, покоя мы не ведали, что за Злату душа болела, а время шло, а и сила, Тахмиром влитая, скоро закончиться должна была. Как поймут желтоволосые, что неумершую в Цитадель впустили…
        На исходе третьего дня, когда уже и надежда наша умерла, открыла Злата портал.
        И битва была знатной, не уступали нам желтоволосые, а времени мало у нас было, и задача была не Цитадель обрушить, но детей увести и среди них найти непременно Сирень-Каменногорских. А задержались мы, и уходить опоздали, что подоспела желтоволсым Цитадели помощь с моря и воздуха, и так уходили мы под огнём, а не все ушли, а и княжна Лилия Браниславна погибла, что нелепой смерть её была, неправильной, только предотвратить никто не сумел.
        А Злата после битвы стала совсем волосом черна. Расспрашивали её, не хотела говорить, что сказала лишь одно:
        - Страшные вещи желтоволосые творят там, по-настоящему страшные, и если мы, неумершие, - упыри, кровь и силу у живых пьём, но душу отпускаем цельною, тогда они, чужие души ломающие, кто?
        Со слов Златы получалось, что Алая Цитадель - одна из Опор желтоволосых, даёт энергию на громадный портал в их миры, но за то дети наших живых платят, душами своими платят, силу из них вычерпывают щедро, до самого распада, так, что последующие воплощения становятся невозможны. Даже слов на такое не находилось, только яростный гнев, что трясло от него страшно даже нас, неумерших. Тахмир приволок с собой оттуда пленника, что мы растерзать его хотели, а он нам не дал. Кто-то это важный был совсем, и надо было заставить его раскрыться. Позвали Ненаша, как он был среди нас лучший менталист, а Злата смотрела, смотрела, да и сказала:
        - Это Ниело Степхгмир, он там один из самых-самых был. Эрм, закончишь с ним, отдай его мне. Пожалуйста.
        И улыбнулась при том до того счастливо, что даже нас проняло. Этот Степхгмир как увидел улыбку Златину, как понял, что будет мука ему смертная, так сразу кричать стал, что всё, всё расскажет, если просто убьют, а Злате не оставят. Тахмир обещал ему. И Ненаш вместе с ним к нему в голову заглянул. Что они там вдвоём узнали, про то потом нам рассказано было, а пока сталось так, что Тахмир слово обещанное нарушил. Легко, не считаясь с последствиями совсем. Слово - магический контракт, что силой твоей подтверждается, нарушишь взятое на себя обязательство - заплатишь судьбой, своей и потомков своих. Но да я говорила уже, что желтоволосый мой ничего не боялся…
        - Ты обещал! - завыл Степхгмир в ужасе. - Ты же слово да-а-ал!
        - Я дал, я его назад и взял, - спокойно ответил Эрмарш и Злате кивнул, мол, твой он, бери и делай как хочешь, что она стала счастлива совсем.
        - А вы уйдите, - сказала нам Злата, - не должно вам смотреть на то.
        И мы ушли, что она полог защитный поставила, оттуда потом ни звука не вырвалось, а после нашла нас очень не скоро, а и довольна была так, как в дни безумия своего сыта не была. И мы опасались, что снова она разум обронит, но не случилось, и стали мы дальше жить от битвы до битвы как прежде…
        Тяжело дался нам налёт на вражескую цитадель. Потеряли почти весь Сиреневый Берег, и от Дармицы южные земли легли под желтоволосых, а единственная девочка рода княжеского где-то в горах вместе с партизанами скрывалась, что одно о ней знали мы: жива ещё, не ушла душа её из мира. Так потом слухи доходить начали. Что прорезался у неё отцовский военный талант, что желтоволосые за голову её награду назначили и с каждым днём увеличивали, а предателей не находилось, а и охотникам за головами та награда не нужна скоро стала, что ни один, по душу дочери княжеской пошедший, назад не вернулся.
        Скоро и мне случилось с княжной встретиться, а вышло дело так.
        Спала я, как все мы спали, и сквозь сон зов донёсся: 'Фиалка, приди!' И голос знакомый был, что отказаться я не сумела. Встала раньше срока, пошла по Грани, и вышла к Чернозёрным горам, что желтоволосые с берега пытались уничтожить, били по ним с моря, били и с суши, а держались горы крепко. Перевал Семи Ветров открывал дорогу на материковую Дармицу, а и нельзя было сдавать его. Так держали его защитники, партизанский отряд Пальша Црная и с ним вместе княжна Хрийзтема Браниславна, единственная береговая среди моревичей.
        А позвала меня Сихар, вспомнила обо мне, позвала. Годы изменили её, больше не было той девочки, что кричала тогда: 'Уходи!' Стояла передо мной на Грани справная молодая женщина, боевой маг, целитель. Так рассказала, что заперты они в пещерах и выйти не могут, а княжна ранена и умирает, и умрёт совсем, если ей не помочь, не для неё эти чёрные озёра, не для береговой девушки. И можешь если, приведи помощь, а нет, то спаси хотя бы её, уведи по Грани в тыл, в безопасное место, не должно роду княжескому прерываться.
        Необычна была такая просьба, но и то понимать надобно, что сил у меня мало оставалось, потому что сон свой не завершила я как должно. А то ещё важное Сихар упустила, что неумершие - заложники собственной природы и не в их власти вставать против судьбы. По судьбе мы ходим, не против, а кто хочет прыгнуть до неба с нашей помощью, должен платить, силой своею, кровью своею, клятвой, но заплатить, без того помощи не станет.
        Так стала Сихар тогда плакать и проклинать меня и говорить, что зря позвала и зря надеялась, а я не знала, как думать и как отвечать ей. Не от меня то зависело, но поди объясни живому. Доктор сТруви, может, объяснил бы, а у меня слов не нашлось. Сказала я тогда, что долг на ней будет и отдаст она его, когда пожелает, но чем дольше тянуть будет, тем больше потеряет, такова наша природа, что против неё пойти не мне дано, и никому не дано, а кто пожелает так, тот надорвётся, и след его простынет на Грани.
        Сихар не умела провидеть будущее, ни Даром своим, ни умом, и потому согласилась. Так пошла я тогда, и привела порталом воинов и своих остальных привела, отстояли мы Перевал, спасли отважных его защитников. А доктор сТруви услышал от меня, что между мной и Сихар стало, и разгневался, называл меня глупой, ребёнком несмышлёным и скорбел об уме моём, которым я совсем рехнулась. Нельзя, говорил, такие связи с живыми собственными руками затягивать, петля это на шее живого и камень в Тень неумершего, обоим от того несладко придётся и уже в ближайшее время. А исправить уже ничего было нельзя, и так всё осталось.
        Княжна Браниславна сама ко мне подошла, что я по ауре только признала её, изменилась она на внешность сильно. Больше не было той потерянной девочки, что мы из Алой Цитадели вытащили. Выросла, повзрослела. Крепкая стала, ладная, и взгляд суровый, но происхождение не скроешь: по-прежнему тонка в кости и лицо светлое, а пальцы длинные, тонкие, что ими не огнебой надо бы у пояса придерживать, а кисточкой остренькой цветы вишни рисовать на холсте белом. Может, она и рисовала так когда-то при живой ещё матери….
        - Ты - Ветрова Фиалка? - спросила она напрямик.
        - Я, ваша светлость, - отвечала я почтительно.
        - В пекло весь этот великосветский политес, - яростно выразилась она, что в ней вообще ярости нерастраченной клокотало много. - Я - Хрийзтема, ты - Фиалка. Всё.
        Я удивилась, и любопытно мне стало, что она не держит меня за ужас, ходящий в ночи. А она уже разворачивала карту.
        - Завтра мы ударим на Лесовины. И оттуда пойдём уже вниз к побережью… Сможешь со своими незаметно пройти вот сюда и атаковать по моему сигналу, а после портал обустроить?
        Я взяла карту, смотрела. Да, живому так далеко в тыл к врагу не забраться. Задачка для неумерших, что некому больше поднять её, а красивый план получился, а и битва потом вышла славная, что за нами Лесовины остались и малой кровью то обошлось.
        И так пошли мы дальше, хорошо пошли, что Лесовины, Лазурная, Береговое, Криница, Дивномыс, Зоряница и многое другое по пути к Алой Цитадели, - то всё нашим стало снова. И мы верили в победу, что шли вперёд без задержки, а не знали ещё чёрных дней, а и ждали нас впереди Тихая Гавань и Звенящие Ручьи…
        В Звенящих Ручьях дело было так.
        Долина там небольшая, зажата между гор и два выхода из неё всего, через ущелья. Но это врата к побережью, к морю, к Тихой Гавани и Сосновой Бухте, что не могли мы оставить Ручьи без внимания. И вот первое ущелье за нами стало, а второе желтоволосые перекрыли и, верные злобе своей, выставили детей пленных там, в клетках, всего детей числом двадцать, что старше зим шестидвеши ни одного не было. И все подходы к ним содержали в себе ловушки страшные, на то расчёт желтоволосых был, что освобождать малышей станем и время потеряем, успеет враг тогда силы стянуть от побережья, и Ручьи ловушкой станут тогда.
        Так княжна Хрийзтема не колебалась даже, что удивительной воли человек была. Что такое двадцать жизней перед возможностью нанести удар и захватить выход к морю? А оттуда развивать наступление на Сосновую Бухту и Алую Цитадель, гореть ей в пекле навечно, Опору желтоволосых рушить надобно, чтобы не стало у них связи с родными им мирами, чтобы отрезать их напрочь от всякой помощи. Цель достойная, и по цели же средства. Этих детей уже не спасти, что не в Цитадели жизнь свою они завершат, и не будет муки им лишней, а живые по ним обряд справят, а и помнить будут, что желтоволосым за них причитается. Права была княжна Браниславна, но не все то понимали, не все…
        Сихар Тепчог разум обронила, что признала среди тех двадцати своего брата младшего, а голос его узнала, а и считала погибшим последние годы, что теперь вдруг вот так встретились. Княжна слушать её не стала вовсе, один раз довод свой привела, дальше молчала. А я сказала, что мы, Девятеро, смогли бы и ловушки обойти и детей по Грани вывести, по силам задача нам, справимся, что Сихар ко мне бросилась, в ногах лежала и просила брата спасти.
        - Одного брата твоего или всех? - спросила её Браниславна, да с насмешкою, что мне за Сихар обидно стало.
        И я так сказала, что всех уведём, а княжна сказала, чтобы даже не думали. Не задержит она удара ни на мгновение, а нам, Девятерым, должно то делать, что заранее оговорено, иначе войдут желтоволосые в долину и станет всем нам ловушка вместо выхода к морю, а потеряем много, а и каждый боец на счету, что не так много их, как кажется, нельзя бросаться их жизнями.
        А зла я была уже довольно, и пробило меня на жалость, и о детях думала тех, что их крики слышны для слуха нашего были, живые не слышали, а мы слышали, и каждый голос разобрать могли. И так спросила я княжну Браниславну прямо:
        - Кто упырь из нас двоих, я или ты?
        А она сощурилась в ответ и предостерегла:
        - Не смей.
        Насквозь меня видела, вот бывает же, хотя самой-то зим ненамного больше минуло, чем мне на момент метаморфоза.
        Долго рассказывать, и жжёт огнём, а надо, без того не сложится общее о том, что далее шло.
        Не вняли мы слову Сирень-Каменногорской, пошли и детей вытащили, всех вытащили, ни один не погиб, а трудно то было, а и силы затратили много. И случилось то, чего Браниславна боялась: вошёл враг в долину Звенящих Ручьёв, что ловушкой она для нас стала, и откатило нас за второе ущелье, обратно в горы, да ещё и Зоряницу как есть потеряли. А ответ держать перед княжной мне пришлось, что я среди Девяти старшая по силе была, и решение за всех сама принимала всегда.
        - Наказать бы тебя, но думаю, тебе довольно и так, - сказала мне Браниславна тогда. - Не глупа, сама видишь, какова цена промедления и отсутствия вашего в строю. И ответь, - себе ответь, не мне! - оно того стоило?
        - Эти двадцать уже не умрут, я по совести поступила, - упрямо отвечала я, и взгляд подняла, смотрела в лицо ей, да недолго, за Браниславной правда была, что возразить было мало чем, и слова мои прозвучали жалко на самом деле.
        - В Алой Цитадели каждый день гаснут детские жизни, - сказала княжна спокойно. - Не двадцать, а трижды по двадцать, сотни, тысячи жизней гаснут, без права на последующее рождение. Двадцать семь бойцов, двадцать семь боевых магов нашли покой в долине Звенящих Ручьёв, не говоря уже о потерях среди простых воинов. И к морю мы не вышли, и Зоряницу потеряли, и сколько ещё дней нам идти теперь до Опоры желтоволосых. Найди мир со своей совестью, неумершая, если он возможен теперь…
        Так я ушла, и долго сидела на камнях, под солнцем, а не могло солнце холод из меня вынуть, хотя пекло знатно. Хотелось пойти к желтоволосым и упиться их кровью, как Златка делала в дни своего безумия, а нельзя было, что они умели теперь от нас защищаться, научились за столько-то зим.
        Нашла меня Сихар тогда, благодарила, руки целовать порывалась, что смотреть на неё противно стало, лучше б ей не родиться вовсе. Так я поднялась, уйти хотела. А она следом кинулась, и кричала мне в спину, чтобы я подождала, чтобы с ней говорила, что она должна мне вдвойне и непременно долг отдаст, и ещё что-то такое же, я не вслушивалась. А и не выдержала я, обернулась и оскалилась на неё с шипением, что на живых это безотказно действует, не лезут больше в душу после того. Сихар отступилась в ужасе, а мне остро, до судороги, захотелось в горло ей впиться да порвать насмерть. Такое это громадное желание было, с болью и выворотом души, как с Тахмиром моим тогда, в дни метаморфоза моего. Как и тогда, трудом большим удержалась.
        Только боец, на крики вышедший, тому не поверил, а решил, что я готова броситься. Не знала я, как у нас с ним получится, что силён он был, и артефакт при нём помимо раслина был мощный, стихией Огня заряженный, с таким не справишься легко, как ни старайся. Мне же после боя покой требовался и силы оставалось всего ничего. Но возник рядом со мной доктор сТруви, по Грани прошёл, а как прошёл, того я не уследила, хотя должна была. И драки не случилось.
        - Ты ли Сихар из рода поморских сТепи? - спросил доктор сТруви у подруги моей бывшей.
        Она сказала, что да. И тогда Канч сТруви так сказал ей, и сурово сказал:
        - Прошу и требую не подходить больше к младшей моей, Фиалке Ветровой, и не заговаривать с нею совсем, а всего лучше задуматься над тем, как и когда надлежит вернуть ей долг ваш в полном объёме.
        - А то что? - задиристо спросил воин, и я узнала его: Црнай из островных моревичей, что командир был защитников Перевала Семи Ветров. И готов он был драться с доктором сТруви из-за Сихар, сам себя в боевой раж вогнал, а и непонятно было, чем это закончится. Он явно считал себя сильнее нас обоих, вместе взятых.
        - Долг возлюбленной твоей слишком велик, - так отвечал доктор сТруви. - Хотела она за счёт моей младшей до неба прыгнуть, не вышло. Пусть платит.
        Сихар закрыла лицо руками и дрожала вся, но молчала, а я вспомнила Светозарный, вспомнила как мы вместе ныряли со скал в тёплое море, и солнце не обжигало тогда, но ласково грело, и как ещё мы кехву, воздушного змея, запускали в небеса и как было нам с нею радостно. Сколько зим с тех пор минуло, кровавых, страшных, полных горя зим, а вот вспомнилось, как будто вчера было. Яркая игрушка в небе над солнечным морем и детский наш смех…
        - Не нужно долга мне с неё, обойдусь, - сказала я, а Канч сТруви разгневался, в такой ярости я ещё его не видела.
        - Молчи, - велел он мне грозно. - Ты признала моё старшинство на сто зим вперёд, так что молчи. Не можешь сама из беды выпутаться, молчи. А будет, как я решу, и ты моё решение исполнишь.
        А Сихар сказала, лица не открывая, и голос дрожал, но твёрдо говорить старалась, что она правда мне должна, два раза уже, и долг надо отдать, что на том закончить пора. А решила она так, что кровью платить придётся, и досуха. А я решила, что не буду пить её, что бы доктор сТруви не говорил мне, а принудить меня он не сможет. Подниму Тень свою и так уйду из мира совсем, но Сихар останется жить, что я видела дитя у неё под сердцем, крохотный пока ещё совсем зародыш будущей жизни, настолько крохотный, что сама Сихар его ещё не чувствовала и не знала о нём ничего. И вот мне в уплату долга забрать нерождённую жизнь?! Ни за что!
        Тогда воин сказал, что готов взять долг её на себя, отплатить своей кровью, а Сихар зарыдала и сказала, что не позволит ему, но слово было произнесено. А доктор сТруви сказал, что крови в нём не хватит закрыть дыру по судьбе в моей ауре, но за магию платят магией, и пусть отдаст артефакт, заряженный стихией Огня под самый предел.
        А тот артефакт был ему дорог, видно по всему, и пальцы дрогнули снимать его, но отдал, посчитал жизнь любимой дороже. И Канч сТруви передал его мне и велел вскрыть, что я и сделала. Вошёл в меня Огонь, и наполнил ауру жидким пламенем, что я едва себя не потеряла, но удержалась на грани самой, не хватало в обморок падать, как ребёнку малому. На том долг свой Сихар передо мной закрыла, и так расстались мы с нею, и Црнай увёл её, закрывая от нас собой.
        А мне доктор сТруви после того запретил с живыми разговаривать, и приняла я запрет, и не подходила к ним вовсе, а с княжной Браниславной от нас Ненаш общался.
        ГЛАВА 13. ЖЕМЧУЖНОЕ ВЗМОРЬЕ
        Тёплым безветренным вечером Хрийз отправилась к сапожных дел мастеру, господину лШоти. Надо было забрать ботинки и отнести куртку, связанную по просьбе мастера для его жены…
        Вообще, лШоти оказались правильными жабами оранжевыми: береговых у них в семье не водилось; большая редкость в Сосновой Бухте. То ли сложилось так, то ли убеждения не позволяли. Впрочем, наблюдая за семьёй лШоти, Хрийз понимала, что здесь первый вариант. Две расы сошлись вместе так давно, что все распри к настоящему времени канули в Лету бесследно. Удивительная терпимость. Мир, дружба, любовь, да.
        Наверное, это было выгодно Империи с самого начала. Равноправие между расами и взаимное чувство локтя. Наверное, и помимо Третерумка у Империи были враги не тише. Иначе как объяснить, что никто не смотрел друг на друга волками, что смешанные семьи были распространены повсеместно и удивление вызывали именно такие, как лШоти, но и опять-таки, удивление было из серии 'бывает же!', а не 'как они посмели, сволочи!'
        лШоти жили у набережной, но не в центральной её части, а у восточного края, и к ним надо было идти по тихим узким улочкам, мостами над говорливыми, бегущими к морю ручейками. Хрийз полюбила ходить здесь, красивее дороги к морю было не найти.
        Зелёное солнце тонуло за горизонтом, поджигая редкие когтеобразные облака малахитовым огнём. Окна, крыши и лужи после недавнего дождя зеркалили небо, и тихо опадали с деревьев уставшие от бесконечной осени листья. Осень баловала Сосновую Бухту ласковой погодой. Хрийз слышала, что затяжная тёплая осень здесь в порядке вещей. Как и не менее затяжная зима, и неохотная весна…
        У причалов стояли боевые корабли, их хорошо было видно с 'верхних' улиц. Это заглянули в город сторожевики, не островные, а собственный, Сиреневого Берега, военный флот. Вздыбленный единорог на штандартах, стилизованная веточка сирени на нарукавных повязках, интересные молодые военные, моревичи и береговые. Пограничная Стража. Хрийз на них издалека смотрела, и без особого внимания. Форма Службы Уборки работала как сказочная шапка-невидимка: кто станет заводить весёлое знакомство с уставшей, грязной, как чёрт, девицей в видавшем виде комбинезоне, изящных сапожках а-ля кирзачи и с граблями в руках? Девушку это устраивало. Не хотелось терпеть неизбежное внимание незнакомых парней.
        В мастерской господина лШоти вместо хозяина обнаружился тип в белой военной форме. Следовало ожидать! Заказчик или родня? Хрийз плоховато различала оранжевые физиономии моревичей, но тут ошибиться было очень уж нелегко: молодая копия старого мастера, даже улыбка как под копирку. Тут же хвост павлиний распустил, само собой. Хрийз понадеялась, что непопулярное имя и непрестижная работа остудит эту горячую голову, и потому не стала ничего выдумывать. В кои веки на вопрос 'Где работаешь?' ответила без головной боли! А там и мастер лШоти с супругой пришли.
        Хрийз отдала вязаное, и госпожа лШоти развернула посмотреть. Белая блестящая куртка из непромокаемой нити, нить получали из водорослей вида 'ачог'. Ачог выращивался повсеместно на побережьях Сиреневого Берега и шёл на одежду, существовало множество его разновидностей. Прочно, красиво, практично. Женщина приложила вещь к себе, и счастливо улыбнулась, и старый мастер улыбнулся ей в ответ. Хрийз невольно улыбнулась тоже.
        Они прожили вместе лет… сколько? Много. Четверо детей, уже взрослых, три внучки, ждут внуков ещё. И продолжают смотреть друг на друга как молодожёны сразу после свадьбы. 'Тоже хочу так', - думала Хрийз. - 'Чтобы жить долго и счастливо, не теряя любви. Чтобы как они. Чтобы дом, и дети, и внуки… Когда-нибудь. Через сорок лет…'
        С детства у Хрийз присутствовало в наборе прочих чувств совершенно особенное ощущение, которое она называла для себя 'я есть'. Интуиция, быть может? Пресловутое шестое чувство? Но оно срабатывало без осечек. Я есть в прошлом и - событийный ряд наиболее запомнившихся моментов единой вспышкой, я есть в настоящем и - то, что со мною есть прямо сейчас, я есть в будущем - там-то и там-то, вот так и вот так. Например, я есть в будущем - я сдам экзамен на пять? Чёткий ответ-ощущение - 'ДА!'. И нервы последней ночью, той самой, которой всегда не хватает доучить, успокаиваются, позволяют заснуть нормально.
        'Я есть' сработало и сейчас. Хрийз не увидела, почувствовала себя в будущем сорок лет спустя. Мужчину рядом. Детей и внуков. Свой собственный дом… Но 'я есть - я выйду замуж за учителя Несмеяна?' отозвалось коротким болезненным 'НЕТ!'. До слёз. Но если не за него, тогда за кого придётся пойти замуж? На это ответа не приходило. Смеха ради, за сына мастера лШоти? Вон как смотрит. И сам по себе партия неплохая, боевой офицер, наверняка - маг. Нет, не за него. И на том спасибо. Жабы оранжевой в мужьях только не доставало…
        Обувь надо было примерить, всё как всегда, но. От нечего делать и от скудости средств Хрийз сама связала себе чулки. Хотела колготки, но не вышло, никак не могла сообразить, как правильно сделать ластовицу. То, что получилось, садилось неправильно, раздражало, если не сказать, бесило. Без колготок ходить не хотелось, прохладно. Юбка - это тебе не спецовочные штаны, она хоть и длинная, длинее привычного, но ногам защита всё равно требуется, особенно в ветреные дни. Пришлось делать из недоколготок чулки. Получилось такое ажурное плетёное кружево, впору гордиться собой. Из белой непромокаемой ачоговой нити, остатков от заказа мастера лШоти. С завязочками под коленкой, чтобы держалось, резинки не нашла. То ли не додумались здесь до резинок в одежде, то ли просто не повезло пока, потому что резинки были дефицитом. И вот под взглядом молодого павлина пришлось расшнуровывать рабочую бутсу и примерять ботиночек, произведение искусства. Мастер лШоти звался мастером не за красивые глаза…
        Взгляд ощущался как ожог. Хрийз пожалела, что пришла не в форменной спецовке. Шапка-невидимка сейчас очень бы пригодилась.
        Вызвался проводить. Тоска. Хрийз не знала, как отделаться. Из уважения к старому мастеру она не смогла сразу послать его сына далеко и надолго. Пришлось терпеть, вот же засада.
        А он оказался великолепным рассказчиком. Хрийз поневоле слушала. О колдовских штормах, бушующих вдоль Барьера, разделявшего владения Сиреневого Берега и Потерянные Земли. О подводных заставах, стерегущих покой подданых князя Бранислава. О рукотворных вулканах, морских переходах длиною в несколько восьмиц, о таинственном ледяном острове в южных широтах, подобраться к которому ещё никому не удавалось, корабль просто сворачивал с курса, а приборы показывали, что курс прежний, прямой. Мираж? Возможно. А может быть, проекция какого-то другого мира, наложившаяся на истончённую Грань мира нашего. Слабое звено в обороне. Как знать, не обернётся ли оно бедой…
        Здесь полагалось ахнуть и затрястись в ужасе. Хрийз стало почти смешно, настолько очевидной вышла уловка, но от смеха она удержалась, нехорошо бы вышло. Но и молчания оказалось довольно. Парень эффектно выбросил руку, и над его оранжевой ладонью возник шипящий огненный шар. Тасчот, фаерболл, шаровая молния. Боевая магия во всей её красе. Одно дело читать про такое в разной литературе про эльфов, совсем другое увидеть собственными глазами…
        Одно неуловимое движение, и плазменный шар оформился в огненную лилию. Ещё миг, и огонь застыл, превращаясь в полупрозрачный камень янтарного цвета. Хрийз как под гипнозом приняла цветок в руки. Недавнее пламя ещё отдавало тепло, но уже не обжигало, можно было смело держать в ладони. Наверное, лШоти-младший дарил такие лилии каждой девчонке в каждом порту, где останавливался его корабль. Хрийз не бралась гадать, как реагировали те девушки. Что же касается её самой, то она увидела настоящее чудо, совершенно невозможное в прежней её жизни.
        Если тебе не везёт, то не везёт уж по полной. Именно в этот момент именно этим вечером учителю Несмеяну понадобилось зачем-то пройти той же самой улицей, наверно, тоже за сапогами, не иначе!
        Вежливое приветствие, короткий разовор с сыном мастера лШоти: тот когда-то учился у Несмеяна Некрасова. Хрийз смотрела себе под ноги, страстно мечтая провалиться сквозь землю от стыда. Стеклянная лилия жгла ладони. И когда учитель ушёл, кипящая лава прорвалась наружу.
        - Да что вы прицепились ко мне! - накричала девушка на опешившео парня. - Отстаньте от меня, отвалите, видеть вас не хочу!
        Подаренный цветок хрустнул в руке. Хрийз сбросила осколки и убежала, совершенно уже не владея собой.
        Позже, отрыдавшись в своей комнате, она умылась, обработала оцарапанную ладонь и долго, с омерзением, ругала себя дурой. Дура и есть, чего уж там. Что-то с этим надо делать. Что-то делать надо немедленно. Этак всю жизнь прорыдать придётся; 'приятная' перспектива, ничего не скажешь.
        Книга аль-мастера Ясеня с тихим шорохом перелистнула страницы. Может, ей помог сквозняк? Неважно. Картинка на зачарованных, неподвластных времени белых страницах сразу привлекла внимание. Ярко-алая звезда, связанная хитрым узором, и книга показывала, как именно, шаг за шагом, её можно было создать…
        Хрийз отёрла щёки, подсела к столу и стала смотреть.
        Она смотрела в окно, ничего не понимая. Солнце, наполовину ушедшее за горизонт, словно бы скакнуло обратно в небо, бросая на море яркую, травяного оттенка, дорожку. Вечер из позднего непостижимым чудом превратился в ранний, конец заката - в его начало. Хрийз посмотрела на дело рук своих.
        Вязаная звезда размером в ладонь, неприятного багрового оттенка, словно бы светилась изнутри сама по себе. Обжигала пальцы, пришлось положить. Ума хватило положить не на стол, а на клеёнчатый чехол из-под обуви. Алое на белом. Что же это за штука-то такая… для кого…
        Внезапно вломилось в сознание, что вечер не тот! Другой это вечер совсем. Хрийз проработала всю ночь и весь день, почти сутки. И её счастье, что работала в свой законный выходной, иначе бы… Что иначе, она не могла себе представить, кроме того, что было бы очень плохо. Очень и очень плохо! Нельзя тревожить вязальщика за такойработой.
        А такой, это какой?
        Хрийз потёрла ноющие виски, подумала с тоской, что снова во что-то влезла. Понять бы ещё, во что. Связала штуку, на которую самой смотреть тошно. Может, сжечь её? От греха. Мысль умерла, едва родившись. Хрийз знала, что вещицу нельзя жечь, надо её отдать.
        Книга терпеливо ждала, когда её соизволят прочесть.
        'Оберег на защиту для отличается от всех прочих особым плетением, связанным с искажённым потоком, свойственным этим типам магических существ. Для чего мастеру необходимо лично знать оного неумершего или держать в руках вещь, с ним связанную, тогда подключается принцип предустановленной гармонии - когда бы ни понадобился тому оберег, он всегда будет готов вовремя'
        Заумь какая-то. А кого из неумерших Хрийз хорошо знала или вещь, им принадлежавшую, в руках держала? Мальграш благополучно помер, а вещи, им оставленные, давно израсходованы на текущие нужды… Господи, да Ненаш же! Ненаш Нагурн.
        Надо найти его и отдать ему эту штуку. Острой вспышкой пришла память: раслин у неумерших, что у Мальграша, что у Ненаша, по форме очень похож на такую же звезду. Не просто камень в оправе, как у самой Хрийз, а именно рубиновая звёздочка о пяти лучах.
        Хрийз заторопилась. Откуда-то пришла и прочно укоренилась уверенность, что надо спешить, что можно опоздать и опоздать безвозвратно. Вязание она обвернула в ту же упаковку, стараясь не прикасаться лишний раз пальцами. Ну его, хоть и сама вязала. Спрятала в сумочку и сорвалась почти бегом к трамвайной остановке, благо именно белая линия и была нужна.
        Пока ехала, прокляла всё. Вагон тащился медленно, так и хотелось выскочить и пихать его в корму, чтобы бежал быстрее. Страх опоздать выворачивал душу. Хотя, если вдуматься, что случиться-то могло? Но рационально объяснить свою панику Хриз не могла. У этого чувства была повелительная ясность предвидения. Опоздаешь - погубишь человека. Ладно, ладно, Ненаш не совсем человек по сути, но это в данном случае несущественные мелочи…
        На конечной станции всё осталось таким же, каким запомнилось в ту, первую, ночь. Рельсы, рельсы, рельсы, на них вагоны, белые и зелёные пассажирские, полосатые служебные. Та особенная, ни с чем не сравнимая дрожь земли под ногами при проходе по близлежащим путям очередного трамвая. Короткие свистки служебников, переливчатые трели пассажирских. Запахи прогретого за день металла, смазки, смешанные с полынью вечернего суховея и солью близкого моря, тонкая озоновая нотка заключённой в накопителях машин стихии огня…
        Встретила Милу, девушку-водителя; приятный сюрприз, разговорились. Проехал мимо грузовик, из окна высунулась знакомая оранжевая физиономия, но вместо придурковатого свиста прозвучало вполне приличное 'добрый вечер'.
        - А что это он? - удивилась Хрийз. - Не узнаю!
        - Влюбился, - злорадно сообщила Мила. - Решил остепениться.
        - Замечательно, - искренне порадовалась девушка за Гральнча.
        - Да? - последовал полный скепсиса ответ. - Бежняжка пока не в курсе, какое счастье ей привалило!
        - Да ну, - не поверила Хрийз. - Быть того не может!
        - Ещё как может. У нашего друга приступ подростковой застенчивости, понимаешь ли. То ещё зрелище…
        Бедный Гральнч. Отлились коту мышкины слёзки.
        - Я вот думаю, - доверительно сказала Мила, - она ведь и отшить его, распрекрасного нашего, может. Потому что он, дурак, запросто способен провалить первое свидание. И тогда - ой… Отгулы взять, что ли? Или вообще в другой парк перевестись… Заранее.
        - И тебе его не жаль? - недоверчиво спросила Хрийз. - Работаете вместе, всё-таки.
        - Жаль, - вздохнула Мила. - А что сделаешь? Некоторые вещи постигаются только на собственной шкуре.
        Хрийз искренне ей посочувствовала. И спросила про Ненаша. Ответ поразил громом на месте с ясного неба. У Ненаша оказались законные его выходные. Ненаша Нагурна не было сегодня на конечной станции 'Горная поляна'! Вообще. От слова совсем.
        Хрийз почувствовала, как уходит из-под ног земля. Как это нет? А где же он тогда есть? У себя дома? А где его дом?
        - У Гральнча спроси, они же братья, - посоветовала Мила. - Всё, извини, мне на круг пора!
        И убежала к своему вагону. Хрийз растерянно смотрела ей вслед. Ну, как же так, билось в мозгу. Как так?
        Гральн сразу обозвал Хрийз набитой опилками дурой.
        - Спит он, - сказал, - нельзя его будить
        - А когда проснётся?
        - Он мне не докладывал, знаешь ли, - сердито ответил парень. - Вчера завалился, значит, к концу восьмицы очнётся.
        - К концу восьмицы? Да это ещё целых шесть дней! - не выдержала Хрийз. - Нет, Гральнч, я должна его увидеть.
        - А я не дурак, к нему в могилу лезть, - отрезал Гральнч. - И не проси даже.
        - В могилу? - не поняла Хрийз. - Почему в могилу?
        - А то ты не знаешь, как они спят!
        Хрийз молча смотрела на него, ничего не понимая. Гральнч удивился:
        - Правда не знаешь? В земле они спят! В обнимку с собственными костями. Засыпавшись с головой…
        - Гральнч, - серьёзно сказала Хрийз, - ну, проведи, а? Что тебе стоит?
        - Сейчас, - фыркнул он. - Я тебе не враг.
        - Гральнч…
        - И не проси даже! - взорвался Гральнч. - Он тебя сожрёт со зла, потом увидит, что натворил, и глубоко пожалеет. Будет ходить весь из себя такой грустный и печальный, а на твоём погребальном костре вот такую, - он развёл руками, показывая размер, - вот такую слезу пустит. И успокоится. Пока другой кто-нибудь от великого ума вот так же не влезет. Даже не думай, даже не проси. Всё, я всё сказал!
        Хрийз расплакалась. Отвернулась, пошла, куда глаза глядят, и расплакалась. Сама от себя не ожидала, сама себе была противна, но унять поток не получалось, хоть головой о столб бейся. Убрести в таком состоянии она могла бы далеко и, возможно, даже под колёса, но твёрдая рука перехватила под локоть. Гральнч отвёл девушку к ближайшей лавочке, заставил сесть.
        - Что ты? - спросил он, присаживаясь рядом, но не на лавочку, а на корточки, с тем, чтобы уравнять разницу в росте. - Что с тобой? Да не реви ты! Что случилось, рассказывай.
        Хрийз дёрнула плечом. Отвечать не хотелось. Без того тошно. Но она сама не заметила, как рассказала всё. Всхлипывая и утираясь. Про книгу. Про открывшуюся страничку, и про то, как проработала целые сутки, и для кого. Показала звезду. Гральнч очень внимательно её осмотрел, но прикасаться не стал, даже руки спрятал.
        - Так ты Вязальщица, получается, - тихо сказал он. - Да?
        - Не знаю, - честно ответила Хрийз, утираясь.
        - Я знал одного мастера, - задумчиво выговорил Гральнч. - Мировой мужик. Он нашим всем и обереги делал, и защиту. Умел угадывать каким-то совершенно нечеловеческим чутьём, что именно тебе надо. И когда. Он был горец из Небесного Края, наверное, вернулся домой после того, как всё закончилось. У нас не остался, я узнавал.
        Небесный Край… Карта из библиотеки вспомнилась неожиданно чётко и точно. Горная страна далеко за Узорчатыми Островами, за океаном.
        - Если ты про аль-мастера Ясеня, - сказала Хрийз, вытирая щёки, - то не уехал он никуда. Он погиб вместе со своей подругой…
        - Пекло пустынное, - с тоской отозвался Гральнч. - Жаль. Откуда знаешь?
        Хрийз рассказала про хозяйку булочной, матушку Милу, и про то, как та подарила книгу.
        Гральнч присвистнул:
        - Так это Ясеня книга у тебя?! Ну, понятно тогда. Самостоятельно додуматься до такого, - кивнул на звезду, - это, знаешь ли, чересчур.
        - Это не я, это из книги, - твёрдо заявила Хрийз. - Она сама на страничке открылась.
        - Конечно, сама. Надо думать! А прочитать прежде, чем за работу браться, не догадалась?
        - Я… потом прочитала, - созналась Хрийз. - Там как-то совсем уже непонятно. Какой-то принцип какой-то гармонии… при чём гармония, это же не музыка!
        - Даёшь, - Гральнч неверяще смотрел на неё. - Принцип предустановленной гармонии. Хочешь сказать, ты его вот так вот ухватила? Сама? Не понимая, что делаешь? Бездна и пекло, люди годами учатся! У меня самого получаться начало только после того, как маму…
        Он резко замолчал. В его взгляде Хрийз внезапно увидела отражение былого огня, спалившего не одну семью Третьего мира. Для всех та, давняя, война окончилась двадцать лет тому назад, то есть, давно. Раны взялись толстыми шрамами и ноют теперь лишь на погоду. Но как же должна болеть и ныть душа, потерявшая близких совсем недавно… Сколько прошло после чудесного избавления из магической заморозки? Два года? Три? Хрийз не помнила, хотя Ненаш вроде бы говорил ей. Пусть четыре. Всего четыре года назад Гральнч ещё жил в военном аду. Что такое четыре года, это же ни о чём. Брат Ненаша слишком хорошо помнил то, что большинство народу Сиреневого Берега со временем забыло, как страшный сон. А родившиеся после победы дети и внуки знали лишь по рассказам старших.
        - В общем, эту вот штуку надо отдать твоему брату, - сказала Хрийз. - Я должна отдать, сама. Прямо сейчас. Я не знаю, у меня такое чувство… что если этого не сделать, он умрёт.
        - Он не может умереть, - сказал на это Гральнч. - Он уже умер. Причём давно.
        - Не знаю я, - в отчаянии выговорила Хрийз. - Ещё раз умрёт. Как там у них это бывает. Ты хочешь, чтобы он… не знаю… растворился, ушёл насовсем… чтобы ты его больше никогда не увидел уже вообще?
        - Братец у меня не подарок, - сказал Гральнч. - Сама знаешь, кто он и что он такое. Но зла я ему не… Не хочу, в общем. Пошли.
        Он поднялся, потянул Хрийз за руку:
        - Пошли!
        Дом Нагурнов стоял едва ли не самым последним на короткой улице, упиравшейся в гору. От трамвайной станции, кстати, пешком за полчаса дошли.
        Высокая ограда, массивные ворота, за ними - внутренний двор с обязательным бассейном-прудом, ведущим в подводную часть дома. Фонари на низких ножках как оранжево-зелёные маленькие солнышки. Осенний лист, чёрный в полумраке, оторвался от ветки и растопыренной пятернёй лёг под ноги. Клён…
        За бассейном обнаружилась арка, увитая диким виноградом. От арки шёл туннель, укрытый всё тем же виноградом. В боковых ответвлениях таинственно мерцали собственным синеватым светом круглые маленькие прудики, выходы из подводной части домовладения. Возле одного такого обнаружилась Юфи, она сидела на бортике и бесцельно возила босой ножкой по воде. Вода рябила, расходясь небольшими круговыми волнами. Волны отражались от бортика, возвращались обратно, сталкивались друг с другом, вместе с нижней подсветкой откуда-то из глубины смотрелось красиво.
        Юфи обернулась.
        - Привет, Грай, - сказала она чуть удивлённо. - Ты ж в ночной, нет?
        - Отпросился, - объяснил Гральнч. - А ты что не спишь.
        - Не хочу, - буркнула девочка.
        - Зря. А почему?
        - А не хочу и всё!
        - Бабушка знает?
        В ответ - упрямый взгляд, сопение, дерзкий молчаливый вызов.
        - Понятно, не знает. Брысь спать, сейчас же.
        - Сейчас, - фыркнула Юфи. - Раскомандовался…
        - А вот отцу расскажу, коза, - пообещал Гральнч сурово.
        - Рассказывай. Он в Дармицу на две восьмицы уехал, - Юфи не сдержалась, показала узкий оранжевый язычок - Съел?
        Хрийз в оторопении поняла, что именно в этом доме живёт Несмеян Некрасов. Или часто бывает. Раз его дочка здесь. Да ведь Нагурны ему родня, действительно! Открытие.
        Юфи заметила Хрийз, и восхитилась, вместо 'здрасьте', со всей детской непосредственностью:
        - О, и ты здесь? У вас что, свидание? Грай, ты влюбился?!
        - Да типун тебе на язык, - не выдержала Хрийз. - Нам надо деда твоего увидеть…
        - Идиотка, - зашипел Гральнч сквозь зубы. - Дала детке конфетку!
        - Ты заболела? - вытаращилась на неё Юфи. - Нельзя!
        - Знаю, что нельзя, но надо, - серьёзно ответила Хрийз, а Гральн добавил:
        - Юфи, не твое дело. Вали спать, не путайся под ногами!
        - Ну, нет, я пойду с вами! - заявила егоза. - Вас-то он точно прибьёт, обоих, а меня любит и потому не станет.
        - Ты пойдёшь спать, - отрезал Гральнч. - Не то уши оборву.
        - Ой-ой… Как страшно!
        - Юфи, не спорь, - строго сказала Хрийз. - Лучше послушай дядю своего. Он прав.
        - Да?
        - Конечно. Пожалуйста, я тебя прошу…
        - Ну, ладно. Как скажете.
        Юфи прыгнула в воду, сразу ввинтилась в глубину и пропала из виду.
        - Что-то она быстро согласилась, - растерянно сказала Хрийз. - Я думала, ещё спорить будет… Я бы спорила.
        Гральнч мерзко выругался, хватая Хрийз за руку:
        - Бежим!
        Хрийз, уже на бегу, сообразила: Юфи - маленькая упрямая вредина, чьё воспитание, несложно догадаться. А вот получится ли добежать по суше быстрее, чем она проплывёт под водой?..
        Гральнч летел как сумасшедший, к тому же, знал, куда бежать. Хрийз - не знала, но отдавать назад ей её же собственную руку Гральн не собирался, а поспеть за ним оказалось очень непросто. И когда они выскочили из виноградного туннельчика Юфи уже выбиралась из блестящего под луной кругляша очередного пруда, последнего перед рядом невыскоих сосенок, за которыми, очевидно, и располагалось ночное ложе Ненаша Нагурна.
        - Твою мать! - выругался Гральнч, отпуская Хрийз.
        Девушка от неожиданности шлёпнулась на попу, но тут же вскочила. Гральнч развёл руки, и с его ладоней сорвался призрачный синеватый свет. Свет оплёл девчоночью фигурку и дёрнул её в сторону; Юфи яростно завопила от того, что её раскусили и помешали ей исполнить задуманное. Она брыкалась и орала, но выбраться из ловушки не могла. Гральнч в два прыжка преодолел разделявшее их расстояние, схватил девчонку за шиворот и резко встряхнул, так что голова мотнулась.
        - Дура, - зарычал он на Юфи. - Ты будешь когда-нибудь головой думать или не будешь?! Это вот что такое сейчас было? Что, я тебя спрашиваю?! Я тебе сказал - не лезь! Тебе сказали, не лезь! А ты!..
        Юфи визжала, требуя опустить её на землю. Хрийз заспешила к ним. Они оба орали как сумасшедшие, а ведь у неумерших чуткий слух. Просыпаться посередине сна и так несладко, но просыпаться от чьих-то воплей, раздающихся прямо над ухом, несладко вдвойне. Зачем бесить зря того, кто спросонья способен сожрать источник шума?
        - Замолчите вы, двое! - потребовала Хрийз от ссорящихся. - Замолчите немедленно!
        Ударом беззвучного грома упала вдруг внезапная тишина. Плотная, вязкая, с отчётливым привкусом недобра. Как-то вдруг само собой ощутилось, что на дворе, вообще-то, ночь, самое тёмное время суток. И что ближайший фонарь - то самое круглое озерцо-прудик, из которого выбралась Юфи. И что небо затянуто тучами, а неподвижные сосны похожи на застывших в угрожающих позах чёрных медведей. Жуть растекалась чернильной тьмой, вымораживая пространство вокруг в иней. Ещё немного, и пойдёт снег…
        - Проснулся, - обречённо шепнул Гральнч.
        Он вскинул руки ладонями вверх, и с них потёк всё тот же синеватый свет, образовывая прочную стену магической защиты от того, что пробудилось за соснами.
        - А вот со мной бы не понадобилось, - прокомментировала Юфи действия Гральнча, но тут же схлопотала подзатыльник от Хрийз.
        - Ибо нефиг, - весомо ответила девушка на возмущённый взгляд.
        Но щит продержался не долго. Стеклянно зазвенел, лопнул и пропал, а Гральнч тяжело осел на землю, Хрийз не успела подхватить его, да даже если бы успела! Как бы она удержала здоровенного парня на голову выше себя самой. Впрочем, пришёл он в себя почти сразу же. И даже попытался было восстановить щит, но не вышло.
        Жуть растекалась по миру леденящим душу чувством. Хрийз нервно оглядывалась, пытаясь понять, что ей ждать и как всё будет. Пока - пока! - атаки не было.
        Юфи притихла за спиной. И её проняло: расплакалась. Угу, сопли сейчас - самое то. Нашла время!
        Ненаш возник рядом внезапно. Только что впереди не было ничего, и вот прямо перед тобой этот парень, в одних шортах, злющий, как тысяча чертей, и жутью от него хлещет, волосы дыбом сами встают.
        - Чья это была замечательная идея? - сердито спросил он, оглядывая притихшую компанию.
        - Моя, - заявил Гральнч, не дав Хрийз рта раскрыть.
        - Герой, - через губу ответил Ненаш. - Пшёл вон с глаз моих.
        Гральнч пожал плечами, кое-как поднялся и пошёл вон, к туннельчику под виноградом.
        - Бабушку позови, - обратился Ненаш к Юфи. - Давай…
        Юфи послушно нырнула в прудик, только брызги полетели. И тогда Ненаш перевёл взгляд на Хрийз. Его бледное лицо, глаза, казавшиеся тёмными в сумерках, напугали сильнее магического ветра, возникшего при его пробуждении. Хрийз от страха даже пискнуть не могла. Хотя решительно ничего страшного на первый взгляд в облике Ненаша не было. Мальчишка-подросток в коротких шортах, взъерошенный, сердитый и даже без клыков. Не зная и не умея видеть, не догадаешься, что перед тобой неумерший.
        - Я тебя слушаю, - сказал Ненаш, и звук его голоса разбил наваждение.
        Хрийз начала рассказывать…
        Ненаш выслушал короткий её рассказ очень внимательно. Но, когда Хрийз показала звезду, в руки не взял, а велел положить на землю.
        - Так надо, - объяснил он. - Земля - моя родная стихия; положи.
        Хрийз осторожно положила вещицу на землю, как попросили. И сразу почувствовала, как отпускает дикое напряжение, не дававшее нормально дышать весь вечер.
        - Иди в дом, - сказал Ненаш. - Иди… я потом подойду.
        Хрийз не стала возражать. Уже в туннельчике она обернулась и как раз увидела супругу Ненаша, Пельчар. Наверное, она вынырнула из того самого прудика, откуда выскочила тогда Юфи… Пельчар подошла к Ненашу, и они взялись за руки, как дети, и так стояли, тёмные в красноватом лунном свете. Хрийз устыдилась за ними подсматривать и поспешила уйти.
        В доме горел свет на первом этаже, и сквозь приоткрытые окна доносились голоса. Гральнч, Юфи и кто-то третий. Слов было не разобрать. Мирная семейная беседа. Хрийз тихонько вздохнула. Возвращаться в отравленную одиночеством комнатушку общежития Службы Уборки не хотелось до судорог, но пора и честь знать, как говорится. Они здесь как-нибудь уже сами разберутся.
        Но уйти незаметно не вышло. Увидели, позвали, пришлось остаться. Юфи сунула в руки горячую кружку счейга. И Хрийз познакомилась со второй дочерью Пельчар и Ненаша, милой девушкой-моревичной по имени Лисчим. Симпатичная, скромная, стеснительная очень. И чем-то неуловимо напоминает отца, несмотря на видовое различие. Интересно, у неё тоже недостаток энергии в душе, как у Юфи, или же нет? Хрийз не умела этого увидеть, но понимала, насколько Лисчим необычна. При таком-то отце. Как вообще подобное стало возможным?
        А где-то в душе тихонько ныло: жаль, что учителя Несмеяна сегодня не встретить. Юфи сказала, он уехал. А если бы не уехал? Хрийз никак не могла решить, что лучше: встретить его здесь и при таких обстоятельствах или не встречать. Понятно, от неё не зависело, но что бы она делала, если бы встретила?.. Сквозь землю провалилась бы, мрачно решила девушка про себя. Нет его, и хорошо.
        Приёмная или гостиная или летняя кухня или как ещё это назвать дышала приятным уютом. Широкие окна с подсветкой, круглый стол с деревянной круговой же лавкой, у дальней стены что-то вроде кухонного блока, полускрытого дверью-гармошкой из деревянных круглых палочек местного бамука, - столешница с алым, тёплым даже на вид, квадратом (плитой?), ящички в ряд, баночки на полочках, веник из сушёных трав…
        - Я тебя знаю, Хрийзтема, - сказала Лисчим. - Видела летом, на площади…
        Лисчим не назвала имени, но сразу неприятно вспомнился Мальграш. 'Летом, на площади', - это ведь о нём. По спине пополз зябкий холодок: что пришлось услышать этой семье от соседей насчёт всяких упырей?..
        - Грай в неё влюбился, - встряла Юфи. - У них свидание.
        И тут же получила подзатыльник от Гральнча:
        - Не болтай, чего не знаешь, коза!
        - Сам ты коза!
        - Юфи, - строго сказала Хрийз. - Что ты как маленькая, перестань.
        - Я маленькая?! - возмутилась несносная девчонка.
        - А кто ещё, - с удовольствием сказал Гральнч. - Мелочь с плавниками. - Он пошевелил пальцами, изображая эти самые плавники.
        Юфи надулась от обиды, сердито забурчала себе под нос, негромко, но слышно было прекрасно: 'с плавниками… мелочь… а сам-то… у всех родичи как родичи, а у меня… нет в жизни света!' Лисчим тронула девочку за плечо, сказала доверительно:
        - Не вижу плавников, ни одного. И утром снова взойдёт солнце. Не расстраивайся, Летний Цветок, всё хорошо.
        Юфи не успевала ответить, появились Ненаш с Пельчар. Ненаш успел переодеться, теперь на нём обычная одежда, рубаха и штаны, но Хрийз увидела, что связанную ею звезду бережно прикрепили к вороту, продев верхний кончик в петлю для пуговицы. На светлой ткани алое вязание пылало огнём.
        - Юфи, - строго окликнул Ненаш, усаживаясь за стол и складывая перед собой руки как школьник; Юфи тут же отлепилась от Лисчим и выпрямилась.
        - Полагаю, восьмицу без сладкого ты проживёшь.
        - Почему это? - возмутилась она. - Почему целую восьмицу? Деда, ты что?!
        - Если бы ты орала немного тише, то я согласился бы на три дня. Но увы, - Ненаш слегка развёл ладони, показывая, что он не при чём. - Восемь суток, и благодари, что не двадцать.
        - Благодарю, - буркнула Юфи.
        - Отлично. А теперь отправляйся к себе. Тебе давным-давно пора спать. Лисчим, проследи, пожалуйста.
        Лисчим встала, потянула за собой строптивую племянницу. Пельчар вернулась из-за шторки, подала Ненашу закрытую кружку с носиком. Тот взял, стал пить потихоньку, маленьками глотками. Нетрудно догадаться, что именно Пельчар в ту кружку налила и почему у кружки такой глухой дизайн как у поилки-непроливайки для малышей.
        - Гральнч, - тихо окликнул Ненаш, отставляя кружку. Дождался, когда брат посмотрит на него, и сказал - Извини.
        - Да ладно, - отмахнулся Гральнч.
        - С тобой всё в порядке? - уточнил Ненаш.
        - Всё.
        Хрийз слегка встревожилась. Гральнч правда сам на себя не был похож. Подозрительно тихий. Как мешком его прибили, пыльным.
        - Проблемы, - проницательно заметил Ненаш, - лучше решать до того, как они тебя похоронят.
        - Что ты прицепился ко мне, упырюга проклятый? - вскипел Гральнч, мгновенно превращаясь в себя прежнего. - Отвали!
        - Да, Грай, - спокойно отозвался Ненаш, - я тебя тоже люблю…
        Гральнч резко встал. Хотел было резко высказаться, но передумал. Пнул ногой лавку от избытка чувств. И вышел.
        Хрийз не знала куда деваться. Меньше всего на свете ей хотелось встревать в чьи-то семейные разборки. Что у братьев друг с другом не всё шоколадно, она поняла ещё с первого знакомства. Но оказаться внутри братской свары, - увольте, на это она не подписывалась!
        - Извините, - тихо сказала Хрийз. - Я… пойду?
        - Куда? - искренне изумилась Пельчар. - Уже поздно. Переночуешь у нас.
        - Я не могу, мне завтра на смену…
        - Утром со служебной развозкой уедешь, - сказал Ненаш. - Успеешь. В прошлый же раз успела, не так ли? Пельчар, собери девочке поесть.
        - Да я не… - начала было Хрийз, и почти сразу замолчала: голод ухнул в желудок тяжёлым камнем и, что называется, скрутил в узел. А хозяйка уже ловко ставила тарелки на стол. На одной исходило аппетитным парком только что подогретое мясо, запечённое со специями и чесноком, на второй расположились местные помидоры. Они отличались от помидоров земных, обычных, только цветом, сиреневые вместо красных.
        - Кушай, не стесняйся, - предложила Пельчар с улыбкой. - Не объешь…
        Сама она присела за стол рядом с мужем. Необычная пара. Чисто внешний контраст: он - мальчишка, она - женщина уже в летах. Немолодая моревична, волосы совсем прозрачные от возраста, сколько ей на самом деле? Если она с Ненашем ещё с войны… Под пятьдесят, наверное. Но та девочка, что полюбила когда-то, отчаянно, до донышка души полюбила не просто хорошего парня, а - неумершего, всё жила в ней по-прежнему. Это чувствовалось, несмотря на возраст, на разницу в магическом статусе, несмотря ни на что.
        - Я знал аль-мастера Ясеня, - говорил между тем Ненаш. - И у тебя его книга, как ты говоришь…
        Он внезапно замолчал, прислушиваясь к чему-то, звучавшему только для него одного. Потом встал.
        - Опять? - с полувзгляда поняла Пельчар.
        - Да. Прощения прошу, меня зовут, мне надо уйти. Если хочешь, мы поговорим позже, Хрийзтема.
        Хрийз только кивнула. После сытной еды её потянуло в сон, глаза начали слипаться сами. Какие уж тут разговоры.
        - Будь осторожен, - тихо сказала Пельчар.
        - Буду, - серьёзно кивнул Ненаш.
        Он повёл рукой в воздухе, изящный и сложный жест, и перед ним раскрылась арка магического портала, в котором клубилась жаркая серая тьма. Ненаш шагнул в него, и пропал, и портал закрылся за ним, оставив по себе ощущение привычной уже жути. Хрийз никак не могла отделаться от первого впечатления о магических штучках здешнего мира; любое магическое действие сопровождалось кратким всплеском пряного как жгучий перец страха.
        - Навь неспокойна, - со вздохом объяснила Пельчар. - Приходится ему вставать на стражу вместе с патрульными чаще обычного.
        - То есть, его бы всё равно сейчас разбудили? - уточнила Хрийз.
        - Да, как видишь.
        - Значит, я успела, - вырвалось у неё помимо воли.
        Пельчар улыбнулась:
        - Да. Мы знали аль-мастера Ясеня, хороший он был человек и добрый Вязальщик. Всегда знал, что могло понадобиться в бою. Ты переняла его умение, я рада. У меня последнюю восьмицу сердце билось не на месте, и сны снились нехорошие, а теперь… Теперь я за Ненаша спокойна.
        Хрийз молча смотрела на неё. Пельчар мудро улыбнулась. И сказала просто:
        - Люблю его.
        Конечно, любит. Кто бы сомневался. Но… Каково обычной женщине быть женой упыря? Мальграш, допустим, был псих и урод, все об этом говорят, но Ненаш ведь из того же самого теста, разве не так? Недостаток собственных сил, постоянная потребность в их восполнении, неизбежная кровь в рационе, пусть - в большинстве своём кровь животных, но ведь и врагов, пойманных на Грани, и тех, кто добровольно желает покинуть мир с помощью неумершего; желающие встречаются не так редко, как можно было бы подумать. Мир огромен, людей много, случается всякое. Фиалка Ветрова откровенно всё это описала в своём дневнике…
        - Любимый человек может быть любым, - терпеливо объяснила Пельчар. - Он - любим; этого довольно.
        Хрийз честно примерила на себя: нет, она бы не смогла. Но ведь и она не Пельчар…
        - Любила ты сама когда-нибудь? - спросила у девушки Пельчар.
        Хрийз вспыхнула. Не рассказывать же ей о Несмеяне! Смешно получится. Здрасьте, я ваша тётя, то есть, хочу замуж за мужчину вашей старшей дочери, ныне покойной…
        - Видишь, как просто? - спросила Пельчар с улыбкой. - Ты не приняла бы его неумершим? Ответь себе, мне не надо, ты отвернулась бы? Ушла?
        Хрийз попыталась представить себе Несмеяна Некрасова упырём. Таким как Мальграш или таким как Ненаш. И не смогла. Но вопрос Пельчар звучал убийственно, проникая в самую душу: ты бы ушла? И Хрийз честно сказала себе: да ни за что!
        - Вот и я не смогла, - тихо сказала Пельчар. - Пойдём… Покажу, где тебе лечь. Уже поздно, давно пора спать.
        Световой день неумолимо уменьшался, и по утрам над городом стояли малахитовые сумерки, настоянные на терпком осеннем тумане. Туман поднимался на улицы от моря, размывал искры фонарей в тёплые шарики, сочился влагой с неподвижных, не облетевших ещё до полной наготы тёмных ветвей.
        - Когда у тебя свободный день? - спросил Гральнч.
        - К концу восьмицы, а что? - думая о своём, переспросила Хрийз.
        Они шли по улице к трамвайной станции 'Горная Поляна'. Торопиться не было нужды, вышли заранее. Ненаш не вернулся к утру; Пельчар сказала, что ждать незачем. Его по трое-четверо суток после таких вызовов не бывает, это нормально…
        - Да так, подумал, - сказал Гральнч. - Просто подумал, если ты свободна, я бы показал тебе город. Подводную его часть. Ты же там не бывала, верно? Можно взять батискаф, но лучше гидрокостюм, так интереснее.
        Он ещё что-то говорил, а Хрийз сложила два и два - безапелляционные высказывания Юфи, слова коллеги Гральнча, Милы, - и сразу по спине хлынули мурашки.
        - Гральнч, ты…
        Он остановился так резко, что Хрийз едва не влетела в него. Чудом успела отшагнуть назад.
        - Да, - ответил он на невысказанный вопрос. - Ты мне нравишься.
        Откровенно. Прямо. И что теперь с этим делать?
        - Гральнч…
        - Что, скажешь, дурак? - насупился он. - Все меня за дурака держат, и ты тоже. Да, идиот… напугал тебя тогда, из-под воды. Но ведь за такие глупости не расстреливают?
        Хрийз вспомнила пруд-бассейн, выход на поверность из подводной части города, оранжевую руку, высунувшуюся из-под бортика и схватившую за запястье, собственные испуг и злость… Нет, за это не расстреливают. По башке, может, и стоило бы тогда дать, но и только.
        - Глупости, - решительно заявила девушка. - Я давно забыла уже.
        - Правда?
        Хорошая у него улыбка, добрая. И сам он незлой, в общем-то, парень. Ну, жаба оранжевая. Бывает. Хрийз вдруг с удивлением поняла, что перестала реагировать на моревичей с прежней нервностью. Притерпелась к ним. Привыкла. Люди как люди…
        - Прости, Гральнч, - сказала она. - Ты - хороший парень, не хочу тебе врать. Я не могу…
        - Почему? - тут же спросил он. - Ты свободна, насколько я знаю…
        Как же всё оказалось сложно здесь! Насколько просто там, в родном мире, настолько же сложно - здесь. Там, дома, никаких проблем не было вообще. Христинка не считала себя раскрасавицей, но и дурнушкой не была, и знала об этом. Ребята общаться не отказывались, и Олег… Там, дома, был у неё Олег. О котором она вспоминала сейчас редко, с острой иголочкой вины и боли. Кольнёт, и отпустит.
        - На мне же свет клином не сошёлся, - сказала Хрийз, припомнив одну из бабушкиных поговорок. - Вокруг много других девушек…
        - А ты одна, - упрямо сказал Гральнч.
        - Другой кто-то на уме есть? - понял он. - И кто же? Я его знаю?
        - Гральнч, это уже слишком, не находишь? - тихо предупредила Хрийз.
        - Вот так всегда, - сказал он, с досады рубанув воздух ладонью. - Красивая, умная, и - не моя…
        - Прости…
        Но не встречаться же с ним из жалости? Не будет добра. Бабушка говорила, жалость унижает. Был с нею разговор как-то, об отношениях и жизни. И она сказала именно это: жалость унижает. В любви - особенно.
        Уличный туман тянул между ними прозрачные щупальца, разделяя незримой стеной. Не соприкоснуться, не подойти. Малое расстояние, всего два или три шага, но ведь не преодолеть…
        - Пошли, - не глядя, буркнул Гральнч. - Опоздаем…
        Позже, занимаясь очередной клумбой под не по-осеннему жарким солнцем, Хрийз говорила себе, что пора открыть глаза и розовые линзы из них вынуть. Их же видно, твердила она себе. Их сразу видно. Что сына мастера лШоти, что вот хоть Гральнча Нагурна. Если парень тобой интересуется, это видно сразу. Взяла злая досада: жабы оранжевые цепляются, а тот, ради кого босиком по углям пошла бы с радостью, мимо проходит, едва кивнув.
        Надо честно признаться себе самой: нужна ты учителю Несмеяну ровно так же, как тебе Гральнч или лШоти-младший. Да, больно. А что делать? Ну, что? Насильно мил не будешь, права народная мудрость.
        Хрийз выпрямилась, опёрлась на грабли, давая отдых спине. Отсюда, с этой площади, хорошо было видно море, набережную. Сторожевые корабли как раз покинули причал и торопились вдаль, к выходу из бухты. Может, ещё один раз заглянут в гости до ледостава, а может быть, и нет. Как им карта ляжет, военно-морская.
        Надо уезжать отсюда, вдруг поняла девушка. Куда-нибудь. На учёбу в другой город, и чёрт с ним, со сроком отработки длиной в семидвешь. Невелик труд отработать. Главное, не видеть больше Несмеяна Некрасова, вообще. С глаз долой из сердца вон. Не нужна ему, ну и не надо. Как-нибудь переживу.
        Смена тянулась как жёваная резина и наконец-то закончилась. Хрийз ставила машину в ангар и думала только о тёплом душе, и тёплом же, связанном самолично, пледе. Выкупаться и завернуться. А потом - спать, спать, спать, спать… Всё. Предел желаний.
        Хрийз еле втащила себя в холл общежития. По сторонам не смотрела: одержимость тёплой кроватью овладела телом целиком и полностью. Поэтому, когда хлопнули по плечу и радостно гаркнули в ухо: 'Привет!', Хриз даже не поняла, что случилось. Обернулась, смотрела какое-то время, соображая, что ответить нахалу. И только потом вломилось осознание:
        - Млада!
        - Нет, жена императора собственной персоной!
        - Ты что, вернулась в Службу Уборки? - сморозила Хрийз, не подумав.
        Млада расхохоталась:
        - С ума сошла?! Э-эй, проснись!
        Она изменилась, Млада. Отпустила волосы, и они уже прикрыли уши. Крупные тугие кудряшки насыщенного синего оттенка очень ей шли. Как и костюм, жакет и длинная юбка, вишнёвого цвета, с голубой вышивкой по вороту, рукавам и подолу. Впрочем, потёртые ножны с предплечья никуда не делись. Контраст с нарядной одеждой ещё тот, но Младу не смущало нисколько.
        - Слушай, - Хрийз едва подавила широкий зевок, - я устала, мне надо душ принять… Сама посмотри, на кого я похожа.
        - Да, конечно. Пошли к тебе. Пока будешь мыться, счейг заварю. Привезла тебе вкусняшек из дому… оценишь.
        Млада накрыла стол, как раньше, когда они жили через стенку рядом. Прозрачный - так и просилось на язык 'чайничек', тогда как на деле нечто вроде графина, узкого и небьющегося, - заполняла тёмная жидкость правильного розового цвета. Обещаные вкусняшки по виду напоминали пахлаву, маленькие румяные треугольнички с воситительным запахом корицы, яблок и мёда…
        Хрийз дёрнула с кровати плед, завернулась в него. Хорошо! Взяла в ладони горячую пиалочку, вдохнула счейговый запах - совсем хорошо! Млада смотрела и довольно улыбалась.
        - Неплохо вяжешь, - сказала Млада, оценивая взглядом комнату.
        Да, вязаных вещей прибавилось. Плед, чехол на стул, скатерть, полог на двери - чтоб не дуло, занавески. Главным образом от тоски зелёной, от того, что нечем было заполнить долгие, наполненные одиночеством, вечера.
        - Ты по всем своим долгам расплатилась? - спросила Млада.
        - Да, - ответила Хрийз, подбирая ноги под плед; мокрые волосы липли к спине.
        - Вот и славно, - решительно сказала подруга. - Я за тобой приехала, собирайся. Поедешь к нам в Жемчужное Взморье, не передумала ещё?
        - Конечно, поеду! - обрадовалась Хрийз. - Спрашиваешь ещё.
        - Договорились!
        В окно ухнуло непогодой. Коротко продребезжало стекло, принимая удар. Подруги невольно оглянулись, ожидая звона осколков. Но рама выдержала. Только подоконник рокотал, принимая на себя тяжёлый проливной дождь.
        - Вовремя я со смены вернулась, - оценила непогоду Хрийз. - Слушай, может, у меня переночуешь? Чтобы тебе под дождём лишний раз не мокнуть…
        Через пару дней, когда циклон ушёл в горы и ветер разорвал в клочья свинцовую пелену нагруженных дождём туч, Хрийз стояла на корме рейсового катера и смотрела на удаляющийся город. По крышам бежали вперемежку яркие и тёмные полосы: солнце то пряталось за облаками, то выглядывало вновь. Ветер закручивал волнам белопенные чубы. Служба Уборки уходила в прошлое, в амбарные схроны памяти, и Хрийз очень надеялась, что навсегда.
        Новая жизнь пугала, и страх отдавался слабостью в коленках. Оказывается, уже привыкла и к общежитию и к размеренному режиму работы-отдыха и к граблям проклятым. Потеряла их, а новое - кто его знает, каким оно будет. Неприятное чувство.
        Вчера купила коробА - упаковать вещи. Вещей неожиданно оказалось много. В основном, своими руками связанные, конечно. Но были и приобретения - красивая шкатулка-сундучок для денег, второй сундучок, попроще, для украшений, комплект посуды, складное кресло, зимняя одежда, приобретённая про запас, обувь… Жила меньше года, а сколько накопилось всего! Аж на пять немаленьких коробов. Поговорка про 'переезд хуже пожара' обрела свой наглядный смысл: изначально купила два короба, потом понадобился ещё один - сбегала и купила ещё один, а потом оказалось, что надо бежать за четвёртым… Вместе с четвёртым купила сразу уж и пятый. Не прогадала, понадобился. Дурная голова ногам покоя не даёт. Ещё одна бабушкина поговорка, от которой защемило сердце.
        Жемчужное Взморье находилось за пределами бухты, не так уж и далеко от города, но попасть туда можно было лишь морским путём, на катере. Катера ходили регулярно, несмотря на волну. Зимой будет проложен санный путь прямо через замёрзшее море. А пока - катера.
        Млада сидела под крышей, у окна. Перебирала подарок - деревянные украшения: серёжки-висюльки, колечки, браслеты и цепочку с хитро наверченным узлом из такой же деревянной снизки. Купила уже на набережной, переплатила, как подозревала Хрийз, с избытком. Но Младе, видать, было важно лишь, что нашла именно то, что хотела.
        - Красиво, - сказала Хрийз. - А кому везёшь? Сестрёнке?
        - Нет, - мотнула головой Млада. - Свекровушке младшей.
        Немая сцена. Опять шок. Сказала - младшей, значит, есть и старшая!
        - А сколько у тебя свекровей? - осторожно спросила Хрийз.
        - Две, - рассеянно отозвалась Млада.
        Понятно, у свекра две жены, значит. Младшая и старшая. Нормально, что. Бывает…
        - Что же старшей тогда ничего не даришь? Обидится.
        - Нет, не обидится. На что обижаться?
        - Ну, как же. Одной привезла, про вторую забыла…
        Млада расхохоталась:
        - Глупости какие… Здеборка у нас просто дитё дитём, ей бы в куклы играть, а она замуж выскочила, сама по весне родит… Куклы, кстати, знатные делает, известная кукольница. Ты её вязать по-своему поучи, она до подобного рукоделия жадная. Дерево любит, жемчуг и платину не носит, не нравится ей.
        Млада задумчиво протянула цепочку сквозь пальцы, покачала рукой. Сказала грустно:
        - Редко кому к двадцати годам удаётся сохранить в себе ребёнка, Хрийз. И если такой человек оказывается вдруг в твоей семье, всё сделаешь, чтобы долбанная эта правда долбанной нашей жизни не скоро до него добралась. Здеборку нашу все любят, её невозможно не любить. И ты полюбишь, когда увидишь…
        В окно хлестнуло длинным водяным шлейфом: катер слетел с волны и развернулся в сторону открытого моря…
        Жемчужное Взморье представляло собой узкую полоску берега между горным хребтом и морем. Ещё издали Млада показала линию домов, выстроившихся в ряд друг за другом. Чёрточки волноломов казались на таком расстоянии тоненькими велосипедными спицами. Катер какое-то время шёл параллельно, потом развернулся. Берег надвигался медленно и неспешно, как в замедленном кино.
        В поселении была всего одна жилая улица, она шла вдоль побережья, щетинясь причалами. Катер подошёл не к общественной набережной, а именно к той, что принадлежала семье Млады: это входило в стоимость билета. Насколько Хрийз поняла можно было дополнительно оплатить швартовку рейсового катера у своего причала только в дневной рейс. Утренние и вечерние такую опцию не предоставляли…
        Ребята из команды катера помогли вынести на причал вещи. Легко и быстро, на раз-два. Попрощались, прыгнули обратно на борт катера, и тот ушёл, отправился дальше по акватории поселения…
        - Не переживай, - утешила Млада подругу, начавшую опасаться за свои вещи. - Никуда отсюда они не денутся. А, вон, это за нами!
        К ним подошёл высокий молодой моревич в облегающем белом костюме. Млада порхнула к нему с завидной скоростью. Повисла на шее, и не сразу вспомнила, что не одна. Голубки влюблённые, да. Вечность друг друга не видели: целых два дня. Парня звали Таачт Црнай, Млада представила его как своего супруга. Выделила интонацией, мол, не заглядывайся, моё! Хрийз только фыркнула про себя. Во-первых, женатый. Во-вторых, жаба оранжевая. Больно надо, на такого заглядываться.
        Семья Црнай жила в Жемчужной Взморье с довоенных времён. Держали жемчужные фермы, выращивали счейг, славились ювелирным делом. Вообще, поселение являлось вполне себе автономной единицей, здесь было всё: ткацкая фабрика, небольшая больница, собственная рыболовецкая компания, множество мелких ремесленных мастерских, в их числе - кукольная студия госпожи Здеборы Црнаёг, второй жены старого Црная…
        Млада рассказывала, пока шли к дому, рассказывала с гордостью, глаза горели. Неудивительно. Хотя могла бы предупредить. Хрийз столько уже прочитала про подвиги главы семьи, Пальша Црная, что поневоле ёжилась: предстояла встреча с живой легендой Сиреневого Берега. Как тут не испугаться заранее?
        Причал закончился у широкой арки белого камня. Красиво. Морские ворота домовладения… Ворот, впрочем, как таковых не было, но под аркой дохнуло кратковременным жаром, а за нею воздух уже был тёплым, как в летний день. Хрийз развязала и откинула капюшон, осматриваясь.
        Первым бросился в глаза резной столб в человеческий рост. На столбе сидела, поджав ногу, громадная серебряная птица. Невероятно изящная, несмотря на размер, каждое пёрышко словно на станке выточено, с филигранной скрупулёзностью робота. Внезапно птица открыла глаз - кошачий, золотисто-зелёный с вертикальной щелью зрачка, и хрипло каркнула. Хрийз от неожиданности попятилась.
        Таачт причмокнул, сказал негромко:
        - Своя.
        Раслин дрогнул, потеплел. Дохнуло привычной жутью, сопровождающей любое магическое воздействие. Птица смешно кивнула и вновь застыла неподвижной статуей.
        - Не видела никогда сийгов, са од? - добродушно спросил Таачт.
        Хрийз только головой покачала: нет.
        - Это пенот, хранитель, - пояснил он. - Сийги - ограниченно разумны. Их не приручают, их воспитывают, исключительно с их собственного согласия. Благословен дом, где селится сийг! У нас на скалах живёт несколько диких стай. Если повезёт, ты понравишься какому-нибудь птенцу, и он с тобой подружится…
        *----
        са од - вежливое обращение к девушке, ближайший аналог 'сударыня' (прим. автора)
        Сийг. Хрийз оглянулась. Птица застыла в неподвижности, смежив веки и напоминая собой совершенную скульптуру живого серебра. А если бы не признала, несмотря на просьбу Младиного мужа? Что ж, крокодильи зубки в длинном клюве - прекрасный ответ…
        Каменная дорожка с низенькими фонариками вместо перил привела к фасаду, а по обе стороны её плескалось светлое, даже на взгляд тёплое, море. Пахло солью и йодом, холодноватой влагой, но листья не осыпались печальным пурпуром под ноги - здесь не было места осени. Над домовладением висел магический защитный купол, охраняя поселившееся во владениях Црнаев вечное лето. Арка отсекала холодный воздух, выступая своеобразной тепловой дверью.
        Хрийз вспомнила, как удивлялась дому Нагурнов, который показался ей очень большим. Теперь она увидела, что такое по-настоящему большой дом. Роскошь в реалиях Сиреневого Берега, как она есть. Семья Црнай могла себе это позволить.
        Несколько переходов через выгнутые деревянные мостики, узкая тропинка, снова мостик…
        Наверное то, куда они все пришли, следовало называть рабочим кабинетом. В понимании моревичей, естественно. На деле это был рукотворный уголок горной природы: серая скала в подтёках ржавчины, по которой стекал в круглый прудик пузырящийся нарзанный ручеек, валуны-лавки, цветущие травы.
        Хрийз ждала старика, а как ещё: человек… тьфу, моревич! - войну прошёл от первого дня до последнего, и на её начало уже не был мальчиком, сколько ему сейчас? По местному счёту лет шестьдесят, а по-нормальному - умножить шесть на восемнадцать и добавить справа нолик. Вот и рисовалось в голове нечто этакое, с палочкой. Не тут-то было. Пальш Црнай выглядел внушительно. Барракуда на марше. Мощный выскоий мужчина, от возраста - только лысина, хотя не факт ещё, что естественная, мог просто выбрить, для красоты…
        Короткий жест, и Таачта смело мгновенно, был и нету. Похвальная сыновняя почтительность. Млада осталась. Наверняка и она рада была бы смыться вместе с ненаглядным, но ей не дозволили.
        - Присядьте, - сказал старый Црнай, и Хрийз осторожно устроилась на краешке одного из валунов.
        Ещё подумала мрачно, что отсидит себе попу, на твёрдом-то. Не тут-то было. Стоило опустить на тёплую поверхность зад, как валун проявил чудеса мягкости и удобности: буквально обвернулся вокруг тела, подстроился, создал вполне себе вышесредний комфорт. Младе сесть не предлагали, она осталась где-то за спиной, Хрийз чувствовала её напряжённое присутствие.
        - Расскажите о себе, - доброжелательно предложил Пальш Црнай, усаживаясь в 'кресло' напротив.
        Ага, собеседование… Так, спокойно. Хрийз облизнула высохшие губы, спросила:
        - Что вас интересует?
        - Как вы попали в наш мир?
        - Случайно. Я даже не… У нас не знают о других мирах, официальная наука не признаёт, во всяком случае. У нас есть скала с дырой… Парус… и я… много раз там бывала, мы перелезали сквозь эту дыру много раз, и вот…
        Горло сжало судорогой. Тот день вспомнился так ясно, так отчётливо… Больших трудов стоило сдержаться, вморгнуть непрошенные слёзы, прикрикнуть мысленно на себя: 'Заткнись, дура, судьба твоя решается!'
        - Понятно, - Црнай внимательно смотрел своими рыбьими гляделками, казалось, душу вынул и детально изучает под микроскопом. - Дальше.
        - Мне нужно заработать на обучение, - сказала Хрийз, справившись с собой. - Я не хочу подписывать контракт на семидвешь, это очень много. Млада сказала, что у вас я могу заработать на учёбу за пару сезонов…
        - Это так. Но мы предъявляем к наёмным работникам особые требования. Нас интересуют, скажем так, определённые моральные качества…
        Будто кипятком ошпарило. За кого её тут принимают?
        - Я не воровка! - резко сказала Хрийз, не успев испугаться собственной смелости. А вот как велит убираться, откуда принесло…
        Пальш секунду разглядывал её, потом сказал неторопливо:
        - О воровстве не говорю. Но если вы вздорны, мелочны, придирчивы и неаккуратны, мы с вами не сработаемся.
        - Нет, - сказала Хрийз, - я не такая… наверное…
        - Наверное? - с интересом спросил он.
        - Я работала в Службе Уборки. Замечаний не было…
        - Хорошо, - кивнул Црнай. - Итак, госпожа Хрийзтема, вы готовы к работе сроком на сезон и обязуетесь исполнять свои обязанности в надлежащем качестве?
        - Да, - сказала Хрийз.
        Раслин вновь дрогнул, отмечая всплеск магии. Но Хрийз не обратила внимания, потому что жути в этот раз практически не ощутилось никакой. Много позже она на собственной шкуре поймёт, что в этом мире вылетевшее слово назад не возьмёшь именно потому, что данное обещание - уже контракт, магический, и горе тому, кто нарушит его. Но это будет не сейчас и даже не завтра…
        - Млада, - обратился к невестке Пальш, - устрой.
        И поднялся, показывая, что разговор окончен.
        Млада дёрнула Хрийз за одежду:
        - Пошли…
        Рабочий городок. Так Хрийз определила для себя это место. Северо-западная терраса домовладения семьи Црнай представляла большой квартал из однотипных домиков с карамельно-яркими крышами. Погодный купол над ним не действовал, и в маленьких двориках царила осень, приправленная ветром и солёными запахами близкого моря. Хрийз достался угловой коттедж на одной из самых верхних террас, небольшой, с двумя комнатами, маленькой кухонькой и таким же небольшим санузлом. Отдельный, свой собственный, туалет! Боги, предел мечтаний. После общего толчка и душевых на весь коридор второго этажа общежития Службы Уборки…
        Окна выходили на море, над которым как раз растекался изумрудный закат, подсвечивая тонкие перистые облака зеленоватым золотом. Перистые облака - к перемене погоды. Где-то далеко отсюда, идёт над морем свирепый циклон. Он обрушится на побережье дня через четыре. А пока впереди его разведгруппа - тончайшие облачные перья причудливой когтеобразной формы. На такой высоте они содержат в себе даже не влагу, а маленькие кристаллики льда…
        Хрийз раскрыла окно, поставила локти на широкий подоконник, долго смотрела на горизонт в самое сердце заката. Было ей и грустно и радостно и немножко страшно. Ветер перемен дул в душу и хотелось, ах, как хотелось верить, что перемены эти - к лучшему!
        Знать бы ещё заранее, что найдёшь, что потеряешь и чем за всё расплатишься…
        ГЛАВА 14. ТРУДОВЫЕ БУДНИ
        Хрийз проснулась рано, и долго лежала, не понимая, где она. Потом сообразила, что Служба Уборки осталась в Сосновой Бухте. И если опоздать в самый первый день на свою новую работу, то ничего хорошего из того не получится. Девушка торопливо встала, умылась, оделась. Поела вчерашнего печенья. Надо будет, кстати, насчёт столовой или чего-нибудь в том же духе здесь разузнать. Можно и самой готовить, но… отвыкла. Да и никогда особенно не умела и не любила.
        За дверью синие листья за ночь усыпали каменную дорожку, туман стекал по крутым лесенкам на нижние террасы. Негромко журчал ручеёк, сбегая по нарочно для него отведённому каменному желобку. Место сбора, как Хрийз помнила, было на нижнем ярусе, на такой большой площади с прудом-входом в нижние дворы поселения, и просили не опаздывать. Девушка искренне надеялась, что не заблудится. Собственно, все дорожки рабочего городка сходились именно там, заплутаешь только, если очень того захочешь…
        Её окликнули по имени, Хрийз с изумлением обернулась на знакомый голос:
        - Ненаш!
        Ненаш Нагурн, такой же серьёзный и сосредоточенный, кивнул ей как будто они расстались только вчера:
        - Я искал тебя. Не ожидал, что уедешь.
        - Так получилось, извините, - ответила Хрийз. - У вас… всё хорошо?
        Беспокойство за него, погнавшее тогда в ночь из дома, давно улеглось. Хрийз заметила, что вязаную звезду Ненаш оставил там же, где прицепил в первый раз, на груди слева, как орден. Она изменилась. Хрийз не могла сказать, что именно произошло, но эта штука, собственными её руками связанная, выглядела зловеще. От неё исходила упругая волна привычной жути, то есть, заряжена она была магией по самое не могу. Доброй магией или не очень, поди пойми.
        - Всё хорошо, - кивнул Ненаш, коснулся ладонью звезды - Ты случилась со своим поадрком очень вовремя. Книга аль-мастера Ясеня до сих пор у тебя?
        - Да, - ответила Хрийз. - Мне её подарили…
        - Книгу такого уровня нельзя подарить, - сказал Ненаш. - Она тебя выбрала. Береги.
        Хрийз кивнула. Она и сама чувствовала, что самое ценное среди всех её вещей - это именно книга.
        - Но я, собственно, вот зачем… Ты помогла мне, что там, ты мне жизнь спасла своим подарком. И я хочу отблагодарить в ответ…
        - Что вы, не надо, - начала было Хрийз.
        - Надо, - сурово сказал Ненаш. - Долги надо отдавать всегда, а уж такие и подавно. Вот, возьми, - он протянул ей цепочку из деревянных бусинок, с деревянным же кулоном, пустотелым шариком, искусно вырезанным из какой-то диковинной косточки.
        Хрийз взяла, на пальцы сразу же дохнуло теплом нагретой за день на солнце земли.
        - Если попадёшь в беду, позови меня по имени, - сказал Ненаш. - Сожми в руке и позови, я приду.
        - Спасибо, - тихо сказала Хрийз. - Но я… но это, наверное, слишком ценный подарок… и я…
        - За магию платят магией, - серьёзно сказал Нагурн. - Ты спасла меня, а я когда-нибудь спасу тебя. Надеюсь, до этого не дойдёт всё же. Лучше тебе в передряги не попадать… Но если попадёшь, позови. Где бы я ни был, услышу и приду. Только не расставайся, не снимай, даже если спишь…
        Хрийз благодарила. Надела подарок на шею, спрятала под одежду, ощущая кожей всё то же солнечное тепло.
        - Это ещё что такое?! - грозный рык раздался прямо над ухом.
        Хрийз сильно вздрогнула, обнаружив перед собой злющего, как тысяча чертей, Пальша Црная; откуда он только взялся.
        - Пошёл вон отсюда, кровосос поганый!
        Ненаш пожал плечами, послушно отступил к стене, собираясь исчезнуть.
        - Ненаш, погодите! - вскрикнула Хрийз. - Постойте!
        Она дёрнулась к упырю, не рассуждая, схватила его за руку. Глупый очень поступок, но по-другому Хрийз не сумела бы. По глазам ударило сумасшедшим калейдоскопом взбесившихся красок, а через мгновение девушка обнаружила себя на набережной, у того самого причала, который принял её вчера.
        - Не делай так никогда! - сердито сказал Ненаш. - Располовинить же могло!
        Хрийз ошалело потрясла головой, соображая: Ненаш, очевидно, воспользовался чем-то вроде магического портала, хотел уйти, да она не дала, и переход получился недалеко. Глупость, конечно. Ну, да что уже теперь.
        - Извините, - сказала Хрийз и выпалила, имея в виду старого Црная. - А что он!
        - Он в своём праве, - невозмутимо сказал Ненаш.
        А Хрийз подумала, что каменную морду лица он сделал не сразу. Промедлил достаточно, чтобы успеть заметить мелькнувшее в глазах чувство. Его задевает такое отношение, это же очевидно.
        - Не буду врать, - отозвался Ненаш, отворачиваясь к морю. - Да.
        - Вы читаете мысли?! - ахнула девушка.
        - Эти мысли, - усмехнулся он, - нетрудно угадать. Ты жалеешь меня. Не надо. Я сам выбрал свой путь. Мог ведь честно умереть; не умер. Так что же теперь…
        Хрийз осторожно коснулась его руки, снова удивившись тёплой, будто солнцем прогретой, коже. Казалось бы, упырь, порождение тьмы и мрака. А вот поди ж ты.
        - Я не считаю вас поганым кровососом, - мягко сказала она.
        Ненаш кивнул, убрал руку:
        - Старший говорит, мне со временем станет безразлично, но что-то пока никак.
        - Ну… есть ведь и другие люди, - осторожно сказала Хрийз. - Не все такие, как господин Црнай
        - Пальш Црнай был хорошим бойцом в своё время. Свои награды он не из-под лавки достал, княжна Браниславна отличала его за дело. Но тот отчаянный герой и отменный воин давно умер. Вместо него живёт теперь плантатор, делец и торгаш, ей-право, стакан свежей крови один раз в восьмицу рядом с этим не стоял и близко! Куда ты влезла, глупая?! На что рассчитываешь?
        Вопрос, заданный с внезапным сильным чувством, смутил девушку. Хрийз даже не нашлась сразу, что ответить.
        - Так не возвращаться же мне обратно в Службу Уборки, - сказала она наконец.
        - Ты уже согласилась, - понял он.
        Словечко 'дура' Ненаш на языке удержал, но оно повисло в холодном солёном воздухе неприятным йодным привкусом подгнивших водорослей.
        - Выбирайся отсюда при первой же возможности, пусть даже и с потерями, - искренне посоветовал Нагурн. - Поверь мне, пожалей себя. Нет у тебя здесь никаких перспектив, и не будет, ничего не будет, кроме каторжного труда на чужой карман, будь он проклят!
        Хрийз подумала, что он судит предвзято. У него с Пальшем Црнаем какие-то неприятности, взаимная нелюбовь или ещё что похуже, вот он так и говорит. Контракт ведь всего на год, ну что за год случиться может? А там она заработает на обучение и уедет отсюда. Как только так сразу.
        Ненаш только головой покачал на её мысли. Может, прочёл их. Может, догадался. Но совершенно точно понял, что переубедить упрямую девчонку ему не удастся… Коротко попрощался и ушёл. Исчез, истаял, растворился в воздухе, как не было его.
        Хрийз коснулась груди, там, где под одеждой грела кожу теплом подаренная Ненашем цепочка с кулоном. Жаль, что так вышло. Неприятно вышло, чего там. Но, может быть, всё ещё устаканится?
        Конечно, к общему сбору она опоздала. Не так, чтобы критично, но всё же. Замечательно первый рабочий день начался, ничего не скажешь. Старый Црнай - не ушёл, зараза! Специально её дождался! - проехался насчёт всяких кровососущих ублюдков. При всех. Чёрт знает такое, как так можно! Кровь бросилась в лицо, ладони покрылись влажной испариной.
        - Ненаш мой друг! - выпалила Хрийз прежде, чем сообразила, что делает.
        - Нашла с кем дружить! - фыркнули ей в ответ, и кто-то среди людей засмеялся, кто-то что-то сказал одному, другому, и пошёл шепоток, переговоры и шуточки, всё в том же духе.
        - А вы мне друзей не выбирайте, господин Црнай! - дерзко ответила Хрийз, её несло, остановиться она уже не могла.
        - А вы с такими друзьями в каком-нибудь другом месте шашни крутuте, госпожа хорошая, причём в нерабочее время, - тихим, но страшным по оттенку голосом посоветовал Црнай. - Ещё раз рядом с вами увижу это существо, выкину вон с рыбьим билетом. Вам понятно?
        Что такое рыбий билет, Хрийз не знала, но догадалась легко.
        - Не слышу ответа.
        - Понятно, - злобно буркнула девушка, опуская голову.
        Рыбьего билета ей было не надо. С потерями, говорил Ненаш. Возможно. Но не с такими же!
        Млада пришла под вечер, когда Хрийз, очумевшая после первого полного рабочего дня, сидела в кресле и мучительно размышляла, на что потратить оставшийся огрызок сил: помыться и лечь или помыться, сообразить что-нибудь пожрать и только потом лечь или просто лечь, даже не раздеваясь, и провалиться в сон как в колодец.
        Хорошие деньги за красивые глаза платить не станут; собирать жемчуг на подводных плантациях оказалось сложнее, чем граблями махать в Службе Уборке. С непривычки болело всё тело, особенно рука, которую стреканула местная разновидность медузы, проникшая в рабочее пространство не иначе как с целью напакостить от души. Пакость тварьке удалась на славу. Даже с открытыми глазами Хрийз видела перед собой желеобразное тельце невиданной, коралловой красоты. Морская бабочка, её-то медузью маму. Боль прострелила всё тело так, что глаза сами на затылок вылезли и покатились до самой попы. Хорошо, что хоть в конце смены случилось, а не в её начале. Иначе наработала бы Хрийз сегодня…
        Всё просто. Не выработала норму - получи штраф, в зависимости от того, насколько оказалась далека от обязательного объёма. Превысила норму - получи премию… Премии, говорят, бывают очень большими. У редких счастливчиков. Которых по пальцам пересчитать на одной руке…
        Млада сходу поняла состояние подруги:
        - Устала? С непривычки оно, конечно, трудно. Через пару восьмиц втянешься, будет полегче… Держи.
        Пока Хрийз сидела безвольным слизнем, Млада успела заварить счейн, и теперь протягивала ей горячую кружечку с волшебным ароматом. Хрийз взяла, поблагодарила.
        - Слушай, - сказала Млада, - вот чего не пойму. Где ты упырей на свою голову находишь, подруга? Они вообще-то стараются лишний раз на глаза не лезть…
        - А, уже знаешь? - спросила Хрийз, морщать от воспоминаний об утреннем кошмаре.
        - Все говорят, - пожала плечами Млада. - Развлечение то ещё вышло.
        - Что он так взъелся? - спросила Хрийз, имея в виду старого Црная. - Это же Ненаш!
        Млада потёрла затылок. Привычка, оставшаяся со времён работы в Службе Уборки. Тогда у Млады были короткие, ёжиком, волосы, и она часто в задумчивости пальцами их топорщила.
        - Понимаешь, долгая история, - заговорила она наконец. - Тут у нас есть один такой, в клинике старшим хирургом работает. Клиника имперского значения, имей в виду. Старшая жена нашего Црная там - ведущий целитель и главный врач. Она не где-нибудь, в Первом мире училась, в имперской Академии медицинских наук, а до того всю войну по лазаретам прошла. Сихар Црнаяш, может, слышала?
        Хрийз покачала головой, хотя имя вроде как откликнулось рябью в памяти. Где-то встречала, но конкретно где именно, вспомнить не получалось.
        - Так я о чём… Она с мужем уже Небо знает сколько лет не живёт. Они не в разводе только потому, что ей плевать, а он отпускать не хочет.
        - Он же второй раз женился, - удивилась Хрийз. - На этой… Здеборе…
        - И что, Здебора - вторая жена, младшая, - отмахнулась Млада. - Ну, так о чём я… Говорят, будто Сихар со своим старшим хирургом сошлась и с ним живёт, как с мужчиной. Вот старик и бесится. Мало того, что к другому ушла, так ещё и к упырю, как будто нормальных мужиков вокруг нет. Но ты смотри, - спохватилась Млада, - лишнего не болтай! Над их постелью никто не стоял и доподлинно не видел, что там у них и как. А сами они не объявляли ничего.
        - Я - могила, - заверила Хрийз. - Трепаться не собираюсь.
        - Просто твой Нагурн - как раз выкормыш нашего доктора. Никто бы не переживал, но о прошлом годе к нам на праздник зимнего солнцестояния приезжала Ненашева дочь, Лисчим Нагупнир. Она редко за пределы Сосновой Бухты выбирается, но к нам бывает иногда. Она Музыкант, - пояснила Млада, видя, что подруга не понимает, при этом явно подчеркнула второе слово.
        Хрийз вспомнила симпатичную скромную девушку, и то, с каким теплом она отнеслась к Юфи, над которой с обычной мальчишеской спесью посмеялся бессердечный Гральнч… По-настоящему талантливые люди бывают иногда внешне очень невзрачными. Главное ведь не снаружи, главное - внутри, так?
        - Парни наши к ней пристали, - рассказывала Млада. - После выступления. Мол, замуж её, упырёву дочку, никто не возьмёт, так что они - единственный шанс для неё познать мужскую любовь, и пусть соглашается, пока не передумали. Не то так и останется старой девой до самого костра погребального, когда уже точно никто на её кости не польстится…
        - Ой, идиоты! - высказалась Хрийз.
        - Обычный дурной трёп, послать за горизонт под четвёртую луну, они бы пошли себе как миленькие. Нельзя девчонку трогать без её согласия, все это знают. Но послать их Лисчим не сумела. Тогда Ненаш твой объявился, на праздник его не звали, да он сам не пришёл бы, но видно почувствовал, что дочери плохо или позвала она его, и явился. Велел дуракам убираться, только, понимаешь, ты же его видела, он на морду - сопляк сопляком, даром, что ему под шестьдесят вёсен уже. Ну а кто из Настоящих Уважающих Себя Парней послушается сопляка?! Они не распознали упыря, спьяну-то. И то, господин Нагурн у нас чужой, его, считай, почти никто в лицо не знал. Теперь знают, а тогда… В общем, получился мерзкий, грязный, свинский скандал. На глазах не только у своих, но и у приезжих: музыку Лисчим многие знают, специально едут слушать издалека, в тот раз даже горцы были, из Небесного Края… Такие вот дела, подруга.
        - Господи, какие страсти, - искренне сказала Хрийз.
        А про себя подумала - 'Как в мыльной опере!'
        Она почти своими глазами увидела рассказанное Младой. Итоги драки, и старого Црная, попытавшегося погасить конфликт к своей выгоде, и Ненаша, обидевшегося за дочь… Учитывая, что эти двое давно терпеть друг друга не могли, просто по факту принадлежности к разным видам. То ещё было, видно, веселье.
        - Ты, в общем, лишний раз не отсвечивай, - посоветовала Млада, собирая кружки, чтобы помыть их. - Глядшь, через пару восьмиц старик всё забудет. Он на деле не такой злой, каким хочет казаться…
        Она выгораживает его, подумала Хрийз. Потому что замужем за его сыном? Или из уважения к боевым заслугам? Или здесь что-то ещё? Мысли расплывалсь. Отступивший было перед счейговым ароматом сон навалился снова. Надо ложиться спать, иначе завтра не встанешь. Надо спать…
        Серое небо, свинцово-серое море, дождь, накосо вросший в тучи и воду, в огромной панораме окна - рваные брызги. Море колотит в основание платформы, упорно пытаясь выдрать вбитые в дно сваи и ахнуть всё строение на береговые скалы. Чтобы вдребезги его, в щепы, в мелкий щебень. Но не тут-то было, платформу строили на совесть. Но море упрямо старается, раз за разом. Когда-нибудь упорство будет вознаграждено и платформа рухнет в жадные волны. Когда-нибудь. Но не сейчас. Не сегодня, и даже не завтра; годы должны пройти, столетия…
        Внутри, в тёплом просторном помещении столовой - это определение, 'столовая', пришло на ум в самый первый день, и так осталось, - ярость стихии совсем не чувствуется. Вкусно пахнет жареным, печёным, сладким, счейгом…
        … Работа на жемчужной ферме изматывала в ноль. Смена восемь на три. То есть, пашешь восемь полных дней, потом три отдыхаешь. Три выходных - это здорово, но восемь рабочих! Хрийз с непривычки сильно уставала, особенно под конец рабочей недели-восьмицы. Пока переоденется, пока отойдёт немного от пятичасового рабочего драйва… бывает, и прикемарит у шкафчика… вздрогнет, проснётся, протрёт лицо холодными ладонями… В общем, в столовую приходила поздно, когда основной поток желающих поужинать рассеивался. Кто по домам, кто - на сходки. Так это здесь называлось: сходка. То, про что в родном, уже основательно подзабытом мире сказали бы 'корпоративный вечер'. У местных ещё оставались силы на корпоративные вечера!
        Хрийз садилась у окна и чахла над ужином, пальцы противно дрожали. Закроет глаза, а перед внутренним взором - жемчужницы, жемчужницы, жемчужницы…
        … Жемчужницы любят песок и гранит. К скалам приклеиваются и висят вниз условной головой, по песку - ползают. Забавные такие тварюшки, помесь устрицы и черепашки, с пузатым бочоночком-паразитом на спинке. Бочонок - хищник, что-то вроде актинии. Красивый очень, щупальца раскрываются сложнейшим венчиком ярко-алого цвета, но стрекануть может так, что мало не покажется. Жить захочешь, будешь его на горбу таскать без звука. Вот жемчужницы и таскали.
        Операция по извлечению жемчуга - процедура муторная и кропотливая. Но если не удалить выросшую жемчужину вовремя, носитель погибнет. Молодь же начинает 'плодоносить' только на шестнадцатый год жизни… Шестнадцатый - в смысле, восемнадцать плюс шесть. То есть, двадцать второй. Взрослая особь живёт долго, лет тридцать… местных тридцать, разумеется, то есть в пересчёте на нормальные числа - тридцать умножить на восемнадцать. Пятьдесят четыре, где-то так. В скобках: задолбало всё время пересчитывать местную цифирь в нормальную и соображать, не ошиблась ли! Каждый год жемчужница даёт от двух до трёх камней, редко - пять и больше, в этом случае получается особый вид бисера, морской. И уж ценится такой бисер…
        Ты попробуй хотя бы одну большую жемчужину извлечь, поглядим на тебя! А десять мелких?.. И чтоб при этом самой жемчужнице повредить минимально, и чтоб же ещё бочонок не стреканул! А стрекануть он может даже в полуобморочном состоянии, проверено. Рука часа полтора болтается, боль в подарок. Боль такая, что… Даже при воспоминании перехватывает дыхание, рефлекс уже, как ощущение кислого на языке при виде лимона. Та медуза, встреченная в первый день, нервно курит в сторонке. Её тут и рядом не стояло.
        Новенькую, как водится, поставили напарницей к мастеру. Помогать на первых порах и учиться. Чтобы потом уже работать самостоятельно и, если удастся получить инструкторский допуск, учить таких же салаг. Нормальная практика, за одним исключением.
        За обучение взялся Младин муж.
        В семье Црнай работали все. Млада с супругом отвечали за одну из жемчужных ферм, устроенных на дне моря. Огромное подводное поле, занятое вольерами для жемчужниц, огороженное от крупных морских хищников сетчатыми стенами и сетчатой же крышей.
        Работникам-неморевичам полагались гидрокостюмы. Серьёзные доспехи. Тёплая, морщинистая изнутри ткань неприятно липнет к телу, неистребимый запах морской запах в тесном и узком помещении, тусклый рассеянный свет, капюшон, непохожий на обычный акваланг, не вызывает доверия - застегни его и сразу же начнёшь задыхаться, пока не нырнешь в глубину… Рабочий день составлял четыре часа плюс часовой перерыв на обед. Четыре часа под водой даже для моревича не рай, хотя у них рабочий предел до шести часов, а некоторые особо одарённые экземпляры умели задерживаться на глубине почти сутки. О каждом таком чемпионе ходили легенды, больше чем наполовину состоящие из выдумок.
        - Проверяй состояние костюма перед каждым погружением, - учил Црнай-младший. - Это - твоё здоровье, твоя жизнь, бездна тебя забери. Ни в коем случае не спускайся, пока не проверишь всё. Всё - это, значит, всё!
        И требовал неукоснительного соблюдения ритуального чек-апа. Дня не проходило без того, чтобы не вылезал какой-нибудь косяк, за который выдавалась отменная головомойка: тихим, но зловещим по оттенку голосом объяснялось про растяп, которым своя шкура не нужна, причём в лучших традициях папеньки - коленки гадко подрагивали, слушать это всё. Во сне скоро сниться стало. Но Хрийз понимала, что Црнай-младший прав, и потому терпела.
        Уставала жутко. Дремала в скутере по дороге к берегу, голова гудела чугуном, от качки тошнило. А на берегу снова терзали: обязательно поужинать. Да полным рационом, чтоб горячая похлёбка, мясо или рыба, на третье - сладкое. Тошнит же, куда есть! Но не поешь - наутро не допустят к работе. Раз не допустят, два… на третий вылетишь пробкой. Обратно в Службу Уборки.
        Первую смену Хрийз продержалась на самолюбии и бешеной гордости. Но чувствовала, что вторую не потянет. Вторая смена только началась, третий день всего, а уже выжало досуха, до последней капли. Как же не хотелось обратно в мусорщики! Но что делать, если не тянешь прибыльную работу?
        Поздним вечером, у себя в доме, Хрийз собрала силы и взяла в руки книгу аль-мастера Ясеня. Долго держала в ладонях, а в голове, кроме усталости, ничего не шевелилось совсем, ни единой мысли. Сплошь отупение. И - жемчужницы, жемчужницы, жемчужницы. Закрой глаза, и увидишь впечатавшиеся в сетчатку ровные ряды моллюсков, облепивших скалы…
        - Мне плохо, - прошептала Хрийз книге. - Видишь, мне плохо. Помоги…
        На что надеялась, непонятно. Но книга потеплела в руках. И медленно раскрылась с конца…
        Почти последняя страница. Маленькие, даже не вязаные, а просто скрученные из ниточек подвески-пальчики, с кисточками. Их оказалось неожиданно легко крутить. Хрийз опомнилась только тогда, когда наплела штук десять. Повертела в руках, соображая, куда бы пристроить. Руки сами продели получившиеся шнурочки в пуговицы у ворота. Смотрелось диковато. Но тупая ноющая боль, разъедающая виски, внезапно начала утихать. Усталость никуда не ушла, но ослабела. Будто с души свалился неподъёмный камень, и сразу стало легче дышать….
        - Спасибо, - прошептала Хрийз книге, и та закрылась с еле слышным смешком: 'Пожалуйста'…
        Наутро, вспоминая вечер, Хрийз всё же решила, что ей показалось… Но вчерашняя головная боль не воскресла. Девушка чувствовала себя вполне сносно, если не сказать бодро. А сплетённые вчера шнурочки осыпались трухой при первом же прикосновении. Магия…
        В этом всё дело. Сложно поверить в невероятное, если оно кажется обыденным. Хрийз прожила в магическом мире лето и половину осени, и ничего яркого, запоминающегося, эффектного после приключений с Мальграшем в её жизни не случалось; сплошная рутина. Изо дня в день. Грабли Службы Уборки, и вот теперь - сбор жемчуга… Одно да потому. Тоска. И даже волшебная книга не помощник.
        Но за две восьмидневных смены заплатили больше, чем в Службе Уборки за сезон. Хрийз подсчитала сумму вместе с накопленными сбережениями, и поняла, что может спокойно ехать в Сосновую Бухту за комплектом зимней одежды, не опасаясь долгов. И ещё останется. Например, на нитки, набор костяных вязальных крючков, на шляпку… То есть, зимнюю шапочку. Шляпка - это к лету, это пока не горит.
        Первый из долгожданных выходных Хрийз проспала весь целиком. Не приходя в себя, в одной и той же позе.
        А наутро от неё потребовали выйти на замену. Кто-то то ли заболел, то ли что. Хрийз не спросила, хотя стоило бы. Выходные накрылись медным тазом. Самое поганое, не успела скрутить себе отгоняющих усталость верёвочек. Что там, даже позавтракать толком не успела! И снова жемчужницы, будь они неладны. Самый трудный участок, бисерницы. То есть, такие, у которых вызревал не один большой камень, а россыпь мелких. Жемчужный бисер ценился очень высоко. Ещё бы. Попробуй его собрать для начала. Под водой. Специальными щипчиками. И не дай тебе бог травмировать носителя… Сдохнет моллюск по твоей вине, полгода бесплатно пахать будешь, чтобы долг за него отдать.
        После смены стало совсем плохо. Дорогу к берегу Хрийз запомнила смутно, настолько её ушатало. Если бы дали отдохнуть положенные три дня, может быть, было бы полегче, а так… Выгонят, в отчаянии думала она между вспышками беспамятства. Как есть выгонят!
        Дотащилась до столовой на последнем издыхании. Вечерний рацион, чтоб его. Но надо, Федя, надо. Не поешь - тогда уже точно выгонят.
        Непогода разошлась, и сквозь рваные тучи лилась закатная зелень, вскипая бледным золотом на барашках высоких волн. Стекло зеркалило, накладывая на панораму вечернего побережья отражение пространства столовой. Пустые, прибранные столики, девчонки-хозяйки болтают между собой за стойкой, - одна моревична, вторая - береговая, как здесь говорили, симпатичные. Может быть, сёстры. Или подруги, коллеги по работе. Или две жены одного мужа…
        Причём тройственный брак заключался на равных. Любовь на троих, одним словом. Принимай это, не принимай - местные жили здесь так веками, и не находили в том ничего предосудительного.
        Хрийз бездумно возила ложкой по остывшему супу. Лапша с кусочками сиреневого мяса выглядела странновато, но по вкусу очень напоминала лапшу куриную. Если не фиксироваться на цвете мясных кусочков, то легко принять их за ту же курицу. Хотя на самом деле это морская рыба-палка. Почему палка? Потому что палка и есть: длинная, вытянутая, круглая в сечении, на вид - затонувшая и обомшелая толстая ветка без листьев; старые экземпляры достигают размеров среднего бревна. Электрические. Ловить голыми руками не рекомендуется…
        Таачт Црнай показал одну такую, за пределами жемчужного поля. И объяснил, что держаться от этих тварей надо как можно дальше. Напугаешь сдуру, и всё, больше ты уже никого не напугаешь. Среднего размера рыба-палка единовременно выдаёт несколько мощных разрядов, а вода очень хорошо проводит электрический ток…
        Рыб разводили специально, сторожить плантации от посторонних барракуд. А чтобы электростражи не заплывали к жемчужницам и не мешали работникам, подводные угодья оборудовались специальными заборчиками, генерирующими магнитное поле. Палкам поле не нравилось, и они держались по ту сторону границы.
        … Но на вкус они - курица курицей. Закрой глаза, не скажешь, что рыба…
        Мысли вяло кипели, перемешивая события, случившиеся в Жемчужном Взморье за десять с лишним последних дней. Десять… Хрийз вдруг поняла, что легко и свободно уместила в цифру десять ненормальный местный счёт из восемнадцати нормальных дней. Правильно, сколько уже можно насиловать мозг бесконечными переводами из одной системы счисления в другую!
        Прежняя жизнь в родном, потерянном навсегда, мире растворялась в небытие. А была ли она, та жизнь? Скала Парус, Стеф, Олег, бабушка… Усталость размывала память в цветные неяркие пятна.
        Вчера… нет, позавчера… Хрийз увидела Здебору Црнаёг, вторую жену старого Црная. Очень красивая, очень. Светлокожая, можно сказать - белокурая: волосы настолько светлые, что голубоватый оттенок еле угадывается. Одета строго: клетчатая юбка в пол, приталенный жакет, берет с даже на вид дорогой рубиновой брошью. Прогуливалась по набережной под руку со своим мужем (пара та ещё, немолодой грузный моревич и тоненькая девочка-куколка), почувствовала посторонний интерес, обернулась. Взгляд вскользь. И продолжила тихий разговор со своим спутником.
        А у Хрийз внезапно ослабли колени. Воткнулась в оба виска и прописалась там тупая мигренозная боль. До сих пор не отошло.
        Жуть, взглянувшая глазами второй жены старого Црная, говорила сама за себя. Госпожа Здебора была магом. Сильнее Хафизы Малкиничны. Вровень с самим князем, пожалуй. Живо припомнилась встреча с Браниславом Будимировичем тогда, на улицах Сосновой Бухты. Да, Здебора Црнаёг оставила по себе очень схожее впечатление!
        От князя голова болела ровно так же. Несколько дней подряд.
        Хрийз рывком дёрнулась: тянуло в сон, плохо. Ещё ж идти километра два по набережной в сторону домовладения семьи Црнай… и по самому домовладению к своей комнате топать и топать. Верхняя этаж! Добраться, упасть и - спать, спать, спать… Только доесть этот проклятый, успевший уже покрыться плёночкой остывшего жира, рыбный суп!
        Двое припозднившихся посетителей говорили негромко, но в пустом помещении слышно их было хорошо. Хрийз сидела к ним спиной, не видела, кто они. Но голос одного показался очень знакомым… почему-то Хрийз решила, что слышит именно моревича.
        Моревичи всегда разговаривают с береговыми на языке береговых. Всё потому, что голосовая речь моревичей включает в себя звуки, воспроизвести которые береговому невозможно, сколько он ни бейся. Вдобавок, моревичи могут общаться в так называемом глубинном режиме: под водой, при помощи ультразвука. Беседуя с этим-земноводным-типом, никогда не будешь уверена, транслирует он какие-нибудь замечания по твоему адресу своим приятелям, болтающимся в зоне доступа, или же нет. Существуют специальные приборы-дешифраторы, но они, насколько Хрийз понимала, доступны только военным. Мирись. Или не общайся… Но выговор моревича ни с каким другим не спутаешь - у них характерный акцент. Едва заметный, но всё же.
        Так что были эти двое - моревич и береговой. Последний, видно, недавно приехал, может быть, даже сегодня. Они увлечённо вспоминали былые дни - слишком часто звучало: 'а помнишь?..' Когда-то здесь шла война, Жемчужного Взморья не было и в помине, стояли сторожевые крепости врага, и надо было спасаться и, по возможности, мстить. Чем эти двое и занимались тогда.
        Хрийз с отвращением отгребала жир на стенки чашки. Подташнивало, дико хотелось спать. Но уши исправно фиксировали каждое слово.
        - … она тихонькая такая была, маленькая. Я всё ещё понукал её, страшно мне было, чего там. Если бы не успели выбраться к озеру, там и остались бы. Она - без звука, шла. Потом только, в ущелье, где остановились немного передохнуть, приткнулась к скале и плачет в рукав, так, чтобы никто не видел. Спросил, в чём дело, сказала, ни в чём… Гордая. И только на пятый день перехода… а ты не знаешь, там узкая такая тропинка через перевалы к Заливу Бурь… для взрослого испытание, что уже для неё! Она с ног свалилась, еле подхватить успел. В конце перехода… Сняли гидрокостюм, а у неё ожог на полспины… когда только зацепило…
        - Когда, когда… - ворчит собеседник. - Когда бежали через шахту, тогда. Не уследил… не до того было… а она разве сказала бы? Сам видел, какая она…, - умолк, вздохнул и припечатал нехотя - Была.
        - Откуда же я знал, что именно из-за вас третичи который день берег снарядами удобряют?! Попадаться им в руки нельзя, это знал. И девчонку берёг потому, что малАя совсем и потому ещё, что у самого сестрёнки младшие на Поющем Острове сгинули… Вовремя вы нас нашли. Пропала бы она с нами, говорю. У нас потому береговых в отряде не было, что вам даже в гидрокостюмах было там не выжить. Веришь-нет, самому Чёрное озеро до сих пор не добром снится…
        Громадная пещера в сердцевине горы. Узкое, в два локтя, пространство между потолком пещеры и мёртвой, солёной водой. Затхлый сырой воздух. Неумолкающий долбёж капели: вода просачивается сверху, со склонов, через известняк, составляющий основу горы. Там, наверху, лупит 'ЛИВЕНЬ' …
        'Белый ливень в осеннюю ночь' - боевые установки третичей. Любят они такие вот поэтические названия. Эстеты… 'Ливень' лупит заряженными смертью снарядами со сторожевых кораблей, курсирующих вдоль берега. С боеприпасами у третичей всё в порядке, хватит надолго.
        … Руки держат самодельный деревянный щит. Надо держать, чтобы раненая береговая девочка смогла немного поспать без гидрокостюма, в привычной для неё среде. Она лежит неподвижно, бережёт силы своих друзей и защитников. Не спит, боль мешает ей спать. Боль и ужас пережитого и страх перед завтрашним днём, которого вполне может и не быть. Дети её возраста должны спать в постели, под присмотром матери и старших сестёр…
        Усталое тело уже не просит, - ревёт об отдыхе. Тяжёлый переход, бесконечные бои, жизнь загнанной в угол крысы… видел крыс в домах у береговых, мерзкие твари… и бросить бы всё, не мучиться, залечь на дне и умереть. Но руки держат, держат, держат…
        Несмотря ни на что.
        Вопреки всему…
        Хрийз выронила ложку, и та звонко запрыгала по полу. Спину стянуло неприятным чувством: внимание тех двоих, казалось, на живую стаскивает кожу.
        - Очень похожа, - тихо спросил моревич. - Странно, правда?
        - Потом, - резко оборвал его береговой.
        Тишина.
        Хрийз уставилась в миску. Холод недоброй тайны дохнул в затылок, потёк по спине мелкими мурашками. 'На кого я им похожа?' - мучительно думала Хрийз. - 'Что им тут такого странного?'
        - И что ждать от имперских эмиссаров по весне, как думаешь, Эрм?
        - Ничего хорошего, - откликнулся береговой. - Приедут… и с ними - целитель Славич.
        - Ах, ты ж, беда какая…, - ругательство повисло в воздухе невысказанным. - Плохо.
        - Плохо, - в тон отозвался береговой.
        Хрийз потёрла салфеткой вспотевшие ладони. Эрм… Имя берегового цепляло, будоражило. Как будто, - если только можно сказать такое об имени, - оно было дверью, разделявшей миры. И вот дверь приоткрылась…
        Эрм… Эрма-а-арш, раскат боевого грома и сторожевые дредноуты третичей рассыпаются пеплом… Мир вздрагивает, рождая громадную волну, и волна идёт на берег, заслоняя собой солнце. Солнце мутным размытым пятном смотрит сквозь толщу поднятой воды и солнечный диск похож на лик Бога и из Божьих глазниц словно бы сочатся слёзы.
        Рвётся Грань мира, смешивая живое и неживое в единый, всё сокрушающий огонь…
        …волна до неба…
        … солнце в центре её…
        Тьма.
        Голова болела, в ушах стоял гулкий звон. Прикосновение ощутилось далёким, как из другой Вселенной.
        - Как вы?
        Знакомый голос. Память внезапно опознала его: да Пальш Црнай же! Вот кто разговаривал с береговым Эрмом.
        Чашка с супом упала и разбилась. Почему-то белые осколки в жидком, пахнувшем рыбой пятне вызвали нестерпимые слёзы. Было жаль чашку, несъеденный суп, а ещё больше было жаль себя. Солёные щёки утирать было бесполезно: по ним без перерыва текло.
        - Сихар… где Сихар?
        - Я здесь.
        Тонкая оранжевая ладошка коснулась щеки, и сразу же стало легче. Словно камень с души сняли. И вот ведь удивительно, сколько Хрийз до сих пор встречала магов, все они источали особенную жуть, неизбежную при сильном Даре. Но Сихар не производила никакой жути.
        Сихар Црнаяш, вломилась в сознание память, первая жена старого Црная и по совместительству, главный целитель Жемчужного Взморья…
        В ушах шумело, перед глазами всё плыло, неспешно закручиваясь в белый, ватный какой-то круговорот. Тошнило, но уже не так сильно. Наверное, весь ужин вывалился вон, иначе с чего бы держался во рту мерзкий, будто жидкостью для снятия лака приправленный, привкус.
        - Ах ты ж сволочь, - задумчиво выговорил откуда-то сверху голос берегового Эрма.
        Голос звенел от гневной ярости так, что в ватном коловороте, заменившем собой зрение, отчётливо потрескивало искрами.
        - Натянул девчонку на сеть и ещё заставляешь её жемчуг тебе со дна таскать. Совесть где? Атрофировалась за полной ненадобностью? Ей же ещё и десяти нет! А я не верил ещё, когда услышал…
        Пальш Црнай злобно буркнул что-то про трепливых кровососов, и береговой повысил голос:
        - Ненаш Нагурн от навьей правды ни на шаг не отступил за всё время, что я его знаю. А знаю я его практически с самой инициации. Но не от него одного слышал. Я не верил, теперь вижу сам. Кто ты? Куда ты дел того парня, с которым мы вместе брали Алую Цитадель?
        - Уймитесь, - строго посоветовала Сихар.
        - А ты куда смотрела? - спросили у неё тем же яростным тоном.
        - Я вернулась вместе с тобой, Эрм, - сухо напомнила целительница. - Забыл?
        Хрийз закрыла глаза. Она ощутила спиной пол, холодный и твёрдый, и какой-то камешек, впившийся в позвоночник, и негреющий солнечный луч на лице, проникший через панорамное окно. Силы не возвращались.
        На лоб легла прохладная сухая рука.
        - Как ты, милая? - участливо спросила целительница.
        Хрийз открыла глаза, долго всматривалась в её оранжевое лицо. Жабой назвать даже в мыслях не получилось. Сихар была красива. Очень красива, несмотря на возраст и статус.
        - Не пугайся; спи. Всё хорошо, милая. Всё хорошо…
        Сон утянул в мягчайшую перину забвения почти мгновенно.
        Очнулась не сразу. Плыла в полудрёме в облаках, облака истаивали постепенно, возвращая реальность на место. Пришла волна запахов: цветы, морская соль, неистребимый в любом лечебном учреждении аромат лекарств и дезинфекции. Голоса… приближаются… Будто говорящие идут по коридору, подходят к двери в палату, открывают её…
        - … необходим взгляд со стороны, - мужской голос, знакомый. Эрм? - Конфликт интересов - самое меньше, что я могу сказать по ситуации…
        Хрийз раскрыла глаза. И даже приподнялась на локтях от изумления: вот уж кого не ожидала увидеть.
        - И почему я не удивлена? - хмуро осведомилась Хафиза Малкинична, переступая порог палаты.
        - Здравствуйте… - ничего лучше Хрийз не смогла придумать.
        Хафиза кивнула в своей обычной манере, мол, и ты здравствуй. Деловито подсела на край постели, взяла за руку. Следом за ней вошла Сихар, и сразу встала в изножье. И третий гость, высокий мужчина с короткой косой желтовато-красного цвета, подпёр широченной спиной стену, скрестив на груди руки. Тот самый Эрм, Эрмарш Тахмир, супруг Фиалки Ветровой, а по совместительству - один из могущественных магов Империи. Некому больше. Хрийз побаивалась смотреть на него прямо, но любопытсво одолевало. Что ж, косоглазие к концу разговора обеспечено…
        - Рассказывай, - велела Хафиза Малкинична.
        Хрийз вздохнула, чувствуя себя нашкодившей школьницей. Но отвечать было надо, и она начала отвечать:
        - Я хотела заработать больше, чем мне платили в Службе Уборки. Хотела купить себе одежду на зиму и вообще… Мне сказали, здесь я смогу заработать больше.
        - Моя невестка, - тихо пояснила Сихар. - Млада Црнаёваш, жена младшего сына.
        Хафиза кивнула, сказала, не оборачиваясь:
        - С ней я поговорю позже.
        И кивнула Хрийз, продолжай, мол. Продолжать, собственно, почти уже нечего было. Про смену, и про выходные, на которых дёрнули на замену…
        - Хафиза Малкинична, скажите, что со мной? - спросила Хрийз. - Это надолго?
        - Истощение, - коротко пояснила целительница. - Причём по всем фронтам, я бы сказала.
        - С подобным я ещё не сталкивалась, - сказала Сихар. - Впервые вижу.
        - Приходите ко мне на стажировку, - сухо пригласила Хафиза, по-прежнему не оборачиваясь, - увидите. Впрочем, я останусь здесь на несколько дней. Будет время показать вам общие схемы.
        - Меня уволят? - испуганно спросила Хрийз. - Да?
        Назад, в Службу Уборки. На маленький оклад. В долги за зимнюю одежду. К родным граблям…
        Хафиза Малкинична поджала губы, Эрм пошевелился, но ничего не сказал. От его взгляда мурашки бежали по коже. Жуть как она есть. Живой маг запредельной силы. Если он и явился сюда из сказки, то из очень недоброй.
        - Для начала, - строго сказала Хафиза, - тебе надо придти в себя. А там посмотрим. Спи.
        Хрийз внезапно ощутила, насколько вымотал её этот короткий разговор. Слабость разливалась по телу свинцовой тяжестью, буквально впечатывая в мягкую постель. Волшебный сон окутал плотной ватой сознание и отправил в целительное забвение.
        - Я поначалу хотела позвать тебя к себе, - говорила Млада. - Стажёром в егерскую службу Чернозёрного лесничества. Но потом насмотрелась, как ты с собственным ножом управляешься, и поняла: не потянешь. А жемчуг собирать что, его любой собирать может. Старик, конечно, жадный, всем известно, но… - она потерянно развела ладонями. - Кто же знал?
        Они сидели на лавочке в центральном холле клиники Жемчужного Взморья, среди вечнозелёных кустов, цветущих розовыми и фиолетовыми блюдцами. Впереди влажно блестел круглый пруд-вход в подводную часть клиники, в пруду резвились знакомые по Сосновой Бухте золотые кистепёрки, выпрыгивали на воздух, ныряли снова, гулко шлёпая хвостами по водной поверхности.
        - Ты можешь мне сказать, в чём дело? - сердито спросила Хрийз. - А то они все тут бегают… и Сихар, и Малкинична, и Эрм этот… но толком никто ничего не говорит.
        - Не могу, - сочувственно выговорила Млада. - Мне язык узлом завязали насчёт этого дела; не могу. Год пройдёт, в дату окончания контракта узнаешь сама. И впредь не тупи, ладно? Подписываешься на что-то, уточняй, на что именно!
        - Ну вот, - угрюмо сказала Хрийз. - Нет в жизни счастья… Хоть не уволили.
        - Лучше бы уволили, - в тон ей ответила Млада, - чем так…
        - Настолько всё плохо? - осведомилась Хрийз.
        Млада покачала головой.
        - Не могу говорить, - ответила она, страдая. - Извини.
        - Ладно, - буркнула Хрийз. - Проехали…
        - Что проехали? - удивилась Млада.
        - Ну, забыли, - объяснила Хрийз. - Слушай… Я, как отпустят, хочу съездить в Бухту, на зиму одежду купить. Поедешь со мной? Мне одной немного… хм.
        - Поеду, - согласилась Млада. - Отчего бы не съездить…
        По воде снова шлёпнуло. Что-то сначала зашуршало, а затем мелодично запело в кустах. Птичка? Знаем мы местных птичек. Певчие птеродактили с острыми зубищами в кривых клювах. Страшненькие тварьки, хоть и прирученные. Но поют хорошо…
        Млада вдруг напряглась, а потом и вовсе встала. Хрийз увидела Сихар и Эрма, подумала, и тоже встала. Может, мимо пройдут. Не прошли.
        - Оставьте нас, - коротко приказали Младе, и та поспешила скрыться, напоследок одарив подругу ободряющим взглядом.
        - Присядьте.
        Хрийз опустилась обратно на лавочку, отёрла об одежду вспотевшие внезапно ладони. Что этому Эрму надобно? Ничего хорошего, надо думать…
        Он меж тем одним щелчком пальцев подвинул противоположную лавочку, сел на неё, ловко поджав на ноги на манер китайского Будды, и стал смотреть, почти в упор, изучающим взглядом. Как на микроба в микроскоп. Сихар осталась стоять, изобразив из себя молчаливую рыбу. Назвать её оранжевой жабой язык не поворачивался: очень красивая женщина.
        - Вы вернёте меня домой, господин Тахмир? - спросила Хрийз. - Вы ведь можете?
        - Могу, - кивнул тот.
        Почти умершая за последние дни надежда подняла голову, заставляя бешено колотиться сердце. Может, значит, вернёт?
        - Нет, - ответил Эрм на первый заданный вопрос. - Не верну.
        - Почему? - не сдержалась Хрийз.
        - Вам как ответить: просто и понятно или же честно и правдиво? - осведомился он.
        - Второе, - не задумываясь, выпалила Хрийз.
        - Хорошо. Имя, данное вам при рождении, - Хрийзтема? Отвечайте.
        - Нет, - сказала девушка. - Христина. Это тут так уже назвали, а на самом деле…
        И осеклась. Родное имя прозвучало как-то не так. Странно прозвучало… Отвыкла от него? Да, отвыкла. Но было ещё что-то, неуловимое, внезапно до ледяной дрожи испугавшее.
        - Неубедительно, - бесстрастно отметил Эрм. - Хотите знать, почему?
        Хрийз кивнула.
        - Переход из мира в мир сродни смерти даже для опытного и умелого мага, - пояснил Эрм, - аккуратно здесь надо с именами, осторожно. Вас назвали Хрийзтемой, и вы согласились, начали отзываться. Не стали отстаивать имя изначальное, данное вам при рождении. Теперь просто подводим итог: урождённая Земли девочка Христина умерла. Вместо неё сидит сейчас передо мной Хрийзтема, свободная Третьего мира Двуединой Империи.
        Имя - это имя, какая разница, как тебя называют другие? Главное, - ты, ты сама. Но 'я' - это кто? Христина И… Игоревна? Ильинична? Я забыла имя отца! Ужас осознания окатил ледяным электричеством. И отца она уже не помнила. Ведь ничего же ей не осталось, ничего - ни фотографии, ни портрета какого-нибудь, что уже о возможности позвонить, приехать, поговорить… Память под давлением новых впечатлений отошла в сторону, осела на дно души тусклым светом, и в её, памяти, гроб, бесстрастный голос Эрма размеренно вколачивал гвозди, один за другим:
        - С каждым вновь прожитым днём накапливалось расхождение. Новый опыт. Новые чувства. Внезапное сражение на Грани с упырём Мальграшем, где вы приняли сторону нашего мира. Мир оценил, поверьте. И второе. Один из стражей Грани Земли, Ахла Мичрафана. Она не признала вас.
        - Да она вообще меня едва не убила! - вырвалось у Хрийз. - Если бы не принцесса Чтагар…
        - Какие ещё вам нужны аргументы? - осведомился на это Эрм.
        - Значит, я не вернусь? - тихо спросила Хрийз. - Никогда?
        - Не вернётесь, - подтвердил Эрм. - Никогда. А если это каким-то образом и случится… Земля вновь отторгнет вас, только уже порталом смерти. Проще говоря, вы умрёте там. И тем мучительнее, чем дольше будете цепляться за ставшее вам чужим поле другого мира.
        Хорошие новости, ничего не скажешь. Хрийз отёрла щёки. Плакать, ещё не хватало. Но ведь невозможно было удержаться…
        - Ваш раслин, - продолжал Эрм, - создавал я и именно для вас. Чтобы отсечь все возможные случайности. Земля - закрытый мир, система самозащиты у неё бешеная, а мы, к несчастью, недавно её потревожили. Разбудили, так сказать, лихо по собственному недомыслию. Это мир-убийца, мир-катастрофа, зубная и головная боль всех наших Стражей. То, чем он окружён по Грани, не поддаётся никакому осмыслению, и аналогов мы ещё не встречали на всей доступной нам области Лестницы Миров. Меня очень встревожила весть о спонтанном переходе между Землёй и Третьим миром Империи. До сих пор непонятно, что же произошло, почему возникла такая странная синхронизация, как долго она продлится и чем завершится.
        Вот это да. Они приняли меня за чудовище! Значит, пока лечилась и работала в Службе Уборки, все эти маги, князья, и кто там ещё, присматривались и ждали, когда пробравшийся с Земли страшный монстр проявит свою страшную чудовищную суть? Смешно. Но они, похоже, всерьёз в это верили!
        - Напрасное легкомыслие, - заметил Эрм, считав выражение её лица. - Впрочем, вы слишком юны, вам позволительно. К настоящему времени ваша личностная матрица окончательно вписалась в инфополе Третьего мира. Теперь с вашего раслина можно снять ограничения. И настроить…
        - Сумасшедший! - не выдержала Сихар. - Она же совсем ребёнок! Ей же ещё и десяти нет!
        Эрм обернулся и внимательно посмотрел на неё.
        - Я тоже был мальчишкой в своё время, - сказал невозмутимо. - Напомнить последствия?
        Сихар отвела взгляд. Не нашлась, что сказать.
        Солнце - сквозь толщу громадной волны-цунами
        - Поющий остров, - кивнул Эрм, рассеянно вглядываясь куда-то поверх макушки Хрийз. - Там базировался боевой флот третичей и там же наместник Хи-Тарм выстроил себе дворец…
        Хрийз почти увидела этот дворец - огромное вычурное здание на тонких колоннах, словно парящее в небе… раскинувшее хищные крылья над покорённым островом…
        - Вы считали тогда воспоминания с каждого из нас, - кивнул ей Эрм. - Ненамеренно. Просто так получилось. И Чёрное озеро, и Поющий остров - это было. Это было когда-то с нами.
        - Мы думали, ты нас предал, - мрачно сказала Сихар. - Мы думали…
        - Я знал, что делал, - резко ответил Эрм. - Если магическую силу не использовать, она накапливается. Но бесконечно накапливать её нельзя. Рано или поздно наступает предел, за которым следует неконтролируемый взрыв. Я решил, что лучше Поющий Остров с третичами, чем Чёрное озеро с вами. Не думаю, что был неправ.
        Сихар промолчала. Хрийз почти физически ощутила стыд, выжигающий душу целительницы даже и до сих пор. Каково это, искренне считать человека предателем, и узнать впоследствии, что он не предавал, а наоборот, спасал, разрывая на части собственную душу? Прощение, высказанное на словах, за много долгих, горьких лет не смогло утихомирить больную совесть. Каково это, жить с такой болью?
        Непросто, наверное.
        - Законы магии отличаются от законов обычного мира, - невозмутимо продолжал Эрм. - Чем больше отдаёте магической энергии, тем больше её к вам приходит. Но, - он воздел палец, - отдавать нужно ПРАВИЛЬНО. В этом легко поможет какое-нибудь дело, которое вы любите и которое приносит вам удовлетворение. Какое угодно, неважно. Можно выращивать сады, плести сети, гранить камни, переплетать древние книги… созидать, одним словом. Энергия разрушения выплескивается легче, но она опустошает ваше личное будущее, - особенно если выброшена неправильно, в момент сильнейшей душевной нестабильности, так что играться с нею не советую.
        - Дай малышу сладкого краба, и запрети его есть, - неодобрительно прокомментировала Сихар. - Удивишься результату.
        - Проследишь, - коротко бросил ей Эрм.
        И снова Сихар еле удержалась от резкого слова. Но Эрм легко прочёл выражение её лица.
        - Могу позвать господина сТруви, - нехорошо улыбнулся он.
        - С ума сошёл?! - выдохнула целительница, теряя всю свою невозмутимость.
        Эрм слегка развёл ладони жестом 'а какие тогда вопросы?'
        - Девочка - Вязальщица, Сихар, - объяснил он. - Ты не хуже меня знаешь, что это такое и что оно значит.
        -
        Всё? Заговорил обо мне в третьем лице, значит, всё? Хрийз посмотрела на свои руки. Тягостный и неприятный разговор завершался, это радовало. Сказано было не всё, но что именно осталось за кадром, трудновато было осознать. Что-то неуловимое. Что-то ещё. Связавшее в один узел Эрма, Сихар, Жемчужное Взморье и саму Хрийз.
        - Простите, господин Тахмир, а можно спросить?
        - Спрашивайте, - кивнул Эрм.
        - Что означает 'натянуть на сеть'?
        - Устоявшееся выражение, - усмехнулся Эрм. - Означает 'воспользоваться чьим-либо невежеством к своей выгоде'.
        Хрийз стиснула вспотевшие ладони. Но не отступила:
        - В чём же оно было, моё невежество?
        - В лёгкости, с какой вы подписались на контракт с семьёй Црнай. Данное слово есть магический контракт, нарушить его без серьёзных последствий не получится. Вам придётся отработать год и исполнить взятые на себя обязательства. Прошу заметить, так решил не я, а ваш опекун, сШовчог Хафиза Малкинична. Все вопросы к ней. Если она пожелает ответить, разумеется.
        - А в чём выгода семьи Црнай? - спросила Хрийз напряжённо.
        - Узнаете через год. Когда контракт утратит силу. Принцип меньшего зла: если вы узнаете сейчас суть контракта, - об условиях которого не удосужились даже спросить в момент соглашения! - есть риск, что контракт вы всё-таки расторгнете. И тем очень сильно себе навредите.
        - Заботитесь обо мне, как славно! - не выдержала Хрийз.
        - Именно, - Эрм не купился на подначку. - Те, кто знает, будут молчать - по нашему с госпожой Хафизой прямому повелению, каковое нарушить никто не посмеет. На будущее: не бросайтесь собственным словом. Вам много дано, это ко многому обязывает. Слово мага, пусть даже юного и пока ещё совсем бестолкового, обладает весом, иногда значительным.
        Замечательно. Теперь ещё дурочкой обозвал! Злые слёзы вскипели сами собой. Раслин дрогнул, отзываясь упругим отражением…
        Эрм вынул из кармана блокнот с карандашом, черкнул пару строк, оторвал лист и подал ей.
        - Держите.
        - Что это? - опасливо спросила Хрийз.
        - Рекомендация старшему библиотекарю Сосновой Бухты. Здесь две книги, которые вменяю вам в обязанность изучить к концу года. Не рекомендую откладывать, книги толстые и сложные, через год спрошу.
        - А если я не успею за год? - спросила Хрийз, принимая листок.
        - Я подумаю, что с вами сделать, - серьёзно пообещал Эрм. - В любом случае, что бы ни придумаю, вам это не понравится. Что-то ещё?
        - Да, - сказала Хрийз. - На кого я, по словам вашего друга, Пальша Црная, похожа?
        Ответил не сразу. Но всё же ответил:
        - На мой взгляд… - свёл кончики пальцев, помолчал, - На мой профессиональный взгляд, не стоит придавать слишком уж большого значения этому сходству. Когда человек уходит порталом смерти в другой мир, навсегда уходит, без права возврата, на его место тоже приходит душа из другого мира. Необязательно из того же самого. Из любого мира, но обязательно такая, которой дoлжно заполнить образовавшуюся пустоту. Но, в любом случае, эта душа - другая. Просто другая, и всё. Несмотря на некоторую схожесть. У вас свой путь и свой рисунок жизни в нашем мире, госпожа Хрийзтема. Об этом, пожалуйста, не забывайте.
        Эрм встал, кивнул Сихар, потом вспомнил что-то и обернулся к Хрийз:
        - И ещё. Раслин собирает и копит любую энергию, но всё же остерегитесь кормить его злостью. Себе дороже выйдет, поймёте потом почему…
        И ушёл.
        - Ты Эрма слушай, милая, - со вздохом сказала Сихар. - Он - сильный маг, многое пережил, он знает.
        - Вы про энергию разрушения? - спросила Хрийз.
        Снова вспомнилась гигантская волна, заслонившая солнце. Только вместе с картинкой толчком пришёл страх: как будто сама стояла там, стояла, смотрела и осознавала, что вот это - всё, это - конец, и спасения не будет…
        - И про это тоже, - кивнула Сихар. - Деяния Эрма велики и ужасны, долгими вечерами их пересказывают друг другу шёпотом, как злую басню, чтобы пугать детей. Но дочь у него только одна. Пойдём, милая, - ладонь у Сихар была сухой и горячей. - Пойдём, ты ещё не вполне здорова, тебе надо отдохнуть…
        В пруду снова шлёпнуло: золотые кистепёрки продолжали игру…
        На третий день разрешили вставать, на четвёртый - гулять по территории клиники. Над внутренним кварталом клиники стоял погодный полог, но за пределами магической защиты тоже стояло тепло. После короткого циклона снова вернулись ласковые солнечные дни. Бабье лето…
        Хрийз бродила между древних реликтовых сосен, собирала шишки, крутила их в руках. Увидела стайку грибов, вылезших из-под слежавшейся прошлогодней хвои: тугие боровички с коричневой шляпкой на белой ножке, как их рисуют в детских книжках. Собрать бы их, да на сковороду. Девушка почти учуяла запах горячего растительного масла, картошки и поджаренных до румяной корочки лука и грибных шляпок. Эх, не судьба…
        Парк вышел к морю косым обрывом. Дохнуло солью, йодом, выброшенными на берег водорослями, слабый ветерок тёплыми пальцами погладил щеку. Вода и ветер неустанно размывали склон, но сосны цеплялись за жизнь отчаянно. Их корни, одеревеневшие, в белых разводах морской соли, мощно впивались в песок, не желая сдаваться. Под некоторыми из них можно было встать в полный рост…
        Внизу, по самой кромке прибоя, шли двое. Хрийз узнала Эрма и старого Црная, а через некоторое время ветер донёс их голоса. Девушка проворно отступила, спряталась среди корней одной из сосен, искренне надеясь, что никто из идущих наверх не посмотрит. Им обоим не до того, чтобы глазеть по сторонам, заняты, отношения между собой выясняют. Пусть идут себе мимо…
        Но ухо чутко ловило не предназначенные ему слова.
        - Ты что же, всерьёз думал, - сердито выговаривал Эрм, - взял блаженную, и обезопасил себя? Как бы не так.
        Ответа Црная Хрийз не расслышала, а вот слова Эрма снова восприняла очень чётко:
        - И что она утратит в таком случае? Парочку своих иллюзий. Всего лишь. Что, не ждал? И я не ждал. Фиалка моя всё удивлялась, как стремительно меняются люди. Чуть отвернёшься, и тот, кому верил как себе, бьёт в спину исподтишка…
        - Нож воткнул, - угрюмо отозвался Црнай, - незачем проворачивать его.
        - Пошёл ты на…, - буднично сообщил ему Эрм.
        - Как хочешь…
        Тахмир не ответил. Смотрел на море, ветер трепал его красноватые волосы. Црнай стоял, смотрел на него, наверное, хотел что-то ещё сказать, и думал как. Не сказал больше ничего. Развернулся, пошёл в воду, нырнул и скрылся под волнами. Как не было его. Эрм выждал некоторое время. Затем безошибочно нашёл взглядом дерево, под которым пряталась Хрийз, и добродушно предложил:
        - Спускайтесь, госпожа Хрийзтема.
        Хрийз выбралась из своего ненадёжного укрытия, обречённо пошла вниз, оскальзываясь через каждые два шага.
        - Всё слышала? - добродушно спросил Эрм, когда подошла поближе.
        Девушка совсем потерялась от пристального взгляда изжелта-зелёных глаз.
        - Я… я не специально… - залепетала она, тихо ненавидя собственное растерянное блеяние.
        - Я знаю, - отмахнулся он. - Что-нибудь поняла?
        Хрийз покачала головой: нет.
        - Верю.
        Он покачал в ладоне камушек, неизвестно как оказавшийся в пальцах, размахнулся и кинул его в ласковые волны. Камушек полетел над водой - чпок-чпок! - и на третьем чпоке утонул.
        - Никогда не получалось, - пояснил Эрм. - У некоторых умельцев скачет до сотни, лично считал. А у самого… эх. Может, попробуете?
        Хрийз замотала головой. О чём он, какие камни?!
        - Как хотите. Я забыл добавить к тем двум книгам начальную военную подготовку. Пусть ваша подруга, как её…
        - Млада, - тихо подсказала Хрийз.
        - Да, Млада. Пусть займётся. Что? Спрашивайте.
        - Зачем? - удивлённо спросила девушка. - Я драться не умею вообще. Какой из меня… и вообще, я же девушка. Зачем?
        Эрм внимательно смотрел на неё, серьёзно и вдумчиво. Как на червяка в микроскоп, пришло внезапное сравнение.
        - А, понял, - сказал он наконец. - Вы, наверное, полагаете, что в Потерянных Землях пасутся розовые пони. Напрасно. Даже если эти пони на самом деле розовые, стрелять по ним лучше с упора ещё на подходе. Для чего нужен какой-никакой навык, иначе жестоко промахнётесь и вас без стеснения затопчут насмерть; я такое уже видел.
        - В-вы хотите сказать, что война возможна? - заикаясь, спросила Хрийз, уловив за насмешкою суровую правду.
        - Возможна? - Эрм поставил брови удивлённым домиком. - Неизбежна, я бы сказал. Именно сейчас. Пока их старшие ещё способны держать в узде подрастающую молодёжь, которой утраченный Третерумк перестал являться даже во снах.
        - Война - это ужасно, - искренне сказала Хрийз. - Лучше бы её не было!
        - Возможно, - согласился Эрм. - Возможно, лучше и так. Но война - будет, нравится это нам или нет; к ней надо быть готовым. Чтобы не проиграть бой в первые же минуты сражения… Вы читали дневники моей Фиалки?
        Его Фиалка. Он так говорил о нейЛюбил её до сих пор. Не оглядываясь, не принимая во внимание, что, по сути, она неумершая. Упырь. Кровосос. Вампир. Как Ненаш, как Мальграш. Даже и до сих пор читалась в его голосе боль утраты. Через столько лет…
        - Я… не до конца пока прочла ещё, - честно ответила Хрийз.
        - Постарайтесь прочесть. Поймёте лучше то, о чём говорю.
        Над морем с резкими криками прошла эскадрилья серебристо-белых птеродактилей, развернулась, распалась на отдельные истребители. Морские летуны с размаху вонзались в волны, чтобы выскочить наверх с блестящей на солнце рыбой в пасти. Гвалт поднялся страшный.
        - Пойдёмте, - сказал Эрм, беря девушку под локоть. - Провожу…
        Хрийз не посмела возразить.
        Эрм довёл её до центральной парковой арки, за которой начиналось защищённое магией погодного полога тёплое лето, простился и ушёл. Хрийз смотрела ему вслед какое-то время, поневоле ожидая, что он сейчас исчезнет, растворится в воздухе, как Ненаш когда-то. Или откроет портал. Или выкинет ещё какой-нибудь магический спецэффект. А вот ничего подобного: шёл, как все ходят. Свернул в сторону, скрылся за деревьями…
        Хрийз вздохнула и поплелась к себе. Поплутала немного по внутреннему кварталу, потому как забыла, откуда именно вышла, но потом разобралась.
        Внутренний дворик был здесь совсем небольшим, и в маленьком пруду не плавали кистепёрые рыбы, а из растений были только маленькие пушистые сосенки в кадках и гвоздики-бархатцы вдоль дорожки.
        А на одной из лавочек сидела Хафиза Малкинична. Как-то так сидела, что по спине сами собой потекли ледяные мураши.
        - Хафиза Малкинична, - осторожно окликнула целительницу Хрийз. - Что с вами?
        Она открыла глаза, внимательно присмотрелась к девушке, узнала, сказала тускло:
        - Что со мной? Ничего. Всё в порядке…
        Врёт, поняла Хрийз. Ничего не в порядке. Она что-то про истощение говорила, когда озвучивала начальный диагноз, похоже, это самое истощение случилось и с нею. Только в разы сильнее и страшнее. Знать бы ещё, с чего.
        Внезапно Хрийз поняла, что же не так. В толстых синих косах Малкиничны появились чёрные пряди. Покрасила? Отчего тогда только наполовину… Ах, ты ж, чёрт! В полном смятении Хрийз осознала, что эта чернота - не краска, а седина на местный манер. В сочетании с потерянным видом…
        - Хафиза Малкинична! - испуганно воскликнула Хрийз. - Вам плохо? Вам помочь?
        - Чем ты мне поможешь… - вяло отмахнулась она. - Иди лучше, оставь меня в покое. Я тут посижу ещё немного… и тоже пойду… потом пойду.
        Она подтянула на лавочку ноги, обхватила колени руками и съёжилась. Сразу стало видно, какая она на самом деле маленькая и тоненькая, чтобы не сказать, тощая.
        - Магическая составляющая твоего контракта, - медленно выговорила Хафиза Малкинична, - погашена. Осталась только материальная часть; ты хотела заработать. Заработаешь. Но Неба ради, через год, когда станешь выбирать себе учёбу или работу, приди ко мне за советом! Чтобы не пришлось… снова…
        'Это всё из за меня, вломилась в сознание жуткая мысль. Это из-за меня ей так плохо'. Хрийз давно уже поняла, что с контрактом на работу по сбору жемчуга не всё просто. И Ненаш говорил, и Эрм со старым Црнаем поссорился, и вообще… Теперь ещё и Хафиза!
        - Не льсти себе, - тихо сказала Малкинична, не открывая глаз. - Твой случай просто привлёк моё внимание к… другому случаю. Я самонадеянно решила, что справлюсь одна, и вот, не совладала, как видишь. Бывает. Пройдёт…
        - Видели бы вы себя в зеркало, - угрюмо буркнула Хрийз. - Пройдёт… как же… Вы ведь даже гаркнуть на меня как следует не в состоянии сейчас!
        Целительница чуть усмехнулась, и не ответила. Вот когда стало совсем страшно! А что если Хафиза умрёт, вот прямо сейчас? Вид у неё был… Хотелось орать от отчаяния: Хрийз не знала, что в таких случаях делать, и как позвать тех, кто знает, а самое главное, рядом будто включился невидимый будильник с обратным отсчётом. Время уходило, время, в течение которого ещё можно было что-то сделать, оно уходило. Бежать с воплями и истошно звать на помощь означало спустить последние минуты в унитаз. Надо было действовать здесь и сейчас, но как?!
        Хрийз коснулась ладонью руки Малкиничны. Кожу обожгло ледяным холодом. Магия? Показалось?
        В воздухе возникла жемчужная рябь, разошлась, раскрывая портал. Из него появилась Сихар, с недовольным вопросом:
        - В чём дело? Что здесь происхо…
        И увидела, что именно. Сразу оказалась рядом с Хафизой, обняла её, как маленькую. А Хрийз почувствовала, каждой клеточкой ощутила, упругую волну магии, изошедшую от госпожи Црнаяш.
        - Иди, милая, - сказала девушке Сихар. - Иди. Ты тут ничем не поможешь, помешаешь только.
        - С ней… всё будет хорошо? - тревожно спросила Хрийз.
        - Да. Я вовремя. Всё будет хорошо, милая. Иди…
        Хрийз ушла. Вернулась в свою палату, долго не находила себе места. Затем бросилась на постель, не раздеваясь, скрутилась в позу эмбриона и тихо, отчаянно заплакала.
        Падал снег. Первый снег в этом году, мокрый, мелкий, переходящий временами то в моросящий дождь, то, после кратковременного падения температуры, в в снежный ливень. Жемчужные поля спешно готовили к долгой зимовке; работы не убавлялось. Хрийз работала по новому графику, и потому уже не выматывалась так, как раньше. Но работа всё равно легче не стала. Жемчужницы массово залегали в зимнюю спячку. Они стали вялыми, апатичными, заторможенными. Зато их симбионты-бочонки проснулись, как следует. Наступало их время. Хрийз, как самая неопытная из всех, регулярно получала звездюлей от этих тварек. Раслин не спасал.
        Какая-то вывернутая здесь магия: вроде бы она у тебя есть и вроде бы ты имеешь полное право ею пользоваться без нареканий со стороны княжеского патруля, но с жемчужницыным паразитом не справляешься. Не справляешься и всё. Хоть головой о камень бейся!
        Таачт Црнай опять выволакивал с жемчужного поля на своём горбу. Помог гидрокостюм расстегнуть.
        - Будь же ты повнимательнее, - сказал Таачт. - Сколько можно подставляться?
        - Не знаю, - расплакалась Хрийз. - Не знаю я!
        - Пойдём, провожу на берег. Пойдём, не возражай, несчастье ты ходячее.
        На берегу поймала злобный взгляд Млады, явившейся встречать. Брошенный вскользь, почти сразу же потушенный, но он был, и Хрийз гадала, что это могло значить. С Младой вообще как-то отношения испортились. На прямые вопросы в чём дело. Млада отмалчивалась или сердито высказывалась в духе: не твоё дело. Как же не моё, обиженно думала Хрийз. Ещё как моё! Но откровенного разговора пока не получалось совсем…
        Хрийз возвращалась из галантерейной лавки, где купила непромокаемую пряжу, несколько разноразмерны крючков для вязания и коробочки с деревянными украшениями в виде рыбок. Погода портилась, юбка с непромокаемым подолом пришлась бы кстати. Деревянных рыбок можно было вшить в концы пояска или украсить ими швы или просто браслетик на руку сплести, - это Хрийз ещё толком не решила.
        Она шла вдоль набережной, думала, как придёт к себе, согреет счейг, долго будет держать в озябших руках горячую чашечку, потом выпьет… Над морем летели рваные облака, ветер швырял в лицо солёные брызги. Солнце изливало в мир холодный вечерный свет, небо полыхало зелёновато-алым огнём, тянулась по тёмным волнам пылающая дорожка - прямо в самый центр заката, в чуть сплюснутый диск цвета бледного золота, уже коснувшийся краем горизонта.
        Откуда-то с высоты донёсся печальный пронзительный крик. Журавли! Хорошо знакомый по учебникам, фильмам, виденный лично когда-то давным-давно, ещё в детстве, клин, уходящий влево и вдаль.
        И внезапно пронзило красотой этого мира, яростной и стремительной как ураган, великой и грандиозной, как вселенная, непредставимой и мощной, как любая стихия. Море. Громадное небо. Журавли, уходящие в закат. Хрийз твёрдо знала, что не забудет увиденное уже никогда…
        Возвращалась уже в густых малахитовых сумерках. Тёплые оранжевые фонари подсвечивали дорожку, уводившую вверх, всё время вверх. Конечно, из окон прекрасный обзор и всё такое. Но, честное слово, лучше обитать где-нибудь вровень с морем! Не пришлось бы тогда по утрам бежать вниз, а по вечерам ползти вверх. Лесенки, лестницы, просто уклоны, - без конца…
        В нише на площадке одной из лестниц, на полдороге примерно к верхним террасам, кто-то сидел прямо на земле, обхватив колени руками, и рыдал. Горько, с таким безнадёжным отчаянием, что Хрийз стало жутко. Фонари не горели, битое стекло отсвечивало последними крохами небесного света, и чёрная тень в чёрном мраке казалась сгустком страдающей тьмы.
        Хрийз осторожно подошла, стараясь не наступить на осколки.
        - Эй, - окликнула она тень тихонько. - Эй, ты чего? Что с тобой? Тебе помочь?
        Человек рывком вскинул голову. Хрийз невольно отшагнула назад. Бессознательно положила ладонь на рукоять ножа; не то, чтобы она выучилась владеть ножом как следует, просто привыкла к нему, привыкла всегда носить с собой, здесь это не вызывало вопросов. Инициированный клинок ответил привычным теплом…
        - Господи! - поражённо выдохнула Хрийз, вглядевшись в бледное лицо. - Млада!
        - Это ты… ты… - нетвёрдо выговорила та, и Хрийз поняла, что подруга пьяна, если не хуже.
        Как она там говорила, объясняя своё присутствие в Службе Уборки Сосновой Бухты? Сгрызла лишку? Вот похоже именно на это. Полный неадекват на почве наркотического опьянения.
        Хрийз не подумала, куда лезет, из головы выветрился факт, что Млада крупнее, старше и тем же ножом владеет виртуозно, а без ножа не ходит в принципе. В пьяном состоянии кто знает, на что она может решиться; но у Хрийз и мысли не возникло поберечься.
        - Ну-ка, пойдём, - она решительно взяла Младу за локоть, заставила подняться. - Пойдём, пойдём. Нечего потому что. Пойдём.
        Млада не стала буянить, пошла покорно, икая и размазывая по щекам слёзы. Она успела где-то вымокнуть и вымазаться, в луже валялась, что ли? Двигалась нетвёрдо, но хотя бы сама. И команды, отдаваемые в приказном тоне, выполняла послушно. Волоком на себе тащить не пришлось, и на том спасибо.
        Пока Хрийз грела счейг, Млада сидела неподвижно у стола, сидела так безучастно и отрешённо, что становилось за неё страшно. Ладно, к утру она протрезвеет и вернётся в себя… а если не сможет? И останется тихопомешанной на всю жизнь? Врачей вызвать? А хуже не будет? Чёрт…
        - Пей, - Хрийз поставила перед подругой дымящуюся чашечку. - Пей, пей. Ну же; хуже не будет…
        Млада взяла в руки чашечку, и вдруг снова заплакала. Слёзы лились потоком. Хрийз не пыталась помешать, просто сидела рядом, слушала бессвязный пьяный лепет. Не сразу, но всё же удалось разобрать: Млада поссорилась с мужем. И? И он в запале наговорил ей много разных всяких слов.
        - Такое говорил… и так… - всхлипывая, рассказывала подруга. - Как он мог, а? Как?!!
        Но какие именно слова она услышала, Млада не уточняла. А Хрийз с тоской вспоминала соседей и их дочку Валерку, Валерию. Лерой она себя звать запрещала. Только Валерка, или уже полным именем, Валерия. Такая это была весёлая хохотушка, такая красавица, с примесью армянско-грузинской крови, яркая, черноволосая и чернобровая, с голубыми глазами, с точёной фигуркой, на пять лет старше Христинки… Замуж пошла по великой любви, ну а как же иначе. Какая свадьба была у них… полГеленджика гуляло. Голуби, взмывшие в небеса. Машина, белоснежный лимузин, взятый напрокат… И катер увёз в морскую даль, в короткое свадебное блаженство на три дня, куда-то, говорили, аж под Сочи…
        А спустя полгода начались скандалы и свары. На маленькой улочке - всё как на ладони. Семейная идиллия разбилась о ревность и быт. Муж, самый лучший на земле человек, пил, бил, снова пил. Жена, красавица и умница, тоже начала пить. Как-то в этом аду родился ребёнок, которого ни муж, ни его родня не признали. Хрийз хорошо запомнила, как Валерка с младенцем на руках убегала от пьяного супруга, махавшего топором и оравшего 'убью отродье'…
        От кого там на самом деле родился несчастный малыш, Хрийз не знала, но говорили, будто Валерка правда не изменяла, а это просто у мужика снесло крышу, по какому поводу, бог весть. Окончилось всё судом, тюрьмой, рыданиями, сединой в чёрной Валеркиной косе, тщательно закрашиваемой, и приговором 'безотцовщина' её ребёнку. Потом Валерка и вовсе куда-то делась.
        Сами не сохранили, не сберегли. Никто не думал разводить их. А даже если и думал, велик ли был труд не прислушиваться к шепотку завистников, отмахиваться от досужих сплетников как от навозных мух? Значит, любви, собственно, не было. Той любви, которая вопреки. Вопреки всему. Несмотря ни на что. Не было. Иначе верили бы один другой и одна другому, и ничто не помешало бы им, и жили бы вместе до сих пор…
        Хрийз смотрела на Младу и думала тоскливо, что совсем беда, если и здесь то же самое. Любовь, а потом дерьмо. Ребёнка, правда, нет… вот и гадай, хорошо это или плохо.
        Млада уронила голову на руки. Сейчас заснёт, поняла Хрийз. Она поспешила провести подругу на постель, та рухнула, как подрубленное дерево и тут же отрубилась. Дела…
        Хрийз укрыла спящую пледом. Притушила свет. Сама вернулась за стол, взялась за вязание. Хорошо, что завтра выходной…
        Млада очнулась далеко заполночь. За окном шептал осенний дождь, то и дело срываясь на мокрый снег. Снег льнул к стеклу, сползал прозрачным крошевом на подоконник…
        Млада села, обхватив голову руками. Посидела так какое-то время. Потом отняла ладони от лица, встретилась взглядом с Хрийз.
        - Привет, - сказала Хрийз серьёзно.
        - Ты! - беспомощно ответила Млада.
        - Что это было? - невозмутимо спросила Хрийз, отставляя вязание.
        - Я… я… Всё, что я тебе наболтала тут… забудь. Выкинь из головы. Пожалуйста…
        Хрийз ничего особенного не услышала от неё, но поняла, что Млада попросту не помнит, что именно болтала здесь только что. Эк её, однако, разобрало…
        - Не делай так больше, - строго сказала Хрийз.
        - Не буду, - с облегчением ответила Млада, и дёрнулась в сторону двери. - Благодарю… Знаешь, я… я наверное, пойду…
        - Куда? Сиди… Там дождь. Сейчас счейг согрею. Будешь?
        - Добрая ты, Хрийзтема, - грустно сказала Млада, называя девушку полным именем. - Слишком ты добрая. Пропадёшь…
        - Надо было оставить тебя на улице? - спросила Хрийз. - Брось. Ты бы оставила?
        Млада промолчала. Ей было стыдно, неловко, больно, жгла обида на мужа, злость всё ещё кипела, нехотя успокаиваясь, жутко болела с похмелья голова, всё это вместе и по отдельности. И ещё рождалась в сердце тёплая благодарность к этой девочке, наивной до изумления и вместе с тем сильной именно благодаря детской своей наивности, незамутнённой как слеза младенца. Действительно, иномирянка. Что с неё взять…
        Мимо пьяных истеричек проходят, не обернувшись. Или вызывают патруль. Никто не станет возиться, кроме, разве что, матери. Но где она, мама? За Гранью, не дозовёшься. А тот, кто стал солнцем и светом всей жизни… Млада зло вморгнула непрошенные слёзы. И нашла в себе силы спокойно ответить на предложение идти за стол, пить горячий счейг с вафлями:
        - Спасибо. Я сейчас…
        В прошлые выходные Хрийз купила настольную лампу: литая ножка-подставка из стекла, стеклянный же гранёный шарик, внутри шара - магический синеватый огонёк, усиленный родственной стихией. Хозяин сказал, хватит надолго, и можно будет потом зарядить. Примерно лет через пять. Забавная вещица, из тех, что цепляют с первого взгляда. Хрийз связала оранжевый абажур, натянула его на проволочный каркас, накрыла им лампу и поставила на середину стола. Получилось очень уютно, по-домашнему.
        Лампа стояла на столе и сейчас. Лицо Млады казалось в рассеянном оранжевом свете совсем тёмным, а синие волосы - чёрными.
        - Хрийз, ты ведь Вязальщица, - сказала она. - Ведь так? Сама говорила.
        - Похоже, да, - ответила Хрийз. - Ну, они так все говорят. Но я…
        - А ты можешь… Можешь связать две судьбы? То есть, - Млада заторопилась, зачастила словами, - связать что-нибудь, какой-нибудь ремешок или плетёнку, и чтобы у нас с Таем всё снова стало как было. Ты же понимаешь, о чём я?
        - Нет, - ответила Хрийз.
        Она солгала. Поняла почти сразу. Поняла так же и то, что Вязальщики, кем бы они ни были, могут и не такое. Они вяжут судьбы, скрепляя нитью Грань между явью и навью. Фраза-мысль всплыла в памяти сама собой. В ней была повелительная ясность точного знания…
        - Ну, это как бы… Как приворот, только сильнее.
        Надо было слышать надежду, зазвучавшую в голосе Млады. Надежду, рождённую отчаянием. Готовую толкнуть на что угодно, лишь бы не потерять единственного человека во всём мире, которому отдалась когда-то всей душой и всем сердцем…
        - Я не умею этого… - начала было Хрийз.
        - У тебя книга есть! Сама рассказывала.
        Книга. Книгу Хрийз держала под подушкой. Сама не знала почему, чувствовала, что так надо, и книга вроде бы не возражала. Смешно, у книги были свои предпочтения и пожелания. Сказал бы кто раньше, что такое бывает, не поверила бы ни за что.
        - Ты не понимаешь просто, - Млада заломила руки, в пальцах у неё хрустнуло. - Не понимаешь. Тай, он… он для меня всё. Если я его потеряю…
        Хрийз положила ладонь Младе на запястье. Молча слушала, что она говорила, ей надо было выговориться, это же очевидно. Типичная история из сериалов и книжек. Он - богатый наследник богатого семейства. Она - сирота, собиратель жемчуга, потом стажёр в егерской службе. Любовь-морковь, ссоры с родителем любимого, свадьба, все дела. На таких парней и на таких мужчин всегда вешаются, и будут вешаться девчонки. Богат, красив, интересен. Любил - разлюбил. Особенно если жена начинает беситься от ревности…
        - И ты думаешь, приворот поможет? - спросила Хрийз.
        В прочитанных книгах и просмотренных сериалах не помогал никогда. И уж последствия смаковались… А здесь, в мире с повышенным магическим фоном? Каковы могли быть последствия, страшно было даже себе вообразить.
        - Да, - тихо ответила Млада. - Я просто не знаю, что ещё… Ты возьмёшься, ты сделаешь?
        Снова - безумная надежда в лице, в глазах, в голосе. Млада даже подалась вперёд, словно хотела снять прямо с губ подруги вожделённое согласие.
        Из спальни потянуло предостерегающим холодом. Хрийз поняла, что если возьмётся сейчас за творение аль-мастера Ясеня, своенравный артефакт не пожелает раскрыться.
        - Мне это не нравится, - сказала Хрийз наконец. - Поправь меня, если я ошибаюсь, но, кажется, привороты здесь не одобряются. Кажется, они вообще вне закона. И что мне патруль скажет?
        - Ты несовершеннолетняя, - мигом нашлась подруга. - Тебе ничего не будет!
        Ничего не будет. Это верно. Потому не будет, что платить по счетам придётся кому-то третьему. Вспомнилась чернота в косах Хафизы Малкиничны. Что бы целительница ни говорила о другом случае, а останься её подопечная в Службе Уборки, всё было бы иначе.
        Нет, я в этом не участвую, решила про себя Хрийз. Хватит с меня!
        - Млада, я не умею, - сказала Хрийз. - Честно, не умею. Но ты сама подумай, зачем тебе? Даже если никто не узнает, ты сама будешь знать, что твой муж подле тебя не потому, что любит, а потому что ты подло привязала его.
        - Подло? - возмутилась Млада, опуская кулаки на стол, пустые чашечки из-под счейга подпрыгнули и печально звякнули. - Подло, ты сказала?!
        - А разве нет? Сама подумай. И ещё подумай, он ведь женился на тебе, значит, любил тогда. Настолько, что против отца даже пошёл. Может, тебе не его привораживать надо, а себя вернуть прежнюю, ту, которую он полюбил тогда? Пусть снова полюбит.
        Млада долго молчала, размышляя над услышанным. Сникла, плечи опустились, и в глазах снова встали слёзы. Стёрла их украдкой, скосилась на Хрийз, не видит ли. Хрийз постаралась не увидеть.
        - Думаешь, получится? - неуверенно спросила Млада.
        - Не знаю, - сказала Хрийз. - Ну… попробовать - то можно? Что ты теряешь?
        - Ничего, - со вздохом согласилась она. - Наверное… Ты меня прости. Я тебя достала уже своими проблемами…
        - Ладно, проехали, - отмахнулась Хрийз, радуясь перемене разговора. - Давай ещё счейг согреем?
        - Давай, - устало согласилась Млада.
        Хрийз грела воду, сыпала сухие веточки в заварник, заливала кипятком, и думала, что от любви всегда проблемы. Что ей, умудрившейся вляпаться в безответное чувство, что Младе, испытавшей на себе, каково это, когда любимый остывает и начинает смотреть по сторонам. Хоть не люби вообще. Но не любить вообще - это скучно. Зачем тогда жить?
        Море.
        Иссиня-зелёные волны в барашках пены. Поток под крылом, ощутимый, плотный. Тёплый маяк, горевший на берегу, давно погас. Жизнь - не-жизнь без друга, ушедшего за дальние горизонты. Но, может быть, друг вернётся? Тот, другой, надеется. Тоже хочет, чтобы друг вернулся. Тоже ждёт. И тоже - не живёт. Две полужизни сплелись в одну. Надолго?
        Надо жить, надо ждать, хотя хочется иной раз вонзиться в зелёную синь со всего доступного размаха и раствориться в холодной душе моря навсегда.
        Когда-нибудь надежда расплавиться в могучей тоске и тогда надлежит поступить именно так. Когда-нибудь.
        Не сейчас.
        Пока ещё не сейчас…
        ГЛАВА 15. СИНИЙ ЛЁД
        Начальная военная подготовка оказалась на деле свирепой физрой. При егерской службе обнаружился крытый стадион, и несколько обыкновенных, без крыши, тренировочных площадок. Всякие там турники-лестницы. Полоса препятствий. Кросс… Сдохла на третьем круге. Подтягивание - печаль. Взобраться по канату - даже не спрашивайте. Нож метнуть в цель - позор, что же ещё.
        Хрийз плюхнулась попой на жёсткую скамейку и тихо разревелась. От усталости, от неудач, от жуткой перспективы являться в этот концлагерь пять дней на восьмице. Допустим, по новому графику, четыре дня - выходные, но пятый рабочий! Не пойдёт она в пятый день ни за что, пусть хоть живьём режут, и вообще! Нашли дочь Шварценеггера.
        - Как всё плохо, - сказала Млада. - Не ожидала…
        Она стояла рядом, свежая как огурчик, даже дыхание не сбилось. А у Хрийз сердце из груди выскакивало и в глазах до сих пор мушки мельтешили.
        - Тебе работать надо над собой интенсивно, что же это такое, кошмар в зимнюю ночь просто. Каждый день будешь приходить сюда и…
        - Каждый день?! - взвыла Хрийз. - Ни за что. В рабочие дни не буду! И вообще, я девочка!
        - И я девочка, и что? - Млада присела рядом.
        - Ты! Ты в егерях служишь, тебе по должности положено, - всхлипывая, выговорила Хрийз. - А я…
        - А ты жемчуг добываешь и валишься с ног даже после укороченной смены, - ответила Млада. - Разве это нормально?
        Хрийз молча отёрла щёки. В тоне Млады отчётливо прочитался упрёк из серии 'вот я в твои годы', но словесной нотации всё-таки не последовало, спасибо и на том.
        - О, СнЕжан пришёл, - обрадовалась Млада и позвала - Снежан!
        Он подошёл, Млада представила:
        - Снежан, это Хрийзтема. Хрийз, это Снежан Четвертаков, наш инструктор, со школьниками часто работает.
        - Рад знакомству, - сказал Снежан. И улыбнулся.
        Не было в нём ничего особенного, парень как парень, невысокого роста, крепкий, но не сказать, чтобы качок; волосы и глаза синие, как у всех местных. Но его улыбка! Добрая, совершенно замечательная улыбка, человек с такой улыбкой просто не может оказаться злой сволочью, потому что злые сволочи так улыбаться не умеют. Хрийз не знала, откуда у неё появилась такая уверенность, зато совершенно точно знала: уверенность возникла не на пустом месте.
        - И в чём проблема? - спросил Снежан.
        - Брёвнышко здесь у нас, - объяснила Млада. - Совершенно неошкуренное брёвнышко. Поможешь?
        Хрийз вдруг очень остро оценила свой собственный внешний вид, незавидный. Встрёпанная, в мыле после пробежки, с красными глазами и опухшим носом. Натура морда, как выразилась бы бабушка. И тут же прокололо привычной тоской о потерянном доме, в носу защипало и слёзы навернулись. Хрийз отвернулась, украдкой протёрла глаза и свирепо приказала себе не реветь. Помогло мало.
        - Ничего особенно страшного, - подвёл итог Снежан озвученному Младой списку 'достижений'. - Хотя, конечно, ты себя запустила, дитя.
        Дитя! Нос снова вспух, уже от обиды. Нашёл ребёнка!
        - Ладно, я пойду, мне пора, - сказала Млада, подбирая куртку.
        Хрийз накрыло приступом паники. Как это Млада уйдёт?! И что делать? Одной.
        - Пошли, покажешь для начала, как с ножом обращаешься.
        Снова был позор, что же ещё. И треклятые слёзы. Но Снежан будто не заметил. Улыбался. Хрийз сама не поняла, когда перестала сопеть и плакать. Как-то прошло само по себе.
        - Смотри, - объяснял он, - как надо держать пальцы… Попробуй теперь. Ничего, научишься. Кисть не разработана, будем трудиться над растяжкой. Пригодится. Держи-ка шарики.
        Стальные шарики улеглись в ладонь холодной шершавой тяжестью. Да, простое упражнение, но девушка почувствовала напряжение в мышцах предплечья: будет болеть…
        - Всё равно у меня ничего не получится, - угрюмо сказала она. - Зря стараетесь.
        - Давай без 'вы', - серьёзно предложил Снежан. - Я ещё не такой старый. Смотрю, раслин у тебя не простой, Хрийзтема. Какой у тебя магический статус?
        - Ну… Говорят, я Вязальщица…
        Снежан присвистнул удивлённо:
        - Ого. А кто говорит?
        - Хафиза Малкинична сказала. И Эрм говорил…
        - Эти врать не будут, - с уважением сказал Снежан. - Тем более тебе над растяжкой пальцев работать надо; пригодится.
        - А ножи кидать зачем? - осмелела Хрийз. - Я не умею, мне не нравится, зачем? Моя участь по жизни - крючки и спицы, если я правильно понимаю свой собственный статус!
        - Знаешь, умение всадить клинок или хоть вот спицу в глаз какому-нибудь паразиту лишним не будет даже для Вязальщика, - убеждённо сказал Снежан. - Тебе же на Грани потом служить, а там всякое случается.
        От его слов будто холодом повеяло. Служить на Грани… Как будто всё уже решено, как будто выбора иного больше нет. И никто не спросил, хочет ли она служить на Грани чужому миру. Слабое утешение: это случится нескоро…
        Возвращалась уже без унылого отчаяния. Снежан немного примирил со спортподготовкой. Хрийз думала, как придёт на стадион завтра, и снова увидит эту невозможную, добрую, замечательную улыбку… Она несколько раз сжала и разжала пальцы, хранившие память о ладони Снежана. Казалось, будто кулачок изнутри греет солнечное тепло. Губы сами собой расплывались от уха до уха.
        Жемчужное Взморье протянулось вдоль побережья на изрядные километры, но с суши поселение сдерживали Чернозёрные горы, неприступными скалами нависавшие над домовладениями. Хрийз вышла к набережной.
        Солнце зелёной монеткой светило сквозь облака. Ветра не было, подмораживало, иногда срывались тонкие сухие искорки снега. На дорожках и газонах снега не было, весь растаял ещё вчерашним, ясным и ветреным, днём. Снежные розы доверчиво раскрывали прозрачные лепестки, ловя последние крохи тепла. А над морем, у горизонта, небо уже дышало ледяной синевой наступающей зимы…
        Хрийз решила прогуляться по набережной, посмотреть, что к чему. Она пошла наугад, в противоположную от домовладения семьи Црнай сторону. Довольно скоро вышла к большой площади, с фонтанами, бережно укрытыми на зиму, облетевшими деревьями, клумбами со снежными розами… Кроме роз, из цветов больше ничего не осталось: однолетние вымерзли, многолетние впали в спячку, затаившись до весны. Жемчужное Взморье ждало снега, не позавчерашнего мокрого, перемешанного с дождём, не сегодняшних редких крупинок ни о чём, а настоящей метели, бурана, с морозом и воющим ветром. Он придёт на следующей восьмице, если верить погодникам, а пока над притихшим морем неярко светило холодное солнце, и можно спокойно гулять по набережной…
        В центре площади находился мини-город - уменьшенная копия Жемчужного Взморья и окружающего пространства. По улочкам можно было ходить, дома, скрупулёзно воссозданные до каждого окошка и кустика под тем окошком, высотой примерно по пояс. Но интереснее всего оказался участок за поселением. Бассейн, символизирующий море, выход к юго-восточной границе княжества. И корабли. Двойная прозрачная стена, разделившая прудик напополам, и с двух сторон корабли. Военные. Зачем пушки и торпеды мирному торговцу?
        - Боевой флот третичей, - пояснили за спиной. - Мы живём совсем рядом с границей, там, за Стеной, - Потерянные Земли.
        Хрийз обернулась рывком. И увидела перед собой Здебору Црнаёг, младшую жену старого Црная. Красивая, очень красивая, но бледная совсем, про таких говорят - ни кровинки. Прозрачные светлые глаза, такой оттенок получится, если в чашку с водой капнуть полкапельки фиолетовой туши и хорошенько растворить её. Такого же цвета длинные вьющиеся волосы, скреплённые двумя заколками-бабочками.
        - А эти корабли…
        - Эти - наши, - ответила Здебора.
        Хрийз вдруг увидела, что она держит в руках серый хищный кораблик, ощетинившийся дулами как ёж иголками. Здебора аккуратно положила кораблик на ладонь, слегка дунула на него. Плеснуло волной привычной уже жути: магия! Корабль величественно проплыл по воздуху и присоединился к приятелям по ту сторону Стены. Вражеским оказался, так-то вот.
        Мини-граница дрогнула, поплыла. На мгновение показалось, будто это не макет, но окно в реальный мир, вид с высоты птичьего полёта. Два флота один против другого. Магическая Стена, разделившая пределы княжества и захваченных земель. Ненависть, пропитавшая Воздух и Воду, вошедшая в Огонь, отравившая Землю, искорёжившая Свет, Тьму и Сумрак, пьющая жизнь из всего, неосторожно подвернувшегося по пути…
        Хрийз сморгнула, и наваждение исчезло.
        - Ты видела, - тихо сказала Здебора.
        Она не спрашивала и не уточняла, она отметила факт. Хрийз обхватила себя за плечи. Ей вдруг стало очень зябко, и не от ветра, ветра не было. Не от мороза.
        - Так это… это что? - охрипшим голосом спросила девушка. - Это не для красоты, да? Это - следящая система? Радар? Чтобы присматривать за границей?
        - Да. Только доступ к её возможностям не у всех. Ты - увидела; это хорошо.
        - Вы хотите, чтобы я…
        - Будет неплохо, - отозвалась на её мысли Здебора. - Мне одной трудновато. Просто приходи иногда, и посматривай. Так, ненароком. Мало ли… И болтать, знаешь… не надо до времени. Никто не видит почти. Ничего не видят, только забаву. А это не забава, это серьёзно.
        - Тогда почему в центре поселения? А если кто-нибудь испортит? Или сам травмируется…
        Здебора покачала головой: нет. Внезапно Хрийз поняла, что с ней не так. Облило холодом: как не заметила раньше! Прозрачные глаза молодой женщины были лишены зрачков. Только радужка, равнодушно-фиолетовая, светлеющая к центру.
        Здебора Црнаёг родилась слепой.
        Хрийз тащилась вперёд и вверх, вслед за остальными, проклиная всё на свете, себя саму - за то, что согласилась! - в особенности. 'Однодневный поход с ночёвкой', - сказал Снежан. К перевалу Семи Ветров, говорил. Это рядом совсем рядом, он сказал. Будет группа из десяти старшеклассников и от егерской службы сопровождающи, а именно: Млада. То есть, задание абсолютно детское.
        Детское.
        Абсолютно.
        Экипировку выдали, подогнали по фигуре. Сам Снежан и подгонял. Хрийз знала его всего несколько дней, но сама не заметила, как у неё возникло стойкое впечатление, будто она знает Снежана Четвертакова всю свою сознательную жизнь. То ли улыбка его так действовала, то ли доброжелательное уважение к ней, безродной девчонке с жемчужных плантаций, то ли что-то ещё…
        … Вверх, всё время вверх… Когда уже закончится этот чёртов подъём? Рюкзак, совсем не тяжёлый поначалу, оттягивал плечи. Хрийз смотрела вниз, на ботинки идущего впереди, весь мир съёжился для неё в кусочек тропинки перед самым носом. Шаг. Ещё шаг. Сейчас упаду и не встану. Ещё…
        Перед собственно походом Снежан представил группе двоих со стороны. Млада Црнаёваш, наш егерь, так он её отрекомендовал. И Хрийзтема, новичок. Хрийз терпеливо выдержала дружное внимание десятка человек. Девчонки смотрели с оценивающей ревностью, мальчишки - ну, мальчишки и есть. Обалдуи. Знать бы ещё, с какой лёгкостью эти обалдуи попрут вперёд и вверх! Не позорилась бы, отказалась сразу…
        Короткая команда 'привал' прошла мимо. Хрийз остановилась только потому, что остановился впереди идущий. Потом осознала, что пытка временно приостановлена, скинула рюкзак и рухнула на него, ссутилившись, спрятав ладони между коленей.
        Скрипнула галька под сапогами. Хрийз подняла голову, увидела Снежана. Он присел рядом на корточки, протянул девушке закрытую походную кружку с горячим счейгом.
        - Пей, - сказал сочувственно. - И ещё пряник сладкий съешь. Полегчает.
        - Спасибо, - тихо сказала Хрийз, принимая кружку.
        Очень хотелось спросить, далеко ли ещё идти. Не спросила. Голос бы непременно дрогнул, и вопрос прозвучал бы жалко.
        Ребята между тем, освободившись от рюкзаков, разбежались по поляне. Смеялись, перешучивались, кто-то кинул в кого-то шапку, тот схватил и кинул в другого, пошла баталия. Хрийз узнала игру. Сифа. Неистребимое увлечение школьников всех возрастов. Может, здесь она называлась иначе, но, по сути, не отличалась ничем. Диво, у них ещё хватало сил бегать и орать!
        - Обидно, правда? - понимающе выговорил Снежан.
        Хрийз молча шмыгнула носом, отвернулась. Что скрывать, дествительно обидно. Что другие бегают, а она сидит, полумёртвая, и до сих пор сердце в груди прыгает. А ещё обиделась на Снежана. Он, оказывается, зазвал в поход именно ради пропаганды физкультуры среди одной ленивой девчонки. Пропаганда получилась нагляднее некуда. Обижайся, сколько влезет.
        - Через несколько лет, уверен, вспомнишь сегодняшний день с улыбкой, - с добродушно усмешкой сказал Снежан.
        - Если доживу, - буркнула Хрийз.
        Хотелось упасть и околеть на месте. А ведь до собственно Перевала, места ночёвки, ещё не дошли. Ещё идти половину пройденного, не меньше. Вверх. Хрийз не знала, как она пройдёт оставшееся расстояние. То есть, знала: никак. Где-нибудь в сторонке от тропы похоронят. И камень памятный водрузят, с наставлением юным. Скорбная надпись сообщит, что солнце, воздух и вода помогают не всегда: если нытик ты и хлюпик - превратишься быстро в трупик. Господи. Стихи полезли. Мозги от усталости, помутились, не иначе.
        - Жива? - спросила Млада, встав над душой.
        - Угу, - буркнула Хрийз, обессилено закрывая глаза.
        - Ничего. Тебе полезно.
        Полезнее некуда. Ага. Вопли школяров пошли на убыль, неужто набегались, ухари… Похоже, что да.
        Ветерок ласково трогал морозцем разгорячённые щёки. Солнце слабо грело затылок. Хорошая погода, как раз для пеших прогулок. Буран ожидали в начале восьмицы, а пока стояло затишье, и совершенно не верилось, что очень скоро на Жемчужное Взморье упадёт настоящая зима. Хрийз вспомнила, как все метались над плантациями словно укушенные: всё проверить, всё проверить ещё раз, убедиться, что всё, чему надлежало быть укрытым, - укрыто, и всё, что должно быть приведено в готовность, в эту самую готовность приведено. И проверить ещё раз. И убедиться…
        Црнай-младши достал всех своей педантичной занудностью. И сам на месте не сидел, и другим не давал; но, справедливости ради, командовал он по праву. Потому что сам, своими руками, работал со всеми даже не наравне, а - больше. У него интерес, конечно, прямой, погибнет плантация - останется без дохода, а семья после головомойки от первых лиц княжества получила неслабый финансовый удар; надо вертеться. Но младший Црнай мог бы и в кабинете посидеть, раздавая ценные указания оттуда…
        Хрийз осторожно поинтересовалась у коллег, всегда ли начальник у них такой или просто это сейчас у него грустный период в жизни. Оказалось, почти всегда. Личным примером, так сказать. Приятно знать, что, хоть и дерут с тебя три шкуры, с себя этих шкур снимают семь. Вызывает уважение.
        - Подъём!
        Что, уже? Опять? Да, опять. И снова. Хрийз встала, подняла рюкзак, продела руки в лямки. Вперёд и вверх. Одно совершенно точно надо сделать. Не ныть. Зубы стиснуть и не ныть, хотя хочется. Как там в той песенке из детства? Где друг оказался вдруг. Вверх таких не берут и тут про таких не поют. Да. Именно так…
        Перевала достигли к вечеру. Хрийз вымоталась до одури так, что палатку за неё поставила Млада. И есть не хотела, тошнило, но поесть пришлось. От Млады просто так не отделаешься, проще исполнить. Ну, и Снежан смотрел. Как перед ним показать себя сопливой капризной размазнёй? Да ни за что.
        Когда-то через Перевал Семи Ветров шла дорога, одна из крупнейших транспортных артерий княжества. От Дармицы к Ясному полю и дальше, к Зелёной Речке, Белой Поляне, Драгомысу. Война перепахала и перекроила берег: Зелёная Речка и Ясное поле покоились на дне, Драгомыс превратился в одинокую скалу далеко на западе, а на узкой полосе суши между морем и скалами выросло за двадцать послевоенных лет Жемчужное Взморье. Но старая дорога всё ещё сохранилась, хотя и потеряла прежние приоритет и статус; по ту сторону Чернозёрных гор ею пользовались жители местечковых небольших поселений и следили за нею они же.
        На перевале же дорожное полотно обрывалось в никуда. На него поднялись по крутой тропинке, заботливо благоустроенной камнями, вкопанными в наиболее опасные места. Здесь было нечто вроде кемпинга, стоянки для палаточных лагерей. В тёплое время года сюда могло сойтись до десяти групп, идущих по разным пешим машрутам. Походные карты согласовывались с егерской службой, накладок не возникало или возникали очень редко.
        Хрийз всё же нашла в себе силы пойти посмотреть надписи, оставленные партизанами, оборонявшими когда-то перевал. Здесь был один из входов в систему так называемых Чёрных озёр, заполнявших собою карстовые пещеры горного хребта. Вода в них была чернильно-чёрной, солёной и отчётливо дышала магической жутью. Озёра явно возникли здесь не сами по себе. Но кто и с какой целью их создал, как сумел сохранить на века, история умалчивала. На одной из пещерных стен, как раз над тёмной неподвижной водой, шли выцарапанные ножом имена тех, кто стоял под атаками врага и выстоял. Неровные столбики местных иероглифов. Знакомые по историческим книгам имена и не знакомые. Пальш Црнай, Сихар сТепчог. Хрийзтема Сирень-Каменногорская…
        Хрийз смотрела на своё собственное имя, выведенное рукой той, которая лежала сейчас в перманентной коме на постели своего родового замка. Младшая княжна Браниславна, герой ушедшей в прошлое страшной войны. Общее с нею - только имя. И память Фиалки Ветровой, дошедшая вместе с пожелтевшими от времени страницами её дневника. Именно отсюда Фиалка вытащила их всех, по просьбе Сихар, рискуя собой, с таким ущербом для себя, что пришлось вмешаться её старшему, доктору сТруви. Фиалки нет, и половины бойцов этого отряда больше нет. Сихар и Пальш живы, может быть, когда-нибудь очнётся княжна…
        В торжественной тишине памятного места звонко отсчитывали время капли, бегущие с низкого потолка. Один раз в секунду. Как метроном.
        Хрийз вернулась к своей палатке, которую делила с Младой, притихшая, под впечатлением от увиденного. Когда читаешь в книгах о чём-то страшном, но слишком от тебя далёком, слишком историческом, а потом вдруг видишь реальное подтверждение прочитанному, это всегда впечатляет.
        С площадки открывался великолепный вид на оставшееся далеко внизу Жемчужное Взморье, на далёкие скалы у горизонта, на море и зелено-золотое солнце в опаловой дымке, уже коснувшееся краешком диска горизонта. Вечерняя тишина пронзила холодным покоем безграничного величия природы. Что такое люди и их распри перед закатом, древним, как мир, перед Вечностью, что древнее мира? Так, пылинки малые, песок сквозь пальцы демиурга, искорки на ветру…
        Со спины тихо подошёл Снежан, встал рядом. Не сказал ничего, просто стоял рядом, смотрел на закат, и откуда-то Хрийз знала, что он чувствует примерно то же самое, хотя ходил сюда походами не один раз. Когда-то он был таким же обалдуем, как эти ребята, снова затеявшие беготню между палаток. Потом, в какой-то из дней, точно так же встал у обрыва, замерев в неподвижном молчании вместе с небом. Он позврослел тогда, как сейчас повзрослела Хрийз, рывком, внезапно, задумавшись о том, о чём раньше не приходило в голову думать…
        Хрийз чуть подалась назад и положила голову ему на плечо. Снежан обнял её за плечи, а через мгновение они уже с упоением целовались, забывая дышать. Накрыло безудержным чувством обоих, никто даже не попытался включить голову и начать думать, да и о чём тут думать ещё, когда.
        Ледяной водопад вырвал из сладкой грёзы.
        - Млада! - завопила Хрийз, подавившись от возмущения. - Ты сдурела совсем!!!
        - Не понял, - тихим, но бешеным по оттенку голосом сказал Снежан.
        Млада отбросила пустое ведро, и оно покатилось прочь, подскакивая на камнях и дребезжа.
        - Остынь, Снежан, - холодно приказала она. - Ей ещё десяти нет! А ты, подруга, не вешайся на парней. У них нервы, знаешь ли, не железные.
        - Какого чёрта! - закричала Хрийз, утираясь. - Я… да я… Я живу одна, как взрослая, я работаю сама, как взрослая, я обеспечиваю себя сама, ни у кого на шее не сижу! Тьфу, чтоб тебе провалиться, вода холодная!!! И целоваться я должна с кем хочу, как взрослая!
        - Обратись к матушке Сихар, - посоветовала Млада, - она тебе лекцию прочтёт на тему, почему несовершеннолетним целоваться как взрослым нельзя. Тут тебе не твоя ущербная Земля, у нас здесь мир с повышенным магическим фоном и кровь девственницы, знаешь ли, пролитая до срока, легко устроит тебе разные интересности; долго потом лечиться будешь. Исполнится тебе десять, тогда хоть со всем Сиреневым Берегом переспи, и ещё в Потерянные Земли не забудь смотаться, для пущего опыта. А ты, Снежан, дурак. Не ожидала!
        Снежан слегка развёл руками. Сам дурак и есть. Купился на раслин, какой несовершеннолетние обычно не носят. Но не оправдываться же теперь, как нашкодившему школьнику…
        Ночью, отревевшись и дождавшись, когда Млада наконец-то уснёт, Хрийз выбралась из палатки на воздух. Подморозило, при дыхании вырывался отчётливо видимый парок. На ясном небе высыпали звёзды, алая луна полоскала краешек своего месяца в море, а голубая луна светила ровным холодноватым пятаком прямо в зените. Хрийз сунула ладони под мышки. Не догадалась прихватить перчатки, теперь пальцы начали мёрзнуть. Увидела Снежана. Тоже не спал, оказывается…
        Подошёл, встал рядом.
        - Прости, - сказал вдруг.
        - За что? - сипло спросила Хрийз. - Это я тебя подвела… Я же не знала!
        Снежан коснулся ладонью её щеки. Тёплое прикосновение, почти родное. Хрийз замерла, боясь его спугнуть.
        - Ты красивая, - сказал он, убирая руку. - Может быть, через год, когда тебе исполнится десять…
        - Год - это так много, - честно выдохнула Хрийз. - Вечность почти. Кошмар…
        - Кошмар, - не стал спорить Снежан. - Жаль…
        - И мне… - тихо призналась Хрийз. - Жаль.
        Он кивнул. И ушёл. Не оглядываясь.
        Хрийз смотрела ему вслед, и слёзы стыли на щеках.
        Группа вернулась в поселение к вечеру следующего дня. Хрийз забилась в свою квартирку, и оставшийся выходной провела между слезами и сном. Она не знала, как ей теперь появляться в треклятом спортзале, ведь придётся там наблюдать Снежана и тем самым травить незажившее чувство. Просто ужас, если вдуматься. Но пресловутое чувство будущего, то самое 'я есть', внятно говорило ей, что Снежана она не увидит до самой весны. По какой причине, определить, как всегда, было трудно. А так ли важна причина?
        Главное, следствие.
        Как всегда.
        Буран пришёл ночью. Снежный ливень летел стеной, заваливая побережье сугробами высотой в человеческий рост. Несколько дней ярилась непогода, а потом, после прояснения, ударил мороз, и солнце негреющей монеткой светило сквозь зеленовато-розовую дымку. Хрийз тихо радовалась, что успела съездить в Сосновую Бухту за комплектом зимней одежды. Она работала теперь на сортировке, в море выходить надобности не было. Но холода обрушились суровые. В плащике уже не побегаешь.
        Хрийз связала себе варежки с тремя пальцами - под большой, указательный и все остальные сразу. Варежки возымели успех: Хрийз навязала их всем, кто просил, а детворе достались ещё зимние шапки-ушанки весёлых расцветок.
        Вот кого зима осчастливила совершенно: детей. Они в полном восторге носились по поселению, кидались снежками, катались на круглых ледянках со всего, что можно было приспособить под горку, а мальчишки-моревичи устроили ещё полыньи в замёрзшем море и ныряли туда сразу с берега. На них смотреть было страшно, такой это был экстрим - с крутого берега на ледянке и в парящую на морозе воду. Береговые повторяли этот подвиг, предварительно упаковавшись в зимнюю разновидность гидрокостюма. Хрийз смотрела на них, ёжилась и думала о том, куда глядят родители. Ремня ухарям выдать не помешало бы совершенно точно!
        В Жемчужном Взморье не было своего учебного заведения и детей школьного возраста возили в Сосновую Бухту на специальном транспорте. Летом на катерах, зимой, по застывшему морю, на снегоходах. Школа вообще-то строилась: численность населения Взморья превысила семь тысяч, и Департамент Образования - был в княжестве и такой - озаботился строительством зданий для школы и библиотечного комплекса. Торжественное открытие планировалось на весну, к празднику Победы, ко дню, в который двадцать лет назад Грань Третьего Мира окончательно закрылась для пришлых захватчиков. Хотелось бы верить, что навсегда…
        Как-то, возвращаясь к себе, Хрийз встретилась с Эрмом Тахмиром. Что он здесь делал и зачем, оставалось только гадать. Хрийз гадать не хотела. Поспешила перейти на ту сторону улочки и слиться с окружающим пейзажем. Не вышло, её заметили.
        - Хрийзтема, - сказал Эрм. - Подойти-ка сюда.
        Девушка подошла, чувствуя, как гадко подрагивают коленки. Она очень остро восприняла недовольство господина Тахмира, и теперь с тоской ждала головомойки. И не ошиблась.
        - В библиотеку, смотрю, вы так и не собрались, - озвучил Эрм неприятный факт.
        Хрийз попыталась было оправдаться, но под его взглядом умолкла на третьем слове. Тахмир умел убийственно внимать, как выяснилось. Ему достаточно было услышать что-либо, чтобы оно прозвучало глупо.
        Он не стал ругать, стыдить, взывать к совести, чего Хрийз поневоле ждала. Просто дал добрый совет:
        - Списки на общеимперском составляй, проверю, - и добавил ласково - Шкуру спущу!
        Очень неловко получилось.
        Поэтому в первый же свободный день пришлось ехать в библиотеку Сосновой Бухты.
        Зима превратила город, памятный по тёплым временам, в удивительную снежную сказку, подсвеченную зеленовато-розовым сиянием неяркого морозного дня. Библиотека встретила теплом, уютом и тем особенным запахом, который присущ старым фолиантами, простоявшим на полках не меньше сотни лет. Дама-библиотекарь взглянула на записку от Тахмира с удивлением, но послушно принесла книги. Подчеркнула, что на руки их взять нельзя, потому что Жемчужное Взморье - другое поселение; в пределах Сосновой Бухты - другое дело. Хрийз вспомнила странноватое пожелание Тахмира насчёт списков, и поняла, какие такие списки сейчас будет составлять на общеимперском. Конспекты. То есть, тупо всё переписывать, чтобы по вечерам учить у себя в квартирке. И если не выучит, то - вряд ли Эрм шутил! - лишится шкуры. Мило.
        Первая книга называлась 'Основы права', и одно это название, помноженное на толщину, вогнало в тоску. Вторая была ещё толще, но называлась веселее, а именно: 'Общая теория магии'. С неё Хрийз и начала, поминутно заглядывая в свой вендарик, начертанный когда-то учителем Несмеяном.
        Магический фон, он же стержень и основа любого мира представлял из себя поток вечнотворящей силы, пронизывающей миры. Создающей миры. Разрушающей миры. Этакое бесконечное кипение, в котором поднимаются вверх пузырьки воздуха; каждый пузырёк - мир, один из бессчётного множества вероятностей.
        Поток содержал в себе Триаду высших сил и Квадрат сил стихийных. Как правило, один человек не мог объять необъятное и старался развивать то, к чему у него с рождения были склонности. Но если стихии можно было подчинить себе по мере обучения, то с Высшими силами фокус не получался, они требовали инициации. Безоговорочной и полной. В Небесном Крае, к примеру, практиковали инициацию Светом, и это создавало серьёзные неудобства в виде недостатка двух других компонентов Триады.
        Хрийз отложила пишущий предмет, помяла пальцами уставшую кисть. Отвыкла писать, да. Там, дома, всё больше по клавиатуре или пальцами по сенсорному экрану… где они теперь, клавиатура и экраны?.. а здесь всё по старинке, ручкой. Благо ещё, что не гусиным пером!
        Из библиотеки Хрийз вышла поздно, унося с собой исписанную с двух сторон тетрадь. От общего объёма написанное составляло мизерную часть, учитывая, что припадать к граниту науки придётся не каждый день с рассвета до заката, к концу года сделать конспект двух книжищ - проще повеситься, а копировальных аппаратов здесь не было. То ли не придумали ещё, то ли из принципа не строили. Библиотекарь искренне не поняла вопроса. После долгих объяснений, немного вникнув в суть, возмутилась: это тебе не фабричное производство сукна, это - Книги! К которым надо со всем уважением. То есть, сидеть, читать, от руки переписывать, всё.
        В Жемчужное Взморье Хрийз вернулась последним рейсом, в полной темноте. Пустой причал встретил холодным ветром и тишиной, рейсовый катер зашёл в поселение ради одного-единственного пассажира, девушка сошла с него в гордом одиночестве.
        Немного страшновато было идти одной, сквозь танцующие под оранжевыми фонарями сухие искры редких снежинок. Со стороны моря задувал ветерок, Хрийз машинально повернулась к нему спиной. И коротко выдохнула: ей открылась картина потрясающей красоты.
        Жемчужное Взморье сверкало в зимней звёздной ночи как новогодняя гирлянда. Яркие полотнища северного сияния призрачными реками текли с гор, расплёскивались по крышам невесомым пылающим полотном…
        В душе всколыхнулась волна забытой памяти: густой хвойный запах и оранжевые, как физиономии моревичей, мандарины, вафельные шоколадные конфеты, подвешенные к колючим зелёным ветвям, яркие стеклянные шары, гирлянды из крупных, в ладонь, звёздочек… 'Ёлочка гори!' Детская песенка, старые рисованные мультики про смешного волка, наглого зайца и троих из Простоквашино, домашний торт в духовке, хлопушки-конфетти, армейская сигнальная ракета, с визгом взлетевшая в чёрное звёздное небо…
        Сиреневому Берегу не было знакомо зимнее новогодье. Год начинался здесь весной, в светлые ночи, когда солнце сходило с неба лишь ненадолго. Потом начинался Парад Лун, длинное летнее время, когда все четыре ночных светила одновременно находились на небе. После Парада устанавливалась осень…
        Хрийз нашла причал домовладения семьи Црнай, вон он, слева, фонари на нём синие… Обратно на набережную, затем по самой набережной, - вымерзнешь как мамонт, несмотря на тёплую одежду: холода встали суровые. Мысль пришла сумасшедшая - взять да и пройтись по морскому льду. А что? Крепко замёрзло, грузовые снегоходы вон выдерживает! По гипотенузе путь короче.
        Хрийз осторожно спустилась на лёд. Ветер слизал с него снег, и лёд таинственно светился синим. Фонари бросали на него оранжевые блики. Подо льдом таинственно светились огни подводной части поселения, двигались какие-то тени; у дна очевидно было существенно теплее, чем на поверхности. Хрийз подняла капюшон и пошла себе потихоньку, увлечённо разглядывая рисунок подводных улиц у себя под ногами.
        Лёд не был однородным, он состоял из спаянных друг с другом крупных льдин. Хрийз помнила, как качались на волнах эти льдины. Потом их стянуло между собой прозрачными скрепами.
        Острым уколом ужаса пришло чувство тревоги. Хрийз вскинулась. И обмерла. Из-за ветра, к которому приходилось всё время поворачиваться спиной, чтобы не бил в лицо, девушка забрала намного левее, чем было надо. Задумалась, шла долго, не замечая, что уходит фактически в открытое море. До причала домовладения Црнаев теперь было не просто далеко, а очень далеко! Плохая это была идея, спрямить дорогу, очень плохая. Хрийз понемногу начала осознавать, насколько.
        Скалистый берег понижался, отворачивал в сторону. И там, между льдом и камнем, что-то двигалось. Девушке очень не понравилось, как оно двигалось. Какая-то живая чёрная лента…
        И она приближалась.
        Ветер стих внезапно до полного штиля. Над застывшим морем плыла неподвижная звенящая тишина со вкусом нереальности. Оставшиеся по левую руку огни Жемчужного Взморья давали мерцающий призрачный отблеск. Таинственная тёмная лента, выгнутая правильным полукругом, приближалась неспешно, беззвучно. Хрийз щурила слезившиеся глаза, пытаясь рассмотреть, что же это такое несёт прямо к ней. Пыль? Ага, зимой, в море. Хотя, если эту пыль сдуло с берега… Но если сдуло, тогда где же ветер?
        Дохнуло в лицо слабым запахом взопревшей шерсти. Уши уловили отдалённый звук, пока ещё тихий, на пределе слышимости. Полувой-полулай, торжествующая песня хозяев зимы.
        Волки!
        Волки. Оцепенение сковало ледяным панцирем. Волки… Откуда здесь волки? Да и волки ли. Как будто было очень важно знать, кто конкретно тебя сожрёт заживо. В таком немыслимом количестве. Штук, наверное, сто или даже больше. Или волков считают по головам? Крупный волчий скот…
        …и вломился в душу сумасшедший ужас.
        Хрийз кинулась удирать во всю прыть, не разбирая дороги. Так, как не бегала ещё никогда в жизни. Звёзды уваливались куда-то влево, вместе с кривой ухмылкой алой луны. Гулко бухало в груди сердце, и воздуха не хватало. Боковое зрение выхватило далёкие тёмные тени, пластавшиеся по льду с обеих сторон. Многоголосый лай перешёл в рыдающий хохот: так 'смеются' гиены в передачах BBC о животных Африки…
        Споткнулась, проехалась на животе, вскочила, не удержалась на ногах - повело в сторону, в бок, на некстати выставленный локоть. Время замедлило ход. Ощеренные пасти подплывали медленно, как в кино. Глаза, - бешеные вылупленные гляделки, - горели ярко-синим огнём. Почему-то сознание зацепилось за их цвет. Не красный. Не зелёный, не жёлтый или оранжевый. Именно синий…
        И вот это - всё? Разорвут, сожрут заживо, и даже костей никто не найдёт… всё?!
        Неужели - всё?..
        Хоть бы лёд под ними лопнул и они провалились бы все…
        Раслин дрогнул, отзываясь на тугую волну магии, отдавшуюся болью в каждом нерве. Так, наверное, чувствует себя провод, по которому пропускают бесконечный ток…
        Лёд лопнул.
        Лопнул феерически, словно под него каким-то образом подобрался и внезапно рванул небольшой вулкан. Толкнуло в грудь, отбросило назад, продрало спиной по льду. Уши задёрнуло долгим монотонным звоном. Хрийз кое-как перевернулась на живот, поднялась на четвереньки, руки-ноги разъехались снова. Ткнулась лицом в лёд, - больно. Боль отрезвила, вздёрнула на ноги. Очень вовремя вздёрнула, надо сказать.
        … Они припадали на передние лапы и глухо рычали, прижимая уши. Двое, трое… нет, двое… крупные серо-седые твари, волки как они есть. Только глаза не красные и не зелёные, - синие. Синие, горящие злобой и голодом, угольки.
        Нож… Хрийз дёрнула его из ножен. Инициированный клинок, символ статуса свободной и боевое оружие, а больше ничего с собой не было, и магия не помощник, управлять ею девушка не умела. Случайный всплеск проломил лёд, да, но как его бросить уже по собственной воле? Не просто бросить, направить. Вспомнилось, что волки всегда стремятся вцепиться в горло… кажется… и надо прикрыть горло рукой. С прокушенной рукой жить можно, с прокушенной шеей это уже не получится.
        Нахлынуло отвлечённым знанием: стая, оставшаяся выть по ту сторону взломанного льда, собирается неожиданное препятствие переплыть. Да, холодная вода - неприятная штука, но голод неприятен не меньше. Некоторые отдельные звери уже спустились в воду и гребли лапами в сторону вожделённого мяса.
        Волк прижал уши и прыгнул. Хрийз не успела воткнуть кинжал, она вообще ничего не успела, даже 'мама' вскрикнуть - мощные челюсти впились в предплечье, мгновение, удар затылком о лёд, а сверху - тяжеленная туша; Хрийз била кинжалом наотмашь, не понимая, попадает или нет, и в какой-то миг ей остро, жадно, до потери сознания захотелось, чтобы эта тварь наконец сдохла.
        И вновь сквозь тело прошёл разряд бесконечного тока, отзываясь на страстное желание обезумевшего разума.
        &nb4sp; Волна смерти разошлась кольцом, захватывая всё, что попадалось на пути. Всё живое. Хрийз чувствовала, как замирают, останавливаясь, их сердца - не только волков, но и тварей в глубине и ночных стервятников, круживших в небе. Всех, оказавшихся рядом. Хрийз словно бы смотрела сверху на саму себя и на то, что сама же и выпустила: смерть, стремительной волной расходившуюся во все стороны.
        К Жемчужному Взморью. К междугородним ледовым трассам. К Островам, скрывавшимся за горизонтом. К морскому дну и зарывшимся в донный ил рыбам. К звёздам, равнодушно глядевшим с небес…
        Бесконечный магический ток внезапно схлынул в никуда, пропал, будто его и не было. Резко и сразу обрушился купол черноты, обрубившей сознание.
        А потом пришла боль.
        Пошёл снег. Косые колющие строчки, пока ещё редкие, ложились на лицо и не спешили таять. Боль накатывала волнами, рождая хриплый воющий крик. Надо было как-то спихнуть с себя тяжёленную дохлятину, перетянуть руку, посмотреть, что с ногой, в которую, кажется, тоже успели вгрызться… Сознание держало это где-то за барьером боли, тусклыми вялыми вспышками. Боль забивала всё.
        В какой-то момент Хрийз поняла, что зовёт бабушку, как маленькая… Когда-то давно въехала на велосипеде в угол дома и сильно разбила голову, тоже было очень больно, и бабушка промывала затылок и упрашивала потерпеть, но слёзы не останавливались. Тогда рядом была бабушка. А здесь? Никто не спасёт, никто не знает, где ты и что с тобой, никому не нужна.
        - Бабушка, - простонала Хрийз сквозь слёзы. - Бабулечка…
        Где-то далеко, на расстоянии, которое не измерить шагами или километрами, пожилая женщина смотрела в зеркала. Огоньки свечей, обыкновенных церковных, стояли неподвижно, истекая оранжевым теплом.
        - Ба…
        В безжалостном пространстве вздрогнула и зазвенела невидимая струна. И почти тотчас же оборвалась, будто её перерубили по чьей-то злой воле. Свечи выгнулись, полыхнули с переходом в ослепительную белизну и угасли. Резко, рывком, вернулись холод и боль. В темноте, пропахшей мокрой шерстью, мочой, замёрзшей кровью и страхом, валил ливневой снег. Рядом, совсем рядом Хрийз разглядела сотканную из мрака тёмную фигуру человека, только понять было невозможно, кого именно - моревича или берегового.
        - Помогите, - хрипло крикнула Хрийз. - Помогите же!
        На самом деле, с губ сорвался лишь полузадушенный шёпот вместо крика. Фигура не пошевелилась. Метель летела словно бы сквозь неё. Обман зрения? Но откуда, откуда тогда это зримое, тяжелое ощущение недоброго присутствия?!
        Слёзы вмёрзли в ресницы, снег на щеках уже не таял. Боль отдалилась, уступая сонному покою. Кошмарный незнакомец выглядел как негатив со старой плёнки - тёмное лицо, белёсые волосы и белые глаза. От него несло уверенной спокойной жутью. И ещё казалось, будто видела когда-то нечто подобное… кого-то подобного…
        Пальцы сами нашарили на груди низку деревянных бусин, рядом с погасшим раслином. Ненаш…
        Как давний сон вспомнился тот разговор во владениях семейства Црнаев. Буду нужен, позови, я приду.
        Хрийз отключилась на мгновение, затем новой вспышкой боли сознание вернулось обратно. Ненаш возник прямо из ничего, не было, и появился, заступил дорогу незваному гостю и оскалился на него с шипением. Хрийз в тихом ужасе поняла, что голливудские режиссёры не имеют никакого понятия о клыках настоящего вампира и что волки сейчас сдохли ещё раз, от зависти.
        Сознание погасло снова, и снова включилось от прикосновения к щеке.
        - Ненаш…
        - Я здесь, - отозвался он. - Всё хорошо.
        Всё хорошо, повторила девушка про себя сказанное Ненашем. Всё хорошо. Радость оказалась чрезмерной для измученного тела. Хрийз снова потеряла себя.
        Очнулась в полной темноте, услышала голоса…
        - Ненаш! Живой, чертяка, - знакомый голос, Хрийз его уже слышала, но где, когда?
        Не могла понять. Ей было холодно, мокро, страшно, в спину что-то упиралось и давило, в горло рвалась тошнота. Ещё немного, и вывернет наизнанку… вот прямо сейчас…
        - Что мне сделается… Здрав будь, Счай.
        - И тебе поздорову, друг. Я-то думал, тебе конец.
        - Не дождутся, - угрюмо сообщил Ненаш. - Но вышло скверно. Если бы не артефакт от нашей новой Вязальщицы, видел бы ты меня тогда…
        - У вас появилась Вязальщица? - искренне удивился сЧай.
        - А вот она. Вызови сюда Ичкрама, он у тебя лучший. И вообще… позаботься.
        - Понял, - ответил сЧай, и начал распоряжаться.
        Хрийз слушала его команды, силясь опознать этот уверенный, знакомый до дрожи голос. Да кто же он такой?! Внезапно вспомнился случай острого бреда у Хафизы Малкиничны и её же голос, ответивший на точно такой же вопрос: - твоя судьба. В мозгу сама собой вспыхнула картинка: тот самый офицер морского флота Островов, страшный дядька с плешью на макушке, злой как тысяча чертей, именно он не дал ей утопиться на том празднике, будь неладен, и вообще.
        Судьба.
        С ума сойти.
        На лоб легла прохладная рука, и другой голос спросил участливо:
        - Как ты?
        Хрийз не сразу поняла, что спрашивают у неё. Но ответить не смогла, только застонала слабо. На большее не хватило сил.
        - Господин Нагурн, раз уж вы здесь… Не хотелось бы тревожить Дахар, она сейчас спит. Поможете?
        - Да, Ичкрам. Конечно. Прямо сейчас?
        - Вы же сами видите…
        Хрийз обессилено выдохнула. И утонула в забвении снова.
        Она снова брела по бескрайнему ледяному полю, и холод разъедал тело, пронизывая до костей и до мозга костей; синие огни светили откуда-то снизу, из-под замерзшего в бурю моря. Волков не было, не было и страха, только тревожная, муторная какая-то тоска. Время уходило, проливаясь струйками песка сквозь пальцы. Что будет, когда оно просыплется до конца?
        Пошёл снег. Мелкие сухие искорки резали кожу как осколки стекла. Скоро начнётся буран. Хрийз знала как это будет: усиление ветра до ураганного, резкий мороз, стена снежного ливня… Странным образом её это не волновало, хотя буран в её положении грозил смертью. Но смерть не пугала так, как должна была. Ну, умру. Эка невидаль. Все умирают, рано или поздно…
        Впереди, в стылой позёмке, рождался мираж. Синеватое призрачное сияние обретало объём и форму. Хрийз напряжённо всматривалась в него. Картинка казалась знакомой до боли.
        Она и была знакомой. До боли!
        Собственная комната в потерянном навсегда доме. В городе Геленджике, стоящем у Чёрного моря. Странный ракурс, будто смотришь… да, будто смотришь из изнанки зеркала. Столик, две свечи. Бабушка…
        Бабушка сидела за столиком, по ту сторону зеркальной плёнки. Родное до боли лицо…
        - Бабушка! - закричала Хрийз, срываясь на бег. - Бабушка-а!
        Мираж не приближался. Девушка бежала, сходя с ума от напряжения сил, и ледяная пустошь летела назад, но мираж не приближался.
        - Бабушка!
        А вот крик долетел. Пожилая женщина по ту сторону прозрачного зеркала вздрогнула, и губы её шевельнулись: Христина.
        Хрийз с разбега ткнулась в прозрачную стену, мгновенно вспыхнувшую зелёной ажурной сетью. Сеть была такая же, как и та, что накрыла дыру в скале Парус. Может быть, та же самая. Хрийз вломилась в неё на полном бегу, и сеть спружинила, отбросив её назад, под режущие осколки снежного ливня.
        - Бабушка… - сорванным голосом прошептала Хрийз.
        Мираж распадался, истаивал в снежной круговерти, пропадал. Мгновение, и его не стало. Зато из ветра и снега соткалась принцесса Чтагар. Хрийз ничему уже не удивлялась.
        - Надумала уйти? - дружелюбно спросила Чтагар. - Так не уходят.
        - Пустите меня! Сейчас же! - крикнула Хрийз.
        Крик её поколебал воздух и на миг снова вызвал зазеркальную картину, но - только на миг. Порыв ветра опрокинул Хрийз на лёд, а снег стремительно затушевал видение.
        - Я - Страж, - тихо пояснила Чтагар, не двигаясь. - Я сохраняю, я берегу. Прости. Ты слишком далеко зашла, осенний цветок. Не можешь вернуться, уйди правильно. Не позволю рвать тонкие ткани моего мира в клочья.
        - Я прослежу.
        Из метельной круговерти соткался Ненаш. Отчего-то здесь он выглядел внешне ещё младше, чем на самом деле. Хмурое бледное лицо, кулаки в карманах куртки…
        - Нагурн, ты? - показалось, или в голосе Чтагар прозвучало облегчение. - Не твой вроде черёд.
        - Не мой, - согласился Ненаш.
        - Смотри. Случится что, - зови.
        Случится - позову, - серьёзно отозвался он.
        Хрийз смотрела на них, не понимая ничего в их разговоре. Что они друг друга давно знают, было ясно, а больше ясным не было ничего.
        Чтагар исчезла. Ненаш протянул руку:
        - Пойдём…
        - Куда? - спросила Хрийз, не торопясь вставать.
        - В реанимационную к целителю Ичкраму или за Грань, к новому рождению. Куда пожелаешь.
        - Я хочу домой! - выкрикнула Хрийз, и злые слёзы проступили на веках. - Домой! На Землю! К бабушке! В Геленджик! Отпустите меня!
        Ненаш молча качнул головой: нет. Хрийз поняла, что подробностей не дождётся. Поднялась, - с трудом. Холод пробирал до костей и до мозга костей. Стеной шла метель, сбивая дыхание.
        - Чёрт, - не сдержалась Хрийз, - почему здесь так холодно?..
        - Потому что ты умираешь от переохлаждения, - спокойно пояснил Ненаш.
        - Две дороги, говорите? - зло спросила она. - Не может быть, чтобы не было третьей!
        - Есть и третья, - не сразу отозвался Ненаш. - Инициация.
        - Боже! - выдохнула Хрийз, осознав сказанное. - Нет! Я читала дневники Фиалки Ветровой; нет!
        Ненаш чуть пожал плечами.
        - Здесь, на Грани, у тебя больше времени, чем в яви, но всё же и оно ограничено. Ты можешь выбирать, пока умирает твой мозг. Потом выбора не останется. И из трёх возможностей останется всего одна.
        - Если я вернусь на домой
        - Вернётся твоя душа. Возможно. Возможно, нет. Останется здесь или уйдёт ещё в какой-нибудь мир. У меня нет власти над междумирьем и порталами смерти. Ни у кого такой власти нет.
        - Что же мне делать? - спросила Хрийз. - Я хочу домой!
        - Я - Проводник, - тихо ответила метель голосом Ненаша. - Я исполню твой выбор. Любой выбор. Но поторопись. Вскоре выбирать станет не из чего.
        Хрийз молча глотала сухой холодный воздух. Выбор, он сказал. Назад, в проклятый мир зелёного солнца. Вперёд, к смерти и новой реинкарнации. Какой-то буддизм с шамбалой, в которые Хрийз никогда не верила, но если припомнить те смутные обрывки, что задержались в памяти, хорошего на этой дороге не жди. А попроситься к Ненашу в младшие… Лучше умереть.
        - Ненаш, - окликнула Хрийз и, внезапно испугавшись, что он ушёл и оставил её одну, закричала - Ненаш!
        - Я здесь, - отозвался тот.
        - Я хочу вернуться, - сказала Хрийз. - В больницу. Обратно.
        - Пойдём, - сказал Ненаш. - Дай руку…
        Она очнулась в вязкой влажной тёплой темноте, рывком, внезапно. Судорожно вдохнула, с трудом, ощущая боль в съёжившихся без воздуха лёгких, почувствовала тонкую трубку в носу и услышала голос целителя Ичкрама:
        - Вот тебе кислород. Дыши.
        'Милая', поневоле дополнила память. Но голос, хоть и очень похожий, всё же был не тот. Не вспомнить, какому имени принадлежал 'тот' голос. Губы спеклись, не разомкнуть. Пережитое на Грани уходило в былое, теперь уже навсегда.
        Я буду жить. Жить…
        Хрийз вздохнула и провалилась в целительный сон.
        ГЛАВА 16. ПОРТ ЛАВА
        Темната вокруг держалась кромешная. Ни проблеска света. Так не бывает. Свет есть всегда. Даже в самой глубокой темноте всегда найдётся что-то, что позволит глазу различить контуры мира. Какой-нибудь слабенький, на грани видимости, луч света. От луны, от уличных фонарей, от светлячков, наконец. Ничего подобного сейчас не было. Мрак был настолько плотен, что его, казалось, можно было нащупать пальцами.
        Лёгкое прикосновение к запястью. Целитель Ичкрам.
        - Как себя чувствуешь?
        - Лучше, - ответила Хрийз. - Спасибо…
        - Ты находишься в госпитале на территории военно-морской базы Островов Порт-Лава, - пояснил Ичкрам. - С тобой желает поговорить наш командующий. Ответишь на его вопросы?
        - Да…
        - Хорошо. Сейчас он подойдёт…
        Как будто 'нет' они, целитель и этот адмирал или кто он там, приняли бы к сведению.
        Адмиралом оказался тот самый тип, которого Ненаш назвал сЧаем. Кто бы сомневался. Сказано же тебе, глупой, - судьба.
        - Это ваш нож?
        Хрийз почувствовала ладонью тепло инициированного клинка.
        - Мой…
        - Ваше имя Хрийзтема?
        Не было смысла настаивать на прежнем имени. Оно здесь не звучало, оно принадлежало никому, господин Тахмир ясно это показал.
        - Да.
        - Как интересно, - судя по голосу, ему вправдо было интересно. - Я слышал об одной Хрийзтеме…
        - О дочери княжеской? - спросила Хрийз, не удержавшись от эмоций.
        - Нет. О той, что помогла схватить спятившего Сивурна.
        Отпираться было бессмысленно. Если Хрийз что-нибудь понимала, то история со спятившим Мальграшем будет аукаться ей долгие годы.
        - Это я, - ответила девушка.
        - Рад знакомству.
        Вот что именно было в этом голосе? Сарказм? Насмешка? Или действительно радость? Или всё вместе, и что-то ещё, не определимое сходу? Хрийз живо вообразила себе оранжевую физиономию с усами, какой запомнила с лета. Дорого бы девушка дала сейчас, чтобы оказаться как можно дальше от этого типа! Он её пугал до одури. Ненаш, черти б его взяли, не мог к другому кому в гости привезти… И тут же плеснуло в душу виной: Ненаш сделал всё, что мог, не его вина, что у подопечной такие проблемы с его друзьями.
        - Как вы оказались в открытом море?
        - Я хотела сократить дорогу, - ответила Хрийз. - Замёрзла, идти было далеко, и я подумала…
        - Вы спустились с причала на лёд? - недоверчивый вопрос.
        - Да. Мне казалось, так будет быстрее, чем возвращаться на набережную. По набережной получался огромный крюк. Хотелось срезать путь напрямую.
        Молчание. Вязкая тёмная тишина, заполненная неодобрением.
        - Разве вы не знали, что рядом с поселениями часто встречается береговой волк?
        - Нет.
        - Почему? - удивление, недоверие, - эмоции командующего воспринимались красными сполохами на фоне бесконечной тьмы.
        - Я в Жемчужном Взморье недавно. Всего с осени… Я не знала о волках.
        Огни на берегу, под полотнищами северного сияния, Жемчужное Взморье. Память ещё держала визуальную картинку, но краски уже начали выцветать в нереальность…
        - Когда вы поняли, что вам угрожает? - бесстрастный допрос продолжался.
        - Не знаю точно… Я задумалась, шла по льду… потом увидела, что иду не туда. Потом увидела… полосу такую на горизонте. Долго стояла, пыталась рассмотреть. Потом ветер донёс… лай. Я побежала…
        Ужас пережитого всколыхнулся тёмным озером. Чёрным озером на чёрном же фоне кромешной слепоты. И тут же тёплая ладонь накрыла пальцы, поддержала, отодвинула в сторону паническую атаку. Ичкрам… Его молчаливое присутствие воспринималось как небольшое солнце. 'Он у тебя лучший', - сказал тогда Ненаш…
        - Очень глупое поведение с вашей стороны, Хрийзтема, - подвёл итог услышанному сЧай. - Но смущает одно. По словам Ненаша, он нашёл вас в пятистах верстах от побережья. По вашим словам, вы вернулись из Сосновой Бухты в семнадцатом часу. Что-то я сомневаюсь, что вы могли бежать со скоростью двести пятьдесят вёрст в час. Что, кроме волков, гналось за вами?
        - Не знаю… - честно призналась Хрийз, изумлённая такими сведениями.
        - Ну, я послал охотников. Пока ничего существенного не нашли. Если бы не близость границы… Доктор Црнай, Нагурн ещё здесь?
        Црнай! Ну, конечно же. Старший сын Сихар и Пальша. Хрийз слышала о нём, что он унаследовал от матери способности к целительству, и что служит где-то на флоте. Выяснилось теперь, где и на каком именно. На боевом флоте Островов.
        - Он хотел поговорить с Дахар, - пояснил Ичкрам, - а Дахар, насколько мне известно, всё ещё спит. Так что, думаю, он здесь. Вызвать?
        - Да, передайте, что хочу с ним встретиться. Через два часа, у меня.
        Сейчас он уйдёт, поняла Хрийз. Выяснил всё, что хотел, и уйдёт…
        - Господин командующий, - окликнула она. - А что со мной будет теперь?
        - Порт Лава - военная база доблестного флота Островов, - ответил тот. - Гражданским лицам находиться на ней нежелательно, ваш случай - лишь исключение из общего правила. Доктор Црнай передаст вас целителям княжества Сиреневый Берег в ближайшее время…
        Он ушёл. Хрийз лежала тряпка тряпкой, чувствуя, как чудовищная слабость вдавливает её обмякшее тело в постель.
        - Ну-ка, выпей, - предложил Ичкрам. - Пей… станет легче…
        - Доктор, здесь темно, - пожаловалась Хрийз. - Включите свет, пожалуйста.
        Он ответил не сразу, и в душу плеснуло жутким страхом: неужели ослепла, и эта тьма теперь с нею навсегда?!
        - Не могу обрадовать, - сказал Ичкрам, - к сожалению. Помимо укусов, переломов и переохлаждения ты получила смешанную психо-магическую травму головного мозга. Больше всего пострадали органы зрения. Я пытался запустить процесс регенерации, но… безуспешно. На данный момент наблюдается обширная отслойка сетчатки и общий распад тканей…
        Хрийз, полумёртвая от страха, вскинула руки. Пальцы ткнулись в гладкий материал повязки, обхватывающей голову. Црнай удержал её за запястья, мягко, но крепко.
        - Не надо, - сочувственно сказал он, - не надо трогать. Вот послушай, в Жемчужном Взморье находится отличная клиника и там хорошие врачи; там готовы тебя принять. В скором времени они займутся лечением… Тебе помогут.
        - Чем они помогут? - зло спросила Хрийз. - Вырастят мне новые глаза?
        - Конечно, вырастят, - Ичкрам не понял её тона. - А ты как думала?
        Хрийз подавила нервный смешок. Вырастить новые глаза взамен повреждённых прежних для этого мира рутинная операция, оказывается. Не сказать, чтобы лёгкая, но отработанная.
        - Спи, - разгорячённого лба коснулась прохладная ладонь. - Всё будет хорошо; спи.
        Хрийз сама не заметила, как уплыла в золотой, целебный сон…
        Несколько дней подряд Хрийз тупо проспала, приходя в себя лишь не надолго. Очнулась в ставшей уже привычной темноте. Скорость, с какой забывался визуальный мир, пугала. Оказывается, помнить, как выглядят собственные пальцы, и видеть их, - это совершенно разные вещи! Если эта темнота продлится слишком долго, то так можно ведь и с ума сойти!
        Не сразу, но все же Хрийз поняла, что в палате одна. Когда рядом есть кто-то, это чувствуешь. Звуки, шорохи, дыхание… Сейчас не было ничего и никого. От тишины звенело в ушах. Хрийз вначале села. Голова слегка закружилась, но это быстро прошло. Прежней слабости уже не было, хотя руки дрожали. И организм внятно сообщал своей хозяйке, что непрочь бы прогуляться в секретную комнату.
        Поиски пресловутой комнаты превратились в отдельный квест. Как Хрийз ее нашла, не поняла сама. Но нашла, и испытала настоящий дзен на тему Как Мало Надо Человеку Счастья.
        Потом долго стояла на пороге, соображая, с какой стороны пришла сюда, с правой или с левой. Куда идти? Мрак полный. Решила пойти на север, то есть, прямо. Далеко не ушла. Лицом уловила ток теплого воздуха, остановилась очень вовремя. Если бы она могла видеть, то сдала бы назад быстрым шагом, а так просто замерла, соображая, почему не стоит делать следующий шаг.
        Бассейн, внезапно вломилось в сознание. Вход в подводную часть больничного помещения. Вот так, и хороша была бы, оступись в воду. За сколько там погибает мозг без кислорода? За пять минут?
        Хрийз осторожно пошла вдоль границы теплого воздуха, тщательно ощупывая босой ногой, куда ступать. Тапочки она сняла и держала в руках. По кромке бассейна шла широкая ребристая кайма, шершавая, сухая и горячая. Стопа легко отличала ее от холодного гладкого пола.
        В кромешной тьме ориентироваться было нелегко. Что там нелегко, невозможно! Слепые от рождения умеют ловить мельчайший шорох, эхо собственных шагов, биение сердца встречного прохожего. Ничего этого Хрийз не умела. И потому с размаху налетела на кого-то. И свалилась в воду, не успев даже мявкнуть.
        Несколько мгновений смертельной паники едва не обрушили разум. Хрийз не сразу поняла, что уже не тонет, а лежит на жесткой скамеечке, а спаситель, он же пострадавший, ругается. На языке моревичей и от того слова не понятны совсем, но зато очень даже понятны интонации. Подставь вместе чужой тарабарщины русский матерный, смысл не изменится.
        - Извините, - попросила Хрийз прощения. - Я потерялась…
        - Вижу, - с неудовольствием отозвался моревич с отчетливой яростью в голосе.
        Хрийз поняла, что ее снова за что то наказывают. Она узнала голос. Тот самый сЧай, командующий базы и, по версии Хафизы Малкиничны, судьба.
        - И что с тобой делать?
        Хороший вопрос. Странно только, что сЧай спраивает. Под его характер, свернул бы шею и всего-то дел…
        - Оставьте меня здесь, пожалуйста, - попросила Хрийз, умирая от страха. - Я буду просто сидеть здесь, я никуда больше…
        - Да? - Хрийз почти увидела скептическую мину на усатой оранжевой физиономии. - Что то слабо верится. Вставай, отведу, здесь недалеко
        - Спасибо…
        Что еще тут скажешь. Только это…
        В палате проследил, чтобы Хрийз легла. Прикрикнул, когда она, решив, что он ушел, попыталась сесть. Потом смягчился. Рассказал, что охотничьи мониторы нашли остатки магической каверны на морском дне, именно там, где волки взяли в кольцо добычу, по глупости своей решившую сократить путь по льду…
        - Не знаешь, что это такое? - догадался сЧай. - Это схрон в пространстве-времени. Тайная база, если понятнее. Вражеская база, свои я все знаю. Они ее организовали в нарушение всех договоренностей, исключительно, чтобы мне напакостить; проклятые ублюдки!
        В ео голосе прорезалась бешеная ярость, и Хрийз поежилась, невольно сочувствуя врагам сЧая. Они явно вели разнообразную, очень нелегкую жизнь!
        - Хотите сказать, что это я ее? - недоверчиво спросила Хрийз.
        - Нет, это Свет Всемогущий сделал, которому горцы молятся, - с раздражением высказался командующий. - Конечно, ты. Ты уничтожила все живое в сфере до полукилометра неконтролируемым выбросом силы; схрону наших друзей добрых не повезло. Вот почему тебя нашли так далеко от побережья. Откатная волна, возникшая при разрушении защитного щита, пронесла на своем гребне. Такой щит могут держать только живые. Живые хранители щита умерли, и он исчез.
        - Круто, - только и вымолвила Хрийз. - Не знала, что я это умею.
        - Какой осел дал тебе такой раслин? - сердито осведомился сЧай.
        - Эрмарш Тахмир, - объяснила Хрийз. - А… что?
        - Я ему скажу пару ласковых при встрече, - свирепо пообещал командующий. - Сумасшедший чкраун. Повезло, что Нагурн оказался тебе должен. Если бы не он, я бы с тобой сейчас не говорил.
        - А… чья это была тайная база? - осторожно спросила Хрийз.
        - Третичей, чья же еще. Из Потерянных Земель.
        - А я думала, контакта с Потерянными Землями нет, - вырвалось у Хрийз.
        - Есть контакт, - с неудовольствием сказал сЧай. - Глубокий и полный. Через прорезь прицела. При других обстоятельствах я бы представил ебя к награде, но… В нейтральных водах никаких баз нет. Ни у них, ни у нас… Ни у кого.
        - Не надо мне награды, - тихо сказала Хрийз. - Это же не подвиг какой-то.
        - Почему? - заинтересовался он.
        - Ну… Подвиг, это когда знаешь на что идешь, и все равно на это идешь, - объяснила Хрийз. - Даже на смерть, если надо. А тут… за что награждать, за глупость?
        - Интересно рассуждаешь. Сама придумала или подсказал кто?
        Невозможный тип! Дать бы ему в нос. Или кирпичом огреть. Но огрызнуться Хрийз не успела. Пришел доктор Ичкрам Црнай. С доктором сЧай заговорил на своем языке. Специально, чтобы Хрийз ничего не поняла из сказанного. Ну, и черт с ним, обиделась она. Нужны мне его секреты. Из бассейна вытащил, и ладно.
        Но ладонь сама собой сжалась в кулачок, сберегая пригоршню тепла: прикосновение его руки.
        Проснувшись в очередной раз в одиночестве, Хрийз поняла, что ее настигла та же проблема. Снова. Хоть плачь. Когда в комнату заглянет хоть кто нибудь еще, она не знала. Куда идти, не помнила совершенно. Более того, встав на пороге, она совершенно точно осознала, что куда бы ни двинулась, непременно ошибется. С гарантией. И кому во второй раз вытаскивать ее из бассейна?
        - Тебе уже разрешили вставать? Быстро.
        - Ненаш! - обрадовалась Хрийз.
        - Со мной Дахар Тавчог, моя сестра по инциации.
        - Здравствуй, - сказал незнакомый девчоночий голос. - Рада познакомиться…
        - Ответишь нам на пару вопросов? - спросил Ненаш, и добавил. - Это важно.
        - Конечно, - сразу согласилась Хрийз. - Вот только я…
        - Поняла, - сказала Дахар. - Пойдем. Считай шаги и запоминай, это с тобой надолго, насколько я поняла доктора Ичкрама. Сейчас налево…
        До заветной комнаты оказалось ровно семнадцать шагов. Местных семнадцать, то есть… Хрийз сходу запуталась и не стала пересчитывать в десятичную систему. Семнадцать, короче, шагов.
        Ладонь Дахар, поддерживающая под локоть, была сухой и горячей, пахла прогретой за жаркий полдень землей и еще, слегка, степными травами.
        - Ты совсем не видишь ничего? - сочувственно спросила Дахар. - Понимаю, временно, но в магическом спектре смотреть не пробовала?
        - Я не умею, - ответила Хрийз, вытирая лицо.
        - Что там уметь, - фыркнула Дахар, - принцип предуставленной гармонии: если что то возможно, значит, оно уже сделано. Попробуй, у тебя получится. Это, конечно, не замена полноцнному зрению, но хотя бы что то. Хотя бы так.
        Хрийз задумалась. Интересно, если она в принципе, вообще, может включить магическое зрение, значит, получается, она его уже включила? Такая опция прошита по умолчанию, и остается лишь ею вспользоваться? Знать бы еще как…
        Она встряхнула головой: тьма зашевелилась, расступаясь перед глазами, оформляясь в диковатый эскиз безумного чертежника. Линии, линии, линии. Толстые и тонкие. Цветные и монохромные. Ажурный рисунок неведомой Вязальщицы, стянувшей своею пряжей все живое. И совсем рядом, рукой подать, мертвящее серое ничто, как провал, как дыра в ткани мироздания. Хрийз с воплем шарахнулась, влетела в мойку, треснулась затылком, едва не умерла прямо на месте. Кошмар сказал виновато голосом Дахар:
        - Извини, забыла предупредить. Мы в магспектре отвратно смотримся. Сильно ушиблась? Помочь?
        Хрийз вместо ответа протянула руку. В ужасе полном, конечно же, как же по доброй воле коснуться такого… Но девушка твердо решила сохранить фасон. И не ошиблась.
        Теплая рука коснулась ладони, помогла подняться. Гром не грянул, земля не провалилась, Дахар не набросилась, чтобы сожрать… Все в порядке? Наверное, да. Вот только Хрийз предпочла бы разучиться смотреть в магическом спектре навсегда. Ведь Ненаш точно такой же… Больно, страшно, жалко, и поди разберись, чего больше.
        - А ты крепкая, - с уважительным удивлением сказала Дахар. - Иные сознание теряли, менялись волосом да и просто убегали с воплями…
        - Я привыкну, - пообещала Хрийз. - Я не буду убегать…
        - Пойдем обратно, - предложила Дахар. - Давай теперь сама. Я прослежу. А что до привычки… Некоторые, знаешь ли, до сих пор привыкают.
        - Это вы про вашего командующего? - уточнила Хрийз.
        - А, не бери голову, - беспечно отмахнулась Дахар. - сЧай мужик нормальный, а что боится нас, так все боятся. И ты боишься; не спорь. Есть за что, мы не пушистые зайчики. Случается всякое, один Сивурн чего стоил. Пойдем…
        В палате Хрийз еле удержалась от паники. Одну Дахар или одного Ненаша снести было бы еще можно, но они ведь присутствовали здесь вдвоем! Хрийз улеглась в постель, укрылась, подумала, что слепота поразила ее совсем некстати. Как закрыть эти магические глаза? Или что это такое. То, что позволяло видеть слабые контуры прндметов и стен, и показывало сущность человека или неумершего как на рентгене.
        - Покажи Дахар то, что было с тобой на Грани, - попросил Ненаш. - Это важно.
        Хрийз вздрогнула, вспомнив метельную ночь и бестолковый бег домой, к бабушке под крыло.
        - Так это был не сон! - выдохнула она.
        - Нет, - ответил Ненаш. - Что это было, мы и хотим понять. Покажешь?
        - Да…
        Единым мигом пронеслось в памяти все, что случилось на грани между коматозным сном и реальностью.
        - Почему вы не дали мне уйти, Ненаш? - спросила Хрийз, страдая. - Я хотела вернутся домой, к бабушке; почему?!
        - Я исполнил твое решение, - сказал Ненаш. - Ты захотела вернуться. Я тебя вернул.
        - Если бы я захотела уйти?
        - Отпустил бы, - уверенно заявил он. - Мне было бы грустно, не спорю. Но не в нашей власти идти против воли ведомого. Я ничего не смог бы сделать. Прости.
        А уж как такие, как он, отпускают из жизни, можно не гадать. Лакомятся некротической энергией? С такими аурами в магическом спектре оно, наверное, для них самое то. Но вслух Хрийз сказала другое:
        - Я все равно уйду отсюда! Рано или поздно.
        - Рано или поздно уйдем мы все, - философски заметил Ненаш.
        Линии его ауры на мгновение процвели багровым, потом вновь сомкнулись в тусклую серую ткань нежити. Увидеть бы его снова прежним. Живым. Как тогда, на трамвайной станции Сосновой Бухты…
        - Кто эта женщина? - спросила Дахар. - К которой ты хотела уйти?.
        - Моя бабушка, - сказала Хрийз. - А что?
        - Как зовут твою бабушку?
        - Аглая Митрофановна, - ответила Хрийз, недоумевая. - А что? Вы ее знаете? Откуда?!
        - Мы, - неохотно сказал Ненаш, - пока ничего не знаем. Некоторое внешнее сходство заметили, и только. Нам надо проверить. Спасибо, Хрийзтема.
        - Поправляйся, - добавила от себя Дахар.
        - А когда вы проверите, вы мне скажете? - спросила Хрийз.
        Дахар хотела ответить, но Ненаш остановил ее. Сказал сурово:
        - Я был тебе должен, Хрийзтема. Теперь мой долг погашен. Мы в расчете, и я тебе больше ничего не должен. Ты хочешь ответа? Тебе придется заплатить. Мы не можем отдавать, не забирая взамен, такова наша природа.
        - Я заплачу, - тихо сказала Хрийз, ощущая холодный ком в животе.
        Чем может заплатить живой человек неумершему? Упырю? Их ауры яснее ясного говорили об этом.
        - За магию платят магией, - предупредил Ненаш. - Без магии здесь не обойдется.
        - Ничего, - отозвалась Хрийз. - Я в курсе.
        - И все же подумай…
        - Нечего тут думать, Ненаш, простите, - решительно выговорила Хрийз. - Вы расскажете мне о той, что показалась вам похожей на мою бабушку. И отведете меня к ней.
        - Ты ей палец в следующий раз в рот не клади, - засмеялась Дахар. - Откусит всю руку по самую голову.
        - Не откушу, - тихо сказала Хриз. - Моя бабушка, Ненаш. Если вы ее знаете… Вы же - Проводник. Вам нетрудно будет!
        - О трудности судить не тебе, - отрезал Ненаш. - В остальном же… Принято. За тобой долг, Хрийзтема.
        - Вот и славно. - Сказала Хрийз. - Я от долга не отказываюсь.
        Они ушли, но тех секунд, пока закрывалась дверь, хватило, чтобы уловить обрывок разговора:
        - Я расскажу принцессе Чтагар, - голос Дахар.
        - А я Будимировичу, - отозвался Ненаш. - Пускай и у них тоже головы поболят.
        - Воистину, да будет так, - отозвалась Дахар с коротким смешком.
        И тишина. Хрийз лежала неподвижно, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть. Если бабушка знакома с неумершими Третьего мира, - как? Каким образом?! То это значит, что приключения заканчиваются. Может быть, бабушка придет сюда… послезавтра, завтра. Сегодня! Ненашу придется заплатить. Ну и пусть. Связать ему что-нибудь, ей нетрудно, ему полезно. А захочет долг взыскать кровью, то и пусть. Не досуха же выпьет? Главное, вернуться домой, а там трава не расти…
        На этой мысли Хрийз и уснула
        Хрийз пожалела о магическом спектре зрения очень скоро. Каждый предмет, каждый камушек, не говоря уже о живых людях, пылал своим собственным сиянием. Линии сил находились в бесконечном движении, они дрожали, переливались, сплетались ирасплетались снова, погять, куда и от кого ведут, оказалось решительно невозможно. А уж как выглядели Ненаш с Дахар без дрожи не вспомнить. И во что превращались сны, тоже лучше не рассказывать. Но вернуться к прежней тьме не получалось. Однажды включившись, магическое зрение не спешило выключаться. И управлять им никакой возможности не было. То есть, закрыть глаза и зажмуриться… что здесь закроешь, как именно зажмуришься? Бедные маги. Как им живется в таких условиях?
        Сидеть в палате одной - заело скукой до тошноты. Секретная комната не представляла теперь проблемы, но сколько раз можно ходить туда и обратно? Хрийз выбралась в коридор, долго стояла, пытаясь решить, куда бы пойти прогуляться так, чтобы не утонуть.
        Несколько линий сходились к палате, две из них источали тусклое, мертвяще-серое, неприятное сияние. Следы, оставленные Дахар и Ненашем? Похоже на то. Остальные линии выглядели намного приятнее. Особенно одна, она сияла золотым теплом, как маленькое солнце. Хрийз пожала плечами, и пошла вдоль нее. Позже, вспоминая случившееся, она так и не смогла объяснить себе, зачем пошла, в сущности, сама незная куда, и кого надеялась там встретить. Человек, береговой или моревич, оставивший такой след, не мог оказаться дрянью, вот и все.
        Шла она долго, пока линия не уперлась в бассейн-вход в подводную часть базы. Приплыли, называется. Ладно, пойдем обратно… Но обратная дорога потерялась в многоцветном хаосе. Сюда сходилось просто немереное количество линий-следов; любая из них могла привести обратно, к больничной палате, но большинство с гарантией уводили куда-то еще. Выбери любую, непременно ошибешься. Та, что привела сюда, потерялась в хаотических сполохах. А свой собственный след Хрийз опознать не сумела.
        - Твою мать, - раздался над ухом знакомый сердитый голос. - Ты! Ты что здесь делаешь?!
        Ну что за невезуха, обреченно подумала Хрийз. Опять он! Снова.
        - Я… я… я случайно… - залепетала она в свое оправдание.
        Потерялась, - закончил за нее сЧай и бешено спросил - А утонуть по дороге ты не догадалась? Как ты вообще добралась аж сюда невредимой?
        - Я… могу теперь видеть в магическом спектре. - объяснила Хрийз. - Мне Дахар показала…
        - Дахар-р! - от свирепого рыка все вокруг задрожало и заискрилось, Хрийз тихо вскрикнула, не имея никакой возможноти магически зажмурится и отсечь мозг от адова буйства красок.
        В переплетении линий возник круглый овал, заполненный мертвящим светом; портал, догадалась Хрийз.
        - Я здесь, - сказала Дахар. - Звали?
        - Ты, я смотрю, со дня инициации не повзрослела ничуть. Соображения с улиточную раковинку. Забери это сокровище, сдай лично Ичкраму в руки, пусть на цепь посадит и свяжет. Пусть что хочет делает, только чтобы я ее не видел больше! И возвращайся, есть разговор.
        Он ушел, Хрийз четко увидела, как истаивает в окружающей паутине света его присутствие.
        - Пошли, - сказала Дахар. - И что тебе на месте не сидится?
        - Я… не… - Хрийз судорожно вздохнула и честно призналась - Я не знаю…
        - Понятно. Пошли…
        Через несколько шагов Дахар сказала:
        - Спрашивай. Я вижу, тебя сейчас пополам порвет от любопытства; спрашивай.
        - А что вы позволяете ему орать на вас? Ведь ваш магический статус выше, насколько я понимаю.
        - Выше, - согласилась Дахар. - Но я - офицер военно-морского флота Островов. То есть, при исполнении. На службе, если тебе так понятнее. Я младше по званию. Поэтому ему орать на меня можно. И даже послать чистить гальюн зубной щеткой, безо всякой магии, буде провинюсь.
        - И… вы пойдете?!
        - В мозгу тихо возникла картинка: вампир за чисткой унитазов. Зубной щеткой! Умереть и не встать.
        - Я не дам повода, - серьезно сказала Дахар. - Но - да. Если прикажет, пойду. Исполнять приказы сЧая - это не наказание, это награда. Он - лучший. Понимаешь?
        - Злой он какой-то, - сказала Хрийз. - Как бы его больше не видеть вовсе…
        - Это ты злых не видела, - тихо сказала Дахар. - Но не встречать его вообще у тебя не получится. Вас что то связывает, а что, не пойму.
        - Судьба, - мрачно ответила Хрийз, недобром вспоминая пророчество Малкиничны.
        - А, может, и так, - отозвалась Дахар. - Похоже на то. Ну, мы пришли. Постарайся больше без фокусов, хорошо? Не то правда утонешь ненароком.
        Хрийз скисла совсем. Она не сопоставила след, по которому шла, с конкретным человеком. И перспектива еще раз встретить этого их сЧая ее совсем не радовала.
        Дахар получила еще одну выволочку, уже от Ичкрама. На языке моревичей, так что слова остались за кадром. Но голос врача дышал интеллигентным матом. Хрийз прекрасно понимала, что после Дахар следующая в очереди она. Слушать нотацию душа не лежала. Лучше бы наорал, как сЧай…
        &nwbsp;
        - Любопытно, зачем я тебя лечу, - неприятным голосом осведомился Ичкрам. - Расскажи-ка на милость, с какого лысого беса ты ввязалась в соглашение с неумершим?
        - Это мое дело, - сказала Хрийз, теребя в пальцах край шершавого одеяла.
        - Не только твое, - сердито сказал Ичкрам. - Я должен знать детали, я твой лечащий врач, в конце концов!
        - Спросите у Ненаша, - холодея от собственного хамства предложила Хрийз.
        Она чувствовала, что говорить о подробностях нельзя. И что доктор немного преувеличивает: незнание деталей не помешает в лечении нисколько. Это он просто привык все контролироать и не привык, чтобы ему возражали.
        - Неумершие страшны тем, что вся их сила - заемная, - сказал Ичкрам. - они не могут иначе. Они живут взаймы, такова их природа. Не все из них подобному порядку рады, но все они вынуждены с ним считаться. Вести с неумершими какие-то дело необходимо очень осторожно, и слова подбирать крайне тщательно. Произнесенное слово - ловушка для обоих. Уже сколько людей и неумерших попалось на этот крючок; ты считаешь себя умнее прочих?
        - Нет, - вынужденно сказала Хрийз. - Я так не считаю…
        - Тогда почему?
        - Ненаш - мой друг…
        - Святая наивность, - скептически вздохнул Ичкрам.
        - Он мой друг, - упрямо повторила Хрийз. - Он не причинит мне вреда.
        - Если бы это от него зависело… Пойми, они не свободны в своих поступках, их ведет судьба, ни один из них неспособен встать ей наперекор, как это часто делают живые. Если в исполнение вашего договора ему потребуется выпить всю твою жизнь, он это сделает. Возможно, обливаясь слезами от сожаления. А возможно, и нет. Ненаш Нагурн старше тебя раз в пять, и многое видел. Ему довелось провожать собственную дочь; он смирился со своей сущностью давно. Кто не может принять себя в такой ипостаси, те уходят. Сами или по воле старшего.
        - Я не могу вам рассказать, - тихо выговорила Хрийз. - Извините. Это… личное.
        - Надеюсь, тебе повезет, - я сказал целитель. - Я бы на твоем месте надеялся…
        Через несколько дней Хрийз отправили в клинику Жемчужного Взморья, под опеку Сихар Црнаяш. Она ожидала долгого морского перехода, но случилось иначе. Доктор Ичкрам воспользовался магическим порталом, и весь переход занял несколько мгновений.
        Порт Лава, а так же волки, неумершие, сердитый сЧай, он же так называемая судьба, - остались в безвозвратном прошлом. Забыть, как страшный сон. И больше не думать.
        Но все же, кому принадлежала та золотая нить, оставленный в магическом спектре след? Встретить бы этого человека…
        Хотя бы на миг!
        ГЛАВА 17. СТРАЖ АЛОЙ ЦИТАДЕЛИ
        Солнечное тепло приятно щекотало кожу, но воздух щипал неслабым морозом. Хорошо ещё, что не было ветра. Зима установилась трескучая, холодная и ясная, хвалили её лишь моревичи, любители холода. И, хотя солнце понемногу возвращалось на неб о, до весны оставалось еще далеко. Ещё не раз и не два обрушится на поселение свирепый буран с ливневым снегом, ровняющим улицы с крышами, ещё не одной чередой протянутся промороженные до стеклянного звона безветренные ясные дни. По календарю зима окончится восьмиц через шесть, по факту - до первой капели придётся ждать ещё дней двадцать, не меньше.
        - Замёрзла? - ворчливо поинтересовалась Млада.
        Хрийз ощутила её руку на плече. Тёплая… Млада приходила почти каждый день. Приходили девчата и парни, с которыми работала вместе на жемчужных фермах и на сортировке. Приходил Снежан. Хрийз с удивлением и стыдом поняла, что не такая уж она чужая Жемчужному Взморью. Столько внимания, сочувствия… В Сосновой Бухте было иначе. Может от того, что Бухта - большой торговый город, а Взморье - поселение маленькое?..
        - Пошли. У тебя нос посинел, скоро отвалится…
        Снег скрипел под ногами, воздух дышал солёным морозом глубокой зимы.
        - Осторожно, ступеньки…
        Хрийз знала про ступеньки, давным-давно сочла их все и потому шла уверенно. Млада тоже знала, что Хрийз знает, но продолжала предупреждать. Молчаливый договор соблюдался неукоснительно. Обеим был нужен потому что…
        - Я уже различаю свет и тени, могу моргать, - сказала Хрийз. - Правда, повязку мне пока снимать нельзя… Сихар не говорит, когда будет можно.
        - Ты матушку Сихар слушай, - отозвалась Млада, - она знает, что делает. Вляпалась ты по шейку, подруга. Что тебя с причала в открытое море понесло?
        Хрийз пожала плечами. Она сама не могла внятно объяснить себе же, почему её дёрнуло соступить с защищённого причала на морской лёд. Иногда за глупости приходится платить слишком высокую цену и если тебе повезло сейчас, не факт, что повезёт в другой раз. Думать надо головой, да. Хрийз урок усвоила хорошо.
        Млада помогла ей раздеться, проводила в палату. Согрела счейг: поплыли в воздухе знакомые терпкие запахи, внятно рассказывающие о запотевших боках стеклянного кувшинчика, о горячей чашке, о которую приятно будет погреть озябшие на улице руки…
        - О прошлой зиме мы с береговыми парнями ходили на лыжах за Перевал, в сторону Дармицы, - рассказывала Млада, - вот, бери, осторожно - горячее… Получили лицензию на отстрел волка, ну, и пошли… Ты ведь знаешь, что новую дорогу кинули в обход, через Полуночный туннель в Белоцветье, а за Семью Ветрами жизнь замерла практически полностью; несколько небольших поселочков не в счет… Вот волки там водятся огроменные, и вообще, зверья хватает, самого разного, но люди не живут. Мы всего несколько дней провели, волков выслеживая… я одного взяла, парни ещё восьмерых. Охота вышла очень удачной для такого маленького отряда, но возвращаться туда как-то, знаешь, не очень хочется. Там же до сих пор земля на ладонь смертью пропитана, с тех ещё времён… Тишина стоит такая, - Млада пощёлкала пальцами, подбирая нужное слово, - такая…
        - Неживая? - подсказала Хрийз.
        - Не совсем… Недобрая. Неуютная. Неуютная и недобрая тишина. По нынешней осени мы так и не собрались. Может, правильно сделали. Сколько волков хоть было, не припомнишь?
        - Не знаю, не считала, - сказала Хрийз, грея ладони о горячую чашечку со счейгом.
        - Да куда уж тебе было считать-то, - посмеялась Млада. - Не первый год на волка хожу, а и то, как вой услышу, так коленки дрожат и руки потеют. Страшно! Ну, потом встряхнёшься, дальше выучка берёт своё…. Нас бы та стая порвала сходу. На такую ораву не всемером, - с дружиной княжьей идти надобно. И то, без магии не управишься!
        - А чем плоха магия? - спросила Хрийз, осторожно делая глоток.
        Горячий счейг потёк по горлу, разливаясь в груди блаженным теплом. Самое то после прогулки в морозный день!
        - Тем, что с ней обращаться надо умеючи, - назидательно объяснила Млада. - Ты вон всё живое с перепугу выкосила на все стороны света сферой в километр… так нельзя.
        - Интересно! - разозлилась Хрийз, руки дёрнулись, и на колени плеснуло горячим, ожгло сквозь ткань кожу. - Я, значит, должна была стоять и ждать, когда меня сожрут с потрохами?!
        - Нечего лезть, куда не надо, - отрезала Млада. - Глаза - ерунда, восстановятся, а вот штраф тебе влепят… Когда разбираться закончат.
        - Переживу, - буркнула Хрийз сердито.
        Она не считала себя бедной: в шкатулке скопилось немало денег, заработанных честным трудом. Обидно, конечно, отдавать кровные в уплату штрафа. Но всё же отберут, верно? А заработать хоть тем же вязанием всегда можно.
        - Ну-ну, - хмыкнула Млада. - Поглядим…
        А еще на язык явно наложили магический запрет болтать о базе третичей, попавшей под раздачу. Может, сам сЧай и сделал. Отчего Хрийз была уверена капитально, что никакого штрафа не впаяют, и что вообще ничего ей не будет. Млада пусть сомневается, ей полезно, но Хрийз-то знала.
        Чтобы не беситься со скуки, Хрийз выпросила себе работу. Сихар принесла то, что с натяжкой можно было бы назвать тканью: гладкие на ощупь кусочки с шершавыми тесемочками. Их надо было связывать между собой, после чего тесемочки сами собой расплавлялись, образуя единое целое друг с другом.
        - Ты Вязальщица, - пояснила Сихар. - У тебя должно хорошо получаться даже вслепую… Это термосеть, мы укрываем ею раненых при транспортировке. Запас должен быть всегда, но поступает к нам в виде фрагментов, необходимо собирать; мы рады любой помощи.
        Сихар же и учила, как грамотно пользоваться зрением в магическом спектре. На что обращать внимание. Что пропускать мимо. И как гасить восприятие, чтобы выспаться уже наконец. Собирать сеть из кусочков было нудно, но занятие грело своей полезностью. Кому-то такая сеть спасет жизнь…
        Фрагменты, насколько Хрийз поняла и насколько сама чувствовала, выращивались на горных плантациях как плоды особого кустарника. Они накапливали в себе потенциал триединого магического потока. Созревшие и правильно обработанные, они вмещали в себя немалый заряд. Хрийз не отказалась бы посмотреть на кустарник, чьи плоды напоминают тряпочки. Эндемик Третьего мира, как она поняла. Не растет больше нигде…
        Вчера приходил Снежан. Принес снежные розы. Они стояли в вазе и сейчас, распространяя по комнате тонкий, горьковатый аромат. Осторожно касаясь пальцами стебля, Хрийз нащупала острые шипы. Розы. Единственный цветок, чо живет только зимой, а в теплое время спит под землей, ждет своей поры. Как выдерживают зверские холода их тонкие зеленые стебли и нежные лепестки? Девушка знала ответ: магия. Магический фон в Третьем мире был настолько силен, что растения впитывали его, как солнце. Впитывали, усиливали, отражали…
        Снежан воспринималя ровным теплым солнышком. Замечательный человек. Но искра, которой не дали разгореться, погасла. Хрийз испытывала к Снежану благодарность, за то, что пришел проведать, за розы, за деревянный амулет-подарок в видеморского конька, со слабеньким зарядом стихии Воды. "На удачу", - пояснил Снежан. Он вырезал вещицу сам, вложил в нее искреннее чувство, это видно было сразу. Но и с его стороны огонь уже не горел, и это тоже было видно сразу. Зрение в магическим спектре - зло. Как говорится, многая знания… и далее по тексту, про печали.
        Хрийз отложила работу, потянулась. Решила пройтись. Время освоиться у нее было: она потеряла счет дням, прошедшим в больнице. Сразу из палаты направо, коротким коридорчиком прямо и попадаешь в один из просторных общих холлов, с непременным бассейном-прудом в центре, с растениями и лавочками и доброжелательными соседями по несчастью. Это крыло полностью занимали те, кто так или иначе заработал себе проблемы со зрением.
        Хрийз присела на одну из лавочек. В бассейне плескались и шумели мальчики-моревичи, их история была верхом детской безбашенности: катались со склона вместе с береговыми приятелями, не удержали равновесия, полетели дальше кубарем, прикладываясь головой ко всем встречным камням, деревьям, снегоуборочной машине… как итог, сотрясение мозга и гематомы на зрительном центре; ребятам теперь до конца зимы не кататься…
        Мир дышал разноцветной жизнью. Линии сил сплетались и расплетались причудоивым калейдоскопом. Благодаря урокам Сихар, они уже не сводили с ума настолько, как в самом начале. Но разобраться в них по-прежнему получалось слабо. Хрийз даже не пыталась. Очень хотелось вернуться к обычноу зрению и забыть разноцветное, как страшный сон. Но, хотя тьма отступила и сквозь плотную повязку можно было уже различить свет и тени, до полного выздоровления было далеко.
        Хрийз ждала весточки от Ненаша, с нетерпением и страхом, и не могла дождаться. Ненаш не приходил. Можно было бы позвать его, но Хрийз не решалась на это. Сказал, сам найдет и сообщит. Значит, надо ждать…
        Договор с Ненашем торчал в собственной ауре как полоска тусклого мертвого света. Хрийз очень остро воспринимала его. И понимала, что не будет ей покоя, пока эта метка не вернется к своему хозяину. Скорей бы…
        Если бы уйти отсюда наконец. Домой. К бабушке… Хрийз не представляла себе толком, что будет делать, если все у нее получится. Почти год в мире зеленого солнца не прошел даром, он изменил ее, она сама это чувствовала. Но мечта вернуться домой и чтобы все вновь стало, как было, была настолько сильна, что подавляла все. Вернуться. Домой. Выплакаться на плече у бабушки. И забыть пережитое как страшный сон…
        Надежда жгла отчаянием. Оть бы получилось все. И даже если ценой окажется жизнь…
        Хрийз ушла в переживания с головой, и не заметила вовремя постороннего в холле. Когда заметила, было уже поздно. Она узнала рисунок ауры: нелегкая принесла сюда сЧая. Позже Хрийз узнает, что у Островов есть договоренность с клиникой Жемчужного Взморья о лечении военных, получивших травмы в бою; сЧай, как командир, считал своим долгом заботиться о подчиненных лично. Он обладал феноменальной памятью, знал в лицо всех, кто ходил под его началом, невзирая на звания. Моряки боготворили его…
        Может, мимо пронесет…
        - Во что это ты снова влезла? - сердито спросил он вместо приветствия.
        Хрийз пожала плечами, промолчала. Очень ей не хотелось связываться. И сбежать… От него убежишь, как же. Судьба, черти бы ее взяли.
        - Кто? - свирепо спросил он. - Дахар? Я с нее шкуру…
        - Нет, - поспешно ответила Хрийз. - Не Дахар.
        - А кто?
        - А это мое личное дело, - огрызнулась она.
        А в самом деле, какое его собачье дело?! Шел мимо, и пусть бы себе шел. Мимо. Так нет же, прицепился!
        сЧай сел рядом, Хрийз услышала, как скрипнуло под его весом деревянное полотно лавочки. Больших трудов стоило не шарахнуться в сторону. Шарахнуться означало позорно шлепнуться, магическое зрение уступало обычному и дергаться вслепую, на гребне паники, не стоило.
        - Личное дело у нее, - с неудовольствием повторил сЧай. - С одним из самых опасных существ нашего мира. Слышал я тут кое-что. Хафьсаар сШовчог до сих пор на восстановлении.
        - Она сказала, что не из-за меня! - вырвалось у Хрийз. - Что это другой случай!
        - Как же, - фыркнул сЧай. - Да без тебя, чтобы ты знала, того, другого, случая просто не было бы. Включай уже мозги, если они у тебя, конечно, есть. Хватит подставлять других своими личными делами. С кем связалась, еще раз спрашиваю?
        Хрийз упрямо промолчала, мысленно желая своему мучителю провалиться сквозь пол прямо сейчас. Но тот, очевтдно, умел пользоваться магическим зрением куда лучше. Разглядел след в ауре, сумел. Сказал уверенно:
        - Ненаш, некому больше. Вот же засранец дохлый…
        - Не называйте его так, - возмутилась Хрийз. - Я сама попросила!
        - Попросила она. Что попросила?
        - Не ваше дело, - злобно окрысилась Хрийз. - Что вы ко мне пристали? Отстаньте.
        - Сам не знаю, - искренне сознался сЧай и предположил - Жаль дуру?
        Хрийз взбеленилась еще больше и на волне ненависти посоветовала:
        - Засуньте свою жалость себе в жо…
        За что тут же получила по губам:
        - Не груби старшим. Что тебе Ненаш обещал? Из чего тебя снова спасать придется?
        - Не надо меня спасать! - крикнула Хрийз, вскакивая. - Что вы все! Я никого не просила, и Хафизу Малкиничну не просила тоже. Отцепитесь от меня, отстаньте!
        - Ну-ка сядь, - негромко приказал сЧай.
        Хрийз хотела фыркнуть и уйти, но ноги сами подогнулисьв коленках, и девушка опустилась на то же само место, с которого встала.
        - Ты - Вязальщица, ты об этом знаешь? У нас не появлялось новых Вязальщиков уже очень давно. Мне бы твои возможности, - добавил он яростно, и Хрийз почему-то представила, как он сжимает кулак. - А так приходится ждать, пока не перебесишься, и еще сопли вытирать тебе, и следить, чтобы нос не разбила прежде времени.
        - А-а, вот с этого и надо было начинать, с возможностей, - ожесточенно выговорила Хрийз. - Вместо рассуждений о моих мозгах, которых, по вашим собственным словам, у меня нет. Я вам нужна, то есть даже не я сама, а мои возможности. А вот вы мне все - нет! В гробу я весь ваш мир видела, в белых тапочках. Если Ненаш убьет меня в уплату договора, то и черт со мной, и не лезьте не в свое дело! Найдете себе потом другую дуру… то есть, Вязальщицу.
        - Умереть легко, - спокойно сказал сЧай. - Один раз отмучилась, и все, ушла на Грань, переродилась во что-то иное. Это проще всего. Проявить такую трусость: уйти из жизни добровольно…
        - Кто вам сказал, что я храбрая? - сердито спросила Хрийз.
        - Хватит жалеть себя, - сказал ей сЧай. - Лучше попробуй жить с тем, что есть. Все потерять, собирать по кусочкам долгие годы, потерять снова, и - жить дальше. Несмотря ни на что и вопреки всему.
        Хрийз долго молчала, переваривая услышанное. Потом с усилием сказала:
        - Я… не… знаю…
        - Я буду жить, - подсказал ей сЧай.
        Хрийз сдалась. Лишь бы он отвязался от нее уже наконец.
        - Я буду жить… - повторила она, и выжидательно замолчала.
        - … несмотря ни на что…
        - Несмотря ни на что.
        - … и вопреки всему.
        - Вопреки всему.
        Слова прозвучали неожиданно торжественно, почти как клятва. Хрийз внезапно осознала, что они и были клятвой! Магическим контрактом, который невозможно нарушить.
        - Вы! - крикнула она, вскакивая. - Вы меня поймали!
        - Есть немного, - усмехнулся сЧай. - Поймал на слове, да. Для твоего же блага. Сядь. И послушай про одного Вязальщика. Он был неплохой человек, хоть и горец, а звали его…
        - Аль-мастер Ясень, - сказала Хрийз, присаживаясь обратно. - Вы его знали?
        - Знал. Не перебивай! Он погиб при вражеской атаке по Грани. Сплел защитную Сеть, и раскинул ее на все побережье, от Жемчужного Взморья до самой Дармицы. А это почти сорок городов, не считая поселений поменьше, несколько миллионов людей, береговых и моревичей. Он держал Сеть до последнего, сжигая себя, и враг не прошел. Прили мы. Но аль-мастеру Ясеню наш приход уже ничем не помог. Он умирал в муках, и кто-то из неумерших отпустил его. Не знаю, кто. Но благодарен этому парню, кем бы он ни был. Человек не должен умирать так. А ты говоришь, найти другого Вязальщика… Этот Дар передается только из рук в руки, от мастера к ученику, или по наследству.
        - У меня его книга, - зачем-то призналась. Хрийз.
        - Ну, так и что ж ты мне голову морочишь? - сердито осведомился сЧай, вставая. - Живи, Хрийзтема. Это интереснее, чем просто сдохнуть, уж поверь мне.
        Он ушел. А Хрийз долго сидела на лавочке, не решаясь встать. Разговор вымотал ее сильнее схватки с волками
        Утром Хрийз вскинулась на постели после кошмарного сна. Она тут же забыла напрочь, что именно ей снилось, но пережитый ужас не сразу отпустил обезумевшее сердце. Хрийз села, прижала ладонь к груди, успокаивая себя. Потом спустила ноги с постели, привычным движением нашарила мягкие, пушистые на ощупь тапочки. Несколько дней назад Сихар сказала, что скоро повязку можно будет снять, и Хрийз с нетерпением ждала, когда это скоро наступит. Может быть, сегодня?
        Сихар выглядела в магическим спектре тревожным синевато-багровым пламенем. Хрийз помнила, что в реальности она очень красива, добра и ласкова в общении. И она не оставляла по себе ощущения жути, с которой у Хрийз ассоциировалась любая магия, хотя о Сихар говорили, что она - одна из лучших целителей Третьего мира. А что с ней было не так, понять Хрийз не умела.
        Через два дня Сихар объявила, что можно попробовать снять повязку:
        - Ты готова, милая?
        Готова ли она? Хрийз отчаянно закивала. Наконец-то! Увидеть мир… просто увидеть! Конечно, готова!
        - Закрой-ка глаза.
        Лёгкое прикосновение. Щекотное тепло. Тонкая ткань повязки стекает с лица, слабо шуршит в руках Сихар.
        - Ну-ка, посмотри на меня. Посмотри, не бойся!
        - Ой, - тихо сказала Хрийз.
        Она думала, что видимый мир ворвётся внезапно и ослепит, надо будет привыкать к нему, долго и, возможно, мучительно. А вот ничего подобного! Как будто легла вчера спать, а сегодня проснулась. Просто проснулась, и всё. Сон, конечно, вышел довольно долгим. Но и только. Адское многоцветье магического зрения схлынуло, ушло на задний план и там осталось. Его можно было вызвать по желанию, вот тоолько желания никакого не было.
        Видеть мир - это счастье. Простое, но от того объемное и полное, как никакое другое.
        Сихар улыбалась. Она явно была довольна своей работой.
        - Ну-ка, возьми, - целительница протянула Хрийз небольшое круглое зеркальце на длинной ручке. - А? Что скажешь, милая?
        Хрийз заглянула в зеркало. Сердце мгновенно провалилось в пятки, а спина ощетинилась мурашками едкого ужаса.
        - Но… но… но они же не того цвета! - возмутилась Хрийз.
        Из серебристого кружка на неё смотрела симпатичная девушка с глазами насыщенного тёмно-синего цвета, какого никогда не бывает у жителей Земли…
        Сихар тихонько вздохнула. Сунула зеркальце себе в карман. Присела рядышком на постель.
        - Это не мои глаза! Мои другие были! Они не такого цвета были!
        'А какого цвета они были?' Паника накрыла холодной волной: Хрийз не помнила, какого цвета они были. Зелёные? Серые? Карие? Да какого бы ни были, но уж точно не синие!
        - Давай-ка я расскажу тебе, как было дело, - спокойно выговорила Сихар, касаясь ладонью запястья девушки. - Сразу после того, как мне сообщили о твоей травме и о том, что тебя везут в мою клинику, я связалась с Дармицким реабилитационным центром и оформила заказ на зародыши-импланты. У нас, к сожалению, нет условий для собственного проивзодства… Зародыши прибыли вовремя, но их пришлось слишком долго адаптировать к тебе. Ты всё-таки из другого мира, милая. И таких, как ты, на всём Сиреневом Берегу больше нет. У нас нет никакого опыта работы с похожими организмами. Операция по вживлению прошла не так идеально, как нам того бы хотелось…
        - Нам?
        - Да. Мне помогал господин сТруви. Без него мало что вышло бы!
        - Господин сТруви? - Хрийз с трудом подобрала отпавшую челюсть, и для верности еще захлопнула себе рот ладонью.
        Сказать кому там, дома, что операцию тебе провел хирург-упырь!
        - Господин сТруви - ученик дармицкой школы и сам дармичанин, - объяснила Сихар, по-своему истолковав молчание подопечной. - Попадёшь если к кому-нибудь другому, поймёшь, почему тебе повезло, милая. И насколько. Операция прошла успешно, но период роста затянулся. Могло начаться отторжение, и тогда пришлось бы удалять неудачный материал и начинать заново. И вот, после долгой и кропотливой работы что я слышу вместо благодарности? 'Они не такого цвета!'
        Хрийз опустила голову. Теперь ей было стыдно до слёз.
        - У всех береговых девушек синие глаза, - мягко выговорила Сихар. - Не переживай, милая. Это ведь даже к лучшему, что у тебя теперь тоже синие глаза, как у всех, сама подумай…
        Это она права, конечно. У всех береговых девушек глаза синие. Но у береговых ещё и синие волосы в тон глазам! Впрочем, волосы, наверное, можно покрасить… Слабое утешение.
        Сихар ласково приобняла за плечи:
        - Тебе лучше поспать, милая… Спи.
        Раслин дрогнул, отзываясь на волну целительной магии. Сон подхватил сознание и унёс его в белые облака, почти мгновенно.
        Жук неподвижно сидел на листе, растопырив цепкие лапки и воинственно встопорщив длинные усы. Крупный, с фалангу большого пальца, яркого, бронзово-зелёного оттенка жук. Тёмные бусинки глаз, казалось, наблюдали за всем, что происходило вокруг. От насекомого исходил ровный ток живой ауры: жук не был декоративной поделкой. Хрийз осторожно тронула ногтём спинку жука. Тот расправил жёсткие надкрылья, выпустил прозрачные паруса крыльев и с вертолётным гудением снялся с листа. Хрийз проследила его полёт до разлапистых ветвей соседнего деревца. Она ещё не привыкла, что звуки живут вокруг не сами по себе, а вместе с картинкой…
        Больница Жемчужного Взморья, как и все здания поселения, состояла из наземной и подводной частей. Подводные апартаменты выходили в большие круглые бассейны, окружённые зеленью. В бассейнах можно было плавать всем без ограничений, что все с большим удовольствием и делали. Но Хрийз жутко стеснялась толстых багровых шрамов от волчьих укусов на ногах и руке. Сихар обещала, что к лету эти шрамы превратятся в тоненькие, незаметные глазу, чёрточки. Хрийз целительнице верила, но до лета надо было ещё дожить. Пока шрамы превращаться в чёрточки даже не думали. Длинное платье с широкими рукавами прекрасно их прятало. Но в платье в бассейн не полезешь. Не гидрокостюм же надевать!
        Вдобавок смущали вездесущие золотые рыбы. Очень крупные и умные. Хрийз несколько раз ловила на себе их взгляды. Каждый раз брала оторопь: в круглых рыбьих глазах отчётливо читался интерес, присущий лишь разумному существу. Хрийз не раз адумываась над тем, кто же на самом деле они такие. Третья раса, вместе с моревичами и береговыми людьми разделяющая просторы этого мира? Животные-компаньоны вроде земных собак и кошек?
        Собаки здесь были, служебные и охотничьи, этих Хрийз видела у Млады на работе. Комнатных мосек, как и котов, не видела, но может, не попадались просто. Сторожевых барракуд видела, Црнай-младший показывал, с настоятельным советом держаться от них подальше! Но золотые рыбы разного размера присутствовали повсеместно, практически в каждом доме. И лезть к ним в бассейн не хотелось совершенно.
        Остальной народ этого нежелания не разделял. Плескались вовсю, играли с кистепёрками, ничуть их не пугаясь… Хрийз понимала, что поступает глупо, но ничего с собой поделать не могла. Вот и сейчас она гуляла лишь по верхнему ярусу, среди кадок с карликовыми деревьями и цветами. Спускаться вниз, к бассейну, не собиралась. Зачем? И здесь хорошо…
        Внизу Хрийз вдруг заметила Пальша Црная и Здебору. Наверное, они тоже плавали в бассейне, а потом им надоело, и они решили посидеть на одной из лавочек возле деревьев. Вот ведь пара! Что между ними может быть общего? Разве что дети, которым дОлжно было придти в этот мир по весне… Люди говорили, что Здебора вроде как ждет тройню. Троих девочек. При этом прибавляли неизменное неодобрение, мол, можно было бы жить и скромнее!
        Зачатие происходило благодаря соединенной энергии раслинов супругов при условии должного запаса магических сил у обоих; рождение девочки сопровождалось значительными затратами магии, десятикратно превышающими энегию, потребную для рождения мальчика. Богатство семьи измерялось в том числе рожденными у этой семьи детьми; тройня из девочек смотрелась на этом фоне своеобразным вызовом. Мол, магии у нас дополна, лопатой гребем, не то, что некоторые. Хрийз очень не любила слушать такие пересуды. Была возможность, зачали тройню, ну и все, пусть рожают и нянчат, их проблемы.
        Слух, отточенный за время слепоты, донёс разговор.
        - Не ссорься с моей старшей, счаюр, - сказал старый Црнай.
        - Я не ссорюсь с ней, ша доми…
        - Я вижу.
        Молчание, заполненное голосами отдыхающих в бассейне людей…
        - Сихар подарила мне замечательных сыновей, ты - собираешься порадовать дочками. И вот, вы обе - как безмозглые юницы, не умеющие договориться…
        - Я… - Здебора умолкла, отчаявшись объяснить.
        Ей очень не хотелось объяснять, поняла Хрийз, сочувствуя молодой женщине. А объяснять всё-таки придётся…
        - Я обязана закончить работу, - досказала всё-таки Здебора. - Сихар возражает. Но это она так решила. Она думает, можно все бросить, не завершая. Еще думает, незавершенное дело меня сильнее привяжет. Глупость она думает, ша доми, так ей и скажи!
        - М-магия, - с отвращением сказал Црнай. - Спору нет, штука полезная, когда надо бить врага. Но в обычной жизни лучше бы её вовсе не было!
        - В обычной жизни без магии я бы вовсе не родилась, - мягко напомнила Здебора.
        Повисло молчание. Отсюда, с высоты, хорошо было видно эту странную пару. Здебора положила голову мужу на плечо, а он гладил ее по волосам.
        Оранжевые пальцы перебирали серебристо-филолетовые, почти белые пряди с нежностью, которой обычно не ждешь от таких людей, как старый Црнай. Хрийз стояла чуть дыша, с рудом унимая мерзотное щекотание в носу. Чихни, и ведь не поверят, что она здесь случайно!
        - Ты точно отложить не можешь или Будимировича боишься? - вдруг спросил Црнай, и, когда Здебора замялась с ответом, спросил свирепо - Может, напомнить ему, кто для него Сиреневый Берег отстоял?
        - Что ты! - испугалась она. - Не надо! Не в страхе дело.
        - А в чем же еще?
        - В незавершенном творении, - тихо объяснила она. - Я должна довершить резку. Оформить кусочек дерева в цельную вещь, довести до совершенства, согласно заказу. Нельзя затягивать… Нельзя.
        - Сихар говорит…
        - Не слушай ее. Вязальщица поняла бы, а старшая наша - целитель, ей трудно понять эту связь, трудно даже просто увидеть ее.
        - Может быть, никакой связи нет, и ты просто морочишь мне голову! - сердито буркнул Црнай. - Веревки из меня вьешь. Пользуешься тем, что отказать не могу.
        - Помешать не можешь, ша доми, - грустно ответила Здебора. - Прости.
        - Если бы я мог, - с тоской выговорил он. - Если бы знал… если бы…
        - Не надо, - тихо сказала она. - Я сама согласилась… и не жалею. то уж теперь лунные волны ловить; судьба. Лучше расскажи о Браниславне младшей, ша доми. Ты ведь знал её…
        - Знал, - неохотно отозвался Црнай, знание явно было неприятно ему.
        - Вот и расскажи. Какая она была? Смелая? Сильная? Красивая?
        - Бешеная она была, - с чувством выговорил старый моревич. - Безжалостная, в первую голову к себе. Себя не щадила и на других не оглядывалась. Оно, конечно, боец из неё получился отменный. Четыре Хрустальных Молота, четыре высших награды Империи, всё такое. Вот только не женское это дело, война. Совсем не женское! Я как-то отозвал девчонку в сторону и спросил, что она дальше о себе думает. Ты, может, одна из всего рода осталась. На тебе долг. Как рожать с этакой лютостью в душе?
        - А она? - спросила Здебора.
        Пальш только досадливо крякнул:
        - Рта раскрыть не успела. Вылез этот дуралей тБови и заявил, что они как-нибудь сами разберутся. Очень сильно он её любил, себя забывал… дурачок. Жалко было смотреть, да что сделаешь.
        - Почему жалко?
        - Потому, са од моар, что княжне было всё равно. Не то, чтобы именно его не любила. Она вообще никого не любила. Не умела. Но любовь парня учитывала. Как и мою жалость. Она учитывала всё! В Долине Звенящих Ручьев… - он помолчал, потом сказал. - Нет, не расскажу, ни к чему оно, теперь-то. Но именно Звенящих Ручьях я окончательно понял, кто такая княжна Браниславна и что она такое. Злое, несчастное, исковерканное войной существо. Говорят, не то отравили её, не то дали знать о себе старые травмы… А я так тебе скажу: это её собственные страх, боль и ярость против неё же обернулись. Душу ей выжгли, и душа отошла. Пора бы уже Будимировичу перестать умом скорбеть, предать тело честному погребению да обряд поминовения справить, как положено. И жениться уже наконец на какой - нибудь девице знатной, род поднимать. У него ведь даже бастарда нет, нехорошо. Как и у этого тБови, будь неладен. Что эти двое себе думают, Острова и Сиреневый Берег под соседей подложить? У тех сыновей младших непристроенных дополна… еще и передерутся. На радость Потерянным Землям. И за что воевали, спрашивается?..
        Хрийз подняла голову, стала смотреть на купол, на который сквозь пелену лёгкой метели падали косые, зеленовато-жёлтые лучи неяркого зимнего солнце. Отчего-то до слёз было жалко княжну. То ли из-за детства её, сожранного давней войной, то ли из-за Пальша Црная, не умевшего найти для своего бойца доброго слова. Наверное, будь княжна мальчишкой, говорили бы иначе… Но мальчишка не пролежал бы в коме двадцать лет. Не выдержал бы! Хрийз не знала, откуда взялась такая уверенность. Она просто знала.
        И была права, хотя, конечно же, о своей правоте не задумывалась. В любом мире женщинам дано больше сил, чем мужчинам. Женщина служит любви и жизни, в этом её суть, источник её силы. И если по какой-либо причине она переступает в себе запрет на убийство, то становится на страшный путь разрушения и смерти. Ломая себя, кромсая душу, растаптывая в себе всё, что ещё могло бы сохранить в ней человека. Не приведи судьба встретить на своём пути такую!
        Не говоря уже о том, чтобы полюбить
        Солнце низко висело над застывшим морем, касаясь краешком диска далёких островов. Набережная изгибалась подковой, выбрасывая надо льдом прямые иглы причалов. И как же здорово было не просто чувствовать на щеках острые иголочки мороза, а видеть цветные тонкие снежинки, танцующие в солнечном луче. Не просто ставить сапожок на дорожку и слышать хруст и скрип под подошвой, а видеть собственный свой след, остающийся на снегу. Ощутить сквозь перчатку стылый холод гранитного парапета и увидеть серый в крапинку старый камень, отшлифованный до зеркальной гладкости…
        Хрийз с удовольствием всматривалась в детали окружающего мира, любовалась оттенками, в каждом встречном предмете подмечала ту или иную особенность; ничего подобного за ней раньше не водилось. Зрение - великий дар! Девушка осознала это в полной мере. Куда-то на десятый план отошли все беды и горести, тоска, неумение прижиться в новом мире, собственная неприкаянность и страх перед будущим. Хрийз - видела. Всё остальное не имело значения.
        Сегодня наконец-то выписали из больницы. С предписанием приступить к работе послезавтра. Окровенно говоря, Хрийз очень боялась, что работу потеряет. Столько болеть! Но обошлось, слава богу. А то куда тогда идти, обратно в Службу Уборки проститься?..
        Дома, - если только можно было назвать домом ту маленькую служебную квартирку, которую девушке предоставили на время работы, - ждал сюрприз.
        Возле дверей стояли большие короба, окованные серой сталью. Всего их было восемь. Массивные, тяжёлые. Хрийз попыталась открыть один, ничего не вышло. Стальные уголки вспыхнули на миг слабым сиянием и угасли. Магия! Короба были надёжно запечатаны от постороннего любопытства. Но что они здесь потеряли, если их нельзя открыть? Отправитель ошибся адресом?
        Хрийз внимательно осмотрела каждый короб. Не сразу, но заметила прикрепленное к одному из них сопроводительное письмо. Письмо аккуратно свернули трубочкой, перевязали сиреневой ленточкой и скрепили узел печатью. Посылка с уведомлением о прочтении. Хрийз решительно протянула руку.
        - Стойте! - окрик от двери заставил вздрогнуть и отшатнуться от письма, как от огня.
        На пороге стоял, - как, когда, откуда успел возникнуть? - незнакомый моревич с длинными, до плеч, белесыми волосами. Не молодой, но и стариком не назовешь, неопределенного возраста. Не по погоде легко одет: серый костюм, серые же ботинки, и все…
        - Стойте, госпожа Хрийзтема, - повторил он. - Не трогайте.
        Хрийз взглянула на него в магическом спектре. Лучше бы не смотрела! Тусклая серая аура неумершего давила мощью, почти беспредельной. Справившись с эмоциями, Хрийз обнаружила, что впечаталась лопатками в стену. Ужас не спешил отпускать, сковывая позвоночник смертным холодом.
        - Не бойтесь, - примиряюще сказал моревич. - Я не причиню вам зла… По крайнеймере, сейчас.
        - Вы! - воскликнула девушка, внезапно вспомнив изрядно подзабытый эпизод с волками. - Это же вы были тогда там, в море, на льду! Вы бы меня съели, если бы не Ненаш!
        - Съел бы, - кивнул незваный гость. - И мой младший съел бы тоже, если бы не оказался вам должен.
        Хрийз встряхнула головой, осознавая сказанное. У кого Ненаш Нагурн ходил в младших ясно и четко рассказала Фиалка в своих дневниках. Так. Еще одна легендарная личность.
        - Что вам нужно? - спросила Хрийз, машинально отирая об одежду вспотевшие ладони.
        - Вам, - он доброжелательно улыбнулся, но от этой улыбки почему-то захотелось бежать с воплями, далеко, желательно, за горизонт, - вам нужно, госпожа Хрийзтема. Понимание.
        - В обмен на что? - Хрийз никак не могла понять, почему все еще разговаривает с ним вместо того, чтобы действительно бежать с воплями.
        - Мне нужны услуги Вязальщицы, - объяснил он.
        - Я еще ничего толком не умею…
        - Да, но у вас книга аль-мастера Ясеня. Вон там. Под подушкой, если я не ошибаюсь.
        Книга вправду лежала под подушкой. Дверь в маленькую спальню оставалась открытой, и несчастную подушку хорошо было видно. Равно как и уголок книги, торчавший наружу…
        - Ну, нет, - ответил гость на мысли девушки, - я с ума еще не сошел, трогать вашу подушку. Приглядитесь внимательнее.
        Хрийз присмотрелась, как советовали. И увидела яростное белое сияние, повторявшее очертания подушки. Да. Кто сунется туда за книгой без спросу, тот быстро пожаеет, что родился на свет.
        - Не знала, что я это умею, - ошарашенно выговорила Хрийз.
        - Вы многое не умеете и не знаете, вот в чем беда.
        - Допустим, - согласилась Хрийз. - А с письмом что не так?
        Письмо не выглядело опасным. В магическом спектре оно сияо холодноватым сиреневым светом. С подушкой не сравнить.
        - Это смерть, - серьезно пояснил упырь и уточнил - Ваша смерть, госпожа Хрийзтема. Вы же понимаете, мы чувствуем такие вещи очень хорошо.
        В окно ударило порывом ветра, потекли по стеклу, тоненько позванивая, ледяные снежинки. Снаружи снова поднималось ненастье…
        - Выбор у вас, госпожа Хрийзтема, невелик. Либо вы открываете письмо сами, со всеми последствиями. Либо его открываю я.
        - А вы в любом случае внакладе не останетесь, - сказала Хрийз. - Ведь так?
        Он улыбнулся, развел руками. Мол, а куда мне деваться? Рад бы, да не могу.
        Умирать не хотелось совершенно. Вот совсем. Но и залезать в долги, - опять! - не хотелось тоже. А по-другому, как ни крути, не получится. "Включи мозги", - раздался в памяти сердитый голос сЧая.
        - Вы говорили, услуги Вязальщицы… А какие именно и в каком объеме?
        - Мне нужен костюм, - объяснил незваный гость. - Куртка, рубашка, брюки, носки и перчатки. В ваших руках получится броня.
        - Вы во мне так уверены, - удивилась Хрийз. - Если не справлюсь? Я же никогда такого не делала!
        - Я видел ваше рукоделие у моего младшего. Впечатляет, знаете ли. Я встречал Вязальщиков раньше, знаю, на что они способны, даже самые юные и необученные, так что, - да. Я в вас верю, госпожа Хрийзтема.
        - Спасибо на добром слове, - пробормотала Хрийз, сдаваясь. - Открывайте письмо.
        Свиток вспыхнул сиреневым в оранжевых руках моревича, дохнуло привычной уже, возникавшей при любых проявлениях магии жутью.
        - Что там? - с любопытством спросила Хрийз.
        - Должен сказать, - произнес он, - что вы, живые, не тех упырями называете. Мы, неумершие, если хотите знать, вообще пушистые зайчики по сравнению с незаконнорожденными личностями из администрации магического контроля. Вот где настоящие упыри! Душу высосут, не поморщившись. Ну, примерно это я и предполагал, почему и явился… Читайте сами. Смелее, опасности уже нет.
        Хрийз осторожно взяла тонкий лист, стала читать. Медленно, разбирая по буквам каждое слово, с трудом вникая в смысл написанного. Надо заняться грамотой, надо. Иначе так и останешься необразованной дурой, вкалывающей на сортировке жемчуга!
        Письмо сухим канцелярским языком сообщало, что госпожа Хрийзтема (имя прочиталось сложным образом) в такой-то день такого-то года превысила предел магической самообороны (вот так даже!), вследствие чего была уничтожены особи вида береговой волк обыкновенный общим числом… тут Хрийз протёрла вновь обретённые глаза и перечитала снова, - общим числом тридцать восемь голов… Тридцать восемь!
        Тридцать восемь злобных, голодных, возможно, даже бешеных зверюг. Ага, и это ж местное 'тридцать восемь', в восемнадцатиричиной системе счисления… То есть, три умножь на восемнадцать и прибавь восемь, сколько это в итоге… Костей не осталось бы! Ни единой косточки, ничего. Хрийз зябко поёжилась: кожа взялась мурашками запоздалого страха.
        Вовремя с ней приступ магии случился, ничего не скажешь. Очень вовремя.
        Она вернулась к документу. Документ сухо сообщал, что волчьи шкуры, прошедшие первичную обработку, прилагаются. Вот значит, что содержали эти странные короба! Шкуры. Тридцать восемь минус десять. Десять взяла себе Служба Уборки, за работу по тщательному очищению места действия. Помимо волков, вследствие халатного небрежения госпожи Хрийзтемы полностью погибла вся живность в границах сферы радиусом в полторы версты. Сколько это, верста? Километр? Рыбы, водоросли, моллюски, птицы… список прилагается. Про третичей ни слова, ну кто бы сомневался. сЧай же сказал, что это секрет.
        Суд княжеский принял во внимание (господи, ещё и суд был?!!)… принял во внимание молодость и необучённость означенной Хрийзтемы, ранее не привлекавшейся за нарушения магического правопорядка. Поэтому приговор ограничивается строгим выговором и выплатой административного штрафа в размере… В каком именно размере Хрийз не сумела разобрать.
        - Упыри, как они есть, - объяснил господин сТруви, отвечая на ее взгляд. - Размер штрафа превысил ваш жизненный резерв. За магию платят магией; вы бы умерли сейчас от этого взыскания.
        - Вы уплатили взыскание вместо меня? - неуверенно спросила Хрийз. - Я теперь должна вам?
        Он улыбнулся, не размыкая губ:
        - Верно. Но я вас не обижу, в отличие от этих… ведь я уже сказал, как именно вы вернете мне свой долг.
        Перед гьазами внезапно все поплыло, коленки ослабели. Хрийз обессиленно опустилась на ближайший ящик, закрыла глаза, пережидая приступ.
        - Вы меня простите, - с трудом сказала она. - Я что-то расклеилась совсем…
        - Неудивительно… Вы еще не вполне здоровы, госпожа Хрийзтема.
        - Не надо этих госпожей, - слабо попросила она. - Пожалуйста…
        Ящик оказался слишком твердым, края - острыми. В ушах зашумело, сознание начало проваливаться куда-то во тьму.
        - Вы позволите? - и, не дожидаясь разрешения, на виски легли чужие ладони.
        Тьма разошлась, уступая волне теплой магии, в глазах посветлело. Головная боль сгинула куда-то и не вернулась.
        - Спасибо, - искренне выговорила Хрийз.
        - Не за что; это моя работа. Однако у вас в доме, извините, шаром покати, не из чего даже счейг заварить. Пойдемте со мной, вам необходимо поесть как следцет. За ужином и договорим.
        Хрийз почти сразу пожалела, что согласилась на ужин в компании господина сТруви. Он ожидаемо повёл её не в обычную столовую, которых в рабочем городке имелось штук восемь на выбор, а под погодный купол (верхнюю одежду пришлось оставить на входе, в специальном, предназначенном для такого хранения, домике), в серьёзное заведение. Посетители при их появлении испарились мгновенно. Персонал испариться не мог, и потому спасался в спокойной вежливости. Хрийз поневоле задумалась, а как она сама бы в такой ситуации? Улыбаться тому, кого боишься до судорог, кого ненавидишь даже… Нет, она бы не смогла.
        - Так везде? - тихо спросила она у своего спутника.
        - Почти, - отозвался тот. - Если ауру не прятать. Но здесь прятать что-либо бессмысленно: меня знают в лицо слишком хорошо. Знают, кто я. А не так давно узнали и моего младшего…
        - Я слышала, - осторожно выговорила Хрийз, - кто-то неудачно пошутил…
        - Так говорят? - с любопытством спросил сТруви. - Это интересно. А что говорят ещё?
        - Ну… - Хрийз пожалела, что начала тему, теперь приходилось отвечать, и как бы Младу не спалить ещё, кто его знает, чем этот разговор Младе отзовётся. - Мне говорили, что надо было отшутиться в ответ и послать, всего лишь…
        - То есть, вы считаете злые шутки нормой, госпожа Хрийзтема?
        Она покачала головой, жалея о сказанном ещё сильнее.
        - Нет.
        - Хорошо, - кивнул удовлетворённо. - А я уж было подумал…
        От его взгляда некуда было деваться. Хрийз догадывалась, что Млада рассказала не всё, что всё было сложнее на самом деле. Знать бы ещё, насколько. Или лучше вообще не знать. Кто за язык тянул?
        - Отличительная особенность всех детей, рождённых в союзе между живыми и неумершими, - психоэмоциональная незрелость при нормальном физическом развитии. Впрочем, за всю историю таких детей родилось всего трое, так что утверждать наверняка не берусь. Что же касается Лисчим Нагупнир, по итогам разбирательства её признали ограниченно дееспособной, уравняв в правах с подростками. В частности, выезд за пределы Сосновой Бухты без сопровождающего ей прямо запрещён. Но в любом случае, злые шутки в отношении тех, кто заведомо слабее, это нехорошо. Младший имел полное право взбеситься, - сТруви побарабанил с досадой пальцами по столу и добавил - И взбесился. Паршивец. Доставил мне хлопот. Я этих дуралеев по кусочкам собирал потом; двое осознали, третий озлобился. Пришлось его рекомендовать в гвардию княжества…
        - Зачем? - изумилась Хрийз. - Чтобы он выучился как следует и покалечил Ненаша?
        - Армия прекрасно лечит такие психические выверты, - не согласился сТруви. - Все эти 'равняйсь-смирно', 'упал-отжался', 'встать-и-бегом', всенепременные наряды на очистку отхожих мест собственными лапками, без права применения магии… Несколько зим, и человека, бывает, родные, давно махнувшие рукой на шалопая, не узнают, настолько глубоки и качественны изменения. Ну, и потом, честный боевой маг, достигший уровня моего младшего, вряд ли станет холить в себе маленькую меленькую месть. У него найдутся дела интереснее…
        Девушка на небольшой сцене в центре зала заиграла на скрипке. Медленная, красивая мелодия поплыла в воздухе, смешиваясь с тихим плеском фонтанчика, изображавшего водяную лилию. Фонтанов в зале, кстати, было множество, небольших, разнообразно оформленных, с внутренней подсветкой, придававшей общему полумраку таинственное мерцание.
        Принесли заказ. Для Хрийз несколько блюд, полноценный ужин, вместе со сладким, а для её спутника - закрытую кружку объёмом в литр. При мысли о том, что именно туда налили, желудок подскочил к горлу, настойчиво просясь наружу. Хрийз отвела взгляд. Есть расхотелось совершенно. Но пришлось из вежливости.
        - Что с вами, госпожа Хрийзтема? - участливо поинтересовались у неё. - Пропал аппетит?
        Он ещё спрашивает! Убила бы, если б могла…
        - Нет, ничего, - бледно улыбнулась Хрийз. - Не стоит беспокойства…
        - Собственно, возвращаясь к делу. Я бы просил вас не брать других заказов, пока не исполните мой. Вообще-то, условие строгое. И ради вашего же блага: невозможно качественно создавать две вещи сразу, не тот у вас пока уровень, можно надорваться. Магические травмы восстанавливаются тяжело. И ещё: вы получите инструмент, потребный для работы. Но. Вам придётся пройти со мной…
        - Куда? - спросила Хрийз.
        - Не бойтесь, - мягко выговорил сТруви, угадав её настроение. - Я не причиню вам зла, это не в моих интересах. Просто я очень хорошо знал аль-мастера Ясеня; он оставил в наследство несколько вещей, которые завещал передать тем, кто пойдёт по его следам в профессии. Взять эти вещи и принести сюда я не могу по той же причине, по какой не трону подушку, укрывающую книгу; я должен исполнить завещание друга. Я дал слово.
        Хрийз вспомнились слова сЧая, как тот говорил об аль-мастере Ясене. Что умирал он в муках, и кто-то из неумерших отпустил его…
        - Это вы… отпустили аль-мастера? - спросила Хрийз напрямик.
        - Я, - не стал отпираться сТруви. - Так было надо. Помочь ему уже было нельзя. Но он сокрушался о том, что некому передать опыт, знания и дар, из рук в руки, как полагается, это единственное держало его, не давая совершить последний шаг за Грань, к новому рождению. Я согласился стать проводником его воли. До тех пор, пока в мире не появится новый Вязальщик. И он появился. Вы появились, госпожа Хрийзтема. Пойдёмте.
        Он поднялся. Повёл рукой в магическом жесте и перед стоилком повисла узкая щель портала, наполненная серым мертвящим светом. Хрийз вскочила, поневоле попятившись. Он серьёзно? Предлагает лезть - туда?
        - Не бойтесь, - повторил сТруви, протягивая ей руку. - Пойдёмте…
        Хрийз стиснула зубы и шагнула вперёд.
        Портал - мгновение жаркой мглы, опалившей кожу, - вынес их в стеклянную галерею, откуда открывался великолепный вид на зимнее море. Узкая зеленоватая полоса над горизонтом обозначала растаявшую давным-давно вечернюю зарю. В галерее стоял стылый холод, стонали под ветровой нагрузкой стёкла, пахло пылью и застарелым одиночеством
        - Здесь когда-то был госпиталь, - объяснил сТруви, приглашая идти следом. - Давно. До войны с Третерумком, до конфликта с Небесным Краем… В общем, давно. После победы какое-то время здесь размещали тяжелораненых, потом отстроили новую больницу в Сосновой Бухте. Здесь всё же атмосфера… не та.
        Не та атмосфера… Хрийз чувствовала разлитое в воздухе, застывшее за давностью лет, горе. Тяжелораненых размещали, сказал сТруви. Не просто тяжелораненых, поняла девушка. А таких, кому уже не помочь ничем. Кому осталось облегчить только уход.
        - Пойдёмте…
        Чистые, вылизанные до полной стерильности коридоры. Седой полумрак. Неистребимый запах лекарств и человеческих страданий. Сколько же здесь перебывало умирающих за сколько лет?
        Небольшая палата, с двумя кроватями. И там, наодной из тумбочек, с неожиданно тёплой как солнечный свет аурой…
        - Это всё теперь ваше, - тихо сказал сТруви. - Берите, госпожа Хрийзтема. Владейте. Не направляйте во зло. Вы - Жизнь; служите Жизни.
        Хрийз осторожно провела ладонью над широким ящичком. Он раскрылся с тихим вздохом, очень похожим на человеческий. Внутри, в специальных гнёздах, лежали аккуратно сложенные инструменты. Спицы, крючки разного размера, игольницы, катушки, маленькие ножницы… Каждая вещица источала узнаваемое, привычное по книге, тепло, словно здороваясь с новой хозяйкой. Во втором ящичке оказались наборы пряжи, аккуратно свёрнутая канва для вышивания, пяльцы, напёрстки, снова иглы. Настоящее богатство!
        - И вы мне это всё так просто дарите? - недоверчиво спросила Хрийз у хозяина.
        - Не дарю, - серьёзно отозвался тот. - Исполняю долг.
        К долгам и обещаниям здесь относились серьезно, это Хрийз уже поняла. Она могла отказаться, чувствовала, что могла. Но… настигло. Тем особым чувством родства, когда всеми косточками понимаешь, что это - твое. Со всеми лапочками. Твоя жизнь, твоя страсть, твое призвание. Хрийз не могла отказаться!
        - Вот и славно, - с явным облегчением сказал сТруви. - Пойдемте.
        Хрийз рада была выйти из бесконечных коридоров мертвой больницы. еще одна галерея вывела в широкий, размером с доброе футбольное поле, двор под погодным куполом. Посередине двора красовался стандартный круглый бассейн, куда без него. Он дышал морозным холодом: имел сообщение с внешним миром, и вода в него прибывала мерзлая, свинцово-серая, ледяная даже на вид. Хрийз забавы ради попыталась осмотреться магическим зрением.
        … Боль обрушилась громадным потоком, смяла, раздавила, растерла в пыль. Мир превратился в сплошную незажившую рану. Страдание достигло пика за считанные секунды и рвануло дальше, выжигая в пустоту все чувства. И на гребне пустоты пришло понимание: старая клиника находилась у основания скалы, составлявшей Алую Цитадель. Помимо хосписа, который был здесь когда-то, магическое поле отравляли оставленные деяниями третичей эманации жестоких мучительных казней мноества детей захваченного мира…
        Хрийз очнулась в своей постели, в ледяном поту от пережитого ужаса. Запах горячего счейга плыл по комнате, отзываясь в носу дразнящей щекоткой. Царапнуло вопросом: кто согрел напиок богов, неужели Млада в гости пришла… Хрийз сразу ощутила присутствие постороннего, вскинулась, ойкнула, торопливо прикрываясь одеялом.
        - Надеюсь, вы простите мне подобное самоуправство, - сказал сТруви, протягивая ей горячыю кружечку. - Надо было мне предупредить вас. А всего лучше отправить домой прямо из палаты. Но там сложнее открывать порталы, хотел сэкономить энергию… Приношу извинения.
        Хрийз оторопело приняла угощение. Бока кружки жглись, пришлось обернуть ладони краешком одеяла. Все познается в сравнении. После пережитого в заброшенной клинике у подножия Алой Цитадели мертвая аура упыря казалась конфеткой.
        - А что это было? - спросила Хрийз, с наслаждением ощущая, как согревает организм горячее тонизирующее тепло первого глотка.
        сТруви пожал плечами, совсем как человек:
        - Пораженное некротическим вырождением магическое поле. Слишком много смертей, слишком много мучений прошло там когда-то… И слишком много неупокоенных, истощенных до предела душ - сейчас. Их невозможно отпустить обычным порядком, вначале необходимо насытить энергией, потребной для нового рождения. Но во всей Империи не найдется столько свободной магической энергии, чтобы помочь одновременно всем. Искалечить легко. Исцелить - сложнее намного.
        - Но вы же что-то делаете? - спросила Хрийз, в тихой панике вспоминая пережитое. - Хотя бы что-то!
        - Делаем, - кивнул он. - Мне помогают. Мои младшие, другие неумершие, маги и просто люди. Приходят, делятся силой, как могут. Но это все капля в море, этого мало. Хотелось бы мне дожить до тех времен, когда некрос из тамошнего поля уйдет совсем!
        - Юфи говорила, вы там живете, - медленно выговорила Хрийз. - Другие приходят и уходят, а вы…
        - Да, моя вахта бессменна, - тихо пояснил он.
        - Вы кого-то потеряли там, - догадалась Хрийз. - И хотите найти!
        - Отдыхайте, Хрийзтема. - мягко посоветовал он. - Набирайтесь сил, вам они понадобятся. Если будут вопросы, обращайтесь.
        Он открыл портал и в нем исчез. Хрийз аккуратно поставила пустую кружку на пол, сползла под одеяло, чтобы не терять тепло, в комнате было довольно прохладно. И, прежде, чем уснуть, долго думала, кого мог потерять в Алой Цитадели упырь Канч сТруви.
        .>.>
        Далеко, на скалистом острове в океане вдруг встрепенулась огромная птица. Ночное небо неласково к дневным крыльям, но там, на потерянном Берегу вспыхнуло знакомым тревожным огнём путеводное тёплое солнце.
        Верить удаче или не верить ей - удел других. Крылья размерено резали тугой, залитый звёздным светом воздух. А если солнце угаснет во время пути? Такое уже случалось когда-то давно. Грудью на поток, и - будь что будет.
        Сомнения - удел других
        Глава 18. Вязальщица
        Падал снег. Мокрый, а потому мягкий и крупный. Мир за окном обернулся неярким полотном в большой белый горошек. И где-то там, далеко, за пределами перегруженной рыхлым снегом тучей, мерно взмахивала крыльями огромная птица. Она уже преодолела изрядную часть пути, но впереди оставался последний участок, самый трудный. От крайнего острова к матерому берегу…
        Хрийз вязала простым столбиком без накида. Ряд за рядом, руки делали сами. Поддеть нить крючком. Протянуть в петли. Начать новый столбик. Любопытно, снилось ли ещё кому наяву, будто он - птица, неутомимо рассекающая небо? Видение было таким ярким, таким полным, таким реальным. Затрагивало все органы чувств и не только их. Закрой глаза и увидишь. Вымороженное зимней стужей море под крылом. Белёсую тьму впереди по курсу. Тьма пахла солью, снегом, бураном, будущим лютым напряжением немногих оставшихся сил. Путеводный компас, проложивший дорогу напрямик, над всеми препятствиями и преградами. Не долетишь, и станет незачем жить…
        Поддеть крючком. Протянуть… Нить слабо мерцала, впитывая магию. Как всё оказалось просто! Настолько, что изумление держалось до сих пор.
        'Законы магии едины для всех во всех мирах, - объяснял сТруви.
        Он наведывался периодически, смотрел, как продвигается работа над его заказом. После достопамятного ужина местные вынесли мозг расспросами, вопросами и предположениями. Поначалу Хрийз объясняла, в чем дело, потом начала раздражаться и огрызаться, затем испытала жгучее желание залепить с ноги в рыла девчонкам, невесть с чего решившим, что господин сТруви - новый парень Хрийз. "Ну, и как с ним в постели"? Идиотки.
        Впрочем, зубоскальство постепенно сошло на нет: Хрийз за ответным словом в карман не лезла, отвечая на насмешки такими же насмешками. Тема скоро приелась, и ушла в утиль, благополучно скончавшись под ворохом свежих сплетен.
        Ни в какие рестораны с господином сТруви Хрийз больше не ходила. Он являлся к ней в гости через портал, сам так решил, а ее это устраивало полностью. Никто не видел, и хорошо.
        Хрийз согревала горячий счейг для двоих, Канч сТруви вежливо благодарил и никогда не отказывался. Хрийз понимала, что ему этот счейг до лампочки, еу бы другого в ту кружку налить, и он понимал, что она понимала. Но видимость нормального вечера соблюдалась, а нюансами можно было пренебречь
        - Вам знаком принцип сохранения энергии? - спрашивал сТруви, объясняя основы.
        Кажется, о чём-то подобном говорили в школе. В прежней школе, в городе Геленджике на планете Земля. Так далеко и так давно… Память выдала картинку: ряды парт в классе, шкаф с книгами, запахи старого дерева, мастики, пыльных штор… голос пожилого учителя…
        'Ничто не исчезает и не появляется вновь?' - неуверенно спросила Хрийз у старого упыря.
        'Верно, - ответил тот. - Магия - та же энергия. Она может переходить из одного вида в другой, но исчезнуть совсем без следа не может'
        'Как и вновь появиться…'
        'Как и вновь появиться. Распределяющая линза позволяет направить и преобразовать энергию, разлитую в природе, в неограниченном количестве. Единственное препятствие здесь - это ваша собственная готовность к такого рода действиям. Можно ведь, не рассчитав своих сил… '
        'Перейти в другую форму магической энергии, - подхватила Хрийз. - Я поняла'.
        'Каковая форма будет немедленно утилизирована и преобразована кем-то из нас', - сухо отметил сТруви. Он мог бы добавить, что перебивать старших - это форменное свинство. Но не добавил. Хрийз сама прочувствовала.
        Это было как порыв ледяного ветра в лицо. Как внезапно выросший под ногой край обрыва: впереди пропасть, позади - хищная тварь, и нет спасения, как нет и надежды. Ветер в лицо, запредельная мощь звенящей силы, и кто ты есть перед нею? Песчинка, не больше.
        Неприятное ощущение.
        А вот не забывайся, не держи себя на равных с древней нелюдью! Соблюдай эту, как ее… суб-ор-ди-на-ци-ю. И не будет проблем.
        Никто толком не знал, сколько Канчу сТруви лет. Зим, как здесь считали. Он был всегда на памяти многих поколений. Его боялись, о нём говорили шёпотом и с оглядкой через левое плечо, чтобы, значит, не накликать.
        Но вот Сихар, целитель, считала его своим учителем, и он работал в её клинике хирургом, и никто не жаловался, наоборот, старались оказаться на приёме именно у него, если приходила нужда. Хотя упырь-хирург - это, конечно, круто, ничего не скажешь.
        Снег за окном заметно поредел. Мрачное одеяло низких облаков истончилось, пошло синими разрывами. В разрывы тут же хлынуло весёлой солнечной зеленью. Зеркальная дверца шкафчика бросила на стену семицветный радужный блик, и блик замер, подрагивая. Радуга, какое чудо! Хрийз отложила вязание, закинула ладони на затылок, с наслаждением потянулась.
        Надо прогуляться. Пока солнце не нырнуло в море. После захода солнца на Жемчужное Взморье вновь упадёт лютый мороз, тогда уже не погуляешь. Что ж, в шкафу висела отличная волчья шуба…
        Одеваясь, Хрийз думала, что в целом жизнь начала налаживаться. Да, работу на сортировке жемчуга не назовёшь приятной и радостной, лёгкой тем более. Но ведь это временно, во-первых. А во-вторых… 'Во-вторых' содержало довольно много пунктов, и один из них смотрел из зеркала.
        Зеркало Хрийз купила в одной из мастерских поселения. Зеркальники Жемчужного Взморья не были знаменитыми, как, скажем, их коллеги и конкуренты из Сосновой Бухты. Но Хрийз нашла у них оригинальную шкатулку для жемчуга, из красного дерева и зеркальных вставок, маленькое зеркальце в серебряной оправе и зеркало большое, которое ей повесили на стену, возле шкафа с верхней одеждой.
        Волчьи шкуры охотно приняли в другой мастерской. И теперь Хрийз не могла нарадоваться обновке. Каждый раз любовалась на своё изображение. Может быть, это и нехорошо в целом, любоваться собой так долго. Эгоизм, нарциссизм (откуда всплыло такое мудрёное слово?), что там ещё, из набора нехороших качества… Да только как удержаться? Если та удивительная девушка в зеркале - ты?
        Длиннополая приталенная шуба волчьего меха, кожаные сапожки на каблучке, меховой берет с кисточкой, оригинальные костяные застёжки, серые вязаные перчатки, короткая русая коса, кожаный пояс с ножнами. 'А ведь я красива', - с удивлением и восторженной радостью думала Хрийз, изгибаясь, чтобы заглянуть себе за спину. - 'Да, красива!'
        После сильных холодов воздух казался тёплым, ветер - ласковым, а снег под ногами почти не скрипел, прогретый неожиданной оттепелью. Снежные розы отцвели, и среди чёрных колючих ветвей повисли прозрачные, с зеркальными боками, плоды. Год пришёл к повороту, световой день начал понемногу увеличиваться. Бури и морозы ещё предстояли, но в воздухе уже прописалось тёплое дыхание грядущей весны.
        У причала возился с малым снегоходом младший Црнай. Рядом крутились мальчишки, моревич и двое береговых, смотрели в руки, подавали инструмент, когда их просили, и страшно гордились вниманием старшего. Хрийз вежливо поздоровалась с начальством и пошла было дальше, но тот неожиданно оставил работу, вспрыгнул на причал, окликнул:
        - Хрийзтема, подожди!
        Девушка обернулась. Младший Црнай был без шапки, его длинные светлые волосы свободно трепал ветер, завивая в колечки. На это холодно было даже смотреть! Не то, что последовать примеру. Оттепель оттепелью, но ведь не лето же.
        - Матушка Здебора просила передать, чтобы ты подошла к ней, в её мастерскую, - сказал он. - Знаешь, где это?
        Хрийз кивнула. Она знала. Носила туда волчьи клыки, чтобы ученицы Здеборы сделали пуговицы из них на шубу. Резьба по дереву и кости пользовалась большой популярностью.
        - А зачем, не сказала? - спросила Хрийз.
        - Нет. Но ты, пожалуйста, сходи к ней. Сходишь?
        - Да, конечно. Не вопрос. Что, прямо сейчас?
        - Если можешь…
        Хрийз могла. Мастерская Здеборы находилась под погодным куполом, но от набережной расстояние было изрядным. Просьба не показалась обременительной. И стало любопытно, что же скажет Здебора. Хрийз в последнее время её мало видела. Поговаривали, будто беременность у неё протекала не очень хорошо, и всё, ясное дело, из-за жадности. Тройня из девочек, мыслимое ли дело. Хрийз не очень понимала, какое сплетникам собачье дело до чужих детей, подобные разговоры её раздражали, и Здеборе она искренне сочувствовала. Трогали ли младшую жену старого Црная людские пересуды или они до её ушей не доходили, оставалось тайной, покрытой мраком. Но если доходили, пусть даже в виде обрывков, то молодой женщине оставалось только сочувствовать.
        В мастерской восхитительно пахло свежим деревом, стружками, из соседнего помещения доносило запахи лаков и красок. Здеборы на месте не оказалось. У неё имелось своё собтвенное рабочее пространство, круглая комната за прозрачными дверями, с фонтанчиком и небольшим бассейном-входом в подводную часть домовладения. Цветы в кадках, птички… только кистепёрых рыб в бассейне не наблюдалось. То ли на данный момент уплыли куда-то, плавники чистить, например, или пообедать, то ли сюда их вовсе не пускали…
        Двери стояли раскрытыми. Хрийз осторожно перешагнула порог: может быть, хозяйка в глубине комнаты, и из коридора её не видно? Нет, никого…
        На небольшом верстачке лежала неоконченная работа и с нею рядом несколько изогнутых пилочек разного размера, нож, какие-то крючочки и тюбик прозрачного лака, всё выглядело так, будто работу бросили ненадолго, отвлекшись на какое-то срочное дело… Работа же представляла собой пояс из деревянных бляшек… почему-то сразу подумалось, что именно пояс, хотя это могло быть что угодно на самом деле. Часть пластин, причудливой формы, оставались гладкими, ожидая своей очереди. Рядом сидела кукла без лица, но в одёжке. Приглядевшись, Хрийз тихо ахнула. Кукольная одежда состояла из искусным образом обработанных деревянных пластинок, тонких, как кружево, совершенных, как алмазы после ювелирной обработки. Юбка, куртка, маечка, колготки, сапожки. Хрийз моргнула, удивляясь. Потом её осенило: наверное же, кукла вырезана из цельного куска сразу с одеждой, невозможно ведь заставить дерево струиться вдоль кукольного тела как шёлк!
        Мраморную вуаль на скульптуре Хрийз однажды видела, там, дома, на Земле, в интернете, где же ещё… На фото. Она уже не помнила, почему заинтересовалась темой, как именно нашла ту фотографию, случайно или целенаправленно… а сейчас, откровенно говоря, уже основательно подзабыла, что такое интернет и как в нём можно что-то найти. Но в память врезалось изображение - каменное лицо девушки под тончайшей каменной же кисеёй. Навсегда осталось в душе восхищение мастером, сумевшим сотворить из куска мрамора такое.
        И вот теперь - дерево. Не на фото, не на экране оставшихся по ту сторону Грани компьютеров, а наяву. Протяни руку и ощути сама реальность созданного рукой мастера чуда…
        - Стой! Не трогай!
        Резкий окрик заставил Хрийз подскочить на месте, рука дёрнулась, задела куклу и та завалилась набок, соскользнула с верстачка, и медленно, как в кино, начала падать…
        Время растянулось в бесконечность. Отчаяние и ужас от содеянного толкнули вперёд. Хрийз нырнула рыбкой, проехалась коленками, но успела подхватить куклу почти у самого пола. Сама удивилась, что успела.
        - А теперь вставай и аккуратно положи на место, - сказала Здебора тихим, но страшным по оттенку голосом, в котором отчётливо читалось 'твою мать!' и 'дура!'
        Хрийз поднялась, аккуратно положила вещицу в центр верстачка.
        - А теперь, - ласково выговорила Здебора, - посмотри на свои руки. Внимательно.
        Руки как руки, что с ними не так… И тут же включилось магическое зрение. От вида зеленоватых, лежалого цвета пятен, стало дурно.
        - Ой! - взвизгнула Хрийз, пытаясь стряхнуть налипшую пакость, - ой-ёй!
        Пакость не стряхивалась. Самое интересное, что на кукле-то пакости как раз и не было, она наоборот, сияла солнечным теплом.
        - Замри, не шевелились, дура, - сакраментальная характеристика умственных способностей всё же прозвучала. - Хуже будет. Сейчас разберёмся. Стой смирно, я сказала!
        От командного рыка, неожиданного в устах красивой хрупкой девушки, дрогнули коленки. Хрийз замерла, боясь вдохнуть.
        Здебора подошла к верстачку, протянула руку и выдернула откуда-то из скрытого пенала пыточный инструмент, вспыхнувший в её руке синим. Хрийз задушено пискнула.
        - Стой смирно. Не верещи.
        Синее пламя прошлось по руке, испаряя пятна. Словно горячий ветерок по руке…
        - Ты же сама Вязальщица, твою-то мать, - сердито выговорила Здебора. - Какого волосатого беса руки тянешь к незавершённым работам? У тебя лишние руки? Тебе надоело жить? Что молчишь, я тебя спрашиваю или полено возле стенки?
        - Я… я… извините меня… я не… - Хрийз умолкла, отчаянно ненавидя себя за невнятное блеяние.
        Но как объяснить? Память, подсунувшую увиденное когда-то аналогичное чудо, только каменное, восхищение, недоверие, желание убедиться на практике, что видишь не сон…
        - Я… я ничего не испортила? - больной вопрос.
        Потому что если испортила, то хоть башкой в воду. С большим камнем на шее.
        - Сунь руки в воду, - скомандовала Здебора. - Смелее, не утонешь!
        Хрийз так и сделала. Вода обняла руки приятной прохладой, и сразу стало легче, хотя до этого тяжесть не замечалась совсем, а ведь она была… Здебора между тем внимательно исследовала куколку, не прикасаясь к ней, даже руки за спину сложила, чтобы не тронуть ненароком. Потом сказала удивлённо:
        - Надо же…
        - Что? - с тихим отчаянием спросила Хрийз.
        - Я теперь знаю, что мне делать с нею дальше, - она осторожно устроилась на стульчике перед верстаком. - Раньше не знала, теперь знаю. Что ты сделала?
        - Я?! - изумилась Хрийз. - Ничего! Просто подхватила…
        - Она бы не разбилась. Надо было дать ей упасть…
        хрийз пожала плечами. Она-то об этом не знала.
        - Ладно… Кажется, обошлось. Прости, я не должна была на тебя орать. И дверь вот не заперла…
        Девушка с жалостью отметила, насколько Здебора изменилась с момента их последней встречи в больнице, где Хрийз нечаянно подслушала её разговор с мужем. Лицо отекло, и руки тоже, и дышала она как-то нехорошо. Наверное, люди всё же говорили правду. Не надо было ей зачинать тройню, хватило бы и одного ребёнка.
        Хрийз слабо представляла себе процесс. То есть, физический аспект очень даже, а вот магический, то самое пресловутое соединение энергий из раслинов супругов, которое определяло пол и количество детей, должных родиться от такого соития, - никак. Насколько девушка понимала, количество детей зависело не столько от накопленной силы, сколько от пожеланий родителей. В таком случае, тройня действительно была неоправданной. Ну, родили бы одного за другим, с перерывом в два-три года и без таких потерь… Что их понесло в этакую жадность? Впрочем, зная репутацию старого Црная, удивляться не приходилось. А у самой Здеборы где тогда мозги были?
        Хрийз устыдилась собственных мыслей. У самой мозгов, прямо скажем, с напёрсток, все об этом говорят, даже ненавистный сЧай.
        - А для чего эта куколка? - спросила Хрийз. - В смысле, для кого?
        - Для одного хорошего человека, - грустно сказала Здебора. - Попросил, не могла отказать. Его ребёнок при смерти, куклу положат в погребальный костёр…
        - Сжечь?! - не удержалась Хрийз. - Столько трудов, такая красота и только для того, чтобы сжечь?!
        - Для того, чтобы ослабленная душа получила силу и нашла путь к новому рождению, - строго сказала Здебора. - Да. Надо будет сжечь.
        - Да вы просто не видите, какая это… какое это чудо! - Хрийз прикусила язык.
        Напоминать Здеборе про её увечье было уже слишком. Но она не обиделась ничуть.
        - Не вижу материальный мир, да, - сказала она. - Зато вижу линии судеб, узоры сил и могу собрать их в едином артефакте. Красота - мера всего; если что-то получаетсяПРАВИЛЬНО, оно обязательно будет и красивым тоже. Такую работу могу выполнить только я, а больше никто в нашем мире. Когда меня не станет, придётся отправлять кого-то из девочек в Имперскую Академию прикладных искусств; даже не знаю, кого. У всех дар еле теплится, по-хорошему, им ещё работать над собой и работать.
        - Подождите, подождите… Это как это вас не станет?!
        - Я не переживу родов, это же очевидно, - спокойно выговорила Здебора.
        - Кто вам сказал?
        Она пожала плечами:
        - Сама чувствую. Не надо, Хрийзтема. Не надо жалеть меня. Я сама пошла замуж, сама решила зачать… За того, кого любила всегда, от кого хотела родить всегда. сПай… добр ко мне. Мне этого довольно.
        - А умирать зачем? - заикаясь, спросила Хрийз. - Вы ведь живёте! Мыслите! Существуете! Зачем хоронить себя до срока?
        - Глупая ты, - улыбнулась Здебора. - Маленькая. Не понимаешь ничего. Ты уж учись. А то тоже… до срока похоронят.
        Хрийз закусила губу. Она видела, теперь - видела, магическим зрением и зрением обычным, - печать обречённости, невыразимым пеплом лежавшую на душе младшей жены старого Црная. Она умрёт в родах. Всё. У этого знания было повелительное чувство предвидения.
        - Я не знаю… ну я не знаю же… Может быть, я могу что-то сделать? Я же Вязальщица, в конце концов!
        И снова чудесная улыбка, словно маленькое солнышко.
        - Ну, что ты можешь сделать такого, чего не смогли сделать Сихар и Хафиза Малкинична? Лучшие целители даже не Третьего мира, а вообще Империи. Они не смогли, а ты вдруг сможешь? Не будь глупой, Хрийзтема. Выкинь из головы, хорошо? Давай о деле. Я хотела тебя видеть, чтобы просить помощи; поможешь?
        - Конечно!
        - Помнишь тот макет на площади?
        - Границу с Потерянными Землями? - уточнила Хрийз.
        - Не могла бы ты присмотреть за ним? Я тебе дам… КЛЮЧ. Ты просто ходи туда раз в два-три дня и присматривай. Если вдруг что… Если заметишь что-то. Нарушение границы или что. Активируешь ключ, а уже он поднимет тревогу, дальше не твоя забота. Ключ при тебе всё время должен быть, на всякий случай. Сможешь? Мне просто некому доверить. Ты - способна проследить, любой другой у нас здесь - нет. Я говорила с отцом, он обещал найти… хранителя. Но я не знаю, когда он вернётся, а следить за системой сама уже не могу. Возьмёшься?
        - Да, конечно. Возьмусь…
        - Но помни, - Здебора подняла палец. - Только в крайнем случае!
        Ключ оказался неказистым карандашиком на шнурке. Хрийз подумала, и навязала шнурок на цепочку раслина. Раслин свой она носила под одеждой, чтобы не каждый видел и округлял на него глаза. Теперь привычка пригодилась.
        Домой возвращалась в полном раздрае. Зацепила обречённость Здеборы, зацепила сильно, не давала покоя. Ну да, Сихар и Хафиза. Лучшие. Но они ведь целители. Це-ли-те-ли! А она, Хрийз, Вязальщица. Она не могла объяснить, в чём дело, но всё в ней восставало против печального исхода, а ещё она знала, чувствовала, что могла бы помочь, что именно Вязальщики в таких случаях умели помочь. Привязать душу матери к детям и миру, и не дать уйти никому из них. Надо внимательно прочитать книгу аль-мастера Ясеня. И после смены сразу же поехать в Сосновую Бухту, в библиотеку, порыться в книгах, найти ответ…
        Она не знала, какой объём информации ей предстояло проглотить и переварить. Но даже если бы знала заранее, не отступила бы ни за что.
        В ней начало просыпаться профессиональное упрямство.
        Вечер не удался.
        Всё валилось из рук, в буквальном смысле. Хотела продолжить работу над заказом, и мало что вышло: нити путались, спицы падали, булавки кололись. С таким противодействием лучше не работать вовсе, подождать лучших времён. И тут же страх липкими мурашками по спине: а вдруг лучшие времена никогда не настанут? И придётся коротать жизнь криворучкой. Хрийз внезапно осознала, насколько вплелось вязание в её жизнь, хоть магическое, хоть простое. Без него будет кисло.
        Она отложила работу, потянулась. Решила, раз дело не идёт, почитать книгу, набраться, так сказать, ума.
        Но книга захлопнулась сразу же и открываться не пожелала. На немой вопрос почему, пришёл ехидный отклик: 'потому!' Если бы книга имела язык, она бы его непременно показала.
        Книга порой вела себя как живое существо, с собственной волей и чувствами. Зла от неё Хрийз никогда не видела, но капризы, вот как сейчас, случались. И уж упрямства тогда выдавалось - вагон с тележкой. Захлопнулась, значит, всё. Хоть на коленях стой или на брюхе ползай.
        - Ах так, - сердито сказала Хрийз. - Ну, и лежи тогда!
        'Ну, и буду лежать', - всем корешком сообщала книга, показывая мысленный язык ещё раз. Зараза.
        Хрийз мстительно накрыла упрямый артефакт подушкой. И отправилась согреть себе горячего.
        Терпкий запах счейга, как раз такой, какой любила, с привкусом бергамота и тонкой лимонной ноткой. Сырные булочки в плетёной хлебнице. Собственное отражение в тёмном провале окна, тишина.
        Образ одиночества, запах одиночества.
        Память из прошлого, подкинувшая песню из старого фильма: О, одиночество, как твой характер крут; Посверкивая циркулем железным - как холодно ты замыкаешь круг, не внемля увереньям бесполезным… Доконало. Песня, образ из детства - старый телевизор с выпуклым ещё экраном, новый год и этот фильм, с историей любви, окончившейся счастливо…
        Был бы рядом хоть кто-то. Хотя бы кто-то! Близкий, родной. Свой. Со Снежаном не получилось, Несмеян - это вообще не в тему, и почему-то приплёлся образ-воспоминание сЧая, вот уж кого рядом видеть не хотелось вовсе, никак, никогда, пусть своим флотом командует и на Дахар орёт, а здесь не надобно его с приплатой, впрочем, он и сам не придёт, оно ему надо… и вообще, глупо даже мечтать о такой встрече, кто он и кто она, и какая пропасть в статусах между ними. Но забыть, как хотелось, не выходило, вот в чём штука. Торчал в мыслях, как заноза под ногтем, попробуй вытащи.
        Помог. Спас. Совет дал. Не быть благодарной, - себя не уважать. Но лучше бы его всё-таки забыть поскорее, жабу оранжевую, и никогда больше не видеть.
        Хрийз сердито отёрла щёки. Толку плакать… Как будто рыдания помогут расплавить пустоту, звенящую в ушах беспросветной тишиной. Что-то надо было делать со своей жизнью, куда-то двигаться и как-то крутиться, иначе засохнешь в четырёх стенах, обратившись в старую сварливую ведьму до срока.
        Канч сТруви словно почувствовал её настроение. Явился раньше обычного. Хрийз, по устоявшемуся уже ритуалу, решила согреть счейг для обоих. Прежний пакет закончился, взялась за новый. Нож неудачно соскользнул по скользкой водонепроницаемой обёртке и воткнулся остриём в палец. На коже проступила капля тёмной крови, стремительно набухая прямо на глазах. Хрийз тихо ругнулась сквозь зубы: ранка оказалась глубокой.
        В спину будто толкнули ладонью. Хрийз обернулась, и заметила, что сТруви смотрит на её несчастный палец как-то слишком уж странно. Чёрт! Он же вампир. Самый натуральный, причём не такой, как в книжках и Сумерках, а… как Мальграш. Да, именно. Как Мальграш, который едва не выжрал душу до самого донышка. И взгляд сейчас у почтенного господина сТруви совсем мальграшевский. Почти. Недобрая память по упокоенному Сивурну хлынула по спине липким холодом.
        сТруви поднял взгляд, посмотрел девушке в лицо. Улыбнулся небрежно, пытаясь скрыть улыбкой… что?
        - Окуните в кружку, - предложил он. - Если вам не трудно…
        Хрийз с сомнением сказала:
        - Палец грязный…
        - Ничего, - отозвался он. - К нам зараза не липнет.
        Хрийз пожала плечами. Сделаем чело… жабе оран… тьфу, упырю! - одолжение. Ей нетрудно, ему приятно. В конце концов, он для вампира ничего так, нормальный. Магии учит, и вообще.
        Ранку обожгло горячим, но боль вскоре утихла. Позже Хрийз узнала, что счейг обладает слабыми антисептическими свойствами и что свежие его листья частенько прикладывают к ссадинам и порезам на манер земного подорожника, чтобы зажило быстрее…
        - Что у вас с руками? - спросил сТруви, получив свою кружку.
        Как увидел? Когда Хрийз сама не видела ничего предосудительного. И ведь Здебора сказала же, что обошлось…
        - Не обошлось, - объяснил он. - Пару вечеров подождите… Аура восстановится.
        Он не ругал, не стыдил. Сразу легче стало, ведь подсознательно ждала отповеди. Отповеди не случилось.
        - У вас временный недостаток общего магического потока в душе, - объяснил сТруви. - Он провоцирует подобные случаи; душа лечится именно так, Божественной любовью и человеческой болью. Но у меня для вас очень хорошая новость.
        - Какая? - не выдержала паузы Хрийз.
        - Случайность можно свести к закономерности.
        - Как?
        - Тренируя собственную волю. Постоянный самоконтроль; приучите себя к нему, это несложно и нарабатывается быстро.
        Он пил из своей кружки медленно, растягивая удовольствие, а у Хрийз ныл палец, и пробивало периодически на лёгкую тошноту. Она примирилась с отвратной аурой неумерших, в конце концов, на Канча сТруви просто не надо было смотреть в магическом спектре. Но видеть эту кружку, пусть даже обычным зрением, в которую сама же накапала собственной крови, было выше её сил.
        Самое, пожалуй, яркое доказательство чуждости Третьего мира. На земле о подобных существах ходили лишь страшные байки, давно превратившиеся в подвид развлекательного жанра под названием 'хоррор'. А тут вон, сидит напротив тебя один такой, реальный, как никогда, и кажется, отчётливо слышишь шорох собственной крыши, съезжающей куда-то вбок.
        - Скажите, - тихо выговорила Хрийз, - а что, Здеборе правда нельзя помочь? Совсем?
        - Правда, - кивнул он, и уточнил. - Почти совсем…
        - Почти? - уцепилась Хрийз за дающее надежду уточнение.
        - Ей надо отказаться от одного ребёнка. Может, от двух…
        Хрийз молчала. Чудовищное заявление, по сути. Как это отказаться от детей?
        - Если на одном полюсе энергии много, на другом её ожидаемо не хватит, - коротко пояснил сТруви. - И о чём тогда говорить?
        - А как-то добавить энергии… Можно?
        - Не в данном случае.
        - Всё равно, - ожесточённо заявила Хрийз. - Не верю я, что совсем-совсем ничего нельзя сделать! Вы же знали аль-мастера Ясеня, что он делал в подобных случаях? Ведь можно же связать жизнь… Уверена, можно!
        - Я бы тебе не советовал. Во всё встревать, голова заболит. Но ты упрямая, ты сделаешь по-своему. Поэтому закончи сначала мой заказ. Завершённая работа развяжет тебе руки. Проще говоря, появится освободится ресурс, который сейчас занят. Это первое. Второе: прежде, чем перейти к экспериментам, обратись в библиотеку, попроси, чтобы подсказали, что почитать. К сожалению, сам не могу сказать, какие именно книги тебе понадобятся. Но уверен, что в библиотеке Сосновой Бухты они есть. Там есть всё. И третье. У тебя мало времени. Можешь не успеть.
        Могла не успеть. Запросто. Это она понимала до той самой горькой точки в душе.
        - Если не успеешь, - спокойно продолжал сТруви, - то неконченую работу надо будет отнести на погребальный костёр как милодар. Иначе она измотает тебя, высосет силы, и, может быть, даже жизнь; такое на моей памяти случалось.
        - Не будет никакого костра! - сердито заявила Хрийз.
        - Хотелось бы верить, - скептически отозвался сТруви. - Пробуй. Если получится, будет хорошо.
        - А у меня точно получится? - с надеждой спросила она.
        - Как сказать… - он поставил пустую кружку на столик, поднялся. - Благодарю за угощение.
        Ушёл. Попросту растворился в своём портале. Хрийз подпёрла кулачками щёки, долго сидела над своей кружкой, нетронутой. Канч сТруви не верил, что она справится. Самое поганое, что она сама себе не очень верила. Но выхода у неё не было.
        К утру ощутимо подморозило. Ветра не было, но под ногами скрипело, и Хрийз тихо порадовалась, что надела не волчью шубку, а полярку, купленную осенью на сбережённые деньги. Шубка хороша при небольшом морозе, в солнечный полдень, а по холодам в прогулках на дальние расстояния всё же лучше утепляться основательнее.
        Световой день неумолимо увеличивался, но по утрам всё ещё сохранялась кромешная темнота. Ночные фонари изливали оранжевы й свет на сонные улицы. Хрийз спешила, она слишком поздно вышла и могла опоздать на рейсовый в Сосновую Бухту, а следующего ждать придётся час, околевая на ледяной, продуваемой всеми ветрами общественной набережной. Спецрейсы с остановкой у индивидуального причала домовладения Црнаев стоили как крыло от самолёта. Хрийз берегла деньги, не так уж много их у неё было. Лучше лишний раз купить себе что-нибудь из одежды, чем тратить бездумно на сверхкомфортные поездки. Каждые три дня туда-обратно по такой цене не наездишься.
        Ей повезло, у входной арки стоял снегоход Млады. Она собиралась на службу, увидела подругу, окликнула, предложила подвезти. Хрийз не стала отказываться.
        - Говорят, ты с неумершими водишься, - напрямик спросила Млада, выводя машину на дорогу. - Не надо бы.
        - Сама знаю, что не надо бы, - уныло согласилась Хрийз. - Но куда от них денешься? Я уже с четырьмя познакомилась.
        - Четыре! - воскликнула Млада.
        На дорогу выскочили ухари с ледянками, моревич и береговой, не поленились же проснуться в этакую рань. Млада послала снегоход в сторону, выругалась, открыла окно и крикнула пацанам, чтобы они, к такой-то матери, готовились к порке, сегодня же родители получат доклад по всей форме. Мальчишки засвистели в ответ и смылись вниз по склону, только снег брызнул.
        - Вот паразиты, - сердито выговорила Млада. - Ничего, я их запомнила, задницы у них вечером у обоих отвалятся, сидеть не смогут восьмицу, не меньше! Четверо, говоришь. Ладно, Мальграша помню, про Ненаша ты сама рассказывала, а кто ещё?
        - Дахар, - объяснила Хрийз. - И Канч сТруви…
        У Млады дёрнулись руки, снегоход вильнул, опасно накренившись на вираже.
        - Эй, полегче! - воскликнула Хрийз. - Перевернёмся!
        - Всё нормально, - Млада выровняла машину. - Просто… Канч сТруви - вот он и есть самый ужас. Хотя, справедливости ради, они все страшные.
        - Ну… я б не сказала…
        - А ты послушай. Лет пять назад, я тогда с Таем ещё даже н встречалась, мы пошли на лыжах кататься на Кудрявую Гору… Потом покажу, где это. Там такие слоны крутые, самое оно кататься. Нас накрыло лавиной. В общем, мало хорошего и так, но появился сТруви… Понимаешь, их тянет туда, где кто-то умирает. И любой из них в таких случаях предпочтёт сожрать, вместо того, чтобы помочь.
        - Но тебя же не сожрали, - сказала Хрийз. - И… как это - сожрать?! А спасателей позвать? Первую помощь оказать!
        - Держи карман шире, - фыркнула Млада. - Это же упыри, не их дело спасать. Их дело - чистить магический фон от некротических выбросов; если кто-то умирает так, что в процессе смерти поганит экологию, его проще сожрать, чем с ним возиться, позволяя тем самым распространять некрос дальше. Вот они и жрут. Иногда бывает, что жрут тебя. И если ты думаешь, что кто-то из них вспомнит в таком деле старую дружбу и тебя пожалеет, ты ошибаешься.
        Хрийз молчала. Вспоминала своё приключение с волками. И признание Канча сТруви: если бы мой младший не оказался тебе должен… съел бы. Ладони вспотели запоздалым страхом. Повезло!
        - В общем, осторожнее с ними. Поняла?
        Хрийз кивнула.
        - Приехали, - снегоход развернулся на пятачке передс пуском на набережную. - Когда обратно собираешься?
        - Последним рейсом, наверное, - вздохнула Хрийз. - Иначе ничего не успею…
        - Хочешь, отвезу обратно.
        - Хочу, спасибо. А что тебе привезти из Бухты?
        - Да ничего… хотя нет, плюшек привези. С вареньем из инжира! Два пакета.
        - Хорошо.
        - Ну, бывай.
        Машина унеслась, взбивая за собой снег. Хрийз сунула руки в карманы и пошла к причалу. Рейсовый ещё не подошёл, приходилось ждать.
        Небо стремительно светлело, утрачивая чернильный мрак перед сиянием нового дня. Перистые облака причудливым, зеленовато-золотым узором стелились в неимоверной вышине. Так высоко уже не бывает водяного пара. Слишком холодно. Облака состоят из кристалликов льда…
        Снег укутал город нарядным покрывалом. Ручейки, ручьи и небольшие речки, а бегущие вдоль улиц к морю, сковало ледяным кружевом, а ветер отполировал лед до зеркального блеска. Мороз хватал за щеки: оттепель закончилась еще ночью, так же внезапно, как и началась.
        Над внутренним двором клиники стоял погодный купол. Приятно было после собачьего холода ощутить доброе тепло. Хрийз спросила, как найти Хафизу Малкиничну, ей ответили, что целительница в своем кабинете. Пока в своем кабинете. И лучше поторопиться, если хочешь ее застать на месте.
        Хафиза выглядела намного лучше, чем тогда, когда девушка видела ее в последний раз. Но черные пряди в синих косах остались. Как и морщинки в уголках глаз. Как усталость, скозившая в каждом движении целительницы…
        - На что жалуешься? - деловито спросила Хафиза, справедливо полагая, что к ней пришли на прием.
        - Ни на что, - заверила ее Хрийз. - Я так… заглянуть… и вот. Вот это - вам…
        Она протянула целительнице свернутую в конвертик шаль. Давно, ещё до волков, девушка связала крючком шаль из тонкой пряжи с тем, чтобы подарить при случае хозяйке булочной, матушке Миле. В тот роковой день подарок с собой не взяла, как чувствовала. Хотела связать ещё что-нибудь, например, скатерть с салфетками, и тогда уже отдать. Потом, в клинике Сихар, уже после того, как вернулось зрение, попросила Младу принести из дома нитки и крючок. И связала ещё одну, для Хафизы Малкиничны. Просто в подарок. Без обязательств, просто так. Несколько раз распускала, между прочим, не шёл узор, не ложился рисунок, да просто сделанная работа не нравилась. Теперь Хрийз немного понимала, почему. Тот самый пресловутый принцип предустановленной гармонии, согласно которому, - в частном случае! - создаваемая Вязальщиком вещь наиболее точно должна соответствовать своему будущему хозяину.
        Хафиза взяла подарок, развернула. Тонкая вязаная ткань потекла сквозь пальцы, белая, как свежевыпавший снег. Целительница улыбнулась. Умела, оказывается, улыбаться. Сказала:
        - Благодарю.
        Хрийз кивнула. Всё же она боялась до последнего, что подарок не примут.
        - Я пойду, - сказала она. - До свидания…
        - Хрийзтема, - в спину ей сказала Хафиза.
        Девушка обернулась
        - Ничего мне сказать не хочешь?
        Покачала головой: нет. Хафиза сощурилась, пристально вглядываясь в свою бывшую пациентку. Хрийз узнала взгляд, невольно поёжилась.
        - Уверена? - уточнила целительница.
        Рассказать ей? Про книгу аль-мастера Ясеня, про сТруви и Ненаша, про Здебору? Она поймёт, но… Как бы хуже не вышло. Самой Хафизе в том числе. Да и рассказывать слишком долго. Кроме того, Хрийз чувствовала, что рассказывать нельзя. Нельзя, и всё тут!
        - Уверена, - как можно твёрже сказала Хрийз, отвечая на вопрос.
        - Смотри, - предупредила Хафиза.
        Хрийз кивнула. И вышла за порог.
        В библиотеке царили полумрак и особенный, книжный, запах, испокон веков присущий хранилищам мудрости. Запах старых манускриптов, книжных полок, сделанных из особой древесины, не подверженной гниению, магии, пронизывающей пожелтевшие от времени страницы… Неяркие низенькие фонари в круглых абажурах рассеивали приятный желтоватый свет. Тихо, сонно шептала вода в маленьких фонтанах…
        Хрийз спрашивала книги по вязальному делу, любые доступные; библиотекарь отвела в спецхран. Сказала:
        - Если не знаете толком, что именно вам нужно, госпожа Хрийзтема, закройте глаза и представьте себе, что берёте с полки необходимое. Попробуйте; только брать, понятно, самой не надо, книгу достану вам я…
        Отобранные по такому принципу книги теперь лежали горкой на столе. Ни одну из них взять на дом было нельзя. "Сожалею, госпожа Хрийзтема, но таков порядок: вы проживаете не в Сосновой Бухте; вы - несовершеннолетняя, и у вас нет наставника, который мог бы поручиться за вас. Видит Небо, вы хорошая девочка, и вы мне нравитесь, но порядок нарушать нельзя". Хрийз не спорила. Нельзя, так нельзя…
        Толщина книг вгоняла в тоску. В одной нашла кое-что, общие принципы создания артефакта на удержание жизни беременной женщины. Тщательно списала в заготовленную для конспектов тетрадку и срисовала рисунок. Одна нить разделялась на три, каждая из трёх получала свою часть общего магического потока - Свет, Тьму или Сумрак, и надо было аккуратно намотать такую нить на специальное веретенце, называемое, если Хрийз ничего не попутала, накопителем. Что такое накопитель и как он действует, нашлось в другой книге, причём не сразу, и о принципах создания ни словечка. Штука это была вышесредняя, если судить по описанию. Хрийз нехорошо подозревала, что в наборе инструментов аль-мастера Ясеня их нет, или есть, но мало.
        Упоминание об оберегах для беременных нашлись ещё в двух книгах. Переписала, не вникая. Потом разберётся, сейчас главное добыть информацию!
        Во всех случаях рассказывалось о типичной ситуации: одна мать и одно дитя. Нигде ни слова как быть в том случае, если вынашивается двойня или тройня, как у Здеборы. Тупо продублировать касающуюся ребёнка часть? Но Хрийз чувствовала, что так нельзя. Почему нельзя, не знала и не умела понять. Просто чувствовала. А против интуиции идти не хотела. Не в этом случае.
        Она сдвинула очередную книгу и увидела знакомую потрёпанную тетрадь. Дневник Фиалки Ветровой! А он как сюда затесался?! Что такого могла знать неумершая о Вязальном деле? И тут же Хрийз поняла, что.
        Фиалка могла знать аль-мастера Ясеня!
        Она могла описать похожий случай или со слов аль-мастера что-то добавить в свои дневники. Надо только тщательно просмотреть, не упуская ни слова, здесь ведь нет оглавления, только даты. Хрийз торопливо пролистала книжку до того места, где оставила чтение в прошлый раз.
        Потом девушка долго сидела, подперев гудящую голову кулачками. Вот оно что. Вот оно, значит, что. Нет, Фиалка не была знакома с Ясенем. Но о рождении Здеборы неумершая рассказала немало…
        Жесть! Кровельная. Понятно теперь, отчего у бедной женщины такие проблемы. Начиная со слепоты и заканчивая будущими родами.
        И что теперь со всем этим делать?
        Хрийз подняла голову, и вдруг заметила Хафизу Малкиничну. Невероятно. Малкинична в библиотеке. Действующий врач, маг, с огромным опытом, второй по Силе человек в государстве, после самого князя. Зачем ей книги, она и так всё свете знает!
        Но Хафиза пришла не за книгами. Она осмотрелась, заметила свою подопечную, подошла:
        - Позволишь?
        Хрийз в полном обалдении кивнула. А как не позволить?
        - Хорошо, я тебя застала, - с удовлетворением кивнула Хафиза. - Собралась уходить?
        - Д-да… На последний рей надо успеть, а я ещё… ещё зайти должна…
        Хафиза жестом отмела объяснения. Огляделась, взяла свободный стул, села напротив. Долго смотрела, изучающее так, словно сквозь линзу. Хрийз с жалостью отметила, насколько целительница устала и вымоталась за последнее время. Осунувшееся лицо, гусиные лапки в уголках глаз, горькая складка возле губ…
        - Ты, я смотрю, с неумершими дела ведёшь, - сказала наконец Хафиза. - Предупредить хочу, слушай внимательно. Я эту породу знаю; самые опасные существа нашего мира, осторожнее с ними надо, аккуратнее. Положим, сТруви вреда тебе не причинит. Не в этот раз. А вот Нагурна берегись.
        - А что? - севшим вдруг голосом спросила Хрийз.
        - Я с ним встречаюсь… иногда, - пояснила Хафиза. - По работе. И что-то Нагурн в последнее время какой-то тихий и печальный. Печальнее и тише обычного, я бы сказала. Сдаётся мне, ты потребовала от него невозможного, девочка.
        - Это…
        - Твоё личное дело, да, - перебила Хафиза. - Знаю. И знаю Нагурна. Наизнанку вывернется, но сделает. Но ты ему и заплатишь… Нельзя их в угол загонять. Понимаешь?
        - Вы только не вздумайте за меня расплачиваться, - взъерепенилась Хрийз. - Даже не думайте!
        - И не подумаю даже, - серьёзно ответила Хафиза. - Просто объясню кое-что, чтобы ты знала. Если кто-то сторонний пожелает взять на себя долг перед неумершим, он погибнет. Независимо от силы, независимо от дара своего или магического статуса. Такой договор основательно затрагивает душу, выкорчевать его оттуда - неблагодарное дело, это я тебе как целитель говорю. Жизнь меняется только на жизнь, один к одному. А вот у тебя шанс есть. Ты можешь умереть, расплачиваясь. А можешь выжить. И делай что хочешь, Хрийзтема. Как хочешь. Но чтобы ты мне выжила. Умрёшь - не прощу.
        - Если умру, мне будет уже всё равно, - осторожно предположила Хрийз.
        Хафиза качнула головой:
        - Не думаю.
        - Если умру, мне будет уже всё равно, - осторожно предположила Хрийз.
        Хафиза качнула головой:
        - Не думаю.
        Хрийз упрямо промолчала. Но душу царапнуло. Всё-таки девушке было не всё равно, что о ней думает Хафиза…
        - Я слишком хорошо знаю, кто такие неумершие и что они такое, - продолжила Хафиза. - Их одно время уничтожали без всякой жалости; считалось, что нашему миру ни к чему такие опасные создания. Были причины, Хрийзтема. Причины нешуточные. Сейчас неумершие живут в рамках закона… большинство из них. Но Империи пришлось учесть и их интересы тоже. Ты ещё встретишься с ними не раз как Вязальщица, потому запомни мои слова и не забывай их никогда: берегись неумерших. Любых. Даже тех и в особенности тех, кто тебе нравится.
        Не о Мальграше ли она говорит? Обожглась серьёзно, что уж там. Но Хрийз-то берега чувствовала! Влюбляться в упыря не собиралась ни за что. Но вслух она сказала другое:
        - Я ещё не Вязальщица, - кивнула на книги. - Вот, разобраться пытаюсь… И ничего не получается. Кто бы подсказал… - вырвалось у неё наболевшее.
        - Не подскажут, - сочувственно сказала Хафиза. - Нет в нашем мире сейчас Вязальщиков. Ни одного.
        - А в других мирах Империи? - спросила Хрийз. - Может же кто-то, хотя бы временно, прибыть к нам?!
        Хафиза покачала головой: нет.
        - Не могут. Магический статус Вязальщика сродни статусу неумершего Вязальщики не могут покидать свой мир. Никогда. Только порталом смерти…
        Весело. Значит, всю свою жизнь придётся провести здесь, под зелёным солнцем. Вот уж спасибо… 'Я на это не подписывалась!' - сердито думала Хрийз.
        - Я думаю, к лету мы поднимем тебе гражданский статус, - сказала вдруг Хафиза. - Если справишься. А то нестыковка получается. Магический статус высок, а гражданский ниже уровня моря.
        Хафиза всё-таки не сказала 'если выживешь'. А Хрийз подумала, что если Ненаш исполнит обещанное, то лето Третий мир встретит уже без неё: бабушка обязательно что-нибудь придумает! Придумает, как вернуть домой блудную внучку; Хрийз яростно верила в это, не желая рассматривать даже тень вероятности того, что всё может получиться иначе…
        - Мне восемнадцать… тьфу, десять! - исполнится осенью следующего года, - сказала Хрийз с удивлением. - Как же так? До срока?
        - Дар не спрашивает, - ответила Хафиза. - Он просто приходит и выжигает душу, независимо от реального возраста. Мне самой пришлось надеть взрослый раслин в пятидвешь, я была младше тебя, и я справилась; справишься и ты.
        Приятно, когда в тебя верят. По-настоящему приятно, это особенное тепло, ни с чем его не сравнить. Хафиза встала, собираясь уходить. И тогда Хрийз решилась:
        - Подождите…
        Целительница задержалась, смотря на неё сверху вниз.
        - А вы не знаете… не подскажете… как помочь Здеборе?
        - Никак, - сухо ответила Хафиза.
        - Что, совсем? - беспомощно спросила Хрийз.
        - Совсем.
        Хафиза помнила всех, кого исцелила. Но ещё крепче помнила тех, кого исцелить не сумела. Профессиональная деформация… У каждого врача, у любого целителя есть своё персональное кладбище. И вечные муки: не успела, не сберегла, если бы сделала так, а не иначе, если бы не ошиблась, если бы, если бы, если бы… Бесконечные 'если бы', одно в другом, как детские матрёшки. Здебору Хафиза вела с самого рождения, вложив в неё немало трудов и силы, и была довольна результатом; прямо скажем, до Хафизы ещё никому не удавалось подобное. Но, влюбившись, девчонка полностью уронила голову. Долгая кропотливая многолетняя работа пошла прахом в одно мгновение. И выбрали же время, когда целительница была на стажировке, в Пятом мире Империи! Не то Малкинична расстроила бы этот во всех смыслах чудовищный мезальянс в два счёта.
        А теперь уже поздно. Время назад не обернуть. Никак. Судьба…
        Но объяснять свои чувства Хафиза не пожелала. Долго рассказывать… И ни к чему.
        - Это же совсем… - начала было Хрийз.
        - Жестоко? - понимающе подсказала Хафиза.
        - Да! Не может же быть, чтобы совсем ничего нельзя было сделать! Хоть что-то! Хоть как-то.
        Хафиза снова качнула головой. Она пыталась, видит Небо, пыталась. Едва не положив собственную жизнь на заведомо бесплодные попытки. Не получилось. Ожидаемо. За это ещё придётся отвечать перед эмиссарами Империи, приьывающими в Третий мир по весне. Лично перед Дануолем Славутичем отвечать, собственным учителем и кумиром…
        Хрийз расплакалась, зло и беспомощно. Хафиза ласково провела ладонью по её волосам, раз, другой. Не всем можно помочь. Не всегда твой собственный дар - спасение.
        - Если умирает душа, - тихо сказала целительница, - надо её отпустить…
        Хрийз мотнула головой. Яростно утёрлась. Сказала:
        - Надо сделать так, чтобы душа не умирала!
        Наивность юности… Хафиза взяла стул, села, положила локти на деревянную, тёмную от времени, столешницу. Давным-давно, когда солнце было зеленее, а мебель в недавно отстроенной библиотеке сияла полировкой, источая сладкий запах свежих сосновых досок, маленькая Хафь сама сидела за таким же столом, выискивая в книгах ответы на те же самые вопросы. И тоже некому было подсказать…
        - Дай-ка мне пишущий предмет. Дай. И лист. Объясню, поскольку у тебя та же самая проблема, хотя и не в таком масштабе. Может быть, когда придёт время, не потеряешь головы хотя бы ты.
        Она подвинула к себе выдранный из тетради лист, размашисто очертила два овала:
        - Смотри. Человек - копия мира в миниатюре. Материальное тело и тело магическое и связующая их сила - триада Высших потоков слита воедино, как и в любом мире. И есть свои границы, - она повела пальцем по кривой, ограничивающей овал. Их природа сходна с природою Грани мира, отличаясь от последней лишь машстабами. Что понятно: где мир, а где один человек… Хорошо, когда границы стабильны. Поток не зажат, нет разрывов, прогибов, размягчений. Зачатие происходит тогда так…
        Овалы под рукой Хафизы задвигались, наползли один на другой, образовав один, с двойной границей. Внутри возник маленький овальчик, - ребёнок.
        - Ребёнок растёт благодаря передаваемой ему родителями энергии, вот в этом самом единстве, понимаешь? Перед родами происходит вот что, буквально, если смотреть в седьмом магическом спектре:
        Овалы начали расходится, но ребёнок оставался на их пересечении. А потом родительские словно бы обтекли с двух сторон нарождающуюся жизнь и разошлись совсем.
        - Видишь? Образовывается прогиб, иногда - разрыв. В течение сорока дней после родов всё восстанавливается, и ребёнок обретает свои собственные границы, до того он был слит с родителями и не мог жить самостоятельно. Но если границы родителей размыты и искалечены - из-за недостатка энергии в душе! Причины недостатка бывают самые разные, рассматривать их не будем. И не будем рассматривать мужчин; у них существует отличная биологическая блокировка на подобный случай. При плохих границах мужчина не способен зачать, и очень часто неспособен к соитию, и нередко испытывает частичное или полное отсутствие влечения вообще. А у женщины такой подстраховки нет. И смотри, что происходит:
        Овалы снова двигались, только у одного граница стала рыхлой, волнистой, с пятнами разрывов.
        - Отец отдаёт энергию, мать принимает и преобразовывает, ребёнок начинает формироваться. Но часть полученной энергии утекает через плохие границы матери, отражается от границ отца и возвращается обратно искаженной; иногда качество переходит в количество - одна душа дробится на два, три, четыре тела… Такие близнецы - это не норма, Хрийзтема. Это, можно сказать, настоящее бедствие. Не путай, пожалуйста, с близнецами, получающимися при нормальных границах и достаточной энергии души у обоих родителей… Там картина иная совсем. При родах в нашем случае получается сильнейший разрыв. Аура отца отделяется и больше не может сдерживать мать. У матери границы рвутся и расползаются клочьями… Возникает множественный некроз тонкого тела. Это диагноз так называется, по-научному. Магическая травма души, несовместимая с жизнью, если тебе так понятнее. Страшно звучит, не так ли? Выглядит ещё страшнее.
        Хрийз смотрела на рисунок. Даже картинка пугала, а каково это увидеть в жизни?..
        Хафиза скомкала лист с рисунками, положила себе на ладонь, дунула, и бумага осыпалась невесомым пеплом.
        - Может быть, мы сможем спасти детей, - сказала она тоскливо. - Воспитать из них полноценную личность… Да-да, это одна душа и одна личность, раздробленная на три тела; собраться воедино она сможет только в момент перехода, то есть, в смерти. Без помощи неумершего, кстати, будет не обойтись.
        Хрийз зябко поёжилась, обхватывая плечи руками. Вот тебе и магия, крутилось в голове. Вот тебе и магия. Та самая жуть, которая взглянула на неё в самые первые дни пребывания в Третьем мире глазами Хафизы же.
        - Вы хорошо объяснили, - тихо сказала девушка. - Наглядно. Я… я поняла. Спасибо.
        Хафиза кивнула, встала. Сказала тихо:
        - Мы обречены отпускать тех, к кому привязались сердцем. Рано или поздно. Так или иначе. До тех пор, пока не придёт время уходить и нам. Такова жизнь. Крепись.
        Целительница ушла. А Хрийз ещё долго сидела на месте, слушая мерное журчание фонтанчиков, стоявших около читай-столов по всему залу. Звук растворялся в библиотечной тишине как шорох моря растворяется в воздухе летним безветренным полднем: кажется, будто и нет его вовсе, но он есть, его всё же слышно.
        Из библиотеки Хрийз вышла поздно, но до последнего рейса оставалось ещё время, и отправлялся снегоход со второстепенного причала. Как раз с той стороны набережной, которая примыкала к улице, ведущей к прежней работе, зданиям Службы Уборки. Потому девушка пошла вверх, вдоль замёрзшего ручья, к местам, где провела первое лето в этом мире. Всё было знакомым и незнакомым одновременно. Дома, горбатые мостики, клумбы, трамвайная линия, белый вагон, величественно протарахтевший навстречу, в сторону моря…
        Булочная матушки Милы встретила теплом и дразнящими ароматами. Хрийз могла позволить себе теперь не только одну булочку с маком, но обязательно взяла и её тоже. Любимый столик пустовал, несмотря на поздний час. Хрийз устроилась за ним, взяла в руки горячую кружку с тёмно-розовым, терпко пахнущим счейгом, и вновь почувствовала себя той потерянной девчонкой, что приходила сюда когда-то по вечерам после уборки городских улиц. Девушка с удивлением осознала, что память услужливо подбрасывает воспоминание за воспоминанием. Что, оказывается, уже очень много чего запомнилось за полгода вдали от дома. И теперь оно оживает, примиряя понемногу с чужим городом и чужим миром…
        Матушка Мила подошла с традиционным вопросм и ахнула, узнав посетительницу. Хрийз застенчиво улыбалась, выслушивая комплименты. Потом достала подарок, и булочница растаяла. Очередное подтверждение тому, что дарить приятно не меньше, чем получать…
        Для матушки Милы Хрийз связала шаль в зеленовато-розовой, пастельных оттенков, гамме и теперь видела, что не ошиблась в выборе ниток. Тёплая, невесомая, красивая вещь для красивой женщины…
        - Вы мне книгу подарили, - сказала Хрийз, заметив сомнения хозяйки. - Носите с радостью.
        Булочки с инжиром оказались за гранью наслаждения. Хрийз слопала сразу четыре, и ей даже поплохело с непривычки. Девушка подумала, и, помимо заказанных Младой, взяла два пакета ещё и себе. А пока они пеклись, матушка Мила расспрашивала о Жемчужном Взморье, о том, как Хрийз устроилась и как поживает Млада. Коснулся разговор и Здеборы тоже…
        - Хорошая была девочка, - сказала булочница. - Ласковая, умненькая. Со внуком моим росла, вместе чудили, я уж думала, сложится что у них, но увы… - она внезапно прервалась, заметив взгляд собеседницы. Спросила - Что, Хрийзтема?
        - Вы… Вы так сказали о Здеборе… - севшим голосом выговорила Хрийз. - В прошедшем времени. Как будто она умерла и её похоронили и уже год прошёл.
        Хозяйка в испуге прикрыла ладонью рот. Потом сказала, имея в виду Здебору:
        - Бедная девочка…
        Хрийз нервно сказала:
        - Она жива ещё. А вы все её хороните!
        Мила Светлова молчала. Такое было уже с нею однажды. Перед смертью дочери. Они все были живы тогда, ходили, разговаривали, смеялись. Песни… пели. Храбрились. Но у них уже не было будущего. Просто не было. И это чувствовалось. Отливалось такими вот оговорками. Тоской. Печатью обречённости на молодых лицах…
        - А вы не знаете… Может быть, помните… Аль-мастер Ясень вязал что-нибудь для беременных? - спросила Хрийз.
        Подтекст вопроса читался легко: может быть, осталась ещё какая-нибудь книга…
        - Нет, - отозвалась хозяйка. - Он до слепоты по Грани ходил, там и остался. Может, кто-то из его учеников делал такое, но кто, не знаю…
        Хрийз кивнула. Благодарила. Ушла из булочной, долго бродила по тихому, заснеженному городу. Мороз ослаб, звёзды спрятались под низкие, оранжевые от городских фонарей тучи и снова начал срываться снежок, пока ещё редкий, мелкий, сверкающей крупой круживший в холодном чистом воздухе.
        На набережной, у причалов, развернулась зимняя ярмарка, болезненно напомнившая рождественские ярмарки там, дома. Палатки, разнообразные товары на деревянных прилавках, и что только не встретишь!
        Хрийз встретила горцев из Небесного Края…. По их внешнему виду догадалась, что это именно они. Местные одевались и выглядели не так. Горцы внушали уважение. Рослы статные великаны, в белом с алой вышивкой-строчкой по рукавам, подолу, вороту. Длинные светло-коричневые косы из-под белых меховых платков: у женщины семь кос, у мужчины - три. Карие глаза, узкие правильные лица, прямые носы. Певучий звенящий язык, чем-то похожий на китайский. Они торговали изделиями из стекла. Бусы, браслеты, фигурки животных, изумительной работы чашечки для счейга, подставки под книги, пузатые прозрачные заварнички, стеклянные нити… Нити оказались тонкими и гибкими, прозрачными на просвет, но со слабым оттенком того или иного цвета. Хрийз подумала, из таких легко можно связать что-нибудь оригинальное крючком или вот хоть спицами. Но один моток стоил как крыло от самолёта. Пришлось с сожалением отказаться…
        Зато чайная пара и под стать ей небольшой заварник оказались вполне по карману. Хрийз купила не глядя, зная, что непременно пожалеет потраченной суммы, едва переступит порог своей квартирки и рассмотрит покупку внимательнее. Но, с другой стороны, придёт, скажем, Млада в гости, и какую чашку ей подать? Свою? Или ту, что облюбовал Канч сТруви? Хрийз сама к ней лишний раз старалась не прикасаться, не то, что гостю подать…
        Обратный путь к Жемчужному Взморью Хрийз проспала почти весь. Устала за день, замёрзла. Хорошо, что Млада встретила на машине, как обещала. Пилить от причала три с лишним километра пешком по холоду, ветру и снегопаду удовольствие ниже среднего.
        - Слушай, Млада, - сказала Хрийз, - ты так и не рассказала тогда. А как же вы тогда из-под лавины выбрались? Если, как ты сказала, Канч сТруви пришёл по ваши души и спасать вас не собирался.
        Млада поёжилась. Помолчала, словно собиралась с духом. Потом сказала нехотя:
        - Я ему заплатила.
        - Заплати-и-ла? - не поверила Хрийз. - Чем?!
        - Чем-чем, - с неудовольствием ответила Млада. - А чем неумершим платят? Кровью, конечно. На, любуйся.
        Она бросила на миг управление, рывком задрала рукав, показывая шрам на запястье: несколько круглых отметин. Хрийз и раньше их видела, но думала, что это волки постарались или ещё кто. Специфика Младиной службы предполагала нечто подобное, потому шрамы не вызвали в своё время удивления.
        - Я едва не откинулась потом, - пояснила Млада. - А этот пёсий сын мне переломы ещё лечил, представляешь? Лечащий врач, мать его за ногу. Конечно, лучший хирург в округе, некому заняться было больше. На ноги поставил, вот только… Я ничего не забыла и не забуду. И ему это сказала. Что, мол, благодарна, и всё такое, но всё помню.
        - А он? - спросила Хрийз.
        - Пожал плечами и сказал: помни, если хочешь.
        - Похоже на него, - признала Хрийз. - Получается, если заплатить, то могут и не сожрать?
        - Не знаю. Их не поймёшь. И проверять не советую. Приехали. Сейчас развернусь…
        Машина остановилась почти у лестницы, ведущей на верхние террасы. Отсюда добежать до вожделённого покоя собственной квартирки было делом нескольких минут. Горячий душ, горячий счейг с булочками матушки Милы, тёплая постель и - спать, спать, спать. На смену послезавтра. А завтра - спать…
        - Слушай, - неуверенно начала Млада. - Подожди… А вот расскажи, о чём ты с Таем на днях говорила?
        Хрийз нахмурилась, не понимая. Тай - так звали Црная-младшего близкие. И за глаза - все остальные. Детское прозвище, прилепившееся поверх взрослого имени так, что с мясом не отодрать. Тай - означало 'вихорёк'. Наверное, в детстве Таачт Црнай был очень кудрявым мальчиком. Сейчас от тех кудрей мало что осталось, прямые жёсткие волосы, а с возрастом, вероятно, появится плешь, как у батюшки.
        - Так о чём вы говорили? А вы говорили, я вас видела!
        Хрийз с удивлением услышала в голосе подруги жёсткую нотку тяжёлой угрозы.
        - Он сказал, что Здебора хочет меня увидеть, - объяснила Хрийз. - И что мне нужно пойти к ней в мастерскую, чем быстрее, тем лучше.
        - Да? Только это и сказал? - неверяще спросила Млада.
        - Ну да. Только это. А что?
        - Ничего, - Млада заметно расслабилась. - Ничего, не бери в голову. Ну, бывай…
        Хрийз выбралась из машины. Ветер тут же откинул не завязанный как следует капюшон, швырнул в лицо снегом. Хрийз торопливо перехватила завязки. Бежать недалеко, но набьётся снег в ворот, будет очень неприятно.
        Девушка торопливо пошла наверх, раздумывая над глупыми вопросами Млады. Какая муха её укусила? Ладно, ну её. Сейчас домой, хлебнуть горячего и - спать, спать… Спать хочется, просто ужас как. Глаза слипаются сами. А постель мягкая, уютная, тёплый плед на ней и подушка… Мягкая подушка.
        Небольшой прудик-вход в подводную часть города давно и прочно замёрз. Оттает по весне. Хрийз им всё равно не пользовалась и подозревала, что где-то внизу, в подводных коридорах, стоит заслонка, отсекающая прудик от нижних этажей. Чтобы холод не донимал. И чтобы не пролезали снизу вездесущие мальчишки…
        У прудика кто-то был. Кто-то большой и страшный, и, прежде чем плеснуло в душу липким страхом узнавание, незваный гость произнёс:
        - Вечер добрый, госпожа Хрийзтема.
        - Вечер добрый, госпожа Хрийзтема.
        Хрийз от неожиданности и испуга дёрнулась назад, споткнулась, едва не упала. Кто угодно испугается, обнаружив вечером возле своего дома незнакомый шкаф с невнятными намерениями.
        - Вы! - узнала она незваного гостя, едва не упав снова, на этот раз от изумления.
        Потому что перед нею стоял не кто иной, как сЧай собственной персоной. Обознаться было невозможно; он самый. Командующий боевого флота Островов. По совместительству 'судьба', напророченная Хафизой.
        - Что вы здесь делаете? - вырвалось у неё помимо воли.
        - А ты здесь что делаешь? - с неудовольствием и подозрением спросили у неё.
        - Я-а? - от изумления Хрийз начала заикаться; каков вопрос, а? - Я здесь живу вообще-то! Вы что, берега попутали, господин командующий?
        Хрийз испуганно прикусила язык в тот же миг, но опоздала. Ярость его полыхнула огнём.
        - Вежливости бы тебя поучить, пигалица, - свирепо высказался он, делая шаг. - Ремнём по заднему месту. Чтобы сидеть восьмицу не могла!
        Жаркая волна прошлась по телу от макушки до пяток. Что он себе позволяет?! Явился, воспитывает, командует… да кто он вообще такой?! Нет, славный парень, герой войны, высокое военное начальство и обожаемая всеми знаменитость, это да, на доброе здоровье. Но к безродной девчонке из другого мира, наёмному работнику с жемчужных плантаций, какое ему собачье дело? Ремнём, это надо же! В порыве чувств девушка положила ладонь на рукоять инициированного клинка, с которым привыкла не расставаться, и зло бросила:
        - Попробуйте!
        Что я делаю, метнулось в мозгу. Действующий военный, боевой маг, да просто двухметровый амбал с вот такенными кулаками! Против него любое действие - комариный писк, сомнёт и не заметит. Да, но и терпеть такое к себе отношение!
        - Уймись, бешеная, - не определить, чего больше прозвучало в голосе: гнева или презрения? - Ухожу.
        Чувства схлынули, стало стыдно. Как бы там ни было, сЧай не пришёл бы без серьёзной причины.
        - Подождите, - торопливо сказала Хрийз. - Погодите же…
        Она догнала его, схватила за руку, сама изумляясь собственной дерзости. Он посмотрел на её руку, под этим взглядом пальцы разжались сами. Но хоть остановился.
        - Извините меня, пожалуйста, - сказала Хрийз. - Я… с дороги. Не ожидала никого встретить… тем более, вас… испугалась.
        Острые иголочки сухого снега кололи разгорячённое лицо. Сейчас обругает снова, ну что ж. Его право. Вот прямо сейчас… Но он молчал.
        - Давайте сначала? - предложила Хрийз. - Вы мне пожелали доброго вечера, а я ответила: 'Доброго вечера и вам'. Пойдёмте теперь в тепло, расскажете, какое у вас ко мне дело…
        - Ты с дороги, сказала. Может быть, пойдём куда-нибудь поесть. Для начала.
        - Ну уж нет! - отказалась Хрийз, воображая себе эту картину; последствия славного ужина с Канчем сТруви встали в памяти как наяву. - Там на нас все будут пялиться, и разговора не выйдет. Я… привезла с собой выпечку, голодными не останемся. Пойдёмте же.
        Только закрыв дверь, она поняла, как же всё-таки замёрзла. Оттепель закончилась, вернулись холода, поистине адские. Дожить бы до весны, не вымерзнув как мамонт…
        Хрийз сняла куртку, торопливо прошла в гостиную, чтобы прикрыть дверь в спальню. В спальне царил бедлам: проспала утром, спешила, не прибралась. Классика жанра: внезапный гость, раскавардашенная постель и разбросанные вещи. Ну, трусов и лифчика не видно, слава богу, они с другого края постели, вряд ли из коридора их успели заметить. Девушка свирепо отругала себя злыми словами и решила впредь убираться всегда, проспала или не проспала, лень или не лень, до последней соринки прибираться, до пылинки. Чтобы больше вот так не позориться. Что о ней этот сЧай думает? Хамку уже встречал, теперь увидел неряху…
        - Можешь звать меня сЧай, - сказал он, устраиваясь за столиком.
        Кресло жалобно скрипнуло под его весом, но выдержало.
        - Так вас Ненаш называл, - отозвалась Хрийз из кухоньки.
        Как хорошо, что купила у тех горцев чашечки и заварник, СЧЕЙАМ, как говорили местные! Хоть здесь не краснеть.
        - Да, Ненаш… И ты можешь. Лично прозвище, приклеилось с войны ещё. Я был самым маленьким в партизанском отряде…
        сЧай означало Малыш. Хорош малыш, ничего не скажешь. Под потолок и плечи не во всякую дверь войдут. Странно было думать о том, что этот мужчина был ребёнком когда-то. Маленьким мальчиком, которому приходилось убивать, чтобы отомстить и чтобы выжить…
        Хрийз быстро накрыла на стол, снова порадовавшись провидению в лице матушки Милы, уговорившей взять с собой не только инжировые булочки, но и пирожки с рыбой, с яйцами и капустой. Всё это Хрийз красиво разложила по тарелочкам. Не как в ресторане, конечно, но всё же.
        Терпкий запах горячего счейга поплыл по квартирке, смешиваясь с изумительным духом свежей выпечки. сЧай взял пирожок, повертел его в руках, а Хрийз подумала с беспокойством, что моревичи, может, пирожки не едят, и зря, получается, отказалась от ужина в ресторане. Пусть бы пялились, но человек бы нормально поел… Что такое голод после сумасшедшего холодного дня Хрийз себе очень хорошо представляла. Но гость съел пирожок не поморщившись, и от сердца отлегло. Почему-то ей было не всё равно, а почему, не понимала сама.
        Хрийз вдруг очень остро ощутила всю дичь происходящего. Вот перед ней влиятельный, известный военный чин, из тех, про кого говорят - ВЫСШИЕ КРУГИ. Сидит в её маленькой квартирке, счейг пьёт и пирожок ест, плюшки с инжиром пробует. Рассказать кому, не поверят. Что вот так вот запросто…
        - Я тебя не признал сразу, - заговорил сЧай. - Ты очень сильно изменилась с того дня, как последний раз тебя видел. Твоя аура изменилась, хочу сказать. Не сравнить.
        - Извините… - Хрийз не нашлась, что ещё сказать.
        Но она сама чувствовала, что действительно изменилась. Ощущала себя совсем иначе, чем раньше. Хрийз затруднилась бы объяснить суть произошедшей с ней перемены. Она просто её чувствовала.
        - Мне говорили о Вязальщице Хрийзтеме, - продолжил сЧай. - В голову не пришло, что это ты. Ожидал увидеть другую женщину, старше. Это сейчас среди молодых имя не встречается, а раньше каждая пятая была Хрийзтема….
        - Мне говорили, - осторожно сказала Хрийз, - что в Третьем мире сейчас нет Вязальщиков, что все они умерли…
        - До сих пор находят людей… застывших в 'саркофагах'… как Гральнч Нагурн, к примеру. Могли найти Вязальщицу… Я их всех по именам не помню; могла быть среди них и Хрийзтема.
        - Ну… об этом бы все тогда говорили, разве нет так? - предположила Хрийз. - Всё-таки не самое заурядное событие.
        - Я что-то… в последнее время, - он потёр шею ладонью.
        А Хрийз вдруг увидела, насколько же он устал. Тени под глазами, осунувшееся лицо, зализанные назад тусклые волосы, застарелое пятно на рукаве, общий помятый вид. Наверняка ему очень давно уже не удавалось как следует выспаться. И ел он всякую флотскую дрянь на бегу, сухой паёк какой-нибудь…
        - В общем, мог пропустить разговоры, - закончил он фразу. - Вот и подумал…
        - Нет, - сказала Хрийз, - ещё одну Вязальщицу не нашли. Это обо мне вам говорили. Я…
        Она хотела сказать, что сейчас занята, заканчивает заказ для Канча сТруви, а потом возьмётся за ещё одну вещь, для Здеборы, и ему придётся подождать в любом случае, что бы он ни попросил. Но сЧай понял её по-своему.
        - Я заплачу. И деньгами - на пряжу. И вот…
        Он достал из кармана плоскую коробочку, раскрыл её. И Хрийз раскрыла глаза. Широко.
        В коробочке лежал накопитель
        Один в один такой же, как на схемах в тех книгах.
        - Мне нужно шесть, - сорвалось у неё с языка.
        Убей веником, не поняла, откуда взялось это количество, шесть. Почему не семь и не пять, почему не двадцать или, чего мелочиться, сто.
        - Будет шесть, - не стал торговаться сЧай. - Этот себе оставь, остальные потом получишь.
        Как отказаться? Без накопителей ничего не сделаешь для Здеборы. А с ними… как бы не опоздать. Ещё ведь надо закончить заказ для сТруви!
        Но Хрийз согласилась. Объяснила, что придётся подождать, сЧай не возражал. Надо было ему связать две рубашки, и девушка, услышав об этом, решила, что успеет. Рубашка - не костюм ниндзя, как доктор сТруви потребовал, рубашка - вещь попроще. И по объёму меньше.
        Она ещё не знала, что небольшие вещи, как правило, сложнее и труднее в исполнении, чем крупные.
        Глава 19. Жизнь на грани (Дневники Фиалки Ветровой)
        Ненаш сошёлся с живой девушкой именем Пельчар, что она родила ему дочку. Мы все ходили смотреть малышку и нашли её красавицей. Потом я говорила с Дахар, что со Златой без толку такой разговор, Злата совсем ребёнком была на начало метаморфоза, ребёнком и осталась, мужчины её не интересовали вовсе. А Дахар сошлась со Станчем Занчови, и так они вместе были уже давно, мы над ними всё посмеивались, что Занчьёваш её звали да спрашивали, когда свадьба, а она злилась, а и права была. Свадьба - это торжество жизни и будущие дети, а какую жизнь могут привести в мир неумершие? Разве что себе подобную, но для того не свадьба надобна, а дозволение старшего. И я спросила, что она себе думает, а Дахар сказала - ничего, а и права была снова, что провести через метаморфоз живого человека слишком большая ответственность. А вспоминалось, что сами в метаморфозе были, а и воспоминания те не радовали.
        Потом у них всё же появилась младшая, с дозволения доктора сТруви, была она горянка именем Светана из рода Сияющего Камня, а метаморфоз ей трудом большим дался из-за начальной инициации Светом, а и страшен же мёртвый Свет, как ничто другое не страшно. Светана сохранила полностью контроль над родной изначальной силою, что поистине грозой для желтоволосых стала, и они трепетали её имени и боялись сильнее всех неумерших вместе взятых. Мы сами терпели, что со Златой она ссорилась, так их в ссоре обеих скрутило, что я пошла как старшая среди Девяти и велела Дахар усмирить свою младшую, не то сами мы усмирим её и упокоим, а не посмотрим, чья над нею воля, а и пусть Дахар думает, кого другой раз через обряд вести. Так мало проку получилось, и быть бы поединку, что обе они рвались друг другу устроить, что ничего доброго с того мы не ждали, но вскоре сама собою гроза разрешилась.
        А было дело так.
        В битве за Двестиполье пришлось нам несладко, что до того с победой шли, возвращая себе свои земли, а под Двестипольем схлестнулись насмерть. И мы ходили навьими тропами, тревожили желтоголовых, а упились собственной силою, а и забыли, что враг не дремлет. Научились желтоголовые с нами бороться, хорошо научились, что не стало возможным больше их обманывать, видели они ауру нашу мёртвую, определяли её и били. Так не стало под Двестипольем нашей Златы, что Светана разум обронила и мстить за неё желтоголовым начала. Говорили ей, что сама хотела Злату упокоить и что теперь за неё так рваться, на что отвечала она - вот сама бы и упокоила, а этим псам оно не по чину вышло. Били по ней, но Свет её мёртвый превозмог силу желтоголовогых магов, что отпустили мы всех их потом за Грань. А только Злату уже не вернуть было. И со Светаной стало то, что со Златой было в начальные годы: живых видеть не могла без того, чтобы не растерзать насмерть.
        Тахмир мой думал унять Светану, как Злату когда-то, но не совладал с её мёртвым Светом, что страшен вышел поединок меж ними, так не стало с нами ещё и Светаны. Дахар горевала по ней, но не сказала слова ни мне ни желтоголовому моему, что мы в своём праве были. И то же сделал Станч Занчови.
        А после у них появился ещё один младший, славный паренёк именем Барс, из рода степных Белозёровых. И стало нас снова Девять, но без Златы всё это было уже иначе. Не равен стал нам Барс, Дахар была ему старшей, а мы к нему через неё обращались, и то же самое делал Канч сТруви.
        И была вторая битва за Двестиполье, ещё позорнее для нас, и стало так, что угодила я в плен, в каменный мешок, а что с другими сталось, не ведала, а и уйти тропою навьей не дали мне равно как Тень свою поднять и уйти от врага хотя бы так.
        Сильны были маги желтоголовых, из тех, что выжили в первой битве за Двестиполье!
        Не ведаю, сколько полных суток провела в том мешке, в оковах магических, что ослабела совсем от голода, а враги издевались как могли, на расстоянии, ибо боялись отойти от порога камеры, и справедливо боялись. Одним из самых гнусных развлечений их стало убивать на глазах моих совсем маленьких, в несмышлёном возрасте детей, разрывая их живьём на части особыми крючьями, что я разум едва не обронила, и от ужаса сотворяемого и от запаха пролитой крови. Они же смотрели, как я корчусь, что думали - то от голода, каков присущ всем неумершим при виде свежепролитой крови, но того понять не умели, что превыше голода горели во мне ненависть к желтоголовым и их деяниям, что ни до ни после такой ненависти не бывало больше. И я положила себе, что если освобожусь как-нибудь, то пощады не будет, пусть даже и в нарушение навьей правды; за собственные свои деяния сама перед Триединым Вечнотворящим отвечу, а они пусть отвечают за свои передо мною, а и так, как я сама того пожелаю.
        Но время шло, что я ослабела, и уже не боялись меня как раньше, что оковы сняли, правда, с расстояния, магией. Глумились всё так же, а я лежала тихо, ждала. Подойдет ведь кто-нибудь обязательно, что пнуть меня ему захочется, пусть, посмотрим, как долго после того пинка проживёт. Осмелели они, но пока ещё не настолько, что мне тревожно стало совсем от того, что Тень моя может и не дождаться их безрассудства. Я видела её, она приближалась ко мне, и уже вступила в пределы камеры. Обидно было уходить даром, без душ врагов, выведенных на Грань поводком смерти.
        Потом вбросили ко мне двоих избитых пленников и стали смотреть, что будет. А ничего не было, что узнала я ауры несчастных и не захотела на своих бросаться, хотя ослабла сильно и кровь живого могла бы продлить мне моё существование, дать сил, дать надежду на свободу.
        А были эти двое - Сихар Црнаяш и юный Стальчк из островных тБови, последний из своего рода, совсем ещё мальчик, но, несмотря на детский свой возраст, грозный боец. Род тБови в родстве с Императорским Домом, что древняя кровь порождает сильных магов всегда.
        Они услышали меня, и увидели внутренним зрением, что обоим страшно стало, я видела их страх, алыми кольцами разошедшийся по камере. Сихар узнала меня и сказала:
        - Это Фиалка.
        Я крикнула им, чтобы не подходили ко мне, если жизнь дорога, что ломало меня страшно, почти так, как в дни метаморфоза, когда я Тахмира своего встретила впервые. А Сихар сказала:
        - Она может вас отсюда вывести.
        Сихар обращалась к аристократу императорской крови с должным почтением, что не помешало бы и мне, а я без уважения обругала обоих чёрным словом, а и сказала ещё, чтобы не смели подходить ко мне, ни по одному, ни вместе. Но они не пожелали слушать, а тБови сказал, что Сихар - целитель, а и потому сам идти должен. И подошёл ко мне, несмотря на запрет, что я слаба была и удержать его на расстоянии не сумела. Сихар заторопилась следом, что остановить хотела, но она не успела тоже. Мальчик опустился рядом на одно колено, поднял мне голову, что хватка у него была железной, несмотря на ранение и ткнул запястьем мне в лицо:
        - Пей.
        И я прокусила ему вену и пила и кто бы на моём месте сумел удержаться…
        На счастье юному дуралею желтоголовые сообразили, что происходит неладное. Они затеяли что-то по ту сторону двери, что я учуяла запах магии, той самой магии, что скрутила меня в битве и заточила в сыром подвале, а ум не до конца обронила, а и ударила первой сквозь дверь и стену, голосом ударила, Зовом, что дверь они отворили нам сами. Кровь беспомощной жертвы и отданная добровольно кровь боевого мага, пусть даже очень юного, - совершенно разные по концентрации Силы; мне хватило перебороть собственную слабость и ударить с размахом. Одного желтоголового я сразу порвала, второму в горло впилась, что за пару мгновений всё было кончено. И первого выпила тоже, как ни противна была мне кровь умершего, а не в моём положении было разбрасываться даже крохами Силы.
        - Жаль, я так не могу, - сказал юный тБови, глядя на учинённое мною двойное убийство.
        - Ты просишь инициации? - задала я ему вопрос.
        Вопрос не праздный: любой из живых вправе воззвать к неумершему с просьбой совершить обряд.
        - Не смейте! - встряхнула его Сихар. - На вас весь ваш род, вы - последний в Доме тБови; не смейте!
        - Нет, - с усилием ответил он через время. - Не прошу…
        Но ему было жаль отказываться. Хотел глотки желтоволосым буквально рвать, что я его понимала. Потом он потерял себя и осел на пол, что я всё же немало у него забрала. Надо было его кормить мясом и молоком, но сейчас возможности не было, а Сихар я запретила входить в транс исцеления, что нам всем убираться отсюда было надобно, пока другие желтоголовые не спохватились, наверняка же их было полно в этой крепости, и всё серьёзные маги.
        Сихар согласилась со мной. Я взяла на плечо мальчика, Сихар взяла меня за руку и так пошли мы навьей тропой прочь, и почти вышли, как встал впереди на Грани передо мною желтоголовый из тех, что пленили меня тогда в битве за Двестиполье, и был не один, а несколько, а и страшно сразу же стало при мысли о каменном мешке, куда без сомнения нас всех вернут сейчас.
        Но желтоголовый не спешил бить. Стоял на пути моём и смотрел на меня, что случилось невероятное, - он со мной заговорил:
        - Это тебя зовут Фиалкой Ветровой, неумершей, а ещё - наложницей Эрмарша ризван Тахмира?
        Он знал меня, знал кто я, бессмысленно было отрицать очевидное, что я сказала в ответ:
        - Это я.
        - Передай ему, что Плойз ирхан Двахмир ищет встречи.
        - И всё? - удивилась я. - Только это?
        - И всё. Только это и передай.
        Я решила, что он хочет заманить моего Тахмира в ловушку и там его уничтожить, что спросила:
        - Как мне поверить, что твои слова не ложь?
        - Никак, - отрезал он, развернулся и исчез с моей тропы, и вместе с ним исчезли его маги.
        Путь был свободен, что мы ушли легко.
        А вышли в явь в лесу, на небольшой полянке с ручейком, что юный тБови по-прежнему был без сознания и дальше нести его по Грани было нельзя. Сихар развела костерок, предварительно окружив полянку защитой, насколько смогла. Я влила своей силы в её щиты, что нас теперь обнаружить мало кто смог бы, и принесла с охоты нескольких зайцев, а ещё нашла корни дикого лука, измоль-траву и шалерн, с ними сварили суп для беспамятного, и так поили его, что ему легче стало, хотя в себя ещё не пришёл. Всё это делали мы молча. Сихар видела, что зайцы обескровлены, но молчала и совсем меня не боялась.
        Я так привыкла к неизменным лицам собратьев по инициации, что рядом с Сихар чувствовала изрядный неуют. Она изменилась с тех пор, как мы последний раз виделись, изменилась и ликом и аурой, что всего за четыре года прошли те изменения; что такое четыре года для неумершего… пылинка в потоке Вечности, не больше. Половинка пылинки, сотая часть!
        - Я сильно ему повредила? - спросила я о нашем подопечном, что просто надо уже было что спросить, нарушить затянувшееся молчание.
        - Нет, - ответила Сихар. - Он будет жить…
        - Хорошо…
        Я легла на землю, впитывая силу и мощь родной мне стихии, а Сихар сказала, как говаривала когда-то в детстве:
        - Встань, дурища, простудишься… - и нервно засмеялась - Прости.
        - Ничего, - я села, обхватила колени руками и вдруг вспомнила прозрачную заводь и как Сихар ныряла в глубину за алыми кораллами для меня, совсем ещё девочки.
        - Я любила орехи, - сказала Сихар, вороша угли палкой, что под углями пеклась зайчатина и надо было за нею следить. - И ты лазила на самую макушку дерева… для меня… Сколько лет прошло! А ты всё та же, Фиалка.
        - Нет, - отозвалась я. - Я не та же.
        Я прошла метаморфоз, я жила на Грани, что провела по ней живых душ без счёта, врагов и друзей, как получалось, а не всегда получалось достойно, а и помнила каждого в детальных частностях так, как себя порой запоминать не пыталась.
        Сихар кивнула, она поняла. И она убивала, чтобы выжить. Полтора десятка лет прошло с нашего детства, мы изменились, и не в лучшую сторону.
        Но призрачная безлунная ночь возле мальчика из древнего рода что-то вернула нам обеим, что-то, утраченное, казалось бы, навсегда.
        Так стало, что надобно мне оказалось уснуть на сутки-двое, что я сказала ко мне не приближаться, особенно под конец сна, что буду голодна как проснусь, от того, что собранная Сила вся в землю уйдёт за время сна, а нельзя меня тревожить да рядом быть, а и лучше бы им двоим уходить без меня. Но Сихар отказалась, а мальчик спал. Стало уже невозможно терпеть, что я принесла ещё добычи, раз решили они меня стеречь, нашла дерево с норой под корнями, что в ту нору укрылась и так уснула там. Проснулась и ощутила рядом жаркое биение живой ауры, что обозлилась с того: просила же не тревожить. Самое тяжёлое удержаться в такой момент, что не всегда получается. Но я не распознала ни Сихар, ни юного тБови, что кто-то другой то был и страхом его корёжило. Как выбралась из норы, как увидела прямо перед собой связанного желтоголового со следами пытки на теле, так и поняла, что это обо мне позаботились. Ещё узнала пленного, а был он из тех, что донимали меня в мешке том каменном, кому клялась весёлую смерть обеспечить, а и огорчилась, что на минимуме Силы должного веселья не получится.
        Он заметил меня, что обмочился со страху, я же ласково улыбнулась ему во все клыки. Это тебе не детей терзать несмышлёных, это теперь тебя терзать будут, погано жил, погано умрёшь; если я в подвале с Сихар и тБови голод держала, то и теперь удержу, что дрожи теперь, сволок, держи ответ за свои деяния. Жалость и милосердие? Нет, не слышала…
        Тело я в нору, где спала, сунула, и пошла к своим, а те на костре мясо жарили, а и защита над поляною мерцала жемчугом, что надёжно отгораживала нас от остального мира. Сихар на меня не глянула, мальчик ножом трофейным ногти себе чистил, что глаз не поднял, и я спросила:
        - Зачем?
        тБови понял меня по-своему:
        - Зачем ему шкуру попортил? А что, невкусно было?
        - Отчего же, вкусно, - отвечала я, - благодарю…
        - Меня сейчас стошнит, - сообщила Сихар, переворачивая над огнём нанизанное на прутики мясо.
        - Или мало? - мальчишку несло, что он остановиться не мог.
        Черкнул ножом по запястью, протянул руку мне:
        - Бери ещё! Не жалко.
        А видела я, Сихар сердилась, что обругала его, пока я спала. За самовольство, за ненужный риск и за то, что исчезновение собрата желтоголовые ожидаемо связали с нами, что теперь облава шла по лесу и как от той облавы уходить…
        - Малыш, мы не рабы своей сущности, - резко сказала я. - Любой из нас почёл бы за конфетку выпить тебя, что древняя кровь императорского Дома, но тогда и так, как того пожелаем сами. Закрой рану ему, Сихар. Будем думать, как уходить.
        Сихар сделала, что я сказала, потом спросила, сыта ли я, что важно то было перед боем. Я сказала, что да, а мальчик молчал, что урок получил изрядный, а и хорошо бы, если впрок.
        Уходили противно, что спасались, петляли, а и пропали бы вовсе, если бы не удалось дозваться помощи своих, что к нам по Грани Ненаш пришёл и остальных привёл. За меня он оставался, что меня долго не было, и по его зову все пришли, и стало нас снова Девять, и так желтоволосые отступили, что не по их зубам оно оказалось.
        Тахмир мой всё расспрашивал, как со мной было и что, а я молчала, а и рассудила так, что незачем ему то знать. Но имя Плойза Двахмира ему было знакомо, что он удивился, а удивившись, задумался. Встреча состоялась, я пошла вместе с Тахмиром своим, что одного его отпускать не хотела, он возражал, но возражения его не приняла вовсе. Пошла с ним, на пике Силы, что не могла допустить его смерти, если Двахмир с друзьями замыслили недоброе. Но они иное мыслили.
        Нашлись среди желтоголовых те, кому не по душе стал порядок Третерумка, детей в жертву приносить велевший. Что смотрели желтоголовые, как мы живём, и хотели жить так же, не отдавая потомство своё на муки, а первым среди таких стал род Двахмир, а и под свой стяг довольно собрал уже сторонников. Встали они все за то, что изгнать из нашего мира своих сородичей надобно, а самим с нами остаться, за нас сражаться, что просили за то себе земли Двестиполья и Хрустальных Ручьёв.
        Дело доброе, что встреча ещё одна после была. На ней подписали договор, что Двестиполье и Ручьи отходили роду Двахмир, что вольны были люди остаться под рукою нежданных наших союзников или уйти от них, что становилось так Двестиполье княжеством, подвластным Империи и все смертоубийства детей объявлялись преступными и прекращались. И оставили подписи все на листе согласительном: от Сиреневого Берега - княжна Браниславна, от Узорчатых Островов - юный тБови, от Дармицы - доктор сТруви как регент малолетней дармичанской княжны Ольшани, от Небесного Края - Заряна и Беловода, от Красного Бора - князь Листай Заречный, и от неумерших избрана была я, Ветрова.
        Взаимное недоверие оставалось, что прожило какое-то время, но недолго. Третья битва за Двестиполье показала, что новые союзники судьбу себе осознанно выбрали.
        Так погнали мы захватчиков из пределов нашего мира, но вскоре упёрлись, что превозмочь не могли ни мы их, ни они нас. Наступило затишье до следующей бури, что полгода оно длилось.
        Плойз Двахмир помнил обо мне, что сама не знаю, зачем ему, а привёл он ко мне женщину, а и сказал, что мне она ведома, и так вдвоём нас оставил. Я смотрела в лицо ей, состарившееся в неизбывном горе, на волосы её, почерневшие в бедах, и не узнавала, что она молчала совсем. Молчала, смотрела на меня, что некуда было деваться от её взгляда, так он проникал в самую душу, что от той души ещё оставалось за эти годы. А потом сказала она словами Сихар:
        - Ты всё та же, Фиалка.
        Тогда пришло ко мне узнавание, ледяным огнём по коже, кислотой по оголённым нервам, что пала я перед нею на колени и выдохнула:
        - Мама…
        Мать моя выжила чудом, что война носила её, как лист осенний с дерева сорванный, потеряла она всех детей своих, всю семью и меня считала погибшей, а осела в Двестиполье, а и Двахмир лично младшего ребёнка её от злой участи спас. Так сталось, что у меня оказался брат младший, и мама нашлась живой, что радости было беспредельно. Неважно ей было, что я - неумершая, чудовище из страшных басен, что она сама нам когда-то баяла, а важно было, что жива я и что желтоголовым не даю пощады.
        А брату шёл четвёртый не то пятый год и ликом был он на самого Двахмира похож очень, что Тахмир мой подтвердил потом, Ярой - бастард Плойза, и тот от него не отказывается.
        Ненаш же женился на своей Пельчар по всем правилам, что хороша она была в алом подвенечном платье, а в храме Триединого обряд провели, а и служитель храмовый не погнал нас вон, почитая за чудовищ. Провёл обряд и сказал напутственное слово, что все пришедшие со слезой стояли.
        После я у моря на камнях сидела, что любила море всегда, как пришёл ко мне Тахмир мой и тоже рядом сел, и так сидели мы молча. Не могла ему говорить, что печалит меня: Плойз Двахмир назвал наложницей, что назвал всего один раз, однако же мне запомнилось. Не могла я требовать от живого свадьбы; Пельчар сама за Ненаша пошла, что он не принуждал её, хотя любой из нас способен принудить живого к чему угодно, что мы всегда с врагом делали.
        Матери моей подвластна была стихия земли. Раньше мама держала собственную студию ландшафтного дизайна, что училась некогда в Императорском Ботаническом Саду Второго мира; взялась передавать опыт и первой из всех учеников стала супруга Ненаша, Пельчар. У неё тот же дар был, и даже сильнее. Так они набрали команду, что занялись восстановлением сожжённых войной городов, а мы помогали чистить магический фон от некротических пятен, а и понравилось мне служить очищению. Земля - родная стихия неумершему, что всегда приятно видеть, как вбирает она силу созидания, как оживает и начинает цвести. Весна шла на Сиреневый Берег, Дармицу и Двестиполье.
        Ярой быстро привык ко мне, что не пугался нисколько, и я брала его на прогулки к морю, что сам Двахмир иногда ходил с нами, забавлялся с сынишкой, а со мной молчал, а и тепло было с ним молчать вместе. Так у меня стала семья из живых: мой мужчина, моя мать, брат младший и отчим.
        Потом я обратила мысли на пережитое той весной, что поняла: мама знала. От того спешила, что набирала учеников себе, делилась с ними знаниями и навыком, отдавала всё, что могла. И для меня, дочери старшей, подарок готовила, что такие подарки не в один миг собираются. Дали знать о себе старые раны, пережитые горести и на пределе сил работа, что призвала она меня и просила облегчить ей уход на Грань, а того не ведала, во что такая просьба мне встала, а и никому не догадай судьба отпускать вот так ту, что дала тебе жизнь.
        Сихар привела ученицу именем Хафьсаар, дочь Малка и Несмирёны из рода озёрных сШови, неулыбчивую девочку на вид в семидвешь возрастом, что у неё самый сильный дар из всех целителей нашего мира. Но и она не сумела совладать с бедой, а ещё отчитала меня сурово, а и странно было слушать ребёнка с недетскою речью.
        - Ты - неумершая, дитя и проводник стихии Смерти, - так сказала мне Хафьсаар, - ты сама ведаешь, что должно делать тебе, а что не должно. Если умирает душа, её надо отпустить. И ты не вправе нарушить волю умирающего!
        Да, была я не вправе, что высказанная при свидетелях воля держала крепче цепного повода, на какой сажают свирепых кобелей.
        В начале лета мама моя ушла с моей помощью из мира на Грань к новому рождению. У погребального костра стояли все, кто любил её и помнил, что мне тоже место нашлось, мне и моим собратьям по инициации, а все как одно были, а и всем одно на уме было: никогда не простим и никогда не забудем. Эта смерть, как все прочие, явилась делами находников из Третерумка, что тридцать семь зим - то не срок для живого. А перед уходом мама благословила меня на жизнь и сказала ещё так, чтобы дети мои и внуки жили счастливо, что я промолчала, какие могут быть дети, тем более внуки, у неумершего, что не могла я вмешаться с правдой своей в последнее слово давшей мне жизнь. И никто так же не стал этого делать.
        Так ушла от нас Здебора ирхень Двахмирани, дочь Желана Рябинина, что по ней оставили памятный камень в парке Белополя, столицы Двестиполья, в парке, её руками воссозданном и её имя принявшем. Я ходила потом дорожками парка и сидела у камня, что старалась ночью глухой появляться, чтобы живых, полюбивших с детьми гулять здесь, не тревожить.
        Одной ночью встретила у камня Плойза Двахмира, и стала с ним рядом, что он молчал и я молчала: не знали, что сказать друг другу. Но у него остался мальчик, мой брат, пятилетний малыш с серебряными кудрями, и он ради них отрёкся от сородичей, ради матери моей и сына. Тогда превозмогла я себя, что сказала ему:
        - Благо тебе, что дарил ей счастье и сына оставил.
        Всех детей забрала у матери моей война, а я как неумершая стала бесплодна, а и будут у брата дети, продолжение и память на нашей земле. Двахмир кивнул мне, что сказал:
        - Ты, Фиалка, приходи, когда пожелаешь, не таясь в ночи. Двери моего дома открыты для тебя.
        Я услышала его слова и приняла их, а однажды встретила у камня того Пельчар, супругу Ненаша, с цветами, а и подошла она ко мне, обняла за плечо и так стояла, что от ласки её, понимания и сочувствия живого, мне впервые после всех этих долгих, горьких, не пойми как прожитых проклятых зим захотелось заплакать…
        Тахмир мой чудить начал, что свадьбу решил со мною справить, а мне приятно было поначалу, а идумать начала потом, что поняла, о какой свадьбе можно речь вести. А он сказал, что о правильной. Чтобы обряд в храме триединого Вечнотворящего, и чтобы все видели, что его женщина жена ему, не наложница. Видно, прознал как-то о первых словах Двахмира, ко мне обращённых, а не от меня, а и может Двахмир сам ещё раз так сказал, не ведаю. Так я сказала, что не хочу, а хочу, чтобы дети у Тахмира моего были от живой женщины, мне же родить не получится никогда. Вольно Пельчар было алому платью радоваться, что она уже родила Ненашу дочку, и, может быть, родит ещё; мёртвое не рождает живое, мне деяние Пельчар повторить не по статусу и не по силам. На то отвечал он, что ему без разницы, что никакой другой женщины не надобно, кроме меня, что бросить мне надо такие речи и не повторять их больше, а он решил уже, а и от решения своего не отступится.
        Что сказать, не могла долго противиться. Так надела и я алое платье, и была счастлива, что все пришли, как Тахмир мой хотел, и в храме Триединого золотое пламя брачного обряда благословило нас, а одно болело, что мать моя уже не видит того, а и радовалась бы она за нас, как никто другой не радовался бы.
        О начале лета случилось невозможное. Свершилось над нами чудо из тех, что случаются раз в мегахрон или того даже реже: я понесла. Как объяснил мне потом мой старший, что случилось это от благословения предсмертного матери и от справленного по всем правилам обряда брачного, а от того ещё, что по Силе равных моему Тахмиру не было во всех мирах Империи и во всех мирах Третерумка. Сила его всегда делала меня живой, о том я говорила уже не раз.
        Лишь Хафьсаар хмурилась сильнее обычного, что видела беду, но сказала так, что если душа хочет родиться, ей надо помочь. Она говорила, что ребёнок есть сумма отца и матери, что отец даёт, а мать принимает и преобразовывает; так родилосьдитя у Пельчар и Ненаша - неумерший мужчина может дать живой женщине очень много, но не в Силе дело, а в способности направить её правильно, что не могла сделать я в силу своей природы. Хафьсаар и Сихар смотрели за мной, и помогали мне, а ждали мы рождения к зиме, но беда пришла раньше и завершила собой короткое летнее счастье…
        Война разгорелась снова, что снова начались потери, а сдержать Третерумк стало сложнее, а и ушли все, кто мог держать в руках оружие, сражаться, и с ними мой Тахмир. Странно было бы, если бы сильнейший боевой маг Третьего мира остался бы в больнице подле своей женщины. Так осталась я одна, что не стало мне поддержки совсем, и силы мои начали таять, что не могла я ходить по Грани за жизнью желтоголовых, как раньше. И вот на третий день, как ушёл мой Тахмир, Сихар и Хафьсаар приняли решение провести роды, что на шестом месяце само по себе содержало угрозу ребёнку, но длить беременность дальше было опасно. Силы мои таяли, нерождённая моя девочка могла погибнуть, что я согласилась с целителями, они знали, что делать.
        Все свои силы я отдала дочке, что она выжить сумела, что сделай я иначе, не случилось бы со мной того, что случилось. Но тогда умерла бы дочь. Но даже знала бы я заранее, чем всё обернётся, поступила бы так же, что нельзя забрать жизнь собственного ребёнка ради того, чтобы выжить самой.
        Как унесли от меня мою девочку, что я успела увидеть лишь хохолок на её макушке, серебристый, как у брата младшего, так стала я слабеть и ослабела настолько, что не сумела удержать страшный голод. В дни метаморфоза, когда я удержала себя перед Тахмиром моим, и в чёрные дни в мерзком подвале, когда я не выпила Сихар и юного тБови, в те дни было во много раз легче, чем сейчас, что не знала я даже, с чем сравнить. Голод выжег во мне разум, что очнулась я лишь от слова старшего своего, доктора сТруви, а до того погибли все, кто рядом со мной оказался, а Хафьсаар едва не умерла тоже, а и выжила она до сих пор не знаю чьими молитвами. Сильна была, несмотря на свой юный возраст.
        Так сталось со мной то, что было со Светаной и Златой, что не могла я живого видеть без того, чтобы голод не ронял мне разум, а насытиться не могла вовсе, а и уходило всё выпитое словно в прорву бездонную. Доктор сТруви сказал, что я перешагнула порог, отдавая все силы свои дочери, что не дело неумерших отдавать… И теперь лишь возрастать будет моё безумие, что поглотит оно и память мою и чувства и саму душу, обратив меня, Фиалку Ветрову, неумершую, в страшное умертвие, выжирающее всё вокруг себя под корень. Спасения нет, как нет и надежды. На памяти старшего обратить подобное перерождение не удавалось ещё никому. Кроме Тахмира, что спас когда-то нашу Злату. Но Злата была молода и слаба тогда, что он сумел укротить её, со мной же не выйдет подобного, что лучше даже не пробовать. Тогда сказала я, что надо Тень свою поднять и так уйти из мира совсем, а смерти Тахмиру своему не желаю, а и дочери без отца не выжить, что ей пусть поможет и что миру нашему нужны боевые маги, такие как он, на них держится многое.
        - Я рад, что ты понимаешь это, девочка, - ответил на то мне доктор сТруви.
        Тёплый ветер Силы в лицо, последнее прощание уходящему, что сколько раз я сама дарила живым, выходящим на Грань к новому рождению. Мой старший, мой друг, мой наставник, заменивший мне отца…
        - Я хочу уйти в бою, - сказала я, и доктор сТруви со мной согласился.
        В Алой Цитадели до сих пор гасли детские жизни. Последняя Опора Третерумка на нашей земле. Мы собирались в битву, чтобы разрушить её навсегда и так отрезать желтоголовым путь к Третьему миру, навсегда отрезать, насовсем, чтобы не было им сюда дороги на времена вечные. А будут со мной только собратья мои по инициации, живых рядом не будет, кроме врага, которому пощады и жалости ждать незачем, что если повезёт мне выжить, то отпустит меня потом мой старший сам, лично, как полагается. И я за счастье посчитала подобный исход, что не хотелось умирать совсем без пользы.
        Тахмир мой прознал о случившемся, что пришёл к нам и требовал от доктора сТруви дозволения говорить со мной, а он отказался, а и Тахмир мой заявил, что будет платить, на что Канч сТруви отказался от платы, но поговорить нам дозволил.
        Тяжкий вышел разговор и страшный! Держало меня только слово доктора сТруви, слово старшего, которому младший не смеет не подчиниться, и то голод рвал на части разум, что не всё могла осознавать уже. Тахмир мой то видел, а видел он, что со мною сделать ничего нельзя, а и понимал сам, что недостанет ему ни Силы ни жизни совладать с охватившей меня бедой, как когда-то совладал он с перерождением нашей Златы. Но он готов был всё равно, что я отговаривала его. Просила позаботиться о дочери, что дочери нужна была его Сила, что иначе она умрёт, что не должно ей умирать так рано, а назвать девочку просила Здеборой по матери моей, ушедшей из мира безвременно, а и сказала ещё, что люблю его. Всегда любила. С тех самых пор, как увидела его связанного, но даже в смертный свой час не пожелавшего оставаться беспомощной жертвой. И, прежде чем безумие поглотило меня совсем, я увидела слёзы на его щеках.
        И за это тоже…
        За дочь свою, что на руки не взяла ни разу, и за всех детей нашего мира. За всех, кого любила, и кто любил меня, за тех, кто любил и был любим, кто ушёл прежде времени, кто уходил сейчас, кому ещё только предстояло погибнуть завтра, послезавтра, через полгода и год.
        Никогда не простим.
        Никогда не забудем!
        Таково последнее слово Фиалки Ветровой из неумерших клана сТруви, а будет по нему, а и помните вы, идущие дорогами Третьего мира после нас:
        Глава 20. Незваный гость
        Зима уходила, огрызаясь буранами и внезапными ночными холодами. Днём солнце хорошо прогревало воздух; после свирепых морозов слабое тепло казалось едва ли не жарой. Всё познаётся в сравнении. После минус сорока понимаешь, что минус десять - это потепление! Нет, даже не так, - ПОТЕПЛЕНИЕ. Можно размотать с шеи надоевший шарф. И заменить толстые, трёхпальцевые варежки на изящные, вязаные звёздочкой перчатки.
        Хрийз корпела над первым заказом; по сравнению с объёмом уже сделанного, оставалось немного. Ей нравилась эта работа. Нравилось, как возникает из нитей целое полотно, с разноцветным рисунком, со своим характером, может быть, даже со своею судьбой. Магия созидания…
        Даже было немного жаль, что работа подходит к концу. А ещё Хрийз понимала, что после окончательного расчёта Канч сТруви вряд ли станет и дальше приходить к ней на чашечку счейга. Жаль было терять общение со старым неумершим, девушка привыкла к нему. Привязалась. Глупости, конечно, полные, кто он и кто она. Но будущие пустые вечера поневоле приводили в дрожь. Опять.
        Одиночество.
        Полное.
        Махровое.
        Снова.
        Собаку завести, что ли. Есть ли тут собаки-компаньоны? Служебных Хрийз видела, у Млады на работе, высотой по грудь, с клыками толщиной в добрый палец, лохматой шерстью и не по-человечески пронзительным, умным взглядом. Совершенно не комнатные создания!
        Ну, хоть кошку… Но кошек Хрийз что-то вообще не видела. Всех, наверное, ещё в войну слопали. А кистепёрые рыбы в собственном бассейне как-то не вдохновляли. Кто их знает, как за ними ухаживать. И компаньоны из них, прямо скажем… Хрийз полагала, что это вообще какая-то третья раса. Не зря же они водились в каждом доме! Даже библиотека имела подводную часть, специально для них, надо думать. Даже больница!
        Канч сТруви пришёл как всегда, ранним вечером, принёс с собой морозные метельные запахи, дыхание холодной ночи и то особенное тепло, каким способны одарить только неумершие. Хрийз приучилась не смотреть на них в магическом спектре, очень уж тяжёлое зрелище. Но исходивший от них магический ветер почему-то воспринимался как тепло. Странно. Хафиза Малкинична, как и любой другой сильный маг, оставляла в окружающем пространстве впечатление жути. А вампир, нежить, чудовище из страшных сказок, - тепло.
        Хрийз согрела счейг, как всегда. Потом устроилась в кресле за работой, спицы так и мелькали. В последнее время сТруви ей уже не подсказывал, просто смотрел. И книга аль-мастера Ясеня больше не капризничала. Укротилась. Хрийз подозревала, что до поры. Книга чем-то напоминала по характеру Юфи: такая же умилительная вредина. Впрочем, у всех магических артефактов подобной силы свой характер. Между прочим, говорит о маге, создававшем такой артефакт, очень даже наглядно. У доброго человека никогда не получатся по-настоящему злые вещи. И наоборот…
        Хрийз спрашивала, можно ли было всё-таки спасти Фиалку. Сам собой прыгнул на язык вопрос, она сразу же испугалась, но собеседник не рассердился…
        - Нет, - ответил он. - Нельзя.
        - Но она же сама писала в дневнике, что в таком же состоянии была Злата, и её спасли, - возразила Хрийз. - Почему же с ней не получилось?
        - Тебе её жаль, - понимающе ответил сТруви. - Не так ли?
        - Жаль, - согласилась Хрийз. - И несправедливо всё вышло! За что ей такое? Родила дочь, и - всё!
        - Немного неверный вопрос. Не за что, а - почему.
        И замолчал, выжидательно рассматривая девушку своими светлыми рыбьими глазками.
        - Почему? - послушно спросила Хрийз, останавливая вязание.
        Ей осталось довязать рукав. Немного совсем. Довяжет, и работе конец…
        - Видела когда-нибудь, как сходит лавина?
        Девушка кивнула. Видела, в экране телевизора, там, дома, в Геленджике, на планете Земля. Здесь не довелось, хотя со слов Млады картинка тоже встала тогда перед глазами как живая.
        - Сначала снег движется медленно. Первые несколько мгновений. Движение медленное, незаметное. А потом вся эта масса ускоряется и несётся вниз, повлиять на неё невозможно, остановить очень сложно, в большинстве случаев опять-таки невозможно. Маг, вздумавший поставить на пути лавины щит, должен понимать, что удержать её не сможет, сможет только выиграть некоторое время, которое позволит другим убраться в безопасное место. Щиты вообще затратная штука…
        Он замолчал, грея ладони о горячую кружку. Молчал долго, девушка не выдержала первой, опасаясь, что разговор на этом и умрёт, прецеденты бывали.
        - А уничтожить лавину? - спросила Хрийз. - Ведь можно?
        - Можно, - кивнул он. - В те краткие секунды, когда снежная масса только начинает своё движение. Но если упущено время, то можно только погибнуть, пытаясь хотя бы задержать её на сколько-нибудь значимый срок.
        - Фиалка не была лавиной, - неуверенно сказала Хрийз.
        - Была, - он бесцельно вертел в руках кружку. - В том-то и дело. Способная девочка, довольно скоро превзошла по Силе всех, включая меня, я ждал от неё многого. Кто же знал, что так получится… Мёртвое не рождает живое; с ней случилось чудо из тех, что происходят раз в мегахрон, чтобы оправдать существование мира…
        Повисла тишина, наполненная болью. Хрийз чувствовала эту боль, и уже жалела, что спросила. Она провязала несколько рядом прежде, чем решилась сказать:
        - Простите меня. Я… не должна была лезть…
        Он шевельнул ладонью, как бы говоря: пустое.
        - Спрашивайте, Хрийзтема. Вам - отвечу.
        - Но почему… Почему происходит такое перерождение? И почему оно как лавина.
        - Потому, что вся наша сила заёмная. У нас нет резерва. Всё собранное за время бодрствования уходит обратно в землю во время сна. Невозможно сохранить ни капли, закон сохранения магического поля в действии. Живой может взять взаймы у собственной души, мы - нет.
        - Только не говорите, будто у неумерших нет души, - сердито выговорила Хрийз. - Иначе вот это всё, - она показала на вязание, - не имело бы смысла…
        - Не скажу, - усмехнулся он. - Взять взаймы живой может только из своего будущего. Будущее любого живого существа, включая разумного, - его потомки. Дети и внуки. Правнуки. До четвёртого колена потомки, одним словом. Вот оттуда и черпается в случаях, когда собственные силы иссякли, а магическое воздействие продлить необходимо. А какие дети могут быть у неумерших? Мы теряем эту часть души при метаморфозе. Можно сказать, расплачиваемся ею перед судьбой за громадные возможности, долгую жизнь, силу, одним словом, за всё. Берём взаймы у самих себя во время метаморфоза, слишком много и сразу. Потому что за всё приходится платить. Так или иначе. Собой или своими детьми. Фиалка предпочла расплатиться собой…
        - Иначе погибла бы её дочь…
        - Иначе погибла бы дочь. Моя младшая отдала слишком много и сразу. Вряд ли она рассуждала логично, с логикой у любой матери обычно проблемы. Но следствием её поступка стал разбаланс психомагической структуры её сущности. И он всё увеличивался. Лавинообразно. С давних времён нам известна опасность подобных перерождений, поэтому предотвращать их - единственно верным способом! - приходится в самом начале.
        - Но со Златой вы ждали дольше, - обвиняюще сказала Хрийз.
        Канч сТруви ответил не сразу.
        - Шла война, - сказал он наконец, опуская взгляд. - Злата могла стать… орудием.
        Бог мой, да ему стыдно, поняла Хрийз. Злата была ему младшей, он провёл её через метаморфоз, выпестовал, как собственного ребёнка. И, когда она получила смертельную рану, он хладнокровно обдумывал, как и где лучше всего использовать против врага нарождающееся на глазах умертвие. Злате повезло, что её исцелили. Фиалка пошла на это сама, она сама хотела погибнуть в бою, и, наверное, при штурме Алой Цитадели её беда отлилась врагу немалой кровью. Злата - другое дело.
        - Хорошо, что война окончилась, - сказала Хрийз искренне.
        - Да, - коротко ответил он.
        Снова молчание. Наполненная тяжёлой памятью тишина… Только щёлкают спицы в руках. И бьются в окно снежинки, наполняя комнату тонким стеклянистым шуршанием.
        Девушка затянула последний узелок. Всё? Всё. Выбралась из кресла, положила на стол законченную куртку.
        - Вот… Теперь мы в расчёте. Верно?
        - Верно, - ответил сТруви, вставая.
        Хрийз не спросила, придёт ли он ещё раз. Просто так, в гости, на чашечку горячего. Поговорить… Бессмысленно было спрашивать, конечно, не придёт. У него без того дел много, а связь между ними закончилась вместе с завершением долга.
        - Я рада, что узнала вас, - сказала Хрийз и всё-таки призналась: - Даже как-то грустно расставаться…
        - Вы взрослеете, Хрийзтема, - сказал сТруви, чуть улыбаясь. - Дети не знают сожалений. Не печальтесь, мы ещё встретимся.
        - Я надеюсь, - отозвалась она.
        - В любом случае, - мягко улыбнулся он, - возможно, именно мне выпадет случай отпустить вас, когда наступит срок.
        Хрийз вздрогнула, осознав, что именно он понимает под словом “отпустить”. сТруви сказал доверительно:
        - Все живые рано или поздно уходят. На том мир стоит.
        От его слов повеяло могильным холодом, Хрийз почти увидела себя в гробу, бледную, в трупных пятнах и кружевном саване; кружева на саване почему-то и сильнее всего. Но всё же нашла в себе силы улыбнуться и ответить:
        - Надеюсь, всё-таки поздно. Лет так через сто.
        - Хотел бы я верить, - отозвался он.
        Коротко попрощался, ушёл. Хрийз смотрела, как истаивает в морозном воздухе арка портала, потом вернулась обратно в тепло. Согрела себе ещё счейга. Долго сидела, грея озябшие руки о горячие бока кружки.
        В душе разрасталась слепящая пустота.
        Как будто ушло что-то. Навсегда. С кровью ушло, по живому. Она ещё не знала, что любая завершённая работа вызывает подобное опустошение и что это, в целом, нормально, а лучшее, безотказное в таких случаях лекарство - сон.
        У неё всё ещё было впереди.

* * *
        Жемчужные плантации готовились к весне. Надо было проверить, как жемчужницы перенесли зиму, то есть, гидрокостюм в зубы и вперёд. И первая же смена показала, насколько несовместимо вязание по магическому контракту с тяжёлой подводной работой…
        Поначалу ничто не предвещало плохого. Хрийз ползла вдоль рядов, осматривая и отмечая замершие раковины. Их подберут позже, сейчас главное оценить ущерб. Мёртвые жемчужницы имели тусклый серый цвет, и бочонок-симбионт водяной лилии медленно, уползал от трупа на поиски нового хозяина. Душераздирающее зрелище. К счастью, погибших моллюсков было крайне мало. Одна-две на огромный ряд, не больше.
        Вода на глубине слабо светилась синим флуоресцентом, исходящим от самих жемчужниц. Из-за этого подводный мир, без того фантастический, казался уже совсем инопланетным. Как Хрийз потеряла сознание, она не поняла и сама. Ей казалось, что она всего лишь моргнула. Один миг. И надоевшая за пару часов картинка жемчужного поля сменилась на кессон контролирующей платформы. Хрийз тупо моргала, ничего не соображая. Она не помнила подъёма!
        Вокруг было слишком много народу для обычного завершения рабочего дня. И штатный целитель в бело-голубой форме… И младший Црнай. Хрийз посмотрела на него и поняла, что лавочка закрывается. Что теперь делать и как дальше жить повисло на тоненьком волоске над пропастью.
        - Придёшь в себя, зайди ко мне, - сухо бросил Таачт Црнай.
        Развернулся и вышел. Хрийз со стоном села. Голова взорвалась мигренозной болью, перед глазами завертелись тёмные мушки, ладони сами прижались к пылающим вискам. Врач положила свои руки поверх, от её пальцев поплыло жаркое целительное тепло. Боль начала неохотно отступать…
        На плантациях использовалось несколько управляющих платформ, одна центральная, к которой была приписана и Хрийз, и двенадцать подчинённых. Учитывая протяжённость жемчужных полей, подобная организация была оптимальной. Младший Црнай редко оставался на берегу в рабочее время. Приезжал сам, обходил все платформы чуть ли не каждый день, следил за их состоянием и обслуживанием, спускался под воду сам, бывали дни, когда сам лично собирал жемчуг или возился с жемчужницами или участвовал в каких-то ремонтных работах, обучал новичков… Его уважали в том числе и за это. За знание деталей сложной подводной работы, за то, что справлялся не просто не хуже остальных, а - лучше. Личный пример руководителя всегда действует ободряюще, поневоле тянешься за ним. Вот он-то навряд ли позволил бы себе потерять сознание в поле.
        Хрийз думала, что, наверное, опустилась на рифы и раздавила садок. Что же ещё. Хотя как раздавить было можно, на глубине тело весит иначе…
        Личный кабинет младшего Црная располагался сразу за диспетчерской зоной. Небольшая комнатка с непременным прудом под панорамным окном. За окном на поверхности ледяной ветер гонял позёмок по застывшему морю, а внизу, под толстой коркой льда, дышала жизнью глубина. Губки, кораллы, мелкие рыбки, яркие водоросли, люминесцентная подсветка… Насколько, конечно, можно было разглядеть всю эту красоту сквозь воду бассейна и наружное стекло…
        - Присядь, - велел хозяин кабинета, жестом указывая на один из пуфиков. Хрийз осторожно примостилась с карешку. Вот тоже, деловой стиль по-местному. Вместо стульев - мягкие лавочки.
        - Надеюсь, ты понимаешь, что с работой не справляешься.
        Хрийз уныло кивнула. Понимает, конечно. Только от того понимания легче не становится. Выгонит, как есть выгонит. И обратно, в Службу Уборки… а что при этом с заказом от сЧая делать, вопрос, можно сказать, даже вопросище.
        - Я перевожу тебя к диспетчерам в штат, - сказал младший Црнай. - Две воьсимцы на подготовку, без отрыва от производства, так сказать. Да, получать будешь меньше, но зато не будешь в обмороки падать на глубине. Зачем ты вообще согласилась на этот каторжный труд?
        - Деньги нужны были, - ответила Хрийз, уминая в себе радостное облегчение: не выгнали!
        - Деньги… - он покачал головой. - Да, деньги немалые, но головой тоже думать надо. Ведь ты Вязальщица, как я слышал, а им вообще тяжёлый труд противопоказан.
        - Я… мне нужно на что-то жить, - ответила Хрийз. - Я же одна совсем.
        Тут же прикусила язык. Нечего жаловаться. Одна так одна, что теперь сделаешь.
        - Одна, - сочувственно сказал Црнай. - Замуж выйти не думала? Сразу часть проблем решится.
        Замуж? Сказал. Хрийз покачала головой:
        - Пока не планирую замужество. Рано!
        - А если рано, почему не пойдёшь на обучение по контракту? В ту же «Сияну», или куда-нибудь ещё?
        - Я хотела заработать, чтобы не подписываться на семидвешь, - объяснила Хрийз. - Семидвешь - это много, не хочу.
        - Ты думаешь, у нас ты сможешь заработать большую сумму всего за год? - удивился он. - При таком слабом здоровье?
        - Я ошибалась, - честно признала Хрийз.
        - Задумайся о будущей профессии. Уже сейчас думай. И не глупи, семидвешь - это не так уж и много, время пройдёт быстро. Или замуж выходи. А у нас тебе делать нечего. У диспетчера работа тоже не сахарный мёд. Всё. Свободна.
        Он встал к окну, вполоборота, и этим движением, позой, посадкой головы неприятно напомнил своего отца, старого Црная. Но сын ведь и должен повторять своего отца, не так ли? Хрийз тихонько встала и ушла. Надо было понимать слова начальства так, что контракт с нею осенью продлевать не будут. Следовало ожидать. И младший Црнай был прав насчёт здоровья. Хафиза Малкинична сказала, что летом поднимет статус. То есть, она, Хрийз, будет считаться полноправной гражданкой. То есть опять же, получит полный рабочий день и полную смену, а не щадящий курорт, как сейчас.
        Замуж… За кого? Что-то желающие не спешат в очередь, стукаясь лбами. Снежан о свадьбе совсем не думал, учитель Несмеян… не будем о грустном. Кто ещё остаётся? «Судьба» по прозвищу Малыш? Ой! Такого «малыша» в мужьях с приплатой не надо, а самое главное, она сама ему как жена не упала ни разу, и наверняка же есть у него женщина, а то и не одна. Не может быть, чтобы не было. Замуж!
        Заказ не шёл. Казалось бы, что там какая-то рубашка после того, что было сделано для доктора сТруви. А вот не шло, хоть плачь. Что-то Хрийз не понимала, что-то делала не так, и книга открывалась на таких страницах, где объяснялась какая-то совсем уже запредельная заумь. Хрийз врылась в библиотеку. Забава Желановна, распорядитель библиотечного зала, прониклась упорством девчонки, корпевшей над книгами, и старалась подсказывать, но и она мало чем могла помочь. Библиотечная магия в корне отличалась от вязальной, хотя несколько неоценимых фолиантов найти помогла. Их объём приводил в дрожь. Забава Желановна предложила не пренебрегать «Общей теорией магии», ценный совет, но в «Теории» была тысяча страниц, не меньше, сведений по вязальной технике она содержала мало, и в хаотическом порядке, в основном, как примеры к тому или иному правилу. У книги была другая совсем задача, её предполагалось читать медленно, вдумчиво и с расстановкой, не меньше года. А Хрийз нужны были именно примеры и лишнего года в запасе не имелось…
        Между рабочими дежурствами на центральной платформе и библиотекой в Сосновой Бухте пришла весна. Тёплыми дождями, потоками ручьёв по оттаявшим улицам, первыми зелёными почками на чёрных голых стволах, алыми и синими подснежниками, пробившими корку слежавшегося на газонах снега. Налетевшая с юга буря за восьмицу взломала ледяной панцирь на воде, и освобождённое море яростно ревело, бросая на гранитные стены набережной громадные волны, все в белой пене.
        Сообщение с Сосновой Бухтой наладили после того, как установилась ясная, хоть и ветреная, погода. По краям фарватера выстроились буи, генерировавшие поле магической защиты - от льдин, которые прибывали из открытого моря, и штормовых волн. Получилась фантастическая водная дорога. Световой день увеличился значительно и продолжал прибывать. Хрийз вставала по утрам в зеленоватых сумерках, а после рабочей смены в корму служебному катеру смотрел золотой закат. Хрийз только сейчас начала осознавать, насколько соскучилась по солнцу. Пусть зелёному, но солнцу! Полуночный мрак, рассеиваемый оранжевыми фонарями уличного освещения, уходил вместе с зимой, и печали по нему не возникало.
        Два мотка стеклянной нити у горцев Хрийз всё-таки купила, ужасаясь при мысли, что творит, такие деньги, и было бы на что. Сумма, оставленная сЧаем, растворилась в стоимости покупки как кусочек рафинада в кружке кипятка. Но Хрийз интуитивно чувствовала: надо. Ему самому в первую очередь надо. Сказал, нужна защита. Как бы там ни было, он со своим флотом стерёг границу с Потерянными Землями; совершенно некстати будет, если его убьют. Сама мысль о том, что его убьют, что он может умереть, вызывала очень неприятное чувство страха за него. Отчего-то казалось, как с той звездой для Ненаша, что времени остаётся очень мало, и если его упустить, то исправить потом что-либо будет невозможно. А защиту связать не получалось так, как должно! Кроме того, Хрийз ни на минуту не забывала о Здеборе. Вот уж чьё время и впрямь сыпалось сквозь дни как сухой песок сквозь пальцы! Но сделать что-нибудь для Здеборы станет возможным только после того, как будет исполнен заказ сЧая. Хоть вой и бейся головой о стенку. Впрочем, если бы вой помог, она бы выла…
        сЧай пришёл поздно вечером, как раз после того, как Хрийз вернулась из очередного набега на библиотеку. С собой она привезла ещё один моток стеклянной нити, на этот раз солнечного оттенка (предыдущие были коричневыми). Положила в корзиночку к купленным ранее, обругала себя за глупость, и стала раскладывать на столе свои записи. Устала до чёртиков, но записи следовало разобрать до того, как сон свалит с ног. Проспится, и всё забудет, что в какой последовательности за чем должно идти. Стопки исписанных от руки тетрадей напрашивались на переплёт, но Хрийз только морщилась при мысли о переплёте. Делать ведь придётся самой. Отдавать мастеру не вариант. Забава Желановна объясняла, что составление рукописной копии магической книги тоже своего рода магия, и переплётчик запросто может напортачить, не со зла, а по незнанию. Хочешь иметь полноценную копию, делай сама. Кто, кроме тебя, сможет понять, как следует сшивать листы без потери магической составляющей?
        Хрийз какой-то особой магии не чуяла, между прочим. Но пренебрегать советами библиотекаря не решалась. Забаве Желановне виднее, она в библиотеке всю свою жизнь провела, с разными книгами.
        Вот в этот момент сЧай и появился. Когда на Хрийз напал очередной приступ адской зевоты. А ну-ка, вчера полная смена в диспетчерской, сегодня библиотека и марафон к последнему рейсу; успела вскочить на подножку уходящего катера буквально в самый последний момент.
        Хрийз принесла и честно показала, что успела сделать. И сразу же увидела, что сделано так себе. Погано сделано. Объяснить словами она не взялась бы, на вид вязание было безупречным: ни единой пропущенной петли или сдвига в рисунке. Но отвращение к созданному поднялось до небес. Не то!
        - Кажется, ты на себя наговариваешь, - сказал сЧай.
        Он не продолжил «чтобы набить себе цену», но тон подразумевал это как само собой. Хрийз бы обиделась, если бы не устала так сильно.
        - Нет, - сказала она, забирая вещь. - Всё это ни к чёрту не годится, и я знаю, что говорю. Если не нравится, значит, не нравится. Вам вреда бы ещё не было от такого. И я ведь говорила, что пока ещё ничего толком не умею!
        Он пожал плечами, не желая спорить.
        - Всё потому, что я вас вообще не вижу, наверное, - сказала Хрийз. - вот Канч сТруви, он ко мне часто приходил, а вы, конечно же, не можете.
        Она села, поставила локти на стол, взялась за голову, взъерошив волосы.
        - Может, забрать тебя к себе на базу? - предположил сЧай.
        - Нет! - испугалась Хрийз. - Я не могу, я работаю, у меня контракт, мне только штрафов не хватало!
        - Штрафы можно компенсировать…
        - Простите, господин сЧай. Но что мне, гражданскому человеку, делать на военной базе? Сами посудите.
        - Не называй меня господином, - потребовал он сердито. - Вместе с прозвищем звучит глупо.
        - А вы мне скажите свою фамилию, - предложила Хрийз. - С фамилией будет звучать нормально.
        - А ты что, сама не знаешь? - искренне удивился он.
        Хрийз посмотрела на него, покачала головой, мол, нет.
        - Надо же, - сказал он. - Ну, узнай как-нибудь на досуге…
        Хрийз кивнула. Заелся, товарищ, подумала она про себя. Звёздная болезнь. Бывает. Тем более, основания есть: герой войны, доблестный адмирал, границу с Потерянными Землями держит. А вот ну его, спрашивать ещё про него, дурой себя показывать, особенно если его и впрямь каждая собака знает. Захочет, сам скажет. Не захочет, не надо.
        Хрийз сходила в комнату, вынула из-под подушки книгу аль-мастера Ясеня, вернулась к столу, раскрыла её. Что нам палочка-выручалочка наша подскажет? В лицо дохнуло смешливым теплом: книга была в настроении. Девушка перехватила странный взгляд гостя, положила палец между страницами, чтобы не захлопнулось внезапно, спросила:
        - Простите, а что такое? Вы так смотрите…
        - Я видел, как создавалась эта книга, - пояснил сЧай. - Ясень с ней носился… Мы… над ним шутили, не всегда добро.
        - Это вы зря, - серьёзно сказала Хрийз, снова опуская взгляд на страницы.
        - Тут сказано, - продолжила она через минуту, - что в ряде случаев желательно, чтобы заказчик оставлял какую-нибудь свою вещь, для калибровки психомагического поля… Только не спрашивайте меня, что за поле! Про это я вон там прочитаю, сегодня привезла. Где-то там точно есть, сама писала.
        - Какую вещь? - поинтересовался сЧай.
        - Не знаю… Что-то, наверное, что с вами давно, при вас всегда. Какая-нибудь мелочь… не знаю… пуговица, браслет, платок… что-нибудь такое вот, близкое к телу.
        - Волосы срезать? - с насмешкой спросил сЧай.
        Пуговиц, браслетов и платков у него при себе не было.
        - Да! - просияла Хрийз, прочитав про волосы в книге. - Небольшую прядь…
        - Ты это серьёзно? - уточнил сЧай на всякий случай.
        - А вы разве нет? - вырвалось у неё.
        Секунду они смотрели друг другу в глаза, потом Хрийз опустила голову, пробормотала:
        - Ну, да… простите. Я что-то… переутомилась.
        Закрыла книгу. И тут же в голове зашумело: сон властно требовал своё, возмущаясь хроническим недосыпом. Какое спать! Надо предложить гостю свежезаваренный счейг хотя бы, если уж еды в доме нет. Надо потом его проводить. Надо разобрать записанное. Надо помыться, в конце-то концов!
        - Я вижу, - голос сЧая доносился словно сквозь бочку. - А ты вообще ела сегодня?
        - Ела… - язык деревянный, с трудом шевелится.
        - Врёшь ведь.
        сЧай помнил, какой была эта девчонка в конце зимы. И то, какая она стала сейчас, ему не нравилось. Если она ещё не ест толком, как все они в этом возрасте…
        - Вам какое… - возмутилась она. - Завтра поем!
        Завтра. Как же. Он встал. Вроде как ушёл: чужое присутствие общем фоне квартирки ослабело, как всегда бывает, когда человек уходит. Хрийз уронила голову на руки и провалилась в сон как в колодец.
        Колодец сменился тёплыми облаками, сквозь которые приходили прикосновения. Будто кто-то, большой и сильный, взял на руки, и куда-то несёт… Опасности не было, был только блаженный покой, очень похожий на ласковые руки матери там, в детстве, ужас подумать, почти двенадцать лет тому назад…
        Мама.
        Вернись, мама. Зачем тебе заработки в далёком северном городе; вернись.
        Облака несли сквозь белое блаженство уставшее тело и так хотелось задержаться в этом добром, тёплом, уютном сне, навсегда задержаться, насовсем. Здесь так хорошо, так спокойно…
        Хрийз очнулась резко, рывком. Обнаружила себя на постели, под пледом. Нос уловил запахи - пахло необычайно вкусно, горячим и тёплым. Кажется, рыбным супом, сладкими булочками, свежезаваренным счейгом. Головной боли как не бывало, равно как и усталости. Хрийз села, нащупала босыми ногами тапочки… Вот ведь клуша, увалилась в постель в одежде. Надо было всё-таки прежде помыться.
        Странное ощущение не давало покоя. Будто в квартире кто-то был. Кто-то ещё. Знакомый, но не из тех, кого видишь часто. Хрийз силилась вспомнить, ничего не получалось. Она встала, вышла из комнаты.
        Никого.
        Записи на столе аккуратно сдвинуты, чтобы дать место подносу с ужином. Кому понадобилось, Хрийз же помнила, что ничего не готовила… Да, и такое не приготовишь дома, явно не домашняя еда: суп в глубокой тарелочке, второе блюдо непонятного происхождения, то есть, разумеется, вкусное, но из чего приготовили… Счейг и булочки. Едва Хрийз взяла ложку, как с тонким звоном лопнул тоненький магический щит, не дававший еде остыть, пока девушка спала.
        Чудеса на вертеле.
        И тут Хрийз увидела сухарницу, в которую, за неимением сухарей, положили свёрнутую в колечко прядь светлых полупрозрачных волос. Щелчком вернулась на место память: Хрийз вспомнила подробности вечера в мельчайших частностях. Подтянула стул, села.
        - Спасибо, - сказала она в пространство, зная, что её не услышат.
        Где Жемчужное Взморье, а где Порт Лава, военная база флота Островов?
        Но ей показалось, будто вокруг немного потеплело. Хрийз улыбнулась, сама не зная чему. И начала есть…
        Хрийз привыкала к новому месту работы. В диспетчерской, конечно, было полегче, чем под водой. Но, как и любая работа, дело требовало сосредоточения. Сидишь на месте, следишь за всем, что творится в акватории плантаций. Разводишь катера, чтобы не пересекли друг другу курс и не врезались. Слушаешь подводные группы, командуешь им прекращать или продолжать работу. Отслеживаешь погоду. Всё в таком роде.
        Хрийз впервые увидела в этом мире что-то, похожее на компьютеры. Компьютером, правда, назвать было сложно. Коллеги говорили: рабочая станция. Экран радара, гарнитура, отчётность. Никаких флеш-игр и покемонов: строго по делу. К концу рабочего дня голова гудит от голосов, а язык опух от служебных разговоров и едва ворочается за зубами. Но это было легче, чем лазить в гидрокостюме по дну…
        Обслуживал рабочие станции парень-электронщик, сисадмин, как обозвала его Хрийз в первые же минуты. Типичный же! Береговой, субтильного сложения, в большой, не по размеру, одежде, с ранними залысинами и усиками, и очки у него были, только не для поправки плохого зрения, а чтобы рассматривать внимательно потроха вскрытых машин.
        - Камень Травушкин, - назвался он и усмехнулся: - Вот же имечко, правда? Батюшка с матушкой наградили, долгих им лет. Так что зови короче, на манер наших земноводных друзей: Камч.
        Чем-то он неуловимо напоминал непутёвого Гральнча, хотя придури в нём было меньше, конечно же. Может, от того, что Камч Травушкин был всё-таки старше, а значит, умнее. Его любили, охотно с ним перешучивались, радуясь случаю отвлечься и повертеть языками. Хрийз помалкивала, слушала.
        В последнее время ей часто снились странные сны. Как будто птица летит над морем… ветер бьёт её, швыряет, ломает, роняет вниз, но она упрямо выбирается под облака, встаёт на крыло и летит дальше… Пронзительное чувство полёта будоражило душу. А сегодня такой сон случился наяву. После смены…
        Хрийз уже выходила из своего кабинетика, у каждого диспетчера был свой собственный мини-кабинет с невысокими стенками, рабочее место. Девушка завершила сеанс, как учили, вышла в общий зал. И тут её повело.
        Зал поплыл, растворяясь в нечеловеческой усталости долгого полёта. Под крылом стелилось вскрытое, заполненное льдинами. Впереди ждал берег, и путеводный маяк на том берегу, маленькое солнышко, светившее без устали сквозь холод и тьму…
        Хрийз пришла в себя на диванчике. Увидела сочувствующие лица девчонок. И оранжевую физиономию младшего Црная. Он ничего не сказал. Убедился, что Хрийз пришла в себя, и отправился к себе, всей спиной излучая недовольство: если ты ещё и в диспетчерской падать в обмороки будешь…
        Девушка села, потёрла виски ладонями. Невезуха, как есть невезуха… Выгонят с работы до окончания контракта, и всё. Кукуй потом. Вязанием можно заработать, конечно же, но - где жить? На дом или хотя бы комнату точно не заработаешь…
        - О, - услышала она над собой знакомый голос. - А что ты здесь делаешь?
        Млада. В длинной юбке, пиджачке, с уложенными хитрым плетением волосами. Красивая… Пришла к мужу в конце рабочего дня, ясное дело.
        - Я теперь здесь работаю, - объяснила Хрийз.
        Народ вокруг спешно вспомнил, что у каждого есть свои дела, и рассосался. Млада присела на диванчик рядом с подругой.
        - Ты же вроде на подводных плантациях была, - сказала Млада.
        - Была, - вздохнула Хрийз, объясняя, почему теперь её на морском дне больше не ждут.
        Млада выслушала очень внимательно, и Хрийз буквально всей кожей восприняла её испортившееся вдруг настроение. Даже спросила, что случилось.
        - Ничего, - коротко бросила Млада, но таким тоном, что девушка не решилась расспрашивать дальше.
        Пойми Младу, попробуй. Хороший она человек, но в эмоциях её штормит от одного края в другой. А главное, не объясняет толком, что же именно её качает. Ладно, Млада не ребёнок, захочет объяснить, объяснит, не захочет, - её право…
        - Я пойду, - сказала Хрийз, вставая. - А то катер без меня уйдёт…
        - Да уж, иди, - язвительно отозвалась на Млада. - Не опаздывай!
        Хрийз кивнула и пошла на выход, к причалу.
        Открытие школы в Жемчужном Взморье приурочили к дате подписания договора с Двестипольем. Собственная школа нужна была Взморью как воздух. Строилась она несколько лет, конкретно - три года. Штат учителей был уже набран и утверждён; треть составляла местная молодёжь, поступившая в педагогический учиться именно под гарантии возврата обратно на свою малую родину. Тем, кто приехал из других областей княжества, предоставили жильё: рядом со школой и вместе с нею вырос небольшой коттеджный городок для преподавателей.
        Забава Желановна, смотритель библиотеки Сосновой Бухты, объявила, что временно передаст книги по магии Вязания в новую библиотеку.
        - Чтобы вам лишний раз не ездить в этакую даль, - пояснила она.
        - Но… но среди них есть же древние, уникальные экземпляры, вы же сами говорили, насколько они ценные! - растерялась Хрийз.
        - У нас они просто лежат и пылятся, - пояснила библиотекарь. - А вам, Вязальщице, они принесут пользу. Берегите их! Буду приезжать с инспекцией, и не дай Небо как-то попортить корешки…
        Хрийз в порыве чувств обняла старую женщину, благодарила.
        - Ну-ну-ну, - сердито ворчала библиотекарь, - перестаньте, милочка, вы не в трактире!
        Но глаза её улыбались…
        Прощай, утомительные поездки в Сосновую Бухту! Хрийз отчётливо понимала, сколько времени и денег она теперь сэкономит. Но решила периодически всё же ездить в город, к Забаве Желановне. Просто пообщаться. Спросить о той или иной книге, посидеть с нею в читальном зале, обсудить прочитанное с понимающим человеком…
        После торжественной части начался масштабный праздник с фейерверком и танцами. Приехала Лисчим Нагупнир вместе с матерью, и не уставала радовать празднующих своей удивительной музыкой…
        К празднику Хрийз успела связать одну рубашку. сЧай не появлялся, а то бы уже получил половину заказа. Хрийз не знала, как с ним связаться и позвать его, о чём жалела. Всё-таки, одна рубашка из двух лучше, чем вообще ничего. Защита…
        Вещь получилась очень красивой. Хрийз на время поразило любование делом своих рук. Стеклянной нити было слишком мало для сплошного полотна, три мотка, это же ни о чём, поэтому пришлось пустить её на узоры - по вороту, рукавам и подолу. Узор родился сам по себе, в процессе работы, Хрийз всего лишь помогла ему состояться. Рубашка получилась чудесной: тонкой, кремового цвета, шерсти с золотистой и белой стеклянной нитью в узорах. Вторую Хрийз решила оформить в голубой цветовой гамме, с узором из белой и синей стеклянной нити.
        А остатки золотистого стекла она, недолго думая, вплела в тунику, которую потихоньку вязала себе параллельно с заказом. На праздник ведь надо же было принарядиться! Причём так, чтобы все ахнули, в эксклюзив. В сотворённый собственными руками эксклюзив. На тунике Хрийз отдыхала, здесь не требовалось какого-то особенного внимания или сосредоточения, себе же вяжешь, для себя всё понятно, легко и просто. Кто бы ещё подсказал, что материал, купленный для заказанной работы, нежелательно использовать где-либо ещё. Остаток лучше вернуть заказчику или всё же исхитриться и истратить его по назначению. Или сжечь, если оба варианта не проходят.
        Канч сТруви тогда лично проследил за неукоснительным соблюдением данного пункта. Остатки нитей, объяснял он, при должном старании могут стать брешью в защите. Лучше не допускать самой возможности появления подобной бреши. Аль-мастер Ясень не упомянул об этом в своей книге просто потому, что создавал свои записи в расчёте на уже знающего основы ученика.
        Всё так, но Хрийз пожалела золотую стеклянную нить. Роскошный материал, в работе просто чудо, а если ещё вспомнить его стоимость… Девушка решила на следующей рубашке использовать синюю нить без остатка, а золотую присвоить, так сказать, себе. Брешью в сЧаевой защите она станет, если будет валяться без дела и в конечном счёте угодит в недобрые руки.
        Так появилась на свет белая туника, с которой у Хрийз вновь случился приступ любования содеянным. Золотая стеклянная нить, вплетённая в хитрый узор на груди, мерцала собственным тёплым светом как живая драгоценность. Добавим белую юбку-разлетайку, купленную по случаю на ярмарке в Сосновой Бухте, сапожки, сумочку и берет на ухо, - ведь красота же.
        Весна стремительно набирала силу. Вот уже несколько дней стояла тёплая, почти летняя, безветренная погода. Солнце уже село, но зелёная заря горела неистовым ало-золотым огнём: на Сиреневый Берег шли белые ночи и скоро, совсем скоро, тёмное время суток исчезнет на некоторое время совсем.
        В школьном дворе находился огромных размеров пруд под погодным куполом: выход на поверхность из нижних, подводных, этажей заведения. И в этом пруду, под неподражаемую музыку Лисчим, устроили танцы. Сначала показали класс приглашённые из города профессиональные танцоры, затем пруд объявили доступным для всех желающих. Хрийз смотрела со стороны. Во-первых, у неё была совсем не подходящая для танцев в воде одежда, во-вторых, танцевать в воде она просто не умела. И до сегодняшнего дня не знала, что, оказывается, такие танцы пользуются огромной популярностью в народе. Хотя чему удивляться, если половина этого самого народа - земноводные амфибии, они же оранжевые жабы.
        Но то, что было здесь обычными плясками, доступным почти каждому желающему развлечением, очень уж походило на олимпийские соревнования по синхронному плаванию… Красота, быстрота, бодрящая музыка. Скрипичная музыка может быть самой разной в руках настоящего Мастера. Любой абсолютно, кроме скучной. Сказал бы кто Хрийз всего два года назад, что она высоко оценит инструментальный концерт под открытым небом. А вот поди ж ты…
        Потом появилась Млада с младшим Црнаем. И отожгли… До них все танцевали отлично, но эта пара, выступи она на Олимпиаде там, дома, на Земле, сорвала бы все медали. Лисчим играла вдохновенно, явно специально для них. Все прочие выбрались из пруда и восторженно следили за парой с берега. Такая это была красота, такая пластика, такое совершенство в каждом прыжке, в каждом движении… Когда музыка умолкла, какое-то время стояла тишина: зрители учились заново дышать. Затем воздух содрогнулся от восторженных воплей и требований повторить ещё…
        Хрийз тихонько, бочком, выбралась из толпы. Не то, чтобы её снедала зависть, нет. Танцы танцами, не всем дано. Просто Млада с мужем, такие красивые оба. Красивая пара. Хрийз подняла голову к светлому небу, долго смотрела на звёзды. Звёзды повторяли рисунок, привычный по прежней жизни в Геленджике, но расходилась в частностях. Большая Медведица здесь была, как и Кассиопея, но Малой, к примеру, не было. И Млечный Путь выглядел иначе, насыщеннее, с отчётливым оттенком в сиреневый фиолет. То ли атмосфера содержала в себе примеси, искажавшие цветовую палитру неба, то ли синих, фиолетовых и даже сиреневых звёзд в этом мире было не в пример больше…
        По дорожке кто-то шёл. Хрийз обернулась, увидела младшего Црная. Хотела отшагнуть в сторону, не успела. Он пожелал доброго вечера, она вежливо ответила. Подумала немного, сказала ещё:
        - Вы хорошо танцевали.
        - Да? - хмыкнул он. - Рад, если так.
        По тону его голоса Хрийз поняла, что танец не принёс ему радости. Странно. Он думает, что танцевал плохо? Зря.
        - Вот вы где, красавчики!
        Млада. Злая, как… В общем, злая. Хрийз ничего не поняла, она впервые видела подругу в таком бешенстве.
        - Не начинай, - зло бросил ей Црнай.
        - Ах, не начинай! - взвилась она. - Нет уж, начну. Вон вы оба стоите, очень удобно, рожи бы вам песочком поскрести.
        - Ты чего? - изумилась Хрийз.
        Млада рассказала, чего. В красочных упоительных выражениях, не повторяясь ни разу. Если отбросить нецензурщину, суть свелась к тому, что драгоценный муженёк позвал к себе второй женой одну бессовестную тварьку, которую она, Млада, отогрела на груди аки змею.
        - Чего-о?! - опешила Хрийз.
        - Не строй из себя целочку, ты сама рассказала, как он тебе замуж предлагал!
        Младу несло, остановиться она не могла. Хрийз медленно фалломорфировала. К концу процесса до неё дошло: совет младшего Црная выйти замуж и тем решить свои проблемы, простодушно переданный подруге вместе с общей информацией по вопросу «как у тебя дела», воспалённый Младин мозг воспринял в совершенно удивительном ключе. Как скорую свадьбу.
        - Уймись, - угрюмо посоветовал Црнай.
        А Хрийз возмущённо выдала:
        - Бред! Ты с дуба рухнула? Не предлагал он мне замуж. Да я не пошла бы сама! Второй женой, к моревичу… да ты что?!
        - Брезгуешь, значит? - осведомилась Млада тихим, но страшным по оттенку голосом.
        Хрийз поняла, что у девушки полностью снесло крышу.
        - Ты определись, что я делаю: увиваюсь вокруг твоего мужика или им брезгаю, - сказала Хрийз холодно.
        - Ах, ты!.. - Млада уже совершенно не владела собой.
        - Млада, прекрати позориться, - злобно потребовал Црнай. - Перестань сейчас же, слышишь?
        Да сейчас прямо! Млада дёрнула из ножен клинок, шагнула… Хрийз не успела испугаться: мир замер и словно бы натянулся до предела единой звенящей струной. Струна лопнула. Удар беззвучного грома, и нож в руке Млады рассыпался. Пеплом сыпался, опадал к ногам быстро тающими искрами.
        И тут же пришёл громовой отклик, прошедший по нервам через сознание:
        «Я здесь!»
        Серебряная молния ударила с неба. Млада отшатнулась и не устояла на ногах. Хрийз как в полусне протянула руку: откуда-то она знала, как обернуть невидимым магическим щитом предплечье, чтобы мощные когти свирепого морского охотника не распороли кожу до кости. Крупный сийг уселся на подставленную руку, пронзительно крикнул, демонстрируя отличный набор белоснежных зубов в кривом клюве. Неистовый оранжевый глаз смотрел обожающе.
        «Я здесь!»
        Обожание, преклонение, готовность отдать жизнь. Неуправляемый поток восхищения и радости: нашёл! Нашёл! Теперь всё будет хорошо, теперь всё будет как надо…
        Сийги сами выбирают себе - не хозяина, нет! - друга. Каким-то случайным странным образом происходит запечатление, на огромном расстоянии между физическими телами иногда, и уж как птица разыскивает свою человеческую половинку - до сих пор не разгаданная магами Империи тайна. Но после того, как запечатление свершилось, обратной дороги для обоих уже нет.
        Хрийз вспомнила о Младе не сразу.
        Та так и осталась сидеть на земле, потрясённая до глубины души. Причёска распалась, мокрые волосы облепили плечи, с них капало. Спеленавший молодую женщину страх кислой неприятной специей перчил воздух.
        - Не делай так больше, - сказала бывшей подруге Хрийз, не придумав ничего умнее.
        И ушла, унося с собой серебряную птицу.
        Глава 21. Незримая битва
        Хрийз вернулась со смены поздно. Так получилось, так всегда получается, когда очень хочешь, очень спешишь домой, тебя начинают мелкие неприятности. Эти неприятности не из тех, что преодолеваются высокой ценой, но время они жрут будь здоров. Всё началось к вечеру, как оно всегда бывает. У напарницы заболел маленький ребёнок, и она срочно сорвалась на вызов. Пришли два сухогруза, их надо было провести по фарватеру, нервов и сил на это ушло порядочно. Шайтан-машина, в смысле, рабочая станция, начала глючить: пришёл Травушкин. Явление Травушкина смело можно относить к небольшому стихийному бедствию: как и Гральнч, не к ночи будь помянут, он занимал собой слишком много места. Послать его жёстко за горизонт и налево не позволяло воспитание. Приходилось терпеть.
        Станция, этот, с позволения сказать, вычислительный и прочее агрегат, соизволила включиться через час после окончания смены. И ещё час с нею возились: настраивали, регулировали. Потом Хрийз передала управление сменщице, а это тоже время. В общем, домой попала совсем поздно.
        Вчерашний подарок небес, нахохлившись, сидел в уголке. Хрийз специально оставила форточку приоткрытой, мало ли, может, ему слетать куда-нибудь захочется. Что он пропадёт с концами, не было и мысли: преодолеть такое расстояние, чтобы пропасть… Шутить изволите?
        Из-за открытой форточки квартирка застыла: сегодняшний день похвастаться вчерашним теплом не смог. Пасмур, дождик, западный ветер, такие дела. Всё-таки на дворе стояло не лето.
        Хрийз не знала, что именно едят сийги, но рассудила логически. Морские хищники, значит, едят рыбу. Свежую рыбу она принесла, маленьких, в ладонь, селёдок. Это, разумеется, была не сельдь, а нечто местное. Но Хрийз, покупая, назвала их про себя селёдкой. Похожа. Цвет другой, оранжевый, а в остальном похожа.
        Сийг от еды отказался. Он сидел, втянув голову, тихо-тихо. На предложение поужинать зыркнул глазом и тут же смежил веки. Устал. Долгий перелёт его вымотал.
        - Ну, что же ты, - расстроено сказала Хрийз, осторожно касаясь пальцами жёстких, словно бы из серебра выточенных, перьев. - Ну, надо же поесть, дурачок… Помереть хочешь?
        Откликом пришли эмоции: я здесь, я нашёл, теперь не жалко умереть.
        - Дурак! - зло выкрикнула Хрийз, вскакивая. - Пернатый дурень! Не смей мне умереть, слышишь? Умрёшь, - убью!
        Сама мысль о том, что внезапный защитник и друг может умереть, вызвала панику и дикий страх. Страх за него. За это вот полуметровое недоразумение в перьях.
        Может, ему из той рыбы кашку сделать? Отварить, перемешать и покормить с ложечки, как ребёнка? Сколько вообще дней он не ел? Когда торопишься изо всех сил, о еде забываешь напрочь. Охота требует времени, а времени нет. Так сколько? Если вспомнить самый первый сон, то есть, самое первое прикосновение сознаний, в полёт сийг отправился бог знает когда, ещё до волков. Что он ел в пути? Хрийз вздрогнула, вспомнив о волках. Вот же твари! Погладила зажившие шрамы на руке. Они стали меньше, как Сихар и обещала, но короткие юбки и блузки-безрукавки этим летом Хрийз носить не собиралась.
        Она собрала рыбу, понесла её на кухоньку. Отчистить чешую было нечем, Хрийз пользовалась кухней, прямо скажем, не часто. Блюда, требующие определенных кухонных мощностей, такие, как рыба или пироги, например, проще было взять в столовой, уже готовыми. Хрийз пожала плечами, принесла свой наградной нож, прошептала благословенному клинку «прости» и принялась за дело.
        Она снова интуитивно приняла верное решение. Другой нож изрезал бы ей пальцы, это во-первых. Во-вторых, другой нож или специальная рыбочистка, окажись она в доме, не несли в себе должног
        о заряда магии и пользы от них в приготовлении был бы полный ноль.
        Чистить рыбу - удовольствие ниже среднего. Чешуя отдирается плохо, липнет. Кишки рыбьи, опять же. Кровища, руки в ней по локоть, и вон, на пол упало. И запах… Выглядишь, как чучело. А уж когда в середине действа к тебе являются гости, хоть топись.
        Хрийз оставила рыбу в покое, наспех сполоснула руки, дёрнула с крючка лёгкое, кухонное, полотенце и пошла к двери. сЧай, наверное, пришёл, за заказом, некому больше.
        Она слишком поверила в своё же собственное предположение насчёт личности пришедшего, и потому растерялась, увидев совсем другую личность, а растерявшись, впустила в квартиру. И только потом испугалась, сообразив, что такие, как доктор сТруви, просто так не приходят.
        Он был вежлив. Поздоровался. Сказал, что слышал о вчерашнем…
        - Вы пришли его съесть, - сказала Хрийз, стараясь встать между гостем и съежившейся в углу птицей. - А я вот… А я не дам!
        - Нечего там есть, - отозвался сТруви. - А вот помочь ему не помешает.
        «Знаем мы эту помощь», - подумала Хрийз. - «Как же!»
        - Он умрёт от вашей помощи!
        Сийг раскрыл ключв и хрипло каркнул. Хрийз замолчала сразу же, обернулась к птице. Безмолвному диалогу она ещё не научилась, поэтому спросила вслух, с удивлением и растерянностью:
        - Ты уверен? Ты правда так думаешь?
        - Он старше вас, Хрийзтема, - мягко сказал сТруви. - Он знает.
        Старше и умнее. Да.
        - Яшхрамт, - сказал сТруви птице, и добавил ещё несколько слов, звонких, как талая вода, бегущая водопадом по камням.
        - Ладно, - сказала Хрийз, нервно теребя в пальцах полотенце. - Пусть. - Но тут же вскинулась снова: - Он точно не умрёт?
        - Он точно не умрёт. Не беспокойтесь.
        Она так и не поняла, что доктор сТруви сделал. Потому что на первый взгляд он ничего не сделал, даже не запнулся по пути в кухню. На кухне оценил рыбу и посоветовал её не отваривать, а просто перемешать в кашицу, подсказал как. И чудо свершилось. Сийг покорно проглотил приготовленное, затем поджал под себя одну лапу, смежил веки и заснул. Хрийз чувствовала наступившую перемену: друг спал, по-настоящему спал, крепким целительным сном.
        - Я сейчас счейг заварю, - сказала Хрийз. - И, ну… прибраться бы…
        Кухня выглядела гаражом маньяка-расчленителя и нуждалась в чистке, хотя бы поверхностной, но срочной.
        - Я подожду, - согласился сТруви.
        Грея руки о горячие бока кружки с крепко заваренным счейгом Хрийз гадала, зачем это Канч сТруви пришёл к ней. Неумершие не делают ничего просто так, обычные люди в этом мире - тоже. А вот сТруви взял, пришёл и помог. С чего бы? Подозрительность неприятна была ей самой, но она была, с ней ничего не получалось сделать. Поэтому Хрийз терпеливо ждала, что гость скажет. А он тихо радовался угощению и не говорил ничего. Девушке не пришло в голову, что старый упырь тоже немного скучает по их былому общению, когда Хрийз вязала ему костюм по его заказу…
        - Спасибо вам, - сказала девушка наконец. - Я не знала, что делать. Я боялась, он умрёт.
        - Не умрёт, - отозвался сТруви. - Но какое-то время ему будет худо. Истратил слишком много сил на полёт сюда.
        - А почему он вообще прилетел? - спросила Хрийз.
        сТруви пожал плечами:
        - Почему сийги вообще привязываются к людям? Сами по себе они - вольные птицы, морские хищники, но иногда среди них рождаются те, кто ищет странностей. Эти не приживаются в общей стае, уходят к людям. С людьми им комфортнее. С людьми они способны пусть ограниченно, но осознавать себя, в диком же состоянии - нет; за этим и прилетают. Обычно запечатление происходит с птенцами-подростками, иногда с несколькими, но в вашем случае получилась редкость: запечатление взрослой, причём не просто взрослой, а зрелой и достаточно известной особи.
        - То есть, вы его знаете, - уточнила Хрийз.
        сТруви кивнул.
        - Имя ему - Яшхрамт. На нашем языке - Бесстрашный. Вам повезло напополам, я бы сказал. Будь это подросток, вы бы прекрасно поладили, но вы юны, Хрийзтема, а он - нет. Как бы не подавил вас своей волей; они это могут. Печальное зрелище. Я бы посоветовал вам обратиться к целителям, пока не поздно. Они подскажут, научат, не позволят подчинению слишком далеко.
        Обрадовал. Хрийз побарабанила пальцами по столу.
        - С чего же он выбрал именно меня? - спросила девушка. - Я не понимаю!
        - Что-то в вас его встревожило… Но он сам по себе очень необычный, даже среди сийгов. Таких больше нет.
        Хрийз скосилась на угол, где спал друг. Конечно, других таких нет! Она знала это, чувствовала кожей, каждым кончиком нервов.
        - А с кем он был раньше? - спросила Хрийз.
        Канч сТруви улыбнулся. Девушка сразу поняла: не скажет. Внезапно она очень сильно разозлилась. Да что ж такое, вечно недоговаривают, не объясняют, смотрят искоса и со стороны, а потом ругают наивной дурочкой.
        - Простите меня, пожалуйста, - сердито сказала Хрийз, - но я одного не понимаю. Вот все говорят, что я - Вязальщица, и всё такое. А сами! Вместо того, чтобы помочь, объяснить, предупредить, - стоят в сторонке и злятся на мои глупости. Вот вы тоже. Вот вы про него сказали, что он уникальный, и имя его сказали, а с кем он был до меня, не говорите. С кем-то же он точно был, иначе остался бы совсем неразумным! Как хотите, а мне обидно. Честно.
        - На обиженных возят воду, - невозмутимо ответил сТруви.
        Хрийз сердито промолчала.
        - Становление любой личности - сложный процесс, - объяснил сТруви. - Здесь очень важно вовремя дать простор для роста, дабы не задушить на корню гиперопекой. Становление мага - процесс более сложный. За вами присматривают, Хрийзтема. Убиться по-настоящему вам не дадут. Но синяки, порезы, шишки, даже раны - это всё ваше. Кому много дано…
        - Как же, - высказалась девушка, - не дадут! А тогда, с волками. Вы же сами сказали, что чуть меня не съели! Ведь съели бы!
        Он снова улыбнулся.
        - Не съел же.
        - Но могли!
        - Мог.
        Хрийз только всплеснула руками, не находя от возмущения нужных слов.
        - Всего не предусмотришь, - сказал сТруви. - При всём желании. Какая-то часть детей не успевает повзрослеть, и так всегда было. Тонут, разбиваются, влезают в пещеры, попадают в лавины… Но это и со взрослыми случается. С кем угодно такое может быть. И если случилось, значит, так было надо.
        - Кому надо? Вам?!
        - Предопределённости, - серьёзно сказал сТруви. - Мы не приносим смерть сами по себе, понимаете? Мы - проводники. Мы приходим туда, где смерть начинает совершаться, и помогаем душе совершить переход на Грань к новому рождению. Это - благо; умирать в муках, отравляя долгой агонией магический фон мира и себя самого…
        Он пожал плечами, показывая своё отношение к такой неэкологичной смерти.
        - А на войне? - спросила Хрийз, глядя ему в глаза.
        - А на войне другие законы, - объяснил он, не отводя взгляда. - Законы войны.
        Хрийз зябко поёжилась, обхватывая себя за плечи.
        - Хорошо, что война окончилась, - сказала она, отводя взгляд.
        - Хорошо, - согласился сТруви.
        Они помолчали какое-то время.
        - Ещё счейга? - предложила Хрийз.
        - Не откажусь…
        Она потянулась за заварником.
        Серебряная птица неподвижно стояла в углу на одной лапе. Девушка чувствовала её сны как солнечный свет, катящийся утром по горному склону. Он был дома, его снова любили. Что же ещё нужно для полного счастья…

* * *
        Море выплюнуло на берег последний лёд, и он медленно истаивал под яростными лучами весеннего светила. Ветер ещё дышал холодом, но голову припекало изрядно. Пришлось накинуть капюшон, поскольку шапочку от великого ума надеть не удосужилась.
        Яшка - о его настоящее имя можно было сломать язык! - снялся с руки и ввинтился в синюю, разбавленную зеленоватым солнечным золотом высь. Хрийз проводила взглядом его хищный силуэт. Вокруг с избытком лежало немало крупных валунов, выкинутых морем во время штормов. Девушка присела на один из них. Камень прогрелся на солнце, сидеть было комфортно.
        Млада пребывала в больнице. Яшка от всего сердца деранул её когтями. На лапах у него находились настоящие кинжалы, Хрийз уже успела их рассмотреть во всех частностях. На сгибах крыльев тоже торчало по загнутому когтю, как у летучей мыши. Острый клюв содержал не менее острые зубы. Раны получились что надо. Но навестить Младу не получилось. Она находилась под арестом, после излечения её ждал суд, и при мысли о суде тошнило заранее. Хрийз пыталась отказаться, спрашивала, что надо сделать, чтобы делопроизводство прекратилось за полным отсутствием обвинений со стороны пострадавшей. Её никто не стал слушать. Млада напала? Напала. Общественноопасным способом? Общественно опасным: холодное оружие и магия. Рецидив? Ещё какой. Штраф, поражение в правах и срок подневольных работ, пусть получит и распишется. От пяти лет.
        Что об этом думал младший Црнай, Хрийз не любопытствовала. Держал он себя как всегда, то есть, попробуй его пойми, жабу оранжевую. Сплетни ходили самые разные. Услышав о себе впервые, когда, мол, свадьба-то младшим сыном старика, Хрийз положила ладонь на рукоять ножа и злобно отправила вопрошающего в пешее эротическое путешествие. Невоспитанно? Невежливо? И пусть. Народ заткнулся, это главное. За глаза, может, судачили, а в глаза - молчали. И славно.
        Задним числом Хрийз испытала страх от собственной смелости. Ножом она по-прежнему владела скверно, вызови её кто-нибудь на поединок, как тут практиковалось, продует ведь подчистую. Ах, да, забыла! Ничего не продует потому, что Яшка же! Яшка порвёт соперника как тузик грелку. Ему без разницы, по правилам или нет. Хозяйку обижают, значит, пусть не жалуются.
        Знать бы ещё, чем сподобилась на такую преданность. Сам Яшка объяснить толком не умел. В его узкой птичьей башке отвлечённые понятия отсутствовали как класс. Судя по его эмоциям, Хрийз поняла суть дела так: однажды он проснулся и почувствовал на далёком берегу родную душу. К ней и полетел, не разбирая дороги. Боялся не успеть; успел. Всё.
        По берегу, по самой кромке прибоя, шёл человек. Приглядевшись, Хрийз опознала в нём моревича. Когда он подошёл поближе, оказалось, это младший Црнай. Тоже гулял, наверное. Странно, что не на работе, обычно в это время он всегда у себя. Но мало ли. Его проблемы. Хрийз думала, они поздороваются и разойдутся, но Црнай остановился.
        - Приношу извинения за свою супругу, - сказал он ровно. - Мне следовало бы унять её до происшествия.
        Хрийз покачала головой. Что он мог сделать? Млада ведь уже вынесла приговор, расстреляла, закопала и сплясала на могиле. В таком состоянии человек невменяем полностью.
        - Я слышал, вы за неё просили. Благодарю…
        - Не стоит благодарности, - отозвалась Хрийз. - Мне её жаль…
        И тут нахлынуло. Могучий поток ярости, бешеного гнева и желания убить нёсся с небес на ничего не подозревающего Црная.
        - Берегись! - крикнула Хрийз, вскакивая.
        Црнай отскочил, и Яшка промахнулся. Свалился на крыло, тут же выровнялся, чикрнув когтём по земле, прыснула в стороны галька. Развернулся, угрожающе шагнул вперёд, распахивая крылья с загнутыми когтями на сгибах. В оранжевых глазах горела ненависть, пасть раскрылась, показывая частокол острых зубов. Страшилище!
        - Яшка, не смей! - крикнула Хрийз. - Не смей, бешеный! Запрещаю!
        Но у сийга было своё мнение, и отступать он не собирался. Хрийз впилась взглядом в его глаза. Не смей! Запрещаю…
        Короткий поединок остался за человеком: Яшка отвернул голову, зашипел, сворачивая крылья. Подошёл вперевалку, ткнулся головой под ладонь, как котёнок. Хрийз машинально погладила жёсткие перья.
        - Однако, - сказал младший Црнай, отряхиваясь. - Надеюсь, вы понимаете, Хрийзтема, что это всё серьёзно? Если он будет и дальше вот так кидаться, хорошего не ждите!
        - Не будет он кидаться, - уверенно заявила Хрийз.
        «Я не буду кидаться?» - изумился сийг.
        - Не будешь! - осадила его Хрийз. - Я тут командую. Понял?
        Понял он или нет, осталось неясным. Бешеная ярость унялась не до конца, оставшись клокотать под спудом до следующего взрыва.
        - Извините, пожалуйста, - сказала Хрийз. - Он у меня немного нервный что-то…
        - Удивительно, - сказал на это Црнай. - Он не птенец; я не слышал, чтобы прилетали взрослые… Как вам это удалось, Хризйтема?
        - Не знаю, - честно призналась она. - Понятия не имею. Прилетел вот. Теперь он мой…
        Да, Яшка принадлежал теперь ей. Но верно было и обратное: она принадлежала Яшке тоже. Неразлучная пара. Не сказать, чтобы это сильно огорчало, однако же приходилось непросто. Больше всего пугала телепатическая связь с сознанием птицы. Как электроток по оголённым нервам. В момент контакта сознание становилось единым, общим на двоих, и Хрийз начала опасаться за собственный рассудок. Как бы ещё в самом деле не спятить, в дополнение к прочему.
        сЧай пришёл, когда Хрийз начала уже всерьёз беспокоиться. Работу она давно сделала, и ей нужны были обещанные накопители, которых она как назло не могла найти больше нигде. А время уходило…
        Она как-то увидела издалека Здебору в компании рослого мужчины с серебряными кудрями. Вспомнила дневники Фиалки и догадалась, кто это: Ярой Двахмир, брат Фиалки и дядя Здеборы. Он бережно поддерживал племянницу под локоть, но передвигалась она с трудом и вообще выглядела очень болезненно. Хрийз не посмела подойти к ним ближе. Увиденное долго потом не шло из головы.
        сЧай возник примерно так же, как в самый первый вечер зимой. Поздний вечер, возвращалась со смены, уставшая до предела, во внутреннем дворике увидела тёмную фигуру. В зелёном сумраке, разбавленном алым призрачным светом маленькой красной луны внушительная фигура незваного гостя наводила потусторонний ужас. Но не успела Хрийз толком испугаться, как на защиту бросился верный Яшка. С мерзким воплем он упал с небес, намереваясь разодрать незнакомцу лицо. Но с разлёту наткнулся на вспыхнувший при соприкосновении белым магический щит. Сийга отбросило в сторону, однако очумевший птиц уронил башку полностью. Он извернулся буквально за мгновение до земли, - хорош, поганец, ничего не скажешь, хорош! - взмыл ввысь, сложил крылья и бросился на таран. Обидчик не стал дёргаться, просто вскинул руки и между ладоней его соткался зловещий, гудящий от влитой в него мощи, алый шар.
        - Яшка! - крикнула Хрийз, бросаясь вперёд.
        Она успела, сама не понимая как, но успела вклиниться между птицей и шаром. Яшка, не успевший в этот раз сманеврировать, запутался когтями в волосах; больно, чёрт! Незваный гость сориентировался и успел прикрыть щитом девчонку, шар впилился в этот щит и стёк в камень дорожки, резко пахнуло палёным, а Хрийз отбросило вниз, закрутило и приложило о стену соседней террасы. Из глаз посыпались искры и звёзды. Яшка гнусно орал, выдирая когти из волос вместе с волосами. Пропал скальп!
        Незнакомец злобно выругался, и по голосу Хрийз узнала сЧая. Она обхватила рвущегося в бой Яшку за туловище и закричала ему:
        - Уймись, дурак! Перестань!
        - Откуда у тебя эта птица? - гневно спросил сЧай.
        Хрийз смотрела на него снизу вверх, дурацкое положение, но уж какое есть. Голова, угодившая в стену, спешила вырастить на затылке здоровую шишку.
        - Вы охренели, господин командующий, - яростно сказала Хрийз, не заботясь о выражениях. - Вы что себе позволяете?!
        Яшка рвался из рук, оглашая улицу бешеными воплями. Пусти, пусти сейчас же, я ему задам жару! Я его порву, я его сожру, я его…
        - Заткнись! - завизжала Хрийз почти на ультразвуке. - Заткни клюв, придурок пернатый! Сейчас же!!!
        Яшка замолчал, косясь неистовым оранжевым глазом на хозяйку. Мол, ты умом случайно не тронулась немного, а? Мне - заткнуться? Ты серьёзно?!
        - Да! - отрезала Хрийз. - Сиди молча.
        Она со стоном встала. сЧай хотел помочь, шарахнулась от его руки и не позволила.
        - Откуда у тебя эта птица? - спросил он ещё раз.
        - Не знаю я, откуда! - огрызнулась Хрийз. - Сам прилетел, чуть не помер. Еле выходила. А вы его едва не убили!
        - Так нечего мне в лицо клювом щёлкать, - сердито высказался сЧай, а Яшка в ответ снова провопил нечто оскорбительное.
        Хрийз бережно прикоснулась ладонью к затылку и зашипела от боли. Шишка, как есть шишка. И половины волос нету, Яшка выдрал, чтоб ему.
        - Пойдёмте, - сказала она, морщась. - Пойдёмте в дом. А ты, - отнеслась она к Яшке, - сиди. Я с тобой потом поговорю!
        Яшка дёрнул головой, приняв независимый вид: поговорит она, ну-ну. Взлетел, устроился на ближайшей ветке и стал демонстративно искаться у себя под крылом. Хрийз только плюнула. Паразит!
        В квартире Хрийх первым делом поставила кипятиться воду, затем достала и показала работу. сЧай сдержанно похвалил. Рассчитался, как обещал. Улыбаясь при этом как кот, обожравшийся сметаны. Хрийз смотрела на него, не понимая, с чего её тревожит так эта улыбка. Радуется человек обновке, что такого? Но интуиция прямо кричала, что радуется он не только обновке…
        Хрийз предложила горячего счейга, втайне надеясь, что он откажется, откланяется и сгинет. Не отказался. Заметил, как она морщится, ощупывая пострадавший затылок, предложил:
        - Позволь мне.
        - Не надо, - отказалась девушка.
        - Отчего же? - поднял он белёсые брови. - Я не целитель, но понимаю в травмах. Согласись, было бы странно, если бы не понимал!
        Голова болела. Аргумент. Хрийз вздохнула, присела на краешек стула и сдалась:
        - Давайте…
        Немного нервно было ощущать за спиной постороннего, но Хрийз терпела. От ладоней сЧая пошёл тёплый солнечный ток исцеляющей магии. Боль не просто ушла, она уступила чудесной, игристой радости, вскипавшей в теле пузырьками нарзана. Глупое сравнение, но по другому не опишешь.
        - Спасибо, - искренне поблагодарила Хрийз, касаясь пальцами затылка.
        Шишки не было, как не было и боли.
        - Не стоит благодарности, - отмахнулся он, присаживаясь за стол напротив. - Я виноват. Хотя очень сложно удержаться когда тебе в глаз летит бешеное чудовище…
        В окно шарахнуло, будто в него запустили увесистым булыжником. Хрийз в испуге подскочила, обернулась и увидела всё того же Яшку. Он стоял на подоконнике и остервенело долбал клювом раму.
        - Впусти, - посоветовал сЧай. - Иначе вынесет стекло.
        Пришлось впустить. Яшка метнулся внутрь, уселся на спинку стула, агрессивно распахивая широченные крылья, и гневно заклокотал нечто неприличное, адресуясь к сЧаю. Хрийз показалось, будто между ними пошёл какой-то мыслеобмен. Но воспринять его, не говоря уже о том, чтобы вклиниться самой, не получилось.
        Нападать он, впрочем, не спешил, и Хрийз решила, что их можно оставить вдвоём. Сходила на кухню, принесла горячий заварник. Стала лить в тонкие кружки прозрачную, тёмно-розовую жидкость с запахом моря…
        От печенья Яшка презрительно отказался. Покидать свой насест не спешил, но крылья свернул. Смотрел теперь попеременно то одним глазом, то другим - на хозяйку и на её гостя. Мол, вы тут не думайте, я здесь не ради красоты, я за вами слежу! А то у одной ветер в голове за полным отсутствием взрослых мозгов, а второй очень уж подозрительный тип, как таких без присмотра оставить?
        - Я смотрю, вы хорошо знакомы, - сказала Хрийз, присаживаясь.
        - Да, - не стал отпираться сЧай, и снова улыбнулся. - Жил у нас в Лаве, выходил в море с нашими разведчиками не раз.
        - Кто он?
        - Яшхрамт. Это компаньон княжны Хрийзтемы Браниславны.
        - Ой! - Хрийз прижала ладонь к лицу. - А как же…
        - Обычно сийги уходят из мира, если их человек умирает, - объяснил сЧай. - Этот остался. Поэтому считалось, что княжна ещё жива, хоть и в коме, и может очнуться в любой момент. Когда он исчез… - сЧай покачал головой. - В любом случае, теперь он твой. И это означает только одно: душа Хрийзтемы Браниславны ушла из мира.
        - Только не говорите мне, что её душа воплотилась во мне! - сердито выговорила Хрийз напрашивающийся вывод.
        - Нет, - сЧай снова одарил девушку улыбкой кота, сожравшего всю сметану в посёлке. - Тут другое… Не новое воплощение, хочу сказать.
        - А что? - нервно спросила Хрийз.
        Он поставил недопитую чашечку, поднялся, показывая, что разговор окончен. Благодарил за работу. Вежливо распрощался и вышел. Яшка невежливо каркнул ему вслед.
        - Ты его понял? - спросила Хрийз у сийга.
        Тот изобразил святую невинность: о чём ты, хозяйка?
        - Врёшь, - с досадой сказала девушка. - Всё ты понял. Ну, не хочешь рассказывать, не говори. Кыш давай, кыш отсюда! Лапы вон грязные, в тине обе, фу. Иди, в пруду хоть почистись!
        Яшка не стал спорить, сорвался с места, опрокинув стул, метнулся в раскрытое окно и пропал, напоследок насмешливо вякнув.
        Вот что с ним делать, с паразитом пернатым?

* * *
        Хрийз не видела Здебору уже очень давно. И как-то вдруг оказалось, что спросить о ней не у кого. Млада находилась под арестом, коллеги по работе мало что знали, ничего не знали и в Здебориной мастерской, кроме того, что она там давно не появляется; не у младшего же Црная спрашивать? Самое паршивое, Хрийз не помнила, когда Здебора должна была родить. В конце весны? В начале лета, в середине? Сколько осталось времени? А может, она уже умерла?!
        Нет, если бы умерла, об этом говорили бы все.
        Хрийз купила у горцев моток белой стеклянной нити, очень уж ей понравился этот материал, да, дорого, но оно того стоит. Решила ввязать эту нить в полотно узором. Должно получиться красиво…
        Красиво - это не блажь, как она успела выяснить. Самая лучшая вещь - всегда самая красивая. Связанная правильно, без ошибок и небрежения, вещь - всегда красива. Красота была тем критерием, который отличал добротно сделанное от сделанного превосходно. Первое функционально, второе - идеально. В работе Вязальщика должен получаться только идеал, иначе вообще не стоит связываться. Делай хорошо, или не делай вовсе.
        Яшке занятие хозяйки не понравилось. Он ходил вокруг и возмущался, за попытку клюнуть ненавистный клубок получил нахлобучку, на которую очень сильно обиделся. Пару суток сидел на дереве неподвижно, в позе оскорблённая гордость. Ничего не жрал, естественно. Хрийз крепилась. Дай слабину сейчас, - потом не оберёшься проблем. Сядет на голову и крылья свесит. И в буквальном смысле и в переносном.
        На третий день ситуация зашла в невыносимый тупик. Хрийз изыскала в себе ведёрко злости и выплеснула его на упрямого сийга:
        - Или ты признаёшь за мной право делать то, что я считаю нужным, или катись туда, откуда прилетел! Нечего сидеть здесь с кислым клювом, на нервы мне действовать!
        Хлопнула дверью. Никуда Яшка укатиться не мог, она об этом знала, сам Яшка тоже прекрасно понимал, что деваться некуда. Но отравлять друг другу жизнь надоело безмерно. Из двоих упрямых спорщиков, говаривала бабушка, всегда кто-то должен быть умнее. Вот смешно будет, если умнее окажется птица…
        В окно тихонько поскреблись. Хрийз встала, открыла раму. Яшка тихонько просочился внутрь, виновато квакнул. Девушка обняла его за шею и расплакалась:
        - Дурачок ты. В перьях. Ну, что, мир?
        Яшка счастливо жмурился. Инцидент был исчерпан.
        С нитью Хрийз попала по-крупному и довольно скоро. Она увлеклась, забыла о времени, вообще обо всём забыла. Стеклянная нить оказалась прекрасным материалом, это девушка поняла ещё по рубашкам для сЧая. И сейчас она ложилась на рисунок легко, с тем чувством эмоционального подъёма, какое всегда возникало, если работа шла правильно. Но когда в руках очутился кончик драгоценной, во всех смыслах, нити, девушка не сразу поняла зловещий смысл случившегося.
        Нити хватило всего сантиметров на десять полотна. Продолжить полотно можно было только другой стеклянной нитью, Хрийз ощутила это отчётливо. Бросать начатую работу - нельзя. И это Хрийз тоже ощутила сполна. Но моток стеклянной нити стоил очень дорого! Хрийз прикинула, сколько примерно мотков ей понадобится при таком расходе, и впала в тоску. Даже если вытрясти все свои несчастные сбережения, даже если опять уйти на подводную работу и вваливать там без выходных, накопить на нужное количество получится не раньше, чем через год.
        Года у Здеборы с малышами не было.
        Приступ паники едва не заставил биться головой о стенку. Чем ты думала, глупая?! Надо же было посчитать! Прикинуть точно! Взять другой материал… хотя нет, другой материал сюда не подошёл бы. Теперь - не подошёл бы. Только стеклянные нити, и никакие другие. Почему, Хрийз вряд ли взялась бы объяснить. Она так чувствовала. И всё.
        Книга не раскрылась. Ожидаемо. Скорее всего, в ней просто не было совета на такой случай. Настроение передалась Яшке, и тот начал гневно орать я же предупреждал!!!
        - Яша, - тихо сказала Хрийз, ставя локти на стол и прижимая ладони к вискам. - Помолчи…
        Яшка замолчал. Подошёл вперевалку, потёрся головой о бедро. Сочувствуешь, птах? Хрийз погладила его по жёстким перьям. Верный друг, что бы она без него делала…
        Хрийз вдруг подумала о старом Црнае. Вот у кого денег… Несмотря на прошлогодние санкции. А если слушать не станет? «Значит, убеди», - свирепо велела Хрийз сама себе. Она поспешно собралась: время вновь затикало, как тогда, когда вязала звезду для Ненаша, как тогда, когда вязала рубашки для сЧая…
        Пальш Црнай сильно изменился с того дня, когда принимал на работу девчонку из Службы Уборки Сосновой Бухты, и не в лучшую сторону. Осунулся, как-то резко постарел, и вообще, выглядел скверно. Но путаные объяснения Хрийз выслушал внимательно, долго не рассуждал, кивнул: поехали.
        В Сосновую Бухту проще всего было попасть морем. Хрийз всегда проделывала этот путь на рейсовых катерах, но у старого Црная был, конечно же, свой собственный личный катер. И с места в карьер он взял на такой скорости, что Хрийз судорожно вцепилась руками в сиденье, всерьёз опасаясь, что сейчас взлетит.
        Но в городе их ожидал неприятный сюрприз: горцев не было. Вообще не было! Свернули лавочку и укатили неизвестно куда. Как пояснили в админмистрации, у них закончился срок аренды, и они отправились в другой город. В какой? Зеленохолмск. Когда? Ещё вчерашним утром…
        Хрийз едва не расплакалась. Вот же проклятье!
        - Что вы? - спросил у неё Црнай.
        - Время теряем, - объяснила она напряжённо. - Зеленохолмск, где это?
        Он накрыл её руку своей ладонью:
        - Вспомни их. Хорошо вспомни.
        Хрийз послушалась, не очень понимая, к чему он ведёт дело. Поняла, когда прямо перед нею возникла серебристая арка портала. Црнай крепко взял её за руку и шагнул туда, в серебряное колышущееся марево. Голову закружило, но головокружение тут же прошло. В лицо дохнул степной ветер, настоянный на запахах цветущих трав. Далеко, за холмами, поднимался город, словно вышитый белой нитью по синей канве неба. Прямая дорога разрезала надвое степь, и по дороге мчались машины. Хрийз от испуга зажмурилась: вот сейчас в неё врежутся и сомнут, вот прямо сейчас! Прошла секунда, вторая, никто не врезался. Осторожно раскрыв глаза, Хрийз обнаружила, что стоит на обочине, что на той же обочине стоит большущая машина, едва ли не фура… если бывают фуры с двигателями-вентиляторами в корме, а Пальш Црнай разговаривает о чём-то с горцами на их языке. С теми самыми.
        Язык Небесного Края звучал как песня. Что-то такое Хрийз подозревала, когда общалась, покупая нити. Уж очень чистые, светлые голоса были у обоих. Внезапно девушка испугалась, что стеклянной нити у них будет очень мало. Дорогая же вещь! Возить с собой на такие расстояния то, что почти не продаётся… Но страх оказался напрасным. Нужное количество нашлось… Хрийз не взялась бы сказать, откуда ей известно, что именно это количество - нужное. Просто знала. И всё. И когда Црнай предложил взять с запасом, отказалась. Дело не в стоимости, дело в том, что куда девать излишки потом? На магическую вещь должно уходить ровно столько, сколько должно…
        Разноцветные мотки упаковали в сумку. Црнай расплатился. Горцы тепло распрощались с нежданными покупателями, женщина даже подарила Хрийз низку из деревянных бусин: на удачу. Девушка приняла подарок, ощущая тепло, заключённое в светлых продолговатых косточках, похожих по форме на абрикосовые. Горянка подтвердила, что в них заключена одна из высших сил, а именно - Свет.
        - Понадобится, возьмёшь, - объяснила она. - Ты поймёшь когда.
        Хрийз благодарила. Надела бусы на шею, спрятала под ворот. Отчего-то казалось, что выставлять их напоказ не надо…
        Машина поднялась на воздушной подушке, вышла на трассу и включила скорость; мощные двигатели укрывал магический щит, избирательно отсекающий звуки.
        - Это поможет? - спросил с надеждой Црнай.
        Хрийз подняла на него глаза. Честно сказала:
        - Я не знаю. Я много читала, у меня есть очень хорошая книга. Я попытаюсь…
        - Попытайтесь, - кивнул он. - Небо помоги вам…
        Он коснулся рукой раслина, и переменился в лице. Хрийз не успела испугаться, как он схватил её за руку и во второй раз провёл за собой через магический портал. И раскрылся портал в больничном коридоре!
        Пока гонялись за горцами, Здеборе стало худо совсем. Привезли в больницу, вот так. Портал старый Црнай сориентировал очень точно, мастерство не пропьёшь. Как раз под дверь реанимационной палаты…
        Хрийз ждала, что никого не пустят, и придётся стоять, ждать, когда врачи выйдут, терять время, ведь она толком не поняла, в какой именно клинике находится, в Жемчужном Взморье или в Сосновой Бухте, а это время на дорогу, и ещё какое. Но просить старого Црная открыть ещё один портал не посмела, такое у него было лицо сумасшедшее. Кто бы мог подумать. Хрийз о нём много слышала нелестного, и про его второй брак тоже слышала немало разного, и Ненаш тогда высказался тоже, и Хафиза. Но как бы там ни было раньше, сейчас старый Црнай не напоминал женившегося по расчёту бессовестного дельца ни на грамм. Он полюбил Здебору, поняла Хрийз в очередном озарении. Просто полюбил. Не сразу, конечно. А тогда, когда начал её терять. По собственной, между прочим, глупости и жадности терять. Сам себя сгрыз до костей, только самоедство не помогло. И потому сразу ухватился за возможность, пусть призрачную, какую только и могла предоставить неопытная Вязальщица в лице Хрийз…
        Дверь открылась, из неё выглянула Сихар, жестом позвала. Пальш Црнай шагнул внутрь. Хрийз вытянула шею и увидела Здебору. Смотрела на неё, как её показалось, вечность, хотя прошёл всего миг перед тем, как дверь закрылась. Но увиденное отпечаталось в памяти на всю жизнь. Молодая женщина лежала неподвижно, такая маленькая, жалкая… под тонким покрывалом-сетью… вспышкой пришла к Хрийз память, как сама вязала здесь такие же покрывала в период слепоты… может быть, и это покрывало было из тех, кто знает. Серебристые волосы по подушке, большой живот, белая рука с узкой кистью… Пищащие аппараты в изголовье, рядом, над специальной подставкой, висит прозрачный стеклянный шар со зловещей краснотой внутри. Запах. Неистребимый больничный запах стерильности, лекарств, страдания…
        Господи, только бы не… Только бы не конец! Я же ничего ещё не успела!
        - Что ты здесь делаешь?
        Хрийз подскочила. Хафиза Малкинична подошла со спины неслышно. И теперь смотрела на свою подопечную хорошо знакомым той взглядом удава. Канч сТруви кивнул девушке, и подпёр спиной стену, сложив руки на груди, с живым интересом наблюдая за происходящим.
        - Что - ты - здесь - делаешь? - с расстановкой спросила Хафиза ещё раз.
        - Я… - Хрийз замялась, не зная, как быстро объяснить суть дела.
        - Да, ты, - ледяным тоном уточнила Хафиза. - Отвечай! И побыстрее.
        - Я хотела связать ей, - Хрийз кивнула на дверь. -
        - С ума сошла? - обрвала её Хафиза. - Иди отсюда, чтобы я тебя не видела!
        - Не пойду! - возмутилась Хрийз. - Вы же не дослушали ещё!
        - И не хочу слушать. Не хватало нам ещё тебя потерять от того, что дурой уродилась! Куда ты лезешь?!
        - Доктор сТруви! - отчаянно воскликнула Хрийз. - Скажите ей!
        - По мне, так послушала бы ты её, Хафьсаар, - невозмутимо сказал неумерший. - Вдруг дело скажет?
        - Думаете? - Хафиза подняла одну бровь.
        - Уверен.
        - У тебя одна минута, - холодно заявила Хафиза, воздевая палец и показывая, что да, минута всего одна. - Я тебя слушаю. Время пошло.
        Хрийз торопливо рассказала. О книге аль-мастера Ясеня и о том, что много читала. О стеклянной нити и о том, как Пальш Црнай нашёл уехавших из города горцев.
        - И я уже начала работу! - докончила она.
        - Бл…! - выразилась целительница.
        Хрийз изумлённо раскрыла глаза:
        - Хафиза Малкинична!
        - Твою-то мать, Хрийзтема! Когда ты начнёшь уже соображать хоть что-нибудь? Сколько мне тебя опекать, до старости?
        - Не кричите на меня, - дерзко возразила девушка. - Сами не объясняете толком ничего никогда! А я виновата!
        - На что ты надеялась, девчонка?! Что ты можешь сделать такого, что не смогли сделать мы с Сихар?!
        - Вы и уважаемая госпожа Црнаяш, - целители, - упрямо возразила Хрийз. - А я - Вязальщица. Это другой магический статус, совсем другая магия. Я смогу!
        - А вы что ухмыляетесь? - набросилась Хафиза на доктора сТруви. - Вы знали про книгу!
        - Знал, - не стал он отпираться. - Ты ведь отобрала бы её у девочки, не так ли?
        - Конечно! Рано ей ещё магией баловаться! Маленькая ещё! И так всякая дрянь, которой не лень…
        - Пока мы спорим, уходит время, - указала Хрийз. - Я бы уже рядов семь связала!
        Хафиза дрогнула, девушка поняла это по тому, как целительница отвела взгляд. И тут же поспешила закрепить успех:
        - Вы тоже время теряете, Хафиза Малкинична.
        - Хорошо, - сердито выговорила целительница. - Но - под моим контролем! Здесь! Займёшь соседнюю палату.
        - Мне нужно забрать книгу и инструмент, - торопливо выговорила Хрийз, на такой успех она не рассчитывала.
        - Заберёшь, - бросила Хафиза Малкинична. - Канч, вы ей поможете?
        - Конечно, - не стал отказываться упырь.

* * *
        Хрийз спешила. Полотно из разноцветных стеклянных нитей росло быстро, но, по ощущениям, недостаточно быстро! И потому Хрийз спешила, как могла, замирая от шагов за дверью. Вот как войдут, как скажут, что - всё. Что дальше можно не стараться. Что незавершённое творение вместе с остатком нитей пойдёт теперь на погребальный костёр вместе с той, кому оно предназначалось.
        В окно постучали, сначала тихо, деликатно, затем долбанули так, что стекло едва не вылетело. Яшка! Хрийз встала, впустила птицу. Сийг возмущённо обругал хозяйку за медлительность, порхнул на изголовье кровати и там уселся, поджав одну лапу и нахохлившись. Он понимал, что соблюдать тишину всё-таки надо. Хрийз обняла его, погладила по спине:
        - Ну, прости, родной… Мне надо, понимаешь? Надо работать.
        Он всё понимал. Работай, говорил его оранжевый глаз. Работай…
        Хафиза зашла поздно вечером, ближе к полуночи. Как-то замялась на пороге…. Хрийз подняла голову, спросила тревожно:
        - Что?
        Сердце тут же упало в пятки: неужели…
        - Нет, - целительница качнула головой, - ещё нет. Это ещё что такое? - возмутилась она, заметив сийга. - Вон отсюда немедленно.
        - Бесполезно, - сказала Хрийз. - Это же Яшка. Он вам всю клинику разнесёт, если прогоните. Пусть лучше сидит.
        - Сам, говоришь, прилетел? - спросила целительница.
        - Ну, да…
        - Значит, мозги у него есть. Яшхрамт! - повысила она голос.
        Сийг встрепенулся. Сделать безразличную позу у него не получилось, поэтому он угрожающе распахнул крылья и зашипел. Лучший способ защиты, - это нападение, не так ли?
        - Яшка! - испугалась Хрийз.
        Она вскочила, чтобы не дать другу броситься, но Хафиза остановила её жестом.
        - Вон отсюда, - ласковым, но страшным по оттенку голосом велела сийгу целительница. - Не потерплю септических в отделении интенсивной терапии!
        - Яшенька, пожалуйста, - попросила Хрийз.
        Сийг презрительно каркнул и серебристой молнией метнулся в окно.
        - Обиделся, - сказала Хрийз.
        - Переживёт, - отмахнулась Хафиза.
        Она пошла вокруг стола, разглядывая уже связанное полотно, над которым стояла, переливаясь, тёплая радуга. Стеклянная нить вбирала в себя свет, отбрасывая блики - синие, зелёные, алые, золотые, белые… Хрийз ревниво следила за реакцией целительницы. Ей нравится? Или нет?
        - Я знаю, кто такие Вязальщики, - сказала Хафиза наконец. - Я многих из них знала хорошо. Я видела, на что они способны. Но впервые вижу такое…
        - Вам… страшно? - удивилась Хрийз.
        - Да, - призналась целительница. - Незнакомое всегда страшит. Особенно когда это незнакомое заряжено магией настолько. Но у тебя очень мало времени. Ты успеешь?
        - Я… - Хрийз посмотрела на уже сделанное.
        Много. Она успела много за остаток дня и вечер. Но сделать следовало ещё больше.
        - Двое суток, - сказала девушка. - Двое суток, лучше трое.
        Хафиза покачала головой.
        - Нет у тебя этого времени… До утра. Самое большее, до полудня…
        - Я постараюсь…
        - Ты загонишь себя! - воскликнула Хафиза. - У тебя ничего не выйдет всё равно. Если мы потеряем ещё и тебя… Зачем, зачем ты у меня не спросила!
        - Не потеряете, - твёрдо сказала Хрийз. - А если бы я спросила, вы бы не позволили. И книгу забрали бы.
        - Да, - кивнула Хафиза. - Это верно. Так. Тебе сейчас принесут ужин. Чтобы мне поела, пять-то минут найти можно.
        - А вы мне скажете… если…
        - Скажу, - кивнула она.
        И ушла. А Хрийз снова взялась за спицы.

* * *
        Позже, вспоминая, Хрийз так и не смогла понять, сколько, собственно, прошло времени. Сутки? Всё-таки двое? Или целая Вечность, заполненная бесконечными вязальными рядами?…
        Она затянула последний узелок и заплакала от напряжения, усталости, от того, что успела, успела, успела… Слёзы впитывались в разноцветное полотно без остатка. Хрийз аккуратно свернула его. Стеклянная нить была настолько тонка, что получившееся покрывало размером два метра на полтора легко свернулось в плотный невесомый рулон. Наверное, его можно было бы протянуть через игольное ушко при желании.
        Девушка вышла в коридор. Он был пуст, стерилен, синеватые ночные лампы придавали ему страшный потусторонний вид. Туннель, лишённый солнца. Тёмные провалы дверей в конце коридора пугали до дрожи. Три шага до двери напротив. Хрийз осторожно просочилась внутрь.
        Пальш Црнай сидел рядом, держал жену за руку. Памятник Любви и Верности. Глупая, пафосная мысль, но по иному разве скажешь. Это надо было просто видеть, крупного мужчину в возрасте и тонкую руку умирающей женщины в его широких, бурых от возраста, ладонях…
        Хрийз осторожно развернула покрывало. Тонкое полотно потекло сквозь пальцы с тихим шуршанием, таинственно мерцая в полумраке. Црнай хотел помочь, Хрийз покачала головой: не касайся, нельзя. Укрыла Здебору сама.
        Она не очнулась. Да, горько подумала Хрийз, а чего ты ждала? Чуда? Его не будет. Возомнила о себе. А ведь вправду, что такого ты могла сделать, что не сумели сделать Сихар и Хафиза, лучшие маги-целители Третьего мира, а может быть, даже и всей Двуединой Империи?
        Хрийз вышла в коридор, тихонько притворила дверь. Прислонилась спиной к холодной стене. Устала… Коридор качался перед глазами, будто больница неведомым образом переместилась на круизный лайнер, и этот лайнер попал вдруг в чудовищный шторм. Откуда-то слева потянуло холодом. Хрийз посмотрела туда, никого. Двери в конце коридора оставались закрытыми, но почему-то испугали ещё сильнее. Наверное, надо уйти к себе, мерещится всякое. Она почти сделала шаг, и внезапно обнаружила Ненаша Нагурна. Настолько внезапно, что сердце зашлось.
        - Вы меня напугали, - тряским голосом выговорила Хрийз.
        Он только коротко кивнул. Вопрос, что Ненаш здесь делает, поначалу не возник: Здебора ему племянница и приёмная дочь, так что пришёл по праву родственника, кто его осудит. Но уходить от двери реанимационной расхотелось совершенно. Хрийз чувствовала: так надо. Надо остаться. Несмотря на липкий страх и острое желание сбежать, сунуть голову под подушку и не вынимать её оттуда до утра. Надо остаться. Остаться…
        Дверь за спиной приоткрылась. Хрийз отшагнула в сторону, ожидая увидеть Пальша Црная. Но вместо неё в щель любопытно выглядывала кудрявая девочка лет десяти совершенно кукольной умилительной внешности. Откуда она здесь взялась?! Но в тот же миг Хрийз заметила своё собственное полотно из стеклянной нити у неё на плечах. Девочка завернулась в него, как в простынь, другой одежды на ней не было.
        - Пойдём, - сказал ей Ненаш и протянул руку.
        Девочка шагнула в коридор…
        - Нет! - крикнула Хрийз, и крик её разбрызгало по стенам странное гулкое эхо. - Нет. Остановись!
        - Не вмешивайся, - коротко бросил Ненаш.
        - С чего бы это? - взъярилась Хрийз.
        Он оскалился, - совершенно жуткая вышла физиономия, Хрийз аж назад шатнуло, - и спросил:
        - Смерти ищешь? Меня позвали. Не мешай.
        - Старший ваш советовал мне служить жизни, - твёрдо заявила Хрийз, не отводя взгляда, и чего ей это стоило, знала лишь она одна. - Вот я и служу, как могу.
        Девочка мялась на пороге, теребя краешек искрящегося покрывала. Хрийз ахнула: под неловкими пальчиками вязание начало расползаться. Ещё немного, и развалится, рассыпется совсем.
        - Стой, погоди, не трогай! Нельзя!
        Девочка подняла голову, посмотрела прямо на неё. Здесь, на Грани, она видела. В светлых глазах стояли чёрные звёздочки зрачков.
        - Я тебя знаю, - сказала она неуверенно. - Ты - Хрийзтема.
        - Да, - сказала Хрийз. - Это я.
        - Ты - как та, другая. Она тоже была Хрийзтема. Она не дала мне потеряться тогда. И ты не даёшь. А я хочу потеряться! - выкрикнула она вдруг, личико её исказилось, и уже её голос разнёсся эхом, перекатываясь под потолком тяжёлым грохотом
        Ненаш сунул руки в карманы, стал ждать, что будет. Кто-то, а уж он дождётся непременно. Грань мира - его место обитания, смерть - его стихия, здесь он сильнее любого, сколь угодно сильного мага. Хрийз подумала об этом вскользь, и забыла.
        - Зачем тебе теряться? - спросила она. - Тебя ждут, тебя любят.
        Хрийз уже поняла, что именно происходит. Душа Здеборы оставалась душой неповзрослевшего ребёнка, такова была отличительная особенность всех троих, рождённых от неумерших, детей. При сильном магическом даре и взрослом теле психоэмоциональное состояние Здеборы равнялось состоянию двенадцатилетней девочки. И вот она встала на Грань, чтобы уйти из мира, как ушла когда-то её мать, Фиалка. Как уходила старшая дочь Ненаша, мать Юфи, Тавчим Нагупнир. А с Ненаша что взять? Его позвали, он пришёл, как приходил всегда к тем, кто желал облегчить себе смертный переход…
        - Смотри, - ласково сказала Хрийз. - Это просто, завязать обратно… Смотри, я покажу…
        Нет, это оказалось непросто. Нить вываливалась из непослушных пальчиков, и тут же растворялась в жарком тумане, заполнившем коридор, а в спину дышал ледяной могильный холод неумершего, пришедшего по живую душу.
        - Зачем тебе теряться? - говорила Хрийз, терпеливо подсказывая, как завязать узелок; узелок не завязывался, нить растворялась… - Успеешь ещё. Тебя муж ждёт, и дети.
        - Дети, - девочка замерла, держа в руках два разорванных кончика, зелёный и золотой.
        - Да, - тихо сказала Хрийз. - Маленькие совсем, новорождённые. Как же тебе теряться, если они совсем одни?
        - Совсем?
        - Совсем-совсем.
        И узелок вдруг завязался. Сам. Девочка долго разглядывала его, не веря своим глазам.
        - Давай ещё один?.. - тихонько предложила Хрийз…
        Полотно перестало расползаться. Оно уменьшилось значительно, но расползаться перестало, и девочка плотнее запахнула его на груди.
        - Прости, дядя Неаш, - сказала она виновато. - Кажется, я зря позвала тебя…
        Тот пожал плечами и ничего не сказал.
        - Ну я… пойду?
        - Конечно, - заверила её Хрийз.
        И девочка шагнула. В коридор…
        - Стой, не туда!
        - Не вмешивайся, - предупредил Ненаш, сразу придвинувшись ближе. - Не навреди!
        Хрийз ощутила под пальцами лёгкое прикосновение. Это болталась на запястье неведомо как уцелевший обрывок золотой нити. И снова интуитивно девушка поняла, что ей надо сделать. Она пропустила нить сквозь ладони, дунула на неё и та поплыла, рассекая жаркий туман, с каждым мгновением обретая толщину и прочность каната. Девочка ухватилась за неё. И нить увела её обратно, в палату.
        Дверь тихонько закрылась за нею.
        Хрийз потёрла щёки, сморгнула.
        Мир переменился. Коридор освещали включенные на всю мощность плафоны. За дверью шла суета, вникнуть в которую не представлялось возможность, да и незачем было. Хрийз оглянулась. Ей показалось, будто она увидела Ненаша, совсем рядом с собой. Но рядом никого не было. Девушка рванула ворот, задыхаясь. Это что сейчас такое было? Что за бред? Но, надо признать, очень качественный и очень страшный бред…
        Спотыкаясь, она выбралась из коридора в общий холл, а оттуда - на террасу, где и рухнула на ближайшую лавочку.
        Стояло раннее, очень раннее утро. Тёмное небо едва тронуло золотистой солнечной зеленью. С моря тянуло прохладой, солью и йодом, запахом выброшенных на берег водорослей. Цветы в клумбах спали, повесив вниз крупные головки. Оранжевые фонари на коротких ножках рассеивали вокруг сонное сияние. Воздух дышал покоем, какой бывает только лишь перед рассветом…
        Хрийз вздрогнула, ощутив, как кто-то обнимает её за плечи. Сихар… Холодноватый поток исцеляющей силы хлынул на иссушённую душу, и только благодаря этому девушка поняла, насколько же вымоталась, и как сильно устала…
        - Здебора? - спросила она одними губами.
        - Состояние стабилизировалось, - объяснила Сихар. - Благо тебе, ты совершила невозможное, милая.
        - Не я одна, - сказала Хрийз.
        - Но и ты тоже…
        - Она будет жить? А её дети?
        - Поглядим, - устало сказала Сихар. - Рано ещё что-либо загадывать… Вот тебе надо отдохнуть, пойдём.
        Небо внезапно раскололось яростным бешенством и с пронзительным воплем начало падать на голову.
        - Яшка! - ахнула Хрийз, отталкивая Сихар. - Дурной!
        Яшка взбесился конкретно. Сихар он ненавидел от макушки до кончика хвоста и рвался в бой, вопя во весь клюв. Хрийз обхватила безумца за туловище и держала изо всех сил, а он хлопал крыльями и орал, словно его живьём резали на части. И если в случае со сЧаем в его птичьей башке жила боевая ярость и желание защитить хозяйку, то к Сихар сийг испытывал дикую, необъяснимую ненависть, громадную как океан.
        - Замолчи! - завизжала Хрийз Яшке в ухо. - Успокойся! Достал! Сейчас же уймись!
        Яшка захлопнул клюв, но вырываться не бросил. Замолчать, говоришь? Ладно, разорву в клочья молча!
        - Однако, - сказала Сихар, отряхиваясь. - Что-то он у тебя совсем бешеный, милая.
        - Ну, вот, такой вот, - плача, отозвалась Хрийз. - Вы лучше уйдите, он совсем с ума свернул, я его долго не удержу! Яшка, заткнись! На цепь посажу!
        Угроза подействовала. Яшка обмяк, но клокотать злобой не перестал. Хрийз понимала, что надолго его не удержит.
        - С ними бывает, - сказала Сихар. - Обратись к егерям, милая, пусть помогут тебе призвать его к порядку. Он же тебе жизни не даст! Бешеный.
        Она ушла. Яшка тут же выдрался из рук, запрыгал по дорожке, яростно вопя.
        - Слыхал, что про тебя сказали, - сообщила ему Хрийз. - Бешеный!
        Сийг приосанился. Бешеный, да. Это я. Хозяйка, не сердись, я не со зла!
        - Буду сердиться! - выговорила Хрийз. - Это же Сихар Црнаяш, что ты творишь!
        Ответ Яшки она не разобрала. Он понёс какую-то околесицу, распаляясь снова. Именно потому, что Сихар, разве сама не видишь?
        Может, Сихар его когда-то обидела? Шквал Яшкиных эмоций едва не снёс крышу. В яблочко, поняла Хрийз. Сихар, может, забыла, но сийг попался злой и очень памятливый. Он не смог толком объяснить, в чём состояла обида, но чётко передал, что забывать эту обиду не собирается, и что непременно выдерет Сихар волосы, если та попадётся снова. Вместе с головой.
        - Ладно, пошли отсюда домой, - решила Хрийз. - От греха…
        Из-за гор выкатилось солнце, сразу обрушив на мир поток зелёного жара. Проснулись и защебетали на разные голоса птицы.
        В Жемчужное Взморье пришёл новый день.
        Глава 22. Дитя двух миров
        Хрийз вышла из библиотеки, прошла по дорожке к первой свободной лавочке, присела, подставляя лицо солнцу. Вчера состоялся неприятный разговор с Хафизой: та не хотела отпускать Младу ни в какую. Заявила, что млада демонстрирует неадекватное поведение не первый раз и должна понести наказание. Мало ли, что пострадавшая хочет! Закон есть закон. А Хрийз жалела Младу, жалела по-настоящему. Запуталась подруга, это же видно. Зачем и дальше пинать её? Но Хафиза Малкинична считала иначе.
        И всё же надо было попытаться снова. Пока Хафиза ещё здесь. Заодно узнать про Здебору… Здебора не умерла, но её состояние по-прежнему оставляло желать лучшего, в себя она пока так и не пришла. Угроза жизни сохранялась, несмотря ни на что. Хрийз не знала, чем ещё ей помочь. Связать что-то ещё? Не поднималась рука. Наверное, было нельзя… Почему, поди знай. Но прежнее яростное вдохновение не возвращалось, а без него ничего не получится.
        Хрийз встала: надо было возвращаться домой. Завтра смена, лучше отдохнуть как следует… И тут же села обратно.
        По дорожке шёл - невозможно, невероятно! - учитель Несмеян Некрасов. Первым импульсом было дёрнуть в кусты, но Хрийз опоздала, её заметили. Заметили, узнали, обрадовались, подошли поздороваться. Сразу вернулось прежнее неловкое чувство, не дававшее нормально говорить с этим человеком. Ладони вспотели, бедное сердечко затрепыхалось, как рыбка на крючке. Хрийз ощущала себя как со стороны: поздоровалась в ответ, вроде не мямлила, но… но… но…
        Но она любила его, любила, любила! Чувство никуда не делось, со временем оно лишь выросло. Глупая это была затея - бежать… От себя не убежишь.
        - Вы тогда так внезапно исчезли, Хрийзтема, - мягко укорил её Несмеян. - Я уж не знал, что и думать. Слышал только, что теперь живёте в Жемчужном Взморье….
        - А вы? - спросила Хрийз. - Не ожидала вас здесь увидеть, честное слово.
        - Меня пригласили работать в новой школе, - объяснил он. - Я не мог отказаться…
        - Хорошо, - кивнула Хрийз.
        А всего лучше было нырнуть в омут. Прямо здесь, прямо сейчас. Тогда хотя бы закончится эта неопределённость. Хотя бы точно узнает, что ничего не выйдет. Чем гадать на лунных волнах: любит, не любит. И мучиться от собственного воображения…
        - Несмеян, простите, - она старалась говорить твёрдо, но сердце сжималось, и голос предательски дрогнул. - Я давно хотела сказать… Я люблю вас.
        Сколько она воображала себе эту встречу и именно эти, сказанные ею, слова! Но ни в одной фантазии они не звучали так… Так жалко. Вот сейчас он посмеется над нею. Он - учитель, в него старшеклассницы наверняка пачками влюбляются, он этих признаний наслушался, они ему в горле сидят. Сейчас он скажет. Вот прямо сейчас…
        - Вы поэтому уехали из Сосновой Бухты? - спросил он понимающе.
        Хрийз кивнула, стискивая вспотевшие сразу ладошки.
        - Я не хотела… докучать вам. А вот так получилось… мы снова встретились. Я думала, я забуду. И не смогла.
        Она беспомощно замолчала.
        - Вы ещё слишком юны, Хрийзтема, - мягко сказал он. - Первые чувства всегда очень сильны, но они обманчивы. Лучше искать привязанности среди ровесников; время лечит, через десять лет вы забудете старого вдовца, непонятно по какой причине запавшего вам в душу…
        - Десять лет, - уныло повторила Хрийз. - Зачем мне это надо?
        Он молчал, ждал, что она скажет.
        - Я хочу сказать, я уже попыталась забыть вас, и ничего не вышло, а теперь мне надо стараться дальше… - заговорила она, сама удивляясь холодному ледяному чувству, вдруг овладевшему ею. - Десять лет где-то бродить, искать кого-то, похожего на вас, и даже найти его, чтобы в нём разочароваться и вернуться к вам снова, с тем же вопросом. Зачем терять целых десять лет на это? Скажите сейчас.
        Он ласково коснулся ладонью её щеки. Улыбнулся грустно. В глазах его легко читался ответ. Совсем не тот, какой хотелось бы видеть…
        - Нет. Я не могу. Простите.
        Хрийз кивнула. Горло перехватило, но слёз не было. Слёзы придут потом, возможно. Но сейчас в глазах не было ни слезинки, и это радовало.
        - Спасибо, - искренне поблагодарила она свою несостоявшуюся любовь. - Всех благ вам…
        Несмеян осторожно взял её за руку. Лёгкое, тёплое прикосновение, такое родное…
        - Погодите…
        Хрийз посмотрела на его пальцы, потом на него. Он убрал руку. Но всё же сказал:
        - Не спешите рвать все нити, Хрийзтема. Мы ведь можем остаться друзьями…
        Девушка покачала головой: нет.
        - Я не хочу быть вам другом, Несмеян, - сказала она. - Я не смогу. Простите.
        - Вы категоричны, - сказал он на это.
        - Да, - не стала спорить Хрийз и добавила: - Осенью у меня заканчивается контракт с семьёй Црнай. Я не буду его продлевать.
        Она развернулась и ушла. Больших сил стоило идти прямо, не оборачиваясь, а так хотелось оглянуться, всмотреться в его лицо ещё раз, хотя бы раз, последний. И ещё очень сильно хотелось сорваться на бег, выплеснуть в дурном движении обуревающие душу чувства.
        Хрийз удержалась.
        Потом был пустой вечер, апатия и верный Яшка, невероятно смирный и ласковый, как котёнок. Мог быть и таким, оказывается. Чувствовал, что за боль хозяйкину некого рвать, и не знал, как утешить Своего Человека…

* * *
        Здебора пришла в себя дней десять спустя. Местных десять, то есть, восемнадцать. И первое, что она сказала: хочу увидеть Хрийзтему…
        Хрийз пришла к ней днём. Молодая женщина была всё ещё очень слаба, её ждало долгое восстановление, возможно, инвалидность, в дополнение к слепоте, но всё это казалось пустяком по сравнению с пережитым. Она сама так сказала. Благодарила. Что-то, видно, запомнила из случившегося на Грани… Но она не могла долго разговаривать, и вскоре уснула. И это был целительный, благой сон. Жизнь возвращалась к молодой женщине, медленно, постепенно, но возвращалась. Этому стоило радоваться.
        Пальш Црнай вышел вслед за Хрийз в коридор. Он не отлучался от жены ни на миг всё это время.
        - Благо вам, хрийзтема, - сказал он. - Я хотел бы отблагодарить вас…
        - Мне ничего не нужно, - сказала девушка.
        - Так и знал, что вы это скажете, - с досадой сказал он. - Но вы можете рассчитывать на любую помощь. Всё, что смогу.
        - Спасибо, - сказала Хрийз.
        Ничего я от тебя не возьму, подумала она. Я старалась не за благодарность. Но вслух она этого не сказала…
        Она вышла во внутренний дворик, оттуда - в большой парк, прилегающий к больнице. Яшку ещё перед походом сюда отправила лесом, то есть, попросту приказала заняться своими делами где-нибудь в противоположной стороне, иначе посадит безобразника на цепь на несколько дней. И кормить будет манной кашей, с комками. Яшка от такой перспективы пришёл в ужас, но сдаваться не пожелал. Получился мерзкий, свинский, безобразный скандал, по итогу которого Яшка надулся и умотал в небо, гневно вопя. Ну, пусть его. Ещё не хватало, чтобы он снова напал на Сихар. Или ещё на кого-нибудь. Бешеный же. А обида пройдёт. Не сразу, но пройдёт. На Своего Человека долго сердиться Яшка не мог.
        Весна называлась весной по календарю, фактически уже началось лето, с белыми ночами и жаркой безветренной погодой. В прудах резвились вездесущие золотые кистепёрки, их уже не запирали под погодными куполами. Забавные всё же тварюшки. Интересно, они разумны всё-таки или нет? Хрийз пошла вдоль берега, а рыбы поплыли следом, разглядывая её из-под воды большими золотыми глазами. Хрийз помахала им рукой. Они замельтешили, радуясь вниманию. Может, они ограниченно разумны, как Яшка?
        Издалека Хрийз заметила группу военных. Моревичи с Островов, и сЧай с ними. У них был договор с клиникой Сихар на оказание медпомощи раненым, и сЧай нередко лично приезжал проведать своих подчинённых. Вообще, насколько Хрийз понимала, флотские его боготворили не только за красивые глаза. Талантливый военачальник, он помнил в лицо самого последнего матроса на своих кораблях. Хрийз решила свернуть на другую дорожку. Ни к чему с ними встречаться, ну их, жаб оранжевых. У них свои дела, у неё свои.
        - Что у тебя с ним? - спросила подошедшая Хафиза Малкинична, кивая на военных и явно имея в виду именно сЧая.
        - В смысле? - не поняла Хрийз.
        - В прямом! - отрезала целительница.
        Хрийз ошарашено переварила вопрос. Потом вытаращилась на Хафизу, не сразу отыскав нужные слова.
        - Да вы что! - заикаясь, возмутилась она. - Как вы подумать могли! Да я… да никогда!
        Глаза целительницы превратились в дула. Девушка почувствовала себя тараканом, которого сейчас раздавят и брезгливо соскребут с подошвы об асфальт.
        - Ну, я… Я ему рубашки связала. Он попросил. Ну, то есть… Он мне за них заплатил! Как Вязальщице.
        - И всё?
        - Всё. Честное слово, всё! Ничего я не… Не любовники мы, если вы об этом! Да я никогда в жизни… вы что!
        - И кроме этих рубашек ты ничего больше не вязала? - продолжила допрос Хафиза.
        - Нет. А… что?
        - А то, дурёха, что ты себя к нему привязала, причём крепко. Обычно так поступают, когда хотят удержать мужчину через связку по судьбе. Как это получилось, рассказывай.
        Хрийз понятия не имела как. О чём честно сказала. Просто связала рубашки. Не надо было, что ли? А как же тогда вообще вязать, если с каждой вещью случаются такие привязки?
        - Не с каждой, - отозвалась Хафиза. - Не с каждой вещью. Небо, только не говори мне, что ты использовала остатки нитей от его заказа для собственной одежды!
        - Я… - начала было Хрийз, и осеклась.
        Туника для праздника. Со вставками из красивой стеклянной нити. Которая, кстати, и сейчас была на ней. Тунику эту Хрийз любила и практически из неё не вылезала. Хорошая очень получилась вещь: в холодную погоду грела, в тёплую защищала от жары…
        - Почему я не удивлена, - яростно сказала Хафиза, догадавшись об ответе.
        - И что… - осипшим голосом выговорила Хрийз. - Что теперь?
        - Ничего! - раздражённо отозвалась целительница. - Родишь ему бастарда, и разбежитесь. Что ещё-то. Официальной свадьбы вам не позволят: слишком в статусе разница велика.
        - Я не хочу! Я… я… - Хрийз не могла найти слов от ужаса. - Да я сейчас же распущу эту проклятую кофту и выброшу!
        - Распустит она, - скептически отозвалась Хафиза. - А душу тоже распустишь? Это в первые часы ещё можно было что-то поправить, не без последствий, конечно, но всё же поправить. А сейчас всё срослось уже намертво. Распустит она. Хрийзтема, когда ты голову уже включишь, ну, когда? Книги умные читаешь, а ума что-то не прибавляется!
        - Хафиза Малкинична… - потерянно пролепетала Хрийз.
        - Что Хафиза Малкинична? - прямо спросила она, уперев руки в бока. - Хочешь, чтобы я помогла тебе? Я могу. А вот не буду. Знаешь почему?
        Хрийз помотала головой.
        - За человека радуюсь, - объяснила Хафиза. - Наконец-то у него наследник появится, видит Небо, давно пора!
        - А я? А как же я?!
        Хафиза развела руками:
        - А ты станешь женщиной и матерью, - безжалостно заявила она. - И, может быть, в другой раз начнёшь думать прежде, чем ещё раз сделать очередную глупость. Тоже неплохо, согласись.
        Неплохо! Она сказала «неплохо»! Ничего себе неплохо! Врагу такого «неплохо» не пожелаешь. Хрийз смотрела в спину Хафизе, и не знала, куда ей деваться теперь. Память вытащила перед внутренним взором оранжевую физиономию сЧая. Это же с ним как-то поцеловаться надо будет прежде, чем… о, господи, как?! Как с ним целоваться? Не говоря уже об остальном. Это же сдохнуть только, это…
        Хрийз упала на лавочку, обхватила голову руками, отчётливо сознавая, что ей конец. Пушистый полярный лис во всей красе. Разве что… убежать туда, где никакой сЧай не найдёт. А куда? К третичам в Потерянные Земли? Так, судя по общему настрою, скоро и туда придёт закон и порядок.
        Знакомый голос пожелал доброго здоровья. Хрийз подняла голову. сЧай, кто же ещё. Как говорится, вспомни дурака, он и появится. сЧай, конечно, не дурак. Но появляться будет регулярно, если Хрийз верно поняла слова Хафизы. Может, сказать ему? Он тогда рассвирепеет и отцепится. Может, сам заставит Хафизу… помочь?
        - И вам тоже… доброго дня, - отозвалась Хрийз, нервно вцепившись в лавочку вспотевшими ладонями.
        - Скверно выглядишь, - отметил сЧай очевидное.
        Хрийз злобно посмотрела на него. Сам-то он выглядел отлично. Белая военная форма очень ему шла. Такой себе брутальный красавец. Оранжевый. Хрийз заметила ворот вязаной рубашки, выглядывавший из-под кителя. Той самой рубашки, одной из двух. И ей совсем поплохело.
        сЧай бесцеременно уселся на лавочку. Хрийз тут же шарахнулась от него, едва не свалившись с края.
        - Что с тобой такое? - нахмурился он. - Откуда этот дикий ужас? Я что, кусаюсь?
        Серебряная молния метнулась с неба, с криком приземлилась на лавочку, как раз между Хрийз и сЧаем. Яшка распахнул здоровенные крылья и гневно заклокотал горлом, адресуясь к моревичу. Общий смысл обвинений сводился всё к тому же сакраментальному: почто хозяйку обижаешь, нехороший?! Я тебе сейчас…
        - Яшка! - крикнула девушка. - Сказала же, на цепь посажу!
        - Не ругай его, - заступился за сийга сЧай. - Он реагирует на твоё состояние. Яшхрамт, - обратился он к птице, и добавил что-то на своём языке.
        Яшка подумал, свернул крылья, но уходить с лавочки не пожелал. Косился оранжевым глазом то на Хрийз, то на сЧая. Бдил, верная душа. Хрийз вздохнула. Хоть кто-то в этом мире, кто любит безусловно…
        - Я думал, говорить тебе или нет… - сказал сЧай. - Но решил сказать. Потому что тебя напрямую касается. И чтобы ты была готова.
        - Что ещё, - буркнула Хрийз неприязненно, - опять какая-то пакость…
        - Почему сразу пакость? Очень даже неплохая новость. В целом.
        Хрийз промолчала. Неплохая, это как Хафизино «неплохо», так что ли?
        - Тебе говорили, что ты похожа на княжну Хрийзтему Браниславну?
        - Говорили, - вынужденно ответила Хрийз. - Я нашла о ней книгу в библиотеке. Там были её портреты, и вообще. Никакого сходства не увидела.
        - Внешне - да, сходства мало. Но есть, если пристально всмотреться и знать, на что внимание обращать. Гораздо отчётливее проявляется сходство в структуре ауры.
        - Только не говорите, будто во мне воплотилась её душа! - воскликнула Хрийз язвительно. - Не поверю.
        - Не скажу, - усмехнулся сЧай в усы. - Тут не воплощение, тут другое… К тебе прилетел её фамильяр. Пенот-хранитель, Яшхрамт. А это случается, - редко, правда очень, - но случается тогда и только тогда, когда прежний хозяин и хозяин новый связаны узами крови.
        - Что? - изумилась Хрийз.
        - На моей памяти не встречал такого, но в целом… В целом, такие случаи в истории нашего мира были. Вот так и получается, что ты и Хрийзтема Браниславна родственники.
        - С чего бы это? Как?! Какие ещё родственники?
        - Возможно, сёстры. Возможно, тётя и племянница…
        - Бред какой-то, - резко сказала Хрийз. - Я выросла в другом мире!
        - Шла война, - сказал сЧай. - Тебя могли потерять. Тебя могли спрятать.
        - Кто?
        - Вот здесь давай вместе подумаем, кто. Возможно, ты - бастард самого Бранислава или его сына. Шла война, на войне сословные различия стираются. Много женщин рожало вне брака, а потом они говорили своим детям: он был боевым магом, и я знала его всего час. Никто не осуждал их за это. Это один вариант. Второй вариант ещё интереснее: ты можешь быть дочерью одной из старших дочерей Бранислава. Орхидея, Роза, даже Вербена! Кто-то из них. Что интересно, в этом случае ты, получается, не бастард, но законно рождённая в браке дочь: Орхидея была замужем за дармичанским князем, Роза - за белополянским, Вербена - сосватана была за принца крови из Небесного Края. Верность женщин правящий семьи Сиреневого Берега давно уже стала непреложным фактом, да и кровь не обманешь. Вон доказательство, - он кивнул на мирно сидящего Яшку. - Он бы не признал тебя, не имей ты отношения к княжеской семье.
        Хрийз вдруг почувствовала лёгкое ку-ку в собственной голове. Всё это настолько походило на дурной болливудский сериал, что разум отказывался воспринимать сказанное.
        - В пользу Вербены говорит твой дар Вязальщицы, - продолжал сЧай. - Я слышал, как ты спасла Здебору Црнаёг, это серьёзный, уже оформившийся, сильный дар. Жених Вербены - известный тебе Ясень Лазурит, именно по его книге ты училась.
        - Подождите, подождите! - воскликнула Хрийз. - Но мне книгу подарила булочница из Сосновой Бухты, а она сказала, что аль-мастер Ясень был женат на её дочери! Что, княжна Вербена тоже бастард, получается?
        - Нет. Княжна Вербена погибла в начале войны. А дочь булочницы Ясень встретил гораздо позже. Она тоже была Вязальщицей, как и он, и они оба погибли, защищая побережье от третичей.
        - И снова не сходится, - торжествующе сказала Хрийз. - Если бы я родилась в начале войны, мне бы было сейчас под сорок. Ваших лет!
        - Время в разных мирах течёт иначе. Самое сложное при переходе между мирами провести синхронизацию времён. Очень скользкий момент, не каждому магу грамотная, правильная синхронизация под силу. Тебя могли потерять или спрятать не только в другом мире, но и в другом времени. А вот теперь ты нашлась. Как, говоришь, зовут твою бабушку?
        - Аглая Митрофановна, - сказала Хрийз, ничего не понимая.
        Только что он говорил про родство с княжеской фамилией, а тут спрашивает про бабушку. Где логика?
        сЧай ждал.
        Вспышкой пришла память. О Мальграше, будь он проклят. О той странной встрече на Грани со стражем Земли, Вязальщицей, по имени Ахла Мичрафана, она тогда показалась так похожа на бабушку, что…
        - Да быть того не может, - прошептала Хрийз, испытывая ужас осознания. - Не может быть!
        - Отчего же? Надо сказать, что Третерумк мы остановили вместе с Землёй. Они не дураки были, земные хранители, они понимали, что им без Империи не устоять, что, помогая нам, они помогают и себе, своему миру, тоже. Рассорились уже потом: Земля не пожелала признавать протекторат Империи и закрылась. И вот эта самая Ахла, о которой ты вспомнила… ты ведь вспомнила о ней, правда? Вот она немало постаралась для того, чтобы хлопнуть дверью как можно громче.
        - Она не признала меня, когда мы встретились! - воскликнула Хрийз. - Совсем!
        - К нашему великому счастью, - серьёзно выговорил сЧай. - Иначе ты бы тут не сидела.
        - Очень жаль, - холодно заявила Хрийз. - Очень жаль, что я сижу тут, вместо того, чтобы быть дома!
        - А мне не жаль, - улыбнулся сЧай, и его улыбка очень девушке не понравилась: слишком самодовольная, слишком, чересчур, прямо до неприличия радостная. - Сейчас объясню почему. Как тебе известно, Хрийзтема Браниславна лежит в коме, и её помолвка с Островами висит в воздухе. Мы ждём эмиссаров из Первого мира, с ними прибудет имперский целитель Данеоль Славутич. Он признает несчастную младшую дочь Бранислава Будимировича умершей, и её похоронят по чести…
        - А вдруг нет? Вам откуда знать, вы же не целитель!
        сЧай качнул головой:
        - Всё говорит о том, что душа младшей княжны ушла из мира: доказательство, одно из них, сидит рядом с тобой. И это тоже будет аргументом при вынесении вердикта: сийг-хранитель младшей Браниславны избрал себе в старшие компаньоны другого человека… Родственника. Сестру или племянницу, они разберутся детально, какое конкретно у вас родство. По закону помолвка в случае смерти невесты переходит к её младшей сестре, если сестёр нет, к наследницам следующей очереди - двоюродным сёстрам, племянницам, внучатым племянницам и так далее.
        - Боже, - выдохнула Хрийз в ужасе.
        - Поскольку наследника светлый князь Бранислав представить в силу возраста уже не способен, наследовать ему будут дети его младшей дочери или внучатой племянницы - неважно, они там разберутся в степени родства! То, есть твои. Старший сын унаследует Острова, младший - Сиреневый Берег. Плюс родственные связи с Небесным Краем, если ты дочь Вербены. С Белой Поляной, если - Розы. С Дармицей, если - Орхидеи.
        - Вот это да-а! - восхитилась Хрийз. - Вот это ваш правитель губу раскатал! Не облезет ли он случайно?
        - Да с чего бы? - усмехнулся сЧай. - Ничего личного, геополитика.
        - Губоскатывающую машинку пусть выпишет себе! - не унималась Хрийз. - Без меня! Я в этом не участвую!
        - А без тебя не получится, - сЧай слегка развёл ладонями. - Извини!
        - сЧай, я вас ненавижу! - взвыла Хрийз.
        - Это хорошо, - сказал он, снова улыбнувшись. - Плохо, когда человек совсем равнодушен, когда его ничто не трогает, ничто не веселит и не бесит. А ненависть легко транфсормируется в другие, не менее сильные чувства. Тем более, что на самом деле ты собственно ненависти не испытываешь. Ненавидят не так, Хрийзтема.
        - Вы уже всем это рассказали, да? - в отчаянии спросила Хрийз.
        - Прости, - ответил сЧай сочувственно. - Мы - на пороге большой войны с Потерянными Землями. Они очень сильны! И за прошедшие со дня Половинного Мира годы стали ещё сильнее. А у нас шатается сразу два престола, - он показал два пальца. - Два! Острова и Сиреневый Берег. Междуусобной свары за право наследования нам сейчас только не хватало.
        - Хотите сказать, - напряжённо выговорила Хрийз, - что даже если родство не подтвердится - а оно не подтвердится, с чего бы ему подтверждаться! - меня всё равно не оставят в покое? Да?
        - Ты - умная девочка, Хрийзтема, - ответил сЧай. - Ты понимаешь сама.
        - Ага, - сказала она. - Конечно. А я вот сейчас пойду и… и… и утоплюсь! Что тогда?
        - Не утопишься, - уверенно сказал сЧай. - Яшхрамт не позволит.
        Сийг в подтверждение сказанного хлопнул крыльями и хрипло каркнул.
        - Я вас ненавижу, сЧай, - повторила Хрийзтема. - Уйдите, оставьте меня в покое, видеть вас не хочу!
        - Как скажешь.
        Он поднялся, посмотрел на Яшку. Снова между ними возник отчётливый мыслеобмен. Хрийз не уловила его, но сЧай сказал вслух, обращаясь к птице:
        - Береги её, приятель.
        Яшка ответил яростным криком. Сбережёт непременно, так сбережёт, что все, желающие хозяйке погибели, сами утопятся. Или повесятся. Или что-нибудь ещё с собой сотворят. Никто не причинит ей зла, пока я жив.
        - С таким хранителем я за тебя спокоен, - серьёзно сказал сЧай.
        Хрийз промолчала. Он ушёл, а она не сразу поняла, что не рассказала ему о привязке золотой нитью. Что правитель Островов всё-таки облезет, получив на руки жену с чужим ребёнком. Если только сЧай сам не рассчитывает на престол Островов. Военный, следовательно, вполне может переворот устроить. Военные все такие, во всех книжках про королей и престолы перевороты устраивают. А у этого конкретного военного аргумент вообще убойный: возможность устроить свою кровь аж на двух тронах сразу.
        - Яшка, - прошептала Хрийз, - нам конец. Ты понимаешь это? Нам с тобой конец!
        Яшка подошёл к ней, положил голову ей на плечо. Курлыкнул заботливо. Мол, что грустишь, хозяйка? Где наша не пропадала!
        - Откуда ты только взялся такой на мою голову, - в тоске выговорила Хрийз. - На кой чёрт ты вообще прилетел! Из - за тебя, дурака, всё!
        Но тут же, в опровержение своих слов, обняла пернатого друга, уткнулась головой ему в крыло и заплакала.
        Не сразу, но она успокоилась. Невозможно плакать бесконечно, слёзы заканчиваются, рано или поздно. После чего к ней пришла чёткая мысль: бежать. Но куда? Найдут же. Достанут везде! Вот это влипла. Про это хорошо во всяких книжках читать или фильм смотреть, а когда сама влипаешь, то сразу становится не до счастья. Что же делать, что же делать… Присказкой из детства пришло ворчливое бабушкино: «штаны снимать и бегать». Она всегда так говорила, когда возникала какая - нибудь паника и сакраментальный, Чернышевским ещё описанный, вопрос, один из двух. Бабушка…
        Ахла Мичрафана.
        Как же так?
        Яшка хлопнул вдруг крыльям и тихо зашипел. Хрийз настороженно взглянула на него и испугалась, поняв, что неприятности этого дня ещё не закончились. Сийг выглядел крепко перепуганным. Перепуганным до потери пульса. Его трясло от ужаса, и всё же он расправлял крылья и шипел, не собираясь сдаваться. Хрийз огляделась и заметила Ненаша Нагурна. Он шёл по дорожке, сунув по обыкновению руки в карманы, и солнечный свет словно обтекал его, не давая тени.
        Сийг прижался к ней боком, жалобно заглянул в глаза. Хозяйка, беги! Не связывайся, слышишь?! Беги, я прикрою! Хрийз положила ладонь на Яшкину голову.
        - Всё будет хорошо, - шепнула она ему, сама в это поверив.
        Всё будет хорошо…
        - Ты просила меня организовать встречу, - сказал Ненаш. - Это оказалось сложнее, чем я думал, но такая возможность появилась.
        - Вот и славно, - начала Хрийз.
        - Погоди, - Ненаш поднял ладонь. - Не спеши… Ты удержала жизнь в моей племяннице, несмотря ни на что и вопреки всему. Поэтому прошу тебя: откажись. Ты слишком много потеряешь; откажись.
        - Нет, - заявила Хрийз. - Ни за что!
        - Откажись, - с нажимом повторил Ненаш. - Не ведаешь, о чём просишь.
        - Я умру? - уточнила Хрийз.
        - Скорее всего, - кивнул Ненаш. - Откажись. Не хочу тебе зла.
        Не хочет зла. А разве то, что говорила Хафиза, и то, что сказал только что сЧай - не зло?
        - Ненаш, я не откажусь, - твёрдо заявила Хрийз. - Не уговаривайте.
        - И всё же подумай, - повторил он ещё раз.
        Хрийз подумала и вспомнила дневник Фиалки, и как у Фиалки спрашивали, твёрдо ли она решилась на метаморфоз и жизнь на Грани со всеми последствиями. Тоже три раза. Четвёртого не было. Третий раз - волшебный?
        - Нет, - сказала девушка наконец. - Я не отказываюсь.
        Яшка вздрогнул и заорал не своим голосом.
        - Прости, - сказала ему Хрийз со слезами на глазах. - Прощай; я не могу иначе. Найди себе кого - нибудь ещё или обратно в порт Лаву вернись, к сЧаю. Зря ты ко мне прилетел.
        - Пойдём, - сухо сказал Ненаш, не обращая внимания на Яшкины вопли. - Дай руку…
        Она вложила пальцы в его ладонь, снова удивившись сухому теплу, исходившему от руки неумершего. Его стихия - смерть, так почему же нет могильного холода и прочего ужаса? Только тепло прогретой солнцем за день земли…
        Мир размылся слоями, обратившись в жаркий туман. Сквозь туман пролегла деревянная - дорожка - настил причала, упиравшаяся в дымное море. Когда - то, немыслимо давно, у причала покачивалась на туманных волнах деревянная лодка, ждавшая упыря Мальграша… Теперь лодки не было. Просто по причалу прошла тонкая трещина, по самой середине его, и трещина эта проросла ажурной стеной изумительно ровной, идеальной вязки. Крючком вязали, со знанием дела отметила Хрийз. А вот по ту сторону стены…
        - Бабушка!
        Крик увяз в тумане, как в вате. Стоявшая по ту сторону Грани женщина и вправду была очень похожа лицом на бабушку, но решительно ничего в ней не было от обыкновенной пенсионерки из славного города Геленджика. Рядом с нею стоял Олег…
        - Олег? - глазам своим не веря прошептала Христина.
        Олег кивнул. Он выглядел… так же выглядел, пожалуй. Прошедшие полтора года не сказались на его внешности ничуть. И что - то было в нём от Ненаша, что - то неуловимое, но присущее всем неумершим, к какому бы миру они ни относились.
        - Олег, это как понимать?! - потрясённо спросила Хрийз.
        Он слегка пожал плечами:
        - Влюблённые девчонки охотно делятся своей силой. От них не убудет, а мне… критично.
        - Мерзость, - кратко прокомментировал Ненаш.
        - Ты просто не пробовал, брат, - невозмутимо прокомментировал Олег.
        - Нашёл брата, - злобно высказался Ненаш, сунул руки в карманы и отвернулся.
        - Нам надо было залатать брешь между мирами, - пояснил Олег. - Внутренних резервов не хватало… Да ничего с тобой бы не было! Может, проспала бы потом два дня и с мигренью недельку помучилась бы. Зато дыра была бы стабилизирована. Кто же знал, что ты сдуру провалишься!
        - А я была против, как ты помнишь, - хмуро отозвалась женщина. - Только кто меня слушал?
        Олег пожал плечами: виноват, извини. Раскаяния он, впрочем, не чувствовал.
        - Сволочь ты, - сказала ему Хрийз горько, осознавая в какого гада была тогда по - детски, искренне влюблена. Ничего же святого, только… Долг, будь он проклят. Собственную первую любовь было невыносимо жаль.
        Олег снова пожал плечами. Ему нечего было сказать, он и не собирался. Сволочь.
        - Вот и встретились, девочка моя, - тихо сказала бабушка.
        Хрийз приникла к стене. Стена пружинила, пальцы скользили, не достигая до сети какой - то сантиметр.
        - Бабушка! - крикнула девушка. - Бабулечка, миленькая, забери меня отсюда!
        Бабушка качнула головой.
        - Не могу.
        - Можешь, ты же всё можешь!
        - Не могу, девочка моя, - грустно сказал она. - Пробить проход не в моих силах. Я - Вязальщица… всего лишь. Здесь Грани обоих миров истончились и соприкоснулись, поэтому мы можем общаться. Но переход через Грань - это смерть, девочка моя. Смерть! Я… не могу позволить себе умереть, на мне Долг. А ты… ты живи, Христиночка. Живи.
        - Не могу, мне там плохо! - крикнула Хрийз. - Не могу я!
        Туман колебался, скрывая и вновь открывая ту сторону Грани…
        - Попробуй найти одного моревича, - посоветовала бабушка. - Он островной… мы вместе сражались… Я не знаю его родового имени, никогда не знала, но он - человек чести, и тебя не обидит, особенно если назовёшь ему моё имя. Мы звали его - сЧай…
        - Что?! - Хрийз отпрыгнула от стены. - Да ты что, бабуля! Он… он… он невыносимый! Никогда в жизни, ни за что!
        - Странно. Разве не твоей рукой связаны нити ваших судеб? Я - Вязальщица в двенадцатом поколении, я такое вижу сходу.
        - Это случайность, - отрезала Хрийз. - Страшная случайность, этого не должно было быть!
        - Тебе придётся жить с тем, что есть, Христинушка, - печально сказала женщина. - Не такой уж и страшный расклад. Я знаю сЧая. Он тебя не обидит.
        - Бабушка!
        - Не плачь, девочка. Ты теряешь Силу…
        - Кто мой отец, бабушка?
        Она замкнулась сразу же, обхватила себя руками за плечи.
        - Страшный человек, - сказала не сразу, словно думала, стоит ли вообще говорить хотя бы что - то. - По - настоящему страшный! Не хочу вспоминать его!
        - Он что, из Третерумка? - дикое предположение, но, как говорил сЧай, шла война… и любая из старших сестёр княжны Браниславны вполне могла родить дитя от насильника. Любая женщина могла!
        - Господи, нет! - всплеснула руками бабушка. - Откуда такие фантазии? Нет, он из Третьего мира… и это всё, что тебе следует знать о нём.
        - Бабушка… дорогая… забери меня отсюда.
        - Христинка, родная… Не могу!
        Они стояли друг напротив друга, девушка и зрелая женщина, тонкая узорчатая стена разделяла их, и ладони не могли соприкоснуться. Прорвёшь Грань, и душа лишится жизненной силы, куда её вынесет потом для нового рождения не возьмётся сказать никто, даже неумершие, замершие в отдалении, каждый на своей стороне.
        - Не плачь, бабулечка, - тихо попросила Хрийз. - Ты теряешь Силу.
        Женщина отёрла щёки ладонью. Сказала яростно:
        - Живи, Христиночка. Живи! Пусть - там. Пусть не со мной. Пусть я тебя больше не увижу никогда, только живи!
        Туман колебался, размывая узоры на сетке. Грань уплотнялась на глазах, обретая матовую непрозрачность.
        - Бабушка!
        Крик утонул в вязкой, как молоко, субстанции, и совсем рядом оказался Ненаш, пугающее, мёртвое пятно на ткани мира…
        - Плати, - коротко сказал упырь.
        - Как? - спросила Хрийз.
        - Дай руку…
        Она протянула руку, как во сне.
        Туман.
        Темнота.
        Тишина.
        Холод…
        Глава 23. Вместо эпилога
        Хрийз лежала в палате интенсивной терапии без сознания. На груди у неё распластался верный Яшка. Его гнали, он возвращался. сЧай едва не убил Ненаша, узнав о случившемся, но поединок не состоялся: обоим, в общем - то, делить было нечего. Командующий Островного флота как никто другой понимал, что неумершие - заложники собственной сути. Если упыря поймать на слове, он не сможет отказать живому, пусть даже для живого исполнение его собственной просьбы становится прямым путём на погребальный костёр…
        Макет - локатор в центре Жемчужного Взморья, лишившийся обеих смотрительниц (Здебора ещё не поднялась с постели, и оставалось неизвестным, когда она сможет вернуться к обычной жизни), был теперь предоставлен сам себе. И если бы кто - то другой сумел взглянуть на него, взглянуть истинным взором, проникающим за наведённую для отвода лишних любопытных глаз иллюзию, он бы увидел, что корабли третичей пришли в движение и маневрируют вдоль границы, перестраиваясь в боевой таран для сокрушающего удара…