Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / СТУФХЦЧШЩЭЮЯ / Шагурин Николай : " Остров Больших Молний " - читать онлайн

Сохранить .
Остров Больших Молний Николай Яковлевич Шагурин
        #
        Н.Шагурин
        Остров Больших Молний
        Приключенческая повесть
        ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
        ОПЕРАЦИЯ «ДЖУНГЛИ»
        ГЛАВА 1
        ТАИНСТВЕННОЕ СУДНО

…Ночью и тишиной замаскирована заброшенная бухта. Глубоко врезалась она в утесистое побережье рассекла крутые скалы. Туманом повито подножие утесов, плотной пеленой лежит туман на море, стелется по угрюмому берегу.
        Густую тишину разрезает вой сирены - внезапный, пронзительный, тревожный. Он принесся с моря, откуда к берегу набегают волны. Лошади, стоявшие у самой кромки прибоя, испуганно шарахнулись в сторону, толкая друг друга, всхрапывая и звеня мундштуками.
        Сирена провыла и замолкла. Ухо опытного моряка сразу определило бы, что это не пароходная сирена с ее зычным горлом. Это была сирена из тех, что ставятся на шлюпках и приводятся в действие рукой.
        Минуту спустя вой повторился дважды подряд, с короткими интервалами, уже совсем близко.
        Тогда из пещеры, скрытой в складках одного из сбегающих к берегу утесов, вышел человек в широкополой шляпе. Из-под полы плаща он достал фонарь и, подойдя к самой воде так, что волна сполоснула его запыленные сапоги, описал фонарем в воздухе три полных круга. Двое солдат с карабинами, стоя за его спиной, молча следили за этими странными действиями.
        Снова взвыла сирена. Еще три взмаха фонарем. В тусклом свете, бросаемом «летучей мышью», из тьмы вырисовывались контуры небольшого бота, подходящего к берегу. Матросы посушили весла. Из бота выпрыгнули двое, в высоких резиновых сапогах, подтянули лодку к берегу.
        Третьим выскочил высокий, худощавый человек со смуглым лицом, украшенным коротенькими бачками, одетый в морскую фуражку и непромокаемое штормовое пальто. Он подошел к подававшему сигнал и протянул руку.
        - Салюд, камарада колонель![1]
        - Салюд, камарада инженьеро![2]
        Обменявшись крепким рукопожатием, они отошли в сторону и заговорили вполголоса по-испански.
        Потом тот, кто высадился с моря и кого назвали «товарищ инженер», крикнул матросам несколько слов на гортанном наречии, и они, кряхтя, поднесли и опустили к его ногам небольшой ящик.
        Инженер взял топорик и двумя взмахами перерубил железные полоски, окаймляющие края ящика. Если бы бруски, ровными рядами заполняющие ящик, не блестели, можно было бы подумать, что это масло.
        - Девяносто шестая проба! - хладнокровно сказал человек в морском пальто, опуская крышку. - По пять кило в бруске, по двадцать брусков в ящике.
        Тотчас у его ног опустили второй такой же ящик…
        Дважды уходил бот во мглу и дважды возвращался обратно. За дюжиной ящиков с золотом последовали четыре больших кожаных мешка, также, повидимому, очень тяжелых.
        - Старина! - сказал инженер, ударяя носком сапога в один из мешков. Раздался приглушенный звон. Развязав мешок, инженер знаком пригласил полковника опустить в него руку.
        Полковник медленно цедил из горсти обратно в мешок золотые монеты. Здесь были
«корабленики» с изображением корабля и розы ветров, ефимки Людовика XIV с тремя коронами, английские гинеи, швейцарские пистоли - ни одной, монеты моложе двухсот лет.
        Инженер подкинул на ладони и поймал на лету тяжеловесный золотой.
        - Судьба этого золота, право, необычайна! - засмеялся он. - Смотрите: здесь профиль папы Александра VI Борджиа. Представьте себе этого земного бога, бандита в тиаре - думал ли он, что монеты его будут служить борьбе за независимость?!
        - Когда-то люди проклинали это золото, - отвечал полковник. - Сейчас мы благословляем его - это оружие, это огонь по врагу. Благодарю, Виценте! - молвил он, обеими руками стискивая кисть инженера.
        При этом движении плащ полковника распахнулся, и на груди его блеснули два ордена
«Лавры Мадрида».[3]
        - Вы были в Испании?! - воскликнул инженер.
        - Да!
        Инженер Виценте Зобиара встречался с полковником Мануэлем Альфаро не в первый раз. Он знал, что этот человек - поэт, что сложенная им песня стала гимном бойцов маленькой банановой республики. Но только сейчас ему стало известно, что некогда они бились вместе на одном фронте. Глядя в глаза полковника, Зобиара процитировал, как пароль, строки, обращенные к страдающему Мадриду:
        Земля разверзается и небо гремит,
        А ты улыбаешься со свинцом в груди…,
        - Помните, Мануэль?
        - Это не забывается.
        В этот миг они заметили, что туман начал рассеиваться. Рассвет в призрачной дымке вставал над скалами.
        - Пора! - сказал инженер, выпрямляясь. Он притянул полковника к себе и крепко обнял его.
        - Берегите себя, Мануэль! Ваши песни - тоже оружие!
        - Мои песни - только слабое эхо могучего голоса моего многострадального народа, - глухо сказал Альфаро. - Ну, прощайте, Виценте!
        - Не прощайте, а до свидания, Мануэль!..
        Офицер и солдаты проводили взглядом удаляющийся бот. Потом одновременно сняли шляпы и послали уезжающим прощальный привет.
        Несколько минут спустя бот подошел к теплоходу, стоявшему на рейде. Рассвело настолько, что можно было прочесть название судна, выведенное медными, начищенными до блеска, латинскими литерами по белому фону: «Ломоносов».
        А еще через минуту заскрипели блоки, и бот стал медленно подниматься вверх.

* * *
        Босоногий матрос, шлепая пятками, пробежал по горячей палубе миноносца «27», взлетел на мостик, вытянулся у двери командирской каюты:
        - Капитан! Судно по правому борту! Под красным флагом!
        Командир чанкайшистской миноноски, устаревшей военной калоши, любезно подаренной шефами своим тайваньским союзникам, капитан Лю, выскочил из каюты, на ходу одевая потрепанный китель и осыпая страшными ругательствами левый рукав, в который не пролезала рука с биноклем. Он скатился по трапу вниз и постучался в другую каюту, где спал «инструктор» и фактический командир судна мистер Хайрам. Команда льнула к бортам, предвкушая добычу: матросам была обещана премия за каждое задержанное, точнее - захваченное судно.
        Штурманский помощник аккуратно записывал в журнал: «Август, 22. Чистое небо, ветер
1-2 балла, видимость 10 миль. В 10.22 в 120 милях южнее порта Гаосян встретили теплоход „Ломоносов“. Идет у нас по правому борту на расстоянии двух кабельтовых[4] …»
        Капитан Лю и мистер Хайрам одновременно поднесли к глазам бинокли. Перед ними проплыл нос, затем палубные надстройки теплохода новейшей конструкции.
        Поразительно красиво было судно в этот миг: белое, изящное, легко скользящее по сверкающему морю под необъятной лазурью неба. Как непохоже было оно на чанкайшистский корабль с его облупленным корпусом изношенными машинами, с его обтрепанной командой!
        - Гм… прямо невеста, а не «коробка»! - пробормотал под нос инструктор. -
«Ломоносов»? Кто это такой? Кажется, советский химик… Порт приписки не указан Странно! Лю, давайте полный, курс на судно справа по борту!..
        Лю и мистера Хайрама смущал флаг, под которым шло судно. Это был красный флаг. Но не пламенно красного, советского колера, а багрового цвета, того оттенка, какой имеет зарево пожара.
        - Э, да черт с ним! Алый ли, багровый, все одно - красный!
        Вслед за этим на миноноске взвились флажки Международного Свода Сигналов:
«Приказываю немедленно остановиться!»
        Нарядный «Ломоносов» ответил: «Не вижу!». Однако ход его заметно ускорился.

«Остановитесь под угрозой потопления!» - повторила миноноска.

«Не вижу, повторите!» - отвечал «Ломоносов», все увеличивая расстояние между собой и преследователем. Миноноска, при двадцатиузловом ходе (все, что могли дать ее машины на предельной мощности) безнадежно отставала от «штатского» теплохода.
        Мистер Хайрам нервно потер руки.
        - Ну-ка, дайте по ним предупредительный! - скомандовал он.
        На носу матросы стянули с орудия чехол. Жерло, прищурясь в голубую даль, нащупывало белый корпус теплохода.
        И тогда на «Ломоносове» взвился сигнал, заставивший чанкайшистов позеленеть от злости.

«Ясно вижу, но не повинуюсь!» - говорили трепещущие разноцветные лоскутки на мачте теплохода.
        Ошибиться было невозможно. Да-да: «Не повинуюсь!»
        Лю взглянул на мистера Хайрама, тот бешено потряс головой. Лю взмахнул биноклем, повернулся к носовой орудийной башенке, крикнул исступленно:
        - По теплоходу - огонь!
        Коротко рявкнула, под восторженный гогот команды, 120-миллиметровка. Восторги, впрочем, оказались преждевременными: снаряд разорвался далеко впереди за носом
«Ломоносова».
        - Бездельники! - заорал Лю. - Пропойцы! По теплоходу - ого…
        Договорить он не успел. Раздался оглушительный треск, странная синеватая вспышка озарила фигуры на мостике, и Лю навзничь свалился на палубу, скрючившись, почернев, как хлебная корка, которую сунули в раскаленный кузнечный горн. Тело мистера Хайрама перелетело через перила и шлепнулось около орудия.
        Двумя секундами позже опять возник тот же звук, будто над судном в какое-то мгновение разрывали гигантское шелковое полотнище. На мостик и рубку снова плеснуло, словно из ковша, ослепительно-синим пламенем. Взмыл в воздух вихрь из обломков дерева и осколков металла. Невыпущенный снаряд разорвался в стволе орудия. Вся носовая надстройка с командным мостиком и штурманской рубкой была сметена. Уцелевшие матросы оцепенели - ведь они ясно видели, что со стороны теплохода не было и намека на выстрел, ни тени чего-либо, похожего на торпеду.

«Ломоносов» по-прежнему спокойно шел вперед, стеля за кормой, как шлейф, тоненькую, кудрявую струйку дыма. Прилетевший с востока ветерок медленно разворачивал на гафеле невиданный доныне флаг: багрово-дымное полотнище, перечеркнутое из края в край, наискось, ломаной золотой линией. В лучах полуденного солнца золотой зигзаг искрился и, казалось, порой вспыхивал, как молния.
        Третий и последний, будто с неба обрушившийся, удар чудовищной силы раскроил весь правый борт миноноски. Корабль накренился на бок и начал тонуть
        ГЛАВА 2
        ГЕОГРАФИЯ И РАЗВЕДКА
        Легковая машина самой последней модели, разукрашенная никелевыми и пластмассовыми побрякушками, с резиновой обезьянкой на ветровом стекле, вошла в распахнутые ворота загородной усадьбы и, сделав полукруг на асфальте, остановилась у подъезда кирпичного одноэтажного особняка. Из машины вышел дюжий, упитанный человек со свекольно-пунцовой физиономией, в серебристо-серой шляпе и таком же плаще.
        Привратник поспешил навстречу гостю.
        - Профессор дома?
        - Профессор в гимнастической, - почтительно доложил привратник.
        Гость бодро взбежал по ступенькам подъезда, прошел по коридору, минуя ряд комнат с уверенностью завсегдатая, и открыл дверь просторного зала, оборудованного кольцами, шведской стенкой, грушей для бокса и прочим спортивным инвентарем. Здесь он увидел хозяина особняка.
        Профессор древней географии Дик Хаутон зажимался спортом систематически, уделяя этому ежедневно час-полтора. Он, правда, не входил в состав футбольных команд, не брал призов на регби, имя его не фигурировало на страницах спортивных листков. Да профессор и не гнался за такой славой: тренировка нужна была ему для путешествий.
        Сейчас, в одних трусах и легких туфлях, он упражнялся с массивными гантелями: присев, выбрасывал руки вперед, поднимался, приседал снова, разводя руки в стороны.
        - Хэлло, Дик! - сказал гость.
        - Хэлло, Майкл! - отвечал хозяин. - Что новенького? {Вдох, приседание, выброс, выдох).
        - Есть серьезный разговор!
        - Отлично! (Вдох, приседание, разведение рук в стороны, выдох). - Но вам придется подождать несколько минут.
        - Подожду.
        - Прошу пройти в кабинет (приседание, выдох…).
        Дик Хаутон в обычной одежде производил несколько странное впечатление. Этот пожилой мужчина, высокий и худой, как жердь, с угреватым лицом и меланхолически опущенным длинным носом, в силу сутуловатости и привычки втягивать голову в плечи, напоминал какую-то диковинную нахохлившуюся птицу. Но было бы ошибкой по первому впечатлению считать его кабинетным ученым. Сейчас без пиджачно-галстучных доспехов он выглядел очень крепким человеком, не столько тощим, сколько жилистым.
        Кончив упражнения, профессор взял мохнатое полотенце и прошел в душевую, откуда появился уже в халате.
        Все четыре стены кабинета Хаутона были сверху донизу заставлены книгами. Здесь профессор собрал, кажется, все, что казалось Пацифиды, Гондваны, Лемурии, Атлантиды и других исчезнувших и легендарных материков, все, что трактовало о древнем Египте, Ассирии, Вавилоне и прочих царствах, канувших в небытие Среди этих ученых трудов странно выглядела библия ни письменном столе. Были тут еще маленький столик с бутылками виски и сифонами содовой и два глубоких мягких кресла. Одно уже занимал гость. Сняв плащ, он обнаружил под ним мундир офицера высокого ранга.
        Этого человека звали Майкл Кэрли. Карьера его была не совсем обычной. Когда-то он был рядовым бизнесменом. Во время второй мировой войны этот делец нашел себя на поприще разведывательной работы, проявив незаурядные способности по части всяческих хитросплетений и провокаций. Он стал лицом, причастным к изъятию германских секретных промышленных патентов. Золотой дождь пролился на Кэрли. Позже он развил кипучую деятельность в Южной Корее, и это еще выше подняло его персону в глазах хозяев промышленности и намного увеличило его текущий счет…
        Что общего, на первый взгляд, могло быть у труженика науки, погруженного в ветхозаветную пыль, и завзятого путешественника Дика Хаутона с этим генералом от бизнеса, прожженным разведчиком и страстным поборником «холодной войны» и «горячей политики»? Однако их связывали глубокие и прочные тайные нити.
        Последняя экспедиция, в которой участвовал Хаутон принесла ему специфическую известность. Это было восхождение на вершину горы Арарат. Именно там, по утверждению профессора, после всемирного потопа застряв мифический Ноев ковчег. В состав экспедиции, кроме Хаутона, входили альпинист с дипломатической подготовкой, археолог, кинооператор и фотограф. Три месяца колесила эта группа по горным хребтам в пограничном районе Турции, близком к СССР и имеющем важное стратегическое значение.
        Внимание «археологов» и «любителей древностей» было сосредоточено, главным образом, на советских границах. Они что-то фотографировали, что-то записывали, Когда же экспедиция спустилась вниз, Хаутон с огорчением заявил, что остатки ковчега обнаружить не удалось, но поиски возобновятся «при более благоприятной погоде»,
        Истинная подоплека этих псевдонаучных изысканий была довольно прозрачна. Еще лет десять назад при разведке, в которой подвизался Майкл Кэрли, начали создаваться специальные группы «сверхшпионов». В них вербовались социологи, историки, экономисты, геологи, географы, инженеры - люди широких знаний и высокой квалификации, способные и согласные выполнять определенного рода задания внутри страны и за ее рубежами Национальное географическое общество почти целиком состояло на этой малопочетной, но высокооплачиваемой службе; членам его поручалась агентурная и картографическая разведка. Членом общества был и Дик Хаутон - странный гибрид ученого и разведчика-любителя.
        Профессор опустился в кресло напротив гостя.
        - Вы любите бананы, Дик? - спросил Кэрли, отхлебывая из стакана.
        Профессор поднял брови и промычал что-то вроде: «Мммда, пожалуй…»
        - Тогда я полагаю, что вам придется отправиться в новую экспедицию, - сказал Кэрли.
        - Куда и зачем?
        - На побережье Тихого океана, в маленькую латиноамериканскую банановую республику, имя которой - Гарсемала.
        - Но ведь там идут военные действия! - воскликнул Хаутон.
        - Если бы их там не было, то не было бы и этого разговора…
        Речь шла о стране, где соотечественники Кэрли и Хаутона до недавнего времени хозяйничали, как у себя дома С полгода назад восставший народ свергнул тирана Теофило Бермудеса, ставленника монополистов. К власти пришло демократическое правительство Рафаэля Санчеса. Банановые, сахарные и кофейные плантации были объявлены национальным достоянием, необработанные земли помещиков розданы крестьянам. Новая, справедливая конституция, кодекс о труде, закон о социальном страховании и другие реформы правительства Санчеса вызвали бешеную ярость тех, кто почти столетие узурпировал власть в этой маленькой стране и держал ее гордый, трудолюбивый народ в страхе, бесправии и нищете. Газеты державы, привыкшей смотреть на Гарсемалу, как на свою исконную вотчину, кричали о том, что правительство Санчеса - «красное», коммунистическое. Заговоры вдохновляемые извне, следовали за заговорами. И, наконец, вспыхнул открытый мятеж, возглавляемый реакционным генералом Хесусом Эстрада.
        Все это было известно Хаутону, он знал, что посол его государства в Гарсемале является одной из главных пружин мятежа.
        - Но все-таки, - сказал огорошенный профессор, - я хотел бы знать, для чего там необходимо мое присутствие? И как мотивировать такую экспедицию?
        Кэрли отхлебнул еще раз.
        - Я все объясню. Скажите: наука может допустить, что Ноев ковчег надо искать не на Арарате, а в горах, отделяющих Гарсемалу от океана?
        - Если нужно, то может допустить. Но не кажется ли вам, что на эту скомпрометированную удочку сейчас трудно будет кого-либо поймать?
        - На этот случай сойдет. Особенно если это будет исходить из ваших авторитетных уст…
        Кэрли и Хаутон поглядели друг другу в глаза и расхохотались.
        - Ну, хорошо, - сказал Хаутон. - Но объясните, наконец, какое отношение Ноев ковчег может иметь к мятежу генерала Эстрада? И в чем будет заключаться наша миссия?
        - Вы высадитесь на побережье, подниметесь в горы…
        - И?
        - И исчезнете.
        - Куда?
        - Это уже ваше дело. По крайней мере на месяц, так, чтобы никто не мог обнаружить ваших следов…
        И Кэрли посвятил географа в свой план.
        - Действовать необходимо со всей наивозможной быстротой, - добавил он. - Учтите, что правительственные войска под командованием полковника Мануэля Альфаро сильно теснят противника. Если они сумеют покончить с эстрадистами - чем черт не шутит! - до вашего прибытия, то вся затея окажется холостым выстрелом.
        - Все понятно, - кивнул Хаутон. - Теперь нужно решить некоторые практические вопросы.
        - Финансирование? Официально вы снаряжаете экспедицию на свой счет. А деньги получите от нас.
        - Состав экспедиции?
        - Ну, тут вам и карты в руки. Но я думаю, что он должен быть невелик.
        - Конечно. Я возьму с собой Бейтса.
        - Третьего человека дадим вам мы. Не возражаете?
        - Нет. Это будет научный работник?
        - Можете считать его таковым, если пожелаете. Скажем, доктор зоологии; пусть он классифицирует сорок пар чистых и сорок пар нечистых тварей, которых Ной взял с собой в ковчег. (Кэрли опять захохотал, очень довольный собственным остроумием). Итак: доктор зоологии Фред Портер. Да, вот еще: экспедицию нужно обставить поромантичнее! Желательно, чтобы газеты побольше шумели о вашем предприятии, а романтика будет лучшей рекламой. Не нужно самолетов, не нужно теплоходов: они не по вашим «личным средствам». Но не нужно и крайностей. Я не буду уговаривать вас пуститься, подобно норвежцу Хейердалу, через океан на плоту Зафрахтуйте где-нибудь в Перу небольшой парусник - удобно, оригинально и романтично!..
        Не прошло суток после этого многообещающего разговора, как в газетах замелькали заголовки: «Снова на поиски Ноева ковчега», «Неугомонный Дик отправляется к берегам Южной Америки», «„Я найду баржу старины Ноя“ - заявляет профессор Хаутон» и тому подобное в таком же крикливом, развязном тоне.
        Но пресс-конференции, устроенной для корреспондентов тридцати семи газет, профессор Хаутон заявил, что на основе изучения вновь открытых источников он изменил свое мнение: Ноев ковчег следует искать не на вершине Арарата, а в лесных джунглях горного хребта, отделяющего Гарсемалу от океанского побережья. На вопрос корреспондентов: «Не опасается ли экспедиции вступать на территорию Гарсемалы в момент, когда там идет гражданская война, и не усматривает ли в этом профессор угрозы успеху экспедиции и самой жизни ее участников» - Хаутон ответил: «Политика не должна мешать науке. Он не думает, чтобы та или иная из враждующих сторон способна была поднять руку на мирную научную экспедицию. Он, профессор, не хочет откладывать путешествие до будущего года, сейчас для него, по климатическим условиям, самое благоприятное время»

…Два дня спустя экспедиция в полном составе погрузилась на пароход «Метеор», которому и надлежало доставить ее к берегам Южной Америки. Это было несколько комичное трио: Хаутон, долговязый, хохлящийся и через каждые два слова клюющий своим острым носом - вылитый марабу! Морстон Бейтс, его неизменный помощник во всех путешествиях, тучный человек с черной бородкой, обрамляющей рыхлое лунообразное лицо, очень подвижной и говорливый (профессор высоко ценил его за административные и хозяйственные способности, но порицал за необоримою трусость); и, наконец, Фред Портер - плечистый, молчаливый, небрежно одетый субъект с изрытой морщинами физиономией видавшего виды человека.
        В Неру им предстояло зафрахтовать парусную шхуну и на ней двинуться вдоль южно-американского побережья, к пункту высадки на гарсемальской территории.

«Метеор» вышел из порта в последних числах августа, в погожий день - тот самый день, когда «Ломоносов» миновал Маршалловы острова, близ Тайваня, на месте гибели миноносца «27», копошились водолазы.
        Хаутон перед отплытием еще раз заверил репортеров, что непременно разыщет пресловутый ковчег, дабы тем самым утереть нос всем не верящим во всемирный потоп.
        ГЛАВА 3
        КАПИТАН РАМИРЕС НАПЕВАЕТ
        Первая, нерабочая часть путешествия протекала спокойно, без приключений. Приключения и экзотика начались позднее, когда экспедиция очутилась в крупном перуанском порту Кальяо.
        Здесь, собственно, и находилась отправная точка экспедиции. Здесь предстояло подыскать и зафрахтовать небольшое судно, которое должно было отправиться к побережью Гарсемалы и высадить путешественников там, где Хаутон сочтет наиболее удобным.
        Компаньоны не стали откладывать дело в долгий ящик. Уже на второй день по прибытии Хаутон, Бейтс и Портер сидели в кабинете главы «Перуанской мореходной компании Канариас и Эквидо». За огромным зеркальным стеклом, задернутым кисеей, дремал город с его пыльными пальмами, истомленный полуденным зноем.
        Канариас оказался черномазым господином, любезным до приторности. Несмотря на то, что атмосфера комнаты напоминала только что протопленную русскую баню, этот перуанский делец был одет в черный фрак при крахмальных воротничках и белом галстуке. Пальцы г-на Канариаса были унизаны перстнями с бриллиантами чудовищных размеров, а брелоки на часовой цепочке весили в общей сложности не менее килограмма.
        - Для каких целей досточтимые, высокоуважаемые и любезнейшие синьоры желают зафрахтовать судно? - осведомился Канариас.
        - Для научных, - буркнул Хаутон.
        - Для научных целей? Чудесно! Великолепно! - подхватил г-н Канариас. - Мы сейчас располагаем судном, на оставляющим желать ничего лучшего. Прекрасное, комфортабельное судно! На нем как раз заканчивается текущий ремонт и через пару дней шхуна будет готова. Сейчас я познакомлю вас с ее капитаном. Его зовут дон Руфино Хосе Мария Чакон-и-Кальво Рамирес.
        - Аргентинец? - спросил Хаутон.
        - Нет, кубинец. Паоло! - закричал г-н Канариас. На зов появился мальчуган, загорелый до черноты, почти голый.
        - Паоло! - обратился к нему г-н Канариас. - Беги и найди синьора Рамиреса. Скажи, что шеф просит его не-мед-лен-но явиться в контору.
        Судя по фамилии, путешественники ожидали увидеть какого-нибудь жгучего брюнета с оливковым цветом лица. Каково же было удивление, когда перед ними предстал белокурый и голубоглазый атлет лет сорока, в элегантном белом костюме и замшевых туфлях. Мужественную загорелую физиономию его украшали тонкие светло-соломенные усики.
        Он стоял перед путешественниками, засунув руки в карманы, ухарски сдвинув на ухо дорогую панаму, и мурлыкая игривый мотив из какой-то старой оперетты: «Мы невинные творенья…»
        - Он такой же кубинец, как я астроном, - шепнул Бейтс Хаутону. - Бьюсь об заклад, что это не «дон», а «фон»…
        Впрочем, определить подлинную национальность дона Рамиреса было столь же трудно, как открыть замок с секретом. За долгие годы скитаний по свету этот явный европеец так космополитизировался, что почти забыл родной язык, и изъяснялся на
«беш-де-мер», на морском жаргоне - причудливой смеси исковерканных английских, французских, испанских и португальских слов. На этой изысканной разновидности эсперанто он и описывал непревзойденные качества своей шхуны.
        - Блиц унд доннер![5] «Амазонка» оборудована по последнему слову морской техники,
        - втолковывал он путешественникам. - Шхуна имеет радиостанцию и готова встретить любой шторм…
        Осмотр «Амазонки» оставил хорошее впечатление. Эта была чистая, стройная трехмачтовая шхуна с косыми парусами, правда, не столь комфортабельная, как пытался изобразить это г-н Канариас, но вполне пригодная для целой экспедиции и, видимо, недурной ходок.
        Хаутон и Бейтс прямо из порта отправились обратно в контору «Перуанской мореходной компании». Они шли с довольными лицами, не замечая загадочных и зловещих усмешек, которыми провожали их туземцы.
        Пока компаньоны ожесточенно торговались с г-ном Канариасом, пока подписывался договор и совершались все остальные формальности, капитан Рамирес вербовал команду.
        Давно не заглядывал Рамирес в барак на окраине Кальяо, известный среди моряков под названием «отеля старухи Забальядос». Безработный матрос всегда мог получить здесь уголок на нарах, тарелку бобов и кусок хлеба, все это в кредит до получения работы и аванса.
        Когда Рамирес открыл рассохшуюся дверь, на него пахнуло такой душной и тяжелой смесью запахов постельного тряпья, скверного табака и подгорелой пищи, что он сморщил нос, как бы собираясь чихнуть.
        Посреди барака, набитого до отказа людьми, стоял длинный, грубо сколоченный стол. Человек десять полуголых моряков за ним хлебали из двух мисок какое-то варево. К висячей лампе с обеих сторон второго этажа нар свешивались головы. Кто читал газеты, кто играл в карты, большинство же лежало просто так, подперев ладонями подбородки, обратив к свету измученные лица.
        Никто не откликнулся на приветствие Рамиреса. Крайние у стола молча потеснились, чтобы дать ему место. Такая неприязненная встреча ничуть не смутила капитана. Он, усмехаясь, вытащил кисет и трубку, замурлыкал: «Мы невинные творенья…»
        Присутствующим хорошо была знакома манера Рамиреса напевать себе под нос, сочетание мурлыканья и посвистывания.
        Порой это было бархатистое рокотание сытого кота, у которого чешут за ухом, игривый мотив: «Мы невинные творенья, глазки синие у нас…»
        Это означало хорошее настроение.
        Когда Рамирес сердился, мурлыканье переходило в громкий свист сквозь зубы, прерываемый коротким рычанием: «Сэр Джон по палубе ходил, сэр Джон с матросами шутил…»
        В этих двух песенках и заключался весь репертуар капитана Рамиреса, но матросы по ним, как по барометру, безошибочно распознавали «штиль» и «шквал». Услышав упоминание о сэре Джоне, они предусмотрительно обходили капитана за пять шагов, отлично зная тяжесть его кулаков.
        - Как, ребята? - развязно сказал Рамирес, заглядывая, как бы невзначай, в миску, - дело дрянь, а? Суп без мяса, на второе - кукиш?
        Он потянулся к графину с отбитым горлышком, понюхал содержимое.
        - Водичкой пробавляемся? Эх-хе-хе… (Рамирес постарался придать своему смеху максимум задушевности). - Блиц унд доннер! А ведь неплохо было бы сейчас сполоснуть горло стаканчиком вина? Как думаешь, приятель? - обратился капитан к голове, свесившейся сверху и глядевшей на него с выражением страха и ненависти.
        Голова тотчас повернулась и исчезла в сумраке верхних нар.
        - Вот что, - Рамирес перешел на деловой тон, - вот что, друзья! Есть хороший рейс! Выходим послезавтра, плата приличная, харчи свежие, и - задаток по 5 соль.[6]
        Он достал из кармана горсть серебряных монет и рассыпал их по столу.
        - На «Амазонке»? - спросил смуглый матрос со всклокоченной седой шевелюрой, сидевший в центре стола. Черные глаза его, вспыхивая как угли, освещали впалые морщинистые щеки.
        - На «Амазонке», - отвечал Рамирес. - Пойдешь?
        Матрос молча встал и бросил ложку. Рамирес следил, как он, нахмурившись, медленно подтягивал на верхние нары свое отощавшее тело. Моряки переглянулись.
        - Скажи ему несколько теплых слов, Хоакино! - раздались голоса.
        - Иди ко всем чертям! - закричал седой матрос, высовывая голову. - Если мне захочется сдохнуть, так уж лучше завербоваться в иностранный легион. Уходи подобру-поздорову. Не видать тебе здесь поживы!
        Один из обитателей барака поднялся и распахнул
        дверь. Рамирес был вынужден последовать этому молчаливому приглашению.
        До оставшихся в бараке донесся свирепый свист: «Сэр Джон с матросами шутил…»
        С вербовкой команды на месте ничего не выходило, хотя город был полон безработных моряков. Пока путешественники собирали пожитки и устраивались на борту «Амазонки», Рамирес быстро съездил куда-то и привез человек пятнадцать матросов, при виде которых поморщился даже видавший виды Канариас. Экипаж шхуны состоял отныне из самых отчаянных сорвиголов перуанского побережья. Над палубой «Амазонки» повисла многоязычная брань.
        - Комплект - за исключением радиста, - доложил Рамирес накануне отплытия.
        - Как же без радиста?! - заволновался Бейтс, пощипывая бородку. - Нет-нет… без радиста нельзя… без радиста мы не можем идти в плавание… Вдруг авария, нельзя даже сигнал бедствия подать. Радист необходим!
        - Сигнал бедствия? - переспросил Рамирес, нехорошо ухмыляясь. - Ну, ладно! Радист будет.
        И действительно, поздним вечером капитан доставил на судно бесчувственного, видимо, мертвецки пьяного человека. Его подняли на борт и отнесли в кубрик.
        В шесть утра крепко спавших в своей каюте путешественников разбудил зычный голос капитана Рамиреса. Беготня на палубе, поскрипывание, которым наполнилось судно, и легкое покачивание говорили о том, что «Амазонка» отправляется в путь.
        Буксир вывел шхуну из гавани. Затем «Амазонка» отдала конец и, набрав полные паруса попутного ветра, двинулась на восток, покинув шумный и живописный Кальяо. Оставляя за кормой долгий раздвоенный след, шхуна, как на крыльях, неслась вперед, в широкие просторы океана.
        А на борту «Амазонки» в этот момент заливайся свисток, зовущий все вахты наверх.
        Матросы, на бегу натягивая рубахи, вылетали на палубу. Последним из кубрика вышел коренастый молодой парень, русый, с простецким лицом рязанца или калужанина, в измятом синем костюме.
        Затем на возвышенный полуют[7] поднялся сам капитан Рамирес. Но это был уже не тот обходительный щеголь в белом костюме и панаме, с которым путешественники познакомились в Кальяо. Сейчас крепкий горе его облегал парусиновый пиджак с морскими пуговицам, когда-то синий, а ныне выгоревший до голубизны. Пола пиджака подозрительно оттопыривалась сзади. В руке капитан держал фуражку с золоченым
«крабом» - якорь в венке.
        Рамирес оперся о перила и обвел толпу слегка хмельным взглядом.
        - Вы видите меня, бродяги?
        - Видим! - раздались голоса.
        - Вы узнали капитана Рамиреса?
        - Да!
        Рамирес лихо насадил фуражку на левую бровь. Все это походило бы на комедию, если бы не присутствие пистолета в заднем кармане капитана и опасливая настороженность людей на палубе.
        - Вы удивительно догадливы! - заявил Рамирес. - Это я! Только не тот капитан Рамирес, которого вы видели на берегу. Там я был покладист и мягок, как ягненок - это было мое сухопутное лицо. Теперь перед вами - мое морское лицо. Вглядитесь в него хорошенько, и зарубите себе на носу: капитан Руфино Хосе Мария Чакон-и-Кальво не повторяет чего-либо дважды. На море у капитана Рамиреса есть свой кодекс. Он состоит из трех правил: во-первых, повиновение, во-вторых, повиновение и, в третьих, - повиновение. И не какие-нибудь, а бес-пре-кос-лов-ные! Если я прикажу кому-нибудь из вас укусить собственный локоть, то он должен, немедленно сделать это, иначе…
        Рамирес, насупив брови, вглядывался в толпу.
        - Помяните мое слово: я сделаю из вас либо настоящих матросов, либо начинку для пирога сатане. Вы будете жрать, что дадут, и работать столько, сколько потребуют. Я буду карать и миловать, - понятно?! - ибо здесь, на борту «Амазонки», я для вас бог, король и закон. И, наконец, запомните: я не потерплю на «Амазонке» членов профсоюза и коммунистов…
        В этот момент паренек в синем костюме, раздвигая толпу плечом, протиснулся вперед. Декларация капитана была прервана на середине.
        - Хотя вы и заявили, что не потерпите на судне коммунистов, вам придется считаться с пребыванием на «Амазонке» комсомольца…
        Это заявление было произнесено на хорошем английском языке и произвело на оторопевшую команду впечатление грома с ясного неба.
        - Как вы смели, - продолжал смельчак, - как вы смели завлечь меня обманом на это судно?!
        Он волновался и сдерживал себя с видимым трудом. Спокойствие изменяло молодому моряку, краска залила его щеки, он повысил голос:
        - Я требую, чтобы вы, слышите, вы - пират! - вернулись в Кальяо и высадили меня на берег. Иначе я в первом же порту сойду сам и буду жаловаться советскому консулу!
        ГЛАВА 4

«АМАЗОНКА» МЕНЯЕТ ИМЯ
        Выкрикнув эти слова, молодой моряк в синем костюме сделал еще шаг вперед и остановился, сжав кулаки и вперив серые, налитые гневом глаза, в лицо Рамиреса.
        Матросы безмолвствовали.
        Рамирес, при всем своем безграничном нахальстве, растерялся от подобной неслыханной дерзости и в первые секунды соображал туго. «Блиц унд доннер! Так он комсомолец?! Я этого не предусмотрел!»
        В памяти капитана ожили сцены минувшего вечера как он зашел в кафе и подсел к столику, где пил содовую «этот мальчуган» (опытный глаз Рамиреса сразу определил в нем моряка), как завязал разговор… По хорошему английскому произношению Рамирес сперва счел молодого человека за англичанина. Узнав, что собеседник - русский, Рамирес отрекомендовался чехом Он радостно потер руки, выяснив, что случай свел его именно с тем, кого он сейчас искал. Рамирес пустил в ход всю свою дипломатию (а он умел нравиться, когда хотел этого). Широчайшая радушная улыбка не сходила с лица капитана, он то и дело жал руку собеседнику, хлопал его по плечу, вообще всячески выказывал приязнь.
        Дмитрия Крюкова, радиста с советского теплохода «Памир», пришедшего в Кальяо за химикалиями, Рамирес расположил к себе ухватками старого морского волка и внешностью атлета.
        Несколько смущала Рамиреса национальность радиста, но выбирать не приходилось, времени уже не было.
        Капитан предложил выпить «за мир и дружбу народов». Он так настаивал, так уговаривал и прижимал руку к сердцу, что Крюков нехотя согласился.
        Принесли две бутылки ледяного тропического пива, разливая его, Рамирес улучил момент и незаметно бросил в стакан радиста щепотку белого порошка.
        Дальше Крюков ничего не помнил: ни того, как капитан, дружески подбадривая
«захмелевшего приятеля», подсаживал его в таксомотор, ни того, как поднимали его на палубу «Амазонки»…
        Вспомнив все это, Рамирес засунул руки в карман и крикнул:
        - Пенч!
        Откуда-то из-за спины капитана возник боцман Пенч, правая рука и послушное орудие Рамиреса. Настоящая фамилия его, собственно, была Мак-Клюр. Уродство и горб заслужили ему кличку «Пенч».[8]
        - Здесь, капитано!
        - Взять этого молодчика! - отчеканил Рамирес. - И в трюм. Пусть жалуется там советскому консулу.

* * *
        В одну из ближайших ночей к штурвалу стал сам капитан Рамирес. Проверив курс, он принял из рук в руки штурвальное колесо и повел «Амазонку» к берегу, вглядываясь во тьму, то и дело сверяясь с показаниями компаса.
        Вот уже несколько дней капитан тщетно ломал голову над странными действиями и распоряжениями Хаутона, возглавлявшего экспедицию и по договору являвшегося фактическим хозяином шхуны. Из шумного Кальяо «Амазонка» направилась к маленькой пристани Сан-Мигель на побережье Гарсемалы. Здесь экспедиция закупила мулов, наняла проводника из местных жителей и отправилась в горы. В этом как будто ничего загадочного и не было. Но перед отбытием члены экспедиции заперлись с Рамиресом в каюте, и Хаутон потребовал карту побережья.
        Профессор долго изучал карту. Потом спросил: Не знает ли капитан поблизости от Сан-Мигеля на берегу пустынного места с удобной якорной стоянкой. Рамирес порылся в памяти, заглянул в лоцию и сообщил, что в 60 милях восточнее Сан-Мигеля имеется небольшая необитаемая бухточка, даже без названия, кажется то, что желательно профессору.
        - Через трое суток, считая с сегодняшнего дня, вы придете туда, - сказал Хаутон. - Ночью. В бухте вы возьмете на борт людей, которые предъявят вам письменное распоряжение с дальнейшим маршрутом.

«Блиц унд доннер! - подумал Рамирес. - Да тут дело нечисто! Что они затевают?»
        Вслух же он сказал только: «Есть!»
        - Вам нужен сигнал? - осведомился Хаутон.
        - Обязательно!
        - Вас устроит костер на берегу?
        - Вполне. Его нужно зажечь при входе в бухточку на правой стороне.
        - Идет.

…Сейчас Рамирес вел судно параллельно берегу и, напрягая взгляд, искал желанной светлой точки. Прошло с полчаса. Наконец, по левому борту блеснула во мраке красная точка: костер!
        Рамирес закатал штурвал налево, искусно маневрируя, повел шхуну на огонь. Задолго до рассвета «Амазонка» бросила якорь в безымянной бухточке.
        Здесь капитана ждал сюрприз: люди у костра оказались… Хаутоном, Бейтсом и Портером, но уже без проводника, без мулов и поклажи, только с ружьями и рюкзаками. Огорошенный Рамирес получил приказ немедля закрасить название шхуны. Она получила другое, самое модное имя - «Атом». Портер вручил Рамиресу новые судовые документы, оформленные по всем правилам. Владельцем шхуны в них значился некий мистер Гибсон. (Рамиресу объяснили, что под этой фамилией будет фигурировать Хаутон). На судне подняли на флаг со звездами и полосками, после чего «Атом» поставил паруса и взял курс на Маркизские острова, где члены экспедиции предполагали провести пару недель в приятном ничегонеделании.
        Капитан Рамирес так и не мог ничего понять… А смысл операции, носившей условное наименование «Джунгли», заключался в следующем: в прессе должны были появиться сообщения об исчезновении экспедиции Хаутона. Вслед за взволнованными комментариями и догадками газеты «выстреливали» ошеломляющую сенсацию: члены экспедиции захвачены войсками «красного» правительства Рафаэля Санчеса и зверски расстреляны. Это должно было явиться поводом к военной интервенции в Гарсемале. Войска державы, разведку которой представлял Майкл Кэрли, вступали в маленькую банановую республику «для защиты интересов и жизни своих подданных». При такой поддержке мятежники получали возможность быстро ликвидировать правительство Санчеса и установить диктатуру генерала Эстрада.
        Через некоторое время «Атом» снова высаживал членов экспедиции в уже известной нам бухте и принимал прежний облик Хаутон, Бейтс и Портер, обросшие бородами, оборванные и измученные, объявлялись в Сан-Мигеле, чтобы поведать миру о необычайных злоключениях, которые они перенесли, лишившись проводника, укушенного змеей, и заблудившись в лесных джунглях гарсемальского нагорья.
        Выполнить полностью эту программу помешали некоторые непредвиденные события, разыгравшиеся на борту новоокрещенной шхуны. Началось с того, что Рамирес запил. С этого момента вплоть до самой катастрофы у него не было ни одного трезвого вздоха. Капитан не слышал ползущих среди команды шепотов, не чувствовал накипающей злобы, растущего нервного напряжения людей.
        Вернувшись в кубрик после декларации Рамиреса, матросы обнаружили свои койки перетряхнутыми, а сундучки вскрытыми. Были изъяты все ножи и спиртные напитки. Моряки промолчали, но дали себе слово сквитаться с капитаном при первом удобном случае.
        Нарастало недовольство пищей: это была изо дня в день одна и та же «соленая лошадь», окаменевшие сухари, маисовая каша и кофе, цветом и вкусом напоминавшее помои.
        Все это усугублялось нетерпимостью Рамиреса, пьяного не только от вина, но и от безнаказанности. По всякому поводу и без повода он пускал в ход кулаки.
        Шорохи и шепоты, тревожная и настороженная атмосфера, в которой зарождается бунт, крамольные замыслы сгущались вокруг человека, сразу занявшего среди команды положение вожака. К этому огромному коричневому детине в распахнутой рубахе, откуда глядела татуированная грудь, Рамирес относился так же пренебрежительно, как и к другим матросам. Если б он знал, что именно из уст татуированного впервые пополз шепот «Рамирес под пьяную руку непременно посадит нас на рифы! Смотри в оба, ребята!»
        ГЛАВА 5
        СИГНАЛ БЕДСТВИЯ

…А судно медленно двигалось вперед при слабом попутном ветре, падавшем с каждым часом. Рамирес мутным взглядом взирал на начинающие обвисать паруса. Иногда он прислушивался к голосам, доносившимся с кормы, где под тентом сидели Хаутон и его компаньоны. Говорил, впрочем, больше Бейтс, он тараторил без умолку. Изредка вставлял несколько фраз Хаутон. Портер, как всегда, молчал.
        Только раз этот выкормыш Майкла Кэрли изменил себе. Подойдя к Рамиресу, он поинтересовался: что капитан собирается делать с Крюковым?
        - Будет работать, - отвечал Рамирес. - И не таких обламывали.
        Этот краткий разговор имел, однако, одно положительное последствие. Рамирес крикнул вахтенному:
        - Отнесите ему сухарей, что ли, чтобы он там не подох с голоду…
        Крюков, брошенный в трюм, переживал долгие, мучительные часы. Его, действительно, терзали голод и жажда, но еще больше мысль о том, что сейчас там, на «Памире»? Может быть, комсомольское собрание уже исключило его из рядов организации, как предателя и перебежчика? Суждено ли ему выбраться из этой плавучей тюрьмы и вернуться на родину? Или хозяева «Амазонки» сочтут более удобным отделаться от него, отправив на дно привязанной к ногам балластиной? Тогда никто не узнает истинной сути дела и имя его в глазах товарищей, родных и всего народа будет покрыто вечным позором… А Наташа? Он представил себе милое девичье лицо и выражение презрения и гадливости на губах…
        Крюков вытащил из бокового кармана уцелевшие документы: комсомольский билет и мореходную книжку. Между ними в конвертике была вложена фотокарточка. В трюме было темно, но он и так ясно представил себе надпись на обороте фотографии, сделанную тонким, изящным почерком: «Не забывай меня, родной, там, за морями! Наташа». Подруга Крюкова, Наташа Пчелинцева, работала метеорологом в Москве, в институте климата. Прижав карточку к губам, Крюков вложил ее в мореходку и перепрятал все подальше.
        Что делать? Планы роились в его голове. Есть ему принесут в конце концов? Если бы справиться с матросом, который принесет пищу… А потом? Куда уйдешь? Кругом океан… Вот с самого начала он дал маху, напрасно погорячился. Нужно было не брыкаться, сделать вид, что покорился, получить в свои руки рацию. Он связался бы с
«Памиром». В радиорубке сейчас сидит, вероятно его помощник, практикант Кеша Ярлыков…
        И еще одна вещь беспокоила Крюкова: на дне трюма плескалась вода. Ботинки были полны, ноги мокры до колен. Крюков нащупал какие-то ящики и влез на них.
        Матрос, посланный Рамиресом, вернулся необыкновенно быстро.
        - Капитан, - пробормотал он, еле переводя, дух, - вода!
        Рамирес сразу сообразил, в чем дело.
        - Ш-ш-ш! - зашипел он, зажимая матросу рот, - «Что ты горланишь, болван!»
        Капитан сам спустился в трюм. Он увидел то, что Крюков заметил уже на вторые сутки пребывания здесь: «Атом» тек, как старая рассохшаяся лохань. Рамирес безошибочно, как опытный врач, определил состояние больного. «Атом» был плох, очень плох, ему уже не могли помочь никакие пластыри, он умирал раньше, чем можно было предположить, раньше, чем это было предусмотрено планами Рамиреса.
        Если у пассажиров «Амазонки» был секрет, неизвестный капитану, то и Рамирес скрывал нечто, ведомое всему Кальяо, но неизвестное Хаутону и компании. Из команды в это нечто был посвящен только один Пенч, который, несмотря на всю свою хитрость, был большим тугодумом. Теперь он сообразил, в какую ловушку попал, и срочно перестраивался. Уединившись с татуированным в подшкиперской, он шептал матросу:
        - Худые дела, парень! Неспроста ни один кальяоский моряк не захотел идти на это судно…
        - Почему?
        - Потому, парень, что ты не знаешь еще, что такое «Перуанская мореходная компания», что такое «Амазонка» и капитан Рамирес… Вот едут на этой шхуне какие-то толстосумы-туристы. Матросы работают, как черти, обнадеженные обещаниями Рамиреса. И никто не знает, что вряд ли он вернется назад. Вернется, как это бывало не раз, один капитан Рамирес. На суше он стелет мягко, сулит золотые горы, угощает, опутывает паутиной. Но спать на его постельке, - боцман выразительно свистнул, - я больше не согласен и за 100 тысяч соль. Говорят, это бывший гитлеровец. Хороших дел, видно, натворил он у себя на родине, если даже теперь не решается вернуться домой, в Западную Германию. Да и здесь на него давно наточен не один матросский нож… Вот он каков, наш капитан! А «Амазонка»? Она была красива в порту, свежепокрашенная, а жить ей осталось считанные часы. Есть такой жучок-тередо, он, как буравчик, сверлит самое твердое дерево, точит корпус и набор корабля, пока не превратит его в сито. По внешности крепкое, отличное судно. Потом - трах! - и оно рассыпается, как ореховая скорлупа под каблуком.
        - Ну?
        - Вот тебе и «ну»! Таковы все суда этой проклятой компании. Она покупает их за бесценок, на слом. Рамирес посадит шхуну где-нибудь на рифы. Матросы спасутся ли, нет ли… А уж Рамирес обязательно уцелеет, каналья! Он останется один на тонущем судне - красивый жест! - а затем высадится на моторной шлюпке в условленном месте, где его подберут.
        - А дальше?
        - А дальше? Канариас и Эквидо получат солидный страховой куш, а капитан Рамирес - свою долю…
        Татуированный внезапно сгреб Пенча за грудь и встряхнул так, что у боцмана щелкнули зубы:
        - И ты знал все это, собака?
        - Да! - захныкал Пенч. - Опутал Рамирес, сатана Ведь он и от меня, не задумываясь, теперь отделается.
        Матрос отшвырнул полу задушенного Пенча на груду аккуратно сложенной парусины. Помолчав, спросил угрюмо:
        - А закон?
        - Закон слишком большая роскошь для бедного матроса, парень. А у Канариаса на откупе полиция, суды, адвокаты, судоходные инспектора…
        В это время капитан в своей каюте достал карту. Место, где находилась шхуна, представляло ровное, однотонное голубое поле, без единой черной точки, символа желанной земли.
        В эту ночь Крюков еще два раза видел бормочущего и пошатывающегося Рамиреса. Пока члены экспедиции безмятежно спали, капитан дважды спускался в трюм. Проклятая вода прибывала. Медленно, но верно. Рамирес знал, что откачивать бесполезно.
        На другой день наступил полный штиль. Флаг, под которым шел «Атом», повис, не колтыхаясь. Шхуна под всеми парусами неподвижно замерла посреди синего простора.
        А вода все прибывала.
        На третьи сутки штиля, когда вода уже настигала Крюкова, сидевшего на ящиках, как на насесте, Рамирес появился в каюте путешественников.
        Сообщение капитана прервало партию в бридж. Хаутона, казалось, поразил столбняк. Бейтс вскочил, потом, схватившись за сердце, рухнул в плетеное кресло. Лицо Портера приняло землистый оттенок.
        - Ч-ч-ч-то? - выдохнул Бейтс. В минуты опасности он обычно начинал заикаться, и это заикание становилось тем сильнее; чем больше была степень опасности. - Ч-что вы с-с-ка-за-ли?..
        - Я сказал… - заплетающимся языком повторил Рамирес,
        - Вы пьяны, капитан! - закричал Хаутон.
        - Не пьян, но стаканчик пропустил…
        - Где мы находимся?
        - В Тихом океане. Примерно, между 130 и 140 западной долготы и экватором и 10 южной широты.
        - Ближайшая земля?
        - Маркизские острова. Мы на половине пути к ним. Но пока кончится штиль, можно успеть трижды отправиться на дно, - заявил Рамирес с пьяной откровенностью.
        - А если шторм? - спросил Хаутон.
        - Скрывать нечего, да и поздно. Первый шторм доконает нашу посудину за полчаса.
        - Мо-может нас за-заметит к-какой-нибудь п-п-паро-ход? - заискивающе допытывался Бейтс.
        Но Рамирес безжалостно разбивал все надежды.
        - Мы взяли в сторону от больших морских дорог. Этот участок океана посещается крайне редко.
        Тогда Бейтс, взбунтовавшись, набросился на Хаутона.
        - Это все ва-ваши фа-фантазии, Дик! - фальцетом завопил он. - Вам ну-нужна была ро-романтика? П-ппо лучайте! Я же го-говорил, что нужно было фрахтовать шхуну с мо-мо-тором… О, бо-бо-бббоже!..
        В каюту просунулась голова Пенча. По выражению его лица Рамирес догадался, что дело неладно.
        - Матросы просят вас, капитан! - доложил Пенч гримасничая.
        Рамирес прошел на корму, поднялся на палубу. Взглянув на толпившихся внизу матросов, он сразу протрезвел и, опустив руку в карман, стиснул рукоять пистолета.
        - В чем дело, ребята?
        Татуированный выступил вперед.
        - Рассчитываемся, капитан. Уходим. Судно тонет Никому нет охоты кормить акул.
        - Как же вы уйдете? - спросил Рамирес с иронической развязностью.
        - На шлюпках, капитан Мы рассчитали, что кое-как разместимся в них. Но вам и этим господам места, извините, не хватит. У вас зато остается рация.
        Рамирес молча, внимательно разглядывал татуировку на груди матроса: водолаз, отдыхающий на дне морском, и кокетливая русалка у него на коленях. Над шлемом водолаза шаловливой стайкой взлетали пузырьки воздуха, изображенные зеленой тушью.

«В Сингапуре делал, вероятно», - подумал Рамирес. Мозг его лихорадочно работал: что ответить? Какую позицию занять?
        - Все? - мрачно спросил он.
        - Все, капитан. Не взыщите… - подтвердил татуированный.
        Последующее разыгралось в одно мгновение. С криком: «Расчет? Получай!» Рамирес вырвал из кармана кольт военного образца. Матрос подскочил вверх сантиметров на двадцать: пуля впилась в палубу у самых его ног. Одновременно грянул другой выстрел, заставивший капитана отскочить. Щепка, отколотая от баллюстрады крутясь, взлетела в воздух.
        В капитана стрелял Пенч, притаившийся за мачтой, Пенч, собачьей преданностью которого хвалился Рамирес. В руках у него находился старинный крупнокалиберный
«Смит-Вессон» с длинным стволом. А из толпы на Рамиреса глядели черные рыльца четырех автоматических пистолетов.
        Рамирес опустил руку с бесполезным теперь кольтом и стиснул зубы.
        - Ну и черт с вами!..
        В одной из шлюпок продукты, бочонок с водой, ракетница, секстан, морские карты были заблаговременно приготовлены самим капитаном. Пенч, ухмыляясь, тащил сюда подвесной руль-мотор. Матросы быстро погрузили провизию и запас пресной воды в остальные шлюпки Команда уходила в полном составе, не говоря уже об изменнике Пенче - даже помощник, всегда державший руку капитана.
        Рамирес не произнес больше ни слова до конца посадки. Только когда шлюпки уже отвалили от злополучной шхуны, он не выдержал:
        - Блиц унд доннер! Где вы учились бандитизму, мер-р-р-зав-цы?!
        - У вас, капитан. И у ваших хозяев! - крикнул татуированный, стоявший во весь рост на передней шлюпке.
        Ядовитая реплика была поддержана дружным хохотом.
        Рамирес долго не спускал взгляда с удаляющихся шлюпок. Машинально, как раз навсегда заведенный музыкальный ящик, он продолжал 'свистеть: «Сэр Джон с матросами шутил…»
        Но вот шлюпки скрылись за горизонтом. Рамирес снова спустился в трюм.
        - Вылезайте! - скомандовал капитан, подавая Крюкову руку и помогая ему выбраться на трап. - Будете работать…
        Осматривающего рацию комсомольца окружили Рамирес и члены экспедиции. Рация оказалась плохонькой, старомодной, но работать было можно.
        - Речь идет о жизни и смерти, не только нашей, но и вашей, - сказал Рамирес. - Вы будете передавать только сигнал бедствия. Если же вы попытаетесь послать в эфир хоть одно постороннее слово - пеняйте на себя! - и он угрожающе приставил ствол пистолета к затылку радиста.
        Крюков одел наушники и положил руку на ключ. - Та-та-та, та-та-та, - запел ключ под его пальцами. Точка-точка-точка-тире-тире-тире-точка-точка-трочка. С-О-С. Сэйв оуэр соулз. Спасите наши души.
        Бейтс в отчаянии ломал пальцы. Даже многоопытный Хаутон и бывалый Портер утратили душевное равновесие. Экспедиции угрожала самая недвусмысленная опасность исчезнуть
        - не фиктивно, а по-настоящему, и исчезнуть весьма основательно. «Капитан, неужели мы погибаем?» - можно было прочесть во всех устремленных на Рамиреса взглядах.
        А Рамирес стоял, прислонившись к двери каюты, скрестив руки, как бы не замечая этих посеревших лиц, этих трясущихся губ. Он думал о том, как бессмысленно и глупо гибнуть среди полного штиля, опускаться на дно под всеми парусами.
        Крюков напряженно вслушивался в эфир. Он был мокр по самые уши, вода, стекая с его одежды, образовала у ног маленькое озерцо.
        Прошли долгие, томительные двадцать минут. Полчаса. И вдруг откуда-то из мира живых донесся ответ:
        - Кто зовет на помощь?
        - Шхуна научной экспедиции «Атом» терпит бедствие между 130 и 140 западной долготы и 0 и 10 южной широты. Торопитесь! - передавал Крюков.
        - Держитесь! Мы близко! Идем на помощь! - отвечали ему.
        Два часа спустя пассажиры «Атома» бурно: приветствовали появившийся на горизонте белый теплоход…
        - «Ломоносов», - прочел Рамирес золотые буквы на носу приближающегося судна. - Что за странный флаг? Занзибар, что ли?
        Теплоход приблизился к шхуне, застопорил машины. Быстрота, с которой был спущен вельбот, вызвала бы зависть у любого моряка. Смуглые матросы, одетые сплошь в белое, в сдвинутых на затылок круглых шапочках, с гортанным криком налегли на весла. Рамирес метнулся по палубе и скрылся в радиорубке. Через полминуты он выскочил оттуда, и Бейтс заметил на его лице царапину, которой до этого не было.
        Один за другим спустились в вельбот Хаутон, Бейес и Портер. Последним сошел Рамирес с небольшим чемоданчиком, куда сложил судовые документы и деньги.
        - Все покинули шхуну? - закричали в рупор с мостика «Ломоносова».
        - Все! - рявкнул Рамирес.
        Вельбот отвалил. Капитан оглянулся, поднял руку и бросил что-то в воду.
        - Что вы бросили? - полюбопытствовал Хаутон, когда они поднялись на борт судна-спасителя. Рамирес прищурился, подмигнул:
        - Блиц унд доннер! А вы видели? Ключ от радиорубки…

* * *
        Стройный, худой, с энергичными чертами лица человек, которого подчиненные называли
«камарадо Зобиара», стоя у окна рулевой рубки, внимательно вглядывался вдаль.
        Темное пятнышко на горизонте росло, становилось все чернее.
        - Вот теперь шхуне - крышка! - сказал Зобиара рулевому, указывая на этот зловещий предвестник. - Давайте уходить от циклона…
        И он поставил ручку машинного телеграфа на «полный».
        Часть вторая
        НА НЕВЕДОМОМ ОСТРОВЕ
        ГЛАВА 6
        ТЫСЯЧА И ОДНА ЗАГАДКА
        Остальную часть пути, от места, где была брошена обреченная шхуна, до пункта назначения «Ломоносова», потерпевшие крушение провели в кают-компании теплохода.
        Непосредственной причиной этого явилась излишняя, бойкость капитана Рамиреса. Он заинтересовался странным сооружением, установленным на верхнем ходовом мостике. Впервые он встречал на теплоходах такую, по его выражению, «штуковину» и бесцеремонно полез под покрывавший ее брезентовый чехол.
        Но за спасенными присматривали. Вахтенный-малаец немедленно взлетел наверх и вежливо, но настойчиво пригласил участников экспедиции спуститься вниз, в кают-компанию.
        О первых порывах налетевшего шквала путешественники узнали по покачиванию судна и шуму ливня. Да, на «Атоме» можно было с уверенностью поставить крест. Шквал должен был быстро доконать злосчастное имущество господина Канариаса.
        А пункт назначения «Ломоносова» находился не так уж далеко. Пронесся шквал, и часа через четыре теплоход замедлил ход. Рамирес сразу заметил это по затихшему гулу машин. Он приник к иллюминатору и увидел землю. Затем тьма, падающая в этих широтах внезапно, без сумерек, скрыла все.
        Покачивание судна прекратилось. Теплоход, по-видимому, вошел в гавань. Загрохотала в клюзе якорная цепь, зазвенел машинный телеграф, и двигатели стали.
        Вслед за инженером Зобиара притихшие путешественники вышли на палубу, в тишь и духоту тропической ночи, изредка прорезаемой зарницами на западе. А на севере, в нескольких километрах, где-то над землей вспыхивали и гасли яркие электрические огни.
        Перспектива ступить, наконец, на твердую землю настолько обрадовала потерпевших крушение, что они безропотно дали завязать себе глаза и по одному свести по сходням на берег. Где-то близко раздавался приглушенный стук автомобильных моторов.
        - Где мы? - спросил Хаутон, опускаясь на мягкое сидение.
        - На Острове Больших Молний, - ответил Зобиара.
        - Как?
        Но их спутник молчал.
        - Куда нас везут? - снова задал вопрос Хаутон.
        - Об этом вы узнаете позже, - ответил тот же спокойный голос. - Не волнуйтесь. Вам не причинят абсолютно никакого вреда.
        Все это было так странно, так неожиданно, что гости подчинились. Когда машина остановилась, их, не снимая повязок, повели сначала по мягкой дорожке, затем по ступеням лестницы, покрытой ковром.
        Сняв повязки, гости увидели просторную комнату, обставленную по-европейски.
        - Прошу вас располагаться здесь, - сказал Зобиара. - Сейчас вам подадут ужин. Во избежание неприятностей я просил бы вас (эта просьба явно носила характер приказа) не покидать это помещение до утра. В комнатах направо и налево приготовлены постели.
        - Но где же мы! - возопил долго сдерживавшийся Хаутон. - Что значит вся эта таинственность, эти повязки?
        - Вы - на Острове Больших Молний, - повторил Зобиара. - Об остальном мы побеседуем завтра, сейчас отдыхайте.
        Дверь захлопнулась, и путешественники услышали щелканье ключа, дважды повернувшегося в замке.
        Потерпевшие крушение встретили, вопреки ожиданиям, обходительный прием. Утро принесло им превосходный завтрак, не была забыта даже коробка сигар.
        Когда они кейфовали, развалившись в мягких креслах, и только собирались приступить к обсуждению положения, как в дверь постучали.
        Это был Зобиара, как всегда собранный, подтянутый. Он пожелал путешественникам доброго утра, потом, придвинув кресло, сел и изложил решение совета островитян.
        Совет, возглавляемый Рао-Сагибом, приветствовал появление на Острове Больших Молний представителей науки. «Господам ученых» предоставлялась свобода действий во все время пребывания здесь.
        Они, по желанию, могли столоваться или у себя, в предоставленных им комнатах, или за общим столом.
        - Покинуть остров, - сообщил Зобиара, - господа ученые смогут в ближайшее время.
        - Когда? - перебил Хаутон.
        - Скоро. Только, конечно, не сегодня и не завтра, так как наш теплоход требует некоторого ремонта. Словом, когда это будет возможно. Вы не будете ощущать недостатка ни в чем.
        - Я ощущаю недостаток в радиосвязи, - нагловато заявил Хаутон. - У вас, конечно, есть радиостанция? Мне необходимо связаться с… с национальным географическим обществом.
        - Радиостанция у нас есть. Но то, что вы просите, невозможно.
        - Почему невозможно? Я не прошу, а требую!
        - На этой земле вы можете только просить, но не требовать, А невозможно по очень простой причине: обитаемость этого острова является тайной.
        - Вот как!
        - Да. Мы не требуем благодарности за оказанную вам помощь. Мы желаем только одного: после вашего отбытия это так и должно остаться тайной в течение некоторого обусловленного срока. Ваше честное слово ученого будет нам порукой.
        - А если такое слово не будет дано?
        - Тогда вам и вашим коллегам придется задержаться на острове на положении гостей…
        - Это что же - плен?! - прошипел Хаутон. Он поднялся, втянул голову в плечи, сунул руки в карманы и нервно зашагал по ковру, топорщась, как рассерженная птица. - Знаете ли вы, господин Зобиара, - выкрикнул он, - что мы являемся подданными великой державы, которая одним мановением может стереть ваш остров с лица земли!
        Зобиара еле заметно иронически улыбнулся.
        - Спокойно, спокойно! - сказал он, - Угроз, право, не нужно, они никому не страшны. Может быть поговорим нейтральные темы? Как вам понравились лангуст за завтраком и старая мадера?

…Хаутон почувствовал ощутительный толчок ногой со стороны Портера. Как-то сразу профессор отрезвел и опустился в кресло,
        - Прошу извинить! - сказал он, отдуваясь. - Я вспыльчив. К тому же мадера ударила мне в голову.
        Зобиара ответил невозмутимо:
        - Повторяю: вам предоставляется свобода действий. Рао-Сагиб и совет островитян обращаются к вам только с тремя небольшими просьбами (в голосе Зобиара зазвучал металл): во-первых - не подниматься на плато. Во-вторых, не заходить без разрешения в лаборатории. В-третьих - не посещать «Больших юго-восточных утесов». Все, господа.

…Воспользовавшись любезным разрешением, члены экспедиции в первые же три дня ознакомились с топографией острова. Он представлял собой клочок земли, по всем данным вулканического происхождения, почти круглой формы, километров 12 в поперечнике, и напоминал пудинг, поставленный на круглое блюдо. Это был конус с пологими краями, и сходство с пудингом увеличивалось еще тем, что вершина конуса, некогда грозного вулкана, была срезана словно ножом. Геометрически правильная плоскость среза наводила на мысль о том, что это дело человеческих рук, а не природы,
        Голым оставалось только это плато, а сам остров был одет буйной, могучей растительностью. В необычайно пышной и яркой зелени прятались жилые строения и лаборатории, расположенные на склонах потухшего вулкана. Все здания были выкрашены в точно подобранный цвет зелени и совершенно сливались с ней.
        Узкая и длинная бухта вонзалась в лесистую часть пологого берега на юго-востоке. Бухта эта, как позже узнали путешественники, носила имя ученого Рихмана, сотрудника Ломоносова, убитого молнией во время опытов с грозовым электричеством. Все здесь: бетонная стенка, пакгаузы из волнистого огнеупорного материала баки для горючего - было окрашено все в тот же цвет тропической зелени. Барьерный риф плотным кольцом окружал остров.
        Загадка следовала за загадкой. Какому государств принадлежал флаг, еще на
«Ломоносове» привлекший внимание Рамиреса: багрово-дымное полотнище, перечеркнутое вкось золотой молнией? Почему теплоход, явно не советское судно, носил имя русского ученого? Какие работы производились в обширных лабораториях, скрытых в зеленой чаще и закамуфлированных под цвет тропической растительности? Что делалось на запретном плато, куда можно было попасть лишь двумя способами: простым и легким, при помощи лифта, скрытого в самой горе, и тяжелым, «физкультурным» способом, по высеченной в скалах лестнице из нескольких тысяч ступеней?
        Откуда были взяты колоссальные средства, которых, несомненно, потребовало отсечение вершины горы и пре вращение плато в идеально-ровную поверхность? Кто производил затраты на оборудование порта и постройку лабораторий? Где нашлись тысячи рабочих рук, совместным трудом которых осуществлены землекопные, железобетонные, каменотесные работы? Хаутон и его спутники скоро убедились, что население острова состоит всего из сотни с небольшим человек - техников, монтеров, обслуживающего персонала и двух десятков научных работников.
        И, наконец, почему избран остров со столь необычным климатом?

«„Остров Больших Молний“, - записывал в своем походном дневнике Хаутон, - вполне оправдывает свое оригинальное название. Грозы здесь обычно проходят ночью. Едва стемнеет, как раздаются раскаты грома. Если же грозы нет, то зарницы сверкают до утра.
        Среднее годовое число гроз здесь, надо полагать, не меньше 160, и остров можно отнести к числу самых грозовых пунктов на земном шаре. Бесчисленные молнии, как и всякая электрическая искра, озонируют воздух. Я никогда не встречал столь чистого и живительного воздуха. Благодетельным действием гроз объясняется и поражающе пышная растительность острова…»
        Однажды Хаутон, Бейтс и Рамирес возвращались под вечер с прогулки по горным склонам. Поблизости от дома их захватила тропическая гроза, стремительная, словно камень, брошенный из пращи. Сразу стало темно, как в погребе, целые каскады воды низверглись на путешественников. Гром заглушал грохот прибоя, доносившегося с рифов, и казалось, что молнии разят и валят деревья где-то совсем рядом.
        Компания кинулась бежать через лужайку и в мгновение ока вымокла до нитки. С лужайки хорошо было видно плато, и вдруг Бейтс остановился и крикнул:
        - Глядите, глядите!
        В свете молний, следующих одна за другой, все увидели на плато четыре ажурные металлические башни, поднявшиеся к небу. Кто мог воздвигнуть за такое короткое время эти мощные сооружения? Ведь два часа назад их там не было!
        Утром, выйдя на лужайку, члены экспедиции протерли глаза: плато было голо, безмолвно, гладко. Не могло же это им привидеться?
        - Тысяча и одна ночь! - заявил Бейтс.
        - Вернее, тысяча и одна загадка, - сказал Хаутон. - И мы должны раскусить их все! Я думаю, Фред, - молвил он, обращаясь к Портеру, - что для этого нам придется сесть за общий стол с островитянами!
        ГЛАВА 7
        СРЕДИ ОСТРОВИТЯН
        Компаньоны, попав в столь необычные обстоятельства, держали себя по-разному.
        Хаутон находился в состоянии непрерывного раздражения. Он считал, что ему не оказывается должного уважения как ученому, как подданному великой державы. Портер помалкивал и что-то обдумывал. Бейтс не рассуждал ибо рассуждать не любил. Он панически боялся грозы, потому каждую ночь, не взирая на духоту, с головой закутывался в простыню и, сверх того, закрывал еще голову подушкой. Рамирес сквернословил и пил отличное даровое вино.
        Хаутона особенно смущало и волновало то, что члены экспедиции с момента отплытия из безымянной бухты не имели сведений о развитии событий в Гарсемале. Хаутон часами просиживал около радиоприемника в надежде вот-вот услышать вопли по поводу исчезновения экспедиции. Это могло изменить всю обстановку и отношения с островитянами. И кто знает в какую сторону?!
        Но - странная вещь! - в последних известиях о Гарсемале ничего не упоминалось. Другие новости заслонили события в маленькой банановой республике. Дикторы сообщали о наводнении в штате Миссури, о находке живого экземпляра гигантского голубя Додо, который считался давным-давно вымершим, о смерти «короля джаза» Мэррея, словом, о чем угодно, только не о Гарсемале и не о судьбе экспедиции.
        В один из ближайших дней путешественники появись на коллективном обеде островитян. За этим столом водился цвет научных работников острова. Хаутон без натяжки назвал компанию интернациональной. Сам Рао-Сагиб, глава этой маленькой «республики ученых», за столом пока не показывался. Роль тамады исполнял Зобиара, его ближайший помощник. Как убедились гости, это был универсально образованный инженер, к тому же отличный моряк. Он пользовался в коллективе большими симпатиями.
        Рядом с Зобиарой сидел француз Декобра, блестящий физик, затем чех Гловачек, талантливый электротехник. Были здесь шотландец Кильпатрик, глубокий знаток в вопросах энергетики, суданец Кфаранги, специалист по электрохимии, человек геркулесовского сложения и беспредельного добродушия, и несколько индусов, в том числе уроженец Пенджаба Рамавани, окончивший два знаменитейших европейских университета. И хотя под одной крышей собирались представители самых различных национальностей; разговор не умолкал: каждый из присутствующих свободно владел тремя-четырьмя языками.
        Гостей поражала необыкновенная спаянность этого коллектива, искренняя и непринужденная демократичность отношений. О многом говорилось за столом - об искусстве, о литературе и, конечно, больше всего и прежде всего о науке. Но напрасно искали Хаутон и Портер в застольных беседах ключ к разгадке тайны острова. Ясно было одно: островитян объединяла единая цель, они работали над решением какой-то чрезвычайно важной проблемы. Но какова именно была проблема - пришельцы понять не могли. Правда, вспыхивали порой за столом споры, но они носили такой специальный характер, что гости чувствовали себя школьниками, попавшими на заседание академии. Портер, например, впервые узнал, что существует наука, именуемая «космической электродинамикой» и изучающая электромагнитные силы Вселенной. Низенький, всегда изысканно одетый Декобра, поблескивая черными маслинами глаз и потряхивая холеной бородкой-эспаньолкой, так и сыпал научными терминами - всякими гидродинамическими волнами, протуберанцами и хромосферными вспышками.
        Портер благоразумно отмалчивался. Бейтс болтал разный вздор. Впрочем с него и спрос был не велик, он сам сразу же объявил, что не является ученым. Хаутон изредка принимал участие в разговорах, когда речь шла об общих предметах. И нужно сказать, что из этого ни чего хорошего не получалось.
        Как-то Гловачек, усмехаясь, сообщил, что из последнего издания «Британской энциклопедии» выброшено слово «прогресс».
        - Оно и понятно! - заявил Декобра. - Нет у буржуазных социологов веры в будущее капиталистической системы. Слишком большие перемены происходят в мире возможности капитализма сужаются, перспективы блек нут день ото дня.
        - А я нахожу это разумным! - вмешался Хаутон накладывая себе на тарелку рыбы. - Пора покончить с ложным культом неизбежности прогресса.
        Наступило короткое, неловкое молчание. Затем все взоры обратились на Хаутона: островитяне глядели на профессора так, будто он позволил себе какую-то непристойность.
        - Вы полагаете? - иронически спросил Гловачек.
        - Да! - подтвердил Хаутон. И он принялся витиевато доказывать, что от понятия неизбежного прогресса следует отказаться. Прогресс, мол, означает движение вперед, но кто может сказать - какие перемены ведут человек вперед, а какие назад…
        - Да-а-а! - протянул Декобра. - Не знать или делать вид, будто не знаешь, что ведет человечество вперед, что толкает его назад, это значит заблудиться в бесплодной пустыне. Чтобы утверждать подобные вещи, нужно быть завзятым реакционером…
        - Вы сказали? - побагровел Хаутон.
        - Я сказал! - подтвердил Декобра.
        - Кого вы имели в виду, милостивый государь, под «завзятым реакционером»?
        - Умный поймет! - ответил ему Декобра латинской пословицей.
        Хаутон резко поднялся.
        - Черт вас побери! - задыхаясь, выкрикнул профессор. - Надеюсь, за мной остается право иметь собственную точку зрения!
        Теперь вскочил Зобиара. Глаза его метнули пламя.
        - Наука науке, и ученый ученому - рознь! - отчеканил инженер. - Мы достаточно наслушались ваших рассуждений, господин Хаутон. Вы высказывали их, не считаясь ни с принципами, ни с самолюбием хозяев. Теперь послушайте наше мнение. Наша наука, на знамени которой написано «прогресс», нехороша для вас? Поверьте, что мы никогда не променяем ее на вашу науку, все идеи которой выкрадены у реакционеров прошлого и фашистских политиков. Мы говорим на разных языках, профессор! Для нас слишком большая честь сидеть с вами за одним столом. Я думаю, что с этого момента вам будет удобнее кушать в своих апартаментах…
        Хаутон, заносчиво подняв голову, отодвинул стул и, не удостаивая более островитян взглядом, вышел. За ним солидарности ради последовали Портер и Бейтс.
        Вернувшись к себе и фыркая, как разъяренный кот, Хаутон бросился в кресло и налил бокал содовой. Портер сел напротив.
        - Профессор! - сказал он. - Пора поговорить серьезно.
        - Что?
        - Разрешите заявить вам, что вы ведете себя невыносимо глупо! - раздельно и жестко сказал Портер.
        - Как?! А вы кто такой, чтобы читать мне нравоучения! - запальчиво воскликнул Хаутон. - Начальником экспедиции был и остаюсь я!
        Тогда Портер, этот присяжный молчальник, вынул и. кармана маленький блокнот и вечное перо. Написав на листке несколько слов, он сложил его и передал Хаутону.
        Профессор прочел. Несколько мгновений он ловил ртом воздух, словно астматик.
        - Ладно, - сказал Хаутон, отдышавшись. - Ладно Фред. Прошу извинить, я не знал, что вы облечены такими полномочиями!
        Смысл этой сцены остался непонятен Бейтсу и Рамиресу. Но они сообразили, что на шахматной доске произошла перестановка фигур и руководящая роль переходит к Портеру. Молчаливый, бесцветный соглядатаи вдруг высказал характер и волю. Внезапно он обрел дар речи, повелительность интонаций, а Хаутон даже не пытался ему прекословить.
        У Портера оказалась чрезвычайно неприятная манера говорить: не глядя в глаза собеседника, отрывисто выплевывая куски фраз и вколачивая гвоздь за каждые куском.
        - Кому нужна ваша амбиция? - отчитывал Портер профессора. - О ваших непростительных промахах я поставлю в известность кого следует - в свое время. (Хаутон поежился). Я считал вас умнее! (Хаутон проглотил и это). Нужно поправлять положение. Перед нами находится нечто затмевающее всю гарсемальскую авантюру. Понимаете ли вы это? Здесь может быть пахнет миллиардами! А вы ведете себя, как мальчишка. Не рваться отсюда следует, а подольше пробыть на острове. Но вы основательно испортили дело. Теперь придется искать другие пути…
        Хаутон только кивал головой. Сказать было нечего, Фред целиком был прав.
«Гарсемальская авантюра» и все связанное с ней отходило на задний план. На первый выступали тайны острова.
        ГЛАВА 8
        ПЛЕННИКИ
        Бесшумно откинулся в потолке люк белого металла, и две фигуры в скафандрах из прозрачного пластиката спустились по узкой алюминиевой лесенке вниз. Помещение, в котором они очутились, имело форму правильного круга и было совершенно пусто. По стене с интервалами располагались дверцы, какие делают на платяных шкафах. Люди в скафандрах открыли дверцы - каждый свою - и скрылись в кабинах, чтобы через минуту появиться снова, уже в обычной своей одежде.
        Первым вышел Зобиара в белом халате, вторым - очень высокий ростом и не по годам стройный старик. Характерные и выразительные черты лица его, будто отлитого из темной бронзы, складом и цветом своим свидетельствовали, что человек этот - сын Индии. Лицо окаймляла длинная, закрывающая половину груди, борода, такие же серебряные седины ниспадали на высокий, выпуклый без морщин лоб. Одеяние его состояло из просторной куртки светло-кремового шелка, широкого пояса и таких же шаровар в бесчисленных складках, На лице старого индуса отражалось радостное возбуждение.
        - Ну вот, Виценте! - сказал он, кладя руку на плечо инженера. - Еще немного, возможно, еще одна ступень - и мы достигнем вершины…
        - Какой шаг, учитель! - отвечал Зобиара. - Я, признаюсь, не ожидал такого успеха нынешнего, эксперимента. Как близка стала цель!
        - Еще ступень, - продолжал индус, - в наших руках будет ключ к заветной кладовой природы. «Сигма-лучи»! Не напрасно я возлагал на них такие надежды. Ах, Виценте! Труд всей жизни подходит к завершению. И только сейчас я ощущаю, насколько устал…
        Он слегка пошатнулся.
        - Вам нужно отдохнуть, учитель! - сказал Зобиара. поддерживая его под локоть. - Вы не спите уже вторые сутки.
        - Разве? Эти часы пролетели, как минуты. Но могу ли я спать сейчас… Я хочу навестить Декобра, Гловачека - пусть порадуются с нами…
        Индус провел рукой по лбу, и весь облик его выразил глубочайшее утомление.
        - Вам необходимо отдохнуть! - настойчиво повторил инженер. - Берегите себя. Я соберу совет, чтобы сообщить о результатах сегодняшней работы. Кстати, нужно решить еще кое-что…
        - Что именно?
        - У меня вызывают серьезное опасение эти, янки, которых мы сняли со шхуны. Они ведут себя вызывающе.
        - Возьмите с них честное слово, Виценте, и отправьте их домой.
        - Глава экспедиции профессор Хаутон наотрез отказался дать такое слово. Да если бы он и дал его надобно еще подумать. Им трудно довериться.
        - Я прошу, Виценте, обходиться с ними мягко. Ведь это наши коллеги.
        - Вы ошибаетесь, учитель. Кто они? Этот Портер именует себя доктором зоологии. Но я не нашел его имени ни в одном из справочников и указателей. Толстяк Бейтс - только хозяйственник. Капитан - морской бродяга и проходимец. А сам профессор Хаутон представляет науку, не имеющую ничего общего с той, которой вы отдали всю свою жизнь. Я рассказывал вам об этой нашумевшей истории с Ноевым ковчегом? Подозреваю, что их экспедиция в Гарсемалу имеет какие-то другие, темные цели. Этих людей нужно опасаться, учитель. Особенно сейчас.
        - Хорошо, Виценте, - устало сказал старый индус. - Собирай совет. Я полагаюсь на тебя… Но только помни, что я противник крутых мер.

* * *
        Поутру Портер вместе с Хаутоном отправились на прогулку в сторону юго-восточных утесов. У лаборатории «С» их остановил малаец, одетый в широкую рубаху и такие же шаровары, вооруженный новехонькой скорострельной винтовкой. Ругаясь сквозь зубы, гости свернули на дорожку, ведущую к лаборатории «А». Не успели они сделать сотни шагов, как такой же страж, взяв винтовку наперевес, преградил им путь.
        Хаутон, выпятив грудь, решительно двинулся на часового: «Ну, ну, коричневая обезьяна!» - и добродушное выражение лица малайца внезапно сменилось злым и настороженным. Хаутон услышал короткое «клинг-кланг!» затвора и предостерегающий гортанный возглас.
        - Бросьте! Пойдемте назад! - скомандовал Портер.
        Они вернулись домой. Пообедав, Портер проспал до вечера. С наступлением темноты он исчез. Наделенный кошачьим зрением Портер легко ориентировался на дороге, ведущей к лаборатории «А». Часовой стоял на месте. Портер лег и пополз, не шевеля, казалось, травинки:
        Густая растительность по сторонам дорожки скрывала его. Предусмотрительно одетый в темное платье, Портер передвигался чрезвычайно медленно. Для того чтобы преодолеть сотню метров, ему потребовалось около часа. Раза два малаец проходил совсем близко, мурлыкая под нос какой-то монотонный мотив. Наконец, Портер оказался позади часового.
        Скользнув в дверь и притаившись за распределительным щитом, Портер разглядывал внутренность лаборатории «А». По объему помещение можно было сравнить с ангаром. Пол, устланный цветными плитками, пересекали дорожки из резиновой ткани. Многочисленные столы вдоль стен, количество рабочих мест, разнообразие электроизмерительных приборов - все говорило о крупном размахе производимых здесь опытов.
        Людей в зале не было. Внимание Портера приковала установка в центре зала. Все приборы здесь имели какие-то непомерные, преувеличенные размеры. Все смотревшись, Портер почувствовал себя лилипутом, попавшим в электрохозяйство великанов. Яркие блики лежали на поверхности двух громадных полированных шаров, выкованных будто из чистого золота. Шары покоились на высоких, мощных колоннах.
        И колонны, и площадка, на которой они были установлены, представляли, собой какой-то особый диэлектрик из нежно-голубой прозрачной пластмассы. Частая медная сетка окружала установку и обрывалась, не доходя полметра до пола.
        Из двери в другом конце помещения вышел лаборант и полез под сетку. Посвистывая, он поднял легкую деревянную лесенку, лежавшую у подножия колонны, и приставил ее к шару.
        Портер увидел, что поверхность шара снабжена люком. Человек скрылся внутри. Тогда Портер осмелел и подобрался к сетке. Резиновая ткань заглушала его шаги.
        Скользнуть под сетку было для Портера делом одной секунды. Он принялся рассматривать колонну. Сквозь пластмассу был отчетливо виден серебристый стержень в центре.

…Раздался звонок. Стрелка на большом вольтметре качнулась и пошла вправо, регистрируя растущее напряжение. 2… 6… 8… наконец, 10 миллионов вольт. Все пространство внутри сетки засветилось странным сиянием, как будто сам воздух приобрел способность лучиться. Фосфоресцирующие голубые, розовые и нежно-зеленые столбы заходили, качаясь, вокруг Портера. Разведчик с любопытством наблюдал это явление, напоминающее северное сияние.
        В этот момент на пороге лаборатории появился Зобиара.
        - Опять «корона»,[9] - услышал Портер недовольный возглас инженера.
        Вслед за тем стрелка вольтметра, словно подстегнутая этим выражением досады, рванулась к цифре «12». Широкая, извилистая лента молнии связала оба шара. Нестерпимый блеск ослепил Портера, громовый удар потряс все клетки его организма. Незваный гость упал навзничь.
        Очнулся он уже за сеткой. Зобиара приподнял его за ворот одной рукой, как щенка, встряхнул и поставил на ноги.
        - Молитесь своему богу, что остались живы! - процедил инженер сквозь зубы. - Кто просил вас соваться туда, где в вас меньше всего нуждаются!?
        Он с такой силой стиснул руки Портера выше локтя, что кровь бросилась в лицо мнимого ученого, оно стало пурпурным.
        - Идите! - сказал Зобиара, не особенно вежливо подталкивая разведчика к выходу. - И помните, что в другой раз так дешево не отделаетесь, если даже уцелеете!
        Портер вылетел из лаборатории с самочувствием школяра, пойманного на проказе и жестоко высеченного.
        Чашу терпения островитян переполнил еще один некрасивый эпизод. «Героем дня» на сей раз явился Рамирес. Слуга, подавая капитану какое-то мясное блюдо, нечаянно облил соусом лацкан его белого пиджака.
        Взбешенный Рамирес вскочил. Портер не успел удержать капитана. В следующий миг слуга получил прямой удар в нижнюю челюсть, отлетел и хлопнулся об стену. Он с трудом поднялся, обтер окровавленные губы и, бросив на Рамиреса гневный взгляд, выбежал вон.
        - Позволяете себе лишнее, капитан! - недовольно зарычал Портер. - Вы не на
«Амазонке»! Поймите, нам сейчас следует держаться тише воды, ниже травы.
        Перед ужином снова появился Зобиара. Он объявил путешественникам решение совета островитян:

«Обитатели Острова Больших Молний встретили поддевших крушение гостеприимно. Однако люди, которым островитяне спасли жизнь, не проявили достаточного уважения к достоинству хозяев острова. Пришельцы нарушили запрет, наложенный на отдельные объекты, позволили себе угрожать островитянам, оскорбляли их словами и даже действием.
        Люди, не уважающие чужого достоинства, не уважают и чужих тайн. Само существование острова и производимые на нем работы являются тайной, разглашение которой до времени нежелательно. Поэтому принято решение: задержать пришельцев на острове.
        Господа Хаутон, Бейтс и Портер будут содержаться на положении пленников до тех пор, пока это будет необходимо. Что касается капитана Рамиреса, то он, если пожелает, может принять участие в работах по текущему ремонту „Ломоносова“».
        Зобиара повернулся и вышел.
        - Ну-с?! - пробормотал Бейтс. Портер молча, крупными шагами мерил комнату из угла в угол.
        - До тех пор, пока совет островитян сочтет необходимым! - фыркнул Хаутон. - А может быть Рао-Сагиб и его компания ищут «философский камень»[10] и мы будем торчать в этой дыре до самой смерти?
        - Я предупреждал вас! - бросил Портер.
        - А вы-то сами хороши! - огрызнулся Рамирес. - Нужно вам было лезть в лабораторию…
        Но тут Портер смерил его таким взглядом, что Рамирес только съежился и зашипел, как хищник под хлыстом укротителя.
        - Нужно действовать! - сказал Портер.
        - Как и в каком направлении? - спросил Хаутон.
        - Бежать.
        - Каким образом? - простонал Бейтс.
        - Возможности есть. Смотрите, что я нашел за обедом в булочке.
        Портер бросил на стол записку.
        Четыре головы склонились над небольшим листком бумаги. Мелким угловатым почерком на клочке было выведено по-английски: «Ждите меня завтра в три час? ночи. Очень важно. Доброжелатель».
        ГЛАВА 9
        ЗАГОВОР ПЯТИ
        Компаньонов перевели в небольшой, из пяти комнат, изолированный домик, уютно обставленный и совсем не похожий на тюрьму. Не так уж много изменилось в их положении; обращались с ними по-прежнему, вежливо, только теперь членам экспедиции уже не приходилось встречаться с островитянами, да прогулочная площадь была ограничена радиусом в пятьсот метров.
        О том, что они отныне зачислены в пленники, путешественникам напоминали также два вооруженных стража (обычно это были индусы или малайцы), бессменны дежурившие у дверей их обиталища. Винтовок не было, зато на поясах «телохранителей» болтались массивные пистолеты в расстегнутых кобурах, немые свидетели того, что добрым отношением пришел конец.
        Пока пленники терялись в догадках о намерениях неведомого «доброжелателя», пролетел день и наступила желанная ночь.
        - Очередная гроза! - сказал Хаутон, распахивая окно.
        Над Островом Больших Молний в эту полночь нависли тяжелые, дымно-багровые тучи. Зарницы, вспыхивающие на востоке, свидетельствовали о том, что скоро хлынет ливень и засверкают молнии.
        Нервное напряжение, охватившее пленников, усугублялось давящим предгрозовым ожиданием. Насыщенный электричеством, сгустившийся воздух, казалось, веял близкой бедой.
        Как и откуда придет «он»? Как минует часовых? Было решено не ложиться. Бейтс и Рамирес подремывали в креслах, Хаутон полулежал на диване у окна. Только Портера никакая сила не заставила бы присесть в эти томительные часы. Он метался из угла в угол.
        В половине третьего раздался первый удар грома. Затем «небесная артиллерия» начала свою работу с такой старательностью, будто намеревалась расколоть плато, гору и сам остров. В три часа Хаутон услышал звук скользящей по стеклу руки, скрип, отодвигаемой рамы и при мгновенной вспышке увидел в черном провале окна лицо европейца с падающими на лоб слипшимися прядями волос.
        Пришелец приложил палец к губам и ловким движением соскользнул на пол.
        - Тс-с-с! - шепнул он. - Узнали меня?
        Да, Хаутон узнал его. Франц Бок, белобрысый, веснушчатый, прилизанный бельгиец с птичьим лицом, по специальности инженер-портовик, был его неизменным соседом в столовой.
        - Тс-с-с! - повторил мокрый и возбужденный Бок. - В нашем распоряжении час, до смены караула. А Зобиара и все научные работники сейчас в лабораториях.
        Бейтс и Рамирес стали на дежурство у дверей. Бок схватил Хаутона и Портера за руки и увлек в соседнюю комнату, из окон которой открывался вид на плато.
        - Не спрашивайте, - сказал Бок, - что привело меня на этот остров и почему я имею причины ненавидеть Рао-Сагиба. Это мое личное дело. Скажу одно: я ваш доброжелатель и хочу предложить план совместных действий.
        - Если вы не хотите сообщить ничего о себе, - не терпеливо прервал его Хаутон, - то скажите хотя бы кто такой этот Рао-Сагиб? Мы плутаем в лесу догадок…
        - Времени немного, - ответил Бок, - но достаточно для того, чтобы пролить свет на кое-какие любопытные вещи. Дайте сигару…
        Затянувшись душистым дымом, он начал:
        - В первом десятилетии нынешнего века в одном крупнейших европейских университетов появился молодой индус Рао Чандра Синг. Подобно Майклу Фарадею, он прислуживает в университетских кабинетах, слушает геологию у Рэя Ланкастера, ботанику у Френсиса Дарвина, физику у Рэлея. Заинтересовавшись электромагнитными волнами двадцатипятилетний ученый самостоятельно ставит ряд замечательных опытов.
        Рао Чандра Сингу пророчат блестящее будущее и уговаривают остаться в Европе. Индус не соглашается и уезжает на родину, чтобы доказать, как заявил он, что «наука может твориться не только высоколобыми господами на Темзе и Шпрее, но и смуглокожими людьми на берегах Ганга».
        - И?
        - И с тех пор исчезает след человека, в котором ожидали увидеть чуть ли не нового Франклина. Теперь познакомлю вас с любопытным фактом, который был обнародован в одной из английских газет лет тридцать с лишком назад. Заголовок: «Ущелье серебристых дикобразов». Подзаголовок: «Приключения летчика в горах Ассама».
        Содержание таково: в мае 1920 года английский летчик Крауфорд поднялся с военного аэродрома в Калькутте, в Индии, и вылетел в направлении провинции Ассам. Крауфорд летел на двухместном спортивном самолете. Над горами Ассама он попал в грозовой фронт, попытался подняться выше его, но так как «потолок» его самолета не превышал трех тысяч метров, был вынужден снизиться и искать в горах более или менее сносное место для посадки.
        Пролетая мимо отрогов горы Черрапунджа, он, к великому своему удивлению, заметил в ущелье нечто напоминавшее площадку. Крауфорд пошел на посадку - и…
        Бок откинулся на спинку кресла и пососал потухшую сигару.
        - И что бы вы думали? Под ним открылся небольшой аэродром с выложенным из полотнищ посадочным знаком.
        Несмотря на то, что быстро темнело, Крауфорд сел очень чисто. Существование аэродрома в этих местах поразило его до чрезвычайности. Ведь он по роду своей службы знал все посадочные площадки Британской Индии, как свои пять пальцев. Выскочив из самолета, Крауфорд побежал к краю площадки. Параллельно ей шло гигантское ущелье. И здесь Крауфорд увидел картину, заставившую его оцепенеть. То, что увидел он, было фантастично, необычайно, необъяснимо… Впрочем, слушайте!
        Бок вытащил из кармана бумажник, а из бумажника ветхий, обсыпавшийся на сгибах, газетный листок.

«…Из ущелья поднимались тысячи круглых существ, которые сначала показались мне висящими в воздухе серебряными дикобразами. В восходящем токе воздуха они шевелились, как живые. Это были большие, метра три в диаметре, шары, сплошь усеянные длинными блестящими иглами. Трудно представить себе странное, даже жуткое, впечатление, производимое этим лесом иглокожих, медленно поднимающихся из мрака бездонного ущелья в сумерки безлюдных гор, к черным склонам озаренным первой молнией начинающейся грозы…»
        - Ничего не понимаю, - сказал Хаутон,
        - Так вот, - продолжал Бок - уехав в Индию, Рао Чандра Синг приступил к своим экспериментам в горах Ассама. Он начал с извлечения из воздуха атмосферного электричества, того вида энергии, который в технике называют «оранжевым углем». Короче говоря, он пошел по пути Франклина. Помните надпись на его могиле: «Здесь лежит человек, который похитил молнию неба[11] ».
        Франклин «похищал» молнию при помощи примитивного детского змея, проволоки и ключа. В данном случае змей был заменен шаром из легчайшего сплава, наполненного газом. Поднявшись к грозовому фронту эти шары остриями своих игл собирают атмосферное электричество, оно стекает по проволоке вниз в специальные токоприемники.
        - Ага! - воскликнул Хаутон. - Так Рао-Сагиб и есть.
        - Рао Чандра Синг, - подтвердил Бок. - А работы, которые проводятся тут, - логическое продолжение опыта с «серебряными дикобразами», как картинно назвал их Крауфорд. Только в неизмеримо более крупных и широких масштабах.
        - В чем же их суть?
        - Глядите! - Бок подошел к окну, выходящему на плато, и отдернул занавеску.
        Путешественники снова увидели башни, которые до сих пор склонны были счесть за мираж. На фоне ночного неба они поднимали ввысь свои ажурные серебристые колонны и казались нарисованными тонким мелком на черной бумаге. А наверху каждой из них медленно вращалось нечто вроде глобуса, тоже ажурного, с отходящими в стороны длинными блестящими усиками.
        Ветвистая зеленоватая молния сорвалась с неба и упарила в один из этих глобусов. Последовавший спустя несколько секунд чудовищный залп потряс всех столпившихся у окна.
        Молнии следовали одна за другой, и большинство разрядов шло тем же путем. Башни улавливали их своими вращающимися навершиями и уводили куда-то в таинственные недра плато.
        Точно завеса спала с глаз Хаутона и его коллег. Вот она - тайна Острова Больших Молний!..
        - Теперь ясно? - хладнокровно бросил Бок. - Они ловят молнии.
        - А велика мощность молнии? - спросил Портер.
        - Напряжение до 100 миллионов вольт, сила тока до 200 тысяч ампер. Продолжительность молнии исчисляется ничтожными долями секунды, но мгновенная мощность ее колоссальна.
        - Заманчиво - сказал Портер. Еще с минуту собеседники задержались у окна, наблюдая необычайное зрелище.
        Бок взглянул на часы.
        - Чтобы закончить, так сказать, «историческую справку», могу сообщить вам, господа, что после визита Крауфорда Рао-Сагиб вынужден был перенести опыты на этот остров, не отмеченный на картах.
        - Что вы говорите? - поднял брови Портер. - В наш век авиации возможно существование неоткрытых земель?!
        - Спросите профессора, - кивнул Бок в сторону Хаутона. - Он географ, он должен знать.
        - Конечно, возможно! - докторально подтвердил профессор. - Я полагаю, что в одном только Тихом океане имеются десятки неоткрытых островов. Они удалены от больших пароходных линий. Этим и объясняется их «неизвестность».
        - Остров, действительно, со стороны представляется необитаемым, - продолжал Бок. - Постройки отлично камуфлирует зелень, вы уже, конечно, обратили на это внимание. Башни на плато опускаются в специальные шахты и поднимаются лишь при надобности, во время гроз. Это делается опять-таки для того, чтобы не демаскировать остров. Кругом сплошное кольцо непроходимых рифов. Что же касается авиации, то здесь нет ни одной посадочной площадки. Практически, остров неприступен. Разве только вертолет…
        - А здесь есть вертолеты? - живо поинтересовался Портер.
        - Есть. Два. Но время идет, давайте говорить по существу. Должен сознаться, что я не посвящен во все секреты Рао-Сагиба. Что он улавливает молнии для использования их в качестве энергетического ресурса, это я понял сразу. Весь остров освещается этой энергией, на ней работают все механизмы, но мы расходуем ничтожно малую часть полученного. Для того, чтобы хранить молнии «впрок», необходимы гигантские кладовые или, выражаясь языком электротехники, гигантские конденсаторы емкости. Но на острове я пока не видел ничего подобного. А конденсатор, рассчитанный на такое сказочное количество киловольтампер, в карман не спрячешь?
        Как индус добился того, что девять молний из десяти сами идут к нему в руки, ума не приложу. Ясно одно: ловля молний не самоцель, а только средство.
        - А что вы скажете об этом… - Портер рассказал о своих похождениях в лаборатории
«А».
        - Я сам не был в этом здании, - сказал Бок. - Учтите, господа, что я заведую на острове только портовым хозяйством. Однако, кое-что в электротехнике смыслю, я взялся за изучение ее здесь. Прибор, о котором вы рассказываете, по всей видимости, генератор искусственных молний.
        - Я получил потрясающий удар, - заметил Портер. - А человек внутри шара был испепелен?
        - Нет, - рассмеялся Бок. - Вы попали в ионизированное поле. А пребывание внутри шаров не сопряжено с опасностью, весь электрический заряд сосредоточен на их поверхности. Установка в лаборатории «А» лишний раз подтверждает мои догадки: здесь дело не в энергетике, а в чем-то более важном, из ряда вон выходящем, таком, что поставит вверх дном всю современную технику.
        Главный секрет - в кратере потухшего вулкана. Там помещена гигантская сфера из какого-то особого сплава, полая внутри. Но о назначении ее мне пока не удалось узнать абсолютно ничего.
        На какие деньги создавалось все это, спросите вы, господа? Так знайте: Рао Чандра Синг обладает неисчерпаемыми средствами. Происхождение их мне также неизвестно, но именно на них создавались «серебристые дикобразы» и аэродром в горах Черрапунджа, плато на этом острове, молниеприемники, «Ломоносов» и многое другое.
        - Что вы предлагаете? - спросил Портер.
        - Я угадал ваше желание бежать, не правда ли господа? - ответил вопросом Бок. - Я пришел к вам как единомышленник, с предложением овладеть тайнами индуса и его богатствами. Я знаю, как найти доступ к ним.
        - Рао-Сагиб - коммунист? - спросил Портер.
        - Нет! - Бок покачал головой. - Опасаться нужно прежде всего инженера Зобиара. Это стопроцентный, коммунист, прямо сказать - опаснейший, несгибаемый человек. К тому же имеет большое влияние на Рао-Сагиба. А сам Рао, хотя и не коммунист, но тоже
«красный» какого-то особого толка… - Бок с видимым трудом подбирал определение. - Он вообще странный человек, философ, фантаст… Мне доподлинно известно, что Зобиара уговаривал Рао-Сагиба передать свои открытия социалистическому лагерю, но старик находит, что конечная задача островитянами еще не решена.
        Итак, нужно спешить, пока в отношении вас не приняты какие-нибудь новые решения, которые могут связать нас по рукам и ногам. Вертолетом никто из присутствующих управлять не умеет? Нет? Значит остается теплоход. Как только научная документация и ценности окажутся в наших руках, мы должны во что бы то ни стало овладеть судном. Капитану Рамиресу нужно немедленно согласиться на сделанное ему предложение и принять участие в ремонте «Ломоносова». Пусть он там вербует людей. Вывести перед уходом из строя вертолеты, во избежание погони, помочь Рамиресу провести судно через секретный проход в рифах - это я беру на себя.
        Портер и Хаутон согласились, не колеблясь. Когда Рамиреса посвятили в этот план, он сказал коротко и решительно:
        - Согласен.
        Один Бейтс мямлил что-то неопределенное, отлично понимая всю рискованность затеи.
        - Отставать невозможно, - заявил ему Портер. Бейтс даже позеленел.
        - Пя-пя-теро против всех островитян! - простонал он. - Но ведь нас мо-могут у-убить!
        - Это еще вопрос: убьют ли вас островитяне, - сказал Рамирес. бросая на Бейтса зловещий взгляд. - А вот если вы струсите, то я сам задушу вас, как котенка, вот этими самыми руками.
        Бок хотел уходить, но Хаутон задержал его, чтобы задать вопрос, давно вертевшийся на языке:
        - Скажите, Бок, вы слышали что-нибудь в последнее время о гарсемальских событиях?
        - Как же! За день до вашего прибытия было сообщение, что мятеж подавлен. Правительственные войска взяли верх, генерал Эстрада сдался на милость победителей.
        Рамирес совершил роковую ошибку, заключив Крюкова в трюм. Иначе охотники за Ноевым ковчегом получили бы шифрованную радиограмму, искавшую их в эфире: «Операция
„Джунгли“ бесперспективна. Немедленно возвращайтесь».
        Уже став на подоконник, Бок обернулся.
        - Да, кстати, весточка о вашем «Атоме». Два дня назад шхуну выбросило на рифы с южной стороны острова.
        Известие заинтересовало всех. Как? «Атом» цел?
        - Кажется, еще цел! - ухмыльнулся Бок. - Посудина довольно прочно сидела на рифах до нынешнего вечера. Но если вы хотите послать вашей шхуне последнее «прости», то сделайте это поскорее, до первого шторма… И он исчез в темном прямоугольнике окна так же бесшумно, как появился.
        ГЛАВА 10
        ТСУНАМИ
        Крюков очнулся много спустя после того, как члены экспедиции покинули «Атом». Он долго, бесчувственный, перекатывался по полу рубки, которая ходила ходуном вверх и вниз. Несколько раз радист сильно ударился о ножки стола, и. это привело его в чувство.
        Снаружи свистело, ревело, грохотало. Крюков сел, потрогал затылок. На волосах запеклась кровь. Начал припоминать, как в рубку ворвался капитан Рамирес, как он боролся с ним. Потом в памяти был провал.

…Рамирес оглушил радиста ударом пистолетной рукоятки по голове. Подняв табурет и прикинув его на руке, он в два удара разбил рацию. Потом покинул рубку и замкнул ее на ключ.
        Табурет был массивный, из какого-то тяжелого дерева, и Крюков, выбил им дверь рубки. На палубе был полный разгром. Две мачты срезало словно ножом. Антенна исчезла. Третья мачта лежала вдоль палубы, расщепленная у основания. Упади она иначе, «Атом» лег бы набок. Остервенелый ветер нес над палубой низкие черные облака, трепал обрывки парусов и такелажа, толок дождь, как в ступе. Цепляясь за дверь рубки. Крюков с горестью глядел на все эти разрушения.
        Циклон, центр которого прошел далеко от «Атома», задел шхуну только краем, иначе бы судну не сдобровать.
        Скоро над океаном снова засияло безмятежное небо и только крупные волны, продолжавшие ходить по поверхности, напоминали о том, что здесь недавно бушевала стихия.
        Крюков начал с того, что наведался в трюм. Вода заполняла его наполовину. Просто непостижимо было, но «Атом» еще держался. Однако такие казусы редко, но случаются. Человек с тяжелым ранением сердца продолжает жить минуты, даже часы, ставя в тупик врачей, опрокидывая все прогнозы. Торпедированное судно, как это не раз случалось во время последних двух мировых войн, не хочет умирать, несмотря на чудовищные пробоины. Так и «Атом» упорно не хотел идти на дно, словно набитый пробкой.
        Крюков разыскал топор, обрубил и скинул за борт рваные снасти.
        Он умел ходить на шлюпке, понимал судовождение, но самый приблизительный осмотр доказал ему, что шхуну вести дальше невозможно.
        Крюков вернулся к осмотру рации, которая сперва показалась ему поврежденной безнадежно. Мобилизуя всю свою изобретательность, он попытался привести ее в порядок. В ящике стола нашлись инструменты. В течение нескольких часов Крюков, забыв про боль, усталость и голод, возился с аппаратурой, переделывал схему, переставлял лампы, устраивал лучевую антенну.
        Терпение и навык взяли своё, рация начала действовать.
        Сперва он попробовал работать на средних волнах, но ничего не выходило. Тогда Крюков устремился в эфир на коротких, разыскивая родные голоса. Ему удалось поймать позывные «УА3ВН». О, радость! - пятизначная комбинация цифры и букв означала, что это советская любительская станция.
        - Кто зовет? - спрашивал «морзянкой» далекий соотечественник.
        - Слушайте, слушайте! - застучал Крюков. - Я, советский моряк Крюков с теплохода
«Памир», обманом завлечен на иностранное судно и брошен в океане на гибнущей шхуне. Кто вы?
        - Московский радиолюбитель, учащийся 9 класса 237 школы Прокошин. Не теряйтесь, товарищ моряк, давайте ваши координаты. Перехожу на прием!
        - Я нахожусь (Крюков передавал координаты, которые слышал от Рамиреса) - нахожусь в Тихом океане между 130 градусом и 140 градусом западной долготы и экватором и 10 градусом южной широты. Могу продержаться еще сутки, может, быть двое. Прошу учесть, что меня непрерывно…
        Чудо кончилось. Крохотная, затерянная в океане радиостанция, связавшаяся через огромные пространства с родной землей, перестала работать. Батареи иссякли.
        Радиограмма, переданная Крюковым, осталась незаконченной. Сообщив координаты, он не успел добавить: «Учтите, что меня непрерывно сносит течением на юго-восток».
        Это явление Крюков заметил сразу, едва шквал сменился штилем. Шхуна двигалась в полосе ярко-зеленой воды, резко отделявшейся от темно-синей поверхности океана.

«Великий или Тихий» равнодушно и размеренно катил свои волны, и, казалось, никому во всей вселенной не было дела до комсомольца, брошенного на плавучем гробу в безмерной шири океана.
        Неправда! Множество людей были заинтересованы и обеспокоены судьбой радиста, и прежде всего это были советские люди.
        Крюкова хватились перед самым отходом судна (рация на стоянках, как обычно, не работала). Капитан «Памира» Афанасьев посетил начальника полиции Кальяо синьора Маркинеса.
        Маркинес только руками разводил:
        - Моряки любят покутить, посещают разные притоны. А в Кальяо есть места, где выпивший человек исчезает бесследно.
        - Наши моряки по притонам не ходят, - сказал Афанасьев. - А пропавший Крюков - человек совершенно непьющий. Здесь что-то другое.
        - Все возможно, все возможно, - заохал, закатил глаза Маркинес. - Может быть, синьор Кри…Кру… Криу-ков, - с трудом выговорил он и осклабился, - не пожелал возвращаться в Советскую Россию и решил остаться в Южной Америке?
        Но тут Афанасьев так посмотрел на него, что начальник полиции осекся.
        - Если вы не желаете заняться поисками нашего члена экипажа, - сказал Афанасьев, - я буду вынужден сейчас телеграфировать министру внутренних дел. Здесь, несомненно, имеет место преступление.
        Маркинес встал. Эта старая полицейская лиса знала: самое легкое - давать обещания, еще легче не выполнять их.
        - Синьор Аффанасьеу! - воскликнул он, ударяя себя в грудь. - Клянусь, что ваш радист будет найден. Я поставлю на ноги весь мой аппарат! В течение, трех дней ваш консул будет иметь результаты!

«Памир» ушел вечером. Маркинес действительно поставил на ноги всех своих сыщиков и узнал, что советского моряка Крюкова подпоил капитан Рамирес и увез к себе на судно. Но так как значительную часть бюджета Маркинеса составляли деньги, получаемые от компании «Канариас и Эквидо», то начальник полиции не дал хода этому делу и агентурные сведения были похоронены в сейфе синьора Маркинеса.
        Некоторые из репортеров местных газет поддержали версию начальника полиции. Они утверждали, что Крюков бежал в Штаты с американкой, вдовой миллионера, и намерен открыть в Бостоне фабрику радиоаппаратуры.
        Все это, конечно, было неизвестно Крюкову. Но он знал одно: его не бросят. Течение увлекало шхуну на юго-восток. Крюков вел себя, как Робинзон, готовый при первых признаках земли высадиться на твердую почву. Он обшарил все уголки судна, нашел хороший бинокль, оружие, патроны, продукты. Начал разбирать рубку и сооружать из нее плот. Вплавь пускаться было опасно, он не раз замечал около шхуны черные треугольные плавники акул.
        На четвертый день дрейфа перед ним показался туманный признак земли. Крюков долго рассматривал его в бинокль. Да, это была земля! Остров, в центре которого возвышалась гора с горизонтально срезанной вершиной, был одет зеленью и окружен ожерельем рифов, о которые разбивался прибой. Течение, видимо, обходило рифы и устремлялось куда-то дальше в океан.
        Крюков начал с удвоенной энергией собирать плот. Согнувшись, радист вбивал в доски непослушные, гнущиеся гвозди, и неожиданно стал свидетелем необычайного явления, какого никогда не доводилось ему видеть в жизни.
        Где-то на западе над океаном поднялось пламя, какой-то могущественный проблеск, окрасивший тропическое небо в белый, как снег, цвет. Это было подобно вспышке магния в полной тьме, только на зажигалке космического фотографа вспыхнул не магний, а казалось, сама звездная материя.
        Задумываться сейчас над причинами этого явления Крюкову было некогда. Закат приближался, шхуну могло пронести мимо острова, который обозначался все явственнее. В бинокль можно было уже различить верхушки кокосовых пальм на берегу.
        у Крюкова все было приготовлено. В небольшой резиновый мешок он положил пистолет и несколько обойм патронов, складной нож, сухарей, полдюжины плиток шоколада, алюминиевую фляжку с водой. Настроение было бодрое, он даже запел вполголоса:
«Увидел на миг ослепительный свет…»
        Закат внезапно окрасился странными, густо-зелеными тонами. Крюков поднял голову, взглянул на горизонт и похолодел. Там, где океан сливался с небом, еще очень далеко, но явственно, зримо поднимался колоссальный вал. Крюков понял, что это такое: тсунами! - грозное явление природы, страшнее смерча и циклона, одна из тех разрушительных волн, что возникают в результате моретрясений.
        Огненный пояс подводных вулканов пересекает Тихий океан. Рожденные подводными извержениями тсунами несутся иногда со скоростью самолета. Одна из таких волн пересекла за полсуток два океана.
        Крюков интересовался океанографией и память подсказывала ему впечатляющие цифры: та «тсунами» имела в длину 500 с лишним километров и 35 метров вышины. У острова Ява она подхватила стоявшую, в порту канонерку и забросила ее на несколько километров в глубь суши.
        Теперь такое чудовище угрожало ему воочию. Оно восставало все ближе и ближе - зеленое, опененное белокружевной каймой.
        - Метров 25 вышины! - прикинул Крюков. - Ну, давай!
        Знание помогало ему, а он знал, что как бы ни, была велика волна в открытом океане, она не так уж опасна судну, находящемуся на плаву.
        Оставались считанные минуты. Крюков погрозил кулаком волне, привязал к поясу резиновый мешок и лег навзничь на плот. Ремень он захлестнул за скобу, вбитую в доски, и закрыл глаза. Волна приближалась.
        Шхуна, стоявшая носом к ней, начала медленно подниматься, скользя вверх по крутому откосу.
        Подняв на самый гребень утлое суденышко, обглоданное штормом, тсунами с безумной скоростью несла его на рифы, опоясывающие Остров Больших Молний.
        ГЛАВА 11
        БЕГСТВО
        Бок еще раз тайком навестил пленников, и план бегства был уточнен во всех деталях. В нем видели заговорщики путь к свободе, к тайнам Острова Больших Молний, к сокровищам Рао-Сагиба.
        Все сулило успех. Замыслам беглецов способствовало и то напряженное состояние, в котором последнее время находились островитяне. В лабораториях день и ночь кипела работа. Все внимание островитян было приковано к готовящемуся открытию, и о пленниках как будто забыли.
        План действий был построен так: ночь, гроза. Рао-Сагиб, Зобиара и остальные заняты своим делом. Заговорщики разоружают часовых, проникают в личный кабинет Рао-Сагиба, берут научную документацию. Затем возможно быстрее спускаются вниз и достигают места, где хранятся ценности. Из хранилища есть потайной выход на южный берег, левее «Больших юго-восточных утесов». Таков первый этап.
        К этому моменту (все было рассчитано по часам, как во всяком порядочном заговоре) Рамирес овладевает «Ломоносовым» и выводит его из гавани. С теплохода спускают моторный бот, грузят на него ценности. Рамирес проводит теплоход через секретный проход в рифах, и - доброго пути!
        В руках пленников находилось три автоматических пистолета, доставленных Боком, еще два пистолета должно дать разоружение малайцев.
        Решающий момент приближался, и каждый из заговорщиков переживал это по-своему.
        Для Хаутона деньги стояли на последнем месте. Он жаждал выступить в роли первооткрывателя Острова Больших Молний и его тайн.
        Бейтс трусил до трясения в ногах. Но он понимал, что на попятный идти нельзя, к тому же трепетал перед Рамиресом.
        Портер. Это существо, взращенное в недрах разведки, было готово на все. Портер относился к тому разряду людей, по сравнению с которыми профессиональные разбойники выглядят истинными джентльменами. Фред Портер прошел долгий и подлый путь от штрейкбрехера до осведомителя частного сыскного агентства, затем стал штатным сотрудником разведки. Он и Рамирес, авантюрист по призванию, не дали бы отступить никому из заговорщиков.
        Что касается Бока, которого Зобиара подобрал умирающим от голода на панели Антверпена, то его интересовали деньги и только деньги. Изверившийся и циничный, несмотря на свою молодость, ради денег он был готов на все. Боком руководили алчность и зависть. Он завидовал всему: сокровищам Рао-Сагиба, талантам Зобиара и других островитян, их открытиям. Бок ненавидел труд и мечтал о жизни богатого бездельника. Родная сестра зависти - подлость, толкала его на преступление.
        Остальной актив путча составили несколько даяков[12] с «Ломоносова», людей простодушных, еле коснувшихся культуры. Рамирес соблазнил их посулами огромных денег.
        Гроза разразилась с неистовой силой. Начало путча было назначено на два часа ночи. Но задолго до этого срока распахнулась дверь, и на пороге появился Бок взволнованный, с горящими глазами.
        - Где Бейтс?
        - Бейтс?! - ахнули заговорщики.
        Бейтса не было. Только в комнате, выходящей на плато, хлопала на ветру оконная рама.
        - Он предал нас! - заскрежетал Бок. - Тогда скорее!
        Бок был одет в синюю парусиновую куртку и такие же штаны. В руке он держал пистолет, за поясом торчал кривой нож. Обозревая его одеяние, заговорщики опустили глаза к ногам, и увидели на них сапоги с высокими голенищами. Сзади виднелось тело малайца, лежащее с запрокинутой головой.
        - Часовые готовы! - хрипло сказал Бок. - Скорей! Сейчас или никогда!
        Портер и Хаутон кинулись за ним. Из кобуры часового, валявшегося у порога, вынули еще один пистолет. Взять «Штейер» у второго стража не удалось, он так стиснул рукоятку, что разогнуть мертвые пальцы оказалось невозможным.
        Цепочкой, короткими перебежками, заговорщики понеслись к зданию, где находился кабинет Рао-Сагиба.
        На лестнице, как и предвидел Бок, никого не было. Они поднялись на второй этаж, и Бок распахнул дверь кабинета. Заговорщики увидели просторную, светлую, очень просто обставленную комнату: диван, письменный стол, два книжных шкафа, а на стенах портреты Ломоносова, Франклина, Пьера и Марии Кюри.
        Высокое бамбуковое кресло у стола оказалось пустым. Окно было затянуто кисеей, и проникающий сквозь нее свежий воздух шевелил страницы развернутого тома бессмертного творения Сервантеса. Рао-Сагиб, видимо, только что вышел отсюда.
        У письменного стола ящиков не было. Где же хранил Рао-Сагиб документы? В следующей комнате стояла только большая персидская тахта, застланная ковром, и. низенький столик с графином прозрачной воды.
        Стена над тахтой была завешена ковром.
        - Здесь! - сказал Бок и рванул ковер. За ним находилась дверь несгораемого шкафа, вделанного в стену. Ручек и замочных скважин на ней не было, но посредине поблескивали четыре концентрических никелированных кольца с нанесенными на них буквами.
        Лица заговорщиков вытянулись: замок с шифром? Такую дверь можно было открыть разве с помощью динамита.
        - Но где же Рао? - задыхаясь сказал Бок. - Он у Зобиара или… или не знаю где… Может быть, индус знает способ становиться невидимым? Он только что сидел здесь!
        Не было Рао-Сагиба и в лаборатории Зобиара. Зато сам инженер находился у себя. Он склонился над счетчиком Гейгера, удивленный и заинтересованный странным явлением: этот прибор, регистрирующий проявление радиоактивности, сходил с ума. Где-то неподалеку от острова возникло радиоактивное излучение необычайной мощности.
        Шумное вторжение заговорщиков заставило его оторваться от занятий. Зобиара, нетерпеливо выпрямившись, сунул руки в карманы белого халата. Яркая электрическая лампа озаряла его профиль, с правильными смуглыми чертами и резкой складкой, прорезавшейся у туго сжатых губ. Центр стола, у которого стоял инженер, занимали сложнейшие весы, вокруг них группировались блистающие латунью и никелем измерительные приборы.
        - В чем дело, Бок? - удивленно спросил Зобиара.
        Впрочем, одного взгляда на оружие в руках неожиданных посетителей было достаточно, чтобы он сообразил все.
        Заговорщики, бросившиеся на него во главе с Боком, недоучли важного момента: Зобиара был человеком большой физической силы и неплохим боксером. В течение нескольких минут он молча рассыпал направо и налево сокрушительные удары. Но эта была только отчаянная борьба одного против трех.
        - Чертежи? - прохрипел Бок, стискивая его горло.
        Зобиара покачал головой и усмехнулся.
        - Смеешься? - и взбешенный Бок, не владея собой, вскинул пистолет с ясным намерением выстрелить в грудь инженера.
        Палец его не успел нажать гашетку. Бока опередил выстрел со стороны окна. Пуля попала в руку предателя, и Бок со стоном выронил оружие из раздробленной кисти.
        В следующий миг Портер ударил Зобиара сзади под основание черепа. Голова инженера, закидываясь, упала на край стола, и тело, оседая, сползло на пол.

…Так начался провал. Бейтс сбежал, Рао-Сагиба не было, чертежей не было, с минуты на минуту все островитяне поднимутся на ноги…
        - За мной! - крикнул Бок, наскоро заматывая руку платком и устремляясь вперед. Через несколько минут он вывел Хаутона и Портера к каким-то скалам, потащил их за собой по низкому подземному лабиринту. Наконец, заговорщики натолкнулись на каменную стену. Бок достал из кармана электрический фонарь.
        - Волшебная лампа Аладдина! - сказал он с усмешкой, вручая его Портеру. В горячке бегства Бок забыл, казалось, о ранении и не ощущал боли.
        В осветившейся нише беглецы увидели совершенно гладкую, тесанную из вулканического туфа дверь, метра два вышины.
        - Если нам не удалось взять чертежи, возьмем сокровища индуса! - бросил Бок. Левой, здоровой рукой он шарил где-то сбоку ниши, отыскивая невидимую для глаза пружину.
        - Сезам, откройся!
        Массивная плита медленно повернулась на стержне, открывая вход в пещеру.
        Заговорщики шагнули вперед и оцепенели. То, что представилось их глазам, превосходило всякую фантазию. Каждый из них почувствовал себя действительно Алладином, сходящим в блистающее алмазами подземелье джиннов. Ожили в памяти Хаутона сказки, читанные в далеком детстве, где на раскрашенных картинках великолепный Али-Баба в вышитом тюрбане, в туфлях с загнутыми носками проникает в пещеру и меряет мешком золото.
        Помещение освещалось плафонами, вделанными в потолок. Потоки света падали на груды драгоценностей, сложенные на низких, массивных столах, на великолепное оружие, развешанное по стенам. На первом столе справа высились стопой золотые блюда, стояли чаши орнаментом поразительной тонкости.
        На столе слева пантера, вырезанная из нефрита, изумрудными глазами, сторожила запястья, браслеты нагрудные цепи. Груду увенчивало огромное, литого золота, изображение солнца.
        Как загипнотизированные продвигались вперед Хаутон и Портер, не в силах оторвать глаз от ценностей накопленных веками. Их внимание привлекли кожаные мешки, прислоненные к стенам. Они развязали один - оттуда хлынули старинные монеты. В углу штабелем в человеческий рост были сложены желтые бруски. Но разве могли они унести такую тяжесть? Золото в изделиях было куда заманчивее. Почти каждый предмет был отделан драгоценными камнями и представлял собор старинную художественную редкость, а это увеличивал стоимость их во много раз.
        Первым перевел дух Хаутон.
        - Откуда? Откуда все это? Я не представлял себе, что на свете может существовать что-либо подобное…
        - Откуда? - ответил Бок. - Это тайна Рао-Сагиба.
        В это время раздался спокойный, звучный голос: «Кто звал Рао-Сагиба? Я - здесь!»

* * *
        Зобиара ощутил прикосновение ко лбу холодной ткани и открыл глаза.
        Воротник сорочки и пояс инженера были расстегнуты. Склонившись над ним, молодой парень, в потрепанных брюках и тельняшке, смачивал инженеру лоб и виски. Приятное лицо незнакомца, обросшее русой курчавой бородкой, освещалось улыбкой серых глаз, голова была перевязана окровавленной тряпкой.
        - Кто вы? - прошептал Зобиара.
        - Я? Советский моряк, - сказал парень на хорошем английском языке.
        - Кто?
        - Друг.
        - Откуда вы?
        - С «Атома». Знаете - потерпевшая крушение шхуна. Но я не из «тех», - Крюков кивнул головой в сторону двери. - Они бросили меня на судне.
        - Как вы попали на остров?
        - Это я расскажу потом. А сейчас, если хотите разделаться с этими бандитами, попробуйте встать…
        - Это вы стреляли в окно?
        - Я.
        - Вы спасли мне жизнь, знаете ли вы это? Руку! - поднимаясь, сказал Зобиара. - А теперь…
        Начатая им фраза была прервана резким металлическим звуком.
        Зобиара схватил Крюкова за плечо:
        - Слышите! Сигнал тревоги из «Сезама!» Куда они побежали?
        - Пересекли лужайку и направились к утесам, на юго-восток отсюда.
        - Тогда - скорей!
        - Куда?
        - К утесам! Там сейчас Рао-Сагиб… Полчаса назад он ушел в хранилище… - взволнованно говорил Зобиара, забывая, что Крюкову неизвестно, кто такой Рао-Сагиб и о каком хранилище идет речь. - Бок, видимо разнюхал вход в «Сезам». Может произойти непоправимое!
        Звонок смолк. Зобиара сделал нетерпеливый жест:
        - Скорее! На помощь Рао-Сагибу!

* * *
        Перед заговорщиками стоял высокий, не по годам прямой старик с гордой осанкой Спадающее свободны ми складками одеяние из светлого шелка и седая борода оттеняли темную бронзу его лица и блеск живых темных глаз В них не отражалось и тени страха.
        Старый индус шагнул вперед и просто сказал:
        - Кто искал меня?
        Бок ответил ему визгливым хохотом. Протиснувшись вперед между Хаутоном и Портером, он закричал:
        - К чему нам чертежи Вот они - сокровища И вот он сам, в наших руках - этот кладезь тайн, главный кудесник и скупой рыцарь Острова Больших Молний. Друзья - обратился он к спутникам. Берите шкатулки с самоцветами - вот что нам нужно! Вяжите старика!
        Повадки и тон Бока исполненные болезненного возбуждения заставили заговорщиков вздрогнуть: «Уж не помешался ли он?».
        Рао-Сагиб останов и Бока движением руки.
        - Я давно подозревал тебя, предатель! Тебе не уйти!
        С этими словами Рао-Сагиб сделал шаг вперед и сорвал со стены кривую дамасскую саблю.
        - Стреляйте в него - истерически взвизгнул Бок. - Живой или мертвый он должен уйти с нами…
        - Рао-Сагиб не уйдет с вами, - спокойно продолжал индус - Да и вы сами не покинете острова. Я дал уже сигнал на плато. Наши люди, вероятно, уже окружают утесы.
        Тогда Бок с воплем отчаяния и бешенства кинулся к Рао-Сагибу. Заговорщики увидели лишь блеск ножа и слышали сдавленный стон индуса. Правой, замотанной платком рукой, Бок отвел клинок Рао-Сагиба, а левой нанес ему удар.
        - За мной - заревел предатель, бросаясь к выходу. - Пусть он остается здесь сторожить свое золото.
        Еще в лабиринте до беглецов донеслись голоса, лай собаки, вой сирены с моторного бота.
        Затем они услышали три выстрела подряд и голос Рамиреса:
        - Гей, Портер! Бросайте все…
        Преследователи были где-то совсем близко. «Окружайте утесы» - командовал голос Кфаранги.
        Несколько минут строительного, захватывающего дух бега, и заговорщики оказались на берегу.
        - Еще немного, и я ушел бы, не дожидаясь вас! - закричал Рамирес, затыкая пистолет за пояс. - Дорог каждый миг.
        По плечи в воде добрались Хаутон и Портер до моторного бота Рамирес за шиворот втащил Бока на борт. Правая рука предателя висела, как плеть.
        На плато вспыхнул и взлетел к небу голубоватый меч прожектора. Опустившись, луч скользнул по утесам и остановился на боте. Пуля с берега сорвала с Рамиреса фуражку. Моторный бот несся к стоящему на внутреннем рейде «Ломоносову».

… Автомашина, полная вооруженных островитян, быстро достигла юго-восточных утесов. Еще в пути Зобиара разделил людей на три небольших летучих отряда, а сам вместе с Крюковым бросился в «Сезам».
        Рао-Сагиб лежал на полу без сознания. Правая сторона его одеяния и край седой бороды были залиты кровью. В руке индус сжимал эфес старинной сабли.
        Разрезав блузу, Зобиара увидел рану. Она была невелика по размерам, и не страшна на вид, но, нанесенная в область живота, могла оказаться смертельной.
        - Учитель! - печально позвал он, осторожно приподнимая седую голову Рао-Сагиба.
        Часть третья
        ТАЙНА РАО-САГИБА
        ГЛАВА 12
        ЕЩЕ ОДНО ЗАГАДОЧНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ НА МОРЕ
        Наташа Пчелинцева поднялась, пересекла комнату, в которой работали синоптики, и подошла к столику с телефоном. Крутясь, защелкала вертушка автомата: Д… 2… 77… 83…
        - Товарищ Белогур?
        - Он самый! - отозвался солидный бас.
        - Это Пчелинцева говорит. Добрый день, товарищ Белогур!
        - Здравствуйте, здравствуйте, Наталья Петровна!
        Перед уходом в плавание Крюков дал Наташе номер телефона одного из отделов Министерства морского флота. Время от времени она звонила сюда, чтобы узнать, как проходит рейс «Памира» и где он сейчас находится Раза три Крюков присылал ей радиограммы, отмеченные скуповатой морской нежностью. Пчелинцева заходила за ними сама. Начальник отдела Белогур, встречая ее, уважительно величал хорошенькую посетительницу «Натальей Петровной».
        - Нет ли весточки, товарищ Белогур?
        Собеседник на другом конце провода крякнул, помолчал, потом сказал:
        - Есть…
        Наташа радостно вспыхнула:
        - Так я забегу?
        Белогур ответил как бы нехотя:
        - Ну, забегайте…
        Чисто женским чутьем Наташа уловила в его словах, в самой интонации что-то необычное, недоговоренное. Румянец сбежал с ее щек.
        - Что-нибудь нехорошее, товарищ Белогур?
        Белогур замялся:
        - Ммм… Да вы лучше заходите сами.
        До обеденного перерыва оставалось три минуты. Наташа подхватила сумочку и выбежала на улицу. От института до министерства было всего два квартала.
        Белогур, в неизменном синем кителе с золотыми нашивками на рукавах, как всегда привстал навстречу ей, здороваясь, крепко, по-мужски встряхнул руку. Но на этот раз с его уст не слетела обычная шутка: «Ну-с, какую погоду планируете нашей планете на ближайшие дни?»
        На этот раз он даже не улыбнулся, сказал серьезно:
        - Присаживайтесь, Наталья Петровна.
        Наташа, бледнея, опустилась в кресло.
        - Что-нибудь нехорошее? Да не мучайте, говорите…
        Белогур протянул Наташе листок бумаги.
        - Вот. Один любитель-коротковолновик принял и догадался доставить нам.

«Я, советский моряк Крюков, радист с теплохода „Памир“ обманом завлечен на иностранное судно и брошен в океан на гибнущей шхуне, - читала Наташа. - Нахожусь в Тихом океане между 130 градусом и 140 градусом западной долготы и экватором и 10 градусом южной широты. Могу продержаться еще сутки, может быть двое. Учтите, что меня непрерывно…»
        Наташа перевернула листок, но на обороте больше ничего не было.
        - Что «непрерывно»? А где же окончание?
        - Все, - сказал Белогур. - На этом связь прекратилась.
        - Что же будет, товарищ Белогур? Ведь он… может погибнуть…
        - Ну, не падайте духом, - сказал моряк. Он взял со стола пачку радиограмм и потряс ею в воздухе. - Видите? Все - аварийные! Норвежцам, англичанам, французам на помощь приходим, а уж своего-то в беде подавно не оставим! Сейчас в этом районе находится наше океанографическое судно «Изумруд». Капитану уже дано указание обследовать участок океана, где может находиться Крюков. Кроме того, завтра туда же вылетает экспедиция академика Разина. Она будет базироваться на «Изумруд». По поручению министра я просил академика помочь в поисках. Ведь у них вертолет.
        Решение родилось и созрело у Наташи мгновенно:
        - О каком Разине вы говорите? О том самом, из атомного института?
        - О том самом, знаменитом… Наташа стремительно поднялась.
        - Где искать его, товарищ Белогур, скажите? В институте?
        - Нет, в институте вы его теперь не застанете. Я часа два назад по телефону с ним говорил, он дома… Постойте, Наталья Петровна, да зачем он вам? Куда вы?
        Но Наташа уже летела к выходу.

* * *
        Академик Иван Иннокентьевич Разин, «тот самый знаменитый», крупнейший советский специалист по искусственной радиоактивности, действительно, находился дома, в своем кабинете. На письменном столе перед ним была разложена целая коллекция печатных схем: не большие, в страничку школьной тетради, бланки с контурными изображениями отдельных участков земной поверхности. Очертания материков и океанов были испещрены разноцветными стрелками, нанесенными от руки.
        Массивной, грузноватой фигурой, наголо обритой головой и, особенно, седыми, пышными, по-казацки свисающими усами, академик Разин напоминал старого запорожца. Лицо у него было с крупными чертами, примечательное, запоминающееся.
        Самобытным характером, силой, волей веяло от всего облика этого незаурядного ученого. Несмотря на свои годы (а ему было далеко за 60), он на зависть некоторым ровесникам, сохранял неистощимую бодрость и поразительную работоспособность.
        В описываемое время ученые Советского Союза и стран народной демократии начали успешно сотрудничать в области ядерной физики. Созданный для этой цели институт получил в народе наименование «институт мирного атома». В тесном содружестве ученых многим стран академик Разин занял видное место.
        Сейчас он с головой ушел в изучение разложенных на столе синоптических сводок, делая время от времени толстым красным карандашом свои пометки на листках.
        Молодой научный сотрудник института Брагин, сидя по другую сторону стола, терпеливо ожидал, когда академик освободится.
        Разин размашисто начертил на последнем листке большую изогнутую красную стрелку, бросил карандаш и разгладил усы.
        - Все ясно! Ну-с, Михаил Сергеевич, - обратился он к своему молодому коллеге, - нам предстоит основательно поработать. Нужно организовать необычайнейшую из охот и принять в ней непосредственное участие.
        - Я слушаю вас, Иван Иннокентьевич! - с выражением живейшего интереса ответил Брагин.
        - Вы слыхали об этой истории с английским пароходом?
        - Слыхал. Но, признаться, подробностей не знаю.
        - Так вот, почитайте…
        Разин подал ему пачку аккуратно подобранных вырезок из американских и английских газет.
        Речь шла о чрезвычайно странном происшествии, которое произошло в Атлантике.
        Бразильский танкер «Мендоса», следуя на родину встретил неподалеку от берегов Бразилии английский пассажирский пароход. Судно, видимо, потеряло управление. Машины были застопорены и пароход беспомощно поворачивался на зыби, подставляя ударам волн то один, то другой борт. На первый взгляд судно казалось покинутым, но, подойдя ближе, капитан «Мендосы» Бальбини убедился, что люди на нем есть. Но как они выглядели! Повсюду виднелись человеческие фигуры, свесившие через фальшборт верхнюю половину туловища как будто в сильнейшем приступе морской болезни. Но ни одна из этих фигур не шевелилась: опущенные головы и руки уже были охвачены посмертным окоченением Бальбини ясно различал безжизненные тела, разбросанные на верхней палубе в самых причудливых позах. Ужас вызывал этот
«корабль мертвецов»…
        Однако оказалось, что жизнь еще не окончательно покинула судно. Пока Бальбини разглядывал в бинокль потрясающую картину, у шлюпок появились три человека в морской форме. Они передвигались с видимые трудом, словно в последней стадии истощения. С неимоверными усилиями им удалось спустить шлюпку. Двое спустились в нее благополучно, третий, совсем обессилевший, свалился в воду и камнем пошел ко дну. Находившиеся в шлюпке стали медленно выгребать по направлению к «Мендосе». Но так как пароход стоял лагом к волне, а сил у гребцов не было, то шлюпку снова прибивало к судну.
        Бальбини осмелился подойти еще ближе. С парохода потянуло муторным запахом разложения.
        - Что случилось? - закричал Бальбини в рупор.
        Людям на шлюпке удалось, наконец, оттолкнуться от парохода, напрягаясь, они гребли к «Мендосе». Один из этих полумертвецов, шатаясь, поднялся, приложил ладони щитком ко рту.
        - …Какая-то странная эпидемия, - донес ветерок до Бальбини слабый, срывающийся голос. - Почти все умерли… Подберите живых… Есть… которые… не могут… подняться.

«Не чума-ли?!» - мелькнуло в голове Бальбини.
        Шлюпка медленно приближалась к танкеру. И тогда Бальбини совершил поступок, который покрыл его несмываемым позором до последних дней жизни.
        - Отойдите от нас! Буду стрелять! - завопил он в рупор. - Возвращайтесь на пароход. Я сообщу о вас по радио и в ближайший порт. Сам я не в силах оказать вам помощь!
        После этого он повернул свое судно и начал полным ходом удаляться от страшного корабля. Следует, впрочем, отдать ему справедливость: он действительно, не называя себя, дал открытое радио о бедствующем корабле. Несколько часов спустя к «кораблю мертвецов» подошло другое грузовое судно, взяло пароход на буксир и, отведя его в Буэнос-Айрес, поставило там на внешнем рейде под карантинным флагом. На борт парохода прибыли представители морской санитарной инспекции.
        И тогда выяснилось следующее: английский пароход с красивым названием «Принцесса атолла» шел из Ливерпуля в Кейптаун, имея на борту около четырехсот пассажиров. 9 сентября в одиннадцатом часу вечера появились первые зловещие признаки. Сперва почувствовали недомогание те, кто находился в открытых помещениях: несшие вахту помощник капитана, первый штурман, рулевой и также пассажиры, находившиеся на воздухе. Заболели радист и его помощник. Они сидели в радиорубке, дверь которой была распахнута настежь, и транслировали в каюты концерт из Лондона.
        Симптомы болезни были таковы: прежде всего ощущались резкий упадок сил, неодолимая дремота, головная боль. Потом начиналась рвота. Сбившийся с ног корабельный врач и фельдшер не в силах были остановить ее у больных никакими средствами.
        Вахту пришлось сменить. Но через час слегла и вторая вахта… А ночью смерть начала косить свои жертвы. На руках и груди появлялись белые пятна, и человек угасал стремительно, как пламя задуваемой свечи. В числе первых умерли радист с помощником, и судно осталось без связи. К утру умерших насчитывали уже десятками. На судне поднялась неописуемая паника…
        Когда на «Принцессу» прибыла врачебная помощь, в живых оставалось четырнадцать человек, да и те уже не могли двигаться. Попытки спасти их оказались тщетными, почти все погибли в результате молниеносно развивающегося белокровия. Выжило только четверо.
        Случай этот обсуждался в прессе на все лады. Вспоминались различные загадочные морские трагедии, которыми так богата история мореплавания.
        Выдвигались самые различные предположения, даже антинаучные, даже допускавшие вмешательство сверхъестественных сил. Большинство газет поддерживало такую версию: причиной гибели людей на «Принцессе» явился чрезвычайно редкий, не изученный пока наукой феномен - мощное космическое излучение.
        Брагин дочитал и теперь задумчиво перелистывал вырезки.
        - Что скажете? - спросил Разин.
        - Странный случай, Иван Иннокентьевич, прямо сказать, загадочный…
        Разин даже руками всплеснул:
        - Да чего ж тут загадочного? Вы внимательно читали?
        - Да.
        - То-то, что «да»! Давайте-ка сюда вырезки, будем разбираться. Вот, прежде всего, обратите внимание - в самом первом сообщении об этом событии, сделанном так сказать, по горячему следу и переданном из Буэнос-Айреса, проскользнула такая деталь: «В 11-м часу вечера пароход вошел в полосу густого тумана. Вообще туманы в этой части океана и в это время года чрезвычайно редки, однако это не смутило капитана. Судно было оборудовано новейшими навигационными приборами и могло идти вслепую. „Принцесса“ продолжала следовать все тем же, заранее проложенным курсом». Эта весьма существенная подробность во всех последующих сообщениях отсутствует. И я утверждаю - не случайно. Под чьим-то могущественным влиянием упоминание о тумане в дальнейшем изымалось из всех статей и корреспонденции. Значит, кто-то был заинтересован в том, чтобы общественное мнение не знало всей правды о катастрофе.
        Теперь - симптомы болезни. Слабость, головная боль, рвота, молниеносно развивающееся белокровие, смерть. Это не какая-то таинственная болезнь, как пытаются изобразить буржуазные газеты. Эта болезнь известна, и советская медицина уже нащупала пути борьбы с нею. Это - лучевой удар, результат радиоактивного облучения, которое обрушилось на людей в огромной дозе! Гамма-лучи и нейтроны, эти невидимые убийцы проникают в человеческий организм, поражая его органы и в первую очередь кроветворную систему. Неужели не попятно, Михаил Сергеевич?
        - Вы считаете, что это было облако радиоактивного тумана?
        - Вне всякого сомнения! Вся эта болтовня о космическом излучении служит только замазыванию существа дела. И если мы с вами взяли на себя роль детективов, то давайте пойдем до конца, и схватим преступника за руку. Я утверждаю, что облако родилось не в космосе, а в земной атмосфере, у самой поверхности нашей планеты, и не в Атлантике, а в Тихом океане. Более того я могу указать вам пункт, где оно возникло и день, когда это произошло.
        И академик подал Брагину еще одну газету, не этот раз советскую, и указал на маленькую информацию, отчеркнутую чернилами.
        Брагин ахнул:
        - Все ясно, как день!
        - Вот и преступник обнаружен! - Разин потряс газетой в воздухе. - Но их-то пресса какова! С одной стороны лицемерные соболезнования, с другой весь взрыв негодования искусно направляется на капитана Бальбини. Что говорить, он показал себя как первостатейный негодяй. Но представьте себе гнев и возмущение все честных людей в мире, если бы они знали истинного виновника гибели людей на «Принцессе»! Но шило в мешке не утаишь!
        - Как же облако оказалось в Атлантике? - спросил Брагин.
        - Идите сюда!
        Академик разложил на столе листки так, чтобы они составили карту южного, океанического полушария.
        - Я нынче все утро просидел с метеорологами. И вот какая обрисовалась картина. Смертоносное облако возникло здесь, - Разин поставил на одном из листиков крестик.
        - Вот эти зеленые стрелки показывают ветры, господствовавшие в Тихом океане в первой половине сентября. Сперва облако было увлечено воздушным потоком в верхние слои атмосферы, прошло над Южной Америкой и опустилось в Атлантике. Здесь в него и врезалась «Принцесса». Затем оно на небольшой высоте двинулось к берегам Китая. Но в начале второй декады месяца произошло вторжение больших масс холодного воздуха из Арктики. Этот мощный воздушный поток погнал облако обратно. По метеорологическим и некоторым другим данным (я имею в виду сообщения с океанографического судна «Изумруд») облако сейчас снова находится над одним из пустынных участков Тихого океана. Не исключена возможность, что оно снова снизится и пойдет вдоль вот этой параллели, неся с собой неисчислимые бедствия…
        - Как вы определяете наши задачи?
        - Прежде всего найти облако. Точно определить его природу, размеры и уровень радиоактивности. Заручиться данными, неоспоримо устанавливающими его происхождение: это должно стать известным не только науке, но и всему человечеству. И, наконец, попробовать проверить на практике некоторые теоретические соображения.
        Разин принялся подробно разъяснять собеседнику, что разумеется под этими соображениями. Затем перешли к вопросам оснащения экспедиции. Академик решил возложить на Брагина всю хозяйственную часть. Разин диктовал, а Брагин записывал множество поручений, которые нужно было выполнить за какие-нибудь 12-15 часов.
        - Время не терпит! - напутствовал своего молодого сотрудника академик. - Помните, что от нашей поворотливости зависит, может быть, жизнь многих тысяч людей…
        Брагин вышел, но тотчас вернулся снова.
        - Иван Иннокентьевич, вас тут девушка дожидается.
        - Девушка?! - спросил академик. Неожиданный визит так удивил его, что он поднялся и сам вышел из кабинета. Навстречу ему поднялась стройная девушка с большими темными глазами на очень миловидном лице.

«Как хороша! - подумал академик, любуясь молодостью и грацией посетительницы. - И чем-то напоминает мою Валю…»
        - Чем могу служить? - спросил он.
        - Иван Иннокентьевич, простите меня за вторжение, - сказала девушка, слабо улыбаясь. - Я очень прошу вас выслушать меня. Большая, большая просьба… Речь идет о жизни и смерти…
        - Ну, вот уже сразу такие большие проблемы! - добродушно протянул Разин. - Присаживайтесь, расскажите, что случилось. Если я действительно могу быть полезен…
        Девушка стиснула пальцы, на миг закрыла глаза и потом сразу, словно в холодную воду кинулась, одним духом выпалила:
        - Моя фамилия Пчелинцева. Профессор, я очень прошу, умоляю вас: возьмите меня в экспедицию!
        - Как, как? - спросил огорошенный академик. - В экспедицию? Почему я должен взять вас в экспедицию?
        - Вас просили помочь в поисках нашего моряка Крюкова, гибнущего в океане на брошенной шхуне?
        - Был такой разговор. Я полагаю, что эта просьба не будет оставлена без внимания.
        - Этот человек мне очень дорог.
        - Кем же он вам доводится? Братом?
        Пчелинцева смутилась. Язык не поворачивался солгать этому старому, мудрому человеку:
        - Дороже родного брата…
        - Так-так, - сказал академик. - Понятно.
        Щеки Наташи пылали. Но из глаз академика излучалось такое добродушие, что она снова воскликнула, умоляюще складывая руки:
        - Я очень прошу вас, профессор…
        - Гм… гм… Я искренне вам сочувствую, но поймите, голубушка, что это ведь не увеселительная поездка на Химкинское водохранилище. Тут дело серьезное и связанное с немалым риском. Но я обещаю вам сделать все возможное, чтобы найти вашего друга…
        - Профессор, я вас очень прошу!
        - Ну, рассудите сами: зачем я возьму вас в экспедицию? - мягко сказал Разин. - Что вы будете там делать? Участников ее можно пересчитать по пальцам, у каждого четко определенные обязанности.
        - Как что? Ведь метеоролог вам нужен?
        - Разве вы метеоролог?
        - Да. Я работаю в институте климата.
        - Вот как? - Разин задумчиво и тепло глядел на девушку. Она напоминала ему любимую, рано умершую, дочь Валентину.
        - Я очень… очень прошу…
        Две слезинки, блеснувшие в уголках глаз Наташи, окончательно обезоружили академика.
        - Так вы метеоролог? - повторил он. - Гм… гм… это, пожалуй, меняет дело.
        - Правда? - радостно рванулась к нему Наташа.
        - Ваше счастье. В состав экспедиции, разумеется, включен и метеоролог. Но он заболел.
        - И вы возьмете меня?!
        - Это, голубушка, не так просто делается. Но какой-то шанс уже есть. Пойдемте в кабинет, побеседуем поподробнее. Потом с директором вашего института свяжемся. Посмотрим, как он вас аттестует…
        ГЛАВА 13
        ОХОТНИКИ ЗА ТУМАНОМ
        Большой, самой последней конструкции вертолет с красной звездой на корпусе несся над океаном. Два турбореактивных двигателя мчали его вперед со скоростью, которая всего пару лет назад считалась для воздушных кораблей этого типа недосягаемой. Это была уникальная, пока единственная в своем роде машина и поэтому, вероятно, ее не снабдили обезличивающим, ничего не говорящим номером, а дали индивидуальное имя
«Мир». Именно в это слово удачно складывались начальные буквы фамилий конструкторов - Миля, Исаченко и Родионова.
        На вертолете было помещение для команды, две комфортабельных пассажирских каюты, салон и лаборатория, оборудованная многочисленными научными приборами.
        На борту воздушного корабля, кроме экипажа, находилось семь человек: академик Разин, Брагин, принявший на себя обязанности заведующего административно-хозяйственной частью экспедиции, два коллеги Разина по институту мирного атома - китайский ученый Гао Шэн и польский - Ян Пражух, врач и биолог Донат Андреевич Поварчук, известный своими работами по терапии лучевой болезни, и журналист Евгений Иванович Курочкин - один из тех беспокойных и пытливых разведчиков жизни, которых сегодня можно видеть с блокнотом и фотоаппаратом на крупнейшей стройке, завтра - в кабине снаряда для исследования морских глубин, а неделю спустя - собирающимися в Антарктиду. Разин в шутку называл его «самопишущим вездеходом». Седьмым членом экспедиции была стройная, красивая девушка с большими темными глазами.
        Итак, исполнилось самое большое, самое страстное желание, какое когда-либо приходилось испытывать в жизни Наташе. Директор института климата, партийная и комсомольская организации рекомендовали Пчелинцеву как знающего и талантливого молодого научного работника.
        Наташа как-то сразу, легко и непринужденно вошла в небольшой коллектив экспедиции, стала в нем признанным, своим человеком. Разин относился к ней с отеческой ласковостью, Гао Шэн и Пражух - с дружелюбным вниманием, а молодежь - чернобровый и статный Брагин, белобрысый, с брюшком Курочкин и широкоплечей, сильный командир корабля Робуш - наперебой ухаживали за ней.
        В пути не теряли ни минуты времени - подготавливали и еще раз выверяли приборы, в числе которых были чрезвычайно чувствительные, способные улавливать самые слабые проявления радиоактивности на огромном расстоянии, принимали и изучали синоптические сводки. Наташа составила несколько прогнозов. За работой она забывалась, но после радиотелефонного разговора с «Изумрудом» внутри родился и не давал покоя тревожный холодок: ведь поиски Крюкова оставались безрезультатными. Где же Дима? Что с ним? Не угрожает ли ему это проклятое облако? Вместе с тем в сердце Наташи почему-то жила твердая уверенность, что ее друг цел и невредим, что они обязательно найдут его.
        Завтракали, обедали и ужинали в салоне, и это были самые веселые часы пути. Стоило кому-нибудь из окружающих заметить, что на лицо Наташи легла тень беспокойства, что девушка невидяще, рассеянно тыкает вилкой в стоящее перед ней блюдо, как он тотчас бросал шутку или какую-нибудь смешную реплику. Другие подхватывали. Большим весельчаком оказался Брагин.
        Разин с неподражаемым юмором передавал сцену вторжения Наташи и так изображал ее смущение и собственное недоумение, что даже Гао Шэн, плохо понимавший по-русски, смеялся до слез.
        - Что же вы сразу не сказали, что вы метеоролог? - спрашивал Разин. - С этого и нужно было начинать.
        - Я очень волновалась. У меня целая речь была приготовлена, но как вышли вы из кабинета - все забыла! - признавалась Наташа, заразительно смеясь вместе со всеми.
        Через двое суток беспосадочного полета вертолет прибыл к «Изумруду» и, снизившись по вертикали, сел на площадку, специально оборудованную на палубе судна. С этого момента «Изумруд» поступал в распоряжение экспедиции и должен был до окончания операции служить для нее плавучей базой.
        Незадолго до прибытия на судно на борту вертолета произошло важное событие: приборы отметили наличие над океаном очага радиоактивных излучений. И по мере приближения к плавучей базе эти сигналы становились все сильнее, все явственнее. На «Изумруде» Разин собрал «летучку».
        - Заседать долго не будем, - предупредил он соратников. - Облако находится не так далеко от нас, в пределах полутораста-двухсот километров. Я полагаю, что прежде всего, сообразуясь с выкладками Натальи Петровны, мы дадим «Изумруду» команду отойти в безопасный район и возможно быстрее. Теперь определим целевую установку первого вылета. Во-первых, нужно найти само облако. Во-вторых, исследовать его и установить его вероятный дальнейший путь. Затем будет необходимо предупредить угрожаемые районы океана и суши…
        После короткого обсуждения было решено: вылетают Разин, Гао Шэн, Пчелинцева, Поварчук и Курочкин; Пражух и Брагин пока остаются на судне. Всего час назад вертолет опустился на палубу «Изумруда», и вот - снова заработали его винты. Похожий на гигантскую стрекозу аппарат стал набирать высоту, потом направился на юго-восток. «Изумруд» тем временем уходил на север.
        Между вертолетом и судном непрерывно поддерживалась двусторонняя радиосвязь. Вскоре на «Изумруд» начали поступать первые сообщения.
        - Приближаемся! - передавал на «Изумруд» сидевший у радиотелефона Курочкин. - Показания приборов подтверждают, что мы идем в нужном направлении.
        - Приближаемся! - повторил он через некоторое время. - Идем на высоте 1200 метров. Впереди скопление белых, кучевых облаков. Среди них одно, огромное, резко отличается своим темным цветом от других. Это, в видимо, «наше» облако… Еще через десять минут:
        - Счетчики Гейгера-Мюллера отказали. Иван Иннокентьевич говорит, чтобы вы не тревожились: мы держимся в зоне предельно допустимой радиоактивности…
        Четверть часа спустя:
        - Облетели облако кругом и сейчас идет над ним. Облако свободно парит в атмосфере и имеет тенденцию к снижению. Форма перинообразная, размеры: длина около шести километров, ширина два с половиной, вышина 800-900 метров. Радиоактивность до 1400 рентген…[13]
        - Идем под облаком. Сейчас будем брать пробу. (На вертолете был приготовлен специальный зонд, запускаемый на тонком, очень прочном тросике из шелковых и капроновых нитей. К зонту прикреплялся свинцовый, автоматически закрывающийся баллончик. С помощью этого простого и остроумного прибора Разин и собирался получить «пробу» из толщи облака).
        - Пробу взяли. Гао Шэн исследует ее в лаборатории. Облако снижается, его увлекает воздушным течением на юго-восток. Отходим в сторону… Поднимаемся… Продолжаем патрулировать облако.
        Передав координаты, Курочкин сказал:
        - Связь временно прекращаем. От микрофона не отходите.
        Курочкин быстро прошел в лабораторию и шепнул Разину:
        - Обратите внимание: наши координаты очень близки к тем, которые сообщал Крюков.
        - Да? - Разин доброжелательно поглядел на Курочкина. - Близки? Гм… гм… Что ж: мы, собственно, уже выяснили то, что нам требовалось.
        Он направился к Наташе. Девушка наносила на карту направление движения облака.
        - Докладывайте, Наталья Петровна.
        - Прогноз: хотя давление воздуха несколько упало штиль, вероятно, удержится. Мы приближаемся к границе пассата. Если облако снизится к самой поверхности воды, его увлечет сюда, - Наташа наметила стрелками направление. - Движение пока будет очень медленным, но на крыльях пассата оно может достигнуть материка за двое суток.
        - Значит, время еще есть, - как бы про себя сказал Разин. Он взял трубку внутреннего телефона: «Товарищ Робуш, с облаком на первый раз закончили. Снижайтесь, будем искать Крюкова…»
        - Иван Иннокентьевич! - Наташа, прижав руки к груди, благодарно глядела на академика.

…Вертолет на малой скорости делал огромные круги почти над самой поверхностью океана, и несколько пар глаз обшаривали синее поле, дремотно нежащееся в жарких лучах солнца. Но самый пытливый взор не смог бы обнаружить здесь признаков жизни.
        - Смотрите, течение! - Наташа указала на отчетливо видимую зеленую дорожку. - Помните незаконченную радиограмму: «Меня непрерывно…» Видимо, он хотел сообщить:
«сносит течением». Давайте попробуем двинуться вдоль течения?
        - Здравая мысль! - одобрил Разин. Товарищ Робуш! - сказал он в трубку. - Держитесь вдоль течения!
        - Есть! - ответил командир воздушного корабля. И добавил: - Разрешите доложить: на горизонте судно.
        - Да? Каким курсом идет?
        - Следует полным ходом в сторону облака.
        - Надо предупредить! - заволновался Разин. - Придется уклониться ненадолго от маршрута. Товарищ Робуш, пойдемте к нему навстречу.
        Вертолет поднялся, секунду повисел в воздухе, повернул и понесся к судну. Вскоре Робуш мог совершенно отчетливо рассмотреть в бинокль корпус красивого белого теплохода.
        - Что-то непонятно, - поделился он с Разиным, - название русское - «Ломоносов», а флаг американский…
        - Потом разберемся, - сказал академик. - Дайте понять, что мы просим их замедлить ход. Сделайте над судном два круга. Потом снижайтесь.
        Робуш выполнил приказание. Когда вертолет делал второй круг, около него, где-то совсем близко раздался оглушительный треск. Аппарат сильно качнуло.
        - Ах, стервецы, да они обстреливают нас! - воскликнул Робуш.
        - Не может быть!
        - Хорошо вижу: наводят какой-то прибор, орудие, что ли… Набираю высоту!
        - Давайте!

«Мир» стремительно взмыл вверх по вертикали. Высотомер бойко отщелкивал одну сотню метров за другой, Разин и его товарищи приникли к иллюминаторам и увидели, как против корпуса вертолета появилось голубое сферическое тело, которое совсем походило бы на детский воздушный шар, если бы не светилось. Оно догнало вертолет, несколько секунд двигалось параллельно ему и лопнуло с громовым раскатом, озарив синим фейерверочным светом побледневшие лица пассажиров вертолета. «Мир» встряхнуло со страшной силой и швырнуло в сторону. Никто не удержался на ногах, за исключением Робуша, судорожно вцепившегося в рычаги управления. Члены экспедиции, пытаясь подняться на кренящемся полу, ощутили себя как бы в несущемся вниз лифте.
        - Аппарат падает! - крикнул Курочкин.
        ГЛАВА 14
        ГОЛУБОЙ ШАР
        Одна за другой оказались битыми карты беглецов: попытка захватить чертежи, сокровища, наконец самого Рао-Сагиба. И только одна карта выиграла. Рамиресу удалось заблаговременно вывести «Ломоносова» из гавани на внутренний рейд.
        Бешено мчавшийся моторный бот доставил заговорщиков на борт теплохода. Рамирес, пользуясь указаниями Бока, провел судно через путаный, зигзагообразный выход в рифах в открытый океан. Тотчас мощные двигатели заработали с предельной нагрузкой. С этого момента Рамирес выжимал из них максимальную скорость.
        К заговорщикам примкнула только незначительная часть команды, ослепленная посулами сказочных богатств. Штурманский помощник и механики работали под дулами револьверов.
        Захват «Ломоносова» не обошелся без жертв. Первый штурман Матхур, человек, глубоко преданный Рао-Сагибу, забаррикадировался в своей каюте и отстреливался через дверь. Последнюю пулю он пустил в себя.
        Портер и матросы ворвались в каюту, ступая по трупам.
        Новые хозяева теплохода начали с того, что спустили флаг Острова Больших Молний и подняли другой - со звездами и полосками.
        Наутро Портер, принявший на себя обязанности, так сказать, военного диктатора судна, собрал компаньонов.
        Бок не присутствовал, он лежал в каюте. Раздробленная выстрелом кисть страшно опухла, темные пятна покрывали руку почти до плеча. Это была газовая гангрена. Судовой врач остался на суше, а сделать ампутацию никто, понятно, не брал на себя смелости. Всякая надежда на спасение отпадала.
        Прежде всего компаньоны решили взять курс на Панаму.
        Затем заговорил капитан Рамирес.
        - К сожалению, господа, мы не успели захватить ничего из кладовой индуса…
        - А я кое-что успел, - с самодовольной улыбкой прервал его Хаутон. И, вынув руку из кармана, он показал соратникам небольшую, литого золота статуэтку усопшего с закрытыми глазами и сложенными на груди руками. Такие изображения клались в незапамятные времена в гробницы знатных и богатых людей.
        Выходка профессора покоробила даже бесцеремонного Рамиреса. К тому же он был суеверен.
        - Бросьте эту штуку сейчас же за борт! - закричал капитан. - Разве вы не знаете, что изображение покойника приносит судну несчастье?
        - Ну-ну! - пробормотал Хаутон обиженно, как ребенок, у которого собираются отнять занятную игрушку. - Как можно - за борт! Это вещица чрезвычайно редкая, такой даже в Британском музее нет.
        - Да ладно! - махнул рукой Портер. - Оставьте его, Рамирес, есть дела более важные. Продолжайте, капитан, мы вас слушаем.
        - Так вот, господа, - продолжал Рамирес, - несколько интересных сообщений. На борту теплохода мы нашли не только спасение, В штурманской рубке я обнаружил карту с точным обозначением координат Острова Больших Молний.
        - Браво, капитан! - воскликнули собеседники.
        - Сокровищ индуса нам взять не удалось, но все же мы не прогадали. Вам известно, что «Ломоносов» готовился к выходу в очередной рейс. Но знаете ли вы, из чего состоит его груз?
        - Ну?! - собеседники, казалось, были готовы влезть Рамиресу в рот.
        - Этот груз - ящики с… золотыми брусками!
        На этот раз раздалось такое дружное «гип-гип-ура» что задрожали занавесочки на иллюминаторах.
        - И, наконец, господа, - тон и выражение лица Рамиреса особенно подчеркивали значимость того, что он собирался выложить, - мы заполучили в свои руки нечто такое, что не уступит по ценности золотым брускам… - Рамирес хлопнул ладонью по столу. - Вы видели аппарат, установленный на верхнем ходовом мостике?
        - Да!
        - Я расспросил Бока. Рао-Сагиб, оказывается, нашел способ не только улавливать молнии, но и бросать их. Прошу вас…
        Хаутон и Портер вслед за капитаном поднялись на мостик.
        Рамирес сдернул брезент, и глазам его спутников представился загадочный прибор: большой шар из голубоватой пластмассы, укрепленный на карданном подвесе. Это позволяло придать прибору любой угол и положение.
        Сквозь прозрачный кожух ясно были видны два металлические шара поменьше, находящиеся внутри, и покрывавшая их блестящая сетка замысловатого рисунка. Короткий и широкий ствол отходил от боковой поверхности, из него выглядывал стержень, заостренный, как жало. Сложное прицельное приспособление над стволом было снабжено перископической системой зеркал.
        Кронштейны из белого, металла, на которых покоился кардан с шаром, были привинчены к палубе. Тяжелые бронированные провода уходили на корму, извиваясь, как змеи, сползали вниз, к машинному отделению.
        Портер и Хаутон долго рассматривали аппарат, многозначительно хмыкая. Затем Портер приказал вызвать Бока.
        Бок был очень плох, и его принесли на руках и усалили в плетеное кресло. Портер, всячески подбадривая предателя, стал выпытывать все, что тому было известно о принципе действия аппарата.
        - Вы слыхали, конечно, о так называемой шаровой молнии? - спросил Бок. - Предполагают, что это клубок сильно наэлектризованной смеси газов - азота, кислорода и водорода. Охлаждаясь, масса шаровой молнии становится неустойчивой и взрывается с ужасающей силой. Это мало изученное явление. Вполне возможно, что здесь при взрыве происходит освобождение внутриатомной энергии.
        В лабораториях уже научились создавать искусственную молнию. «Генератор молний», подобный тому, который Портер видел в лаборатории «А», сам по себе не составляет секрета. С помощью его можно производить разряды мощностью в 30-40 миллионов киловатт. А это равно мощности всех электростанций Америки вместе взятых.
        Разряд длится миллионные доли секунды, но молния успевает превратить в пар толстые медные провода высокого напряжения и разбивает вдребезги железобетонную стену.
        Однако одно дело получить молнию, а другое - метнуть ее в определенном направлении…
        Бок откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
        - Ну-ну, - торопил его Портер - Говорите об аппарате!
        - Аппарат создал Зобиара, - слабым голосом продолжал Бок. - Мы имеем дело с грозным оружием. Генератор вырабатывает «грозовую материю», ту гремучую смесь, о которой я уже сказал, и отдельные порции ее в виде шаровой молнии выбрасываются по намеченной мишени.
        - Вам известно, как обращаться с аппаратом? - спросил Хаутон.
        - В общих чертах - да, - кивнул Бок. - Мне однажды довелось наблюдать, как Зобиара приводит его в действие. Управление несложно: видите этот щиток с цветными рычажками - белым включается энергия. Вот этим винтом передвигается прицел. Когда цель пришла в глазок видоискателя, ствол автоматически занимает нужную позицию. Зеленым рычажком вводится устройство, которое ионизирует воздух между мишенью и аппаратом Красный рычажок - выстрел. Вот все, что я знаю.
        - А голубой рычажок?
        - Больше я ничего не знаю, - повторил Бок.
        Его унесли в каюту. Часы предателя были сочтены. На заре следующего дня тело Бока с привязанным к ногам грузом без всяких обрядов и церемоний было спущено за борт.
        А вскоре после полудня беглецы заметили приближающийся к судну большой вертолет. Рамирес, Хаутон и Портер обменялись быстрыми взглядами. Мысль у всех была одна:
«погоня!»
        - Красная звезда на корпусе! - вырвалось у Рамиреса.
        - Они вызвали на помощь советский вертолет - задыхаясь, выдавил Хаутон.
        Взгляды снова скрестились. Компаньоны, казалось, научились понимать друг друга без слов. Спасение было в одном.
        - Аппарат! Скорее!
        В горячке, рожденной угрозой погони, компаньоны не додумали простой вещи: возможность появления специально вызванного советского вертолета исключалась.
        Портер стрелой несся на верхний ходовой мостик, за ним спешил Хаутон. По дороге профессор споткнулся и упал, Рамирес перескочил через него и, догнав Портера, одним рывком освободил аппарат от чехла. Приникнув к видоискателю, Портер нервно крутил винт прицела.
        - Ну же, ну! - торопил разведчика Рамирес. - Они уже делают заход…
        Вертолет, действительно, сделал над теплоходом первый круг.
        Портер дернул красный рычажок. С металлического острия соскользнул голубой шар и помчался к вертолету. Компаньоны видели его путь, видели, как он взорвался, не долетев до воздушного корабля, и хотя все это заняло всего какую-то долю мгновения, им показалось, что прошло, по крайней мере, полминуты.
        Рамирес трясся от нетерпения и охотничьего азарта:
        - Скорее!
        Но Портер уже посылал вторую молнию. И снова на теплоходе увидели взрыв, еще мощнее первого, увидели, как швырнуло вертолет, как замедлилось на нем вращение несущего винта и как он стал снижаться.
        - Мимо! - зарычал Рамирес. - Вы не можете! Дайте я…
        У аппарата завязалась короткая борьба. Портеру удалось отбросить Рамиреса -
«Прочь!», и он в третий раз рванул красную рукоятку.
        В третий раз на конце острия возник голубой шар. Но он почему-то не отделился и не умчался в сторону вертолета. Размером с футбольный мяч, он остался на конце металлического стержня и продолжал расти с тихим шмелиным гудением, принимая все более устрашающие размеры. Он казался живым, внутри трепетала и струилась ослепительным ужасом грозовая материя.
        Рамирес и Хаутон отпрянули.
        Портер, закрываясь левой рукой от нестерпимого сияния, правой в полной растерянности хватался то за одну, то за другую рукоять.
        - Назад! - отчаянно закричал Рамирес.
        Но было уже поздно. Портер, не сознавая как следует, что делает, потянул на себя голубой рычажок.
        Грянул взрыв такой потрясающей силы, как если бы теплоход был сверху донизу начинен динамитом. Колоссальный столб синего пламени метнулся в небо.
        Воздушные робинзоны
        Вертолет быстро снижался, почти падал. Разрывы шаровых молний, очевидно, даже на расстоянии причинили серьезные повреждения несущему винту. Нарушилась нормальная работа турбореактивных двигателей - на «Мире» они были вынесены наружу и располагались на концах лопастей винтов. Героическим усилием, мобилизовав всю свою выдержку и мастерство, Робушу удалось остановить машину, когда до поверхности океана оставалась какая-нибудь сотня метров.
        В этот момент и раздался третий, последний взрыв. Робуш видел катастрофу: от теплохода не осталось ни клочка, будто его и не было. Взрывной волной вертолет подбросило вверх, в переднем винте что-то резко щелкнуло.
        Разин прошел в кабину пилота. Робуш сидел в застекленном фонаре весь красный, потный от перенесенного напряжения.
        - Как дела, Василий Трофимович?
        - Неважно, товарищ Разин. При последнем взрыве, вероятно, обломком повредило автомат перекоса лопастей переднего винта. Никак не могу перевести машину на вертикальный подъем.
        Переговорив с командиром корабля, академик вернулся в салон.
        - Скрывать нечего, товарищи. Положение тяжелое, Передний винт поврежден, двигатели капризничают. Робуш говорит, что мы лишены возможности набрать высоту и можем двигаться только по горизонтали.
        Курочкин предложил связаться с «Изумрудом».
        - Э! - махнул рукой Разин. - На него надеяться, не приходится, «Изумруд» сейчас уже далеко. Вызывать его сюда - значит ставить под угрозу перехода опасной зоны, лететь туда самим - тоже. Но на всякий случай можно связаться.
        Однако попытка переговорить с «Изумрудом» осталась безуспешной. Антенна на вертолете была сорвана.
        В салон пригласили Робуша.
        - Докладывайте, - предложил Разин.
        - Товарищ начальник экспедиции, - четко сказал Робуш, - винты еле тянут. Повреждения не так уж велики, и я уверен, что их можно устранить своими силами. Но для этого необходимо хотя бы на два часа сесть на твердую землю.
        - Ближе Маркизских островов ничего нет. Это 600 километров. Дотянем?
        Робуш развел руками.
        - Экипаж сделает все возможное. На крайний случай у нас имеются резиновые надувные плоты…
        - Насчет плотов - прошу выбросить из головы! - сурово оборвал его Разин. - Вертолет не может быть брошен ни при каких обстоятельствах. Мы все отвечаем перед Родиной за машину, за выполнение задания. Берите курс на Маркизские острова и, если на пути попадется клочок земли величиной хотя бы в ладонь - садитесь на него.
        - Есть! - отчеканил Робуш, вытянулся по-военному, щелкнул каблуками и вернулся в кабину.
        Разин обвел взглядом сотрудников.
        - Прошу всех вернуться к исполнению своих обязанностей. Чрезвычайное положение на борту вертолета объявлять не буду. «Мир» - лучшая в мире машина этого типа, и в надежность ее я верю, как в самого себя.
        Разин разгладил свои казацкие усы и вдруг улыбнулся - широко, бодро:
        - Экспедиция продолжает работу, товарищи воздушные робинзоны!
        Эта улыбка и неожиданная шутка, как луч среди бури, развеяли атмосферу тревоги, которая, казалось, готова была установиться в салоне. Люди задвигались, оживленно заговорили.
        Академик сумел загрузить делом всех, и члены экспедиции, уйдя с головой в работу, уже не думали об опасности.
        Наташа продолжала прокладывать на карте вероятный путь облака. Курочкин с морским биноклем в руках переходил от одного иллюминатора к другому.

«Мир» медленно, на небольшой высоте летел на юго-восток.
        - Пустыня и пустыня, - сетовал у себя в кабине Робуш. - Водяная Сахара, так сказать…
        - Земля, товарищ Робуш! - крикнул в трубку Курочкин.
        Робуш схватил карту.
        - Какая земля?! Да тут кругом миль на триста…
        Однако Курочкин был прав. Чем дальше, тем яснее рисовались вдали очертания горы с плоско срезанной вершиной.
        - Ну и глаз у Курочкина! - восхищенно воскликнул Робуш.
        Зеленая полоса течения огибала не показанный на карте остров. Густая зелень одевала его до самой вершины горы, внизу были видны ослепительно белые отмели. Эта незнаемая земля была опоясана двумя кольцами - зеленой, лагунной водой внутреннего рейда и белой пеной прибоя, разбивавшего о барьерный риф. Над рифом стояло облачко водяной пыли, переливавшейся на солнце всеми цветами радуги.
        И вот остров уже под вертолетом. Вовремя! - двигатели могли вот-вот отказать. Острые глаза Курочкина различали что-то вроде гавани. «Мир» медленно летел над кратером потухшего вулкана. А это что? В глубине кратера тускло поблескивало огромное сферическое тело из матово-серого металла. Можно было разглядеть ровные линии пересекающих его заклепок.
        - Иван Иннокентьевич! Остров лежит на наиболее вероятной трассе движения облака, - предупредила Разина Наташа.
        - Ничего. Будем садиться, - ответил академик. - Если он обитаем, тем лучше. Робуш, идем на приземление!
        Вертолет мягко сел на небольшую лужайку. Первой легко выскочила Наташа и побежала к зданию, видневшемуся вдали.
        - Ну и коза! - усмехался Разин, выбираясь из машины.
        Едва Наташа пробежала несколько метров, как из зарослей выскочил человек и преградил ей дорогу. Вид у незнакомца был самый неприглядный: бородка, обрамляющая его полное рыхлое лицо, свалялась, как войлок, глаза были воспалены, галстук болтался на боку, а пиджак и брюки измяты и местами изорваны. Он упал перед Наташей на колени и, заикаясь, залопотал что-то жалобное, умоляющее. Девушка от неожиданности и испуга шарахнулась в сторону.
        - Эге, да у вас даже тут имеются поклонники! - заметил подоспевший Разин.
        - Что он говорит? - спросила Наташа.
        - Он называет вас «прекрасная мисс» и просит пощадить его! Наталья Петровна, голубушка, разве можно так, с ходу, пронзать сердца!
        - Вы все шутите, Иван Иннокентьевич! А тут, может быть, что-нибудь серьезное случилось. Спросите, пожалуйста, чего он хочет?
        Академик не успел задать вопрос. Прибывших окружали смуглые, бородатые люди в широких рубахах и шароварах, вооруженные винтовками. У некоторых за поясами торчали кривые ножи. Лица были суровые, угрожающие.
        - Кто вы? - спросил по-английски один из вооруженных людей, очевидно, начальник стражи.
        - Ученые. Русские, советские люди, - ответил академик. - И прибыли к вам с самыми добрыми намерениями.
        Лицо индуса (во всяком случае, Разин счел его таковым) прояснилось. Сверкнула ослепительная белозубая улыбка.
        - О, рус, совьет! - старательно, мягко выговорил он, складывая ладони под подбородком. (Разин знал, что в Индии это заменяет рукопожатие). Потом индус сделал знак, предлагая следовать за ним. Стража окружила прибывших и странного всклокоченного человека, которого Наташа сочла за сумасшедшего, и все направились к зданию.
        ГЛАВА 16
        МЕТОД ДОКТОРА МАЙДЕО
        Тело Рао-Сагиба лежало на тахте, прикрытое до пояса покрывалом. Около него находились Зобиара, осунувшийся до неузнаваемости, и Крюков. В изголовье, сложив на груди руки, стоял маленький человек в большом тюрбане, в очках, с крючковатым носом на темнокожем лице. Это был друг и любимец островитян, врач Майдео.
        Уже сорок часов организм Рао-Сагиба боролся со смертью. Перевес был за последней. Нож скользнул по бедренной кости, и рана сама по себе не представляла особой опасности. Тревогу вызывало другое: синюшность лица и конечностей, резкие перебои дыхания свидетельствовали о том, что нож был отравлен каким-то сильным, но медленно действующим ядом.
        Европейская медицина оказывалась здесь бессильной. Сердце индуса давно бы перестало биться, если б не Майдео. Он знал средства, применяемые в таких случаях народными врачевателями Востока.
        Вдруг губы Рао-Сагиба зашевелились. Зобиара опустился на колени и, припав ухом почти к самому лицу умирающего, услышал слабый, как вздох, шепот:
        Отдохни ты на горе, когда устанешь,
        На вершине влагой изойдешь и легче станешь.
        На горе Кайласа плоть внутри застынет,
        Громом на горы сойдет, коль ливень хлынет.
        Одна за другой текли из цепенеющих уст строфы поэмы древнего индусского поэта Калидасы «Облачный вестник». Это было поэтическое описание образования и движения грозового облака. Порой оно перебивалось строками из другого, неизвестного Зобиаре, поэта:
        Руку к тучам подними, грозной силой напоенным,
        Тайну молнии вручи всем народам угнетенным…

«Бредит!» - горестно подумал Зобиара. Крюков глядел на инженера: крупные слезы катились по загорелому, энергичному лицу. Зобиара, несгибаемый, бесстрашный Зобиара, плакал…
        - Это агония? - спросил он Майдео.
        - Еще нет. Но Рао угасает…
        - Майдео, Майдео! Неужели все ваше искусство не в силах спасти учителя?
        - Мое искусство способно только ненадолго отсрочить конец. Может быть, еще на два, на три часа…
        - Майдео! Ведь вы посвящены в тайны древней индийской медицины…
        Майдео явно колебался. Потом сказал:
        - Есть одно последнее средство.
        - Какое? Говорите!
        - Когда я жил на острове Борнео, мне приходилось наблюдать, как там лечат укушенных змеями. В качестве противоядия применялся… яд. Вы знаете, конечно, что официальная медицина пользуется сильнейшими ядами в малых дозах как лекарственными средствами, но довольно робко. У народной медицины методика иная. Я думаю, что одно народное, веками проверенное средство, в сочетании с новейшей медицинской техникой, поможет нам спасти Рао. Но это дело рискованное.
        - В чем же заключается ваш способ?
        Майдео хотел объяснить, но в это время на лестнице послышался шум, дверь в комнату распахнулась и на пороге появились три человека: плотный седоусый мужчина в светлом чесучовом костюме, красивая темноглазая девушка и взъерошенный, оборванный помощник Хаутона За их спинами теснились и любопытно заглядывали в комнату вооруженные люди.
        - Бейтс! - ахнул Зобиара, глядя на беглеца, как на выходца с того света Он был уверен, что Бейтс удрал с острова вместе с компаньонами. Не меньшее изумление отразилось на лице девушки, глаза ее округлились, она оцепенела, прижав руки к груди.
        Брови инженера нахмурились. Он стремительно сделал шаг вперед и гневно сказал, обращаясь к Разину и Пчелинцевой:
        - Что такое? Кто разрешил?! Кто вы такие?
        Прежде чем Разин успел открыть рот, Пчелинцева и Крюков кинулись друг другу навстречу.
        - Дима!
        - Наташа!
        Девушка крепко охватила руками шею моряка, смеясь, гладила его лицо.
        - Кто вы? - повторил Зобиара. - Что это за спектакль?
        - Я и эта девушка - советские научные работники, - отвечал академик. - Она метеоролог Пчелинцева, моя фамилия - Разин.
        - Разин?! - воскликнул Зобиара. Это имя было отлично известно инженеру, да и Рао-Сагиб часто упоминал его с глубоким уважением. - Разин из атомного института? Не может быть! Как вы очутились на острове?
        - Это долгая история, - сказал академик. - Нас привели сюда чрезвычайные обстоятельства, я вам все объясню. Прежде всего о главном: необходимо немедленно эвакуировать остров. У вас есть транспортные средства?
        Зобиара покачал головой.
        - Нет. У нас был теплоход - его угнали. У нас есть два вертолета - они выведены из строя. Если вы действительно академик Разин, я без объяснений готов поверить вам. Ваше появление здесь большая честь для островитян. Но мы не можем бросить этого человека, - сказал инженер, указывая на Рао-Сагиба. - Он находится между жизнью и смертью.
        - Кто он?
        - Ученый, столь же замечательный, как академик Разин.
        - Что с ним?
        - Он ранен отравленным кинжалом.
        - Его можно спасти?
        - Наш врач говорит, что для этого необходим рискованный эксперимент…
        Разговор велся на английском языке. Крюков вполголоса переводил его Наташе.
        - За чем же дело стало? - спросил Разин.
        - Другому человеку - молодому, сильному, здоровому, нужно впрыснуть такой же яд, в дозе, близкой к смертельной, и в смеси с некоторыми другими веществами, - сказал Майдео. - Когда организм переборет яд, кровь этого человека переливают больному.
        - А где вы возьмете яд? - осведомился Зобиара.
        - Из ножа. Я знаю, какой был у Бока в его коллекции оружия. У многих из наших даяков есть точно такие же. Да вот, пожалуйста!
        Майдео подозвал одного из стражей и взял у него из-за пояса кинжал.
        - Видите эти коричневые оспинки на клинке? Это и есть яд. Я выскоблю его из впадин и сделаю раствор.
        - Донор может умереть? - спросил Разин.
        - Смертельный исход почти исключен. Но донор может ослепнуть, оглохнуть, лишиться языка. В этом и заключается риск. Спасая одного человека, можно погубить другого.
        - Я готов, Майдео! - сказал Зобиара.
        Врач сделал отрицательный жест.
        - Вы не годитесь. У вас время от времени возвращаются приступы тропической лихорадки. Тут нужен идеально здоровый человек. И с подходящей группой крови.
        Крюков рванулся к врачу. Наташа схватила его за руку.
        - Это большой ученый? - шепнула она.
        - Да! Говорят, что это индийский академик Разин.
        Крюков посмотрел в глаза Наташи, взглядом спросил: «Сказать, что я готов? Да?»

«Да», - так же, без слов, ответила она.
        Крюков обратился к Майдео:
        - Может быть, я подойду? Мне 22 года, я никогда в жизни ничем не болел.
        - Вы слышали, чем рискуете?
        - У нас есть поговорка: «Смелого и смерть боится».
        - Хорошо. Я слышал, что русские - люди с большим сердцем. Теперь я наглядно убеждаюсь в этом.
        Майдео достал из коробки с медицинскими принадлежностями иглу и стеклышко, затем уколол Крюкову палец и приготовил мазок.
        - Через десять минут я вернусь, - сказал он и вышел.
        Зобиара выпроводил стражей, и они увели трепещущего Бейтса.
        - Теперь объясните, ради бога, товарищ Разин, как вы попали к нам? Что означает ваше предупреждение?
        Академик вкратце посвятил Зобиара в существо событий, вплоть до встречи с теплоходом.
        - Они обстреляли нас из какого-то странного орудия. Не могу представить, зачем это им понадобилось. А потом внезапно сами взлетели на воздух…
        - Постойте! - воскликнул Зобиара, осененный догадкой. - Вы не заметили, как называется теплоход?
        - «Ломоносов» - транскрипция латинская.
        - Все понятно! («Значит возмездие настигло-таки их!» - подумал Зобиара). Это был именно тот теплоход, который угнали с острова самым разбойничьим образом. Жаль
«Ломоносова» - отличное было судно. А ваш вертолет сильно поврежден?
        - Экипаж, кажется, справится с ремонтом собственными силами.
        - Чем вызвана необходимость срочно эвакуировать остров?
        - Облако снова снижается к поверхности океана. Если не будет циклона (а по нашим прогнозам его не предвидится), через несколько часов облако достигнет острова и покроет его смертоносной пеленой…
        - Откуда оно возникло?
        - Это результат взрыва водородной бомбы, произведенного в южной части Тихого океана. Американцы любят давать своим операциям условные названия. Эта именовалась
«Испытания „Миллер“»… Всем известно, что и у нас, в Советском Союзе, производятся испытания атомного и водородного оружия. Но это делается на большой высоте. Тем самым вредные последствия эксперимента сводятся до минимума. А тут? Вся обстановка, в которой организовывались «Испытания „Миллер“», граничит с преступлением против человечества. Они проведены без предупреждения, без объявления границ опасной зоны, «сверхсекретным» порядком. Но при нынешнем состоянии науки такие вещи не скроешь!
        Бомба, как я предполагаю, была взорвана в лагуне какого-нибудь небольшого кораллового островка, под поверхностью воды на очень небольшой глубине. Известковые образования коралловых построек были обращены в прах и поднялись вверх вместе с гигантским столбом пара. Взрыв сопровождался чрезвычайно сильной радиацией…
        - И под ее воздействием образовалась огромная масса различных радиоактивных элементов, - подсказал Зобиара.
        - Совершенно верно. Исследовав пробу, мы выяснили также, что в радиоактивную пыль превратилась и оболочка бомбы, сделанная из металлического кобальта. А кобальт может сохранять радиоактивность годами! Образовалось облако, подобное тому, от которого пострадали японские рыбаки, но с гораздо более высоким уровнем радиоактивности. Такие облака очень устойчивы, они могут месяцами носиться в атмосфере и вновь опуститься на землю в любом месте. Уровень радиоактивности может и не быть смертельным, все равно вред будет неисчислим - не только для тех, кто подвергся облучению, но и для многих поколений их потомков…
        - Чудовищно опасная игра больших недорослей, - сказал Зобиара.
        - Я бы сказал - больших негодяев, - заметил Разин. - Как же иначе назовешь тех, кто подогревает «холодную» войну и мечтает о «горячей»? Да, второе последствие взрыва: образовалась и прокатилась через океан гигантская волна. Она была не так велика, как знаменитая волна после извержения вулкана Кракатау, но все же наделала немало бед, смыв начисто население десятка атоллов.
        - Так это не была «тсунами»? - воскликнул внимательно слушавший Крюков.
        - Какая «тсунами»?
        - Та, что выбросила меня со шхуной на рифы.
        - Ах, вот что, - догадался Разин. - Вы в это время были в море? Вспышку видели?
        - Как же! Это было ярче солнца.
        - Так вот, дорогой мой морячок, это все дело рук человеческих. Могу сообщить вам, кстати, третий результат таких испытаний: обширные морские пространства становятся после них надолго недоступными для навигации и рыбной ловли.
        - Но ведь это посягательство на свободу морей! - горячо воскликнул Крюков. - Неужели они там не понимают, что может жестоко пострадать само население Штатов?
        Разин только рукой махнул:
        - Отлично понимают! Да только рыкающие «генералы-тарзаны», как их там называют, нисколько с этим не считаются.

…Вошел Майдео, за ним ассистент, нагруженный медицинской аппаратурой.
        - Пока все идет отлично, - заявил врач. - Теперь, господа, извините меня. Я попрошу вас на время покинуть комнату. Молодой человек остается.
        - Какое же решение вы принимаете относительно эвакуации? - спросил Разин Зобиару, едва они вышли,
        - Мы не можем бросить Рао-Сагиба и остров на произвол судьбы, - ответил инженер. - Транспорта у нас нет.
        - А много у вас людей?
        - Больше ста человек.
        - Гм… гм… Это значит пять рейсов на нашем вертолете до «Изумруда» и обратно. А судно от нас далеко…
        - Надо искать выход.
        - М-да! - Разин задумчиво потирал лоб. - Я вижу только один выход.
        - Какой?
        - Мы научились создавать искусственную радиоактивность и использовать ее в мирных, полезных целях. Но мы должны научиться уничтожать ее, когда она начинает угрожать человеку. Если мы не можем уйти от облака, нужно его ликвидировать! Есть у меня одна идея…
        ГЛАВА 17
        ИДЕЯ АКАДЕМИКА РАЗИНА
        В то время как за закрытой дверью Майдео с помощью ассистента и Поварчука готовился к рискованной операции, в другой комнате шло совещание. В нем участвовали Разин и Гао Шэн, а из островитян Зобиара, Декобра и Гловачек.
        Слово взял Разин. Обрисовав обстановку, он перешел к изложению своей идеи:
        - Направляясь сюда, я ставил задачу не только исследовать природу облака. Одновременно я предполагал при благоприятных обстоятельствах произвести один эксперимент. Накануне вылета я узнал, что нашими метеорологами разработан аппарат для рассеивания облаков. Дело это не новое: подобные аппараты уже применяются у нас в сельском хозяйстве для борьбы с вредителями полей и лесов. Заряжаются они аэрозолями - растворами химических веществ в минеральных маслах. В полете над заряженной площадью аэрозоль распыляется, образуя мельчайшие капельки, которые обволакивают растительность. Метеорологи переконструировали этот прибор и дали ему несколько иное направление. Новая конструкция аппарата, очень компактная и маневренная, разрабатывалась при непосредственном участии Натальи Петровны, - Разин сделал в сторону Наташи полупоклон, - она участвовала в ее испытаниях, и может рассказать о том, как удалось вызвать проливной дождь, засеивая облако подходящими катализаторами.[14] А для меня сообщение Натальи Петровны тоже явилось своего рода катализатором и вызвало к жизни идею, о сущности которой вы уже, вероятно,
догадались…
        - Вы предлагаете дождевание облака? - спросил Декобра.
        - Да. Точнее - обсеивание особым аэрозолем. Капельки его обволокут частицы кобальтовой пыли и заставят ее осесть в океан.
        - Идея превосходна! - сказал Гао Шэн, забирая в кулак редкую бородку и поглядывая на собеседников маленькими, очень живыми и умными глазами. - Но тут мы имеем дело не с простым облаком, а с радиоактивным. Кроме кобальтовой пыли, оно, вероятно, содержит и частицы влаги, насыщенной натрием, которого много в морской воде. Этот натрий тоже стал радиоактивным.
        Разин утвердительно кивнул головой.
        - Да, анализ пробы показал это.
        - Тогда, - продолжал Гао Шэн, - в аэрозоль нужно добавить еще некоторые химические вещества, которые, соединяясь с влагой, образуют хлопья. Эти хлопья тоже осядут в воду, а через несколько часов радиоактивный натрий превратится в безобидный магний.
        - Целиком и полностью согласен с вами, - сказал академик. - Ваше мнение, друзья?
        - В теории это выглядит очень хорошо, - заявил Зобиара. - Но есть в вашем предложении недостаток чисто практического характера. У нас нет ни аппарата, ни аэрозоля.
        - Есть! - сказала Наташа.
        - Где?!
        - На нашем вертолете. Мы взяли с собой аппарат в разобранном виде и несколько тонн аэрозоля, приготовленного по указаниям Ивана Иннокентьевича. Это - концентрат, его можно разбавлять прямо морской водой в пропорции 1 на 50 тысяч.
        Раздались одобрительные возгласы.
        - Тогда, не мешкая, за дело! - воскликнул Зобиара.
        - За дело! - повторил Разин. - У вас найдутся механики?
        - Конечно.
        - Нужно помочь команде вертолета быстрее устранить повреждения, а затем смонтировать аппарат. Наталья Петровна проконсультирует людей во всем, что касается монтажа и зарядки. Надо также приготовить тонны четыре крепкого раствора, предложенного Гао Шэном. Все это с предельной быстротой.
        - Хорошо! - Зобиара встал. - Я сейчас поставлю на ноги всех наших механиков и химиков.
        - Минутку! - остановил его Разин. - Остается нерешенным еще один важный момент. Вертолету придется идти над самым облаком, экипаж может подвергнуться облучению в смертельной дозе. Это чрезвычайно серьезное препятствие.
        - Вот тут островитяне могут сделать и свой вклад! - сказал Декобра. - При работах в зоне высокой радиоактивности мы пользуемся специальными скафандрами. Они изготовлены из пластиката, защищающего от вредных излучений более надежно; чем толща свинца или бетона. Зобиара снабдит ими весь экипаж.

…Через два часа «Мир» поднялся над островом. Под корпусом вертолета был укреплен продолговатый цилиндрический бак из тонкой легированной стали. От бака отходила трубка с коническим патрубком, напоминающим наконечник садовой лейки, но гораздо больших размеров.

«Мир» взял курс на юг. Заработала рация вертолета, непрерывно передавая:
«Внимание! Всем судам, находящимся в южной части Тихого океана или следующим туда. Говорит радиостанция советской научной экспедиции на вертолете „Мир“. Внимание! В районе… (следовало указание границ угрожаемого участка) обнаружено скопление радиоактивного тумана, представляющего смертельную опасность для человеческих жизней. Торопитесь покинуть этот район или обходите его».
        Океан был по-прежнему безмятежен, ни единая тучка не омрачила голубизны неба.
        Приборы показывали, что вертолет близок к цели. Облако переместилось именно в том направлении, которое предсказывала Наташа.
        - Поглядите вниз, - закричал из соседней каюты Курочкин. Ученые нагнулись к смотровому окошечку в полу каюты-лаборатории, но океана не увидели. Под ними стелилось неспокойное, зыблющееся месиво, напоминающее цветом остуженный гороховый кисель.
        Вертолет поднялся и на высоте полутора тысяч метров повис над облаком. Отсюда можно было охватить взглядом это гигантское грязное пятно, которым злая воля человека замарала сияющий облик природы. Ученые переглянулись.
        - Приступим? - спросил Разин. Гао Шэн и Декобра согласно наклонили головы.
        - Снижайтесь к самой поверхности облака, но ни в коем случае не входите в него, - приказал академик пилоту. - Пойдем по длине облака из конца в конец на малой скорости, потом тем же порядком обратно.
        Разин повернул колесико резервуара, из которого подавался в бак жидкий воздух, потянул на себя проведенный в каюту тросик механизма распыления. К углу винтов присоединился новый, сильный и непрерывный звук, подобный шуму ливня, стучащего по железной крыше.
        Если бы кто-нибудь смог в этот момент посмотреть на летящий вертолет со стороны, то увидел бы, как под фюзеляжем его возникло нечто вроде дымка. По мере того, как воздушный корабль скользил все дальше по самой поверхности облака, дымок рос, ширился и распускался за кормой вертолета пышным хвостом.

…Текли часы. Несколько раз самолет уходил за границу облака и, снизившись, касаясь колесами воды, засасывал в бак воду. Потом поднимался снова и. несся над пепельной грядой, обильно обсеивая ее раствором. После каждого рейса облако смертоносного тумана редело, расползалось на отдельные тающие клочья.
        В самом конце операции сама природа пришла на помощь смельчакам: подул, наконец, ветер, быстро и бесследно развеявший последние клубки тумана.

* * *
        А в это время Крюков лежал недвижим. На лице его, еще недавно румяном и цветущем, а теперь белом как полотно, обозначились синие пятна.
        Через несколько секунд после укола он почувствовал, как железная рука проникла в его грудь и стиснула сердце и легкие. Потом начались судороги, какие бывают при столбняке. Губы почернели, на них выступила пена.
        Майдео склонился над моряком, готовый в нужную минуту прийти на помощь.
        Крюков не стонал, только, сжав зубы, боролся с этими мучительными ощущениями. Но яд оказался сильнее - и моряк, вытянувшись, застыл без дыхания. Сознание оставило его.
        - Не умер ли? - тревожно спросил Поварчук.
        Майдео медленно покачал головой.
        - Нет. Пока все идет как нужно, Какой, однако, могучий организм у этого моряка!..
        Зобиара осторожно постучал в дверь. Майдео открыл: «Заходите. Теперь можно».
        Рао-Сагиб спал, дыхание индуса было ровным и спокойным. У противоположной стены лежал Крюков, глаза его были открыты, взгляд ожил, щеки порозовели, обильный пот выступил на лице.
        Майдео поднес к губам моряка стакан с целебные питьем. Крюков хотел приподняться, но руки и ноги еще плохо повиновались ему.
        - Что Рао-Сагиб?
        - Все хорошо, друг! - сказал Зобиара. - Рао-Сагиб жив и будет жить.
        - Он должен полежать, - шепнул Майдео инженеру. - Поговорите с ним…
        Зобиара присел около Крюкова, взял его руку.
        - Вы чудесный парень, вы себе цены не знаете! Но расскажите теперь, как вы оказались на острове?
        - Да очень просто, - отвечал Крюков. - Волна, которую я принял за «тсунами», прочно посадила шхуну на рифы. Ночью я перебрался на плотике на берег. Перенесенные злоключения сделали меня осторожным. Ходить мне было трудно, сильно болела ушибленная нога, и я трое суток отсиживался в лесу за утесами. На четвертую ночь пребывания на острове я решил отправиться на разведку. Гроза захватила меня на опушке леса, и первое же встреченное живое существо показалось мне знакомым. В темноте мы столкнулись нос к носу.
        При вспышке молнии я разглядел толстенького, чернобородого человека, которого видел на шхуне.
        - Это был Бейтс, - заметил Зобиара.
        - Не знаю, как его звали, но он поглядел на меня, как на привидение, потом кинулся бежать прочь во весь дух. Это насторожило меня еще больше. Я двинулся дальше и увидел человека, который крался вдоль стены одного из жилых домиков.
        - Бок! - вставил Зобиара.
        - Я последовал за ним, но в дом не вошел, а приник к окну. Можете представить себе мое удивление, когда я узнал господ с «Амазонки»! Я увидел, как ворвался тот, кого вы назвали Боком, увидел оружие в руках Рамиреса и его компаньонов. Знакомый уже с их методами, я сообразил, что тут затевается какое-то грязное, подлое дело. Я пошел по их пятам, чтобы в критический момент вмешаться… Вот и все. А теперь скажите, что произошло здесь?
        - Что ж рассказывать, - пожал плечами Зобиара. - Они терпели крушение, мы спасли их, приняли, как гостей. Вы знаете, что из этого вышло.
        - А сокровища? Сезам, золото, драгоценности - откуда все это?
        - Ну что ж, откровенность за откровенность, - сказал инженер. - От друзей у нас нет тайн!
        Глава 18
        ЛОВЕЦ МОЛНИЙ
        Крюков с каждой минутой чувствовал себя лучше и лучше. Теперь, заинтересованный, он повернулся на бок и, подпершись рукой, приготовился слушать.
        - Сорок лет тому назад Рао-Сагиб, закончив образование, уехал в Индию, - так начал свой рассказ Зобиара. - За ним последовало несколько соотечественников, в том числе друг и однокашник по университету Рамавани. Большинства этих людей уже нет в живых. Сын Рамавани сейчас работает, с нами.
        В провинции Ассам, в почти неприступных горных ущельях, Рао-Сагиб начал свои опыты с извлечением атмосферного электричества. Средства маленькой группы ученых были ограничены, и вскоре выяснилось, что их не хватит, чтобы довести опыты до желанного результата. Все были сильно озабочены этим.
        Здесь-то, собственно, и начинается история сокровищ. Она по-своему романтична и походила бы на легенду, если бы не была правдой. Я слышал ее от самого Рао-Сагиба. В домик, где жили тогда он и Рамавани, постучался путник. Это был не случайный гость: он пришел в ущелья Ассама именно затем, чтобы видеть Рао и говорить с ним.
        Это был паломник, каких и теперь немало можно встретить в Индии, человек ужасающей худобы, еле прикрытый лохмотьями. Сандалии с деревянной подошвой, ветхий плащ, посох и узелок с рисом составляли все его достояние. Каким бесстрашием, какой сверхчеловеческой выносливостью нужно было обладать, чтобы пуститься без оружия, без теплой одежды, почти без пищи, одному через горы и лесные дебри, кишащие дикими зверями!
        Путешественник - его звали Висванатха - так ослабел, что не мог уже двигаться. Рао-Сагиб сам ухаживал за ним, но искра жизни в этом человеке угасала. Висванатха не прожил и недели. Умирал он в полном сознании и все расспрашивал: что делает Рао здесь, в горах. Рао-Сагиб насколько мог популярно разъяснил ему существо своих опытов, и старик как будто все понял.
        Чувствуя приближение смерти, Висванатха подозвал к себе Рао-Сагиба:
        - Скажи мне правду: для чего делаешь ты все это? Если у тебя есть тайна - я унесу ее в могилу. Если ты солжешь, на тебя ляжет несмываемый грех.
        - Я хочу дать в руки моего народа грозную силу природы, - ответил Рао-Сагиб. - Может быть самое молнию во всей ее мощи. Но я сделал только первые шаги, и вынужден остановиться в начале пути. Все, что я имел, уже истрачено.
        - Ты работаешь для будущего?
        - Да, ты правильно меня понял.
        Висванатха долго и пытливо глядел на ученого. Слушай меня, Рао! Я был голоден и ты накормил меня. Я умирал под открытым небом - ты поместил меня под свой кров. И я дам тебе столько золота, сколько нужно для выполнения самых смелых твоих замыслов…
        - Ты? - воскликнул Рао-Сагиб. Он подумал, что умирающий заговаривается. Но Висванатха говорил правду.
        - Почему же он, обладая таким богатством, ходил в лохмотьях? - спросил Крюков.
        - Он принадлежал к секте, которая запрещает своим членам иметь какие бы то ни было ценности или деньги, хотя бы одну анна,[15] даже касаться их. За свою жизнь этот человек исходил всю Индию и, представьте себе, какую бездну горя и страданий своего народа он видел. Он хотел вручить судьбу сокровищ в руки достойного человека, который с помощью их хоть немного смягчил бы эти страдания. Всю жизнь этот индийский Диоген разыскивал такого человека… И нашел его уже в самом конце жизненного пути.
        - Ты, кажется, тот, кого я искал! - так и сказал Висванатха. - Пока не поздно, нагнись ко мне.
        Висванатха взял с Рао-Сагиба две клятвы: во-первых, употребить сокровище только на благо человеку. Во-вторых, похоронить его, Висванатху, по индийскому обряду, то есть тело сжечь на костре, а прах бросить в священные воды Ганга. Рао-Сагиб обещал выполнить его пожелания. И тогда…
        - Вы рассказываете поразительные вещи, - заметил Крюков. - Подобное возможно только в «стране чудес», как называют Индию!
        - Да… Человек, умирающий от голода на груде сокровищ - разве это не символ старой Индии? А Висванатха действительно знал доступ к ним.
        Так вот: в первой половине 18 века начал шататься и рушиться трон великих моголов, более двух столетий правивших Индией. Один из могольских наместников самочинно провозгласил себя властителем княжества Хайдарабад. Время было смутное: в Индию вторгся персидский шах, во всех концах страны пылали народные восстания против феодалов, французы протягивали руки к Хайдарабаду.
        Новый властитель решил припрятать все свои ценности подальше, до более спокойных времен. Слуги, проводившие эту операцию, были умерщвлены, а вскоре скоропостижно умер и сам князь.
        Хайдарабад находится в самом сердце Индии. Здесь, неподалеку от деревни Эллоры, можно видеть гряду скалистых гор, изогнутую наподобие подковы. Склоны гор заросли густыми кустарниками и заплетены лианами, меж них змеятся узкие, извилистые тропки. Поднявшись на одну из вершин, замечаешь внутри этого природного амфитеатра то в одном, то в другом месте входы, окна, карнизы, украшенные скульптурой фасады, лестницы, уходящие в недра гор, словом, какой-то неведомый фантастический город.
        Тридцать с лишним пещерных храмов и монастырей Эллоры с их бесчисленными колоннами, изваяниями богов и священных животных, с поразительными барельефами на стенах - все это высечено из одного цельного гранитного массива. Египетские пирамиды тоже величественны, но там лишь голая геометрическая форма. Пирамиды поражают размерами и количеством вложенного труда, а храмы Эллоры - чудесным искусством. Девять веков трудились над ними безвестные индийские зодчие.
        Храмы Эллоры описаны и сфотографированы. Многие тысячи богомольцев и туристов посетили эти места. Но оказалось, что есть там один неоткрытый храм. Он находится на отшибе, и в то время как другие храмы соединены переходами и галереями, этот совершенно отделен от них. Оползень закрыл вход в храм, а время стерло самую память о его существовании. Висванатха оставался единственным живым человеком, знавшим, как проникнуть туда. Ему была известна и тайна храма.
        - Вы сами были там? - поинтересовался Крюков.
        - Был, и не так давно. Обширный зал этого храма тоже украшен богатейшей скульптурой, а у задней стены стоит огромная статуя богини науки (на индийском Олимпе есть и такое божество!)
        Изваяние трехликой богини помещается на каменном пьедестале. В тыловой его части вынимается плита, искусно замаскированная резьбой по камню. Узкий лаз внутри подножья ведет вниз, во вторую, глухую пещеру. Здесь и было спрятано сокровище великих моголов.
        Рао-Сагиб, не колеблясь, взял ценности. Они позволили ему шагнуть от первых, довольно робких с нынешней точки зрения, опытов с «оранжевым углем» к осуществлению грандиозной идеи покорения молнии. На что способен индийский народ, можно судить по храмам Эллоры. Ведь они создавались самым примитивным инструментом. Трудно даже представить себе, что создаст этот народ, если наука даст в его распоряжение новые силы. Вот сравнение: мощность взрыва одной водородной бомбы весом в одну мегатонну соответствует мощности взрыва миллиона тонн тринитротолуола. А во время одной обычной здесь грозы расходуется столько же энергии, сколько несут в себе двадцать взрывов водородных бомб!
        Заставить служить эту грандиозную мощь мирному созиданию, дать в руки человека энергию, скрытую в недрах материи, - такова наша цель.
        - Так значит эти странные башни, которые я видел во время ночной грозы?..
        - Это молниеприемники. Получив неограниченные средства, Рао-Сагиб смог развернуть работы во всю ширь и перенес их на этот остров. В горах Ассама ему начали мешать нежелательные посетители. После случайного визита одного английского летчика явилась целая комиссия. Остров Больших Молний избран не случайно. Рао-Сагибу было необходимо место с очень большим среднегодовым числом гроз. Само расположение острова, его неизвестность и удаленность от больших океанских дорог должны были обеспечивать тайну изысканий.
        Итак, сокровище было перевезено на остров, вы видели его в «Сезаме». Только золотые бруски взяты не из эллорского клада, а получены позже здесь, на самом острове. Часть ценностей мы потом снова отправили в Индиго, во время ужасающего голода в Бенгалии в 1943 году. Время было военное, и эта помощь не дошла. Наш теплоход был потоплен фашистами, хотя и шел под нейтральным флагом. Еще часть мы передали гарсемальскому народу, борющемуся за свою независимость. Я уговорил Рао-Сагиба сделать это.
        - Вы гарсемалец?
        - Вы угадали, друг, я - сын гарсемальского народа… И, наконец, часть полученных ценностей была затрачена на научную работу. Здесь, на Острове Больших Молний, Рао-Сагиб выстроил лаборатории, оборудовал их, срезал вершину потухшего вулкана, высверлил в горе шахты, из которых выдвигаются башни, и поднял над островом свой флаг - багровое полотнище, прорезанное золотой молнией.
        - Расскажите мне о самом Рао-Сагибе, - попросил Крюков.
        - Это мой учитель и второй отец. Рао-Сагиб не только замечательный ученый, но и своеобразный, оригинальный мыслитель. Он горячо любит трудящееся человечество и работает в его интересах. Но, при всей моей любви и уважении к нему, должен сказать, что есть и его политических взглядах слабое место. В научных вопросах он последовательный материалист. И в то же время он резко отграничивает науку от политики, считая, что его дело служить только «чистой науке». Рао-Сагиб полагает, что, дав в руки трудящихся могучий источник энергии, он тем самым разрешит проблему труда и капитала. И все на земле уладится без классовой борьбы.
        - Это - зря! - решительно заявил Крюков. - Теперь, впрочем, политика сама пришла к нему… Если не секрет: как же вы ловите молнии? Я читал, что работы в этом направлении ведутся и у нас, в Советском Союзе. Как вы заставляете молнии идти к приемникам?
        - Здесь используется явление «притягивания» молний. Ученые вычертили специальные грозовые карты, и на них можно видеть участки с повышенной поражаемостью молниями. Знаменитый французский физик Араго попробовал разгадать эту загадку. С тех пор прошло больше ста лет, но его теория сохраняет значение до сих пор. Причину притягивания молний Араго объяснял тем, что грунт на определенном участке резко неоднороден и состоит из слоев различных материалов с разной электропроводностью. Ну, скажем, глина чередуется с песком. Строение горы на нашем острове блестяще подтверждает эту теорию.
        - Понятно, понятно, Виценте! И в то же время гора сама представляет гигантский конденсатор емкости, способный заряжаться и хранить энергию.
        - Верно! Искусственными мерами мы еще больше усилили эти природные свойства горы.
        - Но куда вы расходуете такие запасы энергии? Ведь ими сам остров можно сдвинуть с места!
        Зобиара положил руку на плечо Крюкова:
        - Вот когда вы подошли к самой сути дела. Нас интересует, в конечном счете, не сама энергия молний, а кое-что другое. Молния лишь средство, вспомогательная
«рабочая сила» для осуществления главной идеи.
        Он остановился, прислушиваясь. До собеседников донесся отдаленный гул вертолета. Зобиара поднялся.
        - Летят? Доскажу после. Впрочем, скоро вы все увидите сами…
        Крюкова словно пружиной подбросило. Он опустил ноги на пол, сел, упираясь в край дивана. На пороге стояла сияющая Наташа.
        ГЛАВА 19
        РОДИНА ЗОВЕТ
        Единственным на острове человеком, который не принимал участия в бурных событиях последних часов, был Бейтс, находившийся под стражей.
        Зобиара, Крюков и Курочкин в беседе с ним выясняли подробности заговора.
        - Не подумайте, что это допрос, - сказал инженер. - Но ваши компаньоны нанесли островитянам огромный вред, и мы вправе знать всю правду. Только искренность может облегчить вашу дальнейшую участь.
        - Клянусь вам, я никого не убивал! - захныкал Бейтс. - Я вообще не хотел участвовать в этой дикой затее. Вы же видите: я убежал от них.
        - Только потому, что хотели спасти свою шкуру, - отрезал Зобиара. - Но вы немного выиграли на этом. Знаете ли вы, что нынче над островом нависла, смертельная опасность?
        Бейтс испуганно вытаращил глаза.
        - С-с-смертельная?! Ах, зачем я не бежал на «Ломоносове»!
        - «Ломоносов» погиб, - сказал Зобиара. Лицо Бейтса перекосилось.
        - А Хаутон, Портер, Рамирес?
        - Тоже погибли.
        - Это какой-то р-рок! - воскликнул Бейтс. - Куда ни повернешься - всюду смерть! Господа! Не бросайте меня на произвол судьбы, дайте мне возможность спастись! Я все ра-ра-расскажу!
        - Мы слушаем, - произнес Зобиара.
        И Бейтс поведал все, что касалось изнанки экспедиции Хаутона. Закончив рассказ, он поглядел на Зобиару и затрепетал. Глаза инженера пылали, кисти рук сжались в кулаки, он сделал в сторону Бейтса недвусмысленное порывистое движение. Незадачливый заговорщик поспешил отскочить.
        - Какая гнусная провокация! - процедил сквозь зубы инженер. - Ваши компаньоны, мистер Бейтс, заслуживали иной смерти: веревки.
        - Но я надеюсь, что меня-то вы не по-по-повесите, г-гослода! - завопил Бейтс.
        - По справедливости, следовало бы! - бросил Зобиара. - Впрочем, не беспокойтесь за вашу жизнь, она нам не нужна. - И со злой иронией добавил: - Ведь вы не в руках гарсемальского правительства…
        Бейтс сразу воспрянул духом: он будет жить! Возникла и заполнила все его существо мелкая, подленькая радость: Хаутон и Портер погибли, и теперь никто в Штатах не узнает о его измене.
        Но тут Бейтс заметил, что Курочкин что-то быстро строчит в блокноте.
        - Что вы записываете? - опасливо осведомился он.
        - Как же ему не записывать такие любопытные вещи? - ответил за Курочкина инженер.
        - Ведь он журналист. Вся эта подлая история должна быть обнародована! Вас, ваших компаньонов и вдохновителей гарсемальской авантюры будут судить все честные люди мира.
        - И там будет фигурировать мое имя?
        - Вне всякого сомнения.
        Бейтс схватился за голову. Час от часу не легче! Он сразу сообразил, какие последствия это будет иметь для него лично. В Штаты и нос не покажешь, у разведки длинные руки. Майкл Кэрли не простит ему разоблачений. Он либо «уберет» его, либо посадит за решетку.
        А Зобиара, гадливо глядя на трясущегося, бледного человечка, спросил:
        - Что же с вами делать? На родину отправить вас нельзя: мало того, что вы трус, вы еще и болтун. Оставить вас на острове, сами понимаете, мы тоже не можем.
        - Отправьте меня куда угодно, только не в Штаты! - взмолился Бейтс.
        - Ба! Нашел! - инженер хлопнул себя по лбу. - Мы отвезем вас к нашим друзьям, на другой остров…
        - О-опять о-остров? - просипел окончательно обессилевший Бейтс.
        - Да. Не волнуйтесь: климат там превосходный, вы попадете в среду нецивилизованных, полудиких, но хороших, честных («честных!» - подчеркнул Зобиара) людей. Это явится весьма полезным для вас в моральном смысле. И вы пробудете там до тех пор, пока тайна Острова Больших Молний перестанет быть тайной…

* * *
        Лифт, устроенный в недрах потухшего вулкана, доставил участников советской экспедиции в сопровождении Зобиара и Декобра к лаборатории «Д». Это просторное и высокое помещение являлось преддверием таинственной сферы, скрытой в кратере.
        Островитяне повели советских гостей вверх, по прихотливым зигзагам алюминиевой лесенки. Повинуясь нажатию кнопки, откинулась крышка круглого люка в потолке зала. Прибывшие очутились внутри шара.
        С площадки, расположенной у боковой стенки на уровне середины сферы, можно было хорошо рассмотреть ее внутреннее устройство. Прежде всего, сама сфера была поражающе обширна, здесь поместилось бы десятиэтажное здание. Шестигранная трубка из серебристого сплава спиралью обегала стенки шара сверху донизу. В средине сферы на четырех пластмассовых столбах были установлены два металлических полудиска, один над другим. Это устройство напоминало круглую конфетную коробку, разрезанную пополам. Внизу и вверху помещались громадные электромагниты.
        Как-то само собой люди на площадке разделились на две группы: В одной оказались Зобиара с Разиным и Гао Шэном, в другой Декобра с Крюковым, Пчелинцевой и Курочкиным. В первой группе завязался очень специальный разговор, во второй Декобра взял на себя роль гида.
        - Атака на атомное ядро - самая захватывающая страница науки нашего века, - говорил он. - Расщепить это ядро - задача чрезвычайно трудная. Силы, связывающие составные части ядра, необычайно велики. Некоторые исследователи пытались использовать при бомбардировке атомного ядра электричество грозового разряда. Но удалось это пока только Рао-Сагибу.
        Орудие, разбивающее атомное ядро - перед вами. Оно представляет собой трубку, к которой прикладывается напряжение в несколько десятков миллионов вольт. Принципиальная схема этого устройства хорошо известна ученым-атомникам.
        - Что же здесь нового? - спросите вы. - Новое - это «сигма-лучи», заветный, могучий поток частиц, способный освободить энергию, заключенную в материи.
        - Бейтс рассказал, как Хаутон издевался над островитянами: уж не ищете ли вы
«философский камень», могущий превращать свинец в золото, - заметил Крюков.
        - Хаутон был не сведущ в этих вопросах и не подозревал, насколько он близок к истине, - спокойно ответил Декобра. - Поиски эти были начаты еще средневековыми алхимиками. Но опыты их не могли увенчаться успехом, слишком бедны были тогда сведения о строении вещества. Физика атомного ядра вплотную подошла к решению проблемы. Ученым уже удавалось превращать гелий в литий, фосфор в алюминий, цинк в медь. Островитяне расширили этот список: разбивая и перемешивая атомы, отнимая и прибавляя недостающие электроны, мы можем производить перевоплощение матерки, многие элементы по своему желанию превращать в другие.
        - Вы не шутите? - Крюков недоверчиво смотрел на физика.
        - Нет.
        - Дима, переведи! - дергая моряка за рукав, просила Наташа.
        - Он говорит, - сообщил Крюков, - что островитяне могут из свинца делать золото!..
        - Золото? - засмеялся Декобра. - Да, и золото… Но что, золото! Скоро мы будем изготовлять радий! Идет ли это в какое-нибудь сравнение с мечтой алхимиков? Судите сами: грамм золота на ваши деньги стоит несколько десятков рублей, а грамм радия - миллионы!
        Но не в золоте, даже не в радии, главная цель. К ней стремятся не только островитяне, но и академик Разин, и Гао Шэн, все ученые, которые хотят поставить атом на мирную службу человечеству. Эта цель - освободить скрытые в материи источники энергии.
        Задумывались ли вы над вопросом: сколько энергии заключено в одной капле нефти? А ее достаточно, чтобы крупный океанский теплоход совершил кругосветный рейс.
        - Но ведь энергия атома уже используется! - сказал Курочкин.
        - Это только первые ступеньки очень высокой лестницы. При делении урана извлекается только одна десятая процента внутриатомной энергии, при водородном взрыве - полпроцента.
        - Другими словами, разменивая рубль, мы получаем пользы только на копейку. Не так ли? - сказал журналист.
        - Очень меткое сравнение. Заметьте, что пока используется только та энергия, которая освобождается при перестройке частиц внутри атомного ядра, на языке науки
        - разница между так называемыми энергиями связи. А если бы человек сами частицы сумел обратить в энергию, то получил бы такой же безграничный источник ее, как солнце! Тут раскрываются беспримерные, трудно вообразимые перспективы… Все, о чем когда-либо мечтал человек-творец: отепление Арктики и создание новых континентов, победа над вечной мерзлотой и засухой, фруктовые сады на полюсе и хлеба в Сахаре, проникновение в глубочайшие недра земного шара и полет в Космос - все это станет возможным…

* * *
        Рао-Сагиб полулежал на тахте с подложенными за спину подушками, протянув поверх покрывала руки. Совместные усилия Майдео и Поварчука увенчались явным успехом, Рао-Сагиб выглядел бодрым, окрепшим. Светлой улыбкой приветствовал Разина и его спутников индус:
        - Я еще не видел вас, но уже знаю, братья! Вы те, кто несет жизнь!
        Рао-Сагиб долго расспрашивал участников экспедиции об их приключениях. Когда оживленная беседа подошла к концу, академик попросил его оставить с индусом наедине:
        - У нас есть свой, очень серьезный разговор с глазу на глаз…
        Разин прежде всего выразил Рао-Сагибу свое восхищение размахом исследований и оригинальностью устройств.
        - Вы шагнули далеко, шагнули блестяще.
        Рао-Сагиб взял руку Разина в свою, сказал с чувством:
        - Благодарю вас! Может ли быть более высокая оценка? Ведь она исходит от одного из самых замечательных ученых современного мира.
        - Давайте говорить с предельной чистосердечностью, - предложил Разин. - Я не возьму на себя смелости подсказывать вам какие-либо решения, но то, что мне хочется сказать, очень важно.
        - Да-да, говорите, мы, конечно, поймем друг друга.
        - Скажите мне, дорогой собрат, зачем вы до сих пор сидите на этом острове?
        Рао-Сагиб ответил не сразу. Он начал медленно, тщательно подбирая слова:
        - В наше время в атомной науке четко наметились два направления: разрушительное и благотворное. Первое порождает страх и беспокойство, второе - надежду. Вы знаете это не хуже меня.
        - Разумеется. Мы называем первое направление «минус-наукой» - она работает на истребление. «Плюс-наука» призвана облагодетельствовать человечество. Зачем же вы, представитель благодетельного знания, замкнулись в узкие рамки этого клочка земли, скрываете под спудом замечательные достижения от своего жаждущего народа?
        - Я отвечу вам также чистосердечно: меня одолевают сомнения. Я боюсь!..
        - Боитесь? Боитесь вы, властелин молний? Чего?
        - Я боюсь, что наши открытия попадут в руки тех, кто представляет «минус-науку» и будут использованы во вред людям. Мне горько, друг! Быть почти у финиша и сознавать, что я и мои сотрудники всю жизнь трудились, может быть, для того, чтобы земля стала радиоактивным кладбищем…
        - Полно, Рао-Сагиб! Есть и другие силы, силы мира… И они час от часу становятся все многочисленнее, все могущественнее. Кому нужна теперь тайна? Она нужна в Штатах, где научные изыскания зажаты в железном кулаке военщины, где атомная наука стала большим бизнесом и важнейшие открытия засекречиваются крупными концернами. А это неизбежно тормозит прогресс.
        Время фаустов, дерзавших в одиночку, за свой страх и риск, прошло. Я не хочу сказать, что вы работаете совсем в одиночку, у вас великолепный коллектив. Но все же - это только горстка талантливых людей, отграничившихся от бурь и страстей, которые сегодня потрясают мир. Отсюда ваши мучительные сомнения, ваши страхи, когда вы находитесь так близко от цели. Вы идете под неведомым флагом, опасаясь войти в нужную гавань. Пусть это, может быть, сказано слишком прямолинейно, но не в форме дело. Время не ждет, пришла пора решаться!
        - В ваших словах много верного, - задумчиво сказал Рао-Сагиб.
        - Беда в том, что ученые, работающие на благо человека, до последнего времени были разобщены, - продолжал академик. - Положительные результаты, добытые наукой в одной стране, не становились общим достоянием. Но современное состояние атомной науки теперь таково, что основное засекретить просто невозможно. И то, что уже было открыто в одном месте, снова, с огромными затратами средств, мысли и труда, открывается в другом. Я видел ваши лаборатории. Многое из того, что ваши сотрудники демонстрировали мне, как секрет, уже стало известным нам. Сознаюсь: кое в чем вы нас обогнали, но кое в чем и мы опередили вас.

…Разин описал Рао-Сагибу новейшие установки, применяемые в Советском Союзе для получения мельчайших частиц, эти сложнейшие агрегаты, позволяющие заглянуть в самые недра атомного ядра, рассказал об успешных попытках получения искусственных космических лучей и, наконец, подробно поведал о собственных работах по управлению термоядерными реакциями. В конечном результате эти исследования открывали возможность использовать для мирных нужд реакции, протекающие взрывообразно в водородной бомбе.
        - Советские ученые объединили свои усилия с учеными ряда стран, - заключил академик. - Вы слышали об институте мирного атома? Все оборудование, о котором я говорил, передано теперь в его распоряжение.
        - Я могу только позавидовать вам, - сказал Рао-Сагиб (Разин, в самом деле, видел, какое сильное впечатление произвел его рассказ на Рао-Сагиба). - Эти установки в сочетании с нашими «сигма-лучами»…
        - Советов давать не буду, - промолвил Разин. - Могу только сказать: «Милости просим в нашу семью». Теперь о делах практических: утром мы думаем отбыть на Родину, она ждет нас. И вас тоже ждет ваша Родина, Рао-Сагиб! Вы вернетесь не с пустыми руками. Когда я весной был в Индии…
        - Вы были в Индии?! - порывисто воскликнул Рао-Сагиб.
        - Да, я посетил вашу чудесную страну. И первое чудо, с которым довелось мне познакомиться, был сам ваш народ, сквозь века угнетения, унижений и неописуемых лишений пронесший свой удивительный талант, свое гордое сердце и чистую, пламенную любовь к свободе. Я видел в вашей стране новое поколение, которое не пойдет ни на какие уступки в борьбе за независимость и настоящую жизнь. Можно ли допустить, чтобы оно погибло в новой, жесточайшей из войн? И мы с вами, Рао-Сагиб, ради этого молодого поколения, должны помочь сделать все, чтобы сорвать оковы с атомной науки и дать ее тем, кому принадлежит будущее…
        До позднего вечера затянулся этот задушевный разговор двух богатырей атомной науки. По уходе Разина Рао-Сагиб тотчас созвал совет островитян.

* * *
        Заря разгоралась над Островом Больших Молний. Раскаленный краешек солнца показался на горизонте там, где океан сливался с небом. «Мир» стоял на полянке, готовый к отлету. Около машины возился Робуш, рядом разговаривали Разин и Зобиара, окруженные тесным кольцом островитян. Наташа и Крюков бежали к вертолету.
        - Долго спите, товарищи! - шутливо выговаривал им академик. - Из-за вас чуть расписание не сорвалось.
        - Да они совсем не спали, - крикнул, посмеиваясь, Робуш, - Честное слово, всю ночь под ручку по этой вот лужайке крутились…
        - А за это я вас, властью начальника экспедиции, накажу! - заявил Разин. - И вы не узнаете самых злободневных новостей.
        - Скажите, Иван Иннокентьевич! - умоляюще шепнула Наташа.
        - А вот и не скажу, - поддразнивал академик. - Впрочем, бог с вами… Вот: товарищ Зобиара летит с нами!
        - Да ну? Правда?
        - Правда, - подтвердил академик, - Вы самое важное еще не слышали. Во-первых, Рао-Сагиб решил вернуться в Индию. Во-вторых: он посылает товарища Зобиару с нами в Советский Союз. Рао-Сагиб и совет островитян решили передать все результаты своих изысканий и «сигма-лучи» институту мирного атома.
        - Вот здорово! - закричал Крюков, - Теперь держись атом! А потом куда, Виценте?
        - Потом - в Югославию, - сообщил Зобиара. - Я закуплю там три новых теплохода для перевозки нашего оборудования. И на них будет поднят флаг республики Индия!
        Разин обнял одной рукой за плечи моряка, а другой Наташу и повел их к краю площадки.
        - Итак, сейчас на «Изумруд», а потом - сразу домой. Гм… гм… на свадьбу-то позовете?
        - Иван Иннокентьевич, вы все подшучиваете! - Наташа подарила его обаятельной улыбкой. - Вот Дмитрий хочет учиться поступать, в энергетический институт.
        - Значит, с воды на сушу? Ну, добро, добро… Могу только пожелать успеха. А счастье
        - уже с вами: молодость, учеба, интересная работа на пользу трудового народа, простор впереди… Да какой простор! Как этот океан. Чего же больше желать человеку?
        И они устремили взоры на Восток - там, за океанами, по ту сторону Гималаев, ждала их светлая, милая Родина, надежда человечества. Им казалось, что они слышат ее голос, зовущий в полет, к новым дерзаниям.
        notes
        Примечания

1

1

2

2

3

3

4

4

5

5

6

6

7

7

8

8

9

9

10

10

11

11

12

12

13

13

14

14

15

15

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к