Божественный театр Инна Гарриевна Шаргородская
        Цветочный горшок из Монтальвата #1
        Трилогия «Цветочный горшок из Монтальвата» - это замечательная, волшебная, ни на что не похожая история о фантастическом приключении капитана Хиббита, который является лучшим агентом магической разведки. Он отправляется на задание, где необходимо найти неведомо что, но при этом запрещено использовать магию. Роман «Божественный театр» - первая часть трилогии.
        Инна Шаргородская
        ЦВЕТОЧНЫЙ ГОРШОК ИЗ МОНТАЛЬВАТА
        …Нет в мире самой гнусной из вещей,
        Чтоб не могли найти мы пользы в ней. У. Шекспир, «Ромео и Джульетта»
        - …Мне хочется всегда быть только собой. Что может быть скромнее, дорогой доктор?
        - Или грандиознее… А. Грин, «Бегущая по волнам»
        ПРОЛОГ
        ЗЕМЛЯ, XVIII ВЕК, ЗА ТРИСТА ЛЕТ ДО ОПИСЫВАЕМЫХ СОБЫТИЙ
        Время было самое урочное - месяц май в разгаре; полнолуние во всей силе. И волшебная сон-трава, по утренней росе собранная, в родниковой воде вымоченная, шевелилась, будучи из ковша вынута, как живая, даже страх пробирал.
        Все это означало - ждут тебя, Тришка, ночью вещие сны, не сомневайся!..
        Верно, они и снились бы.
        Только вот не засыпалось никак бедному Тришке, знахарскому ученику, хоть убей. Уж он весь извертелся на жесткой лавке - и колосья в снопах считать пытался, и руки-ноги расслаблять, колодой лежа, как советовал при бессоннице учитель, но ничего не помогало. Сна, будто нарочно, не было ни в одном глазу.
        Поворотясь на бок, Тришка в который раз вытянул из-под тощей подушки связку стебельков сон-травы, помял их в пальцах, понюхал. Не зная, что еще и сделать, чтобы заснуть наконец, откусил с горя цветочек и принялся бездумно жевать, а стебельки сунул обратно под подушку. Затем перевалился на спину и уставил взгляд в едва различимый в ночном весеннем полумраке потолок своей крохотной каморки, где сладко пахло травами, как и во всем Игнатовом доме.
        Всего-то шестнадцатый годок шел знахарскому ученику, потому, должно быть, и не жилось ему спокойно под крылом старого Игната Бороды, занимавшегося собиранием травок да исцелением болящих. Неохота было мальчишке состариться тоже за этими мирными занятиями, а тянуло его в дальние неведомые края - то ли подвигов хотелось, то ли просто приключений… Вот и надумал, с разрешения учителя, в будущее заглянуть - что-то сон-трава предскажет?
        «А ничего, видать, не предскажет», - сердито подумал Тришка, проглотив разжеванный цветок. - «Так, поди, и проваляюсь до света!»
        И только он это подумал, как накатил на него глубокий сон, чуть не обморок.
        Отделилась душа Тришкина от тела и радостно понеслась сквозь ночь, звездами пронизанную, в высь несказанную.
        Тут же и очутилась не пойми где - дерева кругом были красные, словно кровь, а люди черные, как арапы, о коих сказывал Игнат Борода, немало в своей молодости побродивший по свету… но не успел бесплотный Тришка присмотреться толком, как уже другие земли предстали перед ним - голубые, бескрайние, с белыми горами… и тут же следом явились россыпи камней драгоценных, и кто-то страшный, оборванный, замахнулся киркой… а потом - вода без конца и края, зверь диковинный, плещущийся в волнах…
        Видение сменялось видением, все быстрее и быстрее неслась куда-то Тришкина душа, и он уже почти ничего не успевал разглядеть - пролетали мимо во тьме одни только шары, большие и разноцветные, на которых вроде как нарисованы были моря, леса и горы… и вдруг!
        Влетел он в царство дивного света.
        Ходил тот свет вокруг переливами и был столь ярок, что поневоле попытался зажмуриться Тришка, да где уж там… душа-то человеческая вся - сплошные глаза. Обомлел он, красотой ослепленный, и остановился, не желая никуда лететь далее.
        Потом вроде малость попривык. Стал по сторонам озираться, и куда ни глянет - от восторга душа трепещет, как сам тот прекрасный свет… А еще чуть погодя соткалось из радужных переливов видение и вовсе небывалой прелести - райский цветок. Лепестки лазоревые, длинные, кудрями завиваются, и сами-то огнем горят, а из серединки еще и золотые лучи брызжут. Растет цветок из сверкающего узорчатого горшка, и пляшет под ним горшок, так и этак поворачиваясь - то невиданные звери на боках его хороводы водят, то нарядные девы проплывают, платочками машут, улыбаются… И до того, на эти живые картинки глядючи, сделалось Тришкиной душе хорошо и весело, что, кажется, век бы стоял смотрел!
        Но недолго длилось его тихое счастье. Все прочие огни, что кругом сияли, ни с того ни с сего вдруг придвинулись, будто угрожая, и давай теснить Тришку из своего царства.
        Попятилась беспомощная душа прочь, едва не плача. Никогда не видывал Тришка прежде подобной красоты, и понял он в тот миг, что и не увидит более. И, кажется, ничего в своей жизни не хотел он так, как завладеть сим дивным горшком, унести его с собою, в Игнатов дом, и вечно им любоваться…
        А огни все теснили его, и тогда случилось непонятное. Весь напрягся паренек, бесплотную голову его пронзил ослепительный луч. И, не сводя глаз с желанного горшка, молвил Тришка повелительным голосом три неведомых слова, Бог весть откуда взявшихся на языке.
        Вслед за тем накрыла его непроглядная тьма, и почувствовал он, что падает - с той же скоростью, с какою возносился сюда, в царство света.
        В страхе и отчаянии закричал Тришка и… проснулся.
        Он не сразу понял, что душа уже вернулась в тело, ибо первое, что увидел, открыв глаза, - вокруг ходил переливами тот же самый золотой свет. Затем почуял знакомый травный дух, ощутил жесткую лавку под собой - вроде как в себя пришел. Приподнялся и вновь обомлел - на полу посередь каморки… тот самый узорчатый горшок сияет, с райским цветком!
        Дух у мальчика захватило. Но, пока он глядел на это диво дивное, золотое сияние начало тускнеть помаленьку, а потом и вовсе угасло. И когда, опомнившись слегка, подхватился Тришка с лавки и торопливо запалил лучину, на полу он обнаружил уже самый обыкновенный горшок - глиняный, с расписными, правда, боками. И цветок из него рос хотя и незнакомого вида - похожий на лилею с подсолнух величиной, - но все ж цветок и цветок. Без всяких сияющих лучей…
        Ну и Бог с ними, подумалось восхищенному Тришке. Все равно ведь - настоящее чудо!
        Больше он в ту ночь заснуть не пытался. И как только услыхал на рассвете, что Игнат заворочался наконец и раскашлялся у себя в горнице, так схватил горшок в охапку и бегом к учителю - о чуде рассказывать, о видениях своих и райском сиянии.
        Старик, однако, почему-то не стал ни удивляться, ни ахать - лишь сурово хмурил, слушая, лохматые седые брови. Потом оглядел с подозрением странный дар, свалившийся на Тришку невесть с каких небес, и еще пуще нахмурился. Сказал ворчливо:
        - Не знаю, не знаю… и впрямь чегой-то неслыханное. Сколь люди сон-траву ни пользуют, а этаких диковинок с собой никто доселе не притаскивал.
        Тут-то Тришка и припомнил, как пожевал, не подумавши, сон-травы среди ночи - такого, поди, никто доселе и не делывал! - но сказать об этом Игнату побоялся. Старик же поразмыслил еще немного и махнул рукой:
        - Ладно… оставь, пускай стоит. Поглядим, что оно такое…
        Глядеть особо оказалось не на что, если не считать кошек, которые вскоре собрались со всей деревни и поселились вокруг Игнатова дома, позабыв прежних хозяев.
        Странный цветок засох в два дня, как ни поливал его Тришка. Погоревав, парень посадил в горшок бальзаминовый росточек, и тот через малое время разросся с небывалой пышностью.
        С той поры удача стала прямо-таки преследовать старого знахаря и его ученика. Недели не прошло, как случилось Игнату Бороде пользовать столичного барина, а тот возьми да исцелись чуть ли не от одного наложения рук. Начали тогда из города Санкт-Петербурга и другие знатные господа приезжать в деревню Теребеньково. Все они тоже чудесно исцелялись и щедро лекаря деньгами осыпали. А один добрый господин так был рад своему выздоровлению, что от него даже и помощнику знахаря великое счастье перепало. Тришка ведь был не родня Игнату, а сирота, и крепостной к тому же. Господин же этот взял да и выкупил его у теребеньковского барина, и вольную дал, наказав при том быть у знахаря заместо сына и учиться как следует святому лекарскому искусству…
        В общем, хорошо зажили. Грех было жаловаться. Ели сытно, Тришку приодели - девки на него заглядываться начали. И хотя тосковала по-прежнему Тришкина душа по далеким странам, все же понимал он, что прежде надо и впрямь делу выучиться, да и старика Игната, ставшего ему теперь отцом, тоже бросать не след. Ничего… жизнь впереди, все успеется.
        По прошествии года стало казаться, однако, что Тришка вскоре вновь осиротеет и желанную свободу получит куда как раньше чаемого. Игнат сам начал прихварывать, сох прямо на глазах, и собственное уменье старику нисколько не помогало. Все чаще он леживал среди бела дня, сделался раздражительным, из-за всякого пустяка ворчал часами, и однажды вдруг Тришке и скажи:
        - Выбрось ты этот горшок! - (А тот, с кустом бальзаминовым, так и стоял у него в горнице на окошке). - Видеть не могу, с души воротит.
        Удивился Тришка, но унес его к себе в каморку. Ненадолго, правда, - назавтра же забрел туда за чем-то Игнат и опять осерчал.
        - Я же сказал - выбрось! Чтобы и духу в доме не осталось!
        До слез было жалко пареньку горшка - ведь тот служил памятью о прекрасных видениях, навеянных сон-травой, и царстве дивного света, при одной мысли о котором у Тришки все еще захватывало дух, - но ослушаться старика он не смел. И, подумав немного, снес горшок с бальзаминовым кустом в подарок Наденьке, зазнобе своей.
        Наденька от него любому подарку была рада.
        В тот же вечер, сидя у окна, поглаживала она ласково пышные листы бальзаминовые и, глядя на ясный месяц, мечтала о том, как разбогатеет вдруг Тришка, выкупит и ее у барина, и поженятся они. И заживут ладком… и подарит ей Тришка шаль… ох, и шаль… такую, как у барышни теребеньковской, - белую что снег, алыми цветами-маками расписанную, из дорогой камчатной ткани, да с кистями-бахромой!
        Мысленно она уже плыла в той шали по деревне лебедем, и подружки кругом от зависти чахли, когда окликнула Надюшу маменька и велела спать ложиться. Очнулась девушка от сладких грез и увидела, что оглаживает, будто кошку, шаль белоснежную, маками расписанную. Подарок Тришкин… Еще слаще сделалось у Наденьки на сердце. Улыбнулась она, прижала шаль к груди, да так, с обновкой в обнимку, и спать улеглась.
        Через день увидал ее Тришка в этой шали.
        - Откуда такая красота?
        - А то не знаешь? - кокетливо отвечала Наденька.
        Слово за слово, и понял изумленный Тришка, что никакого горшка с бальзамином Наденька его не помнит. Шаль он ей подарил, да и все тут!..
        Поразмыслив, настаивать на своем знахарский ученик не стал. Оно, конечно, казалось весьма странным, чтобы горшок мог в шаль обратиться, однако Тришка на самом деле и прежде был уверен, что в чудесном предмете из иного мира должна таиться сила превеликая. И хотя Игнату Бороде о том не говорил, но про себя думал частенько, что удачу им со стариком не иначе как горшок принес.
        «Отвернется теперь, поди, от нас удача-то», - решил он огорченно.
        Ну да ладно… пусть Надюше повезет!
        Так оно и случилось.
        Только вот не к Тришкиной радости…
        Расцвела вдруг Наденька - словно нежный розовый бутон лепестки развернул. И месяца не прошло, как посватался к ней - ни больше, ни меньше - управляющий всеми делами теребеньковского барина. Человек он был хотя и не вольный, а все же изрядной властью наделенный и зажиточный, не чета нищим крестьянам. Собою видный, совсем не старый еще… Для порядку Надюша поплакала, с Тришенькой своим прощаясь, шаль его вечно носить обещалась, но замуж тем не менее пошла с охотою.
        Далее же события разворачивались так - старый знахарь благополучно выздоровел. Кошки со всей деревни, что прежде им с Тришкой проходу не давали, поселились теперь возле дома управляющего, и как их оттуда ни гоняли, толку не было. А через год или около того начала прихварывать Наденька, мужняя жена… И сколь ни пользовал ее Игнат Борода, целитель, известный даже и в самом стольном граде Петербурге, но травы его отчего-то ничуть не помогали.
        Все это время Наденька носила, как и обещала, Тришкину шаль. Каждый день.
        Но однажды увидал ее знахарский ученик в простом голубом платке на плечах. Раз так встретил, другой. На третий - набрался храбрости, подошел и спросил, пряча взгляд, отчего она перестала носить его подарок. И призналась Наденька, тоже глаза потупив, что потеряла шаль. Забыла, мол, на Заречном лугу, жарко было, вот и сняла… а потом спохватилась, кинулась искать, да уже не нашла.
        - Цыгане, поди, подобрали. Коли помнишь, сразу после Троицы табор проезжал, - грустно сказала она. - Не серчай, Тришенька, и прощай, родимый. Нехорошо нам с тобою долго разговаривать - на виду-то у всех…
        Так и сгинул - то ли с табором цыганским, то ли нет - всякий след расчудесного горшка.
        Но тогда знахарский ученик Тришка больше о другом горевал. О потерянной навеки любви своей.
        Хорошо хоть, недолго Надюша хворала и в конце концов все же поправилась…

* * *
        Прошло с той поры сорок лет.
        Давно не стало в живых старого Игната Бороды. Уже и самого Трифона Петровича Русакова начали старым называть.
        Почти все мечты его сбылись - и по свету он поездил, и приключения славные имел, и знаний изрядных набрался. Ни женой вот только, ни детьми не обзавелся. Нагулявшись же, осел в Петербурге, где и зажил спокойно, занимаясь врачеванием. Лечил травами, как покойный его учитель, езживая собирать их обычно в Теребеньково, родимую вотчину.
        Довелось ему как-то купчиху лечить. Та была уже в немалых летах, число коих усердно преуменьшала, при том скупа, сварлива и капризна - чисто черт в юбке. В кровати она леживала, окруженная десятком кошек всех видов и мастей, которых единственно и ласкала, остальных же своих домашних гоняя нещадно. Что за хвороба ее томила, Трифон Петрович, несмотря на все свои знания, понять не мог и охотно объяснил бы сей недуг обыкновенной бабской блажью, когда бы не сохла купчиха день ото дня прямо на глазах.
        Всех-то она пилила, на почтенного знахаря и то себе покрикивать позволяла, и Трифону Петровичу довольно неприятно было ее проведывать, тем более что проку от своего лечения он не видел. Но однажды нашло вдруг на больную что-то. Сделалась она тиха и благостна.
        - Видно, помирать пора, - сказала знахарю, - оттого и травы твои не помогают. Что ж, на все Божья воля.
        После чего взяла с туалетного столика у себя в головах перстень драгоценный, золотой, с брильянтами, и ну его Трифону Петровичу совать. Возьми, дескать, за труды, да и ступай с миром.
        Сказать, что Трифон Петрович удивился, - ничего не сказать. До той поры купчиха и чаю ни разу не предложила - от скупости непомерной, а тут, поди ж ты, этакую дорогую вещь собралась отдать!
        Стал он, конечно, отнекиваться - не заслужил, мол. Но купчиха в раж вошла. Благостность утратила и разъярилась даже.
        - Коли не возьмешь - выброшу! - пригрозила. И впрямь метнула в сердцах перстенек на пол.
        Покатился тот по досочкам и остановился у самой щели - еще бы чуть-чуть, и сгинул.
        Что было делать? Пожал Трифон Петрович плечами, поднял его, в карман положил, сказал:
        - Благодарствую.
        - Не приходи больше, - купчиха откинулась на подушки и закрыла глаза. - Довольно с меня твоего лечения…
        Трифон Петрович молча поклонился и вышел.
        По дороге домой вынул драгоценный перстень из кармана, полюбовался. Всем бы тот хорош, только мал больно - и на мизинец не лезет. Жаль, конечно, что не поносить, ну да ладно. Пусть лежит, может, пригодится на черный день…
        В ту же ночь невесть с чего приснился Трифону Петровичу покойный учитель его, Игнат Борода. И давай твердить: «Выбрось ты это колечко от греха! Выбрось, говорю! Не храни, пожалеешь!»
        До рассвета этак приставал, и, проснувшись поутру, поневоле принялся Трифон Петрович вновь рассматривать купчихин подарок - к чему такой сон?
        И опять залюбовался. Золотой ободок огнем горит, брильянты играют… Почему он решил вчера, что маловат перстенек? - нынче тот без труда наделся на безымянный палец.
        Целый день проносил его Трифон Петрович, думать забыв о дурном сне. А в ночь опять явился к нему Игнат Борода. Выбрось, мол, колечко да выбрось. Не носи, пожалеешь!..
        То же было и на третью ночь.
        Сел тогда знахарь и крепко задумался. Потом, надумав что-то, пошел больную купчиху навестить.
        Та хоть и не ждала его, а приняла ласково. Как оказалось, полегчало ей вдруг. Даже с постели вставать начала - видно, помогли все же травки-то.
        Трифон Петрович предложил было вернуть дорогой перстенек, но купчиха отказалась наотрез:
        - Дареное назад не берут.
        - Тогда расскажите, коли не секрет, - попросил знахарь, - давно ли у вас этот перстень? - и припугнул маленько: - Ведь ежели он фамильный, я, как ведун, могу вместе с ним счастье из семьи забрать. Или, наоборот, невезение. Нам к таким подаркам надобно с осторожностью относиться… Да и наследники ваши что скажут?
        - Обойдутся мои наследники, - сухо ответила купчиха. - И не фамильный он вовсе - выторговала я этот перстенек в прошлое лето на ярмарке, у цыганки. Уж больно понравился… А как подумаешь, вроде и впрямь счастье принес - дочки тут же замуж повыскакивали, да все четыре за хороших женихов!.. Только - так это или не так - а не хочу я его больше. Разлюбила. Твой он теперь, вот и носи на здоровье!
        Уходя от купчихи, обратил внимание Трифон Петрович на то, что число кошек у нее в спальне заметно поубавилось. А возле собственного жилья, наоборот, увидел несколько приблудившихся - те сидели на крыльце и смотрели на него умильными глазами.
        Дома уселся Трифон Петрович за стол, снял с руки перстень и, положив перед собою, долго его разглядывал.
        Мысль, которая томила знахаря, ему и самому казалась странной. Но…
        Уж больно схожими - необъяснимыми и не поддающимися лечению - были хвори у купчихи этой и у покойного Игната Бороды… и у Наденьки, до сих пор не забытой. И болеть все трое начали в одинаковое время - через год после того, как в доме появилось кое-что, и поправляться стали сходно - расставшись с этим кое-чем. С предметом, который на первых порах принес каждому удачу, о какой кто мечтал.
        Да тут же еще и кошки…
        Может, мысль эта была не просто странной, а даже вовсе безумной, но проверить ее возможность имелась.
        Отчего бы и не проверить?
        Трифон Петрович совсем уж было и приступил, да спохватился, припомнив кое-какие важные подробности. Нашел лист бумаги, написал на нем памятную записку и положил рядом с собою. И только после этого снова взял перстень в руки. Закрыл глаза и начал вспоминать далекую майскую ночь.
        Воспоминания захватили его с головой.
        Он снова был мальчишкой и ворочался без сна на жесткой лавке, пока проглоченная по беспечности волшебная трава не вознесла его глупую детскую душу в невообразимое царство света. Теперь, будучи умудрен знаниями, он понимал, насколько это было опасно - ведь обратно душа могла и не вернуться! Но вновь, переживая сказочный полет, испытал он восторг и замирание и вновь, узрев перед собою мысленным взором сверкающий горшок с райским цветком, захотел его, как и тогда, всем сердцем…
        Когда через некоторое время открыл Трифон Петрович глаза, в руках у него был красиво расписанный глиняный горшок. Чрезвычайно похожий на тот, что нашел он сорок с лишним лет назад посреди своей каморки.
        Знахарь грустно усмехнулся, припомнив, как раздобрилась ни с того ни с сего скареда-купчиха. Не пожалела для усердного лекаря приглянувшегося ему горшочка… Что ж, какая-никакая, а память о былом.
        Он отставил купчихин подарок в сторону, встал на ноги, потянулся. И тут заметил на столе бумагу, на которой собственной его рукой было что-то написано. Что - он не помнил. Заглянул в нее и с изумлением прочел: «Купчиха подарила мне золотой перстень. Я сейчас попытаюсь превратить его мечтою в цветочный горшок. И ежели у меня и впрямь горшок появится или что другое, а перстень исчезнет, - значит, это тот самый предмет и есть, который из царства света. Вещь удивительная, конечно, и весьма чудесная, но, сколь я понимаю, вредная для людского здоровья. Кто-нибудь из прежних ее хозяев мог и помереть от неведомой хвори. И лучше бы эту вещь уничтожить».
        В голове у Трифона Петровича разом прояснилось. Он вспомнил все и невольно содрогнулся, сообразив, что было бы, не напиши он этой памятки. Так ведь и считал бы горшок подарком от купчихи… как Наденька в свое время - подарком от него самого белую шаль. И держал бы опасную вещь у себя в доме, пока не захворал бы…
        Невероятная догадка не обманула. Это и вправду оказался колдовской предмет из иного мира - приносящий сперва удачу, потом болезнь, - который вернулся к своему первому хозяину через столько лет!
        И который надо бы уничтожить.
        Трифон Петрович снова взял со стола горшок, повертел в руках. Выглядел тот совершенно обыкновенным и безобидным с виду - хоть сейчас сажай цветы и ни о чем не печалься!
        Знахарь поневоле заколебался. Может быть, он все-таки ошибается? И никакой опасности для людей в этом предмете нету, а хозяева его прежние болели по другим причинам?…
        Сомневался Трифон Петрович целую неделю. Считал прибывающее число кошек у своего крыльца… А потом все же собрался и поехал с колдовским горшком в родимое Теребеньково.
        Там, зайдя поглубже в окружающий деревню лес, отыскал он крутой и непролазный овраг. Кое-как - где ползком, где согнувшись в три погибели - спустился туда и схоронил горшок в сырых зарослях папоротника.
        Уничтожить его - то бишь разбить и закопать черепки - Трифон Петрович не решился. Ну, не поднималась у него рука на исполненную незнаемых чудес вещь из иного мира, хоть убей! Понадеялся он на то, что никто и никогда не забредет в тот овраг, а со временем горшок сам зарастет травою. Дожди его землей замоют, ветры листвой заметут…
        Из оврага он насилу выбрался. И уехал домой, в Петербург, сделав вроде бы достаточно для того, чтобы избавить людей от опасного предмета и успокоить свою собственную душу.
        Душа, однако, успокаиваться не захотела.
        Ныла и ныла… и корил себя Трифон Петрович неоднократно за то, что не собрался с духом хотя бы зарыть горшок в землю. А ну как занесут все-таки черти кого-нибудь в овраг?… И еще через неделю поспешил он снова в Теребеньково, довести свое богоугодное дело до конца.
        Но, увы, опоздал.
        Аленка, собиравшая близ оврага чернику, лезть в него, конечно, не думала. Она просто упала туда, оскользнувшись на обрыве. И покуда до дна докатилась, не только всю ягоду рассыпала, но и лукошко потеряла.
        Было Аленке всего шесть лет, и она не слишком удивилась тому, что не переломала себе, летя кубарем, ни рук, ни ног и даже почти не оцарапалась. Девчушка полежала, опоминаясь, в зарослях папоротника, потом встала на четвереньки и прямо перед носом узрела расписной глиняный горшок.
        Такой красоты она отродясь не видала…
        Аленка не долго думая обеими руками ухватилась за горшок и, пыхтя, выволокла его из зарослей. «Мамке снесу. Вот, поди, обрадуется!»
        В отличие от Трифона Петровича, который еле вылез из этого оврага, она сразу обнаружила тропинку, крутую, но удобную, и через несколько минут была уже наверху. Только там вспомнила о потерянном лукошке, но не огорчилась. Зато вон чего нашла!..
        Чудесная находка, правда, оказалась тяжеловатой и очень скоро оттянула все руки.
        Идти было далеко, и приуныла помаленьку Аленка. Поневоле стала думать, что лучше бы не горшок в овраге нашелся, а, скажем… гребенка для волос. Как у вчерашнего коробейника была - деревянная, чудно вырезанная, блестящими камушками украшенная…
        Из леса она вышла с желанным гребнем в руках, счастливая, как никогда еще в своей коротенькой жизни. Но до дому его так и не донесла.
        Трифон Петрович наткнулся на зареванную Аленку за околицей деревни. Был он человеком сострадательным и добрым, и мимо, разумеется, молча пройти не смог.
        - Что случилось? О чем плачешь?
        - Цыга-анка, - прохныкала девочка, показывая рукой куда-то вдаль, - цыганка гребешок отняла-а…
        - Ну вот еще горе - гребешок! Хорошо, тебя саму не украла. Почто, такая маленькая, одна за деревню ходишь?
        - Мамка… по ягоду послала, - захлюпала носом Аленка. - А я его нашла… в овраге… красиву-ущий!
        Она заревела в голос, а Трифон Петрович, услышав про овраг, схватился за сердце.
        Да было, как уже сказано, поздно.
        Так снова ушел из его жизни чудесный горшок, пропал бесследно. И больше уже к своему первому хозяину не возвращался.
        Но забыть о нем Трифон Петрович не забыл. До конца дней своих все совестью мучился из-за того, что по слабости не уничтожил, как следовало, опасную вещь, а пустил ее гулять по свету. Потому-то, дабы облегчить душу, он и рассказал о нем на закате жизни одному из собратьев по профессии - тоже знахарю, только практиковавшему еще и магию.
        Про него Трифон Петрович точно знал, что иного колдовства, кроме белого, он не признает, сам сердцем чист, и за людей болеет. И попадись ему когда-нибудь в руки волшебный горшок - а чего на свете не бывает! - уж этот-то человек точно не дрогнет, доведет дело до благого конца.
        В своем мнении о собрате-знахаре Трифон Петрович был прав совершенно. Он лишь об одном не подумал - что знают двое, непременно узнает и третий…
        ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
        БОЖЕСТВЕННЫЙ ТЕАТР
        Глава 1
        МИР НИАМЕЯ, ГОД 3079 ОТ ЯВЛЕНИЯ ПРОРОКА МАРГИЛА
        Вестник судьбы явился к Катти Таум без всякого блеска молний и грома небесного.
        Как самый обычный смертный, он попросту вошел прекрасным летним утром в трактир «Веселая утка», где Катти в ожидании первых посетителей стелила на столы чистые скатерти.
        Выглядел он тоже обыкновенно - темноглазый, темноволосый молодой человек, невысокий и худощавый, смахивающий на подростка. Не красавец и не урод. И одежда была на нем заурядная - мешковатые полотняные штаны и блуза, какие носили летом все мужчины, считай, низшего сословия королевства Нибур. И браслеты от сглаза на руках - простенькие, из дешевого серебра. Разве что шейный платок, яркий, из цветастого шелка, говорил о склонности владельца к некоторому щегольству.
        При себе у вестника судьбы был матерчатый дорожный баул, изрядно потрепанный. Приезжий, стало быть, только что с дилижанса. Кру Таум, расправляя складки на скатерти, и головы в его сторону не повернула. Хватило одного короткого взгляда, чтобы понять - это не тот человек, которого она ждет вот уже семь лет…
        Вестник же судьбы уверенно прошагал к стойке, где пересчитывал пивные кружки трактирщик Корхис Бун - брат Катти, хозяин «Веселой утки». И, поздоровавшись, спросил стаканчик сидра, дешевого яблочного вина.
        Трактирщик Бун, которому тоже хватило одного взгляда, чтобы с порога оценить состоятельность клиента как весьма невеликую, сначала посмотрел на сестру, убедился, что та всецело занята расстановкой по столам солонок и перечниц, после чего с неохотою прервал счет и нацедил сидра из бочонка сам.
        - Рук не хватает, хоть разорвись! - пожаловался он, поставив стакан на стойку и снова повернувшись к подносу с кружками. - Издалека будете? - спросил по привычке, без любопытства. - Надолго к нам?
        - Уговорили! - со вздохом ответил вестник, и Корхис удивленно глянул на него через плечо.
        - Что?
        - Рук не хватает, так, может, мои на что сгодятся? - с усмешкой объяснил ранний посетитель свой ответ.
        Трактирщик мгновенно просветлел. Вот оно что, парень ищет работу!.. Отлично… ведь здесь, в маленьком городишке, с началом курортного сезона никого в помощь не наймешь. У местных своих забот по горло. И впрямь хоть разорвись.
        - А, вот ты о чем. - Он тут же сменил тон на более фамильярный и оглядел парнишку с ног до головы, оценивая уже по-другому. Щупловат… но вроде бы здоров с виду. И держится бойко. - Откуда в наши края?
        - Из Ювы. - Вестник судьбы сверкнул широкой улыбкой, в которой удивительным образом сочетались почтительность и нахальство. - Несло, несло ветром от самой светлой столицы, да и занесло.
        Трактирщик понимающе закивал:
        - Деньжата, поди, кончились, пока носило?
        - И как вы догадались? - восхитился вестник, после чего с выражением продекламировал: - Ах, деньги, деньги, где вас прячут? Найдут - так тратят, не найдут - так плачут…
        Катти Таум, вынимая из буфетного ящика стопку чистых салфеток, впервые взглянула на пришельца с интересом. А брат ее Корхис от души расхохотался.
        - Шутник, однако!.. Что ж, мне и вправду нужен работник на лето. Как тебя звать?
        - Волчок, - ответил вестник судьбы.
        - И все?
        - Да вроде бы и все, - тот снова сверкнул улыбкой. - Матушка, поди, знала мое полное имечко. Да забыла вложить записку с ним в расшитые золотом пеленки, когда оставила меня на крыльце приюта.
        Теперь захохотали оба. И Катти улыбнулась. Уж больно заразительно звучал смех человека, с появлением которого жизнь ее должна была решительно измениться - о чем в тот миг она, конечно, не подозревала.
        Что ж, подумала она, работник на лето - это хорошо. Часть хлопот с плеч долой. Веселый к тому же. Нечасто ее брату случается посмеяться… возможно, будет меньше придирок. И тут, снова бросив взгляд на вестника судьбы, Катти наконец встретилась с ним глазами.
        Заметив, что Волчок смотрит на нее, Корхис снизошел до представления:
        - Кру Таум, моя сестра.
        Тот вскинул бровь.
        Удивился… видно, принял ее за служанку, подумала Катти. Как она его - за бродягу, зашедшего в поисках работы в первый встречный трактир.
        Ошиблись оба. И оба, поняв это одновременно, постарались скрыть свое удивление.
        - Рад знакомству, - только и сказал Волчок, отводя глаза.
        - Я тоже, - пробормотала Катти и отвернулась.
        - Ну, парень, решено, - Корхис довольно потер руки и вышел из-за стойки, - я тебя беру. Пойдем, хозяйство покажу!
        Он повел Волчка по кладовым. А Катти осталась в зале. И, раскладывая по столам салфетки, невольно призадумалась - кого же нанял только что в работники ее брат? С такой небывалой легкостью, без всяких колебаний… это Корхис-то - ушлый, недоверчивый, искушенный во всех видах житейского обмана, как любой трактирщик!
        Глаза… они могут многое сказать о человеке. И Корхис, простояв за стойкой без малого двадцать лет, уже должен бы научиться в них читать…
        Катти в глазах Волчка - быстрых, насмешливых, понимающих - прочитала его истинный возраст. Больше тридцати, хотя на вид дашь от силы двадцать пять. А еще она с уверенностью могла бы сказать, что… люди с такими глазами в трактирах не прислуживают. Обычно они сами имеют слуг, носят дорогие костюмы и возят за собой горы багажа… И кто же он на самом деле, этот Волчок? Уж точно не крестьянин и не ремесленник. Возможно, разорившийся аристократ? Или все-таки бродяга… авантюрист, истинная цель которого - не работа, а усыпление хозяйской бдительности и кража столового серебра?
        Нет, Катти вовсе не склонна была видеть в каждом чужаке потенциального вора. И слабоумием, в котором подозревали ее жители родного, безнадежно захолустного городка, тоже не страдала. Напротив, она умела видеть и понимать больше многих и, хотя это не делало ее счастливее, все же благодарна была человеку, который некогда научил ее задумываться о вещах, на которые другие не обращают внимания.
        Но… настало время, кажется, рассказать подробнее о Катти Таум и ее горестях. О семи истомивших ее душу годах одиночества и скорби. Ибо они уже подошли к концу - судьба прислала своего вестника, и звякнул первый колокольчик, возвещая начало нового пути.

* * *
        Нет на свете ничего скучнее маленьких провинциальных городишек.
        Таких, как тихий Байем, мирно дремлющий девять месяцев в году на берегу моря, в окружении леса.
        И хуже, пожалуй, ничего не может случиться с человеком, чем, живя в подобном городишке, прослыть белою вороной.
        С Имаром и Катти Таум именно это и случилось. Вернее, поначалу слыл такой вороной лишь Имар. Молодую жену его до поры до времени жалели и пытались учить жизни. Что, возможно, и сыграло в конце концов свою роковую роль…
        В большой мир из Байема вела одна-единственная дорога. Она связывала его с остальными, столь же захолустными береговыми городишками, затем, отвернув от моря, упиралась в тракт, по которому можно было добраться уже и до самой Ювы, столицы королевства Нибур. По дороге этой ходили грузовые фургоны и пассажирские дилижансы, доставляя на побережье кое-какие товары, почту и - в летнее время - любителей принимать морские ванны. Летом Байем, один из пяти официальных курортов королевства, оживал и расцветал. Зимой же в нем, заваленном снегом по самые крыши, царила скука смертная. Но, конечно, и зимой, и летом шагу было не ступить без того, чтобы шаг этот не обсудили через час все кому не лень. А уж если кто-то, упаси Боже, шагал не в ту сторону, то есть делал или говорил что-то, приходившееся не по вкусу мирным обывателям, косточки ему перемывали без устали.
        Какой такой другой жизни хотелось Имару Тауму, в Байеме никто не понимал. И трудно ли догадаться, чьим косточкам здесь доставалось больше всего?…
        «Живи радуясь и не мешай жить другим» - так, если выразиться попросту, заповедал пророк Маргил. Отчего бы и не следовать этим мудрым словам? Но, видно, слишком рано остался Имар без твердой родительской руки.
        Матери он лишился еще при рождении. Отца спустя семнадцать лет унесла лихорадка. Юный бездельник тут же сдал семейную портняжную мастерскую в аренду и подался в вольные охотники. С тех пор и в ус не дул. Капиталов наживать он не желал, размеренный уклад жизни честных байемцев высмеивал и бродяжничал в свое удовольствие в Пёсьем лесу, лишь изредка принося оттуда зайца или куропатку, до того тощих - нечего на зуб положить!.. Соседи не на шутку подозревали, что, ленясь поднять ружье, он таскал добычу из чужих силков, где несчастные пташки и зверьки успевали помереть с голоду.
        А если не в лесу проводил время Имар, то, значит, в трактирах заседал, где развлекал завсегдатаев фантастическими охотничьими байками, и жена его считай что и не видела.
        Катти Бун - вышедшую вопреки родительской воле за самого никчемного байемского жениха, хотя к ней сватался еще и каер Тиц, владелец галантерейной лавки и друг ее брата Корхиса, - тоже никто не понимал. Но до поры, как уже было сказано, девушку жалели. Молода, глупа… задурил ей, видно, голову болтун и пьяница Имар. Что-что, а соловьем заливаться он умел. Трактирным завсегдатаям без него и пиво в глотку не лезло…
        Пока Имар бродил по лесу, жену его навещали подруги, сострадательные соседки, матушка - простив через полгода непослушание. Они засыпали ее добрыми советами, объясняя, что нельзя все спускать этакому муженьку, нужно уметь и на своем настоять, заставить его образумиться и вести себя пристойно. Дело разве - сидеть в пустом, холодном доме, гроши считать, покуда муж вместо того, чтобы работать, шатается где-то да бражничает?… Катти поначалу отшучивалась. Потом стала раздражаться. Потом и вовсе рассорилась с подругами и соседками, и даже с матерью, сказав, что не нуждается в их советах. Тогда ее оставили в покое, но в то же время начали подозревать в слабоумии. Ибо какая же разумная женщина будет по доброй воле терпеть подобную семейную жизнь?
        «Терпеть» эту жизнь Катти было отпущено судьбой всего два года.
        И можно себе представить, какие пересуды и толки пошли, когда Имар Таум взял да и пропал в один прекрасный день без вести…
        О причинах его исчезновения гадали и так, и эдак. Поговаривали даже, будто его утащили лесные девы. На самом деле от такого человека, как Имар, всего можно было ожидать. Сколько раз он насмехался над тупостью земляков, сколько раз поносил со всей страстью тихий Байем, этот лучший в мире городок, утверждая, будто жить здесь, имея ум и сердце, невозможно!.. Вполне мог заскучать окончательно да и сбежать из дому. Не исключено даже, что и с какой-нибудь проезжей красоткой, ибо если человек не питает никакого почтения к правилам жизни, заповеданным предками, то для него и святость брака - не святость. И, скорее всего, так оно и было - сбежал.
        Но за месяц до своего исчезновения Имар хвастал направо и налево, будто в ночь двойного полнолуния посчастливилось ему подглядеть за плясками лесных дев. Из народных же преданий известно, что волшебные существа не прощают ни того ни другого - ни подглядывания, ни болтовни. В них нынче верили только древние старухи да малые дети, тем не менее, вспомнив Имаровы россказни, и предположил кто-то, больше в шутку, чем всерьез, - девы, видать, и увели парня… На поиски в Песий лес ходили, разумеется, всем миром - ведь мало ли что может на охоте случиться, - но нашли только ружье Имара, самого же - как не бывало. И «умной головушке», Катти Таум, этого хватило, чтобы и впрямь, кажется, уверовать в лесных дев…
        Утешений она слушать не желала. С подругами не мирилась. Замкнулась в себе и стала дожидаться возвращения беспутного мужа. Ну, не полоумная ли?…
        Девы там лесные или не девы, а семь лет в одиночестве - достаточный срок. Мировой судья уже через три года выдал бы Катти разрешение от потерявших смысл брачных уз. Но она о нем не просила, и этого тоже никто не понимал. Особенно Фаламей Тиц, который вздыхал по Катти с тех времен, когда ухаживал за ней наравне с Имаром, и даже и теперь охотно взял бы ее в жены. Уж он-то был вполне достойный человек - имел круглый капиталец и денежки свои спускал по дружбе исключительно в трактире «Веселая утка». Фаламей Корхису не раз говаривал, что сестрица его - еще хоть куда бабенка, пусть и замужем побывала и ума не нажила. Зато собой миловидна, работяща, нраву тихого, молчаливого…
        Истинно сказал пророк Маргил в своих «Откровениях»: «Слепа любовь, но она же и открывает человеку глаза, дабы мог он разглядеть скрытую от равнодушных красу, коей наделяет Всевышний каждое Свое создание». По байемским меркам мало кто, кроме Фаламея, счел бы Катти миловидной. Здесь ценились женщины пышные и статные; Катти же как была в девичестве тощенькой, так и к двадцати семи годам такой осталась. Да и ростом не вышла. Всей красы - кудри цвета выгоревшей на солнце соломы, зубки мелким жемчугом и ясные голубые глаза.
        Сама она, однако, никакого другого мужа не желала. И так и сказала Фаламею Тицу, когда тот подкатился-таки однажды с неуместным сватовством, - довольна, мол, я своей участью, и оставь ты меня, добрый человек, в покое.
        Хороша участь - ни семьи, ни детей, ни дома! Пивные кружки в трактире намывать!.. Тиц обиделся и надолго перестал захаживать в «Веселую утку».
        Рассуждая о незавидной доле Катти, был он, впрочем, не совсем прав, ибо дом у нее все-таки имелся - тот, что принадлежал пропавшему муженьку. Только вот ухватистый братец, забрав ее после исчезновения Имара к себе («кто ж тебя, бедняжку, теперь кормить будет?»), мигом приспособился сдавать сестрино имущество всяким приезжим и проезжим. Да и саму сестру без дела не оставил - в большом хозяйстве всегда работа найдется…
        Может, кому другому это и не понравилось бы. Но Катти, сознавая, как трудно жить без хозяина в доме, пусть даже такого ахового, как ее Имар, с братом соседствовала дружно и в трактире прислуживала без всяких обид.
        Брат, однако, ее тоже не понимал.
        Когда она отказала его другу Фаламею, Корхис страшно осерчал и не разговаривал с ней целую неделю, наверное. Но потом - ничего, смягчился, потому что был, в общем-то, незлобив и покладист, и припоминал ей этот отказ впоследствии только под горячую руку. Ну, сами знаете, как оно бывает - бараний бок подгорел или фарфоровое блюдо разбилось, или цены на вино подскочили. Кто виноват? - да тот, кто рядом оказался. Выйди Катти в свое время за Фаламея, и все теперь было бы как надо. Но что с дурочки возьмешь?…
        Дурочкой неприкаянная Катти с ее двусмысленным положением - ни вдова, ни замужняя женщина - постепенно сделалась за семь лет в глазах всех трезвомыслящих жителей Байема. И давно уже никого не интересовало, о чем она думает днями, бегая по поручениям брата, торгуясь с поставщиками, штопая бельишко племянников, начищая закопченные котелки, поливая огород, и ночами - когда укладывается спать в свою одинокую постель. А думала она об Имаре, и только о нем, и говорила с ним, отсутствующим, часами напролет, и просила у него прощения за былую глупость…
        Ей некого было винить в исчезновении мужа, кроме себя самой. Накануне они поссорились - единственный раз за два года своей семейной жизни, пусть не безоблачной, но все же счастливой. Лесные девы стали последней каплей яда, который так долго и усердно вливали Катти в уши доброжелатели.
        Сама она рассказ мужа о чудесных танцах в ночь двойного полнолуния выслушала, как волшебную сказку. Плясали девы на самом деле или это была очередная поэтическая греза Имара, для Катти особого значения не имело. Имар - воистину белая ворона для Байема - с малых лет увлекался чтением. Даже в лес обычно брал с собой книгу. Он открыл и для Катти безграничный, завораживающий мир вымысла и размышления. Научил ее смотреть, видеть и думать. Зная множество интереснейших историй и сказок, сам сочинял их не хуже, развлекая долгими зимними вечерами жену. Рассказчиком он был прекрасным, поэтому Катти, любуясь его улыбкой и блеском глаз, слушала всегда с удовольствием. Хоть про дев лесных, хоть про что… Но черт дернул Имара болтать о них еще и в трактирах!.. Месяц после этого ловя на себе косые взгляды и слыша смешки за спиной, Катти не выдержала.
        Он снова собрался на охоту. Она попросила его остаться. Тошно было и думать о нескольких пустых днях, которые придется провести, безвылазно сидя дома. Потому что некому будет даже утешить ее, если, выйдя в лавку, она наткнется на кого-нибудь из «добрых» соседок.
        - Не могу, - рассеянно ответил Имар - мыслями он уже был не с ней. - Завтра полнолуние Львицы. И вдруг…
        - Что - вдруг? - спросила Катти, чувствуя холодок под сердцем.
        Муж взглянул на нее с некоторым удивлением.
        - Вдруг они опять покажутся…
        - Лесные девы? - Кровь бросилась ей в голову.
        Никто из байемцев не осудил бы Катти за те слова, что сорвались тогда с ее языка. Никто.
        - Значит, мечты тебе дороже меня? Можешь не возвращаться.
        Никто, кроме нее, не видел, какими стали в этот миг глаза Имара.
        - Вот как? Ты не веришь мне?… Ты меня больше не любишь?
        Ей бы опомниться. Но она не опомнилась.
        - Ты меня тоже. Любил бы - остался бы.
        Имар забросил ружье за плечо, поднял со стола охотничью сумку.
        - Прости. Похоже, возвращаться мне и впрямь не стоит.
        Больше он ничего не сказал. Ушел.
        И не вернулся.
        Ей было двадцать лет, ему - всего на два года больше. Только молодостью и глупостью могла теперь Катти объяснить и свои сказанные в запальчивости слова, и то, насколько близко к сердцу их принял Имар. Оправданий себе она не искала. Хотела причинить любимому и любящему мужу боль - и причинила. Такую сильную, что повторения он не пожелал. Она раскаялась уже назавтра, но было поздно. А он, по-видимому, так и не понял, что злые слова ее значили одно - «останься, ты мне нужен»…
        Возможно, Имар и вправду в тот же день уехал из Байема. Возможно, все-таки отправился в лес - ружье ведь его нашли там, в конце концов, - и дождался появления волшебных дев. И ушел с ними, думая, что Катти его разлюбила. Ей хотелось верить в последнее. Ведь Имар - не дурак, он должен был, рано или поздно, понять ее, простить и вернуться… и если не вернулся, значит, не мог. Или смерть его настигла, или… От лесных дев не возвращаются. Катти так хотелось в это верить, что несколько раз она и сама выбиралась в ночи полнолуния в лес, переодеваясь в мужскую одежду, чтобы не узнали соседи. Узнали бы - точно посадили бы, как безнадежно спятившую, под замок… Она искала и даже звала лесных прелестниц, но те не показались ей ни разу.
        И оставалось только ждать. Чуда.
        Что она и делала - долгих семь лет.

* * *
        В день, когда явился вестник судьбы, что-то неуловимо изменилось в трактире «Веселая утка».
        Все как будто было прежним - мрачноватые стены зеленого кирпича, покрытый копотью потолок, неяркие масляные светильники, старинный, вот уже двадцать лет бездействующий очаг, украшенный пыльным чучелом кабана на вертеле. И фирменное блюдо осталось тем же: запеченная целиком утка с азартно разинутым клювом, куда, в зависимости от незамысловатой фантазии кухарки, вставлялись то веточка зелени, то румяная редиска, то крохотный душистый огурчик - все со своего огорода!.. «Веселость» утки заключалась, правда, не в этом, а в обязательном сюрпризе, таившемся среди яблок и слив, которыми ее фаршировали. Фантазия Корхиса не отличалась богатством от кухаркиной - из года в год это были одни и те же предсказания, благоприятные, разумеется, дабы ни в коем случае не отпугнуть посетителей.
        Все, как и раньше. Но стены почему-то казались чище, светильники - ярче, утка - веселей… Потому, возможно, что в зале непривычно часто слышался смех, и сам трактирщик Бун цвел улыбками - посетители нынче не спешили уходить, заказывая напоследок кто лишний стаканчик вина, кто кружку пива. А все новый работник - балагур и острослов!..
        Имя Волчок, как оказалось, шло ему необыкновенно - он умудрялся находиться разом в трех местах. При этом, болтая без умолку, успевал и посетителей потешить, и домочадцев развеселить. Уже к полудню улыбками его встречали все - не только Корхис, но и вечно сонная жена его Арда, помогавшая на кухне, и дети их, обычно путавшиеся без толку под ногами, и ворчливая кухарка. И даже Катти, с плеч которой свалилась вдруг добрая половина забот.
        С утра Волчок практически выгнал ее из зала, сказав, что не царское это дело - заказы разносить. И так он это сказал и таким теплым, понимающим взглядом ее одарил, что на миг Катти и впрямь почувствовала себя… королевой. Ощущение было столь непривычным, что, приятно удивленная и заинтригованная, она принялась украдкой наблюдать за Волчком, благо появилась толика свободного времени. И вскоре заметила, что тот же фокус новый работник проделывает и со всеми остальными домочадцами - для каждого находя словцо, от которого теплеет на душе, и каждому как бы невзначай оказывая мимолетную помощь. Кухарке, расхвалив ее стряпню, он присоветовал быстрый способ варки картофеля. Нерасторопную Арду, восхитившись ее походкой, назвал лебедушкой, отчего та даже проснулась наконец и заходила живее. Успокоил малыша Боно, когда тот раскапризничался, сказав ему, что румяней щечек никогда не видал. Старших мальчиков объявил великими умниками и загадал им загадку, после чего те просидели в огороде полдня, не мешаясь под ногами и прибегая лишь изредка с очередным неверным ответом… Про хозяина и говорить нечего - сноровкой
и деловитостью Корхиса Волчок восторгался так часто, что к вечеру тот, похоже, уже не мыслил без нового работника жизни.
        Но несмотря на то, что Катти вроде бы удалось понять секрет обаяния Волчка, она так же, как и все остальные, не могла удержаться от улыбки, когда он улыбался ей, и ощущала тепло в груди, принимая его помощь. Казалось отчего-то, что остальные - не в счет, он видит здесь и ценит ее одну, он сумел разглядеть ее непохожесть на других, он знает, каково ей приходится, и сочувствует…
        В душе Катти, истомленной одиночеством, начала зарождаться даже робкая надежда на дружбу. Особенно когда она сама рискнула пошутить и Волчок понял эту шутку, в отличие от Арды и кухарки, и ответил ей лукавым смешком.
        Вечером он вымыл за нее посуду - заметив, что у Катти от усталости дрожат руки.
        - Доверьтесь мастеру, - сказал, - уж я-то уберегу хозяйское добро! - как будто за целость тарелок опасался, а не помочь хотел.
        - Спасибо, - от всей души ответила она и отправилась пересчитывать оставшиеся на завтра продукты, в который раз за этот день чувствуя себя согретой непривычным вниманием.
        Своей надежды на то, что у нее может появиться друг, Катти на самом деле не осознавала. До той минуты, пока не услышала случайно, уже после закрытия трактира, обрывок разговора между новым работником и братом.
        Разговор был - о ней.
        «Веселая утка» считалась заведением приличным, для людей семейных, и закрывалась сразу после ужина. Шумных ночных гуляний тут не допускали. Подметать же после закрытия обеденный зал входило в обязанности Катти, поэтому, покончив с подсчетом продуктов, она, с метлой и совком в руках, туда и отправилась. Но войти не успела.
        В узком коридоре между кухней и залом до нее донесся голос Волчка:
        - Так сестра ваша замужем или нет? - и Катти, растерявшись, задетая этим неожиданным заглазным интересом к своей персоне, застыла перед дверью.
        В ответ раздалось ворчание Корхиса:
        - Как же, замужем! - и стукнула о стол пустая кружка. - Но, я тебе скажу, - продолжил брат, - дур таких еще поискать. Мало, что всем назло за последнего бездельника вышла, так муженек ее к тому же давно сбежал, может, уже и помер. А она нет чтобы к судье сходить, развод выправить да за другого, хорошего человека выйти, одно себе твердит - вернется!
        Забулькало наливаемое в кружку пиво.
        - Вот как, - протянул Волчок. - Сбежал, говорите?
        - Девы лесные увели! - брякнул Корхис и захохотал. - Ох, умора, не могу… На этакое сокровище кому еще и польститься было?
        - Девы? - переспросил Волчок.
        Дальше Катти не слушала.
        Кровь бросилась ей в лицо, опалила жаром. Попятившись обратно в кухню, бросив совок с метлой, она торопливо, словно убегая от кого-то, выскочила черным ходом в огород, разбитый позади дома.
        В огороде было тихо и темно. Закат угас, и звездный ковер укрыл все небо, но луны, розово-оранжевый Факел и зеленовато-желтая Львица, еще не взошли. Терпко пахло цветущей крапивой, тянуло душистой сыростью от политых недавно зеленных грядок. Земля успела остыть, но каменные ступени крыльца, прогретые солнцем за день, еще хранили тепло, приятное для босых ног.
        Бежать на самом деле было некуда.
        Катти вернулась к дому и села, понурив голову, на крыльцо.
        На глаза упорно наворачивались слезы. Сердце жгла горечь.
        Надежда обрести друга, не успев толком зародиться, скончалась. Катти хорошо знала, что думает об ее умственных способностях брат, плоть от плоти трезвого, практичного Байема.
        И вряд ли имело какое-то значение, что мог подумать, наслушавшись его, Волчок - чужой, посторонний человек, который через несколько месяцев уйдет, как и пришел, из ниоткуда в никуда. В большой мир.
        Никому, ни здесь, ни в большом мире, нет дела до Катти Таум и ее горя. И пусть, ей не нужно ничьего сочувствия. Почему только Байем никак не оставит ее в покое… тихий, сонный Байем, всевидящий и недобрый к тем, кого он не в силах понять?
        Жестокий Байем. Глухомань. С трех сторон - лес, укравший у нее Имара, с четвертой - прекрасное, равнодушное море.
        Утопись Катти этой ночью, то-то будет разговоров!.. Окончательно спятила - первым скажет брат, а за ним и остальные. Но не все ли равно… может, вправду пришла пора покончить с опостылевшей жизнью? Имар не вернется, это давно понятно всем, кроме нее. А без него… жить нет никакого смысла.
        Как она любила Имара, как тосковала по нему!.. Он один понимал ее - тихую, застенчивую девушку, в душе которой тоже всегда жила мечта о другой жизни. О сказочных цветущих садах, о вечном лете. О парусниках, привозящих невиданных людей и диковинные товары из дальних стран. О подругах, с которыми можно обсуждать не только женихов и наряды, но и тонкие движения души, странные мысли, приходящие в голову, когда смотришь на волнующееся море и облака в небе или следишь за вечной погоней Львицы за Факелом…
        «Погоней за недостижимым, несбывшимся», - сказал однажды Имар, сидя с Катти на морском берегу. - «Прекрасной погоней… ибо, пытаясь дотянуться до недостижимого, ты растешь».
        В тот миг она и поняла, что любит его и хочет прожить с ним всю оставшуюся жизнь. Он был ее единственным другом. А она…
        Слезы вырвались на свободу, покатились по щекам. Утирая их, Катти тихонько шмыгнула носом.
        И тут плеча ее коснулась легкая, осторожная рука.
        Мягкий голос спросил:
        - Кру Таум… можно мне немного посидеть с вами?
        Катти решительно замотала головой.
        Говорить мешал комок в горле. Да и меньше всего ей хотелось видеть сейчас именно Волчка… черт бы его побрал вместе с его любопытством!
        Он все равно уселся рядом.
        Помолчал, вздохнул и сказал:
        - Полагаю, это вы пять минут назад стояли под дверью. И кое-что слышали.
        - Не в первый раз, - холодно ответила Катти, справившись со слезами.
        - Но больно вам от этого не меньше.
        - Какое дело?… - начала она, вспыхнув.
        - Тише, тише, - перебил Волчок. - Я вам не враг. Более того, отлично знаю, каково живется в этаких замшелых местечках людям вроде вас. Чувствительным. Думающим… Все понимаю, кроме одного - почему вы не уедете, что делаете тут до сих пор?
        - Жду, - против воли коротко ответила Катти, удивленная и вопросом, и серьезным тоном этого балагура.
        - Мир велик, - сказал он. - Ждать можно и в каком-нибудь другом месте.
        У нее закружилась голова. Неужели он и вправду все понимает?… И, не желая ни о чем спрашивать, Катти все-таки спросила:
        - В каком?
        - Ну… в Юве, например. Я знаю там одну добрую женщину, хозяйку книжной лавки, которой нужна помощница. Работа, конечно, так себе, но… Подумайте - другие люди вокруг, другое к вам отношение. Для Байема вы, конечно, редкий цветок. В столице найти друзей будет гораздо легче.
        - А как же…
        Она не смогла договорить, но он и теперь понял.
        - Мужу вы можете оставить письмо. Чтобы знал, где вас искать.
        Катти в растерянности закусила губу.
        - Подумайте, - повторил Волчок. - Нет ничего невозможного для человека, если он и вправду хочет изменить свою жизнь.
        Затем поднялся на ноги и прежним смешливым тоном добавил:
        - Пойду-ка я, пожалуй. Не то решат еще, что под покровом ночи я соблазняю хозяйскую сестру… ох, уж эти мне маленькие городишки!.. Кстати, забыл сказать - я тоже верю в лесных дев. Приятных вам снов!

* * *
        Снов Катти не видела в ту ночь никаких, потому что не спала. Короткий разговор этот взбудоражил ее не на шутку.
        И почему ей самой никогда не приходило в голову, что из Байема можно уехать?…
        На душе было тревожно и весело, как перед грозой. Предложенный Волчком выход казался простым и сложным одновременно. Уехать - просто. Для этого достаточно сесть в дилижанс. Добраться до хозяйки книжной лавки в Юве тоже, наверное, не составит труда. Был бы адрес. Но…
        Катти никогда еще не выезжала из Байема. Только на ярмарку в соседний городок, Варц. И незнакомый большой мир ее страшил. Как темный лес, полный дикого зверья. Одна, без спутников, без дружеской поддержки… справится ли она? Не потеряется ли, не заблудится ли в этом лесу?…
        Хотя на самом деле она уже знала ответ. Все лучше, чем идти топиться - убивая тем самым надежду встретиться с Имаром даже на небесах. Нужно лишь привыкнуть к мысли об отъезде. Еще раз поговорить с Волчком…
        И откуда он только взялся, этот странный человек - с насмешливыми глазами и добрым сердцем? Как сумел всего за один день понять ее боль и одиночество? Удивительно… Умный, способный сострадать - в Байеме она таких не встречала.
        Назвал ее «редким цветком». Сказал, что верит в лесных дев. Еще удивительней! Улучить бы время, расспросить его обо всем - о девах, о столице… о том, в конце концов, кто же он на самом деле такой?…
        Катти и не подозревала, как сильно ей пришлось бы удивиться, если бы она могла заглянуть в мысли самого Волчка - в тот миг, когда, поднявшись после разговора с нею в чердачную каморку, отведенную ему для проживания Корхисом, он рухнул не раздеваясь на топчан.
        Ибо, подложив руки под голову и закрыв глаза, новый работник «Веселой утки» немедленно завел про себя до крайности странную и непонятную речь…
        «…Здравствуйте, бесценная Катерина Матвеевна… то бишь Вероника Андреевна! Добрый день - тьфу, ночь на самом деле, - веселая минутка!
        Да уж, навеселиться я успел так, что язык заплетается и ноги не держат. Работа в трактире - не сахар, доложу я тебе, любовь моя, не сахар…
        Но ничего, ничего, зато я страшно горд собой.
        В доверие ко всем, конечно, втерся, но это пустяки, дело привычное. Главное, я в кои-то веки - не поверишь, душа моя! - сумел удержаться от неосторожного обещания. Смотрел на хозяйскую сестру, и с языка так и рвалось: «Да разберусь я с вашими лесными девами, они мне всех вернут - и кого в самом деле увели, и кого в глаза не видали!..» Но я смолчал. Чудом. Героически. Поумнел, видно, наконец… и то сказать, давно пора - в мои-то почтенные лета!..»
        Глава 2
        КВЕЙТАККА, ВЕК CLI НОВЫХ ВРЕМЕН, ГОД 40 ПРАВЛЕНИЯ МАГИСТРА ГРАТТЫ
        «Почтенных лет» недавно стукнуло тридцать восемь. Что Катти, возможно, не слишком удивило бы, зато казалось невероятным всем, кто знал Волчка и виделся с ним в последнее время.
        Две недели назад капитан квейтанской магической разведки Кароль Хиббит и сам поразился, когда, завершив кое-какие несложные манипуляции по изменению внешности, посмотрел на себя в зеркало.
        Магией на этот раз он не пользовался. Всего лишь выкрасил волосы в темно-каштановый цвет. Такими они были от природы, и, собственно говоря, с целью слегка помолодеть с виду капитан и решился пожертвовать на время своей эффектной белоснежной сединой.
        Результат превзошел все ожидания - из зеркала на него глянул давно забытый юнец с вызывающим выражением глаз и нахальной улыбкой…
        Улыбка, впрочем, тут же увяла, а в глазах мелькнул испуг.
        - Ну и ну, - пробормотал капитан. - Жена родная не узнает!
        Некоторое время он, глядя в зеркало, привыкал к своему новому - или старому? - виду. Отметил с удовлетворением - тот, да не тот!.. Когда-то цвет волос у юнца менялся еженедельно, в глаза собеседнику он предпочитал не смотреть, и улыбка у него была кривой и неопределенной… Затем капитан завершил преображение - при помощи тонального крема и нескольких незаметных штрихов косметическим карандашом. Юнец приобрел бронзовый загар и легкую азиатскую раскосость.
        Вероника, увидев мужа, вышедшего из ванной, и впрямь едва не села мимо стула.
        - Ох, - сказала она. - Теперь и мне нужно срочно молодеть…
        В управление же, куда капитан Хиббит явился продемонстрировать возможности земной косметики, его и вовсе не хотели впускать. Начальство - полковник Рон Аннон и магистр Ариэль, - отказываясь верить своим глазам, даже прощупало объединенными усилиями поле капитана на предмет магического воздействия. Один из них был потомственным магом, Бог знает в котором поколении, другой - эльфом; и, хотя существование косметических средств тайной для них не являлось, они и представить себе не могли, что можно настолько изменить внешность без помощи чар.
        - Знай наших! - сказал обоим Кароль Хиббит, весьма возгордившийся в тот миг своим простым, земным и человеческим происхождением. И, откозыряв, отправился овладевать ускоренным курсом нибурского языка.
        Странное задание выпало на сей раз красе и гордости квейтанской разведки, капитану Хиббиту, об изворотливости и везучести которого успели прослышать в самом Высоком Совете. Как и о врожденной неприязни этого лиса-одиночки с довольно темным прошлым к любым запретам и ограничениям…
        Пользоваться магией при исполнении ему запретили категорически. Отчего и пришлось пустить в ход краску и прочее - маскировка, хотя бы минимальная, была необходима, поскольку в лицо его знали не только друзья, но и враги. И все предстоявшие капитану действия заключались в том, чтобы изображать из себя самого обыкновенного человека. То есть не делать ровным счетом ничего - просто находиться в другом мире, глазеть по сторонам и бить баклуши.
        Ну, не совсем так, конечно, - он должен был стать актером бродячего театра. Но и только. Дальше же - комедианствовать в свое удовольствие и ждать незнамо чего неведомо откуда. Как долго? - на этот вопрос ответа тоже не имелось.
        Казалось бы, с подобным заданием вполне мог справиться любой другой агент. Для «красы и гордости» выглядело оно мелковатым… Заказчики, однако, желали видеть исполнителем только капитана Хиббита. Ибо слава его за те десять лет, что он прослужил в разведке, успела докатиться, помимо квейтанского Высокого Совета, еще и до других миров. Среди которых оказался такой.…
        Да, капитану и впрямь было чем гордиться.
        Но по порядку - началась эта из ряда вон выходящая история с того, что в один прекрасный день на прием к правителю Квейтакки заявился небывалый посетитель.

* * *
        Скромно одетый, неказистой внешности, представился он просто - кавалером Виллером. После чего огорошил магистра Гратту, сообщив, что является посланником мира Монтальват.
        Магистр Гратта мог бы сразу вызвать врача.
        Но будучи правителем, а значит, посвященным в кое-какие тайны, насчет которых сильные мира сего предпочитают обычно держать всех прочих граждан в неведении, магистр сдержал первоначальный порыв и решил все же выслушать беднягу.
        В конце концов, у Высокого Совета имелись некоторые основания предполагать, что Монтальват действительно существует, более того, рассылает по другим мирам своих идеально законспирированных эмиссаров. Не стоило исключать и такую возможность - кавалер Виллер тронулся умом, став свидетелем чего-то воистину сверхъестественного, подтверждающего эти предположения. Информация же лишней никогда не бывает…
        Здесь необходимо пояснить, что для Квейтакки - волшебного мира, населенного бессмертными магами и фантастическими существами, известными смертным лишь по сказкам и мифам, - легендарный Монтальват испокон веков был примерно тем же, чем для землян… рай. А именно дивной заоблачной страной, краем вечной радости и неизмеримых иных возможностей, куда уходят души квейтанцев, переживших огненное преображение.
        Кто-то из них искренне верил в существование Монтальвата, кто-то лишь посмеивался над этой верой, но доказательств своей правоты не имела ни одна сторона. Из заоблачной страны никто и никогда не возвращался, чтобы подтвердить ее наличие. Также не представлялось возможным и опровергнуть летописное предание о ней, продиктованное - в чем точно не было сомнений - самим Аллилу, демиургом Квейтакки.
        И лишь величайшим из мудрецов было ведомо, что во вселенной действительно существуют некие светлые и могущественные, состоящие из чистой энергии создания, силы которых превыше всякой магии и разумение превыше всякого знания; но даже эти мудрецы не могли сказать, где таковые обитают и с какой целью наведываются в грешные материальные миры.
        Квейтанский Высокий Совет во главе с правителем полагал, что это, возможно, и есть эмиссары Монтальвата. Которые в материальных мирах выполняют примерно те же функции, что и наблюдатели от самой Квейтакки, - следят за соблюдением вселенского энергетического баланса. Признаться, правитель Гратта даже подозревал втайне одного из своих собственных советников… но спросить, не монтальватец ли он часом, разумеется, не решался. Ведь и великие маги порою опасаются показаться смешными…
        Теперь читатель в состоянии себе представить, о чем подумал правитель, когда неказистый кавалер Виллер назвался вдруг посланником Монтальвата.
        Магистр Гратта смотрел на него молча и внимательно, выискивая в лице и глазах признаки помутнения рассудка. Их, однако, не наблюдалось - взгляд посетителя был на диво ясен и остр.
        Кавалер Виллер тем временем продолжал:
        - Понимаю, ты удивлен, благородный магистр. Я и сам нахожусь в затруднении, ибо случай, прямо скажем, беспрецедентный… Как вы, квейтанцы, скрываете свое существование от смертных, полагая их не готовыми к контакту, так и мы еще долго будем не вправе смущать незрелые умы своим открытым присутствием - ведь наш мир лежит за пределами восприятия материальных существ. И все же мы вынуждены пойти на контакт, поскольку нуждаемся в вашей помощи.
        Магистр Гратта не утерпел, скептически улыбнулся.
        - Вы нуждаетесь в нашей помощи?
        - Именно так, - кивнул странный посетитель и тоже позволил себе легкую усмешку. - Что бы вы о нас ни думали, мы не боги. И не всесильны. Есть и у нас дела, с которыми мы не в состоянии справиться.
        - Кто же тогда в состоянии? - все еще улыбаясь, спросил магистр Гратта.
        - Полагаю, - ответил кавалер Виллер, - что непростое дело наше мы со спокойным сердцем могли бы поручить… капитану Каролю Хиббиту из разведывательного управления Первой Лучистой армии.
        - Так, - магистр Гратта убрал улыбку. - Я ценю добрую шутку. И с удовольствием признал бы твои слова таковой, если бы объектом ее ты, благородный кавалер, выбрал не правителя страны, а кого-нибудь другого - у кого есть время посмеяться над нею. Прошу тебя…
        Посетитель поднял руку, призывая к молчанию.
        - Я вижу, - сказал он невозмутимо, - что безумцем я тебе уже не кажусь. Тем лучше. Из ныне живущих магов ты, правитель, пожалуй, ближе всех подошел к тому, чтобы однажды по доброй воле сделаться одним из нас. Уже сейчас у тебя достанет силы не утратить разум, увидев мое истинное обличье. Поэтому - смотри на меня, и пусть это послужит доказательством моей искренности и серьезности!
        …Что увидел правитель Квейтакки, когда посланец Монтальвата принял свой настоящий облик, навсегда осталось его личной тайной.
        Тайной, только уже не личной, а государственной, осталось также и то, что было обещано ему монтальватцем в обмен на привлечение к делу капитана Хиббита.
        Да и о самом этом визите правитель рассказал лишь полковнику Рон Аннону, начальнику разведки Первой Лучистой, и магистру Ариэлю, главе Волшебной Стражи, которых вызвал к себе сразу после того, как невероятный гость его покинул.
        Он коротко посвятил обоих в суть дела и попросил отозвать с наблюдательского поста в земном городе Петербурге капитана Хиббита. На следующий день они явились к правителю уже втроем и тоже встретились с посланцем Монтальвата, носившим обличье невзрачного, скромно одетого человека средних лет с удивительно острым взглядом.
        Он и рассказал в подробностях о задании, поджидавшем капитана Хиббита. Вроде бы пустяковом на первый взгляд, но весьма на самом деле ответственном. И далеко не безопасном.

* * *
        Мысль об опасности в тот момент, надо заметить, волновала капитана меньше всего.
        Он был рад несказанно - никто из начальства и словом не обмолвился о его последней авантюре, учиненной на собственный страх и риск с превышением всех наблюдательских полномочий. Это означало, что они, по-видимому, еще ничего не знают. И позволяло надеяться, что до отправки его на задание и не успеют узнать. А уж после… Вернувшихся с победой героев не наказывают.
        Кароль был рад настолько, что позволил себе даже махнуть рукой на чертовски скверное предзнаменование - кошмарный сон, преследовавший его в ночь накануне вызова к правителю. Форменный ужастик, роль главного пугала в котором исполнял некий безвременно почивший черный маг…
        Восстав из мертвых, он гонял капитана Хиббита по темным, заснеженным улицам Петербурга, по мрачным, захламленным чердакам и подвалам, угрожая столь же безвременной погибелью; таился за каждой дверью, какую открывал капитан; выскакивал из-за каждого угла. И когда, отчаявшись, Кароль пытался вызвать Волшебную Стражу по мобильнику, не помня почему-то о существовании ментальной связи, он обнаруживал в окошке лишь беспорядочно бегущие ряды буковок и цифр и понимал с ужасом, что в телефон попал вирус и спасения нет…
        Кошмар этот имел самое прямое отношение к упомянутой авантюре. И вполне мог оказаться всего лишь отголоском пережитого страха, а никаким не предзнаменованием. Так капитан Хиббит и порешил, после чего предпочел о нем забыть. Тем более что рассказать о жутком сне начальству означало, во-первых, добровольное признание в содеянном, что было абсолютно лишним. А во-вторых, начальство, искушенное в науке предзнаменований, вполне могло обеспокоиться и отложить отправку капитана на задание. А то и вовсе отказать посланцу Монтальвата в его просьбе.
        Капитану же хотелось настоящего дела. Ему до смерти надоело торчать на тихом наблюдательском посту…

* * *
        Итак, легендарный Монтальват, заоблачная страна отдохновения, чудесный мир чистой энергии и непредставимых возможностей, действительно существовал.
        Спорить с этим фактом в присутствии его посланника не приходилось. Хотя кавалер Виллер примерно столь же коротким сообщением о нем и ограничился, несмотря на общее разочарование.
        Скорее всего, посланнику было попросту запрещено говорить больше. Но, разведя руками, он с огорченным видом объяснил свой лаконизм тем, что ни в одном языке материальных миров не найдется адекватных понятий, которые позволили бы рассказать о Монтальвате подробнее. И, может быть, не соврал - потому что по той же самой причине кавалер Виллер оказался не в состоянии описать даже тот утраченный монтальватцами предмет, который капитану Хиббиту надлежало никому не понятным образом найти, дабы возвратить законным владельцам.
        - Это, - сказал он, обращаясь к Каролю, - э-э-э… сгусток энергии, предназначенный для… э-э-э… удержания пучка другой энергии. Вместе они служат… э-э-э… для гармонизации и украшения пространства. Ну, представь себе… представьте, - поправился он, вспомнив, видимо, что уроженцы Земли предпочитают уважительное обращение на «вы», - скажем… обыкновенный цветочный горшок. Или вазу.
        Капитан Хиббит покивал - в знак того, что уж данные-то предметы он представляет себе прекрасно. После чего задал вполне резонный вопрос:
        - В чем же его ценность, этого цветочного горшка?
        - Ни в чем, - ответил кавалер Виллер. - Для нас, во всяком случае. Горшок - он и в Африке горшок, как говорят в вашей родной стране, капитан.
        Кароль поднял бровь.
        - Но вы ищете его уже двадцать лет?
        - Да, - вздохнул монтальватец. - С тех самых пор, как до наших наблюдателей впервые дошли слухи об универсусе - так назвали его маги, которые охотятся за ним все три века…
        Капитан Хиббит, изображая сдержанный интерес, и виду не подал, что слово «универсус» ему уже знакомо.
        Хотя остро пожалел в тот момент, что не потрудился выпытать у эльфа, от которого услышал его впервые несколько дней назад, больше подробностей об этой загадочной штуковине. Тогда он попросту не поверил в ее существование. Но теперь…
        Задание, кажется, предстояло то еще - пойди туда, не знаю куда… Кавалер Виллер должен, разумеется, рассказать все, что сочтет нужным. Но показания соперничающей стороны - а эльф искал универсус почти девяносто лет! - тоже пригодились бы…
        - Я объясню, отчего нам так важно его вернуть, - сказал монтальватец. - И чтобы было понятней, начну со сложившегося в материальных мирах представления о нем, как об уникальном магическом артефакте.
        Он не имеет определенного внешнего вида, ибо меняет его по желанию владельца. Как исполняет и прочие - буквально все - желания человека, которому случается им владеть. Причем так, что человек ничего не замечает - ни превращений универсуса, ни происходящих чудес. События, приводящие к исполнению желаний, складываются как будто самым естественным образом.
        И это, безусловно, придает универсусу великую ценность в глазах охотников за ним. Однако есть у него и недостаток.
        Долго держать его при себе опасно - примерно через год владелец начинает болеть и, если вовремя не расстается с ним, умирает. Причины болезни врачи определить не в состоянии, поэтому излечение невозможно.
        По счастью, заболев, хозяева начинают испытывать необъяснимую неприязнь к прежде желанному предмету, чем бы универсус в тот миг ни выглядел - ржавой вилкой или алмазной диадемой. Его обычно продают или дарят, или попросту выбрасывают. Так он переходит из рук в руки. И, - кавалер Виллер сделал выразительную паузу, - это опасное его свойство охотников отнюдь не отпугивает.
        За триста лет ими были вычислены три приметы, по которым его можно найти. Первая - разумеется, необыкновенная удачливость владельца. Вторая - кошки, которые начинают селиться вокруг места, где находится универсус, и которых никакими силами оттуда не прогнать. И третья - его способность превращаться в любой предмет по желанию прикоснувшегося к нему человека. Самая ненадежная примета, надо сказать, ибо превращение обычно остается незамеченным…
        Кавалер Виллер снова вздохнул.
        - Все эти свойства и приметы были нам, увы, давно и хорошо известны. Мы сразу заподозрили, что в материальные миры неведомым образом попало нечто из Монтальвата… Проследив же историю универсуса - каких трудов это стоило, не буду говорить, - мы отыскали мага, который подтвердил наши догадки, припомнив слышанный от прадеда рассказ о человеке, жившем на Земле триста лет назад и сумевшем силой желания добыть из чудесного царства света волшебный… цветочный горшок.
        А точнее - небольшой сгусток энергии, который в земных условиях принял материальный вид. И воздействует с тех пор на свое окружение тем самым негативным образом, из-за коего нам в свое время строжайше запретили выносить из Монтальвата что бы то ни было. Мы и сами-то выходим только под надежной защитой - оберегающей не нас, но вас от нашего специфического излучения. И это - еще одна из причин, по которым мы вынуждены скрывать свое существование.
        Дело в том, что наша энергия обладает мощнейшим гармонизирующим свойством. Настолько мощным, что она не совместима с энергией материальных миров. В них, вместо того чтобы гармонизировать, она начинает трансформировать более слабое и неустойчивое пространство и в конечном итоге разрушает его.
        Поясню на примере универсуса. Истинное назначение этого маленького сгустка энергии - радовать своей красотой глаз и сердце, улавливать мысли и чувства хозяина, веселить его или успокаивать. Всего лишь. Так он действует у нас. У вас же, реагируя на желания хозяина, он начинает с неестественной силой притягивать нужные… вибрации, назовем их так, из пространства и перестраивает его таким образом, чтобы хозяин мог получить желаемое, тем самым разрушая естественные структуры энергетических полей.
        Первыми от этого страдают люди - наиболее тонко организованные структуры. И смертельный исход неминуем, если только, как было сказано, они вовремя не избавляются от универсуса. Радиус его действия не слишком велик, и, перейдя в другие руки, он начинает губительную работу на новом месте, а у прежнего владельца появляется шанс восстановиться.
        Однако за то время, что он странствует по материальным мирам, дело не однажды успевало дойти и до гибели людей, и до разрушения домов, и даже до локальных землетрясений. Последние нисколько не вредят универсусу и не мешают ему снова обрести хозяина. Ведь желающие порыться в развалинах всегда найдутся. Они ищут что-нибудь ценное, и это ценное, во исполнение чаяний, само плывет в руки…
        Кавалер Виллер сокрушенно покачал головой. Затем бросил на квейтанского разведчика острый взгляд:
        - Вот вам причина, капитан, по которой мы ищем его двадцать лет. Частицу нашего мира, которая так опасна для смертных, необходимо вернуть в Монтальват. И чем скорее, тем лучше… Однако торопиться нас в последнее время вынуждает, увы, не только это.
        Посланник помрачнел.
        - До сих пор, - продолжил он, - универсус ни разу не попадал к магам. Благодарение Создателю!.. - думаю, нет нужды объяснять, что может натворить, соединив с его силой надлежащие знания и уменье, человек недобрый или хотя бы неосторожный; хуже того - частица нашего мира в умелых руках может послужить даже ключом для проникновения к нам… Но сейчас такая опасность близка как никогда, потому что на его след одновременно с нами сумели выйти некоторые маги. И нет гарантий, что мы доберемся до него первыми.
        Он снова уперся в Кароля пронизывающим взглядом:
        - Надеюсь, теперь вам все понятно, капитан? - и уточнил: - Относительно важности вашего задания? Объяснения мои, боюсь, могли не произвести должного впечатления - из-за весьма приблизительной терминологии…
        - Ну что вы! Разумеется, понятно, - встрепенулся Кароль. - Неясно только, каким образом вы предлагаете мне его искать. На след, говорите, уже вышли… значит, собирать по всей Земле слухи о невероятных везунчиках и высматривать кошачьи поселения не придется?
        - Да, эту работу мы уже проделали сами, - невесело усмехнулся Виллер. - Кошки, замечу, самая верная примета. Наше излучение для них безвредно, наоборот, почему-то лечит… Но слухи мы собирали не только на Земле. С чего вы взяли, что искать универсус придется там? Последние двадцать лет он странствует по другим мирам.
        «Как это - по другим?» - чуть было не ляпнул Кароль, прекрасно помнивший, где именно занимался поисками его знакомый эльф - и в последние двадцать лет, и в предыдущие семьдесят. Но вовремя спохватился. И спросил:
        - Как… же он переходит из мира в мир - без помощи магов?
        Монтальватец оживился и одобрительно кивнул.
        - Отличный вопрос! Над ним мы тоже долго ломали голову. Пока кто-то из поисковой группы не обратил внимание на то, что в рассказах об универсусе подозрительно часто фигурируют цыгане…
        И далее он поведал собравшимся нечто такое, что явилось откровением даже для главы Волшебной Стражи, магистра Ариэля, хотя кто-кто, а уж он-то, казалось бы, должен был знать все происходящее во всех обитаемых мирах.
        Цыгане, по слухам, то воровали универсус, то покупали его, то продавали - другими словами, активно помогали ему менять хозяев.
        Заинтересовавшись этим обстоятельством, монтальватцы внедрили в их среду, под видом цыган, разумеется, своих агентов. Которым и удалось в конце концов (спустя целых три года!) обнаружить уникальный табор - тайный род потомственных хранителей древнейших знаний, положивший некогда начало всем кочующим племенам.
        - Арканы - так называет себя этот род. Представители его - непревзойденные гадатели, фокусники, целители, провидцы… Я неточно выразился, - пояснил кавалер Виллер, - сказав, что универсусом никогда не владели маги. Арканы - колдуны все до единого, и случилось так, что к ним в руки он попал в самом начале своих странствий, после чего они уже не выпускали его из виду. Но эти люди, по счастью… просты в своих желаниях. И не стремятся к перекраиванию миров. К тому же, сумев понять, как он опасен, пользуются его чудесными свойствами лишь иногда и в течение короткого срока.
        Арканы, - продолжал монтальватец, - таят свои секреты от всех, даже от других цыганских племен. Знания передают только детям. Если же они принимают в табор кого-то со стороны (а это случается, ибо старейшины мудры и знают, чем грозят внутриродовые браки), такой человек обрывает все связи с прежним племенем и становится для него потерянным - при том, что его не посвящают ни в какие тайны, до самой смерти считая чужаком.
        Сами арканы благодаря своим знаниям живут фантастически долго. Были бы, наверное, и вовсе бессмертны - когда бы не многочисленные опасности, подстерегающие на больших дорогах тех, кто наделен горячим нравом и склонностью к воровству…
        Те же тайные знания и помогли им понять кое-что об универсусе.
        Кочевой образ жизни, вероятно, смог бы защитить имущество племени от разрушения. Но не само племя от болезни. Единственное желание, исполнить которое универсус не в силах, - это исцеление от последствий его же разрушительного действия… Держать его в таборе было слишком рискованно. В то же время расставание насовсем со столь ценным, приносящим удачу предметом казалось арканам большой глупостью. Поэтому они завели следующий разумный обычай: удовлетворив с его помощью какие-то неотложные нужды, превращать универсус в золотое украшение и продавать - оставляя при новом хозяине соглядатая, чтобы не терять чудесную вещицу из виду. И иметь возможность выкупить ее, когда неизбежная болезнь вызовет у владельца желание от нее избавиться. А не выкупить, так украсть - если она вдруг срочно понадобится им самим…
        Эти соглядатаи умеют безошибочно узнавать универсус, чем бы он ни выглядел в момент покупки или кражи. Каким образом - мы, к сожалению, пока не выяснили. Что еще удивительней, они мгновенно узнают о его местонахождении даже в тех случаях, когда владелец выбрасывает универсус или дарит. Поэтому при нужде всегда могут найти его и вернуть в табор. И возвращают - довольно часто.
        А поскольку, среди прочих знаний, арканы обладают еще и сведениями о том, где имеются естественные проходы между мирами, они кочуют где им вздумается, и вместе с табором кочует наш цветочный горшок…
        И теперь, - закончил свой рассказ монтальватец, - когда мы знаем об арканах, нам достаточно следить за ними, чтобы тоже не терять его из виду. Мы даже, признаться, пытались договориться со старейшинами на предмет выкупа. Но те сделали вид, будто не понимают, о чем речь, и отказались с нами разговаривать. Что, возможно, к лучшему - надо надеяться, они будут так же несговорчивы и с другими желающими приобрести его именно как универсус, а не простое золотое колечко…
        Глава Волшебной Стражи с задумчивым видом покрывал один за другим листки своего рабочего блокнота изысканными эльфийскими рунами. Похоже, арканам недолго оставалось кочевать где вздумается…
        Капитан Хиббит мысленно посочувствовал им. И задал кавалеру Виллеру еще один резонный вопрос:
        - Так, значит, вам известно, хотя бы примерно, где он сейчас находится?
        - Да, - ответил тот. - Известно даже, у кого.
        - Зачем же вам в таком случае моя помощь? - удивился Кароль. - Я-то думал…
        - Нам нужна ваша помощь, - сказал монтальватец, - потому что мы, все зная, не можем найти сам универсус.
        - То есть?
        - То и есть. - Виллер снова помрачнел. - Вспомните третью примету, капитан. Выглядеть он может как угодно и превращается в любой предмет по желанию того, кто взял его в руки.
        - Помню. Что, действительно в любой?
        - Нет, кое-какие ограничения есть, - спохватился Виллер. - Они обусловлены его массой и некоторыми внутренними свойствами. Универсус способен сжаться до объема однокаратного драгоценного камня, к примеру, или раздаться до размеров стула, или растянуться в простыню… но не может стать предметом, вес которого превышает три килограмма. Также не может он сделаться чем-нибудь съедобным или раздробиться на отдельные мелкие предметы, вроде россыпи спичек, скажем, или денежных купюр в пачке.
        Так вот… возможно, он и превращается у нас в руках. Только мы этого не замечаем. Хотя должны - в отличие от всех прочих, даже от хитроумных арканов. Мы должны даже более того - чувствовать, еще не коснувшись его, родственную энергию. Но не чувствуем ее. И почему это так, понять не можем. Лишь строим версии…
        - Какие, если не секрет? - полюбопытствовал Кароль.
        - Думаю, вам это ни к чему, - замялся Виллер. - Скажу одно: что бы с нашим горшком ни случилось - пусть он даже утратил способность к превращению! - его характерное излучение должно было сохраниться. И оно сохранилось, что подтверждают кошки, продолжающие на него реагировать. А мы, как ни странно, беспомощны.
        - Так… И чем же в этом случае могу помочь вам я, не монтальватец и не аркан?
        Виллер еще немного помялся, потом вздохнул в очередной раз.
        - Если честно, капитан… мы сами не знаем.
        - Вот те на, - обескураженно сказал Кароль.
        Полковник Рон Аннон и магистр Ариэль тоже взглянули на монтальватского посланника с удивлением. И тут в разговор вмешался правитель Гратта.
        - Кажется, я догадываюсь - чем, - сказал он, тонко улыбаясь. - Мне доводилось слышать о… незаурядных талантах капитана Хиббита. Осмелюсь предположить, что нашего лучшего разведчика, когда он окажется на месте, должно просто-напросто… извините за грубоватое сравнение… потянуть на ваш неуловимый универсус, как кота на сметану. Еще раз извините… Но на это и расчет - не так ли, уважаемый посланник?
        - Почти, - с облегчением сказал кавалер Виллер. - Мне нравится твое сравнение, благородный магистр.
        Кароль фыркнул. Ох уж эта деликатность благородных магистров! - сам он никогда не делал тайны из своего авантюрного… да прямо скажем - уголовного прошлого. Квейтанцы, однако, вспоминая о его былых «подвигах», предпочитали почему-то изъясняться обиняками.
        - По-моему, - сказал он, - вы несколько преувеличиваете мои таланты. Допустим, меня и впрямь потянет на универсус… пусть даже он прыгнет мне в руки сам, каким образом, позвольте спросить, я его узнаю? Если вы не можете?
        Монтальватский посланник кивнул.
        - Вы правы, капитан. Это-то и есть самое сложное. Но, как справедливо подчеркнул магистр Гратта, мы рассчитываем не столько на ваши таланты, сколько на их… незаурядность. Изучив дела, которыми вы занимались, - он бросил в сторону начальника разведки и главы Волшебной Стражи короткий извиняющийся взгляд, - мы обнаружили поразительную закономерность, которую можно без натяжки назвать мистической. Такое впечатление, будто в трудных ситуациях на помощь вам приходит некая сила - назовем ее хоть ангелом-хранителем…
        - А вот этого не надо! - сказал капитан Хиббит, качая головой. - Ангелы-хранители не любят, когда их поминают всуе… Ладно, стратегические планы ваши, в общем и целом, мне понятны. Вы забрасываете меня туда, где находится универсус, и я, стало быть, слоняюсь там, пока случайно не наткнусь на «блюдечко со сметаной». Тут-то вы меня с ним и прихватите, безошибочно угадав момент по довольному выражению моего лица. Так?… И каковы же координаты чудесного «блюдечка»?
        - Мир Ниамея, королевство Нибур, «Божественный» театр Папаши Муница, - ответил, невольно улыбнувшись, кавалер Виллер. - Думаю, мы не ошиблись в выборе кандидатуры, капитан…

* * *
        НИАМЕЯ
        «Конечно, не ошиблись», - думал теперь, начиная задремывать, капитан Хиббит, он же Волчок. - «Какой дурак еще согласился бы работать на таких условиях? Считай, без рук!»
        Дешевенькие ниамейские браслеты от сглаза, красовавшиеся у него на запястьях, на самом деле были зачарованными наручниками, лишавшими его возможности пользоваться магией. И отпахать день в трактире капитану пришлось, как самому обычному человеку. Ноги гудели, руки отваливались.
        «С женой не поговорить…»
        Мысли капитана Хиббита надежно ограждала от возможного прочтения особая монтальватская защита, являвшая собой ложный поток сознания. Без всяких признаков магии. В результате он и сам ни с кем не мог связаться. Позвать на помощь в случае чего…
        «Вот-вот начнется травля со стороны завистников…»
        «Завистников», то бишь соперников в охоте за универсусом у капитана было предположительно четверо. Или даже пятеро. Самым серьезным и опасным из них считался молодой аркан Раскель, приставленный к универсусу соглядатаем и готовый на все, вплоть до убийства, лишь бы не дать чудесному предмету уплыть в руки, из которых его уже не вырвешь. А еще - некий маг, такой силы, что вычислить его не удалось и самим монтальватцам. Как и характер силы - черная или белая… Они до сих пор не знали даже, мужчина это или женщина. Так что им мог оказаться на самом деле любой из трех остальных, вычисленных соперников, казавшихся несерьезными и неопасными. Поэтому-то, чтобы решительно ни у кого не вызвать подозрений, капитан и должен был восприниматься всеми и действовать как человек, не имеющий никакого отношения к магии. И знать не знающий, что у него есть соперники, - по каковой причине ему и имен-то их не назвали…
        Зато ему была обещана подстраховка в лице руководителя монтальватской поисковой группы, мастера Абеля. Которого он, правда, тоже в лицо не знал и знать был не должен. И которого, не сомневался капитан, в трудный час на месте не окажется. Как всегда.
        «Черт те что, а не задание, - думал он теперь, засыпая. - Только Катти Таум с ее проблемами и не хватало. Жалко ее, конечно… непростые у девчонки проблемы, да и сама… как глянула - такое впечатление, ей-богу, что с ходу догадалась, кто я! Умна… и вправду редкость для этакой дыры. Но я молодец - ничего не обещал… Помогу ей обязательно, но потом, потом… скоро театр приедет. Первым делом - универсусы, как известно, ну, а девушки… подождут…»
        Мысли окончательно спутались, и капитана, утомленного долгим трудовым днем, одолел глубокий сон. Благодарение Творцу, не кошмарный…
        Глава 3
        Папаша Муниц, повелитель кучки комедиантов, владелец четырех ветхих фургонов, груженных дырявыми декорациями и сундуками со всевозможным хламом, который сам он гордо именовал «реквизитом», появился на пороге «Веселой утки» около полудня. Трактирщик Бун просиял и ринулся приветствовать дорогого гостя.
        С Муницем они дружили давно, чуть ли не с первого приезда маленького бродячего театрика в Байем. И трактирщику не было никакого дела до того, что в театральных кругах королевства Нибур доброго друга его кличут за глаза не Папашей, каковым тот мыслил себя для подопечных актеров, а Драконом. Корхис-то всегда находил с ним общий язык - поил лучшими винами из своего погреба, с удовольствием выслушивал столичные новости. Охотно поддакивал ругани на злобных критиков и ленивых актеришек и бесплатно, по дружбе, ходил на представления, радуясь даровому развлечению, как ребенок.
        Испытать на себе тяжелый нрав Дракона, равно как и злой язык его женушки, прозванной среди актерской братии Коброй, Корхису не доводилось ни разу. Актеришки же, судил трактирщик, сами виноваты, коли Муниц на них покрикивает. Взялся за дело - терпи, хозяину всегда виднее, кто прав.
        Не знал, не знал бедолага, чем закончится для него на сей раз встреча со старым другом…
        В «Веселую утку» Муниц явился злой как черт - с иссиня-багровой от близости апоплексического удара физиономией, пыхтя и сыпля проклятиями в адрес не пойми кого и за что. Впрочем, выяснилось это скоро. Еще и стол накрыть не успели, как Папашу понесло.
        Трактирщик Бун тщетно пытался унять свирепое красноречие друга, дабы узнать, чем тот желает закусить. Он вынужден был слышать, что Дони Кот - это бесово отродье, самый никудышный комик, какой только играл в труппе «Божественного», бездарный рифмоплет и пропойца, чье место в канаве на самом деле, а не в приличном театре, - оказался еще и гнусным предателем. Нынче утром он сбежал обратно в Юву - потому, видите ли, что какому-то кретину-меценату вздумалось печатать его кретинские вирши за свой кретинский счет, провались он в преисподнюю!.. Провались заодно и королевская почта, где письмо от мецената могло бы затеряться, так ведь нет же, когда не ждешь, эти рассыльные прибегают чуть свет!.. А скотина Дони хотя бы из приличия сделал вид, что сожалеет! - куда там, пустился в пляс, мерзавец, и собрал вещички в три секунды, чтоб ему сгореть! Удрал с первым же дилижансом! Гастролям - конец, можно тоже возвращаться в Юву. Найти там этого подлеца и пристрелить. Сжечь фургоны и разогнать неблагодарных гаеров. Всему конец. И кто бы мог подумать… так хорошо этот сезон начинался! Народ валом валил, денежки в
кассе наконец-то забренчали…
        Трактирщик загрустил, сообразив, что дармовых представлений ему, похоже, нынче не будет, и пустился подпевать другу, честя на все корки «скотину Дони», которого в глаза не видал.
        Не видал же он его потому, что труппу Папаша Муниц всякий год набирал заново - как правило, из последних неудачников либо же дебютантов, впервые пробующих себя в актерском ремесле. Ибо кто успел узнать Дракона не понаслышке, работать с ним второй раз категорически не хотел.
        Тиран и самодур Папаша Муниц был скор как на словесную, так и на физическую расправу. Платил он мало, ярился много и за всякую провинность норовил еще и вычесть из жалованья. Старик отличался одним-единственным достоинством - горячей и неизбывной любовью к лицедейству. Которая и заставляла его сколачивать ежегодно труппу, выспренне именуемую «Божественным» театром, и колесить с нею по городам и весям королевства Нибур. Особых доходов это не приносило, но все же он спасал от голодной смерти собственное семейство и тех несчастных, которым больше некуда было податься.
        Бежали от него охотно, пользуясь любой возможностью. Так что поэту Дони Коту, можно сказать, повезло с невесть откуда взявшимся меценатом. И, хотя дальнейшие гастроли и впрямь оказались под угрозой, никто из сотоварищей Дони, оставшихся у Дракона, его не осудил…
        Покуда антрепренер Муниц исходил желчью, а трактирщик Бун подпевал, стол перед ними постепенно оказался накрыт - словно бы сам собой.
        Заняли свои места чистые полотняные салфетки, выстроились стройным кругом соусники. Звякнув, легли по сторонам от расписных фарфоровых тарелок ложки, вилки и ножи. Явилась полная с верхом хлебница. И негромким, но умиротворяющим рефреном к бурному дуэту друзей примешалось заманчивое перечисление возникавших одна за другой на столе закусок.
        - …Колбаски охотничьи - кто бы меня такими попотчевал!.. Язычки соловьиные - час назад еще пели… Ветчинка сахарная, марципановая… Огурцы, варенные в меду… Рыбка жареная - заморская, говорящая… Яйца, икоркой фаршированные, - сам только что снес…
        Трактирщик вслушался первым, не выдержал и захохотал.
        Муниц умолк на полуслове и с подозрением уставился на парня, хлопотавшего возле стола. А тот, составляя с подноса блюда, затараторил еще развязней - как расценил это привыкший к безмолвному трепетанию своих актеров Дракон:
        - Креветки - нет, креветищи! - праздник души, именины сердца… Пирожок… крупновато, конечно, хозяйка нарезала, но ничего, глазам стыдно, зато сердцу радостно…
        - Что он мелет, этот идиот?! - рявкнул Муниц.
        Корхис, изо всех сил пытаясь сдержать смех, замахал руками:
        - Ох-ха-ха… Не сердись, дружище, умоляю! - и беззлобно попрекнул говорливого слугу: - А винцо-то? Забыл?
        - Как можно! - Тот состроил обиженную мину. - Просто вы с каером… беседовали, а хотелось бы, чтобы этому дивному дару небес было уделено должное внимание!
        - И то верно. Ну, неси давай…
        Парень сорвался с места и вернулся через полминуты - с подносом, на котором красовалась пыльная, обросшая паутиной бутыль чудесного двадцатилетнего вина «Королевская гроздь».
        При виде ее свирепый Муниц притих. И стоически молчал, покуда несносный молодой болтун, нахваливая вино, обтирал бутыль белоснежным полотенцем, откупоривал ее и разливал драгоценный напиток по стаканам.
        - Прошу!
        - Ступай, поторопи Арду с уткой… - начал Корхис.
        - Уже, - успокоил его слуга и наконец-то исчез с глаз долой.
        Папаша Муниц пригубил редкого вина. Попыхтел немного, смакуя. Потом все-таки заметил сварливо:
        - Балуешь ты своих работников, старина. Где это видано, чтобы так с хозяином разговаривать? Вот у меня…
        - Пустое! - отмахнулся Корхис с улыбкой. - Да… я этому парню, пожалуй, и впрямь многовато позволяю. Только он того стоит, поверь. Шустрый, в руках все горит, а уж каков комик - в театр ходить не надо! Три дня всего работает, народ веселит, так выручки чуть ли не в полтора…
        - Комик? - перебил насторожившийся антрепренер.
        - Ну! - обрадовался трактирщик. - Взял его на лето, а теперь думаю, как бы уговорить совсем остаться. В жизни столько не смеялся!.. Ты отведай-ка пирога, Мунни, кухарка нынче в тесто кой-чего добавила, как Волчок присоветовал - так его звать, мальчишку-то. Отменно получилось… Он еще и кухарить горазд!
        Корхис с аппетитом зачавкал сам рекомендованным пирогом.
        Антрепренер же вдруг передумал жаловаться на судьбу.
        Вместо этого пригубил еще вина и вкрадчиво спросил:
        - Не дашь мальчишку взаймы на вечерок? Поглядел бы я, на что он способен…
        - Бери да гляди, - беспечно ответил гордый своим приобретением трактирщик. - Только насовсем не отдам, и не надейся! Самому нужен!..

* * *
        Часом позже «мальчишка», приведенный Муницем из «Веселой утки», стоял на грубо сколоченных подмостках в амбаре, предоставленном театру во временное пользование городским советом Байема, и его разглядывали семь пар любопытных глаз, не считая озабоченных хмурых буркал самого Дракона.
        - Некрасивый, - шепотом вынесла вердикт Иза Стрела, «злодейка-разлучница» труппы, женщина замужняя, но не упускавшая случая пофлиртовать. - Нос длинный, губы узкие…
        - На себя посмотри! - огрызнулась Кобра, жена Дракона - в миру Фина Пышечка, бессменная «мать семейства» и по совместительству кассирша «Божественного» театра. - Жердина безмозглая! Что тебе до его красоты? И вообще - на кой она комику?
        - Ни на кой, - поддакнул многотерпеливый муж Изы, герой-любовник Беригон Ветер.
        Иза бросила на супруга нежный взгляд, и красавчик Беригон приосанился.
        - Зато улыбка у него хороша, - сдержанно заметила прима Тала Фиалка, заступавшаяся всегда и за всех.
        - И держится молодцом, не трусит, - одобрил возможного новобранца «злодей» Аглюс Ворон, огладив свою роскошную смоляную шевелюру до плеч.
        Пожилой и добродушный «благородный отец» Титур Полдень закивал:
        - Ничего вроде парнишка, бойкий.
        Кобра поджала губы:
        - Все вы бойкие, когда не надо! Цыц!.. Дайте послушать!
        Пиви Птичка, хмурая рыжеволосая субретка, промолчала. Как всегда.
        - …А, «Излишнее усердие»? - говорил тем временем Папаше Муницу предмет обсуждения. - Эту пьесу я наизусть знаю. Раз десять в Юве смотрел, в Королевском театре. Мне и суфлировать не надо. Что забуду, на ходу сочиню.
        - Сочинишь? - закипал Муниц. - На ходу? Да ты на сцене-то стоял хоть раз?! Это тебе не по кабаку с подносом бегать!
        - Не только стоял, - плутовски улыбался новобранец, словно не замечая его закипания. - И пел, и танцевал.
        - Где? Когда?
        - Давно дело было, еще в детстве. У князя Готти я играл, в домашнем театре.
        - Что за князь? Почему не знаю?
        Непринужденность «мальчишки» хотя и раздражала Муница, но разозлиться всерьез у старика почему-то не получалось. Тот скалил зубы так дружелюбно, что хотелось улыбнуться в ответ, и непривычное желание это отзывалось в заскорузлой душе Дракона столь же непривычным смятением.
        - Его сиятельство Готти - кугейский князь, - объяснил новобранец. - Я родом из Кугеи. И вырос при его дворе.
        Иза Стрела снова встрепенулась:
        - Южанин! Тогда понятно, почему такой смуглый…
        - Хоть синекожий! - зашипела Кобра. - И с копытами! Уймись ты наконец, вертихвостка!..
        «Вертихвостка» не унялась. Уставилась на новобранца во все глаза.
        - Вырос при княжеском дворе, - пробормотала она себе под нос. - Стройный. И манеры… Есть в нем что-то такое… аристократическое. Уж не…?
        Та же мысль пришла, похоже, в голову и Дракону.
        - Может, скажешь еще, что настоящая твоя фамилия Готти? - язвительно спросил он.
        - Вы это сказали, не я. - Новобранец шутливо, передразнивая изысканную придворную манеру, раскланялся.
        Среди актеров раздались приглушенные смешки. «Мальчишка» оказался грациозен и гибок, как профессиональный танцор. При этом каждому жесту умел придать что-то неуловимо потешное.
        Дракон гневно выпучил было на него глаза. Потом насупился.
        - Ладно, - проворчал. - Языком ты молоть горазд, конечно, ничего не скажешь. Но поглядим, каков на деле будешь… сиятельство. Эй, все на сцену! Репетируем!
        После репетиции прозвище новобранца стало его официальным актерским псевдонимом.
        Лучше не придумаешь - постановил, оценив вертлявость и расторопность «мальчишки», старый Дракон. И в афише спектакля «Излишнее усердие» исполнителем роли Проныры был без долгих размышлений означен Готти Волчок. Которого остальные актеры, да и сам Папаша Муниц, как-то незаметно для себя начали именовать попросту Князем…
        Репетиция удалась, а вечернее представление прошло и вовсе на ура.
        Князь-Волчок не соврал - он действительно знал пьесу почти наизусть. При этом тяжеловесные и напыщенные авторские реплики без запинки заменял разговорными, выдавая, например: «Шли бы вы домой, господин, и не путались у меня, несчастного под ногами. Для вас же стараюсь!» вместо: «Заклинаю вас всем святым, мой добрый господин, отправляйтесь-ка вы лучше домой и не мешайте мне, слуге верному, делать за вас ваши же дела!» Временами, войдя в раж, он и вовсе нес лихую отсебятину и изловчился даже ввернуть к месту парочку анекдотов, автором не предусмотренных, зато у публики вызвавших безудержный смех. Стоило ему появиться на сцене, как в зале тут же воцарялось оживление.
        К концу второго акта Дракон, который, сидя в зале, поедал новичка испытующим взором, понял, что из этой старомодной, довольно неуклюжей комедии может получиться настоящая жемчужина - если позволить парню переделать весь текст… И не отпускать его от себя никогда.
        После представления он безапелляционно заявил, что берет Волчка в труппу, выдал ему пачку ролей и велел отправляться ночевать в гостиницу «Зеленый шатер», где остановились актеры.
        - Завтра, так и быть, дадим трагедию, «Короля Игала», - сказал Дракон. - У тебя будет целый день, чтобы вызубрить свои роли в «Красотках из Дангина» и «Мнимом монахе». А там посмотрим.
        После этого он, не дав новому комику и слова вымолвить, повернулся к нему спиной, пнул некстати подвернувшуюся под ноги кошку и отправился в «Веселую утку» - объясняться с трактирщиком.

* * *
        Объяснение вышло бурным.
        Никогда еще Катти Таум не видела брата в такой ярости.
        Впрочем, и самой ей было впору закричать и затопать ногами на бессовестного старика, отбиравшего у нее единственное утешение. Человека, который понял ее, отнесся к ней по-доброму, с которым так хотелось еще поговорить по душам, но пока, из-за обилия работы, не удавалось…
        Она молчала, конечно. Зато Корхис вопил как резаный:
        - Какого дьявола?! Это мой парень!
        - Мало тебе парней в твоей деревне? - ревел в ответ медведем Папаша Муниц. - На побегушках в кабаке любой дурак может!.. А в театре - шиш!
        - Не твое дело, кто чего может, туша окаянная! Верни мальчишку, у меня с ним договор!
        - Был договор да вышел!..
        - Ворюга! Хорек!
        - Дубина косорылая, проглот зажравшийся!..
        Хорошо еще, происходило это после закрытия трактира… Катти мышкой сидела в уголке, дожидаясь развязки.
        Под конец антрепренер заявил, что ноги его не будет в «Веселой утке», пока хозяином в ней остается пучеглазый баран, не ценящий искусства, а трактирщик пригрозил подсыпать ненасытному прохиндею яду в вино, коли тот еще рискнет появиться.
        Вышел Папаша Муниц, хлопнув дверью так, что та треснула.
        Катти, зная, что брат сейчас же начнет искать, на ком бы сорвать негодование, тихонько выскользнула из зала в кухню, а оттуда - в огород.
        В кои-то веки ей было не до грязной посуды и вороха нестиранных полотенец. Понять бы, что делать дальше - без единственного человека, который мог ее поддержать… И, усевшись в темноте на крыльцо, она попыталась собраться с мыслями.
        Что-то странное творилось с ее сердцем - в нем росло и ширилось непонятное, противоречивое чувство. Предвещавшее взрыв то ли отчаяния, то ли счастья. Но думать это не мешало. Наоборот, мысли ее были ясны и четки.
        За прошедшие после разговора с Волчком два дня она окончательно решилась на отъезд. Обдумала письмо, которое оставит мужу. Начала даже потихоньку собирать вещи в дорогу. Только адреса книжной лавки в Юве, о которой говорил Волчок, не знала. И, стало быть, теперь ей непременно нужно было с ним встретиться. Где и когда?… Послать, что ли, завтра кого-то из племянников вызнать, в какой гостинице поселились актеры? И передать для Волчка записку? Или пойти к нему самой… не все ли равно, что станут говорить и думать о ней почтенные байемцы?
        И без того посмешище всего города… разве способно ее сейчас спасти какое-то трусливое благоразумие?
        Нет…
        И - как будто короткое слово это подтолкнуло вызревавшее непонятное чувство - Катти Таум с головы до пят охватила радость освобождения. Словно треснул вдруг и рассыпался кокон, в котором давно уже задыхалась гусеница, и новое, преображенное создание Божье смогло наконец расправить крылья. В единый миг она почувствовала себя другим человеком. Бесстрашным, сильным. Знающим, чего хочет. И поняла, что отправится к Волчку сама - хотя бы и среди бела дня, у всех на глазах.
        Ведь и правда - все равно.
        С легким сердцем Катти запрокинула голову, улыбнулась звездному небу. Вдохнула полной грудью душистый вечерний воздух.
        Тут что-то зашуршало в темноте, через невысокую изгородь возле зеленных грядок перемахнула легкая быстрая тень. Послышался мягкий голос:
        - Так и знал, что найду вас здесь, на крылечке, - и в следующий миг перед Катти появился Волчок. - Добрый вечер, кру Таум!
        Она вскочила на ноги.
        - Вы!..
        - Я напугал вас? - тут же обеспокоился он.
        - Нет, нет… просто я только что думала о вас…
        - Решили, уйду не попрощавшись? Ну что вы, я заглянул бы к вам в любом случае. Даже если бы не оставил здесь свои вещи.
        - Правда?
        - Да.
        - Но… почему? - Мысли Катти несколько смешались.
        - Не поверите, - усмехнулся он, - за эти дни… вы смогли внушить мне искреннее уважение. Я надеялся даже, что мы можем стать друзьями.
        Щеки Катти вспыхнули.
        - Правда? - снова пролепетала она.
        Волчок покачал головой.
        - Зачем бы мне лгать?
        - Вы - добрый человек. Возможно, жалеете меня…
        Он тихо, протяжно засмеялся.
        - Катти… вы хоть заметили, что из всех ваших домочадцев вы единственная, кто обращается к наемному работнику на «вы»?
        Она смутилась еще сильней.
        - «Пестры, богаты Божии стада», - продекламировал он нараспев какие-то незнакомые ей стихи, - «всех выделок и статей, и мастей. Мы узнаём друг друга без труда - мы из породы черных лебедей»… - и заключил: - Цены вы себе не знаете. Но ничего, все впереди… Вы подумали над моим предложением?
        - Да.
        - И что решили?
        - Уеду.
        - Чудесно. Дать вам адрес кру Физер?
        - Да, я как раз хотела спросить… - встрепенулась Катти.
        Волчок вздохнул.
        - В дом войти боюсь - вдруг каер Бун увидит… скандала не миновать. Вас не затруднит принести с чердака мой баул? И заодно найти клочок бумаги и карандаш?
        - Конечно…
        Катти торопливо вошла в кухню, оттуда, прислушиваясь к воплям брата, все еще бушевавшего в зале, поднялась по приставной лестнице в чердачную каморку, огляделась. Постель застелена, одежные крючки на стене пусты, стол чист. Никаких следов того, что здесь кто-то жил. Баул стоял в углу, уже затянутый на все ремни. Словно хозяин его знал заранее, что времени собрать вещи не будет… Она отметила мельком эту странность, но задумываться над нею не стала. Взяла баул, спустилась в кухню, выдернула листок из стопки бумаги, предназначенной для подсчетов, прихватила лежавший рядом карандаш.
        - Катти! - злобно заорал брат. - Ты где? Поди сюда!
        - Бегу! - откликнулась она машинально и выскочила на крыльцо. - Вот…
        При тусклом розоватом свете Факела, выглянувшего к тому времени из-за моря, Волчок стремительно нацарапал на листке несколько слов, отдал его Катти и забрал у нее баул.
        - Бегите, - сказал. - Удачи вам, черный лебедь. Мне кажется, мы еще увидимся с вами…
        Катти махнула ему на прощанье рукой и поспешила обратно в дом.
        - И я так думаю, - пробормотала она себе под нос, оказавшись в кухне.
        Потому что в этот миг вдруг поняла, что именно сделает - уже завтра. И что остановить ее не сможет никто.
        Глава 4
        С утра Папаша Муниц был в духе - редком для него настроении. Не поднял своих «дармоедов» чуть свет, а дал им поспать лишний часик. И даже позавтракать позволил без спешки, прежде чем погнал на Складскую улицу, где находился театральный амбар, устанавливать декорации к «Королю Игалу».
        Другой на его месте каждый день плясал бы от радости - хмуро думала субретка Пиви Птичка, шагая пыльным переулком в хвосте труппы. Единственный вчерашний спектакль с новым комиком показал, что удача «Божественному» театру пока не изменила. Да и утро обнадеживало - по словам хозяина гостиницы, еще до завтрака билетами на дневное представление успели поинтересоваться целых восемь человек.
        Небывалое не только для «Божественного», но и большинства других нибурских театров везение началось с первого дня гастролей. И продолжалось по сей день - не считая случившегося накануне побега Дони Кота. На смену которому, впрочем, тут же нашелся прекрасный комик… Сам Дракон успел проговориться, что никогда не знал подобного успеха прежде. Что ни выступление, то полный сбор. Во все прошлые гастроли мало кто из зрителей, посмотревших один спектакль, приходил на второй. А тут… в Риуме и Варце почти весь репертуар удалось даже отыграть дважды - по требованию публики.
        Объяснения такому счастью Папаша Муниц не видел и только время от времени суеверно сплевывал. Пиви Птичка его прекрасно понимала. Сама бы сплевывала, если бы не знала, в чем дело… Публику привлечь было решительно нечем. Декорации - дыра на дыре; репертуар заезженный; пьесы так себе; актеры и того хуже. Из подобравшихся ныне никто и профессионалом-то не был. Не считая Фины Пышечки, старой Кобры. Правда, семейная пара Иза Стрела и Беригон Ветер выдавали себя за таковых. Но играли из рук вон плохо, и Пиви догадывалась, почему. Остальные же, еще только поступая в труппу, честно признались, что выходят на подмостки впервые в жизни. Как и она сама. Титур Полдень был учителем фехтования, растерявшим учеников. Сбежавший Дони Кот - непризнанным поэтом, сыном ковродела, не желавшим учиться отцовскому ремеслу. Аглюс Ворон - королевским егерем, подсиженным недругами. Тала Фиалка… ну, если в театре Папаши Муница и было что божественное, так это она. Юная красавица с безупречными манерами, явно из хорошей семьи, Тала блистала несомненным талантом, о котором, видимо, попросту не успели еще пронюхать столичные
театры. Ее и называть-то хотелось не по имени, а только Фиалкой - так подходил этот псевдоним к ее нежной красоте. О себе она рассказывать не желала, да Муниц и не настаивал. Он взял бы ее в труппу за одну внешность, а уж когда она прочла монолог Исетты… Пиви подозревала, что красотка эта сбежала из дому. И устроилась в бродячий театр, чтобы родители не нашли. Наверняка их круг был таков, что ни актерский талант, ни тем более желание играть на сцене одобрения там не встретили бы…
        Сама Пиви представилась старому Дракону гувернанткой, уволенной злыми хозяевами, хотя в жизни не имела дела с детьми. Но надо было что-то о себе сказать. Не правду же, в самом деле, - что по профессии она… программист, явилась в Ниамею из другого мира, которым давно уже управляют никому здесь не ведомые компьютеры, и что не играть в бродячем театре собирается, а искать магический артефакт!..
        К тому времени, когда она добралась до Папаши Муница, в труппе оставалась всего одна вакансия - субретки. То бишь веселой, бойкой и острой на язык служанки, наперсницы госпожи. Самое неподходящее для нее амплуа. Дракон смотрел на Пиви, как на кусок протухшей колбасы, и возмущенно сопел. Эта угрюмая, невысокая, плотненькая - если не сказать толстенькая - девица, казалось, и улыбаться-то толком не умела… Других претенденток, однако, не было. И антрепренер, желая поскорее начать гастрольное турне, решил рискнуть.
        - Псевдоним твой будет Птичка, - объявил он без долгих размышлений.
        Пиви сморщилась.
        - Фу, - сказала. - Почему Птичка?
        В тот день Дракон был тоже настроен благодушно и, вместо того чтобы взорваться, всего лишь грозно выпучил глаза на рыжую нахалку, вздумавшую перечить.
        - Потому что я так сказал, - рыкнул он. - Впрочем… Не хочешь быть Птичкой, будешь Куколкой.
        Пиви сморщилась еще сильней:
        - Я похожа на куколку?!
        - Нет, - начиная свирепеть, ответил Папаша Муниц. - Ты - вылитый бутончик. Так и назовем.
        Ее передернуло. Но, почуяв неладное, она сдержалась и торопливо сказала:
        - Чем Бутончик, уж лучше Птичка.
        - Вот и хорошо, - прорычал Дракон. - Стало быть, решено!..
        …Рисковал он на самом деле сильно - актриса из Пиви Птички вышла, мягко говоря, неважнецкая. По сцене она ходила как замороженная, точно так же танцевала и полагавшиеся по роли шутки проговаривала с каменным лицом. Остальные - не считая Талы Фиалки, конечно, - были лучше, но ненамного. И все же удача во время нынешних гастролей театр Папаши Муница буквально преследовала.
        Странная штука - эта удача, думала теперь Пиви, уныло загребая ногами дорожную пыль. По логике вещей, она должна преследовать всех до единого участников труппы, находящихся вблизи от ее источника. И, может быть, так оно и есть? И загадочный искомый предмет уже сто раз побывал в руках у ищущих, в том числе у нее самой, только вот ни в одних не задержался на срок, достаточный для того, чтобы исполнить заветное желание?…
        Дони Кот его с собой не увез - это доказал успех вчерашнего представления. Соперники, судя по всему, поиски бросать не собирались. Стало быть, и ей отступать не следовало, хотя затея казалась все более безнадежной. И единственный ее помощник и спутник - невидимый и неотвязный, Божья кара за ее прегрешения - начинал все чаще впадать в истерику…
        Хорошее настроение продержалось у Дракона, как обычно, недолго. До Складской улицы.
        Во дворе перед амбаром собралась целая стая кошек. То же самое происходило на всех предыдущих стоянках театра, и разогнать нахальных зверьков не удавалось никому из актеров-мужчин, которых Папаша Муниц поочередно оставлял ночевать при театральном имуществе в качестве сторожей.
        Кошки мешали. Они вертелись под ногами, лезли в фургоны и умудрялись даже иной раз просочиться во время представления на сцену. При виде их Дракон побагровел.
        - Опять! - зарычал он. - Что за напасть, ей-богу! Нет, точно куплю ружье…
        «Благородный отец» Титур Полдень, бывший караульным в ту ночь, лишь развел руками.
        Остальные актеры, позевывая, рассеялись по двору, встали столбами, и антрепренер немедленно начал свирепеть.
        - Ну, так и будете глазеть друг на дружку? - рявкнул он. - Титур, Князь, марш в фургон, доставайте декорации! Беригон, на сцену, снимать вчерашние!.. Да поживее! Аглюс, хватит спать, помоги ему! - Грозный взгляд повелителя «Божественного» театра упал на «злодейку» Изу Стрелу, присевшую было на лесенку под фургонной дверью. - Ты еще приляг тут, кобылища! Кто юбки за тебя зашьет? Опять в дырах на публику выйдешь?!
        «Кобылища» вскочила, фыркнула и скрылась за фургоном, подальше с глаз.
        - Пиви, париками займись! Тала, подмети в зале! - скомандовал Муниц. - Фина!..
        Он огляделся, но жены во дворе не увидел. Достойная подруга старого Дракона была уже в амбаре, на сцене, готовая руководить снятием декораций.
        Фина Пышечка знала свое главное место - у входа в «святилище», с пачкой билетов и жестяным ящиком для сборов наготове. Но это - перед началом спектакля, а пока, на досуге, она за всеми приглядывала.
        Пиви тяжело вздохнула. Поднялась в фургон с реквизитом, вынула из сундука парики, взяла с полки гребень и пудреницу. Привычно пожелала увидеть в руках вместо всего этого предмет, который еще не изобрели в Ниамее и которого ей, заядлой курильщице, изрядно недоставало - электронную зажигалку. Здешние спички вечно отсыревали и имели обыкновение кончаться в самый неподходящий момент…
        Увы, парики остались париками, гребень - гребнем, пудреница - пудреницей. Пиви снова вздохнула, выбралась из фургона, где было слишком душно, на свежий воздух и, сев на лесенку, взялась за работу. Не слишком легкую, надо заметить, - лысоватые парики следовало расчесывать осторожно, чтобы не выдрать последние волосы…
        Папаша Муниц, дабы самолично приглядеть за декорациями - вдруг еще не то вынесут, бестолочи, возись потом, затаскивай обратно! - подошел поближе к фургону, в котором шуршали и бубнили что-то новый комик с «благородным отцом». Вынул из кармана мятый носовой платок, обтер вспотевшую шею. И солнце-то еще толком не поднялось, а жарища…
        - Каер Муниц, здравствуйте, - услышал он вдруг за спиной тихий голосок и обернулся.
        На него застенчиво смотрела маленькая худенькая женщина, выглядевшая совсем девчонкой, но с обручальным кольцом на пальце. Показавшаяся ему смутно знакомой. В одной руке она держала дорожную сумку, другой пыталась поправить растрепанные соломенные кудри, падавшие на глаза.
        - Здрасте, - пробурчал Дракон, силясь вспомнить, где он ее видел. - За билетами? Так рано еще. К полудню приходите.
        - Я не за билетами, каер, - она потупилась и тут же снова вскинула взгляд.
        Глазки у нее были трогательные. Голубые, как незабудки. Смотрели просяще, но в то же время как бы и с уверенностью, что отказа не будет.
        Это Муница слегка удивило.
        - Чего же вы хотите, кру?
        - Хочу спросить… не найдется ли у вас какой работы? - Она торопливо добавила: - Я умею готовить, шить…
        - Работы? - перебил он, хмыкнув. - Нет, милочка. Ничего такого у меня не найдется. Тут, знаете ли, театр, а не дамские будуары.
        - Понимаю. Но, может быть…
        - Всего доброго.
        Просящий взгляд ее уже не удивлял его и не трогал. Дракон успел насмотреться за свою суматошную жизнь не только на безработных актрис. Приходили к нему порой искать места и такие вот наивные создания, которые знать не знали, что такое театр, тем более бродячий, и считали почему-то, будто кому-то там требуются горничные.
        Он повернулся к ней спиной, но просительница оказалась упорной.
        - Каер Муниц, - начала она, - выслушайте меня, пожалуйста…
        Дракон мгновенно раздражился.
        - Еще чего! - рыкнул он. - Нет у меня времени ни слушать вас, ни лясы точить. Идите подобру-поздорову, не стойте под ногами!
        Из фургона как раз начал спускаться Титур Полдень, таща свернутую в рулон декорацию, и Папаша ринулся проверять - нужную ли взял. Оказалась нужная. Пришлось, однако, еще покликать Аглюса, глухую тетерю, - тот отозвался только с третьего раза, чем разозлил антрепренера еще больше. Наконец Аглюс прибежал, принял, осыпаемый проклятиями, у «благородного отца» рулон и поволок его на сцену. Титур, кряхтя, залез обратно в фургон, но, вместо того выносить следующую декорацию, опять забубнил что-то новичку.
        - Шевелитесь! - гаркнул Дракон. - По одной в час собираетесь таскать?!
        - Каер Муниц… - снова услышал он за спиной тихий, но настойчивый голосок и взбеленился окончательно.
        Но только он собрался повернуться к назойливой бабенке, чтобы вытолкать ее со двора, как из фургона высунулся Князь-Волчок и отвлек его от жестокого намерения.
        - Каер Муниц, не скажете, что это такое? - удивленно вопросил новый комик.
        В руках у него была престранная штуковина, с ходу и впрямь не разберешь, что к чему, - пыльный кожаный мешок с притороченной к нему снизу железной треногой, утыканный поверху деревянными трубочками, с пестрыми рядами костяных кнопок по бокам.
        Сам Дракон узнал ее не сразу. А узнав, досадливо сморщился.
        Как эта штука называлась, старик понятия не имел, хотя возил ее вместе с реквизитом вот уже двадцать лет - выбросить было жалко. Каково назначение, Муниц тоже не ведал, поскольку приобрел ее когда-то у случайного попутчика в дилижансе, будучи в изрядном подпитии. Наверняка он даже и спросил тогда, что это такое, только вот ответ продавца вылетел из памяти…
        - Не скажу! - рявкнул он. - На кой ты выкопал эту дрянь? Сунь обратно да делом займись!
        Тихий голосок послышался снова:
        - Это гамадун.
        Волчок всмотрелся в худенькую фигурку, маячившую позади массивной туши Муница, и приветственно помахал рукой:
        - О, кру Таум, здравствуйте! Как вы сказали? Гама?…
        - …дун, - закончила надоедливая просительница.
        Кру Таум.
        Услышав имя, Папаша ее вспомнил. Полоумная сестра трактирщика Буна.
        Старик мрачно засопел. И нужны ему напоминания о вчерашнем скандале?… Он открыл было рот, чтобы велеть ей проваливать отсюда, но тут кру Таум, выйдя из-за его спины, продолжила объяснения:
        - Это музыкальный инструмент. Старинный, таких давно не делают. Но звучит он приятно.
        Гнать ее Дракон тут же передумал.
        Чего в столь дорогом его сердцу «Божественном» театре всегда недоставало, так это музыки, украшения спектаклей, и нечаянное открытие заинтересовало старика.
        - Вы слыхали, как на нем играют? - спросил он недоверчиво.
        - Да, - ответила кру Таум. - И сама немного умею.
        - Ну-ка, сыграйте!
        Повинуясь знаку антрепренера, Волчок спустился с фургонной лесенки, вручил загадочный мешок кру Таум и подмигнул ей.
        Та в ответ улыбнулась.
        «…Боже, Боже», - внезапно застонал невидимый спутник Пиви Птички, - «неужели еще одна?»
        «Успокойся, Дуду», - вздрогнув, огрызнулась она. - «Хоть сотня еще… какая разница?»
        «Я больше не могу…» - заныл он. - «Ну что ты сидишь? Иди в фургон, пока никто не смотрит, пошарь там как следует!»
        «Сто раз уже шарила. Нет там ничего».
        «Но где-то же он должен быть?!»
        «Не знаю. Тебе видней».
        Дуду еще раз простонал и затих. А потревоженная Пиви, забыв о париках, с тоскливым любопытством уставилась на эту несчастную, которая с таким упорством лезла по доброй воле в когти Дракону. И правда - зачем?…
        Папаша Муниц тоже впился в сестру трактирщика ожидающим взглядом.
        Кру Таум ловко разложила пыльный мешок на треноге, деревянными трубочками кверху. Затем нашарила ногою педаль, которая обнаружилась при одной из опор треноги, и принялась ритмично нажимать на нее, отчего мешок зашипел и начал раздуваться. Катти помогала ему, расправляя складки, пока он не принял шарообразную форму и верхние трубочки не растопырились во все стороны самым угрожающим образом.
        Декорации были забыты. Аглюс, придя за очередной ношей, задержался посмотреть; следом за Волчком выбрался из фургона Титур; вынырнула откуда-то Иза, сказала: «Батюшки!», увидев ощетинившийся мешок, и, конечно, осталась тоже.
        Все, включая Папашу Муница, стояли и глазели на чудной гамадун как завороженные. Кру Таум тем временем отважно изловила одну из трубочек, ту, что была длиннее прочих, с изогнутым концом, и дунула в нее, нажав одновременно на три кнопки с правого боку.
        Кожаный шар испустил протяжный трехголосый вопль, на удивление звучный. Похожий на зов охотничьего рога и стенание разом. А потом ловкая маленькая женщина, разрумянившись, забегала пальцами по правым кнопкам, продолжая подкачивать педалью воздух, и чудо-мешок запел.
        Кру Таум не обманула - звучать он должен был, судя по отдельным нотам, приятно. Когда бы не хрипел, как старый пьяница, не кашлял, и кое-какие звуки не пропадали вовсе, переходя в жалостливый сип. Из-за этого мелодия колыбельной, которую играла Катти, угадывалась с трудом, и то лишь потому, что каждому нибурцу была знакома с детства, как голос матери.
        На хрипы и стоны гамадуна сбежались все, кого тут еще не было. Как сказал бы Дракон, не будь он сам увлечен, - «оглохнуть и ослепнуть готовы, лишь бы не работать!..» Но кру Таум, озабоченно покачав головой, быстро прекратила игру.
        Она пересчитала грозно пошевеливаемые выходящим воздухом трубочки и сказала, что не хватает двух штук. Дракон отправил Волчка с Титуром на поиски, и одна вскоре нашлась - в том же углу, что и сам гамадун. Катти воткнула ее в надлежащее отверстие, после чего сипов с хрипами сделалось вполовину меньше и в том, что это и вправду приятный музыкальный инструмент, сомнений ни у кого не осталось. Но, чтобы найти вторую трубочку, требовалось, похоже, перетряхнуть весь хлам, который успел скопиться в фургоне за годы скитаний и даже слежался местами в окаменелые пласты.
        - Вот этим и займись, - приказал кру Таум Папаша Муниц, - когда парни вынесут декорации!
        Командный тон его, как и внезапный переход на «ты», означал, что антрепренер уже считает Катти своей собственностью и что труппа «Божественного» театра приняла ее в свои многострадальные ряды…
        Пиви Птичка вздохнула.
        Отвела взгляд от новой подруги по несчастью и снова принялась водить гребнем по парику. Бедняжку можно только пожалеть. А беспокоиться не о чем. Даже если эта самая кру Таум - и впрямь еще одна охотница за универсусом, кто сказал, что ей повезет больше, чем другим?…

* * *
        Искать недостающую трубочку Катти не пришлось.
        Точно такой же инструмент, только в полной сохранности, лежал на чердаке дома Таумов - когда-то на нем играл Имар, который и научил жену нескольким простым мелодиям. Сообщив об этом Дракону, кру Таум получила милостивое разрешение сходить за собственным гамадуном, а увечным театральным заняться как-нибудь на досуге.
        Дневной и вечерний спектакли были даны уже с музыкальным сопровождением.
        Катти, сидя за кулисами, старательно пускала в ход гамадун в указанных местах. Того немногого, что она умела из него извлечь, оказалось вполне достаточно - король Игал отправился на войну под аккомпанемент веселенького марша; его неверная королева встретилась с любовником под нежные звуки пасторальной песенки о пастушке. Открытие королем супружеской измены сопровождалось заунывной рыцарской балладой. И «умерли» все в конце под пугающие трагические аккорды, извлеченные Катти в порыве вдохновения из левых, басовых кнопок гамадуна.
        То, что педаль при накачивании отчаянно скрипела, не мешало ровным счетом никому - ни публике, ни актерам. В восторге были все, даже Папаша Муниц, который, правда, чувства свои скрывал весьма умело, зато после вечернего спектакля назначил счастливо обретенной музыкантше жалованье, о коем до той поры не заикался.
        - Вы молодец, Катти, - сказал Волчок, когда антрепренер с женой отправились ночевать в гостиницу, а труппа «Божественного», задержавшись в театральном амбаре, принялась выпивать по традиции за успех новенькой.
        - Ты, - поправила она, чувствуя себя уже почти своей в этом веселом братстве.
        Полоумными здесь были все - на взгляд байемских обывателей. И, поскольку ни на чье место Катти не претендовала, заняв свое, единственное, приняли ее радушно, по-дружески. Не скупились на комплименты, учили, как держать себя с Драконом и Коброй, рассказывали о тяготах бродячей жизни, давали советы… Приятно, что ни говори, быть равной среди равных, не белой вороной и не посмешищем.
        - Ты молодец, - повторил Волчок, которого здесь почему-то называли Князем. - Скандала не боишься?
        - Нет, - покачала головой Катти. - Успела подготовиться. Спасибо тебе.
        - Ну-ну, - ухмыльнулся он. - Себе скажи спасибо. Я сразу понял, что в тебе черт сидит.
        - За черта! - поднял свой стакан Аглюс Ворон.
        - За храбрость! - подхватила Тала Фиалка.
        - За музыку! - воскликнул Титур Полдень.
        - За дружбу! - пропела Иза Стрела.
        - За верность! - провозгласил Беригон Ветер.
        И только Пиви Птичка, как всегда, промолчала.
        Глава 5
        Скандал, конечно же, состоялся - на следующее утро.
        Хотя Катти таилась за кулисами, бдительные взоры байемцев отыскали ее и там. Трактирщику Буну о нарушении его сестрой всех приличий - «податься в актерки, ну и ну! Известно, каковы у них нравы!..» - доложили без промедления. И, примчавшись на рассвете в гостиницу «Зеленый шатер», тот начал ломиться в номер к сестре с призывами не позорить семью и вернуться домой.
        Заслышав шум, на помощь Катти выскочили из своих комнат «благородный отец» Полдень и красавица Фиалка.
        Остальные по разным причинам задержались. Папаша Муниц счел ниже своего достоинства снова объясняться с трактирщиком и выйти решил только в том случае, если тот потащит сестру домой силой. Жене его Кобре было лень подняться с кровати. Иза Стрела побаивалась скандалов, поэтому не вышла сама и придержала мужа, но ухо и глаз из-за двери все-таки выставила.
        Пиви Птичка вообще никогда и ни во что не вмешивалась. «Злодей» Ворон в гостинице отсутствовал, неся вахту при фургонах. Капитан Хиббит же, догадываясь, что вид потерянного работника способен лишь разозлить Корхиса еще больше, ждал того же крайнего случая, что и Муниц.
        До применения силы дело, однако, не дошло, и ничья помощь Катти не потребовалась.
        Объяснения с братом было не избежать, она понимала это. И, как и сказала накануне Волчку, успела подготовиться.
        Разбуженная стуком и воплями, Катти неторопливо встала, оделась, расчесала кудри (двое защитников тем временем тщетно уговаривали Корхиса успокоиться) и только потом бестрепетно отворила дверь.
        Выглядела она при этом так, что Корхис запнулся на полуслове.
        Маленькая Катти держала спину прямо, словно какая-нибудь принцесса. И столько горделивого достоинства было в ее взгляде и во всей худенькой фигурке, что трактирщику померещилось даже, будто со вчерашнего дня сестра его стала выше ростом.
        Она остановилась на пороге. Опешивший Корхис оттолкнуть ее и ворваться в номер не посмел.
        - Что тебе нужно? - спросила Катти тоном одновременно приветливым и прохладным. - Я ведь оставила записку, что уезжаю. Ты не нашел ее?
        - Нашел! - ответил Корхис, слегка придя в себя. - Как ты могла…
        Катти перебила:
        - Почему же ты поднял здесь такой крик, что мне стыдно за тебя перед людьми?
        Корхис изумился.
        - Тебе стыдно?
        - Представь себе, мне. Чем я это заслужила?
        - Да ты!.. - начал он.
        - Я - свободный человек, - сказала Катти. - В здравом уме. И могу делать все, что захочу.
        - Ну нет! - крикнул Корхис, распаляясь. - Я не позволю…
        - Позволишь, - снова перебила Катти. - Потому что лучше тебе не ссориться со мной, брат. - Она покачала головой. - Вдруг я захочу уехать из Байема навсегда?… В таком случае мне придется продать дом и мастерскую Таумов, которые семь лет приносят тебе доход.
        Трактирщик остолбенел.
        Угроза была нешуточной.
        Разумеется, Катти Таум имела все права на собственность мужа, в том числе на ее продажу. Но Корхис за прошедшие годы об этом подзабыл, привыкнув пользоваться доходами сестры как своими. И лишь сейчас, когда она так решительно заговорила об этом, он понял, что Катти не только может продать дом и мастерскую. Но сделает это наверняка… тихую и кроткую сестру было не узнать!
        Взгляд твердый и спокойный, тон уверенный… Что за бес в нее вселился?
        Корхис озадаченно похлопал глазами.
        Удивляться, впрочем, было не время. Требовалось спасать положение. И он быстренько сменил гнев на милость.
        - Катти, дорогая, - сказал льстиво, - разве я пришел с тобой ссориться?
        Она понимающе усмехнулась.
        - Надеюсь, что нет.
        - Я всего лишь хотел узнать, все ли у тебя в порядке. Довольна ли ты новым местом? Вдруг ты ушла не по своему желанию… - трактирщик метнул красноречивый взгляд на красавчика Беригона, который, не утерпев, отодвинул Изу и тоже высунулся в коридор, - …а поддавшись чьим-то лживым уговорам…
        - У меня все в порядке, - сказала Катти. - Правда, нужно сделать еще кое-что до отъезда - написать доверенность, например, которая позволит тебе и впредь распоряжаться моим имуществом… Не знаю, успею ли?
        - Вот как? Что ж, тогда… не буду мешать, - промямлил трактирщик. - Доверенность, конечно… Ты ведь зайдешь попрощаться с Ардой и детьми?
        - Зайду, - кивнула Катти. - А сейчас…
        Она окинула взглядом столпившийся в коридоре народ - помимо актеров, на шум успели выйти и другие любопытные постояльцы - и все с тем же несокрушимым спокойствием произнесла:
        - Извините, господа. Произошло недоразумение, но оно уже улажено. - Повернулась к брату. - Корхис…
        - Ухожу, ухожу, - поспешно сказал тот.
        И ушел - пятясь задом и глядя на сестру с доброй, хотя и несколько крокодильей улыбкой.
        Катти шагнула обратно в номер, закрыла дверь.
        Перевела дух и покачала головой, удивляясь самой себе.
        Каких-то два дня назад она не посмела бы подобным образом осадить брата. Более того, ей бы в голову не пришло, что такое вообще возможно…
        Спасибо Волчку на самом деле - что бы он ни говорил, это он сотворил с ней настоящее чудо, увидев в безропотной сестре трактирщика Буна человека, которого можно уважать.
        Имар тоже видел и любил другую Катти, не ту, какой ее считали все остальные. И точно так же его любовь дала ей в те далекие времена силы поступить, как велели ум и сердце, - выйти за него, не боясь злых языков, вопреки родительской воле.
        Силы быть собой, настоящей.
        Но, возможно, «быть собой» - это тоже сила? - неожиданно подумалось Катти. И когда она просыпается в человеке, его перестает страшить что бы то ни было - и люди, и их языки?… Все, что угрожало прежде, отступает, обескураженное, чуя эту силу и не зная, как ее побороть?
        Корхис, во всяком случае, отступил.
        Катти улыбнулась собственным мыслям.
        И тут, перебив их, в номер снова постучали, и весьма настойчиво.
        Другой голос - теперь уже старого Дракона - сварливо потребовал ее на выход.
        Предстояла репетиция. На которой никак не обойтись было без чудесного гамадуна, распахнувшего перед Катти двери в будущее…
        Спустя некоторое время она сидела в амбаре на Складской улице и, затаив дыхание, следила за тем, как Князь-Волчок снова творит чудеса - на этот раз на сцене, с рыжеволосой Пиви Птичкой, девицей хмурой и замкнутой, одна походка которой губила на корню роль веселой «красотки из Дангина».
        Для начала он сумел Пиви рассмешить.
        Бойкий «слуга Мариль» стал подкрадываться к стоявшей к нему спиной «красотке» с такими забавными ужимками, что от смеха не смогла удержаться вся труппа. Дракону его кривляние не понравилось было, и он хотел уже одернуть нового комика, но тут Пиви обернулась. И, увидев перепуганную гримасу, которую скорчил Волчок, неожиданно прыснула.
        Под общий хохот Дракон поднял брови и… промолчал.
        Когда же под звуки гамадуна Волчок пустился с Пиви в пляс - а танцевал он так лихо, что ногами невольно подрыгивали все, - у девицы заблестели глаза и в движениях появилась даже некоторая игривость.
        Актеры-мужчины присвистнули. Папаша Муниц одобрительно крякнул. Такой Пиви Птичку еще ни разу не видали…
        Новый комик, несомненно, оказался находкой. Перед его напором устоять было невозможно. Гримасы и ужимки хотелось повторять. Он смог растормошить не только Птичку, но всех до единого актеров. И репетиция прошла с таким блеском, что старый Дракон впервые в жизни задумался о гастролях «Божественного» театра в столице…

* * *
        Капитан Хиббит тоже был доволен. Все шло как надо.
        Предыдущий комик, Дони Кот, получив письмо от «мецената», освободил место в труппе вовремя и с великой радостью. Монтальватцы на такую удачу надеялись, но не слишком - поэт вполне мог оказаться охотником за универсусом, не вычисленным до сих пор магом, и попросту проигнорировать плывущее в руки «счастье». Но он таки оказался поэтом, и за дальнейшую судьбу его беспокоиться не следовало. Издание сборника стихов и материальная поддержка Дони были обеспечены.
        Проситься на освободившееся место квейтанскому разведчику не пришлось. Папаша Муниц «нашел» его сам, на что, собственно говоря, Кароль и рассчитывал, три дня подряд разыгрывая комические представления в трактире, перед старым другом антрепренера.
        Приведен в театр хозяином - уже меньше подозрений…
        Хотя соперники и так, похоже, дремали. Никто не бросал на нового комика настороженных взглядов и не следил ревниво за тем, что именно и с какой целью берет он в руки. Никто не проявлял и усиленного внимания к театральному реквизиту и чужим вещам. Как будто все уже давно всё обшарили, ничего не нашли и ждали теперь счастливого случая. Как надлежало ждать его и самому капитану. По каковой причине он тоже не усердствовал в поисках, а занимался, в основном, тем, что пытался найти подход к Папаше Муницу. Со всеми остальными уже успел сойтись коротко, даже Кобра начала ему улыбаться, а вот Дракон…
        Старик был на редкость недоверчив и подозрителен. Свой личный фургон запирал на три замка. Сундучок с самым ценным имуществом, где хранились заодно театральные сборы, всегда держал при себе. И капитан Хиббит сильно сомневался в том, что кому-то из соперников хоть раз удалось сунуть туда нос. Замки для магов, конечно, не преграда, фургон еще можно осмотреть, пока хозяин спит в гостинице или следит за спектаклем. Но сундучок… Находясь под постоянным присмотром - если не самого Дракона, то его жены, он был, пожалуй, единственным местом, где неуловимый универсус мог оставаться вне досягаемости.
        Приручить старого Дракона, то бишь втереться к нему в доверие настолько, чтобы получить возможность заглянуть в сундучок, казалось делом нелегким. Практически подвигом. И времени, похоже, требовало немало. Но капитана никто не торопил. Поэтому рискованных попыток забраться куда не следует он пока не предпринимал, ненавязчиво обхаживал старика и комедианствовал с легким сердцем. Испытывая нешуточное желание сделать из убогого балагана настоящий театр…
        Соперники меж тем дремали не все.

* * *
        Вечернее представление «Красоток из Дангина» было уже отыграно и на тихий Байем сошла упоительно теплая и светлая двулунная ночь, когда в некоем мире, весьма далеком от королевства Нибур и самой Ниамеи, встрепенулся вдруг и повернул голову к хозяину огромный вещий ворон.
        - Р-Раскель, - каркнул он с насеста, вбитого в землю перед шатром.
        В этом далеком мире был день, и хозяин, смуглый горбоносый старик с длинными седыми кудрями, сидел у входа в шатер на деревянном табурете, покуривая трубку и задумчиво перебирая страницы лежавшей на коленях старинной книги. Глаз на ворона он не поднял, лишь, вынув трубку изо рта, бесстрастно уронил:
        - Слушаю.
        Вещая птица вытянула шею и внезапно заговорила иначе, голосом молодым и звонким, ничуть не похожим на воронье карканье:
        - Баро шэро, Раскель приветствует тебя.
        - И я приветствую тебя, чаво, - ответил старик.
        - В добром ли ты здравии, отец?
        - В добром, благодарю.
        - Это хорошо. Мне нужен твой совет.
        Старик оторвался от книги. Поднял голову, окинул отстраненным взглядом просторную зеленую долину перед собой, раскинутые в ней пестрые шатры, пасущихся в отдалении лошадей и убеленные снегом горные вершины на горизонте.
        - Слушаю, сынок.
        - Вокруг Налачи Бахт в последнее время творится неладное, отец. Боюсь, мы можем ее потерять.
        - Не бойся. Что именно неладное?
        - Я чую постоянное присутствие тех странных людей, которые хотели выкупить ее у нас. Дыхание чужой магии…
        - Об этом ты уже говорил.
        - Да. И беспокоит меня другое. В театре появился новый актер. Он мне не нравится.
        - Он тоже маг?
        - Как будто нет.
        - Тогда в чем причина?
        - В его… глазах, отец. У него взгляд, как… у кого-нибудь из наших, собравшегося по цыганскому делу.
        - И это все?
        - Все. Но мне он не нравится. Ты знаешь, я всегда чувствую опасность.
        - Думаешь, этот гаджё тоже ищет Налачи Бахт?
        - Вроде бы нет. И все же мне стало тревожно за нее.
        - Погоди…
        Старик несколько раз пыхнул трубкой, размышляя. Потом сказал:
        - Доверимся твоему чутью, сынок. Действуй… бери все в свои руки. Как обычно.
        - Хорошо, - с явным облегчением отозвался молодой аркан устами вещей птицы. - Мне вернуться потом обратно в табор? Или продать Налачи Бахт здесь, в Нибуре?
        - Вернись в табор. Удачи тебе, Раскель.
        - Спасибо, баро. И тебе удачи.
        Вещий ворон умолк и нахохлился.
        Вожак племени арканов снова принялся листать книгу.
        Раскель в мире Ниамея взглянул на озаренные розовым и зеленоватым сиянием небеса, где неторопливо подбиралась к Факелу Львица.
        Близилось двойное полнолуние. Лучшая пора для колдовских дел. И потому имело смысл не спешить, а выждать несколько дней. Старику легко говорить: «Не бойся». Сердце же упорно твердило молодому аркану, что на сей раз завладеть Налачи Бахт - Дурной Удачей - будет делом далеко не простым…
        Глава 6
        «…Думай не о себе, думай о мире», - писал высокочтимый пророк Маргил, - «ибо для чего и нужно совершенство твое, как не для служения миру, в который ты призван?»
        Трудно не согласиться, думала Пиви Птичка, с трудом разбирая буквы в полумраке кулис. Если бы еще мир соблаговолил объяснить, для чего ты в него призван! Вот вопрос, на который даже пророки не в силах дать убедительный ответ…
        «Пусть тебе и случилось содеять зло», - продолжал ниамейский мудрец, - «что за польза в вечном покаянии? Вновь и вновь возвращаясь к содеянному, душа твоя вновь и вновь обращается ко злу. Ты бесконечно размышляешь о нем, и это повергает тебя в уныние. Жизнь становится горька для тебя и полна несчастий. Так своим унынием ты умножаешь печали мира».
        Что ж, возможно, и это верно. Но… Каков мир, таковы, надо полагать, и живущие в нем. Может быть, на самом деле это его печали умножают наше уныние?…
        Пиви бросила короткий взгляд на сцену, где, словно в подтверждение ее мыслей, добродушный Титур Полдень в роли корыстного отца принуждал в этот миг прекрасную Талу Фиалку в роли несчастной Исетты к браку с богатым злодеем Аглюсом Вороном.
        Времени до выхода хватало - Фиалке предстоял еще длинный монолог, сопровождаемый потоками слез. И Пиви снова уткнулась в книгу.
        «Думай о добре, твори добро. Покаяние замени искуплением. Пусть душа твоя устремится в будущее, к свету, а содеянное зло останется в прошлом. Неси миру радость, а не печаль - этого довольно, чтобы…»
        Тут в левом ухе у Пиви зазвенело.
        И Дуду Альенса, ее «содеянное зло», ее наказание и искупление разом, вторгся с обычной бесцеремонностью в сознание.
        «Катти Таум можешь не опасаться», - с ходу заявил он. - «Я все вызнал у здешних неприкаянных. Обычный человек, ничего про универсус не знает. В театр пошла с тоски, потому что уехать отсюда хочет. У нее муж пропал, семь лет тому назад».
        «Муж пропал? Счастливица», - вздохнула Пиви. - «Мне бы так повезло…»
        «Прекрати!» - взвился Дуду. - «Я бы сам… глаза бы мои тебя не видали!..»
        «Молчу, молчу», - поспешно перебила она. - «Что еще узнал?»
        «Ничего!» - огрызнулся он. - «Некоторые, между прочим, любят своих мужей! Ждут их по семь лет, жить без них не могут! А ты…»
        «Отстань, Дуду, при жизни надоел», - поморщилась Пиви. - «В который раз прошу - являйся только по делу. Когда есть что сказать. Я на работе, между прочим».
        «Дура!» - ответил он и затих.
        Звон в ухе прекратился.
        Пиви посмотрела на Катти Таум, которая, сидя рядом с ней в обнимку с гамадуном, не спускала завороженных глаз со сцены. И снова вздохнула.
        Она вовсе не была бессердечной, как, наверное, казалось со стороны. Тому же Дуду Альенсе, например. Вполне могла посочувствовать женщине, потерявшей любимого…
        - Я все сказал, Исетта! Решено! - прогорланил между тем Титур Полдень и зашагал в сторону кулис, увлекая за собой Аглюса. - Пойдем, мой будущий зятек, поговорим о приданом… А эта упрямица пусть посидит и подумает над словами отца!
        Они протиснулись между Катти и Пиви, обдав обеих крепким запахом пота - в амбаре было ужасно душно, - и выскочили через заднюю дверь во двор.
        «Исетта» же на сцене заломила руки и начала свой знаменитый монолог:
        - О, горе мне! Где ты, любимый мой? Отчего не спешишь ко мне?…
        У Катти на глаза мгновенно навернулись слезы.
        Пиви, украдкой наблюдая за ней, вздохнула в третий раз.
        Славная на самом деле девчонка, подумала она, эта самая кру Таум. Есть в ней что-то симпатичное. И куда, интересно, мог подеваться в этом захолустье ее муженек? В море утонул? В лесу заблудился?… Может, попросить Дуду еще раз поговорить с неприкаянными духами - те могут знать… а вдруг удастся помочь? Чтобы бедная женщина хотя бы не ждала понапрасну…
        Катти плакала уже не таясь. Как и половина зала. Пиви снова бросила взгляд на сцену. Молодец все-таки Фиалка - даже этот убогий текст читает так, что трудно удержаться от слез.
        - Нет, легче умереть!..
        С этими словами прима грациозно упала на колченогий стул и закрыла лицо руками.
        Пора!.. Пиви сунула книжицу с откровениями пророка в карман фартука и торопливо сделала шаг вперед.
        То, что произошло дальше, оказалось полной неожиданностью для нее и настоящим кошмаром.
        Откуда под ноги бросилась кошка, понять она не успела. Только обнаружила вдруг, что не идет, а летит, а в следующий миг уже с грохотом распласталась на сцене.
        Фиалка подскочила на стуле. Зрители дружно ахнули.
        И первым, что увидела Пиви, скосив глаза в сторону зала, был бешеный взгляд старого Дракона.
        Ее бросило одновременно в жар и в холод, из головы разом вылетело все. Кто она, зачем она тут… Лучше, пожалуй, было не вставать. Умереть вместе с несчастной Исеттой…
        Фиалка тем временем, не растерявшись, бросилась к ней и помогла подняться на ноги. Заглянула в лицо и, видно, все про ее состояние поняла. Потому что, не дожидаясь, когда Пиви выйдет из ступора, снова пришла на помощь:
        - Бедняжка, куда ж ты так спешишь… неужто дурная весть? - И, отвернувшись от публики, одними губами подсказала: - Да, госпожа…
        - Да, госпожа, - послушно повторила Пиви, по-прежнему ничего не соображая.
        - Какая же? Говори!
        Какая? Вот бы вспомнить…
        - Да, госпожа, - еще раз сказала Пиви.
        - Я жду!
        - Да, госпожа, - заклинило Пиви.
        - Из Тарха прискакал гонец… - снова зашептала в сторону Фиалка.
        - Из Тарха пригонцал скакец…
        Опустим же, как говорится, милосердный занавес над этой сценой.
        Примерно через час Пиви Птичка сидела на длинной деревянной скамье возле единственной дороги, по которой можно было уехать из Байема, в реденькой тени дерева неизвестной ей породы, и ждала дилижанса. Баул со скудными пожитками скучал у ног.
        Она так и не вышла из ступора, в который ввергло ее позорное падение на сцене. Одеревенела и онемела. Не слышала даже, когда, прихрамывая, выходила из театрального двора, что вопил ей вслед старый Дракон. Впрочем, несколько слов все же уловила: «Индюшка неповоротливая! Уволена!», а остальное и слушать было незачем… Как сомнамбула, Пиви добралась до гостиницы, собрала вещички, доковыляла до придорожной скамьи и села - все под неумолчный истерический визг Дуду Альенсы в левом ухе.
        Потом и Дуду умолк, поскольку никакого ответа не дождался. В голове у нее вяло пошевеливалась одна-единственная мысль: «Вот и все…»
        Кончено. Она обречена.
        Когда должен подъехать дилижанс, Пиви не знала. И не интересовалась. Ей было безразлично - сидеть весь вечер, всю ночь, всю жизнь. Ехать некуда и незачем. Сколько уже успела здесь проторчать, она тоже не знала.
        Как вдруг за спиной раздался радостный крик:
        - Вот она!
        Голос был знакомый. Пиви вздрогнула и внутренне заметалась.
        - Нашли наконец! - Перемахнув через скамью, кто-то уселся рядом. Взял ее за руку своими обеими и легонько встряхнул.
        Она скосила глаза.
        Князь.
        Он тут же затарахтел:
        - Ну, милая, заставила ты нас побегать! Весь Байем обшарили!.. Никак уехать собралась? А почему в эту сторону? Юва-то - в противоположной!
        Из-за скамьи вышел еще кто-то и тревожно заглянул ей в лицо. Катти Таум.
        Пиви зажмурилась.
        - Старик уже передумал тебя увольнять, успокойся, - скороговоркой сыпал Князь. - Грозится вычесть из жалованья, только и всего… Послал нас за тобой. Сама подумай - что ему без тебя делать? Поглядел он было на Катти - не заменит ли?… Да тут же и понял, что не может она играть на сцене и гамадуне одновременно…
        Пиви зажмурилась еще крепче.
        Ступор вдруг отпустил, сменившись облегчением. И одновременно тоской. Не увольняют - это хорошо. Но… значит, опять все заново. Надоевшие до тошноты поиски, глупейшие роли, Драконья рожа, Кобрины придирки… кошмар.
        Дрожь пробрала ее с головы до ног.
        Тут Катти что-то пробормотала. Князь выпустил руку Пиви и поднялся на ноги.
        - Ладно, - сказал. - Пойду я. Вещички приберу, нечего им тут валяться. А вы поговорите, конечно…
        Он подхватил баул Пиви и зашагал прочь.
        В следующий миг ее кто-то обнял - нежно, как сестра, которой у нее никогда не было.
        Тихий голосок шепнул на ухо:
        - Поплачь, если хочешь.
        И Пиви разрыдалась.

* * *
        До сих пор она никому не рассказывала о своей беде. Среди ее друзей и родных не было ни одного человека, который поверил бы, во-первых, в то, что Пиви Пим - вполне разумная и трезвомыслящая девица, скептичное дитя времени высоких технологий - оказалась способной обратиться за помощью к… колдунье. А во-вторых, в то, что это обращение могло и впрямь иметь какой-то реальный результат, да еще и с далеко идущими последствиями. Ей не хотелось выглядеть полной идиоткой в глазах людей, чьим мнением она дорожила, к тому же они ничем не помогли бы, даже если бы поверили. Поэтому Пиви стоически молчала.
        Но сейчас ее, неожиданно для нее самой, прорвало. И, содрогаясь от рыданий, захлебываясь слезами, она вдруг начала рассказывать практически незнакомому человеку историю всей своей несусветной глупости. Спеша, путаясь в словах, чувствуя, что, если не выговорится наконец, сердце у нее попросту разорвется…
        …Возможно, никакой беды не случилось бы, верь Пиви рекламным объявлениям и обратись к обычной шарлатанке. Но она им не верила и приложила немало усилий, чтобы отыскать настоящую ведьму, и в самом деле что-то умеющую.
        Колдунья Вама объявлений о своей деятельности не давала. Колдунья Вама была сущим анахронизмом - жила вдали от города, в лесу, в какой-то замшелой избушке, без телефона и электричества. Без - страшно и подумать - компьютера. Адрес ее Пиви раздобыла на сотом, наверное, по счету форуме, куда зашла поделиться с неудачниками и неврастениками обоего пола своими неземными страданиями. Выглядел этот адрес примерно так - полтора часа езды на машине до некоего фермерского хозяйства, оттуда три километра пешком тропинкой через поля на восток и еще пять километров на север по лесной просеке. Колдунью Ваму автор сообщения рекомендовал как истинную волшебницу, которая успела помочь не только ему самому, но и парочке его страждущих знакомых.
        Пиви ничто не остановило. Встав рано поутру, она проделала с рюкзачком за плечами весь этот неблизкий путь - сперва на машине, потом пешком - и к полудню, чуть жива от усталости, добралась-таки до Ваминой избушки. Вела ее безответная любовь - конечно, чего и ждать от девушки в нежном возрасте девятнадцати лет? - и надежда на неземное счастье.
        Колдунья Вама, надо отдать ей должное, пыталась эту дурочку отговорить. Убеждала, что та еще слишком молода и встретит в будущем немало достойных мужчин. Объясняла, что истинная любовь никогда не бывает безответной, а значит, чувство, которое томит девушку сейчас, - это обычное заблуждение юности. Даже карты раскинула и нагадала встречу с красивым, умным и обеспеченным брюнетом, который и составит счастье Пиви, когда ей стукнет двадцать пять лет.
        Двадцать пять?… какой-то неведомый брюнет?…
        Пиви, как уже упоминалось, было девятнадцать, и она хотела всего и сразу. А именно лучшего парня на свете, Дуду Альенсу, и буквально завтра. Он почему-то не полюбил ее после совместной ночи, случившейся у них год назад. И весь этот год она не могла его забыть и сходила по нему с ума - это ли не доказательство истинной любви, единственной на всю жизнь?…
        В конце концов колдунья сдалась. Предупредила только: «Будет плохо - ко мне не приходи», продиктовала ей рецепт приворотного зелья и дала кое-какие редкостные ингредиенты, которых не купить было в магазинах.
        Домой Пиви летела как на крыльях. Целый месяц после этого она готовила приворотный напиток и составляла хитроумный план по заманиванию в гости Дуду Альенсы, который давно уже ее избегал.
        Заманила-таки… и зелье подействовало!
        Через две недели Дуду сделал предложение. Пиви, исполненная неземного счастья, согласилась стать его женой.
        Первые сомнения в этом самом счастье появились у нее, по правде говоря, еще до свадьбы. Но она их старательно отгоняла. Как же, ведь это ее истинная, единственная любовь!.. Пиви убеждала себя, что, должно быть, попросту привередничает. Слишком быстро привыкла быть любимой, вошла в образ роковой капризницы…
        Через полгода после свадьбы, увы, сомнения превратились в уверенность. Она больше не любила Дуду Альенсу. Более того, перестала понимать даже, с чего вообще когда-то увлеклась им - этим неженкой, маменькиным сынком, не приспособленным ни к чему неумехой, истеричным слабаком, нытиком и недоумком!..
        Жить с ним она не могла и не хотела.
        Зелье, однако, продолжало действовать. И все попытки завести разговор о разводе заканчивались истериками Дуду, рыданиями и угрозами покончить с собой. Он не мог и не хотел жить без нее.
        Пиви кое-как продержалась еще полгода. А потом… снова нацепила рюкзачок и отправилась к колдунье Ваме - за отворотным зельем.
        Та приняла ее очень холодно. Чуть не выставила с порога. Не преминула напомнить о былых отговариваниях и долго ругала за глупость и безответственность. Когда же сжалилась наконец - Пиви и слезы горькие перед ней лила, и на коленях стояла, - заявила следующее: «Рецепт я тебе, конечно, дам. Но поможет ли он - не знаю. Вмешиваться в чужую судьбу вообще не позволено, платить всегда приходится и тому, кто это делает, и тому, кто об этом просит. А уж вмешиваться дважды… Мне-то моя расплата известна, но вот для тебя последствия могут оказаться страшными. Так что, девушка, если зелье всего лишь не подействует - радуйся…»
        Пиви очень надеялась, что подействует. Устав от навязчивой любви и вечного нытья Дуду, она была готова, как ей казалось, к любым последствиям - лишь бы развестись и никогда больше его не видеть и не слышать. Но напоить мужа отворотным зельем не успела.
        В тот же день Пиви сделалась вдовой - пока она ездила к колдунье, Дуду Альенса погиб в автокатастрофе.
        …Проблема как будто решилась сама собой. Сколь бы трагичным это решение ни было, его приняла сама судьба, и второго вмешательства в нее со стороны Пиви не потребовалось.
        Однако свободы она так и не обрела.
        Ей было искренне жаль Дуду - пусть он был слабак, но не злодей все-таки, и ничего худого по большому счету своей молодой жене не сделал. Она даже проплакала о нем весь вечер. А ночью к ней впервые явился его неприкаянный дух.
        И закатил истерику, как при жизни. И заявил, что знает теперь всю правду. Никакой любви с его стороны нет и не было, а было и остается мерзкое колдовство. Которое привязывает его к Пиви даже после смерти. Дорога в высшие миры для него закрыта, он - в ловушке из-за ее проклятой ворожбы. Обречен скитаться вечно среди таких же неприкаянных духов и не отстанет от своей бывшей жены никогда. Если только она не снимет с него эти чертовы чары…
        «Как?» - испуганно спросила Пиви у бестелесного голоса, будучи уверена в тот миг, что это - галлюцинация. - «Как я могу их снять?»
        «Не знаю!» - возопил Дуду. - «Сама натворила дел, сама и думай! Иди опять к своей колдунье, спрашивай у нее!»
        Он явился и на вторую ночь, и на третью, а потом начал донимать ее не только по ночам, но и среди бела дня, требуя освобожденья от чар. Измученная страхом и бессонницей, не понимающая, что происходит, Пиви снова посетила колдунью Ваму.
        Та потемнела при виде ее лицом. Выслушала и сказала, что это вовсе не галлюцинации. Что такое, увы, бывает. И что она решительно не знает, чем помочь. Спрашивай, мол, девушка, у самого неприкаянного духа - ему сейчас доступны многие знания, сокрытые от живущих.
        Круг замкнулся. Дух отсылал к колдунье, колдунья отсылала к духу…
        Пиви чувствовала, что сходит с ума. Но каким-то чудом все же удержалась в здравом рассудке. Постепенно привыкла к разговорам с невидимым мужем и даже снова начала с ним переругиваться - как при его жизни.
        Дуду, когда услышал, что способ избавленья от чар он должен искать самостоятельно, раскричался, как всегда, и расхныкался. Потом исчез и не появлялся неделю. А потом…

* * *
        Дойдя до этого момента в своем сбивчивом повествовании, Пиви успела слегка прийти в себя. Слезы ее иссякли, она умолкла и беспокойно шевельнулась в объятиях Катти.
        Та сразу отпустила девушку, давая ей возможность утереть глаза и высморкаться. Пиви полезла за платком, кармана на привычном месте не обнаружила - он почему-то оказался на животе, и вместо платка в нем лежала книжица «Откровений», - и только тут с тихим ужасом сообразила, что на ней по-прежнему костюм служанки. Латаные-перелатанные платье и фартук. И полулысый парик на голове… Покидая, как ей казалось, навеки театр Папаши Муница, она забыла переодеться.
        - Кошмар, - сказала Пиви, торопливо стаскивая парик и стыдливо пытаясь спрятать ноги вместе с драной юбкой под лавку. - Позорище… в таком виде…
        Катти успокаивающе улыбнулась:
        - Зато мы с Волчком издалека тебя заметили, - и протянула ей свой платок.
        Пиви кое-как привела себя в относительный порядок, потом взглянула на нее с вызовом.
        - Думаешь, я и впрямь сошла с ума?
        Она имела в виду вовсе не свою забывчивость, и Катти это поняла.
        - Нет, - серьезно ответила она. - Меня саму считают полоумной в этом городе, и если ты - не в своем уме, то не больше, чем я… И что было дальше? Он нашел способ?
        Пиви пристально всмотрелась ей в глаза, но ничего, кроме искреннего интереса с долей сочувствия, в них не увидела. Безумная повесть о неприкаянном духе, похоже, и вправду не казалась этой славной женщине бредом.
        - Нашел.
        …Наверное, следовало на этом остановиться. Зачем кому-то, даже очень славной женщине, знать, что делает она в театре Папаши Муница? Хватит и того, что об истинных ее намерениях наверняка догадываются соперники.
        Вот именно. Соперники у нее есть, а друга нет. Ни одного.
        Пиви колебалась недолго.
        - Поэтому я здесь. Падаю на сцене, перевираю текст и трясусь от страха перед Драконом. Пять лет гналась за тем единственным, что может мне помочь, и наконец догнала. Оно почти в руках, но пока еще не дается…
        Катти выслушала ее с широко открытыми глазами.
        - У-ни-вер-сус, - задумчиво повторила она по слогам. - Исполняет все желания… Удивительно.
        - Верится с трудом, - кивнула Пиви. - Но так говорят неприкаянные духи. Кстати, - сообразила она вдруг, - а ведь этот универсус, наверное, может и тебе помочь. Я имею в виду, разузнать что-то о твоем муже… извини, если лезу не в свое дело.
        - Ох, - только и сказала Катти. - Но… как…
        - Если мне повезет его найти… У меня всего одно желание - избавиться от Дуду. А потом я с удовольствием передам универсус тебе.
        - Правда? - На щеках Катти выступил розовый румянец. - Спасибо… Мне бы очень хотелось помочь тебе в поисках, но как это сделать - не понимаю. Если превращение невозможно заметить…
        - Я и сама толком не понимаю. Делаю, как научил Дуду, - пытаюсь найти то, чего в вашем мире заведомо не может быть. Вещичку из моего родного мира. И если вдруг обнаружу ее у себя, то будет шанс догадаться, что это универсус и есть. Каждый вечер я заглядываю в памятную записку и пересматриваю свои пожитки… Так что, если вправду хочешь помочь, надо и тебе придумать, что именно ты будешь искать. Это должен быть предмет нужный и желанный, к тому же такой, чтобы сразу при его появлении понять - раньше ничего подобного у тебя не было и быть не могло…
        - Да… такой придумать непросто, - пробормотала Катти. - Но я попробую. Ты мне доверяешь?
        - Конечно, - сказала Пиви.
        Пояснять, в чем именно, надобности не было. Оказалось вдруг, что они понимают друг друга без лишних слов. И за причинами далеко ходить не требовалось. Обе хорошо знали, что такое одиночество. Обе были несчастливы. Одну уже считали полоумной, другую тут же объявили бы таковой, начни она рассказывать о своей беде… Только и оставалось на самом деле, что довериться друг другу. Потому что не может человек быть один.
        Они переглянулись и улыбнулись.
        - Да, - спохватилась Пиви. - Должна предупредить - у нас с тобой есть соперники, которых надо остерегаться.
        Катти снова распахнула глаза.
        - Это Иза и Беригон. Тоже ищут универсус. И они, между прочим, настоящие маги. Мне Дуду сказал - он как-то подслушал разговор между ними.
        - Ох.
        - Но им пока везет не больше, чем мне.
        - Думаешь, у нас есть надежда их опередить?
        - Кто знает. Я думаю - да и Дуду так говорит, - что магия в этом деле не помощник. Зато, если кто-то из нас с тобой его найдет и они об этом догадаются, вот тут-то нам может и не поздоровиться. Поэтому - будь осторожна! Старайся себя не выдать.
        - Постараюсь. Интересно, а им-то универсус зачем? Ведь, если они маги, они и так, наверное, могут исполнять все свои желания?
        Пиви вздохнула.
        - Не все. Когда Дуду подслушивал их, Иза плакала… они с Беригоном женаты уже десять лет и очень хотят ребенка, но никак не могут зачать. Кучу своих магических способов перепробовали. Не помогло, и осталась одна надежда - на универсус. Я, честно говоря, думала отдать его им… потом… если, конечно, мне повезет первой.
        Взгляд Катти затуманился сочувствием.
        - Может, так и сделаем?… И вообще - почему бы нам с ними не объединиться? У каждого - всего по одному желанию, вот и могли бы по очереди…
        - Дуду не советует. Он говорит, что любой маг за этот самый универсус удавится. Если завладеет им, из рук уже не выпустит. Какая там очередь…
        - Дуду, Дуду!.. У тебя своя голова есть. Мне вот Иза и Беригон кажутся совсем не злыми людьми.
        - Кажутся… вот именно. Казаться они могут какими угодно. Только притворяются этакими бестолковыми простаками, а на самом деле - умные и хитрые.
        Катти с сомнением покачала головой.
        - Чтобы так притворяться, нужно быть великими актерами. Иметь настоящий дар…
        - Достаточно уметь глаза отводить. Колдовством. И мы видим совсем не то, что есть.
        Катти нахмурилась.
        - Может быть и так, конечно… К сожалению, я ничего не знаю о колдовстве.
        - Да и я - немногое, - снова вздохнула Пиви. - В основном, со слов Дуду, которого просвещают его друзья неприкаянные. Единственная колдунья, с которой я более или менее знакома, Вама, - она… какая-то другая. Ей от жизни, похоже, вообще ничего не нужно. Сидит себе в своей ужасной избушке, всем довольна… Уж она-то не стала бы гоняться за универсусом. Наоборот, дала мне два собственных магакса. На время, конечно, велела потом вернуть…
        - Магакса? - переспросила Катти.
        Пиви потянула за шнурок у себя на шее и вытащила на свет божий два подвешенных на нем прозрачных камушка - серый и золотисто-желтый. И объяснила:
        - Магакс - это, сокращенно, магический аккумулятор силы. Штуковина вроде талисмана, которая заряжена чарами и способна выполнять определенные действия. Защищать от опасности, помогать в выборе пути… Вот этот, например, - она дотронулась до серого камня, - спасает от голода. Подержишь его во рту - и сыт целые сутки. А этот, - показала на желтый, - открывает ворота между мирами и дает знание любого чужого языка. Как иначе, ты думаешь, я смогла бы добраться до Ниамеи? Я-то никакими волшебными способностями не обладаю. Помогли Дуду с неприкаянными и магаксы Вамы.
        Она снова укрыла камушки за воротом платья.
        - Ты добиралась сюда целых пять лет? - спросила Катти, у которой уже слегка кружилась голова от рассказов о таких чудесах.
        - Нет, что ты… пять лет назад никто и знать не мог, что универсус окажется у Папаши Муница. Почти все это время Дуду выискивал его следы по разным мирам. И я отправилась в дорогу, только когда след стал горячим. Тогда универсус был еще у цыган, кочевавших по Ниамее. Потом его купила у них престарелая тетушка нашего Дракона - вроде бы в тот момент он выглядел веером… После ее кончины Муницу достался сундук со всяким старым барахлом, которое он определил в реквизит. И среди которого универсус и оказался - во что он успел превратиться из веера, уже никто не знает. И тут я наконец приехала в Юву, и Дуду велел мне поступить в труппу…
        В этот миг на башне городской ратуши пробил колокол, и, словно вызванный его тягучим звоном из небытия, вдали на дороге показался дилижанс. Катти подпрыгнула.
        - Половина шестого! Вечерний спектакль!.. Батюшки, теперь Дракон убьет нас обеих!
        Забыв обо всем на свете, они сорвались с лавки и, подобрав юбки, припустили бегом по направлению к Складской улице. Где встретили спешивших навстречу Аглюса с Беригоном, которым, как они сказали, было велено «в случае чего принести чертовых девок на себе».
        На убийство их времени у Дракона уже не оставалось. Публика в зале свистела и топала, требуя начинать. Поэтому он только отвесил каждой по подзатыльнику, после чего запыхавшаяся Катти вцепилась в гамадун и заиграла вместо баллады марш, а Пиви, торопясь занять свое место на скамеечке у ног «несчастной Исетты», ринулась на сцену без парика. Хорошо, пока поднимали занавес, Князь-Волчок, который, как обычно, все замечал и всюду успевал, прошипел Катти:
        - Баллада! - и, догнав Пиви, в последний миг нахлобучил ей на голову какой-то другой парик.
        Катти спешно сменила мелодию, «Исетта» наскоро поправила на «служанке» пудреные букли, севшие косо, и представление началось.
        Успех был грандиозный.
        Тем вечером не только Пиви Птичка, взбудораженная событиями дня, вдруг превзошла самое себя и играла вполне прилично, но и все остальные актеры тоже. Большое впечатление на публику произвела, в частности, Иза Стрела, вышедшая на сцену в новой шляпке - красном бархатном тюрбане, расшитом стразами, который придавал «злодейке» экзотический и оттого особо коварный вид…
        Папаша Муниц был доволен. Настолько доволен, что и после спектакля никого не стал убивать и вместо этого объявил об отъезде назавтра.
        Решение так скоро покинуть Байем далось ему нелегко. «Божественный» театр здесь принимали не хуже, чем в предыдущих местах, а то и лучше, и весь репертуар, состоявший из пяти пьес, тоже наверняка удалось бы отыграть дважды. Но пребывание в этом городишке на сей раз было омрачено для Муница ссорой со старым другом. В каком еще трактире отведаешь такой утки и такого вина?…
        Жажда наживы и обида на трактирщика Буна боролись в нем между собою вот уже несколько дней, и в конце концов последняя победила.
        Возражать против отъезда никто из актеров, разумеется, не стал. Его отметили по традиции, засидевшись в театральном амбаре до полуночи.
        А наутро, укладывая вещи, Иза Стрела обнаружила пропажу нового тюрбана.
        Глава 7
        Утро началось с громового стука в дверь и призыва живее подниматься. Катти соскочила с постели как ошпаренная - не успела еще привыкнуть к манере Папаши Муница будить своих подопечных. Он делал это так, словно считал их безнадежно глухими и только один и знал, что в гостинице бушует пожар…
        Путаясь в рукавах, Катти поспешно натянула блузку, запрыгнула в юбку и башмаки. Ополоснула под рукомойником лицо, кое-как расчесала кудри и, подхватив упакованный с вечера баул, ринулась прочь из номера.
        В гостиничном буфете, где труппе надлежало позавтракать перед выездом, она оказалась первой. Все остальные, привыкшие уже ко всему, поспешали, как говорится, не торопясь. Второй через несколько минут туда вошла красавица Фиалка, за нею, позевывая, - Пиви Птичка. Потом явился Волчок и с ходу рассмешил всех троих, с уморительной миной сообщив, что приснился нынче сам себе хозяином «Божественного» театра. Следом ввалились, похохатывая над чем-то своим, Титур с Аглюсом. Заглянула и скрылась Кобра - пошла, как видно, поторапливать остальных. Потом притопал Дракон и с порога велел подавальщице шевелиться с завтраком, хотя кенн Веррин, дочь хозяина «Зеленого шатра», и так уже проворно разносила по столам кофейники и подогретые пончики.
        Не успела Катти надкусить первый пончик, как Фина Пышечка заглянула в буфет снова и раздраженно сообщила Муницу, что «эта дура» Иза ревмя ревет и отказывается съезжать из номера, потому как что-то там потеряла.
        Дракон полыхнул, как порох, к которому поднесли горящую спичку.
        - Я ей не съеду! - возопил он и, выскочив из-за стола, понесся вершить расправу.
        Катти поежилась.
        Да… не знала она, в пасть какого зверя сует голову, когда просилась в труппу «Божественного». И предупредить было некому, поскольку ни с кем она не советовалась… Впрочем, даже и предупреди кто, вряд ли она отступила бы. К тому времени что-то уже успело измениться бесповоротно - в ней самой, в глубине ее существа, а стало быть, и жить, и поступать по-прежнему она больше не могла. Робость и нерешительность словно унесло морским отливом. Взамен, с приливом, явились бесстрашие и силы. Желание что-то делать, куда-то двигаться, а не сидеть на месте сложа руки…
        И что такое, в конце концов, поганый нрав какого-то старикашки в сравнении с чудесами, которых вдруг оказалась полна новая жизнь?
        Вспомнив о чудесах, она посмотрела на Пиви, и та, будто почувствовав этот взгляд, подняла голову и улыбнулась ей. Немножко смущенно, словно спрашивая - «ну как, ты еще веришь мне? Не передумала помогать?»
        Катти ответила подбадривающей улыбкой. И чуть заметно кивнула.
        Самой было удивительно, но отчего-то фантастический рассказ Пиви Птички не вызвал у нее ни малейших сомнений в его правдивости. И неприкаянные духи, и колдовские зелья, и сказочный универсус, затерявшийся среди театрального реквизита, - все казалось вполне естественным для новой жизни, в которой безропотная сестра трактирщика Буна вдруг сделалась музыкантшей бродячего театра и собралась покинуть тихий Байем. Катти успела придумать даже, какой именно предмет по совету Пиви начнет искать среди своих вещей. Не менее сказочный, чем сам универсус, - волшебное зеркало, способное показать ей Имара и где он сейчас находится.
        А почему бы и нет? И жизнь-то стала походить на сказку, а в сказке, как известно, возможно все, даже и существование волшебных зеркал…
        Дракон вернулся в буфет только через полчаса, вместе с Беригоном и заплаканной Изой. Обвел своих подопечных угрюмым и подозрительным взглядом и заявил, что у Изы пропала шляпка. Красный тюрбан, в котором она выходила на сцену накануне вечером. Не видел ли кто?…
        Все, переглядываясь, покачали головами.
        Фина Пышечка доела пончик, свела в тяжком раздумье брови к переносице и проскрипела, что вроде бы видела в реквизитном сундуке что-то красное, когда укладывала туда костюмы после спектакля.
        - Что ж, - буркнул Дракон, - там тоже поищем. А пока… попрошу всех вернуться в свои номера. И проверить, не прихватил ли его кто ненароком и не бросил ли в шкафу за ненадобностью!
        Щеки Катти полыхнули румянцем от одного только предположения, что она могла бы, пусть даже ненароком, прихватить чужое имущество. Но поскольку промолчали все, в том числе и Фиалка - а от этой девушки, исполненной благородного достоинства, скорей всего можно было ожидать вспышки гнева в ответ на подобные предположения, - пришлось смириться и ей. И пройти вместе с остальными после завтрака через процедуру унизительного досмотра номеров, в каждый из которых не преминул заглянуть сам Дракон.
        Извиняться старик при этом и не думал. Судя по его озабоченности, «злодейкину» шляпку он успел причислить к имуществу театральному, сохранение коего считал своей священной обязанностью. Отправление же священных обязанностей, по Драконовым законам, в извинениях не нуждалось…
        В результате с выходом из гостиницы труппа «Божественного» театра задержалась более чем на час.
        Фургоны, уже запряженные и подогнанные гостиничным конюхом со Складской улицы к «Зеленому шатру», ждали за воротами. Актеры незамедлительно приступили к перерыванию реквизита, на что ушло еще около часа. Когда же шляпки не обнаружилось ни там, ни в остальных фургонах, Дракон отдал приказ перетряхнуть личные пожитки.
        Слово «украли» не прозвучало ни разу, но щеки у Катти так и полыхали огнем.
        До тех пор, пока Пиви не толкнула ее в бок и не шепнула на ухо:
        - Шляпка могла исчезнуть неспроста…
        Тогда она вспомнила об универсусе. И перестала думать об унижении. Принялась увлеченно перебирать свои вещи, выискивая среди них вовсе не шляпку, а то самое волшебное зеркальце.
        Пиви рылась в своем бауле с не меньшим увлечением.
        Красавица Фиалка хмурилась - досмотр явно претил ее аристократическому нраву, но приказ все же исполняла покорно. Как и раздраженная Фина Пышечка - жену Дракон тоже не пощадил, отправив ее на Складскую улицу осмотреть опустевший театральный амбар.
        Иза, не раз уже проверившая и свое, и мужнино имущество, принялась было перебегать от одного актера к другому, с надеждой заглядывая в чужую поклажу. Но ее остановил Беригон. Прошептал что-то на ухо, отчего лицо у «злодейки» вдруг вытянулось. Глаза расширились, слезы высохли…
        И Пиви снова подтолкнула Катти в бок. Гляди, мол, - кажется, тоже сообразила…
        Ни у кого из женщин в багаже тюрбана не нашлось.
        - Нету, - сказал с ухмылкою и «злодей» Ворон, захлопывая свой баул. - «Бог дает, Бог и отбирает». Пророк Маргил, книга первая, глава пятая.
        - Шестая, - поправил добродушный Титур Полдень. - И у меня нету.
        Все посмотрели на Князя.
        Тот развел руками.
        - Кто последним заходил вчера в фургон с реквизитом? - спросил Дракон.
        - Я, - признался «благородный отец». - Но никаких шляпок не видал. Костюмы в сундук сложил, да и вышел…
        Старик скрежетнул зубами. И прорычал:
        - Значит, черти ее унесли! Провались все… едем наконец, дармоеды! Сколько времени потеряли!
        Иза горестно ахнула было, но под взглядом Муница съежилась. И первой полезла в фургон, подвывая:
        - Только разик и успела надеть… у-у-у…

* * *
        Времени и впрямь было потеряно немало. Колокол на городской ратуше начал отбивать десять, когда караван из четырех обшарпанных зеленых повозок выехал наконец из Байема, направляясь в Брет.
        Возглавлял его Папаша Муниц - сидя на козлах личного фургона, в коем расположилась отдохнуть от трудов праведных, охраняя заодно семейное имущество и кассу, его жена. Обычно старик доверял управление кому-нибудь из «дармоедов», но нынче был настолько зол из-за пропажи ценной шляпки и непредвиденной задержки, что послал всех к бесам и забрался на козлы сам.
        Вторым шел фургон с реквизитом, которым правил герой-любовник Беригон Ветер. Третьим, с Аглюсом Вороном на облучке, - «дамский», где ехала (и ночевала во время случавшихся порой стоянок в чистом поле) женская половина труппы. В хвосте, под управлением нового комика, вынужденного глотать дорожную пыль за всеми остальными, катил фургон, служивший таким же прибежищем мужчинам.
        Титур Полдень, оставшийся не у дел, улегся отдыхать тоже, в мужском фургоне. И храп его донесся оттуда до слуха капитана Хиббита, не успели еще растаять в знойном воздухе последние отзвуки байемского колокола.
        «Счастливчик», - с тоской подумал Кароль, уставший за неделю, прожитую без магии, больше, кажется, чем за все десять лет, отданные квейтанской разведке. Подъем чуть свет, вечный недосып, бесконечные репетиции и спектакли, беготня по поручениям Муница. Мелкие услуги, постоянно оказываемые и самому старику, и всей труппе - дабы обаять, покорить, развеять возможные подозрения… Фигаро тут, Фигаро там, двумя словами. Бедный, бедный Фигаро. К услужливости которого все так быстро привыкли, что под конец даже малевание афиш попытались на него спихнуть. Спасибо, Ворон все-таки сжалился, оставил их за собой…
        Упряжкой капитан сегодня правил впервые в жизни и отдохнуть в пути не надеялся. Однако дело это оказалось нехитрым - смирные лошадки привычно соблюдали положенную дистанцию между собою и катящим впереди фургоном и в присмотре как будто не нуждались. Поэтому через некоторое время Кароль все же расслабился. И мысли тотчас устремились к вопросу, что волновал его в последние дни больше всего на свете.
        Кто есть кто в «божественном» театре Папаши Муница?
        От кого ждать подвоха, от кого - помощи?
        Да уж, задали загадку окаянные монтальватцы, без которой он вполне мог бы обойтись! Как-нибудь да выкрутился бы, зная хотя бы своего подстраховщика, сумел бы себя не выдать, раз вся эта конспирация затеяна в целях его же безопасности - как уверял кавалер Виллер. По мнению Виллера, тот самый не вычисленный гениальный маг (по умолчанию - черный, иначе зачем бы его так опасаться?) вполне мог обладать силой достаточной, чтобы распознать даже и монтальватского агента, мастера Абеля, в рядах труппы, а в таком случае всякие, чуть более доверительные, чем нужно, отношения капитана с этим агентом автоматически поставили бы его под подозрение…
        Впрочем, нынче утром судьба послала-таки ему подсказку. Пропажа шляпки слегка всколыхнула всеобщую безмятежность, так что в результате появилось о чем поразмыслить. И свои пожитки по приказу Муница он просматривал довольно невнимательно, поскольку куда сильней, чем красный тюрбан, могущий оказаться универсусом, Кароля интересовала реакция на его исчезновение окружающих.
        И, разумеется, он не пропустил ни озабоченности на лице Беригона, ни смятения Изы - после того, как муж сказал ей что-то на ухо. Не укрылся от его внимания и необъяснимый азарт, с которым рылись в своих баулах новоиспеченные подружки Катти и Пиви. Взял он на заметку и несокрушимое спокойствие Титура, и хмурую покорность Талы, и скептическую ухмылку Аглюса, и холодное раздражение Фины, и небывалое долготерпение Муница, позволившего потратить кучу времени на поиски какой-то паршивой шляпки…
        Хотя последних двоих из списка подозреваемых, наверное, можно было исключить - следуя простой логике. Но… для начала не мешало попытаться привести в порядок все свои впечатления.
        Капитан испустил тяжелый вздох.
        «Итак, что мы имеем, душа моя Кароль?» - спросил он у себя. - «Имеем мы трех… нет, пожалуй, все-таки четырех соперников - и это не считая Раскеля…»
        Аркан-соглядатай скрываться и не думал, так что обнаружить его оказалось проще простого. Всюду следуя за труппой Папаши Муница, в Байеме этот смазливый чернокудрый малый устроился помощником конюха при гостинице «Зеленый шатер». Ухаживал за лошадьми, в том числе, надо полагать, и за театральными, и посещал все представления до единого. Как дневные, так и вечерние. Был, в общем, на виду, однако ни с кем из актеров сблизиться не пытался. Что до него, загадкой оставалось только одно - каким именно образом он собирается опознать в случае нужды универсус. Поубивать всех и каждого и на досуге, не торопясь, перещупать театральное имущество, включая гвозди, вбитые в фургонные стенки?…
        Впрочем, ломать над этим голову следовало не Каролю, поэтому мысли об аркане он отогнал. И вернулся к остальным.
        Сегодняшнее утро, похоже, преподнесло ему на блюдечке всю троицу, которую сумели вычислить монтальватцы.
        Иза Стрела, Беригон Ветер и Пиви Птичка.
        Если они маги, прикидывал теперь капитан, то и впрямь «несерьезные и неопасные», как их и отрекомендовали. Иза с Беригоном не блещут умом, Пиви в каждом шаге своем сомневается… Это первое, что позволяет их заподозрить. А второе - и главное на самом деле - на пропажу шляпки все трое отреагировали… скажем так, несколько неадекватно. Беригон, конфетный белокурый красавец с оловянным голубым взором, явно не привык обременять себя работой мысли. И следы ее, вдруг отразившиеся на его гладком челе, говорили лучше всяких слов - случилось нечто неординарное. Для самого Беригона, во всяком случае. Подтверждением тому служила и ошарашенность его жены - которая, вытаращив после мужнина сообщения на ухо и без того выпуклые глаза, сделалась, со своей худобой и высоким ростом, чертовски похожей на испуганную стрекозу… Оба не сумели скрыть своих чувств. И поэтому… вряд ли кто-то из них мог оказаться тем самым гениальным магом. Или ведьмой. Будь простоватость искусно сработанной личиной, такой умелец уж точно себя не выдал бы - ни морщинкой на челе, ни тем более выпучиванием глаз.
        Каково это - понять вдруг, что искомое уже было у тебя в руках и уплыло? А судя по реакции, именно это они оба и поняли…
        Теперь - Пиви. Девица явно с проблемами. Замкнута, неразговорчива. Внешне недурна на самом деле - этакий задорный рыжий боровичок с веснушками, только вот вечная угрюмость никого не красит… Правда, со вчерашнего дня она заметно повеселела. Успела выложить все свои страшные тайны Катти Таум и обрела в ее лице союзницу?… Похоже на то - слишком уж внезапно они сдружились… и Катти, которая до сих пор была, конечно, вне подозрений, сегодня слишком уж увлеченно искала что-то в своих вещах. Как и Пиви. И эта увлеченность была ох как подозрительна…
        Тем не менее на роль главного соперника Птичка тоже не тянула. Крутые ведьмы умеют владеть собой. Не откровенничают с первыми встречными. И не нуждаются в подружках.
        Что ж, хотя бы кандидатуры не главных нарисовались. Уже легче. Так, кто там еще остался?…
        Дракон и Кобра. Пара, давно и хорошо известная в театральных кругах Нибура, - со слов тех же монтальватцев. И, владей эти двое могуществом магии, они давно уже могли бы иметь собственный театр в столице - учитывая страсть Папаши Муница к подмосткам. Тем более не стали бы мыкаться по захолустью сейчас - зная о существовании универсуса. Куда спокойней было бы обыскать собственное имущество, сидя в каком-нибудь укромном месте, без посторонних глаз. А так - зачем им ненужный риск, что драгоценная вещица случайно попадет к кому-то из труппы?… Даже если предположить, что универсус они уже нашли и хранят его в том самом неприкосновенном сундучке, - это все равно слишком опасно. Любой разумный человек держал бы его как можно дальше от возможных претендентов, под семью замками и семьюдесятью заклятиями. А на дураков Дракон с Коброй отнюдь не похожи.
        И, стало быть, ничего они на самом деле не знают - ни об универсусе, ни о претендентах. Обычные люди.
        Единственный вариант - одного из супругов пару месяцев назад подменил своей персоной не вычисленный монтальватцами гений. И настоящий Папаша Муниц, к примеру, томится нынче в заточении, а то и вовсе покинул мир живых… Но это казалось практически невозможным. Людей, проживших в браке около сорока лет, трудно обмануть - нужно досконально знать привычки того, кого изображаешь, манеру говорить, интимные детали, наконец… поди-ка сымитируй хотя бы запах тела!.. Простой личиной тут не отделаешься.
        Второй супруг находится под властью чар, поэтому не догадывается о подмене? Нет, уж это монтальватцы наверняка заметили бы. И гения вычислили бы. Да и не похож никто из этих двоих на зачарованного - столько в них обоих жизни и так естественны оба в проявлениях своего мерзкого норова. Так что, скорей всего, они ни при чем.
        И кто же при чем?
        Аглюс Ворон? Тала Фиалка? Титур Полдень?
        По логике вещей один из этих оставшихся - обычный человек, второй - тот самый гениальный маг (или ведьма), третий - мастер Абель, монтальватец. Которому ничто не мешает выступать для пущей маскировки в роли женщины…
        Ворон… самая, пожалуй, симпатичная личность во всей компании. Умен, общителен. И если он и есть черный гений, то чувство юмора у него весьма незаурядное. Одна внешность чего стоит - предполагая, что это ложное обличье, - этакий нарочитый Злодей Злодеич. Длинные смоляные патлы, усы вразлет, нос крючком, ехидная улыбочка… При этом - веселые глаза. Всегда готов подхватить шутку. Наделен несомненной внутренней силой.
        На пропажу шляпки и поиски ее отреагировал в обычной своей манере - с насмешливым фатализмом.
        Достойный человек… с которым хотелось бы дружить.
        И равно годящийся - если отставить в сторону чувство юмора, с коим у черных магов обычно туговато, - как на роль главного врага, так и на роль друга-монтальватца.
        «Благородный отец» Титур Полдень. То же самое можно сказать и о нем. С виду - ленивый увалень, немолод, лысоват, расплывчат телом… и все же в нем чувствуется мастер-фехтовальщик. В движениях точен, в реакциях быстр, в разговорах благоразумно сдержан. Все видит, все замечает, несмотря на вечно сонное выражение лица. Всегда спокоен и добродушен, что свойственно уверенным в себе людям.
        Пропажа шляпки его как будто совсем не взволновала, но по приказу Муница он охотно искал бы ее хоть до завтрашнего утра - не торопясь, с ленцой… Просто идеальная кандидатура на обе роли.
        И, наконец, прима, красавица Фиалка. Самый загадочный персонаж. Молоденькая комедиантка с манерами знатной дамы. Это бы еще ничего, бывает… но при всей ее внешней открытости и благожелательности девица замкнута почище Пиви Птички. Ни слова о себе, даже ни одной общей фразы. При этом умеет увести разговор от своей персоны с поистине иезуитской ловкостью. Что для такого юного возраста по меньшей мере странно.
        Хороша, как ангел, - стройная фигурка, правильные черты лица, фиалковые глаза, золотисто-русая копна волос. И неприступна, как богиня. Кароль вынужден был себе признаться, что и он, как все остальные актеры, отчего-то слегка робеет в присутствии сей нежной девы, хотя успел уже сделаться ее личным парикмахером. На густые волосы примы не налезал ни один парик, поэтому перед спектаклями их приходилось укладывать и пудрить, и Князь-Волчок справлялся с этой задачей лучше всех в труппе…
        На досмотр личных вещей Фиалка реагировала в точности так, как и должна была - с видом оскорбленного, но вынужденного подчиниться грубой силе достоинства. Ничего неадекватного. Как и в реакции ее на пропажу шляпки.
        Личность примы, честно говоря, ставила капитана Хиббита в некоторый тупик. Поскольку ей не подходила ни одна роль, кроме той, в которой она и выступала, - чертовски талантливой девочки из хорошей семьи, живущей лишь сценой и на сцене. И в то же время Фиалка порой казалась старше своих лет. Глубже и значительней, словно за внешностью девочки таились зрелый ум и немалый жизненный опыт. Поэтому исключить ее из списка возможных соперников он не мог. И оставалось гадать опять же - друг, враг?
        Правда, одну маленькую слабость за ней он, кажется, все-таки заметил. Перехватил пару раз испытующий и печальный взгляд, украдкой устремленный на Ворона. Который хотя и отпускал частенько комплименты прекрасной приме, однако влюбленным в нее вовсе не казался.
        Слабость вполне простительная. Фиалке - двадцать лет, Аглюс - остроумный и привлекательный, несмотря на «злодейскую» внешность, мужчина… Только вот замаскированным монтальватцем в таком случае девушку уже не сочтешь. Не стал бы мастер Абель заглядываться на Ворона.
        Хотя… можно ли быть уверенным, что монтальватцы говорили правду и только правду? И что руководитель их поисковой группы - действительно мастер, а не мастерица?
        Капитан Хиббит даже сплюнул в сердцах. На кой черт, спрашивается, такая таинственность? Кому помешало бы, знай он своего единственного помощника?… Сплюнул, тяжело вздохнул и вновь предался размышлениям.
        Дорого он дал бы за возможность услышать, о чем беседуют сейчас дамы. Такие разные, такие все непростые и загадочные. Должны же они о чем-то говорить, едучи в одном фургоне и не имея других занятий?

* * *
        Дамы между тем говорили… о любви.
        Хотя, спроси кто у них, с чего вдруг зашла об этом речь, вряд ли они ответили бы. Поскольку никакого такого разговора заводить поначалу не собирались, а утешали Изу Стрелу, которая, едва фургон тронулся, снова принялась проливать горькие слезы.
        Верней сказать, утешала ее одна Фиалка. Пиви, будучи уверена, что Иза горюет отнюдь не о шляпке, ей искренне сочувствовала - с одной стороны. А с другой - по этой же причине не могла найти нужных слов и больше вздыхала, чем говорила.
        Катти же и вовсе помалкивала - у самой сердце вдруг оказалось не на месте.
        Она впервые покидала так основательно и надолго родные края. Практически навсегда. Уже этого хватило бы, чтобы разволноваться… А ей к тому же пришла в голову неожиданная и пугающая мысль - что будет, если Имар вернется домой именно этим летом, раньше, чем бродячий театр доберется до Ювы и она обретет постоянный адрес? Где он будет ее искать? Тем более что постоянного места в Юве ей тоже никто не гарантировал - хозяйка книжной лавки вполне могла уже найти себе другую помощницу.
        В какой-то миг Катти показалось даже, что она совершает большую глупость и лучше бы ей было остаться дома.
        Но… что сделано, то сделано. Решение принято, путешествие началось. Вернись она сейчас, ее будут ждать одни насмешки. И одиночество еще более беспросветное - теперь, когда она узнала наконец, каково это, быть своей среди равных. И нашла друзей…
        Жаль, что нету здесь, в фургоне, Волчка, думала она, уж он-то ее подбодрил бы. Поддержал бы пошатнувшуюся уверенность в том, что она поступает правильно. Изу заодно успокоил бы… это он умеет. Вся труппа расцветает при его появлении, будто солнце из туч выглядывает, даже Кобра смягчается и оттаивает старый Дракон. При одной только мысли о нем на душе становится легче… удивительный человек!
        И непростой…
        Теперь, когда она знала, что в «Божественном» театре имеется тайна, магический предмет, только в поисках которого в труппу и вступили несколько человек, Катти невольно смотрела на все и всех другими глазами - в том числе и на Волчка. Ей уже успели вспомниться и его загодя собранный баул, и впечатление, которое произвел на нее Волчок при первой встрече… А вдруг и он оказался в Байеме и поступил в театр неспроста?
        Впрочем, каждый имеет право на свои секреты. И ее догадки, конечно же, должны остаться при ней…
        Тем временем безутешность Изы утомила даже и долготерпеливую Фиалку.
        Красавица прима покачала головой и пробормотала себе под нос:
        - Стоит ли так убиваться из-за какой-то тряпки, обшитой стеклышками?
        И это вдруг подействовало. Иза взвилась:
        - Что бы ты понимала, рассудительная ты наша?!
        Злоба в ее голосе настолько не соответствовала ничтожности повода, что Иза и сама это заметила. И тут же, спохватившись, добавила тоном ниже:
        - Она мне шла как никакая другая в жизни! Боже, как я была в ней хороша! - Затем она утерла слезы и с фальшивым оживлением затараторила: - Между прочим, вчера во время спектакля один господин из первого ряда, молодой такой, с усиками, в парчовом жилете, глаз с меня не сводил! Жену его аж перекосило, я видела, видела!
        Пиви слегка озадачилась.
        - Для тебя это так важно? Ты ведь замужем и вроде бы любишь своего мужа?
        - Люблю, - кивнула Иза. - И что?
        - Как что? Думаешь, ему приятно видеть твои заигрывания со всякими господами в парчовых жилетах?
        Иза наставительно подняла палец.
        - Женщина, имеющая красивого мужа, обязана быть кокеткой, - изрекла она. - Чтобы он ревновал ее, высматривал соперников и не замечал других женщин, которые на него заглядываются.
        Все уставились на нее с удивлением.
        - Надо же, - после паузы сказала Пиви. - Тут, оказывается, не так все просто, тут база подведена. Сама додумалась, или научил кто?
        - Научил! - огрызнулась Иза. - Умный человек, между прочим, - моя бабушка. Уж она-то знала, как с мужем обращаться.
        - И как?… - спросили хором заинтригованные дамы.
        - Мужа надо развлекать, - убежденно сказала Иза. - Чтобы ему не было скучно и не хотелось искать веселья на стороне. Домой он должен идти с радостью - так бабка говорила, - зная, что никто его там пилить не будет. А наоборот, и чарочку поднесут, и выслушают, и пожалеют. И пошутят с ним, и подурачатся. И никакие кабаки ему тогда не будут нужны, ни дружки-приятели, ни девки всякие - тьфу!.. Вот. И, между прочим, дед мою бабку без памяти любил. И меня, - с вызовом добавила она, - Беригон без памяти любит. Никого больше не замечает. А ведь на такого красавчика охотниц много!
        Дамы немного помолчали. Потом Фиалка сказала:
        - Что ж, не так это и глупо…
        - Еще бы! - фыркнула Иза.
        - …только, - продолжила Фиалка, - мне всегда казалось, что люди, любящие по-настоящему, должны друг другу доверять. А не превращать свою жизнь в театр. Не бороться каждый миг за любовь.
        - Мы и доверяем! И никакая это не борьба за любовь, это… - Иза замялась в поисках слова.
        - Просто игра такая, - закончила за нее Катти и одобрительно кивнула. - Кажется, я понимаю, о чем ты говоришь.
        - А я - нет, - сказала Пиви. - И вообще, что это значит - любить по-настоящему? Кто-нибудь может мне объяснить? Нет… я знаю, конечно, что любовь любви - рознь, и люди часто обманываются в своих чувствах и понимают это, только когда любовь бесследно исчезает. Но чем настоящее чувство отличается от ненастоящего? Как их различить?
        - Вот это вопрос, - протянула Иза. И как будто задумалась.
        Озадачились и остальные.
        И Катти, к своему удивлению, поняла, что готового ответа у нее нет. Хотя он казался таким простым, таким очевидным… Она, конечно же, его знала. Только вот облечь в слова это знание оказалось непросто.
        Первой свое мнение рискнула высказать Фиалка.
        - Мне кажется, настоящую любовь отличает готовность все отдать. Всем пожертвовать, лишь бы твой любимый был счастлив…
        - Еще чего! - тут же возмутилась Иза. - Он счастлив, а ты - страдай? Нет уж. Настоящая любовь - это когда жить без него не можешь. Вот и все.
        - Когда влюбляешься, - возразила Пиви, - всегда кажется, что жить без него не можешь. А потом оказывается, что очень даже можешь и только и мечтаешь, чтобы он куда-нибудь делся… Так что это не признак настоящего чувства. Вот готовность всем пожертвовать… может быть. А, кстати, чем это - всем? Некоторыми вещами жертвовать как-то неохота. Верно Иза говорит - он счастлив, а ты страдай… и кому нужна такая любовь?
        Фиалка чуть заметно поморщилась.
        - Любовь не спрашивает, нужна она тебе или нет. Приходит, и все… И потом, он ведь тоже жертвует, если любит, - чтобы и ты была счастлива… - Голос у нее дрогнул.
        - И вот все жертвуют и жертвуют, - ехидно сказала Иза. - То-то радости!.. Нет уж, такая любовь точно никому не нужна. Помолчала бы ты, красавица. Сама, поди, еще и не любила ни разу?
        Фиалка не ответила. Прикусила губу, отвернулась к занавешенному кружевной тряпицей окошку.
        Катти показалось, что девушка слегка побледнела.
        «Любила», - тотчас же решила она. - «Любит и сейчас. И страдает».
        - Тала, конечно, еще очень молода, - сказала она примирительно. - И поэтому склонна преувеличивать. В ее возрасте и простая уступка может казаться жертвой. Но на самом деле она права. Настоящая любовь отличается готовностью уступать. Уступать радостно, не видя в этом никакой жертвы. Потому что благо любимого человека - это и твое благо. Он счастлив - и ты счастлива.
        Фиалка повернулась к ней.
        - А если нет? - спросила напряженно. - Если в результате выходит так, что несчастны оба?
        Катти пожала плечами.
        - Не знаю… разве такое вообще возможно? Ведь любовь - сама по себе счастье. Мне жаль, что я этого раньше не понимала. Вся жизнь могла бы сложиться по-другому…
        Имар был бы сейчас с ней - уступи она тогда. Не скажи тех жестоких слов, отпусти его в лес с радостью - зная, что он вернется счастливым, с глазами, полными прекрасных грез, с новой сказкой на устах… Катти погрустнела.
        Фиалка собралась сказать что-то еще, но не успела. Вмешалась Пиви:
        - Это всего лишь предположение - что настоящая любовь отличается готовностью уступать? Или ты, Катти, точно знаешь?
        - Я думаю, что это так, - ответила та. - Хотя, возможно, это не единственный ее признак. И насчет доверия Фиалка права. Доверять - значит знать, что любимый человек не сделает тебе ничего плохого. Разве что нечаянно. Поэтому уступки твои тоже ничем плохим тебе не грозят. Все беды в любви - от недоверия. Ведь как многие считают - если я ему сейчас уступлю, он мне потом на шею сядет…
        - Именно! - встряла повеселевшая Иза. - И нечего его баловать! То есть баловать надо, конечно, - так и бабушка моя говорила, - но не каждый день. Он тоже должен что-то для тебя делать, поэтому полезно иной раз и слабой, и глупой притвориться. Ах, мол, не знаю, как и быть… - и пусть он решает, как быть, чтобы его ум и сила не ржавели!
        - Опять игра? - усмехнулась Пиви.
        - Ну знаешь, если ты такая сильная и умная, что тебе и вправду никогда и никакая помощь от мужа не нужна, то ради пользы дела можно и сыграть. Чтобы хотя бы быть похожей на нормальную женщину!
        - А сильные и умные, значит, не нормальные?
        - Может, и нормальные, только не всякому мужу по плечу. Да и зачем таким женщинам мужья?
        - Для любви, - сказала Пиви и засмеялась. - О которой я уж точно ничего не знаю… Запутали вы меня, девушки, совсем.
        - А нечего умничать! - надулась Иза. - Что тут голову ломать? Уступки, жертвы, доверие… Я вам вот как скажу - муж и жена должны быть похожи. Меня, например, Беригон во всех отношениях устраивает. Он такой же, как я. Нам нравится одно и то же, нас бесит одно и то же, и хотим мы одного. Поэтому и уступать не приходится, и жертвовать ничем не надо. Цапались мы с ним, конечно, поначалу, а потом ничего, притерлись. И любим друг дружку, а уж настоящая та любовь, не настоящая - какая разница? Главное - жить друг без дружки не можем. Вот и все, и чего вам еще надо?
        - Ничего, - со вздохом согласилась Фиалка.
        И Катти с Пиви задумчиво покивали.
        - То-то же, - довольно сказала Иза. После чего зевнула, прилегла на деревянный топчанчик и закрыла глаза. - Посплю-ка я лучше, чем глупости всякие обсуждать!
        Хорошо было уже и то, что о шляпке она плакать перестала… Поэтому, чтобы не тревожить ее покой, примеру Изы последовали все остальные. И в фургоне надолго воцарилось молчание.

* * *
        Окружавшие Байем возделанные поля вскоре кончились, театральный караван въехал под сень пышного лиственного леса. Запели птицы, повеяло душистой прохладой. К дороге придвинулся подлесок, замелькали по обочинам кусты, усеянные сизо-голубыми, похожими на крыжовник ягодами.
        Дышать стало легче, и капитан Хиббит расслабился окончательно. К тому же монотонный скрип колес звучал так усыпляюще…
        Мысли потекли медленней и ленивей.
        Вправду ли наконец дал о себе знать универсус?
        Очень даже вероятно…
        Накануне утром никакого красного тюрбана у Изы еще не было. Дамы, конечно, бегали в перерывах между спектаклями по городским лавкам, и она могла купить его днем. Но до вечера никому не похвастаться? - это странно. Надеть лишь на представление?… на Изу-кокетку непохоже. А похоже скорей на то, что она вдруг обнаружила среди своих вещей новую шляпку и решила - в забвении, дарованном универсусом, - будто купила ее час назад в галантерее… Потому, вероятно, и опешила, когда Беригон шепнул ей на ухо, что именно у нее пропало. Сообразила, откуда взялась шляпка на самом деле…
        Возможно, Иза видела такой тюрбан раньше - в какой-то лавке. Возжелала его всей душой, но купить почему-то не смогла. Мечта же осталась и умудрилась материализоваться.
        А после спектакля шляпка успела побывать в руках у кого-то другого и благополучно преобразилась. Поэтому и пропала. И не исключено, что универсус таким образом сто раз уже успел поменять обличье, но остался никем не узнанным…
        Что же с ним случилось, почему его не могут обнаружить даже и хозяева-монтальватцы?
        Может, они попросту не способны испытывать настолько сильные желания, чтобы заставить свой «горшок» видоизмениться? И то сказать, куда им в этом смысле до Изы, мечтающей о новой шляпке, - с их-то возможностями, не представимыми даже для самых великих магов… чего им хотеть?
        А что, версия как версия. Возможно, не хуже тех, о коих умолчал остроглазый кавалер Виллер…
        Капитан Хиббит вздохнул. Думать и гадать было, пожалуй, делом бесполезным. Уж лучше вздремнуть.
        Он намотал, чтобы не выронить, вожжи на руку, устроился на сиденье поудобнее и прикрыл глаза. И вскоре и вправду начал засыпать.
        А еще через некоторое время даже увидел сон - навеянный, надо полагать, последними размышлениями.
        Глава 8
        Монтальватский цветочный горшок, расписанный яркими глазами, ртами и ушами, скакал по фургону с реквизитом, уворачиваясь от Кароля. Потом запрыгнул на перекладину под потолком, ставшим вдруг высотою в три метра, и, устроившись там в полной недосягаемости для ловца, насмешливо показал ему язык.
        - В чем дело? - сердито спросил Кароль. - Ну-ка иди сюда, сейчас же!
        - А не пойду, - сказал горшок.
        - Почему?
        - А не хочу.
        - Как это не хочешь? Домой пора! Тебя хозяева ждут…
        - Вот именно, - сказал горшок. - На фига мне сдались эти хозяева? Поставят на полку, и стой там до посинения!.. Нет уж, на свободе гораздо лучше. Веселее, во всяком случае. Гуляю в свое удовольствие из мира в мир… представь, за триста лет сколько я успел повидать! - Голосок его сделался вкрадчивым и мечтательным. - Я украшал собой прелестных женщин. Я был оружием в руках отважных мужчин. Я радовал детей и утешал стариков. Каких историй я только…
        - Ты убивал! - сурово оборвал его задушевный монолог Кароль.
        - Я не хотел, - сказал горшок прежним нахальным тоном. - Нет, ты дослушай…
        - Не желаю ничего слушать, - снова перебил Кароль. - У меня задание.
        - Фу, капитан, - поморщился горшок. - Чья бы корова мычала? Сам без воли жить не можешь, а меня, значит, без всякой жалости хочешь в тюрьму упрятать, причем пожизненно?
        - Что ты мелешь? - рассердился Кароль. - Какая тюрьма? Горшок - он и в Африке…
        - Сам ты горшок! Я живой, между прочим. И тоже, между прочим, чувства имею.
        Это сообщение заставило капитана озадачиться.
        - Правда? Кавалер Виллер не говорил…
        - Откуда ему знать-то? - усмехнулся горшок. - Разве что ты расскажешь. Так и передай моим - не хочу я домой. Не пойду. И тебе меня вовек не поймать, и им меня не найти!
        И с этими словами вожделенный артефакт растаял в золотистом тумане…

* * *
        Двумя часами ранее молодой аркан Раскель, который предусмотрительно угостил своего напарника по конюшенным делам стаканчиком вина с сонным зельем, услышал долгожданный храп, донесшийся из свободного денника. И тут же принялся седлать, насвистывая, лучшего хозяйского жеребца - горячего двухлетку, серого в яблоках… всякий соблазнился бы!
        Подоспело, наконец, полнолуние - самое благоприятное время для того, чтобы выкрасть Налачи Бахт. Предварительно наслав дурманный сон на дежурного сторожа… да и на всю труппу разом - на всякий случай.
        Внезапный отъезд театра из Байема помешать планам Раскеля не мог. Какая разница, где фургоны будут стоять ночью - в Байеме, в Брете, в глухом лесу? Главное, что будут стоять, а две полные луны добавят силы и без того могучим древним заклинаниям. Способным усыпить даже и таинственных светлых - несостоявшихся покупателей Дурной Удачи. А только эти странные люди, чье присутствие близ жалкой кучки неудачников, именуемой «Божественным» театром, он чуял постоянно, и представляли собой какую-то опасность для соглядатая.
        Да еще пронырливый комик - по имени то ли Волчок, то ли Князь, не разберешь… - по-прежнему тревожил сердце молодого аркана, хотя причин для этого как будто не было. Раскель не раз успел прощупать мысли и намерения нового актера, и не раз убедился, что тот - самый обычный человек. Жулик, возможно, готовый спереть все, что на глаза попадется, но и только. Не охотник за Налачи Бахт, не соперник. Тревожиться смысла нет, и все-таки…
        Но ничего, ничего… сегодня он, наконец, распрощается с проклятым театром, надоевшим ему до полусмерти, и вернется домой. Жаль, краденого жеребца придется бросить - с собою сквозь быстрый ход, да еще через несколько миров, этакую здоровенную животину не протащишь. Но пусть это будет его, Раскеля, последним несчастьем, как говаривала двадцать лет назад бабушка, смазывая целебным отваром синяки и ссадины внука…
        Продолжая насвистывать, он вывел серого из конюшни, огляделся - никого, вскочил в седло. И вскоре уже несся галопом по дороге среди полей, стремительно приближаясь к синей лесной гряде на горизонте, наслаждаясь скоростью и бьющим в лицо ветром, вдыхая всей грудью воздух, напоенный ароматами жаркого лета, радуясь силе и ловкости своего молодого тела.
        Доскакав до опушки, он успокоил разгоряченного коня и пустил его неспешным шагом. Нагонять театр и лишний раз глаза мозолить светлым не следовало. Пусть думают, что он замешкался в Байеме, а то и вовсе отстал. Авось, утратят бдительность, и легче будет застать их ночной вылазкой врасплох.

* * *
        В том, что произошло далее, Папаша Муниц мог винить только самого себя, поскольку ехал во главе каравана. Ну еще и черта, конечно, - по каковой причине окрестные чащобы все-таки огласились проклятьями антрепренера и сотрясались ими довольно долго.
        Капитан Хиббит, разбуженный криком «Тпру!», обнаружил, что его многоопытная упряжка уже остановилась сама, не дожидаясь указаний кучера, и что все остальные фургоны тоже стоят - на узком лесном проселке. А вокруг - ни малейших признаков городишки Брета или хоть какого-нибудь человеческого жилья.
        Наскоро протерев глаза, Кароль соскочил с облучка и отправился выяснять, в чем дело.
        Дракон бушевал. Какого дьявола, не мог он сбиться с дороги, по которой ездит вот уже двадцать лет!.. Это козни лешего, происки адских сил или… или чертовы клячи выжили из ума!..
        Высыпавшие из фургонов актеры столпились на обочине. От Титура Полдня Кароль узнал, что положенные четыре часа пути уже минули, а Брета все не видать, и появляться он, похоже, не собирается. Старик, должно быть, задремал и проворонил развилку. Спохватился вот только сейчас…
        Задремал? Проворонил?
        Всякое, конечно, бывает… Капитан окинул деланно равнодушным взглядом окрестности.
        Вроде бы ничего подозрительного. Тишина, покой.
        Солнце стояло еще высоко, мирно распевали птицы. Кроны деревьев стыли в сонном оцепенении - ветер спал. Жара сменилась тяжелой, липкой духотой, предвестием грозы. Ни следа разбойников и прочих лихих людей, ничего похожего на засаду, которую мог бы устроить черный гений…
        Муниц, накричавшись вдоволь, выдернул из своего баула карту Нибурского королевства, едва не разорвав ее при этом, и, сосредоточенно сопя, принялся водить по ней толстым пальцем. Актеры вокруг терпеливо переминались с ноги на ногу. С видом - у всех до единого - заспанным, равнодушным и нисколько не подозрительным.
        - Вот, - сварливо сказал Дракон, тыча в какую-то точку. - Мы потеряли, считай, четыре часа, чтоб мне сдохнуть! Развилка тут всего одна, аккурат на полпути к Брету, и это, стало быть, у нас дорога на Овру, в Богом забытую дыру с тремя десятками душ, где нам совершенно нечего делать!
        - Позвольте взглянуть, - попросил «злодей» Ворон.
        Старик отшвырнул карту, не заботясь о том, поймает ее актер или нет.
        - Черт возьми, тут и развернуться-то негде!
        По обеим сторонам дороги, узкой настолько, что фургоны на ней едва помещались, стеной стоял высокий густой кустарник, усеянный ягодами.
        - Проедем еще немного вперед, - вяло предложил герой-любовник, Беригон Ветер. - Найдем поляну пошире, там и развернемся…
        - Этак мы будем в Брете только в шесть! - сообразил вдруг Муниц, после чего злобно зарычал: - И это в лучшем случае! Два часа обратно да два туда… все пропало!!! Ни афиши расклеить не успеть, ни сцену подготовить… да и кто пойдет на представление на ночь глядя?!
        Тут Ворон протянул ему карту с вопросом:
        - А стоит ли возвращаться? - и показал на другую точку. - Смотрите… из Брета мы собирались ехать в Тоссель, не так ли? Но туда можно и из Овры добраться - через Виринту, которая ничем не хуже Брета. Даже лучше!
        Антрепренер выхватил у него карту.
        - Ты предлагаешь в лесу ночевать?! Стемнеет раньше, чем мы до Овры доедем!.. - Он снова засопел. - Виринта… где это? А, вижу. Не бывал там ни разу. Далековато от приморского тракта… Лучше Брета, говоришь?
        Аглюс кивнул:
        - Городок побольше - и зрителей побольше. Что же до ночевки в лесу, так ничего страшного. Еда у нас с собой есть, без воды тоже не останемся - озера тут на каждом шагу. С утра по холодку и доедем.
        Остальные актеры дружно закивали и сказали радостным хором:
        - Мы согласны, - явно будучи не прочь устроить перерыв в череде бесконечных представлений.
        Папаша Муниц окинул свою оживившуюся труппу злобным взглядом, задумался. Потом безнадежно махнул рукой.
        - Ладно, поехали в Овру, - проворчал. - Не люблю возвращаться - примета плохая. Да и назад тут - никак… - Он, кряхтя, полез на козлы. - Хотя, чует мое сердце, лучше было бы вернуться!
        Сердце капитана Хиббита отчего-то чуяло то же самое. Ни с того ни с сего он оказался вдруг во власти самых дурных предчувствий, и от давешней расслабленности его не осталось и следа.
        Однако выступать с предложениями было поздно - Дракон уже принял решение. Да и все остальные так обрадовались возможности отдохнуть… Только Кобра хмурилась, но даже и она не смела слова поперек сказать мужу и господину.
        Кароль нехотя зашагал к своему фургону.
        Маленький караван снова тронулся в путь. И вскоре капитан, продолжая неведомо зачем настороженно поглядывать на заросли кустарника, вроде бы нашел объяснение своим дурным предчувствиям.
        Опасаться по большому счету ему было нечего. Включись наконец неведомый черный гений в игру всерьез, появись угроза для жизни - на этот случай в труппе присутствует монтальватец. Дело самого капитана - по-прежнему искать, не ища, чертов универсус. И только. Беспокоиться не о чем.
        Он вспомнил сон о свободолюбивом горшке, невольно усмехнулся. И снова посерьезнел.
        Предчувствия могли говорить лишь об одном. Универсус уведут. Красу и гордость квейтанской разведки оставят с носом.
        Чего допустить капитан не мог ни в коем случае - ни как профессионал, ни как просто человек, наделенный самолюбием.
        И если на Овринском проселке театр оказался неспроста… если это означало, что близится какая-то развязка, ему следовало с этой минуты быть настороже. Глядеть в оба. И никакого больше дуракаваляния.

* * *
        Хорошо, что он не спешил. Летя галопом, наверняка проскочил бы развилку, не заметив, что свежие следы колес и копыт, оставленные театральным караваном, сворачивают с главной дороги на проселок.
        Удивленный Раскель придержал коня, соскочил на землю. Еще раз внимательно осмотрел следы.
        Ошибки не было - старик Муниц почему-то отправился вместо Брета в Овру, маленькую глухую деревушку, где много заработать не мог, как бы ни старался. Даже с помощью Дурной Удачи и лучших актеров мира.
        Странно… С какого это перепугу его туда понесло?
        И тут Раскель понял - с какого.
        Он увидел лежавший на развилке вьюнок. Завязанный особыми узлами.
        Простое, но надежное средство заставить кого угодно свернуть в нужную тебе сторону.
        Молодой аркан почесал в затылке и выругался.
        На повороте какой-то из фургонов проехался по вьюнку. Раздавил его и отчасти разрушил чары. Иначе Раскель точно ничего не заметил бы - хоть на всем скаку, хоть шажком. И отправился бы вслед за театром, даже не догадываясь, куда едет.
        И кому же, интересно, понадобилось сворачивать труппу с пути?…
        Озираться по сторонам Раскель не стал, понимая, что злыдарь, подложивший зачарованный вьюнок на дорогу, в кустах поблизости не сидит. Он своего добился - отправил «Божественный» театр в лесную глушь. На всю ночь, ибо та наступит раньше, чем театр доберется до Овры. И кто бы ни был тот злыдарь, цель у него одна. Та же, что у Раскеля, - завладеть Налачи Бахт. Стало быть, он где-то рядом с актерами, следит за ними и ждет остановки на ночлег.
        Вот теперь следовало поспешить.
        Раскель подобрал вьюнок, зашвырнул в кусты - чтобы никто больше не отправился ненароком вслед за театром. Потом вскочил в седло, свернул на проселок и пришпорил жеребца.
        Задремавшая было тревога проснулась, сердце затрепыхалось в груди, подобно плененной птице. Вожак табора не простит, если он упустит Налачи Бахт.
        А он ведь чуял, чуял недоброе!..
        Но кто же этот злыдарь? Не из светлых, точно, ведь те уже пытались найти Дурную Удачу и не смогли. Как не нашли ее и остальные охотники, затесавшиеся в театр, хотя двое из них мнили себя магами. Узнать ее никому не под силу… и вряд ли в этом деле поможет остановка в лесу.
        Раскель призадумался. На что неведомый соперник рассчитывал, подбрасывая на развилку вьюнок? Непонятно. И потому тревожно вдвойне.
        Надобно поостеречься. К театру не приближаться. Следить издалека, ждать…
        Или наоборот? Лучше открыто появиться среди актеров? Чтоб злыдарь сразу понял - просто так он Налачи Бахт не возьмет…

* * *
        Время близилось к семи, а солнце - к горизонту, когда Папаша Муниц с облегчением обнаружил, что обочинные заросли постепенно редеют. И деревья впереди расступаются, обещая появление - наконец-то! - поляны, куда можно будет съехать, чтобы расположиться на ночь. До сих пор чертов проселок только сужался, так что фургоны, казалось, уже проламывали себе путь сквозь кусты собственными боками. И просветов в этих кустах не наблюдалось.
        Тут еще и свежестью повеяло, и лошади, почуяв близость воды, встрепенулись, повеселели, прибавили, не дожидаясь понуканий, шагу. Папаша Муниц повеселел тоже.
        Он не раз уже успел обругать себя за то, что послушался этого кретина Аглюса и поехал-таки по незнакомой дороге. Которая выглядела с каждым часом все хуже - словно вовсе никуда не вела!
        Впрочем, кажется, выбора все равно не оставалось…
        Грозный владыка «Божественного» театра даже привстал на облучке, вгляделся с нетерпением и надеждой в промельки голубизны меж деревьями. Да, похоже, впереди озеро. А уж на берегу всяко найдется место, где поставить повозки и разжечь костры.
        Через несколько минут головной фургон к озеру и подкатил.
        Места для стоянки там оказалось сколько угодно - ближе к берегу лес расступался и плавно переходил в широкий песчаный пляж.
        Солнце еще не село, и зеркальная озерная гладь пламенела отражением закатных облаков. Неподвижных, словно нарисованные, - из-за полного безветрия.
        Столь же неподвижны были и отражения деревьев, росших на другом берегу. И пейзаж определенно радовал глаз. Но Папаша Муниц, едва успев остановить лошадей, внезапно снова разразился проклятьями. И на сей раз он костерил на все лады не безвинных чертей, а «полоумного проходимца» Аглюса Ворона.
        Причина была налицо.
        Дорога, как сделалось ясно подкатившим следом актерам, действительно никуда не вела. Здесь она и заканчивалась - на берегу изумительно красивого озера, окруженного сплошной непролазной глухоманью…
        Аглюс спускался с облучка, заранее втянув голову в плечи.
        - Что это значит?! - орал тем временем, краснея и синея, Дракон. - Где Овра? Где Виринта?! - И, узрев наконец виновника, ринулся к нему, так яростно топая, словно мысленно крушил ногами спинной хребет бедолаги. - Какого лешего ты советовал сюда ехать?!
        «Злодей» поспешно попятился, всем видом выражая недоумение и раскаяние.
        Так сыграть сумел бы лишь очень талантливый актер. И капитану Хиббиту, глядя на него, вновь захотелось, чтобы Ворон оказался монтальватцем. Или хотя бы обычным человеком…
        Аглюс в свою очередь послал короткий просящий взгляд ему - сделай, мол, что-нибудь, отвлеки Дракона!..
        Каролю уже удавалось несколько раз гасить разгоравшийся скандал, поскольку даже каменное Драконье сердце оказалось не в силах устоять перед обаянием нового комика. Но сейчас он, несмотря на всю свою симпатию к «злодею», заступаться за него не хотел.
        Ибо в глубине души был солидарен с антрепренером. Знал Аглюс или не знал, куда советует ехать, но положение, в котором очутился в результате театр, не нравилось капитану Хиббиту крайне. Эх, надо было все же повернуть обратно, когда выяснилось, что они сбились с пути! И почему он не вмешался?…
        Дракон все рычал, к нему присоединилась разъяренная Кобра. Оба не видели сейчас ничего и никого вокруг, кроме бедного «злодея», и Кароль, подойдя к хозяйскому фургону, без помех вытащил из баула на облучке карту Нибура. Развернул ее, нашел Байемский округ и дорогу на Брет.
        Та действительно раздваивалась - вскоре после въезда в лес, называвшийся почему-то Пёсьим. И ни от нее, ни от Овринского проселка, если верить карте, не отходило более в стороны ни единой тропки. Все озера располагались на некотором - где ближе, где дальше - расстоянии от обеих дорог. И ни одна из них не заканчивалась тупиком.
        Да… в случившемся вряд ли можно было винить Аглюса Ворона. Если, конечно, он был монтальватцем. Или обычным человеком.
        Но кого-то обвинить все же следовало. Дороги, ведущие в тупик, сами собой не появляются…
        Кароль оторвался от карты, окинул взглядом сотоварищей, успевших вылезти из фургонов. В который раз свирепо обругал про себя законспирированного монтальватца. Неужели так трудно подать какой-то знак, успокоить - «мол, рядом я, не волнуйся»?…
        Тем временем Папаша Муниц предпринял попытку схватить Ворона за грудки. Тот отскочил, и старик разразился новой порцией брани. Конца скандалу, судя по всему, не предвиделось, а между тем следовало позаботиться о ночлеге. Солнце садилось, о возвращении в любом случае нечего было и думать.
        Кароль сунул карту обратно в баул и подошел к остальным актерам, наблюдавшим за бурей с почтительного расстояния.
        - Дамы и господа, - сказал он со вздохом, - скоро стемнеет. Надо бы делом заняться. Давайте, что ли, составим фургоны в ряд и распряжем лошадушек…
        Это оказалось лучшим способом утихомирить Дракона. Как только тот заметил, что кто-то взялся распоряжаться вместо него, он тут же перестал орать и забыл о провинившемся «злодее». Принял командование на себя и погнал Кароля в лес за хворостом.
        Вскоре на берегу запылали два костра. Мужчины занялись лошадьми, которых следовало вычистить, напоить, накормить и стреножить на ночь, женщины - приготовлением ужина.
        Лица у всех при этом были такие довольные, словно труппа не заплутала в лесу, а приехала сюда на пикник. Мысль о том, что завтрашний день будет потрачен на долгое, досадное возвращение, удручала, похоже, одного лишь Папашу Муница. А уж подозревать, что дорога на Овру оказалась тупиковой неспроста и «пикник» добром не закончится, не приходило в голову даже этому всюду видевшему подвох старику…
        И невнятною тревогой был томим, казалось, только капитан Хиббит.
        Снова и снова приглядываясь к своим нынешним коллегам, он продолжал гадать, кто же все-таки мог подстроить эту каверзу. Но в поведении даже и самых подходящих кандидатур по-прежнему ничего сомнительного не видел.
        И потому вздохнул едва ли не с облегчением, когда из леса, с той самой злополучной дороги, что привела их сюда, на берег озера вдруг выехал всадник на сером в яблоках жеребце.
        Раскель!
        Так вот в чем дело…
        Глава 9
        На лице молодого аркана при виде актеров, суетившихся на берегу, выразилось неподдельное изумление.
        Он остановил коня, уставился на них, как бы не веря своим глазам. Потом воскликнул:
        - Вот так встреча! - и медленно подъехал ближе. Нашел взглядом антрепренера, поклонился ему с седла и сказал озадаченно: - Здравствуйте, каер Муниц. Как вы здесь оказались? Разве это не дорога на Овру?
        - К черту в логово эта дорога! - буркнул старик. - Ты-то тут откуда взялся, бездельник?
        Дракон, в отличие от своей труппы, отдыхал. Сидел всем на зависть за раскладным столом в компании жены и увесистой винной бутыли и только отдавал время от времени распоряжения.
        - Я-то? Я ехал в Овру, - ответил Раскель и растерянно огляделся по сторонам. - Да, похоже, не доехал. Как и вы до Брета?…
        Иза Стрела, хлопотавшая у костра над котелком, выпрямилась.
        - Цыганенок, - сказала она протяжно. - Смотрите, подружки, - хоро-ошенький! В синенькой рубашечке, в аленькой жилеточке! - и кокетливо помахала Раскелю рукой.
        Он машинально улыбнулся в ответ, сверкнув белыми зубами. Потом соскочил с коня и подошел к Муницу, злобно ворчавшему себе под нос:
        - Овра!.. Знал бы, сидел бы в Байеме! Занесли черти…
        - Не понимаю, - сказал Раскель. - Мы все умудрились заблудиться? - И снова с беспокойством оглянулся на лес. - Я думал быть в Овре к полуночи… но дороги, кажется, дальше нет?
        Капитану Хиббиту, который, присматривая за кострами, украдкой наблюдал, конечно, и за неожиданным гостем, беспокойство аркана показалось на удивление искренним, и он слегка поморщился. Еще один талантливый актер на его голову, хоть плачь…
        Папаша Муниц, словно прочитав мысли Кароля, рявкнул:
        - Думал - вот и катись в свою Овру! Цыган нам тут не хватало для полного счастья… отродья воровского!
        Раскель отступил на шаг и нахмурился:
        - Ай, каер Муниц, обижаете! Разве я украл у вас чего? Или плохо за лошадушками вашими смотрел?
        Тон его изменился - стал обиженно-нагловатым. Акцент усилился, появились просторечные интонации, словно аркан вспомнил вдруг, кто он такой. И эта перемена тоже не понравилась Каролю. Только что Раскель изъяснялся грамотно и выговор имел, как у всякого урожденного нибурца… Неужели и вправду не думал оказаться вместо Овры на берегу озера и растерялся при виде труппы настолько, что даже выпал на время из обычной роли невежественного бродяги? Да не может такого быть!
        - Не украл, так украдешь, - безапелляционно заявил Муниц. - Знаю я ваше племя!
        - Никогда! - с жаром воскликнул Раскель, ударяя себя в грудь. - Я не вор, солнцем клянусь! - И тут же просительно заныл: - Не гоните меня, куда я поеду? Пути нет… стемнеет скоро… дозвольте с вами переночевать. Обратно уж больно далеко!
        Муниц немного посопел и буркнул:
        - Ладно, оставайся. Про лошадушек кстати вспомнил… вот ими и займись, а то мои болваны до утра не управятся.
        Аркан просиял:
        - Спасибо, каер!
        Он взял своего серого под уздцы и торопливо зашагал к фургонам, где Титур, Беригон и Аглюс все еще возились с театральными клячами, которых, как-никак, было целых восемь.
        А капитан Хиббит подбросил хворосту в костер и вздохнул, поскольку понял, что спать ему сегодня уж точно не придется.
        Аркан-соглядатай своими чарами сбил труппу с пути, нагнал ее в лесной глухомани. Все ясно. Ночью пойдет на дело.
        «Не подведи, друг!» - воззвал Кароль про себя к монтальватцу, который тоже должен был все понять. - «Самый что ни на есть удобный случай - берем вора с поличным!»

* * *
        Покуда длились приготовления к ужину и ночлегу, на Песий лес спустился тихий и весьма романтический вечер. Небеса потемнели, лишь на западе озаренные полыханьем заката, и украсились с восточной стороны розовым, безупречной формы диском Факела, первой ниамейской луны. Жара спала, духота развеялась, сменившись благоуханной прохладой. Весело трещали костры, довольно фыркали лошади. Пел лягушачий хор в прибрежных зарослях камыша…
        К раскладному столу Папаши Муница добавились еще два, составленные в один большой, на коем тут же задымились миски с походным кулешом и призывно заблистали бутылочки, повытащенные актерами из разных укромных мест. Дракон с Коброй, которые в течение последнего часа и так себе ни в чем не отказывали, поглядели на эту красоту без энтузиазма и, не дожидаясь, пока их подопечные усядутся пировать, удалились на покой. Предварительно назначив караульным в ночь Князя - «в дороге завтра выспишься!», остальным же строго-настрого велев не засиживаться. Потому как в обратный путь надлежит отправиться на рассвете.
        - Конечно, конечно, - радостно откликнулись все. И первая пробка вылетела с хлопком из бутылки, как только за хозяевами закрылась фургонная дверь.
        - Ура! - громким шепотом сказал Аглюс Ворон, поднимая полный стакан. - «Предадимся же безмятежному веселию, братия…»
        - «…ибо час настал», - подхватил Титур Полдень.
        - Маргил? - скептически спросила Пиви Птичка. - Какая книга?
        Но ей никто не ответил, ибо час воистину настал, и довольно долго на берегу озера, помимо лягушачьего хора, раздавался только стук ложек о миски.
        Кулеш был ужасен - на вкус капитана Хиббита, во всяком случае, среди многочисленных умений которого кулинария занимала далеко не последнее место. Недосолен, переперчен, убит какой-то незнакомой и не вязавшейся со вкусом крупы приправой… Дамы явно не владели искусством приготовления пищи в походных условиях. Жаль, он не приглядел за тем, что именно они валили в котлы. Эх… ничего нельзя пускать на самотек в этой дилетантской компании! Но не разорваться же ему, в самом деле?…
        Есть, впрочем, хотелось так, что миску Кароль все-таки одолел. От добавки отказался и, налив себе еще стаканчик вина, в который раз принялся изучать исподтишка лица жующих сотоварищей.
        Иза Стрела как будто напрочь позабыла уже о пропавшей шляпке. От удрученности ее не осталось и следа, и жуткий кулеш она уплетала с завидным аппетитом, успевая при этом игриво поглядывать на красавца аркана. Вернулась к своему обычному репертуару…
        Чело ее мужа тоже очистилось от следов работы мысли… и он тоже посматривал на Раскеля. Без игривости, правда. Скорее, неприязненно. В чем не было ничего удивительного и подозрительного - на взгляд стороннего наблюдателя. Как ни крути.
        Третья предполагаемая охотница за универсусом, Пиви Птичка, в кои-то веки праздновала «час веселья» наравне со всеми. Выглядела довольной, оживленной, улыбалась, и это ей очень шло. Воистину, нет лучшего украшения для женщины, чем искренняя, приветливая улыбка…
        А вот Катти Таум, напротив, почему-то казалась озабоченной. Она то и дело поглядывала в сторону прибрежной чащи с таким видом, словно ожидала появления оттуда стаи волков. Должно быть, ей и вправду было не по себе - все-таки, насколько знал капитан, в лесу она ночевала впервые. Впрочем, к ней он особо не присматривался. Катти оставалась вне подозрений, даже если и успела с подачи Пиви примкнуть к числу соперников.
        Красавица Фиалка вкушала мерзкий кулеш с изяществом знатной дамы на светском рауте. Как всегда. И мило улыбалась, но глаза у нее оставались грустными. А выражение лица - отсутствующим, будто мысли ее были далеки от романтического вечера, костров и пирующей компании. Однако никакого напряжения и никакой настороженности не наблюдалось и в ней.
        Аглюс и Титур, утолив первый голод, принялись перебрасываться шутками - тоже как всегда, цитируя через слово пророка Маргила и уличая друг друга в незнании номеров книг и глав. Абсолютно беззаботно, об опасности как будто не думая, лиха не замышляя…
        Подозрительным не выглядело ничто. Даже сдержанная ревность Беригона к Раскелю. И казалось, что появление аркана-соглядатая и предстоящее - почти наверняка! - умыкание универсуса не волнуют ровным счетом никого, ни соперников капитана, ни его тайного помощника.
        Впрочем - осенило вдруг капитана - возможно, никто, кроме него и монтальватца, и не знает, кто такой Раскель? И даже не догадывается о причине, которая его сюда привела?
        Раскель…
        Только с ним, на взгляд Кароля, и было что-то не в порядке.
        Аркана, конечно же, пригласили к столу, на который он щедро выложил собственные дорожные припасы: хлеб, сыр, вяленую рыбу. Держался вроде бы непринужденно и весело. Но что бы Раскель ни делал - пил вино, кокетничал с Изой, обласкивал жгучим взором остальных женщин, смеялся над шутками мужчин, просил передать соль, - в каждом слове, в каждом движении его продолжала сквозить непонятная растерянность. Которой решительно не должно быть у человека, собравшегося на дело и хорошо подготовившегося к нему.
        И это сбивало с толку. Равно как и напряженно-изучающий взгляд, коим Раскель время от времени обшаривал всех актеров.
        Точь-в-точь как сам капитан… оставалось надеяться только, что сам он проделывает это менее заметно.
        Откуда растерянность? Что-то не так? Ночевку театру в лесной глуши организовал не аркан?…
        Было очень на то похоже.
        Да и, признаться, смысла в ее организации сам капитан по здравом размышлении не видел. Спать труппа - восемь человек, не считая антрепренера с женою! - уляжется в фургонах. И это будет здорово мешать обыску. Который проще было бы провести в том же Байеме, когда при театральном имуществе оставался на ночь всего один сторож. Кароль, например, в собственное дежурство запросто мог бы обшарить сверху донизу все фургоны, включая Драконий, - когда бы не был уверен, что черный гений за сторожами приглядывает. Начни кто рыться в сундуках не по делу, сразу ясно - соперник…
        И, ставя себя на место этого самого гения сейчас, он решительно не находил преимуществ, которые давала бы ему вынужденная ночевка в лесу.
        Умысел был непонятен. И оттого тревожил вдвойне…
        Факел тем временем поднялся выше, разгорелся ярче. Над кронами деревьев показалась зеленоватая верхушка Львицы. Сумрак, царивший в лесной чаще, посветлел, пронизанный волшебным двуцветным сиянием ниамейских лун. Кромешной тьмы ночь всяко не обещала…
        Наевшись, актеры на некоторое время оцепенели. Взгляды сделались осоловелыми, улыбки - блуждающими и бессмысленными. Лишь изредка кто-нибудь вздыхал и говорил:
        - Хорошо…
        Потом Катти Таум встала и - по привычке, видно, - начала собирать со стола пустые миски.
        - Помочь? - встрепенулась Фиалка. Вскочила, не дожидаясь ответа, и понесла к озеру закопченные котелки.
        Больше никто не шелохнулся. И Кароль, проклиная про себя добровольно избранное амплуа услужливого мастера на все руки, нехотя поплелся за примой. Отобрал у нее один котелок, расположился у воды так, чтобы видеть всех остальных, и принялся отчищать его травой и песком.
        С тяжелым вздохом к компании посудомойщиков присоединилась и Пиви. Взялась вместе с Катти намывать миски. Иза же сделала вид, будто ничего не замечает. Даже глазки закрыла и с томным видом прильнула к плечу супруга.
        Аркан заерзал, и взгляд его заметался между оставшимися за столом и группкой на берегу.
        Кароль мысленно посочувствовал ему, вслух же сказал смешливо:
        - Прячьте свои колечки, девушки, у кого они есть. Не то поутру не досчитаетесь.
        Фиалка нахмурилась. Спросила:
        - Ты тоже думаешь, что раз цыган - так обязательно вор?
        - Нет, - немедленно отрекся капитан. - Не думаю… но имей я что-то ценное, сегодня засунул бы его поглубже и подальше. На всякий случай.
        - А мы запремся в фургоне изнутри, - с деланной беспечностью сказала Катти. И в очередной раз тревожно оглянулась на лес. - Никто и не войдет.
        - Запремся, как же! - фыркнула Пиви. - Кое-кто из нас замужем, между прочим. И ночью наверняка отправится к мужу. - Она посмотрела через плечо на Раскеля. - Или не к мужу, - добавила себе под нос.
        - Пиви, - мягко одернула ее Фиалка.
        - А что? Она, по-твоему, правду говорила насчет своей верности? Ох, сомневаюсь я…
        - Не в этом дело, - Фиалка показала глазами на Кароля.
        Тот навострил уши.
        Пиви снова фыркнула.
        - Думаешь, для него это секрет? С ним Иза не заигрывала? Князь, скажи!
        Все с любопытством уставились на него, и Кароль пожал плечами.
        - Да какие это заигрывания? Так, игра в гляделки. Хищниц настоящих вы не видали…
        - А ты видал? - спросила Пиви.
        - Ха! - Кароль приосанился. - С моим-то неземным обаянием?… столько их пыталось меня сожрать, что удивляюсь, как я до сих пор холостяк!
        Все засмеялись, но Пиви не унялась.
        - Ты ни разу не был женат?
        - Нет, - сказал Кароль, добавив про себя: «Простите, Вероника Андреевна!»
        - Никогда не любил так сильно, чтобы захотелось жениться?
        - Странная постановка вопроса, - ушел он от ответа. - В брак вообще-то обычно вступают двое. Одного моего желания было бы маловато…
        - Но ты любил хоть раз по-настоящему?
        - Конечно!
        - Тогда скажи - что такое настоящая любовь? И как отличить ее от ненастоящей?
        Кароль вскинул брови. Заглянул в котелок, словно надеясь найти ответ на дне, затем окунул его в воду и принялся полоскать.
        - Ну ты и спрашиваешь, Птичка. Хотел бы я увидеть человека, который это знает, - сказал он наконец.
        И соврал… был в его жизни такой человек. Женщина, которая знала о любви все. Об этой квейтанской ведьме он мог бы рассказывать часами. В стихах. Только вот права не имел даже упоминать кого-то из своих настоящих знакомых.
        А если бы и имел - что толку пытаться передать чужие знания, которых сам до конца не понимаешь? Длинный вышел бы разговор, и сейчас это ему совсем не ко времени…
        - Никто не знает, - вздохнула Пиви. - Живи и мучайся вопросом… Эх, чувствую я, Князь, не договариваешь ты. Скрываешь что-то. Есть у тебя какая-то тайна!
        Он слегка напрягся. Это еще что за намеки? Шутка или?…
        Но ответить не успел - на помощь вдруг пришла Катти Таум.
        - Конечно, есть, - сказала она с несколько ненатуральным смешком. - Происхождения в некоторых случаях не скроешь…
        - Ах да, ты же у нас вроде как князь, - усмехнулась и Пиви. - Что ж, признайся наконец - так оно и есть?
        На Кароля уставились в ожидании ответа три пары глаз. И то, что он увидел в одной из них, заставило его забыть на миг про Раскеля и даже про универсус.
        То были глаза Фиалки, юной примы, и смотрели они… так, словно девушка прекрасно знала, кто он такой. Все понимала, сочувствовала и слегка печалилась оттого, что настоящая тайна его не может быть раскрыта.
        Он напрягся еще сильней. Друг или враг?…
        - Признаюсь, - сказал медленно, сам не понимая, что говорит, - так и есть.
        Фиалка отвела глаза. Он испытал облегчение и тут же спохватился, вспомнив о своей роли. Добавил с сокрушенным видом:
        - Больше того, на самом деле я… княгиня! Скрываюсь у Папаши Муница от злодея-мужа…
        Фиалка выронила котелок.
        - …который хочет сослать меня в монастырь!
        Девушки захохотали. Фиалка - тоже, но сдавленно, наклонившись и вылавливая котелок из воды, так что лица ее при этом он не видел.
        Что за черт?… Кто же она такая? О чем знает… или догадывается?
        Разговор на этом завершился - посуда была перемыта. И отягощенный новой загадкой - верней, загадками, поскольку вымученный смешок Катти не прошел мимо его внимания тоже, - капитан вернулся вместе с остальными к столу, где Аглюс Ворон не мешкая налил всем четверым по стаканчику.
        - Мы тут подумали, - весело сказал Аглюс, - а не сыграть ли нам во что-нибудь? Спать пока неохота, да и вина еще…
        - Я предлагаю в «Обезьяну», - перебила его Иза.
        - Не знаю такой игры, - качнула головой Фиалка, и вид у нее сделался утомленный.
        - Ну, это очень просто. Двое загадывают слово и показывают его в лицах, а остальные пытаются отгадать…
        Пиви поморщилась.
        - На сцене кривляться не надоело? Может, обычные загадки позагадываем?
        - Ох, - сказала Катти. - Не помню ни одной. Давайте лучше в «Рифмы» поиграем.
        - А это что за игра? - спросил аркан.
        - Нет, - решительно отказался Аглюс. - Не годится. Нужна бумага, карандаши… где мы их возьмем? Лучше в «Цепочку».
        - Или в «Знаю, знаю», - подхватил Титур.
        Раскель снова спросил, что это за игры, и пока ему объясняли, Фиалку осенила некая мысль - судя по тому, как блеснули ее глаза и прояснилось лицо.
        Дождавшись паузы, она сказала:
        - Могу предложить кое-что новенькое. Это игра… с одной стороны. А с другой - шутка, в которой есть доля правды. Потому что она дает человеку возможность лучше понять самого себя.
        - Ну-ка, ну-ка, - заинтересовался Титур.
        - Я задам два вопроса. Вы ответите на них, а потом я объясню, что означают ваши ответы. Хотите?
        - Хотим! - отозвался дружный хор. Промолчал только Раскель. Настороженно.
        Вновь напрягся и капитан Хиббит.
        Возможность лучше понять себя… надо думать, и всех остальных тоже. Игра предложена неспроста? Прекрасная прима осталась не удовлетворена сеансом разоблачения во время мытья посуды? Ну-ну…
        - Хорошо, - кивнула Фиалка. - Начнем.
        Глава 10
        Аглюс жестом попросил девушку задержаться и наполнил опустевшие стаканы. Кароль тем временем, вынув из кармана коробку дешевых, кошмарных на вкус и запах нибурских папирос - единственное, что мог себе позволить в роли нищего актера, - предложил их Пиви. Оба задымили, и к ним присоединился, набив трубочку, еще один заядлый курильщик труппы, Титур Полдень.
        - Вопрос первый, - медленно начала Фиалка, когда с этими приготовлениями было покончено и все взгляды обратились к ней. - Каково в вашем представлении идеальное жилище? Не торопитесь, подумайте, прежде чем отвечать. Представьте себе, в каком доме вы поселились бы, будь у вас неограниченная возможность выбора. Явился, к примеру, волшебник и дарит вам буквально мечту…
        - О-о-о, - протянула Иза Стрела, и за столом воцарилась тишина.
        Которую через полминуты нарушила опять же Иза.
        - Чур, я первая! - сказала она. - Можно? - И затараторила: - Я бы поселилась на Королевском бульваре, в особняке графини Либэ, голубом таком, с белыми колоннами. Она его сдает, но я бы насовсем выкупила. Волшебник же, говоришь, явился?… Рухлядь графинину выбросила бы, наняла Пино Ястреба - декоратора, который обставлял дом самой Илен Киске. Попросила бы все, как у нее сделать, - всюду зеркала, даже на лестницах, сборчатые портьеры, бархатные козетки, лакированные столики от Фило Риги, хрустальные люстры, пуфы… Эх, мечтать так мечтать! - сцену бросила бы и в первом этаже открыла модную мастерскую. Хватило бы нам с Беригоном под жилье оставшихся двух. Я такие платья иногда придумываю - королева ахнет! А шляпки…
        - Погоди со шляпками, - остановила ее Фиалка. - О доме побольше расскажи.
        - Что рассказывать-то? - озадачилась Иза. - Ну, дом… много комнат, конечно. Гостиная там, столовая, спальни, гостевые. Туалетная, гардеробная. Большая… - Она запнулась. - Неважно. И всё красоты неописуемой, как у Илен Киски. А главное - мастерская! Пошивочная, примерочная, комната отдыха…
        - Довольно, - кивнула Фиалка. - Я поняла. - И перевела взгляд на ее мужа.
        - Еще ковры повсюду, - торопливо добавила Иза. - И настенные тарелки от Титы Лило!
        - Да, да… А ты что скажешь, Беригон?
        Герой-любовник пожал плечами.
        - Я с Изой согласен. Лучше не придумаешь. Все, как она сказала, только… в каждом доме есть чердак, верно? Вот там хозяином буду я. При Изином характере она его быстро набьет всякими ненужными вещами, да хоть той же графской рухлядью. Сундуков со старыми нарядами понаставит. И выйдет славное местечко, где можно прятаться от гостей. Заниматься чем хочешь…
        Все засмеялись.
        - И чем бы ты занялся? - с улыбкой спросила Фиалка.
        - Не скажу.
        - Да ладно! - встряла Иза. - Я знаю - он там свою коллекцию от меня спрячет. Как маленький, ей-богу, собирает цветные стеклышки, осколки всякие, обтачивает… и что в них проку?
        - Не понимаешь - молчи, - Беригон слегка покраснел.
        - А и правда, что в них проку? - поинтересовалась прима. - Для тебя лично?
        - Красивые они, - буркнул Беригон. - Особенно когда на свет смотришь. Мозаики можно составлять. Если никто под ухом не зудит…
        И снова все засмеялись, одна Фиалка покивала с серьезным видом головой.
        - Хорошо. Кто следующий? - Перевела взгляд на Титура Полдня.
        «Благородный отец» пыхнул трубкой и сказал:
        - Для меня идеальное жилье - загородная усадьба. Дом и сад.
        - Подробней можно?
        - Подробней? Ну… хороший дом, такой, чтобы жить в нем было удобно. Комнатки - небольшие, все под рукой, далеко ходить не надо. С гостями, если вдруг много понаедет, можно и на террасе посидеть… А вот сад - большой. Заросший, как в природе. Не стал бы я там дорожки расчищать и цветы высаживать. Лень… да и не люблю я эту искусственную красоту.
        - Ты поселился бы в этом доме один?
        - Один, один. Кухарку бы только нанял.
        - Даже зверя домашнего не заведешь? Собаку там или кошку…
        - Приблудится - пущу. Отчего не пустить? И человека пущу, коли приблудится. - Титур усмехнулся. - Но человека - не навсегда. Суеты от них много, от людей…
        Аглюс Ворон проворчал:
        - Сам, можно подумать, не человек. Не «равен ли тебе во всем твой ближний»?…
        - Да, да, - отмахнулся Титур. - Книга третья, глава…
        - И все же, - снова заговорила Фиалка, - что еще имеется в твоем идеальном жилище? Есть ли там книги? Те же зеркала? Безделушки?
        - Кладовки есть, - ответил Титур. - Много. По всем углам. Куда ни пойдешь, значит, в кладовочку и упрешься. А там - окорока, колбасы, соленья…
        Под общий смех Фиалка кивнула и посмотрела на Раскеля.
        Аркан слегка оскалил зубы в подобии улыбки.
        - Мой дом - седло, - сказал. - Крыша - небо. Постель - трава. Что еще человеку надо? Коня своего - украшу, да, он лучший друг. На ленты в гриву и дорогую сбрую денег не пожалею.
        - В седло с собою никого не посадишь?
        - Красивую голубку вроде тебя - посажу. Отчего нет? - Голос аркана сделался бархатным.
        - Спасибо, - сдержанно сказала Фиалка. - А если голубка не захочет ночевать в поле?
        - Улетит, держать не стану.
        - Понятно. Больше ничего не добавишь?
        - Нет.
        Фиалка перевела взгляд на Катти.
        Та посерьезнела.
        - Мне все равно… Мой дом - там, где Имар. Где ему хорошо, там и мне. Хоть среди дремучего леса жить, лишь бы вместе. А когда его нет со мной… не знаю. Ничего не могу сказать. И ничего не хочу.
        Фиалка сочувственно кивнула. Посмотрела на Пиви.
        - У! - протянула та. - А мое идеальное жилье - крепость. Высокие стены, глубокий ров. Подъемный мост. И пушки, пушки, пушки - из всех амбразур. Чтоб и близко никто не подходил!
        - Ох, - сказала Фиалка. - А внутри той крепости каково?
        - Ну, внутри ничего, помягче обстановочка. Как у всех нормальных людей - диванчик там, столик, стулик. Цветок какой-нибудь на окне, в горшке. Мне всего-то пары комнат хватит, где работать и спать. И кухни…
        - Работать? - подняла Фиалка бровь. - Что ты имеешь в виду?
        Пиви прикусила губу.
        «Попалась, ведьмочка?» - подумал капитан Хиббит. - «Да… лучше бы тебе по-прежнему ходить с мрачным видом и помалкивать. Уже по одной манере говорить ясно, что ты даже не из этого мира. И что же, интересно, за работа у тебя - девицы якобы из Нибура, где низшее сословие в основном в прислугах ходит, а среднее и высшее сидит в светелках и шарфики вышивает? Да разъезжает по балам?»
        Размышляла «ведьмочка» недолго. Выкрутилась:
        - Э-э-э… может, кому-то это покажется странным, но я давно хочу книгу написать. Вот будет у меня крепость «от волшебника» - точно сяду…
        - Книгу? О чем?
        - Э-э-э… о любви бедной гувернантки к своему хозяину. Графу, вдовцу, отцу пятерых детей.
        «Что-то знакомое», - иронически хмыкнул про себя Кароль.
        - Ново. И очень интригующе, - без тени иронии сказала Фиалка. - Женщин-писательниц у нас пока еще не было… Хозяин гувернантку полюбит?
        - Куда он денется!
        - Хорошо. Надеюсь когда-нибудь увидеть эту книгу напечатанной… Значит, в крепости своей ты тоже заживешь одна?
        - Как перст! Даже без кухарки, - Пиви покосилась на Титура. - Книг у меня там будет столько же, сколько у некоторых - колбас в кладовках. С домашним зверьем сложнее. Я вообще-то люблю кошечек-собачек, но в доме их держать не хочу. Ухаживать за ними надо, да и от дела отвлекать будут…
        - Друзей-то хоть к себе пустишь?
        - Немногих. Да их у меня почти и нету.
        - Понятно.
        Фиалка сделала глоток вина. Взглянула на Кароля.
        - Твое идеальное жилище, Князь?
        Князь…
        «Эрмитаж!» - чуть не сорвалось у него с языка, хотя планировал он другое - живописать что-нибудь вроде скромного шале в Альпийских горах. В последний миг успел припомнить все же местный аналог петербургского дворца - королевскую резиденцию в Юве. И сказал небрежно:
        - Асфольгиор. Добавить нечего.
        Все захохотали.
        - И вправду нечего. - Фиалка улыбнулась, но глаза ее остались серьезными.
        Несколько секунд еще она изучала его лицо - Кароль старательно смеялся в это время над собственной шуткой. Дала всем время успокоиться, потом перевела взгляд на Ворона.
        - А что скажешь ты?
        «Злодей» вздохнул.
        - Странное дело… - несколько неуверенно начал он. - Была у меня когда-то мечта об идеальном доме. Но сейчас, пока я пытался ее вспомнить, понял вдруг, что нужно мне совсем другое. Сторожка в лесу. Лежак с медвежьей шкурой. Печурка, топор, ружье. И никого - на многие версты вокруг. Только кабаны, волки, лисы…
        Фиалка опустила глаза.
        - На тебя не похоже.
        - Еще бы! Потому что я вру, - Аглюс потянулся за бутылкой, щедро плеснул себе вина. - Нет ничего лучше особняка графини Либэ. Жаль, Иза с Беригоном его уже заняли. Да ладно, на Королевском бульваре особняков много. Поселюсь где-нибудь по соседству. Буду покупать у Изы самые красивые, самые дорогие шляпки и дарить… Князю. Пускай красуется в них в своем Асфольгиоре!
        И снова грянул смех.
        Когда все успокоились, Пиви спросила:
        - Ну? И что наши ответы означают?
        - Подожди, - сказала Фиалка. - Сперва второй вопрос. Представьте себе какую-нибудь емкость…
        - Что-что? - перебила Иза.
        - Емкость. В которую можно что-то положить, налить или насыпать.
        - А, понятно.
        - Так вот, представьте и опишите…
        - Уже, - сказала Иза. - Представила, описываю - сумка. Большая, вместительная, из крепкой кожи. С двумя отделениями, с кучей карманчиков, с прочными ручками. Торбища такая, куда много чего можно напихать…
        - Прелестно! - Фиалка почему-то разулыбалась.
        - Красная! - уточнила Иза.
        - Достаточно. Беригон?
        - А мне представился кувшинчик с пивом, - ответил тот. - Из ледника, запотелый…
        - Хорошо. Титур?
        - Фонтан, - сказал «благородный отец». - Бьет струей, на солнышке радугой играет… Не совсем, конечно, емкость. Но ведь бассейн за нее сойдет? Бассейн с фонтаном…
        - Сойдет.
        - Правда, после Беригонова пива я что-то засомневался…
        - Пусть будет фонтан, - под общий смех сказала Фиалка. - Важно первое представление, а не второе. Раскель?
        - Мне ничего не представляется, - ответил тот. - Но пусть будет… шкатулка. Запертая. Внутри что-то перекатывается и звенит. Что - не знаю.
        - Красивая хоть шкатулка?
        - Да, красивая.
        - Хорошо. Катти?
        - Очаг… и в нем горит огонь, - смущенно сказала Катти. - Совсем не емкость…
        - Что представилось, то представилось, - кивнула Фиалка. - Пиви?
        - Воронка от бомбы, - сказала та.
        Фиалка взглянула на нее с удивлением.
        - Ни больше ни меньше?
        - Сама говоришь - что представилось.
        - Да… Ну, воронка так воронка. Князь?
        - Сундук с пиратскими сокровищами, - ответствовал капитан Хиббит, снова вызвав всеобщее веселье. - Под страшным заклятием, снять которое могу только я.
        - Потом поделишься? - улыбнулась и Фиалка.
        - Конечно!
        Она кивнула и повернулась к Аглюсу.
        - Русло реки, - сказал «злодей». - От истока до устья.
        - Сухое русло? - уточнила девушка, и голос ее слегка дрогнул.
        - Нет, почему же… Река на месте, течет. Среди зеленых берегов.
        - Хорошо…
        - Давай рассказывай уже, что это значит! - потребовала Иза. - Умираю от любопытства.
        Фиалка вздохнула, обвела взглядом всю компанию.
        - Рассказываю. Только попрошу помнить, что это все-таки игра. И если толкование придется кому-то не по вкусу, не обижайтесь. Лучше подумайте - а нет ли в нем зерна истины? Услышанное не понравилось - так, может, стоит заняться на досуге… своей душой? Потому что идеальное жилище по некоторым мистическим учениям - это символ именно души.
        Описывая его, вы невольно описали себя.
        И что я могу теперь сказать об Изе?… Душа ее красива и просторна, вмещает многое, открыта для людей - не зря в доме предусмотрены гостевые комнаты. Но… ей не хватает оригинальности и самобытности. Обстановку своего идеального жилья - то, собственно, что и должно наполнять душу, - Иза не просто доверит постороннему человеку, декоратору, а еще и попросит сделать все, как у кого-то другого… пусть даже у самой Илен Киски. Богатое убранство, модная мебель, даже обилие зеркал, говорящее о склонности к самолюбованию, - все это, до последней мелочи, заимствовано, все не твое. Но где же ты сама, твой вкус, твои и только твои желания? Знаешь ли ты их?… Впрочем, кое-что ты знаешь твердо, и это спасает дело. Модная мастерская, столь тебе желанная, - это на самом деле твоя тяга к прекрасному. Творческое начало, существующее в душе, для которого ты не пожалеешь даже и целого этажа…
        Фиалка переждала общий смех. Затем продолжила:
        - Беригон принимает все, чего желает Иза. Это говорит о полном доверии, с одной стороны. С другой - об изрядном пренебрежении собственной душой, в которой лишь один уголок - тот самый, куда Иза сложит все ненужное, - и должен, по мнению Беригона, остаться неприкосновенным. Уголок, где можно скрыться от всех и вся и предаться любимому занятию. Собирание и обточка стеклышек, складывание мозаик - это говорит о созерцательности, присущей Беригону, умении видеть красоту там, где ее найдет не всякий. О желании создавать красоту… Иза считает, что вы с нею похожи. Так оно и есть. Оба не самостоятельны в выборе своих предпочтений, оба готовы идти на поводу у чужого мнения, но при этом у каждого есть свое, заветное, местечко в душе, где хозяйничать вы не позволите никому. Беригон более замкнут, Иза более общительна, но в целом вы прекрасная пара - пока не посягаете на заповедные области друг друга.
        - Как это верно! - сказала Иза, слушавшая ее открыв рот. - Вот уж не думала, что ты такая умница… Чешешь как по писанному!
        - Ты не обиделась?
        - На что? Чистую правду говоришь! Даже про чужое мнение… мне-то казалось, я правильно делаю, что всех слушаю, а теперь… И правда, есть о чем подумать. А сумка что означает?
        - Об этом позже.
        Фиалка повернулась к «благородному отцу».
        - Молчи! - Титур замахал руками. - Я сам уже все понял. Ничего в моей душе нет, кроме обжорства и лени…
        - Мне кажется, ты шутил, рассказывая о своем идеальном доме, - сказала девушка. - Во всяком случае, был не вполне искренен. Или поленился подумать?
        - И то, и другое, и третье, - ответил с деланной печалью Титур. - Теперь жалею… нет бы напустить полон дом собак и гостей, и книжками обложиться, дабы показать свою доброту и ученость. Но - поздно.
        Аглюс ухмыльнулся.
        - Поздно, поздно. Знаем мы теперь твое истинное лицо…
        «Благородный отец» немедленно привел подходящую цитату из пророка Маргила, «злодей» парировал. Тем временем капитан Хиббит, припомнив собственное «идеальное жилище», попытался сообразить, как можно расшифровать им сказанное.
        Но не преуспел.
        «М-да, непростая игра, однако», - подумал он. - «Как и сама прима, черт побери! Прирожденный психолог или все-таки ведьма? Что, интересно, она о нас еще поняла, о чем не скажет вслух?… Надеюсь, по-настоящему ее интересует один Аглюс, а мы - так, сбоку припека! Недаром она все время оставляет его напоследок…»
        Фиалка между тем взялась за аркана.
        - Ты был весьма лаконичен, Раскель, но все же и о тебе можно кое-что сказать. Твоя душа - вольный ветер. Как всякий ветер, наверняка переменчива - сегодня ласковый бриз, завтра ураган. Стен - то бишь каких-то ограничений - она не признает. Содержит в себе весь мир и - одновременно пустоту. Ты доверяешь лишь бессловесному зверю. Был бы щедр для своего друга, но друга у тебя нет… На этом я, пожалуй, остановлюсь, ибо не хочу обидеть. Но один только вопрос - тебе никогда не бывает одиноко?
        - Нет, - буркнул Раскель, отводя взгляд.
        - Однажды станет, - сочувственно заметила девушка. - Но это - твоя душа, и тебе, конечно, советы не нужны.
        - Отчего же, - сказал он вдруг. - Твои я бы не отказался выслушать, только не сейчас, - и, подняв голову, посмотрел на нее с усмешкой. - А попозже и наедине…
        Все мужчины труппы мгновенно подобрались, грозно уставились на него.
        Но Фиалка сделала вид, что не услышала этого, и повернулась к Катти.
        - Ты сказала, что не мыслишь себе дома без Имара. Возможно, сейчас это вполне объяснимо - ты оставила тот дом, который у тебя был, а нового еще не обрела. И, находясь в смятении, думаешь, что тебе вовсе ничего не нужно. Но… Надеюсь, ты не обидишься, если я скажу откровенно - не все, на мой взгляд, ладно с твоей душой?
        - Говори. - Катти распахнула глаза.
        - Мужчина обычно строит жилище. Женщина - обустраивает. Когда ты пришла в дом мужа, что ты внесла туда своего?
        Катти ненадолго задумалась. Потом сказала тихо:
        - Ты права. Только сейчас и поняла - никчемная я была хозяйка. Ничего не внесла. Там все было Имарово. А я только сидела и ждала, когда он вернется и озарит наш дом светом своей души. И заодно согреет мою душу. Она была пуста без него…
        - Была, - подчеркнула Фиалка. - К тому же это не совсем так. Иначе он не полюбил бы тебя. И все на самом деле - в твоих руках.
        Катти кивнула.
        - Да. Теперь я понимаю.
        И Фиалка, оставив ее в покое, повернулась к Пиви Птичке.
        К этому времени «игра» уже перестала казаться таковой не только капитану Хиббиту. Юную приму, оказавшуюся способной на столь глубокие и неожиданные суждения, все слушали затаив дыхание.
        - Ой, - сказала Пиви с нервным смешком. - Может, не надо обо мне?
        - Как хочешь.
        - Нет, говори!
        - Душа - крепость… Желание отгородиться от всех и вся высокими стенами и глубоким рвом возникает неспроста. Не буду спрашивать, что именно тебе пришлось пережить в прошлом. Но от мира и людей, живущих в нем, ты ждешь с тех пор только неприятностей. Ты хочешь быть счастливой, поэтому готова палить из пушек во всякого, кто покусится на твой внутренний, искусственно созданный и тщательно охраняемый покой. Но забываешь о том, что счастье обретается только в гармонии с собой и с миром. Гармония же невозможна, пока ты чего-то боишься.
        Стены нужно рушить, ров - засыпать. Ты достаточно умна и сильна, чтобы справиться с любой неприятностью. И, думается мне, твое творческое начало - желание написать книгу - способно послужить тебе на самом деле лучшим щитом от ненужных или злых людей в твоем доме.
        - Возможно, - скептически сказала Пиви. - Спасибо на добром слове…
        - Не за что.
        Подошла очередь капитана Хиббита, и все разулыбались заранее. Он тоже - сощурив глаза и глядя на приму с хитрецой.
        В толковании ее, однако, ничего забавного не оказалось.
        - Асфольгиор… этот дивный дворец не обойти, по слухам, ни за день, ни за два, - сказала она задумчиво. - Простому смертному туда вообще не попасть. Мрамор, золото, самоцветы, драгоценные сорта деревьев, великолепные картины и статуи… а еще - королевский трон, олицетворение власти. Власти над собой или над другими?… Я не берусь судить, хозяину дворца видней. Могу сказать только, что богатств его души не исчислить, по всей видимости, никому. Потому что вход туда охраняется стражей. Хоть ты ее и не упомянул, но не бывает дворцов без охраны.
        - Моих друзей туда пускают без препон, - сказал, усмехнувшись, Кароль. - А друзей у меня много, - и подмигнул Катти и Пиви, таращившим на него глаза с неподдельным интересом.
        - Друзей ли? - мягко возразила Фиалка. - Есть, знаешь ли, некоторая разница между людьми, которых ты рад видеть, и людьми, которым ты доверяешь.
        - Ну… - Впервые в жизни, наверное, Кароль не нашел, что сказать.
        Разницу он, конечно, знал. Но не станешь же объяснять при толпе народу, состоящей к тому же из одних подозреваемых, что в силу профессии тебе приходится в основном иметь дело с третьей категорией людей - кому и не рад, и не доверяешь!..
        - Да. Дворцов без охраны не бывает, - вынужденно повторил он ее слова.
        И Фиалка повернулась к Аглюсу.
        Тот отсалютовал ей полным стаканчиком.
        - Твое идеальное жилище меня, прямо скажем, удивило, - сказала она. - Ты совсем не похож на человека, который предпочитает лес городу и общество зверей - человеческому. Как не похож и на аскета, способного из всех удобств обойтись лежанкой и печью. Но… Поскольку я и в мыслях не держу на самом деле, что ты солгал, могу предположить одно - сегодня для тебя это и вправду так. Есть какая-то причина, по которой тебе хотелось бы оказаться далеко отсюда, там, где никто не найдет, в полном одиночестве… Сказать еще?
        - Не надо, - Аглюс скривился. - Причина на самом деле проста - Папаша Муниц. - И с комичным ужасом оглянулся на фургон антрепренера. - Уж сегодня-то мне точно хотелось оказаться подальше от него. На краю света!
        Все понимающе засмеялись.
        - Возможно… - с сомнением протянула Фиалка.
        - И хватит обо мне. Давай уже наконец о сумке… - Аглюс кивнул в сторону Изы. - А то кое-кто извелся от нетерпения!
        - Как скажешь. - Прима вздохнула. - Только подбросьте сперва кто-нибудь хворосту в огонь. Не то останемся в темноте.
        Костры, забытые за увлекательным разговором, и впрямь успели почти погаснуть.
        Один решили не разжигать заново. Вторым, что был поближе к столу, охотно занялся капитан Хиббит, воспользовавшись паузой, чтобы наскоро повторить про себя Фиалкины откровения. С намерением обдумать их еще раз, на досуге. Если он, конечно, будет, этот досуг…
        Хворосту он навалил побольше, чтобы надольше хватило. И когда вернулся за стол, Фиалка приступила ко второй части толкований.
        - Емкость - это… любовь, - заявила она. - И сумка Изы - весьма необычайный пример…
        Все начали хохотать, не дав ей закончить.
        - Вместительная… - не удержалась от смеха и сама прима. - Большая, прочная…
        Иза захихикала тоже.
        - С кучей карманчиков!
        - С двумя отделениями! - припомнил Беригон. - А для кого второе?…
        - Красная… Цвет любви… - сквозь смех выдавила Пиви.
        - Хозяйственный подход! - подвела итог Фиалка. - Возможно, несколько прагматичный, зато надежный… Беригон, увы, менее оригинален. Холодное, с ледника, пиво всего лишь освежает и утоляет жажду. Впрочем, многие мужчины не могут без него жить…
        - Не зря я сомневался! - огорченно воскликнул Титур. - Что по сравнению с его пивом мой фонтан?
        - Неужели сам еще не понял? - поддела развеселившаяся прима. - Любовь для тебя прежде всего - красота. Игра солнечного света, радуга… Сама же вода, между прочим, - основа жизни!
        А вот Раскель пока еще совсем не знает, что такое любовь. Для него - это нечто загадочное. Манящее, привлекательное, но, увы, запертое на ключ. И что звенит внутри - неизвестно…
        С его представлением перекликается представление Князя - сундук с пиратскими сокровищами, тоже запертый. Только Князь, в отличие от Раскеля, знает, что внутри. И знает, что только в его власти снять с этого клада заклятие.
        Кароль шутовски поклонился.
        - И поделиться! - напомнил.
        Многомудрая прима кивнула и посерьезнела. Взглянула на Катти.
        - Очаг, в котором горит огонь… Твой дом отнюдь не пуст, дорогая. Покуда ты поддерживаешь этот огонь.
        - Я поняла…
        Фиалка перевела взгляд на Пиви.
        - Любовь - воронка от бомбы. Не в этом ли причина того, что дом стал крепостью?
        - Ну да, - мрачно сказала Пиви. - Все-то ты знаешь!
        - Не все, - улыбнулась девушка. И повернулась к Ворону. - Ты нуждаешься в толковании своего ответа?
        - Нет, - качнул он головой. - Хотя удивлен, конечно… Никогда не задумывался над тем, что такое в моем представлении любовь. Но точнее вряд ли сказал бы, даже если б размышлял целый год…
        Иза заерзала на стуле. И спросила:
        - А еще вопросов у тебя нету? Интересная игра!
        Фиалка как будто заколебалась - не продолжить ли в самом деле, и капитан Хиббит понял, что пора вмешаться. С него рискованных заглядываний в душу уж точно хватит! Асфольгиор, королевский трон, богатства, которых не исчислить, - подумать только… пошутил, называется! Это бездомный-то сирота и бродяга - по легенде…
        - Кошмар! - вскричал он с негодованием, заставив всех вздрогнуть. - Что мы делаем, люди добрые? Как не люди, ей-богу… в такое пекло, на берегу роскошного озера и… сидим?!
        Смысл сказанного дошел до общества не сразу. Но после секундного замешательства грянул нестройный хор:
        - Купаться! Конечно! Скорей!
        И первым из-за стола выскочил Аглюс.
        - Вы, дамы, посидите пока, - сказал он, развязывая шейный платок. - Сначала пойдут мужчины. Дно разведать, водичку проверить… разогнать крокодилов. Потом и вас пустим.
        - Здесь крокодилы есть? - наивно удивилась Катти Таум и бросила испуганный взгляд на озеро.
        - А как же! - Ворон «злодейски» пошевелил усами. - Тьма тьмущая! - И ринулся в кусты раздеваться.
        Глава 11
        С Раскелем определенно творилось что-то неладное. Он чувствовал это сам. И, кабы мог, с удовольствием приписал бы странное свое состояние чьим-нибудь колдовским чарам…
        Не такой уж хороший он был актер, каким счел его было капитан Хиббит, справедливо заподозривший после, что растерянность молодого аркана вовсе не наигранна. Обнаружив, что дорога оказалась тупиковой и завела театр вместо Овры на берег какого-то озера, Раскель удивился так, что не сумел этого скрыть. Да особо и не старался, поскольку струхнул на самом деле изрядно, окончательно перестав понимать, на кой черт столь изощренная ловушка понадобилась злыдарю.
        Чье имя по-прежнему оставалось загадкой.
        Сколько ни прощупывал Раскель участников труппы, он обнаруживал в ней всего двух магов, Изу и Беригона, которых и соперниками-то не считал - слишком слабы. Девушка Пиви, тоже охотившаяся за Дурной Удачей, в счет не шла - она магической силой не обладала вовсе. Имела при себе лишь пару амулетов-помощников, очень хороших, но безвредных для остальных.
        Остальные же казались самыми обычными людьми.
        Где-то рядом, конечно, обретались невидимые светлые - Раскель чуял их и здесь. Возможно, один находился в самой труппе, прикидываясь человеком. И подозревать оставалось только его… Либо же Изу с Беригоном, которые могли затеять ночевку в лесу по глупости. Решив неведомо с чего, что это поможет в поисках.
        В последнем случае волноваться не стоило - с ними он справился бы шутя. Но беспокойство не отступало.
        Чутье упорно твердило, что ни они, ни светлые тут ни при чем.
        От непонятности впору было волком выть, пугая луну. Вернее, луны. Сердце изгрызла тревога за Налачи Бахт, боязнь упустить бесценную вещь. И словно этого мало, девушка по имени Фиалка затеяла странную игру…
        Волком Раскель себя и чувствовал, вот уже много лет скитаясь по мирам в одиночестве и только изредка наведываясь в табор, к своим. Никто и никогда не пытался заглянуть к нему в душу. Он как-то и не задумывался до сих пор, есть ли она у него вообще, эта самая душа.
        По словам Фиалки выходило, что есть… И сказала о ней девушка так красиво, что сердце у молодого аркана захолонуло. Словно речь шла о каком-то другом человеке, которого он почти не знал.
        Не волк, но - вольный ветер. То бриз, то ураган.
        Душа, вмещающая весь мир и - пустоту. Не терпящая стен и преград.
        Не знающая любви.
        Любовь - загадочный звон в запертой шкатулке…
        Но что ему, Раскелю, любые запоры, если за ними спрятано что-то по-настоящему ценное и прекрасное?
        Сердце сперва захолонуло, а потом запылало.
        Эта девушка нравилась ему и раньше. На представлениях «Божественного» театра, куда он ходил со скуки, только на нее и было приятно посмотреть. Красивая, талантливая - он видел, как плакали, глядя на ее игру, люди в зале, хотя не слишком понимал почему. Сам никогда в жизни не плакал.
        Теперь же оказалось, что она еще и умна. Видит людей насквозь - почти как его прабабка, старая ведьма, которой побаивался весь табор.
        И душа Раскеля вдруг дала знать о своем существовании, придя в небывалое, не испытанное прежде смятение.
        Фиалка…
        Цветок, который не сорвать. Не для бродяги-цыгана он вырос, не его должен радовать своей красотой. Эта девушка не сядет к нему в седло, не поскачет с ним по дорогам. Не станет его подругой даже на одну ночь. Хоть все сокровища мира брось к ее ногам. Не нужны ей эти сокровища, а нужно что-то другое. Что?… - тайна, скрытая за такими запорами, которых, пожалуй, даже он не взломает.
        Расстояния между ними не одолеть на самом быстром коне. Умному человеку, каким считал себя Раскель, лучше в таком случае уйти. Забыть ее, никогда больше не искать встречи…
        Но кто еще сумеет заглянуть в его душу, как она? Увидеть то, что увидела она?
        Да, в этот славный вечер, на берегу лесного озера, в романтическом сиянии огромных колдовских лун, под лягушачий хор и потрескивание походного костра сердцу Раскеля приходилось нелегко. Оно металось вслед за беспокойными, сводящими с ума мыслями - то о Дурной Удаче, которую он не смел потерять, то о прекрасной девушке, которую для своего же блага ему следовало забыть.
        И взгляд его невольно приковался к ней, когда после купания Фиалка вышла из-за прибрежных кустов, за которыми раздевались женщины. Доходившие почти до пояса волосы ее были распущены, одежда липла к мокрому телу… Даже в этом невзрачном наряде - мешковатой юбке и блузе блекло-серого цвета - она была чудо как хороша. А если бы одеть ее в шелка и бархат, украсить голову жемчужным венцом, шею - драгоценным монистом…
        Додумать свою мысль до конца Раскель не успел.

* * *
        Капитан Хиббит, пока купались женщины, сидел позевывая, как и все остальные, - изображал усталость. Для чего, правда, особых усилий не требовалось. Час поздний, позади долгий день… Дамы же, дорвавшись до воды, выбираться из нее не спешили.
        Он их прекрасно понимал. Сам больше всего страдал из-за отсутствия в Нибуре элементарного душа. Допотопный рукомойник да тазик - вот и все удобства, на которые могли рассчитывать здесь бродячие актеры. В личную свою баньку никакой хозяин не пустит; заказывать же ванну в гостинице - удовольствие недешевое. Так что редкой возможностью поплескаться вволю в теплой водичке пренебрегать отнюдь не следовало. Он-то, в свою очередь, тоже не спешил вылезать на берег - благо камуфляжный загар был приобретен в солярии, и смыть его вместе с дорожной пылью Кароль не опасался…
        Наконец прибрежные кусты перестали сотрясаться - дамы, выкупавшись, оделись. И, выйдя из укрытия, двинулись вереницей к столу, где Аглюс уже наливал всем по последнему стаканчику. Пора было на покой.
        Капитан потянулся, разминая спину, напомнил себе, что об усталости следует забыть. Кроме слежки за Раскелем, у него еще имеется о чем поразмыслить. Так что спать сегодня…
        Додумать он не успел.
        Провожая - на всякий случай - взглядом каждую из женщин, Кароль увидел вдруг престранное выражение, появившееся на лице Катти Таум. Ужас, восторг, облегчение… все одновременно.
        Следом она ахнула и прикрыла рот рукой - глядя при этом куда-то капитану за спину.
        Он, конечно же, резко обернулся.
        И в тот же миг понял все.
        И кто на самом деле подстроил ловушку для театра, и по какой причине Катти озиралась весь вечер по сторонам.
        Похоже, она одна и догадывалась, что может произойти. Но помалкивала, опасаясь насмешек.
        Ночь, Песий лес, двойное полнолуние!..
        Дождавшись своего урочного часа, песчаный берег, где расположился театр, неторопливо окружали те, кого в Нибуре называли лесными девами. Те, в чьем обычае как раз и было забавы ради сбивать путников с дороги.
        Светящиеся фигуры их появлялись одна за другой из сумрака, словно бы выныривая из древесных стволов, и выстраивались полукругом вдоль границы леса и пляжа. Опытным глазом Кароль насчитал десяток дриад, пару фей, четверку моховушек… потом сбился со счета. Девы все прибывали. Лесная чаща полнилась призрачным сиянием их лиц и одеяний и множеством рассеянных в воздухе крохотных искрящихся огоньков, похожих на бенгальские. Говоривших о том, что здесь присутствуют еще и цветочные эльфы со своими миниатюрными магическими жезликами…
        Зрелище было поистине сказочное.
        Не раз видевший подобное, но все же увлеченный - умеют некоторые обставить свой выход на место действия! - капитан Хиббит едва не позабыл о собственной роли. Но вовремя спохватился, быстренько придал лицу выражение крайнего изумления и оглянулся на сотоварищей.
        С разинутыми ртами сидели все. Кроме женщин, которые с разинутыми ртами стояли - чуть поодаль, так и не дойдя до стола.
        На Кароля никто не смотрел.
        Делай что хочешь… но что делать в этой ситуации, было совершенно непонятно. Проявление любой инициативы могло выдать его ничем не объяснимую осведомленность в привычках и обычаях волшебных существ. Поэтому оставалось только снова уставиться с притворным изумленьем на дев.
        Но мысли капитана понеслись вскачь. Да… эта ловушка будет, пожалуй, похуже всего, чего можно было ожидать. Отпускать свою добычу лесные озорницы не любят. Без помощи магии фигушки от них вырвешься. Магией же пользоваться запрещено… и не просто запрещено.
        Он бросил короткий взгляд на свои браслеты-наручники.
        По мнению начальства, снять их - опять же без помощи магии - было невозможно. Но Бог с ним, с начальством… капитан, разумеется, принял заранее кое-какие меры предосторожности - на всякий пожарный. Другое дело, что выдавать себя не хотелось… лучше, конечно, было подождать с этим. И действовать по обстоятельствам. Задание, в конце концов, на первом месте. Так почему бы и не застрять на время у лесных дев - вместе с остальной труппой и театральным имуществом? Раз это не покушение на универсус?…
        Раскель, стало быть, и впрямь ни при чем. Просто ехал себе вслед за театром да и угодил за компанию в ловушку.
        Но, представив себя на месте аркана-соглядатая сейчас, капитан вдруг понял, что пошел бы этой ночью на дело, даже если бы днем ничего не замышлял. Сказалось бы в конце концов напряжение, которое томило весь вечер - пока гадал, кому понадобилось загнать театр вместе с драгоценным артефактом в тупик. И лучшим выходом предстало бы прибрать его наконец к рукам и смыться.
        Аркан наверняка сделает такую попытку. Расслабляться в любом случае не стоит.
        Меж тем из круга лесных красавиц, обступивших берег, вышла вперед одна и неторопливо направилась к актерам.
        «Дриада», - определил Кароль, отвлекшись от своих мыслей и взглянув на характерное одеяние девы - как бы сплетенное из ветвей и листьев ее родного дерева, среди которых виднелись грозди плодов, похожих на земной фундук.
        Остановилась она метрах в четырех от стола. Сказала:
        - Лесные жители приветствуют смертный народ, вторгшийся в наши владения. Не бойтесь, мы не причиним вам вреда, - и сделала паузу.
        «Смертный народ» безмолвствовал. И не шевелился.
        - Этот берег принадлежит нам, - вновь заговорила дриада. - Как и озеро. Здесь место наших празднеств и танцев. Но мы на вас не в обиде, поскольку вы пришли сюда по нашей воле, не по своей. Вы - гости. Мы рады вам и надеемся, вы не откажете в нашей просьбе.
        Снова пауза. И снова безмолвие.
        Никто из труппы явно не готов был вступить с нею в диалог. Кароль, получивший подтверждение - они заманили, они!.. - тоже. Но дева вдруг уставилась на него, и, оглянувшись на остальных актеров, он обнаружил, что на него смотрят все до единого. Буквально с надеждой…
        Привыкли, что в труппе есть человек, который за словом в карман не лезет и умудряется вести мирные переговоры даже с Драконом, - с досадой подумал Кароль. Влип, как всегда. Перестарался. Великая честь - доверие… Придется оправдывать.
        Откашлявшись, он постарался придать голосу максимальную неуверенность и начал:
        - Э-э-э… здравствуйте, красавица. Так мы, стало быть, ваши гости?
        - Да, - сказала она. - Не бойтесь же, чувствуйте себя свободно.
        - Спасибо…
        Изображая растерянность, Кароль вновь оглянулся на коллег.
        На помощь ему никто не спешил. Маги, видно, тоже боялись себя выдать. А прочие пребывали во вполне понятном смятении.
        - И чего же вы от нас хотите, кенн…? - повернулся он к деве.
        - Как чего? - удивилась дриада, проигнорировав намек на то, что неплохо бы ей назвать свое имя. - Представления, конечно! Мы слышали, что у смертных существует такая забава, как театр. И хотим увидеть ее своими глазами.
        - Ах вот оно что! - Кароль облегченно вздохнул. - Ну, это запросто. Надо только хозяина нашего разбудить. Без него никак…
        - Будите, - милостиво разрешила лесная дева. - Мы подождем. - И, развернувшись, направилась обратно к своим.
        И тут… как подстреленная птица, с места сорвалась Катти Таум.

* * *
        Она ждала их появления. С того самого мгновения, как выяснилось, что театральный караван сбился с пути и труппе предстоит ночевка в лесу.
        В Песьем… В ночь двойного полнолуния.
        А тут еще и место, куда привела дорога!.. Дивной красоты озеро, широкий песчаный пляж - именно так семь лет тому назад описывал брат Корхис, ходивший вместе с остальными байемцами на поиски Имара, то место в лесу, где нашлось его ружье…
        Катти в том давнем походе не участвовала - как женщине, ей велено было оставаться дома. И когда впоследствии сама предпринимала тайные вылазки, так далеко в лесную глушь она, конечно, не забиралась. Видно, потому и не столкнулась ни разу с девами.
        Но нынче… все сложилось само собой. Неведомая и чудесная сила доставила наконец Катти туда, куда так долго стремилось ее сердце.
        Конечно, она ждала лесных дев. Уверена была, что появятся. Разве жизнь ее не стала теперь средоточием чудес?…
        И все же, когда в чаще замелькал волшебный свет, сердце на миг остановилось и по телу пробежал холодок.
        Они были нечеловечески прекрасны - эти вечно юные, стройные создания в невиданных одеждах, окруженные сияющими ореолами и порхающими в воздухе крохотными радужными огоньками. Одна из них подошла совсем близко, двигаясь так плавно, словно скользила над землей, не касаясь ее ногами. А потом заговорила, и голос ее звучал музыкой, столь дивной, что Катти, заслушавшись, не сразу даже разобрала слова.
        Совершенно очарованная, она, наверное, не скоро бы еще вспомнила, зачем искала встречи с этими существами. Они казались грезой, мечтой… к которой невозможно прикоснуться, с которой немыслимо разговаривать на скудном и беспомощном земном языке.
        Но тут Волчок совершил очередное маленькое чудо. Что-то ответил деве, и от звука его голоса - такого знакомого и почти родного, голоса человека, который уже «разбудил» ее однажды и увлек в новую жизнь, - Катти пришла в себя.
        Все вспомнила.
        Вот он, возможно, единственный случай, что-то узнать об Имаре… и она бросилась вслед за девой.

* * *
        - Постойте! - крикнула Катти. - Позвольте спросить!
        Дриада остановилась, взглянула на нее с удивлением.
        - Спрашивай, - сказала без особой охоты.
        Катти умоляюще протянула к ней руки.
        - Скажите… мой муж у вас? Его зовут Имар, Имар Таум!
        Лесная дева нахмурилась.
        - Не знаю никого с таким именем.
        - Семь лет назад… - пустилась в сбивчивые объяснения Катти, - он пошел сюда, в Песий лес… Хотел посмотреть на ваши танцы. И не вернулся… Вы не видали его?
        - Каков он из себя? - спросила дева.
        - Красивый… светловолосый, высокий. С серыми глазами…
        - А… Сказитель. - Дева нахмурилась еще сильней. - Так мы его звали. Да, он был у нас какое-то время.
        - Был? - Катти побелела как простыня. - А теперь его с вами нет? Где же он?
        - Не знаю, - холодно отрезала дева. - Ты задаешь слишком много вопросов, смертная. Мы же хотим увидеть представление. Буди хозяина!
        И зашагала прочь.
        А Катти осталась стоять посреди пляжа, беспомощно свесив руки и глядя ей вслед. Словно громом пораженная…
        Неведомая сила вскинула капитана Хиббита на ноги. Через мгновенье он оказался уже рядом с девушкой, бережно обнял ее за плечи и повел обратно к столу. Мысленно скрежеща зубами от невозможности надавать наглой дриаде по шее.
        «Ладно, ладно», - твердил он про себя. - «Я с тобой еще побеседую, дай только с заданием покончить!» Вслух же приговаривал:
        - Катти, милая, не спеши. Все мы у них вызнаем… сам вызнаю, лично, обещаю…
        Остальные актеры тем временем тоже наконец отмерли. Повскакали из-за стола, сбились в кучку, начали обмениваться маловразумительными междометиями. Будить Дракона, видя, что главный миротворец труппы занят утешением Катти, отправили Титура Полдня.
        Через несколько минут ничего спросонья не понявший владыка «Божественного» театра выбрался, сыпля проклятиями, из фургона. И увидел окруживших пляж лесных дев.
        Повел себя старик в этой, прямо скажем, нестандартной ситуации так, что капитан Хиббит мысленно ему поаплодировал. Будь он сам сейчас при всех своих полномочиях, неизвестно, додумался ли бы до такого…
        Сначала-то Дракон, конечно, примолк. Какое-то время потрясенно пучил на светящихся дев глаза. Потом, напротив, сощурился. И громко спросил:
        - А кто у вас, красавицы, главный?
        После короткого совещания с подругами вперед вышла все та же дриада, которую Кароль окрестил про себя Фундучницей.
        - Я, - коротко молвила она.
        - Понятно, милая… так, значит, вы желаете представления?
        Это было сказано таким тоном, что дриада насторожилась.
        - Да, желаем, - холодно ответила она. - Нам любопытно увидеть, как развлекаются смертные.
        - Отлично. Покажем с удовольствием. Только… развлечение это не бесплатное. К тому же ночь на дворе, мои актеры устали.
        Фундучница подняла брови. Поразмыслила над его словами и, оказавшись довольно догадливой, спросила:
        - Вы хотите получить за представление плату?
        - Конечно, милая! - ухмыльнулся старый Дракон. - Театр нуждается в содержании, знаете ли. Это во-первых. А во-вторых, хотя для зрителей он - забава, для артистов это труд. А за труд следует платить. Тем более во внеурочное время.
        Фундучница подумала еще немного.
        - Что ж, мы согласны. Назовите цену.
        Тут-то Папаша Муниц и показал себя истинным почитателем высокого театрального искусства. Рачительным хозяином, изрядным знатоком в волшебных делах и даже не последним эгоистом. Цену он назвал без запинки:
        - Мне как антрепренеру - мешок золота. Каждому из артистов - то, чего пожелает он. Или она. Плату - вперед. Иначе никакого спектакля не будет!
        «Ого!» - подумал капитан Хиббит. - «Неплохо…»
        Старик допустил всего одну ошибку. Требования он сформулировал четко. Плату запросил в пределах разумного, к тому же вперед. Употребил слово «артисты» вместо «актеры», включив тем самым в категорию тех, с кем надлежало расплатиться, и музыкантшу Катти. Уточнил, что женщины тоже относятся к «артистам». Да еще и пригрозил напоследок. Все - в пяти коротких фразах.
        Забыл только поставить условие - чтобы труппу потом отпустили…
        Или не забыл? Откуда, вот бы знать, старику вообще известно, как следует разговаривать с волшебными существами? Он все-таки не просто антрепренер? Поэтому его и не волнует проблема освобождения?…
        Фундучница, услышав столь грамотно выстроенную и деловую речь, разозлилась. Это было видно. Топнув ногой, она оглянулась на подруг. Узрела их разом вытянувшиеся, огорченные лица. Повернулась к старику и резким тоном напомнила:
        - Вы в нашей власти!
        - И что? - скептически спросил Дракон. - Заставите играть силой?
        - Заставим!
        - Попробуйте, - пожал плечами он.
        Дриада бросила гневный взгляд на него, потом на столпившихся в сторонке актеров. Снова посмотрела на подруг. Чьи лица по-прежнему говорили без слов, что лесные девы, наскучив своими обычными забавами, согласны на любую цену. И, поколебавшись еще немного, она выдавила сквозь зубы:
        - Хорошо. Будь по-вашему.
        - Учтите, - тут же предупредил Муниц, - я умею отличать поддельное фейское золото от настоящего. Не пытайтесь обмануть!
        Фундучница скривилась. Но кивнула.
        - Прекрасно! - оживился старик. - Договорились! Итак, что желает увидеть почтеннейшая публика - трагедию, комедию, драму?… Да, кстати… для представления нам нужна сцена. Не могли бы вы с помощью чар скоренько соорудить что-нибудь в этом роде?

* * *
        - Самое времечко, - шепнул Катти на ухо капитан Хиббит, - задать свой вопрос снова. Теперь-то уж она должна ответить. И если Имар все-таки у них, требуй, чтоб вернули.
        Катти, просветлев лицом, понимающе кивнула. Посмотрела на Пиви Птичку.
        - Пойдем?
        Папаша Муниц уже получил свой драгоценный мешок. Проверил на зуб каждую монетку, покуда его супруга, бесцеремонно покрикивая даже на волшебных дев, руководила возведением сцены, и уволок золотишко в фургон, подальше с глаз.
        Остальные подходить к дриаде за платой не спешили - думали, что бы попросить. Возможность, конечно, была редчайшая. Слегка опомнившись от первоначального потрясения при виде волшебных дев, это поняли все. Ведь платой могло служить исполнение практически любого желания!
        Фиалка, правда, сразу сказала, что ей ничего не нужно. Возможно, просто не до конца опомнилась?… Иза же с Беригоном начали, отойдя к фургонам, тихо ссориться. А Титур с Аглюсом погрязли в обсуждениях пределов этой самой возможности. Способны ли, к примеру, лесные девы вернуть былую популярность учителю фехтования? Или покарать врагов королевского егеря?… Пиви Птичка, судя по ее виду, прекрасно знала, чего хочет, но одна идти к деве, поджидавшей на опушке, побаивалась, ждала, пока примет свое решение Катти.
        Да… на самом деле вполне опомнившимся не выглядел никто. Все посматривали то и дело на лесных дев, рассредоточившихся по пляжу, и забывали договорить начатую фразу.
        Только Раскель, посторонний в театральной компании человек, и не утруждал себя никакими размышлениями. Расслабился наконец - тоже, видно, сообразив, что на универсус никто не покушается, - и спокойно попивал, сидя за не убранным еще столом, вино. Любовался мельтешившими на берегу волшебными красотками, небрежно отгонял от себя любопытных цветочных эльфов, порхавших всюду на своих радужных крылышках, один из которых едва не упал ему в стакан…
        - Пойдем, - сказала Пиви. И посмотрела на Кароля. - Только мое желание - секрет. Ты с нами не ходи.
        Он махнул рукой.
        - Идите уже!
        Чтобы не выглядеть так же подозрительно, как Фиалка, и ему следовало что-нибудь попросить у дриады. Но что? Единственным желанием было знать, как выглядит в настоящий момент универсус…
        Интересно, решатся ли задать такой вопрос соперники? Презабавнейшая свалка может получиться, сумей Фундучница указать на это сокровище! Все кинутся за ним наперегонки… Да только где уж ей - когда и монтальватцам ответ не по зубам.
        Призадуматься над желанием пришлось основательно. Не зря все же капитана Хиббита целых десять лет учили тому, что нужно тщательнейшим образом формулировать их, прежде чем высказывать вслух. Чтобы не попросить по дурости что-нибудь этакое, что выйдет потом боком…

* * *
        «Сумасшествие какое-то», - думала Пиви, разглядывая светящееся лицо и необычное одеяние лесной девы. - «Я - не в сказке, не во сне. Или спятила - но тогда спятили и все остальные, раз они тоже их видят?… - или эти удивительные существа и впрямь реальность. Феи, эльфы… Боже, помоги сохранить рассудок!»
        - Слушаю тебя, смертная, - нетерпеливо сказала дева.
        - Э-э-э… я хочу, чтобы меня избавили от преследований неприкаянного духа! - выпалила Пиви.
        - Этого мы не можем, - без раздумий ответила дева. - Нам не дано вмешиваться в дела мертвых.
        Пиви разочарованно помолчала. Конечно, чего было ожидать, если неприкаянные духи сами сказали, что спасет ее только универсус… Потом спросила:
        - А помочь найти то, что мне нужно, можете?
        Дева пожала плечами.
        - Могу подарить тебе искалку.
        - А что это такое, и как она действует?
        - Смотри. - Дева провела рукой по своему одеянию и вынула неведомо откуда раздвоенный древесный сучок, похожий на обычную мальчишескую рогатку. Только без резинки на рожках. - Держа его вот так, - она взялась за плетенный из травы шнурок, продетый в дырочку в рукоятке, и сучок повис рожками книзу, - спросишь, куда идти. Та ветка, что подлиннее, укажет направление. И в том месте, где находится нужная тебе вещь, искалка начнет вращаться.
        Пиви вздохнула.
        - Беру… за неимением лучшего. Спасибо!
        Взяла у девы рогатку, спрятала в карман. Взглянула на Катти.
        - Твоя очередь.
        Но та не успела и рта открыть, как лесная дева нахмурилась.
        - Знаю, знаю, чего ты хочешь, - холодно сказала она. - Только помочь не могу. Твоего мужа здесь больше нет.
        - Тогда хотя бы расскажите о нем, - попросила Катти. - Долго ли он у вас пробыл, что делал, куда ушел… и как сумел уйти?
        - Долго ли пробыл - сказать тоже не могу, - отвечала дева. - Мы считаем время не так, как люди. Что делал? - развлекал нас всякими историями, почему мы и прозвали его Сказителем. Куда ушел… вот это я и сама хотела бы знать! - Глаза ее недобро сверкнули. - Твой муж, смертная, отплатил черной неблагодарностью за наше гостеприимство. Он украл у нас ключ, открывающий ворота между мирами, и сбежал вместе с ним. То был воистину скверный день, когда обнаружилась пропажа…
        Катти вспыхнула. Выпятила подбородок, расправила плечи.
        - Но почему он так поступил? - перебила она деву. - Не потому ли, что хотел вернуться домой, а вы его не пускали?
        - Ну… да, - неохотно признала дева.
        - Тогда я не стала бы называть его вором, - твердо сказала Катти. - Я знаю своего мужа. Вырвавшись на свободу, он непременно вернул бы вам ключ, и раз не сделал этого, значит, не мог.
        - Ключ и вправду увел его из этого мира в другой, - еще более неохотно признала дева. - Возможно, обратного пути он попросту не нашел.
        - Вот видите! - Оправдав любимого, Катти слегка повеселела. Но ненадолго. - В другой мир?! Значит, куда он отправился, неизвестно? И тем более никто не знает, где он сейчас?
        - Именно так. Как я уже сказала, мы сами хотели бы его найти. Вернуть свою собственность.
        Катти приуныла окончательно. Плечи вновь поникли, брови горестно сдвинулись.
        Дева же, просверлив ее холодным взором, напомнила:
        - Твое желание исполнено. Я рассказала все, что знала.
        - Спасибо, - вздохнула Катти.
        И, ссутулившись, побрела с лесной опушки обратно к костру.
        Пиви поспешила следом, догнала ее, шепнула на ухо:
        - Не расстраивайся! У нас с тобой еще есть надежда.
        Катти чуть заметно кивнула.
        Лицо ее было таким несчастным, что впору расплакаться от жалости, но Пиви сдержалась.
        Вот она… настоящая любовь.
        Сто раз подумаешь, нужна ли тебе такая засада. Семь лет тосковать по беглецу, снашивать каменные башмаки, стачивать каменные посохи…

* * *
        Вернулись обе невеселые. Как Кароль и предполагал. Заветного желания Пиви Птички он, конечно, не знал, но, если бы его было легко исполнить, девчонке не пришлось бы гоняться за универсусом. Оставалось только посочувствовать ей. И Катти тоже - когда после визита к деве она выложила ему все как на духу и заплакала. Да и себе…
        Хотя он ничего ей не обещал, но сам-то решение уже принял. И, судя по новому раскладу, с поисками Имара Таума повозиться предстояло изрядно…
        Пока он слушал и успокаивал Катти, к лесной деве успели подойти по очереди Титур, Аглюс и внезапно передумавшая Фиалка. Уж чего они там хотели - никому не известно, но вернулись все почему-то тоже не слишком радостные.
        Потом за исполнением желания отправились, договорившись наконец между собой, Иза с Беригоном. И только их одних это и осчастливило…
        Причина выяснилась тут же. Когда сияющая Иза, чья угловатая обычно походка вдруг стала плавной и чуть ли не величавой, подплыла к уже готовой сцене, Кобра косо глянула на нее и велела тащить реквизит к первому акту «Короля Игала».
        - Мне нельзя больше поднимать тяжести, - с достоинством ответила на это Иза и многозначительно огладила свой живот.
        - Поздравляю, - выпучив глаза, прошипела Кобра. - Ты уволена.
        - Как раз хотела об этом попросить, - парировала Иза.
        Дракон услышал их и завопил:
        - Еще чего! Сегодня отыграешь как миленькая! И завтра тоже… и сколько понадобится - пока я не найду замену!
        - Ну так и быть, - томно сказала Иза. - Сегодня отыграю. - И послала нежный взгляд мужу, не спускавшему с нее влюбленных глаз.
        Ее тут же окружили остальные женщины, принялись поздравлять и расспрашивать. Капитан Хиббит, отправляясь в свою очередь к деве, услышал только:
        - Попросили мы с Беригоном ребеночка, а она и говорит - ты уже носишь его под сердцем. Вчера, мол, и зачала…
        Вчера - отметил Кароль про себя. Ага.
        Именно тогда, когда «злодейка» обзавелась новой шляпкой. К утру благополучно пропавшей.
        Ох, неспроста все это. Ох, неспроста…
        Глава 12
        Сооруженная на скорую руку сцена вышла так себе. По приподнятому с помощью валунов помосту из сухих древесных стволов, не равных по толщине, с кое-как обтесанными сучьями, передвигаться было почти невозможно. Как и разглядеть, что именно изображено на декорациях, подвешенных вкривь и вкось на травяных веревках между деревьями. Свет факелов, натыканных девами перед сценой, скорей слепил зрителям глаза, чем позволял видеть, что на ней происходит.
        Но когда тишину ночного леса внезапно разорвал охотничий рог - вернее, трубные звуки гамадуна, - и следом зазвенел голос Беригона, с неподдельным - в кои-то веки! - восторгом повествующего о том, какого дивного оленя удалось нынче загнать королю, холодок пробежал по спине даже и у видавшего виды капитана Хиббита. Он забыл о задании, об угрозе похищения универсуса… Фантастические декорации самой природы - лес, две полные луны в небесах, - трепещущие огни факелов, мечущиеся тени, эхо, вторящее голосам, неожиданно превратили средней руки пьеску в истинно магическое действо, чуть ли не мистерию - на вечную тему любви и смерти. Монологи обрели глубину и значимость; казалось, лица и фигуры актеров засветились вдруг сами по себе, почти как у волшебных существ, сидевших перед сценой…
        Лесные девы застыли на своих местах каменными изваяниями; неугомонные цветочные эльфы ссыпались радужным дождем на ветви ближайшего дерева и тоже ни разу более не шелохнулись. И когда спектакль подошел к своему трагическому концу, капитану Хиббиту померещилось даже, что кое-кто из этих самых существ, никогда не отличавшихся, в общем-то, склонностью к состраданию, смахнул украдкой слезу.
        Впрочем, клясться в том, что он и впрямь это видел, Кароль не стал бы.
        И как бы там ни было, но трагедия «Король Игал» лесным девам понравилась.
        Настолько понравилась, что Папаше Муницу предложили еще мешок золота, лишь бы театр показал и остальной свой репертуар. И предложение это старик, конечно же, принял.
        Девы готовы были смотреть спектакли всю ночь, не откладывая чудесную забаву на завтра, только вот актеры уже валились от усталости с ног, и Дракон, проявив необычное для него милосердие, попросил дать им выспаться.
        Тогда с ними распрощались - до следующей ночи, и толпа светящихся волшебных существ отправилась продолжать свое урочное веселье в каком-то другом месте…
        Находилось оно не слишком далеко от озера - судя по тому, что эхо доносило время от времени до слуха капитана Хиббита звуки музыки, пение и смех.
        На самом же берегу было тихо. Хотя перед спектаклем девы и обнесли всех подкрепляющим силы напитком, действовал он почему-то недолго. Словно бы впавшие в состояние транса актеры молчаливыми тенями расползлись по фургонам и попадали спать, даже не разобрав декораций. Дракон с Коброй, хотя и успели прикорнуть еще до представления, тоже едва держались на ногах и поспешили лечь, посмотрев на сей непорядок сквозь пальцы.
        У костра остались лишь Раскель, для которого в фургонах не предполагалось спального места, и Кароль, которому приказано было нести караул в ближайшие два часа. А потом будить себе на смену Беригона.
        С чем капитан решил не торопиться. Где два часа, там и три… Официально находясь на посту, уж всяко легче присмотреть за арканом. Да и чувствовал он себя на удивление бодро, хотя устать должен был не меньше всех остальных.
        Аркан укрылся попоной, снятой с серого жеребца, лег на песок вблизи костра и как будто сразу заснул.
        Кароль же некоторое время рассеянно обозревал то Раскеля, то окрестности, гадая, почему лесные девы оставили свои новые «игрушки» здесь, без присмотра, а не переправили в подземное убежище - то бишь в другое измерение, - чтобы те не смогли от них сбежать. Пришел к выводу, что причиной тому Драконова жадность. Видно, даже волшебные существа поняли, что старик от лишнего мешка золота не откажется никогда. А стало быть, и сам не сбежит, и другим не даст.
        Покуда он об этом думал, впечатления от удивительного ночного спектакля потихоньку развеялись. Капитан без особой охоты вспомнил о задании. О том, что так и не успел среди всех этих бурно развивавшихся событий поразмыслить о странностях юной примы и вряд ли сможет сделать это в ближайшем будущем. Тяжело вздохнул, уставился на пламя костра и - для начала - протяжно зевнул.
        Сидеть и дожидаться неведомо чего смысла не было. Имело смысл побудить аркана к действию, а для этого следовало тоже притвориться спящим. Выждать еще немного, сделать вид, что сон накатывает неумолимо. И то ли начать падать со стула, то ли откровенно прикорнуть на песочке - по примеру самого Раскеля.
        Он смешливо обдумывал про себя, какой именно вариант предпочесть, когда внезапно на него снова накатили дурные предчувствия - без всякой видимой причины. Веселиться расхотелось. Сердце заныло, и в голову полезли мысли одна другой тревожнее.
        Физически ему с арканом не сладить, тот мускулистей и выше ростом - забубнил внутренний голос. Поди, приемчикам боев без правил обучен. Опять же разозлится как черт, защищая драгоценное имущество табора… Ночь, все спят. Пока проснутся, придут на помощь…
        «Прекрати!» - сердито одернул себя Кароль. - «При чем тут бои без правил и чья-то помощь? Ты не один. Здесь мастер Абель, и он уж точно не спит. Ну что, что такого может случиться, чтобы вы вдвоем не управились?»
        «С кем?» - скептически спросил внутренний голос. - «С арканом? Управитесь, конечно. А если не спит еще и черный гений?»
        Скорее всего, так оно и было…
        Кароль поежился. Вынул из кармана и принялся вертеть в пальцах подарочек, полученный от дриады, - скромный лесной орех, сорванный ею прямо со своего одеяния. Талисман на удачу. В азартных играх. Фундучница, правда, так и не поняла из сдержанных объяснений капитана, что такое азартные игры, - а сдержан он был потому, что опасался, как бы ей не взбрело в голову потребовать еще и этой забавы. До утра пришлось бы сидеть играть… Но хоть какую-то удачу, по ее словам, талисман все же должен был принести.
        Хорошо бы…
        Капитану вдруг остро захотелось плюнуть на задание. Глотнуть еще вина да и улечься спать, в самом деле. И пускай Раскель тащит хоть все театральное барахло! В конце концов, квейтанский разведчик всего лишь человек, и почему его не может сморить усталость, как любого смертного?…
        Мысль казалась чертовски соблазнительной.
        Он сунул орех обратно в карман, покосился на бутылку с вином, оставленную сторожу сердобольными товарищами. Рука уже почти потянулась к ней. Как вдруг…
        Лба коснулась невесть откуда взявшаяся теплая, ласковая волна. Перед глазами у Кароля все поплыло и подернулось дымкой. Потускнело даже пламя костра. Сонное оцепенение накрыло ватным колпаком… но тут же все и прошло.
        Чары - понял капитан. От которых его защитили браслеты-наручники, лишавшие возможности пустить в ход собственное магическое уменье, но одновременно прикрывавшие от любого чужого колдовства.
        Все ясно. Раскель приступил-таки к делу.
        Тревога и дурные предчувствия вмиг рассеялись. Не до них стало… аркан не должен догадаться, что сторожа его чары не взяли.
        Первым делом Кароль воззвал про себя к монтальватцу - так, на всякий случай. Не спи, мол, друг!.. Потом уронил голову на грудь. Посидел немного. Всхрапнул. Испуганно дернулся - как бы от собственного храпа, но глаз не открыл. И, расслабившись, начал медленно сползать с раскладного стула наземь.

* * *
        Раскелю, лежавшему без сна, какое-то время были безразличны все дела в мире. В том числе и выкрадывание Дурной Удачи. Его терзали сомнения. Верней, не столько сомнения, сколько метания между чувством долга и жгучим желанием на него плюнуть. Попроситься к Папаше Муницу в театр. Остаться рядом с Фиалкой. Чем черт не шутит?…
        Сегодня все было по-другому. Он смотрел давно успевший надоесть спектакль новыми глазами. Казался самому себе королем Игалом, которого предала любимая жена. Испытывал не просто ревность - настоящее горе, когда видел сияющую во взгляде Фиалки, устремленном на другого мужчину, любовь. Понимал, что это всего лишь актерская игра, но так хотел оказаться на месте того мужчины, что с трудом мог усидеть. Одновременно желал ему смерти. И чувствовал, что умирает сам, когда Фиалка «умирала» на сцене, заколотая бутафорским кинжалом.
        Никогда с ним такого не было. Никогда. Он не в силах оставить эту девушку. Он должен видеть ее, слышать ее голос - хотя бы… если не дано будет большего. А что, если она все-таки полюбит его? Цыган, актриса бродячего театра… между ними все же есть что-то общее. Она поймет! Она тоже сумеет увидеть его новыми глазами!..
        Но, даже пребывая в сладком бреду, пытаясь убедить себя в том, что все на самом деле возможно, он знал - не будет ничего. Она его не полюбит. А если он упустит из-за нее Налачи Бахт, то жить ему и вовсе останется недолго. Отец не простит. Не убьет, так лишит магического дара. Превратит в обезьяну, убогое подобие человека. И остаток жизни придется провести, разъезжая на плече кого-нибудь из сородичей и таская из шляпы бумажки с предсказаниями. Как Мамиру Одноглазому, чьи страдания оборвала лишь смерть - три года тому назад.
        Да, какие уж тут сомнения… Сердце Раскеля откровенно разрывалось на части.
        Пока наконец его не осенила простая мысль - настолько простая, что даже странно было, как это не пришло в голову сразу. Сейчас он выкрадет и доставит в табор Налачи Бахт. После чего вернется сюда. И будет при девушке, куда бы она ни отправилась. Отцу же скажет, что решил жениться. Тот поймет, поставит следить за Дурной Удачей кого-нибудь другого.
        А потом…
        Почему бы, собственно говоря, не выкрасть и саму девушку?
        Некоторое время Раскель всерьез обдумывал эту полубезумную мысль. Но в конце концов ее отринул. Он станет посмешищем для всего табора, если Фиалка так и не согласится стать его женой. А она не согласится… если не полюбит.
        Странная сила чувствовалась в этой девушке, как ни в одной другой из тех, кого встречал Раскель. Стальной клинок в пуховых ножнах. Стебель чертополоха, который только ножом и можно срезать - руками истерзаешь на мелкие волокна, но не разорвешь… Отчего-то он был совершенно уверен - при всей доброте и мягкости Фиалки ее никому не удастся сломать, заставить измениться, сделать послушной. Она умрет, но останется собой, сохранит верность тому, во что верит. А во что она верит… ему, Раскелю, - такому, какой он есть сейчас, - не понять, сколько ни бейся.
        Думать об этом было больно.
        Так больно, что в какой-то миг Раскель изнемог. И поневоле вернулся мыслями к долгу.
        Налачи Бахт. Ее необходимо вернуть в табор.
        И тут…
        «Пора!» - словно бы сказал кто-то внутри него. - «Довольно мешкать! Быстрее сделаешь, быстрей возвратишься».
        Все лишние мысли разом улетучились. Раскель заставил себя сосредоточиться. Переплел особым образом пальцы рук. Увидел мысленным взором спящего в колыбели младенца. Себя, стоящего рядом с этой колыбелью. И начал беззвучно выговаривать, едва шевеля губами, слова древнего заклинания.
        Дочитав до конца, выждал еще немного. Осторожно выглянул из-под попоны.
        Проныра Князь спал. Обмяк на стуле - вот-вот свалится…

* * *
        Призыва «не спи, друг» мастер Абель, разумеется, не услышал. Монтальватская защита скрывала истинные мысли капитана Хиббита даже от тех, кто сам ее и поставил. Но мастер и без того бодрствовал все эти последние дни и ночи, ни на миг не выпуская капитана из поля внутреннего зрения. Как заплутавший странник - путеводную звезду…
        Квейтанский разведчик исполнял свою роль безупречно. Настолько безупречно, что иногда даже беспокойно делалось - а не забыл ли он о задании вообще?… Универсус найти и не пытался, безмятежно спал, со вкусом пил и ел, упоенно лицедействовал… Да, конечно, второе дно все-таки проглядывало - чересчур, пожалуй, он казался талантлив и умен для своей скромной легенды. Сирота, приютский подкидыш, всю жизнь на побегушках… Но, с другой стороны, во вселенской истории нередки были случаи, когда подобные «Волчку» выходцы из низов достигали высокого положения именно благодаря уму и талантам. Так что особых подозрений это не должно было вызывать. Тем более что все в труппе невесть с чего уверились вдруг в его княжеском происхождении…
        Он и сейчас был безупречен. Наверняка оставался настороже - из-за Раскеля, но выглядел так, что казалось - вот-вот уснет. Мастера Абеля вновь кольнуло беспокойство. А ну как и впрямь заснет? - устал все-таки, с раннего утра на ногах…
        Однако делать ничего не оставалось, лишь наблюдать.
        Капитан тем временем повертел в руках орешек, полученный от дриады. Потом сунул его в карман, с тоскою посмотрел на бутылку.
        И тут… случилось невероятное.
        Сознание мастера внезапно помутилось. Поле внутреннего зрения затянула черноватая дымка. Он не то что удивиться - и подумать-то ни о чем не успел, прежде чем его накрыла абсолютная тьма. Разом отключились все органы чувств, над которыми никоим образом не могли быть властны колдовские чары обитателей материальных миров - хоть смертных, хоть бессмертных. Удивиться, конечно, было чему… но мастера уже не стало в Нибуре.
        Он оказался дома, в Монтальвате.
        И если далее ему начал сниться сон, то на редкость реалистичный. И дивный. В потоке изумрудного света, во всполохах серебряных молний навстречу плыла прекрасная… (тут да простит читатель автора - имени возлюбленной мастера он своим бедным земным слухом не разобрал), чей единственный взгляд ввергал его в пучину блаженства. Глаза ее лучились любовью и радостью, и он забыл обо всем на свете.

* * *
        Раскель откинул попону, встал. Подошел к Князю и помог ему перевалиться со стула на песок со словами:
        - Ложись, так будет удобнее.
        Тот благодарно улыбнулся, свернулся калачиком и задышал ровно и спокойно.
        На всякий случай Раскель еще раз заглянул к нему в мысли. Увидел только рой путаных сновиденных образов. Потом осмотрелся по сторонам и прислушался.
        Древнее заклинание, как всегда, не подвело. Затихло пение лесных девушек вдалеке - читая заклинание, он думал и о них, и девы тоже должны были уснуть, там, где застали их чары. Исчезло ощущение присутствия светлых - тот неотрывный давящий взгляд, под которым Раскель жил все последние месяцы. На берегу озера слышался лишь храп, доносившийся из мужского фургона.
        Делу как будто ничто не препятствовало. И Раскель, убрав ментальный щит, воззвал про себя к вещему ворону своего отца: «Ферди!.. Я готов. Говори, где Налачи Бахт?»
        Колдовская птица - безотказный помощник, способный видеть скрытую суть любого магического предмета, вечная «палочка-выручалочка» арканского племени - откликнулась через несколько секунд. Прокаркала хрипло: «Ср-реди р-реквизита».
        Раскель, торопливо подойдя к нужному фургону, зажег в левой руке магический фонарик. Поднялся по лесенке, открыл дверь и нырнул внутрь.
        Не успела дверь за ним затвориться с тихим скрипом, как капитан Хиббит уже оказался на ногах. Оглядываться и прислушиваться не стал - смысла не было, ибо все его соперники и единственный союзник находились сейчас в фургонах.
        И все, похоже, спали - включая союзника. Чего и следовало ожидать. Эх…
        Кароль метнул только быстрый взгляд на кучу хвороста, заготовленного для костра. В ней как на грех не было ничего достаточно увесистого. Но рядом валялась кочерга, которой поправляли огонь. И прихватив ее - хоть какое-то оружие! - он двинулся сторожким шагом вслед за арканом.
        У фургона притормозил. Врываться туда сразу не следовало. Нужно было дать время Раскелю откопать универсус среди бесчисленного хлама. Поэтому капитан приник глазом к ближайшей щели, которых в фургонных стенках хватало, и принялся следить за блуждающим во тьме световым лучом.
        Магический фонарик выхватил по очереди из темноты груду длинных холщовых рулонов на полу - свернутых декораций, сундуки, полки со стоявшими на них вазами с бумажными цветами и восковыми фруктами, висящее на стенах тут и там бутафорское оружие. Еще какие-то мешки и ящики, непонятно с чем…
        «Как она выглядит?» - нетерпеливо спросил Раскель.
        «Желтый пояс с чер-рной бахр-ромой», - ответил Ферди.
        Раскель наскоро перебрал в памяти костюмы, которые видел на актерах во время представлений. Вроде бы пояс с черной бахромой надевала Иза… в любом случае, это была часть женского наряда.
        Он откинул крышку ближайшего сундука. Повезло - там оказались платья актрис. Не прошло и минуты, как нужный пояс был уже у него в руках, и Раскель, прикрыв глаза, пожелал, чтобы Налачи Бахт превратилась в золотой перстенек с рубином - какой носил не снимая Папаша Муниц, хозяин бродячего театра.
        Но когда он открыл глаза, в руках у него по-прежнему был пояс. Желтый, с бахромой.
        «Ферди!» - возмутился Раскель. - «Это не она!»
        «Пр-рости», - каркнул вещий ворон. - «Ошибся. Кор-рона на гвозде, спр-рава от тебя».
        Раскель торопливо рванул с гвоздя картонную корону. Вновь прикрыл глаза, представил себе перстень.
        И вновь ничего не получилось. Корона осталась короной.
        «Ферди!!»
        «Что?»
        «Это опять не она!»
        «Пр-равда?» - озадачился ворон. - «Ну, тогда это… пер-рстень Муница!»
        Раскеля прошиб холодный пот.
        «Ты что, издеваешься надо мной?! Нашел время! Нет чтобы сказать сразу!»
        Он отшвырнул бесполезную картонку и шагнул к выходу из фургона.
        Ферди прохрипел еще что-то, но Раскель не расслышал. Потому что в этот миг дверь неожиданно распахнулась… и на пороге появился проныра Князь.
        Который должен был сейчас спать беспробудным сном, а не шататься где ни попадя.
        Тем более с кочергой в руках.
        Верней, в одной руке. В другой у него был горящий фонарь, прихваченный с крюка над кучерским сиденьем.
        И смотрел он на Раскеля как-то… нехорошо. Неправильно смотрел. Без удивления. С понимающей холодной ухмылкой.
        Раскель топотал по фургону шумно, не стесняясь. К тому же там отчаянно скрипели полы. Что и позволило капитану Хиббиту спокойно, без опасения быть услышанным, чиркнуть спичкой, разжигая фонарь, и подняться с ним к двери.
        Щель в которой засветилась, когда аркан направился к выходу.
        Найдя, видимо, что искал.
        Монтальватец по-прежнему не подавал признаков жизни. То ли дрых, то ли собирался вмешаться лишь в последний момент… Оставалось действовать самому. Как Бог на душу положит. Надеясь на лучшее. И, чуя под сердцем знакомый холодок, знаменовавший начало каждой его отчаянной авантюры, капитан решительно распахнул дверь и шагнул через порог.
        Раскель застыл как вкопанный, вытаращившись на него с искренним изумлением.
        - Вот так встреча! - громко воскликнул Кароль. Не опасаясь, а наоборот, мечтая кого-нибудь разбудить. - И что ты тут делаешь, дружок?
        Аркан в ответ оскалился.
        - Комары на берегу заели, - сказал. - Вот, решил найти местечко поуютней.
        - Нашел? - спросил Кароль, имея в виду, конечно, совсем другое.
        - Ты помешал, - ответил Раскель. Глаза его сверкнули так, что стало ясно - он понял, о чем речь.
        Да и трудно было бы не понять, когда ты напустил на всех соперников чародейный сон и кто-то вдруг умудрился от него очнуться…
        Но неужели и вправду не нашел?… Мысли капитана снова понеслись вскачь. Похоже, Раскель не врет… иначе что помешало бы ему сейчас же, не вступая в разговоры, телепортироваться отсюда вместе с добычей?… а если так, то какого черта он сам поторопился ворваться?… черт, черт… аркану дело перебил, сам влип к тому же, позволив раскусить себя… и как теперь выкручиваться из этой патовой ситуации?
        Покуда он думал, язык его заговорил сам собой. Ляпнул насмешливо:
        - Извини, не хотел.
        - Чего уж извиняться, - пожал плечами аркан. - Помешал так помешал. Но предупреждаю - ты ее не получишь.
        - Ее? - переспросил Кароль.
        - Ты знаешь, о чем я говорю.
        - Допустим. Так и тебе рассчитывать не на что.
        Раскель хмыкнул.
        - Напугал… Ты даже не маг. Я понял - от сонных чар тебя спасли твои браслеты. Сильная вещь, конечно… но от меня они не спасут.
        И, с устрашающе радостной улыбкой на устах выхватив из-за пояса кинжал, он без дальнейших слов бросился на капитана.
        Все, что мог сделать Кароль при такой его стремительности, - это метнуть в Раскеля фонарь. Что он и сделал. Выиграв несколько мгновений.
        Фонарь разбился о плечо аркана, масло выплеснулось на рубаху, рубаха занялась огнем. Шипя сквозь зубы какие-то цыганские ругательства, Раскель разорвал ее на груди, стащил с себя вместе с жилеткой и отшвырнул пылающие лохмотья в сторону.
        Кароль за это время только и успел, что отступить к двери, стоявшей нараспашку, да перекинуть кочергу из левой в правую руку.
        Чему он так и не научился за свою жизнь, так это драться. Привык укрощать врагов другими методами, пускать которые в ход сейчас было попросту некогда… И, сжимая кочергу, мечтал он об одном - иметь вместо нее пистолет. Ибо разъяренного аркана с ножом наверняка способна была остановить лишь пуля.
        Кочерга вдруг шевельнулась как живая. Извернулась змейкой, выскальзывая, и тут же снова удобно легла в ладонь. Но несколько по-другому…
        Капитану, однако, в тот миг было не до нее. Он не сводил глаз с Раскеля, который готовился к новому броску.
        И который внезапно притормозил - взглянул на эту самую кочергу и застыл на месте столбом.
        Кароль тоже бросил взгляд на свое «оружие». И тоже остолбенел.
        Кочерги в руке не было. А был пистолет - «ТТ»… или «Макаров»… никогда он в них толком не разбирался… - услужливо подставивший спусковой крючок под указательный палец.
        Что такое, откуда?! Кароль впал в нешуточное смятение. Где кочерга?
        Кочерга… когда развели костры, кто-то сходил за ней в фургон с реквизитом - мелькнула следом в голове ненужная мысль. Кто?…
        Додумать он не успел.
        В фургоне откуда ни возьмись появился вдруг еще один человек.
        Столь характерной внешности, что узнать его при скудном свете догоравшей рубахи труда не составило. То был «злодей» Ворон.
        Он спокойно шагнул к Каролю, спокойно вынул у него из руки пистолет.
        Сказал сердечно нечто странное:
        - Спасибо, Лёлька!
        И пропал как не было.
        Капитан Хиббит закрыл глаза.
        Открыл их через секунду и схватился сперва за левый, потом за правый браслет. Подпиленные заранее, еще в Байеме, они сломались от нажима с тихим щелчком, и квейтанский разведчик вновь обрел свое магическое уменье.
        Обломки браслетов он сунул в карман и в следующий миг исчез из фургона тоже.
        Тут наконец пришел в себя и Раскель.
        Откуда у соперника взялось огнестрельное оружие, он понял сразу. Успел, в отличие от Князя, заметить натренированным глазом превращение кочерги.
        Нужно было, конечно, тут же броситься и отнять, покуда тот не опомнился… но с Дурной Удачи сталось бы пальнуть по-настоящему. Поэтому, не желая пасть ее жертвой, Раскель замешкался. И безнадежно опоздал.
        Ибо последовавшее затем явление еще одного актера - из тех, кто должен был сейчас крепко спать, - ввергло его ненадолго в состояние полного столбняка. Это сколько же магов, способных противостоять вернейшим арканским чарам, затесалось в труппу Папаши Муница?! И как могло такое случиться, что он их не распознал?…
        Столбняк был короток, но неизбежное успело произойти. Аглюс забрал у Князя Налачи Бахт и скрылся вместе с нею. После чего пропал и Князь, зачем-то сломав свои защитные браслеты. Жаль, хорошая была вещь…
        - Ферди!!! - в голос рявкнул Раскель, едва к нему вернулся дар речи.
        «Я тут», - угрюмо отозвалась вещая птица.
        «Что ты наделал?» - продолжил Раскель уже мысленно. - «Как допустил такое?»
        «Не знаю сам… пр-рости, что-то сделалось с моими глазами…»
        «Куда отправился проклятый вор?»
        «Не могу сказать. Не вижу его».
        «А где второй? Князь этот?»
        «В Байеме… впр-рочем, нет. Уже нет… Пер-ребегает из мира в мир… не успеваю понять…»
        «Следи за ним!» - приказал Раскель. - «Скажешь, где остановится. Я отправляюсь к быстрому ходу».
        «Зачем тебе этот человек?»
        «Не знаю сам!..» - зло передразнил Раскель ворона. - «Он слишком шустро ушел. И я хочу знать, куда он так торопился. Ясно?»
        Ворон не ответил.
        Через мгновение и Раскеля не стало в фургоне.
        Где медленно занимались огнем декорации, на которых догорали остатки его рубахи.
        Глава 13
        Тайник под подоконником чердачной каморки трактира «Веселая утка» оказался в целости и сохранности.
        Оттуда в карманы квейтанского разведчика быстро перекочевали парочка защитных амулетов, волшебная фляжка, в которой никогда не заканчивался коньяк, и главное его достояние - тинтаровый пробиватель, невзрачный с виду кубик из голубого металла, на самом же деле - изрядной стоимости вещица, открывающая проходы между мирами. Все это предусмотрительный капитан Хиббит успел пронести в Байем заранее, еще до того, как на него надели зачарованные браслеты и он официально объявился там в качестве ищущего работу бродяги. Ибо предпочитал всегда быть готовым к неожиданностям - того самого рода, каковая и приключилась, - и иметь в запасе отходные пути…
        Забрав свое добро, он телепортировался к месту перехода, присмотренному также загодя, на изрядном расстоянии от Байема, где всякий желающий его отыскать взял бы след без труда. Оттуда он ушел в один из расположенных поблизости параллельных миров. И там принялся путать следы уже основательно - дабы на розыск его даже у самих монтальватцев ушло не меньше месяца.
        На то, чтобы исчезнуть из Ниамеи, капитану понадобилось около пяти секунд.
        Вопросов к зазевавшемуся мастеру Абелю у него имелось достаточно. Но главное он уже понял и сам. По какой причине тот мог зазеваться, в частности, и почему монтальватская поисковая группа не сумела вычислить таинственного черного гения.
        Разоблачить этого мага и впрямь было трудновато. Он считался лучшим из лучших - на Земле, во всяком случае. Кого угодно мог обвести вокруг пальца, поскольку был не просто лучший, а единственный - в своем роде.
        Обладатель демонической силы и демонических знаний.
        Петербургский черный магистр Идали Хиббит.
        Старший брат капитана…
        Какая, к чертовой бабушке, маскировка - тщательно разработанная легенда, искусственный загар, перекрашивание волос… то-то, должно быть, потешался в глубине души театральный «злодей» Аглюс Ворон, который, конечно же, узнал младшенького с первого взгляда! И понял, что означает его появление в труппе!.. У самого-то личина была безупречна… и выдал он себя одним-единственным неосторожным словцом.
        «Лелька»… то было детское, почти забытое имя капитана Хиббита. Уменьшительное от настоящего, которое знали только его родные братья. И сорвалось оно с уст черного магистра нечаянно, конечно. В порыве, надо полагать, благодарности - за то, что младшенький проделал за него всю работу. Буквально передал бесценный артефакт из рук в руки…
        Только Идали Хиббит и мог устоять перед сонными чарами аркана. Да еще наверняка и усилил их, чтобы выключить из игры монтальватского агента. Кто-кто, а он был способен и не на такое. Если капитана Хиббита в определенных кругах называли лисом, то старший брат его, без всякого сомнения, заслуживал звания льва.
        Но то, что монтальватцы оказались слабее, прошляпили-таки главный поворот событий и не знали в результате, у кого оказался универсус, Кароля сейчас только радовало. Хотя, предскажи ему кто-нибудь эту радость час назад, он не поверил бы.
        Братья носили одинаковые псевдонимы, но служили разным силам.
        И вот уже десять лет, практически с первого же дня, как молодой авантюрист, шулер, удачливый воришка и мошенник на доверии Кароль Хиббит сделался неофитом белой магии и агентом квейтанской разведки, он больше всего на свете боялся того, что произошло сегодня. На крутых и непредсказуемых дорогах магов он столкнулся со своим старшим братом.
        Он и раньше знал, что не сможет и не захочет, случись такое, звать кого-то на помощь. Потому что это Идали.
        Брат, казавшийся в давно минувшие времена чуть ли не богом. Обожаемый и ненавидимый одновременно. Взявший в жены «ангела» - деву из магического рода асильфи, которую Кароль и впрямь когда-то боготворил. И которая добровольно ушла бы из жизни, разлучи ее судьба с любимым мужем…
        Ну и к чему, скажите на милость, участие в столь сугубо семейном деле посторонних? Каких-то там монтальватцев? Или Волшебной Стражи?
        Разобраться с братом он должен сам. Любым способом, но сам. Найти его, встретиться лицом к лицу, отобрать, украсть, выклянчить у него универсус - что угодно, как угодно… но вернуть чертову вещицу ее законным владельцам. Выполнить задание, при этом никого из заинтересованных лиц не подпустив к Идали. К черному магистру, силы коего превосходят его собственные в неисчислимое количество раз.
        Мечась теперь из мира в мир, чувствовал себя Кароль так, словно летел вниз с ледяной горы. На санях, которыми не мог управлять. В лицо бил неосязаемый ветер, выдувавший из головы все мысли. И знал он лишь одно: конечная точка этого полета, она же отправная точка его дальнейших действий, - Санкт-Петербург. О чем не должен знать никто, а в первую очередь - монтальватцы.

* * *
        Сухие холсты, картон, ткани, парики, дерево… Едва окрепнув, огонь с веселой жадностью набросился на эту чудесную пищу. Очень скоро внутри фургона пылало все, и огненные языки рьяно прокладывали себе путь наружу.
        Папашу Муница разбудило, должно быть, чуткое сердце, навеки прикипевшее к сцене и бесконечно любившее все, что ей принадлежало, - даже ни на что не годный, изъеденный временем хлам. Во всяком случае, что-то подняло старика с постели и заставило выглянуть за дверь.
        Вопль, который он испустил при виде охваченного пламенем фургона с реквизитом, наверняка разрушил бы даже сновиденные чары, насланные Раскелем и усиленные Вороном, если бы к тому времени они уже не развеялись сами - за ненадобностью.
        Один за другим повыскакивали из фургонов испуганные актеры, вынеслась фурией на пляж всполошенная Кобра, едва не сбив мужа с ног. Ей и пришлось взять на себя командование, поскольку Дракон, вложив в этот вопль всю душу, как будто онемел. Утратил всякое соображение. Схватился за грудь и превратился в каменное изваяние.
        Впрочем, много командовать Кобре не пришлось. Все имевшиеся в наличии ведра находились в том самом фургоне, и воду таскать было попросту нечем. Поэтому тушить пожар не стали. Только спешно запрягли лошадей и отвели подальше остальные фургоны. Беригон предложил было закидать огонь песком, но тут же и сам сообразил, что, во-первых, нужны лопаты, которых тоже нету. А во-вторых, спасать, собственно говоря, уже нечего. Фургон пылал огромным костром, озаряя не только пляж, но и половину озера в придачу…
        Кобра, горестно махнув рукой, подошла к Дракону. Обняла мужа, помогла ему присесть. Начала что-то бормотать на ухо, утешая.
        Фигурой эта гадкая старуха всегда напоминала Пиви Птичке квашню. Лицом - вылезающее из квашни тесто, увенчанное фигой, небрежно свернутой из редких седых волос. Глаза бы не смотрели… Но сейчас, когда она прильнула к мужу в извечной позе матери-утешительницы, Пиви неожиданно для себя самой увидела в ней женщину, которая, похоже, носила некогда псевдоним «Пышечка» по праву. Сострадание и нежность придали расплывшимся чертам ее лица наивную миловидность, засквозили плавной мягкостью в жестах…
        «Что это?» - удивленно подумала Пиви. - «Неужели… тоже любовь? Та самая? Нет… Разве можно любить такого жуткого старика, терпя ради него все - и его кошмарный характер, и бродячий образ жизни, и нищету, которые из любой Пышечки сделают в конце концов Кобру?… Но если это не любовь, то что?»
        Пиви тяжело вздохнула.
        Наверное, сама она любить вообще не способна - пришло вдруг в голову. Раз не способна понять, какие такие достоинства, заслуживающие любви, кто-то мог отыскать в старом Драконе…
        Мысль эта ей не понравилась. Совсем. И спасение от нее Пиви обрела в привычном скепсисе. Жалеть Дракона с Коброй уж точно не стоит. Любовь там или не любовь, а мешок золота у них теперь есть. На которое и собственный театр построить можно, не то что прикупить новый реквизит… Сами живы-здоровы, и это главное.
        А целы ли остальные?…
        Высматривая в первую очередь Катти, она обвела взглядом сотоварищей и только сейчас заметила, что их как-то маловато. Пересчитала - Беригон, Катти, Фиалка, Титур, Иза… пятеро. А где же Князь с Вороном?
        Пиви огляделась, на пляже никого не увидела и взялась пересчитывать актеров, стоявших в ряд перед горящим фургоном, заново. Думая о том, что и мертвого разбудили бы крик Муница и последовавшая затем суматоха, и эти двое попросту не могли не проснуться… да и цыган Раскель должен быть где-то здесь.
        Беригон, Катти, Фиалка, Ти…
        И тут, прямо у нее на глазах, Титур Полдень растворился в воздухе. Только что был - и нету. Не гляди Пиви на «благородного отца» в упор, поди, и не заметила бы исчезновения.
        Голова у нее закружилась. В растерянности она перевела взгляд на Фиалку. И… прима растаяла в воздухе тоже.
        - Мама, - одними губами беззвучно сказала Пиви. - Что такое?…
        «Вот же!» - немедленно заверещал ей в левое ухо Дуду, так громко, что она едва не подпрыгнула на месте. - «Полчаса уже ору, а ты как оглохла! Ужас, кошмар, все пропало!..»
        «Погоди», - с упавшим сердцем сказала Пиви. - «Постой… дай-ка я отойду в сторонку, и ты мне все расскажешь…»
        «Что я тебе расскажу, курица?! Увели его, пока ты дрыхла… увели универсус! Нету его здесь больше! Слышишь наконец?!»
        Пиви похолодела с головы до пят.
        «Как нету? Кто увел?»
        Вместо ответа Дуду разразился истерическими рыданиями.
        Рыдать он мог долго, и ничего не оставалось, кроме как терпеливо переждать этот приступ… Стараясь не прислушиваться, Пиви, без единой мысли в голове, неведомо зачем пересчитала оставшихся в третий раз.
        Беригон, Катти, Иза.
        Трое. Не считая ее самой.
        Никто больше не исчез. Но никто и не появился.
        Нехватку половины труппы заметила наконец и Катти. Она огляделась по сторонам. Недоверчиво посмотрела на «мужской» фургон, тоже, видимо, усомнившись в том, чтобы кто-то мог до сих пор дрыхнуть. Потом взглянула на Пиви.
        Глаза их встретились, и Пиви несколько раз кивнула головой. Мол, понимаю, о чем ты думаешь, сама удивляюсь…
        Тут повернулась к мужу и подала голос Иза Стрела.
        - Маленькому вредны такие волнения, - сказала она капризным тоном, кладя руку на живот. - Крики, пожары всякие среди ночи… нам с ним теперь покой нужен. Это знак.
        Беригон отвлекся от созерцания горящего фургона, посмотрел на жену.
        - Пора домой?
        - Давно, - сказала Иза. - Что тут еще делать?
        Они улыбнулись друг другу.
        И… растаяли в воздухе.
        Катти ахнула, а Пиви стремительно бросилась к ней и схватила за руку.
        - Хоть ты не исчезай… батюшки, да что же это такое?
        - Куда? - пролепетала Катти. - Куда… я могу исчезнуть?
        - Тихо… надеюсь, никуда. Иди за мной.
        Пиви торопливо завела ее за ближайший фургон, подальше с глаз Дракона и Кобры.
        - Все разбежались, - сказала она там. - Куда - не знаю. Сейчас Дуду наплачется и расскажет… Но, похоже, универсуса здесь больше нет. Кто-то его нашел и смылся первым. А за ним - и остальные… вот уж не думала, что магов тут было так много!
        - Только мы с тобой и остались? - потрясенно спросила Катти.
        - Да. Но ненадолго. - Пиви осторожно выглянула из-за фургона, убедилась, что Дракону с Коброй пока еще не до них. - Если ты, конечно, со мной. Не передумала искать универсус?
        - Нет. Я с тобой. А… куда?
        - Дуду скажет. Подождем немного.
        - А лесные девы нас отпустят?
        - Их разрешение не требуется. У меня магакс есть.
        Катти явно ничего не поняла, но старательно закивала.
        И у Пиви почему-то сделалось легче на душе. Потому, наверное, что теперь она была не одна. И рядом с Катти чувствовала себя не растерянной девочкой, как прежде, а бывалой, опытной путешественницей. По мирам и их окрестностям…
        Опытные путешественники, спохватилась вдруг она, багажа не забывают. Велела Катти оставаться на месте, прокралась в дамский фургон, взяла баулы, свой и Каттин, отметив мимоходом, что вещей остальных актрис здесь уже нету, хотя и Иза, и Фиалка исчезли вроде бы с пустыми руками. Надо же, ну кто бы мог подумать, что Фиалка - тоже соперница?…
        Потом бросила из двери быстрый взгляд на Дракона.
        Тот как будто начал наконец приходить в себя. Зашевелился, высвободился из объятий жены. Неуклюже поднялся на ноги.
        Выслушивать его вопли, когда он обнаружит, что остался без труппы, Пиви не хотелось. Старик способен был сгоряча обвинить во всем - и в пожаре, и в исчезновении актеров - тех, кто имел глупость задержаться. Хоть в кусты прячься… Она покосилась на лесную опушку. Вправду, что ли, укрыться там до поры?
        И тут, на их с Катти счастье, Дуду наконец наплакался.
        «Значит, так», - заговорил он неожиданно деловито. - «Не надо в кусты. Бери дорожный магакс и повторяй за мной…»
        Пиви пулей выскочила из двери, метнулась за фургоны. Пихнув Катти оба баула, одной рукой схватилась за ее свободную руку, другой - за желтый камушек у себя на шее.
        - Уходим, - шепнула торопливо, - ничего не бойся.
        «Ты меня слушаешь?» - повысил голос Дуду.
        - Вся внимание, - вслух пробормотала Пиви.
        Вслух же повторила вслед за неприкаянным духом слова заклинания.
        И через несколько мгновений, не сходя с места, обе девушки оказались в другом мире.
        Глава 14
        - …Прошу отстранить меня от должности руководителя группы.
        - Брось, Абель, - поморщился координатор поиска, известный капитану Хиббиту как кавалер Виллер. - Мы всего лишь недооценили в очередной раз силы противника. Я лично недооценил… следовало изначально подкрепить твою позицию внешним наблюдением.
        - И все-таки…
        - «Все-таки, все-таки», - недовольно передразнил Виллер. - Ты не спал и не сон видел сегодня ночью, дружище. Я уже переговорил с твоей половинкой. Ты действительно побывал дома. Понимаешь, что это значит?
        - Ну…
        - Вот именно. Хорошо еще, что ты смог потом вернуться в обличье Титура. И вообще цел остался!.. Этот самый Аглюс Ворон - черт, а не человек. У людей такой силы не бывает…
        - Может, он и вправду не человек? - глядя сквозь пенсне на гипсовый бюст ниамейского пророка Маргила и словно бы к нему и обращаясь, спросила третья участница разговора, мастер-психолог поисковой группы, представленная в свое время капитану Хиббиту как кру Диона Физер, хозяйка книжной лавки.
        На экстренное совещание Абель вызвал координатора к ней - в ту самую лавку, где Кароль предложил работу Катти Таум, даже не удосужившись спросить разрешения у хозяйки. Впрочем, капитан Хиббит знал, что делает. Лавка была настоящая, и хозяйка тоже… почти. Во всяком случае, эта сорокалетняя с виду и приятная во всех отношениях дама, называвшая себя Дионой Физер, торговала книгами на Круглой площади вот уже двадцать лет и собиралась торговать еще столько же, ибо это было идеальным прикрытием для ее научной работы. Так она сама сказала капитану, обмолвившись притом, что ей не помешала бы честная помощница из местных.
        Оснований не доверять Дионе Физер у Кароля не было. Ведь образ «Волчка» создавала именно она - придумывала легенду, находила убедительные биографические детали, подбирала для капитана одежду и личные вещи, шлифовала его произношение, в котором непременно должны были сочетаться южный выговор со столичным, знакомила его с краткой историей Ниамеи и достопримечательностями Нибура, проявляя при этом немалое терпение и чувство юмора… Умнейшая и милейшая женщина, короче говоря, которая никогда не бросила бы в беде свалившуюся ей как снег на голову Катти - в этом можно было не сомневаться.
        Пророк Маргил на заданный Дионой вопрос, разумеется, не ответил. Зато напряглись оба ее собеседника, Абель и Виллер. Поскольку она была признанным знатоком психологии материальных существ, человеческой расы в частности, мнение ее по поводу чьей-то принадлежности к этой самой расе означало многое.
        - Ты думаешь, Ди… - настороженно начал Виллер.
        - Нет, - сказала Диона. - Ну что я могу думать? Мы слишком мало знаем о нем. Не больше на самом деле, чем в первый день - когда дух тетушки Муница поведал нам, что на закате ее жизни дом регулярно обшаривал по ночам некий невидимка, пугая бедную старушку.
        Виллер фыркнул.
        - Не такую уж и бедную, старушки этой сам Муниц побаивался… И пугали ее своеобразно - подкидывая цветы и пирожные. Похоже на попытки компенсировать причиненное беспокойство, не так ли?
        - Так, - согласилась Диона. - Но гуманность этих попыток мы уже обсуждали. Равно как и состав остаточной магической эманации в тетушкином доме, отчего и пришли к выводу, что орудовал там все-таки черный маг, а не белый.
        - Вот именно, - сказал Виллер. - Маг. То есть человек. А если не человек… Господи спаси, во что мы впутали капитана Хиббита? Одно только и радует - при непосредственном столкновении он уцелел.
        - В Байем после этого точно возвращался, - кивнул Абель. - А вот куда делся потом…
        Виллер опять поморщился.
        - М-да… и ведь квейтанцы предупреждали о его своевольстве… предлагали даже использовать какой-нибудь магический маячок! Но куда там - мы и с браслетами-то рисковали. Тот же Раскель, заинтересуйся он вдруг, мог просчитать их настоящую силу…
        - А почему, - вновь обратилась к гипсовому пророку Диона, - мы так уверены, что универсус достался именно Ворону, а не Раскелю? Хотелось бы еще раз услышать ваши соображения, друзья. Ведь Ворон тоже мог исчезнуть потому, что, как и капитан, бросился в погоню за похитителем?
        - Мог, - с готовностью отозвался Виллер. - Но это маловероятно. Суди сама - если бы универсус достался Раскелю, тот наверняка сразу телепортировался бы в табор, самое надежное для себя укрытие. Кто бы нашим горшком ни завладел, случилось это практически в присутствии двух соперников. И соперников весьма сильных. Лучший выход в подобной ситуации для любого, полагаю, - немедленное бегство туда, где им до него не дотянуться.
        Диона кивнула.
        - Пожалуй, что так.
        - Но за табором, как ты знаешь, присматривает Маркус. Я нахожусь на постоянной связи с ним, и пока еще, по его словам, Раскель там не появлялся. Как только явится, мы сразу же узнаем об этом, как и о том, с пустыми руками он вернулся или нет. Возможно, конечно, что у него, помимо табора, есть еще какое-то убежище, но… - Виллер сделал паузу и послал вопросительный взгляд Абелю.
        - Нет, - ответил тот. - Я знаю его наизусть, читал мысли. Другого столь же надежного убежища у него нет. К тому же он до последней минуты не догадывался, кто его настоящие соперники. Как и мы, не чуял никакой магической силы в Вороне, а в капитане видел скорее родственную душу - авантюриста и жулика, но не охотника за Дурной Удачей. Фургон сгорел… и что там произошло на самом деле, нам уже не узнать. Но смело можно предположить, что Ворон слегка помог Раскелю - после того, как тот пустил в ход свои усыпляющие чары. Ведь меня они не взяли бы, а мое присутствие Ворону не требовалось… На него самого арканские чары тоже не подействовали, и это еще можно понять, при его способностях… но вот почему меня он сумел нейтрализовать, а капитана Хиббита - нет? Загадка… В браслетах оказалось больше силы, чем мы планировали? - Он, в свою очередь, с вопросом глянул на Виллера.
        Координатор пожал плечами.
        - Сколько бы ее ни было, капитан как-то умудрился от них избавиться. Иначе сидел бы сейчас тут, с нами.
        Диона задумчиво сощурила глаза.
        - Дальше! - потребовала она у гипсового пророка.
        - Дальше… остаются одни предположения, - вздохнул Абель. - Раскель, будучи уверен, что все спят, отправился за своим сокровищем. Капитан и Ворон скорей всего выжидали, уповая на таинственное умение арканов опознавать универсус и надеясь перехватить его, когда он окажется у Раскеля. Капитан при этом рассчитывал на мою поддержку… ох. Ну… в общем, я не сомневаюсь, что оба они дали Раскелю время отыскать универсус. Буквально взять его в руки. И тут-то перед ним и явились… - Абель удрученно умолк.
        Нить рассуждений подхватил Виллер.
        - Теоретически Раскель, конечно, мог успеть скрыться. Но вряд ли на самом деле успел - ведь для него их появление наверняка стало неожиданностью. Так что… дальнейший ход событий вообразить нетрудно. Ворон к захвату универсуса был готов, и он гораздо сильнее Раскеля, не говоря уж о капитане. Неизмеримо сильнее. В этом сомнений нет - сколько мы пытались его вычислить, и все без толку. Ни лица, ни тени, ни имени. Ни единого действия, которое могло бы навести на подозрение… вплоть до того, что порой казалось, будто никакого неуловимого мага и вовсе нету - так, наваждение, плод нашей собственной фантазии… Ну, и кому с наибольшей вероятностью мог достаться универсус? Будь это капитан, он попросту не имел бы возможности сбежать…
        Глаза Дионы за стеклами пенсне на миг азартно блеснули.
        - Потом-то все-таки сбежал!
        - Но не явился к нам - верней, к тебе, что непременно должен был сделать, достанься универсус ему!
        Диона задумчиво кивнула.
        - Да, ты прав…
        - Раскель же мог сбежать только в табор. Там его нет. Значит…
        Он сделал паузу, и Абель вдруг угрюмо посетовал:
        - Ох… а я ведь с ним почти подружился!
        - С Раскелем? - удивилась Диона.
        - Да нет… с Вороном. Он казался таким приятным человеком…
        - Прекрати себя казнить, - нахмурился Виллер. - Имеются дела поважнее. Ди… ты согласна наконец, что, кроме Ворона, универсусом завладеть было некому? Да? Хорошо. Тогда… цыганской линией у нас займется Маркус, как только Раскель даст о себе знать. Арканы ведь в любом случае начнут искать нового владельца, и это, как всегда, наш основной шанс выйти на него - через них… А ты, Абель, не мешкая принимаешься отслеживать перемещения капитана. Вот ведь… не зря его лисом называют. Знаете, что меня смущает больше всего? Он сбежал так быстро, словно был готов это сделать! Знал заранее, куда побежит! Куда… вот вопрос!
        - И чтобы на него ответить, - заявила гипсовому пророку Диона, - полагаю, не худо бы узнать, по какой причине он туда побежал.
        Виллер вновь напрягся.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Ну… - Она сняла пенсне и, оторвав наконец взгляд от Маргилова бюста, устремила его на собеседника. Взгляд этот, не смягченный более стеклянными заслонками, оказался столь же острым, как у самого Виллера. - Мы действительно вправе были ожидать, что в подобной ситуации капитан Хиббит прежде всего попытается связаться с нами. Дождется пробуждения труппы в надежде, что уж теперь-то наш агент ему откроется. Или же - если допустить, что ждать ему по какой-то причине было некогда - телепортируется сюда, ко мне, раз уж сумел избавиться от браслетов. Но он не сделал ни того, ни другого. Предпочел скрыться, не оставив даже намека - куда. И, сдается мне, именно этого он и хотел - исчезнуть бесследно. Почему? - вот на самом деле главный вопрос. Поняв причину, мы сможем понять и остальное.
        Виллер и Абель уставились на нее с одинаковой растерянностью.
        - Понять причину? Как ты себе это представляешь?
        Диона вздохнула.
        - Думаю, не мешало бы для начала побеседовать с теми, кто хорошо знает капитана. С его друзьями и родственниками.
        - Люди - не мы, - напомнил Виллер. - Это мы полностью открыты друг для друга. Они же обычно не слишком хорошо знают даже и себя, не то что друзей и родственников.
        - Ты мне это говоришь? - Диона подняла бровь.
        - Извини, - спохватился Виллер.
        - Извиняю, - улыбнулась она. - Как бы там ни было, хоть что-то о нем близким людям все-таки известно. И наше дело - составить хотя бы приблизительное представление о мотивах, которыми мог руководствоваться капитан, сбегая от нас.
        Виллер поразмыслил немного и кивнул.
        - Что ж, займись этим, Ди. Список его близких будет у тебя через час. Реши тем временем, под каким предлогом ты будешь с ними беседовать. О задании, разумеется, и о том, что капитан пропал без вести, ни слова. Главное - не испугать никого и не всполошить.
        Затем он повернулся к Абелю.
        - Об отстранении от должности забудь. И принимайся за дело. Начни со сгоревшего фургона - вдруг хоть какие-то следы сохранились. В помощь бери кого захочешь, о результатах докладывай по мере их появления. Итак… расходимся, друзья. Я - за списком!
        Абель с Виллером исчезли. Диона осталась одна в рабочем кабинете «кру Физер» - крохотной комнатушке, большую часть которой занимал массивный письменный стол, заваленный книгами и бумагами. Она щелкнула пальцами, и на столе этом, потеснив кипу деловых документов, явилась чашка с горячим кофе.
        Материальная, плотская оболочка диктовала свои условия функционирования. Тело регулярно требовало отдыха, еды и питья. Вот и теперь - «или в постель, или чего-нибудь бодрящего», заявило оно, «иначе думать не сможешь». Пришлось подчиниться…
        Диона сделала несколько глотков горькой, душистой жидкости, отметила с удовлетворением, что в голове прояснилось. И приступила к любимому занятию - размышлению.
        Итак, под каким предлогом можно подступиться к расспросам близких людей капитана Хиббита?
        Представиться квейтанской журналисткой, собирающейся писать о нем очерк? Да нет, глупость какая… во-первых, в Квейтакке нет журналистов, во-вторых, кто бы им позволил писать что бы то ни было о секретном агенте?
        Выдать себя за подругу детства, одноклассницу капитана, давно потерявшую его из виду? М-м-м… тоже не годится. Родился он и рос на Земле, стало быть, и подруга должна быть земная, а значит, до квейтанских его друзей добраться у нее возможности нет.
        Что же это выходит - нужно искать отдельный подход к землянам и квейтанцам и сочинять разные легенды?… Да, задачка, похоже, непростая. И лучше, пожалуй, сперва дождаться списка, чтобы узнать, с кем именно придется иметь дело, а потом уж начинать думать…
        Взгляд Дионы вновь остановился на бюсте ниамейского пророка, сумевшего каким-то образом собрать в своих «Откровениях» мудрость множества духовных учений из самых разных миров. И изложившего ее в чрезвычайно простой и доступной форме. Воистину великий был человек…
        Гипсовые губы Маргила улыбались умно и лукаво, и Диона невольно улыбнулась тоже.
        Заглянуть, что ли, в «Откровения», покуда больше нечем заняться? Вдруг пророк что-нибудь да подскажет!
        Она неторопливо поднялась из-за стола, сняла с полки толстенькую книжицу в темном переплете, раскрыла где пришлось и не глядя ткнула пальцем в страницу.
        «Ты уже знаешь то, о чем спрашиваешь», - гласила выбранная наугад строка. - «Ответ - всегда под рукой. Достаточно открыть глаза и уши, и вопрошающий отыщет его»…

* * *
        Голос Папаша Муниц сорвал.
        Он понял это, когда попытался созвать разбежавшихся актеров. Горло мучительно саднило, вместо слов изо рта вырывался только неразборчивый сип.
        Покричала «дармоедов» Фина Пышечка, но безрезультатно - лес отзывался лишь эхом.
        Будто корова языком слизнула всех восьмерых. Вместе с личными вещами. Даже приблудившийся цыган - и тот пропал, правда, бросив почему-то своего жеребца!..
        И это было так странно и непонятно - не настолько же его боятся в самом деле, чтобы в преддверии кары за не устереженный фургон бежать куда глаза глядят, в ночь, в лесную чащобу? - что Папаша Муниц вместо привычной ярости впал в тяжкое недоумение.
        И ощутил суеверный страх, которого не могли ему внушить даже волшебные существа.
        Да, многовато, видно, оказалось впечатлений для одной-единственной ночи. Тут тебе и вынужденная остановка в глуши, и лесные девы, и внеплановый спектакль, и пожар, и побег труппы, и потеря голоса… Когда окончательно сделалось понятно, что на берегу они с женой остались вдвоем и никто из актеров, судя по всему, возвращаться не собирается, Муниц неожиданно ослабел - и душой и телом.
        Колени у него подкосились, и, с размаху шлепнувшись на песок, железный старик… заплакал.
        Фина Пышечка пометалась вокруг в растерянности, потом присела рядом и принялась его утешать.
        - Ну что ты, что ты?… - тоскливо бормотала она. - Гады они, конечно, я понимаю… бросили нас, дряни бессовестные… но ведь мы же с тобой и не такое видали. Когда сгорел наш первый театр, вспомни - дом пришлось продать, чтобы купить фургоны и лошадей, лишнего куска хлеба не было… А сейчас у нас хоть золото есть - спасибо девам!.. Ненужное завтра бросим, уедем в одном фургоне… а до Ювы доберемся - все купим… можем даже снова театр открыть! Зал арендуем… жилье снимать не придется, поселимся в теткином домишке… ну, Мунни, успокойся же… все не так плохо. Я - с тобою, мы - при деньгах… до Ювы только добраться, а там - заживем… Все еще наладится!
        Старик отчаянно помотал головой. Обнял жену за плечи, притянул к себе. Просипел что-то нечленораздельное, но Фина поняла, как всегда его понимала, даже и без слов.
        И тоже заплакала.
        Жизнь прошла - вот что хотел сказать ей муж. Вся жизнь, отданная театру. Старые уже мы оба, ни на что не годные, бесталанные, злые и сварливые. И никому не нужны. Главного не нажили - уважения к себе. Никто нас не любит. И не полюбит, хоть усыпься тем золотом с ног до головы…
        Лесные девы подошли неслышно. Словно и не подходили вовсе, а соткались из воздуха неподалеку от догоравшего фургона.
        На этот раз их было только трое. И какое-то время они просто стояли и смотрели на обнявшихся и плачущих стариков. Потом одна - та самая, что расплачивалась с ними за представление, - подплыла ближе и спросила:
        - Что у вас случилось, смертные?
        Папаша Муниц глянул на нее мутными глазами, махнул рукой и отвернулся.
        Фина Пышечка утерла слезы и угрюмо ответила:
        - Сами не знаем. Фургон сгорел, труппа разбежалась…
        Дева вскинула брови, обвела долгим, изучающим взглядом берег. Отошла и принялась о чем-то совещаться с подругами. Затем приблизилась снова.
        - Актеры ваши далеко, - сообщила она. - Отправились по своим надобностям, и никого из них уже не вернуть. Восстановить сгоревшее мы тоже не в силах. Но… если хотите… мы найдем для вас новых актеров. Из нашего народа. Смастерим также и все остальное, что требуется для представлений. Мы пришли к решению завести собственный театр. И просим вас помочь с его обустройством.
        Фина захлопала глазами. Дева торопливо добавила:
        - Конечно, мы заплатим за это.
        Папаша Муниц растерянно заморгал тоже. Но едва только осознал смысл услышанного, как мгновенно пришел в себя и ожил.
        Неуклюже, однако со всем проворством, на какое еще был способен, он поднялся на ноги и повернулся к лесной красавице. Взор его прояснился, он попробовал было заговорить, но зашелся в мучительном кашле. И к нему тотчас подошла одна из подружек главной девы, протягивая кувшинчик с каким-то напитком, добытый ею прямо из воздуха.
        Старик без колебаний выхлебал половину, и голос к нему вернулся.
        - Согласен!
        Не просто вернулся - стал звучным, молодым, чистым…
        Фина с удивлением воззрилась на мужа.
        Он словно бы и сам помолодел - разом лет этак на десять. Плечи расправились, морщины разгладились, глаза заблистали…
        Сунув недопитый кувшинчик ей в руки, Муниц решительно шагнул к девам.
        - Обсудим условия!
        Фина перевела недоверчивый взгляд с мужа на кувшинчик. Заглянула внутрь. Осторожно пригубила.
        И в тот же миг почувствовала, как по жилам заструился веселый огонь. Согревая сердце, проясняя разум, наполняя силой все тело.
        Молодящий напиток!!! - поняла она…
        Об условиях договорились быстро. Папаша Муниц обязался выбрать из лесных дев самых талантливых, обучить их актерскому мастерству и поставить с ними все известные ему пьесы. Мужские роли в репертуаре проблемы не представляли, ибо волшебные существа могли, разумеется, принять при надобности любое обличье.
        Девы со своей стороны обязались платить за его работу чистым золотом и обеспечивать театр костюмами, декорациями и прочей необходимой бутафорией. А также регулярно омолаживать антрепренера и его жену с помощью своих чародейных напитков.
        После этого обоих - вместе с лошадьми и фургонами - незамедлительно препроводили в другое измерение. Где их поджидал уже чудесный, уютный домик с мягкими постелями и всем, что только может понадобиться смертным людям для комфортной жизни.
        И больше в королевстве Нибур о «Божественном» театре никто и никогда не слыхал…

2007 -2017 Санкт-Петербург