Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / СТУФХЦЧШЩЭЮЯ / Шведов Сергей : " Русь Расстеленная " - читать онлайн

Сохранить .
Русь расстеленная Сергей Михайлович Шведов
        СЕРГЕЙ ШВЕДОВ
        РУСЬ РАССТЕЛЕННАЯ
        ФАНТАСТИЧЕСКАЯ БЫЛЬ
        1
        Зима продолжала чудить, не считаясь с календарем. В ночь на двадцать седьмое марта ударил мороз под двадцать градусов да еще и с ветром.
        У воспитателей в общежитии бывшего профтехучилища бытового обслуживания, ставшего теперь высшим лицеем службы сервиса, была дурная привычка вваливаться в комнаты девочек без стука, поэтому после контрольного обхода перед общим отбоем очаровательная метиска Таня Ким жадно закурила сигарету, выпуская дым в форточку.
        - Думала, умру без курева, пока они со своими проверками без стука по комнатам шастают.
        - Да закрой ты форточку! - капризно дернула черным плечиком очень темная мулатка Африка, сидевшая перед зеркалом с косметичкой в руках в одной комбинации.
        - Если холода боишься, цепляй себе негра и дуй в свою жаркую Африку, - ответила Таня Ким.
        - А я тут среди белых скорей сойду за конфетку.
        - За шоколадку, - съязвила Таня Ким.
        - Ну, стерва! Я тебе сказала, чтоб ты больше ко мне не цеплялась со своими расистскими подколами. Я ж тебя не называю узкопленочной, хотя у тебя папа был кореец.
        - Почему - был? Может быть, он живет и здравствует да еще своими арбузами на рынке приторговывает… А ва - аще называй меня, как хочешь. Все равно все мужики богатые от меня без ума.
        Небольшого роста, с точеной фигуркой, она в любом обществе приковывала к себе взгляды. Каштановые волосы с легкой рыжинкой вились сами по себе, их не нужно было накручивать. Кукольное фарфоровое личико было нежно - розовым, раскосые голубые глаза делали нежные розовые губы похожими на крошечный цветок дикой розы.
        - Ну, как твой дедушка - мухомор, дышит еще после скачек с тобой? - спросила Африка.
        - А что ему сделается? Гладкий бычок, даром что кашляет от курева, а еще сто лет проживет. Всю жизнь в армейских писарях дурака провалял, и потом ментом был и тоже в канцелярии сидел, и на пенсии в отдел кадров нашего кафе к бумажкам примостился. Такой старичок не надорвется. Только ходит да на девок облизывается. А твой «папик» как?
        - Мой - то начальничек кондитерского цеха от меня весь день отбрыкивается, в конспирацию играет, - поделилась с подругой Африка. - Когда надо я сам тебя вызову, говорит. У него жена у нас в бухгалтерии работает. Но мой меня работой на практике не неволит.
        - Везет тебе, а мой старичок писанины навалит на стол, и сиди весь день, как секретутка, карточки ему заполняй.
        - Сильно с работой припахивает?
        - Посвободней стало, не гоняет, как раньше.
        - Как же ты его окоротила?
        - Нинка - уборщица помогла.
        - Наорала, что ли?
        - На него наорешь. У деда - полковника глотка, как у того генерала. Просто Нинка, как придурошная, пришла как - то к нему в кабинет полы мыть вот в такой коротенькой юбочке. Я сижу себе бумажки в соседней комнате перебираю да прислушиваюсь. Гляжу, старый черт дверь прикрыл. Потом слышу, притих половой разбойник, и Нинка перестала шваброй по полу елозить. Только сопят оба. Дала я им время разгуляться, потом заскакиваю в кабинет, якобы с готовыми бумажками.
        - А они?
        - А он упер ее зубами в подоконник, юбку задрал да и давай наяривать.
        - Во боров!
        - Ага, только про это и думает. Я ему специально поутряне Бонины журнальчики с голыми девками вместе с бумагами на подпись подкину, сидит себе дедушка в кабинете полдня, на странички слюни роняет и меня не цепляет. Мне Валька, инспекторша - кадровичка, только спасибо говорит, что он ее свои приказы дурные не заставляет печатать.
        - Ну, как ты с ним потом? - спросила Африка, подводя тушью и без того черные ресницы.
        - Развернулась и пошла себе ровненько, будто оскорбилась изменой до глубины души. Меня как раз тогда Боня на проходной ждал. И на следующий день дедушке не дала, ревность разыгрывала. На третий день шелковый стал. Прихожу, когда хочу, ухожу, когда вздумается. А то так вечно обслюнявит, будто теленок сопливый со мной лизался, да еще командует, как последней уборщицей.
        - А у него жена есть?
        - Бабка - то? Каждый день ему названивает: Петенька ты покушал? Петенька ты мотню застегнул, как в туалет сходил? А то склероз старого замучил…
        - Мой начальничек цеха в «каморке папы Карло» все стесняется да краснеет. Смелости не хватает. Все самой приходится делать.
        - А ты сама - то краснеть не умеешь, негритоска.
        - А что я делаю? - спросила мулатка.
        - Бураковеешь, - сказала Таня Ким.
        - Опять расизм? - обиделась Африка. - Ты сама буреешь от своей дурости.
        - Ладно, не заводись, подруга. А как ты со своим несмелым в «каморку папы Карло» забираешься?
        - Он такой еще зеленый да лопуховатый, хоть и начальник цеха. Пошлет меня туда под холст для папы Карло, да перед этим десять раз вдолбит, на какой секретный стук я открывать ему дверь должна. Жду его там, бывает, два часа. Всякое желание пропадает. А то бывает, когда мы с ним кувыркаемся на диванчике, еще и метрдотель со своими официантками в дверь царапается. А мой «папик» так и трясется, лишь бы его не присекли на месте преступления.
        «Каморка папы Карло» - потайное место свиданий в крохотной душевой, о которой почти никто не знал. Дверь туда закрывал огромный художественный холст с березками на лугу. Чтобы попасть внутрь, нужно было сдвинуть с места огромную картину и протиснуться к замаскированной двери, которая открывалась вовнутрь. Места в каморке едва хватало для односпального диванчика, прикроватного столика и узкого шкафчика с чистым постельным бельем. В туалете и душевой кабинке всегда было чисто, потому что очередная девушка очередного «папика» оставалась одна после потайного интима для начальства и исполняла роль уборщицы. Вот и весь секрет чистоты.
        - Ревностью не достает?
        - Я ему до фени, этот мой теленок лопоухий себе хахальницу хочет больше для престижу завести, чтоб от больших начальников не отстать.
        - Вот и скажи нашему Боне спасибо, что он тебя под начальника подсунул.
        - Это не Боне, а вот ей надо сказать спасибо, - разбитным жестом Африка указала на подол. - Она меня прокормит и в люди выведет.
        - Или заведет.
        - Заткнись и не каркай.

* * *
        Громкие хозяйские шаги Бони по коридору они услышали еще задолго до того, как дверь в их комнату распахнулась под ударом ноги. В свои девятнадцать лет Боня, он же Вовка Бонифатов, ростом и дородством был вылитый цыганский барон из слезливой мелодрамы. Когда его уже крепенько достали шуточки про то, что за его матерью в молодости цыган гнался, он в пику всем повесил цыганскую серьгу в ухо и вообще стал настоящий цыган с картинки. Матери своей он не мог знать, потому что был детдомовский, но ему проходу не давали цыганки на улицах, а их цыганы выпытывали, какого он рода - племени и с какого табора? Но Боня решил, если уж он на самом деле цыган по крови, то плевать он хотел на немытую родню, вповалку спящую на полу в зале ожидания. Снял серьгу и начал выдавать себя за болгарина, благо толстой мордой и животом действительно смахивал на Киркорова.
        - Ну, готовы, цыпочки? - Боня обвел девочек жгучим цыганским взглядом, как режиссер придирчиво осматривает актрис перед выходом на сцену. - Ты, Танька, не будь дурой и веки не сини так сильно. У тебя мордашка нежная, как у фарфоровой куколки. На одни розовые щечки клиенты и без того клюнут.
        Таня Ким на это замечание только отвернулась, затушив сигарету в пепельнице в виде чертика, сидящего на пне у болотца.
        - А ты, Африка, больше перламутра с блестками над глазами и на губах клади, чтоб переливалось при ярком свете. Тебе при твоей темной масти это самый верх завлекательности будет.
        - Масть у кобылы, - огрызнулась Африка. - Сам жеребец добрый.
        Боня не слушал их отговорок. Поправил на Тане прическу, а на Африке расправил сморщенную на животе кофточку и велел подтянуть колготки.
        - Давайте поживей, сейчас Алик подъедет. И Прошмандовка вот - вот заявится.
        - А позвонить в лом?
        - Она телефон отключила.
        Только перед самым их выходом на пороге появилась Зелма, закутанная в дорогую индийскую шаль. Боня театрально всплеснул руками, поиграл своими страстными цыганскими глазами, закатывая их, и кинулся ей навстречу, словно после долгой разлуки.
        - Прошмандовка, где тебя черти перед работой носят? Я твоей тетке час тому назад звонил, чтоб тебя пораньше выпроводила ко мне. Тебе звонил раз десять. Зачем мобилу отключать?
        - Дитя кормила, потом присыпала, вот и отключила. Что мне - всем угодить, а самой разорваться?
        - Да не криви ты морду, она у тебя и так лошадиная. Если б не я, ты б со своим выблядком в переходе с протянутой рукой стояла.
        Зелма размотала шаль и принялась у зеркала на стене приводить себя в порядок. В тяжелой косметике она казалась женщиной лет тридцати, хотя еще и двадцати не было.
        - Список принесла?
        Зелма без слов подала ему бумажку, где корявым старческим почерком ее тетки были выписаны адреса и телефоны клиентов.
        - Всего четыре заказа на ночь? - возмутился Боня.
        - Больше не было. Сам денег на объявление в шикарную газету или в интернет жалеешь, - буркнула ему в ответ Зелма со шпилькой в зубах, у нее никак не получалась перед зеркалом укладка копны желтых волос на макушке.
        - Ну и заработаете вы у меня сегодня на холодную водичку. Чего замоталась в тряпки какие - то, фигуры не видно!
        - Мне застывать на морозе не к чему. Мне еще дитя грудью кормить.
        - Покажи, какие трусы на себя натянула!
        Зелма с усталой гримасой потянула наверх свою черную юбку.
        - Ладно, сойдет. А то в прошлый раз заявилась на работу в прабабушкиных панталонах.
        - Зато тепло было.
        Боня с капризной миной опустился на стул:
        - Понабрал идиоток себе в убыток. Я вам не соцзащита, чтоб пособия по бедности выписывать… Обираете меня, как неродного дядечку.
        Он нервно разорвал упаковку на пачке сигарет, сломал от волнения одну сигарету, сломал другую, потом спрятал пачку в карман, когда за окном просигналила машина.
        - Это Алик приехал. Дамы, быстро на выход! Экипаж подан.
        В общежитие училища вход для посторонних был запрещен, для своих - только до десяти часов вечера. Выход же был не ограничен в любое время суток.
        Дежурная бабуся на вахте покачала головой:
        - Вовка, когда же ты за учебу возьмешься? И девок еще с пути сбиваешь. Вот классному руководителю скажу.
        - Так я его испугался! Он у меня на абонентском обслуживании. Ну, мы пошли, баб Люсь!
        Баба Люся напутствовала их недобрым словом:
        - Понесла нелегкая шалав на легкий заработок. Девки, слышьте меня? Без бананов и апельсинов обратно не запущу, так и знайте.

* * *
        Али поставил свою вишневую «Тойоту» под окнами общежития подальше от подъезда, чтобы не засвечиваться перед дежурными мастерами и не встречаться с одногруппниками нищебродами из общежития. Сейчас он их на место поставил, а то на первом курсе то и дело слышал: «Али, ты где ишака привязал?» Теперь у него такой ишачок, какого у этой босоты еще долго не будет.
        К последнему курсу он неожиданно подрос на полторы головы, изрядно возмужал, отпустил настоящие кавказские усики. Сидя в теплом салоне с климат - контролем, Али с искренним злорадством издалека поглядывал на озябших в своих турецких и китайских курточках лицеистов - фабзайцев, которые один за другим прыгали в темный подъезд общежития, чтобы, умаслив бабку на вахте, попасть в свой временный приют.
        Али продавал в своих ларьках турецкое и китайское барахло, но сам для себя никогда не покупал дешевые вещи. И вообще жил не в общаге, а в собственной квартире, которую ему купил дядя из Баку.
        2
        Девочки, как экзотические бабочки, выпорхнули в своих легких шубках нараспашку из подъезда и кинулись к «Тойоте».
        - Алик, ты машину не мог еще дальше отогнать? - зло прошипела Таня Ким, осторожно ощупывая прическу на макушке. - Чуть не сковырнулась с копыт, как та корова на льду, на своих каблуках, пока добежала.
        - Может, прикажешь ишо тебя на руках от общаги отнести, э? Если в задние ворота поддувает, штаны нужно поддевать потеплей, длинные штаны из пуха. Могу продать. Денег не хватает, э? Работать нужно получше.
        Али не любил русских девушек и вообще презирал русских. Ему говорил другой дядя Сафар из Сумгаита:
        «Русские не знают жизни и не умеют жить. Если русский увидел, что ты украл, он сразу к милиционеру побежит. Я увидел, что ты украл, - я всегда промолчу. А ты продай мне свою добычу, я тебе за то деньги дам. Ты украл - мне принес, он украл - тоже мне принес, и они украли - все мне принесли. Я деньги отдал, всем хорошо, и милиция ничего не знает. У тебя украли - приходи ко мне. Посмотри, может быть, твоя вещь ко мне попала. Ты узнал свою вещь - я тебе без денег ее отдам, потому что я человек честный. Всем хорошо, все довольны. А русский сразу в к милиционеру побежит. Он не умеет жить честно»…
        ***
        - Включи, Алик, свет! - приказал Боня. - Я тебе адреса почитаю. На сегодня заказов мало. Придется клиента на живца ловить - девкам на морозе стоять.
        - Никаких адресов сегодня не надо, дорогой Боня. Сегодня только гостиница «Комета» есть. И больше никому нет. Девочки только там работают.
        - Ты чо, Алик? Темнишь? С кем работают?
        - Зачем так говоришь, дорогой? Алик своя работа знает. Есть заказ на всю ночь у богатый чечен.
        - Один на трех девок?
        - Зачем один, э? Их там целая банда.
        - Сколько? - поморщилась Зелма.
        - Зачем клиент считать? Денги нада считать.
        - А сколько они кинут?
        - Зачем кинут? Уже кинули. Алик зазря базарить не будет.
        - Много? - насторожилась Таня Ким.
        - Три куска баксов - много или мало, э?
        - За ночь на троих? - охнула Зелма.
        - Правильно говоришь, Прошмандовка. Хором работать будете. Все, что клиент закажет. Так попросили.
        - А сколько нам перепадет? - спросила Таня Ким.
        - По двести баксов на шмоньку, - недовольно ответил Боня.
        - Знаешь что, Боня - ищи себе дурочек помоложе, - фыркнула Африка.
        - Найду помоложе, беда вам будет.
        - Триста, - сказала Африка. - И без булды.
        - Двести, - ответил Боня. - Это не ваш уровень. Чтоб триста баксов за ночь на руки в «Комете» получать, нужно диплом сначала университетский заиметь и три иностранных языка выучить. А с вас и трешки на вокзале довольно будет, если честно.
        - Боня, мы сейчас на практику каждый день ходим, не высыпаемся, - сказала Зелма.
        - А я не хожу в школьную столовку сопливым тарелки мыть?
        - Мы не в форме. Понимать должен, защитничек херов.
        На профилактических беседах в спецшколе с решетками на окнах девочек просветили, что французское слово «сутенер» ближе всего по значению к русскому слову «защитник».
        - Понимаю. Поэтому я вас уже пристроил на практике на легкий труд под «папиков». Нечего мне баки завивать, - он погладил свои длинные цыганские бакенбарды. - Вы у меня не переработались. Если перепадает солидный заказ, нужно его выполнять. Надо понимать, я шеф предприятия, я плачу за «крышу», я должен вкладывать инвестиции в производство. Экономику учили в нашей фабзе, или о принцах мечтали?
        - А за амортизацию станков кто нам платить будет, если у тебя производство? - спросила Таня Ким, вырывая у него из рук дымящуюся сигарету.
        - Двести пятьдесят, - сдавленным голосом произнес Боня и решительно отвернулся от них.
        - Триста! - дружным хором выкрикнули девочки.
        - Черт с вами - триста.
        - Алик слышал - он сказал триста, - заявила Таня Ким. - Будешь за свидетеля, если этот гад отопрется, как не свой.
        Все четверо - Боня, Африка, Таня Ким и Зелма Латмане - были в доску свои. Их в лицей - фабзу направила милиция после их выпуска из спецшколы для малолетних правонарушителей. После окончания учебы они получат не среднее профессионально - техническое образование, как, например, Али, а только профессионально - техническое.
        - А мне все равно, дэвишки. Мне кусок долларов и не меньше, а там пусть с вами Бонифатов сам разбирается. Русским дэвишкам деньги не нужны. Русские не знают цену деньгам.
        - Ты - то знаешь только, где своего ишака привязывать, - сказала Таня Ким.
        - Запомни, глупый русский дэвишка: я тебе кормлю. Для русских часы жизни давно остановились, и никогда больше аллах их заводить не будет. У вас земли под ногами больше нет. Теперь это наша земля.
        Девушки подавленно вздохнули. Им было нечего ответить. Алик говорил правду.
        ***
        Секьюрити в холле гостиницы чуть было не поднялся из кресла навстречу Боне со строгим выражением на ответственном лице, но швейцар незаметным жестом успокоил блюстителя гостиничной нравственности. Боня выжидающе уставился на швейцара.
        Тот выдержал испытующий взгляд молодого нахала со спокойствием гранитного памятника на кладбище и прошептал одними губами:
        - Они в буфете.
        И отвернулся, словно его спросили о том, который час, какие - то незнакомые посетители. Боня вальяжно прошествовал в бар и высмотрел там Сему Верабейцера.
        Высокий человек с далеко выступающим кадыком у стойки приподнял полу широкого пиджака, словно приглашая Боню под свое крылышко. Он был в старинной тройке в мелкий рубчик, при галстуке с большой фальшивой бриллиантовой булавкой. Держался он ни больше ни меньше солидным профессором из иностранного университета. Седина на висках ему чертовски шла.
        Он заказал Боне выпивку, снисходительно поставил стакан перед ним и сказал как - то по - родственному:
        - На как живется - можется, ясный молодец?
        - Сам знаешь как, Сэм.
        - Забижают - таки мальчика большие дяденьки?
        - Я не о том, Сэм. Я телок своих на ночь привел на выпас.
        - А я?то думал, ты по мне соскучился, противный.
        - Сэм, позволь только ночь поработать, - проскулил Боня и с собачьей преданностью заглянул Семе Верабейцеру в глаза.
        Сэм поморщился, оправил на груди жилетку. За стойкой бара он держался действительно, как профессор на кафедре.
        - Я тебе сказал, где ты работать можешь? Базар - вокзал, вот все твои маршруты. Твои девки и так вляпались в мотеле у Сявки в чужую мокруху, что век не отмоются. А мне сомнительного контингента на требуется…
        - Сявка уже покойник, а ты все его поминаешь.
        - Ой - вей! Мне одной фотографии твоей в газете, где ты был в наручниках, по самое горло хватило.
        - Ну, приловили менты, с кем не случается. Девки же выкрутились.
        - Знаешь, вы с девками слишком ярко засветились, чтобы вас так быстро можно было притушить.
        - Сэм, я тебя не обижу, ты меня знаешь. Пятьсот за трех оптом за ночь даю.
        - Это само собой - тысячу. Ладно, запишу за тобой должок. Отдашь мне Африку, тогда поладим. Не насовсем, а в аренду прошу.
        - Я ж говорил, Сэм, я только с нее и кормлюсь. Возьми Таню Ким.
        - Дюймовочку? Красивых куколок у меня своих полно. Мне экзотики бы в свое стадо подбавить.
        - В ней тоже есть экзотика - почти японская гейша.
        - Она у тебя уже в трипдиспансере семь раз леченая.
        - Они все у меня со справками из поликлиники, - обиделся Боня.
        - Знаю твои справки. Ты мне скажи, ты сам свою Африку пробовал?
        - Я профессионал, - гордо стукнул себя в грудь Боня, - сутенеры со своими птичками не живут.
        - Мне еще об этом расскажи!
        - А из клиентов никто на Африку не жаловался. Ее у меня не раз увести хотели.
        - Дай хоть на неделю. Деловые сибиряки - нефтяники приезжают из тундры. Они шоколадок не пробовали.
        - Сэм - только для тебя…
        Боня с горестной миной на лице отхлебнул невкусного коктейля, который отдавал полынью и плесенью на вишневом варенье. Сэм пил только супермодные «дринки» и ничего другого не признавал.
        - Тебя Алик на чеченов из триста шестьдесят первого номера навел? - как бы между прочим спросил Сэм, вылавливая пальцем вишенку из своего коктейля.
        - Ну.
        - Смотри, цыган, у тех парней под шерстью искры бегают. Как бы не получилось, как тогда в мотеле с Сявкой.
        - Мои девочки на этот раз чисто сработают, - пообещал Боня и провел ладонью по стойке бара в сторону Сэма. - Только одну ночь, больше я на твою территорию не ходок.
        Боня улыбался, играл лукавыми глазами и по - собачьи преданно заглядывал Сэму в лицо. Сема Верабейцер накрыл его руку, принял мзду, не пересчитывая бумажки, как - то по - отечески заботливо глянул на Боню и великодушно протянул ему холеную руку с большим кольцом, в котором красовался скромненький александрит. Боня с жаром пожал властвующую руку. Он был готов с холуйской преданностью поцеловать и это кольцо, если бы за ними не следил охранник, застывший истуканом у входа.
        После ухода Бони молчавший прежде бармен зевнул, прикрывая рот в золотых зубах салфеткой, и сказал Верабейцеру:
        - Сема, я, конечно, не подстрекатель, но ты таки с этим цыганом подзалетишь когда - нибудь.
        Сэм только зевнул ему за компанию и отмахнулся:
        - Сколько той жизни, Моня.
        Какой уж там тайный знак он подал и кому, один Сэм Верабейцер это ведал, только не успел Боня выйти из буфета, как увидел, что швейцар гостеприимно распахивает перед его девочками стеклянную дверь на лестницу.
        ***
        Пешком подниматься на девятый этаж не стали, чтобы девочки не запыхались и не потеряли товарного вида. Долго ждали лифта. Лифт с мягким урчанием поднял их и подал мелодичный сигнал, когда остановился. Сонная дежурная по этажу уже была предупреждена по мобильнику. Она только мельком глянула на них из маленького холла под пластиковыми цветами и снова уткнулась в экран телевизора.
        Боня вежливо постучал в одну из дверей вдоль длинного коридора. Из номера вышел солидный молодой господин в приличном черным пиджаке с маленьким портретом генерала Дудаева на золотом значке и внимательно осмотрел Боню.
        - Ну и что скажешь?
        - От Алика я с товаром, - тихо пробормотал Боня, выставляя перед собой девочек и незаметно одергивая на них сзади платья и поправляя прозрачную кофточку на Тане Ким. Прошмандовку Зелму он чувствительно ущипнул за ягодицу, чтобы напомнить о дисциплине этой вечной анархистке.
        Молодой человек меланхолически кивнул и элегантным жестом пригласил девочек войти, а сам вежливо посторонился. Боня, искательно кланяясь, попятился к лифту.
        - Чо такой печальный, пацан? - спросила Африка у молодого человека прямо с порога.
        - Никто не любит, - глухим задушевным голосом ответил ей барственный господин и томно потупил взгляд.
        У него были проникновенные черные глаза с миндалевидным разрезом.
        Таня Ким впорхнула первой и быстро окинула приценивающим взглядом всю компанию. За столом и в креслах в этой большой комнате было всего восемь человек. Все в одинаковых черных костюмах, словно собрались на официальный прием к провинциальному премьер - министру. Официальные мужчины привстали и с тактом раскланялись.
        - Добро пожаловать, милые дамы!
        Такого оборота дела Таня Ким не ожидала.
        Она никогда еще не видела чеченцев и представляла их, как и всех кавказцев, по родственникам и приятелям Али, которые круглый год толклись у него на квартире со своими баулами и чемоданами с южным и заморским товаром. Там народ был простой и неумытый. При виде девочек у всех загорались глаза, они без лишних слов смело пускали в ход руки и эффектно сорили деньгами. А эти были больше похожи на лощеных латиноамериканских чиканосов, какими их показывают по телевизору, не хватало только косичек на спине.
        Вслед за Таней Ким в комнату номера вошли Африка с Зелмой и тоже застыли в растерянности. Таких чопорных и культурных клиентов у них еще не бывало.

* * *
        Таня Ким пыталась хитренько смекнуть, как ей следовало бы вести себя в этой компании чуть ли не министерских начальников из - за границы, чтобы выбраться отсюда подобру - поздорову.
        Зелма как всегда ни о чем не думала, ей только бы напиться да пожрать, а Африка всегда и везде для всех была своя. Она соблазнительно выдвинула вперед ножку и чуть - чуть приподняла юбку, чтобы показать алую розочку на подвязке чулка. Этот профессиональный прием не произвел никакого действия на собрание солидных джентльменов.
        - Фуй, как неэстетично! - отвернулся уже знакомый им молодой человек и одернул на ней юбку. - Вас пригласили провести вечер в весьма пристойной компании, молодые леди.
        Африка, разумеется, покраснела от злости, но по ее черному лицу никто этого не заметил, она не краснела, а серела. Зелма как раскрыла рот от удивления, так и стояла с открытым ртом, ловя ворон. Ее еще никто не приглашал на ночь, чтобы провести время в «пристойной» компании, и к тому же платил за это бешеные деньги.
        Только весьма тонкая в поведении и сдержанная в обращении Таня Ким не переменилась в лице, а по - прежнему одаривала всех царственной улыбкой. Она прошла вперед и протянула молодому господину, прежде всех встретившему их у порога, руку для поцелуя.
        - Совсем другое дело, - сказал тот, в полупоклоне целуя ей руку. - Уважаемые дамы, прошу пожаловать к нашему столу.
        - А где у вас душ? - удивленно пожала обнаженными черными плечиками Африка.
        - Зачем душ? - удивился в свою очередь молодой господин с проникновенными глазами, который при встрече пожаловался Африке, что его никто не любит.
        - Как положено, - сказала Зелма. - Перед сексом всегда душ.
        - Вас пригласили на романтический ужин, а не на примитивный интим.
        Девочки были окончательно обескуражены.
        Стол был накрыт со стандартной роскошью для провинциалов - повсюду сверкали импортные этикетки, на бутылках и баночках, на пластмассовой или пленочной упаковке. Все это кулинарное богатство выставлялось на стол таким образом, чтобы этикетка и наклейка всем бросалась в глаза. Даже водка на столе была только импортная, не русская.
        Все восемь мужчин за столом были на одно лицо, как однокалиберные патроны или как манекены на витрине, различались только бородатые и безбородые. Лишь один из них, самый первый, тот кто их встретил у двери, отличался ранней молодостью и свежестью юношеского румянца на щеках, да еще один из них был одновременно и рыжий, и с косым шрамом через щеку, и с золотыми коронками во весь рот снизу и сверху. Остальные в своих черных пиджаках были одинаковы, как черные пистолеты в деревянной стойке в тире.
        3
        Девочки, по заведенному обычаю, накинулись на угощение, чтобы не остаться голодными после бурного секса. Ели они быстро и жадно, склоняясь над тарелкой, словно эту самую тарелку могли вырвать у них из - под носа. Галантные кавалеры в черных пиджаках со всех сторон подкладывали им самые вкусные импортные угощения. Немецкие грибы были слишком острые, польская ветчина - слишком пресная, но все шло своим чередом, чинно и чопорно. Во время еды никто не проронил ни слова. С портрета на ковре за застольем строго присматривали бывший советский и причем не самый плохой генерал Дудаев и черный волк на развернутом зеленом флаге, пришпиленном к ковру булавками.
        Никто из девочек не умел изящно пользоваться ножом, вилку они суетливо перекладывали из правой руки в левую, пока не заметили, что рыжий со шрамом вообще держит свою вилку в кулаке, а безбородый в тюбетейке ест руками.
        Зелме от этого открытия даже сразу как - то полегчало - свои люди, а не интеллигенты с выпендронами, и она, к удивлению подружек, пробасила:
        - Парни, музыку вы хоть иногда заводите?
        - Ах, простите! - тут же вскочил самый молодой господин и включил радио.
        Под музыку и познакомились, но любому человеку очень трудно с ходу запомнить имена людей, одетых в одинаковые костюмы, как в форменную одежду. Иса, Муса, Довлет, Чохар, Нохчар… - столько всего и со страху не упомнишь.
        Господа в черном ели тоже много, но пили еще больше.
        - Разве чеченцы пьют? - жеманно спросила Таня Ким ангельским голоском у рыжего соседа с косым шрамом через всю щеку, на всякий случай сопровождая свой вопрос чарующей улыбкой. - У вас, говорят, шариат какой - то.
        - Шариат там, - он ткнул в стену волосатым пальцем, - на Востоке. А мы в стране нечистой. Тут все можно, тут везде грех. Дома в мечети очистимся.
        Таня еще раз улыбнулась розовыми губками, похожими на цветок шиповника, и принялась кокетливо рассматривать соседа сквозь бокал с шампанским. На того ее кокетство никак не подействовало. Он молча смотрел только в свою тарелку. Таня отметила, что ни один джигит не только не распускал с девочками рук, но даже глаз никто на приглашенных дам поднять не смел.
        Потом ее сосед вытер рот скомканной салфеткой и громогласно провозгласил:
        - Господа офицеры, тост!
        Рыжий шрамоносец с бокалом в руке поднялся над столом во весь гигантский рост, и голова его ушла почти под потолок.
        - Выпьем за прекрасных дам!
        Все мужчины с шумом поднялись с мест и разом опрокинули в себя свои объемистые рюмки.
        - Посуду по - гусарски не бить! - предупредил молодой распорядитель, который первым встретил у дверей девочек. - Потом на ковре на осколках обрежемся.
        Галантные кавалеры ограничились тем, что наперебой поцеловали у дам ручки, шумно сдвигая на столе посуду и роняя бутылки.
        - Вы разве военные? - осторожно спросила Таня Ким.
        - Тут все герои освободительной борьбы с русскими захватчиками, - жестко отрезал рыжий, по - прежнему пряча глаза от юных женщин. - Мы все тут - победители.
        Зелма - Прошмандовка часто поводила из стороны в сторону своим длинным горбатым носом, словно принюхиваясь к какому - то неприятному запаху. Самый молодой из них, распорядитель вечеринки, в свою очередь старательно вытер губы салфеткой, погасил верхний свет в просторном номере, вышел на середину и объявил:
        - Господа офицеры - танцы! Кавалеры приглашают дам.
        Мягко мерцали светильники на стенах, журчал искусственный ручеек из пластикового фонтана у окна и вместе с ним тихо журчала мурлыкающая музыка. Кавалеры галантно менялись дамами, не забывая в благодарность поцеловать партнерше руку. Клиенты оказались первоклассными танцорами.
        Девочки поскучнели, когда строгие кавалеры вдоволь натанцевались. Приглашенные дамы уже наелись, налакомились и напились, а мужчины за столом продолжали запихивать в себя еду и заливать водку. Прошмандовка еще не напилась, но налопалась так, что сидела прямо, словно кол проглотила, и громко отрыгивала. Но кавалеры на это внимания не обращали. Водка действовала на них странно: по движениям и голосам не было заметно, что они пьяны, но глаза становились мутными и злыми, такими большими, что, казалось, просто вылезали из глазниц.
        Тут уже было отчего сойти с ума.
        У Тани Ким прозрачная кофточка прилипла к телу от пота, у Африки пот крупными бисеринками покрывал посеревшее лицо (так она и бледнела, как и краснела), Зелма то и дело поправляла повлажневшую челку на лбу. Хотя до сих пор все танцы были медленными и пикантными, кавалеры вели себя в высшей мере пристойно и тихо, и в номере работал хорошо отрегулированный кондиционер, поэтому никому из мужчин в черных пиджаках вовсе не было жарко.
        Но девушки продолжали потеть от непонятного страха и сильно стеснялись этого.
        Хозяева смотрели на молодых скромниц предупредительно и ласково, и от этого становилось еще страшней. Им приходилось не раз быть на вечеринках с арабами, азербайджанцами и даже с москвичами - нигерийцами из тех, которые занимаются транспортировкой наркотиков из Африки в Россию.
        Все мусульмане с русскими девушками вели себя одинаково - поскорей бы раздеть, но сначала полапать, подержать в руках товар, словно проверяя его качество. Но ни один из них не начинал любовной игры с галантного обхождения.
        Поведение хозяев - чеченцев было ни на что не похожим. Зелма, старозаветно верившая во всякую чертовщину, со страхом ожидала двенадцати часов, когда с последним ударом курантов все преобразится и она увидит хозяев в демоническом обличье.

* * *
        Но вот часы на руках у кавалеров пропиликали полночь, и ровным счетом ничего не случилось.
        Снова галантно танцевали и снова много пили, причем с водкой девушек никто не неволил. Потом некоторые с разрешения дам сняли свои черные пиджаки, аккуратно повесили их на плечики во встроенном шкафу, но тем не менее оставались при галстуках. Все они весь вечер до сих пор говорили только по - русски.
        И вот когда глаза рыжего со шрамом окончательно налились кровью, он рванул на себе душивший его галстук так, что даже пуговицы на сорочке отлетели, а одна из них угодила в бокал в руке у Африки. Ударил ладонью по столу и что - то провозгласил на своем языке такое, отчего все его приятели вскочили с мест и гортанно трижды повторили его боевой клич.
        Потом вышли из - за стола, стали в круг посреди комнаты и начали припевать в такт рыжему, который выделывал чудеса, вертя в руках столовый нож. Все по его примеру взяли в руки столовые ножи и, подпрыгивая, стали ходить друг за другом по кругу, как дети на уроке физкультуры. Так они пританцовывали и подпевали, пока не исполнили первую часть своей программы и снова сели за стол.
        Все они заметно оживились. Глаза зажглись странным огнем. Как по негласной команде, все выпили еще по три рюмки. Девочкам никто не наливал и вообще на них перестали обращать внимание. Молодой распорядитель вечеринки вылил целую бутылку кроваво - красного каберне в отделанный серебряной чеканкой бычий рог и призывно выкрикнул по - русски:
        - За джихад! Газават России! Вон Россию с Кавказа! Кавказ для кавказцев!
        - Вон! Вон! Вон! - снова троекратно прокатилось над столом пламенное восклицание.
        - Подомнем и растопчем Россию, как грязную девку!
        С этими словами рыжий со шрамом рванул с Тани Ким кофточку на спине и повалил обмершую девушку на диван.
        Потом еще были торжественные призывы или воинственные тосты на русском и на чеченском языках. Таня Ким ни жива ни мертва лежала на диване с разорванной кофточкой. Зелма с Африкой сидели, как каменные на своих стульях, боясь пошевелиться.
        После последнего самого торжественного тоста рыжий со шрамом кинулся на диван и впился золотыми зубами в розовый цвет шиповника на губах Тани Ким. Кавалер, весь вечер подкладывавший ей в тарелку угощение с другой стороны, тоже повалился на диван и принялся стаскивать с нее юбку. Минута - и уже оба с двух сторон извивались в любовных конвульсиях над ней с двух сторон. Таня закусила губу до крови и молчала. Но этого чеченцам показалось мало - третий партнер уже расстегивал ширинку, чтобы заткнуть Тане рот.
        Зелма и Африка даже не пробовали кричать или убегать, зная по долгому опыту, что это в гостинице «Комета» бесполезно.
        Стол сдвинули к окну, чтобы освободить пространство на большом ковре на полу. Зелма с Африкой молча дожидались своей участи, вжимаясь в самый темный угол комнаты на широком кресле, но их пока никто не беспокоил. Гордые кавказские мужчины кружком стояли у дивана и возгласами подбадривали свою героическую троицу, которая забавлялась с Таней Ким.
        Когда дело подошло к победному финалу, они зааплодировали своим героям и затянули какую - то новую воинственную песню, хлопая себе в такт ладонями. Теперь Зелму с Африкой швырнули на ковер в центре комнаты. Не переставая петь, они выстроились в хоровод в затылок друг другу и стали исполнять свой боевой танец вокруг дрожавших на ковре девочек.
        С этого момента они говорили и пели только на родном языке. Потом рыжий со шрамом поднял оба кулака кверху и почти достал до потолка. Он подал какую - то отрывистую команду, хоровод распался, танцоры принялись расхватывать девочек. Прежняя троица храбрецов устроилась уже на Зелме, еще трое снова повалили Таню, последняя пара досталась на долю Африки.
        После новой победы над девушками танцы в хороводе и воинственное пение возобновилось.
        Свои победы они праздновали песнями и танцами еще несколько раз, не забывая перехватить рюмку - другую водки со стола у окна. Все были теперь в махровых халатах с широкими рукавами, которые они подвернули, наподобие рукавов на кавказском бешмете.
        Потом они снова танцевали вокруг истерзанных девочек, которые бессильно лежали в центре ковра. От вида и запаха срамной крови на ляжках у девочек у гордых горцев раздувались ноздри.
        - Распять Россию, как пророка Ису! - провозгласил кличь рыжий со шрамом.
        Вынули из гардеробов деревянные палки для одежных плечиков, привязали эти палки Зелме и Африке на шею, к краям палок привязали их руки, как во все времена связывали рабов, и снова принялись праздновать свои победы над девушками на загаженном ковре.
        Палки было только две, поэтому Таню Ким приковали наручниками к дверной ручке.
        ***
        К трем часам ночи уже то в одном, то в другом углу падал без памяти один из хозяев номера. Многочисленные победы над русскими девушками обессилили их. Дольше всех устояли на ногах рыжий со шрамом и молодой распорядитель в тюбетейке.
        В половине четвертого в дверь осторожно подал знак своим условным стуком Боня.
        - Открывай… - простонала ему Таня, висевшая без сил на ручке двери.
        - Как я открою, дура, тут изнутри заперто.
        Таня медленно приподнялась сначала на колени, которые скользили на натекшей сукровице, потом стала на ноги. Долго не могла затекшими руками, прикованными наручниками к двери, повернуть защелку замка.
        - Чего так долго возишься? - поторопил ее Боня.
        - Толкай дверь… - устало прохрипела Таня и снова опустилась на пол.
        Боня никак не мог открыть дверь, пока не протянул безвольно обвисшую Таню дверью по полу на полметра в сторону.
        Боня прошелся по номеру, деловито огляделся и присвистнул:
        - Погуляли… Главное, все живы. Остальное заживет, как на собаках. Была бы морда цела, остальное нарастет.
        Он взял со стола нож, надрезал веревки и отвязал палки с шеи на Зелме и Африке.
        - Боня, сука, погляди, что с нами сделали… - без слез пожаловалась Африка хриплым голосом.
        В таких ситуациях она всегда хрипела, как сиамская кошка.
        - А чего вы хотели? Клиенты заплатили. Все путем.
        Девочки не стали даже принимать душ, наскоро обмылись и умылись и стали натягивать свои изодранные вещички.
        - А меня? - зло прошипела обвисшая в наручниках на двери голая Таня Ким.
        Боня склонился над заснувшим сидя у стены самым молодым чеченцем в тюбетейке и с опаской похлопал его по щеке. Тот медленно раскрыл красиво очерченные миндалевидные глаза и сонно спросил:
        - Чего надо?
        - Извиняюсь, ключик бы от наручников, хозяин.
        - На телефоне, - буркнул тот и, не поднимаясь с пола, снова заснул.
        Потом неожиданно открыл глаза и спросил на удивление трезвым голосом:
        - Ты воровать пришел?
        - Как вы могли подумать, хозяин!
        - Из - под земли достану… - пробубнил чеченец и уронил голову на грудь.
        Воровать их профессия не позволяет, но вот сгрести со стола конфеты и фрукты - святое дело. Зелма первым делом набила лакомствами полиэтиленовый пакет для малышки и тетки. Девочки злобно ахали и охали, рассматривая свою изодранную одежду. Выручил их покровитель. У Бони всегда на этот случай в сумке с собой были пакетики с колготками, лифчиками и трусиками - специфика работы сутенера.
        - Подбери со стола еще парочку бананов для вахтерши в общаге, - усталым голосом сказала Таня Ким.
        Боня послушно кивнул.

***
        Заспанный швейцар безо всяких эмоций и расспросов выпроводил их из дверей. Дежурного в холле уже не было. Вместе с Бониными девочками из гостиницы выпорхнули еще какие - то ночные визитерши, перед которыми сразу остановилась машина с предупредительно распахнутыми дверцами.
        Девочек, вышедших с Боней, снаружи никто не ожидал. Ветер сразу бесстыдно распахнул полы коротеньких шубеек на девочках, обнажив под ними рванные после трудовой ночи лохмотья подолов, и растрепал прически, наведенные на скорую руку. У входа в гостиницу «Комета» теперь стояли не прежние королевы, а какие - то растрепанные курицы.
        На парковке перед гостиницей машины Али тоже не оказалось. Боня занервничал. Явный непорядок - они всегда возвращаются с работы с большими деньгами. В этот момент их - то как раз и перехватывают известные ловкачи, которые специализируются именно на этом промысле.
        Какие - то темные тени пугающе оживились в стоявшей на пустынной автобусной остановке «Волге», но как раз в это время на парковку зарулила «Тойота» Алика.
        - Ты раньше не мог приехать? - взъелась на него Таня Ким. - Нам с утра на практику.
        - Какая практика, э? Завтра суббота.
        - Все равно мог бы и в машине посидеть, чем башлять на случайных пассажирах, - поддержала подругу Зелма. - Нам и так сегодня все кости переломали.
        - Э, Прошмандовка, как ты мине надоела! Не нравится - берите такси. Мало денег получили, э?
        - Стихни! - прошипела Зелма. - Я тетке звоню узнать про температуру у моей малой.
        - Ничего пока не получили, - сказала Африка и скривилась от боли, расправляя помятое клиентами тело на сиденье. - Боня, стервец, давай раскошеливайся.
        - По приезду с каждой рассчитаюсь, - осторожно предложил Боня и для начала протянул Африке коньяк в плоской бутылке. - На - ка вот расслабься, после таких скачек, говорят, помогает.
        - Нет уж, ты нам легко потом мозги запудришь, когда нас в теплой машине разморит, - ответила Африка, прихлебывая коньяк. - Ты нам сейчас отдай, пока мы зубатые и все вместе.
        Боня полез за деньгами.
        - Триста, - напомнила Таня Ким, забирая бутылку с коньяком у Африки. - Алик свидетель - по триста.
        - Двести, я уже раньше сказал. Алику тысяча, Сэму пятьсот, что мне тогда останется? - взмолился Боня.
        - А ты в следующий раз задницу свою под клиента подставь, чтоб знал, как деньги достаются, - съязвила Таня, по маленьким глоточкам отхлебывая коньяк.
        - А я чо? Я ничо, девочки… Я всю понимаю, работа трудная. Только нигде вам больше так много не заработать. Я тоже иду на траты. Вон бельишко вам новое подкинул вместо разорванного… Тетке Прошмандовкиной платить надо?
        - Спецовку ты так и так обязан выдавать по трудовому соглашению. И не забудь тампоны и гигиенические прокладки, как обещался. А тетка… не за что ей платить, с ней водкой можно рассчитаться, - зевнула Африка, показав фиолетовые десны.
        - А ты вообще молчи, ты сегодня на себя только по двое принимала, а мы с Танькой всякий раз троих претерпевали, - взъелась на подругу Зелма, перенимая фляжку с коньяком у Тани.
        - Ладно, не базарьте, без Прошмандовкиной тетки нам тоже трудно. Она на телефоне сидит, заказы добывает, - утихомирил их Боня.
        Девочки устало замолчали. Боня отсчитал Зелме три бумажки по сотне.
        - Довольна, молодая мама? - спросил он, оглядывая ее с головы до ног.
        Она была в распахнутой кроличьей шубке. На легком черном платье на грудях отчетливо проступали пятна от молока.
        - Во черти! Так надавили, что и молоко пошло.
        - Ай, сколько той жизни! - махнул рукой Боня и сунул ей четвертую сотенную бумажку.
        - А мы что под солярием с Танькой загорали? - взвилась на месте Африка.
        Боня еще раз махнул рукой, чисто по - цыгански почесал правой рукой за левым ухом и выдал каждой по четыреста долларов. Потом вырвал у Зелмы фляжку, где на самом дне плескались остатки коньяка.
        Собрался было пригубить фляжку, да потом брезгливо отвернулся от горлышка:
        - Эй, вы там ничего у этих чеченов не подцепили?
        - Это вы цепляете, - равнодушно ответила Таня Ким, забрала у него флягу и допила. - А нас награждаете.
        - Э, зря ты девок балуешь, - покачал головой Алик - Али. - Работать плохо будут. Без прибыли останемся.
        - Не обеднею, - сказал Боня. - Трогай потиху, спать уже пора. Прошмандовку к тетке, а нас в общагу.
        Из темноты на окна машины сыпал какой - то мелкий, похожий на манную крупу, снежок. Али гнал машину по пустым улицам, не снижая скорости на поворотах. Девочки на заднем сиденье только безвольно мотали головами из стороны в сторону, когда машину слишком круто заносило на скользкой дороге.
        Когда высаживали Зелму у теткиного подъезда, Боня напомнил:
        - Скажи тетке, пусть перезвонит утром по вчерашним адресам и извинится, что не выполнили заказ. Завтра отработаем.
        - Завтра выходной, - ответила Зелма.
        - На пенсии отдыхать будете.
        - Завтра выходной, сказала.
        - Какой выходной! По выходным у нас самая работа.
        Но Зелма уже захлопнула за собой дверцу машины, а девочки дружно отвернулись от Бони.
        - После такой «работы» никаких денег не захочешь, - зевнула в кулачок Таня Ким. - Жди теперь, пока все заживет.
        - Бабы живучие и заживучие.
        4
        - Тики - так бу сделано, начальничек!
        Таня Ким вытянулась по струнке и приложила руку к голове, отчаянно ломаясь и отдавая честь дежурному сержанту, который строго - настрого приказал ей вернуться в палату через полчаса.
        - Не цепляй ты ее, - прошамкала беззубым ртом кастелянша, запахиваясь в застиранный байковый халат, чтобы вместе с Таней выйти на улицу из кожно - венерологического диспансера. - Как матрасы все перетаскают, так я их отпущу назад. Впервой, что ли? Эта красавица проверенная, она у меня уже третий раз на излечении ошивается. Все у ней, как на собаке, заживает, и никто не скажет, что десять раз штопанная.
        Таня Ким, в таком же долгополом байковым халате невероятного размера и безразмерных же галошах на босу ногу, выпорхнула на волю из стен с окнами за решеткой, от которых не отделаться, и зажмурилась от яркого солнца. Хоть и не баловала в этот год погода солнечными деньками, а у Тани уже проступили еле заметные веснушки.
        С этими бледными конопушками и двумя короткими косичками, сейчас она вообще была похожа на несмышленого подростка, до того чисты и наивны были ее ледянисто - голубые глаза. Потому - то, какая - то старушка - посетительница во дворе, как только глянула на Таню, запричитала:
        - Дочка ты моя, дочка! Да как же ты сюда попала?
        Таня Ким давно привыкла, что ее всегда и повсюду принимают за наивную скромницу, только потупила глазки и затрепетала ресницами, словно вот - вот расплачется. А вот старушка действительно всплакнула и протянула ей шоколадную конфету, которая старая неизвестно для кого берегла. Ведь в наше время не каждая пенсионерка позволит себе съесть шоколадную конфетку, все прибережет для внуков.

* * *
        Работа во дворе была простая и знакомая. Тане предстояло на пару с подружкой по несчастью и палате, с тем же диагнозом, перетаскать разложенные на солнышке для просушки матрасы снова в склад. Для таких работ кастелянша всегда привлекала самых бойких больных, а Таня Ким ради глотка свободы готова была даже горы свернуть, не то что таскать вонючие матрасы.
        Но даже для сержанта на тумбочке у выходной двери было понятно, что дело затевается не только ради невинных хозработ. Кастелянша регулярно выпускает своих пленниц на свободу, чтобы они прошлепали в галошах через дорогу в магазин за выпивкой на деньги, которыми их снабдили развеселые обитатели этого печального лечебного заведения.
        Сумку с бутылками передадут кастелянше, та незаметно для охраны пронесет ее со своим барахлом в палаты. А под вечер в тумбочке на вахте у сержанта как - то незаметно появится бутылка «белой». Обиженные судьбой клиенты вендиспансера привыкли к сверхактивной ночной жизни и с трудом выдерживали трезвое воздержание. От нудного бытования взаперти они могут взвыть и перебеситься чуть ли не поголовно, если не дать им в меру расслабиться привычным образом. После выпивки они тайком начнут обмениваться своей заразой друг с другом, а потом тихо - мирно уснут.
        Система такой психологической разгрузки была отлажена еще при царе горохе, и пока не дала ни единого сбоя.
        За три года учебы в училище, Таня успела побывать в этих скучных стенах уже три раза, и что удивительно, всегда на производственной практике. Так что даже легче было оправдываться пред завучем за вынужденные прогулы. А как реагировала администрация лицея - профтехучилища на звонки из вендиспансера, мы уже знаем. Автомат с презервативами директор так и не поставил у входа в лицей, как обещал представительницам общества борьбы за гендерное равенство, но всякий раз клятвенно заверял принять самые крутые меры против гомофобии и нетерпимости к сексуальным меньшинствам. Но это можно сравнить с обещаниями метеорологов обеспечить на период летних отпусков ясную и теплую погоду. Содомия никак не хотела проникать за стены лицея.
        5
        Таня с подружкой вспорхнули длинными полами ужасных серых халатов и, весело чирикая, перелетели грязную широкую улицу, боясь потерять галоши. Мужики в очереди за вином давно знали перелетных пташек из этого гнездышка и на всякий случай посторонились, подпуская их к прилавку. Хоть, по их мнению, зараза к заразе не пристает, но все же береженого бог бережет.
        Очень скоро, держа тяжелую сумку за длинные лямки с двух сторон, Таня с подружкой пошлепали галошами по весенним лужам назад.
        Танина розовая мордашка буквально светилась от счастья побывать на свежем воздухе. Теплое солнышко пронизывало насквозь ее каштановые кудряшки, делая их то кремовыми, то рыжеватыми. А глаза сверкали, как две подтаявшие льдинки, синие - синие.
        Ей повсюду было весело… С пятого этажа больницы вдалеке виднелось осточертевшее за время производственной практики кафе. Тане даже здесь за окнами с решетками было веселей, чем работать официанткой в тошниловке. Особенно весело представлять, как старичок - кадровичок рвет последние волосы на своей лысине, узнав причину своей позорной болячки. Как только он теперь от своей бабки надоедливой отбрешется, когда она каждый час звонит ему на работу по телефону: «Петечка да Петечка»?
        За таким вот развеселыми мыслями Таня Ким не сразу заметила, что у калитки в чугунной загородке топталась Африка, с ног до головы в белом, такой у ней был, по мнению Тани, дебильный вкус.
        - Ну, мать моя! - подмигнула Таня напарнице, запыхавшейся с тяжелой сумкой. - Сегодня гостей принимаем - загуляем! Притомились за решеткой.
        Африка стояла какая - то не такая, как прежде. Покачиваясь на каблуках, она виновато улыбалась навстречу девушкам в удивительных халатах и не менее удивительных галошах, которые стояли у кастелянши в тумбочке у выхода именно для таких случаев.
        - Чего накуксилась и смотришь, как нетельная корова? Не тебе ж уколы в задницу ширяют по десять раз на дню, - потормошила Таня Африку за рукава куртки. - Целоваться на радостях не будем, ты заразных боишься хотя и сама зараза еще какая! Пошли вон в тот скверок - у нас полная сумка бутылок.
        Танина соседка по палате скривилась на Африку, смеривая ее едким взглядом с ног до головы. Африка, как всегда, была во всем белом, от этого лицо с первого взгляда казалось сплошным темным пятном.
        - Слышь, Танька, сержант на вахте приловит и потом таких свистюлей подвалит, что от уколов на задницу не сядешь.
        Хотя напарница на вид была выше и крепче Тани Ким, но болезнь отбирала все - таки у нее жизненные силы - она все мерзла на ветру и куталась в застиранный халат. Это Тане было все нипочем.
        - Ай, - провела по воздуху кукольной розовой ручкой Таня, словно помахала кому - то вдалеке. - Перетопчется наш дядечка сержант на месте. А ты, Африка, дай подкурить!
        Черная Африка, а по паспорту Света Иванова, стояла неподвижно, засунув руки в карманы куртки и широко раскрытыми карими глазами на белоснежных белках в упор смотрела на Таню Ким, не говоря ни слова.
        - Чего уставилась, как будто умирающую навещаешь? Через месяц я буду чистая, как стеклышко. Ну, не молчи, раз пришла.
        - Танька, знаешь что… Я вот что… Я вот зачем сюда, ну, ты понимаешь… А хочешь по городу прошвырнуться?
        Света вынула из кармана белую пушистую варежку, а из варежки десятку долларов и сунула бумажку в нагрудный карман Таниного халата. Бумажка предназначалась, разумеется, для кастелянши на пару с сержантом. У Тани загорелись глаза:
        - Гляка - ка, подруга, чо там Африка удумала? Ну, говори, чего там наклевывается…
        - Просто так соскучилась, - неумело соврала Африка, разгоняя носком сапожка грязные льдинки в луже. - Дай, думаю, загляну и вытащу ее на свет божий, чтоб проветрилась.
        В луже на льду отражалось солнце в радужной нефтяной пленке, поэтому она щурилась и не поднимала глаз.
        - А что - айда! - радостно выдохнула Таня Ким и даже расправила за спиной руки, чтобы вздохнуть полной грудью. - А ты шмотки мне принесла?
        Света распахнула перед ней свою объемистую сумку, висевшую у нее на плече. Сумка тоже была белая, ее ей часто приходилось стирать, но другого цвета черная Африка не признавала.
        - Пошли в сарай за складом, там переоденусь, - потянула ее Таня за рукав.
        - А я куда же? - крикнула, как каркнула, на нее соседка - пациентка с сумкой, нагруженной бутылками.
        - А ты мою робу больничную заберешь и эти деньги кастелянше сунешь, чтоб не пикнула, - доходчиво втолковала ей Таня Ким, уверенная в своей правоте, как всегда.
        Подружка по палате сначала взъерепенилась, потом согласилась уговорить кастеляншу.
        - Но ты мне еще за это проставишь и отработаешь, я не забуду, - напомнила ей напарница по палате. - Не все тебе одной порхать над цветочками, другим, может быть, и завидно с того.
        - Мы ж только с Африкой до вечера, а там я быстренько обернусь до отбоя…
        - А процедуры?
        - Они там не разберутся, в чью задницу колоть. Свою второй раз подставь.

***
        Света Иванова, она же Черная Африка, всегда жеманничала, как чернокожая манекенщица на подиуме, а тут вдруг сжалась вся, как бабочка, приколотая булавкой к листу картона, когда Таня Ким смело разделась догола на холодном воздухе, чтобы переодеться за деревянным сараем в принесенные вещи.
        - Как ты можешь переодеваться на таком холоде, - уныло сказала Африка. - Я б ни в жизнь не согласилась, да еще переться куда - то, да еще потом возвращаться за засовы…
        - Что - то я тебя не понимаю, - сказала Таня, наскоро переодеваясь. - Пару дней не видались всего - то, а тебя, как цыгане подменили. Не ты, что ли, меня на эту прогулку сблатовала? Так что не ной, красавица, при мне. Оттянуться на воле каждому хочется.
        Африка не ответила, а смотрела на Таню неподвижно, словно у ней было не лицо, а негритянская маска из эбенового дерева. Она молчала с сухими глазами, хотя ей было о чем поплакаться подружке.
        Сегодня утром Боня самым категорическим запретом не пустил ее на производственную практику в кафе. Деловито и без единого слова связал в узел все их с Таней самые дорогие шмотки, уселся на них, закурил дрожащими от гнева или еще чего - то руками и сокрушаясь покачал головой: «Нет, все - таки я понабрал к себе самых идиоток. У других девки как девки, а у меня уродки… Через вас или жизни лишиться или самому на панель пойти, задницы богатым фрайерам подлизывать… Как хошь, Африка, или песни пой, или вертись, как гадюка на сковородке, а Таньку нашу семь раз трипперную приведи к универсаму напротив общаги ровно в половине шестого. Как раз к ларьку с шмотьем женским, где вам трусы на сменку всегда покупаю… Не напасешься на таких прорв…»
        «К этим… самым?» - заикнулась Африка и осеклась от собственной догадки.
        «А это не твоей думалке додумывать…»
        «К черномазым?»
        «Ты на себя - то глянь, белоснежка!.. Если они меня переедут, то и тебе и всем вам так и так кранты, поняла теперь?»
        Боня сидел на узле с одеждой в своей широкополой шляпе, которую носил всю зиму. Но теперь он не был похож на театрального цыгана, а скорей смахивал на советского нэпмана двадцатых годов. Слишком уж сытое пузцо выпирало из куртки.
        Африка посерела лицом, так она бледнела или краснела. А вот губы побелели, словно перламутровой помадой по ним провела, как всегда просил Боня перед «работой». Она не была настолько черна лицом примерно до десяти лет, ее малышкой даже принимала за приблудную цыганочку. В своей деревне в Стародорожском районе Света Иванова до самого первого класса не знала, что она не такая, как все. Маленьких детей в умирающей деревне было всего трое, все они жили с бабками, а их матери с отцами - в городе. Мать Светы почти сразу после ее рождения вышла замуж за какого - то военного и укатила с ним на Камчатку.
        Света никому и никогда не признавалась, что вовсе не помнила своей матери, которая живая и здоровая благоденствовала со своей семьей где - то в своем далеке, никогда она не видела своих белых сестер и братьев. А бабка, воспитавшая Свету, с тех пор не видела дочери, подкинувшей ей чернокожую девочку, которую нагуляла еще в студентках.
        В школу Света ходила в соседнюю «живую» деревню. В первый же день учебного года она, первоклассница, вернулась из школы вся зареванная и кинулась к потемневшему от старости зеркалу. Бабка всплеснула руками, пока поняла в чем дело. Несчастная малышка хотела разобраться, что означает слово «черножопая», которым ее встретили на ступеньках школы в самый первый день…
        И потом вплоть до самого последнего дня она никогда не загорала. Летом носила шляпки и панамы, чтобы лицо скрывалось в тени. Постоянно втирала какие - то кремы, чтобы отбелить лицо. Но от этого щеки только покрывались какими - то желтоватыми разводами и только портили ей внешность. Но стоило лишь ей попасть под солнце, как нос, лоб и щеки принимали глубокий шоколадный оттенок, кожа начинала матово блестеть, и Света хорошела буквально на глазах.
        Но чернокожая красота ее вовсе не радовала. Она до горьких слез в подушку завидовала американскому певцу Майклу Джексону, изуродовавшему свое лицо в угоду все той же прихоти - стать белым человеком в этом белом мире, где тон задают белокурые и голубоглазые супермены, а цветным остается только танцевать под «черную» музыку.

* * *
        Таня с Африкой бездумно прошатались по городу до самого вечера от одной кафешки до другой, пока от сладкого не начало подташнивать.
        А вечер этот был какой - то золотой. Уже растеплилось, дотемна журчали ручейки и тренькала капель с отросших за день сосулек. Солнце весь день играло на последнем снеге и золотилось к вечеру на подтаявшей наледи. Когда оно садилось, вспыхивало на острых льдинках на реке, разделяющей надвое город, огоньками хрустальных светильников. Ветра не было, а воздух, чистый и дразнящий весенними запахами, был не холодный, как кусок льда, вынутый из холодильника в жарко натопленной кухне.
        - Тань, а Тань? - спросила Африка, комкая бумажную салфетку, чтобы вытереть губы. - Может, все - таки, пойдешь назад в свою морильню?
        Голос Африки, и без того низкий и хриплый, превратился после пирожных в какой - то рычащий баритон. Так она всегда говорила перед тем, как расплакаться. Всплакнув, она тут же начинала улыбаться, обнажая свои фиолетовые десны. Она знала, что от ее улыбки некоторых передергивает, поэтому улыбалась не часто.
        - Чего я там не видела? - отмахнулась Таня Ким, вовсю глазевшая на разношерстную публику за пластиковыми столиками, словно за полдня не успела насмотреться. - Хоть один вечер от уколов отдохну. А свистюлей и так подвалят, была бы задница. А, чего там!.. Обо всяких пакостях думать, так жить расхочется. А ведь как жить - то хочется!
        Африка икнула и быстро запила икоту минеральной водой. Они сидели в кафетерии на закрытой террасе универсама. Отсюда было видно, как Боня подошел к черному обрезанному по корме «линкольну», похожему на катафалк, услужливо наклонился и постучал на свои часы, что - то доказывая водителю припаркованного в неположенном месте автомобиля.
        Таня сидела спиной к витрине, поэтому не видела Бони.
        - Смотри сама, кума, - тебе жить, - охнула Африка и поднялась. - Я хочу все - таки по - хорошему.
        - Что мурчишь, как хрипатая кошка? - весело одернула ее Таня. - Глянь, какие кругом люди веселые, а ты меня снова за решетку пхаешь. Там для меня если не маленькая тюрьма, то братская могила. Скука смертная.
        Африку даже покоробило от ее слов. Она положила свою черную руку с красивыми длинными пальцами и нарощенными ногтями на словно точенную из снега Танину ладошку. И с завистью вздохнула, сравнивая ее розовые ноготки со своими фиолетовыми, когда без маникюра.

* * *
        Боня поглубже надвинул на бакенбарды шляпу, словно весь хотел спрятаться под ее полями.
        - Они у меня всегда вместе, как цыпочки послушные. Сейчас как раз после своей практики заявятся. Вон там их как раз заприметите, - ткнул Боня пальцем в длинный ряд киосков. - Мимо ларьков они ни за что не пройдут, это для них, как картинная галерея для гомиков - интеллигентов. А вота и они.
        Боня быстро спрятался в обрезанном «линкольн - таункаре», но не затворил за собой дверцу, одной ногой упираясь в бровку тротуара. Жгучий цыганский глаз стрелял по салону - старье, но у нас за конфетку сойдет. Боня и сам, как только крепче на ножки станет, себе купит такую ж старую лайбу, пусть себе старую, но таким ввек износу не бывает.
        Хозяину машины такая беззастенчивая стрельба глазами по его богатству пришлась не по душе.
        - Э, слюшай, вываливайся отсюда, мешок! - небрежно скинул пепел в его сторону водитель полулимузина.
        - Значит, так мужики: так на так, договорились? Вы мне - я вам, чтоб никаких взаимных претензий. Вон ваша жертва, а я тут не при чем. Я - сбоку, договорились?
        В ответ только захлопнулась дверца и плавно поехало вниз зеркальное стекло. Боня кинулся к недалекому переходу и быстренько смешался с толпой, которая торопилась поспеть на мигающий зеленый свет.
        В это время Таня Ким с Африкой уже сходили со ступенек лестницы, ведущей к универсаму.
        - Эх, Африка! - так сладко потянулась Таня, что в распахнутой куртке под куцей кофточкой сверкнул пупок. - Пошли куда - нибудь подрыгаемся под музыку.
        Африка не ответила. Она прятала лицо, делая вид, что возится с замком молнии на белой куртке. Таня капризно притопнула на подругу каблучком, да попала в самую лужу и обрызгала Африке белые брючки. Но та, на удивление, даже не захотела замечать грязи.
        Вот эта Африка - не девка, а чурбан смоленый. Куксится и дуется, когда у тебя на душе птички чирикают. И вокруг не снег грязный, а словно изумрудную траву покрывают розовые лепестки шиповника. На душе легко, вот сейчас взлетишь, как этот лепесток от легчайшего дуновения ветерка… Таня даже сладко зажмурилась и приподнялась на цыпочки, словно действительно приготовилась взлететь.
        Сто раз слышанная фраза, затертая, как строчки в прописях для первоклашек, вернула ее на землю:
        - Девишка, а девишка! Как проехаться на рынок?
        Африка от этих слов споткнулась да так, что чуть в луже не растянулась. Таня Ким вовремя подхватила ее под локоток и весело прищурилась на кавказца в машине:
        - Чего вы так громко девочек пугаете? У нас конституция нежная, нас легко обидеть.
        Водитель из «линкольна» глянул на них прижмуренными глазами, словно облизал обеих с ног до головы.
        - Да рынка далеко? - спросил он масленым голосом.
        - Далеко - не далеко, а покатаете, так и покажем! Только какой сейчас рынок?
        - Меня там дружбаны ждут.
        Таня не разбиралась в марках автомобилей, но понимала толк в хромированном шике и в блеске зеркальных стекол. А вот на Африку словно столбняк напал - посерела и не двигалась, за руку ее пришлось за собой в машину тащить.
        Таня Ким была на седьмом небе, ее на таких вот машинах катают! Она снова стала сама себе царица, самая милая, самая славная, самая любимая… всеми подряд. Царица эта первое время шарила розовыми пальчиками по кожаной обивке салона, прикасалась к хромированной окантовке, ахала и охала, даже когда машина еще не успела тронуться с места.
        Африка, как злобный зверек, забилась в угол на заднем сиденье и полуприкрыла глаза. Таня болтала без умолку, подавшись лицом к водителю через переднее сиденье, не обращая внимания на то, что ей не отвечают и везут совсем не в ту сторону, где кавказцы обычно оккупируют рынок.
        6
        Таня редко задумывалась о чем - нибудь в своей короткой жизни, она жила инстинктами, но самого главного среди них не было - страха самосохранения.
        В ее жизни было так мало по - настоящему страшного, зато слишком много легкодоступного, вольготного и комфортного. Ну и что с того, что ее всегда дразнили подружки каким - то заезжим отцом - корейцем, который на базаре в Гомеле арбузами торговал и только на одну ночь к ее матери на ночлег напросился. Наутро уже этого корейца ищи - свищи, ну и пусть. Таня зато всегда была благодарна своему залетному отцу, за то, что он ее в эту жизнь пустил, где она ни дня не оставалась без веселья. Такая уж у нее была натура, приговаривала она сама себе.
        К рынку Таня Ким питала особое пристрастие, там всегда шумно, тесно и весело. И главное, там никогда не стыдно, потому что никто никого не узнает в толкучке. Поэтому она и не боялась залетных торгашей - кавказцев, которых девочкам часто навязывал их сутенер Боня. У Тани и самой отец торговал на рынке арбузами и передал ей свои гены в наследство, как она часто приговаривала. Хотя сколько она ни выпытывала о нем родную маму, мать и сама ничегошеньки не знала о ее залетном бате, но поминала его лихом, лишь когда выпьет.
        Трезвая была - слова от нее не добьешься, а пьяная по вечерам - так поет или воет. Все уборщицы из дворца культуры, где работала и по сей день работает ее мама, собирались каждый день у них на квартире, как в клуб по интересам, и всем девишником заводили песни, пока соседи не начинали грозить милицией. Но милиция никогда не приезжала, участковый хорошо знал, что с этими вдовушками и матерями- одиночками не сладишь, но иногда приходил сделать суровое внушение. Рьяные тетки на какое - то время приглушали голос, но пили и выли потихоньку, пока не свалятся под стол. У них дома они обычно и ночевали на квартире, если их не разбирали родственники, поэтому у Тани дома всегда и было весело, тесно и шумно, как на рынке.
        Под конец гулянки пьяных теток иногда приходили разводить по домам их девчонки. Одна из них была постарше годами и умудренная житейским опытом не по годам. Она приучила младших девочек допивать за матерями, что оставалось в рюмках и бутылках. Со временем после того, как умолкнет хор престарелых «девушек», им на замену вступал хор девочек.
        Старшая заводила на полном серьезе учила малявок курить, а курили - то пьяные матери «беломор» или «памир», от которых малолеток бил кашель. Но заводила поучала:
        - Надо или курить в затяжку, или вообще не курить, а то в легких рак причинится, если дым просто так без толку пускать. А если затянешься, то рак сквозняком через дым обратно вытянется.
        Таня с тех самых детских лет давно не курила «термоядерных» сигарет, у нее всегда водились неплохие деньги, но однажды удивила одного исколотого церквями и эполетами с царскими вензелями клиента тем, что мастерски затянулась реликтовым «Севером», который по нынешним временам днем с огнем не сыскать ни в одном табачном ларьке.
        Мамка добрая была, такой и осталась. Еще в Гомеле написала она дочке в вендиспансер, когда та в первый раз попала в медицинскую палату с решетками еще в двенадцать лет:
        «Ты теперь сама мамка и у тебя свои мужья каждый день заводятся, так что живи своим взрослым умом, а в школу ходить тебе уже не надо».
        Таня всегда была такой тихоней и скромницей в разговорах со взрослыми людьми, что на нее никогда не было никаких нареканий. Лишь в одном ее могли упрекнуть - после четвертого класса она ни дня не ходила в школу и даже не понимала, зачем ей нужна учеба. Вон мамка с пятью классами всю свою жизнь полы моет, и никто ей за это и слова плохого не сказал.
        А попала Таня на заметку, а затем на учет в милицию как неблагополучный ребенок по своей простоте и невероятной открытости. Директриса школы в конце концов решила с помощью так называемой «детской комнаты милиции» слегка припугнуть Таню, чтобы заставить ее посещать занятия. Таню вызвали в милицию и поговорили с ней по душам, а наивная девочкам рассказала добрым дядям и тетям обо всем, чем она занимается.
        После этой задушевной беседы пошел гулять по рукам ксерокопированный список признаний тринадцатилетней Тани Ким, полученных от нее самой добровольно и собственноручно прочитанный и подписанный. Этот протокол переписывали и даже ксерокопировали как редкостный манускрипт из доисторической эпохи. Я бы мог привести эту исповедь слово в слово, потому что сохранил у себя одну из таких копий, но даже и в наше до предела откровенное время такое чересчур наивное излияние впечатлений тринадцатилетней девочки, совсем еще ребенка с виду, может шокировать и самого циничного читателя.
        Я видел Таню Ким на беседе в инспекции еще девочкой и потом с полчаса разговаривал с ней с глазу на глаз. Майор - инспектор предупреждал меня, что такой разговор не для слабонервных. Так оно и оказалось.
        Вот что рассказала Таня. Та самая старшая заводила в «хоре» девочек, которые ожидали каждый день, пока протрезвятся их пьяные матери, чтобы развести их по домам, впоследствии осталась круглой сиротой в материнской квартире и к тому же очень рано стала матерью. Таня всегда была необыкновенно отзывчива и добра, поэтому помогала, как могла, замотанной заботами подруге, сидела с ребенком, когда молодая мама зарабатывала деньги. Времени у Тани в детстве было много, школой она себя не обременяла.
        А зарабатывала старшая подруга себе на жизнь самым примитивным образом. Гомельский парк считается настоящей жемчужиной в Европе. Он никогда не пустует, особенно в вечернее время. Молодая мама выходила вечерами в парк в черных туфлях. Когда - то в прежние времена была мода писать на носках туфелек мелом или мылом цену в рублях, теперь пишут в долларах.
        Сняв клиента, молодая мама приходила домой в свою однокомнатную квартиру, где за ситцевой занавеской Таня закачивала ее дитя чуть ли не до обморока, чтобы оно криком своим не мешало маме зарабатывать с очередным клиентом деньги. И вот мы подошли именно к тому случаю, который до сих пор хранится в списках на руках, и не дай бог лет через сто на правах раритета попадет к библиофилам.
        Тогда - то у Тани Ким появился хороший вкус к роскошным автомобилям. На улице девушку с девочкой остановил сигналом клаксона шикарный парень на шикарной машине. Старшая подружка села сама и втолкнула в салон Таню. Водитель, развалясь за рулем в привычном, то есть полуприказном - полукапризном тоне велел старшей подруге обслужить его ртом. Потом то же самое проделала только лишь из интереса и Таня Ким (тогда она еще была девственницей). После этого случая по напутствию старшей подруги Таня стала «работать» в автомобилях. Подруга была настолько честна, что ни разу не позарилась на заработанные девочкой деньги, так говорила Таня.
        Таня Ким по своей наивности и врожденной открытости рассказала все о своей «работе» в мельчайших подробностях, о чем и был составлен тот исторический «манускрипт». Таня даже чистосердечно называла имена и описывала своих постоянных клиентов, среди которых, по данным милиции, некоторые даже числились в уголовном розыске.
        Инспекция по делам несовершеннолетних в школу ее так ходить и не заставила, зато своими угрозами вплотную подогнала к дверям притонов, откуда ее после неоднократных посещений вендиспансеров и ночевок по самым настоящим криминальным малинам Таню все - таки спровадили на пару лет учиться, но в спецшколу для девочек с решетками на окнах.
        Сам я видел Таню всего три раза. Перед самой отправкой ее в эту школу случай словно нарочно заставил меня свидеться с этой девочкой. Я делал репортаж с биржи труда, и в раскрытую дверь соседнего кабинета я увидел Таню на приеме у клерка. Она уже была подростком. Клерк распекал Таню за то, что она после очередного захода в вендиспансер не пошла работать в горзеленстрой, куда ей дали направление. Таня отвечала, что пойдет куда угодно, хоть на хлебозавод мешки трясти, но только не в горзеленстрой. Она терпеть не может копаться в земле с семенами и рассадой.
        Не помню, куда ее направил в очередной раз клерк с биржи труда, но буквально через неделю я увидел эту девочку в раскрытом окне вендиспансера. Была у них тогда такая манера - в хорошую погоду переговариваться с прохожими парнями, друзьями и родственниками, которые пришли навестить больных. По - моему, эту привычку тамошние завсегдатаи и до сих пор еще не оставили.
        Я справился в бирже труда о судьбе Тани Ким. Мне ответили, что буквально через неделю после выписки из диспансера она сходила на вокзал, чтобы подзаработать денег. И через несколько дней снова попала туда, откуда только что выписалась. Такой была ее гомельская жизнь. Оставлять почти беспризорного подростка на прежнем пути было опасно, ей подыскали на пару лет местечко в спецшколе, после которой направили в знакомое нам училище, простите, уже лицей.
        Судьба Тани Ким - реальна, и вымысла в ней ни на грош, как и в судьбе других героев нашей хроники, которая стала криминальной. И вот мы подошли к тому моменту, когда без пяти минут выпускница профтехучилища едет в полулимузине в неизвестном направлении.

* * *
        Черный «линкольн» мчался по лесной дороге вслед кровавому угасающему солнцу, наколотому на острые пики черных елей.
        Таня позабыла, что ей давно пора возвращаться в свою больничную тюрьму. Ей было весело от свиста воздуха за несущейся машиной и мерного бормотания двигателя. Даже когда машина сбочилась в лес, она ничуть не забеспокоилась. Такое часто с ней случалось за время «работы» девушкой по вызову. Многим клиентам нравится лесная экзотика. Только Африка сидела всю дорогу ни жива и ни мертва и не проронила ни слова. Молчал и водитель, только Таня щебетала без умолку.
        Ей очень понравился выдвижной поднос на спинке переднего сиденья, она склевала там почти все дешевые желатиновые конфетки и шоколадное драже, болтая перемазанными в шоколаде губами. Во всей машине теперь приторно пахло ванилином.
        Ледяной наст на проселочнике в лесу был еще крепок и устойчиво держал тяжелую машину.
        - Вылезайте обои! - скомандовал молчаливый водитель в каракулевой папахе, которой он постоянно стукался в машине то о потолок, то о дверцу, и папаха смешно слезала с обритой головы.
        Таня выскочила первой и с веселым визгом пробежалась по крепкому синему вечером насту под вековыми соснами. Для нее это было только началом развлечения с приключениями, которые она очень любила. Африку пришлось вытягивать силой. Водитель и тут не стал разговаривать с девочками, а устроился под сосной по малой нужде, на что Таня Ким вовсе не обиделась, она была без физиологических предубеждений.
        Сразу вслед за ними в лес въехала вторая машина, «Волга» самой древней модели. Она громко громыхала на проселочной дороге, словно везла с собой пустые бидоны из - под молока, так показалось Африке. Почти как в ее деревенском детстве, когда на ферму дояркам на телеге везли пустые емкости для доильных аппаратов.
        Из прибывшей вслед за ними «Волги» вышли трое бородачей и чиркнули фонариком по лицам девушек. Тане это очень понравилась, она даже закружилась на месте в каком - то танце, медленно приближаясь к новым незнакомцам. У этих парней, очевидно, будут богатые фантазии.
        - Те же самые? - спросил у вновь прибывших водитель «линкольна».
        Ему молча кивнули в ответ три папахи. Африка стояла рядом с Таней, крепко сжав ее за руку и мелко тряслась.
        - Чо ты, дура? - игриво оттолкнула ее Таня, чтобы своей игривостью развеселить насупленных кавалеров. - В первый раз тебе, что ли? Не ломайся, подруга.
        Бородачи фонариком осветили какую - то бумагу, и один из них замогильным голосом зачитал приговор «шариатского» суда. На Бониных девочках было много грехов перед аллахом… Злостная диверсия против борцов за независимость Ичкерии - биологическое оружие. Покушение на здоровье восьми героев освободительной войны, среди который один доблестный полевой командир. Угроза для чеченских женщин, которые должны рожать воинов ислама под знаком волка.
        Африка бухнулась на колени на крупитчатый снег под высокой черной елью, густые лапы которой почти скрыли ее от чужих глаз. Трясущимися руками еле расстегнула сумочку и долго не могла развернуть бумажку.
        - Вот вам справка из лаборатории, если не верите! Это Танька трипперная, а я чистая! Я не виноватая, я чистая и честная!
        Чеченцы - народ справедливый и грамотный, читать умеют. Осветили фонариком справку. Бумажка датирована недавним числом, подпись и печать на месте.
        Тот, что привез девочек в «линкольне», злобно пнул Африку без единого слова. Шнурованный сапог оставил на белых пуховых брючках черный рифленый отпечаток.
        - Уходы! Ты не похожа на русскую женщину.
        Горше этих слов и не придумать. Света - Африка еще ни разу не слышала в открытую того, о чем она горько плакала. Она всегда была не похожей на остальных. Это она и сама чувствовала черной кожей на каждом шагу.
        Африка едва только отступила назад, как лицо и руки ее сразу пропали в темноте, а фигура ее - словно безголовый манекен в белом спортивном костюме еще долго маячил в темноте.
        7
        Тут уже самая бесшабашная и удалая голова призадумалась бы над такой ситуацией, а Таня только капризно надула губки - ну что за глупую игру затеяли горячие кавказские обожатели? Или это садомазохисты, которым нужно возбуждать себя антуражем убийства?
        Таня Ким не верила в судьбу. Как можно убить ее, такую молоденькую, молодую и свежую, как цветок шиповника? Такую ведь только любить да любить.
        Ей всегда казалось, что для мужчин самая высшая ценность в этом мире - девичье естество, и любила повторять глупую бабскую поговорку, что у всех мужиков ум - между ног. Только за одно это ее и должны носить на руках и стоять перед ней на коленях. Ей казалось, что так оно и было. Поступили так мерзко с подругой Африкой - но ведь она черная. Таня обольстительней и краше всех. А красивых не убивают…
        Она с кокетливым любопытством смотрела, как ее привязывают веревками за руки и за ноги к бамперам двух машин. Это была для нее игра, опасная игра, но все - таки игра. Вот припугнут, а потом еще и на коленях перед ней стоять будут, вымаливая ее любви. Таня в жизни своей еще никогда не боялась мужчин, пусть они ее боятся.
        Веревки были толстые, синие, какие - то удивительно нежные и шелковистые, так и ластились к рукам.
        - А что, пацаны, меня возбуждают ваши штучки! - успела задорно выкрикнуть им Таня Ким, когда машины взревели моторами и рванулись в разные стороны, за руки и за ноги разрывая Таню на части.
        Она даже не вскрикнула…

* * *
        Но перепуганной до смерти Африке показалось, что она все - таки слышала предсмертный крик подруги, или это вспугнутые вороны у близкой дороги заграили высоко над головой. Девушка застыла в холодной потнице и затряслась, как в лихорадке.
        Африка как листок на черной березе - жила одним трепетом. Есть такое дерево - черная береза. Она тоже мулатка, гибрид березы и осины. У себя в деревне Света Иванова плакала, обняв ствол черной березы. А та вторила ей своими слезами. У черной березы они всегда скупее, чем у белой. Черная не отпускает сок по весне так безрассудно, как белая.
        Африка выбиралась по темному лесу почти битый час до кольцевой дороги. Лицо ее до крови было исхлестано ветками, а губы искусаны тоже до крови. Она шла напролом к дороге, движимая одной только злостью на весь мир. Да, она подставила Таньку. Но ведь ни Таньке, ни Прошмандовке - Зелме с ее заезжим папой из Латвии и вообще никому из девок не довелось и не доведется хлебнуть того, что с детства выпало на долю черной Африке. У ней каждый шаг и каждый миг был издевкой над ее затертой до грубой корки душой. Она уже одним этим все свои грехи на сто лет вперед отмолила.
        Света в своей деревне закончила шесть классов, в самом начале седьмого класса какой - то местный идиот подначил подвыпивших старшеклассников в школьном крольчатнике рассмотреть, как устроено лоно у негритянок - «вдоль или поперек». После изнасилования девочку долго искали по всему району, но нашли только через год в землянке, где ютились «плечевые» девки - проститутки на дорогах. Так Света Иванова стала одноклассницей Тани Ким и Зелмы Латмане в спецшколе с окнами за решетками.

* * *
        Африка с трудом продралась сквозь мокрый хмызняк на кольцевую дорогу у самой транспортной развязки. Слева на горушке, спрятанной в лесу, светился огнями мотель «Белый хмель», а еще дальше за соснами прятался «Чайный домик» с фальшивыми гейшами, куда мечтала попасть покойная уже Таня Ким.
        Теперь она на шкуре своей испытала, как откликаются на просьбу черной девушки проезжие водители. Она была во всем белом, лица и рук не видно, словно растворились в темноте. От нее шарахались, как от приведения.
        Но в эту ночь она все - таки села в машину и навсегда уехала из города, где ей жилось, однако, легче всего, потому что тут на улицах иногда встречались черные, и никто их не задирал, как в деревне.
        Грузовая фура везла ее по городу. Ночью улицы, зажатые на взгорках ущельями высотных домов, казались блестящими желобами, по которым скатывались пригоршни светляков - огни машин. Город, огромный и красивый, умывался первой капелью и миг за мигом что - то новое нарождалось в нем, чтобы созрев и накопившись, прорваться в мае первым ливнем, очищающим воздух, землю и все, что на ней.
        Грузовая машина прошла через весь город, а когда проезжали центр столицы, водитель разбудил Африку и спросил:
        - А куда тебя подкинуть?
        Африка обреченно взмахнула рукой:
        - А, вези, куда хочешь…
        Молодой парень - дальнобойщик еще ни разу не видел «плечевых» девок с шоколадного цвета кожей, поэтому довез Свету Иванову до самой польской границы. Там расплатился с ней мелкими купюрами по доллару каждая и высадил прямо на дороге.
        Больше Африку никто из группы фабзайцов номер семь никогда не видел.
        8
        На следующее утро следователь Варакса нисколько не изменился в лице, когда увидел на окровавленном снегу в лесу четвертованное тело Тани Ким. Ему сразу сообщили по телефону еще в кабинет, что убитая идентифицирована. На лице Вараксы не читалось никаких эмоций, но какое - то мистическое чувство ужаса таилось в его взгляде глубоко спрятанных черных глаз, когда он рассматривал серых ворон, которые плотно обсели труп и нехотя снялись, лишь машина со следственной группой подъехала почти вплотную к месту преступления.
        - Кыш!
        Местный участковый инспектор Мамчиц участливо раскрыл перед следователем дверцу автомобиля и поспешил с донесениями:
        - Та самая девка, что свидетелем у нас столько раз проходила. Даже и опознавать не надо, у нас тут ее каждая собака знала.
        Седой автоэксперт, давний пенсионер, бранился с участковым:
        - Вам нужно хотя бы раз в полгода спецкурсы проходить по методике сбора следственного материала, чтобы нас зря к себе не гонять. Половину работы могли бы и сами сделать до нашего приезда.
        - Я на криминалиста не ученый, - артачился в ответ ему Мамчиц, который и ни на кого другого не был наученный, а в свое время сразу после армии пошел в милицию. - Мне за то денег не плотют.
        У него даже до сих пор водительских прав не было, хотя в пределах своих деревень он разъезжал тайком на добитом «газике», оставшемся от его предшественника.
        - А ты, Матвеич, парил бы старые кости да не шастал по вызовам, раз сто лет на пенсии, - сказал автоэксперту следователь.
        - Посмотрю, как ты в свое время на эту пенсию проживешь.
        - Вместо того, чтобы участкового своей работой мордовать, пошел бы да и врезал в морду своему министру юстиции. Пенсию бы не прибавил, но душу бы хоть отвел, - посоветовал следователь и как - то нехорошо ухмыльнулся, отворачиваясь от распластанного мертвого тела, опутанного веревками.
        - Ты своему министру внутренних дел врежь, - автоэксперт поклацал вставной челюстью, закусил фильтр сигареты в желтых пластмассовых зубах, кряхтя стал на коленки на постеленный ватник и принялся с лупой разбираться в тонкостях следов, оставленных протекторами автомобильных шин.
        Варакса глянул на нахохленных ворон, рассевшихся по макушкам деревьев. Каждая из них сидела на удалении друг от дружки, лишь бы не вместе, и несла свою вахту, чтобы дождаться, когда разъедутся люди и вдоволь наклеваться кровавого снега.
        - Ты - то, старый ворон, чего это ради на дерево полез? - окликнул Варакса фотографа, совершенно седого, но шустрого, как мальчишка.
        - А как тебе я такой камерой общий план сниму? - ответил тот с сосны.
        - Снимай - не снимай, все равно на твоих снимках хрен что разберешь.
        - А это ты зря, газеты мои снимки из рук рвут, только приноси.
        - У нас в школьной фотолаборатории пацанята четче делали.
        - Теперь уже нет фотолабораторий.
        Фотограф, тоже кстати пенсионер, хотя и не с таким солидным стажем, как автоэксперт, работал в областном управлении почти из одного энтузиазма, наотрез отказывался от услуг цифровой фотографии, а печатал свои, кстати сказать, весьма качественные снимки дома в ванной. И вся съемочная и проекционная аппаратура у него была допотопная, хоть в музей сдавай. Печатал снимки дома, чем очень досаждал детям и внукам, с двадцати ноль - ноль до полуночи занимая ванную комнату.
        Следователь наговаривал на него зря, чтобы на ком - то сорвать собственную досаду, потому что в первый раз не смог заставить себя взглянуть в лицо покойнице. Просто жуть, но лицо Тани Ким оставалось не мертвенно бледным, а чуть розовым даже после трупного окоченения. И на губах словно застыли лепестки розового шиповника.
        Она лежала с раскрытыми голубыми глазами, прижавшись одной щекой к снегу, похожему на крупно истолченную соль для скота. А рядом с ней пробилась из - под наста какая - то травинка, похожая на елочку. Травинка была сочно - зеленая, вокруг нее от живого тепла в луночку осел снег. Слегка выпяченные губы Тани рядом с этой подснежной травкой словно старались согреть ее своим угасшим теплом.
        Следователь припомнил, как еще курсантами их водили на балет «Спящая красавица». Нормальный такой был балет, но больше всего понравился буфет, где курсантов почему - то пропускали вне очереди… Он в последний раз взглянул на лицо Тани на снегу, и в голову влезла идиотская мысль, что девочке холодно. Спящая красавица, цвет шиповника, маленькая колючка розы. Никому не хотела вреда, а жила, как дышала, для радости.
        КОНЕЦ

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к