Сказание о морде небритой П Шуваев
        #
        Шуваев П
        Сказание о морде небритой
        П.Шуваев
        СКАЗАНИЕ О МОРДЕ НЕБРИТОЙ
        Автор считает своим долгом в первую очередь уведомить читателй, что испытывает серьезнейшие затруднения сугубо принципиального характера в плане определения места и времени действия. Более того, он ни в коей мере не склонен настаивать на том, что описанные ниже события вообще где-либо и когда-либо имели место; в пользу такой точки зрения говорит, в частности, очевидная невозможность некоторых действий, упоминаемых в тексте как вполне естественные. Тем не менее автор берет на себя смелость опубликовать данный труд и приносит извинения за нечеткость изложения, в ряде случаев проистекающую более из характера материала, нежели из его собственной небрежности.
        Жил когда-то на свете один небрит. Небрит был как небрит: маленький, тихий и небритый. Жил он в отдельной комнате и считал себя поэтому весьма везучим:
        далеко не у всякого небрита есть своя комната. Правда, комната была так велика, что небрит, стоя в одном углу, не видел, что происходит в противоположном, будучи, как положено небриту, несколько близорук, - но зато была она теплой и светлой, а в противоположном углу все равно ничего не происходило. Ко всему прочему, комната была очень красива: стены покрыты мраморными плитами, а пол выложен мозаикой из цветного стекла. Была в комнате даже крыша; она, правда, кое-где протекала, и в сильные дожди на мозаичном полу появлялись лужи, но небрит давно уже знал все дырки и спал в местах более сухих.
        Туда же перетащил он и все свои ценности. Раньше, в молодости, ценностей было немного: очки с одним стеклом, старый чайник и карандаш. Когда небрит поселился в этом доме, богатства его возросли неимоверно: в многочисленных комнатах оказалась уйма всего разного, главным образом книг и свитков. Собственно, только они небрита и занимали. Теперь ему мало было уже угла, который он не собирался покидать до конца своих дней, - а всем известно, что небриты живут долго, - теперь его сокровища хранились во всех сколько-нибудь защищеннных от дождя местах.
        Итак, жил небрит обеспеченно и даже, по меркам небритов, богато. Назвать его жизнь безбедной нельзя было потому, что дом, в незапамятные времена покинутый исконными обитателями, был ныне, помимо небрита, заселен еще и иными существами - многочисленными, разнообразными и не всегда приятными. Будучи от природы боязлив, он старался не вступать с ними в конфликты, а потому по большей части прятался от них, ограничиваясь общением с несколькими знакомыми домовыми и с ночными бабочками, прилетавшими порою на свет его свечи. Это все был народ незлобивый, покладистый и по натуре спокойный; небрит даже почти сдружился с домовыми Кси и Пси, и они нередко по вечерам собирались поболтать за чашкой чая.
        Пачку чая небрит давным-давно выменял у какого-то лешего на отвертку, которая была ему совершенно не нужна (лешему, скорее всего, тоже), и с тех пор запасам конца не предвиделось: вероятно, пачка была волшебная.
        Однако и домовые далеко не всегда оказывались столь же обходительны, как двое его приятелей. Они не только могли при случае обозвать словом, которое небрит потом долго и тщетно выискивал по всем словарям, - они были способны и на кражу, и как-то раз небрит обнаружил, что у него пропали очки. С тех пор он побаивался не то что выходить из дому, а даже и по дому ходить после наступления темноты. А попробуйте не бояться, если по вечерам в доме происходят ни с чем несообразные безобразия. Иногда по залам принималось разгуливать старое -престарое привидение с большой лысиной; однажды небрит попытался с ним заговорить, но оно заухало так жутко, что от страха он был вынужден забиться под полку со свитками. Порой из подвала начинали доноситься устрашающие стоны и вопли. К счастью, такое бывало очень редко, но все же бывало, и тогда единственным спасением для небрита было попытаться заглушить эти звуки грохотом чайника или стуком собственных зубов.
        Подвал вообще был местом настолько таинственным, что даже и домовые, которые, известно, существа ушлые и пройдошливые, соваться туда боялись. Там, по слухам, творились всяческие непонятности, вплоть до того, что вдруг загорался свет, становилось холодно и странный страшный голос принимался распоследними словами крыть какого -то призрака и некий канон. Небрит попытался выяснить, какой именно, однако все слышавшие этот голос в испуге убегали со всех ног, не имея довольно времени, чтоб вслушаться в содержание его речей.
        Так или иначе, в подвале творились дела странные и жуть наводящие. Все население дома пребывало в страхе, и по вечерам никто уже не выходил из укромных углов, кроме привидения да нескольких приблудных духов, которым все нипочем, потому что они и так давно уже померли. Даже домовые, которым ничто не могло угрожать, потому что где это видано, чтобы дом без домовых был, - даже и они поговаривали о каком-то не то сокращении, не то вовсе извращении. Такое все страшное и невозможное говорили, что вот, мол, с минуты на минуту случится нечто странное и грозящее всем большими неприятностями.
        Как-то раз, например, прибежал к небриту взволнованный домовой Пси; он весь дрожал мелкой дрожью, а шерстка его встала дыбом. Пси сообщил, что сам слышал, как говорили, будто бы вот-вот погонят из дому всех домовых, кроме одного-единственного, поскольку единственный -то уж необходим. Но вот кто будет этим единственным - не знал, разумеется, никто, кроме, может быть, домового Ро, который по вздорности характера укрылся от собратьев именно в подвале.
        Новости были неприятные. Небрит вообще не любил выслушивать новости: ему гораздо больше нравилось вычитывать новое в свитках, - хотя бы по той причине, что уж эти новости ему не повредят. А тут... В самом деле, раз уж гонят домовых, так могут погнать и всех прочих, тем более домовой на то и домовой, чтоб в дому обитать, а небритам обитать вообще нигде не предписано. Может быть, и существовала где-нибудь предназначенная для них экологическая ниша, но ни один небрит о ней не слыхивал.
        А паника все разрасталась. Уже перестали залетать в дом бабочки, уже ни один леший даже в самую темную ночь не приближался к дому, уже началось на чердаке невнятное скрипение и копошение... "Не к добру это, дорогие мои, ох, не к добру", - говорил старый мудрый домовой Ипсилон, по привычке окая в самых неподоходящих местах. "Не к добру, однако", - подхватило все население дома.
        Почему-то все вдруг начали окать; только небрит какое-то время держался на этот счет иных воззрений, но и он однажды сорвался. Пересказывая Пси содержание очередного манускрипта, он неожиданно для себя произнес: "ОдинОкОе ОтчужденнО-забрОшеннОе сОзнание..." Потом замялся, смутился, но, поразмыслив над причинами своей слабости, продолжил в том же духе. Пси все равно ничего не заметил: он никогда не вслушивался, когда небрит говорил о непонятном.
        Но добро бы все одним оканьем и ограничилось. Отнюдь! Из дома стало разбегаться население. Первым, как ни странно, покинул его один из приблудных духов - благородной наружности, синевато-серого цвета, всегда закутанный в необеятный плащ. Никто не знал, чей он, собственно, дух, но был он горд, самолюбив и обидчив до крайности. Вероятно, его что-то напугало, хотя трудно сказать, чего может испугаться дух; сам он, по слухам, заявил, что не может долее выносить столь вульгарное общество.
        За духом последовали прочие жители дома, и довольно скоро небрит остался один.
        То есть, может быть, и не один, но в его комнату никто не заходил. Недели три небрит был этим очень доволен, но потом ему малость надоело отчужденное одиночество, и он, выбрав день, когда солнце светило особенно ярко, решился осмотреть дом. На свитки никто никогда не покушался, а вот чайник небрит предпочел спрятать в самом дальнем углу, завалив вдобавок трактатами о всяких первосущностях: там бы уж точно никто не стал копаться.
        Дом был огромен, и так уж получилось, что небрит ни разу не собрался обойти его весь - даже когда был здесь новичком и не начались еще эти странности. Теперь дом казался небриту еще более огромным и страшным. Комнаты сменялись комнатами, и все они были запущенные и захламленные. Небрит всегда любил рыться во всяком хламе и теперь был за эту любовь вознагражден: в углу одной из комнат ему попались очки. Очки были очень красивые, но, к сожалению, были они так велики, что держались лишь на кончике носа, благо нос у небритов бывает длинный.
        Вдобавок видел небрит в очках ничуть не лучше, чем без оных. Он хотел было уже снять очки - для этого довольно было бы легкого кивка, - как вдруг они стали уменьшаться и, наконец, расположились на небритьем лице самым что ни на есть удобным образом. Возможно, они были волшебные, но небрит так редко сталкивался с волшебными вещами, что не сразу поверил. А поверить пришлось, потому что и видеть он к тому же стал лучше, кажется, иногда даже и сквозь стены. Вообще говоря, не было ничего удивительного в том, что очки оказались волшебными: ведь уже много лет в доме обитала только нечистая сила, а известно, что даже самый распоследний домовой имеет при себе что-нибудь этакое.
        Небрит почувствовал себя увереннее и смелее: теперь он видел всю комнату целиком, даже когда стоял в самом дальнем и темном из многочисленных ее углов.
        Но ни в этой комнате, ни в других не оказалось никого, с кем можно было бы побеседовать: были тараканы и пауки - публика скучная, бессловесная и пригодная разве что в пищу домовым. Тараканы громко топали, громко чавкали, но больше никаких звуков не раздавалось, как вдруг послышались невнятные крики.
        Небрит долго не мог набраться храбрости и пойти разузнать, кто кричит: начинало смеркаться, а орали, судя по всему, подозрительно близко к подвалу. Крики, впрочем, были хоть и истошные, но вполне мирные: прислушавшись, небрит разобрал, что кричащий недоволен энтропией, которая, дескать, все возрастает. Возрастание энтропии до сих пор никоим образом не мешало небриту жить, и он не очень понимал, что тут такого плохого, но ясно было, что кричит существо по натуре невоинственное. Поэтому небрит хоть и не осмелел, но, поразмыслив, решился все же поглядеть, что там такое.
        Когда он добрался до источника шума, было уже темно, и небриту удавалось хоть как-то ориентироваться лишь с помощью очков. Места по всем приметам были как раз те самые, где некий голос нехорошо отзывался о некоем призраке. Небрита разобрало любопытство, тем паче что вблизи все оказалось много менее страшно, нежели можно было предположить по рассказам. Приоткрыв дверь, небрит различил фигуру, в которой нельзя было не признать духа. Дух был обширен собой и полупрозрачен до неприличия; в руке он держал прохудившуюся реторту. Дух стоял перед столом, заваленным свитками, и пытался, вероятно, в одном из этих манускриптов разобраться. Небрит постучался.
        - Кто ты, презренный, осмелившийся нарушить мое уединение? - дух посмотрел на небрита сквозь реторту.
        - Здравствуйте, - сказал небрит, - я небрит. А это вы тут энтропию ругаете?
        - Я, достославный и премудрый, незабвенный и неизбывный дух абсолюта, гордо ответствовал дух, не выпуская из рук реторты, - то есть, конечно же, призрака реторты. - А ты, жалкий небрит, неужели же ты не способен оценить всей премерзостности оного понятия - если, конечно, разумеешь, что такое есть понятие?
        - Разумею, - небрит даже не пытался скрыть обиды. - А что?
        - Так она же возрастает!
        В голосе духа слышался уже не столько гонор, сколько, как это ни странно в данном случае, простая человеческая тоска.
        - Простите, - сказал небрит, - а это вы тут холод напускали и ругали какого-то призрака?
        Вопрос был задан не в той форме, к какой дух привык, но он, видно, соскучился без собеседника, поэтому все же ответил.
        - Не знаю я никакого призрака, я демонов ругал, и первого рода, и второго, и всегда буду повторять, что они, многогнусные, недостойны таковыми называться за деяния свои непотребные!
        Дух помолчал немного, а потом разразился бранью, какой небрит от существа духовного даже не ожидал, хотя, если вдуматься, от столь древнего и дряхлого духа как раз и следовало ждать сугубо архаических выражений.
        - А ты, ничтожнейший и небритый, признаешь ли ты? - далее следовало нечто до крайности неразборчивое: дух, похоже, и сам забыл, на чем стоит.
        - М-ммм... наверное, нет, - ответил небрит после некоторого раздумья.
        Поступать так не следовало, потому что дух взъярился до безобразия. Он кричал, размахивал руками, топал ногами, шелестел мантией, а под конец вовсе плюнул в несчастного небрита - и попал. Разумеется, призрачная слюна прошла сквозь него, не встретив ни малейшего сопротивления, но небриту все равно было неприятно.
        Заметив неудачу своей попытки и будучи твердо убежден в необходимости нанести собеседнику физическое увечье, дух запустил в небрита ретортой.
        Небрит попятился, хотя, понятно, реторта причинила ему не больше вреда, нежели причинить была вообще способна. Духов небрит вообще-то не боялся, однако общение с духом абсолюта оказалось отнюдь не весьма сладостно для души его, поэтому он выбрался в коридор и затворил за собой дверь.
        Он рассеянно шел по коридору, занятый размышлениями о том, в какой мере безбожно и безосновательно был поруган демон Максвелла и, вероятно, успел бы даже примыслить за духа какое-нибудь благоприличное обоснование, - но вдруг оказался перед полуотворенной дверью. Пути дальше не было: коридор оказался для небритовых раздумий коротковат, и можно было разве что набраться храбрости и заглянуть в дверь, благо горел там не какой-нибудь странный огонь, а, судя по всему, обыкновенна свеча.
        В комнате стояли колбы, реторты и перегонные кубы, и все они были настоящие, что доказывалось толстым слоем пыли: на вещах нематериальных пыль, понятно, не оседает. Вещи эти, казалось, простояли без употребления не один век, однако комната была обитаема, а именно - на массивной дубовой скамье сидело небольших размеров существо и внимательно разглядывало какой - то свиток. Признав в существе родственную душу, небрит несколько осмелел.
        - Здравствуйте, - сказал небрит почти даже не дрожащим голосом, - я небрит.
        - Здорово, чувак, - произнесло существо. - Небрит, значит? Заметно.
        Чувак? Небрит был несколько шокирован: от домовых он, понятно, всякие слова слыхал, но домовые ведь не читают свитков!
        - А я гомункулус. Слыхал про таких?
        - Кажется... Только это ведь давно было...
        Небрит пригляделся к существу. От человека оно не отличалось ничем, кроме малых размеров, от небрита же - гладкими щеками без признаков щетины.
        - Да не, ты не думай, чувак, я настоящий. Просто алхимик, который начал меня создавать, не сообразил, что к моменту моего появления на свет он давно уже будет лежать в гробу в белых тапочках.
        - В каких тапочках?!
        - Неважно. Да пойми ты, наконец, что мы, гомункулусы, народ особый. Мы сотворяемся долго и тщательно, ибо скоро только кошки родятся, как говаривал некогда мой творец.
        - Кошки?
        - Ну да, маленькие такие зверьки, симпатичные... Да, слушай... небрит, ты, может, случаем, грамотный?
        - Грамотный, - небрит собрался уже обидеться: в самом деле, кто и когда видел неграмотного небрита? Такого не бывает.
        - Тогда, может, скажешь мне, что тут написано?
        Небрит взял свиток и попытался прочесть. Понял он только, что текст, похоже, очень длинный, хотя, строго говоря, он не мог бы даже поручиться, что это вообще текст.
        - Не знаю, - честно сказал он. - Послушайте, гомункулус, а откуда у вас этот манускрипт? Впрочем, может быть, это даже не манускрипт...
        - А ты что, не знаешь, небрит ты этакий? Ты хоть слышал о домовом, которого зовут Ро?
        - Ро? Кажется, слышал. Только ведь домовые вообще писать не умеют.
        - Ну не умеют, так он и не писал. Так ты не что, правда не знаешь, что натворил этот Ро?
        - Правда, гомункулус. Знаю только, что он давно уже пропал, а потом и все остальные домовые разбежались... Так он жив?
        - Живехонек, - гомункулус усмехнулся. - Так вот, когда он пропал, а пропал он рядом - несколько комнат отсюда... Короче, чувак: этот свиток единственное, что может нас спасти.
        - Нас с вами?
        - И весь остальной мир, дорогой мой.
        - Весь мир? - небрит не знал, что и думать.
        - Да уж, поверь мне. Это, впрочем, длинная история, которую я и сам не могу понять. Так ты совсем ничего не можешь здесь прочесть?
        - Не могу, гомункулус.
        - Слушай, ну что ты все гомункулус да гомункулус... Понимаю, я единственный в своем роде, но все же это несколько длинно. Нет, в самом деле, я и сам иногда запинаюсь, когда о себе думаю.
        - Тогда, может быть, просто гомик?
        Небрит, как и все небриты, был существом чистым и неиспорченным.
        - Нет, это, знаешь ли, слишком фамильярно, к тому же похоже на гномика. Зачем мне такие ассоциации?
        - Тогда... Ну, если желательно, чтоб ни на что не было похоже... Ну, синтантроп, к примеру.
        - Ты правда сдурел, небрит, или прикидываешься? Это же не короче, не говоря о том, что я не обезьяна.
        - Или просто какое-нибудь христианское имя? Бенедикт там или, допустим, Бонифаций. .
        - Сам посуди, какое я имею отношение к христианству?
        - Полагаю, что крайне приблизительное. Нечто древнегреческое...
        - Не стоит, ибо не думаю я, друг мой небрит, чтобы ты вспомнил имя достаточно краткое и благозвучное. А имя обязательно должно быть благозвучно, ибо я, как ты уже убедился, прекрасен, более того, очарователен и, следовательно, прекрасен чарующе!
        Слова эти, сказанные, скорее всего, совершенно случайно, тем не менее помогли небриту. Подобное попалось ему когда-то в старинной книге, описывавшей похождения алхимика Кварка, прозванного Очарованным Кварком.
        - Кварк?
        - Вот это, кажется, как раз то! Да, то, самое то!
        Гомункулус подошел к небриту и обнял его.
        - Доволен? Между прочим, этот Кварк был когда-то известным алхимиком.
        - Алхимик Кварк? - гомункулус был до крайности удивлен.
        - Ты хоть по- нимаешь, что ты мне рассказал?
        - А что? В самом деле был такой алхимик, честное слово...
        - В том-то и дело, что был! Когда я родился... то есть создался... то есть вылупился... В общем, когда я появился на свет, я не знал имени своего создателя. Теперь понял?
        Небрит по-прежнему не представлял, что тут такого.
        - Благодетель ты мой! Да ведь я, не зная его имени, не мог быть полноценным гомункулусом, пойми ты!
        - А теперь вы полноценный? - спросил небрит без особой уверенности.
        Гомункулус расхохотался, а потом вдруг поднялся над скамейкой и принялся кружить по комнате.
        - Теперь веришь? Полноценный гомункулус должен уметь летать. Кстати, почему ты ко мне на "вы" обращаешься? Выпить бы, конечно, на брудершафт, да нечего.
        - Ладно, на "ты" тоже можно, - согласился небрит. - Теперь, стало быть, ты Кварк, ты даже летать умеешь, это все хорошо. Только вот что нам делать с манускриптом?
        - А и в самом деле, чуть не забыл! Надо же... Так ты правда не знаешь, что это такое?
        Вообще говоря, небрит мог бы обидеться: небриты всегда говорят правду, когда дело касается любой формы письменной речи; собственно, об этом они обычно только и говорят. Следовало бы, пожалуй, принять горделивый вид и с интонациями, заимствованными у приблудного духа, произнести: "Небриты не лгут, запомните это раз и навсегда, молодой человек". Но вопрос прозвучал столь необидно, а дело было столь важно, что небрит со стыдом признался в своем невежестве и воздержался от самовосхваления.
        - А там точно хоть что-нибудь написано?
        - Ро говорил, что написано, - Кварк, впрочем, и сам, похоже, не был убежден, что домовой Ро заслуживает полного доверия.
        - И ты не имеешь представления?
        - Ни малейшего.
        Небрит задумался. Если ситуация в самом деле такова, как ее изображает Ро, это довольно-таки страшно. А если нет? Раз уж не удалось расшифровать текст, было бы разумно отыскать того, кто способен это сделать. Это, во всяком случае, было бы разумнее, чем сидеть дома и дожидаться конца света в компании домового Ро и абсолютного духа. Небрит стал припоминать известных ему лингвистов и вообще мудрецов, но как-то уж так получилось, что все эти светила мирно почили задолго до его рождения: небрит знал жизнь в основном по литературе, причем по старой литературе. Не стоит поэтому подробно разъяснять, как он обрадовался, вспомнив, наконец, некоего мудреца, который вполне мог быть жив до сих пор.
        - Слушай, Кварк, кажется, я знаю, как нам помочь!
        - Правда? - гомункулус даже привстал со скамьи, где он было вновь расположился со всем возможным комфортом.
        - Да, - твердо сказал небрит. - Есть на свете такой профессор, Перитрихий Триптофанович. То есть, может быть, он и умер, но может и жить. Так вот, он мудрец, он-то, наверное, сможет прочитать.
        - Ты уверен?
        - Ну... Не знаю, но это шанс. И потом, я же читал о нем в книге, посвященной актуальным проблемам передовой науки. Не помню вот только, что именно он делал...
        - Ладно! Пошли! Где он живет?
        - Не знаю, кажется, где-то в дубовой роще, только вот где поблизости растут дубы?
        - Найдем! Пошли!- Кварк подлетел к двери. Небрит ни в коем случае не предполагал, что придется вот так вот, прямо сейчас, без сборов, без обсуждения, без подготовки, да к тому же и ночью покидать дом. Не так начинались великие экспедиции, о которых он читал.
        Поэтому хоть он и двинулся к выходу, но не торопился отнюдь. Кварк же порхал вокруг, всем своим видом выражая стремление ринуться навстречу трудностям. Под таким вот напорос небрит и покинул странную, старомодно обставленную, но, в сущности, вполне уютную комнату.
        Когда они были уже недалеко от небритова жилища, вновь раздался истошный вопль:
        дух ни с того ни с сего принялся кому-то то ли показывать, то ли доказывать, что он вообще абсолютный и ни в какую относительность не верит, даже и в языковую.
        Потом дух вдруг захрипел, раскашлялся и умолк, но лучше от этого не стало.
        Невесть откуда выскочили лучи голубовато-зеленого света, и там, где они пересекались, возникла фигура...
        Фигура была на редкость необычна, нелепа и даже, пожалуй, смешна. В самом деле, как еще охарактеризовать маленькое-премаленькое существо, облаченное в сильно приталенную хламиду, которая выше и ниже оной сомнительной талии болтается как бог на душу положит? Существо стояло неестественно прямо, воздев руки к потолку, и пыталось оно, похоже, изобразить даже не солидность, но величественность; более всего оно походило на крашеного домового.
        - Здравствуйте, - сказал небрит, - я небрит.
        Кварк толкнул его локтем.
        - Это он, Ро.
        Ро сделал, очевидно, какое-то движение, потому что, хоть ничего не было заметно, но хламида громко зашелестела. Физиономия его приняла мрачное и торжественное выражение - насколько это возможно для домового.
        - Вы еще здесь, нечестивые? - возгласил он писклявым голосом, простирая вперед руку. - Так бойтесь же!
        - Чего бояться-то? - Кварк подлетел поближе.
        - Молчи, презренный! - рявкнул Ро. - Ты не смог прочесть Великую скрижаль, так пеняй на себя. Даю тебе год сроку, но если ты придешь к мне с ответом хотя бы секундой позже - трепещи, о несчастный! Трепещи, ибо повсюду воцарится холод и смерть! Холод и смерть! Холод и смерть!! ХОЛОД И СМЕРТЬ!!!
        Сказавши это, Ро исчез. Небрит огляделся: все было, как обычно, только вот сам он слишком уж откровенно дрожал - или трепетал? Уняв дрожь, небрит взглянул на Кварка и не вполне твердым голосом спросил:
        - А что... Это правда?
        - Насчет холода и смерти? - гомункулус не выглядел испуганным.
        - Ну да.
        - А черт его знает. Он мне уже несколько раз вот так вот являлся и все чего-то страшного обещал. Только вот, по-моему, это просто домовой возомнил себя князем тьмы. Боюсь, это дух его испортил...
        - Ну, Ро и раньше-то был не подарок. Так, думаешь, врет?
        - М-ммм, не знаю. Сам-то он точно ничего не сделает - ни хорошего, ни плохого, - а вот дух... У него там машина стоит, вечный двигатель называется, так все работает, делает чего-то. А дух смотрит и ничего больше, только разве подкрутит что-нибудь там иногда.
        - Как так подкрутит?! Он же дух!
        - Ну да, и машина у него призрачная. Только вдруг он еще что-нибудь учудит?
        Боязно все-таки...
        - И мне боязно, - честно сказал небрит.
        - Так пошли искать, кто нам поможет разобраться в этой Скрижали.
        Кварк был вновь преисполнен энтузиазма.
        - Пошли... Только, может быть, все-таки лучше дождаться утра?
        - Чего дожидаться-то? И так светло. Собирай вещи, небритая твоя морда!
        - Ладно, - отвечал небрит с тоской в голосе.
        Рассвет застал их уже в пути: вещей у небрита, как сказано, было немного, а книги он оставил дома. Небрит пытался рубить карандашом длинные плети развесистой клюквы, но получалось почему-то не очень удачно. Кварк вился над ним и уговаривал лететь вместе. Но что поделаешь, если небриты летать не умеют...
        Продвигались они не слишком быстро: общеизвестно, что даже в умеренных широтах развесистая клюква (если она, конечно, настоящая) образует густые и труднопроходимые заросли. Небрит пожалел было, что не захватил с собой топора, - но вовремя вспомнил, что топора он в доме ни разу не видывал, да и пользоваться таковым, как и все небриты, не умел.
        К счастью, заросли все же кончились, и взорам путников предстала обширная равнина, на которой росло одно-единственное, зато до крайности высокое и могучее с виду дерево. Это одинокое древо никак не могло быть дубом, в недрах которого обитал профессор Перитрихий Триптофанович, но справа и слева от него не было вообще ничего.
        Идти по ровному пространству было легко, и они бы довольно быстро добрались до дерева, если бы не мешали голоса. Голоса тведили что-то странное и ни на что не похожее.
        - На основании вышеизложенного доводим до сведения, что вследствие наличия отсутствия обоснования...
        - Не представляется возможным произвести дислоцирование без предоставления надлежащего обеспечения, в связи с чем доводим до вашего сведения...
        - А что такое? Я маленький, какой с меня спрос! - говорили голоса.
        - Слушай, ты не знаешь, что это такое? - спросил Кварк.
        Небрит терялся в догадках.
        Между тем дерево было уже близко. Можно было различить его мощные ветви, густую листву и плоды странной формы, ярко-белыми пятнами выделявшиеся на зеленом фоне.
        Вершина дерева скрывалась в облаках. Дерево было огромно, и оно было каким-то таинственным образом связано со всей равниной, потому что по мере приближения к нему голоса становились все громче. Раздался громкий вопль: "А что? А ничего!" - и шагах в десяти от небрита возник луг с сидящей на нем птичкой. Птичка была маленькая и пестренькая, небриту она очень понравилась.
        - Здравствуйте, - сказал он, - я небрит.
        Но было уже поздно: неизвестно откуда взявшаяся корова с громким мычанием ухватила птичку за ногу. Послышались крики. Кричали: "Будь здорова!", "Спасибо!", "Банзай! , "Виват!" и даже "Аминь!"
        - Что это такое? - шепотом спросил Кварк.
        - Не знаю. Слетай, посмотри, что там около дерева.
        Гомункулус улетел. Вернувшись через несколько минут, он сообщил, что около дерева бардак. Бардак жуткий, откровенный и несомненный, настолько жуткий, что он, Кварк то есть, даже затрудняется определить, в чем, собственно, этот бардак состоит. И еще он принес плод с дерева.
        - Бардак? - спросил небрит, внимательно рассмотрев плод.
        - Бардак, - вздохнул гомункулус.
        - А какой? Не махровый случайно?
        - Махровый, - признался Кварк и покраснел.
        Небрит наконец понял, что это такое, но это было, с его точки зрения, слишком страшно.
        - Это оно, - прошептал он Кварку на ухо. - Древо маразма...
        - Ты уверен? - спросил Кварк испуганно.
        Небрит развернул плод и показал ему. Тут уже Кварку возразить было нечего: такое ни на каком нормальном дереве не растет и расти не может. Начать с того, что лишь плод древа маразма сплошь состоит из бумаги, причем бумаги исписанной. А если еще посмотреть, что именно написано...
        - Ну как, убедился? - спросил небрит, когда Кварк дочитал.
        - Ты прав. Это и в самом деле маразм.
        Да, ситуация, в которой оказались наши друзья, никак не может быть названа приятной. Кварк не знал про древо маразма почти ничего, но он был испуган.
        Небрит знал чуть больше, поэтому (да, только поэтому!) и напуган был сильнее.
        Впрочем, и небрит знал лишь один факт, сообщавшийся всеми авторами как совершенно точно установленный: никто из наблюдавших древо не смог впоследствии рассказать, что именно он наблюдал. Оставалось, конечно, неизвестным, от кого же в таком случае все эти разные авторы получили хотя бы ту скудную информацию, которой обладали.
        Небрит, вероятно, долго бы предавался размышлениям на эту тему и не пришел бы в конце концов ни к какому определенному выводу, но на этой ненормальной равнине ему даже не дали возможности порассуждать спокойно. Голос, в котором не было ничего человеческого - нечеловеческого, впрочем, тоже, - заорал: "Да что же вы, Беда, пригорюнились? Не видите, что ли: я спать хочу. Подайте мне мою валторну!"
        Валторны не оказалось, зато на равнину невесть откуда выплыли маленький человечек в рясе и некое существо. Существо это до такой степени не имело никаких особых примет, что небрит так и не смог впоследствии внятно описать, на что же оно было похоже. Единственное, что он мог утаерждать, это что существо "кажется, слегка блестело и вращалось изнутри... или снаружи?"
        - Долго мне ждать валторны? - строго спросило существо.
        Человечек в рясе заметался туда-сюда, бормоча что-то вроде "совсем ведь замучил, будь он неладен..."
        - Здравствуйте, - сказал небрит. - Я небрит.
        И тут же подумал, что, может быть, поступил опрометчиво: если уж ты оказался близ древа маразма, никогда нельзя сказать, что здесь хорошо, а что плохо.
        Человечек побегал еще немного, ворча по-латыни и поминая нехорошими словами самых разных святых, угодников, ангелов и архангелов. Он все еще искал валторну, хотя странное существо требовало уже аксельбант, утверждая, что именно с аксельбантом оно и привыкло спать. Когда существо все же уснуло, удовлетворившись всего-навсего апофегмой, небрит осмелился приблизиться и спросить, кто же они все-таки такие.
        - Увы, сын мой, я и сам не знаю ныне, кто я и какого рода.
        - Как то есть не знаете?
        - Истинно говорю вам, что оно повинно во всех моих горестях, человечек опасливо покосился на существо. - Ибо тщится оное создание убедить меня, что я Беда, а я никакой не Беда и уж тем более достопочтенным никогда не был. Когда я родился, назвали меня Патриком. Потом стал я называться братом Аврелием, а теперь вот... теперь я Беда.
        - И точно не достопочтенный? - небрит был этим несколько смущен.
        - Отнюдь, сын мой. Это кара за грехи мои. Ибо грешен я, грешен перед Господом.
        История брата Аврелия, пересказанная небритом Родом брат Аврелий, как видно уже из имени его, был ирландец, но, будучи монахом смиренного ордена бенедиктинцев, юность провел во Франции (а то и в Галлии), зрелые же годы - в земле Италианской. И повсюду, помимо всяких там богоугодных дел, а порою, вероятно, и вместо них, занимался он также и перепиской книг, что, по его словам, споспешествовало души его спасению. Иными словами, человек он, вне сомнения, порядочный, тем более что именно это занятие он любил и писал красиво и без ошибок.
        И все было бы хорошо, если бы не попались однажды смиренному иноку какие-то материалы о скитаниях короля ирландского, кажется, Тундала; брат Аврелий склонен видеть в этом перст диавола, тем паче текст был явно не богослужебный. Будучи не лишен талантов, текст этот он не просто переписал, но еще якобы добавил много чудесно-сумарчных подробностей и тщательно все проиллюстрировал.
        Дело это и впрямь было несколько сомнительного благочестия, и понятно, что за такие художества Господь вполне может и покарать истинного католика. Посему брат Аврелий, грешный и кающийся, был за гордыню низринут в сию обитель греха и страданий. И терзал демон адский душу его словами премногостранными и еретическими, к коим он питал некогда пристрастие столь неистовое. Ну, в общем, вот и аминь.

* * * - И что же, - спросил небрит, - это оно все время вот так?
        - Увы, сын мой, постоянно, исключая лишь время, к несчастью, краткое, оному демону для сна потребное.
        - Да чего же ему надо?!
        - Сказано уже было, сын мой: требует, говоря мне слова многостранные и пречудные, чтобы добыл либо сделал ему вещи, этими словами именуемые.
        Брат Аврелий явно надорвался на видениях ирландского короля, и тут небрит его вполне понимал. Неясно было, правда, как эти видения связаны с дпевом маразма, но раз уж брат Аврелий был здесь, следовало предположить, что как-то связаны.
        Поскольку демон все еще спал, небрит мог поразмыслить, как именно, и эти продолжительные и приятные умствования помешали ему прислушаться к разговору брата Аврелия и Кварка. Эти последние путем в высшей степени схоластическим пришли к несколько неожиданному выводу, что гомункулус, даже если он не крещен, может и должен считаться христианином, будучи создан человеком, может быть, даже и неверующим, но... Раз у других не получилось, стало быть, его Господь сподобил.
        Меж тем существо пробудилось и потребовало метаболизм, чтобы им позавтракать.
        Метаболизма под рукой не оказалось, и существо, довольно легко с этим примирившись, возжелало последовательно девиацию, акцент либо параллакс. Небрит угостил его парадоксом (что-то из Оскара Уайльда), и существо малость успокоилось.
        Оказывается, и с этим существом (или демоном, но, в конце концов, демоны ведь тоже существуют... или нет?) можно поладить, решил небрит. Он подошел к брату Аврелию и что-то прошептал ему на ухо. Брат Аврелий расплылся в улыбке.
        - Не угодно ли эпигастрия? - спросил он, набравшись смелости.
        - Угодно! Жить без него не могу!
        Вместо эпигастрия существо в конце концов получило эпиграф, и эпиграф пришелся ему по вкусу. Затем последовали эпифания, эпиллий, эпиграмма, эпиталамма, под конец же - эпитафия.
        Брат Аврелий говорил много и долго, и самой длинной оказалась эпитафия, сочиненная экспромтом. Было там, наверное, страницы на полторы гекзаметром на нескольких языках. У небрита мороз пробежал по коже, а неосторожно выросшие поблизости уши тут же увяли. Существо через некоторое время последовало их примеру. Оно стало совсем крохотным, сморщенным, и теперь уже никак нельзя было бы углядеть на нем особые приметы, даже если бы таковые были. Потом и существо стало неразличимо для глаз, а на то место, где оно только что находилось, упала с неба огромная каменная плита - наша троица едва успела от нее увернуться. На плите было написано: "Здесь никого нет".
        - Плита не могильная и тем более не надгробная, - задумчиво констатировал небрит.
        - Так ему и надо: нечего гоняться за всем заграничным, - сказал Кварк.
        Брат Аврелий только перекрестился и молвил, что аминь, мол.
        - Ну да, - согласился небрит, - именно аминь. Пошли отсюда.
        - Айда! - возгласил Кварк.
        - Истинно говорите: надлежит нам покинуть сию пустынь во имя Господа.
        Но покинуть пустынь оказалось не так-то легко - в первую очередь потому, что как раз пустыни никакой и не осталось. Однако даже и то, что осталось, вело себя странно, еретично, пожалуй, себя вело: когда странники повернули назад, чтобы укрыться от устрашающего дыхания маразма под сенью клюкв, - зарослей не оказалось и в помине. Вместо них поперек дороги торчал высокий серо-бурый забор.
        На заборе было написано: "Посторонним вход запрещен". А чуть пониже: "Предъявляй пропуск только в развернутом виде".
        Что такое пропуск, небрит не знал, то есть, пожалуй, даже и знал, но, во-первых, предпочитал такие досадные погрешности именовать лакунами, во-вторых же, как ни старался, не мог представить себе, каким это образом лакуну можно не только развернуть, но еще и предъявить. Поэтому небрит начал теряться в догадках, и терялся бы он, надо полагать, долго, если бы машинально не нацепил на нос очки.
        Это помогло: он увидел, что справа забор загибается, что там стоит маленькая будочка и, самое главное, что возле будочки в заборе проделаны ворота.
        Будочка тоже была серо-бурого цвета, маленькая и обшарпанная, какая-то вся из себя перекосившаяся. До такой степени перекосившаяся и полуразвалившаяся, что плотно закрытая дверь стояла отдельно от нее, и внутрь можно было пролезть, а не то что заглянуть.
        Изнутри будочка являла собой зрелище не более привлекательное, нежели снаружи:
        было там сумрачно, на полу стояла лужа чего-то, издали похожего на чернила, а по потолку вилась паутина. Как-то сбоку стоял убогий стол, на столе дырявый чайник, а на стуле рядом - существо, каких небрит раньше никогда не видывал.
        Было оно маленького роста, но при этом очень жирное, короткорукое и коротконогое, с жиденькой бороденкой на шее. Одето существо было в нечто серо-бурое с проплешинами, а в руке держало арбалет. Арбалет тоже был старый, с порванной тетивой, но приклад у него был еще цел. Существо сидело и строго смотрело на чайник. Потом достало откуда-то лист ветхой бумаги с большой кляксой внизу, что-то там нацарапало и показало чайнику. Тот немедленно закипел - даром что пустой и дырявый. Существо налило в стакан жидкость невнятного цвета - как показалось небриту, тоже серо-бурого.
        - Здравствуйте, - сказал небрит, - я небрит.
        Существо воззрилось в щель.
        - Почему?!
        Голос был такой, что небрит ощутил, как волосы его встают дыбом.
        - Предъяви пропуск, - продолжало существо.
        - Простите, пожалуйста, - сказал небрит, - но что такое пропуск?
        - Ты того, - сказало существо, взяв арбалет наизготовку, - не нарушай, а то получишь...
        - Извините, - вступил в разговор брат Аврелий, - что именно он получит?
        - Известно что, - сказало существо, улыбнувшись. - Заряд соли он получит, по филейным частям.
        - Ну что же, - сказал небрит, - мы, разумеется, не будем нарушать. Мы, конечно, сразу уйдем, только покажите, пожалуйста, какой он, этот пропуск. У вас ведь, наверное, есть...
        Небрит поинтересовался из чистого любопытства, в известных пределах свойственного всем небритам, однако существо повело себя странно и неожиданно.
        Оно переменилось в лице, стало суетиться, бегать по будочке, охлопывая свое неопрятное одеяние, а потом вылезло наружу, село на землю и горько заплакало.
        - Ну вот, - сказал Кварк, - то он угрожал, теперь разревелся. Кто же нам объяснит, что такое пропуск?
        А существо сидело и рыдало, заслонив дверь своим могучим задом. Арбалет остался на столе; приглядевшись, небрит увидел, что не только тетивы на нем не было, но и самого арбалета, в сущности, не было тоже: арбалет оказался призраком, как и существо в серо-буром.
        - Так вы, стало быть, дух, - с облегчением сказал небрит.
        - Да, - простонало существо, не прерывая рыданий, - я дух, всего лишь дух.
        - А чей вы дух, позвольте полюбопытствовать?
        - Я не просто дух, - горделиво проплакало существо, - я последний из духов-хранителей древнего и мудрого племени ухров.
        История падения племени диких ухров, пересказанная небритом Что это за племя, откуда взялось и почему так называется - этого, кажется, не знает никто. Ясно, что дикими они были всегда, а вот самоназвание, как утверждают некоторые, приобрели одновременно с начатками грамотности. Кто именно обучил их писать хотя бы пропуска, неизвестно по сей день. Автору представляется наиболее вероятным, что племя это, уже и в ту отдаленную эпоху людоедское, было посещено каким-то странствующим миссионером. Он успел выучить грамоте нескольких туземцев, после чего был съеден как впоследствии выяснилось, преждевременно:
        читать туземцы еще не могли, зато писать очень полюбили. Какой национальности был почивший слуга Господа, сказать мудрено, поскольку во всех памятниках письменности ухров нет ни одного осмысленного слова.
        Несомненно, однако, что в смысле племя и не нуждалось: некий колдун сумел непонятным автору способом связать письменность с магией. Когда ему это удалось, и началась эпоха ухров.
        О раннем периоде ничего определенного сказать нельзя. Известно лишь, что в ходу был алфавит не то латинский, не то арабский, а печать не была еще изобретена. В эту же эпоху племя в целях решения продовольственной проблемы начало взимание штрафов с шедших на водопой животных, для каковой цели был воздвигнут забор с примыкающей живодерней.
        Культура племени быстро развивалась, пока с изобретением печати не произошел раскол на несколько враждующих партий, каждая из которых владела собственной печатью - разумеется, единственно правильной. В ходе гражданской войны, в которой использовались такие варварские виды оружия, как арбалеты, заряженные солью, скоросшиватели и даже пресс-папье, племя оказалось под угрозой вымирания.
        Спасло его лишь появление Великой печати Роршаха в виде большой кляксы, в которой каждый мог увидеть все, что ему угодно.
        Демографический кризис был побежден с помощью справки о размноженности, по предъявлении которой незамедлительно появлялся новый ухр. В связи с этим съели оставшихся женщин, предварительно изъяв у них пропуска. Воцарившийся вслед за тем мир был нарушен лишь много лет спустя, когда один из ухров потребовал пропуск у другого: справка, как оказалось, способна была создавать лишь новых членов племени, но отнюдь не документацию на них. В соответствии с национальным характером это досадное упущение привело к многовековому кровопролитию, за которым несколько неожиданно последовала эпоха расцвета.
        В стране началось всеобщее благоденствие, демократия достигла неслыханных высот:
        за последние двести лет существования племени ни один ухр не был съеден против своего желания. Казалось, ничто не предвещало катастрофы.
        Но внезапно было обнаружено, что на Великом охранном заборе, воздвигнутом незадолго до того на месте пришедшего в ветхость Изначального забора, висит бумажка с большой и страшной печатью. Что там было написано, ухры, не умея читать, не знали; вероятно, именно поэтому они перебили и съели друг друга. В живых остался лишь один, спрятавшийся в бутылку из-под чернил. Его дух и по сей день требует пропуск у всех, кто направляется к водопою.
        С духом не рекомендуется вступать в разговоры, поскольку это может быть опасно для вашего здоровья. Оружие его не причинит вам вреда, если только сами вы не дух. Впрочем, всегда можно обезопасить себя, потребовав пропуск: дух-хранитель убежден, что пропуск существует по сей день, однако найти его невозможно, поскольку пропуск заколдован и залит чернилами.

* * * - Да, ребята, много же на свете идиотов! - сказал Кварк.
        - Воистину ужасен гнев Господа нашего на язычников, осмелившихся впасть в грех чревоугодия относительно смиренного служителя церкви.
        - Пошли отсюда, а то я, кажется, начинаю попахивать пылью, - сказал небрит.
        - Точно, и клякса на тебя ползет.
        Небрит в испуге стряхнул кляксу.
        Пройдя через будочку, они пересекли становище, по дороге осмотрев вигвамы.
        Вигвамы были входящие, исходящие и отхожие, и на всех было написано, что требуется пропуск, а к двери отхожего вигвама оный пропуск был прикреплен отравленными кнопками. Пропуск был большой, круглый и страшный: там было очень много страниц, и в центре каждой зияла огромная жуткая печать. Кварк поднес к пропуску зажигалку - все вокруг заколыхалось, завоняло и исчезло. Исчез и забор, только дух-хранитель по-прежнему торчал около своей призрачной будочки, да осталась стоять живодерня, сложенная из циклопических каменных блоков, потому что на крыше ее давно уже свили гнезда дикие еропланы.
        Впереди лежала широкая ровная дорога, вымощенная паркетными плитами. По дороге бродили разные звери: они давно уже поняли, что дух им не страшен и что здесь можно устроиться вполне уютно. Мимо пробежало что-что большое и пушистое.
        - Здравствуйте, - сказал небрит, - я небрит.
        Но большое и пушистое уже скрылось. Вместо него небриту ответил изрядный тигр с полосками темно-фиолетового цвета на ярко-желтой шкуре. Тигр был вида настолько сытого и добродушного, что небрит даже не особенно испугался.
        - Здравствуйте, - сказал тигр. - Вы на водопой?
        - Нет, - ответил небрит, - нам надо найти дубовую рощу.
        - Ну, стало быть, нам по дороге.
        - А вы воистину тигр? - спросил брат Аврелий.
        - Кто же я, по-вашему, такой, если не тигр?
        Он изогнулся так, что полоски стали отливать изумрудом.
        - Вы, сын мой, поистине очень сходны с оным, только вот расцветка у вас какая-то..
        небогоугодная.
        Видимо, брату Аврелию доводилось переписывать и бестиарии.
        - Разве я похож на малолетнего тигренка?
        - Отнюдь, - успокоил его Кварк.
        - Почему же мне нельзя одеваться по моде?
        - Стало быть, у вас не вошел еще в моду стиль ретро, - решил небрит.
        - Был, - вздохнул тигр, - в прошлом году был. Только это очень быстро отошло:
        кому понравится друг друга есть...
        - А сейчас чем вы питаетесь, сын мой?
        - Да все больше чаек пьем, - сказал тигр, блаженно осклабившись, - с плюшками.
        Вы, кстати, не проголодались?
        - Нет, спасибо, нам вот в дубовую рощу бы надо...
        - В таком случае, с прискорбием вынужден вам сообщить, что не могу сопровождать вас далее. Видите тропинку? Вам по ней идти. Только не советую я...
        - Почему же?
        Тигр задумчиво почесал задней лапой за ухом.
        - К сожалению, не могу сказать вам наверное. Но, знаете ли, говорят, что вдоль этой торпинки творятся странные дела. А в конце...
        Он помолчал минуту, словно то, что он собирался сказать, представлялось ему вовсе уж невероятным.
        - В конце тропинки поляна, а там пасется сивый мерин. И главное будто бы с ним не заговаривать. Лучше всего пройти мимо, там будет еще одна тропинка, как раз в рощу. Так, кажется...
        Тигр оглядел компанию, облизнулся и сказал:
        - Слушайте, а может все-таки не надо? Плюшек лучше поедим...
        - Не приличествует ли нам остаться, братия? - с надеждой спросил брат Аврелий.
        Небриту тоже очень хотелось чаю с плюшками, но он боялся, что пока они будут пить, пройдет слишком много времени и наступит холод и смерть.
        - Ладно, - разрешил Кварк, - идите с миром, святой отец. Дорогу вы знаете, если вдруг чего.
        Тигр махнул хвостом, и они с братом Аврелием поспешили вперед. Небрит постоял немного, вздохнул и свернул на тропинку. Хотелось плюшек.
        Тропинка производила впечатление хоть и не слишком популярной, но заросшей как раз настолько, чтобы радовать глаз ярок-зеленой травкой, ни в коей мере не препятствующей пешему хождению. Было светло, тепло, благоухали цветочки, в воздухе порхали бабочки, колибри и райские птички, шелестела листва, - короче, мир был прекрасен, и трудно было поверить, что где-то впереди обитает таинственный и грозный сивый мерин.
        - А что такое мерин? - спросил Кварк.
        Небрит задумался.
        - Не знаю, - сказал он наконец. - Рыба, наверно, такая. Вроде мурены.
        - Какая рыба, дурья твоя башка, если он пасется? И что такое сивый?
        - По-моему, - небрит не мог сослаться на более авторитетные источники, - по-моему, это что-то индийское: Шива там, Вишну. В общем, не знаю, честно закончил он.
        Да, ситуация становилась сложной, загадочной и даже, пожалуй, угрожающей.
        Попробуй не заговорить с сивым мерином, если не знаешь, что это такое! А может, напутал тигр, может, мерин этот не сивый, а просто-напросто красивый? Тогда все было бы ясно и понятно: несчастное создание, допустим, страдает припадками нарциссизма, во время коих общение с оным затруднительно. Небрит стал перебирать в памяти медицинскую терминологию, и это несколько его успокоило.
        В сознание он пришел от истошного вопля: "Торпеды!!!"
        Небрит вздрогнул и огляделся. Торпед не было и не предвиделось, зато на суку сидел большой ярко-серый попугай. Попугай был упитанный и величественный.
        - Бронепехота в количестве до полуроты, - четко произнес он.
        - Что такое? - шепотом осведомился небрит.
        Птица, очевидно, все же услышала.
        - Химическая атака! Долой! Подпор-р-ручика ко мне!
        - Почем я знаю? Кажется, просто говорящий попугай, - Кварк пожал плечами.
        - А откуда такой лексикон?
        - Реактор вразнос! - сообщил попугай. - Командор горит! Катер-р-ра! К чертовой бабушке!
        - Наверное, какой-нибудь командор и потерял, - сказал Кварк и подлетел к птице.
        Небрит попытался сообразить, кто такой командор, но ничего не получилось. То есть получилось, что командор - это некто, сгоревший из-за того, что торпеда разнесла реактор и посему нуждающийся сразу в подпоручике, бронепехоте и чертовой бабушке. Это как раз было понятно, но если бы это хоть что-нибудь проясняло!
        Послышались крик, писк, квохтанье и кудахтанье, а через мгновение попугай с испугом не то заорал, не то спросил: "Ядерный фугас?" Небрит посмотрел вперед и увидел Кварка с попугаем в руке.
        - Да сиди ты, хороший мой, - приговаривал Кварк, - сиди, скотина, чтоб тебя разорвало, осколочного снаряда на тебя нет...
        Услыхав про осколочный снаряд, попугай успокоился и стал клювом поправлять эполеты на правом крыле, нежно воркуя: "Фугас, припас, боезапас..."
        - Вот, - Кварк предъявил небриту птичью лапу.
        На лапе было широкое массивное кольцо из странного металла. На кольце было выгравировано: "Кадровый служебный попугай № 712-бис джамп-рейдера Имперского флота "Превосходительный".
        - И что же это значит? - небрит терялся в догадках.
        - Ты кто такой? - спросил кварк у попугая.
        Тот слегка поправил эполеты и принял относительно солидный вид, что было нелегко, поскольку Кварк все еще держал его за ногу.
        - Кадровый служебный попугай № 712-бис джамп-рейдера Имперского флота "Превосходительный", - отчеканил он.
        - Здравствуйте, - сказал небрит, - я небрит.
        - Да погоди ты, - шикнул Кварк. - Род занятий?
        - Ксенолингвистика, - попугай сложил крылья по швам.
        - Заняте в настоящее время?
        Попугай помрачнел.
        - Несу службу Его Императорскому Величеству, - ответил он наконец.
        - Где экипаж дажмп-рейдера?
        - Экипаж изменил Его Императорскому Величеству, - произнес попугай торжественно-похоронным тоном.
        Небриту показалось6 что попугай потрясен этим до глубины души, и небрит, пожалуй, не стал бы его дальше расспрашивать.
        - Местонахождение джамп-рейдера в настоящее время? - продолжал бессердачный Кварк.
        - В дубовой роще.
        - Обстоятельства измены экипажа?
        Попугай изложил.
        История краха Империи и мягкой посадки джамп-рейдера "Превосходительный", пересказанная небритом Если верить кадровому попугаю, то Империя некогда не только существовала, но была притом могущественна до крайности и даже более того. Верить попугаю, возможно, не следует, но важно, что, во-первых, Империя была космическая и, следовательно, без межзвездных кораблей обойтись не могла. Во-вторых же, важно, что когда наш попунай только еще вылупился из яйца (а ему, по его словам, сто пятьдесят четыре года), этих самых кораблей почти не осталось.
        Причин тому было множество. Корабли частью проржавели, частью взорвались по старости и износу, частью же и вовсе никогда не существовали. А в основном они, похоже, разлетелись кто куда, а экипажи тем самым совершили измену, ибо первыше всего им полагалось чтить Его Императорское Величество. Попугай утверждает, что изменники давно уже неутешно скорбят и раскаиваются, но доказательств у него нет.
        Кораблей почти не было, но Его Императорское Величество еще было, хотя, похоже, мало кто об этом знал. И всего-то осталось у него два старых джамп-рейдера - "Неукоснительный" и "Превосходительный", - похожие друг на друга, как эполеты солдат одного полка. Набрать команды никак не удавалось: все либо сидели на пенсии, либо лежали в могиле. С грехом пополам завербовало Его Величество двадцать человек. Двадцать первым стало Его Величество собственной персоной, но двадцать второго офицера невозможно было найти никакими силами, посему на должность ксенолингвиста назначили попугая.
        За время сборов первый механик "Превосходительного" умер от старости, и эскадра стартовала без него. В плане стратегическом она имела очень простую цель: захват Галактики со всеми ее материальными богатствами и людскими ресурсами. В плане же тактическом первоочередной задачей представлялось отыскать какого-нибудь механика.
        Отыскали его на третьей обитаемой планете: первые две были настолько дики и отсталы, что не могли осознать сущность Его Величества. Впрочем, и на третьей планете нужный индивидуум был обнаружен в баре; своим собутыльникам он обещал скоро вернуться и заявил, что это, мол, будет славная потеха. Никто из подданных Величества этой фразы не понял - даже и попугай, совершивший тем самым, вероятно6 некоторое служебное нарушение.
        Новый член экипажа оказался на редкость странным существом. Не имея ни малейшено понятия о сущности устава и Его Императорского Величества, он отнюдь не стремился эти сущности познать. Бытсро все исправив и наладив (чего в Империи не случалось уже столько веков, что и тут, пожалуй, можно усмотреть недостаток служебного рвения), он тратил все свое время на песенки под гитару и болтовню с командой.
        Пагубное влияние механика не замедлило сказаться: вся команда "Превосходительного" в совершенстве изучила свои обязанности. Налицо была полнейшая деморализация и упадок боевого духа. И все же Его Величество приказало опуститься на четвертую планету - с целью захвата, поскольку решающих битв с враждебными флотами почему-то все не случалось.
        После посадки и произошло самое страшное. В "Неукоснительном" что-то сломалось, и никто не мог сказать, что же именно. В нарушение всех уставов, предписаний и наставлений механик проник на корабль и починил его. Прочие подданные тоже вели себя не лучшим образом, и когда второй штурман попытался рассказать Его Величеству неприличный бородатый анекдот про пьяную Мозаичную торпеду, стало ясно: произошло непоправимое. Его Величество, собрав всех верных ему членов экипажа, приказало стартовать на следующее утро.
        На следующее утро стартовать оказалось уже некому: на планете остались Величество лично, попугай и темная личность - личный Его Императорского Величества верховный компилятор (попугай уверяет, что "темная личность" это тоже какой-то титул). Никто из них летать не умел, исключая, конечно, попугая.
        Судьба Величества была плачевна: оно долго обитало у водопоя, нападая на антилоп, пока не околело с голоду, ввиду оных антилоп преступного нежелания быть пожранными. Верховный компилятор, кажется, разбился, будучи сброшен с элерона дикого ероплана. А попугай, покинув места, связанные для него с тяжкими переживаниями, обосновался здесь.

* * * - Ну-ну, - сказал Кварк.
        - Ну и ну, - согласился небрит.
        - Образцовая рота, - ответил попугай.
        - И что же, - поинтересовался небрит, - вы так тут и пребываете?
        Попугай в недоумении замотал головой.
        - Я имею в виду, - небрит решил выразиться проще и понятнее, - неужто намереваетесь вы и впредь влачить подобное существование?
        Попугай махнул эполетом.
        - Не так надо, - сказал Кварк. - Вот, слушай: не кажется ли тебе, что твое поведение не может быть признано допустимым с оперативно-тактической точки зрения?
        Попугай нахохлился от стыда, дернулся, крякнул, высвободил ногу и улетел. Только его и видели.
        - Знаешь, - сказал вдруг Кварк, - а что если мерин этот вовсе не сивый и не красивый, а просто-напросто вшивый?
        - Не думаю, - небрит вздрогнул.
        Вшей он боялся панически, хотя ни одной живой вши в глаза не видел. И вообще, проблема мерина волновала его теперь много меньше. В конце концов, что такое мерин? Особенно если учесть, что мимо мерина надо всего лишь пройти, чтобы добраться до дубовой рощи. А в роще не только профессор Перитрихий Триптофанович, но и всеми забытый джамп-рейдер. Небрит ощутил неудержимый интерес к технике. Короче, вовсе ему не хотелось думать о сивом мерине.
        А зря! Тропинка окончилась, и впереди лежала огромная, словно море, поляна, вся заросшая какой-то травой. Небрит уставился на растеньице, пытаясь вспомнить что-нибудь из ботаники. В голову все лезли крахмальные зерна и какие-то тилакоиды.
        - Ты не знаешь, что это такое?
        Кварк повертел в руках травку, понюхал и отбросил, словно была она если не опасная, то по крайней мере противная.
        - Белена всего лишь. Мой прародитель, кажется, однажды объелся: ведьма какая-то подучила.
        - Ладно, - сказал небрит, - белена так белена. Не будем ее есть.
        И посмотрел вперед. На горизонте маячили две лошади.
        - Вот у них и спросим, кто такой этот сивый мерин, - предложил он.
        Вблизи выяснилось, что лошади являют собой зрелище плюгавое. Цвету они были то ли серого, то ли синего, то ли вовсе сизого. На мордах застыло выражение безоговорочного довольства судьбой. Лошади мирно щипали белену.
        - Здравствуйте, - сказал небрит, - я небрит.
        Одна из лошадей запрядала ушами, подняла голову и сказала:
        - Ну и что? Я вот, может, Пасифая, но я же никому не навязываюсь. И вообще, исходя из префектуры, конъюкнтуры, макулатуры, - она бормотала так долго-долго, закончив почему-то эласмотерием, - следует подумать об уровне эгейской культуры.
        - Что это такое? - испуганно спросил небрит.
        - Бред какой-то, - ответил Кварк.
        А ведь похоже, решил небрит после некоторого раздумья.
        - Это ведь бред? - спросил он у второй лошади.
        Та тоже попрядала ушами, помахала хвостом и отвечала голосом, приличествующим даже не орловскому рысаку, а скорее разъезжающему на этом рысаке гусару:
        - Никоим образом, милостивые государи мои: познания мои, не дают мне оснований предположить в сказанном любезной дамой ни малейших признаков патологии.
        Впрочем, позвольте представиться, - лошадь махнула гривою и приосанилась. - Карборунд, племенной жеребец из конюшен его превосходительства подхорунжего Рябого. К превеликому моему сожалению, милостивые государи, не могу в данный момент представить вам моего хозяина. Впрочем, располагайтесь в этой зале и будьте как дома, - закончил жеребец.
        - Да, - прошептал небрит, - этот, кажется, тоже...
        - Бредит?
        - Или просто завирается. От комплекса неполноценности.
        Услыхав слово "комплекс", кобыла стала говорить что-то несусветное про гистерезис, поминутно путая его с климаксом. Теперь лошади являли зрелище уже не плюгавое, а, пожалуй, скорее жуткое. Небрита вдруг осенило.
        - А вдруг это и есть сивый мерин? - сказал он.
        Кварк, похоже, не на шутку испугался: во всяком случае, он ни с того ни с сего вздетел и опустился шагах в двадцати от лошадей. Но жеребец (или то в самом деле был сивый мерин?!), руководимый оскорбленным самолюбием гостеприимного хозяина, подбежал к нему и, томно помахивая хвостом, запротестовал:
        - Помилуйте-с, милостивый государь... не имею чести знать вашего имени... Будьте любезны благоволить почтить скромную нашу обитель присутствием своим... Не откажите бедным, но благородным дворянам...
        Небрит понял, что нормального разговора с этим существом не получится, а поскольку как-то говорить с ним было все же надо, изрек:
        - Простите, милорд, но я не вижу причин для столь непочтительного обращения с отпрыском древнего рода, ныне волею судеб в столь плачевном и жалости достойном положении пребывающим. Не правда ли, граф?
        - Графология, графомания, география, хронография, графография, голография, порнография, - забубнили кобыла, а потом вдруг воскликнула:
        - О, как это неприлично! Как элегично, эротично и фантастично!
        - Как смеете вы так разговаривать с дамою?! - вспылил мерин (или все же не мерин?) - Я требую сатисфакции!
        - Сатисфакции, сатисфикции, садомазохиции? - незамедлительно откликнулся небрит.
        - Секуляризации! - потребовала сивая кобыла.
        - Это еще зачем? - изумился Кварк.
        - Не знаю, - чистосердечно ответил небрит.
        Мерин с кобылою принялись рассуждать в два голоса и договорились в конце концов до того, что бедная кобыла упала в обморок, оставаясь, впрочем, на четырех ногах. Мерин суетился вокруг, выкрикивая мудреные медицинские слова.
        И как раз в это время небрит заметил, что к ним приближается, до сих пор, видимо, не догадываясь об опасности, тощий человек очень большого роста. Был он бородат, в зубах держал огромную черную трубку. В одной руке у него было что-то вроде здоровенного плоского чемодана, в другой - нечто, принятое небритом за свиток. Человек весело насвистывал грустную мелодию, исторгая из трубки клубы густого дыма.
        - Здравствуйте, - сказал небрит, - я небрит.
        - Здорово! - сказал большой человек громким басом. - Ну, слава богу, хоть одна живая морда, а то все прилизанные какие-то... Надоело! капризно закончил он.
        - Простите, - осведомился Кварк, - с кем имею честь?
        Общение с лошадьми явно не пошло ему на пользу.
        - Живописец-халтурист. Был портретист-халтурист, а теперь вот пейзажист-халтурист: морока с этими портретами.
        - Искренне рад встрече со служителем муз, - мерин шаркнул передней ножкой.
        - А это что такое?
        - Сивый мерин, - представил его Кварк. - Знаете такого?
        - Эт который врет? Как же, как же, наслышан...
        - А мы вот раньше не знали, - Кварк тяжело вздохнул.
        Халтурист ухмыльнулся весьма устрашающе.
        - Написать, что ли, ему? Вы знаете, - обратился он к мерину, - надписи на боках сейчас очень модны в свете.
        - Хочешь быть красивой, Сивка, - сказала кобыла, - так люби и саночки возить.
        - Во-во! - согласился халтурист и раскрыл свой чемодан. - Какой цвет предпочитаете?
        - Индиго, маренго, солпуго, - забормотала кобыла.
        - Флуоресцирующий оранжевый, - быстро подсказал небрит.
        - Оранжевый? Ладно. И вообще, я теперь пишу только флуоресцирующими красками:
        доходнее.
        Халтурист старательно вывел: "Сивый мерин. Осторожно! ВРЕТ!!!"
        - Какой восторг! - возопила кобыла. - Сивка, как жаль, что ты не видишь!
        - Если угодно, - халтурист слегка поклонился, - я могу и вам написать.
        - О, я буду вам так благодарна, так тщательна, старательна, признательна и внимательна!
        Халтурист озадаченно уставился на кобылу и пробормотал несколько слов, которых небрит не понял, хотя имел недурной словарный запас.
        - Час от часу не легче, - только и смог разобрать небрит.
        - Это же сивая кобыла, - излишне громко разъяснил он.
        - Отнюдь, милостивые государи, - молвил мерин, роя копытом землю. - Вы удостоились лицезреть самца восточноамериканского гигантского единорога.
        - Единоутробная двуутробка с воздушным охлаждением, - подтвердила кобыла.
        Но художник уже не слушал. Схватив кисть, он начертал (почему-то готическим шрифтом): "Сивая кобыла. Осторожно. Остерегайтесь бреда!"
        - О-о-о! - воскликнул сивый мерин. - Как шикарно! Последний крик!
        Халтурист воззрился на лошадей, и на лице его отчетливо выразилась наивысшая степень омерзения.
        - А теперь, милостивые государи и милостивые государыни, благоволите провести некоторое время в покое и уединении, чтобы лучше выявилась игра тончайших оттенков.
        Лошади, как ни странно, повиновались.
        - Уф! - сказал халтурист. - Кажись, отмучился. Ну и работка, доложу я вам, почти как со старым хрычом... прохвессором...
        - С каким профессором? - живо спросил небрит.
        - Да с этим... как его... Перитрихий Триптофанович его зовут, будь он неладен! - и халтурист вновь употребил несколько неизвестных небриту терминов.
        - А... что он такого сделал?
        - Как это что сделал?! - спросил халтурист с негодованием столь сильным, что оно не могло не быть наигранным.
        - Что сделал, спрашиваете? Этот... негодяй заставил меня бросить портреты!
        Совсем!
        Художник, казалось, был готов зарыдать. Впрочем, он не заплакал, а, напротив, улыбнулся.
        - Представьте себе: заказал мне портрет с секретаршей на фоне телефона. Ну я, как дурак, пишу, а они... Начать с того, что секретарша у него чистая мегера, а уж морда, доложу я вам... Но не в этом дело, - халтурист раскурил трубку.
        - Пока я писал, этот старый хрен ухитрился заснуть. И секретарша тоже!
        - Ну и что?
        - Как это что?! Они так крепко спали, что я не смог их разбудить. Вылил по десять чернильниц на каждого, а они спят! Орал под самым ухом - спят! Пел - все равно спят! А пою я громко...
        Художник вынул изо рта трубку, помолчал с минуту и запел: "Не плачь, девчонка!
        Пройдут дожди!"
        Небрит решил, что именно так, должно быть, ревет самец восточноамериканского гигантского единорога, встретив соперника.
        - Не надо, - слабым голосом попросил он.
        - Ну вот, а им хоть бы хны. Надо было деньги требовать вперед. Картину я, конечно, забрал: переделаю потом в портрет святого отца с непорочной отроковицей на фоне алтаря и продам какому-нибудь аббату. Вот, - он развернул свиток.
        Небрит посмотрел на картину - и не понял, что там нарисовано. Вгляделся внимательнее - и снова ничего не понял. Отошел немного, прищурился, покачал головой - и опять ничегошеньки не понял. Более всего было похоже на заросший водорослями пруд, из которого почему-то росла густая рыжеватосиняя борода, намотанная на что-то серое.
        - Все понятно, - сказал Кварк, - только вот телефон-то где?
        Гомункулус, как оказалось, не имел ни малейшего представления о современном искусстве.
        - Как это где? - возопил халтурист с неподдельной обидой в голосе. Как где? На фоне телефона они и изображены, как и надо бюрократов писать.
        - Понятно, - неуверенно ответил Кварк.
        Художник снова раскурил трубку, выпустил несколько особенно густых клубов дыма, и лицо его приняло выражение далеко не удовллетворенное.
        - Жрать охота, - сообщил он. - А денег-то, сами понимаете...
        Небрит понимающе кивнул, хотя всю жизнь прекрасно обходился без денег.
        - Вы бы не смогли, ребята? А?
        И тут небрит осенило.
        - У меня-то их нет, но, кажется, я смогу вам помочь.
        Халтурист посмотрел на небрита с сомнением.
        - Конечно, я не могу ручаться... Тут поблизости обитает один попугай.
        Инопланетный.
        Художник присвистнул и воззрился на небрита совершенно так же, как незадолго до того - на сивую кобылу.
        - Ну да, инопланетный, но это неважно. Главное - он помешан на милитаристско-монархической тематике. Может, у него тоже сейчас нет денег, но если вы предложите ему портрет Его Императорского Величества с адъютантом на фоне эскадренного миномета, - он достанет все, что угодно.
        - Гм, - произнес художник, - значит, адъютант на фоне величественного миномета... то есть эскадренного величества. Или эскадренный адъютант его величества? Знаете, ребята, продиктуйте-ка мне.
        - Портрет Его Императорского Величества с эскадренным адъютантом на фоне миномета, - выпалил Кварк.
        - С эскадренным минометом на фоне адъютанта, - поправил небрит.
        Впрочем, с этим затруднением справились быстро - всего минут за сорок.
        - Ну что же, - молвил халтурист, - и на том спасибо. Ну, я бегу: авось повезет, а то жрать ведь хочется!
        - До свидания! И как выйдете на тропу, кричите погромче... Ну, у вас записано, что кричать.
        Скоро издалека послышались призывные вопли халтуриста. Потом вдруг донеслось:
        "Стратегический бомбардир-р-ровщик!" Небрит облегченно вздохнул.
        - Однако пора рвать когти, - сказал Кварк.
        Небрит прислушался и уловил стук копыт и радостное ржание: пообсохшие лошади возвращались.
        - И впрямь пора, - согласился он.
        Они бежали, путаясь в белене, а за ними веселой рысцою неслась пара сивых.
        - Милостивые государи! - орал сивый мерин. - Приказываю вам иметь честь остановиться!
        Но было уже поздно: Кварк и небрит нырнули под сень дубов и сели передохнуть на пень. Пень был большой и тоже дубовый.
        - Именем государя императора! - сказал сивый мерин, пытаясь протиснуться между стволами.
        Какая-то бесстыжая дриада, свесившись с ветки, показала мерину нос и ни с того ни с сего крикнула: "А мы нейтральные!"
        - Здравствуйте, - сказал небрит, - я небрит.
        - Очень приятно, - ответила дриада, покачивая бедрами. - Сразу видно: такой мужчина. Такой красивый, такой элегантный!
        - Простите, - бесцеремонно вмешался Кварк, - не скажете ли вы, где здесь самый раскидистый дуб?
        Дриада задумчиво покачала бедрами и ничего не ответила.
        - Ну ее на фиг, - предложил гомункулус. - Пошли дуб искать.
        - Мужчина! - заорала дриада. - Вы куда?!
        - К раскидистому дубу, - неосторожно признался небрит.
        - Кто тебя за язык тянул? - прошипел Кварк.
        - А что? Дорогу покажет...
        - Если знает.
        Кварк говорил несколько громче, чем следовало бы, поэтому дриада услышала и защебетала:
        - А чего бы мне не знать, я очень даже знаю, мне Клавка показывала, когда мы в гости к Валерии ходили, она как раз рожать собралась, то есть что это я говорю - не Валерия вовсе, а Туллия собралась, мы ей орехов кокосовых достали, импортных...
        - Вполне естественно, - пробормотал небрит, - на дубах кокосовые орехи, как правило, не растут.
        - Вот и я говорю, такая очередь была, такая давка... Ну так пришли мы к Туллии, она как раз рожать собралась, то есть она и не думала, но нам сказали, что собралась, вот мы с Клавкой к ней в гости и пошли... Как раз на Клавке был фиговый листок, вы представляете - такой дефицит!
        - А на нем было написано: "Фирменный Его Императорского Величества продукт?" - коварно спросил Кварк.
        - Ой, нет, не было, - воскликнула дриада с облегчением, занчит, не фирменный, а Клавка-то заливала, Клавка-то хвасталась... Я, говорит, достала, я, говорит, добыла, и ничего она не добыла, это я орех кокосовый в очереди без очереди взяла, точно уж фирменный...
        - Господи! - воззвал Кварк, перекрестясь троекратно.
        - Ну вот, стало быть, к Помпее мы шли, то есть что это я говорю, не к Помпее, а к Туллии, потому что Помпея никогда и не рожала, старая дева эта Помпея, вот она кто... К Туллии мы шли, с Клавкой шли, вот я ее и спрашиваю: "А что это, Клавдея, за дуб такой? Чего он тут торчит одиноко?" А она, Клавка то есть, и говорит: "А это, говорит, самый наш наиразвесистый дуб, то есть нет, не развесистый, а раскидистый... В нем, говорит, какой-то грек живет, Митрофаныч, что ли..."
        - Ну и где же он?
        - Да вот рядом. Так пришли мы с Клавкой к Туллии и говорим, стало быть:
        "Приветствуем тебя, Туллия, говорим. Ты, никак, рожать собралась?" А она нам и говорит...
        - Этот, что ли? - нарочито грубым голосом спросил Кварк.
        Можно было и не спрашивать: на стволе, хоть и наполовину заросшая дубовой корой, все же блестела медная дощечка с надписью:
        P R O F S S O R Ъ P R I T R I H I Y T R I P T O F A N O
        V I C H Ъ
        Небриту стало как-то неуютно.
        - Однако, - согласился с ним Кварк.
        - Ну вот, этот Митрофаныч тут живет, - дриада, свесившись с ветки, вновь покачала бедрами, - а Туллия нам - мы как раз с Клавкой к ней в гости пришли - и говорит...
        Позади громко рыкнуло, и дриада, естественно, исчезла. Да что там дриада - даже и небрит испугался, оглянулся, но увидел всего лишь брата Аврелия, сопровождаемого тигром.
        - Здравствуйте, - сказал небрит, - я небрит.
        - Сам вижу, клянусь Господом! - рявкнул тигр и блаженно осклабился. Ну как, похож я на отца настоятеля?
        - Воистину, - сказал брат Аврелий.
        - Ну да, - нахально встрял Кварк, он ведь тоже, небось, в полоску.
        - Если в полоску, - сказал тигр, - то он прав: полоски - это элегантно, практично и всегда модно. Вот вы, святой отец, не желаете ли на рясу полоски нанести?
        - Никоим образом, - ответствовал брат Аврелий с испугом, скорее, впрочем, наигранным. - Да, братия, как ваши разыскания продвижение показывать имеют?
        Небрит молча показал на табличку.
        - "Bez doklada ne whoditъ", - прочитал брат Аврелий. - А что это такое?
        - Что-нибудь вкусненькое? - с надеждой поинтересовался тигр.
        - Едва ли: нечто писчебумажное.
        - Да, - согласился тигр, - пищу из бумаги не пробовал, но уверен, что невкусно.
        - А пергамент вместо бумаги нельзя ли?
        Брат Аврелий извлек из складок рясы клочок, исписанный не слишком разборчивым минускулом. Небрит вгляделся и разобрал лишь несколько слов.
        - Это из трактата отца настоятеля о недопустимости ношения штанов, разъяснил брат Аврелий.
        Судя по тексту, отец настоятель был истинным квиритом и даже рясу полагал несколько усовершенствованной тогою.
        - Бог с ними, со штанами, - сказал небрит, вынимая из-за уха карандаш. - Приступим.
        Через несколько минут общими усилиями была создана надпись.
        Д О К Л А Д Уважаемый профессор!
        Настоящим имеем неосторожность почтить Вас просьбою об оказании помощи в разъяснении смысла некоего премногодревнего документа, имеющего касательство к возможности гибели мира. Спасибо, извините, пожалуйста.
        В просьбе прошу не отказать. Аминь.
        Группа товарищей
        - И что же мы сделаем с докладом?
        - Подсунем под дверь, - предложил небрит.
        - Попробуй, - сказал Кварк и гнусно ухмыльнулся.
        Небрит оглядел дверь и понял, что подсунуть ничего не удастся. Он подумал немного и начал, по обыкновению, теряться в догадках.
        - Если без доклада входить нельзя, - сказал он наконец, - так, следовательно, с докладом войти можно!
        - Правильно, - сказал Кварк, - секретарше отдать.
        - Вразумите, братия, - попросил брат Аврелий, - какова тварь Божия, секретаршею именуемая.
        - Сейчас сами увидите, святой отец. Это не демон, а всего лишь фурия.
        Но дверь не сразу поддалась их усилиям: живописец-халтурист, видимо, очень крепко хлопнул ею на прощание. Впрочем, в конце концов тигру удалось добиться многого скрипу и узенькой щелочки, сквозь которую просителям хоть и с трудом, но удалось протиснуться.
        Их взорам предстала скудно освещенная настольною лампою комнатенка. Лампа действительно стояла на огромном столе, а еще там было нечто, в чем небрит решил признать телефон, хотя телефонов раньше не видывал: просто больше ведь нечему стоять на столе у секретарши. Сама секретарша спала, сидя на очень жестком и неудобном стуле. Профессора в комнате не было; вполне возможно, однако, что и он спал где-то поблизости.
        - Здравствуйте, - сказал небрит, - я небрит.
        Секретарша не пошевелилась.
        - Не так, - сказал Кварк. - О, какая шикарная чмара!
        Секретарша не пошевелилась. Брат Аврелий пытался пробудить ее исполнением мессы, наигрывая на губах органные мелодии, но тоже не добился успеха. Неизвестно, сколь долго продолжалось бы это безобразие, если бы тигр не подошел к секретарше и не лизнул бы ее в руку.
        Помещение огласилось пронзительным женским визгом.
        - Мыши! Помогите! - закричала секретарша, не раскрывая глаз.
        Когда она раскрыла глаза, визг стал только громче. Тигр в испуге уже выскользнул за дверь, а она все кричала: "Тигры! Ой, мамочка, тигры! Ой, помогите!"
        - Здравствуйте, - повторил небрит, - я небрит.
        - Вы что, не видели, что ли, - сказала секретарша, несколько придя в себя, - что на двери написано?
        - Там написано, что без доклада входить нельзя.
        - Ну вот, - с удовлетворением констатировала она.
        - А мы с докладом.
        Небрит протянул ей пергаментный огрызок. Секретарша прочитала, и глаза у нее полезли на лоб. Прочитала еще раз - и расхохоталась. И уж так долго, так громко она хохотала, что не прошло и часу, как из-за дубовой двери, которую посетители и не приметили в суматохе, раздался громовой голос:
        - Ариадна Константиновна, что с вами?
        Потом дверь стала раскачиваться, скрипеть и наконец сорвалась с петель. В проеме возник человек могучего сложения с длинной седой бородой.
        - В чем дело? - спросил он негостеприимным басом.
        - Здравствуйте, - вновь сказал небрит, - я небрит.
        - Перитрихий Триптофанович, - выдавила из себя Ариадна, - вот эти вот... они...
        Ой, не могу... Они принесли вот это вот, чего-то такое про штаны...
        - Так что же? Неужели этого достаточно, чтобы отвлекать меня от работы? - Перитрихий Триптофанович укоризненно зевнул.
        - Они... они говорят... что это доклад, - борясь с приступами смеха, пролепетала Ариадна.
        Профессор взял пергамент и принялся разбираться в старорежимной латыни.
        - Как вам должно быть известно, граждане, вопрос о целесообразности ношения штанов, равно как и вопрос о нецелесообразности ношения оных, давно уже сняты с повестки дня и потому не могут ни для кого представлять никакого интереса - ни общеобразовательного, ни сравнительно-модистического.
        - Покорнейше прошу не счесть за дерзость, - вмешался брат Аврелий, однако же позволю себе заметить, что вы, сеньор, изволили прочесть текст, на аверсе сего листа рукою пастыря моего запечатленный, доклад же на реверсе начертан.
        - Это еще что за чудо такое? - профессор воззрился на брата Аврелия.
        - Я смренный бенедиктинец...
        На лице Перитрихия Триптофановича выразилось глубочайшее презрение к духовенству, однако он все же взглянул на другую сторону листка.
        - Тут же вверх ногами написано, господин кюре, - с убийственной иронией заметил он.
        Небрит, убедившись, что профессор действительно держит пергамент вверх ногами, изловчился, подпрыгнул и перевернул лист: не зря небриты славятся умением обращаться с рукописями!
        - Так-то оно лучше, - разъяснил профессор. - И вы полагаете, что это доклад?
        - Конечно, - ответил Кварк.
        - А это кто?
        - Гомункулус я, - сказал Кварк, поскольку секретарша молчала.
        - Я вас, кажется, не спрашивал, молодой человек.
        - Он утверждает, что он этот... ну... а, гуманкулус! - сказала Ариадна Константиновна.
        - Так гуманист или гуманоид? - профессор впервые за все время был, казалось, несколько озадачен. - Гуманисты нам нужны, а вот без гуманитариев мы уж как-нибудь обойдемся.
        - Да не гуманитарий я!
        - Это, разумеется, заслуживает внимания. С другой стороны, гуманизм...
        - Гомункулус я! Вот я кто! -Кварк потерял терпение и остатки присущей ему обходительности.
        - Что вы имеете в виду, молодой человек? Извращенцев не потерплю!
        - Простите, пожалуйста, сказал небрит, - но он не извращенный гомункулус, а самый настоящий.
        - Гомункулусов не бывает! Это все знают, это я лично давно уже доказал, а за пятьсот лет до того Парацельзиум подтвердил мои выводы. Я доказал, понимаете вы?!
        - Парацельзиум? Вы, очевидно, имели в виду Парацельса? - смиренно вопросил брат Аврелий.
        Профессор вновь посмотрел на него с тем же презрением бог весть которого сословия ко второму.
        - Вон отсюда! - взвизгнула Ариадна Константиновна.
        - Правильно, - сказал профессор, - меня нельзя поправлять и перебивать. Я же сказал: Парацельзиум и Празеодиум! Следовательно, можно считать достоверно установленным и документально удостоверенным, что как с точки зрения современной прогрессивной науки, так и с точки зрения всех прошлых ретроградно-вымирающих лженаучных и псевдоученых течений и направлений, никаких гомункулусов никогда не существовало, потому что существовать не могло и не может. Таким образом, молодой человек, перед лицом передовой научной мысли вы выступаете как самозванец и извращенец. Убирайтесь из моего кабинета и не мешайте работать!
        - Уж помолчал бы лучше, старый хрен, - Кварк, похоже, вновь обрел всю свою галантность и обходительность, что, однако же, не помешало ему покинуть помещение.
        Снаружи раздался громкий облегченный вздох. Профессор строго посмотрел на небрита.
        - Итак, молодой человек, если я правильно вас понял, вы имели в виду обратиться ко мне на предмет дешифровки како-то там рукописи?
        Небрит обреченно кивнул. Он все пытался вспомнить, в каком именно контексте упоминался профессор Перитрихий Триптофанович.
        - А не кажется ли вам, что с вашей стороны в высшей степени неделикатно отвлекать от работы столь занятого человека ради предметов, представляющих более чем сомнительный интерес? - небрит собрался было ответить, но профессор не дал.
        - Не говоря уже об этом, как могли вы подумать, что я способен заинтересоваться каким-то ветхим клочком бумаги? Я занимаюсь лишь передовой наукой, зарубите себе на носу!
        Небрит кивнул. Он вспомнил, наконец, что свиток, где профессор упоминался, с дешифровкой древних письмен не соотносился отнюдь. Собственно, с профессором он тоже почти не соотносился: Перитрихий Триптофанович упоминался там лишь как пример индивидуума, отличающегося исключительным невежеством. Настолько исключительным, что не следовало верить ни единому его слову.
        - Спасибо, - сказал небрит, - извините, пожалуйста. До свидания.
        И вышел.
        Снаружи была уже осень, с дубов падали большие ярко-желтые листья. У брата Аврелия отрасла густая щетина.
        - Знаете, сявтой отец, - сказал небрит, - вы ведь тоже небриты.
        - Воистину, - скорбно молвил брат Аврелий.
        - А где же все остальные? - озадаченно спросил небрит.
        Ведь возле дуба и впрямь больше никого не было. Брат Аврелий пригорюнился.
        - Тигр наш или же, если угодно, тварь божия, тигром себя именующая, невзирая на нрав благочестивый и кроткий, не сподобясь в сих кущах приличествующего себе пропитания обнаружить...
        - Чаю? - спросил небрит. - С плюшками?
        - Воистину. Итак, покинул он сию убогую обитель. Наперсник же ваш, творение величайшее величайшего из алхимикусов...
        - Что с ним-то случилось?
        Небрит, правда, не думал, чтобы с Кварком могло произойти что-нибудь совсем уж нехорошее, но все-таки...
        - Отродие диавольское, в сем лесу обитающее...
        - Дриады, что ли? - небрит не всегда воспринимал столь обильное словоизвержение.
        - Воистину так, увы! Оное отродье, употребив для гнусной своей цели свю силу своих чар... Бедный компаньон ваш... Грех плотский...
        Брат Аврелий вновь погрузился в скорбную задумчивость. Небрит не знал, разумеется, что такое грех плотский, но дриады казались существами, в сущности, безобидными.
        - Ничего, - сказал небрит, - согрешит и вернется. Пошли пока на опушку.
        Брат Аврелий неохотно повиновался, бормоча себе под нос что-то про угодников, отступников и великомучеников. Но дойти до опушки им не удалось: внезапно что-то задребезжало, заколебалось, заколыхалось, дубовая роща исчезла, и небрит с братом Аврелием оказались на равнине, около высокого дерева, которое небрит уж никак не мог принять за дуб. Еще небрит обнаружил, что одет в нечто до крайности странное, хотя по-прежнему небрит.
        - Приветствую тебя, брат мой во Христе, - обратился брат Аврелий к озабоченно сновавшему вокруг человеку.
        Человек этот, облаченный в нечто, что с одинаковым успехом могло бы называться рясой, хламидой или халатом, приблизился, бормоча что-то неразборчивое, но отнюдь не благочестивое. При более внимательном рассмотрении лик его показался небриту странен: отчасти человек этот напоминал гоблина, отчасти цвельфа, а еще чуть-чуть - лемуров, какими их описал Афанасий Гризеус.
        - Здравствуйте, - сказал небрит, - я небрит.
        - Очень приятно, - ответил гоблино-цвельф. - И не скотт, надеюсь? Я Мерлин.
        - Так вы потомок пришельцев? - машинально уточнил небрит, знакомый с американской фантастикой.
        - Какого черта потомок? - Мерлин прибавил несколько таких отборных богохульств, что брат Аврелий заткнул уши. - Я сам уже сколько лет как пришелец, черт бы их всех побрал вместе с этим проклятым элонгером!
        Встреча с пришельцем была для небрита в новинку, и он собрался было расспросить о жизни на других мирах, но Мерлин не дал ему вымолвить ни слова.
        Видимо, по части собеседников в раннем средневековье было негусто, а Мерлину очень хотелось хоть кому-нибудь пожаловаться на поломку проклятого элонгера, на общую дикость нравов и на то, что бывшая, оказывается, где-то здесь станция обслуживания без предупреждения затонула (вместе с Атлантидой, решил небрит).
        Сам Мерлин ничего со взбунтовавшейся техникой поделать не мог, будучи по профессии всего лишь "ультрапротистолог-компаративист, специализирующийся по нетрадиционалистской биосемантике". Что такое нетрадиционалистская биосемантика, небрит, разумеется, не знал, но звучало очень внушительно.
        - А теперь вот фокусами подрабатываю, - вздохнул Мерлин.
        - О, какой блестящий рыцарь! - воскликнул брат Аврелий.
        К ним действительно приближалось низкорослое существо на пони, и существо это было упаковано в раззолоченные доспехи. Мерлин крепко выругался, употребив среди прочих и слова, которые, по мнению небрита, могли иметь отношение именно к биосемантике.
        - Сэр Кэй едет...
        Через несколько минут мерлин уже приветствовал рыцаря с видом почтительным, но тем не менее свидетельствующим об избытке самоуважения.
        Сэр Кэй очень обрадовался присутствию рядом с грозным и таинственным Мерлином еще и брата Аврелия. На небрита же он лишь взглянул презрительно и осведомился, что это за мужлан. Небрит хотел было уже ответить, что он небрит, но Мерлин опередил его.
        - Благородный сэр Кэй, - молвил он с хорошо симулированным гневом, негоже так обращаться к путнику, чье имя и звание вам неведомы. Прошу вас, сэр, - повернулся он к небриту, - не принимайте эти обидные слова близко к сердцу.
        Счастлив сообщить вам, сэр Кэй, что вам выпало счастье лицезреть достославного и вседоблестного сэра Благовудьфа Небритого, ревностного защитника веры, победителя драконов, дольменов и гоблинов.
        Обязательно надо будет спросить, решил небрит, не проваливался ли в эту дикую, но романтическую эпоху племенной мерин Карборунд. Но тут сэр Кэй, наконец, спешился и отвесил то, что его воспитатели считали, вероятно, изящным поклоном.
        Небрит поклонился в ответ.
        - Мерлин, - сказал сэр Кэй, - мой повелитель, король Арутр приказал мне передать тебе, чтобы ты незамедлительно следовал в Камелот. Дело касается Владычицы озера, - добавил он заговорщическим шепотом.
        - Еще одна забота на мою голову, - Мерлин перешел на латынь. - Нет ведь на свете никакой Владычицы озера.
        - Почто же сей рыцарь речь свою держать изволил? - спросил брат Аврелий, которому звуки родного языка придали несолько бодрости.
        - Корабль я там спрятал, - признался Мерлин, глупо хихикнув. - Ну, он и шалит иногда, без элонгера-то, да и всякий бы на его месте шалил.
        За разговорами они вступили в Камелот и уселись за Круглым столом. Там как раз пустовало два места: накануне двое рыцарей то ли уехали в какоето паломничество, то ли вовсе были съедены приблудным драконом. Камелот небрита несколько разочаровал: он не так представлял себе рыцарские замки. Впрочем, пили там хорошо, настолько хорошо, что под конец встал сэр Благовульф Небритый и сказал такую вису, из которой даже сам он понял лишь три слова: гуманоид, соленоид и поляроид.
        Странным образом, виса вызвала восторг, и небриту всучили некий богато инкрустированный музыкальный инструмент - гусли, что ли, подумал он. Играть небрит все равно бы не смог, поэтому он взял три блатных аккорда, коим еще в юности выучился у лысого привидения, а засим передал гусли брату аврелию. Тот возрадовался и на удивление удачно спел что-то о страстях Господних. В общем, хорошо сидели, но тут Мерлин встал, поднял чащу, выпил, сморщился и объявил, что они с сэром Благовульфом вот прямо сейчас отправляются в логово Владычицы озера, дабы навсегда развеять вредоносные чары, смущающие малых сих.
        Небрита, к некоторому его смущению, отпустили с миром. Он надеялся, по крайней мере, не слишком уж быстро оказаться в логове нечистой силы, но в Англии тех времен все было близко, даже и Грааль, по словам Мерлина, спокойненько лежал в районе будущего лондонского Сити. Вот и озеро с Владычицей, отсутствовавшей, впрочем, ввиду несуществования, было всего лишь в получасе ходьбы от Камелота.
        Почему ходьбы? Ну, Мерлин, естественно, лошадей боялся и никак не мог уяснить систему управления; небритами же пешая ходьба освоена хорошо и иные способы передвижения они знают лишь теоретически: найти в книгохранилище лошадь или хотя бы мула, право, не так легко.
        Над озером стоял туман. Из тумана временами выплывали жуткие контуры чего-то железобетонного со стеклом, а потом на их фоне явственно возникла длинная рептилья шея.
        - Шалит он без элонгера, - виновато прокомментировал Мерлин. - Будущее предпоказывает: Лондиниум и Лох-Несс.
        Повинуясь невнятному порыву, небрит обнажил меч. Откуда меч? Этого не знал даже Мерлин, но раз уж назывался небрит теперь достославным, вседоблестным и небритым сэром, без меча ему было никак невозможно. Другое дело, что средневековой была только изукрашенная рубинами рукоять, все же остальное являло собой небогоугодную смесь, где угадывались очертания то ли отвертки, то ли паяльника... Небрит погрозил озеру этим сооружением, и чертовщина мигом прекратилась.
        - Вот видите, - сказал Мерлин, - я сразу понял, что вы с ним справитесь. Вы были так похожи на первого механика станции контроля...
        - Чем же это?
        - Механики станций контроля всегда небриты, а первые механики - тем более.
        Осознав, что он, оказывается, достаточно компетентен, небрит приободрился.
        Мерлин залез под прибрежную скалу, повернул большой ржавый кран, и из озера медленно выплыл корабль. Корабль был не очень велик, но густо-зелен и страшен собою. С душераздирающим визгом распахнулся люк, из которого, жалобно всхлипнув, упал на берег трап. Мерлин вздрогнул, вздохнул, замялся, смутился, а потом, махнув рукой, с решительнейшим видом полез внутрь. Небрит последовал за ним.
        Внутри было страшно. Из угла в угол бегали расплывчатые многолапые и многоглавые тени, раздавались заупокойные звуки, а на двери горела длинная латинская надпись, где многократно упоминались архиепископы, дефлегматоры и универсамы в разных комбинациях. Из рубки слышался развеселый хор:
        Кончается время, время кончается, Последний свершается суд!
        В грехах поспешите покаяться, Иначе вас черти возьмут!
        Вокруг действительно бегали, пулеметно треща копытцами и размахивая зелеными в крапинку хвостами, самые настоящие черти. Небриту стало как-то неуютно.
        - Ну ладно, Мерлин, где тут у вас элонгер? - нарочито грубым и хриплым голосом произнес он.
        Элонгер в данный момент никак не был похож на солидный прибор, необходимый в космической навигации, а скорее являл собою нечто вроде ажурного хромированного ящика с хрустальным кубком наверху: шалил элонгер. Перед ящиком сидело на корточках создание в лиловом, оказавшееся, впрочем, всего лишь французским епископом эпохи Регентства. Оно, правда, будучи в обиде на небрита, сказануло такое, что Мерлин, не понявший, разумеется, ни бельмеса, густо покраснел. Но небриту было уже все равно: раз уж он оказался похож на первого механика...
        И действительно, стоило небриту взяться за работу, как он стал изъясняться на невразумительной смеси самых забористых выражений из всех известных ему языков.
        Языков он знал, понятное дело, много, говорить, следовательно, мог долго - много дольше, чем в состоянии выдержать какой-то там элонгер, который, как ни крути, всего лишь машина: известно ведь, что машина человека, а тем паче небрита заменить никак не может. Привести эту речь полностью нет возможности - ни моральной, ни чисто технической: небрит не побрезговал даже санскритом.
        С другой стороны, нельзя не согласиться, что элонгер был в состоянии столь плачевном, что лишь опасный и предосудительный избыток фантазии позволил бы охарактеризовать это состояние терминами хоть приблизительно парламентскими. Все было покрыто невнятной плесенью - как внутри, так и снаружи, а в самой гуще грибницы поселился огромный злой паук. Небрит шуганул его, и паук, неприятно щелкая хелицерами, убежал в угол, где распался на неисчислимое стадо электронных вошек. Торчавшему посреди рубки Шиве небрит сказанул такое, что тот мигом выпал из своей нирваны и отправился прямиком в Валгаллу, где, если верить чертям, было не в пример уютнее. Чертям вскорости тоже стало тошно, потому что небрит разобрал элонгер до самых дальних его потрохов, не будучи, конечно же, ни в малейшей степени уверен, что сможет когда-нибудь эти потроха собрать.
        В результате этих решительных и квалифицированных действий из всего непотребства в рубке осталось только угрюмое порождение какой-то туземной фантазии.
        Порождение было вида странного, но вреда никому не причиняло, хоть имело при себе огромную еловую дубину. Впрочем, и оно исчезло, - но лишь когда уже весь элонгер разместился аккуратными кучками на полу, точнее, на оставшихся с раннего времени журналах "Плейбой". Небрит встал, потянулся и с нечувствительной блудливостью во взоре посмотрел на Мерлина.
        - Сто грамм? - мигом прореагировал тот.
        - Лучше сто пятьдесят.
        - А закусывать чем будете? - Мерлин вдруг стал угодлив и обходителен до безобразия.
        Небрит задумался: он и предположить не мог, что элонгер надо еще и закусить. Но Мерлин настаивал, и пришлось, за неимением плюшек, согласиться на окорок.
        - Спасибо, - сказал он, обглодав последнюю косточку. - А теперь немного ваты...
        Смочив ватку спиртом, небрит начал протирать детали. Мерлин посмотрел на него с облегченно-озадаченным выражением.
        - А я-то думал, - сказал он наконец, - вы его пить будете.
        Небрит содрогнулся от страха и омерзения.
        - Мерлин, ну кто же это пьет? То есть я не знаю, может, негуманоиды какие-нибудь..
        А я только чай. С плюшками.
        - Уж извините, - сказал Мерлин, - не знал. Кабан есть, на вертеле. Принести? Вы не думайте, я ведь подготовился: коньячку припас. А то еще портвейн есть - на другой вкус.
        - Нет, - холодно ответил небрит, - спасибо. Портвейн не пью.
        - А я бы выпил, - донеслось с "Плейбоя".
        Там сидел таракан - большой, рыжий в полоску и очень довольный собой.
        - Сгинь, - приказал небрит.
        Таракан ослушался. Он был вполне материален и к полетевшему элонгеру имел лишь то отношение, что обосновался где-то внутри еще в юности, будучи несмышленой личинкой, а потом по легкомыслию слинял на некий жизненно важный контакт.
        - Подвинься, пожалуйста, - попросил небрит.
        Таракан двигаться не хотел: сидел себе, поскрипывал и чистил роскошные длинные усы.
        - Отстань, - буркнул он. - Ты пижон и технократ.
        - Ты ведь портвейна желал?
        - Желал! - согласился таракан.
        - Ну вот, Мерлин, - сказал небрит, - вот ему и налейте, пожалуйста.
        Таракан жадно присосался к мутно-фиолетовой жидкости, а небрит получил возможность заняться поисками обгаженного непутевым насекомым контакта.
        Контактов в элонгере было более чем много, а таракан, будучи малость навеселе, помочь не желал; напротив того, он все травил неприличные анекдоты про Бэзила Иогансона, его штурмана Пита и секретаршу Сиротку Анни. Мерлин, оказывается, знал их почти все, а небрит не слыхал никгода, да и сейчас многого не мог понять, поэтому ремонт элонгера продвигался медленно.
        Когда же элонгер был собран и от всего сотворенного им безобразия осталась лишь кучка пыли, неожиданно выяснилось, что на космических кораблях можно найти уйму самого разннобразного оборудования, но не было там самого необходимого - веника.
        Мерлин был поэтому откомандирован на берег, дабы любой ценою раздобыть этот инструмент. Вернулся он со шваброй, предпоказанной, вероятно, из Британского музея. Еще Мерлин принес алюминиевую кружку. Нехорошо ухмыляясь, небрит нацарапал на ней:
        "Св. Грааль и сыновья, лимитед. Лондон, Пляс Пигаль, дом 8, корпус 2, кв. 94".
        - Полагаю, - сказал он, закончив работу, - если подкинуть эту штуку артуровцам, это может быть забавно.
        - Может быть, - согласился Мерлин. - Только вот брата Аврелия куда?
        - А вы ему дайте к-к-кружку, - предложил таракан. - А как надоест ему здесь, тут он ее сэру Кэю и подарит...
        Предложение пьяного животного показалось небриту на удивление разумным: брат Аврелий в средневековье чувствовал себя как дома, стало быть, ему и решать.
        Теперь оставалось только вернуться в Камелот и сообщить королю, что Владычица побеждена и в ближайшее время покинет озеро при большом скоплении народа.
        - Зачем же? - смутился Мерлин. - Я и так могу улететь, хоть сейчас...
        - А нам потом с его величеством разбираться? - от возмущения таракан даже несколько протрезвел.
        - И потом, Мерлин, неужели вам не хочется сотворить чудо? Чтобы и много веков спустя рассказывали легенды о вашей героической смерти.
        Мерлин почему-то очень удивился, и пришлось подробно разъяснить ему, что его не взрывать собираются, а всего лишь живьем на небо вознести. На эллиптическую орбиту с большим эксцентриситетом.
        - Ладно, - согласился наконец Мерлин, - можно и чудо. А сегодня король получит бутылку коньяка. Даже, может быть, не одну, раз вы все равно не пьете... Да, а вам-то я ничем не могу помочь?
        Небрит показал свиток. Мерлин поглядел на него, понюхал, снова посмотрел и засунул Великую скрижаль в элонгер. Тот задумался, задымился, загудел, затрещал и смолк надолго. Небрит успел даже испугаться, что снова придется чинить, когда элонгер ожил.
        - Текст смысла не имеет, - сообщил он голосом металлическим, но весьма ехидным.
        - Вот видите, - сказал Мерлин, - полезная все же вещь элонгер. Да, откуда у вас оказался этот бред?
        Небрит рассказал. Когда он дошел до пророчества домового Ро, неожиданно выяснилось, что смех Мерлина ничуть не тише воплей всех корабельных чертей.
        Обессилев от хохота, Мерлин упал на пульт.
        - Только не возноси нас пока на небо, старый хрен, - сказал таракан, умывая лапки.
        В Камелоте все было по-прежнему: места за Круглым столом ждали Мерлина и сэра Благовульфа. Брат Аврелий глядел на небрита с состраданием: ему, очевидно, казалось, что нечистая сила должна быть похожа на демона, вращающегося изнутри - или снаружи. Тут встал Мерлин и начал рассказ.
        Будучи по натуре существом простым, честным и не склонным к исторической психологии, небрит и предположить не мог, что простой ультрапротистолог, пусть даже и специализируется он по нетрадиционалистской биосемантике, способен столько разного наворотить вокруг одного несчастного элонгера. Там были драконы, дольмены, движущиеся скалы, великаны злые и добрые, а также вождь дружественного племени тараканов, в Камелот собственноручно пожаловавший (Мерлин так и сказал собственноручно). Были отродья диавольские, святые Михаил, Гавриил и Георгий, Мария Магдалина и сам князь тьмы, отважно обращенный в бегство сэром Благовульфом при угодничестве св. Варфоломея. Там были полчища кинозвезд и плейбоев, паутина интриг и ужасный сэр Элонгер с огненным мечом, против которого бессильно любое оружие, кроме волшебного меча сэра Благовульфа.
        В этом месте небриту пришлось встать и продемонстрировать присутствующим рыцарям свою помесь отвертки с паяльником. Рыцари, несомненно, в жизни не видавшие ни того, ни другого, пришли в восторг, чего небрит понять не мог: ну зачем нужна отвертка, если нет в пределах досягаемости ни единого винта? Небрита успели уже несколько раз вызвать на поединок, прежде чем Мерлин уточнил, что волшебный меч, попав в иные руки, нежели рука сэра Благовульфа, немедленно превратится в ядовитую змею.
        - Верно, - сказал таракан басом, - так говорил мне старый кобольд в Кордильерах.
        Рыцари хоть и призадумались, но поединков отменять не стали, и небрит понял, что пора рвать когти: рыцари, правда, были худые, но все-таки...
        - Ну да, - согласился таракан, - нам с небритом пора. Я, знаете ли, не Блюскиз, чтоб искать приключений на свои перфокарты.
        Но выбраться из-за стола на волю оказалось трудно: вокруг толпились рыцари.
        - Здравствуйте, - говорил им небрит, - я небрит. Простите, что я несколько лохмат и помят...
        Рыцари уходили довольные. Дамы смотрели на небрита с выражением. Выражение было глупое - как у дриад, только дамы были к тому же давно не мытые. Лишь когда рыцарство оценило по достоинству французский коньяк, небрит смог попасть во двор замка. Он протянул брату Аврелию кружку.
        - Если пожелаете устроить здесь заварушку, святой отец, подкиньте это кому-нибудь из рыцарей.
        - Воистину, - согласился брат Аврелий, прочитав надпись, - заварушка будет большая. Надлежит мне, полагаю, предварительно приискать себе более спокойную обитель.
        - Побеседовать с королем, чтобы он отправил вас в Рим? - предложил Мерлин.
        - О, Рим! - брат Аврелий был в восторге от такой перспективы.
        - Если только это в самом деле более спокойная обитель, - небрит попытался вспомнить, что творилось тогда в Риме.
        - Господь да пребудет с вами.
        Засим брат Аврелий удалился, а небрит с Мерлином имели продолжительную и содержательную беседу, в которой нам с вами ни за что не разобраться (небрит и сам не был уверен, что ему все понятно). Наконец, обсудив все, что следовало, Мерлин извлек из-под мантии плоский черный ящичек и нажал несколько кнопок.
        - Что за прелесть эти темпоральные перемещения! - воскликнул таракан.
        Они стояли под тем же деревом, из-под которого небрит был некогда унесен. Но небриту было не до тараканов: под дубом стоял Кварк, и вид у него был несколько озадаченный.
        - А, вот вы где, - сказал гомункулус.
        - Извини, - сказал небрит, - так уж получилось. Но ведь я, кажется, быстро вернулся.
        - И слава богу. А то меня эти дуры довели совсем.
        Да, вспомнил небрит, грех плотский. Все-таки что это такое?
        - Сижу здесь, а рядом брат Аврелий... Да, а куда он делся?
        Небрит рассказал.
        - В Риме, пожалуй, ему будет хорошо. А это что, кадровый служивый таракан?
        - Нет, - обиделся таракан, - я штатский космический. Специализируюсь по нейронейтринному монтажу (ну да, подумал небрит, обгадил контакты в элонгере, вот и вся специализация). Впрочем, можете звать меня просто Вася - как Бэзила Иогансона.
        - Очень приятно. Так сижу я под дубом, а тут дриада. И что-то такое длинное говорит, про Венеру в основном. Я, конечно, вежливо так ей отвечаю, на хрена, мол, тебе, дуре, Венера, жарко там.
        - И что же дальше? - небрит и предположить не мог, что грех плотский связан с межпланетными перелетами.
        - Что-то такое показать обещала, я уж думал, может, джамп-рейдер, а она затащила меня в кусты и целоваться лезет.
        - Зачем?! - небрит уже раскаивался, что бросил друга в беде.
        - И я тоже спросил. Ничего внятного она мне не сказала. Попытался еще раз ей втолковать, что жизни там нету и атмосфера невкусная, так она, дурища, заскучала и ушла.
        - И черт с ней, - резюмировал таракан Вася. - Зачем нам на корабле лишний рот?
        Улетим дальше.
        - Далеко нельзя, - испугался Кварк. - Нам к концу года вернуться надо.
        - Необязательно, - успокоил его небрит. - Мерлин говорит, что текст смысла не имеет.
        - То есть как это не имеет?
        - Совсем. Надул нас Ро, вот и все.
        - Ты уверен?
        - Конечно. Мерлин узнал от элонгера, а элонгер-то я сам чинил.
        - Тогда летим?
        - Летим!
        Таракан принюхался, шевеля усами.
        - Налево, - приказал он. - В кустах стоит.
        - Не пойду, - испугался Кварк. - Там дриады. Туда Туллия зачем-то приперлась, которая рожать собралась.
        - Нехай рожает, - отрезал таракан. - Нам-то что: улетим, и поминай как звали.
        В кустах и правда сидели дриады. Они, по обыкновению, что-то не от обсуждали, не то примеряли.
        - Здравствуйте, - сказал небрит, - я небрит.
        - Мужчина! - взвизгнула одна из дриад и вознеслась на ветку.
        - Туллия, ты куда?! - все остальные сиганули за ней следом.
        А в самой гуще кустов действительно стоял космический корабль. Он был большой, длинный, цвета не то серого, не то зеленого - в общем, защитного. А на борту было большими ярко-алыми буквами написано: "Джамп-рейдер Имперского флота "Превосходительный".
        - Так это и есть ваш корабль? - Вася явно был о небрите лучшего мнения.
        - Нет, он покинутый.
        - Ясно, что раз в кустах, значит, покинутый, но неужели вы другого не могли найти? Что у вас на планете, дефицит звездолетов, что ли? И название...
        Да, назание не нравилось никому, и сейчас очень кстати была бы помощь художника-халтуриста, но попробуй его найди!
        - Предлагаю назвать это транспортное средство "Небритый", - сказал Вася.
        Небрит покраснел.
        - Несолидно это как-то. И вообще... Красок-то нет.
        - Тогда хрен с ним, пусть будет "Превосходительный". Пока.
        Небрит решил, что предложение вполне разумно: в дубовой роще они все равно не смогут справиться с переименовательными хлопотами, а в космосе, может, еще повезет и найдется цивилизованная планета, где удастся перекрасить корабль целиком.
        Внутри джамп-рейдера каким-то чудом было тесно и просторно одновременно; Вася утверждал, что у милитаристов всегда так. В рубке висел большой портрет Величества. Небрит присмотрелся и решил, что у халтуриста получилось не в пример лучше. Кроме портрета, были еще экраны и пульт. В общем, по словам Васи, вполне приличная была рубка, только вот кнопки тугие и портрет непонятно кому нужен.
        Васиного веса действительно было маловато, но небрит, нажав кнопку с надписью "СТАРТ", почувствовал, как корабль ожил и зашевелился.
        Вася ползал по пульту, глядел на экран и был очевидно счастлив.
        - Не линяй больше на контакты, - попросил небрит.
        - Не буду: я ведь уже взрослый... И умный.
        А корабль летел куда-то в невиданные, неведомые, но бездонные пучины.
        Так заканчивается первая часть великой саги о Благовульфе Небритом

1979
        Насколько известно автору, вторая (и последующие) части написаны не были.