Ночь, когда нельзя спать Ирина Владимировна Щеглова
        В ночь с 6 на 7 июля ты не будешь спать, потому что это ночь Ивана Купалы. Но если ты все-таки отважишься уснуть, тебя ждут большие неприятности. Нечисть только и поджидает случая, чтобы завладеть твоими снами и превратить их в настоящий кошмар. Василиса не послушала советов и как ни в чем не бывало заснула, за что и поплатилась. Ужасы, произошедшие с ней, оказались гораздо реальнее действительности…
        Ирина Щеглова
        Ночь, когда нельзя спать
        Праздник Ивана Купалы всегда был связан с мистикой, тайнами и загадками. И в эту ночь не только прыгали через костер, пускали по реке венки, гадали и собирали целебные травы. По поверьям наших предков, в купальскую, самую короткую ночь нельзя спать, так как оживает и становится особенно активной всякая нечисть - ведьмы, оборотни, русалки, колдуны, домовые, водяные, лешие.
        Что такое любовь
        Как объяснить, что такое любовь? Не кому-то там, даже самой себе ее объяснить невозможно. Люблю, и все!
        Люблю - значит, постоянно думаю о нем. Где бы ни была: на уроке, на улице, в транспорте, в магазине, с друзьями, в кино, дома с родителями…
        Мне говорят: спустись с небес на землю. А зачем спускаться? На небесах очень хорошо, гораздо лучше, чем здесь, на земле.
        Мои личные небеса, это моя любовь, мои воспоминания, мои надежды, мечты, моя радость и страсть, даже мой страх и моя боль, хотя, казалось бы, какая же боль в любви? Но любовь настолько большая, всеобъемлющая, она вмещает в себя все, даже предчувствие разлуки, даже боль от одной мысли о невозможности любить. Как это все странно…
        Что такое любовь? И как трудно любить, если я даже не понимаю, как это? Есть я, а есть человек, которого я люблю. Значит ли это, что я готова отдать этому человеку все, даже саму себя? Пойду ли с ним на край света, соглашусь ли на рай в шалаше? А если от меня потребуется пожертвовать собой? Смогу ли? Пожертвовать собой ради кого-то - значит, полностью отречься от себя или, наоборот, до конца оставаться собой, ясно осознавая смысл и необходимость жертвы.
        А взамен? Вот вопрос, мучающий всех. Если я его или ее так люблю, вот, я пожертвовала ради него (нее) всем, все отдал(а), ничего не пожалел(а), а он (она) не оценил(а), не принял(а), равнодушно попользовался(ась), прошел(ла) мимо, не удостоив меня взглядом… Если я люблю, то что мне за это будет?
        Если я ничего не получу взамен, то смогу ли искренне пожелать тому, кого люблю, счастья? Смогу ли отпустить, не проклиная?
        Если я задаю этот вопрос, люблю ли я на самом деле? Или только хочу иметь?
        Что такое любовь? Растворение без остатка или равное партнерство?
        Врожденное чувство или трудная наука?
        Мы не умеем любить и все же обречены на любовь.
        Обреченность может обернуться ловушкой для души.
        Взять, к примеру, хоть меня и Глеба. Глеб - это мой парень, если кто не знает. Мы вместе уже два года.
        Я сейчас это написала и подумала, какие корявые слова и фразы, разве можно так говорить о любви: мой парень, мы вместе уже два года… Какая чушь! Как может быть человек чьим-то? Почему мы всякий раз используем притяжательное местоимение, когда говорим о близких и любимых: мой, моя, мои… Что же получается, в одном ряду стоят мой компьютер, мой телефон, моя кошка, мой кофе, мои родители, мой парень… Не знаю, кого как, а меня коробит. Кофе и компьютер никак не равны родителям или любимому. Для меня, во всяком случае.
        Я люблю Глеба. Но знаете, как меня коробит, когда мне приходится говорить о нем «мой парень» потому что так принято, потому что если мы встречаемся, то я - его девушка, а он - мой парень. Мы как бы принадлежим друг другу. Он - мне, я - ему. Но ведь это не так. По сути, мы сами себе-то не сильно принадлежим. Нет гарантий, никто их дать не может. Даже в том случае, когда люди венчаются в церкви и дают друг другу обеты любви и верности «пока смерть не разлучит», даже после таких обетов никто не может дать гарантию, что они проживут долго и счастливо и умрут в один день. А как бы хотелось, правда?
        Девчонки любят рассматривать всякие свадебные сайты, журналы о свадьбах, каталоги, наряды невесты, украшения, туфельки и особенно кольца. Банкетные залы, лимузины, свадебное путешествие на райские острова…
        Мы с подругой Дашей тоже интересовались. А как же, ведь у нас есть парни! Мы теперь студентки, а не какие-нибудь школьницы, то есть взрослые люди, сами себе хозяйки.
        Мы с Глебом часто мечтали о будущем, вместе мечтали, понимаете? Когда с парнем мечтаешь о будущем, значит, скоро он сделает предложение, это же как пить дать. Обычно предложению предшествуют всякие формальности - знакомство с семьей, например. Как выяснилось, у Глеба огромное семейство, буквально неисчислимые полчища тетушек, кузин и кузенов, племянников обоего пола, дядей, двоюродных и троюродных дедов и бабок. Долго и нудно перечислять. Хотя среди них попадаются весьма забавные персонажи. Он мне столько рассказывал о своей семье и смешных, и грустных историй. Я даже завидовала немного, по сравнению с его моя семья казалась мне самой обыкновенной. Иногда я провоцировала его, утверждая, что он все выдумывает. Но я уже тогда старалась их всех полюбить, хотя бы заочно. Ну, не полюбить, а заинтересоваться, не чувствовать неприязни, проникнуться родственными чувствами. Как-то так.
        Вы, наверно, думаете, отчего это я такая заумная стала?
        Да уж есть причина.
        Тут надо по порядку.
        Родителей Глеба я, естественно, давно знала. Они родом из Подмосковья.
        Глеб, кстати, тоже там родился, в небольшом городке, постепенно ставшем пригородом столицы. Потом они из пригорода переехали. Но, видимо, тянуло на свежий воздух, поэтому родители Глеба купили дом в деревне, где живут мои бабушки. До них город не скоро доберется, около ста километров по трассе. Мы там и познакомились на Новый год. До сих пор с удовольствием вспоминаю наши приключения на зимних каникулах.
        Глеб столько всего знает! Он умеет колядовать. Мы с друзьями переодевались и ходили ряжеными по деревне во время Святок, пели колядки, собирали угощение. А еще он рассказывал множество страшилок и так умел преподнести, что нам казалось, будто он сам все это видел и принимал участие. Реально, жуткие истории о живых мертвецах, о мертвой невесте, парне, которого похоронили заживо… После таких страшилок ночью не уснешь. Не то чтобы я трусиха, нет, я прекрасно понимаю, где жизнь, а где просто страшная сказка, но, знаете, бывает как-то не по себе, всякие мысли в голову лезут и кошмары снятся.
        Зато мне очень нравится слушать, как Глеб рассказывает о разных древних обрядах.
        Например, о празднике Ивана Купалы.
        Я раньше думала, что Иван Купала празднуется с шестого на седьмое июля. Но оказалось, все не так просто. Глеб попытался объяснить. Во-первых, раньше так и получалось, Рождество Иоанна Предтечи совпадало со временем солнцеворота. Это по старому стилю. Теперь же церковный праздник не связан с астрономическим солнцестоянием.
        Почему так вышло?
        Раньше люди жили по юлианскому календарю, изобретенному римлянами еще до нашей эры, но этот календарь оказался неточным. И в середине шестнадцатого века неточность составила целых десять дней. В Ватикане посовещались и решили принять другой календарь - григорианский. Но его поначалу приняли далеко не все страны. Россия и Греция, например, перешли к новому календарю только в начала двадцатого века. А Православная церковь до сих пор живет по старому стилю, поэтому у нас с католиками многие праздники не совпадают.
        Во-вторых, Иван Купала за многие века стал таким народно-христианским праздником, тесно связанным с солнцеворотом и языческими обрядами.
        Испокон веков наши предки в дни летнего солнцестояния помогали силам добра одолеть силы зла, ведь решалась судьба мира - быть ли Свету или мир поглотит злобная Тьма. Каждый год сражение выигрывают силы Добра, но победа эта не приходит сама собой. Некогда в эту ночь вся Европа покрывалась многочисленными огнями. В обширной Славии, огромной Германии, северной Скандинавии, далекой Британии и бесконечной Руси люди зажигали костры - «очи Света». И тогда казалось, что Земля, будто зеркало, отражает звездное небо. А небо - Землю.
        Глеб очень поэтично описывал представления древних славян о летнем солнцестоянии.
        «Несколько дней солнце мечется по небу, пока Перун гадает, куда повернуть колесо времени. И тогда ему на помощь приходит светозарная дева Заря-Заряница, она берет Перуна за руку и ведет его дальше, ведь, действительно, всему свое время: лету, осени, зиме… Таков круг времен, завещанный Родом - верховным богом славянского пантеона. И пока длится это странное время, нужно многое успеть: через костер перепрыгнуть, в живительных водах омыться, травы собрать, которые только на Купалу и набираются особой целебной силы. А еще нужно стадо через угли прогнать, чтобы скот от всех хворей избавить. Ну а самые отважные побредут в чащу на поиски цветка папоротника. Кто его добудет, тот без труда любой клад отыщет».
        Конечно, я и без Глеба могла догадаться, что празднование солнцеворота существовало с древних времен, но с приходом христианства многие древние обычаи слились и сроднились с новыми, зачастую сами проповедники христианства не препятствовали этому, даже поощряли. Так у нас сохранились Рождественские святки, колядки, Масленица, русалии и, конечно, Иван Купала.
        Хотя некоторые священники не одобряли языческие обряды из-за их чрезмерной разнузданности.
        Но постепенно откровенная враждебность к язычеству исчезла. Слишком много воды утекло. Слишком большие изменения произошли с нашим народом и нашей страной. Мы утратили свое прошлое, забыли о своих корнях. Чудом сохранившиеся отголоски, обрывки преданий и легенд, какие-то древние имена, неизвестные боги, старые и только что изобретенные, собранные из кусочков, как лоскутное одеяло. Где там правда, где вымысел…
        Я на своем опыте убедилась, как хрупко то, что мы называем реальностью и действительностью. Иногда бывает достаточно одного неловкого движения или необдуманного слова, чтоб мир вдруг распахнулся и приоткрыл свои самые страшные и заветные тайны.
        Человек наблюдательный непременно обратит внимание на всевозможные необъяснимые события, происходящие во время всяких знаковых праздников. А если он очень постарается, то неведомые силы вовлекут его в свои непонятные и страшные игры. И не факт, что человек сможет выбраться из такого весьма сомнительного приключения живым и здоровым. Я с некоторых пор стала очень внимательной и осторожной. Все началось с одного вполне невинного на первый взгляд желания…
        Непрошеные гости
        Был самый конец апреля, канун Вальпургиевой ночи. Мы с подругой Дашкой решили поучаствовать в шабаше. Нашло на нас что-то. Выпросили у Глеба ключи от дома, приехали потихоньку, чтобы мои бабушки нас не застукали, позвали с собой нашу приятельницу Валю. Сначала хотели на гору пойти, но потом передумали, остались дома. Ничего такого - хихикали и фотографировались. Но, видимо, помешали мы чем-то нечистой силе. Или просто такие уж мы дуры, нарывались и получили. Больше всех досталось Дашке, ее черти на гору утащили. Честно говоря, не знаю, как мы живы остались, не иначе, Господь нас спас. Уж очень мы глупо себя вели. Я после того случая была тише воды, ниже травы. Но почему-то в покое меня не оставили.
        Прошел ровно месяц. Ночевала дома одна, родители уехали на дачу. Я проснулась ночью, резко, словно кто-то настойчиво будил, раскрыла глаза, а комната вокруг меня сомкнулась сферой, и свечки горят, тоненькие, много. Я голову подняла, а встать не могу, держит кто-то. Сзади навалился, дыханием обжигает, смеется в ухо.
        - Не дергайся, не уйдешь!
        Я чувствую, что сил у меня нет, словно вдавило меня в постель, только знаю, что если сейчас не вырвусь, утащит меня страшный насмешник, стану ведьмой или еще кем похуже. «Отче наш» читаю, голоса нет, а душа кричит. Отпустило. Слышу, ругается страшно. Я из комнаты вырвалась, бегу на свет, дверь в ванную на себя, а там еще один, рыжий, кудлатый, зубы скалит, глаза шальные, лапу поднял, и манит меня к себе палец корявый с кривым когтем…
        - Ах так!- кричу.- Ну все! Достали!- И дверью как шарахну! Бегом назад, в комнату, там, на шкафу у меня Евангелие, как я про него вспомнила?! Дотянулась, подхватила, и сразу стены на свое место встали, огоньки свечей растаяли, за окном - ночь, дома - многоэтажки, фонарь… Я рукой выключатель нащупала, щелк - свет в комнате, в коридоре, в кухне… Так я по квартире с Евангелием бегала, боялась из рук выпустить, только тем и спаслась. Утихли.
        Рассказала и Дашке, и Глебу, они глазами моргали, сочувствовали, и на том спасибо. Хорошо, что есть кому рассказать!
        Хотите верьте, хотите - нет. Но потусторонние силы никогда нас не оставляют в покое, то тайно, то явно пытаясь вмешиваться в нашу жизнь.
        Травницы
        Казалось бы, после шабаша нам с Дашкой надолго хватит впечатлений, и желание общаться с нечистой силой не возникнет даже при угрозе расстрела. Но наступил июнь, покатилось огненным колесом долгожданное лето. Солнце набирало силу, разгоняло ночь, зори встречались с зорями.
        Хотелось на волю: купаться, загорать, бегать по траве, рвать землянику, плести венки. Да просто гулять по лесу, а по вечерам смотреть на крупные звезды, невозмутимо и таинственно подмигивающие с черного бархата неба.
        - Нельзя спать в такое время,- утверждал Глеб.
        - А что делать?
        - Солнце славить, через костер прыгать, колесо с горы пускать, ведьму жечь.- Он смеялся.
        - Правда, ребята,- загорелась Дашка,- народ специально деньги платит, чтоб Купалу отпраздновать, а у нас свой Купала будет, еще лучше и бесплатно.
        - Бесплатный сыр бывает только в мышеловке,- заметила я.
        - Лис, не нагнетай. Мы же не делаем ничего плохого,- беспечно отмахнулась Дашка, память у нее короткая.- И не смотри на меня с осуждением, я не идиотка и все прекрасно понимаю. За папоротником не пойдем, его нечистая сила охраняет, а все остальное можно делать. Это же просто ритуал!
        Я подчинилась. Мне же тоже интересно!
        Приехали, сразу к бабулькам моим зашли, отметились, сказали, что вечером пойдем на реку, будем костры жечь и зарю встречать.
        Бабушки переглянулись и хитро так улыбнулись.
        - На женихов будете гадать?- спросили у нас с Дашкой. Я покраснела, Дашка побледнела. Парни ухмыльнулись. У нас с Дашкой были припасены с собой свечки, чтоб с венками по реке пустить. Хотя я побаивалась, не люблю гадать, мне все время кажется, что рядом кто-то стоит и под руку подглядывает, неприятно. Вот так пустишь венок со свечкой, а он возьмет да дунет, свечка погаснет, я испугаюсь и буду себя программировать: ах, раз свечка погасла, значит, я скоро умру, а если и не умру, то останусь в старых девах, никто меня замуж не возьмет. Дашке-то на все это наплевать, она у нас теперь пуганая и говорит, что больше вообще никого не боится. А венки со свечками надо пускать по воде не из-за предсказания, а потому что красиво.
        Друзей наших деревенских позвали: братьев Сашу и Юрку, девчонок Валю и Надю. Парни пообещали добыть деревянное колесо, чтоб с обрыва запустить. А Валя с Надей соломенное чучело связали и нарядили бабой. Ведьма будет.
        К вечеру отправились все вместе в поле за цветами, там такое разнотравье дикое, какие хочешь цветы и цвета.
        Мои бабушки известные травницы. Да и не только они, в деревне многие женщины летом собирают и сушат целебные травы, цветы и коренья: липовый и сосновый цвет, ромашку, зверобой, чабрец, мяту, чистотел, подорожник, девясил… да их столько, что я не в состоянии запомнить.
        Мои бабушки много чего знают. Слушать их - одно удовольствие. А уж если уговорить, чтоб с собой взяли травы собирать - можно столько узнать, причем такого, о чем никто другой не знает, а если и знает, то не расскажет.
        - Можно мы с вами пойдем?- стала упрашивать их Дашка, и бабушки согласились. Валя мне шепнула по дороге, что нам крупно повезло. Мы с девчонками помалкивали и переглядывались, зато Дашка всю дорогу приставала с вопросами.
        - А почему лечебные травы надо именно в это время собирать?- трещала она.
        - Так ведь самая макушка лета, солнцеворот. Травы набирают полную силу. Скоро сенокос можно начинать. Раньше косили после Петрова дня - двенадцатого июля, считай, через пять дней после Ивана Купалы.
        - Ну да, ну да,- соглашалась Дашка, терпеливо бредя среди густой травы следом за Клавдией. Та время от времени склонялась и срывала какую-нибудь травку.
        Дашка не отставала:
        - И все-таки, папоротник когда цветет? В эту ночь или через две недели?
        Клавдия чуть заметно усмехнулась, поправила косынку на голове, убрала выбившуюся прядь волос:
        - По преданию, самая колдовская ночь с шестого на седьмое июля. Именно тогда можно найти и собрать самые главные колдовские травы. Найти их не так трудно, но вот заполучить очень сложно, потому что их охраняет нечистая сила.
        - Не подпустит?- переспрашивала Дашка.- А может, заговор какой есть?
        - Чтоб цветок папоротника добыть?- Клавдия покачала головой.- Нет, я такого не знаю…
        - А правда, что с его помощью все клады открываются? И все желания исполняются?
        - Говорят,- Клавдия пожала плечами и сорвала несколько ромашек,- только никто тех кладов не видел, а если и видел, то никому не рассказал. Проклятые эти клады, за них надо душу продать, ни один клад такой цены не стоит.
        Дашка вздыхала разочарованно и некоторое время помалкивала, но хватало ее ненадолго.
        - А это какая травка?- спрашивала она, забегая вперед и наклоняясь вместе с Клавдией. Та объясняла охотно:
        - Это пастушья сумка, она обладает кровоостанавливающим свойством. Смотри, вот чернобыльник для укрепления здоровья и охраны дома. Подорожник от всякой болячки помощник, а если его в доме и во дворе развесить, то будет охранять от всяких гадов. Девясил придаст сил и спасет от тоски и печали…
        «Земля, мати, благослови меня травы брати…» - приговаривала Клавдия, срывая очередной стебель или цветок.
        - О! А вот этот цветок даже я знаю,- похвасталась Дашка, показывая нам иван-да-марью - на одном стебле два цветка - желтый и синий, брат с сестрой. Натуся сказала, что эту травку от воров надо в доме держать, мол, придут воры, когда хозяев дома нет, а травка сама с собой разговаривать будет, будто брат с сестрой, вор услышит и испугается, не войдет в дом.
        - Траву эту надо в церковь снести и освятить, а потом по дому разложить, а еще лучше обкурить и дом, и хлев, где скотина, чтоб хворь прогнать, злых духов выгнать, а заодно и паразитов всяких: насекомых, крыс, мышей, змей.
        Дашка глубокомысленно кивала, но интересовало ее совсем другое.
        - А помните, вы говорили насчет гаданий,- обратилась она к бабушке Натусе. Дашка очень любит гадать. Мы с ней на Святках гадали, и Клавдия с Натусей нам показывали разные способы. Но вот летом, да еще и на траве ни разу не пробовали.
        - А вот ты примечай, сколько травы принесешь в дом, собери букет из двенадцати или двадцати четырех разных цветов, положи под подушку и скажи так: «Суженый мой, ряженый, приходи в мой сад гулять».
        - И что будет?
        - Увидишь во сне жениха,- отозвалась Натуся.
        - Можно еще просто охапку травы положить под подушку, а наутро посчитать, если там окажется двенадцать разных трав, то в этом году замуж выйдешь,- подсказала Клавдия.
        Дашка с воодушевлением бросилась на ни в чем не повинную траву и скоро собрала огромную охапку, желто-сине-бело-розово-зеленую, и чего там только не было, в ее букете. Валя и Надя ушли вперед, они рвали не все подряд, а составляли букеты по какому-то только им ведомому принципу. Понятное дело - они местные, так что все бабушкины сказки-легенды им известны.
        А я шла следом за ними и вспоминала, как в детстве Клавдия рассказывала мне «о таинственном». О том, как в купальскую ночь зажигается, вспыхивает огонек-цветок папоротника, как скачет он с места на место, не даваясь в руки, а вокруг толпятся полчища нечистых, стучат рогами и копытами, скрежещут зубищами, клыками клацают, когтями скребут… Жуть!
        Или о разрыв-траве, большую ценность имеющей у колдунов, ведьм и разного лихого люда. Ее огненные цветы обладают свойством делать человека невидимым, но основное ее назначение - разрушать все преграды, даже металлические, открывать любые замки и запоры.
        Чтобы раздобыть это растение, надо в полночь на Ивана Купалу отправиться на отдаленный пустырь и косить там траву до тех пор, пока коса не сломается - как сломалась, значит, скосила разрыв-траву.
        Тогда всю скошенную траву надо бросить в реку и внимательно смотреть за ее поведением. В отличие от других трав, разрыв-трава не тонет и плывет против течения.
        Завладевшие разрыв-травой прячут ее в пальце руки, сделав предварительно на нем разрез. Прикоснувшись таким пальцем к любому замку, вор или колдун без труда откроет его; прикосновение же к человеку может и убить.
        Колечко с рубиновым камешком Клавдия носила на среднем пальце, казалось, оно срослось с ее рукой. Хвасталась, что под камушком разрыв-трава спрятана. Уж как я выпрашивала колечко!
        Наконец, добрая бабушка подарила мне его. Для того чтоб снять его с руки, она долго мылила палец. Когда я получила заветную вещицу, разочаровалась. Колечко было старым, тусклым, красный камешек как будто потух, даже огранка его казалась оплывшей. Я бегала с ним по двору и прикладывала ко всем замкам и запорам - никакого действия! Даже деревянная щеколда на калитке - и та не повернулась.
        - Ба, испортилась твоя трава,- наябедничала я,- протухла, наверно.
        - Пора бы,- спокойно согласилась Клавдия,- уж лет тридцать прошло…
        Тридцать! Конечно! От травы одна труха осталась. Или ржавчина? Металл же ржавеет.
        Я повертела в пальцах такое вожделенное, а теперь бесполезное кольцо и положила в коробку, где хранились все мои сокровища: одиночные сережки, цветные стеклышки, сломанные брошки, бусины, хрустальные кубики, которые когда-то были абажуром, стеклянные шарики с пузырьками воздуха внутри, да много чего было в деревянном сундучке… Немудрено, что перстенек затерялся в этом разноцветном сверкающем богатстве.
        - Были в наше время люди, настоящие травы находили,- рассказывала Клавдия,- траву-неведимку, перелет-траву, одолень-траву. Знали настоящую травную силу, и слова знали, и зелья варили, да такие, что и по небу летали, и врагов одолевали… Так-то.
        - На самом деле?- Дашка восторженно ахала и бегала вокруг Клавдии в надежде узнать еще что-нибудь интересное.- То есть действительно летали? Не фигурально? В смысле реально отрывались от земли и парили или как?
        Клавдия усмехалась:
        - Как-как… по-разному, кому как надо, тот так и летал, пестом погонял, помелом след заметал.
        - Вы шутите,- разочарованно протянула Дашка,- это же сказки про Бабу-ягу. Она же нечистая сила, в ступе летала. А на метлах - ведьмы на шабаш собирались… А с нечистой силой, вы же сами говорили, связываться - себе дороже.
        - Конечно, дороже,- легко согласилась Клавдия.- Только в старые времена были и такие смельчаки, которые решались перехитрить и подчинить себе нечистую силу. Они знали, если скошенную в Иванов день траву оставить до «страшных вечеров» - Рождественских Святок, то в этой копне обязательно заведутся черти. Чтобы заставить чертей повиноваться себе, надо в одну из святочных ночей обойти копну с молитвой и очертить около нее круг «огарком» от первой лучины, зажженной осенью. Черти, живущие в ней, предложат исполнить все пожелания в обмен на обещание выпустить их из копны.
        К закату мы окончательно выдохлись. Даже Дашка. Каждая из нас нарвала огромную охапку травы и цветов, еле домой притащили. Бабушки свою траву разложили во дворе, чтоб ночью на нее выпала роса, от этого травы приобретают дополнительные целебные и полезные свойства.
        Мы же сели плести венки. У девчонок лучше получалось, они и нас научили. Венки получились пышные, пахучие и очень красивые.
        Пойдем, девки, лугом,
        Станем, девки, кругом,
        Сорвем по цветочку,
        Совьем по веночку,
        Куда их денем?
        Невестам наденем.
        Солнцеворот
        Собрались, когда солнце садилось. До реки - рукой подать, стемнеет только к одиннадцати, так что мы не особенно торопились. Ребята где-то раздобыли старое тележное колесо, здоровенное, рассохшееся. Всю дорогу катили его по очереди.
        Место выбрали идеальное - на высоком берегу поляна в окружении ивняка, по крутому склону узкая тропинка, внизу небольшой песчаный пляж. Мне очень понравилось.
        Ребята шест поставили, на нем укрепили колесо, соломой обвязали, украсили лентами, мы помогали, как умели. Чучело ведьмы насадили на палку, разложили костер, палку с чучелом воткнули посередине. Мы с Дашкой оказались самые неприспособленные. Олег, конечно, тоже впервые принимал участие в таком действе, Дашка вообще только теорию читала. Я когда-то в детстве просилась со старшими, но меня не взяли.
        Но наши друзья подготовились на славу. Все запасли заранее. Валя и Надя нарядились в простые холщовые сарафаны, мы с Дашкой пожалели, что у нас таких нет, а заранее не позаботились.
        Иван да Марья
        На горе купалися;
        Где Иван купался -
        Берег колыхался,
        Где Марья купалась -
        Трава расстилалась…
        Напевали девчонки. Мне хотелось им подпеть, только я слов не знала.
        На самом деле было здорово. Ночь теплая, да еще костры горят. Мы чаю накипятили, еды с собой набрали, носились вокруг костров, песни орали, кому что в голову пришло.
        Потом и вовсе разошлись, стали парами через костер прыгать. Девчонки сказали, что нельзя руки разжимать, если расцепимся, то уже вместе никогда не будем. Солнцеворот - праздник языческий, можно сказать, любовный, огненный Перун и красавица Заря встречаются, солнце в высшей точке, несколько дней как будто не знает, куда ему повернуть, туда-сюда бросается, «играет», как говорят в народе. Вот, Заря и берет его за руку, ведет потихоньку, путь показывает. Романтично.
        В самый разгар нашего буйного веселья вдруг послышались разноголосые вопли, грохот, звон, мы остановились, замерли от неожиданности, оторопело крутили головами, пытаясь понять, что происходит. Сашка успел головню из костра выхватить. Среди алых сполохов наших костров заметались черные тени, звон и грохот усилились, девчонки завизжали от страха.
        - Зашибу!- заорал Сашка, размахивая огненной головней.
        - И-и-и-иха!- разнеслось по реке в ответ.
        - У-лю-лю-лю-люууу!
        Они выскочили прямо на нас, черные, полуголые, размахивающие руками, вихляющиеся, прыгающие, и завопили так, что я схватилась за уши.
        Олег и Глеб сдвинулись, закрыли нас с Дашкой, готовые драться. Зато Сашка ни с того ни с сего захохотал и швырнул головню обратно в костер. Валя шутливо толкнула одного из напавших и тоже рассмеялась.
        - Ну вы и придурки!- восторженно выкрикнул Юрка.
        - Сам такой,- весело ответил один из черных, блестя белками глаз и скаля зубы.
        - Костян, ты че! Предупреждать же надо!- Сашка крепко пожал протянутую руку и сразу же выругался: - Вот черти, сажей вымазались?
        - А то,- отозвался Костян,- не, ну честно, скажите, девчонки, напугались, да?
        - Было чуток,- согласилась Валя.
        - Я тоже не сразу поняла,- смеялась Надя. Глеб и Олег заметно расслабились, переглянулись и улыбнулись друг другу и нам.
        Сашка представил «чертей» - уже известного Костяна, и двух других - Леху и Серого. Оказалось, они еще с вечера, узнав о том, что мы собираемся идти на реку праздновать, вымазались сажей и решили нас поджидать в лесу, чтоб напугать, как только мы пойдем искать цветок папоротника. Мы долго не шли, ребята соскучились, к тому же вечером их изрядно поели комары. Они сидели в зарослях на опушке и с завистью смотрели на веселые огни наших костров, слушали наши возгласы и крики и в какой-то момент не выдержали и решили атаковать.
        - Чаю очень захотелось,- признался Костян.
        Мы напоили «чертей» чаем с пирожками. Дашка, естественно, стала приставать с расспросами: а почему они сами не искали цветок папоротника, а видели ли они настоящих нечистых, а правда ли, что в полночь ведьмы и колдуны отправляются в лес искать волшебные травы…
        - Я лично цветок никогда не видел,- признался Костян,- мы с парнями тут всю округу исходили, все проверили, и на кладбище ночью были, никто на нас не нападал.
        - А я в прошлом году оборотня встретил,- признался Серый,- как раз в это же время, тут народ тоже приехал, костры жгли, прыгали, венки, то-се. Ну, я неподалеку тусовался, поглядывал за ними, интересно, как городские дурака валяют. Потом надоело, домой пошел, вон по той дороге, что в горку, видите,- Серый указал направление,- иду, а навстречу мне колесо катится, огненное, я едва успел отскочить, подумал, вот придурки, лес можно запалить, пожар будет. Оглянулся, а вместо колеса заяц сидит, уши торчком, здоровенный такой и на меня пялится. Я его шуганул, он с дороги в кусты прыгнул и исчез. Тут мне не по себе стало, даже хотел на берег вернуться, к людям, смотрю, женщина из леса вышла, высокая, рубаха длинная, белая, волосы распущенные. Я к ней - здрасте, потому что решил, что она из этих, что на берегу гуляли. А она - ни слова, прошла мимо, как будто меня и нет вовсе.
        - И чего?- переспросил Костян насмешливо.
        - Ничего, понял я, что она и есть оборотень,- заявил Серый.
        - Это тебе голову напекло,- сказал Сашка.
        И тогда все заговорили одновременно, заспорили. Юрка вдруг вспомнил, как видел русалку и, пытаясь перекричать всех, рассказывал, как ночью пошел к колодцу, а она сидела на бортике, спиной к Юрке. Он ее и не заметил бы, но луна очень яркая светила.
        - Мне сначала показалось, что там что-то светится, вроде дыма или сгустка тумана. Потом присмотрелся - вроде женщина сидит спиной ко мне, а ноги в колодец опустила. Прыгнуть, что ли, захотела. Я ее окликнул, она и сиганула прямо в колодец.
        - Юрка, не гони, тебе приснилось,- хохотал Сашка.
        - Да ни фига не приснилось, я ж тебе уже рассказывал!- не отступал от своего Юрка.
        - Кто поверит в эти бабкины сказки,- Сашка как будто специально подначивал его. А Дашка вдруг вспомнила старую историю о ведьме, которую я рассказывала ей давным-давно.
        - Ребята,- воскликнула она,- почему вы спорите и сомневаетесь? Вот, Василиса лично видела вашу ведьму, правда, Лис?
        - Это которую?- заинтересовался Сашка.- Трындычиху, что ли?
        - Наверно, вроде бы ее,- ответила я,- я еще маленькая была, мы с Натусей из магазина возвращались и увидели, как простоволосая босая женщина без музыки, молча отплясывает на перекрестке, знаете, так упорно бьет пятками по земле, кружится в облаке пыли. Я спросила у Натуси, чего это она, а Натуся недовольно так взглянула, схватила меня за руку и увела прочь, только бросила на ходу «ведьма она». И без объяснений. Дома я стала у Клавдии расспрашивать, она мне объяснила, кто такая ведьма. Рассказала, как Трындычиха порчу насылала и как потом ее другой колдун победил.
        - Да, было у нас тут такое,- согласились ребята.
        Мы веселились от души. Через костер прыгали неоднократно, сначала я побаивалась, напрягалась очень, а потом страх прошел, адреналин, азарт, сигали и с Глебом, и с Дашкой, и по трое, и вчетвером, и по одному. Устав и запыхавшись окончательно, сожгли ведьму и напоследок запалили колесо. Когда старое дерево занялось и заполыхало, стащили с шеста и с криками покатили по склону в реку. Подпрыгивая и швыряясь огненными искрами, колесо-солнце со всего маху ударилось о воду, зашипело, окуталось паром и дымом, закружилось на стремнинах и поплыло, увлекаемое течением, кое-где еще поблескивая слабыми язычками пламени. Мы, притихшие, смотрели ему вслед, потом сняли свои венки, привязав к ним свечки, зажгли и аккуратно опустили в реку. Вереница мохнатых травяных венков поплыла, покачиваясь, огоньки свечей красиво отражались в воде.
        - Хорошо получилось,- вздохнула Валя,- ни одна свечка не погасла.
        - Смотрите, смотрите, все вместе держатся, ах, как красиво,- умилилась Дашка.
        - Теперь мы на всю жизнь друзьями останемся,- уверенно заявил Юрка,- а кое-кто и поженится,- он подмигнул мне почему-то, я покраснела. А Глеб держал меня за руку, и мы все смотрели и смотрели вслед уплывающим венкам, пока они совсем не скрылись из вида.
        - «Ай, Купала наш веселый, князюшка наш летний, добрый»,- запели девчонки. И мы все с разбегу, на ходу сбрасывая одежду, бросились в реку, подняли тучи брызг, хохотали так, что я чуть не захлебнулась. Вода теплее воздуха, в воздухе - ни ветерка, если бы не наши безумные крики, хохот и вопли, в мире стояла бы идеальная тишина, такая тишина, когда в травах поют ночные насекомые или изредка вскрикивает какая-нибудь птица, если бы мы замолчали и прислушались, то, наверно, услышали бы, как дышит во сне земля.
        Вода лишь изредка поблескивала смоляным блеском, отсветами наших костров, она ласково качала разгоряченные тела, звала с собой, тянула течением. Что ни говори, колдовская ночь.
        Мы вернулись на нашу поляну к кострам. Сели притихшие. Кто-то подбросил дров, кто-то поставил котелок с водой для чая. Костян, Серый и Леха заметно посветлели, река частично смыла сажу.
        - Купальская свадьба,- вдруг произнес Глеб.
        - Что?- переспросила я.
        - Солнцеворот - это праздник любви, наши предки в эту ночь устраивали грандиозное празднество в честь небесной свадьбы.
        - А, я помню, Перун и дева Заря-Заряница, так, кажется?
        - По одной из версий,- отозвался Глеб,- богов у наших предков было великое множество, по-моему, они и сами в них путались, кто за что отвечает, кто в чем помогает… А теперь и подавно. Люди, увлекающиеся языческими обрядами, связывают праздник Купала с особым почитанием огня. Считалось, что связь огня и воды олицетворяла зависимость плодородия от яркого солнца и хорошего полива. Бог луны и огня и домашнего очага Семаргл Сварожич ночью стоит в небесах на страже с огненным мечом. Он не пускает в мир зло. Он так отвечал богине ночи Купальнице, которая звала его к Ра-реке на любовные игры: «Мне всю ночь до рассвета нужно не спать. /В небесах мне на страже нужно стоять, / Чтобы Черный Змей не приполз из тьмы, / Жито в поле широком бы не потоптал, / Молоко у коров бы не отобрал, а у матушек - малых детушек».
        Лишь раз в году в день Осеннего Равноденствия он сходит со своего поста, откликаясь на зов Купальницы. И тогда ночь становится длиннее дня и в мир черным облачком проникает зло. А в день Летнего Солнцестояния, через девять месяцев, у Семаргла и Купальницы рождаются дети - Кострома и Купала. В этот день начинаются Купальские праздники. Вот такая вот история.
        - Не, ну че, прикольно, ага,- произнес кто-то из наших гостей.
        - Прикольно, но неправильно,- съязвила Дашка.
        - Че это?- удивился Серый.
        - А то это - никакого бога Купайлы не было и быть не могло, его совсем недавно придумали, как и богиню Купальницу.
        - А ты откуда знаешь?
        - Читала!
        - Я же говорю, все это полная фигня,- подал голос Костян.
        И снова заспорили, Дашка даже вспомнила о неоязычниках - современных мифотворцах, сочиняющих и придумывающих новых богов и богинь славянского пантеона.
        - Вообще-то Даша права,- поддержал ее Глеб,- потому что с богами и богинями действительно большая путаница. Как и с календарями - юлианским и григорианским. Весь мир живет по григорианскому календарю, как более точному, но в России, Греции и некоторых других странах на этот календарь перешли только в начале двадцатого века. Хотя Европа живет по нему с середины шестнадцатого. Разница в две недели! Представляете! И она увеличивается, в конце нашего века будем Рождество праздновать в марте.
        - Да при чем здесь март!- возмутилась Дашка.- Я про сейчас говорю, в Европе во многих странах празднуют Иванов день, костры жгут, прыгают через них, бочки и колеса жгут, все очень похоже. Так что мы все празднуем?
        - Даша, да ведь понятно же, Солнцеворот, праздник середины лета,- ответил Глеб.- Народно-христианский праздник, если тебе так будет легче. Не нравится Сварог с Купальницей, существуют и другие мифы, например, о Перуне и деве Заре, о богине Макоше, о Роде и Яриле. Но суть остается прежней - культ солнца, божественная свадьба, союз огня и воды.
        - Какой ты умный, Глеб,- вздохнула Валя,- а мы тут и не знаем ничего, зато каждый год костры зажигаем и травы собираем, в реке купаемся, бани топим, веники вяжем, песни поем старинные,- она улыбнулась,- сами не знаем зачем, забыли давно, а привычка осталась.
        Надя вскинула голову.
        - В прошлом году на Ивана Купалу в бане гадали с девчонками, ужасно испугались,- вспомнила она,- подружка в зеркале парня увидела, а потом с ним в электричке встретилась, представляете?
        Костян засмеялся:
        - Надьк, это она Лешку в зеркале увидела, мы же тогда с парнями вас напугать решили. Свет потушили, в предбанник вот его втолкнули,- он показал на Лешку. Тот радостно подтвердил.
        Надя досадливо отмахнулась:
        - Ладно, Кость, вы с вашим «напугать хотели» уже достали всех. А только я вот что скажу, может, конечно, она Лешку видела в зеркале, но парень, с которым она познакомилась и до сих пор встречается, ее тоже узнал. И он, и она убеждены, что видели друг друга именно в ту ночь!- она торжественно кивнула.- Он сам ей сказал! В тот момент, когда она видела его в зеркале, он дома был, и ему показалось, будто в комнату вошла девушка. И не смейся, все в точности так и было!
        - Надь, ну ты наивная!- откровенно заржал Костя.- Это же старая разводка: «Девушка, вам не кажется, что мы с вами уже где-то встречались?» Парень на ходу сочинил, а твоя подружка повелась.
        - Ну и что!- Надя обиделась.- Никакая это не разводка! У них любовь, понял!
        - Да понял я, понял. Типа Иван Купала свел, ага… Еще скажите, что только с сегодняшнего дня можно в речке купаться? Русалки и всякая чертовщина… Я тут с мая месяца ныряю, и ничего.
        Я молчала, поглядывая на Дашу и Валю. Вспоминала наше столкновение с нечистой силой во время Вальпургиевой ночи. Говорить об этом не хотелось, и спорить тоже. Правда так тесно переплетена с вымыслом, жизнь с выдумкой, мифы с реальностью. Кто знает, где граница, и как близко или далеко мы отстоим от неведомого и невероятного.
        Задумавшись, я упустила нить спора и включилась только в тот момент, когда заговорил Леша:
        - Не знаю, как насчет русалок, ведьм и всего прочего, но о себе могу сказать, я в прошлом году в лесу заблудился, попал под дождь, фонарик сдох, в общем, несколько часов проплутал, пока понял, что хожу по кругу. Сначала разозлился, психанул, а потом вспомнил, как меня бабка учила, ну и заставил себя, остановился и попросил: «Дедушка Леший, выведи меня отсюда…» Прикиньте, почти сразу на дорогу вышел.
        Леха замолчал. Ребята пошевелились. Кажется, кто-то успел задремать, девочки слушали, прижавшись друг к другу, Дашка сладко вздохнула.
        Пока мы спорили, занялась заря. Земля чуть сдвинула край одеяла-ночи.
        - Смотрите! Рассвет!
        Мы вскочили и подбежали к самому берегу. Взялись за руки.
        - Вот, сейчас!
        И взошло солнце!
        Поднялось, заглянуло в реку, отразилось в ней, отражение заиграло, разделилось, и вот уже два, три солнца жидким золотом разлились в воде, разлетелись светлые блики солнечными зайчиками, защекотали, тронули ресницы и щеки мягкими пушистыми лапками, разбежались по траве, вспыхнула роса бриллиантами.
        Красное Ярило
        В небо восходило,
        Лучами играло,
        Ободом крутило
        Ли-до, ли-до!
        Ай, да, ли-до, ли-до!
        Вернувшись к бабушкам, хоть и уставшие, но очень довольные, мы с Дашкой, прежде чем завалиться спать, стали расспрашивать: когда на самом деле праздновать Ивана Купалу?
        - На Рождество Иоанна Крестителя надо в церковь ходить, а не на бесовские игрища,- ответила Натуся. Клавдия взглянула на нее и спрятала улыбку.
        - Обязательно пойдем,- сказала она,- аккурат - седьмого июля. Большой праздник!
        Магия
        Я помню Натусю и Клавдию столько же, сколько себя. Живут они вдвоем в маленьком деревенском, разделенном на две половины домике. В детстве я у них часто бывала. Сестры знают много такого, о чем только в книжках со сказками написано. Знают обе, но Клавдия рассказывает лучше, с цветистыми подробностями.
        - Ба, кто такая ведьма?
        Клавдия и давай рассказывать: есть, мол, такие женщины, которые умеют колдовать.
        - Волшебницы?- уточнила я.
        - Да какой там!- отмахнулась Клавдия.- Хотя,- она призадумалась,- можно сказать, что и волшебницы. Только это будет не по-нашему. По-нашему уж скорее - ворожея, та, что ворожит, скрытое узнает, тайное видит, ну и наделать может, если что. Они ведь разные бывают, ворожейки эти, есть и настоящие, но больше - липовые, те, что обещают чудеса за деньги. А по мне, так все одно - грех.
        - Значит, настоящие ворожейки могут творить чудеса?- заинтересовалась я.
        - Да ты откуда нахваталась-то?- забеспокоилась Клавдия.
        - Трындычиху увидела,- коротко бросила Натуся.
        Клавдия посмотрела на меня и задумчиво кивнула.
        - Эта самая злобная и есть!- заявила она.- Злющая, да сильная; раньше-то против нее никто устоять не мог. Уж кого невзлюбит, до могилы доведет! Все по домам ходила, высматривала себе жертву. Пришла как-то к Митрофанычевым, за стол села и сидит, молчит, да на хозяев нехорошо поглядывает. Сам-то и не выдержал, прикрикнул на нее, мол, делать дома, что ли, нечего, по чужим дворам шастаешь да людей пугаешь!
        Ведьма, казалось, только того и ждала. Зыркнула на хозяина и вышла вон. А у Митрофанычева с той поры рука сохнуть стала. По врачам да по больницам затаскали его, а ему только хуже. Жена его потихоньку по бабушкам стала бегать, да только бабки и сами ведьму боятся. Не всякому под силу чужой наговор снять. А мужик совсем плохой стал, того и гляди помрет. Тогда врачиха - Любовь Петровна - присоветовала к колдуну одному обратиться. Он на хуторах живет, вроде в сторожах при фермере.
        Пришел колдун к Митрофанычевым, в дверях постоял и велел хозяйке три ведра воды принести. Та, конечно, к колонке сбегала, воду принесла, перед колдуном поставила, спросить боится, ждет. Колдун ведро воды поднял да и плеснул в комнату, до самого окна разлилась вода; он прошел в дом с другим ведром и снова плеснул, уже от окна к двери; вернулся и последнее ведро в комнату вылил. Приказал хозяйке полы не вытирать, с тем и ушел.
        На следующий день больному легче стало,- закончила свой рассказ Клавдия,- а ведьму вы с Натусей, надо быть, на перекрестке увидали. Бессильна она перед колдуном оказалась, свое зло назад получила, вот и отплясывала.
        В другой раз я спросила у нее о сглазе. Как это можно сглазить человека? Например, мамочки прячут младенцев от посторонних, а чтоб не заглядывали в коляску всякие досужие бабки, подкалывают булавками полупрозрачную ткань, воздух свободно поступает, но на ребенка никто не пялится. У Клавдии своеобразное мнение на сглаз:
        - У нас не говорят «сглазили». Если у кого дурной глаз, завидущий или черный, от такого булавкой легко отделаться. А вот если на человека «сделано», тогда похуже будет. Вот у нас в деревне раньше ни одна девка замуж без присухи не выходила. Если какой парень приглянулся, то наговаривала невеста и на вечернюю зарю, и на утреннюю; ина воду, и на водку; так чтобы наверняка… Неважно, что потом всю жизнь - с горьким пьяницей; зато - мой, мой и больше ничей! Не выносят бабы соперниц. Что муж, что сын, а все одно: в ее доме должен жить, поэтому невестка-молодуха первый враг. Конечно, часто оказывается, что невестка свекрови сто очков вперед даст. Тогда уж мужику - только держись! Между двух огней сгорит синим пламенем!
        Со свету сжить человека способов много. Если кто очень не нравится: иголку ему под подкладку, мелочь под порог; молодым - соломенную вязанку в подушку. Можно и к ведьме сходить, есть такие, что «на смерть» наговор делают, не погнушаются в храме свечку поставить «за упокой» на живого человека. Никакая медицина после такого наговора не поможет, сгорит человек. Так-то вот!
        Слушать бабушкины байки и жутковато и интересно, дух захватывает.
        В то лето я заболела ветрянкой. Лежала в большой комнате на диване и боялась смотреть на себя в зеркало. Мне казалось, что эта красная сыпь, покрывшая кожу моего лица и тела, не сойдет никогда, и я на веки вечные останусь некрасивой и не смогу больше гулять с подругами на улице, бегать на реку, и никто не станет меня такую любить. Я горько плакала, укрывшись с головой одеялом.
        Но возвращалась Клавдия с работы, приносила кульки, полные бордовых крупных вишен, садилась у моего изголовья на стул и принималась утешать меня, рассказывая свои удивительные истории.
        - Пошто тужишь?- улыбалась Клавдия, гладя меня по лохматой голове.- Вот мы сейчас тебе косу причешем, и станешь ты красавица-раскрасавица!
        - Да!- ревела я.- А прыщики?
        - А что прыщики?- удивлялась Клавдия.- Через три дня их - тьфу! Как не бывало!
        - Ты откуда знаешь?- сомневалась я.
        - Так все ж болеют. Сначала эта краснота, потом она сходит, словно и не было ничего,- объясняла Клавдия.
        - Да! А вдруг это ведьма наколдовала?- не унималась я.
        Клавдия насторожилась:
        - Ты разве брала у нее чего?
        - Не-е-ет,- испуганно ответила я.
        - Так-то!- успокоилась Клавдия.- Нельзя у ведьмы ничего брать из рук, и из дома ее ничего выносить нельзя.
        - Почему?
        - Потому,- строго глядя на меня, пояснила Клавдия,- ведьма себе замену ищет. Уйти ей просто так невозможно, вот и смотрит она, кому бы свое проклятие передать. Только найдя замену, сможет ведьма покой обрести, если вообще возможен для нее покой… Когда я маленькая была, жил тут у нас один колдун, все никак умереть не мог; мучился, страсть! Когда отходил он, к его дому подойти боялись, чтоб ненароком не попасть под раздачу, значит. Вся его избушка ходуном ходила, так он кричал. Вот ведь - мука какая! И воды подать некому; куда какой страх! Неделю так-то промучился, а потом сквозь трубу дым черный как повалит! И огонь, прям сквозь крышу! Стало быть, пришел хозяин-то за ним… Так и сгорел… Помнишь, Натуся?
        - Помню, как не помнить,- соглашается сестра…
        - Какой хозяин?- с замиранием сердца спросила я.
        - Известно какой, рогатый да хвостатый…
        Это бабушки рассказали мне, почему на Ивана Купалу всей деревней на реку ходили, от мала до велика купались, а тех, кто не хотел в воду идти, насильно загоняли, потому что всем известно - кто на Купалу воды боится, тот с нечистым знается.
        На шестнадцатый день рождения сестры подарили мне серебряный кулон - собранный из шестнадцати колец. Ручная работа местного народного умельца. На кулон пошли старинные серебряные полтинники, те, где кузнец у наковальни перековывает меч на орало. Этих полтинников у бабушек много было, я насчитала девяносто три. Нашла полотняный мешочек в сундуке. Тяжелый.
        Там были и дореволюционные монеты, и эти с кузнецом, были и рубли, но все-таки полтинники преобладали.
        - Ты смотри,- бормотала Натуся,- береги его, серебро наговоренное…
        В семье она была старшая. Образования никакого не получила, всю жизнь проработала в колхозе. Мужа потеряла рано. Единственного сына воспитала вместе с Клавдией, теперь он жил с семьей в Калининграде.
        Весь дом у сестер увешан образами, они исправно ходят в церковь и истово постятся…
        - Погадай мне, Натусь.
        - А и давай, пораскину…
        Затертые до бахромы карты аккуратно раскладываются сухими, коричневыми, не женскими руками. Много этим рукам на своем веку поработать пришлось… Вот, туз пиковый лег «на сердце», валет пик «под сердце», и еще чернота: девятка с дамой.
        - Удар мне, что ли?- спрашиваю.
        - Где?- спешит оправдаться Натуся.- Нет никакого удара. Тут тебе королей марьяжных, эвона, целая куча. Женихов-то… Известие получишь, денежное,- она говорит, а сама посматривает на меня, быстро-быстро.- Аль понимаешь расклад-то? Кто научил?- спрашивает настороженно. И ее рука с пергаментной кожей будто ненароком смешивает карточный крест.
        - Да уж знаю. Родная кровь. Клавдия выучила.
        - Я дюже хорошо по картам вижу, если кто потерял чего или украли. Сразу скажу, где искать,- рассказывает Натуся.- А сны тоже можешь разгадывать?- неожиданно обращается она ко мне.
        Я качаю головой отрицательно.
        - И правильно, грех это,- соглашается Натуся.- Я вот жизнь свою всю прогадала,- и спохватывается: - Клавдия дюже хорошо сны разгадывает…
        Клавдия не только разгадывала, она еще и видела вещие сны. Великая сонница была, еще смолоду. Когда в комсомол вступала, видела во сне: поле большое и двое мужчин высоких - один белый, а другой черный; кним людей длинная вереница движется, и делят они тех людей между собой. Каких делят, а некоторые посередке остаются. Клавдия тоже к белому было собралась, а он: «Нет,- говорит,- подожди». С тем и проснулась. «Видно, время мое еще не пришло»,- объяснила.
        Как-то умерла соседка Клавдии, а они подружки были. Клавдия в отъезде была, и старушку без нее схоронили. Клавдия как приехала, так к родственникам усопшей побежала:
        - Рассказывайте, как схоронили, в чем?
        - Все,- говорят,- честь по чести: и платье, и платочек, и тапочки…
        - Эх, жаль, что я не видела, не проводила,- сокрушалась Клавдия, все боялась, что подружку не так обрядили, что будет она обижаться.
        Ночью проснулась Клавдия, вроде позвал ее кто. Подошла к окошку, а там дедушка седенький стоит, в платье, как у попа, борода длинная… Смотрит на Клавдию и спрашивает:
        - Ты, раба Божия, хотела посмотреть, как твою подругу без тебя обрядили?
        Клавдия молчит, только головой кивает: «Я, мол».
        - Ну, смотри.
        И прямо с неба к окну Клавдии гроб опустился, а в гробу бабушка новопреставленная лежит. Как глянула Клавдия и не испугалась. Все убранство у подружки в порядке, все, как надобно.
        - Посмотрела?- старичок строго спрашивает.
        - Да,- отвечает Клавдия,- спасибо.
        - Ну, оставайся, с Богом!
        И исчезло все. Стоит Клавдия у окошка, глаза кулаками трет, а потом смекнула, что не кто иной к ней являлся, как сам апостол Петр! Упала она перед образами, крестилась, крестилась… Утром, едва забрезжило, к соседям бегом побежала.
        - Знаю,- говорит,- в каком виде подружку схоронили.- И рассказывает: так-то и так-то. Соседи только дивятся.
        Карты Клавдия тоже знала, но любила приговаривать:
        - Карта - что? Картинка! Ты на человека смотри, он тебе сам о себе все расскажет.
        Натуся тоже не проста. Она чужую смерть за версту чувствует. Как кому умереть, так она с утра лампадку у образа зажигает. Однажды я сама была свидетельницей: умерла дальняя родственница за много километров. Сестры еще не знали, телеграмму не принесли. Но Натуся с утра лампадку приказала зажечь. Клавдия сразу поняла, к чему это. Попросила:
        - Скажи хоть - кто?
        Натуся спокойно так имя назвала. А потом уже и телеграмму принесли…
        - Когда помру, буду за вами приглядывать,- любит предупреждать Натуся.
        Вещие сны
        Леса у нас действительно колдовские, такие дебри сохранились - доисторические времена помнят.
        До сих пор окружен легендами необитаемый замок на горе. Владельцы его давно сгинули. Ходят слухи, что выжила только незаконнорожденная внучка последнего графа. Дочь графа спас от волков местный купец, с ним и прижила графиня девочку. На острове среди болот сохранился памятник - огромный волк, высеченный из черного камня, изготовился к нападению.
        Я его видела однажды.
        Мы с Глебом и нашими деревенскими друзьями бродили по лесу, среди мачтовых сосен с белыми стволами, собирали землянику горстями: когда опускаешь руку в земляничные кусты и словно расчесываешь спутанные побеги, а на ладони, слипшись бочками, красуются оранжево-алые ягоды, сладко-терпкие, с запахом солнца и земли. Купались в речушке: чистой и глубокой, а когда возвращались, пытались считать роднички, ручьи, источники, казалось, бьющие отовсюду; веселые и прозрачные. Они стремились к реке, становились шире, растекались, пропитывали почву… Земля уже не была надежной опорой, она сочилась коричневой жижей, опасно зыбилась под ногами; здесь лес как будто кончился - лишь изумрудная осока, словно специально посеянная кем-то, застыла под послеполуденными лучами летнего солнца.
        - Болото,- сказал Глеб,- обойдем вокруг.- Мы снова углубились в лес. Здесь он и стоял, словно вырезанный из цельного угольного куска,- застывший в прыжке черный волк.
        - А это для чего?- спросила я, увидев в траве, будто кто-то дерн содрал, круглые проплешины.
        - Ведьмины круги,- объяснил Глеб.- Говорят, это местные колдуны для своих нужд приготовили. Если не хочешь, чтобы память отшибло или еще чего похуже не произошло, обойди такой круг десятой стороной.
        Наслушавшись бабушкиных историй, я тоже полюбила рассказывать сны. Мои сны - лучше любого фильма. Цветные, яркие, сочные, а главное - сюжетные и легко запоминающиеся. Как приснится что-нибудь такое, я запомню, запишу, а потом при случае то девчонкам расскажу, то одной Дашке или Глебу. В зависимости от того, что приснилось, не каждый сон рассказывать хочется, бывает, такие кошмары разворачиваются - криком кричу.
        - Ты снам не верь!- наставляет меня Клавдия.- Пророческие сны редки, чаще лукавый воду мутит, ищет твое слабое место, чтоб уязвить, чтоб сбить с толку, а еще лучше уловить в свои сети. Обман - его оружие, полуправда - главный довод. Человек слаб, бывает, так хочется ему чего-нибудь, так он страстно вожделеет, а лукавый тут как тут - навевает прелестные сны, обвевает грезами и так накрутит, такого тумана напустит, и вроде все вполне правдиво, приметы совпадают, карты обещают успех и удачу, сны - как один, все вещие. Человек и искушается. Верит, поддается соблазну. А как только он поверил, тут его и можно брать готовенького и тепленького. Подсунули ему одну обманку, он ухватился, подсунули другую - опять взял. Нашептали в уши, напели, горы золотые посулили, ах, как хорошо. Все совпало, значит, надо ждать судьбоносного решения, надо делать то-то и то-то. Успех в делах, например, ждет-пождет человек, а его нет. Или девушка уверена, что любимый женится, а он на нее и не смотрит, человек прибыли большой захотел, да незаконно подвизался, а девушка чужого парня собралась увести… Но это уж совсем простые
примеры, в жизни все гораздо хитрее устроено.
        - А как же твои сны?- обижалась я.- А Натусины? Почему они сбываются? Выходит, у вас сны пророческие, а у меня - нет?
        - Глупая ты,- Клавдия гладит меня большой шершавой ладонью по голове,- радоваться надо, что никакого пророческого дара у тебя нет, а если и есть, то лучше бы не было,- добавляет со вздохом.
        - Почему?
        - Дорого платить приходится,- обычно после этого она быстренько сворачивает разговор или переводит на другую тему.
        - А если сон, как наяву, и не знаешь, где ты?- допытываюсь я.
        - Морок это,- безжалостно развеивает мою мечтательность Клавдия.- Чтоб не морочили тебя, как спать ложишься, перекрестись и постель перекрести. Нечистые Креста переносить не могут, вмиг весь морок рассеется.
        Накануне
        Мы пробыли у бабушек пару дней, потом Глебу позвонили из дома, надо было возвращаться. Может, я и осталась бы, но Глеб, не особенно вдаваясь в подробности, сказал:
        - У нас семейный праздник, я уеду на несколько дней. Хочешь со мной?
        Я, естественно, загорелась. Во-первых, Глеб мне и раньше много рассказывал о своих многочисленных родственниках, а во-вторых, я чувствовала, что делаю очень важный шаг - вхожу в его семью.
        Представляла себе большой праздник, накрытые столы, прямо на улице, во дворе, под деревьями, и много людей, которые в ближайшем времени могут стать и моей семьей тоже. Было ужасно интересно и немного страшно, вдруг я им не понравлюсь?
        Я поделилась с Дашкой своими мыслями и опасениями, но моя умница-подруга, как обычно, здраво рассудила: главное, чтоб я нравилась Глебу, а он - мне. Конечно, мнение его родителей тоже важно, но не определяющее. Что же касается каких-то дальних родственников - седьмая вода на киселе, так зачем они мне нужны? И вообще - это всего лишь какая-то семейная тусовка, типа юбилея. Раз Глеб зовет, можно съездить, любопытно взглянуть на тех, с кем придется породниться.
        Слово «породниться», произнесенное Дашкой с важным видом, рассмешило меня.
        - Лис, а тебе не кажется, что ты слишком заморачиваешься?- спросила она.- Вам с Глебом еще и восемнадцати нету, а ты уже семейную жизнь планируешь, родственников каких-то… нужны они тебе, чужие люди. Своих, что ли, мало?
        Выслушав ее, подумала: что это я и правда, как курица с яйцом ношусь со своей свадьбой. Глеб мне пока предложения не делал. Может, и не сделает вообще… А что, найдет себе какую-нибудь… или родственники ему подыщут - подходящую партию, ведь это так называется.
        - Да ты просто боишься!- заявила Дашка.- Боишься незнакомых тебе людей, боишься Глеба и замужества ты боишься, как огня.
        - Я?!- моему возмущению не было предела. И это моя лучшая подруга!
        - Ну не я же,- рассмеялась Дашка,- кто тебе в голову вбил, что ты должна непременно за Глеба замуж идти? Мелодрам пересмотрела? Или свадебные журналы из головы не идут?
        Я смутилась:
        - При чем тут журналы… Просто так положено…
        - Лиса, я тебя что-то не узнаю,- в голосе Дашки возникло беспокойство,- ты перегрелась, что ли?
        - Ладно-ладно, поняла,- остановила я ее. Дашкины нравоучения надо вовремя пресекать, иначе весь день будет читать нотации, делать выводы и учить жизни. Сама, можно подумать, много в ней понимает.
        - Что хоть за событие?
        - Не знаю, что-то семейное.
        - Столетний юбилей троюродной прапрабабушки?- хихикнула Дашка. Ей смешно, а я сразу перепугалась: ведь если бы такая серьезная дата, Глеб сказал бы мне, надо о подарке подумать и вообще…
        - Очень надеюсь, что юбилей будет в следующий раз,- ответила я.- И, Даша, нет ничего смешного в столетней старушке, представь себя в таком возрасте.
        - Да что ты! Я не доживу,- Дашка ужасно веселилась почему-то, но, заметив мое недовольство, согнала с губ улыбку,- ладно, ладно, не обижайся, лучше дай слово, что пригласишь меня на свою золотую свадьбу.
        - Даш!
        - Что?!
        - Ничего!
        - Сглаза боишься? Я не глазливая. А ты вся в оберегах, вон у тебя и булавочка приколота, и медальон заговоренный, не говоря уже о крестике. Ты же непробиваемая! От тебя любая ведьма за два километра шарахается.
        - Ну пожалуйста!
        - Молчу,- Дашка состроила невинную рожицу, очень смешно.- Когда едете?
        - Шестого.
        И тут меня осенило:
        - Слушай, Даш, а хочешь с нами?
        Дашка от неожиданности поперхнулась и закашлялась. Я участливо похлопала ее по спине. Отдышавшись, она помотала головой и ответила:
        - Я думала, вы захотите побыть вдвоем и все такое…
        Может, и захотели бы, в смысле, я захотела, но Дашка была права, я отчаянно трусила.
        Мы собрались, распрощались с нашими деревенскими друзьями и уехали все вместе. Меня все время не покидало ощущение, что я поторопилась. Вполне можно было побыть у бабушек с недельку. Но я не могла оторваться от Глеба, словно меня к нему приклеили.
        Как только мы вернулись, Глеб сразу же помчался домой, и я его почти не видела. Сидела в четырех стенах и злилась на него. Дашка звала меня то гулять, то в кино, то в клуб, но я отказывалась, потому что не хотела быть третьей лишней, ведь Глеба со мной не было. Я сидела одна, злилась, ругалась с Глебом по телефону и считала дни.
        За рекой
        Трамвай заскрежетал, застонали изношенные тормозные колодки, дернулся в последний раз и встал.
        - Прибыли,- сообщил Глеб. И мы выпрыгнули из пустого вагона прямо в густую истоптанную сотнями ног грязь. Пока я думала, откуда в пригороде трамвай и кто оставил столько отпечатков, если, кроме нас, ни в трамвае, ни на улице никого не было, мои друзья ушли вперед.
        Я огляделась. Слева и справа тянулись серые заборы, над головой низкое свинцовое небо и допотопный трамвай на рельсах.
        - Эй! Меня забыли,- крикнула я и, перепрыгивая через особенно глубокие и грязные рытвины, побежала догонять.
        У Дашки лицо было непроницаемое. Глеб выглядел необычно хмуро. Мне захотелось несколько разрядить атмосферу.
        - Не думала, что здесь водятся трамваи,- постаралась пошутить. Вышло не слишком весело. Окружающая действительность не внушала ни доверия, ни радости. Промзона какая-то. В таких местах только фильмы ужасов снимать.
        А в Москве солнце,- вспомнила я. Глеб пожал плечами и пошел вперед вдоль забора. Даша последовала за ним.
        Мне стало стыдно. Не успела приехать, как уже капризничаю. Сама же вызвалась, интересно стало, вот и согласилась, никто на веревке не тянул. Еще и Дашку с собой прихватила. Но ведь мы с ней неразлучны. И сколько раз уже она выручала меня в самых безнадежных ситуациях. Да и я старалась помочь ей, чем могла.
        Мы шагали вдоль трамвайного полотна, стараясь не слишком испачкать обувь; я - сзади, Глеб и Даша - чуть впереди.
        Потом, когда я подняла голову, их уже не было. Они успели уйти далеко вперед. Мне было как-то тревожно и очень одиноко. Неужели я так уж медленно шла? Они так заговорились, что совсем забыли обо мне?
        Я стояла у широкого деревянного моста, перекинутого через грязную речку, несущую серые глыбы ноздреватого льда, похожего на куски сала в непроцеженном бульоне. Честное слово, это уже слишком! Весна в этом году, конечно, задержалась, но на дворе июль месяц, в городе бушует лето, а тут что, микроклимат особый?
        На мосту сохранился снег, поэтому я шла осторожно, боясь гололеда и гнилых досок.
        Глеб и Дашка давно миновали мост, их фигуры виднелись далеко впереди, под старыми, голыми еще деревьями, на фоне двухэтажных послевоенных домов - тех, что строили пленные немцы. Куда мы приехали? Что за унылое место?
        Мне надо было непременно подробно расспросить обо всем Глеба. И я ускорила шаг, почти побежала, не обращая внимания на жидкую грязь под ногами.
        Они ждали меня во дворе перед краснокирпичным двухэтажным домом, он выглядел еще старше немецких бараков, даже печная труба сохранилась. Маленькие полукруглые окна, единственный темный подъезд, чтоб зайти, надо было чуть пригнуться. Как выяснилось, нам с Дашей предстояло тут заночевать. Глеб, приведя нас в этот мрачный старый дом, открыл своим ключом массивную дверь в крохотную квартирку: направо - закуток кухни, прямо - узкий пенал комнаты. Старый линолеум, мебель прошлого века, плюшевый коврик над диваном. Здесь жила старушка. Совсем недавно жила. А теперь, наверно, умерла. Но квартира еще сохранила ее запах, ее настроение, ее тусклые медленные мысли.
        - Очень неуютно,- виновато улыбнулась я.
        Глеб бросил на стол ключи и почти сразу ушел, ничего не объясняя. Сказал «мне надо». И не вернулся. Весь вечер мы с Дашкой просидели на рассохшемся диване и старательно избегали темы «Зачем мы здесь?».
        В ту первую ночь мне снилось, как я мажу лицо Глеба грязью, и грязь такого светлого оттенка, почти серого, будто состоит она из мягкой глины с примесью щебня. Грязь легла неровной коркой, а Глеб удивленно моргал слипшимися ресницами. Проснувшись, я рассудила - сон хороший, грязь снится к прибыли.
        Утром приехал Олег. Поначалу я ему обрадовалась, он шумно ворвался в нашу мрачную квартирку, громко говорил, хохотал, растормошил нас с Дашей. Мы повеселели. Глеб вернулся, как ни в чем не бывало, и с тех пор он уходил и приходил, когда вздумается, без объяснений. Олега он уводил с собой. И в конце концов Даша с ним ужасно рассорилась. А я так устала от неопределенности и неустроенности, так много думала о себе и о Глебе, что не заметила, когда и как исчезла Даша. Уехала, не предупредив меня. Или она все-таки предупреждала? Кажется, она предлагала ехать с ней? Не могла же она просто бросить меня? Или - могла?
        Однажды Глеб и Олег не ушли, как обычно, а засиделись на кухне за полночь. Меня не приглашали в свой междусобойчик, оставили одну в комнате, как будто забыли, перестали замечать. Я не спала, потому что прислушивалась к их разговору, но никак не могла ничего уловить, даже обрывки фраз были едва слышны из-за закрытой двери.
        Глеб ушел под утро. Когда я встала, Олег, смеясь, показал мне свою толстовку, всю в отпечатках губной помады.
        - Когда ты успел?- удивилась я.
        - Долго ли, умеючи,- усмехнулся он,- девки пошли отчаянные.
        Так вот почему Дашка уехала от него, догадалась я. Олег вовсе не такой уж хороший, как представлялся.
        А потом случилась и вовсе невероятная история. Глеб напился впервые в жизни. Это случилось в тот день, когда я убежала. Побег не удался. У меня хватило сил только на то, чтобы добраться до остановки и сесть в пустой и мертвый трамвай. Но перед моим бесславным побегом я оставила Глебу записку о том, что больше не могу оставаться, что уезжаю и если он захочет меня увидеть, то пусть звонит, я буду ждать его звонка. Короткая записка, написанная впопыхах, попытка напомнить о себе. Не знаю, на что я рассчитывала, чего ждала. Нет, неправда. Знаю - я хотела, чтоб он догнал меня, вернул и все стало, как прежде.
        Я долго сидела в пустом трамвае. До тех пор, пока Глеб, злой и мрачный, не ввалился в него. Я не сразу поняла, что с ним. Просто удивилась и испугалась его блуждающего темного взгляда. В руке он держал бутылку пива. С трудом сфокусировав на мне взгляд, Глеб с усилием произнес:
        - Чего сидишь… Не работает. Не видишь?- Он поднес бутылку ко рту и не отрываясь выпил до дна. Я была в ужасе. Глеб никогда раньше не пил, во всяком случае при мне. И мне показалось, что сейчас ему станет плохо, он потеряет сознание, его стошнит. Я совершенно растерялась, не зная, что делать. Но Глеб, хоть и покачиваясь, довольно твердо стоял на ногах. Лишь помрачнел еще сильнее. «Да ведь он невменяем!» - подумала с отвращением.
        - Выходи,- приказал Глеб,- ты никуда не уедешь.
        Я попыталась возмутиться, даже сделала попытку вырваться, ведь трамвай - не единственный вид транспорта, можно уехать на автобусе, маршрутке, поймать машину, наконец.
        Глеб только рассмеялся:
        - Интересно, где ты тут увидела маршрутку?
        Я вышла из бесполезного трамвая, посмотрела на ржавые рельсы, уходящие в перспективу между глухими бетонными заборами. Я не знала, как далеко тянулись эти рельсы и что там, за заборами. Но при взгляде на них меня охватила безмерная тоска. Идея убраться из этого жуткого места уже не выглядела такой уж простой.
        Она стала неразрешимой.
        На меня навалилась апатия, глухая, безразличная, в самом деле, зачем мне куда-то уходить, надо дождаться, пока не закончатся торжества (какие торжества, я даже не знала, в чем суть этих торжеств).
        Глеб словно очнулся, почувствовал мое состояние и впервые за все эти дни взял меня за руку, он был почти прежним, почти нежным, он уговаривал вернуться, обещал, что уже завтра (!) все решится, и мы уедем вместе. Надо только немного потерпеть. «Будет весело»,- пообещал он, когда мы возвращались через мост.
        По дороге он купил пива в единственном киоске с крохотным оконцем. Я попыталась не разрешить. Мы стали ругаться и ругались, пока не вошли в подъезд.
        - Послушай, мне и без того ужасно дерьмово,- заявил Глеб.
        - Так объясни, наконец, в чем дело?- злилась я.- Что происходит? Ты понимаешь, что с тобой рядом невозможно находиться. Я тебя не узнаю с того самого дня, как мы сюда приехали. Зачем мы здесь? Куда ты исчезаешь каждый вечер? Олег как с цепи сорвался. Дашка уехала. Кстати, как она уехала? Как выбралась отсюда и выбралась ли?- страшная догадка ошеломила меня, а что, если Дашка до сих пор бредет по подсохшей грязи между бесконечными бетонными заборами… И больше никогда, никогда не выйдет к дороге, не встретит людей, никто не поможет ей…
        - Я должен догнаться,- угрюмо твердил Глеб,- иначе никак невозможно. Мне необходимо, ты не понимаешь…
        Глеб стал мне противен, и я замолчала. Выдохлась, поникла. Мое молчание заставило замолчать и Глеба. Постояв на площадке, он шагнул к лестнице и в сердцах швырнул пивную бутылку в лестничный проем.
        - Зачем? Утром придется все убирать. Теперь там полно стекла.- На самом деле мне было абсолютно все равно. Но брать веник, совок, спускаться вниз, чтоб подмести осколки, не было ни желания, ни сил.
        Глеб открыл дверь, я молча прошла в комнату мимо него. Из кухни выглянул Олег, он что-то крикнул по-петушиному и сам же рассмеялся. Потом они снова сидели допоздна и, кажется, пили. По крайней мере Олег пил.
        Я не ходила на кухню, не могла видеть бардака из кусков хлеба, накромсанных помидоров, объедков и огрызков в пивных лужах, засохших и свежих.
        Старушечья квартира постепенно превращалась в мрачную крысиную дыру, пещеру людоеда. Комната покрывалась пылью и паутиной, кухня - мерзкими объедками и плесенью.
        Я уже не жила. Ничего не ждала. Я умирала и сама не понимала, как и за что.
        Утром Глеб и Олег внезапно протрезвели.
        Родня
        Глеб снова исчез. Я долго искала его, бродила по пыльным улицам. Так и не найдя, отправилась к остановке автобуса. У меня появилась слабенькая надежда: вдруг удастся уехать отсюда. Сейчас подъедет автобус, в нем будет водитель, он непременно знает, откуда отправляются другие автобусы. Если я как-то попала в это проклятое место, в этот чертов пригород, значит, где-то рядом находится город. Мой город. Там прошла большая часть моей жизни, там мои родители, мой дом, друзья, все, что мне дорого, все, кого я люблю. Еще есть бабушки и дед, к ним так просто добираться: села на электричку - полтора часа, потом автобус - и на месте. По сравнению с этим ПРИГОРОДОМ - далеко. Но почему я могу свободно перемещаться туда и оттуда и не могу вырваться отсюда? И где это - здесь? Что за странное место, где вместо лета холодная весна, хотя я точно знаю - сейчас лето. Но если сейчас лето там, в моем мире, то выходит, этот мир не мой? Нет-нет, так можно и до бреда додуматься. Почему не лето - самое настоящее лето. И солнце вышло, и листья, и трава вдоль дороги. Правда, небо снова затянуло тучами, но ведь так бывает, и
летом бывает.
        Напротив меня остановился старый, с раздутыми боками автобус, тяжело завалился на борт, качнулся и замер. Открылись двери, и навстречу мне выплыла мама Глеба.
        Честно говоря, я ее не сразу узнала. Вылезла какая-то тетка, взъерошенная, в цветастом платье, в глазах зарябило. Потащила сумки, надрываясь. Увидела меня, расплылась в улыбке накрашенным ртом:
        - Василиса! Вот это сюрприз! Что же ты стоишь столбом, помоги!- Я бросилась к застрявшей в автобусных дверях женщине, похожей на маму Глеба, и помогла выволочь сумки и тяжелые коробки.
        Она отдувалась и фыркала:
        - Уф, упарилась!
        - Вы откуда?- Я все еще пребывала в сомнениях: она ли?
        - Из дома, деточка, из дома,- она тараторила и обмахивалась носовым платком.
        - На этом автобусе?- переспросила я. Она обернулась, автобуса уже и след простыл.
        - На автобусе, ох уж этот общественный транспорт! Знаешь, я очень плохо переношу автобусы, страшно трясет.- Она болтала не переставая, между тем к нам стали подбираться со всех сторон какие-то незнакомые тетки, почти на одно лицо, с одинаковыми прическами - короткими стрижками, в цветастых платьях или блузках с юбками, туфли на низком каблуке. Широкие, с крепкими руками и спинами. Они целовались с мамой Глеба, пожимали руку, обнимали, подхватывали коробки и сумки, говорили все разом, неразборчиво, низкими гудящими голосами. Если не вслушиваться, то звучало как прерывистый гул: зззууууу-у-у-у…ззз.
        И вдруг среди всей этой кутерьмы появился Глеб. Он подошел ко мне, ни на кого не обращая внимания, отвел в сторону.
        - Сегодня намечается очень важное семейное мероприятие,- сообщил он,- ты и я должны на нем присутствовать.
        - Вот как, ну наконец-то!- Я почти обрадовалась. И совсем забыла спросить, куда это он запропастился с кладбища. Надо было рассказать ему о чудесном мальчике из гроба, о старушке, еще о чем-то, ах да, об автобусе, на котором я хотела уехать, но вместо всего этого я сказала:
        - Знаешь, я едва узнала твою маму.
        Он не ответил.
        - Куда мы идем?- спросила я, не узнавая пригорода. Нет, конечно, пригород оставался пригородом, но вместо скучных двухэтажных бараков возле моста вдоль дороги выстроились деревенские дома с палисадниками и крашеными заборами.
        - В клуб,- ответил Глеб.
        Мы шли по подсохшим тропинкам и начинающим зеленеть улицам к местному клубу, где семейство Глеба арендовало актовый зал.
        Да что там зал! Весь клуб принадлежал сегодня им! Как выяснилось, тут вообще все им принадлежало.
        Их оказалось очень много: молчаливых и шепчущихся, низкорослых мужчин неопределенного возраста в смятых пиджаках цвета пыли; крупных женщин в цветастых юбках и вязаных кофтах, с непомерными ступнями в мужской обуви; раскрашенных некрасивых девушек, безвкусных, хихикающих… Я невзлюбила их всех сразу, от них веяло угрозой, настолько реальной и конкретной, что я ощущала ее кожей, и направлена она была на меня.
        Они игнорировали меня, как только я подходила к ним, сбившимся по углам, их голоса сливались в зловещее шипение.
        Я стояла одна и старалась воспринимать происходящее как дурацкий спектакль, с которого нельзя уйти.
        Все напряженно ждали. Но они, в отличие от меня, знали, чего ждут.
        Глеба торжественно вывели на сцену два престарелых дедка. Он подошел к самому краю и поздоровался с присутствующими. Его приветствовали радостным утробным гудением.
        Низкорослый мужичок с внешностью поселкового завклубом долго и монотонно говорил о том, что человек несет ответственность перед своей семьей, своим родом, что он обязан всеми силами способствовать росту и укреплению семьи, трудиться на благо или во благо… завклубом нес чепуху со сцены, присутствующие с благоговением внимали. Я с удивлением всматривалась в их лица - сосредоточенно-серьезные, они не притворялись, все, что говорил помятый завклубом, было действительно важно для них.
        Я не понимала, к чему он клонит. Пробираясь в череде долгих велеречивых фраз, напыщенных и цветистых выражений, прокладывая тропинки среди словесного мусора, я утомилась и потеряла нить, точнее, я упустила суть - главное, ради чего весь сыр-бор. Зачем все эти люди собрались здесь, зачем достали из нафталиновых шкафов лучшие наряды, сделали прически, заклинили ноги в неудобной «выходной» обуви.
        Семейство с большим пиететом относилось к своим традициям, но что это были за традиции, я не имела ни малейшего представления. Завклубом, помимо всего прочего, страдал некоторыми дефектами дикции, а обратиться за объяснениями к кому-то из стоящих вокруг угрюмых родственников я не решилась.
        Мне удалось понять лишь то, что Глебу предстоит исполнить в этом балагане некую формальную роль, то ли традиционно принятую в его семье, то ли только что кем-то придуманную. Завклубами частенько бывают больны фантазиями, навеянными дешевыми сериалами. Мятый мужчина на сцене был явно из их числа.
        На сцену вынесли бутафорский венец с зубчиками, венец возлежал на плюшевой лиловой подушечке, к таким обычно медали прикалывают на похоронах военных. Меня передернуло.
        А Глеб благожелательно улыбался!
        Завклубом, повернувшись спиной к зрителям, продолжал говорить. Он говорил о его отце, о деде, который не дожил и не смог сегодня передать бразды правления, о прадеде… и еще о цепочке совсем уж далеких предков, из поколения в поколение честно исполнявших свой долг перед родом.
        Глеб перестал улыбаться, опустил голову, задумался… В зале стояла его мать, но отец не приехал. Почему? Я хорошо знала его, он мне нравился: всегда бодрый, остроумный, веселый. Он не явился и не стал участником балагана. Разумеется, ведь он нормальный! А эти все здесь - чокнутые! Теперь все стало на свои места. Надо было срочно тащить Глеба со сцены и увозить, не медля ни секунды. Я стала пробираться вперед, на меня оглядывались с недовольными минами, со всех сторон раздалось шиканье. Их плечи сомкнулись, закрывая мне проход к сцене.
        А там в это время «венец» перекочевал с подушки на голову Глеба и глупо щерился острыми тусклыми зубцами в низкий потолок. Глеб побледнел и стал очень серьезен.
        Завклубом, подпрыгивая от воодушевления, принялся вещать о продолжении рода, о последнем и единственном отпрыске по мужской линии, способном нести это святое бремя на своих широких плечах.
        Он не замолкал ни на минуту, из него буквально бил фонтан красноречия. Он поведал собравшимся о некоей достойной девушке, способной пройти рука об руку с последним и самым лучшим… И еще что-то об обязанностях и долге… До меня стало доходить.
        Я думала, Глеб возмутится. Я думала, что сейчас он остановит глупого оратора, сбросит дурацкую жестянку с головы, сойдет со сцены, остановив тем самым весь этот бред. Но ничего такого Глеб не сделал, он стоял и глупо, самодовольно ухмылялся.
        Завклубом резко повернулся лицом к залу и ткнул указательным пальцем в мою сторону.
        - Родные мои,- с умилением проворковал он,- с нами сегодня находятся друзья нашего Глеба, они приехали вместе с ним, чтоб поздравить и порадоваться вместе!- Я вздрогнула. Кого он имел в виду? Олега? Но где Олег?
        Несколько десятков пар глаз сосредоточились на мне.
        - Все мы не без греха,- услышала я, одна из теток поглядывая на меня, переговаривалась с другой,- мужчинам позволительно по молодости…
        Лучше бы они меня побили, честное слово! Нет, они меня просто вычеркнули, я была оставлена в прошлом Глеба в качестве его подружки, что ж, всякое бывает, мальчику ведь надо на ком-то учиться…
        Я осталась в прошлом парня, стоящего сейчас на сцене с холодным лицом и взглядом, смотрящим поверх голов собравшихся в зале людей.
        Инициация прошла успешно. Глеб стал одним из них? Он стал одним из них, достаточно было потешить его самолюбие пресловутыми правами главы рода? Я не могла поверить!
        На сцене началось чествование героя дня. Родственники выстроились цепочкой, каждому хотелось подняться к Глебу, пожать его руку, похлопать по плечу, сказать напутственное слово. Меня постепенно оттеснили к выходу.
        Не вечно же они будут держать его на сцене?- думала я, когда-нибудь он спустится, ведь он живой, у него есть потребности. Интересно, он вообще помнит обо мне? И где Олег, наконец!
        Очень хотелось уйти, и в то же время я не могла оторвать ног от пола, все смотрела и смотрела на Глеба, в глазах рябило, голова разболелась. Я изо всех сил пыталась понять его - «ведь понимание - одна из главных составляющих гармоничных отношений…» От этой фразы у меня скулы свело. И откуда она могла возникнуть?
        «Перечитала гламурных журналов, вот и осела»,- ехидно подсказал внутренний голос или тот, кто пытался себя выдать за мой внутренний голос. У меня, вообще-то, до сих пор не было никаких голосов, я как-то вполне справлялась без них.
        Мне очень хотелось уйти, но я стояла как вкопанная. Ждала.
        Наконец, Глеб спустился в зал. Церемония закончилась.
        Внутри меня вспыхнула спасительная надежда: «Ну конечно! Это просто бредовая церемония, не больше. Сейчас он подойдет, и все станет как прежде. Мы уедем отсюда, и я даже не вспомню, а если и вспомню, то только в кошмарном сне!»
        Глеб шел ко мне, то и дело улыбаясь и обнимаясь со своими родственниками.
        Я смотрела на него и не узнавала. Как будто что-то происходило с моими глазами. «Ведь это Глеб?- спрашивала я сама себя.- Ведь это тот самый парень, которого ты любишь? Посмотри, посмотри, это он, именно теперь он настоящий, а тот, что был с тобой в городе,- придуманный тобой. Примешь ли ты его таким, какой он есть на самом деле?
        Смотри внимательно, люди, которые тебя и его окружают,- его родня. У него с ними одна кровь, генетические корни, память предков. Вот ты их презираешь, они кажутся тебе смешными, нелепыми, глупыми, а на самом деле вон та тетенька, возможно, самая нежная и любящая мамочка, а та старушка - хлебосолка и кулинарка, каких поискать. Бездарный завклубом, возможно, научил Глеба играть на гитаре, показал первые аккорды, и каждый из них - безликих для тебя - сделал нечто очень важное для Глеба, а еще они все его очень любят и принимают таким, какой он есть, и он знает об этом.
        Хочешь быть с ним, научись любить их».
        Да, но как же их полюбить, если они отвергают меня?
        «А что ты сделала для того, чтоб тебя приняли? Ты попыталась понять их, проникнуться их нуждами? Ты попыталась стать одной из них? Ты, вообще, кто такая?!»
        Действительно, кто я такая?!
        Глеб подошел, взял меня за руку и вывел из зала, мы пошли по узким коридорам, старые дощатые полы скрипели под ногами, пахло древесной трухой и застарелой пылью.
        - Теперь мы можем уехать?- робко спросила я.
        Глеб с прежней нежностью погладил меня по руке, почти с прежней. Теперь в нем сквозила снисходительность старшего к капризам маленькой девочки.
        - Потерпи еще немного,- мягко ответил он.
        - Ты хоть объясни мне, что здесь происходит,- робко попросила я, к горлу подкатил комок, я с трудом сдерживала слезы.- Глеб, я не хочу, чтоб ты думал, будто я капризная девчонка, не способная понять важных дел взрослых людей. Но окажись в подобной ситуации даже взрослый человек, он ведь тоже не поймет. Потому что со стороны ваши семейные обряды выглядят по меньшей мере странно…
        Он поморщился:
        - Лиса, пожалуйста, не надо рассуждать о том, чего не знаешь.
        - Глеб!- Я не смогла говорить, слезы душили.- Скажи мне только, ведь ты не всерьез? Не всерьез?
        - Что значит «не всерьез»,- Глеб отстранился, смотрел надменно, даже высокомерно,- думаешь, такими вещами шутят?
        - Какими вещами?- опешила я, даже слезы перестали течь по щекам.- Глеб, ты о чем?
        Он расправил плечи, потемнели глаза, побледнели скулы.
        - О том, что наша семья нуждается во мне. Я мужчина, последний из рода, семья возлагает на меня ответственность…
        Я слушала и не верила своим ушам.
        - Ты нуждаешься в их поклонении не меньше, чем они в твоей покорности?- с ужасом спросила я.
        Неожиданно Глеб смягчился и стал говорить проще:
        - Они, как дети, считают, что знают, как лучше. Наш род загибается. У нас нет ни одного здорового мужчины, а значит - нет детей…
        - И ты станешь для них племенным быком?- отшатнулась я.
        - Ну почему ты так реагируешь?!- обиделся он.
        - Глеб, тебе нет еще и восемнадцати! Мы живем в двадцать первом веке! Очнись! Какой род? Чей? Посмотри на них, если они загибаются - пусть. Кому и зачем они нужны?
        - Ну, знаешь!- воскликнул он.- Могла бы и помолчать, просто из уважения. Я думал, ты умнее!
        - Я тоже думала!- выкрикнула я в ответ и, развернувшись, побежала прочь от него. Я бежала по запутанным коридорам, искала выход, но коридоры все тянулись и тянулись, может, я просто бегала по кругу, не различала нужную мне дверь в ряду одинаковых, выкрашенных бурой краской.
        Я бежала, пока не наткнулась на девчонок, собравшихся в углу и о чем-то хихикающих. Одна из них - крашеная блондинка с пережженными волосами, с кукольным лицом, выпачканным косметикой, с красными от помады губами, вся в алых рюшах полупрозрачного наряда, увидев меня, скривила губки и отвернулась. Ее подружки с любопытством осмотрели меня, но сделали вид, будто не замечают.
        Что-то произошло со мной. Я сорвалась. Не выдержала. С криком бросилась на блондинку в красном, схватила ее за рюши, сгребла в охапку, остальные с писком разбежались, как крысы.
        Глеб догнал меня в тот момент, когда я с ожесточением рвала в клочья алое платье и волосы безжизненной блондинки, оказавшейся всего лишь тряпичной куклой, мягкой и податливой. Я рвала ее до тех пор, пока она не превратилась в груду лохмотьев.
        - Ты врешь!- кричала я.- Ты все знал заранее! Но я! Зачем я понадобилась в этом спектакле?!
        Глеб молча наблюдал за мной, не пытаясь остановить.
        Когда от блондинки ничего не осталось, в руках у меня оказалась целлулоидная куколка, такой пупсик-девочка - клетчатая юбка, кофточка, тапочки, хвостик на затылке…
        Я смотрела на игрушку и знала - вот она!
        Я ее узнала. Эта девочка стояла там, в зале, прислонившись к дверному косяку: маленькая, тихая, в клетчатом платье с широкой юбкой и с жидким хвостиком русых волос на затылке. Она, кажется, тоже хотела подойти к Глебу, но он что-то сказал ей, я не расслышала, и она, опустив голову, покорно отодвинулась в сторону.
        Я покрутила куклой у Глеба перед носом.
        - Это твоя невеста?- усмехнулась невесело.
        - Откуда ты знаешь?
        - Там в зале ты приказал ей уйти, погулять куда-нибудь. И она послушалась.
        - Мало ли что тебе показалось!- возмутился он.
        Я не собиралась отступать, все было предельно ясно.
        - Значит, ты женишься.
        - Ну и что!- он вздернул подбородок.- Это чистая формальность!
        - Правда?- не унималась я.- А почему же ты не сделал эту чистую формальность со мной?
        - Не хочешь же ты сказать, что я в нее влюблен!- он старался уйти от прямого ответа.
        - Влюблен? Нет, не влюблен… Хотя кто тебя знает… Тебя развели, как мальчишку на новую игрушку, купили. За тебя решили всю твою жизнь, разложили по полочкам. У тебя даже нет права самому выбирать себе девушку, которая станет матерью твоих детей! Ты - ничто! Кукла! Как и эта твоя…
        - Прекрати! Ты ничего не понимаешь!- резко схватив меня за руку, Глеб несколько секунд боролся с желанием то ли ударить меня, то ли убежать. Но все-таки ему удалось взять себя в руки.- Успокойся,- тихо попросил он,- успокойся. Потерпи еще, потом мы уедем, и все будет как раньше…
        Он попытался обнять меня, я дернулась, его прикосновение вызвало у меня физическое отвращение. Глеб не настаивал, видимо, почувствовал. «Идем»,- сказал и повел меня к выходу, прочь. На воздух…
        Вырвавшись на свободу из душных и темных клубных коридоров, я почувствовала себя немного лучше.
        Немного отдышавшись и сумев взять себя в руки, я смогла рассуждать. Из любого положения, как известно, всегда есть как минимум два выхода, так любит говорить Дашка. И хотя она меня бросила одну в очень трудное время, я все-таки была склонна верить ей.
        - Подожди, я на минуту,- сказал Глеб и исчез. Я была даже рада его отсутствию. Теперь можно спокойно пройтись и все обдумать.
        Едва я обогнула угол клуба, как наткнулась на двух местных алкоголиков, примостившихся на фундаменте. Они разбирали кульки с дармовой закуской и хвалили хозяев за их щедрость, жениха за его положительность и невесту за скромность. Один из них рассуждал.
        - Глеб-то парень нормальный, я отца его помню - вот таким,- он показал ладонью от земли.- Нормальный мужик. Я вообще всю их семью знаю. Нормальная семья.
        Другой поддакнул, извлек из кармана замызганной куртки бутылку, из другого - стакан.
        - За их здоровье,- предложил.
        Первый согласно махнул рукой. Выпили.
        - Невеста тоже нормальная, видел?
        - Скромная девушка…
        Первый поднял кверху палец:
        - О! Скромная!
        - Ну, за ее здоровье!
        Они неспешно выпивали, закусывали, а я стояла, как дерево, намертво вросшее корнями в землю; яждала бурю, и буря поднималась во мне, проходила сквозь меня, как вода, что качают древесные корни, но ее было много, и она сорвала все путы, снесла заведенный порядок, обнажила корни, понесла…
        Я бросилась с криком прочь от этого места, от этих слов, людей, от Глеба…
        Теперь я знала, как раньше уже не будет. Если только Глеб станет мужем этой скромницы, он превратится в часть плана своего жуткого семейства, он уже стал частью этого плана.
        Она будет с Глебом, останется с ним навсегда. Точнее, он останется. Семья найдет возможность привязать его к ней, к дому; они заставят их рожать им подобных, новый перегной для новой почвы.
        А я? Как же я?
        Боевая подруга? Ошибка юности? Зачем Глебу понадобилось унижать меня? Неужели нельзя было обойтись без ненужной бывшей подружки? Мое присутствие придавало ему значимости? Зачем я здесь?!
        Кто-то должен ответить на мой вопрос! Я потребую ответа!
        И тогда я решительно вернулась к клубу и поднялась на крыльцо. Едва я переступила порог, как столкнулась с матерью Глеба.
        - Василиса,- залепетала она, отводя взгляд,- как хорошо, что ты здесь. Глебу сейчас, как никогда, требуется поддержка, особенно важна дружеская рука. Ты же знаешь, как хорошо я к тебе всегда относилась, надеюсь, мы останемся добрыми друзьями и впредь ты будешь частым гостем в нашем доме…
        - Лариса Дмитриевна, где ваш муж?- грубо перебила ее я.
        - Что?!
        - Где ваш муж, где отец Глеба, я спрашиваю?
        - Ах, отец!- воскликнула она.- Видишь ли, у него сейчас очень много работы, командировки, то да се, длительные,- она широко улыбнулась, получилось фальшиво.
        - То есть, я так понимаю, он ничего не знает о том, что здесь творится?
        Она хлопнула несколько раз густо накрашенными ресницами, надула губы:
        - В смысле?
        - Без смысла! Ваш муж - отец Глеба - почему-то предпочел не принимать участия в вашем мероприятии. Или он вообще не знает о том, что у вас тут творится?
        - Василиса, что ты говоришь!- она округлила глаза.- Всегда такая вежливая девочка и вдруг грубишь старшим,- она осуждающе покачала головой.
        - Ау! Лариса Дмитриевна, вы меня слышите? Я, между прочим, ровесница вашего сына. Но его вы не считаете мальчиком, иначе не разрешили бы жениться, ведь так?
        - Что ты, что ты!- Она начала махать на меня руками и вдруг стала похожа на здоровенную курицу, остроклювую, пучеглазую, растрепанную, пеструю, аж в глазах рябило.
        - Я думала, ты желаешь ему счастья!- закудахтала патетически.- Ах-ах… ах-ах-ах…- и побежала по коридору, растопырив руки-крылья, потряхивая рыжевато-красным хохолком-гребешком.
        - Стойте! Стойте же!- Я понеслась следом, но она успела куда-то свернуть, войти в какую-то дверь и затаиться там. Я дергала дверные ручки, распахивала, заглядывала, бабахала что есть сил и бежала дальше. За одной из дверей толпились люди, и Глеб был среди них, я влетела и, ни на кого не обращая внимания, потребовала, чтоб он немедленно подошел ко мне.
        Громко стуча каблуками, вошла одна из бесчисленных теток. Лицо угрюмое. И этим вражьим элементом была я.
        Тетка несла в руках несколько целлофановых пакетов. В пакетах - еда, месиво из винограда, помидоров, пирожков…
        - Для кочета,- жутко осклабившись, сообщила она, рассовывая пакеты в протянутые руки гостей. Мимо меня она прошла, словно я - пустое место. Было бы возможно - она прошла бы сквозь меня.
        - Пирожок хочешь?- миролюбиво спросил Глеб.
        - Нет, спасибо. Это - для кочета, для петуха то бишь. А кочет - ты! На откорм и в суп, чтоб был наваристее.
        Глеб поднес пирожок ко рту, но остановился, так и не надкусив.
        - Это же просто обычай! Старый деревенский обычай!- Он всем своим видом показывал, что не хочет ссориться. Зато я хотела:
        - Уходящий корнями в далекое прошлое твоей семьи, твоего рода, твоей деревни,- парировала.- Обычай, обрекающий тебя на роль шута в спектакле абсурда! А я? Кем тебе прихожусь я? Меня можно просто сбросить со счетов? Я - никто?!
        - Ты не права,- Глеб попытался остановить меня, но не было уверенности в его голосе. Что-то мешало. Я знала что.
        Родня тешила его самолюбие, давала иллюзию значимости, верховности, главы рода…
        Но неужели он ничего не понимал?! И имела ли я право бросить его здесь на растерзание? Даже если мы больше никогда не будем вместе, даже если я разлюбила его?
        Ведь это же он - Глеб, тот самый парень, с которым мы встречались последние два года, с которым познакомились во время волшебных рождественских каникул в деревне, где живут мои бабушки, а у его родителей есть небольшой дом. О, сколько воспоминаний связано с этим домом! Сколько праздников и вечеринок мы в нем устраивали, сколько времени провели, сколько приключений пережили. Взять хоть наш с Дашкой весенний приезд, когда мы решили посмотреть на настоящий шабаш ведьм. Насмотрелись, конечно. Чуть дом не сожгли. Пожарная машина приезжала. Но ведь Глеб ни слова не сказал и приехал с самой ранней электричкой, потому что мы сами на себя навлекли беду, а они с Олегом примчались нас спасать. А как мы отмечали Ивана Купалу! Какой костер у нас был, мы же через него вместе с Глебом прыгали, крепко держась за руки. И не разжали, хотя страшно было, кострище здоровенное, угли полыхали… И Дашка с Олегом прыгали…
        Правду говорят о настоящих друзьях - мы вместе прошли огонь, воду и медные трубы. Вот и мы с Глебом на медных трубах сломались.
        И не только мы. Дашка с Олегом тоже.
        Господи, да где же они? Где Дашка? Где Олег? Теперь, когда надо срочно спасать Глеба, их и след простыл. Нашли время ссориться и ревновать. Ведь друг пропадает, не ведает, что творит, оболванили его окончательно.
        Господи, сколько же дней длится этот кошмар? Как давно мы здесь?
        Какое сегодня число? Какой день недели?
        И главное, я что-то еще вспомнила, связанное с кочетом. Кочет - это петух, так? В языческой традиции во время празднования Солнцеворота на костре сжигали петуха - своего рода жертвоприношение. Только кому? Еще при Петре Первом петухов жгли, непременно белых почему-то. В отличие от жрецов вуду, те, кажется, жгут черных кочетов. Вряд ли среди родственников Глеба найдутся жрецы вуду, но что они исповедуют на самом деле, кто их знает? Может, они какие-нибудь сектанты, а что, их сейчас развелось - и не перечислить. Кого только нет. В этом Богом забытом предместье завелся какой-нибудь проповедник, завлек в свои сети целое семейство, а что - запросто! Запудрил мозги завклубом, и в том самом зале, где короновали Глеба, зомбировал всю его родню. Теперь они подбираются к тем, кто не присутствовал: Ларису - маму Глеба - они быстренько заполучили, остался сам Глеб и его отец. Так, это понятно. Но есть одно «но» - я. Не вписываюсь я в эту схему. Если только у меня какие-то особые способности и я не поддаюсь внушению. Так, уже ближе. Мы - друзья Глеба - тоже должны были влиться в секту, но по каким-то причинам
нас не инициировали. А Глеб, как наиболее восприимчивый и перспективный, поддался. Постепенно они устраняют нас - как препятствующих обращению Глеба. Олега и Дашку уже куда-то дели. Остаюсь я. Пока на меня никто не покушался, но ведь я и не предпринимала ничего.
        Нестыковка! Меня одурманили, это точно. Вся история с уродцем и его похоронами - бред чистой воды, галлюцинация. Итак, меня тоже зомбируют, причем активно. Я сопротивляюсь.
        Что-то ускользало, важное, даже главное.
        Как там говорит Дашка - «ищи, кому это выгодно».
        Пока я не видела никого, кто показался бы мне особенно опасным. Скорее все родственники выглядели как актеры плохого провинциального театра, слишком ненатурально. Они играли роли. Разыгрывали представление.
        Из всего этого можно сделать только один вывод: никакой свадьбы не будет. Здесь все и всё ненастоящее.
        Я в эпицентре чудовищного розыгрыша. Глеб - жертва. Кто палач? И состоится ли казнь?
        Надо искать помощь. Одной мне никак не справиться. Я слишком запуталась, вот если бы со мной была Дашка! Она бы смогла взглянуть на все со стороны.
        Свадьба
        Подготовка шла полным ходом. Деловитые и молчаливые сновали туда-сюда бесчисленные родственники. Я стояла в стороне и наблюдала в некотором отупении. На меня никто не обращал внимания.
        Я знала, в клубе наряжали невесту. Глеб куда-то исчез, видимо, тоже готовился или готовили?
        Что меня удивило: столы ставили прямо на мосту, круглые, пластиковые и такие же стулья, взятые, видимо, из столовой напрокат. Женщины торопливо набрасывали на убогую мебель бумажные скатерти, ставили украшения - аляповатые вазочки с жалкими букетиками каких-то невзрачных цветов.
        Я смотрела на мост, на столы, ветер рвал углы скатертей, переворачивал легкие вазочки, трепал платья и юбки женщин. Я услышала обрывки разговоров, накрывальщицы показывали друг другу на тот берег реки, и я впервые обратила внимание на белый храм за мостом. Как же я раньше его не замечала! Ведь именно там я могу попросить помощи, объясню все священнику, он не станет венчать Глеба с этой девчонкой. Больше не раздумывая, я почти бегом пробежала через мост, лавируя между столами.
        Высокая белая стена, крыльцо с одной ступенькой, маленькая низкая дверь. Наверно, главный вход с другой стороны - успела подумать я, как дверь распахнулась, и на крыльцо выбрался здоровенный детинушка в золоченых ризах поверх рясы, светло-рыжая борода широким веником лежала на округлой груди, плавно переходящей в пузо. Он выглядел несколько осоловело, в правой руке держал початую бутылку коньяка или чего-то в этом роде. Пахнуло спиртным, я подумала было о том, что нехорошо священнику в таком виде совершать таинства, но одернула себя, кто я такая, чтоб судить…
        Я бросилась к нему и взмолилась:
        - Батюшка!- спохватилась, опомнилась, склонила голову, сложила ладони лодочкой и проговорила со смирением: - Благословите!
        Он улыбнулся мне улыбкой пьяного счастливого человека, аккуратно поставил бутыль рядом с крыльцом, чтоб не зацепить ненароком ногами, и, склонившись ко мне, возложил широкие теплые ладони на мою взлохмаченную голову. Я зарыдала от облегчения.
        - Это хорошо,- увещевал меня благостный басок батюшки,- это хорошо, дочь моя, поплачь. Сразу легче станет.
        Я сбивчиво принялась рассказывать ему о том, что за гадость готовит семейство Глеба, о том, как его обманом заманили в ловушку, о том, как нас насильно удерживают здесь, о психологическом давлении и манипулировании. Я много о чем говорила, хотелось, чтоб он услышал, понял, от волнения я путалась, перескакивала с одного на другое, то плакала, то возмущалась, то требовала какой-то высшей справедливости.
        Я искала высшей справедливости у человека, которого приняла за священника местной церкви, я даже не спросила у него, кто он на самом деле. Я выболтала ему всю подноготную, а в ответ услышала:
        - Ты напрасно так волнуешься, дитя, уверяю тебя, ты находишься среди весьма и весьма порядочных и всеми уважаемых людей. Может быть, ты просто позавидовала счастью Глеба, а?- и он довольно фамильярно потрепал меня по щеке.
        Боже мой! Да ведь у него даже креста не было! Кто он такой?! Ряженый? Как и все они здесь! Этот лжепоп защищал только один интерес - интерес проклятого рода!
        В очередной раз они опередили меня.
        Я вырвалась из-под добрых пьяных ладоней и побежала прочь, обратно, через мост, к клубу, откуда вот-вот должен был появиться Глеб с предназначенной ему невестой и со всей этой толпой уродов, то есть семьей.
        Я неслась по мосту, переворачивая столы.
        Падали, разбиваясь в пыль, аляповатые вазы из дешевого стекла, умирали в осколках и грязных потеках вездесущие пионы, а я топтала и топтала эту воинствующую нищету, я рвалась, я кричала, я стала такой буйной, что родня Глеба боялась приблизиться ко мне. Они только о чем-то просили, а может, ругали меня, не помню…
        Мне удалось прорваться. Я добралась до Глеба, но не узнала сразу его. Он все-таки не надел свадебный костюм. Сопротивлялся?! Я готова была бороться за него, но споткнулась о его насмешливый взгляд.
        Все стояли у крыльца и ожидали выхода невесты. Глазели осуждающе, переглядывались, кивали в нашу сторону, жужжали, как стая рассерженных мух.
        Глеб взял меня под локоть: «Давай отойдем». Я вцепилась в него, оттащила за угол, набросилась:
        - Скажи мне, ты идиот? Нет, правда, ты болен, у тебя обострение… Иначе я никак не могу объяснить…
        - Лисенок, не говори ерунды,- он состроил недовольную гримасу.- Я уже все тебе объяснил.
        Я смотрела на него так пристально, что его лицо поплыло, размылось, он еще что-то говорил, и вдруг я почувствовала - не то. Кто-то когда-то уже говорил мне нечто подобное, и даже голос, очень похож голос… Теперь надо вспомнить, кто и когда. Это очень важно. От этого зависит вся моя жизнь, да, я сейчас должна принять правильное решение, сложно принять правильное решение, если подводит память.
        - Ну успокойся, успокойся,- услышала я снисходительное, он похлопал меня по плечу,- ты умница, почти продержалась, я в тебе не ошибся. А сейчас давай, возьми себя в руки и сделай для меня еще кое-что…
        Стоп-стоп, я было дернулась в сторону, кто он такой?
        - Лисенок, ты меня слушаешь?- он склонился к самому моему лицу, его глаза были близко-близко, и его голос…
        Лисенок… Глеб никогда не звал меня так. Лисенок, котенок, зайчонок, заяц, зая… Ненавистная кличка. Я вспомнила! Зима, конец декабря, мы стоим на школьном крыльце, и мой бывший парень объясняет мне насчет того, что у него появилась другая девчонка. Мы собирались вместе встречать Новый год, а накануне он меня бросил. Он называл меня заей, и меня, и ее, ту, другую девочку, и, наверно, вообще всех последующих.
        Как же я страдала тогда! А ведь он мне даже не так чтобы очень нравился. Это из-за него мы с Дашкой вынуждены были поехать на Новый год в деревню к моим бабушкам и благодаря ему же мы познакомились там с Глебом и Олегом. Выходит, мой бывший «заяц» не такой уж плохой, если разобраться.
        Но и это не важно.
        - Лисенок,- тот, кто казался мне Глебом, снова позвал.
        - Ты не Глеб,- выпалила я.
        Он ухмыльнулся:
        - Ну прекрати!
        И сразу перестал быть на него похожим.
        - Ты вообще не человек, и все вы здесь не настоящие.- Если сказать, что мне не было страшно, неправда, мне было очень страшно, ужасно! В голове мутилось и колени подгибались.
        Господи, помоги, Господи, помилуй! Господи, помилуй!
        Парень, игравший роль Глеба, съежился, он определенно стал меньше ростом, ссутулился, нет, скорее его сплющило, какой же он Глеб! Это какой-то карлик, с одутловатым рыльцем, пузатый, кривоногий и старый!
        А из-за угла повалили его родственники! Вот это цирк с зоопарком, паноптикум уродов. Как я могла принимать их за людей? Меня окружали монстры всех мастей, вислоухие, пятнистые рыла, многорогие, многоглазые, клыкастые; отом, что они могли выглядеть как люди, напоминала лишь напяленная кое-как одежда. Бородавчатые суставчатые лапы, клочья неопрятной шерсти, зеленоватая щетина, ядовитая слизь, истекающая из раззявленных пастей. Он лаяли, завывали, верещали, кукарекали, рычали, вопили, гыкали, хрипели, подпрыгивали, толкались, кусали и грызли друг друга. Хорошенькие родственнички!
        Я зажмурилась и заверещала так, что у самой заложило уши.
        Бабушка Клавдия появилась на мгновение: «Чтоб не морочили тебя, как спать ложишься, крести постель и говори так: «Огради мя, Господи, силою Честнаго и Животворящего Твоего Креста, и сохрани мя от всякого зла!» Нечистые Креста переносить не могут, вмиг весь морок рассеется».
        Как я могла забыть!
        Перекрестилась трижды и громко повторила слова молитвы.
        Открыла глаза. Безобразные рыла, подступавшие ко мне со всех сторон, отпрянули, завывая и взбрыкивая. Вокруг образовалось пустое пространство. В самой гуще топочущего дикого стада подпрыгивала от нетерпения холеная свинья в свадебном наряде, даже фата между ушей болталась. Она растолкала рылом и копытами сородичей и бросилась прямо к снулому горбатому карлику, скорчившемуся у моих ног. Гикнув, он вскочил ей на спину, ударил пятками, захохотал злобно, глянул на меня, вращая дикими глазищами. Свинья взвизгнула и гарцуя понеслась вперед, увлекая за собой дикое стадо.
        Мальчишка
        Сгинула бесовская свадьба, как не было.
        Я стояла одна на пыльной площади.
        - А хочешь, сейчас пойдет дождь?- внезапно спросил вихрастый белобрысый мальчишка, босоногий, загорелый, лицо в веснушках.
        Я рассмеялась и кивнула.
        И… Откуда ни возьмись набежала стремительная тучка, закрыла солнце, зависла у нас над головами и пролилась коротким ливнем, тяжелые водяные капли застывали пыльными шариками на иссохшейся земле, солнце обнимало тучку лучами, играло солнечными зайцами на мокрой листве, заглядывало в лужи на дороге, отражалось от глянцевых крыш.
        Коротким и сильным ливнем накрыло все вокруг.
        - Ну как?- крикнул он.
        - Здорово!
        И туча иссякла. Выдохлась. Куски белой ваты - все, что осталось от внезапного ливня,- быстро растаяли на безупречной синеве неба.
        Мальчишка посмотрел на меня, словно ждал чего-то.
        - Вообще-то, мы с другом иногда зарабатываем этим делом,- признался он.
        - Чем?- не поняла я.
        - Ну, дождь вызываем на огороды, если засуха.- Он говорил вполне серьезно. Но я все-таки рассмеялась:
        - Ладно тебе! Тоже еще - маг-недоучка.
        Он стоял совсем рядом, его выгоревшие на летнем солнце, давно не стриженные волосы казались почти белыми, старенькая футболка и шорты, в разводах от дождевых капель, босые ступни - да уж, в волшебники, на мой взгляд, он не годился. Мальчишка не обиделся, только плечами пожал.
        - И вообще,- наставительно заявила я,- за чудеса деньги брать нельзя. Даром досталось, даром и отдавайте.
        Он смущенно почесал в затылке.
        - И все-таки,- я прищурилась,- как ты это сделал? Приметы знаешь?
        - Ага, приметы, я еще автобус могу вызвать, тоже по приметам.- Мальчишка вышел на пустую дорогу, встал, скрестив руки на груди, замер. Автобус выплыл из туманного марева над асфальтом и подкатил к остановке.
        Я недоверчиво покосилась на маленького волшебника, потом на распахнувшиеся двери и, наконец, на табличку с расписанием.
        Украдкой посмотрела на часы. Так я и думала, обманщик хорошо знает, когда приходят автобусы. А я-то, дурочка, почти поверила!
        - Спасибо!- Я махнула ему рукой из окна.
        - Увидимся!- Он стоял, смотрел вслед отъезжающему автобусу и махал рукой.
        Вместо эпилога
        Пятый час!
        Вскочила резко, оглянулась - моя комната! И со стоном опрокинулась на подушку.
        Какое облегчение, это всего лишь сон!
        Сон?!
        Схватила телефон. А Глеб? Дашка? Олег? Они где?
        Длинные гудки, ну пожалуйста, возьми трубку!
        - Лис?- сонный, такой знакомый, такой родной голос…- Что-то случилось?
        - Глеб, это ты?- осторожно переспросила я.
        - Лис, у тебя все в порядке? Ты кого ожидала услышать?- Глеб немного охрип со сна. Но это точно его голос!
        - Глеб, прости, пожалуйста, мне просто кошмар приснился, кошмарный кошмар, о нас с тобой, точнее не о нас, в общем, меня опять морочила нечистая сила.
        - Лис, сегодня ночь такая, нельзя спать,- напомнил он.
        - Какая?- спохватилась я.- Назови сегодняшнее число!
        - О, по-моему, тебя там не по-детски колбасит,- заметил Глеб.- Седьмое июля.
        - И ничего смешного.- Я уже готова была расстроиться.- Как седьмое? В смысле… Я совсем потерялась во времени. Глеб, я думала уже август…
        - Послушай, у тебя реально что-то случилось,- в его голосе послышалось беспокойство, неподдельное, участливое, он за меня волновался, и это было так приятно!
        - Глеб, я так соскучилась,- и хлюпнула носом от избытка чувств.
        - Я могу приехать, прямо сейчас.
        - Спасибо,- как хорошо, что он настоящий!- Слушай, Глеб, а почему мы не уехали к твоей родне?
        - Перенесли, а ты не помнишь?
        - Смутно,- в голове начали проявляться какие-то разговоры, обрывки воспоминаний. Поездка отменилась, мы не смогли встретиться, Дашка и Олег вообще укатили на дачу. А мы почему-то задержались в городе. Одним словом, произошла куча накладок, в итоге мы даже немного поссорились, я осталась дома, Глеб тоже…
        - Какая несусветная глупость,- сказала я. Глеб засмеялся.
        - Скажи, в твоем пригороде ходят трамваи?
        - Чего нет, того нет. Зато электрички останавливаются.
        - Уже хорошо, а то я всю ночь не могла уехать, представляешь?!
        - Бедная Василиса! Куда ты не могла уехать?
        - Не куда, а откуда. И знаешь еще что, кажется, я боюсь твоего пригорода. В смысле, не твоего, а того места, где я была ночью. Брр, до сих пор в дрожь бросает от одного воспоминания. Глеб, а клуб у вас есть.
        - А как же! Где их нет.
        - И деревянный мост через реку, и двухэтажные немецкие дома?
        - Мост есть, правда, не деревянный, и дома кое-где еще остались. Ты почему спрашиваешь?
        У меня от волнения забилось сердце.
        - А девушки у тебя там нет, случайно?
        - Девушка случайно есть здесь, она разбудила меня в пятом часу и говорит по телефону странные вещи.- Он пытался шутить.- Но скажу тебе по секрету, мои родственники очень любят заниматься сватовством. Когда я приезжаю к ним, обязательно задают вопросы: есть ли девушка, а то у них тут случайно завалялась, такая красавица и умница, куда только парни смотрят.
        Я рассмеялась, хотя почувствовала укол ревности и опять во мне поднялась волна неприязни. Я сравнивала тех «родственников» и этих, еще незнакомых, настоящих, а вдруг они ничуть не лучше тех?
        - Послушай, Лиса, тебе совсем необязательно с ними знакомиться.- Глеб, видимо, почувствовал мое настроение.- Поедем в другой раз.
        - Глеб, ты хоть скажи мне, что там у вас намечалось или намечается?
        - А, да брат троюродный женится, подготовка к свадьбе, то-се… Мы обещали помочь.
        Вот, что называется - сон в руку!
        - Глеб, ты не представляешь, мне снилась свадьба!
        - Чья? Моего брата?- удивился он.
        - Может, и брата. Только он был вроде бы как ты, очень похож. И мама твоя там была, и невеста - вроде тебе сосватали какую-то местную скромницу.
        - Мне?!
        - Да-да, там такой кошмар творился, они тебя короновали, и свадьбу готовили, прямо на мосту. А потом невеста оказалась свиньей, а жених - уродливым карликом.
        - Ну ты даешь!- восхитился Глеб.
        - Я не выдумываю, правда, жутко было, я все никак не могла понять, что это всего лишь сон, понимаешь, не могла проснуться или вернуться. Но мне все время кто-то помогал, иначе я бы пропала, там такой милый мальчишка был, белобрысый, вихрастый, он представлялся волшебником. Такой забавный… Он вызвал для меня автобус, на нем я и уехала из этого своего кошмара.
        - Надо же,- задумчиво произнес Глеб,- вот что, ты собирайся и давай на вокзал. Поедем в деревню.
        Я не спорила.
        Мы сели на раннюю, почти пустую электричку и покатили прочь из раскаленного города.
        - Когда я был маленький, лет девяти, наверно, однажды летом увидел на автобусной остановке девушку, она стояла одна, видимо, очень хотела уехать, а автобуса все не было. Она мне показалась очень грустной и красивой, такое удивительное лицо, как у сказочной принцессы, я почему-то именно так представлял себе сказочную принцессу,- Глеб улыбнулся,- и я подумал, вот она сейчас уедет, а мы так и не познакомились. Я осмелился и подошел. Мы тогда с друзьями играли в магов, такие своего рода ролевые игры, сами придумывали на ходу. Мне хотелось произвести впечатление на принцессу, а еще мне хотелось, чтоб она улыбнулась. И я сказал…
        - Что умеешь вызывать дождь!- подхватила я.- И автобусы! Глеб, этого не может быть! Ты был в моем сне?
        Но он, продолжая улыбаться, достал и протянул мне небольшой белый прямоугольник - бумажная фотография - белобрысый вихрастый мальчишка щурился в объектив и хитро так улыбался, совсем как парень, сидящий рядом со мной.
        - В твоем сне, или в своем, не знаю… Но я почти сразу узнал тебя, когда увидел зимой в клубе.
        Я сразу вспомнила мальчишку из моего сна: бесшабашного волшебника с автобусной остановки.
        Только теперь я поняла, что значит «нечистые отвели глаза», если бы я сразу увидела их такими, какие они есть на самом деле! Да разве я позволила бы им обманывать меня! И как ловко они подсунули мне своего под личиной Глеба! Ведь было у меня предчувствие, и сомнения были.
        Я смотрела на Глеба и не понимала, как я могла принять за него того, другого. Ведь совсем непохож, разве Глеб когда-нибудь позволил бы себе так со мной разговаривать и обращаться. Никогда!
        Но каким непостижимым образом настоящий Глеб оказался в моем сне? Он спас меня или моя любовь к нему?
        Как мог девятилетний мальчишка встретить меня сегодняшнюю, запомнить и узнать потом, спустя несколько лет в незнакомой девчонке, случайно оказавшейся в деревенском клубе?
        Как вообще встречаются люди? Так ли уж случайны наши встречи?
        Вопросов, как всегда, гораздо больше, чем ответов.
        Мы сидели в полупустом вагоне, крепко держались за руки и молчали. Электричка увозила нас прочь от Москвы ранним утром седьмого июля.