Дмитрий Владимирович Щербинин
        Постель
        Яков Ильич Мягкий, несмотря на свою фамилию, был человеком чрезвычайно решительным, волевым, целеустремленным. Вот только не везло ему постоянно, и все тут.
        Вроде и работает, и старается; а деньги все на мелочи какие-то уходит; все он их куда-то ни туда вкладывает, и от этого бедный, бедненький совсем Яков Ильич Мягкий.
        Вроде и с виду - красавец мужчина - нос орлиный, и сам чернобровый, статный; ну разве что суховат немножко, но разве ж это повод, чтоб девушки его сторонились, да что там - прямо-таки бегали от него, словно от пугала?
        Ну, не везло Якову Ильичу Мягкому, и все тут! Даже и еду не мог приготовить; все подгорало, все получалось тошнотворно невкусным.
        ***
        И вдруг Якову Ильичу подфартило. Познакомился он с девицей. Да с какой девицей - блондиночка, фигура, словно у фотомодели, а зовут Алла Неблоха.
        Они познакомились просто так, на улочке. Шел Яков Мягкий и увидел, как девушка сумочку уронила, ну он сумочку и поднял, девушке преподнес. Тут и узнал, что девушку Аллой величают. Слово за слово, тут и разговорчик у них склеился, и пригласил Яков Ильич Аллочку Неблоху к себе в гости. Аллочка неожиданно согласилась.
        Перешагнула порог, скептически оглядела бедняцкое жилище Мягкого, и сказала:
        - Грязно у вас, не прибрано. Женщину вам, Яков Ильич, надобно. Женушку, так сказать...
        Тут Яков Ильич вспотел и дрожащим голосом заявил:
        - Так от меня все девушки бегают. И, извините, за откровенность, у меня даже ни разу ни одной девушки не было (и, это, кстати, была чистая правда). Вот Вы, Аллочка, может, согласитесь со мной разделить...
        Тут Алла подошла к жесткой, покрытой дурно пахнущими желтоватыми пятнами кровати Якова Ильича Мягкого, склонилась над ней, вдруг взвизгнула, и отпрыгнула.
        - Что с вами, останьтесь, пожалуйста! - заплакал Яков Ильич Мягкий.
        - Думала я с вами переспать, да у вас по кровати блохи ползают! - визгливым, наглым голосочком заявила Алла Неблоха.
        - Ну, пожалуйста! - рухнул на колени гражданин Мягкий.
        - А пошли вы на...! - бросила Аллочка, хлопнула дверью и убежала.
        ***
        В тот роковой вечер Яков Мягкий влюбился в Аллочку Неблоху. Ведь она была первой девицей переступившей порог его холостяцкого жилища, вот он и навоображал себе невесть чего. Аллочка для него стала святой, ангелом, божеством; и, если бы продавались иконки с ее наглым, напомаженным личиком, так он бы таких иконок целый короб себе прикупил, да и молился бы, чтоб вернулась.
        А вот кровать свою Яков Мягкий прямо-таки возненавидел. Он купил пилу, и долго, и с огромным наслаждением эту кровать распиливал. Получились груды шевелящейся от блох мишуры. Все это он собрал в огромные мешки, вынес во двор и торжественно сжег (за что был оштрафован пьяным дворником Иваном Пропойко).
        Целую неделю Яков Ильич Мягкий не спал, терзался, рвал на голове волосы, метался по своей опустевшей, но все равно грязной и вонючей комнатушке, бился головой об стены и бормотал:
        - Во всем виновата кровать... Аллочка, вернись... Во всем виновата кровать...
        А потом он решил, что, для того, чтобы Аллочка вернулась, должен он приобрести мягчайшую и чистейшую постель.
        На следующей день он сходил в мебельной, и приметил там постель самую мягкую и самую дорогую. А потом он взялся за работу.
        Как уже говорилось, несмотря на свою фамилию, Яков Ильич Мягкий, был человеком решительным, волевым, целеустремленным. Вот он и рассчитал, сколько и как он должен работать, чтобы эту постель приобрести.
        Получалось, что, ежели он в течении трех месяцев ежедневно (без выходных) будет работать по восемнадцать часов, то и сможет через три месяца Ес купить.
        Яков Ильич Мягкий крепко стиснул зубы и взялся за тяжелую, физическую работу для твердых мужчин. В основном он работал грузчиком, но еще и в сталелитейном цехе умудрился подрабатывать... Кстати, в сталелитейном цехе ему выжгло глаз; но он еще крепче сжал зубы и уже на следующий день, с дымящейся пиратской повязкой на пустой глазнице, продолжил трудиться. ...Через три месяца денежки были собраны и Мягкий отправился в Мебельный. Конечно, ему не повезло - в подворотне на него напали пьяные подонки, избили, деньги отобрали и убежали.
        Мягкий быстро оклемался; вспомнил Аллочку, стиснул зубы и вновь взялся за работу для твердых мужчин...
        По истечении следующих трех месяцев Яков Мягкий выглядел как ком из напряженных до предела мускул и нервов. Дотронься до него - прям гранит, а не человек. Над ним посмеивались:
        - Тебе фамилию пора менять! Какой там Мягкий? Твердый! Твержайший! Яков Твержайший, разве ж плохо?!
        Однако Яков Ильич не улыбался; стальными буграми напрягались его желваки; и хрипел он:
        - Алла!.. Алла!.. Алла!..
        ***
        И вот свершилось! Постель куплена, принесена, установлена. Грузчики ушли, и Яков Ильич остался в привычном одиночестве.
        Стальной грудой, острым углом склонился Мягкий над постелью, и прохрипел:
        - Скоро Она должна прийти...
        Затем ноги его с сухим треском подломились, и он рухнул в мягчайшее постельное море.
        И вот тогда началось...
        Перенапряженные мускулы и нервы разом расслабились, и Яков Ильич, некоторое время потикав вместо отсутствующих часов, заснул.
        Проспал он ровно двадцать восемь часов и три минуты. Проснувшись, почувствовал приятнейшую истому, тепло, блаженство и расслабленность. Честно говоря, его уже совсем не интересовала Алла, и вообще - ничто в мире не интересовало гражданина Мягкого.
        С трудом ворочая обмякшими губами, он тихонечко пролепетал:
        - И зачем мне куда-то подниматься? Мир такой плохой, жестокий. В нем столько боли. Я уже нашел свой рай. Он в этой постели. Посплю еще пару часочков...
        Он проспал двое суток, а когда проснулся... впрочем, и не проснулся, а так - слегка из сна выглянул, и даже век не раскрыл... Хотел сказать: "Хорошо то как" - но даже и на это не хватило у него сил. Вновь Яков Мягкий заснул.
        Тело его преображалось. После шестимесячного рабского труда, оно жаждало успокоения. Мускулы больше не хотели быть мускулами, а кости - костями. Слишком многое они претерпели, и теперь хотели одного - спать.
        И тело Мягкого становилось все более мягким. Расплывались, разжижались черты. Вместо заостренности теперь преобладала мягкость. Итак, он расплылся по форме кровати, стал мягким, и податливым.
        Яков Мягкий превратился в одеяло.
        ***
        У Якова Мягкого был единственный родственник - троюродный брат Шафрон Проныра. Когда он узнал, что Яков пропал, так незамедлительно приехал к нему в гости; осмотрел его жилище и был очень разочарован, когда обнаружил, что единственная вещь, которую можно продать - это постель.
        Правда, когда Проныра узнал, сколько эдакая постель стоит, он присвистнул, рассмеялся и долго потирал свои узкие, поросшие синим мхом ладошки. А когда он выяснил, что мягчайшее, розовое одеяло, которое исходило приятнейшим теплом, не входит в стандартный набор - Проныра смекнул, что с людей темных можно содрать втридорога.
        И вот тогда Шафрон Проныра разразился затяжным басистом хохотом классического злодея.
        Темный человек нашелся, и этим темным человеком волей случая оказалась Алла Неблоха.
        ***
        Кстати, с Аллочкой, после памятного визита к Якову Ильичу Мягкому, приключилась большая беда. Вернулась она к себе домой, и среди ночи была разбужена сильнейшим жжением на лице. Бросилась к зеркалу, да как завизжит! Всех соседей перебудила, дура! Оказывается, все ее лицо облепили разросшиеся, наполненные ее кровушкой блохи. Живым ковриком шевелились и жалили, жалили. Она их срывала, а они снова на нее прыгали; она их давила, а они не давились.
        Как была, в лифчике, в больницу побежала. Там ее сморщенный старичок ветеринар осмотрел, побрызгал чем-то вонючим, и подохли все блохи, и осыпались. Посмотрела Аллочка Неблоха на себя в зеркало и лишилась чувств.
        Стала она уродкой - вместо лица какая-то каша, а денег на пластическую операцию не было. Набросилась она на ветеринара, кулачками размахивает, кричит: "Что вы со своей химией натворили?! Верните мне мое личико!" А ветеринар и объясняет ей терпеливо: не я сделал, а блохи. Вы изволили дешевой косметикой пользоваться, вот на вас где-то две блохи скоканули и размножились в этой косметике. Так что на нас не пеняйте, а идите своей дорожкой..." И пошла Алла.
        Вспоминала Якова Мягкого, зубами скрежетала, клялась убить (это в то время, как он о ней грезил). Вот только беда - забыла, где он жил; и поэтому целыми днями, темной вуалью прикрывшись, по городу носилась, выискивала его (молоточек остренький в кулачке сжимала). Да не могла найти, потому что вкалывал Яков, на постель копил.
        А у Аллы, кстати, тоже кровать была (старая, вонючая, скрипучая). Возненавидела Алла кровать и выбросила; поклялась купить самое дорогое и роскошное ложе, а тут как раз и подвернулся Шафрон Проныра.
        Ну, он такую цену за постель с одеялом теплым заломил, что пришлось Алле всю свою домашнюю мебель продавать. Но она продала и купила постель.
        Разделась догола, одеялом розовым обернулась, и тут почувствовала эротическую истому. И так ей хорошо стало, что решила - никогда больше из этой постели не поднимусь.
        А тут в дверь позвонили, да сами открыли, и оказалось - это людишки из той фирмы, что косметику дешевую производили, к ней пожаловали. Они, мол, признают свою вину, - из-за них блохи Аллу Неблоху сожрали, и за это согласны эти людишки Аллочку до конца ее дней кормить прямиком из дорогого ресторана. Завтрак, обед, ужин, что еще нужно? Вина коллекционные? Пожалуйста!
        Алла, крепко обнимая одеяло, простонала:
        - Хорошо, только еду всегда прямо к постели несите. Я здесь навсегда... А-ах, хорошо как...
        И осталась она в мягчайших объятиях Якова Мягкого - одеяла. И жила, не ведая с кем живет, до самой старости. И умерла, сморщенной старушенцией, в объятиях любимого одеяла.
        Ну вот, а вы говорите, чудес не бывает.
        Тут, впрочем, и сказке конец.
        КОНЕЦ.
        14.11.2001