Обманувший дьявола Игорь Ягупов
        Он проиграл свою душу дьяволу. Он убивал, но избегал наказания. Он полторы сотни лет бродит по свету, не зная покоя. Кто остановит его? Роман написан в жанре мистической прозы.
        ОБМАНУВШИЙ ДЬЯВОЛА
        1.
        Босая женщина в одной рубахе и накинутой на плечи шали, словно безумная, выбежала из избы и бросилась через огороды. Ее ноги то и дело оскальзывались на размокшем месиве весеннего подтаявшего снега. Но она не обращала на это никакого внимания. И лишь время от времени вскидывала руки, чтобы сохранить равновесие. В эти мгновения она была похожа на израненную птицу, которая хочет взлететь, но никак не может оторваться от земли.
        Волосы женщины были растрепаны. А голубые прежде глаза теперь казались черными из-за расширившихся от ужаса зрачков. Разом осунувшееся молодое лицо исказило невыразимое страдание. В нем не было боли - лишь неизбежность, с которой нельзя примириться и от которой надо бежать не разбирая дороги. В очередной раз взмахнув руками, чтобы удержаться на раскисшей снежной жиже, женщина неизменно поправляла затем на плечах шаль, как будто из последних сил старалась сохранить свое тепло. Запахнув шаль плотнее, она бросала по сторонам тоскливый взгляд и спешила дальше.
        Где-то сзади, неимоверно далеко, как будто в другом мире, который она внутренне уже оставила навсегда, скрипнула дверь избы. На пороге, в зияющем черном проеме появились заспанные личики двух детей - девочки и мальчика.
        - Мама, мама! Куда ты? Вернись! Мама! - кричали дети.
        Ветер срывал их тоненькие голоски и словно отгонял прочь от той, кому предназначались эти мольбы. И все же женщина услышала их. Она споткнулась на бегу, как будто кто-то с силой толкнул ее в спину, и повалилась вперед, опершись руками о талый снег. Воспользовавшись этой неожиданной паузой, чтобы перевести дыхание, она сделала несколько глубоких, точно рваных вздохов. Приложив к пылающему лицу мокрые от снега холодные ладони, женщина, сидя на земле, обернулась. Она все еще хватала ртом воздух, не имея сил справиться с отчаянно бившимся в ее груди сердцем. Губы ее почти беззвучно шептали:
        - Любонька, Ванечка, деточки мои…
        На лице женщины появилась слабая улыбка. Она с мольбой протянула руки в сторону избы. И глаза ее при этом приобрели некую осмысленность. Казалось, что она вот-вот бросится обратно, чтобы обнять детей, прижать их к себе и успокоить. Но жестокий ветер тут же швырнул ей в лицо острые кристаллики снега. Женщина вздрогнула и тихо застонала, словно кто-то отпустил ей пощечину. Махнув детям обеими руками, она вновь поднялась на ноги и бросилась бежать дальше.
        - Позор, мне не снести его, не снести, - шептала она, качая головой.
        И она бежала дальше, пытаясь хоть как-то сохранить сорванное дыхание и не упасть в грязное месиво лицом. Если бы она упала сейчас, то уже не смогла бы подняться. Она чувствовала это. И что-то внутри нее словно говорило ей: «Упади. Упади. Да падай же. Заройся лицом в холодную снежную кашу. Остуди его. Дай отдых ногам. Подумай. Все образумится. Живут же люди и в холопах…» Но что-то другое тут же кололо ее, как иголкой под сердце. И без всяких слов ей было понятно, что она не сможет переступить через себя. Никогда и ни за что не сможет.
        Детей невыносимо жалко. Что теперь с ними будет? Но она гнала от себя эти невнятные мысли, не давая им оформиться в осознанные слова. Все, что было у нее в жизни, осталось позади, далеко отсюда. Где-то там, за тем пригорком, который уже скрыл от нее избу с черным, как ощерившийся беззубый рот, дверным проемом, в котором виднелись бледные испуганные детские личики.
        Огороды плавно спускались к реке. Здесь зима все еще удерживала свою власть. И перепаханную с осени землю покрывал ледяной наст. Скользя на заледенелом склоне и стараясь при этом удержаться на ногах, женщина бросилась к реке. Берег приближался, качаясь перед ее глазами в такт неровному бегу. Изрезанные в кровь острыми кромками наста босые ноги отказывались ей подчиняться. Еще мгновение, и она упадет. И больше уже не встанет. Примет свой позор, который…
        - Его нельзя вынести, - решительно сама себе в очередной раз прошептала женщина, - нельзя.
        И эти слова, как магическое заклинание, придали ей силы, заставили рассеяться поплывшие уже перед глазами радужные круги, которые застлали собой весь горизонт. Она вновь отчетливо увидела свою цель - огромную, длинную и извилистую, как язык сказочного змея, полынью. Она образовалась на середине реки, на самой стремнине. Всю зиму водяной поток стремился вырваться здесь наружу, чтобы вздохнуть свободно могучей грудью. Но мороз своей жестокой волей сковывал непробиваемым панцирем, стягивал, точно путами, оба берега. И вот сейчас, когда весна уже явно заявила о себе, река порвала оковы и освободила свой бег.
        Сюда, к этой разверстой водной бездне и спешила женщина. Она все еще зябко куталась в свою шаль. Зачем? Неужели тому, кто хочет броситься в ледяную свинцовую воду, нужно бояться холода? Задай ей кто эти вопросы, она бы наверняка не смогла на них ответить. Полынья плясала перед ее глазами, как будто звала к себе.
        Женщина выбежала с берега на лед реки. Она на миг остановилась и молитвенно заломила руки, как будто прося небеса простить ей грех, который должен был свершиться через несколько мгновений. А затем, не раздумывая больше и не замедляя уже своего бега, бросилась вперед, к полынье. Ветер пригоршнями швырял ей в лицо снежную крупу, точно испытывая ее решимость. Но она не обращала на это никакого внимания. Она внутренне уже порвала все связи с этим миром, который так больно мстил ей до последних мгновений ее жизни.
        - Позор, позор, мне не снести его, - повторяла она снова и снова пересохшими от быстрого бега и посиневшими от холода губами.
        Она не добежала до полыньи саженей пять или шесть, когда подточенный снизу весенней силой воды лед не выдержал ее тяжести и проломился. И она вмиг, как-то грузно для ее хрупкого тела, ушла под воду по самые плечи. Ее шаль, набрав под себя воздух, вздулась у нее за спиной. Женщина инстинктивно забила по воде руками. Она даже дотянулась до ледяной кромки. Но та коварно обломилась, как только женщина попыталась, подтянувшись, навалиться на нее грудью.
        Женщина вновь тоскливо подняла безумный взгляд к небу. Как будто извинялась за то, что в последний момент испугалась и, добившись того, к чему сама же стремилась наперекор ветру, колючему снегу и крикам детей, вдруг решила отступить, выбраться на ледяную гладь, отползти от опасного пролома обратно к берегу.
        Но она вновь овладела собой. Властно приказала себе действовать, как задумала. Вернее, бездействовать. Ибо отныне ее желание оборвать свою жизнь требовало от нее лишь одного - безропотного ожидания, непротивления темной силе свинцовой речной воды. Она прижала руки к груди, чтобы не дать инстинкту самосохранения возобладать над ее волей. Она не будет жить с тем позором, который на нее обрушился. Это все равно была бы не жизнь. Так лучше умереть сейчас.
        Вода полностью накрыла ее. Потом лицо ее на какое-то мгновение вновь показалось над поверхностью. Уже у самого края того пролома во льду с рваными краями, который образовался от ее падения. Но течение тут же толкнуло ее тело дальше, под ледяной панцирь. И она ушла под воду уже окончательно. И только шаль ее какое-то время, пока не пропиталась водой и не отяжелела, еще плавала на поверхности полыньи.
        2.
        Дверь чуть слышно скрипнула. Андрей даже не услышал, а почувствовал этот звук. Он приподнял голову с подушки. Чтобы увидеть того, кто вошел в спальню, ему пришлось перевернуться на другой бок.
        - Бабушка? Заходи, заходи, я уже проснулся, - почти обрадовался он и тут же поспешно добавил: - Нет, нет, это не ты меня разбудила. Вовсе нет. Я уже не спал, когда ты вошла.
        Бабушка бесшумно подошла к дивану, служившему ему кроватью, и присела на самый краешек у его ног. Ее покрытое морщинками и столь знакомое ему лицо было полно беспокойства. Поначалу Андрей почему-то решил, что бабушка тревожится о нем.
        - У меня все хорошо, бабуля, - нарочито весело произнес он, сгоняя с себя остатки сна. - И на работе, и вообще.
        Под «вообще» понимались затянувшиеся отношения с Юлькой. Уж сколько раз бабушка говорила ему жениться, настаивала, убеждала. Шутливо грозилась не умирать, пока не увидит его с кольцом на пальце. Впрочем, последняя угроза оказывалась ему весьма выгодной. И он всякий раз отшучивался по этому поводу. Живи, мол. Специально теперь никогда не женюсь.
        - У меня все нормально, не о чем тебе беспокоиться, - вновь повторил он.
        Но тут же внезапно понял, что вовсе не в нем сейчас дело. И что бабушка пришла к нему в комнату, чтобы о чем-то попросить. Это ей нужна была сейчас помощь. А он в своем обычном эгоизме поначалу не обратил на это внимания. Андрею стало стыдно. Он неловко кашлянул. И понял, что больше всего на свете хочет тут же исправить свою оплошность.
        - Ну? - Андрей сел на кровати и вопросительно приподнял бровь. - Сбегать тебе за лекарствами?
        Бабушка устало покачала головой.
        - Телевизор опять сломался? - он почти обрадовался своему предположению. - Купим новый.
        Но бабушка в ответ лишь печально погладила его по лбу своей сухонькой ладошкой.
        - Тогда что?
        - Пров, - едва слышно, как будто вздохнула, произнесла старушка.
        - Что? Кто? - не понял Андрей.
        - Неприкаянный он. И нет мне покоя из-за него.
        Андрей ошалело помотал головой, стараясь согнать с себя вновь навалившуюся на него сонливость. Нет, он решительно ничего не понимал.
        - Душа его неприкаянна. Бродит по свету. Нет сил мне больше терпеть.
        - Да объясни ты по-человечески, - развел руки внук. - Что за загадки? Подожди, дай я встану. Мы сейчас…
        Он не договорил. Старческое сероватое лицо бабушки стало расплываться. Как будто кто-то стирал толстый слой пыли, осевший на полировке. Затем вся фигура ее осела, точно ссыпавшись с дивана на пол. Андрей хотел наклониться и посмотреть, что же осталось на полу после подобного катаклизма, но не смог. Неведомая сила навалилась на него и повалила обратно на диван, вжав его голову в подушку.
        Тревога его все усиливалась. Он чувствовал, что в комнату вот-вот кто-то войдет. Кто-то страшный. Тот, кто уже стоял за дверью, которую бабушка оставила открытой. Нужно сопротивляться. Нужно вскочить с постели. Нужно… Но тело не слушалось его. Сколько ни напрягал он мышцы, стараясь сдвинуться хоть на миллиметр, ничего не выходило. Если бы он смог пошевелить хотя бы головой, чтобы взглянуть на дверь, которая сейчас была ему не видна. Он чувствовал, что неизвестное зло приближается к нему. Сейчас он почувствует его прикосновение: холодные цепкие пальцы у себя на шее.
        Нужно сдвинуться с мертвой точки, в которой он замер, точно зависший внезапно компьютер. Нужно попытаться приподнять голову, которая сейчас беспомощно лежала на подушке. Не надо смотреть на дверь. Не следует даже думать о том, что надвигается оттуда. Нужно просто пошевелить головой. Почувствовать это движение. Тогда способность двигаться вновь вернется к нему в полной мере. Он почему-то был в этом уверен.
        И он, напрягая все свои силы, стал приподнимать голову. Все выше, выше, выше над подушкой. Еще мгновение, и он увидит свои ноги. Еще чуть-чуть. Все выше и выше. Нужно лишь немного передохнуть. Но только он ослабил свою волю, как понял, что голова его по-прежнему безвольно лежит на подушке. И все ее героическое движение вверх существовало лишь в его воображении.
        Все нужно было начинать сначала. Но времени на это явно недоставало. Ему оставалось только кричать. Может быть, Юлька была где-то здесь? Хотя вряд ли. Потому что тогда она была бы с ним в постели. Нет, она явно сегодня ночует у себя. Вернее, ночевала. Потому что яркий свет вовсю бил у него из-за спины, недвусмысленно намекая на давно наступившее утро. Может быть, тогда его крики услышат соседи? Надеяться оставалось только на них.
        Но беда состояла в том, что и крикнуть он не мог. Даже рот открыть не получалось. Да и свет этот вовсе не походил на теплый и желтоватый свет утреннего солнца. Нет, этот мертвенный белый свет исходил от того, что приближалось к нему сейчас из-за спины, пользуясь его неожиданной и полной беспомощностью.
        Еще мгновение, и оно прикоснется к нему, будет рвать его на куски. А он при этом даже не сможет пошевелиться. Из последних сил Андрей напрягся всем телом, чтобы сдвинуть его с места. Хотя бы руку, хотя бы палец. Да, мизинец на левой руке. Этого было бы сейчас вполне достаточно. Это была бы победа. Он вложил в это движение всю свою волю, всю силу, которая у него оставалась. Но и мизинец не хотел его слушаться. Он скосил глаза вниз, пройдя взглядом по своей руке, и с ужасом увидел, что у него больше нет мизинца. Что от него остался короткий обрубок, из которого сочится кровь. Он снова попытался закричать и… проснулся.
        Утерев тыльной стороной ладони горячий пот со лба, Андрей огляделся по сторонам, все еще находясь во власти своего кошмара. В комнате было темно. Из-за плохо задернутой шторы в окно с улицы заглядывал фонарь. Большим и указательным пальцами Андрей, зажмурив глаза, потер веки. Потом потряс головой, чтобы согнать с себя сон. Стоящий на тумбочке будильник показывал половину шестого. Еще слишком рано. Будильник поставлен на семь. Но за оставшиеся полтора часа все равно не уснуть.
        Андрей поднялся и, не зажигая свет, прошел в кухню. Глядя в окно, он нервно курил под мурлыканье закипающего чайника. Чашка кофе слегка подняла ему настроение. Ровно настолько, чтобы спокойно и логически задать самому себе главный вопрос: «Что с ним происходит?»
        Его бабушка умерла в Таганроге три года назад. И, собственно говоря, не было бы ничего удивительного, если бы она приснилась ему теперь. Сны вполне объяснимы с точки зрения физиологии, биологии, психологии и прочих естественных наук. Но дело заключалось в том, что она снилась ему все чаще и чаще. Причем сон был всегда один и тот же. Она садилась к нему на постель и заводила разговор о некоем Прове, который не давал ей покоя. Иногда Андрей, как в этот раз, требовал от нее пояснений. Иногда он твердо обещал ей разобраться с этим Провом. Дело не в деталях. Дело в том, что он, похоже, тихо сходил с ума.
        А как иначе все это объяснить? Нет, безусловно, он любил бабушку. Когда он учился в школе, а потом в университете, он проводил у нее все летние каникулы. Да и потом часто ездил к ней в Таганрог. Обычно летом. Ничего удивительного: юг, солнце, море.
        Он помнил, как в августе они ходили с бабушкой на базар покупать арбузы. Они всегда отправлялись туда вместе. Бабушка умела по одному только внешнему виду отобрать спелый арбуз. Ей не надо было для этого никаких надрезов. А Андрей нужен был ей в качестве тягловой силы. Чтобы донести покупку до дома. И ему приходилось приноравливаться к ее суетливой стариковской походке, то ускоряя шаги, то вновь замедляя их. Он, кажется, до сих пор помнил вкус тех арбузов.
        Они шли на базар дворами. Этот маршрут давал сразу два преимущества. Во-первых, они сокращали путь. Во-вторых, избегали жаркого послеобеденного солнца, которое плавило асфальт на улицах, так что каблуки впечатывались в него, как в воск.
        Но он снова отвлекся. Да, конечно же, он любил бабушку. Но она ушла из жизни, когда ей было восемьдесят семь. Нет, безусловно, это тоже было горем. И для него, и для его матери. Но подобную смерть нельзя назвать неожиданной. К такому финалу внутренне готовятся заранее. И вряд ли здесь следует говорить о каком-то шоке. По крайней мере, не таком, чтобы видеть покойную из ночи в ночь.
        Нет, здесь явно было нечто другое. Какие-то внутренние, не осознанные им самим связи. Ведь сны - это, говорят, отражение нашей дневной жизни. Возможно, речь идет о его собственных житейских проблемах? И в образе бабушки с ним говорит его собственное «я», пытающееся что-то ему подсказать?
        Но что? Не знает он никакого Прова. И никогда не знал. Ни одного. Имечко-то какое кондовое. Где сейчас такое встретишь? Хотя, впрочем, нынче стало модным изгаляться. И все же он лично ни одного Прова не встречал.
        Разве что бабушка ему что-то рассказывала о каком-нибудь Прове. Да он, быть может, забыл начисто. Но это все равно не объясняло его навязчивых снов. Насовать бы этому Прову в морду. Чтобы бабушка успокоилась. Но только где его найти? Бред какой-то. Наваждение. И это постоянно наваливающееся на него после каждого прихода бабушки нечто. Когда он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Он, конечно, материалист, и его кошмарам должно быть какое-то объяснение. Причем желательно, чтобы это была не шизофрения.
        Андрей допил кофе и вновь закурил. Снотворное что ли попринимать? Так ведь тоже страшно. А ну как не проснешься вовремя? Говорят, бывает, что люди во сне умирают от разрыва сердца. И вроде бы это может случиться и от кошмара тоже. Если ты не сможешь вовремя проснуться. Бывают же у людей сердечные приступы во время киносеансов. Когда какое-нибудь страшилище кидается на главного героя из-за угла. Так почему бы, спрашивается, не околеть от своего же собственного ночного кошмара?
        Рановато ему, конечно. Сердце молодое. Что за глупости лезут в голову? Тут не сердце, тут, похоже, эту самую голову и надо лечить. Сходить к психиатру? Боязно. Наших психиатров он знает. Впрочем, откуда ему их знать? Ладно, не знает. Но может предположить, зная других врачей. Это на Западе психоаналитики спокойно выслушивают лежащих у них на кушетках истеричек и неврастеников, помогая пациентам добрым словом и сочувственным пониманием их проблем. И не сообщают потом на работу и «куда следует».
        А у нас тебя чем встретят? «Ваше полное имя? Точная дата рождения? Сколько полных лет? На что жалуетесь?» Пожалуйся тут на сны об умершей бабушке и каком-то Прове. Чем тебе помогут люди, которые, зная дату твоего рождения, даже не могут сами посчитать, сколько тебе лет?
        «Идите, - скажут, - молодой человек, к чертовой матери со всеми своими комплексами. У нас вон безногие с язвами на ягодицах прут табунами. А вы к нам с неврозом!» А начни-ка тут настаивать. Да тебя повяжут в смирительную рубашку и вгонят в вену кубов двадцать какого-нибудь лошадиного транквилизатора. Тут-то этот Пров и явится во всей красе. А эти шарлатаны в белых халатах еще и на работу сообщат. И начальство тебя вмиг вышвырнет. Кому хочется быть искусанным собственным сотрудником?
        А если врачи подумают, что ты колешься? И у тебя глюки? Оно и вправду похоже на глюки. Да только на ясную голову. Но кто в этом буде разбираться? Тебя отправят на принудительное лечение в психушку какую-нибудь или в тюрягу. Нет, к врачам нельзя. Может, само пройдет?
        3.
        Придя на службу, Андрей долго сидел, уставив пустой взгляд в монитор. О работе думать не то чтобы не хотелось, а просто не моглось. Его слегка подташнивало. Может быть, от выкуренных натощак сигарет? Но ведь он потом позавтракал? Или это уже не считается? Наверное, от этого самого завтрака его и тошнило. Что за дрянь ему приходится есть. Нет, права бабушка: надо жениться. Вернее, была права. Но слово «была» как-то не вязалось к той, которая приходила к нему чуть ли не каждой ночью. Хотя теперь она не вспоминала о его женитьбе. Куда больше ее интересовала возможность свести счеты с Провом. Андрей хихикнул. День и огромный, полный народу офис добавили ему уверенности в себе. Но он тут же вспомнил о ночном видении, и его затошнило сильнее.
        Стараясь отогнать от себя воспоминания о кошмаре, он снова стал думать о женитьбе. Нет, только не на Юльке. Она готовит еще хуже него. И сама не прочь пошарить у него в холодильнике. Как с голодного края. Нет, ему бы хорошую хозяйку в дом. Чтобы у нее все в руках горело. «Ярким пламенем», - почему-то тут же добавил он мысленно. Это сразу вернуло его к тому мертвенно бледному свету, который заливал комнату, когда зловещее нечто готово было навалиться на него во сне. Нет, он больше не мог этого выносить.
        Напряженно оглянувшись по сторонам - не заметил ли кто чего необычного в его поведении? - он почти тайком сунул в карман пиджака мятую пачку сигарет и выскользнул в коридор.
        На этаже шел ремонт, поэтому полутемный и без того узкий коридор был уставлен с одного боку старыми столами вперемешку с канцелярскими шкафами, щедро забрызганными побелкой. По другой его стороне шли двери бесчисленных кабинетов. Они открывались наружу. И, открывшись, перегораживали все оставшееся от шкафов и столов пространство.
        Андрей скользнул вдоль коридора, стараясь не быть сшибленным внезапно распахнувшейся дверью и одновременно не испачкаться побелкой, которая с доверчивостью ребенка цеплялась за вашу одежду при малейшем прикосновении к шкафам.
        Курилка находилась в самом конце коридора, возле аварийной лестницы и лифта. Из нее несло таким табачным перегаром, что слепой, наверное, смог бы найти ее по одному только запаху. Приотворив скрипучую дверь, Андрей бочком протиснулся внутрь. В облаках синего дыма на поставленных вдоль стен стульях сидело несколько человек.
        - Привет, - буркнул Андрей.
        Впрочем, ему никто не ответил. Он был здесь своим человеком, почти родным, на которого поэтому не обращают внимания - не из пренебрежения к нему, а исключительно из-за признания его частью семьи. Примостившись на стуле, Андрей достал из пачки сигарету и задумчиво стал разминать ее руками. Он не спешил. Возвращаться в кабинет ему не хотелось. А оттого он всячески старался растянуть перекур. Разговор в курилке, где в данный момент подобралась исключительно мужская компания, как водится, шел о женщинах.
        - Вот, говорят, есть приличные женщины, - наклонившись на стуле вперед и пренебрежительно вертя рукой с зажженной сигаретой, которая описывала в воздухе дымные круги, как подбитый вражеский истребитель, рассуждал Генка из топливного отдела, - а есть неприличные, те, которых называют, скажу литературно, падшими. А я позлю себе усомниться: где разница? Кто ее измерял? Я о степени падения.
        С этими словами Генка поднял голову и театральным вопросительным взглядом обвел слушателей.
        - Кто проводит грань между приличной и неприличной женщиной? - продолжил он. - Кто это определяет? А я вам скажу: сами же бабы и определяют. Исключительно они. А как? Да очень просто. Себя они считают приличными, а всех остальных неприличными. А в чем разница? А нет ее. Вот мне моя бывшая пеняла: «Как ты мог? Я порядочная женщина! Я вышла за тебя по любви. А ты связался с какой-то проституткой!» Хорошо, давайте разбираться. Допустим, я дарю девушке цветы, шикарный букет за сто долларов. Потом иду с ней в ресторан. Это еще пару сотен. Может, больше, если с фанатизмом. Итого: три или четыре сотни. После этого я еще должен ее упрашивать, обвешиваясь всякими эвфемизмами, лечь со мной в кровать. И она при этом чуть ли не делает мне одолжение. Но секс с ней почему-то считается бесплатным и называется любовью. И сама она называет себя приличной и порядочной женщиной. А если я приду в ресторан и такой же девице просто заплачу двести баксов за секс, то это уже не любовь, а проституция. И сама эта девица - падшая ниже плинтуса. А я говорю: «В чем разница? Где она?» Если ты такая приличная, так заплати за
себя сама в ресторане. А если ты содержанка, то какая ж ты приличная?
        - Ну в ресторане-то уж можно за нее заплатить. Если, конечно, она там устриц жрать не станет тазиками, - буркнул кто-то, кого Андрей не разглядел в сизом дыму.
        - Да не про ресторан же речь, - огрызнулся непонятый и оттого обиженный Генка. - Ресторан - это для примера. Если бы один только ресторан. Ей то шубу новую подавай, то телефон. Она же не может ходить с таким мобильником-дебильником, как у меня. Ей нужен продвинутый. А зачем? Она же ничего с ним не умеет делать. Но ей почему-то без него никак. И так во всем. А если ты тратишь больше, чем зарабатываешь, значит, ты кто? Содержанка! Так в чем же тогда твое преимущество перед проституткой? Если и она за деньги, и ты за деньги? Вот что возмущает до глубины души. И ведь дай ей при этом в морду - не душе, понятно, а жене, - так она тут же полицию вызовет, ибо личность. А куда девается ее личность, когда она нагло живет за мою наличность?
        Генка сделал паузу, чтобы подчеркнуть трагизм своего вопроса. Он недавно развелся. Жена застукала его в весьма пикантной ситуации. Правда, отнюдь не с падшей женщиной, а с коллегой по работе. Впрочем, Генкина супруга не проводила между этими двумя категориями четкой разделительной черты. Так или иначе, но рассматриваемые сегодня вопросы для оратора представляли живой и практический, а отнюдь не книжный интерес.
        - Теперь рассмотрим другой аспект, собственно секс, - продолжил он, нарушив задумчивое молчание, воцарившееся в курилке.
        Андрей уже одурел от виртуозности, с которой его коллега щедрыми мазками крыл черной краской всю слабую половину человечества. Впрочем, его формулы, подводящие под общий знаменатель жен, любовниц и привокзальных девок, почти полностью вытеснили из него неприятные мысли о ночном кошмаре. А потому, окончательно размяв сигарету, он высек из почти пустой зажигалки жалкий дрожащий огонек и наконец-то закурил.
        После первой же затяжки Андрей понял, что сигарета, что называется, не пошла впрок. Мучавшая его с утра тошнота резко усилилась. А горло точно сжали чьи-то цепкие пальцы. Рвотный позыв был настолько силен, что Андрею, чтобы скрыть его, пришлось надсадно закашляться. При этом он согнулся на своем стуле в три погибели, а перед глазами его поплыли желто-зеленые пятна.
        - Тебе пора бросать травиться, старик, - великодушно заметил ему Генка. - Нельзя так себя загонять. А то сердечко-то не каменное. Ты учти.
        Андрей виновато улыбнулся и выпрямился, откинувшись на спинку стула. Он судорожно сделал несколько глубоких вдохов и прижал свободную от сигареты левую руку к груди. «Может, и правда, сердце барахлит? - подумал он. - И все эти ночные явления лишь следствие недуга? Надо бы сходить, провериться. К кардиологу».
        - Так вот, я про секс, - продолжил тем временем Генка. - Я читал, что среднестатистическая женщина может иметь десять-двенадцать половых актов в день без всякого ущерба для ее здоровья. Даже как бы в удовольствие. А мы? - он победным взглядом обвел аудиторию. - Только, мужики, я вас умоляю, не надо врать! Один, максимум два раза. Чувствуете зазорчик?
        - Мне ей солдат прикажешь приглашать из соседней части, что ли? - подал голос Виктор из финансового отдела. - Пусть лучше побегает вокруг микрорайона или от пола поотжимается. Энергия-то и пропадет.
        - А я не об этом, не об этом, - закачал перед его носом вздернутым указательным пальцем Генка. - Ты лови мою мысль. Вот, скажем, каждому из нас время от времени нужно снять копию с какой-нибудь бумажки. С паспорта, например, или с газетной вырезки. Так ведь?
        Виктор равнодушно развел руками в знак согласия.
        - И сколько таких бумажек у тебя наберется? - почему-то весьма довольный продолжил Генка. - Один, два, может быть, три листочка в месяц? Ты будешь для этого покупать высокоскоростной ксерокс? Нет. Зачем? Он будет простаивать. Тебе легче заплатить и сделать копии в копировальной конторе. Правильно?
        - Ну, - кивнул Виктор.
        - Так же и в сексе, - радостно подхватил Генка. - Зачем тебе одному содержать собственную женщину, которая запросто может обслужить шесть, а то и восемь мужиков? Она же будет у тебя простаивать. Не лучше ли обслуживаться у проституток? Образно говоря, это та же копировальная контора. В первом случае ты платишь исключительно за клонированные бумажки, и смена порошка в копире не твоя проблема. Во втором - оплачиваешь непосредственно половой акт и не думаешь, как изловчиться и вывезти ее летом на море. Логично?
        - Кого вывезти, ксерокс? Зачем ему море? - удивился все-то же голос, владелец которого был скрыт от Андрея в клубах дыма.
        - Дурак ты, - обиделся Генка. - Вам уж тут разжевываешь, как маленьким. Окольцованные, блин. Задавленные бытом. Я же больше никогда… - он уже готов был задохнуться праведным гневом, когда вспомнил об Андрее. - Вот, у нас Андрюшка один только и не женат. Молодец. В правильном направлении мыслит.
        - Ксерит помаленьку, - хихикнул кто-то, - листочек там, листочек здесь.
        - Да я тоже собираюсь жениться, - процедил Андрей, отчаянно борясь с не отпускающей его тошнотой.
        - На ком? - фыркнул Генка, вошедший в полемический раж и не знающий, по-видимому, как остановиться.
        - Ты ее не знаешь, - огрызнулся Андрей.
        - Да это ерунда, - хмыкнул Генка. - Знаешь одну - считай, что знаешь всех. Могу сказать заранее: она будет размораживать пельмени перед варкой, ненавидеть стирку и чураться уборки, как вампир дневного света. Но самое скверное… - глаза Генки при этих словах даже округлились от ужаса, - самое скверное заключается в том, что в кровати ты получишь жалкую любительницу. Это ж они сами считают себя неотразимыми. Они, которые ни одной другой бабы за работой никогда не видели! Мне моя, помню, все время орала в день получки: «Да я на панели больше заработаю, чем ты у себя в конторе!» «Нет, милая, - отвечал я ей всякий раз, - ты чертовски ошибаешься. За твой секс тебе самой пришлось бы доплачивать клиенту. Не видела ты, как надо это делать». Была б моя воля, я бы каждую девушку провел через показательные сеансы проституток. Чтобы поприсутствовали, посмотрели, за что другим деньги-то платят…
        - Ладно, пошли работать, - Виктор поднялся и увлек за собой разгорячившегося Генку, - а то тебя начальство сейчас поимеет в позе миссионера.
        - Запомни: любовь - это плохой секс за очень большие деньги, - назидательно бросил Генка Андрею, проходя мимо него, - не поддавайся, брат.
        Остальная компания, лишившись буйного вожака, тоже снялась с места и вышла. Андрей остался в курилке один. Дурацкие разговоры добавили к его тошноте головную боль. Так и не куренная сигарета бесполезно истлела у него в руке.
        Андрей затушил окурок в пепельнице, стоящей на небольшом столике справа от его стула, и потянулся в карман за мятой пачкой. Нет, если уж он пришел сюда покурить, то он это сделает. И никакая Генкина глупая болтовня его не остановит. Нашелся пророк из курилки. Меньше надо было гулять на сторону. А то мастер советы раздавать: «Бросай курить - у тебя сердце. Не женись - будет пельмени размораживать!»
        Подумаешь - сердце! Нет, о сердце, конечно, нужно думать. Когда с ним проблемы. Но у него их нет. И быть не может. Какой из Генки кардиолог. Затошнило? И что с того? Сразу сердце? При беременности тоже тошнит. Так, может, он теперь беременный? А женитьба вообще не его дело…
        Андрей высек из зажигалки еще одну порцию огня и закурил. Затем тяжело откинулся на спинку стула и сделал несколько нарочито глубоких затяжек, как будто самому себе доказывая, что его сердце исправно. Новый приступ тошноты заставил его согнуться в три погибели. А свет в курилке начал меркнуть. Сначала Андрей решил, что это темнеет у него в глазах. Но когда он с усилием поднял внезапно неимоверно потяжелевшую голову, то к своему ужасу увидел, что единственная лампочка на потолке гаснет.
        Отвратительно и несуразно было то, что она не потухла внезапно, как бывает, когда перегорит спираль или кто-то отключит свет. И даже не лопнула с оглушительным взрывом, как порой случается с лампочками. Нет, она медленно угасала, словно кто-то подкручивал колесико реостата. Из ослепительного снопа желтого света, висящего, как солнце в легком утреннем мареве, в клубах табачного дыма, она превратилась в оранжевый шарик. Потом в нем, как тлеющий окурок, показалась остывающая спираль.
        Андрей затряс головой. Он хотел встать, но ноги не слушались его. Еще мгновение, и он, как утром в постели, уже не мог пошевелить ни рукой, ни даже пальцем. Но тогда это был сон. Сейчас он оказался во власти кошмара наяву. Он словно потерял свое тело, отстранился от него. И только тошнота осталась у него из физических ощущений.
        Позвать на помощь? Он не знал, повинуется ли ему его голос. Может быть. Но в каком виде он предстанет перед сослуживцами, если ни с того ни с сего заорет в курилке: «На помощь! На помощь!» Что он им скажет? Сердце прихватило? «С сердцем, миленький, так не орут, - укорит его Виталий Степанович, начальник отдела, - с сердцем лежат себе тихонько и помирают, никого не отвлекая от работы».
        Да и далось ему сегодня это сердце. Сколько можно? Но если не сваливать все на несчастную мышцу, придется признать, что он, взрослый мужик, белым днем, в набитом людьми офисном здании испугался, когда в комнате погас свет? Да и комната-то с окном.
        Впрочем, от окна в курилке было мало толку. Оно выходило в узкий простенок. Метрах в двух-трех от него высился глухой торец соседнего здания - обшарпанная кирпичная кладка. Сейчас, глубокой осенью, в туман и непогоду наличием окна можно было пренебречь.
        И все же потухшая лампочка никак не оправдала бы его призывов к спасению. Может, в сети просто упало напряжение. А лампочка цела и невредима. Завхоз Светлана Викторовна зорко следит за освещением. Она не простит ему паники, поднятой из-за исправной лампочки.
        Мысль о том, что его, ведущего инженера-программиста, будут отчитывать за поклеп на лампочку, была настолько дурацкой, что Андрей мысленно хихикнул. Не о том он думает. Наверное, он просто сходит с ума. Очень похоже. И нечего приплетать сюда благородный инфаркт. Нет, у него какая-нибудь шизофрения, вульгарная, как уличная девка. При шизофрении как раз и требуют спасения от погаснувшей лампочки. А еще бегают по коридорам и кусают коллег. Наверное, это у него еще впереди.
        Как ни странно, но мысли о шизофрении несколько успокоили Андрея. Все еще не владея своим неуклюжим и тяжелым, точно борцовский манекен, телом, он скосил взгляд в угол, где была дверь, в надежде на то, что никотиновый голод приведет в курилку новую порцию страждущих.
        Бабушка стояла в самом углу. Ее по-стариковски хрупкая фигурка словно соткалась из сгустившегося табачного дыма. По-видимому, лампочка - у Андрея уже не было сил взглянуть наверх - уже полностью погасла. И в полумраке комнаты лицо бабушки слабо светилось, как будто натертое фосфором. Впрочем, Андрею сначала пришел на ум не фосфор, а осциллограф. Легче, правда, от этого не было.
        Он почувствовал, как все его тело пробивает озноб. При этом по лицу его заструились влажные ниточки горячего пота. Так, наверное, чувствует себя снеговик, которого окатили ведром кипятка. Андрей несколько раз судорожно вздохнул и, превозмогая вновь накатившую на него тошноту, прошептал:
        - Бабушка, почему? Я чем-то тебя обидел?
        Он не был уверен, что он это произнес. Возможно, слова прозвучали лишь в его голове. А он при этом только беспомощно раскрывал рот. Но даже этот его выдох, обращенный в сторону его незваной гостьи, заставил ее лицо прийти в движение. Оно заколыхалось, как повисший в воздухе дым, застигнутый врасплох легким порывом ветра. Словно в столбняке Андрей следил за этой трансформацией. В голове его при этом возникла мысль: а не дунуть ли со всей силы? Может, кошмар и рассеется?
        Он уже готов был реализовать свой план, когда, вглядевшись внимательно в лицо бабушки, понял, что ее губы шевелятся, выговаривая слова. Но Андрей никак не мог их разобрать. Он вжался в спинку стула, изо всех сил при этом напрягая слух. И в мертвенной тишине курилки до него донесся шепот.
        - Пров, - говорила ему бабушка, - внучек, найди Прова. Нет мне покоя.
        «Да что же это за Пров такой? - хотелось крикнуть Андрею. - Где я его найду?» Но язык не слушался. Остатки здравого смысла яростно сопротивлялись тому, чтобы продолжать разговор с призраком. Это в кино герои охотно и как-то буднично вступают в контакт со сверхъестественным. В реальной жизни логика не оставляет места на подобные вещи. Она возводит в сознании незримый барьер от всего, что не укладывается в общепринятое представление о нормальном и естественном. Андрей скорее был готов поверить в свою болезнь, чем в то, что увиденное им происходит на самом деле.
        В коридоре послышались приближающиеся шаги и женские голоса. Распахнувшись, дверь курилки словно привела в движение тубус калейдоскопа, разом изменив всю картину. Лампочка под потолком снова ярко вспыхнула. И тут же залила комнату желтым светом.
        - Найди Прова, найди, внучек, - шепнуло видение и растворилось в дымном воздухе.
        Жмурясь после недавнего полумрака, Андрей старался рассмотреть вошедших. Какие-то девицы. Кажется, из планового. Он знал их в лицо, но не помнил по именам.
        - А что вы тут сидите, как мышка? - спросила Андрея одна из них.
        - Вам плохо? - добавила другая, внимательно вглядываясь в его позеленевшее лицо.
        - Да нет, мне здорово, - клацая зубами от пробирающего его озноба, пробормотал Андрей.
        - Обкурился, бедняга, - хихикнула первая девица, вертя в руках сигарету. - Правильно говорят, что никотин - это яд.
        - Здесь так накурено, - не поддержав веселого настроения подруги, продолжила та, что интересовалась его здоровьем, наклоняясь к нему. - Вы весь мокрый. Может быть, вызвать скорую?
        - Нет, нет, не надо, - закачал головой Андрей, - я в порядке, уже в порядке, мне лучше…
        - Как хотите, - прошептала девица, придвинувшись к нему еще ближе.
        Андрей невольно поймал взгляд ее зеленых и словно бы фосфоресцирующих глаз. А в самой глубине черных зрачков почудился ему все более разгорающийся красноватый отблеск. Словно язык пламени поднимался из бездонного колодца. Сглотнув слюну, Андрей отстранился от нависшей над ним девицы с такой силой, что его стул с душераздирающим скрежетом поехал по полу.
        - Вам точно помощь не нужна? Или вас ПРОВодить? - спросила дьяволица, скаля клыки.
        - Не надо меня Прова… провожать, - тяжело дыша, ответил Андрей, сползая со стула на пол.
        - Да ему плохо, Жанка! - его новая мучительница обернулась к своей товарке. - Помоги. Бери его под другую руку. А то упадет ведь.
        Девушки вновь усадили его поглубже на сиденье стула. Та, что с зелеными пылающими глазами, выбежала на минуту и, вернувшись, приложила мокрый носовой платок к пылающему лбу Андрея. В висках у него застучало. Он со страхом вновь поднял взгляд на девицу. Но уже не увидел в ней ничего необычного. Она смотрела на него с явным участием.
        - Вам надо выйти отсюда, - подхватила ее подруга. - Дойдете сами?
        - Ага, дойду, - кивнул Андрей и встал на ноги.
        - Я сказала не «дойдете», а «найдете»! - низким голосом произнесла девица, приступая к нему. - Найдешь Прова? Найдешь?
        Не помня себя Андрей выскочил из курилки и помчался по коридору.
        - Найдешь? Найдешь? - звучало ему вслед.
        Добравшись до своего рабочего места, он бессильно опустился в кресло. Его кабинет казался ему теперь просто замечательным. Именно благодаря своей огромности и многолюдности. То, за что он раньше ругал начальство, усадившее целый отдел в помещение, по размерам сравнимое с залом ожидания какого-нибудь провинциального вокзальчика, теперь умиляло его до глубины души.
        Впрочем, его беспокойный взгляд тут же незаметно прошелся по сослуживцам. Еще один сюрприз он бы сейчас не перенес. Зеленый огонек, замеченный в чьих-нибудь глазах, заставил бы его броситься бежать отсюда не разбирая дороги. Однако его больное воображение, похоже, решило дать ему отдых.
        Не заметив в коллегах ничего подозрительного, Андрей немного успокоился. Нет, ему ни в коем случае нельзя было поддаваться своей болезни. Или это была не болезнь? Глюки среди бела дня и на трезвую голову? Ни с того ни с сего? Притом, что ни один из его родственников, по крайней мере, насколько он знал, никогда не попадал в психушку?
        Но тогда что это было? Может быть, обратиться к экзорцисту? От столь нелепой мысли ему самому стало смешно. Если он и не нашел решения своей проблемы, то хотя бы смог поднять себе настроение. Вспомнив девиц в курилке, Андрей вновь вернулся к мысли об изгнании бесов. Но где этого экзорциста возьмешь? Настоящего-то? Объявлений в газетах о ворожбе и прочих оккультных услугах полно. Он, конечно, не интересовался, но наверняка найдутся среди них и те, что предлагают услуги по изгнанию дьявола. Да вот только веры им нет никакой.
        Слово «вера» невольно натолкнула его на мысль о церкви. Может быть, просто сходить к священнику? Так ведь засмеет батюшка. Скажет: «Пить надо меньше». А ведь не пьет он. По крайней мере, до чертиков. Но как докажешь? И не колется. Вот в чем штука.
        Может, бабушкину могилу окропить святой водой? Галлюцинации-то начались именно с нее, со старушки. Главное, воды побольше. Чем больше воды - тем больше в ней святости. Окатить из ведра. Из брандспойта. Подогнать цистерну и…
        Мысли в голове Андрея понеслись вскачь. Надо написать бабушкиной сестре в Таганрог. Пусть баба Валя все сделает. Не из цистерны, конечно. Этого она не оценит. Да и дорого. Впрочем, деньги он ей переведет. Минутное дело. В любом банке. Но она не поймет. Не в смысле перевода, а в смысле полива могилы из шланга. Летом еще можно было бы сказать, что надо для цветов. Чтобы лучше росли. А сейчас, глубокой осенью? Как он ей объяснит? Каток для ангелов нужно залить? Или что? Нет, не из цистерны. Просто попросить окропить могилку из бутылочки. Но только тщательно. Это обязательно надо написать: тщательно! И подчеркнуть два раза. А зачем письмом-то? Можно же позвонить. Сегодня. Сейчас же. Нет, не сейчас. Из дома. Не будет же он перед всем отделом давать бабке инструкции по поливу могилы? Никуда не годится. Надо подождать, пока он вернется домой…
        Придумав способ избавиться от кошмаров, Андрей успокоено откинулся на спинку кресла, чтобы обдумать детали. Обдумывание, однако, дало неожиданные результаты. Чем больше размышлял он о том, как объяснить бабушке Вале свою просьбу, тем более понимал ущербность плана, еще четверть часа назад казавшегося ему таким замечательным.
        Что он скажет старушке? Что ее сестра является ему по ночам? Да, кстати, и не только по ночам, а и в течение рабочего дня. Да еще в компании подозрительных девиц? В курилке? Баба Валя не знает, что он вообще курит. Тему с курением можно, конечно, обойти. Сказать, что бабушка с двумя дьяволицами застукала его в коридоре… Но и это будет звучать, как полный бред! Не коридор. Помещение в данном случае роли не играет. А сам факт. Не поверит ему бабка. Решит, что у него крыша съехала. Или как там старики говорят? Душевный недуг. А если и поверит? Такими рассказами кого хочешь испугать можно. Даже молодого и здорового. Он сам тому пример. А бабка старенькая. Не ровен час, отдаст богу душу от его откровений. И будут они ему являться вдвоем…
        Представив это, Андрей невольно хмыкнул. Как ни мерзко было у него на душе, как ни подкрадывалась к горлу проклятая тошнота, но мысль о двух сестричках с того света показалась ему забавной.
        - Нет, это не выход, не выход, - прошептал сам себе Андрей, прижав к губам ладонь.
        Надо было придумать что-то другое. Можно, конечно, съездить в Таганрог самому… Тогда ничего не придется никому объяснять. Но решит ли окропление могилы его проблему? В глубине души он чувствовал, что его проблема - не бабушка. В конце концов он пришел к следующему выводу: либо у него просто-напросто (если, конечно выражение «просто-напросто» уместно в таком случае) шизофрения или еще какое-то умственное расстройство, либо ему, как ни дико это звучит, нужно найти того самого таинственного Прова. От последней мысли тошнота его еще более усилилась. Кажется, он этого Прова уже возненавидел.
        4.
        На улице лил дождь. Свинцовый, тяжелый, осенний. Под его звуки хорошо засыпать в теплой постели. Но брести по улице, да еще без зонта, зябко стягивая на горле воротник пальто, чтобы холодные капли не попадали за шиворот, хотя они все равно туда попадают, скатываясь струйками по шее на спину, - такого и врагу не пожелаешь.
        Андрей вышел на крыльцо и несколько минут стоял под его козырьком, не решаясь ступить на тротуар, похожий сейчас скорее на бурную горную реку, чем на городской асфальт. Было самое темное время суток, когда сумерки уже сгустились, а уличное освещение еще не зажгли. «Экономят, гады, - злобно подумал Андрей, имея в виду электричество и коммунальные службы. - Выглянули бы в окно. Тьма какая».
        Мимо него проскочила из здания на улицу стайка незнакомых девиц. Они напомнили Андрею о курилке. Содрогнувшись, он поднял воротник и резко, одним махом, как прыгают в холодную воду, выскочил из-под спасительного козырька. Меньше всего на свете ему хотелось сейчас вновь встретиться с той парочкой, что так напугала его утром.
        Дождь хлестал в лицо и почти ослеплял. Приходилось все время вытирать рукой глаза, которые заливала холодная влага. Прохожих на этой отдаленной от центра улице было немного. И все они спешили добраться до троллейбусной остановки, дома или любого другого укрытия, которое спасет их от пронизывающего холодного ветра и разверзшихся небес.
        Тротуар напоминал архипелаг. Дождевая вода заполнила все его неровности, образовав большие и маленькие лужи, слившиеся протоками, между которыми отдельными островками выступал асфальт. Сначала Андрей старался избегать глубоких мест. Словно играющая в классы школьница, он перепрыгивал с одного островка на другой. Но, промахнувшись пару раз в почти непроглядной темноте и с плеском приземлившись в самой середине очередной лужи, он плюнул на обувь и пошел не разбирая дороги.
        До остановки было далеко. Почему он не додумался взять на работу зонтик? Идиот. Теперь пальто промокнет насквозь. И туфли тоже. Впрочем, туфли промокли бы в любом случае. Но пальто до утра не высохнет. Может быть, включить обогреватель и попытаться его подсушить? Или надеть завтра куртку? Если, конечно, он доживет до завтрашнего утра.
        Тошнота так и не отпустила его. А все случившееся за день заставляло со страхом ждать надвигающейся ночи. Улица, даже залитая дождем и продуваемая холодным ветром, казалось ему безопаснее пустой квартиры. Здесь, по крайней мере, хоть изредка попадались люди. Андрей ощущал с ними невольную общность. Потому что понимал, что на его месте они также тряслись бы сейчас от страха. А значит, им можно доверять. Они свои, они не выпустят клыки и не зажгут глаза.
        Может быть, пойти сегодня ночевать к родителям? Но это было бы выходом только в случае, если то, что он видел, не мерещились ему. Если же по не вполне понятным причинам он просто сходит с ума, пугать родителей было в высшей степени бестактным. Он представил, как среди ночи вскакивает с кровати и зовет на помощь. И прибежавшие к нему в комнату мама с папой видят его безумный взгляд. Что он им скажет? Что ему приснился кошмар? Но он уже, мягко говоря, слишком взрослый, чтобы учинять истерики из-за нехорошего сна. Нет, уж лучше… Впрочем, слово «лучше», кажется, не подходило к его ситуации.
        По нормальной погоде можно было бы выехать в центр и ходить по улицам до глубокой ночи. До полного изнеможения. Чтобы прийти домой и сразу лечь спать. Но под таким дождем долго не проходишь. Тут действительно можно сойти за ненормального. Однако его степень безумства была еще не самой крайней. Он убедился в этом, когда заметил впереди велосипедиста. Тот ехал навстречу, и шорох шин по мокрому асфальту был слышен издалека.
        «Должно быть, его прихватило еще сильнее, чем меня», - подумал с неким облегчением Андрей. Он тут же поймал себя на мысли, что его удовлетворение от этого никак нельзя назвать достойным приличного человека. И все же он не мог невольно не обрадоваться. Это не было злорадством по поводу несчастья другого. Нет, это была радость, которую, наверное, должен испытать астронавт, который, пролетев сто тысяч световых лет и состарившись в тесной кабине своего корабля, встречает на далекой планете братьев по разуму.
        Брат по разуму медленно приближался и, казалось, совсем не обращал внимания на дождь. Вскоре Андрей смог разглядеть его во всех деталях. Это был молодой человек в длинном пальто, несуразном для прогулок на велосипеде вообще, а в дождливую погоду тем более. Он механически равномерно крутил педали, как будто не он заставлял их вращаться, а они, крутясь под воздействием невидимого мотора, приводили в движение его ноги.
        Велосипедист был без шапки. Его длинные черные волосы намокли и облепили его лицо сосульками, с кончиков которых капала вода. При взгляде на это лицо Андрея точно уколола под сердце игла. Юноша был бледен, как покойник. По крайней мере, Андрей, видевший покойников только в кино, представлял их себе именно такими. Ни один мускул не шевелился на этом безжизненном лице. Но страшнее всего были глаза. Они напоминали два пустых черных отверстия. Велосипедист не мигая смотрел вперед сквозь дождь и пространство. Приблизившись, он повернул голову. Мертвые глаза уставились на Андрея, как дула двустволки, - черные и бездонные. Велосипедист медленно надвигался на Андрея, все время держа его под прицелом своих страшных глаз. А тот, как завороженный, не мог оторвать от него взгляда. Так кролик смотрит на удава, погружаясь в бездну его гипнотического притяжения.
        В тот самый момент, когда они поравнялись, синеватые губы велосипедиста зашевелились. От Андрея не ускользнуло это движение - едва заметная жизнь среди мертвого пространства бледного лица. В следующую секунду он понял, что губы не просто шевелятся, а произносят какие-то слова. Движения повторялись. Одно слово? Андрей напряженно следил, силясь угадать. Зачем? Он не мог бы ответить на этот вопрос. Губы незнакомца плотно сжимались и затем выталкивали из себя один единственный слог, точно выплевывали его. «Пров, - беззвучно говорили эти губы, - Пров, Пров, Пров».
        Не понимая, что он делает, Андрей шагнул навстречу велосипедисту. Он даже протянул вперед руку, словно спрашивая: «Почему?» Но ездок почти незаметным движением руля увел велосипед в сторону и, обдав Андрея брызгами из лужи, проехал мимо. Еще мгновение, и он растаял во все более сгущающихся сумерках.
        Андрей затравленно оглянулся по сторонам. Он силился понять, видел ли кто-то еще этого велосипедиста? Или тот был плодом его больного воображения? Но понять это было невозможно. Люди торопились по своим делам, не обращая друг на друга внимания. А приставать к прохожим с вопросом: «Проезжал ли здесь две минуты назад бледный юноша на велосипеде?» - Андрею не хотелось. Тут он действительно сошел бы за ненормального.
        Он тихо дошел до остановки и сел в троллейбус. Водитель, должно быть, включил отопление. В салоне было душно, как в прачечной. Испаряясь с промокшей одежды, влага затуманила изнутри окна и наполнила троллейбус запахом мокрой материи. Андрей дотянулся рукой до поручня и намертво вцепился в него.
        Лицо велосипедиста не давало ему покоя. Раз за разом он мысленно просматривал его: бледная кожа, синюшные губы, черные провалы глаз, уши… Стоп! Он только что сообразил, что к ушам незнакомца шли проводки. Наушники? Это многое объясняло. Если и не бледность кожи - впрочем, каждый имеет право быть настолько бледным, насколько это позволяет мать-природа, - то, по крайней мере, шевелящиеся губы и отстраненный вид. «Он ничего не старался мне сказать - он просто подпевал!» - чуть не вскрикнул Андрей.
        Дурак? Конечно, дурак. Кто же катается под проливным дождем на велосипеде? Да еще в кашемировом пальто. Но вполне реальный дурак, каких тысячи, а то и миллионы. Может быть, пьяный или даже наркоман. Фу, как хорошо, что он, Андрей, не дотянулся до него рукой. Хорош бы он был, остановив посреди улицы обдолбанного в хлам подростка. Тот запросто мог полезть в драку. Только этого Андрею сейчас не хватало ко всем его заскокам в придачу.
        Найдя логическое объяснение уличной встрече, Андрей немного повеселел. С приближением к центру троллейбус набивался все плотнее. Трудно было представить, что орды, штурмовавшие его на каждой остановке, смогут поместиться в салоне. Но, вступая в явные противоречия с законами физики, люди протискивались внутрь. И на пространстве, где еще два перегона назад, кряхтя и бросая друг на друга гневные взгляды, с трудом помещались два пассажира, теперь, ни на что не жалуясь, стояло пятеро.
        Наседавшая толпа оторвала Андрея от поручня и протащила, как морская волна влажную гальку, вглубь салона. Он, впрочем, не сопротивлялся. Ехать ему было долго - почти до конечной. Обилие народа скорее радовало. В салоне царило то чувство единения, которое появляется у людей, стесненных тяжелыми обстоятельствами, но движимых общей целью. И целью этой было поскорее добраться домой.
        Спустя минут сорок Андрей сошел на своей остановке уже изрядно успокоенным. Дождь перестал. Небо местами расчистилось. И даже стало слегка вымораживать. Такие резкие перепады погоды бывают только глубокой осенью. Продравшаяся сквозь отогнанные к горизонту облака Луна заливала улицу желтоватым светом.
        С чувством легкой иронии Андрей вспоминал о своих страхах. Нет, сегодня явно был не его день. Сначала нехороший сон. Потом пошлые разговоры ни о чем в курилке. Да еще эти девицы. Ладно, пусть и с крупными зубами, но не вампиры же, в конце концов? Они же искренне хотели ему помочь. А затем еще и этот странный велосипедист. Плюс дождь, темнота, лужи. Словно сама природа ополчилась против него. Но теперь, кажется, все было уже позади. Приободрившись, Андрей почувствовал себя настолько хорошо, что, наслаждаясь собственной смелостью и вернувшейся способностью спокойно анализировать происходящее вокруг, поднял взгляд и, вздохнув полной грудью холодный осенний воздух, огляделся по сторонам.
        В это мгновение он услышал знакомый шум. Не шум даже - шелест, шорох. Этот звук трудно спутать с чем-либо. Так, негромко, но отчетливо, шуршат шины велосипеда по мокрому асфальту. Андрей вздрогнул. Неприятный холодок пробежал у него по всему телу. Он, конечно, тут же постарался взять себя в руки. Ведь еще один велосипедист лишь доказывал то, в чем он так старательно убеждал себя в течение всей поездки. А именно: люди, тем более эти оглашенные подростки, ездят на велосипедах по осенним улицам, в кромешной тьме и тотальной сырости.
        Почти гипнотизируя взглядом пространство, он напряженно уставился вперед. И он увидел бледное лицо. Юноша вновь ехал ему навстречу. Все в том же пальто, по-видимому, мокром насквозь, и с прядями черных волос, с которых капала вода. Нет, его нельзя было спутать ни с кем другим. Андрей сделал несколько неуверенных шагов назад. Так отступают, перед тем как броситься бежать. Но он не побежал. И вовсе не потому, что смог совладать со страхом, который навалился на него с новой силой. Нет, он не побежал единственно из-за того, что страх его был так силен, что парализовал все его тело. Сделавшись ватными, ноги отказывались подчиняться.
        Андрей затравлено огляделся по сторонам. Ему подумалось, что, останься он один на один с жутким велосипедистом, тот просто-напросто задавит его, затопчет, убьет, разорвет руками на части. К счастью, вокруг были люди - обычные прохожие, присутствие которых было теперь единственным его спасением.
        Округлившимися глазами Андрей вглядывался в велосипедиста. Нельзя было предположить, чтобы он промчался по улицам, обогнав троллейбус. И что же тогда? Миновав Андрея, он тут же спрыгнул с велосипеда, погрузил его в машину (может быть, в микроавтобус?), сел в нее сам и помчался по городу, чтобы сейчас вновь проехать навстречу? Других вариантов не было. Кроме тех, которые подсказывало ему его подсознание, но которые он предпочитал не выпускать наружу.
        Хотя вариант с машиной был не намного утешительней. Объяснить такое поведение бешеного подростка простой случайностью было решительно невозможно. Нет, подобное могло произойти только в том случае, если те, с кем этот подросток был связан, прекрасно знали, где живет Андрей и каким маршрутом он добирается домой.
        Даже отбросив мысли о сверхъестественном, приходилось допустить, что за ним следили. Зачем? С какой целью? Что им от него нужно? И, самое главное, кому? Обратиться в полицию? Но с чем? Написать в заявлении, что его преследует велосипедист в мокром пальто? И что он против него имеет? Он что, напал на него? При этой мысли Андрей вздрогнул. Нет, не надо даже в мыслях напрашиваться на такое. Того и гляди накличешь беду. А этот парнишка… Он, конечно, щуплый на вид. Но ненормальные, они сильные. От них не отобьешься.
        В этот момент велосипедист поравнялся с Андреем. Как и в предыдущий раз, губы его зашевелились. Нет, он отнюдь не напевал песенку из своего плеера. Глядя прямо на Андрея жуткими, как ружейные стволы, глазами, юноша бесцветным голосом четко произнес: «Пров. Найди Прова» - и медленно проехал мимо.
        Теперь у Андрея не оставалось никаких сомнений: он тихо сходит с ума. Чтобы окончательно проверить себя, он, стараясь выглядеть как можно более естественным, нарочито весело обратился к поравнявшемуся с ним мужчине:
        - Надо же. В такой дождь - и на велосипеде.
        - Кто? - непонимающе переспросил тот в ответ.
        - Молодой человек, - с тревогой пояснил Андрей.
        - Молодой человек? - казалось еще более растерявшись, вновь переспросил мужчина. - Простите, не заметил.
        - Это вы меня извините, - пробормотал вконец отчаявшийся Андрей.
        Получалось, что адский подросток ему померещился? Этот факт только усилил его тревогу. Андрей содрогнулся, вновь подумал о святой воде и, плотнее запахнув воротник мокрого пальто, поспешил к своему дому.
        5.
        Юлька пришла неожиданно, без приглашения и даже без предварительного звонка. Андрей не приветствовал подобной фамильярности. Подружки должны знать свое место. Если они станут приходить когда вздумается, то в конце концов могут здесь столкнуться. И что тогда? Истерика? Рванье волос? Хорошо, если девчонки будут рвать волосы друг дружке. Как говорится, бесплатное развлечение. А если они примутся за него? Только этого не хватало. Подружек надо держать в узде.
        Впрочем, все эти рассуждения были актуальны прежде. До того как к нему стали являться не то призраки, не то галлюцинации, не то - он вновь с содроганием вспомнил острые клыки девиц в курилке и синюшные безжизненные губы дьявольского подростка - вампиры. Теперь он, казалось бы, должен был радоваться присутствию в доме еще кого-то. Однако почему обязательно Юлька? Он мог пригласить Таньку. Или… Да, собственно говоря, почему это вообще должна быть женщина? Состояние страха и ставшая неизбывной тошнота никак не настраивали его на лирический лад. Он мог бы позвать друзей. Они сидели бы целую ночь на кухне, пили пиво, курили и болтали о бабах и локальных сетях. Подобный мальчишник сейчас подошел бы ему куда больше, чем необходимость исполнять свой мужской долг перед Юлькой.
        Ее назойливость раздражала. И почему женщины считают, что мужики только о том и думают, как бы уложить их в кровать? Он вспомнил о пламенном выступлении Генки в курилке и неожиданно понял его правоту. Да, только развод придает человеку житейскую мудрость, которой так не хватает ему для правильного воспитания подружек.
        Андрей устало вздохнул, встал с дивана, потянулся, разминая спину, и направился на кухню. Там Юлька пыталась совладать с ужином. Ни с того ни с сего ее вдруг пробило на романтизм. «Может быть, почувствовала, что я скоро умру? - мелькнула в голове у Андрея нехорошая мысль. - Женщины, они, как собаки, чувствуют всякие несчастья». Напряжением воли он отогнал подобное предположение, постаравшись убедить себя в том, что Юлька бескорыстно решила порадовать его ужином при свечах.
        Зайдя на кухню, Андрей убедился, что из обещанного меню ей удались пока только свечи. Они уже стояли в медном канделябре на столе в комнате. Сама Юлька, ощерившись, как ведьма, и прищурив глаза от густого чада, заполнившего кухню даже при открытой настежь форточке, пыталась перевернуть на сковородке какие-то чумазые куски не то мяса, не то рыбы.
        - Кого жаришь? - как бы невзначай спросил Андрей.
        - Братца Иванушку! - огрызнулась Юлька, словно читая его мысли о ведьме. - Твое масло стреляет, как фейерверк.
        - Хочешь, я куплю тебе сварочный щиток, дорогая, - хмыкнул Андрей.
        Юлька подняла на него свои большие карие глаза, полные мучительного укора. Такими глазами лабрадор-ретривер смотрит на хозяина, когда тот заставляет его пройти по бревну.
        - И асбестовые рукавицы, - добавил Андрей.
        - Хватит, прошу тебя, - простонала Юлька.
        К своему удивлению Андрей заметил, что глаза ее наполнены слезами. Сначала он даже хотел пожалеть ее. Но вовремя понял, что причиной коварной влаги было вовсе не раскаяние девушки по поводу своей кулинарной беспомощности, а заполнивший помещение едкий дым. Утерев глаза рукавом, Юлька вновь вернулась к сковородке.
        - Юль, послушай, - вспомнив кое-что, спросил ее Андрей с самым наивным видом, - я тут хотел у тебя спросить: пельмени перед варкой надо размораживать?
        Юлька, найдя предлог, чтобы хоть на миг еще раз оторвать глаза от чадящей сковороды, снова посмотрела на него. При этом ее большой рот скривился в жалостливую улыбку.
        - Какой же ты у меня глупенький, - покровительственно произнесла она, - всему-то тебя нужно учить. Сам подумай: разве можно их класть в кастрюлю замороженными?
        Андрей безропотно кивнул и покинул поле боя подруги со сковородой. Он вернулся в комнату со свечами и прилег на диван. Гадкие и ничем, кроме душевного нездоровья или оккультизма, не объяснимые странности, которые сыпались на него целый день, дали о себе знать неимоверной усталостью. Ему показалось, что он закрыл глаза всего на несколько минут. Но когда Юлька разбудила его, он, взглянув на часы, понял, что проспал никак не менее часа. Он провалился в сон, как в огромную мягкую перину, самостоятельно вырваться из пуховых объятий которой было решительно невозможно. Он не видел никаких снов, и его не мучили кошмары. «Усталость - лучший друг умалишенных», - подумал Андрей, удивившись афористичности собственных мыслей.
        Больше всего на свете ему хотелось сейчас остаться на диване. И так, не расстилая постель и не раздеваясь, проспать до утра. Но Юлька ни за что не позволила бы ему этого. Она теребила его, целовала и, видя, что он никак не хочет окончательно просыпаться, гнала умываться.
        Он внимательно посмотрел на свою подругу. Ее глаза были красными и припухшими, как от слез, от кухонного чада. Правой рукой она почесывала обожженное сковородой запястье левой. И по меньшей мере два ее ногтя были сломаны под самый корень. Андрей понял, что будет последней сволочью, если сейчас отмахнется от нее. А значит, ему предстояла неприятная процедура дегустации Юлькиной стряпни. И он пошел умываться.
        Когда он вернулся из ванной, Юлька зажгла свечи и потушила свет. От этого комната заполнилась тенями. Они копошились и мельтешили, как пассажиры на вокзальном перроне перед отправкой поезда. В углах поселились причудливые создания, которые корчились в предсмертных муках при всяком движении людей в комнате. Так что Андрей невольно ощущал себя инквизитором, от одного взмаха руки которого начинают трепетать осужденные на смерть ведьмы и колдуны. По спине Андрея поползли предательские мурашки. Учитывая сегодняшние перипетии, он предпочел бы ужинать при включенной люстре. Но Юлька старательно создавала интим. В любом случае при свечах ее стряпня должна была выглядеть привлекательнее, чем при ярком свете.
        Женщина щебетала что-то о невыносимой осенней погоде и покупке новых штор. О том, как к ней прицепился сегодня в магазине какой-то не то пьяный, не то просто дурачок. Андрей почти не слушал ее. Он старательно распиливал ножом бурые лепешки, лежащие в его тарелке, и отправлял в рот кусочек за кусочком. Тошнота его вновь усилилась. И время от времени ему приходилось хмыкать. Как будто от Юлькиных рассказов. На самом деле - чтобы скрыть рвотный рефлекс, завуалировать его то ли смешком, то ли покашливанием. Неожиданно в бесконечной болтовне подружки его словно полоснуло слово «Пров»!
        - Что, какой Пров? - почти вскрикнул он.
        - Пров? - вздрогнула Юлька. - Я не говорила «Пров». Я говорила: «Да ПРОВались ты на этом месте…»
        Она растерялась и недоуменно глядела на Андрея. Внезапно она поняла, что он совсем ее не слушает. И вид у нее при этом был настолько несчастный, что Андрею стало неловко.
        - Прости, - буркнул он, давясь горелым мясом, - я задумался. Тяжелый день. Так о чем ты говорила?
        Юлька стряхнула с себя минутное оцепенение и радостно продолжила свой рассказ. Наверное, она хотела порадовать его, развеселить, поддержать. Андрей понимал это. Но ничего не мог поделать с чувством тревоги, которое вновь охватило его и не проходило. Юлька показывала, как она продиралась сквозь толпу в универмаге, стараясь избавиться от назойливого ухажера. При этом она размахивала руками. И тени по углам корчились под все более изощренными пытками. Они сгибались вдвое, выворачивались наизнанку, ползли и извивались.
        Андрей судорожно сдерживал тошноту. Он уже не слушал Юлькину болтовню. И думал только о том, как досидеть до конца ужина. Страх заставил его напрячься всем телом. Ему казалось, что тени из того угла, что был за его спиной, вот-вот набросятся на него. Он утешал себя только тем, что Юлька сидела напротив него, а следовательно, должна была увидеть, если бы за его спиной творилось что-то сверхъестественное. Впрочем, она была слишком увлечена собственной речью.
        Превозмогая ужас и стараясь не привлекать внимание подружки, Андрей оглянулся. Однако его движение не осталось незамеченным. Юлька фыркнула и замолчала. После ее непрекращающейся трескотни наступившая тишина еще более напугала Андрея. Но он не должен был выдавать себя. Иначе тени, поняв, что их раскрыли, наверняка набросились бы на него.
        - Что? - изо всех сил стараясь выглядеть если не веселым, то хотя бы доброжелательным, спросил он.
        - Что «что»? - надув губы, бросила в ответ Юлька. - Я не понимаю. Что с тобой сегодня происходит? Ты даже не хочешь делать вид, что тебе интересно, как я провела день. Ты не понимаешь, как мне обидно.
        - Прости, - выдавил из себя Андрей, - показалось. Вроде что-то стукнуло за спиной.
        - Где? На балконе? - огрызнулась Юлька. - Карлсон прилетел? Или этот, как его, Пров?
        - Пров? - Андрей невольно вздрогнул и, ненавидя себя за это, но не в силах сдержаться, вновь нервно оглянулся.
        - Тебя, я вижу, этот Пров больше интересует, чем я! - рявкнула Юлька, и ее взгляд скользнул по Андрею, точно скальпель.
        При других обстоятельствах тот факт, что Юлька вдруг приревновала его к яростно ненавидимому им Прову, мог бы развеселить Андрея. Но теперь он чувствовал себя настолько плохо, что не смог оценить комизм ситуации. Его серьезность только подлила масла в огонь. И Юлька разразилась жалобами о своей несчастной доле и испорченном вечере.
        - Прости, я просто устал, - выдавил Андрей.
        Неожиданная капитуляция противника смутила Юльку. Она по инерции бросила ему в лицо еще несколько упреков. Но продолжать конфликт было бы в высшей степени глупо. Поэтому Юлька, все еще недоверчиво поглядывая на своего избранника, встала из-за стола и полезла целоваться.
        Впрочем, женские ласки не доставили сейчас Андрею никакого удовольствия. Гораздо больше его бы обрадовало, если бы Юлька включила свет. Все, что было в комнате: люстру, торшер, бра. И еще в коридоре. В коридоре тоже обязательно нужно было включить. Чем больше света - тем лучше.
        Уже несколько минут Андрей напряженно вглядывался в то, что творилось в дальнем от него и самом темном углу комнаты. Тени, что плясали по стенам от театральных жестов, которыми его подружка сопровождала свою недавнюю тираду, в том углу вели себя как-то нехорошо. Их движения явно не совпадали с Юлькиными. Встать и включить свет - вот что надо было сейчас сделать. Но у Андрея не хватило бы на это сил. Попросить Юльку? Но как бы она расценила его слова, если бы он обратился к ней с подобной просьбой, прервав поток ее упреков? Только как издевательство. Словно завороженный, следил он за тем, как в углу что-то копошилось, мельтешило и жило, казалось, своей собственной жизнью.
        Теперь же, когда своими извинениями он разом выбил Юльку из колеи и она села верхом к нему на колени, он вполне отчетливо разглядел в темном углу человеческую фигуру. Старушка стояла, сложив на груди руки, и точно молила его о чем-то.
        - Бабушка? - выдохнул он, и тут же добавил уже убежденно и почти обреченно: - Бабушка!
        - Ты это мне? - взвилась Юлька, которая и так уже искала повода для нового скандала, расстроенная тем, что Андрей явно не отвечал на ее ласки: - Я на три года тебя моложе, «дедушка»!
        Она вскочила у него с колен и заломила руки в бессильной злобе. Андрей понимал, что ему надо как-то успокоить обиженную подругу. Но сейчас ему просто было не до нее. Он приласкает ее. В другой раз. Когда-нибудь. У него еще будет для этого время. По крайней мере, если он справится со своими навязчивыми видениями. А если даже нет, то свободное время будет у него и в психушке. Там, пожалуй, его будет еще больше, чем на воле. Но Юлька, наверное, не придет к нему туда. Кто же захочет связать свою жизнь с душевнобольным? С другой стороны, какой псих захочет всерьез связать свою жизнь с Юлькой? Сидеть рядком и размораживать пельмени перед варкой? Или грызть обгоревшее мясо?
        Впрочем, он все время думал не о том. Его подруга уже изломала себе все руки и картинно прилегла на диван. Андрей заметил это краем глаза. Оторвать взгляд от бабушки он не мог. Юлька явно ждала его. С утешениями и извинениями. Но сил встать и подойти к ней, повернувшись спиной к фигуре в углу, у него не было.
        Он вглядывался и вглядывался в лицо бабушки. Внезапно он понял, что больше не боится ее. «Стал своим для приведений», - промелькнула у него в голове злорадная, почти мазохистская мысль. Но он тут же прогнал ее прочь. Нет, он не боялся бабушки, потому что она не могла причинить ему ничего плохого. Какая разница, в каком мире (или всего лишь в его больной голове) она находилась? Душа человека не может меняться после смерти. Как не стирается его память. Разве бабушка могла причинить ему вред? Нет, она лишь просила его о помощи. Просила защитить ее от ненавистного Прова. Знать бы только, кто он такой?
        - Где мне искать этого Прова? - спросил он.
        - Да где хочешь, дурак, - огрызнулась с дивана Юлька. - Вылечись сначала. Я так старалась. Я уйду.
        - Да, да, - рассеянно бросил Андрей, - конечно, иди, чего сидеть.
        После таких слов взглядом, который девушка бросила на своего мучителя, можно было, как автогеном, резать углеродистую сталь. Разинув рот, чтобы не задохнуться от душивших ее рыданий, Юлька вскочила с дивана и замерла на мгновение, ожидая, что Андрей бросится к ней извиняться.
        Но ему было сейчас не до нее. Он снова обратился к фигуре в углу:
        - Бабушка, скажи, где найти этого Прова? Кто он такой? Я его знаю?
        Стоя к нему спиной и даже не проследив за его взглядом, Юлька как-то сразу севшим от огорчения голосом даже не спросила, а констатировала:
        - Ты колешься…
        Но Андрей не услышал ее слов. Юлька постояла еще мгновение. Нет, она уже не верила в то, что заставит мужчину обратить на нее внимание. Она просто выждала паузу. На всякий случай. Вдруг произойдет чудо, и ее труды на кухне все-таки будут оценены? Ведь она так старалась. Да, она, конечно, не кулинар. Но у нее есть другие достоинства. Это же правда. И она не заслужила такого обращения. Так и не дождавшись извинений, она, прижав ладони к пылающим щекам, выскочила в коридор.
        Полоса света, который Юлька включила в коридоре, ворвалась в комнату с внезапностью волны, взломавшей сопротивление плотины. Желтый поток залил угол и захлестнул стоящую там фигуру. Андрей невольно дернулся вперед, чтобы сдержать свет, загородив бабушку своей тенью. Но было поздно.
        Еще несколько мгновений - и свет погас. Юлька педантично выключила его, перед тем как покинуть ненавистную ей сейчас до глубины души квартиру. И хлопнувшая дверь возвестила о ее уходе.
        В нарушаемой лишь светом свечей темноте Андрей вновь стал напряженно вглядываться в дальний угол. Но там больше никто не появился. Решив не искушать судьбу (еще неизвестно, кто мог прийти к нему из темноты), Андрей встал и зажег в комнате электричество. Это не принесло ему ожидаемого спокойствия. Еще более, казалось, сгустившаяся тьма в коридоре вызвала у него новый приступ необъяснимого страха. А нахлынувшая в очередной раз тошнота заставила зайтись приступом удушливого кашля, от которого заломило грудь.
        Прижав руку к груди и тяжело хватая ртом воздух, он почти заставил себя пройти в коридор. Щелчок выключателя показался ему оглушительным. Но темноте пришлось отступить в спальню. Андрей проследовал за ней. Он не хотел дать своему врагу ни единого шанса. Он собирался изгнать его из своей квартиры полностью и окончательно.
        Вслед за спальней осветилась кухня, потом ванная. Вернувшись в коридор - стратегическую точку, которая позволяла одним поворотом головы заглянуть во все помещения компактной квартиры, Андрей торжествующе оглядывался по сторонам. Темноты больше не осталось у него в доме.
        А если свет начнет гаснуть? Эта мысль внезапно пришла ему в голову, когда он вспомнил о курилке. Ведь там произошло именно это. И что тогда? Что ему делать? На всякий случай не надо гасить свечи. Хотя тому, кто может заставить без всяких выключателей и реостатов медленно угаснуть электрическую лампочку, не составит никакого труда задуть их дрожащее пламя.
        И эта тошнота. Хотя теперь, когда он отведал Юлькиной стряпни, для нее было вполне естественное основание. Вернуть Юльку, чтобы не ночевать одному? Андрей представил, как звонит ей на мобильный, кается во всех смертных грехах и просит вернуться. Она вернется. Тут нет сомнений. Но когда он представил себе торжествующий вид подруги, его затошнило еще больше.
        Пойти к родителям? Он уже думал об этом по дороге домой. Но по подоконникам вновь барабанил проливной дождь. Вызвать такси? Но как он узнает, что это обычный таксист, а не… Теперь он боялся оставаться один на один с незнакомыми людьми. В сравнении с автомашиной на залитых водой и оттого пустынных улицах квартира казалась менее уязвимой. Да, он останется дома. Так будет лучше. Хотя он не был в этом уверен. Единственное, что он знал наверняка, так это то, что уснуть ему сегодня не удастся.
        6.
        Было около полуночи. Андрей сидел на ярко освещенной кухне. На плите закипал чайник. В его выпуклых никелированных боках комната отражалась изуродованной, словно искаженной гримасой боли. А сам чайник походил при этом на коробку, в которой кипятят хирургические инструменты. Как же она называется? Андрей никак не мог этого вспомнить. Впрочем, неважно. Если его болезнь будет прогрессировать, он скоро сам сможет спросить об этом у медсестры, когда та придет в палату делать ему очередной укол. Возможно, его привяжут к этой самой кровати ремнями, чтобы он не отбивался. И тогда проклятый богом и людьми Пров безнаказанно подкрадется к нему. Он уже ощущал его холодные и скользкие пальцы у себя на шее.
        Андрей вздрогнул и огляделся по сторонам. Все было спокойно. Но такое спокойствие обычно называют обманчивым. Что-то наваливалось ему на грудь, давило, заставляло тяжело дышать. И, как казалось, только кружка горячего чая сможет унять ту тошноту, что не отпускала его весь день.
        Чайник засвистел. Звук, который он издавал, был резким и наряженным. Как будто чайник звал на помощь. Чтобы его сняли с плиты, прекратив тем самым адские муки, которые он испытывал. Андрей невольно напряг слух. Точно ждал, что кто-то или что-то отзовется из комнаты. И уже его самого посадят на эту плиту.
        Он встал, снял чайник и выключил газ. Превозмогая страх, прошел в комнату и вернулся оттуда с телефоном. Он не хотел оставаться там, возле стола со свечами. Казалось, тот был приготовлен для покойника. Почему он позволил Юльке уйти? Ему нужен был сейчас живой человек. Кто-то, с кем можно поговорить. Правда, подружка ждала от него не разговоров. А даже если и разговоров. От Юлькиной болтовни можно сойти с ума. Но даже ее бесконечные описания того, что она видела в магазине, были бы ему сейчас в радость. Она нормальный человек. Она не стала бы трястись от страха, поворачиваясь спиной к дальнему углу комнаты. Страхи приходят только тогда, когда ты начинаешь бояться. Они выползают из щелей, выглядывают из-под кровати…
        Кляня себя за малодушие, Андрей бросился на кухню бегом. Там ему было спокойнее. Он сам не мог объяснить почему. Он надеялся на то, что родители еще не спят. Набранный номер долго не отвечал. Наконец он услышал голос матери.
        - Мам, послушай, ты не знаешь, кто такой Пров? - спросил он ее, стараясь при этом, чтобы его голос звучал как можно непринужденнее. - Засело вот в голову имя. Прямо навязчивая идея. Не могу отделаться. Бабушка, когда… я к ней ездил в последний раз, говорила о каком-то Прове. Не могу вспомнить в связи с чем. Вертится в голове и вертится.
        - Андрюша, - вздохнула мама, - тебе больше делать нечего, как звонить ночью с такими вопросами?
        - Ну мама…
        - Ладно, ладно. Я думаю, думаю. Пров, говоришь?
        - Да, Пров.
        От одного упоминания вслух этого имени у Андрея по спине поползли мурашки. Как будто он сам звал его. Просил прийти, появиться. «Вий, Вий, позовите Вия!» - вспомнилось ему. Нарисовать вокруг себя круг мелом? Хотя от Вия он как раз и не помог. Дался ему этот Вий. Ему Пров нужен. Вернее, не нужен он ему. Ему нужно лишь узнать, кто он такой.
        - Я вспоминаю только одного Прова, - послышался в трубке голос матери.
        Андрей вздрогнул. Неужели? Все, оказывается, было так просто. Надо было только спросить маму. Сейчас ему казалось, что, возможно, бабушка действительно упоминала это имя при жизни. Тогда все объяснимо: нехороший сон, легкое расстройство сознания. И в голове его смешались бабушка и имя Пров. Сейчас мама скажет ему, кто он был такой.
        - Ну? - спросил он с нетерпением.
        - Да, только одного Прова, - задумчиво, очевидно, все еще перебирая в мыслях воспоминания, проговорила мама. - У Некрасова, в «Кому на Руси жить хорошо». Помнишь начало? «В каком году - рассчитывай, в какой земле - угадывай…» Дальше не скажу дословно. Но там был Пров. Эту фразу я помню точно: «А Пров сказал: царю…»
        - Мама! - взмолился Андрей.
        - Что? Ты же сам просил меня вспомнить, не знаю ли я какого-нибудь Прова.
        - Мам, но настоящего Прова. Я же сказал, что о нем говорила бабушка.
        - Она вполне могла цитировать тебе Некрасова, - резонно заметила в ответ телефонная трубка. - Твоя бабка, между прочим, если ты не забыл, отработала тридцать пять лет учительницей русского языка и литературы.
        - У-у-у-у, - завыл от бессилия Андрей.
        - Чего ты воешь, дитятко? - огрызнулась мать. - Убаюкать тебя, что ли? Юльки с тобой нет?
        - Нет, - буркнул Андрей.
        - А что так? Она сегодня звонила мне. Спрашивала, нужно ли мыть мясо перед жаркой.
        Андрей фыркнул.
        - И зря фыркаешь. Она старается.
        - Ладно, ладно, - отмахнулся Андрей.
        Ему почему-то стало жалко Юльку. И он понял, что все-таки зря не удержал ее сегодня. Бог с ним, с мясом. И с пельменями, которые она, по-видимому, размораживает. Не в пельменях, в конце концов, семейное счастье. Но мысли его тут же вернулись к главному предмету его разговора с матерью.
        - Но мам, - протянул он обиженно, - может, был какой-то Пров в нашей семье, в Таганроге, где вы жили?
        - Может быть, в Таганроге и был какой Пров, - фыркнула трубка. - На триста тысяч населения. Видишь ли, я не всех там знала.
        - Ну постарайся вспомнить. Бабушка могла с ним работать. Или он жил по соседству. Кто-то, о ком бабушка могла говорить со мной. Только не литературный герой, я тебя умоляю.
        - Ладно, ладно, я подумаю еще, - согласилась мама.
        - Ну? - нетерпеливо переспросил Андрей после минутного молчания в трубке.
        - Не торопи меня. Эта трубка возле уха меня раздражает. Дай мне спокойно подумать. Если я вспомню что-нибудь, я тебе перезвоню.
        - Хорошо, - неохотно согласился Андрей.
        Он повесил трубку, уже не надеясь на помощь матери. Ее предложение подумать слишком смахивало на желание отделаться от него и его глупых полуночных просьб.
        Но Андрей ошибся. Не успел он допить свой чай, как телефон разразился тревожными переливами. Неужели ему повезло, и мама действительно вспомнила о каком-нибудь соседском одноногом инвалиде Прове? Или о мальчишке, с которым ходила в детский сад? - Да? - почти крикнул он в трубку. - Вспомнила?
        - Пров, - просвистела трубка.
        Первую секунду Андрей все еще думал, что это мама. Что ее голос просто исказила некачественная связь.
        - Тебя плохо… - начал было он, но сказать «слышно» не успел.
        - Пров, найди Прова, - засвистела трубка.
        В глазах у Андрея потемнело. Он тут же испуганно вскинул взгляд к потолку: не гаснет ли люстра, как сегодня днем лампочка в курилке? К счастью, ничего сверхъестественного не происходило.
        - Это просто от страха, - стал убеждать он сам себя шепотом, - нужно глубоко дышать.
        - Найди Прова, - не унималась трубка, которую Андрей все еще продолжал держать возле уха.
        - Кто вы? - спросил он, адресуясь к неведомому мучителю и не ожидая получить от него вразумительного ответа.
        - У меня много имен.
        - Так назови хоть одно.
        - Ты сам его знаешь.
        - Знаю, - прошептал Андрей, - шизофрения. Вот как тебя зовут.
        Он положил трубку на стол. Ему хотелось зашвырнуть ее подальше. Но руки не слушались. Что теперь делать? Шизофреники, говорят, слышат голоса. Но телефон. Как мог зазвонить телефон? Или это ему почудилось? А если нет? Тогда что - его выследили? Кто и зачем? И куда бежать? Они знают о нем все. Хотя, собственно говоря, что такого они могут о нем знать? Ничего тайного у него в биографии нет. И секреты родины он не выдаст просто потому, что их не знает. И миллион долларов он мафии не заплатит. Потому что у него нет таких денег. Он не интересен спецслужбам и бандитам. И кто же тогда его мучает?
        Причем он с полной ясностью понимал, что ни погасшая в курилке лампочка, ни девицы с острыми клыками, ни призрак бабушки никак не вязались с какой-нибудь бандой, которая по непонятным и абсолютно извращенным причинам могла его преследовать.
        Приходилось признать свою невменяемость. Но как бороться с душевной болезнью, которая захватила тебя настолько, что подменяла физические ощущения? Пойти в больницу и все рассказать? Бред какой-то. Он навсегда испортит себе жизнь. Тогда что?
        Человеческое сознание - сложная штука. Может быть, его наваждение связано с какими-то реальными событиями? Теперь ему и самому уже стало казаться, что бабушка упоминала при нем какого-то Прова. Давно, в его детстве. Родители постоянно мотались по командировкам. И до школы он почти все время жил у бабушки в Таганроге.
        Конечно же, он не мог теперь помнить все, что ему тогда говорили, о ком рассказывали. Что-то напугало его? Какая-то история, рассказанная бабушкой? Вполне возможно, что теперь, когда здоровье его пошатнулось (непрекращающаяся тошнота не позволяет в этом сомневаться), детские страхи выплыли наружу. Нужно их восстановить. Тогда, возможно, у него хватит сил справиться с болезнью. «Вернуться к источнику страха», - сказал у него в голове внутренний голос. Но не тот мерзкий и свистящий, который требовал от него розыска треклятого Прова, а вполне нормальный внутренний голос, какой обычно еще называют здравым смыслом.
        И тут приходилось ждать помощи лишь от бабушкиной сестры - бабы Вали. Только она могла помнить старые и всеми другими забытые разговоры. У стариков хорошая память на прошлое. Оставшись в старых девах, баба Валя всю жизнь прожила возле сестры. И если был в сундуках семейных историй какой-то Пров, она должна была о нем знать.
        С одной стороны, план поехать в Таганрог выглядел диковатым. От него попахивало капитуляцией. Как будто Андрей уступал требованиям мучавших его видений. С другой стороны, он отправлялся на поиски Прова совсем не в том смысле, которого требовали от него видения и голоса. Ничего мистического и таинственного. Он просто выяснит у бабы Вали, кто был этот человек и в связи с чем бабушка могла ему о нем рассказывать. Тогда все должно было встать на свои места. По крайней мере, Андрей на это очень рассчитывал.
        Может быть, даже не в Прове дело. Андрей уже два года не был у бабушки на кладбище. Надо бы проведать. Говорят же, что умершие зовут живых к себе на могилы, когда те слишком долго к ним не приходят.
        У Андрея оставалось еще две недели от отпуска. Он, правда, хотел взять их к Новому году. Но теперь ему было не до праздников. Еще неизвестно, доживет ли он до них, если не сможет справиться со своим недугом. Он завтра же напишет заявление. Начальство ему не откажет. Его уважают. Впрочем, это вранье. Никто его на работе не уважает. Ему не откажут единственно потому, что ни один дурак не будет брать отпуск сейчас, мерзкой и дождливой поздней осенью. И если он добровольно хочет поменять свой новогодний отдых на это межсезонье, то кто, скажите, будет ему в этом препятствовать?
        Прижавшись спиной к стене, Андрей пил чай в ярко освещенной кухне. И с каждым глотком его решимость куда-то исчезала. Она словно растворялась в желтом свете люстры. И поездка в Таганрог уже не казалась ему логичным выходом из сложившейся ситуации. Вдруг в дороге ему станет хуже? А если ему не мерещится, и за ним действительно кто-то следит? Тогда оставлять город было просто опасно.
        Но что ему еще оставалось делать? Пойти к психиатру? Южный уютный город был намного привлекательнее обшарпанных больничных стен. В любом случае встать на учет в психдиспансере он всегда успеет. С таким делом не торопятся. Не разумнее ли сначала попытаться самому, без помощи врачей восстановить душевное равновесие?
        - Никуда не деться, - бормотал он, убеждая самого себя в им же самим принятом решении, - надо ехать.
        7.
        Вагон резко дернулся, как будто был приклеен к рельсам и тепловозу пришлось отрывать его. Перрон с морем зонтов медленно поплыл назад. Андрей невольно вздохнул с облегчением. Несмотря на толпы народа, вокзал вызывал в нем безотчетное чувство страха. Он приехал туда часа за два до отправления. На это у него было несколько причин. Во-первых, он боялся идти по улице в сумерках. Лучше уж было пересидеть их на вокзале. Так, по крайней мере, ему тогда представлялось.
        Во-вторых, он опасался неожиданных встреч. От шума шин по мокрому асфальту его пробивала дрожь. Новая встреча с велосипедистом не сулила ему ничего хорошего. И он оставил себе запас времени на тот случай, если придется спасаться бегством, менять маршруты троллейбуса и ехать в противоположном направлении, чтобы запутать преследователей. Что-то, правда, смутно подсказывало ему, что таких преследователей вряд ли можно запутать. Особенно, если они - плод его больного воображения. И все же он был готов к тому, чтобы хотя бы попытаться обезопасить себя при развитии событий по наихудшему сценарию.
        Однако ничего неожиданного не произошло. Дождь сменился отвратительным мокрым снегом, который таял, едва прикоснувшись к земле или одежде. Ботинки Андрея промокли еще до того, как он дошел до остановки. Он не взял зонтик, чтобы тот не помешал ему в случае неприятной встречи. И по лицу его стекали противные холодные струйки. Если не считать этих мелких неудобств, он добрался до вокзала без осложнений. Но огромное здание, наполненное снующими во всех направлениях людьми, внезапно напугало его. Он никак не ожидал подобного. Он резонно считал, что в окружении толпы будет в безопасности. Но шорох шагов и голоса, сливающиеся в один нестройный гул, заставили все его органы чувств напрячься.
        Делая вид, что ждет кого-то, Андрей присел на лавку в зале ожидания и нервно оглядывался по сторонам. Ему казалось, что за ним все время кто-то наблюдает. Может быть, с соседних рядов? Или из дальнего угла зала? Возможно, от билетных касс или из-за стенда с расписанием поездов? Он старался нащупать этот взгляд, поймать его, чтобы увидеть своего преследователя, но ему этого никак не удавалось.
        Навязчивая идея? Мания преследования? Наверное. Он боялся даже не столько того, что кто-то нападет на него здесь. Нет, его страшила одна только мысль, что его выследили. И сейчас ему представлялось, что сделать это не составляет никакого труда. Самому себе он казался огромным. Любой заметил бы его в какой угодно толпе. Он выламывался из нее, как нечто инородное. Его не надо было даже искать глазами. Достаточно было проследить за взглядами других людей - все они были прикованы к нему.
        Заставив себя мыслить здраво, Андрей сделал несколько глубоких вдохов и подчеркнуто лениво в очередной раз повел взглядом по сторонам. Все были заняты своими делами. И он никому не был нужен. Никто не собирался рассматривать его. А если чей-то взгляд и скользил по его лицу, то это был ничего не выражающий взгляд человека, не знающего, чем себя занять в ожидании нужного поезда. «Успокойся!» - мысленно приказал себе Андрей и посмотрел на часы. До отправления оставалось еще около часа. И он вдруг понял, что ему ужасно хочется курить.
        Андрей вышел на перрон. Холодный воздух подействовал на него успокаивающе. Снег не прекратился. Но ветер почти стих. И под накрывавшим перрон козырьком было сухо. Андрей поставил сумку себе под ноги и медленно, наслаждаясь самой возможностью занять себя делом, достал из кармана нетронутую пачку сигарет, аккуратно распаковал ее и, сложив большой и указательный пальцы щипчиками, вынул из нее сигарету.
        После первой же затяжки вся ситуация предстала перед ним уже не в столь мрачных красках, как несколько минут назад. Чего, собственно говоря, он боится? От чего бежит?
        - Молодой человек, - послышался женский голос.
        Андрей оглянулся. Это его? Да, наверняка его.
        - Молодой человек, - повторила толстая тетка, волочившая за собой, как большую и упирающуюся собаку, огромную черную сумку, водруженную на двухколесную тележку, - здесь будет посадка на таганрогский?
        - Здесь, - буркнул Андрей, подозрительно взглянув на свою собеседницу.
        Его слегка улучшившееся настроение вновь упало. Как будто маленький человечек, борясь за свою жизнь, карабкался, цепляясь за стены, вверх из темного бездонного колодца. И когда его голова вот-вот должна была показаться над поверхностью, его рука неожиданно соскользнула с мокрого камня, и он вновь полетел вниз, на самое дно - черное и зловещее.
        Впрочем, в толстой тетке не было ничего необычного, тем более опасного. Да и ее вопрос не мог вызвать никаких подозрений. Она заранее вышла на перрон, чтобы не отстать потом со своей огромной и неуклюжей сумкой. Андрей старательно убеждал себя в этом. Но вернувшаяся к нему тревога больше не отпускала его. К тому же от курения его вновь сильно затошнило. А еще он вспомнил, что забыл взять с собой в дорогу не только поесть, но даже и попить. Но возвращаться в сырое нутро вокзала ему не хотелось.
        Зябко поеживаясь в мокрой куртке (все же хорошо, что он надел куртку - пальто промокло бы уже насквозь, а куртка еще хранила в себе хоть какие-то остатки тепла), он напряженно оглядывался по сторонам. Перрон мало-помалу заполнялся людьми. Какие-то дядьки пили пиво, расставив бутылки на мраморном парапете, который обрамлял выход из туннеля, ведущего в недра вокзального комплекса. Молодая пара с надрывом целовалась. Как будто парнишка затем собирался бросить подружку под колеса состава. Кто-то смеялся - нервно и неестественно. Так смеются, когда хотят показать, что им весело.
        В другое время Андрей не обратил бы на это никакого внимания. Но теперь все казалось ему подозрительным, все раздражало. В каждом он видел угрозу. Почему тетка спросила про таганрогский поезд именно его? Сколько можно целоваться этой парочке? Может быть, они следят за ним? Все. И эта тошнота - не признак ли она надвигающейся опасности? Андрей напрягся всем телом, в любое мгновение готовый дать отпор или броситься бежать - глядя по обстоятельствам.
        Подали состав. Причем не так, как все ожидали - не с головы, а с хвоста. И люди стали сновать вдоль поезда, отыскивая свой вагон. От карусели лиц, сумок, чемоданов, баулов и непонятных постороннему обрывков фраз у Андрея закружилась голова. Он хотел попросить о помощи, но побоялся. Кто поверит, что молодому и вполне здоровому на вид человеку вдруг стало плохо? Скорее решат, что он наркоман. Или сумасшедший. Второе предположение, впрочем, наверняка недалеко от истины. Но тем более не стоит привлекать к себе лишнего внимания. Надо собраться и во что бы то ни стало заставить себя добраться до своего места.
        Когда он в конце концов плюхнулся на свою полку, ему действительно стало легче от физической ограниченности пространства. Плацкартный вагон, набитый людьми и заставленный багажом, сидел на нем, как туфли по ноге. Здесь не оставалось дистанции, воздушной перспективы на то, чтобы что-то рассматривать. Не надо было опасаться взгляда откуда-то издалека. Все, кто так или иначе имел возможность наблюдать за тобой, находились в досягаемости руки. И от этого за ними легко было уследить.
        В своих попутчиках Андрей не нашел ничего подозрительного или опасного. Старуха с девочкой-подростком - наверное, внучкой. Они сразу распаковали пакеты с домашней снедью и принялись ужинать. Как будто ехали издалека и уже давно были в дороге. Наблюдая за ними, Андрей снова вспомнил, что не взял с собой никакой еды. Сейчас этот факт нисколько его не огорчил. Он все равно не смог бы проглотить ни кусочка. Одного взгляда на пищу было достаточно, чтобы это понять. Тошнота подступала волнами к горлу. Лучше лечь на полку и лежать пластом. Как на судне во время качки. Он сам, правда, никогда не выходил в море. Но читал где-то о способах борьбы с морской болезнью. Да, собственно говоря, про это все знают. Даже неизвестно откуда.
        С другой стороны, у него ведь не морская болезнь. Его не укачивает. И его тошнота имеет поэтому другую причину. Какую? Он не мог на это ответить. Хотя мог поразмышлять по этому поводу, чтобы скоротать время. Когда ты лежишь, вытянувшись на полке, в несущемся по рельсам вагоне, у тебя есть бездна времени для размышлений.
        Прежде чем забраться наверх, Андрей еще раз внимательно оглядел своих соседей. Четвертую полку в купе занимала слегка располневшая женщина средних лет. Она сидела возле окна, откинувшись на вагонную переборку, и неотрывно смотрела в черноту окна. Что она могла там разглядеть, кроме мелькающих, словно лампочки елочной гирлянды, огоньков, проносящихся мимо? Наверное, она тоже коротала время, размышляя о чем-то своем. И ей при этом было мало дела до своих соседей. На боковых полках, правда, пристроились два парня. Но они вскоре после отправления пустились на поиски своих приятелей, которым достались места в другом вагоне: то ли пятом, то ли пятнадцатом - тут у них вышел спор. И зеленая змея извивающегося по рельсам состава поглотила их в своем чреве.
        Андрей лег. Вытянуться на полке, впрочем, не удалось. Он упустил из виду этот момент. Полка была короткой и неудобной, как прокрустово ложе. Лежать на ней можно было либо на спине, согнув ноги в коленях, либо на боку, скрючившись и поджав все время оказывавшиеся лишними ноги под себя. Что в одной, что в другой позе нельзя было выдержать более десяти минут. Все тело затекало, и только напряжением воли можно было заставить себя не шевелиться. Еще через несколько минут уже невозможно было думать о чем бы то ни было, кроме смены положения тела.
        Проворочавшись так час или два, Андрей окончательно отчаялся найти хоть сколько-нибудь удобное положение и тупо уставился на нависшую над ним багажную полку. Он напоминал себе покойника, лежащего в гробу и рассматривающего крышку своего последнего пристанища. Впрочем, покойники не лежат, согнув коленки. «Даже к ним проявляют большее уважение, чем к пассажирам плацкартных вагонов», - невольно подумал Андрей не без доли злорадства.
        Ему решительно нечем было заняться. Хотелось курить. Но он боялся выйти в тамбур. Кто знает, кого он мог там встретить. Бабушка была еще не худшим вариантом. Ее он больше не боялся. По крайней мере, понимал, что она не желает ему зла.
        Он невольно прислушался к мерному перестуку колес: так-так, так-так, так-так. Они словно отсчитывали время. Затем его внимание привлекли голоса внизу. Вернее, голос. Общение попутчиков вряд ли можно было назвать разговором. Внучка, похоже, вообще не принимала в нем участия. Что до ее бабушки, а этот неприятный скрипучий старческий голос, по-видимому, принадлежал ей, то она лишь изредка вставляла короткую реплику в монолог полноватой женщины (больше в купе никого не было).
        - Далеко, - проскрипела старуха.
        - До Южно-Сахалинска самолетом, - как бы подтверждая дальность поездки, наверное, уже не в первый раз объяснила женщина, - а дальше еще три часа вертолетом. В рабочий поселок. Сроднилась я с этим маршрутом. Почти каждый год туда езжу из Таганрога к сестре на могилу.
        Старуха в ответ что-то невнятно хмыкнула. Может быть, просто вздохнула.
        - Завез, - вновь подхватил женский голос, - Степан. Приехал к нам на море отдыхать. Познакомился с сестрой и увез. На этот самый Сахалин. Воистину край земли. Крайнее некуда. Ничем не доберешься, не доедешь. Кроме самолета. Мать, когда провожала, плакала. Точно навсегда прощалась.
        - Так и вышло, - резюмировала старуха.
        - В конечном счете - да, - согласилась женщина. - Первое время они, конечно, приезжали. Не каждый год, но все же. А потом он погиб. Степан. И так как-то по-глупому. Поехал зимой с другом на рыбалку и замерз. Буран был. Заблудились они. Нашли через неделю. Я тогда Любке говорила: «Приезжай, возвращайся. Чего там одной сидеть».
        - Как же, у могилы, - снова скрипнула старуха.
        - Вроде того, - с усилием, как будто реплика собеседницы была ей неприятна, но желание выговориться все же заставило ее продолжить, произнесла женщина. - А мы все звали ее - мама и мы с мужем. Почти убедили. Она уже совсем засобиралась. Но не пришлось.
        - Рак? - как будто даже с удовлетворением предположила старуха.
        - Нет, сердце, - вздохнула женщина. - Инфаркт, наверное. Точно так никто и не определил. Какие там врачи - в поселке. Мы даже на похоронах не побывали. Не доехать туда быстро. Так что теперь у нас там две могилки. У Степана родственников никаких. Там, на Сахалине, я имею в виду. Мать у него где-то в Тамбовской области, в деревне. Да разве старушка оттуда поедет через всю страну. А я вот езжу к сестре. Пока здоровье есть и финансы позволяют. Почти каждый год. В порядок могилки привести…
        - Проведать, - поддакнула старуха.
        - Проведать, - согласилась женщина. - За тридевять земель. И кто бы мог подумать, что наша Любушка… - голос женщины дрогнул, - упокоится в такой дали. Кто бы мог такое предположить.
        - Это жизнь, - заметила старуха.
        - И смерть, - всхлипнула ее собеседница. - Десять лет прошло. Никак не могу с этим смириться. Принять это. Поверить. Кажется, вчера девчонками были, в школу бегали. И ничего не вернуть. Никогда…
        Старуха, видимо, не нашлась, что ответить. И внизу воцарилось молчание. Андрей лежал и думал о своей попутчице, что ездила на могилу сестры через всю страну. А он? До Таганрога поездом меньше суток. Давно надо было проведать бабушку. Еще раз убедив самого себя в целесообразности и разумности своей поездки, он немного успокоился. Мерный перестук колес и убаюкивающее покачивание вагона отчасти компенсировали кургузую полку. И он забылся тревожным сном.
        Проснулся он внезапно. Как от толчка. Сам не понимая, что его разбудило. Он лежал тихо, словно ожидая чего-то. Вагон не трясло. Должно быть, поезд стоял на какой-то станции. В купе было темно. Наверное, их первый вагон протащило далеко от вокзала, туда, где уже не было перрона и фонарей. В плафоне в проходе едва теплилась его электрическая жизнь. Андрей лежал на спине, стараясь сообразить, что же все-таки его разбудило. Осторожно он скосил взгляд в сторону и вздрогнул. Старуха-попутчица стояла в проходе между полками и пронизывающим взглядом буравила Андрея. Наверное, этот цепкий взгляд и разбудил его.
        - Пров, - прошептала старуха свистящим шепотом, - найди Прова.
        Андрей хотел перекреститься, но рука не слушалась его. Он попытался спрыгнуть с полки и броситься бежать. Напрягся всем телом. Но затекшие от неудобной позы ноги были точно парализованными. Закричать? Но тошнота подкатила к его горлу с такой силой, что он понял, что, если раскроет рот, его просто вырвет. И он все равно не сможет выдавить из себя ни единого слова.
        Безумными от ужаса глазами он смотрел на старуху. А та медленно протянула к нему свою костлявую руку. Андрея стал пробирать озноб. Тонкие и сухие, как веточки мертвого дерева, пальцы дотронулись до его плеча… В это время в коридоре вагона послышались громкие голоса. На них шикнул кто-то в соседнем купе. Другой голос сонно вздохнул где-то рядом:
        - Господи, поспать не дадут.
        И тут же в проходе появились их попутчики с боковых полок.
        - Чего, мать, не спишь? - хихикнул один из парней, адресуясь к старухе.
        - Соседа бужу, - ответила та.
        - Что, проспал свою станцию? - весело, даже как будто с надеждой подхватил второй парень, разбирая постель на своей боковушке. Он обернулся и встретился глазами с Андреем: - Да он и не спит уже.
        - Нет, не проспал, - отвечая на вопрос, продолжила старуха. - Да уж больно беспокойный сон ему, видать, привиделся. Она отдернула руку от Андрея и, адресуясь уже к нему, добавила: - Все бормотали вы: «Пров, Пров, найди Прова».
        Озноб Андрея сменился холодным потом. Утерев лоб, он опасливо покосился на старуху и с усилием выдавил из себя:
        - Спасибо, что разбудили.
        - Чего-чего, а уж разбудить здесь всегда разбудят, - простонал сонный голос из соседнего купе.
        8.
        Поезд медленно подполз к перрону и остановился, как будто окончательно выдохся. Андрей выскочил из вагона на перрон. Прошедшая ночь далась ему слишком тяжело. Он не был уверен в том, что старуха говорила правду, что она действительно хотела всего лишь разбудить его. Вполне возможно, она была одной из тех, кто преследовал его. Вряд ли теперь можно было говорить о галлюцинациях. Галлюцинации не занимают полки согласно купленным билетам и не ведут разговоры с соседями по купе.
        Всю оставшуюся дорогу Андрей прилагал нечеловеческие усилия к тому, чтобы не заснуть. Но, как будто назло, сон стал одолевать его. Несмотря на неудобные позы, достойные экспоната кунсткамеры, которые он принимал, чтобы хоть как-то поместиться на прокрустовом ложе. Несмотря на то, что он тер глаза и щипал себя за руку. Сон все равно наваливался на него. И Андрей чувствовал, что остается беззащитным перед неведомой опасностью.
        Так что теперь он постарался быстрее покинуть вагон, чтобы не остаться там невзначай один на один со старухой и ее не менее подозрительной внучкой. Вокзальная платформа была мокрой. Но дождя не было. По-видимому, он перестал как раз перед прибытием их поезда, потому что у многих встречающих были в руках закрытые, но не сложенные еще как следует зонты.
        Из прорехи в тучах выскользнул робкий солнечный лучик. Андрей счел явное улучшение погоды добрым знаком. Он доехал от нового вокзала до Петровской и вышел из автобуса. Легкая, почти пустая сумка, перекинутая через плечо, не тяготила его. И он решил пройтись по центру Таганрога пешком.
        В южном приморском городе осенью и зимой как-то по-особенному грустно. Такую грусть принято называть светлой. Она не гнетет. Напротив, хочется упиваться ей больше и больше. Ей нельзя насытиться. Она наполняет душу легкостью и гармонией, как будто заполняя в ней оставленные жизнью трещинки и выбоины. Андрей шел по тихим центральным улочкам Таганрога, глубоко вдыхая влажный, пропитанный дождем и пахнущий прелыми листьями воздух. Это был город его детства. И сейчас возвращение в него было особенно приятным. Как будто он выполнял возложенный на него свыше долг. Он забыл о своих кошмарах, странных происшествиях последних дней, таинственном Прове, вокруг которого столь неожиданно закрутилась вдруг его жизнь.
        Еще несколько поворотов, и он будет на месте. Вот и трехэтажный дом, где живет бабушка Валя. Андрей вошел во двор, поднялся по обточенной временем лестнице подъезда. Здесь ничего не менялось десятилетиями. Казалось, он не был здесь не два года, а всего несколько часов. Что он просто вернулся с прогулки по городу. И только дорожная сумка на его плече напоминала о том, что он приехал издалека.
        Впрочем, для бабушки Вали время, наверное, шло совсем по-другому. Она встретила Андрея так, как будто не видела лет десять. И только в этот момент он понял, как она одинока. Его психическая болезнь и странные происшествия, ее сопровождавшие, наверняка были для него божеским наказанием за то, что он забыл про старушку.
        - Внучек, - встретила она его, - а что так долго добирался? Я тебя ждала раньше. Звонила на вокзал. Сказали, что поезд пришел вовремя.
        - Прогулялся по городу, - пробормотал Андрей. - Хорошо у вас. А у нас все затопило, залило дождями.
        - И у нас все время лило. Недели две, наверное. Только перед твоим приездом дождь и прекратился. Как специально подгадала небесная канцелярия, - объясняла старушка, пока он раздевался. - Обедать будешь?
        - Угу, - кивнул Андрей.
        Внезапно он понял, что очень голоден. Он поел вчера, перед уходом на вокзал. Прошло больше суток. Не смертельно, конечно. Да и не хотелось ему. Со всеми этими… приключениями. Слово «приключения» далось ему нелегко. Андрей долго подбирал его. Но сейчас все казалось уже не столь отвратительно жутким.
        - Давай, давай, раздевайся, - торопила его бабушка Валя. - Чего стоишь?
        - Да куда куртку-то лучше повесить? Сюда?
        - Да куда твои глаза глянут. Ты здесь дома, - глаза старушки подернулись вдруг влагой. - Эх, нет с нами моей сестрички Танюшки. Все прошло. И не вернуть теперь уже никогда…
        - Бабушка… - ком стоял у Андрея в горле.
        Он хотел сказать, что понимает, как ей тяжело, но не смог.
        9.
        После обеда и горячей ванны настроение его улучшилось. И хотя в глубине сознания все еще беспокойно дрожал и бился безотчетный страх, он уже мог рассуждать здраво. И задача его согласно этому здравому рассуждению состояла в том, чтобы навестить одну старушку (эта часть программы уже была выполнена), сходить на кладбище к другой и по возможности успокоить нервы двумя неделями отдыха.
        И все-таки одна мысль не давала ему покоя. Точно незаконченное дело - неприятное, гадкое, но от которого никуда не деться. Так бывает, когда, преодолев себя, вы приходите к зубному врачу, измученные болью, а он ставит вам временную пломбу и дает талончик на послезавтра. И три дня над вами висит этот дамоклов меч. Боли уже нет, но и спокойствия тоже. Неизбежность новой нервотрепки не выпускает вас из своих цепких объятий ни на минуту.
        Андрей чувствовал сейчас нечто подобное. Ему абсолютно не хотелось говорить с бабушкой о Прове. Но он понимал при этом, что не сможет уехать, не задав ей этот вопрос. Причем он даже не знал, какой ответ хотел бы услышать. Что она не знает никакого Прова? Это завело бы его в тупик. Все закончилось бы как-то просто и буднично, почти не начавшись. Если, конечно, навязчивые видения перестанут его мучить.
        А если она знает о каком-то Прове? Что тогда? Понятно, что все будет зависеть от того, кем окажется этот человек. Вполне возможно, что было бы лучше и не знать о нем. Но без этого он не сможет считать цель своей поездки полностью достигнутой. В общем, круг замыкался.
        Андрей сидел, глубоко погрузившись в старое, продавленное и от этого ставшее бездонным кресло, и чувствовал, что тонет в своих мыслях. Они накатывали на него волнами одна за другой. Все по-своему убедительные. Конечно, бабушка не знает никакого Прова. Зачем спрашивать? Ни с того ни с сего. Что она подумает? Глупость какая-то. И уже в следующую минуту: а если все же знает? А он не спросит. Нет, обязательно нужно выяснить. Но очередная мысль тут же стирала следы, оставленные предыдущей. А хоть бы и знает она какого-то Прова, так что? Кем он может быть? Сапожником с соседней улицы, умершим еще до войны? Другом детства его бабулей? Что изменится, если он об этом узнает? Что это ему даст? Абсолютно ничего. Ничегошеньки. Промучившись так с час, Андрей понял, что спросить все же нужно. Если он хочет избавиться от потока сменяющих друг друга навязчивых мыслей. Бабушка как раз закончила свои дела на кухне и вошла в комнату.
        Прежде чем он смог задать свой вопрос, Андрею пришлось долго и подробно рассказывать о своих делах на работе, о сослуживцах, о том, ждет ли его повышение, как складываются их отношения с Юлькой и здоровы ли его родители. Бабушка все спрашивала и спрашивала, а он говорил и говорил. И его собственный вопрос уже казался ему абсолютно ничтожным на фоне этого фундаментального блока информации.
        Нет, он нисколько не обижался на бабушку. Напротив, отвечал на ее вопросы с готовностью и во всех подробностях. Это было самое малое, что он мог для нее сделать. Казалось, его жизнь интересовала ее гораздо больше, чем его самого. К тому же ее расспросы оттягивали тот момент, когда он должен будет задать свой единственный короткий вопрос. Почему он так боялся этого? Он не мог объяснить. Его страшил не столько вопрос, сколько смутное и нехорошее предчувствие относительно ответа.
        Наконец бабушка Валя удовлетворила свое любопытство. По крайней мере, до следующего утра. Воцарившаяся в комнате тишина после бесконечных перекатов его собственного голоса неприятно поразила Андрея. Чувствуя, что отступать больше некуда, он тоскливо обвел глазами комнату. Как он не заметил, что уже стало смеркаться? За окном была синяя чернильная темнота, вспарываемая время от времени вспышками желтого света автомобильных фар.
        - Ну, а у тебя как дела? - выдавил Андрей, давая себе несколько секунд на то, чтобы еще раз обдумать никак не дававшийся ему вопрос.
        - Какие у меня теперь могут быть дела, - вздохнула старушка. - Жива - и слава богу. В моем возрасте большего желать нельзя.
        Андрей напряженно наморщил лоб. Он не любил подобных рассуждений. Впрочем, исправить бабушкин пессимизм вряд ли было возможно. И он, выглянув еще раз в окно, как бы невзначай спросил:
        - Слушай, а ты не знаешь никакого Прова?
        - Прова? - голос бабушки дрогнул.
        - Да, - подчеркнуто равнодушно подтвердил он.
        - А ты откуда о нем слышал? - как-то подозрительно осведомилась старушка.
        К горлу Андрея вновь подкатила вчерашняя тошнота. Только теперь он понял, что все это время, сам того не сознавая, хотел, чтобы бабушка сочла его вопрос странным, удивилась и отмахнулась от него. Глупое желание. Подобное развитие событий не избавляло его от кошмаров и странных встреч. А самое главное - исчезла бы последняя надежда выяснить источник всех бед. И все же он почувствовал тревогу, когда баба Валя восприняла его вопрос настолько серьезно. Андрей вздохнул, как будто удивляясь ее реакции, и бросил небрежно:
        - Да вспомнил просто. Бабушка мне что-то о нем говорила.
        - Да? - удивилась старушка. - И что же?
        - Да не помню я, - искренне возмутился Андрей.
        Он не стал уточнять, что бабушка попросила его разыскать Прова. Причем всего пару недель назад. Иначе говоря, спустя три года после смерти.
        - Мне о Прове рассказывал отец перед самой своей смертью, - вздохнула его собеседница. - Мы тогда жили Митрошине, а Танюшка уже работала в Курске. До этого отец никогда о Прове ничего не говорил. Мне, по крайней мере. Да он вроде и сам им только в последний год своей жизни заинтересовался. На свою погибель. А я тогда еще девчонкой была. Его не стало, когда мне двенадцать было.
        - Прова? Кого не стало? - не понял Андрей.
        - Отца моего, - грозно взглянула на него старушка, - твоего прадедушки.
        - А Пров-то кто такой? - возмутился Андрей, чувствуя, что начинает раздражаться.
        Нет, он злился не на бабушку, а на самого себя. Отчасти за то, что вообще затеял этот разговор. Отчасти за то, что, возможно, разгадка его психоза была так близко, но он никак не мог ее добиться.
        - Кто этот Пров? - повторил он настойчиво.
        - Мне непонятно, - задумчиво протянула баба Валя, устремив старческий, с прищуром взгляд в темноту окна, - откуда Танюшка могла знать о нем? Может быть, отец все же рассказывал ей о Прове и раньше? Когда я была еще слишком мала, чтобы что-то понять? А потом уже решил…
        - Давай про Прова, а? - простонал Андрей.
        - Нет уже моей Танюшки на свете, - всхлипнула бабушка, смахивая с глаз слезинки, - и никто мне уже ничего не скажет.
        Андрей подождал, пока бабушка немного успокоится, и продолжил свои расспросы:
        - А тебе твой отец что про него говорил?
        - Да я мало что помню, - вздохнула старушка, - мала я была, чтобы запоминать. Я потому и подумала, что Танюша тебе что-то большее рассказала. У тебя хотела узнать.
        - Нет, нет, - поспешно отмахнулся Андрей, - она лишь упомянула имя. Сказала, что Пров во всем виноват. Что-то в этом духе.
        - Конечно, виноват, - фыркнула бабушка, - еще бы. С него у нас все и пошло наперекосяк. Темная история.
        - Ну? - поторопил вновь замолчавшую бабулю Андрей.
        - Да что рассказывать-то? - опять вздохнула та. - Пров - это проклятие нашей семьи. Мой прапрадед. А тебе он, стало быть, прапрапрапрадед.
        Андрей невольно вздрогнул. Покойной бабушке вполне пристало вспоминать именно такие личности, но вот его собственные поиски Прова, мягко говоря, весьма усложнялись. Уж не звала ли его бабушка к себе? Может быть, он тяжело болен? Говорят же, что покойники приходят за своими родственниками.
        - Наша фамилия когда-то была Киржаковы, - задумчиво продолжила тем временем бабушка. - В девятнадцатом веке. Прапрадед мой двадцатых-тридцатых годов рождения. А само дело было, когда он уже имел семью, двух детей. В общем, где-то незадолго до отмены крепостного права. Но сам он крепостным не был. Он был однодворцем. Хозяйство у него было крепким. Как сказали бы большевики, - кулацким. Все у них было - и крепкий дом, и скотина…
        - Ничего себе «плохо помнишь», - удивился Андрей.
        - Да тут и помнить нечего, - отбрила его бабушка. - Отец мой был в их породу. Только время ему досталось не то. Впрочем, и Пров свое упустил. И как-то сразу. Тут-то я и не помню. А, может быть, отец и не рассказывал мне подробно.
        - Может, и сам не знал? - предположил Андрей.
        - Может, - согласилась бабушка. - Да только что-то там произошло. Что-то Пров сделал, что попал в крепостные. Продал себя и всю семью в рабство к местному барину. И фамилия у нас Холоповы оттуда. Прозвали.
        - Да как же это произошло? - вздрогнул Андрей.
        - Не знаю, - вздохнула старушка. - Человек он, Пров этот, насколько я поняла из рассказов отца, был мучимый страстями. И все-то ему не жилось спокойно. Пускался во все тяжкие. Как он продал свою душу барину? Кто теперь знает. Может, и говорил про то отец, да я позабыла. Я тогда девчонкой была. Нужны мне были его рассказы аж некуда. Но как-то задолжал предок наш барину. Какую-то авантюру прокрутил. Да не вышло у него. И пришлось отдать все, вплоть до собственной семьи и себя самого.
        - М-да, - Андрей чувствовал, что ему стало совсем нехорошо.
        - Но и это еще не все, - продолжила наконец-то разговорившаяся старушка. - Когда Пров понял, что потерял свободу, он сбежал. Исчез. То ли нашли его потом мертвым, то ли нет - я не помню. Знал ли отец вообще про это? Но моя прапрабабка, его жена, покончила с собой. Вот это я точно помню. Барин Леопольдов - да, по-моему, так была его фамилия, местные баре - приехал забирать семью, чтобы перевезти ее под Воронеж. Там у него тоже было какое-то поместье или деревенька. А она, как увидела его бричку, так бросилась якобы из избы прямо в ночной сорочке. И к реке. Под лед ушла.
        - Так, может, она убежать хотела? - предположил Андрей.
        - Вряд ли. Куда убежит баба от властей? Послали бы полицию за ней. Нашли бы. Поймали. В сорочке и босой по снегу много не побегаешь. В общем, вмиг остались двое ребятишек круглыми сиротами.
        - Их дети?
        - Да. Девочку звали Люба. А мальчика - Ваня. Вот этот Ваня был моим прадедом.
        - Так увез их барин?
        - Увез. А куда их было девать? Определил в семью. Тоже крепостных. А те их и прозвали Холоповыми. Потому что сами-то они испокон веков в рабстве были. А эти сами на себя ярмо надели. Хотя, конечно, в чем была вина детей? Отец им такой достался.
        - Но вы-то с бабушкой из Курской области…
        - Ваня потом вернулся в родные места. Крепостное право уже отменили. Так что он был волен ехать, куда пожелает.
        - И он поехал назад?
        - Да. Не знаю почему. Собственно говоря, его там никто не ждал. Дом их давно обветшал. Родственников не было. Потому что жили они особняком.
        - Бабушка, - Андрей смутно уловил в рассказе старушки логическую нестыковку, - а сколько Ване этому, прадеду твоему было, когда все это произошло?
        - Как я сейчас понимаю, года четыре. Да Любка была на год или два его старше.
        - Так откуда ж тогда вся эта история известна в таких подробностях? Если мать детей, ты говоришь, покончила с собой. А отец пропал. Неужели такие маленькие дети могли что-то запомнить, чтобы рассказать потом своим детям?
        - Не знаю, вряд ли, - согласилась баба Валя. - Но я помню, что вроде отцу моему кто-то все это рассказывал. И не его отец, мой дед. Тот рано умер. Я его не знала. А отец мой, я тебе говорила, заинтересовался историей семьи уже незадолго до войны и своей гибели. Он как-то поехал в Курск по делам и вернулся сам не свой. Какой-то взвинченный. На него это было непохоже. Но ничего не сказал тогда. Потом еще пару раз ездил в город. Говорил, что кое-что хочет выяснить о семье. О ее истории. Мол, ему интересно самому. И вот затем уже он как-то мне рассказал то, что я тебе сейчас передала. Как запомнила, конечно. Может, он что-то еще мне говорил. Но уж много лет прошло. Пару раз заводил он со мной этот разговор.
        - О Прове?
        - Да. Говорил, что вот, мол, откуда у нас вся жизнь наперекосяк пошла. И что ему нужно все разъяснить. Потому что он сам не понимает. А вот чего он не понимал, я не помню. Возможно, он и не говорил ничего об этом. Но у меня такое впечатление, что он встретил кого-то в Курске, кто знал эту историю. Точно он от очевидца ее слышал. Хотя такого быть не могло. Ведь все в пятидесятые годы девятнадцатого века произошло. Почти сто лет уже тогда прошло. Вот, насколько я понимаю, он к этому человеку и ездил. А потом отца не стало.
        - Но ведь прадедушка не на войне погиб? Раньше?
        - Да, в тридцать девятом.
        - Как? Я, честно сказать, и не знаю.
        - Убили его, - тяжело, как будто превозмогая нежелание говорить, ответила старушка, - в Курске. Темное дело. Так ничего и не выяснили. Он поехал туда в очередной раз что-то выяснять о Прове. Накануне отъезда веселый был. Шутил. Конфет мне обещал из города привезти. И все. Труп его нашли в овраге возле речки. Что он там делал - никто не мог сказать. Так все и оборвалось. Тогда, впрочем, мне эта история с Провом была совсем не интересна. Я почти о ней и забыла.
        - Я тебе напомнил?
        - Да нет, - баба Валя устало махнула рукой, - не ты. В последние годы я все чаще о нем думаю. Особенно, когда Танюшки моей не стало. Оглядываюсь назад, на всю нашу жизнь и думаю: ничего в ней хорошего не было. Ничего. Как выморочные мы. Есть люди - все у них в жилу. Из грязи поднимаются. Сколько я таких знала. Сначала гол, как сокол. А потом, смотришь, уже обзавелся квартирой, машиной, связями. В начальники выбился. Друзья у него кругом. Пустил корни. А мы все, как перекати-поле. Ни копейки никто не сэкономил. Ничего не достиг. Как будто мимо рук у нас все просыпается. И мне кажется, что причина в том самом Прове. Точно проклял он всю семью нашу своим поступком…
        Бабушка замолчала. Потом стряхнула с себя оцепенение и уже другим голосом захлопотала:
        - Ладно, хватит о дурном. Ни к чему. Отжила я свое - вот и все. Не обращай внимания на мои разговоры. Давно все было. И тебя, внучек, оно никак не коснется.
        «Коснется, еще как коснется. Уже, можно сказать, коснулось», - хотелось ответить Андрею. Но он промолчал. Рассказывать бабушке Вале о своих видениях и странных происшествиях последних дней он не хотел ни за что.
        - Не коснется, - настойчиво повторила старушка, как будто прочла его мысли, и вдруг добавила: - Если сам не будешь лезть в это дело.
        - Ты о чем? - вздрогнул Андрей.
        - Не надо тебе теребить прошлое, - пристально глядя на него, пояснила, почти приказала баба Валя. - Оставь его. Отца моего, видишь, до добра это не довело.
        - Да я… - начал было Андрей.
        - Оставь, - почти зло оборвала его старушка.
        Страхи вновь вернулись к Андрею. От одной мысли о том, что умершая бабушка просила найти прапрапрапрадеда, его пробирал озноб. Разговор с бабой Валей тоже получился каким-то странным. Как будто она знала что-то о его видениях. Может быть, бабушка являлась и к ней? Вполне возможно.
        Его же собственное положение казалось теперь Андрею совсем плачевным. Однако в тот вечер ничего страшного не произошло. Он заснул, как только лег в кровать. Сказалась предыдущая бессонная ночь в поезде.
        10.
        На следующее утро после завтрака они поехали на кладбище. Баба Валя, как показалось Андрею, была не очень довольна его желанием проведать могилку бабушки.
        - Погода меняется, того гляди дождь пойдет, - причитала она. - Ты бы отдыхал. А я бы сама как-нибудь туда наведалась. Я там часто бываю. Навещаю сестричку мою родненькую.
        - Я могу сам съездить, - предложил Андрей.
        Эти слова еще больше взволновали старушку. И у Андрея снова возникло подозрение, что после своей смерти бабушка приходила не только к нему. Иначе трудно было объяснить явное нежелание ее сестры пускать его на кладбище.
        Видя решимость внука, баба Валя уступила и стала собираться. На базаре она долго препиралась с продавщицами, выбирая букетик. Ее привычка к экономии стоила Андрею немало нервов. Еще по пути на рынок он убеждал ее в том, что может себе позволить купить цветы без торга. Но старушка оставалась непреклонной.
        - Нечего деньгами расшвыриваться, - констатировала она, - а то пробросаешься. Они в расчете на таких, как ты, и гнут цены. Обнаглели совсем. Спекулянты.
        Уже в цветочных рядах он пытался заплатить названную продавщицей сумму. Но бабушка остановила его и накинулась на женщину с упреками. Она шла вдоль рядов, перебирая букетики, теребя их в руках и обвиняя несчастных цветочниц во всех смертных грехах. Сгорая от стыда, Андрей плелся сзади, проклиная свою несчастную жизнь. В конце концов они купили дешевенький букетик сухих, как будто прошлогодних гвоздик и направились к остановке.
        Кладбищенский автобус был переполнен. В нем царила духота, как в бане. Андрей чувствовал, что ему становится нехорошо. Его сдавили так, что каждый вдох давался с трудом. «Как будто заживо в могиле», - невольно подумалось ему. Перед глазами поплыли радужные круги, а предательская тошнота вновь сдавила горло.
        К счастью, поездка длилась недолго. Он вывалился из автобуса и несколько минут стоял, глубоко дыша, стараясь прийти в себя. Баба Валя суетилась возле него. Но Андрей, постаравшись улыбнуться, выдавил из себя что-то вроде:
        - Ничего, все нормально. Сейчас. Дай только отдышусь немного.
        - Я вот так-то к Танюшке всякий раз езжу, - глядя на него глазами, в которых вновь блеснули слезы, закивала головой старушка. - Раз или два в месяц. Зимой реже. Холодно. Я к старости мерзнуть стала. Боюсь, что сама здесь где-нибудь свалюсь, не дойду. Людей зимой мало. Пока кто-нибудь меня найдет, поздно будет.
        - Живи, - выдавил из себя Андрей, - живи еще долго-долго.
        - А для чего, внучек? - в глазах старушки было искреннее недоумение. - Чего ждать? Ничего уже не будет впереди. Жизнь кончилась.
        - Слушай, баба Валя, хватит, - простонал Андрей, - я тебя прошу.
        - Ладно, ладно, пошли, - встрепенулась та.
        Хрустя гравием, которым были присыпаны кладбищенские дорожки, они пошли между рядами могил. Дождя не было. Но тучи застилали все небо, нависая над землей, точно готовые упасть на нее. Андрей невольно сутулился. Казалось, что стоит ему поднять голову повыше, как он заденет макушкой их ватные складки.
        Со всех сторон, с каждого памятника на Андрея смотрели лица умерших. Он отводил глаза в сторону. Но куда бы он ни повернул голову, он неизменно встречался взглядом с кем-то из обладателей могил. В конце концов Андрей опустил голову еще ниже - подальше от туч и пронзительных взглядов кладбищенских фотографий.
        Они положили цветы на могилку бабушки. Андрея все еще мутило, и он присел на деревянную скамеечку, стоящую поблизости. Баба Валя хлопотала возле надгробья, убирая с него засохшую траву и нанесенный ветром мусор.
        Бабушка появилась в тот момент, когда Андрей на миг отвернулся. Наверное, она вышла из-за памятника на собственной могиле. Она стояла возле обелиска, маленькая и полупрозрачная, как будто сотканная из туманной дымки. Андрей смотрел на нее, боясь пошевелиться. Бабушка приподняла руку. Он подумал было, что та махнула ему в знак приветствия, но тут же понял, что она на что-то показывает. Андрей проследил взглядом направление ее руки. Вытянутый указательный палец бабушки был направлен на соседнюю могилу.
        Похоже было, что это новое захоронение. Над ним еще не было настоящего памятника. Лишь наспех сколоченный деревянный крест с прибитой табличкой. По-видимому, с именем усопшего.
        - Внучек, помоги, - одними бескровными губами прошептала бабушка. - Тяжело мне. Невыносимо. Ее не слушай. Она не хочет. Боится. Потому что…
        - Кого «ее»? - хотел спросить Андрей.
        Он поспешно встал. Но, словно от дуновения воздуха, который пришел при этом в движение, силуэт бабушки заколыхался, покрылся рябью и растворился в осеннем утреннем мареве.
        Кого он не должен слушать? Наверное, бабу Валю? И что он не должен слушать? То, что она рассказывала ему про Прова? Почему? Может быть, это было как-то связано с тем крестом, на который показывала бабушка? Андрей тряхнул головой, как будто отгонял от лица надоедливую муху. Потом повернулся, чтобы узнать, чья же это могила рядом.
        Мысли неслись у него в голове, цепляясь друг за друга, как вагончики поезда. Не слушать бабу Валю, потому что она рассказывает ему не о том Прове? А тот Пров, о котором говорит бабушка, лежит под этим крестом? У Андрея захватило дух. Ему казалось, что он близок к разгадке причины всех своих злоключений. Бабушка, вернее, ее душа… Неважно, как это назвать. Есть что-то такое, потустороннее. Тонкий мир, так, кажется, его называют? Так вот, бабушкина душа приходит к нему, потому что ей мешает соседняя могила. Наверное, она выкопана слишком близко. Или еще что-то в этом духе. Это можно исправить. Купить новое место на кладбище и перенести могилу. Кто-то, наверное, удивится. Да и бог с ними. За деньги сейчас и не такое сделают. Главное, перезахоронить бабушку подальше от этого Прова.
        Чтобы удостовериться в правильности своих догадок, Андрей шагнул к деревянному кресту. Но баба Валя тут же преградила ему дорогу.
        - Повидали мою сестричку, - заторопилась она, - теперь пойдем. А то на тебе, Андрюша, лица нет. Бледный весь. Ты себя хорошо чувствуешь?
        - Да, нормально, - ответил он. - А кого тут рядом с бабушкой похоронили?
        - Не знаю, - ответила старушка. - Зачем тебе? Пошли.
        - Я хочу посмотреть, - запротестовал Андрей.
        - Нечего здесь любопытствовать, - удержала его баба Валя. - Что тебе до чужих могил? Пошли, пошли скорее.
        Настойчивость старушки удивила Андрея. Но он не стал ей возражать, чтобы не обидеть. К тому же его собственная настойчивость в данном случае выглядела бы столь же странно. К чему понадобилось ему выяснять имена на чужих надгробьях? А говорить бабе Вале о появлении бабушки он не хотел. Поэтому, кивнув в знак согласия, он покорно пошел по гравиевой дорожке обратно к остановке.
        - Вот и хорошо, вот и правильно, - обрадовалась баба Валя, - нечего чужие могилы разглядывать. Не такое здесь место, не музей.
        11.
        Могила с деревянным крестом целый день не шла у Андрея из головы. Он решил еще раз съездить на кладбище и все выяснить. Но баба Валя, точно чувствуя его мысли, весь день не отпускала его из дома, постоянно находя все новые предлоги, чтобы задержать. То подходило время обеда, то надо было помочь ей перекрутить на мясорубке мясо для котлет к ужину, то ей хотелось узнать, как дела у его родителей. В общем, Андрей исполнил свой долг внучатого племянника сполна. Только под вечер ему удалось выбраться на улицу. Сославшись на головную боль и желание проветриться, он оделся и поспешно выскользнул из квартиры.
        - Долго не задерживайся, - напутствовала его баба Валя, - темнеет уже.
        Действительно, по-осеннему быстро смеркалось. Погода ухудшилась. Из висевших над городом туч посыпал мелкий холодный дождик. Андрей плотнее запахнул воротник куртки и, вжав голову в плечи, чтобы дождь не затекал за шиворот, потрусил к остановке. Ждать в такую погоду автобус у него не было никакого желания. Да он и не хотел задерживаться надолго. Баба Валя могла начать беспокоиться. Поэтому он поймал такси.
        - На новое кладбище, - бросил он шоферу, залезая на заднее сиденье.
        - А не поздновато? - хихикнул таксист, которому, наверное, хотелось поговорить. - В такое время туда только вурдалаки ездят.
        Эти слова заставили Андрея вздрогнуть. Но переносить поездку на другой день ему не хотелось.
        - Я уезжаю завтра, - стал он почему-то оправдываться перед шофером, - рано утром. Хочу бабушку повидать. Надо проститься.
        - Да мне-то что, - хмыкнул мужчина, - я ж просто пошутил. Дело житейское. Куда скажете, туда и отвезу.
        Андрей согласно закивал. Как будто слова шофера убедили его самого в необходимости поездки. Впрочем, таксист в темноте, наверное, не заметил странного поведения своего пассажира.
        - Только вы меня подождите, - попросил его Андрей, выходя возле кладбищенских ворот, - я ненадолго.
        - Подождать-то можно, - согласился таксист, - но только без обмана. А то простою так полночи.
        - Это ж не проходной двор, - огрызнулся Андрей. - Куда я здесь денусь? Останусь ночевать, что ли?
        Шутка явно понравилась шоферу. Он захохотал и замахал руками:
        - Жду, жду, не беспокойтесь. Кто ж вас отсюда заберет, если не я? Тут в такое время машину не поймать.
        Андрей удовлетворенно кивнул и по центральной аллее направился в глубину кладбища. Гравий хрустел у него под ногами чудовищно громко. Звук, казалось, волнами расходился по всем окрестным полям, докатывался до видневшихся на самом горизонте домов и эхом возвращался обратно.
        - Всех вурдалаков перебужу, - пробормотал вполголоса Андрей, пытаясь приободриться.
        Но от подобной шутки у него только похолодело в животе, а по спине поползли предательские мурашки. Над кладбищем уже сгустилась настоящая ночь. Памятники громоздились вокруг него, похожие на остроконечные небоскребы. И он чувствовал себя великаном, бредущим по улицам Нью-Йорка.
        Главное - найти могилу. Сейчас Андрей понял, что в темноте сделать это будет не так просто. Составленные из надгробных обелисков улицы казались одинаковыми. А разобрать на воткнутых в землю табличках номера секторов было почти невозможно. Андрей пожалел, что не запасся фонариком. Но делать было нечего. Он твердо решил разделаться с этим сейчас.
        Светя себе зажигалкой, он наклонялся к табличкам, точно идолопоклонник. Зажигалка то и дело гасла под перешедшим в ливень дождем. К тому же поднялся сильный ветер. Прикрывая зажигалку от его порывов рукой, Андрей обжег ладонь.
        Наконец он нашел нужный могильный ряд и медленно пошел вдоль него, стараясь не пропустить запомнившийся ему крест. Вот и он. Андрей не мог ошибиться. Этот участок кладбища был заполнен еще два года назад. И над большинством могил уже были поставлены обелиски. Крест нового захоронения тревожно выделялся на их фоне. Как будто звал к себе всех, кто проходил мимо.
        Андрей сошел с гравиевой дорожки на раскисшую землю. Да, тот самый крест. Бабушкина могила рядом. Вон лежит их букетик. Поднять голову к памятнику он не решился. Вдруг старушка опять выйдет из-за гранитной плиты?
        Тошнота снова подкатила к его горлу. А чтобы успокоить бешено колотившееся сердце, Андрею пришлось сделать несколько глубоких вдохов. Старательно избегая взглядом бабушкину могилу, он подошел поближе к кресту. Там, на скрещении планок он еще утром заметил приколоченную табличку. Надо думать, с именем.
        Намокший от дождя крест был сейчас совсем черным. Андрей приблизился к нему вплотную. Нет, без света ничего не увидеть. Зажигалка долго капризничала. Мокрый от дождя палец соскальзывал с ее колесика. И из-под кремня сыпались лишь крошечные снопики искр, не способные что-либо осветить. Андрей выругался. Обычно он избегал крепких выражений. Но сейчас они помогли ему собраться. В этот момент он искренне ненавидел себя за свое идиотское любопытство. Чего его понесло на ночь глядя на кладбище? Его, который в последнее время даже в квартире боялся спать без света?
        Андрей действительно разозлился. Он с силой чиркнул колесиком зажигалки. Из нее наконец-то взметнулся язычок пламени. Правда, уже в следующее мгновение он погас, задутый свирепым ветром и залитый дождем. Но Андрей успел увидеть выхваченную на доли секунды из темноты надпись на табличке. Точно на пленке фотоаппарата она отпечаталась у него в мозгу: Холопова Валентина Федоровна. И ниже - годы жизни. Датой смерти значился минувший сентябрь.
        - Ба-ба-баба Валя? - заикаясь, прошептал Андрей. - К-к-как же так? П-п-почему же? Р-р-разве такое м-м-может быть?
        Ноги его сделались ватными и отказывались подчиняться. Клацая зубами от страха, Андрей опустился на корточки, опершись руками о землю. Медленно, как обычно бывает во сне, он начал задом отползать от креста в сторону посыпанной гравием дорожки.
        - Баба Валя, - бормотал он, не в силах отвести безумный взгляд от торчавшего из земли креста, - баба Валя.
        Острые кромки гравиевой крошки резанули его ладони. Эта боль вернула ему волю к действию. Превозмогая слабость, Андрей поднялся на ноги и бросился бежать с кладбища. «Только бы шофер не подвел, - билась у него в голове в такт бегу единственная мысль, - только бы не уехал. До города не добежать».
        Он не помнил, как выскочил на дорогу. К счастью, машина была там. Сотрясаясь всем телом от бившего его озноба, Андрей бросился на заднее сиденье и с усилием пробормотал:
        - На вокзал, поехали, скорее.
        - Вы ж говорили, что утром уезжаете? - недоуменно оглянулся на него шофер.
        - Передумал, - огрызнулся Андрей, которого уже стали раздражать постоянные расспросы излишне любопытного извозчика, - дела. Поезжайте, ради бога.
        - Как скажете, - обиделся тот. - Мне-то что. Я повезу.
        - Так везите же, - простонал Андрей, опасливо оглядываясь назад, на ворота кладбища.
        Машина выехала с обочины на шоссе и помчалась в город.
        12.
        Вокзал был почти пустым. По углам слабо освещенных залов таилась темнота. Опасливо косясь по сторонам, Андрей сразу прошел к кассам, уже нагнулся к окошечку, но отпрянул. Нет, в самом факте отъезда он не сомневался. Ничто не заставило бы его теперь вернуться в квартиру бабы Вали. Но вот куда ехать? Он понял, что ему следует это обдумать.
        Через два часа уходил московский поезд. Он, правда, не совсем подходил Андрею. Не прямой. Но в Москве можно пересесть. Шесть часов - и он дома. Не проблема. Но поезд шел через Курск - город, в окрестностях которого произошла история, рассказанная бабой Валей. И эта мысль не давала Андрею покоя. Он нервно прохаживался по вокзалу. Сначала он, правда, попытался присесть, чтобы не привлекать к себе внимания немногочисленных пассажиров. Но уже через пару минут вновь вскочил. Сказалось внутреннее напряжение.
        Слава богу, деньги у него были с собой. Все - и наличные, и карточка. И документы. Зачем он взял их на кладбище? Предчувствие, наверное. Впрочем, он почти всегда так делал: держал в бумажнике все, что у него было, и носил с собой паспорт. Юлька постоянно упрекала его за это. Мол, не надо класть все яйца в одну корзину. Украдут - будет обидно до боли. Кредитку и документы можно восстановить, хоть и хлопотно. А наличные пропадут безвозвратно.
        Дура! Хорош бы он был, если бы послушался ее советов. Да, что бы он сейчас делал без денег и паспорта? Без вещей можно обойтись. А вот за деньгами и документами пришлось бы возвращаться. И что ждало его там? Лучше и не думать. Благо, что у него есть возможность этого избежать.
        Но вот куда ему отправиться? Вернуться домой или поехать в Курск? «Домой, конечно, домой! Куда же еще?» - возопил его внутренний голос. Андрей все больше склонялся к тому, что все происходящее с ним в последнее время не было плодом его больного воображения. От этого нависшая над ним угроза представлялась ему все реальнее. Нужно ли еще искушать судьбу? Родной город казался наиболее спокойным местом. Переедет жить к родителям. Купит пистолет. Газовый. А Курск? Что он там будет делать? Как избавит бабушку от треклятого Прова? Окропит надгробье святой водой? Так прошло полтора столетия. Где искать его могилу?
        - Идиотизм какой-то, - пробормотал Андрей. - Что делать-то? И в полицию с этим не пойдешь. Только хуже будет. Хоть удавись.
        От осознания возможности покончить с собой ему неожиданно стало легче. Словно он нашел выход из запутанного лабиринта. Крайний выход. Сам по себе ужасный. Но дающий уверенность в том, что при любом развитии событий у него будет запасной вариант.
        - Все равно в Курске ничего не выяснить, - шептал Андрей, нервно расхаживая по вокзалу. - Лучше спрятаться. Нет другого выхода.
        Наверное, сам того не замечая, он слишком разгорячился. И на него стали обращать внимание немногочисленные вокзальные обитатели. Впрочем, они уже не были столь немногочисленными. Андрей и не заметил, как здание мало-помалу начало заполняться людьми. Народ прибывал к отправлению московского поезда. И мечущийся по залу ожидания молодой человек, бормочущий себе под нос обрывки фраз и точно убеждающий в чем-то самого себя, не мог остаться незамеченным.
        Поймав на себе несколько удивленных взглядов, Андрей юркнул за колонну и постарался успокоить нервы. Какими бы ни были его планы, в них точно не входили разговоры с полицией. Он без вещей, иногородний. Это может вызвать подозрения.
        Немного успокоившись, Андрей направился к кассам. Отстояв образовавшуюся там небольшую очередь, он купил билет до Москвы. Плацкартных мест уже не осталось, так что ему пришлось брать купе.
        - Вам же лучше, - удивилась кассирша, видя его расстроенный вид, - удобнее ехать. А по цене не такая уж и большая разница.
        Он согласно кивнул. Хотя цена интересовала его сейчас меньше всего. В любом другом случае он, безусловно, был бы доволен большей комфортностью поездки. Но сейчас замкнутость купе казалась ему опаснее людской скученности плацкартного вагона. Признание собственной трусости нисколько не расстроило Андрея. В его ситуации глупо было проявлять геройство.
        Отойдя на несколько шагов от кассы, он уже хотел вернуться, чтобы все же сдать билет. Но замешкался. Что делать после этого? Ждать прямой поезд? Но он будет только завтра под вечер. Сидеть здесь почти сутки? На вокзале? Или взять такси до Ростова и попытаться уехать оттуда?
        В это время объявили посадку. Андрей очень устал сегодня. От этого искушение растянуться на полке стало непреодолимым. Решив рискнуть, он вышел на перрон.
        13.
        Вагон оказался почти пустым. В двух или трех купе сидели несколько человек. Может быть, он просто зашел одним из первых? Он ведь уже давно толкался на вокзале. Нормальные люди приедут ближе к отходу. Таганрог - железнодорожный тупик. Здесь нет транзитных пассажиров. Андрей зашел в купе, оставив дверь открытой. Он сел на краешек полки - так, чтобы видеть коридор и тамбур.
        Но к отходу пассажиров не прибавилось. К нему в купе не подсел никто. Это, а также то, что и оба соседних купе остались пустыми, очень его напугало. Вагонная пустота и темнота за окнами почти физически давили на него. О том, чтобы растянуться на полке и поспать, не могло быть и речи. Он взял у проводника белье, но даже не вынул его из полиэтиленового пакета. Ехать было почти сутки. Так что впереди его ждала долгая бессонная ночь. А потом еще целый день. Но днем, хотелось надеяться, будет спокойнее. Можно будет вздремнуть. Надо. Чтобы выдержать еще одну ночь. Это если сразу поехать домой. Или остановиться до утра в Москве, в гостинице, а домой отправиться уже на следующий день? Ладно, потом решит. У него еще будет на это время.
        Как только выехали из города, проводник погасил в вагоне основной свет. Дежурное освещение - тусклая синеватая лампочка - раздвигало тьму лишь в проходе купе и на верхних полках, залив их своими мертвенными лучами. На нижних полках подушками залегли глубокие тени. И лишь в коридоре вагона горел яркий желтый свет. Андрей щурился на него, как будто подмигивал старому доброму другу. От тряски дверь купе все время съезжала по своим направляющим, норовя захлопнуться. И Андрею приходилось постоянно отдергивать ее обратно. Впрочем, через пару часов он приноровился придерживать дверь ногой. Скрестив на груди руки, он откинулся назад и сам не заметил, как стал придремывать.
        Его разбудил резкий толчок. Он полетел вперед и едва не расшиб лоб о противоположную стенку купе. Стук колес и качка прекратились. Станция. Зевающий со сна проводник прошел в тамбур. Там послышался шум открываемой двери. Как будто он кого-то впускал с перрона. Но в коридоре никто не появился. Может быть, пассажиры сходили? Андрей поежился. Если так, то скоро он останется в вагоне один.
        А что, если пройтись по плацкартным вагонам, найти тот, который полнее, и поменяться с кем-нибудь местами? Неужели не пойдут? Купе все же. И без доплаты. Впрочем, подумав хорошенько, Андрей вынужден был отказаться от этой идеи. Он представил, как бродит ночью в полутьме по вагонам, заглядывает на полки, расталкивает спящих там людей, предлагая им, ничего не соображающим со сна, перебраться в свое купе, и поморщился. Несуразица. Надо оставаться там, где он есть. И все будет нормально. Ночь промчится незаметно. День он как-нибудь перекантуется. Остановится в Москве в гостинице. Он все больше склонялся к этому варианту. Примет душ. Отоспится. А потом - домой…
        Новый толчок прервал размышления Андрея. Стоянка длилась не более пяти минут. Поезд стал медленно набирать ход. Проводник вынырнул из тамбура. Он бросил вдоль вагона испуганный и одновременно извиняющийся взгляд и юркнул в свое купе. «Словно убил кого-нибудь или обокрал сиротский приют, - подумал Андрей, выглядывая в коридор. - А пассажиров-то нет. Наверное, действительно кто-то сходил».
        Но он ошибся. Незнакомец появился за дверью тамбура. Как будто его нарисовали на стекле краской. «Почему он так долго ждал? - взметнулась в душе Андрея тревога. - Хотя, может быть, просто курил. Или махал провожающим. Из тамбура? А почему бы и нет? Не хотел беспокоить спящих соседей, пробираясь к окну. Да мало ли чего. Какая, в конце концов, разница?»
        Но тревога не проходила. Дверь тамбура медленно открылась, и новый пассажир вступил в коридор. Он двигался плавно и беззвучно, словно боялся от резкого движения развалиться на части. Андрей пристально вглядывался в него. Незнакомец приближался. Он казался Андрею знакомым. Или похожим на кого-то.
        Длинное черное пальто, туго и высоко, под самый подбородок обмотанный вокруг шеи белый шарф, который напоминал бинты или бандаж, что надевают при травме шейных позвонков. Но главное - лицо. Андрей не мог разглядеть в деталях его черты. Но и того, что бросалось в глаза издали, было вполне достаточно: мертвенно бледная кожа и неподвижный, устремленный вперед взгляд. Где-то Андрей уже видел кого-то очень похожего. Причем совсем недавно.
        Когда он вспомнил, то почувствовал, как его левая рука немеет. А в левую половину лица точно впились мириады иголочек. Андрей стал массировать щеку рукой, стараясь в то же время совладать с предательской тошнотой, вновь подкатившей к горлу. Фигура в пальто сделала еще несколько шагов по мерно покачивающемуся коридору вагона. Да, теперь Андрей был уверен: незнакомец поразительно напоминал того велосипедиста, что дважды встретился ему дождливым вечером по дороге с работы. Те же мертвые глаза и белая бескровная кожа. Только этот выглядел старше.
        Андрей почти не сомневался, к кому направляется незнакомец. Он вскочил и выбежал в коридор. Дернул ручку соседнего купе. Дверь с лязгом распахнулась. Но внутри никого не оказалось. Да, за время поездки туда так никто и не подсел. Андрей судорожно оглянулся. Но незнакомец, кажется, не был привлечен наделанным им шумом. Он продолжал идти по коридору все так же медленно и размеренно. Андрей бросился дальше. Следующее купе не открылось. Наверное, дверь заперли изнутри. Уже не пряча свой испуг, он забарабанил по ней кулаками. Но ему никто не ответил. Спят? Или уже убиты? Вышли? Но дверь заперта. В окно вышли? Зачем? Увидели этого, в пальто? Но он опасен только ему. Или нет?
        Больше раздумывать было некогда. Третье купе вновь распахнулось. У окна, вполоборота, почти спиной к нему кто-то сидел, облокотившись локтями о столик. Слава богу! Андрей уже сунулся было внутрь, когда фигура обернулась. Ее глаза горели в полутьме зеленоватым фосфоресцирующим пламенем. Та самая старуха, с которой он ехал сюда! Андрей почувствовал, что ему не хватает воздуха. Он судорожно хватал его широко раскрытым ртом, но не находил, точно внезапно очутился в вакууме.
        Цепляясь руками за вагонные переборки, он выполз из купе и, шатаясь, побрел вдоль коридора. Он чувствовал, что теряет скорость. Ему нужно было двигаться быстро, очень быстро. Если, конечно, он хотел спастись. Но у него не было сил. Перед глазами поплыли разноцветные круги. «Спасите! Кто-нибудь! Помогите!» - хотел крикнуть он, но не смог. Из его рта вырвался лишь слабый хрип - то ли стон, то ли рвотный позыв. Больше он даже не пытался заглядывать в купе.
        Слабая надежда на спасение скрывалась за дверью тамбура с противоположного конца вагона. Что там дальше? Может быть, плацкартный вагон? Там должно быть много людей. Не зря же не было билетов. Там его не посмеют тронуть. Он поднимет шум, разбудит всех. Пусть его примут за психа. Так даже лучше. Его свяжут? Неважно. Главное, если они испугаются его истерики, то не оставят одного. Будут следить. Вызовут полицию. В поезде должен быть наряд. Пусть доставляют его куда угодно. Только бы вырваться из этого вагона.
        Поезд набрал ход, и вагон теперь швыряло на рельсах из стороны в сторону. Дверь качалась у Андрея перед глазами, словно подзывая его. Как будто она была с ним заодно и болела за его спасение. Андрей перебирал и перебирал ногами. Он должен был уже добраться до нее, он прошел, наверное, уже километры. Но дверь оставалась все так же далеко. «Так бывает только во сне», - подумал он.
        Сон? Может быть, это всего лишь сон? И надо просто проснуться? Он несколько раз укусил себя за руку. Говорят, это лучшее средство в таких случаях. Но ничего не помогло. Значит, это все же не сон? И это страх, сковавший его тело, замедлил все его движения. Андрей чувствовал, что сердце сейчас выпрыгнет у него из груди. Он уже не оглядывался назад. В полуобморочном состоянии он опустился на колени и пополз вперед.
        Несколько раз больно (это лишний раз доказывало, что он не спит) ударившись о какие-то ребра вагонных переборок, он все же добрался до конца вагона и смог дотянуться рукой до ручки спасительной двери. Он тянул и тянул ее вниз, но дверь не поддавалась. Не было даже того люфта и лязга запора, который бывает, когда вы трясете запертую дверь. Нет, эта дверь словно была заварена по всему периметру наглухо. Ни одного движения, ни единого миллиметра щелочки, отвоеванной ценой невероятных усилий.
        Уцепившись за ручку, Андрей встал на ноги и заглянул через дверное стекло. Из полумрака тамбура на него смотрело безжизненное лицо велосипедиста. Андрей инстинктивно отметил его жуткое сходство с тем, кто приближался к нему сзади. Испустив слабый стон, он уцепился за ручку, теперь уже изо всех сил оттягивая ее вверх, чтобы не дать двери открыться. Что-то подсказывало ему, что теперь, когда он удостоверился, что ему некуда бежать и тамбур таит не меньшую опасность, чем вагонный коридор, дверь не преминет открыться. Хотя сдерживать ее было бесполезно. Еще мгновение - и его настигнет не велосипедист, так чудовище в белом шарфе.
        Впрочем, велосипедист, похоже, не собирался проходить в вагон. Андрей обернулся. Незнакомец прошел уже больше половины вагона. Но между ним и Андреем оставалось еще три или четыре купе. Возможно, какое-то из них было открыто? Только это давало еще слабый шанс на спасение. Заскочить внутрь и запереться, попробовать отсидеться до следующей станции, а там вылезти через окно на перрон.
        Андрей кинулся назад, навстречу фигуре в пальто. Первое купе не поддалось. Второе тоже. До ходячего мертвеца оставалось два или три метра. Еще немного, и тот сможет дотянуться до него рукой. Андрею показалось, что он уже чувствует на горле хватку его ледяных скользких пальцев. В последней попытке спастись он что есть силы дернул на себя ручку третьего купе. Дверь распахнулась на всю ширину. Андрей затравленно заглянул в купе. Пусто. Не помня себя, он ввалился в его полумрак и захлопнул за собой дверь. Ломая ногти, он выдвинул спасительный стопорный язычок и затравленно огляделся вокруг. Одна из нижних полок была поднята. В первую секунду ему показалось, что ее багажный ящик заполнен туго набитыми мешками. Но тут его содержимое зашевелилось, стало расправляться и выпирать наружу.
        Спасаться больше было некуда. Теперь стало ясно, почему существа в коридоре были так медлительны. В их планы не входило ловить Андрея. Они просто старательно загоняли его именно в это купе. Травили, как зверя. Андрей отпрыгнул от чудовища к окну и в приступе отчаяния рванул вниз ручку. О чем он думал? Поезд шел с курьерской скоростью. И спрыгнуть с него, перевалившись через окно, означало бы верную гибель. Хватило бы у него на это смелости? Неизвестно. Но ручка не поддалась. Пробираемый ознобом, Андрей отшатнулся назад, влез с ногами на противоположную от чудовища полку и сжался, ожидая конца.
        Нечто выбралось из ящика под полкой и встало в проходе. Андрей машинально отметил, что фигура не просто была чудовищней двух предыдущих - она как будто логически завершала их эволюцию разложения плоти. Так, длинное черное пальто было ветхим и полуистлевшим. И в его прорехах что-то шевелилось. Слишком длинная, как казалось, шея была туго перебинтована грязным бинтом. Но страшнее всего было лицо незнакомца. Не просто бледное, а зеленоватое. Без бровей и фактически без носа, который утопал в многочисленных буграх и складках. Распухшее, словно вымоченное в воде лицо и сейчас было покрыто влагой - то ли каплями пота, то ли какой-то слизью. Глаза чудовища были мертвыми черными дырами. Впрочем, когда на них падал свет от проносивших за окном огоньков, в глубине глазниц появлялся зеленоватый отсвет. Так в темноте отсвечивают глаза животных. Рот с синеватыми узкими и влажными губами, как уродливый гноящийся шрам, рассекал лицо над бесформенным подбородком.
        Дрожа всем телом, Андрей вытаращенными глазами смотрел на то, как чудовище медленно опустило противоположную полку и присело на нее прямо напротив него. Он чувствовал, что сейчас его вырвет. Тошнота стала настолько сильной, что ему пришлось зажать рот обеими руками. И тут синеватые губы шевельнулись:
        - Это. Сердце.
        Существо точно читало его мысли. Оно говорило утробным низким голосом, который доносился откуда-то издалека. Каждое слово звучало отдельно. Не так, как если бы говоривший задыхался. Нет, он просто произносил слова по одному - медленно и с расстановкой, как будто сталкивал с крутого склона огромные камни.
        - Тебе. Нужен. Врач. Впрочем. Это. Не поможет.
        Речь явно давалась чудовищу с трудом. При каждом слове из пор на его лице выступали крупные капли. Они стекали затем вниз, сливаясь воедино и образуя струйки.
        «Что вам от меня нужно? Отпустите!» - хотелось крикнуть Андрею, но у него не было а это сил. «Наверное, так приходит смерть, - подумал он. - Кто же это еще может быть?»
        Наконец, по-прежнему не в силах шевельнуться и оторвать ото рта руки, он выдавил из себя, как будто выплюнул лишь одно слово:
        - Зачем?
        - Тебе. Не надо. Нас. Бояться, - произнесло чудовище, обливаясь не то потом, не то слизью.
        Андрей лишь издал в ответ какой-то нечленораздельный звук.
        - Нет. Не надо. Не сейчас, - повторил сидящий напротив него. - Я думаю. Ты понял. Кто мы.
        Андрей судорожно кивнул.
        - Мы. Не приходим. Раньше. Срока. И твой. Еще. Не настал. Ты. Будешь. Наш. Но. Не теперь.
        Андрей опять кивнул. Он чувствовал, как по лицу его струится горячий пот. Наверное, он выглядел сейчас не намного лучше своего мучителя. А существо тем временем продолжило:
        - Нам. Нужен. Пров. Ты. Поедешь. В Курск. Найдешь. Его.
        Андрей отрицательно замотал головой. Нет, он уже не противился поездке в Курск. Мысль о том, что вся эта дьявольщина не оставит его в покое, пока он не найдет Прова, мучила его еще на вокзале в Таганроге. То, что творилось с ним, надо было вскрыть, как нарыв. Вскрыть и вычистить. Как бы страшно и больно ему при этом ни было. Но он хотел сказать, что не представляет себе, где искать Прова.
        - Где? - промычал он.
        - Среди. Живых, - произнесло чудовище.
        Глаза Андрея еще больше расширились. Наверное, адский посланец понял, что нужно дать какие-то разъяснения.
        - Его. Душа. Наша. Но. Он. Обманул. Нас. Сбежал.
        «А почему же вы сами его не найдете?» - опять хотел спросить Андрей, но смог выдавить лишь:
        - Сами?
        - Наши. Возможности. Здесь. Невелики, - ронял слова его ужасный собеседник.
        Лицо его при этом оплывало, как поднесенная к жару огня восковая свеча. Из раздувшихся пор уже сочился зеленоватый гной.
        Андрей кивнул.
        - Ты. Должен. Его. Вернуть, - продолжило существо.
        - А если… - простонал Андрей, почти промычал, потому что изо всех сил продолжал зажимать себе рот обеими руками.
        - Тогда, - чудовище встало и сделало шаг к Андрею, протянув к нему свою руку с зеленоватыми влажным пальцами. - Никто. В твоей. Семье. Не будет. Знать. Покоя.
        Существо разинуло рот - наверное, чтобы договорить последние слова, - и Андрей заметил, что в уголках его губ копошатся черви. Если бы чудовище приблизилось к нему еще хоть на полшага, сердце Андрея вероятно разорвалось бы, и он уж точно оказался бы бесполезен в поисках Прова.
        - Найди. Прова, - изрыгая червей, произнесло чудовище. - Найди.
        Потом оно неловко повернулось и медленно стало залезать обратно в ящик под полкой. Андрей следил за ним, не испытывая уже никаких чувств - ни страха, ни отвращения. Так обмороженный перестает ощущать холод. Существо заползло в полку, которая захлопнулась за ним, как крышка гроба. И тут Андрея все-таки вырвало. Впрочем, это не принесло ему никакого облегчения. Одолеваемый все той же тошнотой, он, прижимаясь спиной к переборке купе, не спуская ног на пол, прополз вдоль полки от окна к двери, задвинул стопор и распахнул ее. Он знал, что в коридоре уже никого не окажется. И все же опасливо выглянул туда. Удостоверившись в правильности своих мыслей, он слез с полки и, шатаясь, перебрался в свое купе. Там оставались его куртка и шарф.
        Андрей поглядел на часы. Без четверти пять. Они должны прибыть в Курск в половине десятого. Он запомнил это еще в Таганроге. Наверное, он тогда уже чувствовал, что ему придется сойти в этом городе. Так или иначе, но сейчас у него оставалась еще бездна времени, с которой просто нечего было делать. Он знал, что все равно не сможет задремать. А неумолчный стук колес отдавался в его голове кузнечным перезвоном.
        Он плохо помнил оставшуюся дорогу. Казалось, вагон был абсолютно пуст. По крайней мере, мимо открытой двери его купе ни разу никто не прошел. Впрочем, может быть, немногочисленные пассажиры просто спали? Его рвало еще несколько раз. И у него не было сил добраться до туалета, так что он изрыгал содержимое своих внутренностей в ящик под одной из полок. Ему жалко было проводника, но он ничего не мог с собой поделать.
        Он не заметил, как рассвело. Обложенное толстыми тучами небо не дало выглянуть солнцу. И мрак за окном сменился отвратительной серой пеленой, как будто Андрей смотрел на проносившийся мимо пейзаж через старый грязный тюль.
        Когда вдалеке замаячили огни города, он с усилием встал, оделся и, пошатываясь, вышел в тамбур. Ему хотелось курить, но он не решился, боясь, что его снова вырвет. Уцепившись обеими руками за прутья ограждения на окнах тамбура, он воспаленными глазами вглядывался в присыпанные легким снежком холмы. Где здесь искать Прова? Где, вообще говоря, ищут тех, кто уже полторы сотни лет должен лежать в могиле? С чего начать?
        Андрей не придумал ничего лучшего, как съездить в село Митрошино. Там все произошло когда-то. Может быть, там удастся что-то выяснить? Это было маловероятно, но ничего другого ему, похоже, не оставалось. Впрочем, прямо сейчас он нуждался в отдыхе. Ему хотелось есть. Но это было не самым главным. Душ, горячий душ - вот без чего он не мог сейчас обойтись. Душ и несколько часов сна. Даже хорошо, что наступает день. Днем ему даже лучше будет спаться. Спокойнее.
        Мимо понеслись разъезды и станционные постройки. Поезд замедлил ход. В тамбур вышел заспанный проводник. Взглянув на осунувшееся и посеревшее лицо Андрея, он понимающе хмыкнул.
        - Главное - не наблюй в купе, - погрозил он ему толстым пальцем.
        Андрей покорно кивнул. Предостережение проводника явно запоздало. Поезд тем временем подошел к огромному вокзалу из красного кирпича. Проводник залязгал задвижками дверей. Андрей двинулся к выходу.
        - Пять минут стоим, - буркнул проводник, неохотно отодвигаясь в сторону, чтобы пропустить его на перрон. - Не опаздывать.
        - Я сойду сейчас, - пробормотал Андрей.
        - Как «сойду»? - возмутился проводник. - У тебя ж билет до самой Москвы. Я тебе сойду. Напился - теперь иди досыпать. Может, к первопрестольной и полегчает.
        - Нет, нет, - отрицательно махнул руками Андрей, - я в здравом уме, не беспокойтесь.
        - Как же, в здравом, - фыркнул проводник, - еле языком ворочаешь.
        - Сойду, сойду, - пробормотал Андрей. - Мне… мне нужно… здесь… дела у меня.
        - Понятно, какие у тебя нынче дела, - хихикнул проводник. - Ты не беспокойся, для опохмела чего-нибудь найдем. Есть у меня.
        - Нет, нет, другие дела, - замотал головой Андрей.
        - Хватит отнекиваться. Все организуем. Водка хорошая, не паленая. И недорого. Дешевле на вокзале все равно не найдешь.
        - Да не надо мне, - огрызнулся Андрей и шагнул на перрон.
        Проводник хотел было его удержать. Но, видя его настойчивость, неожиданно разозлился.
        - Ну, как знаешь, - рявкнул он. - Пять минут стоим. Я предупредил.
        - Я понял, понял, - пробормотал Андрей, не оборачиваясь, и направился к зданию вокзала.
        14.
        Серенький рассвет так и не смог толком пробиться сквозь косматые белесые тучи, из которых сыпал мелкий мокрый снег. Он припорошил город тончайшим белым покрывалом, словно тюлем, который исчезал под ногами прохожих и колесами машин. Так что разъезженная транспортом привокзальная площадь зияла одним сплошным черным неопрятным пятном.
        Андрей, осматриваясь, постоял немного под вокзальным козырьком, и направился к стоянке. Машин было мало - три или четыре. Неизбалованные, по-видимому, вниманием пассажиров таксисты сбились в одну из них и с жаром о чем-то спорили. Причем интерес к обсуждаемой теме явно превышал их страсть к наживе. Так что Андрею пришлось несколько раз постучать по стеклу машины, прежде чем он смог привлечь внимание извозчиков. Наконец наружу, виновато улыбаясь, вылез молодой мужик.
        - Вещи? - спросил он, открывая багажник своей машины.
        - Чьи? - не понял сразу Андрей, потом сообразил и замотал головой: - Нет, я без вещей. Поехали. В гостиницу.
        - В какую?
        - Да в какую-нибудь центральную.
        - Так в «Центральную»? - обстоятельному шоферу явно требовались однозначные указания.
        - Да, хорошо, - закивал Андрей. - Далеко это?
        - А у нас все близко, - усмехнулся водитель. - Минут через десять будем на месте.
        Андрей удовлетворенно кивнул. Его мутило. Перед глазами один за другим проплывали желтоватые круги. И только ценой неимоверных усилий он мог говорить так, чтобы зубы его при этом предательски не клацали. Фраза «ты будешь наш», выдавленная его ночным мучителем, не шла у него из головы. Почему «наш»? Что он такого сделал, чтобы попасть туда? Впрочем, он понимал, что не сможет найти ответ на этот вопрос. По крайней мере, сейчас, в таком состоянии.
        Андрей растерянно поглядел из окна машины на незнакомый город. Какое-то мгновение он не мог сообразить, что он здесь делает. Вспомнив о цели своего приезда, он подумал, что неплохо было бы договориться о поездке уже сейчас. Почему бы не с этим самым шофером?
        - Скажите… мне… завтра нужно… - начал он и, поймав себя на мысли, что стал говорить отдельными словами, как ночное чудовище, сбился.
        - Куда нужно? - охотно откликнулся водитель.
        - Завтра нужно съездить в село Митрошино, - стараясь говорить внятно, с усилием выговорил Андрей. - Вы бы меня не свозили?
        - Да запросто, - согласился шофер.
        - Я только не помню, какой это район, - извиняющимся голосом пробормотал Андрей, боясь, что шофер тут же откажется ехать неизвестно куда.
        - Я знаю, знаю, где оно, - замотал головой таксист, - по Московской трассе километров пятьдесят. А там отворотка налево. Я видел. Часто там езжу. В самом селе, правда, не был. Вас только туда отвезти?
        - Нет, - вздрогнул Андрей.
        Сама мысль о том, что ему нужно будет остаться ночевать в незнакомом селе, испугала его настолько, что желтоватые круги у него перед глазами сменились зелеными и фосфоресцирующими.
        - Нет, - повторил он, - меня нужно будет подождать. Недолго. Впрочем, не знаю. Полдня, может быть. У меня там родственники жили когда-то. На кладбище мне надо. Проведать. Подождать - и потом отвезти обратно. Сколько это будет стоить?
        - В общем, считай, что на целый день, - протянул шофер, явно давая себе время, чтобы разжечь дух стяжательства. - Это обойдется вам…
        Он назвал цену.
        - Дороговато… - поморщился Андрей.
        - А сами считайте, - настойчиво, ему явно хотелось получить эту работу, стал вкрадчиво убеждать его водитель, - бензин один сколько стоит. Да плюс амортизация машины. По шоссе-то хорошо пойдем. А по той отворотке - еще неизвестно. Поди, рытвины да ухабы. Осень развезло все…
        Андрей согласно закивал, чтобы прекратить поток излияний таксиста. Наверное, можно было найти машину и дешевле. Но ему совсем не хотелось сегодня бродить по городу, кого-то еще искать, с кем-то договариваться.
        - Ладно, - буркнул он, - согласен. Но это в расчете на целый день. Чтобы вы меня там не торопили.
        - Само собой, - обрадовался шофер, - сколько надо, столько и пробудем. Как говорится, наше дело, хозяйское.
        Как ни смешно это было, но то, что шофер как будто вошел с ним в дело, приободрило Андрея. Точно он был уже не одинок в поисках ненавистного Прова.
        - Вот и приехали, «Центральная». Видите вон ту дверь? - зачастил водитель, притормаживая у тротуара. - Завтра во сколько выезжаем? Здесь вас забрать?
        - Во сколько? Не знаю, - растерялся Андрей, - в девять, например. Подойдет?
        - Без проблем, - откликнулся водитель, - меня Виктором зовут.
        - Андрей, - охотно представился Андрей. - Отсюда тогда и заберите.
        - Я там буду стоять, - шофер показал рукой на угол улицы. - Там кармашек есть за перекрестком. Туда и подам. К девяти. Только вы уж меня не подведите. Чтоб не стоять зря. Если не поедем, тогда я этой ночью буду работать. А так - пойду отсыпаться.
        - Нет, нет, поедем, точно поедем, - заверил его Андрей, - я вам задаток дам.
        Он рассчитался с таксистом за поездку с вокзала и накинул сверху в качестве аванса.
        - Запишите мой мобильный, - шофер был явно тронут высокой степенью доверия к себе со стороны пассажира, - можете сейчас набрать, проверить. Он зазвенит.
        Андрей отмахнулся и вылез из машины.
        - Значит, до завтра? - махнул ему рукой водитель.
        - Угу, - кивнул он в ответ, - завтра поедем.
        15.
        Преодолевая навалившуюся на него сонливость, Андрей снял номер в гостинице. Для заполнения гостевой карточки ему пришлось попросить ручку у дежурной. Столь нескромной просьбой он, по-видимому, обратил на себя ее внимание.
        - А что это вы без багажа совсем? - поинтересовалась она, до пояса высунувшись из-за стойки, чтобы удостовериться, что у ног нового постояльца не притаилась дорожная сумка покровительственной полу окраски.
        - Я налегке путешествую, - буркнул Андрей.
        - Как интересно, - протянула дежурная приглашающим к разговору тоном. Она только что заступила на вахту, и утренний кофе требовал десерта в виде затейливой житейской истории. Однако коктейль из женского любопытства и непрекращающейся тошноты вызвал в Андрее неожиданную реакцию.
        - Еду из Таганрога, - начал он телеграфным стилем. - Был вчера на кладбище. Встретил двух приведений. Направился в Москву. В поезде ко мне подсел дьявол и потребовал сойти в Курске. Еще вопросы имеются?
        Женщина только обиженно фыркнула и убрала бюст за стойку. Так улитка при виде опасности заползает в свой панцирь.
        - Номер триста четыре, - надменно бросила она, отдавая ему квитанцию об оплате. - Лестница вон там, налево. Третий этаж.
        - А лифта нет? - устало поинтересовался Андрей.
        Вместо ответа дежурная обдала его взглядом, который не оставлял никаких сомнений в полной неуместности подобного вопроса. Андрей обреченно кивнул. Так кивает приговоренный к обезглавливанию, когда палач с улыбкой сообщает ему, что топор затупился, а потому придется рубить в несколько приемов.
        Лестница далась ему с трудом. Он словно совершал восхождение на Эверест. Чтобы не упасть, пришлось обеими руками уцепиться за перила. Мимо него вниз сбежала стайка девушек. Они посмотрели на Андрея с удивлением. Наверное, решили, что пьяный. Ну и пусть. Сейчас ему было все равно. Пусть думают, что он пьяный, обкуренный или обколотый. Неважно. Лишь бы клыки не выпустили. А для него сейчас главное - добраться до кровати…
        Этот день Андрей помнил смутно. Большую часть его он проспал. Причем до обеда - даже не раздеваясь, как был, в куртке и ботинках. Его сил хватило только на то, чтобы тщательно запереть за собой дверь номера да распахнуть задернутые пыльные шторы. В комнату тут же ворвался дневной свет. Тусклый от застилавших небо тяжелых снеговых туч, он все же был лучше, чем могильный полумрак. Для полного успокоения Андрей включил в номере свет и повалился на кровать.
        Он погружался в продавленный матрас, как уходящий в пучину водолаз. Зеленые круги, когда он закрыл глаза, стали еще ярче. Они проплывали в его сознании, как глубоководные медузы, прекрасные, но смертельно ядовитые. И он ужасно боялся, что они дотронутся до него своими жалящими краями. Он дергался, метался, стонал, пытаясь отогнать их от себя. Но медуз от этого становилось все больше и больше. Точно они сплывались к нему со всего океана. Они поднимались ему навстречу из глубины, водили вокруг него хороводы, сталкивались между собой и вновь расходились в стороны. И он сам уже был вовлечен в их бесконечную пляску. От постоянного кружения его стало тошнить еще больше. Он рвался наверх, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Но зеленые медузы не пускали его, затягивая в водоворот, образовавшийся от их танца.
        И все же даже такой сон пошел ему на пользу. Очнувшись, словно вынырнув из забытья, он почувствовал себя немного лучше. Как ни хотелось ему раздеться, помыться и вновь лечь в кровать, он все же заставил себя покинуть свое укрытие, чтобы поесть. Он не чувствовал голода, но боялся ослабеть окончательно.
        В гостинице не оказалось даже буфета. Поэтому Андрею пришлось выйти на улицу и добрести до ближайшего кафе. Там было много народу. Он заказал солянку и котлету по-киевски. Стараясь вести себя естественно, он даже улыбнулся соседу по столику, сидящему напротив, и пожелал ему приятного аппетита. Тот ответил какой-то ничего не значащей фразой. Просто из вежливости. И они перекинулись несколькими словами. При этом во рту соседа Андрею все время мерещились черви. И он ужасно боялся, что его стошнит прямо за столом.
        Сам он ел с усилием, опустив глаза в тарелку, как будто выполняя поставленное перед самим собой задание. Тарелка с солянкой казалась ему бездонной. А котлетой, наверное, можно было накормить весь Киев. И все же он съел все, наполнив желудок и заставив хоть немного отступить предательскую тошноту. Это была настоящая победа, добрый знак перед поездкой в село, которое Андрей в шутку называл теперь родовым.
        Довольный собой, он вышел из кафе и остановился на крыльце. Робкий солнечный лучик выскользнул из-за туч, брызнув прямо в глаза Андрею фонтанчик желтого света. Андрей прищурился, поднес ладонь козырьком ко лбу и из-под нее оглядел лежащий на холмах город. Сейчас он казался ему дружественным, почти родным. Он неспешно вернулся в гостиницу и снова лег спать.
        Проснулся он уже поздно вечером. Со сна ему показалось, что кто-то опять задернул шторы. Андрей испуганно оглядел комнату. Но тут же понял, что за окном просто стемнело. Он содрогнулся, встал с кровати и включил свет. Он уже выспался и боялся предстоящей долгой ночи. Приблизившись к родным местам Прова, он теперь почти физически ощущал его присутствие. Может, чтобы не оставаться одному, поехать на вокзал? Курск транзитный город. Но будут ли там люди в зале ожидания? Не бегать же ему по перрону вдоль проходящих поездов. А полумрак пустых и гулких вокзальных залов казался ему еще более опасным, чем замкнутое пространство тесного гостиничного номера. И он решил не рисковать и остаться там, где есть. Впрочем, ему повезло. Всю ночь по коридору мимо его номера то и дело кто-то пробегал, хихикая на ходу. А за стенкой до утра слышались голоса и раскаты смеха.
        - Ах, так вот вы какие! - восклицал время от времени пьяный мужской голос. - Ну надо же! И кто бы мог подумать!
        Андрей сидел на кровати с ногами, закутавшись по самое горло в одеяло, и периодически дремал. Очередной всплеск веселья у соседей будил его. Он вскидывал голову, прислушивался и удовлетворенно бормотал себе под нос:
        - Ну и хорошо, хорошо. Главное - не спите.
        То, что при других обстоятельствах вывело бы его из себя, теперь казалось неимоверной удачей. Присутствие рядом нормальных, веселящихся людей, возможность в случае чего заколотить кулаками в стену, заорать, чтобы привлечь их внимание, немного успокаивало. Хотя все равно ему становилось все страшнее и неуютнее. Словно этот самый Пров готов был появиться перед ним.
        16.
        На следующее утро, бредя к перекрестку, Андрей безуспешно пытался вспомнить номер машины нанятого им вчера шофера. О том, чтобы узнать его самого, вообще не могло быть и речи. У Андрея была плохая память на лица. А своего извозчика он видел накануне всего минут пятнадцать и в основном со спины.
        К счастью, Виктор избавил его от необходимости с видом потерявшейся собаки шарахаться по переполненной стоянке. Заметив клиента, он распахнул дверку и радостно замахал рукой. По-видимому, несмотря на полученный вчера аванс, таксист до последнего сомневался в том, что пассажир объявится и поездка состоится.
        - Покойных родственничков, значит, едите навестить? - поинтересовался Виктор, как только машина вынырнула из города на шоссе. - Кто у вас там, в Митрошине-то лежит?
        - Да так, предки, - откликнулся Андрей, стараясь выглядеть приветливым. Ему не хотелось вдаваться в подробности поездки. И в то же время некое соучастие шофера во всем мероприятии успокаивало его.
        - Предки, - пробормотал он еще раз для полной убедительности, - прабабки, прадедки, всякое такое. Хочу посмотреть. То есть не посмотреть, конечно - это ж не цирк, а навестить.
        - В общем, к корням, - поддакнул шофер. - Оно и правильно. Кто-то, конечно, из грязи в князи. Тем и искать нечего. Чего мне рыться в прошлом, когда там одни крестьяне? Чего я там найду? А кто-то из благородных. Там и усадьбы, и родовые могилы. Не грех что-то и узнать о них, поинтересоваться. В назидание себе же самому. При барах, оно…
        - Да мы тоже из крестьян, - неохотно буркнул Андрей, боясь, что словоохотливый шофер тут же поднимет его на смех. - И все равно… надо бы… хоть раз…
        Виктора, однако, совсем не смутило крестьянское происхождение пассажира.
        - И правильно, - кивнул он, - увидите хоть родные места. Вы ведь там, я понял, не были ни разу?
        - Нет, не был, - закивал Андрей.
        - Ну вот. А надо бы. Хоть раз в жизни. Посмотреть, где жили ваши предки, чего делали…
        - Да я кое-что знаю о них, - поддакнул Андрей, которого явная доброжелательность шофера толкнула на откровения: - Прапрапрапрадед мой был однодворцем. А в холопы он попал по собственной глупости…
        Андрей осекся. Он испугался, что водитель обидится на него за слово «холопы». Ведь Виктор только что упомянул о своем крестьянском происхождении. А Андрей… Глупость какая-то. Несуразная чванливость. Холопы! Неудобно вышло.
        Но таксист не мыслил столь тонко. Слова пассажира он воспринял совсем по-другому.
        - Вот видите! - радостно воскликнул он, а затем, подняв указательный палец вверх, торжественно произнес: - Однодворец. Я же говорю, что из бар, не из нас, дураков.
        - Да бросьте вы, - укоризненно отмахнулся от него рукой Андрей. - Какой-то у нас с вами средневековый разговор получается.
        - Я вот в последнее время часто думаю, - мечтательно продолжил шофер, которого сельские, присыпанные снежком пейзажи настроили на философский лад, - раньше, при господах, должно быть, лучше было. Не так, как сейчас. Никто из нас, конечно, то время не знает. Но наверняка не было такого…
        - Какого? - переспросил Андрей, чтобы поддержать разговор.
        - Да вот, - начал шофер, не зная, по-видимому, как выразить свои мысли. - Спились сейчас мужички. Всякий стыд потеряли. Говорю ж: я сам из деревни. Тоже здесь, неподалеку. Тридцать километров от города. Так у нас там машину на улице на минуту не оставишь без присмотра. Даже не украдут. Нет. Куда там красть, в деревне-то? Просто раскурочат. Из чистого удовольствия.
        - Это и обидно, - поддакнул Андрей, стараясь попасть в тон своему собеседнику.
        - Именно, именно, - закивал Виктор. - Как же так можно? Не из-за денег, ни ради чего-то. А так, исключительно, чтобы напакостить. И кому? Своему же. У меня ж там родители всю жизнь прожили. И похоронены там. И этим мужичкам я не чужой. С кем-то, может, в школе учился. А и не учился, так просто соседями были. И если я машину купил, так я теперь кто, богатей для них? Разве так можно?
        Таксист явно ждал поддержки со стороны Андрея. И в душе Андрей его понимал. Но не знал, как выразить это понимание. Не найдя подходящих слов, он просто закивал в ответ - мелко и часто, как китайский болванчик.
        - И вот езжу, - продолжил шофер, - чтобы, значит, могилки проведать. Благо, что дядька у меня там живет, в деревне. И племянники. Так к ним надо машину во двор загонять. Не оставишь посреди улицы. Чумовые какие-то все.
        - Угу, - кивнул Андрей, не зная, как еще выразить симпатии своему извозчику.
        - Или, сказать проще - дурные, - продолжил тот. - Прошлой осенью приезжал. Овец они там развели. Я Кольке и говорю: продай килограммов пять баранины, если резать будешь. Он вначале: мол, ладно, сейчас зарежем. Потом гляжу - идет. Жена, говорит, не знает, что с оставшимся мясом делать. В деревне никто не купит. А в город везти лень. Бери, мол, всю тушу. Я и думаю: да сколько оно там будет? Баран же - не телок. Хорошо, говорю, возьму. Смотрю дальше. Через полчаса Колька опять ко мне. Резать, говорит, хлопотно. Ты бери живьем. И овчина, мол, заодно будет. За овчину отдельно нужно заплатить. Послал я его с его овчиной самовывозом. Ну не дурость ли? Где я буду барана в городе резать? Да и как? Хоть и из деревни, а не бил я никогда никого. Малый был - отец резал. А после армии остался в городе. Как кровь сливать? А шкуру как сдирать? Это ж надо уметь. И кто ее будет выделывать потом? Да и зачем она мне вообще нужна? Я что - Робинзон Крузо?
        Андрей разразился новым приступом кивков.
        - Так этот идиот, - продолжил шофер, имея в виду Кольку, - на меня же еще и обиделся. Мол, подвел я его: обещал купить и отказался. А я ему: кто обещал-то? И что? Я же говорил: если будешь резать, я куплю.
        - Он бы вам еще вместо хлеба пшеницу на корню продал, - поддакнул Андрей.
        - На бутылку попросил, - в сердцах махнул рукой Виктор. - Нет, не без отдачи. Якобы взаймы. Да только разве он отдаст? Они же думают, что мы здесь миллионеры. Что-то выцыганить - самое милое дело. Или напакостить, как с машиной. Да что там машина. Дом у меня оставался в деревне. Родительский. Наезжали летом. Типа в отпуск. Так сожгли его. И что интересно: ничего не было на пепелище. Ни остатков телевизора, ни мебели. Что ж, все выгорело дотла? Да какой там телевизор - холодильник, получается, переплавился полностью. Я им так и сказал: что ж, говорю, у вас тут за адский пламень-то был?
        - Раскрали сначала? - раскрыл иронию шофера Андрей.
        - Под чистую! - хихикнул тот. - Даже телескоп утащили. Телескоп у меня был. Сыну покупал. Он у меня астрономией увлекся в третьем классе. «Купи, батя, телескоп, - все канючил. - Мне без телескопа нельзя». Я купил. А он дзюдо стал заниматься. Звезды побоку. Так мне самому стало интересно. Книжки кое-какие почитал. По астрономии. Стал поглядывать на небо-то. Да только в городе засветка большая. А в деревне красотища в этом плане. Вот я телескоп в родительский дом-то и отвез. И все. Позарились даже на него. Ни штатива, ни линзочки лопнувшей. Ничего не осталось. Что, спрашивается, они с ним делать будут?
        Андрей пожал плечами. Разговоры шофера утомили его. К тому же его растрясло. Машина давно свернула с шоссе и ехала сейчас по ухабистому проселку.
        - Тубус, поди, пристроили под выхлопную трубу на трактор, - опять злобно хихикнул астроном-любитель. - Вот ведь люди. Ничего святого. И это почти что свои, родственники. У нас полдеревни с фамилией Палькины. А вы говорите: машину им оставить. Там надо с монтировкой возле нее бегать. Да вот оно и ваше Митрошино…
        17.
        - Вам куда? - спросил Виктор, притормаживая на окраине. - К какому дому? Знаете?
        - Нет, - покачал головой Андрей, - мне бы на кладбище.
        - Тогда надо спрашивать, - вздохнул водитель. - Кто его знает, где оно здесь. И главное - не завязнуть. С утра заморозок был. Как выезжали. А сейчас, я смотрю, солнышко выглянуло. Распустит. Если завязнем - это абзац. У местных помощи не допросишься.
        - Да я пешком, сам, - предложил Андрей. - Пройдусь по улице, посмотрю, спрошу. Вы не беспокойтесь. Не думаю, что здесь далеко. Село все-таки. Надо только договориться, где и когда встретимся.
        - Так я здесь и буду, - пожал плечами таксист. - Куда ж тут деваться? Разве что в ресторан заскочить перекусить.
        - А здесь есть? - с минутной надеждой спросил Андрей, ощутив голод, но тут же понял, что шофер шутит.
        - А то! - хихикнул таксист и показал подбородком на стоящую в ногах на заднем сиденье сумку. - Имени моей жены. А вы, как нагуляетесь, так возвращайтесь. Если кладбище у них далеко - съездим. Говорите, не стесняйтесь. Даст бог, проскочим. Только вызнайте хорошо дорогу. Потому что тут проселков много.
        - Ладно, ладно, - закивал Андрей, - хорошо.
        Он выбрался из машины на раскисшую грязь сельской улицы и огляделся по сторонам. Село расстроилось на равнине: два ряда домов, между которыми, точно река в крутых берегах, извивалась улица. А вокруг, сколько хватало глаз, раскинулись бесконечные поля. Лишь кое-где их монотонность прерывалась заброшенным в отдаление домиком, возможно, сараем или еще какой-то сельскохозяйственной постройкой. Поля оставались заснеженными. Робкое, почти не греющее осеннее солнце, что выползло из-за белесых снеговых туч, не смогло сорвать с них тончайший белый саван, которым укрыла их природа. Зато сельская улица чернела раскисшей грязью.
        Хорошо, что они не выехали на нее. Пусть уж лучше шофер с машиной остаются там, на околице. Идти по грязи в дорогих кожаных полуботинках Андрею, конечно, не хотелось. Но если бы машина завязла посреди этого черноземного пиршества, вытаскивая ее, пришлось бы извозиться в грязи куда больше.
        - Родные пенаты, - пробормотал Андрей себе под нос, захлопнул дверку машины и шагнул вперед, как будто вышел из кабины звездолета в открытый космос.
        Идти по месиву на улице оказалось даже труднее, чем он предполагал. Ноги разъезжались на скользкой грязи, которая к тому же налипала на подошвы. При этом в некоторых местах выступавшая при каждом шаге вода доходила до щиколотки. Плюнув на эстетику, Андрей остановился и подкатал брюки. Еще через несколько домов он приноровился идти под самыми заборами, где было помельче.
        - Я приспособлюсь, - шептал он сам себе, - приспособлюсь. Главное - найти кладбище.
        Спросить дорогу было решительно не у кого. Село казалось вымершим. А постучаться в чьи-нибудь ворота Андрей после рассказов своего водителя не решался. Он брел вдоль улицы и ощущал себя одиноким сталкером, шагающим по чужой, неизведанной и, вполне возможно, весьма опасной планете. Он шел, низко опустив голову. И все его внимание было сконцентрировано на том, чтобы не зачерпнуть ледяной жижи через край полуботинка. Вскоре, правда, кожа промокла насквозь, и осторожность стала излишней. Кроме демонстрации собственной ловкости в ней не осталось никакого практического смысла.
        - Да где же тут кладбище? - фыркнул Андрей, вскинув голову, словно ожидал увидеть могильные кресты прямо посреди сельской улицы, и столкнулся взглядом с местной жительницей.
        От неожиданности он вздрогнул. Так, наверное, испугался Робинзон Крузо, когда после двух десятилетий одиночества увидел на песке отпечатки босых человеческих ног. Девушка стояла прямо перед ним. Андрей настолько сосредоточился на выборе безопасной дороги, что не заметил ее. Еще пару шагов и они столкнулись бы лбами.
        Должно быть, его испуг был заметен, потому что незнакомка улыбнулась и, пожав плечами, развела руки в стороны, как будто показывая, что не собирается на него нападать. Андрею стало неловко.
        - Простите, я вас не заметил, - пробормотал он.
        - Еще бы, - хихикнула девушка, - здесь же толпа народу!
        - Грязь, - пояснил Андрей, показывая на раскисшее месиво, - голову не поднять.
        - Да, - протянула девушка, - ботиночки у вас не по нашим дорогам. Тут сапоги нужны.
        Андрей машинально перевел взгляд на ноги своей собеседницы. Ее черные джинсы были заправлены в высокие резиновые сапоги. На ней также была надета короткая красная курточка. Светло русые волосы были перехвачены в хвостик. Курносый носик, голубые глаза. В общем, обычная девушка.
        - А вы, собственно, кто? Я вас не знаю, - поинтересовалась она. - Меня Аня зовут.
        - Я приехал. Только что. Вон, на машине, - пробормотал Андрей, кивнув в сторону маячившего в отдалении автомобиля.
        - Ищите кого-то? - тут же предположила Аня.
        - Да, да, - закивал Андрей.
        Вопрос показался ему несколько глуповатым. Зачем же он еще притащился сюда? На экскурсию? Проездом из Токио в Париж не мог пропустить столь благословенных мест? И решив более не затягивать беседу, он задал главный вопрос:
        - Не подскажите, как пройти на кладбище?
        Девушка снова хихикнула.
        - За оперным театром сразу направо, - фыркнула она.
        Андрей и сам уже понял несуразность своего вопроса. Появляется невесть откуда какой-то чужак в ботиночках на тонкой подошве, залазит в грязь по уши и интересуется кладбищем. Глупость какая-то. Разве так в деревню приезжают? Это все равно что постучать в квартиру к незнакомым людям и спросить, где у них туалет.
        - Я… - начал Андрей, не зная, как лучше и быстрее все объяснить. - В общем, я здесь чужой, как вы, наверное, уже поняли. Но корни у меня отсюда. Был в Курске. Решил навестить могилы. То есть, проведать. Глупость, наверное. Вы уж меня извините, Аня. Но, честное слово, кроме кладбища мне здесь некуда заходить.
        - Угу, угу, - охотно закивала девушка, - понятно. Но тут сразу не объяснишь. В общем, вон за тем домом с синим забором, - полуобернувшись, она показала рукой вдоль улицы, - нужно повернуть налево. Потом через поле. А там…
        Должно быть, во взгляде Андрея появилась безысходность, потому что девушка на мгновение замолчала, а потом радостно добавила:
        - Давайте я вас провожу.
        - Что вы, неудобно как-то, - не очень настойчиво запротестовал Андрей.
        - А чего здесь неудобного? - замахала руками девушка. - А то, как выйдите из села, больше не у кого будет дорогу спросить.
        «Да оно и здесь-то особенно не у кого спрашивать», - хотелось сказать Андрею, но он сдержался.
        - А тут далеко. Километра три будет, - продолжила девушка.
        - Может, на машине? - предположил Андрей.
        - Ой, - протянула девушка, скептически поглядев в сторону авто, - на таком паркетнике завязнем. Лучше уж пешком.
        - Мне неловко, - снова проявил необходимую в таких случаях вежливость Андрей, боясь при этом, что сможет убедить Аню своим аргументами и ему придется рыскать в одиночестве по окрестным полям и перелескам. - У вас, наверное, своих дел полно. Дойка какая-нибудь…
        - Дойка? - расхохоталась девушка. - Я вообще-то медсестра. Дойка!
        - Простите ради бога, - стал извиняться Андрей, - я так далек от… - он на миг запнулся, - аграрного сектора.
        - Ничего, - опять хихикнула его веселая собеседница, - у меня ж на лбу красный крест не нарисован. Я вас провожу, не беспокойтесь. Пойдемте, пойдемте.
        С этими словами она повернулась и, не оборачиваясь, пошла вдоль по улице. Андрей с готовностью затрусил вслед за ней, поминутно оскальзываясь на размокшей грязи. Он догнал ее уже на том углу, где нужно было сворачивать за околицу.
        - А вы… - начала девушка, обернувшись.
        И тут только он понял, что даже не представился своей доброй спутнице.
        - Андрей, - поспешил он исправить свою оплошность, - меня зовут Андрей.
        - Ага, - кивнула девушка. - Андрей, а у вас тут кто похоронен?
        - Прапрапрапрадедушка, - осторожно, по слогам, боясь просчитаться в приставках, пояснил Андрей.
        Аня остановилась, посмотрела на него округлившимися от распиравшего ее веселья глазами и захохотала.
        - Издеваетесь? - бросила она. - Вам вообще на кладбище-то надо? Может быть, вы какой-нибудь маньяк? А то я отца позову.
        - Да я правду вам говорю, - развел руками Андрей, - честное слово. Что ж тут поделаешь? Прапра…
        - Тогда вам надо на старое кладбище, - перебила его Аня, все еще вздрагивая от сдерживаемого смеха. - Да, да, на старое.
        - Это еще дальше? - обреченно спросил Андрей, боясь, что Аня, устав от его глупых заявлений, бросит его здесь, посреди среднерусских пейзажей.
        - Наоборот, - успокоила его девушка, - гораздо ближе.
        - Это хорошо, - кивнул Андрей, - удачно.
        А Аня вновь полетела вперед. Казалось, она скользит по грязи, как насекомые скользят по поверхности воды. Андрей же то и дело спотыкался или провалился в бурую жижу по щиколотку. Он едва поспевал за своей провожатой, но не жаловался, боясь, что она обидится, ткнет пальцем куда-то за горизонт и скажет ему: «Вон туда! И вали-ка ты сам!»
        Хотя, с другой стороны, может, самому было бы и лучше? Безопаснее? Маньяк! Испугалась она его. Как же. Неужели у него такой вид? А не нужно ли ему самому ее бояться? Она так внезапно оказалась прямо перед ним на пустынной улице. И так охотно вызвалась его проводить. Выведет за околицу, выпустит клыки и… Впрочем, в девушке, похоже, не было ничего необычного или устрашающего.
        - Так вы, значит, медсестра? - решил он поддержать беседу. - Здесь есть больница? Медпункт, наверное?
        - Что? - оглянулась Аня. - Медпункт есть, конечно. Но я не здесь работаю - в Курске. А в Митрошине у меня родители живут. И я здесь жила, пока школу не закончила. Поэтому к местной грязи привычная. Здесь совсем не плохо. Я понимаю, если вы городской, вам в такую погодку небо с овчинку показалось. Но уж очень неудачное вы выбрали время, в самую слякоть. Снег лег и растаял. Весной еще так бывает. А вообще-то здесь здорово…
        Андрей согласно закивал. Ему так хотелось верить, что здесь бывает здорово. Хотя бы когда-то. Пусть даже без него. Это давало какую-то надежду на то, что его злоключения закончатся благополучно.
        - Вы к нам приезжайте летом, - всплеснула руками Аня, - не пожалеете.
        - Спасибо, - поблагодарил Андрей, - обязательно.
        - Не приедете, - хихикнула его смешливая собеседница, - я понимаю. Вы случайно здесь. И не повезло с погодой.
        - А вы здесь в отпуске? - поинтересовался Андрей.
        - Нет, - улыбнулась девушка, - на выходные приехала.
        - На выходные? - переспросил Андрей.
        Только тут он вспомнил, что сегодня воскресенье. Со всеми этими переездами он совсем сбился со счета времени.
        - Ага, - кивнула девушка, - завтра утром обратно в город. Первым автобусом. У меня в больнице вторая смена.
        - Понятно, - протянул Андрей, чтобы ответить хоть что-то.
        Несколько минут они шли молча. Наконец, миновав небольшую рощицу, скорее даже лесополосу, они оказались прямо перед ржавой калиткой. Причем ни с одной стороны от нее не было заметно никаких признаков ограды. Калитка преграждала дорожку, петлявшую между могильных крестов. И Андрей понял, что они добрались до цели.
        - Спасибо, Аня, за помощь, - поблагодарил он свою провожатую. - Без вас бы я тут полдня проплутал.
        Наверное, эта фраза должна была означать, что девушке следует оставить его. Хотя, если честно, Андрею вовсе этого не хотелось. После всего, что случилось в Таганроге, при виде могил его пробирал озноб. А к горлу с новой силой подступила проклятая тошнота. Сердце? Так сказал тот, кого он повстречал в поезде. Наверное, так и есть. Надо бы провериться. Впрочем, чего тут проверяться. Какие могут быть сомнения в диагнозе? Тот, кто сообщил ему это, не мог ошибаться. Надо лечиться. Но не здесь же, не сию минуту?
        А вдруг он свалится от сердечного приступа и околеет возле какой-нибудь оградки? Никто и не заметит. Водитель, и тот до вечера не хватится. Подобное развитие ситуации никак не входило в его планы. Хорошо, если рядом будет кто-нибудь еще, кто в случае чего позовет на помощь. Да, кстати, Аня же еще и медик.
        А если появится Пров? От этой мысли Андрею стало еще хуже. Тут ему девушка не поможет. Хотя… Возможно, то, что она не верит во всю эту чушь о загробной жизни, а она не должна в это верить, потому что она медик, будет весьма кстати. Говорят же, что не может с человеком произойти то, во что он не верит. Речь, конечно, идет о всяких оккультных вещах. Если вы не верите в то, что сосулька с крыши может попасть вам в голову, это нисколько не убережет вас от нее. Когда же речь идет о демонах, привидениях и… Короче, Аня и здесь была бы весьма кстати.
        - Я с вами? - не то спросила, не то предложила девушка.
        Эти слова вывели Андрея из оцепенения. Наверное, он долго так простоял, потому что его провожатая смотрела на него с нескрываемым удивлением.
        - Что? - переспросил Андрей, еще не веря собственному счастью, и тут же поправился: - Это было бы здорово. Но мне безумно неудобно отнимать у вас столько времени.
        - Ничего страшного, - махнула рукой Аня, - я абсолютно свободна.
        Андрей благодарно посмотрел на девушку. Он растворил скрипнувшую калитку и первым шагнул на дорожку кладбища. Идти по ней было гораздо легче, чем по проселочной дороге. То ли место под последнюю обитель селяне выбрали сухое, то ли дорожка была подсыпана песком, но только ноги не утопали в нее, и можно было наконец-то поднять голову.
        - Что-то вы побледнели, - заметила Аня, с тревогой заглядывая ему в лицо. - Вам плохо?
        - Да нет, ничего, - пробормотал Андрей и неловко попытался отшутиться: - Наверное, надышался свежим воздухом.
        - Волнуетесь, что ли? - не унялась девушка, во взгляде которой все еще чувствовалась тревога.
        - Наверное, - кивнул Андрей, чтобы только закрыть неприятную для него тему.
        Они прошли еще несколько шагов.
        - А вам зачем предки понадобились? - вдруг поинтересовалась Аня. - Имение хотите оттягать?
        - Имение? - не понял Андрей.
        - Ну да. Сейчас это модно. Геральдическое древо восстанавливаете?
        - Древо, оно не геральдическое, а гине… гене… - он сбился.
        - Гинекологическим бывает кресло, - тут же уела его спутница.
        - Генеалогическое, - с трудом выговорил Андрей, давясь комом в горле. - Только ничего я не восстанавливаю. И не было у нас в роду никакого имения. Мы из крестьян. Мой прапра… в общем, тот, кого я ищу, его фамилия была Киржаков. Или, может быть, Холопов. Тут есть один нюанс. И он может быть похоронен под любой из этих фамилий.
        - Да тут хватает и тех и других, - закивала Аня. - Как его звали-то?
        - Пров, - неохотно пробормотал Андрей.
        Ему страшно было произносить здесь само это имя. Как будто он звал его хозяина.
        - Сейчас поищем, - охотно откликнулась девушка.
        18.
        Они пробродили минут пятнадцать между могил, разглядывая надписи на надгробьях. Разобрать имена было непросто. Медные таблички позеленели от времени и непогоды, так что приходилось подходить к ним вплотную, а иногда еще и очищать рукой от наледи. Каждый раз, прикасаясь к холодному металлу, Андрей вздрагивал, точно дотрагивался рукой до ледяных пальцев покойника.
        Там действительно хватало и Киржаковых, и Холоповых. Аня с энтузиазмом прочесывала ряд за рядом, радуясь каждому найденному надгробью с искомой фамилией и искренне огорчаясь, не обнаружив на нем нужного имени.
        - Главное - не пропустить, - доверительно сообщила она. - Чтобы не пришлось проходить по второму кругу.
        Андрей посмотрел на свою добровольную помощницу с благодарностью. Но его самого беспокоило другое. Так что вскоре он перестал вглядываться в медные таблички, а лишь мельком осматривал выстроившиеся в ряды надгробия, как генерал, обходящий строй бойцов. Дело в том, что, как он успел заметить, самые старые захоронения относились к тридцатым годам двадцатого века. Даже крестов здесь было очень мало. В основном - обелиски, увенчанные жестяными пятиконечными звездами.
        - Аня, Аня, - позвал Андрей девушку, - погодите. А где более старые могилы?
        - Еще старее? - удивилась его юная спутница. - Это старое кладбище.
        - Аня, простите, вам сколько лет? - поинтересовался Андрей и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Я понимаю, для вас это кладбище старей некуда. Да только мне нужна могила прапрапрапрадедушки. Пятидесятых или шестидесятых годов девятнадцатого века. Иначе говоря, лет на сто старше, чем здесь.
        - Двадцать шесть, - тоном медсестры Аня дала четкие пояснения по всем пунктам обвинения. - А старым не я его назвала. И это не имеет никакого отношения к моему возрасту. Просто есть новое кладбище. А могилам девятнадцатого века неоткуда взяться. Не знаю, где тогда хоронили. Но только наверняка все сравнялось с землей. Разве крестьянские деревянные крестики простоят столько времени? Я…
        Девушка осеклась, надув губы. Андрей чувствовал себя ужасно. Он даже забыл на время о мучавшей его тошноте - настолько неловко ему было за то, что он ни за что ни про что обидел человека, который так искренне и абсолютно бескорыстно старался ему помочь. «Урод, - в мыслях обругал он сам себя. - Урод и хам».
        - Я думала, что вы пошутили насчет прапра… и так далее, - все еще обижаясь, добавила девушка.
        - Пошутил? - в Андрее на миг вновь проснулось прежнее раздражение. - А чего ж тогда спрашивали про наследное имение?
        Впрочем, он тут же осекся и постарался посмотреть на свое поведение со стороны. А со стороны все выглядело более чем отвратительно. Приехал какой-то хлыщ в село, встретившаяся ему на улице девушка с истинным русским радушием проводила его на кладбище. Куда он и просил. Она бегает вокруг могил, пытаясь помочь ему решить его проблемы. А он? Он обвиняет ее и ее односельчан в том, что они не уберегли могилы полуторавековой давности? Не дождались его приезда?
        - Меня нельзя простить, - он умоляюще сложил на груди руки. - Хотите, Аня, я встану перед вами на колени и буду извиняться? Хотите? Вы мне помогаете, а я…
        - В грязь и на колени? - хихикнула девушка. - Что вы. Да и за что извиняться?
        - За мои необоснованные упреки, - искренне ненавидя себя, продолжил Андрей. - Мне надо было лучше объяснить вам мою проблему. Еще в селе. Мне действительно нужен этот четырежды прадедушка.
        - Живым или мертвым, - опять хихикнула Аня.
        - Что? - от ее слов Андрей невольно вздрогнул.
        - Обычно после слов «он нужен мне» говорят «живым или мертвым», - пояснила девушка.
        - Да, понял, - закивал Андрей. - Но лучше, конечно, мертвым. При моих обстоятельствах лучше мертвым.
        - Все-таки наследство? - поинтересовалась девушка. - Я сразу заподозрила.
        - Аня, я вас прошу, - взмолился Андрей, - нет никакого наследства. Да и где оно, скажите на милость, может быть? В сундуках в могиле? Да тут, я вижу, и могилу-то не найти.
        От разговоров о могилах и живых покойниках ему стало совсем не по себе. К тому же небо заволокли тяжелые свинцовые и, похоже, совсем не снеговые тучи. От их давящего присутствия на кладбище стемнело. Как перед ливнем. Жарким и сухим летом такой дождь называют освежающим. Но осенью попасть под него не пожелаешь и врагу. К тому же поднялся ветер. От быстро несущихся по небу туч по кладбищенским дорожкам побежали причудливые тени: как будто зашевелились и начали извиваться надгробные обелиски.
        Андрей зябко поежился. Он понял бесцельность своей поездки. И не знал теперь, что же делать дальше. Может быть, удрать? Он мысленно прикинул, сколько у него осталось денег. Заплатить шоферу, чтобы тот отвез его прямо в Москву. Не возвращаясь в Курск. Вымахнуть обратно на шоссе и вперед. Сколько здесь? Километров пятьсот? Ерунда. Шесть часов езды. Ну, может быть, семь. А потом что? Затаиться? Нет, бессмысленно. Те, кто явился к нему в поезде, найдут его где угодно. Может быть, им тогда следовало дать ему более точные инструкции, где искать этого Прова? Андрей почувствовал, что его охватывает раздражение. Где можно найти человека, который умер сто пятьдесят лет назад? В фамильном склепе? А если нет его, склепа этого?
        Тут он поймал на себе жалостливый взгляд Анечки. Должно быть, вид у него был такой измученный, что девушка решила, что он очень расстроился из-за того, что не нашел могилы своего родственника.
        - Знаете что, - Аня явно простила его грубость и, смилостивившись, готова была снова помогать ему сколько угодно, - там, на холме, - она показала рукой куда-то вдаль, - находилась когда-то барская усадьба. До войны там был клуб. Или что-то в этом духе. А с войны остались одни руины. Так вот, там есть парк. Большой, запущенный. Вернее, даже одичавший. И в нем есть небольшое кладбище. Мы там играли в детстве между могильных плит. Каменные надгробья. Даже мраморные, наверное. Белые. Там есть и те, что остались еще с девятнадцатого века. Но только это барское кладбище. Леопольдовых. Если хотите, можем туда сходить. Но сразу говорю, что это далеко. В противоположную сторону от села. Надо будет вернуться, а потом вдоль реки и на холм. На машине в такое время года туда не доедешь.
        - Спасибо, Аня, но не надо. Ни к чему, - покачал головой Андрей. - Мой предок ни к каким господам отношения не имел. Не может он быть похоронен на их родовом кладбище.
        Аня в ответ только сочувственно вздохнула.
        - Стемнело-то как. Точно вечер, - зябко передернула она плечами под своей тонкой курточкой. - Неуютно здесь.
        - Боитесь на кладбище? - нарочито бодро, чтобы, не дай бог, девушка его самого не заподозрила в малодушии, спросил Андрей.
        - Что вы, - фыркнула Аня, - я же медик. У нас и в морге занятия были. Так что покойников я навидалась…
        «Да уж не таких, каких видел я - ходящих и разговаривающих», - так и хотелось сказать Андрею. Но место явно не располагало для бравады и пугающих подробностей последней недели его жизни. Он и так уже слишком долго испытывал терпение сельского кладбища. Он чувствовал, что пора убираться отсюда. И поскорее.
        - Пойдемте обратно, - предложил Андрей, жестом приглашая свою спутницу пройти вперед.
        - Ага, хорошо, - охотно кивнула Аня и двинулась к выходу с кладбища.
        19.
        Обратная дорога показалась Андрею короче. Он уже не старался сохранить свои полуботинки в чистоте. Обувь давно была залеплена грязью и промокла насквозь. Андрей широко шагал по проселку, не обращая внимания на булькающую под ногами мутную воду. Аня, наверное, едва поспевала за ним.
        - А вы точно знаете, что этот Пров похоронен здесь, в Митрошине? - поинтересовалась она, забежав вперед и заглядывая ему в лицо.
        - Нет, - он отрицательно покачал головой.
        И тут же испугался, что его провожатая обидится. «Так какого ж лешего мы потратили два часа, шарахаясь по окрестной грязи?» - могла она задать ему резонный вопрос. Поэтому он тут же добавил:
        - Просто я так решил. Подумал, что он здесь. Предположил. Раз он отсюда родом.
        - Понятно, - согласилась девушка.
        Некоторое время они шли молча.
        - Андрей, а почему вы вообще решили искать именно Прова? - поинтересовалась Аня. - Почему не просто родственников? Кого-то поближе.
        Андрей в душе вздрогнул. Ему ужасно не хотелось рассказывать своей новой знакомой о странных событиях последних дней. Да и как можно было это рассказывать, не сойдя за сумасшедшего? Хотя, может, он и вправду сумасшедший? Тем более не надо рассказывать. Но не мог же он вообще отмолчаться?
        - Моя бабушка, - начал Андрей, тщательно подбирая слова, - перед смертью все время вспоминала об этом Прове. Рассказывала о нем. Человек он был, скажем так, неординарный.
        Он замолчал, не зная, стоит ли дальше распространяться насчет треклятого Прова. Всякий раз при упоминании одного только имени своего предка он чувствовал, как сзади, с кладбища налетает очередной порыв ледяного ветра. Как будто дыхание покойника. И здесь, на пустынной проселочной дороге он понимал свою полную беззащитность против тех сил, которые загнали его сюда.
        - Неординарный? - переспросила Аня, явно требуя дальнейших объяснений.
        - Угу, - кивнул Андрей.
        Он не хотел обижать девушку, поэтому решил рассказать ей правду, избегая, конечно, всего, что могло бы выдать его шизофрению.
        - Этот самый Пров, - продолжил он, - по крайней мере, так говорила мне бабушка незадолго до смерти, был однодворцем. Это не барин, но и не крепостной.
        - Я знаю, - кивнула Аня.
        - И он сделал что-то такое, что продал себя в рабство, - закончил Андрей. - Что - я не знаю. Бабушка или не хотела говорить, или сама не знала. В общем, продал душу барину и стал крепостным.
        Аня понимающе закивала. Наверное, она ждала другой истории. Может быть, про сундуки с золотыми червонцами, зарытыми в могиле предка. Или что-то в этом роде. Андрей вновь почувствовал себя виноватым.
        - В общем, меня заинтересовала история семьи, - как будто извиняясь перед собеседницей, развел он руками.
        - Угу, теперь понятно, - опять закивала девушка.
        Нет, подобная история явно не была достойной платой с его стороны за ту помощь, которую она ему оказала, проводив на кладбище и бродя там с ним между могил. И тут Андрея осенило, как отблагодарить девушку за ее старания.
        - Вам же завтра в город надо ехать? - спросил он.
        - Утром, первым автобусом, - подтвердила его спутница.
        - Так я могу подвезти вас сейчас, на машине.
        - Неудобно, - покачала головой Аня.
        - Ничего неудобного, - возразил Андрей. - Я буду рад. Довезем прямо до дома.
        После не очень уверенных отнекиваний девушка сдалась.
        - Но мне надо взять сумку, - сказала она.
        - Нет проблем. Я буду ждать в машине. Вон там, - Андрей махнул рукой в сторону маячившей в конце улицы (он и не заметил, как они вернулись обратно к тому месту, где встретились) машины. - Шофер почему-то боится заезжать в село.
        - Завязнет, - со знанием дела подтвердила Аня.
        - Завязнет, - согласился Андрей.
        Он уже хотел направиться к машине, но девушка стала настаивать, чтобы он зашел к ней пообедать. Андрею опять не хотелось есть. Мучавшая его все последние дни тошнота вконец его измотала. И появившееся было чувство голода окончательно испарилось. Тем более не хотелось ему заходить в чужой дом, знакомиться с родителями девушки и вообще вести себя так, точно он приехал сюда всерьез и надолго. К чему все это? Лишние хлопоты. Он вполне мог бы подождать ее в машине. Но Аня не сдавалась.
        - Мне неудобно оставлять шофера одного голодным, - выложил Андрей последний аргумент.
        - Мы и его пригласим, - развеяла надежды Андрея на спокойный отъезд из села Аня.
        Однако Виктор от предложения наотрез отказался. Он сказал, что уже перекусил тем, что собрала ему в дорогу жена, и не хочет оставлять машину без присмотра.
        - Село же все-таки, - фыркнула Аня, - не Чикаго. Что ж вы так боитесь?
        - Того и боюсь, что не Чикаго. Сам из такого же села, - огрызнулся таксист, но, вспомнив, по-видимому, о щедрости оплаты его труда Андреем, тут же приветливо осклабился и добавил: - Да вы, Андрей, обедайте, обедайте. Не беспокойтесь и не торопитесь. Зачем же на голодный желудок еще два часа трястись обратно?
        Предательство шофера лишило Андрея последних аргументов. Чертыхаясь про себя и стараясь при этом выглядеть довольным, он поплелся вслед за Аней.
        20.
        Андрей ел медленно, через силу пропихивая в горло ложку за ложкой густого деревенского супа. Он изо всех сил сдерживал рвотные позывы. Во-первых, даже намек на его тошноту за столом был бы крайне неуместен. А во-вторых, в данном конкретном случае это выглядело бы особенно оскорбительным. Потому что суп был действительно вкусным. И только болезнь и нервная усталость последней недели мешали Андрею получать от еды удовольствие.
        Мать Ани оказалась неожиданно молодой женщиной. «Вы похожи на ее сестру», - хотел сказать Андрей. Но не смог решить, будет ли это комплиментом для матери или оскорблением для дочери. В итоге он не стал рисковать и отделался несколькими ничего не значащими фразами.
        На отце девушки взгляд Андрея споткнулся. Семен был огромным. Не столько ростом, сколько какой-то медвежьей статью. Черные, слегка вьющиеся волосы. И черная же бородища. Короткая и ухоженная, она, однако, закрывала почти все его лицо, оставляя место только для крупного мясистого носа, губ и зеленоватых глаз под густыми бровями.
        Его голова покоилась на толстой бычьей шее. Широченные плечи. Толстые крепкие, точно пеньки, ноги. Он двигался неспешно, но мощно. Как заведенная до упора тугая пружина. И было заметно, что в случае надобности его могучая сила не подведет его, враз вырвавшись наружу, чтобы смести все, что осмелится встать на ее пути.
        «Хорошо, что дочь пошла не в отца, а в мать», - почему-то подумалось Андрею. Действительно, если в мужчине подобная громоздкость производила впечатление уверенности в себе, в женщине она выглядела бы тяжеловато и несуразно.
        Деревенский дом показался Андрею низким и мрачным. Два окошка в комнате, где они обедали, были небольшими, да еще и перечеркнутыми толстой крестовиной рам. От этого в помещении царил вечерний полумрак.
        Аня рассказала родителям, что Андрей приехал поискать могилы родственников, что они были с ним на старом кладбище и ничего не нашли. Когда она сообщила, что Андрей подвезет ее до города, Семен поднял на гостя мрачный взгляд своих зеленых глаз. «Сейчас заставит жениться, - со злобной иронией решил Андрей. - Деревенские, они такие».
        - Но вас это не стеснит? - густым басом произнес Семен. - Дорога неблизкая.
        - Нисколько не стеснит, - с готовностью ответил Андрей, - я же один в машине. Кроме шофера, конечно.
        - Я в смысле материальных затрат, - пояснил хозяин дома.
        - Тем более не стеснит, - торопясь, произнес Андрей. - Такси все равно оплачено. Какая разница, сколько человек везти?
        Потом он решил, что его аргументы выглядят как-то очень убого. Словно Аня была вещью, которую он согласился взять с собой исключительно потому, что это ровно ничего не будет стоить. И он поспешно добавил:
        - Да даже не в том смысле. Не о деньгах речь. Аня так помогла мне сегодня. Представьте, сколько бы я блуждал по окрестностям в поисках кладбища? Это же не город - тут у прохожих дорогу не спросишь. Какой может быть разговор. Конечно, подвезу. Я сам предложил. Даже настаиваю. Как не сделать человеку доброе дело.
        - Добрых-то дел сейчас на свете - по пальцам пересчитать, - буркнул Семен.
        - Хватит, - оборвала его жена. - Потому у тебя и пальцев не хватает, что все считаешь.
        При этих словах Андрей невольно взглянул на руки Семена и заметил, что на правой кисти у него на мизинце не хватало двух фаланг.
        - Подвезет человек Аньку - и слава богу, - продолжила мать девушки, - не надо будет ей на автобусную остановку тащиться. Погода такая, что хороший хозяин собаку из дома не выгонит.
        - Так ведь не собаку провожаем, - буркнул Семен, - единственную дочь.
        - Довезу в целости и сохранности, - постарался завершить странный разговор Андрей, - не беспокойтесь.
        Семен только крякнул в ответ, после чего за столом воцарилась тишина. Обед казался Андрею нескончаемым. Тем временем темнота в комнате сгустилась. Как будто кто-то задернул на окнах тяжелые шторы. Андрею померещилось, что глаза Семена, который сидел за столом как раз напротив него, блеснули в полумраке зеленым огнем. Андрей вздрогнул. Он почувствовал, как его сердце поднимается вверх, к горлу. Все выше и выше. Скоро оно полностью закроет дыхательные пути. Запрет их, как пробкой. И ему нечем будет дышать. Он будет, задыхаясь, кататься по полу. Обессилит. И тогда они набросятся на него все вместе.
        Нет, Аня не может быть вместе с ними. У нее была возможность убить его на кладбище. Да, но тогда он был сильнее. Он бы сопротивлялся. И она была одна. Без семьи. Но неужели ее мать, эта милая изящная женщина тоже может быть с теми, кто охотится на него? Нет, наверное, ему все это кажется. Но Семен. Ему вполне будет достаточно и Семена. Он оторвет ему голову. Хотя в поезде ему не причинили вреда. Они же ясно сказали, что не будут мешать. Они тоже хотят поймать Прова. Впрочем, почему «тоже»? Он-то вовсе этого не хочет. Ему-то Пров зачем? Ему навязали весь этот кошмар. И если даже он найдет Прова, то что он будет делать? Не убьет ли его самого этот Пров? И где он вообще? Шастает, поди, где-то поблизости привидением.
        Андрей вновь украдкой с тревогой посмотрел на отца Анечки. Зачем он вообще пошел к ним обедать? Концов потом не найдут. Одна надежда на шофера. Может быть, он поднимет тревогу. Если сам сможет уцелеть. Если его косточки уже кто-нибудь не обгладывает. И почему на улице нет ни души? Странное село. Есть ли здесь живые? Может быть, эта семья - тоже… как баба Валя? От воспоминаний о покойнице, которая кормила его обедом, ноги Андрея стали ватными. Теперь он не смог бы даже попытаться бежать, если бы на него набросились.
        Чувствуя, что погружается в оккультные дебри, Андрей постарался стряхнуть с себя навалившееся на него оцепенение. Его странное поведение могли заметить. Кто бы ни были эти люди, но показывать свои странности перед ними никак не входило в его планы. Превозмогая захлестнувший его страх, Андрей постарался улыбнуться. Улыбка у него вышла вымученной и напряженной.
        - Вкусно? - просил его хозяин дома.
        Андрей покорно кивнул. Семен! Звучит также страшно, как Пров.
        - Дождь пошел, - глянув в окно, сообщила мать Ани. - Да какой сильный.
        Наверное, она тоже заметила внезапность, с которой темнота овладела комнатой. Но в отличие от Андрея не стала придавать этому глубокий метафизический смысл.
        Андрей почувствовал себя лучше. От сердца у него отлегло. Он был в обыкновенном доме с обыкновенными людьми. А все его страхи и опасения ничем пока не подтверждались. И все же ему пора было ехать. Воспользовавшись предлогом, Андрей засобирался.
        - Простите, ради бога, - бормотал он, - все очень вкусно, честное слово. Спасибо огромное за гостеприимство. Но пора. Честное слово, пора. Шофер ждет. Неудобно.
        - Что ж человека-то заставлять ждать, - развел руками Семен.
        - Да, да, совершенно верно, - бормотал Андрей. - И дорога. Боюсь, что совсем развезет. Что тогда? Завязнем.
        Тут он вдруг вспомнил об Ане. И ему стало как-то неловко за свою эгоистичную поспешность.
        - Нет, нет, Аня, - замахал он руками, - если вам надо собрать вещи. Или еще что. Не спешите. Я подожду. Нет проблем. Спешить некуда. Даже не беспокойтесь нисколько.
        - Поезжайте, поезжайте, - кивнул Семен, - а то, правда, не развезло бы проселок. И ты, дочка, давай, пошевеливайся. Раз представилась оказия. А то будешь завтра на остановке под таким вот дождичком выстаивать.
        - Вы не так меня поняли, - вконец запутался Андрей, - я не в том смысле, что сам уезжаю, а она - как хочет. Нет, я жду. Сколько надо. Я просто подумал, что следует ехать. Исключительно глядя на погоду.
        - Да поезжайте же, ради бога, - махнул рукой Семен.
        Пока Андрей наводил политесы с отцом, Аня сбегала в заднюю комнату и вернулась оттуда с сумкой.
        - Я помогу, помогу, - двинулся к ней Андрей.
        - Да уж на крыльцо-то донесет, не переломится, - насмешливо глянул на него Семен, вставая из-за стола. - Помогать - так уж там, на улице, до машины.
        Андрей смутился, закивал и пошел вслед за всеми в сени.
        На крыльце стали прощаться. Мать обнимала дочку так, как будто прощалась навеки. Андрей заметил, что на глазах женщины заблестели слезы. Андрею стало неловко. Как будто он присутствовал на похоронах замечательного и безвременно умершего, но абсолютно не знакомого ему человека. Он смущенно отвел взгляд в сторону и бесцельно оглядел по-прежнему пустынную улицу.
        За тот час, что он провел в доме у Ани, погода ухудшилась катастрофически. На смену белесым снеговым тучам пришли черные дождевые. Дождь лил крупный и частый, почти ливень. И по улице текли ручьи, бурные, с белой пеной.
        Мать хотела провожать их до машины. Уже было бросилась в дом, чтобы переобуться и накинуть плащ.
        - Зачем? - запротестовала Аня. - В такую погоду! Чего ты будешь мокнуть? Нам хоть в одну сторону, а тебе еще и возвращаться.
        - Сами дойдут, - поддержал ее Семен, - остынь, Наталья.
        Мать как-то сразу осела, как будто из нее приспустили воздух - то ли действительно успокоилась, то ли просто смирилась, уступив мужу.
        - Когда теперь приедешь, дочь? - отрывисто бросил Семен.
        - Через месяц, - ответила Аня, - как обычно.
        - Как обычно? Ты же с августа здесь не была, - буркнул Семен, и в голосе его явно чувствовалась обида.
        Андрей с удивлением взглянул на него. Неужели он считает дни? Неужели для него это так важно?
        - Давай обнимемся на дорожку, - опять буркнул Семен.
        Аня почти полностью скрылась из виду, когда отец обнял ее своими могучими ручищами.
        - Пора, - кивнул он через мгновение, отпуская дочь, - чего на крыльце-то без толку стоять.
        - Спасибо еще раз за гостеприимство, - пробормотал Андрей, подхватил сумку и вслед за Аней шагнул под дождь.
        - Как доедешь, обязательно позвони, доченька, - крикнула вслед Ане мать.
        «Да что ж я - Джек Потрошитель что ли? - подумал Андрей. - Что ж они так боятся?»
        21.
        В машине царили сухость и приятное тепло. После марш-броска под ледяным дождем вдоль по раскисшей улице забраться в нее было особенно приятно. Как будто, преследуемые безжалостными врагами, они добрались наконец-то до спасительной неприступной крепости и укрылись за ее стенами. Столь ненавистный для пешехода дождь теперь уютно и усыпляюще барабанил по крыше автомобиля, навевая сон. Если бы не промокшие насквозь ноги, было бы вообще хорошо. Андрей с завистью посмотрел на Аню, которая, садясь в машину, переобула свои резиновые сапоги на городские ботиночки.
        - Опытные люди, - хихикнул Виктор, проследив взгляд Андрея, - все, что нужно, носят с собой.
        - Потому что местные, - отшила его девушка.
        - Едем, едем, - заторопился Виктор, - нам бы выскочить на шоссе. Если завязнем на проселке, по такой погоде нас разве только трактор вытащит.
        По мере того как машина приближалась к шоссе, настроение таксиста все более улучшалось. И вскоре к нему вернулась прежняя разговорчивость. Весело подмигнув сидящему рядом с ним Андрею, он кивком головы указал на заднее сиденье:
        - Я вижу, нашли предков? А то все «прабабки, прадедки»…
        Андрей испугался, что Аня обидится. Он нервно взглянул на нее через плечо и поспешил объяснить шоферу, что девушка не имеет никакого отношения к его поискам родни.
        - Ясное дело, - хмыкнул шофер. - Чем по кладбищам бегать, лучше с живыми людьми пообщаться.
        Намеки таксиста стали раздражать Андрея. Впрочем, кажется, Аня пропустила их мимо ушей. Во всяком случае, она охотно принялась рассказывать шоферу об их неудачной вылазке на старое кладбище. И о том, что действительно старых могил там нет. По крайней мере, таких, какие нужны Андрею.
        - Да откуда им взяться, - поддакнул словоохотливый Виктор, - это ж вам не какая-нибудь Франция или Германия. Там, поди, десять поколений друг за дружкой лежат - все ухоженные и подстриженные.
        Последнее утверждение шофера невольно заставило Андрея содрогнуться. Наверное, его реакция не ускользнула от глаз Виктора, потому что он тут же пояснил:
        - Могилы, я имею в виду, ухоженные и подстриженные. Там у них так. Я служил в Германии. Порядок. Чистота. А здесь чего ждать? Вон у нас в деревне - одно кладбище. Тут хоть, говорите, еще какое-то старое есть. А у нас одно. На все времена. А селу бог знает сколько столетий. И все там. С одного бока - поле, с другого бока - поле. И трогать их не моги. Когда-то, наверное, барские были. Потом колхозные. Спрашивается: куда же всех зарывали? Да друг на дружку, друг на дружку. Штабелями. Чего там теперь найдешь? Один разве что культурный слой. Да только он, если подумать, бескультурный получается. Мы дедову могилу с трудом там отыскать можем. Каждый год приходишь по весне и думаешь: найдешь или нет? Потому что понатыканы кресты да обелиски частоколом. Так это мы местные. Родные там живут. И худо-бедно, а присматривают. А у вас? Раз никого не осталось в селе, то там и концов не найдешь. Вам кто там нужен-то был? Какой родственничек?
        - Прапрапрапрадедушка, - опередив Андрея, охотно пояснила Аня, - его искали.
        - Прапрапра… - присвистнул шофер. - Это ж какие времена?
        Тут Аню, очевидно, подвела память, и она растерянно посмотрела на Андрея.
        - Пятидесятые или шестидесятые годы девятнадцатого века, - неохотно пробормотал тот, - может быть, семидесятые.
        - Ого, - восхитился таксист, - да тут легче живого черта в ступе найти, чем эту могилу.
        - Только не надо про черта, - огрызнулся Андрей, которого от упоминания нечистой силы пробрал озноб.
        - Извините, я понимаю, родственник, - хихикнул шофер, - родная кровь. Если хотите что-то о нем узнать, то вам надо в областной архив запрос сделать. Или просто зайти. Если есть время.
        - Да в этом вашем архиве ничего исторического нет, - вступила в разговор Аня. - Туда можно обращаться по каким-нибудь бумажным делам.
        - А это что - железное? - огрызнулся Виктор.
        - Я имею в виду, если нужна справка о заработке за прошлые годы. При оформлении пенсии, например. Или справка о том, что, скажем, двадцать лет назад вы проживали по такому-то адресу. Моей соседке по комнате однажды понадобилась такая. Уже не помню для чего. А с такими делами, как поиск предков, по-моему, лучше сходить в музей.
        - Точно, - признал себя побежденным шофер, - в музей. Там есть исторические документы. Может быть, и ваш предок как-то в них отметился…
        Вскоре они въехали в город. Аня хотела сойти у ближайшей остановки трамвая. Но Андрей настоял на том, чтобы подвезти ее до дома. Девушка назвала адрес. Они добрались туда через несколько минут. Прощаясь, Андрей неожиданно для самого себя обнаглел.
        - Аня, - попросил он, - а вы не поможете мне завтра с музеем, а?
        Город, конечно, не деревня. И у него не будет проблем с тем, чтобы найти музей. Но уж очень не хотелось Андрею идти туда одному. Все эти объяснения со старыми заплесневелыми мымрами. Дурацкая - по крайней мере, ему самому она казалась именно такой - просьба найти какого-то предка полуторавековой давности. Нет, с кем-то еще, кто признает его право на эту глупость, ему будет легче это сделать. Впрочем, ерунда, конечно. Чего она пойдет решать его дела? Он, наверное, и так ей надоел за этот день.
        Но девушка неожиданно для него с готовностью согласилась.
        - Я же вам говорила, что у меня завтра вторая смена, - как будто даже обрадовалась Аня, - так что утром мне абсолютно нечего делать.
        Они договорились встретиться ровно в девять на улице Ленина, напротив драмтеатра. Аня заверила его в том, что театр там один. А значит, он ни с чем его не спутает. Тем более что очаг культуры находится всего в паре кварталов от гостиницы.
        22.
        Андрей вышел из номера за час до условленного времени. Он совершил пару вояжей до театра и обратно, удостоверившись, что правильно понял объяснения Ани и сможет быть на месте, когда нужно. И только после этого пошел в кафе завтракать.
        Кроме проклятой тошноты его ужасно мучала одна проблема: сможет ли он узнать Аню? Вчера с шофером вышло удачно. Да и вообще ничего крамольного не было в том, что он мог не узнать нанятого водителя. Кто, в конце концов, кому нужнее? Другое дело сейчас. Не узнать девушку, которая вызвалась бескорыстно тебе помочь, было бы верхом неприличия. И его плохая зрительная память могла сыграть с ним злую шутку. Но с Аней вышло даже лучше, чем с шофером. Во-первых, он узнал ее издалека по неизменной красной курточке. Во-вторых, она сама радостно замахала ему рукой.
        - Идем? - спросила Аня, подбежав к нему и как-то незаметно перейдя на ты. - У меня времени до двух часов.
        - Идем, конечно, - подтвердил Андрей.
        Они двинулись вдоль по улице. Сначала Андрею показалось, что он споткнулся. Но тупая боль тут же пронзила грудь. Как будто на нее навалилось что-то тяжелое. Он силился вздохнуть, но не мог. Он хватал и хватал ртом воздух, но тот словно не хотел заходить в его легкие.
        - Скамейки, там есть скамейки, - повторяла Аня.
        Наверное, она поддерживала его. Он не мог это сообразить. В глазах у него потемнело. И он плохо видел, что происходило вокруг. Кажется, Ане помогал кто-то еще. Наверное, какой-нибудь добрый прохожий. Из тех, кто не даст незнакомому человеку спокойно умереть на улице. Его куда-то вели. Впрочем, наверное, это были всего несколько шагов. И лишь его слабость растянула их в долгий путь.
        Потом ему стало легче. Боль в груди отступила, сменившись привычной, почти не отпускавшей его все последнее время тошнотой. Он обнаружил, что сидит на скамейке. Они рядами были выставлены прямо на улице напротив театра. Сколько прошло времени? Пару минут? Полчаса? Нет, наверное, все-таки речь шла о каких-то минутах. Иначе его уже забрала бы скорая. Аня растирала ему виски. В ее взгляде чувствовалась тревога.
        - Похоже на сердце, - озабоченно сообщила Аня, заметив, что взгляд Андрея вновь стал осмысленным. - У тебя такое часто бывает?
        - Нет, - пробормотал он, - никогда не было.
        Потом вспомнил о случае в курилке, когда на него набросились две девицы, и добавил:
        - Может быть, пару раз. Но не часто. Нет. Как будто кол в грудь вгоняют. Но сейчас уже лучше.
        - Ты завтракал?
        - Да, конечно, завтракал. Уже все нормально. Не беспокойся.
        - Надо бы кардиограмму снять. Давай, я все же вызову скорую, - доставая мобильник, предложила Аня.
        Андрей неистово запротестовал.
        - Как маленький. Врачей боишься, что ли? С сердцем не шутят, - в Ане, похоже, проснулась медсестра. - Хотя бы давление надо измерить.
        - Нет, нет, нет. Мне уже хорошо, - отмахнулся Андрей. - Я тебя умоляю, не надо так беспокоиться. Пойдем.
        Но девушка все же заставила его просидеть на скамейке еще минут десять.
        23.
        Музейные работники к его делу отнеслись с пониманием. Впрочем, Андрей еще раз поблагодарил судьбу за то, что она послала ему Аню. Без нее у него, наверное, не хватило бы сил пробить оборону бдительной вахтерши, охранявшей вход в храм истории. И до самих хранителей фондов он бы так и не добрался.
        - Понедельник сегодня, выходной у нас, - заявила вахтерша, как только они переступили порог сумрачного здания со стрельчатыми потолками, - завтра приходите.
        - Да нам не нужна экспозиция, - пробовал объяснить Андрей, - нам бы переговорить со служителями.
        - Служители в церкви, - отбрила его суровая тетка.
        - Со смотрителями, - уточнил Андрей. - Сегодня, может быть, как раз и удобнее. Когда музей не работает.
        - Заранее надо договариваться о встречах, - не сдавала занятых позиций женщина. - Если каждый здесь будет шляться туда-сюда, туда-сюда…
        - Да как вы можете так говорить? - возмутилась Аня. - Человек приехал к нам из другого города. Издалека. Специально, чтобы выяснить историю семьи. Потратился. А вы…
        - Надо официальные запросы делать, - изо всех сил сопротивлялась вахтерша.
        - И что? - огрызнулась Аня. - Когда вы получите на них ответы? И что вам там ответят?
        - Да ничего хорошего, - буркнула привратница, - это точно.
        Должно быть, Аня задела ее своими вопросами за живое.
        - Я с год назад отсылала запрос в архив Череповца, - продолжила стражница дверей. - Нужна была справка о том, что покойный муж мой когда-то там работал. На заводе. Так не нашли. Никто ничего не хочет делать.
        - Потому человек и бегает сам, - усилила напор Аня. - Лицом к лицу всегда проще.
        Смилостивившись, вахтерша направила их к Лидии Павловне, заместителю директора.
        - Поднимитесь на второй этаж. А дальше направо и по коридору до конца, - напутствовала она их.
        В музейном коридоре царил полумрак. Свет проникал сюда лишь через узкое решетчатое окошко в дальнем конце. С обеих сторон вдоль стен шли тяжелые резные двери. Каждый шаг по мраморному полу отдавался гулким эхом. Казалось, что оно вот-вот разбудит кого-то, кто спал за огромными дверями. Андрей и Аня невольно стали ступать осторожно, чтобы не нарушать царившей в коридоре тишины. Но у них ничего не выходило. Чем аккуратнее ставили они ноги на пол, тем громче разносились по пустому пространству звуки шагов. И вскоре уже весь музей был наполнен этим зловещим шаркающим шумом.
        Лидия Павловна оказалась маленькой сухонькой женщиной, которая почти полностью скрывалась за огромным письменным столом, заваленным папками с белыми тесемочками. Поминутно извиняясь за вторжение, Андрей в нескольких предложениях объяснил ей свою просьбу. Дескать, семья давно перебралась в другие края. Но корни у них курские. Хотелось бы узнать о прадедах. Восстановить генеалогическое древо. Покойная бабушка часто упоминала некоего Прова. Хотелось бы хоть что-то о нем выяснить: когда умер, где похоронен. Человек, говорят, был известный. Вдруг сохранились какие-нибудь записи?
        - Я понимаю, это не совсем ваша работа, - в сотый раз покаялся за внезапный визит Андрей. - Извините, что отнимаю у вас время. Но, честное слово, больше и не знаю, куда обратиться. Поэтому осмелился побеспокоить.
        - Что вы, что вы, какое беспокойство? - замдиректора, казалось, источала доброжелательность. - Вы здесь не первый и не последний. Сейчас многие ищут свои корни. Приезжают, присылают запросы. Каждый день получаем. И стараемся людям помочь. Но, к сожалению, далеко не всегда это возможно. Даже относительно советского периода. А вас, я поняла, интересует гораздо более раннее время.
        - Середина девятнадцатого века, - со знанием дела вставила Аня.
        - Да, шестидесятые, может быть, семидесятые годы, - подтвердил Андрей.
        - Вряд ли что-то можно найти, - закивала Лидия Павловна. - Вы, конечно, переговорите с Жанной Петровной, она у нас занимается архивами досоветского периода. Я ее сейчас приглашу. Но надежды мало.
        Жанна Петровна, молодая девица в очках, которая через пару минут после звонка начальницы присоединилась к их разговору, окончательно развеяла последние надежды Андрея.
        - Понимаете, - объяснила она, - мы работаем с архивами. Но документарная база очень невелика. Церковные метрики - рождения, браки, смерти - в основном были уничтожены в двадцатые годы. Вместе со всей церковной атрибутикой. Тогда не понимали, что это всего лишь архивы. И никакого отношения к культу они не имеют. Что касается других источников - например, судебных решений, если, скажем, ваш предок совершал какие-то правонарушения, - то эти документы по большей части сгорели в войну. Тогда в здание, где они хранились, попала бомба. Фактически выяснить что-то возможно только чудом и то по семьям дворян. Там еще можно направить запрос в Москву. Существовал единый реестр дворянства. Может быть, что-то найдется и у нас. Если, например, говорить про то же Митрошино, то рядом с ним было поместье графов Леопольдовых. Про эту фамилию нам кое-что известно. Что до крестьян, то обнаружить что-то можно только случайно. Архивы не оцифрованы, и поисковые возможности из-за этого еще более ограничены. Поймите правильно, мы не можем допустить вас самих к подлинникам документов. А у музея нет возможности заниматься
подобными изысканиями. Тем более, повторяю, надежды на результат практически нет.
        - Понятно, - вздохнул Андрей.
        - И ничего нельзя сделать? - возмутилась Аня.
        Что ответила ей на это Жанна Петровна, Андрей не услышал. Он отвлекся, заметив, как среди папок, стопой громоздящихся на столе, что-то зашевелилось. Вглядевшись пристальнее, он заметил, как между желтоватых от времени картонок вылез на столешницу длинный розовый червячок. Он извивался всем телом, как будто его били конвульсии, и подползал к Андрею все ближе.
        Андрей невольно отшатнулся и убрал со стола руку, на которую до этого облокачивался. Только тут он заметил, что стол кишмя кишит червями. И что они, по-видимому, уже давно по его руке забрались к нему под рубашку. Он почувствовал их конвульсивные движения на своем теле. Они впивались в его кожу, пробуравливая ее своими крохотными черными головками, и забирались все глубже и глубже.
        Он стал давить их руками, стараясь при этом, чтобы его движения не заметили окружающие. Он гладил себя рукой по груди, чтобы уничтожить червей. Но это не помогало. Все его тело как будто было охвачено пламенем. Черви передвигались внутри него, под кожей, сползаясь к животу. Наверное, они уже проникли в его желудок и заполнили его. Он чувствовал, как копошащийся живой клубок поднимается все выше и выше и скоро поток червей вместе с остатками непереваренной пищи и желудочным соком хлынет у него изо рта. Он судорожно сжал зубы, чтобы не допустить этого. Заметив, наверное, его борьбу с червями, хозяйка кабинета что-то сказала ему, возможно, о чем-то спросила. Но он не смог расслышать. В ушах его шумела бесконечной набегающей волной пульсация крови. Чтобы выглядеть естественно, он молча кивнул в ответ, боясь расплескать содержимое собственного желудка.
        Ему становилось все хуже и хуже. Он давился комом из червей, забивших ему горло, и уже не мог сдерживать рвотные позывы. Он судорожно закашлялся и сложился на стуле почти вдвое, чтобы унять боль в груди. Перед глазами у него оказался мраморный пол. Впрочем, он не был мраморным, как показалось ему, когда он вошел в кабинет. Нет, это были не красноватые прожилки камня, а одно сплошное шевелящееся море красноватых червей. Они поднимались снизу, раздвигая своих собратьев, и извивались на поверхности, пока их самих не вдавливали в глубину следующие легионы червей. Андрей содрогнулся. Под ним не было ничего, кроме метров, возможно, километров червей. И в любую секунду он мог провалиться туда, в эту зловонную отвратительную бездну.
        Потом в его сознании был провал. Он чувствовал только боль в груди. Ее щемило, как от задержанного надолго дыхания. Но вздохнуть было невозможно. Он словно поднимался из морской пучины к поверхности. Захлестнувшая его тьма постепенно рассеивалась. И он уже мог слышать где-то наверху приглушенные расстоянием и толщей воды голоса.
        - Переживает… история семьи… любимая бабушка… сердце… - объясняла кому-то Аня.
        Потом он вынырнул на поверхность, к жизни и свету. Жанна Петровна держала возле его рта стакан с ледяной водой. И он пил из него, как младенец или тяжело больной, клацая зубами по запотевшему стеклу.
        - Вам лучше? - спросила Жанна Петровна, поймав на себе его осмысленный взгляд.
        - Да, спасибо, - отстраняясь от стакана, выдавил он, - простите ради бога.
        - Что вы, что вы, - замахала руками Лидия Павловна, - какие тут извинения. Хорошо, что все хорошо кончается. Вам точно не нужна помощь?
        - Нет, со мной уже все нормально, - пробормотал Андрей и, обернувшись к Ане, добавил: - Мы, пожалуй, пойдем.
        - Одни расстройства у человека в нашем городе, - сверля заместителя директора музея строгим взглядом медсестры, громко произнесла Аня.
        По-видимому, она со всей возможной выгодой смогла обратить очередной приступ Андрея к его же пользе. По крайней мере, вид у музейных дам был весьма испуганный и сочувствующий, почти извиняющийся.
        Андрей уже хотел встать со стула, чтобы уйти.
        - Подождите, - внезапно остановила его Жанна Петровна.
        Служительницы истории переглянулись. По-видимому, им обеим пришла в голову одна и та же мысль, но они не были уверены, стоит ли доверять ее посторонним. И все же чувство сострадания к их безутешному посетителю восторжествовало в сердцах музейных див.
        - Может быть, Поморцев? - почти просительно предложила своей начальнице Жанна Петровна.
        - Хорошо, - после небольшого раздумья кивнула Лидия Павловна.
        - Видите ли, - повернулась к визитерам Жанна Петровна, - есть у нас в городе один человек. Некий Поморцев Николай Сергеевич. В наших кругах он очень известен. Собственно говоря, он не историк и не архивист. Всю жизнь отработал в какой-то котельной. Но знания в области краеведения имеет богатейшие.
        - Да, энтузиаст величайший, - подтвердила Лидия Павловна.
        - Величайший, - тут же согласилась с ней Жанна Петровна. - Мы сами к нему часто обращаемся. У него не дом, а архив. Сотни тысяч листов. Собирал по крупицам. По всей области. Каждую деревеньку прошел. Чуть ли не дом за домом. У кого-то домовая книга сохранилась. У кого-то дедушкины фотографии. Человек интереснейший. Причем специализируется именно на девятнадцатом веке.
        - Да, - кивнула Лидия Павловна, - его конек.
        - Может быть, он сможет подобрать вам какую-нибудь информацию о вашем предке, - продолжила, бросив взгляд на начальницу, ее молодая коллега.
        - Впрочем, есть тут одно «но», - по-видимому, перешла к самому главному вопросу, мучавшему обеих музейных работниц, Лидия Павловна и многозначительно посмотрела на Жанну Петровну.
        - Да, есть одно «но», - подтвердила та. - Человек он своеобразный. Я бы даже сказала - нелюдимый. В общем, гарантий, что он согласится с вами общаться нет никаких. И на нас ссылаться бесполезно. Нет, вы, конечно, можете - тут ничего запретного нет. Но, боюсь, вам это мало поможет. Потому что, честно сказать, мы и сами ему порядком надоели.
        - Завоевывали его доверие годами, - добавила почему-то Лидия Павловна.
        - Да уж, - кивнула Жанна Петровна, - подмазывались, как только могли. Поделились своими фондами. Кое-что из наших архивов его заинтересовало.
        - Но зато уж потом и его в покое не оставили, - хихикнула заместитель директора. - То по одному делу, то по другому.
        - Да, - опять закивала Жанна Петровна, - если зайдешь в тупик, не сходится что-то, не хватает данных, обращаешься к нему. У него все найдется. И в таком порядке все. Бумажные фонды, не оцифрованные. Поисковая система - на карточках. Человек он, Поморцев, я имею в виду, немолодой. Компьютерные технологии не освоил. Так вот, по этим самым карточкам бумажным находит так, что любой самый продвинутый архив позавидует.
        - Умница, - поддакнула Лидия Павловна.
        - Но к нему надо найти подход, - вернулась к главной проблеме Жанна Петровна. - Тут уж мы вам не помощники. Старик, знаете ли, со странностями. Ему надо понравиться.
        - Понятно, - без особого энтузиазма кивнул Андрей.
        Пока Жанна Петровна продолжала расхваливать Поморцева, Лидия Павловна написала на бумажке его телефон и протянула Андрею. Поблагодарив музейных див за добросердечие, Андрей и его спутница покинули обитель истории.
        24.
        На улице было мрачно и холодно. Погода опять безнадежно испортилась. Андрей и Аня зашли за угол музея, чтобы скрыться от пронизывающих до костей порывов ледяного ветра.
        - Позвонить? - спросил Андрей.
        - Конечно. Еще спрашиваешь! - возмутилась девушка. - Такой ценой добыли телефон. Тебе к врачам надо, в больницу. Это же серьезно. А мы твоими приступами пугаем теток в музеях.
        - Потом, - кивнул Андрей, - потом к врачам. Обойдется как-нибудь.
        Не слушая возражений Ани, он достал телефон и набрал номер. Ему долго не отвечали. Длинные гудки буравили ухо так, как будто хотели просверлить барабанную перепонку и добраться до мозга. Андрей уже бессильно пожал плечами в ответ на немой вопрос в глазах своей спутницы, когда трубка все-таки ожила скрипучим надтреснутым голосом.
        - Поморцев у аппарата, - сказала трубка.
        Архаичность фразы настолько ошарашила Андрея, что он почти испуганно переспросил:
        - Николай Сергеевич?
        - А тут только один Поморцев, - сердито крякнула трубка.
        - Да, да, простите, ради бога, - засуетился Андрей.
        - Насчет бога звоните в церковь, - тут же огрызнулась трубка.
        Разговор явно не клеился. В любую секунду незримый собеседник мог повесить трубку.
        - Простите, пожалуйста, еще раз, - затараторил Андрей, стараясь быстрее изложить суть своего звонка, но от этого только запутываясь в ничего не значащих деталях. - Николай Сергеевич, мы с вами не знакомы. Я даже не из Курска. Но сейчас здесь. Приехал по делам семьи. И мне рекомендовали вас как крупнейшего местного историка и архивиста.
        - Кто рекомендовал? - хихикнула трубка. - Эти дуры из музея?
        Андрей невольно поперхнулся. Сказать «да» - означало бы назвать милых музейных дам дурами. А это было бы весьма невежливо. К тому же, еще неизвестно, какие у них с Поморцевым на самом деле отношения. Согласие Андрея с такой оценкой их умственных способностей могло только разозлить старика. Но отрицать их помощь тоже было глупо.
        - Музейные специалисты, - выжимая максимум красноречия из своей больной головы и стараясь при этом обойти острые углы, поспешно продолжил Андрей, - весьма высокого мнения о ваших познаниях. Но не только они…
        - Кто же еще? Кто вообще в наше время интересуется историей? Мальчишки на соседней улице? - затрещала трубка. - Тут ко мне как-то приходили двое. Нам, говорят, надо реферат по истории написать. О старом Курске. Училка задала. Чтобы нам, говорят, парашу не схлопотать. Вы, говорят, там раскопайте чего-нибудь… Как же они выразились? Ах, да! Раскопайте, говорят, нам чего-нибудь прикольное. Вам, молодой человек, тоже нужно прикольное?
        - Нет, - буркнул Андрей, все более раздражаясь.
        - Ах, нет? - иронично удивилась трубка. - А чего же тогда?
        - Меня, как я уже сказал вам, интересует история моей семьи…
        - Так по семейным вопросам надо обращаться в отдел ЗАГС, - отрезала трубка, явно не склонная к дальнейшим дискуссиям.
        Разговор расклеился окончательно. Сейчас Поморцев бросит трубку. И что тогда? Звонить ему еще раз будет нелепо. Первое впечатление - самое сильное. А он Поморцеву явно не понравился. И что делать? Валиться с сердечным приступом на ступеньках под дверью Поморцева и ждать, что старик смилостивится? Впрочем, на каких ступеньках? Ведь они даже не знают его адреса. Этот телефон - их единственная ниточка, которая может привести их к краеведу. И Андрей сам вот-вот бездарно ее порвет. Потому что у него не получается убедить Поморцева в необходимости встречи. Никак не получается. Кстати, и сам Поморцев мог бы быть немного вежливее. И даже не немного, а гораздо вежливее. В музее, например, их встретили совсем не так. Зачем же сразу воспринимать Андрея, как своего личного врага?
        Ощущение того, что терять уже нечего, смешанное со все возрастающим раздражением по отношению к обладателю скрипучего голоса, неожиданно придало Андрею уверенности в себе. Собственно говоря, чего он ублажает этого старикашку? Чего он перед ним прогибается? Не хочет помочь? Да и черт с ним. Но пусть так и скажет. Без чтения морали о школьниках-двоечниках.
        - Николай Сергеевич, - начал Андрей твердым и деловым тоном, - я вам не школьник с парашей по истории. Я понимаю, вам надоели бесконечные просьбы помочь. И вы не обязаны мне помогать. Мы не знакомы. Наверное, я отрываю вас от важной работы - той, которая интересна вам самому.
        Андрей сделал небольшую паузу, ожидая, что в трубке раздадутся короткие гудки. Но трубка молчала.
        - Я все понимаю, - продолжил он. - С другой стороны, те обширные материалы, которыми, как мне сказали, вы располагаете, обязывают вас. Нет, не с юридической точки зрения, а с моральной. Вы должны делиться своими знаниями.
        - А я все свои архивы завещал музею, - хихикнула трубка. - Вот помру, пусть они ими делятся направо и налево.
        Чувствуя, что разговор вновь выходит из-под его контроля, Андрей пошел ва-банк.
        - Николай Сергеевич, - продолжил он, - я не смею загружать вас работой и просить, чтобы вы искали сведения о моих родственниках без всякой надежды на положительный результат. Но если вам случайно что-то о них уже известно, скажем, вы наткнулись на упоминания о них в процессе каких-то других исторических исследований, то для вас не составит большого труда пересказать мне это. Давайте договоримся так: я сейчас назову того из своих предков, чью судьбу мне особенно хотелось бы проследить. Если вам ничего не известно об этом человеке, я больше вас не побеспокою. Но если вы что-то о нем знаете, вы поделитесь со мной своими сведениями. Договорились?
        - Давайте попробуем, - хмыкнула трубка чуть-чуть более приветливо, чем раньше.
        - Отлично, - Андрей почувствовал, что завладел инициативой. - Мне нужна любая информация о Прове Киржакове, возможно - Прове Холопове. По моим расчетам, он родился…
        - …в одна тысяча восемьсот двадцать втором году, - прокрякала трубка.
        - Так вы о нем знаете? - не веря собственной удаче, воскликнул Андрей.
        - Да чего ж тут не знать? - фыркнула трубка. - Личность довольно известная. В свое время он много шуму у нас наделал. Что, собственно, и было отражено в полицейских документах. Вам-то, скажите на милость, он зачем понадобился?
        - Это мой прапрапрапрадедушка, - пояснил Андрей, все еще боясь потерять только что наладившийся контакт с Поморцевым.
        - Надо же, - опять фыркнула трубка. - Ладно, уговор дороже денег. Приходите завтра с утра, часикам к десяти.
        Поморцев один раз, не повторяя, назвал адрес, и телефон тут же наполнился короткими пронзительными гудками. Андрей тут же повторил адрес Ане.
        - У тебя есть чем записать? - воскликнул он.
        С бумагой проблем не было. Адрес запросто можно было записать на том самом листке с телефоном Поморцева, что дали им в музее. Но вот ручки не оказалось ни у него, ни у Ани.
        - Тогда запоминай скорее, а то я точно забуду. Старый стал, отупел, - засмеялся Андрей. - Заучивай наизусть.
        Аня прыгала возле него на одном месте, повторяя, как стишок, улицу, дом и квартиру и размахивая в такт руками, как будто дирижировала оркестром. Они вышли на продуваемую беспощадным ветром улицу и в ближайшем ларьке на остановке купили шариковую ручку. Когда адрес был тщательно перенесен на бумагу, Андрей в полной мере ощутил достигнутую победу. Но Аня, казалось, радовалась даже больше него.
        - Видишь, видишь, не зря все-таки сходили в музей, - кричала она, стараясь перекрыть завывания ветра. - Я же говорила. Я сразу говорила, что нужно в музей.
        Андрей, превозмогая вновь накатившую тошноту, криво улыбался ей в ответ.
        - Ой, уже первый час, - Аня взглянула на часы и забеспокоилась. - Мне скоро на работу. Как ты себя чувствуешь? Может быть, поедешь со мной в больницу? Пусть тебя посмотрит кардиолог?
        - Нет-нет, все нормально, - отмахнулся Андрей.
        - Хотя бы давление измерить… - настаивала девушка.
        - Спасибо, не стоит. Раньше смерти не помру, - отшутился Андрей.
        Впрочем, его шутка лишь вызвала у Ани новый приступ беспокойства. И все же Андрею удалось отбиться от помощи курской медицины. Он твердо пообещал своей спутнице, что, если ему опять станет плохо, он тут же вызовет скорую, а еще непременно позвонит ей прямо на мобильный.
        - Я после смены обязательно зайду к тебе, - пообещала Аня так, как будто Андрей сам просил ее об этом. - У тебя какой номер?
        - Триста четвертый, - ответил Андрей.
        - Ты сейчас не суетись, не нагружай сердце, - стала увещевать его Аня. - Сходи пообедать. Потом можешь погулять по городу. Но не скачи по нашим горкам. Походи по Ленина, посиди на скамеечке. Если, конечно, погода улучшится. А потом иди в гостиницу. Я принесу тебе что-нибудь на ужин. Ты не беспокойся. Я зайду часам к десяти.
        Андрей с некоторым удивлением посмотрел на свою заботливую спутницу. Впрочем, не ему сейчас было отказываться от помощи.
        - Все, я побежала, - заторопилась девушка.
        25.
        После того как Аня отправилась на работу, Андрей по ее наставлению немного погулял по городу. Но свежий воздух не принес ему обещанного облегчения. У него по-прежнему кололо в груди, и он боялся, что свалится на асфальт с очередным приступом. И все же в окружении людей, спешащих по своим делам, ему было спокойнее, чем в замкнутом пространстве гостиничного номера.
        Вскоре, однако, как и опасалась Аня, стал накрапывать дождь. Ветер срывал его капли с предначертанной им законами физики отвесной траектории и швырял почти горизонтально в лицо прохожим. Приходилось то и дело утирать лицо, точно от плевков недоброжелателей. Поборовшись с дождем с четверть часа, Андрей отправился в гостиницу.
        Коридор был темным. Андрей невольно вспомнил о музее. Но там хотя бы было окошко в торце. Здесь же коридор был глухим. Свет в него мог проникнуть лишь с лестничного марша. Наверное, в солнечную погоду этого было достаточно. Но сейчас, когда город накрыли тяжелые свинцовые тучи, свет в узких окошках лестничных проемов погас.
        Преодолевая охвативший его ужас, Андрей осторожно ступил на этаж и замер на месте. Он хотел зажечь свет. Но, пошарив рукой по стенам с обеих сторон от прохода, так и не нашел выключатель. Наверное, он был где-то в другом месте. Не зная его точного расположения, пришлось бы ощупывать весь коридор.
        Андрей не мог объяснить причину своего страха. Он старательно убеждал себя в том, что темный коридор не таит в себе никакой опасности. Но логические доводы не помогали. Он подождал немного в надежде на то, что распахнется дверь в каком-нибудь номере. Может быть, в том, где вчера так хлебосольно встречали кого-то. Но его веселые соседи или уже съехали, или ушли по своим делам. Что, кстати, было весьма логичным. Кто же сидит днем в гостинице? Разве что горничные. Или дежурные по этажу. Вот эти могли бы быть на месте. Наверное, сейчас кто-нибудь из них появится. Должен появиться. И тогда…
        Андрей даже придумал план. Он скажет, что никак не может найти свой номер. И тогда добрая тетка проводит его. Или хотя бы зажжет свет. Конечно, он сойдет за идиота. О нем будут рассказывать легенды: взрослый мужик не нашел своей комнаты среди двух десятков пронумерованных дверей. Ну и что? Пусть рассказывают. Какая разница. Он все равно не собирается сюда возвращаться. Особенно хорошо было бы, если бы горничная зажгла свет. Тогда бы он узнал, где находится выключатель. И в следующий раз мог бы включить его сам. Но никто из обслуживающего персонала так и не появился.
        Андрей почти требовательно огляделся по сторонам. Но даже этот взгляд пораженного в своих правах потребителя не возымел решительно никакого действия. Делать было нечего. Андрей нащупал в кармане зажигалку. Освещая себе путь ее дрожащим газовым пламенем, он двинулся вперед. Вырывая из темноты клочок стены или косяк ближайшей двери, пламя зажигалки утопило в кромешной тьме весь остальной коридор. Так происходит, когда ты находишься очень близко к источнику света. Андрей уже добрался до своего номера и стал рыться в кармане в поисках ключа, когда из темноты прямо на него вывалилось опухшее лицо, заросшее синеватой щетиной. Андрей отшатнулся назад. Ударившись головой о косяк двери и выронив зажигалку, он стал тихо сползать по стене вниз. Так, наверное, приходит смерть.
        - Ишь, какие вы пугливые! - просипел небритый мужик, дыхнув на него перегаром. - И кто бы мог подумать!
        В следующую долю секунды Андрей сообразил, что перед ним тот самый веселый сосед, принимавший вчера гостей. Андрей пробормотал в ответ что-то маловразумительное. Переведя дух, он с трудом поднялся на ноги, отомкнул комнату и ввалился внутрь. Его сил хватило только на то, чтобы тщательно запереть за собой дверь и зажечь все имеющиеся в гостиничном номере лампочки. В глазах у него рябило, как будто он смотрел плохо настроенный телевизионный канал. А еще его мучила одна нехорошая мысль. Андрей гнал ее прочь, но она возвращалась вновь и вновь: как же он собирается справиться с Провом, если так всех боится? Впрочем, этого Прова сначала надо было еще найти. Если, конечно, тот не найдет его раньше.
        Разувшись и скинув куртку, Андрей повалился на кровать лицом вниз. Грудь у него тут же защемило. Превозмогая боль, он перевернулся на спину. Дышать стало легче. И он забылся тяжелым сном.
        Ему снилось, что он ищет дом Поморцева. Раз за разом проходил он его улицу. Но дома номер двадцать пять на ней не было. После двадцать третьего сразу шел двадцать седьмой. Он выдохся из сил, и пот лил с него градом. Он знал, что Поморцев не будет ждать долго. Что они договаривались на десять, а уже, наверное, полдень. Но он не мог найти треклятый дом. Может быть, он прятался где-то во дворе? Между двадцать третьим и двадцать седьмым? Он зашел во двор. Тот был маленьким и покрытым глубокими лужами. Он хотел у кого-нибудь спросить. Но во дворе не было ни души. Нужно было спешить. Он снова выбежал на улицу, перешел на другую сторону. Это было против логики, но он стал искать двадцать пятый дом там, на четной стороне…
        Несколько раз он просыпался. Обливаясь горячим потом и тяжело дыша, он оглядывался по сторонам, чтобы удостовериться, что поиски злосчастного дома были всего лишь сном. Один раз во время пробуждения он увидел, что на краешке его кровати сидит тот самый велосипедист. Он нагнулся к Андрею, приблизив к нему свое бледное лицо, и, едва шевеля синеватыми губами, прошептал:
        - Ищи среди живых. Среди живых.
        Андрей задергался на кровати, пытаясь вскочить, но не смог. Постель засасывала его, точно трясина. И чем больше он дергался и брыкался, тем глубже проваливался в ее ненасытное, жаркое, как кровоточащие кишки чудовищного вспоротого брюха, нутро. Он стал задыхаться от этого жара. А велосипедист тем временем наваливался на него сверху, все время повторяя одно и то же:
        - Ищи среди живых. Ищи среди живых.
        Андрей попытался ухватиться за край кровати, который теперь находился где-то высоко, потому что сам он уже лежал в каком-то ящике. «В гробу!» - внезапно догадался он. И кто-то уже накидывал сверху черную и тяжелую крышку…
        Тут он снова проснулся. В комнате никого не было. Утирая с лица пот, он попытался встать. Но от слабости только сполз с кровати и повалился на пол. Вскоре он снова задремал. Прямо на полу. И поиски дома Поморцева возобновились с новой силой.
        Он метался по всей улице, уже не обращая внимания на четную и нечетную стороны, кидаясь к каждому дому, чтобы прочесть табличку. Сто шестнадцатый, восемьдесят четвертый, семнадцатый, сорок третий. Дома шли в абсолютном беспорядке, и любая логика их расположения была окончательно утрачена.
        Тогда он добежал до края улицы и стал проходить одну сторону - дом за домом, дом за домом. Добравшись до последнего в ряду, он перешел на противоположный тротуар и двинулся в обратном направлении. Он прочесал улицу в обоих направлениях и готов был поклясться, что двадцать пятого дома на ней просто не существует. Не зная, что делать, он остановился и стал кричать, зовя Поморцева. Тут он в очередной раз на мгновение проснулся. Потом снова забылся сном. В конце концов, обессилив от напряжения, он погрузился в полную прострацию.
        Аня, как и обещала, пришла около десяти. Она аккуратно постучала в запертую дверь.
        - Кто? - испуганно спросил Андрей, очнувшись от навалившегося на него забытья.
        - Андрей, это я, - услышал он ее голос.
        - Иду, сейчас. Прости, я спал, - крикнул он, поднимаясь с пола.
        Аня вошла в комнату, и ему сразу стало лучше. Перед глазами, где-то в подсознании, еще проплывали гирлянды табличек с номерами домов. Но они уже не страшили его своей бесконечностью. И ему не надо было напряженно присматриваться к ним, чтобы не пропустить тот самый двадцать пятый номер.
        С приходом девушки все оживилось и задвигалось. Она раздобыла у дежурной по этажу кипяток и приготовила ему чай. Она накормила его ужином и перестелила сбитую комом постель. «Я не заслуживаю такой заботы, - думал Андрей. - Нет, не заслуживаю».
        - Ты меня балуешь, - обратился к Ане и, понимая, что садится ей на шею, все же выдавил из себя: - Сходим завтра к Поморцеву вместе, ладно?
        - Угу, конечно, - согласилась девушка, - у меня и завтра вторая смена.
        Закрыв за Анечкой дверь, Андрей вздрогнул. Он представил долгую темную ночь, что ждала его впереди. Он был уверен, что, как только останется один, поиски треклятого дома возобновятся с новой силой. И этот велосипедист. Да, конечно, он приходил к нему во сне. Но что ему стоит прийти наяву? Да и грань между сном и реальностью в сознании Андрея все больше размывалась. Андрей сел в кресло и, не выключая свет, просидел так всю ночь. Периодически он начинал дремать, но кошмары, к счастью, не возобновились.
        26.
        Найти дом Поморцева в реальности оказалось гораздо проще, чем в мучавшем Андрея накануне сне. Аня уверенно вела своего спутника по узким улочкам, застроенным старинными купеческими особняками.
        - Это где-то здесь, через квартал или два, - щебетала она, скача впереди него через лужи, как будто играя в классики. - Сейчас дойдем. Времени у нас еще вагон.
        С самого утра настроение у Андрея было отличным. Впрочем, оно тут же испортилось, как только они подошли к дому знаменитого краеведа. Это был мрачный особняк из красного кирпича, почерневшего и выщербленного от времени. Они прошли через узкий проулок между двумя домами и оказались в небольшом дворике со старыми липами. В стремлении вырваться из замкнутого дворового квадрата деревья протягивали вверх свои темные, почти черные ветви. Они вздымали их над крышами домов и тянули к улице, как заключенные, просовывающие руки сквозь прутья тюремной решетки.
        Распахнутая дверь подъезда зияла черным провалом, словно разинутый в вопле рот беззубой старухи. Изнутри пахло мышами и сыростью. Андрей взглянул на часы. До назначенного ему Поморцевым времени оставалось еще десять минут. Что-то подсказывало ему, что к краеведу нужно приходить точно, минута в минуту.
        - Я покурю? - просительно произнес он. - Заодно переждем время.
        Аня поморщилась.
        - Зачем лишний раз грузить сердце? - произнесла она тоном медсестры.
        - Я чуть-чуть, - промямлил Андрей, на что Аня лишь пожала плечами.
        Он курил редкими и неглубокими затяжками, чтобы растянуть удовольствие, и разглядывал печальный дворик. Аня стояла рядом с ним, зябко кутаясь в свою тоненькую курточку.
        - Тебе холодно? - спросил он, заметив, что ее пробирает легкий озноб.
        - Немного, - кивнула она.
        - Надо было сказать, - смутился Андрей, - прошли бы в дом.
        Он бросил окурок в ближайшую лужу и увлек свою спутницу в подъезд. Квартира Поморцева оказалась на втором этаже. Они поднялись туда по скрипучей деревянной лестнице. Ее ступени были настолько трачены временем и миллиардами шагов, которые прошли здесь за долгие годы, что по ним страшно было ступать. Казалось, что ты вот-вот провалишься вниз и, ломая шею, полетишь даже не на первый этаж, а в мышиное царство подвала. Аня совсем съежилась.
        - Кот. Им нужен хороший ловчий кот. Еще лучше - кошка, - произнес Андрей, стараясь хоть как-то снять возникшее напряжение.
        - А? - не поняла Аня. - Зачем?
        Но Андрей не ответил. Они уже поднялись и стояли прямо перед дверью, обитой черным коленкором. Андрей нашел сбоку кнопочку допотопного звонка и нажал ее. За дверью послышался резкий механический сигнал. Андрей невольно вздрогнул от этого пронзительного назойливого звука. Нельзя хорошо принять гостей, которые извещают о своем прибытии таким неприятным способом. С другой стороны, разве не сам владелец квартиры вынуждает их к этому? И все же…
        Между тем за дверью не слышно было ни единого звука. Позвонить еще раз? Уместно ли? Такой звонок мог бы мертвого поднять из гроба. Невозможно было предположить, что хозяин его не услышал. К тому же, судя по телефонному разговору, он отнюдь не был глухим. Неужели нет дома? Обманул, что ли? Не может этого быть. Смешно. Они ведь могут его подождать. Может быть, ошиблись адресом? Андрей достал из бумажника записку и еще раз сверился с цифрами. Нет, вроде бы все правильно. Но что тогда? Просто не открывает? Это уж выглядит совсем глупо. Не приглашал бы тогда…
        Пока Андрей ломал себе голову над сложной головоломкой затаившейся квартиры, Аня с силой надавила на звонок еще раз. Его тревожный звон, казалось, наполнил весь подъезд. И снова воцарилась тишина. Андрей жадно прислушался, стараясь уловить в квартире хоть какой-нибудь признак жизни.
        Спустя еще несколько минут за дверью послышался шорох шаркающих шагов. Щелкнул замок, и на пороге появился сухонький сгорбленный старичок с седой щеткой коротко, под машинку стриженных реденьких волос, остреньким носиком и пронзительным взглядом серых глаз.
        Одежда краеведа скорее подходила к прогулке, нежели к пребыванию дома. На нем было старенькое пальтишко, когда-то, должно быть, серое, но теперь вылинявшее и пожелтевшее, и старинного фасона боты. По крайней мере, Андрей не нашел для этой обуви иного названия. Это были не ботинки и не туфли, а именно боты - большие, тяжелые, напоминавшие калоши, но явно одевавшиеся не на обувь, а прямо на ногу. Гардероб хозяина квартиры довершали серенькие шерстяные брючки и белые нитяные перчатки.
        - Киржаков? - хихикнул он, взглянув на Андрея. - Да не один, а в паре.
        «Николай Сергеевич?» - хотел спросить Андрей, но вспомнил о телефонном разговоре и испугался, что его собеседник снова скажет: «А тут только один Поморцев».
        - Здравствуйте, - чувствуя, что пауза затягивается, выдавил он, тушуясь под острым взглядом старика. - Собственно говоря, у меня другая фамилия. Киржаков я по материнской линии. Мои бабки…
        - Довольно, - оборвал его Поморцев, - я понял, кто вы. Не будем напрасно отнимать друг у друга время.
        - Хорошо, конечно, - покорно согласился Андрей и добавил: - Меня зовут Андрей, а это Анна.
        - Разуваться не надо, - проскрипел Поморцев, пропуская визитеров в квартиру, - у меня здесь чертовски холодно. Еще не затопили. Как видите, хожу одетым. Вытрите ноги о тряпку. На улице грязно.
        Отерев обувь мокрой тряпкой, лежащей возле порога, Андрей и Аня вслед за хозяином прошли по длинному полутемному коридору. Сначала он показался Андрею узким, но, бросив по сторонам несколько любопытных взглядов, он понял, что с обеих сторон вдоль стен до самого потолка громоздились деревянные стеллажи, оставляя для людей лишь узкий проход посредине, почти щель. Стеллажи были настолько плотно уставлены пухлыми и темными от времени папками, что их корешки сливались в один сплошной ковер, напоминавший экзотические обои.
        - Многие документы просто уникальны, - проскрипел, идущий впереди Поморцев, оглянувшись и заметив удивленный и восхищенный взгляд Андрея. Потом он, на мгновение остановившись, ласково провел рукой по полуистлевшим ребрам папок и добавил: - Сколько тут всего. Ста жизней не хватит, чтобы оценить.
        Андрей в ответ понимающе закивал. А Поморцев, с неким любопытством взглянув на него и, по-видимому, оставшись довольным его реакцией, продолжил:
        - А мне говорят: «Поищите для нас то или се». Легко сказать. Глупцы. Ничтожные ограниченные глупцы. Они не понимают. Тут работа нужна. Планомерная. Систематическая. Это не двадцать томов энциклопедии…
        - Где к тому же все уже расставлено по алфавиту, - поддакнул Андрей, которому очень хотелось понравиться старичку-краеведу.
        - Да, правильно, по алфавиту, - одобрительно хихикнул Поморцев, довольный шуткой своего гостя. - Проходите, проходите в комнаты.
        Он провел Андрея и Аню в большую, так же, как и коридор, уставленную по всем стенам стеллажами, комнату и усадил в два огромных старых потертых кресла. А сам пристроился напротив на низеньком диванчике.
        - Так, стало быть, вас интересует Пров Киржаков? - спросил он, зябко потирая руки.
        - Ага, - закивала Аня.
        - Да, Николай Сергеевич, - изо всех сил стараясь не упустить инициативу и не испортить то приятное впечатление, которое ему после стольких трудов все же удалось произвести на старика, подтвердил Андрей. - Это мой прапра…
        - Да-да, прапрапрапрадедушка, - кивнул Поморцев, поглаживая себя рукой по подбородку. - Как же. Помню. И в музее… Вам ведь сказали обо мне в музее?
        - Сознаюсь, - развел руками Андрей.
        - А где же еще могут знать, что есть такой знаменитый курский краевед, - хихикнул Поморцев, причем «знаменитый курский краевед» он произнес с явной издевкой.
        - Я… - начал было Андрей, но старик жестом попросил его замолчать.
        - И в этом самом музее вам, конечно же, ничего о Прове не смогли сообщить? - продолжил Поморцев.
        - Нет, - опять вступила в разговор Аня, - они о нем ничего не знают.
        - Да уж, конечно, - закивал краевед, - откуда им знать. Даже не из-за ограниченности стараний и возможностей, а чисто методически. У них другая философия. Их такие, как Пров Киржаков, просто не интересуют. Наткнутся - пройдут мимо. Совки! Им борцы нужны. Чтобы можно было сказать посетителям, тыкая указкой в портреты: «Этот руководил заводом. А этот был комиссаром». Они считают, что так делается история. Собственно люди им не интересны…
        Тут Поморцев замолчал. Вероятно, он обдумывал новые разящие и уничижительные аргументы против музейных див. А его визитеры не решались нарушить тишину.
        - Может быть, чайку? - вдруг спохватился краевед.
        Наверное, он нечасто принимал посетителей. По крайней мере, таких, которых, пусть даже и с натяжкой, можно было назвать гостями. А потому забыл уже о нормах гостеприимства.
        Андрей бросил взгляд на Аню. При упоминании о чае ему самому почему-то вспомнился Плюшкин с его обсиженной мухами наливкой. По-видимому, Ане тоже пришло на ум нечто подобное. Так или иначе, но они вдвоем искренне замотали головами:
        - Нет-нет, спасибо, Николай Сергеевич.
        - Да, Пров Киржаков - личность особая, - продолжил Поморцев, явно обрадовавшись тому, что не придется хлопотать с чаем. - Так что же, собственно говоря, вы хотите о нем узнать?
        - Все! - искренне выдохнул Андрей, чувствуя, что решительный момент настал.
        - Ну что ж, раз обещал - расскажу, - кивнул Поморцев. - Наткнулся я на его дело случайно, в полицейских архивах.
        - А в музее говорили, что они сгорели в войну, - перебила краеведа Аня.
        Андрей взглянул на нее с укором. Он испугался, что ее неуместное замечание может разозлить Поморцева. И тогда он выпроводит их из дома, так ничего и не рассказав. Но, похоже, замечание девушки только воодушевило рассказчика, дав ему возможность лишний раз похвастаться своими фондами.
        - Да, в основном сгорели, - подтвердил он. - Но часть уцелела. Тогда до них никому не было дела, кроме старика Поморцева.
        - Вашего дедушки? - опять встряла Аня.
        - Нет-нет, меня самого, - хихикнул краевед. - Хотя вы правы: тогда я не был стариком. Что ж, я так долго живу на свете, что уже и сам привык называть себя так. Я рылся тогда в подвале разрушенного здания архива. Я и только я. И таскал эти папки, - Поморцев махнул рукой на громоздящиеся на стеллажах картонки с документами, - к себе домой. Тонны бумаги. Тонны. И они еще смеют меня попрекать! Не все, конечно. Только особо глупые. Совки! Дескать, украл. Нет, «украл» они все же не говорят. Они говорят - «присвоил». У их власти, мол, тогда просто руки не доходили до архивов. А я их спрашиваю при этом: «А сколько бы пролежали бумаги под открытым небом? Под проливными осенними дождями? Сколько? И что бы вы, скажите на милость, получили, когда ваши руки дошли бы до них?» И сам же отвечаю: «Ничего! Гниль!» Так-то. А я спас архив. Не весь, конечно - то, что осталось после пожара.
        - Вы энтузиаст, - заметил Андрей, чтобы польстить Поморцеву и одновременно вернуть его к предмету их разговора.
        - Ага. Скажите еще, что на таких мир держится. Чего уж там, - хихикнул краевед. - Клише. Все это клише. И вопрос здесь не в энтузиазме. Не в любви к корням и прочей лирической белиберде. Просто надо ощущать свою сопричастность. И если ты оказался в данном месте и в данное время, ты должен сделать свое дело. Нравится тебе или нет. Не велика была радость таскать эти чертовы папки через весь город, под дождем, по слякоти. А потом сушить их. Буржуйкой. Другого отопления тогда не было. А для нее надо было еще раздобыть дров…
        Поморцев на миг задумался, прищурив глаза. Наверное, ему вновь представилась та далекая военная осень. Затем он продолжил:
        - А сушить надо было. Каждый листочек. Иначе плесень съела бы их один за другим. Она, как чума. Как раковая опухоль. И если она начала свою работу, то не остановится, пока не погубит весь архив.
        - Вы просто молодец, Николай Сергеевич, - опять попытался остановить поток красноречия краеведа Андрей.
        На этот раз ему это удалось.
        - Да, стало быть, о Прове Киржакове, - кивнул Поморцев. - Как я уже сказал, наткнулся я на его дело в полицейских архивах. Потом уже кое-что дополнил из других источников.
        Андрей ожидал, что сейчас Поморцев потянется рукой к одной из папок, разбросанных по диванчику, где он сидел. Или, быть может, встанет и начнет рыться на полках стеллажей. Но ничего подобного не произошло. Краевед спокойно продолжал свой рассказ. По-видимому, он хранил подробности этой истории в своей памяти.
        - Пров был однодворцем, - продолжил он и вопросительно взглянул на своих посетителей, чтобы выяснить, нуждаются ли они в более подробных объяснениях.
        - Я знаю, кто такой однодворец, - подтвердил Андрей.
        - Ну и хорошо, - кивнул Поморцев. - Да, был он сам себе хозяин: не барин, но и не крепостной. И прожил бы так спокойно всю свою жизнь. И ничего бы никто о нем сейчас не знал, если бы ни одна черта его характера, - тут краевед поморщился. - Отвратительная черта. Он был - как бы это сказать? - человеком азарта. И играл в карты. Причем играл до последних рубахи и портов, - Поморцев выдержал паузу, точно собираясь с мыслями. - Так вот, все произошло осенью тысяча восемьсот пятьдесят шестого года. Пров возвращался из Курска, с ярмарки. И недалеко от своего села, где-то на тракте остановился в кабаке выпить.
        - Выпить? Вот она, вредная черта, - вставила Аня.
        - Что ж, возможно, что и она сыграла свою злую роль в этом деле, - хихикнул Поморцев и, немного помолчав, продолжил: - Там же, в кабаке, сидел тогда и местный барин.
        - Леопольдов? - опять прервала рассказ краеведа неутомимая Аня.
        - Вы интересуетесь историей? - задал ей встречный вопрос Поморцев.
        - Не совсем, - с готовностью пояснила девушка, - просто я живу в Митрошине.
        - Вот оно что, - кивнул краевед. - Что ж, вы совершенно правы. Барина звали Кузьмой Тимофеевичем Леопольдовым. Где выпивка - там и карты. Тем более что Пров, как я уже сказал, ехал с ярмарки. И распродался. Стало быть, был при деньгах. И вышло так, что проигрался он в пух и прах. Под чистую. Все проиграл - и деньги, и товар, если какой у него остался, и лошадь, и телегу, на которой приехал. Все. Полностью. И тогда он вызвался играть под свою душу. Не в религиозном смысле, конечно. Под свою свободу - так можно сказать. Свою и жены своей, Евдокии. Красавица, говорят, была. То есть, не говорят, конечно. Но осталось в воспоминаниях. И детишек своих. А их было у него двое - сын и дочка. Считай, что погодки. Барин сначала отказывался. Год-то, повторяю, был тысяча восемьсот пятьдесят шестой, рабство рушилось. Да и Кузьма Тимофеевич человек был просвещенный. А от такого варварского предложения кого хочешь своротит. Ну да Пров настоял все же на своем. Это всегда так бывает: если уж человек начнет кликать судьбу, то ее ни на какой тройке не объедешь. Может, он подначивал Леопольдова. Мол, трусит барин. А
может, обвинял в том, что тот не дает ему возможности отыграться. Кто теперь знает, что там в точности у них вышло. Да только убедил он Кузьму Тимофеевича. Нашелся в кабаке в то время даже какой-то писарь из управы. Так что тут же игроки и оформили договор на случай проигрыша того и другого. Барин ставил все, что выиграл в тот день. Да плюс сколько-то там рублей ассигнациями. А Пров - все свое хозяйство, себя и собственную семью. В общем, сыграли они. А карта-то Прову и не пришла. Проигрался. Вот так. Дом, скотина, земля - все стало барским. А семья - холопами. Ну, в кабаке все только ахнули. А что скажешь? Прова, конечно, никто тут не забрил, не повязал. Барин хмыкнул, сказал, что пришлет на днях поверенного, чтобы окончательно оформить крепость, и уехал. Ему уж и самому было неловко. Один студент в кабаке сильно возмущался. Обзывал его варваром. Почти вслед за Леопольдовым вышел из кабака и Пров. Да только дома он не появился. Ни в тот день, ни на следующий. Ни потом. Сбежал. Как в воду канул. И ведь говорили, что Леопольдов-то, пристыженный и студентом тем, и своими домочадцами, хотел договор тот с
Провом порвать. И все забыть. Как словно бы они и не играли в тот день вовсе. А как узнал, что Пров пустился в бега, так осерчал. Взяла его злость. И поклялся: раз так - пусть договор исполняет. Подал тут же бумаги в полицию на розыск беглого холопа. А семью пообещал перевезти куда-то под Воронеж, где у него тоже было имение. В назидание, так сказать. Чтобы небо им с овчинку показалось. Но ждал все же долго. Уж очень супруга убеждала его не брать грех на душу. Она у него то в Париж ездила, то в Швейцарию на воды, так что насмотрелась Европы. И барин вроде бы наведывался даже специально в село на сход и говорил мужикам, что пусть, мол, Пров возвращается. Если, говорил, объявится, я, говорил, и дело из полиции отзову, и договор порву. Пусть только придет сам. По-людски. Нашкодил - так пусть хоть признает вину. Ну да тот так и не появился. Когда Пров не вернулся из города, Евдокия, еще не зная ничего, хватилась его искать. Тут ей все и сообщили. И про игру с барином, и про все последствия. Кто теперь знает, что она там переживала внутри себя. Дорого ей, должно быть, далась та зима. Только весной у
Леопольдова терпение иссякло. И он послал пару телег да несколько своих людей, чтобы перевезти семью. Как и обещал. А дом Киржаковых стоял на бугре. От него далеко видно было. И Евдокия заметила, стало быть, издали этот самый обоз. И тут же обо всем догадалась. Бросилась из дома в одной рубахе. Утро было раннее, только встала она. И к реке. У них за домом огороды шли, а дальше - река. Бросилась в полынью и утопилась. Не выдержала позора. Она тоже была из однодворцев. Семья была зажиточная. Уже не столько даже и сельская. Можно сказать, почти буржуазная. Лавку держали…
        - Не Велюгины? - ахнула Аня.
        - Что еще? - почти в один голос спросили ее Андрей и Поморцев.
        - Я говорю: она не из семьи Велюгиных? - надула губы девушка.
        - Да, совершенно верно, Велюгины, - подтвердил краевед.
        - Надо же! - изумилась Аня. - Это ведь девичья фамилия моей матери. И лавку они держали до самой революции. Выходит, что Евдокия мне приходится какой-то дальней родственницей по материнской линии.
        - Выходит, что так, - опять подтвердил Поморцев.
        - И наши с тобой корни где-то там, далеко-далеко пересекались, - добавила Аня, взглянув на Андрея.
        - Угу, - кивнул тот, не желая развивать тему.
        - Детей увезли, - выждав паузу, продолжил Поморцев, - определили в чужую семью. Там их и прозвали Холоповыми. В издевку. Вот так и пошла фамилия. А сам Пров и его Евдокия Холоповыми никогда не были, - добавил он, вспомнив, видать, как Андрей сомневался, под какой фамилией может быть известен его предок. - Да, всю жизнь оставались Киржаковыми.
        Краевед замолчал. В комнате воцарилась полная тишина, нарушаемая единственно тиканьем больших старинных настенных часов с медным, позеленевшим от времени маятником. Андрей сидел в некотором замешательстве. Рассказ краеведа, безусловно, был интересен. Но при этом лишь уточнял детали того, что рассказала Андрею в Таганроге баба Валя. В нем явно чего-то не хватало. Чего-то, что могло бы дать толчок для продолжения поисков, подсказало бы, что же делать дальше.
        - А что же Пров? - Аня вдруг задала главный вопрос, который Андрей никак не мог сформулировать. - Так и сгинул в никуда?
        - Почему же, - тут же проскрипел Поморцев, как будто только и ждал повода, чтобы закончить свой рассказ. - Убили его. Году в тысяча восемьсот шестидесятом. Возле села Погорельцева. И незнамо кто. Труп опознали. Приметы Прова известны были. Полиция-то его считай что четыре года разыскивала. И похоронили там же, на местном кладбище. Говорят, могила до сих пор цела. Как ни странно.
        Краевед снова замолчал. Потом бросил взгляд на шумные часы и проскрипел что-то насчет того, как быстро летит время, явно намекая на то, что посетителям пора уходить.
        27.
        Обратно Андрей с Аней шли молча. Девушка не скакала больше между луж, а ее спутник шагал, опустив голову, как будто ища что-то на тротуаре. Андрей никак не мог решить, что же делать дальше. Казалось бы, разговор с Поморцевым дал ему ту самую отправную точку, которую он так безуспешно искал в родном селе Киржаковых. А именно - могилу Прова. Ведь за этим он приехал в Митрошино. Теперь он знал, что предок похоронен на кладбище другого села. И могила, как сказал Поморцев, сохранилась. Казалось бы, надо ехать. Позвонить Виктору. Нанять его еще на одну поездку. Приехать на кладбище…
        Дальше-то что? Теперь, когда могила обнаружилась, Андрей вовсе не был уверен в том, что поиски надо начинать оттуда. Что он будет делать в Погорельцеве? Окропит могилу предка святой водой? Эта идея уже не казалась ему столь разумной, как прежде, когда он собирался проделать это с могилой бабушки. А что еще? Произнести над ней заклинание? Какое? Воткнуть кол в землю? Трижды плюнуть через левое плечо, не оборачиваясь? Что?
        Он представил себя беснующимся на сельском кладбище, и ему стало совсем худо. Ему же было сказано: искать среди живых. Но как? Понимать эту фразу буквально? Ему явно требовались дополнительные, более ясные разъяснения. Но к кому обратиться с такими расспросами? Бабушка больше не появлялась. А Поморцев, надо думать, рассказал ему все, что знал сам. Да и о чем еще можно было спросить краеведа? Не остался ли его, Андрея, предок бродить по свету, как Агасфер? Об этом нормального человека так запросто не спросишь. Даже старого краеведа, привыкшего, наверное, ко всяким чокнутым посетителям. Такое можно спросить разве что у покойной бабушки.
        Мысли Андрея вновь возвратились к старушке. И единственный способ попытаться опять ее увидеть, как бы жутковато это ни звучало, заключался в том, чтобы вернуться на кладбище, к ее могиле. Да, без еще одной поездки в Таганрог, похоже, было не обойтись.
        Тут Андрей вспомнил об Ане, и ему стало ужасно стыдно. Он совсем о ней забыл. Он поднял голову и поискал девушку взглядом. Аня брела в паре шагов позади него. Сердце у Андрея сжалось от ненависти к самому себе. Он притормозил, чтобы подождать ее.
        - Аня, - пробормотал он, - прости меня. Все эти рассказы…
        - Я понимаю, - кивнула девушка, - все нормально.
        - Аня, - решительно начал Андрей, понимая, что больше ему не с кем поделиться своими проблемами, а держать их в себе тоже нет сил, - я не все тебе рассказал. У меня были видения. Я не знаю, как это объяснить. Но только ко мне приходила бабушка. Та, что умерла три года назад. Как живая. Несколько раз. И говорила об одном и том же: чтобы я нашел Прова. Потом уже я узнал, кто он такой. Мне сказали. То есть объяснили. И вот я стал искать. Ах да, чуть не забыл: у меня было еще другое видение. В поезде. Когда я ехал в Москву через Курск. Как будто нечто. Трудно объяснить, что это было такое. И оно сказало мне, что искать Прова надо среди живых. Только не перебивай меня, пожалуйста. Я сам понимаю, что все это и так звучит скверно. С точки зрения психиатрии, я имею в виду. Так вот, это нечто сказало, что Пров избегнул неизбежного. В общем, не умер. И мне надо найти его во что бы то ни стало. Это шизофрения, да?
        - Возможно, просто психоз, - с откровенностью медсестры предположила девушка. - Ты не пьешь запоем? Может быть, колешься?
        Андрей неистово замотал головой.
        - Зачем ты так? - буркнул он с обидой.
        - Но твои сердечные приступы не могут давать такой реакции, - пожала плечами Аня.
        - Значит, шизофрения, - огрызнулся Андрей. - Или психоз.
        Некоторое время они снова шли молча в паре шагов друг от друга. Мысли Андрея тем временем опять вернулись к поездке в Таганрог. И вдруг его осенило: надо взять с собой Аню! А что? Посторонний, нормальный человек. Медик, как она сама любит себя называть. Если она тоже увидит привидение, это подтвердит его собственную нормальность. А если нет, значит, надо лечиться.
        - Я хочу снова съездить в Таганрог. На пару дней, - заявил он вслух. - Ты не можешь съездить со мной? Я, понятно, оплачу дорогу, все расходы. Боюсь я один. Плохо мне. А больше обратиться не к кому.
        - Не знаю, - пробормотала Аня, - когда надо ехать?
        - Да хоть завтра, - почти прошептал Андрей, боясь, что Анины сомнения перейдут в твердый отказ, который, надо признать, будет вполне уместен. - Да, завтра было бы замечательно. Если ты, конечно, сможешь.
        - Среда, - Аня на секунду нахмурилась, а потом пожала плечами: - Ладно, я возьму три отгула. Найду с кем подмениться. Ерунда. А потом выходные. Мы же вернемся до понедельника?
        - Конечно, - заверил ее Андрей.
        - Там ведь море? - неожиданно спросила Аня.
        - Что? - не понял Андрей.
        - В Таганроге есть море? - уточнила Аня.
        - Да, - хмыкнул Андрей, - есть. Только какое сейчас море? Зима на носу. Купальник брать не стоит. Это тебе не Египет.
        - Все равно - море! - восхищенно протянула девушка, глубоко вдыхая осенний курский воздух, как будто хотела уловить в нем солоноватый запах прибрежного бриза.
        28.
        Таганрог встретил их холодным проливным дождем. Они вышли на перрон. Андрей тоскливо огляделся по сторонам. К нему вновь вернулись его прежние страхи. А он уже почти поверил, что преодолел их, или они хотя бы отступили из-за присутствия Ани.
        Дорога далась ему неимоверно легко. Только сейчас он с удивлением понял, что даже не думал об опасности новой встречи со своими прежними визитерами. Под перестук вагонных колес он прекрасно выспался. Пожалуй, впервые за последнюю неделю. И все пережитое им за это время казалось ему страшным сном. Все-таки ему неимоверно повезло, что он встретил Аню. Они съездят в Таганрог, думал он сквозь сон, съездят просто так, чтобы окончательно удостовериться, что у него не все в порядке с психикой. Легкое расстройство. Не более того. Ничего страшного. Ведь он же ни на кого не кидается, не кусает прохожих. Он сможет работать. Он и сейчас все соображает. А видения? Да бог с ними. Они сходят на кладбище. Не видения - он сам и Аня. К бабушке… бабушкам. Навестят. То есть, проведают. Вернее, он проведает. А Аня побудет рядом. Для страховки. Ничего сверхъестественного, конечно же, не произойдет. В ее-то присутствии! Нет, конечно, не произойдет. И тема будет закрыта. Аня вернется в Курск, а он купит ей какой-нибудь хороший подарок за все, что она для него сделала, и поедет домой.
        Но на вокзале Таганрога прежняя тошнота сдавила ему горло, словно стараясь вырваться наружу. И он почувствовал себя приговоренным к смертной казни, которому приснилось детство в родительском доме, но который внезапно вновь проснулся в своей камере. Он судорожно закашлялся. Однако это принесло лишь кратковременное облегчение.
        - Ничего страшного, просто поперхнулся, - пробормотал он, поймав на себе вопросительный взгляд своей спутницы, и постарался улыбнуться: - Пойдем, возьмем такси до гостиницы.
        Они остановились в маленьком отеле в самом центре, на Петровской улице. Под предлогом плохой погоды, Андрей хотел остаться в своем номере. Дождь, конечно, был не причем. Просто Андрей отвратительно себя чувствовал. К тошноте добавилась уже привычная для него боль в груди. А к вечеру ему во что бы то ни стало надо было собраться с силами, чтобы выдержать поход на кладбище.
        Но он не хотел посвящать во все это Аню. Она снова будет настаивать на необходимости обратиться к врачам. Наверное, она права. Но только сейчас ему, честное слово, было не до медицины. Лучше просто отлежаться в кровати.
        - Но мы же не сахарные - не растаем! - ныла девушка, которой никак не сиделось на месте.
        Он выдержал этот скулеж до обеда. Аня просилась на улицу с настойчивостью собаки, с которой нерадивые хозяева забыли погулять. «Вечером еще нагуляемся, по кладбищу», - хотел мрачно заметить Андрей, но сдержался. А потом за окнами посветлело, и дождь притих. После того как на ковер упал робкий солнечный лучик, последний редут обороны пал. И Аня потащила его к морю.
        По длинной и крутой каменной лестнице они спустились в приморский парк. На присыпанных желтыми листьями аллеях никого не было. Несмотря на прорехи в тучах, сквозь которые солнце то и дело бросало на землю, словно разведчиков, свои лучи, дождь не прекращался. Его капли стали мельче, как будто на небе их пропустили через сито. Но на просвет было видно, что эти ничтожные и по отдельности едва различимые брызги воды проливались на землю сплошным потоком, задергивая горизонт сероватым тюлем.
        - Море? Мы ведь идем к морю? - то и дело спрашивала Аня.
        Когда впереди показалась набережная, девушка бросилась вперед. «Как ребенок», - подумал Андрей, невольно поддаваясь ее восторгу и бросаясь следом. Они долго бродили вдоль гранитного парапета, вглядываясь в пенную кайму набегавших волн. Летом мелкий и почти не спасающий от южной жары залив сейчас казался чуть ли не настоящим океаном. Аня жадно и растерянно вглядывалась в его даль, как будто ожидала увидеть на горизонте паруса пиратского фрегата.
        Андрея же, по правде сказать, гораздо больше пугала суша. Краем глаза он заметил, как по аллеям парка пару раз промелькнул велосипедист. Конечно, он не был уверен на сто процентов, что это тот самый жуткий покойник. Возможно, просто кто-то из местных жителей решил покататься в дождь. Идиотов везде хватает. Для них даже особое слово придумали - романтики. Почему бы одному из таких романтиков не выехать сейчас в приморский парк? Но сердце подсказывало Андрею, что это не так. Даже издали он заметил мертвенно бледное лицо велосипедиста.
        Пока Аня разглядывала море, Андрей судорожно огляделся по сторонам. Что делать? Куда бежать? Им надо было держаться ближе к людям. Впрочем, он же сам собирался пойти вечером на кладбище. Какие уж там люди. Но если он боится сейчас и здесь, то как же он осмелится пойти туда? И что там с ним будет? Он хотел попытаться встретить бабушку. А что если там будут те, которых он боялся назвать даже про себя?
        - Что, что? - переспросил он, потому что Аня неистово теребила его за рукав, пытаясь что-то выяснить.
        «Наверное, будет говорить, что я опять побледнел, - подумал Андрей. - Будет интересоваться, не плохо ли мне».
        - Ты меня не слушаешь, - надула губы девушка. - Я спрашиваю, можно ли вон там, - она показала рукой, - спуститься по камням к самому прибою?
        - Можно, - кивнул Андрей с видом местного старожилы, - спустимся. Конечно.
        Когда они спустились к шипящей пене прибоя, он поднял взгляд и увидел над нависавшим над ними парапетом мертвенно бледное лицо велосипедиста. Как же так? Они же сами обещали не трогать его? Говорили, что ему не следует их бояться. До поры до времени. Может, это время уже настало? Вряд ли. Ведь они, насколько он понял, хотят заполучить этого ненавистного Прова. Так почему же они вновь здесь? Следят за ним? Чтобы не сбежал? Напоминают, что не оставят в покое? Наверное, именно так все и есть. Не надо обращать на них внимания. Надо забыть хотя бы на несколько часов обо всех проблемах. Иначе он… Тут мысли его вновь были прерваны очередным вопросом Ани.
        Ветер усилился. Он погнал дождь почти горизонтально. Так что зонты перестали быть защитой. Порывы ветра то и дело угрожали вывернуть их наизнанку. И приходилось все время ими лавировать, как будто управляя парусом, чтобы сохранить почти бесполезные теперь купола в целости. Андрею и Ане пришлось вернуться в гостиницу.
        Когда начало темнеть, Андрей собрался на кладбище. Он зашел за Анечкой в ее номер, но девушка восприняла его идею в штыки.
        - Ты что? - возмутилась она. - Зачем мы попремся туда на ночь глядя? Завтра с утра съездим. Правда, это не моя бабушка. И я даже никогда ее не видела…
        - Думаю, будет шанс увидеть, - мрачно заметил Андрей.
        - Но я все равно поеду с тобой, - продолжила Аня, пропустив его замечание мимо ушей. - Потому что мало ли что. Твое сердце. До обследования тебя опасно отпускать одного. Завтра съездим.
        - Мне надо сегодня. Вернее, можно, конечно, и завтра. Но нужно обязательно вечером. Как можно позже. Я говорил тебе, что хочу кое-что проверить, - возмутился Андрей. - Ты же обещала. Ты же говорила, что…
        - Что? - огрызнулась девушка. - Шастать ночью по кладбищам? Я этого не обещала. Я лишь говорила, что тебе нужен покой. Потому что возможно у тебя психоз. И сердце. Сердце - это точно. Я так думаю. Поэтому и поехала с тобой. Чтобы присмотреть.
        - Но я хочу проверить, - настаивал Андрей.
        - Что проверить? - не сдавалась Аня. - На месте ли призрак бабушки? Сидит ли он на могилке, ожидая тебя? Ты в каком веке живешь? Возьми себя в руки.
        Андрей обессилено присел на краешек кровати. Все как-то не клеилось. Наверное, Аня была права. Он почему-то имел в виду, что она поедет с ним ночью на кладбище. Но он не обговорил это с ней заранее. И то, что она согласилась сопровождать его в поездке, вовсе не означало, что она должна выполнять любые его прихоти. Отправиться в полутьме за город на кладбище - подобное предложение нельзя назвать традиционным.
        - Прости, - вздохнул он, - я понимаю, оставайся, отдыхай. Я сам съезжу.
        - Но… - попыталась возразить Аня.
        - Мне, правда, нужно, - прервал ее Андрей. - Я не могу всего объяснить. Может быть, я действительно ненормальный. Мне надо проверить. Самому. Лично. Я съезжу. Ты не беспокойся.
        Аня вздохнула и слезла с кровати.
        - Зачем? Брось это, - настаивал Андрей.
        Казалось, они поменялись ролями. Теперь уже он отговаривал девушку ехать с ним. А Аня тем временем молча собиралась.
        - Я же сказала, что не оставлю тебя одного, - огрызнулась она. - Я же медик. Зачем я тогда с тобой вообще поехала?
        29.
        Город казался пустым. Непрекращающийся дождь загнал людей в их жилища. Андрей с Аней долго ловили такси. Они махали и махали руками проносившимся мимо машинам, но они не останавливались. Как будто даже те немногие водители, кто в такую погоду выехал на улицу, тоже хотели поскорее добраться до дома.
        - Пешком? - хихикнула Аня. - Как у нас в селе? Тут далеко?
        - Не знаю, не мерил, - простонал Андрей. - Да это все глупости. Мы сейчас поймаем машину. Поймаем.
        В конце концов какой-то дядька сжалился над ними и притормозил. Узнав о маршруте, он заломил неимоверную цену и при этом наотрез отказался подождать их, чтобы отвезти обратно.
        - Не останусь, - развел он руками, - стой там, жди вас…
        - Мы заплатим вам сразу в оба конца, - упрашивал его Андрей, - чтобы вы не беспокоились.
        - Даже если заплатите, все равно уеду, - честно признался шофер. - Только деньги зря потеряете.
        Против такой откровенности Андрею нечего было возразить. Он с беспокойством поглядел на Аню. Да, он во всем виноват перед ней. Сначала потащил в такую погоду на кладбище. Сейчас не может решить вопрос с обратной дорогой. И что теперь делать? Ждать, пока подвернется другая машина? Но сколько на это потребуется времени? И где гарантия, что следующий таксист будет сговорчивее этого? С тем же успехом они могут поймать какую-нибудь попутку на шоссе возле кладбища. Твердо пообещав самому себе завтра же утром отблагодарить Аню каким-нибудь подарком, сейчас Андрей решил не отступать.
        Рассекая потоки дождя и выбивая из луж фонтаны брызг, машина, словно катер по волнам полузатопленной Венеции, промчалась по пустынным улицам и пригородному шоссе и остановилась возле центрального входа на кладбище. Андрей расплатился с шофером и, вновь виновато взглянув на свою сжавшуюся в комок от холода спутницу, шагнул на асфальт.
        Спотыкаясь на рытвинах, они двинулись по главной аллее города мертвых. Чем дальше уходили они от освещенного шоссе, тем труднее было разбирать дорогу. Тьма сгустилась вокруг них - настолько плотная, что, казалось, ее бархатную драпировку можно потрогать руками.
        - Надо было взять фонарики, - жалобно пробормотала Аня, цепляясь за руку Андрея.
        - Я не подумал, - ответил он виновато.
        Девушка - он скорее почувствовал, чем увидел это в кромешной тьме - понимающе закивала. От этого смирения Андрею стало еще хуже. Ведь он специально не позаботился о фонарях. Ему казалось, что свет мог испортить то, для чего он явился сюда на ночь глядя.
        Теперь они шли медленно, при каждом шаге осторожно ощупывая ногой землю впереди себя. Чтобы не споткнуться и не грохнуться лицом в смесь из гравия и грязи. Андрей то и дело наклонялся, чтобы рассмотреть номера могильных рядов. Они были написаны на табличках, приколоченных к вбитым в землю невысоким колышкам.
        Дождь еще усилился, перейдя в настоящий ливень. Разбирать цифры на набухших и потемневших от дождя табличках было неимоверно трудно. «Мы не найдем могилу!» - стучала в голове Андрея, точно раскачивающийся в колоколе язык, назойливая мысль. Да, надо было подождать. Пойти сюда завтра. Через два дня. Может быть, через неделю. Когда дождь перестанет. Когда-нибудь же он должен перестать, смениться, например, снегом? Это же глубокая осень, а не весна. От снега стало бы светлее. Не то что теперь. Угораздило же нарваться на такую вот погодку.
        Он сгибался в три погибели и подносил лицо к самой табличке, как будто хотел поздороваться с лилипутом. И при каждом наклоне испытывал все усиливающиеся приступы тошноты. Его сердце при этом колотилось в груди, словно стараясь вырваться из нее. Казалось, еще немного - и он выплюнет его. А оно запрыгает по земле, содрогаясь в конвульсиях. И он будет, опустившись на колени, шарить по гравию и песку руками, стараясь нащупать сбежавший орган, поймать его, чтобы вернуть на место. Но всякий раз, когда его пальцы будут хватать скользкий, покрытый мокротой и сгустками начавшей уже сворачиваться крови кусок мяса, который еще несколько минут назад помещался в его груди, тот будет выскальзывать из его рук, изворачиваться, увертываться. Точно рыба, которую незадачливый рыбак пытается поймать на мелководье голыми руками.
        Но тут Андрей наконец-то увидел нужную ему комбинацию цифр. Он свернул с главной аллеи и увлек Аню за собой. Прижавшись друг к другу, они пошли между могил.
        - Мы быстро, - пробормотал Андрей, - скоро уйдем. Только посмотрим. Мне нужно проверить. Удостовериться. И чтобы ты была рядом. Которая не верит. Не видела. И не увидишь. Я уверен, что не увидишь. Ничего. В этом-то и дело. Это меня успокоит. А у меня даже днем. Я видел сегодня. На набережной. Велосипедист. Бледный, как смерть…
        - В нелепом пальто? - прервала его Аня. - Я тоже его видела. Дурак какой-то.
        - Подожди, подожди, - почти простонал Андрей, останавливаясь и судорожно хватая ртом воздух. - Ты его видела?
        - Да.
        - На набережной?
        - Ну а где же еще? - удивилась его непонятливости девушка.
        «Тогда нам обоим хана», - хотелось крикнуть Андрею. Его последняя линия обороны рухнула. Еще несколько мгновений назад он все еще надеялся в душе на то, что страшные видения лишь плод его больного воображения. Что посторонний человек поможет ему преодолеть недуг. Отправляясь в Таганрог, а потом на кладбище, он втайне радовался тому, что видения бабушки перестали его посещать. Что, возможно, это было хорошим симптомом, признаком наступающего выздоровления. Теперь надеяться было не на что. Оставалось только… Впрочем, что же ему оставалось, он так и не смог для себя сформулировать. Он стоял во мраке посреди огромного кладбища, под проливным дождем и не знал, что же теперь делать.
        - Пойдем, - Аня потянула его за руку вперед вдоль могильного ряда, - раз уж пришли.
        Они двинулись дальше. Андрей сразу, еще с аллеи заметил конечный пункт их похода - словно тянущиеся друг к другу обелиск и деревянный крест. И сердце его в очередной раз мучительно сжалось. Он присел на корточки и зашелся надсадным кашлем. Он ждал, что Аня снова заведет разговор о том, что ему надо сходить к врачу, что сердце - это не игрушка, что она настаивает на этом, как медик. Но девушка промолчала. Наверное, она слишком замерзла и устала, чтобы заботиться сейчас о ком-то еще.
        Немного отдышавшись, Андрей, все еще сидя на корточках, поднял голову. Сначала он подумал, что Аня отступает от него. Девушка пятилась назад, выставив впереди себя руки, как будто инстинктивно хотела сдержать медленно накатывающий на нее поезд или самосвал. Собственно говоря, только ее ладони да бледное лицо и были различимы в темноте, усугублявшейся пеленой дождя.
        - Не бойся, - громко произнес Андрей, - чего ты? Мне уже лучше.
        Но девушка не обратила на его слова никакого внимания. Как будто не услышала их. Она замахала руками, потом прижала ладони к щекам. Потом споткнулась. Должно быть, о бордюр соседней могилы. Для того чтобы удержать равновесие, ей пришлось раскинуть руки в стороны. Но она все равно не удержалась на ногах. И плавно опустилась в раскисшую грязь.
        - Что с тобой? - растерянно прошептал Андрей. - Я не…
        Он хотел сказать, что не понимает, что с ней произошло, но тут же почувствовал, что это было не так. Он догадался. Собственно говоря, этого и следовало ожидать. Для этого он и приехал в Таганрог. Он думал, что, возможно, Аня избавит его от этой встречи. Но оказалось, что она увидела это раньше него. Ведь в приступе кашля он опустился на корточки спиной к могилам бабушек. Он, конечно, не выбирал направления. Просто у него не было сил стоять. И теперь Аня видела то, что происходило за его спиной. Кто? Это был единственный вопрос, на который Андрею предстояло ответить. Кто? Бабушка, баба Валя или один из тех, кто все время шел за ним по пятам? Чтобы узнать это, ему всего лишь надо было обернуться…
        Бабушка стояла возле собственной могилы - маленькая и хрупкая, почти прозрачная. Как будто облачко болотного тумана, случайно принявшее очертания человеческой фигуры. Андрей выпрямился во весь рост. Он не знал, что ему сейчас делать: постараться успокоить Аню или начать разговор с бабушкой. Он переводил взгляд со своей спутницы на фигуру у могилы.
        Инстинктивно он понял, что при таких обстоятельствах Ане вряд ли станет лучше от его слов. Чего доброго, она закричит или бросится бежать. Или у нее начнется истерика. Но если он заговорит с фигурой возле могилы, то, возможно, ирреальность ситуации притупится. Поэтому он повернулся к бабушке и обратился к ней, стараясь выражать свои мысли предельно просто и четко, но понимая, что запутывается в собственных словах.
        - Я искал его, - начал он. - Нашел следы. Мне сказали, что он проигрался в карты и сбежал. Я нашел могилу. Я не был там. Но знаю теперь, где она. Ты этого хотела?
        Бабушка отрицательно покачала головой.
        - Нет? - пробормотал Андрей. - Те, кто… Они встретили меня в поезде. Подстерегли. Они сказали, что Пров сбежал от них. И они хотят его найти. Но я не понимаю. Как искать? Что или кого? Как это может быть? Полтора века прошло.
        - В могиле не Пров, - бескровные губы бабушки едва шевелились. - Другой. Он обманул их всех. Пров где-то там, среди вас. Его надо вернуть. Туда, куда он сам себя низвергнул. Там заждались его. До тех пор никому из нашего рода не будет покоя - ни в жизни, ни после смерти.
        - Но как же так? - не выдержал Андрей. - Я все равно не понимаю. Почему он не умер? Как он может жить столько лет?
        - Плоть разрушается тогда, - вновь заговорила бабушка, - когда у нее забирают душу. Под именем Прова умер другой человек. За его душой пришли. Но она оказалась невинна. Они не берут невинных. Им не позволено. Но они хотят взять свое. Да только Пров прячется. Он не живой, но и не мертвый. Плоть не может разрушиться, пока в ней есть душа.
        - Бабушка, - взмолился Андрей, - скажи: мне надо искать живого человека? Я правильно понял?
        Бабушка слегка кивнула и продолжила:
        - Ты не первый из нашего рода, к кому приходят предки из могил. С одной и той же болью. Отец мой, твой прадед, обратился к врачу. В Курске. Лечился от душевной болезни. Да только то была не болезнь. Он понял это. И стал искать Прова. И нашел его.
        - И кем же он оказался? - вновь не выдержал Андрей.
        - Тем самым психиатром, у которого отец лечился, - Андрею показалось, что губы бабушки тронула едва заметная грустная улыбка. - Да только он отца перехитрил и убил. А кто теперь Пров - неизвестно. Кто угодно. Душа неприкаянная, которая не хочет покинуть землю. Его надо найти.
        - А бабушка Валя? - задал Андрей следующий вопрос. - Почему она не хочет, чтобы я искал Прова?
        Фигура бабушки дрогнула и стала медленно расплываться. Как будто легкий порыв ветра коснулся своим дыханием тумана, из которого она была соткана.
        - Валентина боится, что Пров погубит и тебя, - ответила бабушка. - Опасность есть. Но нет выхода. Те, кто приходил к тебе в поезде, не отступятся. Если ты не продолжишь поиски, они придут снова. Будут приходить все чаще. Они не оставят тебя в покое. Отец мой долго сопротивлялся им. Думал, что это душевная болезнь. Боролся. И тогда он пошел к психиатру. Я уже говорила тебе об этом.
        - И попал как раз на Прова, - пробормотал Андрей.
        - Потому что Пров знал, - кивнула бабушка.
        - Что знал? - не понял Андрей.
        - Что к кому-то из его потомков придут те, кого ты видел в поезде. И этот человек подумает, что болен. Потому что он еще не понимает, как устроен мир. До смерти этого никто не понимает. И он пойдет к психиатру. И Пров был там. Он ждал его, расставив сети. Но теперь он другой. Не психиатр. Он не будет повторяться, не сделает такой ошибки. Он изменит все - не только имя, но и род занятий. Найди его, Андрюша.
        - Но где же его искать, бабушка? И как? - в отчаянии взмолился Андрей. - Он может быть где угодно. Хоть на другом конце света.
        - Нет, - покачала головой почти уже полностью расплывшаяся фигура бабушки, - он где-то рядом. Не здесь, в Курске. Или поблизости от него. Караулит. Он боится. Хочет перехватить тех, кто будет его искать. Хочет знать, что известно о нем там, где он должен быть. И постарается убить их посланца.
        - Так что же мне делать? Как его уничтожить? - не выдержал Андрей.
        - Не бойся, - голос бабушки продолжал негромко звучать из облачка полупрозрачного тумана, в который она превратилась, - тебе не надо его уничтожать. Надо только найти. Когда найдешь, зови.
        - Кого? Кого звать? - переспросил Андрей.
        Но бабушка ничего не ответила. Андрей понял, что через мгновение она исчезнет вовсе. А он так и не задал самый главный вопрос. Не выяснил то, ради чего, собственно говоря, поехал в Таганрог. А именно - как же все-таки ему найти этого Прова?
        - Но как я найду его? - почти крикнул он, сделав шаг к исчезающему сгустку тумана возле могилы. - Нужна хоть какая-то примета.
        - Изувеченный палец, - донесся до него все более слабеющий, точно удаляющийся голос, - у Прова на мизинце не хватает фаланги или двух…
        При этих словах Андрей услышал сзади себя какой-то шорох и обернулся. Аня стояла на коленях и, точно обезумев, колотила по земле руками. Андрей кинул взгляд на могилу, но рядом с ней уже никого не было. Туман рассеялся окончательно.
        Андрей бросился к Ане и постарался поднять ее из грязи. Но девушка отбивалась от него, крича что-то, что невозможно было разобрать. В конце концов Андрею удалось схватить ее под мышки и рвануть вверх. Он почти поднял ее над землей и с силой встряхнул, чтобы успокоить. Девушка еще пару раз дернулась, стараясь освободиться. Потом ее руки бессильно опустились, а тело обмякло. Андрей словно держал в руках тряпичную куклу.
        - Идиот! - рыдала Аня. - Как ты это сделал? Зачем? Я думала, что ты нормальный.
        - Я ничего не делал, - Андрей вновь встряхнул свою спутницу, - успокойся, прошу тебя.
        - Мерзавец! - кричала Аня. - И палец этот, мизинец, как у отца! Ты это специально, да?
        Тут только Андрей вспомнил о Семене. Внутри у него словно что-то оборвалось. Неужели? Неужели он и есть Пров? Прятался в родном селе? А почему бы и нет? Бабушка ведь говорила, что он будет ждать, выслеживать, расставит сети в нужном месте. А село как раз и есть такое место. Психиатром он уже был. А теперь… Он умен. Любой на месте Андрея начал бы с поисков могилы. А где ж ее искать, как не там, где Семен, то есть Пров, родился? Вот тебе и логика.
        - Весь этот маскарад с привидением, - визжала Аня, - ты для этого повез меня в Таганрог? Чтобы поиздеваться?
        - Я умоляю тебя, - прошептал Андрей в отчаянии.
        Ему очень хотелось успокоить Аню, но он не знал, как это сделать. Девушка оттолкнула его и побрела к выходу с кладбища. Андрей пошел вслед за ней. Он сильно ослабел. Мигрень била по его голове чугунным ядром. Все время по левому виску, все время в одно и то же место: бум, бум, бум. Он облизывал пересохшие несмотря на непрекращающийся дождь губы и старался не споткнуться о рытвины на кладбищенской аллее. Он боялся, что если упадет, то уже не сможет подняться. И тогда произойдет что-то еще более страшное. Ведь он отчетливо слышал за своей спиной поскрипывание велосипедных педалей. Он не оборачивался. Это было выше его сил. Но он и без того прекрасно знал, кто их преследует.
        Преследует? Но бабушка говорила, что они всего лишь хотят, чтобы он нашел Прова. Значит, они не тронут его? По крайней мере, сейчас, когда он им еще нужен. Он же не отказывается от поисков. Нет. Но Аня. Может, их встреча в селе не была случайной? Что если Пров - это действительно Семен, ее отец?
        Как ни старался Андрей ускорить шаги, он двигался все медленнее и медленнее. Его усталость почти одолела его. В любое мгновение он ждал, что их преследователь догонит их. Но мерное поскрипывание педалей не приближалось. Как будто велосипедист старательно держал дистанцию. Тогда Андрей догадался: его не преследуют, его просто подгоняют. Дают понять, что пора уходить. И заодно показывают свою власть над ним. То, о чем говорила бабушка: они не дадут покоя, они заставят искать Прова.
        Сопровождаемый этим бесконечным скрипом педалей, он вслед за Аней доковылял до кладбищенских ворот. На плохо освещенном шоссе стояла массивная черная машина с потушенными фарами. Андрей тяжело вздохнул и направился прямо к ней. Он понял, что машина ждет их. Он распахнул дверку и жестом пригласил Аню садиться. Девушка подняла на него вопросительный и полный ненависти взгляд.
        - Это за нами? - процедила она.
        - Угу, - кивнул Андрей, понимая, что теперь уж он никак не сможет доказать Ане, что не подстроил все заранее.
        - Извращенец, - прошипела Аня, залезая на заднее сиденье.
        Андрей сел рядом и поднял взгляд. Он почти не сомневался, кто будет их шофером. И он не ошибся. Над поднятым обтрепанным воротником водителя торчала длинная, туго перевязанная грязным бинтом шея, на которой громоздилась лишенная волос огромная и нелепая голова - распухшая и покрытая слизью, как будто вымоченная в воде. Даже в полутьме машины было заметно, как по затылку незнакомца стекают ему за шиворот крупные зеленоватые капли.
        - Мне надо было выяснить кое-что, - сказал Андрей, - я не бегу.
        - Знаю, - последовал ответ с водительского места.
        - Вы не дали мне никаких примет, - продолжил Андрей, словно не услышав реплики с переднего сиденья. - Не так просто понять то, что мне предстоит сделать.
        - Обратно. Курск, - просвистел голос чудища.
        - Мы поедем завтра, - огрызнулся Андрей.
        - Сейчас. Курск, - повторил все тот же голос.
        - Завтра, - повторил Андрей. - И я почти наверняка уже знаю, кто вам нужен.
        - Ты опять об отце? Хватит! - взвизгнула Аня. - Прекратите все! Я пойду в полицию!
        - Ты. Должен. Доказать, - посланник, как и тогда, в поезде, говорил отдельными словами, с трудом, как сгустки крови, выплевывая их из себя.
        - Как? - спросил Андрей.
        - Ты. Сам. Узнаешь. Когда. Настанет. Час, - последовал ответ.
        - Хорошо, - кивнул Андрей. - А теперь отвези нас в город.
        Чертов водитель высадил их у крыльца гостиницы. Дежурная за стойкой посмотрела на них с удивлением. Наверное, нечасто постояльцы возвращались сюда насквозь промокшими и сплошь перепачканными грязью. К тому же Аню приходилось все время поддерживать, чтобы она не упала.
        - Дождь, - пояснил Андрей дежурной, - сильный дождь. Мы гуляли.
        Он не думал, что ему следует оправдываться перед этой теткой. В конечном счете их вид был их личным делом. Но он чувствовал, что должен что-то сказать, чтобы доказать самому себе, что вновь находится в мире обычных людей.
        - Да уж, вижу, - хмыкнула женщина за стойкой.
        Андрей с Аней поднялись на этаж, где девушка юркнула в свой номер, громко хлопнув дверью.
        - И пусть, - с неожиданной злостью подумал Андрей, - так даже лучше. Не надо ничего объяснять, ни в чем убеждать.
        Он прошел в свой номер. Его бил озноб. Раздевшись, он лег в кровать, накрывшись с головой одеялом. Ничего не помогало. Он все равно не мог согреться. Тогда Андрей снова оделся, сбегал вниз и купил в баре бутылку коньяка. Он почти заставил себя выпить полстакана и забылся тяжелым сном.
        30.
        Наутро Андрей почувствовал себя немного лучше. Но Ане, похоже, ночь не пошла на пользу. Девушка выглядела очень бледной. Разговаривать с Андреем она не стала. В напряженном молчании они перекусили в ближайшем от гостиницы кафе и отправились на вокзал.
        - И этот изуродованный палец отца, - пробормотала Аня, когда они садились в поезд. - Ты заметил его, когда был у нас в доме, да? А потом использовал? Это отвратительно.
        Андрей лишь вздохнул. Он не знал, как доказать своей спутнице, что не он подстроил всю эту чертовщину. Да и нужно ли было это доказывать? Может, наоборот, Аня знала больше, чем он? В голове Андрея занозой сидела мысль: он не может больше доверять Ане. Нет никакой уверенности в том, что она на его стороне. В конце концов, Пров-Семен - ее отец. Может, она ему уже позвонила. Обо всем рассказала. Предупредила. И тот явится к Андрею ночью, чтобы прикончить. Андрей снова бросил на девушку тревожный взгляд.
        Они расстались на вокзале. Андрей хотел что-то сказать, но Аня отмахнулась от него и быстро пошла прочь, тут же растворившись в толпе. Андрей поехал все в ту же гостиницу и снял номер. Забившись в него, он метался по комнате, не находя себе места. Что ему предпринять? Он представлял, как приедет в Митрошино, найдет Семена и… Что дальше? Он подойдет к нему, ткнет в него пальцем и скажет, обращаясь в пространство: «Вот, это он. Я нашел его»? И Семена-Прова утащат после этого в преисподнюю? А если нет? Хорош тогда он будет. Доказать, сказали они? А как он докажет? Затаится за углом и будет ждать, когда треклятый оборотень выпустит клыки и пойдет есть односельчан? Так ведь не будет этого. И не оборотень он. Просто какая-то нежить. В голову Андрея все время лезли мысли о серебряных пулях и осиновых кольях. Да только где их взять и как воспользоваться. А Семен стараниями Ани уже наверняка знает о планах Андрея. Может, дочка вообще заодно с отцом?
        Наступил вечер. Андрей не стал ложиться спать и не гасил свет. Тошнота, которая на несколько дней отступила, теперь вновь сдавила его горло. А если Пров или Семен - неважно, как его называть - явится к нему сюда? В Курске не так много гостиниц. Его ничего не стоит вычислить, ведь Аня знает его фамилию. Может быть, надо было снять квартиру? Но здесь, по крайней мере, внизу есть охрана. Она не должна пропустить человека просто так. Человека? А если это не человек? А кто? Зомби? Да хоть бы и зомби - не летает же он в конце концов. Или летает?
        Андрей невольно бросил взгляд на окно. Ночь уже сгустилась над городом. Прямо в глаза бил яркими лучами уличный фонарь. Андрей бросился к выключателю и погасил свет. Теперь ему прекрасно было видно, что творится за окном. Зато снаружи комната должна была казаться единым, наполненным чернотой кубом. «Это хорошо, - подумал Андрей. - Это преимущество». И тут же поймал себя на мысли, что, по-видимому, сходит с ума, если опасается, что кто-то или что-то проникнет к нему с улицы в номер на третьем этаже. И все же так ему было спокойнее.
        Потом он сходил в прихожую и проверил, хорошо ли заперта входная дверь. Ключ был вставлен в скважину. Так надежнее - труднее будет открыть снаружи. Может быть, еще подпереть чем-нибудь тяжелым? Из мебели. Но наверняка будет шум. Придется обойтись.
        Осторожно ступая, Андрей вернулся обратно в комнату и снова сел в свое кресло лицом к окну. Он будет сидеть здесь и чутко прислушиваться, ловить каждый подозрительный звук, чтобы в случае чего быть готовым. К чему? Да к чему угодно. Главное, чтобы… Он так и не смог сформулировать для себя эту мысль.
        Андрей чувствовал, что оказался в тупике. Он словно ждал чего-то. Хотя, собственно говоря, ждать ему было нечего. Мог ли он рассчитывать на то, что сумеет одолеть Прова-Семена? Должен ли он ехать в Митрошино? Или ему следует ждать в городе, пока Пров сам найдет его? И что тогда? А если Пров все-таки его не найдет или по каким-то причинам не станет искать? Сидеть здесь, затаившись? Для чего? И сколько он так будет сидеть? Чего ждать? Пока к нему снова придет чудище с забинтованной шеей и червями во рту? Его же предупредили. Чтобы этого не произошло, надо было что-то делать. Но что? Круг замыкался. Андрей напоминал сам себе трусливого охотника, который, робко озираясь по сторонам, идет по лесу, боясь сам превратиться в чью-нибудь добычу.
        Спросить совета было не у кого. С подобными вещами не обратишься в полицию. Помнится, он уже думал об этом. Полиция примет его за сумасшедшего, психиатр - за наркомана, а нарколог… Нарколог возьмет у него анализ мочи и, удостоверившись, что он не колется, выгонит. Куда дальше? С кем посоветоваться? С родителями? Нет. Что за чушь. Исключено. Да и как это сделать? По телефону? Позвонить и спросить, как ему поймать прапрапрапрадедушку? Зачем пугать маму. Не этим чертовым Провом, насчет него она ничего не поймет, а своим поведением. Не объяснить такое по телефону. А уехать домой ему не дадут. Те, которые следят за ним. Ходят по пятам. Скрип велосипедных педалей преследует его повсюду. Он чувствует. Почти физически ощущает этот звук. Неужели в преисподней нет нормальных велосипедов?
        Последняя мысль заставила его хмыкнуть. Но он тут же вновь вернулся к своим мрачным рассуждениям. Да и что родители? Хоть бы даже и поехать домой. Они все равно его не поймут, не поверят. В такое нельзя поверить, пока не столкнешься с этим сам. А и столкнешься… Аня вон все равно не поверила.
        Кто же остается? Он лихорадочно рылся в своей памяти, как будто перелистывал толстый засаленный органайзер. Кто же еще? Да больше он никого и не знал, кроме Юлечки. Но что с нее взять? Даже если она его простит. Впрочем, что значит «простит»? В чем он перед ней виноват? В том, что не смог сгрызть горелое мясо, которое она называла стейком? Простит! Ему стоит только свистнуть. В смысле, позвонить. Вопрос в том, какой от Юлечки будет толк? Она однозначно не годится на роль ассистентки по отлову прапрапрапрадедушек.
        И тут Андрей вспомнил о Поморцеве. Может быть, попытаться поговорить с ним? Старик в душе ему понравился. Сварливый, желчный, но умный. Вот кому надо позвонить. Может быть, он подскажет, как поступить? Даст зацепку. Знает же он об этой могиле. Вполне вероятно, что знает и еще что-то. Андрей взглянул на часы. Половина одиннадцатого. Не поздно, можно попробовать…
        31.
        Руки Андрея дрожали, когда он набирал номер. От этого звонка слишком многое зависело. Поморцев был единственным человеком, с которым Андрей мог сейчас посоветоваться. Но захочет ли он его слушать?
        Старик долго не поднимал трубку. Наконец, когда протяжные гудки, казалось, уже насквозь пробуравили Андрею голову, вонзившись в нее, точно сверло электродрели, ему все же ответили.
        - И что горит? - раздался в трубке скрипучий голос.
        - Что? Как? Простите, я не понял, - растерялся Андрей.
        - Я спрашиваю: что у вас горит, что вы беспокоите меня в такой час? - заявил раздраженный голос на другом конце провода.
        - Простите, пожалуйста, Николай Сергеевич, - затараторил Андрей, ежесекундно и не без основания ожидая услышать столь же сверлящие, но на этот раз короткие гудки.
        - И кого же я должен простить, скажите на милость? - ядовито поинтересовался Поморцев.
        - Андрей, - почти простонал в трубку Андрей, поняв, что забыл представиться, - меня зовут Андрей. Я приходил к вам несколько дней назад. С девушкой. Вы нам рассказали о Прове Киржакове. Помните?
        - Молодой человек, - проскрипел в трубке старческий голос, - вы собираетесь в такой час проверять мою память? Или, быть может, вам от меня опять что-то нужно?
        - Николай Сергеевич, я вас умоляю, - для большей убедительности Андрей даже прижал свободную руку к груди, как будто Поморцев мог увидеть его жест.
        - Да ну? - казалось, в его собеседнике проснулось какое-то чувство сострадания.
        Почувствовав, что Поморцев дал слабину, Андрей немедленно пошел в атаку, изо всех сил стараясь попасть в такт несколько старообразной манере говорить, какая была у старика.
        - Поверьте мне, дело не терпит отлагательств, - начал он, - в противном случае я бы ни за что не посмел вас побеспокоить.
        - Побеспокоить? - возмутился Поморцев. - Вы подняли меня с постели. Разбудили, как только я задремал.
        - Но… - попробовал найти себе оправдание Андрей.
        - Побеспокоить? - перебил его скрипучий голос в трубке. - Да знаете ли вы, молодой человек, что значит побеспокоить? Это значит оторвать от чтения книги или вязания крючком. А разбудить в одиннадцать ночи - это значит не побеспокоить, это значит бесцеремонно вломиться в чужую жизнь. Так приходили только чекисты и гестаповцы.
        - Я… - снова попытался вставить слово Андрей.
        - У вас что, никогда не было бабушек и дедушек? Вы не знаете, что старики ложатся рано? - не обращая на него никакого внимания, продолжила трубка. - Или вы так же бесцеремонно вламывались к полуночи к ним в комнаты со своими требованиями?
        - Но я же не вламывался к вам! - возмутился Андрей.
        - А что же вы тогда сделали? - тут же огрызнулась трубка. - Разве поднять человека по телефону - это не то же самое, что нагрянуть к нему в квартиру? Или мне будет легче заснуть, если меня разбудил не дверной, а телефонный звонок? И вместо того чтобы извиниться, вы начинаете читать мне мораль?
        - Николай Сергеевич, - взревел Андрей, теряя всякое терпение и вновь, как и во время своего первого телефонного разговора с краеведом, решив пойти ва-банк, - да ведь я только и делаю, что перед вами извиняюсь. Даже если я и сглупил - что ж теперь? Не расстреляете же вы меня за это?
        - Хотелось бы, право слово, - хихикнула трубка. - Да вот по телефону это будет нелегко
        - Именно, - поддакнул Андрей, чувствуя, что ситуация понемногу меняется к лучшему. - Простите меня еще раз. Я не подумал. Я слишком напуган всем, что происходит. И не подумал о том, что уже слишком поздно для звонка.
        - Ладно уж, - скрипнула трубка, - извинения приняты.
        - И если уж я все равно нарушил ваш сон, может, вы будете столь любезны, что уделите мне несколько минут? - не ослабляя напора, продолжил Андрей. - Очень вас прошу.
        - Ой, - выдохнула трубка.
        - Пожалуйста, Николай Сергеевич, - простонал Андрей. - Честное слово, мне не с кем больше поговорить.
        - Говорите, чего уж там, - проскрипел Поморцев, - все равно разбудили.
        - Спасибо, - пробормотал Андрей и продолжил, стараясь говорить максимально лаконично, но от этого только усложняя речь и запутываясь: - Собственно говоря, я опять насчет Прова. Я ни в коем случае не ставлю под сомнение тот факт, что вы сообщили мне всю информацию об этом человеке, которой располагаете. Но вполне возможно, что вы просто не сочли какую-то ее часть важной. Приняли за второстепенное. Однако складывающаяся ситуация заставляет меня по-иному взглянуть на это дело. Любая зацепка, маленький, с виду ничего не значащий нюанс могли бы быть мне сейчас крайне полезны…
        - Не могли бы вы говорить яснее, молодой человек, - перебил его Поморцев. - Что, собственно говоря, произошло?
        - Позвольте, я изложу вам все дело? - попросил Андрей.
        - Да я уж несколько минут вам это позволяю, - скрипнула трубка, - а вы никак к делу-то и не перейдете.
        - Хорошо, хорошо, - Андрей отчаянно закивал, снова забыв о том, что собеседник не может его видеть. - Дело в том, что у меня есть основания предполагать, что Пров Киржаков все еще жив.
        - В вашем роду были кавказские аксакалы? - огрызнулась трубка.
        - Николай Сергеевич, выслушайте меня! - застонал Андрей. - Как бы парадоксально и даже дико это ни звучало, но, повторяю, у меня есть основания предполагать, что Пров все еще находится в этом мире. Живой он в полном смысле слова или нет, я сказать не могу. Да, подобное утверждение не вяжется с законами логики, но есть косвенные доказательства…
        - Вы что, пьяны, молодой человек? - скрипнула трубка. - Откуда вы вообще звоните? Из дома? Звонок как будто междугородний. Решили разыграть старика шутки ради?
        - Я в Курске, звоню из гостиницы «Центральная», - взмолился Андрей, - и я вовсе не хочу вас разыгрывать. Дело в том, что у меня были видения. Ко мне приходила покойная бабушка. И она говорила, что…
        - Молодой человек, я в таких вещах не специалист. Обратитесь лучше к психиатру, - крякнул Поморцев.
        Андрей понял, что, если он не сможет чем-то удержать собеседника, тот повесит трубку. И на то, чтобы пускаться в долгие разъяснения о сверхъестественном и непознанном, сейчас нет времени.
        - Могила. Вы сказали, что цела могила Прова Киржакова, - схватился он за самое главное.
        - Да, - неохотно процедил Поморцев, которого, видать, очень утомил его собеседник, - возле Погорельцева.
        - Так вот, мне говорили, что в могиле не он, - затараторил Андрей, - кто-то другой. Я не знаю. Но тогда, так или иначе, возникает вопрос: где же сам Пров?
        - В другой могиле, - хмыкнула трубка. - Даже если ваша информация о том, что в могиле на Погорельцевском кладбище лежит не Пров, верна, это вовсе не означает, что он до сих пор жив.
        - Да, да, я понимаю, - согласился Андрей, уцепившись за фразу «ваша информация верна». - Но дело в том, что у меня имеется столь же верная информация о том, что каким-то непостижимым способом Пров все еще жив. Может быть…
        - Вы не в себе, - раздраженно пискнула трубка.
        - Помогите мне, - простонал Андрей, - телефон, запишите, пожалуйста, мой телефон, - он продиктовал номер и продолжил свои увещевания: - Может быть, вы еще что-нибудь вспомните о Прове? Что-нибудь необычное. Да все равно что. Тут любая мелочь может оказаться важной. Я был бы очень благодарен. Вы даже не представляете себе, как мне может помочь любая, самая ничтожная информация. Я…
        Он поперхнулся тем комом, что поднимался все выше и выше в его горле, наглухо запирая его. Прикрыв трубку рукой, он зашелся удушливым кашлем. Тем временем в телефоне послышались короткие гудки.
        - Я прошу… - по инерции начал Андрей, немного отдышавшись, но сообразил, что на другом конце провода его уже никто не слушает.
        Что ж, он сделал все, что мог. Он попытался. Поморцев был его последней надеждой найти что-то, что помогло бы ему справиться с Провом. Теперь он остался с отцом Ани один на один. А если снова перезвонить Поморцеву?
        Андрей набрал уже заученный наизусть номер и стал ждать - долго, бесконечно. Но ему больше никто не ответил. Возможно, старик просто отключил аппарат, выдернул его из розетки. Пьет, наверное, сейчас снотворное. Или успокоительное. И клянет его, Андрея, на чем свет стоит. Поморцева можно понять. Кто ж поверит тому, что пытался объяснить ему Андрей? Да еще так сбивчиво, косноязычно. Впрочем, как еще можно говорить о подобных вещах? Тут к Андрею вновь подступила его треклятая тошнота и, зажимая ладонями рот, он бросился в ванную.
        32.
        Андрей опустился перед унитазом на колени, как будто это был языческий алтарь. Его рвало долго и мучительно. Он ничего не ел с обеда. Прошло уже часов двенадцать. Поэтому рвоты почти не было. Но организм словно выворачивало наизнанку. И он бесконечно сплевывал в нутро сантехнического прибора желтоватую слизь. Потом повалился животом на пол и прижался головой к полу. Холод кафельной плитки приятно холодил лоб. И он забылся в полудреме.
        Сколько он так пролежал? Час? Больше? Он опять потерял счет времени. Ему очень хотелось, чтобы скорее наступило утро. И тут раздался звонок - пронзительный и настойчивый в ночной тишине. Телефон лежал у Андрея в кармане брюк. Он сунул его туда после разговора с Поморцевым. Поморцев? Может быть, это он звонит? Что-то нашел, сменил гнев на милость? Перевернувшись на бок, Андрей нащупал в кармане аппарат, достал его и нажал кнопку. В трубке послышались какие-то хрипы.
        - Алло, - пробормотал Андрей, - алло! Кто это?
        - Пров! Пров! - заревела трубка. - Только это и говорила! Погубил дочку!
        - Что? Какую дочку? - прохрипел Андрей, чувствуя, как в глазах у него темнеет.
        - Какую дочку? - ревела трубка. - Одна она у меня была. Анютку мою. Приехала днем сама не своя. Пров, говорила, Пров. Глянула на меня - и в свою комнату. И я, дурак, не пошел за ней. Думал - устала с дороги. К обеду стали звать, а она в петле.
        - Аня? - прохрипел Андрей, который уже узнал голос треклятого Семена.
        - Я тебя из-под земли достану! - ревел Семен.
        - Да как же так? - снова захрипел Андрей, голос которого отказывался ему подчиняться.
        - Из-под земли! - продолжал реветь голос в трубке.
        - Да я не о земле, я об Ане, - почти прошептал Андрей.
        - Проклятье на всем роде, - сорвалась на вой трубка. - Как Евдокия тогда, говорят, утопилась, так и нет бабам счастья. Гибнут Велюгины. Знал я, когда женился. Знал. Жену всю жизнь берегу, как зеницу ока. А дочку вот и проглядел!
        - Я… - бормотал Андрей, - как же так… я…
        - Ненавижу, - ревела трубка, - будь ты проклят вовеки.
        В телефоне раздались короткие гудки. Андрей с трудом встал на колени. Он не мог поверить в то, что Аня покончила с собой. Как такое может быть? Она же вроде не поверила в то, что видела. Решила, что он ее разыграл. Значит, все-таки поверила? А Пров, откуда он узнал его номер? Ах да, он же звонил ему с Аниного телефона. Посмотрел, наверное, последние звонки. На всем роде, говорит, проклятье? На Велюгиных? А на его, на Киржаковых? И что теперь будет? Кто кого теперь ловит? Разве может он, Андрей, остановить Прова? И где этот чертов велосипедист?
        Мысли неслись в голове Андрея одна за другой. Но постепенно среди них выделилась одна, которая пронзительно зазвенела у него в голове, перекрыв даже ужас от известия о гибели Ани: из гостиницы надо убираться как можно скорее.
        Дело в том, что Андрею весьма не нравился его нынешний номер. Он сразу, еще утром заметил его неудачное расположение. Коридор гостинцы изгибался буквой «Г». Номера шли с обеих сторон его длинной составляющей. В коротком же коридоре, под прямым углом примыкающем к главному, было всего несколько комнат. И все они, кроме одной, той самой, куда поселили Андрея, самой дальней, были подсобными помещениями. В случае опасности здесь трудно будет докричаться до помощи. Соседи отделены от него многометровым коридором и несколькими пустыми комнатами. Более того, если номер начнут взламывать, этого даже никто не увидит из-за поворота. Когда Пров доберется сюда, спастись от него будет невозможно. Наверняка он знает, в какой гостинице остановился Андрей. Выработал чутье за полторы сотни лет. Или Аня что-нибудь говорила о гостинице раньше, еще перед их поездкой в Таганрог. Какой же он дурак, что снова въехал в ту же самую гостиницу. Идиот!
        Откуда звонил Пров? Из Митрошина? Тогда у Андрея еще было время на то, чтобы убраться отсюда. Он с усилием поднял левую руку, поднеся запястье к глазам. На часах была половина второго. Андрей тихо застонал от ужаса. Да что же это такое? Он думал, что близится утро. Утром было бы не так страшно, утром легче затеряться среди людей, сбежать, найти другое жилье. Квартиру? Перебраться на частную квартиру? Или вообще уехать домой?
        Но время словно остановилось, сделав ночь бесконечной. Что же делать? Бежать? К людям? Но куда в такой час? В какой-нибудь ночной клуб? Возможно, сейчас это единственный путь к спасению. Он с трудом встал с пола и, держась за стены, прошел из ванной в комнату. Надо взять куртку. Кажется, он оставил ее на кровати.
        Подойдя к кровати, он обессилено повалился на нее. Ему словно загнали в грудь деревянный кол. Он не мог вздохнуть и только не прекращающиеся спазмы давали возможность перехватить какое-то количество воздуха, чтобы не задохнуться. И все же оставаться в номере явно было опасно. Собравшись с силами, Андрей сел на кровати. Путаясь в рукавах, натянул на себя куртку и, превозмогая слабость, встал. Он дойдет. У него получится. А как же иначе? Ему ведь надо выжить. Добраться туда, где много людей. И переждать ночь. О том, что делать дальше, Андрей не хотел сейчас думать.
        Только бы опять не было приступа. Ему нельзя сейчас терять сознание. Надо продержаться до утра. Утром все будет нормально. Безопасно. А потом? Вечером? Что такое он сможет сделать за день, что даст ему гарантии на будущую ночь?
        Отогнав от себя нехорошие мысли, он добрался до двери номера и вышел в гостиничный коридор. Свет был погашен. Причем не только в том мрачном закоулке, где располагался номер Андрея, но и, насколько можно было судить, в длинной части коридора.
        Андрей осторожно, стараясь не шуметь, прикрыл за собой дверь и стал аккуратно запирать ее. Но проворачиваемый ключом замок скрежетал так, как будто был заодно с Провом. Наконец Андрей вынул его из скважины и, держась за стену, медленно пошел вперед. Дойдя до угла, он остановился и осторожно выглянул в большой коридор. В кромешной тьме трудно было что-либо разобрать. Впрочем, где-то далеко впереди, точно портовый маяк, приветствующий морехода, брезжил слабый желтоватый свет. По-видимому, там была дверь, выходившая на освещенную лестницу.
        Андрей хотел шагнуть в большой коридор, туда, к свету - так, наверное, бабочка стремится долететь до горящей вдалеке лампочки, - но почувствовал, что тело не слушается его. Ноги стали ватными, а по левой руке, от кончиков пальцев вверх, к плечу, побежали мурашки, точно уколы тоненьких иголочек. И весь коридор поплыл перед глазами Андрея, извиваясь и кружась.
        Чтобы не упасть, он поспешно опустился на пол, словно надувная кукла, из которой внезапно выпустили воздух, и обессилено прислонился головой к стене, не зная, что же теперь делать. Свет в конце длинного коридора теперь представлялся ему столь же недостижимым, как поверхность Луны. И он, как мальчик, мечтающий стать астронавтом, с мучительным желанием вглядывался и вглядывался в это далекое и манящее пятнышко бледно-желтого света.
        Внезапно свет в дверном проеме моргнул. Как будто по небу пробежало облачко, на мгновение, прикрыв лунный диск. Здесь, в гостинице, это могло означать только одно: кто-то вошел с лестницы на этаж. В коридоре послышались шаги. Андрей дернулся, чтобы встать, но понял, что у него не хватит на это сил. Ноги не слушались его, а левая рука точно онемела. Он плотнее прижался к холодной стене, тяжело и беззвучно, как рыба, хватая ртом воздух. И так же, как вытащенная из воды рыба, с каждым новым вдохом он задыхался все больше и больше.
        С безысходностью наблюдал он за приближающимся человеком. Шаги на секунду стихли. Мелькнула яркая вспышка пламени. Должно быть, незнакомец чиркнул зажигалкой, чтобы разглядеть номер на двери комнаты. Он, видать, как и Андрей в прошлый раз, не смог найти на стене выключатель. Огонек погас, и шаги возобновились. Андрей, как завороженный, следил за ночным визитером.
        Опять остановка. И снова пламя зажигалки выхватило из темноты косяк двери с номерком. Незнакомец что-то буркнул, возможно, выругался, и двинулся дальше, перейдя на другую сторону коридора. Еще одна остановка. Уже совсем близко от Андрея. В очередной раз вспыхнуло маленькое пламя. Андрей не успел рассмотреть лицо человека. Но явственно увидел его черную, как смоль, бороду. Еще несколько секунд, пять или шесть шагов в его сторону, и тот, при одной мысли о котором Андрея бросало в дрожь, заметит его. Он сделал все, чтобы стать легкой добычей. У него даже не хватило ума отсидеться в номере. Сейчас тонкая дверь его комнаты казалась Андрею чуть ли не крепостными воротами. Там у него был хоть какой-то шанс выжить. Здесь ему не оставалось ничего, кроме ожидания смерти. Сопротивляться было бесполезно.
        Шаги возобновились. Каждый из них отдавался в голове Андрея ударом молота, который забивал в его мозг сваи: бух, бух, бух. Однако ночной гость, по-видимому, все еще не заметил его. Не дойдя до Андрея несколько шагов, он вновь остановился перед очередной дверью. Андрей ясно это видел, потому что находился в коридоре достаточно долго, и его глаза уже привыкли к темноте. Сейчас он довольно четко различал громадную фигуру бородача и два ряда дверей по обеим сторонам длинного и узкого прохода. Но для вошедшего со света незнакомца, все время к тому же чиркающего зажигалкой, весь коридор, должно быть, представлялся одним черным провалом.
        Новая вспышка света раскрыла инкогнито очередной двери. И владелец черной бороды бросил взгляд в сторону Андрея. Во вновь воцарившейся темноте Андрей различил, как тот, кто приближался к нему, сунул руку в карман. Наверное, он заметил его и теперь достает нож. Или удавку? Хотя зачем ему удавка? Он без особого труда задушит Андрея голыми руками. Андрей, напрягая все тело, стал отползать назад в маленький коридорчик, где находился его номер. Фигура в темноте, по крайней мере, ему так показалось, сделала шаг в его сторону.
        Андрей понял, что бежать - какой издевкой звучало слово «бежать» применительно к его беспомощным попыткам ползти вдоль стены! - бесполезно. Он все равно не успеет. Враг настигнет его в два прыжка. Но что же тогда делать? Он стал лихорадочно рыться в карманах в поисках мобильного телефона. Нужно позвонить. Только куда? В полицию? Что он успеет сообщить за те секунды, что у него остались? Может быть, вниз, администратору? Там, на первом этаже есть охрана. Но он не помнил номера администратора, а внести его в адресную книгу телефона не додумался. Так что на эту помощь тоже надеяться не приходилось. Ему оставалось только безропотно ждать смерти.
        Впрочем, человек в коридоре не спешил нападать на него. Он продолжал рыться рукой у себя в кармане. Потом достал что-то и выругался. Вновь чиркнула зажигалка. На этот раз незнакомец приблизил ее к самой двери, а второй рукой, как догадался Андрей, вставил в замочную скважину ключ. Зажигалка потухла, щелкнул замок и задержавшийся где-то постоялец исчез в своем номере.
        Андрей согнулся на полу вдвое, чтобы подавить вновь подступившую к горлу тошноту. Сердце его бешено колотилось. Как будто он успел в последнее мгновение выскочить из-под колес стремительно надвигавшегося на него грузовика. И его судьба уже не казалась ему столь предрешенной. Может быть, он слишком сгущает краски? В конце концов, с Провом обещали расправиться те, кто приходил к нему в поезде и вез его с кладбища в Таганроге. Возможно, что они уже утащили Прова к себе. А если и нет, то совсем не факт, что Пров придет к Андрею этой ночью. А если даже и придет, то не обязательно, что сможет его убить. Во всяком случае, если Андрей приложит хоть какие-то усилия к своему спасению. Конечно, если он будет лежать здесь, в коридоре, то станет легкой добычей. О том, чтобы идти в ночной клуб не могло быть и речи. В нынешнем состоянии Андрею трудно будет добраться даже до своего номера.
        Заветная дверь - зачем он только покинул свое укрытие? - была метрах в шести от него. Но предобморочное состояние не позволяло Андрею встать на ноги. Превозмогая слабость, он на четвереньках пополз по коридору. Метр, два, три. Вот и дверь в подсобку. Его - следующая. Он должен до нее добраться, пока совсем не выбился из сил.
        Андрей дополз до своей двери, приподнялся и отпер ее. Сейчас его не страшил скрежет замка. В темноте его слух настолько обострился, что он услышал бы, если бы кто-то вошел в длинный коридор с лестницы. Но там, он специально долго и напряжено прислушивался, прежде чем отпирать дверь номера, не было слышно ни звука. Стало быть, пока он был в безопасности. У него было время на то, чтобы отпереть дверь, заползти внутрь и закрыться в номере.
        Изнутри замок тоже запирался ключом. Как и прежде, Андрей оставил его в скважине. Так труднее будет открыть дверь снаружи. Путь до номера отнял у него последние силы. Утирая пот, он сел на пороге, прислонившись спиной к двери. В груди у него щемило. Он хватал и хватал ртом воздух, но не ощущал его спасительной силы. Как будто в комнате был полный вакуум. Чувствуя, что теряет сознание, он лег на пол и калачиком, точно верный пес в комнате хозяина, свернулся возле порога собственного номера.
        Впрочем, забытье его было недолгим. Его вывел из оцепенения легкий толчок. Дверь дрогнула, и язычок замка слабо звякнул в пазу. Андрей беззвучно привстал, опершись рукой об пол, и прислушался. В гостиничном коридоре царила мертвая тишина. Наверное, он зря запаниковал. Скорее всего, кто-нибудь, хоть бы и тот же полуночный бородач, распахнул резко дверь своего номера. И из-за сквозняка дверь в комнате Андрея хлопнула.
        Когда Андрей уже почти совсем успокоился и, почувствовав небольшое облегчение, хотел снова опуститься на пол, чтобы хоть немного поспать, он вдруг ясно услышал прямо за своей дверью слабый, едва различимый шорох. Дыхание у него вновь перехватило. Этот почти мышиный шум напугал его гораздо больше, чем любое самое громкое хлопанье дверями в коридоре. Потому что этот с трудом уловимый ухом звук означал только одно - тот, кто его издавал, таился.
        «Только бы выдержать, - вертелась в голове у Андрея навязчивая мысль, - только бы снова не потерять сознание». Он весь превратился в слух. Пока у него было одно преимущество перед врагом: он уже был готов к отражению атаки, а тот, кто находился за дверью, думал, что Андрей все еще спит или, по крайней мере, не догадывается о его приближении. И это преимущество ни в коем случае нельзя было потерять. Нельзя было выдать себя ни единым шорохом или стоном. Андрей замер, точно восковая фигура.
        Рука, которой он опирался о пол, уже затекла. Между тем за дверью ничего не происходило. Может быть, ему все-таки послышалось? И никакого шороха не было? Или он испугался своего собственного звука? Возможно, пола куртки прошуршала по паркету, когда он приподнимался. Почему нет? Андрей уже почти убедил себя в том, что тревога оказалась ложной, когда вновь и на этот раз уже абсолютно отчетливо услышал за дверью шорох. За ним последовал неприятный металлический скрежет, и ключ в замочной скважине шевельнулся.
        Было очевидно, что кто-то пытается аккуратно и по возможности бесшумно открыть снаружи замок ключом или отмычкой. Андрей вздрогнул и осторожно встал на четвереньки. Бесшумно скользя брюками по паркетному полу, он перевернулся лицом к двери и рукой стал удерживать торчащий из замка ключ. Толчки снаружи становились все настойчивее. Видно было, что тот, кто находился за дверью, начинал раздражаться. Впрочем, пока он, как видно, еще не чувствовал противодействия изнутри номера, а потому старался не шуметь.
        Было ясно, что рано или поздно Пров сообразит, что его раскрыли. И тогда… Андрею даже не хотелось думать о том, что будет дальше. Его враг наверняка сообразил, что номер находится в тупике. А значит, можно особо не таиться. Сейчас он проявляет осторожность исключительно для того, чтобы не разбудить его, Андрея. А дальше? Когда он поймет, что тот не спит? Один хороший удар ногой, и слабенький замок будет вырван с корнем. А если Пров ворвется в номер, судьба Андрея будет решена. «Значит, он все-таки был не в Митрошине, - подумал Андрей. - Звонил мне из города. Выманивал?»
        Тем временем взломщик, по-видимому, отчаялся открыть замок. Может быть, он сообразил, что изнутри вставлен второй ключ? Так или иначе, но скрежет прекратился. Андрей, стараясь не дышать, вслушивался в каждый шорох за дверью. Неужели враг отступил? Вдруг это просто какой-нибудь пьяный постоялец? А что? Перепутал этаж. Теперь пойдет к дежурной выяснять. А почему тогда так таился? Да не таился он вовсе: сказано же - пьяный. Руки дрожат, соображает плохо. Добрел до двери. Может быть, у него точно такой же номер этажом выше. Или ниже…
        Размышления Андрея были прерваны металлическим звяканьем за дверью. Нет, тот, кто там находился, еще не ушел. И, похоже, не собирался уходить. Глаза Андрея привыкли к полумраку. К тому же в номере было не так темно, как в глухом коридоре. Из окна в комнате проникал свет уличных фонарей. И в этом призрачном, преломленном оконными стеклами свете Андрей увидел, как в щель между дверью и косяком, прямо над замком просунулось лезвие узкой ножовки. «Вжик, вжик», - послышались монотонные, почти успокаивающие звуки.
        Несколько мгновений Андрей смотрел на ерзающее туда-сюда лезвие, как завороженный. Нужно было что-то делать. Но что? Он попытался ухватиться за лезвие рукой. Оно было тонким и раскалилось от трения. Удержать его голыми руками оказалось невозможным. Изодрав в кровь пальцы, Андрей, сдерживая крик боли, затряс в воздухе рукой. Снаружи, по-видимому, заподозрили что-то неладное. Лезвие ножовки исчезло, и воцарилась мертвенная тишина. Наверное, Пров напряженно прислушивался к тому, что происходит внутри гостиничного номера.
        Андрей сжался в комок. Ему казалось, что он слышит дыхание врага за тонкой дверью. Но тогда тот наверняка тоже его слышит? Андрей стал дышать редко и неглубоко, аккуратно выпуская воздух из легких маленькими порциями и молясь о том, чтобы не потерять сознание.
        Но тот, кто был снаружи, наверное, решил, что ножовку просто слегка заклинило в косяке. Острое лезвие вновь просунулось в щель и начало свои размеренные движения по задвижке замка. Ждать дальше было нельзя. Андрей пошарил по карманам и нащупал бумажник. Он зажал его в кулаке, словно шпатель. Выбрав момент, когда ножовка высунулась на максимальную длину, Андрей сильно нажал на ее лезвие ребром бумажника. Ножовка согнулась, но ее упругая сталь не переломилась. Снаружи начали дергать, пытаясь вытащить пилку назад. Но Андрей все тем же ребром бумажника, чтобы вновь не поранить пальцы, все нажимал и нажимал на тонкое лезвие, загибая его на сторону и не давая выскользнуть наружу.
        За дверью послышались приглушенные проклятья. Таиться больше не было смысла. Обе стороны поняли это практически одновременно. Уже не заботясь о бесшумности, Андрей бросил борьбу с ножовкой, перевернулся на полу и спиной подпер дверь. Он раскинул руки в стороны и уперся ими в стены узкого коридорчика.
        Долго ждать не пришлось. На дверь обрушился удар. Не такой сильный, как ожидал Андрей. Били чем-то тяжелым, но, похоже, не ногой. Может быть, топором? Или большим молотком? И били аккурат по замочной скважине. По-видимому, нападавший хотел поскорее вышибить замок. Тогда, учитывая слабость Андрея, удержать дверь ему будет практически невозможно.
        Тонкое дверное полотно сотрясалось от ударов. Андрей подпирал его что было силы, но ноги скользили по паркету, не находя упора. «Гадство, - бормотал Андрей, - вот гадство. За что мне все это? Что я сделал?» Тут он вспомнил об Ане и понял, что теперь заслуживает того, что собирается сделать с ним Пров. Но почему ему вообще достались все эти поиски треклятого предка? Ведь он нечаянно погубил девушку, уже вовсю гоняясь за ее ненавистным папашей. «Зачем? За что?» - шептал Андрей, не зная в точности, к кому обращается, и вообще, имеет ли право после всего того, что с ним случилось и чему он стал причиной, задавать такие вопросы кому бы то ни было.
        Дверь дрожала под ударами, но не сдавалась. Неужели у нападавшего не хватало сил на то, чтобы ее вышибить? Странно. Можно было ожидать, что могучий Пров снесет дверь одним ударом. Впрочем, это мало что меняло для Андрея. Разве что он получал отсрочку приговора. На сколько? На полчаса? На двадцать минут? А дальше? Пров все равно убьет его. Теперь он в этом не сомневался. Он пришел за ним. Так было предначертано судьбой. Вопрос даже не в том, сможет ли он сопротивляться. Если понадобится, Пров перережет ему горло той самой ножовкой, которой перепиливал замок. А тот, с червивым ртом, будет ждать. Потом он заберет Прова. Но не раньше, чем тот уничтожит Андрея. Они оба прокляты. И вдвоем уйдут туда, где им самое место. Андрей бросил держать дверь, с трудом встал на ноги и, отойдя на пару шагов, с безучастностью стал ждать конца.
        Внезапно удары прекратились. В гостиничном коридоре послышались голоса. Андрей вернулся к двери и прислушался. По-видимому, шум все же привлек внимание кого-то из постояльцев.
        - Совсем одурел? - хихикнул развязный женский голос. - Ключ забыл?
        - Да оставь ты его, пусть ломает, - вступил в разговор мужчина, - пошли в койку.
        - Не надо тут ничего ломать, - огрызнулась женщина, - сейчас администратору позвоню. Я здесь работаю.
        - Ты в моей кровати работаешь, а не здесь, - рубанул ее спутник.
        - Тебе не нравится? - визгнула проститутка. - Мне уйти?
        - Я сказал: в койку, - рявкнул мужчина.
        - Как скажешь, - вновь хихикнула дама.
        В коридоре грохнула дверь. По-видимому, парочка ушла к себе. Держась рукой за стену, Андрей стоял возле двери своего номера. Что дальше? Штурм продолжится? Тут он сообразил, что нужно позвонить администратору. Пусть пришлют охрану, вызовут полицию. Теперь у него были веские причины поднять тревогу: его номер пытались взломать.
        Андрей уже хотел двинуться в комнату, где на тумбочке возле кровати лежал лист бумаги с номерами гостиничных служб, когда до него дошло, что штурм так и не возобновился. Он простоял в коридоре еще какое время, тяжело, как прошедший дистанцию марафонец, дыша и прислушиваясь к тому, что происходит за дверью. Но там ровным счетом ничего не происходило. Инстинктом, который появляется только у жертв, он почувствовал, что за его дверью уже никого нет. Пров отступил. И сегодня ночью он вряд ли вернется. Разведка боем не удалась. Теперь он, по-видимому, изменит тактику и подкараулит Андрея в тот момент, когда тот меньше всего будет этого ожидать. Но это будет не сейчас. Это уж точно.
        Утирая со лба пот, Андрей устало, как возвращающийся с ринга боксер, одержавший тяжелую победу по очкам, направился в комнату. Добредя до кровати, он рухнул на нее, словно подкошенный, и впал в оцепенение - нечто среднее между сном и обмороком.
        33.
        Звонок впился в уши Андрея, как сверло бормашины в больной зуб. Он бесконечно буравил его голову, точно хотел добраться до мозга. Андрей метался на кровати, стараясь отогнать от себя этот назойливый шум, но у него ничего не получалось. Звук вцепился в него и не отпускал. Он висел на нем, проникая все глубже и глубже, зарываясь в него болезненным буравчиком.
        Наконец Андрей очнулся от забытья. Телефон надрывался. Андрей поспешно схватил его. Кто это? Опять Пров? Отвечать ли? Андрей старался выровнять дыхание, а телефон тем временем продолжал заливаться неистовыми трелями. В его звуках уже как будто появилась некая хрипотца, когда Андрей все же нашел в себе силы нажать кнопку.
        - Андрей, это вы? - проскрипел голос на том конце провода.
        - Да… я… - сглатывая давящий горло ком, пробормотал Андрей.
        - Это Поморцев, - скрипнула трубка.
        - Да, Николай Сергеевич… я вас узнал… - вновь пробормотал Андрей, кивая головой, как будто собеседник мог его видеть.
        - Не разбудил? - поинтересовался Поморцев.
        - Что вы, - прохрипел Андрей и добавил вполне искренне: - Я так рад, что вы позвонили.
        - Дело вот в чем, - проскрипел краевед, - такое дело, знаете ли, молодой человек…
        Он словно тянул время, не решаясь подступиться к главному, тому, что являлось целью его звонка.
        - Старикам непросто бывает заснуть, - продолжал лавировать в словесном море Поморцев. - Бессонница, знаете ли. Хотя откуда вам это знать - вы еще не в том возрасте. Впрочем, не в бессоннице дело. Честно сказать, ваш звонок меня встревожил. Я был не совсем искренен с вами…
        И тут только Андрей понял, что Поморцев пытается извиниться за то, что в прошлый раз повесил трубку.
        - Николай Сергеевич, - взмолился он, - я действительно очень рад вас слышать. Я, если не забыли, сам просил вас перезвонить. И ждал вашего звонка. Надеялся, что вы мне поможете.
        - Не знаю, как насчет помочь, - проскрипела трубка, - но, по-моему, происходит что-то очень нехорошее…
        Андрей утвердительно замотал головой, полностью разделяя мнение собеседника и одновременно не решаясь прервать его.
        - Да, нехорошее, - продолжил Поморцев. - Так вот, я был с вами не совсем искренен. В том смысле, что ни во время вашего визита, ни прошлым вечером, когда вы позвонили, не рассказал вам всю информацию.
        Андрей машинально посмотрел на часы. Было около шести. Ночь удалось пережить.
        - Я не считал это важным для вас, - скрипел голос в трубке. - Мне казалось, что это имеет большее значение для меня. Дело в том, что судьбы наших двух семейств некоторым образом пересеклись на Прове. Страшным образом пересеклись. Не в пользу, скажем так, репутации вашего прапрапрапрадеда. И я не хотел вас смущать. Боялся, что вы воспримите это неправильно. Вы разыскивали предка - к чему было омрачать ваше мнение о нем…
        - События, при которых я стал его разыскивать, - в очередной раз невольно подстраиваясь под архаичный стиль речи краеведа, вставил Андрей, - настолько необычны, что… - он совсем запутался. - Словом, поверьте мне, я нисколько не удивился бы любой самой неприятной информации о нем. Тем более не обиделся бы на того, кто мне ее предоставил.
        - Да, теперь я понимаю, - проскрипел Поморцев. - Я понял это по тем вопросам, которые вы задавали мне вчера вечером по телефону. Но сразу не решился доверить вам свои сведения. Я действительно был зол на то, что вы меня разбудили. С годами мне так непросто стало заснуть… Но я отвлекся. Так вот, после нашего разговора я стал думать, вспоминать, порылся кое в каких бумагах. И с учетом того, что вы мне наговорили, сделал вывод, что происходит что-то непонятное. Я не могу всего объяснить. Также, думаю, как и вы. И мне показалось, что нам следует объединить наши знания и попытаться сложить мозаику.
        - Вы… - почти захлебнулся от радости Андрей, - Николай Сергеевич, вы даже не представляете, как я рад вашим словам. Я понимаю, в то, что я вам наговорил во время нашего прошлого телефонного разговора, трудно поверить…
        - Да я и сейчас еще не во все верю, - скрипнул Поморцев. - Слишком все странно получается. И все же я хотел бы вам кое-что рассказать. Если возможно, не по телефону.
        - Я приеду, - пробормотал Андрей.
        Сердце его сжималось, отдаваясь ноющей болью в левой руке. От мысли о том, что ему придется покинуть свое укрытие, оказавшееся более надежным, чем он предполагал, его бросало в дрожь. Но ничего другого ему не оставалось. Не мог же он отказаться от помощи, которая была сейчас так кстати. Он крайне нуждался в дельном совете, в информации, которая могла бы помочь ему справиться с его страшной проблемой. То, что Прову на этот раз не удалось уничтожить его в номере, ровным счетом ничего не меняло. Он придет на следующую ночь, будет осторожней. Или подкараулит его на улице. Так или иначе, но он обязательно уничтожит Андрея. И в борьбе с ним нужна была не полиция, ни пистолет или бейсбольная бита, а нечто другое.
        - Буквально сейчас приеду, - вновь забормотал Андрей, - возьму такси…
        - У вас уставший голос, молодой человек, - проскрипел Поморцев.
        - Это ничего, - отозвался Андрей, - просто тут… - он замялся, не зная, как лучше рассказать о произошедших событиях. - В общем, в мой номер пытались вломиться.
        - Неужели? - как будто даже испугался краевед.
        - Но это ерунда, ерунда, - затараторил Андрей, боясь, что его собеседник опять сочтет его пьяным или ненормальным, и только что налаженный контакт будет прерван. - Я уже еду, Николай Сергеевич, еду.
        34.
        Колотясь от страха, Андрей отпер номер и выглянул в темный коридор. Он от всей души надеялся на то, что проститутка с развязным голосом все еще забавляет своего клиента. А значит, в случае чего можно будет заорать, чтобы привлечь их внимание.
        Впрочем, в коридоре, казалось, никого не было. Стоя возле самой двери своей комнаты, словно высунувшийся из норки сурок, готовый в случае малейшей опасности юркнуть обратно, Андрей напряженно вглядывался в темноту. В конце концов в глазах у него зарябило, и по стенам коридора побежали извивающиеся тени, а в углах закопошились причудливые уродливые фигурки. Надо было или забираться назад в свою нору, или двигаться вперед.
        По правде сказать, отчаянно хотелось сделать первое. Закрыться, забаррикадировать дверь и уснуть возле нее, кинув на пол одеяло. Гостиничный номер сейчас казался оплотом стабильности, почти крепостью, готовой выдержать любую осаду.
        При этом Андрей прекрасно понимал, что подобное отступление было бы временной победой, наиболее простым решением, в перспективе ведущим в тупик. Больше он уже не сможет обратиться к Поморцеву. И последний известный ему шанс получить в свои руки какую-нибудь информацию, хотя бы слабый намек на то, как справиться с Провом, будет потерян. Поэтому, собравшись с духом, он захлопнул за собой дверь, тщательно ее запер и решительно направился по коридору к выходу на лестничную клетку.
        Андрей добрался до холла гостиницы и попросил сонную тетку за стойкой администратора вызвать ему такси.
        - А куда ехать-то? - осведомилась она.
        Он назвал адрес.
        - Да тут минут пятнадцать пешком, - возмутилась тетка, - прогуляйтесь лучше. Чего зря деньги жечь. Видок-то у вас неважный. Поди, пили всю ночь? Сейчас бы и проветрились.
        - Вызовите такси, - буркнул Андрей.
        Он слишком устал, чтобы сопротивляться хамству, отстаивая свое право самому решать, куда и на чем ему добираться и на что тратить свои собственные деньги. Тетка за стойкой посмотрела на него явно неодобрительно, но все же сняла трубку телефона.
        Такси подъехало почти сразу. Андрей вышел на улицу. Путь к отступлению был отрезан окончательно. И Андрей, плотнее запахнув воротник куртки, чтобы защитить себя от резких порывов ледяного осеннего ветра, швырявшего ему в лицо снеговую крупу, направился к машине.
        Утренние улицы были пустынны, и они добрались до дома Поморцева за пару минут. Андрей расплатился и юркнул в подворотню со всей возможной скоростью. Это жерло, ведущее во чрево темного, как внутренности чудовищного зверя, двора, казалось ему сейчас наиболее опасным. И он хотел проскочить его, пока такси не уедет. На его счастье шофер, по-видимому, решил двинуться обратно. Он долго и как-то неуклюже, в несколько приемов разворачивал машину на узкой улице. Так что свет фар раз за разом, как прожектор сторожевой вышки, прорезал арку подворотни, заливая ее ярким светом, не оставлявшим места для затаившегося человека.
        Андрей проскочил подворотню и забежал в подъезд. В нем царила бархатная, густая, как сажа, темнота. Стараясь не шуметь, он ступал предельно осторожно. Но деревянные ступеньки под его ногами все равно исполняли свою затейливую мелодию. Плюнув на конспирацию, Андрей влетел на второй этаж и тут же согнулся в три погибели от сдавившей грудь боли. В своем страхе он совсем забыл о сердце, которое в последнее время не давало ему покоя.
        Присев на корточки, он старался выровнять дыхание, но упругие удары в груди, казалось, поднимались все выше и выше. И вот уже сердце бешено колотилось у него в горле. Еще мгновение, и он выплюнет его. И оно будет в кровавой слизи биться на полу. Андрей обеими ладонями зажал рот, точно опасаясь, что подобное действительно может произойти.
        В это время внизу послышался какой-то шорох. Возможно, это были мыши, или ему просто послышалось. Но Андрей не стал искушать судьбу. Собравшись с силами, он выпрямился во весь рост, нащупал на стене кнопку архаичного звонка возле двери в квартиру краеведа и настойчиво позвонил. Механический звонок грянул в мертвой тишине еще спящего дома с неестественной силой. Как тревожный сигнал, извещающий о налете вражеской авиации. Андрей уже отпустил кнопку, а этот звон еще долго отдавался у него в ушах пронзительным эхом.
        - Надеюсь, старик не будет копаться, как в прошлый раз, - подумал Андрей, с тревогой оглядываясь назад, в сторону лестницы, где опять послышалось слабое шуршание.
        Он уже хотел позвонить второй раз, когда услышал за дверью приближающиеся шаги. Через мгновение лязгнул отпираемый замок. Поморцев, мысленно отметил Андрей, ничуть не изменился. Не в смысле внешности, конечно. За неделю человек при всем желании не может перемениться так, чтобы это было заметно. Но даже одежда краеведа не претерпела ни малейшего изменения. Как будто он целую неделю и не раздевался вовсе. Все то же старенькое пальтишко из пожелтевшего от времени драпа, тяжелые боты и серенькие брючки. Даже нитяные перчатки он, казалось, так и не снял с прошлого раза. Впрочем, в квартире царил все тот же пробирающий до костей холод.
        - Не затопили еще, Николай Сергеевич? - спросил Андрей, идя вслед за Поморцевым по узкому коридору.
        - Нет, - развел руками краевед, - никому мы здесь не нужны. Горькая правда жизни. Дорога молодым, почет их книжкам. Как они их бишь называют? Ах да - бестселлерами. А кому нужны старики с их полуистлевшими бумагами? На помойку их, на помойку.
        Он провел гостя в ту же большую комнату, что и в прошлый раз, и усадил в потертое кресло.
        - Ну уж теперь-то вы от моего чайку не отделаетесь, - проскрипел Поморцев.
        Андрей попытался что-то возразить, но краевед только замахал руками:
        - Нет, нет и нет. Ничего не хочу слушать. Во-первых, после беспокойной ночи сам засну, если не приму в организм горяченького кипяточку. А во-вторых, хоть в кои-то веки надо проявить гостеприимство. Нечасто получается, знаете ли. Ходят ко мне главным образом по делу. Им не до общения. В лучшем случае деньги предлагают. На чаепития не склонишь. Дела, говорят. Знаю, вы, молодой человек, тоже не чаек гонять заглянули. Да вот только дело ваше особое, личное. Отчасти и для меня тоже. И я вам все объясню. Только прежде чаек заварю.
        Поморцев исчез, отправившись, по-видимому, на кухню. Андрей погрузился в продавленное кресло, которое приятно обхватило его тело, как будто приняло в свои объятия. Он оглянулся по сторонам. Верхний свет в комнате был погашен. Она была освещена лишь стоявшим возле кресел торшером на одну лампочку, выхватывающим у темноты небольшой круг пространства в центре комнаты. Углы же и стены помещения были погружены в полумрак. Андрей внезапно почувствовал себя чудовищно усталым. Вздохнув, он откинулся головой на высокую и пухлую спинку кресла и прикрыл глаза.
        Должно быть, он задремал. Его вернуло к действительности нежное позвякивание фарфора. Андрей вздрогнул и открыл глаза. Поморцев согнулся над журнальным столиком, составляя на него с подноса чашки с чаем, сахарницу и тарелочку с печеньем.
        - Вот видите, вам тоже нужно взбодриться, - проскрипел он, глядя на Андрея.
        - Пожалуй, вы правы, - кивнул тот, протягивая к столику руку. - Спасибо, Николай Сергеевич.
        - Не зная вашего вкуса, принес сахар, - поймал его движение Поморцев. - Но позволю при этом дать вам совет: если у вас нет каких-то особых предубеждений, не кладите его. Только так вы сможете насладиться вкусом напитка.
        Андрей с улыбкой кивнул и, убрав руку от сахарницы, взял со стола чашку. Чай был крепким и обладал необычным вкусом.
        - Фруктовый? - показав глазами на чашку, спросил Андрей Поморцева. - Я не пойму, с чем он?
        - Что вы, что вы, - почти испуганно замахал руками краевед, - отнюдь не фруктовый. Выдумали тоже. То уже не чай, а компот. Все эти новомодные новшества - сплошная химия. Нет, это обычный чай, настоящий, крупнолистовой. Единственно, что я сделал, так это позволил себе добавить в него немного душицы и мелиссы. Абсолютно натуральные продукты. Кстати, собраны были мною собственноручно прошедшим летом.
        - Вкусно, - закивал Андрей.
        По правде сказать, он не был большим ценителем тонизирующих напитков, но счел необходимым похвалить хозяина. Впрочем, чай действительно выполнил возложенную на него функцию: выпив его, Андрей почувствовал себя значительно бодрее.
        - Еще чашечку? - предложил Поморцев.
        - Нет, - отказался Андрей, - спасибо, Николай Сергеевич.
        - Тогда о деле, - закивал Поморцев, мелкими глотками прихлебывая чай из своей чашки.
        35.
        - Кое-что я вам уже рассказал во время прошлого визита, - начал Поморцев, немного искоса, как-то по-птичьи, поглядывая на своего гостя. - Да только это не все. Тогда, признаться, я подумал, что вы просто любопытствуете насчет предков. Сейчас это стало модным. Люди выращивают генеалогические древа с азартом садоводов. Я, безусловно, не вижу в том греха. Но, честно сказать, и не питаю к тому больших симпатий. Исторический туризм, знаете ли. Не более того. Как человек, который опускается в батискафе к подножию кораллового рифа единственно для того, чтобы разглядеть экзотических рыб, не вызовет умиления у серьезного океанолога, так и эти старатели не привлекают к себе настоящего историка. А потому я рассказал вам только то, что - как бы это лучше выразиться? - нужно было для заполнения недостающих граф в родовой книге: родился, жил, умер.
        Андрей дернулся в кресле, пытаясь что-то объяснить, еще раз убедить Поморцева в том, что его интерес к Прову носит отнюдь не отвлеченно культурологический характер, что он…
        - Да, да, теперь я изменил свое мнение о вас, - жестом остановил уже готовые сорваться с губ Андрея объяснения краевед. - Я вижу, что вы действительно напуганы. А потому готов рассказать вам все, что знаю. Единственная просьба: не требуйте каких-то выводов и объяснений. История - наука прикладная, описательная, она не дает рецептов. Скажу более: те несуразности и странности, которые всплывают в деле, которым вы интересуетесь, вообще ставят под сомнение возможность каких бы то ни было логических выводов. Ранее, до вашего звонка прошлым вечером я не объединял в один ряд эти разрозненные исторические факты. Но теперь мне кажется, что они прочно связаны фигурой вашего предка. Как бы странно все это не показалось…
        Андрей напряженно кивнул. Витиеватый стиль краеведа уже начинал его раздражать.
        - Да, да, - хихикнул Поморцев, - я понимаю, что слишком злоупотребляю вашим терпением. Но, друг мой… Вы позволите мне называть вас так?
        Андрей вновь нервно кивнул в знак согласия.
        - Так вот, друг мой, - тут же продолжил краевед, - сказать по правде, я и сам не вполне знаю, как подступиться к этому делу. А для того чтобы привести мысли в порядок, нужно, друг мой, хорошо разбежаться словом, обкатать его туда и сюда, попробовать разные подходы, пока один из них не покажется вам истинным. Итак, я уже говорил вам, что вашего прапрапрапрадеда убили возле села Погорельцева четыре года спустя с того момента, когда он ударился в бега. Было это в тысяча восемьсот шестидесятом году. Но я нарочно опустил тогда одну детальку. Вас не заинтересовало, откуда я вообще так хорошо знаю историю Прова?
        - Ну, вы здесь просто знаменитость, - начал Андрей, - ваши знания…
        - Оставим комплименты, - перебил его Поморцев. - Любые знания всегда ограничены. История Прова действительно не совсем обычная, не рядовая, я бы сказал. Но, не занимаясь ею специально, вряд ли я был бы столь хорошо о ней осведомлен. Так вот, молодой человек, все дело в том, что эта история для меня, как я уже заметил ранее, отчасти личная. Ведь я сам из Погорельцева. Поморцевы жили там испокон веков. Не буду сейчас рассказывать, откуда взялась в окрестных лесах такая фамилия. Не об этом речь. Мы ведь говорим о Прове. Дня за два до того, как его труп обнаружили возле околицы села, пропал мой прапрадед, Аким Поморцев. Пропал да и пропал. Может, в прорубь провалился. А, может, просто замерз в лесу. А тут и Прова нашли. Но почему это был именно Пров? Напомню, он к тому времени уже четыре года был в бегах, жена его погибла, фотографий тогда не было и никого из бывших его односельчан из Митрошина на опознание не привозили. Да и не помогло бы никакое опознание. Ведь все лицо у трупа было изрублено топором - так, что и родная мать бы не узнала покойника.
        - Должно быть, полиции были известны какие-то особые приметы? - предположил Андрей.
        - Совершенно верно, - с готовностью ухватился за эту мысль Поморцев, - у полиции были приметы. И кроме какой-то там родинки на щеке, каковая совсем не пригодилась в силу того, что лица-то как такового и не осталось, примет было две: старинный перстень красного золота и отсутствие фаланги или двух на одном из мизинцев. Что касается перстня, то его более или менее точное описание предоставил полиции Леопольдов. Перстень, повторюсь, был старинный даже по тем уже временам. Не по чину, не по рангу однодворцу. Видать, Пров выиграл его у какого-то барина в те же карты. И проиграл Леопольдову в тот проклятый для себя день. На кон-то он его поставил, да перстень так врос в палец, что не снимался. И Леопольдов, когда оценивал ставку, внимательно его рассмотрел прямо на руке Киржакова. Договорились, что Пров, коли проиграет, потом скрутит его с пальца по нитке. Ну а позже про перстень просто-напросто забыли. Вот Леопольдов, когда заявлял на Прова розыск, перстень-то подробнейшим образом и описал. А что до мизинца, то твой предок лишился его еще в детстве - отхватил по рассеянности сам себе топором, когда
колол дрова. Вот тебе и приметы. Все это отражено в документах. Я изучал их с максимальной дотошностью, имея в том свой личный интерес. Теперь собственно о деле, которое полиция тут же и закрыла. Ибо обе приметы были на месте: и перстень на пальце, и изуродованный мизинец. Это то, что, опять-таки, проходит по бумагам полицейского управления. И тут бы мы уже никогда и ничего больше не узнали, если бы, повторяю, во все это не оказалась впутана моя семья.
        Поморцев перевел дух, отпил еще несколько глотков чаю и продолжил свой рассказ:
        - Так вот, стало быть, о моей семье. У нас история этого происшествия передавалась из поколения в поколение. Потому что уж слишком большая была обида. Не простили ее Поморцевы. А как же можно было не обидеться, спрошу я вас? Да, приметы были на месте. Да только не все было так гладко, как представлено в официальном рапорте. Я уж молчу о том, что никто не удосужился измерить хотя бы рост найденного убиенным человека. А ведь данные Прова, хотя бы описательные, неточные все же были в распоряжении полиции. Но на них никто не обратил внимания перед вопиющим фактом наличия двух основных примет. Да только, как я уже сказал, с ними не все было гладко. Перстень, когда труп поднимали, соскользнул с пальца. Это притом, что покойный вовсе не выглядел изможденным. И даже если допустить, что Пров за время своих бегов отчасти похудел, то уж не настолько, чтобы впившийся до того в палец перстень теперь с легкостью соскакивал с руки. Впрочем, и одежка на трупе была явно не по размеру - велика, как с чужого плеча. Но и это еще не самое главное. Палец-то - нет, не тот, с перстнем, а изуродованный в детстве мизинец,
- кровоточил. Как хочешь, так и понимай. И селяне то видели, не только наша семья. Требовали более внимательного расследования. Сказывали о пропаже Акима. Да только полицейские чины на то никакого внимания не обратили. Что ж, в полицию всегда шла служить одна дрянь. Рану на пальце землей присыпали, чтобы крови не было видно. Так и записали себе в отчет: мол, найден беглый злодей. А в деталях, что не сходились, никто разбираться не стал. Кому был нужен Аким? А Прова они искали. И даже уже не с тем, чтобы вернуть его барину. Леопольдов давно о том деле забыл и никакого давления на полицию не оказывал. Да в том была беда, что за четыре года бегов Прова подозревали в ряде убийств, учиненных в округе. Так что власти за ним охотились с особым рвением. И очень удачно, можно сказать, поймали.
        - Значит, вы предполагаете, что Пров убил вашего прапрадеда? - пробормотал Андрей.
        - Молодой человек, - вновь хихикнул Поморцев, - не хватает еще, чтобы мы с вами сейчас перессорились из-за наших предков.
        - Да я не в том смысле, - хмыкнул Андрей.
        - Он ли убил или не он, - продолжил краевед, - Аким ли то был или нет. Наверняка теперь сказать нельзя. Но то, что мы имеем полное право предположить подобное, отрицать нельзя.
        - А Акима так и не нашли, насколько я понимаю? - поинтересовался Андрей.
        - Нет, не нашли, - скрипнул Поморцев. - Весьма любопытен, а по прошествии стольких лет, я бы сказал, даже комичен и еще один факт. Поскольку полиция решительно не знала, что делать с трупом, опознанным ею как Пров Киржаков, она не нашла ничего лучшего, как захоронить его там же, в Погорельцеве, на местном кладбище. И чудное дело - прошло уже полторы сотни лет, а могила та цела. Как будто ждет кого-то. Просто чертовщина какая-то. Впрочем, об этом я уже рассказывал вам во время вашего первого визита.
        - Может быть, родственники приглядывали? - предположил Андрей. - За могилой, я имею в виду. Ваши родственники, Поморцевы. Если в семье считали, что там Аким.
        - Может, что и так, - охотно скрипнул его собеседник. - Да дело в том, что род Поморцевых давно перевелся. Остался я один. Да и тот бобыль. Еще с довоенных времен никто из нашей семьи в Погорельцеве не жил. Хоть бы даже и за эти годы, а могила должна была прийти в упадок.
        - В упадок! - фыркнул Андрей. - Да от нее и следа не должно было остаться. Я был на старом, как они его называют, кладбище в Митрошине. Там нет ни одного дореволюционного захоронения.
        - То-то и оно, - хихикнул Поморцев. - А она целехонька. И крест деревянный стоит. Вроде даже как будто с позапрошлого века. Я сам видел. Навещал, так сказать. Чудеса да и только.
        При слове «чудеса» Андрей невольно вздрогнул - так не вязалось оно с тем, что происходило в последнее время вокруг него. Он опять вспомнил об Ане, и его сердце в очередной раз сжалось в комок, готовый, казалось, выпрыгнуть у него изо рта. Впрочем, сердечные приступы стали мучить его так часто, что он, похоже, перестал обращать на них внимание. И страх смерти, который их сопровождал, постепенно притупился.
        - Что-то вы побледнели, молодой человек, - озабоченно констатировал Поморцев своим скрипучим голосом, внимательно глядя на Андрея. - Может, водички?
        - Нет, спасибо, - только и смог выдавить из себя Андрей, зашедшись удушливым кашлем.
        Поморцев озабоченно покачал головой.
        - Я в порядке, Николай Сергеевич, - пытаясь выровнять дыхание, пробормотал Андрей. - То, что вы рассказали, очень интересно, но…
        - Совершенно верно, - тут же подхватил Поморцев, как будто только и ждал того, что Андрей усомнится в ценности его информации, - то, что я вам сейчас рассказал, если, конечно, отбросить в сторону феноменальную стойкость могилы, чему, в конце концов, может найтись какое-нибудь вполне логическое объяснение, косвенно доказывает только то, что в могиле, скорее всего, покоится прах не Прова Киржакова, а безвинно убиенного Акима Поморцева. И большой пользы для вас подобные сведения не имеют. Не похоронен Пров в Погорельцеве, так, может, похоронен в Митрошине. Или вообще окончил дни свои без дома и семьи в какой-нибудь сточной канаве. А у вас, насколько я могу судить по тому, что вы, молодой человек, наговорили мне ранее по телефону, возникло, мягко скажем, не вполне логически объяснимое подозрение относительно того, что Пров Киржаков вообще не умер.
        - Не вполне логически объяснимое? - вознегодовал Андрей. - Николай Сергеевич, когда я вам все расскажу…
        - Чуть позже, если это возможно, - решительно прервал его Поморцев своим скрипучим голосом. - Старики, знаете ли, народ бестолковый. Прервусь сейчас - могу и не вспомнить всего, о чем хотел вам поведать.
        Андрей покорно кивнул и стал слушать.
        - Так вот, - продолжил краевед, - в любом случае вы не можете отрицать, что ваша мысль о, так сказать, нетипичном долголетии вашего прапрапрапрадеда не может не вызывать сомнений в… - он замялся, подыскивая, очевидно, более мягкую формулировку, чем просто констатация сумасшествия, - в том, что вы адекватно оцениваете действительность. Все мы с детства привыкли к незыблемым истинам физического мира. И по-прежнему живем под впечатлением сформулированных учеными мужами законов природы, которые не оставляют возможности для всякого рода фантазий. Впрочем, я отвлекся. Итак, в ситуации, когда я стал сомневаться в вашем психическом здоровье, я ни за что не стал бы вам перезванивать только для того, чтобы сообщить то, что я только что вам сообщил. Ибо, повторяю, это не дает ровным счетом ничего для лучшего понимания происходящего. И не является даже косвенным подтверждением вашей теории. Но после вашего звонка я, как ни старался, не смог уснуть. Вспомнил о приметах, по которым был якобы опознан Пров. И тут… - краевед сделал почти театральную паузу, - мне на ум пришли другие исторические события. Из разных
времен. Ничем между собой не связанные. По крайней мере, раньше я никогда не объединял их даже мысленно. Я натолкнулся на них в разные годы во время своих исследований, работая с разными документами. Но вчера вечером, когда вы так настойчиво пытались убедить меня в том, что Пров Киржаков все еще где-то здесь, все эти разрозненные факты странным образом соткались в моей голове в некое единое полотно событий…
        - Николай Сергеевич… - не выдержал Андрей, которого окончательно утомил витиеватый стиль краеведа.
        - Да не перебивайте же, - скрипнул Поморцев, - а то я никогда не закончу. Я изложу сейчас вам эти факты без всяких комментариев, ибо сам своим разумом не в силах выразить то, на что они недвусмысленно намекают. Слушайте же, молодой человек. В революцию был в здешних местах - я имею в виду Курскую область - комиссар. Время не донесло до нас даже его фамилию. Ибо сам он был весьма доволен, когда его называли просто Беспалым.
        - Беспалым? - переспросил Андрей.
        - Именно, - кивнул Поморцев. - Потому что не было у него фаланги или двух на одном из мизинцев. Так он и вошел в историю - комиссар Беспалый. Жестокостью этот человек обладал неимоверной. Словно, прикрываясь революционной целесообразностью, мстил за что-то личное. Известный факт: Леопольдовы, местные дворяне, о которых я вам уж рассказывал, но не те, конечно, что жили при Прове, а потомки их, были захвачены здесь, так сказать, осознавшими себя крестьянскими массами. Так Беспалый лично проткнул живот молодой барыне штыком. И никому не дал ее добить. Следил, говорят, как она чуть не полдня еще корчилась на дворе, прежде чем помереть. Да барыня-то к тому же была беременна. В общем, двоих - одним ударом…
        Андрей содрогнулся, представив описанную Поморцевым картину.
        - Но это еще можно объяснить некой классовой ненавистью, хотя, конечно, и в зверском исполнении, - проскрипел краевед. - Но от Беспалого досталось и его же, как говорится, классовым братьям. Испокон веков местные крестьяне вымачивали коноплю в специально вырытых для того ямах, которые наполняли водой. Звались они копани. Дело в том, что растение это весьма ядовито. Что, кстати, и объясняет его нынешнее использование в качестве сырья для наркотического зелья. Тогда, впрочем, из его волокон делали веревки. Но я слишком углубился в малозначительные детали. Так вот, Беспалый, став председателем одного из местных колхозов, заставил селян вымачивать коноплю прямо в заводях реки. Дескать, не по-революционному тратить столько сил, которые запросто могут пригодиться для классовой борьбы, на рытье дурацких ям. Что ж, стали вымачивать, где сказал. В результате вся рыба в реке передохла. Но и это еще не все. Как закончил дни свои комиссар Беспалый, неизвестно. Словно сгинул куда-то году этак в тридцатом. По крайней мере, по архивам получается именно так. Да только в войну объявился здесь же полицай. Вроде как
не из местных. Пришел он уже вместе с немцами. Что называется, в обозе. Звали его Однорукий Ганс. Что касается Ганса, то это он сам себя так называл. Видно, в угоду немцам. Уж больно хотел сойти для них за своего. Да, видно, и переименовался, чтобы не ломали языки, выговаривая его подлинное имя. А, может, и имя он хотел скрыть. Не от немцев, понятно, им он служил верой и правдой, а от своих. А насчет однорукого было явное, так сказать, преувеличение. Потому что, как вы, молодой человек, уже, наверное, и сами догадались, не было у него всего-навсего фаланги на мизинце. Зверства его также были неисчислимы. Говорят, иногда даже самим немцам приходилось его сдерживать. Заставлял людей рыть самим себе могилы. Причем особое удовольствие доставляло ему только ранить человека, в живот, например, и закопать еще живого. Подолгу, говорят, смотрел, как земля шевелилась. Кто за ним только ни охотился. И партизаны, и советская войсковая разведка, когда уже фронт подошел ближе. Да только Однорукий Ганс был словно намыленный. Уходил отовсюду. Ввиду особой ценности немцы даже приставили к нему специальную команду.
Вроде телохранителей. Потому как его уж в окрестные села без эскорта отпускать стало опасно - убили б его сами люди без всяких партизан и разведчиков, вилами бы закололи. И множество раз попадала та команда с Гансом в переплет. То, забыв выставить караульного, ложились спать в избе. И кто-то, подперев дверь, поджигал домишко. То - тут уж явная была случайность - попадали под авианалет на проселочной дороге. Короче говоря, службисты его из команды гибли, как мухи. Думаю, должность эта не пользовалась у немцев особой популярностью. Наподобие нашего штрафбата получалось. А вот сам Однорукий Ганс всегда оставался невредимым. Точно заколдованный. Говорят даже, что, когда уже немцев погнали отсюда, кто-то из их генералов, чувствуя, что времена для германской армии наступают тяжелые, прикомандировал Ганса к себе в штаб. Вроде талисмана. Дескать, пока он при нем, и генерал уцелеет. Чуть ли не спал с ним в одной комнате. Чтобы только выжить…
        - Выжил? - машинально переспросил Андрей, чтобы заполнить образовавшуюся в рассказе краеведа паузу.
        - Кто ж его знает, - фыркнул Поморцев. - Но я вам еще одну удивительную вещь расскажу про Однорукого Ганса. Вроде, повторюсь, был он не из местных. По крайней мере, тут его никто не угадывал. И, повторяю, пришел он сюда уже вместе с немецкой армией. Да только места здешние знал фантастически хорошо. В деталях. Иногда даже лучше, чем сами местные жители. Что отчасти и объясняет его феноменальную живучесть. Не в случае с горящим домом, конечно - там уж никаких объяснений не придумаешь, кроме чистой везучести, - а тогда, когда речь шла о преследовавших его партизанах. Уходил он от них за милую душу. Какими-то тропами, перелесками, одному ему известными бродами. В истории остался и еще один примечательный факт. Как-то летом немцы нагрянули в то самое село, где когда-то руководил колхозом комиссар Беспалый. Ну и решили сходить на рыбалку. Да только наш Ганс их тут же и отговорил. Сказал, что, мол, никакой рыбы в здешней речке и нет вовсе. Один идиот, дескать, в свое время заставил местный люд вымачивать в ней коноплю. Рыба-то и передохла.
        - Да это-то как стало известно? Я в смысле таких подробностей его разговора с немцами, - изумился Андрей.
        - А это уж совсем курьезный, можно сказать, случай, - немного смутившись, хихикнул Поморцев. - К нашему делу он никакого отношения не имеет. Да уж расскажу, чтобы немного отвлечься. Был у нас тут один очень активный ветеран войны. Танкист, весь в медалях. На фронте изувеченный. Без одной ноги.
        - Хоть не беспалый, - выдавил из себя шутку Андрей.
        - Совершенно верно, - охотно поддакнул Поморцев. - Очень, повторяю, был активный товарищ. Все скакал на своей ноге по райисполкомам, чего-то там добивался. Медали на нем звенели, как на племенном кобеле. В школы очень любил ходить - детям уроки мужества преподавать. Чуть ли не очередь на него была в наших учебных заведениях. А уж 9 Мая без него никак не обходилось - обязательно интервью давал. В наших газетах редакторы уже к этому прямо-таки привыкли. День Победы - значит, интервью с Клюшкиным. И, надо отдать должное ветерану, он никогда не повторялся. То про отступление в сорок первом расскажет, то про героическую оборону Сталинграда, да в деталях, в этаких живых картинках все представит, то про битву под Прохоровкой, где он, собственно говоря, ногу-то и потерял, выбираясь из горящего танка под огнем противника. В общем, благодарный собеседник. Журналисты на него нарадоваться не могли. Но тут, на грех для Клюшкина, нашлась у нас в одной областной газете особо азартная тетка. Так получилось, что в войну она потеряла родителей. И теперь к этой теме была крайне неравнодушна. А тут - Клюшкин, живой
свидетель тех героических и скорбных дел. Вот она и предложила оформить все его разрозненные, раскиданные по разным газетам и годам воспоминания в одну книжку. Ну и к тому же решили они, конечно, кое-что расширить и углубить. Дамочка эта слушала героя, не отрываясь. А наш ветеран заливался и заливался соловьем. Будущая книга обещала быть все толще и толще, журналистка все слушала и слушала, а Клюшкин все рассказывал и рассказывал. И, проникшись уж совсем нечеловеческой ненавистью к фашистам, договорился он до этой самой истории об Одноруком Гансе, которую я только что вам изложил. Самое смешное, что тетка из газеты пропустила все это мимо ушей. И книжечку они издали. Это благородное дело под личный контроль взяли горком комсомола и отдел народного образования. Чтобы, значит, воспитывать на этой книге молодежь.
        Поморцев на минутку прервался, хитро взглянув на Андрея, а затем продолжил свой рассказ:
        - Да вышло неловко. Кто-то из этой самой молодежи, тоже журналист, вдруг обратил внимание на явную несуразность. И задал сам себе сакраментальный вопрос: а что, собственно говоря, наш герой-танкист делал в глухом немецком тылу на вражеском пикнике, когда он в это время должен был самым героическим образом оборонять Сталинград? Задавшись этим вопросом, молодой скептик поехал в деревню, где все обозначенное в этой истории когда-то происходило. Разыскал стариков, стал расспрашивать. И что, как вы думаете, выяснилось? Оказывается, наш «герой войны» никаким танкистом не был. Ноги он лишился еще до войны, в нетрезвом виде угодив этой самой ногой в паровую молотилку. На фронт калеку, понятное дело, не взяли. А немцам на том достопамятном пикнике с неудавшейся рыбалкой он подавал не то квас, не то самогонку…
        Тут Поморцев залился тихим, булькающим смехом. Андрей тоже захихикал.
        - Обо всем этом юноша по возвращении в Курск и написал в своей газете, - продолжил краевед. - Книжечку «героя», понятное дело, тут же отовсюду изъяли. Но у меня есть экземпляр. И правда в этой книжечке - лишь эта самая тыловая зарисовка. О танковых атаках и битве на Волге рассказчик и сам знал только из книг да по кинофильмам. Такая вот история. Развлеклись немного. Но вернемся к нашей главной теме.
        Поморцев допил свой остывший чай и продолжил рассказ:
        - Слушайте же, молодой человек. На Одноруком Гансе дело не закончилось. После войны в местных краях свирепствовал энкавэдэшник. Объявился он году эдак в сорок шестом или сорок седьмом. У того уж, правда, фамилия была. Да тоже какая-то никакая - Ович. Словно огрызок от отчества. Так вот, этот Ович тоже был садист редкостный. И тоже, как вы понимаете, с увечным мизинцем. Этот уже сидел в самом Курске. Но частенько наезжал по селам на трофейной черной машине. Словно ненависть какую имел он к фронтовикам. Все вынюхивал, выспрашивал: где, мол, воевал, за что получил медали…
        - Как же он вашего одноногого Клюшкина-то просмотрел? - вставил Андрей.
        - Даже и не знаю, - хмыкнул Поморцев, - недоглядел. Зато вволю поизмывался над теми, кто действительно проливал свою кровь на фронте. Все допытывался, не дезертировал ли, не приписал ли себе лишних наград. А уж тех, кто побывал в плену или был угнан немцами во время оккупации в Германию, и вовсе готов был со свету сжить. Десятками подводил людей под расстрельные статьи. И в такую силу вошел, что даже и формально уже никаких судов не устраивал. Просто подмахивал на документах резолюцию: «расстрелять». Иногда даже не взглянув на человека. Причем сам любил приговор приводить в исполнение. Прямо на заднем дворе одного из чекистских застенков. Тут только они зачастую с обвиняемым и встречались. Да стрелял, говорят, тоже в живот, ждал, смотрел и только потом уж добивал в голову. Спросите, как это стало известно? Да из показаний его же сослуживцев. Уже в хрущевскую оттепель стали эти, если можно так выразиться, перегибы расследовать. Тут-то все и выяснилось. Но только самого палача уже и след простыл. В начале пятидесятых вроде бы перевели его в другую область. Куда-то на Урал. Да только там он не
появился. Словно растворился где-то по пути…
        - М-да, - протянул Андрей, которого от всего услышанного стал пробирать озноб.
        - В общем, - хихикнул краевед, - все нанизывается на тот самый отрубленный палец. К материализму и всяким логическим выкладкам, сколько ни старайся, это никак не привяжешь. Собственно говоря, я и сам никогда эти случаи не складывал вместе. Дело в том, что изувеченный палец - всего лишь деталь. И отнюдь не главная, замечу я вам, молодой человек, на фоне тех зверств, что чинили его обладатели. Но если выпятить ее вперед, как я сейчас сделал для вас, то получается весьма странная картина. Абсолютно, если можно так выразиться, метафизическая, но совпадающая с тем, что вы говорили мне по телефону.
        - Но почему же его не узнавали, если это был один и тот же человек? Ведь, если посчитать, между его появлениями проходило не так уж много времени, - непонимающе развел руками Андрей.
        Рассказ Поморцева произвел на него огромное впечатление. Но он нарочно искал в нем прорехи, испытывая его на прочность. Чтобы уже окончательно удостовериться в реальности всего происходившего.
        - А я не подряжался на роль толкователя, молодой человек, - отбрил его Поморцев своим скрипучим голосом. - Вы просили у меня любую информацию о вашем увечном предке, и я вам ее предоставил, как знал сам. Я, замечу, сразу предупредил, что не хотел бы делать никаких выводов.
        - Николай Сергеевич, - занервничал Андрей, в планы которого ни в коем случае не входило злить краеведа, - я вовсе не предъявляю вам претензии. Я просто советуюсь с вами. Так сказать, мыслю вслух. Мне, - он устало вздохнул, - не к кому больше обратиться.
        - Ну, если вы желаете услышать мое мнение, - явно смягчившись, проскрипел Поморцев, - то я лично не вижу особых затруднений в сохранении инкогнито. Во-первых, палачи, мною упомянутые, ходили тут все время кругами, да, если сравнить по архивным данным, пути их почти не пересекались по конкретным селам. Ну разве что на том самом достопамятном пикнике во время оккупации, когда Ганс приехал в бывший колхоз Беспалого. Во-вторых, в газетах, я думаю, фотографий этих людей не было. До войны - какие там фото в газетах. В войну полицая, если кто и снимал, так только сами немцы. А энкавэдэшника Овича никто не фотографировал в силу его должности. О зверствах этих трех личностей - или одной, если мы предположим, что все это был ваш Пров, - люди помнили. Память вообще крепкая штука. А вот в лицо-то палачей мало кто мог узнать. Добавим к этому тот факт, что вся троица ходила в разной форме: комиссарской, немецкой, а потом уж - с голубым околышем. Вы никогда не замечали, как меняет людей форма? Подойдем с другой стороны. Даже сейчас, к примеру, объявится в вашем городе убийца. Поймают его. Осудят. Фотографии из
зала суда обойдут все газеты. Вы думаете, что много людей узнает его через десяток лет, встретив на улице?
        - Но то город, а то деревня, - попытался возразить Андрей, которого убедительная аргументация собеседника только радовала.
        - Тот, кто знал человека лично, наверное, не обманулся бы, - хмыкнул Поморцев. - Да только, повторюсь, в одни и те же места он, если это был Пров, практически не заглядывал. В конце концов, может быть, кто-то где-то и узнавал его. Но разве не понятно, куда те люди потом девались? Он ведь, замечу, все время был при власти…
        Андрей понимающе закивал.
        - Теперь же, - продолжил краевед, - если мы, хотя бы в плане теоретического предположения, ибо рассудку это неподвластно, допустим, что ваш предок каким-то способом избегнул смерти, мы должны задать себе явно вытекающий из этого предположения вопрос: где же он теперь?
        Андрей ближе наклонился к старику, словно боялся, что кто-нибудь может подслушать их, затаившись в темных углах слабо освещенной комнаты.
        - Николай Сергеевич, - испуганно, почти шепотом произнес он, - я знаю, кто этот человек сейчас.
        - И кто же? - слегка вздрогнув, скрипнул краевед.
        - Семен, - все тем же шепотом ответил Андрей, - отец Ани, той самой девушки, с которой я приходил к вам в прошлый раз. И которая вчера покончила с собой, повесилась в родном доме, не выдержав правды, которая из-за моей опрометчивости стала ей известна.
        - И что же дает вам основание делать такие выводы? - поинтересовался Поморцев, к которому, кажется, вернулся его обычный скепсис.
        - Косвенные факты, - прошептал Андрей, - увечный палец, его нежелание, чтобы я искал могилу Прова. Вообще вся цепь событий…
        - Так расскажите же мне все по порядку, - попросил его Поморцев.
        - Только обещайте, что не сочтете меня сумасшедшим? - взмолился Андрей. - По крайней мере, сразу. Как и вы, я расскажу вам о событиях, как они мне представляются, без комментариев. Я понимаю, что…
        - Да рассказывайте уже! - перебил его краевед.
        36.
        Андрей рассказывал обстоятельно, во всех деталях, стараясь ничего не упустить. Он поведал краеведу о явлениях бабушки и о том, как узнал от нее о Прове. Рассказал о преследовавшем его повсюду велосипедисте и встрече в вагоне поезда. О своей поездке в Таганрог. О том, что произошло в Курске и в селе Митрошино. О знакомстве с Аней, второй поездке в Таганрог и трагической гибели девушки.
        - Теперь я сложил мозаику, - закончил Андрей, - как бы неправдоподобно все это не выглядело. Прошу вас, Николай Сергеевич, не спешите называть меня сумасшедшим. Я и сам могу предположить, что не совсем здоров. Признаться, это первым делом пришло мне в голову, когда все это началось. Но Аня. Она ведь тоже это видела. И поверила. Просто так не кончают с собой. Этот Пров, кажется, всем несет смерть.
        - Что касается трагедии, произошедшей с вашей спутницей, то это вы, скорее, стали ее причиной, - проскрипел Поморцев.
        - Я? - возмутился было Андрей, но тут же обмяк, закивал удрученно головой: - Да, конечно, я виноват, признаю. Но я не хотел этого. Если бы я только мог подумать, что…
        - И все-таки именно вы явились, если так можно выразиться, спусковым крючком, - продолжил краевед, словно усиливая давление на своего собеседника. - Если уж на то пошло, ваш Пров Киржаков тоже не убивал лично свою жену. Возможно, он любил ее. И тем не менее стал причиной ее гибели.
        - Да, да, - забормотал Андрей, - вы правы, абсолютно правы. Мне так жалко Аню. Я так казню себя.
        - Казните? - цепкий взгляд старика впился в Андрея, словно кошачьи когти. - Однако же вы живы, а ее уж нет. К тому же, по необычному стечению обстоятельств девушка была из той же самой семьи, что и жена Прова.
        Дыхание у Андрея перехватило. Он судорожно глотал воздух ртом, но не находил его. Впрочем, будь у него даже силы говорить, что мог он возразить Поморцеву? Старик был трижды прав: Андрей ничем не лучше Прова. Душегуб! У старика были все основания обвинять его. Пров когда-то убил и его родственника. И кровавая цепочка Киржаковского рода никак не разорвется.
        - Да, я виноват в ее гибели, - прохрипел Андрей, - но я отомщу.
        - Кому, Прову? - хмыкнул краевед.
        - Кому же еще? - огрызнулся Андрей.
        - Так вы, стало быть, верите в то, что он реальное лицо? - поинтересовался Поморцев, с любопытством поглядывая на Андрея.
        - А вы? - парировал тот. - После всего, что сами же мне и рассказали.
        - Велосипедист, говорите? - вдруг вспомнил Поморцев.
        - Да, - кивнул Андрей, - глаза черные, как дула. Не глаза даже - просто дырки. В никуда. И педали: скрип, скрип, скрип. Так верите или нет, Николай Сергеевич?
        - Про то, что педали скрипят? - хихикнул Поморцев.
        - Я серьезно.
        - Дико, конечно, все это, - поморщился краевед, - но пытаюсь верить. Хотя бы даже ради неотомщенной памяти прапрадеда моего Акима. Нехорошее что-то происходит… - Поморцев на миг задумался, затем поспешно продолжил, точно снова вспомнив: - Велосипедист, значит? Надо же. Кто бы мог подумать.
        - Николай Сергеевич, - протянул Андрей просительным тоном, - что делать-то теперь? Не вам - мне. Я не хочу вас впутывать в это дело. Оно мое, мой крест. И мне его нести. Если снесу, конечно. Да только не знаю я, что предпринять. Ничего не идет в голову, кроме окропления могилы святой водой. Да только мне кажется, что это ничего решительно не даст. Раз там не Пров. Может быть, подскажете, как мне с ним справиться?
        - Да я ведь тоже не экзорцист, - хихикнул Поморцев. - Хотя, впрочем, здесь даже и это слово неуместно. Тут нужно что-то другое, нежели изгнание дьявола.
        - Тут нужно пригнать его к дьяволу, - фыркнул Андрей.
        - Совершенно верно, - согласился краевед, с одобрением, взглянув на своего собеседника. - Вопрос в том, как это сделать. Дайте мне подумать.
        Андрей с готовностью закивал. Поморцев сидел тихо, не шевелясь и прикрыв глаза. Когда Андрей уже начал подумывать, не заснул ли часом старик, тот вдруг открыл глаза и кашлянул, как будто готовясь сказать что-то, что может вызвать неудовольствие собеседника, а оттого изначально сожалея об этом.
        - Есть у меня одна мысль, - проскрипел краевед, скептически глядя на Андрея, - да только, право, не знаю, понравится ли она вам, молодой человек.
        - Николай Сергеевич, - простонал Андрей, - я вас умоляю: говорите. Мне так нужен совет умного человека.
        - Это кто ж вам сказал, что я умный? - напрашиваясь на комплимент, скрипнул Поморцев.
        - Все, кто вас знает, - плеснул масла в огонь тщеславия своего собеседника Андрей, - абсолютно все.
        - Ну, возможно, что об истории нашего края я кое-что и знаю, - протянул краевед, - да только здесь случай совсем другой.
        - Говорите, говорите, - вновь заторопил Поморцева Андрей.
        - Есть у меня одна мысль, - неспешно, точно сам проверяя свои слова на разумность, продолжил краевед. - Она давно приходила мне в голову. Несколько ковбойская, конечно, если можно так выразиться. В общем, хотел я как-то, чтобы, так сказать, восстановить справедливость, пойти да переписать на могильном кресте имя. Чтобы, значит, не «Пров Киржаков» на ней было написано, а «Аким Поморцев». Да только потом передумал. Не то чтобы побоялся, но каким-то неприятным мне все это показалось. А теперь я вот что думаю… - тут Поморцев скептически поморщился и замолчал.
        - Николай Сергеевич! - опять взмолился Андрей.
        - Боюсь, что моя идея вам не понравится, - покачал головой краевед. - Даже наверняка, что не понравится. В общем, я что думаю… - он опять сделал паузу, потом продолжил уже другим тоном: - Мысль моя, конечно, диковата. И даже несколько в стиле религии вуду. Но только и случай здесь, если в него вообще поверить, такой, что без оккультизма не обойтись. Короче говоря, я сейчас еще раз все взвесил и думаю, что простой перепиской имен тут не обойтись. Я предлагаю вскрыть могилу.
        - Вскрыть могилу? - переспросил Андрей.
        - Именно, - хмыкнул Поморцев, - чтобы дать выход неотомщенной душе Акима Поморцева. Можно предположить, что, если невинную душу столь символическим способом выпустить из могилы, эти разверстые врата во чрево земли призовут к себе того, чье имя написано на кресте, притянут его. Ибо могилы, молодой человек, не терпят пустоты.
        В комнате воцарилась тишина. Андрей представил себя разрывающим могилу, и ком тошноты с новой силой подкатил к его горлу. Впрочем, как оказалось, к предложению Поморцева просто надо было немного привыкнуть. И уже через пару минут оно не казалась ему столь неожиданным. Разве сам он не хотел кропить могилу святой водой? Вариант краеведа, если можно так сказать, был более радикален. В любом случае вреда от него быть не должно. Зато, если получится… Предложение Поморцева подкупало Андрея тем, что не надо будет ловить Прова физически. Перспективы столкнуться нос к носу с Аниным отцом он боялся больше всего на свете.
        - Ну? - скрипнул Поморцев. - Что думаете?
        - Однозначно попробовать стоит, - кивнул Андрей. - Надо только купить лопату.
        - Лопата у меня есть, - махнул рукой краевед.
        - Хорошо, - снова кивнул Андрей.
        - И я вам помогу в этом деле, молодой человек, - проскрипел Поморцев.
        - Поможете? - не веря собственным ушам, воскликнул Андрей. - Вы серьезно, Николай Сергеевич? Вы поедете со мной на кладбище?
        - Конечно, поеду, - пожал плечами краевед. - Ведь отчасти это и мое дело тоже. Часиков в девять вечера буду ждать вас на вокзале. Последней электричкой и отправимся.
        - В девять вечера? - удивился Андрей. - Вы хотите отправиться в Погорельцево ночью?
        - А когда же еще? - парировал Поморцев. - Хоть кладбище там и в паре километров от деревни, да все равно днем мы нашу «эксгумацию» сделать не сможем. Рядом дорога. Не Тверская-Ямская, конечно, да все же и на ней люди время от времени появляются. Я ведь был там несколько раз. Могила Прова на самом краю. Могут возникнуть вопросы. Да и покойничка какого-нибудь могут привезти. Кладбище-то действующее. Остается только ночь.
        - Да, конечно, - согласился Андрей. - Но зачем нам электричка? Может, лучше такси заказать? Быстрее будет и удобнее.
        - Да зачем же нам такси? - изумился краевед. - Ох, молодой человек, у стариков совсем другая манера мыслить. Это вам - лишь бы удобнее. Не взирая на расходы. А мы умеем считать копейку.
        - Знаете… - начал Андрей, которому хотелось сказать, что ради того, чтобы навек избавиться от кошмаров и крутящейся вокруг него сатанинской нечисти, он готов потратиться.
        - Понимаю, понимаю, - опередил его краевед, - не тот случай, скажете вы, чтобы экономить. Да только послушайте и вы меня. Можно, конечно, и на такси. Но к чему нам лишний соглядатай? Вы об этом не подумали? Как мы объясним ему наши действия? На ночь глядя с лопатой на кладбище.
        Андрей кивнул, признавая правоту старика.
        - А сейчас отправляйтесь в свою гостиницу и постарайтесь вздремнуть, чтобы ночью не клевать носом, - проскрипел Поморцев.
        Андрей сомневался, что ночью над разрытой могилой его начнет клонить в сон, но ничего не ответил старику, а снова лишь молча закивал.
        37.
        На вокзале Андрея встретил пронизывающий ветер. Он с воем хлестал в лицо жесткие струи проливного дождя, как будто предостерегал от чего-то. Тусклый свет фонарей, желтый и болезненный, едва пробивался сверху сквозь плотную водяную пелену. Он встретил Поморцева прямо возле входа в зал ожидания. Краевед сменил свое домашнее пальтишко на почти такое же, которое, однако, очевидно, считалось выходным
        - Так, говорите, на велосипеде и глаза, как дула? - поприветствовав своего спутника, вдруг спросил Поморцев.
        Андрей вздрогнул. Вот, значит, что произвело на его провожатого самое большое впечатление из всего его рассказа?
        - Да, на велосипеде, - пробормотал он.
        Поморцев протянул Андрею штыковую лопату.
        - Вы уж простите, молодой человек, - скрипнул он, - но, так сказать, техническую часть операции вам придется взять на себя. Силы мои уж не те, что были. Возраст, знаете ли.
        - Конечно, конечно, - закивал Андрей, с готовностью принимая лопату из рук краеведа. - Николай Сергеевич, вы просто не представляете, как я вам обязан.
        - Потом будете благодарить, - заскрипел Поморцев и двинулся внутрь вокзала, направляясь, по-видимому, к кассам. - Тут ехать-то всего шестьдесят километров. Час с минутами. Без десяти одиннадцать будем на станции. До кладбища оттуда километра два, не больше. Так что к половине двенадцатого окажемся на месте.
        Возле кассы Андрею пришлось настаивать на том, что он заплатит за оба билета. Краевед сопротивлялся.
        - Вы так опоздаете, пока будете судиться да рядиться, - не выдержала кассир. - Отправление через десять минут.
        Почти силой оттеснив Поморцева от окошка, Андрей купил билеты, и оба гробокопателя бросились на платформу. Не успели они занять места, как состав тронулся. Вагон был почти пуст. В нем, как в ванной после стирки, пахло мокрой одеждой. Андрей положил лопату под сиденье, расстегнул и снял промокшую насквозь и неприятно отяжелевшую куртку.
        - Зря разделись, молодой человек, весьма зря, - проскрипел пристроившийся напротив него Поморцев.
        - Мокрая, - развел руками Андрей.
        - Я понимаю, - скрипнул краевед. - Да только сейчас куртка теплая от вашего тела. За час, да к тому же в сыром вагоне она не высохнет, а только остынет. Надевать будет неприятно. Но это еще не самое худшее. Просквозит вас тотчас на ветру, как только вы ее наденете. Поверьте старому следопыту. Уж сколько я исходил тут путей-дорог. И в отличие от вас на такси разъезжать мне было не с руки. Так что в холод и под дождем - пешочком, ножками, ножками. Наденьте куртку.
        Андрей вынужден был признать правоту старика. Даже сейчас, спустя всего несколько минут, облачаться в нее было противно. Преодолевая неприятное ощущение, он застегнул куртку и сел на сиденье, скрестив руки на груди, чтобы хоть как-то согреться. Поморцев удовлетворенно хмыкнул, потом, потеряв, по-видимому, интерес к своему спутнику, нахохлился, уткнул подбородок в грудь и то ли задремал, то ли задумался.
        Андрея, которому так и не удалось толком поспать днем, стало клонить в дрему. Он изо всех сил старался не уснуть. Вдруг Пров выследил их? В пустом вагоне неоткуда было ждать поддержки. Две старушки, что съежились в дальнем углу, не побегут звать на помощь. Да и некого особенно звать. В поезде-то. Андрей и так не надеялся на то, что сумеет справиться с огромным детиной. Но не заметить его заранее, подпустить к себе - означало бы верную гибель.
        - Только не спать, - шептал он сам себе.
        Он ощущал опасность почти физически. И страх сдавливал его своими липкими холодными пальцами. Андрей убеждал себя, что это всего лишь дискомфорт от мокрой одежды. Но метафизический ужас не оставлял его. Он незаметно немного сполз с сиденья и осторожно опустил правую руку вниз. Нащупав пальцами черенок лопаты, он немного успокоился. По крайней мере, он сможет обороняться.
        Андрей посмотрел в окно. Время от времени мимо проносились желтые огоньки фонарей. Они прорезали висевшее за стеклом отражение вагонного нутра, проходя его насквозь, словно шаровые молнии или движущиеся в гиперпространстве инопланетные космические корабли. Андрей откинулся головой на спинку сиденья. В отражении окна весь вагон был перед ним, как на ладони. Вот его дверь осторожно открылась. Андрей напрягся, хотел схватить с пола лопату, но оцепенение сковало все его тело. Это был даже не страх, а то отвратительное, гадкое чувство беспомощности, какое бывает во сне. Когда вы чувствуете приближение опасности, но, сколько ни стараетесь, не можете пошевелиться.
        К счастью, тревога оказалась ложной. Между кресел прошла тетка в цветастом платке. Должно быть, она искала своих знакомых. Потому что, завидев, двух старух в уголке, обрадовано им закивала и присела рядом. Андрей перевел дух. Неужели, случись самое страшное, он даже не сможет сопротивляться?
        Сон слетел с него, как легкое покрывало с беспокойно спящего человека. Несколько раз глубоко вздохнув, Андрей выпрямился и вжался спиной в жесткую спинку сиденья. Однако ничего страшного не произошло. Ехать действительно было недолго. И вскоре Поморцев, выйдя из своего транса, засуетился, боясь пропустить станцию.
        - Скорее, скорее, молодой человек, - торопил он Андрея, - электричка не такси, она ждать не будет. И станция наша не Москва, здесь вся стоянка - две минуты.
        Андрей заторопился, схватил лопату и с готовностью затрусил вслед за стариком в тамбур. Должно быть, краевед действительно хорошо знал окрестности. По каким-то одному ему понятным признакам он даже в царившей за окном ночной тьме с величайшей точностью определил приближение к тому месту, куда они направлялись. Двое путешественников не простояли в тамбуре и пяти минут, как поезд стал сбавлять ход, застучал с особенной силой на стыках, заскрежетал и с разбегу подлетел к перрону.
        Автоматические двери распахнулись, и Андрей с Поморцевым вышли из вагона. Собственно, это была не станция, а всего лишь платформа. Такие бывают на пригородных направлениях неподалеку от дачных поселков. Вокруг не было ничего, что указывало бы на присутствие человека. Рельсы, насыпь, платформа, на которой они стояли, а потом, почти сразу - то ли лес, то ли просто лесополоса вдоль железнодорожной ветки.
        Спустя мгновение, когда электричка умчалась прочь, окружающая местность погрузилась в мягкий и серый, как дорогой шерстяной костюм, полумрак. А тишина застучала в ушах, как избыточное давление.
        - Пойдемте, - шепотом, не осмеливаясь, по-видимому, нарушить царившее вокруг спокойствие, произнес Поморцев, кивком приглашая своего спутника спуститься с платформы.
        - Подождем, - тоже шепотом ответил Андрей. - Хочу убедиться, что мы здесь одни, что кроме нас никто не сошел.
        - Боитесь? - скрипнул краевед, по-птичьи косясь на Андрея, словно испытывая его.
        - Не хочу, чтобы Пров огрел меня монтировкой по спине, - шепнул тот, стараясь, чтобы его голос звучал более или менее уверенно, если, конечно, понятие уверенности вообще применимо к шепоту.
        - Проверяете, стало быть, - хмыкнул Поморцев. - Да только от тех, на велосипеде, таким образом не отделаешься. Они ведь и не на поезде могут прибыть.
        Сказав это, краевед поежился и опасливо оглянулся по сторонам, словно сам же и испугался собственных слов. Теперь уже Андрей испытывающе посмотрел на своего спутника. Они с Поморцевым боялись разных вещей. Если сам он впадал в абсолютно фаталистическую кому от одной только мысли о косматом чернобородом отце Ани, то краевед явно гораздо более Прова опасался адского воинства. И сейчас, удостоверившись, что Прова рядом нет и до следующего поезда явиться ему неоткуда, Андрей, почувствовав некоторое преимущество перед Поморцевым, решил подшутить над стариком.
        - Они вполне приличные, - хмыкнул он, имея в виду велосипедиста и компанию. - Я же рассказывал вам, как они подвезли меня с кладбища на машине.
        Краевед вздрогнул.
        - Да пойдемте же, - почти умоляюще скрипнул он, вновь бросая по сторонам испуганные взгляды, - нечего стоять на платформе. Мы здесь, как памятники собственной глупости.
        Они спустились по ступенькам сбоку платформы и направились к лесу. Да, это все-таки был самый настоящий лес, а не высаженная вдоль насыпи заградительная полоска из нескольких рядов деревьев. Дождь перестал. Но земля под ногами была мокрой. Поморцев, хорошо знавший дорогу, шел уверенно, не глядя по сторонам, прямо к опушке - густому частоколу стволов и веток, преграждавшему путь. Как и следовало ожидать, тропинка, по которой они шли, не оборвалась у кромки леса, а юркнула между деревьев, как будто раздвинув полог старинной кровати.
        - Тут недалеко, - шептал Поморцев, то ли обращаясь к Андрею, то ли успокаивая самого себя. - Полчаса ходьбы, не больше. И не все лесом, нет. Лесище тут огромный. Да только мы захватываем лишь его край, уголок, можно сказать. А потом полем.
        Андрей кивнул, решив, что краевед все же разговаривает с ним. Наверное, Поморцев не заметил в темноте его кивка, потому что тут же добавил:
        - Да вы меня не слушаете, молодой человек?
        - Слушаю, слушаю, - пробормотал Андрей, которому ужасно не хотелось нарушать тишину окружающего их пространства. - Сначала лесом, потом полем. И недалеко.
        - Да, недалеко, - скрипнул краевед, - кладбище у них аккуратное, как картинка. Такое, знаете ли, как рисуют в детских книжках.
        - Да где ж вы видели, чтобы в детских книжках рисовали кладбище? - возмутился Андрей.
        - Да, да, верно, - хихикнул Поморцев, - простите уж бездетного старика за его отсталость. Но кладбище действительно хорошее. А могила Прова - и вовсе залюбуешься. Пасхальное яичко, честное слово. Хоть сам в нее ложись.
        Андрей вздрогнул. Ему не нравился затеянный краеведом разговор. Наверное, старик просто отвлекал себя таким образом, отгонял давивший на него страх. Но Андрею было от этого не легче. Ему некогда было слушать эту болтовню. Он то и дело задевал головой за нижние ветки деревьев, отчего ему за шиворот стекали целые потоки воды. Андрей пытался плотнее запахнуть воротник куртки, но ничего не помогало. Поморцеву, который был ниже ростом, лес, должно быть, не причинял такого неудобства.
        - Скоро выйдем в поле? - простонал Андрей.
        - Сейчас уже, - обернулся Поморцев, - вон, видите, опушка.
        И точно, через пару минут они вышли из леса. Тропинка привела их на проселочную дорогу, влившись в нее, как ручеек в полноводную реку. В хорошую погоду идти по ней, должно быть, было вполне комфортно. Уезженная машинами, она, наверное, была тверда, как асфальт. Но сейчас, после затяжных осенних дождей, проселок развезло. Одно преимущество: по сравнению с лесом на открытой местности было немного светлее. Но грязь! Так же, как и в свой приезд в Митрошино, Андрей едва передвигал ноги по липкой и скользкой жиже. Спасать обувь было бесполезно. И все же он остановился, чтобы подкатать брюки.
        - Чернозем, - хмыкнул Поморцев, - богатство российское.
        - И все у меня на ногах, - пробурчал Андрей.
        Он согнулся в три погибели, чтобы подкатать брюки, и его снова затошнило. Перед глазами поплыли радужные пятна. Выпрямившись, Андрей еще несколько мгновений стоял неподвижно, пытаясь прийти в себя. Заметив вопросительный взгляд краеведа, он пробормотал извиняющимся тоном:
        - Сердце. Мне так говорили, по крайней мере. Я не проверялся. Прихватывает иногда. Кажется, еще немного и выплюну его.
        Поморцев сочувственно закивал.
        - Близко уже, - проскрипел он.
        Андрей постарался изобразить на лице какое-то подобие улыбки. Наверное, она больше была похожа на гримасу. Но Поморцев все понял правильно. Он снова закивал:
        - Правильно, правильно, не надо отчаиваться. Все будет хорошо. Как задумано.
        И они снова двинулись вперед. Вскоре дорога сделала плавный поворот, огибая невысокий холм. Прямо за ним замаячили крайние могилы сельского кладбища, огражденного невысоким заборчиком.
        - Пришли, - скрипнул краевед и, свернув с дороги, протиснулся сквозь узкую прореху между планок штакетника, - вот она.
        38.
        - Чистенькая могилка, - хмыкнул Поморцев, когда Андрей с трудом пролез в прореху забора и присоединился к своему спутнику, - как новенькая.
        Могильный крест действительно сохранился на удивление хорошо. Большой, мощный, казалось, он прорастал из самой глубины земли. А потому никакая непогода, никакие катаклизмы не смогли поколебать его, заставить покоситься. Дерево почернело от времени, но стало от этого лишь тверже, почти окаменев, превратившись в единое целое с окружающим пространством. На его могучей перекладине кривыми, но ясно различимыми буквами было начертано имя: «Пров Киржаков». Буквы глубоко врезались в сердцевину дерева, точно следы от когтей яростного и хищного зверя, бесновавшегося возле могилы.
        Кроме креста, могила была отмечена лишь небольшим холмиком, поросшим густой травой - сейчас жухлой и полусгнившей. Никакого надгробия, никакой оградки. Другие могилы словно отстранились от этой. И древний крест возвышался в самом углу кладбища одиноко, точно сторожевой столб.
        Андрей хотел воткнуть лопату в землю, но от мысли, что она вонзится туда, где под слоем чернозема повсюду покоится прах умерших, ему стало нехорошо. Поэтому он аккуратно положил шанцевый инструмент на траву возле могильного холмика Прова, а сам присел на корточки, чтобы перевести вконец сбившееся дыхание.
        - Надо копать, - ехидно напомнил ему Поморцев, - другого выхода я не вижу.
        - Да, конечно, - пробормотал Андрей, - дайте я немного отдышусь.
        - Ладно уж, сидите, молодой человек, на вас лица нет, - сочувственно проскрипел Поморцев. - Давайте я уж сам попробую начать. Эх, собрались калеки!
        С этими словами он наклонился, чтобы взять с земли лопату. Но Андрей жестом остановил его. Ему было нехорошо, но он понимал, насколько непорядочно было заставлять старика копать землю. Поморцев и так сделал для него слишком много. Без его помощи Андрей сидел бы сейчас, забаррикадировавшись в своем гостиничном номере, и ждал. Чего? Скорее всего, смерти. Не этой ночью, так следующей Пров взломал бы дверь. А даже если бы он и не предпринял новой попытки проникнуть в гостиницу, что с того? Андрей не смог бы оставаться там вечно. Ему пришлось бы выйти. И тогда отец Ани подкараулил бы его и уничтожил.
        Поморцев дал ему хоть какой-то путь к возможному спасению, проникся его проблемой. Ведь что бы краевед ни говорил о своем предке, проблема эта все же была лишь Андрея и больше ничья. Да, он плохо себя чувствует. Но его спутник - старик. Он спасал архив еще в войну. Сколько же ему может быть лет? Много, очень много. Даже если предположить, что тогда он был еще совсем мальчишкой. И что же, сейчас он, Андрей, будет сидеть на корточках и наблюдать, как человек, годящийся ему в деды, орудует лопатой, ковыряя липкую и влажную от дождя землю? Нет, он этого не мог допустить.
        - Николай Сергеевич, оставьте, - воскликнул он. - Что вы, в самом-то деле? Я сейчас встану.
        Поморцев выпрямился, оставив лопату лежать на земле. Андрей встал, поднял ее и шагнул к могильному холмику.
        - Вы только говорите мне, что надо делать, ладно? - обратился он к старику.
        - Да ведь я тоже не каждую ночь… - хмыкнул Поморцев.
        - Я понимаю, понимаю, - кивнул Андрей, - и все же.
        Заручившись кивком краеведа, он не без содрогания воткнул лопату в землю и надавил на упор ногой. Почва на могиле была вовсе не липкой грязью, как ему представлялось. Это на лишенной растительности лесной тропинке, да тем более на проселочной дороге, курский чернозем развезло. Здесь же он был намертво скреплен жесткими и густыми корнями травы, покрывавшей весь могильный бугор. От этого копать было неимоверно трудно. Приходилось по несколько раз втыкать лезвие лопаты в землю, подрезая корни растений, и только затем можно было с усилием вырвать из могильного холмика его ничтожную частицу. Могила словно сопротивлялась, не желая, чтобы кто бы то ни было нарушал ее вековую целостность.
        Скинув куртку, которая стесняла его движения, Андрей копал и копал. Он весь был перепачкан землей, и пот катил градом по его лбу, заливая глаза. Время от времени, когда он ничего уже не мог видеть, ему приходилось утирать лицо рукавом. Он использовал эти вынужденные короткие перерывы, чтобы хоть немного передохнуть.
        Как ни странно, но сердце его сейчас не беспокоило. Как будто оно прониклось важностью момента, сознательно отступило на второй план, поняло, что в течение ближайшего часа никто не будет им заниматься. И Андрей, словно обезумевший, вонзал и вонзал в землю лопату.
        Когда он снял верхний слой, копать стало легче. И скоро Андрей уже стоял в вырытой яме по плечи. Время от времени сверху сваливались комья грязи и катились с шуршанием на дно. От этого звука Андрей всякий раз вздрагивал. Ему казалось, что звук идет не сверху, а изнутри могилы, из того самого чрева земли, к которому он прокладывал дорогу. И Андрей старался вскидывать лопату как можно выше, чтобы забросить поднятый на ней грунт подальше от края ямы.
        - Хорошо, хорошо, - руководил сверху его работой Поморцев, - скоро уже.
        - Надеюсь, - пробормотал Андрей, силы которого были на исходе.
        Он взглянул вверх. Фигура Поморцева едва выделялась на фоне темного купола ночного неба. Андрей продолжил копать. Внезапно, когда он в очередной раз вонзил лопату в землю, лезвие обо что-то споткнулось. Явственно послышался неприятный скрежет. Такой бывает, если провести железным предметом по кафельной плитке.
        - Здесь что-то есть, - свистящим шепотом произнес Андрей, поднимая голову. - Николай Сергеевич, слышите?
        - Добрались, - таким же напряженным голосом проскрипел в ответ краевед, - аккуратнее теперь.
        Андрей кивнул и лезвием лопаты стал осторожно разгребать землю у себя под ногами. Разумно было предположить, что лопата стукнула о крышку гроба. И теперь Андрей пытался выяснить, насколько глубоко тот находился. Стоять на его крышке ему явно не улыбалось. За сто пятьдесят лет дерево наверняка изрядно сгнило. А значит, при любом неосторожном движении он рисковал провалиться внутрь обители мертвеца.
        Стараясь не шевелиться и почти не дышать, Андрей водил перед собой лопатой. Вдруг ее лезвие подцепило что-то круглое, в полутьме похожее на армейскую зеленоватую фляжку. Андрей наклонился, чтобы рассмотреть предмет лучше. И «фляжка» глянула на него двумя провалившимися глазницами. Со сдавленным криком ужаса он отшатнулся назад. В это время его нога, как он и опасался за минуту до этого, провалилась в полусгнивший гроб. Пытаясь удержать равновесие, Андрей качнулся вперед, но не рассчитал движения и полетел руками вперед на кучу костей, из которых, как он теперь заметил, торчал, точно купол миниатюрного храма, еще один череп.
        - Что там такое? - послышался сверху голос Поморцева. - Молодой человек, что вы там кричите?
        - Я? - ошалело пробормотал Андрей, изо всех сил стараясь встать и не находя упора на выскальзывающих из-под его рук костях. - Гроб, скелеты. Мне надо наверх…
        - Вылезайте, вылезайте скорее, - проскрипел краевед, - я вам помогу. Давайте лопату.
        Сумев наконец-то вновь встать на ноги, Андрей поднял лопату и протянул ее Поморцеву. Потом, не дожидаясь помощи старика, который, впрочем, все равно вряд ли смог бы вытащить его из ямы, он уцепился руками за ее край, подпрыгнул, подтянулся и, вконец испачкав брюки лоснящимся от избытка плодородия черноземом, вылез на жухлую и сырую от дождя кладбищенскую траву.
        Некоторое время Андрей так и стоял на четвереньках, хватая ртом воздух. Потом он поднялся и, взглянув на Поморцева, который все еще держал в руках лопату, подошел к самому краю могилы. Преодолевая страх и в то же время испытывая особо рода любопытство, которое возникает по отношению к опасности, которую удалось счастливо избежать, он осторожно заглянул вниз.
        - Там, - показал он рукой внутрь вскрытой могилы, отходя от нее и одновременно оборачиваясь к Поморцеву, - там скелет или даже два поверх гроба. Как же так?
        - Не может быть! - удивился краевед. - Вы уверены, молодой человек? Известно, что у страха глаза велики.
        - Уверен, уверен, - пробормотал Андрей, все еще находясь в эйфории от того, что счастливо выбрался из могилы, - два черепа сверху, над крышкой. Крышку я, кажется, проломил. Но где-то внизу, у ног. А эти скелеты лежат у изголовья. Черепа, по крайней мере. Да взгляните же сами, Николай Сергеевич.
        Тут он поймал на себе странный взгляд своего спутника и, приняв его за скепсис, продолжил с горячностью, подняв голос до напряженного свистящего шепота:
        - Нет, я не спорю, я, конечно, сильно струхнул. Это точно. Но, поверьте мне, не настолько, чтобы просчитаться в черепах. Говорю вам: их там по меньшей мере два. Даже если предположить, что я ошибся насчет целостности крышки и что один из них - из гроба, все равно получается лишний скелет. Уж не знаю, кого там похоронили, но не Змея же Горыныча?
        - Хорошо, хорошо, я с вами не спорю, - скрипнул Поморцев.
        - До скелетов добрались, - пробормотал Андрей, вновь заглядывая в яму у своих ног. - Что дальше-то делать, Николай Сергеевич?
        Услышав за собой тихие шаги, он обернулся, думая, что краевед хочет сам взглянуть на могилу. Поморцев стоял в полуметре от него, занеся над головой лопату.
        - Николай Сергеевич! - испуганно вскрикнул Андрей и поспешно вновь перевел взгляд на могилу.
        Он решил, что старик заметил что-то страшное за его спиной, от чего нужно обороняться. Он был готов увидеть что угодно: лезущие из ямы скелеты, огромные клубки червей, выпирающие из нее, как убегающее из кастрюли молоко, велосипедиста с черными и мертвыми, как дула, глазами. Но когда он взглянул на зияющую могилу, глаза его расширились от удивления.
        - Николай Сергеевич, - воскликнул он, - но ведь там ничего нет! Вы…
        Договорить он не успел. Что-то со свистом пронеслось в воздухе и обрушилось на Андрея, ослепив и оглушив его.
        39.
        Он очнулся связанным на краю могилы. Вернее, сначала он не понял, что связан, и попытался встать. От удара голова гудела, и он никак не мог понять, что же произошло. Раз за разом пробовал он подняться. И, немного привстав, вновь и вновь неуклюже падал на землю. Он хотел опереться о нее руками, помочь себе сгруппироваться, но руки не слушались его. Их словно вообще у него не было. Только боль в заломленных назад плечевых суставах и запястьях подсказывала, что его руки никуда не делись. Но почему он никак не может выпростать их из-за спины?
        Андрей извивался и крутился на земле, не желая понять, что случилось. И тут он заметил Поморцева. Старик стоял в паре метров от него и с кривой улыбкой смотрел на потуги Андрея встать.
        - Оклемался? - скрипнул краевед. - Живуч, гад.
        - Я… - простонал Андрей.
        Он хотел попросить Поморцева помочь ему. Потом краем глаза заметил валявшуюся рядом со стариком лопату и наконец-то смог сложить до этого рассыпанную в его сознании, как набор паззлов, картину произошедшего.
        - Но почему? - вновь простонал Андрей, имея в виду нападение Поморцева.
        Он все еще надеялся, что тот совершил какую-то ошибку: испугался, принял его, вылезшего из могилы, за зомби, целился в кого-то другого, кто ему померещился, но не рассчитал движения. Тут он опять попытался встать. Неимоверным усилием ему удалось сесть, и он увидел свои ноги, связанные у щиколотки крепким шпагатом. Очевидно, такой же шпагат резал ему запястья завернутых за спину рук. Теперь уже не приходилось сомневаться в злом умысле краеведа.
        - За что? - пробормотал он.
        - Не первый ты здесь роешь, - заскрипел старик.
        Он подошел вплотную к Андрею, снял перчатки, достал из кармана пачку дешевых сигарет без фильтра, вынул одну и стал аккуратно разминать ее между пальцами. Андрей невольно следил за движениями рук старика. Бледная старческая кожа хорошо выделялась в полумраке. Пальцы шевелились медленно, извиваясь вокруг сигареты, точно черви. Левый мизинец представлял собой короткий обрубок. Из трех фаланг на нем уцелела только одна. Андрея прошиб горячий пот. Как будто ему, рассчитывающему еще на снисхождение узнику, объявили смертный приговор.
        - Пров? - то ли с вопросом, то ли с утверждением прошептал он.
        - Прапрапраправнучек? - передразнивая его, ехидно проскрипел старик.
        - Но…
        Андрей хотел сказать: «Но почему же я не заметил раньше?» Но он понял, что подобную претензию ему нужно высказывать самому себе, а никак не тому, кто стоял сейчас перед ним.
        - Почему я не предъявил тебе свое увечье сразу? - словно читая его мысли, издевательски ласково проскрипел Пров. - Ты уж извини, милый человек. Когда ты позвонил мне первый раз, я сначала принял тебя за идиота, вырисовывающего на листе ватмана свою родословную. Но твои настойчивость и испуганный голос… Я почувствовал, что тебя послал тот, с глазами-дулами. Теперь, говоришь, он ездит на велосипеде? Не знал, не знал. Ну да ладно, буду отныне опасаться скрипа педалей.
        - И вы решили заманить меня к себе? - спросил Андрей.
        - Заманить? - хихикнул старик. - По-моему, я лишь удовлетворил твою настоятельную просьбу. А отрубленный палец? Я предполагал, что рано или поздно тебе станет известно о моем увечье. Если даже ты и не знал о нем с самого начала. Поэтому я решил его скрыть. Ничего сложного, как видишь: перчатки, якобы от холода, и набить немного ваты в мизинец. Вот и все.
        - Умно, - пробормотал Андрей.
        Он инстинктивно почувствовал, что старик хочет выговориться. В последние полтора столетия он мог быть откровенным только с теми, кого собирался убить. Причем только в последние минуты перед их смертью. И теперь он явно хотел растянуть удовольствие. Он наслаждался своей хитростью и властью над жертвой. Он упивался этим. А потому готов был посвятить обреченного на смерть во все подробности своей минувшей страшной жизни. Впрочем, Андрею в этот момент нужны были не столько объяснения старика, сколько возможность хотя бы на несколько мгновений отсрочить свою гибель.
        - Опыт, - хихикнул Пров, польщенный репликой Андрея. - Были ведь и до тебя охотники выяснять. Тут и лежат. Не все, конечно. Но, как ты справедливо заметил, парочка поверх гроба. И ты с ними ляжешь, голубчик мой. Будешь третьим. Потому что доверчив слишком, слаб, поддержки ищешь у малознакомых людей, хватаешься за любую предлагаемую помощь, как за соломинку. Поверь старику - в этом мире нельзя так. Съедят…
        - Надеюсь, что… - содрогнулся Андрей.
        - Нет, нет, не бойся, - скрипнул старик, - это я фигурально. Никто тебя есть не будет. Я просто перебью тебе горло лопатой. Думаю, это не очень больно. Не штык, что я вогнал в живот Лепольдовской правнучке. Видел бы ты, как она билась. Ну а с тобой мы разойдемся мирно, по-родственному.
        - Какой же я дурак, - ощущая себя героем злобной сказки, искренне воскликнул Андрей.
        - Не всем же быть умными, - хмыкнул Пров, закуривая сигарету. - Впрочем, не надо так убиваться. По правде говоря, другие были еще глупее. С тобой мне пришлось повозиться, чтобы затащить сюда, едва ли не всю свою биографию рассказать. Признаться, сначала я хотел тебя порешить прямо в гостинице. Да дверь оказалась прочнее, чем я думал. Или силы мои иссякают? Не знаю, право дело. Да еще и помешали мне. Проститутка с каким-то хлыщом. Пришлось сменить тактику. Нет, можно было, конечно, выследить тебя, подкараулить. Где-нибудь на улице. Но стар уж я, чтобы среди бела дня где-то тебе шею сломить. Хлопотно. В общем, пришлось фантазировать. Но ты, надо сказать, изрядно мне помог. Вовремя подвернулся этот Семен, так напугавший тебя своей бородищей и искалеченным пальцем. Так что у тебя не возникло никакого сомнения в том, кто к тебе пытался вломиться. Ты даже не захотел думать дальше. А вот мне пришлось. И по здравому рассуждению я могу сказать, что в конечном счете вышло даже лучше. Убей я тебя в гостинице, скажи на милость, куда бы я дел труп? Я давно не тот, каким был когда-то. Уж я не вспоминаю годы
молодости. Не о них речь. Даже в войну я чувствовал еще в себе силы. Таскал тогда все эти архивы в заброшенный дом вязанками папок. Как чувствовал, что пригодятся. Немцам ничего не сказал. Хотя мог бы отрядить команду. Они мне доверяли. Но нет, аккуратно все делал. Сам. Больше по ночам. А дождь в те дни лил несусветный, проливной. Нужно было торопиться, чтобы бумаги не размокли. О себе не думал, нет. И ничего, сдюжил.
        - А если бы не сдюжили, - хмыкнул Андрей, - то что? Простудились бы и умерли? И отправились бы прямиком к тому, червивым ртом?
        - Не знаю, - вздрогнул Пров, бросив взгляд на лопату.
        Наверное, вопрос Андрея напугал его, напомнил о страхе, глубоко зарытом в его темной душе, и он захотел покончить с тем, кто пытался бередить его. Андрей понял свою ошибку и съежился, ежесекундно ожидая смертельного удара. Но желание поговорить в старике все же пересилило злобу, и он опять повернулся к Андрею.
        - Да, силы у меня теперь не те, - продолжил краевед, - ослаб. Даже за тобой вот сейчас могилу зарыть - и то будет непросто.
        - Ну уж тут, как ни крутите, а я вам не помощник, - снова хмыкнул Андрей.
        На этот раз он, похоже, попал в точку, развеселив старика. Пров откинул голову немного назад и залился неприятным, тонким, почти бабьим смехом.
        - Это точно, - давясь булькающими всхлипами душившего его веселья, пропищал он. - Впрочем, я уж и за то вам, молодой человек, премного благодарен, что вы самоходом сюда добрались. Да еще и сами себе могилку вырыли. Чего ж еще желать-то? Так у меня только коммунисты в войну старались.
        Старик как будто сделал шаг назад в их отношениях. И Андрей вновь стал для него «молодым человеком», с которым нужно было разговаривать на старообразном языке, обращаясь на «вы».
        - Я могу спросить? - поинтересовался Андрей.
        - Ваше любопытство вас погубит, молодой человек, - все еще время от времени хихикая, будто икая, произнес Пров. - Впрочем, спрашивайте.
        - Наша встреча была случайностью?
        - Сдается мне, - хмыкнул старик, - что этот вопрос вы должны задать себе. Разве не вы сами привязались ко мне со своими расспросами?
        - Да, я понимаю, - закивал Андрей. - Я другое имел в виду: вы избегали подобной встречи или ждали ее?
        - Я предполагал, что она может состояться, - посерьезнел его собеседник. - С вами, молодой человек, или с кем-то другим.
        - Вы ждали, что кто-то придет?
        - Я боялся, что могут прийти. Чувствовал, что меня не оставят в покое, - старик злобно прищурил глаза, как будто видел где-то вдалеке, за спиной Андрея своих врагов. - Не о вас речь, молодой человек. Вы лишь инструмент. Причем до изумления бесполезный. Но те, кто мучил вас по ночам, кто приходил к вам, они меня не оставят. Однако у них нет здесь большой власти. Вам они прямо об этом сказали. А я понял это давно и сам. Вскоре после того, как убил того дурака. Здесь, за деревней, на выселках. К тому времени я прятался уже несколько лет. И хотел лишь избавиться от преследований полиции. Вздохнуть свободно. Пожить. И тогда… Да я вам уже рассказал об этом. Все было в точности так: отрубил палец, изуродовал топором лицо, надел кольцо. Кому нужен был тот несчастный? И в трупы записали меня. Похоронили. Я был свободен. Но второй раз завести семью уж не решился. Глаза Евдокии не шли у меня из памяти. И голос ее точно звал меня каждую ночь. И я почти перестал спать. В общем, пожить нормально, молодой человек, у меня не получилось. Как не получится и у вас. Вас еще не зовет ваша Аня? Обязательно позвала бы.
И вам, как мне когда-то, пришлось бы пойти в ночные сторожа. Чтобы утром валиться с ног от усталости. Да только этот голос все равно преследовал бы вас, сверлил мозг, пробирался к самой его сердцевине, к сгустку нервов. И теребил бы их так, что вы катались бы по кровати, желая только одного - размозжить себе голову о стену.
        - А что ж не размозжили-то? - огрызнулся Андрей.
        - Побоялся, - хмыкнул тот, - не смог.
        - А дальше? - нетерпеливо спросил Андрей.
        Он словно подстегивал мысли старика, инстинктивно стараясь избегать пауз, чтобы его палач не привел свой приговор в исполнение.
        - Дальше? - рассеянно переспросил Пров. - Много лет прошло. Бывало, признаюсь, самому хотелось умереть. Да только стал я замечать, что как будто что-то изменилось вокруг. Боли мои прошли, и голос покойной жены больше не беспокоил. Но не это самое главное. Одни мои ровесники уж были в могилах. Другие доживали свой век в немощи и болезнях. А я словно ссохся. Постарел, слов нет. Но не одряхлел. «Никакой черт тебя не берет», - бросил мне как-то один мой знакомый. И тогда я понял: а ведь он прав, они просто не могут меня найти!
        Старик снова задумался о чем-то своем, опустив взгляд себе под ноги. Впрочем, на этот раз Андрей не успел пришпорить его следующим вопросом. Краевед вздрогнул и засверлил Андрея немигающими горящими злобой глазами.
        - Не могут! - обычно скрипучий голос старика зазвенел. - И тогда я подумал: они пошлют кого-то. Рано или поздно, но пошлют. И будут посылать раз за разом, одного за другим. И, скорее всего, из моей же семьи. И этих посланцев надо перехватывать. Чтобы они не подобрались к моей тайне слишком близко, а те, кто их послал, не догадались бы, кто я. А еще для того, чтобы всегда знать, что знают обо мне, те, которые меня ищут. Быть на шаг впереди. На одно движение. Чтобы не поймали. Не догнали. Отныне, скажем, я буду опасаться велосипедистов. А когда-то те, кто за мной охотится, ездили на черных «воронках». А до этого - верхом. И я был рядом. Единственно, чтобы следить. И избегать смерти.
        - А почему сейчас вы краевед? - клацая зубами от промораживающего его насквозь страха, процедил Андрей.
        - Я всегда тот, кем должен быть, - вновь заскрипел Пров-Поморцев, - всегда в подходящем месте.
        - А прадеда моего вы погубили, будучи психиатром?
        - Молодой человек, - с искренним сочувствием покачал головой старик, - а еще говорят, что перед смертью у человека бывает просветление в мозгах. А мне вот кажется, что вы растеряли последние. Или просто не хотите понять то, что я вам говорю.
        - Так объясните же, - преодолевая приступ тошноты, выдавил Андрей.
        Старику явно и самому хотелось показать жертве свою мудрость, доказать превосходство, дать возможность оценить хитросплетение логических выводов, которые помогали ему выживать все эти полторы сотни лет.
        - Представьте же, - назидательно, словно учитель, объясняющий сложную тему неразумному ученику, начал он, - что вам нужно как-то вычислить человека, к которому приходят те, про которых, если он, конечно, верующий, этот человек читал разве что в Святом Писании. Да и там они упомянуты вскользь. Представили? Вам легко это представить, молодой человек, потому что они приходили к вам.
        Андрей согласно кивнул.
        - Ограничим поиски одним только Курском и его окрестностями, - продолжил старик. - Те, кто оказался бы дальше, не очень вас интересуют. Бояться надо только того, кто близко. Где-то рядом. Но где? Его надо перехватить. А как? Не будете же вы бегать по полумиллионному городу, заглядывая в глаза прохожим? Тут уж вас точно самого отправят куда-нибудь. И без всякого вмешательства черных сил. Да и что можно узнать по глазам? Итак, что вы будете делать?
        - Мне надо быть там, где он, скорее всего, должен появиться, - пробормотал Андрей. - Так раненых преступников ищут по больницам.
        - Совершенно верно, - захихикал старик. - Добавлю: вам нужно иметь возможность, не вызывая его подозрений, расспросить его обо всем, что вас интересует.
        - И вы стали психиатром, - понимающе закивал Андрей.
        - Да, психиатром, - подтвердил Пров. - Тогда люди еще верили врачам. Да и народ тогда был крепкий, не одержимый оккультизмом да сатанизмом, как нынче. И когда к ним приходил ваш герой с глазами, как дула, они бежали к врачам…
        - Тот, на велосипеде, он не главный, - замотал головой Андрей. - Главный у них другой, с червивым ртом.
        - Нет, молодой человек, - внезапно голос старика окреп, из него исчезла та самая неприятная скрипучесть, теперь он точно учил свою жертву, - главный как раз этот. Червивый - так, ничто. Мелкий служка, не более того. Поверьте мне. А эти глаза-дула я уже видел однажды. В точности, как вы их описываете. Они засасывают в себя, словно выжимают из тебя всю кровь. Впрочем, чего ж это я вас учу? Вы и сами скоро все это узнаете. Как только прибудете туда.
        - Туда? - Андрей вздрогнул. - Почему туда?
        - А куда же еще? - хихикнул его мучитель. - Разве вы не такой же душегуб, как и я? Или, молодой человек, в гибели вашей неразлучной кладбищенской спутницы, вы тоже меня обвиняете? Акрополь в Афинах случайно не я разрушил?
        - Вы правы, - обреченно признал Андрей и тут же уточнил: - Я насчет Ани. Да, все так, как вы говорите.
        - Так вот, - явно довольный понятливостью и покладистостью своей жертвы, продолжил краевед, - тогда народ, ошарашенный коммунистическими лозунгами и пропагандой атеизма, не верил во всю эту чертовщину и обращался к врачам. Пришлось стать психиатром. Там-то я и поймал вашего прадеда. А до него был еще один, тот, что здесь лежит, в этой самой могилке. Ему принадлежит один из тех черепов, что так вас напугали, молодой человек. Впрочем, я его не убивал. Я лишь подтолкнул его к самоубийству. Он так боялся юноши с глазами-дулами. И в Прове, которого тот велел ему искать, видел свое проклятье. Ну так я его и отвез к этой могиле ночью. Сказал, что, мол, клин клином вышибают. Он мне очень доверял. Как специалисту. Да я и действительно тогда уж в человеческой природе стал разбираться, как никто другой. Тут, на этом самом месте, где вы сейчас восседаете, я и сказал ему прямо, что проклятие это останется на всем его роде и что нет от него избавления. И ножик ему протянул. Он возьми да и полосни им себя по глотке. Почти не мучился родимый. Похрипел пару минут, залил тут всю травку своей кровью и умер. А вот
прадед ваш уже так не сделал. Как я его к этому не склонял. Тоже возил сюда, показывал. И про проклятье говорил. Да только он уж не проникся. Испоганила людей советская власть.
        Пров брезгливо поморщился, сплюнул и продолжил свой рассказ:
        - Хотя сразу после революции дивные были времена. Тогда и таиться не было никаких причин, изобретать чего-то, ухищряться. Хватай, кого хочешь, дави, топчи, пытай, мучай. Никто тебе ничего не скажет. Предлог только правильный найди. Формулировку. Например, угнетатель трудового народа. Кто бы, скажите, позволил проткнуть беременной женщине живот и ждать когда она умрет? Какая царская полиция? А рабоче-крестьянская власть - запросто. Но вернемся к вашему прадеду. Я почувствовал, что он что-то заподозрил. Даже еще не заподозрил, но близок к этому. Пришлось его убить. Не здесь. Там, в городе. После очередного визита я прокрался вслед за ним. И в нескольких кварталах, в подворотне… Перед войной все случилось. В войну мне опять полегчало. Отвел душу. Кто бы и когда разрешил зарывать людей в землю заживо? А на оккупированной фашистами территории - милости просим. Потом довелось служить в НКВД. Эта должность тоже была для меня находкой…
        Пров внезапно замолчал, а потом, уставившись на Андрея, продолжил с издевкой в голосе:
        - И кто, скажите мне, молодой человек, все это устраивал? Всю эту чудовищную жизнь? Я? Нет, я был лишь орудием, инструментом. Может быть, тот, с глазами-дулами? Так ведь вы знаете сами, что нет у него большой власти на этом свете. Комиссар, полицай, чекист… Подстраиваться не надо было. А какая возможность все вынюхивать, требовать и безнаказанно уничтожать тех, кто хоть как-то мог тебе чем-то помешать! Кто, скажите, все это организовал? Намекну: не переоценивайте мои возможности, молодой человек. Я лишь воспользовался обстоятельствами, обратил их к своей пользе. Не более того. А устроили все это людишки себе сами.
        Погасив сарказм и устало вздохнув, Пров вновь заговорил:
        - Впрочем, потом все как-то осложнилось. Жизнь стала спокойнее. Что мне было совсем не на пользу. Пришлось меняться. Снова надо было уходить в паучью нору, затаиваться, расставлять сети и ждать свою муху. И что же, опять рядиться психиатром? Народ к тому времени переменился окончательно. После всего, что с ними произошло, людям гораздо легче было поверить в дьявола. Да только священники доверие уже тоже потеряли. Тогда я понял: следующий посланец пойдет не к врачу, он пойдет к историку. И, как видите, молодой человек, я все рассчитал правильно.
        - И как же вы стали историком? - поинтересовался Андрей.
        - Ну, мысли у меня начали работать в этом направлении еще в конце войны, - охотно продолжил Пров, - когда я служил у немцев полицаем. Тогда, как я вам и говорил, молодой человек, я перетаскал к себе в дом значительную часть фондов разрушенного архива. Словно предчувствовал. Потом, правда, пришлось отвлечься. Уж больно заманчивой показалась мне должность чекиста. Но квартирку с архивом оставил за собой, на будущее. В пятьдесят шестом я вернулся в Курск. И уже Поморцевым. Подвернулась оказия. Встретились мы здесь, на кладбище. Случайно. Я прямо с поезда, еще с документами на имя Овича (впрочем, я понимал, что пользоваться ими в этих местах уже не следует) пришел навестить собственную могилку. А он приехал откуда-то из Сибири к фронтовому другу. А друг его, видишь ли, помер к тому времени. Вот он и зашел на кладбище проститься. Лучше и не придумаешь. Никто его здесь не знал. Куда делся? Да уехал обратно, в Сибирь. А похож был, гад, на меня. Даже фотографию не пришлось переклеивать в паспорте. С этим паспортом я и вернулся в Курск, пошел работать кочегаром, обжил квартирку с архивом. Да стал
помаленьку показывать свои фонды специалистам. А потом попался мне один студентик. К нашему делу он никакого отношения не имел. Случайно увидел мой архив, заинтересовался. Привязался ко мне. Не в смысле настойчивости, а в смысле дружбы. Очень помог в плане популяризации моей личности в местных краеведческих кругах. Мы с ним, можно сказать, сдружились. Да потом стал он меня беспокоить. Все расспрашивал, чем я раньше занимался. И откуда у меня такое знание местной истории. Пришлось от него избавиться.
        - Убили? - пробормотал Андрей.
        - А что мне оставалось делать? - хихикнул Пров. - Вы бы, молодой человек, хотели, чтобы я и студента этого заставил покончить с собой? Во-первых, не было у него к тому никакого основания. Никто к нему по ночам не являлся. А во-вторых, народ к тому времени совсем зачерствел душой.
        - Да уж не вам судить насчет чужих душ, - рискуя разозлить своего палача и тем самым приблизить собственную гибель, не выдержал Андрей.
        - А кто будет судить? - злобно скрипнул Пров. - Может быть, вы претендуете на вакантное местечко мировой совести, молодой человек? Слов нет, в душах вы знаете толк. Особенно в девичьих. И паче всего - в невинных. Одну уже погубили.
        - Причем здесь я? - простонал Андрей, чувствуя, как при мысли об Ане его левое плечо немеет от тянущей боли, которая медленно сползает вниз по руке, отзываясь легкими покалываниями в пальцах. - Мы оба с вами погибшие души.
        - Верно, верно, - неожиданно обрадовался его мучитель, - я об этом и говорю: другой народ пошел. Такой, как мы с вами. Ничем его не взять.
        - И вам пришлось действовать по-иному? - вновь изо всех сил желая потянуть отпущенное ему время, поинтересовался Андрей.
        - Пришлось, - почти ласково кивнул Пров, - пришлось тебе многое объяснить. Чтобы заманить сюда. Вроде наживки получились все мои истории.
        - Могу я узнать… - спросил Андрей, потом замялся и продолжил уже почти просительно: - Все равно вы меня убьете, так что вам нет решительно никакого смысла таиться.
        - Это справедливо, - хихикнул Пров. - Так редко предоставляется возможность похвастаться собственным умом. Тут и с полудохлым юношей разоткровенничаешься. Спрашивайте, молодой человек, спрашивайте. Сегодня вам ни в чем нет отказа.
        - Мне интересно, насколько правда то, что вы рассказали мне о самом себе? - спросил Андрей.
        - Чистая правда, - скрипнул старик, - к чему было выдумывать, когда жизнь такого накрутила, что ни один романист не вообразит?
        - А кто здесь лежит? - поинтересовался Андрей и кивком показал на вырытую им же самим яму.
        - В могиле-то? - хихикнул Пров. - Местный один. Крестьянин. Не Аким Поморцев, ясное дело, с другой фамилией. Уж сейчас и сам позабыл. Мне ведь ей воспользоваться не пришлось. Да и не это мне тогда было нужно. Важно было самого себя похоронить.
        - А еще кто? Тот родственник, что загадил травку?
        Старик кивнул.
        - Но ни на кого я не потратил столько времени, сколько на тебя, заморыш полудохлый! - хмыкнул Пров, снова переходя на «ты».
        Старик склонился к Андрею и затряс перед его лицом своим костлявым кулаком. Андрей невольно отшатнулся, не удержал равновесие и неловко упал на спину. Боль в связанных руках заставила его вскрикнуть.
        - Впрочем, ты помог мне. Очень помог. Как никто другой, - нависая над распростертым на земле Андреем, продолжил Пров.
        - Я? Чем же? - прохрипел тот.
        - Да тем, что подтвердил еще раз, что от них, - старик злобно ткнул костлявой рукой в землю, - можно прятаться и дальше. Спасаться. Нет у них силы на этом свете. Нет! И я буду жить вечно. Слышишь? Вечно!
        Старик был настолько отвратителен, что Андрей, вновь позабыв об осторожности, хотел что-то возразить. Но Пров, не слушая его, отрывисто, точно лаял, бросал слова в воздух:
        - Жить вечно! Вечно! Вечно!
        - И это вы называете жизнью? Да какая это жизнь? - заходясь истерическим хохотом, прокричал в лицо своему мучителю Андрей. - Сидеть, как паук в норе? Вы сами так сказали! И ждать, когда придет время убить очередную жертву? Трястись от каждого шороха? От скрипа велосипедных педалей? Не спать по ночам? Потому что ночью, наверное, особенно страшно, да?
        - Страшно? - заскрежетал зубами Пров. - Да разве ты еще не понял, что такое «страшно»? Разве ты не видел того, с дулами вместо глаз? Разве не сидел лицом к лицу с тем, у которого черви вываливались изо рта? Не представлял, как такие же черви вгрызутся в твое тело и будут буравить его, продираясь все глубже и глубже в твою плоть? А потом, сбившись внутри тебя клубками, начнут там копошиться.
        - Я не думал, что… - прошептал Андрей, чувствуя, как прежняя предательская тошнота подкатывает к его горлу, перехватывая его, сдавливая, не давая вздохнуть.
        - Ты не думал? А я знаю, - зашипел Пров ему в лицо, - чувствую. Тот, червивый, тоже был когда-то человеком. Таким же, как мы с тобой - проклятым. И ты пойдешь вслед за ним из-за этой твоей Ани. К червям. Время от времени ты будешь их сплевывать. И чувствовать, как другие черви поднимаются все выше по твоему горлу. А в твоей утробе копошатся третьи. Трутся своими сколькими холодными тельцами о твои внутренности. А когда не могут протиснуться между ними, то просто прогрызают себе путь наружу…
        - Хватит, я прошу, - простонал Андрей, перед глазами которого поплыли радужные круги.
        В грудь его точно вонзили кол. И вытащить его было невозможно. Ведь руки его были связаны за спиной. Он беззвучно хватал и хватал ртом воздух, не чувствуя его, и уже ничего не видел перед собой из-за слившихся в единое целое радужных кругов.
        - Хватит, - беззвучно прошептал он, - хватит.
        - «И ты называешь это жизнью?» - передразнил Андрея его мучитель, но тут же судорожно и отчаянно закашлялся, должно быть, подавившись слюной, и лишь потом прокричал визгливо: - Да! То, как я живу теперь, я называю жизнью. Ибо лучше что угодно, только не туда, к ним! Что угодно. Да, таиться, прятаться, подкарауливать очередную жертву и следить за всем подозрительным, включая скрип велосипедных педалей. Да, это жизнь. Какая бы она ни была. Жизнь. Только не туда, не к ним. Нет. Ты сам скоро поймешь мою правоту. Очень скоро…
        - Не… - Андрей запнулся, не зная, что же он хотел сказать.
        Может быть, «не надо»? Или «не хочу»? Если бы мог, он заслонился бы от Прова руками. Впрочем, он и так уже не видел своего мучителя - разноцветная пелена застлала ему глаза. Но он заткнул бы уши, чтобы не слышать этот пронзительный визгливый голос, который буравил его не хуже проклятых червей.
        Но он не мог отгородиться, не мог защитить себя от гибели или хотя бы от этой пытки. Его руки были связаны у него за спиной. Виски стали колоть мириады крохотных иголочек, левая рука окончательно онемела…
        - Я… - пробормотал Андрей и потерял сознание.
        40.
        Он приходил в себя тяжело, борясь с удушающей тошнотой, тупой болью в левом плече и недостатком воздуха из-за постоянно прерывающегося дыхания. Он словно выплывал из морской пучины, нестерпимо медленно поднимаясь к поверхности воды и чувствуя, что легкие вот-вот разорвутся от перепада давления. Сердце его неистово колотилось, захлебываясь кровью, из последних сил выталкивая ее из себя. И когда он уже готов был смириться с неизбежной гибелью, внезапно наступило облегчение.
        Пот стекал горячими струйками по его лбу. А тело сотрясал озноб - сильный и неудержимый, с клацаньем зубов и периодическими не то вздохами, не то всхлипами. Андрей вынырнул из липких и холодных ладоней смерти. Впрочем, только затем, чтобы вновь очутиться с ней лицом к лицу.
        Он лежал все в той же позе, на спине. Руки невыносимо ныли - отчасти оттого, что были связаны, отчасти оттого, что он навалился на них всей массой своего тела. Он скосил глаза в сторону и увидел, что Пров копошится рядом. Повернувшись к нему спиной, старик рылся в карманах Андреевой куртки, которую тот снял и которая валялась теперь на земле. Наверное, старик искал его документы.
        Андрей старался не шуметь. Но, должно быть, приходя в сознание, он издал какой-то стон. Или пошевелился. Так или иначе, но Пров обернулся к нему.
        - Очнулся? - скрипнул он с прежним спокойствием. - Надо бы тебя живым зарыть, змееныш. Очень это дело нравилось мне когда-то. Да только боюсь, вдруг кто будет мимо проходить. Вряд ли, конечно, не сезон. Но с этих селян все станется. Или придет какое семейство на кладбище проведать родственничков. Да увидят шевелящуюся могилку. Хорошо, если испугаются да убегут. А если станут раскапывать? К чему это? Нет, мне уж надо действовать наверняка. Пусть и в убыток собственному удовольствию. Такова наша стариковская доля: никакого тебе удовольствия. И ничего решительно с этим не поделаешь. Лопаткой по горлу - и все. Вжик - и нет тебя.
        Андрей судорожно сглотнул.
        - Не нравится такая перспективка? - хихикнул Пров. - А кому сейчас легко, мил человек? Но хватит разглагольствовать. А то так до рассвета проболтаем, проворкуем, как два голубка. А мне еще за тобой могилу закапывать, не забыл?
        Старик выпрямился, нашел взглядом лопату, шагнул к ней, нагнулся и поднял. В голове у Андрея зашумело. Наверное, так бывает, когда человек чувствует приближающуюся смерть. Нужно было что-то делать. Спасать себя. Но как? Вскочить на ноги со связанными лодыжками не удастся. Можно, конечно, брыкаться, кататься по земле, увертываясь от лезвия лопаты. Но этой отсрочки надолго не хватит. Не первым, так третьим или пятым ударом старик все равно его прикончит.
        Пров несколько раз слегка подбросил лопату в воздух, тут же ловя ее, чтобы оценить тяжесть инструмента. Андрей понял, что сейчас погибнет. Если только, конечно, не придут те… Как бы он хотел сейчас услышать зловещий скрип педалей. Кто, в конце концов, им нужнее - Пров или он, Андрей? За кем они охотятся полтора столетия? И где же они теперь запропастились? Как их позвать? Мысли мелькали у него в голове, как разрозненные кадры старой черно-белой кинопленки. Внезапно один из этих пожелтевших целлулоидных квадратиков словно заполнил собой все пространство, подсказав Андрею, как ему в тот миг представилось, единственно возможный путь к спасению.
        - А правду вы говорили, что нужно сказать настоящее имя того, кто здесь похоронен? Вашего предка, как вы говорили. Что это как-то поможет? Может помочь… - прерывающимся от приступов удушья голосом пробормотал он, с усилием приподнимаясь на локтях и обращаясь к своему палачу.
        - Что? - Пров обернулся и смерил Андрея презрительным взглядом.
        - Предлог, под которым вы заманили меня сюда… - прохрипел Андрей.
        - Ах, ты про это, - хихикнул старик и продолжил своим скрипучим голосом. - Да кто ж его знает. Разве я проверял? Вполне возможно. Знаешь, я столько живу на этом свете, что стал мудрым. Это всегда так бывает. Даже против твоей собственной воли. Опыт, понимаешь ли, накапливается, как архив. Листок к листку, папочка к папочке. Глядишь, и к тебе уже ходят за советом. Иногда это смешно. Впрочем, не в твоем теперешнем положении смеяться над чем бы то ни было. В общем, вполне возможно, что, заманивая тебя сюда, я действительно придумал способ расправиться с самим собой. Да только тебе он не поможет. Никакого Акима Поморцева здесь нет. Да и родственничек мой самоубиенный носил чудную фамилию и затейливое имечко. Повторить и то непросто, а уж угадать и вовсе невозможно. Так что со своими соседями, - вскинув в руке лопату, как острогу, Пров стал медленно приближаться к Андрею, - ты, прапрапраправнучек, познакомишься уже после смерти.
        - Да кое-кого я и так тут знаю, - со зловещей яростью, которая появляется у тех, кому нечего больше терять, прохрипел Андрей.
        - Кого же? - хихикнул Пров и внезапно вздрогнул.
        - Дурак вы! Болтать надо было меньше про сибиряка, чье имя вы взяли! - вскрикнул Андрей, отползая от надвигающегося на него старика к самому краю разверстой могилы.
        Сообразив, что, разболтавшись, допустил непростительную ошибку, Пров взвизгнул от ярости и бросился на свою жертву. Над головой Андрея сверкнуло лезвие лопаты. Но он каким-то чудом, со звериной ловкостью того, кто сражается за свою жизнь, увернулся и, перевесившись через край могильной ямы, заорал в самую глубь ее:
        - Николай Сергеевич Поморцев! Поморцев Николай Сергеевич!
        Пров за его спиной снова завизжал. Андрей дернулся, инстинктивно сгруппировавшись и убрав голову в плечи. Не зная, откуда ждать удара, он словно хотел сжаться в комок, стать крошечным и незаметным, таким, чтобы в него нельзя было попасть отточенным лезвием лопаты. Впрочем, в следующее мгновение он словно шестым чувством понял, что крик старика был уже не криком ярости, а воплем отчаяния и бессилия.
        Напрягшись всем телом и забыв в этот момент о боли в груди и руках, Андрей одним резким движением перевалился на другой бок, чтобы увидеть, что происходит. В первое мгновение ему показалось, что его палач угодил в неизвестно откуда взявшуюся глубокую лужу липкой грязи. И лужа эта как будто шевелится под ногами старика, затягивает его в себя. Отброшенная лопата валялась в паре метров от Прова, а сам он, упав на землю, корчился и извивался, цепляясь костлявыми пальцами за землю, в безрезультатных попытках вырвать из лужи плотно увязшие в ней ноги.
        Приглядевшись лучше, Андрей с отвращением понял, что его мучитель барахтается вовсе не в грязи, а в яме, кишащей червями. Причем яма эта, словно свищ на поверхности земли, все время расширяется. И старик, затянутый в нее по пояс, уже едва достает до твердой почвы кончиками своих иссохших пальцев.
        Черви извивались, расползались по сторонам, и, должно быть, впивались в тело старика, причиняя ему нестерпимую боль. Он корчился, его крик перешел в хриплый стон, а пальцы цеплялись за спасительную, но уже почти недостижимую землю, словно оголенные древесные корни.
        Внезапно поверхность все увеличивающейся в размерах и уже приближающейся своим краем к Андрею адской язвы вспухла, и из глубины показалась зеленоватая, полуразложившаяся голова. Выпростав из червивого месива руки, чудище ухватило Прова за горло. В следующее мгновение еще один появившийся из-под земли мертвец впился ему в лицо длинными черными ногтями. Старик захрипел и забился в агонии, силясь вырваться из цепких объятий неминуемой гибели. На секунду Андрею даже показалось, что Прову удастся выскочить из бездонной ямы. Но из чрева земли высовывались все новые и новые головы. Все новые и новые руки хватали Прова за одежду, за плечи, за шею, затаскивая его к себе, в ту омерзительную и чудовищную бездну, откуда они поднялись в потоке извивающихся червей.
        Тошнота с нарастающей силой сдавливала Андрею горло. Невозможно было сказать, что являлось ее причиной: приближение очередного сердечного приступа или чувство отвращения от увиденного. Впрочем, Андрей не думал сейчас о причинах. Не в силах пошевелиться, расширившимися от ужаса глазами он наблюдал за тем, как корчащееся тело Прова уходит в адскую бездну.
        Зрелище это настолько приковало к себе его внимание, что он не заметил, как край ямы с червями, расходившийся по кладбищенской земле точно круги на воде от брошенного камня, подобрался к нему вплотную. И он оказался лежащим на узкой полоске земли между раскопанной могилой и гноящейся червями адской язвой. Пров к этому времени уже полностью исчез в копошащемся месиве. На миг его голова в последний раз показалась над поверхностью. Вываливающимися из орбит безумными глазами он нашел Андрея, и искаженный гримасой нестерпимой боли рот ощерился в некоем подобии улыбки.
        - Доволен? - прохрипел он, навсегда погружаясь в заполненную червями пропасть. - И ты пойдешь сюда же!
        Адское воинство при этих словах, по-видимому, впервые осознало присутствие Андрея. Слезящиеся гноем пустые глазницы повернулись в его сторону. Покойники не могли его видеть, но, должно быть, чувствовали его, слышали биение его сердца. Сквозь копошащееся месиво червей они медленно двинулись к нему. Костлявые руки с клочьями почти истлевшей кожи тянулись к Андрею, пальцы с длинными ногтями, кривыми и черными, как когти зверя, сжимались и разжимались, пытаясь нащупать его.
        Дикий ужас пригвоздил Андрея к земле. Он не смог бы сейчас убежать, даже если бы его ноги не были связаны. Дрожа всем телом, он, как завороженный, смотрел на собственную смерть, готовую принять его в свои чудовищные объятья. И вот уже кто-то из покойников дотянулся до его ноги, и острые ногти впились в его голень. Другая полуистлевшая рука цепко ухватилась за его плечо и потянула к себе, прямо в месиво из извивающихся червей.
        - Не сейчас, - вдруг раздался сзади бесцветный монотонный голос.
        Андрей не сомневался в том, кому он принадлежит. Он уже слышал его раньше. Покойники, точно по команде, вскинули головы. А их руки, уцепившиеся за Андрея, ослабили хватку.
        - Не сейчас, - повторил тусклый голос без всякого выражения.
        И стоящие по плечи в червивом месиве покойники воздели руки вверх, призывая своего хозяина смилостивиться.
        - Он будет наш, но не теперь, - слова падали, как капли влаги с потолка пещеры.
        И тут из толпы мертвецов, стоящей перед Андреем, выступило знакомое ему чудище с забинтованной шеей и разбухшей, покрытой слизью головой.
        - Когда? - произнес червивый рот.
        - Скоро, - последовал ответ.
        - Когда? - повторил забинтованный.
        - Когда? - неожиданно для самого себя взвизгнул Андрей, прося ответа и одновременно страшась его.
        Но никакого ответа не последовало. Рискуя вывернуть себе шею, Андрей обернулся. Черные и пустые, как винтовочные дула, глаза буравили его, затягивая в скрывающуюся за ними бездну. Через мгновение велосипедист отвел взгляд и, монотонно крутя педали, поехал прочь. Андрей вновь повернул голову к покойницкому воинству, но оно исчезло. На месте копошащегося червивого месива была лишь вспученная и рыхлая земля. Словно кто-то неизвестно зачем выкопал здесь огромную круглую яму, а затем поспешно, не трамбуя, забросал ее снова все тем же грунтом.
        Осторожно - вспученный земляной круг внушал ему животный ужас - Андрей, лежа на спине и отталкиваясь от земли ногами, отполз в сторону соседней могилы. Добравшись до ее оградки, он перевернулся на бок и, опираясь о прутья решетки головой и помогая себе связанными сзади руками, умудрился сесть, привалившись к ограде спиной.
        41.
        Он долго сидел так, безучастно глядя прямо перед собой. Предутренние сумерки сменились сереньким осенним рассветом, а Андрей никак не мог найти в себе силы хоть что-нибудь предпринять с учетом того, что жизнь его вопреки всему все еще продолжалась. Впрочем, надолго ли? «Он будет наш. - Когда? - Скоро». Эти слова звучали в его голове, как шум прибоя, приливая к вискам с каждым ударом сердца.
        Его вывел из оцепенения начавшийся мелкий, но частый дождик. Ветер сдувал крохотные, как будто пропущенные через пульверизатор, капли с их отвесной траектории и швырял в лицо Андрею. Почувствовав эти холодные удары, точно пощечины влажных и холодных ладошек, он пришел в себя и огляделся по сторонам.
        Рассчитывать на чью бы то ни было помощь не приходилось. Да и объяснения того, как он оказался ранним утром на деревенском кладбище связанным возле разрытой могилы, заняли бы, пожалуй, слишком много времени. Надо было действовать самому.
        Он скосил взгляд на оградку, о которую облокачивался спиной. Она была сварена из стальных прутьев. На одном из них, как заметил Андрей, сварщик напустил потеков расплавленного, а теперь застывшего драконьим хребтом, металла. Изловчившись, Андрей подобрался спиной к этому пруту и стал перетирать веревку на руках о стальные гребни. Дело оказалось непростым. Веревка то и дело соскальзывала в сторону, и Андрей вскрикивал от боли, в кровь обдирая кожу об острые заусенцы прута. В конце концов ему удалось высвободить руки. Забыв на мгновение обо всех своих страхах, он с чувством блаженства стал растирать затекшие кисти.
        Освободить ноги на удивление оказалось намного труднее. Как ни старался, Андрей не мог развязать хитрый узел, намертво затянутый проклятым стариком. Срывая ногти, он изо всех сил пытался уцепиться за веревку, тянул и тащил, но у него ничего не выходило. Чтобы достать до лодыжек, ему всякий раз приходилось сгибаться вдвое. И каждый подобный наклон вызывал острый приступ тошноты - настолько сильный, что порой приходилось тут же вновь откидываться назад и лежать несколько минут на земле, заходясь выворачивающим наизнанку кашлем. Пробившись так добрых полчаса, он опять подполз к оградке, повалился на спину, приподнял ноги и стал перетирать веревку все о тот же прут со сварочными наплывами.
        Полностью избавившись от пут, Андрей с трудом встал на ноги и огляделся. Взрыхленный круг земли на месте воронки с червями, вызывал в нем непреодолимый ужас. Ему хотелось только одного - поскорее убраться отсюда куда-нибудь подальше. Он собрался уже уйти, когда взгляд его упал на разрытую могилу. Она ощерилась, словно распяленный в беззвучном крике рот, взывающий о помощи, сострадании и справедливости.
        Андрей выругался. Только этого ему не хватало, этой детской сентиментальности. Какое ему, в сущности, дело до покойников, сваленных друг на друга в этой могиле? Может, это они только что цеплялись за него руками, стараясь утащить к себе под землю?
        И все же он не смог уйти. Он поискал взглядом лопату. Она лежала у самого края взрыхленного круга. Содрогаясь от страха и отвращения, Андрей на четвереньках подполз поближе и боязливо вытянул вперед руку, ожидая, что вот-вот из-под земли вынырнет полуразложившийся труп и схватит его, чтобы утащить вниз, в самое жерло бурлящей червями воронки. «Скоро он будет наш! Скоро!» Однако ничего страшного не произошло. Андрей дотянулся до краешка черенка и осторожно подтащил лопату к себе.
        Шатаясь от усталости и постоянных приступов тошноты, он кое-как закидал землей им же самим разрытую могилу. Он даже постарался утрамбовать образовавшийся на ее месте холмик, плашмя колотя по нему лопатой. В утренней деревенской тишине удары звучали неправдоподобно громко, отдаваясь гулким бесконечным эхом. Этот звук взбодрил Андрея, и он с азартом колотил и колотил по мокрой и липкой земляной куче, пока тошнота не победила его, заставив упасть на колени и в очередной раз зайтись приступом удушливого кашля. Отдышавшись, Андрей поднялся с земли и отбросил лопату в сторону. Уже собираясь уходить, он еще раз взглянул на могилу. Имя на кресте заставило его вздрогнуть. Возможно, теперь, оно в большей степени соответствовало действительности, чем раньше. Так или иначе, но Пров Киржаков на самом деле был теперь где-то там, куда указывало закопанное в землю основание креста. И все же то, что над могилой невинно погибших людей было начертано имя их убийцы, показалось Андрею несправедливым. Нет, он не мог уйти отсюда, не поставив во всем этом деле последнюю точку.
        Не зная в точности, что же он ищет, Андрей стал бродить вдоль соседних могил. Возле одной из них на глаза ему попалась перепачканная белой краской стеклянная банка. Наверное, кто-то подновлял оградку. Он поднял банку, перевернул и вылил натекшую в нее дождевую воду. Оставшийся на дне пигмент давно засох. По крайней мере, сверху. И все же Андрей решил попытать счастья. Подобрав с земли обломанную веточку, он расковырял ей засохший слой. Под ним оказалось немного жидкой краски.
        Андрей вернулся к столь тщательно зарытой им могиле. Вначале он попробовал писать веточкой, которой ковырял в банке. Но у него ничего не вышло. Она лишь неприятно скребла по почерневшему дереву креста, почти не оставляя следа на его поверхности. Тогда Андрей макнул в краску указательный палец. Уже поднеся его к кресту, он на миг задумался: ведь он так и не узнал имени того несчастного, которого похоронили здесь под именем Прова. И все же Андрей нашел выход. Прямо поверх выцарапанной на кресте надписи он крупными и кривыми белыми буквами вывел: «Поморцев Николай Сергеевич».
        Восстановив, как смог, справедливость, Андрей вытер палец о жухлую и мокрую от дождя траву, подобрал валявшуюся на земле куртку - к счастью, Пров так и не взял его паспорт и бумажник - и, шатаясь, побрел по кладбищенской аллее прочь.
        42.
        Спотыкаясь и время от времени останавливаясь, чтобы передохнуть, он вышел на проселок и направился к видневшейся вдали деревне. Вряд ли он сейчас смог бы найти обратную дорогу к железнодорожной платформе. К тому же он не знал расписания электричек. Было абсолютно бессмысленно ждать, когда там остановится одна из них. А из деревни он всяко сможет выбраться в город.
        Вся его одежда была покрыта грязью, а в грудь как будто загнали кол. Левое плечо немело, затягиваясь тупой тянущей болью, сползающей по руке все ниже и ниже. Горло сдавливали постоянные спазмы. И ему то и дело приходилось останавливаться. Он сгибался вдвое, заходясь удушливым кашлем, как будто хотел выплюнуть упорно не желавшее работать как следует сердце. Ноги были, как ватные. И периодически, чтобы не упасть, он вынужден был опускаться на корточки, опираясь о землю руками. Он нагибал голову вниз, к самой земле, но тут же вновь вскидывал ее. Он почти физически ощущал копошащихся под слоем земли червей. Они готовы были впиться в его тело, чтобы ползать и извиваться внутри, протискиваясь между его гниющими и разлагающимися органами. «Лучше что угодно, только не туда!» Эти слова Прова звучали у Андрея в голове. Теперь он был с ними согласен. Он понимал старика, как понимает приговоренный к смерти вопли того, кого ведут на казнь перед ним.
        - Все кончено, - бормотал он.
        При этом Андрей имел в виду не облегчение, наступившее тогда, когда самое страшное уже позади. Нет, под «все кончено» он понимал исключительно свою проклятую навеки жизнь. «Он будет наш!» Так сказал тот, с бездной в глазах? Но когда же? Скоро! Для кого скоро? Для них или для него? Они все меряют вечностью. Для них, может быть, и шестьдесят лет - это скоро. Но Андрей тут же осознал, что не хочет туда и через сто лет.
        Но ведь они сами сказали, что у них нет власти в этом мире. И Пров… Хотя что - Пров? Что он доказал? Нашел пример! Пров сам только что отправился - прости, что скажешь! - во всех смыслах ко всем чертям. Сколь веревочке не виться. И все же она вилась у него полторы сотни лет. Обмануть и затаиться? Да, затаиться. А Пров сам был виноват. Сглупил. Зря он так. Не надо было все вынюхивать и высматривать. Надо было бежать. Подальше от тех мест, где тебя могут найти. Где тебя знали. Что ж он крутился здесь все эти годы? Вот и дождался. Хотя сама идея выжить была неплоха. Да только надо по-иному. А сама идея хороша - подставить вместо себя другого. И главное - проверена. Есть могила, есть труп. И они не смогли найти. Вернее - что он говорит? - нашли, конечно. Но это было лишь следствие ошибок, которые Пров сам же и совершил. Надо уехать. Начать все заново. Кто сможет его найти? Как опознают? Но для этого нужно…
        Андрей, шатаясь, брел по проселку и, уже почти страшась внезапного появления людей, с неприязнью оглядывался по сторонам. Люди! Им вечно чего-то не хватает. Они постоянно требуют от других того, чего не имеют сами. Почему Аня оказалась такой истеричкой? Медик! Думала, что человека можно выпотрошить наизнанку. И это все? Нет ничего, кроме физики Ньютона с его чертовым яблоком. А яблочко-то оказалось червивым. Да-с. И выползло наружу то, о существование чего Аня и не подозревала. О чем она думала - сказочки. А тут эти «сказочки» перед ней и полезли из могил. Она и «растерявшись». Да только он-то, Андрей, здесь причем? Он искал у нее помощи. А нашел… Что? Проклятие на свою голову? Но он не будет расплачиваться за чужие грехи. Нет, не будет. Чертов неудачник Пров проигрался в карты, бабушка решила донимать его визитами с того света, адский велосипедист кружил вокруг, как навозная муха, идиот Семен где-то лишился мизинца, Аня полезла в петлю… А крайним оказался он, Андрей?
        - Не дождетесь, - бормотал он, утирая выступивший на лбу пот, - прорвусь, убью, если надо, но прорвусь…
        Мысли вертелись у него в голове, наталкиваясь друг на друга, разбиваясь вдребезги и вновь соединяясь из обломков. И главная из них заключалась в следующем - нет, убивать никого не надо. Этого можно избегнуть. Надо купить машину и найти труп. Где? Нужно завести знакомства в морге. Заплатить. Вряд ли им платят много. Значит, можно будет договориться насчет какого-нибудь почившего бомжа. Старый не подойдет. Должен быть похож: рост, вес, возраст. Хотя бы приблизительно. Мрут же, наверное, и молодые бомжи? Словом, нужен какой-нибудь неопознанный и никому не нужный покойничек. Потом выехать с ним куда-нибудь ночью. К оврагу. Где большой провал. Найти заранее. Это несложно. Посадить труп за руль. Столкнуть машину с обрыва. Если не загорится - поджечь. Права свои оставить. Какие-нибудь вещи. Часы, например. Родителей будет жалко. Но сказать им нельзя. Никак. Они не поймут. Никто не поймет. Они не были на кладбище сегодня ночью. И ничего этого не видели. Перспектив, так сказать. Аня! Чертова Аня. И бежать. Куда? Да куда угодно. А документы? У того покойничка и взять. Они ему все равно больше не пригодятся.
Хотя какой же он тогда неопознанный покойничек, с документами-то?
        На документах Андрей споткнулся не на шутку. Перебирая планы возможной покупки паспорта, он и не заметил, как вошел в Погорельцево. Тяжело дыша и стараясь сдержать приступы кашля, он поплелся по центральной улице.
        - Вам плохо? - окликнул его откуда-то сбоку женский голос.
        Сглатывая все время подступающий к горлу ком, он оглянулся. Возле ворот ближайшего к нему дома стояла высокая русоволосая девушка.
        - Вам плохо? - участливо повторила она. - Кто вы?
        - Хорошо. Мне хорошо. Лучше не бывает, - отвечая на первый вопрос, прохрипел Андрей. - А кто я - это уж не ваше дело. Идите себе, куда шли. В избу. Или в хлев. Или еще куда-нибудь.
        Девушка обиженно фыркнула и отвернулась.
        - Селяне, - пробормотал Андрей, - вечно суют нос в чужие дела. Была бы Аня менее словоохотливой, и все бы у меня было теперь по-другому. Кто я? Да я и сам теперь этого не знаю.
        43.
        - Не снимается кольцо, Кузьма Тимофеевич, - извиняющимся тоном пробормотал молодой мужик сидящему за столом напротив него осанистому барину с аккуратно стриженой бородкой, - хоть убейте меня.
        От этих слов по кабаку прошел смешок недоверия. В тот день питейное заведение на тракте было набито народом битком. Маленькие подслеповатые окошки почти не пропускали внутрь солнечные лучи. И кабак был освещен двумя огромными и пузатыми, как самовары, керосиновыми лампами. Их призрачный красноватый свет вырывал из полумрака большой стол с разбросанными по нему игральными картами. Тут же лежали несколько пачек ассигнаций, серебряные часы на толстой витой цепочке, стояли рюмки с водкой - полные и опорожненные игроками.
        Игра шла уже несколько часов кряду. И все прочие посетители кабака выступали сейчас лишь в качестве зрителей, с завороженным вниманием наблюдающих за разворачивающимся перед ними спектаклем.
        - Да истинный крест - не снимается, - повторили мужик.
        Для демонстрации своего подлинного желания снять с пальца словно сросшийся с ним тяжелый золотой перстень, он вновь стал тянуть и рвать его с руки. И лицо его при этом побагровело от натуги.
        - Надо на нитку скрутить, - посоветовал бесцветным голосом кто-то с соседнего стола, внимательно следящий за перипетиями карточной игры.
        - На нитку? - почти испуганно переспросил мужик, вскинув голову.
        - На нитку, - подтвердил добровольный советчик.
        - Можно, конечно, и на нитку, - кивнул владелец перстня. - Да только, Кузьма Тимофеевич, - он снова обратился к барину, - чего ж скручивать-то зазря? Может, я еще отыграюсь, а? Удача - вещь хитрая, так ведь? Ветреная, как баба. Сейчас она с вами, а в следующую минуту, глядишь, и переметнулась ко мне. Чего ж зря палец-то мучить? А оно даже и по правилам так заведено - чтобы, значит, дать партнеру возможность отыграться. Не так разве?
        - Так-то оно так, - хмыкнул барин, явно пребывающий в добром расположении духа. - И я, собственно, не против. Да только что ж ты, Пров, поставишь на кон, коли ты уже все проиграл подчистую, и у тебя ничего нет за душой?
        - А я душу и поставлю, - вскинулся мужик, - свою и жены своей, Евдокии. А, Кузьма Тимофеевич? Играем? Подо все, что уж проиграно.
        - Да ты шутишь, верно? - крякнул барин, от неожиданности предложения подавившись водкой, которую как раз в этот момент принимал себе за здравие.
        - Какие уж тут шутки, - просящим тоном почти пропел мужик. - Играем, барин?
        - Да я и не барин тебе пока, - хмыкнул тот, не зная, как и реагировать на странное предложение своего партнера.
        - А это пока, - вновь раздался с соседнего стола голос, до этого советовавший скрутить кольцо с пальца на нитке.
        - Дай отыграться! - почти вскрикнул мужик.
        - Да что ж я - дьявол что ли, чтобы души-то забирать? - снова хмыкнул барин.
        - Каждый может ставить то, что имеет, - напирал мужик, - и я в своем праве.
        - Я даже и не знаю… - пожал плечами барин.
        - Кузьма Тимофеевич, не берите грех на душу, - нервно произнес полноватый студент в круглых очках с металлической оправой. - И так позор, что русский народ до сих пор пребывает в рабстве. Не множьте это варварство. Вы же просвещенный человек. Видели вы где-нибудь в Европе что-то подобное?
        - Дай отыграться, барин, - прохрипел Пров, наваливаясь на стол грудью и приближая к своему противнику багровое лицо, покрывшееся сейчас мелкими капельками пота. - Так всегда было заведено, чтобы дать отыграться тем, что еще осталось.
        - Кузьма Тимофеевич, - опять вступился студент, - нельзя так, против всех норм морали и гражданской ответственности.
        - Уйди, студент, - зашипел Пров, - рассуждай про свои ответственности в университетах. А я ставлю душу. Ставлю!
        - Да тут и стряпчего нет, - разведя руками, словно цепляясь за последнюю возможность отказаться от неприятной сделки, пробормотал барин. - А дело такое, что нужно все официально, это же не шутки шутить…
        - Как не быть стряпчему? - вновь послышался из полумрака все тот же бесцветный голос. - Я могу оформить все бумаги, как подобает.
        И тут незримый до этого участник разговора выступил наконец-то из темноты. Это был худой и бледный, почти чахоточный юноша с длинным черными волосами. Под мышкой у него помещался пухлый потертый портфель. Должно быть, с писчими принадлежностями. Противно поскрипывая ботинками, незнакомец подошел к столу с картами.
        - Эй, человек, - крикнул он половому, подсаживаясь к игрокам, - подотри-ка стол, окажи любезность. А то как бы мне закладную-то не запачкать.
        - Да вы уж кстати здесь оказались, ничего не скажешь, - невесело пробормотал барин, качая головой.
        - А я всегда там, где есть во мне потребность, - произнес юноша, пристально посмотрев сначала на барина, а затем на Прова черными и бездонными, как ружейные дула, глазами.