Маски Черного Арлекина Олег Яковлев
        Владимир Торин
        Хроники разбитого зеркала #4 Черный Лорд Деккем Гордем продолжает осуществлять свой план мести за некогда подвергшийся гонениям орден Руки и Меча. Королевство Ронстрад в огне. Пал город Элагон, разрушен Истар, столица Гортен захвачена мятежниками. Но и Лорд Гордем понес потери. Сотни некромантов не пережили войны. Скоро придет черед и оставшихся Ступивших за край.
        Однако нужно обязательно добраться до Черного Патриарха, пусть даже ценой жизни остальных соратников. И это должен сделать Черный Арлекин...
        Владимир Торин, Олег Яковлев
        Маски Черного Арлекина
        Cause I am the dark one, the dark one I am...
        Энну...
        Владимир Торин
        Моей Веронике,
        чтобы она всегда была счастлива.
        Олег Яковлев
        Осколки блестят, они яркие, и в них отражается огонь. Багровые всполохи пожара выхватывают из памяти смутные образы, воспоминания, сны... Порой в них можно даже различить черную фигуру, бьющуюся в приступах безумного смеха... или плача. Невозможно разглядеть как следует. Этот человек был одним из тех, кто пытался собрать разбитое на куски зеркало, ведь зеркало это было его душой. Но на разрезанных ладонях кровь... она стекает на стекло, из-за этого осколки выскальзывают и разбиваются, как и его жизнь.
        Можно собрать разбитую истину и даже понять свою душу, но вот пытаться при этом обрести счастье - излишняя роскошь.
        Пролог
        Черный Арлекин
        Не ведал, что творил. Не плачь.
        Ты шут, паяц, ты арлекин. Палач.
        Улыбку смерть в тебе нашла. Беда.
        Ты весел был, как и жесток. Всегда.
        
        Ты примерял чужую боль. На вкус.
        К твоим ногам ложились маски. Чувств.
        Тела пустые оставлял. Пройдя.
        Ты всех убил, кого смешил. Шутя.
        
        Ты просишь смерть к тебе прийти. На пир.
        Ее ты ждал, лишь ею жил. Служил.
        Не ждешь пощады для себя. Зачем?
        Ведь жизни путь лишает сердца. Плен.
        
        Открой засов, впусти убийц. Мой друг.
        Твой пробил час, и вот они. Идут.
        Так что ж, не рад, коль сжал кинжал? В руке.
        Со мной не раз вел разговор. Накоротке.
        
        Почто сбегаешь от меня? Ты зря.
        Тебя желала я забрать к себе. Любя.
        Но ты отверг мой тленный дар. Изгой.
        Теперь ты мертвый арлекин. Ты мой.
        Глава 1
        Неслучайные путники
        Постучат тебе в дверь - не открой,
        То не месяц взошел молодой,
        Если ночь на дворе - берегись,
        От незваной беды затворись.
        Постучат к тебе в дверь - не открой,
        Не отпет ты еще, ты - живой...
        Заткни уши - глаза не солгут:
        Неслучайные путники ждут.
        «Неслучайные путники»
        Последняя баллада
        Томаса-сапожника,
        нацарапанная на столе
        и найденная вскоре
        после его исчезновения

8 сентября 652 года. Северо-запад королевства Ронстрад. Графство Сар-Итиадское. Сар-Итиад
        У случайного путника, впервые шагнувшего на промерзлые и неприветливые улицы осеннего Сар-Итиада, обычно возникало одно из двух чувств - страх или отвращение. Страх овладевал чужаком в том случае, если тот был робкого десятка и зловещая репутация города и его жителей пересиливала общее гнетущее впечатление от мрачных, как клетки, кварталов и угрюмых, словно крысиные норы, узких проходов и переулков.
        В противном случае омерзение неизменно брало верх над всем остальным. Потому как полусгнившие дощатые мостовые Северной Пристани, и без того грязные, под осенними дождями превращались в непролазное глиняное месиво, кое-где, в особо непроходимых местах, переложенное узенькими досками-мостиками. Сперва попробуй - не споткнись, после чего изловчись не сломать себе шею, ну а напоследок и вовсе - не утони.
        Наш путник уныло месил эту грязь, обреченный испачкать свой дорогой камзол или простой дорожный плащ, в зависимости от его достатка и положения, но результат непременно был плачевным - до вожделенного постоялого двора он добирался, до нитки промокший от непрестанно лившего холодного дождя. Какие уж тут приятные впечатления! Разве что порадоваться целости кошеля на поясе... Но что это?! Как раз кошеля к этому времени уже и след простыл, а вместе с ним испарились и все надежды на теплую постель и горячий ужин. Вот я и говорю, омерзение - это еще самое малое, что мог испытать случайный путник в славном городе Сар-Итиаде, неотъемлемой части нашего прекрасного королевства.
        Впрочем, бывало и по-другому. Случалось, десятки конских копыт превращали мокрую городскую грязь в нечто совсем уж невообразимое, а громадные колеса кареты со знатным вельможей намертво застревали посреди улицы. И здесь к уже знакомому нам чувству примешивались недюжинный гнев, бессилие и даже ярость - благородные господа нехотя пересаживались на лошадей и продолжали свой путь верхом, что было, конечно, куда приятней, чем пешим ходом, но отнюдь не могло сберечь в чистоте и сухости их наряды.
        В общем, сказать, что Сар-Итиад не был приветливым к различным путникам, - значило ничего не сказать. Город презирал их всей своей воровской сущностью, как ловкий мошенник презирает простофилю-купца, вздумавшего выгадать свой куш там, где по всем раскладам ему достанется лишь пустой кошелек. «Ничего личного, - как сказали бы в Сар-Итиаде, - всего лишь ловкость рук и самая малая толика удачи».
        Но из любого правила есть исключения. Вот и сейчас, в свежих осенних сумерках, к городу на могучем гнедом коне подъехал высокий чужак, закутанный в темно-зеленый потертый плащ. На чуть проглядывающем из-под накинутого капюшона лице читалось лишь холодное безразличие и ничего более.
        Тут же из-за створки ворот вальяжно, словно большой толстый кот, вышел жуликоватого вида стражник с фонарем в руке и алчным выражением на лице, что сверкало намного ярче. Глаза-бусинки и широкий полумесяц ухмылки признавались:
«Как же я люблю поздних одиноких путников, но больше - то, что прячется у них в карманах».
        - Пять тенриев - вход! - бархатистым голоском протянул привратник, после чего с усмешкой добавил: - Сосна и шесть гвоздей - выход!
        Не оценив черного юмора, всадник молча уплатил «положенную» пошлину и проехал мимо. Острый на язык стражник еще некоторое время недоуменно вертел в руке только что полученные монеты, но вдогонку ничего сказать не решился. В конце концов, попробовав один кругляш на зуб и убедившись в том, что золото настоящее, воин торопливо сунул его в карман. Довольно улыбнувшись, он отсчитал в урну для пошлин два обычных полновесных тенрия - незнакомые монеты с изображением ветвистого дерева с одной стороны и кривого полумесяца - с другой на вес оказались куда тяжелее родных, королевских. Интересно, откуда чужак привез их?..
        Странник тем временем начал озираться, чтобы понять, где он оказался. Первой мыслью было то, что за воротами, если оглянуться, еще можно четко увидеть пурпурные сумерки, в то время как здесь, внутри стен, уже вовсю правила ночь, точно кто-то взял и набросил на город тяжелую смолянистую драпировку. Недаром, должно быть, называют здешнего правителя Ночным Королем, подумалось чужаку, но слишком долго размышлять над местными странностями он не собирался.
        Впереди показалась кривая и изломанная, как глотка повешенного, улица. В свете тусклого фонаря на большой кованой вывеске ближайшего дома можно было прочесть:
«Три Корсарские Серьги. Добро пожаловать в Сар-Итиад, свободный город для свободных людей». Дальше дорога уходила во тьму, и лишь вдалеке проглядывали светлячки других фонарей, одиноких и едва мерцающих в наплывшем с закатом тумане.

«Лучше заночевать в море, чем пристать к Северной Пристани», - тут же вспомнилась поговорка-предупреждение, которым всадника снабдил на прощание рыцарь Ильдиар де Нот.
        Почти сразу же появилась возможность оценить ее по достоинству. Как же сильно отличалось это угрюмое провинциальное местечко от столицы королевства Ронстрад! И если чужаку и Гортен показался грязным, заполненным множеством удушающих запахов и звуков болотом, то данный городок даже на его фоне выглядел, мягко говоря, невзрачно.
        Сар-Итиад был темен и сыр. Ноги коня по колени тонули в тумане, ветра не было, но холод проникал даже через одежду. Ни в одном окне не горел свет, и кругом стояла такая тишина, что сперва даже могло показаться, будто город и вовсе покинут. И если во всех других закоулках Срединных равнин, да в том же Гортене, комнаты с наступлением темноты дышали теплом и горели жизнью, то здесь они определенно были задушены и попросту убиты.
        Странник пустил коня небыстрым шагом, подобравшись и нахохлившись в седле, как ворон на ветке. Под плащом он сжимал рукоять меча, вглядываясь во тьму и улавливая каждое движение возле домов. Где-то одинокий бродячий пес поднялся на ноги и лениво пролаял вслед чужаку. Из какой-то узкой дыры на самом уровне земли показалось бледное лицо в слабом отсвете тусклого фонаря. Задержавшись на миг в проеме, лицо исчезло и больше не показывалось.
        У первого же фонаря всадник понял, отчего город так темен. Вдоль фасадов домов, выходящих на улицу Трех Корсарских Серег, шло несколько рядов окон, но на каждом ставни были закрыты так плотно, что между ними не просунешь и лезвия ножа - откуда же здесь взяться хотя бы худой полоске света! Кроме того, окна первых этажей забирали еще и кованые прутья решеток, отчего большинство зданий скорее походило на угрюмые казематы, чем на жилые дома. Все это настораживало. Слежки за собой чужак пока не заметил, но ощущение сотен скользких глаз, вперившихся в спину, напоминало назойливый пот, стекающий по пояснице, который, казалось, не смыть с себя даже добрым чаном воды. Опасность и выжидание. Кругом затаилось нечто и, не моргая, глядело из своих незримых нор на одинокого ночного всадника в темно-зеленом, но сейчас казавшемся черном плаще. Острым, как пыточный крюк, взглядом оно пыталось вцепиться в его дорожный мешок, пристегнутый ремнями к крупу коня, следило за каждым его движением, за каждым, даже самым легким, поворотом головы в капюшоне. Это самое нечто пыталось заглянуть за края ткани в надежде
рассмотреть черты лица незнакомца, будто бы даже вытягивало шею, вглядываясь... И тут, при приближении к очередному фонарю, оно увидело... даже не так - скорее успело заметить кое-что. И замеченное ему совсем не понравилось, отчего оно поспешило спрятаться, убежать, забиваясь в свои темные норы поглубже.
        Именно таким предстал позднему страннику ночной Сар-Итиад. Всех тех, кто заприметил его, он мысленно объединил в одно общее «нечто», кое-где лишь испуганное, часто - завистливое и злое, порой - угрожающее, но непременно - настроенное по отношению к нему враждебно. А путь во тьме и тумане стал для него не более чем переходом от одного фонаря к другому. Каждые две сотни ярдов тьмы всадник был напряжен, как заготовленная для своего грязного дела удавка, лишь рядом с тусклым источником света над чьей-нибудь дверью позволяя себе коротко вздохнуть, расслабиться на миг, чтобы вскоре вновь затаить дыхание и, сжав до хруста в суставах рукоять меча, в очередной раз нырнуть во тьму. Нет, он не боялся - страх за свою жизнь странник изжил еще в те времена, когда был юным, наивным и гордым. Но чувство опасности, чувство... войны, он слишком привык жить с этим, излишняя настороженность и готовность ответить ударом на удар, можно сказать, смешиваясь с кровью, текли в его жилах.
        Так, подозрительно озираясь, чужак и продвигался по казавшейся бесконечной улице Трех Корсарских Серег. Но то, что он увидел у очередного фонаря некоторое время спустя, заставило даже его, всегда хладнокровного и невозмутимого, вздрогнуть, а его лицо - побелеть. Фонарь обреченно свисал над обшарпанной дверью, слегка покачиваясь, точно петля. Дверь ничем не отличалась от сотен своих сестер, если бы не косой крест, начертанный на ней алой краской. У порога, словно страж, сидел большой облезлый пес и глядел прямо на всадника. Он не шевелился, не водил ушами и не шевелил хвостом. Не рычал и не издавал вообще ни звука. В общем, если бы он еще и не отбрасывал тени, то можно было бы решить, что его там и вовсе нет. На приближение чужака пес никак не отреагировал, глазея теперь куда-то мимо.
        Уже в двадцати футах всадник смог рассмотреть зверя в мельчайших подробностях и в первый миг даже натянул вожжи от неожиданности. Конь взбрыкнул и встал, а его хозяин еще некоторое время просто смотрел, не в силах отвести взгляда и не зная, как поступить: то ли развернуться, то ли, наоборот, не тратя ни секунды, погнать скакуна дальше. Проходило мгновение за мгновением, а всадник так и оставался на месте, застыв, подобно этому самому псу. Нечего было удивляться тому, что зверь у перечеркнутой алым двери так и не пошевелился. Еще бы! Трудновато же было бы ему это сделать, учитывая то, что он был мертв. Чужак понял это сразу, как только всмотрелся в глаза пса. В этих цветных стекляшках не было жизни, они не расширялись, не исходили слезой, попросту не видели. А все потому, что их на причитающееся место поставил человек. Все верно. Всадник глядел не более чем на чучело. Искусно выполненную, нужно признать и отдать дань уважения чучельнику, но тем не менее всего лишь мертвую оболочку. Благодаря искусству мастера, творение выглядело настолько живым, что если бы не глаза, то набитое тряпьем чучело можно
было бы принять за дышащее существо. И все же... было еще нечто. Кое-что жуткое, зловещее и неправильное, но при этом придающее некоторый смысл и логичность всей картине. У пса была зашита пасть. Меж усов проходили толстые нити, соединяющие верхнюю часть морды с нижней так крепко, что даже нос собаки был немного оттянут книзу. Что же это? Всадник в темно-зеленом плаще за свою длинную жизнь был свидетелем множества необычного и пугающего, но даже не думал, что ему доведется увидеть нечто подобное. Забегая вперед, признаемся, что предстоящая ночь сулила ему еще добрую толику удивления. Опыт подсказывал чужаку, что он стал свидетелем некоего ритуала или даже традиции, подразумевающей намного более жестокое наказание, чем смерть для любого из горожан. Основной ее особенностью было демонстративно дать понять не только виновнику, но и окружающим, что его проступок суть преступление. Воля человека ломалась - отчужденность всех, кто его знает, объявление его самого вне закона и клеймо позора в виде того же мертвого пса. И это помимо заключения в собственном доме, где при подобных обстоятельствах и условиях -
один только выбор: либо сгнить, не видя света, либо утратить рассудок. И первое из представленного - явно не наихудший вариант. Судя по всему, хозяин этого дома слишком много болтал, а его обвинитель отнюдь не отличался снисходительным нравом и не желал подарить ему легкое наказание, подобно веревке и иже с ней. Никуда не сбежать, кругом одни злорадные лица, никто не протянет руку помощи, постоянно все те же четыре стены со всех сторон, в которых не найти покоя ни на мгновение, - чем такая тюрьма хуже прочих? Еще и дохлый пес - эта зловещая кричащая вывеска перед домом.
        Сказать по правде, всадник в темно-зеленом плаще не понимал всей сути наказания. Оно казалось ему не вполне оправданным, в его родном краю порой карали и более жестко - вряд ли кто-то посчитает таким уж горем оставаться у себя дома вместо обречения на холодную смерть в ледяных пустошах или, например, вечного заточения в магическом кристалле. Конечно же, чужак не мог знать некоторых особенностей этой традиции. В этот самый момент в запертую на замок ставню обломанными ногтями царапался изнутри человек, уже ступивший с пути рассудка в пропасть безумия. В крохотной комнатушке за его спиной лежало холодное тело убитой женщины, его жены, а в колыбели - от яда зеленый, точно орочий выродок, ребенок. Вот она, суть тьмы, при которой ты даже кричать не в силах из-за того, что у тебя отрезан язык, а мечущийся взгляд упирается лишь в то, что ты любил, чем дорожил и что у тебя отняли. На самом деле мало кто придает значение тому обстоятельству, что в Северной Пристани нет ни одной тюрьмы, но при этом за городом, на холмах, на многие мили простирается огромное кладбище. Вот он, достойный пример правосудия
Ночного Короля. «Свободный город для свободных людей...»
        Конечно же, странник не мог знать всего того, о чем мы только что вам поведали, так как основная задача сар-итиадских ставен была как раз в том, чтобы не дать кому-нибудь догадаться о том, что происходит за ними. Весь город напоминал некий зловещий театр, в котором занавес лучше - для всех лучше - ни за что не приподнимать.
        Всадник дернул головой, заставляя себя оторвать взгляд от чучела собаки, и направил коня дальше. Но когда он проезжал мимо злополучной двери, случилось неожиданное. Мертвый, как казалось, пес дернулся и заскулил с такой болью и тоской, что сердце готово было разорваться в груди на куски. В первый миг всадник решил, что ему померещилось - разум все еще отказывался принимать весь кошмар происходящего. Но постепенно возмущение и гнев, точно какой-нибудь почерневший кувшин, наполнили его до краев.
        Чучело дергалось и скулило, но не отрывало лап от земли. Оно походило на некий ужасный маятник, раскачивающийся из стороны в сторону. И только сейчас чужак осознал, что пес очень даже жив и что безжалостную экзекуцию над ним провели в тот миг, когда он все ощущал в полной мере. Показавшиеся стеклянными глаза просто застыли от непередаваемой боли, а лапы были привязаны к металлическим штырям, вбитым в землю, чтобы зверь не мог сойти с места, но помимо этого к ним еще были накрепко притянуты дощечки-подпорки - мучители не позволили псу хоть на миг присесть.
        Мерзавцы! Ничтожнейшие из варваров! Как они посмели так поступить с бедным животным?! Всадник соскочил с коня и достал из-под плаща кинжал. Схватив бешено дергающегося пса за морду, он осторожно вспорол нити. В тот же миг бархатные перчатки путника оказались залиты вязкой слюной и кровью зверя, и пес завыл на весь город, протяжно и громко, будто бы намереваясь разорвать себе легкие и глотку. Изловчившись, пока зверь его не укусил, чужак разрезал веревки на чудовищных подпорках, и животное тут же упало на землю. Продолжая выть и дергаться всем телом, оно поползло прочь от своего спасителя, клацая клыками всякий раз, когда тот протягивал руку. Вскоре зверь исчез в какой-то канаве.
        - Добро пожаловать в Сар-Итиад, - пробормотал разгневанный странник, поднялся на ноги и вновь вскочил в седло.
        Знакомство с самым северным городом королевства Ронстрад чужак уже свел и ничего хорошего здесь не увидел. Что ж, Северная Пристань показала ему свое лицо, эту жуткую маску бессмысленной злобы и выставленной напоказ жестокости.

«Добро пожаловать в Сар-Итиад».
        Пусть Сар-Итиад не ждет от него пощады. Пусть только протянет к нему свою руку, он тотчас же ее отрубит.

* * *
        ...Немолодой привратник по прозвищу Мягкий Кот сидел за столом в своей конуре-караулке и не мог наглядеться на невиданные золотые монеты. Он гладил их нежно, точно крохотного щеночка, подбрасывал в воздух, ловко ловил и, подкручивая щелчком, отправлял в танец по старой столешнице. В свете масляной лампы каждый кругляш сверкал, точно лепесток пламени, и завораживал своим непривычно глубоким и горячим блеском. Стражника будто бы даже бросило в жар: на широком лбу выступили капельки пота, а в пересохшем рту начал метаться одеревеневший язык. Золото так очаровало человека, надежно пленив и укутав в свои сети, что единственной эмоцией, отражавшейся на лоснящемся лице привратника, было удивление: откуда же их привез этот странный чужак?
        Сар-Итиад - город портовый, и при этом сюда стекается множество как товаров, так и денежных знаков: ходовых и редких, бывают даже монеты забытых эпох, найденные в каком-нибудь кладе, или запрещенные, принадлежащие различным тайным братствам. Пустынные динары Ан-Хара и дерхемы Эгины, имперские денарии и розели из Роуэна, орочьи грарики и даже бульты мрачных подземных кобольдов из хребта Тэриона. Все эти монеты привратник по прозвищу Мягкий Кот, было дело, передержал в своих руках. Но эти... Тяжелые - не менее одной трети унции, не то что у жадюги-короля - какая-то одна пятая. Да еще и в половину мизинца толщиной, на целый ноготь шире в диаметре обычного грязного тенрия с мордой в короне. А узоры! А тонкость чеканки! С одной стороны (должно быть, аверса) красовался изящный полумесяц, сшитый из тонкого нитевидного орнамента и вписанный в круговую надпись на непонятном языке. Странные знаки отдаленно напоминали ан-харскую вязь, но выстраивались в слова несколько стройнее, и почти все символы были длинными, точно иглы. Реверс же занимало собой орнаментальное изображение разлапистого дуба, ветви
которого сходились к краям, где опять-таки кругом раскрывались надписи. Золото это, было видно, с течением времени не тускнело и не затиралось. Можно было подумать, что данную блестящую пятерку отчеканили только что, но при этом превосходно чувствовалось: эти чужие монеты старее и самого Мягкого Кота, и, возможно, его пожилой матери.
        - Ну-у... когда же наконец это утро... - проныл привратник, выглядывая из окошка караулки.
        Густая тьма не собиралась поддаваться чаяниям нетерпеливого человека. Да и, по сути, он получил свое новое сокровище не далее как час тому назад. Впереди была еще вся ночь...
        Мягкий Кот до дрожи в пальцах хотел поскорее пустить денежки в ход. Что же он сделает в первую очередь, когда его сменит на рассвете Горбун Тэм? Да побежит, не щадя сапог, на площадь Тысячи Висельников к меняле. Нет! Там ведь жулье на жулье сидит, да жулье из-за спины позыркивает! Еще обсчитают... Может, пойти к Казначею? Хотя лучше не связываться с этой алчной жирной крысой Ночного Короля... Где же повыгоднее обменять «дубы-полумесяцы»?.. Да в подвальчике «У Керка» - где же еще! Старик не обсчитывает, любит различные диковинки, да и перед стражей благоговеет - не то что эти пройдохи с рынка. И как это сразу не догадался?!
        Ладно, обменять-то не проблема, а дальше... Мягкий Кот даже зажмурился от предвкушения. Двадцать, а то и тридцать золотых тенриев можно запросто выручить, учитывая размер монет, вес и редкость. А еще было бы неплохо, чтобы чистота не оплошала... Тогда можно дотянуть до всех пятидесяти!
        - Отличная смена, Мягкий Кот! - в пылу чувств воскликнул привратник. - Ты и здесь не прогадал!
        Действительно. Выручить полсотни тенриев - это вам не младенца обчистить. За такие деньги можно месяц гулять в кабаках, да не в порту, а в центре! А еще... Нет, об этом даже страшно подумать, Мягкий Кот наконец завоюет расположение Сюзанн с улицы Встречного Ветра. Ах, эта красотка, сведшая с ума добрую половину Сар-Итиада, не оставляла без себя и дня в безутешных мыслях бедного привратника. За ней бегают все, у кого есть ноги, а у кого нет - ползут в надежде заслужить хотя бы ее мимолетный взгляд, но все получают сапожком по... нет, об этом страшно даже думать! Шепчутся даже, что она ходила одно время в девках у самого Рейне Анекто, Ночного Короля, а может, она его сестра... или племянница. Точно Мягкий Кот не знал, но каждый, с кем он говорил о ней, клятвенно убеждал его в своей версии...
        Ничего, теперь у него есть деньги, ведь - тут уж все сходятся во мнении - лишь за них можно купить ее дорогую любовь. И Мягкий Кот ее купит! Выкупит, словно заложенного коня, всю и без остатка! На два дня, не более, к сожалению, - он ведь не богач. Эх... Постойте-ка! Бансрот подери! Нужно было потребовать семь золотых у этого простофили! И как это он сразу не догадался! Если чужак с такой легкостью расстался с пятеркой таких замечательных монеток, то на две, а то и на все пять больше тоже, должно быть, не поскупился бы!
        - Бансрот подери твою глупость, Мягкий Кот! Как ты мог упустить еще целых пять
«дубов-полумесяцев»! Болван, болван, болван! Ты самый большой тупица во всей Северной Пристани, Мягкий Кот! Ведь Сюзанн могла бы пробыть с тобой на целых два дня дольше! Эх... Ну да ладно, что уж теперь... Упущенный ветер парусом не поймать.
        Ничего, сегодня он обменяет свой навар, и это немного его успокоит. Лишь только первые лучи восходящего солнца коснутся шпиля-мачты на маяке Стылого Сердца, его только и видели сидящим здесь. Как же! Ищите себе иного дурака, господа Трут, Искра и Кремень! Сами-то небось, командиры стражи, бока и горбы отлеживаете себе на мягких перинах, а он вынужден сидеть здесь, в этой унылой каморке перед чадящей масляной лампой, и ждать утра, помирая от скуки.
        Мягкий Кот еще долго радовался выручке, сокрушался об упущенной возможности, злословил по-тихому на своих командиров и вороватых менял и лелеял мечты о красавице Сюзанн с улицы Встречного Ветра. Минуты, словно убийцы, пущенные по следу, преследовали минуты, часы гнались за часами. Время шло, а ночь все не желала уползать. Лишь туман сгустился и начал подниматься от земли. В ворота никто не ломился, из города пару раз кого-то вынесли, однажды прочь вылетел всадник с дико извивающимся и глухо зовущим на помощь мешком на крупе коня. Все как обычно..
        Спокойная ночь в Сар-Итиаде.
        - Жаль, нельзя брать пошлину за выезд из города, - пробормотал Мягкий Кот, поднося к окошку лампу и провожая одинокого похитителя раздраженным взглядом. - Ведь никто не любит, когда обыскивают их мешки - кто знает, что (или кто) там может оказаться! И пошлина, соответственно, лишь возрастет. Точно! А не подать ли эту замечательную идею господам Труту, Искре и Кремню?!
        Мягкий Кот вернулся на свой стул и вновь вперился взглядом в «дубы-полумесяцы». Конечно же, он был столь задумчив, поглощен золотом да и попросту рассеян, что не заметил, как кто-то взирает на него через приоткрытую дверь. Взгляд блестящих смолянистых глаз неподвижно застыл на спине стражника. Бледный туман оседал на бархатно-черной с легким серебристым отливом шкурке. Небольшой зверек, походящий на средних размеров собаку, отличался вытянутой умной мордочкой и большими заостренными ушами - широкий хвост определенно был лисьим, как и хитрый прищуренный взгляд.
        Зверек открыл пасть и будто бы что-то прошептал. Привратник Мягкий Кот в тот же миг вздрогнул и неким образом даже преобразился. Лис глядел на то, как плечи человека разогнулись, он обернулся, поднялся на ноги. Не заметив незваного гостя, стражник заходил по караулке взад-вперед, а спина его приобрела осанку, которой не имела, наверное, от рождения. Прежде мутный и бегающий, взгляд Мягкого Кота заблестел, будто наполнившись жизнью до краев.
        Лис продолжал что-то шептать, и в его едва слышной речи угадывались слова: «Кот... должен вспомнить... человека... заботился... неблагодарный...»
        Мягкий Кот взглянул на золото, и теперь в его глазах застыло отвращение. Сюзанн с улицы Встречного Ветра... Нет! Совершенно другая женщина предстала перед его мысленным взором. Почему-то он вдруг вспомнил о своей матери. Сколько же он не навещал старуху... Два или три года? А до этого однажды увидел, как она просила подаяние у какого-то заезжего чужака в подворотне у перекрестка Угрей. Где она сейчас? Жива ли еще? Помнится, она обреталась на чердаке недалеко от центра... Эти пять больших монет ей бы очень помогли. «Благодарный» сын ни разу до этого момента не вспоминал о человеке, который дал ему жизнь и вырастил. Мерзавец. Сам кутил в кабаках, шлялся по девкам и просаживал все деньги в кости и карты, когда мать голодала, ела отбросы и клянчила подаяние, как какая-то собака возле мясницкой лавки...
        Странность внезапного прозрения нисколько не удивила Мягкого Кота. Резкая смена мыслей, настроения, характера - все казалось очевидным и само собой разумеющимся..
        - Ну-у... когда же наконец это утро... - в который раз проныл привратник, выглядывая из окошка караулки.
        Но теперь им двигали совсем другие порывы. О своих былых планах он даже не вспоминал. Первым делом он прибежит к матери, упадет перед ней на колени...
        Лис удовлетворенно повел мордочкой и нырнул во тьму города. Он делал то, к чему привык, иначе не мог - таким уж был сотворен. Волшебный зверь сдирал с обросших гнилью душ мерзкую поволоку корыстолюбия, черствости и безжалостности, пробуждая в людях лучшие качества. Первым здесь ему встретился Мягкий Кот, будут и другие - он был в этом уверен. Но тогда удивительное существо вряд ли могло даже помыслить, что само его появление в Северной Пристани повлечет за собой ужасные, трагические и необратимые последствия. Сар-Итиад, что прикормленный волк, всегда отвечал на добро подлостью.

* * *
        ...Позади еще раздавался приглушенный вой не верящей в свое спасение собаки, когда всадник наконец свернул с улицы Трех Корсарских Серег и оказался на небольшой площади, скорее перекрестке, к которому углами выходило четыре дома. На пересечении улиц был пробит колодец, освещенный тремя фонарями. Здесь было несколько посветлее, чем там, куда всадник даже не хотел оборачиваться.
        Куда теперь? Чужак остановил коня и принюхался, широко вдохнув грудью влажный городской воздух. Тонкие ноздри незнакомца безошибочно уловили соленые запахи моря, донесшиеся с западного направления. Слегка тронув поводья, он направил коня в нужную сторону неторопливым аллюром. Море... именно ради него чужеземец и приехал сюда, окунулся с головой в эту зловонную яму, которую кто-то еще смеет величать городом. Сюда он пришел, ведомый по следу...
        Странник в темно-зеленом плаще чувствовал, что идет верным путем, - нет, он в этом был уверен. Еще на пределе осени, а если быть точным, то 27 сентября (по местному календарю) он покинул лес Конкр и оказался во владениях короля Инстрельда Лорана. Где-то на этих просторах затерялся тот самый человек, ради которого он пустился в дорогу и ступил на землю врага. Бывший пленник, а после и посол Дубового Трона Кайнт-Конкра к королю в Гортене, выполнив все условия своего освобождения, забрал своих боевых товарищей из заточения в Сердце Леса и был таков, сгинув где-то в Ронстраде. Война пошла на спад, сражения отгремели, но нити судьбы запутались в жестокий узел, и случилось так, что Эс-Кайнту, Верховному Лорду, понадобился именно тот бывший пленник. А разыскать его вызвался единственный, кому правитель Конкра мог всецело довериться в этом непростом, щекотливом и опасном деле.
        Охотника, пущенного по следу, звали Мертингером, сыном Неалиса, и был он владетельным северным лордом, чей титул соответствует герцогскому в землях Ронстрада. Эх, если бы довелось об этом узнать кому-нибудь из молодчиков Сар-Итиада, они бы точно захлебнулись собственными слюнями - еще бы! - столь знатный дворянин въехал в город без всякой охраны! Кто готов побиться об заклад, чтo там интересненького имеется у него в мешке! А узнай они, что он к тому же еще и не человек, - вот тогда бы их счастью не было предела: кто откажется вспороть брюхо заезжей богомерзкой нелюди! Все верно, чужак в темно-зеленом плаще по имени Мертингер был из числа тех, кого в этих землях называют «народом леса и ночи», или попросту эльфом. Но резать себя, точно свинью, он никому не позволил бы. Дорога его была долгой и далекой, и Северная Пристань уж точно являлась не тем местом, которое в его планах значилось под названием: «долгожданный конец пути».
        Кстати, о планах... Сперва требовалось создать некую логическую цепочку последовательных ходов, которая впоследствии и приведет его к цели, к упомянутому пленнику. Еще там, на северо-восточной границе королевства Ронстрад, Мертингер поймал «певчую птичку», которым оказался срочный гонец, человек весьма сведущий в вопросах государственных чинов. Именно на основе его слов чужак и придумал дальнейший план поиска. «Птичка» выдала, что некий граф из столицы, Ильдиар де Нот, владеет всеми сведениями, которые и требуются в «охоте на человека», как чужеземец это прозвал. Дальше Мертингер переоделся гонцом и, пользуясь преимуществами от срочности послания, спустя короткое время оказался в столице, где и нашел упомянутого графа. Если опускать все детали, эльфийский лорд выяснил, что разыскиваемый им сотник отметился у форта Гархард, что охраняет тракт, ведущий из Хиана в Сар-Итиад. То есть фактически тот находится в Северной Пристани.
        Вот так и вышло, что Мертингер оказался так далеко от своего родного края, в глубине враждебной страны. Человек, которого он искал, прибыл сюда задолго до него, и иного пути отсюда, кроме как по морю, у него не было. Ну, еще, быть может,
«сосна и шесть гвоздей - выход», как пошутил стражник у ворот, но такую вероятность преследователь сразу отметал, как и возможность того, что бывший пленник остался в городе.
        Мертингер двигался по узкому переулку, преодолевая квартал за кварталом, держа путь от одного фонаря к следующему. Он чувствовал приближение моря, он уже слышал, как плещутся волны о берег, запах соленой воды стал настолько сильным, что у него получалось перебивать жуткую вонь, исходящую от канав по обе стороны дороги. Еще чуть-чуть... Еще немного, и он увидит то, чего не видел никогда. Море... Это описываемое в легендах и балладах-айлах прекраснейшее из чудес мира! Еще каких-то тридцать футов. Двадцать... Десять... Свернуть за угол и... Тупик. Ход преграждала глухая кирпичная стена, возле которой высились пирамиды старых бочек и ящиков. Фонарь на ближайшем доме смог высветить силуэты нескольких жалких оборванцев, которые, видимо, считали сложенные из прогнивших досок лачуги не худшим местом для ночлега, нежели нормальный дом. Разбуженные приближением всадника, они, точно грязные помойные крысы, начали шевелиться и шушукаться между собой.
        - Прoклятый подери этот город, - себе под нос прорычал эльф, поворачивая коня. Должно быть, придется возвращаться на площадь с колодцем, а оттуда уже заново искать путь к морю и...
        - Милорд заблудился?
        Закутанный в плащ всадник вздрогнул, никак не ожидая услышать здесь подобное обращение.

«Мой Лорд», так мог бы обратиться к нему лишь эльф его Дома или же тот, кто раскрыл его личность, что само по себе казалось невозможным. Откуда же ему было знать, что на улицах Сар-Итиада самый распоследний воришка именует себя
«милордом»? Конечно, ведь все они - подданные Ночного Короля, а какой же король без вельмож?
        Всадник пристально посмотрел на наглеца, посмевшего таким образом завести с ним разговор. Человек оказался низкого роста, хрупкого сложения и, видимо, небольшого достатка, судя по грязным обноскам, в которые он кутался, стараясь согреться. Изучение его лица ничего не открыло эльфу, кроме разве что исключительной молодости говорившего. Странник пока еще не научился различать мимику людей и читать проявления их чувств по губам, бровям и глазам, хотя и задавался с некоторых пор этой целью.
        - Милорд ищет ночлег или кабак? - вновь спросил парень.
        - Я ищу стоянку кораблей, - безразличный голос холодно прозвучал из-под капюшона, проигнорировав очередного «милорда».
        - О! Я могу легко проводить милорда в порт! - Грязный попрошайка заулыбался беззубым ртом. - Нет ничего надежнее верного проводника, знающего ночной Сар-Итиад как свои пять пальцев! Всего один золотой!
        - Хорошо, - недолго подумав, согласился эльфийский лорд. - Проведи меня к кораблям.
        Оборванец решил подзаработать, что ж, странник был не против, но при этом мальчишка ни на мгновение не избежит внимательного взгляда. Сар-Итиад не проведет готового ко всему чужака, подсунув ему даже такого, кажущегося невинным, ребенка.
        Нежданный проводник подбоченился и зашагал по переулку с видом заправского фата, вышедшего под вечер прогуляться по тенистым аллеям и насладиться пением птичек. Вот только вместо аллеи здесь был грязный переулок, а из птиц лишь чайки кричали, причем так мерзко, что каждой хотелось поскорее забить что-нибудь в клюв. Мертингер направил коня следом.
        - Меня зовут Жакриo, милорд, - радостно заявил молодой оборванец и одним прыжком оказался подле чужака - просто идти впереди коня он явно не собирался, решив, по-видимому, вдобавок развлечь путника интересной беседой. Признаться, на самом деле северный эльфийский лорд не любил интересные беседы. - А вас?
        - Митлонд, - представился эльф чужим именем.
        Лорд Мертингер придавал особое значение путешествию инкогнито, ведь, как уже говорилось, он пребывал в чужой стране, где каждый был бы не прочь либо прирезать его, либо посадить в клетку, как диковинного зверя. Тем более что в разных землях у него было много старых врагов, и совершенно незачем было лишний раз побуждать их к действию одним неосторожным словом.
        - Ого! Какое интересное имя! - восхищенно присвистнул паренек, тщетно пытаясь ухватить эльфийского коня под уздцы. - Держу пари на десять звонких тенриев, что оно не ваше! А настоящее не скажете? Или вам десять золотых жалко?
        Оборванец хитро улыбнулся, с равным успехом он мог бы поставить на кон все сокровища Ночного Короля - за душой у парня не было ни гроша.
        - Не проси того, что не принесет тебе ни счастья, ни покоя, человек, - последовал ответ.
        Паренек понял, что его вежливо попросили заткнуться. Когда Жакри обернулся, чтобы ответить так, как подобает истинному сар-итиадцу, тусклый свет уличного фонаря на одно короткое мгновение высветил облик незнакомого господина, и портовый попрошайка невольно проглотил все те слова, что вот-вот должны были сорваться с его языка. Промелькнувшее на миг под капюшоном лицо чужака было не просто страшным, оно ужасало. Подобных уродств даже в смрадных трактирах нижнего Сар-Итиада, известном месте обитания отнюдь не избалованной утонченностью черт разношерстной воровской братии, ему не доводилось видеть. В безобразных шрамах, что «украшали» его нанимателя, казалось, проглядывали следы от пяти чудовищных когтей какого-то гигантского зверя. Такое невозможно было бы скрыть даже семью слоями самого лучшего грима, но обладатель кривых отметин даже не думал скрывать их.
        - Кххх... Славные шрамы, милорд... - сбивчиво пробормотал оборванец. - Не хотел бы я быть на вашем месте, должен признаться.
        - Ты и так не на моем месте, - отрезал Мертингер. - Кончай свою глупую болтовню и покажи мне корабли.
        - Как будет угодно милорду.
        Жакри торопливо засеменил вперед, правой рукой нащупав за пазухой теплую рукоять кинжала. На всякий случай, а то еще мало ли как все обернется. Он был готов поклясться, что под плащом у незнакомого господина сокрыто кое-что подлиннее простого ножа.

* * *
        Они стояли на деревянных мостках пристани, вдыхая холодный соленый бриз и вглядываясь в непроглядную воду, освещенную бледным звездным светом. Море... Мертингер был очень разочарован. Легенды лгали, а менестрели, вырвать бы им языки за такую дерзость, его сильно переоценивали. Сейчас оно казалось ему всего лишь огромной, до безбрежия, черной каменной равниной, на которую кто-то зачем-то дует, отчего ее верхняя грань вся исходит волнами. Гигантский черный обсидиан... Нет здесь той возвышенной красоты, невиданного зрелища, которое завораживает и может навечно приковать к себе взгляд. Есть лишь чернота, смола... и ничего более.
        Эльф молча застыл, держа под уздцы коня, а паренек-бродяжка присел на край мостков, свесив босые ноги над волнами и болтая ими в такт прибою. Никто не мешал им - еще к сумеркам вся торговля на набережной уже прекратилась, хотя в ночном воздухе до сих пор витали терпкие запахи рыбы, смолы и краски - самых ходовых здешних товаров. Впрочем, хоть людей и не было видно, корабли никуда не делись.
        - Смотрите, милорд! - Мальчишка начал восторженно показывать на темные громадины, выступающие над поверхностью воды в свете редких, свешенных с мачт фонарей. - Вон там - «Гнев Тайдерра» старика Райфена, а вот это - «Гордая Шлюха», Эовер Мерфи, ее капитан - полный болван в мореходстве, но удачлив, как Прoклятый! А здесь швартуется «Черный Лунь» Хенка, но сейчас он в море, ушел далеко на запад. А чуть поодаль - «Расписной Красавец» Джона Тобболта, самая уродливая посудина из всех, что когда-либо выходили в море! А вон там...
        Мертингер внимательно посмотрел на паренька. Сияние в серых мальчишеских глазах заинтересовало его куда больше темных силуэтов потрепанных кораблей корсаров. Эльфийский лорд попытался вспомнить, когда в последний раз его самого так волновало хоть что-то в этом несчастном мире, и не смог. Он привык к равнодушию, привык к бесстрастию, обрек себя на затянувшуюся в веках душевную боль. Даже его любовь походила на холодную снежинку, застывшую навеки в его ледяном сердце. Не потому ли Аллаэ Таэль предпочла ему того человека, того самого, чтоб он никогда не рождался, пленника Логнира Арвеста? Предпочла того, в ком горел настоящий, живой огонь.
        - Тебе нравятся корабли? - спросил эльф.
        - Конечно! - Жакри улыбнулся счастливой улыбкой мечтателя. - Однажды я уплыву отсюда, милорд! Наймусь матросом к хорошему кормчему, буду плавать по грозным морям и увижу далекие страны, вот только заработаю денег, чтобы мама моя могла жить безбедно, и сразу уплыву!
        - Далекие страны? Что тебе в них? - поинтересовался лорд, пропустив мимо ушей фразу о бедной несчастной матери. Он отнюдь не собирался осыпать благами всех на своем пути, и чужие невзгоды его не слишком-то заботили.
        - Ну как же! - Мальчишка вскочил и затараторил, помогая себе красноречивыми жестами. - Вот, например, вы знаете про остров Кахгарен? Там живут духи стихий! Живые огонь, воздух, вода и земля! Или громадные птицы, парящие над океаном, если плыть далеко на юг, там и земли-то нет, а они все парят! А сколько разных городов можно увидеть, вы бы знали! И имперские, и пустынные, и еще всякие! Конечно, наверное, вы сейчас скажете, что я просто наслушался матросских баек в трактирах. Станете меня отговаривать.
        Убедившись, что на мрачном лице господина в темно-зеленом плаще не отразилось ни единой эмоции, паренек заметно приуныл. Да уж, разжалобить эту глыбу оказалось не так-то просто.
        - Не стану. - Холодный взгляд лорда кольнул мальчишку почище промозглого ветра. - Я здесь не для того, чтобы лишать кого-то мечты.
        - У каждого должна быть мечта, - поежившись, выдавил из себя Жакри.
        Похоже, на этот раз он говорил искренне. Но незнакомец уже не слушал, погруженный в какие-то свои мысли.
        - Ты напомнил мне брата, - неожиданно сказал эльф. Глаза его стали абсолютно пустыми, как два высохших колодца. - Он был таким же. Когда-то. Мечтал о далеких землях на севере.
        - А что с ним стало, милорд? - зачем-то спросил паренек.
        - Я убил его, - мрачно ответил Мертингер, мысленно провалившись в жуткие воспоминания глубиной в более чем семь сотен лет, в тот роковой год, когда это случилось. - Вернее, обрек на смерть, после того как он убил нашего отца.
        - Простите.
        - Нечего прощать, - резко сказал эльф, его синие, как лед, глаза наполнились давней, но незабытой болью. - Слишком поздно прощать.
        Мертингер повернулся к воде, прошептав несколько слов на непонятном для мальчишки языке, в котором слились мелодичность волн и порывы ветра. Потом положил правую руку на что-то выступившее слева из-под плаща.

«Ага, меч!» - догадался Жакри, довольный собственной наблюдательностью.
        А эльф все стоял, будто завороженный, разглядывая темные волны...
        Наконец он повернул голову, вспомнив о человеке.
        - Как мне поговорить с капитанами этих кораблей?
        Жакри встрепенулся, подумав об обещанном золоте.
        - А зачем вам это, милорд? Хотите уплыть отсюда?
        - Как?! - повторил чужак, и в его голосе послышалась угроза.
        - Сейчас уже ночь, милорд, все кормчие или спят, или гуляют в «Кинжале и монете». Скоро спускают на воду новый корабль, и назначенный капитан... он... ну, это... из команды старика Райфена, прежний старший помощник. Теперь кормчий Райфен заготавливает для своего протеже кота. Ну, и это... они, наверное, сидят в
«Кинжале и монете». - Паренек отчего-то начал запинаться, путаться в словах и закончил речь, неопределенно ткнув рукой через плечо. Все это казалось подозрительным. - Это трактир Илдиза Тагура, здесь рядом, - добавил он, вспомнив, что господин прибыл издалека.
        Мертингер смерил мальчишку пристальным взглядом и процедил:
        - Веди меня туда.

* * *
        Трактир «Кинжал и монета» полностью оправдывал свое предназначение - здесь собиралась тьма-тьмущая любителей выпить и побренчать, как говорится, «за жизнь». Довольно обширный зал был плотно заставлен табуретками и столами, за которыми сидели самые разные компании: от откровенных бродяг и мутного вида матросов до различного рода темных личностей, которые привыкли решать все вопросы при помощи ножа и веревки. Приличных людей в ночное время здесь встретить почти не представлялось возможным. Да и что понадобится приличному человеку в подобном заведении, доверху наполненном дымом, гарью и зловонным перегаром? Разве что последовать примеру здешних пьянчуг и упиться вдрызг, но какой вы тогда после этого приличный малый? К тому же заведение пользовалось весьма специфической
«славой» - здесь любили собираться корабельные кормчие, а уж более опасных и скорых на расправу людей, чем капитаны корсаров, трудно было сыскать во всем Сар-Итиаде. В сравнении с ними даже безжалостные подручные Ночного Короля выглядели смирными и воспитанными овечками.
        Когда дверь отворилась, впустив в трактир еще двух посетителей, высокого мужчину в темно-зеленом плаще с капюшоном и одетого в лохмотья паренька лет тринадцати, многие посмотрели на них, но тут же потеряли интерес, вернувшись к своим делам. Где-то в углу орали нескладные песни, за двумя центральными столами велась азартная игра в карты, а у стойки что-то наигрывал на лютне нетрезвый менестрель. Ну и, конечно же, все кругом пили. Служанки разносили кислое вино и смрадный эль, ловко лавируя между столами и пьяными завсегдатаями.
        - Господин Митлонд, смотрите, вон там свободный стол! - Жакри схватил эльфийского лорда за рукав и потащил за собой. Тот единым движением выдернул руку, но счел наиболее правильным проследовать за мальчишкой.
        Они уселись на свободные места у окна напротив шумной компании матросов, горланящих веселую, но полную черного юмора корабельную песню-шэнти и обильно заливающих это дело элем. На стене висела старая афиша, потертая и засаленная. На ней был изображен молодой человек с приветливым лицом и с лютней в руках. Также там значилось: «Спешите и не пропустите! Только сегодня! Только в «Кинжале и монете»! Выступает знаменитый бард и менестрель Брайан Звонкий! Цена всего лишь два золотых! Его баллады разорвут вам сердце на куски, слепят его заново и вновь разорвут! Не пропустите!»
        Мальчишка проследил за взглядом спутника.
        - Хе-хе, Брайан Звонкий. Вон он, во всей красе, - презрительно скривившись, Жакри указал куда-то через плечо, в сторону стойки.
        В тот же миг пьяный и раскрасневшийся бродяга-бард неопределенного возраста с грохотом свалился с табуретки на пол, а кто-то из матросов решил дать ему несколько уроков игры, ломая об его спину и голову старую лютню.
        - Должно быть, много таких Звонких, Ярких и Живых успело заглохнуть, потускнеть и загрубеть в этих стенах, - равнодушно подытожил Мертингер, оглядывая зал. Человеческое падение - это было не то, что волновало чужака: ничего нового поведать оно ему не могло.
        - И верно, господин! - Мальчишка даже не слушал. - Эй, Сьюзи, принеси нам чего-нибудь! - Жакри высмотрел в толпе рыжеволосую девушку с подносом, которая умудрилась уместить на нем десяток кружек с элем.
        - Привет, Жак. А заплатить-то будет чем? - бросила девушка и, не останавливаясь, пронеслась мимо, спеша к очередным посетителям.
        - А как же! - Оборванец ничуть не сомневался в том, что у таинственного господина есть деньги, как и в том, что тот за него заплатит.
        Мертингер промолчал, ухмыльнувшись.
        - Неси нам поесть, да побольше! И вина милорду! - закричал Жакри ей вслед.
        Через несколько минут на столе уже дымилось грубо поджаренное на вертеле мясо (судя по запаху, баранина), а рядом пристроились две кружки и пузатая бутылка с мутного вида жидкостью и явным осадком на дне.
        Мальчишка сразу схватился за еду и, обжигая пальцы, отправил в рот кусок покрупнее. Эльф молча наблюдал, как тот ест, не говоря ни слова и не притронувшись ни к вину, ни к мясу. Не то чтобы он был сыт, но оценивать достопримечательности местной кухни чужаку сейчас совсем не хотелось, он был здесь не за этим.
        Подождав, пока парень прожует очередной кусок, Мертингер приказал:
        - Покажи мне капитанов, человек.
        - От человека слышу, - не слишком удачно пошутил тот в ответ, не прекращая жевать, но, заметив ярость, проскочившую в глазах собеседника, поспешил добавить: - Сегодня нам не повезло - как я и говорил, здесь один только Райфен, старый кракен, негодяй, каких свет не видывал. С ним лучше дела не иметь, точно говорю! Ну, и Билли Бек, его старший помощник. Быть может, он вам сгодится? Он уже почти капитан - осталось только кота зарезать, и все - он вступает в должность.
        Мертингер посмотрел в ту сторону, куда указал его спутник. Капитан корсаров сидел в окружении своих подельников, что-то увлеченно с ними обсуждая и то и дело по-отечески подливая вина в кружку сидящего по правую руку рыжего малого со шрамом через весь лоб. Выглядел кормчий достаточно примечательно - смуглое лицо, черные волосы с легкой сединой, собранные в хвост на затылке, в ушах висят серьги в форме больших колец, серый кафтан на крепком теле. Чувствовалось, что, несмотря на преклонный возраст, старый пират способен с легкостью сломать человеку руку, а висящий на поясе короткий, слегка изогнутый меч не привык подолгу оставаться без дела. В самом центре стола стояла небольшая клетка с испуганно воющим полосатым котом. В широко раскрытых зеленых глазах застыл настоящий ужас. Животное вжалось в дно клетки, а шерсть его встала дыбом - свою судьбу оно превосходно чуяло. До этого момента Мертингер полагал, что «зарезать кота» - это образное выражение, вроде «напоить в бочку».
        - Эх, и хорошего же отловили! - будто бы прочитал мысли чужака мальчишка. - Интересно, насколько громко он будет орать, когда ему воткнут нож в брюхо... Хе-хе... Я ставлю на то, что в квартале Одноглазой Ведьмы будет слышно, а вы?
        Взгляд эльфа был многозначительнее любых слов. В его глазах отразилось такое презрение, как будто он глядел сейчас не на человека, а на мерзкого комара, который жужжит над самим ухом за миг до того, как его прихлопнут. Мальчишка сжался не хуже этого кота.
        - Подойди к кормчему и представь меня, - потребовал эльф.
        - Милорд, да он вас южанам в рабство продаст, моргнуть не успеете! - В словах Жакри чувствовался страх, было похоже, что один только вид старого Райфена уже до смерти его пугает.
        - Иди, - еще раз приказал эльфийский лорд.
        Оборванец затравленно оглянулся, как будто ища путь к отступлению, затем тяжело вздохнул и отправился к столу капитана.
        На ватных ногах парень подошел к Райфену и что-то сказал ему. Все дальнейшее произошло стремительно и жестоко. Один из собеседников капитана с хохотом опрокинул на голову бедному Жакри полную кружку эля, другой развернул паренька задом и, не вставая с табуретки, дал тому хорошего пинка, отчего Жак пролетел по залу и растянулся на полу, расквасив себе нос.
        - Я смотрю, учтивые манеры вам непривычны, - громко произнес Мертингер и поднялся с табуретки.
        Странник неспешно направился к ухмыляющемуся корсару, в то время как утирающий с лица эль, кровь и слезы мальчишка вновь уселся за стол и притих. Райфен громко хохотнул, незаметно (как ему казалось) подмигнув одному из громил за соседним столом. Громила тут же выставил ногу на пути эльфа, намереваясь поучаствовать в общем веселье.
        Но чужак прекрасно видел все происходящее. Он не стал перешагивать или спотыкаться, как от него ждали. Вместо этого он с силой наступил подкованным сталью каблуком на выставленную ногу, безжалостно раздавив человеку несколько пальцев. Громила взвыл от боли, попытавшись подняться, но эльф одним быстрым движением руки пресек это, отправив злопыхателя лицом в стол. В это время приятель неудачливого негодяя, отвязного вида малый со сломанным носом и кривым, как вся его жизнь, шрамом через всю щеку тихо зашел сзади, собираясь хорошенько проучить этого незнакомца в длинном темно-зеленом плаще с глупо накинутым на голову капюшоном.
        Эльфийский лорд быстро обернулся, при этом капюшон слетел с его головы, обнажив иссеченное жуткими шрамами лицо и длинные черные волосы, волнами ниспадающие до самых плеч. Один-единственный удар кулаком в лицо заставил собиравшегося напасть рухнуть на соседний стол, сломав его при этом своим весом. Человек схватился за лицо и пронзительно закричал - глаза не было. Кровь заливала его ладони, вытекая из опустевшей глазницы.
        Не привыкший к трактирным дракам эльф, не раздумывая, бил насмерть, не щадя никого и ничего. Так обычно солдаты ведут себя на войне, но лорд Мертингер слишком долго не жил в мире с самим собой, и для него любой ответ на агрессию со стороны чужаков был равносилен смертельному выпаду.
        Как только пролилась кровь, около десятка пиратов схватились за ножи. Мертингер, увидев это, обнажил Адомнан-Голод, свой черный меч. Клинок заплясал в руках лорда, привычно наливаясь холодной яростью. Меч чувствовал близость крови и словно пел, предвкушая утоление вечной жажды.
        - Я пришел только задать пару вопросов, - обратился эльф к пиратскому капитану в последней попытке остановить кровопролитие.
        - Джим Райфен не разговаривает с такими, как ты, ублюдок! - прорычал тот в ответ, встав и выхватив свой клинок.
        - Вы все умрете, - честно предупредил Мертингер.
        - Вали его, парни! - раздалось в ответ, и эльф на одно короткое мгновение застыл, ледяным взором окидывая предстоящее поле боя, словно дракон, приготовившийся к смертельному броску на врага...
        Сначала в него полетела табуретка - эльф увернулся, слегка шагнув вправо, затем метнули нож, который Мертингер отбил каким-то невероятно быстрым взмахом меча. После корсары навалились на него всем скопом. Ножи замелькали с поразительной скоростью, все пираты были мастерами ближнего боя, но все же им было далеко до умения восьмисотлетнего эльфа. Тот просто шагнул назад, упершись спиной в деревянную резную колонну, поддерживающую потолок. Затем раскрутил перед собой не знающий преград Адомнан, нанося смертельные удары с поражающим равнодушием.
        Один за другим противники падали, кто с кровоточащей резаной раной, кто с проколотой грудью, кто-то остался без руки. Голова одного из нападавших откатилась в сторону, прямо к дико вопящей Сьюзи, отчего та одним движением вспорхнула на стол, подобрав юбки. В другом месте на полу стенал изувеченный человек: судорожно обнимая свои внутренности, он тщетно пытался засунуть их на место, в разрубленный живот. Глядя на развернувшийся кровавый пир, испуганный Жакри попытался было незаметно ретироваться из трактира, пока на него никто не обращает внимания, но поскользнулся на влажном от крови полу, и в следующий миг на него рухнул лишенный половины черепа мертвец. Мальчишка заверещал и, высвободившись, ринулся под стол. И зачем он только привел этого чужака сюда?!
        Эльф подбросил ногой табуретку и попал ею в лицо одному из корсаров, а следующим движением молниеносно ударил мечом и подрубил тому колено. Человек с криком упал на стол. Чужак успел заметить, что другая нога у бедняги деревянная. Что ж, теперь ему придется приделать вторую такую же. Мертингер не испытывал к раненым и умирающим врагам ни капли жалости, он вообще казался лишенным этого чувства. Методично и с ледяным спокойствием на лице он убивал и калечил своих врагов одного за другим, лишая их возможности сражаться.
        Многие посетители надолго и в красках запомнили это жуткое зрелище, а полупьяный менестрель по имени Брайан Звонкий, когда-то знаменитый на весь Ронстрад бард, после прилюдно клялся всеми богами, что сама Смерть посетила его этой ночью. Впрочем, очень скоро старый пропойца и впрямь загремел на кладбище, так что, вполне возможно, именно так оно и было на самом деле.
        На полу трактира уже лежало шесть корчащихся в агонии тел, когда на весь зал прогремел яростный голос:
        - Прекратить немедленно! Мечи в ножны, ублюдки, или я лично вас всех на вертела понасаживаю!
        Уцелевшие пираты вместе со своим предводителем отступили, тяжело дыша, но ножей из рук не выпустили. Эльф тоже не спешил исполнять приказ, направив острие меча в сторону говорившего. Им оказался сам хозяин трактира, Илдиз Тагур, человек жесткий, но при этом честный, что было большой редкостью в Сар-Итиаде. Трактирщик держал в руках тяжелый пехотный арбалет, способный с пятидесяти шагов пробить полный латный доспех, а сзади стояли двое его людей, весьма сурового вида, с такими же заряженными арбалетами.
        - Райфен! Джим, чтоб тебя Бансрот забрал, ты опять за свое! - Старик Тагур разъярился не на шутку. - И вы, сударь, кто бы вы ни были! - Он зло повернулся к эльфу. - Убирайтесь оба из моего трактира! Если вам так охота прибить друг друга, можете сделать это на улице, а не ломать мою мебель!
        Пираты злобно переглянулись, но предпочли принять неизбежное. Они спрятали оружие, молча подобрали своих убитых и раненых и отправились прочь. Лишь на пороге, у самой двери, разъяренный Райфен обернулся, указав пальцем на так и не сдвинувшегося с места Мертингера:
        - Ты мне еще за это ответишь, мразь!
        Эльф промолчал, убирая меч в ножны. Затем вернулся к своему столу, под которым все еще прятался притихший и испуганный Жакри, и стал собираться. Сложил с тарелки в небольшую дорожную сумку уже успевшее остыть мясо, предварительно завернув его в какую-то ткань. Туда же отправилась так и не откупоренная бутылка вина. Все это эльф хладнокровно проделал под прицелом арбалетов. Подумав, Мертингер достал горсть золотых монет и бросил на стол.
        Жакри вылез на свет и проводил монеты жадным взглядом, а хмурый трактирщик одобрительно кивнул.
        - А как насчет моего золотого? - некстати заикнулся паренек.
        - Ты съел его сегодня за ужином, - равнодушно ответил эльф.
        В это время с улицы послышалось обреченное лошадиное ржание. Мертингер вздрогнул - он узнал голос своего скакуна. Лошади были единственными существами в этом мире, которых он по праву считал своими друзьями. Сами того не ведая, корсары умудрились ударить его по-настоящему больно.
        Жакри ринулся к окну, которое выходило на конюшню.
        - Милорд, они убили вашего коня! Вот мерзавцы!
        Эльф ничего не ответил, молча повернулся и направился к выходу. Оторопевшие посетители трактира благоразумно расступались перед ним, освобождая дорогу, а трактирщик проводил его до самой двери ложем арбалета и торчащим из него болтом.
        Немного замешкавшись, Жакри бросился следом.

* * *
        Освещенный тусклым светом скрытого облаками месяца, Мертингер шел по пустынным улицам быстрым, походным шагом, так что увязавшемуся за ним мальчишке приходилось чуть ли не бежать за ним. Тяжелый мешок, снятый с трупа бедняги-коня, был переброшен через плечо эльфа и перетянут ремнями - он походил на огромный горб, но не мог замедлить быстрой походки бывалого солдата. К подобному способу передвижения эльф привык за долгие годы военных походов на суровом севере Конкра, где далеко не всегда можно было рассчитывать на скорость и выносливость скакуна. В походе конь мог пасть от обморожения, враги могли убить его или отравить, подсыпав жгучего яда в ближайший источник. А уж в Стрибор лошадям и вовсе дороги нет, кони там - верный способ привлечь внимание голодного дракона.
        Но сейчас эльф шел по ночному городу людей, городу, живущему своей привычной и столь мнимо мирной жизнью. Здесь не было ни вражеских армий, ни лютых морозов, ни отравленных стрел, и все же в душе у эльфийского лорда застыло ощущение притаившейся рядом опасности, много раз спасавшее его на войне. Да, от людей он не ждал ничего хорошего. Возможно, среди них и есть настоящие воины (Мертингер вспомнил рыцаря, спасенного им в Гортене), и у некоторых из них даже присутствует некое подобие чести, но это скорее исключение из правила, причем чересчур редкое исключение. Варвары, они и есть варвары. Нет, Мертингер не относил себя к тем немногим из своих сородичей, кто считает эльфийский народ единственно достойным жить под небесами, напротив, он всегда считал, что каждого, в ком есть хоть крупица разума, следует судить по его делам, неважно, кто он, человек, эльф или подгорный гном. Сам он отказывал в этом праве лишь оркам, но этих животных вряд ли можно было считать разумными существами, в отличие от людей. И все же глазам эльфа на землях Ронстрада предстали лишь страх слабых и торжество зла, коварства и
подлости сильных. Все то, чему он стал свидетелем за неполных двенадцать дней пути, все виденное им слишком разочаровывало в людях. Все его попытки разглядеть в них хоть что-то хорошее разбились, будто сброшенные с высокой башни, когда эти мерзавцы посмели нанести ему жестокую боль, убив верного друга. Мертингер даже представить себе не мог, как это можно - убить коня, убить просто так, не из корысти или на войне, а лишь из одной только ненависти к его хозяину.
        - Не слишком удачное начало, правда? - Надоедливый мальчишка упорно не желал отставать. - Возможно, в другом месте больше повезет.
        Эльф остановился, зло посмотрев на паренька.
        Оборванец невольно отпрянул, бросив взгляд на угрожающе выступающий из-под плаща эфес меча, когда иссеченное шрамами лицо эльфийского лорда с ледяными глазами повернулось к нему.
        - Пощадите... - Парень испуганно попятился и, споткнувшись, растянулся на земле. В его памяти все еще стояли те стремительные хладнокровные выпады черного клинка, бьющая фонтаном кровь, отсеченные головы и конечности - все то, чему он только что стал невольным свидетелем.
        Но Мертингер не собирался убивать своего незадачливого проводника. Он вообще никогда не убивал просто так, в отличие от людей. Вместо этого эльф сунул руку в карман, вытащил золотую монету и бросил ее на землю, рядом с испуганным мальчишкой. Монета тихо звякнула, ударившись о камень. После он повернулся и пошел дальше, не оглядываясь.
        - Нет! Милорд, подождите, пожалуйста! - Паренек резво подобрал монету, спрятал ее за пазуху и, убедившись, что страшный меч не покинул ножен, опять побежал догонять эльфа, уже свернувшего в какой-то узкий переулок. - Милорд, не оставляйте бедного Жакри! Райфен убьет меня, если найдет!
        - Крысеныша вроде тебя? - Эльф остановился, размышляя. - Зачем им тебя убивать?
        - Да они коню вашему горло перерезали! Думаете, меня пожалеют?
        Слова парня звучали правдиво, слишком правдиво, но Мертингер чувствовал, что это далеко не вся правда. И все же...
        - Хорошо, можешь идти со мной. Покажешь, где здесь приличный постоялый двор. Мне надоел этот город.
        Жакри радостно закивал и зашагал вперед, указывая дорогу. Очередной путь от одного фонаря к другому...
        А немного погодя следом бесшумно трусил Черный Лис. Умный зверек корил себя на чем свет стоит и не мог понять, что только что произошло. Все вышло совсем не так, как он задумал. Не стоило подсовывать Мертингеру мальчишку, чтобы тот привел его в нужное место. Он-то наивно полагал, что эльф быстрее найдет то, что ищет, если ему немного помочь. Неужели он ошибся? И как такое возможно? Все случилось оттого, что он забыл: судьба не прощает игр с собой, и он, Черный Лис, только что во всей красе увидел ее злобный оскал. Смерть дыхнула на него из трактира «Кинжал и монета». Все вывернулось наизнанку. Что ж, пусть дальше все идет своим чередом, он не будет вмешиваться до тех пор, пока не будет уверен, что его действия не вызовут ненужных последствий...
        Утешившись этой мыслью, Черный Лис проследил, куда вошли Мертингер и его провожатый, и отправился на покой. Даже он не мог знать, что все будет лишь хуже и засеянные им «полезные обстоятельства» обернутся лишь новыми кровью, горем и болью.

9 августа 652 года.
        Примерно за месяц до описываемых событий. Тириахад
        Они все лежали. Лежали на холодном мраморном полу, застывшими взглядами уставившись прямо над собой. Разбросанные, точно выпавшие из корзины шута куклы-марионетки, они валялись кто где, распростертые и неподвижные. У каждого в плече торчала длинная тонкая спица, выпущенная из арбалета.
        Небо в проломах потолка походило на тяжелое белокаменное надгробие и грозило в любое мгновение рухнуть вниз всей своей необъятной мощью.
        Кончики пальцев левой руки немного подергивались, и Логнир Арвест ощущал нечто мокрое и горячее под ними. Все тело будто было отлито из воска - возможности осознанно двинуть хотя бы одним мускулом не представлялось никакой. Он не знал, чтo с его спутниками, живы ли они или уже истекли кровью. Лишь Гарра. Она лежала где-то совсем близко. Орчиха тяжело дышала, с болезненным присвистыванием, но с каждым мгновением все тише и тише. Хрип, издаваемый ее легкими, походил на звук, который издают продырявленные кузнечные мехи, нагнетаемые с очередным разом все слабее.
        Меж ними кто-то ходил, осматривая неподвижные тела. Подчас боковым зрением Логнир во враз налившемся бурым туманом воздухе мог уловить смутное движение в стороне.
        В какой-то миг и над ним нависла фигура незнакомца. Это был человек в длинном черном плаще и высокой шляпе с длинным алым пером, прикрепленным вычурной серебряной застежкой к тулье. Повязка скрывала половину его лица, отчего можно было различить лишь глаза, равнодушные и столь же холодные, как и мрамор под спиной. Сеньор Прево... Черный Пес Каземат, командир тайной королевской стражи Ронстрада, носил маску и алое перо на черной шляпе - это все знали... Но это совершенно точно был не он.
        Склонившись к самому лицу Логнира, незнакомец стал оглядывать его столь пристально, что перестал моргать и будто бы даже затаил дыхание. Он навис так низко, что распростертому человеку показалось: вот-вот, и его съедят, еще миг, и обладатель алого пера сдернет повязку, под которой окажутся огромные клыки, или паучьи жвала, или, как у особо жутких чудовищ, присоска, которая втягивает в себя плоть жертвы, отрывая от нее куски кожи вместе с мясом и костями. Бывший королевский сотник ощущал себя блюдом на обеденном столе. Ловкие и быстрые пальцы в черных бархатных перчатках начали ощупывать все тело Логнира, и ему казалось, будто два огромных паука ползают по нему. Хотелось их стряхнуть, вскочить, придавить сапогом, но он не мог. Яд разлился по всему телу, превратив кровь в свинец, а тело - в неживой камень. Обыск завершился - несколько кинжалов, скрытых лезвий и клинков исчезли из отведенных им мест в складках плаща, рубахи, из-за голенищ сапог. Но, судя по всему, незнакомец искал вовсе не спрятанное оружие.
        Он вновь застыл над своим пленником, склонившись к самому его лицу. Глаза их встретились, и своим серебристо-стальным взглядом обладатель алого пера на шляпе будто бы попытался пронзить Логнира. В какой-то миг чужак заговорил:
        - Для тебя же будет лучше, если ты перестанешь недоумевать, а будешь слушать. - Его слова из-за повязки звучали немного приглушенно, но говор был ровным и размеренным. Волна чужого хладнокровия накрыла распростертого человека. - Логнир Арвест. Уроженец Восточного Дайкана, сын Джеймса Арвеста, смотрителя городских часов, и Мэри, в девичестве Колтон, швеи. Тридцати шести лет. Вдовец. Сотник армии его величества в звании капитана и командир двадцать первой северо-восточной заставы. Награжден Золотой Лилией за выслугу лет (двадцать), дважды Червленым Сердцем за доблесть, дважды Серебряным Львом за походы в Со-Лейл, а также Знаком Короны-Лилии за верность и преданность трону Ронстрада. Похвально. Но после этого идут не слишком приятные вещи. Супруга, Хлое, в девичестве Хиггинс, цветочница. Обвенчаны в Дайканском приходе преподобным Уолтером Маккензи, два года замужества. Недолговечна счастливая жизнь солдата, верно, капитан Арвест? Обычная история: раз сел на коня - жена не твоя. Если не ошибаюсь, того человека звали Хенек Бри, тридцати двух лет от роду, младший помощник королевского министра
экономики. Чиновник из столицы, тот еще хлыщ. Найден мертвым в своей комнате на улице Уиллоу, двадцать два, что в Старом Гортене. Ноги переломаны, на шее - петля. Скрученная с такой силой, что от горла и позвоночника ничего не осталось. Далее. Сама Хлое Арвест. Найдена там же, сидящей на стуле за обеденным столом, прямо напротив собственной отрубленной головы. Когда неудачливые любовники были обнаружены, их уже изрядно подточили мухи. Оба тела погребены на городских кладбищах: он - по настоянию и заботами дальних родственников - в парке Мэпл-айд, за восточной стеной города, где, как вам известно, капитан Арвест, хоронят столичных богатеев; она - в низине Гримшир - бедняцком месте... Установлена примерная дата кончины вашей неверной супруги и ее чиновника - совпадает по всем бумагам с кратковременным отпуском с заставы некоего Логнира Арвеста, сотника его величества. Столько лет прошло, и ни одной зацепки, ни одного подозрительного действия с вашей стороны, так что мы уж и не чаяли привести столь безжалостного преступника на виселицу. Ни единого доказательства... И не нужно так округлять глаза, капитан
Арвест, не нужно так напрягать шею - покачать головой вам все равно не удастся. И спорить не нужно. Я ведь не охотник за отрицанием, моя цель несколько иная. Меня не нужно уверять, что вы не убивали супругу, я-то вас, слово чести, понимаю превосходно, вот только. . что же вы так неаккуратно, в самом деле? Если позволите замечание, я бы неверную жену разрезал на кусочки, еще живую, и скормил ее любовничку в сыром виде. А его - на дно трясины, как водится. И следов никаких, и... что сказать - он ею полностью насытился бы, а она отдалась бы ему вся, без остатка - все счастливы... Не нужно, капитан, не шевелитесь. Не напрягайте мышцы, просто лежите - иначе, когда эффект белладонны сойдет на нет, будет лишь больнее - не нужно шевелиться. Вы знаете, что я говорю правду, и поспорили бы, если бы могли говорить, конечно, лишь из пустого духа противоречия. Не нужно этого... Я не собираюсь спорить, я всего лишь рассказываю вам о фактах, известных королевской тайной страже. Как мужчина я вас прекрасно понимаю, но как служитель закона - не смею, уж простите. Но давайте вернемся к вашей многоцветной, как багровое
на алом, жизни, капитан Арвест. Вы не против? Итак, после упомянутого убийства вы осели на своей заставе, полагаю, боясь даже помыслить о содеянном - совести мечом в клыкастую пасть не ткнешь и кольчугой от нее не прикроешься, верно? И все вроде бы было хорошо. Никто ни о чем не догадывался, все шло своим чередом, пока не наступил памятный день - тринадцатое апреля шестьсот пятьдесят второго года от основания Гортена. В этот день вы, капитан, продали свою родину. Спокойно-спокойно... не будем говорить о цене - каждому ведь свое: кому-то будет мало и десяти тысяч тенриев золотом, а кому-то достаточно и одной-единственной женщины. - Взгляд говорившего стал непроницаемым. - Что посулил вам враг, мне не важно, это будет важно сеньору старшему королевскому судье Себастьяну Уилларду, когда он будет выносить приговор, или же его величеству королю Инстрельду Лорану, если будет его воля судить главного изменника Ронстрада лично. Меня же интересуют лишь факты вашей дальнейшей деятельности, капитан. Повторяю, расслабьтесь. Ну что вы, право дело, как мальчишка непослушный! Открыв ворота и впустив врага на
заставу, вы предали две сотни жизней ваших подопечных и сослуживцев кровожадным тварям из лесов. Помимо этого, вы дали им проход и на две соседние заставы. После этого вы отправились в Конкр, где получили указания от вражеского правителя... Вы не думайте, что я все это придумываю, капитан Арвест. Об этом четко значится в журнале сеньора Каземата, записи сделаны его рукой лично.
        Человек с алым пером на шляпе вытащил из-под плаща толстую тетрадь и открыл ее на заложенной странице. После этого повернул и ткнул прямо под нос неподвижному пленнику.
        Мокрыми глазами Логнир с трудом сумел прочитать сделанную ровным почерком запись:
«6 мая 652 года.
        Степень важности: II.
        Цель: арест заговорщика и передача его трибуналу.
        Умысел: защита от покушения на жизнь Его Величества.
        Место: Новый восточный тракт на пути между Дайканом и Гортеном.
        Время: по прибытии и поимке.
        Подозреваемые: Логнир Арвест, сотник королевской армии в звании капитана, и все сопровождающие лица.
        Легенда: отсутствует.
        Дополнения: взять живым».
        - Там около шести страниц обвинений, это лишь - вывод. Могу вас поздравить, капитан Арвест. Во-первых, вам тогда ловко удалось избежать ареста. Во-вторых, мало кому удавалось собственными глазами увидеть приказ о собственной поимке. А уж если сам Бриар Каземат потратил на вас чернила, то дело совсем худо. Итак, что мы имеем на данный момент? Двойное убийство, измена трону, заговор с целью убийства монарха, страшно подумать, но это еще не все. Присовокупить к списку можно еще дезертирство - вас со службы никто не отпускал, - приказы отсутствуют. Также якшание с мерзкими орками, различным сбродом и висельниками Сар-Итиада, подделка королевских судовых документов (неужели вы думали, что ваша «хитрость» не выплывет?), сопротивление при аресте и прочее, и прочее... Все очень печально, капитан Арвест. Можно подытожить, вы - очень опасный человек и закоренелый преступник, дорога вам одна - последний поклон, песня топора, и голова - на пику ограды дворца. То же - и вашим спутникам. Тише-тише... Вы спросите меня, отчего же я проделал такой путь, чтобы найти вас? Отвечу: для закона нет такого понятия, как
расстояние. Тем более что после этого задания я получу новое звание и должность. Но во всем этом есть некая деталь, некий подвох - куда же без него. Объясню. Я служу трону Ронстрада, как вы уже могли уяснить, капитан, но, позволю себе заметить, что само понятие «трон» подразумевает в себе не только какого-то одного человека, сидящего в высоком удобном кресле с мантией на плечах и короной на голове. На самом деле - это много людей, и почти каждого из них вы не знаете. Обратите внимание на то, что я не сеньор Прево и цели у меня несколько иные. Скажу так, есть некто в Гортене, кому вы (и все ваши спутники, разумеется) нужны целыми и невредимыми. И в мою обязанность входит доставить вас к нему. Пока что вам не нужно знать, кто это, - просто поверьте: это очень влиятельное лицо, я бы отметил - самое влиятельное в королевстве и не только. Возможно, - я говорю «возможно», а не «совершенно точно», - именно эта встреча в Гортене станет вашим спасением, поэтому в ваших же интересах не оказывать сопротивления.
        Человек с алым пером на шляпе выпрямился.
        - Вы терзаетесь вопросом, отчего я говорю вам все это именно так, капитан? Не буду скрывать. Как показала практика, если хочешь, чтобы тебя слушали, сделай так, чтобы твой собеседник не мог говорить, не мог убежать, не мог заткнуть уши, не мог, по сути, ничего, кроме как - правильно - слушать. Вы меня выслушали, и теперь перед вами встает выбор - либо в таком состоянии, как у вас сейчас, вы будете добираться до самого Гортена, либо будете вести себя благоразумно и не строить заведомо обреченных на провал самоубийственных планов побега. В последнем случае вам останется только дойти под конвоем к северной границе Тириахада, а дальше уж не заботиться о боли и усталости в ногах до самой столицы нашего славного королевства. Сейчас вы чувствуете, как глаза смыкаются и вы засыпаете? Что ж, действие яда сходит на нет. Когда вы проснетесь, сможете вернуть себе власть над своим телом. И тогда, прошу вас, Логнир Арвест, давайте без глупостей, иначе... иначе еще одна отравленная спица в плечо, веревка вокруг ног, и вас волоком потащат, куда мне нужно. И, смею заметить, мои душевные терзания по поводу
причиненного вам неудобства не пойдут ни в какое сравнение с этим самым причиненным вам неудобством...
        Сознание уже почти покинуло Логнира, когда он услышал над головой чей-то голос:
        - Слепень! Кого-то не хватает!
        Человек с алым пером на шляпе оглянулся и быстро окинул взглядом неподвижных распростертых пленников.
        - С ними был еще коротышка! Этот гоблин! Ищите его!
        - Бансрот подери! Слепень, тут след крови и лаз, ведущий в подземелья! Он ушел!
        - Ничего, найдется... - пробормотал Слепень. Своего хладнокровия он так и не утратил.
        Отрава действительно слабела, и Логнир Арвест, закрывая глаза и проваливаясь в сон, сумел легонько улыбнуться. Казалось бы, его положение было незавидным, но он догадался, кем именно являются и сам Слепень, и его подручные. Когда человек с алым пером на шляпе поднимался, капитан успел разглядеть у него под плащом черный камзол, расшитый вязью красных букв, рун и таинственных знаков. Конечно же, простой служака ни за что не смог бы их прочесть и понять, но тем не менее они прекрасно выдали своего хозяина. Это давало некую призрачную надежду...
        Будто сперва отрезанными, а после неправильно пришитыми на место, непослушными пальцами бывший сотник Ронстрада крепко сжал бесчувственную ладонь Гарры и крепко заснул.

8 сентября 652 года.
        Центральная часть Срединных равнин. Графство Аландское. Замок Сарайн
        Он лежал в глубокой мягкой постели. Обложенный белыми подушками, закутанный в теплые одеяла, он чувствовал себя непривычно комфортно, а окружающее пространство для него ограничивалось тяжелыми складками темно-синего полога. Где-то там, за этими матерчатыми стенами, шипели и хрустели дрова в затухающем камине, но полутьма давящей завесы не пропускала ни единого проблеска огня.
        Человек пошевелил рукой - передернулся от боли, двинул другой - терпимее. Пальцы аккуратно нащупали широкую повязку, обмотанную вокруг его тела - бок и живот были полностью перебинтованы, да так туго, что даже дышалось с трудом. Раненый подумал, что теперь он отчасти понимает ту боль, какую испытывают все благородные дамы, что носят корсеты. Воздух с трудом проникал в легкие, возможно, именно поэтому у него начала сильно кружиться голова, когда он рискнул приподнять ее с подушки. А быть может, он еще просто не отошел от раны? От ран... Тугая повязка перетягивала и плечо, рукиo он почти не чувствовал.
        Сколько он здесь лежит? Все равно... Главное, что лежит в теплой постели, а не припорошенный сухой, безжизненной землей или сброшенный в гадкую зеленую топь.
        Что же произошло с ним после того, как он упал во тьму? Этого он не помнил. Но помнил почему-то другое. В воспоминаниях всякий раз отчетливо вставали двое старших мальчишек. Один - высокий, сильный, с красивыми каштановыми волосами и глазами цвета сосновых иголок. Второй - стройный, подвижный, с горящим взором серо-зеленых глаз и вьющимися русыми волосами. Ухоженные, холеные и избалованные - сам он таким никогда не был.
        Старший мальчишка, зеленоглазый, отчего-то его никогда не любил и старался всюду унизить и оскорбить, его дружок недалеко от него ушел. Он не помнил, чтобы когда-то играл с ними, даже когда они были совсем маленькими детьми. Даже когда старик-маг просил их брать его с собой в свои игры, они жестоко прогоняли ненужного им младшего или же просто игнорировали, будто его рядом с ними и нет совсем. Тогда он плакал, обижался, бежал жаловаться магу или благородному лорду Уильяму, что еще больше злило его «товарищей».
        Зеленоглазый, наслушавшись сказок старого волшебника о легендарной птице-фениксе, возомнил себя ею и старался показаться бoльшим, чем являлся на самом деле. Его дружок поддерживал эту глупую игру. Они вечно что-то устраивали, куда-то убегали, нарушали правила, все, какие только могли, - назло лорду Уильяму и старому магу.
        Когда он был еще несмышленым (в их, конечно, понимании) ребенком пяти лет, он просил их взять его хоть раз с собой, но высокомерный и напыщенный зеленоглазый говорил: «Тебе с нами нельзя, малышня, у нас - взрослые дела! Мы рыцари, а тебе еще нужно сказки перед сном рассказывать, а то заснуть не можешь!»

«Да! - поддерживал его товарищ. - Пойди вон поиграй с Изольдой и Леоннеей! Они - достойная тебя компания! Побежали, Ди!»
        И они убегали, оставив его на расправу этим двум несносным девчонкам, дочерям графа и герцога.
        Что было спрашивать с гордеца Ди? Он всегда таким был. Но вот кого он никогда не мог понять, так это Тели! Он ведь являлся ему почти братом! Но кузену было на него абсолютно плевать.
        Он, к слову, платил им тем же. Всякий раз старался досадить. Очень метко несколько раз пожаловался - обоих на неделю посадили под замок, лишив сладкого. В другой раз их заперли на полторы недели, а в третий... они его просто побили. Но ему было все равно - он и дальше продолжал на них жаловаться, всюду, где мог, портил им их приключения и «подвиги».
        Поэтому нечего удивляться, что к восьми годам он стал озлобленным, похожим на волчонка, противным мальчишкой, который всюду и всем при любом удобном случае делал пакости. Таким он, признаться, и остался на всю жизнь...
        Человек в кровати запел, точнее, засипел свою любимую песню, старую балладу, еще из тех, где рифмы не всегда созвучны, зато слова продирают до дрожи... Эту песню он услышал однажды в одном довольно-таки мрачном трактире где-то неподалеку от перекрестка гортенского и хианского трактов:
        Кровью на лезвии вычерчен путь.
        Не скрыться с него, не сойти, не свернуть.
        Грохочет погоня, пасть скалят мечи -
        Тропа твоя зыбка, как пламя свечи.
        Шаг в сторону - пропасть, дух в пятки уходит,
        Но выбор твой сделан, тебе он подходит:
        Ты весь - лицедейство, тысячи масок,
        Вся твоя жизнь из опасностей-красок.
        Подставишь, предашь, оклевещешь, солжешь,
        Убьешь, если надо, вонзишь в спину нож.
        Повсюду враги: и свои, и чужие,
        Ты больше, чем жизнь, любишь игры такие...
        Мягкие подушки в его жизни являлись непривычной роскошью, хотя по своему положению он просто обязан был все свободное время возлежать на перинах. Вместо этого он бродил по дворцу как тень и всем, кому только мог, старался испортить настроение, сделать какую-нибудь гадость. Один раз даже поджег лучиной знаменитое алое перо на шляпе его сиятельства сеньора Прево. Оттого и личная неприязнь Бриара к его персоне, которая аукнулась ему много лет спустя.
        Вскоре он стал замечать, что его сторонятся, его избегают. Бывшие навязанные
«подружки» все куда-то поисчезали, он остался в полном одиночестве. Даже старый маг находил всякий раз какой-нибудь предлог, чтобы улизнуть от этого вредного, назойливого ребенка - еще бы, он же вечно был так занят! Боролся со страшными и безжалостными темными магами. Темные маги... они всегда привлекали его, озлобленного на весь мир мальчишку, в их образе он мог разглядеть некую романтическую таинственность, их сила, независимость, возможности всегда его восхищали. Ему были не по душе слезливые рассказы о светлых рыцарях и прекрасных дамах - он любил истории о страшных некромантах и их зловещем колдовстве. Он решил, что однажды сам станет темным магом и непременно всем отомстит.
        Его любимым персонажем сказок всегда был Черный Лорд Деккер, великий и могучий повелитель некромантов мрачного Умбрельштада, хотя первое место для мальчишки он делил с другим колдуном - печально известным убийцей Коррином Уитмором, которого все знали под прозвищем «Белая Смерть». И если хладнокровный и величественный Черный Лорд символизировал для него, ребенка, благородство и силу, то Коррин Уитмор - гнев и страсть. Страшные сказки о темных магах... Они очень повлияли на его еще не окрепшее сознание и мировосприятие. Он частенько бродил по дворцу в тянущейся за ним едва ли не на пять футов по полу черной мантии, набросив глубокий капюшон на голову. Истинный призрак в истинно кровавом поместье.
        Даже лорд Уильям, который всегда поддерживал вечно обиженного мальчугана и был тому самым близким человеком - поскольку его родители умерли, когда он был совсем мал, - больше не выказывал ему отеческих чувств, ссылаясь на загруженность делами королевства. Славный Лорд-Протектор был действительно настолько занят, что не мог выделить даже пяти минут на ребенка - сирота его прекрасно понимал, - чужого ребенка.
        Мать умерла при родах, отец прожил еще полгода. Потом случилось то, что сделало ничего не осознающего младенца кровным должником. В бою с орками отца, тяжелораненого, из боя вытащил сотник королевских войск Граймл, продлив тому жизнь на полторы седмицы мук и горячки. Он все равно умер от ран, оставив сына. Сына, который спустя много лет все же отплатил свой долг - должно быть, чересчур дотошно, - он вытащил Граймла из боя, но тот так же скончался от полученных ран. Долг был выплачен до последнего тенрия и до последнего мучительного вздоха, до последней капли кровавого пота и последнего слова предсмертного бреда.
        Но это было гораздо позже. Как говорилось, сирота, истово увлекавшийся темными магами и их зловещими деяниями, рос во дворце в полном одиночестве, пока однажды, когда ему было восемь лет, он не решил проследить за Ди и Тели, которые в очередной раз оставили в дураках своих охранников и сбежали из дворца и города.
        Далеко он за кузеном и его лучшим другом не прошел. Спрятавшись вместе с ними в телеге с сеном, что направлялась из столицы в деревню, он проехал всего лишь несколько миль по тракту, пока они его не заметили. Надавав незадачливому шпиону подзатыльников и немного вываляв в пыли, они ссадили его прямо в лесу.
        Обиженный ребенок пошел в чащу и шел так несколько часов, пока не выбрел к небольшому озеру. Там он и сел отдохнуть. И там он встретил ее...
        Раненый все бормотал себе под нос свою песню:
        Шпионом родился, не лги, что им стал,
        Ведь в сердце твоем только ложь и металл,
        Кинжал, склянка яда, поддельные письма.
        Всегда одиночка, везде независим.
        И дома ты не был, казалось, сто лет,
        Но поздно обратно, для всех - тебя нет.
        Твой дом не сожжен, но семья как чужая.
        «Зачем их оставил?» - себя проклинаешь.
        За что ты боролся, ответь наконец?!
        Глупец ты, бродяга и снова глупец!
        Уходишь все дальше; не жди, что вот-вот
        Окликнут тебя или взгляд позовет.
        Придет новый день, и ты в путь соберешься,
        На голос любимой не обернешься.
        Хохочет опасность, и ждешь, чтоб убили...
        Ты больше, чем жизнь, любишь игры такие...
        Она тоже вышла из леса. Красивая, богато одетая, как Изольда или Леоннея, но что-то в ней было другое. Теперь, спустя много лет, он четко осознавал, что именно - тогда она просто не знала, кто он такой. Она подошла и села рядом, что-то говорила ему, но он не слушал, он думал, как бы оскорбить ее побольнее - такая черствая была у него душа.
        Тонкие черты, глубокие, словно это самое озеро, карие глаза, открытое приветливое лицо. И улыбающееся ему... улыбающееся. Ему уже давно никто не улыбался. Извечные вымученные оскалы и натянутые, как струны на арфах, усмешки придворных не в счет. Давно прошли те времена, когда он мог зайти в кабинет к лорду Уильяму и тот, увидев его, радовался, откладывая в сторону перо, свиток с очередным указом, и рассказывал ему какую-нибудь занимательную старинную историю. Теперь все на него смотрели с плохо скрываемым отвращением и презрением.

«Меня зовут Агрейна», - сказала она.
        И имя у нее красивое. Может, столкнуть ее в озеро? Посмотреть, как она будет плакать, вся мокрая и грязная... или вообще утонет. Слезы потекут у нее по щекам, смешиваясь с озерной водой. Кувшинка застрянет у нее в волосах... Она очень красиво смотрелась бы с кувшинкой... Стоп. Что за глупые мысли!
        Он думал, как бы ее обидеть, чтобы было побольнее, - совсем незнакомая девчонка не сможет на него наябедничать...
        Он смотрел на ее отражение в глади озера. Очень красивая и, было видно, добрая, не то что эти... подлизы и злюки, дочери глупых придворных, которые только и пытались заманить его, обречь на дружбу с собой, а затем, в будущем, он это уже тогда понимал, и на выгодную женитьбу. Их мамочки и папочки заставляли их делать это. Как же они противились, не хотели, эти разукрашенные всякими бантиками и рюшечками куклы! Они плакали, они топали ножками, но все равно шли «дружить» с капризным мальчишкой из королевской семьи, со злым принцем Кларенсом, что таскал их за косы и швырял в них грязью. Который обзывал их и угрожал заколдовать - даром, что в те времена ему это было сделать не легче, нежели взлететь.
        Она, эта незнакомая красавица Агрейна, все время спрашивала, как его зовут, но он упорно молчал. Спустя тридцать лет он, конечно, понимал, что его показная гордость и отчужденность выглядели тогда до боли глупо, но сейчас уже было поздно что-либо менять.
        Ди и Тели всегда смеялись над его тонким девчачьим голоском, поэтому он не хотел и с ней говорить. Он боялся, что она расхохочется или, что еще хуже, просто убежит. Но какой-то странный порыв заставил его сказать:

«Меня зовут Клэр».
        Она не убежала, даже не засмеялась! Вместо этого сказала:

«У тебя очень красивый голос, такой добрый и глубокий».
        Тогда от удивления и неожиданности он едва во второй раз не плюхнулся в воду - первый был, когда она тронула его за плечо, только появившись на поляне.
        Он больше не хотел ее обижать. Никто не относился к нему с добротой, даже лорд Уильям перестал. А как же он удивился, когда узнал, что его новая знакомая - родная дочь Лорда-Протектора.
        Он просил, чтобы ему позволили остаться в замке Агрейны, старый маг, Лорд-Регент и сэр Уильям, Лорд-Протектор, согласились, лишь бы избавиться от него и не видеть каждый день во дворце. Как он был им благодарен, они даже не представляют...
        Человек в кровати здоровой рукой потеребил синий бархатный полог - это именно та комната, где когда-то жил этот злой и обидчивый мальчишка, которому так не повезло родиться принцем королевской крови. Это именно та кровать, на которой он столько раз засыпал в своем жестоком и безрадостном детстве.
        Хриплый голос все так же шептал балладу:
        В руке зажата сталь, погоня дышит в спину.
        В глазах застыл испуг, представил ты картину:
        Сбежать уже никак, лишь только обернись...
        И жизнь на волоске, не сон, но ты проснись!
        Торчит кинжал в спине согнувшейся твоей -
        То значит, что шпион другой удачливей, хитрей.
        Твой долг сполна оплачен, и ты забудь о нем,
        Колени преклонишь не ты пред королем.
        Ты помнишь этот день, как будто бы сейчас,
        Ты помнишь свою гордость и роковой приказ.
        Ты их всегда, не думая, старался-выполнял.
        И многих на пути своем безжалостно убрал.
        Но вот и твой черед настал с удачею проститься,
        Безвыходно и глупо, но ты, брат, провалился.
        Подставил сам себя, от смерти не уйти,
        Враг ловок и хитер - сумел тебя найти.
        Лишь погибель - удел или цепи стальные.
        Ты больше, чем жизнь, любил игры такие...
        Хриплые слова баллады закончились всхлипом.
        Теперь он плакал. Человек в комнате совершенно точно плакал! Большая подушка глушила рыдания, но даже через толстую дубовую дверь гостевой спальни их было слышно. Последние слова он шептал сквозь слезы. Их уже было почти не разобрать, поэтому леди Агрейна - совершенно недостойное поведение для благородной, хорошо воспитанной дамы! - вплотную прижала ухо к замочной скважине.
        Закончив шептать свою печальную балладу, Кларенс замолчал. Каждый вздох сопровождался хрипом. Сердце леди Агрейны сжалось. Неужели это все происходит наяву, происходит не во сне?
        - Я знаю, что ты там! - вдруг воскликнул он.
        Леди Агрейна даже отшатнулась от двери. Не пристало взрослой и, несомненно, приличной даме подслушивать у чьих бы то ни было дверей, а уж тем более если это дверь комнаты в твоем собственном доме.
        - Позволите? - Она легонько постучала.
        - Да, разумеется, - послышалось из-за двери. - Это ведь твой заoмок.
        Леди Агрейна набрала в легкие побольше воздуха, будто не переступала порог, а прыгала в бушующую воду с самого высокого в мире водопада, и вошла в комнату.
        Он лежал, облокотившись на десятки подушек, и казался таким жалким, невинным... обманчиво невинным.
        - Ну, здравствуйте, миледи. - Он попытался подняться, но она ему не позволила.
        - Как ты попал сюда, Клэр? Что произошло? И что происходит сейчас? - Она говорила с ним впервые за очень долгие годы, и даже просто вымолвить его имя оказалось очень тяжело. Легче было называть его просто - «Некромант».
        Леди стояла в нескольких шагах от распростертого на кровати Кларенса, наблюдая за ним со злостью и болью. Она не хотела приходить к нему, но не могла не прийти.
        - Ты не хочешь поинтересоваться моим самочувствием? - лукаво прищурился принц Лоран. - Ты не желаешь поинтересоваться, как я поживал все эти годы? Не хочешь спросить кое о чем другом, моя дорогая Рейн?
        - Не смей меня так называть, Некромант! - Леди в гневе сжала кулачки.
        - Ты совершенно права, - вдруг отвернулся он, глядя на бушующую за окном грозу. - Ты во всем права.
        - Зачем ты пришел? - Слеза скатилась по ее щеке. - Зачем ты появился посреди моего зала? Зачем?..
        Она закрыла лицо руками, а он все так же смотрел на грозу.
        - Я пришел туда, где находится в плену мое сердце, - прошептал он. - Я пришел туда, где ты, надеясь перед смертью хотя бы взглянуть на тебя. Тогда мне не был бы страшен ни один демон на той стороне. Мне вообще уже ничего не было бы страшно. Я просто хотел вернуться домой. Но нет, я не умер, - зло усмехнулся некромант. - Почему-то я не отошел в мир иной, хотя совершенно точно раны мои были смертельны. Ты... это ты что-то сделала.
        - Это не я! - Леди превратилась вдруг в ледяную статую. Помертвевшую и бесчувственную. - Я бы никогда не позволила тебе выжить, я не стала бы спасать какого-то некроманта! Это ворон. Черная птица прилетела следом за тобой. У нее к лапкам были привязаны две фляги. Целебная жидкость в одной из них и спасла тебя.
        - «Какого-то некроманта»? - только и спросил Кларенс, остальная часть ответа леди Агрейны прошла мимо его ушей. - А помнится, раньше ты... ты меня...
        Женщина подошла к раненому, склонилась над ним. На ее лице появилась легкая, свободная улыбка. Такая родная, такая любимая. Неужели она вернулась? Неужели он смог растопить ее сердце? Она вспомнила его. Не того, кем он притворялся почти тридцать лет, а того, кем он был, когда они были вместе, когда любили друг друга! Может быть, он выжил не зря? Может быть, ему еще удастся все вернуть?
        Эти глаза, совсем молодые, такие прекрасные, такие глубокие. Они снились ему каждую ночь, их он видел каждый раз, когда опрокидывал себе в горло отраву, превращавшую его в некроманта Магнуса Сероглаза. Он видел их и не задумывался ни на секунду. Он все это делал ради них одних, этих глаз. К Бансроту и короля, и королевство, и народ, и... и всех. Только ради нее он вступал во тьму. Неужели ее любовь к нему вернулась?
        Леди Агрейна наклонилась к самому его лицу. Он видел каждую веснушку на ее щеках, видел каждую ресничку. Он смог различить в ее дивных глубоких глазах собственное отражение. Почувствовал исходящее от нее тепло и этот приятный фиалковый запах. Сердце Кларенса в безумии забилось, а горячая кровь вспенила заледеневшие и покрытые инеем жилы, застывшие, казалось, навеки в его жизни некроманта. Он помнил... он чувствовал...
        - Я всегда ненавидела тебя. - Лицо красивой женщины исказилось страшной яростной усмешкой. Сэр Кларенс отпрянул в сторону, в глазах потемнело от дикой боли. - Я тебя ненавидела и сейчас ненавижу, проклятый Некромант.
        За окном пропел привратный рог, кто-то приближался к Сарайну, замку графов Аландских.
        - Слышишь, Некромант? Это едет мой жених. Сэр Кевин Нейлинг, благородный наследник благородного рода, сын барона Фолкастлского - человек, который меня любит и которого люблю я. Многое изменилось в твое отсутствие, Некромант. Для тебя же будет лучше, если ты не будешь показываться из этой комнаты и исчезнешь туда же, откуда появился.
        Сказав это, графиня вышла за двери.
        Раненый закрыл лицо ладонями и тихо-тихо заскулил. Он плакал, теперь он мог себе это позволить.
        А леди Агрейна билась в немых рыданиях по ту сторону двери...
        Глава 2
        В пасти кошмара,
        или Прибывший издалека
        Портреты и пыль, почерневшие рамы -
        Осколки былого, свершившейся драмы.
        Их лица - лишь тени в плену отражений,
        Разбитых зеркал, пелены наваждений.
        Ты знал их. То отблески жизни забытой,
        Печальной, трагичной, никчемной, убитой...
        Ты видишь их вновь, словно взялся руками,
        И режут осколки ладони краями...
        Здесь в каждой крупице насыпано боли,
        Фрагменты полотен - все части юдоли.
        И в них ускользающий призрачный облик
        Кровавою дланью рисует художник.
        Выводит на сердце стальною иглою...
        Признанья и клятвы, что скрыты золою.
        Сожженных, заброшенных, сломанных зданий,
        Твоих преступлений. Твоих наказаний...
        Но старые рамы пощады не знают,
        Что злобные псы, рвут на части, терзают.
        От них не сбежать: это сны твои, грезы,
        Острее, чем явь, чем шипы черной розы...
        «Портрет».
        Баллада, написанная
        на старом клочке пергамента,
        найденном на запыленном чердаке
        одного из домов Дайкана
        Где-то в стране Смерти
        Черный тракт тянулся в безызвестность, рождаясь, словно смоляная река, истекающая из огромной мраморной арки. По бокам этого белого, как полированная кость, сооружения к багровому небу тянулись двадцатифутовые, походящие на человеческие хребты, колонны, на чьих гротескных капителях, выполненных в виде огромных ладоней, возлежал треугольный фронтон, украшенный тонким лепным барельефом. В его центре рукой неведомого мастера была изображена тонущая в тяжелых складках одеяния фигура с оперенными крыльями таких размеров, что казалось, будто они могут поднять в воздух не только своего обладателя, но и, должно быть, какой-нибудь город. Лица у этого существа не было, а вместо него - гладкий, как зеркало, овал. У ног крылатого в различных позах застыли семеро изломанных силуэтов, у каждого из которых четко проглядывала лишь определенная часть тела: у кого-то - рука с когтями, у другого - обтянутая тонкой кожей грудная клетка с провалом на месте сердца, у третьего - нижняя часть лица, где отсутствовали губы, и вместо них грубые десны переходили в загнутые, словно крючья, клыки; четвертый (согбенный в
рабском молении) обнажал хребет с выступающими из-под кожи шипами, вырывающимися из позвонков; у пятого был хвост, шестой являлся обладателем длинных, до самых щиколоток, волос, а седьмой - пары могучих перепончатых крыльев.
        Все эти семеро отталкивающих своей гротескностью и ужасающих уродствами существ попирали ногами ленту фриза в основании фронтона. Из нее тянулись скульптурные человеческие руки с подагрическими веретенообразными утолщениями на суставах кистей и безобразными пальцами, скрюченными и изломанными так, будто некогда они пытались ухватить податливый и зыбкий край надежды и застыли в этом мгновении извечной неудачи. Как уже говорилось, фронтон лежал на двух огромных мраморных ладонях, служащих своеобразными капителями белых хребтообразных колонн. По сторонам от этих каменных позвоночных столбов, будто бы подпирая их спинами, высились статуи крылатых созданий, облаченных в долгополые плащи с капюшонами. У всех этих фигур было по четыре руки, и в каждой они сжимали по кривому, как усмешка Бансрота, серпу. То были Хакраэны - жнецы смерти. Только не следует путать подлинных Собирателей Жизней и этих их двойников, высеченных из камня, ибо по существу своему они различны, и цели у них иные. Подлинные - это те, что всегда несутся, как чумной ветер, перед телегой-труповозкой Анку, предвосхищая агонию, обрывая
человеческие жизни и похищая последний вздох. Питающиеся людской неудовлетворенностью по прожитой жизни и бессмысленными сожалениями, они - Последние Вестники. Мнимые же - лишь облик подлинных, увековеченный в белом мраморе. Но здесь они стояли не просто так, и причиной тому являлись те, кто приходили в Край-Где-Все-Рано-Или-Поздно-Оказываются незваными, невзирая на устоявшиеся законы и запреты. Вот тогда Хакраэны-Из-Камня оживали, и их серпы обрушивались на дерзкого, разрывая его плоть на куски. Все же остальное время они были безжизненны и неподвижны, не имея всех тех привилегий, которыми отличались от них подлинные Собиратели Жизней, вроде дыхания, свободы движений, возможности ощутить земную твердь под ногами и твердь небесную под крыльями. Долгие века они служили лишь украшением Черной Арки, вселяя последний ужас в покойных и наполняя им их души.
        Больше в этом сооружении не было ничего, кроме, собственно, его сути - прохода. Сама арка: свод, статуи Хакраэнов, фризовая окантовка фронтона - все это походило на чудовищную раму огромного зеркала. Тонкая смолянистая пленка была жидкой и перетекала сама в себя, постоянно исходя то мелкой рябью, то прекрасно видимыми волнами, а порой в ней проглядывали даже чьи-то судорожные ладони и искаженные мукой лица.
        Черная Арка - так назывался этот проем, через который входят, но никогда не возвращаются обратно. Истинное начало Конца, черта, отделяющая этот свет от света того. Это был тонкий Край, за которым начинался Последний Путь - та самая дорога шириной тринадцать футов, вымощенная черным кирпичом.
        И именно благодаря этой Арке их называли Ступившими за край. Это были те, от кого каменные Хакраэны как раз и должны были охранять просторы Смерти, те, кто был вне закона по ту сторону, и те, кто утратил последнюю совесть, явившись в этот день сюда в таком количестве.
        Статуи мраморных стражей поворачивали к незваным гостям головы, из-под капюшонов лился едва слышный угрожающий шепот, но поделать холодные статуи ничего не могли - чужаки умели обманывать саму смерть - что им были какие-то ее жалкие прислужники.
        Черный кирпич дороги ложился под ноги, хотя идти вперед совсем не хотелось. По обеим сторонам Последнего Пути, точно застывшие волны могучего прилива, тянулись вдаль холмы, поросшие бесцветной травой и колючим терновником.
        Несколько человек уверенно, но не быстро шагали вперед, и в какой-то момент и сама Арка, да и начало дороги исчезли, и если оглянуться, то можно было бы увидеть лишь те же холмы, что и впереди, тот же горизонт, ту же безрадостную картину.
        Впереди всех шел Черный Лорд. Глаза его были закрыты, но он и не думал оступаться на камнях или хоть немного замедлять движение - он вслушивался. На грани сознания в разлившемся кровавом багрянце неба хлопали крылья, в неизмеримой дали по черному кирпичу стучали копыта... и колокол. Погребальный колокол бил в этот час на всех башнях страны Смерти. Деккер Гордем походил на черного дрозда в своем любимом бархатном камзоле, расшитом серебряной нитью; поверх камзола был наброшен Черный Плащ, который с момента перехода через Арку ожил и начал двигаться на плечах своего господина, шурша драпировкой и ежесекундно изменяя очертания складок и течение материи. Подчас в ткани будто бы проглядывали ехидно ухмыляющиеся рты, но проходил всего какой-то миг, и они вновь становились не более чем сгибами на шелке. Перед Черным Лордом в воздухе висел старый железный фонарь, а тонкий огонек свечи в нем походил на бьющегося в агонии крошечного бледного человека, запертого в черной клетке, и действительно - пламя напоминало обнаженную фигуру с ногами, вплавленными в воск. Бедный пленник все рвался и рвался, распаляясь
все сильнее и исходя жаром, но на его муки никто не обращал внимания.
        Пятеро старших некромантов, шагающих вслед за повелителем, выстроились кольцом и походили на конвой, ведущий в центре заключенного. Тот же, кто шел в окружении темных магов, сегодня должен был либо присоединиться к их числу, либо сгинуть в безызвестности и навеки утратить душу. Довольно завышенная цена за влияние и величие, и мало было тех, кто решился бы ее выплатить, но только не он. Он был готов, лично выдавив из себя все сомнения и страхи, словно яд из раны. И сегодня он станет Ступившим за край и будет первым, кому это удалось из всех тех некромантов, что пытались после Анина, который вошел в число старших более ста лет назад.
        Амбициозный темный маг почти добился своей цели, и для этого ему пришлось изрядно покрутиться, устраняя любую возможную помеху, просчитывая десятки ходов и всерьез обдумывая каждую мыслимую вариацию последующих событий... Осталось лишь одно. Последняя проверка и посвящение. Этот шаг отнюдь не легок, нет - ведь добрую сотню лет ни одному из пытавшихся стать Ступившими некромантов это не удавалось. Что ж, если и он оплошает, запасной план всегда наготове, а душу свою он так просто никому не отдаст. Его звали Магнусом Сероглазом, и до того, как стать некромантом, он был никем - просто тенью, которую все избегают, ненавидят и боятся. И хоть его всегда окружали роскошь и пышная обстановка, он носил дорогие наряды, а семья его была очень влиятельной и богатой, он всю жизнь чувствовал себя лишним и чужим под родной крышей. С самого детства он любил страшные истории о жутких тварях ночи, прислужниках смерти и безжалостных убийцах - этих темных магах, шагающих вокруг него, а сейчас он сам приблизился к ним, сейчас он шествует на расстоянии вытянутой руки от каждого из них. Сказки стали явью, и скоро он сам
станет страшной сказкой. Ну и роль он, само собой, примерил на себя соответствующую. Под сводами Умбрельштада его называли Черным Арлекином из-за злобного безжалостного юмора и жестоких насмешек, с которыми он проводил пытки, выпивал души людей, убивал, да и просто поддерживал общение с кем-либо из темного братства. А еще у него был свой особый грим: от белил его лицо превратилось в мертвенную маску, а через глаза проходили две нарисованные алым вертикальные линии, начинаясь от середины лба и достигая низа скул. Вызывая у других насмешку, недоумение или страх, себе Сероглаз таким нравился. Достойный образ для вжившегося в роль актера - так считал Магнус.
        Пока же о грядущем посвящаемый старался не задумываться, всецело погрузившись в изучение спутников, их поведения, характеров, но что важнее - отношения друг к другу. Еще никогда ему не приходилось бывать в обществе одновременно всех Ступивших за край. И пусть сейчас один из старших все же отсутствовал, пятеро, да и сам Черный Лорд - это было уже что-то. Серые глаза пристально оглядывали темных магов, подмечая мельчайшие изменения в их лицах, взглядах, движениях.
        Больше всего внимания к себе привлекал шедший прямо перед ним Ревелиан. Еще этого некроманта звали Джеком-Неведомо-Кто из-за того, что никто не знал его истинного обличья. Уже двести лет он носил тугую кожаную маску, вросшую в его лицо и ставшую частью шероховатой и сухой, как бумага, кожи. Ревелиан являлся обладателем дико вьющихся огненно-рыжих волос, походящих на гриву, неправильно сросшегося после многочисленных переломов кривого носа и злых темно-карих глаз, которыми тот пытался пронзить Магнуса, время от времени оборачиваясь к нему и косясь с недоверием.
        - Ну, позвольте... позвольте же мне это сделать, милорд. - Ревелиан, точно пес, желающий подлизаться к хозяину, увивался вокруг Деккера, кутаясь в свою темно-зеленую, расшитую золотом накидку.
        Глядя на его угодливые, льстивые происки, Магнус не мог не скривиться от презрения - Джек-Неведомо-Кто был поистине мерзким существом. Этот злобный выродок, появившийся на свет, должно быть, от бешеной волчицы, а не от человека, выделялся своим по-звериному безумным нравом, неоправданной жестокостью и неуемной жаждой убийства даже в сравнении со всеми остальными маньяками Умбрельштада. Будь воля Магнуса, Ревелиана уже давно посадили бы на цепь, или лучше - просто перерезали бы ему глотку и навсегда забыли о его существовании.
        - Мне всего лишь нужно снять маску, милорд, и тогда Белый Паук мне сам все отдаст. Я хочу наконец сорвать ее, взглянуть на мир истинными глазами, вдохнуть воздух настоящими легкими, пришло время мне открыться, вот и повод...
        - Нет, - холодно ответил Черный Лорд, по-прежнему не открывая глаз. - Ты не снимешь свою маску, Ревелиан. И только посмей меня ослушаться.
        Джек-Неведомо-Кто не унимался:
        - Но Черный Патриарх меня уверял, вы сами мне обещали, милорд, я мог бы...
        - Я сказал: нет, - отрезал Деккер, резко повернувшись к рыжему некроманту, отчего тот отшатнулся, словно его обдали кипящим варом из котла. Глаза Черного Лорда были закрыты, но ярость, спрятанная за веками, была и так превосходно ощутима. - Это сделает Сероглаз. Мы ведь не зря все это затеяли.
        - Милорд, - осторожно начал Дориан Сумеречный. Он шагал за спиной Магнуса, бок о бок с Анином Грешным. Дориан был облачен в вороненые латы, ставшие за долгие годы ему второй кожей; поверх доспехов была надета накидка цвета темнеющего неба. - Белый Паук гораздо хитрее нашего Черного Арлекина, а за каждую его ошибку отвечать нам. На поле битвы.
        - В последний раз, когда мы проделывали подобное, едва не рухнула Арка, - поддержал Анин Грешный.
        На плечах ссутуленного некроманта громоздился тяжелый черный плащ с оторочкой из вороньих перьев; бледные, по-девичьи изящные руки он держал перед собой, согнув их в локтях и скрючив пальцы так, словно это были птичьи лапки. С каждым шагом темный маг звенел остроносыми латными башмаками по черному камню дороги.
        - Я рискну, - усмехнулся Деккер. - А Арка и не такое видала... Главное, чтобы наш юный друг справился.
        - Ты боишься смерти, Сероглаз? - отстраненным тоном спросил идущий по левую руку от Магнуса высокий с виду молодой человек с очень красивым лицом и белыми, как свечной воск, длинными волосами. На нем была черная мантия с капюшоном, и он что-то все время неразборчиво бормотал, обращаясь будто бы к самому себе.
        Этот пригожий парень с задумчивым выражением лица и ровным бархатистым голосом был самым ужасным из всех некромантов Умбрельштада, быть может, благодаря своему обычному равнодушию к людям, их жизни, смерти, телу и душе, а возможно, и подчас пробуждающейся в нем ярости, что пылающим бураном сметает все на своем пути. Нужно признаться, что Коррин Уитмор, или Белая Смерть, как звали его в королевстве Ронстрад, был единственным, кому симпатизировал Сероглаз. Было между ними что-то общее, возможно - скрытая неприязнь к предводителю, а быть может, и нечто другое. Магнус обещал себе в скором времени в этом разобраться.
        - Нет, я не боюсь смерти, Коррин, - ответил Сероглаз. - Иначе, как бы я с бьющимся сердцем и цельной душой оказался здесь?
        - Ловко, - скривился идущий по правую руку от Магнуса человек в алом камзоле и таком же бархатном плаще с зубчатой пелериной на плечах. Это был Aрсен Кровавое Веретено, лучший и единственный друг Деккера Гордема. Его русые волосы были собраны в хвост, а на лице застыло недовольство. Сероглаз ему не нравился, он ему не доверял и, признаться, правильно делал. - Но хватит швырять в этот воздух выспренности, прибереги свое красноречие для Белого Паука, тебе оно понадобится.
        Так они и шагали по черной дороге меж серых холмов, подчас встречая не осознающих ничего кругом мертвецов, бредущих куда-то без надежды когда-нибудь дойти. А еще зеркала. Десятки больших, в человеческий рост, зеркал в старинных резных рамах, словно чудовищные крылья, тянулись по воздуху за процессией незваных гостей, отражая и лишь преумножая всю ту безысходность и тоску, что выплывала из-за горизонта.
        Их было семеро, темных магов: Черный Лорд, Коррин Белая Смерть и Арсен Кровавое Веретено, Ревелиан (он же Джек-Неведомо-Кто) и Анин Грешный, Дориан Сумеречный и он, испытуемый, уже не обычный некромант, но еще не Ступивший за край, Магнус Сероглаз. Но помимо них, здесь был еще кое-кто.
        Следуя в кольце темных магов, Сероглаз держал за руку маленькую девочку лет пяти, облаченную в грязное рваное рубище. Бедняжка была бледна, ее кожа походила на сухой лист пергамента, а глаза впали, будто от тяжелой болезни. Морщины, которые должны были появиться в уголках глаз, возле складок рта и на лбу не менее чем через двадцать пять лет, проявились столь четко, словно нарочно нарисованные. С каждым выдохом из легких вырывался хрип, и временами малютка мучительно, надрывно кашляла; на ее губах и подбородке с очередным спазмом оставалась отхарканная кровь. Дышать этим воздухом для живого было очень трудно, ведь с каждым мгновением в ее горло и легкие попадали мельчайшие незримые частицы - пыль пожранного Черными Просторами времени, которые не щадят ничего на своем пути, а в особенности - нежной плоти слабого, хрупкого, как перышко, ребенка. Судя по всему, кроха не понимала, где находится и что с ней сейчас происходит. Она безвольно шла, куда ведут, сжимая крепко, точно последнюю соломинку, ледяную ладонь Сероглаза. Она глядела перед собой, явно не видя ничего кругом, а в ее глазах не осталось
ничего, кроме пустоты. Некромант в арлекинском гриме часто поглядывал на нее.
        - Не бойся, малышка, все будет хорошо, - прошептал он сочувственно. - Ты только не бойся ничего и...
        - Не смей! - процедил Кровавое Веретено. - Не смей обманывать ее. Должно быть, Черный Лорд плохо объяснил тебе правила, Сероглаз. Я исправлю его упущение. Запомни, Сероглаз, да хорошенько, если хочешь пробыть Ступившим за край дольше одного дня. Мы - темные маги и убийцы. Мы - маньяки, безумцы, полные ненависти. Но мы не лицемеры. Ничего хорошего ее не ждет. Если она выживет после сегодняшнего, то все равно уже никогда не придет в себя. Она никогда не сможет оглянуться кругом и оценить всю прелесть мира, в котором она родилась. Ни запахов, ни звуков, ни цветов. Все станет для нее серым, не останется ни дня, ни ночи, лишь вечный обморок наяву. Она не скажет ни слова и ничего не услышит. Никогда. Ее рассудок навсегда разбит с того самого момента, как она при жизни прошла через Арку, а эмоции... что ж, даже у черной обгоревшей ветки дерева будет больше эмоций. И чтобы избавить ребенка от мучений и бессмысленного существования, по возвращении я не стану оттягивать долго и сразу же проткну ей сердце кинжалом, а ты закопаешь ее труп под каким-нибудь деревом на болотах и никогда о ней больше не
вспомнишь. Поэтому ничего у нее не будет хорошо. Не смей лицемерить, Сероглаз, оставь это спесивым воинам господним и лживым церковникам.
        Магнус лишь крепче сжал зубы, чтобы ничего не ответить, и сильнее - ладонь девочки, чтобы та хотя бы на далеком горизонте сознания все же почувствовала, что она здесь не одна.
        - И зачем все это нужно, Магнус? - недоуменно спросил Дориан Сумеречный. - Я имею в виду твой неуместный шутовской грим. Это выглядит мерзко и отвратительно...
        - Именно поэтому. - Сероглаз обернулся; его черные губы искривились в усмешке. - Именно потому, что мерзко. Именно потому, что отвратительно.
        Он не сказал того, что в действительности хотел. Вопрос так и не был задан и остался черстветь на дне души посвящаемого. Он так и не узнает никогда, отчего же из всех актеров в балагане Деккера у него грим - самый явный.
        - А моим птицам нравится, - дернув головой, точно его ужалил в щеку слепень, проговорил Анин. - Ворoнам нравится Сероглаз, они называют его «наш Печальный Собрат» и «господин Скорбь». По кому же ты скорбишь, Магнус?
        - Не твое дело, Грешный, - резко ответил Сероглаз, будто выпад сделал. - Убери подальше свой острый нос от моей души. Не про тебя она!
        - Пепел и тьма! - восхищенно сказал Черный Лорд. - Мне нравится, клянусь этими просторами! Вы не можете не признать, братья, что наш новый Ступивший за край - истинная находка. «Моя душа не про тебя», - что бы это могло значить? Пепел и тьма! Чем бы ни закончилось сегодняшнее предприятие, Сероглаз, знай, что ты пришелся мне по нраву. И если твое тело еще до Печального заката пожрут бестии разложения, а душа будет распята на кресте горы Дегре-з’ар, я лично положу на твою могилу две черные розы. Если же ты обставишь саму смерть сегодня, то я предоставлю тебе трех молодых, но что важнее - любящих и ненавидящих людей и их вкусные, словно душистое мясо золоторогого оленя, души для того, чтобы ты поглотил их.
        - Вы щедры и милостивы, милорд, - склонил голову Магнус, скрывая ярость и ненависть в глазах.
        - Черный Арлекин, который смеется над самой смертью... - Кровавое Веретено усмехнулся Деккеру. - Такого еще не бывало, верно, братец? Только вот нашему почтенному весельчаку стоит поостеречься: повелитель здешних просторов, Карнус, не терпит шуток над собой.
        - Всенепременно, - зло проговорил Сероглаз, лелея в душе план убийства собеседника: это должно было бы быть нечто на самой грани мучений, когда душа сама пытается вырваться из тела, чтобы прекратить непереносимую боль.
        Арсен, правая рука Деккера, ему никогда не нравился, и он не считал нужным это скрывать.

«И никто из вас, самодовольных глупцов, даже не догадывается, что когда-нибудь я посмеюсь над вами, - подумал Черный Арлекин. - В тот миг, когда вы все будете лежать, обезглавленные, в гробах на глубине шесть футов, посыпанные солью и приготовленные к сожжению, вот тогда я посмеюсь».
        Мысли Сероглаза прервало открывшееся взору странное явление. Прямо перед процессией в воздухе появилось нечто вроде огромного рубца, из которого в мир потекла алая кровь и начала будто бы наполнять собой невидимую форму для литья, приобретая облик и фигуру человека.
        - Что ты узнал, Багровый? - Деккер вскинул перед собой руку, и фонарь облетел его кругом, зависнув за спиной. Тень, отбрасываемая на дорогу Черным Лордом, перескочила, удлинилась и накрыла собой кровавого человека.
        С каждым мгновением чернота наползала на высокую сутулую фигуру, и вскоре стало возможным различить детали облачения: широкие рукава багровой накидки, плащ с низко надвинутым на лицо капюшоном, сапоги с отворотами и тонкие белые перчатки. Что же касается лица появившегося столь странным образом некроманта, то можно было разглядеть лишь иссеченный старыми шрамами подбородок и зашитый толстыми нитями рот. Новоприбывший отбросил полы плаща, и из-под них вылетели два кривых кинжала. В следующий миг клинки вонзились в саму плоть пространства и начали рвать ее, вырисовывая в воздухе перед Ступившими за край буквы, соединяющиеся в слова.
        В черных ранах мира все прочли:

«Их тысячи. Пехота, кавалерия, злобные крылатые твари. Их ведет Седьмой Сын. Скоро они будут здесь».
        - Скоро - это когда? - совсем некстати поинтересовался Магнус.
        - Скоро - это еще не здесь, но уже и не где-то там, - пространно пояснил Анин. - Заруби на своем клюве, Ступивший, в Печальной стране время течет совсем не так, как по другую сторону Арки. Оно, как и смерть, - такая же неизбежность, для которой не выверен срок. Здесь есть «раньше», «сейчас» и «вскоре», но нет ни привычных тебе минут, ни всяких там «вчера», «сегодня» и «после обеда». Ты просто знаешь, что нечто должно произойти, и ждешь этого. Если хочешь, чтобы скорее, - просто делаешь пару шагов навстречу по черной дороге.
        - Все верно. - Деккер повернулся к собратьям, но веки Черного Лорда были по-прежнему закрыты - и как он только сумел прочесть, чтo написал в воздухе его верный последователь, имя которому было Лоргар Багровый, он же Господин Тень? - Каждый помнит, чтo от него требуется? Сероглаз... - Черный Лорд указал рукой на северо-восток. - Запомни важнейший закон страны Смерти: неотступно иди по следу, и тогда след выведет тебя к Последнему следу. Тот след черен, словно обморок, но также и бледен, как удушающее забытье. Тот след холоден, точно озноб при лихорадке, но также и горяч, будто жар при агонии. Ты идешь по следу всего лишь миг, совершая каждый шаг целую вечность. Не забывай об этом. Теперь иди и принеси нам то, что должен.
        Магнус кивнул, закрыл глаза и исчез, оставив Ступивших за край одних. Брошенная им девочка едва не упала, утратив опору и поддержку заботливой руки. Арсен схватил ее за плечо.
        - Иди по следу, Сероглаз, а мы отвлечем их... - Деккер воздел руки к багровому небу и негромко зашептал жуткие слова, от которых каждый из присутствующих ощутил дичайшую боль - словно чьи-то ледяные руки проникли в грудь и крепко сжали сердце:
        Да не выклюет черный лебедь мне глаз,
        И в сердце мое не войдет его клюв,
        Пусть душа рвется в клочья, и дыхания спазм
        Не позволит сказать мне: «Прости» и «Люблю».
        Здесь стою я, чтоб жизнь чью-то ночью забрать,
        Здесь шепчу я о том, что застыла слеза.
        Черный клюв продолжает плоть мертвых терзать,
        Чтобы смерть лицезреть, не нужны мне глаза.
        Деккер разомкнул веки, и пораженным некромантам предстали его пустые глазницы - зловещие черные дыры на мертвенно-белом лице. Где-то на их дне в эти самые мгновения зарождалась чума. Но не тот мор, что сжигает тела людей по обратную сторону жизни, а тот, который превращает в пепел их души на этих просторах.
        - Начинается... - сказал Черный Лорд и обернулся к северу. Его тело начало утрачивать четкие очертания, превращаясь в расплывчатое чернильное пятно, исходящее дымом, гарью и жуткими мучительными криками десятков женщин, в этот миг сгорающих заживо где-то далеко, и детей, чьи крохотные тела сейчас облизывает беспощадный огонь, пока еще живых, но ненадолго. - Готовьте зеркала, братья! Арсен - держи девчонку, да покрепче. Без нее нас сметут в один миг.
        - А с ней? - Дориан Сумеречный с сомнением посмотрел на зловеще алеющий горизонт. - Нас всего семеро, а там...
        - С ней - мы утопим их в их же собственном прахе, - зловеще улыбнулся Черный Лорд. - Тяните из ее души силы, братья. Мы докажем этим невеждам, что темное искусство действует и по эту сторону Арки. Славная будет резня! Пепел и тьма!!!
        Из-за далекого холма показались всадники - черные фигуры на сотканных точно из дымной мглы конях. Действительно начиналось...

* * *
        Некромант в арлекинском гриме открыл глаза и тут же понял, что оказался в нужном месте. Верно сказал Деккер: след и цель - единственные две вещи, благодаря которым можно за считаные мгновения попасть в нужную точку страны Смерти. Главное - не сойти со следа и точно знать, чего хочешь.
        Изначально не предполагалось, что местечко будет радушным, но от открывшейся взору картины даже Сероглаз, бывавший в Печальном краю уже не раз, оцепенел и застыл на месте в нерешительности. Неподалеку расстилало густые на вид и черные, как мысли убийцы, воды озеро Керве-гат. Берега по кругу были столь пологими, что жидкая блестящая агатом гладь казалась продолжением земли. Создавалось ощущение, что в первое же мгновение после того, как дошагаешь по серой каменистой земле до воды и ступишь в нее, провалишься в бездонную пропасть, словно у самого уреза воды начинается отвесный обрыв. Берега походили на огромную глазницу черепа, а само озеро напоминало тягучие чернила, налитые в нее до самых краев и едва не перетекающие за них. Над озером плыли волны тумана, и подчас в них проглядывали фигуры различных существ; порой Сероглаз узнавал зверей, однажды показался человек...
        Возле самой кромки воды у южного берега на десятки футов высилось огромное одноименное с озером дерево с иссиня-черной корой и немыслимо разлапистой кроной: сотни скрюченных, пересекающихся и где-то сплетающихся ветвей рисовали на багровом небе сложный рисунок, будто бы вышитый нитью на бархате. Сам по себе жуткий силуэт этого застывшего с неизведанных времен многорукого исполина вызывал трепет, а уж некоторые части его зловещего деревянного тела повергали в состояние на грани панического страха. Меж черных ветвей были растянуты белесые, как седина, нити, удерживающие коконы, которые напоминали человеческие фигуры. Их были десятки, сотни, этих обтянутых липкой сетью паутины мух, развешанных, словно трофеи или скорее - заготовленное на потом угощение.
        В этот же миг Магнус отчетливо представил себе, как его ноги, руки, прижатые к телу, плечи, грудь, шею и голову насильно закутывают в липкую и вонючую, точно оставленный на солнце труп, пленку, раз за разом оборачивая очередным слоем паутины, пока он, обездвиженный паучьим ядом, не оказался полностью стянут тугим коконом. Перед глазами все поплыло, утрачивая четкость очертаний и приобретая пурпурный оттенок. Попался... глупец, не успел даже мысли привести в порядок после перехода и оглядеться, как угодил в западню, ловко расставленную мертвым, но оттого не менее хитрым интриганом. А ведь предупреждал его Черный Лорд еще перед самым началом их предприятия:

«Помни, Сероглаз. Ум Старика настолько изворотлив, что обмануть тебя ему не составит ни малейшего труда. Единственное, на что его можно подцепить, - это скука. Если ты покажешься ему интереснее, чем показался в свое время каждый из нас, он отдаст то, что тебе нужно».
        Тут словно бы кто-то дернул за длинную нить, и, повинуясь чужому воздействию, Магнус безвольно шагнул вперед. Боль была жуткой, точно из твоего разрезанного брюха дюйм за дюймом вытаскивают кишки или с силой тянут за не отделенную при рождении пуповину. Совершая изломанные марионеточные движения, Сероглаз преодолел почти две сотни ярдов и оказался у основания дерева. Мнимый кокон опал, и боль отступила. Легкие будто открылись в первый раз в жизни, и воздух в них хлынул обильным потоком, отчего на глазах выступили слезы, а в горле даже слегка закололо. Утратив поддержку, Магнус рухнул на землю и захрипел, судорожно кашляя. Таким - коленопреклоненным, с мутным сознанием и закатывающимся взором - он и предстал хозяину дерева.
        - И ничего в тебе нет особенного, а жаль, - раздался над головой шипящий с присвистом, как звук прохудившейся флейты, голос. - А я-то грешным делом полагал, что Деккер пришлет кого-то более... выносливого.
        Подбородка Магнуса Сероглаза коснулась жгуче холодная рука, тонкие пальцы подняли голову некроманта.
        - Я здесь, милый Черный Арлекин, ты видишь меня?
        После этих слов перед глазами темного мага все перестало расплываться, взгляд сумел сфокусироваться, а сознание остановило свое лихорадочное мельтешение и смогло проясниться. Первое, что увидел Магнус, это длинные, как спицы, и немногим их толще пальцы, по-прежнему поддерживающие его подбородок. Их было четыре, и каждый имел по семь обтянутых тонкой белесой кожей суставов. По виду своему они напоминали паучьи ноги.
        От ужаса Сероглаз отпрянул и вскинул перед собой руку в бессмысленном защитном жесте. Бессмысленном по двум причинам: во-первых, подобное ни в коей степени не смогло бы остановить существо, живущее у корней дерева Керве-гат, во-вторых, на него никто не собирался нападать. И это Магнус понял уже примерно на пятую секунду своего глупого сотрясания и столь потешного для мертвого Белого Паука страха.
        - Что, храбрости поубавилось, а, Черный Арлекин? - проговорил хозяин дерева и сел на огромный корень, торчащий из-под земли, точно нить, выбившаяся из пряди гобелена.
        Тот, кого звали Элех-Анором Каином, оказался высоким стариком с бледной желтоватой кожей, походящей на яичную скорлупу. У него было заостренное, узкое лицо со сглаженными скулами и длинными, напоминающими паутину волосами. Глаза Белого Паука выглядели как две налитые чернотой немного выпуклые сливы, лишенные зрачков, а нос зиял провалом, как у прокаженного. Но самым пугающим и отталкивающим во всем облике хозяина Керве-гат являлось его облачение. Оно отличалось тем же цветом, что и лицо этого существа, и представляло собой желтоватые свободные одежды очень грубой ткани, казавшиеся продолжением его кожи. Да нет - они и были его кожей! Так мог бы выглядеть невероятно толстый человек, разом похудевший. Складки достигали земли и походили на подол длинной мантии. Тонкие четырехпалые руки выглядывали из широких кожаных рукавов, точно из манжет обычного наряда.
        Сероглаз сглотнул вставший было в горле ком и осторожно поднялся на ноги, готовясь в случае чего тут же исчезнуть, благо он держал след, как пес - последнюю в своей жизни кость.
        - Не спеши, ты ведь только пришел... - проворчало существо у корней дерева, показывая, что оно с легкостью читает мысли. Магнус знал об этой его способности, ведь Деккер и Черный Патриарх предупредили Сероглаза. - Что-то все торопятся, никто не хочет поболтать со стариком Каином. Всем куда-то нужно, всех зовут войны и женщины, мечи да постель... Что там еще интересует живых? А я тут один... совсем один... Где же вы, мои верные ученики? Ты - Ненфилис, разорванный на куски и растасканный по всей стране Смерти! Ты - Невергрин, чьи оторванные руки были зашиты тебе же в живот! И ты - проныра Невермор, столь ловко сумевший ускользнуть от смерти и от меня, обитающий там где-то, под живыми небесами в мире дышащих и теплых!
        Хранн Великий, сколько же наигранности и фальши было во всех этих сожалениях - старик явно заранее подготовил речь, и в каждое из произнесенных им слов он вкладывал не больше чувства, нежели в сухие камни, разбросанные то тут, то там у корней Керве-гат. Сероглаз даже прищурился от презрения. А еще говорили, что Элех-Анор Каин - мастер обмана...
        Попытавшись привести мысли в порядок, Магнус начал оглядывать дерево и вздрогнул: уж лучше было не видеть. На поверку Керве-гат оказался дубом, но при этом вблизи его мало что объединяло с этими гордыми и величественными исполинами из мира живых. В черной коре проглядывали очертания изогнутых, растянутых и переплетенных между собой тел: мужских, женских и детских. Их лица, одеревеневшие и искаженные, застыли в мгновении немого крика и ужасного мышечного спазма. Их руки обнимали друг друга за плечи, а ноги прижимались к ногам других несчастных. Все они слились воедино, и именно из них был составлен этот жуткий, омерзительный, но не отпускающий взор дуб. Изломанные плечи были развилками, руки - ветвями, а разорванные воплем рты - дуплами и трещинами в коре. Даже мысли не возникло, что все это просто резьба и дерево иссечено ею от корней и до самой кроны, скорее создавалось ощущение, что десятки людей собрали и поставили вместе, одних на головы другим, третьих заставили обхватить ногами тела четвертых, а потом все это чудовищное сооружение заживо залили кипящим воском, в конце покрыв угольной
краской.
        - Ты не прав в своих выводах, мой впечатлительный гость, - проговорило существо у корней. - Никто никого не высекал из коры, никто никого не заливал воском. Это дерево так и растет испокон веков. Когда-то, говорят, здесь из земли появился прекрасный статный юноша, порожденный эманациями боли и кошмарами этих мест, пропитавшими грунт насквозь. Его ноги были корнями, а тело произрастало из почвы - он никогда не был человеком, будучи рожден деревом. Шли годы, и он ширился, тянулся к небу, а от него начали ответвляться другие. И так продолжалось пять тысяч лет, пока этот дуб не стал таким, каким ты видишь его сейчас. Дерево, взращенное болью, или Керве-гат.
        - Ты давно здесь живешь? - отчего-то именно это спросил Сероглаз, тем самым нарушив изначальный план ведения беседы с этим покойником.
        - Я нахожусь - так будет вернее - здесь полторы тысячи лет, с самого момента своей... смерти. Что тебе рассказали обо мне, мальчик? Должно быть, много интересных и ужасных историй... Люблю подобные сказки.
        - Мне сказали, что ты - первый из некромантов. Элех-Анор Каин, Белый Паук, легендарный мастер темного искусства, с которым не мог совладать даже сам бог смерти Карнус. И когда ты устал от жизни, то заключил договор с ним и по доброй воле ушел сюда.
        - Все так, все так... Но я не был первым. Я просто провел грани, а если точнее - первым сумел проникнуть на эти благодатные равнины, - он совершил широкий жест рукой, - и научил своих последователей. Согласно твоему пониманию, я разграничил Ступивших за край и всех прочих. Вот так-то, мой милый Черный Арлекин. Но раз уж ты пришел ко мне, давай все же я сперва объясню тебе правила и кое-какие причины, о которых ты имел до этого лишь смутное представление по скупому описанию Семайлина Лайсема, вашего Черного Патриарха. Итак, Деккер сказал тебе, что мною движет скука и что я готов говорить с любым могильным червем, что подползет ко мне на сотню футов? Не спорь, не нужно... Я ведь все знаю. Но, смею тебя заверить, это не так. Мною движет лишь стремление по достоинству оценить свое Наследие, выражающееся в вас, нынешнем поколении Ступивших, продолжающих мое дело.
        - Твое дело в достойных руках, - горделиво заявил Магнус. - Я могу говорить с мертвыми и управлять страхами. А я всего лишь пять лет в ордене...
        Ответом ему стал мерзкий гортанный хохот, эхом разлетевшийся над озером.
        - Крысеныш... Твоя наивность не делает тебе чести. Деккер в первое свое появление в стране Смерти похитил Списки Мертвых у Кузнеца Душ. Во второе появление украл у Карнуса тринадцать легионов тех, кого ты знаешь под именем Прoклятые. А в какой раз ты здесь уже? В восьмой?
        - В девятый, - скрипнул зубами Магнус. Ярость в его душе слилась с унижением.
        - Не стоит так убиваться, мой дышащий друг, - проскрипел-расхохотался собеседник, перебирая изогнутыми серыми пальцами натянутые, словно струны, нити паутины, отдававшиеся легким перезвоном от его прикосновений. - В здешних краях так не принято - вокруг все и без того... хе-хе... мертвей не бывает, - омерзительный смех оборвался столь же неожиданно, как и начался, обернувшись холодным безразличием. - Меня нисколько не волнует твое тщеславие. Ты не удивишь старика своими познаниями, способностями и прочей пылью. Мне интересна только твоя история. Жизнь, стремления, мечты. Лишь это способно насытить мою изголодавшуюся душу.
        - Моя жизнь? - Сероглаз оторопел. - Но я полагал...
        - Ты в очередной раз ошибся, Черный Арлекин. Но твоя неопытность нынче сыграет тебе на пользу - я пощажу тебя. Я не стану подвешивать тебя на дереве и даже не съем, хотя ты вроде очень сочный... Вместо этого я дам тебе возможность забрать свой трофей. Сумеешь честно ответить на мои вопросы - получишь то, за чем пришел сюда. Как в старой и не слишком-то правдивой сказке, а? И заметь - я не сказал
«верно ответить», я сказал - «честно». И хорошенько запомни: нескольких ответов быть не может, так же как у любой личности не может быть больше одного лица. Только одно - подлинное, остальные - лишь маски, призванные вводить в заблуждение, тебе ведь это прекрасно знакомо, не так ли? Смотри, не вздумай солгать. А еще - и это важно - я знаю о тебе все.
        - Тогда зачем нужен этот цирк? Если ты и так все знаешь...
        - Вот именно потому, что яo знаю, но хочу, чтобы узнал и ты! - Элех-Анор Каин резко подался вперед и угрожающе клацнул зубами, точно паук жвалами, прямо перед лицом некроманта - напрасно, Магнус прекрасно почувствовал фальшь в этой якобы вспышке гнева. В сидящем перед ним существе, казалось, вообще не осталось ни капли искренности, как и правдоподобия в его напускной человечности. Но самым страшным здесь было непонимание - Сероглаз никак не мог взять в толк, почему же он до сих пор жив и все еще способен связно мыслить и говорить. Несомненно, монстр имел свои причины не убивать его, но движущие им мотивы невозможно было разгадать.
        - Но раз уж мы договорились по-честному... - паук решил сменить деланый гнев на столь же искусственную милость. - Неужели ты до сих пор не понял, что это твое так называемое посвящение - лишь спектакль, устроенный специально для тебя и по моему желанию?
        Твой хозяин считает, что придумал хитроумный план, но я лучше него знаю здешние законы. Сейчас он отвлек на себя все внимание Чернокрылого Бога, пока ты, незамеченный, явился ко мне в гости. Смею тебя уверить, Черный Арлекин, долго он не продержится.
        - Что ж, полагаю, это не самое плохое место для последнего боя.
        - Не ценишь принесенные ради тебя жертвы? Похвально, мой милый Черный Арлекин. Но знай, что мой дневник, который вы зовете «Книгой Каина», - всего лишь наживка, простая приманка для нашей встречи. Но вот ты здесь и... ты теперь мой, милый Черный Арлекин.
        Что бы там ни говорил себе Магнус, как бы ни храбрился, при этих словах он почувствовал, как земля стремительно ускользает у него из-под ног.

«Ты мой», - прошипел нависающий над ним белый, истекающий ядом монстр. Эта фраза прозвучала бы куда точнее, если бы мертвец при этом еще и почавкал, пережевывая кусок его плоти: «Ты мое любимое блюдо, дорогой Сероглаз, ты мой изысканнейший десерт». Попался! Попался, болван! След! Где же он, Бансрот подери?! Исчез, как и следовало ожидать, в самый нужный момент...
        - Ну-ну. Куда это ты собрался? Не торопись, я ведь еще не успел даже начать... - Каин явно забавлялся с ним, смерть и муки тысячи лет были его любимой игрой, наподобие той, что паук ведет со своей запутавшейся в тенетах, парализованной ядом и страхом жертвой. - Как ты понимаешь, я не мог упустить возможности увидеть нового члена братства. Я просил у Деккера амбициозного мальчишку с бунтующей душой, в котором заложен потенциал истинного убийцы и некроманта. Мне хотелось живой истории, полной боли, непонимания и страхов. Что ж, глядя на тебя, признаюсь: твои тайны, помыслы и грезы превзошли мои самые смелые ожидания. Давно я не получал подобного удовольствия от чтения чьей-то души - еще со времен Анина с его птичьей судьбой. Ты, мой милый, стал мне настоящим подарком, уж прости.

«Нет! Нет! Нет! - рыдал и бился кто-то внутри, затравленный и напуганный. - Я не хочу, нет! Я здесь не останусь!»
        Магнус лишь ухмыльнулся в ответ собственным мыслям, этой презренной первой реакции, и словно взглянул на себя глазами своего неживого собеседника - жутким, клубящимся тьмой взглядом, пронзающим душу. Что это там за падаль скорчилась в жалких стенаниях на земле? И это Черный Арлекин? Нет, это неумеха-клоун, вымазавший себе лицо белой краской. Где твоя злость, где веселость, где презрение к окружающим, к самому себе и собственной смерти? Ты ли там, брат Сероглаз, или же в паучьих ногах валяется никчемная тварь, годная лишь на то, чтобы трусливо бежать и раболепно молить? И тут же пришло понимание - нет, это совсем не он. Черный Арлекин не боится ни здешних унылых просторов, ни их не менее скучных хозяев. Когда-нибудь потом - может быть, но сейчас нет. Сейчас он посмеется вдоволь и сыграет так, что его единственный зритель надолго запомнит их встречу.
        - Давай свое испытание, Белый Паук, - с вызовом вскинул голову Черный Арлекин, - и хватит болтать, с моих ушей уже свисает столько твоей липкой паутины, что они устали.
        - Дуб Керве-гат еще не успел состариться, пока ты решал, - довольно ухмыльнулся Каин. - Итак, сперва ответь мне, чего ты хочешь добиться? Чего достичь?
        В этот миг кто-то негромко всхлипнул позади некроманта. Сероглаз резко обернулся, готовясь обороняться, но увидел в нескольких шагах от себя лишь серую фигуру, точно сплетенную из озерного тумана. Это была высокая стройная женщина, стоявшая к нему спиной и не замечавшая ни Сероглаза, ни Каина. Она склонилась к кому-то незримому и совершала тонкой полупрозрачной ладонью плавные движения, точно гладила по лбу ребенка или больного... Призрак всего лишь, успокоился Магнус, но тут вдруг туманный образ повел себя очень странно: вскинулся, обернулся - лица у него не было, лишь мглистый провал, - и закричал на кого-то, глядя мимо Черного Арлекина:
        - Нет!!! Этого не может быть!!! - ее голос походил на порыв ветра. - Он ведь еще полчаса назад был в сознании! Он не дышит! Он холодеет! И сердце... оно перестало биться!
        - Я ничего не знаю, миледи, - попытался оправдаться сплетшийся тут же из тумана другой призрак - немолодой толстой женщины, судя по одеяниям - служанки. - Я отлучалась по зову камергера. Госпожа, я думала, он просто спит! Простите меня!
        - Я же тебе велела не отходить от него ни на шаг! - Призрак леди кричал в гневе и отчаянии.
        - Быть может, целебные травы...
        - Нет! Никаких трав! Поздно уже! Вoрона мне!
        - Простите, миледи, какого ворона?
        - Того, что вернул его к жизни! Отлови мне всех воронов в округе! Только быстрее! Спеши! Иначе прикажу высечь!
        Призраки, судя по всему, жили своей собственной жизнью, и больше их ничего не волновало, даже внимание некроманта. Они, должно быть, решили посмеяться над ним, ничего - он тоже умеет шутить.
        - Шумновато здесь, не так ли? - скривился Магнус.
        - О чем ты? - не понял Каин.
        - Да призраки разные никак не угомонятся...
        - Что? Здесь нет никаких призраков. В стране Смерти - лишь мертвые и подобные тебе, пора бы уже знать об этом, Черный Арлекин, но не думай, что при помощи подобных глупых выдумок тебе удастся ускользнуть от ответа. Говори!
        - Я хочу стать Ступившим за край, - медленно и осторожно, точно не говоря, а проверяя на зыбкость почву под ногами, поведал Сероглаз. - А после, когда Деккера не станет, если когда-нибудь судьба сподобится сделать мне такой подарок, я сам встану во главе Умбрельштада.
        - Не лги мне, - прошипел Белый Паук. - Но, быть может, ты не понял, мой милый? Я имел в виду, отчего ты хочешь убить всех из ордена?
        Магнус отшатнулся и театрально всплеснул руками, выразив на лице скорбный ужас. Рот его округлился, и казалось, серые глаза, перечеркнутые алыми росчерками, вот-вот заплачут.
        - О Боги! Мои несчастные братья... Неужели и им уготована дорога в эти края? Тем более они уже столько раз тут бывали...
        - Прекрати кривляться, иначе отравлю ядом и замотаю в кокон. Тебе нравятся мои бедненькие друзья?
        Магнус поднял взгляд к ветвям. Паутина, словно тугие облегающие одежды, облепляла подвешенные тела. Фигуры без кожи, головы без лиц. Нет, они ему не нравились.
        - Я - единственный, кто может что-то сделать, - начал он, в первое мгновение даже не задумываясь, о чем говорит. - Никто не справится с тем, что я пытаюсь воплотить в действительность, им просто не хватит духу, не достанет безумной искры в душе, чтобы воткнуть нож в то, что любишь больше, чем жизнь. Они не то что не решатся - не смогут даже измыслить подобный план, все эти умненькие-разумненькие советники, маги и рыцари. Только я один знаю, как спасти людей от ужасов Умбрельштада.
        - Считаешь себя умнее всех, Черный Арлекин? Не слишком ли... неоправданно?
        - Не умнее. Всего лишь чуточку беспечнее. Меня ничто не держит, я свободен от опостылевших моральных норм, не чту никаких законов и правил и плевать хотел на то, как на меня посмотрят другие. Я презираю весь этот ненужный хлам, называемый жизненными принципами. Достижение поставленной цели - вот то единственное, что имеет смысл.
        - Хм. Это уже интереснее, друг мой. Но неужели ты не понимаешь, что в этом мире все не делится на жертв и убийц? Тебе некого спасать, не от кого защищать. Позволь открыть тебе глаза, наивный слепец. Если хочешь чего-то достичь, не лги самому себе и не считай, что познал непреложную изначальную истину. Тебе нужно научиться принимать правду, какой она есть. Сказать, что вижу я? Отвратительную, гнилую еду, пришедшуюся по вкусу, и голодного ребенка, который поглощает ее с жадностью, не замечая того, что уже не может оторваться, раз за разом продолжая заталкивать в рот заплесневелые, черствые куски. Тебе нравится то, что ты делаешь, Черный Арлекин, уж я-то знаю: ты получаешь истинное удовольствие. Я знаю, насколько это будоражит сердце и горячит кровь - ощущение власти не над жизнями, а над душами. Осознание того, что нет никого могущественнее тебя, сводит с ума. И поверь мне, от меня не скроешь: ты затеял все это лишь потому, что это плохо, отвратительно, мерзко, но что важнее - потому, что так нельзя делать. Дух противоречия, бунт юности, взлелеянный с детства и давший всходы. Я видел подобное не
раз, ничего в этом нет нового.
        - Что ты пытаешься мне доказать, старик? - с вызовом бросил Магнус. - Хочешь лишний раз ткнуть меня носом в мою гниющую и разлагающуюся душу? Так просто посмотри вокруг - смею заверить, ты легко отыщешь здесь и гораздо более дикие вещи. В Печальной стране даже господин ученый ректор таласского университета будет выглядеть сущим недоразумением. - Белый Паук нес какой-то несусветный, бессмысленный бред, и Сероглаза просто подмывало ответить ему тем же.
        - Чего же хочешь ты теперь? Иль мало дал тебе я, женщина? - пророкотал очередной призрак за спиной.
        Магнус вздрогнул и обернулся. Туман выплеснул из себя большую, длиной в два фута, крылатую птичью фигуру. Призрак ворона нахохлился, сцепив лапки на чем-то, напоминающем спинку большой кровати. Он склонил голову набок и будто бы глянул на кого-то, судя по всему, лежащего под ним.
        - Погляди же на него! - Призрак леди убивался от горя - должно быть, она потеряла кого-то близкого ее сердцу, но крошечной частичкой души до сих пор надеялась, что все еще можно вернуть. - Он умер, да?! Почему он умер?! Ты ведь дал ему Живой воды, ты ведь исцелил его.
        - Не мертв он, женщина, - недовольно ответил ворон. - Довольно каркать, клюв закрой скорей - твой крик меня в уныние вгоняет.
        - Он же приходил в себя... Почему же снова?!
        - Заснул он, видя лишь кошмар. И сон тот стал ему тюрьмою. Что было и чего не будет, все видит он, но знает мало. Ничтожно мало. И не выбраться ему. Еще немного, смерть его поглотит пастью, своею глоткою бездонной... и сгинет тело, а душа истлеет. Ужасна участь, в том нет спору. Не в силах я развеять сон. Не в силах пробудить, хоть впал мне в душу этот человек. Хоть полюбил его, как брата, в тот самый миг, как увидал его. Поверь мне, женщина, дотоле не бывало, чтоб человек меня заботил... Печально мне...
        - Но как же?..
        Призраки продолжали говорить за спиной Магнуса, но он старался не замечать их и не слушать.
        - Другой вопрос, - проигнорировал откровения Сероглаза Каин. - Почему, когда у тебя было все, ты бросил это меж жерновами и перемолол в муку?
        - Может, я просто люблю печь из вашего «всего» пироги? - хитро прищурился Магнус. На этот раз он отлично понял скрытый меж слов смысл, но серьезно отвечать не торопился, прекрасно чувствуя, что старику это совсем не нужно.
        - Странный у нас разговор выходит, - признал Каин. - Что ж, я, с твоего позволения, милый Черный Арлекин, примерю на себя маску заботливого дядюшки с большим жизненным опытом и заботой о твоей пропащей душонке. Представь, что я лорд Уильям де Нот, который тебя воспитал, или Тиан, вот уж из кого вышел бы достойный некромант... Слушай и внимай. Я вижу, что ты один из тех глупцов, которые не ценят того, что имеют, собственной рукой швыряя все в огонь, а после горько сожалеют, рыдая и сокрушаясь. Когда-нибудь ты поймешь меня, я и не надеюсь, что сейчас, - молодым свойственно спорить и быть каменно уверенными в своей правоте. Пока что тебе нравится то, что ты делаешь. Чувство опасности, жаркого риска и азарта, небывалая власть и способность творить чудеса - и все это подкреплено обманчивой мыслью о том, что ты поступаешь так ради всеобщего блага. Это и есть сущность Магнуса Сероглаза. Скольких ты уже убил? Скольких запытал? Сколько душ поглотил? Только чтобы доказать Деккеру свою верность?
        - Твои слова тогда иными были, - прокаркал призрачный ворон за спиной. - Слыхал я это, сидя за окном. Бранила ты его и проклинала жутко. Не ты ли молвила, что все равно тебе?
        - Мне не все равно! - закричала леди-призрак, и ее голос походил на звук разрываемой на клочки бумаги. - Мне никогда не было все равно! Ты, треклятая птица, виновата во всем! Сперва вернул мне его, лживый ворон, а ныне отбираешь! Злодей! Коварный мучитель! Что я тебе сделала?! За что мне эти муки?!
        - Не в центре мира ты, поверь мне, женщина. - Ворон сделал выпад клювом. - Хоть каждый мнит себя всемирным сердцем. Не я виной тому, что ныне претворится, но и не ты, я знаю то. Законов множество нарушил человек сей, теперь же ждет его расплата за грехи...
        - Неважно... - Сероглаз дернул головой, отгоняя наваждение. - Почто мне считать их?
        - А скольких ты спас? Что предотвратил? То, что ты делаешь, не стоит того, что получишь впоследствии, но, заметь, я тебя не осуждаю, мой милый Черный Арлекин. Я поддерживаю твои стремления и радуюсь твоим успехам. Я считаю: почему не убить, когда можно убить? Зачем человеку душа, наличие которой он даже не замечает? Почему чье-то тело закопано, когда оно может служить и исполнять различные прихоти? Позволь открыть тебе одну истину. Несмотря на бесчисленные злодеяния тех, кто сейчас дерется с армией Карнуса ради нашего с тобой разговора, ты, именно ты, Черный Арлекин, станешь самым кровавым из всех.
        - Не будет такого.
        - Поверь мне, будет. Ты попытаешься предотвратить войну и тем самым начнешь ее. Ты попытаешься защитить людей, и из-за этого погибнут тысячи. Твои интриги приведут к таким последствиям, которых ты даже не в силах представить. И знаешь, мне нравится то, что я вижу в паутине будущего. Крики, боль, огонь, мертвая плоть, стаи ворон. Многие будут спрашивать у богов, кто же всему виной. Но никто так и не узнает, что ты. А уж чему я в действительности рад, так это тому, что ты никогда не раскаешься в своих поступках. Ты до самого могильного камня и после него будешь считать, что поступал верно, что ты - на стороне правды. И эта твоя фанатичная уверенность сделает из тебя истинного маньяка. Сделает? Прости... ты уже таков. Ты - достоин стать Ступившим за край, мой милый Черный Арлекин.
        Магнус огрызнулся в ответ:
        - Мне безразличны твои пророчества. Выслушивать нравоучения бывшего некроманта и состоявшегося мертвеца - что может быть более бессмысленным? Не думай, что я хоть на мгновение поверил хотя бы единому услышанному здесь слову...
        Белый Паук даже не моргнул - ему явно была безразлична реакция жертвы. Свою порцию яда та уже получила, и всходы непременно взойдут, когда придет нужное время. Каин зевнул, демонстрируя вернувшуюся к нему его извечную скуку:
        - Я знаю. Ты честен сейчас, и это приятно. Не так уж часто можно встретить того, кто столь твердо верит в свои убеждения (или правильнее будет сказать - заблуждения), тем более когда сами они, эти твои идеалы, не стоят ни единой пропащей душонки. И... да, на мои вопросы ты так и не ответил, Сероглаз. Это я отвечал за тебя, читая в твоей голове.
        - Значит, книги мне не видать? - зачем-то решил уточнить Черный Арлекин.
        - Отнюдь, - проскрипел Белый Паук. - Можешь забрать ее прямо сейчас.
        С этими словами дерево Керве-гат пришло в движение - составляющие его кору руки, ноги и головы зашевелились, рты исказились в невыносимых муках, отовсюду послышались стоны, крики и плач. Магнус невольно отшатнулся, когда прямо перед ним в кошмарном переплетении изувеченных тел разверзлось дупло, смолянисто-черное и пахнущее мертвечиной. Там, внутри, шевелилось и негромко посапывало нечто бледное, словно плоть покойника, и столь же мерзкое. Заметив пытливый, выжидающий взгляд старого некроманта, Сероглаз резонно задумался, а не в ловушку ли заманивает его коварное чудовище.
        - И ты вот так запросто отдаешь мне свое главное сокровище, Элех-Анор Каин? - Черный Арлекин ехидно прищурился. - Может, мне стоит сплясать, рассказать сонетик, исполнить пантомиму?
        - Не утруждайся, - прошипел Каин. Выходки Сероглаза уже начали его утомлять - даже у древних некромантов есть предел терпения и холодного безразличия. - Отдам за так - почто она мне? Тем более мне требуется, чтобы книга была там, я уже говорил: здесь от нее никакого проку. И не тяни резко, а то будет очень больно...
        Черный Арлекин закрыл глаза и осторожно просунул левую руку в исходящее смрадом отверстие - рисковать правой он не желал: для нее у него еще были планы... Пальцы коснулись чего-то влажного, холодного и мягкого... чего-то живого... Магнус не смог скрыть омерзение, и его лицо исказилось. В животе началась истинная демонская пляска - мнившего себя устойчивым к подобного рода ощущениям некроманта затошнило. А еще и трупная вонь, льющаяся из черного дупла, проникала в ноздри, от нее начала кружиться голова. Зажав свободной рукой нос и рот, он заставил себя продолжать нашаривать в дереве свое сокровище. Скользкая тварь зашевелилась - видимо, проснулась и начала извиваться вокруг запястья некроманта. На коже Сероглаз ощутил потоки слизи и присоски, как на щупальцах спрута. Из дупла раздалось ворчание и бульканье, неведомое существо стало извергать из своей пасти что-то липкое и жгучее. Некромант почувствовал, как его пальцы покрываются ожогами, но не мог прекратить своего поиска, а Каину его мучения, кажется, доставляли непередаваемое удовольствие. Черный Арлекин уже готов был потерять сознание от вони,
тошноты и отвращения, но тут его пальцы наконец отвернули последнюю складку тела белесой твари и нащупали твердый край книжного корешка. Но существо не собиралось так просто отдавать свое насиженное место, оно начало оплетать пальцы, ладонь и запястье Магнуса, впиваясь в его кожу своими присосками. Было ощущение, будто десятки пиявок одновременно вдруг решили полакомиться его кровью.
        - Что это за мерзость? - протянул Сероглаз.
        У него от боли выступили слезы, но он помнил, что просто вырвать книгу из дупла не может, и поэтому придется терпеть, пока он аккуратно не высвободит всю обложку и переплет из хватки скользкого отвратительного создания.
        - Это всего лишь червь-шелкопряд, сотворенный из мертвой плоти висельников. Я выращиваю его, - просто объяснил хозяин дерева Керве-гат с таким видом, будто паук с питомцем в качестве шелкопряда - это нечто, отнюдь не выходящее за рамки обыденного положения вещей. - Пока что это еще, конечно, не полноценная шелковичная гусеница, а комок плоти, из которой я ее творю, поэтому она несколько, должно быть, неприятна на ощупь, имеет присоски, жала и восемь глаз. Все это в будущем превратится в плоть личинки, а после - и в куколку. Потом же наступит имаго, и мой любимец станет бабочкой. Но сперва я хочу, чтобы он достаточно окреп, и тогда проверим, чья нить крепче: моя или его.
        Черный Арлекин не слушал, все его мысли были сосредоточены на том, чтобы аккуратно вытянуть книгу из-под извивающегося скользкого тела червя. И в какой-то миг его мучения прекратились. С влажным сосущим всхлипом тварь сдалась и выпустила свое сокровище.
        - Да! Я достал ее! - радостно, точно нищий ребенок, раздобывший серебряный тенрий, закричал Магнус, вскинув вверх черную книгу, всю покрытую тошнотворной желтоватой слизью.
        - Не забудь отдать ее Черному Патриарху по прибытии, - напомнил Каин.
        - Уж не думаешь ли ты, что я хочу оставить это Писание Ужаса себе и читать его перед сном?
        - Неисповедимы пути безумного разума и нездоровой души, - многозначительно заметил Белый Паук.
        - Но не моя вина в том, женщина! - каркнула призрачная птица. Туманные облики, судя по всему, никак не желали заткнуться и отправиться восвояси, продолжая спорить и переругиваться. - Не раз уж мимо Арки и обратно он путь свой роковой держал, и воды Жизни ныне над ним не возымели власти! Не в силах я... Иль нет... Постой-ка... О рода птиц пророчество! О перья черчены углем! Неужто...
        - Сделай что-нибудь, ворон! Молю тебя, молю!
        - Попробуй воду Смерти дать ему, быть может, в том спасенье, женщина.
        - О Хранн Великий! Что это такое?! - Магнус попятился на несколько шагов. Его застывший взгляд был устремлен куда-то на другую сторону озера.
        Каин усмехнулся. Он прекрасно знал, что так испугало его собеседника, - он почувствовал ее приближение еще за сотню миль: этот запах, который она испускала, предназначался ему, и только ему. Признаться, мертвый некромант и сам немного побаивался того, что углядел Сероглаз. Даже в стране Смерти это представляло для него реальную угрозу.
        Глазам Черного Арлекина предстала огромная фигура, показавшаяся из-за холма. Титанических размеров тело походило на антрацитово-черную тучу с покатыми боками, опустившуюся на землю. Вода в озере пошла рябью, а земля под ногами заметно задрожала - то ступал своими восемью длинными суставчатыми ногами монстр, и целью его, судя по всему, было дерево Керве-гат.
        - Тебе пора, Сероглаз.
        Каин сполз с корня на землю и начал менять обличье. Растопырил руки, так что локти торчали кверху, и его тело стало чудовищно преображаться. Голова вросла в грудь, а руки изломались на новые суставы и покрылись белоснежными волосками. Распростершаяся складками по камням кожа, словно чудовищный белесый ковер, начала наполняться плотью, точно огромный бурдюк - водой.
        - Прочь! - заревел Каин. - Ты что, не понимаешь, глупец?! Это черная вдова!
        - Ну же! - в отчаянии молил призрак за спиной, пытаясь обхватить Сероглаза своими бесплотными руками за плечи. Теперь Леди-из-Мглы глядела прямо на него, будто впервые обратив внимание на его присутствие, но при этом она словно бы раздвоилась, и вторая ее часть по-прежнему наклонялась над незримым ложем. - Вернись ко мне. Ворон, ты ведь заверял! Ты обещал мне! Вернись, Клэр! Вернись ко мне!
        И Сероглаз не стал больше медлить. Он схватил бледную туманную руку, и она в тот же миг обрела твердость и налилась теплом. Длинные женские пальцы сжались на его кисти. Призрак закричал и с силой дернул его к себе. И в тот миг, когда они полностью слились воедино, Кларенс Лоран, принц крови Ронстрада, открыл глаза, а там, в его кошмарном воспоминании, остался полностью изменивший облик Белый Паук, бросившийся к невероятно огромной паучихе, пришедшей из-за озера Керве-гат. Вскоре они закружили в смертельном танце, опасном, но в то же время и страстном.
        Лишь убедившись, что он открыл глаза, здесь, в настоящем, леди Агрейна Аландская вырвала свою ладошку из его холодной дрожащей руки и бросилась прочь.
        - Рейн! - слабо прохрипел он. - Рейн, прошу тебя! Не оставляй меня...
        Ответом ему стала хлопнувшая дверь, пустая комната и то ли понимающий, то ли равнодушный к его терзаниям желтый взгляд ворона.

19 августа 652 года.
        Со-Лейл. Порт на реке Х’Тайрр.
        Сайм-ар-Х’анан. Владения орков
        С неба падал алый пепел, смутно походящий на хлопья кровавого снега. Соприкасаясь с чем-либо, он тут же таял, рассыпаясь на пыльные крупицы...
        Шла ночная разгрузка. Трапы прогибались и скрипели под босыми ногами согбенных под объемными тюками темнокожих людей, очень худых и неимоверно измученных.
        - А ну, шевелись, удобрение зыбучих песков! - время от времени ревел широкоплечий смуглый надсмотрщик с хлыстом в руке.
        Он с наслаждением проглатывал коричневые финики, выплевывая косточки в рабов. Иногда толстяк прерывал свое занятие для «почетного» удара плетью по сгорбленной спине или четко проглядывающим под кожей ребрам какого-нибудь несчастного.
        Разнообразные грузы: бочки, ящики, тюки, мешки и вязанки - укладывали неподалеку, где их вскоре должны были погрузить на мулов и отправить караваном на север.
        Торговля в порту не прекращалась ни ясным днем, ни даже ночью, как сейчас, когда огромные масляные фонари и тысячи факелов освещали кипящий суетой берег. На огромный рынок Шехре, что рядом с портом, свой товар привозили торговцы со всего Со-Лейла, намереваясь продать здесь награбленное или добытое. Оружейники предлагали огромный выбор всевозможных средств для убийства - самого ходового товара в степях. На Шехре, знает каждый, можно было найти все, что душе угодно, - даже драгоценную гномью сталь и шкуры снежных троллей, добытые в далеких северных горах. Кроме того, вверх по реке сюда поднимались корабли пустынных султанов - друзей, союзников или врагов, это уж как получится.
        Вот и сейчас с кормы разгружающейся торговой ганьи свешивались синие флаги с восточными письменами и изображением белого кривого меча, рассекающего волну. Судно будто бы выпячивало высокие борта, хвастаясь красноватой обшивкой, все доски которой были сшиты при помощи шнуров. Из чрева глубоких вместительных трюмов появлялись все новые грузы, и казалось - им нет конца. Матросы собирали оба косых треугольных паруса и крепили их к реям.
        Когда из каюты вышел высокий человек в длинном сиреневом плаще, закрепленном на плече кривым кинжалом-джамбией, рабы в ужасе разбежались в стороны, освобождая дорогу. Все, как один, они едва ли не вжались в доски палубы, склонив головы и крепко зажмурив глаза.
        Вышедший на воздух человек был явно благородного происхождения, несомненно, богат и влиятелен. Неосторожный раб осмелился приоткрыть один глаз и взглянуть на господина, что строжайше запрещалось. Он увидел сиреневую чалму с длинным черным пером и повязку, скрывающую лицо. Из-под полы плаща мореплавателя выглядывали остроносые сапожки с подкрученными кверху носами. Расшитый золотистыми нитями ан-харских стихов подол он сжимал рукой в вычурной перчатке, исписанной зеленой вязью. Длинные белые волосы свидетельствовали о том, что их носитель - истинный асар, благородный человек...
        Больше раб не увидел ничего - перед самым его лицом свистнула плеть, скользнув по щеке. Бедняга захрипел и уткнулся лицом в доски. Остальные невольники еще крепче зажмурили глаза. Некоторые даже прикрыли их ладонями, чтобы не подумали, будто они подглядывают. Жестокий надсмотрщик продолжал и продолжал бить, пока не выдохся. Плеть опускалась еще не менее десяти раз. Этого хватило с лихвой - раб затих без движения на палубе. Его спина и бока, будто бы алой нитью, были расшиты предостережениями-порезами, которые могли бы значить: «Не смей глядеть, не то хлыст оближет тебя до смерти». Кровь проступала из вытянутых ран, стекая по серо-коричневой коже на доски...
        С деревянных мостков причала раздался хриплый рычащий голос:
        - Хе-х! А ведь некоторые еще меня называют зверем!
        Мореплаватель в сиреневом плаще перевел взгляд на говорившего. В тени корабля стоял широкоплечий мускулистый здоровяк, кутавшийся от ночной прохлады и речной влаги в красивую шкуру с серебристым мехом. У него были спутанные, цвета воронова крыла волосы, не увязанные вместе в хвост, как положено по обычаю орков, а свободно спадающие на плечи. Уши его оттягивали несколько увесистых золотых колец - подарок союзных султанов, а на шее красовалось ожерелье из клыков волка, подношение старшего шамана. Опираясь на двухстороннюю руническую секиру, степной житель глядел прямо в глаза благородного восточного мореплавателя.
        - Отбирай жизни у врага - и ты зверь, - прорычал орк. - Отбирай у своих собратьев - и будешь достоин именоваться высшим. Вы ведь себя именно такими считаете, люди?
        - Он не собрат мне, - сильным и уверенным тоном ответил приплывший господин. - Геричи - рабы от рождения и существуют в песках лишь для служения нам, асарам!
        - Людская гордость хуже терновника под ногами! - На лице орка застыло каменное выражение. - З’архи также рождены рабами, но каждый из них может отвоевать себе свободу.
        Снисходительно улыбнувшись, мореплаватель спустился по дощатому трапу на причал и хлопнул по плечу огромного носителя серебристой шкуры.
        - Давно не виделись, друг... Я скучал по тебе и успел позабыть, что ты горазд на унылые и утомительные нравоучения. Но вот по чему я нисколько не скучал, так это по алому свету над городом. - Асар, прищурившись, поднял глаза к небу, наблюдая за низкими тучами с кроваво-красным подолом.
        - Алая луна взошла над Сайм-Ар-Х’ананом, - согласился орк. - Шаманы празднуют сегодня день Первого Зверя.
        - Насколько я помню, здесь постоянно витает алый пепел, - усмехнулся асар. - Ваши шаманы всегда хоть что-то да празднуют.
        Обернувшись, он кивнул надсмотрщику. Тот взмахнул плетью и закричал:
        - Все в трюмы, крысы! Кандалы и цепи не забудьте... и ящерицу эту посреди палубы тоже! Вперед!
        Бедные геричи, не открывая глаз, на ощупь поползли к люкам трюмов.
        - Давно ли ты стал таким, Кариф? Давно заковал в металл сердце? - Здоровяк прищурился и зашагал по настилу причала к берегу. - Помнится, благороднее и честнее тебя не было никого из ваших. Ныне же ты просто забиваешь до полусмерти безоружного раба лишь за то, что он одним глазком глянул на твою... рраагх... светлость.
        - Я плыл из порта Эгины под именем Селима, купца из Ан-Хара. - Шагая рядом, Кариф глядел себе под ноги. Доски набережной сменились песком улицы. - Корабль этот не мой, и я не совсем честным способом одолжил его, выдав себя за несчастного купца, да примет его душу пустыня. Рабы не должны были меня узнать. Ты ведь слыхал, друг мой Грышган, что султан и его... - он многозначительно запнулся, - ближайший совет объявили на меня охоту?
        - Да, рог тура мне в бок! - осклабился Верховный Вождь степного народа. -
«Необоримые» приходили к оркам! Они требовали от меня... - он ткнул себе когтистым пальцем в грудь, - от меня, слышишь, Кариф, чтобы я чью-то там голову преподносил им на блюде! И это сейчас, после всех моих неудач! Чтобы защитить свою честь, я сказал, что если «Необоримые» не уберутся из моего города до заката, я выкину их трупы в реку или скормлю волкам на арене Топора. Вожди Кахерона и так в ярости! Они рычат мне, что я упал... выпал... пррроклятье, как это у вас говорится?
        - Провалился, - подсказал Кариф.
        - Да, разразите меня духи, пррровалился! - заревел Грышган. - Они смеют мне угрожать, они давно пытаются занять мое место, но сейчас... Каждому сердце вырву!
        - Ты не станешь этого делать, друг мой. - Кариф успокаивающе положил ладонь на плечо собеседнику. - Любой из твоих предшественников Верховных Вождей мог бы, но не ты. Ты умен, расчетлив, хитер. Ты знаешь, чем это грозит, и продумываешь свои ходы наперед. Я бы даже предположил, что ты и вовсе не орк, кабы не твои клыки. - Пустынник криво усмехнулся. - В твоем роду случайно не было асарской крови?
        - Еще чего! - Грышган дернул плечом, высвободив его из пальцев друга.
        Дальше шли молча, лишь орк постоянно скрипел зубами.
        Что бы ни говорил асар, зеленокожий так и не понял, насколько ловко Кариф закончил разговор на болезненную для Верховного Вождя тему. Недавно орк потерпел неудачу: не принес ни одного золотого из похода и потерял множество воинов - такое его народом не прощается. Могучие племена Кахеронских степей и их вожди, каждый из которых теперь предъявлял свои права на то, чтобы встать во главе всех сынов Х’анана, люто ненавидели молодого Грышгана, которому одному из всех удалось пройти Стезею Духа и выстоять. Кариф был наслышан о поражении Ронстрада на его юго-восточной границе, но знал он и о не сбывшемся для орков захвате Даррата[Даррат - Дайкан (перевод с орочьего). (Здесь и далее - примечания автора.
] , о котором они так мечтали. Незыблемая репутация Верховного Вождя оказалась подточена, его положение пошатнулось. Орки усомнились в нем, многие вожди готовились выступить на Сайм-Ар-Х’анан, а шаманы молчали.
        - Все это ничего... - прорычал Грышган, - ничего... Я им всем еще покажу. Все спляшут в пропасти, сам всех столкну в мир духов...
        Они прошли мимо большого рынка скота, где продавались лучшие ездовые туры и другие, менее ценные животные: от овец и коз до волчат. Отовсюду звучали лай, рев и блеянье. Удушающий запах навоза, постоянно здесь стоящий, казалось, не смогли бы развеять даже все пустынные ветра, если бы им вдруг пришла в голову мысль объединиться и задуть сюда всем разом. Из-за шатров выглядывали огромные клетки и сараи-птичники. Скотоводы следили за порядком в своих хлевах. Подчас в небо устремлялся полный боли крик какого-нибудь животного, когда в его бок впивалось раскаленное тавро нового хозяина.
        Раскинутые здесь же богатые шатры некоторых вождей Кахерона лишь еще больше наполнили злобой Грышгана. Он явственно представил себе, как впивается клыками в глотку каждому из них, как варит из ненавистных голов похлебку в котле и с наслаждением отдирает мягкое вареное мясо от костей.
        Кариф глядел в другую сторону. Напротив торжища скота, если перейти через портовую дорогу, располагался огромный рынок рабов, где всегда можно было купить крепких и сильных пленников для шахт, лесопилок или просто для услужения. Что-то заставило жестокого и безжалостного пустынного убийцу отвести взгляд...
        Они так и шли, пока не добрались до огромного холма, возвышавшегося в самом центре города. Там, на вершине, освещенной тремя несгораемыми факелами, стоял высокий черный обелиск, Место Явления Х’анана. В тени холма лежала самая большая в Сайм-Ар-Х’анане площадь - Логово Сорока Ребер. Именно сюда съезжались на сбор вожди всех племен Со-Лейла, когда шла дележка степей или начиналась война. Со всех сторон к площади подступали невысокие строения, возведенные из желтого камня, с пристройками из шкур животных, натянутых на деревянные каркасы. В каждом из домов была пробита дыра в крыше, откуда тонкой струйкой в небо поднимался дым очага. Топили везде - суровая степь показывала своим обитателям, что пришла осень.
        Грышган шел и не прекращал тихо ругаться по-орочьи, злобно поглядывая на большие шатры, что широким кругом стояли в центре площади. Там собрались вожди северных и западных степей, которые в одиночку не посмели бы и зыркнуть в сторону Сайм-Ар-Х’анана, а вместе и при поддержке Братьев из Кахерона теперь имеют наглость скалиться на самого Верховного Вождя. Да будь его воля, он каждого из этих стервятников и шакалов вызвал бы на поединок, но старик-шаман неизменно удерживает его от крайностей. Ни единой глотки не порвать, даже шагу не ступить без Аррн’урра!
        Путники свернули в какой-то узкий проход меж домами, прошли по темному проулку и оказались напротив дверного проема, забранного алой материей. Дом Верховного Вождя принимал гостя.
        Орк и асар вошли. На полу были расстелены меха, стены прятались под темно-красными полотнищами. Кровать Грышгана представляла собой гору из шкур, поднимающуюся едва ли не к самому потолку. Хозяин указал гостю на единственный предмет мебели (не считая кровати и сундуков) - грубо сколоченный стул с отломанными ножками, предназначенный, судя по всему, вовсе не для того, чтобы на нем сидеть, а для того, чтоб вымещать на нем свою злобу. Орк склонился над сложенным в центре дома очагом, пытаясь разжечь пламя.
        Асар проигнорировал сломанный стул и уселся прямо на шкуры.
        - Что с тобой произошло, Верховный Вождь? - прервал он молчание, глядя в широкую спину друга. Слышался только треск разламываемых сучков, при помощи которых разъяренный хозяин пытался, но никак не мог разжечь огонь. - Я тебя не узнаюo. Что за ифриты терзают твой дух?
        Кариф уже подумал, что Грышган не ответит, когда плечи орка заметно задрожали. Тихий голос вождя был полон непередаваемой боли и неизбывной тоски:
        - Они забрали ее, Кариф... - Он так и не обернулся от очага. - Они забрали мою Урр’ану.
        - Кто - они? - не понял асар. - Вожди Кахерона? Шаманы? Кто забрал?
        - Люди... - процедил сквозь сжатые зубы Грышган. - Она находится в плену в Гарбадене.
        - То есть в Гортене? - уточнил Пустынник.
        - Я и сказал, в Гарбадене! - Грышган яростно оскалился, полуобернувшись так, что его клыки, торчащие из-под нижней губы, недвусмысленно блеснули в свете вдруг ярко вспыхнувшего огня.
        - Тише-тише, друг мой. Я понял тебя... - попытался успокоить орка асар.
        - Ничего ты, к троллям, не понял! - заревел Верховный Вождь, вскакивая на ноги. - Она носила моего сына!
        Да, это уже было намного серьезнее... Кариф видел, что Грышган теряет власть не только над своим народом, но и над самим собой. Кровавая ярость, неизменная черта каждого орка, одолевает его все сильнее. Скоро он возьмет эту свою секиру и в одиночку пойдет штурмовать Гортен, что приведет его только в выгребную яму - ронстрадцы считают, что большего орки не заслуживают. Асар был с ними не согласен. .
        - Что ты будешь делать?
        - Я иду в Гарбаден! Тебе что, не ясно? - заревел на весь дом Грышган. - Или отрубить тебе твою обмотанную тряпками башку, чтобы понял?!
        Крики здоровяка вместе с дымом вырывались сквозь отверстие в крыше. Снаружи послышались недоуменные возгласы орков, выбежавших из своих домов и шатров на голос вождя.
        - И ты идешь со мной! Иначе изрублю твое тело на куски и скормлю их псам арены!
        Пустынник весело расхохотался. Его, казалось, совсем не испугали угрозы безумного орка.
        - Радует, что ты еще пока соображаешь, зеленая обезьяна, - усмехнулся Кариф и начал зубами откупоривать бутыль с брагой, которую поднял с пола. - Хорошо, что понимаешь - в одиночку тебе нипочем не дойти.
        - Мы выступаем сейчас, - процедил орк, вырвав из рук гостя бутыль. - Мы идем за ней прямо сейчас...
        - Нет, мы отправляемся на рассвете, - твердо сказал Кариф, отобрав у орка брагу. - Надеюсь, тебе не нужно напоминать, что Со-Лейл, кстати, дом твой родной, кишит всякой нечистью, охотящейся по ночам. А сколько золота не пожалеют твои друзья-вожди за уродливую голову Грышгана? То-то же... Потерпи, друг, ты вернешь себе свою женщину, вот только...
        - Что? - Орк, казалось, успокоился.
        - Мне нужно сменить внешность, погрузить товары на мулов и приготовиться к путешествию.
        - Готовься, Кариф, готовься, - оскалился Грышган. - И готовься хорошо, потому что мы вырежем каждого, кто встанет у нас на пути, будь то сам главный магик Ронстрада или его щенки. Пришло время вновь подтвердить твое прозвище, Кариф.
        Пустынник вздрогнул.

28 августа 652 года.
        Восток королевства Ронстрад.
        Серая равнина. Междугорье
        Они шли уже почти седмицу. Несколько мулов, груженных товарами, не торопясь, перебирали копытами. Негостеприимная равнина Со-Лейл осталась позади, но холодные ночевки посреди степи все еще продолжались. Путники перебрались по броду через одноименную реку Со-Лейл, одолели поросшие тимьяном и ковылем холмы и подошли к разрушенным башням юго-восточной оборонной цепи Ронстрада. Грышган гордо оглядывал руины, явно довольный своей работой. Кариф, посмотрев на него, лишь вздохнул - он не слишком-то любил заносчивый Ронстрад и его темных, необразованных жителей, но, в отличие от своих товарищей по ремеслу, безжалостных ловцов удачи, отнюдь не радовался виду окровавленной земли и разрушенных крепостей - благо, такого было предостаточно на его родине.
        В двадцати милях севернее границы им повстречался один из ищеек Верховного Вождя, который возвращался с новыми вестями из Ронстрада. Пустынник поразился мастерству орка - издали его спокойно можно было принять за человека, обычного видавшего виды странника в зеленом капюшоне с зубчатой пелериной, коричневом кафтане и таких же штанах, заправленных в пыльные сапоги. В руке путник сжимал посох, а за плечами горбился потрепанный дорожный мешок.
        - Гар’рон?! Это ты, шакалий сын?! Ты нашел ее? - Грышган ожидал своего разведчика еще тринадцать ночей назад, но тот сильно задержался.
        Каждый день без вестей был для Верховного Вождя подобным каменному молоту, падающему на его сердце. И каждый закат ожидания он отмечал у себя на запястье кривым ножом. Тринадцать длинных шрамов теперь алело у него на левой руке.
        Разведчик склонился в поклоне:
        - Непогода и людские происки задержали меня. Мерзкие эльфы подарили королю Повелительницу, Верховный Вождь. Люди держат Повелительницу в клетке, как раба, - зло говорил ищейка, опустив голову, не в силах смотреть в разъяренные глаза предводителя. - Они издеваются над ней, клянут ее имя и род... они избивают ее и кидаются в нее камнями. Я слышал, как она звала тебя, мой вождь...
        Разведчик не договорил - Грышган безумно зарычал, схватил его за горло и оторвал от земли.
        - Следовало бы сожрать тебя за плохие вести, собака...
        - Нет, друг, - вступился за задыхающегося беднягу Кариф. - Отпусти его, он и так сделал все, что мог. Отпусти, говорю, или дальше пойдешь без меня!
        Пустынник яростно сверкнул глазами, он вовсе не нанимался быть нянькой для Верховного Вождя Со-Лейла. И ему отнюдь не доставляла радости мысль о том, что придется еще не раз взывать к голосу разума своего спутника (если такой, конечно, присутствует в зеленой орочьей голове) по дороге на север.
        У Грышгана не оставалось другого выхода, кроме как швырнуть ищейку на землю. Тот хрипел и вжимался в ковыль, ожидая безжалостной кары повелителя. Он был готов к смерти и уже смирился с тем, что через мгновение кованый сапог Верховного Вождя раздавит ему горло.
        - Разведчик, как лучше всего пройти к Гарбадену? - спросил человек у распростертого ниц орка.
        Бывать в северном королевстве ему раньше не приходилось, и, видят пустынные ветры, по собственной воле он не ступил бы и шага по земле рыцарей, но нынче вынужден идти туда. Многое изменилось, и теперь Пустынник отправился бы в саму бездну, если бы это потребовалось, потому как собственная глупость и самоубийственная недальновидность в молодости не оставляли ему иного пути. Страшный долг, который висел над ним, точно огромный камень на тонкой ниточке, готовый в любое мгновение сорваться и раздавить его, дожидался возвращения в столице государства Льва и Лилии, и если он не явится, то лишится самого дорогого, что у него есть.
        - Иди через баронство Теальское, мой вождь. - Орки всегда держат ответ лишь перед своим предводителем. - После через мост Торнберри переберись через реку Илдер и иди прямо по тракту, пока не достигнешь мерзкого Гарбадена. За воротами направляйся по главной улице, потом на пятом переходе - люди называют их кварталами - свернешь, где дом в виде арки, на Торговую. В конце этой грязной улочки будут ворота с надписью «Рынок». Именно там стоит клетка с Повелительницей. Ее сторожат простые городские стражники, которым ничего не стоит свернуть шею, но есть там и несколько Стальных Людей.
        - Стальных Людей? - не понял Кариф.
        - Это огромные белокожие, одетые в сталь, у них мечи с мой рост и еще вот столько, - орк согнул руку и показал над своей головой; если Кариф верно подсчитал, всего около шести футов, - а на шлемах сидят золотые быки и лошади с одним рогом на лбу.
        Пустынник прикинул - мечи длиной в человеческий рост в этих землях могли быть, судя по слухам, только у гвардейцев короля Ронстрадского. О них даже среди песчаных барханов порой ходили невероятные истории. Верховный Вождь лишь усмехнулся угрозе встретиться в бою с гвардией короля Инстрельда V.
        - Ты принес важные вести, Гар’рон, - все еще тяжело дыша, сказал Грышган. - И я прощаю тебя. В этот раз твоя голова останется при тебе. Ты можешь идти. Я даю тебе новое задание.
        Ищейка поднялся на ноги и склонился в ожидании.
        - Отправляйся в хребет Дрикха и найди там вождя Ваштаргха. Скажи ему, что я велю быстрее строить Клык. Пусть ускорит работы. Передай, что скоро я сам появлюсь там.
        - Слушаюсь, мой Вождь. - Ищейка распрямился, повернулся и пошагал на запад.
        Путь же Грышгана и Карифа лег к Междугорью и устью Илдера, а оттуда - вдоль Великой Реки к мосту Торнберри.

* * *
        Все баронство Теальское они прошли за два дня. Заночевали в придорожном трактире
«Корона с обломанным зубчиком», где завсегдатаи были на удивление тихими и неразговорчивыми. Трактирщик посоветовал путникам не задавать лишних вопросов и быть благоразумными, если они не хотят повиснуть на каком-то их местном Дубе Справедливости, и больше не сказал ни слова, лишь весь вечер продолжал подозрительно коситься на Грышгана в плаще с капюшоном, впрочем, так и не распознав в нем орка.
        - Что-то странное творится в этом Теале, - прошептал товарищу Кариф.
        - Мне все равно. - Выходец из степей одним махом перевернул в глотку содержимое большой кружки с элем, рыгнул на весь зал и взял в руки вторую. - Лишь бы пройти быстрее и добраться наконец до Гарбадена.
        - До Гортена еще путь неблизкий. - Пустынник откинулся на спинку жесткого деревянного стула. - Так что придется тебе, друг мой, немного потерпеть.
        Кариф прекрасно понимал Грышгана: его любимая в беде, и орк стремится как можно скорее ее освободить. Силы Ветров, как же схожи бывают порой судьбы!
        - Не буду я терпеть, - прорычал орк. - Она, может быть, уже и не жива...
        - Не нужно опасаться чего-то, если точно не знаешь, друг мой, и я бы...
        - Простите меня великодушно, что вмешиваюсь в ваши делишки, сугубо тайные и личные... - За плечом Карифа возник невысокий лысеющий человек с широким, гладким, как слива, лицом и хитрыми глазками, лихорадочно шныряющими по углам.
        Он появился из ниоткуда - будто из стоявшей рядом бочки с элем вылез. И говор у него был под стать лицу - приторный и сладенький, да такой, что плеваться хотелось.
        - Проваливай, покуда башку не оторвали, - рыкнул Грышган - церемониться с белокожими он не собирался.
        Кариф молчал, готовый в случае чего вмешаться и не дать бешеному орку себя выдать.
        В незваном госте, влезшем в их разговор, Пустынник углядел множество скрытых черт, недоступных взору простого, как деревяшка, Грышгана. У незнакомца были ловкие пальцы с мозолями от веревки, и если не от висельной, то ловец удачи совсем перестал что-либо понимать в мозолях от веревок. По глазам и лицу незнакомца можно было прочесть, что сей персонаж готов совершать любые мерзости, если того потребует какая-то его цель, и он ни перед чем не остановится, чтобы добиться своего. Похожее выражение лица было и у самого Пустынного Карифа, только он об этом не знал или предпочитал не задумываться.
        - Я тут самым краешком ушка услышал несколько словечек из вашего разговорчика, - мерзко пропиликал человек с бегающими глазками. - Мне послышалось, но, возможно, я и ошибаюсь, что господа хорошие говорили о Гортенчике?
        - Даже если говорили, то это, сударь, не ваше дело, - вежливо, но жестко ответил Кариф.
        - О, смею вас заверить, господа хорошие, очень даже мое. - Человечек незаметно, даже для Карифа, пустынного убийцы, засунул руку за спину, нашарив рукоять кинжала. - Я из тайной стражи сеньоров Бремеров, баронов и сюзеренов Теальских.
        - Да плевать нам, кто ты. - Грышган поднялся во весь свой рост и схватил за грудки надоедливого человека с приторным голосом.
        Завсегдатаи таверны тут же рассеялись по углам, и чем дальше и темнее был угол - тем лучше.
        Одной рукой агент тайной стражи умудрился сорвать с Грышгана капюшон, а другой... вовремя остановить удар своего кинжала, нацеленный в горло здоровяка в плаще.
        - О, господин хороший, почему вы сразу не сказали, что вы не кто иной, как... орк? - залепетал человек.
        Крестьяне сильнее вжались в стены.
        Грышган от неожиданности даже выпустил человека с бегающими глазками.
        - Вы ведь не спрашивали, - как и орочий вождь, не понял ничего Кариф, но решил подыграть агенту Бремеров. - Вот если бы вы спросили, а не стали бросаться с кинжалом...
        Клинок самого Пустынника медленно опустился обратно, за голенище сапога. Что-то говорило ему, что из этой ситуации они уже выпутались.
        - Ну, так и я, господин орк, приношу вам свои извинения искренние, что вмешался в разговор и помешал ужину... Господину Лерко не понравилось бы, что я не даю его славным ребятам утолять голод. Хотя я бы вас (орков сеньора барона то бишь) подольше подержал бы без еды - исключительно свирепости ради, но ему, конечно же, видней... Еще раз простите великодушно.
        - Да... вроде... э-э-э... ничего, - неуверенно прорычал орк. - Но чтобы больше не. .
        - Что вы, что вы! Ни в коем случае! Ни-ни от нашей особы! Продолжайте свой ужин, господа, и примите еще раз мои глубочайшие извинения. Никто ведь не знал, что лучшие воины его светлости уже пришли на сбор.
        - Ну... э-э-э... да, - под пристальным взглядом Карифа ответил Грышган.
        - Я осмелюсь позволить себе поинтересоваться, много ли будет ваших славных соратников причислено ко двору сеньора Танкреда, брата его светлости покойного барона Джона?
        - Орда нас! - громогласно прорычал орк по привычке, вызвав тем самым несколько сердечных приступов среди и без того напуганной местной публики, - всегда, когда кто-то из вождей враждующих племен спрашивал другого перед боем, сколько воинов под рукой противника, тот отвечал так же.
        Кариф лишь покачал головой - нет, ну, дубина.
        - Славный ответ, господин орк! - делано расхохотался агент, полагая, что Грышган пошутил. - Все, господа хорошие, кланяюсь и оставляю вас в покое.
        Баронский шпион действительно поклонился и исчез так же, как и появился, - никто не смог бы сказать, в какую сторону он ушел.
        - Ты что-нибудь понял? - недоумевал Кариф.
        - Я у них в почете! - расхохотался Грышган, окинув взглядом вжавшихся от страха в стены людей.

* * *
        Утром они покинули трактир. Теперь Пустынник раскусил всю суть казавшегося глупым названия «Корона с обломанным зубчиком». Брожения в окрестностях Теала показывали, что баронство не слишком-то любит королевскую власть, а название трактира - откровенная насмешка над троном. Грышган был прав: нужно как можно скорее пройти баронство Теальское, пока не началось нечто кровавое и непременно долгое и не увлекло их за собой. А в том, что это «нечто» готово начаться если не в несколько последующих часов, то со дня на день так точно, сын песков был уверен.
        - Быстрее, Кариф, я прошу тебя, - здоровяк в длинном, до земли, плаще оторвал Пустынника от его мыслей.
        - Мы и так идем с предельной скоростью, какая возможна, чтобы не привлекать внимания, - сухо ответил ловец удачи.
        Будто он не хочет быстрее оказаться в Гортене! Будто он не хочет поскорее вздохнуть полной грудью, освободившись наконец от этой кабалы, которую он сам на себя по глупости и навесил, поверив иерофантам! Так нет же, он должен плестись так медленно, чтобы не попасться в лапы шпионам или стражникам. Сейчас, во время смуты и баронского недовольства, тайные агенты заполонили Ронстрад, у каждого лорда, подумать только, даже самого мелкого, есть своя тайная стража! Если бы Кариф бросил «товар», что тащат его мулы, если бы они просто взяли коней и поскакали в Гортен, то на первой же переправе, на первом же посту их бы задержали. Два чужеземца: один в невиданной здешними жителями чалме и затасканном дорожном халате, а другой - огромный детина, вооруженный до зубов и в низко накинутом капюшоне, вызвали бы справедливое подозрение любого мало-мальски умного стражника, а что уж говорить о будто бы сшитых из самих подозрений шпионов! Нет, торговый караван - преотличнейшая маскировка. Вот почему Кариф еле-еле плелся, в то время как должен был находиться очень далеко отсюда, в восточном Ангер-Саре, о котором
здесь никто и слыхом не слыхивал. Так еще, помимо всего прочего, он был вынужден выслушивать вечные жалобы и постоянное недовольство этого несносного орка!
        - Ее убьют, - хрипел Грышган из-под своего капюшона, - пока мы тащимся, как одноногие тролли.
        - Ты видел разъезды теальских отрядов? Мы - простые торговцы. Мы никому ничего не делаем...
        - Уж я-то как раз собираюсь, - заверил орк, продемонстрировав клыки, каждый из которых был с полпальца Карифа длиной. - Перегрызу каждому глотку.
        - Скалься-скалься, - проворчал Пустынник. - Как раз, чтобы заметили стражники.
        Дорога подвела путников к реке. Через нее был переброшен каменный мост, узкий и замшелый. Он начинался старой аркой и состоял из выложенной плитами дорожки и ограждений, поросших плющом, что свисал до самой воды. Течение реки здесь было сонным и ленивым. Это у Элагона Илдер - могучий водный исполин, в то время как ближе к истоку он представляет собой узенькую речушку, заросшую камышом у берегов, и белую от кувшинок ближе к середине.
        - Добро пожаловать на мост Торнберри! - воскликнул невысокий кряжистый стражник, облаченый в цвета Теала - черно-красную мятую тунику и нестираные штаны с неаккуратными прорехами на коленях. Шлем-салада был не по-военному опущен на затылок, неказистые доспехи не блестели, а в некоторых местах их покрывали ржавые пятна - было видно, что неряха-стражник вовсе и не следит за своим облачением. Меча солдату не доверили - лишь в стороне тупая алебарда лениво прислонилась к каменной арке, а на поясе, в потертых ножнах, прятался короткий кинжал, должно быть, жутко стыдящийся своей ржавой наготы.
        Немного поодаль, в теньке у входа на мост, дремал второй стражник - такой же нерадивый тип. Этот не потрудился даже встать с большого мшистого камня, на котором он гордо восседал, только лениво зевал, должно быть, его разбудил оклик товарища. Для этих ребят путники, идущие в полдень через Торнберри, были явно чем-то невиданным.
        - Платите пошлину! - Первый стражник, зевая, сделал вид, что пересчитал мулов Карифа, - на самом деле он не шибко умел считать, все время сбиваясь и путая цифры. Лишь счет звонких монет в кармане давался ему легко. - С вас сто пятьдесят тенриев серебром или пятнадцать золотых соответственно.
        - Неужели? - прорычал Грышган. - Ты точно в этом уверен, воин?
        Стражник моста не понял, что это был риторический вопрос. Он и в самом деле начал уточнять сумму, не забыв прибавить себе пять полновесных золотых. Услышав о деньгах, его приятель лениво поднялся на ноги (раза с третьего) и прислонился к ограждению моста.
        - Двадцать пять золотых. - Солдат вспомнил вдруг и о товарище, и о его хлебе насущном.
        - Держи, - рыкнул Грышган, подошел к человеку и неожиданно, схватив того за накидку, швырнул через ограждение. Спустя секунду раздался всплеск - солдат даже закричать не успел.
        - Да как вы... - начал было второй стражник, опуская на лицо шлем и перехватывая алебарду наперевес.
        Против двоих врагов у него не было шансов, тем более что бродяга в плаще силен, и это еще слабо сказано. Умная мысль о поспешном бегстве вовремя посетила солдатскую голову, он отшвырнул оружие и припустил через мост.
        Орк многозначительно глянул на спутника. Кариф не заставил себя просить дважды - просвистел метательный нож, и незадачливый стражник, раскинув руки, «прилег отдохнуть».
        - И зачем тебе это было нужно, Грышган? - недовольно упер руки в бока Кариф. - Заплатили бы пару грошей и проехали...
        - Они, наверное, участвовали в похищении Урр’аны.
        Орк быстро пошагал в конец моста, поднял с земли труп второго стражника и швырнул его к товарищу - пусть поплавает.
        Кариф вздохнул и погнал свой караван на другой берег.
        - Они не могли принимать участие в ее похищении, поскольку твой ищейка сказал, что она попала в плен к эльфам, а не к людям. И только потом эльфы подарили ее королю. А эти двое - местные недотепы, деревенские стражники. Они совсем не воины и не дрались под Дайканом, вашим Дарратом.
        - Мне все равно, - прохрипел орк, - а им уж тем более.
        - Мой нож, полагаю, ты не вытащил из трупа?
        - Можешь прыгнуть за ним в реку, - грубо ответил Грышган.
        Они перешли мост. Сразу за ним стоял сколоченный из досок указатель. На нем наполовину стершейся краской значилось: «Тракт на Гортен».
        - До твоего Гарбадена осталось меньше седмицы пути, - вздохнул Кариф.
        - Потерпи еще немного, любимая, - орк перешел на шепот. - А вам, белокожие ублюдки, осталось кривляться всего несколько дней.

7 сентября 652 года от основания Гортена. Гортен
        Слеза выскользнула из узкого глаза орка, прокатилась по выступающей скуле и упала в грязь улицы. Он мог дотянуться до клетки рукой, мог сделать несколько шагов и дотронуться до нее.
        Она сидела в дальнем углу своей тюрьмы, а ее прекрасные, отливающие синевой лесного пруда волосы были выдраны. Обнаженные запястья и лодыжки стягивали крепкие кандалы, соединенные тяжелой цепью; какое-то тряпье было изорвано на ней в клочья. Она сидела в углу, сжавшись в комочек и втиснув голову в колени, ежечасно ожидая брошенного камня, картофелины или гнилого помидора.
        Возле клети стояли неподвижные гвардейцы, облаченные в полный пластинчатый доспех. Забрала их шлемов были опущены, а руки, согнутые в локтях, упирали огромные мечи в землю. Каждый из них был ростом с самого Грышгана, по ширине плеч они тоже ничем ему не уступали. Накрапывал мерзкий дождь, но Стальные Люди будто бы и не замечали его, стоя так же неподвижно, как стояли бы и при снегопаде или буране.
        Идеальная выучка, гордая непоколебимость, грозный вид и неподвижная решительность. . Да, это были не жалкие щенки, что бежали в страхе, едва заслышав далекий барабанный бой с востока.
        Четверо гвардейцев и рыночная охрана - полтора десятка вояк. Их всех нужно будет убить. Численное превосходство нисколько не смущало и не пугало Грышгана. Сейчас для него были важны лишь три вещи: «он дошел», «он ее увидел» и «она жива»...
        Верховный Вождь орков вытер слезы широкой ладонью, после чего скинул капюшон, распахнул плащ и вытащил из петли на поясе свою секиру. Рыночные люди: купцы, покупатели и просто зеваки - рассыпались в стороны так, если бы прямо в центр толпы упал огненный шар. Недоуменные стражники еще ничего не понимали, когда гвардейцы короля уже подняли мечи, готовые незамедлительно убить неизвестно откуда появившегося в столице Ронстрада орка.
        - Это вы меня называете зверем?! - заревел на весь рынок Грышган. - Вы меня называете зверем?! Зверь пришел!
        Люди кричали и прятались за прилавками, под телегами, кое-кто даже свалился в колодец, но основная масса в испуге бежала к рыночным воротам.
        Руническая секира вжикнула по нагрудной кирасе первого великана, на ней остался всего лишь след - царапина на металле, ответный выпад двуручника прошел под рукой уклонившегося орка. Крепкая закаленная сталь, не поддающаяся простым клинкам зеленокожих варваров, защищала людей. Но этот сын степей сжимал в руках не обычное оружие. У секиры Верховного Вождя была своя история. Когда молодой Грышган странствовал по миру в поисках Истинного Пути, стезя однажды привела его в хребет Дрикха, к Стальным пещерам и расположенному там гномьему городу. Ворота Ахана не пожелали открываться перед глупым зеленокожим, сколько он ни молотил по вырезанным в камне створкам. Тогда орк вызвал любого из Дор-Тегли, что не побоится скрестить с ним оружие. В другое время гномы просто выстрелили бы сквозь дозорную щель из арбалета в наглеца, но гномья честь, как известно, имеет особенность быть близкой к безумию. Поэтому вышедший гном был так разъярен, что легко поддался на хитроумные уловки коварного орка... Вскоре безрассудный Дор-Тегли уже лежал на земле, изрубленный на куски. Руническая секира побежденного перекочевала к
будущему Верховному Вождю, и тот с тех пор никогда с ней не расставался.
        Грышгану было понятным удивление человека, по чьему доспеху он попал. Всего лишь обычная царапина, оставленная лезвием на кирасе, вдруг заалела, гвардеец почувствовал резкую боль и упал на землю. Вот такой была особенность у этого оружия - каким бы доспехом ни обладал воин, секира все равно дотянется до его плоти.
        Остальные вояки попятились, нападая уже более обдуманно и осторожно. Попеременно отбивая выпады гвардейских двуручников, Грышган старался отправить к духам как можно больше простых солдат. Отбить удар, ветер свистит под лезвием, и голова врага отлетает в лужу, второй взмах, сталь скрещивается со сталью, брызжут искры, смешиваясь с дождем, отойти, удар, и нового солдата не спасает его шлем-салада.
        Люди продолжали разбегаться. Чей-то испуганный голос все раздавался над площадью:
«Орки! Орки!» - что очень нравилось Грышгану. Он очень любил панику, вселяемую в сердца белокожих одним только его появлением. Солдаты пытались что-то сделать, защититься и, обмениваясь с ним ударами и выпадами, занимали оборону. Но они не учли одного - Грышган пришел сюда не драться, он пришел - убивать...
        Шум схватки у клети Урр’аны так и не привлек ее внимания. Ей было все равно: что дождь, колющий ее плечи и голову, что холод, терзающий покрепче кинжалов. А до проклятых людей, что шумят себе на площади, ей вообще не было никакого дела. Должно быть, опять что-то не поделили. Вор отказался платить слишком большую мзду стражнику. Или брошенный в нее камень случайно угодил в одного из гвардейцев. А быть может, это орда вторглась в проклятый город людей? Чтобы освободить ее... Чтобы отомстить за нее... Ей было все равно. Клеть и кандалы ломают всех, одних раньше, других позже. Ее они сломали в тот самый миг, когда отняли у несчастной матери ее нерожденного сына. И ей было бы все равно, даже если бы орда действительно, чего никогда не случится, сожгла дотла проклятый Гарбаден.
        Ее тело уже не болело, она просто его не ощущала, просидев в таком неподвижном положении несколько дней. Рук и ног, казалось, у нее уже нет вообще. Быть может, что и так. Быть может, королевский палач отрезал их, чтобы она даже не помышляла о нападении на охрану или о попытке побега. Если так, то зря старались, она и не думала об этом, ей было все безразлично. В голове стало так странно пусто, ни единой мысли, лишь один такой далекий, такой знакомый голос что-то кричит... Где же она могла его слышать?
        - Грышган? - прошептала она пересохшими губами, поднимая голову. - Грышган!
        И пусть она знала, что это проклятое видение, морок, насланный подлыми магиками-людьми, чтобы ранить ее еще больше, чтобы она еще сильнее себя возненавидела... И пусть она знала, что на самом-то деле здесь нет ее любимого, дерущегося подле ее клетки, рыночная площадь совсем не пуста, а люди снуют туда-сюда, покупая, продавая, крича и бранясь... Она знала, что это все обман, но те, кто это сделал, - просчитались. Теперь, увидев его, она сможет наконец отпустить себя в страну духов. Сможет умереть со спокойной душой... И, желая причинить ей еще больше боли, они, сами того не желая, даровали ей покой и умиротворение... такая тишина... тишина... и даже лязг стали и крики уходят куда-то далеко-далеко и звучат уже как будто не в этом мире...
        Орчиха безвольно распростерлась на полу.
        - Рубись, если ты не трус, забери тебя Х’анан!
        Последний выживший гвардеец был единственным, кто остался стоять после того, как Грышган начал драку. Спустя несколько мгновений и он присоединился к своим товарищам, неподвижно лежащим на земле. Площадь была пуста. Горожане исчезли, как по волшебству, солдаты полегли все, устлав своими трупами брусчатку.
        Верховный Вождь орков устало опустил секиру и обернулся. В первый момент он подумал, что в клетке никого нет, что ее снова украли у него из-под самого носа, но тут же увидел, что она лежит на полу, неподвижная и...
        - Не-е-ет!!! - заревел что было мочи Грышган.
        Его страшный рык, казалось, услышал весь проклятый Гарбаден. Кони в стойлах вставали на дыбы, начиная ржать от ужаса и бить по земле копытами. Собаки взвыли все как одна. Люди на соседних улицах начали испуганно озираться: «Откуда раздается этот ужасный рев?» И только она молчала.
        - Нет! Ты не можешь! - кричал орк, пытаясь рубить решетку.
        В этот раз верное оружие оказалось бесполезным, и Грышган, отшвырнув его в сторону, схватился за прутья. Он тянул их в разные стороны, напрягал до предела и так перетруженные мышцы, и стальная клетка понемногу начала поддаваться. У этой передвижной тюрьмы не было дверей. Была только дощатая площадка, на которую опускалась сама решетка, поэтому орк и не увидел замка.
        - Урр’ана! - заревел Грышган, с трудом пробираясь в проделанную брешь. - Нет! Ты не можешь так!
        Он схватил ее на руки и вытащил через прутья на площадь. Она была жива, но обессилена, жутко худа и изранена. Она пребывала без сознания. Грышган прижал к себе любимую, подобрал с земли секиру и понес свою женщину к выходу, прочь из этого проклятого города.
        Глава 3
        Посол на восток,
        или Мятежный змей
        Все кружится и пляшет вокруг
        Пестрым маревом лиц карнавал,
        Они смотрят, смеются и лгут,
        Всюду маски, чтоб ты не узнал...
        Клевета здесь в чести, а не доблесть,
        Подло бьют со спины да в упор,
        И, не вспомнив ни разу про совесть,
        Маски вынесут свой приговор.
        Не успеешь раскрыть их обличья,
        Смерть, кружась, улыбнется тебе.
        Там, где пляшут фальшивые лица,
        Как слепец, ты идешь по доске...
        «Черный карнавал».
        Песня, спетая на королевском балу
        в Гортене менестрелем Райли из Трени
        за день до его казни.

7 сентября 652 года.
        После праздника Святого Терентия
        прошло два дня. Гортен
        Подол длинной кроваво-красной мантии шуршал по выложенному плитами полу, а черный плащ, скрепленный на плече тремя золотыми крючками, развевался при ходьбе. Посох в виде вырезанного из дерева змея с рубинами глаз и большим гребнем стучал в такт быстрым шагам. Слуги и пажи разбегались в разные стороны, словно мыши при появлении кота, гонимые грозным взглядом из-под низко надвинутой на лоб остроконечной бархатной шляпы. Широкие поля отбрасывали на лицо идущего мрачную тень.
        Подданные короля боялись, поскольку никто из них не хотел, убереги Хранн, превратиться во что-нибудь мерзкое: скользкую лягушку там или облезлую крысу. Некий паж покоев ее величества уверял другого, что однажды попался под горячую руку старому чародею и застыл, словно статуя в фонтане Основателей: ни пошевельнуться, ни вздохнуть. Проклятие прошло лишь тогда, когда старик свернул за угол.
        Зная добродушный нрав придворного мага королевской династии Лоран, было трудно поверить в то, что он околдовывает и проклинает ни в чем не повинных слуг, но сейчас действительно было лучше не попадаться ему на пути. Лицо чародея пылало гневом, белоснежные брови грозно сошлись на переносице, морщины угрожающе углубились.

«Тук... тук...» - стучал посох по каменным плитам, и одному незадачливому пареньку-слуге, что рискнул обернуться, прежде чем спрятаться в темном проходе, вдруг показалось, что деревянный змей повернул к нему голову, а из оскаленной пасти на миг вырвался раздвоенный язык, хищно облизнувший чешуйчатую морду.
        Ходила легенда, даже не легенда - скорее слухи, что посох у мессира Архимага вовсе и не простой, а наделен своим расчетливым разумом и, кроме того, может даже говорить. И пусть никто и никогда не слышал его голоса, многие верили, что это действительно так, ведь с кем же тогда все время разговаривает великий волшебник, когда находится в полном одиночестве? О его привычке что-то бормотать себе под нос при ходьбе было известно многим. Были, правда, и такие, кто утверждал, что, мол, Тиан просто-напросто свихнулся на старости лет, а бормочет он без умолку из-за того, что ему уже давно на покой пора. Дескать, самое время уже старику тихонечко усесться в башне, в каком-нибудь мягком и удобном кресле, укрывшись от сквозняков теплым пледом, и начать писать себе книжки со слезливыми воспоминаниями о героической юности, а не делами королевства заниматься.
        - Да не спеши ты так, Тиан, - задыхаясь от быстрой ходьбы, прохрипела деревяшка, состроив на резной морде выражение крайнего недовольства. - Раньше, чем положено, суд не начнется, и неважно, когда ты там появишься...
        Маг не ответил и шага не замедлил. Их путь лежал по широкому коридору второго этажа Асхиитара, в конце которого был расположен зал Высокого Орденского Трибунала. Вдоль стен выстроились древние доспехи, равнодушно разглядывая проходящих по галерее из-под пустых забрал. Каждый из этих безжизненных «рыцарей» держал в руках оружие: мечи, цепы, булавы и щиты с изображением старых гербов. В промежутках между доспехами на стенах висели мрачные гобелены, изображающие сцены сражений, изумительных красавиц и грозные лики мифических чудищ.
        - Что собираешься делать? - Посох презрительно оглядывал столь приевшиеся ему за века знакомые стены.
        - Я собираюсь спасти своего сына, - сжав зубы, ответил Тиан.
        - Это-то понятно, но вряд ли тебе удастся убедить этих орденцев, что Ильдиар невиновен, потому как у них, понимаешь ли, объявилась уйма свидетелей, которые...
        - ...которые ничего на самом деле не видели, - зло закончил Архимаг.
        - Да, но ты их не убедишь. Они настроены казнить Ильдиара, и они его казнят.
        - Еще одно подобное слово, и я тебя сожгу в камине, Гарн.
        - А-а-а, я понял. - Посох ехидно оскалил клыки. - У тебя есть что-то. Ты что-то раздобыл? Говорил с кем-то? Расскажи...
        - Не здесь. Тайная стража продалась без остатка, и любое мое слово могут услышать.
        - Тебе не кажется, Тиан, что здесь что-то творится? - Змей обвел мордой полукруг, указывая на стены дворца. - И в самом Асхиитаре, и вообще в королевстве? Мы вернулись из нашего с тобой странствия в не слишком-то удачное время... Главный вопрос: куда делся Каземат? Я не могу понять, что происходит, но ничего хорошего это не сулит ни Инстрельду, ни твоему сыну, ни тебе.
        Маг не ответил. Как ни прискорбно это осознавать, посох был прав. Власть короля уходит, и сеньор Прево бесследно исчез в тот самый момент, когда он больше всего нужен. Мнимые преступления Ильдиара перед народом - это лишь один из множества ножей, разрезающих королевскую мантию на лоскуты. На последнем Коронном Совете было видно, что бароны, некоторые графы и даже герцоги уже едва ли не пеной исходят от ожидания. Каждый мнит себя единовластным правителем на пожалованных королем землях. Никто не желает быть верным вассалом, каждый лелеет мечты самому стать сюзереном первого ряда. Всем этим пустоголовым напыщенным лордам кажется, что корона Гортена - их рабский железный ошейник, все они уже мечтают о «свободе», пусть каждый и выстроил ее понимание для себя по-своему... Свобода... хм... Свобода для них означает лишь смерть. Неужели они не понимают, что поодиночке Деккер их попросту проглотит, не тратя лишнего времени, чтобы даже как следует прожевать? Тщеславные глупцы... Жаждут власти? Они ее получат. Эх, преподать бы им урок. Поглядеть бы со стороны, как запылают их замки, когда нежить войдет в их
дома, как начнет разрывать на куски их жен и детей, и на то, как они сами будут на это смотреть... Что ж, очень скоро, быть может, всем представится такой случай.
        Но вот уже и открытые двери зала Высокого Орденского Трибунала.
        - До чего же мрачное местечко... - неслышно для других пробормотал Гарн. - Никогда его не любил.
        И правда, темный камень стен давил со всех сторон, навевая еще более мрачные мысли. Огоньки факелов, которые были развешаны в кольцах по стенам зала, дрожали, будто преступники перед приговором. Они не могли развеять тьму под высоким потолком. Кое-кто поговаривал, что там, прямо под черными сводами, прячутся жуткие механизмы и цепи, дабы подвешивать подсудимых посреди зала. Вдоль стен шли два ряда зловещих колонн, выполненных в виде скрюченных мукой и ужасом людей, облаченных в лохмотья и изломанных в страшных позах. Это были самые известные убийцы и преступники, представшие перед Трибуналом за века его существования. Когда-то их создал по велению короля Инстрельда II известный своей склонностью к искаженным страданиями формам безумный скульптор Уеллер Берон. Тогда злому монарху столь понравилось творение Берона, что он простил мастеру все прегрешения, напоследок, правда, отрубив бедолаге руки по локти, когда тот перестал быть ему нужным.
        Первый ряд судейских и последующие ряды свидетельских кресел были традиционно обиты алым бархатом, чтобы скрыть, как поговаривали, следы крови, когда в древности кого-то из неугодных членов Трибунала посредством интриг убивали прямо здесь. Даже обычная для дворцовых покоев черно-белая шахматная кладка плит пола лишь усугубляла впечатление угрюмой обреченности.
        Тиан прошел в зал, и гвардейцы с грохотом закрыли двери за его спиной - все уже были в сборе. Его величество сидел в самом центре первого ряда кресел. Он был облачен в ало-синий бархатный камзол и парчовый алый плащ с изображением золотых лилий и львов. Голову короля венчала золотая корона, и на каждом из ее острых зубчиков плясали отсветы факелов, делая их похожими на клыки какого-нибудь монстра, что в ярости скалится в небо. Лицо монарха застыло и не выражало ничего, словно у деревянной куклы.

«Не хватает только нитей марионетки. Как же обманчива твоя власть здесь, милый мальчик!» - печально подумал Тиан.
        По обе стороны от его величества располагались места великих магистров главенствующих в королевстве орденов.
        Председательствовал на Трибунале сидевший справа от короля Рамон де Трибор, гордый и тщеславный старик, магистр Таласской Розы. Руки в тонких атласных перчатках сжимали серебряный магистерский жезл, выполненный в виде кованой розы с острыми шипами и витыми листьями. Сапфирный поясок перетягивал изысканную синюю котту с отороченными мехом рукавами и воротником. Белоснежные облегающие штаны-чулки, по слухам, были привезены ему в подарок из далекого заморского Роуэна, как и пышный бант из алого бархата, что скреплял его седые пряди. Завершали облик сапожки из тонкой, но при этом невероятно прочной кожи василиска - вещь неимоверно дорогая и до боли щегольская. Вырядился, ничего не скажешь... Весь вид магистра выражал, что он в действительности явился не на суд, а на некое представление, где собирался быть ведущим актером и при этом автором всего действа.
        Подле него как на иголках сидел взволнованный сэр Винсент Акран, молодой магистр Златоокого Льва, облаченный в алую тунику со знаком своего ордена - золоченым львом на груди. Совсем еще мальчишка, полный наивности, выспренних устремлений и истовой веры в несокрушимую силу правды. Дальше следовало пустое место - кресло человека, который сейчас стоял на помосте обвиняемого в центре зала. По левую руку от короля располагались места двух последних судей: Архимага Тиана и первосвященника Хранна отца Мариуса Дирана.
        В креслах второго и третьего рядов, поднимающихся полукругом в зависимости от удаления от центра зала и помоста, сидели самые почетные рыцари королевства. Судебного голоса они не имели.
        Перед судьями, склонив голову долу, на широком каменном помосте стоял Ильдиар де Нот, граф Аландский и магистр ордена Священного Пламени, облаченный в длинную, стекающую на пол мантию с подолом, на несколько футов растекшимся вокруг него, и двумя белыми лилиями - по одной на каждом плече. Рыцарь, лишенный меча, не имел права глядеть в глаза благородному собранию. Слува самозащиты он также был лишен - до конца Трибунала уста его были связаны покровом молчания и говорить подсудимый мог лишь по дозволению Председателя. Единственное, что у него осталось, так это - возможность молиться, обращаясь мыслями к Хранну, покровителю воинов, и Синене, заступнице неправедно осужденных.
        Вокруг обвиняемого кольцом стояли охранники - агенты тайной стражи, облаченные в парадные доспехи и белые плащи с гербом их отряда: алыми лилией и мечом. На их лицах привычные маски сейчас были заменены парадными шлемами с глухими забралами и длинными красными плюмажами, чтобы окружающие все равно не могли их узнать. Инкогнито - главное правило этих людей. Никто не должен догадываться, что ты работаешь в тайной страже: ни родственники, ни друзья, ни даже король. Никто. Шпионы и непревзойденные воины, лазутчики, агенты, убийцы, служащие трону. Раньше ими командовал сеньор Прево, Бриар Каземат, но неизвестно, чьи приказы выполняют они сейчас, когда Прево исчез. Формально в отсутствие Черного Пса всем руководит Тимос Блант, человек, хоть и преданный трону, но недалекий в политических вопросах и не обладающий широтой ума, а между тем истинная иерархия тайной стражи всегда была тайной для непосвященных...
        Граф де Нот легонько повернул голову на звук шагов и краем глаза увидел старого друга, Тиана. По лицу магистра пробежала мимолетная надежда, после чего он вновь опустил глаза в каменный пол, не сулящий ему ничего хорошего.
        Рыцари поприветствовали Архимага, и он занял свое место в первом ряду, среди судей.
        Слово взял Председатель, начав речь величественным, грозным тоном:
        - Именем Ронстрада и с позволения его величества объявляю суд над рыцарем и паладином королевства Ильдиаром де Нотом, графом Аландским и магистром ордена Священного Пламени, открытым. Сей... - тут де Трибор многозначительно запнулся, -
«рыцарь» обвиняется в убийстве девятерых человек, среди которых пятеро безвинных детей! Наказание за подобное преступление одно: смертная казнь через повешение.
        Граф де Нот нарушил правило - поднял пораженный и полный ярости взгляд. Повешение? Как собаку? Как головореза, проходимца с большой дороги?
        - Для дачи показаний по делу вызываются свидетели, добропорядочные горожане: Джон Уир, молочник, проживающий на аллее Ганновер, номер семнадцать, что в Старом городе, и Конор Льюис, помощник башмачника, проживающий на аллее Ганновер, девятнадцать, что в Старом городе.
        Через узкую, как сведенная судорогой глотка, боковую дверь агенты тайной стражи тут же ввели в зал двух простых горожан, которые, представ пред подобным величественным собранием в столь мрачном помещении, тряслись, словно листья на ветру. Было похоже, что короля они раньше видели лишь издали, из задних рядов толпы, да еще на монетах, медных или серебряных тенриях.
        - Господа свидетели, - начал де Трибор, когда оные «свидетели» встали на положенное им место, у высокой конторки, больше напоминающей плаху, на которой лежала толстая книга Заповедей Хранна, - вы клянетесь, воззвав к ликам Синены, богини справедливости, и Хранна, покровителя нашего славного Ронстрада, говорить лишь правду и ничего, кроме правды?
        - Э-э-э... Д-да... э-э-э... ваша светлость, - запинаясь на каждом слоге, просипели горожане.
        - То есть клянусь, ваша светлость и ваше величество, - посчитал нужным добавить обращение к королю молодой помощник башмачника.
        - Значит, начнем допрос, - при слове «допрос» добропорядочные горожане затряслись еще больше, - по сему делу. Господа, скажите нам, знаете ли вы этого человека? - Сэр Рамон указал на обвиняемого.
        - Да кто ж его не знает-то... Это же сам пресветлый, храни его Синена, граф, сэр Ильдиар, герой королевства. Примите наше уважение, милорд, мы свято чтим ваши деяния...
        Граф де Нот улыбнулся уголками губ. Сэру Рамону, напротив, слова простолюдина не слишком пришлись по душе. Его пальцы в тонких перчатках, увитые перстнями поверх ткани, крепко сжались на вершине жезла - серебряном бутоне розы.
        - Извольте отвечать «да» или «нет», - грозно велел Председатель.
        - Да, ваша светлость.
        - Что вы можете о нем рассказать касательно дела?
        - Ну... - молочник запнулся. - Сэра Ильдиара я видал в ночь злодеяния... возле того дома как раз. Я еще супруженьке моей показал в окно: смотри, говорю, а часом не рыцарь наш, защитник родимый? Она вытаращилась, что тролль, пригляделась-присмотрелась, говорит, мол, да, он, как ни есть.
        Де Трибор поморщился от грубой речи простолюдина, но продолжил допрос:
        - Что делал сей обвиняемый возле дома на Ганновер, восемнадцать, что в Старом городе, когда вы его видели? - И этикет еще требует называть этих мерзавцев господами! Высечь надо господ таких, чтобы речь правильную учили, или языки поотрезаoть - королевство бы все равно ничего не потеряло...
        - Знамо дело, ваша светлость, мы же ж ужо все рассказывали страже. Топтался граф Ильдиар, уж простите, милорд, на пороге, да в окна заглядывал... а после мы выглянули, так ни рыцаря, вообще никого, лишь ветрюга зверский, а дом весь светится... горит изнутри. Под рассвет полностью сгорел, как ни тушили, уж поверьте, ваша светлость...
        - Вам есть, что добавить? - Рамон де Трибор покосился на помощника башмачника, но тот отчаянно замотал головой. - Благодарю, господа, вы свободны. - Председатель услышал все, что хотел.
        В общем, подобных свидетельств было еще около полутора десятка. И чего это добропорядочным горожанам не спится-то по ночам? Все высматривают паладинов под окнами...
        Король все мрачнел, а Тиан, наоборот, становился все веселее и веселее, а может, это посох ему какие-то шутки старинные нашептывал? Кто знает...
        Принесли и главное (и, как казалось Председателю, неоспоримое) доказательство - почерневший от копоти кинжал Ильдиара, найденный на пепелище.
        Вскоре обвинение закончило, и пришла очередь защиты.
        Поднялся (хотя, по правилам Трибунала, имел право говорить с места) сэр Винсент Акран, верховный магистр ордена Златоокого Льва и второй судья.
        - Господа Высокий Орденский Трибунал, ваше величество, позвольте мне выступить с защитным словом. Зная обвиняемого довольно хорошо (не раз проливали кровь вместе, в те времена, когда я был еще простым рыцарем, а затем уж и командором), с полной уверенностью могу вам сказать, что сэр Ильдиар де Нот ни в коем случае не виновен. - Раздались с одной стороны негодующие вздохи, с другой - одобрительное хмыканье - выражать в голос свое недовольство или согласие здесь не разрешалось. - И просто потому, что твердость характера, безграничная вера в Хранна и Вечных, преданность своему народу, делу и паладинскому Кодексу не позволили бы великому магистру Священного Пламени совершить подобный поступок. Да еще и по такой причине! - негодующе воскликнул молодой магистр. - Из желания мести беспомощному и давно отошедшему от дел человеку из-за каких-то слухов. Да это же просто смешно, господа Высокие Судьи! Ваше величество, прошу обратить внимание, что я верю в абсолютную невиновность сэра Ильдиара де Нота.
        Магистр закончил и сел на свое место.
        - Милорд Акран, - вновь взял слово де Трибор; у него речь его собрата-судьи вызвала лишь ехидную ухмылку, - мы выслушали ваше выступление. Но позвольте сказать старику: вы еще очень молоды, чтобы поверить в то, что за добропорядочной внешностью, мнимой славой и безрассудством в бою (чем якобы славится обвиняемый) может скрываться злобная, алчная и безжалостная душа, но я, - магистр Розы по-отечески взглянул на магистра Льва, - за свою жизнь видел подобного предостаточно, к моему глубокому сожалению. Порой блеск золота, страсть к роковой женщине, жажда власти, зависть заставляют творить безумства. Или, например, хотя бы одно брошенное кем-нибудь слово у другого может встать, как кость в горле, а чья-то чересчур затянувшаяся жизнь мешать настолько... Э-э-э... Что ж... Достаточно о причинах, побуждающих людей творить мерзости. Давайте уже, господа судьи, если с защитой покончено, и с позволения его величества, выносить приговор. Я могу...
        - Нет, не можете, - со своего места поднялся Тиан. Гордо постукивая посохом при каждом шаге, он прошествовал к графу де Ноту и встал перед ним. - Не можете, - повторил волшебник. - За неимением прямых доказательств, касательных сего обвиняемого.
        - Как же? - пораженный старик де Трибор даже с кресла своего приподнялся. - Мессир Архимаг, или вы не слышали свидетелей и не видели доказательств?
        - Свидетели, милорд, ничего толком не видели. Мы можем вызвать их еще раз, и никто из них, я уверен, не поклянется на Святом Писании, что своими глазами видел, как сей паладин входил либо выходил из дома по улице Ганновер, восемнадцать, что в Старом городе. Свидетельства о топтании на пороге и заглядывании в окна ничего не доказывают.
        - Он был там! - Де Трибор дернул своей серебряной розой, точно сделал выпад в сторону помоста. - Его видело не менее дюжины людей! Или вы будете с этим спорить, обвиняемый?! Что вам там потребовалось? Обвиняемый, отвечайте суду!
        - Господа Высокие Судьи, я действительно был возле того дома, как утверждают свидетели, - хмуро ответил Ильдиар де Нот. - Люди говорят правду. У меня было важное дело, подробностей которого я не вправе раскрывать, ибо они касаются некоей особы, и выдать их означало бы бросить тень на ее честь. Когда я завершил дела, то случайно остановился у этого самого дома. Посмотрел: в верхних окнах кружили тени в ярких отблесках свечей. Звучала шарманка, вроде бы пели и еще, я подумал, танцевали... Постоял там немного, после чего пошел в свою прецепторию, где и встретил рассвет.
        Ильдиар закончил речь, бросив мимолетный взгляд на короля. Тот сидел, словно его здесь вообще не было - не шевелился и, казалось, даже не дышал, наполняясь яростью, - он прекрасно знал, что весь этот суд - не что иное, как обыкновенный фарс, с целью показать ему лично, что королевская власть ограничена и вот она - ее тонкая грань.
        - И вы хотите, мессир Архимаг, чтобы мы поверили в эту откровенную ложь? - ткнул в сторону обвиняемого жезлом сэр де Трибор. - Ильдиар де Нот, ваша нелепая попытка оправдаться выглядит просто жалкой. Взгляните, братья, вот истинный пример падения некогда благородного человека. Он выдумывает всяческие небылицы вместо того, чтобы смириться и с достоинством ответить на обвинения!
        Почти все рыцари поднялись, поддерживая великого магистра Синей Розы, уголки рта которого едва заметно подрагивали - старый мерзавец плохо умел скрывать свои чувства, особенно тогда, когда находился в шаге от столь желанной, почти осязаемой власти. Ведь было известно, что стоящий у трона рыцарь, «шепчущий» королю, самая влиятельная личность в Ронстраде, и именно от его хорошего расположения духа и благосклонности зачастую зависит, жить тебе или умереть.
        - Молчать всем! - Со своего кресла поднялся король.
        Рыцари мгновенно затихли, даже сэр Рамон напустил на себя испуганный вид.
        - Наше королевское величество не позволит нарушать установленный порядок даже таким благородным воинам и защитникам веры, как вы. Мы спешим напомнить вам, сэры, что это не суд общины и вы не принимаете участия в вынесении приговора. Опомнитесь и замолчите! Здесь и сейчас, в этом зале, приговаривается один из вашего числа, один из благородных рыцарских рядов, более того - из первого! Сэры, мы приказываем вам сесть и замолчать!
        Все знали это выражение королевского лица. Бледность кожи, делавшая его похожим на призрак, выдавала едва сдерживаемую ярость. Тонкие губы были поджаты, а глаза в полутьме зала казались смолянисто-черными, будто сам Деккер Гордем, а вовсе не король Ронстрада взирал сейчас на высокое собрание. Рука в ало-синей бархатной перчатке лежала на эфесе Меча Лоранов - верный признак того, что его величество сейчас способен утратить хладнокровие и поддаться гневу. Что бы ни говорили об Инстрельде V из королевского дома Ронстрада, были мгновения, когда в его поведении, деяниях и решениях проглядывали до поры дремавшие глубоко внутри родовые черты. И тогда самый добросердечный король из когда-либо сидевших на троне Ронстрада становился похож на своего злобного предка, тирана Инстрельда II. Его фигура враз наливалась некоей грубостью, движения становились скованными, а лицо превращалось в вырезанную из камня маску.
        И пусть его слово здесь, под сводом этого зала, согласно кодексу, было лишь голосом одного из судей, четвертого после магистров, собравшиеся внимали ему, боясь навлечь на себя гнев мстительного монарха.
        - Все мы услышали и свидетельства очевидцев, которые, по мнению мессира Архимага, ничего не видели, и защитную речь лорда Акрана. - Король кивнул великому магистру Льва.
        Тот поднялся и отвесил поклон монарху. Сэр Рамон с огромным трудом сдержал ехидную гримасу.
        - По всему выходит, что из всех свидетелей никто не может сказать, что видел посещение того дома сэром де Нотом. Мы о чем-то забыли, лорд де Трибор?
        - Кинжал, - услужливо подсказал великий магистр Розы.
        - Ах да, но его ведь могли и выкрасть, после чего подбросить.
        - Сир, могу я сказать еще кое-что? - Старик Архимаг склонил голову перед королем.
        - Вы можете, мессир.
        - Итак, господа Высокие Судьи, позвольте донести до высочайшего слуха Трибунала, что я исследовал пламя, спалившее дом на Ганновер, восемнадцать, что в Старом городе, - волшебник выдержал длительную паузу. - И этот огонь ни в коем случае нельзя причислять к святому белому огню, которым владеет сей обвиняемый...
        - Он мог поджечь дом и факелом! - в пылу воскликнул Рамон де Трибор - интриган чувствовал, что его игра ускользает, словно опавший древесный лист на ветру. Но так просто добычу, попавшую в его цепкие руки, он выпускать не собирался.
        - И все же исследования показали там останки именно магического пламени. Так что, полагаю, вам, милорд де Трибор, следует искать мага Школы Заклинателей Огня.
        - Не вам судить, мессир, что следует делать мне! А кстати, вы ведь тоже маг огня, если... хм... не ошибаюсь... Откуда я могу знать...
        - Всю ночь я провел в компании Хитара Ливня и магов Первого Кольца. Мы изучали новый магический арте...
        - Это не доказательство! Вы все там подельники! - Магистр Розы, казалось, утратил разум.
        Тиан же в ярости громко стукнул посохом о плиты зала (Гарн неслышно для других сказал: «Ай»), вокруг резного дерева зазмеились огненные нити. На каменных стенах и высоком потолке заплясали желтые отблески.
        - Обвинять меня! - Лицо старика-волшебника исказилось, побагровело, а глаза сузились до щелочек. - Твой дед еще не родился, когда я уже одерживал победы над Империей, самодовольный глупец! И теперь ты смеешь обвинять здесь меня?!
        - Мессир Архимаг, мы требуем! - Король снова призывал к порядку, но уже старого мага, который тут же успокоился; веселый блеск в его глазах говорил о том, что эта вспышка гнева была полностью контролируемой и ее требовал какой-то его план. - Вы же, лорд де Трибор, никого не можете обвинять без доказательств.
        - И вам надлежит незамедлительно отпустить великого магистра Ильдиара де Нота из-под стражи, милорд де Трибор, если я верно понял ситуацию, - заявил сэр Акран.
        - Отпустить? Это почему же еще? Доказательства, возможно, косвенные, но все же неоспоримо указывают на подсудимого. Допустим, вы пока что отсрочили вынесение приговора, но отпускать его Высокий Суд не вправе.
        Тиан хотел что-то сказать, но его перебил голос, дотоле не звучавший сегодня на этом суде:
        - Позвольте мне озарить сии своды справедливости словом, сын мой в вере, милорд де Трибор. - Святой отец Мариус Диран поднялся на ноги, отчего его белоснежная ряса с золотыми знаками Хранна заструилась, словно вода в ажурном фонтане. - Хранну Всеблагому было угодно, чтобы все мы выслушали и пламенную речь обвинения, и не менее убежденную в своей правоте защиту. Нелегко быть дланью, что обрекает, но я готов возложить на себя сию ношу. Полагаю, как заведено издревле, слово Первосвященника на этом суде равнозначно слову Председателя: яко же первый равен последнему, так и Первый из судий равен Шестому. Итак, я беру Хранна, Отца нашего, в свидетели, что паладин Ильдиар де Нот всегда, повторяю, всегда стоял на страже закона и правды в королевстве и за его пределами! Неотступно чтил Хранна и Вечных, строжайше выполнял обеты, соблюдал посты, помогал пилигримам и жертвовал злато на церковные нужды. Нарушив здесь обет, связывающий мои уста, но ради лишь спасения невинной жизни, я скажу, что исповедь сына Храннова чиста, а так как никто не может омрачать тайну признания в храме Божьем ложью, то я заявляю,
что он никак не мог совершить подлое смертоубийство! На себя же за разглашение святой беседы я, именем Хранна и церкви, накладываю епитимью на тридцать и три дня. - Первосвященник встал на колени и перечеркнул косым крестом сердце. После этого в молчании и смирении поднялся на ноги и вновь занял свое место в первом ряду судей[Епитимья Первосвященника заключалась в том, что в течение следующих тридцати трех дней он обязывался пребывать в суровейшем из всех постов и постоянных молениях, не покидая стен собора Хранна Победоносного. Признаемся, что вскоре по причинам весьма печальным он был вынужден нарушить обет.] .
        - Что же вы мне предлагаете, отче? - зло покосился на служителя Хранна сэр Рамон - тот разрушил весь его план, как Бансротов карточный домик: никто уже в этом зале не сомневался в невиновности Ильдиара де Нота, поскольку были раскрыты тайны его исповеди.
        Отец Мариус - епитимью на себя наложил, мерзавец хитрый! - был прав: солгать на святом признании невозможно, но сэр Рамон де Трибор, Председатель Высокого Орденского Трибунала, и так знал, что обвиняемый невиновен. Еще бы ему не знать, когда он был прекрасно осведомлен и о подробностях самого убийства, и о тех, кто на самом деле его совершил.
        Но лицо священника не выражало радости. Он заговорил, и будто бы тень наползла на его лоб:
        - Я не могу отрицать того, что, к сожалению, слава великого магистра Священного Пламени необратимо запятнана и что народ, уверенный в его виновности, так просто ничего не оставит. Простонародью присущи волнения, и я уже слышал в городе, среди верных прихожан, немало нелестных слов в отношении монаршей власти. Все вы, сыны Хранновы, здесь присутствующие, убедились в невиновности графа Аландского, но я не в силах признать всенародно нарушения церковного канона наивысшим чином в Доме Хранна. Первосвященник не может объявить о нарушении таинства исповеди с балкона храма Хранна Победоносного. Поэтому я бы предложил сэру де Ноту какое-то время переждать, пока волнения улягутся, память людей пообточится и засалится новыми слухами, сплетнями и событиями...
        - Я понял вас, отче. - Великий магистр Розы улыбнулся. - Вы вновь доказали свою мудрость и способность находить тонкое решение в сложной ситуации. Да, это подходит для нас как нельзя лучше. - Сэр Рамон уже было поднял свой жезл в виде серебряной розы для вынесения приговора. - Изгнание из Ронстрада...
        - Нет-нет, милорд, - поспешил исправить Тиан, - святой отец не хотел предложить изгнание, лишь посольство. Насколько я знаю, сейчас в Гортене с товарами гостит восточный купец Сахид Альири-и-как-то-там, у них очень длинные имена, которые чрезвычайно тяжело запомнить. Так вот, королевству как раз нужен посол на восток, в пустынный султанат Ан-Хар с дипломатической нотой к тамошнему владетелю. Все мы помним ту не последнюю роль, что сыграл сэр Ильдиар в заключении договора с Тингом Ахана, и посему магистр де Нот идеально подходит для того, чтобы послужить королевству в ведении переговоров. Когда же союзнический договор с султаном Ахмедом-Ан-Джаркином будет подписан, граф Аландский сможет беспрепятственно вернуться в королевство, не опасаясь за свою жизнь и свободу.
        - Смею прервать ваши речи, мессир Архимаг, - прошипел де Трибор. Сейчас он походил на змея, загнанного в угол своей норы факелами. - Посольство. Пустыня. Ан-Хар. Все это хорошо, но, надеюсь, вы не будете спорить с тем, чтобы отнять у обвиняемого звание военного министра Ронстрада и заставить его принудительно отречься от магистерского плаща ордена Священного Пламени? В противном случае, боюсь, трудно будет объяснить простому народу всю тонкость сложившейся ситуации...
        - Но это же наказание невиновного! - возразил отец Мариус. - Не слишком ли жестоки меры?
        - Нет, святой отец, что вы. - Старик де Трибор позволил себе едкую ухмылочку - он все-таки одержал небольшую победу. - Вы ведь сами только что нам сказали, что чернь уже шепчется о мятеже, посему... Обвиняемый, ваше слово.
        - Господа Высокие Судьи, я полагаю, у меня нет иного выхода, кроме как принять условия Высокого Орденского Трибунала, - смиренно сказал Ильдиар, не отрывая взгляда от рубиновых глаз посоха Тиана. Те странно мерцали, будто пытаясь ему что-то сказать, от чего-то предостеречь.
        - Последнее слово за вами, сир.
        Инстрельд V Лоран, король Ронстрада, посмотрел в глаза своего друга и, увидев там немое согласие с грядущей судьбой, сказал:
        - Поддерживаю.
        - Итак, Высокий Орденский Трибунал от седьмого сентября шестьсот пятьдесят второго года от основания Гортена объявляется закрытым. Сэр Ильдиар де Нот, с вас снимаются все обвинения, и вы будете тотчас же освобождены из-под стражи. Вам также вернут ваш меч. В течение суток вы должны покинуть Гортен. В течение седмицы - пределы Ронстрада. - Было видно, что Рамон де Трибор многое бы отдал, чтобы сказать совершенно иные слова.

* * *
        - Вас ожидают, - отчеканил великан-гвардеец и пропустил гостя из пустынных краев во дворец.
        Ступившим под своды древнего Асхиитара оказался высокий широкоплечий человек, облаченный в одежды необычного кроя: длиннополый алый халат, расшитый золотой нитью, и широкие белые штаны, заправленные в сапожки с подкрученными кверху острыми носами. У него была очень смуглая кожа и резко контрастирующие с ней короткие белые, словно полированная кость, волосы - отличительный признак Людей-из-Песков, как их прозывают ронстрадцы.
        Двое стражников вели восточного купца на второй этаж. Глядя им в спину, Пустынник презрительно думал о том, что эти невежественные ишаки и неповоротливые северные свиньи, обыскивая его, даже не удосужились найти все спрятанное им оружие, прежде чем впустить во дворец, место, где обитает их король. В Ан-Харе их бы за подобную оплошность уже сварили заживо в котле с маслом, а в Эгине - швырнули к тиграм! Но кто он такой, чтобы поучать местных? Как говорит восточная поговорка: «Пусть на своей шее ощущают последствия ошибок, а потом сожалеют, ведь только обезглавленный труп всех умнее».
        Гость шагал легко и в то же время настороженно, словно кошка, наступая на пышный алый ковер кончиками обуви, будто проверяя его на прочность. От его цепкого, как коготь, взгляда ничего не ускользало. Коридор был ярко освещен масляными лампами, камень стен закрывали гобелены. Большинство полотен изо всех сил стремились поразить воображение гостя сценами из легендарных Войн Титанов и другими знаменательными событиями, связанными с божественным вмешательством в обыденную жизнь простых смертных - впрочем, тщетно, - Пустынник не чтил чужих богов и не испытывал к этим напыщенным и горделивым образам ничего, кроме презрения. Кое-где высились тонко отделанные старинные доспехи, а к полу водопадами стекали алые портьеры с золотыми шнурами. Гость не мог не скривиться - все это показное богатство и вычурная роскошь ни в какое сравнение не шли с истинным великолепием дворца султана Ан-Хара. От холода здешних стен не спасли бы и тысячи гобеленов, а от озноба в ногах - даже самые толстые ковры. Эти жалкие гравюры и барельефы ни за что не могли спорить с тончайшими арабесками и резным мрамором, здешние
златотканые алые дорожки скорее походили на кошму из верблюжьей шерсти, а чадящие, как ноздри ифрита, масляные лампы уж точно должны были стыдливо расплавиться, узри они все великолепие и блеск гравированных письменами айверидиш[Вязь айверидиш - восточное письмо, которым пользуются в Ан-Харе, Харуме, Эгине и других пустынных султанатах и владениях. Согласно легендам, жители песков получили его в дар от джиннов древности.] лампад. А бесподобные сады у дворца султана, где растут сотни прекрасных сортов самого чарующего на всем свете цветка - благоухающей гюль, что значит «Бархатная тайна в темноте»! Да неужто этим невежественным и темным людям когда-нибудь суждено понять всю тонкость непередаваемого аромата и величественность красоты? Нет. Они даже называют «гюль» этим грубым и резким словом - «роза», они взяли его символом для своего бога-убийцы: любовь и страсть заместили кровью и смертью...
        Стражники остановились подле невысокой двери со знаком Хранна - клинком меча, произрастающим из стебля розы, - и постучали.
        Дверь незамедлительно открылась, и на пороге появился высокий мужчина средних лет, облаченный в белоснежную рясу, расшитую золотой вязью узоров. У него было довольно приятное округлое лицо, а глубокие, четко очерченные глаза светились отеческой заботой и пониманием. Пустынника посетило назойливое ощущение, будто с каждой новой секундой этот человек все глубже проникает в его душу, с поразительной легкостью раскрывая все ее сложности и перипетии. Печальная сочувственная улыбка, казалось, даже слегка грела, выдавая в нем невероятное умение принять и простить всю ту злобу, что скопилась в неспокойном человеческом сердце не за один день.

«Именно таким и должен быть истинный Первосвященник», - подумал Сахид Альири Рашид Махар, восточный житель.
        - Проходи, сын мой, добро пожаловать, - мягко, точно погладив взъерошенного котенка по шерсти, сказал церковник и отошел, уступая дорогу своему гостю.
        После того как Сахид Альири вошел, святой отец благословил стражников, осенив их знаком Хранна - двумя пальцами прочертив в воздухе косой крест, - и закрыл дверь.
        Обстановку в комнате Первосвященника нельзя было назвать аскетичной и строгой. Небольшая кровать, обитая белым бархатом, с пологом из тончайшей полупрозрачной ткани, похожей на ту, в которую облачаются султанские танцовщицы в Ан-Харе, отнюдь не располагала к безжалостному самоистязанию плоти, что проповедовали церковники Вечных. Кресла, целиком вырезанные из драгоценной кости огромных животных, были привезены сюда из очень далеких краев, должно быть, из самой Империи Сиены или еще откуда-то. Одно из них и пододвинул своему гостю его преосвященство.
        - Присаживайтесь, уважаемый Сахид, вы ведь не будете против, если я осмелюсь называть вас так, а не полным именем? - Отец Мариус поставил на столик красного дерева большую золотую чашу с фруктами.
        - Отнюдь, о Овеянный Белым. - Пустынник сел и взял протянутую ему гроздь винограда. - Вы не можете знать моего полного имени, ведь оно сочетает в себе имена всех моих предков, вплоть до самого основателя рода. В моих краях принято называть асаров по первому имени, данному им при рождении, и имени отца, следующему за ним. Сахид - мое имя, Альири - мой отец. Есть и другие, но они не настоящие. Песок на губах злопыхателей, липкий мед на устах льстецов. Прозвища, так вы их называете?
        - Да, сын мой, - кивнул отец Мариус. - Если вы не возражаете, я сразу перейду к делу. Я ведь понимаю, что вы очень занятой человек и ваше время, как говорится, - деньги.

«Уловил самую суть», - подумал Сахид Альири.
        - Итак, могу я узнать, когда вы возвращаетесь в прекрасный пустынный Ан-Хар?
        - Ваш великолепный город принял мой караван с распростертыми объятиями, и товары уже все растаяли, точно зефир на губах. Завтра с рассветом я выступлю в обратный путь, если на то будет благословение ветров.
        - Да оградит вас Хранн от всякого зла в вашем пути. Могу я просить вас о небольшой услуге, достопочтенный Сахид Альири?
        - Конечно, о многомудрый, - кивнул Пустынник.
        - Его величество король Ронстрада Инстрельд Пятый Лоран лично просит вас принять в свой караван его друга, великого ма... - церковник запнулся, но тут же исправился: - Бывшего великого магистра, а ныне посла королевства ко двору его светлости султана Ахмеда-Ан-Джаркина.
        - Я без колебаний соглашаюсь с этим, ведь просьба вашего великого короля - большая честь для меня! - В сощуренных серых глазах пустынного жителя читалось явно противоположное - ему навязывали лишний груз, и он был не особо рад этому.
        - Я еще не сказал, что за оказанную трону Ронстрада услугу вам положено вознаграждение в размере пятидесяти золотых тенриев. - Довольно увесистый мешок с золотыми монетами перешел к мысленно скривившемуся купцу. - Путевые грамоты и бумаги на беспошлинный проезд через королевство, конечно же, вы также получите...
        - Когда полуденное солнце озолотит шпили вашего Храма, я буду готов покинуть Гортен, - сказал Сахид Альири, принимая кожаную суму с походными бумагами.
        - Я был рад с вами пообщаться, сын мой, вы - самый благородный из негоциантов пустыни.
        Восточный купец встал с кресла, дотронулся тыльной стороной ладони сперва до своих губ, а после до лба - так пустынники выказывают уважение - и направился к двери.
        - Постойте, сын мой, - остановил купца отец Мариус. - Вы не согласитесь выслушать просьбу от меня лично?
        - Я внемлю, о светоч.
        - Прошу, оберегайте в пути своего спутника, он очень дорог мне.
        - Всенепременно, почтенный, ни один волос не упадет с его головы.
        Пустынник закрыл дверь и вышел из покоев Первосвященника, так и не заметив черной тени, что выскользнула из-за двери следом за ним. Оглянувшись и никого не увидев, Сахид Альири осторожно прокрался к лестнице. Он забрался за широкую ало-синюю портьеру с изображением золоченой лилии и оказался в приземистом потайном ходу. Узкий темный путь, спрятанный в простенке за главным коридором, вел довольно круто вниз - это была самая короткая дорога к подземельям дворца в обход стражи: мало кто о ней знал, и никто не окликнет чужака... Следуя когда-то полученным инструкциям, Пустынник направился к местам погребения умерших королей Ронстрада и их семей. Подземные переходы соединяли древние мавзолеи под Асхиитаром и хранили множество тайн...

* * *
        Невозможно было понять, о чем он думает. Ничего невозможно было прочесть на его лице, поскольку оно было скрыто цельной металлической маской, длинный подбородок которой походил на шип. Да и саму маску тоже нельзя было разглядеть, поскольку над ней низко нависал край глубокого пурпурного капюшона. Все одеяние этого человека состояло из длинной цвета чертополоха мантии, подол которой стекал по ступеням помоста, где стоял его трон. Узоры на мантии были точно такие же, как и у Первосвященника Хранна: цветы, должно быть, розы, с колючими стеблями, переходящими в клинки мечей. Только цвет отличался.
        По трое с обеих сторон трона застыли шесть фигур в подобных одеяниях. Каждый из этих людей скрывал свое лицо под металлической маской, и было видно, что у всех шестерых они разные. У кого-то из-под капюшона торчал длинный кованый клюв, у другого виднелся контур оскаленной пасти, у третьего - выдавались вперед гротескный нос и острые скулы.
        Сахид Альири прекрасно знал, куда попал, но все равно его сердце невольно сжималось от страха.
        Человек на троне ничего не говорил; его последователи также не спешили заводить разговор, поэтому Пустынник осмелился первым нарушить молчание:
        - Милорд Верховная Маска, я нашел тайный путь, что вы указали мне.
        Молчание было ему ответом. Никто из присутствующих не пожелал хоть как-то отреагировать на признание столь очевидных вещей.
        - Вы ведь знаете, милорд, что путь мой был неблизким, но я решился на то, что вы мне предлагали там, в далекой Сиене. Я принес вам то, о чем мы условились. Я готов отдать вам его! В обмен на обещанные мне пять сотен золотых, но главное - свободу от моей клятвы.
        Раболепно кланяясь через шаг, Сахид Альири подошел ближе и протянул магистру иерофантов небольшой мешочек. Человек на троне даже не шевельнулся.
        - Одурачить нас пытаешься?! - из-под одного из пурпурных капюшонов зазвучал хруст костей, перемалываемых жерновами мельницы. Сказать, кто конкретно из последователей лорда Верховной Маски заговорил, было невозможно.
        - Нет, что вы... я принес именно то...
        - Мы прекрасно знаем, что это, - раздался другой голос - этот походил на стук капель дождя по черепичной крыше.
        - У тебя в руках не песок Ифритума, а лишь походящая на нее изготовленная алхимиками пустынная пыль! - Один из иерофантов говорил голосом, схожим со свистом палаческого топора. - И ты об этом знаешь, мерзавец. Как ты посмел обмануть нас?!
        Его раскрыли. Сахид Альири в ужасе отступил на шаг - он знал, что сейчас ему ничто не поможет, даже спрятанная на груди ашинская звездочка.
        - Не нужно, заблудший сын, - заговорил еще один из носителей пурпурной мантии. Его голос напоминал скрип ключа, поворачиваемого в замке. - Не бойся нас.
        - Мы прощаем тебя, - сказал еще кто-то пугающе спокойным голосом, но после каждого из произнесенных им слов раздавался негромкий, но жуткий детский крик.
        - Но ты принесешь то, что обещал... - Это было зловещее и мерзкое хлюпанье крови под ногами.
        - Мы знаем, что ты говорил с Первосвященником, - вновь зазвучал голос Хруста Костей.
        - Ты должен доставить некоего Ильдиара де Нота, королевского паладина, в Ан-Хар, - продолжил Стук Дождя. - Выполняй это задание.
        - После его завершения ты найдешь Ифритума, как мы и договаривались, - добавил Свист Топора. - Ты должен убить его.
        - Их невозможно убить! - сокрушенно ответил Сахид Альири. - Они непобедимы! Я бы даже не посмел подумать о том, чтобы обмануть вас, если б это только было возможно.
        - Песок, - будто бы и не услышал его Скрип Ключа. - Ты должен принести сюда песок, что просыплется из его тела.
        - Тогда тебя не только осыплют этим ничтожным прахом - золотом, но и сохранят тебе жизнь, - пообещал Детский Крик. - Тогда иерофанты забудут о твоей глупости, о твоей коварной лжи.
        - Ты согласен исполнить то, что должен? - спросил Хруст Костей.
        У Сахида Альири не было выбора. Не говоря уже о том, что жизнь его сейчас для семи жутких масок ничего не стоила, так и с душой, столь опрометчиво оставленной им в залог, он в любое мгновение мог расстаться. Он специально перемерил несколько морей, бессчетные лиги по песку и степям, лишь бы добраться до Гортена с целью встретиться с изгнанными некогда из столицы Темной Империи иерофантами, которые однажды предложили ему свою помощь в залог обещания и рассказали, как их найти в дальнейшем. Сахид Альири вспомнил все, что говорили ему эти маски при последней встрече. Встрече, что, казалось, случилась будто бы в прошлой жизни - столько событий успело произойти. Они пролили каплю его крови на жертвенник - тогда ему это показалось лишь глупой формальностью. Лишь позже он понял, что таким изощренным способом его душу взяли в заложники. Срок сделки истекал, и он решился на самоубийственный риск - попытался обмануть их. Его раскусили... Теперь у пустынного странника не оставалось выбора...
        - Согласен. - Сахид Альири обреченно опустил голову.
        Он не представлял себе, как убьет или хотя бы ранит ифрита, но отказаться было равносильно тому, чтобы самому себе отрезать голову и бросить к подножию трона Первой Маски.
        - Помни, сын песков, - негромко проговорил Стук Дождя. - Если ты вновь обманешь нас, мы доберемся до твоей души. Мы сделаем с ней такое, что не под силу и сотне демонов из Бездны. Запомни это...
        Сахид Альири вздрогнул. Лорд Верховная Маска, магистр тайного гортенского братства иерофантов, так и не сказал ни слова.

* * *
        Ильдиар де Нот спускался по широкой лестнице дворца. Только что был пережит нелегкий разговор наедине с королем, в котором его величество упрекал своего лучшего друга в неосторожности. После чего бывший магистр Священного Пламени получил целый пакет подорожных грамот, личное послание короля султану Ан-Хара и другие документы, необходимые для посла в пути. Кроме того, было получено задание неофициальное, о котором сэр де Нот запретил себе пока даже думать.
        Граф был облачен в темно-зеленый камзол, облегающие черные штаны, заправленные в высокие, перетянутые ремнями сапоги и недлинный дорожный плащ, призванный защищать от ветра, дождя и пыли. Лат паладин не брал - в доспехах по пустыне не побегаешь, также - по настоятельному совету своего будущего спутника и компаньона, восточного жителя, - он оставил родовое оружие, верный Тайран, в своей комнате в прецептории Священного Пламени. Место известного на все королевство меча занял простой удобный клинок, покоящийся в ножнах на перевязи, которую сейчас паладин держал за ремень в руке, перевесив ее через плечо вместе с большим дорожным мешком. Рыцарь был полностью собран и абсолютно готов к дальнему и долгому походу.
        Пройдя по площадке, выложенной квадратными плитами с изображениями лилий и львов, он спустился еще ниже. Каблуки со шпорами цокали по мраморным ступенькам, и казалось, будто это широкая лестница прощается так с человеком, которому еще не скоро предстоит вновь по ней пройтись. Вот наконец последняя ступенька, и граф оказался у выхода из дворца.
        Здесь стояли стражи, простые солдаты и личный состав гвардии его величества. Прямо возле дверей, огромных и изрезанных искусной вязью (привычными символами дома Лоранов), застыл могучий командир гвардии.
        - Прощайте, сэр! - отбил гулкий шаг латными башмаками Джонатан Дарн.
        Да, этот человек был образцом истинного солдата и воина. Шести футов ростом, он всегда представал облаченным в начищенные до ослепительного блеска полные латы, поверх которых была надета алая гербовая (голова быка и лилия) туника. С пояса свисал жуткого вида молот-клевец, с одинаковой легкостью пробивавший, помнится, и доспехи, и головы оркам. На спине, на длинном ремне через плечо, висел сужающийся книзу каплевидный щит. Свой шлем, увенчанный головой быка, командир гвардии держал у локтя.
        - И ты прощай, Джонатан, - ответил Ильдиар, приложив кулак к груди, что свидетельствовало о большой чести, оказанной простому вояке.
        - Мы, сэр, гвардия его величества, всегда знали о вашей невиновности и не дали бы вас в обиду. - Могучий воитель совсем по-мальчишески покраснел.
        Ильдиар про себя усмехнулся.
        - Знаю это, Джонатан, - твердо ответил он. - Береги тебя Хранн.
        - И вас, сэр. - Дарн по-уставному повернулся на пол-оборота. - Салют графу де Ноту!
        В ответ гвардейцы как один громоподобно отбили шаг от мраморных плит и вскинули в воздух свои гигантские мечи.
        Ильдиар кивнул и вышел из открытых дверей дворца.
        Близ фонтана Основателей, в некотором отдалении от парадного входа, в самом разгаре как раз был прелюбопытнейший разговор:
        - ...и этого никак не могу понять. Я утверждаю, что вера ваша зыбка, словно последний лист на облетевшем ясене! - восклицал отец Мариус. - Должны же быть боги! Как может пустыня защитить своего сына от демонов, если нет богов?!
        - Сразу видно, о светоч истины, - с любопытством оглядывая окружающие вязы дворцового парка, медленно и лениво отвечал житель песков, - что вы никогда не переступали порога Пустыни. Надеюсь, вы, о глас воинственных полуночных богов, хоть не станете спорить, что жаркие безжалостные пески могут отравить любую, даже самую чистую душу, что знойные ветра готовы принести с собой всесжигающий жар и опалить бренное тело страждущего, а небо, коварный горизонт, в силах ввести в заблуждение даже самого святого и истинно верующего из пилигримов? Вы согласны, о оруженосец Бога-с-мечом? Наши учения гласят, что раз Пустыня может убить, то и защитить своего сына она также способна.
        - Говорят, господин Сахид Альири, что маги ваши очень могущественны, - закрыл скучный для него вопрос веры Тиан.
        Они стояли подле двух оседланных коней, на крупе одного из которых, принадлежавшего восточному торговцу, был накрепко привязан большой дорожный мешок. Только сейчас Ильдиар смог как следует присмотреться к своему компаньону.
        Сахид Альири Рашид Махар, как звучало его имя до четвертого колена, был странствующим купцом восточного султаната Ан-Хар и за небольшую плату согласился предоставить услуги провожатого для посла-паладина. Видимого оружия при Пустыннике не было, но граф де Нот был абсолютно уверен, что в многочисленных складках мешков запрятан как минимум кинжал, а возможно, и кое-что посерьезнее - ладно сбитый негоциант выглядел отнюдь не тем, кто безропотно отдаст на темной дороге что-либо из своей собственности многочисленным представителям разбойной братии Ронстрада.
        Сахид Альири являлся обладателем узкого смуглого лица, и на вид ему можно было дать не больше тридцати лет. Скулы его слегка выступали, подбородок был острым, а нос отличался ровностью и умеренной длиной. Из больших серо-зеленых глаз лилась задумчивость, а с точеных губ - глубокий голос, имеющий странное свойство заставлять окружающих сперва вслушиваться в тембр, а потом уже различать суть сказанного.
        Подчас восточный купец странно косился в сторону дворца, и в эти мгновения взгляд его был наполнен то ли страхом, то ли негодованием. А может, и тем и другим...
        - Вы совершенно правы, о Танцующий с Огнем, - в своей выспренней манере ответил Сахид Альири, - пустынные маги способны на многое.
        - А это правда, достопочтенный Сахид, что некоторые из них смогли приручить диких пустынных духов, а затем заставили их служить себе и выполнять свои желания?
        - Никогда о таком не слыхал, но мои низменные знания и их жалкое отсутствие - не есть истина, о многомудрый, - разочаровал Тиана житель востока. - Но доподлинно известно, что подобные духи существуют. Они живут в мертвых песках и питаются людским страхом. Вида они ужасного, а норов их злобен и коварен. Многие непобедимы.
        Главный ронстрадский волшебник продолжал забрасывать бедного купца вопросами:
        - Я слышал, что ваши колдуны в одиночку могут творить заклятия, способные раскрывать песчаные бездны. Так ли это?
        - Я уже говорил вам, о любезнейший из собеседников, что наши волшебники способны на многое. - Сахид Альири не стал вдаваться в подробности, было видно, что тема пустынных магов ему не слишком-то приятна, словно один из их числа сумел крепко ему насолить. Зная нравы чародеев ронстрадских, Ильдиар превосходно понимал Пустынника и сочувствовал ему, если, конечно, его выводы были верны.
        - Да, но кто же самый могущественный колдун Ан-Хара? - спросил тщеславный старик.
        Ильдиар про себя усмехнулся - сколько веков прожил, а все интересуется возможными соперниками...
        - Я полагаю, что искуснейший из чудотворцев Пустыни - великий визирь Ан-Харский Алон-Ан-Салем, да продлит Пустыня его годы. - При упоминании великого визиря в глазах Сахида Альири блеснули искорки ярости.
        До чего же странно...

«Алон-Ан-Салем», - вздрогнул Ильдиар.
        Именно это имя только что назвал ему король...
        - Великий визирь - это кто? - поинтересовался Первосвященник.
        Граф де Нот решил не задумываться пока о тайнах своего будущего компаньона, а подошел ближе и ответил вместо купца:
        - Это первый министр и ближайший советник султана. Прав ли я, достопочтенный Сахид Альири?
        - Совершеннейше и непоколебимейше, благородный паладин, - ответил Пустынник. - Надеюсь, о светоч, вы готовы трогаться в путь?
        - Да, готов, лишь прощусь... Ваше Преосвященство, - Ильдиар склонил голову, - я должен вас от всей души поблагодарить - именно ваше слово на суде решило мою судьбу, вы просто спасли мне жизнь. Вы преступили обет ради меня, я не в силах выразить вам свое признание...
        - Не благодари, сын мой, - отец Мариус положил ладони на чело графу, - я не мог допустить казни рыцаря, привносящего столько добра на наши земли.
        - И все же, примите мой обет отплатить вам за все.
        - Принимаю, сын мой.
        - Ильдиар, - просипел Тиан. Странно, но граф де Нот никогда не видел на этом старческом лице такого выражения. - Будь осторожен в пустыне...
        - Буду, Тиан, помолись за меня Хранну. - Рыцарь сжал в крепких объятиях тщедушное тело самого могущественного чародея севера.
        Граф де Нот закрепил на крупе коня дорожный мешок и сел в седло.
        - Прощай, старик.
        - Прощай, сын мой, - тихо проговорил Тиан.
        Ильдиар тронул коня и направился следом за Сахидом Альири, который уже подъезжал к открытой гвардейцами парковой решетке. В последний раз граф оглянулся на Асхиитар - королевский дворец гордо стоял в лучах полуденного солнца и выглядел так, будто сошел с прекрасных панно лучших придворных мастеров. И множество резных колонн у фасада, поддерживающих высокие балкончики, и двадцать четыре беломраморные ступени, что ведут к парадному входу, и высокие башенки, и тонкие шпили, на которых развеваются стяги Ронстрада: золотые лилии на алом поле и серебряные львы на синем... Все это намертво запечатлелось в памяти графа Аландского и много раз снилось ему впоследствии на чужбине...
        Но не будем забегать вперед.
        Ильдиар опустил глаза вниз и увидел двух близких ему людей, единственных, которые вышли проститься с бывшим военным министром королевства. Один - старый маг с длинными седыми волосами. Ветер развевал знаменитый черный плащ, скрепленный сверху тремя золотыми крючками-застежками. Маг опирался на свой резной посох-змей, который, если верить сказкам и легендам, мог даже говорить. И второй - совсем еще не старик, облаченный в длинные белоснежные одежды с золотыми знаками Хранна - вьющимся узором цветов, переходящих в клинки мечей. Первосвященник Мариус Диран, самый добрый и благочестивый человек из всех, кого знал Ильдиар, осенял его благословляющим знаком, желая удачи в пути.
        Вскоре они скрылись за поворотом, а у графа де Нота впереди осталась лишь манящая и одновременно с тем пугающая неизвестность...

8 сентября 652 года.
        Восток королевства Ронстрад.
        Баронство Теальское. Теал
        С первого взгляда Теал напоминал маленькие и скучные провинциальные городки, что во множестве разбросаны по всему Ронстраду, но на самом деле он очень от них отличался. Он слыл городом унылым, угрюмым и тихим, но, возможно, кто-то просто пытался выставить его таким...
        Теал был городом, который ни за что не дал бы случайному путнику хотя бы отдаленно проникнуть в его суть. Он мог бесконечно долго водить чужака по своим переулкам с разбитыми от недостаточного ухода мостовыми, глубокими лужами и зловонными канавами, упрямо пытаясь завести путешественника в какой-нибудь тупик. Благодаря гомонящим рынкам и изливающимся песнями харчевням, цирковым балаганам и старикам-шарманщикам Теал походил на старый скособоченный театр с давно не реставрированными декорациями, поеденным молью и потускневшим занавесом и еле передвигающими ноги, изжившими все свое чувство юмора клоунами. Проникнуть за портьеру «Теала-для-всех» было бы непросто, вздумай чужак даже поселиться в одном из этих серых каменных домиков с такими же серыми двускатными крышами и прожить здесь не одну неделю. И только опытный взгляд привыкшего ко всему вора или подозрительность сыщика могли бы распознать мало кому заметные штрихи, ничем не объяснимую настороженность в поведении самых обычных людей вокруг. И лишь воистину прожженный уличной жизнью городской проныра смог бы правильно дать ответы на все тщательно
сокрытые под крышами домов и башен вопросы.
        Но вскоре в городе должно было произойти нечто, что навсегда сорвало бы с него маску, то, что раскрыло бы все его столь бережно хранимые за обманчивой драпировкой тайны...
        Вместе с первыми лучами солнца, озарившими своим мягким светом круглые башенки и шпили на крышах домов, распахнулись городские ворота. Горожане пока не спешили появляться на улицах. Ранним утром в воскресный день следовало тщательно приготовиться к посещению церкви, и добропорядочные прихожане привычно умывались и облачались в праздничные одежды: вишневого цвета камзолы и высокие шляпы. Самые нетерпеливые уже степенно отбивали шаги по мостовой, мыслями готовясь к воскресной службе. При этом распахнувшиеся раньше обычного городские ворота удостоились разве что нескольких ничего не выражающих взглядов.
        Но вслед за ветром и пылью в ворота въехали всадники - множество вооруженных людей в черно-багровых одеждах и потертых доспехах. Цвета их плащей и камзолов выдавали вассальную принадлежность к семейству Бремеров - сюзеренов Теала. Вопреки традициям сегодня над воинами не развевались гордые флаги с гербами баронов, не играли трубы, а пажи понуро волочились вслед за солдатами, и вскоре стало понятно почему.
        Следом за всадниками в город въехал катафалк - длинная карета, накрытая зловещей черной тканью и украшенная гербом Теала - серой городской стеной на закатно-багровом поле. В карете покоилось тело убитого три дня назад в Гортене барона Джона Теальского.
        Сразу за каретой двигались два угрюмых всадника, от которых остальные участники процессии держались на почтительном расстоянии. Один из них был облачен в пурпурный камзол и вычурный шаперон, украшенный перьями, другой - в красную мантию заклинателя огня и темно-вишневый плащ, подол которого спускался на круп его коня. Ни гербов, ни каких-либо других символов своего положения братья Бремеры не надели, тем самым подчеркивая, что в данный миг они такие же скорбящие подданные, оплакивающие смерть своего брата, как и остальные жители Теала.
        Едва катафалк въехал в город, как протяжно и заунывно запел рог, возвещая о свершившейся трагедии. Раздирающие душу звуки полились по улицам и переулкам, рынкам и площадям. То здесь, то там мелодию подхватывали многочисленные глашатаи, наполняя все кругом струящейся скорбью.
        Жители покидали свои дома и спешили навстречу процессии, почтительно выстраиваясь вдоль главной городской улицы на пути к ратуше. Их головы склонялись в знак участия и скорби, было видно, что погибший барон пользовался среди подданных пусть не любовью, но, по крайней мере, уважением. Катафалк медленно двигался вдоль множества опечаленных людей, чьи глаза были полны растерянности и тревоги.
        Вездесущие глашатаи тем временем громко объявляли горожанам о том, как наступила смерть их властителя, сэра Джона Бремера, барона Теальского. Помимо этого они поведали, что владыки Теала дарят своим подданным три выходных дня: жителям города предписывалось в течение всего траура не выходить на работу, оплакивая своего сюзерена. Говорилось также, что вечером на рыночной площади напротив городской ратуши будут накрыты поминальные столы. Присутствие на похоронах провозглашалось обязательным для всех, за исключением занятых на воинской службе.
        Наконец глашатаи умолкли, и город внезапно погрузился в молчание. Ни единого слова не прозвучало среди почтительно склоненных людей. Даже любопытные кошки на крышах вдруг все притихли, не смея мяукнуть. Процессия двигалась в полной тишине. Лишь стук копыт и скрип колес черной кареты, да еще приглушенное дыхание тысяч горожан - вот и все, что осталось из всего множества звуков на заполненных людьми улицах Теала.
        - Он убил моего брата! - громкий и сильный голос разрушил гнетущее молчание. Танкред Огненный Змей медленно чеканил слова, с каждым выдохом бросая их в окружающую толпу. - Король приказал своему псу убить моего брата! Сюзерен предал своего верного вассала! Для клятвопреступника нет иного наказания!.. Иного возмездия, кроме смерти!
        Будто бы ожидая именно этих слов, толпа взревела. Особо ретивые провокаторы в мгновение ока разразились чудовищными лозунгами:
        - Смерть! Смерть Гортену! Смерть Лоранам! Смерть Инстрельду!
        Крики разносились повсюду, захваченная ненавистью толпа вторила им.

* * *
        Бургомистр Штефан Фальк в растерянности перебирал бумаги на своем рабочем столе, не в силах поднять голову, чтобы посмотреть в глаза своему собеседнику.
        Капитан королевской стражи Сезар де Вельмонт прервал молчание, решив начать разговор первым:
        - Ваше превосходительство! Надеюсь, вы пригласили меня не для того, чтобы молчать. .
        Бургомистр Теала, грузный степенный человек преклонного возраста, обратил наконец-то на капитана затравленный взор. Слова давались градоначальнику с превеликим трудом, было видно, что он пытается взвешивать каждую фразу, но липкий страх не позволял ему говорить связно и размеренно.
        - Господин капитан, вы же слышали, что он сказал! Про смерть барона! Слышали?!
        - В мои обязанности не входит все слышать, ваше превосходительство, но тут вы правы - такие слова невозможно не услышать.
        - Он обвинил короля! - в голосе старика прозвучал ужас.
        - Да. Обвинил.
        - Он угрожал королю!
        - Да. Он угрожал.
        - И вы можете вот так спокойно говорить об этом?! - Бургомистр вскочил с кресла, принявшись нервно расхаживать по комнате. - Пока Джон был жив, я был уверен, что этого не случится, он был честный человек, хоть и своенравный. Но Танкред! Его поползновения на Теал всегда внушали мне беспокойство, а теперь эта ужасная трагедия просто бросает город в его руки! Как мог его величество поступить столь недальновидно? Как можно было допустить такое, скажите мне, господин де Вельмонт?!
        - Не нам с вами судить короля, господин Фальк. На все воля Хранна. Бремеры еще ответят за свои слова.
        - Как они ответят? - Бургомистр вытер вспотевшие ладони тонким кружевным платком. - Сколько у вас под рукой верных солдат? Вообще есть ли в этом проклятом городе хоть кто-то верный, кроме нас с вами?
        Капитан всем видом выказывал хладнокровие.
        - Гортенский полк мечников - «Белые львы». Это полторы сотни. Еще три сотни местных, но на них полагаться нельзя. Если начнется мятеж...
        - Мятеж?! Вы сказали - мятеж?!
        - Да. Я сказал именно так. - Де Вельмонт удивленно приподнял бровь. - Разве вы мне не об этом толкуете?
        - Да, да, конечно... - Градоначальник без сил опустился в свое кресло.
        - Так вот, в случае мятежа мы можем рассчитывать только на гортенский полк, да еще вашу охрану. Этого мало.
        - Этого слишком мало! Одни только баронские отряды насчитывают три сотни прекрасно вооруженных солдат!
        - Поэтому единственный выход - упредить события. Вы меня понимаете, ваше превосходительство?
        - Вы несомненно правы, капитан. - Внезапно успокоившись, бургомистр замолчал. Он только что принял для себя важное решение, и страх отступил. - Каков будет наш план?
        - В пять часов, за час до церемонии прощания с телом барона, мои солдаты подойдут к ратуше. Это будут верные короне «Белые львы», одетые в простое платье, чтобы Бремеры ничего не заподозрили. Ваши люди пусть будут неподалеку, может понадобиться помощь. Я арестую обоих братьев за измену его величеству и отправлю под конвоем в Гортен. В то же самое время два других полка займут позиции напротив замка Бренхолл, я не жду от местных особого героизма, но само присутствие королевских полков рядом с замком не позволит баронам своевременно получить помощь. Во всяком случае, мы выиграем время, пока все не уляжется. Надеюсь, они не ждут от нас такой прыти.
        - Да, все правильно. Действуйте, капитан! Мои люди будут в указанном месте в нужное время. - Бургомистр кивнул, соглашаясь чересчур поспешно. Де Вельмонту даже показалось, что градоначальник стремится поскорее избавиться от его общества.
        - Да поможет нам Хранн. За короля и Ронстрад! - Капитан поднялся.
        - За короля и Ронстрад.
        Как только командир гарнизона вышел, Штефан Фальк торопливо накинул плащ и поспешил к выходу. Танкред Огненный Змей ни за что не простит того, кто вздумает медлить и колебаться. В сложившейся ситуации следовало сделать правильный выбор, и чем быстрее, тем лучше. Лучше для него, Штефана, и лучше для города. Так пытался успокоить себя бургомистр...

* * *
        - Капитан Сезар де Вельмонт?
        Командир королевской стражи спешил через парк к гарнизону, когда на дорожке близ пруда его остановили трое здоровяков из городской стражи. Все при оружии и доспехах. Как же некстати, ведь через четверть часа уже нужно поднимать полк.
        - Да, это я.
        - Отдайте ваш меч, капитан! - громко потребовал один из троицы.
        Испугавшиеся его голоса птицы вспорхнули с кроны ближайшего дерева в хмурое, затянутое тучами небо. Несколько человек - спешащих по своим делам по дорожке или же просто праздно шатающихся по парку - обернулись, привлеченные столь нагло прозвучавшим приказом.
        - Я арестован? - Капитан отступил назад, прижавшись спиной к старому вязу, скрючившему ветви над прудом. - По какому праву, позвольте узнать?
        - Вы обвиняетесь в измене.
        Самый дюжий из стражников, судя по нашивкам, десятник, шагнул вперед. Нет, постойте, какой же это стражник?! Как же он сразу не понял... Да за такое ношение формы из городской стражи надо гнать в шею. Наемники Бремеров. Бароново отродье!
        - Меч, значит, мой хотите? Ну что ж, извольте!
        Клинок с легкостью покинул ножны и оказался в руке. Прошел первый выпад,
«десятник» тоже успел выхватить меч, послышался скрежет металла о металл, взлетел новый выпад... Есть! Враг начал медленно оседать с пробитым боком. Двое других схватились за алебарды, но в уличном бою меч всегда прав. Всего несколько легких па, как на уроках фехтования в Гортене... Еще один из врагов упал, зажимая рукой ужасную рану на груди, другой оказался в кольчуге, и это ненадолго уберегло его. Последним ударом Сезар де Вельмонт уверенно вогнал меч в незащищенную шею противника. Три тела остались лежать в мешанине из крови, грязи и опавших листьев.
        Переведя дух, капитан оглянулся и заскрежетал зубами от увиденного. Вокруг места схватки уже собралась толпа. Все оказалось еще хуже, чем он думал. Он только что, на глазах у этих людей, прикончил трех городских.
        - Гортенский ублюдок! - раздалось сзади.
        Стоило капитану обернуться, чтобы ответить наглецу, как в него полетел первый камень. Затем второй, третий...
        Удары наносились со всех сторон, совсем скоро он потерял им счет. Королевский капитан все еще пытался встать, захлебываясь в луже собственной крови, когда спасительный удар меча прервал невыносимые мучения.
        - Так будет с каждым! - Воин, добивший начальника гарнизона, был облачен в черно-багровую баронскую тунику. - Каждая гортенская собака, что лижет зад Инстрельду, закончит так же, как эта!
        Теалец с нескрываемым удовольствием пнул уже мертвое тело ронстрадского капитана и столкнул его с дорожки в пруд...

* * *
        В трех кварталах оттуда в это самое время «Белые львы» были готовы выступить и ждали только сигнала своего капитана. В назначенный час все воины собрались в полковой казарме, оружие наготове, доспехи приказано не надевать, вместо них - простая одежда, ни дать ни взять - обычные горожане, а меч можно легко обернуть плащом.
        Воины убивали время за чисткой оружия и привычными солдатскому слуху шутками. Тем временем лейтенанты в десятый раз объясняли своим ротам задачу. Все было предельно ясно - подлый враг в лице ненавистных баронов выступил против его величества, и только неизменная солдатская храбрость спасет сегодня единство Ронстрада.
        Никто ни на секунду не сомневался в предстоящей победе. Ну разве могут баронские прихвостни выстоять в честном бою с прославленными «Белыми львами», за плечами которых десятки успешных походов в Со-Лейл и сотни убитых орков? К несчастью, сегодняшний бой отнюдь не обещал быть честным...
        Как только во дворе гарнизона послышалась возня и звуки ударов, ближайшие десятки похватали оружие и бросились к выходу. Но было поздно - тяжелые двери казармы оказались заперты, снаружи их уже подпирали тяжелые бревна. За дверями перестали возиться, наступил долгий миг ожидания, а после в окна полетели горящие стрелы. Через десять минут здание уже пылало. Пока в западном крыле уцелевшие лейтенанты еще пытались наладить оборону, из восточных окон с дикими криками уже выпрыгивали горящие факелы - верные солдаты короля. Их добивали тут же, стрелами или мечами. Вся казарма оказалась окружена врагами, среди которых, к ужасу погибающих, стояли их сослуживцы из «Королевского Теальского полка». Были здесь и прекрасно вооруженные ратники баронов, и даже совсем непонятный сброд, очень похожий на разбойничьи шайки из окрестных лесов. Врагов вокруг было столько, что вырваться из горящего здания живым не посчастливилось ни одному из королевских солдат. Черная туча дыма поднималась над городом в темнеющее небо, а вместе с ней кругом расходился смрад горящей плоти и едкой, жгущей глаза гари.
        Казарма «Белых львов» выгорела дотла, а вместе с ней и королевская власть в Теале.
        - Ну что, братец, все вышло, как я и планировал.
        Сделав несколько шагов по дорогому узорчатому паркету с орнаментом в виде извивающихся змей, барон Танкред Бремер подошел к восточному окну. Его младший брат Олаф проследовал за ним.
        Из окна донжона открывался прекрасный вид на Теал. Баронский замок Бренхолл возвышался на небольшом холме, и город, расположенный ниже, как бы ложился под него, упираясь своими каменными стенами в мощные бастионы самого замка, тем самым образуя с ним единую цепь укреплений. А теперь и вовсе Теал и Бренхолл стали единым целым. Не дожидаясь похорон брата, Танкред уже вступил в полноправное владение не только замком, но и самим городом, считавшимся до этого лишь верным вассалом барона.
        - Не слишком ли мы поторопились, Тан? - Олаф отнюдь не разделял той бесконечной уверенности в себе, что наполняла Танкреда. - У короля крупный гарнизон в Реггере, а война с Умбрельштадом вроде затихла... Кроме того, Сноберри спустит на нас своих псов, лишь только почует неладное, да и наш горячо любимый граф-бабник Уолтер Чериндж Дайканский в стороне не останется.
        - Сноберри в недалеком будущем придется проститься со своим Реггером, а Теал теперь только наш и таковым останется навсегда. - Огненный Змей и не думал сомневаться в успехе - еще бы, он столько сил положил на осуществление своего плана.
        - Но зачем было убивать бургомистра? Чем он мешал нам?
        - Старый лис слишком долго все взвешивал, прежде чем прийти ко мне. Он предал бы нас при первой возможности, и неважно кому. Новым управителем города я назначу тебя, брат. Больше мне некому его доверить.
        Олаф с пониманием кивнул.
        - Клянусь, брат, ты не пожалеешь! - Тут какое-то действо привлекло внимание младшего Бремера, и он указал на город. - Смотри, там что-то происходит, на ратуше!
        - Да, я знаю. Горожане спускают флаг Ронстрада. Отныне Теал объявляется вольным городом. И вся его воля - здесь! - Танкред Огненный Змей крепко сжал в кулак пальцы правой руки и продемонстрировал брату.
        Больше не было сказано ни слова, и оба Бремера стали молча наблюдать за происходящим. Наконец королевский флаг Ронстрада - лилии и лев - был сброшен вниз под ликующие крики толпы. Над Теалом взвился новый стяг - огненный змей, закрывающий серую городскую стену на закатном багровом поле.

8 сентября 652 года.
        Графство Аландское. Замок Сарайн
        За окном на ветру проносились листья, первые из опавших. Хмурые тучи нависали над графскими лесами, и начало очередной грозы было лишь вопросом времени.
        В теплой комнате ярко горел камин, освещая синие портьеры и ковры. Блики пламени плясали на дорогой мебели: шкафчиках с тонкой резьбой, мягких бархатных креслах и изящном столике вишневого дерева. Из общей картины благолепия и роскоши выбивался лишь большой походный сундук, видавший виды и, должно быть, с неимоверно скрипучими петлями. Интересно, что он здесь делает?
        Принц Кларенс по-прежнему лежал в постели и, не отрываясь, глядел в полог над головой. Подушки больше не казались ему мягкими и удобными, а одеяло - теплым. Вся эта комната, в которой он какое-то время в юности жил, перестала быть для него уютной и приветливой. Сколько же дел он натворил! Да таких, за которые любому другому человеку должно быть так стыдно, что он точно был бы обязан наложить на себя руки. Но только не он. Стыд? Совесть? Что за песок на губах... Он был сильнее этого...
        То, что он делал последние двадцать пять лет, могло быть по праву занесено в учебники по шпионажу и тайному сыску. Как ловко он пробрался в Умбрельштад! Как уверенно, нагло и дерзко вступил в ряды некромантов! Магия раньше была чем-то таким далеким и не слишком-то интересным для него, по крайней мере, та ее часть, что преподавали в Элагонской Школе, но вот некромантия - дело другое. Он понял это после первого же путешествия в страну Смерти. О боги, как же он испугался этих серых равнин и разрубающей их, словно меч, дороги, мощенной черным кирпичом! Всем некромантам известно, что они - незваные гости в том краю, а любые гости в Печальной Стране - вне закона, и если их поймает стража тех, кто там правит, тогда обычная смерть покажется им милосердием. Бог Карнус верховодит на этих засыпанных пеплом полях, а сотни тысяч душ, рабов и слуг, называют его Первым Королем. Первым... из семи... Помимо него в стране Смерти правят шесть его сыновей-вампиров, и существа они, надо сказать, весьма неприятные. Да, принц крови Ронстрада был необычайно испуган, когда попал туда впервые. Но Черный Лорд уверенно вел
его все дальше по этой ужасной дороге, стелющейся среди мрачных холмов и лесов. Деккер научил его отводить глаза прислужникам Карнуса, научил своему искусству. О, Магнус Сероглаз оказался способным учеником, и ради доверия некромантов и достижения своей цели он убивал, не задумываясь. Неоднократно... Простые крестьяне, «рыцари с большой дороги», наглецы-маги, а орков, гоблинов и иже с ними так и вовсе не счесть.
        Двадцать пять лет он шпионил в Черной Цитадели, вынюхивал, выслеживал, иногда срывал планы самого Деккера Гордема. Так он имел глупость думать, по крайней мере, до недавнего времени. Каждый день, каждую секунду, проведенную им в Умбрельштаде и за его пределами, за ним следили. Деккер был прекрасно осведомлен о его действиях. . как выяснилось.
        Через подставных лиц, в посланиях и магическим путем он передавал важные сведения об ордене Руки и Меча людям, что могли противопоставить что-то падшим паладинам. Таких людей было немного: Тиан, сеньор Каземат, некоторые графы и бароны... Кстати, имен короля и его подпевалы Ди де Нота в этом списке нет. Его Сладостнейшее Величество занимался лишь балами да турнирами, бесполезными военными советами и глупыми путешествиями по Ронстраду инкогнито в поисках приключений. А разлюбезный магистр Священного Пламени и вовсе не обращал никакого внимания на угрозу нашествия из Умбрельштада, его «славные» походы лежали совсем в другой стороне от той, откуда действительно нужно было ожидать удара.

«Кто-то же должен был это делать!» - что за глупая отговорка для собственной совести... Ему просто нравилось убивать людей и думать, что это пойдет им только на пользу. Думать, что он делает нужное дело. Хотя, если с другой стороны посмотреть, то так оно и было - он предотвратил множество жертв благодаря вовремя переданным сведениям, множество людей убил, чтобы жили сотни, тысячи, десятки тысяч...

«Тук-тук», - постучали в дверь.
        Он знал, что это не она, поэтому ему было все равно...
        - Войдите! - отрешенно проговорил раненый, не отрывая отсутствующего взгляда от полога.
        Дверь открылась, и в комнату вошел высокий старик в лиловом плаще, подбитом мехом.
        - Это большая честь, ваше высочество, что вы выбрали именно мой замок для своего венценосного посещения. - Граф склонился в поклоне.
        - Вам не надоело, сэр Уильям? - так и не повернул головы принц. - Я прожил несколько лет у вас в замке... К чему эти церемонии?
        - Когда рыцарство утрачивает манеры, оно утрачивает себя. - Старик вздохнул и подошел ближе к кровати.
        - Вы все еще верите в рыцарство? - равнодушно спросил Кларенс.
        - И всегда буду верить, ваше высочество, - последовал гордый ответ.
        Граф пододвинул кресло и сел напротив раненого принца крови.
        - Вы не расскажете мне, кто это вас так? - Старик указал на перевязанный бок своего гостя. - Судя по всему, вы вышли из боя, но ведь королевство ни с кем сейчас не сражается... насколько я знаю. Боев за последнее время не было, с самой осады Восточного Дайкана.
        - Королевство ни с кем не сражается, а я сражаюсь. Если ленивые войска забыли о долге и сидят, протирая штаны, в Гортене, то это ведь не значит, что другие занимаются тем же самым.
        - Кто вас ранил, ваше высочество? - напрямую спросил граф.
        - Имперский легионер, - не видел смысла скрывать сэр Кларенс.
        - Где?! - удивился старик де Нот.
        - В топях.
        - Но что вы делали в топях, сэр?
        - Это что, допрос тайной стражи? - Принц усмехнулся, все так же «любуясь» вышивкой на пологе. - Я защищал королевство, этого должно быть достаточно...
        - Конечно, конечно... - кивнул сэр Уильям.
        Он глядел на принца каким-то странным, необычайно пристальным взглядом.
        - Это правда, что прибыл «благородный наследник благородного рода» из Фолкастла? - спросил, в свою очередь, сэр Кларенс.
        - Да. - Граф мрачно отвернулся. - Сейчас он во внутреннем дворе, командует слугами, устраивающими лошадей в стойла, - все ему нужно делать лично, видите ли. Не доверяет моему конюху, наглец!
        - Почему вы не встречаете гостя? - равнодушно спросил принц.
        - У меня есть и другой гость, - нахмурил брови сэр Уильям. - И он мне дороже какого-то там сынка какого-то там барона.
        - Почему я вам дороже, сэр Уильям? Я же всю жизнь только и делал различные мерзости, вредил всем, кто меня окружал, предал свою единственную любовь, став некромантом. Вы ведь знали, что я - некромант? - как бы невзначай признался кузен короля.
        - Всегда, - кивнул граф. - Даже в те времена, когда вы были еще юношей, сквайром, жившим под моим кровом.
        - Уже тогда? - удивился Магнус. - Тогда почему вы не выгнали меня отсюда? Почему не выдали Прево?
        - Я вырастил троих сыновей, ваше высочество, - вздохнул сэр Уильям. - Ильдиара, вас и вашего венценосного кузена. Вы были мне, словно родной ребенок, сэр Кларенс, я заботился о вас еще с младенчества, когда умер ваш батюшка. Неужели вы могли подумать, что я выдам своего сына? Только я один в ответе за то, каким вы выросли человеком. Я знал вас всю вашу жизнь, я знаю вас сейчас, и, что бы мне ни говорили, я все равно горжусь вами. Возможно, вы пытаетесь казаться всем, кто вас окружает, черствым и отчужденным, но я-то знаю, какой вы на самом деле... Я знаю, кто вы такой, ваше высочество...
        - И кто же я? - с вызовом спросил принц-некромант.
        - Вы - человек, который любит мою дочь.
        - Что с того проку? - сквозь зубы спросил Магнус. - Ведь приехал ее жених...
        - Думайте, сэр Кларенс, думайте. Стоило ли совершать то, что вы делали всю свою жизнь, чтобы потом отдать вашу любимую другому? Отдать ее другому, позабыв о том, как сильно вы ее любите? - Граф встал с кресла и указал на старый походный сундук. - Здесь лежат мои выходные вещи. Я уже такое не надеваю - возраст, сами понимаете, не до балов и выездов, но вот вы, молодой, могли бы...
        Сэр Уильям поклонился и вышел из комнаты, оставив подавленного принца Ронстрада в полном одиночестве.
        Кларенс действительно думал... Он думал о том, как любит леди Агрейну, о том, правду ли она сказала насчет своего желания выйти замуж за сына барона Фолкастлского... хе-х... Как могла его леди клюнуть на такого урода и грубияна?.. Стоит ли теперь чего-то его некромантская жизнь? Да. Стоит одного ее взгляда. Стоят ли те сведения, что он добыл, прощения? Да, стоят. Стоит ли имя предателя в коронном совете, чтобы принца крови Ронстрада стали уважать, как он того заслуживает? Да, непременно... Имя! Как он мог забыть! О боги, нужно срочно передать это имя! Но кому?!
        В окно, словно услышав его мысли, вдруг постучали. Сэр Кларенс даже вздрогнул, так неожиданно это произошло. Он повернул голову. Еще секунду назад там никого не было, но вот на фоне витража обрисовался черный птичий силуэт.

18 сентября 652 года. Восток королевства Ронстрад. Бывшая юго-восточная граница. Порог Пустыни
        Ильдиару де Ноту, графу Аландскому, определенно нравился его спутник. Лучшего компаньона для такого невеселого предприятия, как изгнание, тяжело было бы даже вообразить. Замечательный собеседник, Сахид Альири казался просто бездонным кладезем различных историй, легенд и даже стихов, управляясь со слогом, как заправский бахшиo[Бахшиo - странствующие пустынные барды и музыканты, исполняющие народные асарские песни.] . Он рассказывал графу о ветрах, дующих над пустыней, о том, что каждый из них имеет свое имя и голос. О том, что где-то под песками, согласно легендам, живет ужасное огненное чудовище, а в самозабвенных поисках колдовской серы некоторые из тамошних магов роют жуткие норы-прииски, дна которым не видно. Его истории уносились к тем звездам, которые светят на небосклоне (Пустынник знал названия всех созвездий!), так же и ниспадали вниз вместе с теми, которые уже отгорели: он рассказывал и о земле. В Ан-Харе - лучшее масло и ковры, в Эгине - рыба и фарфор, в Харуме - эмали и бронза, в Келери - оружие и муслин, в Р’абардине - кони и рубины. Все это узнал граф де Нот от Сахида Альири,
побывавшего, по его словам, во всех уголках пустыни. Казалось, что даже книги из библиотеки отца Ильдиара, старого лорда Уильяма, не вмещают в себе столько знаний, сколько хранилось в беловолосой голове восточного купца.
        Граф получал огромное удовольствие от их бесед. Пустыннику они, должно быть, также нравились, поскольку с его губ практически не слезала легкая доброжелательная улыбка, а в глазах был неподдельный интерес в те мгновения, когда он слушал истории компаньона. Нужно отдать жителю востока должное, в число талантов и достоинств Сахида Альири входило и несравненное умение слушать собеседника, но что важнее - понимать его. Ильдиар, в свою очередь, делился со спутником всеми своими переживаниями, невзгодами и редкими моментами подлинного счастья, которые довелось ему пережить за недавнее время. Граф не считал нужным ничего скрывать, не предавался стеснению и робости и, впервые выразив все вслух, с тоской начинал осознавать, что счастье в его жизни подобно редкой выбившейся нити из полотна гобелена невзгод и серого существования. Так сказал бы склонный к витиеватым и сложным изречениям Сахид Альири.
        Пустынник никак не реагировал на излияния разоткровенничавшегося компаньона, лишь пожимал плечами и время от времени кивал, то ли соглашаясь с чем-то, то ли просто показывая, что все услышал и принял к сведению. Он будто знал, что худшее, что может быть для истинного рыцаря, - это жалость ближнего, что сочувствие унизительно, а снисходительная поддержка - признак неуважения. Несмотря на все пощечины судьбы, Ильдиар де Нот не утратил всей своей гордости.
        Как и любой уважающий себя купец, Сахид Альири хорошо разбирался в лошадях и оружии. Но при этом он знал не только разновидности пород первых, их масти, силы и цену, но и преимущества в боевом походе и сражении. Что же касается второго, то тут уж мало кто из знакомых графу рыцарей и ценителей стали мог бы похвастаться обладанием подобными тайнами касательно различных клинков.

«Пустыня учит своего сына быть сильным или же заботливо укрывает его тело песком», - так сказал Сахид Альири.
        Как уже говорилось, Пустынник был широкоплеч, обладал сильными руками и двигался очень легко. На первой же остановке в пути, на придорожном постоялом дворе, он сменил свой дорогой алый халат с золоченой вязью узоров на простой - затертый и залатанный, но старая одежда и не подумала ухудшать его ладную фигуру, а осанка под бедняцким платьем не изменилась, и ей мог бы позавидовать сам Рамон де Трибор, мерзкий старик, который имеет наглость расхаживать всюду с таким видом, будто он король не только Ронстрада, но и всех известных земель.
        Спустя одиннадцать дней после того, как путники покинули Гортен, они, преодолев все королевство, наконец оказались в месте, где степь начинает плавно перетекать в пески.
        Перед двумя всадниками открылась величественная панорама: пустыня Мертвых Песков. Вдаль тянулись холмы, заросли ковыля постепенно сходили на нет, а им на смену приходила каменистая земля с редкими деревьями, кривыми и разлапистыми. На их ветвях свили себе гнезда большие птицы, с закатом возвращающиеся туда из небес.
        - Наш путь в земли моего народа начинается там, о светоч, где аисты построили себе дом в кронах карагачей, - задумчиво сказал Сахид Альири, вслушиваясь в курлыканье птиц. - Сегодняшнюю ночь мы проведем на пороге Пустыни, а с рассветом двинемся навстречу солнцу.
        Не прибавив больше ни слова, он направил коня к большому камню. Граф де Нот последовал за ним. Там они спешились и стали на привал. Пустынник быстро разжег костер и начал готовить ужин. На небольшом дорожном вертеле закрутилась пара ощипанных куропаток.
        - Ну что, почтенный Сахид Альири, теперь, когда мы стоим на границе между моим миром и вашим, скажите, не таясь, пришлось ли вам по душе наше королевство? - спросил Ильдиар, разбирая дорожный мешок.
        - Пустыня зовет меня, - каким-то странным голосом ответил тот, пристально глядя на восток. - Мы, асары, не живем долго на чужбине...
        - Кто такие «асары»? - поинтересовался паладин. До сего дня он не слышал этого слова.
        - Асары - сыны ветров, песка и неба - трех сущностей, из которых состоит Пустыня.
        - Не знал, что вы причисляете небо к части своей вотчины, - усмехнулся паладин.
        - Ты ничего не знаешь о нас, рыцарь запада, но вскоре тебе откроется многое, - посулил Сахид Альири и оторвал взгляд от темнеющего горизонта.
        Он глубоко вздохнул и начал наливать что-то из бурдюка себе в дорожную кружку. Нежно-зеленое варево дымилось, на дне плавали мелкие листья.
        - Почтенный Сахид, вам не надоел этот ваш чай, который мы уже столько раз пили в пути? Может, хотите вина? У меня с собой как раз припасена бутылка замечательного сархидского.
        - Только вы, ронстрадцы, пьете вино каждый день, у нас же оно лишь по большим праздникам. Это - особенный чай, сорта алого лепестка. Его собирают исключительно нежные женские руки и неизменно в рассветный час, после чего бережно хранят от дневных и вечерних лучей...
        - Не понимаю, как может напиток зависеть от чьих-то рук и времени сбора...
        - Прошу, о светоч, окажи честь, разделив со мной вкус этого чудесного чая.
        Ильдиар принял дымящуюся кружку. Осторожно отпил. Терпкий запах сразу же оставил свой след во рту. Горько-приторный, так охарактеризовал бы паладин новый вкус. Но все же он ему понравился, и Ильдиар отхлебнул еще.
        - Что ждет нас там? - Граф де Нот кивнул в сторону уходящего на восток бескрайнего моря песка.
        - Много опасностей таит в себе пустыня. Песчаные бури, чудовища, подобных которым ты никогда не встречал на своей родине, ронстрадский рыцарь, ловцы удачи...
        - Ловцы удачи?
        - Так у нас называют охотников на людей, которые путешествуют от города к городу и ловят странников, геричей, чужеземцев, различных одиночек. Рабы в Ан-Харе и других султанатах - главнейшая статья торговли. Для любого бандита песков человек, в одиночку преодолевающий барханы, является не более чем мешком, набитым золотом. А подобная добыча - это истинная удача. Вот они и стирают свои сапоги о песок в поисках этой самой удачи.
        - Мерзавцы и безбожники! - в праведном гневе вскричал Ильдиар. - И как только земля таких носит?!
        - Здесь пролегает граница, за которой поистине нужно держать ухо востро. Но это будет лишь завтра. А сейчас отдых, последняя передышка... Ну, как тебе зелье, паладин?
        Рыцарь уже опорожнил кружку. По телу начало разливаться приятное тепло. Холод вечерней степи постепенно отступал, и граф немного согрелся благодаря чудесному напитку. С каждым мгновением становилось все теплее, но вскоре на спине и лбу сэра де Нота выступил пот, ему стало так жарко, будто он оказался облаченным в полный доспех на палящем полуденном солнце.
        - Странно... - пробормотал Ильдиар. Язык отчего-то стал непослушным и словно бы весь высох. - Голова будто чужая пришита...
        - Ничего, пройдет, - заверил асар. - Этот чай очень крепкий. Так и должно быть...
        - И в глазах темнеет...
        Лоб стал наливаться тяжестью. Казалось, что вся кровь, которая была в теле, в единый миг ударила в виски. Голова у графа закружилась...
        Ильдиар просто откинулся на землю, сознание оставило его. Пустынник поднялся на ноги, подошел и, склонившись над своим компаньоном, поудобнее уложил его на дорожный мешок.
        - А теперь подсчитаем, мой наивный и доверчивый друг, сколько на тебе можно заработать, - прошептал Сахид Альири, и лицо его преобразилось.
        Добрая и искренняя улыбка слегка изменила очертания, превратившись в алчную усмешку. Из глаз исчезло всякое участие и понимание, теперь в них отражались лишь пустота и металлический блеск.
        Оставив графа де Нота лежать в беспамятстве, Пустынник начал подготавливаться к переходу через пески.

* * *
        Этот глупец попался на крючок, и я не мог не усмехнуться, глядя на его помешательство. Многие теряют рассудок от эля и вина, другие от богатства, третьи от власти, но смешнее всех выглядят те, что готовы вложить голову в пасть льва ради любви. Я никогда не мог понять этих безумцев - более эфемерную, поддельную и вымышленную вещь, чем любовь, трудно себе представить.
        Но он сделает все, что должен. В этом я не сомневался. Сперва он разделается с Ильдиаром де Нотом, а после принесет мне песок ифрита, что один только способен пробудить то мерзкое существо, спящее в подземельях под Хианом. Спящее, когда пришла пора срывать прогнившие Скрепы, что все еще держат этот опостылевший мир.
        - Эй, Повелитель, ты здесь? - раздался за спиной голос, совсем не раболепный, как должно было быть, и отнюдь не молящий.
        Новая тень была определенно, подери ее Прoклятый в банке, наглой и хамовитой.
        - Что ты себе позволяешь, мерзавец... - Я обернулся и даже застыл от неожиданности. В ежечасно меняющих очертания дымных пальцах тень сжимала длинную цепь, к которой за лапки была прикована большая черная птица. В ее вертикальных зрачках застыло безумие. Она била крыльями и пыталась освободиться, но тень крепко держала прочный кованый поводок.
        - Что это ты притащил?! - Моему гневу не было предела. До гибели этого бесполезного раба оставалось меньше мгновения. - Пора от тебя избавляться...
        - Эй-эй-эй! Эта птица несла послание королю Ронстрада! - Тень дернула за цепь.
        Этот никчемный сгусток тьмы еще смел меня перебивать! Нет, определенно, наглости у него хоть отбавляй. Интересно было бы вспомнить, кому эта мерзкая душонка раньше принадлежала. Уж не гному ли какому-нибудь?
        - В послании было названо твое настоящее имя, Повелитель! То имя, под которым тебя знают здесь, в Гортене!
        Да, хамства в тени было не меньше, чем наглости, но свою работу она делала отменно - с этим нельзя было не согласиться.
        - Кто написал послание?
        - Принц Ронстрада, сэр Кларенс Лоран. Он же - некромант Сероглаз.
        - Как вышло, что он до сих пор жив?! Жив, когда должен был отправиться на Храннов суд вместе с Деккером и присными?
        - Эта самая птица вылечила его раны. Она принесла ему Живую воду.
        - Живую?
        - У ворона была еще вторая фляжка, почти полная. - Тень передала сосуд.
        Я отвинтил крышку и принюхался. Запах, холодный и неживой, не оставлял сомнений.
        - Мертвая вода? - Я даже несколько удивился. - Где ты нашел ее, вороненок?
        - Не вырвать из клюва признание! Исчадие Бездны, растворись, изойди прахом. Сгинь же, исчезни скорей! - закаркала птица и в ужасе забилась.
        Интересно, понимает ли она на самом деле, перед кем находится? Судя по обреченности в зрачках, догадывается...
        - И не нужно мне твоих признаний, красноречивый птенчик. - Я взболтал фляжку прямо перед раскосыми желтыми глазками ворона. - Мне хватит и того, что есть здесь. Тень, ты заслужила награду.
        - Правда? - восторженно спросил наглец. - Какую?
        - Жизнь и... эту самую птицу, - усмехнулся я.
        Глава 4
        Долг вассала,
        или Плата за любовь
        Ты всю свою жизнь провел на войне,
        Чужие приказы привык выполнять.
        Но что для себя ты оставил в душе?
        Глупец, не способный вкус жизни познать...
        Пора тебе меч свой в ножны вложить,
        Навеки оставь это бранное поле,
        Пора расцвести и понять наконец:
        Помимо смерти есть лучшая доля.
        Ты дрался, кто спорит, отчаянно,
        Но встретив ее в этот день,
        Влюбился, нежданно, нечаянно,
        Ступив на тропу через тень.
        Ты любишь, тебя тоже любят,
        Что может прекраснее быть?
        Но долг не пускает, да будет он проклят,
        Ты должен проститься, ты должен забыть...
        «История любви».
        Рыцарь-трубадур сэр Генрих Милот

6 сентября 652 года.
        Графство Даронское. Замок Даренлот
        Сэр Джеймс Доусон пришел в себя, едва первый солнечный луч, пробившийся сквозь узорчатое окно, коснулся его лица. Жмурясь от яркого света, он попытался разглядеть то место, куда попал. О! Как же оно отличалось от глухого темного леса и старого тракта, где, по всем раскладам, он должен был сейчас находиться. В углу весело потрескивал огонь в камине, разнося приятное тепло по большим покоям; на стенах висели разноцветные гобелены, преимущественно синие и зеленые; полы были выстланы мягким пушистым ковром; несколько резных дубовых шкафов почти подпирали своды. Бoльшую часть места здесь занимала широкая, удобная кровать, на которой рыцарь, собственно, и лежал. Один из пологов был отдернут, и сэр Джеймс невольно залюбовался игрой лучей холодного осеннего солнца, проникающих в комнату через тонкое оконное стекло.
        А-а-а-а! Что это? Рыцарь похолодел от ужаса. Неожиданно для себя сэр Джеймс осознал, что одет он в нелепую ночную сорочку лазурного цвета, уместную скорее для дамы, и глупый-преглупый синий колпак, более подходящий какому-нибудь дураку-шуту, нежели благородному рыцарю. Кто-то растянул ремешок и распустил его волосы, и теперь они неопрятными пепельными прядями кое-как выбивались из-под головного убора.
        Паладин попытался было присесть в кровати. Не вышло - он тут же отбросил тяжелую голову обратно на мягкую подушку. Плечо дико болело, напоминая все ужасы прошлой ночи, а может, позапрошлой? Сколько он здесь лежит? Непростительная для паладина слабость оказаться в таком положении... Тут же нахлынули вопросы: где леди Изабелла? Что это за место? И что стало с людоедом?
        Рыцарь аккуратно потрогал повязку на плече и сразу же ощутил болезненные толчки собственной крови. В голове все смешалось, в глазах потемнело, а на лице выступил пот. Сделав несколько глубоких вдохов, Джеймс постарался упорядочить мысли и успокоить бешено колотящееся сердце. Что ж, похоже, тот, кто его перевязывал, не слишком хорошо знаком с искусством врачевания.

«Нет, ну как можно было не заметить шип, отколовшийся от дубины людоеда и по-прежнему торчащий из плеча?!» - раздосадованно подумал рыцарь.
        Паладин не удивлялся, что у него нет жара и горячки: как говорил его старый гаэнан[Так в то время именовали паладинов-учителей в боевых орденах Ронстрада.] - те, кто отдал свою душу Дебьянду, богу огня, не жарятся на его кострах в бреду. Только сейчас Джеймс понял смысл этого высказывания.
        Рыцарь размотал повязку и не смог сдержать негодующего рыка: рана была затянута зеленоватой корочкой, кожа вокруг чернела, будто испачканная в саже. Осколок разносил по телу заразу. Чистая кровь смешивалась с больной и текла дальше, отравляя все внутри. Состояние могло показаться безнадежным, но только не для паладина из Белого замка. Он надеялся, что уроки врачевания в ордене Священного Пламени не прошли даром. Теперь все зависело лишь от него самого, точнее, от того, насколько хорошо он слушал своих учителей.
        Тук! Удар сердца. Тук-тук! Быстрее... Тут-тук, тук-тук... Еще. Джеймс чувствовал, как горячее сердце все сильнее разгоняет не менее горячую кровь. Он, словно наяву, видел, как она превращается в багровый кипящий вар, текущий по жилам, постепенно преобразуясь в огонь, что бежит вперед, по всему телу под кожей, выжигая на своем пути вредоносную заразу.
        - А-а-а-а! - не смог сдержать крика рыцарь.
        Затянувшаяся было рана снова открылась, и большой желтоватый шип вышел наружу вместе с мерзким зеленым гноем. Дрожащей рукой Джеймс обтер тканью повязки кровь и приложил два пальца к воспаленному плечу. Он с силой сдавил покрасневшую от жара кожу, при этом лицо паладина жутко исказилось, а зубы сжались от боли. В нос ударил запах паленой плоти, но рыцарь не ослаблял прикосновения. Рана стянулась, оставив после себя след большого алеющего ожога. Вся рука побагровела, будто ее сунули в котел с кипящей водой. Плечо неимоверно болело, но заразы больше не было в теле, лишь подушки окрасились кровью. Ожог должен исчезнуть дня через три; кожа на руке постепенно вновь приобрела нормальный цвет.
        Мысленно поблагодарив Дебьянда, рыцарь закрыл глаза и снова впал в беспамятство...

* * *
        Очнулся Джеймс от легкого стука в дверь. Кто-то настойчиво стремился попасть в его
«убежище».
        - Да! - все еще слабым голосом сказал он.
        Дверь отворилась, и в комнату вошла молодая, лет двадцати, девушка в простом синем платье из грубой ткани.

«Должно быть, служанка, - подумал рыцарь, - но до чего же она хороша!»
        И правда, гостья была очень красива. Ее большие карие глаза сияли, в них застыло доброе наивное выражение, как у ребенка, что не успел познать еще горестей жизни. Эти глаза сэру Джеймсу показались до боли знакомыми, будто он их уже где-то видел. . Но нет! Он мог бы поклясться, что не встречал раньше эту девушку. В противном случае рыцарь ни за что не забыл бы этих иссиня-черных волос, походящих на лоскуты ночи, что торчали в разные стороны, непричесанные и несобранные, но придающие их владелице некоторую заносчивую миловидность и приятную глазу дикость. У девушки было округлое лицо, недлинный носик и выразительные губы со слегка опущенными книзу уголками.
        Сэр Джеймс сорвал с головы глупый ночной колпак и попытался спрятать его с глаз подальше, но слишком сильно дернул край одеяла, и показалась его ночная сорочка, более походящая на платье, с кружевами в виде цветов. Паладин налился краской и натянул одеяло по самое горло.
        - Как вы себя чувствуете, сэр рыцарь? - участливо спросила девушка нежным голоском. - Нет-нет, не нужно вставать! - Подойдя ближе, она остановила попытку паладина присесть, облокотившись о подушки. - Вам плохо? У вас кровь на рубашке!
        - Как вы... то есть я? Э-э-э... совсем-совсем нет... то есть... хорошо. - Он даже говорить нормально не мог в ее присутствии: все время заикался и путал слова, что выглядело, по его мнению, еще глупее. - Сколько я уже здесь лежу? Потому что я не должен долго... ну, вы понимаете. Рыцарь не должен... э-э-э... в неизвестном ему месте... Это гостеприимство мне нечем оплатить... и я...
        - Не нужно так волноваться, сэр рыцарь. Вас привезли бессознательного этой ночью. - Вздох облегчения. - У вас была ужасная рана, я ее промыла и перевязала.
        - Значит, это тебе, красавица, я обязан своим спасением? - расхрабрился спросить рыцарь.
        По правде, еще немного, и его смело можно было бы нести на погост, но, глядя на нее, он совсем не хотел думать об этом. Девушка легонько улыбнулась и отвела взгляд. Раненый рыцарь почувствовал, как стремительно тает в этой улыбке, в этих ярких глазах...
        - Вас привезли воины барона Нидвуда, - пояснила она. - И хоть его самого среди них не было во время охоты (в наших-то лесах!), его племянник сэр Эйвил намекнул, что у Даренлота перед Дорнуоллом (это родовой замок Лотлингемских баронов) появился должок. Кстати, сэр рыцарь, сейчас вы гостите в замке Даренлот, родовом владении графов Даронских.
        - Вы очень красивы, милая госпожа. - Казалось, сэр Джеймс прослушал все, что говорила ему девушка.
        Она легонько улыбнулась в ответ, но не сказала ни слова.
        - Как вас зовут, солнце? - спросил рыцарь, втайне радуясь, что она всего лишь служанка, что ей не посчастливилось родиться в богатом роду и он может позволить себе так с ней говорить.
        Он ведь тоже - не богатый сеньор, а простой безземельный рыцарь, бедняк-бродяга. Очень строгие нравы его времени не позволили бы даже помыслить о том, чтобы на что-то надеяться, будь она из знатного рода...
        - А как вас зовут? Графиня сказала лишь...
        - Графиня?! О боги! Как я мог забыть?! - воскликнул паладин, резко поднявшись в постели. - Как она? Где она? Что с ней?
        Девушка поспешила к нему, успокаивая его и укладывая обратно, словно маленького ребенка.
        - Надо же, вспомнил! - раздался задорный голос от дверей.
        В комнату вошла графиня Даронская. Рыцарь онемел - ее было просто не узнать: дама предстала в немыслимом великолепии, облаченная в златотканое синее платье, длинный шлейф которого шелковой дорожкой вился за ней по ковру. Черные волосы были уложены в высокую раздвоенную прическу, закрепленную жемчужной сеточкой. На губах плясала лукавая улыбка.
        - Леди Изабелла... - начал было Джеймс, снова порываясь встать, но молодая служанка не пускала его.
        - Значит, ты уже успела познакомиться с этим доблестным рыцарем, Инельн? - спросила девушку графиня.

«Инельн. Значит, так ее зовут? До чего же красивое имя, - подумал Джеймс, - и очень необычное для простолюдинки...»
        - Он так и не успел назвать своего имени, - ответила девушка, глядя в окно, за которым начинался дождь. Тучи закрыли собой вечернее небо, где-то вдалеке вспыхнула молния.
        - Это - сэр Джеймс Доусон, паладин Священного Пламени, доверенный человек сэра Ильдиара и мой спаситель. Я ведь рассказывала тебе, моя милая, как сэр Джеймс спас меня от ужасного людоеда и его слуг.
        - Ну что вы, миледи, это совсем незначительное...
        - Спасти графиню Ронстрада - незначительное? - перебила его оскорбленная (с виду) графиня.
        - Нет-нет, что вы... - Лицо рыцаря приобретало все более пунцовый оттенок. - Я совсем другое...
        - А это, сэр Джеймс, - графиня подошла к кровати и положила ладонь в белоснежной атласной перчатке на плечо девушки, - моя младшая сестренка Инельн.
        Это известие было как гром среди ясного неба, хотя, по правде, за окном в этот самый миг как раз и ударил гром... Графиня-младшая?! Все его надежды в одночасье рухнули в бездну. О боги, что он успел ей наговорить, приняв за простую служанку?! Джейми - болван, тупая головешка!
        - Миледи, - с мольбой посмотрел на нее паладин, - прошу вас, будьте благосклонны ко мне и простите мое неподобающее поведение и непозволительные слова. Клянусь вам на моем мече («Кстати, где он?» - подумал вдруг Джеймс), что, знай я, кто вы на самом деле, они бы никогда не сорвались с моего никчемного языка!
        Леди Инельн поглядела на сестру. Графиня-старшая улыбалась.
        - Что бы сказал сэр Ильдиар, если бы узнал, что я омрачил свое пребывание в доме у дамы грубостью просторечного обращения! Ради одного вашего прощения, миледи, я готов сразить еще десяток людоедов!
        - Ну-ну, сэр Джеймс, вам еще несколько дней предстоит «сражаться» с подушкой и не вставать с кровати. - Леди Изабелла попыталась призвать к его разуму.
        - Ты слышишь, дорогая сестрица? Еще никто из тех, кто желал добиться моей руки, не предлагал мне подобного. К сожалению, они ограничиваются золотом, землями и собственным чванством, - вздохнула леди Инельн. - А сей благородный сэр рыцарь готов на все ради одного только моего прощения. Я дам вам его, сэр Джеймс, если вы мне честно скажете, за кого вы меня приняли.
        Джеймс покраснел и отвел взгляд.

«Боги, как же красива гроза за окном, - отрешенно подумал паладин. - Было бы легче сразиться с драконом, нежели смотреть в эти глаза...»
        Он вспомнил, у кого он видел похожие - они были точь-в-точь, как у ее старшей сестры!
        - Я принял вас за фрейлину графини, - заикаясь на каждом слове, промолвил рыцарь.
        - Неужели? Мне кажется, что за какую-нибудь свинопаску...
        - Что вы, миледи, я... - начал было оправдываться рыцарь, но графиня-старшая его перебила.
        - Всему виной твое ужасное платье, Ин, - ворчливо сказала леди Изабелла. - Где ты только его нашла?
        - На чердаке замка, когда охотилась на кобольдов, - смущенно улыбнулась девушка. - Там всегда полным-полно кобольдов.
        - Все ясно. Сестра, но ты ведь уже не девочка, чтобы заниматься подобными глупостями! Ладно, пойдем, не будем беспокоить нашего рыцаря, ему сейчас нужен покой...
        - Нет, что вы, миледи, вы меня совсем не...
        - И все же, Инельн, пойдем. Сэр Джеймс, поправляйтесь.
        Они ушли, а Джеймс Доусон, паладин Священного Пламени, упал в подушки и почти тотчас же уснул, и во сне ему привиделась большеглазая Инельн, охотящаяся на маленьких длинноносых человечков на чердаке.

* * *
        Сестры де Ванкур в это время шли по коридору, ведущему в большой зал. Вдоль всего пути стояли высокие доспехи-рыцари, а стены были украшены искусными фресками с видами Великих Походов Меча и Льва.
        - Что ты думаешь об этом рыцаре, Инельн? - строго спросила графиня свою сестру.
        - Наверное, он очень сильный, ведь с такой-то раной лежать бы ему без сознания еще около двух дней...
        - Ты прекрасно поняла, о чем я говорю. - Красноречивый взгляд на сестру.
        - Ну... еще он очень мил, - неуверенно ответила графиня-младшая.
        - Мил, и только? - подняла бровь Изабелла. - Было бы не очень хорошо, сестрица, если бы после такого ранения ему пришлось предаваться излишним волнениям. Ты понимаешь меня, Ин?
        - Да, Изи, понимаю.
        - Теперь скажи, для чего ты заставила этого бедного юношу мучиться и краснеть? Зачем отыскала это старое платье?
        - Ну, - Инельн знала, что строгой сестре придется говорить правду, - я подумала, что, не зная о том, кто я, он покажет истинные...
        - Я вырастила маленькую интриганку в своем доме, - нахмурилась сестра. - Но нельзя закрывать глаза на правду, он влюбился в тебя, как только увидел...
        - Ну что ты... - смутилась графиня-младшая. - Влюбился в свинопаску?
        - Конечно, предложить он может немного, - задумчиво проговорила леди Изабелла, - он беден и лишен земель, но сердце у него чистое и преданное.
        - Как у сэра Ильдиара? - спросила вдруг Инельн.
        - Как у сэра Ильдиара, - словно эхо повторила графиня-старшая. - Нет, - предвосхищая новый вопрос, ответила она, - никаких вестей пока что...

* * *
        Рыцарь проснулся от негромкой музыки, отзвуки которой долетали до его комнаты. Рана в плече все еще тревожила его, но недомогание не помешало ему встать с постели, стянуть с головы дурацкий ночной колпак (снова кем-то водруженный на прежнее место) и набросить поверх кружевной ночной сорочки плащ. Тут же отыскались и латы с мечом, сложенные в углу. Их он решил пока оставить...
        Паладин осторожно приоткрыл дверь и выглянул, но не увидел ничего, кроме полутемного коридора. Музыка стала звучать громче. В коридоре был выстелен темно-синий ковер, кажущийся в отблесках свечей черным, на стенах висели канделябры, а между ними стояли пустые доспехи. Сэр Джеймс покинул комнату, затворил за собой дверь и направился к лестнице. Звук струнного перебора завел его на третий этаж, где располагался пиршественный зал. Сейчас там было много народу: рыцари и лорды что-то праздновали, а слуги и пажи носились вокруг своих хозяев, стараясь тем во всем угодить. Стол был заставлен кушаньями, и живот сэра Джеймса тут же демонстративным урчанием напомнил, что он пуст со вчерашнего дня. А ведь в предоставленных ему покоях на столе вроде бы остались стоять тарелки с едой! Ладно, успеется...
        Никто не замечал притаившегося у входа молодого человека - музыканты играли в углу на лютнях и арфах, слуги носили большие серебряные подносы, а в блеске сотни свечей, разожженных на старинной люстре под высоким потолком, в центре зала кружились пары.
        Сэр Джеймс искал взглядом всего одного человека. Ту, которая явила ему свой нежный облик, едва он пришел в себя, ту, что запала ему в сердце при первом же взгляде, и ту, которая, должно быть, и вовсе ему примерещилась из-за раны и усталости. Он никак не мог найти ее - в центре стола сидели две благородные дамы: одна в пышном синем платье, расшитом золотой нитью, а другая - в алом. В синем была графиня-старшая, а в алом - ее давнишняя подруга леди Столем, графиня Монтерская. Леди вели беседу, но о чем они говорят, было невозможно услышать, кроме того, какой же истинный паладин позволит себе подслушивать дам?!
        Рыцари, сидевшие за пиршественным столом, обменивались новостями с полей сражений, и таких новостей было предостаточно, невзирая на то что самих сражений не было. Черный Лорд увел свои орды нежити на юг, испугавшись светоносных паладинов, а орки и вовсе бесследно сгинули в своих степях. Все сходились во мнении, что захватить юго-восточную границу им удалось лишь чудом.
        - Дорогая сестра, оставь наконец господина графа! - немного повысила голос леди Изабелла. - Видишь, он уже падает с ног от усталости - ты не отпускаешь его от себя весь вечер!
        - Я учу любезного графа новому танцу, милая сестренка! - ответила высокая красавица в длинном небесно-голубом платье с высоким воротником. Дивные черные локоны выбивались из-под конусообразного генина, а протянувшийся шлейф был таким тонким, что казалось, будто это не ткань вовсе, а дымка. Ее изящные лебединые руки скрывались под двумя парами рукавов: первая пара была широкой и достигала локтя, а вторая - узкая - облегала руку и сходилась к середине запястья.
        Сэр Джеймс некультурно вытаращил глаза. Неужели это она и есть? Та самая девушка в простом крестьянском платье, что врачевала его, когда он был без сознания? Нет, не может того быть! Подобных красавиц паладин не видел никогда, в этом он мог бы поклясться.
        - Мы больше разговариваем, нежели танцуем, - оправдывался граф, весело подмигнув супруге, делано нахмурившей бровки.
        Мэри Столем едва заметно подмигнула ему в ответ. Все знали, что сэр Джим Столем, граф Монтерский, навеки влюблен в свою графиню, поэтому никто не воспринимал всерьез его «общение» с леди Инельн - на самом-то деле она была для него всего лишь девчонкой, впрочем, достаточно интересным собеседником, с которым можно вволю пошутить и посмеяться. Больше всего на свете (после своей жены, естественно) граф любил разные шутки и остроты, и только его супруга знала почему. Правда крылась в том, что по молодости на него слишком сильно повлияла некая Академия Шутов, в деятельности которой он принял немалое участие. Свою жену граф мог рассмешить всегда, даже когда смеяться ей совсем не хотелось.
        - И о чем же вы разговариваете? - как бы ревниво спросила леди Столем.
        - Леди Инельн рассказывала мне о страшном людоеде, что поселился на опушке неподалеку от старого тракта. Недавно он похитил нашу гостеприимную хозяйку, леди Изабеллу, и непременно съел бы ее, если бы не один славный рыцарь, который не испугался нечистой силы, разыскал в лесу графиню и спас ее из мерзких клыков этого чудовища.
        Сэр Джеймс поглубже залез за синюю портьеру. Всеобщее внимание в зале было привлечено этим новым разговором - танцующие вернулись за стол. Тема людоеда всем пришлась по душе.
        - И кто же сей славный рыцарь? - спросил один из присутствующих лордов. По гортанному смеху, которым сопровождались его слова, Джеймс узнал сэра Уильяма Сноберри. Граф Реггерский, несомненно, был пьян, поэтому язык его немного заплетался. - Давайте выпьем в честь... Моран! Пошел прочь, собака, говорю тебе...
        Придворный маг графа Реггерского, помимо всего прочего исполняющий незавидную роль его няньки, пытался отобрать у своего господина бутылку с вином.
        - Сэр-Уиль-ям-вы-и-так-у-же-наб-ра-лись, - тянул в свою сторону бутылку волшебник; его речь сбивалась от напряжения, будто он пересчитывал лицом ступеньки какой-нибудь лестницы. Маг даже упер каблуки сапог в ножку стола, но здоровяка-графа так просто с места было не сдвинуть.
        - Давайте лучше выпьем за королевского болвана Сноберри! - с улыбкой во весь рот предложил тост сэр Тибальт Макрейн, Рыцарь Лилейного Креста, вассал графини Даронской.
        - Нет, я хочу услышать имя победителя людоеда! - упрямо воскликнул граф Реггерский, не заметив насмешки и не увидев, как Моран ловко капнул ему в бутылку что-то ядовито-зеленое из пузатой скляночки, вдруг появившейся у того в ладони и так же неизвестно куда исчезнувшей.
        После этого Моран будто бы поддался и выпустил бутылку. Граф Сноберри засчитал себе очередную победу.
        - Его зовут сэр Джеймс Доусон! - сказала графиня-старшая. - Он паладин Священного Пламени и вассал графа де Нота.
        Музыканты прекратили играть, прислушиваясь к интересной беседе.
        - Уж не тот ли это рыцарь, что вторым, после магистра Ильдиара, вел коня на врага в славной битве под Восточным Дайканом и помимо этого еще нес королевское знамя?! - полюбопытствовал незнакомый сэру Джеймсу рыцарь с прищуренным взором и толстым брюхом.
        - Да, именно он, - подтвердил граф Столем, садясь подле своего друга Сноберри.
        Тот как-то сразу погрустнел, едва зашел разговор о битве под Дайканом, и даже, казалось, протрезвел. Или виной внезапной трезвости графа послужила капля некоего зелья в вине? Ответ на этот вопрос можно было узнать только у довольно потирающего руки волшебника Морана.
        - А я и не знала, что сэр Джеймс - герой королевства, - прошептала на весь зал леди Инельн.
        Графиня-старшая пригрозила ей пальчиком - не вздумай!
        Нрав молодой леди был известен всем присутствующим. Она с легкостью кружила головы юным рыцарям, которые влюблялись в нее, позабыв обо всем на свете. Ей доставляло удовольствие играть с ними, наблюдать за их действиями, провоцировать их... Бедняги готовы были горы свернуть и иссушить реки, лишь бы она оценила их подвиги. Но интереснее всего, когда рыцарь, бьющийся о неприступные камни ее башни, чтобы заслужить руку и сердце, не один, а их два, три. Вот это уже была настоящая потеха для взбалмошной младшей сестренки графини Даронской.
        - Так где же он? - спросил Рыцарь Лилейного Креста, оглядывая помещение в надежде отыскать виновника разговора. - Нужно выпить в честь нашего героя!
        - Рыцарь получил жестокую рану в поединке с чудовищем, - объяснила графиня-старшая. - Сейчас он отдыхает в комнате для гостей. Настоятельная просьба, - леди Изабелла строго взглянула на сестру, - не беспокоить его.
        - Значит, давайте выпьем за его выздоровление! - не растерялся сэр Тибальт Макрейн.
        - А людоед? - вспомнил о чудовище граф Сноберри. - Можем мы наконец лицезреть его голову?
        - Сэр Уильям, зачем сюда приносить эту ужасную голову? Вы что, хотите нам испортить праздник? - спросила у хмурого и почти уже трезвого реггерского графа Мэри Столем.
        Ее супруг с ухмылкой подтолкнул Сноберри под локоть.
        - Его головы нет, - сказала графиня Даронская. - Сэру Джеймсу удалось лишь прогнать чудовище...
        - Значит, оно бродит где-то в окрестностях, изгнанное из своего дома, раненое и озлобленное? - спросил тот самый рыцарь с толстым брюхом и неприятной внешностью.
        - Да что вы, сэр Капрен, - сказала леди Изабелла. - Он не осмелится напасть. Сэр Джеймс хорошо проучил его...
        - А может быть, - не унимался сэр Капрен, - оно сейчас смотрит в окна этого замка и облизывается?
        - Как? Людоед еще где-то там? - молодая леди Инельн в испуге прижалась к сестре.
        - Успокойся, дорогая, просто наш гость любит неудачно шутить, - нахмурилась графиня Даронская. - Сэр Капрен, поучитесь остроумию у графа Столема! Вы разве не видите, как напугали всех присутствующих здесь дам?
        - Но действительно, почему было не убить людоеда, когда был такой подходящий случай? - поддержал рыцаря граф Сноберри.
        - Да, почему бы было просто не перегрызть чудовищу глотку, сварить в котле на медленном огне, поперчить, посолить, а потом съесть? Такая прекрасная возможность отведать людоедчинки... - улыбнулся жене граф Столем.
        - Во-первых, из вас там никого не было! - графиня-старшая вскочила с кресла. В ее глубоких черных глазах сверкала ярость. Сестра отшатнулась в сторону, гости застыли на своих местах, даже улыбчивые губы сэра Джима растянулись в тонкую невеселую полоску. - Вы не видели, как он меня защищал! Он был изранен! Он полз ко мне на коленях, чтобы освободить меня! - Никто ничего не говорил, никто не смел перебить разгневанную хозяйку. - Этот мальчик едва не умер, чтобы я жила! Жаль, что мало осталось таких рыцарей. Больше здравствует тех, кто способен лишь болтать! Тех, кому страшно! Кто считает, что, вытащив меч из ножен, он сразу же накличет на себя беду.
        - Мне не страшно, миледи, - с вызовом ответил сэр Капрен, - просто я считаю, что нужно было убить людоеда, а не отпускать его на волю...
        - И совсем-совсем никто из доблестных рыцарей не хочет ради меня сразить чудовище, - раздался тонкий капризный голосок графини-младшей. - Цвет рыцарства весь вышел, как багрянец сорванной розы!
        Сэр Джеймс дальше не слушал. Он выбрался из зала, вернулся в свою комнату, облачился и опоясался мечом. Потом спустился во двор, взял коня, копье, вывел скакуна в парковую калитку и был таков.

* * *
        Вечер закончился. Гости разошлись по приготовленным для них комнатам. Ночь опустилась на королевство Ронстрад, а с ним и на графство Даронское.
        - Вы спите, благородный сэр? - прошептала младшая сестра графини, приоткрыв дверь комнаты сэра Джеймса.
        В покое было темно, не раздавалось ни звука, поэтому девушка решила, что рыцарь забылся глубоким сном.
        - Я слышала о вашей храбрости под Восточным Дайканом, сэр рыцарь. - Леди Инельн подошла и села на краешек кровати. Задернутый полог еле качнулся от ветерка. - И о том, как вы спасли мою сестру... Вы достойный человек, вы благородный рыцарь... Сэр Джеймс? Вы спите? - Она протянула руку, осторожно отодвинув край полога.
        Кровать пустовала, а раненого паладина и след простыл.
        Леди вскочила и бросилась бежать.
        - Сестра! - закричала она, увидев высокую фигуру в синем платье, удаляющуюся по коридору с подсвечником в руках.
        Леди Изабелла обернулась, в ее глазах было удивление.
        - Ин? Что с тобой?
        - Что я натворила, сестра! - Леди Инельн бросилась на шею графине-старшей.
        - Что? - недоумевала леди Изабелла. - Что случилось?
        - Он ушел и взял свой меч... - Девушка плакала. - Наверное, он услышал, как я говорила о том страшном людоеде... за ужином! Он ушел, Изи!
        - Кто он? - ничего не понимала графиня Даронская.
        - Сэр Джеймс!
        - Куда ушел?!
        - Как ты не понимаешь! Сэр Джеймс ушел искать этого проклятого людоеда! Я же не серьезно, я это просто так ведь сказала...
        - Что же ты наделала, Ин! - Графиня отстранила от себя сестру. - Как ты могла спровоцировать его? Он ведь ранен! Ему еще седмицу лежать, не вставая.
        - Но я же не хотела! Я... я видела его в зале, он стоял там, у входа, и слушал наш разговор. Я подумала... он ведь... просто... но он же мог его убить! Он же сумел его прогнать...
        - В этот раз ты доигралась, Ин. - Графиня повернулась к сестре спиной. - Это подло - играть чужими чувствами...
        Леди Изабелла ушла, оставив леди Инельн в одиночестве и темноте. Девушка спрятала лицо в ладони и без сил опустилась на пол. Теперь она понимала, как дорог ей вдруг стал этот молодой рыцарь.

* * *

«Цвет рыцарства весь вышел, как багрянец сорванной розы!»
        Сэр Джеймс вывел коня на уже знакомую поляну. Старая хижина не подавала никаких признаков жизни, но его враг был там - рыцарь это чувствовал. Превозмогая боль, паладин слез с коня и направился к хижине - больше церемониться с чудовищем он не собирался. Хватит. Один раз оно ушло от него, во второй не выйдет. Меч в руке загорелся белым пламенем, освещая всю прогалину. Ударом ноги паладин выбил дверь, ответом ему был злобный рык...

«Цвет рыцарства весь вышел, как багрянец сорванной розы!»
        Бой не был долгим. Людоед взмахнул дубиной, рыцарь увернулся, едва не потеряв сознание от боли. Ощущение было такое, будто кулаком ударили по ране. Ответный росчерк разрисовал обнаженную грудь здоровяка кровью, попутно опалив кожу врага волшебным огнем. Однорукий гигант рухнул на пол, выронив дубину. Тяжело дыша, сэр Джеймс подковылял к поверженному противнику. Тот сдавленно захрипел - меч был нацелен на его пульсирующую глотку.
        - Пощади его, рыцарь, - взмолилась дубина. - Пощади...
        Паладин молчал, глядя в раскосые глаза чудовища, полные боли и мольбы. Оно просто хотело жить... оно хотело дышать этим воздухом, ходить по этой земле... хотело жить...
        - Пощади, - вновь проговорила дубина.

«Цвет рыцарства весь вышел, как багрянец сорванной розы!»
        Сэр Джеймс пронзил горло поверженного чудовища. Клинок прошел сквозь шею и вонзился в дощатый пол.
        - Зачем? Зачем ты это сделал? - заверещала дубина, маленькая щепка откололась от вырезанного в дереве глаза - это походило на некую своеобразную слезу: разумная говорящая деревяшка с дурацкой мордой оплакивала своего друга.

«Цвет рыцарства весь вышел, как багрянец сорванной розы!»
        - И ты прощай, - сказал сэр Джеймс и ткнул в нее мечом.
        Лезвие вспыхнуло белым пламенем, огонь перетек на оружие убитого людоеда, раздался дикий крик, и в считаные мгновения от дубины не осталось ничего, кроме кучки пепла.
        Рыцарь отрубил людоеду голову, положил ее в мешок и вышел из дома. Он швырнет этому наглецу сэру Капрену свой трофей под ноги, после чего туда же полетит и перчатка. Но сперва он должен выполнить вассальный долг. Рыцарь Джеймс Доусон очень волновался за сэра Ильдиара. Разрешились ли его беды? К чему приговорил его Трибунал? Всем ведь плевать - даже леди Изабелла устраивает званые вечера!
        Паладин не знал, что графиня Даронская собрала своих старых друзей вовсе не для того, чтобы устроить пир. Она следовала лишь наставлениям своего жениха, который предупреждал ее о возможном исходе. Грядет смута, а верные соратники всегда нужны - под предлогом пира союзники были собраны под одной крышей, чтобы обсудить свои дальнейшие действия и решения...
        Путь сэра Джеймса лежал к графству Аландскому, к замку Сарайн, в котором вырос и он сам. Там он собирался узнать о судьбе Ильдиара де Нота: старый сэр Уильям должен знать, что с его сыном.

«Цвет рыцарства весь вышел, как багрянец сорванной розы!» - стояли в ушах слова прекрасной дамы, которая произносила это, с вызовом глядя ему в глаза.

* * *
        Был примерно полдень второго дня пути. Уже виднелись с холма шпили Сарайна, но паладин не решался пустить коня в галоп. Полуразрушенный мост через пересохшую реку не сулил ничего хорошего.
        Сэр Джеймс осторожно повел коня медленным ходом, будучи готовым к неожиданной атаке - вдруг да засели здесь где-нибудь в засаде разбойники или еще кто.
        На ограждении моста висело несколько старых, изъеденных дождями и непогодой рыцарских щитов с потускневшими девизами, облезлыми гербами и потрескавшимися регалиями. Странствующему рыцарю не пришлось долго гадать о том, кто же их здесь повесил - у дальнего края моста чернел высокий походный шатер из мрачной погребальной ткани.
        Лишь только сэр Джеймс въехал на мост, а подковы его коня застучали по плитам, как полог шатра откинулся, и оттуда показалась могучая широкоплечая фигура истинно пугающего облика. Человек встал посреди моста, преградив путь молодому рыцарю. Он стоял и молчал, пристально глядя на сэра Джеймса из прорезей забрала на черном шлеме.
        - Кто вы и по какому праву не пропускаете меня вперед? - спросил вассал графа де Нота и угрожающе направил коня на вышедшего из шатра рыцаря.
        В том, что тот был именно рыцарем, сэр Джеймс нисколько не сомневался. Полное облачение с рельефной насечкой, везде вороненая сталь, черный плюмаж на шлеме и черные шпоры. В одной руке Черный Рыцарь держал прямой меч, такого же цвета, как и все его доспехи, другая опиралась на каплевидный рыцарский щит - чернильный и без каких-либо знаков, гербов и прочих геральдических отличий, лишь причудливый цветочный орнамент в правом верхнем углу щита сплетался в две багровые буквы: «Р. Б.».
        - Уйдите с дороги, сэр, иначе я буду вынужден...
        - Да неужели? - грубо оборвал его наглый голос из-под забрала: он был раскатистым и не слишком старым. - Как ваше имя, сэр Рыцарь, Желающий Пересечь Мой Мост?
        - Ваш мост? - удивился сэр Джеймс. - Но по какому такому праву этот мост принадлежит вам?
        - Силою лишь обета, данного десять с небольшим лет назад, - ответил незнакомый рыцарь, не сдвинувшись ни на дюйм. - Силою моего меча и моего копья. Повторяю вопрос. Как ваше имя, сэр рыцарь?
        - Я Джеймс Доусон, паладин ордена Священного Пламени, - представился рыцарь.
        - Паладин ли? - усомнился незнакомец. - Что за подвиги вы совершили? Достойны ли они гордого звания паладина?
        Сэр Джеймс на миг задумался:

«Являются ли геройство в битве под Восточным Дайканом, охрана и спасение графини де Ванкур из лап мерзкого людоеда и убийство этого самого людоеда достойными звания паладина подвигами?»
        Черный Рыцарь все так же неподвижно стоял, ожидая ответа. Как бы удивился сэр Джеймс, если бы узнал, что тот снисходительно улыбается под своим забралом, глядя на искренне задумавшегося молодого человека, который, совершенно ясно, совсем недавно получил шпоры и звание. Именно из таких произрастает новое поколение рыцарства, и каким оно будет, решают лишь поступки таких вот юношей, бывших сквайров.
        - Не мне судить о моих подвигах, сэр, - наконец ответил спаситель графини Изабеллы.
        - Достойный ответ, сэр Доусон, Несущий Знамя! - ответил Черный Рыцарь. - Да, да, не удивляйтесь, я видел вас под Дайканом, ваша отвага сделала бы честь многим из тех, кто бесстыдно бежал. Вы не пожелали бросать своего сюзерена одного, идя на верную гибель, даже несмотря на приказ и угрозы, - это достойно похвалы. Верите или нет, но сэр Ильдиар де Нот не устоял бы на том поле в одиночку, вы, можно сказать, спасли ему жизнь, и это означает лишь одну вещь.
        - Какую же, сэр? - Слова незнакомца заставили паладина задуматься - он никогда не считал, что спас тогда сэра Ильдиара. И не начал считать так даже сейчас, после речи этого странного рыцаря.
        - То, что вы достойны выйти сражаться против меня. Готовьтесь к бою! Я не пропускаю никого через мой мост! Знайте, что я - Черный Рыцарь, известный также как Безземельный Рыцарь, или Рыцарь Моста.
        - Сэр Рыцарь Моста, я слышал о вас, но почему вы желаете биться? Я хочу проехать, мне не нужны больше драки по дороге к дому моего господина. У меня совсем нет времени, а путь неблизкий.
        - Должно быть, все дело в скуке. Я уже очень давно живу в шатре возле моста, ожидая славных рыцарей, готовых скрестить со мной копья. Когда в лесу появляется рыцарь, при доспехе, мече и копье, ворона приносит мне весть, и я облачаюсь для боя. Но, Хранн Великий, как давно ко мне никто не приезжал в гости! Как много дней ни один из рыцарей Гортена не показал свою честь и храбрость, осмелившись проехать по моему мосту.
        - Но сэр, - возразил Джеймс, - заметьте, что эта речка пересохла, ее дно поросло высокой травой, а склоны пологи и удобны для верхового спуска! Эту реку можно преодолеть в любом месте!
        - Но вы-то выбрали мой мост! - Из-под забрала послышался звучный смех. - Не перевелись еще храбрые рыцари в славном Гортене! Или, быть может, хотите вернуться, сэр? И попытать счастья, переехав дно моей реки в любом удобном для вас месте? Что ж, извольте! Все они так и делают, трусы, недостойные шпор...
        - Но я очень тороплюсь, сэр Черный Рыцарь! - Джеймс указал на дымок, поднимающийся над деревьями. - Видите, там стоит замок? Я должен быть там к двум часам, а вернуться в славный Даренлот к вечеру. Вы ведь знаете, как зовется тот замок в лесу?
        - Сарайн. Это пристанище рыцарей славных и достойных именоваться истинными паладинами севера. Сам седовласый сэр Уильям де Нот выезжал против меня когда-то, его отвага и храбрость делают ему честь. Но я не бьюсь со стариками. Мы с ним просто выпили из рогов вина и немного поохотились вместе. Он друг мне, как и все храбрецы, что смогли одолеть меня на этом мосту, в отличие от тех напыщенных глупцов, чьи щиты вы, сэр Рыцарь Священного Пламени, видите здесь повешенными с двух сторон моста. И уж никак не те, что, лишь только завидев меня, просто уехали прочь, нанеся мне тем самым оскорбление.
        - Но я и в самом деле очень тороплюсь, сэр, так что, не позволите ли?
        - Нет, не позволю. Бейся или отступай.
        Сэр Джеймс повернул коня и поскакал обратно. Черный Рыцарь печально выдохнул нечто вроде: «Вот она, бесславная гибель ронстрадского рыцарства» и направился к своему шатру.
        - К позиции, благородный сэр! - раздался крик за его спиной.
        Черный Рыцарь недоуменно обернулся и увидел, как молодой странник в доспехах и при шпорах опускает забрало своего шлема и упирает копье под локоть.
        - О да! - радостно закричал в полуденное небо Рыцарь Моста и повернулся к своему шатру. - Нерин, коня!
        Из шатра вышел оруженосец возраста самого Джеймса Доусона. Было видно, что он из деревенских увальней - скорее всего, простой слуга. Парень скрылся за шатром, а после вывел на дорогу великолепного скакуна вороненой масти с черной сбруей. Слуга подал стремя своему господину и поднес ему длинное копье с двуязыким черным флажком.
        - К бою, благородный сэр! - глухо прокричал из-под забрала Безземельный Рыцарь и наклонил копье.
        Сэр Джеймс опустил свое и ткнул шпорами коня в бока. Животное рванулось с места, противник поскакал ему навстречу. Так вышло, что оба рыцаря встретились на середине моста...
        Согласно общим правилам рыцарства, также известным как кодекс, во время конного лобового столкновения бить противника копьем можно лишь в центр щита или в шлем, что гораздо тяжелее. Целить в грудь - подло и не прибавляет чести. Но сэр Ильдиар де Нот всегда учил своего вассала бить не в щит, не в шлем, не, упаси Хранн, в грудь рыцаря-противника, а... в его копье. Для такого удара необходим идеальный глазомер, ловкость не должна иметь себе равных, а скорость - так и вовсе. Попасть на полном скаку в тонкую разукрашенную щепку, с тем чтобы отклонить вражеский удар или же вовсе обезоружить противника, было очень тяжело, почти невозможно. Но сэр де Нот хорошо обучил своего единственного ученика. Еще в годы, когда сэр Джеймс не был рыцарем, а прислуживал великому магистру в качестве оруженосца, он постоянно тренировался бою копьем. Длинная стройная пика, окрашенная в белый цвет, всегда была лучшим другом сэра Доусона, и даже мечу он не отдавал перед ней предпочтения.
        Вот и сейчас, в тот самый миг, когда Черный Рыцарь был готов поразить его шлем, Джеймс совершил свой умопомрачительный прием. Он резко отклонил голову, так чтобы вражеский наконечник прошелся между шлемом и латным наплечником, и слегка подтолкнул древко противника острием своего копья. На такой скорости черное копье взлетело вверх, а Рыцарь Моста не смог его удержать и пронесся мимо уже без древка в руке.
        Паладины развернули коней, но Черный Рыцарь не спешил снова давать шпоры. Он медленно повел скакуна к мосту, высоко подняв руку. Не увидев иного выхода, сэр Джеймс проделал то же самое. Они недолго молча смотрели друг на друга сквозь прорези забрал. Черный Рыцарь первым поднял свое. Показалось совсем нестарое лицо. Противнику сэра Джеймса было примерно тридцать лет, у него были черные волосы, высокий лоб и черные глаза. Кого-то этот человек ему очень напоминал. Да, точно... если бы переодеть рыцаря в алую мантию волшебника, попросить его заносчиво вскинуть подбородок и наполнить взгляд спесью и гордостью, тогда был бы вылитый... но нет... Этого просто не может быть!
        - Я не видел подобного мастерства очень много лет, - уважительно кивнул Черный Рыцарь своему противнику. - Примите мое восхищение вашей ловкостью. Я не вижу смысла вас более задерживать. Путь свободен.
        - Принимаю вашу похвалу, сэр рыцарь, - сэр Джеймс не замедлил поднять забрало. - Но ваше благородство также заслуживает уважения. Вы ведь могли требовать, чтобы мы сражались конными до трех копий, а после и на мечах в пешем порядке.
        - Нет, сэр, мое благородство здесь ни при чем. Скорее обет.
        - Я могу узнать вашу клятву или же она часть вашего сердца?
        - Я обещал одному молодому рыцарю, когда еще сам был молод, как вы сейчас, что оставлю свой мост, когда найдется еще один паладин, что сможет победить меня или же будет согласен на ничейную победу. В нашем с вами дальнейшем предприятии я сам не могу предугадать исход, но вы уже проявили себя, я вижу: вы честны и храбры. Вы могли применить против меня силу пламени. Почему вы этого не сделали, ведь ваша победа была бы почти гарантированна?!
        - Мой сюзерен и наставник выучил меня одной вещи, - сказал сэр Джеймс. - Всегда сражайся с благородным противником не теми силами, что отвели тебе боги, но теми лишь, что может противопоставить тебе другой рыцарь.
        - Слова истинного паладина, сэр! - радостно воскликнул Черный Рыцарь. - Тем более что они мои, уж простите за бахвальство.
        - Но вы - не мой наставник! - удивился сэр Джеймс.
        - Отнюдь, - кивнул Рыцарь Моста. - Но эти слова я сказал когда-то тому самому рыцарю, что выехал из своего замка сразиться со мной. И он внял им. Его зовут сэр Ильдиар де Нот, он честный рыцарь и мой друг. Ему я и давал обет, что однажды покину свой мост и вернусь домой... А теперь же выпьем с вами, сэр Рыцарь Священного Пламени, и позвольте отныне именоваться вашим другом, ибо нас осталось так мало, рыцарей, что чтят кодекс, как стезю жизни.
        - С радостью, благородный сэр!
        Они повели коней бок о бок, а слуга Черного Рыцаря уже выносил им из шатра два больших рога с багровым, как кровь, вином.

8 сентября 652 года.
        Графство Аландское. Замок Сарайн
        Некромант поднялся с постели и подошел к зеркалу. На него глядел изможденный бродяга с болезненным, осунувшимся лицом. Причем лицо это не выглядело живым и настоящим - казалось, что оно вылеплено из гипса и является жуткой, отталкивающей частью какого-то барельефа. Сухость собственной кожи некромант не только видел в отражении, но и ощущал: довольно неприятное, знаете ли, чувство, когда твое лицо натягивают на кости черепа, словно на барабан. Что же касается глаз, то можно было подумать, что на их месте белая облицовка упомянутого барельефа отпала, явив взору старый серый камень. Под ними залегали чернильные круги, придавая некроманту схожесть с двухдневным покойником, а истрескавшиеся, точно на них проверяли остроту ножа, бесцветные губы и пятерка алеющих шрамов на левой скуле лишь усугубляли впечатление. Волосы, которые он не расчесывал и не мыл уже довольно долгое время, представляли собой копну чего-то спутанного и беспорядочного.
        Давно, признаться, он не видел свое настоящее лицо. И в первый миг было даже как-то непривычно и неуютно разглядывать подлинные, не блещущие здоровьем, красотой и молодостью черты. Чего-то не хватало. Магнус Сероглаз коснулся кончиком пальца холодной поверхности зеркала и провел вертикальную линию, перечеркивающую один глаз от середины лба до основания скулы. Повторил то же с другой стороны лица. На той его маске были две алые черты, походящие на грим какого-нибудь арлекина. Ему это нравилось. Он считал подобное вполне забавным, а помимо всего прочего столь яркая и несерьезная, казалось бы, особенность служила великолепным отличием от остальных некромантов, суровых, как черные дрозды, с гордыми и неприступными, как скалы, душами.
        Яд, который готовил ему мэтр Аркин, его старинный друг-алхимик, превращал обыденного, ничем не примечательного человечишку, не имеющего ничего, кроме пустого титула, в существо, которому подвластно многое. Этому зверю в человечьем облике стоило только шевельнуть пальцем, и кто-то падал ниц или в муках умирал. Его ноги ступали по черному, как смоль, кирпичу дороги в стране, куда прочие попадают, лишь простившись с жизнью. Могущество и власть, и никаких ненужных ограничений, вроде совести, морали, жалости и сожаления... То лицо нравилось ему больше, чем это. То были сильные глаза, то были твердые губы, то был гордый нос и мудрый высокий лоб, а это - глаза человека, которому по прошествии двадцати пяти лет каменоломен предлагают свободу: дрожащие губы, шепчущие что-то бессвязное, худые впалые щеки, заурядный кривоватый нос и изъеденный морщинами лоб. И уже неизвестно, где здесь истина. Чье лицо подходит к душе, как перчатка к руке. То - убийцы? Или же это - бессильной серости?
        Магнус Сероглаз отвернулся от зеркала. И от власти порой устаешь, а могущество уже не приносит радости... Это подобно воспоминаниям мудрого старца о своей безудержной безумной молодости. Боже, волосы встают дыбом от того, что я делал! Боже, и на какие поступки у меня рука только поднималась!..
        Некромант вздохнул и вернулся к кровати. Открыл старый сундук графа и вытащил оттуда вещи. Он натянул красно-синие облегающие штаны-чулки, белую рубаху со свободными рукавами и синий камзол поверх нее. Одевшись, темный маг сел на кровать и задумчиво поглядел в окно. Грозовые тучи не желали расходиться с небосвода, и ни единого луча солнца не показывалось в многоцветье витража, как и в его серой душе и черной-пречерной жизни.
        - Отвечай, собака, что там?! - раздался вдруг голос из коридора.
        Магнус медленно повернулся к двери.
        - Ничего, ваша светлость! - послышался робкий ответ служанки. - Это комната для гостей, она заперта... у нас нет гостей. А ключ у сэра Уильяма.
        - Выламывайте, ребята.
        С той стороны раздался грохот. Должно быть, неизвестные пытались сломать дверь небольшой статуей Инстрельда II, что стояла у входа. Ничего у них не вышло, мраморный образ короля разлетелся на куски. Магнус не сильно опечалился по этому поводу - он никогда не любил эту статую.
        - Не поддается, сэр! - воскликнул один из солдат.
        - Я и сам вижу, дубина! Ладно, оставьте эту дверь, вернемся позже. Слышите? Это сын господина нас зовет, чтоб его крысы погрызли. Должно быть, ему там весело с графиней... или нет - совсем, видать, заскучал...
        Магнус скрипнул зубами, его отражение в зеркале подернулось дымкой, и он исчез, появившись в следующий миг за дверью своей комнаты. Там было пятеро дюжих вояк, облаченных в зелено-тыквенные цвета, на тунике у некоторых из них была вышита геральдическая лисица. Магнус узнал этот герб, он принадлежал баронам Фолкастлским.
        Ни солдаты, ни даже их офицер не смогли должным образом отреагировать на внезапное появление из воздуха высокой фигуры в синем камзоле. Двое опустились на пол с перерезанными глотками, один завалился назад, проткнутый длинным кинжалом, еще один попытался было выхватить меч из ножен, но и его постигла печальная участь товарищей. Он рухнул на плиты следом за своей головой.
        Некромант повернулся к офицеру, широкоплечему капитану, скорее походившему на какого-нибудь наемника, чем на служивого человека. Угловатая, коротко стриженная голова капитана откинулась назад, рот судорожно хватал враз ушедший из легких воздух, а скрюченные пальцы рвали горло в попытках убрать невидимую длань темного мага, что немилосердно его душила. Спустя несколько мгновений капитан повалился навзничь. Его сведенное мукой лицо и окровавленные трупы кругом могли напугать кого угодно, поэтому служанка графа Уильяма, которую солдаты притащили с собой, едва не закричала на весь замок - сделать это ей помешала ладонь Магнуса, появившегося у нее за спиной. Черная дымка опала, он вновь стал самим собой.
        - Сколько их? - прошептал Сероглаз в самое ухо бедной девушке.
        - У-у-у, - она не ответила, просто обмякла в его руках, потеряв сознание.
        - Бансрот подери этих слабонервных, - процедил некромант и снова исчез.

* * *
        Сэр Кевин Нейлинг, сын барона Фолкастлского, жених графини Аландской, был молодым нескладным уродцем. Ему едва ли перевалило за двадцать, но, судя по всему, он уже успел перенять все вредные привычки своего отца, и, наверное, в первую очередь стоит упомянуть о злобном и мстительном характере, ведь это была основная отличительная черта рода Нейлингов.
        Молодой барон приложился к горлышку бутылки, из которой с наслаждением хлестал вино, раздобытое его воинами в погребах замка. Он развалился в кресле посреди пиршественного зала Сарайна и самодовольно глядел на привязанного к стулу старика в изорванном лиловом камзоле. Сэр Кевин красовался с новой золотой цепью, отобранной у хозяина замка, в то время как его приспешники продолжали обыскивать дом его невесты.
        В угол были согнаны все замковые слуги - не менее трех десятков человек. Их сторожили верные воины барона, с копьями и мечами наперевес. За спинкой кресла сэра Кевина стояли двое арбалетчиков, готовые по первому слову молодого господина пустить в ход оружие. Всего в зале было двадцать шесть солдат, еще десяток охраняли коновязь и ворота, а капитана в сопровождении четырех воинов баронский сын отправил обыскивать замок; все защитники Сарайна были уже убиты или перешли под знамена лисицы.
        Тонко расшитые гобелены и старинные панно были варварски сорваны со стен, являя взору холодный голый камень, перевернутый пиршественный стол довершал картину разгрома.
        - Как смеешь ты именоваться рыцарем, грабитель! - бросал в лицо младшему Нейлингу оскорбления старик, но тому было на них абсолютно наплевать. Рыцарская честь - совершенно излишняя вещь в понимании сэра Кевина.
        - Интересно, что сможет предъявить моему отцу болван Тибальт Маневу, когда узнает, что к нашим владениям добавился еще и Сарайн? Он же от зависти просто обязан сожрать собственную бороду. Никак не могу понять, как он еще смеет претендовать на наш Фолка-Гемский тракт!
        Сэр Кевин имел в виду давнюю вражду и тяжбу, продолжающуюся уже несколько веков между его родом и родом Маневу, баронов Хейлингемских, за владение южным трактом, что шел от замка Лоунстоун графа Дейтонского до развилки: в сторону Гортена или до самого баронства Теальского. Оба благородных семейства предъявляли свои права на установление пошлины на дороге, и этот их спор грозил затянуться еще на века, так как их родовые замки Фолкастл и Клайтон находились на равном удалении от тракта. Покуда же спор между благородными лордами не был разрешен, несчастным путникам приходилось уплачивать двойную пошлину за проезд, посему тракт был не слишком-то хожен торговцами - теми, с кого можно получить действительно достойную плату.
        - Никак не могу этого понять, - подытожил сын барона Фолкастлского. - А земли Аландские мне по нраву - всегда любил охоту в сосновых борах.
        - Замок моих предков не достанется ни тебе, ни твоему грязному отцу, мерзавец! - зарычал граф де Нот.
        - Где они, предки твои? - усмехнулся сэр Кевин. - Уж не ходят ли ночью по коридорам, гремя кандалами, шелестя саваном и подвывая, как раненые псы? Ежели так, то учти: я не боюсь призраков.
        - Как ты смеешь! - едва не поперхнулся от оскорбления сэр Уильям. - Да как ты смеешь возводить хулу на мой род! Возьми меч, если ты не трус! Дай мне меч и освободи. Тогда ты ответишь за все!
        Баронские воины недоуменно поглядели на своего господина: неужели сэр Кевин поступит, как сказал граф Аландский? Неужели даст ему меч и выйдет на поединок? Быть может, они плохо знают своего молодого повелителя?
        - Дни твоей славы давно уже за горами, старик, - усмехнулся «благородный наследник благородного рода», не вставая с кресла. Нет, его воины в нем не ошиблись. - Твои подвиги лишь тлен, так же как и имена твоих предков, как и имя твоего сына-неудачника... Был великий магистр Священного Пламени, да вышел весь.
        - Я бросаю тебе рыцарский вызов! Прими или будь бесчестен до конца дней твоих!
        - К Прoклятому тебя и твой вызов, старик! - плюнул на пол баронский сын. - Вот ты был честен, скажи, далеко ли завела тебя твоя правда? Ха-ха...
        - Каждому да воздастся по деяниям его, - зло прохрипел граф Уильям. - И тебе, и отцу твоему, и дружкам его, мятежникам, не уйти от гнева его величества.
        - Твое величество скоро и пальцем не сможет пошевельнуть, а если посмеет, отрежут ему палец-то, - «блеснул» остроумием захватчик, а его воины дружно расхохотались.
        - Мой сын скоро вернется под своды Сарайна! - пообещал граф. - И тогда он каждому из вас голову снимет.
        - Тяжело ему это будет проделать, из могилы-то, - состроил сострадательное лицо сэр Кевин. - Все, сгинул великий Ильдиар, и все его величие пшик... Наш союзник заботливо присыпал бедолагу землицей, чтобы холодно не было...
        - Нет! - закричал бывший Лорд-Протектор Ронстрада. - Ты лжешь! Ты все лжешь! Мой сын жив!
        - Отцу рассказал об этом Танкред Огненный Змей, а он не привык разбрасываться пустыми словами, старик. Ты ведь знаешь барона Бремера?
        Обмякший в кресле лорд не отвечал, он тихо рыдал, все еще не веря, что сын действительно мертв. Его любимый Ильдиар, его мальчик... Боги, ну почему вы так жестоки, почему не забрали его вместо сына?! Он как чувствовал - не принесут эти пески ничего хорошего. Подставили сына в Гортене - выкрутился, должны были убить на поединке - выжил, так в песках все же сгноили! Бремеры проклятые, ублюдки-бароны.
        - Чтоб вы все издохли, - процедил старик, - чтоб вы все издохли! Как последние псы! Как псы! Чтобы вы все... - кричал он, задыхаясь от боли и гнева.
        Его слуги молча стояли в углу зала, согнанные туда солдатами барона. На глазах у некоторых застыли слезы, мужчины пытались успокоить женщин.
        - Чтоб вы все издохли... - сорвавшимся голосом прохрипел граф.
        - Все, хватит, старик. - Сэр Кевин кивнул своему воину.
        Огромный, походящий на тролля, солдат подошел и без лишних слов вонзил меч в грудь привязанному к креслу хозяину замка. Герой королевства, бывший Лорд-Протектор, в прошлом один из самых могущественных и уважаемых вельмож Ронстрада, издав последний хрип, повис на веревках.
        Служанки заревели в голос, мужчины отвернулись.
        - Нет! - закричал один из слуг и бросился вперед.
        Молодой поваренок Уолли ринулся на убийцу своего господина, но ему не было суждено до него добраться, меткий выпад меча пронзил бок. Парень упал на пол, кровь потекла из раны.
        - Надеюсь, больше нет тех, кто считает, что этот замок не принадлежит мне по праву? - поднялся с кресла Нейлинг-младший.
        Люди молчали.
        - Или, быть может, кого-нибудь отправить прислуживать старому графу в страну Смерти?
        - Нет, господин, - сказал один из слуг - это был Стивен Меркен, замковый смотритель и ключник. Как он говорил, так обычно думали все слуги. - Мы принимаем нового господина.
        - Старый мерзавец! - закричала женщина в белом фартуке. - Его светлость убили! А ты предатель и трус. Будь ты...
        Удар меча заткнул и этот голос.
        - А барон Фолкастлский, в свою очередь, принимает вашу верную службу, - словно бы и не было никакой женщины, сказал сэр Кевин. - А пока же приступайте к работе! Нужно все подготовить для скорой свадьбы с моей прекрасной невестой. Ох, жду не дождусь!
        Баронский сын встал с кресла и в сопровождении арбалетчиков и еще нескольких солдат двинулся к лестнице. Путь его лежал в комнату графини, которая была там надежно заперта и, должно быть, с нетерпением ждала его. Сэр Кевин льстил себе этой мыслью.

* * *
        У двери стояли стражники - двое арбалетчиков. Стояли? До того, как с грохотом выронив оружие, опустились на пол, удушенные невидимыми петлями. Некромант застыл над убитыми, не шевелясь... он ждал.
        Дверь распахнулась, и сержант, выбежавший на шум, удивленно уставился на человека в синем камзоле.
        - Что там, Денто? - раздался молодой голос из комнаты.
        - Это... это сам...
        Магнус положил ладонь солдату на плечо, и глаза человека закатились.
        - Кто «сам»? - спросил со смехом сэр Кевин. - Уж не король ли Ронстрада?
        - Почти, - ответил некромант и шагнул вперед.
        Сержант Денто опустился на пол, бездыханный. Его лицо, руки и все тело были высушены за какой-то миг. Темный маг просто выпил его до последней жизненной капли.
        Воины, находившиеся в комнате вместе со своим господином, в первый миг вскинули алебарды. Обстановка оставляла желать лучшего. Привязанная к стулу, как совсем недавно ее отец, леди Агрейна что-то неразборчиво мычала, но кляп, заткнутый ей в рот, не позволял выговорить ни одного слова. Нехорошо так обращаться с благородной дамой! Когда она увидела его, в ее глазах появились чувства, которых некромант Магнус уже не ожидал увидеть. Это были и мгновенное счастье, и страх за него. Ведь врагов было семеро против него одного.
        Длинный острый нос, узкие, злобно сощуренные глаза, серовато-пегие нечесаные волосы.
        - Ваше высочество? - удивленно воскликнули воины как один, по привычке становясь на колено.
        Сэр Кевин Нейлинг также был удивлен, но весь его испуг сошел на нет всего за мгновение.
        - Встаньте, собаки! Я ваш господин! Принц Ронстрада не в деле! Убить его!
        Солдаты не успели исполнить приказ, они не успели даже глазом моргнуть, как некромант исчез, а в следующий миг появился у одного из них за спиной. Резко дернув руками голову солдата вбок, он свернул тому шею. Следующий откинулся назад, проткнутый выхваченным у мертвеца мечом. Удары проносились в стороны, и с каждым новым выпадом прямой кусок стали в руке темного мага все больше окрашивался алым. Вскоре в комнате остались лишь баронский наследник, что недоуменно застыл в двух шагах, леди Агрейна, с болью глядящая на любовь всей своей жизни, и сам принц крови.
        Некромант отшвырнул меч. Зачем ему ненадежная сталь, когда кругом столько трупов, столько порванных душ и израненных чувств, что придают силы, питают его, как неиссякаемый источник.
        Графиня с ужасом увидела, как ее Клэр вскинул руки и вокруг его тела начали кружиться едва видимые призраки. Полупрозрачные тени будто бы оплетали запястья, ладони, шею и плечи темного мага. Они носились вокруг него, и иногда в их образе проглядывали злые, плачущие, стонущие, вопящие лица. Лица, наполненные мукой и болью...
        - Что это... что вы делаете? - отступил на шаг молодой Нейлинг. Лицо его исказилось от страха, клинок в руках предательски дрожал.
        - Как? - скривился принц, совершая вычурные движения руками перед самым носом испуганного баронского сына. Срывающиеся с кончиков его пальцев тени все норовили впиться в лицо сэру Кевину. - Ты не знаешь, что это?
        - Сгинь, нечисть! - Нейлинг рубанул перед собой мечом, пытаясь отогнать от себя брата короля. - Прочь!
        - Ты ведь не принимал участия в боях с нежитью, трус? - Сэр Лоран продолжал насмехаться.
        Леди Агрейна застыла в кресле, кляп во рту мешал дышать, но она во все глаза следила за каждым движением Некроманта... ее Некроманта.
        - Ты ведь даже не догадываешься, как именно темные маги убивают свои жертвы?
        - Нет! Прочь! Сгинь! - закричал сэр Кевин, размахивая мечом в безуспешных попытках защититься.
        Призрачная ладонь сжалась на его горле. Молодой Нейлинг попытался отцепить ледяную удавку, но у него ничего не получалось. Будто сам воздух начал что есть сил сжимать горло. В глазах потемнело. Пальцы выпустили рукоять меча.
        - Наслаждайся, трус, - рычал принц крови. - Это за Лорда-Протектора, мерзавец...
        Недоумение вспыхнуло в глазах леди Агрейны. Весь смысл сказанного некромантом доходил до нее слишком медленно... Нет, этого... этого не может быть! Никак не может! Отец... Почему?! Почему?! Потрясение было настолько сильным, что она потеряла сознание.
        - А это за мою леди... - Магнус приблизился к хрипящему на полу сыну барона Фолкастлского и схватил его острыми ногтями за лицо.
        - А-а-а! - кричал сэр Кевин, в то время как душа, зажатая в окровавленных пальцах некроманта, выдиралась из его тела.
        Превращенный в бездыханный труп, молодой уродец Кевин Нейлинг больше не шевелился, не хрипел, не кричал... больше он ничего не делал.
        - Из тебя и зомби получился бы никчемный... - прошептал в лицо покойнику Магнус Сероглаз и отправил себе в рот трепыхающуюся в его сжатых руках блеклую тень.
        Дюйм за дюймом исчезала внутри некроманта душа баронского сына, пока от нее не осталось и пылинки. Темный маг набрал в грудь побольше воздуха и повел шеей, будто бы разминая ее. Он чувствовал, как мышцы постепенно начали наливаться силой, а раны затянулись столь стремительно, что их, казалось, и вовсе никогда не было. Даже дышать словно бы стало легче, а мир кругом налился яркими, сочными красками.
        Веревки, опутывающие леди Агрейну, опали под взглядом колдуна, он вытащил кляп изо рта графини и подхватил ее на руки. Огонь с перевернутой лампады тек по портьерам и занавесям. Черный дым застлал собой все.

* * *
        Пожар в замке! Из окон вырывалось пламя, а небо над Сарайном заволокло черным дымом. Сэр Джеймс что есть сил ударил коня в бока и рванулся к воротам.
        По подъемному мосту полз человек. Даже издалека было видно, что жить ему осталось недолго, и это чудо, что он еще не отдал душу Карнусу. Он полз, оставляя за собой кровавый след, а из окон донжона и узких бойниц вырывались огненные сполохи - пожар разгорелся там вовсю, не пощадив ничего: ни дорогой мебели, ни ковров, ни гобеленов, ни библиотеки покойного графа, которую тот так любил.
        Человек полз, а паладин соскочил с коня и бросился ему навстречу. Он узнал его. Обезображенное лицо принадлежало молодому слуге графа.
        - Джеймс, - прохрипел старый друг рыцаря, Уолли, помощник замкового повара графа Уильяма, - сэр Джеймс...
        - Дружище! - Рыцарь упал на колени перед раненым, обнимая его за плечи. - Что? О боги! Что здесь случилось?
        - Измена... - хрипел поваренок. - Мятеж... заговор... миледи и принц...
        - Что? Уолли! Нет, не закрывай глаза! Уолли! - Слеза скатилась по щеке паладина, он отпустил мертвого и встал на ноги.
        Сэр Доусон обнажил меч. Злость и жажда мести, такие недостойные чувства для истинного рыцаря, сейчас больше всего терзали его душу. Он пока не знал, что здесь произошло, но собирался обязательно это выяснить. И пусть поостерегутся те, кто попытается ему помешать.
        Сарайн, такой уютный и родной, сейчас было не узнать. Плиты внутреннего двора в некоторых местах были забрызганы кровью, у стены, как дрова, сложенные в поленницу, громоздились трупы защитников замка. Видать, они не продали свои жизни за так: подле них лежали и несколько солдат в одежде тыквенно-зеленых цветов с вышитыми лисицами на груди и спине.
        Рыцарь собирался уж было броситься прямиком в донжон, когда услышал... Со стороны дороги зазвучал цокот копыт по камням. Далекий... очень далекий. Вскоре должна была разразиться настоящая гроза, но сейчас, в эти вечерние часы, на лес опустилась такая тишина, что было слышно даже то, что происходило на другом конце соснового бора, у деревни. И это несмотря на треск пожара... Кто-то скакал к замку. Большой отряд. Не меньше сотни тяжеловооруженных всадников, и вряд ли это друзья.
        Сэр Джеймс бросился было к лестнице, что вела к главному входу. Нужно успеть! Кто-то должен был выжить! Старый граф! Леди Агрейна! Он вытащит их, чего бы ему это ни стоило!
        - Стойте, сэр рыцарь! - раздался голос из темного дверного проема.
        Перешагнув через труп, что лежал на пороге донжона, незнакомец вышел на площадку и спустился по лесенке. После этого он направился к застывшему на месте паладину Священного Пламени через двор. На руках владелец синего камзола нес женщину в длинном зеленом платье, судя по всему, пребывающую без сознания. Ее голова была откинута, и роскошные каштановые волосы свисали едва ли не до земли.
        Стоило человеку подойти, как сэр Джеймс Доусон узнал его и тут же преклонил колено и опустил голову.
        - Ваше высочество!
        - Я помню тебя, юноша. Ты из рыцарей Ди де Нота? - спросил Кларенс Лоран. - Поднимись, вассал, сейчас не до соблюдения формальностей. Слышишь цокот копыт? Это скачет сам лорд Джон Нейлинг, славный барон Фолкастлский, собственной персоной. Он, видишь ли, волнуется - ведь сынок что-то задерживается...
        - Но кто? Кто это сделал? - Рыцарь поднялся и указал на пожар, что вырывался из высоких окон замка.
        - Сынок сего благородного лорда. - Принц крови Ронстрада не отрывал неподвижного взгляда от лица женщины, которую держал на руках. В ней молодой паладин узнал леди Агрейну. - Изменник, трус и убийца...
        - Как он посмел? - возмутился вассал сэра де Нота. - Но где же сэр Уильям? Где все?
        - Старик убит, большинство его слуг тоже...
        - Нет... - прошептал пораженный рыцарь. - Нет... Как это могло... Он ответит за это! - Сэр Джеймс с такой силой сжал рукоять меча, что даже кожаные ремешки на ней затрещали.
        - Уже ответил. - Принц взглянул через плечо паладина, туда, откуда мертвенная тишина перед бурей несла далекие отзвуки копыт, бьющих по каменистой дороге.
        - Сэр, ваше высочество, разрешите мне помочь вам. Вы и так ранены, - сэр Джеймс указал на кровоточащие порезы на щеке сэра Кларенса Лорана.
        - Я ранен уже давно, - в голосе принца звякнула сталь. - Ты отвезешь миледи Аландскую в Даренлот к леди Изабелле де Ванкур, рыцарь. Ее давняя подруга даст ей приют. И не смей спорить, паладин.
        Повинуясь приказу, сэр Джеймс тотчас же запрыгнул на коня, и некромант передал бессознательную даму ему на руки.
        - Надеюсь, там она будет в безопасности.
        - А как же вы, ваше высочество? - спросил паладин.
        - У меня еще есть дела. - Принц кивнул в сторону дороги, откуда слышался все приближающийся конский топот.
        - Но вы же не справитесь один! - запротестовал было Джеймс. - Они убьют вас!
        - Уезжай! Это приказ принца Ронстрада, вассал! - оборвал его Магнус. - Ты ведь служишь Ильдиару де Ноту? Ты должен найти его. Наше королевство разваливается уже даже без помощи Умбрельштада и Деккера Гордема. Скоро начнется настоящая буря. Найди своего сюзерена, пусть де Нот сообщит обо всем королю. Попытайтесь расшевелить старика Тиана - слишком долго тот пропадает в своих странствиях. Но сначала... - он запнулся, - довези леди в Даренлот и уверься, что она в безопасности.
        - Повинуюсь, мой принц, - склонил голову Джеймс и пришпорил коня.
        Обернувшись в последний раз, рыцарь увидел одинокую фигуру сэра Кларенса Лорана, застывшую у чернеющего воротного проема опустевшего замка Сарайн. Только сейчас сэр Джеймс заметил, что весь камзол его высочества забрызган кровью.
        Фигура принца становилась все меньше. Рыцарь скакал прочь, а взгляд сэра Кларенса застыл на любимой им леди, что лежала в объятиях паладина, увозящего ее все дальше и дальше.
        Сэр Джеймс Доусон, которого впоследствии назовут «Спасителем Дам», направил коня на старый тракт. Так получилось, что заросшая и полная всяческих призраков, нечисти и прочего зла дорога оказалась намного безопаснее, чем хорошо разъезженный новый тракт, соединяющий крупнейшие города королевства.
        Сэр Кларенс вернулся в замок, подобрал со ступеней зеленую ленточку, которой его любимая графиня перевязывала волосы, и открыл черный портал. Надо сказать, что это было одно из самых сложных и тайных некромантских заклятий, и оно, в отличие от более простых и привычных перемещений в «черных тучах» и иже с ними, не использовалось для коротких и быстрых исчезновений, а позволяло темному магу преодолевать буквально за мгновение многие сотни миль. Перемещение в черном портале - это суть коридор через страну Смерти, где время и расстояние не имеют никакого значения. С его помощью, чтобы оказаться в требуемом месте, необходимо как бы нащупать маяк, будто в полной темноте схватить чью-то руку и потянуть ее к себе. Или себя к ней. В то же время нужно осторожно выбирать эти самые «руки» и не забывать, что некоторые личности способны ограждать себя от подобных притязаний. Ведь тот, чьей помощью ты пытаешься заручиться, сам на несколько мгновений получает над тобой власть и способен отправить тебя обратно, да так, что навсегда отобьет все желание использовать его для своих целей. Нужно ли говорить, что
Кларенс Лоран не рискнул появиться сразу там, где ждал его враг: сперва он должен поговорить кое с кем и получить у него кое-что. А потом уж выбирать из тех немногих, кто обретается поблизости от Умбрельштада. Гораздо безопаснее было зацепиться за того, кто не представляет угрозы. И принц крови Ронстрада знал, по чьей руке ему выбраться...

10 августа 652 года.
        Примерно за месяц до описываемых событий. Тириахад
        Рука предводителя отряда в алой, точно пятно крови, перчатке притронулась к гладкой поверхности иссиня-черного камня рвущейся в небо стелы. Гигантский четырехгранный обелиск будто бы глубоко вздохнул, отвечая на прикосновение, словно некое живое существо. По крайней мере, отчетливый шорох, раздавшийся вдруг откуда-то из-под земли, уловили все. В ту же секунду солнце, до этого ярко светившее над мертвым городом, вдруг как-то потускнело. Мир кругом утратил краски, становясь серым, будто затягиваясь туманной поволокой и превращаясь в некую истерзанную временем гравюру. Воздух тут же стал разреженным и сухим, а внезапно ударивший ветер оторвал от плит площади ковер белой каменной пыли, укутывая и пленников, и их тюремщиков.
        Люди в черных плащах и шляпах начали о чем-то недоуменно переговариваться, но самообладания не утратили. Стоит отдать им должное - они были готовы ко всем неожиданностям, руки в перчатках тут же легли на арбалеты.
        - Так и знал, что ты вытворишь нечто подобное! - Слепень схватил судорожно кашляющего от пыли Логнира за плечо. - Этот ваш дух противоречия... Сделать что угодно, чтобы попытаться сбежать, лишь бы не идти, куда велено. Признавайся, что ты сделал? И как теперь повернуть все вспять?
        Логнир Арвест молчал, хотя и сам был не на шутку напуган. И тем более он не знал, что происходит, разве что... Он неистово начал качать головой из стороны в сторону, будто подобный жест отрицания мог помочь рассеять чудовищную догадку. Простой страх и непонимание сменились истинным ужасом. Неужели на его глазах, в самой что ни на есть затертой, обыденной действительности сейчас происходит именно то, что было описано в том старом имперском свитке из казны, начинавшемся словами:
«Я пишу это тому, кто не убоится зла...»? Логнир боялся этого зла. Он вжимал голову в плечи, затравленно озирался и больше всего на свете хотел как можно быстрее уползти подальше от этого черного монстра, казалось, впившегося в него тысячами невидимых глаз. Все происходило взаправду. Хоть этого и быть никак не могло! По одной лишь причине!!! Это неправильно! Ведь это уже было...
        Тем временем мир кругом продолжал меняться. Давящая, точно мраморная, плита хмурого небосвода начала затягиваться черными пятнами так, словно на нее в разных местах вылили несмываемые чернила. Ветер улегся, а пыль осела за какие-то доли мгновения, будто прибитая к земле невидимым дождем. Стало очень холодно, но товарищи бывшего королевского сотника дрожали вовсе не поэтому. На Тириахад опустилась самая настоящая ночь, причем в полдень! С улиц, что со всех сторон выходили на площадь, поползла тьма, походящая на клубы непроглядного дыма. Вскоре все кругом утонуло в ней, а руины домов будто бы растворились в ночи. Стало невозможно что-либо разглядеть на расстоянии даже двадцати шагов.
        - Дух Шагод бросил нас! - заревел один из орков, падая на колени.
        Здоровяк потянул за собой и остальных пленников, пристегнутых к одной веревке. Бывший солдат Логнира Стоун ткнулся лицом в землю, так же как и орчиха с другой стороны. Неумолимая Гарра не преминула отомстить тупоумному орку. Локоть воительницы въехал обидчику в лицо, отчего тот жалобно завыл, пытаясь потереть разбитый нос - ничего не вышло, не дали веревки.
        Люди в черных плащах и шляпах тем временем разжигали факелы. Оказалось, что у них этого добра припасено множество. Языки пламени вспыхивали моментально странным, не дающим дыма ровным огнем, стоило лишь поднести к ним огниво. Тьма на площади немного рассеялась, открывая взору десяток ярдов вокруг обелиска и футов семь-восемь его высоты. Казалось, что стенки стелы начали течь, словно она плавится от нестерпимого жара и исходит смолой.
        - Никуда ваше солнце не делось, тупоумные орки, - спокойно ответил Слепень.
        Предводитель Черных Плащей быстро пришел в себя. Первое мимолетное удивление сменили привычные расчет и хладнокровие. Он достал из кожаной сумки небольшой серебряный прибор. Чем-то он напоминал чертежный циркуль с раскачивающимся посередине маятником на нити и тремя небольшими шариками, поблескивающими бледным холодным светом. Слепень что-то начал крутить в приборе, нашептывая и приговаривая одними губами какие-то свои заклятия - Логнир так и не понял, что он вовсе не колдует, а всего лишь высчитывает, вымеряет.
        - Что же это тогда? - поинтересовался Гшарг, приподнимая голову со своих носилок.
        - Это какое-то облако, по форме похожее на полусферу, лежит над городом, закрывая нам солнечный свет, - думал вслух Слепень.
        Он закончил манипуляции с прибором и спрятал странную штуковину обратно.
        - Проклятие духов! - завопили суеверные зеленокожие, осеняя себя ритуальными знамениями и тыча в небо. - Это проклятие духов!
        - Вовсе нет, всего лишь магия, - сказал один из тюремщиков, в его руках появился кусок белого, как кость, мела.
        Черный Плащ склонился к самой земле и начал что-то вырисовывать на каменных плитах. Из-под его рук выходила большая фигура-пентаграмма со странными знаками в углах. Остальные воины Слепня действовали слаженно и быстро - так, словно нежданное проклятие не являлось ничем из ряда вон выходящим - по сути, так оно и было, ведь чего только не приходилось видеть им за долгие годы своей кровавой и опасной работы. Трое других Черных Плащей рисовали такие же фигуры по всем сторонам света вокруг сгрудившихся гостей разрушенного города. Остальные встали кольцом вокруг пленников, уперев мечи клинками в землю. Единым движением они выпустили оружие, и каждый клинок застыл, держась ровно на тонком острие, словно по волшебству.
        - Этого бы не случилось, если бы ты не привел нас сюда! - Человек с алым пером на шляпе сверлил злым взглядом Логнира. - Ты ведь прекрасно знаешь, что это такое! Самое время рассказать.
        Логнир поразился, что Слепень еще смеет его обвинять! После того как бывший сотник Ронстрада пришел в себя, прошел целый день. Рана на плече затянулась, словно ее вообще никогда не было, а о недавнем ранении свидетельствовали лишь дыры в рубахе и кольчуге да бурые кровавые пятна. У Черных Плащей были свои средства для поддержания жизни в пленниках. Все спутники бывшего сотника были целы, разве что нога Гшарга почему-то так и не зажила. Пленников связали, вождя орков уложили на носилки. Странно, почему зеленокожего не прикончили, а стали с ним возиться: должно быть, он был важен не менее, чем сам Логнир. Капитана Арвеста заставили показать место, где должен был прятаться сбежавший гоблин. Слепень твердо решил избавиться от бедняги Гарка - такие люди, как он, привыкают не оставлять следов. Сотник, конечно же, не знал, где искать гоблина, и выдавать друга тоже не собирался, поэтому решил просто идти вперед, как можно дольше, чтобы выгадать время и придумать план побега. Но теперь все изменилось - описанный в старом послании покойного имперца ужас вновь воплощался в жизнь. Несмотря на появившуюся
надежду выбраться из плена, Логнир уступил страху перед древней черной магией
        - А ты как думаешь, Слепень? Это ведь по вашей части, господин охотник на ведьм, - Логнир выбросил козырь из рукава, образно выражаясь, конечно.
        Он понял, с кем имеет дело, еще перед тем, как погрузиться в беспамятство, отравленный человеком с алым пером на шляпе. Когда Слепень склонился над ним, бывший сотник успел разглядеть, что под плащом манжеты на рукавах, оторочка черного камзола и высокий воротник были все сплошь исшиты вязью незнакомых алых букв и рун. Нитевые строки складывались в стихи на чужом языке, больше походя на разводы крови. Логнир слыхал о подобном: ведовские псалмы - очень сильное средство для защиты от различных темных тварей. Вывод из всего этого был такой: в плен его с друзьями взял отряд королевских охотников на ведьм.
        - Браво, мой прозорливый друг. - Верхняя часть лица над повязкой исказилась. В глазах Слепня появился опасный блеск. - Но сейчас я повторю свой вопрос, раз ты его пропустил мимо ушей, Логнир Арвест. Третьего раза не будет, поэтому отвечай немедленно: что это такое?! - главный охотник на ведьм указал на черную громадину.
        - Это обелиск Темного Императора Люциуса Тринадцатого! - теряя терпение, воскликнул Логнир. - Да, я привел вас сюда, но я не думал, что случится такое! Единственное, что я знаю: здесь пересечение двух главных дорог. Я привел вас сюда, потому что больше тут идти некуда: все городские пути, все целые и свободные от завалов улицы ведут к этому месту, ведь оно находится в самом центре Тириахада! Площадь Страсти Синены - ключ от этого треклятого замка!
        - Разберемся позже! - оборвал его охотник. - У нас гости.
        Это была правда - мечи, упертые в плиты мостовой кругом, словно перья в свитки, начали издавать легкий, но довольно отчетливый звон. Охотники на ведьм поспешили схватить свое оружие и вернуть его в ножны. В их руках вновь появились арбалеты. Факелы не могли никого четко высветить за пределами бледного круга, но даже Логниру и его товарищам удалось различить, что тьма со всех сторон шевелится, будто это не тьма вовсе, а многоликий монстр, постоянно меняющий свои очертания.
        - Нежить! - заревел самый догадливый из орков - порой они бывают очень сообразительными.
        - Неужели? - усмехнулся Слепень. - Нет, Тревор, на «лучевую баллисту» нет времени! - Это уже адресовалось одному из помощников.
        Черный Плащ кивнул и, развязав большой дорожный мешок, начал высыпать из него тонкой дорожкой нечто походящее на белый песок.
        - Что это? - спросил Логнир.
        - Это простая соль. Она не позволяет различной нечисти подойти и пожать тебе руку, если, конечно, все сделать геометрически правильно. Круг из соли никакой призрак или мертвяк не способен преодолеть.
        - Так пусть высыпает всю вашу соль, если она помогает!
        - Мы сами запрем себя в ловушке! Нельзя!
        Все уже превосходно чувствовали тленный запах, вонь разложения и гнили. Ходячие мертвецы были повсюду. Мерной раскачивающейся походкой, волоча за собой ноги, какое-то оружие и полуразвалившиеся щиты, к людям и оркам нестройно приближались дерганые, согбенные, словно под непомерным грузом, фигуры. Кое-кто из бродячих покойников был облачен в истлевшие обрывки тог и туник, другие сохранили еще некоторое подобие лат. Каждый их шаг сопровождался шарканьем и утробным ворчанием.
        - Откуда они взялись?! Откуда столько?! - испепелял взглядом подчиненных Слепень, словно это была целиком и полностью их вина. Словно они в ответе за то, что нежить здесь очень даже ходит и скалит на них свои клыки. - Их же еще пять минут назад вообще не было!
        - Они всегда были здесь. - Логнир вдруг все понял. - Всегда! Это жители Тириахада! Это их город, они здесь были всегда! Солнце исчезло, и теперь они выбрались на волю!
        - Да, вот сейчас я бы не отказался от помощи парочки профессиональных некромантов! - вздохнул Лэм, бывший сержант Логнира. - Кто упокоит лучше всех? Тот, кто пробудил ото сна!
        - Что я слышу? - осклабился Слепень. - Ересь?
        Нежить уже вошла в видимый контур света, распространяемого факелами охотников.
        Ближайший мертвяк с полусгнившей головой тоскливо заревел.
        Он шагнул вперед, к предводителю Черных Плащей, замахнулся рукой и... загорелся! Одной лишь ногой он ступил на начертанную на земле фигуру. Мертвец издал ужасающий крик боли и за несколько мгновений превратился в кучку пепла, контуры пентаграммы немного истончились - стало ясно: надолго ее не хватит.
        Они были повсюду. Лезли со всех сторон, шли с каждой улицы, высовывались из всех дверей, тянулись из каждого окна, выглядывали из-за обломков зданий. Из каждого подвала, колодца, пролома в мощенной плитами площади выбирались дергано движущиеся фигуры.
        - Отойдите все! - Слепень встал в широкую стойку, взяв меч обратным хватом и спрятав его за спиной. - Нас обучали убивать подобных тварей и...
        Договорить ему не удалось - враги подошли слишком близко, поэтому предводитель охотников предпочел бить, а не разговаривать. Широкий стремительный удар разрубил тела четырем мертвецам, имевшим глупость встать на пути профессионального убийцы всевозможной нечисти. Вновь поднялись на ноги лишь двое, их приятели не подавали больше никаких противоестественных признаков жизни, оставшись лежать, как им и полагалось, бездыханными трупами. Логнир понял, что металл был заговорен или специально освящен - это оружие было предназначено против порождений ночи.
        Слепень сорвал повязку с лица - показались ничем не примечательные черты самого простого человека, ничто в них не выдавало рода деятельности владельца, - зубами откупорил большую фляжку и, громовым голосом читая церковные псалмы, начал опрыскивать подступающих мертвецов. Вода, попадающая в их гнилую плоть, оставляла лишь слабые прожженные отметины, шипя и испаряясь, а молитвы лишь еще больше злили разупокоенных жителей Тириахада. Командир охотников на ведьм скривился и повесил фляжку обратно на пояс - слишком много было врагов для подобного очищения.
        - Может быть, развяжешь нас? - протянул вперед стянутые веревкой руки Логнир. - Я что-то не хочу сегодня умирать в пасти бродячего трупа.
        Слепень не слушал - он обнажил второй меч. От его удара ближайший зомби отлетел в сторону с перерубленными ребрами. Соприкоснувшись с освященным металлом, его плоть начала тлеть, но спустя миг мертвец поднялся на ноги и, как ни в чем не бывало, поковылял к окруженным людям и оркам. Вместе со своим предводителем воины церкви отражали все новые атаки нежити. Пока что незваных гостей было по двое-трое на каждого из носителей черных шляп, но число врагов с каждым мгновением возрастало. Охотники на ведьм держали круговую оборону, защищая своих пленников. Охранные пентаграммы уже почти полностью стерлись.
        - Дайте же мне мой топор! - бессильно ревел с носилок Гшарг. - Дайте мне мой топор!
        - Уймите его, иначе я сам перережу ему зеленую глотку! - закричал главный охотник, отсекая голову очередного мертвеца, скрестив мечи, точно огромные ножницы.
        - Слепень, верни нам оружие! - прокричал Логнир. - Мы не сбежим, даю тебе слово! Они же нас просто растерзают! Вас очень мало!
        Предводитель Черных Плащей на миг задумался, после чего одним мечом разрубил веревки, а второй швырнул бывшему сотнику. Тот помог развязаться остальным. Охотники на ведьм в промежутках между очистительным упокоением мертвецов вооружили своих неожиданно ставших соратниками пленников.
        Логнир еще никогда не сражался с умертвиями, ему не доводилось ощущать их мерзкий запах, глядеть в неживые, затянутые поволокой глаза. Хранн уберег... Теперь же он рубил их мечом церковников, и от малейшего соприкосновения освященного металла с полуистлевшей плотью на каждом из неупокоенных оставался горящий шрам. Воздух наполнился потусторонним ревом десятков мертвых глоток, и бывший сотник с головой нырнул в сражение. В ушах застыл лишь свист его меча, а перед глазами вставали все новые враги.
        - Постойте! - вдруг прохрипел неугомонный Гшарг со своих носилок. - Вы слышите этот шум?
        - Нам сейчас не до бредней тупоумных раненых орков! - выдохнул Слепень, с размаху ткнув в пустую глазницу ближайшего мертвеца острую оконечность гарды.
        - Болван, орки слышат намного лучше каких-то вырядившихся в шляпы сумасшедших людишек! - в ответ рявкнул морской вождь.
        - Да! - воскликнула вдруг Гарра, отрубая голову зомби топориком. - Какой-то шум! Это не нежить! Там! - Она ткнула пальцем в небо над головой.
        Спустя несколько мгновений все сомнения развеялись. В небе, во тьме, не показываясь на свет, кто-то мельтешил, с назойливым шумом хлопая перепончатыми крыльями. Сотни, нет - тысячи маленьких красных глазок кроваво блестели над головой, выглядывая из ночи. Черные перепонки были повсюду, словно живая траурная драпировка, наброшенная на людей и орков, словно сеть на пленников. И со всех сторон зазвучал, все усиливаясь и множась, один и тот же непрекращающийся визг, от которого начинали дико болеть уши, а голова была готова разорваться на части.
        - Факел мне! - рявкнул Слепень, и один из его помощников тут же передал ему вычурный факел, резная рукоять которого была выполнена в виде объятой пламенем ведьмы. Белый огонь лишь немного рассеивал тьму, поэтому невозможно было как следует рассмотреть, что творится над головой.
        Нежить тем временем и не думала ослаблять натиск. Логнир, орки и охотники на ведьм дрались вокруг носилок с Гшаргом и затевающим что-то Слепнем.
        Предводитель охотников на ведьм упер меч острием в плиту, клинок встал ровно, будто и не нуждаясь ни в чьих руках. Он легонько подрагивал и едва слышно звенел.
        Человек в шляпе с алым пером вскинул факел и опрокинул себе в рот содержимое пузатой фляжки, из которой он еще недавно поливал восставших из забвения мертвецов. После этого он просто выплюнул всю воду на огонь.
        Струя пламени осветила сотни маленьких летучих мышей. В следующую секунду от десятков из них ничего не осталось, даже пепла. Они сгорали, не успев даже взвизгнуть, не то чтобы улететь прочь. Их крылья опалялись, а безумные, алчущие крови взгляды терялись в пламени. Слепень поливал огнем небо вокруг себя, как какой-нибудь дракон. Маленькие крылатые враги испепелялись за мимолетные доли мгновения - как и зомби, они боялись огня, а от пламени, соединенного еще и с таинственным зельем Слепня, им не было спасения. Нетопыри с испуганным визгом разлетелись прочь в разные стороны, но Логнир боялся, что ненадолго.
        - Никогда не знал, что святая вода обладает подобным свойством, - не прекращая вертеть перед собой мечом, нервно расхохотался Логнир.
        - Наш дорогой Слепень проходил обучение у цыган и бродячих скоморохов! - поддержал товарища Лэм. - Они вот так же плюются в честной народ пламенем.
        - Все, хватит! - Охотнику на ведьм было не до смеха. - Зомби становится все больше и больше, если вы не заметили.
        - И что же ты предлагаешь? - спросила Гарра, отбрасывая от себя слишком ретивого мертвяка древком топорика.
        - Бежать! - рявкнул вдруг Слепень. - Быстро!
        Логнир обернулся и обомлел. Двое охотников на ведьм и трое орков Гшарга лежали на земле. Тяжело было себе представить, что еще минуту назад они дышали, говорили. Все защитные печати были стерты, и теперь покойных жителей Тириахада ничто не могло сдержать. К обелиску приближались все новые враги...
        Ближайшие зомби позабыли о пока что стоящих на ногах живых, что-то там пытавшихся еще сделать своими железками, и набросились на поверженных. Кровавая трапеза началась. Нежить отрывала с мясом руки, отдирала когтями куски кожи, обпивалась кровью.
        Мертвых становилось все больше и больше, а чужаков, посмевших войти в этот проклятый город, напротив, все меньше. Падали наземь и непревзойденные борцы с порождениями мрака - охотники на ведьм Слепня. Против пяти, десяти, дюжины врагов в одиночку они ничего не могли сделать. Их предводитель, потеряв где-то свою шляпу с алым пером, набросился на врага со всей яростью. Орки даже зарычали от зависти и постарались не упасть в глазах своего раненого вождя, устремившись за Слепнем. А у того, похоже, был какой-то очередной план: неустанно обмениваясь ударами с врагом, он вел спутников прочь с площади, к узкому переулку, где нежити было меньше, поскольку здесь еще сохранились кое-какие стены и даже некоторые этажи и перекрытия. Главный охотник на ведьм справедливо полагал, что, возможно, в этой части города им удастся ускользнуть, оторвавшись от медлительных зомби. Про нетопырей он пока предпочел забыть. План Слепня имел вполне здравое обоснование - на северной границе Тириахада у него в запасе оставалось нечто, что должно было помочь, нечто, что, он не сомневался, загонит на полагающееся место в могилы и
крипты каждого из этих мерзких бродячих трупов.
        - Бежим! - заревел Слепень, устремившись в освободившийся проход.
        За ним бросились и пленники: Логнир, Лэм, Стоун, Гарра; орки волочили под руки своего морского вождя. Все хотели как можно быстрее убраться от этого проклятого куска камня, приманившего сотни оживших трупов.
        Стаи летучих мышей, что кружили над площадью Страсти Синены, рванулись за беглецами. Последними отступали опытные охотники на ведьм с факелами в обеих руках. Нетопыри визжали - им не нравился этот противный яркий свет. Он резал глаза, обжигал тельца, вырывал их из ночи. Летучие мыши стаей ринулись выше в небо, высматривать беззащитную (в данном случае, без факела) жертву с безопасного расстояния...
        Дорога не была долгой - путь в какой уж раз преградили исчадия ночи и порождения смерти. Над головой снова начали хлопать сотни маленьких крыльев. Летучие мыши, распуганные огнем и святой водой, возвращались.
        - А-а-а! Нет! - закричал один из бывших подчиненных Логнира.
        Сотник обернулся и увидел бешено дергающегося солдата, которого стремительно поднимали вверх маленькие крылатые чудовища. Твари облепили его, словно черная шелковая мантия, ежесекундно шевелящаяся и подрагивающая десятками крыльев. Он еще кричал, пока нетопыри острыми, не знающими пощады клыками вгрызались в его кожу, наслаждаясь горячей пульсирующей кровью. Оказавшемуся без света человеку не повезло. Это Логнир завел его на гибель в чужую страну, чужой город. Это Логнир обрек его на безвестность и ужасную смерть. Это Логниру еще предстояло держать ответ перед своей совестью.
        - Туда! - бегущий первым странствующий убийца нечисти указал факелом на какой-то неприметный лаз.
        Он начинался под скособоченной стеной обвалившегося здания и привел беглецов к крепкой двери, ведущей, судя по всему, в погреб. Дверь оказалась накрепко заколоченной, причем в том числе и изнутри, но это не могло остановить Слепня и его ребят. Охотники что-то сделали, из погреба послышался треск - запоры разлетелись на куски. Спустя минуту люди и орки оказались в безопасности, забаррикадировавшись за дверью.
        Слепень поднял факел - кругом царили запустение и пыль вкупе с сетями шелковой паутины - никого и ничего. Охотники на ведьм развязали свои мешки и начали высыпать их содержимое у двери и под стенами.
        Соляная дорожка соединилась, замыкая в огромный прямоугольник людей и орков. Выжившие оказались в безопасности, относительной, конечно, если учесть мертвый город над головой, все еще полный всяческого неживого сброда, идущего штурмовать единственную укрепленную позицию врага - их дверь. Дверь, на которой снаружи была начертана странная, наполовину выцветшая геометрическая фигура, вроде тех, что рисовали охотники на ведьм для обозначения особо опасных мест, но в данной обстановке никто из беглецов не обратил на нее никакого внимания.
        Глава 5
        Два короля и одна королева
        В руках твоих колода карт,
        Огонь в душе, в глазах азарт.
        Десятка-желудь, принц сердец,
        Расклад удачи - твой венец:
        Шестерка лилий - ловкий шут,
        Туз бубенцов две розы бьют.
        На стол швырнул ты горсть монет,
        Но жизнь терять резону нет.
        Напрасно мнил ты все игрой:
        Здесь армии сошлись войной.
        ...В схватке жестокой двух королей,
        Лишь королева - достойный трофей.
        «Два короля и одна королева».
        Старая трактирная песня

7 сентября 652 года.
        После Трибунала над Ильдиаром
        прошло несколько часов. Гортен
        В полутьме гнетущего зала он походил на зловещее порождение кошмара, которое выбралось из какой-то норы и теперь блуждает из угла в угол в поисках чего-то, что совершенно точно должно быть где-то тут. Только в огромном, пустом и залитом осенними сиреневыми сумерками помещении этому созданию было уютно, только под этими сводами оно оставалось в столь приятном его душе одиночестве и могло предаться каким-то своим независимым и не касающимся никого мыслям. Все двери были заперты снаружи, он проник сюда через личный потайной ход, и никто здесь не объявится. Здесь было тихо, здесь было спокойно...
        Существо, которое с виду было человеком, бродило меж колоннами, совершая широкие угловатые шаги, ступая по шуршащему ковру из налетевших в окна листьев. Оно сомкнуло руки за спиной и сильно горбилось, наклонившись вперед так низко, что при ходьбе едва не задевало носом черно-белые плиты пола. На костлявых плечах его лежала такой же расцветки, как и пол, длинная шахматная мантия, с оторочкой из собольего меха, волочащаяся за ним на три фута. Богатые одеяния отнюдь не придавали величия фигуре своего владельца, а лишь усугубляли облик мрачности, подчеркивая некоторую неправильность его движений и осанки. Длинные русые волосы были спутаны и опадали на лицо, а меж ними блестели два черных глаза, отражающих свет фонарей, которые зажгли за окном смотрители парка с наступлением сумерек.
        Человек был худым и болезненным. Последнее выражалось в подчас накатывающей на него мелкой дрожи. Жуткий озноб преследовал его всюду, куда бы он ни направился, от него нельзя было защититься, нельзя было укрыться. И дело тут заключалось вовсе не в огромных распахнутых настежь окнах или холодном камне стен и пола, нет. Уж бродящий кругами по огромному мрачному залу мужчина в этом точно был уверен - холод растекался внутри его тела так, словно он проглотил огромный кусок льда, который все никак не растает...
        - А может, ты всему виной? - хрипло проговорил человек, резко обернувшись к невысокому помосту в конце зала.
        На возвышении темнели силуэты двух больших кресел. За ними, у кажущейся отсюда черной портьеры, лежал мертвец в черно-белой шахматной мантии. В груди покойника торчал кинжал, кровь растеклась широкой блестящей лужей вокруг его тела; зубастый силуэт короны темнел немного в стороне.
        - Нечего было подглядывать за мной, король, - укоризненно проговорил сгорбленный убийца, обращаясь к мертвецу. - Но нет, знаешь, дело все же не в тебе, хоть я - это и есть ты, в некотором смысле... Дело во мне самом! - Он ткнул себя в грудь пальцем и хрипло расхохотался. Гулкое эхо сиплого смеха разлетелось по залу, но вскоре затихло. - Но вот беда - как же мне в себе разобраться, если я сам... не в себе?!
        С этой многозначительной мыслью безумец вновь вернулся к своему блужданию.
        - Ну и что из того? - рассуждал сгорбленный, помогая своим мыслям и словам резкой жестикуляцией. - И что из того, что я не в себе?! Пусть судят, пусть смеются! Конечно, за глаза, ведь никому не хватит храбрости или того же задора, чтобы открыто поучать меня. А жаль... - тут говоривший сошел на едва слышимый шепот, - жаль, жаль, жаль... Но отчего вы все... - здесь уже с его губ слетел тонкий крик, и бросившийся к стене обладатель черно-белой мантии вскинул изошедшие судорогой руки к едва различимым в темноте зала портретам людей в коронах, - вы все... не соблаговолили оставить мне более справедливое наследство! Хватит закрывать глаза на истину - я, и никто иной, самый несчастный сын, получивший в дар от праотцов вовсе не богатство, а сонм злобных тварей. Отчего мне отвечать за ваши ошибки, смиренно склонив голову и молчаливо отравляя себя тем, что некоторые зовут сыновней благодарностью, не смея роптать и клясть вас только лишь из-за того, что это страшный грех! Грехи... смешные вещи... - кричавший выдохся, на лбу его выступил пот.
        И зачем он все это говорит? Кому и что пытается доказать? Им, мертвецам, которым уже все равно, или себе, неспособному что-либо изменить? Грехи и страхи... уже не становится легче от ежедневных полуночных исповедей отцу Мариусу, благословения не тешат, а совесть грызет по-прежнему... Пока что еще на какое-то время он может загнать безумие в угол, прикинуться здравомыслящим и рассудительным, как сегодня на трибунале... или это было вчера? Нет, кажется, в прошлой жизни... И лишь здесь, в этой спасительной тишине, он может не думать ни о чем, но все равно порой нечто злобное и чужое пытается проникнуть в его сознание.
        Все еще тяжело дыша после своего яростного припадка, безумец пошагал к окну, опираясь одной рукой о стену. Как здесь все-таки хорошо: без этого желтого огненного света, без мерзкого запаха масла и шипения фитилей на свечах. Без людей с их вонью немытых тел или удушающих духов, без их дыхания и той грязи, которую они выплескивают в воздух с каждым своим словом. Чистая тишина... чистая пустота..
        С запахом деревьев и легким влажным ветром, что проникает в окна и заносит сюда еще больше листьев. Со свежим дыханием осени. Боги, как же он любит осень... Просто прогуливаясь здесь сейчас, он ощущал, что блуждает по одинокой парковой аллее, а кругом будто бы никого никогда и не было...
        Человек вдруг споткнулся, зацепившись за что-то у основания одной из колонн.
        - Эй! Что у нас здесь?!
        Небольшая деревяшка, которую сгорбленный поднял с пола, оказалась искусно сделанной куклой шута, к рукам, ногам, туловищу и голове которой были привязаны нити, сходящиеся на крестовине, за которую мастер марионеток управляет своим творением.
        - Как интересно!
        Ловкие пальцы начали споро распутывать нити: находка действительно заинтересовала его. Должно быть, эта вещь принадлежала Шико. Когда же он оставил ее здесь? Наверное, в последний раз, когда открывались двери зала, во время давно отгремевшего бала, если память не изменяет, майского. Выходит, эта кукла пролежала здесь целых четыре месяца...
        - Ты будешь зваться Крошка-Шико, - с безумной улыбкой проговорил носитель шахматной мантии. - И мы будем с тобой друзьями. Ты ведь не будешь читать мне наставления, о чем-то просить или запрещать мне что-либо, верно? А я буду о тебе заботиться и любить тебя.
        Опасливо осмотревшись, точно замышляя нечто непристойное, сгорбленный человек опустил на вмиг натянувшихся нитях куклу на пол и сделал неуверенное движение крестовиной. Марионетка дернулась вперед, точно ее ужалили. И как это Шико управляет ими так натурально, отчего кажется, будто это не человечки из дерева и ткани, а крошечные живые люди? Аккуратно сняв одну из двух поперечных планок крестовины, новоявленный кукловод отвел нить крохотной ручонки в сторону, и малыш-шут совершил грациозный поклон.
        - Ага! - обрадовался, словно какой-нибудь ребенок, безумец и медленно направился по центральному проходу зала в сторону помоста, осторожно держа обе планки, ни на миг не ослабляя натяжения нитей. Марионетка зашагала подле него с поистине королевским видом и вальяжной осанкой - ну точь-в-точь Шико, как живой... Так они и продвигались к чернеющему помосту, где стояли троны и лежал мертвец, и с каждым удачным шагом своего деревянного протеже человек в шахматной мантии обретал все большую уверенность в пальцах, но при этом и утрачивал бдительность. Всего в каких-то пяти футах от ступеней напряженная рука кукловода дрогнула, и марионетка споткнулась.
        - Ах, ты ж мерзавец!
        Радость мгновенно сменилась яростью. Одинокое создание в большом пустом зале ощутило острую, как игла, пронзающая сердце, ненависть к маленькому деревянному человечку.
        Марионетка полетела в сторону и скрылась под ковром из желтых листьев.
        - Нет, - одернул себя безумец. - Что же я наделал...
        Он бросился следом, рухнул на колени и начал шарить руками по полу в попытках найти куклу. В какой-то миг его пальцы коснулись нити, и он вытащил своего маленького товарища из кучи листьев.
        - Прости меня, Крошка-Шико, - моляще зашептал кукловод, прижимая к груди марионетку. - Прости меня. Ты ведь знаешь, что я не хотел сделать тебе больно. Я не хотел тебя обижать. Давай помиримся и снова будем друзьями. Будем играть и танцевать - я по залу, а ты рядом, на своих нитках. Прошу тебя, не молчи, скажи мне что-нибудь... только не молчи. Скажи же мне что-нибудь...
        - Ваше величество! - раздался за спиной звонкий женский голос.
        Сгорбленное существо в черно-белой шахматной мантии, которое в действительности было королем Ронстрада, вздрогнуло и вскочило на ноги. Мигом преобразившийся - ставший стройным и наделенным гордой осанкой - монарх быстро спрятал куклу за спину, точно ребенок, застигнутый матерью с убитой им камнем птицей.
        Небольшая дверца, прячущаяся за крайней слева колонной, была отворена. И именно оттуда появилась высокая женщина с подсвечником в руке. Дрожащий огонек вырывал из мрака прелестных очертаний овал лица, обрамленный длинными светлыми волосами, ниспадающими до самого пояса. Вольность прически удивила короля - должно быть, тому, что фрейлины не заплели волосы своей госпожи согласно порядкам и моде, была какая-то веская причина. Его величество поймал себя на том, что выглядывает за спиной женщины со свечой ее свиту, вечно гомонящую, точно стайка жаворонков, болтающую о чем-то бессмысленном, звонко смеющуюся и невинно строящую глазки всем, кто попадает в поле зрения: от различных дворцовых господ до портретов на стенах. Но в зале, кроме них двоих, никого не было, и тишину нарушал лишь шорох одеяний женщины, спешащей к нему и подобравшей подол своего темно-зеленого, как сосновая хвоя, бархатного платья.
        Король бросил взгляд к тронам. Не увидит ли она случайно мертвое тело? Но под портьерой было пусто - ни трупа в шахматной мантии, ни лужи крови, ни короны... Корона была надета на его собственную голову, ее он почувствовал только сейчас.
        Когда женщина подошла почти вплотную к монарху, он смог различить столь дорогие его сердцу черты. Но сейчас обычно светлый и будто бы даже светящийся лик утонул в тени, и от жуткого контраста с привычным королю стало не по себе. Уголки ее четко очерченных губ опустились книзу, являя собой нечто походящее на полную печали противоположность улыбки. В отражающих огонь свечи глазах застыла тоска, и даже слегка вздернутый носик королевы, который всегда придавал ей легкий оттенок детской игривости, сейчас показался чрезмерно оттопыренным и походящим на птичий клюв. Что-то во взгляде Беатрис говорило, что она боится его. Но в то же время осторожное прикосновение ее маленькой ладошки к руке супруга выдавало в ней попытку и желание понять и успокоить его.
        Его величество вновь стал самим собой, а все происходившее с ним всего минуту назад вдруг уплыло за некий край его сознания, являя собой лишь пугающее воспоминание, подобное запомнившемуся во всех подробностях жуткому кошмару в первое мгновение после пробуждения.
        - Я же велел, чтобы никто не открывал дверей.
        Король говорил совершенно спокойно, ровным глубоким тоном, он не злился и будто бы не винил супругу, но эта фраза, брошенная ей в лицо, точно прислуге или еще хуже - чужачке, обдала ее, словно потоком ледяной воды.
        - Да, сир, - дрогнувшим голосом пролепетала королева. - Но мне нужно с вами поговорить. Может королева Ронстрада хотя бы раз в несколько дней остаться наедине со своим супругом?
        - Конечно, дорогая, я тебя слушаю.
        Монарх был холоден, отстранен и больше, казалось, думал сейчас о той кукле, которую он неумело прятал за спиной. О, она не сразу позвала его, когда появилась здесь. Несколько минут ее величество стояла у дверцы, с ужасом глядя на супруга, на его безумное поведение и вид.
        - Не здесь. - Королева окинула взглядом пугающее запустение и темные очертания некогда величественного пышного зала и вздрогнула. - Пойдемте... пойдемте со мной отсюда...
        - Но, Беатрис...
        Инстрельда слегка возмутило подобное обращение, но тут он почувствовал, как дрожит ее рука, и буквально кожей ощутил терзающий ее душу ужас. Сейчас она выглядела такой беззащитной и подавленной, что он не смог отказать ей. Король любил эту женщину больше всех на свете.
        Его величество кивнул, и они направились к дверце. Пока Беатрис пересекала тронный зал, шелестя подолом платья, король неотступно следовал за ней в двух шагах, но в гостиную залу они вышли уже вместе, под руку. Инстрельд напряг всю силу воли, чтобы не прищуриться от хлынувшего на него потоком яркого света: сотни свечей были зажжены на вкованных в стены резных подсвечниках. Гвардейцы отдали честь и вновь нацепили на себя личины застывших статуй; слуги, пажи и фрейлины, завидев монаршую чету, рассыпались в поклонах. Король лишь хмурился и все больше мрачнел с каждым пойманным на себе взглядом.
        Почувствовав его растущее раздражение, королева не стала вести супруга по главному коридору к лестнице, она увлекла его в боковой проход, пока наконец они не оказались перед маленькой железной дверью, ведущей в дворцовый парк.
        - Пойдемте, сир.
        Двое гвардейцев, карауливших у входа с большими мечами на плечах, вызвались сопровождать их, но король запретил, сделав чуть заметный знак рукой.
        Вместе Инстрельд и Беатрис вышли под сумеречное небо и спустились по небольшой лесенке. Здесь был разбит обширный бархатистый розарий, которому лет было ровно столько же, сколько и самому дворцу. За века древние цветы так разрослись, что кусты достигали королю до груди и в некоторых местах подступали к узкой, мощенной камнем дорожке, точно стены живой изгороди. И только весьма цепкий взгляд смог бы оценить по достоинству тяжелый труд главного королевского смотрителя сада, который тратил все свои силы, чтобы придать этим прекрасным зарослям вид ни с чем несравнимого величия и изящества. Ловкие руки садовника подрезаoли, подправляли, подпалывали и придавали форму кустам так, чтобы ни один выступающий шип не смел коснуться монарха или его венценосной супруги во время прогулки. Инстрельд Лоран любил свой сад, и, было время, он долго любовался этими прекрасными багровыми и шелковыми бутонами, самые крупные из которых были размером с голову младенца, а самые мелкие - с ноготь на мизинце. Он знал, что символизируют эти цветы: когда-то для него они значили страсть, кипящую в крови, а ныне - лишь грусть о
былом.
        Помнится, когда Инстрельд V Лоран был еще королевичем по имени Тели, он услышал весьма нелестное для себя выражение, которое пробормотал себе под нос господин главный королевский смотритель сада:

«Короли приходят и уходят, а розы остаются...»
        Что ж, теперь смысл тех слов был кристально ясен...
        Накрапывал дождь, кутая багровеющий бархат лепестков хрустальным одеянием. В воздухе витал аромат свежей жизни и сладкого сна. Монаршая чета рука об руку прошла розарий насквозь и оказалась под огромными раскидистыми деревьями, кое-где еще сохранившими в целости свою золотую крону. Тысячелетние вязы и дубы, выстроившиеся вокруг небольшого темно-зеленого озерка, точно стражи, легко укрыли их от назойливых капель. На поверхности воды плавали белоснежные кувшинки, напоминающие прекрасный шелковый шлейф, брошенный на ровную гладь. Дождь с легким шорохом, словно сотнями серебряных ключей, пытающихся открыть свои замки, рисовал круги на поверхности озера.
        Король остановился в нескольких шагах от уреза воды. Здесь корни склонившегося над берегом дуба сплелись в сложную путаную вязь. Его величество глядел на белые плавающие цветки. Лилии - символ Ронстрада, знак красоты и изящества, а сейчас - лишь холодность, отчуждение, строгое безразличие. Да, он был истинной лилией.
        - О чем вы хотели говорить со мной, любовь моя? - голос Инстрельда прозвучал тихо.
        - Что я делаю не так, сир? - задала она вдруг весьма странный вопрос.
        Монарх, конечно, знал, что женщины вообще славятся умением огорошить, но всякий раз в подобных случаях робел перед супругой, как провинившийся ребенок.
        - О чем вы, моя королева? - удивился король, по-прежнему не отрывая взгляда от озера.
        - Скажите мне, что я делаю не так, - повторила она. - Вы страдаете - я же вижу, но ничем не могу вам помочь. Я плохая супруга, моя женская душа пуста, а жар тела остыл, раз я не в силах ничего поделать. Я не понимаю, что с вами, мой король, и меня это пугает. Вы велели запереть тронный зал с самого окончания майского бала, запретив кому бы то ни было входить туда под страхом смерти. Вы распахнули там окна, наполнив его жутким холодом, но сами продолжаете неизменно туда ходить через потайную дверь. Что вы ищете там, сир? Скажите же мне!
        Его величество не отвечал, и королева продолжала:
        - Вы часами бродите меж колонн, предпочитая неживой камень моему обществу, вы так много говорите сами с собой, в то время как мои уши уже забыли ваш голос. Я не нужна вам более? Отчего вы молчите, ваше величество? Отчего ты не глядишь на меня, Инстрельд Лоран! - Она схватила короля за подбородок и повернула лицом к себе - он не сопротивлялся. - Я виню себя во всем этом. Помогите мне понять, прошу вас, сир. Помогите мне помочь вам...
        - Ты ни в чем не виновата, Рис, - со вздохом ответил король. - И, боюсь, что, поняв меня, дорогая, ты откроешь для себя нечто ужасное и перестанешь меня любить. Не смей себя винить ни в чем...
        - Я боюсь, ваше величество. - Ее пробирала мелкая дрожь, но не осенний холод и ветер, вызывающий шелест кроны над головой, были тому причиной. - Не за себя, за вас... И за нашего сына, Ричарда.
        - Вы боитесь? Чего можно бояться в королевском дворце Асхиитара?
        Говоря это, король глядел в сторону, пристально рассматривая непонятный рисунок на коре старого вяза - он-то знал, чего можно опасаться внутри древних стен обители монархов Ронстрада. Лично его страшило собственное безумие, подавляемое и скрываемое все с большим трудом.
        Голос Беатрис, и без того тихий, превратился в шепот:
        - Чего угодно. Яда, ножа, арбалетного болта, черного заклятия темных магов. Я живу в постоянном страхе.
        - Это удел королей, дорогая. - Супруг ласково положил руку ей на плечо. - Мы платим эту цену за то величие, на которое нас обрекли наши родители при рождении. Ты не беззащитна, Беатрис, как и наш сын, вас охраняют верные люди, отважные рыцари, чей первейший долг - защищать свою королеву и наследника престола.
        Но ее величество нисколько не успокоили его слова.
        - Сир! Вы не хотите видеть. Посмотрите вокруг - все меньше друзей окружает вас, а число ваших врагов растет. Самые преданные и храбрые погибли под Элагоном от рук некромантов, отдали жизни, закрывая грудью Дайкан и отбивая полчища орков. Вы отослали магистра Священного Пламени, своего самого верного рыцаря. Ваш командир гвардии, могучий Джонатан, храбрый человек, и он, без сомнения, умрет за вас, если будет нужно, но в нем нет и десятой доли ума, присущего Ильдиару де Ноту. И почему вы заменили сеньора Прево этим ничтожным Тимосом Блантом? Почему арестовывают всех, кто имел отношение к тайной страже Бриара Каземата? - в голосе королевы проскользнули яростные нотки. - Они делают это, ничуть не опасаясь вашего гнева! Человека убили вчера у меня на глазах именем короля в одном из коридоров дворца. Тимос Блант сказал, что это был изменник, но его глаза выдали, кто здесь истинный враг! Отчего вы не замечаете этого и ничего не делаете?..
        - Беатрис, с каких это пор вы стали обсуждать мои решения? - хмуро процедил король.
        Не говорить же ей, что Прево исчез, как сквозь землю провалился, пахнет это изменой, а значит, верить нельзя и его людям. Не говорить же, что в эти самые мгновения, когда они беседуют в парке у озера, кому-то неподалеку пронзают сердце, перерезают горло или стягивают петлю на шее. Не в женских возможностях понять, что тайная стража сейчас разделена на два враждующих лагеря и местом ее схватки стал дворец.
        - Все это кажется очень странным, ваше величество. Даже мне, которая мало что понимает, - будто прочла мысли супруга королева. - Что, если это заговор против вас, сир?
        Король шагнул с дорожки и вышел на самый берег озера, где неподвижно застыл, уставший и одинокий, походящий то ли на призрак, то ли на кладбищенскую статую. Серый тусклый дождь зарядил с новой силой, мокрые струи вонзались королю в волосы и черно-белую мантию, словно тысячи незаметных кинжалов.
        - Сир, вы промокнете! Вернитесь ко мне!
        Он не слушал ее, погруженный в свои невеселые мысли. Да, это заговор, как и предсказывал отец Мариус. На последней исповеди первосвященник предупредил об опасности, туманно сказав, что замешаны самые близкие ему люди. Но кто же его враги? Герцоги? Бароны? Исчезнувший так некстати Прево? Или... Нет, невозможно... Но... Ничего нельзя исключать, Деккер сейчас способен на многое, а женщины слабы. Он мог угрожать ей жизнью маленького Ричарда...
        - Утешьтесь, любовь моя, я принял решение, которое, очень надеюсь, успокоит вас.
        Король говорил ласковые слова, но глаза его были пусты и холодны, как забытые заброшенные погреба.
        - Завтра я отправляюсь с официальным визитом в Сар-Итиад.
        Странно, но слова Инстрельда Лорана пробудили в душе его супруги чувства, совершенно противоположные тем, которые, он думал, они вызовут. На лице королевы отразился ужас.
        - В Сар-Итиад, сир?! - Она бросилась к нему под дождь и испуганно сжала его руку в своих. - Но зачем вам туда, ваше величество?
        - Есть вопросы, требующие ответов, - задумчиво ответил король, непонимающе глядя на супругу - что же вызвало в ней подобную реакцию? Можно было подумать, что он только что не поделился с королевой планами ближайшего монаршего посещения вассальной провинции, а отдал приказ отрубить ей голову.
        В эти мгновения она поистине походила на обреченного, взошедшего на эшафот. Король ощутил столь ненавидимый им и пресытивший любое представление о терпеливости затхлый, заплесневелый вкус дворцовых интриг и темных тайн. Он ненавидел это ощущение, но по долгу положения был мастером в его распознании...
        - Сир, умоляю вас, будьте осторожны! Граф Анекто - страшный человек! Упрямый, жестокий, мстительный...
        - С чего бы это вам, сударыня, так отзываться о моем вассале? - Король подозрительно посмотрел на супругу.
        Беатрис промолчала и отвела взгляд, старые воспоминания и уже почти развеявшиеся от времени призраки вновь обрели плоть. Они налились угрозой и протянули к ней свои мертвые ледяные длани. Надо было все рассказать его величеству раньше, а теперь он может просто ей не поверить...
        Тем временем король продолжил:
        - А вы, моя дорогая, отправитесь в Истар, к своему отцу. Засвидетельствуете мое почтение вашему батюшке.
        - Благодарю вас, ваше величество. - Все еще полная страхов, королева неуверенно улыбнулась мужу; колючее, словно укол иглой, ощущение угрозы в ее душе начало постепенно заливаться надеждой, будто исчезла тьма, изгнанная трепещущим огоньком свечи. - Я так счастлива, я уверена, что Ричард будет рад повидать своего деда!
        - Ричард? Разве я говорил о том, что мой сын поедет с вами? - голос Инстрельда был холоден как никогда. - Ричард останется в Гортене, на попечении отца Мариуса, покуда я не вернусь.
        - Но... сир, вы не можете так поступить! - В душе королевы кто-то задул свечу, и внутри начал разливаться липкий мерзкий мрак. - Я его мать!
        - Мне это известно, сударыня.
        Беатрис смотрела в глаза короля, все еще не веря, затем расплакалась, не выдержав его ледяного взгляда.
        - Вы тут много говорили о рыцарях, которые защищают нас, сир. - Слезы падали на поросший травой берег озера вместе с холодными каплями дождя. - Но никто из них неспособен защитить вас от вас же самих, ваше величество.
        Король ничего не ответил, до боли в пальцах сжав ту самую куклу-марионетку, которую до сих пор держал в руке.

11 сентября 652 года.
        Графство Сар-Итиадское. Сар-Итиад
        Подлинное безумие подразумевает в себе вовсе не приступы странной апатии или же беспричинной ярости, приливы безудержных эмоций и холодные отливы отчужденности. Это тяжело понять, но вовсе не потеря себя на какое-то время в личностных спорах с самим с собой и не всепоглощающая усталость от самого факта жизни, подкрепляемая унынием, страхами, тревогами, осознанием обреченности и другими малоприятными вещами, делает из нас больных душой. И даже тот миг, когда мы видим вокруг себя тех, кого здесь явно быть не должно, и эти самые чужаки еще и говорят с нами, убеждают в чем-то, спорят, когда их на самом-то деле и нет вовсе, весь этот миг не более чем странность, причуда, необычное (весьма, но не более) состояние души.
        Подлинное безумие - это когда стираются рамки. Когда граней больше не остается, а пробуждения нет, ведь сон исчез, а его место жестоко и безжалостно заняла самая что ни на есть настоящая явь. Настоящая, естественно, лишь для тебя, рожденная твоей собственной головой. Когда от вчерашней жизни не остается ничего, даже следа, даже воспоминания - это и есть подлинное безумие.
        И все к этому шло... Инстрельд V, король и правитель Ронстрада, чувствовал, хотя скорее даже уже понимал: еще немного, и стены, окружающие его, сожмутся настолько, что от него ничего не останется, а то бесформенное и измятое, что заменит его, уже перестанет быть тем, у кого есть любящая супруга, замечательный сын и ждущие его милости верноподданные. Сейчас он уже даже не мог припомнить: подобное случалось с ним с самого детства или же стало нежданным порогом, о который он споткнулся в недалеком прошлом? Отец Мариус от одной исповеди короля к последующей твердил, что нужно каяться, быть честным и правдивым по отношению к себе и окружающим, что Хранн не допустит злокозненных мыслей... Ему легко говорить, ему не мерещится Бансрот ведает что... Он не тает, оплавляясь день за днем, точно огарок свечи с запаленным фитилем...
        Принятое решение срочно покинуть Гортен и лично посетить северную провинцию королевства казалось весьма разумным и логичным, но никто не мог даже помыслить о том, что король занят в первую очередь вовсе не официальным визитом на вассальную территорию, а попыткой собственного побега от гнетущей обыденности, рутинных дел и приевшихся лиц.
        Сар-Итиад встретил его величество проливным дождем, ливень как будто и вовсе не собирался заканчиваться, преследуя монарха от самого Гортена. Первые четыре дня пути он слушал барабанящую по крыше кареты мокрую дробь, а сейчас был вынужден оценить осеннюю печаль на себе. Из-за непомерной слякоти и разбитых улочек Сар-Итиада королю пришлось покинуть карету и пересесть на коня. Четверо гвардейцев тут же поспешили растянуть над своим повелителем полотняный навес, закрепленный на копьях, которые они держали в руках, но его величество безоговорочно отказался от подобного передвижного шатра.
        Ливень застилал глаза, стекая по лицу и теряясь в аккуратно подстриженной бороде. Дождь впитывался в тяжелую синюю мантию, подбитую беличьим мехом, и высокую алую шляпу с отогнутыми полями и зубчатой золотой короной, сковавшей тулью. Король поднял голову и взглянул на белое небо, подставляя лицо струящейся влаге. Несмотря на неуверенные протесты и замечания спутников, он не желал прятаться от ливня. Именно в эти мгновения он чувствовал себя поистине живым. В голове прояснилось, будто слезы осени вымыли из сознания всю грязь, а свежий воздух наполнил легкие. Вот чего ему не хватало так долго...
        Никто не встречал монаршую процессию, что являлось уже даже не простым нарушением этикета, а довольно грубым оскорблением королевского достоинства, но сейчас все это Инстрельду Лорану показалось столь незначительным, что он попросту ввел своего белого коня, облаченного в дорогую темно-синюю попону, вызолоченную узором из лилий и роз, в ворота города. За повелителем последовали его спутники: несколько ближайших советников и представителей знати да три десятка тяжеловооруженных всадников из числа конной королевской гвардии в качестве почетной охраны. Как ни прискорбно было признать, его величество просто не мог сейчас позволить себе более внушительного военного сопровождения - брать в эскорт пехотные полки или рыцарей орденов означало нанести оскорбление графу Анекто, который счел бы это началом оккупации.
        Все же король ошибался, когда посчитал, что его не встречают. Сразу же за сар-итиадской стеной, по обе стороны улицы Трех Корсарских Серег, застыли черные фигуры, и невозможно было различить их лиц под глубокими капюшонами. Стражники графа Анекто, выстроившиеся по пути следования королевской процессии, не выглядели доброжелательно и, прячась от дождя, кутались в длинные черные плащи, что делало их похожими на наемных убийц, которыми они, по бытующему в народе мнению, собственно, и являлись. Ходили слухи, что граф Сар-Итиадский набирал своих людей среди висельников и уличного отребья, это, конечно же, было не совсем так, но и вправду некоторые влиятельные роды Северной Пристани отнюдь не могли похвастаться благородством происхождения.
        Копыта коней ступали в глубокие лужи и выбоины, и всадники мечтали поскорее спрятаться от ливня у теплого очага под надежной крышей. Король и его свита проезжали мимо тесно обступивших улицу неказистых домов. Окна цирюлен, портняжных мастерских, лавок да трактиров были плотно закрыты ставнями, а кое-где - так и коваными решетками. Улицы пустовали: горожане не казали носу наружу - что им какой-то там приезд какого-то короля! Собаки, не высовываясь под дождь из своих конур, подчас наполняли ближайшие кварталы истошным лаем; коты залегли на чердаках, лениво глядя на проезжающих внизу многочисленных конных; даже голуби не ворковали, прячась на карнизах под скатами крыш.
        Вскоре под присмотром черных фигур в плащах процессия выехала на большую площадь, значительную часть которой занимал пустующий и безжизненный сейчас рынок. С балки ближайшего дома на настоящей висельной петле свисала и раскачивалась зловещая вывеска: «Площадь Тысячи Висельников».
        Вглядываясь в стену ливня и размытые из-за него очертания сооружений на противоположной стороне, король обратился к своему советнику-секретарю, немолодому уже дворянину с благородной осанкой, ехавшему на гнедом жеребце по правую руку от его величества:
        - Господин Луар, напомните мне, почему эта площадь получила такое название.
        - Охотно, ваше величество, - голос секретаря выдавал, что вместо каких-либо бесед под дождем господин Луар предпочитает поскорее добраться до места назначения и переодеть мокрую одежду, но с королем ведь не шибко поспоришь. Мысленно кляня неуместно проснувшуюся монаршую любознательность, секретарь начал рассказ, напрягая голос, чтобы перекрыть шум ливня: - Еще до основания Сар-Итиада на этом месте был крупный рынок, оборудованный причалами для кораблей. Сейчас его назвали бы портом, но в те времена порты здесь не строили, в общем, это было просто место, где швартовались суда и куда приходили торговать дельцы со всей округи. Принадлежало оно князю Хианскому, но только формально, фактически же здесь всем заправляла Первая Гильдия.
        - Что еще за Первая Гильдия?
        - Старинное преступное сообщество, в которое входили несколько знатных родов Хиана Златоглавого, а также кое-кто из Гортена и Дайкана, более того, я встречал записи о том, что и в Таласе у Гильдии тоже были свои люди. Гильдия занималась торговлей и другими, менее честными делами.
        - Хорошо, но при чем здесь эта площадь?
        - С названием площади связано основание города. - Зябко кутаясь в плащ, господин Луар огляделся и поморщился - история была столь же сырой и мерзкой, как вода, заливающая за шиворот и отвороты сапог. - Правда, тут сведения очень неточные, множество разночтений. Я напомню одну из версий. Бытует предание, можно даже назвать его легендой, о том, что один из воров, надо признать, не последнее лицо в Гильдии, похитил дочь самого князя. Может быть, они любили друг друга, а может, он пожелал получить выкуп, рассказывают по-разному. Молодой вор прислал князю на крыльях белого голубя письмо, но что он написал в нем, неизвестно. Все знают одно: властитель Хиана был человек гордый и слышать не хотел ни о каких условиях. Он вызвал к себе представителя Гильдии и потребовал выдать ему наглеца. Посол Гильдии пообещал разобраться в ситуации. Казалось, все должно было разрешиться миром. Но в тот же день из Златоглавого сюда, на этот самый рынок, приехал незнакомый человек в кроваво-красном плаще, какие носят хианские придворные палачи. На лице его была тугая алая маска с прорезями для глаз. Он привез письмо с
печатью князя. Властитель повелевал всем людям, жившим здесь, с женщинами и детьми собраться на этом самом месте, через которое мы держим путь. Люди собрались - они ждали приезда самого князя, но вместо его светлости на рынок въехали солдаты, людей окружили и никуда не выпускали три дня. Все это время сотни плотников, присланные из Хиана, что-то мастерили неподалеку, на доски и бревна разобрали почти все лавки. И вот на третий день мастера закончили свою страшную работу: на площади установили множество виселиц - по числу жителей, включая стариков и грудных детей. По некоторым источникам, число повешенных доходило до тысячи, отсюда и название площади.
        - А что же хианский князь? - поинтересовался король. - Нашел свою дочь?
        - Нашел, - мрачно ответил советник, - на одной из виселиц. Впрочем, кое-кто сможет рассказать об этом лучше меня. - Луар указал монарху на человека в черном, одиноко идущего навстречу. - Ваше величество, Ночной Король все-таки соизволил нас встретить.
        - Что я слышу, Луар? - грозно рявкнул Инстрельд. - Здесь только один король, и это - я, а не какой-то самозванец.
        - Прошу прощения, сир... - Секретарь поспешил отвести коня назад.
        Ночной Король, как же... Инстрельду Лорану, как и любому другому уважающему себя монарху, претила сама мысль, что некто из его многочисленных подданных смеет равнять себя с ним, сюзереном и повелителем. Все знали, что главу Сар-Итиада кличут подобным образом по причине его главенства над неким сообществом, о деяниях которого Инстрельд старался даже не задумываться. Словно мастера, достигшего непревзойденных успехов в каком-либо деле. Так главу гильдии портных и швей Гортена могли бы называть «королем иглы и ножниц», но тот от подобных почестей не станет ведь носить мантию, подбитую собольим мехом. Конечно, его величество даже не думал, что кто-то, сродни Рейне Анекто, может посягать на его власть, его влияние и положение, но называть самозванца королем при нем, единовластном правителе, - это верх грубости и признак отсутствия такта. Делить с графом Сар-Итиадским Инстрельду Лорану было нечего, ведь властитель Северной Пристани не носит королевскую мантию, и пусть себе называется, как пожелает... когда этого не слышат его монаршие уши.
        Повелитель Ронстрада взглянул на приближающегося человека и действительно узнал Рейне Анекто, графа Сар-Итиадского. Этот мужчина выглядел неотъемлемой частью окружающей погоды: ливня, туч над головой и серости осеннего приморского города. У него было суровое, можно даже сказать, беспощадное лицо, карие глаза и строго поджатые губы, прямой нос, аккуратная смолистая борода, длинные черные волосы, собранные в хвост. Он шел в их сторону пешком и без всякой охраны.
        Мантии на нем, конечно же, не было. Одет граф был достаточно скромно для своего положения: короткий черный камзол-пурпуан, отороченный мехом, угольно-черные штаны, заправленные в сапоги с острыми носами, и плащ с зубчатым подолом, наброшенный на одно плечо. Единственным украшением являлась массивная золотая цепь из выгнутых звеньев, которую носят на груди поверх одежды.
        - Добро пожаловать в Сар-Итиад, сир! - Граф Анекто склонился перед королем в вежливом поклоне. - Прошу вас оказать милость и простить мне отсутствие надлежащей вашей венценосной персоне встречи, поскольку ваш приезд оказался несколько неожиданным.
        Король очень сомневался в искренности этих слов, учитывая, какую сеть осведомителей имеет Рейне, но формально тот был, несомненно, прав - монарх не известил его о предстоящем визите, и официальной церемонией Сар-Итиад действительно мог пренебречь. Что, впрочем, говорило о его истинном отношении к трону, а может - о злобливом желании доставить королю некоторое неудобство. Впрочем, пусть выражает свое недовольство так, а не в виде заговоров, резонно посчитал Инстрельд.
        - Не беспокойтесь, граф. Мое решение посетить вас было несколько поспешным, и лишь в силу этой поспешности вас не успели известить. - Король ответил на приветствие легким кивком.
        - Тем не менее жители Сар-Итиада всегда рады приветствовать своего короля, - продолжил граф.
        Король взглянул на пустую площадь и черные провалы под капюшонами графских стражников и понял, что это еще одна ложь, преподнесенная ему сегодня. Что ж, оставалось надеяться, что подобный обман будет не самым изысканным блюдом в этот день.
        - Так же как и король всегда рад приветствовать своих подданных, воздавая каждому по его заслугам. - Инстрельд ухмыльнулся, пытаясь разглядеть выражение лица графа. Пусть проглотит этот намек.
        Но Ночной Король выглядел абсолютно невозмутимым.
        - Возможно, на чей-то непосвященный взгляд, заслуги Сар-Итиада перед королевством не столь уж и велики, но думаю, что после содержательной беседы мне удастся убедить вас в обратном. Во всяком случае, на теплый кров, горячий обед и доброе вино в этом городе вы, сир, всегда можете рассчитывать. - Рейне Анекто чуть заметно улыбнулся одними уголками губ. - Прошу вас проследовать в мое скромное жилище, ваше величество. О ваших людях и их лошадях позаботятся мои слуги.
        Королю ничего не оставалось, как слезть с коня и пойти пешком рядом с графом. Командир гвардейцев пожелал выделить эскорт, но король отказался от вооруженной охраны - Анекто недвусмысленно намекнул на личную беседу, без провожатых.
        - Мой дом - самый безопасный во всем Ронстраде, сир, - протянул Рейне, волнистым жестом указывая на высокое сооружение, которое проглядывало за пеленой дождя.
        Граф не располагал ни дворцом, ни замком. В его собственности находился лишь один особняк на площади Тысячи Висельников, но если про жилища сар-итиадцев принято было говорить «мой дом - моя крепость», то дом Рейне Анекто казался воплощением роскоши и гостеприимства. Однако показная беззащитность и отсутствие охраны вряд ли могли прельстить воров и грабителей - слухи, одни чернее других, говорили о жуткой участи тех несчастных, кто рискнул поживиться за счет Ночного Короля. Лучшей крепостью для графа Сар-Итиадского были страх, внушаемый окружающим, и зловещая репутация коварного интригана, не гнушавшегося никакими средствами и всегда возвращавшего причиненное ему зло в десятикратном размере. В Сар-Итиаде ходила пословица: «Возьми у Ночного Короля тенрий - отдашь десять и свою жизнь в придачу».
        Перебрасываясь ничего не значащими фразами, правитель Ронстрада и глава Северной Пристани подошли к трехэтажному особняку графа. Дверь была не заперта.
        - Прошу вас, ваше величество.
        Они поднялись на второй этаж по лестнице с перилами, украшенными золотыми завитушками ковки; полы в коридорах графского дома устилали богатые ковры, а стены украшали картины. Инстрельд отметил про себя, что Сар-Итиад стал слишком богат, но это богатство не из тех, что выставляют напоказ. В Гортене, в жилищах знати можно увидеть золоченые рамы в окнах, но внутри дома все будет гораздо беднее, а здесь - наоборот, внешняя бедность фасадов контрастирует с богатым внутренним убранством.
        - Присаживайтесь, ваше величество. - Граф привел короля в свой рабочий кабинет, выполненный в стиле капитанской каюты корабля корсаров. - Здесь мы сможем спокойно поговорить без посторонних ушей.
        Вслед за ними вошел слуга, молодой парнишка с совсем не детским выражением глаз. Мальчишка поставил на столик бутылку вина и пару бокалов, после чего принял мокрую королевскую мантию. Затем он удалился, плотно затворив за собой дверь.
        Инстрельд выбрал себе одно из резных кресел, украшенное резьбой в виде плюща, и пододвинул его к ярко горящему камину, после чего сел к нему боком, не отрывая взгляда от хозяина. Граф Анекто повесил плащ на спинку своего кресла и устроился напротив.
        Лишь сейчас его величество смог как следует всмотреться в лицо собеседника. Только теперь, когда он знал об этом странном родстве, он углядел в чертах Рейне особенности внешности его младшего брата, того, кого во дворце знали под именем Шико. Тот же узкий овал лица, та же форма тонкого носа, тот же разлет бровей. Лишь глаза у графа были черными, он отпустил бороду и усы, да и выглядел намного старше.
        - Попробуйте это вино, ваше величество. Оно с юга, из земель, которые раньше назывались Темной Империей.
        Инстрельд нахмурился:
        - Надеюсь, вы не пытаетесь оскорбить меня, граф, упоминая древнее государство некромантов, которые у меня сейчас как кость в горле.
        - Нет, что вы, сир! - Ночной Король взял в руки бутылку и наполнил бокалы. - Просто оно весьма приятно на вкус, а в Гортен вряд ли заходят торговцы из Сиены.
        - Я так полагаю, в Гортене нет многого из того, что я вижу здесь, - мрачно заметил Инстрельд Лоран, - например, столь приторной лжи.
        - Вы ошибаетесь, сир! - Анекто засмеялся. - Здесь ее куда меньше, чем в вашем дворце, и вкус у нее скорее горек, чем сладок.
        - Что вы хотите сказать этим?! - вспылил король.
        - Я хочу сказать, - спокойно ответил граф, - что когда вы почувствуете вкус горечи во рту, тогда вы поймете, что я обманул вас. А пока выпейте вина и поведайте мне о причинах вашего визита, ваше величество.
        Инстрельд еле заставил себя сдержаться и не уйти. Он приехал сюда не для того, чтобы выслушивать наглые замечания этого негодяя! Но и вернуться в Гортен, не задав свой главный вопрос, он тоже не мог.
        - Хорошо. Я прощаю вам вашу дерзость, граф. Меня привело сюда одно деликатное дело.
        На лице Ночного Короля отразилось любопытство.
        - Я вас внимательно слушаю, ваше величество.
        - Меня беспокоит судьба одного человека. Я знаю, он ненавидел вас, и вы платили ему той же монетой. Но... вы единственный, кого я никогда не стану подозревать в его исчезновении.
        - Вы говорите о сеньоре Прево, сир.
        - Да, - король кивнул.
        - Но почему же я оказался вне ваших подозрений, ваше величество? - Анекто задумчиво дотронулся до золотой цепи у себя на груди.
        - Тот, кто больше всех кричит «я убью его», вряд ли окажется настоящим убийцей. Ведь подозревать-то будут именно его. Кроме того, я знаю, что смерть Прево на самом деле не нужна вам, он вас вполне устраивал, граф.
        - М-да... Вам не откажешь в мудрости, сир. Как ни странно это звучит, господин Прево действительно устраивал меня. Упрямый, как бык, верный, как пес. Ни тому, ни другому никогда не выловить черную кошку в черной комнате.
        Король взял со стола бокал вина и немного отпил.
        - Именно поэтому я хочу, чтобы вы помогли мне. Прево обязательно нужно найти, я подозреваю, что здесь что-то нечисто, это заговор против трона.
        - Но почему вы обращаетесь ко мне? - Граф тоже взял в руки бокал, но пить не стал.
        - Я подозреваю, что в королевстве есть только один человек, который знал каждый шаг моего Прево. Кто методично отслеживал все его действия, интересовался его делами и связями. Это вы.
        Анекто засмеялся, но смех получился совсем невеселым.
        - И снова вы правы, ваше величество, - граф нахмурился, ему явно не понравилось то, что король разгадал одну из его тайн. - Да, я следил за Прево, и, скажу больше, я даже знаю, где он и что с ним случилось. Вы совершенно верно догадались об этом, как и о том, что я к этому непричастен. Но в одном вы все-таки ошиблись, сир.
        - В чем? - Инстрельд насторожился, почувствовав подвох.
        - В том, что решили, будто я стану помогать вам, ваше величество.
        Король взглянул на своего собеседника, все еще не понимая, что происходит. В глазах помутнело, кровь застучала в виски, дыхание прервалось. Инстрельд попытался встать, но ослабшие ноги не держали его. Король Ронстрада свалился на пол у камина, не успев ничего сказать своему отравителю. Язык прилип к небу, а по рту растекалась отвратительная до омерзения горечь...

9 сентября 652 года.
        Северный тракт. В сорока милях от Истара
        Королевская карета неслась по просторному Северному тракту. Четверка сильных и выносливых лошадей из конюшни самого Инстрельда, запряженная в карету, вторые сутки мерила копытами путь от стольного Гортена к Истару. Время от времени кучер в синем плаще, расшитом львами и лилиями, символами гортенского трона, взмахивал кнутом и подгонял лошадей звучным криком «Хейя!». Чуть поодаль скакали вооруженные всадники - десять верных солдат его величества из числа королевских гвардейцев, их задачей было охранять важную особу, едущую в карете. Охранять... Или конвоировать, если выражаться точнее.
        Всадники выглядели хмурыми, порученная миссия была им явно не по душе, ведь особа, которая находилась в карете, была не кем иным, как Беатрис Истарской, королевой Ронстрада, супругой короля и матерью наследника трона.
        - Ваше величество, пересекаем границу герцогства. - Присоединенный к королевской гвардии молодой рыцарь девятнадцати лет от роду по имени Лютер, сын погибшего магистра ордена Златоокого Льва Эвианна Миттернейла, наклонился к зашторенному окну кареты. - Осталось всего двое суток пути.
        Королева ничего не ответила, ее молчание стало уже привычным - за весь путь супруга короля не сказала ни слова своим провожатым. Юного Лютера это очень угнетало, молчание королевы он принимал на свой счет. Молодому человеку все время казалось, что она презирает его из-за его отца, из-за той душевной слабости, которой тот поддался, решившись на самоубийство после того, как королевская армия была разбита под Элагоном. Все последнее время он только и делал, что пытался доказать всем окружающим, всему миру и самим богам, что род Миттернейлов вовсе не пал духом, как думали многие, что он, Лютер, обязательно вернет то уважение и любовь, каким пользовались его предки в народе. Он даже вступил в королевскую гвардию, рассчитывая поскорее оказаться в бою и проявить себя на службе у короля. Но Хранн оказался глух к его чаяниям, и остатки королевской гвардии сиднем сидели в Гортене, не принимая участия в боях с Прoклятыми. А теперь вот еще эта миссия и молчаливое презрение королевы...
        Лютер задумчиво смотрел на дверцу кареты, окно которой по-прежнему оставалось задернуто шторой. Правда ли то, что она плачет, тайком вытирая слезы, или покрасневшие глаза - всего лишь следствие усталости от изнурительного для женщины пути?
        Внезапно штора отдернулась, и от неожиданности молодой рыцарь чуть не вывалился из седла.
        - Ваше величество, я могу что-то сделать для вас? - Он вглядывался в ее несколько исхудавшее, отягощенное печалью, но по-прежнему прекрасное лицо.
        - Поворачивай. - Карие глаза королевы, сухие (от множества выплаканных слез), сверкнули бессильным гневом.
        - Поворачивать? - удивился молодой рыцарь. - Куда?
        - Поворачивай в Гортен, рыцарь, - королева не просила, она приказывала.
        - Я не могу, ваше величество, - во взгляде Лютера читалось искреннее сожаление, - у меня приказ вашего венценосного супруга незамедлительно доставить вас в Истар к одиннадцатому дню месяца.
        - В этом приказе говорится что-нибудь о насилии надо мной? - зло спросила королева.
        - Никак нет, ваше величество. Что вы такое говорите?..
        - В таком случае я отказываюсь куда-либо ехать, кроме Гортена. Стой! Стой, я сказала!
        Ее крик долетел до кучера, и тот остановил карету, вопросительно взглянув на рыцаря. Королева тоже повернулась к нему:
        - В общем, так. Либо мы едем в Гортен, либо вам придется связать меня по рукам и ногам, иначе я выпрыгну из кареты на полном ходу. Как вы считаете, паладин, что с вами будет, когда мой отец, герцог Истарский, узнает, как вы со мной обращались? Про вашу карьеру в гвардии можете сразу забыть.
        Мысли молодого Миттернейла метались, словно у зверя, угодившего в капкан. Карьера мало что значила для него, но вот честь... Если он силой привезет королеву в Истар, да еще и связав, на честь семьи Миттернейлов ляжет такое пятно, что проступок отца моментально померкнет рядом с бесчестием сына.
        - Ваше величество, прошу вас, проявите благоразумие, - с последней надеждой взмолился рыцарь.
        - Нет, это я вас прошу... - голос Беатрис стал мягким и тихим. - Простите, как вас зовут? Ах да, Лютер... Поймите меня правильно, сэр Лютер, это не какая-то женская прихоть или каприз. Там остался мой сын, - голос королевы задрожал. - Я чувствую, что что-то случилось. Я не могу объяснить, просто знаю. Мой супруг... Его сейчас нет в Гортене, он ничего не успеет сделать, даже если одумается в последний момент. А случится нечто ужасное, я предчувствую это, материнское сердце не может обмануть!
        Лютер с ужасом в глазах слушал ее. Тревога королевы непостижимым образом передалась ему.
        - Если вам дорога жизнь нашего будущего короля, сэр Лютер, доверьтесь мне! Мы должны успеть в Гортен раньше, чем... Если же в столице все будет спокойно и мои предчувствия окажутся не более чем пустыми страхами, я обещаю вам, нет, я клянусь вам, что безропотно отправлюсь в Истар под вашей охраной.
        - Поворачивай! - голос паладина разлетелся над трактом. - Мы возвращаемся в Гортен!
        Гвардейцы не стали задавать вопросов, но кучер недоуменно взглянул на рыцаря и медленно потянулся к сапогу, судя по всему, за ножом.
        - А вот этого не надо. - Меч Миттернейла моментально оказался у горла возницы. - Убирайся, ублюдок, кем бы ты ни был и кто бы тебе ни платил. Одно лишнее движение, и твой труп останется гнить в придорожной канаве. - Разворачивай конвой! - прокричал рыцарь, наблюдая, как бывший кучер бежит прочь, на север, по направлению к Истару. Лютер привязал своего коня к каретному крюку. - Я сам сяду за вожжи. Вперед, на Гортен!
        Беатрис благодарно улыбнулась рыцарю; угасшая было надежда вспыхнула вновь, и уверенность в своих силах вернулась.

10 сентября 652 года. Гортен
        Все произошло в ночь перед возвращением королевы в столицу. И началось с того, что где-то неподалеку закричала женщина. Ее крик разорвал ночь, испугав людей и переполошив собак, которые тут же разразились громким лаем.
        - Эй, Виллинг, иди-ка, проверь, что там, - приказал широкоплечий сержант-гвардеец.
        Фонари на главной площади столицы почему-то не горели, и все кругом было погружено во мрак. Слабого света, льющегося из окон, и маленькой лампадки в караульной явно не хватало, чтобы осветить мостовые и подступающие к дворцовому парку переулки.
        Случилось так, что с наступлением ночи город буквально погрузился во тьму. Ну, город не город, но центральная его часть, окруженная внутренней стеной, уж точно.
        - Слушаюсь, сэр, - ответил Виллинг и положил древко алебарды на плечо.
        Подхватив фонарь за недлинную цепь, он направился к решетке.
        За нею, как ни странно, никого не было. Пустая площадь и пустая мостовая. Что же это творится? Стражник мог бы поклясться даже перед самим Хранном, что слышал крик о помощи у самых парковых ворот. И не он один - весь караул во главе с командиром.
        Солдат аккуратно выглянул из-за решетки и увидел, как в переулке три подозрительные личности под покровом ночи тянут куда-то неистово отбивающуюся от них женщину.
        - А ну, стоять, мерзавцы! - крикнул Виллинг, но те и не подумали останавливаться. - Сэр, - он повернулся к офицеру, - там трое грабителей, что делать?! Они схватили женщину!
        Гвардейский командир не раздумывал ни секунды.
        - Кеннет, Тиман, Виллинг, открывайте ворота и быстро на помощь бедняжке.
        Стражники удивленно взглянули на своего командира. Вообще-то открывать парковые ворота дворца не позволялось, если только кто-то не выезжал в город или не возвращался обратно, и приказ «Открыть ворота» без особой причины (а таковой, конечно же, не было) был грубейшим нарушением гвардейского устава.
        - Вы что, не поняли меня, болваны? - нахмурился великан-офицер. - Вперед!
        Подчиненные не стали спорить с начальством и бросились выполнять приказ - они-то люди подневольные, отвечать все равно сержанту. Подняли запоры и приотворили решетки врат. Выскользнув в город, стражники побежали в ту сторону, где глазастый Виллинг усмотрел совершаемое преступление.
        - О чем только думает старина Вирт? - на ходу пыхтел толстяк Тиман. - Почему его стражники так редко совершают обход?
        - И разжигать по ночам фонари - тоже их дело! - поддержал Кеннет.
        - Вообще «городские» вконец обленились! - заключил Виллинг.
        Вот и начало переулка. Желтый свет раскачивающегося фонаря вырвал из темноты название на кованой табличке: «Переулок Семнадцати Звонких».
        Когда-то давно один нищий калека, просящий милостыню, рассказал своим беспризорным дружкам, что сам король, батюшка нынешнего, не поскупился подать ему семнадцать золотых монет. Кроме того, по его словам, король лично угостил его в «Мече и короне» шикарным ужином. Дружки-бродяги разнесли пустую болтовню калеки по всему городу, и на следующее утро в столице не было ни одного человека, кто бы не знал, что сам король - представляете! - напился, как свинья, с местными нищими, а после сбежал с табором цыган. Вот так всегда слухи растут, ширятся, и вскоре в них не остается ни капли правды. Король разозлился и повелел выдать болтуну-пустобреху семнадцать... нет, вовсе не золотых, а звонких ударов хлыста. Оттуда и название переулка.
        - Вон стоит кто-то! - Виллинг указал на темную фигуру, прислонившуюся к стене дома.
        - Нет, вон там! - Кеннет ткнул в другую сторону.
        И правда, там тоже притаились два здоровенных человека, вышедшие из-под темной, как дно колодца, арки.
        - А ну всем стоять, где стоите! - приказал Виллинг, товарищи взяли алебарды наперевес. - И сдавайтесь!
        - Да, и отпустите женщину! - поддержал Тиман.
        В ответ раздался неприятный женский смех. Она не просто так смеялась, она нагло и грубо насмехалась над ними! Насмехалась над стражниками дворца его величества!
        Виллинг шагнул вперед и высоко поднял над головой фонарь. Скупой свет вырвал из ночи нескольких человек в доспехах и при оружии. Трое сжимали в руках направленные на солдат короля арбалеты. В тупике улицы стояли вовсе не простые уличные грабители. Тонкая ковка брони, дорогие геральдические плащи, утонченные перевязи и... шпоры! Золоченые рыцарские шпоры!
        - Вот уж нет, - прошипел в ответ на предложение сдаться невысокий бородач с украшенной сапфирами цепью на бархатном плаще.
        - Барон Олдридж? - не поверил своим глазам Виллинг. - Ваша светлость, что все это значит?
        Старый лорд просто взмахнул рукой. Треньканье тетив, свист каленых болтов и... все. Больше стражник Виллинг, которому, помнится, сам король однажды предложил кружку воды, уже ничего не видел.

* * *
        - Да где они запропастились? - нервно проворчал сержант гвардии его величества Джордж Брент, бросая подозрительные взгляды в сторону переулка Семнадцати Звонких.
        Последние три дня вообще показались ему из ряда вон выходящими. Что-то непонятное и зловещее творилось в Гортене. Это в гвардии чувствовали все, начиная с самого Дарна Защитника Трона и заканчивая парнишкой Тенни, что бегал на посылках у стражи и таскал воду измученным жаждой воинам.
        Все началось с того, что королева покинула город. Ее величество просто села в карету и выехала в сопровождении десятка гвардейцев через северные ворота. На следующий день сам король отбыл из столицы с визитом к одному из западных графов, забрав с собой еще три десятка их боевых товарищей. Флаги на шпилях Асхиитара спустили, челядь позволила себе немного расслабиться. Ах да, еще кто-то похитил орочью пленницу с торговой площади, перебив всю охрану (в том числе четырех гвардейцев!). Гарнизон дворца сократился просто до пугающего количества: менее сотни гвардии и еще сотня стражи; солдаты короля несли службу, практически не покидая постов, - сменить их было просто некому. Сержант искренне полагал, что все это между собой как-то связано. Недалекий гвардеец ошибался: все началось намного раньше, чем три дня назад, но это уже было неважно.
        От размышлений старого солдата оторвал какой-то шум, раздающийся со стороны пяти старых вязов. Кто-то крался меж столетних деревьев, слегка звеня доспехами при ходьбе. Обычный человек точно бы ничего не заподозрил с такого расстояния, но гвардейцев его величества с детства тренировали видеть и слышать лучше остальных.
        - Такерей, Хокинс, быстро во дворец. Предупредите капитана Дарна, что кто-то пробрался в парк через заднюю калитку. Только тихо и побыстрее.
        - Это, наверное, любимый пустозвон его величества, - предположил стражник Хокинс. - Он любит всюду расхаживать по ночам. Шут, дери его...
        - Быстро, - сквозь зубы прорычал командир Брент. Да, стражники, хоть и дворцовые, но все же в подметки не годятся гвардейцам. Жаль, что приходится командовать у ворот именно такими безголовыми чурбанами - вся гвардия либо во дворце, либо при короле и королеве, либо при наследнике престола. - А вы, Гокс и Уотерс, глядите в оба.
        - Так точно, сэр.
        Но приказ командира «глядеть в оба» им не помог. В следующий миг в ночи раздалось несколько хлопков со стороны площади, так, словно там кто-то спустил тетиву. Между прутьями решетки пролетел с десяток арбалетных болтов. Стражники с предсмертными хрипами рухнули навзничь, их доспехи были пробиты в нескольких местах. Выжил лишь командир Брент. Он пополз в сторону дворца, оставляя за собой кровавый след на плитах главной дорожки.
        С разных сторон парка заполыхали факелы... десятки факелов. Враг был уже на территории дворца! К парковой решетке из прилегающих переулков и улиц, цокая копытами, выезжали конные рыцари с множеством различных гербов и витых девизов на копейных флажках и щитах.
        А командир Брент все полз и полз, невзирая на два каленых болта, разрывающих грудь при каждом движении.
        - Тревога! Тревога! - раздался где-то на лестнице знакомый рев Джонатана Дарна.
        Только после этого сержант-гвардеец позволил себе умереть.

11 сентября 652 года. Северные ворота Гортена
        Едва королевская карета влетела в Гортен через широко открытые северные ворота, как Беатрис поняла, что предчувствия не обманули ее - у въезда в столицу не было видно стражников, призванных встречать всех приезжих от имени короля. В Гортене что-то происходило, со стороны центра города слышались какие-то далекие крики, а над Соборной площадью, где располагался дворец Асхиитар, поднимались густые клубы дыма: зловещее марево пожара озаряло полуночную столицу. Непосредственно на улице сразу за городскими воротами лежала перевернутая телега с рассыпанными вдоль дороги товарами - простой глиняной посудой, преграждая тем самым дальнейший путь. Хозяина разбросанного скарба рядом не наблюдалось.
        Карета остановилась, гвардейцы на своих конях расположились по кругу, с тревогой вглядываясь во тьму переулков.
        - Сэр Миттернейл, вы видите это?! - Беатрис высунулась из окна кареты. - Вы видите?!
        - Да, ваше величество, боюсь, что вы оказались правы. Очень боюсь... - Молодой рыцарь выглядел более чем серьезным, казалось, сама Смерть коснулась его лица, сделав бледным, как полотно.
        - Но что там случилось? - королева нервничала. - Что с моим сыном?
        - Мы выясним это, ваше величество. - Рыцарь спрыгнул с передка, оставив уже бесполезные вожжи, и стал распрягать коней. - Оставайтесь здесь, под охраной гвардейцев, а я отправлюсь во дворец и все разузнаю.
        - Нет! - голос королевы не терпел возражений. - Мы отправимся вместе! Я не хуже вас умею ездить верхом.
        - Владеть мечом вы тоже умеете, сударыня? - повернулся к ней Миттернейл.
        - Не смейте смеяться надо мной! - возмущенно вскинулась Беатрис.
        - Что вы, госпожа, я серьезен как никогда, - с тревогой в голосе ответил рыцарь. - Там идет бой, понимаете?!
        - Дайте мне меч, - потребовала королева, - и скорее, мы должны успеть!
        По приказу Лютера один из гвардейцев уступил королеве своего коня, а сам пересел на только что выведенную из каретной упряжки лошадь. Нашелся и меч для возомнившей себя воительницей Беатрис - длинный кинжал старой ковки в богато украшенных золотом ножнах. Это оружие считалось семейной реликвией Миттернейлов и передавалось от отца к сыну, при этом сам Лютер не ведал о том, откуда взялся этот клинок, - его история затерялась в веках.
        - Вот, возьмите его, ваше величество, - рыцарь протянул оружие королеве, - в нашей семье считается, что он охраняет того, у кого находится.
        Беатрис схватила кинжал, закрепила его у себя на поясе и вскочила в седло:
        - Вперед, чего же мы ждем?!
        - За королеву и Ронстрад! - Лютер Миттернейл направил своего коня через баррикаду.

* * *
        На всем пути до дворца им не попалось ни одного вооруженного человека, что было очень странно, учитывая, сколько войск король Инстрельд успел стянуть в Гортен, да и простых жителей встречалось не слишком много, и все они были крайне напуганы. Лютер пытался расспросить некоторых, но бессвязное лопотанье и страх в глазах при одном упоминании о дворце так и не позволили выяснить ничего конкретного. Одно было ясно - в районе Асхиитара уже несколько часов идет бой, королевская гвардия защищает дворец от целой армии мятежников, среди которых много солдат из расквартированных под Гортеном королевских войск. Что произошло, где король и первые лица государства - ничего из этого лепета просто невозможно было понять.
        Когда до дворца оставалось два переулка, до королевы и ее спутников отчетливо долетели лязг оружия и яростные крики солдат.
        - Нам нельзя на площадь, ваше величество, - констатировал Лютер, - там будет слишком много врагов.
        - Есть другой путь, - подумав, сказала Беатрис, - через парк и мимо озера. Только там придется идти пешком.
        - Вперед, все за мной! - скомандовал Миттернейл, и всадники свернули направо, объезжая Соборную площадь по узкому - там не разминулись бы два всадника - переулку.
        Вскоре они беспрепятственно достигли королевского парка и, оставив коней у древней, полностью заросшей плющом решетки, поспешили сойти по пяти выложенным камнями ступеням к проходу. Калитка, прятавшаяся в покрытой мхом и зарослями цветков багряника каменной арке, негостеприимно скрипнула, открывая путь. Мокрые после дождя деревья отбрасывали на дорожку давящую тень. Здесь росли старые вязы, посаженные лично по приказу короля Инстрельда II Лорана. Большинство могучих деревьев уже сбросило свои листья, укрыв ими землю. Голые морщинистые ветви подрагивали на блуждающем в кронах ветру, а из-под желто-алого ковра листьев подчас вырывались истресканные веками мокрые и скользкие корни, всю свою жизнь, насколько помнила королева, так и норовящие поставить подножку ее величеству.
        Поговаривали, что в парке Асхиитара живут призраки былых придворных, во множестве своем встретивших конец здесь, в живописных окрестностях дворца. Их души были погублены в различных интригах и заговорах. Увидеть их можно было лишь тоскливыми осенними ночами, эти странные тени, все блуждающие меж деревьями и не находящие покоя. Они чуть слышно гладили холодными руками сухую кору деревьев, в надежде хотя бы так зацепиться за возможность ощутить себя вновь живыми, попытаться вдохнуть свежий ночной воздух. Как же они желали почувствовать легкое дуновение ветра в своих прозрачных волосах и бледных одеждах, с трепетом в сердце ощутить касание капель дождя на истончившемся, словно обгоревший воск, лице, унять вечную боль в уставших и болезненных пальцах.
        Но сейчас королеве Ронстрада было вовсе не до призраков, она больше боялась живых. Она бежала в окружении верных гвардейцев, поддерживая руками подол своего расшитого золотыми нитями и вензелями платья. Бархатную зеленую шапочку, обрамленную блестящим обручем зубчатой короны, нес Лютер Миттернейл, несчастный, по мнению королевы, ребенок, которому довелось в таком юном возрасте вступить в сражение с самим собой и проиграть его, ради нее, женщины, ради ее воли. Беатрис видела, каким влюбленным и восторженным взглядом смотрит на нее этот юноша, как дрожат его руки и голос, когда он пытается с достоинством отвечать ей, королеве великого Ронстрада. Его преданность и обходительность вызывали у нее легкую снисходительную улыбку, но подобное поведение было достойным похвалы и немного печалило, лишний раз напоминая, что нынче рядом с троном совсем не осталось чистых сердцем рыцарей, подобных этому наивному юноше... Ничего, она добьется для него заслуженных почестей, когда все закончится.
        Они оказались на развилке. Одна дорожка, с черно-алыми цветами кревена по сторонам, походившими на разбрызганную по бархатной ткани кровь, вела в северном направлении, прочь от дворца к мавзолею Лоранов, где были погребены короли, королевы, принцы, принцессы и прочие члены монаршей семьи. Другая, мощенная камнем и обрамленная зарослями розовых кустов, тянулась к дворцу, к заднему его входу, мимо озера Бреннеи.
        Неожиданно путь им преградили вооруженные люди, облаченные в тяжелые латные доспехи и вооруженные мечами. Их было шестеро, на шлеме каждого под ветром трепыхалось длинное петушиное перо - судя по всему, отличительный знак мятежников. Кроме того, позолоченные шпоры на латных башмаках выдавали в них рыцарей, а не простых солдат.
        - Стоять! Назовитесь?! - Вперед вышел рослый предводитель.
        - Это не гвардейцы, - тихо проговорил Лютер, выхватывая свой меч. Его солдаты проделали то же самое.
        Через мгновение сталь встретила сталь. Враги оказались в меньшинстве - шестеро против десяти, к тому же их военная подготовка оказалась слабее, чем у гвардейцев его величества. Трое латников были убиты на месте, двое бежали, бросив оружие, одного Миттернейл ранил в ногу и обезоружил, выбив из рук меч. Враг повалился на землю. Его плащ скомкался и превратился в грязную мокрую тряпку.
        - Кто такой?! Отвечай! - Меч сэра Миттернейла оказался у горла поверженного.
        - Альмер де Суэр, вассал барона Хейлингемского. - Мятежник поднял забрало, в его глазах был страх. Жизнь оказалась для него важнее чести. - Пощадите, сэр!
        - Отвечай быстро, и, возможно, останешься жить. - Лютер торопился - времени у них оставалось все меньше, пока убежавшие враги не привели подмогу. - Кто руководит заговором? Где король? Где принц?
        - Мой барон присягнул лорду Валору, он во главе армии. Про короля ничего не знаю, про принца тоже, во дворце идет бой...
        Лютер Миттернейл чуть слышно обратился к королеве, отвернувшись от пленника:
        - Ваше величество, заговор возглавляет хианский герцог. Что прикажете делать с пленным?
        - Оставьте его, - ответила Беатрис, взволнованно вглядываясь через ветви деревьев в виднеющиеся вдали серые стены Асхиитара.
        В некоторых окнах дрожали огни, на парк лились безумные тени, то и дело меняющие свой облик. Слышались приглушенные крики - было слишком далеко, чтобы что-нибудь разобрать. И где-то там, среди этого ужаса, находится ее сын...
        - Но это же мятежник, ваше величество, - запротестовал было рыцарь, - он несомненно узнал вас и приведет врагов. Не лучше ли будет убить его?
        - Те двое, что убежали, тоже могли меня узнать, - справедливо заметила Беатрис Истарская. - Отпустите его, и скорее во дворец, пока еще не поздно.
        Десять воинов и их королева бросились бежать вперед, через парк... Несколько раз им попались распростертые тела убитых, которые никто не озаботился забрать. Оставленные, забытые, некоторые из них лежали, наполовину погрузившись в мутную воду пруда; один - судя по гигантским плечам и окровавленному ало-синему плащу, гвардеец, сидел у корней большого дерева, свесив голову в тяжелом шлеме на грудь, будто спал. Королева в ужасе прикрыла ладонью глаза и поспешила отвернуться. На этом тихом, спокойном берегу она, помнится, любила отдыхать в полном одиночестве, глядеть на зеленоватую воду, в которой отражались могучие дубы, растущие по краям пруда. Здесь она любила читать старинные предания и сказания о героях былых времен, которые были намного интереснее и более захватывали ее душу, нежели обыденная жизнь.
        Оббежав по краю пруд, они проскользнули под ветвями раскидистых деревьев, пробежали через розарий и оказались у парковой дверцы. Охраны не было и здесь. Откуда-то сверху послышался звук разбиваемого стекла, и на землю посыпались осколки красивого витража.
        Гвардейцы и королева поспешили подняться по лесенке и вбежать в дверь, тем более что позади, из-за рядов кривых вязов и широких дубов послышались крики и бряцание лат - по вымощенной плитами парковой дорожке им вслед бежали тяжеловооруженные рыцари, гремя доспехами.
        В этом месте дворец стоял на невысоком холме, и парковая дверца вела к коридору лестничной площадки второго этажа.
        Лютер жестом приказал всем не двигаться, а сам затаился за выступом арки. Вниз по главной лестнице пробежали несколько человек в шлемах с петушиными перьями, слышались крики. Вслед им откуда-то сверху полетели арбалетные болты, и некоторые из бегущих упали и скатились по мраморным ступеням вниз. Когда все стихло, сэр Миттернейл осторожно выглянул из-за угла: лестница была пуста, лишь в дальнем коридоре промелькнули воины, направляющиеся, судя по всему, в зал Высокого Орденского Трибунала.
        Лютер, держа наготове меч, взбежал вверх по ступеням; королева и гвардейцы бросились за ним. В безумном свете люстр и свечных ламп то здесь, то там мелькали тени, из разных углов дворца раздавались крики: безутешные мольбы о помощи и яростные - сражающихся воинов. Множество слуг были убиты, подчас королева узнавала в распростертых окровавленных телах своих верных служанок, камердинеров, фрейлин и звездочетов. Ее сердце сжималось от ужаса и боли все сильнее и билось, как церковный колокол при пожаре, грозя вскоре и вовсе выпрыгнуть из груди.
        - Ваше величество! Хвала Хранну, королева жива! - на самом верху устланной красными коврами лестницы показалась рослая фигура гвардейца.
        Воин опирался о резные перила, навалившись на них всем телом. Он тяжело дышал. Лютер и его солдаты на всякий случай закрыли собой королеву, но тут же узнали боевого товарища.
        - Темос, что тут у вас происходит? - закричал сэр Миттернейл. - Где капитан Дарн?
        - Убит, - последовал хриплый ответ, - пал, обороняя парадный вход. Враги дорого заплатили за его смерть.
        У многих гвардейцев сквозь зубы вырвался яростный стон - командира гвардии очень любили. Могучий Джонатан Дарн был воплощением чести и доблести, являлся идеалом для любого солдата. Когда говорили о гвардии короля, всегда вспоминали его, высокого, невозмутимого, бесстрашного. Самого верного из всех. Теперь и его больше нет.
        - Кто еще остался? - упавшим голосом спросил сэр Миттернейл. - И где королевич?
        Гвардеец, откликнувшийся на имя Темос, медленно выступив из-за ограждения, нетвердым шагом спустился вниз, и все увидели, что его доспех изрублен, а меч сломан, в руках солдата остался по сути обрубок, осколок некогда грозного двуручного оружия, но даже этот осколок был обагрен кровью врагов.
        - Мы разбиты, сэр Миттернейл, - ответил раненый воин с холодным блеском в глазах, без сил опираясь рукой о стену. - Почти все убиты, гвардии больше нет. Принц Ричард, наверное, в своих покоях... В тех коридорах продолжается бой, именно там собрались все наши, кто еще жив... И я тоже прорываюсь туда через пиршественный зал, чтобы погибнуть, как нас учили, защищая трон до последней капли крови.
        - Этого не будет, солдат, - раздался звонкий голос ее величества. - Мы спасем Ричарда, я не позволю этим мерзавцам схватить моего сына! Сражайтесь за своего короля, сражайтесь за свою королеву!
        Беатрис выхватила кинжал из ножен и первая побежала наверх, где располагались комнаты королевской четы. Гвардейцы кинулись следом, перехватив мечи. На первом же пролете, на мощенной узорчатыми плитами площадке, они столкнулись с врагами. Множество воинов в пестрых баронских туниках и легких доспехах преградили им путь, но гвардейцы накинулись на них, словно львы на шакалов, раскидывая в стороны и освобождая проход. Ее величество сразу же оттеснили - невзирая на готовность королевы сражаться, никто из здравомыслящих верноподданных никогда не позволил бы ей рисковать своей жизнью в схватке. Она ведь не только их госпожа, но еще и, что важнее, хрупкая женщина. И пусть она выросла на полном страхов севере, сейчас Беатрис Истарская не могла прийти в себя от увиденного. Все плыло перед глазами, все перемешалось: крики, звон мечей и проклятия. В ужасающей близи от нее постоянно мелькали перекошенные злобой лица и обнаженная блестящая сталь.
        - Лютер! Хватай королеву и беги наверх! - прокричал Темос, немногочисленных солдат короля окружали все новые враги.
        Беатрис даже поперхнулась от таких неучтивых слов, успев тем не менее громко возмутиться, когда сильная мужская рука бесцеремонно схватила ее за плечо и потащила вперед, в образовавшийся проход. К счастью, это оказалась рука сэра Миттернейла. За спиной Лютера раненый гвардеец сделал выпад, но в следующий миг сразу три меча взметнулись в ответ. На пол опустилось бездыханное тело убитого Темоса.
        Вдвоем королева и ее рыцарь поспешили на четвертый этаж и оказались в просторном пиршественном зале. Здесь также вовсю кипел бой, а кругом было тяжело что-либо различить из-за чада факелов. Было ясно одно: последние королевские гвардейцы гибли под натиском значительно превосходящих их численно баронских воинов, среди которых мелькали и рыцарские доспехи. Плиты на полу были обагрены кровью, так же как и некогда белые колонны. С картин и гобеленов то ли с жаждущим ужасного действа нетерпением, то ли с суровым неодобряющим блеском в глазах взирали короли, лорды и маги Ронстрада, покойные, но оттого не менее завороженные происходящим. Все время приходилось перешагивать через распростертые тела убитых, королева старалась не думать о том, что подол ее платья изорван, а жемчужные туфли испачканы в крови.
        Им навстречу выскочил тяжеловооруженный латник, на щите и гербовой тунике которого красовалась синяя роза. Таласская Роза. Рыцарь ордена! Лютер было обрадовался, что благородный орден пришел на помощь королевской гвардии, но тут меч незнакомого рыцаря описал дугу, и сэр Миттернейл едва успел подставить свой и отбить удар.

«Значит, и орден Синей Розы - среди предателей», - с негодованием успел подумать молодой паладин, и тут горячка боя захлестнула его целиком.
        Он яростно парировал удары врага, наносил свои. Двое воинов, достойных друг друга по мастерству, закружились в боевом танце. Наверное, на турнире противник взял бы над ним вверх, отметил про себя Лютер, ведь тот обладал значительным преимуществом - у него был щит, к тому же враг выглядел свежим и отнюдь не был измотан долгой бешеной скачкой, но сегодня был не королевский турнир, а в душе у молодого рыцаря Златоокого Льва клокотал праведный гнев. Улучив момент, когда враг слегка подался вперед, сэр Миттернейл нанес сокрушающий по мощи удар, пробив вражеский доспех на груди, и тут же выдернул окровавленный меч - отец хорошо обучал своего сына и преемника, всю жизнь готовя его к тому ужасному моменту, когда Предатель Трона лично постучит в их двери. Все наследники славного семейства Миттернейлов знали, что их род проклят, что однажды на любого из них может обрушиться гнев Черного Лорда, который почему-то ненавидит их сильнее всех прочих...
        Раненый орденский рыцарь споткнулся и повалился наземь, зажимая латной перчаткой страшную рану. Лютер понимал, что враг обречен - такие увечья не лечат даже королевские маги.
        Сэр Миттернейл оглянулся. Азарт боя спадал, взамен душу стремительно наполнял ужас - королевы нигде не было видно. Он потерял ее!
        - Беатрис! - в отчаянии закричал молодой рыцарь...

* * *
        Она нашла сына запертым на наружный засов в его комнате. Тот плакал, обхватив голову руками и спрятавшись за длинной бордовой портьерой.
        - Мама! Мама, ты пришла! - Ребенок бросился к ней на шею.
        - Тише! - у королевы, увидевшей сына живым, просто камень с души свалился, но взгляд ее величества по-прежнему был суров и полон тревоги. - Почему ты здесь, почему заперт?
        - Отец Мариус велел ждать его здесь! Он сказал, что приведет рыцарей и они спасут нас. - Ричард вытирал рукавом слезы. - Я сказал ему, что я тоже рыцарь, но он только смеялся надо мной, а потом...
        - Отец Мариус? Его преосвященство? Где он? - Королева с тревогой посмотрела на дверь.
        - Он умер, мама, они, наверное, убили его! Столько людей кричало...
        - Он жив, - уверила расплакавшегося ребенка королева.
        - Но я же слышал...
        - Бежим! - Беатрис схватила сына за руку, и они выскочили в коридор.
        Тут же из глубины коридора к ним метнулась человеческая фигура, с ног до головы закутанная в серый плащ.
        - Бежим!!! - голос королевы сорвался, она подхватила сына на руки и побежала к лестнице, ведущей в зал, где остался Лютер.
        Неумолимый преследователь постепенно настигал их, передвигаясь широкими шагами. Он походил на серую тень, скользящую по стене. Незнакомец что-то кричал ей вслед, но королева не слышала.
        - Беатрис! - откуда-то снизу звал свою королеву Лютер Миттернейл, и та из последних сил рванулась по коридору к лестнице, практически налетев на своего спасителя.
        Рыцарь встал между ней и преследователем, выставив вперед окровавленный меч. А позади вверх по лестнице уже поднимались солдаты мятежников, и ее величество Беатрис Истарская приготовилась умереть, прижав к себе одной рукой сына, а в другой сжимая кинжал Миттернейлов. Маленький Ричард закричал:
        - Пусти, я буду сражаться!
        Таинственный враг, та самая неведомая личность в сером плаще, был уже рядом. Теперь он осторожно приближался к ним с угрожающей грацией кошки.
        - Конечно, будете, - «серая тень» остановилась в двух шагах, откинув рукой капюшон, - вот только лет через десять, мой храбрый принц.
        - Шико! - Королева едва узнала шута своего мужа (ну и странный же у него наряд). - На чьей ты стороне?
        В его глазах свернули зловещие огоньки. Не говоря ни слова, шут выхватил из-за пояса два коротких ножа и метнул их в сторону королевы. Это произошло настолько быстро, что сэр Лютер даже не успел ничего сделать: ни выставить меч, ни отступить на шаг, закрыв собой Беатрис. И хвала Хранну, что не успел. Двое врагов, слишком близко подобравшихся к ним по лестнице, упали замертво - у каждого из горла торчал короткий метательный нож с обтянутой синей кожей рукоятью.
        - Бегите туда, где в первый раз увидели меня, ваше величество, там есть потайной ход, он открыт. Торопитесь, - руки Шико уже сжимали два коротких меча, - я не смогу долго держать их.
        Миттернейл встал рядом, готовый встретить приближающихся врагов.
        - Беги с ней, - прошипел Шико, - я не собираюсь вытаскивать тебя на своих плечах, рыцарь.
        - Ни за что, - возразил сэр Миттернейл.
        - Ну, тогда дерись, как умеешь. Или умри, как умеешь.
        Наконец яростная волна врагов, похожая на полчище мерзких подвальных крыс, оскалив свои клыки-мечи, накатила на них, но разбилась о непоколебимые честь и доблесть...

15 сентября 652 года.
        Графство Сар-Итиадское. Сар-Итиад
        Если продолжить рассуждать о сумасшествии, то самые яркие его представители, как ни странно, выделялись из общего числа на ало-синем стяге правителей Ронстрада. Но отчего-то никто и никогда не называл безумцем короля Инстрельда II, истинного маньяка, вспышки ярости которого были лишь башнями в стене обыденного настроения умалишенного. Этот человек отрубил своему шуту Джеку-Головешке голову и наколол ее на пику ограды дворцового парка, запер в отдаленную тюрьму королеву, а когда она родила ему наследника, избавился от супруги, отдав на съедение крысам. Говорят, он даже мурлыкал от удовольствия, через слуховое окошко наслаждаясь криками королевы, облитой маслом и оставленной в подземелье наедине с сонмом голодных серых тварей..
        Также отчего-то никто не называл безумцем Горе-Уилла, шута Инстрельда IV, а ведь он в любое мгновение мог взять и разразиться петушиным криком, но при этом его господина шепотом величали «королем-чудаком» по вине той же самой привычки. Никто не задавался целью понять, что подобные (несомненно, противоречащие положению и манерам двора!) выходки являются лишь глубоким вздохом перед очередным погружением в пучину войн, интриг, измен, коварных страстей, несчастной любви и темного колдовства некромантов. Всем было плевать, что Инстрельд IV Заклинатель из династии Лоранов, король и талантливый маг стихии ветра, мог разложить по полочкам саму суть строения туч, облаков, молний и буранов в теории, а на практике - с легкостью доказать свои невероятные исчисления. Никого не заботило, что
«король-чудак» был одним из трех волшебников (включая грозного и всеми уважаемого Архимага Тиана), которые изобрели эликсир, излечивающий от самой черной смерти (хоть и на ранних стадиях этой ужасной болезни). А уж того, что десятки реформ, облегчивших жизнь простому народу, увидели свет и вышли из-под пера его величества, и вовсе никто не заметил. Для всех он по-прежнему оставался безумцем.
«Вставая с постели, король голову оставляет на подушке», - злословили в Гортене. Душевнобольной на троне - и этим все было сказано, а все по причине какого-то петушиного крика.
        Что же касается его сына, нынешнего короля Инстрельда V, то родовое проклятие, выражающееся в склонности к необычному, странному и временами пугающему поведению, нездоровой отчужденности и порой неспособности разграничить истинного себя и выдуманных им же собственных множественных личностей, не замедлило сказаться и на нем...
        В темной, не слишком чистой камере на грязном тюфяке сидел человек, задумчиво разглядывая прочную стальную решетку, освещенную тусклым светом горящего на последнем издыхании факела. Еще минута - и факел опять погаснет, и камеру заполнит гнетущая темнота, как уже бывало не раз. Наступит «ночь», пока не придет молчаливый тюремщик и не зажжет своим огнивом новый «день». Невыносимая мука. Мука и отчаяние. Больше здесь не было ничего.
        И еще шаги. Мерный стук тяжелых солдатских сапог и перезвон ключей, висящих на поясе у молчаливого стражника, приносящего еду и зажигающего время от времени факел. У него, похоже, не было ни имени, ни языка, а пляска огня отражалась в ужасных, нечеловечески красных глазах.
        Узник повернулся, услышав привычный скрип открывшейся где-то вдалеке, в конце длинного коридора, двери и знакомые тяжелые шаги. Тюремщик, как всегда молча, подошел к решетке, привычным взглядом убедился в целости висячих замков и сохранности пленника, сменил чадящий на стене факел и, не говоря ни слова, удалился. Пленник так же спокойно проводил его взглядом, даже не пытаясь заговорить. Первые два дня он еще кричал, звал, стучал кулаками по железным прутьям, сыпал проклятиями... Но результат был неизменно тем же - все тот же молчаливый силуэт стражника, все тот же чад от факела и грязная миска соленой похлебки в углу. На третий день он оставил попытки заговорить и стал ждать, отсчитывая часы по отгоревшим факелам, ведь ничего другого ему не оставили.
        Ах да, можно еще было молиться Хранну, прося милостивого бога помочь выбраться или же отомстить, но король (а узником был не кто иной, как Инстрельд V Лоран, правитель Ронстрада) всю жизнь считал, что Хранн помогает лишь сильным, а тот, кто слаб и беспомощен, не заслуживает внимания великого покровителя воинов. Сейчас он был узником, ничтожным сломленным пленником, недостойным даже помыслить о божественной длани. Инстрельд чувствовал, как отчаяние волна за волной накатывает на него, но ничего не мог с этим поделать. Вновь безумие овладевало его сознанием, изживая из души властителя Ронстрада человека и оставляя неприкаянное сгорбленное существо, что-то вечно ищущее.
        Попался... Попался, как последний мальчишка! Считал себя умнее всех, думал раскрыть планы заговорщиков хитроумным ходом, смелым решением, но те перехитрили его, пленив здесь, в Сар-Итиаде. Нет такой жуткой смерти, нет таких изощренных пыток, которые были бы достойными этого предателя, этого мерзавца графа Анекто! А Шико! Как жаль, что он, король Ронстрада, не казнил изменника-шута на последнем Совете. Вот уж действительно все сходится. Они же братья, что и говорить. Нужно признать, заговор действительно удался, и он сам сделал все, чтобы облегчить негодяям его претворение в жизнь. Теперь, когда король исчез, Гортен стал похож на перезревшее яблоко, только и ждущее того, кто решит его сорвать. Может быть, это будет его кузен, Кларенс, может, - кто-то из герцогов, например, тесть короля, герцог Истарский, а может, - баронская клика, те же Бремеры, Бансрот их всех побери. Безумцы! Разве они не понимают, что из-за их алчности королевство разлетится на части, а на то, чтобы собрать все осколки обратно, понадобится не один десяток лет?! Но у несчастного Ронстрада этой передышки вовсе не будет - никому
не уцелеть, стоит только ударить Деккеру и его легионам. На что же они надеются? Власть ослепила всех...
        Инстрельд в отчаянии обхватил руками свое небритое лицо, щетина на щеках у пленника Ночного Короля отросла уже на полдюйма, некогда аккуратная русая борода висела нечесаными лохмами и на королевскую никак не желала походить. О Хранн-Заступник! В Гортене остался его сын, его дорогой Ричард, которому всего пять лет, и даже матери нет рядом. А он ничего не может сделать, совсем ничего... Как же это страшно: ощущать себя столь никчемным, столь бесполезным для своего королевства, где столько людей верят в него, словно в отца, верят, что король не оставит, не бросит, защитит от напастей своих верных сынов и дочерей. А он даже собственного сына защитить не может...
        Яростный крик разлетелся по подземелью и затерялся в пустоте. Как уже говорилось, подлинное безумие - это когда стираются рамки. Для короля Ронстрада рамки стерлись...
        Глава 6
        Охота на человека,
        или Последний из рода
        На подошвах дорожная пыль,
        Старый посох в усталых руках,
        А в груди леденеет тоска,
        Оглянись - нет дороги назад.
        Заметает ветер следы,
        Но прощенья предателю нет.
        Среди грязи и талой воды
        Слышен ясно безмолвный ответ.
        - Не простить, не простить никогда, -
        Шепчет ветер и шепчет листва,
        - Никогда, никогда, никогда... -
        В голове не смолкают слова.
        Значит, нет дороги назад,
        Лишь вперед продолжается путь,
        Своя совесть не хуже убийц
        Гонит вечно туда, где не ждут.
        В путь, туда, где опасность и смерть,
        Где за жизнь и гроша не дадут,
        Где героем тебя назовут
        Или, может быть, вновь проклянут.
        «В Путь». Старинная эльфийская айла.

10 сентября 652 года.
        Северо-запад королевства Ронстрад.
        Графство Сар-Итиадское. Сар-Итиад
        В лесу мела метель, и древние разлапистые ели шумели под ветром. В белой снежной одежде они напоминали угрюмых горных великанов. Злой северный ветер обдавал ледяными порывами сгорбившуюся фигуру, пробиравшуюся по занесенной снегом старой дороге. Он бросал в лицо мириады снежинок, царапавших раскрасневшуюся кожу не хуже алмазной крошки. От метели невозможно было укрыться, оставалось лишь терпеть и двигаться дальше, преодолевая волны клубящейся в воздухе белой мглы.
        Рука в меховой перчатке прикрывала обмотанное шарфом лицо от летящего снега, а из-за толстого зимнего плаща бредущая фигура напоминала огромного медведя, вставшего на задние лапы. Капюшон, отороченный мехом, был скрыт под толстым слоем снега и превратился в кусок льда. Никто бы не позавидовал этому безрассудному эльфу, что в самую бурю оказался в лесу. И зачем только нелегкая понесла его в непогоду, когда время подходит к веселому празднику, а старый лорд собирает в замке гостей? В эти мгновения, где-то в двадцати милях за спиной, слуги уже, должно быть, готовят праздничный ужин, а из погребов выкатывают бочки с вином. Залы и покои украшают, а замок постепенно наполняется живым теплом и уютным светом.
        Эльф даже не обернулся в сторону дома. Его карие глаза, щурясь, смотрели в снежную мглу впереди, скрывавшую брата...
        - Ваэлле! Ваэлле! - закричал эльф, превозмогая пронзительно свистящий ветер, в душе понимая, что при такой погоде разобрать его крик невозможно уже в десяти шагах, но все равно не сдаваясь. Да и как он может позволить себе пасть духом, когда его брат замерзает в холодном лесу? - Ваэлле, отзовись!
        Да будут прокляты и эта занесенная снегом дорога, и неосторожность брата, решившего срезать путь, несмотря на его запрет. Ваэлле всегда был слишком упрям, чтобы признавать его авторитет, а стоило бы. Ведь Мертингер уже не раз выезжал вместе с отцом на север и куда больше общался с опытными воинами и следопытами их Дома, научившими его, как не потерять направление в любую погоду. И многому другому тоже. Прежде всего тому, что не стоит рисковать там, где от тебя ничего не зависит: пустой риск - это не храбрость, а глупость.
        Эльф еще раз выругался про себя, тяжело ступая по глубокому снегу - он свернул с дороги и углубился в лес. Злые мысли вовсе не грели, но он никак не мог от них избавиться. Точно лютые голодные волки, они преследовали его:

«Нужно было всего лишь согласиться с упрямцем, и только. Но нет, Мерт, ты уперся сам и начал спорить: конечно, ты же старше и умнее брата. Ведь тебе уже двадцать шесть зим, а ему лишь шестнадцать...»
        И вот теперь он здесь, бредет по колено в снегу и безудержно клянет себя за то, что оставил Ваэлле. Клянет и ищет хоть что-нибудь, что поможет напасть на след.

«Ты бросил его, Мерт, бросил. Бросил одного умирать в снегах, наплевав на то, что его конь мог пасть точно так же, как и твой, хоть и не был загнан настолько. Ты оставил его и предал...»
        Когда Мертингер прибыл в цитадель Дома, то первым делом спросил стражей о брате, но те были уверены, что Ваэлле не появлялся. Поначалу старший сын лорда возликовал, что выиграл заключенное пари и добрался до поселения первым, но вместе с глупым чувством превосходства сразу пришло и другое - тревога. Брат не вернулся вовремя, его путь был хоть и короче, но проходил через темный лес, где легко можно было заблудиться в метель, а погода как раз начинала портиться. Мертингер просидел в караульном помещении долгих полчаса, но тревога только росла. Тогда он подумал, не рассказать ли все отцу, но так и не решился. Затем собрался и, не говоря никому ни слова, вновь оседлал уже уставшего за целый день пути коня и направил его в метель. Снегопад тем временем только усилился. Конь Мертингера пал, едва доставив его к тому самому месту, где они с братом расстались, к этой забытой Тиеной развилке, где от дороги отходит узкая лесная тропа. Дальше он шел уже пешком...
        - Ваэлле! Отзовись, брат! - Охрипший, с сорванным голосом эльф уже был не в состоянии кричать, в горле застыл ледяной комок. - Ваэлле!
        Мертингер брел все дальше в чащу, как он думал, по узкой тропе, полностью исчезнувшей под снежными заносами, уже не понимая толком, куда следует идти. Разлапистые пушистые ели и летящий снег полностью скрыли от него все окружающее. Небо уже стемнело, и ночь начала подкрадываться к лесу. А всепроникающий холод и растущая тревога тем временем неотступно делали свое дело - подтачивали его силы, пока изможденный разум не потерял направление и ощущение времени. Вскоре перестав чувствовать замерзшие даже сквозь толстые мех и дубленую кожу руки и ноги, эльф начал тонуть в обреченности. Двигался он все с большим трудом, а холод проник даже сквозь шарф и плащ. Сколько он уже здесь? Мертингер боялся не за себя - за брата. Тот, должно быть, уже насмерть окоченел в этом проклятом лесу, а он, глупец и трус, даже не предупредил стражей. Столько горечи, столько отчаяния поселилось в душе, да только все это казалось и вовсе ничтожным по сравнению с тем, что Ваэлле сейчас погибает по его, Мертингера, вине.
        Эльф споткнулся обо что-то, скрытое под снегом, и полетел вперед, в белоснежную мглу овражка. Несколько раз перекувыркнувшись, он застыл, распластавшись в снегу. Как же хорошо было вот так лежать, никуда не требовалось идти, незачем раздумывать... Ему казалось, что лес шепчет что-то, будто убаюкивая. А метель... метель танцевала там, наверху, время от времени подвывая себе. Своего тела Мертингер уже не ощущал, а из горла вместе с облачком пара вырывались хрипы. Он закрыл глаза. Кровь, казалось, и вовсе перестала течь по жилам, а сердце билось медленно и неуверенно. Эльф весь изошел дрожью, но не почувствовал этого. Дыхание постепенно становилось все более редким и слабым, а во рту пересохло. На растрескавшихся губах расцвел иней, и кожа вскоре налилась синевой... Он преображался, становясь неотъемлемой частью леса.
        Как сквозь туман, до него вдруг долетел мелодичный звук - поблизости заливалась птица, исходя печальным флейтовым свистом. Так поет черный дрозд, и так же - охотничий рог их Дома. Затем где-то неподалеку раздались ржание лошадей и сильные мужские голоса.
        - Он здесь, милорд! - могучий баритон принадлежал Ольвену, одному из саэгранов отца. - Я нашел его!
        - Разгребайте снег! - прозвучал короткий приказ стражам.
        Отец? Его голос? Нет, только не это! Как же он, Мертингер, может до сих пор оставаться жив, когда брата нет, как он теперь взглянет в глаза своему отцу... Отчего они нашли именно его, а не бедного Ваэлле?!
        - Лорд Неалис, он жив, но не открывает глаз. Должно быть, снежный обморок. - Крепкие руки Ольвена начали тщательно ощупывать его конечности и растирать пальцы, предварительно сняв с сына лорда превратившиеся в ледяной камень перчатки. - Серьезных обморожений нет, мы успели вовремя.
        В горло молодого эльфа полилось нечто горячее и горькое - казалось, из фляги вытекал жидкий огонь, прожигая все, к чему он прикасался.
        - Мертингер! Очнись, сын! - Отец потряс его за плечо, развернув к себе.
        Глаза нехотя открылись, и слова с трудом сорвались с заледеневших губ вместе с хриплым судорожным кашлем:
        - Отец... Я недостоин жить... Оставь меня здесь...
        Еще одна встряска - силы отцу было не занимать, недаром за глаза его называли
«эльфом в медвежьей шкуре». Кости затрещали, как от хорошего удара.
        - Как прикажешь тебя понимать, просвети меня Тиена?! - Хмуро сдвинутые брови, но при этом горящие радостным гневом глаза старого лорда выражали всю гамму чувств - от ликования до недоумения. - Какой дракон тебя укусил, что это значит?!
        - Ваэлле... Ваэлле... - он никак не мог произнести то, что должен.
        - Что «Ваэлле»? Может, ему и скажешь? Ваэлле, сын, подойди ближе! - Отец сделал знак рукой и...
        Брат действительно появился рядом. Хитрый блеск явно читался в его бегающих глазах, а презрительная усмешка искривила тонкие поджатые губы.
        - Мерт, ты все-таки не стоишь и обломка стрелы, как я и говорил. Я прибыл первым!
        Ответ застыл в горле. Но это же брат! Живой! Хвала милосердной Тиене. Значит, он жив, значит...
        - Негодяй! - ярость внезапно исказила бледно-синее обмороженное лицо Мертингера. - Значит, ты все это подстроил, мерзавец! Я думал... Думал, что тебя...
        - Что думал? - младший брат рассмеялся во весь голос. - Думал, что я приеду вторым? Ха-ха-ха! Ты проиграл, братец. На этот раз я хорошо проучил тебя.
        - Ах ты подлый, коварный...
        - Мертингер, прекрати оскорблять брата! - оборвал его отец.
        Стражи тем временем собрали на снегу легкие носилки из лозы; единым движением они подняли обмороженного сына лорда и уложили его на них, затем накрыли теплым одеялом до самого носа.
        - Это была всего лишь шутка, Мерт, - не упустил случая нравоучительно добавить Ваэлле, издевательски улыбаясь. Или ему это только кажется? Сознание куда-то плывет, растворяясь в долгожданном тепле. - Ты сам во всем виноват...

* * *
        Сон. Воспоминания, ставшие сном. Ведь все так и было когда-то... Мертингер вздрогнул и резко открыл глаза. Одеяло лежало на полу. О стену хлопнула ставня - по комнате гулял ветер, ворвавшийся через распахнутое окно. Щупальца предрассветного тумана, несущего с собой соленый морской воздух и осеннюю влагу, перебирались через подоконник, точно наглые пепельные коты. Все тело покрылось гусиной кожей, и холод из сна перекочевал в явь. Грудь тяжело вздымалась, эльф часто дышал.
        Мертингер потер плечи, пытаясь согреться, поднялся на ноги. Он находился все в той же комнате, на том же постоялом дворе, как там его называют?.. «Сломанный меч», да. Он в землях людей, далеко от дома, и ему почти восемь веков от роду. Почему же детские воспоминания продолжают мучить его? Всегда ночью, никогда днем. Как будто память отчаянно цепляется за те немногие чувства, что все еще у него остались, а сознание во время сна наиболее уязвимо и поэтому способно пропустить нечто из былого, что причиняет дикую боль. Меч. Рука сама потянулась к кожаным ножнам, лежащим на кровати рядом, точно спящая женщина. Пальцы привычно обхватили мягкие, но в то же время крепкие иссиня-черные ремни, которыми была перехвачена рукоять, но привычный металлический холод не прогнал остатки кошмара. Перед глазами все так же стояло лицо давно умершего брата, шепчущего истлевшими губами: «Ты сам во всем виноват, братец. Взгляни на себя. У тебя нет ни отца, ни брата, ни семьи, ни любви, ни детей, ни надежды. Одна лишь гордыня, которую ты зовешь честью. Но это тлен...»
        - Нет! - Резко обернувшись к двери, эльф выбросил вперед правую руку, при этом меч как будто сам выскочил из ножен, оказавшись у горла того, кто не должен был бы уже никогда тревожить живых. - Я жив, покуда у меня есть мое Имя и моя Честь! А ты давно уже мертв, как сам того заслужил. Изыди!
        Вошедший человек отшатнулся назад, подняв на него испуганный взгляд:
        - М-милорд... что с вами? Это же я, Жакри. Я принес вам завтрак и ваш камзол, я его почистил с вечера...
        Эльф медленно опустил Адомнан, постепенно приходя в себя. Это и вправду оказался давешний паренек, приставший к нему на улице и теперь не отходивший от него ни на шаг все два дня пребывания в Сар-Итиаде. Эльфийскому лорду не нужен был слуга, но кое в чем мальчишка мог пригодиться, так как превосходно знал родной город, а кроме того, и с местными бродягами, которые, как правило, все обо всех знают, был, что говорится, на короткой ноге.
        Мертингер все еще пытался отыскать хоть какую-нибудь зацепку, которая приведет его к Логниру Арвесту, но пока не нашел почти ничего, что могло бы помочь в этом деле. Единственное, что удалось узнать, - то, что сей человек действительно прибыл в Сар-Итиад, - кое-кто из числа тех, в чьи обязанности входит слышать и запоминать все происходящее кругом, за небольшую плату признался в том, что «полтора десятка прихвостней Лилии какое-то время загрязняли вольный морской воздух Северной Пристани своим никчемным присутствием. Они не особо кичились, не «салютовали шибко», да и короля не поминали, оттого их никто и не трогал. Ах да! С ними ведь был еще и гоблин! Вот это бестия поистине бесстыжая и дерзкая. Воровал, не чинясь, где придется, и все тащил господину, одному из солдатиков, пытался даже жулить в кости, отчего разорились двое небедных до того, так сказать, менял. Раньше оба были азартными игроками, теперь - свешенные кредиторами с городской стены насесты для ворон». Все просмоленные грязные осведомители сходились во мнении, что «тех солдатиков больше нет в Сар-Итиаде - мы бы знали, но и через стену
никто, если вы, господин, кумекаете, не перелезал...».
        А это значило, что некий Логнир Арвест и его с товарищи сели на один из местных кораблей, как эльф и предполагал изначально. Оставалось только выяснить на какой, но вот тут-то и начались затруднения. Корсары не любили болтать о таких делах с незнакомцами.
        Все его попытки завести разговор оказались столь же безрезультатными, как и первая неудачная встреча с ребятами Райфена в «Кинжале и монете». До новых стычек дело, впрочем, не дошло (приобретенной после потасовки, или, как ее уже называли в городе, «трактирной мясорубки», репутации оказалось достаточно, чтобы никто более не пытался открыто задирать опасного и скорого на расправу чужака), но капитаны кораблей попросту отказывались говорить с ним. Среди корсарских вожаков, при всей их независимости и острейшей нелюбви друг к другу, существовал негласный уговор - если один из кормчих не доверяет кому-то из пришлых, ему не доверяют все. С подобным отношением в свое время столкнулся и Логнир, но Мертингер никак не мог знать об этом и, сам того не подозревая, шел по стопам бывшего королевского сотника шаг в шаг.
        Эльфийский лорд рукой сделал знак Жакри поставить принесенные тарелки на небольшой стол, а камзол повесить на спинку кровати, что тот и поспешил сделать. Сам же он надел свободную черную рубаху с широкими рукавами и плотно затворил ставни. Затем Мертингер прицепил ножны к поясу, придвинул к столику единственный стул, сел, но начинать трапезу не спешил. Мысли его крутились вокруг предыдущего дня, закончившегося ничем. Впрочем, иного исхода от этого проклятого города ожидать было трудно. Новый день поисков также не предвещал ничего хорошего. Эльфийский лорд понимал, что в этой необычной охоте у него нет ни опыта, ни чутья. Выслеживая жертву, ловчий всегда полагается на свое превосходство и самое главное - верит в успех, иначе дичь будет вечно водить его за нос, на какие бы хитрости тот ни пускался. Сейчас уверенность ускользала от эльфа, и это для охотника был дурной знак.
        - А вы знаете, милорд, что в наш Сар-Итиад скоро прибудет сам король Инстрельд с визитом? - спросил паренек. - Слухи по городу ходят...
        - Нет, - безразлично ответил эльф. Ему не было дела до короля.
        - О! На это обязательно стоит посмотреть! Говорят, с ним будет свита из пяти тысяч гвардейцев и прочих прихвостней - во как он боится нашего славного городка!
        - Мне все равно, - прокомментировал Мертингер.
        - Вчера опять не вышло, милорд? - Мальчишка не спешил уходить, хотя пора бы уже. - Они не стали говорить с вами? Ни Джованни, ни Сукарно?
        Мертингер не ответил, но Жакри и так все понял.
        - Кормчие не станут откровенничать с тем, кому не доверяют, сеньор Митлонд, я же предупреждал вас!
        - Это ничего не меняет, - упрямо проговорил Мертингер, - мне все равно. Сегодня я заставлю их выслушать меня.
        - И для этого перебьете сотню-другую матросов, милорд? - пошутил Жакри.
        - Если будут мешать, - вполне серьезно ответил эльфийский лорд.
        Жакри бросил короткий взгляд на расслабленную ладонь своего господина, что неторопливо поглаживала эфес Адомнана, черного меча, висевшего на своем привычном месте на поясе, слева, и отчего-то вдруг понял, что этот странный, пугающий чужак с жуткими шрамами и пронзительным взглядом и в самом деле способен убить две сотни человек, не моргнув глазом.
        - Может быть, есть другое решение? - не унимался оборванец. - Держу пари на один-единственный золотой, что есть!
        Когда Мертингер зло посмотрел на него, Жакри поспешил добавить:
        - Я мог бы быть вам полезен, милорд. Если бы вы поведали мне, что ищете в Сар-Итиаде...
        - Хорошо, - Мертингер подумал, что на самом деле это не такая уж тайна, к тому же он не собирался называть имена, - мне нужен один... человек. Поможешь найти его - получишь две монеты.
        - И? - Жакри приготовился слушать.
        - Этот человек прибыл в Сар-Итиад в начале лета, - продолжил эльф, - затем отплыл на одном из кораблей. Я хочу знать куда.
        - А звать его как? - спросил парень.
        - Это тебя не касается, - отрезал Мертингер.
        - Понятно... - Жакри задумчиво почесал в затылке. Заработать целых два золотых очень хотелось, но не зная ни имени, ни подробностей... - Я думаю вот что. Расспрашивать корсаров все равно бесполезно. Раз корабль вышел в море летом, вернуться он еще вряд ли успел.
        Эльфийский лорд одобрительно кивнул. Действительно, мог бы и сам догадаться. Впрочем, откуда ему было знать сроки морских путешествий? В Конкре корабли уходили в плавание максимум на неделю-другую, редко какой эльфийский капитан плавал дальше озер Холодной Полуночи.
        - И что ты предлагаешь? - наконец спросил Мертингер.
        - Думаю, надо поспрошать трактирщиков, - заметил парень. - Да хотя бы нашего хозяина спросите! Если ваш приятель заезжий, значит, останавливался где-то. А уж трактирщики многое знают, даже такое, чего им и знать не положено, точно говорю!
        Не говоря ни слова, эльф резко поднялся, накинул на плечи плащ и вышел, слегка хлопнув дверью. Жакри хотел было кинуться следом, но тут кое-что заметил и просиял, улыбнувшись во весь свой беззубый рот. На столе, рядом с так и не тронутой господином едой, остались лежать две сверкающие желтые монеты. Недолго думая, парень сгреб деньги в карман и на радостях принялся завтракать.

* * *
        Эльфийский лорд тем временем решил действовать, что говорится, не откладывая дела в дальний сундук. Спустившись по темной скрипучей лестнице с третьего этажа, где была его комната, он вышел в обеденный зал.
        По раннему времени здесь было пусто. Перевернутые стулья покоились на столах, а камин, судя по всему, был разожжен совсем недавно: помещение еще не успело как следует налиться теплом. При этом дверь и ставни были распахнуты, будто бы пригласительно: в открытые проемы текли полосы утреннего света. Никто из других постояльцев еще не проснулся, но спать им оставалось недолго: из дверей кухни веяло соблазнительными ароматами готовящегося завтрака - старая супруга хозяина, повариха Мэг, трудилась там в поте лица.
        Мертингер поискал глазами трактирщика: тот и в самом деле оказался тут - приплясывал (и это в его-то годы), точно какой-нибудь шут, у трактирной стойки, выкидывая коленца и размашисто жестикулируя. Старик занимался важным делом: от всей своей широкой души чихвостил угрюмого одноглазого конюха и трех немолодых пухлых служанок; последним в ряду провинившихся, как ни странно, сидел нацепивший на себя жалостливый и извиняющийся вид котяра, всем своим обликом походивший на хозяина - он был столь же толст, не менее лыс, но не отдал безжалостному времени ни крупицы своей гордости.
        - Я вам в который раз объясняю, забери вас всех Бансрот! - Морщинистый старик в грязном заляпанном фартуке закончил «танец разгневанного трактирщика» и принялся расхаживать вдоль шеренги выстроенных помощников, точно генерал перед армией солдат. - К семи часам утра у меня вся посуда должна быть перемыта, а стойла - вычищены! Так нет же - обленились совсем на моей доброте! Первым делом я захожу на кухню, и что я там вижу! - Он встал напротив раскрасневшихся зареванных женщин и ткнул в их сторону кривым подагрическим пальцем. - Горшки громоздятся пирамидами, кувшины свалены как попало под столами, а котлы... - хозяин даже взвизгнул от возмущения, - котлы, ужасные в своей немытости и зловещие в своей черноте, подпирают потолок! Да такие котлы под стать кухням Умбрельштада, в них можно смело варить некромантские яды! И ты! - Старик навис над бедным котом. Зверек, не мигая, глядел на него снизу вверх, точно на грозовую тучу, которая вот-вот должна была облить его жутким ливнем. - Нет, ну подобной наглости я не ожидал даже от тебя, эдакий ты пройдоха! Это же еще нужно додуматься до того, чтобы разлечься
в котле на вершине этой чернобокой посудной башни и устроить там ленивую развязную пирушку на всю ночь с двумя заезжими кошками. Я тебе говорил, мерзавец блудливый, чтоб не водил девок сюда?! - Кривой палец, точно собирательный образ мирового возмездия, устремился прямо к морде кота.
        Глаза «любимца в немилости» сошлись на неровно обкусанном желтом ногте, а нос и усы заходили ходуном, изучая его. Угрызений совести кот, видимо, не чувствовал.
        - А ты, Уорнер, что мне скажешь?! - настал и черед конюха.
        - А чего я-то, мастер?! Я ж никого и ничего...
        - Ну, еще бы, осел ты безухий! - Казалось, что пунцовое от гнева лицо трактирщика вот-вот взорвется. - Ты никого! Ты ничего, мерзавец! Позволь спросить, затопчи тебя табун бесхвостых и слепых кобыл, закрыл ли ты к закату стойла?! Можешь не отвечать! Пусть ответом станут четыре прекрасных коня наших постояльцев, похищенные ночью! Хранн Великий, за что же ты так со мною?! Отчего обременил мое сострадательное сердце этими безмозглыми ленивыми чурбаками и хитрым гулящим пройдохой!
        Конюх и женщины угрюмо молчали, выслушивая давно уже ставшие привычными упреки. Кот скривил рожу: подобное выражение могло бы появиться на лице широкомордого мальчишки, когда ему в десятый раз попытались бы втолкнуть в рот ложку рыбьего жира.
        Эльфу надоело выслушивать дребезжащий и отыгранный, должно быть, сотни раз за многие годы монолог хозяина. Он подошел ближе и, не колеблясь ни секунды, встрял в разговор:
        - Мне нужно побеседовать с вами. Прямо сейчас.
        - Э-э-э... - трактирщик запнулся и закашлялся, будто очередное ругательство, как рыбья кость, застряло у него в горле. - Э-э-э... вы не очень вовремя, сударь. - Затем он вдруг вспомнил, что этот отмеченный шрамами постоялец заплатил за комнату двойную цену, к тому же на неделю вперед, что не могло не радовать скупую душу хозяина «Сломанного меча». - Да-да, конечно, я вас слушаю.
        Прислуга не преминула воспользоваться ситуацией, чтобы ретироваться.
        Мертингер не стал ходить вокруг да около:
        - Логнир Арвест, сотник королевской армии, вам говорит о чем-то это имя?
        - М-м-м... У меня здесь останавливалось много разных сотников, как их всех упомнишь? - Старик хитро улыбнулся, явно что-то припоминая.
        - Это должно освежить воспоминания. - В бледных пальцах эльфа показалась золотая монета с изображением ветвистого дерева, затем вторая.
        - Конечно-конечно, я сейчас уточню.
        Хозяин достал из-под трактирной стойки большую потрепанную тетрадь с тиснением на кожаной обложке. Раскрыв записи где-то посередине, старик послюнявил палец и начал переворачивать листы.
        - Так-так... Логнир, говорите... Арвест? Ну как же, бывал! - радостно воскликнул трактирщик. - Останавливался с девятнадцатого июня по двадцать восьмое, снимал комнату номер шесть, все оплачено. С ним еще была большая компания - люди и гоблин, снимали комнаты восемь, девять, двенадцать и двадцать два. И снова оплачено, все как полагается.
        - Благодарю. - Удовлетворенный ответом, Мертингер положил одну из монет на стойку. - Надеюсь, ваша замечательная память поможет ответить еще на один вопрос. Почему съехал ваш постоялец?
        - Ну, как же не помнить! - Старик гневно махнул рукой. - Такие вещи разве ж забываются? Илдиз, пройдоха хианская, его у меня переманил! Наобещал, видать, чего, тот и съехал. Я же после Илдизу прямо в лицо-то все и сказал, что от чужого добра богатства не приживешь. Оно ведь так и есть, прав я оказался: Арвест у него и двух дней не прожил. Так ему и надо, Илдизу, нечего чужих постояльцев обхаживать. От чужого-то оно не будет доходу...
        - Илдиз? Илдиз Тагур? «Кинжал и монета»? - удивился Мертингер.
        Он и не подозревал, что был настолько близок к цели. Хорош охотник, совсем чутье потерял.
        - Он самый, - закивал трактирщик, - я-то ж ему так прямо и сказал...
        - И куда направился этот Арвест после «Кинжала и монеты»? - задал последний вопрос эльфийский лорд.
        - А кто ж его знает? Это уже как Хранн распорядится. Или повелитель морей Тайдерр, - философски намекнул трактирщик и попробовал на зуб вторую монету.
        Когда он поднял голову, думая, не стоит ли попросить еще платы за столь своевременный совет, странного постояльца уже и след простыл.
        Затворив за собой массивную дверь, Мертингер вышел на залитую утренним солнцем улицу. Камни мостовой уже успели высохнуть после ночного ливня, ставни квадратных окон в домах, как и двери лавок и мастерских, были распахнуты, словно радуясь нежданному солнцу на безоблачном небе и будто бы совершая глубокий вздох, прежде чем затаить дыхание с наступлением ночи, закрывшись так плотно, что и полоски света не будет видно. Стояла прекрасная погода, столь редкая для осеннего Сар-Итиада. Слабый ветерок слегка раздувал полы плаща и теребил длинные черные волосы эльфа. Ничто не предвещало бури - разве что синева ледяных глаз на иссеченном шрамами, чуть вытянутом бесстрастном лице.

9 августа 652 года.
        Примерно за месяц до описываемых событий. Тириахад
        - Похоже, вырвались. - Слепень вложил меч в ножны и начал зажигать фонарь.
        Фырк-фырк... и неуверенный, ежесекундно подрагивающий огонек осветил помещение, в котором оказались беглецы. В руках Черных Плащей один за другим заполыхали резные ведьмины факелы, и стало хорошо видно, что неровный потолок в подземелье идет под углом и является, как ни странно, довольно высоким. Возле стен рядами выстроились обветшалые колонны; их украшенные листьями-акантами капители едва проглядывали, почти полностью теряясь в белоснежной паутине, что гирляндами свисала едва ли не до самого пола, вымощенного ровными квадратными плитами и покрытого толстым ковром пыли.
        - Мне здесь не нравится, - начала принюхиваться Гарра. - Какой-то странный запах..
        - А ты попробуй, выйди наружу, - усмехнулся Слепень, - и понюхай там, только гляди, чтобы мертвецы тебе нос не обкорнали.
        Гарра начала тихо рычать что-то гневное. Смысл ее хриплой тирады сводился к тому, что кое-кто чересчур надолго задержался на этом свете, но предводителю охотников на ведьм было плевать и на саму орчиху, и на ее слова.
        Черные Плащи тем временем осматривали помещение, снимая клинками ковер паутины с пола и разрезая «паучьи гобелены», чтобы можно было пройти. При этом они попутно проводили ритуальную защиту места, где они оказались: вычерчивали что-то на полу и стенах, сыпали дорожку из соли.
        - Слепень, сюда! - один из охотников на ведьм нашел нечто интересное.
        Предводитель обнажил меч и поспешил на зов.
        Посреди подземного зала, скрючившись и уперев костяные руки в пол, сидел скелет в обрывках черной мантии. На склонившийся к ребрам череп была нахлобучена черная остроконечная шляпа, спавшая на глазницы.
        - Нежить?! - заревел Гшарг. - И здесь эти мерзкие духам умертвия!
        - Заткнись, орк. - Слепень вложил обнаженный меч обратно в ножны. - Это всего лишь старый покойник - спокойный и неподвижный. Полюбуйтесь все! Вот именно такими и должны быть настоящие скелеты, а не теми, что у вас, дорогой Деккер Гордем.
        Охотник усмехнулся и, уже позабыв о мертвеце, начал выкладывать из мешка прямо на пол многочисленное оружие и снаряжение.
        - Тупоумные орки, - бормотал он при этом себе под нос, - всюду им мерещится что-то... умертвия... духи пожрали наше солнце...
        Полусидевший в своем углу и прислонившийся спиной к холодному камню стены морской вождь Гшарг промолчал, что было ему, в общем-то, несвойственно. Орк даже не выдал в затхлый воздух подземелья любую из возможных гневных тирад или какое-нибудь из всегда припасенных на всякий случай витиеватых ругательств - было похоже, что он глубоко задумался о чем-то своем. Должно быть, о том, хватит ли ему сил перед неминуемой скорой кончиной перегрызть горло этому человеку в черном плаще.
        - Позволь задать тебе вопрос, Слепень, пока мы все здесь не передохли от голода и жажды. - Логнир Арвест подошел к севшему на пол предводителю охотников на ведьм.
        - Ты можешь спрашивать, капитан, но это еще не значит, что я отвечу.
        Приготовления Черных Плащей как раз к этому времени были завершены: неразрывная дорожка из соли протянулась бледной змеей под стенами и замкнула все пространство подземелья в мертвый, без разрывов, прямоугольник; у двери на полу была вычерчена сложная геометрическая фигура-печать, на некоторых стенах багрянцем и углем налились странные символы; мечи вновь застыли в привычной для охотников «Тревожной Стойке» - клинками в пол. Воины Слепня расположились в самых темных местах, приготовив заряженные арбалеты и разложив подле себя на случай опасности, должно быть, весь свой арсенал: болты, отравленные спицы, гремучую смесь в склянках и святую воду во фляжках. У Логнира и компании оружие пока не забрали.
        - Кто тебя послал, Слепень? - Бывший сотник сел прямо на пол, уперев спину в прохладную колонну.
        - Узнаешь, капитан, все потом узнаешь, - пробормотал предводитель охотников, разжигая от лучины свою трубку.
        Подле него стояли два фонаря: один - тот, что горел, - обычный и ничем не примечательный, а другой - напротив - привлек все внимание Логнира. Этот был больше остальных и напоминал детский ночной светильник, из тех, внутри которых горит свеча, а в стенках крутящегося на заводном механизме футляра вырезаны морды троллей и фигуры ведьм на метлах, чтобы создать пляску причудливых теней на стенах спальни. В данной обстановке этот предмет казался странным и неуместным, а еще - пугающим... пугающим самим фактом своего присутствия.
        - Вы скоро с ним встретитесь.
        - Но почему тебе не сказать? - не унимался Логнир, силой заставив себя оторвать взгляд от черного фонаря. - Мы ведь и так твои пленники. Мы не сбежим - ведь некуда...
        - Он, видишь ли, боится, что мы упорхнем из его лап, словно вереллики, маленькие юркие птички, - прокомментировал из своего угла Гшарг.
        - Нет, орк, просто я приучен быть готовым ко всяким неожиданностям. Вдруг да какое-то чудесное избавление снизойдет на ваши бренные головы? - Слепень расхохотался.
        - Охотники на ведьм, - раздумывал вслух Логнир. - Охотники... на... ведьм. Ключевое слово здесь - «охотники». Вас натравили на меня, послали за мной. Вам указали именно на меня.
        Человек с алым пером на шляпе не перебивал, лишь слушал, глядя на пленника с легкой снисходительной улыбкой, словно бы говоря: «Продолжай, капитан, продолжай..
»
        - Всего двенадцать дюжин состоит в тайной королевской страже Ронстрада. Но я слышал и о вашей, тринадцатой дюжине, или, как ее еще называют, - Бансротовой дюжине. Кому же подчиняются охотники на ведьм? Не королю - это точно, и не Прево. Если я не ошибаюсь, то ты, Слепень, примерно такого же положения, как Черный Пес Каземат...
        - Ты не ошибаешься. Продолжай, мне интересно... Ловить умных, здраво рассуждающих капитанов-дезертиров намного приятнее, чем сумасшедших ворожей и колдуний...
        - А если ты такого же положения, как сеньор Прево, то...
        - То? - усмехнулся Слепень.
        - ...ты должен подчиняться человеку, который имеет власти не меньше, чем король.
        - Браво.
        - Орденский Трибунал и великие магистры? Вряд ли... Тиан с его магическими орденами? Еще менее вероятно... тогда кто же? Кто?
        - Я помогу тебе... Ты ошибся в самом начале... Ключевое слово вовсе не «охотники». .
        - Нет? - удивленно поднял бровь Логнир. - Тогда какое же?
        - Это очевидно: «ведьмы». Кто такие охотники на ведьм, вампиров, всякую нечисть?
        - Вонючие людишки? - предположил Гшарг.
        - Грязные наемники? - подключилась Гарра.
        - Беспринципные убийцы? - не отставал Лэм.
        - Борцы с тьмой, - сказал Логнир. - Охотники на тьму.
        - И кому же подчиняются охотники на тьму? - удовлетворенно спросил Слепень. Ему было приятно подводить своего собеседника все ближе к разгадке.
        - Светлому братству... - потрясенно прошептал бывший сотник.
        - Что ты там бормочешь, капитан? Я не слышу... - человек с алым пером на шляпе расхохотался.
        - Какому еще светлому братству? - не понял Лэм. - Патриархату Хранна в Гортене?
        - Когда принимаешь должность командующего заставой, сержант, - объяснил Логнир, - тебе на второй день приходит послание из Гортена. В нем говорится о том, что если на своей службе командующий сталкивается с нечистой силой: упырями, вампирами, оборотнями, призраками и прочими милостями темных лесов, разрушенных крепостей и сумрачных башен, - то он обязан незамедлительно прислать письмо с голубем. В этом письме должны быть указаны наиболее точные сведения о предполагаемой нечистой силе. Тогда из столицы будет выслан специальный посланец, которому предписывается уничтожить либо пленить нечисть. Иерофанты - мало кто о них слышал, а где находится их обитель, не знает никто.
        - Это письмо было кем-то подписано? - спросил Лэм.
        - Да, там стояло: «Хруст Костей из светлого братства иерофантов». И никакого нормального имени, ни печати, по которой отправитель мог бы быть узнан.
        - Хруст Костей - мерзость какая... Но зачем иерофанты послали за нами? - не понимал бывший сержант. - Мы ведь не ведьмы и уж тем более не призраки.
        - Это все из-за моего поиска, - ни секунды не раздумывая, ответил Логнир. - Эти статуи...
        - Статуи? - Слепень вскочил с пола, в его округлившихся глазах впервые стало возможным прочесть недоумение. - Их две?
        - Значит, это ты вытащил предмет из Дрикха? - На лице капитана Арвеста проявился гнев.
        - Их две... - самозабвенно шептал себе под нос Слепень. - Значит, их две...
        - Покажи мне! - взмолился сотник. - Прошу тебя, покажи!
        - Нет, - отрезал главный охотник. - Ты что-то слишком распустил язык, пленник. Или мне вновь тебя связать да еще на кляп расщедриться?
        Логнир Арвест замолчал, ненавидяще глядя на человека в черном плаще.

* * *
        В темном подвале кто-то был. Они не могли видеть его, ведь он был самой тьмою... Два янтарных глаза пылали в пустоте под арочными сводами, как огоньки свечи, но ни люди, ни орки не замечали, с каким наслаждением обхаживает их смерть. Зверь крался бесшумно, изменяя место своего нахождения каждую секунду. То он был за колонной, прямо за спиной сидящего на полу человека, то оказывался наверху, у самой ее капители, и цеплялся когтями за причудливые украшения и лепные завитушки. То он пробирался по потолку прямо над головами своих гостей, то просто расхаживал между ними, незамеченный. Он не прислушивался к их разговорам - ему было все равно, о чем говорят попавшие в паутину мухи перед смертью. Кроме того, он не знал этого языка... Прямоугольник из соли нисколько не пугал зверя, ведь он отнюдь не был призраком или ожившим мертвецом. Хозяин подземелья спокойно вышагивал уже внутри заклятого прямоугольника, совсем рядом с теми, кто, на свою беду, потревожил покой его древней обители и тюрьмы.
        - Я не могу выйти, свет режет мне глаза, он испепеляет мою кожу... - неслышно шептал сухими губами вампир на мертвом староимперском языке, обращаясь к неподвижному скелету, сидящему посреди погреба. - Но вы ведь и так знаете об этом, мой добрый мэтр Юстиниан?
        Вампир скользил в тени среди не замечающих его людей и орков. Ему доставляло огромное удовольствие играть с ними, их все разрастающийся страх придавал ему силы и... просто возвращал хорошее настроение. Он уже успел забыть, каково это... радоваться чему-то... Носферату с отвращением взглянул на свои руки - мясо, усохшее и вжавшееся в кости, иссушенная стянутая кожа, походящая на старинную потрескавшуюся бумагу, уродливые мышцы... Брр... даже ему было противно. Сколько десятков лет в его горло не попадало ни капли крови. Сколько долгих дней он спал, изголодавшийся и бессильный. Он висел вниз головой, зацепившись когтями, под самым потолком, укутавшись в собственные исхудалые крылья, и страдал. Он спал, ведь добрый мэтр Юстиниан не зря рискнул своей жизнью, запершись с ним в склепе. Расчет мертвеца оказался верен - тот, кто некогда был консулом Тириахадским, никогда не смог бы сломать наложенные на дверь печати. Умненький-разумненький добрый мэтр Юстиниан... Он отдал свою жизнь, навечно привязав его к этому опостылевшему за сотни лет помещению. К пустому винному погребу под старой ареной заброшенной
магической прецептории, ставшему для него тюрьмой.
        Но всему однажды приходит конец, а вампиры, если надо, способны ждать целую вечность... Теперь треклятый мертвец неподвижно сидит посреди подземелья и смотрит в пол, не имея возможности помешать ему. Нынче сюда явились пятеро охотников на ведьм, четверо каких-то солдат и четыре немытых орка. Они решили переждать затмение... Они не знают, что солнце вернется уже через пару часов, а зомби вновь заберутся в свои логова... они этого не знают... И не узнают.
        Он выбрал свою первую жертву. Под рукой человека лежал короткий многозарядный самострел, в нем было несколько болтов. Оси-и-ина-а-а... Проклятое дерево... Ничего, бедненькому не понадобится оружие. Он даже схватиться за него не успеет.
        Охотник в считаные мгновения превратился в дичь, когда ледяная рука зажала ему рот. Он не смог даже пикнуть... Слишком могущественный вампир... слишком тихо подкрадывается... Кровь потекла в горло. Она обжигала внутренности зверя, и они оживали, наливаясь соком: орган за органом, мышца за мышцей. Сердце забилось, словно пленная птица, которую только-только поймали в силок и которая все еще надеется освободиться. Бум! Бу-бум! Бу-бу-бум! Мир поплыл вокруг, вампир уже ничего не ощущал, ничего не слышал и не видел... Он чувствовал только багровую жидкость, что текла ему в горло, он чувствовал только ее запах, ее вкус... Легкие ожили, в них вошел воздух, грудная клетка расширилась, уменьшилась, снова расширилась... Он снова был жив... Кровь текла по жилам, гонимая сердцем во все уголки тела. Мышцы стали наливаться силой, здоровая бледноватая кожа обтягивала уже вовсе не сморщенные узелки, а сильные выпуклые мускулы. Теперь он стал походить на вырезанную из камня статую Антеона, великого героя, его тело могло бы послужить эталоном красоты и пропорций. Столь же белое, как и мрамор, но живое. Чернотой и
шелковым переливом налились длинные волосы. Чернильными прядями они теперь стекали на грудь и доходили до середины спины. Губы наполнились багрянцем, а голодный янтарный отблеск в глазах сменился серебристо-белым свечением.
        Он пьет, пьет... человек уже не шевелится. А он все пьет... Кровь льется в горло, капает с губ, стекает на грудь... Она постепенно остывает... она уже холодеет, а он пьет...
        Нет! Нельзя! Стой! Вампир с трудом заставил себя остановиться. Только не мертвая кровь! Только не она! Зачем поддаваться жадности, когда у него есть еще столько аппетитных блюд на ужин...
        Монстр вернул себе свой облик, молодой и прекрасный... Вечным сном уснули несколько человек. Остальные так пока ничего и не заметили... Что ж, нужно им помочь...
        Фффф. Фонарь и факелы одновременно погасли.
        - Sanguinem Alicui Mittere... et ludus...[«Выпустим кровь... и поиграем» (перевод со староимперского).] - раздался наполненный глубиной и тяжестью голос во тьме.
        Люди и орки (кроме Гшарга) вскочили на ноги.
        У самого уха Лэма хлопнули перепончатые крылья.
        - Что это?! - закричал бывший сержант, рассекая мечом пустоту.
        - Не знаю, Бансрот подери! - Логнир прижимался спиной к колонне, пытаясь разглядеть хоть что-то в поглотившей их тьме.
        - Всем стоять, где стоите! - закричал Слепень. - Это вампир. Ребята, колья! Я сказал, колья!
        Никто ему не ответил - четверо его подручных уже лежали, бездыханные, на полу. Неживой аккуратно, почти нежно, опустил очередную высушенную жертву на холодные плиты. Последним человеком, отдавшим ему свою кровь, был солдат Стоун, верный товарищ Логнира. Помертвевшее лицо и застывшие глаза уставились в потолок. Вот и все...
        Свет вспыхнул вновь - фонарь шипел и брызгал редкими искрами. Слепень поводил из стороны в сторону своим арбалетом с болтом, наконечник которого был не металлическим, а деревянным. Чего больше всего боятся вампиры? Правильно, кола в сердце.
        - Выходи, нежить! Осинки отведай!
        Носферату не вышел, лишь еще один орк выпал из тьмы на пол. На его шее остался след от острейших клыков.
        - Все сюда! - закричал Слепень. - Быстро!
        Выжившие последовали приказу. Их осталось лишь пятеро. Гшарга дотащили под руки, Гарра сжимала метательный топорик, Логнир бессмысленно отмахивался от темноты бесполезным сейчас мечом - все знают, что вампиру обычная сталь не причинит никакого вреда. Лэм в каждой руке держал по арбалетному болту - подобрал на полу.
        Слепень зубами откупорил бутыль с кристально чистой жидкостью и ею прочертил круг вокруг своих соратников.
        - Он не сунется. Пока не высохнет святая вода...
        - А что будет, когда высохнет? - спросила Гарра.
        - У меня в запасе есть еще две бутылки, - рассмеялся Слепень - он вообще считал себя очень веселым человеком.
        Никому не хотелось узнавать, что будет, когда высохнет жидкость из двух последующих бутылок. Вампир затих где-то во тьме...

* * *
        Несколько часов в страхе перед неизвестно где скрывшимся врагом. Но зелье капля за каплей испарялось, больше запасов у Слепня не было, и носферату вновь пошел в атаку. Несколько мгновений он стоял неподвижно на границе света, отбрасываемого дорожным фонарем охотника на ведьм, после чего, расправив большие перепончатые крылья, ринулся на живых и... в следующий момент произошло то, чего никто не ожидал. Кровосос вдруг дико завизжал - на его лице заалел ужасный ожог. Все застыли на месте. Из щели в потолке ударили белоснежные лучи. Теперь стало ясно, что их погреб находится не под домом, а под улицей или двором.
        - Солнце взошло! - воскликнули все.
        - Логнир, держи его! - закричал Слепень, яростно накручивая какие-то механизмы на своем арбалете.
        Легко сказать - держи! Вампир обладал силой нескольких человек, а его скорость и ловкость и вовсе казались чем-то запредельным. От первого удара капитан Арвест полетел на пол, стремительно поднялся и... вновь ткнулся лицом в пыльные каменные плиты. Из разбитого носа потекла кровь, глаза наполнились влагой...
        Гарра пыталась ему помочь, но и ее ожидала та же участь. Вампир совершал невероятно быстрые и неожиданные удары, от ответных уходил, появлялся вновь и опять отшвыривал от себя противников.
        Слепень тем временем достал из-под плаща стальной болт с четырехгранным наконечником, к его оперению был привязан тонкий, едва ли не с волосинку, канатик. Предводитель охотников вытащил из ложа арбалета осиновый кол и заменил его гарпуном.
        - Что ты хочешь сделать? - заорал Гшарг.
        - Увидишь, орчина. - Слепень, почти не целясь, направил оружие вверх.
        Спусковой крючок подался под пальцем, и стрела устремилась в полет, разматывая за собой тонкую стальную нить. Гарпун прошил толстую каменную плиту потолка, как бумагу, и, вырвавшись из нее, застрял где-то наверху, уже под открытым небом.
        Слепень тем временем раскрыл упоры и воткнул самострел в плиту под ногами. Штыки вошли в камень, словно нож в масло. Раздался едва слышный треск, и в глубине пола что-то щелкнуло - сработали раскрепы.
        - Ты что, хочешь сдернуть нам на голову крышу? - дошло наконец до раненого орка. - Твоя веревочка не потянет...
        - Великана тянет, а выбитый из пазов камень в три кубических фута - нет? - усмехнулся Слепень и дернул за какой-то рычажок на арбалете.
        Катушка стремительно закрутилась, наматывая канат. Орк даже не успел ругнуться от удивления - плита в вышине заскрипела и с грохотом обвалилась внутрь помещения. Первая плита потянула за собой и несколько прилегающих. Стены вздрогнули, две центральные колонны упали. Вниз посыпались камни, и в воздух поднялась туча пыли и мелкой каменной крошки. Треск и шум ударов стихли - обвал закончился.
        - Эй, живы там?! - прокричал Слепень, размахивая рукой перед лицом в попытках хоть немного рассеять пыль.
        - Я - да... - раздался неуверенный голос Гшарга.
        - Я не тебя спрашиваю. Логнир?
        - И я тоже. - Бывший сотник кашлял где-то в стороне. - Лэм, ты как? Гарра?
        - И чего ты этим добился, человечишка? - спросил морской вождь, указывая на пролом в крыше.
        Слепень не ответил - он глядел на широкую полосу белого дневного света, заливающую пол перед ним.
        Из темного угла раздался дикий крик. Вампир бросился в атаку. Лэм попытался было ответить ему осиновым колом, но стремительный удар, пришедшийся ему точно в грудь, отшвырнул бывшего сержанта затылком в колонну. Носферату был необычайно разозлен. Как известно, крайне опасно попусту злить вампира, иначе дикая ярость начинает застилать ему глаза, и он просто звереет, утрачивая остатки хладнокровия и самообладания.
        Начался жестокий бой. Чудовище рвало когтями вокруг себя все, что попадалось на пути, оно совершало ужасающие прыжки на своих противников, било их о стены. Слепень растратил уже едва ли не дюжину кольев, но ни один из них не пришелся в цель. Дневной свет жег тело нетопыря, его кожа дымилась и тлела на глазах, но тот как будто не замечал этого. Все смешалось, пыль никак не желала оседать, все время раздавались крики Логнира и вопли Гшарга о том, что ему, мол, не дают убить мерзкого кровососа. Слепень с дикой руганью пытался перезарядить свой арбалет.
        В какой-то миг Логнир почувствовал, что меч вырывают из его руки. Он попытался удержать клинок - тщетно, враг был слишком силен. Через мгновение меч сам вернулся к нему - острием в живот. Сотник охнул и повалился на землю, цепляясь дрожащими пальцами за окровавленный кусок стали.

«Любовь моя, Аллаэ Таэль, как же я подвел тебя», - пронеслось в голове перед смертью.
        - Immorte di silentio momento![«Бессмертие - в молчании, навеки» (перевод с тайного магического наречия).] - раздался вдруг хриплый голос, на который никто не обратил внимания. Челюсти скелета в длинной черной мантии, что сидел на полу, на миг шевельнулись, но тут же застыли.
        Слепень нацелил арбалет в чудовище в изорванной темной одежде; осиновый кол глядел монстру прямо в оскаленную пасть. Охотника на нечисть отделяло от чудовищной твари каких-то полтора фута - расстояние вытянутой руки. Вампир, подобравшись у самого пола, изготовился к прыжку. Гарра карабкалась по обвалившейся наклонной плите, пытаясь выбраться на солнечный свет; Логнир двумя руками стиснул меч, пронзивший его насквозь. Гшарг полз на помощь сотнику, уперев свою секиру в пол, а Лэм так и оставался лежать в луже собственной крови, натекшей из разбитого о колонну затылка. Ни единого звука больше не раздалось, ни единого движения больше не было совершено. Даже пыль застыла в воздухе, и сквозь ее мягкий полог лениво просвечивали косые солнечные лучи.
        Они все спали: и сам погреб, и вампир, и его гости, застывшие, кто где находился, под действием заклятия давно мертвого волшебника. Им не суждено было очнуться от своего сна, покуда не придет тот, кто сломает печать, и не заглянет к ним в склеп.

16 сентября 652 года.
        Герцогство Истарское. Руины Истара
        Черными Лордами так просто не называют. Нужно совершать в своей жизни такие поступки, которые запомнятся отчетливо, застыв в памяти людей надежней, чем оттиск печати на сургуче. Причем желательно, чтобы совесть при этом ушла куда-нибудь подальше: прилегла поспать или просто умерла... Вампирам в этом положении несколько тяжелее - у них с прожитыми годами, накопленным опытом и каждой новой каплей выпитой крови появляется душа - не та, которая обитала в их теле до обращения, а иная, полная сожалений, с целым обозом жестоких угрызений в придачу. И обстоятельство это несет для них весьма неприятные последствия. Многие не выживают, растерзанные собственной совестью, четким осознанием происходящего и, как ни странно, слезами жалости. Это словно окунуть ребенка, пока еще четко знающего, что - хорошо, а что - плохо, в омут жестокости и злобы, убив всех его сказочных героев или попросту объяснив, что их не существует. Человеку легче. Так как он родился, уже имея такие совершенно лишние, ненужные ему характерные свойства, как изначальные душа и совесть, то в последующие годы привыкает к ним настолько, что
просто плюет на них. Совесть, к примеру, уже не пытается руководить его действиями, оставляя напрасные старания как-нибудь повлиять на сознание, заставить защемить его сердце, а саму сущность обратить к свету. Уже не человека, именно сущность. Отнюдь не терзаемые голодом вампиры всегда являлись самыми жестокими, злобными, черствыми и злопамятными существами, а именно люди. Бездушные никогда не смогут причинить такую боль, как те, у кого душа есть. Вот она, злая шутка богов, судьбы, рока или того, кто виновен в том, что кое-кому просто нравится убивать, измельчать души в пыль и питаться страданиями. Убийцы, лжецы, коварные предатели, величайшие тираны - это люди, в большинстве своем, конечно.
        Поступками нынешний Черный Лорд многим походил на своих предшественников, не стараясь проявлять никаких излишеств, вроде благородства, чести и тому подобной ерунды, но была в нем некая особенность, не присущая некромантам былого. Он отличался от них новым, совершенно необычным осознанием. Осознанием того, как проще всего достигнуть своей цели, но что важнее - пониманием человеческой натуры и ее скрытых наклонностей и качеств. Он, словно ловкий бездельник-шут, собрал расклад идеально подходящих друг к дружке карт и выстроил из них свой карточный замок, по которому взобрался на самый верх. О, ему не было тяжело подчинить своей воле всех этих людей за века железного правления орденом. После того, что он видел, никто не сможет поспорить с тем, что люди - люди взрослые и прекрасно отдающие себе отчет в собственных действиях - готовы идти сколько угодно далеко, следуя указаниям авторитета. При почти полном отсутствии угроз, запугивания и насилия над их волей либо телом. Жестокие тираны прошлого не были слишком умны и не читали в людских душах, поэтому не могли понять очевидную истину: человек изначально
склонен к повиновению, человек склонен к насилию, человек всегда - без исключения - готов совместить в себе это. Причинение вреда другому у некоторых даже вызывает некоторое затаенное (или же открытое, что без разницы, в общем-то) злобное удовлетворение. Черный Лорд никогда не останавливал и не осуждал больные, противоестественные порывы своих подчиненных. Он прекрасно знал, что боль, этот душевный спазм, как одно из сильнейших чувств - могущественный источник силы для некроманта, того, кто пользуется ею, чтобы творить свою магию. Если же им нравится пытать - пусть; их души греют страдания - он позволит им все, что они только захотят, как щедрый отец, балующих своих детей; их глаза начинают сверкать ярче всякий раз, когда кто-то кричит под ножом, - что ж, он зажжет их взгляды еще сильнее.
        Многие заблуждаются, полагая, что Черный Лорд способен удержать в узде всех маньяков Умбрельштада лишь при помощи колдовского влияния, жестоких пыток и кар. Это в корне не соответствует истине. Поводки в руках Деккера Гордема были сотканы из поощрения самых зловещих устремлений подчиненных, окрашены в цвета вседозволенности и отсутствия границ и лишь в самую последнюю очередь приправлены щепоткой страха. Единственный раз, когда ему пришлось лично потратить свои силы на поддержание авторитета, - это был тот случай в лесу, когда он провел показательную казнь Коррина Белая Смерть. Все же остальное время его прислужники сами грызли друг друга: одни - защищая его интересы, вроде Арсена и Лоргара, другие - пытаясь подточить его власть, - это относится к интригану Сероглазу. Но при этом все они, словно обученные крысы, бежали по кованому железному лабиринту в нужную Черному Лорду сторону, а ему оставалось только показать им устеленный сыром путь да слегка подогреть стенки и пол их тюрьмы. О да! На то, чтобы осознать, что каждый из них взаперти, у его слуг ушло не менее двух веков. Еще бы, ведь это была
лучшая, искусно выстроенная тюрьма, где стены сжимают плотно, но при этом прутья клетки расставлены так широко, что узникам кажется: туда проникает достаточно свежего воздуха, да и небо видно превосходно.
        Все было предельно ясно, ни одна конструкция в его системе по управлению Орденом Тьмы не давала слабину, пока не случилось нечто. Это отмеченное различными странностями явление не могло не произойти со временем, и только теперь Деккер постепенно осознавал это. Все было очень просто. Как человеку приедается то, что он ест изо дня в день, так и причинение другим боли, убийства, пытки и насилие, которые раньше так грели душу, ныне вызывали лишь раздражение и усталость. Да, спустя два с половиной века они устали. И первым, кто устал, был именно он, Черный Лорд, источник чужих мучений.
        То, что когда-то грело изнутри и приносило ощущение того, что он жив, постепенно гасло. А когда-то ведь в голове и сердце Деккера Гордема бушевал пламенный вихрь! Те, кто утверждают, что месть иссушает душу, как и следовало полагать, ошибаются, ведь мало кто из них лично мстил по-настоящему, но при этом каждый своим долгом считает различные заумные разглагольствования. На самом же деле месть изживает себя, как старая дорога, постепенно переходящая в поле, - она заканчивается, утрачивает смысл. Поначалу он был глупцом, полагавшим, что месть и воздаяние - это справедливость. Короли, которых он уничтожал медленно и мучительно, думая, что они таким образом ответят за погибших братьев по ордену, семьи магистров орденов-предателей, которые он вырезал поколение за поколением, служа для них роком, черной тучей на горизонте, тенью за спиной... Вскоре он понял, что здесь нет ни капли справедливости, лишь удовлетворение, ну и прекрасный каменно-твердый смысл жизни в придачу. Мертвым братьям, тем, кто пал жертвой измены короля Инстрельда II и орденов из Высокого Трибунала, все это было не нужно. Они сами
поведали ему об этом в стране Смерти, когда он в своей слепой и глупой гордыне возомнил, что совершал все это не ради себя. Они корили его за содеянное или же напутствовали на новые злодеяния; каждый, в соответствии с остатками собственной истлевшей совести. Но в их безжизненных глазах не мелькало и тени понимания того, что он вернул их ордену, находившемуся на грани полного уничтожения, утраченное могущество и воздал по заслугам мерзавцам, виновным в их смерти. Им было уже все равно, этим покойникам: популярность братства Руки и Меча среди народа в их сознании смешалась с ужасом и отчаянием, которое несло ныне это название - они не видели разницы и не испытывали гордости. Они были столь же рады, что их убийцы и мучители отплатили за все, сколько могильные черви бывают рады новой порции протухшего мяса, не более - он знал это. Одна лишь его душа оставалась жива и жаждала праведной мести - не их. Но осознание этого странным образом прибавляло уверенности ему самому.
        Теперь все изменилось. Словно старик, выживший из ума и посреди улицы забывший, куда направлялся, Деккер подчас ловил себя на странной мысли: «Я не понимаю, зачем я все это делаю».
        Двухсотпятидесятилетний план мщения подходил к концу. Королевство в огне. Элагон пал, Истар разрушен, от Восточного Дайкана ничего не останется при следующем нашествии орды, а Гортен - в лапах мятежников. Ему даже заниматься столицей не пришлось - эти стервятники сами разорвут остатки льва-Ронстрада на куски.
        Но и он понес потери. Сотни некромантов не пережили войны. Канули во тьму, из которой и пришли. А какие были имена! Дрожало все королевство, люди при одном их упоминании начинали либо дружно бухаться в обморок, либо молиться Хранну, Синене и прочим призракам былого... Все пали... всех забрала смерть, которой они якобы служили... Лоргар Багровый, защищая его волю, был убит Дорианом Сумеречным. Анин Грешный распят на кресте инквизиторами. Дориан, истерзанный, но не сломленный, умерщвлен в плену. Коррин Белая Смерть пал - Деккер не знал, каким именно образом, но чувствовал, что его больше нет. Скоро придет черед и оставшихся Ступивших за край. Ревелиан, он же Джек-Неведомо-Кто, будет до конца защищать своего господина, Черного Патриарха, и погибнет от руки Сероглаза. Семайлин сгинет навеки, но при этом уйдет в небытие и Арсен Кровавое Веретено. Лестницы их судеб вели на одну площадку. Останется лишь Магнус... Черный Арлекин, лелеющий в мечтах любовь к своей женщине и наивно ожидающий мгновения долгожданного освобождения. Что ж, если он выполнит то, что должен, то пусть себе убирается, куда захочет,
если же нет - он, Деккер, жалеть этого лицемера и эгоиста не намерен. Потери... Хотя о каких потерях речь? Он-то жив, у него есть Крио, есть могущество, которое не отнять даже старику Тиану - пусть только попробует. По-настоящему больно только за Арсена. Брат вскоре погибнет, заплатив зловещую цену в своей последней подачке их общей мести. Он сделает то, ради чего они и пробили брешь в страну Смерти. И тогда он, Деккер Гордем, останется один... Бансрот подери, что-то не слишком все это, как выяснилось, и замечательно. В голове начали роиться странные мысли. Что же он тогда будет делать? Чем ему заняться? Может, разыскать ту ведьму, ради которой он когда-то вырезал себе сердце? Жива ли она еще? Помнит его? Любит по-прежнему? Захочет ли говорить с ним или попросту придется завоевать ее силой? Что ж, нужно будет задуматься обо всем этом после того, как он поставит финальный штрих на своем полотне...

* * *
        За своими мыслями Деккер и не заметил, как прилетел в город. Открывшееся ему зрелище было достойным щедрого описания.
        Из белой зимней картины вырисовывались зловещие виды разрушений. Стеной валил снег, холодные белые хлопья заметали покрывшиеся ледяной коркой лужи крови... Мороз принес и свою пользу: при такой стуже горожанам не грозила эпидемия из-за массового разложения сотен покойников. После осады прошло десять дней, но трупы мертвых врагов по-прежнему продолжали жечь. Дым от десятков огромных костров, разожженных на просеке вокруг сваленного во многих местах палисада, поднимался в вечернее небо черной тучей, исходящей вонью паленой плоти. И ветер нес ее над лесом на юг. Трупожоги были облачены в длинные черные плащи. Капюшоны и шарфы скрывали их лица - только так можно было уберечься от зловонной гари и пепла уже отгоревших костров.
        Там, где когда-то возвышались дома, прямо на развалинах, наспех были сделаны навесы из шкур и соломы; туда возвращались к сумеркам уставшие, изможденные горожане. Вместо каминов теперь разжигали костры, от поднимающейся к ночи метели отгораживались досками и растянутой тканью - так и грелись. Сейчас Истар походил на ставший на месте развалин огромный лагерь. По сути, так оно и было на самом деле.
        Огромный нетопырь опустился на деревянную крышу одного из уцелевших домов на окраине. Слезая со своего зверя, Деккер обратил внимание на то, чего раньше не замечал. Хотя как такое можно проглядеть?! Чудовищное тело, изогнувшись неподвижными чешуйчатыми кольцами, лежало посреди города. Перепончатые крылья мертвого монстра распластались по земле и были покрыты снегом, ряд шипов хребта вырывался из сугробов. Клыкастая пасть дракона была широко открыта и... подперта толстыми заточенными кольями. В ней кто-то умудрился разжечь костер. Что ж, чем это место хуже других, чтобы укрыться от снега и пронзительного ветра?
        - Лежи тихо, - приказал своему зверю Деккер.
        Нетопырь, что-то негромко прорычав, распростерся на крыше дома, разложив на скатах свои большие перепончатые крылья. Чудовище закрыло глаза и слилось с ночью, позволив снегу падать себе на спину.
        С взметнувшимся снежным порывом ветра Деккер перенесся на землю и, спрятав руки в широкие рукава черной мантии, пошел к центру города. Выломанные дощатые настилы улиц показывали места, где ступал громадный дракон. Пустота полуразваленных очагов с остатками кирпичных каминных труб свидетельствовала о том, что мертвое ныне чудовище было в сильной ярости, гневно размахивая во все стороны своим громадным хвостом. Иногда навстречу попадались люди. Они не смотрели на него и не смогли бы заметить, даже если бы захотели, - нужное заклятие надежно скрывало его от посторонних. Печально выли собаки в ночи, один раз Черный Лорд даже заметил волка, спокойно разгуливающего по пустынным улицам. Зверь почуял присутствие исчадия мрака и бросился прочь.
        Выживший при осаде города скот - коров, свиней и коз - согнали в центре Истара в общий загон, крытый навесами и обогреваемый по периметру большими кострами. Теперь уже не было различия, кому принадлежало когда-то то или иное животное: люди понимали, что при почти полном разрушении Города Без Лета с поголовным исчезновением множества семей как бедных хердов, так и богатых марлов не может идти даже и речи о каких-либо дележках с места побоища. Все осознавали, что теперь не каждый сам за себя, а коли ты протянешь руку помощи, то и тебе помогут. Только так можно было выжить в этих жестоких условиях и кажущихся безысходными обстоятельствах. Все жители Истара знали: лишь сообща они смогут пробиться через зиму, лишь вместе у них получится выстроить хотя бы подобие той, прежней, жизни, в которой они хоть иногда, но были счастливы. Теперь марлы и херды вместе грелись у общих костров, делили пищу и вносили абсолютно равноценный вклад в обустройство руин. Три четверти города было просто стерто с лица земли, а в сохранившихся домах, хлевах и трактирах поселили женщин, детей да раненых и немощных. Многие марлы
как опытные охотники, в чьих родах искусство отлова дикого зверя передавалось из поколения в поколение, с самого утра отправлялись в леса, куда вернулись их обитатели, стоило дракону сгинуть, а гоблинам - отступить в свои горы. Трудами ловчих кормились все выжившие. Херды же рубили деревья в Дерборроу и в спешном порядке отстраивали разрушенные дома - процесс продвигался медленно, но времени зевать и унывать не было. Ко всему воины герцога заковали в кандалы почти восемь сотен пленных гоблинов; при помощи хлыстов их также подключили к работе.
        Сразу же после осады Рене Тенор, потомок Рейнгвальда, повелел провести полнейшую перепись выживших. Вызвавшиеся писари день и ночь трудились, составляя списки и отмечая булавками с флажками дом за домом на большом плане Истара. Выводы были неутешительными: из прежних почти десяти тысяч горожан в живых осталось не более четырех тысяч. Да, гоблины потрудились на славу, да и дракон, смявший своим телом несколько центральных кварталов, заживо погреб под собой многих... И это уже не говоря о нещадном пожаре - очередной напасти во время «Падения Истара». Немало умерло и после бойни - от ран, лихорадки, обморожений; были и те, кто покончил с собой, не в силах вынести вида изуродованных тел своих близких.
        Покойных жителей, умащенных благовониями, сжигали на Огнях Алигенты - почетных кострах. Дым от праха гоблинов и людей смешался в небе над лесом. Город пропитался запахом смерти, как забытый на долгое время на столе пирог, что в какой-то момент начинает исходить вонью гнили и плесени, - Деккер всегда его чувствовал. Испарения и эманации, текущие через различные прорехи с того света, преследовали его так, будто он не заметил порчи и в первый миг просто откусил от этого протухшего блюда, разворошив червей, вскрыв тленные поры и взвив в воздух прелое зловоние. Волны чужой боли обдавали Черного Лорда, точно липким туманом; страдание и чувство обреченности тех, кто уже не может надеяться на завершение своих прижизненных дел, окутывали его, оседая на коже мерзкой поволокой, словно он с головой окунулся в бочку коровьего жира. С переходом на очередную ступень Трансформы лича, когда он зажег звезду в Элагоне, все это только усилилось.
        Ну и, конечно же, он видел мертвых. Кругом были тени тех, кто отдал душу. Они составляли собой некую общую массу, походившую на толпу, но при этом каждый здесь был будто сам по себе и не имел ничего общего с остальными. Бредущие ему навстречу или идущие следом, мыкающиеся без покоя серые туманные фигуры, снующие в снегопаде и не знающие, куда им податься. Это не были души - души уже перекочевали через Арку, это были лишь отголоски, эхо тех людей, что некогда еще могли ощущать холод снега, дуновение ветра и жар огня в очаге. Здесь их были сотни, тысячи, как в праздник на главной площади Гортена. Люди, гоблины и... какая встреча!
        - Рад тебе, брат. А я ведь как раз о тебе думал... - прошептал Деккер, разглядывая колдовским взором знакомую фигуру.
        Длинные белые волосы, мертвенное лицо, которое при жизни было очень красивым, а ныне напоминало выцветшую полустертую гравюру.
        То, что осталось от Коррина Белая Смерть, пыталось что-то сказать, оно тщетно поднимало руки, пытаясь привлечь внимание Деккера Гордема. Тень показывала что-то при помощи пальцев: это очень напоминало паука, но, быть может, у мертвеца просто болели руки. Некая призрачная боль, до сих пор терзающая самого призрака...
        - Прости, я не понимаю тебя... - Деккер отвернулся и прошел мимо.
        Тень Коррина исчезла в метели.
        Нечто необычное привлекло внимание некроманта. На большой площади собралось множество... нет, не призраков, - живых людей. Все они пришли сюда, чтобы поглядеть на невиданное зрелище. Волнение и ожидание повисли в воздухе... Снежинки таяли на теплом пару, вырывающемся из сотен легких. Толпа окружила центр площади, где мельтешили люди в темно-зеленых плащах с меховой подкладкой и высоких остроконечных шляпах. Это были маги школы Повелителей Живой Природы - Истар, прячущийся в сердце лесов, был их вотчиной.
        Вскоре Деккер увидел то, чего так ждали горожане. Само по себе, без помощи каких-либо видимых приспособлений, блоков и канатов, поднималось огромное дерево. Сосна встала вертикально, словно мачта корабля, под громоподобные радостные крики горожан. Маги призвали к тишине, и площадь вновь погрузилась в молчание.
        Сбросив на землю теплые меховые перчатки, волшебники окружили дерево и прижались к нему спинами. И в тот миг, как ладони их коснулись коры, от рук чародеев, рассеивая ночь, поднялось зеленоватое свечение. В следующее мгновение сосна ожила и заскрипела. Жители Истара, не сговариваясь, начали молиться Алигенте. Дерево зашевелилось; кора, точно кожа дракона при линьке, стала сползать, обнажая белую плоть. Ветви задвигались, а ствол начал на глазах изменяться так, словно кто-то невидимый одновременно рубил его сотнями топоров и тесал десятками рубанков. Постепенно сосна утрачивала прежние очертания, приобретая вид высокой женщины: сперва появилась талия, затем начали вырисовываться плечи и голова... За пролетающие быстрее снежинок мгновения посреди Истара свое извечное и законное место вновь возвращал себе образ богини-покровительницы здешних мест и основательницы традиций. Алигента, богиня охоты, вновь поднимала свой лук...
        Деккеру всегда было плевать на чужие предрассудки, кроме тех случаев, когда он мог настроить их против их хозяев. И в богов он никогда не верил - знал, что они есть, знал и то, что, невзирая на высокоморальные сказки, в правдивости которых убеждают темный народ церковники, высшие силы никогда не накажут его за грехи, даже не станут препоной для его злодеяний, а все остальное его не заботило.
        Оставив толпу радоваться возвращению деревянного идола, Черный Лорд продолжил свой путь через разрушенный Истар. Чем дальше он отходил от главной площади, тем тише становилось кругом. Временами вою метели вторили волки, обосновавшиеся в городе - и как только горожане их терпят и не боятся? Странно все это... но, похоже, и серые хищники нынче не нападают на людей. У одного костра Деккер увидел пожилого воина и сидящего подле громадного зверя - старик отрезал сочный кусок от поджарившейся оленьей ноги и отдал его, словно какому-нибудь псу, волку. Невиданно...
        Мимо, едва не сбив незримого Черного Лорда с ног, пронеслось несколько человек, кутающихся в плащи. В руках их были топоры и ведра с водой. Вскоре Деккер узнал, куда они торопятся: прямо посреди улицы лежало огромное мертвое тело тролля. Никаким лошадям было не под силу вытащить его из города, к большим кострам, но хитроумные горожане и не думали его куда-то тянуть. Целиком, по крайней мере. У распростертого гиганта уже не было одной ноги по колено, а другой - по самую середину бедра. Люди обливали его водой, чтобы тот как следует обледенел, а когда части тела мертвеца промерзали насквозь, - разрубали их топорами.
        Деккер зашагал дальше и вскоре нашел то, что искал...
        Дом, показавшийся впереди, был огромным бревенчатым сооружением с крытой соломой крышей. Из трубы очага шел плотный дым - приготовление к ужину шло полным ходом. К дому прислонилось несколько пристроек поменьше: сарайчики, хлева, конюшня, оружейная. Окон там не было. Да они, впрочем, Деккеру и не требовались.
        Некромант остановился напротив двери. Шумные голоса за ветхими стенами, которые не выдержали бы и одного катапультного ядра, свидетельствовали о многолюдстве. И действительно, сегодня в доме собралось множество рыцарей, сам старый герцог Рене Тенор, его дочь Беатрис, королева Ронстрада, и маленький королевич Ричард, ее сын. Здесь было много людей, способных обнажить оружие. Много людей, главной целью в жизни которых было отправить его, мерзкое и проклятое порождение мрака, еще глубже во тьму праведным ударом меча или меткой стрелой.
        - Иди ко мне... - прошептал Черный Лорд, скрестив руки на груди. - Иди ко мне...
        Голоса не затихали. Напротив, кто-то глубоким сильным голосом завел песню, подыгрывая себе игрой на звонкой лютне. Скальд описывал давешнюю битву, но подробности очередной массовой жертвы Карнусу Черного Лорда не занимали.
        Он звал того, за кем прилетел сюда в такой снегопад, преодолев сотни миль. И без него он нипочем не уйдет. Деккер закричал, но никто не слышал его голоса, кроме лишь того, к кому он был обращен. Для всех же остальных это был не более чем вой снежного ветра на улице.
        Дверь герцогского дома открылась. На пороге в полосе пара и света, льющейся в холодную ночь, стоял маленький мальчик в богатой котте вишневого цвета на меху и шапке с фазаньими перьями. Он осторожно затворил дверь за собой и, совсем не боясь, вплотную подошел к высокой фигуре в черной мантии.
        - Вы кто? - с любопытством оглядывая незнакомца, спросил ребенок.
        Черный Лорд закончил нашептывать и пристально взглянул на мальчишку. Как он и полагал, наследник трона Ронстрада был разнеженным, холеным и пухлым поросенком, розовощеким и с носом, походящим на свиной пятачок. Глаза его были круглы и будто бы пытались вылезти на лоб - должно быть, от непомерной глупости или слащавой наивности. Всем своим видом королевич напоминал дорогое восточное кушанье, вроде рахат-лукума или вздутого зефира, - того и гляди, сейчас растечется, или на него вдруг усядется большая муха. Руки Деккера едва заметно вздрогнули - они сами хотели сжаться на горле этого мерзкого потомка проклятого рода. Но нет... Черный Лорд успокоился: в этот момент он представил, как замечательно будет смотреться самый младший из Лоранов, наткнутый на высокий шпиль одной из башен Умбрельштада. Такому флюгеру позавидовал бы любой - не у каждого над домом на ветру раскачивается наследник трона. А для этого нужно немного потерпеть...
        - Некогда я был славным рыцарем, мой принц.
        - Я тоже - рыцарь! - горделиво похвастался ребенок, выпятив подбородок - ну точь-в-точь батюшка, дед, прадед и, конечно же, прапрадед, злобный выродок Инстрельд II.
        - Я в этом уверен, маленький Ричард, - отечески улыбнулся Деккер. - Какой же из твоих орденов самый любимый? Ты ведь знаешь, что такое ордена? Каждый рыцарь должен быть в ордене.
        Это была ложь - не каждый, но Черный Лорд был просто обязан умаслить этого глупого ребенка, и, чего скрывать, подобная игра доставляла ему истинное удовольствие. Забрать мальчишку силой было бы слишком... просто, унизительно и дешево. Что же касается предпочтений королевской семьи, то Деккер Гордем всегда считал, что они импонируют Златоокому Льву или же Священному Пламени, но ответ ребенка заставил его сильно удивиться.
        - Орден Руки и Меча, - сказал королевич Ричард.
        - Вот как! Почему же? - хмуро спросил Деккер, словно ему только что нанесли небывалое оскорбление, отвесив унизительную затрещину. Подобного он уж точно не ожидал.
        - Я хочу быть таким же сильным, как сэр Мур Лоргайн, таким же храбрым, как сэр Арсен Маклинг, таким же благородным, как сэр Деккер Гордем...
        - С чего ты взял, ребенок, что они были именно такими? - взгляд черных глаз некроманта блуждал по снегу под ногами.
        Все пошло как-то не так. Мальчишка начал говорить вещи, которые ему говорить совсем не следовало. Деккер на миг даже подумал, что кто-то его решил разыграть. Это было просто невозможно, но чего только нельзя ожидать от мерзавца Черного Арлекина. Черный Лорд огляделся, выискивая в снегопаде силуэт притаившегося Сероглаза. Но его там не было. Тогда на ум пришла лишь одна догадка: судя по всему, истории об ордене Руки и Меча, поведанные юному принцу, обрывались перед его падением во тьму.
        - Тиан мне рассказывал...
        - Ах, Тиан, - облегченно вздохнул Черный Лорд, - тогда понятно. Ты, выходит, не знаешь, кто я такой?
        - Нет, - честно ответил Ричард.
        - Меня когда-то звали сэр Деккер Гордем, - признался Черный Лорд. - И я здесь ради тебя.
        - Ух ты! - аж подскочил ребенок. - Мама обещала мне к празднику какой-то особенный подарок, но я думал, это будет еще один конь! Никто мне не говорил, что я получу настоящего рыцаря из сказок! Вы же расскажете мне о своих подвигах? Ну, пожалуйста! Пожалуйста!
        - Как пожелаешь, маленький королевич.
        Дверь на миг распахнулась, выплеснув с собой звуки пиршества, потом вновь захлопнулась - кто-то вышел на улицу следом за ребенком. Бансрот!
        Человек, оказавшийся на пороге, вздрогнул и мотнул головой. Все было в порядке... здесь все в порядке. Мальчик просто гуляет, рядом с ним нет высокой черной фигуры, он просто гуляет возле дома, набитого десятками сильнейших рыцарей королевства. Он лепит снежки и радуется снегу. Ничего особенного не происходит. Он просто гуляет. Нет никакой черной фигуры. Нахмуренное лицо человека смягчилось. И действительно, нет никакой фигуры - это просто тень большого дерева, растущего в саду герцога Тенора. Его высочество просто играет в снегу.
        Черный Лорд как следует рассмотрел незваного гостя. Это был молодой, даже двадцати нет, парень, на ходу натягивающий на плечи длинный плащ; меч и кинжал покоились в ножнах ременной перевязи. Длинные русые волосы рассыпаoлись, сдуваемые холодным ветром со светлого лица. Пепел и Тьма!!! Это же просто невероятно! Знакомые черты! Такой удачи просто не бывает! У парня было идеальной формы овальное лицо с прямым тонким носом, широкими детскими губами и гордыми дугами бровей над карими глазами. Миттернейл! В этом не могло быть сомнений. Совершеннейшая копия Кейлана в молодости. Та же прямая, как жердь, фигура, тот же настороженный взгляд. Только шлема со львом не хватает.
        - Ну, вот и все, - прошептал Деккер и вскинул руки перед собой.
        Некромант подул на раскрытые ладони, и с них сорвался горячий поток воздуха, плавящий снежинки и походящий на черный дым от костра. В тот же миг Миттернейл застыл посреди двора, так и не поняв, что с ним произошло. Разглядеть в снегопаде врага своего рода он ни за что бы не сумел. Маленький Ричард застыл, сонно закрыв глаза, благоразумно усыпленный Деккером.
        Черный Лорд медленно-медленно подошел к рыцарю - тот даже не заметил, так и стоял, рассеянно глядя на королевича. Крепкое заклятие не позволяло ему совершить ни одного движения; ни одной мысли не могло родиться в его голове.
        - Вот и все, - прошептал в самое ухо Лютеру Миттернейлу Черный Лорд, и рыцарь испытал ощущение, будто он уткнулся лицом в ледяную воду зимнего озера. - Ты мой..
        не будет больше никаких заклятий на этот раз. Ты умрешь от простой стали. Как и твои предки: твой прапрадед Кейлан - от гвоздей, приколачиваемых к кресту, твой прадед - от стрелы Черного Лучника, твой дед - от кинжала Белой Смерти, твой отец. . от стальных клыков собственной совести. Но каждый раз именно я убивал одного из вас. И пусть всегда ребенок каким-то чудесным способом спасался, я умел ждать, ведь знал: придет час, и следующий Миттернейл не уйдет от своей судьбы. Ты можешь благодарить за то, что прожил так долго, Кейлана и его предсмертное благословение потомкам, данное с креста, - именно он и поставил этот котел на огонь, как выражаются ведьмы. Но, несмотря ни на что, задолго до этого он обрек своих потомков на страшную гибель и еще более мучительное посмертие, поставив свою подпись вслед за королевской на «Указе Обречения», где орден Руки и Меча, оклеветанный и загнанный, приговаривался к мукам и бесчестной гибели. Ты спросишь, зачем я говорю тебе все это, рыцарь? Просто я хочу, чтобы ты знал перед смертью, что твои героические предки были не просто мерзавцами, а предателями и
изменниками, каких не видел свет. Убийцами и душегубами. Я хочу, чтобы ты знал это и унес свое знание с собой к богу смерти. Ты - последний Миттернейл, ты - последний из рода предателя. Ты молод, красив, пока еще не совершил ничего, что бы противоречило понятиям чести и рыцарства, поэтому за тебя мне будет тяжелее всего отчитываться перед своей совестью, но я справлюсь, уверяю тебя.
        Кинжал вонзился в грудь. С ударом к рыцарю вернулась возможность двигаться и понимать происходящее, но было уже поздно. Он задыхался, лежа на земле, над ним застыл Черный Лорд, на бледном лице которого не отражалось ровным счетом ни одного чувства. Наконец Лютер увидел его. Вот и настал тот час, о котором говорил ему отец. Проклятие их рода, тот, кто преследует их всю жизнь не только от колыбели и до могилы, но и дальше. И... он оказался простым человеком. Длиннющие черные волосы трепетали на холодном истарском ветру, а падающий снег даже и не подумал позволить себе такую наглость, как присесть на плечи воплощенной смерти, и облетал его стороной.
        Руки не слушались, не хватало сил, чтобы дотянуться до раны, он не мог даже захрипеть. Текла кровь, впитываясь в плащ и капая на снег, с каждым вздохом сознание мутнело, заливаясь серой туманной пеленой.
        - Я рад завершить наконец один из своих темных обетов, - мрачно сказал Черный Лорд. На его лице не было даже намека на радость. - Надеюсь, ты еще не успел наделать детей, Миттернейл?
        - Сэр... - еле слышно прошептал Лютер, но Деккер отчетливо его услышал. - Сэр Гордем... - в его молодых темнеющих глазах не было ничего, кроме тоски. - Простите нас... за все, простите нас за все... - Губы перестали шептать, глаза закрылись, он потерял сознание, и его жизнь начала медленно утекать сквозь брешь, пробитую кинжалом Деккера, печально известным под именем Клинок Черной Розы.
        - Ты прощен, Миттернейл, - тихо ответил Деккер и отвернулся. В груди что-то начало болеть...
        Да что это с ним? Некромант выругался, не ожидая от себя подобной слабости. Что это с ним такое?
        Черный Лорд передернулся от отвращения к самому себе и попытался упорядочить мысли. Повернулся к мальчишке. Тот так и стоял, завороженно наблюдая за происходящим. Конечно же, он ничего не понял - в его сознании из дома никто и не выходил, а распростертого окровавленного тела на снегу не было.
        Черноволосый мужчина подошел к нему, и в тот же миг наваждение спало - мальчик дернул головой.
        - Пошли со мной. - Деккер грубо взял ребенка за руку и повел прочь от дома его деда.
        Они шли по разрушенным улицам Города Без Лета, где люди ютились в развалинах своих домов, где ночь была белой от снега, а волки сидели бок о бок с охотниками.
        - Ты когда-нибудь летал по воздуху, маленький королевич? - Черный Лорд вел Ричарда по разбитой улице к тому дому, где ждал своего хозяина гигантский нетопырь.
        - Не-а, - засопел тот. - Мамочка никогда не позволяла. Она говорила, что это очень опасно, а отец... Однажды благородный сэр Аэрт, магистр славного ордена Серебряных Крыльев, предлагал мне полетать на чудесном белом грифоне, но отец...
        - Как я тебя понимаю, - с усмешкой кивнул Деккер. - Они всегда учат детей жизни, сами не понимая, что для них лучше. Но меня ты можешь просить обо всем, чего захочешь. Я ведь твой подарок на день рождения, ты не забыл? Хочешь, например, полетать по небу? - Черные глаза некроманта хитро сощурились.
        Секундной слабости с Миттернейлом уже как будто и не было никогда - вернулась изворотливость, вернулась злоба, вернулась жажда убийств и крови.
        Нетопырь, раскрыв огромные крылья, слетел на землю с крыши и опустился рядом со своим господином.
        - Ух ты! - восторгу ребенка не было предела. - Летучая мышка!
        Крио возмущенно рыкнул, когда королевич бросился к нему и попытался обнять за широкую шею. Двухфутовые клыки чудовища были в опасной близости от лица мальчика. Всем своим существом чудовище чувствовало, как кровь пульсирует в человечке, бьется, молодая и вкусная, заправляя здоровое нежное тело силой и энергией. Вампирским зрением нетопырь видел вовсе не фигуру ребенка, а паутину вен, артерию. .
        - Не смей! - одернул зверя хозяин. - Не смей, или сам пойдешь на обед, и я нанизаю тебя на серебряную вилку.
        Судя по всему, такая перспектива вампира не сильно прельщала. Тем более он был и не слишком-то голоден: хозяин в последнее время заимел обыкновение кормить его ронстрадскими крестьянами, которые попадались им на пути от Умбрельштада до Истара. Около десятка жен не досчитались своих мужей, также под клыки чудовища был пущен какой-то не слишком расторопный странствующий рыцарь... Так что пропитания у него хватало.
        - Залезай. - Черный Лорд подсадил ребенка, сам взобрался позади него. - Держись крепче за шерсть. Кстати, «летучую мышку» зовут Крио.
        - Привет, Крио, а я Ричард... сэр Ричард, - поправился мальчик.
        - Мне нравится, что ты сам себя посвятил, - похвалил нехороший поступок Деккер.
        - А куда мы полетим? - спросил королевич, поворачивая голову к своему новому другу.
        - А ты как думаешь, малыш? Неужели не знаешь? - улыбнулся ему Черный Лорд.
        Когда ребенок отвернулся погладить по жесткой сиреневатой шерсти «летучую мышку», в глазах Деккера Гордема пробежали злые огоньки. Этот его взгляд был хорошо известен - взгляд цвета окровавленной стали, никогда не сулящий ничего хорошего.
        - Не-а, - беззастенчиво ответил мальчик.
        - Мы полетим в славную Цитадель ордена Руки и Меча, замок Умбрельштад.
        - Правда?! - не поверил своим ушам обрадованный королевич.
        - Совершеннейшая, - подтвердил некромант. - Я познакомлю тебя с самим великим магистром сэром Муром Лоргайном.
        - Только я недолго, хорошо? - засомневался было ребенок, словно почувствовав что-то неладное в голосе черноволосого мужчины. - Мамочка будет волноваться...
        - Конечно-конечно, - заверил принца Деккер, а губы его растеклись в злобной, коварной улыбке. - Не позволим мамочке волноваться...

* * *
        Скальд закончил балладу. Светлый герцог Рене Тенор наливал себе уже, должно быть, седьмую чашу верескового меда.
        - Сэры и леди! - Он встал на ноги и был тверд, как и прежде, как и всегда. - А теперь поднимем же кубки в честь молодого паладина, чья храбрость достойна быть занесенной в рыцарские хроники королевства, как героическая! Чья доблесть вырвала из лап мерзких мятежников мою дочь Беатрис, королеву Ронстрадскую! И спасла от гибели моего внука! Поднимем кубки в честь сэра Лютера Миттернейла! Достойного наследника достойного рода!
        Все подняли кубки, но почему-то не сразу заметили, что сам виновник поздравления отсутствует за столом.
        - Эй, рыцарь, - воскликнул какой-то старый марл. - Пьем в вашу честь!
        Никакого ответа.
        - Глинервин, - обратился к своему личному слуге герцог, - поищи-ка сэра Миттернейла.
        Слуга поклонился господину и, пробираясь через толпу благородных марлов, поспешил к выходу.
        Его не было всего лишь несколько секунд.
        - Сюда! Скорее! - раздался истошный вопль со двора. - Ваша светлость!
        Все тут же повскакивали со своих мест и бросились на улицу, под снег.
        Во дворе лежал человек. Бездыханное тело было припорошено снегом, молодое бледное лицо посинело.
        - Сэр Миттернейл... - герцог бухнулся на колени перед рыцарем. Подложил ладонь ему под затылок: тело просто окоченело от мороза.
        - Глядите! - кто-то заметил торчащий из груди рыцаря кинжал. Гравировка на вороненой рукояти изображала красивый резной цветок с шипованным стеблем.
        - Клинок Черной Розы, - отшатнулись люди. - Оружие Деккера...
        Снег все падал, но горячая кровь, вытекающая из раны, и не думала замерзать. Лицо убитого рыцаря было таким спокойным, будто он исполнил в своей жизни все, что должен был, и получил все, о чем мог только пожелать. На губах мертвеца застыла легкая улыбка, а в глазах окружающих - слезы.
        - Парень, ну что тебе понадобилось-то во дворе? - сжал зубы от негодования герцог.
        - Мой друг... - безутешно заплакала королева, опустившись подле тела. - Мой друг и защитник...
        - Расступитесь, - приказал герцог, поднимая на руки тело рыцаря. Отсутствие правой кисти, которой он лишился во время осады, не помешало могучему воину это сделать. - В дом...
        Но лорд Тенор не сделал и пары шагов. Путь ему преградил высокий вампир с длинными черными волосами и голубыми глазами, немного светящимися в ночи. Вампир с нескрываемым вожделением смотрел на тело сэра Миттернейла, не в силах оторвать взгляда от обилия крови, впитывающейся в одежду и капающей на снег.
        На лице герцога появились отвращение и злоба.
        - И не думай об этом, мерзкая тварь, - прорычал Рене Тенор, прожигая вампира яростным взглядом.
        - Ты ничего не понял, человек, - шелестящим голосом ответил неживой. - Отдай мне его... - Он попытался было отнять бездыханное тело у герцога, но взбесившийся лорд пнул вампира ногой.
        Нежить отпрыгнула на несколько шагов.
        - Не дам осквернить его тело... - оскалился не хуже какого-нибудь оборотня лорд Тенор.
        - Я могу его вернуть... - словно и не обратил внимания на пинок вампир - голос его был по-прежнему спокоен. - Он не отошел еще по дороге, выложенной черным кирпичом, в страну теней.
        - Что ты несешь? - герцог ничему уже не верил, ничего не понимал.
        - Удар был нанесен совсем недавно, за несколько секунд до того, как твой слуга его нашел, - ответил вампир. - Я могу вернуть его... он еще жив, но уже на грани...
        - Ты хочешь обратить его? - догадался старый лорд.
        - Вернуть к жизни, - оскалился носферату, отчего его прекрасное лицо превратилось в злобный лик зверя. - Дай мне его.
        - Нет, - отрезал старик Тенор. - Ты не получишь его, упырь.
        Люди кругом стояли, не зная, что поделать. Всего несколько минут назад они сидели за пиршественным столом, где светлый герцог лично воздавал почести геройски сражавшемуся в битве за Истар вампиру, а теперь он готов собственноручно вонзить кол ему в сердце.
        - А давай, старик, спросим ее. - Неживой указал на королеву, которая так и сидела на снегу, закрыв лицо ладонями.
        Ей было все равно, что подумают рыцари, ей было все равно, что подумают дворяне-марлы. Такого хорошего и дорогого ее сердцу человека не стало. Того, кто ничего не просил, но при этом готов был отдать за нее жизнь, причем не только в выспренних рыцарских клятвах и обетах, а на деле... Его больше нет. Молодого, красивого, благородного, храброго, бесстрашного рыцаря с обесславленным родом. Он ведь возлагал такие надежды вернуть уважение людей к имени Миттернейлов. И он этого так уже никогда и не сделает. Рода Миттернейлов больше не будет...
        Она не слушала разговор отца и вампира. Для нее было ясно одно: он мертв, мертв один из последних защитников трона. Едва ли не последний из истинно верных, ее друг...
        - Спросите у нее, - повторил вампир, резко поднимая королеву Ронстрада на ноги, не заботясь об этикете или учтивости. - Вы хотите, чтобы он жил? - Невзирая на гневный шорох, прошедший за спиной, он встряхнул ее как следует за плечи.
        - Что? - Она не сразу поняла. - Да. Конечно! - Слезы текли из ее глаз.
        Вампир отпустил ее и подошел к герцогу.
        - Дайте мне его.
        - Что его ждет, граф Д’Антрева? - покосившись на неживого, спросил старый лорд.
        - Потом все вопросы! Из него и так уже почти ушла жизнь. Еще несколько мгновений и...
        Граф-вампир просто забрал безвольное тело из рук лорда Тенора и опустил его на снег. В следующий миг он вонзил клыки в обнаженную, посиневшую от мороза шею рыцаря. Окружающие ахнули, многие рыцари не удержались и выхватили мечи из ножен, королева просто упала в обморок, обмякнув в заботливых руках слуги Глинервина. Поцелуй смерти продолжался какую-то долю секунды: высасывать кровь Илеас как раз и не собирался, требовалось лишь запустить вампирский яд в кровь «жертвы», чтобы обратить ее. После этого длинными, острыми клыками он вскрыл себе запястье и подставил сухой рот Миттернейла под струю собственной крови. Люди не могли скрыть отвращения. Некоторые зашатались: им стало дурно. Жертва уже была заражена ядом, но, чтобы она не умерла, требовалось насытить ее самой могущественной кровью из всех существующих - кровью вампира.
        Спустя несколько секунд грудь распростертого рыцаря поднялась, из окровавленных губ вырвался вздох.
        - Что его ждет? - только и смог спросить герцог.
        - Ну... он больше не увидит солнца, - спокойно ответил граф Д’Антрева. - Никогда. Остальное предсказать трудно. Это зависит уже непосредственно от обращенного.
        Королева пришла в себя и бросилась к открывшему глаза рыцарю. Рядом с ней над сэром Миттернейлом склонился и лорд Тенор.
        - Это был... - прохрипел Лютер Миттернейл, - это был Черный Лорд.
        - Я знаю, - попытался успокоить его герцог. - Клинок Черной Розы...
        - Он забрал... он забрал королевича.
        Все так и застыли там, где стояли. Никто не смог сразу осознать, что именно только что сказал рыцарь. Лишь полный боли и муки крик королевы утонул в ночном небе.
        Глава 7
        Выдать своих, или Веретено
        Был честен ты, беден, и горя не знал,
        Но сердце пленил яркий золота блеск.
        Другу ошейник железный продал.
        Да будешь ты проклят, предатель, навек!
        Продал не за так, но все золото - тлен,
        Попробуй за Арку забрать этот дар...
        Ты сделал свой выбор - неравный размен.
        Ведь боги не любят того, кто предал.
        «Предатель».
        Печальная баллада. Неизвестный автор

10 сентября 652 года. За день до посещения королем Сар-Итиада. В нескольких милях по западному тракту от Гортена. Гортенский лес. Поместье герцога Валора
        Волшебник в черном плаще с неподдельной тоской на лице выслушивал жалобы и похвальбы своего собеседника:
        - - ...Все мешало нашему плану! Чудесный конь, который был специально заклят, чтобы сбросить короля и затоптать, только он вздумает сесть на него, пропал! Из моих личных конюшен пропал! Полумрака похитить! Совсем совесть потеряли! - Обладатель властного голоса не на шутку разъярился.
        Это был высокий человек с гордой, прямой осанкой и серыми, похожими на выцветший пепел, вьющимися волосами до самых плеч.
        Возмущенным до глубины души вельможей являлся не кто иной, как герцог Валор Хианский, человек крупных пропорций и жесткого нрава. Добавим также, что пресветлый герцог слыл человеком храбрым и, кроме того, обладал крепким телом и был довольно широк в плечах. При всех своих заботах о земле и народе он никогда не упускал случая принять участие во всех мало-мальски значимых рыцарских турнирах, проводимых в королевстве, что в его преклонном возрасте делать было совершенно необязательно, да и, что там говорить, весьма небезопасно. А его исполненный степенной мудрости взгляд и величественная манера вести беседу с чувством и расстановкой способны были поставить в тупик почти любого оппонента. Многие представители знати с завистью и восхищением взирали на герцога. Казалось: вот он, настоящий король, а не тот, что сейчас восседает на троне.
        Своей манерой одеваться - всегда тонко и со вкусом, а также суровым и мужественным обликом Уильям Валор прямо-таки являл собой воплощение чести, благородства и доблести, черт, присущих, по мнению сладкоголосых придворных менестрелей, лучшей части ронстрадского двора. Большинству людей трудно было бы даже представить, что под подобной героической личиной скрывается человек мелкий, мстительный и подлый, способный ради своих корыстных целей на самый низкий поступок, но его сегодняшний собеседник был слишком опытен и хитер для подобного самообмана, к тому же он чересчур хорошо представлял, с кем имеет дело.
        - Этого королевского волшебника ищут, милорд, - усмехнулся Танкред Бремер. - Но я вынужден признать, что обставлено все было красиво и ловко. И казнь, и послание, и похищение коня. Тайная стража Прево сработала лучше, чем можно было ожидать. Как о полумраке вызнали-то? Как догадались подослать своего агента, прикинувшегося магом и королевским посланцем? Как пришло в голову реквизировать коня?
        - Меня окружают шпионы и предатели! Друг мой, Огненный Змей, только тебе я могу полностью доверять. Ведь если бы не ты, о подобном сборе страшно было бы просто помыслить. Но теперь все изменится. Сеньор Прево надежно припрятан, его ищейки не будут больше дышать мне в спину, а Ронстрад наконец увидит настоящего правителя. Правителя, который не только вышвырнет Деккера за границы, но и утопит его в прахе собственной нежити. Орки последуют за ним, мы сбросим их всех в море, откуда они века назад и приплыли, а лорды пусть себе воображают, что они принимают какие-то решения, что-то там делают, рассчитывая на часть добычи. Глупцы. Пусть думают до поры, что я охотничья собака, которая делится с остальными плотью загнанного вепря. Очень скоро они поймут, что я - волк, который ни с кем ничего делить не станет.
        - Ни с кем? - ядовито улыбнулся Танкред.
        - Почти, мой дорогой друг, почти. Ты можешь забирать себе весь восток. К чему он мне? Не люблю восточного ветра и ваших степей. Нет, это не для меня. Я люблю милые глазу зеленые равнины и тенистые леса. - Увидев задумчивое кивание Огненного Змея, герцог сказал: - Значит, договорились, - и подал своему сообщнику руку для вассального поцелуя.
        - Именно. - Скривившись, волшебник коснулся губами перстня с большим алмазом.
        - Он прибыл и готов встретиться с тобой, Танкред, - сказал герцог. - Как только вы обсудите свои дела, я жду тебя в большом зале, друг мой. Наши, наверное, уже все собрались.
        Уильям Валор вышел из комнаты, а спустя несколько секунд из потайного хода, находящегося за книжным шкафом, показался человек с фонарем в руке.
        Волшебник уселся в одно из кресел и вздохнул с облегчением, словно до последнего момента боялся, что тот не придет.
        - Ну, здравствуй, мой старый-престарый друг, - сказал Танкред Огненный Змей.
        - Совсем не изменился, - ответил высокий мужчина в простом черном камзоле с высоким воротником и того же цвета штанах, заправленных в остроносые сапоги. В руке он держал полу тяжелого черного плаща, наброшенного на левое плечо. Из всего его мрачного облика выделялась лишь золотая цепь, покоящаяся на груди поверх камзола. У этой цепи были выгнутые звенья, и она была единственным, на чем можно было задержать взгляд.
        - А ты очень изменился, Рин. Постарел, что ли? - Волшебник с улыбкой налил себе в бокал из графина темно-красного вина. К слову сказать, это был «Сархидский шип розы», по мнению барона, лучший сорт в Ронстраде. В зависимости от года выдержки вкус его мог быть как нежным, словно опавшие розовые лепестки, так и горьким, словно укол острого шипа.
        - Скажи-ка, Тан, а твоего отсутствия не заметят в Теале? - спросил человек в черном плаще. - Как и отсутствия всех этих болванов в их родовых замках, не исключая самого среди них важного и распираемого от гордости - нашего светлого герцога?
        - А что мне, даже если заметят? - ответил Танкред. - Семья думает, что я в башне: бывает, я оттуда не выхожу неделями. Очень удобно, знаешь ли, для того, чтобы без помех обделывать разные дела.
        - Как дражайшая супруга? - Собеседник мага ехидно улыбнулся. - Не докучает вопросами?
        - После нашей с тобой помощи - нет, Рейне Анекто, - опасно сузил глаза Танкред. - Она все больше начинает походить на моего драгоценного батюшку.
        - Печально, но такова расплата за вечную молодость. - Ночной Король кивнул. - Но вернемся к насущным вопросам. До меня дошли слухи, что ты собираешься помогать этим беспросветным тупицам и алчным старикам... как это называется... в их заговоре.
        - Слухи? - прищурился Танкред. - Каким это образом, если все проводилось в строжайшей секретности?
        - Оставим это, - отрезал Ночной Король. - Я знаю о твоей беде, мой старый друг. Тебе очень мешает король Ронстрада.
        Огненный Змей кивнул.
        - Можешь быть спокоен, - продолжал Ночной Король, - наш уговор в силе. Он не выберется из моих гостевых покоев, как я и обещал - страшно сказать, как удачно все сложилось для тебя и твоих заговорщиков, вот только...
        - Что «только»? - нахмурился волшебник.
        - Ты ведь помнишь о той услуге, которую, в свою очередь, должен оказать мне, Тан? - Ночной Король делано задумчиво поглаживал свою бороду.
        По его слегка дрожащим пальцам Огненный Змей превосходно догадался, что этот безжалостный и опасный человек на самом деле весьма волнуется.
        - Да, женщина будет твоей, Рин, - подтвердил барон.
        - Но не ребенок, - жестоко уточнил Рейне Анекто. - Ребенок мне совсем не нужен.
        - Он умрет первым, - скрипнул зубами Танкред. - Нам не нужен законный наследник трона, ты ведь меня понимаешь, Рейне?
        Ночной Король задумчиво глядел на очень дорогой, но некрасивый ковер, лежащий на полу комнаты второго этажа дома герцога Хианского. Уже совсем скоро... совсем скоро она будет его. А Танкред окажется прав... как обычно. Пришло время, час отмщения пробил. Минуло уже много лет с тех пор, как люди Рейне пытались в очередной раз покончить с королем. Покончить не для того, чтобы Ночной Король завладел Ронстрадом, даже не для того, чтобы сжал в кулаке всю власть над севером, и уж тем более не для того, чтобы он сам отбивал Ронстрад от нежити. Лишь по одной причине он грезил смертью Инстрельда Лорана. Лишь одна особая струна в его душе держала его на этом опасном пути многие годы, одно лишь чувство не давало свернуть, еще с тех самых пор, как он был простым безвестным вором... мальчишкой. С тех пор, как ремесло забросило его в Истар. Там он и встретил ее. Встретил и не смог больше забыть. Но его любовь не была взаимной: она выставила его прочь, сказала, что у них нет и не может быть ничего общего. Конечно, нет! Конечно, не может быть, если в соседней комнате отдыхал в то время молодой король! Зачем ей был
простой вор, когда рядом могущественный и красивый монарх. Тогда он решил убить его... убить и завладеть ею. Он ввязался в какой-то темный заговор, сам еще совсем ничего не понимая в интригах, и уже почти осуществил свой замысел, но тут вмешался один из гостей герцога Истарского, молодой сын восточного барона. Он буквально остановил его руку с ножом, занесенную над горлом спящего короля. Он не дал ему прикончить того, кто не давал ему ни малейшего шанса заслужить ее любовь.
        Теперь, конечно, Рейне понимал, что тогда Танкред спас его. Понимал, что его просто убили бы на месте, нипочем не позволили бы уйти. И им это почти удалось... Вбежавший в комнату королевский дружок, этот настырный Ди де Нот, едва не прикончил его. Лишь чудо вновь спасло незадачливого молодого вора и убийцу. Этим чудом опять оказался Танкред Бремер. Он спас жизнь ему, но почему-то считал, что именно он обязан чем-то Рейне. Почему-то считал, что, не дав ему убить тогда короля, он задолжал... Ночной Король никогда его не переубеждал, и теперь граф Анекто понимал, почему Танкред помешал ему. В своей мудрости тот глядел куда дальше, чем он тогда: Огненный Змей понимал, что их час еще не настал. В то время рядом не было никого, кто сменил бы короля, и Деккер просто разорвал бы в клочья Ронстрад, лишившийся монарха, а подбирать крохи со стола Предателя Трона ни Рейне, ни Танкред не хотели. Но сейчас, когда Черный Лорд отброшен в свои топи, когда король слаб, одинок и столь ненавидим знатью, ничего не стоит его сломить. Благодаря его, Рейне, действиям королевство вскоре потеряет своего государя, утратит
оно и наследника трона, принца Ричарда... Ричарда... имя снова отозвалось в памяти целой волной противоборствующих чувств. Покойный брат Ричард... Дик-Клинок, вот уже пятнадцать лет как нет тебя, но ты снишься твоему убийце-брату каждую ночь...
        Значит, когда не станет никого из тех, кто держит ее, он начнет действовать. Надо будет организовать какое-нибудь похищение, хотя... нет, не стоит рисковать. Лучше поручить это кому-то со стороны. Пусть все сделают тихо и жестоко. А потом появится он, словно прекрасный рыцарь из столь любимых ею глупых сказок. Он вытащит свою даму из уже кажущейся ей обреченности, спасет от гибели. Она не сможет его не полюбить, хотя бы из благодарности... Если все же нет, то любовные зелья, сильные привороты и прочие колдовские штучки никто не отменял... Ладно, о приятном потом. Есть ведь еще пешки в этой сложной партии. Эти лорды, герцог, бароны... все, кроме Танкреда Огненного Змея.
        - Да, очень хорошо понимаю, поэтому наследник и умрет первым, к нашей с тобой общей выгоде, хоть и по разным причинам, - сказал наконец Рейне. - А что же наш светлый герцог? Эта душа плана и средоточие заговора? Неужто уже грезит Асхиитаром?
        - Болван и ничтожество, - скривился барон. - Он так до сих пор ничего и не понял. Считает, что легко избавится от меня, когда сядет на трон. Как будто можно хотеть получить лишь часть пирога, когда перед тобой лежит он весь, а в руке у тебя - нож.
        - Что ты собираешься с ним делать, Тан? Отправишь на речное дно?
        - Это ведь твоя прерогатива, Рин, - улыбнулся барон, - если не ошибаюсь, конечно. А герцог... он еще некоторое время послужит нам, после чего на него, совершенно заслуженно, обрушится народный гнев. Боюсь тогда даже представить, что будет с Хианом и его палачами.
        - До этого не дойдет, мой друг, - посулил Рейне, - уж лучше тихое, спокойное, мирное... речное дно.
        - Уж не хочешь ли ты его защитить?
        - Этого алчного гоблина? - искренне удивился Рейне. - Просто хотелось бы посетить подземелья Златоглавого до того, как их завалят, а город сожгут. Ты ведь знаешь, что там покоится?
        - Догадываюсь, - поморщился Танкред. - Но зачем тебе это, Рин?
        - Всему свое время, мой друг, - прошептал Рейне, - всему свое время.
        - Но ведь ты меня после всего не обманешь? - как-то по-детски спросил барон. - На то ведь есть веская причина: неужто Ночной Король не хочет выйти на свет солнца?
        - Нет, Тан, что ты. Я знаю тебя слишком долго, чтобы втыкать нож в спину. Я очень хорошо помню, что ты сделал для меня, старик, когда спасал никому не нужного мальчишку-вора.
        Танкред прищурился. Похоже, один лишь Рейне, наполненный изворотливостью и хитростью до краев, понимал, насколько стар Огненный Змей, несмотря на внешнюю молодость и, как барон о себе ни боялся думать, привлекательность.
        - Значит, мы договорились, Рин, - закончил разговор Танкред, поднимаясь из своего кресла. - Он останется у тебя и никогда не вернется в Гортен. Ты можешь даже избавиться от него, если захочешь. Хотя кто может лучше украсить коллекцию пленников в каземате, чем бывший король, верно?
        Барон Бремер развернулся и, шелестя при ходьбе складками черного плаща, направился к выходу из комнаты.
        - Мне было грустно услышать, что Джона больше нет, Тан, - вслед ему сказал Рейне.
        Волшебник обернулся и как-то странно взглянул на старого друга.
        - Прощай, Рин, - сказал Танкред.
        - Передавай привет отцу, - усмехнулся Ночной Король.
        Танкред в дверях вздрогнул, но больше ничего не сказал. Просто надел капюшон, вышел за двери и направился в пиршественный зал.

* * *
        В большом помещении, устланном дорогими коврами и освещенном скудным приглушенным светом («Чтобы не слишком-то бросаться в глаза», - заговорщически думал каждый из присутствующих), собрались весьма почтенные люди. Здесь было около четырех десятков человек, все - представители знатных семей королевства. Самые громкие имена Ронстрада, защитники народа.
        - Я никогда не присоединюсь к вашему сговору! - Барон Хилдфост поднялся на ноги. - Мои предки никогда не предавали своего сюзерена, и я не собираюсь поступать иначе!
        - Седрик, одумайся! - воскликнул кто-то.
        - Это ты мне говоришь, Измор? Помнится, отец мне рассказывал о твоем отце. Он был храбрым воином и истинным рыцарем! Не то что его сын, нынешний барон Стоунвотерский. Или твой замок Каллард готов к осаде? Готовы его стены встретить армию короля?
        - Седрик, ты не прав, - начал другой барон, Чардж Нидвуд Лотлингемский. - Мы все здесь для того, чтобы...
        Хилдфост его перебил:
        - Мне плевать, Лотлингем, зачем вы здесь собрались. Я понял лишь, что я здесь лишний. И я скажу вам, дорогие друзья, что собираюсь сделать. Я сейчас уйду и попытаюсь забыть об этом собрании и этом разговоре. Но помните, что замок Брунсток не поддержит никого из вас, если вы посмеете поднять мятеж против его величества. Я все сказал.
        Барон набросил на плечи плащ и вышел из комнаты под гневные перешептывания остальных дворян.
        - Он же всех нас выдаст! - воскликнул барон Фолкастлский.
        - Он приведет сюда ищеек трона! - вторил ему его земельный сосед, барон Хейлингемский, его извечный противник в спорах за территорию.
        - Не выдаст, - из своего глубокого кресла произнес глава сего сборища Уильям Валор, герцог Хианский.
        Он сидел, откинувшись на мягкую спинку и закинув ногу на ногу. В руке - изящная трость черного дерева, украшенная великолепным сапфиром в навершии.
        - Как вы понимаете, господа, я бы не стал рисковать так, собирая вас всех в одном месте, не будь у меня некоторых... хм... гарантий, - спокойный голос герцога наполняла уверенность, краем губ он слегка усмехнулся стоящему рядом с его креслом человеку в длинном черном плаще с капюшоном. Ронстрадские дворяне даже не догадывались, кто скрывается под ним. - Все случилось так, друзья мои, что некому больше жаловаться! Некому выдавать!
        - Король не простит...
        - Король будет надежно упрятан.
        - Но тайная стража! - раздался неуверенный голос. - Прево!
        - Бриар Каземат больше не помеха! - повысил торжествующий голос герцог. - Так же как и тайная стража. Прошу вас, милорд де Трибор, мы можем вас лицезреть!
        В тот же миг из-за боковой двери появился высокий старик, облаченный в короткий сиреневый плащ с меховой оторочкой и высокой шляпой с перьями на тулье.
        - Монсеньор, - сэр Рамон склонил голову в поклоне.
        - Все вы знаете, господа, великого магистра Таласской Синей Розы! Этот благороднейший человек, величайший герой королевства, решил оказать нам помощь, за что ему отдельная благодарность. Теперь вся тайная стража в руках господина де Трибора, и от его благосклонности зависит многое...
        - Это все очень мило, герцог, но как же сам Каземат? - спросил кто-то из маркизов.
        - Вы не должны о нем волноваться. Он уже давно не при делах... Ах, да, вспомнил. Если вдруг в ближайшее время умрет кто-нибудь из вашего окружения, - знайте: это был королевский шпион.
        - Вам известны все имена? - собрание наполнилось слегка напуганным, но при этом восторженным перешептыванием.
        - Пока нет, но мы над этим работаем.
        - А что же будет с Хилдфостом? Его же нельзя так отпускать!
        - Верно, Уортайн, нельзя. - Герцог повернулся к черной фигуре, что застыла подле его кресла, и тихо прошептал: - Я могу тебя об этом просить? Все нужно сделать с предельной осторожностью: я вовсе не желаю прослыть убийцей и никому постороннему доверить это не смогу.
        Капюшон склонился, показывая согласие, и человек скрылся за дверью.
        Герцог продолжал:
        - Пока же до сведения высокого собрания я хочу донести, что в эти самые минуты наш дорогой друг, единомышленник и соратник, славный барон Олдридж, командует захватом королевского дворца. Тимос Блант, наш новый Прево, должен был открыть для его рыцарей заднюю калитку в парковой решетке, а пока же... да, лорд Измор. Вы хотели что-то спросить?
        - Да, ваша светлость, - испуганно кивнул барон Стоунвотерский. - Я уверен, что мой замок Каллард не устоит против армии короля... и я не могу чувствовать себя в безопасности, пока...
        - Ах, вот вы, о чем, - перебил его герцог Валор. - Если вы наслушались бредней Седрика Хилдфоста, то могу вас успокоить. Чтобы подступить к вашему замку, нужно проехать по единственной дороге, ведущей через лес Стоунборроу, для чего нужно пройти Аландский лес, земли старика де Нота. Но так как он совсем недавно выбыл из игры, посредством моего необычайно ловкого и предусмотрительного хода, то я могу заверить вас, что незаметно армии короля не пожалуют к вам в гости, а там уж и лорд Нейлинг, славный барон Фолкастлский, верный сосед и друг, не замедлит выступить вам на помощь. Тем самым искупив свою необычайную тупость, заключающуюся в том, что он так бездарно потерял красавицу-жену для своего сына, отлично укрепленный и стратегически важный замок Сарайн, а также потерял и самого сына. Вас удовлетворит такой ответ?
        - Да, весьма, - успокоился барон Измор. - Значит, сейчас Джереми Локс Олдриджский берет дворец Лоранов?
        - Именно так, друг мой, именно так. И к рассвету, клянусь вам, максимум к полудню, он будет наш. А дальше... Каждый из верных мне лордов получит новые земли, золото и титулы. Те же, кто выступит против нас, лишатся всего!
        Собрание было довольно. Еще бы. Но гораздо больше были довольны люди, которым в этом помещении явно было не место. Те, кто внимательно следили за каждым действием мятежников, и запоминали каждое слово, произносимое на этом совете. Шпионы потирали руки...

* * *
        Его запястья нестерпимо болели от тяжелых кованых кандалов, за которые он был подвешен цепями к кольцам в потолке. Со всех сторон черная темница давила на сознание и притупляла чувства. Конечно, кроме чувства одиночества, боли, страха и ненависти. Это было ее прямое предназначение.
        Подумать только, сколько раз он бывал в подобных этому помещениях, но не как заключенный, а в качестве внимательного и «гостеприимного» хозяина: как человек, проводящий допросы и порой даже пытки. Ему и прозвище дали соответствующее. И теперь вот сам подвешен чуть ли не к потолку. Пальцы ног едва задевают ледяные плиты пола, полуобнаженное тело загрубело от мороза. А он-то порой еще задумывался, что же чувствуют те несчастные, которые так висят по нескольку дней - вот и довелось оценить. Ничего хорошего.
        Кроме него, в каземате никого не было, лишь в углу лежала широкополая шляпа с пряжкой на тулье и торчащим из нее алым пером, брошенная там ему в насмешку. Вот и все, что от него осталось. Вот, чем он был - лишь шляпой с пером, а единственное, что ему оставили, - это смотреть на нее, вспоминая и осознавая все то, что он совершил. Возможно, с точки зрения церковных заповедей это и была достойная кара, но он так не считал. Он полагал, что всегда действовал в рамках закона, всегда защищал монаршую власть и стоял на ее страже, очищая королевство от проходимцев, убийц, заговорщиков и прочих мерзавцев.
        - Я есть закон... - прохрипел подвешенный, глядя мутным взором на свою бывшую шляпу. - Я есть закон...
        Сколько он уже здесь находится? Много, много дней и ночей. Нет, его не спешат убить. Он им нужен. Ну, конечно. Если бы его убили, согласно Кодексу и Ртутным Часам, во главе тайной стражи встал бы кто-то из Первой Дюжины, а так - нет: хозяин в разъезде, ищейки все на местах...
        Заключенный начал снова вспоминать, как прокололся. Как его заманили в ловушку и пленили. Этим воспоминаниям он предавался каждый день с тех пор, как попал сюда.
        Все было проверено, все учтено. Поставщик сведений был надежным парнем, и ему можно было доверять. Нынешний пленник и двое его ребят пришли в тот дом в Гортене. Дело казалось простым, но было срочным. Джеймс Модлог, сбежавший из теальской каменоломни убийца, - его долго нельзя было оставлять на свободе. «Синдром Вечного Солдата». Это, к несчастью, порой случается. На войне солдат видел столько крови и смертей, столько раз он сам едва уходил от смерти, а скольких он убил... Когда война закончилась, он возвращается домой, но уже не таким, как раньше, не таким веселым, радостным, ценящим жизнь и наслаждающимся ею. И хоть все сражения отгремели, для него - нет. Вся его жизнь превращается в бой. Человек просто сходит с ума от пережитого. Он становится зверем, он начинает убивать мирных прохожих, на самом деле полагая, что это какие-то дикие орки или еще кто. Спасти такого человека уже не представлялось возможным. Освободить и избавить от мучений его мог только удар меча. К несчастью, этот самый «солдат» прежде состоял в тайной страже, то есть был агентом, не самым важным и ценным, но все же Прево счел
своим долгом разобраться с ним лично.
        И вот он пошел на эту встречу - Модлога поймали, негодяй должен был ждать его, связанный по рукам и ногам. И когда они вошли в дом, сразу же все и обрушилось к самому Карнусу или, быть может, к Бансроту? Плевать... Все равно уже... Ребят убили, его спеленали, словно ребенка. Это было на второй день после сдачи Элагона, сколько же времени прошло? Пленник не знал. Много времени...
        Все эти дни, а может, даже и месяцы он пробыл здесь, в каземате, и по-прежнему не знал, кто придумал весь этот план, кто заманил его и зачем. Врагов у него было много, почитай, все королевство.
        Вчера пришли какие-то люди, подвесили за цепи и ушли. Должен был состояться какой-то разговор с кем-то из...
        - Тихо! Тссс. Не будем говорить им ничего... - вслух ответил своим мыслям пленник, едва заслышав скрип отодвигаемого засова.
        - Ну, здравствуй, Бриар. - В каземат вошел высокий широкоплечий человек в отливающем серебром камзоле и синем плаще.
        Кто же это?
        - И тебе... тебе тоже привет... - Бриар скосил злой взгляд, наконец узнав силуэт вошедшего, - Валор... Падаль! Знал же, знал, что кто-то из вас, герцогских отродий...
        - Ты бы поспокойнее был, что ли. А то, глядишь, сердце не выдержит... Не хотелось бы, чтобы раньше, чем ты нам кое-что расскажешь.
        - А кто сказал, что я тебе собираюсь что-то говорить? - усмехнулся бывший королевский Прево. - Можешь пытать, сколько влезет, из меня ничего не вытянешь...
        - Ну как же. Я знаю, что при посвящении в вашу тайную стражу вы проходите какие-то ритуалы, позволяющие вам достаточно долго терпеть боль пыток и ожоги. Но я хорошо подготовился. - Валор достал что-то из-под плаща. - Ты видишь вот эту маленькую скляночку?
        - Можешь травить...
        - Ну, зачем же сразу «травить»? Сперва ты все скажешь. Это зелье правды.
        - Что? Где ты его раздобыл, тварь?! Нет! Пустите!
        Двое огромных телохранителей герцога схватили трепыхающегося в кандалах Бриара, запрокинули ему голову, клинком кинжала раздвинули крепко сжатые зубы.
        Валор подошел, открутил крышку и вылил все содержимое склянки в горло Прево. Тот при этом едва не захлебнулся. Охранники отпустили его, и он безвольно повис на цепях.
        - Итак, господин Бриар по прозвищу Каземат, я должен все узнать. Начнем: кто из агентов тайной стражи находится в Хиане? Имена? «Легенды»? Подлинные имена?
        - Джонатан Степлз, казначей Хиана. Подлинное имя: Гарольд Серый - Первая Дюжина.
        - Надо же! Никогда бы не подумал. Жаль таких мастеров и профессионалов убивать.
        - Джим Хоунлей, писец при ратуше. Подлинное имя: Говард Найльм - Пятая Дюжина.
        - Кто же еще? - в нетерпении воскликнул герцог. - Ну?
        Бриар начал перечислять всех шпионов тайной стражи. Писец, стоявший за спиной герцога, все исправно записывал. Но не все прошло так, как было нужно лорду Валору. Зелье имело временный эффект, и когда, спустя два часа после того, как Прево, кляня себя, уже выдал почти всех тайных агентов, герцог спросил: «Ну а в Теале? Кто в Теале?» - Бриар про себя усмехнулся и солгал: «Олаф Бремер, младший баронский сын. Подлинное имя: Олаф Копатель Бремер - Первая Дюжина».
        После такого ответа сэр Уильям Валор едва не упал. Он повернулся к писцу, взял у него свиток.
        - Да, мой верный Бриар, все двенадцать дюжин заполнены. Ну, что ж, я пошел ставить крысоловки, а ты пока никуда не уходи. Самым лучшим наказанием для тебя будет постоянное напоминание о том, что ты выдал всех своих людей и, считай, приговорил. .
        Он вышел. Бриар снова остался один в камере. Мерзавец прав. Кругом прав! Один шпион! Остался всего лишь один королевский агент в Ронстраде, но что он сделает? И хоть он и из Первой Дюжины, заговор в одиночку ему не раскрыть и не остановить! А он, сеньор королевский Прево, единственный, кому были известны все имена, выдал их. Как последняя крыса, выдал.

* * *
        - Подумать только, - из последних сил прохрипел Седрик Хилдфост, оседая по стене, - пережить осады Элагона и Дайкана - и сейчас умереть с кинжалом в спине. Эх-кхе..
        Покажи свое лицо, мразь, чтобы я знал, кому обязан этим путешествием ко вратам Карнуса.
        Убийца сбросил капюшон. Показалось молодое лицо, темно-русые волосы, тонкие брови и карие глаза, равнодушно глядящие, как умирает человек.
        - Сын? - ужаснулся барон. - Не может... эх-кхе... - больше ни слова не вырвалось из сведенного судорогой горла, лишь тонкая струйка багровой крови потекла из уголка рта, возвещая о кончине великого воина и героя.
        Убийца жестоко усмехнулся и, совершив странный жест (схожий с поклоном), изменил свою внешность: теперь это был черноволосый человек на вид лет тридцати - тридцати пяти с глубокими и надменными черными глазами. Высокий лоб свидетельствовал о недюжинном уме, а морщинки в уголках глаз - о хитрости, и правда: подобной ему лисы не было во всем королевстве. На тонких губах плясала та же усмешка, что и при его предыдущем облике, и если бы не злое выражение лица, этого человека можно было бы даже назвать красивым.
        Убийца снова набросил на голову капюшон и пошел вверх по улице. Внезапный порыв ветра распахнул на миг плащ. Показалась длинная алая мантия с вьющимся позолоченным змеем, вышитым на груди.
        Где-то в горах Тэриона. Глубоко под землей
        Демон сидел на небольшом каменном троне, а напротив него застыл другой. Облаченный в черное, он стоял, склонив голову. Багровая кожа сменялась чернильными полосами и узорами татуировки, а длинные угольно-черные волосы доходили до груди. За его спиной были сложены два стройных крыла. Спина демона была раболепно согнута, а в горящих алым светом глазах на широкой морде застыл страх.
        - Милорд, я явился по вашему зову, - сказал он нормальным, похожим на человеческий, голосом.
        Глаза Ктуорна Ганета на миг полыхнули пламенем.
        - Ты явился слишком поздно, Контеро. - Шип Бездны был недоволен. - Что, инкубы уже не спешат приходить на мой зов?
        - Нет, ваша темность. - Демон склонился еще ниже, едва не задевая рогами каменный пол пещеры. - Мы наступали на форт Каргар, основные силы Бездны идут за нами след в след. Из лагеря без ведома лорда Танеша не выберешься.
        - Танеш, значит? - скривился Ктуорн.
        Он знал этого демона и не любил его так, как только один Теневой лорд может не любить другого. Огромный, словно врата Тэроса, с широкими перепончатыми крыльями, разукрашенными огненными узорами, лорд Танеш держал своих воинов и рабов в узде силой каленого железа и огня, в то время как лорд Ганет - лишь силой авторитета и страха.
        - Гномы сидят безвылазно в своем Каргаре, его не покидают даже Хранители Подземелий. Крадущиеся доложили, что они не выйдут за врата, пока не будет починено Рудное Эхо. Припасов у них хватает, так что...
        - Контеро, я вызвал тебя вовсе не для того, чтобы слушать доклад.
        - Я весь внимание, милорд, любой ваш приказ будет незамедлительно исполнен.
        - Расскажи мне об инкубах, Контеро...
        - Об инкубах? - удивился демон.
        - Что, сера так забила твои уши, что ты не услышал меня? - зарычал лорд.
        - Что вы, господин, что вы? Я готов рассказать вам о... нас... - На его злобной роже было написано, что он вовсе и не готов.
        И у этого была своя причина. В Царстве Бездны существует строжайшая демоническая иерархия: двенадцать кругов окольцовывают Провал уже многие тысячелетия. На самом верху, на большем отдалении от Бездны, живут слабейшие демоны двенадцатого круга, ближе - одиннадцатого, и так далее. Логова демонов Первого Круга находятся на отвесных карнизах над самим Черным Провалом.
        Рабы-гхарны состоят вне иерархии и кругов, пока пламенные ветры, дующие из самой Бездны, не поспособствуют их трансформе. После этой трансформы некоторые из них становятся ух’эрранами - демонами-воинами двенадцатого круга, у бывших рабов вырастают длинные смолянистые волосы, пробиваются крылья, конечности наливаются силой, а голова - разумом. Но самое важное - теперь они становятся частью иерархии. Они сильны, но есть те, кто сильнее - например, одиннадцатый круг и его обитатели. И так большинство демонов. Есть, конечно, и те, кто считает, будто служение - не для них, тогда они просто становятся как бы вне демонского закона, их убивают, сжирают их тень. Но есть и те, кто умудряется убить своих господ, сам пожирает тень убитого и, напившись ею (а эта тень намного более могучая, чем его собственная), проходит трансформу...
        Но все это не суть важно. Важно лишь, что в Царстве Бездны каждый демон сам за себя, и пусть сейчас он сражается под стягом какого-нибудь Теневого лорда, завтра он, возможно, попытается свергнуть этого самого лорда, если хватит дерзости и силенок... Есть одно правило, которое демону опасно нарушать. Оно так же важно, как и сера, которой он дышит, как огонь, в котором живет, или как смола, которую пьет. Вся жизнь демона зависит от соблюдения этого правила. Ни в коем случае не раскрывать никому своей сущности!!! Если другой демон все знает о тебе, ему известно, как тебя убить... Поэтому можно понять тех охотников на «Большую Книгу Демонологии» гномов, где собраны и описаны все известные демоны, все их слабые и сильные стороны и самое важное - как их легче всего уничтожить.
        - Я жду, Контеро, - напомнил о своем присутствии задумавшемуся демону Ктуорн Ганет.
        - Что конкретно вас интересует, милорд? - с дрожью в голосе спросил инкуб.
        - Все, - последовал короткий ответ.
        Ктуорн Ганет многое знал о демонах, живущих в Гурон-ан-Ктаалкхе, почти все. Об инкубах тоже. Но сейчас его интересовала одна незначительная деталь, которая в данный момент очень могла пригодиться.
        - Ну... мы, инкубы, - демоны высших кругов, так как принадлежим к третьему кругу иерархии Бездны, - начал хвастаться рогатый. - Это в трех уровнях Провала от неограниченной силы...
        - Я умею считать. - Глаза лорда вновь полыхнули огнем. Он и так это знал, инкуб тратил его драгоценное время.
        - Да, господин. - Демон раболепно склонился, пряча злобный оскал. - Мы, в отличие от тех же гахерренов, не происходим от жалких рабов, мы выходим из щелей Бездны уже оформившимися сущностями. Мы - мужские демонические начала, поэтому способны принимать облик лишь мужчин. Инкубы умеют очаровывать людских женщин, соблазнять их, а после обращать в камень. Нас, в свою очередь, никто не может очаровать, даже Первая Фурия Омм’эрран. Т’раша Крылатая, королева суккубов, тоже не в силах это сделать. Мы не умеем любить, но мы умеем рождать женскую страсть и ревность, что делает человеческие души слабыми и неспособными от нас защититься. Лично я еще не встретил ни одной женщины человеческого рода, которая могла бы устоять...
        - Достаточно, раб, - оборвал расхваставшегося инкуба Ктуорн Ганет.
        - Я не раб, - уже не скрывая ярости, оскалился Контеро.
        - Да? И кто же ты? - усмехнулся Шип Бездны.
        И пусть инкубы - высшие, сам же он стоит вообще вне кругов... Они вылезают такими из Бездны - это правда, но предел их сил неизвестен, каждому из них он отмерен свой. Кто-то может превращаться в мужчин возрастом до двадцати лет, кто-то даже в стариков. Контеро, выходит, во всех. Это и требовалось выяснить. И это-то как раз и должен скрывать любой демон от своих низших собратьев - предел своих сил.
        - Я не раб, а верный вассал милорда, - прорычал тем временем демон.
        - Что ж, вассал, ответь мне еще на несколько вопросов, и ты будешь свободен.
        - Я слушаю вас, милорд.
        - Ты сказал, что можешь принимать облик мужчины-человека. Любого?
        - Да, но только того, кого я видел своими глазами, - прекрасно чувствуя, что готовится какой-то подвох, неуверенно ответил инкуб.
        - Понятно. А если тебя убьют в человеческом обличье, твое тело вновь примет прежний вид?
        - Конечно... - Инкуб уже дрожал.
        - Я так и думал, - усмехнулся Ктуорн Ганет. - Последняя просьба к тебе, и ты свободен.
        - Я... я слушаю. - Демон отшатнулся на шаг.
        - Я хочу проверить твои способности, Контеро. Прими сейчас облик... скажем... шута королевского двора Ронстрада.
        - Но я не знаю, как он выглядит, я ни разу не видел его...
        - Я помогу тебе с этим, - сказал Теневой лорд и подул с ладони в лицо испуганного инкуба. В воздух взметнулась золотистая пыль, она окутала голову «верного вассала», он начал дико чихать. Инкубу предстал образ Шико.
        - Теперь прими облик королевского шута Ронстрада, - приказал лорд. - Немедленно!
        Инкубу не оставалось ничего другого, как подчиниться. Он провел перед собой рукой и в то же мгновение обратился в человека. Крылья исчезли, рога вошли внутрь головы, кожа посветлела, а черное одеяние сменилось цветастым кафтаном. Спустя миг перед Ктуорном Ганетом стоял его старый знакомец Шико. На голове у «шута» был его привычный дурацкий колпак с серебряными бубенчиками.
        - Вот и отлично, - усмехнулся Теневой лорд, вставая с трона.
        - Но вы же говорили, что отпустите меня, что я буду свободен! - Инкуб попытался сопротивляться.
        - Все верно, ты будешь свободен.
        Ктуорн стремительным движением оказался подле обратившегося демона и схватил его за горло. Инкуб ударил лорда по жуткой морде, но рука бессильно повисла, пальцы в нескольких местах были сломаны.
        - А-а-а-а! - человеческим голосом закричал от боли демон.
        Шип Бездны в тот же миг засунул ему в рот небольшой предмет. Песочные часы, до этого стремительно крутившиеся в его когтистой лапе, остановились, стоило им коснуться Контеро. Лорд Ганет силой протолкнул часы в глотку инкубу. Тот их тут же проглотил.
        - Прости, мой «верный вассал», - издевательски сказал Ктуорн и с наслаждением свернул шею демону-оборотню.
        Как же это все-таки приятно, убивать таких никчемных трусов, как этот.
        Тело шлепнулось на пол пещеры и больше не шевелилось.
        - Я так и думал, - усмехнулся Теневой лорд, с удовлетворением глядя на труп Шико. - Именно то, что нужно. Только смотри, не повреди Часы Хаоса в своем желудке, мне стоило огромных трудов их раздобыть.

8 сентября 652 года.
        Герцогство Элагонское. Руины Элагона
        Хлестал нещадный холодный ливень. Бледно-серый небосклон походил на тяжелую мраморную плиту, подвешенную кем-то на гигантских невидимых цепях и способную в любой миг сорваться и рухнуть вниз. Где-то на северо-востоке тучи сотряс громовой раскат. Пепел и пыль, прибитые к земле, превратились в грязное черно-бурое месиво, в проломах мостовых на бывших улицах и площадях образовались глубокие лужи. Элагон давно уже не был гостеприимным местом, с тех самых пор, как в его выбитые ворота вошли первые мертвые легионеры.
        Огромная звезда-пентаграмма с крайними точками в башнях города, горящая у самой земли зеленым пламенем, не могла потухнуть под ливнем, не могла быть задута ветром. Когда капли дождя прохаживались по ней, колдовская фигура то здесь, то там вспыхивала яркими искрящимися огоньками, шипя и будто бы исходя дрожью. Можно было подумать, что это не просто вычерченный и подожженный рисунок, а гигантское окно в плоти земли, дверь, ведущая в саму Бездну, и в каком-то смысле так оно и было. Казалось, что из мнимого провала, очерченного крайними линиями пентаграммы, проглядывает некое живое существо, забытое и оставленное своими создателями, точно уродливый ребенок, брошенный на дороге и никому более не нужный. Никто не приходил к нему, никто не говорил с ним. Всем сразу стало наплевать, стоило ему появиться. И несмотря на всю свою возможную потустороннюю обиду, порождение темной магии, которое в отражении какого-нибудь некромантова зеркала могло принять облик многоликой твари с титаническим бесформенным телом, мириадами щупалец, клешней и лап, пытавшейся пролезть с того света в мир живых, но застрявшей в
огромном пятилучевом люке, по-прежнему тянуло свои гротескные руки во все стороны. Земля на многие мили кругом умерла, утратив все соки, а над Элагоном даже сам воздух стал ядовитым. Что же касается ливня, то он, можно было подумать, пытался смыть всю эту скверну, щедро разлитую здесь повсюду.
        Внутри кольца пустых городских стен ровными рядами стояли когорты тех, кто не боялся буйства осенней стихии, ведь они вроде бы присутствовали, но их как бы и не было - истинные чужаки в этом месте и в этом времени. Пятьдесят тысяч неживых воинов застыли под проливным дождем, склонив головы в шлемах долу, глядя черными глазницами в землю прямо перед собой, - казалось, что они уснули. И лишь в глубине сознания каждого из них метался плененный некромантами дух, не в силах разорвать оковы.
        На краю бывшей торговой площади располагался лагерь темных магов. Движения и жизни в нем было не больше, чем на старом, заросшем травой погосте. Большие шатры из черной ткани сейчас мокли под ливнем и походили на чернильные кляксы. Подле одного из них стояла старинная резная карета, выкрашенная в алый цвет, с двумя вороными лошадьми в упряжке. У каждого монстра - никто бы не решился назвать этих существ животными - были огромные клыки, а глаза затягивала багровая пленка. Из широких ноздрей поднимались струйки дыма, с губ на землю капала ядовитая слюна.
        В черном шатре, у входа в который и стояла карета, откуда ни возьмись появилась серая туча. Под звуки легкого струнного перебора из клубов сухого пепла в воздухе начала формироваться высокая фигура. Спустя несколько мгновений жгучая пыль опала, и из тени вышел человек в черном плаще. Вышел, чтобы в следующий миг застыть на месте, не отрывая взгляда от нацеленных ему в горло призрачных стрел, висящих в каких-то трех дюймах от его кожи и напоминающих некий жуткий шипованный ошейник. Каждый наконечник представлял собой крошечное остромордое существо, будто бы сотворенное из тумана. Полные мелких, но острых, как иглы, клыков пасти стрел скалились, мелкие твари что-то шипели.
        - Зачем явился, Сероглаз? - раздался знакомый голос из темного угла шатра.
        - Не нужно, Кровавое Веретено, я по делу...
        - Повторяю: зачем явился?
        Незваный гость быстро окинул взглядом место, где оказался. Шатер Арсена представлял собой настоящий бедлам. Такое можно было бы увидеть в лавке старьевщика, который ничего не отпускает, но при этом приобретает все, что ему только не предложат. Под своды уходили колонны разномастных книг: были здесь и старинные редкие фолианты, и куртуазные романы, которыми так увлекается свет. На всех стенах, точно гобелены, висели десятки, нет - сотни каких-то чертежей, рисунков углем и кровью, обрывков свитков и еще много чего такого, во что Сероглаз решил даже не всматриваться. В углу выстроились три больших сундука, и они временами гулко сотрясались и бряцали навесными замками, точно оттуда что-то пыталось выбраться. Вся обстановка была причудливой и странной. Даже для некроманта. Это место могло бы напомнить нору какого-нибудь ученого, но уж точно не дом, где живет Арсен Кровавое Веретено: лучший друг и сподвижник Черного Лорда не был ученым, не изучал и не практиковал науки, был далек от материй, которым посвящают свою жизнь монстрологи и географы. А все потому, что он был рыцарем. Рыцарем до мозга костей, а
это значит: не слишком-то любил тратить время на бессмысленные вещи, когда можно вызвать кого-нибудь на поединок, потратить полдня на ухаживание за какой-нибудь красоткой или совершить подвиг (в случае Арсена - злодеяние), завершив все это дело веселым пиром или вычурным балом. Именно поэтому удивлению Магнуса Сероглаза не было предела.
        На полу, под ногами, лежали острые кинжалы, разбросанные в беспорядке поверх лепестков алых роз, свежих и влажных, сорванных будто всего мгновение назад. К стоящему во мраке большому столу прислонилась лютня. Именно ее струны, перебираемые при помощи волшебства либо же пальцами невидимки, издавали ту мелодию, которую услышал Сероглаз в первый миг своего здесь появления. Во тьме за столом можно было различить черную фигуру. Это был не кто иной, как сам хозяин шатра.
        - Медрог укушен, Арсен, - сказал Магнус, переведя взгляд от силуэта Кровавого Веретена на полупрозрачные наконечники, что корчили ужасные рожи и были гораздо более опасны, нежели обычная сталь. Эти клыки, он знал, вгрызаются не в плоть, а в душу.
        - Что ты сказал, Магнус? Повтори...
        - Черный Лорд передал, что Медрог укушен. Волчий клык нужно сломать.
        В тот же миг призрачные стрелы развеялись струйками серого дыма, а на столе мгновенно загорелись три большие масляные лампы, осветив взволнованного Арсена Кровавое Веретено. Сам вид некроманта заставил Сероглаза удивиться не меньше, чем его пристанище. Так мог бы выглядеть человек, которому до жути надоела его внешность. Некогда «коварный соблазнитель женских сердец» носил длинную прическу, русую с легким ореховым отливом, ныне же что-то заставило его обстричь пряди, и сделал он это несколько неумело и криво: любой брадобрей в Гортене ужаснулся бы голове, походящей на репейник, с неаккуратно торчащими во все стороны волосами. Из-за этого лицо Арсена приобрело мальчишеский вид и вкупе со слегка курносым носом и большими яркими глазами омолодило его лет на двести.
        Кровавое Веретено был облачен в свободную белую рубаху с широкими рукавами и высоким воротником, черные штаны, заправленные в сапоги, и шарф. Большой выдумщик, каким его знал Магнус, не мог испытывать холода, но всегда предпочитал делать вид, будто это не так. Как Арсен любил говорить: «Проклятие некроманта? Ваше проклятие - это узкий взгляд на вещи, неумение мыслить шире и строить фантазии. Я же прекрасно испытываю холод и различаю вкус еды хотя бы потому, что замечательно представляю себе ощущения, которые испытывает кожа при ледяном ветре, и подлинную суть жареной баранины с вином». Так и здесь: шарф был ему совсем не нужен, но он был потому, что некромант так хотел. Конечно же, это была всего лишь последняя связывающая его с жизнью обычного человека соломинка - соломинка, за которую он цеплялся как мог.
        Когда к нему в гости заявился Сероглаз, Арсен, должно быть, чем-то занимался. И почти сразу же Черный Арлекин понял, чем именно. Перед хозяином шатра на столе лежали самодельные деревянные куклы, выполненные с невероятной заботой и аккуратностью. Даже известный кукольных дел мастер Жанно Брион из Дайкана не смог бы похвастаться подобной тонкостью выделки и схожестью с настоящими людьми в своих творениях. Никто не учил Кровавое Веретено, как именно изготавливаются подобные игрушки, никто не объяснял ему, что морщины на их деревянных лицах вовсе и не обязательно вырезать. На большой книге сидела уже готовая марионетка: это была девушка с алыми волосами в грациозном черном платье. В руках у некроманта был крошечный паренек, которому он приделывал ноги. Сероглаз нахмурился - делать куклы?! Быть может, его старый знакомец совсем спятил?
        - Чем это ты занят? - спросил Магнус, подходя ближе.
        - Мастерю марионетку, ты что, не видишь, Черный Арлекин? Медрог, значит, укушен? Медрог-Гордем, Гордем-Медрог. Кто же его укусил? - В глазах Арсена не было и тени безумия, но слова его походили на бред умирающего от лихорадки. - Больше некому, стало быть. Значит, он снова предал... - констатировал Кровавое Веретено и вернулся к своей игрушке. Маленьким клиночком он начал усердно высверливать в груди куклы полость для сердца.
        - Черный Патриарх? - спросил Магнус.
        - Ты знаешь? - Кровавое Веретено даже не удивился. - Эй, и не ходи по лепесткам! Помнешь еще, невзначай...
        - Черный Лорд рассказал... - Сероглаз осторожно отошел в сторону, на свободное от лепестков роз место.
        - Что он тебе еще рассказал? - Арсен отложил деревянного человечка и взял в руки иглу с нитью.
        Прямо перед ним лежал крошечный кусочек бархатной ткани. Осторожно взяв его за уголок маленькими щипцами, некромант начал сшивать алое кукольное сердечко.
        - О том, что я должен забрать у тебя некий предмет - оружие - и прикончить нашего разлюбезного наставника.
        - Правда? - Игла пронзала бархат, как плоть. Стежок преследовал стежок. Сердце обретало форму. - Никогда не думал, что это будешь ты... Анин и Дориан... их, полагаю, постигла неудача, раз на смерть отправляешься ты.
        - Обоих убили. Анин был распят на кресте, а Дориан погиб в плену. Семайлин Лайсем, наш Черный Патриарх, предал их южной инквизиции...
        - Как жаль, как жаль... Так вот, что заставило Деккера сделать этот долгожданный шаг. А я-то полагал, что он из-за меня волнуется. Откладывает, чтобы я прожил подольше...
        - Я не понимаю тебя...
        - Что ж, держи, друг мой, то, за чем пришел. - Арсен отложил бархатное сердце и протянул ему странный продолговатый предмет, лежавший у него под рукой. Казалось подозрительным, что это оружие у некроманта было наготове, будто он в любой момент ожидал, что кто-нибудь озвучит тайное послание от Черного Лорда. - Только, гляди, не уколись невзначай...
        Сероглаз поднес врученную вещицу к лицу. На оружие она походила меньше всего. Это было длинное, серебряное с виду веретено с острым кончиком, покрытым старой почерневшей кровью. На торце поблескивал небольшой алмаз. И этим он должен убить?! Не хватало только клубка ниток и прялки, и тогда таким могли бы пользоваться какие-нибудь старушки в окрестностях Дайкана или Гортена.
        - Это? - со злостью усмехнулся Магнус, покрутив в пальцах бесполезную вещь. - Я сотню раз рисковал своей жизнью, чтобы получить это? Предлагаешь мне мантию заштопать?
        - Не шути с этим, Черный Арлекин, - затаив дыхание, прошептал вдруг Арсен.
        Его отстраненность, равнодушие и шутливость как рукой сняло. Таким лучшего друга Черного Лорда Магнус никогда не видел: на его лице читался уже не просто страх, а самый что ни на есть настоящий ужас. Некромант даже подался вперед, и в глазах его была такая тревога, что Сероглаз понял: длинная вещь, напоминающая прядильное орудие, была отнюдь не простым веретеном.
        - Что? Что это? - Черный Арлекин вздрогнул.
        Он прекратил крутить странный предмет перед глазами и взял его кончиками пальцев другой руки осторожно, словно некое сокровище.
        - Мой залог, - прошептал Арсен, затем голос его вновь окреп. - Никогда не задавался вопросом, почему меня называют Кровавым Веретеном? Именно благодаря этому вот предмету, признаюсь тебе. Судя по всему, я должен тебе все рассказать, чтобы ты понял суть некоторых вещей. Что ж, ты ведь не слишком торопишься, верно? Итак, слушай... Когда я был ребенком, у нас в замке жил злобный колдун. У него был немой слуга, Люциус, в обязанности которого входило помимо всего прочего еще и приглядывать за мной. Однажды, когда я играл на чердаке одной из башен замка, я нашел там среди пыльного хлама старое серебряное веретено с обрывками накрученной на него полуистлевшей нити. Только лишь я взял его в руки, как нечаянно кольнул острием палец... или Люциус меня кольнул? Уже не помню точно... - Арсен солгал, он помнил все до мельчайших подробностей. - Кровь полилась, не останавливаясь. Люциус стоял рядом и смотрел, как я плачу и кричу, пока не прибежала мать. Она была необычайно испугана, увидев меня с окровавленной рукой, и все пыталась остановить кровь, наивная... - Некромант легонько улыбнулся - воспоминание о
матери будто бы согрело его. - У нее ничего не выходило, пока рана сама не затянулась. Тогда я еще не знал, что из меня вышло ровно столько крови, сколько должно было и сколько предполагалось изначальным злобным планом. Всю ее поглотила эта прoклятая вещица. Да-да, именно прoклятая. Очень скоро я забыл об этом случае, так как мое счастливое детство было омрачено убийством матери от руки отца, моим побегом из замка, моей жизнью у цыган, которые относились ко мне хуже, чем к собаке... Но это все неважно. - Арсен сомкнул пальцы рук и уставился в пол. - Не до того мне было, чтобы вспоминать о каком-то игольном уколе, случившемся пусть даже при очень странных обстоятельствах... Истинную суть этой вещицы я узнал, только когда вернулся спустя много лет, после своего посвящения в рыцари, в родовой замок. Мы с Деккером приехали мстить, и мы отомстили. Отлично мы тогда погуляли... Я собственными руками убил мерзавца-отца: прирезал, как свинью. После этого мое сердце опустело, весь смысл жизни как-то сошел на нет, а в душе родилось вдруг странное чувство. Что-то тянуло меня на чердак, тянуло в это царство пыли и
старых вещей. Я подчинился и, будто приволоченный за ниточку, оказался там. Деккер, конечно же, ничего не понимал. Что мне понадобилось вдруг под крышей донжона? Хе-х... Когда я открыл крышку люка и спустил лестницу, то уже знал: то, что я здесь найду, навсегда изменит мою жизнь. Так и вышло. Едва я оказался на чердаке, как сразу же увидел его - старое окровавленное веретено на дощатом полу. Оно лежало в пыли, оставленное с того самого дня, когда я отшвырнул его в детстве. Не знаю зачем, но я взял его и положил в карман... Мы ушли тогда из замка. Наш путь лежал дальше - странствия и подвиги заманчиво звали нас по дорогам королевства. Тем более что впереди нас еще ждали вольготно наслаждающиеся жизнью эти сволочи-цыгане, которые мучили меня в детстве. Следуя за табором и обдумывая планы мести, мы однажды остановились на ночь на постоялом дворе. На первом его этаже традиционно располагался общий зал, где все постояльцы могли отобедать или отужинать... Там мы и встретили того человека. В тот миг, как мы вошли в двери, дряхлый старик скверного вида, стоя у очага, начал громко рассказывать легенду,
облеченную в рифму. Признаться, его появление подле меня не было простым стечением обстоятельств, но тогда я этого еще не знал. Я до сих пор помню каждое треклятое слово из того, что он, хрипя и исходя слюной, изливал:
        У кого есть оружие рока?
        Чей меч проткнет великана?
        От пальцев немого пророка
        Сын вспомнит старую рану.
        
        Где нашел ты оружие рока?
        Средь сокровищ? Покайся, ведь нет.
        Твоя кровь стала частью залога,
        Твоя жизнь - чей-то страшный обет.
        
        Нет тех, кого не смог бы сразить
        Удар обычной прядильной иглы.
        И враг упадет, перестанет враг жить,
        Но наземь опустишься следом и ты!
        
        Два трупа прибавятся к сонму умерших,
        Проклятие страшное, гибельный знак.
        Веретена от крови багрится навершье,
        Но мертвым осядет лишь истинный враг.
        
        Сердце в груди разворочено в клочья,
        Ты мог бы любого на свете убить.
        Но лишь потеряв, узнаешь ты, впрочем:
        Умирать не хочется - хочется жить.

* * *
        - Вот так-то, - закончил Кровавое Веретено.
        - Я ничего не понял, - признался Сероглаз. - Разве что он упомянул «немого пророка» - это твой слуга? Тот, который тебя уколол?
        Арсен кивнул.
        - «Сын вспомнит старую рану» - это тоже обо мне. В тот миг, когда я услышал эти не значащие ровным счетом ничего для всех окружающих слова, я все вспомнил. И детство, и старый чердак, и немого Люциуса, и боль от укола... Тогда мне стало так страшно, как не бывало никогда в жизни ни до, ни после. Деккер ничего не понимал..
        Сейчас, когда я мыслями возвращаюсь в то время, мне кажется, что это, должно быть, выглядело весьма забавно: я вталкиваю в нашу комнату того же постоялого двора какого-то старика и начинаю его пытать, размахивая перед его глазами прядильным веретеном. Да, странное зрелище. Впрочем, я узнал все, что хотел, - даже больше того. Перед смертью старик признался, что должен был явиться именно туда и именно в то время. Ему велели прочесть эти строки громко, иначе он умрет в муках, умрут его сыновья и внуки. И знаешь, что здесь особенно интересно, Сероглаз? То, что ему этот день назначили почти за двадцать лет до этого, в час, когда родился я. О, это он превосходно помнил. Из его бреда я мало что разобрал о том, кто все это провернул: он все твердил о призраке, о проклятии... Мне было не до того. Я вообще почти ничего не понимал из происходящего. Деккер предлагал разыскать Тиана и у него все узнать, но я не был согласен с ним. Мы вернулись в пустой замок моего отца, поднялись на чердак. И там мне открылось все. Едва ступив на старые доски, я погрузился в глубокий сон, в котором мне явился человек с
красными волосами, некромант Марето - ты должен был о нем слышать, - и он поведал мне истину столь ужасную, что я просто сломался. Деккер был перепуган не на шутку, ведь, открыв глаза, я так и не приходил в себя и будто спал наяву, уж как он ни пытался меня пробудить... Не слишком приятное, должно быть, зрелище. Мой друг доставил меня в таком состоянии, не слышащим ничего, не видящим ничего кругом и не осознающим происходящего, в Умбрельштад. И в тамошних лазаретах я пролежал почти полтора месяца, пока пелена не спала и я не проснулся по-настоящему. Я все рассказал Деккеру, и мы решили забыть об этом, как о кошмаре, которого никогда не было...
        - И что же тебе рассказал Марето?
        - О проклятии. На меня с самого детства было наложено проклятие. Именно он велел тому старику прийти и рассказать мне ту балладу, ведь в ее строках и кроется разъяснение всего.
        - Да, это понятно, но что значит, что «нет тех, кого не смог бы сразить»?
        - То и значит. После долгих изысканий я нашел ответ. Если хотя бы кольнуть этим веретеном своего врага, кем бы он ни был, то он тотчас же упадет замертво.
        - Неужели любой? - Глаза Магнуса на миг загорелись страшным блеском. Ведь с этой вещицей в руках никто не сможет его остановить, никто не сможет чувствовать себя в безопасности, когда он возникнет у них за спиной...
        - Ты не понимаешь, Черный Арлекин. - Арсен догадался, что творится в душе у бывшего соратника. - Это все выглядит очень заманчиво, признаю. Но позволь открыть тебе глаза: на самом деле у тебя нет того, кого бы ты ненавидел так сильно, чтобы, отправив его на тот свет, пожелал бы отдать за это и свою жизнь. И в этом суть проклятия: убив, я сам погибну.
        - А у вас с Деккером есть... - тихо сказал Магнус, понимая всю правду слов бывшего командора ордена Руки и Меча. Теперь у него самого нет даже тех, кого бы он просто ненавидел... Сейчас он хочет совершить свое последнее убийство не из ненависти или мести, а только затем, чтобы вернуться к Агрейне, попытаться вымолить у нее прощение...
        - У нас с Деккером есть. Ты знаешь, друг мой Сероглаз, - Кровавое Веретено потер пальцами глаза, будто они у него болели от недосыпания, - что когда-то у нас с Деккером было много таких людей. Магистры орденов, что обрекли нас на ужасную гибель, злобный король и другие, но мы справедливо полагали, что все они не достойны моей гибели. Мы убивали их любыми другими методами, этот припасая для того, одного, кто виновен во всем. Кто, прикидываясь добрым и заботливым, сделал из нас маньяков и безумных псов.
        - Черный Лорд говорил то же самое.
        - Потому что мы с ним одинаково ненавидим его. Потому что теперь, когда нас предали в очередной раз, когда все братья мертвы, я готов отдать свою жизнь, только чтобы и он ушел, канул в безызвестность. Более того, я хочу умереть только лишь для того, чтобы найти его в стране Смерти и притащить к самому Карнусу. О, ты знаешь, как Чернокрылый бог ненавидит некромантов, что крадут его рабов, забирают часть его силы. И пусть я сам сгнию там, пусть мой дух разорвут в клочья, но и он сгинет в диких муках. Это будет моя последняя месть. Месть, которая сожжет меня дотла, но этот конец мне нравится больше, чем постылое увядание без малейших радостей в жизни. Я живу на этом свете двести тридцать два года, Сероглаз, пора и честь знать.
        - Что я должен сделать? - спросил Магнус.
        - Кольнуть его моим веретеном.
        - И все?
        - И все. Хотя нет, постой... еще Ревелиан.
        - Ах да... - Магнус с отвращением вспомнил рыжеволосого безумца.
        - Лучше всего тебе поможет против него серебро. Он ведь не человек...
        - Неужели? А так и не скажешь... - усмехнулся Сероглаз. - Так что же такого ужасного скрывается под маской? Неужто известная своей полнотой принцесса Клодия, большая любительница балов да турниров?
        - Не время шутить, бансротов Черный Арлекин. Если ты умрешь на пути к Семайлину, то все будет зря. Ведь перед ним встанет его верный пес, которого Черный Патриарх и привел в орден. Под маской того, кого ты знаешь под именем Ревелиан, скрывается злобный монстр - грехегар: чудовищный зверь с ужасной пастью, усеянной клыками, каждый из которых будет подлиннеoе твоей руки.
        - То есть старина Джек-Неведомо-Кто - оборотень? - уточнил Магнус.
        - В каком-то смысле. Привычный нам оборотень теряет разум, когда обращается. Этот же сохраняет всю свою изворотливость и хитрость. Это необычайно опасный враг, коварный и могучий. И, быть может, я тебе открою глаза, но тебя, Черный Арлекин, он всегда на дух не переносил и, если бы не приказ Деккера, то уже давно покончил бы с тобой.
        - Как же так?! - Сероглаз театрально всплеснул руками. - Я ведь ему все время подбрасывал косточек и гладил по шерстке! А если серьезно, то я ведь еще совсем недавно говорил Коррину, что с Черным Патриархом и его подпевалой Ревелианом не все в порядке. Как знал... Вот увидимся с Белой Смертью, я ему столько всего понарасскажу.
        - Вы не увидитесь. Коррина больше нет в живых, - мрачно сказал Арсен.
        - Как «нет»? - На губы Магнуса легла улыбка, но глаза вмиг опустели. - Я же видел его... совсем недавно, и умирать он вроде не стремился. Он был в Умбрельштаде, а потом...
        - Он отдал жизнь за Истар. Сразил там своего врага и пал сам.
        - Как и ты вскоре?
        - Как я... вскоре...
        - И как ты можешь так спокойно говорить об этом? - взвился Сероглаз. - Ты ведь умрешь, понимаешь?
        Арсен Кровавое Веретено взглянул на него с легкой усмешкой:
        - Скажи мне, милый Черный Арлекин, для чего ты живешь? Ради любви? Чтобы драться? Все это было в моей жизни. Мне ничего не нужно сверх того, что я испытал - еще тогда, когда мог это делать по-настоящему. А все... все, что было после, мне и даром не нужно. Пусть наши деяния забудутся, воспоминания сотрутся, а чернила, которыми они записаны, высохнут. Все проходит - все и прошло. Моя жизнь - это дом, выстроенный на тонких сваях над обрывом и ждущий своего урагана. Я столько лет существовал (вовсе не жил) ожиданием мига, когда услышу: «Медрог укушен...» И вот я дождался. Столько всего успело случиться до этого момента. Деккер мне говорил:
«У нас месть, и ты мне нужен». Что ж, я мстил. Потом было: «У нас есть женщина, которую мы оба любим. И которая не простит мне твоей смерти. Ты должен жить ради нее». И я жил. Долго жил. Закончилось все словами: «Теперь у нас война, и это поможет тебе очнуться от твоего забытья». Я поверил, и на миг показалось, что я действительно очнулся: битвы, смерть, кружащаяся в танце, достойные враги. Мне было интересно... какое-то время. А потом все вновь вернулось на круги своя. Я совершил поступки, о которых жалею. Ты можешь себе представить подобное? Нас с сожалением разлучили еще в детстве, как сирот, отправленных на воспитание в разные дома, а теперь мне горько от воспоминаний. Тот мальчишка... Он был совсем как я когда-то. Я убил его сгоряча, убил, не подумав, ради восхищения какой-то курицы. Бессовестной твари, которая все равно так никогда ничего и не поймет. Меня тешит одна лишь уверенность, что я, причинив ему смерть, спас его от ужасного брака. То есть спас ему жизнь. Знаешь, есть одна вещь, которую я хотел бы сделать... - Некромант даже закрыл глаза, а губы его растянулись в блаженной улыбке. - Я
хотел бы забраться на самую высокую гору, встать на ее вершине, на краю подле обрыва. Раскинуть руки, точно крылья, и прыгнуть вниз. Счастье... Последнее счастье от ощущения свободы и полета и... твердые камни. Но нет. - Он вздохнул. - Я вернулся сюда. Я стал ждать, и вот ты пришел наконец. Я отдал тебе то, что стало частью меня. Я отдал тебе больше, чем свою руку, Сероглаз. И поверь, я успел сделать многое, пока ждал. Я научился играть на лютне, жонглировать острыми кинжалами, даже делать из роз прекрасного бархатного жаворонка, который сладко и звонко поет. Я смастерил уже три десятка кукол и дал каждой жизнь. - Он указал на подрагивающие сундуки. - И теперь у меня осталась еще одна, и я хотел бы успеть доделать ее, так что, прошу тебя: оставь меня, Сероглаз, уходи и, сделай мне последнюю милость, не оглядывайся и не возвращайся.
        - Прощай, Арсен.
        Магнус развернулся и вышел из шатра, он не хотел, чтобы Кровавое Веретено увидел его истинные чувства. Злая шутка Черного Арлекина, состоявшая в том, чтобы убить по одному всех Ступивших за край, обернулась для самого шутника вовсе не веселостью и смехом. Хранн Великий, как же надоело уже себя сдерживать: достаточно проходил в маске - двадцать пять лет... Теперь их всех не стало. Да, он желал им смерти, он лелеял эту мечту изо дня в день, но, когда все сбылось, он понял. Слишком поздно до него дошло, что некроманты Умбрельштада и ордена Руки и Меча были более близкими друг другу, чем просто соратники на поле брани и помощники в ритуалах, - они действительно были братьями. Вздорными, склочными, заносчивыми, мстительными и ревнивыми, как... как настоящие братья. Именно так их всегда называл Черный Лорд, да и он сам их часто так называл, не придавая особого значения традиционному орденскому обращению. Когда все они умерли, рекомый Черный Арлекин понял, что в отличие от всех существующих орденов этого мира только они были друг другу братьями не на словах.
        Когда некромант исчез в пепельном облаке, Арсен Кровавое Веретено прошептал ему вслед:
        - Прощай, Магнус Сероглаз. Будь счастлив со своей любимой и вспоминай иногда нас.
        Глава 8
        Драконий грех
        Ладонь крепко сжала меч -
        Тот крови решил испить.
        Так ворон приносит весть,
        Что жизни порвалась нить.
        Злой вестник - его ли вина,
        Что плачет вдова над могилой?
        Напыщенна сталь и остра -
        Рвать плоть ее с детства учили.
        Клинок скажет: «Я ни при чем,
        Ведь меч паладина свят»,
        И можно ли спорить с мечом,
        Коль рыцарь во всем виноват?
        Но тот лишь плечами пожмет -
        Врага он сразил в бою честном.

«В атаку!» приказ был - и вот:
        Мертвец - на поле безвестном.
        Магистр тот приказ отдавал,
        И тысячи копий внимали,
        Никто из них даже не знал,
        Как мужа погибшего звали.
        Кто отдал приказ, кто исполнил?
        В чем разница, кто из них прав?
        Вот только не их будут помнить,
        И плач не по ним в небесах...
        «Убийца». Неизвестный менестрель

10 сентября 652 года.
        Северо-запад королевства Ронстрад.
        Графство Сар-Итиадское. Сар-Итиад
        В «Кинжале и монете» было пусто, если не считать вечно пьяного менестреля за столом недалеко от входа и, конечно же, самого хозяина заведения. В это время суток посетителей вообще мало, а сегодня еще и намечался спуск на воду нового корабля со всем причитающимся в виде дармовой выпивки и столь любимых матросами напутствий новоиспеченному капитану. Вот весь честной народ и толкался на пристани, позабыв о трактире. Готовился выйти в свое первое плавание трехмачтовый
«Сумеречный Ветер», одно из лучших судов, когда-либо строившихся в славном городе Сар-Итиаде. Говорили, он мог превзойти в скорости даже самого «Морского Змея» Джеральда Рифа, и Илдиз Тагур склонен был этому верить - новый корабль был чудо как хорош, вот бы еще, кстати, узнать, как там дела у самого Джеральда на далеком штормящем юге.
        Илдиз уже подумывал, не пойти ли самому на пристань, не присоединиться ли к веселью, закрыв к Бансроту этот трактир и выпроводив восвояси ненасытного пьяницу Брайана. В последнее время менестрель все меньше и меньше нравился Тагуру, ибо пил беспробудно, песни пел вконец охрипшим голосом, а стихи декламировал заплетающимся языком, при этом часто забывая и путая слова. Что же касается новых баллад, хоть сколько-нибудь походящих на те, прежние, шедевры слова, которыми славился Брайан Звонкий в своей не такой уж далекой молодости, то о них и вовсе можно было забыть - за весь год из-под его пера не вышло ни единой осмысленной строчки. Илдиз критически посмотрел на упавшего лицом в стол пьяницу-барда. Еще бы, столько пить. Может, и вправду пора уже выставить Брайана вон? Он уже много раз собирался именно так и поступить, но что-то не давало трактирщику просто взять и выгнать менестреля - возможно, светлая память о когда-то написанных Брайаном чудесных песнях, однажды растопивших его черствую душу пирата.
        Все еще пребывая в раздумьях, Илдиз едва услышал, как открылась входная дверь, впустив посетителя. Когда же удивленный трактирщик (кого это вдруг принесло?) перевел взгляд на вошедшего, то удивился еще больше - в дверях стоял тот самый чужеземец в длинном темно-зеленом плаще, устроивший пару дней назад на глазах у посетителей настоящую бойню, в одиночку прикончив пятерых людей Райфена. А ребята у Джима не робкого десятка, это Тагур знал не понаслышке - не раз приходилось разнимать пьяные драки. В общем, чужак был не столь прост, как могло показаться на первый взгляд. Илдиз слышал также от своих осведомителей-беспризорников, коих прикармливал по случаю, что, несмотря на все яростные угрозы Райфена (Джима тоже можно понять - в той потасовке его единственный сын лишился руки), давешний посетитель продолжает появляться в порту и, проявляя недюжинное упрямство, пытается встретиться с капитанами, впрочем, как и следовало ожидать, безрезультатно. Похоже, никак не может смириться с тем, что ни один кормчий не возьмет его на борт, хе-хе. Сколько вас таких, самоуверенных наглецов, прибывало в Северную
Пристань с деньгами или с мечами, не понимающих, что город корсаров живет по своим законам и чужаку здесь никогда не рады.
        - Илдиз Тагур? - Единственный посетитель подошел к трактирной стойке, за которой стоял хозяин заведения.
        - Он самый, сударь, а вот ваше имя, боюсь, мне ничего не скажет... Митлонд, или как вас там, - не слишком приветливо отозвался старый трактирщик, хрипя при каждом слове, будто вырывая их из себя с мясом.
        - Неважно. У меня есть к вам один вопрос. - Эльфийский лорд привык говорить прямо и начинать беседу издалека явно не собирался.
        - Не вам решать, что важно, а что нет, назвавшийся чужим именем, - продолжал гнуть свое Илдиз.
        - Какое вам дело до моего имени?! - Глаза Мертингера злобно сверкнули.
        - Во-первых, это у вас ко мне дело, а не у меня к вам, - с холодной вежливостью ответил трактирщик, - а во-вторых, я привык доверять тем, кто просит меня о чем-то.
        - Повторяю, мое имя касается только меня, - сквозь зубы процедил Мертингер: не часто с ним осмеливались говорить в таком тоне; в душе эльфа понемногу закипал гнев. - Сейчас вы скажете мне все, что знаете о судьбе одного нужного мне человека, и никогда более не увидите меня до самого конца своей никчемной жизни.
        - Всего одного человека? И только? - усмехнулся Илдиз. Рука трактирщика бесцеремонно указала на спящего головой вниз на столе в луже собственной рвоты некогда великого барда Брайана Звонкого. - Может, вот этот пьяница...
        - Мне нужен определенный человек, - прервал Тагура эльфийский лорд, - его имя Логнир Арвест.
        - ...вас устроит? - договорил свою фразу трактирщик и тут же изменился в лице. - Логнир? С какой стати вы спрашиваете о нем?
        - Это не ваше дело, - ответил Мертингер.
        - Мое дело - послать вас к Бансроту, сударь, - не остался в долгу старик.
        - Я заплачу, - эльф сунул руку за пояс, доставая кошель, - хорошо заплачу.
        - Уберите свои деньги! - неожиданно взорвался Илдиз Тагур. - Убирайтесь на дно ко всем демонам морским со своими деньгами! Мне они не нужны.
        Разъяренный столь наглым отказом, Мертингер схватился за рукоять Адомнана.
        - И что? - Глаза старика продолжали пылать гневом, ни тени страха не отразилось на его лице. - Проткнешь меня своей щепкой? Как проткнул сынишку Райфена? Для тебя человека убить, что мне кружку эля выпить, да?! Ну, что ты стоишь, давай! Вытаскивай свой меч, коли за рукоять схватился! Рыбья чешуя тебе в уши, а не Логнир Арвест, ублюдок!
        Мертингер отшатнулся и застыл, не зная, что предпринять. Убить старика? Но тогда он ничего не узнает о Логнире. Просто уйти? Тот же плачевный итог. Может быть, пытки (эльф внутренне поморщился от этой мысли), но трактирщик кажется твердым, как камень, ему бы гномом родиться. Что же делать? Что? Охотник потерял след. Впервые за много лет эльфийский лорд растерялся, оказавшись бессильным принять правильное решение...
        - Милорд позволит? - откуда-то сзади раздался хрипящий пропитой голос.
        Мертингер обернулся. Пьянчуга, все это время храпевший у входа, как-то странно смотрел на него, бережно сжимая в руках старую лютню. Было видно, что некогда этот инструмент представлял собой поистине красивую вещь, но сейчас, без должного ухода, он утратил всю свою прелесть. Когда-то звуковую розетку на овальной вишневой деке украшала тонкая резьба, сейчас почти стершаяся: это были величественные сцены сражений рыцарей и драконов; изящный гриф исписывала вязь декоративного узора из листьев и цветов, а колки на отогнутой черной шейке напоминали стилизованные сердца. Теперь все это скрывалось под пятнами эля и масляными разводами. Дека была продавлена и исцарапана, гриф покрывали застывшие восковые капли, а кончики колков в некоторых местах будто кто-то намеренно грыз.
        Музыкант держал свою лютню с жалобным видом, будто ожидая подаяния.
        - Брайан, пошел вон! - прикрикнул Илдиз - не хватало еще, чтобы этот безумец с мечом прирезал пьяного менестреля.
        - Милорд позволит мне спеть одну песню? - Что бы там ни думал Тагур, сегодня Брайан был трезв как никогда. - В исполнении самого Брайана Звонкого, величайшего из бардов нашего славного королевства?
        Мертингер кивнул. Пусть будет песня, просто так стоять посреди зала было невыносимо. Эльф присел за ближайший стол, приготовившись слушать. И Брайан заиграл на лютне, начав мелодию медленным перебором пяти парных струн и все ускоряя движения пальцами, - спустя полминуты Мертингер уже не сомневался, что действительно видит перед собой величайшего барда Ронстрада - даже менестрели Конкра, казалось, не перебирали с такой скоростью струны своих арф. Поначалу эльф ожидал, что услышит нечто вроде грубой песни «Мэри, женушка моя, на расправу, эх, скора!», которую он уже не раз слышал здесь, или нечто тому подобное, спетое хриплым, пропитым голосом, но с самых первых слов баллады будто кто-то полоснул по сердцу когтями и крепко схватил за горло, перебив дыхание. Голос барда был не просто звонок, он гремел, как водопад, а ровная поначалу спокойная мелодия превратилась в боевую сагу. Теперь от нее, казалось, повеяло ледяным ветром, в то время как перебор басовых струн походил на рычание голодного чудовища. Вот какие слова были в той песне:
        Удар меча пронзает бег,
        Мятежность духа - злой обет,
        Горит в руках клинок чертой,
        Не в силах обрести покой.
        
        Не в силах разорвать цепей,
        Холодных, отгоревших дней,
        Как пленник собственных оков,
        Он спит под перестук подков.
        
        Ему все чаще снятся сны,
        В них бремя тяжкое вины.
        В пустых глазах не видно дна,
        И кровь драконья холодна.
        
        Что пламя льда, всегда остра
        Зола и пыль души костра.
        За поворотом ждут враги,
        Их кровь и смерть - твои шаги.
        
        Ведь не осталось ничего,
        Чтоб сердце пламенем зажгло,
        Забылись тени прежних дней,
        Один лишь холод - так теплей.
        
        Одна лишь воля, без надежд,
        Проигран бой, и пал рубеж:
        Что может в мире изменить,
        Кто не умеет сам любить?
        
        Попробуй после стольких зим
        Рассвет увидеть над горами.
        Свою надежду дать другим,
        Надежду, что сжигает грани.
        
        Так сможешь путь пройти измен
        И бой, ведомый сам с собою,
        Тропу, где слава, смерть и тлен
        Желают стать твоей судьбою.
        Бард замолчал, смолкла и музыка. Некоторое время в трактире царствовала тишина. Мертингер не мог произнести ни слова - он застыл, пораженный, в голове пульсировала одна-единственная мысль: откуда этот человек его знает, и что, просвети Тиена, это все значит. Гость и трактирщик молчали, затем Тагур опомнился:
        - Брайан! Неужели ты сочинил новую балладу?
        - Это не я, - не совсем понятно ответил менестрель и еще добавил: - Скажи этому эльфу все, что он хочет знать, Илдиз. Намерения его чисты, можешь мне поверить.
        - А тебе-то почем знать? - недоверчиво покосился на него Тагур, потом вдруг лицо его вытянулось от удивления. - Эльфу? Ты сказал, эльфу?! Как это понимать, Брайан?
        - Мертингер, сын Неалиса, лорд Дома Недремлющего Дракона, - повинуясь внезапному порыву, назвал свое настоящее имя странник с черным мечом, - прошу принять мое имя под эти своды.
        - Э-э-э, рад знакомству с вами, лорд Мертингер, - запнувшись, произнес Илдиз Тагур. - Брайан, ты уверен?
        Трезвый (впервые за много дней) взгляд менестреля был более красноречив, чем все, что могло быть сказано вслух. Трактирщик кивнул, соглашаясь:
        - Хорошо, я отвечу на ваш вопрос, эльф. Логнир Арвест отплыл на корабле «Морской Змей» Джеральда Рифа. Их путь лежал в Тириахад.
        - Где это? - спросил Мертингер.
        - Далеко на юге, в землях бывшей Темной Империи. Это мертвый город, засыпанный пеплом.

«Ты найдешь его там, где море гремит, где черная смерть, город мертвый лежит», - вспомнились лорду напутственные слова дриады.
        Да, видимо, так оно и будет - это его судьба.
        Эльф слегка поклонился, выражая признательность поочередно сначала трактирщику, затем барду:
        - Благодарю вас. Да пребудут свет и тепло в вашем доме.
        - И вам приятной дороги, милорд, - попрощался Илдиз.
        Эльф вышел, не задерживаясь более ни секунды.
        - Брайан, кто это у тебя там? Пса завел? - Проводив взглядом чужака, трактирщик неожиданно заметил, как из-под стола, за которым все так же, слегка покачиваясь, сидел менестрель, выглянула продолговатая черная мордочка. Огромные влажные глаза как будто заглянули в душу Илдиза, короткая шерстка зверя отливала лучистым серебром, хотя, возможно, это была всего лишь игра света и солнечных бликов.
        - Собака? Какая еще собака? - удивился Брайан. - Налей-ка мне лучше выпить, а то что-то я совсем протрезвел...
        Илдиз отвлекся, переведя взгляд на слишком странно ведущего себя сегодня барда. Когда же трактирщик еще раз посмотрел под стол, там уже никого не было...

* * *
        Оставшееся до вечера время Мертингер потратил на то, чтобы приобрести коня. Для этого он отправился на площадь Тысячи Висельников, где, по слухам, торговали всем, что только можно было купить в Сар-Итиаде, в том числе, конечно же, и самыми лучшими лошадьми. Цена здесь тоже была высокая, но недостатка в средствах эльфийский лорд пока не испытывал. Из кошелька с золотом уже исчезла половина той суммы, что он взял с собой в Кайнт-Конкре, но у эльфа при себе было еще несколько золотых колец с драгоценными каменьями - так, ничего не значащие украшения, которые не жалко продать. Было и еще кое-что - фамильный перстень с печатью Дома и алым алмазом внутри, но с этой вещью Мертингер ни за что бы не расстался. Это была память об отце - единственное, что осталось.
        Проходя между навесами и окидывая опытным взглядом лошадей, эльф краем глаза успевал следить и за обстановкой вокруг. В такой толпе легко можно было получить удар ножом, а угрозу со стороны разъяренного корсарского капитана нельзя было недооценивать. К тому же Мертингера в этом городе уже дважды пытались ограбить, но, хвала Тиене, проворству уличных воришек оказалось далеко до эльфийского чутья. Впрочем, мог найтись вор и похитрее, поэтому расслабляться не стоило.
        - Сударь, купите! Красавец, какой красавец! - раздался впереди охрипший голос торговца.
        Мертингер бросил на человека скользящий взгляд - тот оказался бородатым малым в засаленной безрукавке и широких штанах. Правый глаз щурился, левый слегка подмигивал, а обветренное лицо не покидала измученная улыбка. Чувствовалось, что стоит он тут уже давно, да без особого толку. Продавал бородач одного-единственного коня, зато какого...
        Пепельно-серого цвета, со сверкающей на солнце серебристой гривой и пронзительным взглядом желтых глаз с вертикальными зрачками, этот конь был явно не из простых. Мертингер прекрасно разбирался в лошадях, справедливо считая лучшими из лучших эльфийских сфайксов, этот же был ближе всего к полумракам, но не совсем. Чувствовалась примесь иной крови, но вот какой именно, к своему немалому удивлению, эльф так и не смог определить.
        - Что это за конь? - спросил он торговца. - Откуда он?
        - Это сархидский полумрак, господин! - ответил торговец, поворачивая под уздцы коня мордой к покупателю.
        Благородное животное негодующе фыркнуло, оно явно не привыкло к подобному бесцеремонному обращению.
        - Это я и сам вижу, - сказал эльф. - Откуда он у тебя, спрашиваю?
        - Достался при случае, - не пожелал вдаваться в подробности бородач. История эта явно была не для чужих ушей. - Брать будете? Красавец! Таких, как он, во всей Северной Пристани больше не сыщете! Всего сорок золотых!
        Мертингер не был силен в экономике королевства, но даже ему было ясно, что сорок монет - ничтожная сумма за полумрака, пусть даже нечистокровного. Что-то здесь не так. Эльф пристально осмотрел коня, подмечая даже то, чего не было видно обычному глазу. Его обостренное чутье, дар и проклятие ледяных объятий Стрибора не подвели и на этот раз. Что-то неладное было с этим конем, словно зловещий рок, сути которого невозможно было сейчас разобрать. От него исходила опасность...
        - Этот конь убил своего хозяина, так? - не то спросил, не то заявил Мертингер.
        - Э-э-э... Как вы узнали?! - удивился вмиг помрачневший торговец. - Да что там скрывать, так оно и есть. Уже весь город знает...
        - Как его зовут? - спросил эльф, глубоко заглянув в пронзительные янтарные зрачки.
        Конь не отвел взгляда.
        - Зачем вам? Все равно же не купите, - раздосадованно отмахнулся бородач.
        - Куплю. - Мертингер протянул торговцу довольно крупный кошель, не пересчитывая. - Здесь пятьдесят, держи.
        - Его зовут Коготь, - прошептал торговец.
        Но конь все равно услышал. Ярко-желтые глаза впились в торговца, ноздри вздулись и выпустили пар, после чего животное заржало. Это было самое странное ржание, которое довелось слышать эльфу. Как будто конь злился, причем не просто злился, а именно угрожал человеку.
        - Забирайте его. - Бородач сунул в руку Мертингеру уздечку, чересчур явно торопясь избавиться от своего товара. - Вместе с седлом забирайте. Это еще от старого хозяина осталось. Настоящего, а не того, что умер, - как-то странно добавил торговец.
        Покупатель взял коня под уздцы и повел за собой, тот пошел смирно, будто и в помине не было того недовольства, которому эльф только что был свидетелем. Насчет того, что Коготь (ну что за странное имя для коня?) признал в нем своего хозяина, Мертингер пока не обольщался, слишком хорошо он знал лошадей. Выжидает, присматривается, еще не решил, кто перед ним, друг или враг.

«Ничего, скоро мы с тобой подружимся», - подумал эльф и прибавил шаг, торопясь вернуться на постоялый двор засветло.

* * *
        Весь вечер Илдиз Тагур хмурился, облокотившись о трактирную стойку, - мрачные предчувствия, одно горше другого, терзали его душу, не давая покоя. Уж слишком много всего сегодня произошло - и незнакомец этот эльфийский, и Брайан со своим вдруг нежданно проснувшимся вдохновением, и посетителей многовато - за всеми не уследишь. Народ в порту быстро прознал, что давешний забулдыга Брайан Звонкий выдал на-гора сразу несколько отменных баллад - от желающих поглазеть на вдруг протрезвевшего певца и послушать его творения не было отбоя. Казалось бы, наливай всем эля втридорога, да радуйся, ан нет - Илдиз спиной чувствовал: не к добру этот свалившийся на него сегодня доход, ох, не к добру.
        Поэтому, когда в очередной раз отворилась скрипучая входная дверь и на пороге появился щуплый малый, от одного взгляда в глаза которому большинство дельцов в Сар-Итиаде бросало в дрожь, Илдиз даже не удивился. Чего-то подобного он и ожидал весь вечер, рассеянно поглаживая под прилавком взведенную тетиву арбалета. Страх..
        он тут же ушел, не успев появиться, - сегодня жизнь Тагура уже успела повисеть на острие эльфийского клинка, и негоже тому, кто не испугался морозного взгляда исполосованного шрамами эльфийского лорда, бояться какого-то мальчишки, пусть даже этот мальчишка - личный убийца самого Ночного Короля.
        Это был невысокого роста худощавый парень четырнадцати лет от роду с прямыми светлыми волосами, более походящими на седину, и удивительно правильными, благородными чертами лица, впрочем, безнадежно испорченными вечно пляшущей на тонких поджатых губах презрительной усмешкой. И еще глаза. В них невозможно было смотреть - в черных бездонных колодцах отчетливо читалась затаившаяся до поры смерть. Так оно и было - репутация мальчишки могла дать фору любому убийце, состоявшему в воровских гильдиях Сар-Итиада. Количество его жертв, по слухам, исчислялось десятками, и пусть большая часть тех ужасных историй была намеренно распущена приспешниками Ночного Короля для пущего устрашения подданных, крови на руках этого мерзавца, как и мертвецов, отправленных им на кладбище, было чересчур много для столь юного возраста и, казалось бы, тщедушного тела.
        Ни имени, ни происхождения малолетнего убийцы в городе никто не знал, все называли его просто «Бастардом». Кличка приклеилась к парню с самого его появления подле Рейне Анекто пару лет назад, а может, он сам избрал себе это прозвище - кто знает. Одно можно было сказать точно: Ночной Король благоволил своему протеже, никогда не отказывая тому ни в чем, и мальчишка отвечал своему господину поистине звериной преданностью. Сар-итиадцы невесело шутили на этот счет: «Куда король, туда и ублюдок, а мертвецы им спляшут». Шептались даже, что Бастард - незаконнорожденный сын самого Рейне, но обсуждалась сия тема редко, ибо многие охочие до праздных слухов давно уже квартировали на дне Соленой бухты с тяжелым украшением на шее.
        Парень искоса зыркнул на переполненный зал, отдельно остановившись на громко декламирующем очередную балладу менестреле, затем направился прямо к хозяину заведения, по пути нагло перешагивая через табуретки и бесцеремонно расталкивая вмиг оробевших посетителей.
        - Чего уставился, Илдиз?! - c не предвещающим ничего хорошего сарказмом в голосе осведомился малолетний убийца. - Давненько не принимал благородных господ?
        - Эх-хе, какие люди. - Трактирщик усмехнулся в ответ, осторожно, как ему казалось, нащупывая правой рукой арбалет под прилавком. - А что же не Девятеро Вольных сразу? Или граф Анекто меня совсем не уважает?
        - Погоди, будут тебе и Девятеро Вольных, и полный дом покойников, и пес с зашитой пастью. - Немигающий жестокий взгляд на скривившемся от презрения лице уперся в Илдиза. - Ночной Король недоволен тобой, Тагур.
        - Чем же я не угодил своему королю? - Как ни храбрился Илдиз, холодный пот предательски выступил у него на лбу, он уже догадался, что означает этот визит, не понял только одного: за что его пришли убивать. - Пятая часть дохода в городской общак у меня исправно уплачена, клятву воровскую я чту, кодекса нашего не нарушаю. .
        - Он недоволен, понимаешь? - Невысокому убийце приходилось смотреть снизу вверх на свою жертву, но ужас, казалось, уравнял их в росте - Илдиз невольно отшатнулся. - Сегодня ты разозлил его. А он этого очень не любит...
        - Я? Я разозлил? Но... Почему? - Тагур наконец решился и выхватил из-под прилавка арбалет.
        В тот же миг рука убийцы метнулась вперед, кривой нож с зазубренным лезвием вошел по самую рукоять в грудь Илдиза - реакция мальчишки была воистину молниеносной. Трактирщик, хрипя, опустился за стойку. В тот же миг сразу с десяток посетителей, до этого мирно пивших свой эль, поднялись из-за столов и обнажили мечи. В полумраке трактира зловеще блеснули метательные ножи и заточенные лезвия. Началась паника. Люди кричали, падали, пытались бежать. И тут, словно злобные демоны вырвались из преисподней прямо посреди уютного заведения, подручные Ночного Короля принялись жестоко убивать всех, до кого дотягивались их клинки. Вихрь смерти не щадил никого из тех, кому сегодня не посчастливилось захотеть пропустить кружку эля или послушать новую песню скорчившегося сейчас на полу в луже собственной крови несчастного менестреля.
        - Этого - живым! Живым, я сказал! - Резкий выпад мальчишки удержал руку одного из молодчиков, занесенную с ножом над неподвижно лежащим Брайаном.
        Двое крепких парней тут же подхватили истекающего кровью пьянчугу и волоком потащили к дверям. Остальные перешагивали через перевернутые табуретки и столы и методично добивали еще живых посетителей. Вскоре стоны и крики совсем прекратились, и убийцы начали по одному покидать разгромленный трактир.
        Илдиз почувствовал, как мутнеет в глазах от боли, уже воочию ощутив подле себя зловонное дыхание старухи с косой. Все стало неважно - и ненависть, и любовь, и месть. Остались только звуки. Где-то совсем рядом послышался треск занимающегося пламени - уходя, мерзавцы запалили его заведение. Вдруг скрипнула крышка винного погреба, на лестнице, ведущей за стойку, раздались шаги... Кто-то пробрался в трактир через заднюю дверь, предназначенную, чтобы скатывать с воза бочки с элем в подземелье, прошел под общим залом и выбрался прямо за стойкой.
        - Бансрот подери! - выругался незнакомец, стремительно метнувшийся меж огненных сполохов и лежащих вповалку тел. - Я все-таки опоздал! Эх, братец, братец, что же это творится в твоем королевстве... Илдиз! Илдиз, ты где, чтоб тебя?! О боги...
        Холодные пальцы пережали рану на груди, высокий голос раздался над головой:
        - У тебя еще есть время, старик. Мы вытащим тебя...
        Как сквозь сон, Илдиз увидел склонившееся над ним лицо человека, которого по всем раскладам давно уже не было среди живых.
        В этот момент истерзанное болью сознание оставило трактирщика окончательно, погрузив его в спасительное небытие.

* * *
        Оставив Когтя на попечение трактирного конюха, при этом строго наказав накормить животное как следует, Мертингер поднялся наверх, легко ступая по скрипучим деревянным ступеням. Когда эльф вошел в свою комнату на третьем этаже, намереваясь собрать вещи, Жакри уже сидел там. Парень дремал, развалившись на единственном стуле, - судя по всему, ждал его возвращения.
        - Собирайся, мы уходим, - с ходу бросил эльфийский лорд, сам не зная зачем. Он уже смирился с тем, что мальчишка пойдет с ним, и в чем-то даже чувствовал себя ответственным за его дальнейшую судьбу. Так командир беспокоится за своих воинов. Или же нет, скорее так старший брат заботится о младшем...
        - Милорд, вы уже слышали? Какие-то мерзавцы сегодня сожгли «Кинжал и монету». Выживших нет...
        Мертингер застыл к бродяжке спиной, руки его поневоле сжались в кулаки. Он ведь несколько часов назад был там. Разговаривал с этим упрямцем Тагуром, слушал балладу того странного менестреля. И вот теперь их не стало. Сгорели заживо. Когда же это произошло? Должно быть, за те два часа, что он выбирал себе коня на рынке..
        Впрочем, беды людей его не касаются. Он не может ни помогать всем, ни мстить за каждого. У него свой собственный путь.
        - Собирайся, мы уходим, - только и повторил эльфийский лорд. - Нам пора...
        - Милорд, у вас получилось? - искренне удивился Жакри. - Вы узнали то, что хотели?
        - Да, - подтвердил Мертингер. - И больше меня здесь ничего не держит. Ты можешь пойти со мной, если захочешь, - еще раз повторил свое предложение эльфийский лорд.
        Мальчишка как-то странно посмотрел на него. Было видно, что внутри у него идет какая-то непонятная борьба. Мертингер выругался про себя - он так и не научился читать эмоции по лицам людей.
        - Благодарю вас, господин Митлонд, - потупившись, наконец проговорил Жакри. Затем как будто вспомнил о чем-то важном и добавил: - Милорд, взгляните скорее в окно, там караулят какие-то негодяи, мне кажется - вас.
        Мертингер подошел к окну, открыл ставни и выглянул на утопающую в сумерках улицу. Неподалеку от двухэтажного кирпичного дома, что располагался напротив и загораживал собой почти весь вид из окна, и вправду собралось несколько человек, ничего более определенного под темнеющим небом разобрать было невозможно.
        - Сколько их? - спросил Мертингер, пытаясь разглядеть хоть что-то, но ответа так и не дождался.
        Внезапно чувство близкой опасности накатило и завладело всем существом эльфа, тот резко обернулся, ища глазами врагов. Входная дверь качалась на петлях, будучи нараспашку открыта, а мальчишка исчез. Лорд инстинктивно схватился за ножны и обомлел. Ножен, как и меча, не было на своем месте. Лямки ремней оказались умело перерезаны острым ножом.
        Проклятие! Ничтожный человечишка украл у него Адомнан! Его меч! Как он только посмел, мерзавец, как он осмелился! Мертингер моментально поддался той неукротимой ярости, которую обычно старался в себе сдерживать. Столь жуткой злобы к кому-либо, как сейчас к этому мерзкому человеческому отродью, подло предавшему его и посмевшему покуситься на самое дорогое, что у него было, он не испытывал уже сотни лет. Глупый мальчишка ответит ему за это, страшно ответит.
        Не размышляя более, эльфийский лорд стрелой вылетел из комнаты и бросился вниз по лестнице. Человек не мог уйти далеко...
        Появившись в общем зале трактира, Мертингер не стал терять время на излишние расспросы немногочисленных посетителей и постояльцев - хлопнувшая дверь на улицу сама сказала ему все. Эльф выскочил следом. В вечерних сумерках ему удалось заметить силуэт, скользнувший за угол дома напротив. Совершенно уверенный в том, что преследует именно вора, Мертингер побежал следом. Забежав за угол, эльфийский лорд вновь едва успел заметить резко свернувшую вправо человеческую тень.
        В другое время преследователь сумел бы заподозрить неладное, распознать западню, но сейчас он был слишком ослеплен своей яростью. Его словно вели, переулок за переулком заманивая все дальше. На какое-то время охотник сам превратился в зверя, загоняемого в расставленную ловушку. Вот только таинственные неизвестные, что плели свои козни, явно недооценили грозящую им опасность...
        Эльфийский лорд понял, что это западня, лишь в тот миг, когда за очередным поворотом путь ему преградила разношерстная по одежде и снаряжению группа вооруженных кинжалами, мечами и прочими орудиями убийства людей численностью почти в два десятка. Мальчишка, сжимающий в руках ножны с принадлежащим эльфу мечом, прятался за их спинами, мерзавец.
        - Милорд Райфен, это он! - закричал Жакри, смерив своего бывшего господина торжествующим взглядом. - Безоружен, как я и обещал! Вот его меч!
        - Верни его сейчас же, и я сохраню твою жизнь, - то ли приказал, то ли пообещал Мертингер. Слова его были холодны, как тысячелетний лед.
        - Нет, это ты попрощайся с жизнью, - раздался рядом знакомый голос.
        Ну, конечно же! Джим Райфен, собственной персоной. Решил-таки поквитаться с чужаком лично. Придется и его убить.
        Эльф приготовился к схватке.
        - Бей ублюдка! Вали его! - отдал приказ корсарский капитан, и матросня налетела на эльфа со всех сторон.
        Учитывая все обстоятельства, на таком открытом пространстве одиночке нипочем было не выстоять в схватке против двадцати врагов, даже если тот облачен в лучший доспех и является непревзойденным мастером боя. Его измотают ударами, сомнут, опрокинут, задавят массой. Но даже привычным к уличным разборкам сар-итиадским пиратам еще только предстояло на своей шкуре узнать, что значит драться с древнейшим эльфом Конкра, непрерывно совершенствовавшим свое мастерство убийства на протяжении восьми сотен лет.
        Лишь самые проворные из корсаров успели заметить, как их жертва резко метнулась в сторону, одновременно выхватывая откуда-то из-под камзола два коротких кинжала, - она оказалась вовсе не безоружной. Перед глазами изумленных головорезов лишь промелькнули отточенные до невозможного взмахи руками. Чужак молниеносно крутанулся вперед, как пылевой вихрь, и сделал два резких выпада. Предсмертных криков не последовало, даже когда оба кинжала вошли в плоть, не встретив никакого сопротивления. Каждый из этих двоих еще мгновение назад дышал, о чем-то, должно быть, думал, а сейчас, словно кто-то просто слегка подтолкнул его в грудь. Они даже не успели понять, что умерли, а оборвавшая их жизни сталь уже вырвалась из сердец.
        Мертингер никогда не считал тех, чьи жизни забрала его рука. Северные варвары, орки, демоны, свои соплеменники, предавшие Дубовый Трон и ставшие в одночасье врагами. Возможно, их было несколько сотен, кто знает. Одной лишь Тиене известно, скольких он убил. Сегодня их счет пополнят еще два десятка, только и всего...
        Корсар с повязкой на глазу рубанул по воздуху боевым топориком, но чужеземец ловко ушел в сторону, при этом ответив на выпад: один кинжал вошел человеку в плечо, другой - снизу, под подбородок.
        Жакри в ужасе отшатнулся. Подобного он раньше никогда не видел, и даже последняя схватка в «Кинжале и монете» выглядела по сравнению с происходящим сейчас не иначе, как милосердным избавлением от жизни испытывающих невыносимую муку смертельно больных. Теперь же застывший от ужаса мальчишка увидел истинное обличье своего так называемого господина. Это был не человек, не тот, у кого есть сердце. Раньше бродяжка полагал, что у сеньора Митлонда столь странная внешность потому, что он нечто вроде уродца. Бывают же горбуны всякие, калеки с усохшими руками, прoклятые различными ведьмами обладатели ослиных ушей, свиных пятачков или копыт - отчего же не может быть ушей с острыми кончиками, проглядывающими из-под волос? Теперь Жакри понял: это не уродство - это черта. Словно шрамы на его лице, черта демона с ледяными глазами и телом, способным превращаться в порыв ветра. В чем-то он был прав.
        Улочка стала походить на скотобойню. Кругом кровь, ножи вспарывают плоть, не просто обрывая жизни, а вырывая их, точно под пыткой. В трактире «Кинжал и монета» было много людей: посторонние, которые были виноваты лишь в том, что решили тем вечером промочить горло и посидеть в компании - по сути, не виновные ни в чем... И разум Мертингера тогда был ясен, как лед. Теперь же его ничто не сдерживало, все они пришли сюда, чтобы, как они сами полагали, убить его, но никто не знал, что сегодня судьба предвещала только лишь их собственную смерть. Вслед за спущенным с цепи разумом шла ярость. Безжалостная ярость руководила теперь стремительными и идеально отточенными выпадами. Но не та, которая горячит сердце и застилает разум, а та, что с легкостью позволяет раздавить горло одного человека сапогом, зажать шею другого под локтем и, прижав его к себе спиной, воткнуть клинок в грудь с такой силой, чтобы своей грудью почувствовать отнявший жизнь острый наконечник всего в дюйме от собственного сердца.
        Не корсары окружили чужака, нет, - казалось, это он окружил сразу двадцать человек, молниеносно передвигаясь между ними и нанося смертоносные удары с поразительной скоростью. В какой-то миг лезвие врага полоснуло Мертингера по груди, но эльф этого будто не заметил. Другой негодяй умудрился задеть ножом его бок перед тем, как лишиться собственной головы.
        Раненых было меньше, чем покойников, и то первых скорее можно было причислить к умирающим. У кого-то не было руки, а ребра были вскрыты, другой зажимал живот, крича от боли, третий с разрубленным лицом захлебывался в луже собственной крови.
        Враги - теперь не более десятка - еще пытались обступить чужака, угостить его ударом ножа или попытаться достать ловким выпадом меча, но не столь успешно, как это делал их палач. Мертингер был уже весь в крови - и чужой, и своей. Конечно же, он был не неуязвим, а ярость - это тот советчик, которого в бою слушают лишь самоубийцы. Она не позволяла ему трезво реагировать на выпады врага, и в другое время, когда он предполагал, что удар противника может достигнуть цели, он отступил бы, уклонился, но сейчас встречал клинками все направленные против него атаки. А что уж поделать, когда сталь соскальзывает на руку или мгновенное желание нанести смертельный удар мешает предвидеть, что даже перед смертью умирающий может выставить перед собой обломок меча. Одному пирату удалось задеть его плечо острым шипом кистеня, превратив и рукав, и плоть под ним в ошметки. Но все же он не падал. Этот демон, казалось, не способен испытывать боль. И пусть он прыгал и совершал удары уже не так ловко, как раньше, но люди по-прежнему продолжали гибнуть. В живых оставалось всего семеро...
        Жакри прижимал к себе ножны с похищенным мечом. Он не мог оторвать взгляда от происходящего, не мог закрыть уши, чтобы не слышать этих ужасных звуков: хрипов, стонов, криков, мольбы, звона стали. Но не это казалось самым страшным. Меч в его руках начал дрожать, мальчишка отчетливо уловил шепот, исходящий из ножен, - как будто сам клинок говорил, увещевал, молил, но при этом повелевал...
        - Бежим! - раздалась полная отчаяния команда капитана.
        Оставшиеся в живых корсары - лишь шесть человек вместе со своим предводителем - бросились наутек.
        Убийца даже не сразу понял, что сражаться уже не с кем, и еще два выпада пришлись в воздух. Он шагнул было вслед бегущим, но споткнулся о покойника, лишенного головы. Мертингер огляделся. Весь переулок был залит кровью и завален трупами. Жалобно стонал единственный раненый. Эльф подошел к нему и ударил кинжалом, без сожаления оставив клинок воткнутым в сердце. Стон оборвался. Остался лишь плач... Обернувшись, Мертингер увидел Жакри, так и не решившегося ни сбежать, ни обнажить украденный меч.
        - М-милорд... м-милорд, не надо... - пролепетал мальчишка, наблюдая, как окровавленный эльф в изодранном плаще и превращенном в лохмотья камзоле подходит ближе. В глазах бродяжки застыл ужас. - Я не хотел... Райфен заставил меня... милорд, пощадите...
        Мертингер молча вырвал у него из рук свой меч и тут же, бережно взявшись за иссиня-черную рукоять с алым рубином в навершии, высвободил его из ножен. Обозленный меч переполняла ненависть, равно как и его хозяина. Соединившись, она вырвалась наружу жутким воплем, похожим на рычание голодного зверя.
        - Пощадите... пощадите, милорд... это ведь была моя мечта. Он обещал, что возьмет меня в команду... вы ведь сами говорили, что...
        Жакри посмотрел в глаза эльфа и ужаснулся. В них не было даже той жуткой ледяной синевы, много раз пугавшей его ранее. Взгляд был пуст. Лишь непроглядная чернота глазниц взирала на него зловеще и равнодушно.

«Наверное, такова и есть смерть», - пронеслась в голове последняя мысль.
        Мертингер протянул вперед левую руку, правая ладонь по-прежнему сжимала рукоять Адомнана. Холодные пальцы сомкнулись на горле мальчишки, подняв тщедушное тело вверх. Что-то важное и далекое, изнутри изо всех сил кричало эльфу: «Остановись! Не смей! Опомнись!» Но тот лишь отмахнулся от этих ничего не значащих слов, как от жужжащего роя назойливых насекомых. Раздался зловещий хруст сломавшихся шейных позвонков, при этом черный меч по рукоять вошел в живот парня, обагрившись кровью. Пальцы разжались, и уже мертвое тело мальчишки присоединилось к другим телам на мостовой.
        Эльфу стало вдруг холодно, как будто он вновь очутился в своем далеком Стриборе, этом вечно скованном снегами крае, обители ледяных драконов. Мороз охватил его тело, медленно проникая в душу. Мертингер закутался плотнее в изорванный плащ, но облизывающий с ног до головы мерзкий озноб никак не желал уходить. Ярость отхлынула, ее место заняли чудовищная усталость и жгучая боль каждой раны. Сильнее всего текла кровь из пробитого бока и разорванного плеча, но и остальное давало о себе знать. Ничего, его и не так вспарывали. Помнится, в бою с северными варварами на холмах Келленджи его вынесли из сражения почти порезанного на кусочки. Три месяца потребовалось, чтобы появилась возможность хотя бы сесть на коня. Что какие-то осиные укусы по сравнению с этим? На руке кровоточил глубокий порез, плечо превратилось в кашу из плоти и ткани, а по груди и животу расходились багровые пятна. Голова предательски закружилась, и, все еще не осознавая, что происходит, Мертингер шагнул, но ослабевшие ноги, налившись невыносимой тяжестью, вдруг подкосились, второго шага он бы уже не осилил. Все-таки он себя
переоценил..
        Внезапно сзади раздалось громкое ржание. Эльф обернулся и увидел рядом с собой коня, купленного незадолго до побоища. Коготь перебирал копытами по мостовой, фыркая и сверкая зловещими янтарными глазами. Сил не было даже удивиться. Не задумываясь о странном появлении животного, Мертингер взобрался в седло, ухватившись за серую, переливающуюся серебристым блеском гриву. Пряди конских волос слиплись от крови... Ноги привычно вошли в стремена...
        - В «Сломанный меч», - прохрипел раненый скорее самому себе, чем коню, и направил быстроногого скакуна к постоялому двору, чтобы забрать свои вещи, а потом - прочь из города, прочь от содеянного, от самого себя и от своей совести, которая вновь заточила свои ледяные клыки...

* * *
        Связанный и избитый, он стоял на ободранных коленях перед безжалостным человеком в дорогом черном камзоле с золотой цепью на груди. Это была гостиная большого особняка, обставленная настолько богато, что могло показаться, будто здесь живет сам король. Впрочем, так оно и было...
        - Ты знаешь, из-за чего сожгли трактир, ты, старый никчемный пьянчуга? - почти равнодушно поинтересовался вельможа, не отводя брезгливо-презрительного взгляда от сгорбленной перед ним фигуры.
        - Нет, не знаю, - хрипло отвечал музыкант, сплевывая кровь. - Не знаю, подери вас всех Бансрот.
        - Как грубо, как невежливо, - усмехнулся человек в черном камзоле. - А ведь ты являешься моим подданным, бард.
        - Барды - ничьи подданные, - гордо отвечал связанный пленник, - у них нет господ, нет хозяев.
        - И все же, друг мой, как называлась та баллада? - перешел к сути дела господин.
        Менестрель сделал вид, что не понял:
        - Какая баллада, Ночной Король? - На его лице появилось насмешливое выражение, совсем не вяжущееся с ситуацией. - Я за свою жизнь спел множество их - тысячи.
        - Не больше трех десятков, - жестоко уточнил Рейне Анекто. - Я имею в виду ту, что ты спел сегодня.
        - Знаете, милорд, сегодня из-под моих струн сорвались целых четыре невероятные мелодии, а с губ слетели четыре баллады, подобных которым я не писал уже много лет. Вдохновение снизошло ко мне, словно сами боги обратили на меня свой взор! Как будто кто-то вкладывал суть песен в мои уста, а мне оставалось лишь играть и петь, знаете, я бы даже сказал, что нынче меня посетил удачливый дух...
        - Мне наплевать на твоих духов, - перебил говорливого менестреля Ночной Король. - Я имею в виду твою последнюю балладу. Как там она называлась?
        - Так и называлась, - невесело усмехнулся Брайан, - «Любовь негодяя».
        - Все верно, - оскалился Рейне, - удачное название. Не соизволишь еще раз ее прочесть? Напоследок.
        - Как будет угодно Ночному Королю.
        Менестрель начал петь балладу. Без музыки она, казалось бы, должна была звучать грубовато, но романтичная и печальная история, столь неожиданно вдохновившая его написать эти, ставшие для него роковыми, строки, заставили самого Ночного Короля, жестокого убийцу и тирана, на некоторое время неподвижно застыть на своем троне.
        Вор королеву полюбил,
        Она же его - нет.
        Он сердце вынул из груди,
        Принес на острие.
        
        Признался ей в своей любви
        И чувств не стал скрывать -
        Сказал, что украдет весь мир -
        Лишь стоит пожелать.
        
        Она не отвела свой взор,
        Сказала все, как есть:
        - Я - королева, а ты вор,
        Что непонятно здесь?
        
        Не может быть любви такой,
        Не спорь с богами, вор.
        Суровый королевы взгляд -
        Твой смертный приговор.
        
        Беги, не искушай судьбу,
        Пусть выжжет душу боль.
        Не биться сердцу твоему -
        Не та у тебя роль.
        
        Но вор сдаваться не привык -
        Твердил себе он: «Верь.
        Стань королем - тогда она
        Откроет сердца дверь!»
        
        Сначала - граф, затем - король -
        Сумел достичь всего.
        Но без любви и трон порой
        Не стоит ничего.
        
        Он вновь упал к ее ногам -
        Что может быть важней?!
        Корону с головы сорвал
        И бросил, как трофей.
        
        Но королева холодна,
        Лишь смех в глазах ее.
        - Ты все украл, - звучат слова, -
        Все это не твое.
        
        Убрался вор, прости, король,
        Сжигая в гневе страсть,
        Ведь пламя в сердце воровском
        Нигде нельзя украсть.
        
        И не погаснет сердце - нет,
        Скорее рухнет мир.
        Как небо вечно, так и он
        Всегда ее любил.
        Брайан Звонкий замолчал. Ночной Король не шевелился в своем кресле. Прекрасный и далекий образ Беатрис опять, как и все эти долгие невыносимые годы, словно наяву, вставал перед его взором. Напрасно он думал, что сумел совладать с собой, напрасно считал, что смог навсегда изгнать ее лик из своего очерствевшего сердца. Все так и есть. Все оказалось именно так, как ему донесли, - это его история. Из-за этой баллады, этих нескольких ничего не значащих ни для кого, кроме него самого, строк, облеченных старым пьяницей в рифму, его люди сегодня сожгли трактир старика Тагура, не пощадив никого. Никто не должен больше этого слышать, а те, кто услышал, замолчат навсегда.
        - «Любовь негодяя», говоришь, друг мой? - криво усмехнулся Рейне Анекто и, не ожидая ответа, выхватил кинжал.
        Стремительное движение - холодный блеск стали, - и сгорбленная фигура со стоном падает на пол. Багровая пена течет изо рта... Смоченные кровью губы никогда больше не произнесут ни одной рифмы, не вымолвят ни единого слова, скрюченные судорогой пальцы больше не лягут на звенящие струны лютни.
        - Ты совершенно прав. - Ночной Король глубоко вздохнул.
        Не может быть любви такой,
        Не спорь с богами, вор.
        Слова баллады все еще звучали у него в ушах.
        - Во всем прав. Я именно такой и есть - негодяй. Не больше и не меньше.

17 сентября 652 года.
        Где-то в небе над Срединными равнинами
        Нетопырь летел на юг. Его шерсть и крылья были мокры от влаги низко нависших туч, а ледяной ветер пронизывал до костей. Его хозяину было все равно. Некроманты не подвержены действию холода, их кожа, грубо говоря, мертва, а легкие не могут замерзнуть, как и горло, - ведь каким же это должен быть сильным мороз, если он жалит крепче дыхания смерти? Нет, ему - что холод, что полуденный зной, что снег и ливень - все едино, но вот сжавшийся перед ним маленький человечек долго не протянет. Он уже кашлял и дрожал, вцепившись в сиреневую шерстку летучей мыши, а Крио недовольно порыкивал время от времени.
        С высоты в добрую милю широкая река казалась тоненьким серо-стальным росчерком, словно струйка расплавленного металла, заполняющая собой форму для ковки. Желтые иссушенные равнины и лишенные листьев леса смешивались в неразборчивые бурые и серые кляксы. Полноводная Диасера осталась за спиной, внизу пролегало уже Элагонское герцогство, точнее, то, что от него осталось после нашествия орд нежити.
        - Скоро все закончится! - перекрывая вой небесного ветра, прокричал в ухо ребенку Черный Лорд. - Скоро мы окажемся на земле, и я познакомлю тебя с одним... человеком.
        - Он рыцарь?
        - Да, он рыцарь, - прошептал Деккер скорее самому себе, нежели мальчишке.
        В памяти встали такие далекие и почти забытые дни учебы в ордене, посвящение в рыцари, странствия и подвиги. И всегда рядом с ним был этот человек. Всегда прикрывал его, защищал, оберегал. Те, кто живет убийством, те, у кого душа разбита на множество осколков, почти всегда имеют своего темного спутника, монстра в голове, который указывает, что и когда делать, направляет руку. У Деккера Гордема всегда было свое самое что ни на есть настоящее чудовище, отнюдь не вымышленное и не оставляющее его даже на мгновение. Словно отражение в зеркале, от которого никогда не избавиться и никуда не сбежать. Когда они сошли с праведного пути, его темный спутник не изменил себе и остался с ним, поддержал его, как поддерживал всегда. И даже в стране Смерти, куда нет хода живым, Черный Лорд всегда ощущал его присутствие. Всю жизнь, без малого двести пятьдесят лет, он знает этого человека. Все предали Деккера Гордема: и Тиан, и король, и прокляoтый Семайлин Лайсем, столько лет прикидывавшийся заботливым наставником, даже немой Лоргар, посмевший погибнуть в тот миг, когда он был так нужен. Все предали, одинон всегда
был рядом.
        - Куда мы летим, сэр Гордем? - спросил королевич, пытаясь разглядеть что-то внизу.
        - В Элагон, - бросил в ответ Черный Лорд.
        Вдали, за краем горизонта, показался океан, будто прорезанная от него ножом, виднелась река. Даже широкая Диасера уступала этому исполину, по берегам которого проглядывали мрачные леса, болота и голые пустоши. Где-то по ту сторону Илдера лежали Черные Земли, что объединяли лес Павших, Кровавые топи и юго-западные предгорья хребта Дрикха. Именно оттуда Деккер Гордем начал свое нашествие на север, там родилась его месть, там погибла душа вместе с умирающими собратьями и друзьями.
        - Это и есть Элагон? - Ребенок начал нетерпеливо покачиваться, словно на деревянном игрушечном коне.
        От подобного поведения Крио оскалился и негромко заскулил.
        - Да, малыш, это и есть Город Прoклятых.
        - Почему «Прoклятых»? - не понял королевич.
        - Это, маленький Ричард, потому, что жители его так погрязли во лжи, коварстве, лицемерии и предательстве, что их прокляли...
        - Сам Светлый и Всепобеждающий Хранн и остальные Вечные?
        - Кто-кто, но только не Вечные и не Хранн. Знаешь, малыш, расскажу тебе по секрету: Вечным плевать и на меня, и на тебя, и на других людей, иначе они бы не допустили тогда...
        Чего? Чего не допустили бы боги? Его нашествия? Поднятия мертвых из топей? Или, быть может, того, чтобы умирающий на своем троне от собственной злобы король подписал обречение для людей, готовых умереть по одному мановению его пальца? Да, скорее всего, что именно этого не допустили бы боги, если бы им было не все равно. Ведь это и стало тем крошечным камешком, срывающим за собой всесметающий камнепад.
        Деккер приказал Крио снижаться. Мальчишка Ричард молчал: наверное, обдумывал услышанное, если король с королевой вообще научили своего отпрыска думать о чем-нибудь, помимо пирожных и игрушек.
        Внизу их ждал Элагон, город, что попытался ответить на его вызов и не смог. Город, что противопоставил его латной перчатке свой меч с гардой в виде лилии и был сокрушен. И теперь на прахе тысяч людей безмолвными когортами застыли легионы Арсена Кровавое Веретено, неподвижные и молчаливые. Черный Лорд был уже над самим городом...
        В какой-то момент до ушей Деккера долетел жуткий звук. Кто-то кричал. Человек. От ужасной боли. Словно нечто пыталось вылезти из него... или наоборот - забиралось внутрь. Спустя миг крик оборвался...
        - Крио, быстро к земле! - приказал нетопырю Деккер, и вампир, совершив еще несколько взмахов крыльями, приземлился подле одного из десятков черных шатров.
        Неподалеку стояла алая карета с гербом Арсена: сердцем, мечом и кубком, объединенными ветвистой буквой «М». В сотне шагов плотными рядами застыли древние мертвые воины, сжимающие свое оружие даже в посмертии.
        - Не бойся, малыш, - успокоил испугавшегося ребенка Черный Лорд. - Это всего лишь игрушки... мои игрушки... Видел марионеток придворного шута? Эти - такие же, только большие... они не причинят тебе вреда.
        - Честно? - спросил Ричард.
        - Арсен! - вместо ответа закричал Деккер. - Арсен, ты где?!
        В этот миг послышался новый крик, раздавшийся всего в двадцати шагах, у входа в шатер Черного Лорда. Деккер бросился на звук. Нетопырь, переваливаясь с лапки на лапку, попрыгал следом, помогая себе взмахами крыльев; ребенок не отставал.
        В багровой луже лежал человек. Его белая рубаха с широкими рукавами была вся мокра от льющейся из груди крови. На месте сердца зияла рваная прореха. Короткие, криво обрезанные волосы слиплись, а на лице застыла ужасная маска, точно в момент непередаваемой муки его залили горячим воском. Но он еще был жив, в неподвижном взгляде еще блестела та горячая яркая искра сознания, которая присуща лишь дышащим...
        Пальцы, скрюченные в ужасной конвульсии, впились в землю, грудь изогнулась так, словно под спину кто-то подставил подпорку.
        Над раненым склонились две человеческие фигуры в черных мантиях: одноглазый горбун и высокий, но худой, как скелет, парень. Они не замечали появления Черного Лорда, продолжая суетиться над умирающим так, словно ему еще можно было помочь.
        - Балтус, зажми здесь... Ты что копаешься! - голосил худющий.
        Пальцы его мельтешили, сплетая в воздухе вязь из тумана. Точными движениями он накладывал бледную колдовскую паутину на рану, но ничего не выходило. Кровь продолжала течь.
        - Я не копаюсь, Хенрик! - прорычал горбун Балтус. - Учитель умирает, подери тебя Бансрот! Где ты был, когда его ранили?
        - Где я был, мерзавец?! - вскинулся Хенрик, не прекращая тщетных попыток остановить кровь. - Там же, где и ты, чтоб тебя!!! Не мы ли с тобой играли в
«Человеческие Кости»?
        - Ничего не выходит... Учитель, помогите нам. Скажите, что делать! Прошу вас, скажите...
        - Отпусти... - раздался едва слышный хрип. - Отпусти меня...
        - Он и сам не понимает, что говорит. Мы поможем вам, Учитель... Да не стой ты, образина! Делай что-то, Балтус...
        Деккер равнодушно глядел на происходящее. Он видел: они и сами уже понимали, что помочь никак не смогут, но не оставляли своих тщетных попыток. Они любили его, в этом не могло быть сомнений. Любили своего учителя и не хотели его отпускать, хоть самым правильным и милосердным сейчас было бы прервать его страдания. Кровавое Веретено совершил большую ошибку, когда взял себе учеников. Он позволил другим людям привязаться к себе, чего делать никак нельзя. Иначе ты неосознанно становишься ответственным, ты приобретаешь способность причинять самую ужасную боль - боль близкому человеку. Для некроманта ни в коем случае нельзя даже на мгновение приоткрывать эту запертую и забитую досками дверцу, ведущую в душу, ведь туда может проникнуть кто угодно. Обычно люди - это такие существа, которым нужно чувствовать кого-нибудь рядом, даже если при этом, отворачиваясь в сторону, они кого-то другого в этот момент убивают. Жизнь - это связь. Связь - эта цепочка из тысяч жизней. Никто не понимает, что все люди связаны, но когда ты пытаешься вырвать собственное звено из этой цепи, в мир рвутся крики - крики боли,
скорби и отчаяния примыкавших к тебе некогда звеньев. Самых близких звеньев. И ты сам при этом испытываешь нечто похожее - если не страдание, то чувство вины, если не чувство вины, то неудобство, а если даже и не это, то легкий раздражающий укол в самую грань сознания - ощущение, что теряешь нечто, чего найти уже никогда не сможешь. Кровавое Веретено привязал к себе двух своих учеников, которые, может, и не поддерживали его во многом, не разделяли его взгляды, но просто любили, словно младшие братья - старшего. Арсен не научил их главному: в темном пути на дороге из черного кирпича ты всегда один. Бредешь по грани, пока та не оборвется. Некромант - это вечный одинокий солдат, возвращающийся домой по пути без начала в обреченности без конца.
        Кому-то мельтешение над окровавленным Арсеном его двух подмастерьев могло показаться смешным, кому-то - очень грустным и печальным. Но Деккер Гордем никогда не впадал в крайности, даже если это касалось собственного отношения к чему-либо. Сейчас он глядел на это с равнодушием, как на старый гобелен под названием
«Скорбь». Пыль веков, грань тканых нитей, собственное отторжение... Все это не давало ему понять. Он осознавал происходящее, но никак не мог почувствовать его суть, не был в состоянии разделить сожаление об утрате и скорбь, как ребенок, глядящий на падающий с дерева пожелтевший листок, понимает, что этот листок сорвался из-за того, что пришла осень, но никогда не сможет посочувствовать дереву, которое утратило его.
        Деккер Гордем вскинул руки перед собой, и два невидимых воздушных потока отшвырнули Хенрика и Балтуса в стороны. Он медленно подошел к распростертому другу и склонился над ним. Нет, он не собирался ему помогать. Все было предрешено.
        - Наконец... - прошептал Кровавое Веретено, лежащий в луже крови с пробитым сердцем.
        Нет, он не умирал - он умер уже давно. Даже познавший многие законы смерти Белый Паук Каин не смог бы, наверное, объяснить эту видимость жизни при нерушимости факта смерти... Покойник просто глядел полным боли взглядом в черные глаза Деккера Гордема.
        - Значит, Сероглаз выполнил мое поручение, - прошептал Деккер, не отрывая уставшего, помертвевшего и безразличного ко всему окружающему миру взгляда от искаженного лица друга.
        - Ты... ты пришел полюбоваться на мою смерть? - усмехнулся уже мертвый Арсен. Кровь тут же выступила и на губах.
        Деккер не ответил. В этот миг с ним начало происходить нечто странное. То, чего он ожидал меньше всего. В груди будто кольцо за кольцом начал разворачивать свое длинное тело скользкий червь. Не сразу Черный Лорд понял, что это такое. Лишь спустя много времени, когда он мысленно вернулся к этим событиям, все встало на свои места, все сложилось в крепкую логическую цепь. Но сейчас, когда он стоял здесь, перед Арсеном, он еще не знал, что такое бывает... Случается, что нельзя понять всю обширность пустоты, пока там никого и ничего нет - пустота подразумевается сама собой, ты знаешь о ней, но осознание ее масштабов - это совсем другое. В тот миг зародилась маленькая искорка где-то в глубинах бездны, открывая взору всю черноту провала. Черноту провала души Деккера Гордема.
        - Мы оба знали, что так будет... - прохрипел мертвец. - Проклятое веретено... проклятый Люциус...
        - Ты прав, но... - Деккер и сам не знал, что собирается сказать.
        - Неужели? - Арсен усмехнулся так, будто ему, покойнику, было открыто намного больше, нежели Черному Лорду. - Ты меняешься. Ты борешься с этим, ты отворачиваешься от происходящего, но ты меняешься. Ты становишься кем-то другим. Но я все не могу никак понять... - Кровавое Веретено уставился в серое предгрозовое небо.
        - Чего, Арсен? Чего?
        - Кто мы, Дек? Кем мы были? - прохрипел покойник. - И зачем?
        - Мы те, кто делает то, на что другие неспособны, брат, - ответил Предатель Трона.
        - Нет... - Арсен судорожно замотал головой. - Мы всего лишь изменники своим душам. И ты... душе своей изменник.
        - Зачем ты это говоришь? - Деккер сжал зубы. Он не хотел больше ничего слышать.
        - Ты душе своей изменник, брат, - прошептал некромант. - И сейчас... сейчас я наконец... чувствую... Холод...
        Он не сказал больше ни слова. Деккер склонился еще ниже над затихшим Арсеном. Он молчал, уперев голову ему в грудь. Плечи Черного Лорда немного подрагивали. Прo-клятый Элагон вокруг тоже молчал.
        - Кто это, сэр Гордем? - прошептал маленький принц, осмелившись подойти ближе
        - Это... - Деккер замолчал, не зная, что сказать. Как он мог объяснить этому ребенку, кем был для него человек с русыми волосами, лежащий в луже крови с пробитым сердцем. Друг? Брат? Темный спутник? Некромант? Убийца? Орудие его мести? Изменник собственной душе? - Это был сэр Арсен Маклинг.
        - Он был вашим другом?
        - Он был больше, чем другом... Он был всем.
        - Мне очень жаль, сэр, - печально сказал Ричард.
        - А мне - нет. - Черный Лорд поднял взгляд, грусть ушла из его глаз, он усмехнулся. - Мне не жаль...
        Глава 9
        Что тебе подсказывает сердце
        О боже, он вернулся! Не слышал ты о нем?
        За мною он приходит кошмарным черным сном.
        Он карканьем вороньим приход свой возвестит,
        Мое родное имя пред дверью прокричит.
        Порог мой переступит и в дом шагнет, как тень...
        Осталось жить недолго, настал последний день.
        «Ревенант». Страшная рифмованная сказка

17 сентября 652 года. Элагон
        Деккер сидел в своем резном кресле, положив ноги на распростертое тело, уставившееся незрячим взором куда-то вверх. Длинные спутанные волосы мертвеца были все в крови и закрывали лицо, багровая лужа растеклась вокруг него, подобно жуткому бархатному ковру.
        Черный Лорд совсем не задумывался о возможном проявлении неуважения к покойному, ему просто так было удобно. Он пристально разглядывал свои худые белые кисти, ежесекундно сгибая и разгибая длинные тонкие пальцы с кривыми ногтями. Кожа была сухой и потрескавшейся, словно бумага, и в то же время холодной, как лед. Пальцы предательски дрожали, ему все никак не удавалось справиться с этой внезапно навалившейся слабостью, и в какой-то миг начало мерещиться, будто кожа облазит, отваливается кусками, а под ней нет крови, нет мяса, одни белые кости. И рука смерти указующим перстом, точно стрелка жуткого компаса, открывает ему направление. Указывает путь, по которому предстоит пройти до конца, не оглядываясь и никуда не сворачивая. Это была черная дорога, ведущая в такое место, которое не имеет ничего общего с миром живых.
        Некромант усмехнулся, или, если быть более точным, его лицо исказилось судорогой. Руки конвульсивно впились в подлокотники кресла. Спустя несколько мгновений боль ослабла, дыхание начало постепенно выравниваться, ему стало легче и дышать, и думать. Каждый раз, когда Деккер опускался на мягкую алую обивку, как только спина касалась этой бархатной ткани, он чувствовал себя намного спокойнее. Такие мучительные вспышки боли стали не редкостью в его жизни с переходом новой грани, еще одной ступени пустой и темной лестницы Трансформы.
        Мрачность обстановки и клубящуюся под пологом тьму в шатре не смогли бы развеять даже большие костры ар-ка, буде кому-нибудь из цыган случилось бы совершить такое безумие, как разжечь огонь подле самого Деккера Гордема.
        В центре шатра стоял его старый трон, в котором сейчас и сидел некромант. В черном дереве подлокотников были вырезаны черепа, а спинку украшали сцены человеческих мучений - они были показаны так достоверно и реалистично, что сама собой напрашивалась мысль о том, что несчастный резчик на собственном опыте познал истинную цену мук и боли. Помимо кресла здесь располагались рабочие столы, заваленные бумагами, книгами и картами, по углам жались ящики и походные сундуки, в противоположной от входа стороне была установлена походная кровать, на которой лежал второй покойник. Первый, как уже говорилось, сейчас служил подставкой для ног Черному Лорду.
        Если не считать пары мертвецов, то все тут осталось нетронутым, как и в тот памятный день, после захвата грозного и, казалось бы, несокрушимого Элагона. В тот день, когда он совершил, возможно, самую страшную ошибку в своей жизни, сотворив чудовищную звезду, вбирающую в себя пыль веков и тучи времени из эфирных ветров. Его нерукотворное магическое окно было распахнуто настежь. Огромная армия мертвых существовала лишь благодаря звезде. Лишь благодаря ее мрачно-зеленому свечению в их глазницах горели огоньки жизни.
        Все, как и тогда, в тот памятный день. Все, кроме одного. Его друг, его брат... Арсен. Он не глядит на него с упреком больше, он не кричит, пытаясь уговорить его не менять душу в обмен на армаду. Сейчас он лежит, бездыханный, на походной кровати, с пробитым насквозь сердцем. Длинное серебряное веретено, которое Черный Лорд держал сейчас в руке, собрало свою жатву. Деккер знал, что любого можно убить, уколов этим беспощадным орудием, но при этом погибнет и Арсен, на крови которого и был заклят острый кусочек серебра с маленьким вправленным в его навершие граненым алмазом. И вот теперь Арсен мертв, и ни одно заклятие не вернет его оттуда...
        Помнится, он листал тогда эту самую книгу, лежащую на столе. Взгляд глубоких черных глаз угрюмо сосредоточился на ней. Желтоватые страницы были заложены старым высохшим цветком. Это была давно увядшая роза с почерневшими лепестками и сухими листьями, но шипы ее были остры, как и раньше... как и всегда. «Что она делает здесь? - удивился Деккер. - Зачем она?» Должно быть, кто-то оставил ее специально для него. Специально, чтобы он что-то понял?
        И он вспомнил... Или предвидел... Или заснул и увидел сон...
        ...Женщина стоит к нему спиной, в руке она сжимает ярко-алый цветок. Хрупкие плечи печально поникли, а руки сжаты в жесте безутешной скорби. Листья окружающих деревьев давно осыпались. Кованая калитка, пробитая в ограде старого кладбища, жалобно скрипит, и ветер угрюмо подвывает в вышине - он словно бы стонет в тоске.
        Женщина в черном траурном платье пришла навестить могилу, точнее, две. На первом надгробии выбито: «Злобный пес. Он всегда кусал в ответ на причиненную боль»; на другом: «Поводок пса. Он всегда оберегал своего хозяина».
        Черный Лорд застыл подле женщины, незримый и бесплотный, точно призрак, лишенный покоя.
        - Мы мертвы, зато ты жива, - голосом ветра, подхватывающим опавшие осенние листья, шепчет Деккер, глядя, как женщина бросает единственную розу на его могилу. Цветок медленно, будто нехотя, падает и, едва соприкоснувшись с холодным камнем серой плиты, высыхает, его лепестки стремительно чернеют.
        Он не видит ее лица, ведь стоит за ее спиной, но всем своим существом ощущает ее скорбь. В этот миг из уголка ее глаза, должно быть, скатывается одинокая слеза. У этой женщины необычные волосы красного цвета: у корней почти черные, по длине - багровые, а у концов - кроваво-алые. Их подхватывает неугомонный ветер.
        - Мы мертвы, зато ты жива... ты ждешь...
        Она будто слышит его. Поворачивает голову, но лица не разглядеть из-за черной сетчатой вуали.
        - Я жду... - говорит она, сбрасывая вуаль...
        Огоньки десятков свечей легонько дрогнули в расставленных повсюду лампах и подсвечниках. Видение рассеялось, Деккер Гордем по-прежнему был в своем шатре, глядел на черный цветок, лежащий на старой книге.
        Оказалось, что слеза скатилась из его собственного глаза и потекла именно по его щеке.
        - Всего лишь злобный пес... - прошептал Деккер. - И всего лишь поводок. Надо же, как точно подмечено... Для чего ты оставил мне эту загадку, Арсен? Хочешь, чтобы я вспомнил о своей душе? Об утерянных чувствах? Об этой женщине, которая однажды исчезла? Зачем? - Он искоса взглянул на лежак, где покоился его лучший друг; мертвец не спешил отвечать.
        Тогда Деккер обратил наконец внимание на тело, лежащее у него под ногами.
        - Что ж, быть может, мы с тобой поболтаем? По старой дружбе, ты ведь не возражаешь?
        Склонившись над покойником, Черный Лорд несколько мгновений пристально вглядывался в окровавленное лицо, после чего достал кинжал. Резким движением он разрезал черную мантию на груди у мертвеца, обнажая бледную, как свечной воск, кожу с синими отечными пятнами.
        - Интересно, - прошептал Деккер, - очень интересно. Оно на месте...
        Руки некроманта начали стремительно скользить по бездыханной груди покойника, что-то отмеряя и вычисляя. Кинжал не останавливался при этом ни на мгновение, следуя за указующими пальцами. На бледной коже в местах проколов и надрезов выступили несколько багровых капель - первая часть ритуала была проведена с легкостью.
        Закончив свои манипуляции, Деккер поднялся и удовлетворенно оглядел проделанную работу. На левой стороне груди мертвеца кинжалом был вырезан рисунок: несколько окружностей, расположенные одна в другой, все уменьшались к центру. Круги перечеркивали две линии, образующие крест в самом центре рисунка. Во всех углах фигуры были вычерчены тайные знаки. Это походило бы на стрелковую мишень, в которую метят лучники, если бы круги рисунка не были вписаны в идеальную пятиконечную звезду. Все было сделано верно, все на своем месте - предельная точность.
        Деккер вновь склонился над своим «подопытным», упер кинжал кончиком в самый центр образованного креста и закрыл глаза. Губы его начали что-то монотонно шептать, так, словно он перед кем-то виновато оправдывался. Не размыкая глаз, темный маг резко прочертил клинком по пересекающимся линиям. После этого он замолчал и аккуратно раздвинул края разрезанной кожи в стороны.
        Черный Лорд наконец позволил себе открыть глаза. Ему представился ровный кровавый квадрат с идеальными краями и пропорциями. Странно, что он еще помнит, как это делается, ведь ему не приходилось заниматься подобным никак не менее полутора сотен лет.
        Напрягши до предела внимание, некромант опустил в рану пальцы. Кончики его острых ногтей дотронулись до нескольких ребер, и те под воздействием черной воли вынуждены были с хрустом разойтись в стороны, пропуская его глубже. Это был самый ответственный момент во всем ритуале - одно лишнее движение, и все сорвется. Стоит ему хотя бы на десятую часть дюйма отклониться в сторону, и все будет зря.
        Пальцы прошли легкое и осторожно сомкнулись, захватив большой, с кулак размером, мягкий и мокрый от крови предмет. Мысленно заставив свою находку отделиться от тела, Деккер начал вытаскивать его на волю...
        Наконец костяная клетка ребер осталась позади, и требуемое некроманту оказалось у него в руках - он сжимал окровавленное сердце. Крепко, до хруста, сжав зубы, Деккер постарался сосредоточиться и представить себе, что главный орган мертвеца находится не у него в руке, а на своем привычном месте, в груди. Прошло несколько томительных секунд... и оба сердца некроманта - одно свое, другое чужое - одновременно вздрогнули. Сердце мертвеца начало биться, истекая кровью, но Деккер крепко сжимал его, не давая ему возможности выскользнуть и сбежать.
        Осталось совсем немного... одна лишь деталь. Левой рукой Деккер с силой схватил себя за запястье правой, той, что была вся в чужой крови. Из-под широкого рукава к сведенным судорогой пальцам по коже заструилось что-то черное, походящее на смолу. Странная жидкость, появившаяся неизвестно откуда, текла по его руке, поднимаясь все выше, пока не добралась до мятущегося бездомного сердца. Дюйм за дюймом оно постепенно оказалось все затянуто черной пленкой, поблескивающей разводами и разливающейся вместе с кровью по пальцам.
        Деккер был удовлетворен проделанной работой. В своих балладах барды называют сердце языком души. Они и сами не понимают, насколько правы. И теперь этот самый язык поведает ему все, как было, предельно четко и до боли правдиво, ведь он не умеет лгать. И этот говорливый инструмент не упустит и не забудет ничего из происшедшего, ведь у него прекрасная память.
        Когда последняя алая точка на сердце исчезла под колдовской смолой, Деккер Гордем увидел...

* * *
        ...Серо-стальное небо истекало дождем уже третий день. Болота и лес совсем вымокли, хотя, казалось, куда уж больше. Местность стала поистине непроходимой: кривые лысые деревья выглядывали из воды, и можно было подумать, что земли здесь нет вовсе. Небеса в этом месяце почти всегда были черны от туч, отчего над Кровавыми топями разлеглась мрачная темень. Даже сейчас все вокруг тонуло в тенях, невзирая на то что время близилось к полудню.

«Шлеп... шлеп...» - шептало весло.
        Это небольшая утлая лодчонка скользила по темно-зеленой поверхности болот, иногда цепляясь за низкие ветви, устало клонящиеся книзу, или задевая коряги, выглядывающие из воды.
        Ветер совсем уснул, а назойливые капли дождя вроде бы вовсе не тревожили согбенную фигуру старого лодочника, укутавшегося в плащ. Он лениво водил коротким щербатым правиoлом, направляя свое суденышко дальше: человеку, казалось, было все равно, куда оно плывет, лишь бы плыло. Рукав старого балахона был закатан до плеча, и одну руку старик опустил в воду, явно не боясь холода и мерзкой влаги. Примерно раз в десять минут он доставал ее из воды, отцеплял присосавшихся к ней длинных черных пиявок и аккуратно складывал их в специально приготовленную банку. Судя по тому, что почти все свободное место в лодке было занято банками, наполненными мерзкими на вид кольчатыми червями-кровососами, плавал он здесь уже довольно долго.
        В это самое время на одиноко выступающем из воды островке с растущей на нем безутешной, вечно рыдающей ивой появился весьма примечательный человек в арлекинском гриме, черной мантии и плаще. Он вышел из темного портала, небрежно откинув смолянистый край реальности, как драпировку, словно портьеру, за которой прятался за мгновение до этого; дыра мрака за его спиной тут же исчезла, точно проем с дверью, захлопнутой сквозняком.
        Старик-лодочник поднял было голову, но, узнав гостя, снова прикрыл глаза. Явно потеряв всякий интерес к вылезшему прямо из воздуха человеку, он уткнулся подбородком в грудь, прикидываясь спящим.
        - Здравствуй, Никерин. - Старый знакомец кивнул медленно проплывающему мимо лодочнику, после чего недоброжелательно глянул в хмурое небо - просвета среди туч он не увидел, лишь неприятные капли дождя попали в его серые глаза.
        - И тебе день добрый, некромант, - не поднимая головы, ответил Никерин.
        - Все ловишь своих пиявок, старик? Не надоело? - Сероглаз набросил на голову капюшон, скрыв свое узкое бледное лицо, перечеркнутое двумя алыми нарисованными полосами, и неизменчивый улыбчивый прищур вечного хитреца.
        - А что делать? Ловлю... - Лодочник, казалось, совсем не боялся прислужника смерти. Должно быть, потому, что он был очень стар и весь свой страх уже изжил. Или оттого, что когда-то давно, уж и черные вороны не упомнят когда, он сам был некромантом.
        - Не возьмешь меня к себе в лодку? - спросил темный маг.
        - Отчего ж не взять, Сероглаз? Возьму.
        Резко двинув в бок правиoлом, Никерин пристал к островку. Некромант осторожно ступил на шаткую, хлипкую лодчонку, отчего та опасно накренилась. Послышался звон. .
        - Банки не побей, - пригрозил морщинистым пальцем прислужнику смерти старик.
        - Ладно-ладно. - С трудом найдя себе место, некромант уселся за спиной у старика. Оттолкнувшись веслом от берега, ловец пиявок привычно опустил голую руку в воду. Лодочка вновь продолжила свой небыстрый путь по болотам.
        - Тебе куда-то надобно, Сероглаз, иль просто решил прогуляться погожим деньком? - равнодушно спросил Никерин.
        - Надобно, верно подметил. - Некромант вновь хмуро оглядел темные небеса «погожего денька». - В Умбрельштад.
        Никерин вздрогнул и, подняв голову, обернулся. Показалось сердитое лицо, все изъеденное морщинами и следами от старых болезней. Высокие скулы и длинный горбатый нос были мокры от дождя, как и спутанные седые волосы, прилипшие ко лбу. Всем своим видом он напоминал древнего, видавшего виды филина. Старик нахмурил лохматые брови и сморщил щеки, что, видимо, должно было выразить все его нежелание плыть в направлении Черной Цитадели. Затянутые пленкой больные глаза говорили о том же.
        - Умбрельштад далеко, а вечер скоро. Гляди, как темно... Да и ливень должен начаться с минуты на минуту...
        - Ладно-ладно, - усмехнулся некромант. - Вези, куда сказано. Ты же не хочешь собирать свои банки по дну всего болота? А темень - не беда. Зажжешь свой фонарь, если, конечно, не хочешь, чтобы я зажег Фонарь Душ.
        - Угрозы, угрозы... - проворчал Никерин, поворачивая лодку на запад. - Как я люблю ваши угрозы. И твои, и дружков твоих...
        - Не сомневаюсь.
        Сероглаз закутался в свой черный плащ и согнулся на каком-то ветхом ящике - старик верно сказал: до вотчины Руки и Меча неблизко. Можно будет вздремнуть пару часиков, восстановить силы, упорядочить мысли...
        Никерин тоже вернулся в привычное состояние полусна; казалось, ему совсем не нужно следить за лодкой, он просто иногда лениво водил правиoлом, чтобы его суденышко не сбилось с курса.

«Шлеп... шлеп...» - шептало весло.
        Два некроманта - нынешний и бывший - плыли к Умбрельштаду.

* * *
        Стало уже совсем темно, поэтому ловец пиявок подвесил на невысокий шест над лодкой неяркий фонарь. Никерин сумел довезти своего негаданного спутника до самого умбрельштадского рва, этому способствовало то, что болота из-за осенних дождей слились с водным ограждением замка. Разлив поглотил и дорогу, и все подступы к Черной Цитадели, стоявшей на небольшом возвышении - именно с учетом подобных случаев затопления.
        И теперь старый лодочник тревожно глядел в ту сторону, где темнели неприветливые стены Умбрельштада. Сквозь пелену дождя можно было различить высокие башни, в окнах которых не горел свет.
        - Прощай, старик. - Спутник вылез из лодчонки на вымощенное камнем ограждение рва. - Благодарю за помощь.
        - А ты уверен в том, что тебе нужно именно сюда, Сероглаз? - подозрительно прищурившись, спросил старик.
        Уж он-то знал, как бывает, когда плывешь совсем не туда, где бы хотел оказаться. Как и большинство тех, кто связывает свою судьбу с темным искусством, он всю свою жизнь проплавал именно так, приставая не к тем берегам.
        Над замком повисла тишина - лишь дождь стучал по черепице крыш, плитам дворов и дозорных путей на стенах. Казалось, Умбрельштад решил отправиться на покой мокрым осенним вечером и просто заснул.
        - Благодарю за помощь, - повторил Магнус Сероглаз, после чего повернулся спиной к лодочнику и пошагал к стене.
        - Эх, молодые, - проскрипел Никерин и спешно погреб веслом прочь, стараясь поскорее убраться от Умбрельштада как можно дальше.
        То, что в скором времени должно было здесь произойти - он почему-то чувствовал это всей своей прожженной душой, - не предвещало никому, кто окажется поблизости, ничего хорошего.
        Когда он в последний раз обернулся, то не смог различить своего временного спутника - тот уже скрылся в дожде и ночи.
        Старик не прекращал грести, и фонарь на шесте его лодки все отдалялся от Умбрельштада, пока его слабый свет совсем не исчез из глаз.
        Тем временем Магнус был уже внутри стен. Стучаться в главные ворота он не собирался: ожидать, что его гостеприимно примут в родном замке, не приходилось - выручило, как обычно, темное искусство. Растворившись во мраке, некромант через какой-то миг оказался уже на верхнем дворе, перед входом в донжон Цитадели. Как и следовало предполагать, эти двери были также наглухо закрыты.
        Сероглаз поднял голову и глянул вверх. Там, на многие-многие футы над землей и остальным замком, возвышалась тонкая, как спица, круглая башня с остроконечной конусообразной крышей. Вот она, его цель - верхушка этой башни, тонущая в низких черных тучах. Ее можно было разглядеть лишь благодаря отблескам молний, разрывающихся неподалеку, - дождь перерос в ливень, а тот, в свою очередь, - в сильную грозу. Причем ударила буря так неожиданно и с такой силой, что темный маг поймал себя на мысли: уж не встречают ли его здесь подобным образом?
        Наконец, решившись, Магнус резко развел руки в стороны, его плащ пошел волнами, а следом за ним и все его тело. Утратив четкие очертания, фигура некроманта расплылась, превратилась в черную тучу и исчезла. Такая же туча спустя всего лишь миг оказалась уже за запертой и не ждущей гостей дверью.
        Пустая галерея была темна, но в дальнем ее конце, как раз у лестницы, что вела в башню Черного Патриарха, на ступенях сидел человек. Не нужно было зажигать факелы, чтобы почувствовать его присутствие, и не нужно было всматриваться в лицо, чтобы узнать его.
        - Ты что-то давно не заглядывал к нам в гости, Черный Арлекин, - прорычал человек у лестницы, выплевывая каждое слово, как самую смешную на всем свете шутку. Эхо его голоса разлетелось по галерее, как по огромной трубе.
        Гостю было отчего-то совсем невесело. Сероглаз со свистом выхватил меч из ножен.
        - Ха-ха! - раздался неприятный смех, более походящий на утробное звериное ворчание. - Неужто ты собрался убить своего верного соратника? Своего брата, Магнус?
        - Всегда мечтал перерезать тебе глотку, монстр, - прошипел Сероглаз, шагнув вперед.
        Он был готов к этой встрече и мысленно даже поблагодарил Хранна за то, что провидение настроило его собеседника на разговоры, а не на стремительную и неожиданную атаку. Это давало превосходный шанс выиграть время, оценить обстановку и приготовиться к неизбежной схватке.
        - Монстр? - По плитам пола со звоном покатилась пустая винная бутылка - с ее помощью человек у лестницы, похоже, скрашивал скуку. - Все мы монстры. Каждый в своем образе. Внутри каждого сидит плотоядный зверь.
        Магнус сделал еще шаг, взяв в левую руку меч на изготовку, при этом пальцы правой начали стремительно шевелиться, сгибаясь и разгибаясь с четким, выверенным до мгновения ритмом, отщелкивая от ладони искры, словно ударами кресала по кремню, пока вся рука не исчезла в клубе чернильного дыма. Вся кисть оказалась окутана спутанными черными нитями, извивающимися, точно змеи. От ладони начал исходить жар, в воздухе запахло гарью.
        - Я даю тебе последнюю возможность уйти, Черный Арлекин! Ты не пройдешь дальше!
        Некромант, прибывший этой грозовой ночью в Умбрельштад, не собирался отступать. Он добрался сюда с единственной целью - обрести свободу и утерянную любовь, разом исправив ошибки всей своей жизни. Глупо было полагать, что сейчас он отступит.
        Полгалереи уже осталось за спиной, а его противник все не спешил атаковать. Ему бы всласть поговорить - всегда таким был: все шутки шутками, причем злые и плоские, над которыми никому и в голову не приходило смеяться. Что ж, это его и погубит...
        - Ты знаешь, брат, что когда-то я был вынужден носить маску...

«Ну вот, еще одна печальная история жизни», - не замедляя шага, скривился Сероглаз. Черный клубок в его руке будто бы начал истекать пoтом, смола закапала на вымощенный черно-белыми шахматными плитами пол галереи. С каждым подобным прикосновением от шипящей и пузырящейся жидкости в камне прогорали дыры. Колдовское пламя плавило воздух вокруг себя, но ладонь некроманта оставалась ледяной.
        - Ну, все, - прошипел Магнус, резко швыряя черную сферу в основание лестницы, туда, где еще миг назад звучал мерзкий голос.
        Во все стороны посыпались искры, смертоносное пламя столкнулось с камнем, в бессильной ярости плавя ступени, - обладателю звериного голоса удалось каким-то невероятным образом ускользнуть. И хоть лестница перед Сероглазом оказалась совершенно пустой, манящей и буквально зовущей: «Иди вперед, смелее!» - некромант остался стоять на месте. Магнус обернулся, выглядывая противника в темноте галереи и отходящих от нее ответвлений - этого монстра нельзя было оставлять за спиной, и путь дальше он сможет продолжить лишь в том случае, если бездыханное тело твари останется лежать в этом коридоре.
        - Эй, Ревелиан! - крикнул Магнус во тьму. - Ты где? Хотел поболтать? Так давай же!
        Не прошло и секунды, как со стороны главного входа раздался голос:
        - Ну, сразу бы так!
        В тот же миг загорелось несколько десятков факелов, воткнутых в скобы на стенах по обе стороны главного прохода, осветив галерею и вырвав из тьмы того, кто в ней прятался. Неожиданное по своей мерзости и отвратительности зрелище заставило некроманта отшатнуться. Примерно в тридцати ярдах от Сероглаза, вонзив когти четырех лап в каменный потолок, вниз головой висело огромное существо. Ярко-рыжая шерсть выглядела гладкой, как шелк, и была очень длинной - она свисала примерно на два фута. Могучие конечности твари могли бы принадлежать медведю, если бы не были поджарыми и жилистыми, нехарактерными для бурого ворчуна. Великолепно развитые рельефные мышцы, казалось, могли позволить этому существу с легкостью перепрыгнуть крепостную стену. Морда напоминала волчью, но ширине оскаленной в ухмылке пасти и остроте футовых клыков мог бы позавидовать любой волк. Лишь взгляд изумрудных глаз был человеческим, наделенным разумом - он был чудовищно знаком.
        - Нравится моя восхитительная шерсть? - самодовольно поинтересовался зверь. - Ты ведь никогда раньше не видел грехегаров, Черный Арлекин?
        Сероглаз не видел. Он и предположить не мог до этого, что хоть и грубый на вид, развязный в своих манерах, подлый нравом и злобный в своих поступках некромант, каким Магнус знал Джека-Неведомо-Кто, на самом деле скрывает внутри себя настолько отталкивающую и ужасающую звериную сущность.
        - Спускайся, Ревелиан, не дури.
        - Ну, уж нет, - прорычал монстр. - Ты ведь согласился поболтать со старым приятелем, не так ли?
        - Что ж, давай поговорим. - Сероглаз впился взглядом в ужасное гротескное тело висящего чудовища, пытаясь высмотреть любое возможное уязвимое место. Быть может, глаза? Любопытно, как эта тварь отреагирует, если, скажем, воткнуть меч ей в глаз. - Шерсть и правда восхитительна - переливается, как пламя, блестит, словно расплавленное золото. Должно быть, Ревелиан, ты сломал не одну сотню гребешков, расчесывая ее.
        - О, ты заметил! - оскалился зверь; с его клыков на пол закапала горячая слюна, исходящая паром. - Пришлось попотеть и применить изрядную долю магии, чтобы привести шерсть в надлежащий вид.
        - Ты просто король оборотней, Ревелиан. Как тебе удается быть столь ужасным в своей красоте? - Сероглаз мысленно усмехнулся. Слабое место самовлюбленного чудовища он с легкостью нашел - и это была падкость на лесть.
        - Знаешь, Черный Арлекин, не все твои шутки умны, - гневно прорычал Ревелиан, и Магнус понял, что сказал что-то не так. - А все потому, что ты часто ошибаешься. Есть на свете люди, которые временами превращаются в зверей: оборотни, перевертыши различные. А есть звери, которые порой надевают людское тело в качестве костюма. Твой покорный слуга относится именно к таким.
        - И одним из побочных эффектов от перевоплощения, к сожалению, является удлинение языка, - усмехнулся Сероглаз. - Хотя нет, ты всегда был чересчур говорлив. Ну, раз я уж забежал в гости, ты не расскажешь мне о звере, который превращается в человека? О том, кого мы называли Джеком-Неведомо-Кто, пока он не снял свою маску.
        - Ты действительно хочешь знать? - подозрительно поинтересовался монстр. - Что ж, я расскажу тебе, ведь мои деяния стоят того, чтобы о них услышали, жаль только, что скоро ты унесешь это знание с собой в могилу. Когда моя драгоценная мамочка родила своего девятого сына... меня то есть, она умерла в тот самый миг, как я появился на свет. Вместе с отцом, братьями, повитухами и всеми, кто был в доме. Вышедший из ее утробы являлся отнюдь не младенцем, а клубком шерсти с клыками и когтями. Я убил их всех. Они не успели даже испугаться - настолько я был быстр... Потом умирали все, кто только попадался мне на глаза, - вот незадача, представляешь? Сперва мне это нравилось, но очень быстро наскучило: не с кем даже перемолвиться словом - бывает, что без этого никак. Я был не просто хищником - я был больше, чем зверем. Мои разум и сердце требовали людей не только в качестве оселка для моих когтей. Тогда я задался целью не убивать и... не смог. Главный вопрос, который меня мучил: почему они все пробуждают во мне ярость одним своим видом? Я не мог ответить на него, и мне не оставалось ничего иного, как просто
уйти. Глухая чаща вдали от троп и людских поселений стала моим домом, и там я жил, пытаясь разгадать загадку собственного существования. Прошел не один год, пока я понял, что к чему. Это случилось, когда мне было двадцать лет. Однажды я проголодался и выбрался из логова. На тракте стояла деревня, там в самом разгаре была ярмарка. Клоуны, жонглеры, купцы приезжие, сам понимаешь... Помню это так, будто все случилось вчера. Я вырезал их всех. Один еще хрипел - это был старый шут. Я бросился к нему и рванул когтями ползущее тело. Голова откатилась в сторону, маска слетела с нее, явив моему взору отвратительные язвы: лицо старика почти полностью сгнило от проказы и являло собой зрелище несколько неприятное, даже для меня. Хорошо, что клоун скрывал свое лицо под маской... И тут я все понял. Надел на себя его маску и... превратился в человека, того, каким ты меня знаешь. Подстригся, помылся... стал жить среди людей - моя маска стала как моим спасением от одиночества, так и спасением окружающих людей от меня самого. Потом я стал замечать, что многие женщины испытывают ко мне безудержную страсть, очарованные
моим взглядом из прорезей маски. И пусть красотка была простой свинопаской или графиней - без разницы, - все поддавались моему взгляду. О, как они молили меня снять маску! Им было так интересно, кто под ней обитает, что они становились одержимы идеей узнать правду, увидеть меня настоящего. Знаешь, ни вино, ни ласки не могли их ублажить. Любопытство... Любопытство сгубило их всех. Понимаешь, Сероглаз... порой я не мог им отказать. Ты даже не представляешь, какое удовольствие доставляло заметить в их глазах мгновенную вспышку перемены из страсти в ужас. Много миленьких женских могилок появилось на кладбищах нашего Ронстрада после того, как я стал жить с людьми. В этом есть даже какая-то своя печаль... Все вроде ничего, но и жить в виде человека, как оказалось, все время я не мог. Меня одолевала смертная тоска, звериные инстинкты брали верх, лес был мне милее каменных стен, а небо - крыши над головой... Знаешь, что я делал, чтобы избежать тоски?
        - Ты снимал маску, - глухо ответил Сероглаз.
        - Я снимал свою маску, все верно! И тогда... люди - кто бы мог подумать? - умирали, представляешь? - Тварь под потолком расхохоталась. - А все потому, что они смотрели на меня. Именно их взгляды притягивали мои клыки и когти. Я ненавидел их взгляды. Должно быть, моя собственная душа настолько невзлюбила мой облик, она испытывала такое презрение и стыдливость, что заставляла меня убивать всех, кто видел меня. Это я понял, когда однажды снял маску и одним из бывших поблизости людей оказался слепец. Десяток разорванных трупов и один ничего не понимающий, трясущийся от ужаса, но невредимый человек. Тогда-то я и понял, в чем суть. А потом жизнь человека, ее переживания и страсти, горести и радости захлестнули меня. Это было сродни болезни, взявшей верх над телом. Свою истинную сущность я выпускал на волю все реже, скрыв ее под личиной. Мне так нравилась моя маска, мне так нравились шутки окружающих по ее поводу, что я и имя взял соответствующее - Джек-Неведомо-Кто. Правда, романтично звучит?
        - Но на тебе ведь не было маски все то время, что я тебя знаю! - Магнус Сероглаз завороженно слушал историю безумного монстра, но внимания не ослаблял - возможно, грехегар пытается отвлечь его и совершить неожиданную атаку.

«Серебро, - мысленно твердил себе некромант. - Арсен сказал, что серебро способно его остановить».
        Вот и шанс проверить, так ли это.
        - Да, Черный Патриарх провел ритуал, сделал меня почти нормальным человеком. Маска вплавилась в кожу, и мое лицо стало с нею единым целым. Семайлину удалось унять мою вынужденную страсть к резне, но при этом я мог обращаться в грехегара, которого ты видишь перед собой сейчас, лишь раз в десятилетие. Так в Умбрельштаде появился некромант по имени Джек-Неведомо-Кто. Моя ненависть к чужим взглядам осталась в прошлом, а я был вынужден стать личным слугой Черного Патриарха. Выяснилось, что если я откажусь служить ему, то он снова сделает меня таким же, как прежде. Безумным зверем, который убивает всех, кто на него смотрит. Снова одиночество, снова тоска... Хотя в этом есть и свои положительные стороны: ты можешь любоваться моей превосходной шерстью и все еще жив - ненавидящая себя душа не заставила меня мгновенно убить тебя. Ты ведь рад? И скажи, моя история захватила тебя? Ты ведь не ожидал ничего подобного от старины Ревелиана?
        - Деккер знал... И Арсен Кровавое Веретено, именно он предупредил меня, - сказал Магнус, а мысленно добавил: «К счастью, он сказал еще, как убить тебя...»
        Меч, скорее всего, не помощник. Тут нужен кинжал. Посеребренное лезвие должно оборвать эту чудовищную жизнь.
        Некромант нащупал клинок.
        - Я двести лет бродил среди этих теней, которых ты называешь братьями, Сероглаз, - продолжал разглагольствовать грехегар. - И за это время убил многих из них. Разве ты не догадываешься, отчего здесь со мной сейчас говорит отнюдь не Деккер и даже не Кровавое Веретено? Они просто не могут меня победить, не знают как... А тебя послали, чтобы ты отдал жизнь здесь. От тебя просто избавились, Сероглаз... Уа-эррргх!!! Подлец!
        Лезвие вспороло плечо монстра, появившись в нем будто из ниоткуда. Сероглаз испарил серебряный кинжал из своей руки и воплотил его в плоти грехегара так неожиданно, что тот не успел отреагировать.
        - Э-э-э-э, - прорычал Джек-Неведомо-Кто. - Так нечестно. Мы же еще не договорили..
        Он продолжал так же висеть под потолком, даже не шелохнулся. Монстр легонько двинул раненым плечом, и кинжал, словно живой, выполз из раны. Со звоном на плиточный пол галереи опустился не только окровавленный кусок металла, но еще и разбитые надежды некроманта Магнуса Сероглаза.
        - Серебро? Хе-хе. - Зверь казался еще веселее, чем прежде. - Если Арсен рассказал тебе обо мне, то, должно быть, это он выдвинул сумасшедшую идею о том, что я - я-ааа!.. - словно простой оборотень, боюсь серебра! Но я не виню тебя, мой друг. Как можно винить того, кто сам приходит и умоляет отрезать ему голову. А может, - Ревелиан прекратил скалиться, - ты просто устал слушать мои веселые истории?
        - Устал, - откровенно скривился Магнус.

«Пусть серебро и не сработало, - подумал Сероглаз, - но я пока жив. Дурак, пусть себе разливается своими шутками и историями под потолком, сам тянет время... А у меня есть еще моя магия».
        Некромант незаметно растянул завязки на небольшом мешочке, висящем у него на поясе, и засунул туда руку.
        - Обидно, - печально проскулил Ревелиан, - но, знаешь, даже я порой устаю от разговоров.
        Зверь с невероятной скоростью прямо по потолку бросился к Сероглазу. Магнус швырнул в его сторону горсть маленьких костяных обломков, стремительно извлеченных из мешочка. В воздухе они ожили и устремились к Ревелиану, увеличиваясь в размерах и приобретая форму длинных острых стрел.
        С шипением костяные стрелы прорезали воздух, чудовище успело совершить, казалось бы, невозможный кувырок в воздухе, уклонившись от первых, но в него продолжали лететь все новые. Сероглаз не жалел мелких осколков ребер, позвонков, ключиц, черепов и зубов, доставая их и швыряя в сторону врага. Стрелы свистели в галерее, ударяясь о камень кладки, колонны и арки сводов и не причиняя никакого вреда грехегару. Невероятная ловкость зверя не желала сочетаться с его огромным весом и размерами, ведь стоило монстру хоть краешком когтя коснуться пола, стен или же потолка, как все его движения ускорялись настолько, что сливались в глазах Магнуса. Стрелы проходили мимо - этим злобное чудовище было не достать.
        Выход был только один - бежать, и Сероглаз им воспользовался. Все дальнейшее превратилось в безостановочную головокружительную гонку, ценой мимолетной задержки в которой была его жизнь.
        Зверь несся следом. Подчас некромант пытался противопоставить ему свою магию, стараясь атаковать из засады: из-за угла или из-за колонны, как можно более неожиданно и стремительно, но ничего не выходило. Черное пламя лишь немного обжигало монстра, не доставляя ему видимой боли, но зато еще больше его разъяряя.
«Рука смерти», или черное некромантово удушье - довольно популярное оружие темных магов, которое никогда не подводило, если имеешь дело с человеком, здесь явно не годилось: зверь лишь морщился, не останавливая дикого бега. На все остальное просто не было времени. Иногда монстру удавалось догнать Магнуса, когти уже несколько раз оставили на нем свой след - они пробивали даже туманную броню, сплетенную из призраков, а кровь, текущую из ран, могла остановить лишь магия.
        Ревелиан в своем чудовищном облике был намного быстрее некроманта, но тот и не собирался убегать честно - Сероглаз исчезал в черной туче, оказываясь в совершенно другой части замка, что давало ему несколько минут передышки, иногда в ход шли черные порталы, которые он открывал у себя на пути. Но зверь был могуч, а силы Магнуса имели свой предел. Некромант понял, что ему не одолеть монстра.
        Погоня продолжалась едва ли не по всему замку. Призраки, блуждающие души и духи-обитатели мрачных покоев спешили убраться как можно дальше от взбешенного собственным бессилием некроманта и от сметающего все на своем пути ревущего зверя. Почему-то бесплотные странники не рисковали проверить на себе, способны ли когти грехегара лишить их даже этого жалкого подобия жизни. Лестницы сменялись просторными залами и узкими точеными галереями, переходы - верхними площадками башен, схватки происходили уже под самой крышей. Легкие темного мага неимоверно резало, дыхание сбилось, а ноги подкашивались. Все тело покрыл липкий пот, застилающий глаза, стекающий по спине, выступающий на лице. Перед глазами Магнуса все сливалось, и замок превратился в безвыходный каменный лабиринт. Зверь был за спиной, а сил не оставалось даже, чтобы просто исчезнуть, - в запасе Сероглаз имел лишь свои уставшие ноги. И пока что он не придумал, как убить чудовище.
        В какой-то миг погони некромант нырнул в один из боковых коридоров. Здесь была небольшая лестница, оканчивающаяся узкой площадкой с низкой дверью и окном, за которым гремела буря. Магнус бросился вверх по лестнице, стремясь скрыться в проходе. Его затея имела реальный шанс на успех, ведь зверю пришлось бы принять человеческий облик, чтобы продолжить преследование, или остаться ждать - дверь была слишком маленькой для покрытой шерстью громадины, а других ходов в эту комнату не было, кроме тайных, да и те отнюдь не подходили для массивной туши монстра.
        Ступени сменялись ступенями, вот уже и площадка, и... Сероглаз не успел проникнуть за дверь. Грехегар, игнорируя лестницу, просто запрыгнул на площадку и оказался на единственном пути беглеца к спасению.
        - Прекрати убегать, Магнус! - прорычал зверь. - Давай лучше спляшем!
        Некромант оценил свои шансы: он сам себя же и загнал в ловушку, дурак! Любое место на лестнице и площадке было во власти монстра. Бежать больше не имело смысла.
        - Попался, - усмехнулся болтливый грехегар. - Силен же ты бегать, брат, измотал все мои три сердца, а это нелегко даже для...
        - Что? - внезапная догадка осенила некроманта. - Сколько сердец?
        - А-а-аррр!!! - взбешенно заревел Ревелиан, поняв, что сболтнул лишнее.
        Не говоря больше ни слова, он прыгнул. Магнус едва успел сорвать с пояса свои песочные часы с вечно пересыпающимся в них песком. Оказавшись у него в руке, колбы начали двигаться все медленнее, струйка багрового песка почти застыла, как и время вокруг, - замечательное изобретение одного из демонов Бездны, похищенное Сероглазом лично, уже не впервые спасало ему жизнь. Зверь опускался на него слишком медленно, будто бы не прыгал вовсе, а парил в воздухе. Тысячи невидимых нитей времени тянули его назад, мешали ему двигаться. Выхватив меч, Магнус ударил в грудь опускающегося на него монстра и отскочил в сторону. Время вернуло себе привычное течение, а на площадке распростерся раненый грехегар, хрипящий и истекающий кровью.
        - Что, не хочешь больше говорить? - усмехнулся Магнус, беспечно подходя ближе, и это стало его ошибкой - зверь дернул лапой.
        Ужасной силы удар пришелся некроманту прямо в грудь, и это при том, что его враг лишь слегка задел его.
        Сероглаз отлетел в стену, ударившись спиной о камень и задев локтем витраж окна. Разноцветные осколки со звоном посыпались из рамы. Дождь ворвался на площадку, а некромант начал оседать на пол - несколько ребер были сломаны, он чувствовал, что вот-вот потеряет сознание от боли.
        Зверь шевельнулся и повернул голову к противнику. Магнусу показалось, что он бредит, что это рана вызывает у него странные и ужасные видения... Дождь тек по шкуре грехегара, смывая с него шерсть. Чудовище скривило морду от боли и взвыло: обычная дождевая вода причиняла ему намного более ужасные муки, чем мог доставить черный огонь и колдовское удушье. Невероятно! Гладкая огненно-рыжая шерсть сползала с его тела грязными комками, оставляя после себя чистую белую кожу. Человеческую кожу. Спустя несколько мгновений перед Магнусом на полу уже лежал его старый знакомый Ревелиан с гривой спутанных рыжих волос, надменным взглядом и подточенными острыми зубами.
        - Знаешь, - прохрипел Сероглаз, опираясь на свой меч, - даже представить себе не мог, что ты так любишь купаться.
        - Хе-хе... - прохрипел Ревелиан, без одного из своих сердец он был не так резв, как прежде.
        С большим трудом Джек-Неведомо-Кто отполз подальше от окна. Вода на нем начала высыхать, а кожа вновь стала зарастать шерстью - пока лишь едва видимым рыжеватым мехом, но большего Сероглаз допустить уже не мог. Еще немного, и его враг полностью восстановит силы...
        Собрав всю волю в кулак, некромант пополз к Ревелиану. Стараясь не думать, как болит все его тело, как сломанные ребра будто вылезают из груди, или же, наоборот, впиваются в легкие, он все же добрался до грехегара.
        - Прощай, - выдохнул Черный Арлекин и вонзил меч в другую половину груди Ревелиана. Там, где у обычных людей нет ничего, кроме легкого, у монстра было еще одно сердце. Третье и последнее оказалось посередине, в том месте, где сходится грудная клетка.
        Ревелиан в последний раз дернулся и застыл. Магнус вновь почувствовал, что теряет сознание, но в этот раз он не смог его удержать. Чернота заполонила весь его разум, он окунулся в нее без остатка.

* * *
        Пришел в себя Сероглаз от дикой боли, рвущей все его тело. Грудь резануло мучительной вспышкой, будто ожогом, - сломанные ребра дали о себе знать, когда он случайно пошевелился.
        Ничего, и с этим он справится. «Кости - твоя специализация», - сказал бы сейчас любой уважающий себя некромант. А если он умеет обращаться с чужими, то почему собственные должны не подчиниться?
        Руки начали совершать медленные движения вокруг тела, будто гладя не сами раны, а их незримую сущность: разрывы костей и тканей, рваные края плоти. Следом за все ускоряющимися кистями рук некроманта начал оставаться едва видимый простому глазу след. Белесые нити следовали за его стремительными движениями, они будто обвивали мышцы, проникая под кожу. Спустя несколько секунд Магнус понял, что готов к самой болезненной части. Резким движением он рванул кулак с зажатыми в нем колдовскими нитями. Сероглаз закричал, кости затрещали, ребра вернулись на свои места, но этого он уже не понял, снова потеряв сознание от боли, - на самом деле некроманты не такие уж и выносливые, как полагают суеверные крестьяне.
        Должно быть, он не слишком долго пробыл в беспамятстве, поскольку, когда он очнулся, гроза за окном продолжалась - более того, по-прежнему была в полном разгаре, о чем говорили все те же ветер, молнии и их вечный друг гром. Пока некромант лежал, не приходя в себя, кости срослись, к нему вернулась свобода движений. С трудом поднявшись на ноги, Сероглаз понял, что мнимая свобода оказалась относительной - все его ребра гудели, словно по ним били тоненькими молоточками. Зато разрывов и трещин больше не было - заклятие затянуло их все, оставив на коже лишь зарубцевавшиеся шрамы.
        Странно, что за все это время по его душу не явился сам Черный Патриарх, ведь без сознания Сероглаз был легкой добычей. Это настораживало и пугало, поскольку Семайлин Лайсем не мог не заметить отсутствия своего верного песика, и Магнус был готов поклясться, что старик ощутил присутствие незваного гостя в замке еще до того, как тот имел неосторожность перенестись из грозы под сухие своды главного коридора донжона.
        Что-то здесь было не так. Некромант превосходно чувствовал это, но деваться было некуда. Ничего не оставалось, кроме как продолжить путь, несмотря на различные предчувствия, сомнения и страхи. И он продолжил...
        Перед ним лежал большой пустынный зал, за которым и начиналась длиннющая винтовая лестница, ведущая в башню Черного Патриарха. Каменные ступени, уходящие во тьму, должны были стать для некроманта Магнуса Сероглаза последним отрезком на его пути к обретению долгожданной свободы и счастья или, может быть, смерти. Кто знает...
«Уважаемый сэр Джеймс, мой верный друг.
        Я должен искренне поблагодарить вас. Вырвав из лап людоеда миледи де Ванкур, вы спасли мое сердце. Отныне я ваш должник. Смешно подумать, но я должен уже половине королевства... И все же я не могу не попросить вас еще об одном одолжении - приехать в Белый замок и созвать конклав ордена, дабы был избран новый великий магистр. Вы все верно поняли: одно из требований Высокого Орденского Трибунала - это отречение от всех моих полномочий и званий. Магистерский плащ нашего ордена теперь свободен, и я рекомендую конклаву вас как своего преемника. Официальную
«Ноту о преемничестве» я уже отослал святым отцам ордена Священного Пламени. Лишь от вас, мой верный Джеймс, зависят теперь судьба нашего ордена и жизни братьев.
        Что же до меня, то я полностью оправдан, но, дабы позволить волнениям улечься, вынужден отправиться с посольством в Ан-Хар, далекий пустынный султанат. После моего возвращения из пустыни я твердо намерен оставить службу и жениться на графине де Ванкур.
        Также, сэр Джеймс, позвольте вас предупредить, что у леди Изабеллы есть младшая сестра. Леди Инельн - особа с весьма тяжелым характером, и отношения с ней чреваты необратимыми бедами. Осмелюсь дать вам совет: не влюбляйтесь в нее... Она заставит вас страдать, а я бы этого не хотел...
        Надеюсь скоро увидеть вас, мой дорогой друг.
        Сэр Ильдиар де Нот, граф Аландский.
        P. S.: А помните, сколько у меня было титулов и званий? Нисколько не жалею...»

13 сентября 652 года.
        Графство Даронское. Замок Даренлот
        Маленький лягушонок, выбравшийся на мшистый камень у самого берега пруда, громко квакнул. В этом одиноком, словно последний вздох, звуке, раздавшемся в старом парке, можно было различить одновременно и немой вопрос, и тревогу. На широкой мордашке малыша застыло любопытство, круглые глаза навыкате уставились на красивую девушку, стоявшую немного поодаль, в тени древнего вяза.
        - Ква-ак? Аа-ак? - вновь заквакал лягушонок.
        Девушка подошла ближе, придерживая подол темно-синего платья.
        - Я не знаю, сэр Гвинеон, - тихо проговорила она, обращаясь к маленькому зеленому существу. - Должно быть, что-то изменилось...
        - Ке-ваак, Инельн!
        - Верно, мой милый рыцарь, изменилось во мне... - Красавица протянула лягушонку нитку с десятком нанизанных на нее мух, и маленький квакун тут же принялся лакомиться угощением.
        Подул ветер, сорвавший с нависающего над леди вяза последние листья и взвивший их в воздух. Девушка сильнее закуталась в бархатную накидку цвета сумерек, отороченную нежным лисьим мехом, но ни осеннее одеяние, ни теплые атласные перчатки не спасали от холода.
        Леди Инельн подошла к самой кромке воды и посмотрела на свое отражение в прозрачной глади пруда. Она была бледна и болезненна с виду: на лице залегли глубокие тени, а лоб омрачили морщинки. Глаза раскраснелись от слез, и под ними налились синевой мешки, сухие губы были обветрены и в некоторых местах прокушены. Ветер развевал длинные черные волосы, выбивающиеся из-под капюшона накидки, - они походили более на нечесаные лохмы, чем на приличествующие благородной даме шелковистые пряди.
        - А ведь вышло все именно так, как я и боялась, - прошептала леди Инельн скорее себе самой, нежели лягушонку.
        - Ку-ак, ку-ак! - Очередная муха исчезла в широком рту трапезничающего зеленого квакуна.
        - Но как же так?! - Леди Инельн поглядела на лягушонка. - Я ведь думала, что смогу уберечь себя. Думала, что не повторю сестриной ошибки!
        И то верно. Нужно признать, что леди Инельн де Ванкур, графиня-младшая из замка Даренлот, никоим образом не походила на тех красавиц печального образа и трагической судьбы, воспетых в романтических балладах и старинных сказках. Не тратила она впустую время в одиноких комнатах на верхушках башен в ожидании своего суженого, не благословляла рыцарей, отправляющихся в поход за ее рукой и сердцем, и уж само собой не позволяла пелене сладких грез застлать себе взор. Уж скорее она напоминала холодную неприступную деву, на сердце которой висит тяжелый кованый замок, а ключи от него разъедены ржавчиной. Леди Инельн не подпускала к себе никого, лишь забавляясь с чужими чувствами и язвительно насмехаясь над сердечными порывами. Словно капризный ребенок, она видела все совсем по-другому и считала, что беды можно с легкостью избежать, стоит лишь избавиться от всех причастных к ней вещей. Будто мальчишка, сломавший дорогую игрушку, спешит спрятать ее, чтобы избежать отцовского гнева, и при этом искренне верит, что если не думать о ней, то все пройдет мимо него и уляжется само собой. Одно лишь различие: для леди
Инельн подобными сломанными игрушками являлись люди. Десятки рыцарей сложили свои головы в попытках добыть хотя бы каплю благосклонности графини-младшей из Даренлота, но всех ожидала неудача, каждый нашел свой конец, выполняя невыполнимые задания и ступая на заведомо убийственные пути. Примером жестокости леди служили разбросанные в траве по всему берегу пруда старые, проржавевшие насквозь сферы, скованные из двух обручей металла, с маленькими сердцами внутри. Эти символы рыцарской любви нашли себе здесь последний приют, брошенные равнодушной рукой молодой, но коварной леди, предавшей их дождю, ветру и проросшей сквозь них траве. .
        Расправившись с последней мухой, лягушонок соскочил с камня и запрыгал по корням деревьев, торчащим из земли. В какой-то миг он взобрался на одну из кованых сфер. Маленькая перепончатая лапка нежно погладила старый металлический обруч, покрытый мхом. Сердца внутри было не разглядеть - оно скрылось в земле и опавших листьях. Эта сфера принадлежала некогда сэру Гвинеону, а ныне квакуну-лягушонку, прозябающему в пруду среди кувшинок, в домике-коряге, окруженном зеленой ряской.
        - Я все делала, чтобы меня не постигла та же участь, - негромко проговорила леди Инельн.
        Видя, как годами страдает ее старшая сестра, Изабелла, она зареклась связываться когда-нибудь с подобным сэру Ильдиару де Ноту рыцарем. Годы одиночества, ночные кошмары, постоянные мысли: «Где же он?!» и «Не убили ли его?!» - все это прелести роли невесты великого магистра ордена Священного Пламени. Сестра походила на вдову при живом женихе: пустые кресла в пиршественном зале, ледяное ложе, зеркала без отражений. Больше всего младшая сестра боялась повторить участь старшей. И пусть судьба всех женщин в королевстве - ждать и отсчитывать дни, словно узницы, леди Инельн де Ванкур решила для себя: уж лучше она будет всегда одинока, чем превратится в беспокойного призрака, зависшего на грани между жизнью и смертью, сном и реальностью, настоящим, прошлым и мечтами о будущем. Всем своим существом графиня-младшая ненавидела их, этих мужчин, даже не задумывающихся о причиненной любящим их женщинам боли. Страдания сестры породили в ней некое желание мести, если не Ильдиару де Ноту, то таким же, как и он.
        До недавнего времени леди Инельн хорошо играла свою игру, отталкивая от себя любого претендента, создавая славу и лелея в себе образ рыцарских неудач. Сперва к ней на аудиенцию выстраивались толпы, ее боготворили, обещали швырнуть к ее ногам богатства, замки, графства, сразить любое чудовище по ее желанию, но постепенно все это рассеялось, все ушло в прошлое, оставив настоящему лишь надпись на указателе: «Даренлот. Замок, где рыцарь расстается с сердцем и головой». Как оказалось, отдать и то и другое было слишком много для любого из былых претендентов. Да и зловещие слухи о смерти, поджидающей у ворот замка любого, кто ступит на порог, делали свое дело. Последний раз руки леди Инельн де Ванкур осмеливались просить три года назад.
        И вот теперь все рухнуло. Все прошлые переживания, все смерти, все проклятия и безуспешные предприятия былого просто лишились смысла. И произошло это в тот самый миг, когда в замок принесли раненого рыцаря, спасшего ее старшую сестру от жуткого людоеда. И в ней надломилось что-то - должно быть, именно тот шипастый стебель розы, из которого состояла вся ее былая уверенность. Впервые она перестала презирать чувства других, впервые захотела примерить иную маску, впервые возненавидела себя саму, когда попыталась сыграть свою извечную шутку с этим рыцарем. «Цвет рыцарства весь вышел, как багрянец сорванной розы...»
        И теперь вместе с новым чувством страх поселился в ее душе. Страх и ожидание грядущей потери.
        - А ведь вышло все именно так, как я и боялась...
        Теперь она ненавидела всех почтовых голубей, срочных гонцов, королевскую службу Крестов, людей, которые носят послания, даже стрелы с обмотанными вокруг них свитками писем, ведь в одном из них могли оказаться слова, разбивающие ей сердце..
        Вдруг леди Инельн почувствовала, что кто-то стоит у нее за спиной, и обернулась. Ее печальные глаза тут же наполнились радостью, но затем угасли - рыцарь, которого она ждала, был облачен в походные одежды.
        - Сэр Джеймс!
        - Миледи!
        Она подбежала к нему.
        Джеймс смотрел на леди Инельн и не мог оторвать от нее взгляда - он не знал, как сказать ей то, что должен был. Она очень ясно видела это. Рыцарь бережно, словно хрустальный цветок, сжал ее ладони своими.
        - Миледи, я...
        - Я знаю, - тихо сказала графиня-младшая. - Вам пора. Это треклятое письмо...
        Он опустил взгляд, не в силах вынести отблеск муки, проявившийся в ее глазах.
        - Я вернусь. Я вернусь, если вы будете ждать меня.
        - Вы не вернетесь, я знаю. Как и сэр Ильдиар, вы сгинете, словно сон при утреннем пробуждении, оставив после себя лишь воспоминание, обрывочное, неясное и...
        Он прервал ее слова поцелуем. Нахал - истинный рыцарь подобного бы себе никогда не позволил, но ему сейчас было плевать на этикет, он просто ее поцеловал, и она не была против...
        Джеймс резко отстранился, прервав объятия. Склонил голову в поклоне, развернулся и быстро пошел к замковой двери, ведущей в парк.
        Леди Инельн печально смотрела ему вслед, моля Синену ниспослать ему удачу в пути и скорое возвращение. Она смотрела, как ветер развевает рыцарский синий плащ, как трепещут серые волосы. Он так и не посмел обернуться в последний раз - просто толкнул дверь и исчез за ней.
        Разбросанные в траве кованые сферы с сердцами будто насмехались над ней.
        Лягушонок, наблюдавший всю сцену, печально квакнул.

15 сентября 652 года. Гортенская равнина.
        Центральная часть Срединных равнин.
        Владения ордена Священного Пламени
        Белый замок распахнул перед сэром Джеймсом свои окостеневшие, как прикосновения покойника, и столь же холодные каменные объятия. Еще въезжая на широкий мост, ведущий к главным воротам, вассал сэра Ильдиара, как и всегда, склонил голову перед красотой и величием огромных башен из белого кирпича. Замок был выстроен на высоком холме, и его сверкающий на рассветном солнце силуэт легко можно было разглядеть в гномью подзорную трубу даже из самого Гортена. Семь круглых каменных башен выстроились, точно печальные неподвижные стражи, на краю обрыва. Их соединяли высокие стены с навесными башенками и крытыми галереями. Многоуровневые мостки и лестницы соединяли донжон и дозорные пути, кельи паладинов и трапезные. Коридоры и проходы вели к часовням и молельням, комнатам учеников-аманиров и библиотекам самой известной в королевстве Школы Меча.
        Цитадель ордена Священного Пламени представляла собой необычное, с архитектурной точки зрения, для боевой крепости зрелище. Даже в наружных частях стен и башен были пробиты ниши, в которых молчаливо застыли сотни статуй - издалека создавалось впечатление, что замок весь выстроен из одних лишь скульптур. Вблизи же благодаря игре света и тени на прекрасных каменных лицах, в изгибах рук, даже в прямоте мечей казалось, что замок живой, что он дышит и движется, порой меняя очертания. Если долго глядеть на эти статуи, то можно даже увидеть, как мраморные груди вздымаются, а на лицах проступают то и дело меняющиеся эмоции. Несравненное искусство мастеров-скульпторов позволяло даже услышать едва различимый стук сотен сердец, стоило закрыть глаза, затаить дыхание и вслушаться.
        Весь замок напоминал огромный величественный собор, облаченный в одеяния из колонн, пилястр, наружных ребер-полуарок аркбутанов и заостренных вытянутых аркад. Это был не храм-монах, но святой воин, облаченный в рыцарские доспехи. Глазами его служили тысячи витражных окон, украшенных венцами лепнин, барельефов и горельефов; остроконечные крыши башен и скатные - донжона и внутренних строений были выполнены из синей черепицы, не крошащейся и не тускнеющей с годами. Но самым величественным сооружением являлась тонкая, как игла, башня, цепляющая шпилем низкие облака. Под конусом ее крыши вечно горел священный огонь, а в комнате на самом верху в часы, когда того требовали положение дел и устав ордена, заседал конклав командоров. Именно туда и лежал путь сэра Джеймса.
        Вассал сэра де Нота въехал в ворота, возле которых всегда стояли на страже братья-паладины в полном доспехе и при оружии. Воины приветствовали его, как это было принято у них в ордене, воспламенив на мгновение левую латную перчатку. Сэр Джеймс Доусон, в свою очередь, поприветствовал братьев.
        - Sanctum et Flammos![«Святость и Пламя» (перевод с церковного монашеского наречия).] - Один из охранявших ворота паладинов узнал новоприбывшего. - Брат Джеймс, вас ждут в Башне! Конклав командоров заседает со вчерашнего вечера.
        - Со вчерашнего? Но ведь... - Сэр Джеймс внутренне напрягся: по законам ордена, конклав не должен был начинать без него, означенного преемника великого магистра.
        - Обстоятельства слишком тревожны, чтобы медлить, - пояснил встретивший его рыцарь. Джеймс наконец-то вспомнил его - это был сэр Менелас, один из странствующих братьев, по всей видимости, совсем недавно вернувшийся в замок. - Вас ждали еще вчера.
        - Меня задержали в пути, - пояснил Джеймс.
        Оглядевшись, он заметил на нижнем дворе, на скамьях у фонтанов, много незнакомых ему рыцарей в орденских одеяниях. Похоже, многие из братьев прервали свои странствия и вернулись в замок.
        - Надеюсь, они уже на пути к Карнусу, - сказал сэр Менелас.
        - Кто «они»?
        - Те, кто вас задержали, брат Джеймс.
        - Большей частью.
        Сэр Доусон спешился и передал поводья подбежавшему сухощавому мальчишке-ученику. Парню явно не часто доводилось прислуживать в рыцарских стойлах, он как-то не слишком уверенно принял у паладина коня и неловко повел животное за собой.

«Совсем недавно и я был таким же, - пронеслась в голове мысль, - а теперь... без пяти минут великий магистр, Бансрот подери».
        От перспективы занять место сэра Ильдиара Джеймс Доусон и так был далеко не в восторге. А уж теперь, после того как он встретил Инельн, в душе у молодого паладина все смешалось - он не хотел ничего другого, кроме как быть с нею. Голова у рыцаря кружилась при одной только мысли о любимой девушке, а этот ответственный пост, эта великая честь, оказанная ему сэром Ильдиаром де Нотом, он чувствовал, станет его погибелью. Он просто не мог сейчас думать ни о чем другом, кроме своей любви, а великий магистр Священного Пламени обязан направлять все без исключения помыслы лишь на благо ордена, должен денно и нощно заботиться о своих паладинах. Нет, он не сможет стать хорошим магистром, сэр Ильдиар жестоко ошибся в нем, Джеймс понимал это.
        С этими мыслями паладин пересек внутренний двор замка по направлению к башне Священного Пламени, где располагался Белый Стол - место собрания конклава командоров, и ступил на первые ступени Пылающей лестницы. Лестница эта уходила не внутрь башни, а располагалась снаружи, опоясывая башню длинной спиралью. У этого узкого хода наверх была одна особенность - отсутствие перил. Каждый подъем по нему, особенно если над замком бушевал ветер, являлся вызовом храбрости восходящего, но другого доступного пути на верхушку башни не было. Неудивительно, что конклав командоров, один раз собравшись, решал все свои вопросы, не покидая башни, - преодолевать столь непростой путь лишний раз не хотелось даже храбрейшим из паладинов. Многие называли Башню маяком, ведь она, словно путеводная звезда, порой выводила на спасительную дорогу, другие, напротив, сравнивали ее с болотным огнем, который заманивает неосторожного путника в топь - в данном случае в пропасть. «Все зависит от стороны взгляда, чистоты помыслов и душевных порывов», - любили говорить паладины ордена.
        Сэр Джеймс поднимался по Пылающей лестнице второй раз в жизни. Первый подъем обязателен для каждого из паладинов - это одно из условий при посвящении в братья ордена. Когда ученик успешно исполняет все обеты и клятвы и завершает свое Паломничество, ему объявляют о конце его обучения. Тогда брат-гаэнан встречает соискателя на вершине башни, где озаряет молодого человека огненным мечом, опаляя волосы и посвящая тем самым в рыцари. Случается, что прошедший все обучение и не спасовавший перед Испытаниями и Паломничеством соискатель оказывается не в силах взойти по Пылающей лестнице до самой вершины. Тогда брат-гаэнан вынужденно объявляет, что Дебьянд и Хранн не позволили свершиться ошибке, и недостойного изгоняют из замка. Его не клеймят позором, не заставляют отрабатывать кров, питание и обучение, но ни один из братьев-паладинов никогда не подаст руки тому, кто сломался, не дойдя до вершины. Ибо сами боги отвергли его, и не во власти смертных оспаривать волю богов.
        Джеймс с трудом переставлял ноги по каменным ступеням, заставляя себя идти ровно посередине лестницы, не касаясь стены. Сегодняшний подъем отнюдь не был легким - сильный ветер и моросящий дождь, как могли, усложняли и без того непростую задачу. Но отступать рыцарь не привык. Он упрямо оставлял за спиной ступени и при этом словно вновь преодолевал барьеры внутри самого себя, отрекаясь от страха и сомнений. Как и тогда, при посвящении. То и дело взор его устремлялся ввысь, к шипящему на далекой вершине пламени. «Вниз смотрят лишь трусы, а истинно верующий паладин всегда идет к своей цели, не глядя ни вниз, ни назад», - сказал ему как-то его гаэнан-наставник, сэр Локхард. Затем старый рыцарь добавил: «Только не думай, что я говорил о башне. Башня лишь символ нашей веры, но жизнь - гораздо более сложная дорога». Сэр Локхард вообще любил выражаться туманно. Однажды, будучи еще младшим послушником, Джеймс спросил у него:
        - Сэр, а правда ли, что священный огонь на башне никогда не погаснет?
        - А знаешь ли ты, аманир Доусон, что всемогущие боги уготовили для тебя? - вопросом на вопрос ответил наставник. - Так и огонь не знает, сколько ему предначертано гореть, но он, в отличие от тебя, не задает глупых вопросов. Впрочем, ты всегда можешь взять в руки ведро воды, влезть на башню и попробовать погасить пламя. Или же броситься оттуда вниз, оборвав свою ничтожную жизнь. И хотя и то и другое будет против воли богов, но как ты считаешь, что они выберут для тебя?
        Нынешний Доусон, уже вовсе не ученик, а посвященный рыцарь, тяжело выдохнул, поднимаясь по последнему витку спиральной лестницы. Да, сейчас бы ему пригодилась пара подобных советов. Хотя бы на тот случай, чтобы не терзаться сомнениями и угрызениями совести, чувствами, непозволительными истинно верующему паладину.
        Наконец он оказался перед железной дверцей, украшенной затейливой ковкой, изображающей регалии и символы ордена: окруженный металлическими языками пламени, каждый из которых напоминал сердце, из огня восставал, словно гордый феникс, меч с гардой-крестовиной и прямым клинком. От площадки выше отходила лесенка, еще более узкая, нежели та, которую только что преодолел сэр Джеймс, - она вела к Лампаде, где ревел негасимый огонь, облизывая стены ниши в остроконечной крыше.
        Сэр Доусон толкнул дверь, и она открылась перед ним с громким скрежетом. Сидящие в зале тут же обернулись. Их было семеро, могущественных паладинов, командоров ордена Священного Пламени. Каждый из них сидел в своем кресле вокруг огромного круглого стола, выполненного из цельного куска белого камня. Перед каждым из командоров в специально предназначенное для этого отверстие в столе был воткнут его меч, так, что наружу торчала лишь богато украшенная рукоять. Восьмое кресло пустовало. Оно предназначалось для главы ордена - великого магистра, избрать которого и был призван собравшийся конклав. Посреди стола стояла одинокая свеча, которая была не в силах развеять царящую в зале тьму.
        Затворив за собой дверь и тем самым вновь укутав помещение во мрак, молодой паладин нерешительно застыл на месте.
        - Приветствую вас, святые отцы! Да пребудут с вами Хранн и Дебьянд! - Сэр Джеймс поздоровался с присутствующими, про себя отметив хмурость и недоверие обращенных на него лиц. Оно и понятно - мальчишка, который вот-вот станет их повелителем.
        - Sanctum et Flammos, брат Джеймс, - слегка кивнул новоприбывшему сэр Кевин Дэйли по прозвищу Погибель Драконов, старейший и самый уважаемый из командоров. Волосы его были белы как мел, но взгляд по-прежнему пылал яростным огнем. В молодости этот рыцарь сразил самого Кривобокого Эрга, одного из сильнейших драконов на южных пустошах.
        - Мы ожидали вас вчера, - с недовольством добавил сэр Стивен Рэй, прозванный Сокрушителем Щитов, немногословный суровый воин с лицом, будто высеченным из камня, на котором застыло множество полученных в былых сражениях шрамов.
        - Нехорошо заставлять конклав ждать, - кивнул командор Бенджамин Ракслен, смерив сэра Доусона не предвещающим ничего хорошего взглядом. Сэр Бенджамин Святой являл собой образец морального благочестия и чистоты веры, многие паладины в ордене боялись одного его взгляда, в котором сквозил вечный укор.
        - Благородные сэры, святые отцы, я задержался не по своей воле, - ответил Джеймс. - Роковые обстоятельства сложились против моих намерений...
        - Ничто так не отягощает проступок, как ложь перед святыми отцами, - язвительно отметил сэр Бенджамин.
        - Нас не интересуют ваши обстоятельства, брат Джеймс, - вставил сэр Лонгли по прозвищу Терпеливый, имя свое он заслужил тем, что с терпением относился к своим врагам, всегда позволяя каждому из них высказаться, прежде чем умереть. - Мы собрались здесь совсем по другому поводу. Наш орден осиротел, оставшись без своего великого магистра.
        - Именно по этой причине я здесь, - начал Доусон. - Позвольте мне...
        - Мы выслушаем вашу речь согласно порядку, - прервал молодого паладина властный голос командора Мариса по прозвищу Белый Пламень, - пока же вы выслушайте нас. Брат Уолтер, прошу вас изложить брату Джеймсу все, что мы здесь обсуждали.
        Сэр Уолтер Кингсли, носящий имя Хранитель Башни, кивнул и перелистнул несколько страниц толстой книги, лежащей перед ним на столе. Взор этого паладина был словно погружен в себя - в отличие от остальных командоров ордена, он редко покидал Белый замок, занимаясь в основном историей и магическими изысканиями на благо ордена. Перед его мудростью склоняли головы многие ученые мужи из Гортена и даже королевские маги.
        - Сэр Джеймс, послушайте, что я вам сейчас скажу, - начал свою речь командор. - Ронстрад вступает в непростое время, и очень многое вскоре изменится, перемены же эти, так или иначе, затронут и орден Священного Пламени. В эти тяжелые времена мы должны как никогда раньше сплотиться и обратиться к истокам возникновения нашего ордена. Прошу вас вспомнить, что девиз нашего братства звучит как «Sanctum et Flammos!» при том, что Святость здесь стоит на первом месте, а Пламя лишь на втором. Умение владеть мечом, ниспосланное нам Хранном, как и способность обращаться к силе Пламени, бесценному дару Дебьянда, будут бесчестны без соблюдения наших обетов и, более того, станут преступными без чистоты духа и прочности веры. Орден Священного Пламени создавался во имя служения богам, а не мирским правителям! При всем нашем уважении к брату Ильдиару, он не был хорошим великим магистром. Сэр де Нот превратил наш орден в опору гортенского трона, втянул нас в политические дрязги, запутал в хитросплетениях интриг. Мы все терпели это, покуда считали, что подобное служение идет на пользу ордену. Да, при прежнем великом
магистре орден получал новые земли, новых послушников, привилегии, золото и каменные твердыни. По слабости своей мы взалкали мирских благ, и мы получили их. Но покровители наши, Хранн и Дебьянд, не станут вечно отводить глаза от тех из священных воинов, кто поставил мирские цели выше собственной святости. Боги отвернутся от ордена, и тогда с нами случится то же, что случилось с орденом Златоокого Льва, - мы потеряем свое призвание, а значит, лишимся и силы. Или же, что еще страшнее, безжалостный рок затащит нас на тропу отступников Руки и Меча.
        Командоры яростно зашептались между собой, едва было произнесено имя прoклятого ордена, бывшие паладины которого в безумном ослеплении отринули все, чему когда-то поклялись служить.
        - Я вижу, братья, что всем вам не по душе такой путь, - продолжил брат Уолтер, - и я знаю, как нам избежать подобного падения. Наследие Ильдиара де Нота должно быть пересмотрено. Великий магистр пал жертвой мирских интриг, но орден не должен лететь за ним в Бездну. Я призываю вас к принятию «Статута Закрытости». Все контакты с Гортеном должны быть прекращены, тамошний капитул - закрыт, а те из братьев, что слишком прониклись преданностью Лоранам, - изгнаны из ордена. Остальные будут приняты вновь, после очистительной мессы и моления покаяния. Для осуществления этого плана нам понадобится новый великий магистр, смелый, решительный, но самое главное - свято чтущий традиции ордена и обладающий истинной и чистой верой. Сэр Джеймс, что вы можете сказать нам?
        Все семеро лиц одновременно повернулись к молодому рыцарю. Внезапно Джеймс понял - им было все равно, что он сейчас скажет. Они уже все решили. Что ж, тем лучше для него.
        - Сэр Ильдиар назначил меня своим преемником, святые отцы, - произнес Джеймс Доусон, наблюдая, как презрительно сморщились при этих словах командоры, - но я беру на себя смелость не согласиться с его выбором. Я не ощущаю себя достойным принять эту ответственную должность. В Белом замке достаточно храбрых и мудрых паладинов, гораздо лучше меня способных нести этот нелегкий груз. В вашем присутствии, святые отцы, я добровольно отказываюсь от поста великого магистра.
        Среди командоров прокатился удивленный шепот, сменившийся вскоре одобрительными кивками и даже кое-где снисходительными улыбками.
        - Мы с пониманием относимся к вашему непростому решению, брат Джеймс, - отметил командор Марис. - В таком случае, подпишите вот эту бумагу.
        На стол перед Джеймсом лег лист пергамента, на котором значился полный текст его отречения. То, что бумага была подготовлена еще до его прибытия, окончательно убедило молодого рыцаря в истинных намерениях конклава. Впрочем, ему было все равно. Он взял в руки перо и, не задумываясь, поставил свою подпись под документом.
        - Таким образом, всеобщим решением конклава, новым великим магистром ордена Священного Пламени единогласно избран брат Бенджамин Ракслен, да пойдет его правление во славу ордену, - подытожил сэр Марис, и остальные командоры поднялись со своих кресел, чтобы лично подойти и поздравить нового великого магистра.
        - Брат Джеймс, вы свободны, - сухо произнес новоизбранный владыка ордена, обернувшись к Джеймсу Доусону.
        Терзаемый запоздалым чувством вины, молодой рыцарь поспешил покинуть конклав.

* * *
        Он и не заметил, как лестница осталась позади. Как и двор, полный мельтешения и голосов, готовящихся к чему-то намного более значительному, нежели простое
«очищение от старых прегрешений». Сэр Джеймс не обратил никакого внимания на окрик стража у ворот: «Открыть решетку! Пропустить послов их светлостей барона Бромского и барона Стоунвотерского!» Он глядел в землю, а в его мыслях слово за словом вставал весь разговор, который только что произошел.
        - Предатель, - яростно прошептал рыцарь себе под нос, вспоминая злобно прищуренные взгляды командоров. - У тебя был выбор: предать себя или сэра Ильдиара, Джемми. Ты его сделал. Ты избрал совсем не то, что должен был избрать настоящий паладин. Ты поставил себя, свои личные чувства и переживания важнее долга и воли сюзерена. Кто ты, как не предатель и трус?
        Он шел и шел, не разбирая дороги и не выбирая направлений. Мир вокруг как-то сразу потускнел, а в голове все смешалось. Плиты внутреннего двора сменились белоснежными мраморными ступенями, двери он открывал, не раздумывая, на приветствия идущих навстречу рыцарей не отвечал. Он шел... просто шел, неизвестно куда, неизвестно для чего.
        Вдруг Джеймс остановился. Он стал перед какой-то дверью и, прислонившись к ней спиной, закрыл глаза. Сэр Ильдиар де Нот, верный долгу, отправился в пустыню при том, что его ждет столь горячо любимая им леди Изабелла. Его отец, Уильям, граф Аландский, убит, потому что до конца верил в непоколебимую святость обетов и нерушимость чести. Его сестра, леди Агрейна, чудом спаслась от мятежников, от ненавистного насильного брака, но потеряла все, что имела: семью, владения, родной дом. К чему это все? Зачем и кому это надо? Эта... честь, эта слава, эта правда. Черному Рыцарю хорошо разглагольствовать о паладинстве и верности обетам. Он всю жизнь стоит на своем мосту, никогда никуда не отлучается и не знает, что творится в мире. Он все еще наивно верит во всю эту чепуху. Глупец!
        Сэр Джеймс заскулил в голос, уперев до боли сжатые кулаки себе в зубы. Он даже не заметил, как съехал по двери и осел на пол. Он не стеснялся рыцарей, что проходили мимо, удивленно оглядываясь на странно ведущего себя собрата.
        И что дальше? Он вернется в Даренлот. Он скажет ей, что отказался от магистерского плаща, отказался от службы, отказался от возможности спасти королевство, просто предоставив на шитой подушечке лицемерному командору и его приспешникам последний верный королю орден. Они говорили ему об отречении от мирских дел. Они смели говорить ему об очищении! Сэр Джеймс Доусон, сын горшечника из деревни Дарвуд, что в Аландском графстве, и великий магистр рыцарско-духовного ордена Священного Пламени... Все его магистерство продолжалось, пока он поднимался по Пылающей лестнице. Он вернется в Даренлот, но, несмотря на сделанный им выбор, как ни крути, он все же предал именно себя. И понял он это только сейчас.
        - Сэр Джеймс! - чье-то восклицание заставило его поднять голову.
        Над ним склонился молодой паж. Рыцарь знал его, но имя отчего-то никак не хотело вспоминаться. Этот парень был сыном кузнеца и умом не шибко-то отличался. Кажется, именно его даже Чурбаном порой называли. У пажа была нелепая прическа, такая, будто ему на голову надели котел и обстригли светло-русые волосы по краям. Огромные голубые глаза выдавали в нем честного, правдивого и доброго малого. И пусть разум его не может осознать всю суть многоуровневых интриг, пусть он не может запомнить наизусть какой-нибудь магический или научный трактат в пять свитков длиной, зато его открытое лицо и голубые глаза прямо-таки светятся заботой. Еще один наивный дурак.
        - Что с вами?! - спросил он. - Вам плохо, сэр рыцарь?!
        - Да, мне плохо, - с тоской произнес Джеймс. Зачем лгать, если это правда?
        - Позвать лекарей? - Паж уж было собирался бежать к лестнице. Лазарет и молельни находились на последнем, пятом этаже донжона.
        - Нет, не нужно. - Паладин закрыл лицо руками. - Уходи. Просто уходи.
        - Сэр Джеймс, не стоит так отчаиваться. - Вместо того чтобы уйти, паж сел рядом с рыцарем. - У вас все будет хорошо, если не будете забывать о том, кто вы.
        - Что? - не понял сэр Джеймс. - О чем ты говоришь?
        - Сэр Ильдиар довольно умный человек, - пояснил паж. - Я полагаю, он предвидел подобный исход.
        Сэр Джеймс смотрел в стену прямо перед собой будто затянутым какой-то пеленой взором. В тот момент ему почему-то не показалось странным, что глупый слуга знает не только о делах конклава, но и о сэре де Ноте. И при этом еще рассуждает, как поживший не один десяток лет взрослый опытный человек, а не как молодой, ничего не понимающий в высоких материях прислужник рыцарских покоев.
        - Как вы думаете, сэр Джеймс, почему великий магистр выбрал вас своим преемником?
        - Потому, что больше никого не было под рукой, - последовал незамедлительный ответ, полный злобы и горечи. - Потому, что ему наплевать на чужое счастье, на чужую судьбу. Ему вздумалось, что кто-то обязан бежать по ниточке над пропастью, и он привык ждать, что я побегу.
        - Вы ненавидите его, сэр рыцарь? - спросил паж.
        - Да, я... я его... - он не мог сказать это слово в отношении сэра Ильдиара. - Я его...
        - Вы любите его, сэр Джеймс, - закончил за рыцаря парень. - Он вас вырастил, воспитал. Он вам как отец. Он выбрал вас, потому что он знает вас почти всю вашу жизнь. Потому что вы верный, честный, вы боретесь за правду.
        - Почему он так поступил? Неужели он мне мстит? - Рыцарь злился - он просто ничего уже не понимал. - Мстит мне за то, что у него самого не было свободы? Свободы от войны, от обязанностей, от долга? Потому что я люблю? Потому что хочу быть с любимой, а не с полутысячей солдат, с теми, кому меч - и брат, и отец, и жена?
        Паж расхохотался. Сэр Джеймс тоже улыбнулся, вяло и вымученно.
        - Помните, сэр Джеймс, что вас выбрали, потому что вы можете что-то изменить. Рыцарство почти умерло, как сказал один знакомый вам рыцарь. Оно все это время шагало к бесславной гибели, и до зловонной придорожной канавы (а вовсе не до гордого мавзолея) осталось всего несколько шагов. Единицы тех, кто мог что-то сделать, уже ничего не в состоянии предпринять. Они разуверились, они опустили головы, предпочитая плыть по течению.
        - Но как поступить мне? - Рыцарь не задумывался, почему спрашивает это у малолетнего пажа, которого называют Чурбаном.
        - Как велит вам ваше сердце. Оно же привело вас к вашей старой комнате.
        Сэр Джеймс поднял глаза и оглянулся. И действительно - все это время он сидел, прислонившись спиной к двери своей кельи, которую не посещал несколько лет.
        - Просто зайдите, вдохните пыль от тех ваших поступков и мечтаний, что сделали вас рыцарем. Просто вспомните, кто вы и зачем вам все это.
        Паж поднялся и, больше не прибавив ни слова, пошел по коридору к лестнице. Паладин встал на ноги и распахнул дверь.
        Чурбан обернулся, увидел, как сэр Джеймс вошел в свою комнату, и улыбнулся. Светло-русые неровно обстриженные волосы удлинились и потемнели, черты за какие-то доли мгновения начали меняться, приобретая совершенно другой вид. Лицо молодого пажа превратилось в лик немолодого человека, который выглядел лет на пятьдесят. После этого оно стремительно начало стареть: волосы поседели, борода удлинилась и побелела, морщины углубились и стали напоминать замковые рвы. Сурово нахмуренные косматые брови сходились к кривому, как птичий клюв, носу. Теперь старику можно было дать и восемьдесят лет, и сто. Также сменились и одеяния мнимого пажа. Ныне он оказался облачен в длинную алую мантию, поверх которой был наброшен черный плащ с тремя золотыми крючками на плече.
        Старик выхватил прямо из воздуха остроконечную шляпу из черного бархата, нахлобучил ее на голову. Кривой посох в виде резного змея с рубинами глаз появился точно так же. В следующий миг волшебник просто исчез. Растворился в воздухе и был таков. У мессира Архимага Тиана были еще дела.

* * *
        Сэр Джеймс закрыл за собой дверь, приходя в себя после странного разговора с пажом, и, глубоко вздохнув, оглядел свою старую комнату. Деревянный лежак у стены, без каких-либо излишеств, вроде перин и подушек, - буквально голая дощатая скамья, лампада негасимого огня под сводчатым потолком, почти не рассеивающая тьму, но жгущая глаза. И стойка для оружия, пустая и одинокая. Вот и все, что было в его каменной келье, чем-то схожей с казематом. Строгость к себе, к своему телу и образу жизни - вот что заповедовал кодекс ордена. Именно здесь паладин Джеймс Доусон начал свой путь, сюда вошел впервые после посвящения и эту же комнату оставил, отправившись в странствия. Пыли, несмотря на долгое отсутствие хозяина, здесь не было - слуги хорошо выполняли свою работу.
        На деревянном лежаке стоял большой походный сундук. Сундук, которого там абсолютно не должно было быть.
        Рыцарь подошел к нему и распахнул крышку. Лишь только Джеймс увидел, что именно находится внутри, как тотчас же отшатнулся от него. Нет, этого просто не может быть! Но как?! Почему?!
        В сундуке покоилось облачение сэра Ильдиара де Нота: белая кираса с неподвижным огоньком на сердце, известные на все королевство латы, длинная серебристая кольчуга. Поверх доспеха лежал Тайран - изумительный меч белой стали - родовой клинок графской семьи де Нотов. Вокруг рукояти был трубочкой свернут свиток без печатей и сургуча.
        Паладин взял его, и в этот же миг по бумаге пробежал едва заметный огонек. Джеймс отдернул руку, но свиток развернулся сам собой и повис в воздухе.
        Рыцарь наклонился вперед и начал читать:
«Уважаемый сэр Джеймс Доусон.
        Моим долгом является донести до вашего сведения, что есть люди, которым срочно нужна ваша помощь и которым вы в состоянии помочь.
        Как вам известно, сэр Ильдиар был отправлен в вынужденную ссылку, но никто не знает, что он отправился прямиком в ловушку. Он в смертельной опасности, вы должны найти его и передать ему Белый Сподвижник де Нотов. Я, Тиан Элагонский, в свою очередь, оставляю вам доспех великого магистра Священного Пламени сэра Ильдиара де Нота в соответствии с его волей. Теперь он ваш. Отправляйтесь в дорогу. Выполните свой долг.
        Путь сэра Ильдиара лежал в Ан-Хар - это самый западный (и самый близкий к Гортену) из султанатов пустыни Мертвых Песков. Ищите его там.
        Вы не будете одиноки в своем поиске. Вам помогут. На самом востоке графства Дайканского и Онернского, на пересечении Горного тракта и дороги к трактиру
«Пьяный гоблин», лежит деревня Сторнхолл. Там вы должны найти одного человека. Его зовут Прок Хромой, но не это его настоящее имя. Он дряхлый старик, но не это его подлинный облик.
        Вы должны приехать и сказать ему слово в слово: «Вы вернулись из похода, сэр рыцарь». После вы объясните ему всю ситуацию, и он вам поможет. Помните, сэр Джеймс: искать следует в Ан-Харе.
        И знайте, что своим отречением вы не предали сэра Ильдиара, вы лишь упрочили его мнение в вашей чести.
        Архимаг Тиан Элагонский».
        - Откуда он знал, что я отрекусь? - только и спросил у свитка пораженный рыцарь. - Неужели он знал уже тогда?
        Бумага не ответила, лишь свернулась и упала на пол. Потом до него дошло: конечно же, сэр Ильдиар не мог знать о том, что творится в душе у его вассала, но вот о настроениях своих командоров знал прекрасно. Он предполагал, что они вынудят его отречься! От этих мыслей стало еще более горько.
        Рыцарь подобрал послание, еще раз перечитал его и начал быстро переоблачаться в белые латы. Кольчуга, поножи, металлические остроносые башмаки, наручи, перчатки, набедренники, наплечники, белая кираса. Нарисованный огонек тут же задвигался, лишь только сталь коснулась его тела. Синий плащ лег на плечи.
        Тайран, который Тиан в своем послании назвал Белым Сподвижником, был завернут в белоснежную шелковую ткань. Рыцарь прикрепил на поясе перевязь со своим старым верным мечом, а клинок сюзерена взял в левую руку, осторожно, как какое-нибудь легендарное сокровище, вроде Синей Розы или Стрелы Алигенты.
        Сэр Джеймс взял на сгиб локтя крылатый шлем и вышел из своей комнаты, затворив дверь. Покинув крыло паладинских покоев, он спустился по лестнице во внутренний двор. Все пространство здесь уже занимали ровные ряды рыцарей. Белое воинство было собрано для дачи присяги новому великому магистру. Сэр Бенджамин Ракслен Святой стоял на помосте, возвышаясь над паладинами в окружении остальных шести командоров.
        - ...и испугавшись ответственности, ушел малодушно от своих новых обязанностей, кои возложил на него великий магистр Ильдиар де Нот, - говорил сэр Ракслен.
        От услышанного сэр Джеймс даже застыл у выхода. За его спиной в полной тишине двора хлопнула тяжелая дубовая дверь. Все обернулись к нему. Взгляды братьев-рыцарей излучали презрение.
        - Паладины, вот вам пример того, как не должна быть нарушена стезя святости и благочестия! - продекламировал сэр Бенджамин.
        Сэр Джеймс пришел в себя и направился к конюшне. Все взгляды следили за каждым его шагом. Сотни рыцарей смотрели, как он принимает поводья у выбежавшего конюха, как ставит ногу в стремя, как садится в седло.
        Паладины не могли поверить в происходящее, глядя на ярящийся огонек на груди собрата. Сэр Джеймс Доусон был облачен в доспех великого магистра! Как он посмел?! Как посмел облачиться в латы самого Ильдиара де Нота?!
        Сэр Джеймс приложил кулак в белой латной перчатке к груди, отдавая честь белому воинству.
        Ровные ряды тысячи паладинов никак не отреагировали на его прощание, лишь лица многих скривились еще больше.
        - Sanctum et Flammos, - прошептал одними губами сэр Джеймс, повернул коня и дал шпоры.
        Решетка за спиной изгнанника с лязгом опустилась, подъемный мост, скрежеща цепями, постепенно вернулся в вертикальное положение. А рыцари Белого замка под грозными взглядами своих командоров все, как один, преклонили колено. Вслед скачущему на восток паладину донеслось лишь: «Клянусь! Клянусь! Клянусь!» Клятва, которую мог получить он. Предательски защемило сердце...
        Глава 10
        Цыгания
        Будь проклят на вечные муки,
        Кровавый тиран на троне.
        Вмиг немощь скует твои руки,
        Гниль язвами тело покроет.
        Пророчество ядом отравит
        Твой кубок с невинною кровью,
        Сын ар-ка ошибку исправит:
        Нальется грядущее болью...
        Младенца, что рваную рану,
        Рев зверя приход возвестит,
        Нож страха вонзит он тирану,
        Чье сердце давно не стучит.
        Рождение Рока - отмщенье
        За всех, чьи ты жизни забрал.
        Но гибель не даст избавленья,
        Тому, кто нас в рабстве держал.
        Цыганское пророчество,
        предрекшее гибель Райвена Когтя Ворона,
        последнего короля-вампира

22 сентября 652 года.
        Сар-Хианский тракт. Окнарский бор
        Опять сон. Очередной сон - точно комната, куда заходишь и видишь перед собой зловещую смесь тумана, дыма, пепла и гари, кровь и грязь под ногами; где ощущаешь десятки ледяных пальцев на руках и плечах, тянущих тебя куда-то. Ты хочешь обратно, но выхода за спиной уже нет - лишь голая стена. Моргаешь - и в следующий миг уже и стены нет - лишь безбрежная пустошь... западня...
        Густой туман, сквозь который ничего не разглядеть, подчас извергает крики, расцветает пламенем и багровыми отсветами пожаров. Мерзкий скрежет металла о металл лезет в голову, причиняя ужасную боль, точно сотни крошечных насекомых со стальными зазубренными лапками, раздирающими и уши, и мозг изнутри. О, лишь только вдохнув этот прожженный насквозь воздух, приправленный ароматом увядания и обреченности, панического ужаса и лютой ненависти, с горько-сладким привкусом мести и безжалостности, Мертингер, сын Неалиса, сразу же догадался, где находится. Это был именно тот рассвет. Это были именно те мгновения, за которые славят его сородичи. Именно те, за которые он сам себя презирает.
        Мертингер знал, что происходит, что предшествовало случившемуся и чем все закончится. Это была Драйон ди Руакан, долина Терновника и Роз, и к закату всю землю здесь покроют тела мертвецов. Более четырех тысяч трупов возлягут друг подле друга, уже бессловесные, бездыханные и оставившие войну на этом свете кому-нибудь другому. Туман так и не рассеется еще два или три дня. Долина Терновника и Роз... ее долго будут покрывать два безбрежных ковра: нижний - из покойников, а верхний - из ворон, их клюющих. Карканье тысяч птиц станет настолько невыносимым, что нельзя будет даже близко подступиться к этому бранному полю. Не будет слышно ни протяжного заунывного плача флейт, ни перебора Черных арф. Пернатые падальщики настолько обнаглеют, что даже шаги эаркен[Боевые герольды эльфийских Домов. В круг их обязанностей входит знание гербов, истории всех Домов, а также чтение лиц. По чертам, голосу, телосложению собеседника хороший эаркен должен с легкостью различить его место рождения и принадлежность к определенному Дому. Искусство эаркен - очень сложная наука, и ее постигают в течение сотен лет. Помимо своей
службы при лорде герольды принимают участие в боях, переговорах, заключении браков. Также вместе с Черными арфистами (заупокойными музыкантами) они обходят поля сражений и различают поверженных.] не будут их пугать. Герольдам придется буквально выдирать окровавленные клювы и когти из тел сородичей, чтобы унести погибших с поля боя и предать земле. А на месте захоронений вскоре вырастут заросли чертополоха, который расцветет пурпуром, даря новую надежду выжившим и покой уже ушедшим...
        Мертингер ступал по крови и телам, глядя себе под ноги, и был не в силах остановиться. Он это сделал. Он и его благая цель... Сонм трупов на его пути построился в высокую башню, цепляющую небеса, а битва в долине Терновника и Роз стала ее шпилем. И все же, стоя на вершине этой башни и глядя назад, лорд Дома Недремлющего Дракона не изменил бы ничего. Он не был уверен, хватило бы ему жесткости в душе повторить все: вновь опустить меч на уже покойных, оборвать еще раз уже оборванные им жизни, но то, что менять ничего не стал бы, знал точно.
        В тумане кружили черные тени, клинки вспарывали плоть, а огонь пожирал все на своем пути. Пока еще те, кто вскоре погибнет, не знали этого. Кипело сражение, вокруг умирали и убивали. Грохот доспехов, лязг оружия, крики отдающих душу друзей и предсмертные хрипы врагов - все смешалось, слилось в пугающем единении, в кровавой круговерти. И вновь это были воспоминания. Должно быть, это его рок - вновь переживать уже случившееся, чувствовать то, что хотел бы выбросить из памяти, вышвырнуть из жизни и запереть дверь на ключ, чтобы оно, не приведи Тиена, не пролезло обратно.
        Битва, вернувшаяся во сне, отгремела почти пять сотен лет назад в вечнозеленых лесах южного Конкра, и одной из сражавшихся там армий командовал он.
        Шел пятый год Погибельной Смуты - величайшей трагедии народа Конкра. Дубовый Трон опустел. Вскоре после убийства Верховного Лорда Энаре Дома начали жестокую войну друг против друга, члены благородных семей сражались под десятками стягов за давно уже потерявшие былой смысл идеалы. Многие из них запятнали себя предательством. Предавали все: простые эльфы дезертировали из армий и, спасая жизни свои и близких, бежали прочь от войны; потомственные стражи, позабыв о чести и долге, переходили под знамена враждебных Домов; изворотливые саэграны сдавали без боя замки и укрепления, а лорды... Многие из них готовы были обратиться за помощью к самой Бездне, лишь бы получить возможность вонзить клинок в горло политического противника. Альфар[Альфар - прежнее название главного города эльфийских владений Кайнт-Конкра. Пять тысяч лет назад изгнанники из мифического Ор-Гаэнна, прародины эльфов, пересекли Стену Льда и дошли до лесов Конкра; на их гербах был изображен чертополох - символ борьбы и воли к жизни. Тысячи беглецов не выдержали перехода и замерзли в горах. В Конкре измученные эльфы начали продвижение
дальше на юг, пока не вышли на берег прекрасной полноводной реки, в долину, поросшую чертополохом. Посчитав присутствие «Пурпурного Цветка» благим знаком, изгнанники решили основать там свой новый Дом. При основании город был назван «Терре-Г’ил-Фарквенде», что означает «Оплот Чертополоха». Впоследствии, с изменением языка, прежнее имя города стало звучать как «Аэлле-Фарквенде», или по-простому «Альфар». А уже после Погибельной Смуты (братоубийственной эльфийской войны в Конкре), нашествия орков и почти полного сожжения города столица Конкра была переименована в Кайнт-Конкр -
«Сердце Леса». Это название за городом сохраняется до сих пор.] , священное сердце Конкра, был сдан практически без боя десятитысячной орде зеленокожих. Ведомые хитрым и расчетливым вождем Крыш’тааном орки с лихвой воспользовались тем хаосом, в который погрузились эльфийские земли, - они огнем и железом прошли по лесам и, более того - всерьез вознамерились в них остаться, чего не случалось со времен разгрома Верховным Лордом Фаэланом[Этот лорд вошел в историю как Фаэлан Милосердный, несмотря на две самые кровавые войны в истории Конкра, которые ему довелось вести.] Неисчислимой Орды почти тысячу триста лет назад. И это были далеко не все напасти. На ослабевшее государство, чьи защитники столь увлеченно рвали друг другу глотки, да так, что у них не оставалось времени смотреть на границы, зарились былые враги, в прошлом не раз получавшие отпор на полях сражений, и каждый из них норовил сейчас урвать себе кусок пожирнее. Мертингер сражался. Он был единственным из всех лордов, кто правильно оценил грядущую опасность с самого начала, с самого зарождения Погибельной Смуты. И одним из немногих, кто не
запятнал свою честь изменой. Медленно, год за годом, он выжигал заразу мятежа из тела больной страны. Лорд не собирался щадить ни себя, ни других - драконья кровь, текущая у него в жилах, словно стальной несгибаемый стержень, не позволяла ему свернуть с избранного пути. Он заключал альянсы с теми, кто еще мог быть полезен, и без сожаления, невзирая на знатность, звания или былые заслуги, карал негодяев, зашедших слишком далеко. Шаг за шагом он приближал тот долгожданный день, когда Конкр вновь станет свободным. Вот уже пятый год он ночевал в лесу и спал, не покидая седла...
        Орки отступали из сожженного Альфара. Всю последнюю осень остатки орды были заперты, не смея высунуть носа из-за кольца городских стен, а почти все источники подвоза продовольствия были отрезаны еще прошлой зимой. Голод, болезни, диверсии, сожженные обозы и вырезанные патрули, постоянные удары эльфийских летучих отрядов, появляющихся из леса, точно призраки, и так же бесследно исчезающих, сделали свое дело - пятилетнему присутствию зеленокожих в землях южного Конкра подходил конец. Крыш’таан Мелех-р’ад, что значит «Ступающий-по-крови», Верховный Вождь орды, вывел остатки своего воинства за крепостные стены в последней надежде прорваться обратно на юг, в родную долину Грифонов. Но высокомерный гордец-орк слишком долго откладывал этот шаг, не желая признавать неизбежность поражения: слишком ослабли его воины, да и осталось их не так много, как было пять лет назад, когда степняки вошли под сень Конкра. Из десятитысячной орочьей орды на ногах стояло не более трех тысяч бойцов - остальные либо погибли, либо ослабли и были съедены своими же - весь последний год в окруженном Альфаре свирепствовал голод.
        Нанести поражение захватчикам удалось лишь после того, как все эльфийские Дома объединились под знаменами «Тритона» - так называли тройственный союз Домов Лунного Света, Вечного Света и Недремлющего Дракона. Не последнюю роль в объединении Домов сыграл и сам Мертингер - там, где не помогала дипломатия Аэрлана или магическая сила Иньян, последнее слово всегда оставалось за ним и за его
«драконами» - лучшими воинами во всем Конкре. Один за другим непокорные Дома были разгромлены - кто силой, кто убеждением. Покончив с междоусобной смутой, Мертингер обратил свой холодный взор на врагов пришлых. Северным варварам оказалось достаточно нескольких хороших ударов возрожденной эльфийской армии - потомки легендарных берсеркеров бежали обратно в Горбатый лес, оставляя свои опрометчиво отстроенные на севере Конкра поселения. Кто не сбежал - нашел себе могилу тут же, в прекрасных сосновых борах Ночного леса или посреди вечно заметаемой снегом долины Теней. Гномы оказались более благоразумны - на встрече лорда Аэрлана с их послами удалось прийти к мирному соглашению, по которому хмурые бородачи добровольно покинули долину Белых Крыльев, взяв, впрочем, изрядный выкуп.
        Но орки... Здесь не могло идти речи ни о мире, ни даже о пощаде или сдаче. Злобных тварей, спаливших священный Альфар и перебивших тысячи ни в чем не повинных жителей, следовало истребить всех до единого, до последнего неразумного орчонка, чтобы отныне и впредь ни одна их грязная звериная лапа не посмела переступить порог эльфийского леса. Хуже орков были только предатели, вставшие под их отвратительные знамена. Этих эльфов - как только всемилостивая Тиена вообще позволила таким негодяям родиться эльфами? - этих ренегатов каждый воин Мертингера знал поименно, и ни один из них не должен был уйти с этого поля живым, как и их так называемая «Сумеречная Госпожа». Некогда та, которую именовали принцессой Мэриэлл, а ныне - Безумной Королевой, подло убившая своего отца и пришедшая к власти на орочьих ятаганах, была обречена - ей не могло быть спасения. В сердце каждого из эльфов она уже умерла. Сама Тиена отвернулась от нее, а значит, жить спятившей дочери последнего Верховного Лорда осталось совсем недолго.
        Как же он ждал этой битвы... Как же он желал ее, но откладывал, скрепя сердце, тщательно подготавливая этот миг решающего сражения, чтобы ни одна капля драгоценной эльфийской крови не пролилась напрасно. Крови и так уже было слишком много. Иньян что-то настойчиво объясняла ему про Чашу Тиены, могущественный артефакт, сотворенный самой Богиней. Чаша эта, по словам первой чародейки, вот-вот должна была каким-то образом переполниться, и тогда случится непоправимое, но ему и без всех этих заумных теорий хватало смертей своих собратьев. Мертингер поклялся перед Белым Дубом, что положит конец междоусобице в Конкре и не допустит подобного впредь, покуда будет биться в его груди эльфийское сердце и не угаснет подаренная Богиней жизнь...
        Бредущий по полю сражения Мертингер, призрак в собственном сне, услышал яростный крик, который, без сомнения, принадлежал ему же.
        - Крыш’таан! - кричал тогдашний он, Мертингер-с-мечом, в толпу врагов, размахивая перед собой окровавленным Адомнаном, уже вдоволь напившимся крови и славы в тот день.
        Но орочий предводитель либо просто не спешил принять его вызов, либо дрался слишком далеко, на другом краю необъятного бранного поля.
        Пока же Мертингер-призрак глядел на себя со стороны. Он был облачен в серебристые рельефные латы, шлем венчали перепончатые крылья и высокий черный плюмаж. Длинный тяжелый плащ из черного меха был весь окровавлен. На полубашенном щите застыл герб: алчно открывающий пасть дракон с серебристой чешуей на черном поле.
        Мертингер-призрак глядел, как Мертингер-с-мечом дерется, рыча, словно голодный дракон. А черный клинок его Адомнана исходит очертаниями злобных пастей и жаждущих крови языков.
        - Ты убьешь его... - равнодушно прошептал Мертингер-призрак, увидев, как какой-то орк появляется перед ним, тогдашним, с занесенным ятаганом. - И его убьешь...
        Так и было... Мертингер-с-мечом совершает привычный уже выпад... удар... очередной враг падает с пробитым доспехом... лорд добивает его завершающим взмахом меча, задевая при этом еще одного из обреченных противников. Еще выпад, еще удар, еще одна заслуженная и долгожданная смерть. Фонтаны крови, отсеченные головы, разрубленные доспехи и сломанные ятаганы... Адомнан-голод, зловещий дар Стрибора, не знает преград, так же как его владелец не знает усталости.
        Мертингер-с-мечом сражался пешим, он начал бой среди тех, кто в предрассветных сумерках грудью встречал таранный разбег орочьих всадников на громадных турах. Вместе со своими воинами он сумел остановить яростно несущуюся лавину, тем самым уничтожив последнюю ударную силу зеленокожих, шедших на прорыв. Вскоре, сразу после захлебнувшейся атаки врага, эльфийские полки, каждый из которых шел в бой под гордо реющей на ветру аэллой[Аэлла - главный стяг Дома. У каждой из благородных фамилий Конкра есть своя геральдическая аэлла. Подобные флаги считаются священными регалиями.] своего Дома, стали неумолимо охватывать оголившиеся фланги орды, а кавалерия, проделав обходной маневр по редколесью, вышла вражеской армии в тыл и атаковала с ходу, противопоставив звериной ярости орков холодную ненависть, заледеневшую в сердцах и умах.
        Зеленокожие дикари сопротивлялись отчаянно, понимая, что пощады не будет. На руках каждого из этих зверей была эльфийская кровь, и Мертингер-призрак знал, что Мертингер-с-мечом не собирался оставлять ее неотомщенной. «Никто из них не уйдет, - сказал тогдашний он Аэрлану перед битвой. - Завтра в воздухе Конкра не останется ни одного смрадного вздоха этих тварей. До захода солнца я убью их всех». Тогда воины всех Домов, прекрасно осознающие, что многие из них лягут здесь же, но при этом полные гнева и духа мщения, разделяли его мысли.
        - Крыш’таан! Крыш’таан, я иду за тобой!
        Мертингер-призрак глядел на себя со стороны и уже знал, чем все закончится. Мертингер-с-мечом пока что лишь копил в себе ярость. Не было таких слов, чтобы описать его ненависть к зеленокожим, в особенности к их вожаку, этому мерзкому смердящему отродью Крыш’таану, заслуженно прозванному в Конкре Ступающим-по-крови. Поговаривали, что этот проклятый всеми богами орк не мыслит и дня без расправы над эльфами и что к завтраку ему доставляют пленников, которых он жестоко убивает, прежде чем приняться за еду. Ходили слухи, что он пьет кровь убитых, забирая их силу. Крыш’таан виновен в гибели сотен его сестер и братьев, но сегодня наконец орк ответит за свои непомерные злодеяния. Собственной же никчемной жизнью. Ответит.
        Мертингер-призрак просто глядел на себя, отстраненно изучая каждое собственное движение, каждую мгновенную перемену на своем же лице. Вокруг Мертингера-с-мечом уже образовался круг пустоты - ни один из врагов не рискует приблизиться, потому что весь путь иссеченного шрамами эльфа устлан разрубленными телами, никто не в силах бросить воителю в серебристом доспехе вызов, встать на его пути и уцелеть. Сама Тиена ведет и направляет его меч. Тогда он так думал. Теперь же он склонялся к выводу, что жестокому провидению, судьбе, клятому року или еще кому-то из тех мерзавцев, которые дергают за ниточки, просто захотелось поразвлечься. Насладиться очередными метаниями очередной марионетки. Или же все еще проще. Отнюдь не Тиена руководит его действиями, даже не таинственный кукловод, которого называют Судьбой, а лишь жестокость собственного ума, холодное сердце, не знающее пощады, и каменная рука, которая с легкостью воздает, но никогда не подаст.
        - Крыш’таан! - Мертингер-с-мечом ищет своего врага, не давая шанса ни одному из зеленокожих, что пытаются его остановить.
        Вот он уже один в самой гуще врагов, верные эльфы отстали, завязшие в тысячах схваток, кипящих по всему полю, но орки уже бегут, лишь только завидев кошмарные метаморфозы черного меча Адомнана. Перетекая, точно оплавляясь, и рисуя зловещие образы на стали, Клинок-Голод сегодня испил множество жизней...
        - Крыш’таан! Тебе не уйти!
        Но как ни сильна скопившаяся в нем ненависть к орде и ее вожаку, есть в Конкре тот, кого он ненавидит сильнее. Сильнее, чем этих зверей, и даже сильнее, чем ренегатов, предавших Лес и его Богиню. Этого единственного, настоящего врага сегодня здесь не было. Порой тогдашний Мертингер испытывал сомнения, что тот вообще существовал, но чувства, его самого и демона, живущего в Адомнане, которого нельзя обмануть, тут же кричали ему об обратном. Нынешний лорд Дома Недремлющего Дракона, конечно же, уже знал всю правду, и, оглядываясь на себя былого, мечущегося между сомнениями и неуверенностью, он поневоле печально улыбнулся. День битвы в долине Терновника и Роз завершал долгих пять лет, в течение которых он искал в лесах эту неуловимую тень, рыща по ее кровавому следу. Искал того, кто разрушил все, что он так любил; того, кто бросил Конкр в пучину войны, стравив благородных эльфов; того, кто привел орду в Альфар, предав огню Священный город; того, кто осквернил Храм демоническим пламенем Бездны; того, кто натравил северных варваров на его Дом; того, кто разорил гнезда драконов, направив их гнев на
эльфов; того, кто виновен во всех неисчислимых бедах его народа. Лишь нынешний Мертингер знал, что вскоре он отыщет это... исчадие. Отыщет, чтобы вновь позволить этой мерзости ускользнуть, скрыться за пределами Конкра. А тогдашнему оставалось только молиться, чтобы им оказался не эльф. Он считал, что создания Тиены просто не могут быть способны на такое великое Зло. Мертингер все пытался убедить себя в этом, но даже тогда отчего-то не мог. После всего, чему он стал свидетелем в бушующей вокруг братоубийственной войне, когда эльфы из разных Домов резали друг друга без всякой жалости, на какое-то время он почти потерял веру в благородство и избранность детей Тиены.
        - Крыш’таан!!!
        Мертингер-призрак обернулся, заранее зная, что наконец, вот-вот увидит своего тогдашнего врага. Мертингер-с-мечом последовал его примеру, и вот перед ним - громадный орк в вороненом доспехе взмахивает секирой, криво усмехаясь лорду Дома Недремлющего Дракона, и громко рычит:
        - Ну, наконец, брат!
        Мертингер-с-мечом, едва сдерживая клокочущую от ненависти душу и пылающий гневом Адомнан, бежит навстречу своей судьбе...
        Мертингер-призрак, в свою очередь, молчит, лишь теперь понимая, отчего Крыш’таан тогда его так назвал. Они похожи. Они одной крови, в глазах каждого из них живет пустота, а душа - колодец без дна и тепла. Но осознание не мешает ненавидеть жестокого орка. Осознание заставляет ненавидеть и себя... Всего лишь...
        - Прощай, брат. Гори в Бездне... - прошептал Мертингер-призрак, вздрогнул всем телом и превратился в неотличимый от других клок тумана...

* * *
        Эльф открыл глаза. Вокруг стояла тихая ночь; громадные деревья, под которыми он укрылся, тонули во мраке. На небе россыпью сверкали яркие звезды и слегка улыбался щербатый месяц. Тишина окутывала сонной пеленой, лишь сердце предательски стучало в груди. Тук-тук. Тук-тук. Ты еще жив, Мерт, но часть тебя умерла. Слишком важная часть, чтобы обойтись без нее.
        Эльфийский лорд отбросил промокший от ночной росы плащ и сел, прислонившись спиной к разлапистой иве. Сразу стало холодно, но этот холод не пугал Мертингера, он был ничем в сравнении с той стужей, что поселилась у него в душе. Где-то рядом заржал Коготь - конь тоже проснулся. Он всегда чувствовал, когда хозяин спит, а когда нет.

«Для тебя человека убить, что мне кружку эля выпить», - пронеслось в голове.
        И было не ясно, кто это: Мертингер-призрак, повидавший уже столько греха и падения и сам павший, или же Мертингер-с-мечом, лишь ожидающий неизбежного. Совесть... Эта тварь без жалости, с трехфутовыми, как жернова мельницы, зубами и бездонным желудком, только и ждала момента, чтобы вернуться. К Прoклятому все! Нужно подняться и ехать дальше. Эльф схватился за ветку, чтобы встать, но та предательски надломилась.

«Всего лишь человек», - прозвучало в ответ нелепое оправдание.

«Мальчишка, - возразил голос, - ребенок».
        Мертингер наконец поднялся и принялся отряхивать с сапог и плаща мокрую землю и налипшие листья.

«Ребенок. И что? Мало, что ли, ты убивал?»

«Врагов - да. Не безоружных. Не детей».
        Эльф со злостью сломал обломок ветки, который все еще держал в руке.

«А дети Крыш’таана? Ты убил их всех, после того как расправился с их отцом».

«Не всех. Один убежал. Но это были орки, грязные кровожадные звери. Недостойные жить».

«И ты поэтому тогда отпустил орчонка? Разве он был чем-то лучше того человеческого дитяти? Или, быть может, ты сам тогда был другим? И кто же ты теперь?»
        Резко повернувшись, эльфийский лорд одним движением выхватил Адомнан из ножен, выставив его перед собой, будто угрожая кому-то неведомому, но при этом, абсолютно точно, - всесильному.
        - Я лорд Недремлющего Дракона! Я Хранитель Дубового Трона. Я Первый Меч Конкра. Я Адомнан-голод. Я сын своего отца. Я...

«Хе-хе-хе. Как тебя много...»
        - Меня зовут Мертингер! Мое имя и моя честь...

«И то и другое - тлен».
        - Изыди! - закричал эльф в пустоту. - Я не поддамся! Покуда у меня есть долг перед ней, я не поддамся! Я вызволю ее, и только тогда...
        Что будет после, он представлял себе слишком ясно, чтобы произнести вслух. Он вернется домой, наденет свой лучший доспех, оседлает коня, возьмет этот меч и уедет в холодный Стрибор. Уедет не для того, чтобы вернуться. Так поступали его предки, чувствуя близкую неизбежность смерти, такова будет и его судьба. Он слишком устал за эти восемь веков, щедро отпущенных ему Тиеной, слишком устал...
        Успокоившись, Мертингер вложил клинок в ножны и упал на колени, возведя очи к небу.
        - Мы плоть от плоти Твоей. Как из плоти Твоей пришли мы на свет, так и прахом своим с плотью Твоею навеки сольемся. Жизнь наша суть от Времени Твоего, как даешь Ты начало нашей судьбе, так и обрываешь ее в смертный час. На все воля Твоя, и воля наша лишь часть от воли Твоей. Во всем деяния Твои, и деяния наши лишь часть от деяний Твоих. Ибо мы являемся частью, а Ты существуешь целым, как было и всегда будет, до самых последних дней.
        Эльф замолчал, слушая ночь. Затем тихо добавил:
        - Почто ты держишь меня, о Бессмертная? Чем жизнь моя может еще служить воле Твоей? Я слишком запутался в хитросплетениях нитей своей судьбы. Я предался гордыне и запятнал свою честь. Позволь мне уйти...
        Но небо молчало. Вместо этого эльф вдруг почувствовал, как чей-то мокрый и влажный нос ткнулся в его сложенные домиком ладони. Удивленный Мертингер опустил взгляд и увидел Лиса. Обладатель черно-серебристого меха невозмутимо сидел напротив, сосредоточенно почесывая себя лапой за правым ухом и при этом косясь на эльфа полным участия взглядом.
        - Вот так встреча, - только и сумел вымолвить эльфийский лорд.
        Где-то рядом пронзительно заржал Коготь, и Лис вздрогнул, как от удара.
        - Ты нужен ей, - прозвучали тихие, как будто издалека, слова, затем зверь вскочил на все четыре лапы и метнулся в сторону деревьев.
        Лишь почти скрывшись из виду, Лис обернулся еще раз, посмотрев при этом в сторону поляны, на которой пасся Коготь, затем серые влажные глаза вновь уставились на эльфа:
        - Твой старый враг узнал о тебе. Опасайся его. Опасайся...
        Чудесный зверь исчез, как будто его и не было. Но вместе с ним исчезла и обреченность, терзавшая душу. Мертингер улыбнулся. Лис во все времена считался добрым знаком, а значит, даже для него еще не все потеряно.
        Светало... Разлапистые деревья спешили окраситься рассветным багрянцем. Эльф встал с колен, поправил перевязь с мечом и легким шагом направился к привязанному к дереву коню.

* * *
        Всадник скакал под проливным дождем на юг, кутаясь в грязный зеленый плащ. По краям тракта вздымались огромные клены, уже успевшие потерять большую часть листвы. Осень вступила в свои права, не щадя ничего яркого и зеленого, как и полагается сему унылому времени года, поре увядания и печали.
        Конь бил копытами в грязь и яростно ржал, недовольный погодой. Его хозяин уже привык к подобному поведению своего скакуна - Коготь всегда злился по-настоящему, взаправду, как будто был не конем вовсе, а хищным зверем, неосторожно спущенным кем-то с цепи. Внешне ярость коня резко контрастировала с холодным спокойствием седока, отрешенно взирающего на мир ледяной синевой глаз из-под накинутого на голову капюшона, но внутренне они были слишком похожи: эльф с изуродованным шрамами лицом и его конь с исполосованной злобной силой душой.
        Да, Мертингер сумел разгадать душу этого животного, хоть новое знание и далось ему нелегко. Сказать, что конь был весьма необычный, - значило ничего не сказать. Неудивительно, что они столкнулись - в совпадения эльф не верил, но прекрасно понимал, что в этом мире один монстр всегда найдет другого, их будто притягивает друг к другу некая неведомая сила. Мертингер ужаснулся, когда осознал, что таится в желтом лошадином взгляде. Конь был тем, кого в его землях называют киерве, уже не столько живое существо, сколько воплощенное отрицательное чувство. Прoклятый... Ужасное, ненасытное создание, несущее в себе проклятие. Проклятие питаться теми, кто поблизости... Нет, Коготь был не из той нечисти, что пьет кровь. Вампиры, питающиеся кровью, - наиболее привычная форма этого недуга, и именно она известна большинству смертных. С подобными тварями можно и нужно бороться: они олицетворяют зло в своем первозданном виде, несут при этом внутри себя постоянную боль и вынуждены причинять ее другим. Когда-то давно могущественные люди, хотя правильнее будет сказать - нелюди, лорды-носферату правили на этих самых
землях, сея страх и пожиная страдания, но со временем все они были побеждены, разбиты, уничтожены и развеяны. Эльф многое знал о тех временах и знал также, что сейчас остались лишь жалкие подобия тех прoклятых созданий, вынужденные с трудом приспосабливаться к жизни среди других существ, которые их боятся и ненавидят. Они по-своему несчастны, эти вампиры. Любой из детей Тиены, заметив кровососа в Конкре, просто выпустит в него меткую осиновую стрелу, благо такая стрела всегда лежит у каждого эльфа в глубине колчана.
        Наиболее же опасны другие вампиры - те, что выпивают души. Внешне они не обладают никакими отличительными признаками - распознать подобного прoклятого почти невозможно. Света они тоже не боятся, но всеми способностями вампиров обладают в полной мере - это и специфическая магия, и недюжинная сила, и молниеносное заживление ран. Коготь был именно таким. Впрочем, он все-таки был конем, а следовательно, не отличался разумом. Дуoши Коготь выпивал в основном у мертвых - именно по этой причине он вдруг оказался после недавней резни в Сар-Итиаде рядом с эльфом. Его привела жажда. Жажда... кхм... Что ж, все шло просто замечательно: Меч-Голод у Мертингера уже есть, теперь к нему прибавился и Конь-Жажда... Выпить душу у живых людей или других созданий куда труднее, чем у уже погибших или умирающих, и конь очень хорошо это усвоил, тщательно подбирая себе хозяев. Чем больше смертей тянулось за седоком, тем большую уверенность в себе ощущал Коготь, предвкушая скорое утоление голода. Поэтому о каких совпадениях может идти речь? Должно быть, конь сам привел в тот день на рынок своего хозяина, ожидая именно его,
своего будущего кормильца...
        Мертингер так и не смог определить, сколько коню лет. Вампиры способны жить долго, и этот четвероногий вполне мог быть старше самого эльфа. Скольких хозяев он сменил, сколько душ лишил посмертия, сколько зла принес за собой в мир? Вряд ли кто-нибудь смог бы ответить. Эльфийский лорд внимательно изучил седло, доставшееся ему вместе с конем. Странный герб: красная капля на фоне двух скрещенных изогнутых мечей - этот символ вполне мог носить какой-нибудь лорд-носферату древности. Если это так, то Коготь меряет копытами тракты уже минимум десять веков. Неплохо для четвероногого.
        Впрочем, сам конь никак не мог быть в восторге от своего состояния. Быть вампиром - значит страдать, страдать от гнетущего голода без возможности когда-нибудь утолить его полностью. Мертингер лютой ненавистью возненавидел того, кто сотворил такое с конем. Какой же злобой на все живое надо было обладать, чтобы наделить столь страшным проклятием благороднейшее животное, которое, эльф готов был в этом поклясться, когда-то считало своего отравителя другом. Подобная тварь, кем бы она ни была, если она еще жива (носферату могут жить хоть тысячи лет, вернее, «не жить», потому как не являются живыми в привычном понимании этого слова), просто недостойна осквернять своим присутствием своды этого мира.

«Ты, как всегда, хочешь все решить мечом, - усмехнулся сам себе эльф, - только несчастного коня это не спасет. Ничего, вот вернемся в Конкр, может, Иньян сумеет помочь».
        Так уж вышло, что у него всегда хорошо получалось лишь отнимать чьи-то жизни. Помогать и лечить - это была привилегия других.

«А если и Иньян не справится, тогда выход останется лишь один - прервать мучения бедного животного...»

* * *
        Черная птица билась на недлинной кованой цепи, зажатой в пальцах тени. Ворон судорожно махал крыльями в тщетных попытках освободиться, но и я, и он знали, что даже со смертью свободы ему ждать не приходится. Поэтому я никак не понимал, отчего он просто не примет неизбежность? Смертные, они вообще страшно невежественны в своем упрямстве. К чему все эти мучения, взлелеянные не более чем духом противоречия? Пернатый проклинал меня, но кто он такой, чтобы раздавать проклятия? Всего лишь жалкая птица.
        Я шел по черному коридору без дверей и окон, и если кто-то когда-то называл некое место мрачным, он, конечно же, никогда не бывал здесь. Чтобы построить эту галерею, в качестве строительных материалов использовали камень мрака и раствор, сделанный из жидкой тьмы и абсолютной беспросветности. Любой другой и шагу не ступил бы здесь, чтобы не сломать себе хребет, и даже стремление придержаться рукой за стену не помогло бы. Это походило на то, как если бы вам выкололи глаза, лишили слуха и осязания. И даже так вы ни за что бы не прочувствовали всю безысходную сущность этого места.
        Коридор вел прямо, никуда не сворачивая. Повсюду по пути, за этими стенами сидели мои пленники. Многие... кто осмеливался бросить мне вызов, кто был слишком слаб или же, наоборот, слишком силен для меня, способный помешать в будущем. Или те, кто мог быть полезен. Братья-иерофанты волокли в столицу славного королевства Ронстрад всех кого ни попадя. Интересно было бы посмотреть на лицо короля, узнай он о том, что под его дворцом нечисти обитает больше, чем в славном Хоэре-Чернолесье.
        - Мой Повелитель... - прошептала тень, ползущая следом. - Он уже покинул Сар-Итиад.
        Неужели ты решил снова перейти мне дорогу, мой старый враг? Неужели всерьез считаешь, что сможешь еще раз помешать моим планам? Наивный глупец... Куда же ты направляешься? Куда? Талас... Элагон... Умбрельштад... Они все лежат у тебя на пути. Или, может, еще южнее? Ничего, все скоро выяснится...
        Я остановился перед стеной. Никаких отличий от остального коридора в этом месте не было, но я знал точно, что это именно то, что нужно.
        Камень начал раздвигаться в стороны под моими ладонями, пока не освободил широкий удобный проход.
        Я вошел в камеру. Тень-раб - за мной. Ворон не хотел, но ему пришлось.
        - Ллар Вейленс, мой дорогой друг...
        Любого вошедшего в первый же миг вывернуло бы наизнанку. Но меня никогда не волновали подобные мелочи. Здесь пахло десятком полуразложившихся трупов, жертв какого-нибудь маньяка, который однажды явился на званый ужин, прихватив с собой разделочный нож, а затем ушел, оставив после себя извращенную скульптурную группу. А скульптурная группа эта, будьте уверены, представляла собой весьма кровавое зрелище. И таким образом нетронутая гравюра смерти оставалась бы скрытой от чужих глаз, пока кто-то не откроет дверь...
        Птица на цепи отчаянно забила крыльями, хотя, по идее, должна была сохранять спокойствие, ведь она являлась вековым странником в Печальном Краю и видела не одно бранное поле. Что же касается данного момента, то, как ни странно, здесь отнюдь не было учиненного неизвестно кем побоища, отрубленные головы и другие части тел не валялись, разбросанные по всему полу, а стены не были забрызганы кровью. Здесь вообще все выглядело чисто, если не сказать - пусто...
        Посреди комнаты сидела худая сгорбленная фигура, опустившая голову к самим плитам пола. Белое тело было обнажено, а длинные черные волосы свисали вниз, подметая камень. За спиной сидящего, у противоположной от входа стены, во тьме что-то шевелилось. Кто-то громко шипел, кто-то с кем-то спорил, или отговаривал, или соглашался, или давал совет, или запрещал. Нельзя было разобрать ни единого слова из этого хриплого шелестящего шепота.
        Ллар Вейленс никак не отреагировал на приветствие, продолжая все так же сидеть. Зато отреагировали другие. За его спиной к стене были прикованы два отвратительных существа. Эти фигуры, будто жуткий живой горельеф, составленный из тел, настолько белых, что они, казалось, даже легонько светятся во мраке, начали дико биться в своих кандалах. Эти твари походили на людей, но ни в коем случае не являлись ими. О чем говорили также и два столь же белых, как и их телa, перепончатых крыла - у каждого по одному, - прибитые к стене большими гвоздями. Обнаженные пленники были расположены друг к другу ногами, точно два ростка из одного корня, а их оттянутые кверху руки напоминали ветви, растущие к потолку. Невероятно длинные смолянистые волосы обоих заключенных были связаны между собой, образуя черный полумесяц под их сгорбленными телами. Сквозь сухую тонкую кожу отчетливо проступали все позвонки, ребра, кости и суставы - казалось, что в этих существах не осталось ни капли крови, а металл кандалов, судя по всему, так долго соприкасался с их запястьями и щиколотками, что даже въелся в плоть и сросся с костью.
Изможденные тела начали извиваться, будто змеи, когда услышали мой голос; ярко-алые губы очень быстро шевелились, издавая тот самый неразборчивый шепот, а под пришитыми к лицу закрытыми веками задвигались глазные яблоки.
        - Друг мой. Я приготовил тебе подарок, достойный всех лет, проведенных здесь. Вот он. - В моей руке появился прямой меч, который в темноте казался полупрозрачным. От зачарованной стали потянуло потусторонним холодом, лишь прибавив гробовой мерзлоты к царящей здесь обстановке.
        Сидящий посреди каземата никак не отреагировал.
        - Взгляни на меня, Ллар, - приказал я, и тут уж он вынужден был подчиниться.
        Вейленс поднял голову. Рукой с длинными когтями он медленно убрал с лица спутанные черные волосы, обнажая горящий янтарем взгляд круглых глаз, ярко-алые, как и у собратьев, губы и идеальные черты молодого человека. Эта красивая маска для черной души не выражала абсолютно ничего, ни единой эмоции, не выдавала, казалось, ни единой мысли, в ней не заключалось никаких порывов, желаний, страстей - лишь камень безразличия и лед отчуждения.
        - Я принес это тебе, - напомнил я, протягивая ему меч. - Тебе разве не интересно?
        - Призраки в мечах, призраки в головах, призраки ждут, призраки снуют... снуют где-то здесь. Они снова где-то здесь... Но их здесь и нет... Они ведь призраки... призраки в мечах, призраки в головах... - Его голос походил на гул ветра в дымовой трубе, а слова казались полнейшим несвязным бредом, но я прекрасно его понял.
        Он был абсолютно прав. Хоть и уловил лишь первую из двух составляющих всего проклятия этого клинка. Вторая же станет погибелью для моего старого врага...
        - Ты выйдешь отсюда. - Я продолжал наблюдать за его реакцией: ничего не отразилось в ровно горящем взгляде - он не верил. - Ты выйдешь и пойдешь по следу. Ты найдешь жертву и убьешь ее...
        - Собачонка бежит по следу... у нее призрачный клык и слюнявый язык... собачонка ловит запах, она кусает призрачным клыком, она слизывает кровь языком... Но тьма наш дом, собачонки нет - она растворилась во тьме. Она - часть камня, она - часть тьмы... Мы здесь, и собачонка не идет по следу, у собачонки нет призрачного клыка. Она никого не кусает. - Ллар Вейленс наклонил голову набок, прижав ухо к плечу. Безразличие перетекло в ожидание... Безумие, казалось, прочно поселилось в его сознании - ну еще бы: столько веков взаперти.
        - Ты хочешь, чтобы я тебя отпустил? Иди. Ты увидишь луну. Один раз. А потом вернешься.
        - Тогда призрачный меч вновь отправится на старый запыленный чердак поместья в Сен-Трени. - Впервые с самого начала разговора слова и голос Ллара Вейленса были более чем нормальными. Что примечательно, он прекрасно знал, где было найдено это утерянное оружие из прошлых времен.
        - Что тебе нужно? Что ты хочешь, потомок древних Мертвецов?
        - Свободу, - прошипел Ллар Вейленс.
        - Возможно, - солгал я. - Если выполнишь задание.
        - Мы найдем Его там, где ночь, - пообещал главный из заключенных. - Ночь подскажет нам, но взамен я хочу свободу.
        - Ты свободен.
        Он поднялся, а с его товарищей спали кандалы. Из крыльев с громким скрежетом сами собой вылезли гвозди, и стонущие пленники рухнули на каменный пол.

* * *
        Следуя дальше на юг, Мертингер старался избегать городов и оживленных трактов, не чувствуя даже малейшего желания лишний раз общаться с людьми. Сар-Итиад надолго отвадил его от подобных изысканий. Поэтому эльф выбирал малые лесные тропы и обходные дороги вдали от населенных мест, благо потерять направление не боялся - за тысячи лет ни один эльф еще не заблудился в лесу, в отличие от людей.
        Вот и сейчас он пробирался верхом по старой заросшей дороге, пролегающей через лесные заросли. Уже вечерело, когда впереди показалась длинная вереница повозок и фургончиков.
        - Проклятие, - прошептал Мертингер. - И здесь люди...
        Кибитки, похожие на дома на колесах, с тканью, растянутой на каркасах, или же сколоченные из дерева, с настоящими дверями и крышами, небыстро продвигались на юг, скрипя колесами. Лошади в упряжках иногда лениво ржали, будто переговариваясь. Также в процессии было множество пеших людей: мужчины в высоких шляпах с отогнутыми полями, закутанные в старые плащи, более походившие на лоскутные покрывала, женщины в цветастых коричневатых и красных платьях и дети - десятки детей-оборванцев. Похожих на... Нет! Мертингер сжал зубы - не вспоминать маленького сар-итиадца, не вспоминать...
        Каждый в этом странном караване что-то вез на тележке или нес в мешке за плечами. Одни странники волокли передвижные кузницы, другие - клетки с маленькими птицами: жаворонками и дроздами. Создавалось впечатление, будто целая деревня вдруг встала с насиженного места и решила перекочевать куда-нибудь прочь. И все же было нечто необычное во всех этих людях: чем-то они никак не желали походить на ронстрадцев, виденных Мертингером ранее. Быть может, смуглостью лиц, а может, и некоторой дикостью взгляда, но скорее всего - незнакомым картавым наречием.
        Своры разномастных собак волочились за повозками. Эльф увидел даже двух медведей, молчаливо бредущих на веревке следом за последним передвижным домом.
        Над процессией в воздухе смешивались громкие перебранки, плач грудных детей, слова песен и звуки музыки. Эльф увидел одного из здешних менестрелей. Человек в расшитом зеленом кафтане, свесив ноги и едва не цепляя каблуками грязную дорогу, сидел на запятках одного из фургончиков и играл на странном инструменте, имеющем некоторое сходство с лютней, но не в пример изящнее. Он держал его у плеча, прижав подбородком, и при этом водил по струнам длинной тонкой тростью. Извлекаемые звуки походили одновременно и на плач, и на смех, в них слышались и треск огня, и бурление кипящей воды в котелке, и подвывания порывистого ветра. Вот уж воистину невидаль!
        Эта музыка скорее понравилась эльфу, чем нет, но он не хотел задерживаться среди людей даже на лишнее мгновение, поэтому тут же тронул каблуками бока Когтя, заставив его перейти с неторопливого аллюра на рысь. Мертингер хотел как можно скорее миновать процессию, и конь понесся вперед, обгоняя телеги.
        Он уже почти проскочил караван, когда с изрядной толикой досады ему все-таки пришлось остановить скакуна. С какой-то телеги слетело колесо, и дорога оказалась перегорожена. Весь караван встал. Несколько мужчин принялись при помощи подпорок поднимать накренившуюся кибитку под громкие, но явно излишние советы восседающей на козлах старухи, всем своим видом напоминающей истинную ведьму. Наставляя молодых, женщина жонглировала гадальными картами, и те, словно по волшебству, летали и вились вокруг нее, будто птички. Мужчины пыхтели от натуги, но больше их, казалось, раздражали увещевания излишне болтливой старухи.
        - Мил человек, далеко ли путь держишь? - вдруг раздалось с ближайшего фургончика, обтянутого темно-зеленой тканью и запряженного двумя выносливыми лошадьми серой масти.
        Мертингер обернулся к говорившему. Им оказался человек столь же старый, как вещий ворон. Тем не менее он уверенно сидел на козлах и довольно резво махал кнутом, отгоняя от вставших лошадей назойливых слепней. У старика было изъеденное морщинами смуглое лицо и длинные белые волосы, доходящие до груди. В ушах торчали серьги в виде золотых птиц. Облик дополняла седая борода и столь же седые свисающие усы. Одет старый человек был в кожаную безрукавку и простые широкие штаны, заправленные в высокие сапоги. Чем-то он напомнил Мертингеру торговца, продавшего ему коня в Сар-Итиаде.
        Эльф не спешил отвечать.
        - Уважь старика хоть парой слов, путник! - Возничий хитро улыбнулся, заметив, что незнакомец собирается молчать, а после - взять и проехать мимо. Странно, но этот мягкий голос как будто гладил по голове, успокаивал и слегка даже усыплял.
        Эльф насторожился - он очень подозрительно относился к тем, кто прекрасно владеет самым опасным из всех видов оружия - языком. И все же нельзя было не признать, что у бродяги обаяния было не в пример больше, чем имущества, и он сразу располагал к себе. Мертингер подвел Когтя ближе, поравнявшись с темно-зеленым фургоном.
        - Да пребудет свет и тепло в вашем Доме, - вежливо поприветствовал незнакомца эльф.
        - Что правда, то правда! - захохотал старик. - Дом мой всегда со мной, - он ткнул через плечо в кибитку, - и света там хоть отбавляй, благо крыша протекает! Но теплом-то Дебьянд пока не обделяет, хвала ему за это! Верно говорю, Схара?
        Из фургона донеслась громкая женская брань; из великого множества выразительных слов, сдобренных яркими эмоциями и недвусмысленной интонацией, можно было понять, что женщина думает по поводу этих самых дыр в крыше и подобных отверстий в кое-чьей голове.
        - Спутница моя на тракте жизни, - прищурившись, улыбнулся старик, посмотрев на эльфа. - Молодая еще, глупая, шестой десяток всего пошел.
        - Я те покажу глупая! - раздалось сзади, и полог откинулся, явив морщинистое женское лицо, в прошлом, должно быть, не лишенное красоты. Супруга старика была облачена в пурпурное платье, а на голове ее был такой же платок с перьями. - Ща скалкой тебя откатаю, негодяй! Ишь, молодую нашел!
        - А что, старая, что ли? - хохотнул старик. - Раз старая, значит, пора мне помоложе найти! Я ж еще женишок хоть куда, только выйду в поле да свистну...
        Старик не договорил - пришлось резко пригнуться, чтобы брошенная сковорода пролетела мимо, при этом он даже успел подхватить увесистую утварь рукой - не пропадать же добру!
        - Да не шуми ты! - проворчал он, обернувшись к жене и пряча сковороду себе под ноги. - Не видишь, гость у меня! - Он кивнул на Мертингера, наблюдавшего всю перепалку с безопасного расстояния. - Как вас звать-величать-то, мил-человек?
        - Митлонд, - представился эльф своим людским именем. - Вестовой королевской службы.
        - Вы, юный Митлонд, этого болтуна не слушайте, - уже остыв, посоветовала старуха, - язык у него что помело.
        - А у тебя что? Парча расшитая али кошель с алмазами? - не остался в долгу муж. - По мне, так флюгер, как ветер подует, так и крутится, скрипя, скрипя, скрипя... Или монисто - все бренчит, бренчит, не умолкнет... Скрипишь да бренчишь только, эх, знал бы я это сорок лет назад, взял бы коня лихого, ножи - на перевязь, котомку, и ать - на тракт, только меня и видели!
        - Помечтай. Грезы-то, они посытнее ужина будут. Может, ими и наешься, старый? - Женщина фыркнула, скрывшись внутри фургона.
        - Пошла искать, чем бы еще в меня швырнуть, - пояснил старик, задиристо усмехаясь. - Вы, господин хороший, рядом-то сядьте, тогда ей стыдно швыряться-то будет, и мне веселее - со спутником завсегда есть о чем поговорить.
        - Мне верхом привычнее.
        - Да оно и видно, что вы человек военный, - прищурился старик, - опять же шрамы эти, да и конь у вас непростой. Уж я-то в конях разбираюсь, - тут он внезапно замолчал, как будто вспомнив о чем-то. - Ах, да! Я же вам имени своего еще не назвал! Карэм я, а по батюшке Марлен. Из Гнеппе-Карве мы, рода Дороги и Гвоздя. Зовемся так потому, что гвоздарством промышляем... Лучше мастеров по ковке гвоздей не сыщете. Мы и каблучные делаем, и гробовые, и корабельные даже...
        Старик умолк и как-то даже сник, представившись. Почему-то эльфу показалось, что его собеседник совсем не это хотел сказать, но в последний момент почему-то передумал.
        Вскоре колесо на ведьмину кибитку было надето, закреплено, и вся процессия вновь собралась в путь. Движение по дороге продолжилось. Фургончик снова начал тихо поскрипывать в такт неторопливому цоканью лошадиных копыт. Где-то во главе колонны таких же кибиток звучно прокричал чей-то голос, где-то сзади заплакал ребенок. Коготь нетерпеливо фыркнул - общество собратьев ему претило, и он хотел поскорее оказаться на пустой дороге.
        Уже начало смеркаться, и люди из каравана зажгли огонь. А если точнее - огни. Фонари, можно было подумать, были повсюду: и на крышах фургончиков, и на передках, и на запятках, даже с конских оглобель свисали. Пешие несли факелы, дети жгли лучины. Мертингеру показалось, что вся процессия стала напоминать яркий костер с наброшенным на него дырявым плащом, который не в силах его потушить, но не может и сам воспламениться. А из прорех наружу льется желтый свет. В подступающей ночной тьме мало что можно было разглядеть, лишь какие-то отрывки, подсвеченные огнем. В едущем перед кибиткой Карэма фургончике с плоской крышей была открыта задняя дверка, и там, под нависающий фонарем, сидела молодая женщина, штопающая кафтан... нет, - Мертингер пригляделся - сразу три кафтана: один большой, мужской, и два маленьких. И то, как именно она латала одежду, не могло не вызвать удивления. Женщина лишь придерживала заплаты, а три иглы сами собой, без какой бы то ни было помощи, делали свое дело, впиваясь острыми носами в грубую ткань.
        Подле обочины мельтешили дети. Они веселились и играли в какую-то свою игру, бегая меж деревьев и перебрасывая друг другу огненно-красные угольки. Немного в стороне от кибитки Карэма вышагивал птицелов в плаще из разномастных перьев: от лебединых до вороньих. На ремнях через плечи у него висели клетки с зябликами и маленькими желтыми флави, похожими на канареек. Птички наперебой что-то пели, а человек им отвечал. Никто не обращал на него внимания, привычно считая его безумцем или то, что он понимает птичий язык и может на нем говорить, - вполне обыденным делом.
        - Чинк вьюк-вьюк лилик ми уиии... - прозвучала трель какого-то зяблика.
        - Бьюз кик л’ьари ми криии... Пики-уик ки ли уиии, - ответил человек.
        Птицы все, как одна, залились веселым свистом и щебетом, точно расхохотались.
        Дорога теперь была свободна, ведь кибитки двигались по одной в ряд, но Мертингер отчего-то не спешил покидать караван. То ли он хотел поговорить с кажущимся столь умным стариком, то ли просто не желал вновь оставаться один. Странное новое чувство поселилось в нем вдруг. Что это с ним?! Ведь раньше одиночество всегда было его верным спутником.
        Некоторое время они ехали молча. Вопреки ожиданиям Карэма, супруга его так и не появилась из фургона с очередной сковородой в руках.
        - Вы говорили о моем коне, - вспомнил замешательство старика Мертингер. - Он вам кого-то напомнил, так?
        - Ну, почему сразу так и напомнил? - вопросом на вопрос ответил Карэм. - Мы, ар-ка, многое знаем о лошадях. Да и кто лучше нас знает-то?
        - Ар-ка? - удивился эльф. - Я никогда не слышал...
        - О нашем народе? Так и народ-то маленький, не чета другим. - Человек улыбнулся. - Крепостей не строим, войн не ведем. Кто ж помнить-то будет? Странный ты человек, нас ведь еще цыганами кличут. Как, не слыхал? - с надеждой в голосе спросил старик.
        - Нет, - честно признался Мертингер.
        - Эх, короткая у людей память, - посетовал Карэм, - ничего не помнят. Впрочем, и эльфы ничем не лучше. - Хитрый блеск в глазах старика, сопутствующий сказанному, тут же заставил Мертингера вздрогнуть и вновь вспомнить свои ощущения об обмане.
        Мертингер пристально, с нескрываемым подозрением посмотрел в карие глаза странного человека. Сколько еще раз он будет недооценивать этих людей? Эльф не смог себе ответить.
        - Как? Откуда ты знаешь? - Рука в черной перчатке сама потянулась к мечу.
        - Эй-эй! Потише! Я человек мирный, никому плохого не делаю. Чего распалился-то? - Старик глядел с опаской. - Прав, стало быть, я оказался. Что ж, поделом мне, болтуну старому, убей, и дело с концом, никто ничего не узнает.
        Мертингер молчал, не зная, что ответить. Убивать безоружного старика он даже не думал, хватит уже - на этом мече и так немало невинной крови. И что это за странная мысль убить его?
        - Только правда-то, она завсегда лучше неправды будет, - затараторил Карэм, заметив, что меч эльфа не собирается покидать ножен. - Вот и тебе, кто бы ты ни был, разве родное имя не ближе прозвища дурацкого, маски безликой? Али неправ я?
        - Прав, - согласился голубоглазый эльф. - Мое имя - последнее, с чем я расстанусь. Меня зовут Мертингер, сын Неалиса.
        - Ну, вот и отлично, - обрадовался старик, - ну вот и познакомились! Через полчаса табор наш остановку сделает, будем жечь костры и готовить ужин, так что позволь и тебя пригласить к нашему котлу, дорогой Мертингер.
        - Не откажусь, - пробормотал эльф, - хочу о многом тебя расспросить, Карэм.
        - А вот это по-нашему! - искренне обрадовался старик. - Поговорить, это я большой любитель, хоть у Схары моей спроси, хоть еще у кого! Первый рассказчик в таборе, чтоб мне вечно скитаться!
        И Карэм, сын Марлена, звонко щелкнул кнутом, подгоняя лошадей.

* * *
        Смотреть на резвящиеся языки пламени было хорошо и спокойно. В отблесках танцующего огня как будто сгорало все: и любовь, и ненависть, и прочая суета. Оставался только покой, столь необходимый ему сейчас.
        Эльф сидел лицом к костру, не отрывая застывшего взгляда от пожирающего хворост пламени, над которым весело булькала вода в подвешенном котелке. Время от времени старый Карэм что-то подбрасывал в котел, ворошил длинной палкой искрящийся от прикосновения хворост и говорил, говорил. А эльф просто сидел рядом и слушал. Над ними черной тенью нависала кибитка старика; лошади были выпряжены и паслись неподалеку.
        Цыгане стали табором, превратив движущуюся процессию в лагерь с шатрами и навесами. Фургончики расположились большим полукругом на лесной проплешине у поворота дороги, прямо на развилке. Десятки костров вырывали табор из ночи, а в небо лились музыка и песни. Множество людей собралось у огней. Женщины готовили ужин, а мужчины по очереди рассказывали сказки и истории, ненадолго отвлекаясь от игры в кости и карты. Детишки, которых оказалось раза в четыре больше, чем можно было подумать поначалу, ловили каждое слово, втягивая вместе с дымом костра и запахом похлебки предания минувших дней. Огонь в костре ведьмы, что остановила свой фургон на некотором отдалении от остальных, был необычного зеленого цвета, а из ее огромного котла рвались в ночь дикие визгливые крики, будто она заживо варила парочку котов. Никто не обращал на эти вопли внимания, все были заняты своими делами.
        - Что это за инструмент? - спросил Мертингер, вслушиваясь в протяжные печальные звуки, когда давешний музыкант поднялся на ноги перед усевшимися у соседнего костра слушателями и вновь тронул струны своей тростью. - Так могла бы петь птица. . или выть волк... или плакать человек...
        - Хедеги-ли, - ответил Карэм. - Стонущая Вдова. Или скрипка, как ее еще называют. Играть на таком инструменте нас, ар-ка, еще в незапамятные времена научили духи ночи трау, непревзойденные музыканты. Теперь и нам в этом деле нет равных.
        - Расскажи мне о вас, Карэм... - попросил Мертингер, не отрывая взгляда от огня. - Кто вы и куда идете?
        И старик начал рассказывать...
        Цыгане, или, как они сами себя называют, ар-ка, очень древний народ. По их собственному мнению, они жили на этих землях чуть ли не с самого Начала Времен. Вряд ли, конечно, и в самом деле могло быть так, но уж до возникновения ронстрадских княжеств эти земли, по словам старика, точно принадлежали им. Вернее, тогда уже не принадлежали. Потому как ар-ка лишили всех их владений зловещие лорды-носферату, ужасные и мрачные правители-вампиры, отстроившие свои высокие остроконечные башни на месте, где теперь стоят людские города. Сейчас эти древние башни принадлежат магам, умело использующим их немалую силу, но мало кто помнит, кем они возводились и для чего. У людей короткая память, но только не у ар-ка. Они помнят все, каждый год их истории записан в Канву, священную книгу, и каждый род имеет ее точную копию, а оригинал хранит у себя в сундуке Выборный Князь. Когда-то король Кориган правил народом и всеми землями ар-ка, теперь же его наследники просто первые из равных, такие же скитальцы, лишь более уважаемые среди соплеменников. Сейчас выборный князь, точнее, княгиня - это Мерта Дорожный Сапог. Ее
авторитет незыблем, ведь, следуя древней традиции, цыгане каждый раз после смерти очередного князя избирают себе нового на всеобщем цыганском сходе, где присутствуют главы всех Девяти Колен, древнейших родов, а также и представители многочисленных малых колен. Ар-ка вообще очень большое значение уделяют своей истории и традициям, традиции эти органично вплетаются в их нелегкий быт, помогают выжить и остаться единым народом.
        Не будь этих установок-правил, цыган давным-давно разбросало бы по всему свету, не оставив и следа на земле. Например, вот одно из таких условий: не ночевать два раза под одним небом. Практически же это означает, что табор никогда не останавливается подолгу на одном месте, два-три дня, от силы неделя, и снова неугомонные ар-ка собираются в путь. Они вечные странники, вечные скитальцы. Все это наложило на них заметный отпечаток, сделав хоть и обособленными, но при этом общительными, всегда готовыми помочь кому-то из своих, но не испытывающими особых иллюзий в отношении чужаков и любой власти: баронской там или же королевской. Многие считают, что ар-ка промышляют разбоем, грабежом, конокрадством, воруют детей, но старик уверял, что это неправда в основном... Они не знают границ, передвигаясь со своими фургонами по всему необъятному миру, и большинство государей давно уже махнули на этот народ рукой - вылавливать их и сажать по тюрьмам себе дороже. А если где и случается какая кража коня, так это, как говорится, дело житейское, и нечего сразу пальцем показывать. Имущества вообще нужно держать при
себе ровно столько, сколько требуется для жизни, а излишки все равно украдут - так мыслят ар-ка, и так они поступают. Последнюю рубаху у бедняка никогда не отнимут, но вот богачу следует поостеречься, коли табор встал рядом с его табуном или отарой.
        К лошадям у цыган вообще отношение особое. Конь - верный друг и помощник ар-ка, зачастую единственный спутник, с которым можно поделиться и горем, и радостью. Конь для цыгана даже больше, чем жена, это кровное имущество, сокровенная собственность, которая не продается даже в случае крайней нужды. Цыган скорее продаст себя, чем своего коня. У ар-ка в ходу множество легенд и историй, в которых конь выручает цыгана, спасает и помогает в трудный момент. Верно и обратное: в других сказаниях говорится о самопожертвовании ар-ка, спасающего верного коня ценой своей жизни.
        В общем-то, довольно чудной народ эти цыгане, как понял Мертингер. Они многое переняли, как ни странно, от его соплеменников-эльфов, ведь в прошлом долгие странствия не раз приводили таборы даже в сам Кайнт-Конкр. Правда, случалось это еще до того, как эльфы вырастили свой сторожевой лес Хоэр за Лесным кряжем. Теперь ворота в Конкр наглухо закрылись от посторонних глаз, но ар-ка ничего не забывают. .

* * *
        Карэм замолчал, заметив приближающиеся к ним фигуры. Когда двое людей подошли достаточно, чтобы можно было различить лица, губы старика расплылись в счастливой улыбке.
        - Мартин, Варэ, садитесь к нам! - поприветствовал их цыган. - Схара! Где тебя гхарны носят?! - прокричал он в направлении фургона. - Сыновья пожаловали!
        Сыновьям Карэма и Схары было уже лет по двадцать пять - тридцать. Первый, Мартин, оказался высоким и худым мужчиной с пронзительными карими глазами и аккуратной черной бородкой, как, по словам старика, у отца в молодости. Второй, Варэ, был его полной противоположностью: коренастый, с лохматой окладистой бородой, походивший скорее на гнома, чем на человека. Но при этом в обоих братьях легко читались черты отца: нос с горбинкой, плотно поджатые губы и хитрый, слегка прищуренный взгляд. Оба были гвоздарями: ковали гвозди, скобы, подковы.
        - Доброго пути, отец. - Мартин, как старший, поздоровался первым, затем присел рядом у костра.
        - Доброго пути, - повторил Варэ.
        - И вам доброго пути, сыновья, - как полагается, ответил Карэм. - Сегодня у меня радость: хороший гость издалека и два родных сына сидят у моего очага. Познакомьтесь, дети мои, это Мертингер, странник с востока, такой же скиталец, как и мы.
        Мужчины уважительно кивнули эльфу. Тот, не зная, как, согласно традициям, полагается вести себя гостю, просто кивнул в ответ. Судя по всему, угадал, так как цыгане восприняли это как должное. Да и представление его Карэмом как «скитальца» свидетельствовало о значительном уважении, впрочем, эльф этих тонкостей не мог знать.
        - Был ли ваш путь свободен и светел, дорогой Мертингер? - спросил Мартин.
        - По-разному, - отозвался эльф.
        - Да облегчит вашу дорогу Ветрокрылая Аллайан, - сказал Варэ.
        - Вы почитаете Деву Небес? - удивился Мертингер. - Я не встречал еще народа, который взял бы ветреную богиню себе в покровители. Куда чаще поклоняются Синене или же Хранну.
        - Тиену тоже мало кто почитает. - Карэм улыбнулся, заставив эльфа вздрогнуть. - Мы славим непостоянство Аллайан как все, что течет и меняется в этом мире, но вместе с тем остается неизменным. Народ ар-ка остается собой, несмотря на все перипетии дорог.
        - В твоих словах звучит вековая мудрость, - согласился Мертингер, - но боги не правят нами. Они лишь направляют нас, все остальное смертные совершают сами. Ваш народ хранит верность традициям предков, как и мой.
        - Традиции значат много, но чистота душ и помыслов куда сильнее колеблют божественные весы, - ответил Карэм. - Не удивляйся, друг мой, слыша от меня такие слова. В свое время я был рошай, служителем Аллайан, но с возрастом оставил служение более молодым. Богиня все время требует перемен, а я стал слишком закостеневшим и старым...
        Молодые цыгане слушали молча, не смея встревать в беседу отца с незнакомым гостем, чье лицо было изуродовано страшными шрамами. Не перебивать старших было еще одной традицией, а уж традиции ар-ка чтили во всех проявлениях.
        - Но что это мы все о высших сущностях, когда похлебка выкипает! - спохватился Карэм и принялся торопливо размешивать свое варево деревянной ложкой и сыпать туда какие-то специи из резного туеска, затем долил воды из бочонка до самых краев. - Да и сыновья мои, поди, не просто так пришли, чует мое сердце...
        - Отец! - укоризненно начал Варэ. - Мы проведать тебя зашли...
        - А-а-а, не вам меня стыдить, - возразил старик. - У вас же на лицах все написано-то... Не смотрите, что у меня гость, говорите, как на духу. Гость мой из краев далеких, ему ваши тайны ни к чему, все между нами останется. Говорите! - приказал сыновьям Карэм.
        - Прав ты, отец, как и всегда, - склонил голову Мартин, - да что мы супротив ума твоего. Понаделали дел, теперь за советом пришли, как уж есть. Рассуди, не обессудь.
        Старик продолжал медленно помешивать ложкой в котелке, не поднимая взгляда на сыновей.
        - Эх, Мертингер, попробуешь цыганской сасы, ввек не забудешь! Саса - это баранья похлебка с чесноком, готовить сасу должен уметь каждый мужчина, потому что только мужчина способен приготовить ее как полагается...
        - Сказала бы я, что там тебе полагается, да при госте неудобно, - раздался рядом сварливый женский голос. Схара подошла к костру и уперла руки в бока. - Как ужин ему подай, так лучше жены не готовит никто, а как перед гостем хвалиться, так жена и готовить не умеет! Смотри, посидишь у меня недельку на коже с сапог, сточишь последние зубы, - грозно добавила женщина, затем обернулась к сыновьям. - Мартин, Варэ! Совсем мать забыли, не захаживаете!
        - Как можно, дае, - смутился Варэ.
        - Вот видишь, пришли же! - добавил Мартин.
        - Вы не ко мне, а к отцу пришли, что ж у меня, ушей нету? - высказала сыновьям Схара. - Эх, не любите вы свою дае. Ладно, общайтесь, мне ваши мужицкие разговоры не впрок. Пойду, побренчу пока с Ненно ма-Тири. Как саса сготовится, позовете... - Развернувшись на каблуках, цыганка направилась к костру ведьмы, расположенному на отшибе.
        Провожая уходящую жену взглядом, Карэм сказал:
        - Ишь, уши-то длинные, все слышит. Но на то и жена, чтобы мужа поправить, если чего. - Старик повернулся к эльфу и шепнул: - Она у меня злато и серебро, все понимает, как женился - ни разу не пожалел. Столько вместе прожили, столько натерпелись...
        - Отец! - напомнил Варэ.
        - Тут я, - отозвался Карэм, - пока саса варится, рассказывайте, чего там у вас стряслось, да правду одну - через игольное ушко проверю.
        - Дело такое, отец, - начал Мартин, - полюбили мы с братом оба одну чайори[Чайори - девушка - перевод с наречия ар-ка.] , Арину. Никто другому уступать не желает. Дважды подрались уже. Сами понимаем, что негоже поступать так, а ничего поделать не можем.
        - Все так, - подтвердил Варэ, - и неважно, что я младше Мартина, мне уже двадцать шесть лет, и уступать брату не стану. Люблю Арину Черноокую, больше жизни люблю.
        - И ты? - Карэм внимательно посмотрел на Мартина.
        - Все, что есть, готов за нее отдать, - подтвердил старший сын.
        - А она что? - спросил отец.
        - Да не поймешь ее! - в сердцах сказал Мартин. - То со мной гуляет, то с братом. Как будто рассорить нас хочет или посмотреть, кто из нас над другим верх возьмет. Я ж ее напрямую спросил, а она все на смех перевела!
        - Как бы чего худого не вышло, - добавил Варэ. - У Мартина больно характер горячий...
        - У тебя не лучше, - перебил брат. - Все держишь в себе, пока через край не хлынет! А уж потом...
        - Тихо! - прикрикнул Карэм на сыновей. - Не зря, значит, весь табор о вас только и пиликает. Не хотел верить я, да, видать, зря. Дайте подумать.
        Сыновья притихли, ожидая воли отца. Мертингер с интересом наблюдал, как же старик сможет рассудить столь непростую задачу. Здесь нельзя было просто занять чью-то сторону, следовало решить мудро и тонко. Не возникало сомнений и в праве отца разрешить спор своих взрослых сыновей - это вполне вписывалось в традиции народа ар-ка. Впрочем, как и везде, сыновья могли ослушаться, но ослушание обычно означало отречение от своих корней и потерю положения. Ослушник становился на один уровень с «безродным чужаком», не обладающим никаким авторитетом в таборе.
        - Эх, задали вы мне загадку, сыновья: «Какая из двух стрел поцелит серу уточку?» - прокряхтел старик, снимая при помощи ухвата котелок с костра. - Вот и саса подоспела! Мертингер, изволь первым отведать! - Карэм зачерпнул поварешкой густое варево с кусками мяса и наполнил глубокую глиняную миску до краев.
        Эльфийский лорд осторожно принял из рук старика дымящееся блюдо и с наслаждением вдохнул чесночный аромат. Обжигая пальцы, Мертингер установил миску на предусмотренную для нее деревянную плашку и вооружился огромной деревянной ложкой, которую не замедлил протянуть ему Карэм. Зачерпнув, эльф попробовал похлебку. Вкус и впрямь оказался неповторимым. Конечно, эльфы сумели бы приготовить и поизысканней, с использованием различных волшебных приправ и рецептов, но это определенно была лучшая еда из всего, чем он питался в Ронстраде.
        - Ничего лучше на сотню миль отсюда не пробовал! - честно признался эльф.
        - Еще бы! Моя саса, она, знаешь, кому хочешь впрок будет! - обрадовался Карэм. - Никто ж лучше меня ее готовить-то не умеет! Сыны, не побрезгуйте!
        Мартин и Варэ проворно налили себе сасы в тарелки, их мать вскоре тоже присоединилась к костру, и вот все уже дружно черпали ложками ароматное чесночное варево. Ели молча - похоже, что разговаривать за едой или еще как-то мешать процессу принятия пищи здесь было не принято. Так как беседа завершилась столь неожиданным образом, Мертингер уже было подумал, будто старик позабыл про спор своих сыновей или же решил взять пару дней на раздумья.
        Трапеза закончилась. Схара, попрощавшись, ушла куда-то в сторону соседних фургонов, как она сказала, «разложить нить перед сном»[Разложить нить - это древнее цыганское гадание, которым занимаются женщины ар-ка. Обычно им не пользуются для предугадывания судьбы чужаков, а применяют лишь в узком кругу подруг, чтобы нагадать ближайшее будущее для себя и своих семей. Именно таким образом женщины ар-ка почти всегда знают обо всех грядущих ссорах с мужьями. Некоторые, правда, пользуются этим знанием, чтобы отнюдь не избежать ссоры, а выйти из нее победительницей, как следует подготовившись.] , и старик неожиданно вновь поднял мучившую сыновей тему.
        - Решил я, что с вами делать, - сообщил он Мартину и Варэ.
        - Мы внемлем, отец, - отозвался Мартин, Варэ же просто кивнул.
        - Решение непростое и вам обоим будет не по душе, - предупредил Карэм, - но я хочу вам добра, и когда-нибудь вы поймете меня и мою волю.
        Сыновья внимательно смотрели на отца, с тревогой ожидая решения. Мертингер пытался поставить себя на место Карэма - как бы он рассудил? Ничего путного на ум не приходило, возможно, оттого, что у самого эльфа такой, настоящей семьи, никогда не было.
        - Арина Черноокая - хорошая девушка, я ее с малых лет помню, она будет доброй женой любому из вас. Сейчас, правда, она еще вьется низко, как птица перед грозой, а алая юбка ее с оборками кружит головы всем женихам от Таласа и до Ан-Хара, но на то воля Аллайан, и со временем это пройдет, как с приходом прохладных ветров пожелтевшая листва опадает с осенних деревьев. Приди любой из вас ко мне за благословением, я дал бы его. Тихо! - прикрикнул старик, заметив, как Мартин возбужденно вскочил, явно собираясь что-то сказать. - Я еще не закончил! Так вот, - после непродолжительной паузы продолжил Карэм, - есть такая древняя мудрость: нельзя создать новую семью, разрушив при этом другую. Сейчас, кто бы из вас ни вышел победителем в этом споре, другой затаит обиду. Я не могу допустить разлада между братьями, семейные узы священны, сама Аллайан отвернется от того, кто посмеет покуситься на них.
        - Поэтому мы... - начал Мартин.
        - Не перебивай, я сказал! - осек сына Карэм. - «Какая из двух стрел поцелит серу уточку?» Отгадкой на этот вопрос будет: «Самая терпеливая». Вот вам моя воля. Завтра вы покинете табор и отправитесь в странствия. Чувства ваши, да и Арины, должны пройти проверку временем и изменчивостью. Кто сумеет сохранить любовь, тот и получит право жениться.
        - А когда нам возвращаться, отец? - спросил Варэ.
        - Я не ставлю вам срока, - сказал Карэм, - но тот, кто вернется первым, не получит моего благословения на брак с Ариной.
        - Но это же значит... - Мартин и Варэ удивленно взглянули на отца.
        - Это значит, что женится тот, кто вернется вторым. Это будет значить, что терпения у него больше, а чувства - крепче. Все вам понятно?
        Мартин и Варэ кивнули, поднялись и удалились, как показалось Мертингеру, весьма озадаченные, если не сказать больше. Весь табор уже спал. Старик и его гость остались вдвоем сидеть близ тускнеющего костра, наблюдая за никак не желающими умирать красными угольками. Некоторое время они молчали, вглядываясь в опустившуюся ночную тьму, чуть освещаемую гаснущим костром.
        - Ты рассудил мудро, - наконец сказал эльф.
        - Эх, за мудрость эту мне еще от жены попадет, - усмехнулся старик. - Сразу двоих в странствия отправил. Какая же мать сдюжит? Но пора бы им поумнеть и остепениться. Может, найдут себе кого там, может, вернется один из них скоро, подумав на холодную голову. Все лучше, чем за ножи хвататься брат против брата...
        - Семья - это священно, - согласился Мертингер, - мой народ тоже так считает. Даже время не властно, а Тиена всегда на стороне тех, кто любит.
        - А ты сам? - спросил Карэм.
        - Что «сам»?
        - У тебя большая семья?
        - У меня нет семьи, - резко ответил Мертингер, и его собеседник поразился тому, сколько льда и злой тоски уместилось в этой короткой фразе.
        Старик удивленно посмотрел на него: для ар-ка зачастую невозможно представить себя вне семьи, ведь в таборе по большому счету все родственники.
        - Но... разве одному лучше? - спросил Карэм.
        - Я всего лишь следую своему пути, - невесело ответил Мертингер. - Когда-то у меня была семья. Очень давно. У меня были отец, брат. Мать я совсем не помню - она замерзла в снегах, когда мне не было и десяти. Мой край суров, как и эльфы, что живут в нем. Я рос среди воинов и многому научился у них, но что такое настоящая ненависть и злоба, я не знал, покуда мой младший брат не убил нашего отца, а меня не отправил на погибель, в холодный Стрибор. Я вернулся, вопреки всему, но с тех пор у меня не осталось ни чувств, ни сердца, ледяная пустыня забрала все. Я не умею любить, человек. А без любви эльф не может жениться и завести детей. Это против воли Тиены. Всего лишь однажды у меня был... тот, кого я мог бы назвать сыном. Во время Смуты мой путь привел меня в горы Тэриона, в земли полуночных берсеркеров. Там, в одинокой хижине, я нашел замерзающего младенца. Человеческого младенца. Так случилось, что я взял его с собой. Я привел его в свой Дом, вырастил и воспитал. Тогда я никак не мог разобраться в себе, демоны непонимания и отчужденности сталкивались в моей душе с любыми попытками открыть свое
сердце. Но сейчас я осознаю, что, возможно, это и называется любовью - эта вечная борьба с самим собой. За восемьдесят лет, которые прожил Киеле, я назвал его сыном один лишь раз и жалею, что не говорил ему этого раньше. Я жалею, но ничего не могу вернуть назад. Он умирал, старик в своей постели, а я стоял рядом. И он сказал мне: «Прощай, отец. Да пребудет с тобой Стрибор, куда я сейчас отправляюсь». И я..
        я ответил ему. Мое сердце не выдержало, и я сказал ему... впервые в жизни я назвал его сыном. Это было мое прощание... С тех пор не было никого, кто был бы мне ближе, чем расстояние выпада мечом. Я - холод. Я - лед. Меня - нет. Да, меня просто нет...
        - Мне кажется, ты слишком привык считать себя таким, вот и все, - сказал Карэм. - Вы, эльфы, живете слишком долго, и память у вас длиннее людской. Сколько тебе лет?
        - Мне восемьсот тридцать четыре года.
        - Ого! Даже для эльфа многовато... - старик присвистнул. - Неужели за все эти годы ты так и не сделал нужного шага?
        - Какого шага? Ты о чем? - не понял Мертингер.
        И с чего он только разоткровенничался с этим цыганом? Ни одному эльфу в Конкре он бы не стал говорить того, о чем сегодня с легкостью поведал незнакомому человеку. Может, все дело как раз именно в этом? В том, что незнакомцу порой открыть душу легче, чем близкому родичу? Особенно если эта самая душа - потемки. Или хитрый старик все-таки владеет магией убеждения?
        - Неужели ни разу не полюбил?
        - Я пытался, Карэм. - Мертингер тут же вспомнил восхитительные глаза Аллаэ Таэль, на миг прекрасный образ эльфийки возник перед его взором, но тут же поплыл, не удержавшись в памяти. - Я поклялся себе, что смогу, но ничего хорошего из этого не вышло.
        - В любви надо клясться не себе, а ей, - проговорил старик, - в любви нужно просто любить, тогда самое холодное сердце оттает. Просто оглянись вокруг - где-то живет и твое счастье, нужно только суметь отыскать его...
        - Ты не можешь понять меня, человек. Твой род большой. У тебя верная жена, хорошие сыновья...
        - Еще и три дочери, покинувшие дом, - добавил старик, хмуро перетирая в ладонях горячую золу. - Ты не привык, дорогой гость, что кто-то может тебя понять. Должно быть, в этом вся твоя беда. У меня тоже был когда-то брат. У меня был брат, которого я любил больше всех на свете. Но беoды, как известно, - удел нашего народа. Проклятие за проклятием, смерть за смертью... Годы скитаний, боли и потерь... И венцом всему стала роковая любовь. Между нами появилась прекрасная женщина, рыжеволосая чайори, страстная и необузданная, как пламя. Мы оба ее полюбили, и видит Аллайан, я знал, как сгорает по ней Тенра, но не мог позволить ему быть с ней - мое чувство было не меньшим. Ты говоришь, Мертингер, мудро ли я поступил с сыновьями, но все дело в том, что однажды я сам был на их месте, а мой отец не отличился в тот раз мудростью. Он сказал, кто сильнее окажется, пусть и берет Синту в жены. Мы начали поединок. Мы дрались, жестоко дрались, как самые лютые враги. Но во время поединка произошел несчастный случай. Синта бросилась нас разнимать, она характером была, что суккуб, но с чистой душой... один случайный
взмах ножа в сторону... с ним угасла и наша любовь. Мы остыли, вместе плакали над ее телом, но уже ничего не могли поделать. Мой брат в ярости воткнул нож в борт фургона и ушел в ту же ночь, больше я его не видел, а клинок и по сей день так и ржавеет там - можешь полюбоваться. Ворон приносит иногда вести о нем - так я знаю, что он еще жив. Но дня не проходит, чтобы я не вспомнил своего брата, и каждую ночь я желаю ему спокойных снов.
        Эльф и человек молчали, сидя у потухшего костра, освещенные ухмыляющимся месяцем. Где-то вдалеке ухнул филин, вылетев на охоту. Ночь окутывала их своим покрывалом и навевала сон.
        - Пора и на боковую. - Карэм, кряхтя, поднялся. - Мой фургон к твоим услугам, Мертингер. Мы с женой заночуем у Телеквы и Реги в шатре.
        - День уходит, а я так и не успел расспросить тебя обо всем, - уже прощаясь, вспомнил эльфийский лорд. - Откуда вы знаете эльфов, да и о скакуне моем. - Мертингер еще не полностью пришел в себя после откровений: и своих, и цыгана.
        - Может, оно и к лучшему, - ответил старик. - Следуй завету Аллайан: не гонись за тем, что считаешь важным, ибо тогда рискуешь упустить нечто действительно для тебя нужное. Может быть, эта наша беседа важна не меньше.
        - Спасибо тебе, мудрый человек. - Мертингер слегка склонил голову в знак уважения. - Сегодня я стал лучшего мнения о людях. Мы продолжим нашу беседу на рассвете.
        - Света луны и тишины грез, эльф.
        - И тебе светлых снов, старик.

* * *
        Лаяли собаки и бил молот. Мертингер проснулся оттого, что неподалеку раздавались громкие голоса и яростное ржание. Птицы в клетках, все как одна, в ужасе щебетали и били крыльями. Эльф оторвал голову от перины - за пологом было еще темно, но ночь разрезаoли десятки языков пламени. Он вскочил на ноги и бросился к выходу из фургончика.
        Открывшееся Мертингеру зрелище оказалось едва ли не самым удивительным из всего, что он видел на землях Ронстрада. Под ночным небом собралось множество цыган - едва ли не весь табор - жгли костры и огни на цепях. Ар-ка все между собой разговаривали, но о чем, понять было невозможно - слишком много голосов сливалось друг с другом. Мертингер понял лишь, что все что-то обсуждают и глядят на двух бьющихся и исходящих пеной огромных коней, которых за толстые канаты с трудом сдерживают полтора десятка дюжих мужчин, да и те роют каблуками землю в попытках усмирить этих гигантов.
        Размером своим кони не то что впечатляли - они ужасали. Каждый из них был раза в два больше того же Когтя - подобных монстров Мертингеру видеть еще не приходилось. Один человек в одиночку не смог бы обхватить шею такого коня, а чтобы взобраться ему на спину, потребовалось бы прибегнуть к помощи приставной лесенки. Из волос с грив и хвостов каждого можно было сплести по меньшей мере гобелен длиной и шириной пять футов, а блестящие глаза их были размером с кулак. И все же они были прекрасны. Иссиня-черная шкура была похожа на бархат и исходила волнами мягких переливов. Копыта напоминали размерами бочки, и удар подобным мог бы, наверное, пробить ворота того же Сар-Итиада. Гладкие бока лоснились от пота, а ноздри раздулись от ярости - в каждую из них мог просунуть руку человек. Кони ржали, но вряд ли это можно было назвать привычным слуху лошадиным голосом. Судя по звукам, нарастающему рокоту и ревущему эху могло показаться, что неподалеку находится сотенный табун взбешенных лошадей, а не всего лишь пара этих красавцев.
        Громадные кони всячески сопротивлялись пытающимся усмирить их людям. Они тянули, старались разорвать канаты, дергали головами, бросаясь подчас из стороны в сторону. Но ловким цыганам все было нипочем - от ударов копыт они отпрыгивали, а от пастей с чудовищными зубами старались держаться подальше.
        - Они разбудили вас, дорогой гость? - послышалось рядом женское ворчание.
        Мертингер оторвал взгляд от гигантских животных и увидел свою хозяйку, Схару. Она что-то готовила на костре у входа в фургончик, даже не оглядываясь на происходящее всего в ста шагах от нее, будто это ее отнюдь не заботило. Эльф поначалу даже не заметил цыганку, настолько его внимание было похищено борьбой ар-ка с этими чудовищами в облике лошадей.
        - Что это за кони? - только и прошептал он.
        - Фенрийские гараны, - сказала женщина, пробуя ложкой похлебку. - Порода такая. Их сейчас почти и не встретишь.
        - Но откуда они здесь взялись?
        - А это и не наши. Это парочки магов собственность. Подковать привели.
        Неподалеку действительно звучали удары молота по наковальне, там качали мехи и раздували огонь. Гудел горн. Мертингер поразился: неужели эти наивные цыгане на самом деле хотят подковать подобных взбешенных монстров?! Это ведь просто невозможно! Их ни за что не усмирить и не вынудить простоять под ударами молотка, прибивающего к их футовым копытам подковы.
        Но происшедшее далее заставило даже, казалось бы, готового ко всему эльфа удивиться не на шутку и ужаснуться. К удерживающим коней цыганам присоединился еще с десяток помощников, и вместе им удалось завалить на землю сперва одного гиганта, затем другого. После этого к животным подошел немолодой ар-ка с окладистой бородой, в расшитом цветочным узором кафтане и широкополой шляпе. В руках он держал острый топор с блестящим в свете костров и цепных огней лезвием. С ужасом Мертингер увидел, как человек замахивается и резко опускает свое оружие на бьющееся на земле животное.
        Конь дико взревел, и от его голоса кровь застыла в жилах, а сердце, казалось, и вовсе остановилось. Если бы у сердца имелось свое сердце, то в этот миг маленькое непременно бы разорвалось. Удар топора безжалостно отрубил бедному животному копыто, затем второе, третье, четвертое. Конь перестал дергаться и застыл огромной неподвижной тушей на боку, кровь текла из ран и впитывалась в землю. Второй гаран метался и бился из последних сил, но цыгане крепко держали его. Он ревел, моля о помощи, моля о пощаде, но кругом собрались одни лишь враги, ожидающие, когда и у него заберут его самые дорогие, неотъемлемые части.
        Мертингер выхватил меч и шагнул на ступеньку, намереваясь спрыгнуть на землю. Он не даст негодяям убить и второго красавца. Пусть лучше он перережет всех этих цыган, чем будет просто наблюдать за подобной ужасной пыткой, за столь мерзким и подлым убийством! Этим отвратительным преступлением! Как же он заблуждался по их поводу, а все этот мерзавец Карэм со своими историями.
        Но он и шагу ступить не успел, когда взревел второй конь, лишившись всех копыт.
        - Не нужно ничего делать, дорогой гость. - Схара посмотрела на эльфа. - Просто стой и смотри. Вайда[Вайда - староста, вожак (перевод с наречия ар-ка). Глава цыганского рода.] знает, что делает. Сейчас ты все поймешь.
        Меньше всего эльф хотел просто стоять, но что-то в тоне и словах цыганки вынудило его бездействовать. Не понимая происходящего, необдуманно пускать в ход меч - смерти подобно. Мертингер хорошо усвоил это правило за время военных походов: замысел врага нужно сначала понять и уже после - бить.
        Женщина оказалась права - это был еще не конец. Четверо парней ар-ка собрали отрубленные окровавленные копыта и ринулись к переносным кузницам. Гвоздари вскинули молоты и начали прибивать к копытам подковы. Несколько стремительных и сильных ударов, и дело было сделано. Копыта отнесли к коням, и тогда началось самое удивительное. Тот самый человек, который провел над животными подобную ужасную пытку, должно быть, это был тот самый упомянутый Схарой вайда, отложил топор и приставил копыта на причитающиеся им места. После этого он просто провел рукой в сплетенной из крапивы перчатке по ранам, и те начали затягиваться, кровь постепенно исчезала. В следующий миг кони негромко взрыкнули и одним быстрым движением поднялись на ноги. Они не только были живы и невредимы, но теперь и не думали яриться. Отпущенные канаты просто стелились по земле. Цыгане начали с поразительной скоростью и ловкостью крепить сбрую, седла и удила.
        А тем временем к вайде подошли две фигуры в плащах и остроконечных шляпах. По воздуху перед ними плыл легонько позвякивающий мешок размером с мучной - оплата, догадался Мертингер. Маги взлетели и уселись на коней, после чего развернули своих огромных усмиренных скакунов и направили их прочь из табора. Даже на расстоянии сотни шагов при каждом соприкосновении тяжеленных копыт с дорогой земля ощутимо дрожала.
        - Благородное сердце порой заставляет нас творить глупости, не удосужившись узнать истину, - глубокомысленно заметила цыганка. - Разве тебя не поразило то, что ты увидел, Мертингер, сын Неалиса?
        - Поразило. Эта ваша... магия, она не может не поражать...
        - Нет здесь никакой магии - это всего лишь наши старые обряды, традиции, сохранившиеся в веках. Они заставляют чужаков порой считать их чудесами или волшебством, но это всего лишь быт ар-ка. - Тут женщина угрожающе подняла деревянную ложку. - Что ж, хватит глазеть, гость дорогой. Отправляйся-ка ты спать. Если Карэм увидит, что тебя разбудили, пойдет ссориться с самим вайдой, что никому...
        - Ни к чему, - закончил эльф.
        - Верно, - улыбнулась женщина. - Приятных снов.
        - Благодарю. - Мертингер скрылся за пологом, и, стоило ему вновь положить голову на перину, как он уснул.
        Теперь кто-то сильно тряс его за плечо. Вообще-то Мертингер был готов без жалости убить и за меньшее - никому не позволено будить лорда подобным образом. Открыв глаза, эльф увидел все тот же неказистый цыганский фургон, в котором устроился вчера ночевать, и владельца этой развалины, старика Карэма.
        - Друг! Просыпайся! - Ар-ка тряс эльфа. - Вставай скорее!
        - Что случилось? - Мертингер резко сел.
        Привычка мгновенно просыпаться выработалась у него еще со времен военных походов на север. Тамошние варвары частенько баловали его воинов ночными налетами, ведь днем дикари мало что могли противопоставить прекрасно подготовленной эльфийской коннице.
        - Табор уходит! Мы поворачиваем на Дайкан!
        - На Дайкан? - удивился эльфийский лорд, вставая на ноги и застегивая послабленную одежду. - Ты же вроде бы говорил, что вы идете в Талас?
        - На таласском тракте люди видели оживших мертвецов, - объяснил Карэм. - Наш вайда решил взять восточнее, не хочет зазря рисковать табором.
        - Но мне-то надо на юг! - воскликнул Мертингер.
        - Так я тебя и бужу, а то к полудню уже в Дайкане окажемся! - пошутил старик. Конечно же, дойти до самого восточного города Ронстрада за полдня никому бы не удалось - здесь полторы недели конного пути, но эльфу все равно нужно было в другую сторону.
        - Спасибо, Карэм, - поблагодарил эльфийский лорд. - Где мой конь?
        - Ждет тебя, - ответил старик. - Сам пришел. Умная животина, вот только за ночь из стойла три лошади сбежали, порвали поводья и рванули прочь, а остальные выглядят так, словно Бансрота во плоти увидели. И это не из-за фенриев, которых ты видел. Пусть остальные и считают так, мне-то лучше знать. Эх, не зря ты про него расспросить хотел, мог бы я тебе рассказать кое-что, ну да ладно. Езжай уж, раз время не терпит. Мне еще фургон готовить к переходу надобно.
        - Прощай, Карэм.
        Мертингер вышел под открытое небо, потянулся и сел на коня. Привычно ощутив себя в седле, он окончательно проснулся. Коготь заржал, довольный. Ему явно надоело столько часов стоять на одном месте.
        - Прощай, эльф, не поминай лихом. - Старик не бросил и взгляда в его сторону и полез куда-то под фургон проверять ободья.
        Мертингер поправил ножны с Адомнаном на поясе, прошептал короткую молитву Тиене и ударил Когтя в бока, направляясь на юг. Мертвых он не боялся - с ними все было куда проще, чем с живыми. Честная сталь да верная рука - вот и все, что нужно для бесед с ожившими мертвецами. И того и другого у эльфа было в избытке.
        Глава 11
        Воры и убийцы,
        или Последняя улыбка Арлекина
        Стрелу сжимаешь ты в руке,
        Кровь песню льет по стали,
        Ты вызов бросил злой судьбе,
        Твой путь решен богами.
        Ты возомнил, что стал хитер
        И смерть легко обманешь,
        Но у Старухи - семь сестер.
        Что делать с каждой станешь?
        Одна - Порок, и сильных враз
        С ног свалит грез дурманом,
        Другая - Страсть, ей нипочем
        И сталь, и кубок с ядом.
        За ней - Чума, что завернет
        Храбрейших в белый саван,
        Когда же Совесть не уснет,
        То будешь ей наказан.
        Еще Коварство, и не жди,
        Что Ложь тебя минует,
        Но лишь Сомнение в пути
        Того, кто прав, погубит.
        ...Не сомневайся и не лги,
        Отринь души стремленья,
        Ни разу не свернув с пути,
        Ты избежишь паденья...
        «Семь Ее сестер».
        Древнее рифмованное напутствие,
        вырезанное на внутренней стороне ворот
        Озерного Храма для тех, кто покидает его стены.
        Неизвестный автор

15 сентября 652 года.
        Графство Сар-Итиадское. Сар-Итиад
        Время близилось к полуночи. В прохладе спящего города слышались лишь шум беспокойного моря, бьющего в деревянные настилы причалов, да скрип флюгерных петушков и раскачивающихся вывесок - в Северной Пристани даже они вечно на что-то жаловались, точно старые просоленные моряки. Ленивый ветер волнами нагонял на город туман, который, будто запертый в сундуке дым, начал заполнять собой все пространство: площади и перекрестки, улочки и переулки, узенькие проходы меж домами, заползая во всевозможные щели. Местные считали, что эта непроглядная мгла, словно некое могучее существо, злокозненное и весьма коварное, не терпит людей и поэтому приводит их порой к различным бедам. И у суеверий этих были свои основания. Подчас в Сар-Итиаде люди пропадали без следа! Тела одних находили в колодцах, других - у оснований лестниц, со сломанными шеями, а были и те, кому туман являл столь ужасные видения, что они попросту лишались рассудка. В подобные часы происходили ужасные преступления, некто безликий творил свои злодейства, оставаясь безнаказанным. Все знали лишь, что этот «кто-то» - не человек.
        Именно поэтому в ночь, о которой пойдет речь, никто не высовывал носа из дому, даже трактирщики и те заперли с закатом - небывалое дело! - свои заведения. Стоило Туманному колоколу на маяке Спиц зазвонить, как все улицы за смехотворное время (никак не больше четверти часа) опустели и умолкли. В подвалах и на чердаках расположились нищие; даже ночные стражники у городских ворот заперлись у себя в караулке. В северо-западной части площади Тысячи Висельников молчал, словно с отрезанным языком, опустевший рынок: там, в тишине, обволакиваемые туманом, застыли неясные очертания одиноких прилавков и мрачные громады разложенных шатров странствующих торговцев. Негоцианты, утомленные насыщенным рыночным днем, задернули пологи, зашнуровали их и улеглись на покой.
        Еще одним проклятием Северной Пристани являлись своры бродячих собак, среди которых вечно попадались те, которые считали своим святым долгом еще более омрачить угрюмую обстановку Мглистой Портьеры (как здесь называли туманную напасть) тоскливым воем.
        Вот и сейчас, за двадцать минут до полуночи, протяжно завыла какая-то шавка, будто актеришка в бродячем цирке, внезапно выбежавший на сцену и невпопад выплеснувший свой монолог. Ее заунывный плач повис в воздухе, как упрек, после чего стих, но с ним в образовавшейся тишине у горожан, что мирно спали в своих уютных, и не очень, кроватях, на краешке сознания, на самой границе между явью и сном, колыхнулось какое-то странное наваждение. Пока что не очень конкретная, но определенно угроза, приближение чего-то непонятного и вместе с тем пугающего. Будто в колокол ударили по мертвецу, когда ты не слышишь его звона, но непременно знаешь, что кто-то умер. И вот уже мурашки побежали по всему телу, а высунувшихся из-под одеял голых пяток вдруг коснулся легкий, но весьма неприятный ветерок...
        Были, правда, и те, кто не боялись Мглистой Портьеры, не испытывали трепета перед слухами о таинственных напастях, да и всяких облезлых дворняг ни во что не ставили. Эти люди занимались тем, что использовали столь удачное (в их понимании) стечение обстоятельств, чтобы спокойно обделывать свои делишки. Одной из таких личностей и являлся человек в неприметном сером одеянии, который сейчас сидел на широком ободе колодца в самом центре площади Тысячи Висельников Сар-Итиада. Плащ достаточно хорошо маскировал его и сливал с висящей над землей сероватой мглой: порой могло даже показаться, что там никого нет.
        Человек явно чего-то ждал, и когда до полуночи оставалось всего пять минут, и произошло то, ради чего он сюда пришел. Из волн тумана вышла высокая фигура... Не раздалось ни звука шагов, ни шороха одежд, вообще ничего... Незнакомец был облачен в плащ с капюшоном; нижнюю часть лица скрывала повязка. Сложносоставной лук и колчан со стрелами покоились в чехле у него за спиной.
        Подойдя к колодцу, он встал на одно колено, отчего длинный плащ распростерся по влажным от тумана плитам, которыми была вымощена площадь.
        - Ваше величество... - Повязка немного приглушала слова.
        - Ты все сделал, Риз? - шелестящим, словно вода по прибрежному песку, голосом спросил король, спокойно и равнодушно глядя на склонившего в почтении голову воина.
        - Да, ваше величество, - спешно ответил Риз. - Кормчие предупреждены, «драконы» отошли от берега.
        - Не было трудностей?
        - Нет.
        Риз, не поднимаясь, подал собеседнику небольшой мешок. Его величество растянул завязки и извлек оттуда чью-то голову, держа ее за черные волосы, сплетенные в
«орочий» хвост.
        - Старик Джим Райфен, - прокомментировал король, узнав немолодое и весьма непривлекательное лицо, - кормчий «Гнева Тайдерра».
        - Да, ваше величество. Я искал его сына, но мне доложили, что всего неделю назад в кабацкой драке парня покалечил какой-то бродяга. Теперь за штурвалом «дракона» стоит первый помощник Райфена.
        - Остальные?
        - Остальные кормчие по достоинству оценили ваше послание, - он кивнул на отрезанную голову, - и приняли наши условия.
        - Что ж, теперь ты свободен, Риз, - все тем же шелестящим голосом проговорил король. - Ты искупил вину. Я прощаю тебя за то, что ты не уберег Седрика Хилдфоста от гибели.
        - Я волен уйти, ваше величество?
        - Ты предпочел бы остаться?
        - Да, сир, - тихо произнес Риз. - Служение вам - это достойное меня дело. Тем более что я...
        - ...Хотел бы увидеть окончание представления, - закончил за убийцу король. - Ты присягнешь мне после, пока же становись в круг. Ты начнешь его.
        - Благодарю.
        Грегориан Риз, выходец из братства Поющей Стали, переживший осады Элагона и Дайкана, поднялся на ноги, поклонился королю и отошел за его спину. Встав примерно в пяти футах от колодца, он запахнул полы плаща, опустил голову в капюшоне на грудь и будто бы заснул, превратившись во всего лишь еще один клок тумана.
        Сероватое марево все сгущалось, ветер совсем уснул. Колокол на башне Часов отбил полночь, и с последним ударом король различил еще одного человека во мгле.
        Новоприбывший был одет так же, как и Риз, только капюшон его плаща был откинут, а немолодое лицо не закрывала повязка. Крепко сбитый старик с короткими седыми волосами и серо-зелеными глазами, подойдя к королю, встал перед ним на одно колено.
        - Ваше величество, - надтреснутым голосом проговорил он; на шее у пожилого человека белел шрам длиной в палец - старая рана, должно быть, и служила причиной ломкой речи.
        - Ты все сделал, Тагур?
        - Да, ваше величество, - прохрипел Илдиз Тагур, трактирщик «Кинжала и монеты». - Интересующая вас личность жива и сейчас находится в особой камере, куда путь ведет из погреба Дома Анекто.
        - Ты принес хорошие вести, Тагур. - В голубых глазах короля на миг промелькнула радость. - Что насчет Эрнира?
        Вместо ответа Илдиз протянул королю мешок - там также оказалась отрезанная голова.
        - Ты заслужил благодарность Ночного Короля, Тагур. Можешь встать в круг.
        - Спасибо, ваше величество. Не мог даже помыслить о такой чести...
        Илдиз поднялся, отвесил поклон и встал в трех шагах от застывшего, словно статуя, Риза, направив взгляд на молчаливую площадь.
        Не прошло и минуты, как к колодцу вновь подошли. Теперь их было трое. Двое сухощавых, но жилистых обладателей плащей с капюшонами крепко держали под локти человека с мешком на голове.
        Король кивнул, и один из конвоиров сорвал мешок. Показалось молодое лицо с растрепанными темно-русыми волосами. Карие глаза неистово метались из стороны в сторону, полные ужаса и недоумения... Человек что-то пытался сказать, но в рот ему был заткнут кляп.
        Король снова кивнул - кляп вытащили.
        - Ты? - удивился пленник. - Как ты?.. Что я здесь?.. Почему?
        - Ты убил своего отца. - Голос короля был столь же холодным, как могильная плита. - Ты подсыпал сонное зелье в вино Грегориану Ризу, его телохранителю, после чего собственноручно убил барона Хилдфоста, верного вассала его величества Инстрельда Пятого Лорана, лишил жизни человека, который мог помочь королю вернуть его трон. Ты подкараулил отца, когда тот выходил из гнезда твоих дружков, предателей и заговорщиков, поместья герцога Хианского.
        - Что? Нет! - запротестовал парень. - Я не убивал отца, я никогда бы этого не сделал! Я подсыпал сонное зелье Ризу только за тем, чтобы получить возможность попасть к девушке, которую люблю. Он не давал мне шагу спокойно ступить без своей опеки... Это ошибка! Это какая-то ошибка!
        - Твое лицо и образ вывели маги возле тела барона.
        - Это не я! Это ошибка!
        - Вы знаете, что делать, - тихо сказал король людям, которые держали баронского сына.
        Те вновь засунули ему в рот кляп, надели на голову мешок и, склонившись в знак почтения, потянули упирающегося парня прочь с площади.
        Стало очень холодно, и король еще плотнее закутался в плащ. Лицо из-за тумана уже совсем заледенело, и он ниже натянул глубокий капюшон, полностью скрыв свой облик.
        Из серого марева выступила фигура в черном плаще. Король вздрогнул - почудилось, что навстречу шагнул некромант, но и этот незнакомец незамедлительно склонился в поклоне. Вряд ли подобного можно было бы ожидать от прислужника тьмы.
        - Ваше величество. - Мнимый чернокнижник грацией и плавностью своих движений походил на кошку. И голос у него был под стать: мягкий и мурлычущий. Повелитель узнал эту убаюкивающую интонацию, которую ни с чем невозможно было спутать.
        - Ты все сделал, Кеннет?
        - Да, ваше величество, - ответил один из самых жестоких убийц на всем севере, Кеннет Делатель Вдов. - Интересующая вас личность жива и находится, как вы и предполагали, в плену, в подвале поместья «У. В.»... Охранники, приставленные к его камере, заменены на наших людей.
        - Ты заслужил благодарность Ночного Короля, Кеннет. Можешь встать в круг.
        - Это превеликая честь для меня, сир, но позвольте спросить... - начал убийца, подняв голову.
        Король кивнул.
        - Я никак не возьму в толк, зачем вам понадобился этот человек. В дальнейшем он будет лишь препятствовать нашим людям.
        - Такие, как он, не должны пропадать, - последовал незамедлительный ответ. - Они приносят пользу, сами не осознавая при этом, насколько важную. Скажем так: нам нужен человек, которого можно будет в любой момент спустить с цепи против любого неугодного, например, тех, кто будет мешать.
        - Я все понял, ваше величество. И... тут еще одно дело... совсем запамятовал... Если вам будет интересно, то один из приближенных к нашему знакомому У. В. перед смертью признался, что барона Хилдфоста убил Танкред Бремер Огненный Змей собственноручно.
        От этого известия Ночной Король даже вскочил на ноги.
        - Кеннет, немедленно догони Варневи и Хлыста, верни их сюда, вместе с пленником. Живым и невредимым! Если не успеешь, повешу прямо на площади. Всех троих.
        - Будет исполнено, - напоследок поклонился Кеннет и скрылся в тумане...

* * *
        Спустя час возле колодца на площади Тысячи Висельников собралась уже внушительная горка мешков с головами. Вокруг Ночного Короля в три ряда кругом стояли его люди: были там и известные мастера своей профессии, а были также и молодые, но очень талантливые новички. Все воры и убийцы, настоящие мастера отмычки и ножа.
        За час до рассвета к колодцу подошли две последние из ожидаемых Ночным Королем темных личностей, они держали под локти пленника с мешком на голове.
        Когда конвоиры сняли мешок, показалось старое морщинистое лицо с грубыми чертами и необычайно жестокими глазами. Никакого кляпа не было - этот человек прекрасно знал, что с ним будет, если он попытается кричать. Богатый наряд: тонкое сукно рубахи, мягкий бархат плаща и вышитый позолотой камзол - выдавал в старике вельможу.
        - Значит, это правда, - скривился он от презрения так, словно в руку ему впилась пиявка. - Ты вернулся.
        - Да, это правда, господин дайканский бургомистр Фран Бум, - одними уголками губ улыбнулся Ночной Король. - Или, может быть, называть вас Сиектум Лир, глава якобы несуществующей Первой Гильдии?
        - Называй как хочешь, - ответил Лир. - Но знай, что ты слишком заигрался в свои игры, парень. Первая Гильдия не простит моего убийства, можешь поверить на слово. Ты будешь оглядываться каждую секунду от каждого шороха, будешь бояться даже вздохнуть... Первая Гильдия не понимает и не прощает таких шуток.
        - Первой Гильдии больше нет, - спокойно сказал Ночной Король. - Вот они все. - Он указал на гору мешков. - Здесь и твой ближайший сподвижник Эрнир Горт, более известный, как Грам Торнгруд, королевский экономический советник, и ставленник в Сар-Итиаде среди корсаров Джим Райфен, и другие весьма достойные личности.
        - Откуда... - Гордое и злое лицо Лира исказилось гримасой удивления. - Откуда ты узнал?
        - Когда прядешь подобную паутину столько лет, как это делал ты, старик, нужно быть более осмотрительным. Нельзя забывать о том, что однажды по какой-то из нитей кое-кто может добраться и до того, кто держит в руке веретено. Вот и я уцепился за ниточку. Очень долгое время меня преследовала по пятам эта ваша легенда о Первой Воровской Гильдии, и я стал задумываться о людях, в ней состоящих. В найденных мною в Таласе хрониках говорилось, что членами Гильдии являются убийцы в пятом поколении от ее изначального состава и все - одного и того же года рождения, по традиции. Я посчитал по годам и предположил, что это должны быть люди вашего возраста. Остальное - дело техники: слежка, выявление, получение доказательств связи их друг с другом и «встреча».
        - Умно... очень умно... Но как ты вышел на старину Эрнира? Я полагаю, с него и потянулась нить?
        - Совершенно верно. Одно-единственное неосторожное слово заставило меня задуматься, после этого я и начал действовать...
        - И что же он тебе сказал?
        - Во время Коронного Совета он изрек такую фразу: «Ведь сокровищницы гномов так же богаты, как Прииск Нели».
        - Болван, - прошипел себе под нос Сиектум Лир.
        - Это ответ на то как. Как я нашел вас всех... А теперь, старик, пришло время уступить первенство молодым, не так ли? По-моему, я доказал, что вправе лишить вас привилегий, согласно древнему кодексу, отыскав каждого из Гильдии, всех до единого.
        - Ты прав, но как же твой брат? - поднял бровь старик. - Семья, родственнички, кровные обязательства, так сказать... Погоди-погоди! Неужели ты уже называешь себя Ночным Королем?! Не успев снять корону с отрубленной головы?
        - Северная Пристань приняла меня. Кормчие на моей стороне, гильдии на моей стороне. Бансрот подери, даже Ободранные Колени, братство нищих, на моей стороне! Я - новый Ночной Король, и этого не знает пока только мой брат. Он единственный, и он не доживет до утра.
        - Ты не сможешь туда даже войти, Ричард Анекто. С закатом дом, как и всегда, восстановил свою защиту, а при свете дня тебе никогда не исполнить задуманное.
        - Я знаю, старик. Прощай... - сказал Ночной Король и, резко поднявшись на ноги, стремительным движением вонзил в сердце собеседника кинжал.
        Мертвец повис на руках конвоиров.
        - Ну что ж, начинается. - Ночной Король вытер клинок об одежду покойника и спрятал кинжал обратно под плащ. - Всем приготовиться!
        - Ваше величество! - рядом оказался Грегориан Риз, в руке у него был его дальнобойный лук. - Позвольте убить часового у входа.
        - Ты видишь на три сотни шагов в этом тумане? - удивился Ричард Анекто.
        - Я могу не только видеть, но и стрелять. Позвольте!
        - Позволяю, но только лишь когда наши подойдут к дому, чтобы убрать тело и сменить стражника у входных дверей.
        Ричард Анекто огляделся.
        - Новые воины Первой Гильдии! - негромко сказал он, но его услышали все. - Все три круга! Время пришло! У нас всего час, но мы сделаем то, что должны. Рейне Анекто слишком долго засиделся на украденном троне! План обсуждался не раз, вы знаете все его подробности, поэтому самое время воплотить его в жизнь! На приступ!
        Все воины Ричарда Анекто во главе с ним самим устремились к большому дому, возвышающемуся на три этажа над площадью Тысячи Висельников. Постороннему зрителю могло показаться, что два десятка теней, два десятка сгустков тумана неслышно потекли к особняку.

* * *
        Дом и правда восстановил защиту - старик знал, что говорит. Об особняке Анекто ходили воистину зловещие слухи: кое-кто утверждал, что это трехэтажное здание, включая погреб в подземелье и чердак под черепичной покатой крышей, - один сплошной механизм, единая сеть смертельных ловушек, приготовленных для пресечения возможных вторжений извне.
        У людей Ричарда Анекто появилась возможность проверить это на себе. Рассказывали, что один ловкач как-то проскользнул в дымовую трубу особняка Ночного Короля, намереваясь по дымоходу пробраться в гостиную и вылезти из камина, но не тут-то было. Когда бедняге оставалось пролезть буквально пять футов, из неприметных щелей в кирпичной кладке стенок дымохода вырвались тонкие круглые лезвия. Они прошили несчастного насквозь, и в камин упали жуткие окровавленные обрубки, которые уже нельзя было назвать человеческим телом...
        Воинам новой Первой Гильдии оставалось преодолеть последние десять ярдов до дома, когда Грегориан Риз спустил тетиву. Стрела прошипела сквозь волны тумана и вонзилась в незащищенное горло охранника у входа. С грохотом опуститься на пирамиду специально поставленных здесь глиняных горшков ему не дали - несколько пар рук вовремя подхватили тело и аккуратно уволокли в сторону; на место покойника встал верный Ричарду Анекто убийца.
        Бывший придворный королевский шут Ронстрада (а это, конечно же, был наш старый знакомец Шико), под чьей рукой находилось два десятка таких же беспринципных ребят, как и он, отлично знал, что через парадные двери можно даже не пытаться проникнуть в этот дом. Так же, как и через окна, дымовые трубы и специально заготовленный для простаков черный ход.
        Фасад представлял собой непробиваемую стену, перед которой в ряд на расстоянии девяти шагов друг от друга стояли высокие белые колонны, поддерживавшие верхние этажи и балконы.
        Двое из осаждавших подбежали к дому и соединили руки замком. В следующий миг третий прямо с разбегу, оттолкнувшись от этой искусственной ступеньки, пробежал несколько шагов по вертикальной отвесной стене и, зацепившись руками за каменный выступ, подтянулся. Убийца поднялся на балкончик второго этажа, где и застыл, затаив дыхание и превратившись в немую статую, подобно каменной горгулье, стоявшей в каком-то футе от него на каменном парапете.
        Все окна, двери, проемы, тайные ходы и лазейки оказались под наблюдением людей Ричарда Анекто, а он сам в это время мельтешил от одной колонны к другой. Постороннему наблюдателю его действия могли бы показаться совершенно странными, лишенными всякого рационального объяснения, но он прекрасно знал, что делает.
        Возле первой колонны он стоял лишь несколько мгновений, поглаживая отбеленную гладкую поверхность камня, после чего вдруг вытащил странной формы нож, похожий на заостренный стальной кол, и всадил его со всей силы в столб. От удара не пошло даже трещины, и клинок не сломался, вместо этого погрузившись в плоть колонны по рукоятку. Ричард Анекто проделал то же самое со всеми восемью колоннами, каждый раз извлекая из-под плаща кинжал с необычным колообразным клинком.
        Когда все восемь ключей были всунуты в своеобразные замочные скважины, предводитель осаждающих подкрался ко второму окну от левого угла дома и повернул руку стоящей там статуи кистью вниз. В этот же миг в широкой колонне напротив беззвучно отворилась небольшая дверца, в которую мог бы протиснуться среднего телосложения человек, что тот и не преминул сделать. Внутри колонна оказалась полой и похожей на трубу с металлическими скобами ступеней.
        Ричард Анекто пролез в тайный ход, за ним неслышно прокрались трое его людей: Грегориан Риз, Илдиз Тагур и Кеннет Делатель Вдов.
        - Помните, - сказал предводитель своим убийцам, - Рейне выпил сонное зелье и ни за что не проснется, но этот Дом... Он хуже сотни лучников, готовых пришпилить вас к стене.
        Колонна окончилась низким темным горизонтальным лазом, который привел их в кухонное помещение, по ночному времени пустующее. Как и во всем доме, здесь было тихо и свет не горел. Повара и поварята, слуги и пажи вот уже несколько часов как оставили кухню, и она казалась абсолютно необитаемой. В своей корзинке, стоявшей на полу у стены, громко мяукнул большой черный кот. Илдиз бросился к нему и одним ударом кинжала оборвал жизнь несчастного животного.
        - Зачем? - исказив лицо от гнева, прошипел Риз.
        - Все верно, - мрачно сказал Ричард. - Здесь даже на животных нельзя полагаться, даже с бессловесными тварями нужно держать ухо востро.
        Он достал из-под плаща некий предмет, который многих заставил бы вывернуть себе желудок наизнанку только одним своим видом. Это была скрюченная и застывшая рука мертвого человека: кисть и обрубок предплечья в несколько дюймов. Кожа была высушена и имела зеленоватый гнилостный оттенок, в изломанных пальцах торчала длинная черная свеча. Этой вещью младший брат Анекто очень гордился: достать знаменитую «Руку Славы» было крайне нелегко. Подлинная колдовская вещь, а не какая-то подделка, она обладала множеством полезных свойств: могла заставить человека застыть на месте без движения при одном лишь прикосновении или лишить кого-нибудь дара речи, помогала обнаруживать потайные ходы и спрятанные вещи, направляя на них указательный палец. Отдельного упоминания стоила так называемая свеча мертвеца: никто не мог увидеть ее света, кроме тебя и тех, кому ты это позволишь. Для всех же остальных царивший в доме мрак должен был остаться все таким же непроглядным и пугающим.
        Ричард Анекто зажег свечу и направился к кухонной двери. Непрошеные гости вошли в гостиную. Бледный свет «свечи мертвеца» вырвал из тьмы очертания большого потухшего камина, украшенного золоченой лепниной.
        - А что, каминная решетка... - начал было возбужденным шепотом Кеннет.
        - Из серебра, - так же тихо ответил Ричард, - но мы пришли не за этим. Вот эта ваза!
        Они подошли к высокой трехногой стойке, на которой возвышалась большая восточная ваза с узким горлышком и внушительной ручкой.
        - Анхарский фарфор жалко... - печально вздохнул Илдиз.
        - Так, теперь пора разделиться. Тагур, ты пойдешь в коридор второго этажа, там располагаются гостевые, оружейная комната, библиотека и прочие помещения. Там должны быть, если я не забыл привычки брата, все «Девятеро Вольных». Справишься?
        Илдиз хищно усмехнулся:
        - Давно руки чешутся. После того, что подручные Ночного Короля сделали с моим трактиром, я готов вот этими зубами, - старик оскалился, демонстрируя кривые желтые клыки, - им лично глотки перегрызть.
        - Короткие мечи, звездочки, метательные кинжалы, самострелы, засапожники. Могут быть выдвижные лезвия, учти это, Тагур.
        - Да знаю, знаю, - проворчал старик. - Достаточно понаблюдал за ними ранее. И не таких уделывал. - Он направился к проходу наверх. - Да чтоб тебя...
        Илдиз Тагур застыл у основания лестницы, шепотом кляня на чем свет стоит этот дом. Остальные подошли ближе. Действительно было чему удивиться: все ступеньки оказались повернуты таким образом, что наверх вел гладкий, как заснеженный горный склон, и такой же скользкий подъем, по которому забраться никак не представлялось возможным.
        - Это все защита дома, - прошептал себе под нос Ричард Анекто. - Сейчас...
        Он повернул в сторону золотую завитушку, украшающую резной поручень, в это же мгновение каждая ступенька с легким скрипом перевернулась и превратила скользкий косой скат в нормальную, во всех пониманиях, лестницу.
        - Вперед, - приказал Ричард, и Илдиз, крадучись, начал подниматься.
        Когда он исчез где-то на втором этаже, бывший королевский шут Ронстрада повернулся к Кеннету и Ризу:
        - Третий этаж, где спальня Рейне, - ваш. С тамошними ловушками вы справитесь. Охраны быть не должно - все на втором этаже, но кто его знает...
        - Понятно, - кивнул Риз и направился вместе с Делателем Вдов по лестнице вслед за ушедшим Тагуром.
        Под ногами стелился толстый красный ковер, на стенах висели картины в дорогих рамах - Ночной Король привык к роскоши и не понимал, почему должен в чем-то себе отказывать, если всегда можно получить все то, чего душа пожелает. А душа у него была алчная и всегда требовала все больше и больше...
        Они прошли мимо площадки второго этажа, Илдиз направился туда - ему было о чем потолковать с людьми Рейне Анекто. Исчезнув в коридоре, он затворил за собой дверь. Товарищи поднялись выше. Кеннет Делатель Вдов скрылся за дверью, ведущей на третий этаж. Грегориан же застыл, вжавшись в стену между двумя этажами: вторым и третьим, приготовившись в случае чего дать подельнику знак...

* * *
        Тем временем Ричард оглядывал гостиную в поисках всех тех предметов, которые ему были нужны для выполнения плана. Шкатулка с большими ограненными драгоценными камнями, ранее стоявшая на самом видном месте на столике, переместилась на каминную полку - Анекто-младший специально расположил ее так, чтобы одним углом она не касалась поверхности. Далее - подвинуть бледную статуэтку Аргиума, покровителя нищих и воров. Так, где кочерга? Ага, вот она. Теперь ее...
        Закончив свои манипуляции с камином, Шико сдвинул немного в сторону подставку с чужеземной вазой.
        Теперь - окно. В стене гостиной было пробито три окна, и Ричард направился к дальнему - из него достаточно хорошо проглядывался камин...

* * *
        В коридоре третьего этажа было темно, но свет ему и не был нужен. Когда-то давно, в детстве, Кеннета заперли в темном подвале, которого он боялся больше всего на свете. Просидев там пять дней, он поборол свой страх и при этом научился видеть в кромешном мраке. С тех пор темнота и подвалы, можно сказать, даже стали для него предпочтительнее многого другого.
        В коридор выходило лишь две двери: одна вела к лестнице, откуда, собственно, и появился сам Делатель Вдов, а вторая находилась в дальнем конце и совершенно точно была закрыта. На стенах прохода висели старинные гобелены со сценами охоты, сражений и поединков, но разглядывать подробнее Кеннет не собирался. По сторонам стояли статуи, судя по всему, привезенные издалека. На вид - слоновая кость и дорогой южный мрамор, но сегодня и они его не интересовали. У него было дело.
        Осторожно крадучись, Кеннет прошествовал через весь коридор и перевернул вверх ногами седьмой слева подсвечник. Послышался негромкий шорох, и ближайший гобелен вжался в стену, уйдя в скрытую нишу: механизм потайной двери комнаты ближайшего слуги Ночного Короля и самого опасного убийцы Сар-Итиада, который на самом деле являлся всего лишь мальчишкой, был надежно заклинен - путь наружу оказался закрыт. Ричард Анекто не хотел, чтобы Бастард, который один приравнивался ко всем Девяти Вольным по своему умению обрывать чужие жизни, принимал какое бы то ни было участие в сегодняшнем представлении.
        Уже собираясь возвращаться, Кеннет Делатель Вдов вдруг остановился и в нерешительности замер, глядя на дверь в конце коридора. Это была спальня хозяина дома, и проникать в нее категорически запрещалось, но что если попробовать? Говорили, что именно там хранятся самые ценные сокровища Ночного Короля - все то, о чем болтают старики. Аргиум-Карманник, как же соблазнительно...
        Он оглянулся - вокруг никого. Риз остался на лестнице, сторожит дверь, Ричард - в гостиной - занимается своими приготовлениями с окном, а старик Тагур зачищает левое крыло. Время пока есть. Да к тому же за этой дверью находится и сам Ночной Король, принявший на ночь сонное зелье[Каждую ночь Ночной Король принимал ложку специально изготавливаемого для него сонного зелья, чтобы избавиться от постоянно терзающих его кошмаров.] . Именно Делателю Вдов и никому иному достанется вся слава от его убийства...
        Кеннет на цыпочках подкрался к двери и наклонился к ней, легонько нашаривая пальцем замочную скважину, - связка отмычек была наготове.
        Что? Не может этого быть! Дверь была абсолютно гладкой: ни ручки, ни отверстия для ключа - вообще ничего!
        Незваный гость начал оглядывать две стоящие по бокам от двери статуи. Ни дать ни взять настоящие стражники: алебарды в руках, шлемы, латы, у одного даже связка ключей на поясе, а у второго... Стоп! Связка ключей?!
        Кеннет аккуратно подцепил крючком большое каменное кольцо, висевшее на каменном поясе статуи, и, как ни странно, оно с легкостью отделилось от своего хозяина. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что ключи вовсе не мраморные и даже не изготовленные из слоновой кости, а самые что ни на есть металлические, лишь покрашенные под белый камень. Вот так удача... Осталось найти, куда вставить ключ, а потом...
        - Кен! - раздался приглушенный шепот за спиной.
        От неожиданности Делатель Вдов едва не выронил каменное кольцо с ключами, которые бы, без сомнения, очень громко звякнули.
        - Да чего тебе? - таким же шепотом ответил Кеннет, оборачиваясь.
        У выхода на лестницу стоял Риз.
        - Ты чего здесь копаешься?! Идем скорее, вот-вот должно начаться...
        - Нет, ты иди сам, я догоню, тут еще одно дельце...
        - Ну, как знаешь. - Риз скрылся за дверью.
        Так, теперь замочная скважина. Кеннет вспомнил о немного потертом указательном пальце статуи стражника. Видимо, им часто пользовались, и это был, несомненно, рычаг, который открывает щель для ключа. Делатель Вдов повернулся к статуям, осторожно повернул замеченный им скрытый механизм. То, что произошло за этим, было не совсем тем, чего ожидал незваный гость.
        Лишь только он повернул этот бансротов палец, как из стен вырвались три длинные нити. С волосок толщиной, они были такими острыми, что прошили тело насквозь, будто оно было из мягкого воска. Разрезанный на несколько частей, Кеннет упал на пол. Эта дверь его уже не заботила, его больше вообще ничего не заботило. Дом отомстил вторгшемуся в него. Нити исчезли в тех же прорезях, из которых и появились. Гобелены затянули пробитые щели - на разноцветных тканях не осталось и следа, будто и не прятались за ними неумолимые ловушки-убийцы.

* * *
        Илдиз Тагур вошел в коридор второго этажа, который указал ему Ричард. В самом конце оказался чернеющий проход - невысокая арка, ведущая куда-то в глубь дома.
        Старик начал аккуратно проверять двери, выходящие в коридор - все заперты. Стоп! Последняя вдруг поддалась, открывая еще одну комнату, судя по всему, спальню. Туда-то и направился бывший трактирщик «Кинжала и монеты».
        Лишь только он вошел в комнату, как послышался звон механизмов, и дверь за его спиной тут же закрылась. Старик дернул ручку - тщетно, не поддается. Перед ним было огромное зеркало размером во всю стену. Илдиз даже вздрогнул, когда его отражение исчезло, а стекло стало прозрачным. Через это одностороннее окно бывшему трактирщику «Кинжала и монеты» было отчетливо видно, как из тьмы коридора из-под арки вышли несколько человек и направились к лестничной площадке.
        - Сир! - что есть мочи закричал он. - Это ловушка! Берегитесь, сир!
        Старик тут же понял, что его крика не слышит никто, кроме него самого, - комната была звуконепроницаемой...

* * *
        Ричард Анекто тем временем собирался подготовить последнюю деталь плана - установить напротив лестницы самовзводный арбалет, который должен был поразить любого, кто надумает спуститься. Но он не успел этого сделать.
        - Так-так, - раздался вдруг грозный голос.
        Множество свечей, расставленных в серебряных подсвечниках по всей гостиной, огромный канделябр под потолком и камин вспыхнули вдруг так неожиданно, что Ричард застыл посреди комнаты. Если бы не «свеча мертвеца» и привыкшие к свету глаза, он на несколько мгновений потерял бы способность что-либо видеть вокруг себя.
        - Кто же здесь у нас?! Дик, мой дорогой братец! - Рейне Анекто раскрыл руки для деланого объятия.
        Положение Ричарда было не из лучших, точнее, оно было крайне плохим. Он стоял в самом центре гостиной, а вокруг него застыли несколько убийц с направленными в его лицо короткими самострелами; у некоторых были обнажены клинки. Конечно же, это и были знаменитые «Девять Вольных» - телохранители брата. Само собой, каждый из них не прожил бы и двух минут в поединке с Ричардом один на один, но вдевятером против него одного, при том что он на прицеле, и достать оружие не представляется возможным... У него было очень мало шансов.
        Хозяин особняка не мог скрыть самодовольной усмешки. И хоть за окном уже светало, он был одет так, будто и вовсе не ложился. В руке он сжимал большое красное яблоко, сочное и с нежнейшей кожицей. Алый цвет яблока был гуще цвета крови, блики свечей плясали на его боках так, что казалось, оно перетекает само в себя. Кожица с виду напоминала мягчайшую ткань, еще более легкую, чем атлас, еще более гладкую, чем бархат, и более нежную, чем шелк. Этот фрукт выглядел столь соблазнительно, что на миг Ричард забыл обо всем на свете, кроме него. У младшего брата Ночного Короля даже слюнки потекли, и больше всего сейчас он желал впиться зубами в этот прекрасный плод, высосать весь сок, насладиться каждым кусочком мякоти. Оно такое прекрасное, это яблоко, такое манящее, оно будто зовет его и... и... Ричард сжал зубы и проглотил комок в горле. С большим трудом он заставил себя отвести взгляд от подозрительного фрукта - глупец, чуть было не попался на одну из самых коварных уловок Рейне. Но это были всего лишь чары. Магия, которой не по силам создать преграду для ненависти, бурлящей, пылающей и выжигающей все
изнутри. Этому колдовству удается лишь прикрыть гнилую сердцевину яблока, яд, застывший в его порах, червей, которые там копошатся, и запах плесени. На самом деле этот плод - точная копия сущности своего хозяина. Как и Рейне, с виду оно красиво, облик и обаяние ни с чем не сравнимы, но привлекательная оболочка скрывает лишь порчу.
        - Как поживаешь, Дик? - поинтересовался Рейне. - Как здоровье?
        Ричард едва сдержался, чтобы не наброситься на брата и не вцепиться ему в горло. Хранн Великий, как же он его ненавидел! И годы разлуки лишь выдержали его чувство по отношению к Рейне, словно вино.
        - Почему бы тебе просто не кончить меня по-быстрому? - бросил в ответ Ричард.
        - «Кончить» - как грубо. Почему бы мне не поговорить по душам с родным братом, которого я не видел пятнадцать лет?

«Если сам тянет время, то ждет чего-то, - догадался незваный гость. - Значит, не все идет по плану, чего-то не хватает...»
        - Я смотрю, не изменяешь своим привычкам? - усмехнулся Ричард, включаясь в игру. - Все так же любишь держать при себе отравленное яблоко и угощать им друзей?
        Ничтожество. Даже яблоко свое он держит при себе уже по привычке. Ушла та молодая горячность, жажда риска, возбуждение от ощущения хождения по волосу. Многое изменилось... Изменился и сам Рейне. Когда-то он был ловким, сильным, быстрым, и все это подогревалось страстной душой, не дававшей ему ни минуты покоя. Теперь же он напоминал тех ленивых вельмож, которые сиднем сидят в кресле, окружив себя телохранителями и слугами. Он утратил нечто... нечто, чего все никак не хватится. Он утратил свое былое. То, кем он теперь стал, навсегда изжило то, кем он был когда-то...
        - Все так же, - не стал спорить Рейне. - Знаешь ли, мне сразу же доложили, что мой милый братец Дик жив, когда ты раскрылся на том Коронном Совете. Шут, значит? Забавно... Почему же ты сразу не заглянул в гости? Я, знаешь ли, так беспокоился за тебя, мой легкомысленный младший брат. Ушел погулять и не вернулся домой к обеду... Как нехорошо...
        - Беспокоился? Это после того, как убил Мари? Или после того, как твои люди сбросили меня со скалы в пропасть?
        Рейне слушал обвинения с легкой улыбкой, словно наслаждаясь далекими и очень приятными воспоминаниями.
        - А ты знаешь, мой глупый братишка, что твоя милая и смышленая Мари, которая совала нос не в свои дела, до сих пор жива и невредима?
        Ричард вздрогнул, но в следующий момент огромным усилием заставил себя спокойно взглянуть в лицо Рейне и даже изобразил ехидную усмешку. Сколько раз он сам применял подобный прием, чтобы заставить противника выйти из себя, совершить какую-то глупость. Известная уловка.
        - Не нужно, Рейне, - только и сказал младший брат. - Этим меня не возьмешь.
        - Я не пытаюсь тебя «сломать», мой дорогой Дик, - яростный блеск появился в глазах Ночного Короля. - Твоя ненаглядная девчонка с того самого дня, праздника Всех Святых шестьсот тридцать седьмого года, является почетной гостьей в моей личной тюрьме. Ты знаешь, мой дорогой, что на ней я опробовал не одного из своих людей. Даже уличные девки не видали такого.
        - Я тебе не верю, Рейне. - Ричард все так же улыбался - он ждал этих слов, ожидал оскорблений ее памяти. - Ты говоришь, пятнадцать лет она томилась в твоей камере, ты ее истязал, пытал, насиловал... Но я видел ее мертвое тело, тогда, в день Всех Святых, на площади Тысячи Висельников с двумя звездочками в груди.
        - Нельзя же, в самом деле, верить всему, что видишь! - делано возвел глаза к потолку Рейне. - Ты ведь знаешь, как именно я всех обыгрываю в карты. Я тоже считал тебя мертвее мертвого, но не забывал о различных мстителях, проклятиях и прочей мерзости, которую ты бы мог натравить на меня перед гибелью. Я решил оставить ее на случай, если бы ты вдруг удумал выкинуть какой-нибудь последний фокус. Но все сложилось как нельзя лучше, братец: ты улетел с обрыва, время шло, ничего не происходило, и я почти даже забыл о ней. Почти, если ты меня понимаешь..
        - Если бы мне было совсем не все равно...
        - Нет, тебе не все равно. Я же помню, как ты ее любил, а тебе ведь было всего пятнадцать лет - совсем мальчишка!
        - Вот именно, всего пятнадцать лет, - согласился Ричард, - но после того у меня было множество женщин, а от нее осталось лишь далекое, ничего не стоящее воспоминание.
        - Ты не можешь лгать мне, я ведь твой старший брат! - оскалился Ночной Король. - А ты знаешь, поначалу она каждый день звала тебя: «Дик!», «Мой милый Дик!», «Где ты, Дик?!» А если бы ты вдруг удумал выжить и вернуться, что уж вообще ни в какие ворота не лезет, то было бы довольно забавно понаблюдать, как ты будешь лицезреть ее смерть. Вторую смерть - правда, драматично? Я бы отдал ее Харреду, ты ведь помнишь его?
        Ричард помнил. Харредом звали людоеда, который в возрасте пяти лет был доставлен в Сар-Итиад. Из него Рейне выпестовал себе пса, верного, хитрого, сильного и безжалостного. Именно Харред, как думал младший брат Анекто, убил его любимую, Мари.
        - Но почему ты предполагал, что я смогу выжить? - Ричард сделал вид, что пропустил слова брата мимо ушей. - Ты ведь послал за мной лучших.
        - Я не так глуп, чтобы упускать возможность какого-нибудь чудесного спасения. Столько магов развелось в королевстве, что ни в чем нельзя быть полностью уверенным. Ничего, скоро от этих треклятых чародеев не останется и следа, никто не будет мешать честному заработку. Так как ты все-таки спасся?
        - На этот раз все обошлось без магов. Ты не поверишь, но, падая с самого высокого уступа Тэриона, я свалился - кто бы мог подумать? - на летающий корабль гномов, прямо на их кожаный шар с воздухом внутри.
        - Да, удачлив ты, как сам Бансрот, братец.
        Ричард вздрогнул. В этот самый миг, глядя в глаза брату, боковым зрением он уловил едва заметное движение на лестничной площадке. Черно-желтая портьера слегка пошевелилась. Там прятался кто-то из его людей. Но кто же: Тагур, Риз или Кеннет? Как же это выяснить? Нужно точно знать, чтобы уловить всю выгоду от присутствия того или иного из мастеров убийства, ведь, Бансрот их всех задери, у них у каждого разные таланты, да и оружие!
        Но пока положение у того, кто там прятался, было безвыходным - вздумай он лишь на миг показаться или даже пошевелиться, его сразу заметят... и пришпилят арбалетными болтами к стене.
        В голове Ричарда складывался план: сперва узнать, кто там, а потом дать ему возможность выйти из-за портьеры и обнажить оружие - нужно как-то отвлечь их всех.
        - Но на этот раз ты поймал меня, братец, и мне не уйти. Как жаль, что я пришел сюда один...
        - Не лги мне! - зло исказил лицо Рейне. - Вы пришли сюда втроем: как глупо было брать этого старика Тагура, он ведь уже потерял былую хватку и попался, как щенок. А этот Делатель Вдов... от его искусства, как и тела, не осталось больше и следа. Неужели ты, взяв этих двух недоумков, надеялся захватить мою цитадель? Ты ведь прекрасно знал о том, что такое Дом Анекто.

«Значит, за портьерой - Грегориан Риз», - понял Ричард.
        - А как ты узнал, что мы в особняке? - поинтересовался младший брат, оттягивая время.
        - В тот миг, когда мяукнул Броуди, я уже знал, что в доме чужие.
        - Не зря Тагур перерезал ему глотку, - усмехнулся Ричард, глядя, как от этих слов хозяин особняка еще больше наливается злобой.
        - Парни, не забудьте старика в Глухой комнате, когда разберемся с этим.

«Значит, Илдиз Тагур жив...»
        - Я пришел сюда убить тебя, Рейне, и я это сделаю, - пообещал Ричард и вдруг свистнул. Девятеро Вольных едва не нажали на спусковые крючки арбалетов, но Ночной Король вовремя остановил их.
        - Ха-ха-ха! - рассмеялся Рейне. - Ты думал, что твои люди помогут тебе? За час до рассвета в город прибыли все члены Первой Гильдии, слыхал о такой? Твои люди уже лежат в канавах и колодцах с перерезанными глотками.
        Только он это сказал, как с улицы раздался петушиный крик, и в открытое окно влетел каленый арбалетный болт с утяжеленным наконечником.
        Стрела попала в стоящую на каминной полке статуэтку Аргиума. Маленький образ бога упал навзничь, зацепив при падении шкатулку с драгоценными камнями, та рухнула на пол и открылась: блестящие и переливающиеся в свете огня изумруды, рубины и сапфиры рассыпались по всему полу. Но помимо этого, когда шкатулка падала, она
«случайно» задела кочергу, а та, уж совсем волшебным образом - высокую трехногую стойку с восточной вазой. Ножка стойки подломилась, и ваза свалилась на голову одного из воинов старшего Анекто, стоявшего под ней. Тот пошатнулся и упал, нажав при этом спусковой крючок арбалета. Болт впился в пол у самых ног Рейне.
        - Ха-ха-ха! - рассмеялся Ночной Король. - Ловко. Я тебе аплодирую, братец. - Он и правда несколько раз хлопнул в ладоши. - Но неужели ты думал, что эта, хоть и четко разработанная, но совершенно бессмысленная цепочка действий может меня убить? Слишком много случайных факторов, чтобы сработать как надо!
        Ричард должен был в этот момент казаться сокрушенным - его план с треском провалился, единственная попытка убить Рейне обернулась неудачей, но он все так же стоял, скрестив руки на груди, и безмятежно улыбался.
        - Нет, братец, - сказал он, - все это было сделано для того, чтобы мой друг смог незаметно натянуть тетиву.
        Лишь только он это сказал, как лицо Рейне исказилось. Он обернулся и увидел Риза, застывшего в десяти шагах от него на лестничной площадке. Убийца больше не вжимался в стену - он стоял в боевой стойке, с приготовленным к выстрелу луком: тетива оттянута до самого уха, серооперенная стрела смотрит прямо в голову Ночного Короля.
        В следующий миг пальцы отпустили тетиву, и стрела полетела к цели. Рейне Анекто рухнул на дорогой ковер с пробитой глазницей; яблоко выкатилось из разжатой руки и ударилось о каминную решетку.
        Воины Ночного Короля пришли в себя через какую-то секунду. Они нажали спусковые крючки своих самострелов, но именно этой задержки хватило Ричарду, чтобы вовремя убраться с линии стрельбы. Он ловко отпрыгнул в сторону, выбросив вперед обе руки. С пальцев сорвались две остро отточенные метательные звездочки, вошедшие одному из телохранителей Рейне в лицо, другому - в горло. Риз тоже не терял времени даром, выхватывая стрелы из колчана с такой скоростью, что спустя всего лишь пять секунд на пол упали убитыми еще четверо приспешников графа.
        Двух, оставшихся на ногах, добил сам Ричард. Последний, девятый, до сих пор лежал без сознания, оглушенный анхарской вазой. Бывший королевский шут просто перерезал ему горло. Все Девять Вольных выбыли из игры.
        - Молодец, Риз, я уж думал, конец.
        - Всегда к вашим услугам, ваше величество. - Грегориан склонился в поклоне.
        Теперь, после скоропостижной кончины брата, Ричард имел все права на законном воровском основании именоваться Ночным Королем, хотя «законное» - это с какой стороны посмотреть.
        - Вот и вся твоя самоуверенность, братец, - сказал он и, переступив через труп старшего брата, направился к коридору.
        Риз поспешил за ним.
        С каждым шагом Ричард чувствовал, как тяжелая ледяная пустота начинает заполнять душу. Пятнадцать лет он желал этого дня, пятнадцать лет жил своей местью. И вот сейчас, когда брата не стало, он вовсе не почувствовал облегчения. Словно некто свыше отметил очередной этап пройденного пути, и только. Груз в душе никуда не исчез - лишь вырос, обогатившись еще одним мертвецом, одним из многих, и до конца было еще далеко. Тропа, на которую он теперь встал - он знал, - его не отпустит. Как не отпустила брата, превратив в то, к чему тот пришел. В лежащее на полу бездыханное тело.
        - Скажи мне, Риз, когда вас учат убивать в Озерном Храме, - обратился к идущему позади молчаливому спутнику Ночной Король, - как вы избавляетесь от своих мертвецов?
        - Вы говорите о телах, сир? Или...
        - Я говорю о душе.
        - Мы не впускаем их в душу, сир. Это стрела забирает жизнь - не тетива и не пальцы, что ее спустили.
        Ассасин поправил колчан у себя за спиной.
        - Хотел бы и я смотреть на мир так же, - вздохнул братоубийца.
        Их путь лежал к винному погребу особняка, который находился за самой дальней дверью в коридоре первого этажа. Со смертью Рейне дом должен был повиноваться Ричарду, но что-то не спешил этого делать, и крепкая дубовая дверь, окованная стальными пластинами, не желала отворяться. Положение исправил Риз, преподнеся Ночному Королю связку больших ключей на кольце.
        - Откуда они у тебя? - удивился Ричард.
        - Их нашел Кеннет, когда пытался пробраться в спальню Рейне. Они были прицеплены к поясу статуи стражника, стоящей возле входа. Ловкая подделка под часть композиции, висели на самом видном месте. Бедняга Кеннет нашел их незадолго до того, как ловушка расправилась с ним. Тело было жутко обезображено: ноги отделены от туловища, так же, как и голова.
        - Стальная нить, - вздохнул Ричард. - Отключается, если повернуть голову второй статуи назад.
        - Да, сир. Но он не мог этого знать. Ужасная смерть.
        Вместо ответа новый Ночной Король вставил ключ в замочную скважину. Первый попавшийся сразу подошел, дверь отворилась.
        Они оказались в наполненном бочками, бутылями, склянками и кувшинами помещении с низким потолком. Едва лишь Ричард Анекто и Риз стали на первую ступеньку лестницы, как тут же зажглись факелы - дом демонстрировал, что он жив и не спит.
        - Ступай через ступеньку, - прошептал Ночной Король, внимательно оглядывая плиты под ногами и узкие щели в проеме арки.
        Широкими шагами, ступая на носки, он спустился вниз; его спутник последовал его примеру.
        - Как мы найдем проход к камерам, сир? - полюбопытствовал Грегориан.
        - Мне не впервой бывать в винных погребах, - усмехнулся Ричард. - Эй, Билл Большой Нос!
        Риз не поверил своим глазам. В следующую секунду из-за ряда бочек вылез толстый-претолстый карлик с большим красным носом и длинной облезлой бородой.
        - Тебе передали, что я приду? - спросил карлика король.
        - Да, мой гортенский друг предупредил меня. Третья бочка имперских вин. - Клуракан махнул рукой, указывая направление, и скрылся так же, как и появился.
        - Так, - шептал Ричард, выискивая нужную бочку, - имперское... Имперское...
        Наконец он нашел целый ряд пузатых бочек, сделанных из какой-то светлой породы дерева, на сургучном гербе была изображена олива. Шико подошел к третьей бочке и начал простукивать ее костяшками пальцев: она была полна - везде гулко отдавалось вино. Наконец он повернул краник, и вместо темно-фиолетовой жидкости, которая должна была из него политься, открылся потайной люк в полу.
        - Это еще не все, - прошептал Ричард. - Риз, ты должен остаться здесь. Если со мной что-нибудь случится, ты завершишь дело и освободишь нужного нам человека. Ты понял меня? А пока что я иду один...
        - Но, сир... - заспорил было лучник.
        - Ты понял меня? - сурово повторил Ночной Король.
        - Да, как вам будет угодно.
        - Замечательно. - Ричард исчез в люке...
        Подземелье представляло собой длинный коридор, по бокам которого шли решетки и запертые двери камер. Освещен он был одним-единственным факелом, сиротливо висящим на стене. Под ним стоял стул, а на стуле сидел человек: высокий, широкоплечий и совершенно лысый. В свете факела его глаза казались алыми, но Ричард знал, что это не иллюзия, он помнил, что у этого существа действительно «кровавый взгляд».
        - Мэтр Дик! - воскликнул здоровяк хриплым голосом. - Давно не виделись!
        Ричард не собирался тратить время еще и на разговоры с этим монстром. Он просто выхватил из ножен два коротких меча и бросился к нему. Харред стремительно вскочил со стула и ринулся навстречу. В его руке блеснул длинный кривой кинжал.
        Противники столкнулись примерно в центре подземного коридора. С лету Ричард вогнал один из мечей в живот врага, другим попытался было пронзить ему горло, но громила наклонил голову с такой скоростью, что клинок прошел мимо, проскользнув по ключице. Второй атаки людоед не выдержал - все-таки ему было далеко до тех демонических Крадущихся-в-Тенях, которых убивал новый Ночной Король.
        Харред упал на пол. Ричард несколько секунд стоял, не понимая, что происходит, после чего медленно опустился на колени. В глазах потемнело, тело отчего-то начало дрожать. Он провел рукой по груди и со странным равнодушием осознал, что это все, конец: ладонь его была вся в крови, а под пальцами прощупывался широкий разрез, оставленный кривым ножом. Кругом все поплыло, и Ричард Анекто упал на ледяные плиты коридора подземной тюрьмы.

* * *
        Пришел в себя он от того, что рана так дико заболела, будто запекшуюся кровь с нее содрали одним движением, и разрез снова разошелся. Потом в голове возникла одна-единственная мысль:

«Откуда бы взяться запекшейся крови, если я лежу здесь всего несколько минут?»
        - Не шевелитесь, ваше величество, - раздался откуда-то сверху голос Риза.
        - Что ты... А-а-а-а! - закричал Ричард от нового приступа боли.
        Лучник сыпал что-то на рану, какой-то порошок. Будто соль, он впивался в его плоть, прожигая в ней, казалось, сквозные дыры. Ужасный жар прошелся по всему телу, и Ночной Король почувствовал, как кровь бурлит, а кожа на ране стягивается. Уже через секунду боль начала отступать, жар постепенно спал, и Ричард смог снова открыть глаза.
        - Это снадобье - тайна нашего ордена, - прошептал Риз. - Кровяной песок может заживлять почти любые раны, если, конечно, они свежие. Минут через пять вы почувствуете себя лучше и даже сможете подняться на ноги.
        Как лучник сказал, так и произошло. Опираясь на его руку, Ричард, пошатываясь и качаясь из стороны в сторону, как маятник на больших часах Таласа, каким-то чудом добрался до стены. Упершись в нее ладонью, он прикрыл глаза другой рукой. Дыхание все еще было прерывистым, а перед глазами витал кровавый туман.
        - Риз, - простонал он, - у него должны быть ключи от камер, найди их.
        Лучник склонился над мертвецом и начал обшаривать его карманы. В одном из них на самом деле оказалась большая связка ключей.
        - Отпирай узников, ищи его.
        - А как быть с остальными? - поинтересовался воин Поющей Стали. - Здесь добрых полтора десятка темниц.
        - Выпускай всех - они нам не враги.
        - Слушаюсь.
        Зазвенели ключи, проскрипела первая открываемая дверь. За нею вторая, третья, четвертая.
        - Сир, они не выходят, они настолько измучены, что у них нет сил даже подняться с коек.
        - Ищи его, - только и сказал Ричард, все так же пытаясь прийти в себя после тяжелого ранения.
        Он сделал неуверенный шаг, опираясь о шершавую, выложенную грубыми камнями стену, и едва не упал... Второй шаг был тверже, а третий он уже смог совершить без стены.

«Кровяной песок, говоришь? Надо будет запомнить».
        - Сир, я нашел его! - воскликнул Риз.
        Ричард направился к лучнику; учитывая самочувствие Ночного Короля, это делалось не слишком быстро. Держась рукой за решетку, он заглянул в угловую камеру и увидел там скрюченного на старом тюфяке человека в грязном и изорванном тряпье, которое когда-то было королевской мантией - на оторочке осталось несколько клочков беличьего меха.
        - Освободи остальных пленников, Риз. Здесь я сам разберусь.
        - Слушаюсь. - Грегориан кивнул и исчез за дверью.
        - Сир? - вопросительно посмотрел на пленника Ричард.
        - Предатели... - прохрипел тот. - Предатели, изменники. Деккер - изменник... гномы - мелкие изменники... двор - рассадник предателей... Беатрис - змея подколодная... маленький Ричард - ублюдок, прижитый королевой от какого-то нищего бродяги, и отцеубийца... Я знаю, знаю, что он хочет меня свергнуть... он строит планы... примеряет мою корону...
        Раскачиваясь в такт словам, пленник хрипел и дрожал всем телом. Длинные нечесаные пряди, бывшие некогда блестящими, вьющимися и шелковистыми, висели грязными лохмами и из каштановых превратились в какие-то наполовину бурые, наполовину седые.
        - Что ты такое говоришь, братец? - спросил Ночной Король, глядя на безумного правителя Ронстрада. - Принцу Ричарду всего лишь пять лет.
        - Ты кто? - поднял на вошедшего затравленный взгляд пленник. В его торчащей во все стороны грязной бороде была какая-то слизь, лицо - все в грязных потеках. - Еще один предатель? Знаю я вас всех, твари гнусные, ждете моей кончины, не дождетесь..
        - Тели, братец, - взмолился Ричард, - это же я, твой друг, твой любимец-шут, твой Шико.
        - Хе-хе-хе, - хрипло расхохотался-прокаркал король. - Тварь. Богомерзкий душегуб и провокатор беспринципный...
        - Вот тут ты прав, - прошептал Ричард. - Прости меня, братец.
        Ночной Король подошел к сидящему монарху и со всей силы зарядил ему такую пощечину, что тот отлетел к стене и распростерся там, так и не поднимаясь с грязного пола. Пленник дрожал всем телом, и когда Ричард повернул его лицом вверх, то увидел, что он плачет. Слезы катились по грязному лицу и терялись в лохматой бороде.
        Бывший шут сел рядом с ним, прижал его к груди, отчего в глазах сразу помутнело - рана не давала о себе забыть. А король Ронстрада тем временем плакал, как ребенок.
        - Прости меня... - сипел он. - Прости меня, Шико, я очень плохой...
        - Нет, Тели, ты не плохой, - вздохнул Ричард, - тебя просто сломали, как и меня когда-то.
        В памяти встал он сам, еще мальчишка, вжавшийся в высокий борт летучего корабля, вспомнил, как кричал на всех, чтобы оставили его в покое, дали забыться, дали увидеть во сне Мари, еще живую и веселую... Тогда гном-инженер, которому принадлежал тот корабль, понял его... Лишь сейчас он догадался почему - видать, и в жизни того гнома случилось нечто похожее. Теперь и он отлично понимал впавшего в отчаяние короля Инстрельда.
        - Я вытащу тебя отсюда, Тели, - пообещал Ричард.
        - Мой сын... - прошептал король. - Рис, где она, где моя Беатрис? Я слышал, как тюремщик говорил, что они убьют регента, отца Мариуса, а маленького Ричарда захватят в плен, после того как позабавятся с его матерью...
        - Королева в безопасности, - успокоил его Ричард. - Ее спас Лютер Миттернейл, сам при этом получив украшение на всю жизнь - шрам через левую щеку. Я увез ее величество и принца в Истар, к герцогу Тенору.
        - Я обязан тебе, Шико... я обязан своим рыцарям...
        - Нет, Тели, мы всего лишь выполняли свой долг, - отрешенно промолвил Ричард. - А тебе пора выбираться отсюда, братец. Королевство заждалось своего короля.
        Он встал на ноги и помог сюзерену подняться.
        - Сир, - в камеру вошел Риз и склонился в поклоне перед двумя королями, - вам будет любопытно на это взглянуть...
        - Я - новый Ночной Король, братец, - усмехнувшись, пояснил Шико, глядя на недоуменного Инстрельда. - Так что мы с тобой одного положения, если можно так выразиться. Риз, проводи его величество наверх и найди Тагура, пусть наши люди осмотрят дом и убедятся, что он больше не препятствует нам. Никому не заходить на третий этаж, где комната Бастарда и спальня Рейне. Я сам там все улажу. Помни, ты лично отвечаешь за короля. И не приведи Хранн, с тобой опять случится то, за что ты отбывал у меня наказание...
        - Не извольте беспокоиться, - склонился в новом поклоне Грегориан. - Ваше величество, - теперь он обратился к Инстрельду, - позвольте проводить вас наверх, я помогу вам...
        - Иди, братец. - Шико разжал руку, освобождая ладонь короля. - Я взгляну на то, о чем говорит Риз, и поднимусь...
        - Камера напротив, - указал Грегориан и повел короля, поддерживая под руку, к выходу из подземелья.
        Ричард пересек коридор и вошел в открытую камеру. Там, в дальнем углу, на корточках, вжимаясь в холодную стену, сидела обнаженная женщина лет тридцати. Все ее тело было в шрамах и порезах, а кожа - от долгого пребывания без солнечного света - бледной, как у покойника. Длинные спутанные волосы цвета ржавчины доходили до поясницы, точно накидка, не позволяя разглядеть лицо.
        Она подняла голову и посмотрела на незнакомого тюремщика.
        - Что, и ты в гости зашел? - просипела она сорванным голосом.
        Ричард подошел, встал перед ней на колени, легонько взяв одной рукой за плечо, другой убрал волосы с ее лба. Показалось бывшее некогда очень красивым, но теперь изуродованное лицо: высокий лоб с фиолетовыми ссадинами, узкие крылья нежно-рыжих бровей, перечеркнутых шрамами, под ними - большие зеленые глаза, которые окружали черные, как у мертвеца, круги, тонкий изгиб губ с застывшим на них кровоподтеком и тонкий нос со слегка вздернутым кончиком.
        - Мари, - прошептал Шико, чувствуя, что сердце пытается пробиться сквозь ребра и выбраться на волю. - Моя Мари...
        - Дик? - она узнала его. - Это ты?
        Он не ответил, просто прижал ее к своей раненой груди, и плевать на боль, главное - чувствовать ее, чувствовать ее тепло... и заплакал. Впервые за пятнадцать лет. Слезы текли из глаз, и всего через секунду он уже перестал что-либо видеть и ощущать, зарывшись лицом в ее волосы. Это походило на потерю сознания, только вот, когда падаешь в обморок, не чувствуешь, как на куски разрывается сердце...
        Под черными сводами Умбрельштада
        Сколько же раз Сероглазу доводилось бывать на верхней площадке этой лестницы, и всегда его уверенность в собственных силах, его искусственно возведенное бесстрашие и все движущие им принципы подле этой двери подвергались сомнениям и сходили на нет. Это было единственное место во всем Умбрельштаде, где он начинал сомневаться, а роящиеся по темным закоулкам души страхи вылезали изо всех щелей, обнажая уродливую плоть, скользкие щупальца и мириады глаз, которые рождали отчаяние и чувство обреченности... Совершая последний шаг, преодолевая трехсотую ступень и выходя на площадку, Сероглазу всегда казалось, будто пред этой толстой и низкой дверью, окованной металлом, он предстает нагим, а мысли его, эти роковые предательские хитросплетения сознания изменника, вываливаются из его головы, точно винные ягоды из переполненной корзины. И всякий раз Магнус силой уверял себя, что все это напускное, а излишняя мнительность и усугубленная авторитетом того, кто обретается здесь, неуверенность травят его, словно яд гадюки.
        Что ж, сегодня он явился сюда в последний раз - это он знал точно. А потом - домой, наконец... Спустя столько лет. Эх, и долгой же была дорога. Ничего - скоро он отдохнет от этого Бансротова театра, скоро Черный Арлекин улыбнется всем в последний раз, скоро он вернется туда, гдеона его ждет. Осталось пройти только несколько шагов, всего лишь одна дверь. Уж кто бы мог подумать, что овеянного самым темным и жутким ореолом тайны и непреодолимого могущества некроманта, самогo отца и учителя их ордена, придется собственноручно убивать ему, Сероглазу. Помнится, стравливая собратьев по ремеслу, убирая одного за другим как рядовых некромантов, так и существ весьма опасных и наделенных огромными силами, вроде древних вампиров, ужасных черных ведьм, вожаков кланов оборотней и даже Ступивших за край, он и помыслить боялся о том, чтобы покуситься на жизнь и благоденствие Черного Патриарха. Несмотря на то что Черный Арлекин, как и другие его личности - некромант Магнус Сероглаз и принц крови Кларенс Лоран, - всегда с недоверием и презрением относился как к различным религиям и культам, так и к всевозможным
сектантским ересям и простонародным суевериям, в данном случае он заставлял себя не зарекаться и не тревожить лишний раз судьбу опасными мыслями.
        Сейчас же все пришло к тому, что путь назад для него был лишь через труп старика, в прямом и переносном смысле. И пусть этот древний некромант способен на поистине ужасные вещи, он, Сероглаз, сегодня прервет его дни. А чтобы уж наверняка, после убийства он выколет мертвецу глаза и проткнет их серебряными иглами, дабы душа ни за что не смогла вернуться в этот мир в виде ревенанта. После этого он обезглавит старого могильного червя, выкопает для него яму на перекрестке двух дорог, причем на глубине не шесть, а тринадцать футов, посыплет солью и сожжет тело прямо в могиле. Земля скроет все следы.
        Сегодня Магнус Сероглаз впервые, должно быть, за всю свою жизнь чувствовал подлинную ответственность. Незнакомое дотоле чувство долга и осознание того, что сделали другие, чтобы дать ему эту возможность, правили его движениями, прибавляя ему уверенности и твердости. В эти мгновения больше всего он переживал за свой успех: все его существо было напряжено до предела, а сознание начало выделывать какие-то странные выходки - такое бывает, наверное, у начинающего актера, который в первый раз в жизни выходит на сцену.
        Некромант заставлял себя думать о том, что его сообщник в этом убийстве, Арсен Кровавое Веретено, отдает свою жизнь ради исполнения их заговора, и он, Сероглаз, просто обязан быть достойным его жертвы. С этими мыслями Черный Арлекин пересек площадку. На двери висела табличка: «Магнус Сероглаз. Добро пожаловать». Что ж, его уже ждут - кто бы сомневался. Некромант проверил под плащом наличие длинного серебряного веретена с крохотным алмазом, вправленным в его тупую оконечность, и толкнул дверь. Последним сомнением перед тем, как переступить порог, было странное осознание того факта, что он сам в точности не знает, кто именно сейчас готов совершить убийство: Черный Арлекин, Магнус Сероглаз или же Кларенс Лоран.
        Помещение, в котором он оказался, выглядело отнюдь не таким, какой должна была выглядеть комнатка на верхушке башни, и уж точно совсем не таким, каким он видел логово Семайлина Лайсема раньше. Когда-то, он хорошо это помнил, покои Черного Патриарха представляли собой крохотную комнатушку, больше смахивающую на чердак под остроконечной крышей, всю заставленную колоннами книг, среди которых ютилось рабочее место хозяина: кресло и письменный стол. Узкое ложе было скрыто в нише и задернуто портьерой. Ни стен, ни почти всего пола нельзя было разглядеть из-за свитков развернутых, свитков в трубках, обрывков свитков, свитков бумажных и выделанных из кожи, сшитых из тонких полосок прессованного тростника и выкованных при помощи магии из серебряной бумаги. Это было королевство знаний и владение тайн. И где-то среди всех вопросов мироустройства и их решений, помещенных дотошной рукой на бумагу, как раз и обреталась эта тень, питающаяся лишь непознанным и скрытым.
        До сегодняшнего дня в комнатке на верхушке башни было просто не развернуться, а сейчас Сероглаз даже поежился от ощущения бесконечности окружающей пустоты и безбрежной тьмы, облизывающей его своим чернильным языком. Место, где оказался Магнус, представляло собой огромный зал, пол которого был вымощен черными и белыми плитами, как шахматная доска. Подобное он видел в тронном зале Асхиитара, королевского дворца в Гортене. Первой мыслью, зародившейся в голове после того, как он открыл дверь, было:

«Что здесь, Бансрот подери, такое творится?»
        Сероглаз сделал шаг, и звук этого движения эхом вознесся под скрытые мраком своды. Некромант решил было ретироваться - к подобному он был явно не готов, но двери за спиной уже не было: она просто растворилась, как и стена. Завертевшись, словно волчок, он с ужасом осознал, что находится в центре зала, а выхода просто нет. Это походило на ту самую ловушку, куда заманил его Семайлин в прошлый раз: башню-тюрьму[Речь идет о той западне, куда Сероглаз попал, когда пытался доставить сведения о личности шпиона в Коронном Совете Ронстрада. Тогда Семайлин запер его в башне без входов и выходов, где пленнику встретился призрак древнего красноволосого некроманта.] . И как он мог купиться на подобный фокус дважды?! Как теперь выбираться отсюда?!
        Неимоверным усилием воли Магнус задавил в себе зарождающееся отчаяние.

«Так, - подумал он; мысли его напоминали удары ножа: стремительные и короткие, четкие до остроты. - Свет. Нужен свет. Входы и выходы. Не существует ловушек без выхода, ведь у них всегда есть вход. И чтобы найти его, нужен свет».
        Сероглаз царапнул ногтями левой руки по ногтям правой и завершил движение щелчком пальцев. На его ладони тут же загорелось изумрудно-зеленое, как глаза ведьмы, пламя.
        На миг некромант даже вздрогнул и отшатнулся, когда свет открыл ему, что в зале он не один. Мысли начали путаться... Он даже потряс головой, будто это могло помочь. Это совершенно точно был тронный зал Асхиитара! У дальней, северной, стены находился помост с двумя тронами, такие знакомые ряды колонн, даже огромная люстра в виде черепа дракона на цепях под потолком. Здесь были люди: много людей, но никто из них не шевелился и, казалось, даже не дышал. Каждый был окутан мутным туманом, таким же, который начал стелиться по полу с возникновением источника света, затягивая человеческие фигуры будто серым ковром. Король и королева застыли на тронах, сжимая руки друг друга. На ступеньках помоста сидел Шико, играя одной из своих извечных кукол-марионеток. Придворные, словно статуи, в различных положениях стояли по всему залу, остановившись в момент танца. Платья дам не шевелились; края их подолов зависли в воздухе под невозможными углами, взметенные в быстром движении, но так и не опавшие. Мужчины пребывали в картинных позах: кто-то вытянул носок в изящном па, кто-то изогнул спину в низком поклоне.

«Они будто из воска», - подумал Сероглаз и тут заметил движение за одной из колонн...
        - А ну, стой! - закричал он, и эхо усилило его крик.
        Некромант сплел в правой руке клуб черного пламени и с двумя огнями в ладонях, смолянистым и изумрудным, бросился к тому месту, где уловил шевеление. За колонной никого не было, зато в тумане меж застывших танцующих пар двигалась невысокая фигура. Сероглаз бросился к ней и швырнул в пол прямо перед подолом ее одежд сферу черного пламени. Незнакомец отпрянул, но больше бежать не пытался. Коротышка достигал некроманту до пояса и был облачен в алый неподходящих размеров балахон с капюшоном. Рукава одежды были так длинны, что волочились по полу, а капюшон полностью скрывал лицо: его край болтался на уровне груди низкорослого - и как тот что-то видит?.. Подол балахона растекся вокруг незнакомца, точно лужа крови. От коротышки исходила невыносимая вонь: так дышит вскрытая могила.
        - Ты кто такой?! - прорычал Магнус Сероглаз, сплетая в руке очередную черную сферу.
        Стало ощутимо холодно - и это при том, что некроманты не могут испытывать холод. Изо рта Сероглаза начали подниматься облачка пара, руки покрылись гусиной кожей. Хранн Великий, он уже и забыл это ощущение! Подобное могло случиться, только если рядом находился призрак, возвращенец с того света.
        - Отвечай немедленно! Кто ты такой?!
        - Я - это выход... - прошипело существо.
        Его голос проникал в сознание, будто игла, которой ковыряются в мозгу. Или нет - скорее как игла, пытающаяся пробить черепную коробку изнутри. Этот голос шел будто из головы самого некроманта.
        - Я не собираюсь играть с тобой. Еще раз спрашиваю, кто ты?
        - Я - это выход отсюда. Я то, за чем ты явился сюда.
        - Семайлин? - Магнус вскинул руку, намереваясь спустить пламя с цепи.
        - Не совсем. Почти нет. Едва ли.
        - Это ты выстроил ловушку? Что это? Морок? Или действительно сбросил меня в какую-то яму?
        - А ты так и не понял? Оглянись кругом, Черный Арлекин. Ты догадаешься.
        Магнус послушался. Это место было знакомым. Ну и что из того? Тронный зал Асхиитара - он видел его тысячи раз. Но почему все не двигаются?
        - Ты не даешь им, - прочитало его мысли существо в балахоне. - А все потому, что ты не знаешь, как именно они будут двигаться в следующий миг. Это момент отчуждения, грань между присутствием и покиданием. То самое мгновение, когда ты бросил последний взгляд, развернулся и вышел. Они не двигаются, потому что ты этого не помнишь. А память очень тонкий инструмент - ты можешь что-то додумать после, предположить, составить мысленно список дальнейших событий, действия людей, которых ты покинул в местах, откуда ты ушел, но все это будет искажением. Все это будет размытостью воспоминаний с присутствием догадок. Но это не есть правда, даже если так и было. Возникает «быть может». А я не люблю возможность, мой меч - уверенность. Правда для тебя заканчивается именно в эту секунду, когда ты ушел. Теперь ты понимаешь, где находишься?
        Сероглаз слушал эту тираду и шаг за шагом его мысли складывались в дорожку, которая вела к верному ответу. «Магнус Сероглаз. Добро пожаловать»... Как такое возможно?! Только сейчас он понял, что на двери, ведущей в покои Черного Патриарха, висело отнюдь не приглашение, мол, его ждали и звали войти. Это было название места, как вывеска над харчевней. И место это было Магнусом Сероглазом.
        - Я внутри своей головы?
        - Сознания. Памяти. Как пожелаешь... Ты здесь хозяин.
        - Зачем?.. Зачем это все?
        - Чтобы ты понял.
        - Я не хочу ничего понимать. - Сероглаз высоко поднял над головой руку с изумрудным огнем; на стенах, полу, потолке и неподвижных людях заплясали черные тени и зеленые отблески. - Кто ты вообще такой?! Или что ты такое?!
        - Тот, кого ты пришел убить. И тот, кого ты не убьешь. Знаешь почему?
        - И почему же? Ты мне помешаешь, мерзкий коротышка?
        - Ты не убьешь меня, потому что не хочешь этого делать, Черный Арлекин. Ты пришел отнять жизнь, но не сможешь этого сделать. Не нужно обманывать себя.
        - Неужели? - прошипел Сероглаз, выхватывая из-под плаща веретено и совершая шаг в сторону коротышки. Существо отпрянуло. - Скольких я уже убил...
        - Ты сам просил, - собеседник взмахнул руками, и широкие рукава описали дугу, словно птичьи крылья.
        В тот же миг зеленый огонь в руке некроманта погас.
        Сероглаз остановился и сразу же вновь зажег его. Теперь он был в другом месте.
        - Что за...
        Магнус в ужасе отшатнулся. Зрелище было настолько пугающим, что у, казалось, бесстрашного некроманта даже руки затряслись, а язык влип в небо. Он оказался на бескрайней выжженной равнине, на которой ровными рядами, на некотором отдалении друг от друга, точно надгробные камни, опустив головы и преклонив колени, стояли женщины в серых ободранных одеждах. Десятки, сотни женщин в одинаковой позе, с судорожными руками и болезненно скрюченными пальцами, зарывшимися в спутанные волосы, которые закрывали лица. Именно этот умопомрачительный порядок, именно эта идеальная ровность шеренг и колонн, безупречное единство поз и немыслимый масштаб пугали больше всего. И еще непонимание причины. Незнание. Сомнения. Это все вгоняло в подлинный ужас. Подобного некромант не видел даже в стране Смерти.
        - Изыди! Сгинь! Растворись! - Магнус взмахнул рукой перед глазами в надежде, что ужасная картина, открывшаяся ему, развеется, точно сон. Но нет, он не спал. - Бансротов колдун, это все твои чары!
        - Самое печальное, что это не мои чары, - раздался столь знакомый голос сбоку.
        Семайлин Лайсем! Черный Патриарх в длинном алом балахоне стоял прямо возле него. Теперь он походил на себя, но при этом был мертвенно бледен... Впрочем, вспомнилось Сероглазу, он всегда был бел, как статуя. Старик в капюшоне глядел, не отрываясь и не моргая, на коленопреклоненных женщин.
        Недолго думая, Магнус повернулся к Черному Патриарху. В руке у него блеснуло веретено. Размах. Удар в сердце. Глаза старика прямо напротив глаз его убийцы.
        - Ну, наконец... - прорычал Сероглаз в самое лицо своей жертве.
        - Прости, мой дорогой ученик, - спокойно сказал Семайлин. - Все не так просто.
        Он опустил взгляд. Магнус сделал то же самое.
        Веретено хоть и было погружено в тело старого некроманта, но, по всей видимости, не причинило ему ни малейшего вреда. Не проступило ни капли крови на одеждах, не было даже дыры на балахоне, не дрогнуло старческое тело. Магнус вытащил орудие убийства, и оно выскользнуло, чистое и блестящее. В плоти Черного Патриарха не было и следа от ранения.
        - Но как?..
        - Все просто, Черный Арлекин, - пояснил Семайлин. - Нельзя убить уже мертвого. Это все, - он сделал широкий жест рукой, указывая на окружающую равнину, - не мои чары, так как я уже давно не в силах колдовать.
        - Ты мертв? - Известие о мертвом состоянии Черного Патриарха стало сродни известию о гибели от сердечного приступа человека, убившего всю твою семью и выставившего все таким образом, будто это сделал ты. Как будто смерть эта случилась всего за день до того, как ты сбежал из каменоломни, чтобы отомстить. - Но как же тогда?..
        - А вот тогда мне действительно помогли чары. - Семайлин печально улыбнулся. - Один из экспериментов удался... Почти. Я уже двести лет не совершал ни одного заклятия, ну, и ни одного вдоха воздуха, как ни прискорбно, тоже.
        - Но ты как живой! Как такое может быть?!
        - Всего лишь призрак. На многое способный, сохранивший видимость плоти и возможность контактировать с материальными предметами. Дверные ручки, подсвечники, любимый посох. Могу, если хочешь, сломать тебе нос - враз все сомнения отпадут... Но хватит обо мне. Это ведь ты пришел. Что тебе нужно? Убить меня, Черный Арлекин? Ты честно попытался - я дал тебе возможность. Что дальше?
        - Не знаю, - опустошенно произнес Сероглаз. Все стало бессмысленным и ненужным. - Я хочу домой... Я так устал. Я от всего устал. С меня хватит. Убей меня или выпусти...
        - Прости, но я не могу. Ты сам должен найти выход.
        - И где же его искать?!
        - Я полагаю, что тебе просто нужно догадаться. Увидеть и понять. Ты ведь умеешь находить причинно-следственную связь? Строить выводы?
        - И что же я должен увидеть?
        - Например, это... - Семайлин указал на ровные ряды женщин.
        - Что это такое?
        - Это грань, Черный Арлекин. Та грань, где заканчивается людская природа. И начинается природа твари. Смотри... - Он указывал, а Сероглаз смотрел. - Это все вдовы, мой дорогой ученик. Вдовы тех, кому не повезло оказаться у тебя на пути. Здесь их много, очень много, как видишь. А вот это кое-кто другой... - Черный Патриарх кивнул в сторону второго ряда женщин, где за спиной одной из них выросла высокая фигура.
        Худосочное, как скелет с налипшей на кости белой кожей, существо было полностью обнажено и походило на паука, у которого всего лишь четыре конечности. У него была совершенно лысая голова и длинные тонкие пальцы. На месте лица у чудовища зияла огромная клыкастая пасть. Ни глаз, ни носа, ни ушей у него не было.
        Монстр склонился над вдовой, стоявшей перед ним. Одной рукой он схватил ее за плечо, а другой - за волосы, резко оттягивая ее голову в сторону. Открылось лицо бедняжки.
        - Не-е-е-ет!!! - закричал Сероглаз.
        Это была Агрейна.
        - Стой, - велел Семайлин и схватил его за руку так крепко, что бьющийся Магнус не мог вырваться, как ни пытался. - Тебе всего лишь кажется, что это она. Но это обман. Твое собственное видение.
        - Не-е-е-ет!!! - Он не хотел ничего слушать. - Не-е-е-ет!!! Агре-е-ейна!!! Не-е-е-ет!!!
        Монстр не обращал внимания на крики некроманта. Он приблизил пасть к шее Агрейны и сомкнул на ней клыки. Перекусив ее, как тростинку, он отделил голову от тела. Труп безвольной куклой рухнул на землю, расплескивая кругом кровь. Кисти уродливых рук монстра, его плечи, грудь и морщинистый лоб были все омыты горячим багрянцем. Отшвырнув ненужную более голову, он шагнул к следующей жертве, склонился над ней, убрал волосы с ее лица. И этой оказалась Агрейна. Словно всего какой-то миг назад ее не постигла ужасная участь на глазах у ее возлюбленного, теряющего последние крохи разума перед натиском безумия.
        - Это все обман, Черный Арлекин. Слушай меня! Это обман! Перестань дергаться!
        Магнус застыл в руках Семайлина и зажмурил глаза - у него не было сил смотреть на это. Ушей коснулся хруст позвонков очередной несчастной.
        - Что вс-се эт-то т-такое?.. - Он даже начал заикаться от ужаса и непонимания.
        - Позволь представить тебе Совесть, мой дорогой ученик, одну из ее личин. Никаких чар, клянусь Кровью Хранна. Ты сам настолько сожалеешь о своих поступках, что твоя совесть каждое мгновение твоей жизни уничтожает по частям твою душу. О, и пусть барды заткнутся, а святоши-церковники подавятся языками, утверждая, что совесть дает раскаяние и успокоение душе. На самом деле... Открой же глаза, Черный Арлекин, погляди, как Совесть упокаивает душу.
        Он не хотел открывать глаза. Он знал, что там сейчас эта тварь расхаживает меж рядами безвинных женщин, у каждой из которых лицо его любимой, и откусывает им головы.
        - Открой глаза, Черный Арлекин. Совести здесь больше нет.
        Сероглаз испуганно поднял сперва одно веко, затем другое. Действительно, жуткой твари с пастью на месте лица здесь уже не было, как и бесконечных рядов скорбящих вдов. Зато в некотором отдалении возвышался огромный холм из сваленных друг на друга тел детей различного возраста. Все они были мертвы. Крошечные годовалые младенцы, дети трех лет, пяти, семи, пятнадцати. Бансрот подери, там были мальчики всех возрастов! У них были тела столь белые, будто кровь из них высосали до последней капли. Прямо перед собой незряче глядели широко распахнутые безжизненные глаза, тусклые и затянутые пленкой. Невыносимая вонь сотен трупов, запах гниения и разложения проникал в ноздри, от него мутнело перед глазами, в желудке начинались спазмы. А еще... лица. Лица многих показались некроманту очень знакомыми, но он не мог вспомнить, где он видел их.
        - Сам догадываешься, кто это?
        - Я не мог убить столько детей... - прошептал Сероглаз.
        И вдруг усомнился: или все же мог?
        - Конечно, нет. Это все сироты, которые видели смерть близких благодаря твоим стараниям. Это те дети, чьи души ты покалечил, даже не бросив на них взгляда, даже не будучи с ними знаком, даже не имея представления об их существовании. Ну и часть, само собой, твои жертвы. На самом деле, конечно же, многие из них не мертвы, но жизнь их похожа на это. - Семайлин протянул руку и указал на холм из трупов. - Ты ведь узнал их. Твое сознание рисует для тебя их в подобном виде. Лицо каждого - это твое лицо. В том или ином возрасте. Это все курган, возведенный из тебя. Ты в подножии, ты на вершине. Ты материал, из которого он навален. Я вижу, ты не хочешь больше смотреть, Черный Арлекин, но это еще не все...
        И действительно, в тот же миг ближе к вершине мертвые дети зашевелились. Нет, они отнюдь не ожили, как на мгновение предположил Сероглаз. Просто там, под их телами, кто-то двигался. Тела с самого верха покатились к подножию, и в какой-то миг, пробив стену из трупов, из холма показался огромный змей с иссиня-черной чешуей и двумя раздвоенными языками в огромной пасти. Змей начал обвивать курган кольцами и вскоре сжал его весь в спирали черных объятий. С самой вершины он схватил труп ребенка и проглотил его целиком. Это ужасное яство расширило его глотку, но за какие-то доли мгновения переварилось, и чудовище принялось за следующее блюдо.
        - Змей Стыда, - негромко проговорил Семайлин. - Ты так стыдишься своих поступков, что не можешь ни о чем забыть, не можешь позволить себе идти дальше, не оглядываясь, и никак не можешь простить себя. У тебя действительно больное и отталкивающее сознание, Черный Арлекин. Даже мне жутковато, а я уже мертв, как ты помнишь.
        - А как можно просто забыть обо всем? Человек думает: убью другого человека. Ну и что с того? Истинное проклятие некроманта вовсе не в отчуждении от жизни и ее переживаний, а в том, что ты ничего не можешь забыть. И не больно тебе только лишь до того момента, когда ты оборачиваешься в недоумении - впервые! - и спрашиваешь себя: «Что, Бансрот подери, это только что было?» - а в руках - кинжал, на его лезвии - кровь, а на земле лежит мертвец. Нельзя просто жить, столько убивая. Нет, поначалу можно, конечно, но не впоследствии.
        - Зачем же ты все это делал? Кажется, этот вопрос может задать тебе любой.
        - Я уже и сам толком не знаю. Ради любви? - Он спрашивал, гадая.
        - Ради любви ты был бы с ней всегда, не оставляя ее ни на миг. Ты бы даже не пытался стать некромантом. Ты бы не лгал ей. Да ты бы не убивал людей! Просто любил.
        - Ради людей?
        Еще один старый вариант - еще одна отговорка.
        - Братьев и сестер которых... дочерей и сыновей которых... матерей и отцов которых ты убивал? Ты действительно такой глупец?! Или просто насмехаешься, Черный Арлекин? Куда ты шел все это время? От чего бежал? И куда пришел впоследствии?
        - Я шел прочь. Бежал прочь. А когда бежишь от чего-то, невозможно куда-то прийти, в истинном значении этого понятия. Кроме как в тупик. Да... я в тупике. Освободи меня. Прошу, выпусти отсюда.
        - Прости, не могу. Постой-ка... - Семайлин смотрел куда-то за спину Сероглаза. - Оглянись. Только медленно и спокойно... чтобы не спугнуть.
        Магнус последовал его совету и увидел в некотором отдалении женщину в изорванном синем платье. Ее длинные волосы подхватывал и трепал ветер, а лицо не выражало эмоций. Агрейна... Сколько раз она ему еще сегодня будет являться?!
        - Лишь один, - прочитав его мысли, пообещал Семайлин. - Гляди...
        Агрейна держала в руках перед собой истекающее кровью и бьющееся в руках сердце, а в груди ее зияла страшная рваная рана. Вокруг любимой Сероглаза собралось около дюжины ворон. Птицы прыгали по земле, каркая и требуя еды, а женщина время от времени равнодушно отрывала ногтями от своего сердца маленькие кровавые кусочки и швыряла их птицам. Те дрались за каждую порцию лакомства, сплетаясь в клубки из перьев, хвостов и клювов. Сердце всякий раз излечивало раны, с тем лишь, чтобы в следующий миг от него вновь оторвали кусочек.
        - Стая Бансротовой Дюжины, - прокомментировал Черный Патриарх. - Птицы Ненависти-к-самому-себе. Они...
        - Можешь не объяснять, что они делают. Я и сам понял. Лучше скажи, зачем ты меня пытаешь? Неужели не можешь просто убить, и дело с концом? Я покушался на твою жизнь и не справился. Поделом мне. Чего ты медлишь? Зачем вся эта игра? Я слаб, я мерзок, я стыжусь собственных поступков, муки совести раздирают меня на куски, я недостоин жить. Избавь меня от всего этого. Прошу тебя...
        - Ты прав во многом, Черный Арлекин. И даже в том, что ты слаб. Но знаешь, как показывает мой большой опыт в мире живых и стране Смерти, выживает и продолжает бороться, несмотря ни на что, отнюдь не сильнейший, а тот, кому есть ради чего жить. Я же вижу тебя насквозь сейчас. Мы у тебя в сознании, помнишь? Смысл твоей жизни даже сейчас не дает тебе опустить руки, когда ты знаешь, что все было зря, что тебе меня не убить, что ты не выберешься из Умбрельштада и не вернешься к ней. И даже в эти самые мгновения этот голос зовет тебя, и лишь он вздымает в тебе все твое существо - на очередную дорогу, на борьбу... Оглянись... Все снова изменилось...
        Пока Черный Патриарх говорил, они действительно оказались в ином месте. Не было больше мертвых равнин с рядами вдов, холмами из тел детей и любимой женщины, скармливающей свое сердце ворoнам. Была лишь она - любимая женщина. Агрейна стояла на стене замка. Был вечер, и дул холодный ветер. На ее плечи был наброшен подбитый мехом плащ. Сероглаз понял, что всего мгновение назад она высматривала его на дороге, ведущей к замку. Сейчас же она глядела на фигуру в черном плаще. Человек, стоящий спиной к незримым наблюдателям, держал в руках неподвижное мужское тело, и Магнус, не испытав при этом никаких эмоций, узнал в покойнике себя.
        - Я принес тебе кое-кого, - сказал незнакомец, и Сероглаз узнал голос Деккера. - Сама решай, что с ним делать, но я бы посоветовал тебе его просто похоронить...
        Он положил мертвое тело к ногам Агрейны, после чего взмахнул руками и исчез в черном вихре. Леди осталась наедине с мертвым возлюбленным. Несколько мгновений она не мигая глядела на его безжизненное лицо, после чего отвернулась, подошла к ограждению башни, вскарабкалась на зубец. В последний миг она оглянулась, глубоко вздохнула, точно с облегчением, и шагнула вниз со стены.
        Сероглаз зажмурился.
        - Почему все так? - спросил он. - Почему она это сделала?
        - Ты все и так понимаешь, мой дорогой ученик. Иначе, отчего у каждой скорбящей вдовы было ее лицо? Отчего твоя душа именно в ее облике скармливала птицам свое сердце?
        Деккер запер свою душу на множество ключей. Ты неосознанно проделал то же самое. Но если ключами к его душе является каждый из вас, Ступивших за край, в которых он вложил часть себя, и чтобы понять ее, нужно понять каждого из вас, то замoк с тебя спадет, лишь если применить один-единственный ключик. И это главный вопрос. Мне не нужно всех этих дешевых, не стоящих ни секунды, ни вздоха, ни удара сердца вопросов о причинах твоих поступков, уверений в твоем раскаянии и прочей бессмысленной ерунды. Главный вопрос стоит так: «Смог бы ты просто вернуться? Смог бы жить, вернувшись?»
        - Ты говорил, смысл жизни... Но, знаешь, учитель, я устал жить... я устал бороться... я устал идти. Я благодарен тебе за то, что ты вырвал из меня душу, вывернул ее наизнанку и всунул меня в нее, точно в одеяния. Убить тебя и вернуться к ней - вот был мой план. Сперва я не смог тебя убить, теперь же понимаю, что больше не хочу возвращаться.
        - Из-за того, что видел? Совесть? Ненависть к себе?
        - И это тоже. Единственное, что меня сейчас печалит, это понимание того, что я никогда не стану тем, кем она могла бы гордиться. Но знаешь, единственный в жизни раз я могу перестать быть эгоистом? Хватит заставлять ее страдать из-за меня. Из-за моей гордыни, каких-то лицемерных порывов и лживых убеждений. Главный вопрос моей души это: «Почему она была во всем, что я видел?» И ответ таков: «Да потому что она и была всем...» Она всегда была, а меня изначально не существовало. Сперва была идея о неуловимом шпионе в стане некромантов, об отчаянном риске, героизме и самопожертвовании ради людей. После она переросла в идею о том, чтобы сделать все, чтобы перечеркнуть былое и просто вернуться к ней. Я - не жизнь. Я всего лишь идея.
        - Всего лишь идея не заставила бы эту женщину не раздумывая покончить с собой из-за того, что ты мертв, она тебя больше не увидит и надеется, что встретится с тобой за краем.
        - И я этого ей не позволю. - Впервые после того, как Сероглаз оказался внутри своего собственного сознания, своей души и памяти, его лицо было твердо, как камень, а блестящий взгляд полон уверенности. - Ты многому меня научил, учитель. Не отдавай меня Деккеру, чтобы ему не вздумалось вдруг принести меня ей. Сожги меня или еще что... Прощай.
        - Эй, что ты?.. - начал было Семайлин.
        Черный Арлекин улыбнулся и кольнул себе палец веретеном. В тот же миг раздался чудовищный крик Арсена, почувствовавшего смертельный выпад за многие мили от этого места.
        Магнус Сероглаз упал мертвым. На лице его по-прежнему была улыбка.

* * *
        Мертвый Черный Арлекин уже не мог ничего чувствовать, иначе в тот миг, когда комнатушка под крышей башни обрела свои привычные очертания, он удивился бы воздуху, пропитанному пахучей влагой и сыростью, а также резкому, как удар кинжала, запаху, который дотошные алхимики смело прозвали бы «Квинтэссенцией Бури» или «Сердцем Молнии».
        Старый темный маг в длинном алом балахоне сидел в глубоком кресле перед открытым окном и смотрел на грозовое небо. Если учесть, что оно, это самое небо, было на расстоянии вытянутой руки, то зрелище действительно впечатляло. За ставнями клубился вовсе не туман, а дымчато-серая мгла хмурой тучи. Белые с синеватым и серебристым отливом молнии, бьющиеся, словно изломанные хлысты, исходящие упомянутым ранее резким запахом и окрашивающие всю комнату короткими, мгновенными отсветами всего в пяти ярдах от тебя, не могли не поразить, не могли не испугать, не могли не восхитить. Он привык к ним. Сидя в своей высоченной башне, он наблюдал за молниями вот уже двести с лишним лет. В каждую грозу он открывал ставни, не боясь сырости и влаги, ставил напротив окна свое кресло, садился в него и любовался молниями, предаваясь воспоминаниям.
        Это была его слабость - одна из немногих.
        Сейчас же призраку нечего было вспомнить. Его целиком захватило настоящее...
        - Жаль, что ты их не видишь, Сероглаз, - пробормотал он. - Они прекрасны. И столь же ужасны. У каждой есть свое лицо и имя, но каждая в равной степени безымянна и безлика. Они как люди: всю свою непродолжительную жизнь бьются, исходят болью и спазмами, рвутся от судорог, изливаются громом, чтобы вскоре затихнуть, измельчится и исчезнуть. Знаешь, в какой-то мере мне даже жаль, что ты был столь короткой молнией, Сероглаз. Но ничего, ты сделал все, что должен был, - ты отсветил и отгремел свое. Теперь, мой друг, я заберу эту вещь. Полагаю, что твое кровавое веретено поможет мне вернуть плоть. Призраком быть мне, признаться, уже поднадоело. Хочется не только уметь трогать предметы, но и ощущать прикосновение к ним. Хочется вернуть чувства и плоть. Хочется дышать, хочется убивать своими руками, а не при помощи силы убеждения и призрачных манипуляций. И почему ты был таким доверчивым, а? Почему верил всему, что тебе говорят и к чему исподволь подводят? Всему, что показывают? Глупец. Глупая-глупая молния...
        Труп не отвечал ему - странно было бы ожидать подобного от покойника. Старик склонился к мертвецу и взял из его раскрытой ладони орудие самоубийства. Пальцы начали обследовать серебряную плоть веретена.
        - Да, весьма затейливая вещица. Прoклятые дары прoклятым людям... Лунное серебро и слезы тысячи вдов. Постой-ка... - Он недоуменно взглянул на алмаз в оправе. - А это еще что такое?
        В тот самый момент, когда Черный Патриарх коснулся драгоценного камня о тринадцати идеально ровных гранях, весь облик старика померк и подернулся рябью.
        - Подлец!
        Со смесью и ярости, и гордости за достойного ученика на лице Семайлин Лайсем утратил четкость очертаний и превратился в пыльную тучу. За какие-то доли мгновения серое облако впиталось в крошечный алмаз. Деккер Гордем продумал все до мельчайших деталей. Ловец Душ оправдал себя.
        Веретено с тихим металлическим звоном упало на каменный пол башни.
        Глава 12
        Вернуться домой
        Ты идешь туда, где никто не ждет.
        Ты спешишь куда-то уж который год.
        Сапоги - твои братья, и мешок за спиной.
        Пыль терзает ноги, пути нет домой.
        Тропа, тракт, перевал - вот твоя дорога.
        Сколько их было, еще будет так много.
        Ты всегда в пути, бредешь сам с собой.
        Ты везде чужак, не зовут домой.
        Ты нашел его, сердце любимой в грязи.
        Оглянись кругом, у прохожих спроси.
        Ты узнаешь место, где заждался покой,
        И душа болит, возвращаясь домой.
        «Вернуться домой». Старая баллада

25 сентября 652 года.
        Граница Элагонского герцогства
        Шел дождь, и было холодно. Мертингер кутался в плащ и рукой придерживал край капюшона, чтобы тот не спадал. Справа к дороге вплотную подступал лес, а слева был отвесный берег реки. Стволы голых деревьев торчали из сплошного ковра желтых и багровых листьев. Подчас ветер подхватывал листья и сметал их с обрыва. Внизу бесновались по-осеннему черные языки стремительной воды. Течение в этом месте было быстрым, и каждый удар безжалостного языка Илдера по камням сопровождался громыханием и фонтаном брызг. На душе было столь же хмуро, как в небе. Настойчивое ощущение безысходности протягивало к одинокому всаднику свои мерзкие лапы, которым только дай возможность к тебе прикоснуться, и они уже не отстанут, не отцепятся никогда.
        Тракт был пустым: ни телеги, ни кареты, ни всадники уже два дня как не встречались Мертингеру - на день конного пути никто не осмеливался приближаться к указателю с надписью: «Вы въезжаете в Элагонское герцогство. Добро пожаловать, путник». Даже столь гостеприимное приглашение не могло привлечь странников. Правда, эльфийский лорд был исключением: во-первых, он не знал причин, отчего все сторонятся Элагонского герцогства - война ведь закончилась, и сражения отгремели, во-вторых, ему было просто плевать на все возможные причины, а в-третьих - и главное, - у него был путь, который он чертил для себя сам, не позволяя вмешиваться в него ни людям, ни обстоятельствам.
        Проехав уже с пол-лиги на юг после указателя, Мертингер вдруг понял, что кто-то упорно пытается его догнать. По спине пробежал холодок, и даже Адомнан в ножнах вздрогнул и облизнулся с характерным шипением - звуками, когда при ковке раскаленное лезвие опускают в бочку с водой, чтобы охладить. Это был верный знак: демон в оружии почувствовал приближение того, кто может отдать ему свою кровь. Черный меч помимо превосходного чутья обладал еще и некоторой способностью к предвидению - он всегда заранее знал, что его ждет трапеза. Странник остановил коня, закрыл глаза и вслушался. Необычайно острый слух эльфа отделил от общей волны шума звуки природы: шепот ветра, подхватывающего листья, стук редких капель мороси по камням, скрип деревьев. Тяжелее всего было отрешиться от грохочущей под обрывом реки, но в какой-то миг и это ему удалось. Осталось лишь собственное сердцебиение...
        Эльфийский лорд открыл глаза и обнажил меч. Адомнан совершил явный вздох, будто бы набрав воздух полной грудью, если такая имелась у того злобного духа, тюрьмой или домом для которого стала черная сталь. В последнее время тот, кого звали Голод, стал более... активен. Мертингер, поймав себя на этой мысли, задумался, пытаясь припомнить, когда же это началось. Когда демон в мече начал столь откровенно и так часто подавать признаки жизни? Ответ был прост: с тех пор, как лорд Дома Недремлющего Дракона пересек границу Ронстрада. Что ж, это странное и немного пугающее обстоятельство заставляет обратить на себя внимание, но сейчас были дела поважнее - кто-то гнался за Мертингером, и кем бы ни был незнакомец, он явно скачет по его душу. В этом не могло быть сомнений.
        Вскоре эльф увидел преследователя. Из-за холма выехал всадник на вороном коне. Плечи человека укрывал длинный алый плащ, подол которого представлял собой растрепанную бахрому. На голове его был потертый кожаный капюшон с длинным (до самого конского крупа) хвостом и пелериной. Лишь только завидев вставшего поперек дороги эльфа на пепельном коне, всадник вскинулся и дал шпоры, заставляя скакуна двигаться быстрее.
        Мертингер не стал дожидаться, пока преследователь приблизится, и направил коня навстречу, приготовившись встретить незнакомца мечом. Но всадник вдруг остановился и замахал руками, всем своим видом давая понять, что не собирается нападать. Он сбросил с головы капюшон. На эльфа глядели пронзительные карие глаза. Этот человек был ему знаком: смуглое лицо, на котором в причудливом смешении соединились черты благородства их обладателя и беспринципности на пути к достижению цели, принадлежало цыгану. Ар-ка с аккуратной черной бородкой, длинными вьющимися волосами, черными настолько, что, казалось, их долго натирали углем, был сыном старика Карэма. Незнакомцем оказался Мартин, старший его сын.
        Мертингер остановил коня, но меча не опустил.
        - Почему ты преследуешь меня?
        Цыган указал на дорожный мешок, притороченный к крупу своего коня, а также на пару седельных сумок. Также нельзя было не заметить небольшую кованую клетку, привязанную к луке, в которой находилась крошечная птичка - зяблик.
        - Отец велел нам с братом отправляться в странствие. Он поставил условие, из которого ясно: кто вернется первым - проиграет.
        - Почему ты преследуешь меня? - повторил эльфийский лорд. Цыган так и не ответил на поставленный вопрос, и в синих глазах чужеземца проскользнул ледяной блеск.
        - Простите, если потревожил вас, Мертингер! Я лишь... Вы все равно путешествуете один. Я хотел предложить вам скрасить одиночество дороги своей компанией и... В общем, возьмите меня с собой!
        Лорд Дома Недремлющего Дракона вложил меч в ножны, отчего тот недовольно скрипнул. Эльф глядел на человека. Этот ар-ка был дерзким и упрямым, даже без близкого знакомства было видно, что у него кипящая кровь и пылающее молодое сердце, лишь распаляемое цыганским восприятием жизни. Эти черты в роковой ситуации никогда не помогут их обладателю, в его деяниях чувства всегда будут затмевать разум. Стать его компаньоном в дороге - это то же самое, что держать путь, сжимая в руке склянку гномьего взрывающегося зелья с подожженным фитилем. Тем более все снова повторить? Повторить ошибку в очередной раз? Снова связать свой путь с человеком? Ну уж нет!
        Эльфийский лорд затянул завязки плаща и холодно посмотрел на человека:
        - Я путешествую один. Мне не нужен спутник, за которым потребуется постоянно присматривать и защищать его от различных опасностей дороги. Ты будешь лишь замедлять мой поиск, а мне этого не нужно.
        - Не стоит полагать, что я стану вам в тягость! У меня есть мой меч - клинок Верге-Рина Зяблика! - Парень слегка повернулся в седле, продемонстрировав продолговатый сверток за спиной. - Его выковал мой прапрадед. Вы сомневаетесь в моем клинке или в силе моей руки? - Оскорбленный отчужденностью эльфа цыган уже откровенно злился. В его голосе и словах сквозила угроза.
        - Мне не нужна охрана, юноша, - раздраженно процедил эльф.
        Этот человек ему не нравился: горд не в меру, упрям, отличается непослушанием и мнит свою точку зрения правильной, несмотря ни на что. Все должно быть по его хотению. Но с лордом Недремлющего Дракона такое не пройдет.
        - Я вовсе не это хотел сказать! - цыган запнулся. - У меня и в мыслях не было...
        - Вот и езжай своей дорогой, - не терпящим возражений тоном бросил Мертингер, - а у меня собственный путь.
        Сказав это, эльф повернул коня и направил его дальше по тракту на юг. Ар-ка некоторое время погарцевал на рвущемся вперед скакуне, по всей видимости, что-то для себя решая, потом неспешно двинулся следом, оставаясь при этом на значительном расстоянии от Мертингера. Эльфийский лорд, конечно же, заметил присутствие навязчивого парня, но более ничего делать не стал.
        До самого вечера они так и ехали - впереди эльф, позади цыган. Мертингер так ни разу и не обернулся, всем своим видом выражая холодное презрение, но слух неизменно говорил ему, что назойливый человек не отстает. Лорд Недремлющего Дракона даже не пытался оторваться от преследования, хотя Коготь мог в этом смысле дать фору любому коню - выносливости четырехногому вампиру было не занимать. Но изматывать его скачкой лишний раз не хотелось - чем быстрее полумрак устанет, тем быстрее проголодается, а чем его кормить, Мертингер пока себе не представлял. Разве что дать ему цыгана сожрать. Коготь пронзительно заржал, и эльфийский лорд невесело усмехнулся собственной мрачной шутке.

* * *
        Заночевал Мертингер, как обычно, в лесу, по-прежнему избегая людских поселений. Ставшие уже привычными в его пути древесная крона в качестве крыши над головой и опавшие листья вместо перины вновь приняли странника как старого, давно знакомого постояльца. Мягкий рассеянный свет молодого месяца, подчас любопытно показывающего нос из-за облаков, наполнил душу покоем, и эльф, завернувшийся в плащ, и сам не заметил, как провалился в забытье у затухающего костерка...
        На этот раз сновидения унесли его далеко на север, к полуночным горам Тэриона. Это было место, куда никогда не проникал ни один луч солнечного света; здесь боялся показываться даже ветер - для него это было весьма небезопасно.
        Своды бескрайней пещеры уходили ввысь и походили на купол. Мертингер стоял перед зияющей пропастью, в глубинах которой бесновалось раскаленное пламя. Бездна. Жуткий дымящийся разлом, рана на теле мира, пробитая в пугающую неизвестность и раскаленную бесконечность. Где-то здесь, у одного из нависающих над Черным Провалом пиков, согласно легендам, восседает на своем каменном троне сам мерзкий и отвратительный К’Талкх, опутанный множеством постоянно шепчущих что-то цепей-лезвий, разорвать которые он не в силах уже тысячи тысяч лет. Демоны высших кругов раболепно пресмыкаются перед своим царем и воплощенным богом, за исключением тех, кто плетет интриги и вынашивает собственные злобные планы. Среди них - Ктуорн Ганет, Шип Бездны, демоническое создание, наделенное мудрым, но коварным разумом и мятущимся от амбиций духом. Именно он сейчас стоял рядом с Мертингером, и жуткое пламя играло в его пылающих огнем желтых зрачках. Невыносимо пахло кипящей смолой и серой.
        - Это действительно тот самый меч? - Эльф все еще не верил, держа перед собой Адомнан. - Он достался мне в холодном Стриборе, я всегда считал, что он выкован вараэнами, первыми князьями моего народа...
        - Ни один смертный не способен обуздать такую ярость, галегерк[Галегерк - эльф (перевод с языка Бездны).] . Это не лед, но холодное пламя. И Голод. И ненависть. У кого еще могло быть столько ненависти? Подумай сам, галегерк, ты придешь к тем же выводам. Тот, кого назвали Надеждой и который отобрал ее у многих.
        Эльф задумался, и мысли эти были совсем не радостными. Прoклятый... Этот меч когда-то выковал сам Прoклятый...
        - Почему ты помогаешь мне? - прозвучал наконец столь долгое время мучавший Мертингера вопрос.
        - Потому что мы сражаемся с общим врагом.
        С каждым словом из огненной пасти демона изрыгалось пламя. Багровая кожа, столь грубая на вид, что казалось, будто она вытесана из камня, лоснилась от пота. Отблески огня играли на шипах и четырех острых рогах.
        - К’Талкх? - предположил Мертингер.
        - Ха-ха-ха-ха... - Зловещий демонический хохот сотряс пропасть, мир кругом будто бы даже подернулся; от рокочущего эха в Бездну с краев сорвалось несколько камней. Множество крылатых тварей, обретающихся на пиках вокруг провала, взмыли в воздух, шум от их крыльев походил на далекий шепот. - К’Талкх! Ничтожество, скованное на собственном пьедестале. Жалкий трус, не посмевший когда-то уничтожить этот мир, потому что при этом исчез бы сам... Нет... Наш с тобой враг не скован. И поверь мне, галегерк, я бы обрушил весь хребет Тэриона в Бездну только за то, чтобы хоть раз узреть его тень и сжать свои когти на его шее. Найди его и, если найдешь, дай знать мне... Найди его... Найди его... Найди...

* * *
        Он вздрогнул и проснулся. Причиной пробуждения стала необъяснимая тревога, кольнувшая сердце стальной иглой. Это походило на неприятное ощущение, что кто-то расхаживает у тебя в изголовье, пока ты спишь. Ты просыпаешься, но никого не видишь. Вновь засыпаешь, и постепенно ощущение возвращается...
        Мертингер не мог разглядеть ничего кругом - месяц, наверное, спрятался за тучами, но... все равно подобной тьмы быть не должно. Эльф не видел ни деревьев, ни кустарника, ни даже земли с пожухлой травой - как будто ему выкололи оба глаза.
        - Что здесь, просвети Тиена, творится?!
        Под руками Мертингер нащупал влажные листья. Он поднялся на локте, упершись спиной в дерево. Было холодно. Тело задубело от неудобной позы, ноги затекли. Он пытался понять, что происходит, и не мог. Все окружающее пространство будто затянула непроглядная погребальная драпировка - Мертингер не различал даже собственных рук. И тут тонкий слух эльфа уловил звук движения в стороне. Он повернул голову и увидел...
        Белое лицо с глубокими чернильными тенями на месте глаз словно висело прямо в воздухе, разрывая тьму, как клочок бледного света.
        - Кто ты такой?!
        Пальцы зашарили под плащом в попытках отыскать рукоять Адомнана, но меча рядом нет - он исчез. Эльф хотел вскочить на ноги, но у него ничего не вышло - все тело впало в странное оцепенение, он не мог даже головы повернуть. Должно быть, впервые за несколько сотен лет лорд Дома Недремлющего Дракона ощутил себя беспомощным. А еще - и теперь уже совершенно точно - он испытал ужас. Не испуг, не страх, а самый настоящий, полноценный ужас.
        Лицо тем временем приблизилось. Мертингер смог разглядеть черты: узкие скулы, заостренный подбородок и тонкие серые губы, высокий широкий лоб, лишь подчеркивающий общую треугольную форму лица, прямой нос со слегка округлым кончиком, длинные, с незначительным изломом брови и... все. На месте глаз по-прежнему царили непроглядные черные кляксы. Ни одной эмоции, ни единой мысли нельзя было прочесть на этом выточенном, словно у статуи, лице - как будто они были просто стерты.
        Зато теперь стало возможным различить и остальное тело (если его можно было так назвать) незнакомца. Все, что выходило из шеи, было бесформенным, сплетенным из мрака, и глаз лишь на мгновение мог зацепиться за движущиеся контуры, ежесекундно меняющие очертания, словно ночной гость был сплетен из сотен маленьких шевелящихся перепончатых крыльев.
        - Мы нашли тебя, - прошептал склонившийся над эльфом незнакомец, обдав его ледяным дыханием. - Мы нашли себя в тебе. Ты вернешь нам себя. Ты отдашь нам себя, и мы откупорим сосуд, освободив свою разъединенную душу. А потом мы скуем три ее части вместе и станем единым целым. Наконец... - Когда он говорил, слегка растягивая слова, изо рта проглядывали острые клыки.
        Вампир...
        - Изыди, тварь...
        - Нас изгоняют, но нас здесь нет. Нас нет и в себе. Душа в чужих руках. Часть целого - в другой части. Смерть - к смерти, жизнь... а вот ее мы не помним. Мы и так в тюрьме, не нужно нас изгонять. Мы и так мертвы, нет смысла нас убивать. Нашу душу разделили, разорвали на несколько кусков. Нас держат, нас натравливают, как собак. Мы на охоте, но не мы охотники...
        Единственное, что понял Мертингер из бессмысленного бреда носферату, это то, что его кто-то послал.
        - Кто вас натравливает?
        - У господина много имен, а слуг еще больше. Но Ллар Вейленс не слуга ему. Нет. Мы - сенешаль Райвена Когтя Ворона, Сгинувшего Короля, мы - самый древний из всех ныне... неживущих. И вскоре мы изопьем из чаши свободы, из чаши единства...
        - Почему ты все это мне рассказываешь? Ты пришел убить меня? Если да, то почему не сделаешь этого?
        - Время... Пока мы не можем тебя убить: во снах не властно оружие яви, и даже Призрак. Но мы не только во сне, там мы ищем тебя и скоро найдем, и тогда Призрак вопьется в твое тело. Мы уже знаем, где ты. Ллар Вейленс нашел тебя. Еще немного..
        Ты спишь сейчас, а мы - всего лишь твой сон. Твой кошмар на крыльях ночи.
        - Значит, я сплю?!
        - Время твоего сна дает нам возможность приблизиться к тебе и... что это такое? - Белое лицо вдруг исказилось. Носферату дернулся и отпрянул от неподвижного Мертингера. - Что ты делаешь?!
        - Я ничего не делаю. - Эльф сам ничего не понимал.
        - Голод! - возопил вдруг Ллар Вейленс. - Бездонная пасть, ненасытное чрево! Мы голодны, но мы - сама сытость в сравнении с... ним.
        Он резко обернулся, отпрянув от Мертингера, и тут эльф увидел его. Во мраке сна, помимо самого лорда Недремлющего Дракона и того, кто называл себя Лларом Вейленсом, был еще некто. Широкоплечая обнаженная фигура, сплетенная из прядей белесого тумана, стояла неподалеку, глядя на Мертингера и его жуткого собеседника. У незнакомца были очень длинные - не менее десятка футов - белоснежные волосы, трепещущие за его спиной, как крылья, а пальцы венчали когти, каждый из которых размером походил на меч. Сквозь дымчатое тело проглядывало сердце в виде острого многогранного рубина. Эта мглистая фигура была одновременно и прекрасной и отталкивающей. Идеальных пропорций тело, высокий рост и правильное лицо сочетались с рядами острых загнутых шипов, выходящих из предплечий, локтей и плеч. Это, без сомнения, был демон, богомерзкое порождение Бездны, но при этом даже сама мысль о том, чтобы отвести хотя бы на миг от него взгляд, казалась кощунственной.
        - Иногда, когда некоторые засыпают, они больше не просыпаются, - негромко проговорил демон, и от его губ отделилось несколько прядей тумана. Он обращался к Ллару Вейленсу.
        - Нет. Ты не изгонишь нас, Голод. Ведь мы знаем, кто ты. Мы знаем, кому ты служишь. Убирайся!
        Сплетенная из маленьких черных крыльев фигура бросилась к туманному образу, и они схлестнулись. Это походило на два столкнувшихся смерча. Демон из мглы начал когтями отрывать куски плоти от Ллара Вейленса, и тот закричал, пытаясь вцепиться клыками противнику в горло и при этом оплести его своим шелестящим, постоянно изменяющим форму телом.
        Голод оказался сильнее. В какой-то миг он вонзил все свои десять когтей в смолянистую грудь Ллара Вейленса. Тот захрипел, из уголка его губ потекла густая белая жидкость.
        - Почему ты это делаешь? - спросил своего убийцу умирающий кошмар Мертингера. - Зачем защищаешь его?
        - Он кормит меня, - прошептал Голод. - Мы с ним похожи. И я его люблю.
        Он резко развел руки в стороны, разрывая вампира на куски. Тело Ллара Вейленса слилось с мраком, из которого вышло.
        Голод быстро подошел в Мертингеру.
        - Скорее, - он склонился над эльфом. - Тебе нужно спешить...
        - Кто ты такой?
        - А ты разве не догадываешься?
        - Раньше ты не являлся мне в снах.
        - Я - тот, кто чувствует, что скоро освободится Надежда, кого вы называете полубогом и полудемоном Бансротом. Я тот, кого он сотворил. Я тот, кто предвещает: он рядом. Его присутствие дает силы и мне - я очнулся и засыпать более не намерен. Теперь должен пробудиться ты, сын Неалиса. Скорее, пока не пришел Ллар Вейленс.
        - Но ты ведь убил его!
        - Нет. Дай мне руку.
        Мертингер протянул руку, и только тут понял, что свобода движений к нему вернулась. Голод взял его за предплечье, Мертингер сжал предплечье Голода - их руки сцепились замкoм. Прикосновение было ледяным: казалось, от него в теле эльфа вздрогнул каждый мускул, каждая крошечная частичка сознания изошла судорогой. Лорд Дома Недремлющего Дракона успел разглядеть только, что вся правая рука Голода скрывается под облегающим рукавом в виде туго натянутых ремней из иссиня-черной кожи, закрыл глаза и...
        Он вздрогнул и проснулся. Окружающий мир был привычным и нормальным - во всех отношениях. Наконец. Скрипел ветвями все тот же осенний лес, а ветер подхватывал в воздух опавшие листья. Тысячами внимательных глаз-звезд бархатная ночь любовалась землей. Месяц, чья коварная ухмылка могла означать только признание вины в каком-то преступлении, подглядывал из-за ветвей, следя за проснувшимся путником. Костерок совсем потух, и от углей поднимался легкий дымок. Все было почти так же, как и тогда, когда эльф заснул. Правда, в его руке сейчас была крепко зажата рукоять черного меча, переплетенная иссиня-черными ремешками. Адомнан... Голод... Так вот как ты выглядишь на самом деле, вот что скрываешь под холодной черной сталью.
        Эльф оторвал взгляд от меча и вздрогнул - на поляне было еще кое-что из того, чего здесь быть не могло вовсе. То, что пришло из сна. На мокрой траве в лунном свете лежало бледное тело, превращенное в груду ошметков. Вампир определенно был мертв - трудновато ему было бы выглядеть живым, когда руки, ноги и голова лежали отдельно, а туловище - разорвано в клочья. Кровь была повсюду. Здесь же, прямо в оторванной кисти вампира, лежал тонкий, будто выкованный из лунного света, меч бледной колдовской стали с резной рукоятью из человеческой кости. Вот вам и Призрак, догадался эльф... От одного только взгляда на этот клинок вдруг стало смертельно холодно - при дыхании с губ эльфа начали срываться облачка пара. Прoклятое оружие. .
        Тут Мертингер заметил, что Коготь, привязанный к дереву в двух шагах, как-то затравленно фыркает и с опаской водит мордой по сторонам, явно что-то почуяв. Конь боялся, и таким напуганным Мертингер его еще ни разу не видел. Недолго думая, эльф сбросил с плеч теплый плащ, в который кутался во сне, и одним движением оказался на ногах.
        - Не нужно, друг. - Лорд подошел к коню и успокаивающе потрепал того по дымчатой пепельной гриве. - Не бойся. Он мертв, его больше нет. Адомнан убил эту тварь.
        Но вместо того, чтобы успокоиться, Коготь пронзительно заржал, начал водить головой из стороны в сторону и даже попытался встать на дыбы, словно рвался что-то сказать своему хозяину. Повинуясь еще и собственному чутью - будто ледяной ветер внезапным порывом ударил в спину, - Мертингер обернулся. И вовремя!
        Их было двое - застывшие всего в десяти шагах от него высокие человеческие фигуры с окаменевшими от времени лицами. Богатые свободные одежды походили на серебристые мантии с широкими рукавами.
        Незваные гости превосходили эльфа ростом на целую голову, и их ничего не выражающие лица были неразличимо похожи друг на друга. А еще они напоминали своим видом ночного кошмара, с которым расправился Голод. Правда, были и отличия: губы их кроваво алели, а глаза сверкали янтарным светом в ночи. Незнакомцы беззвучно шагнули вперед - их движения были пугающе синхронными. И только тут Мертингер заметил еще некоторые особенности в облике своих противников. Носферату - вампиров в них выдали острые, как бритвы, клыки, торчащие из-под верхней губы в приоткрытых от ожидания ртах, - были объединены друг с другом, будто цепью. Длинные черные волосы одного переходили в волосы другого. У каждого из этих чудовищ за спиной было по одному перепончатому нетопырьему крылу.
        Всего за несколько мгновений Мертингер внимательно изучил врагов. Неживые... не из слабых. Каждому не менее пяти сотен лет, судя по облику. Как и любая нечисть, эти создания должны повелевать зловещими силами, неподвластными простым смертным. Опасны. Даже очень опасны... Нет, он не боялся. Но этот бой обещал быть куда серьезнее нелепых потасовок с корсарами в Сар-Итиаде.
        - Пришли забрать своего дружка, нежить? - Мертингер подкрепил свой вопрос смертельной быстроты выпадом.
        Он вовсе не собирался вести переговоры. Враги были с ним в этом согласны - ни один из них не произнес ни слова в ответ.
        Адомнан рванулся вперед, рассекая перед собой воздух и предвкушая жертву. Впрочем, только воздух ему и достался. Первый из вампиров легко уклонился в сторону, обнажая при этом длинный прямой меч старой ковки. Близнец одновременно с братом (Мертингер предположил, что они братья) выхватил из ножен такой же клинок. Лорд Недремлющего Дракона бросил короткий взгляд на своего коня - тот лежал на земле, сжавшись от страха и уткнув продолговатую морду в опавшие листья.
        - Кто натравил вас на меня? - успел выкрикнуть эльф перед тем, как на него обрушился вихрь слаженных атак.
        Двое его врагов начали проводить свои выпады с такой скоростью и ловкостью, что казалось, будто ими руководит общий разум. Это выглядело странным, но спутанные волосы вовсе не мешали вампирам двигаться - напротив, оказываясь рядом, твари лишь ускоряли и упорядочивали свои атаки, кружась в невероятных переворотах и кувырках. И еще... они не ошибались. Монстры носились кругом, и подчас единственное, что можно было различить, - это взмахи шелестящих серебристых одежд и росчерки клинков, проходящих в опасной близости от горла, лица, груди, боков Мертингера. Как уже было сказано, враги сражались, идеально дополняя друг друга. Эльф знал: уже несколько раз он должен был быть смертельно ранен, но до сих пор продолжал отбивать атаки. Что же происходило?

«Я люблю тебя и не дам тебе умереть...» - раздалось в голове, и эльф все понял.
        Адомнан сам танцевал и носился в его руках, как живой, появляясь в правильном месте как раз в единственно нужный момент, чтобы отбросить в сторону вражеские клинки. Он перепрыгивал из руки в руку эльфа, вскакивал и взлетал из совершенно невозможных положений, проворачиваясь в ладонях прямым хватом, обратным. Подчас Мертингер даже успевал углядеть - или ему это только казалось, - что клинок вытягивается, изменяет свои очертания: то это был фальшион с сильной рубящей кромкой, то обоюдоострые лезвия становились волнистыми, как у «пламенеющего меча» фламберга, то разделялись на отдельные клинки, как у трезубца, то меч вновь приобретал свой привычный вид.
        Адомнан жил своей жизнью, а вся эта схватка для Мертингера стала чем-то походить на сон. Быть может, он все еще не проснулся? За все свои восемь веков жизни эльф ни разу не был в подобной ситуации - ни разу ему не приходилось быть в центре столь стремительного вихря, никогда еще его враги не были так быстры и неостановимы. А еще... все поменялось, теперь он был инструментом у меча, а не наоборот. Адомнану требовалось продолжение себя, тот, чья рука будет крутить его и наносить удары, и эльф стал им, до конца не понимая... не успевая понять, что происходит кругом.
        На самом деле все продолжалось не более трех минут, и в какой-то момент раздался душераздирающий крик. Один из братьев-вампиров рухнул наземь, половина лица и левая рука у него были начисто слизаны, являя взору жуткие кровавые раны. Мгновенное замешательство второго носферату дало возможность Адомнану достать и его - черный меч вонзился в горло неживого, прошил его насквозь, провернулся в ране несколько раз и выскочил наружу. Второй мертвец упал подле брата. Они не двигались. Эльф тяжело дышал. Он едва не свалился, стоило мечу безжизненно повиснуть в его руке - так, словно Адомнан все это время служил неким стержнем, взведенной пружиной, не дающей ему сломаться. Только сейчас Мертингер понял, насколько измотан этой кошмарной схваткой.
        Эльф оперся рукой о дерево, пытаясь отдышаться. В стороне негромко стонал Коготь. Он по-прежнему беспомощно лежал на брюхе, вжимая голову в землю.
        - Ну-ну, мой мальчик, все уже закончилось, - еще раз попытался успокоить своего скакуна Мертингер.
        Но конь чувствовал: это был еще не конец. То, что произошло дальше, показалось эльфу самым отталкивающим, ужасным и мерзким из всего, что он видел до сих пор на землях людей.
        Крылья убитых вампиров неожиданно вздрогнули и изошли судорогами. За какое-то мгновение они сложились, раскрылись и снова сложились, будто проверяя целостность суставов и перепонок. В следующий миг они хлопнули, развернулись во весь свой размах и подняли своих безвольных обладателей в воздух. Два крыла бились, а меж ними, соединенные дугой из волос, висели два изуродованных вампирских тела. Но и это было еще не все. Части третьего тела, разорванные и окровавленные, стали срастаться друг с другом. Кошмар из сна поднялся на ноги. Чудовищное смешение из ошметков плоти и переломанных костей устремилось ввысь, с силой ударившись о безвольно обвисшие трупы «братьев». В тот самый миг взгляды ужасных носферату вновь налились жизнью, загоревшись янтарным светом.
        Мертингер поднял меч, но враг не спешил нападать. Вместо этого все три вампира, висящие в воздухе, начали меняться, перемалываясь и измельчаясь, будто в огромной невидимой мясорубке. Послышался хруст ломающихся костей и выбиваемых позвонков. Одежды еще больше окрасились кровью. Жуткое и непонятное действо было столь отталкивающим, что даже древний эльф, видевший за свою долгую жизнь множество отвратительных вещей, не смог не скривиться. Раз за разом вампиры бились друг о друга, разбиваясь и утрачивая былые очертания. Спустя несколько ударов их тела уже нельзя было узнать - взору представлялись бесформенные кровавые куски мяса с торчащими отовсюду костями.
        Неживые сталкивались до тех пор, пока не смешались друг с другом в нечто... единое и гротескное. Оно начало бурлить и покрываться пузырями. Куски мяса зашевелились и начали укладываться, мелкие волокна плоти стали сплетаться между собой, вычерчивая контуры мышц. Кости с хрустом стали вправляться и соединяться, кровь постепенно перестала течь, а белая кожа поползла по новому оформившемуся телу, затягивая раны. Вскоре не осталось и следа того, что этим существом совсем недавно еще были трое. Обнаженное белое тело висело в воздухе, поддерживаемое ровными ударами перепончатых крыльев. Длинные черные волосы трепетали на ветру, а лицо не изменило своих очертаний, кроме, должно быть, того, что являлось теперь более... насыщенным, полным и настоящим. Ллар Вейленс объединился телом, осталось лишь собрать в себе всю разделенную душу.
        Бледный меч, та самая Прoклятая сталь, которую все так же продолжала сжимать кисть ожившего мертвеца, поднялся в когтистой руке монстра, рассекая своим потусторонним свечением ночной воздух... Мертингер вскинул Адомнан, приготовившись защищаться. Носферату устремился к нему и сделал выпад. Клинки соприкоснулись, но принадлежавший вампиру даже на дюйм не отклонился в сторону. Вместо этого тонкая призрачная полоса прошла сквозь черный меч, пронзив эльфу запястье правой руки. Ладонь сразу повисла, жуткая боль охватила все тело Мертингера, укутав и сердце. Крови не было, но при этом будто чьи-то цепкие когти ухватились за душу и рванули ее наружу. У лорда Недремлющего Дракона не осталось сил даже удержать меч. Адомнан медленно выпал из его онемевших пальцев и вонзился в землю...
        Тогда монстр убрал оружие и, довольно ухмыльнувшись, потянулся зубами к шее застывшего эльфа.
        - Одна чужая жизнь, и душа вновь станет единой. Мы так устали быть нами. Мы хотим иметь «я» и ощущать себя единым целым.
        Вдруг громко пропел зяблик, и следом за птичьей трелью на поляну стремительно выскочил всадник. Не сбавляя скорости, конь ударил чудовище копытами, и то отлетело в сторону, зажимая руками ужасные раны на груди и изрыгая не менее жуткие проклятия. Следы от ударов копыт на теле нежити тут же начали затягиваться. Кровосос поднялся на землю и развернул крылья, намереваясь взлететь. Но новый враг не собирался давать ему этого шанса.
        Цыган Мартин проворно спрыгнул с коня, попутно выхватывая из седельных сумок пригоршни острых и тонких кусков металла. Гвозди, выкованные ар-ка, полетели в вампира. Несколько из них застряло в его крыльях, и монстр взвыл от боли. Он дергал крыльями, но те не желали его слушаться. Тогда вампир зарычал и просто шагнул вперед.
        Цыган выхватил из-за пояса длинный осиновый кол и выставил его перед собой, при этом прекрасно понимая, что нипочем не совладает с вампиром в открытом бою.
        - Мертингер! Мертингер! - Мартин пытался докричаться до эльфа, но тот все еще пребывал в странном оцепенении, не в силах даже пошевелиться.
        Вампир ударил, вложив в выпад меча всю свою жуткую силу. Цыган отлетел в сторону, выронив кол. Монстр злобно расхохотался, с клыков изо рта на грудь потекли кроваво-красные слюни.
        - Ллар Вейленс чует кровь ар-ка. Великий король Райвен был бы благодарен своему сенешалю за то, что тот избавил землю от еще одного из псов Коригана, - прошипело чудовище, нависая над цыганом.
        Мартин закричал.
        - Обойдешься, - вдруг раздался сзади знакомый холодный голос.
        Кровосос едва успел обернуться, когда точный удар Адомнана отделил ему голову от туловища. Кровь брызнула фонтаном, и монстр на подогнувшихся ногах упал на колени. Мертингер пнул ногой обезглавленное тело вампира, и тот распростерся на земле, охваченный последней судорогой. Цыган тут же потянулся за выроненным колом, но эльф жестом остановил его - тело нежити на глазах начало тлеть, постепенно превращаясь в кучу пепла.
        Мертингер протянул человеку все еще немеющую от боли правую руку, помогая подняться. Взгляд лорда остановился на лежащем рядом белесом клинке. Странно, сейчас он вовсе не выглядел призрачным, но взять оружие врага в руки эльф все равно не решился. Когда Мартин подошел ближе и уже потянулся к резной рукояти из белой кости, Мертингер грубо перехватил его руку.
        - Не стоит дотрагиваться до этого меча. Не знаю точно, что это такое, но я чувствую на нем злую магию, возможно, даже проклятие. Призрак - так называл его Ллар Вейленс. Кто знает, не заложил ли тот, кто вручил ему эту мерзость, сюда какой-нибудь подарочек, на случай, если вампира убьют?
        - Они ведь за вами охотились? - неожиданно спросил цыган.
        - Он. Он был один... Это странно, но это так. И почему ты решил, что именно за мной?
        - Я видел, - Мартин замялся, - я спал недалеко отсюда, вдруг слышу: кто-то крадется в ночи. Я, было, решил, что это по мою душу, - испугался! Носферату - древние враги нашего народа, но вот чтобы так, за одним цыганом сразу трое Древних охотились - это я о себе возомнил, признаюсь. Подполз поближе, прислушался, что они там шепчут. Оказалось, что ищут какого-то эльфа, вот я и смекнул, что вам не помешает моя помощь... Но пока я вас нашел...
        - Эльфа? Откуда ты узнал, что я эльф? - недовольно бросил Мертингер. - Скоро в этом королевстве каждый второй меня в лицо узнавать будет.
        - Это все мой отец. Он же мне так и сказал: только не вздумай с этим эльфом уехать! Но ведь настоящему цыгану в дороге даже отец не указ, вот я и решил...
        Мертингер в который раз подивился житейской хитрости и мудрости старого Карэма. Прекрасно зная противоречивый характер своего сына, старик, по сути, отправил его вслед эльфу. То ли посчитал, что так тому будет безопасней, то ли решил, что самому Мертингеру понадобится помощь. Впрочем, старик, что называется, как в воду глядел, лорд Дома Недремлющего Дракона должен был его благодарить...

* * *
        ...Из норы показались сперва влажный черный нос, длинные тонкие усы и любопытные блестящие глаза. Затем все тело, покрытое с виду мягкой, как лунный свет, шерсткой. Черный Лис выбрался из-под корней дуба и шмыгнул на поляну. Занимался рассвет, неподалеку слышался голос одного из вновь тронувшихся в путь странников:
        - Если я и взял тебя с собой, ар-ка, то это еще не значит, что ты будешь трепаться, как зяблик, что сидит у тебя в клетке на седле. К слову, ты можешь его как-нибудь заткнуть? От этого пения уже голова начинает болеть...
        Черный Лис глянул в сторону удалявшихся всадников и рванулся к небольшому бугорку, расположенному примерно в центре поляны. Передние лапы его начали быстро-быстро мельтешить, разбрасывая в стороны наваленные листья и насыпанную поверх клада землю. Вскоре показался Меч-Блед, как называл его Лис, перепачканный грязью и погребенный подальше от чужих глаз.
        - Недостаточно просто прикрыть его, - пробормотал волшебный зверек. - Нужно спрятать там, где никто не найдет.
        Он аккуратно подхватил зубами рукоять меча, так, чтобы ненароком не задеть Прoклятое лезвие, и метнулся к норе, из которой вылез. Напоследок махнув пышным черным хвостом с белым кончиком, он скрылся из глаз...
        В следующий момент уже без меча он вылез из совершенно другой лисьей норы. Эта была за многие сотни миль от предыдущей, под большим валуном неподалеку от стен огромного мертвого города. Здесь находился тот, кому сейчас нужна была его помощь: чистое сердцем и душой существо, невинное своими помыслами и жаждущее справедливости. Нужно было помочь этому созданию продержаться еще каких-то десять дней - совсем ничто по сравнению с двумя месяцами, полными лишений и безнадежности, которые тот уже провел...

* * *
        Продолжая двигаться дальше на юг, эльф и цыган повернули на развилке у старого моста в сторону Элагона, чтобы обогнуть заброшенные деревни, из которых порой доносился тоскливый волчий вой. Здесь картина всеобщего запустения стала еще красноречивее. Поля не обрабатывались, мельничные крылья не крутились, придорожные трактиры пустовали. От Элагона на север и запад ветер гнал чумное поветрие: бредущие по дороге в балахонах с капюшонами чумные и прокаженные, звенящие при каждом движении колокольчиками, от которых кровь стыла в жилах, были первыми вестниками болезни. Помимо обреченных страдальцев, Мертингеру и Мартину лишь изредка на пути попадались другие люди.
        Монахи ордена святого Брендана, которых однажды встретили путники, были вооружены и двигались по тракту в сопровождении «очистительных повозок» и небольшой компании воинов в черных плащах, широкополых шляпах и повязках на лицах.
        - Охотники на ведьм, - пояснил Мартин, когда на перекрестке странная процессия направилась в другую сторону, и скрип колес телеги затих. - Очистительные повозки, как вы видели, снабжены арсеналом, клеткой и даже передвижной плахой.
        - Для чего им это? - спросил Мертингер - ему не доводилось раньше видеть подобных устройств.

«Вы въезжаете в Элагонское герцогство. Добро пожаловать, путник». Даже мрачный и негостеприимный Сар-Итиад не казался настолько отталкивающим. То, что чужеземец увидел здесь, было давящей беспросветностью на границе с безумием.
        - Они пытаются поймать карлекаина.
        - Кого? - не понял эльф.
        - Некроманта.
        Их путь продолжался. В немногочисленных, каким-то чудом еще сохранившихся поселениях, мимо которых они проезжали, люди возводили вокруг домов высокие частоколы в тщетной надежде защититься от блуждающей в округе нечисти. Крестьяне своим видом походили на головорезов, а их жены были при мечах, помимо этого у каждой женщины - даже когда она просто выходила из дома вылить миску помоев - через плечо на ремне висел заряженный арбалет. Детей и вовсе не было видно. Даже днем жгли большие костры, постоянно раздавался грохот молота по наковальне - вместо вил теперь ковали клинки, наконечники для копий и стрел, боевые топоры. Монастырь святого Брендана принимал всех, у его стен раскинулось уже небольшое поселение. Мужчины, независимо от возраста и профессии, зачислялись в отряды епископа Есимуса, а женщины работали в лекарских домах и при капеллах. Детей же отправляли к святым отцам, где их причащали и посвящали на послушание Хранну. Меж расположенными вдали от тракта крепостями курсировали разъезды двух или трех оставшихся на своих землях вельмож. Но большинство замков теперь заняли крестьяне, надеясь, что
каменные стены оградят их от зла.
        После падения города магов вся округа оказалась во власти самых различных тварей: от разупокоенных стараниями некромантов мертвецов до повылазивших из своих тайных укрытий древних вампиров. Встречались и более необычные чудовища: вурдалаки, призраки, оборотни всех мастей.
        Большинство тварей обходило наших странников стороной, как будто чувствуя исходящую от них опасность. Те же немногие, что все же рискнули преградить эльфийскому лорду и его компаньону дорогу, были либо слишком голодны, либо слишком глупы, чтобы осознать всю бессмысленность своих притязаний. Несколько восставших из могил покойников, которые вылезли из-под моста, переброшенного через пересохшую речку, да обитатели заброшенного хлева, где путники решили укрыться от дождя, - парочка молодых вампиров, не так давно прошедших инициацию. Их незавидную участь без лишних слов решил Адомнан. Таким образом Мертингер и Мартин почти без приключений пересекли все зачумленное герцогство с севера на юг, благоразумно не приближаясь, впрочем, к самому Элагону. Помощь цыгана в пути пришлась очень кстати - как оказалось, в детстве тот вместе с отцом изъездил здесь все вдоль и поперек: их табор кочевал большей частью в окрестностях города магов - тут хватало и лошадиных пастбищ, и доверчивых простаков, да и климат благоприятствовал жизни скитальцев - даже зимой под Элагоном редко ощущались настоящие холода, не то что в
далеком Истаре или в том же Сар-Итиаде. Лишь война с нежитью вынудила цыган покинуть эти в то время еще приветливые места, подавшись на север. Теперь Мартин едва узнавал некогда прекрасные леса и долины: деревья повысыхали, трава почернела, даром что на дворе была осень, повсюду в воздухе витал сладковатый гнилостный запах. Отвратительные некроманты принесли с собой увядание не только людям, но и всему живому вокруг.
        - Если они победят, повсюду будет смерть. - С ненавистью во взоре Мартин привстал в седле и, придержав своего скакуна, злобно сплюнул на жухлую почерневшую листву.
        Мертингер тоже остановил коня.
        - В Конкр они никогда не войдут, - пожал плечами эльфийский лорд, - в горы Тэриона, хребет Дор-Тегли и Ахан, думаю, тоже.
        - Но в Конкр нет пути людям! И гномы вряд ли над нами сжалятся и приютят! - Цыган раздраженно посмотрел на своего спутника. - Почему эльфы всегда думают лишь о себе?
        - Потому что, кроме нас самих, никто о нас не подумает, - ответил Мертингер, вновь направляя коня вперед по петляющему вдаль тракту. - Это ваша земля, человек. Вот и сражайтесь за нее. Или умрите, освободив место другим.
        - Вам легко говорить, для вас что война, что праздничный хоровод, все едино, - бросил ему вслед Мартин, - а люди, они же не все воины: среди нас много слабых, которым нужна защита. Что им делать, когда сама смерть придет и постучится к ним?
        - Юноша, я всего лишь эльф, - усталое лицо, покрытое шрамами, медленно повернулось к цыгану. - Чего ты от меня хочешь? Чтобы я защищал слабых и угнетенных? Их слишком много, и они слишком трусливы и неблагодарны. Чтобы посвятил себя истреблению нечисти? Что мне до нее, покуда она не пришла в мой дом? В этом мире столько зла, что его не искоренить и тысячами таких клинков. - Ладонь эльфа привычно легла на иссиня-черную рукоять меча, поглаживая кроваво-красный рубин в навершии. - У меня свой собственный путь и свой враг.
        - Кто он?
        Мертингер как-то странно взглянул на спутника.
        - Ваш враг, он кто? - повторил Мартин.
        - Хотел бы я знать, - не слишком понятно ответил эльфийский лорд.
        Цыган озадаченно взглянул на эльфа: было видно, что подобного он никак не ожидал услышать.
        - Не знаете? Но ведь...
        - Когда-то давно я думал, что это эльф, - Мертингер неожиданно для самого себя погрузился в воспоминания, - потом уверился, что он человек. Теперь же понимаю, что никогда даже близко не приближался к разгадке.
        - Но как такое возможно? - не понял Мартин.
        - Он может принять любой облик, совершенно любой. Он - тень, за которой я гонюсь вот уже пять сотен лет. Он - призрак, исчезающий в одном месте и тут же появляющийся в другом. Он - незримая пыль, витающая повсюду. Распознать его возможно лишь по его делам.
        - Каким делам?
        - Зло, - нахмурился эльф. - Везде, где он появляется, расцветает вражда, подлость и предательство. Брат идет на брата, сын - на отца. Он разрушает страны и губит народы. Он хорошо преуспел в подобных делах. На его руках так много крови, что ни одна река не вынесет столько вод.
        - Вы рисуете нечто страшное, Мертингер, - недоверчиво проговорил ар-ка. - Но разве не будет ошибкой считать, что все зло в мире исходит от одного человека?
        - Не человека, - поправил эльф, - я так и не понял, кто или что он такое. И не исходит, нет. Смертные сами источник зла, как при этом и добра. Он лишь усугубляет злые деяния, воплощает злые помыслы, дает возможность совершить то, о чем раньше они ужасались даже услышать.
        - Какие народы он погубил, какие страны разрушил? - поинтересовался Мартин.
        - Я был свидетелем Погибельной Смуты в Конкре... - Эльф вздрогнул. Как всегда, воспоминания о тех ужасах и страданиях причиняли душевную боль. - Но тебе, наверное, будет ближе история Империи Синены, или, как вы ее здесь называете, Темной Империи.
        - Прoклятая Темная Империя пала под ударами молодого Ронстрада и его рыцарских орденов!
        - Нет. Она сгнила изнутри. Как сейчас гниет и эта страна.
        - Ронстрад? Неужели вы считаете...
        - Я все это уже видел, - мрачно ответил эльф. - Я вижу здесь семена, посеянные моим врагом, я вижу их всходы в сердцах людей...
        - Так это он подослал Древних? - Мартин тут же вспомнил о стычке с вампирами.
        - Я уже говорил: носферату был один. Возможно, он послал его, - эльф и сам уже не раз задавался этой мыслью, - но это ничего не меняет. У меня есть одно неотложное дело, и я должен успеть.
        - Куда успеть?
        - В Тириахад.
        Налетевший порыв ветра безжалостно ударил эльфа в лицо, вырвав неосторожно слетевшие с губ слова, и понес их далеко назад, туда, где оседала дорожная пыль, а потом все дальше и дальше, не останавливаясь, до самого Конкра...

5 октября 652 года. Окрестности Тириахада
        Один, как всегда, один! Как же это невыносимо - оставаться одному. Маленький носатый карлик скорчился, стоя под огромным разлапистым деревом с давно облетевшей листвой. Он не знал, какой это дерево породы, как не знал и того, что ему делать и куда идти. День подходил к концу, покрасневшее солнце уже клонилось к земле, хотя в лесу этого было никак не увидеть.

«Так и жизнь Гарка, - обреченно подумал маленький гоблин. - Гарк больше не видит в ней смысла, ветви горя закрыли все».
        Вскоре настанет ночь, вместе с ночью из мертвого города выползут на охоту ужасные чудовища, но Гарка это совсем не волновало. Он хотел умереть.
        Он потерял все в этом ужасном месте, в разрушенном городе. Потерял друзей, потерял господина Логнира, даже этих грязных орков, которых гоблин всегда недолюбливал, и то потерял. Теперь они либо мертвы, либо в плену у мерзавцев-охотников, а он, гоблин Гарк, ничего не смог сделать для своих друзей. Он пытался, пытался! Два месяца он рыскал по жуткому Тириахаду, но не нашел никаких следов. Два долгих месяца он обыскивал руины, стараясь не попасть на обед к живым мертвецам, которые скрывались в каждой щели, под каждым домом. Два месяца он страдал, голодал и надеялся. Но все было тщетно.
        Хозяин Логнир как сквозь землю провалился (гоблин подозревал, что именно так и было), черный «дракон» корсаров давно отплыл, орочья ладья тоже - никто из них не верил, что сошедшие на берег могли остаться живы. Один только Гарк не ушел. Он умрет здесь, да. Раз его друзья погибли, то и ему больше незачем жить.
        С такими мыслями маленький гоблин брел по тихому увядшему лесу без листьев, что раскинулся на восточной окраине мертвого города. Это был странный лес - в нем совсем не было жизни. Ни зверей, ни птиц, даже муравьев, и тех нельзя было встретить. Все эти месяцы, пока продолжались поиски, Гарк питался одними волчьими ягодами да корешками, которые горчили и отдавали тухлятиной, и теперь выглядел, словно несчастный узник, пару лет пробывший в орочьем рабстве. Орки не слишком-то ценят гоблинов в качестве рабов, посему зачастую забывают тех даже покормить. Когда маленький раб умирает, его тело просто выбрасывают, как отслужившую свой срок никчемную вещь. Именно так относятся к бедным гоблинам злобные здоровенные орки. Гарк с ненавистью сплюнул, едва вспомнив о них, - он и сам однажды прошел через подобное обращение, едва сумев бежать из проклятого рабства. Хотя, надо признать, те морские орки, что пропали вместе с хозяином, рабов у себя не держали, даже гоблинов. Только за одно это он мог простить им все остальное. Если бы только найти хоть кого-то. Все равно кого, лишь бы одиночество не давило столь
сильно...
        В лесу стало совсем темно, на пурпурно-фиолетовом безоблачном небе взошла полная луна, озарив своим светом верхушки деревьев. Где-то на краю леса, ближе к Тириахаду, разлетелся по округе зловещий тоскливый вой - чудовища уже просыпались, отряхивали дневную пыль с изъеденных временем костей. Но гоблин не стал прибавлять шаг - зачем? Днем раньше, днем позже... Он все равно никуда не уйдет. Зачем, спрашивается, куда-то нести свой труп? Он свое пожил...
        Гоблину было почти пятьсот двадцать лет[В гоблинском году - две недели человеческой жизни. Пятьсот двадцать гоблинских лет - это примерно двадцать лет по людским меркам. Всего продолжительность жизни родичей Гарка - около ста пяти людских лет, что приравнивается к более чем двум с половиной тысячам лет Гаручей.] , по меркам его народа он был еще достаточно молод и в полном расцвете сил, ему бы в самый раз сейчас найти себе кого-то, завести семью, пару десятков клыкастых и носатых детишек. Но Гарк не хотел обзаводиться семьей. Это для него означало бы возвращение к родичам, а с ними ему точно было не по пути. Он и ушел именно потому, что не желал воспитывать в себе и в других эту ничем не обоснованную жестокость, эту жажду невинной крови, не желал убивать из подлости и ради забавы, чем в большинстве своем занимались его соплеменники (если, конечно, при этом не убивали их самих, что случалось куда чаще). Он ушел из родного племени, ушел от тех, кто постоянно обижал его за мягкость характера, ушел от тех негодяев, кто убил и съел его престарелую мать (которая единственная понимала его). Он перерезал
несколько глоток и сбежал, прекрасно осознавая, что теперь они никогда не примут его обратно. Но жизнь в одиночку оказалась еще труднее, чем среди гоблинов: не с кем перекинуться словом, поделиться бедой или радостью, некому помогать, не за кого проливать свою кровь. Гарк ошивался в окрестностях Истара, не рискуя слишком отдаляться от людских поселений, грабил случайных путников, чего уж там скрывать, затем проматывал добытое золото в трактирах, порой захаживая в Хоэр поохотиться. С каждым днем он все более ожесточался, виня во всем свою мерзкую гоблинскую природу, пока не повстречал Логнира и Аллаэ Таэль. Королевский сотник отнесся к нему как к равному, отнесся как к другу, не имея никаких причин доверять незнакомому гоблину, и Гарк сказал себе, что никогда не забудет этого. Логнир показал ему, что в жизни есть не только плохое, показал, что все золото мира меркнет перед настоящей дружбой и истинной, чистой любовью. Чувство сотника к эльфийке настолько поразило зеленого карлика, что он лишь по этой причине и увязался за Логниром - посмотреть, что же из этого выйдет. А дальше водоворот невероятных
событий затянул маленького гоблина, предоставив ему столь долгожданную возможность проникнуться и дружбой, и привязанностью, и много еще чем, чего он был лишен раньше.
        Тогда казалось, в его жизни наконец появился смысл, но вот теперь все снова вернулось на круги своя. Логнира больше нет, его любимая никогда не дождется своего суженого, а он, Гарк, после всего, что случилось, нипочем не посмеет показаться ей на глаза. Гоблин представил, как рассказывает эльфийке о смерти королевского сотника, и ему стало совсем плохо. Нет, лучше уж смерть, так честнее. .
        Гарк даже не заметил, как слезы сами хлынули из его глаз, а грудь сотрясли рыдания. Ну почему он не могучий герой-Кин или мудрый шаман? Они наверняка бы придумали что-то, а не бродили бесцельно по этому лесу. Но он всего лишь никчемный маленький поваренок-гоблин, который ничего не может. Не переставая рыдать и царапая в кровь руки, Гарк продирался через колючие ветви сухого кустарника, пока наконец не вышел на небольшую поляну с высокой травой. Он так ничего и не заметил бы, если бы буквально не уперся лбом в серый, заросший суховатым мхом камень. Маленький гоблин поднял заплаканные глаза и обомлел.
        На поляне стояли две статуи: высокий статный мужчина и прекрасная женщина. На мгновение Гарку даже показалось, что это Логнир и Альтиэль - настолько они были похожи. Но наваждение быстро ушло, и гоблин разглядел фигуры внимательнее. Мужчина был коренаст и бородат, его руки вздувались крепкими мускулами, левой рукой он опирался на громадный боевой молот, а правой - ласково гладил женщину по роскошным волосам. Лицо его выражало спокойствие и уверенность. Женщина же, напротив, выглядела встревоженной и задумчивой. Взгляд ее больших глаз пылал целой гаммой чувств: от смятения до любви. Она смотрела вполоборота на своего супруга (именно супруга, догадался Гарк), в то время как могучий мужчина обратил свой взор куда-то вдаль. Женщина держала между ладонями тонкие нити, чуть прижимая их кончиками изящных пальцев.
        На какое-то время гоблин позабыл обо всем, разглядывая это произведение искусства и любуясь его красотой. Статуи не были тронуты временем: камни были настолько прочными, что ни единой трещины невозможно было найти, однако не оставалось никаких сомнений, что скульптуре многие тысячи лет. Гарк обомлел, не в силах оторвать взгляд от статуи женщины. Да, ему и в самом деле не просто показалось - это лицо было лицом эльфийки. Словно сама Аллаэ Таэль непостижимым образом оказалась здесь. Но в то же время лицо каменной женщины выглядело исполненным невообразимой глубины и мудрости, на которую способны лишь боги. Боги... Да, это были они, Боги. Маленький гоблин правильно догадался, кому поставлен здесь монумент.
        - Госпожа, - повинуясь мимолетному видению, обратился к женщине гоблин, - Гарк не знает, как вас зовут, он не знает, как зовут вашего благородного мужа, он всего лишь никчемный маленький гоблин, но Гарк очень просит вас... помогите ему! Помогите спасти того, кто ему дорог. Больше Гарк ничего не просит...
        Ответом ему был отблеск луны, скрывшейся за неведомо откуда появившимся бесформенным облаком. Как только лунный свет померк, Гарк увидел... Увидел, как засверкал в кромешной тьме один из прекрасных каменных локонов женщины. Повинуясь нахлынувшему чувству, гоблин быстро взобрался на постамент и протянул вверх свою тщедушную руку. Удивительно, но светящийся локон сам отделился от длинных резных волос и упал в его раскрытую ладонь: он оказался отнюдь не каменным, даже теплым на ощупь.
        - Храни его, маленький гоблин, - вдруг раздалось совсем рядом.
        Гарк резко обернулся. Недалеко от него, почти скрытый в высокой траве, сидел необычный волк с черно-серебристым мехом и блестящими, как два чернильных жука, глазами. Или же нет, скорее это была лисица.
        - Скорее, лис, если тебе будет угодно, - опять раздался ласковый голос, и это действительно говорил чудесный зверь! - Храни то, что тебе доверили, и поскорее найди того, кто поможет тебе. Он уже близко. - Волшебный лис повернулся и исчез в траве, махнув на прощание пышным хвостом.
        - Но как? - Растерянный гоблин сел на краешек постамента, перестав плакать. - Как Гарку найти Того-Кто-Поможет?
        И тут локон в его руке чуть шевельнулся, указывая направление на север. Гоблин вскочил на ноги и, поклонившись до самой земли величественным каменным статуям, побежал туда, куда звала его новая судьба.

17 сентября 652 года. Элагон
        Деккер Гордем пришел в себя. Сердце в его руках по-прежнему истекало черной жидкостью.
        - Вот оно, значит, как, - прошептал он, глядя на труп. - Что ж, ты сделал все, что мог, Сероглаз. Сделал то, что должен был. Вот только умирать было необязательно...
        Он склонился над покойником и вложил сердце ему в грудь, на причитающееся место. После аккуратно завернул края кожи и провел по ним пальцем; следом потянулся длинный ожоговый след, сплавляющий края раны. Веретено Деккер спрятал в петлю на подкладке камзола - свою роль оно выполнило: вернулось к Арсену вместе с телом того, кто сделал им выпад.
        Закончив с ритуалом, Черный Лорд наконец позволил себе выпустить бушующую внутри ярость. Пронзительно воющие призраки и невесть откуда взявшийся в шатре пепел взметнулись в воздух, закружившись в черных порывах ветра вокруг все так же с виду спокойно продолжающей сидеть в кресле фигуры. Книги, свитки и ценные гримуары полетели вверх, безжалостно сметаемые со столов.
        - Тьма и Пепел!!! Будь ты проклят, Семайлин! Надеюсь, тебе никогда не выбраться из своей тюрьмы, старый ублюдок! Тебе все же удалось перехитрить меня!
        Черный Патриарх проиграл - его дух надолго заточен в Ловце Душ и не выберется оттуда в ближайшую тысячу лет. Но перед пленением учитель успел сыграть злую шутку со своим бывшим учеником, да так, что тот только сейчас осознал, что и сам попал в западню. Арсен умер, исполнив пророчество, но и Магнус тоже. Согласно изначальному плану один из них должен был выжить: преуспевает Черный Арлекин - погибают Семайлин и Арсен. Если же умирает Сероглаз, то Кровавое Веретено остается в живых. Один Ступивший за край обязан был умереть. Но не оба! Не оба сразу!

«Деккер запер свою душу на множество ключей, - вновь прозвучали в голове слова Семайлина, сказанные Магнусу Сероглазу перед смертью последнего. - И ключами к нему является каждый из вас, Ступивших за край, в которых он вложил часть себя...»
        - Как же ты сумел разгадать мою тайну, проклятый предатель? - Деккер слишком поздно задался этой мыслью.
        Ему следовало заподозрить неладное раньше, когда Ступившие стали умирать один за другим. Да, уход любого из старших некромантов можно было легко объяснить: все выглядело таким правдоподобным, очевидным и казалось само собой разумеющимся, но вот в целом... Все началось с Лоргара. Затем были Анин, Дориан, Коррин... Вот здесь уже стоило бы насторожиться, но нет, он продолжал идти вперед, как безмозглый телок на бойню. Тьма и Пепел!!! Ловко же Черный Патриарх убрал трех последних. Магнус, Арсен, Ревелиан... Даже своего верного пса не пожалел. И все для того, чтобы разрушить его, Деккера Гордема, планы.
        - Вот только и ты не столь умен, как мнил о себе, Мес’й-ал Рука Мора. - Предатель Трона впервые вслух назвал своего бывшего учителя его истинным, древним, Прoклятым в веках и залитым кровью именем. - Трудновато тебе будет заполучить мою душу, безвылазно сидя у себя в Ловце. Так что все еще изменится...
        Черный Лорд обманывал себя и сам хорошо знал это. Теперь его душа заперта в стране Смерти, и все ключи от нее - в скрюченных пальцах самого Хозяина Унылых Просторов. И вряд ли Черный Бог Карнус будет настолько любезен, чтобы добровольно возвратить пропажу. Правда, раньше, если память не изменяет, Деккер Гордем никогда не пасовал перед невозможным. Так что...
        Черный ветер улегся: книги, свитки и пепел опустились на пол. Деккер поднялся из своего кресла.
        - Нам пора, Сероглаз. Сперва тебе, а потом уж и мне... Избавиться от мальчишки и..

«А что там, кстати, поделывает Ричард?» - мелькнула вдруг в голове Черного Лорда мысль, появившаяся столь же неожиданно, как грохот хлопнувшей от сквозняка двери. Глубоко вздохнув, Деккер направился к выходу из шатра. Сказать по правде, он уже жалел, что вообще похитил принца. Сейчас ему стало откровенно не до разбалованного и капризного ребенка, за которым надо постоянно приглядывать.
        Выйдя из шатра, некромант даже не сразу понял, что происходит. Только сейчас Деккер осознал, насколько он был погружен в свои мысли и воспоминания Черного Арлекина: грохота, который создавали пятьдесят тысяч неживых воинов, было невозможно не услышать, если только ты не глухой и не мертвый. Его армада двигалась! Мертвые легионы, еще совсем недавно стоявшие идеально ровными когортами, больше не являлись образцами непоколебимого спокойствия. Древние скелеты, выуженные им из болот, нежить, облаченная в староимперские ржавые латы, маршировала по разрушенному Элагону, словно на параде.
        Недоуменно глядя на свое воинство, Черный Лорд в первый миг даже подумал, что начинает сходить с ума. Когорты были разделены на два лагеря. Мертвые солдаты сходились между собой в поединках, они пронзали друг друга пилумами и гладиусами, стараясь сделать это как можно красивее и вычурнее. Что же это?! Неужели ошибка?! Но он все четко просчитал, он не мог ошибиться в расчетах и заклятиях: до этого мгновения Прoклятые легионеры слушались малейшего движения его мысли... кроме... Кроме того раза, когда треклятый предатель Семайлин вырвал нити управления войсками из его рук и передал их имперским инквизиторам. Но сейчас... этого просто не может быть! Кто?! Кто оказался настолько могуч, хитер и бесстрашен, чтобы проникнуть в Элагон и захватить власть над армадой?! Арсен мертв, Сероглаз тоже, в плену и душа Черного Патриарха. Больше нет некромантов, способных на подобное!
        Легионеры продолжали уничтожать друг друга, неуверенно рыча что-то похожее на велеречивые вызовы. И это нежить?! Ведь это покойники, лишенные душ, какие здесь могут быть вызовы?! И с каких это пор бывшие имперские подданные называют друг друга «сэр»?! Кто-то должен ответить за это безумие...
        Спустя мгновение Деккер трижды помянул Бансрота, кляня свою непроходимую глупость. Не погрузись некромант настолько в свои размышления, он бы сразу все понял. И впрямь, не так уж и сложно было догадаться, кто именно способен был стать причиной столь неуместной подвижности всегда тихой и... мертвой армады. Сперва Черный Лорд нахмурился, после на его губах появилась злая усмешка, а затем он расхохотался. Ответ был до печального прост - никогда не оставляй ребенка одного! Каждый родитель знает это священное правило, но бездушный некромант Предатель Трона его не знал.
        Никогда не оставляй ребенка наедине с мертвой армадой, особенно если ты перед этим, чтобы он не боялся, сказал ему, что это всего лишь большие игрушки-марионетки, а его няньке (мертвому легату) ты сам при этом дал строгий приказ: выполнять любую прихоть маленького гостя, но не позволяя ему покинуть Элагон. Да, все сложилось в странную, абсурдную, но при этом идеально логичную мозаику, но Деккер и предположить не мог, что мертвец воспримет все настолько буквально, а следовало бы.
        Тонкий голосок принца Ричарда прорывался сквозь грохот лат и звуки боя:
        - Этот турнир, сэр Ржавая Черепушка, вы должны выиграть! Как король Страшных Марионеток я благословляю вас на сие славное дело!
        Мальчишка устроил ристалище на месте разрушенного города, а из легионеров армады сделал поединщиков... Ну да, кто же будет выполнять приказы лучше мертвеца? Кто же будет безропотно убивать и умирать ради каприза несносного заскучавшего ребенка лучше мертвеца?
        Отсмеявшись, Деккер направился к принцу. Тот был настолько поглощен игрой, что не сразу обратил внимание на своего нового друга - мнимого благородного рыцаря, а на деле - безжалостного убийцу и безумного маньяка.
        - Развлекаетесь, королевич? - Улыбка на тонких губах Черного Лорда была совсем не доброй и отнюдь не отеческой.
        - Э-э-э... сэр Гордем, вы меня испугали. - Мальчик вздрогнул, но сразу беззаботно рассмеялся звонким детским смехом. - Вы видели, как сэр Ржавая Черепушка проткнул сэра Костяшку? Это был честный бой, противники были равны.
        - О, я не сомневаюсь.
        - Новый поединок будет между...
        - Нового поединка не будет, маленький принц, - оборвал все чаяния ребенка Деккер.
        - Как? Почему?
        - Тебе пора домой.
        - Что? - Сперва ребенок удивился, но после решительно замотал головой: - Не хочу! Зачем?
        - Я устал от твоих глупостей, - честно пояснил Деккер. - Я тебе не какая-нибудь Дороти из Плитвута, чтобы вытирать твои слюни.
        - Я не хочу! - визгливо начал голосить Ричард Лоран. - Не буду! Не хочу-ууу!!! И не поеду! Я хочу турнир! Турнир-турнир-турнир!
        Боги свидетели, так Черного Лорда не раздражал своим несносным характером даже Джек-Неведомо-Кто, известный непослушанием и вольностью поведения.
        - Тебе придется.
        Деккер щелкнул пальцами. Когорты с оглушительным грохотом, в котором смешались лязг стали, скрежет костей и заунывный плач труб, единым движением топнули латными башмаками и встали по струнке. Некромант повернулся к легиону. Пятьдесят тысяч разупокоенных мертвецов стояли, не шевелясь. Сто тысяч пустых глазниц, не выражая ничего, кроме смертельного равнодушия, глядели перед собой. Они ожидали приказа. Все они.
        - До встречи в преисподней, где и вам, и мне самое место, - прошептал Деккер.
        Легионы продолжали стоять, как и раньше, только легат, мертвый воин в тяжелом доспехе и шлеме с длинным гребнем, край которого волочился по земле, поднял к повелителю голову, будто не веря. Так, словно нежить может не верить...
        Спустя миг пятидесятитысячная армада смерти подернулась белесой дымкой, на руины Элагона опустился непроглядный туман, а когда он рассеялся, то забрал с собой и всех Прoклятых. Ужасного воинства Черного Лорда больше не существовало, лишь огромная звезда-пентаграмма осталась так же мрачно гореть своим удручающим зеленым огнем.
        В этот миг будто тяжелый камень упал с души Деккера, он сразу же ощутил уже позабытую легкость, от которой просто захотелось расправить плечи, потянуть напряженную спину, уставшую шею. И он уже был готов приступить к этим ничего не значащим условным жестам, но мальчишка испортил все удовольствие. Его мерзкое хныканье стало пределом терпения даже такого бесстрастного некроманта, как Деккер Гордем.
        Черный Лорд понял: нужно поскорее избавиться от ненужного принца. Теперь тот представлял собой лишь помеху, но Предатель Трона совершенно не предполагал, куда сможет его деть. Глупо было об этом не подумать... последняя подлость обернулась головной болью. Зачем он взял ребенка? Что им двигало, когда он усадил этого несносного мальчишку на своего Крио? Кстати, может, просто отдать коротышку нетопырю? Вампир уже давно облизывается на его счет... Помнится, Деккер отправился в Истар с твердым намерением украсть принца, чтобы завершить свою месть королевскому дому Лоранов. Он полагал, что, похитив наследника трона, тут же пресечет продолжение ненавистного рода. Королю и королеве после этого будет не до того, чтобы давать жизнь новым детям, а потом он прикончит и самого Инстрельда V. Теперь Черный Лорд сомневался... Ныне у него есть цель поважнее... Так что же делать с мальчишкой?
        - К сожалению, у меня совсем нет времени, чтобы доставить тебя обратно в Истар, к твоей разлюбезной мамочке. Будет излишним, если мы окажемся там в одно и то же время. Я знаю, что у детей очень длинный язык: я знал многих из них, когда учился в Школе Меча в Умбрельштаде примерно двести пятьдесят лет назад. Все они были болтливыми и избалованными, а многие просто жаждали того, чтобы им вырвали языки и скормили свиньям, если ты меня понимаешь...
        Ребенок не отвечал: он не понимал и продолжал плакать.
        - Вот вам и бесстрашный рыцарь, - презрительно усмехнулся Деккер, отчего Ричард начал плакать еще сильнее. - Вот вам и будущий король Ронстрада: папочка может уходить с трона хоть сейчас - наследничек забрызжет слюнями всех врагов.
        Деккер опустил тяжелый взгляд на плачущего ребенка. Этот мальчишка - потомок того, кто обрек их всех на гибель от страшной чумы. Но на правду закрывать глаза нельзя: он - всего лишь потомок.
        - Тебе есть куда идти? - спросил Черный Лорд.
        - Мама и дедушка в Истаре.
        - Где король?
        - Я не знаю...
        Деккер задумался, но новый вопрос не заставил себя ждать:
        - Кто-нибудь из твоих родственников живет поблизости от Элагона?
        Это было весьма сомнительно, ведь Элагонское герцогство почти полностью опустошено: вряд ли кто-то из лордов остался жить по соседству со стаями всяческой нечисти. И кому из этих стервятников можно доверить наследника престола? Любой может покуситься на жизнь и свободу этого мальчишки.
        - Моя защитная тетка живет в этом лесу, я знаю, она мне сама показывала свою башню в кувшине с водой. - Ричард перестал плакать.
        Защитной теткой называли женщину, которая давала обет перед Хранном и Синеной оборонять и хранить новорожденного младенца от всякого зла, помогая родителям его воспитывать. Она становилась его защитницей перед божественным провидением.
        - Если показывала в кувшине с водой, значит, - ведьма... - Деккер не смог сдержать едкой усмешки. - Превосходные же личности водятся при дворе Ронстрада. Они еще меня смеют в чем-то там винить! Лицемеры...
        - Тетя Кэти не ведьма... она - графиня де Соулесс, и она хорошая...
        - Не сомневаюсь... - начал было Деккер и вздрогнул. - Как ее зовут? Как, ты сказал, ее зовут?
        - Графиня Катрин де Соулесс, тетя Кэти.
        Деккер сжал кулаки и закрыл глаза. Он заставлял себя думать, что ему просто послышалось. Но тут же перед глазами возник образ высокой женщины в черном платье и черной вуали. Вдова бросала одинокую розу на его могилу. Но как?.. Неужели так близко?..
        - Что с вами, сэр Гордем? - Мальчишка дернул Черного Лорда за рукав камзола, возвращая его к действительности.
        - Ничего, - сурово отрезал Деккер. - Не твоего ума дело. Пожалуй, я отведу тебя к тетке.
        - К тете Кэти? - Ричард, кажется, обрадовался.
        - У всех Лоранов туго со слухом? - Деккер разъярился так, будто мальчишка прошелся по всем его больным мозолям. - Еще одно слово, и я оставлю тебя здесь, одного.
        - Я готов лететь! - Принц едва не прыгал от радости. Куда только делась его печаль по поводу возвращения домой? - А мы полетим на летучей мышке?
        - Н-да-а... - задумчиво протянул Деккер. - На летучей мышке... Но сперва, - он, видимо, пришел к какому-то решению, - ты пойдешь спать - уже поздно. А мне нужно как следует подумать.
        - Я не хочу спать! Не хочу! Не хочу! Я хочу лететь! Сейчас же! Немедленно!
        - Ты хочешь, чтобы я твоей тетке рассказал, как ты отказывался идти спать?
        Мальчик вздрогнул, чем себя и выдал с головой. Он как огня боялся гнева своей грозной защитной тетки. Странно, что не его, некромантова, гнева. Странно и неправильно... И все же Деккер был доволен.
        - Пойдем в шатер, ляжешь спать. К полуночи я тебя разбужу, и мы полетим.
        - Почему не утром? - удивился Ричард.
        - Летучая мышка, знаешь ли, не любит дня... даже такого туманного...

18 сентября 652 года. Замок Даренлот
        Женщина стояла на крепостной стене, являя собой саму суть ожидания. Дул пронизывающий ветер, разбрасывая ее волосы и шелестя длинным, стелющимся по дозорному пути синим платьем, но она будто не замечала прохлады. Застывшим взором она глядела прямо перед собой, и каждый раз, когда подкованные копыта звонко стучали по выложенной камнем дорожке, ведущей к воротам Даренлота, вздрагивала и вглядывалась в сумерки в надежде различить желанные очертания ее возлюбленного. Но всякий раз это был не он: порой скрипели колеса кареты кого-то из лордов-друзей ее доброй подруги Изабеллы де Ванкур, в другой раз это были гонцы с поручениями, слуги, возвращавшиеся в замок, странствующие монахи или еще кто-то.
        Положение леди Агрейны де Нот было хуже некуда. Теперь у нее нет ни родового замка, ни привилегий, ни слуг, ни гардероба. Но ее это мало заботило. Ее отца жестоко убили, ее дом сожгли, а брат в изгнании. Она осталась одна, никому не нужная, никем не любимая. Леди Агрейна уже какое-то время жила в Даренлоте, у нее была превосходная комната и все необходимое. Слуги мельтешили, выполняя любую ее просьбу, но она видела, как они смотрят на нее, слышала, о чем они шепчутся за спиной. «Чужачка, - говорили они. - Когда же она покинет нас?» Горько было графине Агрейне Аландской в чужом доме. Но в одночасье потеряв все, больше всего она горевала о том, кто оставил ее. Возлюбленный принц, кузен короля, вновь покинул ее. Да, он спас Агрейну от мерзкого убийцы ее отца, от мятежников, от огня пожара. Но лучше бы он не делал всего этого. Пусть лучше остался бы с ней в пылающих руинах, сгорая в пламени и обнимая ее...
        - Накинь на плечи, дорогая. - На стену поднялась леди Изабелла, графиня де Ванкур. Она заботливо закутала дрожащую от холода подругу в теплый меховой плащ. - Прибыли гонцы от Джима Столема. Будет совет насчет дальнейших планов противостояния герцогу Валору. Ты хочешь присутствовать?
        - Нет, - тихо произнесла Агрейна.
        - Я так и думала, дорогая. - Леди Изабелла понимающе кивнула. - Хочешь, я постою с тобой? Ты расскажешь мне о своих печалях. Кто еще поймет и поддержит, если не лучшая подруга, верно?
        - Нет, я хочу побыть одна...
        Леди Изабелла кивнула и развернулась, чтобы уйти, когда подруга вдруг остановила ее:
        - Постой, Изи.
        Графиня де Ванкур обернулась.
        - Скажи мне, как ты переносишь постоянное отсутствие Ди? Что помогает тебе ждать его год за годом, проводя дни и ночи в одиночестве?
        Леди Даронская печально вздохнула:
        - Надежда, что когда-нибудь мы все же будем вместе. Надежда, что когда-нибудь королю больше не понадобится служба Ильдиара, что на его место встанет другой. Я втайне надеюсь, что мое горе перейдет к кому-нибудь другому: пускай другая женщина ощутит на себе все это, ведь, кажется, что на мою долю уже достаточно. Да, это звучит эгоистично, но я и правда так думаю. Я просто надеюсь...
        - Но тебе легче, Изи. Ведь твой суженый - доблестный рыцарь, герой королевства. Его слава, рассказы о его подвигах, они, должно быть, помогают тебе переносить все невзгоды разлуки.
        - Знаешь, милая Рейн, я могу сказать об этом немногим, но даже будь он некромантом или еще кем похуже, я бы все равно так же ждала его.
        Графиня де Нот вздрогнула. Неужели ее подруга о чем-то догадывается? Но как?! Кто мог выдать Изабелле ее самый страшный секрет, тайну ее сердца, покоящуюся за семью замками?
        - Я тебя понимаю, дорогая Рейн, я тебя понимаю... - Леди де Ванкур обняла подругу за плечи и прижалась щекой к ее шее. - Это наша судьба такая: ждать тех, кого любим. Теперь и сестренка присоединилась к нашему печальному ордену, - она невесело улыбнулась. - Славный рыцарь Джеймс Доусон, кажется, отворил замoк на ее сердце.
        - Да, я видела, как уезжал этот рыцарь. Он хороший человек. Ты знаешь, он вырос в нашем замке и был мне как младший брат. И... он вывез меня из горящего Сарайна... - Глаза леди Аландской наполнились слезами, стоило ей вспомнить родной дом. Дом, которого больше нет...
        - Пойдем, дорогая. - Леди де Ванкур попыталась было увести Агрейну со стены, но та была против. - Стоять здесь бессмысленно и опасно для здоровья - ты можешь простудиться. Дозорные затрубят в рог, если к замку приблизится чужак.
        - Я должна первой увидеть его...
        - Что ж, как пожелаешь. - Графиня де Ванкур устала спорить. - Оставайся здесь, если тебе так легче, но, смею надеяться, к ужину ты присоединишься к нам?
        - Да, - прошептала Агрейна.
        - Совет скоро начнется, дорогая, - сказала леди де Ванкур. - Мне нужно идти. Если тебе что-нибудь понадобится, слуги исполнят все, что ты им прикажешь.
        Изабелла направилась к двери башни, что вела с дозорного пути во внутренние помещения. Леди Агрейна осталась одна.
        - Ну, наконец, - раздался холодный голос откуда-то сверху. - Болтливее женщин нет никого на всем свете...
        Графиня подняла глаза и в ужасе отшатнулась. Прямо на остроконечной крыше располагавшейся рядом башни сидел огромный монстр - черная летучая мышь расстелила свои широкие перепончатые крылья на черепице и глядела на нее алым немигающим взглядом. На спине нетопыря сидел человек в длинных темных одеяниях. Его белое лицо казалось лицом самой смерти в подрагивающем свете факелов.
        - Черный Лорд...
        - Только не нужно кричать и падать в обморок.
        - Я и не собиралась, - гордо ответила Агрейна. - Что тебе здесь нужно, некромант?
        Она только моргнула, но его уже не было на крыше башни. Теперь он стоял на дозорном пути стены в трех шагах от нее. На руках он держал чье-то тело.
        - Я принес тебе кое-кого. Сама решай, что с ним делать, но я бы посоветовал тебе его просто похоронить...
        Позабыв про страх, женщина бросилась к некроманту и откинула капюшон с лица покойника, которого держал Деккер. В следующий миг она без сил упала на колени и начала рыдать от непереносимой боли. Сердце в ее груди, казалось, только что разорвалось изнутри. Белое лицо принадлежало ее любимому, принцу Ронстрада, Кларенсу Лорану.
        Некромант опустил тело подле нее.
        - Хватит лить слезы, - скривился Черный Лорд, ему было противно.
        - Ты убил его... убил его... - выла графиня. - Проклятый... Это ты сделал его таким, а потом убил...
        Она вскочила на ноги и стала бить его кулачками в грудь, не переставая рыдать. Истерика полностью захватила ее в свои объятия.
        - Он сам убил себя, женщина. - Деккер перехватил руку леди за запястье и крепко сжал его, причиняя ей боль. - Он убил себя из-за тебя. Так и знай... И стал он таким не из-за меня, но тоже по твоей вине.
        Она ненавидяще глядела в его глубокие черные глаза. Он лжет... Он лжет ей, он убил Клэра и теперь лжет ей...
        - Ты хотела видеть в нем героя, он стал таким из-за тебя, дура. Я видел его последние минуты, он жалел, что никогда не станет тем, кем ты могла бы гордиться.
        - Зачем ты мне все это рассказываешь? Зачем принес его сюда?
        - Потому что он, несмотря ни на что, был мне верным другом, хоть сам и считал иначе.
        - Зачем ты принес его?
        - Чтобы ты похоронила его. Я хочу, чтобы ты приходила каждый день на его могилу, чтобы ты роняла слезы на ней. Чтобы продолжала ждать его... Тогда ему будет там не так тяжело...
        - О чем ты говоришь? - она не понимала. Она больше ничего не хотела понимать.
        - Прощай. - Черный Лорд развернулся и пошел к башне, на которой восседал его нетопырь.
        Вдруг он о чем-то вспомнил и обернулся. И как раз вовремя - графиня взбиралась на зубец ограждения, судя по всему, намереваясь сброситься вниз со стены.
        - Ах да... Если ты попробуешь покончить с собой, я убью всех оставшихся дорогих тебе людей. Найду и прикончу твоего славного братца, сэра Ильдиара, отправлю на тот свет каждого в этом замке. А сам замок сожгу дотла...
        Леди Агрейна тут же прекратила свои неловкие попытки свести счеты с жизнью. Теперь она неотрывно глядела в глубокие черные глаза некроманта. Ее же собственные глаза были сухи и болели - ей хотелось плакать, но больше она не могла. Это походило на злобные и равнодушные темные чары. Зрачки неимоверно резало, но ни одной слезы больше не скатилось по ее щеке.
        - Ты получаешь от этого удовольствие? - с ненавистью спросила она.
        - О, истинное, - злобно усмехнулся Черный Лорд.
        - Ты и правда самая жестокая тварь из всех живущих.
        - Тебе виднее. - Он сомкнул ладони, резко развел их в стороны и тут же исчез в черной дымной туче. В такой же туче одновременно с ним испарился и гигантский нетопырь на крыше.
        В следующий миг Деккер уже восседал на спине Крио, и они летели сквозь грозовые небеса.
        Графиня Аландская осталась сидеть на ледяном камне дозорного пути стен, прижимая к себе не менее ледяное тело. Отчего-то на мертвом лице были начертаны две алые полосы, пересекающие глаза, как у какого-нибудь шута, - самая выразительная черта внешности Черного Арлекина проявилась на облике другой его личности. А на губах застыла улыбка, словно он сейчас точно знал, в чьих объятиях оказался. Будто он чувствовал жар ее тела, горячее прикосновение любимых рук, ее дыхание и пылающие поцелуи, смешанные со слезами. А быть может, он улыбался так спокойно и безмятежно потому, что наконец... вернулся домой.
        Эпилог
        Последняя маска Арлекина
        Посмертная маска - лица отраженье,
        Простой белый слепок... уходит мгновенье.
        Итог твой - огарок свечи поминальной,
        Последняя нота для рифмы прощальной.
        
        Играй же - ведь грим арлекину милее,
        Цепляй бубенцы - с ними смерть веселее.
        Прочти монолог, плени зрителей взоры!
        Погибнуть на сцене - мечта для актера.
        
        Помост театральный - а плаха чем хуже?
        Палач, что суфлер: тоже важен и нужен.
        Топор просвистит - не забыть бы, как звали!
        Того...
        Кому зрители...
        Рукоплескали...
        notes
        Примечания

1
        Даррат - Дайкан (перевод с орочьего). (Здесь и далее - примечания автора.)

2
        Епитимья Первосвященника заключалась в том, что в течение следующих тридцати трех дней он обязывался пребывать в суровейшем из всех постов и постоянных молениях, не покидая стен собора Хранна Победоносного. Признаемся, что вскоре по причинам весьма печальным он был вынужден нарушить обет.

3
        Вязь айверидиш - восточное письмо, которым пользуются в Ан-Харе, Харуме, Эгине и других пустынных султанатах и владениях. Согласно легендам, жители песков получили его в дар от джиннов древности.

4
        Бахшиo - странствующие пустынные барды и музыканты, исполняющие народные асарские песни.

5
        Так в то время именовали паладинов-учителей в боевых орденах Ронстрада.

6

«Выпустим кровь... и поиграем» (перевод со староимперского).

7

«Бессмертие - в молчании, навеки» (перевод с тайного магического наречия).

8

«Святость и Пламя» (перевод с церковного монашеского наречия).

9
        Боевые герольды эльфийских Домов. В круг их обязанностей входит знание гербов, истории всех Домов, а также чтение лиц. По чертам, голосу, телосложению собеседника хороший эаркен должен с легкостью различить его место рождения и принадлежность к определенному Дому. Искусство эаркен - очень сложная наука, и ее постигают в течение сотен лет. Помимо своей службы при лорде герольды принимают участие в боях, переговорах, заключении браков. Также вместе с Черными арфистами (заупокойными музыкантами) они обходят поля сражений и различают поверженных.

10
        Альфар - прежнее название главного города эльфийских владений Кайнт-Конкра. Пять тысяч лет назад изгнанники из мифического Ор-Гаэнна, прародины эльфов, пересекли Стену Льда и дошли до лесов Конкра; на их гербах был изображен чертополох - символ борьбы и воли к жизни. Тысячи беглецов не выдержали перехода и замерзли в горах. В Конкре измученные эльфы начали продвижение дальше на юг, пока не вышли на берег прекрасной полноводной реки, в долину, поросшую чертополохом. Посчитав присутствие
«Пурпурного Цветка» благим знаком, изгнанники решили основать там свой новый Дом. При основании город был назван «Терре-Г’ил-Фарквенде», что означает «Оплот Чертополоха». Впоследствии, с изменением языка, прежнее имя города стало звучать как «Аэлле-Фарквенде», или по-простому «Альфар». А уже после Погибельной Смуты (братоубийственной эльфийской войны в Конкре), нашествия орков и почти полного сожжения города столица Конкра была переименована в Кайнт-Конкр - «Сердце Леса». Это название за городом сохраняется до сих пор.

11
        Этот лорд вошел в историю как Фаэлан Милосердный, несмотря на две самые кровавые войны в истории Конкра, которые ему довелось вести.

12
        Аэлла - главный стяг Дома. У каждой из благородных фамилий Конкра есть своя геральдическая аэлла. Подобные флаги считаются священными регалиями.

13
        Чайори - девушка - перевод с наречия ар-ка.

14
        Разложить нить - это древнее цыганское гадание, которым занимаются женщины ар-ка. Обычно им не пользуются для предугадывания судьбы чужаков, а применяют лишь в узком кругу подруг, чтобы нагадать ближайшее будущее для себя и своих семей. Именно таким образом женщины ар-ка почти всегда знают обо всех грядущих ссорах с мужьями. Некоторые, правда, пользуются этим знанием, чтобы отнюдь не избежать ссоры, а выйти из нее победительницей, как следует подготовившись.

15
        Вайда - староста, вожак (перевод с наречия ар-ка). Глава цыганского рода.

16
        Каждую ночь Ночной Король принимал ложку специально изготавливаемого для него сонного зелья, чтобы избавиться от постоянно терзающих его кошмаров.

17
        Речь идет о той западне, куда Сероглаз попал, когда пытался доставить сведения о личности шпиона в Коронном Совете Ронстрада. Тогда Семайлин запер его в башне без входов и выходов, где пленнику встретился призрак древнего красноволосого некроманта.

18
        Галегерк - эльф (перевод с языка Бездны).

19
        В гоблинском году - две недели человеческой жизни. Пятьсот двадцать гоблинских лет - это примерно двадцать лет по людским меркам. Всего продолжительность жизни родичей Гарка - около ста пяти людских лет, что приравнивается к более чем двум с половиной тысячам лет Гаручей.