Начало немыслимого Александр Ярославцев
        Военная фантастика
        Когда спустя пятьдесят лет после окончания Второй мировой войны пришло время снимать грифы секретности, в архивах Британского Королевства обнаружился проект операции, за авантюризм названный «Немыслимое». В борьбе с Советским Союзом за мировое лидерство правительства Британии и США были готовы рассматривать даже возможность новой войны. Не зря трофейное немецкое оружие тщательно собирали и складировали, чтобы в случае необходимости его можно было вернуть сдавшимся в плен немецким солдатам. Но ни Черчилль, ни Трумэн так и не решились пойти на открытый конфликт с Советским Союзом. Ведь если бы они только рискнули развязать новую войну, Советский Союз ответил бы со всей мощью…»
        Александр Ярославцев
        Начало немыслимого
        Роман

* * *
        
        
* * *
        Как в действительности называлась операция, разработанная британским Генеральным штабом по приказу Черчилля в начале 1945 года, доподлинно неизвестно. Призванная внести существенные изменения в итоги Второй мировой войны в пользу западных союзников, она оказалась невостребованной и канула в бездонные недра военных архивов Британского королевства.
        Как бы сильно ни любил и ненавидел Страну Советов «самый выдающийся британец» всех веков и народов, реализация этого воинственного плана могла обойтись западному миру очень дорого. Уж слишком откровенно авантюрным был этот замысел, и его реализация была не под силу даже таким гениям военного искусства англо-американской коалиции, как генерал Эйзенхауэр и фельдмаршал Монтгомери.
        Лишь спустя пятьдесят лет, когда пришло время снимать грифы секретности, операция получила кокетливое название «Немыслимое», дабы показать всему просвещенному миру, что эти планы всего лишь черновые наброски. Эдакий не совсем удачный пассаж, досадный пук, который не стоит воспринимать всерьез.
        Мало ли чего не бывает в таком важном деле, как «Большая политика», где все партнеры не в полной мере доверяют друг другу. К чему пугаться сейчас того, что не произошло в далеком прошлом. Давайте радоваться тому, что всего этого не случилось, и наслаждаться прелестями жизни.
        Подобное объяснение на первый взгляд логично и понятно, но в своей основе откровенно лживо. Ведь кроме пресловутого плана «Немыслимое» со стороны Черчилля были многочисленные призывы к генералу Эйзенхауэру занять Берлин раньше русских. А когда это не удалось сделать, то британский премьер приложил максимум усилий, чтобы войска англосаксонской коалиции как можно дальше продвинулись на восток, чтобы было потом чем торговаться со Сталиным.
        Так, на севере Германии англичане заняли Висмар и Шверин, а в ее центральной части американцы захватили Эрфурт и Лейпциг, входившие в зону советской оккупации. На юге господа союзники вошли в западные районы Чехословакии, попытались как можно ближе приблизиться к Вене и беспардонно потеснили югославов под Триестом. Все это, конечно, делалось под девизом скорейшего завершения войны и наступления долгожданного мира.
        Однако произнося эти святые для всех простых людей слова, британский премьер одновременно отдал фельдмаршалу Монтгомери секретный приказ о трофейном оружии. Оно должно было тщательно собираться и складироваться, чтобы в случае необходимости его можно было вернуть сдавшимся в плен немецким солдатам.
        Всех этих фактов вполне достаточно, чтобы понять, что операция «Немыслимое» - это отнюдь не случайность, а логическая закономерность деятельности британского премьер-министра в его тайной борьбе с Советским Союзом и лично против Сталина.
        К настоящему моменту еще много интересных фактов скрыто в секретных архивах британского правительства. Нет полной информации о том, как спецслужбами западной коалиции была подготовлена и проведена капитуляция немецких войск на севере Италии.
        Ждет своего часа досье, раскрывающее полную правду о прилете в Англию Гесса. За семью печатями хранятся подробности тайных переговоров союзников с немецкими финансистами и промышленниками в конце сорок четвертого года. Ничего неизвестно о количестве имперского золота, взятого англосаксами в Баварии и Австрии, а также о его дальнейшей судьбе, но все это частности.
        Главное заключается в том, что в конце войны советские солдаты воевали не только за победу над гитлеровской Германией. Своими подвигами на поле брани они принуждали западную коалицию к соблюдению данных ранее ими обязательств и заключению справедливого и долгосрочного мира.
        Об этом очень подробно рассказано в замечательном фильме режиссера Джеммы Фирсовой «Зима и весна сорок пятого». Даже не зная о существовании «немыслимых планов», она прозорливо угадала их существование и при помощи кинохроники талантливо и обстоятельно рассказала об этом подвиге бойцов и командиров Красной Армии в конце войны.
        • Как за сорок четыре дня боев, пройдя в стремительном броске от Вислы до Одера, они нарушили коварные планы британского премьера, согласно которым встреча союзников должна была состояться не на берегах Эльбы, а далеко за Одером, на западных подступах к Варшаве. Именно там видели разграничительную черту влияния вступившие в тайный сговор с фашистами представители «свободного мира». Именно там после пяти месяцев безуспешного прогрызания «линии Зигфрида» на берегах Рейна, а потом за месяц пробежав половину Германии, англо-американские войска должны были протянуть руку помощи завязшим в позиционных боях русским.
        • Как советские солдаты похоронили эти планы в апреле сорок пятого года, когда за семнадцать дней непрерывного наступления разгромили и уничтожили лучшие дивизии вермахта и вопреки всем надеждам мистера Черчилля взяли хорошо укрепленный Берлин, раз и навсегда показав всему миру, кто является главным победителем в войне, страшнее и ужаснее которой мир еще не знал за всю историю своего существования.
        • Как своим героизмом и мужеством, своим мастерством и храбростью советские воины вынудили американского президента Трумэна отказать Черчиллю в поддержке его планов силового давления на СССР и заставили западных союзников сесть за стол переговоров. Прагматик до мозга костей, несмотря на всю англосаксонскую солидарность, Трумэн так и не решился на открытый конфликт с Советским Союзом. В том, что советские танки дойдут до берегов Ла-Манша - никто не сомневался, а у американского президента еще не была завершена война с Японией.
        Все это есть в талантливом фильме, незаслуженно отодвинутом в тень забвения, память о котором и подтолкнула автора к созданию этого скромного произведения.
        Глава I
        Пагубное влияние алкоголя на большую политику
        Премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль находился в крайне возбужденном состоянии. Вот уже в который раз он наливал в свой бокал ровно на два пальца янтарного бренди и жадно поглощал его в надежде обрести душевное спокойствие, но все было тщетно. Горечь и злость вперемешку с обидой и растерянностью не позволяли «первому англичанину», как именовали тогда Черчилля его друзья и враги, успокоиться и принять правильное решение. Последний раз подобный душевный дискомфорт возник у британского премьер-министра в декабре 1944 года. Тогда, прошляпив подготовку немецкого наступления в Арденнах, англо-американские войска на севере Франции оказались под угрозой полного разгрома. Посчитав, что вермахт не в состоянии наступать на Западном фронте, союзники усиленно готовились к Рождеству, и внезапный удар немцев застал их врасплох.
        Впервые со времени высадки в Нормандии английские и американские войска столкнулись с наступлением, подготовленным по всем правилам германского военного искусства. Создав на узком месте прорыва превосходство в живой силе и технике, после полуторачасового артобстрела и бомбежки немцы легко прорвали оборону противника.
        Уже к исходу вторых суток наступления танковые подразделения вермахта вырвались на оперативный простор и принялись уничтожать беззащитные армейские тылы неприятеля. И теперь уже не на запад, а на восток потекли понурыми колоннами пленные, под триумфальное стрекотание кинокамер подручных рейхсминистра пропаганды доктора Геббельса.
        В те горестные для Англии дни ни фельдмаршал Монтгомери, ни генерал армии Эйзенхауэр не могли сказать Черчиллю ничего утешительного. Прорвав фронт на его большом протяжении, танковые клинья немцев уверенно продвигались на запад, решительно сметая все на своем пути.
        Сделав первые успешные шаги в Арденнах, Гитлер намеревался рассечь силы противника надвое и, выйдя к морскому побережью, устроить англосаксам новый Дюнкерк[1 - Имеется в виду разгром англо-французских войск под Дюнкерком.], что если не приведет к полному развалу Западного фронта, то серьезно осложнит положение союзников в Европе и даст фюреру очень важную фору во времени.
        Рейхсминистр вооружения Шпеер клятвенно обещал Гитлеру к середине сорок пятого года дать немецкой армии новое оружие, способное кардинальным образом изменить весь ход войны. В листе ожидания значилось не только массовое производство фаустпатронов, реактивных самолетов - Мессершмиттов-262, Арадо-234 и ракет Фау-2, там были зенитные ракеты «Водопад», стратегический бомбардировщик «Америка - Бомбер», пилотируемые крылатые ракеты Фау-4 и даже дисколеты Фау-7. Однако самым главным сюрпризом для врага была немецкая атомная бомба. Ее испытание в малом черновом варианте намечалось провести в марте сорок пятого года в Рудных горах.
        Обо всем этом союзному командованию стало известно лишь после окончания войны, когда победители занялись разбором захваченных трофеев. А тогда солдаты коалиции дружно отступали на запад под натиском танков вермахта. При этом особую резвость выказывали англичане.
        Четыре года понадобилось британским генералам, чтобы излечить сердца своих солдат от страха перед противником. Благодаря численному превосходству в живой силе и технике, англичане смогли одержать ряд побед над немцами в Африке и Италии и воспряли духом. Успешно высадившись в Нормандии вместе с янки, англичане продолжили свое исцеление, но в сентябре сорок четвертого года случился опасный рецидив.
        Тогда, претворяя в жизнь навязчивую идею премьер-министра Черчилля по скорейшему захвату Берлина, фельдмаршал Монтгомери предпринял высадку воздушного десанта в Голландию. Британцы собирались захватить мосты через Рейн и вторгнуться в Германию с северо-западного направления. Полностью уверенный в том, что вермахт основательно обескровлен ожесточенными боями на Восточном фронте, Черчилль намеревался уже к ноябрю захватить столицу рейха, но жестоко просчитался.
        Немецкие дивизии под командованием фельдмаршала Моделя дрались стойко и упорно. Все, чего сумели достичь войска фельдмаршала Монтгомери за неделю боев - это незначительное продвижение на севере Брабанта. Понеся потери почти в двадцать тысяч человек убитыми и ранеными, британцы вновь с опаской и настороженностью стали относиться к своему противнику.
        Прорыв немцев под Арденнами легким щелчком сбил с британских солдат уверенность в своих силах и вновь вселил в их сердца страх и уныние. Как бы они ни храбрились друг перед другом, любое известие о немецких танках вызывало у них сильную внутреннюю дрожь, заставляло думать исключительно об отступлении, а не об обороне.
        Что же касается янки, то для них немецкое наступление было подобно кошмарной детской сказке, которая так хорошо начиналась и неожиданно приняла столь скверный оборот. Впервые попав под сокрушительные удары немецких бронетанковых дивизий, новоявленные освободители Европы лихо показали врагу спину, несмотря на истошные крики и призывы к стойкости и сопротивлению, исходившие от верховного командования объединенных союзных сил.
        Никто из увешанных звездами генералов не мог с уверенностью сказать, где и когда им удастся остановить стремительное продвижение германских дивизий. Непрерывные заседания союзного командования по исправлению положения на фронте не давали ощутимого результата. Получив наконец-то возможность нанести противнику полноценный удар, немцы показали всему миру, что их недаром считали лучшими солдатами мира.
        В декабре сорок четвертого года вермахт был очень близок к исполнению своих планов, но из-за невозможности ОКХ[2 - ОКХ - нем. ОКН - Главное командование сухопутных сил.] снять дополнительные силы с Восточного фронта новый Дюнкерк не состоялся. Наметившийся успех на Западном фронте не был закреплен и расширен. По прошествию времени англосаксы пришли в себя и, имея подавляющее превосходство в авиации, сначала остановили наступление немцев, а затем подтянули резервы и отбросили противника на исходные рубежи.
        Страх и пугающая неизвестность заставили Черчилля в эти дни обратиться к Сталину со слезной просьбой начать наступление против немцев и тем самым спасти армии союзников от полного развала. Однако хитрый английский лис не был бы самим собой, если бы при этом не преследовал далеко идущие цели. Взывая к Сталину, он надеялся не только на спасение англосаксонских войск, но и на значительное ослабление военной мощи Красной Армии.
        Согласно докладу английской разведки, шесть линий мощных немецких оборонительных укреплений пересекали территорию Польши с севера на юг, надежно прикрывая подступы к восточным границам германского рейха. Созданные по личному распоряжению Гитлера, они должны были стать для советских войск той непреодолимой преградой, что вынудит их перейти к длительной позиционной войне и даст Германии значительную фору во времени.
        Исходя из собственного опыта прорыва немецких оборонительных линий, британские военные в один голос утверждали, что начав свое наступление, советские войска в лучшем случае смогут преодолеть только часть оборонительных рубежей немцев. Прочно увязнув в позиционной борьбе и потеряв много сил, Красная Армия надолго выйдет из борьбы за главный трофей этой войны - столицу фашистского рейха Берлин.
        Ловко плетя паутину против своего восточного союзника, Черчилль активно трудился и на другом фронте. Премьер-министр вел активные переговоры с представителями деловых кругов Германии, намереваясь заключить сепаратный мир с немцами. После чего вчерашние противники единым фронтом выступят против истинного врага свободного мира - Советской России.
        Идею о необходимости заключения сепаратного мира с Германией полностью разделял и американский резидент Управления стратегических служб в Берне Аллен Даллес. Обосновавшись в нейтральной Швейцарии, он создал тайные каналы связи для ведения прямых переговоров с высокими чинами гитлеровского рейха. Такого же мнения был представитель деловых кругов Америки мистер Фарлонг. При поддержке финансовых воротил с Уолл-стрита он вел активный зондаж в кругах германских предпринимателей о мирных переговорах, сидя в Стокгольме.
        О необходимости скорейшего завершения войны говорили не только в столицах Швеции и Швейцарии. Важно надувая щеки, о необходимости заключения сепаратного мира Запада с Германией говорили политики в Стамбуле, Мадриде, Лиссабоне, выказывая готовность стать посредником в столь важном для всей Европы деле. О том же говорил даже Ватикан, чей папский нунций пытался внести свой скромный вклад в спасение свободного мира от «красной угрозы».
        Идея сепаратного мира так прочно пустила свои корни в умах европейцев, что едва положение во Франции стабилизировалось, в Германию отправилась специальная миссия, состоявшая из особо доверенных лиц Сити и Уолл-стрита.
        Уединившись в особняке одного из ведущих германских промышленников на берегу Рейна, деловые люди быстро нашли общий язык. Прекрасно понимая безвыходность своего положения, немцы были готовы сложить оружие на западе и продолжить войну на востоке.
        Ввиду чрезмерной одиозности фигуры Гитлера главная роль в этом процессе отводилась генералам вермахта, с которыми у промышленников были давние связи. Военные могли устранить так не любимого всеми Гитлера, а заодно удержать армию, полицию и народ в повиновении. К середине января сорок пятого года Европа была в двух шагах от нового крестового похода на восток, но успешное наступление русских войск в Польше полностью разрушило все планы заговорщиков.
        Неожиданно для всех Красная Армия начала столь стремительно двигаться вперед, что привела Берлин в ужас, а Лондон и Вашингтон в замешательство. Прорвав фронт, танковые армии Сталина быстро пересекли всю Польшу, с легкостью преодолевая одну оборонительную линию противника за другой. Изумленный темпами наступления советских армий, Комитет объединенных штабов не исключал возможности захвата Красной Армией Берлина уже в феврале 1945 года, однако, слава богу, этого не случилось. Не дойдя до столицы рейха всего шестьдесят километров, русские были вынуждены остановиться, чтобы обезопасить свои растянутые фланги. Положение на Восточном фронте стабилизировалось. Берлин, Лондон и Вашингтон облегченно перевели дух и принялись лихорадочно менять уже сверстанные планы.
        В ситуации, когда русские танки стояли в шестидесяти километрах от Берлина, ни один здравомыслящий политик не согласился сесть за стол переговоров с немцами как равноправными партнерами по будущей антирусской коалиции. Единственно приемлемым вариантом была почетная капитуляция вермахта на Западном фронте и продолжение войны на Восточном фронте.
        Черчилль с энтузиазмом ухватился за эту формулировку, видя в ней реальную возможность занять столицу Германии войсками западной коалиции вопреки недавно подписанным в Ялте соглашениям. Центр тайной дипломатии переместился в Берн, и вскоре она дала неплохие результаты.
        При полном непротивлении немецких генералов, англо-американские войска победным маршем двинулись на восток. «Линия Зигфрида», которую объединенные силы не могли прорвать за пять месяцев, рухнула в считаные дни. Вопреки призывам фюрера «стоять насмерть» гарнизоны больших городов не оказывали никакого сопротивления, покорно складывая свое оружие перед разведывательными дозорами американских мотоциклистов.
        Только непримиримая позиция командующего Западного фронта фельдмаршала Вальтера Моделя не позволила американским войскам с ходу форсировать Рейн. Ярый сторонник фюрера, он собирался дать бой врагу на этом важном рубеже обороны, но черная измена не позволила фельдмаршалу осуществить свои намерения. Вопреки личному приказу Моделя один из стратегических мостов через Рейн достался союзникам целым и невредимым, чем они не преминули воспользоваться. Перебросив значительные силы на восточный берег Рейна, американцы провели успешную операцию по окружению главных сил противника в районе Рура.
        Оказавшись в «котле», фельдмаршал Модель пытался вырваться из него, но силы были не равны. Исчерпав все возможности сопротивления, в середине апреля он застрелился. Западный фронт рухнул, дорога на Берлин оказалась открытой. Черчилль радостно потирал руки в предвкушении немецкой капитуляции на западе, но и этим планам британского премьера не суждено было сбыться.
        Благодаря хорошей работе разведки Сталин сумел с блеском нивелировать эти успехи своего заклятого союзника. Находясь в доверительной переписке с Эйзенхауэром, он сообщил генералу, что свой главный удар советские войска будут наносить в конце апреля начале мая, но не по утратившему свое значение Берлину, а по Лейпцигу и Вене.
        Главной целью советского наступления были объявлены разгром и окружение группы армий «Центр», а также скорейшее занятие так называемого «Альпийского редута». Эйзенхауэр поверил советскому вождю, и Берлин стал второстепенным направлением союзного наступления, несмотря на яростные протесты Черчилля. Одновременно с этим Сталин обрушился на Рузвельта и Черчилля с гневными упреками в предательстве общих интересов. Уличенные в нечистой игре американцы и англичане были вынуждены свернуть переговоры в Берне. Идея капитуляции Германии на западе и продолжения войны на востоке была трансформирована в капитуляцию немецких войск в Италии при участии советского представителя.
        Неудачи на дипломатическом фронте крайне плачевно повлияли на здоровье президента Рузвельта, который скоропостижно скончался. Был это апоплексический удар или что-то иное ударило в голову 32-го правителя Америки так, что его пришлось хоронить в наглухо закрытом гробу, неизвестно. Однако в самый ответственный момент Черчилль остался один на один со Сталиным. С болью в сердце он наблюдал, как советские войска сначала окружили Берлин, а затем меньше чем за неделю взяли его штурмом. Пытаясь хотя бы частично реализовать свои тайные планы, премьер Черчилль затеял возню с капитуляцией немецких войск в Реймсе. Прожженному политикану было крайне важно хоть как-то уменьшить победный лавровый венок Сталина, но и здесь его постигла неудача. Советский вождь твердой рукой довел свою партию до конца, и окончательная капитуляция Германии перед союзными войсками была подписана не в сдавшемся американцам без боя Реймсе, а во взятом Красной Армией Берлине.
        Единственными успехами, которыми Черчилль мог похвастаться по окончании войны, были только два момента: это захват британскими войсками в Киле и Фленсбурге германского военного и торгового флота, а также занятие итальянского порта Триеста, вопреки требованиям маршала Тито.
        Вспомнив об этих двух маленьких клочках шерсти, доставшихся британскому льву, Черчилль помянул черта и со злостью поставил на письменный стол пустой стакан. Его трофеи не шли ни в какое сравнение с трофеями хитрого азиата.
        Однако не эти печальные итоги его противостояния со Сталиным лишили главу Британии его былой выдержки и спокойствия, заставив полностью опустошить один графин с бренди и взяться за другой. Дело заключалось в серой невзрачной папке, лежавшей на углу стола, а точнее в ее трехстраничном содержании.
        Английская разведка всегда славилась своими кадрами, благодаря которым империя часто была на шаг впереди всех своих противников в Большой игре. С началом войны один из руководителей МИ-6, с чьим мнением Черчилль всегда считался, предложил создать в недрах своего аппарата особое аналитическое бюро. Его задача заключалась в выяснении мнения англичан по поводу того или иного военно-политического вопроса. Премьер согласился с этим предложением и в дальнейшем нисколько об этом не пожалел.
        В трудный для Британии час, когда ее изрядно похудевший золотой запас был отправлен в Канаду, и многим казалось, что дни империи сочтены, отчеты аналитиков помогали премьеру твердо шагать навстречу всем невзгодам. Громогласно обещая по радио простому народу тяжелый труд, кровь, слезы и нужду, Черчилль отлично знал, что британцы готовы заплатить эту страшную цену ради достижения победы и не потребуют его отставки.
        Раз в две недели, а иногда и чаще, начальник секретного бюро приходил на доклад к Черчиллю с серой папкой, что сейчас сиротливо лежала на столе британского премьер-министра. За годы войны она сильно обтрепалась, но Фимс упорно не желал менять ее на другую, считая папку своеобразным талисманом удачи своего бюро.
        Доклады аналитиков, как правило, были сухими и лаконичными, может быть, даже несколько чопорными, под стать самим англичанам. Читать их порой было неинтересно, но за шесть лет существования бюро не было случая, чтобы аналитики ошиблись в своих прогнозах или допустили досадный промах. Люди Фимса верно улавливали настроения как простого народа, так и высших слоев общества и загодя информировали о них премьера. Когда из-за нехватки информации или по какой-то другой причине было трудно сделать вывод, аналитики честно говорили об этом Черчиллю и просили дополнительное время для сбора информации. В том случае если заключение требовалось предоставить немедленно, бюро выдавало несколько вариантов прогнозов.
        Одним словом, длительное сотрудничество с бюро приучило Черчилля полностью доверять полученным от аналитиков выводам. Все было хорошо, и обе стороны были довольны друг другом, но тридцатое мая 1945 года стало черным днем этого плодотворного сотрудничества. Готовясь к мирным переговорам в Берлине, британский премьер с головой ушел в переписку с новым президентом Америки Гарри Трумэном.
        Нынешний обитатель Белого дома не имел никакого опыта и умения вести дела в большой политике. Это давало связанному по рукам и ногам статьями Атлантического пакта Черчиллю шанс избавиться от унизительного статуса «младшего брата» и вернуть себе титул равноценного партнера в Большой тройке.
        Огромный поток писем, записок и телеграмм стал непрерывно циркулировать между двумя берегами Атлантики. Обсуждая с Трумэном тот или иной вопрос относительно будущего Европы, Черчилль стремился навязать собеседнику свое мнение, однако не сильно преуспел в этом деле. Соглашаясь с мнением о необходимости держать Сталина в крепкой узде, Трумэн не торопился признавать за Черчиллем право «первой скрипки» в англосаксонском дуэте.
        Полностью занятый подготовкой к грядущим мирным переговорам, Черчилль отодвинул на задний план все иные дела, в том числе и парламентские выборы. Встав у кормила власти в самые трудные для страны времена, выстояв под ударами врага и одержав победу, Уинстон был полностью уверен в положительном исходе предстоящего голосования.
        Это мнение разделяли как члены правящего кабинета, так и многие парламентарии, отдавшие политике не один год. Больше того, такого же мнения придерживался и лидер лейбористов Клемент Эттли, считавший, что после окончания войны бороться с популярностью Черчилля безнадежное дело. Поэтому предстоящие выборы высокие стороны посчитали делом чисто формальным и свои предвыборные кампании провели с минимальными финансовыми и прочими материальными затратами. К окончанию войны, из-за развязанной немцами морской блокады, некогда гордая и могущественная Британия испытывала острейший дефицит буквально во всех видах товаров. Начиная от топлива, продуктов питания и тканей и заканчивая банальными швейными иголками, нитками и спичками.
        Каково же было удивление господина премьера, когда он стал читать принесенный Фимсом прогноз предстоящих парламентских выборов. Привычно раскрыв серую папку, он ознакомился с шапкой доклада, бегло пробежал глазами его середину и погрузился в изучение прогноза своего ближайшего будущего.
        Полностью уверенный в результатах выводов, Черчилль сначала не совсем понял сделанное аналитиками МИ-6 заключение. Вначале ему показалось, что в итоговое заключение вкралась досадная опечатка, но чем внимательнее он вчитывался в текст, тем сильнее стали дрожать его пухлые и толстые пальцы. Когда же премьер-министр полностью осознал, что пророчат ему на грядущих выборах аналитики, то кровь нахлынула на его чело, и скомканные в гневе бумаги полетели в сторону незадачливого пророка.
        - Что это такое?!! - взорвался в праведном гневе Черчилль. - Что за ерунду насочиняли ваши парни, Фимс?!! Они что, к концу войны разучились понимать то, что понимает любой начинающий политик?! Как это так, партия победы может проиграть выборы?! Вы сами только вдумайтесь в эти слова!
        - Извините, сэр. Для меня самого подобный прогноз стал полной неожиданностью. Поверьте, сэр, но все наши аналитики пришли к одному и тому же выводу, и не верить им у меня нет никаких оснований.
        От этих слов лицо Черчилля стало еще более пунцовым. Сделав над собой огромное усилие, он попытался найти для себя достойный выход.
        - Возможно, ваши парни сделали выводы, используя не вполне достоверные данные. Вы как-то сами мне говорили о подобной возможности, Фимс, - с затаенной надеждой в голосе предположил премьер, но чиновник тут же раздавил все его чаяния своим безапелляционным вердиктом:
        - Перед тем как идти к вам с подобным известием, я приказал своим специалистам перепроверить достоверность всех исходных данных, сэр. Они были перепроверены трижды, и все равно получился прежний результат, сэр.
        В этот момент на сэра Уинстона было жалко смотреть. Не желая признавать столь убийственный для себя вердикт народа, он горько застонал.
        - Но то, что вы мне принесли, это немыслимое, просто немыслимое, Фимс! - воскликнул сокрушенный выводами аналитиков пока еще премьер-министр.
        Жалостливые сетования собеседника нисколько не тронули сердце чиновника, успевшего хорошо узнать натуру Черчилля за годы войны. Фимсу очень хотелось сказать сакраментальную фразу: «Глас народа, глас Божий!» - но он, естественно, этого не сделал. Возможно, из джентльменской солидарности, но, скорее всего, из боязни за собственное место. Ведь в порыве гнева Черчиллю ничего не стоило разогнать отдел аналитиков и выдать незадачливым пророкам «волчий билет», несмотря на былые заслуги. Поэтому он попытался подсластить горькую пилюлю премьеру и одновременно спасти свой отдел и собственное место.
        - Видите ли, в чем дело, сэр. Мы только фиксируем настроение простых англичан и делаем свои выводы. А что породило их недовольство, как правило, остается за рамками нашего доклада. Будучи, так же как и вы, изумлен полученными результатами, я занялся исследованием причин, их породивших. С определенной степенью вероятности можно предположить, что на настроение населения нашей страны повлияли не только тягости военного времени, но и возможное воздействие третьей силы.
        - Вы это серьезно, Фимс? - это был уже голос не обиженного джентльмена, а обнаружившего шанс на спасение своей карьеры политика.
        - В полученном нами материале на это есть некоторые намеки, сэр. Но мы не можем с полной уверенностью утверждать это. Ведь мы только аналитики, а не контрразведчики… - заюлил Фимс, опасаясь, что премьер взвалит на его плечи розыск этой зловредной третьей силы.
        - Вот и изложите все ваши мысли на бумаге, четко, ясно и подробно. Как вы это всегда умеете делать. Все остальное не ваша забота, - изрек Черчилль и кивком головы отпустил Фимса.
        Когда двери за вестником грядущей беды закрылись, премьер с большим трудом дошел до кресла и буквально рухнул в него. Дрожавшими от возбуждения руками он достал из бокового ящика стола хрустальный графин с бренди и торопливо налил напиток в стоявший на столе стакан.
        Специальный фужер для бренди стоял в шкафу, но у премьера не было ни сил и ни желания идти доставать его. Наполнив щедрой рукой стакан почти до краев, Черчилль принялся поглощать божественный напиток жадными глотками.
        С начала войны бренди был для Черчилля самым лучшим лекарством, при помощи которого он боролся с тайным недугом, что часто посещал душу правителя Британии. Мало кто знал, что внешне уверенный и вполне успешный в себе политик был подвержен частым приступам депрессии. Пройдя хорошую школу в среде английской аристократии, Уинстон научился хорошо скрывать свой душевный недуг, однако это не могло продолжаться бесконечно долго. Обращение за помощью к врачам, по твердому убеждению Черчилля, могло поставить крест на его политической карьере, и потому он предпочитал бороться со своим внутренним врагом при помощи алкоголя.
        Янтарный напиток превосходно бодрил душу потомка герцога Мальборо. Он с легкостью изгонял из нее черную меланхолию, раскрепощал сознание и давал дорогу бурной умственной деятельности политика. Под его божественным воздействием Черчилль начинал буквально искриться множеством идей и предложений по преодолению той или иной трудности.
        Именно такой человек и был нужен дряхлеющей Британской империи, на которую с начала мая 1940 года трудности обрушились как из рога изобилия. Твердость и уверенность премьер-министра в собственных силах помогли англичанам пережить горечь военного поражения у Дюнкерка и катастрофу на Крите. Напористость и решительность Черчилля позволила британским войскам выстоять в ожесточенном сражении под Аламейном в Африке и взять штурмом твердыни Монте-Кассино в Италии. Его неторопливость и невозмутимость спасла британскую армию во время Арденнской катастрофы, когда судьба всего Западного фронта висела на волоске. Божественный напиток всегда придавал британскому премьеру силы и энергию, но с каждым годом это давалось ему с большим трудом. Чтобы добиться очередной победы над внутренним врагом, Черчиллю приходилось увеличивать дозы приема спиртного. Однако по прошествию времени бренди перестал давать необходимый результат, и у господина премьера стали появляться досадные осечки. Одновременно с этим у старого политика стала развиваться раздражительность и нетерпимость к тем, кто проявлял медлительность и
осторожность, в противовес его стремительным, а иногда откровенно авантюрным решениям. Так, десантирование британских солдат в Голландию было проведено по личному указанию Черчилля, несмотря на отрицательное заключение фельдмаршала Монтгомери и офицеров его штаба. А когда операция провалилась, премьер, не моргнув глазом, свалил всю вину на нерадивых исполнителей его блистательного замысла.
        Предсказания Фимса о грядущем поражении на выборах породили у премьера сильнейшую депрессию. Жестоко обиженный на рядовых британцев, «кавалер ордена Башмака» затворился в своих апартаментах вместе с солидным запасом бренди. Судорожно зажав в руке стакан, он стал лихорадочно размышлять над тем, как предотвратить черную неблагодарность нации. Вскоре графин опустел, но господин премьер ни на йоту не продвинулся в своих поисках спасительного решения. Бренди давно уже бурлило в крови «первого британца», но долгожданное озарение так и не приходило. Словно смеясь над престарелым политиком, алкоголь лишь порождал обрывки различных идей, которые, несмотря на все его старания, он никак не мог связать воедино.
        Не желая признавать поражение, Черчилль решил продолжить борьбу за справедливость. Не колеблясь ни секунды, он пододвинул к себе новый графин и, вынув из него хрустальную пробку, продолжил созидательный процесс. После очередного глотка бренди по щекам Уинстона неожиданно побежали соленые слезы. Властный и решительный человек, привыкший одним росчерком пера посылать на смерть десятки, а то и сотни тысяч людей ради блага страны, горько и неудержимо плакал, охваченный сильной жалостью к себе. Если бы его в этот момент увидел кто-нибудь из посторонних, монументальный образ мудрого политика, столь усердно культивируемый Черчиллем на протяжении многих лет, был бы разрушен раз и навсегда. Потомок рода Мальборо в этот момент был так жалок и беспомощен, что его вид мог напугать лишь только малолетних детей из отдаленных деревень Шотландии, но никак не врагов Британской империи.
        Плохо контролируя рвущиеся из груди судорожные всхлипывания, он лишь утирал со своих обвисших щек обильно катящиеся слезы и громко шмыгал носом, подобно обиженному первокласснику. Зрелище было потрясающим по своей силе и эмоциональности. Однако массивные дубовые двери кабинета и верный секретарь, сидящий перед ними, подобно цепному псу, надежно скрывали распустившего нюни первого министра от постороннего взгляда.
        Сколько продлилось душевное очищение британского премьера - сказать невозможно. Потерявший счет времени Уинстон не помнил эту досадную мелочь. Но вслед за этим началось долгожданное воздействие янтарного напитка. Стирая со щеки очередную горючую слезу, Черчилль неожиданно вспомнил фразу из одного детективного рассказа писателя Гилберта Честертона. Отставленный в конце двадцатых годов от политики усилиями своих недругов, Черчилль решил заняться литературой. Талантливый человек талантлив во многом. Лишившись парламентской трибуны, Уинстон удачно переквалифицировался в писателя, много читая разных писателей.
        «Где умный человек прячет сорванный им лист? В опавшем лесу. А тело убитого человека? На поле боя…» - доходчиво пояснял читателю Честертон устами отца Брауна, ведущего расследование одной запутанной истории. Эта фраза сразу пленила ум Черчилля своей откровенной простотой и убийственной логикой, едва только была им прочитана. Одно время он постоянно помнил ее, но по прошествию времени забыл и вот теперь вновь вспомнил это изречение.
        Охваченный внезапным озарением, он вскочил из-за стола и стремительно, насколько ему позволяла комплекция и состояние, бросился к огромному стенному сейфу, что стоял в дальнем углу кабинета. Потратив некоторое время на борьбу с так некстати застрявшей в кармане пиджака связкой ключей, он открыл массивную дверь этого бронированного монстра и принялся лихорадочно искать в его недрах нужную бумагу.
        С покатого лба британского премьера упала не одна капля пота, пока он нашел среди множества стопок бумаг и папок одну невзрачную папочку зеленого цвета. Тощая, с коричневыми завязками, она имела на своей титульной странице, редко встречающийся гриф секретности документов - «Совершенно секретно, только для высшего руководства империи». Чуть ниже ровным почерком клерка имелось пояснение: «„Операция Клипер“, отпечатано в одном экземпляре». В папке находился черновой вариант плана войны британских сил с Советским Союзом, которая могла начаться сразу после капитуляции Германии.
        Идея войны со Сталиным после разгрома Германии зародилась в голове Черчилля в конце сорок четвертого года, сразу после голландской неудачи. Тогда он впервые отчетливо осознал, что эту войну Англия закончит не главным победителем, а всего лишь союзником двух сверхдержав, России и Америки. И значит, те огромные материальные, людские и финансовые жертвы, что понесла Британия в борьбе с Гитлером, пропадут даром. Это было совершенно неприемлемо для интересов нации, и эту несправедливость следовало исправить любой ценой.
        Зная, как непопулярна в сознании народа новая вой на после одержанной победы, Черчилль сосредоточил все свои усилия на заключении сепаратного мира, решив добиться победы над Сталиным путем тайной дипломатии. Однако чем чаще намерения британского премьера терпели фиаско на дипломатическом фронте, тем реальнее становилось воплощение этой чудовищной идеи. Подобно мухе, случайно попавшей в стакан, она все звенела и звенела в его подсознании, с каждым новым месяцем войны уверенно набирая силы. Последней каплей, переполнившей чашу терпения Уини, стал крах сепаратных переговоров в Берне. Тогда, в конце марта, разозленный тем, что Сталин заставил его наступить на горло прекрасной мечте, Черчилль вызвал к себе начальника британского Генерального штаба, фельдмаршала Аллена Брука.
        Начав свою речь словами о благе государства и защите интересов нации, он приказал Бруку рассмотреть чисто гипотетически возможность военного конфликта с русскими. Суть его заключалась в вытеснении русских войск на восток, до линии Керзона. Срок разработки этой операции был определен Черчиллем довольно жестким, две-три недели, но подопечные Брука блестяще справились с этой задачей раньше срока. Когда советские снаряды в пух и прах громили имперскую канцелярию, методично разрушая многометровый бетон бункера Гитлера, зеленая папка с планом новой войны легла на стол Уинстона Черчилля.
        Ставя перед военными столь необычную задачу, Черчилль в глубине души ожидал от них чего-то необычайного, но творение британских генштабистов было насквозь сухим и прозаичным. Для достижения поставленной цели предполагалось нанести по понесшим большие потери во время штурма Берлина советским войскам два внезапных удара, в северной и центральной части Германии. Застав солдат противника врасплох, британцы надеялись легко сломить их сопротивление и под угрозой окружения и уничтожения заставить отойти сначала из Германии, затем из Силезии, потом при благоприятных обстоятельствах отбросить за Вислу.
        На реализацию предложенного штабистами плана должно было уйти месяц-полтора, максимум три месяца. По истечении этого срока они настойчиво рекомендовали премьеру приступить к мирным переговорам со Сталиным, вне зависимости от достигнутых результатов. Новой затяжной войны Британия попросту не выдержала бы.
        Ознакомившись с творением имперских штабистов, сэр Уинстон возрадовался душой, но ненадолго. При обсуждении плана операции «Клипер» на совещании начальников объединенных штабов фельдмаршал Брук занял резко негативную позицию по отношению к нему. Начальника имперского Генерального штаба не смогли переубедить ни обещание Черчилля привлечь к проведению операции американские войска, ни поддержка планов премьера со стороны фельдмаршала Александера. Назвав рассматриваемую операцию опаснейшей авантюрой, Аллен Брук вынудил Черчилля отказаться от ее рассмотрения и отправить план в архив. Единственно в чем премьер смог одержать победу на этом совещании, так это в переименовании обсуждаемой операции. Для утонченной натуры потомственного аристократа название операции совершенно не соответствовало ее внутреннему содержанию, и потому она была переименована по требованию Черчилля с незатейливого «Клипер» на дерзкое и звучное «Немыслимое».
        Именно в реализации «Немыслимого» Черчилль увидел для себя спасительный шанс удержаться у власти и успеть принести Британии максимальную пользу ее неизменным интересам. И в этом английский лорд не видел ничего предрассудительного. Просто время изъявления воли британского народа будет немного отложено, что позволит Черчиллю провести весомую и убедительную агитацию в свою пользу.
        Наконец-то запущенный в действие мозг лидера британской нации заработал, с каждой секундой набирая привычные обороты. Прошло всего каких-то две минуты, и он уже имел полное представление о своих действиях на ближайший период. Опасаясь забыть что-либо важное, Черчилль стал торопливо набрасывать карандашом в блокноте основные пункты своего плана, одновременно добавляя, расширяя и улучшая его. Охваченный азартом творения, время от времени прихлебывая бренди, спаситель английской короны смог полностью справиться со своим тайным недугом.
        Когда вызванный звонком секретарь вошел в кабинет, то он просто застыл от удивления. Вместо виденного им всего полчаса назад раздавленного судьбой и упавшего духом человека перед ним была совершенно иная личность. Глаза его были полны боевым задором, речь звучала уверенно, движения четкие и решительные.
        - Позвоните военным, Бригс, и пригласите ко мне на вечерний прием начальника оперативного отдела Генерального штаба генерала Мэрдока. Только его одного… - многозначительно приказал Черчилль, чем поверг своего секретаря в определенное замешательство.
        - Позвольте уточнить, сэр. Следует ли известить об этом фельдмаршала Брука? - осторожно поинтересовался исполнительный секретарь.
        - Ни в коем случаи, Бригс. Сегодня вечером мне нужен именно генерал Мэрдок и никто иной. Передайте ему, что будет обсуждение плана операции «Клипер», точнее «Немыслимое», - поправился премьер, - он должен его хорошо помнить.
        Вызывая к себе начальника оперативного отдела Генерального штаба, Черчилль был уверен, что на этот раз он сможет обойти строптивого фельдмаршала и сумеет вдохнуть жизнь в дорогое его сердцу детище. Ведь именно генерал-лейтенант Мэрдок был автором плана операции «Клипер» и очень огорчился сдачей его в архив. Кроме того, Мэрдок недолюбливал Брука, считая, что фельдмаршал откровенно затирает его в чинах и наградах.
        - Что-нибудь еще, сэр?
        - Позвоните лейтенант-полковнику Фимсу. Скажите ему, что доклад, о котором мы с ним говорили сегодня утром, должен быть готовым к этому вечеру. Никакие возражения не принимаются. За полчаса до прибытия генерала Мэрдока я хочу ознакомиться с его содержанием. Сориентируйте его по времени сами.
        - Понятно, сэр… - перо секретаря проворно запорхало по листу блокнота.
        - Завтра мне нужно встретиться с мистером Старбеком и мистером Кэнингемом. Желательно во второй половине дня. Как подсказывает мой жизненный опыт, в это время дня финансовые деятели более сговорчивы.
        - Очень точно подмечено, сэр.
        - И разыщите мне мистера Стэмплтона. Мне необходимо с ним поговорить в самое ближайшее время.
        - Будет исполнено, господин премьер-министр, - заверил своего патрона секретарь.
        Приглашая к себе Чарльза Стэмплтона, Черчилль хотел поговорить с человеком, обладавшим солидным весом среди британского истеблишмента и всегда имевшим свое мнение, которое он мог высказать открыто, невзирая на чины и должности своего собеседника. Для Уинстона старый ворчун был своеобразным оселком, на котором он уже много лет оттачивал свои идеи, перед тем как предать их официальной огласке.
        Следуя негласной традиции, разговор о делах проводился после чашки бразильского кофе, к которому Стэмплтон относился с большим обожанием. Черчилль с большим нетерпением ждал окончания ритуала, с трудом поддерживая беседу о погоде, крикете и о новостях у общих знакомых. Наконец чашки были отодвинуты в сторону, удобно откинувшись в креслах, джентльмены закурили сигары, и переполненный энергией Черчилль заговорил:
        - Не раскрою большого секрета, если скажу, что на сегодняшний день для нас нет важнее вопроса, чем послевоенное устройство Европы, в котором вопрос о Польше занимает первостепенное положение. Мы не можем закрывать глаза на попытки Сталина полностью подчинить своему влиянию нашего давнего и преданного союзника. Я имею в виду те якобы свободные выборы, которые Москва намерена провести в Польше в ближайшее время. Все мы прекрасно понимаем, что пока там стоят советские войска, ни о каком честном и непредвзятом изъявлении воли польского народа не может быть и речи. Сталин никогда не допустит этого и всеми правдами и неправдами приведет к власти послушных ему коммунистов. Поэтому нам любой ценой надо вернуть измученную войной Польшу в лоно европейской демократии.
        - Понятие «любой ценой» имеет очень широкое и весьма опасное толкование, Уинстон. Мне кажется, что ты несколько сгущаешь краски. Насколько мне помнится, в Ялте Сталин обещал устроить в Польше максимально честные и прозрачные выборы. Никто, кроме лиц, запятнавших себя в сотрудничестве с немцами, не будет лишен в Польше избирательных прав. Кроме того, он согласен на присутствие во время выборов наших наблюдателей. Я давно наблюдаю за политикой Сталина, и у меня сложилось убеждение, что он неуклонно выполняет все взятые на себя обязательства перед нами. Отказ от поддержки греческих коммунистов - наглядный тому пример.
        - Мистер Сталин не такой простак, каким хочет казаться. За право обладать Грецией мне пришлось уступить ему влияние над Румынией, Болгарией, Венгрией и Югославией в придачу. Ничего не скажешь, справедливый и щедрый обмен! Что касается присутствия на выборах наблюдателей, то ты слишком преувеличиваешь их значение. Они будут контролировать чисто техническую сторону дела, но ни один из них не сможет оградить поляков от давления со стороны Советов. Под дулами автоматов русских солдат, под нажимом местных коммунистов и страхом репрессий со стороны НКВД они проголосуют так, как будет нужно Сталину… - уверенно вещал Черчилль.
        - И как далеко готова шагнуть Британия ради свободных выборов в Польше? - осторожно спросил собеседник.
        - Перед Польшей мы в неоплатном долгу с сентября тридцать девятого и должны сделать абсолютно все возможное для блага этой страны. Британия намерена оказать правительству Миколайчика не только политическую поддержку, но и в случае необходимости перебросить в Польшу армию генерала Андерса!
        - Стремление к восстановлению демократии, пусть даже в Богом забытой стране - прекрасно, но стоит ли ради этого идти столь далеко? Последствия подобных шагов могут иметь весьма неблагоприятные последствия для нашей страны, - с опаской промолвил Стэмплтон.
        - Риск в борьбе с русскими всегда существует, но зато выигрыш сторицей окупит все понесенные затраты! Посудите сами. Освободив Польшу от русского влияния, мы полностью перечеркиваем все успехи русских в Восточной Европе за последний год. Старая лиса Бенеш и румынский король Михай не будут столь откровенно смотреть в рот Сталину. Мы сможем восстановить свое влияние в Венгрии и сумеем здорово охладить пыл балканских коммунистов Тито и Димитрова. Кроме того, освобождение Польши придаст силы антисоветскому подполью в Прибалтике и украинским националистам на Западной Украине. Это очень важные факторы, и каждый здравомыслящий политик должен с ними считаться.
        Закончив говорить, Черчилль отложил сигару и с интересом посмотрел на собеседника в ожидании его контраргументов. И они незамедлительно последовали.
        - Мне кажется, что не стоит ради демократизации Польши доводить дело до такой крайности, как война с русскими. Эти пустоголовые ясновельможные паны не стоят того, чтобы ради них проливалась кровь британских солдат. На мой взгляд, решение польского вопроса нужно попытаться осуществить мирным путем, опираясь на Америку, где довольно сильное польское лобби. Кроме того, сейчас в Белом доме не Рузвельт, а Трумэн, и какими бы ни были значимыми успехи Сталина в Европе, он вряд ли решится на конфликт с Америкой.
        - Не стоит сильно рассчитывать на американцев, Чарльз. Они отнюдь не добрые соседи, что при пожаре дадут вам свой садовый шланг и ничего не потребуют взамен. Спасая Британию от немецкого разгрома в начале войны, мистер Рузвельт не забыл ненароком приставить к моему виску дуло револьвера и заставил подписать созданную им Атлантическую хартию. Она - смертный приговор всей нашей колониальной системе, без которой Англия не может претендовать на роль мировой державы. Играя роль джентльмена, за годы войны Рузвельт не прибегал к шантажу при решении спорных вопросов между нашими странами, но нет никакой гарантии, что Трумэн сохранит эту линию поведения. Вполне возможно, у нашего «старшего брата» есть свои планы в отношении Польши, сильно разнящиеся с нашими планами, а также неизвестна цена их поддержки в этом вопросе.
        - Может, следует попытаться найти с маршалом Сталиным разумный компромисс для наших интересов. В Ялте он неоднократно говорил, что компромисс весьма полезная вещь. Не думаю, что после таких огромных потерь, что понесли русские в этой войне, он не будет стремиться к мирной передышке… - продолжал не соглашаться с премьером Стэмплтон, чем вызвал неожиданную вспышку гнева у собеседника.
        - Да как вы не поймете, Чарльз, что Сталин откровенный враг нам и нашим интересам! И враг очень и очень опасный! - гневно выпалил Черчилль, начиная терять самообладание. - Все время, что находится у власти, он только и делает, что подобно танку давит по нашим интересам. А в последние пять лет особенно! Во всех делах, которые я с ним веду, находясь на посту премьер-министра, он неизменно получает для своей страны хоть минимальную, но выгоду. И делает это так, что, даже отказывая ему в той или иной просьбе, я наношу Британии вред. А если соглашаюсь, то наношу стране вред в два, а то и три раза больше! Мне надоело постоянно ублажать Сталина за счет наших интересов!! - выкрикнув эту яростную тираду, Черчилль вскочил с места и, пытаясь унять предательскую дрожь в руках, вцепился в спинку своего кресла. Лицо его покраснело от гнева, глаза пылали огнем негодования, а губы скривились в злой гримасе. Черчилль попытался совладать с собой, но не смог удержаться и метнул в Стэмплтона полный недовольства выразительный взгляд.
        - Простите меня, Уинстон, но мне кажется, вы несколько перебрали с употреблением алкоголя, - изумился Стэмплтон.
        - Нет! - энергично запротестовал Черчилль. - Перед вашим визитом я позволил себе промочить горло глотком бренди, но не более того.
        Решительно одернув на себе пиджак, он вернулся на место и продолжил беседу.
        - Вас, конечно, напугала возможность военного конфликта с русскими, но поверьте мне, его не стоит бояться. По твердому убеждению наших военных сейчас самая благоприятная обстановка для проведения маленькой победоносной войны с последующим заключением мира на выгодных для нас условиях. Нынешнее расположение наших войск в Германии очень удобно для нанесения внезапного удара по русским армиям, которые после взятия Берлина и Праги понесли серьезные потери в живой силе и особенно в танках. Кроме этого, выполняя ялтинские договоренности, Сталин начал переброску своих войск на Дальний Восток для войны с Японией. По данным разведки она уже началась из районов Прибалтики, Восточной Пруссии, готовятся к переброске некоторые части из Германии и Чехословакии.
        Черчилль уверенно загибал свои толстые пальцы в кулак, которым намеревался исподтишка ударить Сталина.
        - Есть еще один немаловажный факт. После подписания немцами капитуляции русские солдаты и офицеры не готовы к началу новой войны. Они активно насилуют немок, лихо грабят бюргеров и с нетерпением ждут возвращения домой. Если по ним нанести удар, то он ошеломит их и деморализует ничуть не меньше, чем удар Гитлера 22 июня 1941 года. Пока они будут приходить в себя и обретут боеспособность, мы уже будем за Одером, и если господь Бог будет милостив к нам, возьмем Варшаву. А это уже совсем иные условия для мирных переговоров.
        - В ваших словах, Уинстон, безусловно, есть определенный резон, да и в компетентности наших военных не приходится сомневаться, но есть один очень опасный нюанс. Начав войну против Сталина, не окажемся ли мы один на один с русским медведем? Поддержат ли нас американцы? Ведь наши европейские дела для них гораздо менее важны и интересны, чем победа над Японией.
        - Вы абсолютно правы дорогой, Чарльз, задавая этот вопрос. Американцы хорошие ученики. Они быстро научились превыше всего блюсти свои интересы и вступать в войну в ее окончании, а не в начале. Однако во всем остальном искусстве большой дипломатии они все еще дети… - снисходительно произнес Черчилль. - Начав активные действия против русских, мы постараемся сделать это так, что Трумэн не сможет остаться в стороне при всей своей заинтересованности в русских. Мы поставим его перед свершившимся фактом и не позволим остаться в стороне от нашей схватки со Сталиным.
        - При всей моей уверенности в вашем высоком искусстве политика, я не совсем уверен, что англичане также дружно пойдут за вами воевать против Советов, как в сороковом году они пошли сражаться против Гитлера. Они видят в них союзников и, подобно русским, желают мира и не простят вам пролития новой крови, - выложил свой последний козырь сомнений Стэмплтон.
        - А вот здесь вы глубоко ошибаетесь, дружище, впрочем, как и все англичане, - торжественно изрек Черчилль. - Воевать с русскими будут немцы, а мы только будем помогать им бороться с ними! Сдавшиеся к нам в плен соединения вермахта по моему тайному приказу все еще не разоружены. Все они находятся в полевых лагерях и проходят постоянную военную подготовку. Представьте, семьсот тысяч человек стоят с винтовкой у ноги и только ждут приказа идти в бой против русских. И смею вас заверить, они будут драться за свои города и близких ничуть не хуже, а возможно и лучше, чем они дрались при Адольфе.
        - Браво, браво! Такого нестандартного хода никто из наших дорогих союзников наверняка не ожидает. Снимаю шляпу перед вашим талантом, Уинстон. Очень сильный ход, способный оказаться решающим аргументом в споре за Польшу… - негромко похлопал в ладоши Стэмплтон. - Во всем, что вы мне изложили, я вижу только одну слабую сторону - это Трумэн. Мне приходилось встречаться с ним в сорок втором, в Квебеке, и он оставил не совсем приятное впечатление. В отличие от Рузвельта, всегда оставлявшего оппоненту путь к почетному отступлению, Трумэн действует ограниченно прямолинейно, если не сказать по-хамски. Типичный ковбой конца прошлого века, который сначала стреляет, а затем смотрит, в кого он выстрелил. Такой человек может взбрыкнуть в самый ответственный момент, не столько из-за политического разногласия, сколько из-за личного гонора.
        - Мне всегда нравилась ваша проницательность, Чарльз. Гонор и самомнение у Гарри Трумэна действительно есть. Уже сейчас он считает себя знающим специалистом, как в области международной политики, так и в ведении войны, но я принял определенные меры. Завтра у меня встреча со Старбеком и Кэнингемом. У них имеются хорошие связи с теми, кто финансировал предвыборную кампанию мистера Трумэна и, следовательно, имеет определенные рычаги влияния на него. Без их денег он никогда бы не стал президентом Америки… - многозначительно сказал Черчилль, и Стэмплтон согласился с ним. - Думаю, янки заинтересует предложение получить большую часть германского пирога с тарелки Сталина. Нам будет вполне достаточно северного побережья Германии при полном господстве наших войск во всей Польше.
        - Не могу сказать, что я в полном восторге от ваших новых идей, Уинстон, но вынужден признать, что исполнение их пойдет на пользу интересам британской нации, - вынес свой вердикт Стэмплтон.
        - Еще как пойдет! - горячо заверил его Черчилль. - Нужно только действовать решительно, без всяких колебаний, и тогда мы надолго отобьем у мистера Сталина желание совать свой нос в европейские дела.
        Когда гость покинул кабинет премьер-министра, изнывающий от жажды Черчилль налил в стакан бренди и торопливо отпил из него глоток. Затем подошел к каминной полке и устремил пытливый взгляд на фотопортрет, стоявший в скромной темной рамке.
        Летом сорок четвертого, когда русские войска вошли на территорию Польши, Сталин прислал британскому премьеру на память свой портрет. Старый ястреб без особого труда понял скрытый намек, заключенный в столь необычном подарке советского лидера.
        Двадцать лет назад Антанта в лице французов и англичан выстроила вдоль границ Советской России «санитарный кордон», состоящий из Финляндии, Польши и Румынии. Он был призван надежно прикрыть Европу от большевиков в случае большой войны. Вступая на земли Восточной Европы, Сталин приступал к выстраиванию своего собственного «пояса безопасности», в котором новой Польше отводилась главная роль. Об этом он известил своего «заклятого» союзника, послав ему в подарок свой портрет, и тогда, Черчилль был вынужден проглотить эту горькую пилюлю.
        Поставив сталинский подарок на каминную полку, Черчилль поклялся непременно отомстить советскому лидеру, и вот теперь, по его мнению, эта минута настала. Хищно улыбнувшись изображению соперника, британский премьер величественно отсалютовал бокалом и торжественно произнес:
        - Мы еще поборемся с вами, мистер Сталин!
        Глава II
        По ту сторону Большого пруда
        Уютно устроившись в президентском кресле Овального кабинета, мистер Гарри Трумэн усердно занимался государственными делами. По воле случая, оказавшись во главе великой страны, выходец из Миссури просто жаждал активной деятельности. Каждый день своей новой службы он вставал только с одним желанием: как можно скорей выйти из тени своего великого предшественника и заставить окружающих перестать сравнивать его с покойным Рузвельтом. Стереть со своего лба тавро вице-президента и стать полноправным правителем Америки - это была идея фикс 33-го президента США.
        Пройдя хорошую школу жизни в политических кругах Миссури и Вашингтона, Трумэн хорошо понимал, что быстро изжить этот комплекс неполноценности он сможет только громкими военными победами. Это обстоятельство полностью совпадало с его давним тайным желанием доказать окружающим, что знание военного дела отставного майора ничуть не хуже знаний генералов, воюющих с Гитлером и микадо.
        Его первым шагом на военном поприще стал приказ о бомбардировке японских городов зажигательными бомбами. Сама идея такого вида борьбы с врагом в военных кругах была хорошо известна. Новоявленный главнокомандующий американских войск без всякого стеснения позаимствовал ее у немцев, которые в начале войны буквально завалили своими «зажигалками» польские, английские и советские города.
        Бомбардировки зажигательными бомбами Токио, в котором большинство построек было деревянными, по мнению Трумэна, были беспроигрышным ходом. Вид ужасной огненной смерти должен был сломить боевой дух японцев и заставить их просить мира.
        Затаив дыхание, он ждал положительного результата своего «гениального» приказа, но так его и не дождался. Вопреки расчетам просвещенного американца дикие японцы совершили абсолютно нелогичный поступок. Вместо того чтобы гневно и громко роптать и посредством бунта принудить своего императора прекратить войну, лишенные крова люди смиренно приняли обрушившиеся на них невзгоды войны.
        Трумэн очень сильно переживал свое неудачное возвращение на военную стезю. Читая сводки боевых действий, он откровенно завидовал генералам Эйзенхауэру и Макартуру, успешно громившим врагов Америки в разных частях земного шара.
        Единственное, что успокаивало его душу, так это тот факт, что прославленные генералы одерживали свои победы под его верховным руководством. Кроме того, пользуясь правом главнокомандующего, он мог карать или миловать любого из них, руководствуясь исключительно собственным мнением. А наказывать всегда было за что. Это он хорошо усвоил за годы службы в армии.
        Некоторое облегчение его уязвленной гордыне принес небольшой конфуз, случившийся с генералом Эйзенхауэром в конце войны в Европе. Попав на удочку пропаганды доктора Геббельса и ловкой дезинформации Сталина, штаб генерала Эйзенхауэра был убежден, что на юге Баварии создан мощный укрепрайон под названием «Альпийский редут». Туда, по данным разведки, намеревался прибыть Гитлер, поручив оборону Берлина Геббельсу, а север отдать под командование адмирала Деница.
        Ожидалось, что бои за Альпийский редут будут затяжными и кровавыми. Потому для штурма этой твердыни Эйзенхауэр бросил лучшие соединения американской армии и большое количество авиации, отказавшись от первоначального плана взять столицу Германии раньше советских войск.
        Как Черчилль ни убеждал, ни умолял американского генерала изменить свое решение, все было напрасным. Приняв решение взять последний оплот немцев, Эйзенхауэр упрямо стремился на юг, где его ожидало сильное разочарование. Вместо неприступной крепости в горных отрогах Баварии янки нашли распустившиеся фиалки, до смерти перепуганных местных бюргеров и малочисленные гарнизоны, которые без единого выстрела сложили свое оружие. Грозный редут юга пал без всякого сопротивления, поскольку никаких оборонительных сооружений там не было и в помине. Единственно, кто стрелял при появлении американцев, были эсэсовские фанатики, которые большей частью стреляли себе в лоб, боясь справедливого возмездия.
        В качестве утешительного приза американцы захватили в Баварии золотой запас имперского банка Германии и сидевшего под домашним арестом рейхсмаршала Геринга. Кроме этого, им достался весь запас урановой руды немцев, емкости с тяжелой водой, центрифуги, а также доктор Вернер фон Браун. Именно его межконтинентальные ракеты Фау-9, согласно планам Гитлера, должны были упасть на Нью-Йорк во второй половине сорок пятого года.
        К трофейному золоту, почти четверть которого составляли средства казненных нацистами людей, была немедленно приставлена охрана и финансовые контролеры. По праву победителей американские офицеры содрали с парадного мундира Геринга все его награды, включая единственный экземпляр Большого Железного креста. Та же участь постигла и платиновые погоны рейхсмаршала, что сильно его оскорбило.
        Отвечающие за проведение операции «Скрепка» агенты немедленно вывезли в Америку свои атомные трофеи. Начиная от урана и тяжелой воды и кончая научным персоналом, за что получили специальную благодарность от Конгресса. Что касается доктора фон Брауна, то победители не в полной мере представляли себе то направление вооружения, которым занимался их пленник. Ракеты Штатам были совершенно не интересны. Янки свято верили в мощь своей бомбардировочной авиации, способной поставить на колени любого врага.
        Наглядной демонстрацией силы воздушного флота Америки, как для врагов, так и для союзников, стала бомбардировка Дрездена в феврале сорок пятого года. Тогда за пару часов массированного налета огромный город был превращен в груду сплошных руин. Под бомбами американцев погибло свыше ста пятидесяти тысяч ни в чем неповинных мирных жителей.
        Поэтому в услугах немецкого гения ракет не очень нуждались, но на всякий случай решили перебросить его за океан вместе со всем запасом «Фау-2» из заводов Нордхаузена. Сделано это было не столько ради конкретной цели, сколько из желания осадить не в меру ретивых русских парней, решивших, что они могут на равных говорить с англосаксонским миром.
        По этой же причине Америка и Англия направили в Потсдам на подписание акта полной капитуляции Германии перед союзниками второстепенных лиц. Зачем генералу Эйзенхауэру и фельдмаршалу Монтгомери лететь в Берлин, если от имени союзников они уже приняли капитуляцию немцев в Реймсе. Пусть русские будут рады тому, что ради этого дела им предоставили фельдмаршала Кейтеля, покорно сложившего свой жезл к ногам победивших его американцев.
        Когда в Белый дом пришло сообщение о том, что с Германией, столько лет наводившей на Америку страху, покончено, Трумэн поспешил использовать эту весть для собственной выгоды. Взяв в руки небольшой звездно-полосатый флажок, он смело вышел на бушующие от радости и восторга улицы американской столицы.
        В белом костюме со строгой черной бабочкой, Трумэн гордо шел впереди колонны военных с видом подлинного триумфатора, одержавшего заслуженную победу над «коричневой чумой». Он шел так, как будто все годы борьбы с Гитлером был верным единомышленником и активным помощником президента Рузвельта. Словно вместе с ним изо дня в день, плечом к плечу усердно ковал победу над врагом, и вот теперь с полным правом принимает поздравление с заслуженной викторией.
        Вальяжно помахивая рукой в сторону отряда кинооператоров, снимавших его торжественный выход, хищно улыбаясь подобно птеродактилю, Трумэн цвел и пах под восторженные крики толпы. Без капли смущения он надел на себя чужой лавровый венок и именно в тот момент сам впервые поверил в то, что он действительно может быть самостоятельной фигурой в мировой политике.
        Это был самый замечательный день в жизни простого уроженца Миссури, по воле больших денег ставшего 33-м правителем Штатов, однако все хорошее быстро кончается. Подарив мир Европе, Америка должна была даровать его и Азии, но на Тихом океане дела шли не столь блестяще, как того хотелось Вашингтону.
        Готовясь осуществить высадку на Японские острова с целью принуждения Токио к миру, американцы решили создать себе удобный плацдарм перед решающей схваткой. Просто так десантироваться, не имея твердого тыла, без достаточного прикрытия корабельной артиллерии и авиации, солдаты дяди Сэма не были готовы. После тщательных расчетов и раздумий было решено использовать остров Окинава, идеально подходивший для этой цели. Расположенный всего в пятистах километрах от Японии, он был очень удобным трамплином для американских самолетов и морской пехоты.
        Для выполнения планов американского главнокомандующего было привлечено огромное количество кораблей и самолетов. Они должны были создать максимально благоприятные условия для захвата Окинавы силами корпуса морской пехоты США. Опираясь на силу этой могучей армады, 1 апреля 1945 года, американские пехотинцы лихо начали операцию «Стальной тайфун», но вскоре прочно завязли в позиционных боях с противником. Дни шли за днями, недели сменялись неделями, потери морпехов неуклонно росли, а вот их успехи можно было разглядеть только на крупномасштабной карте.
        В основном вооруженные стрелковым оружием и легкой артиллерией, японские солдаты оказывали упорное сопротивление отважным сынам Америки, за спинами которых надрывались танки, ревели самолеты и грохотала корабельная артиллерия.
        Так в ожесточенной борьбе прошел апрель, закончился май и наступил июнь, но звездно-полосатый флаг так и не был поднят над всей Окинавой. Обращаясь к нации по радио по поводу прекращения войны в Европе, Трумэн высказал надежду, что в скором времени мир наступит и на берегах Тихого океана. Эти слова вызвали у простого народа бурный восторг и ликование. Рейтинг популярности нового президента стремительно рванул вверх. Получив две звонкие пощечины от коварных азиатов в Пёрл-Харборе и Яванском море, американская нация жаждала окончательной сатисфакции, которая затянулась на долгие четыре года.
        Связанный публичным обещанием скорого завершения войны, Трумэн никак не мог обмануть ожидания своих избирателей. Каждое заседание с Объединенным комитетом начальников штабов он только и делал, что подталкивал военных к скорейшему завершению войны, но усеянные звездами и орденами генералы никак не хотели ему помочь в этом. Каждый раз они со скорбным видом перечисляли понесенные на Окинаве американской армией потери, попутно давая объяснения причин постигших их неудач, и обещали все исправить в скором времени.
        Поначалу Трумэн терпеливо выслушивал эти речи, но когда наступил июнь, его терпение иссякло. Последней каплей стало сообщение о снижении популярности президента согласно очередным опросам. Дело принимало неприятный оборот, и Трумэн решил строго спросить со столь высокооплачиваемых стратегов и тактиков. На очередной встрече с военными, не дав председательствующему генералу открыть рот, президент потребовал четкого и ясного ответа на вопрос, когда армия намерена завершить войну с Японией.
        То, что он услышал, потрясло его до глубины души. После недолгого совещания, скромно потупив глазки, генерал заверил, что сопротивление врага на Окинаве будет подавлено, скорее всего, к концу июня - началу июля. Что же касается высадки американских войск на главный остров Японского архипелага Хонсю, то Объединенный комитет начальников штабов планирует это сделать в начале ноября этого года. Учитывая упорное сопротивление японцев на Окинаве, господа военные ожидали на Хонсю длительные затяжные бои.
        - Что вы хотите, мистер президент?! - горько посетовал генерал. - Нам противостоят отчаянные головорезы и убежденные фанатики. Им нисколько не жаль ни своей, ни чужой жизни. Каждый из них готов умереть ради славы своей страны и божественного микадо. С ними невозможно воевать, опираясь на общепринятые нормы ведения войны.
        Этот стон цивилизованного человека нашел отзыв в сердце Трумэна, но не смог погасить гневного взора политика, пылавшего из-под роговых очков. Теплота и понимание были не чужды президенту, но только не в деловых отношениях.
        - Каковы ваши прогнозы относительно предполагаемых потерь наших войск при захвате острова Хонсю? - холодно спросил у генерала отставной майор. От этого вопроса оживший было стратег вновь вперил взор в лежавшие перед ним бумаги.
        - Согласно заключению наших экспертов, при захвате острова Хонсю они составят минимум пятьдесят тысяч убитыми и ранеными. В эту цифру не входят потери, которые понесет наша армия при штурме Токио. Фанатизм японцев очень трудно подается подсчету, - пояснил Трумэну генерал, пытаясь упредить гневную вспышку его глаз, но не смог. Озвученная им цифра никак не устраивала президента.
        - Высадка морской пехоты на Хонсю у вас запланирована на ноябрь, когда же вы намерены занять оставшиеся острова?!
        - К осени будущего года, господин президент. Но если японцы уйдут в горы и начнут партизанскую войну, на их полное умиротворение нам понадобится несколько лет.
        От озвученных прогнозов президент побагровел. Подобный срок ставил жирную точку на всех его планах и начинаниях. За неудачника американский избиратель никогда не проголосует.
        - Так считаете вы и ваши эксперты?! - гневно процедил Трумэн, крепко сжав в пальцах карандаш, которым до этого делал пометки в блокноте. Зло прищурив глаза, он уже знал, что сделает с этим вестником несчастья, но генерал оказался крепким орешком. Выпускник Вест-Пойнта умел не только воевать, но лавировать среди опасных рифов в высоких кабинетах.
        - Нет, мистер президент. Это мнение генерала Макартура, изложенное им в специальной докладной записке… - чиновник в погонах проворно зашуршал бумагами в папке и извлек из них нужный документ.
        Услышав имя человека, бывшее на устах у всего американского народа, Трумэн от злости сломал карандаш и бросил его обломки на стол. С освободителем Филиппин нужно было считаться. Захлопнув блокнот, он прервал заседание и, холодно попрощавшись, удалился, источая в сторону «медных котелков» флюиды гнева и негодования.
        Для быстрого и коренного перелома в войне с Японией, а также для спасения своей карьеры нужно было новое средство, гораздо более эффективное, чем американская армия. И такие средства в распоряжении американского президента имелись.
        Первым, как бы это ни странно звучало, был Советский Союз. На мирной конференции в Ялте Рузвельт сумел выторговать у Сталина обещание, что Россия вступит в войну с Японией через три месяца после капитуляции Германии. Главный удар советских войск должен был обрушиться на Квантунскую армию, главную сухопутную силу Японской империи. Ее разгром твердо гарантировал завершение войны еще до конца года при минимальных потерях со стороны американских войск.
        В оплату своих услуг в войне с Японией Сталин потребовал от Рузвельта Сахалин, Курилы и Порт-Артур, с КВЖД в придачу. Для Америки это были вполне приемлемые требования. Русские получали довольно скромные приращения к своим территориям, которые никак не затрагивали стратегические и финансовые интересы Вашингтона.
        Все было прекрасно, но только для Америки Франклина Рузвельта. Для Америки Гарри Трумэна, с первых же дней принявшегося с усердием закручивать гайки американо-советскому сотрудничеству, просить о помощи Сталина было очень даже не с руки. Этим самым, по мнению президента, Соединенные Штаты не только демонстрировали свою слабость в борьбе с Японией, но и де-факто признавали появление в мире второй сверхдержавы, что для Трумэна было совершенно неприемлемо. Тем более что он совершенно не собирался выполнять обещание президента Рузвельта разделить Японию на четыре зоны оккупации, подобно Германии, а также передать Советскому Союзу Хоккайдо и северную часть острова Хонсю.
        Скальп японского императора должен принадлежать только американской армии и никому иному, иначе могут возникнуть неприятные вопросы, кто победил дальневосточного тигра. В войне на востоке Трумэн собирался просить русских Иванов придержать свинью, пока янки будут резать ей горло, лишь в самом крайнем случае.
        Вторым, более приемлемым и достойным, средством по принуждению к капитуляции японцев являлся секретный проект под кодовым названием «Манхэттен». Суть его заключалась в создании совершенно невиданного ранее нового вида оружия. Оно было способно уничтожить огромное количество людей и произвести ужасающие разрушения посредством взрыва одной небольшой бомбы.
        Это обещание ученых мужей для большинства американских политиков, исповедующих здоровый прагматизм, звучало откровенно фантастично и неубедительно. Почти все они сочли слова об атомном проекте явной авантюрой, за исключением президента Рузвельта. Главный американский миротворец и друг всех детей мира в начале сорок третьего года согласился выделить деньги на создание этого смертоносного оружия.
        Со всего мира в Америку были собраны лучшие умы, способные разбираться в сути ядерных процессов. В самых современных лабораториях того времени, под завесой полной секретности они принялись создавать технологию обогащения урана и превращения его в оружейный плутоний. Не покладая рук, они проработали почти два года и уже стояли на пороге величайшего открытия, потратив на это дело из государственного бюджета Америки почти два миллиарда долларов.
        Прижимистый Трумэн схватился за сердце, когда увидел, в какую чудовищную сумму обошлось чудачество его предшественника. Подобно Гитлеру, он захотел закрыть столь дорогой проект, не давший стране быстрой отдачи, но курирующий проект генерал Гровс сумел убедить президента не делать этого.
        Аргументы военного человека, так плотно сроднившегося с тайным проектом, тронули разум Трумэна, и он согласился подождать результатов исследования до начала августа сорок пятого года. Именно к этому сроку засевшие в Лос-Аламосе ученые должны были доказать, что они не зря пользовались финансовыми благами великой Америки.
        Поэтому сразу после разговора с «медными котелками» обозленный Трумэн пригласил к себе генерала Гровса, желая узнать последние новости из лабораторий Лос-Аламоса.
        - Я с большим уважением отношусь к той ученой компании, что трудится в Нью-Мексико под вашим неусыпным контролем, генерал. Вы постоянно говорите, что там собраны самые лучшие умы мира, работающие на благо нашей великой страны. С середины апреля они постоянно твердят, что стоят на пороге открытия, способного перевернуть весь мир, но мне очень не терпится узнать, когда конкретно их прожорливое дитя даст обещанный прорыв?! - с места в карьер поинтересовался Трумэн, едва только Гровс переступил порог его кабинета.
        - Если бы вы спросили меня про пушки и снаряды, про число солдат, охраняющих их лабораторию, или степень секретности, я бы дал вам исчерпывающую информацию, сэр. Однако что касается формул и рассуждений о способах расщепления атомного ядра, то здесь я бессилен. Все они подобны мантрам и заклинаниям индейских шаманов, которые мы слышим, но не можем познать их смысл и способ действия.
        - Вы очень верно сказали, Гровс. Смысл их речей нам совершенно непонятен, и приходится верить этим яйцеголовым господам на слово. Я был бы совсем не против этого, если бы цена их слов не упиралась в астрономическую сумму - два миллиарда долларов. Это очень высокая цена для ничем не обеспеченных заверений, вы так не находите, генерал?
        - Готов подписаться под каждым вашим словом, господин президент, если бы разговор шел только о новом виде танка, самолета или подводной лодки, однако в Лос-Аламосе создается оружие, которое обеспечит нашей стране мировое господство на долгие и долгие годы, - многозначительно сказал Гровс, но Трумэн отмахнулся от его слов как от надоедливой мухи.
        - Все это красивые рекламные слова. Покажите мне эту бомбу, явите мне ее мощь, дайте пощупать товар руками!
        - Хочу напомнить вам, мистер президент, что у вашего предшественника был особый нюх на новые виды вооружения. Только благодаря его прозорливости с конца тридцать девятого года мы раньше всех стали на смену линкорам строить авианосцы. Уверенный в правильности своего выбора, он продавил сопротивление конгресса и сумел выделить на строительство авианосцев миллионы долларов. Только благодаря президенту Рузвельту мы встретили войну с Японией, имея свыше пятидесяти авианосцев различной модификации, что позволило удержать контроль над Тихим океаном даже после Пёрл-Харбора. Точно так же я уверен в правильности выбора президента Рузвельта относительно атомного проекта. Он весьма необычен, фантастичен, но именно он твердо гарантирует Америке мировое господство на ближайшие десять лет.
        Гровс говорил это с такой твердой убежденностью, что Трумэн не решился вступать с ним в дискуссию. Отказавшись от тактики прямого кавалерийского наскока, он решил подойти к проблеме неимоверно дорогущего проекта с другого конца.
        - Вы в этом проекте с самого начала, Гровс, скажите, против кого президент Рузвельт собирался применить новое оружие? Ведь вы, несомненно, обсуждали с ним этот вопрос.
        - Конечно, сэр. Этот вопрос стоял на повестке с самого начала проекта, когда он был еще только на бумаге. Президент Рузвельт говорил, что проект создается для сдерживания любого конкурента Америки за победу в нынешней войне. Без разницы, будь это немцы, русские, японцы или даже англичане.
        - Вот как? Расскажите поподробнее, Гровс.
        - Охотно, мистер президент. Сразу после Пёрл-Харбора планировалось сбросить бомбу на Японию, используя полет в один конец с посадкой самолета на территории Китая или России. Затем, по мере того как флот смог отодвинуть от наших берегов угрозу японского вторжения, цель использования атомного оружия изменилась. Ею стала Германия. Немцы очень яростно сражались с русскими и англичанами, и исход их борьбы до начала сорок четвертого года был совершенно не ясен. К тому же, по данным нашей разведки, немецкие ученые стали активно продвигаться к созданию собственного атомного оружия. Предполагалось сбросить атомную бомбу на Берлин или на любимую виллу Гитлера в Бергхофе, когда он отправится туда на отдых. С этой целью в Германию были заброшены специальные агенты, по сигналу которых из Англии должен был вылететь бомбардировщик с атомной бомбой на борту.
        Трумэн слушал рассказ Гровса с большим интересом. Все сказанное генералом было для него совершенно неизвестно. Белый дом умел хранить свои тайны, скрупулезно ограничивая число лиц, посвященных в секретный проект.
        - Так продолжалось до конца сорок четвертого года. Из агентурных источников стало известно, что благодаря диверсии на заводе по производству тяжелой воды в Норвегии немецкий атомный проект испытывает серьезные трудности и вряд ли будет способен устранить их к середине сорок пятого года. Тогда же стало понятно, что нашими главными конкурентами за право устройства послевоенного мира стали русские, и цели вновь поменялись. После Арденн и выхода русских армий к Одеру президент Рузвельт приказал усилить работы над проектом «Манхэттен». Он очень надеялся, что к началу последней мирной конференции у него будет дубинка, при помощи которой он сумеет укротить непомерные аппетиты дяди Джо.
        - Честное слово, я сделал бы то же самое, Гровс, - усмехнулся Трумэн, - мистеру Сталину совсем не помешал бы отрезвляющий удар по рукам такой дубины. Но будет ли она готова к мирной конференции в Германии?
        - Если последние испытания завершатся успешно, то согласно заверениям профессора Оппенгеймера окончательный результат работ следует ждать ко второй половине июля, - торжественно доложил Гровс.
        - Вторая половина июля - это обнадеживающий срок, но скажите честно, Гровс, вы верите в это?
        - Да, мистер президент. За все время общения с физиками я немного научился разбираться в их поведении и могу твердо сказать, они сами верят в реальность указанных сроков.
        - Прекрасно, прекрасно. Значит, в начале августа нужно будет выбрать место целесообразного применения нашего нового оружия.
        - Против кого вы хотите применить бомбу, против русских, сэр? - с опаской в голосе спросил Гровс, но собеседник успокоил его.
        - Нет, не против русских. С дяди Джо будет вполне достаточно одной только демонстрации действия нашего нового оружия. Так сказать, скрытое, но очень явное предупреждение, - хищно улыбнулся Трумэн. - Бомбу следует применить против японцев - и чем быстрее, тем лучше. Для Америки война с микадо в сто раз важнее всех европейских дел, вместе взятых.
        - Слава богу, что вы решили не применять ее против Англии, - пошутил генерал, но президент не поддержал его тона.
        - Если будет нужно, то применим и против нее. Англия ничем не лучше остальных стран мира, хотя и является нашим ближайшим союзником. Господин Черчилль поет мне дифирамбы, а сам пытается вести свою игру в Европе. По данным нашей разведки, англичане так и не разоружили немецкие части, сдавшиеся к ним в плен. Возможно, он намерен сделать из них козырь на встрече со Сталиным, но это идет вразрез с нашими планами и намерениями. Думаю, следует ограничить своеволие Черчилля и твердо указать ему место в нашем кильватере. Президент Рузвельт слишком долго играл в джентльмена с этим обанкротившимся британским лисом.
        - Вы совершенно правы, мистер президент. Америка есть Америка, а Англия есть Англия, и не следует путать наши жизненные интересы… - подхватил Гровс. В отличие от Черчилля, он хорошо знал свое место в кильватере президента.
        Совсем иная беседа об интересах Англии и Америки состоялась в Нью-Йорке. Туда из Лондона специально приготовленный «Дуглас» доставил двух британских джентльменов с особыми полномочиями от премьер-министра Черчилля. Не имея ни малейшего ограничения в пищевом рационе, в отличие от большинства англичан, джентльмены хорошо перенесли длительный полет над бурными водами Атлантики. За время полета они с истинно королевским достоинством поглощали бекон с яичницей, хрустящие гренки с оливками и запивали натуральным кофе.
        Бросив грязные вилки на подносы с остатками еды и утеревшись белоснежными салфетками, британские гости принялись играть в карты. Ставя на кон сущую мелочь, они неторопливо перебрасывались между собой короткими фразами, состоящими из обозначений и определений, понятных только им двоим. При этом они внимательно следили, чтобы ничего лишнего не стало достоянием ушей стюардов, обслуживавших их на всем пути перелета.
        Перед самым прибытием в город «Большого яблока» джентльмены приказали подать им по бокалу шампанского, которое было выпито за успех предстоящих переговоров. Поднятие бокалов было своеобразным ритуалом, который часто приносил им удачу. Последний раз джентльмены поднимали бокалы в конце января сорок пятого. Тогда, через нейтральную Швецию, они летели на тайные переговоры в Германию.
        Представляя финансовую элиту Британии, они смогли быстро найти общий язык с такими же представителями деловых кругов Германии. Результатом переговоров была джентльменская сделка. Тайные визитеры гарантировали германским промышленникам сохранение активов их заводов и предприятий в обмен на открытие Западного фронта перед союзными войсками. Добиться подобной договоренности было не так уж трудно. Прекрасно видя скорый крах гитлеровского режима, германские партнеры были весьма сговорчивы и податливы. Спасая собственные интересы, они смогли заставить немецких генералов отступить к Рейну, несмотря на яростное сопротивление со стороны Моделя и Гитлера.
        Теперь у джентльменов была иная задача. Предстояло убедить финансовые круги Америки поддержать план Черчилля по внезапному нападению на советские войска в Германии. Вся сложность их миссии заключалась в том, что некоторые представители деловой элиты Штатов видели в Советском Союзе потенциального покупателя американских товаров после окончания войны. Они намеревались вести с русскими мирную торговлю, видя в их необъятном рынке большую выгоду.
        Также сильно затрудняло действия британских посланцев и позиция президента Трумэна. По твердому убеждению обитателя Белого дома, Америке сначала предстояло разделаться с Японией и только потом начинать обстоятельное противостояние с Россией. Борьба на два фронта не входила в стратегические планы бывшего сенатора от Миссури.
        Одним словом, миссия была трудна, но выходцы из Туманного Альбиона очень надеялись, что у них хватит аргументов и их стрит не будет перебит каре с джокером. Заокеанских визитеров приняли по высокому разряду. В это понятие входил поданный прямо к трапу самолета «Линкольн», отсутствие на выезде из аэропорта паспортного контроля и таможенного осмотра, а также шикарная вилла в пригороде Нью-Йорка. Высоким гостям дали время прийти в себя после столь длительного перелета и назначили деловую встречу только на следующий день. Как бы гости ни крепились, но годы давали о себе знать.
        Когда двери гостиной широко распахнулись перед гостями, посланцев Черчилля ждал неприятный сюрприз. Из числа тех, кто приехал на виллу и учтиво пожимал гостям руки, лишь один был представителем финансовой элиты Северо-Востока Америки, обладавшим правом голоса для принятия решения по важным вопросам. Двое других переговорщиков имели более низкий статус, обладая исключительно совещательными функциями. Что касается четвертого визитера, то он был сенатором, и с ним у англичан были довольно натянутые отношения.
        После обмена любезностями и разговорами о полете джентльмены сразу перешли к деловой части разговора.
        - Господа, смею вас заверить, что причины, заставившие нас отправиться в столь далекое путешествие, важны как для нас, так и для вас. Они важны для всего цивилизованного мира, поскольку у нас есть все основания говорить о появлении новой угрозы его жизненным устоям. Мы прилетели просить у вас помощи против русских, которые намерены подчинить своему влиянию Англию и всю Европу… - напыщенно начал один из джентльменов, и его слова породили усмешку на лице американского сенатора.
        - Вы зря так беспечно улыбаетесь, мистер Уэстли. Конечно, сейчас русская угроза стучится только в наши окна и двери, Америка им не по зубам. Но смею вас заверить что, поглотив нас, они не остановятся и по прошествию времени возьмутся и за Соединенные Штаты. Тоталитарная коммунистическая система Сталина по своей сути мало чем отличается от нацистской системы Гитлера. Они обе несут смертельную угрозу свободному демократическому миру, в какие бы идеологические одежды они бы не рядились. Это надо понимать, господин сенатор, - с укоризной произнес англичанин.
        - Я прекрасно понимаю, что русские наши главные конкуренты, сэр, - парировал упрек Уэстли, - но мне кажется, что вы несколько сгущаете краски. Все наши агенты из Москвы доносят, что Сталин совсем не собирается вступать в конфронтацию с нами. Их главная задача на ближайшее десятилетие - восстановление разрушенной войной экономики, и с логикой этого решения трудно не согласиться.
        - Вы плохо знаете, Сталина, сэр, - взвился британец. - Это двуликий человек, способный одной рукой подписывать мирный договор, а другой готовиться к войне. Его пакт с Гитлером в тридцать девятом - прекрасное тому подтверждение. Говоря о мире, он подчинил своей власти Прибалтику и восточную Польшу, напал на Финляндию и Румынию. Не зря Россию исключили из Лиги наций! Но это в прошлом, а нынешнее положение Европы еще ужаснее. Еще не успели смолкнуть пушки, как господин Сталин вторгся во внутреннюю жизнь своего боевого союзника Англии. Желая устранить с поста премьер-министра господина Черчилля, через агентов влияния он начал свою коварную игру и добился значительных успехов. Наши специальные службы выяснили, что большая часть избирателей Британии намерена отказать в доверии сэру Черчиллю на ближайших выборах.
        - И что из этого? Вместо Черчилля премьером станет Эттли или кто-нибудь другой. Ведь коммунисты никогда не смогут получить кресло премьер-министра… - невинно спросил сенатор, чем вызвал праведный гнев у британца.
        - Как вы не понимаете, что неизбрание на первых послевоенных выборах премьер-министром человека, который спас Англию от немецкого вторжения, - нонсенс! Это точный и хладнокровный удар по политическим устоям королевства. Одно дело, когда простые англичане выражают недовольство своим премьером в беседе на кухне, и совсем иное его публичное унижение на парламентских выборах. Как можно отказать в доверии человеку, столько сделавшему на благо своей многострадальной страны?! Как можно отказать в доверии победителю Гитлера?! Это означает, что страна победила врага вопреки действиям премьер-министра! А это очень опасный прецедент! - звенящим от возмущения голосом негодовал посланник Альбиона.
        - Уход Черчилля с поста премьера, несомненно, посеет сильную смуту и анархию в умах простых англичан и поколеблет государственные устои. Англичане очень устали от войны, они хотят мира и спокойствия и ради этого готовы на все. При этом совершенно неизвестно, куда может качнуться чаша весов, если русские агенты влияния будут продолжать раскачивать лодку. Сейчас Англия еще может противостоять скрытому давлению агентов Сталина, но наши силы на пределе. Мы не сможем в одиночку спасать Европу от русских, надо что-то делать и делать немедленно… - от избытка чувств на лбу оратора выступил пот, и он поспешил стереть его батистовым носовым платком.
        - Скажите, сэр Астон, а насколько достоверны ваши сведения относительно русских агентов влияния в Англии? Может быть, господин Черчилль стал у англичан невольным олицетворением тяжкого бремени войны. При длительной войне надломленность психики вполне возможна, - высказал предположение Уэстли, чем только повысил градус накала у британца.
        - Я даю вам слово джентльмена, что сказанные мною слова о тайных русских агентах абсолютно соответствуют истине! - эти слова посланник Альбиона отчеканил столь громко и яростно, что представитель Северо-Востока был вынужден одернуть сенатора.
        - Ведите себя достойно, Уэстли. Мы нисколько не сомневаемся в правоте слов мистера Астона, а уж тем более в данном им сейчас слове. Сталин всегда был для нас непримиримым противником, даже когда временно стал нам союзником в борьбе с Гитлером. Ранее у нас с ним были общие интересы, теперь же, когда война закончена и каждый блюдет свои интересы, я нисколько не сомневаюсь, что он попытается извлечь для себя любую политическую выгоду. Скажите, Астон, какую помощь вы хотите получить от нашего правительства?
        - Спасибо за понимание, мистер Фриман, - скорбным голосом ответил британец, изображая невинное достоинство, попранное грубым сапогом недоверия. - Мы всегда верили, что наши американские партнеры не останутся глухи к нашим нуждам и чаяниям. Все, что мы просим, это поддержать план мистера Черчилля по предотвращению угрозы, исходящей от советского диктатора. Для этого он собирается нанести мощный удар по советским войскам, находящимся в восточной Германии и вытеснить их на территорию Польши. Не скрою, главная задача этого плана - восстановление в Польше демократии и создание там правительства, разделяющего демократические ценности цивилизованного мира. Однако если даже русские будут только отброшены за Одер, то по агрессивным планам Сталина относительно Восточной Европы будет нанесен сокрушительный удар.
        - Вы намерены начать новую войну?! Но вас не поддержит собственный народ! - удивленно в один голос воскликнули молчавшие до этого финансисты, к тайной радости Уэстли.
        - Говоря о полномасштабной войне, вы серьезно заблуждаетесь, господа. Разговор идет всего лишь о небольшом скоротечном военном конфликте и только. Что касается народа, то его главной функцией на войне является безропотное служение интересам государства, и ему следует послушно идти за вождем к полной и окончательной победе демократии. Это определение, на мой взгляд, относится к любому народу земного шара.
        С мнением Астона о народе не был согласен один из двух американцев. Он уже открыл рот, но его опередил второй англичанин.
        - Я прекрасно понимаю, господа, что вы имели в виду, говоря о народе, - начал он противным скрипучим голосом. - Да, народ может иметь свое мнение, отличное от мнения правительства, и это одно из завоеваний демократии. Все верно, но если начать спрашивать мнение народа по тому или иному вопросу, то смею вас заверить, мы можем очень далеко зайти и, в конце концов, потерять власть над ним. Как в Англии, так и в Америке.
        - Не будем терять время на словесные упражнения, Морли, - властно изрек Фриман, осаждая взмахом руки обиженного поборника американской демократии. - Меня в гораздо большей степени интересуют военные планы британской стороны, мистер Бишоп. Хватит ли у вас сил разгромить русских до начала осени, и какая роль отведена в этом конфликте американским войскам?
        - Охотно отвечу на ваши вопросы, сэр. Главной ударной силой в этом конфликте будут немецкие дивизии, сдавшиеся в плен английским войскам фельдмаршала Монтгомери. Общая численность немецких военнопленных составляет около семисот тысяч человек. Все они размещены в полевых лагерях и могут быть задействованы против русских в любой момент. Главный удар будет нанесен на севере Германии, вдоль балтийского побережья. Второй, большей частью вспомогательный, планируется нанести в районе Лейпцига. Их цель - окружить берлинскую группировку русских или заставить их отойти за Одер. Все, что мы просим на данный момент от американской стороны, это оказать содействие генералу Венку, чьи войска будут действовать в районе Лейпцига. Если же характеризовать в целом наши роли в этом конфликте, то они попадают под определение наблюдателей за действиями желающих взять реванш немцев.
        - Блестящая идея! - восхищенно воскликнул Фриман. - Вот подлинное мастерство британской дипломатии, Морли. Решить свои проблемы при минимальных материальных затратах и людских потерях. Давняя идея мистера Черчилля о создании единого фронта западного мира против коммунистов, похоже, начинает сбываться. А как ваши военные оценивают шансы на успех проведения этой операции? Как патриот, я бы охотно послушал мнение Айка, но в этой ситуации меня устроит и мнение ваших генералов, мистер Бишоп.
        - Как заверяют представители нашего генерального штаба, операция имеет все шансы на успех. Русские опьянены тем, что стоят в Берлине, Праге и Вене. Они наслаждаются наступившим миром и ничего не подозревают. Наступление немцев для них будет ошеломляющим ударом. К тому же советские армии понесли значительные потери при взятии Берлина. Его, можно сказать, взяли на последнем дыхании, столь высоки были потери у маршалов Жукова и Конева, - подчеркнул англичанин, и американцы понимающе закивали головами.
        - После подписания капитуляции Сталин объявил о скорой демобилизации, и пополнение войск идет совсем не в том темпе, что прежде. Поэтому на первых этапах операции мы не ожидаем серьезного сопротивления со стороны советских частей. После того же как русских отбросят за Одер, в дело вступят дипломаты, но тогда наши позиции будут куда прочнее и предпочтительнее, чем сейчас.
        - Ну, а если немецкое наступление будет идти не так, как того вам хотелось бы, примут ли британские войска участие в боевых действиях против русских?
        - Да, мистер Фриман. Господин Черчилль готов идти до победного конца, и деловой мир Англии готов поддержать его действия, так как нынешний момент очень благоприятен для нас. Посудите сами. Русские непрерывно наступали по всему фронту с ноября сорок четвертого года и практически исчерпали все свои резервы. Они еще смогли взять Берлин, но для быстрого захвата всей Чехии и севера Германии у них элементарно не хватило сил. Так, в Мекленбурге фельдмаршал Монтгомери выполнил за маршала Рокоссовского большую часть его работы, а в Пльзене танкисты генерала Паттона помогли маршалу Коневу. Сейчас у русского колосса глиняные ноги, и нужен один хороший удар, чтобы повергнуть его.
        - Все это хорошо, и я готов принять на веру оценку ваших военных, но всякая услуга требует оплаты. Что британская сторона готова предложить Америке в обмен за ее поддержку в борьбе против Сталина? - поинтересовался Фриман, и сразу на лбу у англичан вновь появились капельки пота. Посланцам Лондона предстояло открыть «большому брату» свои не слишком сильные карты.
        - Мы готовы отказаться в пользу Америки от всех территорий советской оккупационной зоны, за исключением Мекленбурга… - произнес Астон. Слова британскому посланнику давались нелегко, ибо он жертвовал священными интересами своей страны.
        - Щедрый подарок, - попытался напомнить о своем присутствии сенатор, но быстро увял под требовательным взглядом Фримана.
        - Это примерно две трети площади советской зоны, - быстро подсчитал финансист, - надеюсь, в такой же пропорции будет разделена и советская часть германского золота, а также военных репараций.
        От такого откровенного грабежа у англичан перехватило дыхание. Изрядно обнищавшая за годы войны Британия очень рассчитывала поправить свое положение за счет советской доли репараций с Германии, но заокеанские союзники беззастенчиво выворачивали им руки. Развалившись в креслах, меланхолично пережевывая жвачку, американцы ждали ответ на свой вопрос о процентах. Сила была полностью на их стороне, и британцам пришлось пойти на уступки.
        - Мы согласны на подобный раздел советской доли трофейного золота и репараций, - с трудом выдавил из себя Астон, чем вызвал улыбки на лицах у своих собеседников.
        - Приятно иметь дело с деловыми людьми, готовыми платить за необходимую помощь настоящую цену, - примирительно сказал Морли. Англичане молча проглотили свое унижение, но в разговор вмешался Уэстли:
        - Все это хорошо, но вы, господа, забыли о президенте Трумэне. Именно он является главнокомандующим американской армии и за ним последнее слово… - сенатор хотел развить свою мысль, но Фриман в который раз оборвал его.
        - Среди нас есть люди, которые довольно много сделали для карьеры Гарри, с чьим мнением он будет полностью согласен, - жестко припечатал сенатора финансист, и тот больше не решился встревать в беседу.
        - Что же, осталось обсудить разделение причитающихся русским активов с патентами, и дело будет сделано, - подытожил третий финансист, чем вызвал у посланников Альбиона бурю негодования. Подобно девушке, с которой грабители пытаются снять нижнее белье, британцы принялись яростно отстаивать свой процент с общей добычи. Спор об активах продлился добрых сорок минут, прежде чем стороны пришли к общему мнению. Соглашение было достигнуто, и в далекий Лондон полетела шифрованная телеграмма о благополучном выздоровлении заболевшего дяди.
        Глава III
        Предупрежден, значит вооружен
        После неожиданного пришествия в столицу на день парада Победы слякотного и проливного осеннего дождя в Москву вернулось лето. Проказник июнь широко распахнул свои жаркие объятия, пытаясь компенсировать москвичам нанесенный им ущерб во время празднования великого подвига советского народа.
        Напоенные летним теплом, весело и приветливо зашумели зеленые кроны деревьев, под лучами солнца заиграла изумрудная трава на многочисленных городских газонах. Запели птицы, громко славя радость жизни, но не это было самым главным. Особым теплом наполняла сердца людей мысль о том, что проклятой войне пришел конец, и теперь они наконец-то смогут вернуться к долгожданной мирной жизни.
        Эта мысль была у каждого советского человека, вне зависимости от того, была ли на него надета военная форма или гражданская одежда. Каждый из них стремился, как можно скорей позабыть страшные ужасы войны и окунуться в светлые будни повседневного мирного бытия.
        Не были исключением и те военачальники, что томились в приемной Верховного Главнокомандующего, под зорким оком Поскребышева. Еще вчера торжественно отпраздновав Победу, они начали строить планы на дальнейшую жизнь, как вдруг их внезапно вызвали в Кремль без всякого объяснения причин.
        Сидя в мягких креслах или осторожно вышагивая по ковровой дорожке приемной и перебрасываясь между собой ничего не значащими фразами, они напряженно думали, что заставило Сталина пригласить их к себе через два дня после столь грандиозного празднования Победы. Собранные и настороженные, они время от времени украдкой бросали взгляды на массивные дубовые створки двери кабинета Сталина.
        Последний раз в столь представительном составе они собирались в преддверии парада Победы. Тогда в кабинете вождя Советской страны они обсуждали сценарий проведения грядущего торжества, предложенного на их суд Верховным Главнокомандующим. Однако, хорошо зная характер Сталина, ни один из приглашенных не подумал, что он намерен вернуться к праздничной теме. Срочный вызов маршалов в Кремль говорил только об одном - грядет новая война. Но вот только с кем и когда?
        Логичней всего было бы предложить, что предстоящий разговор пойдет о грядущей войне с Японией. О том, что она будет, Сталин рассказал своим полководцам после окончания мирных переговоров Большой Тройки в Крыму. Тогда, собрав командующих фронтов на большое совещание, Сталин попросил их особо беречь свои войска, поскольку после окончания войны в Европе часть их предстояло перебросить на границу с Маньчжурией.
        О том, что воевать с японцами Сталин поручил маршалу Мерецкову, генералам Еременко, Пуркаеву и Плиеву, под общим руководством маршала Василевского, командующие фронтами узнали только накануне проведения парада. Режим секретности при подготовке реванша России за поражение в русско-японской войне в Ставке Верховного Командования был на высоте. Однако отсутствие в приемной тех, кому было поручено смыть пятна позора с русских знамен, прямо указывало на то, что предстоящий разговор не будет касаться Японии. Также полностью исключалось начало войны на южных рубежах страны. Никто из вызванных на прием военных ничего не слышал о каком-либо вооруженном конфликте СССР на границах с южными соседями или о территориальных претензиях к ним со стороны советского правительства. И значит, предположение о возможной войне с Грецией, Турцией, Ираном или Афганистаном было лишено всяких оснований. Конечно, чисто теоретически к числу возможных театров боевых действий можно было отнести франкистскую Испанию и салазаровскую Португалию, угнетенную англичанами Индию или оккупированный Тибет, но война давно приучила маршалов
к жестокому прагматизму.
        Однако не только война могла затаиться за дубовыми дверями кабинета Верховного Главнокомандующего. Вполне возможно, что внезапный сбор цвета Советской Армии был обусловлен грядущей демобилизацией. Третий рейх сокрушен, отгремели победные салюты и фанфары, и уже нет нужды в многомиллионной армии. Стране предстояло как можно скорее приступить к восстановлению разрушенных войной городов, деревень, фабрик и заводов, а для этого ей были нужны рабочие руки, находящиеся в подчинении маршалов. Предстояло решить сроки демобилизации и количество нужных стране солдат, а заодно и пристроить в мирную жизнь и маршалов, чье число заметно разрослось за годы войны. Это предположение было вполне похожим на правду, однако и оно имело один серьезный изъян. Хозяин кабинета не был любителем крупных заседаний при обсуждении любого значимого государственного вопроса. Он всегда предпочитал принимать решение в узком кругу, либо при беседе с глазу на глаз. Мирное обустройство маршалов было весьма щепетильным вопросом, и обсуждение его в присутствие третьего лица было недопустимым.
        Так или примерно так рассуждали советские военачальники, начиная от командующего Прибалтийским фронтом генерала армии Баграмяна и до победителя Берлина, трижды Героя Советского Союза маршала Жукова. Предположений было много, но ни одно из них не могло полностью объяснить этот неожиданный вызов.
        Конец терзаниям и размышлениям военачальников положил короткий звонок по внутреннему телефону, прозвучавший словно гром среди ясного неба. Все это время сосредоточенно перебиравший лежавшие на столе бумаги секретарь проворно схватил трубку, а затем торжественно объявил: «Можете заходить, товарищи».
        В хорошо знакомом маршалам кабинете Верховного Главнокомандующего находилось всего два человека. Кроме самого хозяина кабинета, стоявшего у окна и пристальным взглядом глядевшего на вошедших в кабинет полководцев, за покрытым зеленым сукном столом заседаний сидел заместитель начальника Генерального штаба генерал армии Антонов.
        На время отсутствия начальника Генерального штаба маршала Василевского, выполнявшего на фронтах страны всевозможные поручения Сталина, генерал Антонов исполнял его обязанности и исполнял их весьма неплохо. Алексей Иннокентьевич был единственным генералом в РККА, награжденным высшим полководческим орденом «Победы».
        Скрестив руки на папке красного цвета, в которой всегда носил для доклада документы особой важности, он терпеливо ждал момента, чтобы начать свою рутинную работу генштабиста. Сам хозяин кабинета, обведя маршалов цепким взглядом, негромко поздоровался с ними и неторопливым жестом руки в сторону стола заседаний предложил им садиться.
        Еще только заходя в кабинет, каждый из них заметил разложенные на зеленом сукне специального стола военные карты большого масштаба, и всем стало ясно, что разговор у них пойдет о войне. Стоя у дверей им было плохо видно, каких именно стран были эти карты. Идя к столу заседаний, маршалы напряженно гадали о театре будущих военных действий. Маньчжурия, Япония, Турция, Греция, Италия, Испания… И только пройдя вблизи стола, поняли, что на демонстрационном столе лежала карта Германии с нанесенным положением советских и англо-американских войск на момент окончания боев.
        Так и не сев в кресло председательствующего, Сталин неторопливо заговорил, делая чуть заметные нажимы на те моменты, которые считал особенно важным. Эта была его излюбленная манера общения, благодаря которой каждое сказанное им слово было хорошо слышно и четко доходило до сознания сидящих за столом военачальников.
        - Мы вас собрали, товарищи, по очень важному поводу. Дело в том, что англо-американские империалисты продолжают свое черное дело, которым они втайне от нас занимались с немцами с момента прилета в Англию Гесса. Все время войны они, подобно жуликам на ярмарке, пытались за нашей спиной сговориться с фашистами о заключении сепаратного мира. Благодаря умелым действиям нашей разведки, мы неоднократно ловили господ союзников на этом нечестном деле, но по вполне понятным причинам были вынуждены только одергивать их, не доводя дело до конфликта. Правда, один раз нам все-таки пришлось крепко ударить их по рукам при разгадывании кроссворда. Мы надеялись, что это будет хорошим уроком для сохранения добрососедских отношений, но оказалось, что мы ошибались.
        Сталин замолчал, сделал паузу, давая возможность полководцам полностью осознать смысл произнесенных им страшных слов.
        - Уже нет Гитлера, уже разгромлена германская армия и на всей Европе наступил долгожданный мир. Казалось, живи и радуйся, но у господина Черчилля имеются свои, далеко идущие планы. Вопреки здравому смыслу и логике он вновь взялся за старое дело и как опытный поджигатель пытается разыграть, казалось, уже раз и навсегда битую немецкую карту. Из достоверных источников нам стало известно, что англичане вступили в преступный сговор с так называемым правительством Деница и собираются напасть на нас третьего июля этого года. Наши разведчики смогли своевременно вскрыть эти преступные замыслы господина Черчилля и примкнувших к нему финансовых магнатов. Товарищ Антонов, доложите, пожалуйста.
        Исполняющий обязанности начальника Генерального штаба убрал руки с папки, раскрыл ее и, чуть откинувшись назад, стал зачитывать бумагу хорошо поставленным командным голосом:
        - Согласно сведениям, поступившим по линии разведки из Лондона, британский Генеральный штаб разработал и передал к исполнению в войска план наступательной операции под кодовым названием «Немыслимое». Цель этой операции - нанести внезапный удар по нашим войскам, дислоцированным в северной и центральной части Германии. Используя фактор неожиданности, разгромить их и, отбросив за Одер, продолжить боевые действий на территории Польши. В ходе проведения операции «Немыслимое» предполагается нанесение двух ударов: из района Висмара и Лейпцига по направлению Росток - Шнайдемюль - Быгдошь и Котбус - Познань - Бреслау. Главный удар будет наноситься в земле Мекленбург, силами сводной немецкой армейской группировки с кодовым обозначением «Север» под командованием фельдмаршала Шернера. В районе Лейпцига соединениями 9-й армии генерала Венка вместе с венгерскими военными подразделениями, кодовое обозначение «Центр», будет проведен вспомогательный удар при негласной поддержке американского командования. При осуществлении наступления в качестве войск первого эшелона будут использованы соединения вермахта, ранее
сдавшиеся в плен английским и американским войскам. Так, сдавшиеся в плен соединения группы армий «Висла» и соединения армии «Норге» не были разоружены и находятся в полевых лагерях на территории Северной Германии под охраной английских войск.
        Войска генерала Венка, сдавшиеся американцам, хотя и разоружены, но также находятся в полевых лагерях вблизи разделительной границы между нашими и американскими войсками. Общая численность немецких пленных, включая норвежскую группировку, составляют семьсот тысяч человек. Так как основное вооружение немцев на данный момент составляет стрелковое оружие, англичане поддержат их наступление огнем своей артиллерии и в случае необходимости авиацией. На южном участке наступления возможно участие в немецком наступлении танков генерала Паттона, но эти данные требуют уточнения. Развертывание войск на исходных позициях начнется первого июля, переход к активным действиям назначено на четыре часа среднеевропейского времени третьего июля этого года, после получения условного сигнала «Брунхильда». Операция «Немыслимое» санкционирована и разработана по личному распоряжению премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля.
        - Что скажете, товарищи? - спросил генералиссимус военных, как только Антонов закончил свое чтение.
        - А где гарантии того, что все это не хорошо организованная провокация тех, кто желает сорвать предстоящую мирную конференцию по Германии и внести раздор между нами и союзниками? Я думаю, надо все тщательно перепроверить, товарищ Сталин. Лично у меня большие сомнения относительно этой информации о силе немцев и их союзе с англичанами и американцами. Особенно настораживает направление нанесения главного удара, ведь южный вариант предпочтительнее во всех отношениях. Нет, здесь надо хорошенько разобраться, - сказал Жуков, в памяти которого всплыл один неприятный для маршала эпизод.
        В начале июня сорок первого на совещании у Сталина нарком внутренних дел Берия доложил разведданные, полученные на различных участках Западного особого округа. В своих донесениях пограничники подробно перечисляли номера немецких частей и соединений, сосредоточенных на белорусской границе. Из представленного доклада следовало, что война могла начаться со дня на день и главным направлением наступления противника являлась Белоруссия.
        Имевший противоположную точку зрения о главном направлении немцев Жуков оспорил представленные Берией данные, сославшись на чересчур подробное перечисление соединений.
        - Можно подумать, что ваши агенты имеют всюду свободный проход. Спокойно пересчитывают численность немцев и их вооружение и даже записывают номера воинских частей. Только к немецким генералам в окна не заглядывают! - возмущенно съязвил Жуков, чем вызвал законный гнев наркома, стоявшего стеной за своих пограничников.
        Начался бурный обмен колкими мнениями, в котором верх остался за начальником Генерального штаба. Главным направлением предполагаемого немецкого удара осталась Украина, что во многом обусловило страшную трагедию лета 1941 года. Сталин, так же как и Жуков, вспомнил этот давнишний эпизод, но на этот раз у вождя было иное мнение.
        - Не думаю, товарищ Жуков, что тут имеет место провокация. Наш источник в Лондоне вполне добросовестный и ответственный человек, не раз доказавший на деле свою компетентность и осведомленность в освещаемых им вопросах. Тем более что сведения, полученные от разведки, сходны с теми, что предоставила нам служба товарища Абакумова. Зачитайте их, пожалуйста, товарищ Антонов.
        Алексей Иннокентьевич послушно перелистал несколько страниц папки и невозмутимым голосом стал вновь читать:
        - Согласно сообщениям от представителей СМЕРШа 1-го и 2-го Белорусских фронтов за последние две недели отмечена активизация немецко-фашистских соединений, сдавшихся в плен нашим англо-американским союзникам. Особая активность отмечена в английской оккупационной зоне на севере Германии. Находящиеся там в полевых лагерях солдаты под командованием офицеров занимаются строевой и физической подготовкой, проводят учебные стрельбы из винтовок и пулеметов. Все это проходит под наблюдением и с согласия английских военных, в частности полевой жандармерии. Места расположение лагерей объявлены запретной зоной, куда разрешен въезд только по специальным пропускам. Также отмечена активность среди немецких пленных, находящихся в Норвегии. Они не разоружены и находятся в казармах лишь под присмотром английских офицеров. Специальных сил для их охраны не выделено. Между ними идут постоянные разговоры о том, что в скором времени они будут переправлены в Германию, где смогут достойно рассчитаться с русскими за поражение рейха.
        Экипажи кораблей, захваченных англичанами в Киле и Фленсбурге, находятся на своих судах, с которых вопреки решению союзной комиссии не полностью удален боезапас корабельных орудий. Все требования представителя советской стороны в Киле генерал-майора Суслопарова о необходимости разоружения кораблей британская сторона игнорирует.
        Меньшая активность отмечена в американской зоне. Там нет занятий с личным составом и учебными стрельбами. В основном идет идеологическая обработка солдат и офицеров из армии Венка. Представители так называемого правительства Деница, находящегося под арестом у англичан, ведут с военными многочисленные беседы реваншистского толка. Многие из солдат охотно слушают их, но много и таких, кто отказывается общаться с посланцами рейхспрезидента Деница. Необходимо отметить, что американцы и англичане не торопятся покидать территорию Висмара и Лейпцига, которые согласно ялтинским договоренностям отошли в советскую оккупационную зону. Прекрасно понимая всю важность и ответственность предоставляемых сведений, руководством СМЕРШа был отдан приказ провести их всестороннюю и основательную проверку. Согласно итогам организованной проверки все приведенные в докладе сообщения получили полное подтверждение.
        - А почему об этих сведениях представители СМЕРШа не проинформировали командующих фронтов? Почему произошло утаивание столь важной информации?! - в голосе Жукова зазвучали властные командирские ноты, но закрывший папку генерал Антонов и ухом не повел, чем еще больше распалил первого заместителя Верховного Главнокомандующего.
        - Потому что представители СМЕРШа не имели право посвящать в это дело командующих фронтов. Мы посчитали, что нецелесообразно поднимать тревогу раньше времени. Теперь это время настало… - любезно пояснил Жукову генералиссимус, пресекая на корню возможность начала выяснения отношений между военными и особистами, совершенно ненужную в данный момент.
        - Кто предупрежден, тот вооружен, говорили древние римляне. Поэтому, следуя их традициям, поговорим по существу дела. Как вы оцениваете боеспособность немецких войск, сдавшихся в плен нашим так называемым союзникам, товарищ Жуков?
        - Нужно признать, что до самого последнего дня войны противостоящие моему фронту немецкие войска группы армий «Центр» дрались яростно и ожесточенно, с фанатичным упорством. Окруженные со всех сторон в Берлине, без шансов на спасение, они сложили оружие только после приказа генерала Вейдлинга. До самого последнего дня войны они по праву сохранили за собой звание лучшей армии Европы, но смерть Гитлера и последующая капитуляция основательно сломили их боевой дух. Я сам лично допрашивал сдавшихся в плен солдат берлинского гарнизона. Все они подавлены, опустошены и просят только о сохранности своей жизни… - вынес свой вердикт маршал.
        - Да, свою жизнь эти мерзавцы ценят выше всего, - с расстановкой сказал Сталин, и его коричневые глаза полыхнули холодной ненавистью. - А каково ваше мнение, товарищ Конев? Вам пришлось иметь дело не только с солдатами, окруженными в Берлине. Вы разбили последнего фельдмаршала Гитлера. Какова была боеспособность его войск, хорошие были вояки?
        - К сожалению, товарищ Сталин, не могу сказать ничего определенного относительно воинства Шернера, - сокрушенно развел руками маршал. - Его солдаты во время марш-броска на Прагу не столько сражались с танками генерала Рыбалко, сколько спешили сдаться американцам. А вот относительно солдат генерала Венка могу сказать с полной уверенностью, они больше не вояки. Уж слишком сильно мы их потрепали во время прорыва из берлинского котла. В иных местах они бежали под прямым огнем наших пушек и пулеметов. Так что, если их вновь пошлют в бой, вряд ли они будут драться так же, как дрались ранее.
        - Понятно, - сказал Сталин, окидывая взглядом разложенную на столе карту Германии. - А что скажет товарищ Рокоссовский?
        - Маршал Жуков совершенно прав, говоря о надломленности солдат группы армий «Центр», товарищ Сталин. Попав под мощный удар двух наших фронтов, они понесли серьезные потери в живой силе и технике и вряд ли смогут быстро восстановить свою боеспособность, даже при помощи третьей стороны. В отличие от соседей войска 2-го Белорусского фронта не смогли полностью разгромить противостоявшую нам армию «Висла». Сохранив боеспособность, часть ее сил сдались англичанам и, безусловно, представляют собой серьезную силу, с которой необходимо считаться. Однако у этой гитлеровской группировки имеются свои слабые места. В результате боев и отступления враг полностью потерял все свои авиационные и бронетанковые соединения, а также тяжелую артиллерию. Все, чем они могут располагать в случае нападения, это стрелковое оружие и легкая артиллерия. Кроме этого, при отступлении группа армии «Висла» потеряла все склады материального и технического снабжения. Все это дает нам неплохие шансы для достойной встречи врага.
        - Ну, с этим добром у немцев проблем не будет, - вступил в разговор генерал армии Баграмян, - англичанам достались все склады вермахта в Голландии, Шлезвиге, Дании и Норвегии.
        - Да, это так. Трофеи англичанам достались богатые. Однако не следует забывать тот факт, что для довооружения частей армии «Висла» англичанам будет необходимо определенное время для переброски в полевые лагеря боеприпасов и вооружения. Даже если они будут осуществлять это с территории Дании, времени у них будет очень мало. А если учитывать, что операция готовиться тайно и действовать открыто они не смогут, то оно еще больше уменьшится, и к объявленному сроку они вряд ли успеют полностью вооружить своих пленных немцев.
        - Товарищ Рокоссовский прав. Временной фактор очень важен для англичан, и его необходимо учитывать. Значит, войска 2-го Белорусского смогут выдержать внезапный удар противника?
        - Думаю, смогут, товарищ Сталин, - заверил Верховного Главнокомандующего командующий войсками фронта.
        - А учитываете ли вы тех немецких солдат, что сдались англичанам в Дании, Голландии и особенно в Норвегии? Это очень крупные силы - и при всей силе вашего фронта с ними надо считаться.
        - С любым врагом всегда надо считаться, товарищ Сталин, а особенно с немцами. Война нас крепко к этому приучила, но и переоценивать врага тоже не следует. После наступления мира англичанам будет крайне сложно открыто перебросить в Мекленбург немецкие соединения, не будучи пойманным за руку. Ну, из Шлезвига и Дании еще как-то можно объяснить, но вот из Голландии, а тем более из Норвегии… это очень сложно, почти невозможно.
        - Меня очень радует ваш боевой настрой, товарищ Рокоссовский, но на чем строится ваша уверенность в победе? Ведь для наших солдат новые бои это тоже тяжелое испытание, и в первую очередь чисто психологическое. Одержали победу, собрались вернуться к мирной жизни, а тут снова воюй, да к тому же с прежними союзниками. Это очень легко для политиков и очень трудно для простого солдата… - сказал Сталин, остановившись за спиной маршала. По давней привычке, при обсуждении важных дел, Верховный Главнокомандующий ходил по кабинету, внимательно слушая своих гостей.
        - Действительно, трудно воевать после недавно одержанной победы. Очень трудно, но наши советские люди поймут это, товарищ Сталин, я твердо убежден в этом. Что же касается немцев, то моя уверенность основана на том, что в этом случае придется наступать им, а не нам, и значит, у нас есть весомая фора. Конечно, в нашем распоряжении нет прочной обороны, и в случае нападения все сведется к встречному бою. Однако сегодня у нас есть чем достойно встретить нападение врага. Пусть фашисты только попробуют сунуться! Смею вас заверить, они получат достойный отпор. Пойдут по шерсть, а вернутся стрижеными.
        Сдержанный смех сидевших за столом военачальников был ответом на слова Рокоссовского. Шутка пришлась как нельзя кстати.
        - Все это хорошо, но нельзя исключать того, что с началом боевых действий англичане отбросят всякую щепетильность и предоставят немцам полный карт-бланш. Тогда им не составит большого труда перебросить соединения из Дании и Норвегии. Думаю, не стоит предоставлять противнику такую возможность, и с началом боевых действий следует активизировать наши войска на севере Норвегии. Захватить Осло они, конечно, не смогут, но вот взять Нарвик и тем самым сковать норвежскую группировку им вполне по силам.
        Сталин остановился, на секунду задумался, а затем уверенно произнес:
        - Думаю, выражу общее мнение, если скажу, что лучше маршала Говорова никто не справится с этой задачей. Он единственный из всех, кто большую часть войны провел в Прибалтике, и хорошо знает особенности этого региона. Есть возражения?
        Возражений не последовало, все были согласны с мнением генералиссимуса. При нынешнем положении дел, после ликвидации Курляндского котла, маршал Говоров оставался как бы не у дел, и назначение его в далекую Лапландию устраивало всех военачальников. Больше других это решение устраивало маршала Жукова. Он очень опасался, что Сталин может сместить его с командования 1-м Белорусским фронтом. Подобные мысли были навеяны неприятным инцидентом, случившимся с маршалом во время праздничного обеда в Кремле после парада Победы. Тогда захмелевший Жуков стал жаловаться Сталину на недооцененность его боевых заслуг в битве под Москвой. Верховный Главнокомандующий терпеливо выслушал речь «спасителя Отечества», а затем холодно напомнил маршалу о его просьбе разрешить оставить Москву ради спасения армий, на что получил жестокий отказ Ставки.
        Пытаясь спасти лицо, Жуков стал апеллировать к авторитету Кутузова, свершившего подобное деяние в 1812 году, чем еще больше разозлил Сталина.
        - Я хорошо помню, как вы спасали армии генералов Ефремова и Белова! - в сердцах произнес Сталин и, бросив бокал на стол, покинул зал под гробовое молчание.
        С большим трудом маршалу Рокоссовскому, которого Верховный всегда выделял из общей плеяды полководцев, удалось уговорить генералиссимуса вернуться за стол и продолжить праздник.
        С этого досадного момента прошло два дня. Жуков очень опасался возможной отставки с поста командующего фронта, однако этого не случилось, и маршал повеселел. Опытный кабинетный работник, он точно знал, что заменять его присутствующим на совещании генералом Баграмяном Сталин не станет. У него были свои претензии к славному сыну армянского народа.
        Определив судьбу Говорова, Верховный стал спрашивать мнение о немцах у маршалов Малиновского и Толбухина, а затем обратился к заместителю начальнику Генштаба.
        - Товарищ Антонов, как соотносятся мнения командующих фронтов с мнением Генерального штаба относительно боеспособности немецких частей, плененных союзниками? Смогут ли наши армии выдержать их нападение, не имея оборонительных сооружений?
        - Генеральный штаб полностью согласен с высказанной командующими оценкой возможного противника, товарищ Сталин. Войска группы армий «Центр» и группы армий «Юг» после сокрушительных ударов наших войск полностью деморализованы. Мы оцениваем их боеспособность как весьма низкую.
        Что касается оценок состояния войск группы армий «Висла», а также соединений, дислоцированных в Дании, Голландии и Норвегии, то их боеготовность по нашим оценкам находится чуть ниже среднего. Эти вой ска не участвовали в боевых действиях зимой и весной этого года и поэтому имеют относительно полные кадровые составы. Англичанам они сдались, не произведя ни одного выстрела, значит, боевых и санитарных потерь у них не было. Кроме того, солдаты этих группировок не подвергались разгромам наших войск и, следовательно, не испытывают чувство страха, в отличие от других немецких войск.
        - Значит, войскам товарища Рокоссовского будет противостоять серьезный противник, не только по численности, но и подготовке, - констатировал Сталин, разглядывая разложенную на столе карту.
        - Совершенно верно, товарищ Сталин. Противник у маршала Рокоссовского отнюдь не слабый, но и он имеет свои минусы. Во-первых, все семьдесят немецких дивизий разбросаны на большой протяженности и не собраны в один мощный кулак. Во-вторых, за исключением солдат «Вислы» они не имеют боевого опыта. Общий состав этих дивизий составляют призванные из запаса или необстрелянные юнцы. Теперь относительно самого плана нападения. Анализируя предоставленные разведкой сведения, Генштаб составил общую картину британской операции «Немыслимое». Готовя свое нападение, англичане ориентировались на два фактора, главным из которых является внезапность. Ввиду отсутствия у нас развитой оборонительной системы, они надеются застать наши войска врасплох, разгромить и обратить в бегство, угрожая фланговым окружением. Второй фактор, на который британцы делают ставку, это то, что наши войска, находящиеся в Германии, не успели восстановить свои силы после взятия Берлина. Рассчитывая, что наши соединения обескровлены последними операциями, британцы надеются, что немцы смогут сломить их сопротивление.
        - Наши потери считают и радуются им! Союзнички! - возмущенно воскликнул Жуков, порождая гул недовольства среди остальных военачальников.
        - Спокойно, товарищ Жуков. Злость вам еще пригодится в бою, - одернул маршала Верховный. - Продолжайте, пожалуйста, товарищ Антонов.
        - Оценивая возможную результативность английского плана, Генштаб видит у него очень серьезный недостаток. Разрабатывая свою наступательную операцию, англичане полностью повторили ошибку немцев, постоянно считавших, что мы долго восполняем понесенные в боевых действиях потери и некоторый срок не способны к активным действиям. Подобный шаблон мышления основательно подводил немецкий Генштаб во время наших наступлений летом 1944-го и зимой 1945 года. Все это вкупе с отсутствием у противника фактора внезапности позволяет Генеральному штабу оценить шансы операции «Немыслимое» на успех как весьма низкие, - подытожил свое выступление Антонов.
        - Значит, вы тоже придерживаетесь мнения, что наши войска смогут отразить нападение противника? - уточнил генералиссимус.
        - Так, точно, товарищ Сталин. Предупрежден, значит вооружен.
        - У меня тоже сложилось такое мнение, товарищ Антонов. Тем более что они ничего нового, по своей сути, не изобрели. Примитивный плагиат немецких наступательных планов образца сорок первого года. Напал, ошеломил, взял в клещи и уничтожил. Все это мы уже проходили, и повторять эту горькую азбуку не будем.
        Сталин отошел от карты и стал медленно прохаживаться вдоль стены, украшенной портретами Суворова и Кутузова. Все ожидали, что он продолжит обсуждение военных планов, но Верховный заговорил совсем об ином.
        - В истории мировых войн есть война под названием Вторая Балканская, случившаяся в начале этого века. Тогда, едва заключив мир с Турцией, бывшие союзники по антитурецкой коалиции - Румыния, Сербия и Греция - объявили войну Болгарии, получившей, по их мнению, слишком много территориальных приобретений. Нынешнее наше положение в какой-то мере можно сравнить с этой войной. Нам еще до конца не ясны мотивы, которые двигают Черчиллем, но то, что он предал и растоптал идеалы нашего боевого союзничества с Западом, это неоспоримый факт, существование которого приходится признать.
        - А нельзя ли избежать этого кровопролития, товарищ Сталин? Например, по дипломатическим каналам намекнуть англичанам, что нам известны их планы, и тем самым удержать их от непоправимого шага… - неожиданно предложил Рокоссовский, чем вызвал горькую улыбку на лице генералиссимуса.
        - Намекнуть, конечно, можно, товарищ Рокоссовский, и даже нужно. Нам очень дороги жизни наших солдат, тем более когда мир уже наступил и нужно как можно скорее восстанавливать то, что разрушил Гитлер и его сателлиты. Однако боюсь, что дело зашло слишком далеко. Черчилль хитрый и опытный политик и, по данным разведки, сумел втянуть в свои преступные планы не только представителей британского капитала, но и тех, кто находится по ту сторону океана. Образовалась опасная смычка власти и денег, представители которой, к огромному сожалению, понимают только один язык - язык силы. Только хороший удар сможет отрезвить их затуманенное наживой сознание и заставит отказаться от своих преступных намерений, - произнес Сталин, коснулся своей трубкой погона Рокоссовского и, тягостно вздохнув, направился к креслу председательствующего.
        Сидевшие за столом полководцы отчетливо видели, как прогибались его плечи под тяжестью нового, ужасного груза, незримо легшего на плечи пожилого человека, одетого в маршальский мундир. Но когда он повернулся к ним лицом, перед ними вновь был опытный и уверенный в своих силах вождь, под чьим мудрым руководством была одержана победа над заклятым врагом.
        - Очень надеюсь на то, что все военные действия будут сведены к небольшому военному конфликту на линии, разделяющей наши и союзные войска - с нажимом произнес Сталин, настраивая своих полководцев на деловой лад после минорных рассуждений. - Каким бы прекрасным дипломатом и оратором ни был бы Черчилль, он вряд ли сможет убедить англичан в необходимости большой войны с нами. Небольшой военный конфликт он еще как-то сможет объяснить простому народу, но вот обосновать начало новой полномасштабной войны у него вряд ли получится, если только не представить нас в роли агрессоров. Поэтому нашим войскам разрешается отвечать ударом на удар, сбивать любые самолеты, атакующие расположение наших войск, но продвижение в глубину территорий Германии запрещено. Постарайтесь как можно лучше довести это до сознания своих солдат и командиров. Я прекрасно понимаю то негодование и ярость, которую будут испытывать наши солдаты от этого подлого и коварного нападения, но они должны держать себя в руках и не поддаваться на всякого рода провокации, - Сталин строго посмотрел на военных, и те разом подобрались.
        - Сейчас нам не нужно прорывать оборону и совершать стремительные рейды по тылам противника с целью его окружения. Наша нынешняя задача нанести по немецко-фашистскому охвостью мощный сокрушительный удар. Разгромить во встречном бою их в пух и прах, перемолоть их оставшуюся живую силу так, чтобы раз и навсегда отбить охоту воевать с нами. Чтобы у немецких солдат и офицеров пропало всяческое желание быть пушечным мясом, с какой бы силой их не соблазняли идеей реванша. От того, как ваши армии выполнят боевую задачу, зависит сохранение мира, который достался нам с таким трудом, товарищи. Страна очень надеется на вас, на ваших солдат и в первую очередь на вас, Константин Константинович. Вам принимать главный удар врага, и вы должны сделать все возможное и невозможное, чтобы не только отразить его, но и не позволить англичанам получить выгоду от этой провокации.
        Едва Сталин закончил говорить, как с места встал генерал Антонов:
        - Товарищи командующие фронтами. До начала наступления врага осталось несколько дней, и за этот период необходимо успеть привести войска в состояние полной боевой готовности. Для этого вам следует немедленно отбыть в свои штабы фронта. Генеральный штаб уже подготовил все необходимые приказы и директивы по проведению операции «Заслон», которые будут вручены вам на аэродроме. Исходя из того, что наша разведка, возможно, вскрыла не все замыслы врага и могут быть провокации на других участках фронтов, генштаб решил усилить их командными кадрами. С этой целью на участок югославского фронта направляется генерал армии Баграмян в ранге полномочного военного советника. Согласие на это назначение от югославских товарищей уже получено.
        Прощаясь с отъезжающими военачальниками, Сталин находил для каждого теплое и емкое напутствие, стоя у двери и пожимая маршалам руки. Каждый из них заверял Верховного, что любой ценой выполнит полученный приказ Ставки, и в ответ слышал его негромкую просьбу беречь людей.
        Вскоре кабинет опустел, и в нем остались только Сталин и Антонов. Генералиссимус заранее попросил его задержаться после окончания совещания.
        Держа в руке так и не зажженную трубку, он подошел к картам Германии и в который раз окинул их взглядом.
        - Какая своеобразная ирония судьбы, товарищ Антонов. Операцию по взятию Берлина мы готовили целых два месяца, а для его обороны в нашем распоряжении всего лишь недели. Как это мало.
        - Сейчас не сорок первый год, товарищ Сталин. Если бы мы имели тогда такое вооружение и такие кадры, какими располагаем теперь, немцы никогда бы не продвинулись дальше наших западных границ. Наши войска выдержат удар немцев и разгромят их, - заверил генерал Сталина.
        - Я в этом нисколько не сомневаюсь, товарищ Антонов. Не хочу прежде времени поднимать тревогу, но, скорее всего, простым военным конфликтом с немцами дело не ограничится. По поступающим этой ночью из Англии сообщениям, Черчилль намерен идти ва-банк, и военного столкновения с Англией нам избежать не удастся. Вчера Черчилль освободил Монтгомери от должности командующего британскими войсками в Германии и на его место назначил фельдмаршала Александера.
        - Это действительно очень важный момент, товарищ Сталин. Замена всегда имеющего свое мнение Монтгомери на уступчивого воле Черчилля Александера говорит в пользу войны, а не мира. Маршалу Рокоссовскому будет трудно противостоять напору врага, если немцы и англичане объединят свои силы. В состав группы армий под командованием Монтгомери входит 1-я канадская армия генерала Крерара и 2-я армия генерал Демпси - всего четырнадцать дивизии, плюс семь бронедивизионов и три польские дивизии генерала Андерса. Вместе с немцами, находящимися в Шлезвиге и Дании, это весьма внушительная сила. Думаю, для успешного противостояния им войска маршала Рокоссовского следует усилить соединениями 3-го Белорусского фронта.
        - И тем самым перевести оборонительную операцию в наступательную операцию. Я вас правильно понял, товарищ Антонов?
        - Совершенно верно, товарищ Сталин, - подтвердил генерал. Встав из-за стола, он подошел к карте Германии и, взяв указку, стал уверенно водить ней.
        - Работая над планом операции «Заслон», Генеральный штаб не исключал возможность подобного развития событий и разработал ряд предложений. В случае если англичане все же рискнут принять участие в открытом противостоянии с Красной Армией, Генштаб предлагает провести Эльбинскую наступательную операцию, суть которой заключается в следующем. Сразу после отражения нападения противника предполагается нанести силами танковых соединений войск 2-го Белорусского фронта мощный контрудар и после быстрого разгрома войск противника совершить бросок в направлении Гамбурга… - рука генерала сделала короткое движение по карте. - Вместе с танкистами в наступление перейдет группа генерала Осликовского, усиленная подвижными частями 3-го Белорусского фронта. Прикрывая правый фланг танковых соединений, она поведет наступление на балтийские порты: Висмар, Любек с выходом на Киль и Кильский канал, являющийся конечной целью наступления. Левый фланг танкового клина Рокоссовского будут прикрывать соединения маршала Жукова. Им будет поставлена задача активно помогать северному соседу, но без права перехода Эльбы. Таким
образом, мы изолируем англо-немецкие войска в Дании и Норвегии наподобие «Курляндского котла» от остальных английских сил, находящихся в Голландии и Саксонии.
        Закончив пояснения, Антонов оставил в покое карту Германии и неторопливо перешел к другой карте.
        - Одновременно с наступлением в Шлезвиге будут более широко и активно задействованы войска маршала Говорова. Если в плане «Заслон» порт Нарвик обозначен как возможная цель действий войск маршала Говорова, то при наступлении Рокоссовского Нарвик будет являться его главной задачей. Учитывая, сложные местные условия и ограниченность во времени, для выполнения поставленной задачи Генштаб рекомендует войскам маршала Говорова действовать напрямик, через территорию Финляндии. Вместо продвижения вдоль кромки морского побережья, когда каждую сопку придется брать с боем, следует выйти по тундре к Тромсе, а оттуда к Нарвику… - генерал уверенно провел черту по финской территории. - Этот порт имеет для англичан важное стратегическое значение, поскольку через него к ним идет транзит шведской железной руды. В случае возникновения угрозы захвата Нарвика Лондон будет вынужден направить против Говорова дополнительные силы, чем ослабит свою группировку в северной Германии. Что касается остальных участков противостояния наших войск с войсками союзников, для недопущения разрастания конфликта рекомендуется вести
активную оборону, без перехода линии разделения.
        - Вижу, что вы очень обстоятельно продумали этот вопрос, товарищ Антонов. Будем надеяться, что падение Гамбурга и расчленение английской армии охладят горячие головы в Лондоне, но что будет, если в конфликт будут втянуты американцы? Что намерен предпринять Генштаб в этом случае? Переход от активной обороны к наступлению в центральной Германии? Где следует нанести главный удар? В направлении Рура, а в Баварии и Адриатике провести отвлекающие удары?
        - У англичан и американцев имеется весьма уязвимое место - это морские порты. Достаточно прервать их связь с метрополией, и экспедиционные войска обречены на уничтожение. Генштаб предлагает в случае расширения вооруженного конфликта и вовлечения в него частей американской армии продолжить наносить танковые удары вдоль побережья Северного моря. Сначала по направлению на Бремен и в случае необходимости на Роттердам, к дельте Рейна.
        В задачу войск 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов будет входить нанесение вспомогательных ударов для прикрытия флангов маршала Рокоссовского и создание угроз окружения армий Эйзенхауэра. Оказавшись перед угрозой окружения, американцы будут вынуждены отвести свои войска за Рейн, который, по мнению Генштаба, станет новой разграничительной линией между нами и союзниками. Войска 4-го Украинского фронта ввиду полного исчерпания своих задач предполагается передать 2-му и 3-му Украинским фронтам. Их задача будет заключаться в недопущении переброски на север Германии противостоящих им сил союзников путем сковывания их активными действиями.
        - Бывших союзников, - поправил Антонова Сталин. - Если нанесение главного удара по господам бывшим союзникам ляжет полностью на плечи маршала Рокоссовского, думаю, будет правильнее передать в его распоряжение бронетанковые соединения не только 3-го Белорусского, но и Прибалтийского фронта. И отдать этот приказ следует немедленно.
        - Будет сделано, товарищ Сталин, - генерал на секунду замолчал и затем предложил: - Учитывая, что в ожидаемом конфликте главное направление будет в полосе 2-го Белорусского фронта, возможно, стоит заменить маршала Рокоссовского на посту комфронта маршалом Жуковым?
        Услышав предложение Антонова, Верховный неторопливо прошелся по кабинету, остановившись у портрета Суворова, и произнес:
        - Не думаю, что это правильное решение, товарищ Антонов. Мы и так уже сильно обидели Константина Константиновича, когда из-за происков Хрущева в сентябре сорок третьего не позволили освободить Киев, а в ноябре сорок четвертого, руководствуясь исключительно политическими мотивами, заменили его маршалом Жуковым на посту командующего 1-го Белорусского фронта. Мне кажется, что не стоит мешать нашему советскому Багратиону стать советским Суворовым.
        Глава IV
        Начало «невероятного»
        Тиха и прекрасна была июльская ночь вблизи городка Людвигслуста, что расположился на берегу речушки Эльде на севере Германии. Не пылили проселочные дороги, не дрожали от ветра листья придорожных кустов. Темный величественный лес, погруженный в глубокий сон, был полон свежей прохладой. Легкий белый туман, стелившийся над поверхностью сонных речных вод, обещал пригожий солнечный день, в котором хорошо работать и приятно отдыхать с кружкой свежесваренного пива.
        Все было прекрасно, но эту мирную пастораль безжалостно разрушили громкие людские голоса, внезапно возникшие буквально из небытия. Подобные лаю охотничьих псов и реву боевой трубы, они возвещали застывшим под сенью деревьев безликим солдатским шеренгам.
        Вот уже два дня они безвылазно сидели в густом ельнике Шверинского леса, оживая только по ночам, когда с запада к ним тайком подходили новые соединения. Солдатам было запрещено разводить костры, ходить по лесу и громко разговаривать. Любой лязг оружия, звон солдатского котелка вызывал грозное нарекание командиров.
        Так продолжалось до ночи со 2 на 3 июля, когда поднятым по тревоге солдатам при свете походных фонарей было зачитано громкое воззвание к германскому народу его нового фюрера.
        - Солдаты великой Германии! Солдаты Восточного фронта! К вам обращается рейхспрезидент Германии, гросс-адмирал Карл Дениц. Несмотря на то, что армии большевиков заняли Берлин и оккупировали восточные земли Рейха, а англичане и американцы стоят на Эльбе и в Баварии, германское государство продолжает свое существование. Оно существует, хотя наши доблестные войска были вынуждены сложить оружие и подписать унизительный акт капитуляции. Существует, несмотря на то, что многие из ее граждан, не выдержав ниспосланных нам судьбой тяжелых испытаний, поспешили принять сторону врага, трусливо отказавшись от наших национальных ценностей и идей. Государственные институты Германии продолжают свою деятельность, и мое обращение к вам наглядное тому подтверждение.
        Да, наше Отечество живо! Но оно как никогда за всю свою тысячелетнюю историю нуждается в защите от орд русских дикарей, что захватили наши дома, грабят мирных людей, насилуют беззащитных женщин, убивают немощных стариков и детей. Нашей стране, нашему народу, нашему государству угрожает опасность стать большевицким протекторатом, и дело каждого патриота защитить фатерланд от этой ужасной участи.
        Я знаю, как сильно потрясло вас известие о мученической смерти рейхсканцлера Адольфа Гитлера, что до самой последней минуты боролся с нашим заклятым врагом, большевиками. После акта капитуляции у многих из вас опустились руки, но испытание, которому подвергла нас судьба, уже позади. Сегодня я могу открыто сказать вам то, что еще вчера являлось строгой государственной тайной и было известно лишь узкому кругу лиц.
        Благодаря божественному Провидению мы обрели новых союзников в лице английских и американских войск, вместе с которыми начинаем объединенный поход против большевистских орд. Вместе с ними мы изгоним из нашей страны эту азиатскую заразу, очистим наши дома от поселившейся в них скверны, освободим от грязных рук захватчиков наших жен и дочерей, спасем жизни наших стариков и детей.
        Обрадованные нашей капитуляцией и уверовавшие в свою мнимую победу, русские дикари недооценили нашу природную хитрость и прозорливость, стойкость германской нации и несгибаемость тевтонского духа. Именно благодаря этим нашим национальным качествам мы сможем одержать вверх над врагом, который, утратив бдительность, предался беспробудному пьянству, грабежу и насилию. Нанеся внезапный удар, мы сполна отплатим нашим врагам каждую слезинку и каждую каплю крови, что были пролиты нашими отцами, матерями, женами и детьми под их игом.
        В сорок первом году мы были в шаге от того, чтобы раз и навсегда разгромить большевиков и полностью стереть Россию с лица земли. Тогда Провидение отвернулось от нас, но теперь все будет по-другому. Сегодня русские серьезно оторвался от своих природных баз и национальных тылов. Занявшие Германию войска - это последнее, что есть в распоряжении Сталина. Полностью истратив свои людские резервы, Россия стала колоссом на глиняных ногах. Достаточно нанести один мощный удар, перерезать их тонкую нить снабжения - и враг будет окружен и полностью уничтожен. Мы освободим от врага нашу столицу, отбросим за Одер и выйдем к границам генерал-губернаторства. Вместе с нами в новый крестовый поход на восток выступят американцы и англичане. Они разгромят и изгонят русские войска из Австрии, Богемии и Моравии. Получив сокрушительный удар объединенных сил Европы и Америки, лишившись своих последних войск, Сталин будет вынужден просить мира у западной цивилизации. Солдаты Германии, только от вашей решительности и мужества зависит судьба фатерланда, ваших родных и близких. Спасите их от большевистского рабства и
азиатской дикости, избавьте от кровавой тирании и русского кнута. Принесите долгожданный мир и спокойствие на землю Германии. Да поможет нам Бог!
        Рейхспрезидент Германии Карл Дениц.
        Обращение нового правителя Германии к войскам было изготовлено в одной из типографий Фленсбурга с разрешения британских оккупационных властей. Отпечатанное на серой невзрачной бумаге, оно разительно отличалось от прежних имперских обращений фюрера, что зачитывались войскам перед началом очередной военной кампании. Рожденные на свет в имперской типографии министерства пропаганды Берлина, они имели благородный белый цвет, приятную плотность и соблазнительно пахли свежей типографской краской. Такие воззвания было приятно брать в руки и звенящим от торжественного момента голосом объявлять волю верховного вождя германской нации своим солдатам.
        Послание рейхсканцлера Гитлера зачитывали перед строем одетые в парадные мундиры, обильно увешанные крестами и медалями, генералы, оберсты и на самый худой конец оберст-лейтенанты, за плечами которых была мировая война. Отточенными за долгие года службы командирскими голосами, громко и зычно призывали они подросшее поколение Германии совершить военный подвиг во славу горячо любимого фюрера и фатерланда. Быстро и решительно изменить историю страны. Смыть с ее скрижалей «позор Версаля», могучим плечом раз и навсегда расширить границу жизненного пространства немецкого народа, на западе, на востоке, на севере и на юге.
        Привыкшие с детства повиноваться полученному свыше приказу, молодые немцы послушно шли в поход туда, куда им было указано, и почти всегда одерживали победу. Твердой поступью своих могучих колонн они вернули в состав Германии отторгнутую у нее ранее Рейнскую область и Мемель. Под громкий треск боевых барабанов, без единого выстрела пали Австрия, Богемия, Моравия и Чехия. Неудержимый натиск солдат вермахта заставил капитулировать Данию, Норвегию, Польшу, Бельгию, Голландию, Францию, Грецию и Югославию. Слава одержанных Германией побед заставила финнов, венгров, румынов, болгар, словаков, итальянцев, испанцев и далеких японцев просить для себя статуса союзников рейха. Перед видом боевых знамен империи в смертельном страхе трепетала Англия вместе со своими многочисленными колониальными сателлитами, разбросанными по всему земному шару. Соединенные Штаты Америки с настороженностью и опаской следили за действиями немецкого фюрера, желая видеть в нем скорее союзника, чем противника. Германия была в шаге от мирового господства, пока летом сорок первого года фюрер не совершил трагическую ошибку, двинув свои
армии на Россию.
        Теперь воззвание главы государства солдатам, по ротам и батальонам зачитывали майоры и капитаны. В мятой полевой форме, без парадных перчаток, с потускневшими от грязи наградами, они являлись жалкой тенью былого величия Германской империи. В их голосах уже не было былой прежних ноток бравурной уверенности в скорой победе. В них была отчетливо слышна неприкрытая усталость от войны, злость обреченного на исполнение своего долга военного человека, но не это было главным. Наследник фюрера призывал немецких солдат к реваншу, и эта мысль находила горячий отклик и понимание в их сердцах и душах. Нет ничего соблазнительнее и заманчивее для проигравшегося в пух и прах человека, чем надежда быстрого реванша. Возможность сейчас и немедленно исправить допущенные ошибки, переиграть победившего неприятеля, доказать всему миру свою правоту многие тысячи лет сводила с ума не одну светлую голову. Да и как было не поверить словам гросс-адмирала о шансе на реванш, если за спинами читавших обращение офицеров маячили британские и американские военные.
        Стоя в стороне, по-хозяйски расставив ноги и заложив руки за ремень, они цепким взглядом наблюдали за поведением своих новых союзников. Их сытые и довольные жизнью лица вызывали у немецких солдат отнюдь не дружеские мысли, но они умели держать себя в руках. Сжимая в руках вновь обретенное оружие, прагматичные тевтоны горели желанием разобраться сначала со своими главными обидчиками - русскими и лишь затем приступить к выяснению отношения с вечно жующими жвачку англосаксами.
        В одной из дивизий, которой предстояло идти в бой на севере Германии, находился фельдмаршал Шернер. Готовясь к проведению операции «Немыслимое», британский премьер-министр лично утвердил кандидатуру командующего северной группировкой немецких войск. На его суд были предложены такие маститые немецкие полководцы, как Манштейн, Гудериан и Гальдер, но Черчилль остановил свой выбор на последнем фельдмаршале Гитлера. Его выбор совсем не был обусловлен личной симпатией или антипатией к тому или иному кандидату, хотя не любивший Манштейна фельдмаршал Александер внес свою скромную лепту в выбор премьера. Причина, побудившая Черчилля выбрать Шернера, была банальна и прозаична. На данный момент ему не были нужны умные стратеги и прозорливые тактики. Требовался простой, педантичный исполнитель, и Шернер отлично подходил на эту роль. К тому же его выдачи добивались русские, а это, по мнению Черчилля, было отличным стимулом для его верной службы интересам Британии.
        - Тот, кто знает, что над его головой висит русская петля, готовая в любой момент сомкнуться на его шее, служит проворнее и ретивее, - изрек Черчилль, делая свой выбор.
        На первый взгляд, носивший очки Шернер был больше всего похож на простого школьного учителя, на которого по какому-то недоразумению надели генеральскую форму, чем на умудренного опытом военачальника. Однако это был не более чем обман зрения. В германской армии Фердинанд Шернер был единственным человеком, который дослужился до звания фельдмаршала, начав свой путь к вершине власти с рядового.
        Как правило, лучше всяких характеристик и рекомендаций духовную сущность военачальника отражает прозвище, которым награждают его подчиненные. «Задница», «Пожарный», «Папаша Гейнц» - немецкие солдаты едко, но метко подмечали главные черты характеров своих командиров. За стремление безупречно выполнить приказ верховного командования и суровую беспощадность к провинившимся в его исполнении Шернер получил от солдат прозвище «Фельджандарм». Но если эти качества генерала сильно претили его подчиненным, то именно за них Гитлер высоко ценил Шернера, выделяя из общей плеяды своих военачальников. Верный и исполнительный Шернер был для фюрера прекрасным образцом нового солдата рейха в противовес вечно недовольным его планами и действиями прусским военным аристократам. Обычно прижимистый в награждении генералов, Гитлер щедро награждал Шернера за каждую одержанную им на фронте победу или достигнутый успех.
        Отправляясь под Висмар для поднятия боевого духа солдат, Шернер надел все свои боевые ордена, среди которых особо выделялся Рыцарский крест с золотыми дубовыми листьями. Это была одна из высших наград Германской империи. За всю войну только знаменитый ас Ганс-Ульрих Рудель получил ее из рук Гитлера, и теперь, в канун наступления, гросс-адмирал Дениц решил расширить список обладателей этой наградой. Официальная формулировка награждения звучала как исполнение посмертной воли фюрера, который своей последней волей назначил Шернера военным министром в новом правительстве. Эту жульническую идею гросс-адмиралу Деницу подсказал помощник Геббельса доктор Науман, сумевший чудом пробраться на север из захваченной русскими имперской канцелярии. Предложение Наумана пришлась гросс-адмиралу по вкусу, и недолго думая, он добавил к мечам и бриллиантам Рыцарского креста Шернера еще и золотые листья. К чему мелочиться, если тот же Науман «явил» Деницу еще одну посмертную волю фюрера о произведении его в звание рейхсмаршала, которое перед своей кончиной Гитлер отобрал у опозорившего себя предательством Германа
Геринга.
        Третьим, кого с подачи доктора Наумана облагодетельствовал после своей смерти фюрер, был генерал Венк, назначенный командиром группы «Центр». Его утверждение на этот пост не заняло у британского премьера много времени, ибо для этого были свои причины. Самый молодой генерал вермахта сумел овеять себя боевой славой в самые последние часы гибнущего рейха. Двигаясь по приказу Гитлера от берегов Эльбы для деблокирования Берлина, Венк попал под сильный фланговый удар советских войск. Над его 12-й армией нависла угроза окружения и пленения. Многие немецкие генералы, оказавшись в подобной ситуации в апреле 1945 года, бросили свои части и на самолетах бежали на запад, однако генерал Венк был не из их числа. Он не только не оставил своих солдат, но и оказал крайне важную помощь рвущейся из Хальбского котла армии генерала Буссе. Испытывая огромное давление со стороны артиллерии противника, Венк дождался прихода остатков 9-й армии. Вобрав их в себя вместе с огромным количеством мирных беженцев, он направился к спасительным берегам Эльбы, чтобы сдаться американским войскам.
        Каждый день, каждый час отступления армии Венка сопровождался потерями от огня русских танков и самолетов, непрерывно атакующих немцев. Кульминацией этой эпопеи стала переправа через Эльбу под ураганным артиллерийским огнем противника. Желая во что бы то ни стало заставить генерала Венка капитулировать, русские стремились задержать немцев на переправе до подхода своих танков и пехоты. Снарядов не жалели, но Венк все же сумел переправить через реку основную часть своих войск и беженцев, после чего сдался в плен американцам. Переправа через Эльбу под оглушительный грохот артиллерийской канонады огромной массы людей произвела на янки сильное впечатление. Не познав страшных ужасов вой ны и не успев очерстветь сердцем, при виде ужаса на лицах бежавших от войны людей, их слез благодарности за позволение сдаться в плен американцы выказали немцам свое участие. И когда советская сторона потребовала передать ей генерала Венка и его солдат, янки ответили категорическим отказом, объявив немцев гражданскими лицами, не подлежащими выдаче.
        Спасенные от русского плена солдаты и офицеры буквально боготворили генерала Венка, и доктор Науман не преминул этим воспользоваться. Выполняя «волю» покойного фюрера, Дениц произвел Венка в генерал-полковники к огромной радости его солдат. Лично от себя, за мужество и храбрость в борьбе с врагами Германии, рейхспрезидент добавил к Рыцарскому кресту генерал дубовые листья.
        При создании под Лейпцигом второго ударного кулака против русских на начальном этапе британцы испытали определенные трудности. Как бы благосклонно ни относились американцы к Венку, но они не позволили генералу действовать на своей территории, даже под присмотром британских союзников. Казалось, что создание группы «Центр» зашло в тупик, но тут в дело включились заокеанские партнеры Черчилля.
        К командующему 3-й американской армии генералу Омару Брэдли обратились два скромных джентльмена с рекомендательным письмом от одного из членов комитета объединенных штабов американских войск в Европе. В простой и непринужденной беседе джентльмены в общих чертах рассказали генералу о целях и задачах операции «Немыслимое». Гости не вдавались в подробности, но для Брэдли вполне хватило, чтобы понять, что дело идет о новой войне.
        Полностью лишенный дипломатического политеса, генерал высказал все, что он обо всем этом думает, но его голос остался не услышанным. Сочувственно покивав головой по поводу опасения Брэдли, гости любезно пояснили генералу, что вопрос о новой войне с русскими уже решен на самом верху. В доказательство своих слов они организовали звонок в Вашингтон хорошо ему знакомому человеку, занимавшему видный пост в администрации президента.
        Голос в трубке горячо заверил Брэдли, что всё, о чем говорят ему вежливые визитеры, делается исключительно на благо Америки и ее национальных интересов. Также собеседник пояснил, что ввиду исключительной секретности предстоящей операции по оттеснению русских за Одер Брэдли категорически запрещено обсуждать этот вопрос с кем-либо из военных, включая самого генерала Эйзенхауэра.
        Когда же озадаченный генерал попросил письменных подтверждений полученного им запрета, то получил твердое заверение, что они будут высланы ему в самое ближайшее время. Слова старого знакомого не оказались пустыми разговорами. Ровно через двое суток специально прилетевший из Вашингтона курьер передал лично в руки командующему 3-й армией пакет с документом за подписью советника президента по военным вопросам.
        За все время своей службы получать бумаги из президентской канцелярии посредством правительственного курьера генералу Брэдли еще не приходилось. Этот факт полностью развеял все его сомнения, и генерал Венк получил зеленый свет на формирование своей новой армии.
        Что касается самого президента Трумэна, то вежливые джентльмены решили оставить общение с ним на потом. И дело было совсем не в том, что они совсем не уважали американского президента, который по своей сути был их ставленником. Джентльмены справедливо полагали, что если дела у англичан пойдут так, как и планировалось, им будет гораздо легче и проще говорить с главой Белого дома. Зная тайную слабость Гарри к лаврам победителя, они справедливо полагали, что новый венок триумфатора быстро заставит его сменить гнев обойденного человека на милость к победителям.
        В случае же возникновения у Черчилля серьезных затруднений с реализацией его планов у вежливых людей были припасены другие аргументы для разговора с американским лидером. Они были весьма солидны и вполне убедительны для того, чтобы заставить господина президента прислушаться к мнению собеседников и сделать всё так, как его попросят.
        Никто из джентльменов не сомневался, что предъявленный ими к оплате «вексель» будет погашен по первому их требованию, но согласно неписаным правилам теневой игры, подобным «векселем» можно было воспользоваться лишь однажды. Конечно, в запасе у джентльменов были и другие неоплаченные «векселя» Гарри Трумэна, но, как всякий рачительный хозяин, они предпочитали не разбрасываться ими. Ведь политическая карьера их протеже только началась, и кто может знать, что будет дальше.
        Так, вопреки всем заверениям о мире и дружбе с Советским Союзом, его бывшие союзники создали две сильные оперативные группировки, главная из которых была нацелена на войска маршала Рокоссовского. После встречи со Сталиным он немедленно вылетел в Берлин, а затем в Транзе, где находился штаб 2-го Белорусского фронта.
        Все то время, что имелось в распоряжении маршала до часа Х, было потрачено для приготовления войск к отражению нападения врага. С соблюдением всех строжайших мер предосторожностей была проведена передислокация частей и соединений. Наиболее вероятные направления наступления немцев были усилены танками и артиллерией, авиация была рассосредоточена на запасных полевых аэродромах.
        С целью предотвращения утечки информации, при помощи пограничных нарядов и секретов была полностью перекрыта буферная зона, разделяющая советские и британские войска. Визиты британских офицеров были резко ограничены, а если английскому гостю было невозможно отказать, то за все время своего визита он находился под пристальным наблюдением представителей СМЕРШа. В кратчайший период были проведены мероприятия по дезинформации противника. Против него действовали люди, имевшие большой опыт разведывательной работы, которая в свое время обеспечила успех в разгроме немцев в Белоруссии, Прибалтике и Восточной Пруссии. Было сделано все, чтобы британцы расценили передвижение воинских частей на севере Германии как подготовку к их переброске на Дальний Восток.
        Общий объем проделанной работы был огромный. Штабные работники работали на износ, полностью позабыв про отдых и сон. Константин Константинович прекрасно видел это, но память о горьких уроках июня сорок первого года не позволяла ему успокаиваться. За день он по несколько раз перебирал все слабые стороны построения своей обороны, находил весомые аргументы в ее защиту и по прошествию времени вновь подвергал их сомнению.
        В самый последний вечер, когда уже было поздно что-либо делать и оставалось лишь ждать вестей с передовой, маршал собрал штаб фронта в своем особняке на окраине Транзе.
        - Значит, вы по-прежнему считаете район Виттенберга наиболее вероятным местом нанесения главного удара? - спросил Рокоссовский начальника штаба фронта генерала Боголюбова, недавно вернувшегося из инспекционной поездки по войскам. С целью соблюдения конспирации генерал-лейтенант ездил без эскорта, на одном «виллисе», в кожаной куртке без знаков различия.
        - Так точно, товарищ маршал, - подтвердил генерал. - Именно в районе Виттенберга имеется единственный неповрежденный автомобильный мост через Эльбу, по которому Шернеру будет удобно нанести удар по нашим войскам в направлении на Штеттин. В этом случае он избегает затяжных боев в районе системы озер Мюриц и, выйдя на оперативный простор, создает угрозу охвата Берлина с севера и отсечения от основных сил фронта наших войск в районе Ростока.
        - Не стоит думать, что противник будет наступать там, где ему будет удобно. В сентябре сорок первого мы были убеждены, что фон Бок будет наступать на Москву по удобной смоленской дороге, и жестоко за это поплатились, - не согласился с Боголюбовым маршал.
        - Выбирая направление на Виттенберг, штаб фронта руководствовался не столько удобством наступления, сколько его выгодностью и целесообразностью. Посудите сами, Константин Константинович. Из района Висмара удобно начинать наступление только с целью установления контроля над побережьем. Район Шверина неудобен своими мекленбургскими озерами. Наступать здесь теми силами, что имеются у Шернера, смерти подобно. По этой же причине мы исключили район между Вербеном и Вильснаком. Там нет уцелевших мостов, и помимо Эльбы противнику придется форсировать реку Хафель, что займет у него много времени.
        - А направление Людвигслуста?
        - Это направление определено нами как второстепенное. Штаб фронта считает, что Шернер попытается максимально использовать фактор внезапности нападения и продвинуться как можно быстрее и дальше. Хотя в районе Людвигслуста у немцев есть удобный плацдарм на реке Варнов, но наступление с него только удлинит его плечо и, значит, увеличит риск получения нашего контрудара.
        - Что скажете вы, Алексей Гаврилович? - спросил Рокоссовский начальника оперативного отдела штаба фронта полковника Поливанова.
        - Я полностью разделяю прозвучавшее здесь мнение. Виттенберг во всех отношениях самый выгодный и удобный вариант для наступления немцев, Константин Константинович. В поддержку аргументов, приведенных Александром Николаевичем, могу добавить последние данные от нашей разведки. За последние сутки вблизи моста через Эльбу замечена повышенная активность английских военных, что пусть косвенно, но все же указывает на виттенбергский вариант.
        - Английских или немецких военных? - переспросил Рокоссовский.
        - Исключительно английских, товарищ маршал. Если нападение произойдет, то немцы, скорее всего, подойдут к мосту под покровом ночи. Будь я на месте Александера, то поступил бы именно так.
        - Я бы тоже так поступил, но не исключен вариант нанесения немцами одномоментного удара по двум направлениям. Если англичане выложились по полной программе в оснащении своих новых союзников, то у Шернера должно хватить сил для реализации этого варианта.
        - Даже если англичане усилят дивизии Шернера своими танками и самолетами, у него не хватит сил для нанесения двух полноценных главных ударов. Один из них обязательно будет второстепенным, отвлекающим ударом… - уверенно заявил Рокоссовскому Поливанов.
        - Что с частями передового прикрытия, заняли указанные им рубежи обороны?
        - Так, точно, товарищ маршал, - ответил Боголюбов, мельком взглянув на небольшие настенные часы. - Час назад соединения 49-й армии генерала Гришина и кавкорпуса генерала Осликовского закончили развертывание и готовы к отражению нападения врага. Благодаря усилению нашего фронта артиллерией и противотанковыми соединениями из состава 61-й армии в тылу наших войск создан оперативный резерв. В случае необходимости мы сможем оказать помощь как людвигслустскому заслону, так и защитникам переправы через Эльбу.
        - Что авиация?
        - Летчики доложили о рассредоточении машин по запасным аэродромам. Объявлена готовность номер один, взлет по сигналу постов ВНОС.
        - Значит, для встречи нежданных гостей все готово. Осталось лишь проверить правильность наших с вами расчетов, - усмехнулся маршал. - Ну что же, ждать осталось недолго.
        Ждать действительно пришлось недолго. Обращение Деница к войскам было зачитано в 2:30 по берлинскому времени, и ровно через сорок пять минут под Лейпцигом и Виттенбергом загрохотали пушки, большей частью британские. Желая основательнее разжечь пламя военного конфликта, англичане не поскупились бросить свою охапку сухих поленьев в костер реваншизма.
        Не имея точных целей, немцы вели огонь исключительно по площадям. Как в лучшие времена блицкрига, германские артиллеристы основательно обрабатывали места дислокации советских войск, любезно отмеченные на их картах британскими офицерами.
        Сорок минут над мирно спящей землей стояла оглушительная канонада. Сорок минут один за другим возникали ужасные всполохи разрывов, несшие всему живому вокруг разрушение и смерть. И как только раскаленные жерла орудий умолкли, под громкие крики офицеров в бой двинулись серые цепи немецких солдат.
        Вопреки ожиданиям генерала Боголюбова свой главный удар фельдмаршал Шернер решил нанести в районе Людвигслуста. Посчитав захват переправы через Эльбу довольно рискованным мероприятием, он отдал предпочтение небольшому плацдарму за рекой Варнов.
        Именно сюда в ночь перед наступлением был переброшен главный козырь немцев - бронетанковый отряд полковника Винца. В него входили танки, самоходки и штурмовые орудия, общим числом пятьдесят две боевые единицы. Большего количества бронетехники для нужд новой Германии из числа своих боевых трофеев англичанам собрать не удалось. Наскоро отремонтированные и заправленные, натруженно урча своими моторами, построившись привычным ромбом, бронированные ландскнехты Черчилля начали новый поход на восток. Вместе с пехотой они без особых затруднений достигли места расположения русских войск, и здесь их ждал неприятный сюрприз.
        В тех городках и деревнях, где еще вчера вечером находились советские солдаты, стояли грузовые машины, мотоциклы и орудия, никого не было. Сотни мин и снарядов, выпущенных немцами по противнику, не нанесли ему никакого ущерба, безрезультатно перепахав вдоль и поперек совершенно пустые площади.
        Обнаружив исчезновение противника в городке Ханзен, полковник Винц остановил свои танки. Все факты указывали на то, что русские каким-то образом узнали о готовящемся ударе и под прикрытием утреннего тумана отошли на восток. Если бы полковник лично сам мог принимать решения, то он бы не сдвинулся ни на шаг без проведения разведки местности, однако высокое командование имело совершенно противоположное мнение. Несмотря на все доводы и аргументы, приведенные Винцем во время доклада, ставка категорически требовала продолжения наступления.
        Первое присутствие противника обнаружилось через полтора-два километра от предполагаемого места его расположения. Пока Винц препирался со штабом, пехотные цепи ушли вперед и неожиданно наткнулись на хорошо замаскированные пулеметные гнезда противника. Грамотно расположенные в условиях пересеченной местности, они легко остановили продвижение немецких солдат. Метким фланговым огнем русские пулеметчики уничтожали любого, кто пытался перебежками выйти на дистанцию броска гранаты. Темные каски храбрецов одна за другой утыкались в яркую зеленую траву, так и не добравшись до нужного рубежа.
        Попытку своих солдат продвинуться вперед поддержало несколько бронемашин. Их пулеметные расчеты попытались огнем своих крупнокалиберных пулеметов уничтожить огневые точки русских, но из этой затеи ничего не получилось. Едва только бронемашины вступили в бой, как со стороны противника заговорили противотанковые ружья. Их бронебойные пули для нынешних танков вермахта были подобны укусу комара, но вот для бронемашин они представляли смертельную угрозу.
        Уже после второго-третьего выстрела детища немецкой танковой промышленности либо вспыхивали яркими факелами, либо останавливались - и экипаж обреченной машины становился жертвой русского снайпера. Надежно укрывшись среди кустов и деревьев, хрупкая девушка уверенно сократила число спасшихся танкистов, а также офицеров, время от времени пытавшихся поднять в атаку своих солдат.
        Так, уткнувшись носом в землю и яростно огрызаясь одиночными выстрелами и очередями, немцы ждали прихода танков полковника Винца. Их появление на месте боя должно было самым кардинальным образом изменить ход сражения в пользу немцев. Противостоять мощным калибрам танков русские пулеметчики, естественно, были не в силах, но у них имелся еще один тайный козырь. Бронированные громады немцев только приближались к уныло лежавшим на земле цепям пехоты, когда под правой гусеницей идущего головным танка что-то гулко рвануло. Тугое пламя рыжего огня как гнилую нитку порвало в клочья танковые траки, и машина встала, развернувшись боком. Больше потерь и разрушений «тигр» от взрыва не понес, но был полностью вычеркнут из сражения. Когда танкисты попытались повернуть башню и открыть огонь по русскому заслону, в недрах танка что-то предательски хрустнуло, и башня встала. Могучий ствол «тигра» безвольно застыл, не имея возможности вести огонь в нужном направлении. Сразу вслед за «тигром» на мине подорвалась самоходка, пытавшаяся обойти поврежденный танк. Ей повезло гораздо меньше в отличие от своего
бронированного собрата. Из поврежденной взрывом кормы «Штурмгешюц» вперемешку с языками пламени повалил темный удушающий дым. Спасая свои жизни, экипаж попытался покинуть машину, но это ему не удалось. Едва только башенные люки самоходки распахнулись, как по ним ударили из пулеметов. Один из танкистов успел выскочить из объятой огнем башни и уже намеревался спрыгнуть на землю, но тугая свинцовая очередь смела его с брони. Такая же судьба постигла и высунувшегося из люка второго танкиста. Получив пулю в грудь, он безвольной куклой повис на башне, перекрыв единственный путь спасения остальным членам экипажа.
        Обнаружив наличие перед собой минного поля и потеряв на нем еще два бронетранспортера, немцы были вынуждены остановиться и, ожидая подхода саперов, стали обстреливать русский заслон с дальней дистанции. Гневно водя из стороны в сторону своими могучими стволами, танкисты пытались заставить замолчать зловредные пулеметы противника, но это у них плохо получалось. Хорошо замаскированные расчеты были плохо видны в смотровые щели танков, а вести наблюдение, высунувшись из люка, никто из немцев не рискнул. Взятие первой линии русской обороны откладывалось.
        Выбирая направление удара своего танкового кулака, Винц сумел попасть на стык советских частей, прикрывавших направление Людвигслуста. Танки полковника вышли на самый край обороны стрелкового полка под командованием подполковника Петрова.
        Об этом в штабе полка стало известно от начальника связи капитана Клещева, что вихрем ворвался в небольшую комнату фольварка, временно приютившую КП Петрова.
        - Георгий Владимирович, танки! Немецкие танки непрерывно атакуют батальон капитана Симочкина! - доложил Клещев начальству с плохо скрываемой растерянностью и боязнью.
        - Ах ты, черт! Ведь там у нас ни одной противотанковой батареи, а одними только зажигалками немцев можем и не удержать! И перебросить пушки от Батеева не успеем, прорвав оборону батальона, немцы через полчаса будут здесь! - чертыхнулся от злости начштаба и, стукнув по столу рукой, вопросительно посмотрел на комполка.
        - Прекратите хоронить батальон раньше времени! У него очень выгодное положение для обороны, я сам лично проверял, он должен выдержать! - решительно одернул начштаба Петров и, повернув черный ежик коротко остриженной головы в сторону Клещева, вперил в него гневный взгляд.
        - Что это за вид?! Вы командир Красной Армии или кто?! Приведите себя в порядок и доложите так, как положено, докладывать советскому офицеру, а не курсистке! - из узких глаз комполка в сторону Клещева било столько энергии, что у бедного капитана руки сами устремились к расстегнутому воротничку. В мгновения ока он одернул гимнастерку, поправил ремень и, вытянувшись во весь фронт, стал неторопливо докладывать командиру:
        - Товарищ подполковник, комбат-три доложил, что в 5:23 в квадрате семнадцать был атакован большим числом немецких танков при поддержке пехоты. Предположительно не менее двух батальонов.
        - Каким именно числом и какими видами танков он атакован?
        - Симочкин не указал число и вид танков противника. Только сказал большим числом танков, товарищ подполковник.
        - Это все? - недовольно уточнил комполка.
        - Так точно, товарищ подполковник. Как только Симочкин сообщил о танках, я поспешил доложить об этом вам… - начал оправдываться Клещев, но Петров оборвал его властным взмахом руки.
        - В вашем докладе, капитан, мне нужна ясность и точность, а не его быстрота, которая полезна лишь при ловле блох и при поносе. Соедините меня с комбатом-три, - приказал Петров, и Клещев бросился к радистам. Из-за внезапной передислокации полка не со всеми его соединениями имелась проводная связь, и большей частью она осуществлялась по радио.
        - Мне кажется, что вопрос о виде капитана Клещева в сложившейся обстановке совсем не к месту, товарищ комполка, - недовольно заметил присутствующий при разговоре замполит, - сейчас нужно думать, как немцев бить, а не к форме подчиненных придираться.
        - Именно этим я и намерен заняться, Николай Иванович. Но я никому и никогда не позволю сеять панику в своем штабе. Она крайне опасна и, смею вас заверить, как человек, трижды побывавший в окружении, очень дорого обходится, - холодно произнес Петров. Обиженный замполит вспыхнул и хотел привести нужную и политически верную цитату из классиков марксизма, но приход Клещева с радистом заставил его замолчать.
        - Пятнадцатый у аппарата, доложите сложившуюся у вас обстановку! - потребовал комполка у собеседника.
        - Так, так, так, хорошо, вы уверены? Выясните и доложите это подробнее в течение получаса, - говорил комполка, склонившись над картой и нанося на нее пометки карандашом. - Молодцы, иных действий я от вас и не ожидал. Держитесь, но в случае необходимости разрешаю отход на вторую линию, но дальше ни шагу. Подкрепление к вам отправим в самое ближайшее время, - Петров положил трубку и обратился к начштабу.
        - Симочкин пока удерживает немцев на первой линии обороны благодаря минному полю и пулеметным точкам, но это не надолго. Исходя из расчета времени, немцы с минуты на минуту должны повторить атаку, и тогда Симочкину будет очень жарко. Василий Маркелович, что мы сможем дать комбату для отражения танков противника? Снимать все противотанковые батареи с исходных позиций я считаю преждевременным. Хотя комбат уверяет, что его атакуют не менее двадцати танков противника, это может быть только разведка боем. Думаю, следует перебросить на левый фланг батарею Панкратова, но это займет определенное времени, а сейчас каждая минута дорога.
        - Можно забрать у Василенко самоходки старшего лейтенанта Кафтанова. Их всего две, но экипаж боевой, обстрелянный, действовать из огневых засад умеют. Не в первый раз.
        - Самоходки, конечно, хорошо, но для отражения танков этого все же мало. Что еще можем дать? - Петров требовательно посмотрел на начальника штаба, но тот только развел руки. Недовольный комполка нахмурился, уставился взглядом в одну точку, а затем кликнул командира охраны штаба:
        - Колокольцев! Трофейные фаусты в тыл еще не отправили?
        - Никак нет, товарищ подполковник. В грузовике под навесом лежат.
        - Отлично. Возьми мой виллис, пятнадцать человек из взвода охраны, и чтобы через пять минут эти фаусты были на позиции у Симочкина. Ясно?!
        - Так точно.
        - Тогда бегом! - приказал Петров, и Колокольцев исчез.
        Столь неожиданное решение вопроса не нашло поддержки и понимания со стороны замполита.
        - Товарищ комполка, отдавая подобный приказ, вы рискуете не только жизнями простых солдат, приказывая им сражаться неизвестным оружием, но и жизнями работников штаба полка, непродуманно ослабляя его охрану. Я считаю… - начал замполит, но Петров решительно прервал его:
        - Фаустпатрон - хорошее оружие, немцы им вооружали не только строевые части, но и фолькс-штурм. Что касается охраны штаба, то время немецких десантов давно ушло, а в случае прорыва врага я приложу максимум усилий для его ликвидации, прежде чем застрелиться. В плен попадать я не намерен, надеюсь, вы тоже? Вот и прекрасно, давайте работать.
        Говоря о смерти, славный сын корейского народа Пэн Ген ни капли не лукавил. Под Гвадалахарой, Сенявиным и Варшавой смерть трижды заглядывала в его глаза, но каждый раз проходила мимо.
        В восемнадцать лет получив свое первое боевое крещение на КВЖД, с рекомендацией от командира полка Ванина он был направлен в военное училище далекого Ленинграда. Отправляя корейского интернационалиста в колыбель трех революций, прозорливый командир посоветовал своему протеже сменить имя и фамилию, дабы не вызывать излишнего интереса у специальных служб. Благодаря тому, что подобный процесс в новой России был в тот период очень распространен, на свет появился Петров Георгий Владимирович, которого неискушенные ленинградцы принимали за якута.
        После была женитьба на племяннице одного из латышских стрелков красавице Эльге Андриня и кочевая жизнь сначала в Туркестане, затем в Азербайджане и Поволжье. В 1936 году, благодаря протекции теперь уже комдива Ванина, он был направлен в Испанию в числе советских военных специалистов. Там капитан Петров отличился в наступлении под Гвадалахарой, за что был награжден орденом Красного Знамени и получил очередное воинское звание. Вернувшись на Родину в 1938 году, майор Петров подал рапорт на учебу в академию Генерального штаба, и командование с радостью поддержало этот шаг героя Испании.
        Жернова военных чисток того времени едва коснулись семьи Петрова. После ареста дяди Эльга попала в поле зрения чекистов и находилась, что называется, в разработке. От ареста ее спасло то, что с момента ареста дяди она не предпринимала никаких активных действий, сидя тихо, как мышь под веником. Перед самым приездом мужа она была вызвана на допрос, но к удивлению соседей, которым приглянулась скромная квартира четы Петровых, Эльга Эдуардовна вернулась домой. Статус мужа-орденоносца и отсутствие трех показаний или сигналов на гражданку Петрову вынудили следственные органы воздержаться от ее ареста.
        Многие ожидали, что вернувшийся домой Георгий откажется от жены и подаст на развод, но майор Петров был из иного теста. Получив приглашение на торжественное вручение правительственной награды в Дом офицеров, он явился на него с красавицей женой и лично представил ее наркому Ворошилову. Возможно, это, возможно, назначение наркомом внутренних дел Берии и его знаменитая «оттепель» поставили крест на деле Эльги Петровой. Больше следственные органы ею не интересовались.
        Войну подполковник Петров встретил под Псковом, от которого отступал до самого Тихвина. Затем участвовал в нескольких попытках прорыва блокады Ленинграда, а когда она наконец-то была прорвана, летом 1943-го получил ранение, но остался в строю и продолжил службу. Вместе со 2-м Белорусским фронтом дошел до Варшавы, где получил тяжелое ранение и был отправлен в тыл. В действующую армию подполковник Петров вернулся только в конце апреля, когда войска маршала Рокоссовского уже добивали разгромленного врага. Открытое неприятие трусости, некомпетентности и расхлябанности, вкупе с наличием собственного мнения, тормозили рост званий и наград Георгия Владимировича. К концу войны китель подполковника украшал второй орден Красного Знамени, орден Кутузова 3-й степени и медаль «За отвагу». Вступив в командование полком, слишком умный «якут» обрел нового недоброжелателя в лице замполита полка товарища Деревянко. Проигнорировав несколько предложений идейного вдохновителя солдатских масс относительно ведения боевых действий, подполковник получил ответный удар в виде сигнала в особый отдел. В нем замполит указывал
на факт морального разложения командира полка, имевшего связь со своей квартирной хозяйкой Мартой Кнаух. В мирное время подобный сигнал имел совершенно иной вес в отличие от военного. За связь с иностранкой можно было загреметь под трибунал, но полковой особист не дал делу хода. Прошедший всю войну от звонка до звонка, он прекрасно разбирался в людях и хорошо видел, кто что собой представляет. Переговорив с Георгием Владимировичем, особист поставил на письме пометку «неподтвержденные данные» и спокойно отправил в архив.
        Отбив очередной наскок Деревянко, Петров взял трубку одного из аппаратов, стоящих на столе, и стал вызывать командира полковой артиллерии.
        - Аристов! Срочно отправь наблюдателя в батальон капитана Симочкина для определения реперов, и будьте готовы открыть огонь по семнадцатому квадрату. Там большое скопление живой силы противника.
        - Может, стоит передислоцировать вторую минометную батарею? Времени это займет не много, но прикрыть позиции батальона они смогут.
        - Отличная идея. Действуйте, майор.
        Быстро сделав новую пометку на карте, Петров уже снова держал трубку телефона.
        - Дайте дивизию! - потребовал у связистов подполковник и, когда ему ответили, стал неторопливо докладывать: - Товарищ седьмой, это пятнадцатый. В квадрате семнадцать немцы атакуют соединения моего полка. По докладу комбата около роты танков и не меньше батальона пехоты. Первая атака врага отбита, есть уничтоженные танки, но, зная характер немцев, можно с уверенностью сказать, что вскоре они повторят атаку новыми силами. Мною уже отдан приказ полковой артиллерии поддержать батальон огнем, однако если немцы предпримут массированное наступление, я буду вынужден просить о помощи со стороны дивизии.
        - Не пори горячку, Петров, - раздраженно проквакала трубка, - не у тебя одного немцы наступают. Час назад они большими силами форсировали Эльбу и теперь рвутся на Виттенберг. Там сейчас такая каша…
        Комдив сделал многозначительную паузу, после чего продолжил разговор:
        - Что касается тебя, то штаб фронта изначально предполагал нанесение противником второстепенного удара в район Людвигслуста. И нанесен он будет по полку Свириденова, там сейчас тоже стреляют. Так что против твоего полка идет банальная разведка боем с целью отвлечения сил и внимания.
        - Разведка боем с применением танков, в то время когда у немцев каждая машина на счету? Кстати, одна из подбитых моими бойцами машин «тигр». - По-моему, это говорит о многом… - не сдавался Петров, но его слова были гласом вопиющего в пустыне.
        - Ни о чем это не говорит, Петров! Почудилось твоим бойцам! Почудилось, понятно?! Орденов и премиальных денег им захотелось, вот и увидели то, чего нет! Смотри на эти вещи проще и делай правильные выводы! Ты что - первый год замужем?! - гневно вопрошала эбонитовая мембрана.
        - И все же нельзя исключить, что это не разведка боем, а массированное наступление. В этом случае мне потребуется поддержка гаубичного полка дивизии.
        - Послушай, подполковник! Тебе же русским языком сказали - против тебя ведется разведка боем, для отражения которой сил и средств у тебя вполне хватает. Ясно?! - взвился комдив.
        - Так точно. Но может быть, для прояснения обстановки следует провести воздушную разведку? Времени много это не займет, но тогда будет точно ясно, что это.
        - Будет нужно, проведем. Это не твоя забота, Петров! Воевать надо, а не рассуждать! - прорычал генерал и разъединился.
        - Что, нервничает? - сочувственно спросил у Петрова начальник штаба.
        - Да никак не могут определиться, где немцы наносят свой главный удар, здесь или под Виттенбергом, - ответил подполковник, задумчиво держа трубку в руке и что-то сосредоточенно обдумывая.
        - Значит, еще не настало время для этого, - вступил в разговор Деревянко.
        - Вы правы, время, скорей всего, еще не настало, но мы не можем ждать и гадать на кофейной гуще, - Петров решительно закрутил ручку телефона. - Дайте одиннадцатого!
        Под этим номером числился командир гаубичного полка полковник Полупанов, с которым у Петрова были хорошие отношения.
        - Михаил Семенович! В семнадцатом квадрате батальон капитана Симочкина атакуют немецкие танки. Полковая артиллерия уже получила приказ и поддержит их огнем, но может случиться так, что потребуется помощь твоих канониров. Все указывает на то, что дело будет жарким.
        - Рад бы тебе помочь, Георгий, но без приказа комдива не могу.
        - Единственное, что я тебя прошу сейчас, отправить в семнадцатый квадрат толкового офицера-наблюдателя. Чтобы когда приказ поступит, не было упущено время.
        - Что же, послать наблюдателя я смогу, - согласился Полупанов, - лейтенант Скворцов вполне поедет, толковый парень.
        - Вот и прекрасно.
        Немецкая атака, о которой так упрямо твердил подполковник Петров, не замедлила себя долго ждать. Пополнив свои ряды еще одним взводом, немецкие танкисты с нетерпением ждали, когда же саперы проделают проход в минном поле. Проклятые русские устроили его так, что ролики полковника Винца не имели возможность для маневра и были вынуждены атаковать только в лоб.
        Загнанные в свои бронированные коробки, не смея высунуть из них носа, они изнывали от жгучего желания скорейшей сатисфакции. К тому же время работало против них. Вперед, вперед и только вперед. Пока против них только сорок шесть гавриков со стрелковым оружием. Пока на помощь им не подошли противотанковые орудия и легендарные «зверобои». Пока есть еще возможность раздавить их стальными гусеницами танков и расстрелять из курсовых пулеметов.
        Наконец в шлемофонах танкистов прозвучала долгожданная команда «Форвертс!», и их машины устремились в атаку. Поднявшееся из-за горизонта солнце заиграло на бронированных боках танков, нет-нет да мешая водителям вести машины на позиции противника.
        «Тигров», «пантер» и прочих «элефанов» в распоряжении полковника Винца не имелось. Весь танковый зверинец приказал долго жить, но модернизированные старички Т-IV вкупе со штурмовыми орудиями представляли собой грозную силу. Быстро и без потерь пройдя минное поле, они устремились на вжавшихся в землю русских солдат. Любой танк, «тигр» или «четверка» страшен для любого пехотинца, будь он новобранец или ветеран. У каждого из них сдают нервы при виде огромной махины, идущей прямо на тебя с одной только целью - убить, уничтожить, вдавить в землю лязгающими гусеницами. В такой ситуации от человека требуется огромное напряжение сил и воли, чтобы не потерять голову и не броситься со всех ног от этих чудовищ, а терпеливо ждать их приближения, вжавшись в землю.
        Чем меньше оставалось до передней линии русской обороны, тем азартнее водили стрелки стволами своих курсовых пулеметов в поисках цели. Привычно наполовину отжав пулеметные курки, они были готовы скосить любого, кто бросится бежать или просто попытается поднять голову, но таковых, к сожалению, у русских не оказалось.
        Их оборона, казалось, вымерла перед стремительно наступающими асами панцерваффе. Только изредка било несколько противотанковых ружей в надежде сбить у танка гусеницу или попасть в смотровую щель водителю, но все было напрасно. Ничто не могло остановить этот грохочущий строй танков, штурмовых орудий, самоходок и бронетранспортеров. Быстро сокращая расстояние до рубежа русской обороны, они уже предвкушали скорую и легкую расправу с его защитниками, как внезапно на поле боя появились новые действующие лица. Неожиданно из-за массивного, обильно покрытого мхом пня поднялся с фаустпатроном солдат и, на секунду задержавшись, выстрелил по ближайшей к нему машине. Это была короткоствольная самоходка «Штуг», в чей бронированный борт со всего маха врезался маленький смертоносный болид. Взрыв был совсем небольшим. Просто что-то нестерпимо яркое вспыхнуло на броне атакующей машины и больше ничего. Из небольшого отверстия, что пробил в броне фаустпатрон, наружу не вырвалось ни пламени, ни дыма. Башня и борта казались целыми и невредимыми, но поврежденная самоходка встала как вкопанная, и ни один из ее люков так
и не открылся, толкаемый руками стремящихся выбраться наружу танкистов.
        С идущих по краям боевого ромба бронетранспортеров в сторону пня сразу ударило несколько пулеметов. Не успевший спрятаться стрелок упал, но дело было начато. Навстречу танкам полетели новые фаустпатроны. Державшие оборону солдаты спешили выложить свой огневой козырь, в надежде остановить натиск панцерваффе, но этого им не удалось сделать.
        Не все метатели фаустпатронов были столь же удачливы, как первый стрелок. Некоторых из них скосили из своих пулеметов танкисты, прежде чем они успели произвести выстрел. Залпы других прошли мимо или угодили в защитные экраны, установленные по бокам танков. Боевые заряды с грохотом разносили их в клочья, но не наносили никакого ущерба самим машинам. Всего только два танка с тевтонскими крестами окрасились рыжими всполохами огня вперемешку с клубами черного дыма и замерли у переднего края русской обороны, но все остальные машины продолжили свое движение вперед.
        Когда они приблизились на расстояние броска, в них полетели гранаты и бутылки с КС, но не каждый бросок достигал своей цели. Огонь курсовых пулеметов, а также сам вид танков, их рев и лязг огромных гусениц сыграл свою роль. Бойцы старшего лейтенанта Степанкова бесстрашно сражались с бронированными монстрами, зачастую жертвуя своими жизнями, смогли остановить продвижение двух самоходок и сжечь одну бронемашину. Подобный результат был бы неплох при отражении лишь одной танковой атаки, но в сочетании с появившейся на поле боя немецкой пехотой это было началом конца. Оказавшись меж двух огней, рота Степанкова была обречена на быстрое и полное уничтожение.
        Немецким танкистам казалось, что победа близка. Ничто не мешало им растереть в пыль этот рубеж русской обороны и двинуться дальше на восток, неся освобождение милому фатерланду. Яростно рыча мотором, длинноствольная «Штуга» под командованием унтер-офицера Ранке развернулась и уже была готова произвести окончательный расчет с русскими варварами, как внезапный удар сотряс ее могучий корпус. Самоходка качнулась, чуть двинулась вперед, и в это время огненный столб высоко взмыл в голубое небо. Прожорливые языки огня заплясали на корме и рубке «Штуги», извещая об очередном изменении расстановки сил на поле боя.
        Посланные на помощь батальону «сушки» старшего лейтенанта Кафтанова прибыли как нельзя кстати. Быстро оценив ситуацию, два СУ-85 смело вступили в бой с превосходящим по численности врагом, открыв по нему огонь, не прекращая движения. Каждый их выстрел если не приводил к уничтожению врага, то вселял в него страх, ибо нет ничего страшнее для танкиста, чем подставить свою спину под огонь пушек противника.
        Как ни была сильна любовь к родине в сердцах германских танкистов, ни один из них не попытался вступить в бой с двумя небольшими истребителями танков. Все они дружно устремились прочь с поля боя, предоставив пехоте одной выполнять поставленную перед ней задачу.
        Того количества солдат, которые появились с некоторым опозданием на боле сражения, было вполне достаточно, чтобы уничтожить остатки роты Степанкова даже под защитой двух самоходок. Доблестные воины вермахта справлялись и с более трудными задачами, но неожиданно возникший пушечно-минометный огонь стал непреодолимым барьером на их пути. Умело направляемый офицером-корректировщиком, огненный вал заставил немцев отступить.
        Радость одержанной победы окрыляет любого командира, несмотря на потери, понесенные его подразделением. В подчинении Степанкова остался всего тридцать один человек, включая самого командира, но, несмотря на это, он был готов сражаться и дальше, имея столь могучую поддержку. Каково же было его удивление, когда после похвал и поздравлений он получил приказ командира полка оставить позицию и скрытно отойти к новой линии обороны.
        Изумленный Степанков попытался разъяснить начальству всю ошибочность полученного приказа, однако всю было напрасно. Трубка только властно брякнула «Выполнять!» и замолчала. Как горько и обидно было старшему лейтенанту оставлять этот кусок чужой земли, обильно политый русской кровью! Однако приказ есть приказ, и, с трудом сдерживая негодование, Степанков приказал отступить.
        Всю справедливость и обоснованность приказа подполковника Петрова Степанков понял только через час, когда вновь разразилась орудийная канонада. Подбитые танки вблизи оставленных позиций были хорошим ориентиром для немецких артиллеристов. Обозленные неудачей, они принялись с остервенением перепахивать то место, где совсем недавно находились остатки роты Степанкова. Глядя на черные разрывы, что густыми столбами взметались посреди наспех отрытых укрытий, можно было не сомневаться, чем завершился бы обстрел, не отдай Петров приказ к отступлению.
        Раскаты артиллерийских разрывов еще продолжались, когда спасители Германии двинулись в новую атаку. Теперь танки и пехота наступали вместе, как в лучшие годы германского блицкрига. Стремясь во что бы то ни стало прорвать оборону русских, Винц рискнул бросить в бой все, что у него только было. Он прекрасно понимал, что у противостоявших ему русских войск нет крепкой обороны, способной остановить немецких танкистов. Все их прежние неудачи, по мнению полковника, были обусловлены досадным стечением ряда обстоятельств и необычайным везением русских. Требовалось нанести русским один решительный удар и, сломив их сопротивление, занять небольшой городишко Груббе, через который проходило несколько дорог.
        По мнению командования, Винцу следовало еще продвинуться в русский тыл на глубину десяти километров, но полковник уже определил свой рубеж на этот день в виде городка Груббе.
        - Мы уже сделали свой первый шаг, теперь пусть его делают наши новые союзники, англичане и американцы, - объявил он своим подчиненным, и те полностью разделяли мнение командира. Воевать с русскими в одиночку было откровенным самоубийством.
        Не встретив никакого сопротивления на перепаханной снарядами развилке дорог, танки Винца уверенно приближались к Груббе. Стоявший непроходимой для машин стеной лес послушно расступился, давая боевым машинам простор для маневра.
        Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что русские приготовили немецким танкистам горячий прием на въезде в Груббе. Поэтому Винц отправил пехотинцев штурмовать городок в лоб, дав им поддержку в виде двух «Хуммелей». Самоходные гаубицы вместе с парочкой бронетранспортеров должны были помочь солдатам если не взломать оборону русских, то отвлечь на себя их внимание. Свои же главные силы - танки - полковник решил пустить в обход и атаковать Груббе одномоментно с двух сторон. Высокие и густые кусты, что росли вблизи леса, позволяли провести скрытное сосредоточение перед атакой от глаз противника. Первыми в бой полковник бросил отряд бронетранспортеров, приказав им атаковать Груббе с севера. Сам же Винц возглавил две роты танков, которым предстояло брать городок с юга. Выждав время и дав возможность пехоте и бронетранспортерам втянуться в бой, полковник отдал приказ к наступлению.
        Южные подступы к городку пролегали через поля, так и оставшиеся не засеянными по причине войны. Не вспаханные, ровные как стол, они не должны были создать особых трудностей для танков полковника Винца. Наблюдая за боем из люка своего танка, он справедливо полагал, что для отражения удара русские задействовали все свои силы, и максимум, что могло противостоять его панцерваффе, это небольшой заслон с одиночной противотанковой пушкой.
        В умозаключениях полковника Винца было много верных деталей. Русские действительно бросили против наступающей пехоты и бронемашин много сил, и южные окраины городка обороняли всего два противотанковых орудия, но были свои нюансы. Расчеты этих орудий составляли бойцы, за плечами которых было не одно выигранное сражение с бронированными монстрами господ Порше и Хеншеля. Кроме того, оборону городка держали две самоходки, одна из которых была знаменитым «зверобоем». Обнаружив появление танков противника, они подпустили врага поближе, а затем открыли огонь. В начале боя советским артиллеристам сильно повезло. Наступая на окраины Груббе, вражеские танкисты неверно выбрали направление своей атаки и любезно подставили свои борта под огонь затаившихся русских орудий. Опытным наводчикам не составило большого труда поджечь ближайшие к себе машины. Когда немцы обнаружили свою оплошность и изменили направление своего движения, четыре танка уже горели, а у пятого была перебита гусеница.
        Противостоять идущим на тебя почти двум ротам танков двум противотанковым пушкам, пусть даже с первоклассным расчетом, крайне трудно, но присутствие самоходок несколько облегчало эту задачу. Укрывшись за невысокими каменными заборами немецких усадеб, они принялись пробовать на зуб крепость брони танков полковника Винца. Началось ожесточенное противостояние двух сторон. Одна из них стремилась любой ценой остановить противника и принудить его к отступлению, другая намеревалась во что бы то ни стало достичь окраин Груббе и уничтожить засевших там русских. С протяжным свистом в ту и другую сторону летели снаряды, неся с собой смерть и разрушение, круша и уничтожая все, до чего только смогли дотянуться.
        Умело укрывшись за массивной каменной стеной одного из амбаров, «сушка» привычно сокращала ряды атакующих машин. Три танка противника были подбиты ее метким огнем и горели ярким пламенем.
        Самоходка намеревалась поразить четвертый, но не успела. Быстрый и верткий «Хетцер» сумел домчаться до «мертвой зоны» и атаковал советскую засаду сбоку. С ходу проломив деревянную изгородь усадьбы, он стремительно развернулся и всадил снаряд в бок «сушки». От сильного взрыва самоходку качнуло, а затем из объятой пламенем машины стали выпрыгивать русские танкисты.
        Обычно в бою экипажи подбитых машин, как правило, пытались добить идущие в атаку или держащие оборону пехотинцы. Однако на этот раз эту миссию решил взять на себя экипаж «Хетцера». Вместо того чтобы продолжить атаку и уничтожить ближайший орудийный расчет русских, они принялись яростно расстреливать танкистов из пулемета, установленного на рубке. Свинцовый ливень обрушился на горящую самоходку, безжалостно сражая всех, кто только оказался на его пути. Никто из экипажа советской самоходки не смог спастись, но их смерть не осталась не отомщенной.
        Не успел «Хетцер» насладиться своей местью и двинуться дальше, как в его топливный бак угодила противотанковая граната, брошенная одним из державших оборону пехотинцев. И теперь уже сами немцы искали спасение от языков пламени и дыма, но все было напрасно. Каждый, кто сумел выбраться наружу, падал прошитый автоматными очередями.
        Наступление танков полковника Винца поддерживала САУ, вооруженная 88-миллиметровой пушкой. Могучий «шершень» позже своих проворных бронированных собратьев прибыл на поле боя и сразу же вступил в противоборство с советским «зверобоем», притаившимся за каменным забором усадьбы. Четыре выстрела потребовалось «шершню», чтобы привести к молчанию своего противника, но и сам он лишился возможности передвигаться, получив снаряд в передний трак. Едва в огневом заслоне русских образовался провал, Винц немедленно ринулся в него, ведя за собой всех тех, кто уцелел от губительного огня противника. Не останавливаясь ни на секунду, танк полковника пролетел широкий усадебный двор с засевшими там пехотинцами и выскочил на улицу, намериваясь пробиться навстречу атакующим с севера бронемашинам.
        Над невысокими крышами аккуратных немецких домиков отчетливо возвышался шпиль кирхи, расположенной в центре городка. Чтобы прорваться туда, Винцу нужно было повернуть за угол и, поддав газу, доехать до кирхи. Там в окружении взвода автоматчиков располагался штаб обороны городка. Положение советских войск в эту минуту можно было смело назвать критическим. На отражение атак противника были брошены последние резервы, но натиск врага не ослабевал ни на минуту. Не считаясь с потерями, немцы лезли и лезли вперед и были в шаге от того, чтобы сломить сопротивление защитников Груббе. Неоценимую помощь в отражении натиска врага оборонявшимся ротам оказали артиллеристы. Полковая артиллерия и чуть позже присоединившийся к ней гаубичный полк не позволили немцам реализовать свое численное превосходство. Умело руководимые корректировщиками, они не только не позволяли немецким пехотинцам продвинуться вперед, но и успешно боролись с бронетехникой.
        Так огнем советских гаубиц один из «Хуммелей», обстреливавший центральный сектор обороны, был поврежден, а другой поспешил ретироваться. Не отставали от канониров Полупанова и полковые артиллеристы. Метким огнем их орудий был уничтожен один бронетранспортер и поврежден другой, штурмующий городок с севера. В результате близкого разрыва осколком снаряда был убит водитель бронемашины. Она беспомощно встала перед самыми позициями русских войск и была добита выстрелом из противотанковой пушки. Все это позволяло батальону держаться, но прорыв танков полковника Винца поставил бы жирную точку в истории обороны заштатного немецкого городка.
        Немцы были всего в полушаге от победы, но как это часто бывало на войне, в дело вмешалась госпожа Случайность. Когда, грозно ревя мотором, командирский T-IV выскочил на перекресток и, браво развернувшись, покатил вперед, его ждал неприятный сюрприз. Вместе с церковным шпилем в танковом перископе Винц заметил немецкий бронетранспортер, что стоял в самом конце улицы. Сам по себе SdKfz 7 был мало чем примечателен, но за ним виднелся до боли знакомый силуэт зенитной пушки, прозванной в германских войсках «ахт-комма-ахт».
        Брошенная частями вермахта во время майского отступления зенитка долго стояла без дела, пока по приказу подполковника Петрова не была возвращена в строй, в качестве трофея. За день до наступления немцев установку укомплектовали расчетом, был пополнен ее боезапас, и в срочном порядке она была отправлена в Груббе. По горькой иронии судьбы, именно при помощи 8,8-сантиметровой пушки немцы всю войну боролись с русскими танками. Теперь произведение «Рейнметалла» смотрело прямо в створ танка Винца, и в его недобрых намерениях не приходилось сомневаться.
        Будь на месте полковника простой обер-лейтенант или унтер-офицер, возможно, у танка и был шанс выиграть дуэль с зенитным орудием. С одного выстрела было вполне возможно уничтожить зенитку или вывести из строя ее боевой расчет, а затем добить примолкшее орудие. Для этого нужна была быстрота в исполнении и благосклонность господа Бога. В притертом экипаже командир и стрелок поняли бы друг друга с полуслова, однако на месте командира находился оберст, и это сгубило дело. Пока стрелок в уставном порядке докладывал господину полковнику об опасности и, получив приказ, рапортовал начальству о своей готовности к его исполнению, драгоценные секунды были безвозвратно утрачены. Чуть вздрогнув стволом, зенитка принялась выплевывать в направлении танка противника снаряды, и боевая карьера полковника Винца была прекращена.
        Такая же судьба постигла две другие машины, что шли вслед за своим командиром. Один из танков успел развернуться и дать залп по зенитной установке, но снаряд прошел мимо, а русские артиллеристы не промахнулись. Сначала один, затем другой танк вспыхнули от попадания прямой наводкой. Чуть более удачливыми своих собратьев оказались «Штуги». Увидев внезапную гибель товарищей, самоходчики решили идти в обход вражеской позиции. Проломив дощатый палисад и разворотив цветочные клумбы, они въехали в проем между домами, из которого открыли по врагу огонь. С первого же выстрела им удалось поразить водительскую кабину бронетранспортера, из которой повалил густой черный дым. Его разлетавшиеся в разные стороны клубы помешали самоходкам дать прицельно второй залп. Их снаряды угодили в стену близлежащего дома, отчего ударная волна качнула бронетранспортер. Его кузов наехал на зенитный лафет, но это не помешало орудию вести ответный огонь.
        Не имея возможности точно определить расположение врага, советские зенитчики вели огонь практически вслепую, и им повезло. Один из их снарядов попал в немецкую самоходку, и огонь с дымом от вспыхнувшего пожара полностью выдал ее месторасположение. Возможно, оставшемуся в живых экипажу «Штуги» удалось бы подавить зенитную батарею русских, но у немецких танкистов сдали нервы. Вид трех подбитых танков с горящими телами экипажа на земле, а также гибель соседней самоходки крайне отрицательно воздействовал на душевное состояние экипажа самоходки. Смерть ощутимо заглянула танкистам в очи, и они благоразумно предпочли ретироваться.
        После отбития танковой атаки немцы еще около часа пытались взять штурмом городок Груббе, но безрезультатно. Враг был отбит на всех направлениях, с большими для него потерями. На передовой наступило затишье, в то время как штабах работа закипела с удвоенной силой. Вышестоящие штабы требовали от нижестоящих незамедлительного отчета, и потому телефоны звонили не умолкая. Победные реляции, несомненно, грели все начальственные сердца, но чем был выше ранг доклада, то тем меньше похвалы и больше требовательности присутствовало в разговоре.
        - Ты мне скажи, на каком основании без согласования со мной и штабом армии ты задействовал полк Полупанова?! - гневался на Петрова комдив.
        - Решение о вводе в бой гаубичного полка полковника Полупанова было принято мной лично, исходя из сложившейся обстановки. Получить на это ваше согласие или согласие штаба армии я не мог, из-за технических нарушений на линии и выставления противником больших радиопомех.
        - Не морочь мне голову своими техническими нарушениями, Петров! Без согласия вышестоящего командира ты не имел права втягивать в бой полк Полупанова, а я тебе в этом отказал, категорически! Забыл или напомнить?!
        - Все решали минуты, товарищ генерал! Не выстави Полупанов вовремя огневой заслон, мы бы не смогли удержать Груббе. Пользуясь своим численным преимуществом, противник выбил бы нас из городка и, выйдя на оперативный простор, пошел бы гулять по нашим тылам. Благодаря меткому огню артиллеристов полковника Полупанова уничтожены две самоходные гаубицы и не меньше роты солдат противника. Считаю необходимым представить их к награде, товарищ генерал.
        - Какие еще, к черту, награды?! Ты мне тень на плетень не наводи! Нечего прикрывать свои ошибки и самоуправство важностью момента. К началу штурма Груббе ты перебросил Симочкину самоходки и противотанковые пушки. Этого достаточно для отражения наступления немцев. Достаточно! И это не только мое мнение! - продолжал распекать комдив Петрова.
        - Для отражения лобовой атаки противника сил действительно достаточно. И если бы они атаковали только в лоб, мы бы их разбили своими силами, товарищ генерал. Но вся беда в том, что немцы атаковали нас сразу с трех сторон, и для их отражения мне потребовалась поддержка артиллерии, включая полк полковника Полупанова. Только благодаря нашим совместным усилиям Груббе по-прежнему в наших руках, немцы потеряли убитыми до двух рот солдат, а также одиннадцать бронемашин и девятнадцать танков и самоходок.
        - Все это, конечно, хорошо, но за свое самоуправство ты вместе Полупановым ответишь перед трибуналом! - комдив хотел продолжить свою гневную тираду, но звонок из штаба фронта заставил его прекратить разнос чересчур самостоятельного комполка.
        - Ну как? - многозначительно спросил подполковника начштаба. - Сердятся за привлечение Полупанова?
        - Благодарят за подбитые танки и требуют удержать Груббе любой ценой, - буркнул Петров, склонившись над картой.
        - Шутки шутишь, Георгий Владимирович, смотри. Комдив человек злопамятный, не любит чужого самоуправства… - предостерег подполковника начштаба.
        - Только не говори мне, Василий Маркелович, о том, что я поступил неправильно, не получив добро от комдива. Ты лучше меня знаешь, что без согласования с начальником штаба армии он и шага не сделает.
        И значит, сначала мне нужно было доказывать правоту своих действий комдиву, а потом еще и Гавриленко. В мирное время на маневрах я так бы и поступил, но только не тогда, когда от быстроты принятия решения зависят людские жизни и результат всей операции.
        Начштаба хотел что-то возразить, но Петров решительно хлопнул рукой по столу:
        - Давайте работать. И так немцы вскрыли присутствие у Груббе нашей артиллерии и, скорее всего, часа через полтора ударят по нам авиацией. Попытаются максимально ослабить наше огневое прикрытие, после чего предпримут новую атаку.
        - Почему через полтора? - усомнился Деревянко.
        - Пока подсчитают потери, доложат, примут решение и свяжутся с летчиками, как раз в полтора часа и уложатся. Типичный шаблон немецкой атаки, - учтиво пояснил ему Петров.
        - Мне кажется, вы недооцениваете способности немцев. За все годы войны с нами они хорошо доказали, что являются опасным противником.
        - Немцы действительно серьезный противник, однако не следует чересчур преувеличивать их способности. Я воюю с самого начала войны и со всей ответственностью могу сказать, что немецкие генералы в основном воюют по шаблонам, которые легко просчитываются. И противостоящий нам сейчас немецкий командир не исключение.
        Подполковник высказал своей вердикт с такой уверенностью и убежденностью, что замполит не рискнул продолжить доказывать свою правоту.
        - Значит, через полтора часа они обрушат на нас авиацию, и наша главная задача свести к минимуму потери среди артиллеристов. За канониров Полупанова я спокоен. Позицию они не меняли, и маскировка у них поставлена что надо. А вот у наших полковушек ее наверняка нет. Николай Иванович, - обратился Петров к Деревянко, - отправляйтесь к Аристову, проконтролируйте проведение маскировочных работ, а затем доложите мне по телефону. Постарайтесь довести до личного состава батарей важность исполнения этих работ. Их огонек нам сегодня еще очень понадобится.
        - Есть! - без особой радости ответил замполит. Покидать штаб в самый разгар боя Деревянко очень не хотелось.
        Прогноз подполковника Петрова относительно действий противника частично оправдался. Он угадал время нанесения нового удара, но ошибся в его исполнителе. Не имея в своем распоряжении авиации, немцы обрушили на Груббе шквал огня из подтянутых к нему пушек и минометов. В течение пятидесяти минут германские артиллеристы утюжили маленький германский городок, в котором жили исключительно добропорядочные немецкие бюргеры.
        Снаряды разрушали дома, перепахивали грядки, клумбы, булыжные мостовые, сносили ограды и прочие постройки. С сугубо немецкой аккуратностью и педантичностью уничтожалось все, где, по мнению наблюдателей, могли разместиться советские пулеметчики или засесть автоматчики. Огненной метлой проходили германские артиллеристы места возможного расположения минометных и орудийных расчетов противника, стремясь максимально ослабить русскую оборону. Обстрел площадей был проведен основательно и без малейшей поблажки для противника, но как оказалось, с минимальной результативностью. За полчаса до начала обстрела коварные русские отвели свои подразделения из западной части Груббе, оставив в ней лишь наблюдателей. Возможно, у бросившейся в атаку немецкой пехоты и был небольшой шанс упредить противника в развертывании своих главных сил на переднем рубеже. Бежали вперед они довольно бойко, не рассчитывая встретить серьезного сопротивления, но камнем преткновения стал один-единственный человек - лейтенант Скворцов.
        Укрывшись в наспех отрытой щели, он вместе с наблюдателями мужественно переждал обстрел. Рискуя ежесекундно быть убитым, он прикрывал своим телом рацию, старательно защищая ее от камней и кусков земли, так и норовивших свалиться в небольшую ямку.
        Когда наполовину оглохший от взрывов и ослепший от клубов пыли лейтенант услышал сигнал тревоги, он с трудом распрямил свое затекшее тело и покинул укрытие. Прижав одной рукой рацию и сжав в другой бинокль, Скворцов укрылся за грудой битого кирпича, еще час назад бывшего стеной коровника, и стал корректировать огонь советских гаубиц. Из-за грохота многочисленных выстрелов и радиопомех в телефонной трубке его часто было плохо слышно, но это нисколько не сказалось на окончательном результате его деятельности. Артиллеристы полковника Полупанова сначала основательно опустошили атакующие цепи немцев, а затем при поддержке полковых орудий прочно прижали их к земле своим огнем. Наступление на Груббе оказалось под угрозой.
        Стремясь выправить положение, генерал Демельхубер отдал приказ своим артиллеристам начать контрбатарейную борьбу. Притихшие было немецкие орудия вновь грозно загрохотали из-за леса, стремясь привести к молчанию советских артиллеристов, но из этого ничего хорошего не вышло.
        Готовясь к нападению, англичане предполагали застать советские войска врасплох и потому не снабдили дивизионы своих новых союзников звукоулавливающей аппаратурой. Из-за этого германские ландскнехты вели свой огонь исключительно наугад, тогда как подопечные Полупанова точно знали месторасположение своего противника. Прошло всего двадцать минут ожесточенного противостояния, и немецкие расчеты были вынуждены ретироваться. Уж слишком близко стали рваться рядом с ними русские снаряды, иногда даже накрывавшие прямым попаданием и орудийные расчеты.
        Воспользовавшись тем, что заградительный огонь советских батарей ослаб, генерал Демельхубер предпринял попытку переломить ход сражения в свою пользу. С этой целью он ввел в бой свой последний резерв - остатки танкового отряда Винца. По хорошему счету, танкистам нужно было дать отдохнуть, прий ти в себя, но фельдмаршал Шернер уже дважды выказывал генералу свое недовольство, поэтому тот был вынужден послать их на верную смерть.
        Появление танков моментально преобразило картину боя. При виде их понуро уткнувшиеся носом в землю солдаты приободрились, вскочили и без всякого понукания со стороны офицеров бросились в атаку. Несмотря на то, что русские пули и снаряды наносили их рядам ущерб, немецкие пехотинцы упрямо бежали вперед, громко по привычке крича призыв:
        «Хайль!». Бой за Груббе разгорелся с новой силой. Теперь чаша весов стала склоняться в сторону немцев, но за это было заплачено высокой ценой.
        Пять из семи боевых машин, что были брошены генералом Демельхубером в бой, навсегда угрюмо застыли на обочине дороги, искореженные прямым попаданием снаряда или фаустпатрона. Экипажи двух самоходок инсценировали отказ техники и трусливо вышли из боя. Почти каждый третий из немецких пехотинцев был либо ранен, либо убит, либо контужен, но все-таки они почти достигли окраин городка Груббе.
        Казалось, еще чуть-чуть - и враги сойдутся в рукопашной, где численный перевес немцев скажет свое слово, однако этого не произошло. Продолжая оставаться на своем боевом посту, лейтенант Скворцов успел перенести огонь с дальних реперов на ближние подступы русской обороны. Для того чтобы забросать русские пулеметы гранатами и совершить решающий бросок, немцам не хватило всего несколько минут. Смертельный шквал советских снарядов и мин сначала остановил их у последней черты, а затем и обратил в повальное бегство.
        Новая победная реляция от подполковника Петрова несколько изменила настрой у высокого начальства. Оно уже не гневалось и не пугало проштрафившегося комполка всевозможными карами, но на этом дело и закончилось. На настойчивую просьбу Петрова прислать ему подкрепление генерал ответил отказом, не вдаваясь в подробности.
        - Вот что интересно получается. Полковник Аслямов подкрепления не просит. Полковник Княжко подкрепления не просит, один только подполковник Петров просит подкрепление. Нет у меня резервов. Своими силами надо обходиться, - наставительно произнес генерал, подражая образу фельдмаршала Кутузова из одноименного фильма, не так давно показанного в дивизии.
        По мнению комдива, сказанные им слова должны были оказать на Петрова нужное воздействие. Он должен был проникнуться и осознать всю сложность и ответственность сложившегося в дивизии положения, но его старания пропали даром. Несносный «якут» продолжал настойчиво доказывать генералу свою правоту, чем вызвал раздражение комдива.
        - По всем признакам немцы на твоем участке фронта выдохлись и больше наступать не будут. Так что твоя основная задача продержаться до вечера, а там посмотрим по обстановке. Может быть, тогда и поможем, чем сможем. Ясно?!
        Подполковника Петрова очень подмывало ответить трехэтажным матом, но все, что он мог себе позволить, так это глухо буркнуть «ясно» и зло бросить трубку на рычаги аппарата. В отличие от своего собеседника, он хорошо понимал, что, начав боевые действия, немцы не успокоятся и наверняка еще многократно будут атаковать боевые порядки его полка. Получив начальственный отказ, Георгий Владимирович принялся лихорадочно латать свой передний край обороны, пользуясь затишьем. Не слушая предостережения начштаба, он снимал с малозначимых направлений обороны полка где взвод, где полроты и отправлял их в потрепанный батальон Симочкина. От своего первоначального состава батальон сохранил чуть больше половины своего состава и остро нуждался в пополнении.
        Постоянно поддерживая связь с батальонами, нанося на карту все новые и новые обозначения, подполковник Петров напряженно ждал дальнейшего развития событий. Уже было пять часов вечера, когда противник выложил на стол свой последний козырь в этом сражении. Не отступив ни на шаг от своей привычной тактики, в начале атаки немцы обрушили на позиции советских войск град снарядов. Однако, опасаясь ответного удара, время артобстрела немцы сократили до пятнадцати минут. Стремясь нанести советским солдатам максимальный урон, они ударили по городку изо всех своих минометов, полевой артиллерии и даже из гаубиц. Втиснувшись в прокрустово ложе времени, артиллеристы генерала Демельхубера громили и коверкали все то, что еще только уцелело после их предыдущих обстрелов. Испытанию на прочность было подвергнуто буквально все, что могло послужить укрытием для советских бойцов. Разрушительный смерч вновь и вновь проходил по истерзанному войной городку, окончательно превращая его строения в руины. Весь передний край русской обороны окутался огнем и дымами, но все усилия немцев вновь пропали даром. Подполковник Петров
вновь предусмотрительно отвел своих солдат с передовой, и они почти не пострадали.
        Куда больший урон батальон понес, когда в бой вступили истребители с разноцветными кругами на крыльях и фюзеляже. Вынырнув из-за леса сразу после окончания артподготовки, авиация обрушила мощь своих многочисленных пушек и пулеметов на защитников бывшего городка Груббе. Лихо выписывая восьмерки и круги в небе над городком, вражеские летчики буквально устроили охоту на советских солдат, спешивших вернуться на переднюю линию обороны.
        Стоявшая вблизи кирхи зенитная установка смело вступила в бой с врагом. Не обращая внимания на значительное превосходство англичан, зенитчики пытались если не отразить налет, то хотя бы не позволить королевским самолетам вольготно летать над городком. Они даже смогли подбить один из истребителей, но долго противостоять многочисленному врагу не удалось. Две пары истребителей, одномоментно атаковав зенитный расчет, буквально изрешетили его пулями и снарядами. Но не все было британскому коту или, вернее сказать, льву, масленицей. Куда более скромные успехи были у тех самолетов, что совершили налет на позиции советской артиллерии. Гаубичный полк Полупанова и полковые батареи Петрова были так хорошо скрыты от взора врага маскировочными сетями, что англичане не смогли их сразу обнаружить. Зато сами «Спитфайры» и «Мустанги» были хорошо видны зенитным расчетам прикрытия. Без какой-либо спешки и торопливости они обрушили на асов противника мощь своих сдвоенных установок. За одну минуту перед атакующим строем англичан вырос огневой заслон, ставший неодолимой преградой для них. Множество тонких серебристых
нитей, подобно огромной смертоносной косе, пронеслись по небу, безжалостно срезая с него творения человеческих рук. Сначала один, потом другой самолет, выбросив темный шлейф дыма, стал сваливаться в крутое пике.
        Наткнувшись на плотный заградительный огонь, британцы сломали строй и бросились врассыпную, не утратив при этом боевого пыла. Озлобленные и разъяренные, подобно человеку, наступившему голой ногой на ежа или колючку, они уходили на разворот, чтобы поквитаться с дерзким обидчиком. Асы Туманного Альбиона уже выходили на угол атаки, решая, как им будет удобнее атаковать врага, когда вновь попали под удар русских, но теперь со стороны воздуха. Неизвестно откуда взявшиеся самолеты с красными звездами на крыльях смело атаковали англичан, зайдя им в хвост сверху. Увлекшись атакой русских зениток, королевские пилоты прозевали появление противника, за что и поплатились несколькими сбитыми машинами. Завязалась яростная схватка, из которой британский лев был должен ретироваться. Покидая небо над Груббе, англичане очень надеялись, что советские истребители продолжат преследование. И тогда можно будет либо навести их на огонь своих зениток, либо подставить под удар уже летящим на перехват эскадрильям истребителей. План был очень заманчивым и вполне реалистичным, но русские почему-то не поддались на эту уловку.
Четко выполнив приказ командования, они защитили свои сухопутные войска от удара с воздуха и вернулись на аэродромы.
        Тем временем события вокруг маленького германского городка стремительно развивались. Не успело очиститься небо над Груббе, как бой вступили танки. Один за другим к городку устремились хорошо знакомые советским солдатам танки «Матильды», так же как и самолеты, украшенные разноцветными кругами на броне. Дело стало принимать скверный оборот, и было совсем не ясно, смогут ли на этот раз уставшие и израненные защитники Груббе остановить противника. Напряжение среди них нарастало с каждой минутой.
        - Два, пять, восемь, шестнадцать… - пересчитывали бойцы бронетехнику противника, с тревогой поглядывая в сторону «зверобоя», притаившегося в засаде. Это была единственная уцелевшая самоходка из отряда старшего лейтенанта Кафтанова, все другие машины были либо повреждены, либо подбиты. Трудно было представить, что она сможет остановить натиск во много раз превосходящего по численности врага, но это произошло. Укрывшись от посторонних глаз за кирпичной стеной амбара, самоходка уверенно гвоздила по медленно ползущим танкам противника, поражая их раз за разом.
        Нет ничего приятнее в бою, чем вид поверженного противника, перед которым еще минуту назад трепетало твое сердце. В начале стрельбы «зверобоя» пехотинцы лишь переговаривались между собой настороженными междометиями, но после третьего подбитого танки раздались восторженные крики. Сначала они были единичными, но затем солдат словно прорвало, и они стали громко приветствовать самоходчиков.
        - Молодцы! Ай да умницы! Как чешут, любо-дорого смотреть! Братцы, так они нас без работы оставят! - кричали солдаты после каждого удачного выстрела «зверобоя», отставляя в сторону гранаты и бутылки с зажигательной смесью. В этот раз самоходчики действительно оставили пехотинцев без работы, уничтожив тринадцать танков противника. Вслед за немецкими панцерваффе сожженные британские «Матильды» украсили пейзаж на подступах к городку Груббе.
        До наступления темноты немцы еще трижды атаковали полк Петрова, и с каждым разом их было все труднее и труднее остановить. На все просьбы подполковника об оказании помощи командующий дивизией твердил только одно: «Держаться, держаться…» Только поздно вечером в распоряжение Петрова прибыла рота автоматчиков, но ее появление никак не повлияло на общее положение дел.
        Во время последней атаки, под прикрытием ночных сумерек, немцам все же удалось зацепиться за западную часть городка, особенно сильно пострадавшую в результате боев. Захваченные противником руины были малопригодны для обороны, и поэтому подполковник Петров не стал предпринимать попытку отбить их. Отойдя к центру городка, русские образовали новую линию обороны. Крепость ее была незамедлительно продемонстрирована неприятелю, попытавшемуся развить успех своего наступления и захватить кирху.
        Подобное завершение сражения вполне устраивало обе противоборствующие стороны. Генерал Демельхубер наконец-то смог отрапортовать фельдмаршалу Шернеру о выполнении задачи дня, то есть о захвате Груббе. Точно так же и подполковник Петров с чистой совестью доложил командующему, что его приказ выполнен, полк продержался на занимаемой позиции до наступления ночи и теперь ждет обещанного подкрепления.
        Имя подполковника Петрова, полк которого уничтожил сорок два танка и самоходных орудий противника, не раз упоминалось в оперативных сводках этого дня. Последний раз его имя промелькнуло в разговоре командарма 49-й армии с командующим фронтом.
        - Правда, сорок два танка уничтожено? Все верно? - переспросил командарма Рокоссовский.
        - Эти сведения указаны в донесении командира дивизии Горчакова, со ссылкой на рапорт комполка, товарищ маршал. В полк подполковника Петрова ездил начальник оперативного отдела штаба армии полковник Овцын. Он лично видел только одиннадцать подбитых танков противника. Остальные разглядеть не смог, так как прибыл в полк поздно вечером. Еще есть косвенное подтверждение от летчиков, прикрывавших полк с воздуха. Согласно их рапортам они наблюдали не менее двадцати уничтоженных машин немцев на подступах к Груббе.
        - За такие успешные бои обязательно награждать надо! Пишите представление на подполковника Петрова, военный совет фронта поддержит.
        - Да видите ли, какое тут дело, Константин Константинович. Вместе с донесением командир дивизии подал рапорт на подполковника Петрова, обвинив его в нарушении субординации и самоуправстве во время боя. В связи с этим военный совет армии не готов ходатайствовать перед фронтом о награждении подполковника Петрова, - со вздохом пояснил Гришин.
        - А в чем конкретно проявилось его так называемое самоуправство? - удивился маршал, точно знавший, что сорок два танка на войне просто так не подбивают.
        - Без ведома и согласия командира дивизии подполковник самовольно ввел в бой приданный дивизии гаубичный полк. Сам Петров объясняет свои действия тем, что не смог связаться с Горчаковым и был вынужден действовать самостоятельно исходя из обстановки. Один из его батальонов был атакован превосходящими силами противника, пехотой с танками, и только поддержка гаубичного полка помогла отразить атаку противника.
        - Ну а сам ты, Иван Тихонович, как оцениваешь действия подполковника? Прав он или комдив? - напрямую спросил генерала Рокоссовский, и командарм напрягся.
        - Да как вам сказать, товарищ маршал. Я не исключаю, что действия подполковника Петрова действительно могли быть обусловлены сложившимися обстоятельствами. Ведь главный удар немцев как-никак пришелся именно на его полк. Однако командир дивизии и прежде жаловался мне на Петрова, который с момента вступления в должность постоянно с ним пререкался. Очень уж неуживчивый человек, этот наш якут, все время не ладит с командирами… - подытожил командарм, полагая, что тема о награждении строптивого комполка закрыта, однако у маршала оказалось иное мнение.
        - Якут? Какой якут? Подполковник Петров - якут? Как его зовут? Георгий Владимирович? - забросал вопросами генерала Рокоссовский. В трубке было хорошо слышно, как застигнутый врасплох Гришин торопливо листал бумаги, а затем подтвердил догадку командующего фронта.
        - Так точно, товарищ маршал. Подполковник Петров Георгий Владимирович… - осторожно доложил командарм.
        - Я хорошо знаю подполковника Петрова по ноябрьским боям под Варшавой. Толковый и грамотный мужик. Только почему он подполковник? Хорошо помню, что перед отбытием с фронта подписывал ему представление на полковника.
        - Не готов ответить на ваш вопрос, товарищ маршал. Если надо, то я немедленно уточню и сразу же доложу вам.
        - Не надо. Петров по ранению был отправлен в госпиталь, в Москву, а там, скорей всего, представление канцелярия замылила… - Рокоссовский оторвался от аппарата и обратился к стоящему рядом адъютанту: - Срочно сделайте представление кадровикам относительно присвоения подполковнику Петрову Георгию Владимировичу очередного звания.
        Затем придвинул к уху трубку и с интересом спросил у Гришина:
        - Так как военный совет армии намерен наказать подполковника Петрова?
        - Военный совет армии еще не принял окончательного решения по Петрову, товарищ маршал, - замялся командарм, - надо всесторонне разобраться с этим вопросом.
        - Вот и хорошо, разбирайтесь. А пока поздравьте его от моего имени с награждением орденом Суворова третьей степени. Военный совет фронта считает, что командиров, чьи подчиненные подбили сорок два танка противника и не допустили прорыва обороны, следует достойно поощрять, - Рокоссовский замолчал, а затем добавил: - У нас с вами впереди трудные дни. Очень трудные дни. Надеюсь, вы меня правильно поняли.
        Решение маршала о награждении Петрова высоким полководческим орденом было продиктовано отнюдь не простым желанием навести справедливость в отношении незаслуженно обиженного человека. Час назад Рокоссовский докладывал Сталину о положении дел на фронте. Верховный внимательно выслушал маршала, а затем сказал:
        - Все это очень хорошо, товарищ Рокоссовский, но, к сожалению, мы не добились того, чего хотели добиться. Согласно последним сведениям разведки, господин Черчилль с самого начала был настроен на полномасштабные военные действия против нас, - с сожалением констатировал Сталин. - Наш стратегический посыл оказался не совсем верным, но у нас есть еще время и возможности для его исправления. Ставка считает необходимым нанесение по войскам Шернера контрудара силами 49-й армии с последующим переходом соединений фронта в контрнаступление по направлению Гамбург и Киль. Директива об этом уже вам отправлена. Учитывая всю сложность поставленной перед вами задачи, принято решение передать в ваше распоряжение 5-ю танковую армию, а также 2-ю и 11-ю гвардейские армии из состава 3-го Белорусского фронта в качестве оперативного резерва. Согласно поступившим в Ставку сообщениям их переброска в ваш оперативный тыл началась три часа назад… - Сталин замолчал, давая возможность маршалу переварить услышанные новости, а затем продолжил: - По утверждению представителей Генерального штаба, англичане в отличие от немцев и
французов традиционно считаются для нас неудобным противником. Надеюсь, что это досадное суеверие не помешает вашим войскам выполнить приказ Ставки?
        - Нет, не помешает, товарищ Сталин, - без малейшего раздумья ответил Рокоссовский. - Англичане действительно хорошие солдаты, и две прошедшие войны это наглядно показали. Однако наш солдатский долг бить любого врага, который посягнул на нашу советскую Родину и мирную жизнь трудового народа. Командование фронтом сделает все возможное и невозможное для выполнения поставленной перед нами задачи.
        Голос командующего фронта звучал твердо и уверенно, и это придало Верховному хороший заряд бодрости, которая так необходима в трудные часы.
        - Вы очень хорошо сказали, Константин Константинович. Лучше и не скажешь. Я очень надеюсь на вас и ваших подчиненных. Сейчас нам, как никогда прежде, нужна сокрушительная победа над врагом. Чем быстрее мы сможем лишить господина Черчилля его опасных иллюзий, тем скорее будет потушен этот опасный пожар, и мы сможем вернуться к мирной жизни.
        - Я вас понял, товарищ Сталин. Можете на меня положиться.
        - Большое спасибо, от меня и от всего советского народа, Константин Константинович. Успехов вам. Я очень на вас надеюсь, до свидания.
        - До свидания, товарищ Сталин, - сказал Рокоссовский, с тяжелым сердцем кладя трубку ВЧ. Не нужно было быть большим провидцем, чтобы понять, что его солдат ждали серьезные бои. Как и два года назад, им предстояло вновь наступать на запад, платя за каждый пройденный вперед метр своими жизнями, ради мира на земле. И самым лучшим стимулом для солдат, вновь шагнувших навстречу смерти, по твердому убеждению маршала Рокоссовского, была справедливая оценка их мужества и умения бить врага и уничтожать его танки. Такова была жестокая диалектика войны, и ее невозможно было изменить.
        Глава V
        Время принятия решений
        В течение всего дня третьего июля в кабинет Сталина шел нескончаемый поток посетителей, вызванных в Кремль в связи с началом военного конфликта с бывшими союзниками на территории Германии. Вновь, как в кризисном сорок первом году, заседание Ставки Верховного командования сменяло заседание комитета обороны, вслед за которым начинала работу специальная рабочая группа по тому или иному вопросу. Затем следовали доклады представителей различных наркоматов, после этого наступал двадцатиминутный перерыв на обед, и все начиналось сначала в неослабевающем темпе.
        Сидевший в приемной дежурный секретарь бисерным почерком аккуратно заносил в журнал посещения фамилии тех, кто переступал порог сталинского кабинета. Педантичный служака, он привычно фиксировал время входа и выхода тех, на чьи плечи легло тяжелое бремя новых горьких испытаний.
        До самого вечера у Сталина сохранялась определенная надежда, что военное противостояние с бывшими союзниками удастся остановить на уровне приграничного конфликта. Для одетого в военную форму шестидесятипятилетнего человека, стоявшего во главе Советского Союза, мир был важен и необходим как никогда прежде. Ради его сохранения он был готов закрыть глаза на мерзкие происки со стороны бывшего союзника и даже на небольшое пролитие крови. Однако последние сведения, полученные из Америки по каналам разведки, полностью похоронили эти надежды.
        Читая стенограмму переговоров эмиссаров Черчилля в Нью-Йорке, добытую, что называется, со стола британского премьера, советский лидер все больше и больше мрачнел. Уж слишком высокие преференции и бонусы получали денежные магнаты от развязывания военного конфликта между странами - победителями. Утверждение господина Даннинга о том, что нет в мире такого преступления, на которое бы не пошли капиталисты ради получения прибыли в триста процентов даже под страхом смертной казни, в очередной раз получило своё подтверждение.
        Трудно, невыносимо трудно долгое время ходить в туго застегнутом мундире, испытывать множество трудностей и лишений ради достижения победы над врагом и наступления мира. Но во стократ труднее, после того как ты наконец-то распахнул мундир и вздохнул полной грудью воздух мирной жизни, его вновь застегивать обратно.
        Именно такое духовное мучение испытал Сталин в этот бесконечно длинный июльский день. Добившись победы над Гитлером, он искренно понадеялся, что с войной в Европе покончено, и, не дожидаясь замирения в Азии, поспешил начать лечение ран, нанесенных советскому народу проклятой войной. Уже были готовы планы по восстановлению страны на ближайший период, отданы необходимые распоряжения и разосланы правительственные циркуляры. Мирная жизнь начала вступать в свои права, и вдруг все приходилось сворачивать и вновь заниматься так опостылевшей войной. Вновь переходя от планов мирного созидания к решению военных нужд, Сталин был уверен, что этот процесс не принесет ему трудностей, но воздух мирной жизни сыграл с советским вождем злую шутку. Привычно уходя с головой в работу, он неожиданно получил жесткий укол со стороны своего здоровья. Не столько от решений многочисленных проблем, порожденных конфликтом, сколько от душевного разлада, к концу дня у Сталина сильно заболела голова, и он был вынужден обратиться к докторам.
        Срочно прибывший эскулап измерил у вождя давление и без долгих колебаний и размышлений посадил на шею своего пациента несколько медицинских пиявок. Настороженно относясь к достижениям современной химии и фармакологии, Сталин всегда отдавал предпочтение природным средствам. По этой причине, увешанный мирными кровососами, он просидел сорок минут в комнате отдыха, прежде чем смог вновь приступить к работе.
        Последними, кого он принял в этот день, были генерал армии Антонов, начальник внешней разведки НКГБ генерал-лейтенант Фитин и полковник Скворцов, начальник аналитической службы оперативного отдела Генерального штаба. Именно после разговора с этими людьми советскому вождю и предстояло определить свои действия на ближайшие и все последующие дни этого месяца.
        Четыре года назад коварные англосаксы сумели столкнуть Россию и Германию в войне, которая по своим масштабам ужасов и потерь превзошла все прежние войны мира. Тогда Лондон и Вашингтон надеялись, что в ожесточенной борьбе Сталин и Гитлер полностью обескровят друг друга и станут покорными их воле. Однако все пошло совсем не так, как ожидали и планировали по обе стороны Большой Лужи. Вопреки прогнозам и предсказаниям всевозможных экспертов и знатоков Советская Россия вышла из этой схватки сильной и мощной державой и стала на равных говорить с Англией и Америкой.
        Подобное завершение войны никак не могло устроить представителей англосаксонского мира, вложивших в нее огромное количество денег и материальных средств. В своем нынешнем состоянии Россия представляла смертельную угрозу англосаксонскому миру, и ее следовало устранить раз и навсегда. Весь вопрос заключался в том, когда начинать против нее новую войну. Сейчас, по горячим следам, или немного погодя, поднакопив для этого побольше средств и ресурсов.
        После недолгого колебания было решено не давать Москве мирной передышки и попытаться уничтожить ее, втянув в новую затяжную войну. Заставить русского медведя полностью исчерпать все свои людские и материальные ресурсы и раз и навсегда разрешить «русский вопрос» по выгодному для всех сценарию.
        Благодаря блестящей работе советских нелегалов Сталин оказался в курсе всех черных дел Черчилля и стоящих за ним кругов. Он всеми силами пытался не допустить вооруженного противостояния между союзниками по антигитлеровской коалиции, но обстоятельства оказались сильнее его. Тяжкое бремя войны вновь нависло над Россией, и единственным способом избавиться от него была быстрая победоносная война. Только молниеносное поражение англичан могло принудить их сесть за стол переговоров о мире, который так был нужен советскому народу. Так или примерно так думал Сталин, терпеливо ожидая, пока Антонов расстелит на столе принесенную с собой карту и, привычно взяв в руки указку, начнет подводить итоги дня. Из прежних докладов генштабиста он уже знал приблизительно положение на фронтах. Оно было не таким ужасным, как в июне сорок первого, но при этом не давало излишнего оптимизма.
        - Подводя итоги сегодняшних боев, можно с уверенностью говорить, что противник не смог выполнить своих первичных задач, товарищ Сталин. На обоих участках своего наступления немцы смогли продвинуться в глубину нашей обороны на два-три километра, а в некоторых местах до четырех-пяти километров. Во всех случаях боевого столкновения наши войска оказывали противнику ожесточенное сопротивление, в результате которого он понес значительные потери в живой силе и боевой технике… - начал свой доклад Антонов, привычно не заглядывая в папку военных сводок. - Главный удар немцев пришелся по войскам маршала Рокоссовского. Здесь отмечено применение со стороны противника пехоты и артиллерии, а также участие танков, самоходных орудий. Действия немцев были поддержаны английской авиацией. Против войск маршала Жукова немцы бросили исключительно пехоту, артиллерию и до двух десятков бронемашин. Участие в боях танков, самоходок или штурмовых орудий, согласно поступившим сведениям из штаба 1-го Белорусского фронта, замечено не было. Также под Лейпцигом не было отмечено участие какой-либо авиации, как немецкой, так и
английской или американской.
        - Выходит, нападение господ союзников мы худо-бедно отбили и если не сорвали их планы, то основательно затруднили их исполнение. Но это только полдела. Как вы думаете, удалось ли нам реализовать наши собственные намерения, товарищ Антонов? Попытаются ли завтра англичане продолжить свою авантюру, или же, получив сегодня по зубам, решат свернуть операцию и начнут искать выход из сложившегося положения?
        - Исходя из той информации, что располагает Генштаб на данный момент, трудно делать какие-либо окончательные выводы, товарищ Сталин. Вполне возможно, что, получив жесткий и решительный отпор, англичане не решатся на дальнейшее продолжение военного конфликта с нами. В донесениях фронтов есть некоторые факты, говорящие в пользу этого предположения, однако аналитики полковника Скворцова не вполне согласны с этим предположением. Единственно, что можно сказать с полной уверенностью, что за прошедший день немцы понесли серьезные потери и для продолжения наступательных планов англичане будут вынуждены задействовать собственные силы.
        - Что заставляет вас, товарищ Скворцов, думать, что, невзирая на неудачу, англичане решат продолжить боевые действия? - поинтересовался Сталин у сухощавого аналитика.
        - Сам факт начала проведения операции, чьи задачи по своей сложности и масштабу мало в чем уступают гитлеровскому «плану Барбаросса», товарищ Сталин. Слишком многое поставлено англичанами на карту, чтобы после первой же неудачи отказаться от своих амбициозных намерений. Кроме этого, в пользу вывода об их готовности идти до конца говорит замена Черчиллем фельдмаршала Монтгомери на посту командующего британскими войсками в Европе. Фельдмаршал Александер, в отличие от своего предшественника, всегда имеющего свое собственное мнение, не склонен обсуждать полученный приказ. Он будет выполнять его до тех пор, пока не кончатся имеющиеся в его распоряжении людские и материальные ресурсы или приказ не будет отменен сверху.
        - Жестко, но довольно-таки точно, - усмехнулся Сталин. - Ваши соображения хорошо совпадают с теми сведения, что два часа назад предоставил нам товарищ Фитин. Они полностью доказывают тот факт, что господин Черчилль все же взял курс на полноценную войну. Прекрасно понимая, что одной английской армии не выстоять в борьбе с нами, он очень надеется на помощь американцев, которых намерен втянуть в этот конфликт как можно скорее. Трумэн, конечно, будет этому всячески сопротивляться, но в том, что это рано или поздно произойдет, сомневаться не приходится. Уж слишком крепко переплелись между собой политические и экономические связи Англии и Америки.
        Сказав эти страшные для всех собравшихся слова, Сталин помолчал, а затем, словно окончательно перейдя невидимый рубеж, обратился к начальнику внешней разведки:
        - У вас есть какие-нибудь дополнительные сведения по этому вопросу, что помогут Генштабу принять правильное решение, товарищ Фитин?
        - Никак нет, товарищ Сталин. За последние часы ничего существенного не поступало. Есть масса разрозненных сообщений, которые надо проверять и еще раз перепроверять.
        - Какие, например?
        - Одни источники сообщают, что в ближайшие часы Черчилль собирается встретиться с нашим послом Майским, для обсуждения возможности своего вылета в Москву для срочных переговоров. Другие информируют о намерении Черчилля отправиться в штаб Эйзенхауэра в Реймсе, чтобы разобраться во всем происходящем «беспорядке» на месте. Согласно третьим, английский премьер отдал приказ о снятии и отдаче под суд бригадного генерала Блейка, ответственного за содержание немецких военнопленных в британской оккупационной зоне. Одним словом, полный букет фактов, с которыми нужно разобраться, что из них истина, а что ложь.
        - Очень напоминает почерк господина Геббельса, образца июня сорок первого года. Вы не находите, товарищ Фитин?
        - Так точно, товарищ Сталин. Похоже, англичане специально вылили тотальный поток дезинформации, чтобы в нем было невозможно разглядеть истину. Подобный прием немцы дважды с успехом применяли против нас в июне сорок первого и мае сорок второго, стремясь скрыть свои наступательные приготовления. В июне сорок третьего года это им не удалось.
        - Да, не удалось. Надеюсь, что и в этот раз наши чекисты окажутся начеку… - усмехнулся Сталин. Он еще раз окинул взглядом лежавшую на столе карту и, как бы пройдя какой-то невидимый постороннему глазу, но очень значимый для себя рубеж, вынес резюме всему ранее сказанному:
        - Значит, будем исходить из того, что господин Черчилль не хочет мира и будет стоять за продолжение военного конфликта, - сказал Верховный Главнокомандующий, намеренно избегая слова «война». - Как в этих обстоятельствах намерен действовать Генеральный штаб, товарищ Антонов?
        - Генеральный штаб считает необходимым проведение Эльбинской наступательной операции, товарищ Сталин. Согласно докладам штаба 2-го Белорусского фронта, войска маршала Рокоссовского имеют достаточно сил для ее проведения. Если данные разведки верны, то завтра противник возобновит свое наступление против наших войск с целью выхода на подступы к Берлину. Генеральный штаб предлагает нанести встречный удар в районе Людвигслуста. Предполагается остановить наступление войск противника и, обратив их в бегство, начать собственное наступление на Гамбург и Киль.
        - А что по этому поводу скажут наши аналитики? Как вы оцениваете шансы наших войск на успех? - вождь требовательно посмотрел на Скворцова. - Только, пожалуйста, без шапкозакидательства. Берлин мы взяли, Гитлера победили, но это совсем не означает, что англичане будут драться с нами хуже, чем они дрались с немцами. Когда вопрос об их священных интересах стоит ребром, англичане бьются очень храбро и упорно.
        - Есть, без шапкозакидательства, товарищ Сталин, - откликнулся полковник. - Все сведения, которыми мы обладаем на данный момент, говорят о том, что английские войска вступили в конфликт с нами не полностью подготовленными. Главная причина этого - привязка начала боевых действий к дате проведения парламентских выборов. Находясь в цейтноте, противник сделал ставку, во-первых, на возможность застать нас врасплох и, во-вторых, на стремление немцев к быстрому реваншу. Выступая в роли застрельщиков, они должны были выявить слабые и сильные стороны наших фронтовых построений. О больших успехах со стороны вермахта, по моему твердому убеждению, речь изначально не шла. Главное было выиграть время для полной развертки и сосредоточения британских войск на границе зон и по возможности снять с Англии обвинение в развязывании военного конфликта.
        - Вы очень верно подметили политическую подоплеку в действиях англичан, товарищ Скворцов. Это очень важный факт, продолжайте.
        - Спасибо, товарищ Сталин. В пользу правильности наших выводов говорит отсутствие поддержки английской авиации в наступлении Венка и слабая помощь британскими танками солдатам Шернера. Если бы у англичан было полное сосредоточение войск в местах немецкого наступления, они бы постарались максимально использовать преимущество первого удара.
        - Сколько времени необходимо англичанам для полного сосредоточения и развертывания своих войск?
        - Еще минимум двое суток, товарищ Сталин. Об этом говорят данные воздушной и наземной разведок наших армий. Если наши войска начнут Эльбинскую наступательную операцию через сутки, то у нас есть все шансы захватить войска противника на марше или в процессе развертывания.
        - Захватить противника на марше и перемолоть его войска по частям, очень хорошо, но позволит ли противник нам это сделать? Вы сами говорили, что немцами движет дух реванша, а фельдмаршал Шернер сделан из того же теста, что и фельдмаршал Александер. Не завязнем ли мы, подобно пчеле, в немецком сиропе?
        - Фельдмаршал Шернер - не все немецкое войско, товарищ Сталин. Дух реванша крепок и силен от одержанных побед, а не от горечи полученного поражения. Сегодня немцы потеряли очень много своих солдат, много потеряют они и завтра. А когда по ним ударят в полную силу, побегут, несмотря на гнев Шернера, приказ Деница и сильную любовь к фатерланду, - твердо заявил Скворцов, выдержав пристальный взгляд вождя.
        - Это хорошо, что вы так уверены в своих словах, товарищ Скворцов. А как долго продлится, по-вашему, Эльбинская операция? Какой срок отводите вы этому конфликту?
        - Как и все наши товарищи, мы хотели бы скорейшего завершения военных действий, товарищ Сталин, но дать даже примерную дату по завершению операции мы нем можем, - честно признался полковник.
        - Жаль, конечно, что не можете. Но на нет и суда нет, - вздохнул Сталин, а затем обратился к Антонову: - А каково ваше мнение, товарищ Антонов?
        - Генеральный штаб полностью согласен с выводами полковника Скворцова. Войска маршала Рокоссовского смогут за сутки подготовить и нанести по врагу контрудар, товарищ Сталин.
        Вождь неторопливо дошел до своего стола, сел в кресло и, взяв в руки синий карандаш, произнес:
        - Раз все уверены в успехе, не будем медлить. Читайте директиву, товарищ Антонов.
        Так был сделан ответный ход в партии, главным призом которой было мировое господство, с одной стороны, и мирная жизнь - с другой. Однако кроме Сталина и Черчилля, в ней было задействовано еще несколько игроков. И одному из них, Гарри Трумэну, предстояло внести свою скромную лепту в ее развитие.
        Если бы кто-нибудь пожелал узнать, с чем ассоциируется у нынешнего обитателя Белого дома его деятельность на политической арене, то он был бы сильно удивлен. Бывший сенатор от Миссури и нынешний президент Америки отождествлял себя с вышедшим на ринг боксером или, точнее сказать, кулачным бойцом. И как бы это парадоксально ни звучало, каждый свой шаг или действие на политическом поприще он отождествлял с нанесением противнику хука, свинга или апперкота в зависимости от обстоятельства дела. Да, именно понятия кулачного боя были наиболее близки и понятны для человека, по воле небес и большого бизнеса занявшего президентское кресло в апреле 1945 года, и в этом нет ничего удивительного. Тридцать третий президент Америки был воспитан своим отцом исключительно на культе грубой мужской силы.
        Именно этому идолу Джон Трумэн заставлял с малых лет поклоняться своих мальчиков, говоря, что настоящий мужчина только тот, кто может постоять за себя кулаками. Заносчивый и хамоватый фермер из Миссури изо дня в день вбивал в головы своих детей, что только этим способом можно заставить окружающих считаться с тобой и твоим мнением. Тот же, кто по своей природе был слаб и хил и, следовательно, не мог постоять за себя, был вынужден преклоняться перед сильным человеком и постоянно угождать ему. Таковы были жизненные принципы, на которых был взращен Гарри Трумэн.
        С самых ранних лет он боготворил своего отца и всячески стремился заслужить от него хоть какую-нибудь похвалу. Это было нормальное детское желание, но к своему огромному стыду и великому сожалению, маленький Гарри так и не смог преуспеть в этом деле, несмотря на все свои старания. Вся беда заключалась в том что, имея от рождения слабое зрение, он был вынужден носить большие очки. Для простого человека эта беда не столь большой руки, но только не для мальчишки, тем более воспитанного на культе всепобеждающей мужской силы. Наличие проклятых стекляшек на носу не давало ему возможности самоутвердиться в среде своих сверстников при помощи кулаков.
        - Хлюпик! Слабак! Ты позоришь славный род Трумэнов, которым не могла перечить ни одна собака в округе! - презрительно бросал отец всякий раз, когда разговор за столом заходил о детских обидах и проблемах, чем доводил ребенка до слез. Стоит ли удивляться, что в узком семейном кругу за Гарри прочно закрепилось прозвище «девчонка».
        Со временем культ кулаков постепенно отошел на задний план. Повзрослевшего Трумэна стали интересовать и заботить иные жизненные проблемы, но детский комплекс неполноценности так и остался в его душе. Уйдя в глубины подсознания, он изредка напоминал о себе в виде пункта перечня важных дел, напротив которого так и не была проставлена отметка - «выполнено».
        Нельзя сказать, что это сильно мешало Гарри в его дальнейшей жизни. Пойдя в услужение к «сильному мира сего» господину Пендергасту, он стал окружным судьей, сенатором от штата Миссури и даже был избран вице-президентом Соединенных Штатов Америки. И все это время он производил на окружающих впечатление «простого, настоящего американского парня», не имевшего в своей душе заумной червоточинки. Во время его выступлений ему кричали, аплодировали, дружески хлопали по плечу, и, следуя избранному образу, Трумэн понимающе кивал головой, хлопал по плечу в ответ и поднимал большой палец в знак восхищения.
        Все изменилось в тот день, когда неожиданно для непосвященных он покинул скамейку запасного игрока и вышел питчером на широкое поле Большой политики. Именно тогда у сына заносчивого фермера появилась возможность поставить заветную галочку в перечне невыполненных дел. С большим запозданием он стал доказывать самому себе, а заодно и всему миру, что является достойным продолжателем боевых традиций склочного рода Трумэнов.
        Первой жертвой новой американской политики стал министр иностранных дел Советского Союза Вячеслав Молотов. По поручению Сталина он приехал в Вашингтон для встречи с новым президентом Америки и неожиданно встретил там «горячий прием». Привыкший к разговору, в котором обе стороны искали разумный компромисс своих интересов, Молотов был буквально раздавлен той лавиной грубости и хамства, что обрушилась на его голову в Овальном кабинете.
        Подобно тяжелому асфальтовому катку, Гарри буквально расплющил советского министра, опешившего от столь неожиданного обращения. Встав у стола как у трибуны, Трумэн громким и безапелляционным тоном стал указывать Молотову, как отныне должен вести себя Советский Союз, чтобы и дальше иметь возможность быть союзником и деловым партнером Великих Соединенных Штатов Америки. Когда же изумленный Молотов наконец-то пришел в себя и попытался перевести яростный монолог президента в ложе конструктивного диалога, Трумэн остался глух к его словам, продолжая упрямо гнуть свою линию.
        - Таковы новые правила политики между нашими странами, господин Молотов. И если они не устраивают вас и ваше правительство, то вы можете смело идти на все четыре стороны. Так и передайте маршалу Сталину! - властно изрек Трумэн, с огромным удовольствием отмечая, как нервно дрогнули губы у советского наркома, а его лицо залилось пунцовой краской гнева.
        - Со мной никогда в жизни не говорили в подобном тоне, господин президент… - начал было говорить Молотов, но Трумэн моментально его оборвал:
        - С вами говорят тем тоном, который вы заслужили своими действиями! Делайте все, что вы обязаны делать по своим обязательствам перед Соединенными Штатами, и тогда с вами не будут говорить в подобном тоне! У меня всё, господин Молотов. Я вас больше не задерживаю!
        После таких слов русский посланник пробкой вылетел из кабинета президента, чем еще больше развеселил нового обитателя Белого дома.
        - Я славно отколотил его, Бирнс! Я задал ему достойную трепку, нанеся отличную «двойку» в челюсть! - восторженно вещал Трумэн новому госсекретарю, радостно потирая от возбуждения руки при этом. Он почти физически ощущал силу своего ментального удара по лицу советского министра, и это еще больше будоражило и заводило его. Да и как было не радоваться? Ведь господин президент бился за священные интересы своей страны и ее демократические принципы. И сегодня он наконец-то смог с полным правом поставить в графе важных дел заветное «исполнено», доказав хорошим делом, что он не «девчонка»!
        Опытный и прожженный политикан Бирнс, видя щенячью радость своего друга и патрона, милостиво отмерил на бурный триумф президента Трумэна ровно пятнадцать минут чистого времени. Больше, как говорили врачи и политики, было вредно радоваться, как для личного здоровья, так и для общего дела. Бирнс искренне поддакивал и соглашался с президентом, называя его манеру общения с русским посланником единственно верной и наиболее полезной для Америки. А по истечению отведенного времени любезно пояснил хорошему американскому парню Гарри, что Молотов, по своей сути, всего лишь тень грозного Сталина, его говорящий конверт.
        Охваченный эйфорией от одержанной победы, Трумэн моментально загорелся желанием как можно скорее и качественнее надрать зад и самому дяде Джо, который по клятвенному заверению госсекретаря только и делал, что постоянно обманывал его доверчивого предшественника. Поэтому на встречу трех лидеров в Потсдаме Трумэн решил прибыть во всеоружии и публично указать кровавому русскому диктатору его истинное место в Большой политике.
        Желание нанести усатому азиату сокрушительный апперкот и отправить его в нокаут стало своеобразной идеей фикс, которая с каждым днем все сильнее и сильнее охватывала душу американского президента. Простодушно слушая нашептывания хороших американских парней - Бирнса, Гарримана и Гровса, Трумэн с увлечением строил планы по обузданию аппетитов советского лидера в Европе и Азии.
        И тут как нельзя кстати пришло известие от ученых, занятых в «атомном проекте», что они смогут произвести долгожданное испытание сверхбомбы в середине июля. Узнав об этом, Трумэн приложил массу усилий, чтобы передвинуть начало мирной конференции с начала июля на самый конец месяца, где дядю Джо ждал весьма болезненный хук в незащищенную челюсть.
        Когда секретарь с известием о событиях в Германии переступил дверь президентского кабинета, Трумэн был в отличном настроении. Вместе с генералом Гровсом он был занят составлением планов по полному и окончательному умиротворению Японии. После того как проклятая заноза по имени Окинава была наконец-то удалена из определенного места американской армии, настало время подумать о высадке десанта на главный остров японского архипелага. Следовало нанести узкоглазому противнику сильный удар по корпусу и, сбив с ног мощным кроссом, заставить его смыть кровью нанесенное оскорбление американскому народу.
        Будучи сенатором, а затем вице-президентом, Трумэн глубоко уважал Рузвельта как политика, сумевшего вытащить страну из стальных тисков Великой депрессии. Но чем глубже Трумэн вникал в дела управления государством, тем больше у него возникало сомнений относительно правильности деятельности своего предшественника. С его глаз словно спадала пелена, открывая его взору истинную сущность легендарного ДФР[3 - ДФР - Делано Франклин Рузвельт.], и многое предстало перед американским президентом совсем в ином свете.
        Оказалось, что «великий Рузвельт» был типичным кабинетным червем, ставившим крепкие кулаки на самое последнее место при разрешении споров с соседями. Вместо того чтобы во время переговоров со Сталиным твердо стоять на своей точке зрения, гордо поигрывая мускулами, он вел душевные разговоры, плел тайные интриги, искал компромиссные решения, чем наносил, по мнению Гарри Трумэна, большой вред интересам Соединенных Штатов. И ялтинские соглашения, по которым после наступления мира русским слишком много перепадало, были наглядным примером неэффективности подобной тактики. Подобные действия президента Рузвельта плохо укладывались в голове нового обитателя Белого дома. Он совершенно не понимал человека, стараниями которого американские вооруженные силы были так быстро и качественно перевооружены. Всего за четыре года бравые янки получили самые лучшие в мире танки и автоматическое оружие, военно-воздушные силы - первоклассные истребители и бомбардировщики, а звездно-полосатый флот - самую мощную группировку в мире авианосцев.
        Любая армия мира могла только мечтать о таком превосходстве, которое позволяло осуществить на практике доктрину генерала Дуэ. Перед ней преклонялись лучшие военные умы всего цивилизованного мира, в том числе и Гарри Трумэн. По его твердому убеждению, только благодаря ковровым бомбардировкам союзной авиацией, превратившим в руины главные немецкие города, была одержана победа над Германией. Именно массированные удары с воздуха сломали хребет военному потенциалу рейха и позволили русским армиям дойти до Берлина, Праги, Вены и Белграда.
        Вне всякого сомнения, эту же победоносную тактику следовало бы применить и против японцев. Ведь уже с конца сорок четвертого года американский флот мог свободно перерезать все морские пути в Японию, взять противника в плотное кольцо блокады и начать бомбить города узкоглазых агрессоров. Бомбить безжалостно, до тех пор, пока измученные бомбежками японцы сами не свергли бы своего божественного микадо и не обратились бы к Вашингтону со слезной просьбой о мире.
        Ведь это так просто! И зачем тогда было просить Сталина о помощи в борьбе с этими макаками, которых, по авторитетному утверждению дяди президента Джозефа Трумэна, господь Бог создал из собственных испражнений. Советский диктатор и так получил слишком большой политический бонус, настояв, чтобы главный акт капитуляции Германии перед союзниками был подписан в Берлине. Благодаря этому успеху теперь он мог без зазрения совести называть себя главным победителем Гитлера, что совершенно не соответствовало англосаксонской трактовке истории этой войны.
        Очень похоже на то, что за просьбой Рузвельта к Сталину о помощи против японцев стояла мадам Чан Кайши. Дочь китайского миллионера, выпускница американского университета, она имела широкие связи как среди общественности Америки, так и в ее деловом мире. Каждый раз, совершая визит в Штаты, китаянка неизменно просила американский истеблишмент о всесторонней помощи Гоминьдану, чьи армии завязли в войне с японцами на просторах центрального и южного Китая.
        Вполне возможно, что определенные представители финансовой элиты обратились к Рузвельту с просьбой о содействии мадам Чан Кайши и тот не смог им отказать, как в свое время не смог отказать Пендергасту в назначении Трумэна на пост вице-президента страны. Вторжение Сталина в Маньчжурию и разгром Квантунской армии были очень выгодны для президента Чан Кайши. За свою помощь русские возвращали ранее утраченный Сахалин, КВЖД и Порт-Артур, тогда как правитель Гоминьдана, не сделав ни одного выстрела, получил бы всю Поднебесную.
        Впрочем, Трумэн не исключал, что к этому шагу президента Рузвельта могли подтолкнуть и генералы из комитета объединенных штабов, ловко скрывавшие за упорством японцев свои тактические просчеты и ошибки. Позорный штурм маленького алеутского острова Кыска был наглядным тому примером. Тогда американские корабли и самолеты три дня вдоль и поперек утюжили укрепления, наспех построенные высадившимися на остров японцами. Все было сделано по всем правилам высокого военного искусства. Высадившийся на остров десант потерял ранеными и убитыми всего тридцать человек, но, несмотря на это, американская армия покрыла свои боевые знамена позором и унижением. Оказалось, что к началу операции на острове не было ни единого японского солдата. За два дня до начала операции, под покровом тумана японский гарнизон оставил остров, что осталось совершенно незамеченным со стороны американских военных. А понесенные ими потери при взятии Кыски были за счет так называемого «дружественного огня».
        И вот теперь эти же генералы, как ни в чем не бывало, говорят Трумэну о трудностях, с которыми столкнется американский экспедиционный корпус при высадке на острова Японского архипелага. И ради сохранения жизней американских парней настойчиво предлагают использовать русское наступление в Маньчжурии в качестве отвлекающего внимание японцев удара. Версий было довольно много, одна правдоподобнее другой, но президент Трумэн не собирался докапываться до истины. На сегодняшний момент он считал участие русских в разгроме японцев крайне нежелательным фактором для интересов Америки в Тихоокеанском регионе мира. Кроме того, потерпев фиаско с капитуляцией немцев в Реймсе, американский президент не собирался отдавать русским из лаврового венка победителя микадо ни единого листка.
        И пусть многозвездные советники предупреждают президента о возможности затягивания войны, что благодаря своей непритязательности и неприхотливости японцы могут покинуть большие города, переселиться в деревни и горы, тупо терпя военные невзгоды. Президент Трумэн был твердо уверен, что заставит диких азиатов склонить свои головы в покорности перед собой. И если не при помощи ковровых бомбардировок, то тогда посредством сверхбомбы, которая будет в его распоряжении со дня на день. Это оружие не только вгонит в землю японского микадо по самую шляпку, но и поможет обломать бока несговорчивому дяде Джо.
        Одним словом, бейте барабаны, трубите трубы, мы идем в великий поход, и горе тем, кто встанет у нас на пути или посмеет не согласиться с мнением Гарри Трумэна. Сегодня у нас крепкие кулаки, которые могут отправить в нокаут любого противника и способны расколотить его голову словно пустой горшок.
        Все было так хорошо, пока на американского президента не обрушилось известие из штаба объединенного командования в Европе о начале вооруженного конфликта в Германии. Для него оно было сродни хорошему апперкоту в живот, после которого тебе нечем дышать и, пропустив коварный удар, ты позорно утыкаешься носом к ботинкам своего обидчика.
        - Как это понимать, что на границах американских и английских секторов идут бои немцев с русскими? Получается, что в Европе началась новая большая война? Как это произошло? - удивленно переспросил секретаря побледневший от неожиданности Трумэн, рассеянно бегая глазами по лежавшей на столе карте Японии.
        - Не могу знать, господин президент. В телеграмме из штаба генерала Эйзенхауэра говорится только о начале боевых действий. Возможно, более подробно об этом происшествии будет сообщено потом… - секретарь протянул Трумэну лист бумаги, которую тот стал лихорадочно просматривать, пытаясь найти в его лаконичных строчках ответ.
        - Как это потом?! Как потом? У нас тут вопрос по завершению войны с Японией, и нам совсем не надо… - забормотал Трумэн, но затем замолчал и стал стремительно заливаться пунцовой краской гнева. Как он ненавидел в эти мгновения секретаря и сидевшего возле письменного стола Гровса, невольных свидетелей его растерянности и испуга от полученного удара судьбы.
        - Как это случилось, что немцы покинули свои лагеря?! Кто дал им оружие?! Кто позволил им приблизиться к границам секторов и вступить в бой с русскими?! Я вас спрашиваю?! - голос Трумэна стал стремительно набирать начальственные обертоны, а из глаз полетели пучки сверкающих молний. Несчастный секретарь не смог выдержать столь мощного ментального удара по своей душевной субстанции. В считаные секунды он сник, уменьшился ростом, пытаясь что-то лепетать в свою защиту.
        - Как генерал Эйзенхауэр со своим штабом смог допустить возникновение этого вооруженного инцидента немцев с русскими?! Он нам сейчас совершенно не нужен! Не нужен! Вы это понимаете или нет?! - негодовал Трумэн, яростно потрясая рукой со злополучным донесением. От охватившей его чувства безысходности он в ярости скомкал листок бумаги и швырнул его в секретаря с громким криком: - Вон!
        Вестник горьких новостей не заставил себя долго упрашивать и покинул кабинет, оставив на растерзание президента генерала Гровса. Изумленный сначала известием о внезапно начавшемся в Европе конфликте, а затем столь неадекватной реакцией президента, генерал инстинктивно попытался отсесть от стола, чем только усугубил свое положение.
        - Боевые действия немцев с русскими идут с самого утра, а генерал Эйзенхауэр только сейчас решил сообщить мне о них! Почему я узнаю об этом только сейчас?! Я, президент Соединенных Штатов Америки! Главнокомандующий американских вооруженных сил!!! В чем дело?! - вопрошал Гровса Трумэн, упершись руками в разделявший их письменный стол, яростно сверля генерала пылающим взглядом. Его вид был столь воинствен, что Гровс взлетел со стула и, вытянувшись, стал преданно поедать глазами бушевавшего правителя.
        - Я что, блеклая тень Рузвельта, с которым можно не считаться и не обращать никакого внимания?! - продолжал вопрошать Трумэн и, достигнув самых верхов гнева, с яростью швырнул на пол попавшуюся под руку табличку с покерным девизом: «Фишка дальше не идет». Это действие не принесло ему должного морального удовлетворения, и вслед за табличкой на пол полетело тяжелое нефритовое пресс-папье, лежавшее на столе.
        - Так почему вы молчите, генерал?! Вы что-то скрываете от меня или тоже не в курсе дела?!
        Гарри очень подмывало схватить Гровса за лацканы и что было силы тряхнуть, как это делали с обидчиком его славные предки Трумэны. Однако широкий стол не позволял рукам президента осуществить столь заманчивую миссию, да и после бросания предметов охвативший Трумэна гнев пошел уже на спад. Поэтому, яростно посверлив некоторое время Гровса взглядом, он махнул рукой и бросился к столику, на котором стояли телефоны специальной связи.
        Чуть было не опрокинув несчастный столик, Трумэн мертвой хваткой вцепился в белый телефон, предназначенный для связи с Европой.
        - Это президент Трумэн! Генерала Эйзенхауэра мне немедленно! - прорычал он в трубку и услышал в ответ испуганный голос телефонистки:
        - Одну минуту, мистер президент.
        Связь в Америке всегда находилась на высоком уровне, и не прошло пяти минут, как президенту ответил Нюрнберг, в котором в этот момент находилась ставка генерала Айка. Трумэн собрался обрушить гром и молнии на голову командующего американскими войсками в Европе, но Эйзенхауэра не оказалось на месте.
        - Извините, мистер президент, но генерала Эйзенхауэра сейчас нет в штабе. Он срочно выехал в войска к генералу Брэдли, чтобы на месте разобраться в вооруженном конфликте, случившемся на границе соприкосновения с русскими войсками. К сожалению, у нас нет точной информации о том, что там происходит… - почтительно доложил президенту дежурный офицер.
        - Как главнокомандующий войсками США, я приказываю вам немедленно найти генерала Эйзенхауэра и передать, чтобы он связался со мной, где бы он ни был. Вам все понятно, майор? Немедленно найти и немедленно соединить со мной! - Трумэн со злостью швырнул трубку на телефонный аппарат.
        - Черт знает, что происходит! Никто из этих штабных крыс ничего не может сказать толком, что там у них случилось под Лейпцигом! Из-за этого командующий вынужден лично ехать в войска, чтобы получить достоверную информацию о конфликте с русскими! В мое время подобного бардака в армии не было! - Трумэн принялся расхаживать по кабинету, пытаясь успокоиться и взять себя в руки.
        Генерал Гровс имел свой взгляд на отсутствие Эйзенхауэра в штабе. Скорее всего, хитрый Айк предпочел оттянуть неприятный для себя разговор, пока полностью не прояснится ситуация. Это был вполне предсказуемый и логичный ход, но Гровс предпочел не озвучивать свое мнение.
        - На войне всякое может случиться, господин президент. Вы это знаете не хуже моего. Мне кажется, нам следует немного подождать, пока генерал Эйзенхауэр во всем этом разберется, - произнес Гровс, и тут же, словно в подтверждение его слов, раздался телефонный звонок. Обрадованный Трумэн вновь бросился к столику, но звонил черный внутренний телефон.
        Президент с раздражением снял трубку, и по мере разговора цвет лица у него стал меняться. Но если раньше Трумэн стал пунцовым от гнева, то теперь он побагровел от злости. По черному телефону звонил мистер Пендергаст, которому Трумэн был обязан очень многим, в том числе и президентским креслом. И потому славный Гарри был вынужден внимательно слушать каждое слово своего благодетеля, не имея возможности дать волю душившей его злости.
        - Да, сэр, я все понял. Благодарю вас за столь исчерпывающую информацию. Очень надеюсь, что дело не примет скверный оборот и что интересы Америки не пострадают. - Трумэн положил трубку и только потом дал волю своему вулкану страстей.
        - Чертов Черчилль! Лакированная каналья! Это, оказывается, его рук дело! Ради спасения Европы от коммунизма он вступил в сговор с евреями из Нью-Йорка, и теперь они меня ставят перед свершившимся фактом!..! - выкрикнул Трумэн, начав перебежку по кабинету. - И этот человек писал мне письма о нерушимости англосаксонской дружбы! Негодяй! Стравил немцев с русскими, а наши генералы закрыли глаза на его шалости! Что это, как не подлая и гнусная измена?! А?! - Гровс очень опасался, что повторится метание предметов, но Трумэн уже держал себя в руках. Получив от судьбы чувствительный апперкот, он как истинный Трумэн не раскис, не распустил нюни, а быстро собрался и был готов нанести ответный удар.
        - Он что думает? Что если за него замолвили слово, то он останется безнаказанным?! Что он теперь постоянно будет держать меня за горло?! Нет, мистер Черчилль, за все надо платить! Я покажу вам, у кого из нас больше калибр! - Президент вновь оказался у стола связи. Уверенным движением он схватил трубку красного телефона и уже через минуту говорил с первым замминистра торговли, отвечавшим за поставки по ленд-лизу.
        - Уолли! Немедленно приостановите все наши поставки военных грузов Англии до моего особого распоряжения! Да-да, вы меня верно поняли, все без какого-либо исключения! Если отгрузки завершены, но корабли не покинули наши территориальные воды, задержите их и верните в порты, также до моего личного распоряжения! Не понимаете причину моих распоряжений? А вам и не надо их понимать, Уолли. Ваше дело как можно лучше выполнить приказ и при этом меньше задавать вопросов!
        Вслед за этим, движимый злостью и обидой, Трумэн приостановил поставки в Англию продовольствия, выдачу британским банков кредитов, а также приказал начать переговоры о незамедлительном погашении военных долгов. Не имея возможности напрямую отомстить Черчиллю за сговор за своей спиной, Гарри мог поквитаться с обидчиком, нанеся удар по самому болезненному для британца месту - финансам. Прием, конечно, был из разряда подлого, но душа Трумэна требовала немедленного отмщения. На данный момент это было для него самым главным.
        - Не бойтесь, Гровс, это не война. Просто мне необходимо преподать толстяку хороший урок этики, чтобы в следующий раз у него не было желания плести сговоры за спиной президента Соединенных Штатов Америки. Надеюсь, вы со мной согласны?
        - Конечно, господин президент. Союзники нам нужны до тех пор, пока они приносят пользу для Америки, а там… - Гровс не успел закончить фразу, как вновь зазвонил телефон. На этот раз белый, с вестями из далекого Нюрнберга.
        - Здравствуйте, генерал! Очень рад, что вы так быстро смогли связаться со мной. Я уже немного в курсе того, что там у вас происходит, и потому меня сейчас интересует только один вопрос. Наши войска вступали в военный конфликт с русскими? Нет?! Прекрасно, вы даже не представляете, какой тяжелый груз вы сняли с моей души. Вот что я вам хочу сказать. Немедленно свяжитесь с маршалом Жуковым и скажите ему о нашей полной непричастности к тому, что там у вас случилось. Это полностью инициатива англичан, и пусть они сами все расхлебывают. Я прекрасно понимаю, что вам будет очень трудно это сделать, но это мой приказ, генерал. Вот и прекрасно! Я очень рад, что наши военные хорошо понимают значение этого слова! И еще, как главнокомандующий американской армии, я запрещаю любые действия американских войск против русских. Только с моего личного распоряжения. Любой, я подчеркиваю, любой военный, вне зависимости от звания и должности, будет отдан под суд в случае нарушение этого приказа. Да, письменные подтверждения вы получите в самое ближайшее время. Действуйте, генерал!
        Во время произнесения этого монолога Трумэн специально стол спиной к Гровсу, чтобы тот не видел его лица. Ведь во время свершения мелкой мести любой человек всегда плохо выглядит, будь он простой фермер из Оклахомы или президент США.
        Закончив разговор с далекой Европой, Трумэн повернулся и, пытливо взглянув в лицо Гровса, заговорил.
        - Стараниями господина Черчилля мы получили новую занозу. Очень надеюсь, что она не сильно помешает нашим приготовлениям по десантированию нашей армии в Японию. Победа над микадо по-прежнему остается нашей главной задачей, а для ее разрешения мне нужна эта чертова сверхбомба. С ее помощью мы заставим Токио капитулировать, дадим по загребущим рукам дяди Джо и не позволим никому, включая господина Черчилля, косо смотреть в нашу сторону. Поэтому поезжайте к этим умникам в Лос-Аламос, Гровс, и сделайте все, чтобы испытание бомбы было проведено не позднее двадцатого июля. Это очень важно для меня, это важно для всех нас, генерал. Действуйте, я жду от вас сообщения, - Трумэн доверительно дотронулся до груди генерала и, желая приободрить его, хищно улыбнулся. - Помните, от нас двоих сейчас зависит судьба всего земного шара, и в первую очередь Америки.
        Глава VI
        Под покровом белых ночей
        Чудесна и прекрасна летом страна Лапландия. Просто невозможно не влюбиться в ее зеленые просторы, покрытые ягелем, кустарниками, карликовыми березами и ивами. Величавые речные долины и ущелья, многочисленные речушки и озера, наполненные небесной синевой, не отпускают взгляд и навсегда остаются в сердце гостя, посетившего этот чудный край. С чистым сердцем можно было бы назвать Лапландию северным Эдемом, когда бы не духота и зной, да комары и мухи, порядком осложняющие пребывание гостя в этих местах.
        Впрочем, человек не собака, он ко всему рано или поздно привыкает или вернее приспосабливается к непривычным условиям северного климата. Куда более трудная задача стояла перед маршалом Говоровым, который по поручению Ставки должен был провести наступление на северной макушке Европы. Его главной целью было не позволить британцам перебросить в Германию сдавшиеся им в плен немецкие дивизии, а для этого следовало максимально продвинуться в глубину норвежской территории.
        Проще всего было двинуть войска по узким скалистым дорогам, причудливой лентой вьющимся вдоль берега моря. Продолжить, так сказать, победный марш после взятия Киркенеса. Это был самый простой и верный вариант наступления, тем более что дорога до самого Тромсё была совершенно свободна как от немецких, так и английских войск. Однако, как это часто бывает в жизни, было одно но, способное серьезно осложнить планы советского командования - и им было местное население.
        Потомки легендарного Одина и Тора с радостью приветствовали изгнание из Финнмарка порядком поднадоевших им немцев, но вместе с этим они не выказывали особой радости в отношении сменивших их русских. Нахохленные и прижимистые обитатели северных просторов с нетерпением ждали, когда пришельцы с красными звездами покинут их землю и позволят им заняться привычной для себя торговлей со странами свободного мира.
        Можно было не сомневаться, что стоило бы советским солдатам двинуться на юг, как об этом сразу же стало бы известно англичанам. Обязательно какой-нибудь рыбак, охотник или кто-нибудь еще рассказал бы об этом местным властям, а те уже посредством телефона или радио сообщили бы в Тронхейм о нежданных гостях.
        Англичане не держали больших сил в Финнмарке, но вот бросить против русских сдавшихся в плен немцев могли без всякого колебания или угрызения совести. И тогда любой каменистый склон или скальный выступ по дороге на юг превращался в неприступный бастион, который пришлось бы брать по всем правилам воинского искусства, то есть большой кровью. А больших сил в распоряжении маршала Говорова, согласно принципу житейской подлости, не имелось.
        Можно было попытаться перебросить войска морем, благо после проведения Киркенесской операции опыт десантирования у моряков Северного флота появился, да и район Тромсё, главный пункт наступления, они худо-бедно, но знали. План, несомненно, имел свои плюсы, но маршал был вынужден отказаться от него. Для осуществления десантирования требовалось время, а именно его у Говорова и не было. Поэтому, после долгих размышлений и раздумий, он решил взять за основу третий вариант - наступление на Тромсё через финские земли.
        С Финляндией все обстояло совсем по-другому. И дело было не в том, что в сердцах финнов было больше любви и уважения к русским, чем у наследников Локки и Фреи. Просто сейчас они были проигравшей войну стороной, которая вряд ли бы рискнула ссориться со своими победителями. Сохранив по условиям мирного договора суверенитет, государственный строй и относительную целостность границ, финны наверняка предпочтут закрыть глаза на самоуправство «русских оккупантов», чем станут трубить на весь мир о произволе восточного соседа, как это было несколько лет назад. Не та была сейчас политическая обстановка и иной расклад сил.
        Окончательно утвердившись в своих планах, Говоров решил не дожидаться получения приказа Ставки о начале наступления на Тромсё. Зная примерную дату начала боевых действий в Европе, маршал решил действовать на опережение. По его приказу был сформирован боевой отряд, которому предстояло совершить марш-бросок по финской территории. Совершая столь смелый и ответственный шаг, по сути дела, маршал Говоров мало чем рисковал. В случае начала боевых действий все его распоряжения были направлены на выполнение приказа Ставки, а случись какая-нибудь осечка или даже отбой, то у маршала был готов запасной вариант. Ведь всегда свои огрехи можно свалить на нерасторопность подчиненных, умудрившихся во время боевых учений залезть на территорию соседнего государства. Растяпы и олухи есть в каждой армии мира.
        Придавая марш-броску большое значение, Леонид Александрович лично утвердил численный состав отряда и проследил за его подготовкой. Для быстрой переброски двух сотен солдат были выделены могучие «студебеккеры», а для огневого прикрытия отряда было отряжено четыре легких танка и два вездехода-амфибии. Кроме этого, отряду были приданы грузовики с боеприпасами и большим запасом топлива. Зная, по какой местности предстоит совершать марш-бросок, Говоров не рискнул посылать обычные бензовозы.
        За время нахождения в Лапландии немцы построили хорошие дороги. Созданные руками специально привезенных из Европы пленных, они сослужили немцам хорошую службу, когда финны выдавливали их в конце 1944 года со своей территории. Только благодаря созданным дорогам генерал Рендулич смог отвести свои войска в Норвегию без серьезных людских и материальных потерь.
        Значимость любой дороги в непролазных просторах Лапландии трудно переоценить. А тем более созданная педантами немцами, она была для маршала Говорова настоящим подарком судьбы, и не воспользоваться этим было большим грехом.
        Боевой отряд под командованием майора Кривенко пересек государственную границу Советского Союза у пограничного знака 36/15 ровно в 7:16 утра, не встретив никакого сопротивления со стороны соседей. Да и какое противодействие мог оказать пост пограничной стражи боевой колонне, во главе которой шли так хорошо знакомые каждому финскому солдату танки Т-60 и БТ-7. Забившись в сторожку, стражники с испугом смотрели в окно на грозную силу, что проплывала мимо их носа, не смея выйти наружу. Только после того как замыкавшие колонну танки Т-50 скрылись из виду, сержант Макарайнен вышел на дорогу и смачно плюнул вслед незваным гостям.
        Первые объяснения с финскими властями состоялись в Ивало, где был сделан первый привал на маршруте движения. Едва только грузовики остановились на центральной площади поселка, как из трактира, над которым развевалось бело-голубое полотнище Суоми, вышел грузный фельдфебель, перетянутый портупеей. В этот момент он представлял в одном лице военную и гражданскую власть поселка. Увидев незваных гостей, Укко Переляйнен инстинктивно поправил съехавшую на голове фуражку, расправил свои усы и стал торопливо одергивать на толстом животе мятый китель. Придав себе относительно бравый вид, он направился к Кривенко, с первого взгляда определив в низкорослом офицере командира отряда.
        - Что-нибудь случилось, господин офицер? - учтиво спросил его Укко, с опаской косясь на Т-60, пушка которого смотрела прямо на крыльцо трактира.
        - Нет. Все в порядке. Становиться на постой мы не собираемся, - успокоил фельдфебеля Кривенко. - По приказу маршала Говорова мы направляемся к Ангели для поимки большой группы немецких солдат, сбежавших из норвежского лагеря военнопленных. Несколько дней назад они напали на охрану лагеря и перебили ее. Это очень опасные преступники, которых нужно как можно скорее поймать.
        Услышав эту тревожную новость, фельдфебель разом встрепенулся и напрягся. Покидая Лапландию, немцы оставили финнам немало неприятных напоминаний о себе, о которых те вспоминали с дрожью.
        - Это не егеря генерала фон Леера случайно сбежали?! Вот по кому действительно веревка плачет! - воскликнул фельдфебель, но Кривенко не стал вдаваться в детали своей легенды.
        - Ничего не знаю. У меня приказ командования прибыть к Ангели, а там видно будет… - важно изрек советский майор, и старый Укко поспешил с ним согласиться.
        - Да, да, конечно, приказ есть приказ, - сказал фельдфебель и, попрощавшись с гостем, поспешил к толпе высыпавших из трактира приятелей, боязливо стоявших в отдалении.
        Тревожные новости, принесенные Укко, в один момент разогнали с улиц всех любопытных соседей. На всем протяжении часового отдыха к колонне не подошел ни один человек, за исключением мальчишек. Даже новости о сбежавших немцах не заставили их отказаться от возможности посмотреть на грозные русские танки.
        Легенда, созданная для отряда Кривенко работниками СМЕРШа, была вполне правдоподобна и не должна была вызывать большого сомнения у финнов. В той послевоенной обстановке, что царила в обеих северных странах, могло произойти все, что угодно. Однако командир не стал лишний раз проверять ее живучесть в деле, пройдя главный центр финской Лапландии - поселок Инари - без остановок.
        Проехав по грязным улочкам Инари и ни на минуту не снижая скорости, колонна майора Кривенко изрядно напугала местных обывателей. Внезапно возникнув посреди белого дня, подобно фата-моргане недавней войны, своим грозным видом она отбила у финнов всякое желание что-либо спрашивать у незваных гостей. Забившись по домам, они с тревогой наблюдали за движением отряда, и только когда последняя русская машина скрылась за сопками, население поселка радостно вздохнуло.
        И все же более крепкой и основательной проверки легенды отряду избежать не удалось. Всегда найдется какой-нибудь въедливый человек, которому надо больше всех. Им оказался начальник пограничного поста Ангели, вблизи которого Кривенко сделал привал перед решающим броском по норвежской территории. В отличие от своих соотечественников, проживавших на восточной границе Лапландии, здешние жители не испытывали особого страха и опасения перед русскими солдатами. Война войной, а порядок должен быть порядком. Так считал Тойво Теппонен, рискнувший спросить у майора Кривенко о причинах его появления на финской территории. С важным и вдумчивым видом слушал пограничник объяснения Кривенко при помощи советского переводчика.
        - Очень странно, господин майор, но я не имею никаких сведений относительно бежавших из лагеря немцев. Господин капитан Юусо обязательно сообщил бы мне об этом ужасном происшествии. Также никто из пересекших границу людей ни словом не обмолвился об этом событии. Вот уважаемый торговец Вайтонен недавно прибыл из Карасйок и ничего не сказал мне о побеге военнопленных. Очень странно… - озабоченно цедил финн, неторопливо переминаясь с ноги на ногу.
        - Считайте, что теперь вы предупреждены, - отрезал Кривенко, но Тойво совсем не желал успокаиваться.
        - Мне очень жаль, господин майор, но для пересечения нашей границы вы должны получить разрешение у господина капитана Юусо, таков общепринятый порядок, - известил Кривенко финн.
        - Так зови своего капитана, поговорим, - согласился с ним майор, выказывая свою учтивость к настырному собеседнику.
        - Господин капитан Юусо уехал на хутор Семянайнен и будет только завтра. Вам придется подождать его возвращения… - важно изрек страж границы, заложив руки за ремень.
        - Товарищ майор, все готовы, можно ехать, - доложил Кривенко подбежавший ординарец.
        - Очень хорошо, приготовиться к движению! - приказал майор, и десятки голосов повторили его слова.
        Хотя Теппонен ничего не понял, но он легко догадался о намерениях подозрительных русских, неизвестно как оказавшихся на финской территории. Это был откровенный непорядок, и он решил немедленно пресечь его.
        - Господин майор, мало того, что у вас нет разрешения на пребывание на территории Финляндии, вы еще собираетесь пересечь границу с сопредельным государством, не имея на то никакого дозволения пограничной стражи. Это безобразие! От имени правительства Финляндии я запрещаю вам двигаться! Прикажите вашим людям заглушить моторы и покинуть машины! - от избытка чувств финн покрылся красными пятнами.
        - Ну что ты шумишь. Получим мы у твоего капитана разрешение, обязательно получим, но только на обратном пути. Понимаешь, на обратном. А сейчас извини, времени нет, - проникновенно произнес Кривенко и хлопнул левой рукой несговорчивого собеседника по плечу.
        От приблизившегося к Тойво Кривенко нестерпимо пахло луком, потом и еще черт знает чем. Он попытался отстраниться, но тяжелая ладонь русского майора цепко держала его за плечо. Раздраженный столь бесцеремонным поведением стражник открыл рот, желая напомнить о недопустимости подобного поведения к представителю государственной власти на независимой территории, где незваные гости сейчас находятся. Тойво собирался сказать о суверенности Финляндии, о ее демократических ценностях, требующих международного уважения, но из его рта не вылетело ни одного звука.
        Настырный финн случайно столкнулся взглядом с несносным русским майором и остолбенел. В черном зрачке серых выцветших глаз собеседника он отчетливо увидел для себя смертельную угрозу. Там не было ничего кроме одной только усталости, но Тойво интуитивно почувствовал готовность майора убить его. Испуганный взгляд стражника сам скользнул вниз, и то, что он увидел, только подтвердило его страшную догадку. Кобура русского была расстегнута, и из нее высовывалась характерная рукоятка парабеллума.
        Тяжелая рука на плече, многозначительный взгляд майора и вид открытой кобуры произвели на Тойво сильное впечатление. Ему страшно захотелось, чтобы этот низкорослый русский исчез из его жизни как можно скорее и желательно навсегда. И позабыв всякие умные слова, теснившиеся в его постриженной и пока еще не простреленной голове, он с торопливой быстротой заговорил:
        - Все хорошо, господин майор. Можете ехать. Счастливой дороги.
        Когда последний русский грузовик скрылся вдалеке, поднимая клубы пыли на проложенной немцами гравийной дороге, Тойво Теппонена пробила сильная дрожь. Ноги славного стража границы стали ватными, тело покрылось противной испариной, и, моментально лишившись сил, он сел прямо на обочину дороги. От контакта с русскими славный сын Суоми получил жесточайшее духовное и моральное опустошение. Стоит ли удивляться, что после этого, надсадно глотая слезы пересохшим от волнения горлом, он искренне желал уничтожения отряда Кривенко руками немецких беглецов, чей путь на север освещал немеркнувший небесный свет.
        Белые ночи - это изумительное творение матушки Природы. Нет ничего противоречивее этого явления для человека, в первый раз столкнувшегося с ним. Он отчетливо видит, как садится за горизонт диск солнца, но привычная темнота ночи почему-то не наступает. Вместо нее вокруг господствует белый свет, весьма характерный для пасмурной погоды. Проходит час, два, три, но ничего не меняется. Наконец появляется некоторое жалкое подобие сумерек, но всего только на час. После чего появляется яркое солнце, и настает полноценный день в три часа утра.
        Вся эта небесная эквилибристика весьма сильно давила на психику сидящих в грузовиках солдат, но оказывала неоценимую услугу водителям. Совершая марш-бросок по совершенно неизвестной местности, они прекрасно видели все особенности упавшей под колеса их машин дороги, все ее коварные ловушки, в которые можно легко угодить в ночной темноте.
        Свернув в нужном месте с дороги, ведущей к норвежскому городку Карасйок, русские машины вступили в состязание с местной природой. Ведомый приказом маршала Говорова, отряд специального назначения стал энергично пробиваться на норд-норд-вест.
        По каменистым сопкам и мшистой тундре, старательно обходя болотистые места и с ходу преодолевая многочисленные ручьи и речушки, он уверенно двигался к своей конечной цели, обозначенной на карте как пункт Б-24. Час за часом неудержимо ползли вперед могучие «студебеккеры». Славные творения американской промышленности, полученные по ленд-лизу, вновь доказывало делом, что не зря получили в Красной Армии уважительное прозвище «Студер».
        Простые и неприхотливые в обслуживание грузовики с успехом проходили там, где пасовали остальные автомобили. Благодаря могучему мотору, сцепленные между собой ремнями и тросами, грузовики легко преодолевали небольшие речки с топкими берегами. Упершись друг в друга бамперами, они буквально продавливали вперед идущие по вязкому дну машины. Сначала задние грузовики выпихивали идущую первой машину. Затем на твердый берег общими усилиями вытягивали среднюю и заднюю машину. После чего все повторялось вновь.
        Иногда, благодаря своей мощи, «Студера» оказывали спасительную помощь завязшим в грязи танкам, если не было возможности закрепить спасательный трос. Надсадно ревели моторы, высоко в небо вздымались клубы пыли вперемешку с гарью, было очень тяжело, но победа всегда оставалась за детищем далекой Индианы.
        За всё надо платить - это суровый закон жизни. Он был обязателен для всех, и отряд специального назначения не был исключением. За свое успешное продвижение вперед он щедро расплачивался пустыми бочками из-под горючего. После каждой остановки отряда бескрайние просторы полярной тундры получали замысловатые металлические украшения.
        Расставание с бочками отдавалось болью в сердцах большинства участников автопробега по лапландским просторам, но она имела разные причины. Если сердца командиров сжимались от вида быстро уменьшающихся запасов горючего, то рачительные дети советского крестьянства горевали об утрате столь ценных и нужных для хозяйства предметов.
        Однако не только одними бочками из-под горючего пришлось заплатить отряду за свои успехи преодоления пространства. Когда до цели прибытия отряда оставалось чуть больше тридцати километров, встал танк Т-60. Как бы его хорошо ни готовили и проверяли перед марш-броском механики, ветеран советского танкостроения не выдержал испытания пробегом.
        Пытаясь преодолеть очередной склон, он навечно застыл среди бескрайних просторов Лапландии, брошенный по приказу командира. С задранной к небу башней, танк напоминал живое существо, изо всех сил пытающееся догнать своих товарищей, уходящих все дальше и дальше от той злополучной сопки, что стала его последним пристанищем. Им предстояло продолжить свой трудный и долгий путь к цели, а славный Т-60 был обречен на вечное забвение и медленное разрушение.
        Каждый, кто даже краешком глаза видел оставленный танк, испытывал острую жалость к нему, как к своему боевому товарищу, с которым немало пройдено и пережито и который по жесткой несправедливости жизни покинул их ряды.
        Так, горюя от понесенных потерь, отряд вышел к долгожданной точке, чтобы отдать свой долг перед Родиной. Вышел к неказистой и мало чем примечательной гряде сопок, за которой в получасе езды, согласно данным разведки, располагался искомый объект Б-24.
        Под этим обозначением скрывался лагерь немецких военнопленных общим числом в две тысячи человек. Они были свезены британцами со всей провинции Финнмарк в бывший лагерь строителей дороги из Карасйок до Альты. Условия проживания заметно отличались от привычной для солдат казармы, но немцы не роптали. Они мужественно переносили отсутствие комфорта, ободренные обещаниями англичан в самом скором времени отправить их домой или на худой конец в Осло. Таковые планы у британского командования действительно имелись, но с началом подготовки операции «Немыслимое» они были приостановлены. Не без основания опасаясь, что советские войска могут вторгнуться в Норвегию, англичане решили повременить с эвакуацией немцев из Лапландии.
        Лагерь под Альтой был идеальным местом, позволявшим англичанам обманывать своих недавних союзников. Согласно ранее подписанным протоколам союзной комиссии, весь немецкий гарнизон Тромсё и прочих малых городков и поселков был полностью разоружен и отправлен в полевой лагерь. К подобным действиям англичан было невозможно придраться, все по букве закона. Однако ничто не мешало им в любую минуту вооружить своих пленных и с их помощью перекрыть дорогу со стороны Киркенеса.
        Так, чужими руками, господа союзники хотели защитить священные интересы британской империи, но сильно просчитались. Привыкшие к правильности и комфорту, они не предполагали получить удар с финской территории, со стороны плохо проходимой, на их цивилизованный взгляд, лапландской тундры.
        Бывший лагерь строителей, а теперь германских военнопленных представлял собой ровный строй бараков посреди уютной долины. Привычных для немцев караульных вышек и рядов колючей проволоки здесь не было, так как цивилизованные немцы, а за ними и англичане, считали, что побег в этих условиях невозможен. Это русские дикари могут решиться бежать через ужасную тундру ради сомнительной свободы. Цивилизованные европейцы не способны на подобные глупости и предпочтут решить возникшую проблему мирным путем.
        Стоит ли говорить, что внезапное появление вокруг лагеря русских солдат вызвало шок как у заключенных, так и у их охранников. Выйдя на привычную утреннюю зарядку, они стали свидетелями незабываемого зрелища. Неожиданно из-за невысоких сопок, что примыкали к лагерю со стороны болотистой тундры, появились неизвестно откуда взявшиеся танки вперемешку с пехотой.
        Затаив дыхание, смотрели они на пришельцев, появившихся оттуда, где, по твердому убеждению детей цивилизации, просто не было дороги. Потрясенные немцы с ужасом наблюдали, как незваные гости неторопливо взяли лагерь в полукольцо, направив на них хищные стволы своих пушек, пулеметов и автоматов. Для них это был какой-то жуткий сон, сюрреалистическое зрелище, которое никак не хотело пропадать.
        Первым в себя пришли англичане в лице начальника лагеря капитана Вудста. Имел ли он какую-либо информацию о действиях высокого командования или только один вид русских танков пробудил в нем неприязнь англосаксов к дикому азиатскому народу, неизвестно. Однако именно он стал подбивать немцев к активному сопротивлению отряду Кривенко.
        - Это русские! Русские! Они намерены отправить вас на сибирские рудники по приказу Сталина! - истошно выкрикнул Вудст, вскочив на крыльцо комендантского барака. Слова о Сталине и Сибири моментально привели в чувство толпу пленных, и они разом недовольно загудели. Отправляться в далекую и страшную Сибирь вместо родной и близкой Германии никто из пленных не хотел.
        - Это специальный отряд НКВД! Подручные кровавого палача Берии! - усердно плескал англичанин керосином на тлеющие угли недовольства, зная природную нелюбовь солдат к представителям спецслужб. - Надо оказать им сопротивление! Не бойтесь! Вы находитесь под защитой Британии и Женевской конвенции по правам пленных! Русские не имеют права уводить вас в Сибирь! - последние слова капитана придали немцам силу и уверенность, и они возроптали в полный голос.
        Если бы основной костяк лагерных сидельцев составляли необстрелянные солдаты, что несли караульную или какую-нибудь иную тыловую службу, они бы не представляли для отряда Кривенко серьезной опасности. Вид направленного против тебя оружия или несколько очередей поверх голов всегда быстро отрезвляли горячие головы. Однако перед русскими стояли бывалые вояки, чей боевой путь проходил по территории Кольского полуострова, финской Лапландии и норвежского Финнмарка. Они слышали свист пуль, разрывы снарядов, они смотрели с лицо смерти, и просто так их было невозможно успокоить.
        Опытный военный, майор Кривенко это сразу понял. Медлить было нельзя, и он, не колеблясь, махнул рукой высунувшемуся из башенного люка БТ-7 старшему сержанту Вележину. Согласно договоренности с командиром, он должен был привести немцев в чувство одиночным выстрелом танкового орудия. По замыслу Кривенко снаряд должен был просто разорваться за пределами лагеря, не причинив никому никакого вреда, так сказать, чисто психологическое воздействие. Однако сержант Вележин решил по-иному.
        Еще только приближаясь к лагерю, он сразу заметил небольшое строение, над которым была видна радиомачта. Вне всякого сомнения, лагерная администрация имела связь с Тромсё или Тронхеймом и в любой момент могла сообщить о появлении нежданных гостей.
        Умение принимать самостоятельное решение, не дожидаясь команды сверху в условиях войны, очень важное свойство. Зачастую оно спасает солдатские жизни, ибо высокое начальство не вездесуще и безошибочно. Поэтому, без всякого согласования с командиром, Вележин навел пушку на радиомачту и в нужный момент «выбил всю фигуру» одним выстрелом.
        Увидев результат «воспитательной работы», Кривенко яростно показал сержанту кулак, но от комментариев воздержался. Перед отправкой в рейд он получил от командования хитрый приказ: не оказывать на немцев чрезмерного воздействия и одновременно действовать по обстоятельствам. Действия Вележина переходили грань дозволенного в приказе, но были абсолютно правильными.
        Взрыв пункта связи на краю лагеря ошеломил и напугал немцев. Готовая еще минуту назад драться с «кровавыми опричниками НКВД» не на жизнь, а на смерть, многолюдная толпа моментально утратила боевой настрой.
        «Молодец, Вележин. Я бы точно так же поступил: и мозги проветрил, и связи лишил бы. Ладно, сошлемся в рапорте на неопытность наводчика…» - подумал майор, глядя на то, как немцы в страхе отхлынули от внешнего периметра лагеря в разные стороны.
        - Имранов, - обратился он к приданому отряду переводчику, - отправляйся парламентером и передай, что для наведения порядка мы даем пятнадцать минут. Иначе применим силу.
        - Есть, товарищ майор, - отрапортовал молодой лейтенант и, одернув гимнастерку, двинулся вперед решительным шагом. В глубине души выпускника специальных курсов, конечно же, шевелились определенные опасения и тревога за исход своей миссии. Поведение многотысячной толпы людей всегда трудно предугадать, но он шел на нее твердо и уверенно.
        Каждый шаг вперед придавал черноволосому красавцу силы и одновременно нагонял на немцев страх. К ним подходил представитель великой державы, перед которой они сложили оружие и обязались выполнять все требования победителей. Внутренне господа тевтоны уже были готовы подчиниться требованиям советского командования, но с этим не был согласен капитан Вудст.
        Выстрел сержанта Вележина застиг его в тот момент, когда, набрав в грудь воздуха, он намеревался познакомить немцев с новой антисоветской страшилкой. Испуганный разрывом снаряда, он поперхнулся на полуслове, потерял равновесие и упал.
        Нет ничего смешнее и глупее, чем неудачно упавший пророк, вещавший своей пастве высокие откровения. Особенно если он еще и при погонах и лежит на грязном, заплеванном полу у всех на глазах. Единственное, что может помочь в этом случае пророку для восстановления утерянного реноме это быстрые и решительные действия.
        Английских офицеров специально учили сохранению своего лица перед нижними чинами или туземцами, и капитан Вудст стал действовать. Судорожно хватая клапан лакированной кобуры, он вскочил на ноги и вытащил пистолет. В этот момент Имранов приблизился к передним рядам немцев и заговорил. Его громкий и властный голос был хорошо слышен в возникшей тиши, и каждое произнесенное им слово смиряло немецкие души.
        Лейтенант еще не успел договорить до конца, когда неожиданно раздался выстрел в воздух.
        - Не слушайте его! Все его требования не правомочны! Вы сдались в плен британскому командованию, и только оно несет за вас ответственность! Возьмите в карауле оружие и защищайтесь! - выкрикнул англичанин и, отрезая всякую возможность проведения диалога, выстрелил по русскому парламентеру. Расстояние было небольшим. Промахнуться было сложно, и сраженный пулей лейтенант рухнул на землю. Незримый Рубикон был перейден.
        Согласно первоначальному плану, под угрозой применения оружия отряд должен был заставить немцев подчиниться себе и, загнав в бараки, караулить до прихода главных сил. Вмешательство Вудста сорвало мирные намерения командира отряда, и он был вынужден срочно вносить коррективы.
        Удерживать бойцов от кровавого возмездия за гибель Имранова было глупо, бессмысленно, да и Кривенко не пытался этого сделать. Он свято придерживался правила: проливший кровь должен за это поплатиться, но при этом не собирался пускать дело на самотек.
        - Поверх голов! Огонь поверх голов! - напоминал майор бойцам о ранее отданном приказе, и в большинстве своем они его выполняли.
        Огненное полукольцо из автоматных и пулеметных очередей плотно охватило лагерь. Неистовый рой свинца засвистел, загудел, завыл над головами немцев, стремясь сломить их волю, заставить упасть и попытаться вжаться от страха в землю. Ведь того, кто упал, затем очень трудно поднять на ноги, а уж тем более заставить сражаться.
        Многие, очень многие из немцев рухнули на землю, убоявшись звука и вида звенящей смерти, но были и те, кто последовал словам Вудста. Уж слишком разными были люди в числе двух тысяч пленников альтского лагеря. Ворвавшись в караулку, они расхватали хранившиеся там карабины и вступили в бой с «кровавыми палачами НКВД». Из окон, дверей, из-за углов, поленниц дров и прочих укрытий в сторону советских солдат загремели ответные выстрелы.
        Самым простым и верным делом для подавления этого сопротивление было открытие орудийного огня. Пушки танков в два счета раскатали бы караулку и засевших там немцев, но Кривенко не решался отдать подобный приказ. Слишком много народу могло погибнуть при этом, так как караулка находилась в центре лагеря. Требовалось неожиданное, неординарное решение, и оно было найдено и без участия командира.
        Вновь отличился сержант Вележин. Не имея возможности подавить огневую точку врага ответным огнем, он двинулся на таран. БТ-7 легко скатился с пригорка, въехал в лагерь и, не снижая скорости, двинулся к караулке.
        Выполняя этот опасный маневр, Вележин специально не разгонял танк, давая возможность людям отбежать в сторону от скрежещущей гусеницами машины. Многим немцам благородство сержанта спасло жизнь, но были и те, кто не успел воспользоваться ею. Из-за шума работы мотора и грохота траков их крики не были слышны экипажу. Стальные гусеницы легко перемалывали человеческую плоть, и только брызги крови упали на щель водителя, что впрочем, не повлияло на движение машины.
        Легко, словно на учениях, БТ-7 достиг караульного помещения и мощным ударом в бок развалил его. Доски, бревна горбыли градом разлетелись в разные стороны подобно соломинкам, а красавец-танк совершил разворот, уничтожая гусеницами последние очаги сопротивления.
        Грозен и ужасен был советский танк в этот момент. Стальная броня с честью выдержала экзамен на прочность. Могучая пушка властно смотрела вперед, готовая в любой момент выстрелить по перепуганной толпе людей, но не это было самым страшным. Окровавленные гусеницы и человеческий скальп, свисавший с одной из них, вот что потрясло и полностью сломило дух гордых тевтонов. Именно это зрелище заставило подумать, что русские не будут с ними церемониться и в случае отказа повиноваться уничтожат всех как баранов.
        Через час, когда все пленные были заперты в бараках и выставлена охрана, в эфир полетело кодированное сообщение. Несколько малозначащих цифр извещали советское командование об успешном выполнении задания. В ответ прилетело еще более короткое послание, состоявшее всего из трех знаков. Оно сообщало о начале боевых действий между бывшими союзниками, что снимало огромную тяжесть ответственности с плеч майора Кривенко. Обозленный гибелью Имранова, он пустил в расход всю лагерную администрацию в лице капитана Вудста и трех его помощников, что категорически не устраивало замполита.
        - Нельзя поддаваться эмоциям и мстить за смерть Имранова по законам средневекового феодализма! - бурно негодовал замполит, который слишком поздно узнал о ликвидации англичан майором.
        - А я не только за одного Имранова их в расход пустил! Но еще и за Долгачева, за Спиридонова, за Уварова, за Сашку Тупикова! - зло загибал пальцы Кривенко. - Не подбей эта сволочь немцев к сопротивлению, все они были бы живы!
        - Держи себя в руках, Федор! Мы, советские люди, никогда не расстреливаем пленных! Командование тебя за эти штучки по головке не погладит! - продолжал гнуть свою линию замполит, надеясь устыдить и усовестить Кривенко, но тот был глух к доводам разума.
        - А это не пленные, а подстрекатели и провокаторы. А с провокаторами у нас разговор короткий - к стенке и точка! - вынес свой вердикт майор и зашагал прочь от замполита. Посланец партии захотел догнать Кривенко и продолжить важный разговор, но быстро передумал. Отряду предстоял долгий и трудный поход на Альту и Тромсё, и воспитательная работа могла подождать.
        В этот день не только один отряд майора Кривенко вышел на тропу необъявленной войны. Отряд только готовился к походу на побережье, а мимо извилистых норвежских фьордов проплывала подводная лодка К-24. Ее командир, капитан второго ранга Лапин, хорошо знал эти места. Не раз он совершал боевой поход в студеных водах Баренцева и Норвежского морей, выступая в роли охотника. Больших побед за лодкой не значилось. Несколько тральщиков и сторожевиков, десантных барж и мотоботов числились в активе капитана Лапина, но было кое-что и еще, что заставило командование отправить лодку в боевой поход в мирное время.
        Капитан второго ранга Лапин умел рисковать. Однажды пристроившись в кильватер патрульной барже, он проник в тщательно охраняемый немцами фьорд Тромсё, где прятался от английской авиации линкор «Тирпиц». Пытаться атаковать его из-под воды было невозможно. Корабль со всех сторон был прочно прикрыт противоминными сетями, но вот уточнить последнее местоположение линкора - это Лапин провел отменно. Именно благодаря полученным от К-24 данным, в ноябре 1944 года англичане наконец-то смогли уничтожить последний германский линкор, наводивший на них такой сильный страх. Не менее удачной была атака Лапина в Варанген-фьорде. Тогда скрытно приблизившись к вражескому берегу, капитан отдал команду на всплытие и открыл огонь из корабельного орудия. В результате скоротечной огневой дуэли сначала была уничтожена береговая батарея противника, а затем нефтеналивные склады. Возникший пожар полностью уничтожил у немцев все запасы горючего, что на два месяца полностью парализовало действия германского флота.
        Отправляясь в новый поход, Лапин получил от командующего флотом адмирала Головко приказ не допустить эвакуацию немецких солдат с севера Норвегии. По сообщениям разведки британцы сосредоточили вблизи Нарвика сдавшийся им в плен горно-егерский корпус генерала Йодля. Имея опыт в войне с советскими войсками, они были наиболее боеспособными частями вермахта, находившимися на территории Норвегии, и, следовательно, особо важным трофеем для англичан.
        Вначале британский Генеральный штаб намеревался использовать их против Советского Союза в Норвегии, но затем передумал. Без поддержки со стороны Финляндии горные егеря были обречены на уничтожение. Гораздо больше пользы для Англии они могли принести на полях Германии, и британское командование отдало приказ на их тайную эвакуацию. Более пятисот человек было переброшено в Данию на эсминцах его величества, но для перевозки главных сил корпуса требовались транспортные суда. Так как весь торговый флот немцев был захвачен англичанами, проблем с переброской войск генерала Йодля не возникло. Единственное препятствие заключалось в нехватке экипажей для трофейных кораблей. За короткое время англичане сумели набрать судовые команды для нескольких кораблей, которые прибыли в Нарвик под погрузку в начале июля. Не особенно доверяя профессиональной надежности корабельных команд, отвечавший за проведение операции контр-адмирал Майлс приказал выделить каждому транспорту корабли сопровождения для подстраховки.
        Перед самым прибытием подлодки Лапина в Вест-фьорд Нарвик покинули два небольших парохода, основательно нагруженные солдатами и боеприпасами. Армия Шернера испытывала определенный голод на снаряды, а в Норвегии они имелись в большом количестве.
        Главным транспортным средством для эвакуации немцев из Нарвика был пассажирский океанский лайнер «Марита» водоизмещением в пятнадцать тысяч брутто-тонн. Он должен был покинуть порт вместе с пароходами, но немного задержался из-за проблем с погрузкой. Созданный исключительно как торгово-перевалочный порт, Нарвик не обладал погрузочными средствами для быстрой погрузки солдат на корабль такого класса, как «Марита». По этой причине свыше трех тысяч семисот солдат XIX горного корпуса вермахта были вынуждены медленно подниматься на борт лайнер по узкому пассажирскому трапу, подобно темно-зеленым гусеницам.
        Погрузка закончилась уже за полночь, и, дав прощальный гудок, лайнер покинул Нарвик, держа курс на Киль. Там уже находился генерал Йодль, ранее покинувший полуостров на самолете и с нетерпением ожидавший прибытия своих верных горных стрелков. Зная откровенную непримиримость генерала по отношению к русским, британцы делали большую ставку на командира армейской группы «Нарвик» в предстоящих боях в Германии.
        В качестве эскорта «Мариту» сопровождали два тральщика и сторожевик, уж слишком ценен был для британцев груз лайнера, чтобы доверять его воле случая. Идущие впереди тральщики оберегали корабль от случайных мин, а сторожевик прикрывал от возможной угрозы нападения со стороны моря.
        Двигаясь в надводном положении, советская подлодка первой заметила конвой противника и, погрузившись, пошла на сближение. Идя встречным курсом, Лапин не рискнул атаковать «Мариту» со стороны моря. Мешал сторожевик, и командир К-24 не совсем точно представлял себе цель возможной атаки. Поэтому он пропустил конвой и начал преследование, намериваясь атаковать со стороны берега. В обычных условиях у подлодки было мало шансов догнать быстроходный лайнер «Мариту», но в данном случае Лапину повезло. Корабль был загружен людьми, что называется, под завязку. Солдаты в огромном количестве находились не только в каютах и проходах, но и на верхней палубе. Кроме того, боясь наскочить на шальную мину, капитан не рискнул развить свои возможные шестнадцать узлов.
        Преследование лайнера продолжалось два с половиной часа. Лапин трижды поднимал перископ, выбирая удобный момент для атаки «Мариты». То, что преследуемый им корабль - крупный транспорт, командир подлодки смог определить только во время последнего поднятия перископа. До этого классификация цели варьировалась акустиком от эсминца до тяжелого крейсера.
        Плывущие на корабле солдаты только-только угомонились после прощания с Норвегией и легли спать, когда смерть простерла свою длань над их головами. Две торпеды, выпущенные из носовых аппаратов подлодки, устремились вдогонку «Марите». Пущенные умелой рукой, они быстро догнали лайнер и вонзились в его беззащитный левый бок. Два черных султана взрывов выросли в сумерках белых ночей, и в развороченные взрывом внутренности корабля неудержимым потоком хлынули холодные воды. Все нижние палубы лайнера за считаные минуты были залиты водой, погребая людей в каютах и переходах.
        Построенный в начале тридцатых годов лайнер состоял из водонепроницаемых отсеков, и попадание двух торпед не означало смертельного приговора для корабля. У «Мариты» и ее пассажиров имелись шансы на спасение, но внутри корабля произошла детонация боеприпасов. Акустики подлодки отчетливо слышали, как один за другим раздались два глухих удара, после чего наступила тишина. Получив смертельный удар, лайнер затонул в течение двенадцати минут, не успев спустить ни одной спасательной шлюпки. Подошедшие к месту трагедии тральщики и сторожевик сумели вытащить из воды и спасти чуть больше двухсот человек. В основном это были те, кто разместился на верхней палубе корабля, все остальные три с половиной тысячи человек были поглощены морской пучиной.
        Отметив попадание торпед в лайнер, Лапин не стал испытывать судьбу. Воспользовавшись возникшей суматохой, он покинул район атаки, благоразумно отказавшись от соблазна добить оставшиеся корабли.
        Как показали дальнейшее события, направив подлодку в открытое море, капитан Лапин принял единственно правильное решение. Вызванные по радио из Нарвика английские эсминцы и морские охотники очень долгое время рыскали по Вест-фьорду, будоража его тихие воды взрывами глубинных бомб, стремясь поквитаться со злокозненной русской подлодкой.
        Гибель «Мариты» вызвала сильный переполох в британском адмиралтействе. Контр-адмирал Майлз был отстранен от командования портом Нарвика, а его преемнику контр-адмиралу Болдуину было приказано отправлять транспорты из Нарвика только в сопровождении миноносцев и эсминцев. Кроме того, адмиралтейство потребовало от Болдуина в кратчайший срок найти и уничтожить виновника трагедии, сорвавшего наступательные планы верховного командования.
        Глава VII
        Встречи со старыми знакомыми
        Как говаривал один из классиков - хрустело. Хрустела Германия, вернее хрустел ее северо-запад Шлезвиг-Гольштейн. А если быть совсем точным, хрустело англо-немецкое воинство в тяжелых лапах русского медведя.
        Раскрутив тяжелый маховик войны, британские военные были твердо уверены, что в их распоряжении есть минимум три дня, прежде чем русские смогут оказать им организованное сопротивление. Нанести ответный удар, по расчетам английских аналитиков, Красная Армия могла только на четвертые-шестые сутки военного конфликта, в зависимости от развития событий.
        Так было красиво расписано на бумаге, однако в действительности все оказалось совсем по-другому. Британцы жестоко ошиблись в своих расчетах. Вместо напуганной аморфной массы, одетой в военную форму и испуганно разбегающейся под ударами объединенных сил, они наткнулись на прочную стальную оборону. Сначала она достойно выдержала нанесенный удар, а затем без всяких раскачек и проволочек нанесла удар сама.
        На второй день конфликта, желая помочь своим сателлитам наконец-то прорвать русскую оборону на направлении главного удара, англичане ввели в бой свои бомбардировщики. Более сорока «Ланкастеров» и «Галифаксов» под прикрытием истребителей вылетели на бомбежку русских позиций у Людвигслуста. Мощным ударом с воздуха они собирались раскатать русские соединения, о которые споткнулись полки Шернера, в пух и прах. После этого британским сателлитам оставалось только подавить остатки сопротивления и скорым маршем двинуться на Берлин.
        На каждый бомбардировщик командование выделило по два истребителя прикрытия. Это обстоятельство должно было помочь британским летчикам покинуть уютные для себя большие высоты и произвести более точное и прицельное бомбометание. Вводя в действие бомбардировочную авиацию, фельдмаршал Александер ни на минуту не сомневался в успехе. Ни одна армия мира, не имея инженерных укрытий, не могла выдержать столь мощный удар с воздуха на ограниченном пространстве. На тот случай если у немцев вновь не хватит пороха, фельдмаршал решил послать им в помощь канадцев генерала Крирара.
        Все было предопределено. По утверждениям астрологов, звезды сулили успех и победу, но как оказалось - другой стороне. Мощная армада «Ланкастеров» только приближалась к цели, как им навстречу устремились советские истребители. По заверению военных, никогда в своей жизни они не видели столь много самолетов, что сошлись в этот день в небе над Людвигслустом.
        Словно осы из разворошенного гнезда, советские истребители набросились на уже привыкших к легким победам англичан. Легкие и верткие «яки» вступили в бой с прикрытием и оттянули его в сторону от бомбардировщиков, в схватку с которыми вступили «Лавочкины» и «Кобры».
        Не обращая внимания ни на что, кроме выбранной цели, они смело атаковали английские бомбардировщики, разворачивались и снова атаковали. Горки, перевороты, пике создавали причудливый калейдоскоп, в котором даже опытному человеку было довольно трудно разобраться. Весь эфир был забит громкими фразами на русском и английском языке, постоянно перекрывающими друг друга.
        Привыкшие работать в более комфортных условиях английские пилоты сильно нервничали. Ведь одно дело бомбить с больших высот, опасаясь только действия немецких зениток, и совсем иное, когда тебя атакуют со всех сторон - и даже наличие восьми пулеметов не давало твердой гарантии не быть сбитым.
        Если человек опасается худшего, то, как правило, оно случается. Это неписаное правило Мэрфи с блеском проявилось в этот день для британских пилотов. Не прошло и пяти минут боя, как задымил подбитым крылом один самолет, затем другой, третий. От меткого попадания в бензобак черным метеором к земле устремился «Галифакс» с большой белой белкой на хвосте. Затем его примеру последовал «Ланкастер» с эмблемой в виде золотой лиры.
        Нельзя сказать, что пулеметы английских самолетов были заряжены горохом, а их экипажи только вчера поднялись в воздух. И краснозвездные истребители покидали поле боя, дымя пробитыми крыльями, или бессильно падали с небес охваченные пламенем огня. Борьба была жестокой, и все же чаша победы склонялась в сторону советских летчиков. Уж слишком зло и дерзко, без оглядки и страха дрались они со своим противником.
        Последней каплей, переполнившей чашу терпения англичан, стал воздушный таран, проведенный советским летчиком против поврежденного «Ланкастера». Во время атаки у истребителя отказало оружие, но пилот не вышел из боя, хотя, по мнению англичан, он был обязан это сделать. Ловко увернувшись от огня хвостового пулемета, советский истребитель пошел на сближение с бомбардировщиком и, выйдя в хвост британцу, протаранил его своим пропеллером.
        Все, кто наблюдал за атакой, отлично видели, что это не было простой случайностью боя. Русский пилот сознательно таранил хвост противника, что привело к сваливанию «Ланкастера» в штопор. Что касается истребителя, то, совершив столкновение, он благополучно покинул поле боя, пытаясь при этом уйти на вынужденную посадку.
        Видя, что противники совершенно не дорожат своей жизнью, англичан охватил страх. Все как один они решили, что против них сражаются штрафники-смертники, о которых им рассказывали сдавшиеся в плен немецкие асы. Оказывается, большевики создали особые части, в которых служили приговоренные к смерти летчики. Отправляя их в полет, комиссары не только не давали им парашюты, но еще и приковывали к штурвалу цепями. Именно этим высококультурные немцы объясняли своим цивилизованным братьям причины яростного упорства русских летчиков в бою. Сражаться с подобными зверями никто из английских пилотов не имел ни малейшего желания. У многих из них оставалось по два-три вылета на боевое задание до законной демобилизации. Поэтому они предпочли убраться восвояси и попутно опустошить свои самолеты от тяжелого груза. Без всякого разбора они принялись сбрасывать свой смертоносный груз куда попало - на реки, равнины, леса и поля. Ущерб от их действий, в первую очередь, понесли немцы, что изготовились для новой атаки русских позиций. Вжавшись в землю, они с упоением проклинали английских болванов, сидящих за штурвалами
самолетов.
        В результате неудачных действий пилотов запланированное фельдмаршалом Александером на утро наступление так и не состоялось. Понеся чувствительные потери от «дружественного огня», Шернер не решился атаковать не разбомбленные порядки русских и затребовал от англичан подкрепления. В ответ на это фельдмаршал Александер нелестно отозвался о боеспособности своего союзника и приказал ждать скорого подхода канадской бригады генерала Монтегю.
        Наступление было отложено на два часа. Немцы стали спешно устранять последствия от «дружественного огня», но не прошло и часа, как соединения Шернера сами подверглись нападению. Выполняя приказ Ставки, войска маршала Рокоссовского перешли от обороны в контрнаступление.
        Главный удар был нанесен севернее Людвигслуста, где у немцев находились силы прикрытия в виде наспех созданных опорных пунктов. Массированный огонь гаубиц и ракетных установок за сорок минут буквально смел их с лица земли, и когда в атаку устремился танковый батальон при поддержке пехоты, они не встретили серьезного сопротивления и вышли на оперативный простор.
        Наступательный порыв войск генерала Гришина был активно поддержан действиями фронтовой авиации. Впитав в себя подкрепление, прибывшее с аэродромов Восточной Пруссии, летчики устремились вслед за танкистами, прикрывая их с воздуха и расчищая им дорогу от врага.
        Первыми силу удара соколов 2-го Белорусского фронта испытали на себе канадцы, спешащие на помощь Шернеру. «Пешки» и «тушки» прошлись по колонне британского доминиона мощным ураганом, раскроив ее подобно консервному ножу, вскрывшему на раз-два банку тушенки.
        Нет ничего ужасней и страшнее на войне, чем попасть под удар пикирующих бомбардировщиков. Когда посреди тишины из-за верхушек деревьев неожиданно вываливается тройка самолетов и с пронзительным завыванием начинает падать на машину, в которой ты едешь. Огромное счастье, если ты успеешь выскочить из нее, прежде чем сверху ударит тугая очередь горячего свинца, превращающая всех и вся в бесформенную груду мяса и железа. Если при этом тебя не заденут осколки упавшей рядом бомбы и если ты успеешь добежать до спасительного леса, ты явно родился в рубашке или у тебя сильный ангел-хранитель. Если же ему в этот момент не совсем до тебя, то ты падаешь на землю и, закрыв голову руками, начинаешь истово молиться. Молиться так, как не молился никогда ранее, ибо только один господь Бог может спасти и защитить тебя в эти ужасные минуты. Только он один может укрыть распластавшуюся в пыли букашку от пушек и пулеметов воздушного охотника, яростно прошивающего многочисленными очередями все живое и неживое на своем пути. Только он может сохранить от алчущего взора тех, кто, пройдя на бреющем полете всю колонну,
разворачивается и возвращается вновь, желая поразить и уничтожить все, до чего еще не успел дотянуться.
        Чем труднее испытание, тем сильнее чувство радости, когда, опустошив свой боезапас и баки, кровожадные валькирии пропадают за стеной леса раз и навсегда. Тогда можно безбоязненно поднять голову, вздохнуть полной грудью и, смахнув с лица песок и травинки, порадоваться своему везению. Можно, но только это подлый обман, ибо наступает черед новому испытанию, так как в дело вступают истребители, исполнявшие функцию прикрытия. Не встретив в воздухе врага, способного помешать действиям пикировщиков, они вносят свою лепту в общее дело. И вновь на деле проверяется, счастлив ли ты в этой жизни? Успеешь ли ты спрятаться в маломальское укрытие, прежде чем сверху вновь ударят очереди? Если да, то все хорошо, если же нет, то тебе вновь предстоит вжаться в землю и с замиранием сердца ждать окончания налета. Ждать, когда пилоты устанут стрелять во все, что движется или пытается двигаться. Все, что живо, что проявляет хоть какую-либо активность или по непонятной причине еще не горит. Ждать невыносимо долгие минуты, пока у истребителей подойдет к концу горючее, и они, так же как и бомбардировщики, скроются за
массивом сосен.
        И вновь ты радуешься жизни. Ты начинаешь двигать своим затекшим телом, слышать голоса оставшихся в живых товарищей, и то страшное чувство, что безжалостно коробило и плющило твою душу несколько минут назад, начинает отпускать. Ты вновь веришь, что жизнь прекрасна, и вновь выясняется, что это подлый обман. Обман потому, что не пройдет и пяти минут, как чей-то визгливый, ломающийся от страха голос извещает о появлении колонны русских танков.
        С грохотом и лязгом выползают на дорогу бронированные монстры, носящие имя советского вождя. Не ведая страха, они устремляются в атаку на так и не успевшую прийти в себя колонну войск. Из своих мощных 122-миллиметровых орудий они уничтожают все, что не успели уничтожить их крылатые товарищи. Крупнокалиберный пулемет выкосит тех, кто только посмел оказать сопротивление, а могучие траки впечатают в землю каждого, кто оказался на дороге этого исполина. И горе тому, кто не спрятался при его появлении или не успел бросить оружие и поднять руки, униженно прося о милости сохранить жизнь.
        Так или примерно так было с канадским капитаном Джозефом Харпером, попавшим в русский плен в первые часы наступления. Разбитый и опустошенный, в разорванном кителе и грязи, забившись под упавшее дерево, он представлял собой жалкое зрелище, когда на него наткнулся сержант Перепеляк.
        Вначале бывший союзник отчаянно сопротивлялся и громко верещал, когда, крепко ухватив за ворот, сержант стал вытаскивать его из убежища. Когда же Перепеляк вытащил Харпера на свет божий, тот упал на колени. Трясясь мелкой дрожью от страха, сложив руки на груди, канадец стал просить русского не убивать его. Видя, что русский не понимает обращенных к нему слов и зло топорщит усы, капитан со слезами на глазах попытался поцеловать его руки, чем окончательно вывел из себя Перепеляка. Орденоносец, член партии, авторитетный человек в своей роте и батальоне, он не мог вынести подобного к себе обращения. Двинув канадца в лоб для приведения в чувство кованым прикладом, он рывком поставил его на ноги. Забрав пистолет, документы и дав сильный пинок, он погнал Харпера в нужном направлении.
        - Сори, сори! - презрительно передразнивал сержант своего пленника. - И ведь родятся же на белый свет такие извращенцы. Срамота да и только!
        Гораздо сдержанней и достойней вел себя бригадный генерал Монтегю, когда его доставили в штаб генерала Гришина. Он не падал на колени, не хватал за руки в отличие от своего подчиненного. Пережив бомбовый налет и танковый удар, Монтегю неплохо выглядел и даже попытался требовать от Гришина достойного отношения к себе.
        - Требует?! - громыхнув голосом, переспросил командарм переводчика. - Скажите ему, что в его нынешнем положении он может только просить.
        Воинственный вид Гришина и громкий голос быстро вразумили пленного, и он стал вести себя подобающе.
        - Товарищ генерал, он просит о гуманном обращении к пленным и оказании помощи раненым, согласно Женевской конвенции.
        - Вот так-то оно лучше. Скажи, что вся необходимая помощь пленным будет оказана, может даже не сомневаться. Пусть сядет, - разрешил пленному Гришин. - Допрашивайте, а я пока доложу маршалу, пусть порадует Москву нашим успехом и первым трофейным генералом.
        Успех у 49-й армии действительно был неплохой. За один день боев войска генерала Гришина продвинулись на двадцать - двадцать пять километров и вышли к городку Хагенов, основательно потесня противника. Протаранив канадцев, танковый клин генерала Панова создал угрозу флангу и тылу главных сил Демельхубера. Застигнутый врасплох противник пытался контратаковать, но его соединения подверглись массированному удару с земли и с воздуха.
        Первыми по немцам ударили «илы». Зная, что немцы испытывают особый страх перед штурмовиками, русские генералы специально бросили самолеты против них и не ошиблись. Достаточно было одного удара идущих на низкой высоте «летающих танков», чтобы изгнать мужество из сердец защитников фатерланда. Надежно прикрытые истребителями, в течение двадцати минут они принялись буквально ходить по головам перепуганных немцев. Прочно оседлав небо, русские летчики методично разрушали все, что было в зоне досягаемости их огня, и делали это весьма эффективно. В результате этой атаки немцы лишились почти всей артиллерии, бронемашин и ствольных минометов, сосредоточенных на подступах к городку Груббе. Во многих местах была нарушена связь, что, естественно, очень плачевно сказалось на управлении войсками.
        Не менее важным результатом налета русских штурмовиков стало падение морального духа у немецких войск. Никто уже не говорил о новом походе на восток ради освобождения фатерланда. Пережив атаку «сталинских смертников», немцы разразились криками о предательстве со стороны англичан, бросивших их на растерзание русским. Об этом говорили все, с той лишь разницей, что солдаты гневно кричали, а офицеры ругались, крепко сцепив от злости зубы.
        В этой обстановке было крайне трудно организовать как наступление, так и оборону. Стоило только взводу русских танков атаковать расположение передовых частей немцев, как те стали стремительно отступать на запад, не оказав серьезного сопротивления. Никто не хотел выполнять приказы, независимо от кого они исходили. Солдаты слушали голоса своих взводных и ротных только тогда, когда речь шла о спасении их жизни. Уже никто не хотел сражаться вместе с новыми союзниками. Все рухнуло в одночасье. Потеряв управление, разрозненные соединения немцев стали отступать по направлению Войцебург - Лауэнбург.
        Не имея возможности сразу организовать контрудар из имеющихся у них сил, англичане попытались остановить наступление армии Гришина ударами с воздуха. Дважды за день поднимались в небо соединения королевских ВВС, но всякий раз терпели неудачу. Размещенные на полевых аэродромах подскока советские истребители успевали отразить удары врага по своим сухопутным соединениям.
        Небо над наступающими частями советских войск было надежно прикрыто, но англичане все же смогли оставить за собой последнее слово, а вернее устроить пакость. Потерпев неудачу в дневных боях, они прибегли к своему излюбленному приему - ночной бомбардировке. Здесь у них был большой опыт, и едва стемнело, пощипанные днем «Ланкастеры» и «Галифаксы» вновь отправились в полет.
        Привыкшие бомбить большие, хорошо различимые сверху объекты, британские пилоты столкнулись с непредвиденной ситуацией. Светомаскировка советских частей, ставшая нормой военной жизни, лишила их возможности ориентироваться на местности. Единственной достоверной привязкой к местности была река Эльба. Ее могучие воды были хорошо видны с высоты, но для нанесения точного удара этого было мало.
        В итоге главную роль в выборе места бомбометания, как это ни странно, сыграли русские зенитки. Их присутствие на земле в определенной мере внесло ясность для англичан, ведь если они есть, значит, что-то охраняют. Приняв во внимание столь существенную поправку и присоединив данные разведки, храбрые бобби, с чистым сердцем раскрыв свои бомболюки, ударили по местности.
        Главным успехом этого удара было накрытие штаба дивизии, в состав которой входил полк полковника Петрова. Еще большей трагедией было то, что во время бомбежки в штабе шло совещание с участием командиров всех трех стрелковых полков. В результате одного удачного для противника бомбового попадания в один момент из строя было выведено практически все управление дивизии. Были ранены или убиты сам комдив, начальник штаба дивизии, начальник оперативного отдела, два командира полка, командир легкого артиллерийского полка и командир противотанкового дивизиона. Столь массовое убытие командного состава в самом начале наступления могло самым пагубным образом сказаться на общем положении дел. В тот самый момент, когда требовалось наступать как можно быстрее и дальше, не давать противнику прийти в себя, целая дивизия любезно дарила ему бесценную фору - почти целый день бездействия.
        Что и говорить, шутка госпожи Судьбы в отношении русских была очень злой и коварной, но господин Случай милостиво подарил им шанс для исправления. По счастливой случайности или, вернее сказать, простой банальности полковник Петров не присутствовал в штабе дивизии во время налета. Выехав вместе с командиром гаубичного полка полковником Полупановым на совещание, он не смог прибыть на него в назначенное время из-за поломки машины. Пробитое колесо стало причиной двенадцатиминутной задержки, которая не только спасла жизнь двум командирам, но и позволила дивизии продолжить выполнять боевую задачу. Запасной пункт связи не пострадал от бомбежки, и Петров смог доложить в штаб армии о гибели комдива. Ответ сверху пришел довольно быстро. Генерал Гришин приказал полковнику временно вступить в командование дивизией и продублировал приказ штаба фронта, который должен был быть озвучен на злополучном совещании. В то время как главные силы фронта шли в прорыв на Любек, Киль и Неймюнтер, стремясь расчленить соединения англичан и запереть часть на Земландском полуострове, дивизия полковника Петрова должна была
прикрывать фланги наступающим соединениям, двигаясь строго вдоль берега Эльбы.
        Честно говоря, генерал Гришин отдавал этот приказ не столько из-за веры в командирские способности Петрова, сколько от безысходности. Главное на тот момент было не утерять управление частями и продолжить поддерживать взятый темп наступления. Вечером следующего дня, слушая доклад начштаба, он был готов отправить замену полковнику, но тот его приятно удивил. Руководимая им дивизия не только не выпала из общего графика наступления, но даже несколько преуспела, заняв важный опорный пункт Любтен. Вспомнив слова маршала Рокоссовского, что «якут Петров» дельный мужик, командарм не стал проводить намеченную ротацию. Снять и заменить всегда легче, чем найти толкового человека, особенно в столь важный момент, как наступление.
        Полковник Петров воспринял свое неожиданное назначение не как благо, а как тяжелую обязанность. Куда легче командовать одним полком, с которым ты уже хорошо знаком и знаешь способности своих подчиненных, чем отвечать за всю дивизию целиком. Узнавать все минусы и плюсы того или иного человека хорошо в спокойной обстановке, и совершенное иное дело делать это в наступлении, когда любой, казалось бы, верный шаг может дать обратный результат.
        С подобной ситуацией Петров столкнулся на третий день своего командования, когда передовые соединения дивизии вышли к маленькому старинному городку Буйценау, стоявшему на реке Бройц. Он был очень важным местом, так как прикрывал подступы к Лауэнбургу с его переправой через Эльбу.
        На всем протяжении течения Эльбы от Демица до Лауэнбурга не было ни одной переправы, по которой немцы смогли бы переправиться через реку и тем самым спасти свои жизни. Они попытались уйти за Эльбу по британской понтонной переправе в районе Ной-Блекеда, но не успели. Взвод русских «тридцатьчетверок» с десантом на броне вышел к переправе раньше немцев и заставил их продолжить свой «бег к морю».
        Причина, позволившая горстке людей обратить вспять наступавший на них полк, заключалась не только в одной танкобоязни у немецких солдат. С паническими криками о якобы появившихся в тылу «русских танках» худо-бедно справлялись, хотя вред от них был огромен. Гораздо труднее было справиться с разговорами о предательстве англичан, которые усиливались с каждым новым днем боев. Главные силы британцев сразу отошли на север Шлезвига. Там они вели трудные бои с наседавшими на них кавкорпусом Осликовского и танкистами генералов Панова и Панфилова, а из-за Эльбы только требовали держаться, не присылая в помощь ни одного своего солдата.
        Под воздействием всех этих обстоятельств лаковый слой реваншизма, покрывавший сердца немецких солдат, треснул как сухая галета. Обнажился огромный излом недавнего поражения, на который наложились новые беды. Почувствовав себя обманутыми и брошенными, немцы хотели только одного - как можно скорее отойти за Эльбу, под прикрытие войск союзников. Переправа через Эльбу стала навязчивой идеей, что с каждым днем и часом все сильнее и сильнее поражала умы немецких солдат и офицеров.
        Все это было совершенно неизвестно полковнику Петрову, но исходя из тактических соображений, он стремился отрезать противника от переправ и разгромить его на подступах к Гамбургу.
        По данным воздушной разведки, немцы не успевали подойти к Буйценау, и у соединений дивизии было три-четыре часа форы, чтобы вновь отбросить врага от переправы через Эльбу. Занять Буйценау было поручено полку подполковника Минина.
        Сам подполковник производил впечатление грамотного и опытного человека, на которого можно положиться. Но привыкший доверять тем людям, кого хорошо знал, Петров решил лично проконтролировать исполнение приказа, уж очень неспокойно было на душе комдива. Оставив за себя в штабе дивизии замполита, полковник отправился к Минину, где узнал неприятные вести. Оказалось, что в Буйценау находятся поляки из армии генерала Андерса и выбить их из города никак не удается. Засев за крепкими старинными стенами, общей численностью никак не меньше батальона, они успешно отбили две атаки советских войск и не позволяли соединениям полка двигаться на Лауэнбург.
        Все это Петров выслушал, не проронив ни слова, после чего отправился в батальон исправлять положение.
        Появления у себя на КП комдива майор Визикин никак не ожидал. Прежнее начальство редко опускалось до батальонного уровня.
        - Докладывайте, - потребовал Петров у напуганного его визитом комбата, - точно и обстоятельно.
        Из слов Визикина вырисовывалась следующая картина. Батальон наступал в походном строю, и первыми к городку подошла головная застава, состоявшая из легкого танка и двух грузовиков с пехотой. Поляки подбили танк из орудия, повредили обе машины, один грузовик полностью сгорел, другой съехал в кювет и завалился на бок.
        Обнаружив присутствие противника, майор развернул батальон и подверг место расположения врага обстрелу минометно-орудийным огнем. По докладу комроты капитана Кобылкина, врагов было около взвода, поэтому Визикин посчитал, что для обстрела хватит пятнадцати минут. Однако во время атаки солдаты наткнулись на плотный пулеметно-оружейный огонь, и численность солдат противника была оценена уже в батальон.
        - Плохо, очень плохо, майор! - рыкнул Петров, едва комбат закончил свой доклад. - Почему не выслали разведку?! Привыкли к тому, что немец бежит от вашего вида и его можно не опасаться! Забыли про устав, а вам напомнили! И напомнили кровью ваших солдат! Кто командовал головной заставой?
        - Капитан Кобылкин.
        - Кирилл Митрофанович, считаю нужным отдать капитана Кобылкина под трибунал. Пусть там разбираются в степени его вины, - предложил Петров подполковнику Минину.
        - Георгий Владимирович, капитан опытный командир, член партии, орденоносец… - попытался заступиться за подчиненного Минин, но комдив был неумолим.
        - Вот пусть твой опытный командир мне с того света двадцать семь человек вернет! Пусть он их в атаку поведет и не даст немцам за Эльбу уйти! Орденоносец хренов!
        - Может, подождем окончания боев и тогда решим судьбу капитана? Кроме него в роте одна молодежь зеленая, - не унимался Минин.
        - Только под твою личную ответственность, Кирилл Митрофанович… - Петров испытующе посмотрел на Минина, но тот выдержал его взгляд.
        - Так точно, товарищ комдив. Под мою личную ответственность.
        Петров не был тираном и самодуром. Он всегда на первое место ставил порядок и дело, и если кто-то нарушал его, то должен был понести наказание, пусть даже и моральное. Комдив не собирался доводить дело до суда, но считал необходимым показать подчиненным, что будет жестоко спрашивать за малейшую расхлябанность.
        - Что собираетесь делать, майор? - спросил Визикина Петров.
        - Стены крепости, где засели поляки, не меньше трех метров толщиной. Без гаубичной артиллерии нам их никак не выбить, товарищ полковник.
        - Гаубицы, конечно, хорошо, да вот только будут они не раньше часа. Пока развернутся, пока проутюжат, немцы как раз и подойдут. И драться будут с большим вдохновением и остервенением.
        - Можно выставить на прямую наводку все пушки, танки и самоходки полка и под их прикрытием попытаться взять крепость, - предложил Минин.
        - И положить не меньше батальона без гарантии на успех. Заманчивое предложение. Нет, конечно, идет война, и потери неизбежны, но вот кто Лауэнбург потом брать будет и на Гамбург наступать, Пушкин Александр Сергеевич?! - спросил в лоб командиров Петров и, не дожидаясь ответа, приказал: - Ладно, чего гадать. Поехали и на месте разберемся.
        Когда полковник рассматривал укрепления Буйценау, за его спиной царила почтительная тишина. Среднего роста, коренастый, без капли жира, с широко разведенными плечами и крепко упертыми в землю ногами, в этот момент он был похож если не на рысь, то точно на дикого кота манула. Что-то неуловимое роднило полковника с хищным зверем, замершим в напряжении перед прыжком, чтобы затем мертвой хваткой вцепиться зубами в горло противнику.
        Буйценау действительно оказался крепким орешком. Старинная крепость занимала стратегическое положение и не зря имела герб в виде двух башен, между которыми расположились два ключа. Река обтекала городок с двух сторон, а засевший в крепости гарнизон своим огнем мог полностью контролировать дорогу на Лауэнбург, проходящую всего в пятнадцати метрах от ее стен.
        Разглядывая крепость в бинокль, комдив моментально отметил торопливость, с которой действовал гарнизон, поднявший на надвратной башне красно-белый прапор. Засевшие в Буйценау поляки слишком рано атаковали головную заставу колонны, нанеся минимальный урон. Следовало бы позволить ей пересечь мост через Бройц и ударить в тот момент, когда она заканчивала бы огибать наружную стену крепости. Уничтожив переднюю и заднюю машину, гарнизон нанес бы куда больший урон, чем он сделал сейчас.
        Помянув недобрым словом капитана Кобылкина, подполковник продолжил осмотр местности, стремясь найти выход из сложившегося положения. В любом другом случае Петров не задумываясь отдал бы приказ обойти этот узел обороны и продолжил наступление, но сейчас это было сделать невозможно. Обход Буйценау означал необходимость строительства моста на топких берегах Бройца, а этого ограниченный во времени комдив позволить себе не мог. Требовалось что-то предпринять, причем это что-то должно быть быстрым и эффективным.
        - Передайте мой приказ полковнику Полупанову. Пусть как можно скорее прибудет в тридцать седьмой квадрат, развернется и будет готов открыть огонь при появлении немецких колонн, - приказал Петров, закончив изучение крепости. - Если не успеем взять крепость до прихода немцев, то хоть потреплем их огнем.
        - Георгий Владимирович, а может, стоит попытаться уладить дело миром. Пошлем парламентеров, поговорим… - предложил Минин, но комдив не согласился.
        - С ними сейчас бесполезно разговаривать. У них сейчас кураж, и любое наше предложение будет расценено как слабость.
        - Но ведь это поляки, наши братья славяне. Мы же с ними Берлин вместе брали!
        - Это не те поляки. Это ясновельможные шляхтичи, что по-прежнему мечтают о великой Польше от моря до моря и ненавидят и презирают нас от всей души. Они понимают только один аргумент - силу. И договориться с панами рыцарями можно, только основательно умыв кровью. Желательно их кровью, а не кровью наших солдат.
        - Значит, нам остается только одно: атака крепости под прикрытием артиллерии и танков. Другого выбора у нас нет… - продолжал гнуть свою линию Визикин.
        - Действительно, товарищ комдив, если сосредоточить всю артиллерию полка в один кулак, можно будет попытаться заткнуть глотку этим белополякам, - поддержал комбата Минин.
        - И остаться с минимальным боезапасом, когда немцы будут прорываться за Эльбу? Спасибо, но подобные решения меня не устраивают, - отрезал Петров.
        - Можно попробовать применить дымовые снаряды и под их прикрытием атаковать поляков. Небольшой запас этих спецсредств у нас есть, но, не зная точного направления ветра, не могу ручаться за полный успех, - предложил Минин.
        - Дымовая завеса это, конечно, хорошо… - задумался комдив. Глаза его заблестели, как у человека, случайно нашедшего нужный фрагмент и теперь пытавшегося сложить всю картину. - Дымовая завеса это очень хорошо. Оставим это на крайний случай и попытаемся решить задачу с помощью других спецсредств. Если мне не изменяет память, то в районе Венцбурга сейчас находится дивизион гвардейских минометов капитана Пухового. Это до нас минут тридцать-сорок. Передайте приказ о срочном выдвижении дивизиона в район Буйценау и добавьте, что от его расторопности зависит успех всей операции, - отдал приказ комдив радистам.
        - Это очень серьезный и ответственный шаг, товарищ комдив. Может, следует связаться с командармом и получить его согласие? - спросил Минин.
        - Как командир дивизии, я вправе самостоятельно распоряжаться приданым мне соединением. Думаю, не стоит загружать командарма проблемами, которые мы можем решить самостоятельно.
        - Вы меня не так поняли, Георгий Владимирович. Я имел в виду иное. Вы действительно намерены применить «катюши» против мирного города?
        - Насколько мне известно, в дивизионе Пухового не «катюши», а «андрюши». А в остальном вы меня верно поняли. Я собираюсь выбить поляков из крепости при помощи минометов.
        - Но ведь приказ Ставки строго ограничил применение реактивных минометов по мирным городам, - напомнил комдиву Минин.
        - Где вы тут видите мирный город?! Они уже положили почти тридцать моих солдат и еще больше положат, если мы не раскатаем эту крепость по кирпичикам. К тому же я получал приказ Ставки на той войне, а не на этой, - властно изрек Петров и разложил на столе карту. - Минометы разместим вот здесь. Это самое удобное место для максимального накрытия крепости, - отметил на карте комдив, - и разверните поблизости зенитки в нужном количестве. Я не желаю лишаться дивизиона из-за внезапного появления авиации противника. На все про все полчаса. Вам всё ясно, майор?
        - Так точно, товарищ комдив. Ваше приказание будет выполнено, - отрапортовал Визикин.
        - Вот и отлично. Можете идти. А вам, Кирилл Митрофанович, пора возвращаться в штаб. Мы здесь без вас справимся, - продолжал командовать Петров, и комполка поспешил ретироваться.
        Гвардейские минометы в батальон прибыли без задержки, уложившись в отведенные комдивом сорок минут. Звание гвардейцев обязывало к дисциплине и точности.
        - Товарищ комдив, вверенный в ваше распоряжение дивизион гвардейских минометов прибыл согласно вашему приказу. Командир дивизиона капитан Пуховой, - важно отрапортовал Петрову молодцеватый капитан. Привыкший к тому, что гвардейские минометы были элитными частями и подчинялись напрямую Ставке, Пуховой был недоволен тоном полученной радиограммы.
        - Заместитель командира дивизиона старший лейтенант Засорин, - доложил худой долговязый офицер с густыми пшеничными усами.
        - С прибытием, товарищи офицеры. Сколько установок в вашем дивизионе, капитан?
        - Согласно штатному расписанию двенадцать, товарищ комдив.
        - Отлично. Необходимо уничтожить укрепленный пункт обороны врага, точнее старую крепость. Засевший в ней гарнизон мешает нашему продвижению вперед. Уничтожить нужно как можно скорее, дорога каждая минута.
        - Но к крепости примыкают жилые кварталы, и при обстреле могут пострадать мирные жители. У нас был приказ… - начал Пуховой, но Петров оборвал его.
        - Сейчас вы переданы в мое подчинение и, следовательно, обязаны выполнять мои приказы. В вашем снаряжении имеются снаряды со спецсредством?
        - Так точно, имеются, но их применение разрешено только в особых случаях и с одобрения штаба армии или фронта.
        - Сейчас как раз такой особый случай, капитан. У меня нет времени и возможности связаться со штабом фронта, поэтому всю ответственность я принимаю на себя. Приказываю зарядить половину установок снарядами со спецсредствами. Вам все ясно?
        - Я не могу выполнить ваш приказ, товарищ полковник, без санкции штаба фронта или штаба армии, - решительно заявил Пуховой, - только при наличии приказа сверху.
        - Прекратите болтать ерунду, капитан Пуховой! Санкцию штаба фронта в лучшем случае я получу через два часа, а мне нужно подавить оборону крепости сейчас, сию минуту. Потому что если мы не возьмем крепость в течение часа, то через полтора здесь будут немцы, и они спокойно уйдут за Эльбу! И продолжат воевать против нас. Вы это понимаете, капитан?!
        - Повторяю, товарищ полковник, без санкции штаба фронта я не могу…
        - Хватит валять дурочку! - повысил голос Петров. - У меня нет времени заниматься бумажной волокитой. Вы примените спецсредства под мою ответственность, это приказ.
        - Только с разрешения штаба фронта или в крайнем случае штаба армии, - отрезал Пуховой. Привыкший чувствовать себя маленькой, но элитой, капитан хотел заставить Петрова признать этот факт. Сначала жесткая радиограмма, затем требовательный тон подполковника - все это вызывало в душе у артиллериста сильную неприязнь к комдиву. И потому, упершись в параграф инструкции, он намеревался стоять до победного конца.
        - С вами все ясно, капитан. Никак не думал, что командир гвардейского дивизиона окажется тыловым канцеляристом, для которого кусок бумаги с подписью важнее солдатских жизней… - с презрением произнес Петров, прочитавший позицию капитана до последнего знака.
        - Я боевой офицер и не позволю говорить со мной в таком тоне! - взвился Пуховой, он собирался продолжить пламенную речь невинно оскорбленного человека, но комдив оборвал его.
        - Какой вы боевой офицер, вы расскажете прокурору военного трибунала. Капитан Пуховой, за неисполнение боевого приказа вы отстраняетесь от командования. Старший лейтенант Засорин, принимайте командование дивизионом.
        - Но я действовал согласно приказу! - стал энергично протестовать капитан, судорожно сглатывая слюну.
        - Если вы рядитесь в одежду канцеляриста, то им надо быть, а не казаться. В Уставе четко написано, если вы не согласны с приказом вышестоящего командира, вы можете обжаловать его, подав рапорт командованию, но только после исполнения приказа. Силаев, уведите капитана, - приказал Петров начальнику охраны, а затем обратился к долговязому усачу: - Старший лейтенант Засорин, приступайте к командованию дивизионом. Вам все ясно относительно обстрела крепости?
        У уводимого Силаевым капитана была огромная надежда, что Засорин проявит офицерскую солидарность и тоже откажется выполнять приказ комдива, но этого не случилось. Засорину было достаточно одного взгляда в прищуренные глаза комдива, чтобы понять, что тот не остановится ни перед чем и, если будет нужно, поставит во главе дивизиона старшину, сержанта или даже рядового. Потом он, конечно, ответит за свои действия, но это будет потом, а пока следовало выполнять полученные приказы.
        - Так точно, товарищ полковник, - вытянулся перед командиром во весь рост офицер.
        - Тогда я вас не задерживаю. В вашем распоряжении ровно тридцать минут на развертку дивизиона. Письменный приказ о применении спецсредств вы получите перед началом обстрела. Идите, время пошло, - приказал Петров, и лейтенант вылетел на крыльях из штаба батальона.
        Залп реактивных минометов БМ-31 накрыл Буйценау точно в указанное комбатом время. С протяжным гулом летели огромные снаряды по направлению к старинной крепости, круша и уничтожая ее каменные стены, зубцы и башни, а заодно и убивая засевших там поляков.
        Двести восемьдесят снарядов не только превратили тевтонский оплот в руины, но еще и подожгли его. В спецснарядах вместо взрывчатки находился напалм, который огненным дождем разлетался во все стороны. Упав на камни, дерево или землю, он не только поджигал все вокруг себя, но и выжигал сам воздух, и те, кто оказался вблизи дьявольского огня, не могли дышать.
        Охваченная огнем крепость выла, гудела, стонала. Казалось, что это был живое существо, бьющееся в смертельных конвульсиях и судорогах. Огромные клубы гари вперемешку с пылью и еще бог знает чем поднимались к небу густыми волнами. Иногда порывы ветра на мгновения относили их в сторону, и тогда можно было разглядеть флагшток с чудом уцелевшим красно-белым знаменем.
        Позже, когда полковника Петрова спрашивали, почему он настоял на применении спецсредств, тогда как можно было попытаться сломить сопротивление врага обычными снарядами, он неизменно отвечал: «Они помогли мне сломить боевой дух свыше двух с половиной тысяч немцев, сложивших оружие. Без вида горящего Буйценау они бы попытались прорваться за Эльбу. А так, получив по зубам под Лауэнбургом, попав под обстрел гаубиц Полупанова, они быстро сдались в плен при первом нажиме полков Минина и Рахимова. Чистая тактика и ничего иного».
        Было ранее утро восьмого июля, когда передовые соединения дивизии Петрова вышли к предместьям Гамбурга и вступили в них. Танкисты генерал-лейтенанта Панфилова успешно наступали на Неймюнстер и Бюзум, позволяя комдиву удачно завершить свой «бег к морю». По-прежнему опережая разрозненные подразделения отступающих немцев на один день, дивизия Петрова заняла последние переправы через Эльбу.
        В основательно разрушенном союзной авиацией Гамбурге не были ни немецких, ни английских войск. Подразделения британской военной полиции, что представляли в городе оккупационную власть, благоразумно покинули Гамбург за два часа до появления русских войск.
        Получив сообщения о приближении противника, англичане дали стрекача, успев вывезти содержимое местного отделения рейхсбанка. Стратегически же важные мосты через Эльбу остались нетронутыми, несмотря на специальный приказ генерала Демпси об их уничтожении.
        Кроме гамбургских мостов, англичане позабыли еще об одном, по их мнению, важном объекте, а вернее человеке. Это был пленный немецкий фельдмаршал Эрих Манштейн. Он с самого начала дал согласие на сотрудничество с оккупационными властями, но англичане решили прибегнуть к его услугам в самый последний момент. Доставленный в Гамбург вечером шестого июля, он должен был сменить Шернера на посту командующего северной части немецких войск, но не успел этого сделать. Целый день англичанам было не до него, а утром восьмого июля он оказался уже не нужным.
        Возможно, что русские не узнали бы о существовании фельдмаршала и, воспользовавшись суматохой, ему удалось бы покинуть Гамбург, но известный военный деятель стал жертвой банального местнического предательства. О его присутствии в городе, желая выслужиться перед русским, сообщил портье гостиницы «Бристоль», где все эти дни проживал Манштейн.
        Не каждый день выпадает возможность взять в плен целого фельдмаршала, а уж тем более такого зубра, как Манштейн. За время пребывания в Германии советские военные контрразведчики уже привыкли к особенностям местного доносительства и среагировали моментально. Фельдмаршал еще только складывал чемоданы, а в дверях его уже ждала охрана для сопровождения.
        Об удачном захвате матерого гитлеровца телеграмма в Москву ушла сразу после удостоверения личности пленного, а до получения ответа Манштейна привезли в штаб дивизии полковника Петрова.
        Появление коротко стриженного черноволосого человека в мундире полковника Красной Армии сильно удивило Манштейна. В его понимании командир советской дивизии должен был выглядеть несколько иначе. Еще больше его удивило, что пришедший к нему на допрос русский не прибег к услугам переводчика, а заговорил с ним по-немецки. Произношение было, конечно, далеко не идеальное, но в целом правильное и понятное. Недаром полковник два года учил язык вероятного противника в академии, а затем четыре года предавался практике.
        Предложив сесть и удостоверившись, что перед ним действительно знаменитый Эрих Манштейн, Петров удивил фельдмаршала в третий раз.
        - А ведь мы с вами уже дважды встречались, господин фельдмаршал - сказал полковник, пристально рассматривая сидящего перед ним важного немца.
        - Да? Простите, не припомню, господин, господин… советский офицер… - Манштейна очень уязвил тот факт, что допрос столь важного и известного, как он, пленного ведет не генерал.
        - Мое звание полковник Красной Армии, - с достоинством произнес Петров.
        - Мы вряд ли могли ранее встречаться, господин полковник. У меня хорошая память на лица, тем более столь специфические.
        - Вполне вас понимаю, господин фельдмаршал, - легко согласился с собеседником комдив, - все помнят только одержанные победы, а вот о полученных поражениях не любят вспоминать.
        - У меня нет ни одного поражения! Тем более от людей вашего звания, господин полковник, - с рыцарским достоинством отчеканил Манштейн.
        - Конечно, такого оглушительного разгрома, как у фельдмаршалов Паулюса или Буша, у вас не было. Здесь вы правы. У вас, как и у большинства генералов вермахта, как это принято говорить, были тактические неудачи и непредвиденные обстоятельства, порожденные безграмотными приказами фюрера. Я угадал?
        Язвительный выпад Петрова попал точно в цель. Лицо Манштейна покрылось пятнами, взгляд стал злым, и он в одно мгновение из величественного гения военной мысли превратился в провинциального фельдфебеля, уличенного начальством в неисполнении приказа.
        - Позвольте узнать, господин полковник, о каких поражениях идет речь? О Сталинграде, Курске, Харькове, Киеве или Ровно? - сварливо поинтересовался фельдмаршал, перечисляя этапы своего отступления с советской территории.
        - Первый раз мы с вами встретились под Сольцами в июле сорок первого года. Тогда мы впервые со времени отступления от границы смогли нанести полноценный контрудар и взять в окружение одну из ваших дивизий. Помните?
        - Ах, Сольцы… - презрительно скривился Манштейн, - у вас богатая фантазия, господин полковник. Это была всего лишь временная неудача, с которой мы справились за несколько дней.
        - У майора Мозера, которого я допрашивал под Сольцами, было совершенно иное мнение.
        - Мнения майора и фельдмаршала всегда существенно различаются из-за разницы их положения. Из окопа всегда видится совсем иначе, чем из штаба, где и куется победа. Так было всегда во всех армиях мира. Или у вас в Красной Армии иначе?
        - Ну что вы, господин Манштейн. В окопе всегда опаснее находиться, чем в штабе, кто с этим спорит. Просто майор Мозер был первым немецким офицером, попавшим к нам в плен с начала войны. Другим офицерам, знаете ли, здорово не везло. В пылу боя наши солдаты убивали их, несмотря на поднятые вверх руки и брошенное оружие. Особенно сильно недолюбливали летчиков. Их просто забивали касками и кулаками. Так вот, этот майор был очень сильно потрясен, что попал в плен к армии, которая по вашим собственным утверждениям начала войну «обутой в один сапог». Никак не мог поверить, что после Двины, Риги, Пскова и Острова разгромленные большевики вдруг смогли нанести контрудар и взять его в плен.
        - Повторяю еще раз. Это была временная неудача и только. Попавшая в окружение дивизия была освобождена и затем продолжила свое наступление до самого Ленинграда. Надеюсь, этот факт вы не будете отрицать.
        - Хорошо воевать, когда у тебя под рукой есть резервы, которые позволяют быстро решить возникшие проблемы. Особенно если они элитны и механизированы, как дивизия «Мертвая голова». У нас, к сожалению, тогда не оказалось под рукой резервов, и мы действительно были вынуждены отступить.
        - И кто тогда проиграл? - высокомерно спросил Манштейн.
        - Конечно же, вы, - коротко ответил Петров.
        - Я?! - изумился Манштейн. - Ну, знаете ли, всему есть предел.
        - Вы проиграли время, господин фельдмаршал, одну из главных составляющих любой стратегии. Мне ли вам говорить об этой прописной истине. Или в германской армии иначе? Из-за нашего контрудара и других боев местного значения ваш корпус потерял на Лужском рубеже целый месяц. А это был очень важный месяц. Ваши офицеры, взятые потом в плен, называли его месяцем обманутых надежд и были абсолютно правы. Без него не было бы августа, не было бы сентября. Когда ваш блицкриг приказал долго жить, и в результате началась затяжная война, закончившаяся вашим поражением, господин Манштейн.
        - Если бы меня не перевели в Крым, я бы прорвал вашу оборону и взял бы ваш Ленинград, так же как взял Севастополь! - пыхнул обидой фельдмаршал.
        - С Севастополем вам просто повезло, так же как повезло с захватом переправ через Двину. А потом везение прекратилось, и начались планомерные отступления. Не так ли?
        - Стыдитесь, господин полковник! Взятие такой крепости, как Севастополь, вы называете везением?! Я трижды штурмовал его, и моя победа вполне заслужена… - Манштейн гордо вскинул голову, и на его мундире победно звякнул «Крымский щит».
        - Вам повезло в том, что когда ваш десант высадился на южной стороне бухты, в штабе обороны города возникла паника. Если бы он провалился, вам бы пришлось долго собирать войска на четвертый штурм, и неизвестно, взяли бы вы Севастополь вообще, - возразил Петров.
        - Так значит, Севастополь - это мое второе поражение в вашем понимании? - усмехнулся Манштейн, стремясь подчеркнуть разницу между мнением фельдмаршала и полковника.
        - К сожалению, я никогда не был в Севастополе. О том, что там было, мне рассказал мой боевой товарищ, капитан Гаврилов. Он находился в крепости до конца и смог избегнуть плена, уплыв по морю на автомобильной камере. Второй раз мы встречались с вами позднее, в августе сорок второго года под Синявино. Куда вы прибыли после захвата Севастополя в звании фельдмаршала.
        От услышанных слов кровь прилила к лицу Манштейна. Было видно, что эта тема ему была не особенно приятна.
        - Вы не оригинальны в своем стремлении сделать из мухи слона. Под Синявино мои войска блестяще отразили вашу попытку прорвать блокаду Ленинграда. Мы удержали свои позиции и с большими потерями для ваших войск. Вы на каком фронте наступали?
        - На Волховском.
        - Ну, тогда о каком поражении может идти речь. Имейте совесть! - пристыдил Манштейн комдива, но тот и бровью не повел.
        - Ваша победная реляция о боях под Синявино случайно не проходила цензуру в министерстве доктора Геббельса? Уж очень похожий стиль превращения черного в белое, - парировал тот.
        - Вы забываетесь, господин полковник!
        - Помилуйте, господин фельдмаршал. Как можно назвать победой провал стратегической операции, разработанной таким военным гением, как вы?
        - Что?!
        - Операция «Северное сияние», если я не ошибаюсь. Так она именовалась в ваших документах, захваченных нами летом сорок третьего года вместе со штабом подполковника Фрайбаха.
        - Вы не ошибаетесь. Но здесь вы явно передергиваете карты. Осенью сорок второго мы просто разменяли равноценные фигуры и только. Мне не удалось взять Ленинград, вам прорвать его блокаду. Каждый остался при своих интересах, - упорствовал Манштейн.
        - И вновь не могу с вами согласиться. Пытаясь прорвать блокаду, мы в первую очередь хотели спасти людей от голодной смерти, на которую их обрекли вы и ваш фюрер. Главная задача вашего «Сияния» заключалась в захвате Ленинграда и высвобождении большей части войск группы армий «Север». Именно их вам так и не хватило в качестве резерва в сражении за Сталинград и Кавказ, после которых стратегическая инициатива полностью перешла к нам. Так что о равнозначном размене не может идти и речи.
        Не найдя достойных аргументов против слов Петрова, Манштейн только вздохнул от негодования и зло поджал губы. Его очень нервировал разговор с Петровым, и он решил переменить тему.
        - Наш экскурс в историю несколько затянулся, господин полковник. Пора вернуться к нынешним делам. О чем вы хотели узнать, вызвав меня на допрос?
        - Как источник стратегической информации вы не представляете особой ценности, господин фельдмаршал. Мы разгромили ваши войска в Шлезвиге. Благодаря успешным действиям моих солдат без боя занят Гамбург, переправы через Эльбу, а также состоялась наша третья с вами встреча. На этот раз очно… - впервые за весь разговор полковник позволил себе улыбнуться.
        Вряд ли вы будете представлять интерес и для другого вашего знакомого - по Сталинграду, маршала Рокоссовского. А вот в Москве вас ждут с большим нетерпением. Как военного преступника, по приказу которого в Крыму и на юге-востоке Украины была применена тактика выжженной земли и погибли тысячи мирных людей. Русских, украинцев, евреев.
        - Я солдат, я исполнял приказ верховного командования, - пафосно произнес фельдмаршал.
        - Москва с нетерпением ждет ваших объяснений, господин фельдмаршал. Исчерпывающих и обстоятельных. Очень ждет, - Петров встал и, глядя в посуровевшее лицо Манштейна, добавил: - Прощайте, господин фельдмаршал. Думаю, в четвертый раз мы с вами вряд ли встретимся.
        Манштейн бросил на собеседника полный неприязни взгляд и, не прощаясь, повернувшись через левое плечо, направился к выходу. В этот момент в нем совершенно ничего не было от великого гения военной мысли, каким он так хотел казаться. Сейчас он больше напоминал пойманного за руку карателя, которому ох как не хотелось отвечать за свои грязные дела.
        Пленный фельдмаршал еще не успел сесть в машину, как на столе у полковника затрещал телефон. Звонил командарм Гришин.
        - Да отправил, отправил я уже этого Манштейна, товарищ генерал. Привел немного в чувство, как вы приказали, и отправил на аэродром… - начал доклад комдив, но командарм перебил его.
        - Отправил и ладно. Тут вот какое дело, Петров. Поступил приказ Ставки создать плацдарм на западном берегу Эльбы. Твои соображения?
        Заканчивалась первая неделя военного конфликта между бывшими союзниками антигитлеровской коалиции. О нем скупо писали в газетах по обе стороны демаркационной линии, но вся Европа, затаив дыхание, следила за событиями в Шлезвиге. Миллионы людей истово молились за то, чтобы это «вооруженное разногласие» закончилось как можно скорее, не успев перерасти в новую мировую войну.
        Так думали простые люди, но были и те, кто жадно потирал руки в предвкушении новых прибылей и барышей. Они были глухи к голосу разума и вместо осознания своей неправоты только поднимали ставки на бирже, торгующей смертью.
        Глава VIII
        Встреча с новыми знакомыми
        Заканчивался пятый день конфликта в Шлезвиге, а славное полотнище Юнион Джека украсилось траурной лентой позора и поражения. Подобно черной креповой змее она прочно обвила славное знамя империи, под которым легендарные генералиссимус Мальборо и фельдмаршал Веллингтон громили войска короля Людовика и императора Наполеона. Вместе с ним шли полки королевы Виктории в своем победоносном марше по земному шару, расширяя колониальные владения империи в Африке, Азии, Океании и Латинской Америки.
        Знамя объединенного королевства гордо возвышалось над столом, на котором представители германских милитаристов Вильгельма и Гитлера ставили свои подписи под актом о полной и безоговорочной капитуляции. Вместе с флагами России и Америки оно должно было украшать зал конференции, где британский премьер должен был решить послевоенную судьбу всего мира. Казалось, что тяжелые дни невзгод и поражений навсегда забыты. Страница истории перевернута. Юнион Джек наконец-то вернул себе былую мощь и славу, и в этот момент на белоснежный мундир победителей упал жирный ком грязи.
        Любое поражение само по себе неприятно, но для поднявших голову англичан оно было неприятно в особенности. Разбитые немцами в пух и прах в мае сорокового года, в течение шести невыносимо долгих лет они мужественно прошли горькие университеты войны, постигая все ее премудрости от альфы до омеги. Стойко терпя все выпавшие им беды и невзгоды, англичане научились одерживать победы над своим заклятым врагом на полях Африки, Италии и Франции. Благодаря помощи американцев и самоотверженной работе британского тыла, к концу войны солдаты королевской армии не испытывали никакого недостатка в вооружении и содержании.
        Их пушки, танки и самолеты по своему качеству мало чем уступали вооружению остальных стран союзной коалиции. Британский флот успешно громил противника на всех морях и океанах земного шара и по праву считался вторым в мире по своей мощи и силе. Сердца солдат и офицеров были полны духом победы и гордости за свою страну. В разговорах между собой они неизменно именовали себя лучшей армией Европы, снисходительно отдавая пальму первенства в Америке - американцам, а в Азии - русским. За шесть лет войны британская армия получила хорошую подготовку и обрела боевой опыт. Однако, несмотря на все это, англичане терпели чувствительные неудачи в боевых действиях против Красной Армии.
        Внезапный удар советских армий не просто нанес чувствительные потери британским бригадам и дивизиям, что подпирали разгромленные соединения Шернера в северной Германии. Благодаря умелым действиям противника была полностью нарушена связь между полевыми войсками и армейскими штабами, и последние лишились возможности эффективно управлять ими.
        Оказавшись один на один с противником, не зная быстро меняющейся обстановки, английские подразделения были вынуждены действовать вслепую и несли неоправданно высокие потери. Так, выполняя ранее полученный приказ командования о занятии того или иного городка или деревни, англичане могли неожиданно попасть под губительный огонь советской артиллерии, уже его занявшей. Двигаясь к местам своего сосредоточения, британские войска в любой момент могли попасть под удар наступающих советских танков, авиации или моторизированной пехоты.
        Лишенные связи с главным штабом, командиры бригад и дивизий совершенно не знали, какие силы неприятеля им противостоят, положение их соседей и что происходит у них в тылу. Не удивительно, что в этой ситуации британская армия вместо крепкого монолита являла собой рыхлую массу разобщенных войск. При первом хорошем ударе противника она развалилась, и началось повальное отступление.
        По замыслу Лондона в первые два дня конфликта главную скрипку должны были играть немецкие соединения Шернера. При поддержке английской артиллерии и танков они должны были максимально расшатать построение советских войск. С третьего по четвертый день конфликта планировалось вступление в дело английских ВВС. Их задача заключалась в расчистке дорог английской пехоте, которая, по замыслу командования, вступала в действие на пятый день конфликта.
        Именно к этому времени, по мнению командования, под воздействием агрессивной пропаганды, английские солдаты будут готовы повернуть свое оружие против вчерашних союзников вместе со вчерашними противниками. С первого дня конфликта специально присланные офицеры вели в войсках разъяснительные беседы, усердно разоблачая коварство Сталина в отношении интересов своих союзников. Агитаторы честно отрабатывали свой хлеб, но солдаты и младшие офицеры не очень-то охотно слушали их. Не столько из-за веры в Сталина и верности боевому братству союзничества, сколько из-за стойкой неприязни к немцам. Слишком много крови пролегало между новыми союзниками, и перешагнуть через нее они не были готовы.
        Командир танковой королевской дивизии, стоявшей под Висмаром, генерал-майор Генри Килиан усердно готовил своих подчиненных к часу «Х». Соблюдая полный режим секретности, он собирался отдать приказ полной боевой готовности дивизии в самый последний момент. Генерал уже приготовил и выучил специальную речь, приготовленную офицерами из отдела пропаганды, но она оказалась ненужной. Внезапное наступление русских спутало англичанам все карты.
        Судьба свела генерала Килиана с подразделениями 3-го танкового гвардейского корпуса генерал-лейтенанта Панфилова, имевшего задачу наступления на Ратцебург, Любек, Киль. Начав наступление вечером четвертого июля, русские танкисты смяли хлипкий заслон немецких войск и продвинулись на глубину десяти километров, не встречая серьезного сопротивления.
        Узнав о коварных действиях большевиков, посмевших упредить благородных островитян, генерал Килиан привел свою дивизию в полную боевую готовность и рано утром следующего дня выступил на противника. В авангарде шла моторизированная бригада полковника Гулля. Она построилась в боевую колонну и двинулась на юго-восток, где, по данным разведки, должен был находиться неприятель.
        Впереди согласно боевому распорядку двигалась первая рота танкового батальона майора Добби. За ними следовали грузовики с пехотой, противотанковыми орудиями и штабом, вместе со второй ротой танков и бронетранспортеров. Затем снова двигалась пехота и прочие соединения дивизии, под прикрытием третьей роты танкового батальона. Следовало отметить, что почти семьдесят пять процентов солдат ехало на машинах, но этот фактор не добавлял английским соединениям маневренности. Двигаясь как единое целое, бригада утрачивала подвижность.
        Пугая шумом своих моторов местных бюргеров, англичане одну за другой проезжали чистенькие и аккуратные немецкие деревни, не встречая никакого намека на присутствие русских войск. Взвод мотоциклистов уверенно шел впереди колонны, имея дистанцию отрыва в полтора километра и поддерживая с головным танком устойчивую радиосвязь. Лихо отматывая километр за километром и сосредоточив все внимание на дороге, они не обратили никакого внимания на одинокую ферму с коровником и на основательно заросший кустарником придорожный холм. Все это не вызвало у мотоциклистов никакого подозрения, и не снижая скорости, они пролетели мимо, выписав плавную петлю.
        Скрытое присутствие врага выяснилось в момент прохождения танков, когда словно по команде загорелась сначала головная машина, а затем идущая в хвосте. От меткого попадания в борт, словно спичка, вспыхнул огнем и тут же окутался дымом красавец «Кромвель». Не прошло и полминуты, как вслед за ним загорелся пораженный снарядом концевой «Валентайн». С яростным лязгом и скрипом, чтобы не наехать друг на друга, английские танки встали на дороге. Высунувшись из люков, командиры машин принялись лихорадочно озирать окрестности в поиске причин, вызвавших гибель их товарищей.
        - Русские, русские танки… - тревожно пронеслось по волнам эфира и отразилось в шлемофонах танкистов. Десятки глаз устремились в направлении, куда несколько минут назад уехала мотоциклетная разведка, но никакого врага они перед собой не обнаруживали. Застыв прямо на дороге и занятые поиском неведомого врага, англичане не осознавали всю сложность и опасность своего положения. Теряя драгоценное время, одни пытались выйти на связь с разведчиками, другие докладывали в штаб о случившемся инциденте. Ясность в ситуацию внесли два следующих выстрела, прозвучавших для британцев как гром среди ясного неба. Идущий третьим номером в колонне танк получил попадание в моторный отсек и полностью лишился хода. Грозно вращая стволом своего орудия, он искал своего обидчика, но тщетно. Дым от горящего впереди «Кромвеля» застилал ему обзор, и выпущенный танком снаряд ушел в никуда.
        Второй выстрел из русской засады был более удачным. Стоявший в середине колонны «Шерман» не выдержал испытания своей бортовой брони. Кумулятивный снаряд на раз пробил его защиту, и мощный столб огня влетел внутрь машины. Прошло несколько секунд, и танк потряс страшный взрыв. Могучая сила взрыва отбросила в сторону башню «Шермана», и огненный вулкан вырвался из его недр.
        Ничто не порождает больший страх и неуверенность, чем осознание своей беззащитности перед врагом, который безнаказанно тебя уничтожает, оставаясь невидимым. Вновь раздался нестройный ответный залп английских танкистов. Его результативность по-прежнему оказалась нулевой, но это по большому счету уже мало кого волновало. Осознав всю ущербность и опасность своего стояния на дороге, британцы спешили покинуть смертельно опасное для себя место. Громко взревели моторы, танкисты стали сползать по дорожным откосам, не всегда удачно. Паника охватила водителя танка, зажатого пылающим «Кромвелем» и подбитым «Шерманом». Боясь разделить горькую судьбу своих товарищей, он попытался как можно скорее вырваться из коварной ловушки. Лихорадочно маневрируя на узком пятачке, водитель неверно рассчитал угол наклона, и многотонный «Кромвель» свалился под откос.
        Отчаянно цепляясь стальными гусеницами за дорожное полотно, танк сполз вниз и завалился на бок. Подняв огромный столб дыма и пыли от ревущего двигателя, бешено вращая левой гусеницей, стальной левиафан пытался встать на ноги, но безуспешно. Страшная судьба взорвавшегося «Шермана» и незавидная судьба «Кромвеля» так потрясла и напугала экипаж танка, идущего четвертым в колонне, что он не стал испытывать судьбу. Не сговариваясь, англичане дружно покинули машину, посчитав свои жизни более важными вещами, чем глупое железо. Куда более удачно сложилась судьба остальных четырех танков. В шахматном порядке они стали спускаться по разные стороны дороги. Две машины успешно совершили сложный маневр и стали отходить по правой стороне полотна, навстречу второй роте, уже идущей вместе с основными силами бригады.
        Машинам, спускавшимся по левую сторону дороги, повезло меньше. Один из «Валентайнов» спускался так медленно, что получил попадание в корму и съехал вниз, уткнувшись носом в придорожную траву. Оставшийся танк предпочел ретироваться с поля боя. Не разбирая дороги, он устремился прочь, несмотря на то, что оставшийся на дороге поврежденный «Шерман» определил место засады и вступил с ней в бой. Совершенно случайно лейтенант Фуллер заметил вспышку выстрела в кустах у холма и открыл ответный огонь. Поддержи его порыв оставшиеся танки первой роты, и они смогли бы поквитаться с врагом за погибших товарищей, но этого не случилось. Пока Фуллер обменивался выстрелами с одним русским танком, второй выехал из коровника и поразил англичанина метким выстрелом под башню.
        Между тем на дороге возник затор. Услышав канонаду выстрелов и звуки взрывов, водители машин встали, пытаясь выяснить, что там происходит впереди. Из-за этого танки второй роты, получившие приказ майора Добби идти на выручку своим товарищам, были вынуждены медленно ползти вдоль обочины, теряя драгоценное время.
        Жирный мазок в виде четверки «илов» серьезно изменил летний пейзаж Голштинии. Взлетев с аэродрома подскока по запросу танкистов Панфилова, они с ходу обрушились на вражескую колонну, ведя огонь из всех видов своего вооружения. Пушки и пулеметы, реактивные снаряды - все обрушилось на голову англичан, никогда ранее не встречавшихся с советскими штурмовиками. Быстро и сноровисто обрабатывали они своим огнем растянувшуюся на дороге бригаду противника, стремясь как можно скорее превратить боевую колонну в табор на колесах. Длинными очередями поджечь автомашины с пехотой и разогнать как можно дальше тех, кто успел спрыгнуть с них. Уничтожить и не дать развернуться орудийным расчетам, чей огонь может остановить продвижение пехоты и танков. Подавить и не дать возможности сделать ни одного выстрела зенитчикам, способным прикрыть бригаду от удара с неба и земли.
        Все это нужно было выполнить советским штурмовикам в кратчайший срок этого скоротечного боя, пока ошеломленный враг не успел опомниться. Пока он не поднял голову, не начал защищаться и не вызвал на помощь истребителей.
        Нельзя объять необъятное. Не все солдаты двух рот Нортумберлендского полка были рассеяны или уничтожены. Не все пушки и их боевые расчеты были уничтожены огнем сверху. Несмотря на все усилия штурмовиков, англичане успели развернуть один из зенитных расчетов и даже повредить один из атакующих «илов». Но не это было главным. Самым важным успехом было то, что летчики смогли породить сильный страх в сердцах и душах солдат противника. А когда вслед за ними в бой вступили самоходки танкового батальона майора Угланова, дело пошло куда веселей. И необъятное ранее стало вполне и вполне объятным.
        Выехав первыми из леса, самоходки без малейшей раскачки вступили в бой. Они принялись яростно громить огнем своих гаубиц все, что не было уничтожено штурмовиками и до чего они только могли достать. Десяток грузовиков, две противотанковые батареи полного состава, зенитная установка и почти два взвода Нортумберлендского королевского полка стали жертвами их губительного огня.
        Стремясь не допустить полного уничтожения главных сил бригады, а также пытаясь переломить ход сражения в свою пользу, в атаку на врага устремилась вторая танковая рота капитана Галловея. Потеряв в результате удара с воздуха две машины, английские танкисты смело атаковали самоходки капитана Асфандиарова, но тут же сами попали под удар «исов» и «тридцатьчетверок».
        Ударной силой батальона командовал сам майор Угланов. Полностью уверенный в превосходстве своих машин над врагом, он не побоялся вступить в дуэль с противником, не дожидаясь подхода машин третьей роты. Остановившись по приказу командира, танки принялись громить своими мощными орудиями «Черчилли», «Шерманы» и «Валентайны», составлявшие костяк роты Галловея. Чуть-чуть упредив англичан с открытием огня, танкисты дали один залп, второй, третий, и вот уже четыре вражеских танка объял огонь. Опытные экипажи, успевшие пройти достойное крещение огнем, уверенно вели огонь по противнику, не обращая внимания на его ответный огонь. Прошло чуть более пяти минут этой страшной дуэли, когда у одного из британских танков после удачного выстрела «иса» взрывом снесло башню.
        Для советских танкистов это было неприятным, весьма жестоким, но вполне обыденным явлением танкового боя. У англичан же от этой картины просто сдали нервы. Дав нестройный залп, даже не по русским танкам, а лишь в их сторону, они стали отходить. Они отходили, хотя при соотношении шести против девяти еще можно было сражаться. Они отступали, хотя точно знали, что им на помощь спешит третья рота майора Добби. Танковое противостояние было еще ох как далеко от своего завершения, но напуганные англичане предпочли ретироваться. Ведь еще неизвестно, как скоро подойдет подкрепление, а им предстоит подставлять свои лбы и борта под огонь русских.
        Заметив начавшийся отход врага, майор Угланов без малейшего колебания отдал команду «вперед». Его батальон ошеломил и потряс противника, теперь выполняя бессмертный завет Суворова: его следовало уничтожить.
        «Бей, коли и помни, что недорубленный лес вырастает», - наставлял великий русский генералиссимус своих подчиненных, напутствуя их перед боем. И то же самое требовал от своих генералов и маршалов нынешний генералиссимус России, следуя призывам своего предшественника. Преследуя и уничтожая машины отступающего противника, танки майора Угланова вышли к тому участку дороги, где остановилась вторая часть бригады во главе с самим полковником Гуллем. Извещенный о боевом столкновении с русскими танками, полковник остановил колонну и отдал приказ занять оборону.
        Островитяне хорошие и храбрые воины, готовые биться, где и с кем угодно, был бы приказ и благословение его королевского величества. Беспрекословное подчинение верховному командованию это главный стержень английской армии, на котором веками зиждилось благополучие Британской империи. Как бы тяжело ни было, ты должен идти в бой ради своей страны, ее интересов и ее демократических ценностей. Этот девиз был написан на лентах британских знамен и это без устали вбивали в голову новобранцам своими палками английские капралы и сержанты.
        Получив приказ Гулля, англичане изготовились к бою, но что могли противопоставить русскому бронированному кулаку две роты Нортумберлендского полка и одна противотанковая батарея. Все остальное было рассеяно русскими штурмовиками, разгромлено гаубичным огнем самоходок и добито моторизированным полком, следовавшим за танковым батальоном. В распоряжении Гулля находилась лишь инженерная рота, взвод связи, взвод химзащиты и прочие тыловые службы. Единственное, что могло существенно уравновесить силы англичан, была третья танковая рота майора Добби. Вобрав в себя остатки танков Галловея, они стали превосходить противника на целых три машины, что являлось ощутимой форой в завязавшемся бою.
        Третья рота Гладилина еще только шла на соединение с основными силами батальона, но этот факт нисколько не смутил командира. Едва только показались английские машины, как Угланов атаковал их, и здесь в полной мере проявились различия между советскими и британскими танкистами. Англичане дрались правильно и размеренно, аккуратно выполняя приказ командования. Советские же танкисты дрались с таким напором и злостью, как будто это был их последний бой, так, как если бы за их спинами была Москва. Позабыв обо всем, они дрались не на жизнь, а на смерть. Посылая во врага один снаряд за другим, они мстили ему за свои поруганные надежды на прочный и долгий мир, за свое несостоявшееся возвращение к родным и близким.
        Обе стороны несли потери, но ярость и презрение к смерти позволили русским танкистам выстоять в эти трудные минуты до подхода роты Гладкова. И пусть у него были одни только «тридцатьчетверки», этого вполне хватило не только, чтобы обратить в бегство танки противника, но и добить остатки королевской бригады.
        Смело плюньте в глаза тому человеку, кто с упоением будет рассказывать вам, как здорово уничтожают атакующие танки врага противотанковые батареи. Просто этот человек никогда не стоял, согнувшись в три погибели у орудия, наблюдая за наступающим противником. Не вжимался в орудийный щиток, ища укрытия от осколков вражеских снарядов, разорвавшихся рядом с орудием. Не наводил прицел на неприятельский танк, не стрелял в него и не ругал себя, когда снаряд уходил мимо цели или, попав в нее, отскакивал от брони, не причинив никакого вреда.
        С одетым в броню монстром еще можно воевать, когда рядом с тобой стоят несколько батарей, и все они дружно стреляют по врагу. Когда впереди тебя пехотные окопы с засевшими там солдатами, которые тоже ведут огонь по противнику из противотанковых ружей, фаустпатронов или пытаются подбросить связку гранат под гусеницы танка. И совсем иная картина, когда ты почти что один, а танков много, и все они идут почему-то прямо на тебя. И уткнувшиеся в землю солдаты не горят желанием помочь тебе остановить этих монстров, а громко призывают тебя сделать это самому и как можно скорее. И тогда ты как никогда ранее осознаешь цену каждого своего выстрела, которых у тебя осталось крайне мало. В этом случае будет огромным везением, если ты сумеешь зажечь или остановить хоть один наступающий танк, прежде чем тебя убьют или ранят.
        У притаившихся по обе стороны от дороги англичан оставалась слабая надежда на благополучный исход сражения. Сумей артиллеристы отбить или задержать наступление русских танков - бригада получала бы драгоценную передышку в полчаса. За это время должны были подойти главные силы дивизии, 2-я бронетанковая бригада бригадного генерала Эванса. С его четырьмя танковыми батальонами все можно было бы исправить. Таковы были надежды полковника Гулля, но им не суждено было сбыться. Тяжелый танковый ромб смял и раскатал последнюю батарею бригады.
        Четыре противотанковых орудия не смогли остановить идущую на них грохочущую лавину. Потеряв две машины, танкисты майора Угланова уничтожили позицию английских артиллеристов и принялись расстреливать стоявшие перед ними машины, довершая разгром противника.
        Вместе с гибелью батареи погиб и боевой дух солдат бригады. Подобно огромной волне цунами, паника в один момент накрыла и захлестнула подданных его королевского величества. С громкими криками, суть которых можно было соотнести с русским криком «Амба!», англичане принялись разбегаться кто куда, позабыв про долг, про честь, родину и свои европейские ценности, защищать которые они свято обязались в день присяги у боевого знамени. Еще больше усугубил панику тот факт, что во время обстрела машин один из русских снарядов угодил в штабную машину, возле которой стоял полковник Гулль. Осколок снаряда перебил ногу британскому командиру выше колена, за одну секунду превратил ее в бесформенную груду мяса и костей.
        Чинопочитание развито среди английского офицерства на протяжении многих веков. Младший офицер всегда должен стелиться перед старшим офицером, каким бы деспотом он ни был в его глазах. Поэтому адъютант полковника Гулля не бросил своего командира. Презрев смерть, свистевшую и грохочущую рядом с ним, он оттащил кричащего полковника в кусты и попытался оказать ему первую помощь. Вместе с подбежавшим санитаром он наложил жгут ему на ногу, пытаясь остановить кровотечение, и ему это удалось. Оставив санитара бинтовать рану полковника, адъютант побежал к санитарной машине, чтобы принести носилки, а самое главное найти обезболивающее. Полковник Гулль очень сильно страдал от боли, и от болевого шока его могла спасти только двойная доза морфия.
        Как это ни было бы странным, но храбрый и честный офицер добыл для своего патрона и то и другое, но помощь опоздала. Господин полковник так громко стонал и при этом лупил санитара, что тот не смог дождаться возвращения адъютанта. Удар камнем в область темени оказался отличным анестетиком, но впопыхах санитар не смог правильно рассчитать его дозу, и господин полковник не дожил до лучших времен.
        Так закончился разгром первой моторизированной бригады, но само сражение только-только начиналось. Отомстить за своих товарищей спешила вторая бронетанковая бригада генерала Эванса, представлявшая собой крепкий орешек. Ее семьдесят четыре танка при поддержке трех гаубичных батарей и четырех йоркширских моторизированных батальонов могли создать проблему любому противнику. Именно поэтому, получив тревожное сообщение от Гулля, генерал Килиан приказал бригаде продолжать движение по прежнему маршруту. Вперед и только вперед. Вперед, несмотря на тревожные сообщения о русских танках. Так требует генерал Килиан, того же требуют фельдмаршал Александер и премьер-министр Черчилль. Да иначе и быть не может. Перед силой и мощью трех танковых полков его королевского величества, усиленных батальонами Гулля, не устоит ни один враг. А если и у них возникнут проблемы, так у дивизии есть еще два полка королевской артиллерии, полк зенитчиков и два батальона 10-й пехотной бригады. И кроме всего прочего на помощь дивизии уже летят вызванные по радио эскадрильи бомбардировщиков и истребителей. Красное солнце Аустерлица
еще только начинало свой путь в небе, и было совершенно не ясно, чем все закончится.
        Очень часто большие дела зависят от мелочей, так как иногда они играют довольно существенную роль. Сыграли они свою роль и в бою вблизи мало кому известного озера Шальзе, где столкнулись английские и советские танковые батальоны.
        В этом месте топкие берег озера Шальзе и извилистое русло реки Альбек, притока реки Травен, образуют своеобразное горлышко. Обе противоборствующие стороны стремились первыми пройти этот природный коридор, чтобы обрушить на врага всю имевшуюся у него мощь и силу.
        Однако первыми к проходу между озером и рекой вышли танки головного дозора генерала Панфилова. Они намеревались быстро проскочить опасное место и, закрепившись на выходе из него, дать знать главным силам корпуса. Англичан обнаружено не было, но тут выяснилась одна важная деталь. Двое суток назад над озером прошел хороший дождь, и земля не успела как следует высохнуть. Опасаясь, что в самый ответственный момент броска тяжелые машины завязнут, танкисты остановились и решили пустить вперед разведку на колесах.
        Азартно выбрасывая из-под колес влажную землю, «виллис» с разведчиками дошел ровно до середины озера, когда с его северной стороны появились англичане. Берега озера Шальзе имеют хорошо выраженный наклон с севера на юг, и почва у входа в горлышко находилась в лучшем состоянии, чем на его выходе. Поэтому танки 2-й бригады англичан легко въехали в проход и, преследуя автомобиль разведчиков, даже достигли его середины. И здесь их ждал неприятный сюрприз. Скорость движения танков резко упала, а затем и вовсе сошла к нулю. Чем сильнее англичане газовали, тем прочнее они увязали. Ковыляющий, подобно божьей коровке, в грязи танк - сладкая мечта стрелков-артиллеристов. О такой цели можно только грезить, и нужно быть круглым идиотом, чтобы не воспользоваться выпавшим шансом ее реализовать. Раздались выстрелы, один, другой, третий, и «Шерманы» под британской символикой запылали.
        По мере подхода новых соединений ожесточенная перестрелка только нарастала. Выполняя приказ генерала Килиана, английские танкисты упрямо шли вперед и везде терпели неудачу. Пробным методом тыка выяснилась ширина полосы непригодности для прохождения танков. Она простиралась от озерных берегов до самой середины перешейка и даже чуть захватывала его. Более или менее удобным местом для прохождения танков была сторона русла реки Альбек, но и здесь имелись свои трудности. Стоило только англичанам начать двигаться по этому направлению, как у них произошел трагический инцидент. Шедший головным вдоль обрывистого русла реки танк слишком близко подошел к краю реки и серьезно потревожил ее склоны. Они с шумом обвалились, и вместе с ними в реку рухнули два танка, шедшие следом. Пока другие танки роты капитана Фиста останавливались, а затем проводили маневры разведки, оказавшийся один на один с противником виновник трагедии был уничтожен.
        Когда же нужный участок был обнаружен, воспользоваться им было невозможно. Он оказался под шквальным огнем двух танковых батальонов русского корпуса, и преодолеть их смертельный заслон никто не смог. Потеряв больше пятнадцати машин, англичане остановились. Они очень полагались на помощь королевской авиации, чьи эскадрильи уже появились в небе над полем боя. Бомбардировщики и истребители должны были расчистить дорогу к победе бронированным подопечным генерала Килиана. Однако их надежды оказались тщетными. Не только британская, но и советская авиация уже спешила к озеру Шальзе по запросу своих сухопутных частей. Завязалась отчаянная схватка, вверх в которой остался за русскими. И дело было не в том, что сталинские соколы дрались лучше королевских орлов. Просто они имели численное преимущество, что является немаловажным фактором для воздушного боя.
        Воздушная армия 2-го Белорусского фронта, подобно гигантской губке, впитала в себя все лучшие силы соседних фронтов. Самолеты 3-го Белорусского, Прибалтийского и даже часть Ленинградского фронта по приказу Ставки влились в ряды армии генерал-полковника Вершинина. Созданный за короткий отрезок времени мощный военно-воздушный кулак был призван помочь танковым клиньям Страны Советов в борьбе с коварным врагом.
        Один за другим падали на землю подбитые самолеты, перечеркивая теплое синее небо своими черными полосами пожаров. Многие летчики успевали покинуть горящие машины и, раскрыв парашюты, стали парить в небе, лихорадочно пытаясь определить, где свои, а где чужие.
        Однако были и такие, кто не покинул свой самолет до последнего момента. Так, старший лейтенант Колокольцев, получив прямое попадание в мотор, стал стремительно падать вниз. У него было несколько десятков невыносимо длительных секунд, чтобы покинуть обреченную машину, но из-за поврежденного парашюта он не смог этого сделать. Осознав это, он принял решение направить свой истребитель на колонну машин неприятеля, оказавшихся под ним.
        Трудно, невыносимо трудно управлять падающим самолетом, но во стократ труднее осознавать, что это твой последний маневр. Ценой невероятных усилий Колокольцев сумел дотянуть свой истребитель до выбранной им цели и протаранил ее. Самолет героя упал на грузовики одной из гаубичной батарей второй бронетанковой бригады. В результате взрыва был уничтожен один орудийный расчет и повреждены два орудия. По сухому статистическому счету нанесенный советским пилотом ущерб был не столь серьезен в материальном плане, но имел громадное моральное значение.
        Первый раз в своей жизни англичане не только увидели столь необычный вид тарана, они увидели, что поврежденный самолет не просто случайно упал на грузовик, а был сознательно направлен сидящим за штурвалом пилотом. Увидели, ахнули и испугались, так как точно знали, что ни один из королевских асов не способен повторить подвиг советского летчика. За всю историю войны в британских ВВС не было подобного случая, да и не могло быть. Уж слишком рациональны всегда были английские пилоты.
        Тридцать семь машин потеряли англичане в схватке с русскими танкистами за озерный проход, и еще восемь машин было уничтожено или выведено из строя в результате удара с воздуха. Была полностью уничтожена одна гаубичная батарея и частично повреждена другая. Свыше ста двадцати человек было ранено, убито или пропало без вести в бригаде генерала Эванса, который сам пережил несколько неприятных минут в своей жизни во время визита советских летчиков.
        Нанести больший вред британцам краснозвездным самолетам помешало прибытие к месту боя третьей бригады генерала Хантера, имевшей в своем составе зенитный полк. Остановившись прямо посреди свежих бомбовых воронок, английские зенитчики сноровисто установили свои орудия, и всей дивизии сразу стало легче и проще дышать.
        К обеду наступательный порыв британцев иссяк. Потеряв почти половину своих танков, Килиан временно прекратил атаки и отправил в штаб фельдмаршала Александера рапорт о возникших трудностях в исполнении приказа командующего. Также генерал просил дать указания относительно своих дальнейших действий: продолжать ему наступление или перейти к обороне.
        В этот момент фельдмаршал находился в сильном цейтноте и потому не дал генералу четких указаний. Александер приказывал дивизии находиться в боевой готовности для выполнения новых указаний ставки и одновременно приготовиться к отражению возможного наступления русских в районе озера Шальзе.
        При всей своей туманности и обтекаемости, депеша фельдмаршала была не лишена здравого смысла. Генерал-лейтенант Панфилов требовал от своих танкистов продолжить их наступление для скорейшего разгрома противника по частям и выхода к предместьям города Любека, одного из самых старых немецких портов на Балтике. Таков был приказ Ставки, но командир третьей гвардейской танковой бригады генерал-майор Голованов, которому предстояло наступлением, убедил комкора воздержаться от поспешных действий. Быстро оценив сложившуюся обстановку, когда предстояло атаковать изготовившегося к бою врага по влажной земле, лавируя между подбитыми танками противника, он отказался дать англичанам столь существенную фору.
        - Наверняка противник уже развернул свои противотанковые батареи и только того и ждет, чтобы по полной программе расплатиться с нами за свой утренний погром. Я категорически против немедленной атаки. Только зря технику погубим и людей положим, Алексей! - убеждал Панфилова Голованов, и тот прислушался к его мнению.
        Разведка боем, проведенная комкором для очистки совести, полностью подтвердила слова Голованова. Едва только танковый взвод начал имитацию атаки, как англичане открыли плотный заградительный огонь. Сначала заговорили две гаубичные батареи, затем к ним прибавились выстрелы танковых орудий, и только потом прорезался голос полевых орудий.
        Не имея точных данных о действиях Панфилова, англичане решили, что на них наступают бронетанковые соединения при поддержке пехоты. Именно этим объясняется их решение выставить огненный заслон на пути советских солдат. Около получаса громыхала канонада с английской стороны, прежде чем они убедились, что противник отказался от активных действий.
        Об успешном отбитии атаки русских войск было немедленно доложено в ставку фельдмаршала Александера. Сообщалось о потерях атакующего противника, которые якобы составили десять тяжелых танков и около ста пятидесяти солдат и офицеров, что несколько разнилось с действительностью. Во время разведки боем огнем английских войск был уничтожен один легкий танк и один получил серьезное повреждение, что, впрочем, не помешало экипажу с наступлением темноты эвакуировать его в тыл. Что касается потерь в живой силе, то они были равны абсолютному нулю, так как никто из советских пехотинцев не наступал.
        Вести об успехах с боевых полей были восприняты британским командующим весьма позитивно. Он поблагодарил Килиана за храбрость и мужество, а также приказал отметить отличившихся героев. В отношении дальнейших действий дивизии генералу было предписано твердо стоять на занимаемых позициях и ждать скорого подхода двух немецких полков. Вместе с ними утром следующего дня Килиану предстояло атаковать русских, пустив «немецкое пушечное мясо» впереди себя. Таковы были планы англичан, но маршал Рокоссовский тоже не дремал. Убедившись в патовости ситуации в районе озера Шальзе, он решил изменить ее при помощи 3-й кавалерийского корпуса генерал-лейтенанта Осликовского. Пока гвардейцы Панфилова и 70-я армия в районе Висмара своими действиями приковывали внимание противника, маршал решил ударить в межозерное дефиле. Решив, что в ближайшее время проход между восточным берегом озера Шальзе и цепочкой мелких озерков Плезнь непроходим для танков, англичане выставили там небольшой заслон. Двух противотанковых батарей и трех неполных рот пехоты, по мнению Килиана, было вполне достаточно, чтобы связать боем танки
противника, если он решит попытать счастья на восточном берегу озера.
        Если спросить правоверного англичанина, какое подразделение Красной Армии самое жестокое и беспощадное, девяносто процентов назовут казаков. Именно эти конные наследники диких кочевников монголов и татар могут целыми днями не покидать седел, обедая сидя на конях и даже справлять нужду. Казак считает день неудачным, если не омочил свое оружие в крови врага, и нет никакой разницы, кто это - воин или мирный житель. Ворвавшись во вражеский городок, они предаются неудержимому разгулу, главным развлечением которого является истребление людей, независимо от возраста и пола.
        Такой образ казака создала свободная британская пресса за двести с лишним лет у своих читателей. И создала благодаря карикатурам, в которых щедрыми красками рисовала ужасные образы русских казаков.
        Когда наступил мир, многие кавалеристы генерала Осликовского побывали в гостях у своих британских союзников, и их приезд всегда вызывал повышенный ажиотаж среди англичан. Почти каждому из них хотелось посмотреть и потрогать тех страшных всадников, которыми их регулярно пугали с самых пеленок. Особый интерес у англичан вызывали легендарные казацкие шашки, которые усачи любезно демонстрировали дотошным островитянам. С видом знатоков они щупали эти страшные клинки, пробовали его твердость, проверяли острие, а затем приходили в неописуемый восторг, когда казаки демонстрировали свое умение владеть оружием.
        После одного такого показа какой-то наивный добропорядочный англичанин спросил чубатого красавца, сможет ли он с одного удара разрубить человека, и получил утвердительный ответ. Сделанное открытие так потрясло англичанина, что он не нашел ничего другого, как спросить казака:
        - Вы и меня зарубить сможете?
        Взглянув на сухую костистую фигуру рыжего собеседника, усач решительно замотал головой и, ласково похлопав англичанина по плечу, снисходительно произнес:
        - Нет, дорогой. Я тебя рубить не буду, я тебя так, руками задавлю.
        Эта фраза моментально облетела полк, и мало кто из англичан усомнился в правдивости слов, сказанных станичником. Уж больно сильными и цепкими были пальцы у казака.
        Вот с таким врагом и столкнулись британские солдаты рано утром следующего дня, когда свет только-только стал отделяться от тьмы. Когда уже видна дорога под копытами твоих коней, которые легко пройдут там, где пасует танк или автомобиль.
        Есть ли в мире такие секреты, которые смогут заметить ползущих в ночи, подобно змеям, казачьих пластунов, что тихо и незаметно подползут к затаившемуся в кустах посту и беззвучно снимут его в два ножа. И наглядным тому доказательством была казачья атака, что обрушилась на англичан в это утро. Птицей пролетев открытое пространство, что отделяло казаков от противника, они обрушились на оторопелых англичан. Поздно поднявшие тревогу часовые позволили британским пушкарям дать всего два залпа по атакующим кавалеристам. Два залпа это очень мало для любого танка, а уж тем более для скачущего во весь опор всадника. Это тебе не бронированный керогаз, медленно ползущий на тебя. Это твой потаенный страх, твой ужас, летящий на крыльях уходящей ночи, и в руке у него страшная шашка из твоих детских снов. Уверенно отставив руку в сторону, он азартно вращает это ужасное создание с одной только целью - омочить ее в твоей горячей крови. Их громкие крики «А-а-а!» впиваются в твой мозг подобно острым иглам, лишают тебя всякого мужества, и ты понимаешь обреченность своего положения.
        Правда, в их сторону летят одиночные выстрелы и даже очереди из автоматов, кто-то отчаянно пытается развернуть в их сторону пулемет, но все это, увы, запоздало. Пулемет хорош против конного, когда ты находишься в надежном укрытии типа дота или броневика. Когда ты в полной уверенности в своей безопасности и даже чудом доскакавший до тебя всадник сломает свою саблю, отчаянно рубя броню твоего укрытия. Когда же ты один на один перед стремительно летящей на тебя конной массой, то выпущенные тобой пули почему-то проходят мимо, и ты с тоской осознаешь, как мало пространство, пролегающее между тобой и противником.
        Так или примерно так думали английские пехотинцы, когда их атаковали конники генерала Осликовского. Застигнутый врасплох британский заслон не смог оказать серьезного сопротивления, и кавалеристы хлынули в тыл дивизии Килиана.
        У советских кавалеристов подобных рейдов по вражеским тылам был не один десяток. Конные взводы и эскадроны привычно находили для себя цели, уничтожали слабых и стремительно уходили, едва получив отпор от сильных. Подобно хищному и хитрому зверю, они разрушали тыловые связи англичан, стремясь подорвать становой хребет дивизии, и им это удалось. Под громкие крики напуганного противника «Казаки! Казаки!» кавалеристы Осликовского вихрем пронеслись по тылам врага, крепко зажав шашку в руке и сея страх, панику и отчаяние. В течение этого рейда казакам трижды улыбнулась Фортуна.
        Первой их жертвой стали бензовозы с топливом для танков и автомашин дивизии, на которые наткнулся один из эскадронов красных кавалеристов. В считаные минуты уничтожив и разогнав изумленную охрану, они принялись поджигать бензовозы англичан. Огромный столб огня, внезапно взметнувшийся высоко к небу в тылу дивизии, стал печальным знаком для десятков «Кромвелей», «Шерманов» и прочих разновидностей танков, изготовившихся отразить атаку русского корпуса, об их обреченности. Вместе с бензовозами было уничтожено десяток грузовиков с боеприпасами, но это было ничто по сравнению с утратой горючего.
        Второй удачей казаков стал их выход к штабу дивизии генерала Килиана. Правда, самого генерала взять в плен не удалось, благодаря мужеству охраны штаба. Едва только поднялась тревога, как два броневика охраны штаба заняли позиции согласно боевому расписанию и изготовились дать достойный отпор конным варварам.
        Застигнутый врасплох нападением казаков во время завтрака, генерал Килиан наблюдал за боем, испуганно выглядывая из окна своего штаба. По всем канонам боя, пулеметный огонь двух броневиков должен был если не разгромить напавших кавалеристов, то наверняка отбросить их прочь. Стать для казаков своеобразными Каннами и Фермопилами. Однако вопреки ожиданиям англичан этого не произошло. Натолкнувшись на огневой заслон, кавалеристы не отступили, а спешились и продолжили бой в пешем порядке, неприятно удивив англичан. Мало того, что помимо своих страшных шашек казаки были вооружены автоматами и гранатами, так, кроме того, у них имелись при себе еще ручные пулеметы и противотанковые ружья. Именно последние оказались той козырной картой, что полностью перебила бронированную охрану генерала Килиана. Спрятавшись за укрытие, два ружейных расчета смело вступили в единоборство с держащим оборону «Бреном». Выпущенные из ружей пули уверенно кромсали броню английских автомобилей, решительно и бесповоротно снимая их экипажи с довольствия его королевского величества. Случайно оказавшийся возле штаба красавец «Даймер»
попытался переломить ход боя и спасти своего генерала. Его отважный экипаж храбро вмешался в схватку со страшными казаками, и вначале ему даже повезло. Огнем из пушки он привел к молчанию один из ружейных расчетов и заставил другой сменить свою дислокацию. Обрадованный успехом, экипаж бронеавтомобиля решил огнем своих пулеметов разогнать окопавшихся казаков и двинулся в атаку. Однако, не успел он проехать и несколько метров, как разорвавшаяся у его переднего колеса граната полностью лишила его возможности двигаться. Все остальное было делом техники, как бы яростным огнем ни огрызался броневик, все было напрасно. Против русского лома в виде гранат и ПТРД[4 - ПТРД - противотанковое однозарядное ружье Дегтярева.] у него не было никакого приема защиты.
        Храбрость и верность долгу солдат охраны позволили генералу Килиану благополучно отбыть из штаба на автомобиле, оставив победителям свой походный чайный сервиз, парадную фуражку и массу интересных штабных документов. Также в качестве боевого трофея кавалеристам Осликовского досталась штабная радиостанция, на которой было завязано все управление дивизией.
        Последним, третьим, успехом рейда была организация между англичанами и немцами так называемого «дружеского огня». Обстреляв одну из рот стоявшей в тылу третьей бригады, казаки отошли, изрядно напугав тех, с кем недавно лихо отмечали торжество союзнического военного братства. Напуганные появлением в тылу ужасных казаков и не горя желанием испробовать крепость их сабель и шашек, англичане в тревоге вглядывались вокруг, боясь пропустить их нового появления. Стоит ли спрашивать, за кого они приняли передовые соединения немцев, посланные на подмогу Килиану по личному распоряжению рейхспрезидента Деница. Не предупрежденные заранее штабом о подходе подкрепления, англичане открыли огонь по немцам, а те в свою очередь ответили мнимому неприятелю.
        Более двух часов немцы и англичане выясняли отношения между собой, исправно нанося урон друг другу. Общее положение усугубляло отсутствие связи бригады генерала Хантера со штабом дивизии вследствие уничтожения ее радиостанции. В таком же плачевном положении был и штаб фельдмаршала Александера, куда от немцев поступали сообщении о столкновении с русскими.
        Точку в противостоянии между противоборствующими сторонами поставили полевые орудия, переброшенные Хантером к месту боя. Едва только их снаряды принялись падать в расположении немецких батальонов, как те предпочли отступить и тут же попали под удар кавалеристов Осликовского. Дважды за день получать болезненные удары для немцев оказалось болезненным испытанием. Тем более пропаганда доктора Геббельса рисовала казаков черными красками с не меньшим упоением, чем англичане, и храбрые тевтоны тоже обратились в бегство с истошными криками: «Казаки! Казаки!»
        Все это самым катастрофическим образом сказалось на общем положении вещей. Лишенные связи с командованием и не имеющие достоверной информации, генералы Эванс и Хантер посчитали себя свободными в выборе и отдали приказ об отступлении.
        Страх перед вездесущими казаками полностью парализовал волю англичан, еще сутки назад храбро дравшихся с противником. Среди них возник слух, что спастись от кровожадных дикарей можно, лишь укрывшись за Кильским каналом. Там можно будет привести себя в порядок и продолжить борьбу с коварным врагом. Лучше всякой пандемии этот слух накрыл обе бригады в мгновение ока, и все дружно устремились на север, в поисках укрытия.
        Лишенные возможности пополнять запасы горючего, танкисты были вынуждены бросать свою слишком прожорливую технику. Вслед за ними вынуждены были бросать машины водители орудийных тягачей и автомобилей. Для продвижения вперед с некоторых грузовиков сливали бензин, бросая совершенно целые и исправные автомобили на произвол судьбы.
        Целые сутки продолжался исход английской дивизии на север. И все это происходило под непрерывными атаками с воздуха, ударами русских танков с тыла и постоянными наскоками казаков. «Это был настоящий ад…» - говорили впоследствии солдаты 2-й бронетанковой дивизии его королевского величества в оправдание своих действий, и им охотно верили.
        «Да, драпали они так, что лишь только пятки сверкали!» - уточняли кавалеристы генерала Осликовского, и командир был полностью согласен со своими орлами при докладе маршалу Рокоссовскому. Да и как было не согласиться, если уже к шестому июля его подопечные взяли Любек, а через два дня уже вышли к предместьям города Киля. Советские кавалеристы наступали ударными темпами.
        Глава IX
        В полях за Эльбой сонной[Переделанная строчка из песни Е. М. Винокурова «Москвичи»: «В боях за Вислой сонной…»]
        Наступление советских войск в Шлезвиге застало английское командование врасплох. Сделав главную ставку на немецкие дивизии, Джон Буль ждал, когда негодные «колбасники» отработают оказанное им высокое доверие. Привыкшие считать каждый пенс королевской казны, англичане были настроены на определенную отдачу затраченных средств на содержание пленных и до самого конца терпеливо ждали результатов, но увы. Ожидания оказались напрасными, и теперь англичанам приходилось впрягаться в это дело самим.
        Против войск маршала Рокоссовского были брошены соединения 2-й английской армии, однако они не смогли остановить движущиеся на запад танковые клинья советских войск. Захватив наступательную инициативу, они неудержимо атаковали врага, не давая ему ни часу передышки, методично перемалывая его разрозненные боевые соединения.
        Уже на третий день советского наступления на восточной стороне Эльбы у англичан не было ни одного соединения, способного нанести противнику контрудар и остановить его продвижение. В результате ударов советских войск все было так основательно перемешано, что самым разумным действием был отвод разгромленных войск за Эльбу и Кильский канал.
        Для того чтобы отступление британских подразделений не переросло в паническое бегство и для сохранения своего военного престижа, англичане решили ввести в бой свою 7-ю танковую дивизию с громким названием «Крысы пустыни». Его она заработала за разгром войск фельдмаршала Ромеля во время североафриканской кампании. Ее боевой путь начинался от Каира и пролегал через Тунис, Италию, Францию, а закончился в северной Германии.
        Затевая операцию «Немыслимое», англичане отводили 7-й дивизии роль тактического резерва, на тот случай, если немецкое наступление будет недостаточно успешным. Теперь было принято решение использовать ее для нанесения контрудара по русским войскам.
        Перебрасывать дивизию через Эльбу и вводить ее в бой в Шлезвиге означало растерять и без того скудный запас времени. Самый удачный вариант, по мнению штаба фельдмаршала Александера, было нанесение контрудара в районе Виттенберга, в Мекленбурге. За два дня боев там уже был создан плацдарм, и наступление с него «крыс пустыни», по мнению британских штабистов, могло если не сорвать продвижение русских войск, то существенно затормозить.
        Обычно наступлению союзников предшествовала основательная обработка позиций противника посредством авиации. Минимум как два дня бомбардировщики утюжили оборону врага, и только потом в бой вступали сухопутные соединения, уничтожая все, что еще только осталось после непрерывных налетов.
        Имея значительное преимущество в воздухе и солидный запас боеприпасов и топлива, можно было доказывать всему миру неоспоримое превосходство доктрины маршала Дуэ. Однако на этот раз англичане были вынуждены отступить от своих излюбленных правил и начать наступление в некомфортных для себя условиях. В районе Виттенберга не было нужного числа бомбардировщиков и истребителей прикрытия, способных эффективно взломать оборону советских войск.
        Фельдмаршал Александер уже отдал приказ о переброске к Эльбе дополнительных авиационных соединений, но для достижения необходимого количества самолетов на прифронтовых аэродромах требовалось в лучшем случае минимум полтора суток. Перед англичанами встал трудный выбор - ждать полного сосредоточения самолетов или наступать, используя то, что имелось на данный момент.
        По этому поводу в ставке разгорелись жаркие дебаты. Каждый из двух вариантов имел своих ярых сторонников и противников. Ждать и наступать на врага полновесными силами было предпочтительнее всего, но для этого требовалось время, а его у англичан просто не было. Войска маршала Рокоссовского неудержимо наступали на запад, принуждая бриттов действовать по второму варианту, что сулило королевским войскам большие потери.
        Точку в двухчасовом споре поставил фельдмаршал Александер. Действуя в своем «фирменном стиле», он сначала дал выкипеть бушующим страстям спорщиков, а затем объявил свое решение. Для тех, кто успел повоевать под командованием Александера, оно было вполне предсказуемо. Вспомнив о судьбе родины и величии империи, фельдмаршал приказал наступать, не дожидаясь полного прибытия воздушных сил. Воспитанный в лучших традициях британской империи, он был готов исполнить полученный приказ, даже если после этого в его подчинении не останется ни одного солдата. «Победителей не судят!» был девиз Александера, и именно за это свойство его характера Черчилль и назначил его вместо желчного, всегда имевшего свое собственное мнение Монтгомери.
        Вместо привычных двухдневных бомбардировок было решено провести четырехчасовой удар всеми имеющимися на данный момент силами, а потом начать наступление силами танковой бригады, вооружение которой в основном составляли «Кромвели» и «Шерманы».
        Вечером пятого июля легкий бомбардировщик «Москито» произвел фотосъемку русских позиций в районе Виттенберга. Полученные данные легли в основу боевых заданий для экипажей бомбардировщиков, задействованных в этом наступлении.
        Главная беда англичан заключалась в том, что за два дня боев русские успели окопаться и создали элементы полноценной обороны. У них имелись окопы, блиндажи и прочие инженерные укрытия. Дзоты и доты, пулеметные гнезда и орудийные позиции… В некоторых местах даже имелись вкопанные в землю танки. Единственно, чего у них не было в полной мере, так это хорошей маскировки. На полученных снимках отчетливо просматривались наспех развернутые минометные и орудийные батареи, а также открыто стоящие танки.
        Все это легло в боевые задания экипажей английских самолетов, поднявших в небо свои могучие машины утром шестого июля. Первую волну королевских ВВС, которой предстояло снять сливки и разрыхлить русскую оборону, составляли тридцать два могучих бомбардировщика «Ланкастер» под прикрытием истребителей. Вслед за ними в дело вступала вторая группа британских бомбардировщиков в составе уже сорока шести машин. Своими многотонными ударами они должны были закрепить полученный успех и продолжить разрушение оборонительных позиций противника.
        Третьими, согласно плану британского командования, в дело вступали двадцать восемь «Лайтингов», тяжелых американских истребителей. Они были получены англичанами по ленд-лизу и зачастую использовались в качестве штурмовиков, способных поражать цели на земле бомбами и неуправляемыми авиационными ракетами. После этого в дело вновь вступали «Ланкастеры», и все повторялось снова.
        Этот план был типичным шаблоном, по которому англо-американские союзники проводили воздушные атаки, начиная с 1943 года, когда по количеству самолетов они смогли превзойти сражающуюся на два фронта Германию. Единственное, что вызывало вопрос у командования авиацией, с какой высоты наносить бомбовые удары. С излюбленных западными летчиками верхних эшелонов или спуститься ниже. После недолгих обсуждений было решено работать с нижних эшелонов, несмотря на угрозу столкнуться с советскими истребителями. Британский плацдарм на Эльбе был небольшим, и потому удары с больших высот не гарантировали безопасность английских войск от своих же бомб.
        Солнце уже взошло, когда к Эльбе приблизилась первая ударная волна английской авиации.
        Надсадно гудя моторами, огромные «Ланкастеры» величественно проплывали в воздухе над древней красавицей рекой. Сотни лет назад здесь тоже шла ожесточенная война между славянскими племенами и псами-рыцарями Первого рейха, осуществлявшими свой знаменитый «Натиск на восток». Прошло время, и теперь уже другая империя готовились преподать урок мало цивилизованным славянам и объяснить кто есть кто.
        Двигаясь плотным строем, как некогда тевтонские рыцари, наступавшие «свиньей», английские летчики намеревались блеснуть перед врагом всей силой и мощью своих воздушных сил. И пусть некогда первая империя мира переживает далеко не лучшие моменты своей истории, у нее еще есть силы заставить уважать себя, принудить считаться с собой и учитывать свои неизменные интересы.
        Ведя свои могучие самолеты за Эльбу, пилоты первой волны чувствовали себя если не богами, то уж точно первыми после них. Эту уверенность им придавало знание того, что, по расчетам штаба, русские истребители никак не успевали помешать им дойти до цели и вывалить на нее свои бомбы. Слишком далеки были их аэродромы от Виттенберга и довольно близко находились взлетные полосы англичан.
        Гордыня и напыщенность богоравных пилотов значительно уменьшилась бы, если бы они знали истинное положение вещей, о котором штабные работники предпочли не распространяться, не желая подрывать боевой дух идущих на смерть. И наверняка настрой летчиков упал бы еще ниже, знай они, что отмеченные на их картах цели ложные. Готовясь к боевым действиям в полном соответствии с боевым уставом, советские войска извлекли со своих тыловых складов фанерные макеты танков, пушек, гвардейских минометов и выставили их на обозрение противнику. Вместе с линией пустых свежевырытых окопов они были отличной приманкой, на которую ранее не раз клевали немцы, а теперь попались и англичане.
        Приблизившись к переправе через Эльбу, бомбардировщики распахнули свои люки, чтобы через минуты разнести в пух и прах русские позиции у леса, в самом лесу и за ним, но тут для них начались неприятные сюрпризы.
        Первым из них было появление у противника зениток. Их было не так уж много, но грамотно расположенные, они создавали серьезную опасность для идущих крыло в крыло тяжелых самолетов. Для проведения своего коронного «коврового» бомбометания они должны были придерживаться именно этого строя. В противном случае эффект от удара снижался в разы.
        Ох, как было страшно и неохотно англичанам наползать на перистые разрывы зенитных снарядов, возникших прямо по курсу их машин. Плотный строй представлял собой отличную цель, по которой было трудно промахнуться.
        Сначала один бомбардировщик, затем другой, третий стали отмечать попадание в свои могучие тела. Попадание в крыло, фюзеляж и даже повреждение мотора не могло уничтожить такую огромную машину, как «Ланкастер». Несмотря на попадание, он продолжал функционировать и был пригоден для продолжения полета. Было гораздо хуже, когда против одного самолета действовало сразу несколько орудий, тогда его шансы на выживание катастрофически падали.
        Именно с этим и столкнулись англичане на плацдарме под Виттенбергом. Дав им возможность подойти поближе, русские зенитки, словно хорошо выдрессированные охотничьи собаки, атаковали переднюю пару самолетов, быстро и сноровисто разделив их между собой. Нисколько не пасуя перед угрожающе гудящей армадой, зенитные расчеты занялись истреблением врага. Прильнув к перекрестью прицелов, они стремились успеть как можно лучше сделать свою работу, прежде чем разорвавшийся рядом фугас прервет их службу Родине.
        От попавших в смертельные жернова бомбардировщиков градом летели куски обшивки, отчаянно дымили поврежденные моторы, а на борту что-то горело, выбрасывая черный удушливый шлейф дыма. Картина была столь ужасна, что ни один здравомыслящий англичанин, посмотрев на нее со стороны, не дал бы и жалкого пенса за жизнь несчастных летчиков.
        Целых три самолета было потеряно англичанами от огня зенитных расчетов и еще четыре получили серьезные повреждения во время выполнения этого задания. Один из «Ланкастеров» рухнул, не дотянув до аэродрома, второй разбился при посадке, надолго закрыв своей пылающей массой взлетную полосу. Другим неприятным сюрпризом было появление в небе над плацдармом советских истребителей. Вопреки всем расчетам и подсчетам англичан они все-таки успели перехватить незваных гостей, взлетев с одного из полевых аэродромов подскока.
        Прикрывавшие бомбардировщики истребители попытались связать появившиеся из неоткуда «Кобры» встречным боем, но это им не удалось. Уклонившись от боевого столкновения со «Спитфайерами», они атаковали сверху вражеские бомбардировщики, что было очень неожиданно для них. Досконально изучив методику боя немецких летчиков и уже привыкнув к ней, англичане растерялись. Ограниченные в маневренности плотным строем, они не могли эффективно противостоять атакам сверху.
        Подобно злобным гарпиям, «Кобры» принялись нападать на «Ланкастеры», нанося тем смертельные удары один за другим. Полностью презрев при этом угрозу смерти, исходящую как от истребителей, так и от пулеметов бомбардировщиков, они раз за разом атаковали врага, и успех сопутствовал им. Три «Ланкастера» сложили свои могучие крылья, так и не успев исполнить свой долг перед любимой империей и своим обожаемым королем.
        Работать в подобных условиях, когда тебя бьют с земли и воздуха, было совершенно невозможно и невыносимо для любого цивилизованного летчика. Когда перед тобой встает выбор жизни и смерти - вопросы совершенно излишни. Боевой порядок, дающий победу, был сломлен, и снять пенки не получилось.
        Такая же судьба была и у второй волны грозных «Ланкастеров». Прибывшие в значительном количестве советские истребители просто не дали англичанам выполнить свою боевую задачу. «Лавочкины», «яки», «аэрокобры» встали надежным щитом над своими позициями.
        Оказавшись в столь некомфортных для себя условиях, королевские пилоты превзошли своих предшественников. Если самолеты первого эшелона еще пытались произвести прицельное бомбометание, то их последователи просто вывалили свой смертоносный груз на зеленый массив леса и были таковы.
        Гораздо больше проблем для русских создали «Лайтинги». Верткие и быстрые, в отличие от громоздких и неповоротливых «Ланкастеров», они, как правило, успевали нанести огневой удар по позициям советских войск, прежде чем их атаковали истребители.
        В результате воздушной атаки англичане лишились девятнадцати машин и свыше тридцати получили повреждения различной степени тяжести. Ни о каком повторении вылетов бомбардировщиков в этот день никто из командования и не заикался, опасаясь массового отказа пилотов. Получив столь сильную моральную травму, они нуждались в отдыхе и лечении, и командование пошло им навстречу.
        Единственными, кто в этот день вновь решил слетать «в гости» к русским, были эскадрильи «Лайтингов». Они меньше всех понесли потерь от зениток и истребителей, и боевой дух у них еще не полностью угас. После дозаправки и пополнения боезапаса английские летчики полетели расчищать путь «крысам пустыни» под командованием генерал-майора Льюиса Лина, чье наступление должно было начаться через два часа.
        Малые потери «Лайтингов» были обусловлены не тем, что в распоряжении генерала Вершинина было мало истребителей или они понесли серьезные потери в борьбе с двумя эшелонами «Ланкастеров». Потери, конечно, были, и причем достаточно значимые, просто время налета штурмовиков пришлось на так называемую «форточку», когда часть истребителей была вынуждена покинуть поле боя, а вторая только подлетала. К тому же три из восьми русских зенитных батарей были приведены к молчанию, что также сыграло свою роль.
        Ободренные своим успехом, пилоты «Лайтингов» горели желанием еще раз пощипать русскую оборону, но на этот раз, пойдя по шерсть, вернулись стрижеными. Посты ВНОС вовремя заметили их приближение и немедленно сообщили эскадрилье майора Чекалина, пребывавшей в готовности номер один. Красная ракета, взметнувшаяся в небо, еще не закончила свой полет, а моторы истребителей уже взревели, и они дружно устремились навстречу врагу.
        Вместе с эскадрильей капитана Хайрулина они перехватили англичан на подступах к плацдарму и устроили им горячую встречу. Восемь машин покинули ряды королевских ВВС после этой встречи. Семь самолетов записали на свой счет летчики, и один пришелся на долю зенитчиков. Даже в уменьшенном составе они внесли свою лепту в эту маленькую победу.
        Вид своих самолетов, падающих на землю, не очень приподнял настроение у подопечных генерала Лина. Все говорило о том, что оборона у русских была на должном уровне, и для того, чтобы прогрызть ее, «королевским грызунам» придется попотеть.
        Чтобы максимально облегчить им решение этой задачи, за сорок минут до начала атаки пушки двух конных артполков ударили по позициям советских войск. Не имея точных целей, они били исключительно по тем квадратам, что были переданы им из штаба. Сорок минут они утюжили русскую оборону, стремясь доделать ту работу, что не успели сделать летчики.
        Гаубичные снаряды с яростью перепахивали цветущую землю, а уткнувшиеся в стенки окопов солдаты в который раз с радостью вспоминали созданные ими макеты. Многим, очень многим из них они спасли в этот день жизнь.
        Старший сержант Снегирев Мефодий Павлович был одним из лучших наводчиков в противотанковом полку, на чью долю выпало отбивать атаки танков 7-й моторизованной бригады полковника Фимса. По счастливой случайности ни одно орудие из его батареи не пострадало ни во время бомбежки, ни при артобстреле, и когда был подан сигнал тревоги, весь расчет быстро занял свои места.
        В лучах поднявшегося солнца было хорошо видно, как на передние траншеи, изрядно побитые бомбами и снарядами, наползали английские танки при поддержке двух пехотных батальонов. Глядя на линию истерзанных окопов, казалось, что там не осталось ничего живого, и англичане должны были легко их преодолеть. Однако это только казалось. В передовых траншеях находились только наблюдатели, основные силы были отведены в тыл, и как только началась атака, солдаты вернулись на свои места. Плотным автоматно-пулеметным огнем они отсекли пехоту от танков, заставив их залечь. Несколько раз солдаты 131-й пехотной бригады его королевского величества пытались подняться с земли и догнать ушедшие вперед танки, но каждый раз падали снова. Когда же англичане из своих «Шерманов» и «Кромвелей» попытались принудить окопы к молчанию, по ним сначала ударили из трофейных панцерфаустов, а затем из противотанковых пушек.
        Стоя у орудия, Снегирев отчетливо видел, как, потеряв от огня «панцеров» две машины, танки перемахнули через переднюю линию окопов и, не останавливаясь, двинулись прямо на батарею. Начался смертельный поединок между огромной бронированной махиной и горсткой людей, сгрудившихся вблизи приземистого орудия.
        Между противниками было примерно пятьсот метров, когда Снегирев попал, а затем поджег свой первый вражеский танк.
        - Горишь, сволочь, - удовлетворенно проронил наводчик, глядя на языки пламени, гуляющие по броне «Шермана», - и чего вам всем не хватало. Ведь мир же был. Мир, а вы на нас поперли, гады!
        Подобный вопрос терзал всех солдат всех шести фронтов. Как? Зачем? Для чего надо снова стрелять и убивать, ведь нет ничего лучше на земле, чем мирная жизнь. Что двигает этими людьми, уже успевшим вкусить прелести этой жизни, когда ты просыпаешься рано утром без опасения быть убитым через минуту. Как тут не вспомнишь классовую неприязнь.
        - Снаряд, снаряд… - раздавалась команда, и Снегирев принялся ловить в своем прицеле башни, борта, гусеницы неприятельских бронированных машин. Несколько раз рядом с орудием рвались снаряды, и его рама больно била своего наводчика. За его спиной кто-то кричал, стонал, хрипел, но все это было для Снегирева неизмеримо далеко, где-то на другом конце света. Полностью захваченный смертельным поединком, он только наводил на вражеские танки и докладывал о готовности командиру.
        Он так и не оторвался от орудийной панорамы, когда его сильно ударило по спине и под гимнастеркой побежало что-то горячее. Боли наводчик не чувствовал, руки работали, и значит, не было причин отвлекаться от боя. Да и как было оторваться, если огромный «Кромвель» так удачно подставил под удар свой бок, и нужно было срочно соединить прицел и точку наводки. Забыв про все на свете, он азартно выкрикнул «готов!». Орудие тут же отозвалось на его слова мягким толчком, и несказанное упоение охватило Снегирева от вида своей хорошо сделанной работы. Как радостны и велики бывают такие секунды счастья, неизменно сменяющиеся минутами горя.
        Снегирев яростно крутил наводку, пытаясь высмотреть за клочьями черного дыма своего нового врага, когда рядом с орудием разорвался очередной снаряд, и сраженный осколком лейтенант сложился пополам и рухнул на землю.
        - Командира убило! - это известие заставило наводчика прекратить охоту и оторваться от прицела. Два года пробыл Мефодий Снегирев в действующей армии, и ему было достаточно одного взгляда в широко раскрытые на солнце глаза лейтенанта.
        - Гады! - коротко бросил он и, оглянувшись вокруг, увидел, что кроме него из всего расчета имелся в наличии только один подносчик снарядов. Где-то очень глубоко в сердце вспыхнула искра жалости и горести к своим товарищам, но она тотчас погасла. Шел бой, и нельзя было тратить на душевные сантименты ни одной секунды драгоценного времени. После оплачем, отгорюем, отдадим должное смелости и героизму своих боевых товарищей, если останемся в живых.
        - Что стоишь?! Не зевай! Снаряд! - крикнул Снегирев молодому солдату и, сглотнув шершавый комок в пересохшем горле, вновь прильнул к панораме. Ветер повернул клубы дыма в другую от орудия сторону, и можно было продолжить охоту.
        До атакующих танков противника было около трехсот метров, когда в перекрестье прицела попал «Шерман» с многочисленными отметинами на броне. Плохо разбираясь в символах британских танкистов, Снегирев не мог догадываться, какое начальство находится в этом танке, но то, что оно там, он определил сразу и не ошибся. В разноцветном штабном «Шермане» ехал заместитель командира бригады полковник Рамсфилд. Охваченный страстью положить на алтарь своей великой страны столь нужную для нее победу, он решил возглавить атаку и лично разгромить большевиков.
        Затаив дыхание, наводчик несколько невыносимо долгих секунд плавно вел цель и, только выбрав самый удачный момент для выстрела, дал команду: «Огонь!» Пушка в очередной раз выплюнула из своего жерла смертоносный снаряд, и через несколько секунд он точно ударил прямо под основание башни танка.
        - Это вам за нашего лейтенанта! - удовлетворенно констатировал Снегирев, наблюдая, как густые клубы черного дыма поползли во все стороны от вставшего на всем ходу танка. Один из башенных люков откинулся вбок, и из него появился танкист, спешивший как можно скорее покинуть поврежденную машину. Он уже наполовину вылез из люка, но в это время на него наползла волна черного дыма, и задохнувшийся его ядовитыми парами танкист рухнул в горящие недра танка.
        Снегирева охватила секундная радость и удовлетворение от удачного выстрела, но он сразу подавил ее. Поредевшие ряды противника уже выходили на последнюю дистанцию танковой атаки. Смертельная схватка орудия и бронированных машин вступала в решающую стадию, в которой решался главный вопрос атаки: отступят бронированные монстры англичан восвояси или все же прорвут русскую оборону, и в этот момент каждый выстрел мог стать решающим.
        - Снаряд! - потребовал от своего помощника Снегирев, и тот послушно лязгнул затвором орудия, досылая в ствол снаряд. Обостренные до предела чувства подсказывали наводчику, что атакующий враг основательно измотан и силы его уже на исходе. Нужно было лишь еще раз побольнее дать ему по зубам, и он обязательно отступит.
        - Сейчас, сейчас, сейчас я тебя, паразита, сделаю… - шептал старший сержант, колдуя у своего прицела. В этом бою Мефодий Павлович сумел подбить целых пять танков противника. Это было много для одного боя, и ему полагалась высокая правительственная награда, но Снегирев совершенно не думал об этом. Он спешил успеть сделать свой главный выстрел в этом бою и обратить врага в бегство.
        Старший сержант успел поймать в прицел танк с красным тушканчиком на борту и стал совмещать точку наводки, когда шестым чувством почувствовал нависшую над собой опасность. Снегирев не видел, что идущий сбоку от «тушканчика» танк остановился и стал целиться точно в его орудие. Он только явственно ощутил на себе взгляд смерти и отчетливо понял, что у него просто нет времени на прицельный выстрел. И потому, он бросил крутить прицел, громко выкрикнул «Огонь!» и, влепившись в каучуковую накладку прицела, стал наблюдать за результатом своего выстрела.
        Снегирев успел заметить, что своим выстрелом он основательно повредил трак «тушканчика», и теперь поврежденный «Шерман» обречен на добивание или оставление его экипажем. Он даже порадовался этому моменту, но в это время у правого колеса орудия разорвался вражеский снаряд. Раздался оглушительный взрыв, и, бессильно раскинув руки, наводчик рухнул на пустые зарядные ящики.
        Предчувствие Снегирева оказалось верным. Вскоре после его выстрела танковая атака противника захлебнулась, и он отступил, так и не сумев прорвать прочную противотанковую оборону советских войск. Созданная и прошедшая испытание на прочность в борьбе с бронированными армадами вермахта, она устояла и под натиском недавних союзников. Выстояла она и во время второй атаки, хотя на этот раз англичане продвинулись далеко за линию передних траншей. Пополнив свои атакующие ряды соединениями 22-й бронетанковой бригады и свежими ротами пехоты, англичане вновь пошли в наступление, исполняя приказ фельдмаршала Александера.
        К моменту начала наступления противника под Виттенбергом уже не было крупных соединений артиллерии, и вся тяжесть по отсечению пехоты от танков легла на плечи минометчиков. Своими героическими усилиями, несмотря на обстрелы конной артиллерии, ротные, батальонные и полковые минометы остановили продвижение британской пехоты, положив перед ее атакующими рядами непреодолимый огневой заслон.
        Оставшись один на один с противотанковыми пушками, «Кромвели», «Шерманы» и «Валентайны» все же решили проверить крепость советской обороны. Британцы полагали, что она уже подточена предыдущим боем и последовавшим за ним артобстрелом. Кроме того, над ними довлел приказ фельдмаршала Александера во что бы то ни стало прорвать оборону врага и открыть дорогу войскам прорыва.
        Воля высокого командования для англичан всегда священна и обязательна для исполнения, но в этот день этого оказалось недостаточно для прорыва русской обороны. Созданный в конце июня для отражения главного удара войск Шернера противотанковый заслон пушек ЗИС-2 с успехом пригодился против солдат фельдмаршала Александера. Умело расположенные в две линии, своим убийственным огнем русские батареи вновь заставили танки противника отступить.
        Приказ, конечно, приказом, но доблестным Бобби, Эдди и Гарри в этот исторически важный момент почему-то так сильно захотелось жить, что они мигом нашли тысячу и одну причину, позволившие им отложить его исполнение.
        Разъяренный неудачей генерал Лин приказал двум полкам конной артиллерии завалить снарядами все русские окопы и траншеи. Одновременно с этим он затребовал поддержку со стороны авиации, и она была предоставлена. Над плацдармом вновь появились «Лайтинги», теперь в сопровождении отряда «Спитфайеров». Все вместе они принялись ровнять и утюжить позиции дивизии генерала Кабанова, по которым уже била английская артиллерия.
        На помощь героической пехоте - хотя и с определенным опозданием - пришли истребители 2-го гвардейского полка. В яростной схватке, не жалея собственной жизни, они заставили противника отступить от берегов Эльбы.
        Получив твердый и решительный отпор, королевские истребители ретировались, и в этот момент на поле боя появились новые действующие лица. Как уже отмечалось, в этот момент у советского командования не было под рукой артиллерии, способной заткнуть горло пушкам противника, расположившимся по ту сторону реки. Поэтому для недопущения разрушения оборонительных позиций в бой были введены штурмовики Ил-2.
        В этот день конная королевская артиллерия доподлинно узнала, почему немецкие солдаты так боялись русских штурмовиков. Эти крайне живучие машины буквально ходили над головами у привыкших к комфортным боевым условиям королевских канониров. Пули, снаряды и ракеты, выпущенные этими ужасными машинами, нанесли серьезный урон, как материальный, так и моральный.
        - Это ад! Просто ад! - истошно жаловались друг другу артиллеристы, которым посчастливилось пережить налет советских «илов». - В таких условиях невозможно сражаться! Где наши истребители! Где «Ланкастеры»?! Пусть сотрут в порошок эти мерзкие русские самолеты вместе с их летчиками!
        С неменьшей силой и накалом в штабе дивизии шли дебаты - продолжить наступление, предписанное фельдмаршалом, или нет. Многие из военных выступали за прекращение атак, благо для этого имелась прекрасная причина, налет русской авиации. Однако вверх взяли верноподданнические чувства.
        - Мой король и моя семья не поймут меня, если имея хотя бы один шанс выполнить свой долг перед империей, я проявлю малодушие и слабость и не воспользуюсь им. Я твердо верю в храбрость и бесстрашие моих солдат. Я верю в их верность идеалам британской демократии, самой древней из демократий в Европе, за которые мы вот уже шесть лет проливаем свою и чужую кровь! - воскликнул генерал Лин и, опустившись на колено, горячо поцеловал край дивизионного знамени. - Передайте моим солдатам, что русская оборона почти разрушена огнем нашей артиллерии и ударами с воздуха. Нужно всего одно усилие, и она падет к их сапогам. Скажите им, что страна, король и премьер-министр Черчилль как никогда нуждаются в победе и ждут ее! - генерал козырнул своим подчиненным и, зажав стек под мышкой, собрался идти на командный пункт, чтобы наблюдать за атакой в стереотрубу, но тут вспомнил еще одну важную вещь. - Да, вот еще что. Передайте моим солдатам, чтобы, идя в атаку, они громко кричали: «Боже, храни короля!» Это значительно повысит их боевой настрой. И пусть командиры строго смотрят за этим. Те, кто будет отлынивать,
подвергнутся телесным наказаниям!
        Таковы были наставления генерал-майора Лина своим солдатам, и все они были полностью выполнены. Ведь нет ничего страшнее для британского солдата, чем командирский стек или пеньковая кошка для лупцевания. Что поделать, святые традиции, хотя на дворе уже и двадцатый век.
        В утверждениях английского командующего о слабости русской обороны присутствовала своя правда. Как бы хорошо ни были укрыты орудия с минометами и как бы крепки ни были окопы, но советские войска от предыдущих атак понесли серьезные потери. И когда вновь англичане двинулись на штурм их позиций, положение очень осложнилось. Оставшиеся в окопах солдаты не могли остановить идущую вслед за танками вражескую пехоту, и угроза прорыва обороны стал реальной как никогда прежде.
        Людских резервов, способных устранить нависшую опасность, у генерала Кабанова не было, но один козырь у него в рукаве все же нашелся. После недолгих раздумий и уточнений он приказал бросить в бой дивизион гвардейских минометов. Существенного ущерба для танкистов полковника Рэткинса выкаченные на прямую наводку «катюши» не нанесли, но вот британскую пехоту потрясли основательно. Мало кто из людей останется спокойным, когда на него в упор, с шумом и грохотом разрывая воздух, летят реактивные снаряды. При виде этого ужаса тело само падает на землю вопреки воле человека. И уж совсем не найдется смельчаков, которые после их оглушительных разрывов и мощных сотрясений земли изъявят готовность продолжить наступление и не останутся разумно лежать на земле.
        Попав под обстрел гвардейских минометов, англичане дружно залегли, и никакие приказы и призывы не смогли поднять их в атаку. Встреча с очередной русской легендой полностью лишила сил подданных его королевского величества.
        Если у попавшей под обстрел пехоты было законное право не выполнять свой долг перед нацией, то у танкистов полковника Рэткинса такой возможности не было. Долг перед былой славой обязывал их идти вперед, и они упрямо ползли на русские окопы.
        Танкисты не пели нараспев «Боже, храни короля!», а были полностью сосредоточены на предстоящей схватке. Многие из них свято верили или надеялись, что они, грозные «крысы пустыни», смогут добиться успеха и с чистым сердцем отрапортовать командованию о выполнении приказа. И чем ближе они придвигались к советским позициям, тем радостнее начинали биться их сердца, - число противотанковых орудий у противника заметно уменьшилось. Это открытие вселило уверенность в англичан, но она в их сердцах продержалась недолго. Быстро выяснилось, что коварству русских варваров нет предела. Они заранее приготовили земляные укрытия для танков и самоходок, до поры до времени прятавшихся в густом лесу и невидимых сверху. Теперь они заняли укрытия и стали вести прицельный огонь по ничего не подозревавшим англичанам. Присутствие танков и самоходок, а также место их расположения было обнаружено экипажами машин слишком поздно. Очень многие из них заплатили за это открытие своими жизнями.
        Перед самоуверенными островитянами и их союзниками из доминионов встал очень острый вопрос: продолжить наступление или отважно продолжить наступление без твердой надежды на успех. И тут им на помощь пришла пехота или, вернее, ее отсутствие. Наступать без нее было чистым безумием, и английские танки с чистой душой повернули назад.
        - Мы сделали все, что было в наших силах, и даже больше. Но прорывать оборону врага без пехотной поддержки - это, извините, нонсенс, сэр. Такого нет ни в одном уставе империи… - так доложил генералу Лину полковник Рэткинс, и примерно в таком же ключе был рапорт командира «крыс» фельдмаршалу Александеру. Все было сделано с соблюдением всех формальностей, и ни один из вышестоящих командующих не смог упрекнуть своих подчиненных, включая самого премьер-министра Уинстона Черчилля. Таково было положение дел в британской армии.
        Впрочем, ничто не помешало начальству выразить свое неудовольствие отсутствием результата, и, стремясь смыть позор со своих боевых знамен, «крысы пустыни» намеревались на следующий день попытать счастья еще раз. Своим упорством и настойчивостью они не раз заставляли строптивую фортуну повернуться к себе лицом, но утром седьмого июля у них случился досадный сбой.
        Солнце еще не поднялось из-за горизонта, когда эскадрилья советских бомбардировщиков вдребезги разбомбила переправу через Эльбу, по которой осуществлялось снабжение плацдарма. Хитрые русские продолжали изумлять простодушных англичан своим коварством. Мало того, что они подошли к переправе не с севера, а с юго-востока, сделав изрядный крюк, так еще на это задание они отправили полученные по ленд-лизу «Бостоны». Стоит ли удивляться, что охрана моста приняла эти бомбардировщики за свои машины и спокойно пропустила их к переправе. Когда маски оказались сброшены и бомбы уже падали на забитый до отказа войсками и техникой мост, было уже поздно. Сделав свое черное дело, «Бостоны» быстро ушли на север, под огнем проснувшихся зенитчиков.
        Согласно утверждению командиров батарей, им даже удалось сбить один или два самолета противника, но это было слабым утешением. Связь с северным берегом была прервана всерьез и надолго, что самым трагическим образом сказалось на положении дел на плацдарме.
        Людей охватил страх, и когда русские только нажали, возникла паника. Солдат не смогло успокоить ни наличие у них противотанковых орудий и зенитных батарей, ни появление в воздухе родной авиации, ни заверения командиров, что саперы уже начали возведение переправы через Эльбу.
        После налета русских бомбардировщиков мост через Эльбу рухнул, но по капризу судьбы с одной стороны уцелела узкая боковая кромка. По ней невозможно было проехать на танке или машине, но можно было свободно пройти трем человекам. Казалось бы, всего лишь малозначимая деталь, но именно она стала причиной стремительного разрушения дисциплины среди солдат. Иногда наличие слабой надежды бывает хуже, чем ее полное отсутствие. Когда человек полностью предоставлен сам себе, когда мосты сожжены и только от тебя самого зависит собственное спасение… Для зажатых на плацдарме войск наличие возможности отхода стало тем моральным искушением, которое быстро развратило простые души английских солдат.
        Вид покореженного моста породил в чей-то памяти рассказ смененных на плацдарме немцев об одной русской притче. Сами господа тевтоны услышали ее под стенами Сталинграда и в качестве обмена опытом противостояния Советам поведали своим новым союзникам. Притча гласила о назадачливом охотнике, который сумел схватить медведя, но потом никак не мог сдвинуться с места из-за крепких объятий зверя.
        Островитяне очень любят рассказы об охоте на зверей, а про охоту на медведей в особенности. Обычно воспоминания об охотничьих удачах бодрят душу и будоражат кровь, но только не в этот раз. «Сталинградская» притча оказала прямо противоположный эффект на умы зажатых на северном берегу Эльбы англичан. Услышав ее, бравые тэдди только мрачнели душой, хмурились и принимались искать всевозможные предлоги, чтобы как можно скорее перейти по хрупкой жердочке на противоположный берег. И чем сильнее грохотала подтянутая русскими к Виттенбергу артиллерия, тем больше появлялось желающих сделать этот неблаговидный поступок.
        Еще больше усилил негативное настроение солдат империи налет на плацдарм эскадрильи русских пикирующих бомбардировщиков. И хотя их целью был вовсе не огрызок моста, а скопление людей и техники перед ним, а зенитчикам и в самом деле удалось сбить один из самолетов и повредить другой, страх среди англичан стал разрастаться в ужасающей прогрессии. Весь плацдарм превратился в развороченный улей, который только и делал, что отчаянно гудел. Невзирая на чины и звания, все энергично обсуждали положение дел на плацдарме. И если офицеры сдержанно называли его сложным, то простые солдаты и сержанты говорили о «втором Дюнкерке».
        Появление у русских дальнобойной артиллерии, которая принялась бить по саперам, наводящим переправу, только увеличило градус накала среди британских военных. Не имея точных координат переправы и корректировщиков, советские артиллеристы били исключительно по площадям, но даже это вгоняло в отчаяние и уныние островитян. С каждым разрывом русского снаряда на том берегу, в сердцах и душах островитян усиливался страх попасть в плен к этим «страшным советам». И хотя обстрел продолжался около часа, этого вполне хватило, чтобы страх с хрустом и треском пожрал их мужество.
        Последней каплей, переполнившей чашу терпения, стал налет русских бомбардировщиков поздним вечером. Сброшенные с больших высот бомбы не нанесли больших повреждений понтонной переправе, уже достигшей середины Эльбы. Однако сам факт бомбежки подстегнул англичан к бегству, сломав последние препоны в их сердцах. Посчитав, что они сделали все, что могли сделать во благо родине и короне, «крысы пустыни» решили ретироваться. Бросив все тяжелое вооружение, ночью они стали переправляться на противоположный берег, благо русские этому никак не препятствовали. Когда рассвело, подавляющее большинство британских солдат уже были по ту сторону реки. На этой стороне остались только те, которым просто не повезло убежать от своей горькой судьбы.
        Исход англичан за Эльбу только начинался, а в тихий и мирный город Стокгольм прибыл один очень важный человек. Западный мир хорошо знал его по громким московским процессам тридцатых годов, когда он умело проводил чистку рядов советских руководителей самого высшего ранга от пресловутой «пятой колонны». Это был Андрей Януарьевич Вышинский. Сразу после первого открытого процесса газеты свободного мира окрестили его сталинским инквизитором, но у него имелись еще и другие таланты. За годы войны Вышинский проявил себя весьма грамотным дипломатом на встречах с союзниками. Он не только твердо отстаивал интересы своей страны, но и неукоснительно следовал линии Сталина, что было редким явлением в дипломатическом корпусе, доставшемся Молотову в наследство от Литвинова.
        Именно такому человеку можно было поручить начать переговоры с британцами о прекращении боевых действий, без опасений, что он не сорвет их из-за своего видения политической ситуации. Раньше с этой целью Сталин отправлял Молотова, так как был совершенно уверен, что он сделает все так, как ему было сказано. Подчеркивая его полную несамостоятельность и покорность воле вождя, дипломаты за глаза называли Вячеслава Михайловича говорящим письмом Сталина. При этом полностью забывалась та польза, которую получила страна благодаря подобной деятельности советского наркома.
        Сталин охотно отправил бы в Стокгольм своего старого соратника, но он мог подключиться к переговорам только на их конечной стадии. Появление министра иностранных дел в нейтральной стране сразу давало противоположной стороне серьезное преимущество, что было совершенно недопустимо. За годы своего правления Сталин хорошо усвоил подобные азы дипломатии и строго придерживался их.
        Другой весомой кандидатурой на роль переговорщика был легендарный посол Советского Союза в Швеции Александра Коллонтай. Она пользовалась заслуженным уважением в кругах мировой дипломатии. Благодаря ее усилиям Швеция так и осталась нейтральной страной во время войны, несмотря на все усилия немцев сделать эту скандинавскую страну своим военным союзником. Кроме того, госпожа Коллонтай смогла убедить несговорчивых финнов выйти из состояния войны с СССР и выдворить со своей территории все соединения вермахта. Начать процесс умиротворения англичан было вполне ей под силу, но, к огромному сожалению вождя, серьезный недуг полностью приковал Александру Михайловну к инвалидному креслу. Она могла помочь советом и словом, и на этом ее участие в этом важном деле заканчивалось.
        Требовалась новая кандидатура, по своим деловым и моральным качествам мало в чем уступавшая, а в чем-то и превосходившая самого Молотова. От услуг советского посла в Лондоне, Майского, Сталин отказался сразу. Уж слишком длинен был за ним шлейф нареканий, связанных с несдержанностью господина посла на язык. После тщательных и взвешенных размышлений вождь решил поручить столь важную и секретную миссию Андрею Януарьевичу. Перед отправкой специального эмиссара в Стокгольм дал ему следующее напутствие:
        - Не стоит думать, что англичане встретят вас с распростертыми объятиями и сразу станут обсуждать условия мирных переговоров. Это очень хитрые и расчетливые люди, у которых на первом месте всегда стоит не столько забота о сохранении мире, а сколько выгода и защита собственных интересов. На этих принципах строилась вся английская политика, начиная со времен Ивана Грозного, и спустя триста лет мало в чем изменилась. Вот на этих интересах вам и предстоит сыграть в первую очередь… - Сталин многозначительно покачал синим карандашом, крепко зажатым в руке. - В первую очередь необходимо заставить их задуматься о целесообразности и выгоде для Британской империи той авантюры, что затеял Черчилль и стоящие за его спиной круги. Быстрой победы у них не получилось и теперь уже не получится, а вести долгую и продолжительную войну слишком разорительно для английской казны. Доведите до их сведения, что советский народ сможет выдержать еще один год войны. А вот для экономики Великобритании, чье положение давно уже далеко не блестяще, даже полгода ведения боевых действий на два фронта может привести к необратимым
для нее последствиям. Простой народ вряд ли согласится еще туже затянуть свои пояса.
        - Англичане всегда стараются делать хорошую мину, как бы скверно ни шли их дела, товарищ Сталин. Никак не могут расстаться с лаврами первой империи в мире, - с горькой иронией заметил Вышинский. - Пытаясь спасти лицо, они наверняка будут преуменьшать свое трудное экономическое положение и будут говорить о помощи со стороны доминионов и Соединенных Штатов Америки.
        - Напомните им, что главный бриллиант Британской империи Индия с нетерпением ждет исполнения обещаний господина Черчилля относительно своей независимости. То же самое обстоит и с так называемыми доминионами Британской империи. Канада, Австралия и Южная Африка уже давно самостоятельные государства, у которых есть свои национальные интересы. Они, конечно, готовые поддержать английского короля людьми и оружием, но вряд ли захотят полностью разделить все экономические тяготы новой войны. Что касается помощи американцев, то каждый день новой войны только усилит их и без того огромные задолженности Англии перед Вашингтоном. Это неоспоримые факты, и с их помощью нужно убедить их в пагубности для интересов Британии продолжения нынешнего военного конфликта.
        - Может быть, для ускорения процесса переговоров следует открыто сказать англичанам, что нам известны планы операции «Немыслимое»? - Вышинский вопросительно посмотрел на вождя, но тот решительно покачал головой.
        - Мысль довольно интересная, но, на мой взгляд, не вполне своевременна, товарищ Вышинский. Пока еще рано бросать такой козырь на стол переговоров. Пока будет достаточно той наглядной агитации за мир, что к вашему приезду провели войска маршала Рокоссовского. Одержанные им успехи в ратном деле скажут свое веское слово в переговорных делах, можете не сомневаться, - хитро прищурился Сталин и поставил карандашом пометку в блокноте, лежавшем на столе. - Кроме угрозы выгод и интересам, англичане также очень чувствительны к вопросам потерь, понесенных их войсками в результате боевых действиях. Публикации в газетах списков погибших, пропавших без вести или попавших в плен солдат и офицеров это своеобразная ахиллесова пята любого британского правительства, постоянно открытая для критики со стороны политических оппонентов. При этом потери на фронтах их интересуют не из человеколюбия и сострадания. Нет, им важен только один вопрос: хватит ли сил для защиты метрополии в случае внезапного вторжения на остров. Это очень важный политический аспект. Поэтому постарайтесь выжать из него максимальную для нас        - С вопросом о способах принуждения англичан к миру все ясно, товарищ Сталин. Теперь хотелось бы знать, на каких условиях мы готовы сесть за стол переговоров?
        - В этом конфликте у нас нет и не может быть никаких интересов, поскольку мы втянуты в него помимо своей воли. Единственно, чего мы добиваемся, это немедленное прекращение военных действий и начало переговоров по установлению мира между нашими странами. В знак искренности своих стремлений мы готовы остановить свои войска на рубеже Кильского канала и устье Эльбы и не переходить его на все время переговоров. Как только конфликт будет прекращен и мы получим твердые гарантии невозможности его повторения, мы готовы отвести войска на линию разграничения оккупационных зон, утвержденных ялтинскими договоренностями… - Сталин сделал многозначительную паузу, после чего продолжил: - Но пусть господа англичане не считают наши миролюбивые предложения признаком слабости. У нас есть силы и возможности ответить ударом на удар, независимо от того, кто его нанесет. Мы мирные люди, но мы всегда стоим на страже интересов нашей многонациональной Родины.
        Вождь подошел к Вышинскому и, тронув его плечо рукой, доверительно сказал:
        - Я очень надеюсь, что вы все правильно сделаете, товарищ Вышинский. Точно так же как делали это и ранее. Не стоит унывать, если первый блин будет комом. В этом я почти уверен. Главное начать переговоры, заставить англичан думать, торговаться, считать выгоду. Сделаем это, значит, сделали половину дела. Всего вам доброго.
        Полным подтверждением правильности сказанных Сталиным слов стала телеграмма, пришедшая в Москву воскресным вечером из Стокгольма. Она гласила следующее: «Дядя серьезно болен, но доктора надеются на успех от назначенного лечения».
        Глава X
        В полях за Эльбой сонной - II
        - Нет, нет и нет, генерал Бредлов. Ваши утверждения относительно планов русских строятся на предположениях, в корне неверных, и подобны замкам из песка… - Черчилль решительно потряс в воздухе кулаком с зажатой в нем сигарой. От этих энергичных движений столбик пепла обломился и упал прямо на карту боевых действий, украшенную красивыми обозначениями. Подобное кощунство к творению воинской мысли вызвало гневное возмущение у стоявшего навытяжку перед премьером генерала. На его лице заходили желваки, но скованный невидимыми узами присяги, он был вынужден проглотить свое негодование.
        У тайно прилетевшего в Брюссель Черчилля было отвратительное настроение. Пять минут назад он по буквам объяснил начальнику оперативного отдела, что тот идиот, и пригрозил ему отставкой без пенсии и всякого пособия. Для бравых полководцев, не раз бесстрашно водивших свои полки прямиком в пасть к смерти, это было самым страшным наказанием из тех, что можно только придумать. Это было крайне несправедливо, но что поделать, воины всегда подчинялись правителям.
        - Флот… Немецкий флот, захваченный нами в Киле и Фленсбурге, вот что нужно Сталину. Вот ради чего он затеял весь этот поход, а не ради обращенного в руины Гамбурга… Как вы думаете, генерал? Вот тот могучий магнит, что прочно приковал к себе внимание русских армий. Ведь это же так очевидно! Смотрите!.. - Черчилль навис над картой и стал тыкать в нее дымящейся сигарой, пренебрежительно отмахнувшись от услужливо протянутой генералом указки.
        - За время конфликта на севере русские заняли Тромсё, на юге их войска вышли к Килю. Что это вам напоминает? Правильно, гигантские клещи, которые, по замыслу Сталина, должны сомкнуться вот здесь, в районе Дании, чтобы захватить наш главный военный трофей - флот адмирала Деница. Германские корабли - это лакомый кусочек для маршала Сталина. Он давно положил на него глаз и в своих письмах ко мне неоднократно напоминал, что как союзник Россия имеет право на одну его треть. Ясно, что северное направление является приоритетом в действиях Сталина… - Черчилль перестал трясти сигарой над столом и, сделав ею непринужденный пируэт, с победоносным видом отправил в рот.
        - Но это только один из возможных вариантов действий русских, господин премьер-министр… - заикнулся, было, генерал, но тут же был жестоко бит могучим интеллектом своего высокочтимого собеседника.
        - Я совершенно не понимаю, за что английская казна платит вам деньги, Бредлов?! Как можно быть таким непонятливым человеком?! Что доносит авиаразведка о действиях русских после занятия ими Тромсё?! - требовательно спросил премьер своего адъютанта от авиации.
        - С вечера вчерашнего дня их передовые части движутся на юг, по направлению к Нарвику, господин премьер-министр! - браво доложил Черчиллю полковник Хомбс, всем своим видом демонстрируя, что он-то как раз и не зря получает деньги британских налогоплательщиков.
        - Правильно. А были ли со стороны русских попытки переправиться через Эльбу и проникнуть дальше в нашу оккупационную зону? Я вас спрашиваю, генерал… - премьер грозно вперил свой тяжелый взгляд в притихшего Бредлова.
        - Нет, господин премьер-министр, не было, - с трудом выдавил военный, покрываясь липким потом. В этот момент, когда отставка без пенсии и мундира стала так реальна, он страстно жалел, что находится в штабе, а не в войсках. Там, среди своих собратьев по ремеслу, можно свободно отстаивать свою точку зрения, не боясь подвергнуться остракизму. К тому же у генерала так некстати свело живот, что доставляло ему дополнительные мучения.
        - И что из всего этого следует? - продолжал донимать Бредлова расспросами Черчилль.
        - Что вы правы, господин премьер-министр, - быстро согласился со своим мучителем генерал.
        Причиной столь быстрой сговорчивости стала схваткообразная боль, что в ускоренном темпе принялась терзать его кишечник.
        - Да? - удивился Черчилль. - А мне показалось, что у вас есть свое, особое, мнение, генерал.
        - Услышав ваши доводы, я понял, что ошибался, господин премьер-министр, - Бредлов оказывал героически усилия против коварного врага, но прекрасно понимал, что был обречен на позорное поражение.
        - Я очень рад, что вы наконец-то поняли и оценили то, что ясно любому школьнику, генерал Бредлов, - разочарованно хмыкнул премьер. Он был настроен на долгое препирательство и теперь даже испытывал нечто похожее на разочарование.
        - Я тоже, господин премьер-министр. Извините, но сейчас мне нужно сделать один важный звонок, - Бредлов из последних сил пытался соблюсти приличия.
        - Ну, если вам так нужно, можете идти… - Черчилль снисходительно повел плечами, и Бредлова как ветром сдуло. Ведь главное в этих случаях не добежать, главное донести.
        - Слава богу, что такие генералы в основном находятся в штабах, а не командуют войсками, - презрительно бросил премьер, едва за Бредловым закрылась дверь. Руководитель английского правительства не терпел слабовольных людей.
        - У него сегодня был трудный день, сэр, - вступился за коллегу начальник штаба 2-й армии генерал Артур Гордон Пим.
        - У нас всех сегодня трудный день… - сварливо не согласился с ним Черчилль. Вытащив сигару изо рта, он подошел к карте.
        - Итак, теперь все согласны с тем, что главным направлением русского наступление является Фленсбург с находящимся там флотом. Пока у Сталина нет сил и возможности пересечь канал и продвинуться еще дальше на север, но можно не сомневаться, что со временем они у него появятся. Что вы намерены предпринять для срыва плана русских и реализации замыслов операции «Немыслимое»?
        Премьер ожидал, что говорить будет фельдмаршал Александер, но слово взял генерал Пим. В те моменты, когда дела шли не так, как того хотело верховное руководство, у фельдмаршала пропадала уверенность в себе, и он начинал размазывать кашу по тарелке. Артур Пим хорошо знал эту особенность и потому взял инициативу в свои руки.
        - Вы совершенно верно отметили, сэр, что у Сталина пока нет сил для продолжения похода на север. Все те танковые соединения, которыми располагал маршал Рокоссовский, полностью задействованы для оттеснения наших войск из Шлезвига, захвата Гамбурга, Любека и выхода к южной стороне канала. Анализируя сведения, поступившие к нам из дивизий, можно смело сказать, что наступательный порыв русских на данный момент полностью выдохся. Чтобы привести свои войска в порядок и продолжить наступление, маршалу Рокоссовскому нужна тактическая пауза минимум на полторы недели. За это время он успеет подтянуть тылы снабжения, пополнить войска резервами и сможет наступать в любом направлении… - как бы невзначай подчеркнул Пим.
        Острое ухо Черчилля моментально уловило скрытый подтекст, но премьер-министр не подал вида. Он только неопределенно кивнул головой, как бы показывая, что сказанное принято к сведению, и генерал продолжил свою пояснительную речь.
        - Наших войск, находящихся в Голштинии, хватает только для обороны полуострова, - с сожалением констатировал Пим, - о наступлении против войск Рокоссовского можно будет говорить только через неделю, не раньше. К этому сроку мы надеемся завершить переброску немцев из Норвегии и, довооружив их, двинем против русских.
        - Вы думаете, Рокоссовский спокойно позволит вам сделать это? Не обольщайтесь, генерал, не стоит недооценивать своего противника. Маршал Рокоссовский один из лучших маршалов Сталина, и как он умеет воевать, прекрасно видно по результатам его наступления в прошлом, да и в нынешнем году. Наверняка он не будет сидеть сложа руки и попытается сорвать ваши далеко идущие планы… - пустил парфянскую стрелу в темя генерала Черчилль.
        - Все это мы полностью учили при разработке наших нынешних планов, сэр, - невозмутимо промолвил Пим. - Для сковывания войск Рокоссовского, в течение четырех-пяти дней мы намерены подготовить и нанести новый контрудар в районе Виттенберга. Как показала практика, русские оказались весьма чувствительны к ним.
        - Очень хотелось бы узнать, сколько танков мы оставили на том берегу Эльбы в результате прошлого контрудара… - бесцеремонно прервал генерала Черчилль.
        От столь непочтительного к себе обращения Пим покрылся красными пятнами и обиженно поджал губы.
        - В результате упорных боев, после которых противник был вынужден остановить свое наступление на Фленсбург, мы потеряли примерно двадцать девять таков и бронетранспортеров, сэр, - с видом несправедливо оскорбленного человека произнес Пим.
        - По моим данным, этот контрудар обошелся нашей армии в пятьдесят три единицы бронетехники. Как вы объясните подобное расхождение? - грозно спросил премьер.
        - Мне неизвестно, откуда вы получили подобную информацию, сэр. Озвученную мною цифру я получил от начальника штаба 7-й дивизии, и как вы могли заметить, она носит предварительный характер. Нам пока неизвестна точная численность танковых батальонов, участвовавших в бою против русских. Из-за спешки их бросили против русских в неполном составе.
        - Моя информация поступила от мистера Левитана, и я хотел уточнить полученные данные, - любезно пояснил Черчилль и милостиво кивнул головой, призывая Пима продолжить изложение плана.
        - На этот раз контрудар под Виттенбергом будет подготовлен по всем правилам и требованиям. Батальоны 7-й дивизии будут иметь штатную укомплектованность и смогут действовать в свою привычную мощь и силу. Вместе с сухопутными силами на этом направлении будут усилены авиационные соединения. Под их прикрытием мы сможем форсировать реку Эльбу и вернуть утерянный плацдарм. Чтобы отражать наши атаки, Рокоссовский будет вынужден перебросить часть своих сил от канала, что в значительной мере облегчит наступление дивизий Шернера. Начав наступление в районе Киля, он двинется на юг навстречу генерала Лину, чтобы сначала рассечь оборону русских в Шлезвиге, а затем разгромить и отбросить армии Рокоссовского далеко на восток.
        Генерал закончил с упоением водить указкой по нарисованным на карте стрелкам и, поставив ее возле ноги, подобно винтовке, с достоинством посмотрел на Черчилля. Пим ожидал от премьера вопросов, но их не последовало. Британский премьер только посапывал, попыхивал своей сигарой и откровенно зло смотрел на докладчика, явно не оправдавшего его ожиданий. Когда возникшая пауза затянулась до неприличия и у Пима опять пошли красные пятна на лице, Черчилль вновь уронил столбик пепла на карту и принялся метать молнии.
        - Все, что сейчас прозвучало, очень интересно, и дай бог, чтобы все было так, как вы запланировали. Дай бог, - повторил Черчилль, сделав в воздухе неопределенный знак рукой с сигарой, - но всего это крайне мало для реализации плана операции «Немыслимое». Все ваши действия отодвинут русских в район озер Шверина. В лучшем случае к предместьям Берлина и все! После этого нам придется делать паузу и терять столь драгоценное время. А где южное наступление, при помощи которого вы намеревались отодвинуть русских за Одер?! Про рубеж Вислы я ничего не говорю. То, что вы только что обрисовали, генерал Пим, чистая тактика, но никак не стратегия!
        Число красных пятен на лице у генерала быстро увеличилось, но он сдержался и проглотил очередные упреки премьера. Тем более что по большому счету Черчилль был прав.
        - Северное направление изначально считалось главным в операции «Немыслимое», так как наступление проводилось с опорой на войска 2-й армии. Что касается южного направления, то, к нашему огромному сожалению, генерал Венк не оправдал возложенных на него надежд. Показав себя превосходным мастером по части обороны и отступлений, он не смог преодолеть построение войск маршала Конева.
        - Положение дел на юге мне хорошо известно. Хотелось бы знать, как вы намерены активизировать действия Венка? Когда вы начнете реализацию планов операции в полном объеме, черт возьми! Ведь с каждым днем, с каждым часом мы теряем шансы на благополучное завершение начатого нами дела по установлению нового порядка в Европе!
        Нежелание генерала говорить о главном для премьера, неготовность генералитета принять нужное премьеру решение сильно его раздражало. Каждая минута общения с людьми, в руках которых было решение главного вопроса для Британской империи, над которым безрезультатно бились лучшие умы английского народа почти двести пятьдесят лет, была для Черчилля невыносимо тяжелой. И дело было не в том, что восемь часов назад он имел неприятный разговор со «спонсорами» нового крестового похода на восток.
        Уже к концу вторых суток конфликта Черчилль понял, что операция разворачивается не совсем так, как ее запланировали лучшие головы Генерального штаба. К этому обстоятельству он отнесся спокойно. Война давно приучила его к мысли, что при проведении военных операций не все всегда бывает гладко и, начиная дело, в его конце ты можешь получить не совсем то, что хотел. Тем более что главная тактическая задача - перенос парламентских выборов, пусть с небольшим скрипом, - но выполнена.
        Британского премьера отчаянно бесил тот факт, что стоящие перед ним высокие чины, увешанные орденами и обласканные короной, не хуже его понимали всю значимость и важность проводимой ими операции для интересов империи. И при всем при этом их нужно было постоянно толкать, требовать действий и контролировать исполнение. Господа генералы не хотели воевать, и это заставляло Черчилля щелкать хлыстом и подавать команды громким голосом.
        - Готовя операцию, мы рассчитывали получить на южном направлении помощь со стороны генерала Эйзенхауэра. Однако президент Трумэн запретил нашим американским партнерам оказывать нам какую-либо военную помощь без его личного приказа… - заговорил покрывшийся пятнами генерал Пим, но Черчилль в который раз бесцеремонно прервал его:
        - Мне не хуже вас, генерал, известно решение президента Трумэна. Меня интересует, что вы намерены предпринять для возобновления наступления в районе Лейпцига в самые ближайшие дни. О часах я не говорю, так как понимаю, что это нереально. Я вас слушаю, генерал Пим.
        Вид заливающегося краской генерала, с одной стороны, забавлял британского премьера, а с другой - вызывал отвращение, так как этот человек явно не способен привести к окончательному разрешению русского вопроса.
        - Но мы не можем руководить американской армией! - воскликнул Пим и был немедленно уколот новой стрелой премьера.
        - Благодарю вас за столь блистательный и весьма ценный вывод, генерал! Есть ли еще какие-нибудь идеи? - Черчилль требовательно окинул гневным взглядом всех присутствующих на совещании генералов.
        Униженный и оскорбленный Пим обратил свой полный страданий взор в сторону Александера, прося у него поддержки и защиты. Фельдмаршал был бы рад помочь своему начальнику штаба, но ничего путного предложить не мог. Над цветом военной мысли Британской империи нависла угроза позора и унижения, но генерал Вэйлинг смог отвести ее в сторону.
        - Возможность получения помощи для армии Венка со стороны американцев существует, но она, как бы это сказать, не совсем обычна… - генерал сделал выразительную паузу, стремясь с помощью ее показать всю сложность и необычность предлагаемого им решения.
        - Не тяните, говорите яснее! - нетерпеливо потребовал премьер-министр.
        - Помощь в осуществлении наступления на юге мы можем получить от генерала Паттона. Это очень своенравный и независимый человек. Он очень недоволен генералом Эйзенхауэром и президентом Трумэном из-за того, что они не позволили его танкам въехать в Прагу раньше русских. Думаю, он согласится намять им бока, при определенных обстоятельствах, конечно… - многозначительно закончил Вэйлинг.
        - Очень интересная идея! С ней стоит поработать… - глаза Черчилля радостно заблестели, но совсем не по поводу слов Вэйлинга. Премьер истово славил Корнуэльскую деву Марию, таки подтолкнувшую генералов к нужной мысли. Рьяно болея за начатое дело, премьер-министр уже давно перебрал все варианты дальнейшего развития операции и без помощи увитых лавровыми венками тугодумов понял, что без скорейшего вовлечения в конфликт с русскими американцев план «Немыслимое» обречен на неизбежный провал. Единственное, чего не знал Черчилль, так это имени человека, способного действовать самостоятельно, невзирая на приказы сверху.
        Ради этого британский премьер-министр и провел шоковую стимуляцию мозговой деятельности своих генералов. Подобный метод, конечно, был довольно жестким и в какой-то мере жестоким, но Черчиллю требовался немедленный результат, и он его получил. Все остальное - эмоции, не имеющие серьезного значения в большой политике.
        Добившись желаемого, премьер не стал больше мучить генералов и милостиво отпустил их. Узнав у Вэйлинга все необходимые детали относительно Паттона, Уинстон поспешил на пункт связи для важных переговоров. Воротилы большого бизнеса все еще верили в него и были готовы поддержать британского премьера в его борьбе с Советами.
        Самый большой город Саксонии - Лейпциг - уже один раз вошел в анналы мировой истории. На его полях произошла знаменитая «Битва народов», когда в октябре 1813 года союзные полки немцев и русских разгромили ранее непобедимого императора французов. Теперь, в июле 1945 года, под Лейпцигом вновь сошлись армии трех народов, но на этот раз французов заменили американцы, которые вместе с немцами противостояли русским.
        По замыслу операции «Немыслимое», армия фельдмаршала Венка начинала свое наступление в районе города Эйленбурга, и концу второго дня немцы должны были захватить переправы через реку Эльбу у Торгау. Для реализации этого плана им было нужно пройти каких-то тридцать пять - сорок километров по прямой линии, но неожиданно для себя господа тевтоны наткнулись на хорошо организованную русскими оборону.
        Там, где должны были быть разрозненно стоящие на постое взводы и роты, немцы и примкнувшие к ним венгры обнаружили батальоны пехоты вместе с пушками, танками и минометами. Стоит ли удивляться, что за два дня ожесточенных боев подразделения Венка смогли продвинуться всего на шесть километров, понеся серьезные потери в живой силе и куцей технике, предоставленной им англичанами.
        Еще одним фактором, серьезно осложнившим задачу немцам, было то, что им приходилось наступать строго вдоль кромки лесного массива. Это здорово ограничивало им возможности маневра и заставляло атаковать русские очаги обороны в основном фронтальными ударами.
        Конечно, можно было перенести направление наступления и попытаться обойти опорные пункты русской обороны, но немцы не были самостоятельны в принятии решений. Главным заказчиком музыки были англичане, которые решили, что те, кто пойдет на Торгау вслед за армией Венка, должны будут двигаться только по хорошей дороге. Продвигаться по лесным чащам, прикрывшим северо-восточные подступы к Лейпцигу, для господ англосаксов было не вполне комфортно. Таким образом, погибая от пуль и снарядов противника, немецкие и венгерские солдаты не только освобождали Германию, но и обеспечивали комфортное передвижение своим новым союзникам.
        Весь фронт наступления немцев простирался от Эйленбурга на севере до Вурцела на юге. На большее у них не хватало ни сил, ни средств. Саксония примыкала к зоне американской оккупации, и здесь англичане не могли свободно действовать так же, как в Шлезвиге.
        Связи и влияние покровителей у поджигателя новой мировой войны Черчилля у американцев были весьма солидны и весомы. Ничем другим было невозможно объяснить, что начавшееся одиннадцатого июля наступление немцев было не просто мощнее и сильнее, в отличие от всех предыдущих, а на этот раз плечом к плечу против русских вместе с солдатами вермахта наступала американская танковая дивизия генерала Дугласа.
        Рано утром на всем протяжении противостояния между войсками фельдмаршала Венка и маршала Конева начался артобстрел русских позиций. Огонь из американских пушек велся по площадям четкими последовательными сериями залпов. Это оказывало поддержку пришедшей в действие пехоте и одновременно не позволяло русским определить, где будет нанесен главный удар немецких войск.
        Через пятнадцать минут после начала обстрела две роты американских «Шерманов» стали выдвигаться к высотке в районе Луисбурга, господствующей над дорогой, ведущей к Торгау. Подступы к ней прикрывали два опорных пункта обороны, в которых находилось по танковому взводу, роте пехотинцев и батарее минометов или противотанковых орудий. Примерно такие же силы располагались на самой высотке, в хорошо подготовленных укрытиях.
        Действия танкистов были поддержаны ураганным огнем, который продолжался ровно семнадцать минут, после чего перекинулся на другую сторону дороги, на Торгау, где также находились русские полевые укрепления. Примерно такая же картина имела место быть и в районе города Вурцела. Сначала полк реактивных минометов «Небельверфер» открыл огонь по советским позициям, а затем, через двадцать минут, их поддержала американская артиллерия.
        Весь этот огневой концерт продолжался тридцать пять минут, после чего американские артиллеристы взяли десятиминутную паузу. Она позволяла им сменить цели, вводила противника в заблуждение относительно продолжительности артобстрела и давала возможность пехоте приблизиться к позициям врага перед решающим броском.
        Первыми нарушили тишину батареи северного фланга. Они открыли ураганный огонь по высотке у Луисбурга, буквально утопив ее и подступы к ней в столбах огня и дыма. Вслед за ними ожил южный фланг наступления. Усиленные тремя дивизионами «Небельверфер», американские артиллеристы утюжили подступы к городку Блюцер, через который проходила грунтовая дорога на Торгау. Новый артобстрел продолжился пятнадцать минут, после чего пушки замолчали, и в бой вступила немецкая пехота при поддержке американских танков.
        По замыслу Вальтера Венка, вначале в бой вступали войска в районе Луисбурга. Гренадерский полк и две роты танков должны были создать впечатление у противника, что направление главного удара немецких войск не изменилось. Ранее Венк трижды пытался прорваться в этом месте и каждый раз терпел поражение.
        Присутствие танков должно было заставить русских поверить, что неприятель не отказался от прежней тактики, сделав на этот раз ставку на бронетехнику. Главный же свой удар Венк собирался нанести в направлении Блюцера, ранее имевшего второстепенное значение.
        Как и предполагал фельдмаршал, гренадеры и «Шерманы» у Луисбурга получили отпор, несмотря на артобстрел. Находящиеся в засаде и укрытиях советские танки и самоходки не сильно пострадали от огня гаубиц и хорошо пощипали танки и пехоту противника. Первая атака немцев была остановлена на подступах к высотке. Во время второй атаки они сумели прорваться к вершине высотки, но были отброшены огнем находившихся там противотанковых батарей.
        Примерно такая же картина была по другую сторону автобана и под Блюцером с одним только отличием, что там немцы лишь один раз атаковали советские позиции. Все эти атаки продолжались в течение полутора часов и стоили противнику тринадцати подбитых танков и около роты пехотинцев. Принесенные в жертву по замыслу фельдмаршала Венка, они должны были заставить советское командование начать переброску тактических резервов к Луисбургу.
        После отражения атак по обеим сторонам дороги, а также по подступам к городку Блюцер, ударила артиллерия. Проводя этот артобстрел, артиллеристы уложились в свои привычные семнадцать минут. Огонь по-прежнему велся четкими залпами по площадям, не позволяя русским до последней минуты проникнуть в сокровенный замысел Вальтера Венка. И только когда на советские позиции под Блюцером двинулись два полка пехоты дивизии «Райх» и бригада танков, стало ясно, где сегодня наносят свой главный удар немцы.
        Одиннадцатое июля выдалось пасмурным и слякотным днем. С трех часов утра зарядил мелкий противный дождь, который то припускал свой неторопливый бег, то замирал на какое-то время и снова начинал моросить. Так продолжалось около пяти часов, когда небеса неожиданно разразились ливнем. Он был настолько сильным и продолжительным, что казалось, будто господь Бог выказывает свою немилость к тому, что происходит внизу.
        Разыгравшаяся непогода полностью исключала применение авиации, хотя, если говорить честно, в районе Лейпцига она бы не была применена и при ясной погоде. Каждый из маршалов по-своему интерпретировал слова Сталина об осторожности, сказанные во время последней встречи в Кремле. И если Рокоссовский поступил так, как он посчитал нужным.
        Жуков был готов ответить ударом на удар, то маршал Конев поступил иначе. Он приказал не дать ни единого повода к обвинению в развязывании войны между Америкой и СССР. Огонь должен был вестись строго на подконтрольной территории Советским Союзом и точка. Не дай бог, чтобы хоть один снаряд упал в американский сектор оккупации.
        По этой же причине был введен запрет на применение авиации в зоне конфликта. Только одиночные вылеты для проведения разведки, со строжайшим запретом пересечения границы секторов.
        Вот в каких условиях приходилось советским солдатам отражать наступление врага, и, как ни странно, делали они это вполне успешно. Умелое сочетание действий мотопехоты и артиллерии сводили на нет все усилия противника. Выполняя приказы своих покровителей, Венк упрямо гнал своих солдат вперед и каждый раз оказывался жестоко битым. Опытный вояка, он сразу заподозрил утечку информации о проведении операции, но стоило ему только об этом заикнуться, как его сразу обвинили во всех смертных грехах. Первый фельдмаршал новой Германии мужественно выслушал бездумный бред высокого начальства, не проронив ни слова. И только когда все было выплеснуто до самого донца, заговорил.
        Венк не стал размазывать кашу по тарелке, пытаясь доказать неправоту и ошибочность слов высокого начальства. Пройдя хорошую школу при Гитлере, он не стал попусту тратить время на столь глупое занятие. Венк сказал коротко и предельно просто. Для продолжения наступления на город Торгау крайне мало поддержки артиллерийским огнем, нужны танки и авиация. Без их помощи он рискует остаться командиром без подчиненных.
        Получив столь качественную пилюлю, высокое начальство отстало от Венка со своими упреками и отправилось делать «думато». Очень полезное занятие для любого начальника независимо от высоты и местоположения его стола.
        Два дня в армии Венка стояла мертвая тишина, в которой был отчетливо слышен скрип мозгов высокого начальства. На третий день командующий южной армии был вызван на порядком изношенный ковер и получил известие о придаче ему танков, вместе с новым приказом о наступлении.
        Стоит ли говорить, что появление танков здорово обрадовало немцев. Теперь можно было отвечать полноценным ударом на удар, а не пытаться взять штурмом опорные пункты врага под губительным огнем его танков и пушек.
        Получив долгожданное подкрепление, Венк с головой ушел в подготовку операции. Не оставив на сон ни одного часа, он подготовил наступление в лучших традициях немецкой военной науки. Усыпить бдительность противника равноценной артподготовкой, обмануть с местом нанесения главного удара, заставив перебросить свои тактические резервы, а затем ударить всей силой там, где тебя не ждут, - разве это не блестящий замысел?
        Так думал Вальтер Венк, и поступавшие с места боев сообщения как бы подтверждали правоту его замыслов и действий. Опорные пункты врага под городишком Блюцер, что так много выпили крови немецких солдат, были взяты и уничтожены в течение первого часа наступления.
        Об этом радостно донесли командующему радисты, и тот с большим удовлетворением поставил на карте жирные отметки синим карандашом. Правда, за скобками этих известий остались потери, что понесли солдаты полка «Лангемарк», «Дойчланд», а также венгерской бригады «Хуньяди» в живой силе и технике, преодолевая ожесточенное сопротивление советских солдат.
        Не было сказано ни слова, что только благодаря своему численному превосходству эсэсовцы и их звездно-полосатые союзники смогли прорвать первую линию советской обороны. Да и то, на отдельных участках советской обороны, смяв слабых и обходя сильных, они продвинулись вперед, как требовал от них Венк.
        Так обстояли дела, но на этот момент все было совершенно неважно. Оборона врага была прорвана, и сейчас нужно было как можно скорее выйти к Торгау, пока русские не заметили угрозу своих тылов и не начали переброску войск.
        Венк, наверно, сильно удивился, если бы узнал, что все его обманные манипуляции были направлены на переброску под Луисбург двух батальонов пехоты и роты танков. Именно такую численность имел тактический резерв полковника Тараканова, обороняющего подступы к городку Торгау.
        В утешение фельдмаршала стоило отметить, что его замысел блестяще удался. Резервы были переброшены туда, куда он хотел, и под двумя деревушками - Козец и Цильдау - стояло только два полка противотанковой артиллерии с пехотными ротами прикрытия. Именно они преградили путь немецко-американской армаде, выкатившейся ко второй линии советской обороны, благополучно пробежавшись по полям и взгоркам Саксонии.
        Командующий первым штурмовым батальоном майор Кнопс внимательно рассмотрел в бинокль сквозь серую пелену дождя деревушки, сосновый лес, разрезанный на две неравные части идущей через него дорогой. Она прямиком вела сначала к городку Майер, стоявшему на берегу озера Гробер, а затем выходила и к переправам через Эльбу, минуя Торгау.
        В состав каждого истребительного полка входило по пятнадцать пушек ЗИС-2 и тридцать девять орудий ЗИС-3. Советское командование перебросило сюда артиллеристов на третий день боев, и их появление осталось незаметным для немцев. По данным штаба Венка, в обеих деревнях могло находиться по взводу танков, батарея пушек и рота автоматчиков. Все это вселяло самые радужные надежды, и оставалось только их реализовать на практике.
        Разыгравшаяся непогода создавала неудобство для обеих сторон. Плотные потоки дождя затрудняли продвижение танков и солдат «крестоносцев», но и они до поры до времени укрывали их от взора советских артиллеристов.
        Свой главный удар немцы нанесли по деревне Козец, бросив против ее защитников двадцать пять танков и до батальона пехоты. Первыми удар врага приняла 4-й батарея, вооруженная пушками ЗИС-2. Не имея возможности из-за плохой видимости стрелять на дальней дистанции, артиллеристы были вынуждены подпустить врага на расстояние в двести метров и только тогда открыли огонь. Стреляя бронебойными и подкалиберными снарядами, артиллеристы подбили восемь танков противника.
        Встретив столь решительный отпор, большая часть танков отступила, не дойдя двух десятков метров до самой окраины поселка. Однако семь танков все же смогли прорваться в северную часть деревни Козец. Положение было критическим, и тут во всей своей красе проявился порядок размещения противотанковых батарей. Заметив прорыв противника, артиллеристы 2-й батареи, в чью задачу входила поддержка огнем соседей, развернув орудия, принялись громить вражеские танки. Своим метким огнем они в течение нескольких минут поразили три «Шермана», что вызвало сильное смятение в душах американских танкистов. Не раздумывая, они стали отходить на юг, но, к своему несчастью, попали в сектор огня 3-й батареи, которая перебила их один за другим.
        Вместе с артиллеристами свой вклад в отражение атаки внесли и пехотинцы капитана Мартынова. Невзирая на огонь со стороны танков и наступающей пехоты противника, они положили вражеских солдат на землю и не дали возможности приблизиться им к артиллеристам. Как ни пытались разгоряченные боем эсэсовцы прорваться к окраинам поселка, они не смогли этого сделать. Трижды офицеры поднимали в атаку своих солдат, и каждый раз пулеметно-автоматный огонь защитников Козец заставлял их отступать.
        Примерно такая же картина происходила и в районе поселка Цильдау. Грамотно расположив свои батареи, командир 1125-го истребительного полка устроил противнику огневой мешок, из которого он вырвался ценой больших потерь. Семь танков с белыми звездами на борту навсегда застыли на подступах к скромной германской деревушке, так и не дойдя до ее окраин.
        Столкнувшись с непредвиденным затруднением, Кнопс затребовал огневую поддержку, которую он получил с часовой задержкой. Дождь уже закончился, но мокрая земля не позволила дивизиону «Небельверфер» быстро прибыть на помощь застрявшему мотопехотному клину.
        Честно исполнив свой долг, ракетные минометчики обстреляли советские позиции и быстро отошли в тыл, не желая попадать под ответный огонь. Впрочем, их помощь мало что изменило в расположении сил. Даже понеся определенные потери от минометного обстрела, русские противотанковые батареи смогли отбить вторую атаку противника. Отсутствие дождя позволяло им вести огонь с дальней дистанции, и, попав под убийственный огонь «зисов», американские танкисты дружно отступали. Оставшись один на один с русскими, немцы не имели возможность самостоятельно взять поселки, как ни старались.
        Шесть часов проходило это тяжелое противостояние. Неизвестно, как бы дальше развивались эти события, но во время обороны Цильдау произошел трагический случай. Непонятно по какой причине во время четверной атаки солдаты старшего лейтенанта Тарасюка неожиданно отошли с занимаемых позиций, оставив артиллеристов один на один с врагом.
        Храбро бились в этот день батарейцы 1125-го истребительного полка. Двадцать шесть танков противника и свыше двухсот солдат противника они уничтожили в этот день, но противостоять наступающей пехоте врага они не смогли. Большая часть артиллеристов погибла возле своих орудий, до конца исполнив свой солдатский долг. Лишь немногие с оружием в руках сумели прорваться к лесу, где укрылись от наседающего врага.
        У командующего сводной группой полков бригаденфюрера Кройца было огромное желание раздавить засевших в Козеце русских, но он был очень ограничен во времени. Фельдмаршал Венк требовал незамедлительного продолжения наступления к переправе через Эльбу, и Кройц был вынужден подчиниться приказу.
        Оставив в стороне так и непобежденную деревушку, сводная группа немцев и американцев двинулась через лес. До городка Майер оставалось всего около часа езды, а оттуда уже невооруженным глазом видны мосты через Эльбу. От предчувствия скорой победы у всех было приподнятое настроение, но оно продлилось недолго. Не успели «Шерманы» с белыми звездами на броне углубиться в лес больше чем на сто метров, как головная машина неожиданно подпрыгнула, и ее башня отлетела в сторону, словно снесенная ударом невидимого молота.
        От столь неожиданного зрелища танковая колонна встала как вкопанная. Никто из сидевших в танках экипажей не мог толком понять, что случилось. Американцы полагали, что головной танк наскочил на мину, но немцы, хорошо узнавшие русскую тактику огневых засад, настороженно вглядывались в окружавший дорогу лес. Новый выстрел и второй подбитый танк все расставили на свои места. С обеих сторон от дороги, среди высоких сосен находилась русская танковая засада.
        Называть эту засаду русской можно было с большой натяжкой. Это был «трофейный танковый батальон», в состав которого входило четыре «тигра», шесть «пантер», восемь «Хуммелей» и два «Насхорна». Все это досталось Красной Армии в качестве боевого трофея, и вот теперь трофейный зверинец с нарисованными красными звездами на броне вступил в бой против своих создателей.
        Вначале в дело вступили «тигры» и «пантеры». Их могучие стволы орудий, отлитые из лучшей немецкой стали, положили непреодолимую преграду танковой армаде американцев. От их меткого огня на шоссе остались гореть три машины, остальные ретировались.
        Пять раз до наступления ночи танки совместно с пехотой атаковали русский танковый заслон, пытаясь пробить себе дорогу на восток, но все было напрасно. Крупповская броня была крепка для снарядов «Шерманов», а две роты автоматчиков при поддержке «Хуммелей» прекрасно сдерживали немецкую пехоту. Эсэсовцы раз за разом поднимали в атаку своих солдат, но они каждый раз отступали, наткнувшись на огневую стену из пуль и снарядов. Как жалел в этот момент бригадный генерал Линц, что в его сводном отряде нет батальона самоходных установок «Прист». Вооруженные мощными гаубицами, они в два счета перепахали бы не только все эти чертовы сосны в районе засады, но и все русские танки в придачу.
        Линц уже не один раз имел возможность наблюдать работу этих прекрасных машин, но сейчас он был полностью лишен этой возможности. Поступив в подчинение Венка, американец был вынужден расчленить свою дивизию, направив самоходки и часть танков, для отвлекающего маневра под Луисбургом.
        Сидя в головном танке, он метал громы и молнии в адрес немецкого стратега, лишившего его поддержки самоходных гаубиц. Разве могли сравниться с их силой и мощью реактивные минометы, что прислал им в поддержку Венк. Они трижды подвергали район засады минометному обстрелу и сумели подбить одну «пантеру» и повредить один из «тигров», и это всё. Конечно, от огня «Небельверфер» понесли потери и советские пехотинцы, но и противник не остался в долгу. Во время последнего обстрела немецкие минометчики попали под ответный огонь, и реактивные установки были полностью уничтожены.
        Не принесла удачу и попытка обойти засаду с флангов. Примыкавший справа к засаде лесной массив тянулся на многие километры и не имел хороших грунтовых дорог для «Шерманов». Обходить засаду по ним значило потерять массу времени без уверенности на успех. Лесок, что расположился слева от дороги, был не столь массивен и велик, как его собрат. При желании его можно было обойти за два часа, но разыгравшаяся непогода сильно затрудняло выполнение этой задачи для танков, минимум как до завтрашнего утра. К тому же при совершении этого маневра, танки оказались бы в зоне досягаемости неподавленных пушек в поселке Козец. И не было никакой гарантии, что, совершив этот маневр, танки не наткнутся еще на одну засаду. По заверениям немцев, русские являются мастерами на подобные каверзные штучки.
        Получив столь неутешительный доклад от Кройца, Венк пришел в негодование. Наступавшие на Луисбург немецкие части плотно завязли в обороне русских и, несмотря на все усилия командиров, были далеки от того, чтобы достичь предписанные им фельдмаршалом рубежи. Но если неудачи на этом направлении можно было объяснить его второстепенностью, то топтание соединений Кройца в глазах Венка не имело себе оправданий.
        Ему было отдано все, что только имела в своем распоряжении южная армия рейхспрезидента Деница. Нужно было только правильно и умело всем распорядиться, и немецкие соединения были бы по ту сторону Эльбы, развивая наступление на Котбус.
        Сгоряча фельдмаршал высказал бригаденфюреру все, что он думает по поводу его неудач, но, успокоившись и подумав, Венк все же нашел отмычку, которая позволила ему сковырнуть русский замок на пути к Эльбе.
        Когда наступила ночь, «Шерманы» предприняли свою шестую атаку, и она оказалась на удивление удачной. Приблизившись на расстояние в четыреста метров, они принялись стрелять по стоявшим в засаде советским танкам. Те незамедлительно ответили им огнем, но результаты их стрельбы в разы отличались от стрельбы американцев. В отличие от русских наводчиков, пытавшихся определить положение вражеского танка по звуку и огню от выстрела и большинство своих снарядов отправивших «в молоко», янки били на удивление точно. Почти каждый их снаряд попадал в танк или падал вблизи него. И чем ближе подползали американские танки, тем точнее становились их выстрелы. Крупповская броня стоически сносила выпавшее ей испытание, но и у нее был свой предел.
        Один за другим стали выходить из строя чудные зверюшки зоопарка рейхсминистра Альберти Шпеера, к огромной радости американцев. Причина столь меткой стрельбы американских танков крылась в установленных на низ приборах ночного видения. Благодаря им они засекали в инфракрасном изображении силуэты советских танков и смело вступали с ними в бой, скрытые от противника ночной мглой.
        В составе русского батальона оставались только лишь «носорог» и «королевский тигр», когда правила игры резко изменились. Неизвестно, догадались ли русские о хитроумной отмычке американцев, или вмешался господин Случай, но неожиданно загорелись ранее сбитые взрывами снарядов сосны. Ни с того, ни с сего по их крепким смолистым бокам пробежал язычок огня. Буквально за минуту вспыхнул хороший костер, и янки стало очень плохо. Языки пламени не только мешали им прицельно стрелять. Теперь они надежно скрывали русских и выставляли на всеобщее обозрение американцев.
        Удар могучего «носорога» сулил серьезные неприятности любому танку, оказавшемуся в зоне действия его орудия. А уж для тех, кто находился на расстоянии в двести метров, грозил немедленной и ужасной смертью. Пять танков противника снес этот могучий исполин вместе с одиноким «королевским тигром», прежде чем на американцев сошло прозрение, и они ретировались как можно дальше от их ужасного рыка, в темень.
        Однако на этом ночные столкновения не закончились. К месту боя подошел батальон самоходок, которые Линц вытребовал-таки у Венка для решения русской пробки. Они прибыли через двадцать минут после позорного отступления «Шерманов», и не утративший боевого пыла генерал Линц решил посчитаться с русскими за нанесенные обиды.
        Зная примерное расположение остатков засадного батальона, Линц отдал приказ «Пристам» открыть огонь. Проклятые сосны к этому времени уже догорали, и выехавшие на позиции гаубицы надежно скрывал ночной сумрак. Выстроившись в линию, самоходки принялись дружно молотить по указанным квадратам. Им нужно было не так уж и много времени, для того чтобы утихомирить одного зверя, а затем лишить жизни другого.
        Мощные 105-миллиметровые снаряды действительно были весьма эффективным средством, и вскоре «носорог» выбыл из строя. «Тигр» продержался несколько дольше, но обе машины до самого конца вели бой с «Пристами», пытаясь успеть уничтожить хотя бы одного из своих врагов.
        «Зверям» не сильно повезло в этом деле, но вот «Хуммели» полностью расквитались с их обидчиками. Пока американские гаубицы с азартом и упоением вкатывали в ночную тьму один снаряд за другим, глухо поскрипывая гусеницами, к ним приближалось возмездие.
        Засечь месторасположение гаубиц и открыть по ним огонь для русских танкистов не составило большого труда. Уже после второго залпа у американцев появились потери, но вместо того, чтобы благоразумно ретироваться, как их товарищи, самоходчики вступили в перестрелку с напавшим на них врагом.
        Что заставило командира американских самоходок скрестить свой меч с русскими трофеями? Гордость, храбрость, уверенность в своих силах или что-то еще - непонятно. Но, так или иначе, нашла коса на камень. В результате боевого столкновения у русских осталось всего два исправных «Хуммеля». Выпустив последние снаряды, они были вынуждены покинуть поле боя вместе с остатками пехотного прикрытия, взяв с собой раненых и погибших танкистов.
        Из батальона американских «священников» в строю не осталось ни одной целой машины. Все они были либо уничтожены прямым попаданием, либо подбиты, либо повреждены разрывом снаряда. Линц яростно кусал губы. Ему очень хотелось двинуть на несломленного врага свои потрепанные бригады, но он боялся. За один день русские прочно приучили его к мысли, что они способны преподнести очередной сюрприз, который обернется дополнительными потерями. И Линц не рискнул наступать, хотя пепел его сгоревших подчиненных бился в генеральскую грудь.
        Только когда рассвело и посланные вперед разведчики доложили генералу, что противник отступил, Линц согласился с требованием Кройца продолжить наступление. Услышав приказ, танкисты запустили моторы и двинулись через проклятый лес, на въезде в который их личный состав уменьшился почти на батальон.
        С опаской и напряжением проезжали они сквозь стройные ряды сосен, опасаясь вновь попасть под огонь очередной танковой засады русских, но их тревоги оказались напрасными. «Трофейный батальон» был последним резервом полковника Тараканова, который он мог выставить против Венка и его звездно-полосатых союзников.
        Не встречая никакого сопротивления, американские танкисты достигли озера Гробер, что их здорово приободрило. Поверив в удачное завершение своей миссии и отбросив в сторону недавние страхи, они дружно прибавили хода своим застоявшимся «Шерманам».
        Как в лучшие времена стремительного марша по Европе, американцы лихо проскочили прямые как стрела улочки городка Майер и устремились к Эльбе. Радисты полков Кройца радостно доносили наверх об очередном успехе продвижения в тыл противника, и затаившие дыхание штабисты делали новые пометки на своих картах. Боясь спугнуть госпожу Удачу, немцы не спешили радоваться и поздравлять друг друга, и, как оказалось, не напрасно.
        Танковая колонна Линца уже достигла Эльбы и двигалась вдоль ее берегов по направлению к мосту, который уже был отчетливо виден в бинокль, и чтобы достичь его, танкистам нужно было пройти всего несколько километров. Американцам оставалось сделать до завершения своей миссии всего один шаг. Вернее сказать, даже полшага, но в самый последний момент дорогу им заступили танки 25-го танкового корпуса генерал-майора Фоминых.
        Совершив под покровом ночи стремительный марш-бросок, от города Риза к берегам Эльбы, два взвода Т-34-80 успели до подхода врага переправиться через мост и занять оборону на переправе. Расположившись вдоль дороги, они дождались появления американцев, а затем принялись громить «Шерманы» ничуть не хуже гвардейских «исов».
        Самыми трудными и самыми ответственными были первые десять минут сражения. Десяти танкам очень трудно противостоять наступлению танковых батальонов противника, но танкисты 25-го корпуса сделали это. Своим огнем они сначала заставили противника остановиться, смешаться, а затем вынудили наступать в невыгодных для себя условиях. На топкой после дождя земле танкисты Линца утратили свою скорость и маневренность, становясь удобной мишенью для советских наводчиков.
        В разгоревшейся схватке с обеих сторон взрывались и горели танки, гибли люди, но американцам не удалось с ходу опрокинуть русский танковый заслон. Он успел продержаться до подхода главных сил корпуса, которые повзводно, поротно, побатальонно переправлялись на левый берег Эльбы и вступали в бой.
        Действуя небольшими группами, советские танкисты навязывали противнику тактику встречного танкового боя, оказавшуюся для него трудным испытанием. Привыкшим одолевать врага исключительно числом американцам она оказалась не по зубам. Начав нести непривычно большие для себя потери, янки, не сговариваясь, дружно ретировались. Да и как было не ретироваться, если им обещали привычную легкую прогулку, а вышло совсем наоборот. Если за каждый пройденный рубеж русской обороны им приходилось втридорога платить своими подбитыми и уничтоженными машинами.
        Им говорили, что русские - дикие азиаты, одержавшие все свои победы только благодаря тому, что завалили противника трупами своих солдат, что они понимают лишь язык силы и нужно только один раз крепко стукнуть по столу, продемонстрировать силу и крепость великой Америки, как эти варвары сразу поймут, где их истинное место.
        Так говорили командиры, но оказалось, что дело обстоит несколько иначе. Советские солдаты не были трусами и умели воевать. И за это открытие гордым и храбрым янки пришлось заплатить жизнями своих товарищей, погибших из-за прихоти своих командиров, решившихся на эту преступную авантюру.
        Брошенные американцами на произвол судьбы солдаты бригаденфюрера Кройца в полной мере испытали на себе силу и мощь танкистов генерала Фоминых. Те, кто успел бросить оружие и поднять руки, получал за свою расторопность жизнь. Те же, кто пытался оказывать хоть какое-то сопротивление, уничтожались безжалостно и беспощадно, тут же - на поле боя. Почти у каждого танкиста 25-го корпуса были свои кровные счеты с гитлеровцами, захотевшими взять реванш, и они сводили их, пока была возможность.
        К концу дня положение не только выровнялось и вернулось к исходному состоянию - тесня и преследуя противника, советские войска вышли к пригородам Лейпцига.
        notes
        Примечания
        1
        Имеется в виду разгром англо-французских войск под Дюнкерком.
        2
        ОКХ - нем. ОКН - Главное командование сухопутных сил.
        3
        ДФР - Делано Франклин Рузвельт.
        4
        ПТРД - противотанковое однозарядное ружье Дегтярева.
        5
        Переделанная строчка из песни Е. М. Винокурова «Москвичи»: «В боях за Вислой сонной…»