Глаз обезьяны Роман Ясюкевич
Что случится со взрослым человеком XXI века, если научный эксперимент внезапно вернет ему всю яркость эмоционального восприятия детства?
Роман Ясюкевич
Глаз обезьяны
Весна словно ждала выходных. Еще вчера, застрявший в вентиляционной решетке, скулил ветер, и чуть живые батареи наполняли сердца тревогой. А сегодня, вдруг и сразу - весна. И небо чистое, будто вымытое с «Fairy», и ошалевшее от синевы и простора солнце, и брызги из-под колес вспыхивают салютом, а в распахнутых окнах весенними водорослями, праздничными лентами колышутся обрывки бумажных и поролоновых полос. Добил меня рейсовый троллейбус, в пустом салоне которого молоденькая кондукторша, чтобы не потерять квалификацию, ловила солнечных зайчиков… Разумеется, именно в этот момент в кармане завозился мобильник.
- Влад, ну, ты где?
- Уже подхожу.
Двухэтажное здание частной клиники пряталось в тихом переулке из таких же двухэтажек, построенных еще пленными немцами. Говорят, если взглянуть на переулок с высоты птичьего полета, то аккуратные прямоугольнички домов сложатся в фашистскую свастику, и будто бы за это кого-то даже расстреляли. Дома, впрочем, сносить не стали: люди не летают.
Месяц назад в этой клинике я по просьбе школьного друга Михи взламывал защиту программного обеспечения одной хитрой диагностической установки. Обычное дело: поставляют полный пакет, но с ключами разного уровня доступа. Поэтому знающие люди покупают версию подешевле, а потом приглашают специалистов вроде меня. Защита, к счастью, попалась знакомая, долго возиться не пришлось. Миха, в миру врач-невропатолог Михаил Исакович Швайбер, на мне же установку и опробовал. Занятная штука, что-то связанное с пропусканием по энергетическим каналам организма - между прочим, известным еще в Древнем Китае - микротоков высокой частоты. Облепляют тебя электродами (один даже в зубах зажимать приходиться) и через полчаса на экране дисплея все твои явные и скрытые болячки с пояснениями и рекомендациями.
Из-за рекомендаций-то я с Михой и разругался. Программа обнаружила у меня невроз третьей степени.
- Ого! - отреагировал Миха.
- Подумаешь, горе! Сколько их всего, степеней?
- Три, - ответил Миха и нехорошо так на меня уставился, - Я слышал, ты от Ленки ушел?
- Не я ушел, а меня ушли, - огрызнулся я. - И вообще, не твое это дело. Откуда узнал?
- Лену встретил недавно.
- И что? Жаловалась?
Миха вздохнул:
- Ты ведь так ничего и не понял… Устала она с тобой через дверь общаться. Я ей попытался объяснить, что ты у нас всегда такой был, слегка замороженный, а она…
- Михаил Исакович, а не пошел бы ты…
Чуть не подрались тогда. А вчера он позвонил. Голос восторженный, как у первоклашки на перемене, и самодовольства на стадо слонов. Проорал, что я дурак холодноухий, но доктор Швайбер мне поможет. В субботу. То есть, сегодня.
Поджидая меня, доктор Швайбер штудировал толстенный учебник по менеджменту. Светло-зеленый хирургический халат, едва сходящийся на могучем животике Михи, придавал сей картине сюрреалистический оттенок.
- Наконец-то! - воскликнул Миха, глаза его сияли. - Влад, как люди бабки зашибают! Ты послушай, - Миха зарылся пальцами в учебник.
- Ты меня за этим звал?
- Нет, конечно. Просто…
- Такой день на улице, а ты все о деньгах думаешь, - я укоризненно покачал головой.
- А о чем еще думать? - недоуменно уставился на меня Миха.
- О любви, толстый, о счастье, о женщинах, в конце концов.
- Значит, все равно - о деньгах, - ухмыльнулась наглая морда.
Произнеся последнюю фразу, Миха замолчал и некоторое время испытующе смотрел на меня. Потом решительно встал.
- Тут такая штука, Влад, - начал он. - Я на досуге немного повозился с диагностом…
Судя по опыту, ничего хорошего такое вступление мне не сулило.
- Не тяни.
- Теперь, - Миху просто распирало от гордости, поэтому говорил он медленно и веско, - эта установка способна не только тестировать энергетические каналы человеческого организма, но и… прочищать их!
- И что?
- Влад, ты не понимаешь! - Миха подскочил, обнял меня, словно поздравлял с чем-то. - Ведь это вернет человеку яркость эмоционального восприятия детства! Норбеков отдыхает!
Вот теперь все ясно. Среди Мишкиных идефикс центральное место давно занимала мысль об отмирании чувств. «Почему, - особенно в подпитии непременно заводил Миха, - нам в детстве было достаточно съесть одну черешину, а сейчас мы и от ведра вкуса не ощутим? Как это вернуть?» - «Зачем? Ради экономии на черешне?» - однажды съехидничал я, жестоко обидев друга.
Высвободившись из объятий, я поинтересовался:
- Проверял?
- Слегка, - увильнул от ответа Миха.
- Значит, честь стать первым почетным кроликом принадлежит мне?
- Влад, - пролепетал Миха. - Я думал, ты обрадуешься.
Внезапный переход от самодовольного беспардонного хамства до позы лишенного игрушки ребенка - еще один фирменный Мишкин номер. Не знаю, как на других, но на меня он действует всегда.
- Обрадовался, как же! - ворчал я, разуваясь и вставая босыми ногами на холодные медные пластины, смазанные токопроводящим гелем. Подготовил, зараза, знал, что уговорит. Отчего-то я сразу поверил Михе. Поверил, что он смог переделать программу; что сейчас он шарахнет меня микротоком, и ко мне вернутся «буйство глаз и половодье чувств».
- А представь, - бормотал Миха, шаманствуя с настройками, - сколько можно будет брать с разных там бизнесюков, утративших вкус к жизни? Ведь с годами мы все меньше получаем впечатлений извне и вынуждены восполнять их дефицит разными суррогатами: наркотиками, водкой, рефлексиями… Подстегивать свой эмоциональный обмен, если ты понимаешь, о чем я… Конечно, большинству этого и на дух не нужно. Зато для тех, кто хочет, но не может… Запускаю…
В следующее мгновение в мое тело, словно в отсиженную ногу, в которой возобновился ток крови, вонзились тысячи крохотных игл. Прошла минута, другая. Миха, не отрываясь, смотрел на меня. Как Дарвин на обезьяну, прямо у него на глазах превращающуюся в человека. Наконец, он поморщил лоб, почесал волосатую грудь в вырезе халата и то ли спросил, то ли предупредил:
- Поднимем уровень сигнала до максимума.
«Не надо, Миха», - хотел, выплюнув похожий на боксерскую капу электрод, попросить я, но не успел. Из подключенного к компьютеру диагностического прибора вдруг выплыла небольшая шаровая молния, покачалась недолго над столом и взорвалась. Напуганные вспышкой паркетные плашки приподнялись на тараканьих лапках и запоздало бросились врассыпную.
- Миха-а! - закричал я, избавившись, наконец, от капы.
Открывшийся под паркетом бетон, оказался вовсе не бетоном, а серой кисельной массой, в которую я тут же начал погружаться.
- Владик, ты меня слышишь? - Вопрос напомнил мне зов волка из «Ну, погоди!», и я хихикнул. - Ну ты и гад!
- Я же и еще и гад, - Я осознал себя лежащим на прокрустовой кушетке в Михином кабинете. - Мистер, отойдите. От вас плохо пахнет.
- Это «Кензо»! - оскорбился Миха, но послушно отступил на пару метров.
- Плохо значит - сильно. Из пригоршни поливался?
- Работает, - благоговейно прошептал Миха, - Влад, у тебя же хронический гайморит.
- Был, - ухмыльнулся я, усаживаясь. - Между прочим, с гайморитом лучше. Ты бы знал, какая отвратительная вонь в твоем кабинете…
- Сейчас форточку открою, - рванулся Миха.
- Погоди, я сам… Как непривычно. Со ступней словно срезали кожу, - охая и вздрагивая, будто по острым камням, а не по гладкому полу, недоверчиво косясь на паркетины, я подошел к окну.
- Русалочка, блин! - прокомментировал мои ужимки, немного оправившийся от испуга Миха.
За стеклом творилось нечто невообразимое. Даже не знаю, как описать. Ощущение такое, словно еще утром мое зрение было черно-белым, а сейчас его апгрейдили до цветного. Ужасно!
- Миха, а это пройдет? - спросил я, не в силах оторваться от разглядывания мира.
- Должно, - как-то неуверенно ответил доктор Швайбер и попросил, - Опиши впечатления, а?
- Описать?
- Только без мата.
- Тогда, слов нет. Сплошной садомазохизм. Как это объяснишь? - я прислушался к себе. - Ну, вот, например, я почему-то уверен, что стоит мне выйти на улицу, как я тут же найду ножик или кошелек.
- Какой ножик? - в голосе Михи отчетливо прозвучали профессиональные интонации.
- Обыкновенный, перочинный. Ты в детстве находил ножики?
- Ну-у, разумеется.
- А сейчас? Повзрослев?
Миха просиял:
- Ожидание чуда.
- Нет, - я скривился, - чудо - это другое. Скорее, радости… нет, даже не так… И это вовсе не ожидание. Это больше похоже на уверенность. То есть, я сейчас уверен, что в этот момент там, - я кивнул на окно, - по улицам ходят разные добрые и повсюду раскладывают перочинные ножики и кошельки специально для меня. Чтобы я их нашел, если вдруг захочется. Понятно?
- Смутно, - признался Миха.
- У-у! Или вот. Телефон. Он вдруг зазвонит и…
Телефон зазвонил.
- Швайбер, - деревянным голосом рявкнул в трубку Миха.
Я смотрел, как меняется выражение его лица, и мое сердце холодной льдинкой скользило к пяткам.
- Привет, Лена. Как неожиданно, что ты позвонила. Между прочим, знаешь, кто сейчас у меня сидит?..
Мои новые уши легко распознали фальш в его голосе, но сил на ироничную усмешку у меня не было. Ленка. Каре на фоне детсадовских косичек подруг. Небрежные «тройбаны» по литре и победы на математических олимпиадах. Вечерние прогулки «на пионерском расстоянии». Студенческие безбашенные вечеринки… свадьба… семья… развод… Господи, да таких историй миллионы! Сколько раз я выслушивал их от друзей-приятелей, прочитывал в книгах. Точно таких же, точно такими же словами, какими мог бы рассказать я. Тогда почему так больно? Это ведь прошлое. Прошлое. Дважды в одну реку и все такое…
- Дать ему трубку?
- Здравствуй… Нет, не простыл.
Предатель Швайбер скорчил озабоченную гримасу и сбежал из кабинета, а я остался разговаривать с моей единственной, самой и навсегда любимой Ленкой. И было такое чувство, что она рядом: наклони голову и коснешься губ. Но я сдерживался изо всех сил, специально подбирая банальные пустые слова. Ибо не знал: это я болтаю с Ленкой или та суперэмоциональная обезьяна - глазастая, ушастая и носастая - которую разбудил во мне Швайбер со своим тараканьим паркетом. Еще я боялся, что внезапно обретенная чувствительность так же внезапно пропадет. Швайбер предполагал, что эффект будет кратковременным, но насколько кратковременным? Однако и с Ленкой что-то такое происходило. Я почти не узнавал ее. А когда она вдруг пригласила меня в гости… Она же никогда не просила и не удерживала? Считала это унизительным для себя и для других.
- Когда?
- Да хоть сегодня.
Как я орал на Швайбера! Он, наверное, сто раз пожалел, что прочистил мои древнекитайские арыки.
- Случайный звонок, да? Вот такой совершенно случайный звонок и приглашение в гости, да? Я ведь теперь размороженный! А ты будешь сидеть за шторой и записывать наблюдения?
Миха непривычно спокойно переждал мои вопли, потом так же спокойно и неторопливо принес мне кроссовки.
- Побриться не забудь, - только и сказал он.
Дорогу до дома я проделал, как во сне. При этом видел и слышал все вокруг. Даже реагировал, улыбаясь ветру и жмурясь на солнце. Но все впечатления и ощущения тут же превращались в эмоции. Вполне самодостаточные эмоции. Не требовалось подстегивать их мыслями или словами. Подставлять костыли метафор и ассоциаций. Моя суперобезьяна весело и бездумно шагала по асфальту, изредка подглядывая за мной в замочную скважину: как там я? Не загнулся еще от рефлексий; от привычки долго рассматривать яблоко, прежде чем откусить; от страха? Да, обезьяна, я боюсь. Боюсь быть искренним, доверчивым, открытым. Беззащитным. У меня нет удивительной жизнестойкости детей. Любое падение мне грозит переломом, любая царапина - неважно, на теле или в душе - будет заживать годами, саднить и гноиться. В ответ обезьяна глупо скалилась, притворяясь глухой, и зыркала по сторонам, задирая взглядом юбки всем встречным женщинам.
Мое состояние пугало меня все больше и больше. В нем не было ничего от обещанного возвращения в детство. Яркость и непосредственность мировосприятия не уравновешивались тем, что называют простодушием, наивностью, невинностью, в конце концов. Другими словами, высокочастотная клизма имени Швайбера освободила не жизнерадостную мартышку, а нечто гориллоподобное.
- Другими словами, я не я, обезьяна не моя? Впрочем, ты прав. Одно дело, когда о голом короле кричит ребенок, и совсем иное, когда тридцатилетний жлоб, гордясь своей наблюдательностью, тычет в обнаженного пальцем, - обезьяна хохотнула.
- Ты это о чем?
- Не догадываешься? Запамятовал, что совсем недавно говорил своему лучшему другу? Могу процитировать… «А знаешь, Миха, почему ты не решился испытать установку на себе? Потому что в твоем случае это не имеет смысла. Есть такое слово - вуайеризм. Конечно, все мы немного, эти самые, но ты - нечто уникальное. То, что для других приправа, для тебя - основная пища. Тебе не обязательно самому зарабатывать деньги: тебе достаточно прочитать, как это делают другие. Тебе незачем влюбляться… Думаешь, я не замечал, какими глазами ты всегда смотрел на нас с Ленкой? А твое постоянное, назойливое миротворчество… сказать, почему ты так себя ведешь?..»
На свидание с бывшей женой я не шел, а плелся. Был вариант: напиться, забиться в угол, и, поглаживая спинки паркетных плашек, ждать, когда мир опять поблекнет. Потому что… потому что, благодаря Михиной вивисекции, я теперь мог сказать Ленке все. Не отмалчиваясь, не прячась за ироничными умствованиями… Но!.. но то же самое, почти то же самое я мог сказать и любой другой женщине. Первой встречной. Абсолютно искренно… Просто не передать, как я в это верил, пока плелся к знакомому дому, поднимался по знакомой лестнице, пока нажимал кнопку звонка. А потом вдруг понял, какой я дурак.
Я проснулся среди ночи. От дикого сердцебиения. Мутный сумрак в комнате, невнятный шум за окном, теплая безвкусная вода в чайнике - как обычно, как раньше. «Эффект Швайбера» оказался малоэффективным. «Вот и все, Миха, вот и все, - подумал я. - Ты, конечно, умница и прекрасный друг, но скажи, Миха, как мне утром посмотреть Ленке в глаза? Может, мне стоит позвонить тебе? Прямо сейчас. Выдернуть тебя из твоей чертовой постели, чтобы прямо сейчас ты подключил меня к своей чертовой установке, а потом проделывал это каждый день? Скажи мне, Миха!..»
- Влад, это ты стонал? Что с тобой? Тебе плохо?
Лена, закутавшись в простыню, словно в крылья, стояла в дверях кухни, и неверного лунного света, просеянного сквозь тюль, мне оказалось достаточно, чтобы не запнуться о табуретку.
- Нет, Ленкин, я не стонал, - пробормотал я, обнимая свою бывшую, будущую и просто жену. - Это я так петь учусь.
|
