РОМАН АФАНАСЬЕВ
        ОГНЕРОЖДЕННЫЙ
        
        Сирота Фарах, живущий на краю пустыни, далек от мыслей о сражениях и битвах, он подмастерье деревенского кузнеца, и только. Его воспитал дед, и его ждет обычная судьба - работа, женитьба, дети... Но Бог Огня и Бог Тьмы ведут вечную войну, деля мир, в котором живут люди. Наступает время, когда столкновение армий Юга и Орды Севера неизбежно, и злая судьба криво ухмыляется Фараху. Он вынужден бежать, меняя привычный деревенский покой на дороги, полные опасностей. Они ведут его на север - в обучение к жрецам Огня и к новой судьбе. И вскоре молот кузнеца в руке юноши сменит меч воина, он постигнет тайны Огня, а старое предсказание изменит всю его жизнь.
        
        Часть первая ДОРОГАМИ СУДЬБЫ
        
        1. Прошло много лет, и Сила, сотворившая все сущее, разделилась на равные части.
        2. Все зло, что ранее в ней пребывало, собралось в темный мерзкий ком. Из него родился Тайгрен, Бог Холода и Тьмы.
        3. Все светлре и доброе, что существовало в Изначальной Силе, слилось в прекрасный сияющий шар, и из него родился Энканас, Бог Огня и Света.
        4. Боги-братья стали непримиримыми врагами. Тайгрен стремился уничтожить все сущее, заполнить Мир Тьмой и Холодом. Энканас не мог смириться с этим. Он желал, чтобы Мир всегда оставался светлым и цветущим. Борьба между братьями не прекращалась ни на миг. Небо полыхало и плавилось, когда Боги сходились в схватке, стараясь друг друга превозмочь. Но силы братьев были равны, и битва продолжалась много лет. И Небо и Мир страдали от этой войны.
        5. В конце концов Энканас одолел Тайгрена: изгнал его с небес, и Бог Тьмы упал в Мир, населенный смертными. Энканас праздновал победу. Он сотворил прекрасный Дом - солнце - и поселился в нем. Бог Огня радовался победе и проводил время в пирах и празднествах.
        6. Тайгрен не погиб. Бог не может погибнуть. Он остался в Мире и, пребывая в нем, построил себе дом изо льда. Пока Энканас праздновал и веселился, Тайгрен копил силы. Был он полон злобы, и всякое его деяние приближало Мир к Тьме.
        7. Энканас не следил за братом своим. В его распоряжении осталось все Небо, и казалось ему, что этого хватит. В счастье проводил он свои дни и не знал забот. Но однажды, обратив взгляд свой на Мир, он ужаснулся.
        8. Тайгрен набрал столько силы, что мог снова сражаться с братом. Но не стал он бросать вызов Богу Огня. Тайгрен решил сначала захватить весь Мир, умножить силы свои и лишь потом объявить Небу войну.
        9. Энканас не стал дожидаться, пока его брат погубит весь Мир. Жалость к смертным проснулась в его огненном сердце. Помнил он, как Изначальная Сила, чьей частью он был ранее, создавала Мир. И тогда Энканас поклялся, что не позволит брату уничтожить все живое. Бог Огня вышел из своего небесного дома и спустился на Землю, добровольно лишив себя всех благ Небес. С тех пор солнце - Дом Энканаса - светит тускло и почти не греет Мир. Его греет сам Бог Огня, живущий на юге. И так будет всегда, пока Энканас не одолеет Тайгрена.
        10. Поскольку смертных творила Изначальная Сила, то в каждом из них есть и частица Огня, и частица Холода. Каждый из них может обратиться и к Добру и к Злу. Но каждый смертный должен стремиться найти в себе частицу Энканаса и восславить Бога Огня, чтобы спасти наш Мир. А все Жрецы Огня должны помогать смертным искать Огонь Энканаса в себе. Те же люди, что обратятся к Тьме и Холоду, должны быть уничтожены. Иные из них не ведают, что творят, и приближают гибель Мира. Другие - предали Огонь, согревающий их, и превратились в чудовищ, алкающих крови смертных братьев своих. Те же смертные, что не принимают Энканаса и не обратились к Тайгрену, предатели вдвойне. Они могут спасать Мир, но не делают этого, предпочитая оставаться в стороне, пока за них проливают кровь другие. Таких нерешительных следует выискивать и склонять к делу Огня. Упрямствующих и упорствующих необходимо наказывать особо сурово, как бесполезных дармоедов.
        11. Каждый Жрец Пламени должен помнить: только раздувая Огонь, можно сохранить Свет в нашем Мире и тем спастись от Тьмы.
        
        Писание Жрецов Пламени, Сказание Второе.
        Писано Телерием из Храма Харвис в 720 год от явления Бога Огня в Мир. Переписано Жрецом Пламени Сарсаном в 1020 год от Явления Бога Огня в Мир в Храме Южного Пламени Таграма
        
        
1
        
        В этот вечер закат выдался особенно красивым. Багровый шар солнца присел на вершину горы, словно примерясь - удержится ли. Не удержался. Пополз вниз, за гору, щедро орошая склоны красными закатными лучами. Ветки кустарника, разбросанного по склону, затрепетали, впитывая последнее тепло этого дня, а на пучки чахлой травы, примостившиеся в трещинах, легли длинные тени.
        Фарах провожал день, удобно устроившись на своем любимом месте - на скальном выступе, что нависал над тропинкой, ведущей к деревне. Здесь росло единственное на северном склоне дерево - горная сосна. Сгорбленная, словно столетний старец, невысокая - чуть больше самого Фараха, но раскидистая. Это место Фарах любил. Обычно, если на вечер не оставалось работы, приходил сюда и провожал солнце, молясь о том, чтобы оно взошло утром. Когда наступала темнота, возвращался домой и ложился спать.
        Но сегодня был необычный вечер. Сегодня уходил последний день детства. Завтра Фарах собирался отметить начало своего восемнадцатого года жизни. С завтрашнего утра он мог называться мужчиной. И начинать бриться.
        Фарах потрогал свой гладкий подбородок и вздохнул. Борода не хотела расти. У его деревенских сверстников уже пробивался первый мужской волос - мягкий и светлый, как выгоревшая на солнце трава, а у него не рос, хоть тресни. Но - пусть. Главное то, что с завтрашнего дня ему можно будет прицепить к поясу давно выбранный, но до поры спрятанный нож. Тогда уж обидчики поостерегутся его задевать. Он сможет пить чай в компании взрослых, слушать их разговоры, правда, вежливо помалкивая. А еще сможет, проходя мимо колодца, одобрительно причмокнуть вслед Фаие. Хотя нет, лучше он поможет поднести кувшин. Они пойдут рядом, и можно будет о чем-нибудь поговорить, ловя на себе завистливые взгляды вчерашних приятелей - пацанят, которым еще не разрешали разговаривать со взрослыми девушками.
        Алый краешек заходящего солнца спрятался за горой. Последний луч его сверкнул в вышине и исчез. Наступала ночь. Фарах поднялся на ноги и огляделся по сторонам, пытаясь навсегда запомнить последний вечер своего детства.
        Сумерки опустились на горы. Вершины еще были подсвечены заходящим солнцем, но здесь, внизу, ночь уже вступала в свои права и заливала подножие горной гряды темнотой. Чуть дальше, ровно к северу от горы, лежала деревня Эшмин. Она пристроилась между двумя высокими холмами, там, где жарким южным днем больше всего тени. Отсюда Фараху хорошо были видны огни в домах. Пора возвращаться. До деревни недалеко, обычно можно не спешить, но сегодня лучше прийти раньше. Тейрат Хазирский, его дед, сказал, что эту ночь внук не забудет никогда. Дед обещал, что, когда наступит полночь, он наконец расскажет внуку, кто его родители. Фарах не понимал, почему этого нельзя было сказать раньше, но смирился с решением деда и терпеливо ждал восемнадцатого дня рождения. Тейрат Хазирский, строгий и молчаливый старик, никогда и ничего не делал просто так, из прихоти. Если молчал, значит, так было надо. Он знал столько вещей, что порой Фараху казалось, что сам он, по сравнению с дедом, - ничтожная неразумная букашка.
        Старый Тейрат, как его называли все окрестные жители, учил детей грамоте. В деревне не было своего Жреца Огня, обычно учившего детей наукам, слишком маленькой она была. И когда в Эшмине пять лет назад появился старик, хорошо знающий грамоту, тогдашний староста Хамир сразу смекнул, что можно получить с незваного гостя. Он предложил Тейрату пожить в маленьком свободном домике, а взамен попросил учить деревенских ребятишек. Тейрат согласился. С тех пор они с внуком так и жили в маленьком домике на краю Эшмина. Старый Тейрат занимался с детьми, а подрастающего Фараха, сильного и выносливого, определили помощником кузнеца - тому вечно не хватало рабочих рук.
        За пять лет дед Фараха выпестовал писаря, подучил северному языку нового старосту и совершил немыслимый подвиг, обучив грамоте кузнеца. Это действительно было трудно. Со счетом проще - куда же без счета, даже в деревне? Обсчитают, обманут, обвесят. А грамота вроде и не нужна. Но Тейрат без устали трудился, вдалбливая ученикам, и старым и младым, основы северного языка, на котором говорили в Столице и в Приграничье. И как ни странно - преуспел. Староста смог блеснуть новыми знаниями на одной из ежегодных ярмарок в соседнем Башмине, за что удостоился похвалы от самого главы города. Тот назвал отличившегося гостя просвещенным и достойным примера - и это перед всеми старостами округи. Немудрено, что, вернувшись домой, Фасал расщедрился, наградил Тейрата пятеркой северных марок и повелел учиться всем деревенским. В меру сил. С тех пор Тейрат и Фарах не знали нужды: под присмотром старосты за учебу платили все. Хоть не звонкой монетой - в основном едой да товарами. Но и того было довольно, чтобы не бедствовать. Так и жили.
        Фарах, ушедший в воспоминания, споткнулся и помянул Бога Тьмы Тайгрена нехорошим словом. Устыдился, шлепнул сам себя по губам и пошел медленнее, внимательно высматривая дорогу в темноте. Дед, конечно, у него самый лучший, но он не терпел никаких бранных слов и больно учил Фараха прутом, если тот употреблял словечки, услышанные от деревенской ребятни. Еще бы - учитель! Как так, у такого ученого человека и внук сквернословец? Нехорошо! Но раньше, когда они жили в Хазире, дед и сам не прочь был пустить крепкое словцо, особенно на базаре, когда ловил за руку воришку. Но жизнь в Хазире Фарах помнил плохо, словно старый сон. Ведь тогда он был еще совсем маленьким, и с той поры прошло очень много времени. Запомнилось только, что вечно они скитались, перебирались с одного места на другое, жили подаянием. Потом шли на юг. Долго шли, несколько лет, подолгу задерживаясь то в одной деревне, то в другой. Но наконец пять лет назад, скитания кончились. Они пришли в Эшмин и остались тут. Это Фарах помнил уже хорошо. И как начинал работать в кузне, и как ухаживал за фруктовыми садами, и как всем миром копали
глубокий колодец у вдовы Масура. Все помнил. И как первый раз подрался с местными, и как первый раз хихикнула ему вслед Фаие. Это сейчас Фарах стал стройным и мускулистым, а раньше был тощим мальчишкой с торчащими острыми локтями и худыми до прозрачности ногами. Немудрено было хихикнуть. Но несколько лет работы в кузнице закалили Фараха и превратили его в крепкого парня, который с гордостью носил звание подмастерья кузнеца. Он уже числился в первых красавцах - высокий, стройный, чернобровый, способный махать молотом с утра до вечера. А теперь еще и взрослый.
        Предаваясь воспоминаниям, Фарах наконец выбрался на натоптанную дорогу. До дома оставалось совсем немного. Он уже прошел фруктовые сады Тамура и вошел в деревню. Теперь надо было обогнуть ее, пройтись по задворкам - так ближе всего до дома, стоявшего на окраине. Староста добр к ним, однако на новый дом его щедрости не хватает. Но это понятно: дом построить - не сорняк выдрать. И камень надо собрать, и глину, и прутья, да и руки рабочие нужны. А ведь каждый при деле! От работы никого не оторвешь, разве что родичи помогут. А какие родичи у пришлых?
        Пройдя сады, Фарах добрался до поворота к дому и стал подниматься на холм. Дом стоял прямо на склоне, как бы нависая над остальной деревней. Жить на отшибе было удобно: никто не мешает, да и под окнами попусту не крутится ребятня. А что до колодца далеко идти, так это - пустяк, крепче ноги будут.
        Дом действительно маленький - даже по деревенским меркам. Но зато сложен из крупных светлых камней, очень красивых. Даже в темноте он виден сразу весь - светлое пятно на фоне темного склона. Единственное окно, забранное деревянной решеткой, слабо светилось. Фарах подумал, что дед уже запалил масляную коптилку и при ее свете перебирает глиняные таблички, исчерканные неровным ученическим почерком.
        Он прибавил шагу и вскоре очутился у полога, закрывавшего вход. Отодвинув его, он вошел в чулан, где хранились пустые кувшины, корзины и прочая утварь. Вход в комнату был плотно занавешен шерстяным одеялом, оставалось только отодвинуть его и можно сказать, что он дома. Но Фарах не успел это сделать. Он споткнулся обо что-то мягкое и едва не упал.
        - Грязный пес! - крикнул он, решив, что наступил на деревенскую дворнягу, пробравшуюся в чулан. Но, вопреки его ожиданиям, ни визга, ни лая не последовало. Фарах замер на месте, потом опустился на корточки и стал шарить руками по полу. Было темно - освещать чулан не имело смысла. Масло для коптилки и так дорого, не хватало еще тратить его, чтобы посмотреть на корзины и мешки, сложенные в чулане.
        Рука Фараха наткнулась на чью-то ногу, и от неожиданности он громко вскрикнул. Потом рванулся вперед, упал на колени и стал лихорадочно ощупывать человеческое тело, раскинувшееся на полу чулана. Холодное уже тело.
        - Дед? - позвал он. - Это ты, дед?
        Старый Тейрат действительно был стар. Седьмой десяток, конечно, не редкость в южных краях, но все-таки это старость. Фарах опасался, что дед может умереть в любой момент: насмотрелся за время скитаний на смерть стариков. Понятно, никто не может жить вечно, этот удел уготован всякому смертному, но Фарах надеялся в этот момент быть рядом с дедом, поддержать его, утешить. А вышло так, что, любуясь на закат и предаваясь бесплодным мечтаниям, он предал единственного близкого ему человека, своего единственного родственника.
        - Дед? - снова позвал Фарах, и в этот момент его руки добрались до груди мертвеца. Она оказалась широкой и мощной, совсем не старческой. Руки коснулись мокрой и липкой кожи... Кровь! Фарах отпрянул, но потом снова потянулся вперед и дрожащей рукой прикоснулся к лицу. Нет. Слава Энканасу, это не Старый Тейрат. У деда никогда не было такой широкой бороды из жесткого волоса, аккуратно подстриженной н ухоженной. Это не Тейрат. Но где же тогда...
        - Дед? - крикнул Фарах что было сил и вскочил на ноги.
        Он бросился к внутреннему пологу, откинул его в сторону и влетел в маленькую комнату, служившую им и спальней и столовой. В ней царил беспорядок. Маленький столик на коротких ножках отброшен в сторону и перевернут. Подушки для сидения разбросаны по полу, ковры сорваны со стен и смяты. Медная посуда раскидана по покрывалам, и лишь рядом с низким деревянным лежаком пляшет маленький огонек коптилки, чудом уцелевшей в этом разгроме. Фарах сделал несколько неверных шагов к лежанке, чувствуя, как у него все плывет перед глазами. И почти сразу же он заметил деда.
        Он лежал среди разбросанных подушек, чуть в стороне от лежанки. Фарах бросился к нему, упал на колени и склонился над знакомым с детства лицом. Дрожащими руками коснулся плеча и замер.
        Старый Тейрат лежал неподвижно. Глаза были закрыты, и лишь подрагивание седой бороды говорило о том, что внутри старика еще теплится жизнь. Фарах припал ухом к впалой груди, но ничего не услышал, кроме стука крови в собственных ушах. Его сердце колотилось как безумное, грозя выскочить из груди. В висках громыхал кузнечный молот, а руки сами сжимались в кулаки.
        - Дед, - Фарах робко потеребил плечо старика. - Дедушка!
        Тело старика вздрогнуло, словно отзываясь на зов. Седая борода дернулась, веки затрепетали, и Тейрат приоткрыл глаза.
        - Фарах... - слабо прошептал он.
        Внук разрыдался. Он обхватил деда руками и приподнял его, попытался усадить, но не смог. Безвольное тело выскальзывало из рук, стремилось к земле.
        - Фарах, - прошептал дед, - это ты?
        - Это я, дедушка! Не уходи! Пожалуйста, не уходи!
        - Опусти меня, - попросил Тейрат. - Не трогай больше. Осталось немного...
        - Нет! Нет! - закричал Фарах и закусил губу, стараясь сдержать слезы.
        Но он все же опустил деда, пошарив рукою по полу, нащупал жесткую кожаную подушечку и подложил ее ему под голову. Потом бросился в угол, подхватил уцелевший кувшин с водой и вернулся к старику. Оторвал клок от своего халата, смочил его и протер лицо деда. Тот застонал и попросил воды. Фарах поискал целую чашку, но не нашел. Тогда он налил воды себе в ладонь и напоил Тейрата из руки.
        - Фарах, - прошептал Тейрат, сглотнув воду. - Фарах, где он?
        - Кто? - спросил внук, склонясь над дедом.
        - Человек... Воин...
        - Он в чулане. Мертвый.
        Белые, бескровные губы старика искривились в бледном подобии улыбки. Он прищурился и коротко вздохнул.
        - Могу, - прошептал он, - еще могу. Не ушел... Нож под рукой. Повезло.
        - Что случилось? - прошептал Фарах. - Кто это?
        - Нас нашли. Как неудачно... Оставался всего лишь день.
        Глаза Тейрата закрылись, и он судорожно вздохнул. Фарах взвыл и принялся рвать на себе волосы, бормоча проклятия богам Тьмы, Света и всему Миру в целом.
        - Уймись, - попросил Тейрат, не открывая глаз. - Сквернословец.
        Фарах умолк. Припал к старику, спрятал мокрое от слез лицо у него на груди и обнял, словно стараясь удержать на этом свете.
        - Слушай, - едва слышно выдохнул Тейрат. - Это важно. Плакать - потом. Слушай.
        - Я слушаю, слушаю!
        - В полночь придет человек. Северянин. Его зовут Танвар. Ты пойдешь с ним. Он увезет тебя на север. Будешь учиться...
        - А ты, как же ты? Я не брошу тебя!
        - Молчи. Я останусь здесь. Слушай и запоминай. Пойдешь с Танваром. Будешь слушаться его как меня. Он отведет тебя в город на севере. Мы должны были идти вместе, но придется тебе одному... Ах, как неудачно вышло... Еще бы пару лет...
        - Дед, - простонал Фарах. - Дед...
        - Я тебе не дед... я просто спрятал тебя...
        Фарах отпрянул, его брови подскочили вверх. Нет-нет! Это просто бред. Деду плохо, он не понимает, что говорит.
        - Никуда я не пойду.
        - Уходи! Это моя последняя воля... Обещай мне... Ты уйдешь с Танваром... Ну?
        Старческая рука сжала запястье внука. Крепко, до боли, словно цепляясь за последние минуты жизни.
        - Я... обещаю... - через силу произнес Фарах.
        Тело старика сотрясала мелкая дрожь. Его зубы стучали, мешали говорить. Но Тейрат не сдавался, он все еще пытался что-то сказать.
        - Берегись! - вдруг выкрикнул он, и рука разжалась. - Фарах, берегись Темных! Уходи!
        - Дед! - уже не скрываясь, заплакал Фарах.
        - Беги... Прячься... Я прятал тебя, сколько мог!
        - Нет, не надо, прошу тебя, ну пожалуйста... - бормотал Фарах.
        - Ты сможешь, - выдохнул Тейрат. - Сможешь, я знаю. Только пока - прячься.
        Глаза старика широко распахнулись и стали закатываться. В пляшущем свете коптилки блеснули белки. Из горла вырвался шумный выдох, и Тейрат обмяк. Тело откинулось на подушку, рот открылся, и на губах заблестела струйка слюны.
        Фарах зарыдал и обнял старика, чувствуя, как его тело еще содрогается. Остатки жизни покидали Старого Тейрата, и никто не мог ему помочь. Больше никто.
        Он плакал, обнимая умершего, которого по-прежнему считал дедом. Его сердце громко стучало в ребра, стремясь выскочить наружу. Голова разрывалась от боли, а живот сводило ледяной судорогой. Он остался один. Совсем один!
        Фарах плакал до тех пор, пока не погас огонек коптилки. Потом слезы кончились, и он лишь глухо стонал, продолжая обнимать остывающее тело старика.
        
        
2
        
        Очнулся Фарах оттого, что в дом кто-то вошел. Почувствовав за спиной присутствие чужого, дернулся и стал шарить по полу. Он испугался, очень испугался. Под руку подвернулся медный кувшинчик погасшей коптилки. Он крепко сжал его и замер, напряженно всматриваясь в темноту.
        Чужой человек был еще в чулане. Он гулко протопал к пологу, споткнулся о мертвеца и сдавленно выругался на северном языке. Потом в чулане тихо звякнула сталь, и Фарах догадался, что незваный гость обнажил оружие.
        - Тейрат!
        Фарах затаился, стараясь не дышать. Кто знает, зачем пришел чужак. Быть может, это еще один убийца. Ясно, что не деревенский: говорит на чужом языке и ходит с оружием.
        - Тейрат, старый хрыч! Ты живой или нет?
        Душно. Фарах шумно сглотнул. Душно и жарко, трудно дышать. И слезы снова выступили на глазах. Нет. Не живой. Старого Тейрата больше нет.
        - Тейрат, это я, Танвар! Вылезай из своей норы!
        Танвар! Фарах облегченно вздохнул. Северянин. Именно о нем говорил перед смертью дед. Наверно, уже наступила полночь, вот и заявился этот гость.
        - Я вхожу, - предупредил Танвар. - Если мечом случайно полосну, не обижайся. Нервный я становлюсь, когда на трупы натыкаюсь...
        - Не надо, - хрипло крикнул Фарах по-северному. - Не надо мечом!
        - Это еще кто...
        Зашуршал полог, и Фарах понял, что северянин вошел в дом. В темноте обрисовалась только грузная фигура с отставленной в сторону рукой.
        - Это я, Фарах, - откликнулся Фарах, сжимаясь в комок. Что, если вошедший не Танвар? Вдруг это все обман...
        - Фарах? Всеблагой Энканас! Что тут у вас случилось? Где Тейрат?
        - Он здесь. Он... умер.
        Северянин снова выругался, теперь уже в полный голос, завозился в темноте, и Фарах услышал, как звякнул меч. возвращаясь в ножны. Потом Танвар чиркнул огнивом, в темноту просыпался ворох искр, и в его руках появился огонек. Свеча! Настоящая восковая свеча. Фарах видел такую один раз в жизни, у старосты.
        - Что тут случилось? - спросил Танвар, приближаясь к съежившемуся испуганному пареньку.
        Выглядел он страшно. Высокий, широкоплечий, как кузнец, у которого Фарах трудился подмастерьем, от шеи до самых глаз заросший черной густой бородищей. Одет в кольчугу из мелких колец, поверх накинута широкая кожаная рубаха. Фараху показалось, что так должны выглядеть разбойники, а не друзья деда.
        - Ага! Вот ты где! - сказал Танвар и присел на корточки рядом с юношей.
        Свечу он держал, прикрывая огонек широкой ладонью.
        - Где Тейрат?
        Фарах молча отодвинулся в сторону, и северянин издал горлом булькающий звук. Поставил свечу на пол и склонился над телом старика. Осторожно ощупал его и прижался ухом к груди.
        - Мертв, - горестно прошептал северянин. - Тейрат умер.
        Потом он схватил за руку Фараха и подтянул к себе.
        - Что произошло? - выдохнул прямо в лицо. - Кто там, в чулане?
        Северянин пытался говорить на южном, но выходило У него плохо. От этого делалось еще страшней.
        - Не знаю, - слабо отозвался Фарах, пытаясь высвободить руку из железной хватки Танвара. - Я не видел.
        - Ну?!
        - Я вернулся домой поздно... В чулане наткнулся на того, мертвого. Бросился сюда, а дед уже умирал...
        - Что он сказал? Твой дед говорил о чем-нибудь?
        - Нет. Сказал только, что придешь ты, и чтобы я уходил с тобой.
        - А еще? Что еще сказал?
        - Он сказал, что нас нашли. И что в чулане воин. И что я должен опасаться Темных. И еще...
        - Ну!
        - Сказал, что он мне не дед.
        - Это все?
        - Все. Потом закричал: «Беги!» И - умер.
        У Фараха защипало глаза, а в горле появился склизкий ком. Он шумно всхлипнул и почувствовал, как по щекам катятся слезы.
        Северянин снова выругался. Помянул и Бога Тьмы, и Бога Огня, и всех Жрецов заодно. Но Фарах не слушал его. Он плакал. В груди было больно, и стало трудно дышать.
        - Не ной, - резко бросил Танвар уже на северном языке. - Здоровый лоб, а ведешь себя, как девчонка
        Фарах резко выпрямился, отпрянул от северянина. В самом деле. Уже полночь. Теперь он мужчина, а мужчины не плачут. Они мстят обидчикам.
        - Я буду мстить, - сказал Фарах вслух. По-северному.
        - Мститель, - фыркнул Танвар. - Сопляк. Быстро собирай пожитки, и убираемся отсюда.
        - А как же дед?
        - Ему уже не помочь. А вот нам потребуется помощь, если этот мертвец, что лежит в чулане, пришел не один.
        - Он убил деда?
        - Можно и так сказать. Судя по всему, они подрались. Здесь была настоящая схватка. Тейрат победил. Ему удаюсь пырнуть негодяя ножом. Тот бросился бежать, но залеко не ушел, рана оказалась смертельной.
        - Но дед, почему умер мой дед?
        - Не выдержало сердце. Он был слишком стар для таких приключений.
        - Я не могу оставить его так, - сказал Фарах. - Нужно похоронить. Завтра надо позвать старосту, собрать соседей...
        - Какой староста, очнись, малец! Нам надо бежать и как можно быстрее! Что тебе сказал Тейрат?
        - Чтобы я оставил его и шел с тобой.
        - Вот и пошли. Быстро! Хватай, что там у тебя есть, и пошли.
        Фарах растерянно оглянулся по сторонам. Его мир рушился на глазах. Все, что он знал, все, что любил, - пошло прахом. Единственный близкий ему человек умер, а он вынужден бежать под покровом ночи, словно вор, спасающийся от погони. Все запуталось, все очень запуталось...
        Танвар ругнулся и отвесил ему звонкую пощечину.
        - За что! - крикнул Фарах, мигом приходя в себя.
        - Да очнись ты наконец! Пошли или, клянусь Таграмским Храмом, я заверну тебя в ковер и потащу на плече!
        Фарах разозлился. Действительно, ведет себя, как девчонка. Плачет и причитает, когда надо хвататься за оружие. Сопляк!
        - Нож, - сказал он вслух. - Нож!
        Он упал на колени и стал раскидывать подушки. Нож нашелся быстро. Выпав из ослабевшей руки Тейрата, он скользнул под подушку и затаился там. Фарах поднял его, вытер о рукав. Это был очень хороший нож. Подмастерье сам выковал его, еще полгода назад, вот только не решался носить с собой. Мальчишкам нельзя носить такое оружие - с широким клинком, длиной в две ладони, с желобком жесткости и рукояткой из рога.
        - Ага, - сказал Танвар. - Понятно. Им Тейрат и прикончил мерзавца.
        Фарах кивнул: да. Дед, конечно, знал, где лежал нож. Во время схватки ему удалось дотянуться до оружия, и это почти спасло его. Почти.
        - Отлично, - одобрил Танвар. - Все как положено. А теперь хватай тряпье потеплее, деньги, если есть, и пошли.
        Фарах сунул нож за широкий кожаный пояс и стал собираться. Действовал быстро и уверенно. Растерянность ушла, а боль потери хоть и осталась в сердце, но пока утихла. Сейчас не время горевать. Нужно действовать.
        В холщовый мешок отправились рубаха, порты, теплый халат, одеяло. Потом пять северных марок, все сбережения. Кусок хлеба, полотенце... Минуту спустя Фарах завязал мешок длинной веревкой, перекинул ее через плечо и подтянул мешок к спине.
        - Я готов, - сказал он.
        Танвар одобрительно кивнул и, поклонившись мертвому Тейрату, вышел из комнаты. Фарах на секунду задержался. Он тоже поклонился деду, стараясь сделать это так же, как Танвар. Потом вздохнул и вышел в чулан.
        Там он наткнулся на северянина, который преспокойно обшаривал карманы мертвеца.
        - Ты что? - удивился Фарах. - Как можно!
        - Можно. И нужно. Кормить-то тебя кто будет?
        Фарах недовольно мотнул головой и вышел на улицу. Он не хотел видеть этого. Обирать мертвых... Бесстыдство!
        Следом за ним вышел и Танвар.
        - Туда, - сказал он. - Направо и вверх.
        - К Хазиру?
        - Нет, к Башмину. А потом дальше, к Масуну. Пошли, пошли. У нас впереди длинный путь, а ночь коротка. Солнце здесь встает рано.
        Северянин тронул плечо паренька и зашагал в ночь, Фарах бросил последний взгляд на Эшмин, деревню, которую считал родной. Он знал, что эту ночь не забудет никогда. Как и обещал ему дед.
        Отвернувшись, он смахнул рукавом последние детские слезы и побрел за Танваром, навстречу первому дню взрослой жизни.
        
        
3
        
        Шли долго, всю ночь. Фарах нисколько не устал, ему было не привыкать к долгим прогулкам по горным тропам. А вот Танвар выдыхался. Северянин шел все медленнее, бормоча под нос ругательства, да такие, что подмастерье порой вздрагивал.
        Они не разговаривали, берегли дыхание. Но Фараху и не хотелось говорить. Он испытывал странное ощущение: ему казалось, что из него выпили жизнь. Чувствовал себя пустой оболочкой, тупо переставляющей ноги и не желавшей ничего знать о конечной цели путешествия. Шел словно во сне.
        Когда до восхода осталось не больше часа, они остановились.
        - Хватит, - выдохнул Танвар. - Пора отдохнуть. Эти холмы меня доконают.
        Он опустился на землю, скинул с плеча мешок и улегся на него, как на подушку.
        - Ложись, парень. Надо немного поспать.
        Фарах послушно опустился рядом и лег, устроившись так же, как Танвар. Мешок повернулся неудачно, под головой оказался кусок хлеба, и он завозился, устраиваясь удобнее.
        - Дела-а... - протянул Танвар. - Надо же, как все обернулось. Никогда не думал, что Тейрат умрет так - от разрыва сердца...
        - Ты знал деда? - тихо спросил Фарах.
        - Немного. Мы встречались в Хазире. Я даже видел тебя, ты тогда был совсем пацан.
        - Я тебя не помню.
        - А нас и не знакомили. Я заходил к Тейрату в гости. Один раз.
        - Вы были друзьями?
        - Нет. Просто знакомыми.
        - Расскажи мне про деда. Что вы делали в Хазире?
        - Потом. Сейчас надо спать...
        - Расскажи!
        - Вот так всегда, пока жив, никому не интересен, как помер, так сразу - расскажи...
        - Танвар!
        - Ладно, ладно. Только не хнычь. Твоего деда я знал плохо. Однажды я попал в знатную переделку, был на волосок от гибели. Тейрат помог, спас мне жизнь. Потом мы виделись еще несколько раз, но мне никак не удавалось вернуть ему должок. В конце концов, он взял с меня обещание, что в день твоего восемнадцатилетия я разыщу вас и проведу в Таграм, столицу Сальстана. Это долгий путь. Не то чтобы слишком опасный, но Тейрат плохо знал север, а я хорошо. Так что моя помощь оказалась бы кстати. А еще я был обязан ему жизнью, и твой дед мог на меня положиться. Обговорив детали, мы расстались. Как я понял, именно после этой нашей встречи вы и отправились в Эшмин. Вот и все. Я человек обязательный, долги помню. Так что по прошествии пяти лет я пришел за вами, как мы с Тейратом и договаривались. Жаль только, что не пришел раньше. Быть может, успел бы ему помочь.
        Фарах закусил губу. Нет, нельзя плакать. Нельзя! Надо мстить. Но кому? Кому мог понадобиться старик, живущий в маленькой деревне, затерявшейся на юге Каван-Сара?
        - Танвар, - позвал он, - а от кого мы прятались? Дед никогда не рассказывал мне об этом. Ты знаешь?
        - Не очень много. Знаю только, что твой дед всегда опасался Темных Жрецов.
        - А кто это?
        - Это? Еретики. Жрецы Темного Пламени. Они извращают учение нашего светлого Бога Огня Энканаса. Говорят, приносят в жертву людей во время ритуалов. Я мало о них знаю, у нас, на севере, такой заразы нет. Это здесь, в Каван-Саре, их пруд пруди.
        - Жрецы Темного Пламени... - повторил Фарах. - Значит, это они виноваты в смерти деда?
        - Скорее всего. Но тот мертвец не был Жрецом. Это воин. Наверно, следопыт, охотник за наградой. Выследил вас и решил либо убить, либо захватить. Очень надеюсь, что он был так же жаден, как и все следопыты, и пришел один, чтобы ни с кем не делиться наградой. Понадеялся на то, что справится со стариком и подростком. Но Тейрат преподнес ему сюрприз. Твой дед всегда оставался бойцом. Не знаю, кем он был в молодости, но дрался он, как солдат.
        - Мой дед был самым лучшим. И учителем и воином.
        - Это точно. И врага завалил, и тебя вон как выучил на северном болтать. На мою голову. А теперь давай спать. Нам завтра целый день идти. Мы должны догнать караван, идущий до Башмина. Я пришел вместе с ним, но они свернули в Альташ. Еще три дня назад. Сейчас-то они уже на обратном пути, так что нам нужно их догнать. С караваном не пропадем.
        - А потом? - спросил Фарах. - Что потом?
        - Потом я отведу тебя в Башмин. Оттуда в Масун. А оттуда уж в Таграм.
        - А потом?
        - Ну, не знаю. Мы с Тейратом договаривались, что я отведу вас в Таграм. Наверно, он знал, что делать дальше. А теперь... В Таграме у меня много друзей. Пристрою тебя к какому-нибудь делу. А потом, извини, расстанемся. Должок я, считай, верну и наконец займусь своими делами.
        - А я?
        - А что ты? Здоровый парень. Думаю, проживешь. Если что надо будет, помогу. Ты ремеслом-то владеешь?
        - Я подмастерье кузнеца!
        - Ну, тем более не пропадешь. В Таграме любят кузнецов. Доспехи, оружие - это добро всегда у нас в почете. Да и обычной работы, невоенной, хватает.
        - А как же Жрецы? Как же месть?
        - Разберешься потом, что к чему. Главное - не действуй сгоряча. Знаю я вас, южан. Кровь горячая, чуть что - сразу за нож. Ты норов-то попридержи. Целее будешь.
        - Я отомщу!
        - Отомстишь, отомстишь. Только сейчас - спать. Быстро заканчивай трепотню и закрывай глаза.
        Фарах замолчал, послушно закрыл глаза, но тотчас же их открыл. Перед глазами стоял дед. Живой, улыбающийся дед с глиняными табличками в руках.
        - Танвар?
        - Вот суета! Спи!
        - Ты знаешь что-нибудь про моих родителей?
        - Нет. Зато я знаю, что если кто-то сейчас не заснет, то получит по шее. Благой Энканас! Что я так разболтался сегодня? Старею, наверно. Спи давай!
        Фарах уставился в звездное небо. Закрывать глаза не хотелось. Это было слишком тяжело - вновь видеть деда, живого и здорового, зная, что это лишь кажется. Он смотрел в темные небеса, разглядывая жемчужные огоньки звезд. Дед говорил, что это капли огненной крови Энканаса, оставшиеся на небе после битвы с Тайгреном. Дед!..
        Фарах шумно сглотнул. Конечно, он придет в Таграм, станет кузнецом, скует себе самые лучшие северные доспехи, найдет Жрецов Темного Пламени и всех убьет. Да будет так.
        
        
4
        
        Караван они догнали на следующий день, к вечеру. Шли быстро, не таясь, прямо по дороге. Танвар сказал, что слежки можно не опасаться, дескать, он такое дело нутром чует. Но Фараху показалось, что на самом деле северянин просто устал от горных тропок и решил, что по дороге будет идти удобнее. Наверно, так оно и было, но он не решился высказать свои предположения вслух.
        Они шли по утоптанной дороге, ведущей от Эшмина к Башмину. Большая деревня Альташ осталась восточнее. К счастью, караван немного задержался, иначе бы его пришлось нагонять дня два.
        По дороге говорили мало. Северянин, не привычный к жаре, быстро устал, и постоянно прикладывался к бурдюку с подкисленной водой. В конце концов Фарах отобрал бурдюк и сказал, что так много пить нельзя. Неожиданно Танвар согласился. Теперь он брался за бурдюк только тогда, когда ему разрешал Фарах, знавший, сколько воды нужно пить в жару.
        Танвар оказался приятным спутником. Несмотря на разбойничью внешность, он сразу пришелся Фараху по душе. Северянин казался добрым и открытым, иногда до простоты. Про таких в Эшмине говорили: что на уме, то и на языке, - и худа от них не ждали. К тому же оказалось, что он не так стар, как показалось вначале. Ему было всего тридцать лет. Конечно, по сравнению с Фарахом он выглядел самым настоящим опытным мужчиной, воином, побывавшим во многих переделках. Но Фараху, привыкшему общаться с дедом, Танвар представлялся скорее старшим братом, нежели наставником. Так что и общались они почти на равных.
        Шли довольно быстро. Пыльная и сухая дорога сама ложилась под ноги и, казалось, звала за собой, манила в новые земли. Горы вскоре остались позади, и они вышли на холмистую равнину. Строго говоря, настоящие горы начинались от Эшмина и простирались далеко на юг, до самой Пустыни Бога Огня, где почти никто не бывал. А здесь разлеглись лишь большие холмы, поросшие редкой травой, жесткой, как ювелирная проволока. Но северянин упорно именовал их горами и проклинал почем зря.
        Фарах, привычный к долгим прогулкам, шел ровно - не быстро и не медленно - берег дыхание и силы. Танвар же, одетый в кольчугу, изнемогал от жары и постоянно останавливался перевести дух. К счастью, подмастерье, привыкший к родным местам, догадался повязать голову северянина чистым полотенцем, захваченным из дома. Так что голову ему не пекло, но с повязкой Танвар стал еще больше походить на разбойника.
        К вечеру, когда солнце стало скатываться к западу, норовя нырнуть в холмы, северянин выдохся. Он остановился посреди дороги, беспомощно оглянулся по сторонам и позвал Фараха, шедшего впереди.
        - Эй, парень!..
        Тот остановился и подождал, пока северянин его догонит.
        - Вот что, - сказал Танвар, тяжело отдуваясь. - Не могу я больше. Ты скачешь, как горный козел, а я совсем сдох. Надо сделать привал и чего-нибудь погрызть. Я уж не мечтаю вволю напиться, но горло промочить надо. Оно у меня забито пылью. Еще немного, и буду ею пердеть.
        Фарах улыбнулся. Шуточки северянина, которые не решился бы повторить вслух даже кузнец - главный сквернослов деревни, ему нравились. Он тоже был не прочь отдохнуть и собрался уже сказать об этом спутнику, но тут ему послышался странный звук. Танвар продолжал проклинать пыль и жару, шумно жаловаться на сушь, так что пришлось схватить его за руку. Северянин моментально замолчал, насторожился и положил ладонь на рукоять меча.
        - Что это? - шепотом спросил он, услышав наконец то же, что и Фарах. Но сразу довольно ухмыльнулся и сам ответил на свой вопрос: - Это же быки!
        Фарах согласно кивнул, мысленно выругав себя за то, что не распознал звуки. Это действительно были южные быки - большие рослые животные, заросшие густой рыжей шерстью. Очень сильные и неприхотливые, за что весьма ценились. В Эшмине их не держали, деревня не настолько богата, но Фарах уже видел их, правда, давно, лет пять назад, во время путешествия на юг. Надо же, не узнал их голос.
        - Пошли, - подхватился Танвар. - Давай быстрей. Это караван, мы его догнали!
        Он вскинул на плечо мешок, поправил полотенце на голове и решительно зашагал по дороге. Казалось, у него открылось второе дыхание. Вся его усталость пропала, и теперь Танвар выглядел посвежевшим, словно и впрямь напился досыта холодной воды.
        - Идем! Да побыстрее, растяпа! У меня место в караване оплачено и припасы отложены. Если только их еще не сожрали эти жадные дети собак.
        Фарах улыбнулся и поспешил за спутником. В самом деле, если погонщики добрались до запасов северянина, то им придется не сладко. Судя по всему, Танвар был скор и на слова и на дела.
        Караван они увидели сразу, едва свернули за очередной холм. Десять быков, две повозки и восемь человек - вот и весь караван. Что и говорить, немного. Фараху доводилось за время скитаний видеть караваны и по двадцать -тридцать повозок, но здесь, в краю деревень, и две повозки - караван.
        Погонщики разбили лагерь у подножия большого холма. Между повозок разожгли костер, и теперь люди суетились у него, деловито переговариваясь. Быки стояли спокойно, но порой, словно жалуясь на свою нелегкую судьбу, издавали утробные звуки. Их-то и услышали Фарах и северянин.
        Танвар шел быстро, почти бежал, и подмастерье едва поспевал за ним. Караванщики, заприметив путников, сначала всполошились, похватали из повозок оружие, но, видя, что их всего двое, успокоились.
        Не доходя до повозок, Танвар сбавил ход и подождал Фараха.
        - Слушай, - сказал он, - они по-северному плохо лопочут. Ты уж пообщайся с ними, смотри, чтоб нас не обжулили. Тут только зазевайся, мигом без порток останешься. И поменьше трепись о том, куда идем. И о смерти деда - никому ни слова! Идешь со мной в Башмин на базар, вот и все дела.
        Фарах кивнул, и они неспешно подошли к костру. Шли нарочито медленно, подчеркнуто держа руки на виду. В последнее время на трактах пошаливали разбойники, поэтому не стоило понапрасну волновать караванщиков. Те стояли около костра, вглядываясь в нежданных гостей и держа наготове оружие - кто деревянную пику с дрянным медным наконечником, наверно, доставшуюся от деда, кто палку, окованную железом, кто нож.
        В сгущавшихся сумерках Фараху были плохо видны их лица, но крайнего слева он сразу признал - по халату. Халат знатный: толстый, с двойным воротом, сшитый из зеленых и красных клочков материи. Ужасен на вид, и надеть его мог только Хасир - торговец из Башмина, иногда заглядывавший в деревню Фараха. Сам Хасир считал, что халат замечательный, и не расставался с ним ни на день.
        - Хасир! - крикнул подмастерье, подходя к костру. - Хасир, это вы?
        Обладатель примечательного халата подался вперед, опустил дубинку и вгляделся в темноту.
        - Фарах? Молодой кузнец! Ты ли это!
        - Я.
        - Хо! - крикнул торговец. - Почтенные, опустите оружие! Я знаю этого мальчишку!
        - А я - северянина. Это он обыграл меня три дня назад в кости, - подал голос один из караванщиков. - Эту бледную шкуру зовут Танвар.
        Северянин, державшийся поодаль, услышав свое имя, заулыбался и ткнул себя пальцем в грудь.
        - Подходите, гости, подходите, - заволновался Хасир, - Садитесь к костру! Ночь на дворе, не след в одиночку бродить в темноте!
        Караванщики повеселели, загомонили, наперебой приглашая путешественников присоединиться к ужину.
        У костра Танвар и Фарах разделились. Подмастерье уселся рядом с Хасиром, а северянин - с другой стороны костра, рядом со знакомым караванщиком. В руках у него моментально появился бурдюк с кислым башминским вином, и глаза радостно заблестели.
        - Каким ветром тебя занесло так далеко от Эшмина? - поинтересовался Хасир у Фараха.
        - Иду в Башмин, с Танваром. Это друг деда, надо его проводить.
        - Уважишь гостя - и тебе почет, и ему радость, - согласился торговец. - Вот, возьми.
        Он потянулся к сумкам и добыл из них большой кусок сыра и мягкую хлебную лепешку. Фарах с благодарностью принял еду. Хасир шумно булькнул - рассмеялся. Выглядел он отвратно: толстый, заплывший жиром, с огромной бородавкой на подбородке... Халат едва налезал на его огромное тело. Фарах с неприязнью посмотрел на руки торговца. Пальцы - словно колбасы, толстые, безволосые... Таким людям нельзя доверять. Толстым, шумным, показушно добрым. Но сейчас, увы, это единственный знакомый ему человек среди караванщиков.
        - Как там поживает старый Тейрат? - поинтересовался торговец, шумно отдуваясь. - Все чертит буковки?
        - Чертит, - ответил Фарах, надеясь, что в темноте не видно его покрасневших щек. Лгать он не умел, но знал, что так надо. Танвар его предупредил.
        - Не смог к вам заглянуть в этот раз. Дела, - важно сказал Хасир. - Думаю, в следующем месяце доберусь и до Эшмина. Какие у вас там новости?
        - Да никаких, - ответил Фарах, жалея, что сел рядом с торговцем. Теперь придется весь вечер врать напропалую, чтобы уйти от расспросов. К счастью, он знал безотказный способ отвлечь внимание торговца от собственной персоны. Этому его научил дед, еще во время путешествия на юг.
        - Уважаемый Хасир, как идет торговля? - спросил Фарах и впился зубами в твердый сыр.
        - Торговля? Хо! Дети собак напели главе Башмина, что торговцы хорошо живут! И он снова поднял налог на продажу шкур. А какой тут налог, и так едва-едва отбиваю вложенные деньги!
        Хасир возмущенно всплеснул руками и обрушил на Фараха поток жалоб и причитаний. По его словам, торговля шла из рук вон плохо. Он жаловался, что налоги растут, а доходы падают. Что в деревнях не покупают ничего, потому что тоже платят налоги. Что стражники в Башмине окончательно обнаглели и требуют за вход в город аж целую северную марку. Что разбойники совсем распустились и нападают на караваны среди бела дня...
        Фарах слушал этот поток торгового красноречия, иногда кивая и не забывая вгрызаться в сыр. Ему не впервой было выслушивать подобные жалобы. Он знал, что, отведя душу, торговец начнет распространяться об упущенных выгодных сделках, валя вину на недобросовестных конкурентов, потом перейдет к неурядицам в семейной жизни, а потом расскажет самые свежие слухи Башмина и его окрестностей. Так и должно быть. Не часто торговцу попадаются люди, готовые его выслушать.
        Так что Фарах спокойно ужинал, временами посматривая в сторону северянина. Тот сидел у костра рядом с караванщиками, посмеивался и выглядел довольным. Видимо, все его вещи остались целы. Караванщики затеяли игру в кости, и Танвар принимал в ней активное участие, хотя его запас «южных» слов был не очень велик. Разговаривал он с жутким акцентом, но, судя по всему, ни самого северянина, ни его партнеров по игре это не смущало. Ловко пользуясь известными словами и помогая себе жестами, Танвар прекрасно общался с караванщиками и, похоже, даже выигрывал. Во всяком случае, погонщики часто костерили его на все лады, пользуясь тем, что удачливый игрок плохо знает южный язык.
        Когда время подошло к полночи, Фарах заснул, оставшись сидеть на подушке с горбушкой хлеба в руках. Он так сильно устал за день, что ему не помешали ни словоизлияния Хасира, ни ругань караванщиков.
        Разбудил его Танвар. Северянин толкнул его в плечо и указал на одеяло, расстеленное у костра. Фарах оглянулся по сторонам и увидел, что все уже устроились на ночлег: кто у костра, кто у быков. Лишь один из караванщиков уселся на край повозки, спиной к костру. Ему предстояло дежурить полночи - охранять сон товарищей.
        Фарах улегся на одеяло, уже привычно подтянул под голову мешок и снова уснул, успев услышать, как рядом устраивается на ночлег Танвар.
        
        
5
        
        На следующее утро караванщики поднялись рано. По холодку, пока благословенный Дом Энканаса еще не взошел, они свернули лагерь и приготовились тронуться в путь.
        Танвар и Фарах помогали торговцам собираться. Когда все вещи уложили, а быков навьючили тюками, друзья устроились в одной из повозок, на том самом «оплаченном» Танваром месте. Северянин сел рядом с погонщиком, а Фарах удобно устроился у высокого борта, сплетенного из крепких сухих прутьев.
        Сотворив утреннюю молитву Энканасу на удачную дорогу, караванщики подхлестнули быков, и караван тронулся в путь. На одном из быков восседал Хасир - считалось, что именно он вел караван. Хотя на самом деле вел его Сасар - худощавый и жилистый погонщик, сидящий на втором быке. У него не было своего товара, но он хорошо знал дорогу и брал плату за то, что служил проводником. Следом за ними шла первая повозка, нагруженная так и не проданной материей. За ней катилась вторая, пустая. В ней-то и устроились Танвар и Фарах. Хозяин повозки и двух быков, запряженных в нее, удачно продал свой товар и теперь пребывал в благостном расположении духа. К тому же прошлой ночью ему удалось обыграть Танвара в кости, так что торговец, назвавшийся Масаром, весьма радушно относился к попутчикам. Он пытался болтать с Танваром, иногда обращаясь за помощью к Фараху - тот переводил для северянина сложные фразы.
        Следом за второй повозкой тянулись остальные быки, навьюченные мешками и тюками с разнообразным товаром. Некоторые погонщики шли рядом с быками, другие устроились поверх своей клади. Фарах так и не познакомился с ними, но не жалел об этом. Сейчас он думал о том, как сохранить в тайне то, что его дед мертв. Тут уж не до знакомств и не до разговоров - не проболтаться бы.
        Еще два дня назад весь мир казался ему простым и понятным. Он знал свою судьбу наперед. Знал, что, став мужчиной, мог рассчитывать на свой новый дом. Знал, что через год или пусть даже два, он стал бы вторым кузнецом. Потом Фарах привел бы к деду свою избранницу - Фаие, первую красавицу Эшмина. Дед бы усмехнулся в бороду и благословил молодых. Староста повез бы их в Башмин - к Жрецу Огня, чтобы тот связал молодых узами брака. Уж расстарался бы для нового кузнеца да для учителя. А по приезде из Эшмина для молодой семьи начали бы строить дом. Всем миром, как и полагалось. У них с Фаие родился бы мальчик - шустрый смуглый малец, наследник. Умный и красивый. А потом Фарах стал бы главным кузнецом Эшмина. И, чем не шутит судьба, быть может, его пригласили бы в Башмин. А потом...
        Да, так могло быть. Но судьба выбросила черные кости. Из уважаемого подмастерья кузнеца Фарах превратился в беглеца. Деда убили - предательски, в ночи: Напасть на беззащитного старика - что может быть подлее! На такое способны лишь падальщики, дети собак. Мир перевернулся. И теперь Фарах не знал, куда ему бежать, что делать. Будущее туманно. Больше всего Фараха пугало то, что он не знал, от кого ему прятаться. Танвар уверял, что за стариком и внуком охотились Темные Жрецы. Но почему бы тогда не обратиться за помощью к старосте? Или, раз уж они едут в Башмин, к Жрецу Огня? Фарах задавал себе все новые и новые вопросы и не находил на них ответов.
        Впереди лежал долгий путь, времени для размышлений было предостаточно. Покачиваясь в повозке и прижимаясь щекой к теплым прутьям борта, Фарах порой кидал взгляд на спину северянина. Тот все еще болтал с Масаром. Похоже, запас тем для общения не иссякал. Фарах думал, как бы поговорить с северянином так, чтобы никто им не помешал. Но как тут поговоришь - в дороге-то? Разве что на привале.
        Но в обед привал делать не стали. Поели на ходу. Быки шли медленно, размеренно, и можно было спокойно есть хлеб и сыр, не опасаясь прикусить язык.
        После еды Танвар перебрался к Фараху и улегся рядом, прямо на тюк с оставшейся материей. Масар сначала заволновался, но потом махнул рукой: мол, отдыхай, дорогой гость, ничего для тебя не пожалею.
        Танвар придвинулся ближе к Фараху и стал расспрашивать его о житье в деревне. Подмастерье отвечал вяло, неохотно. Злился, что не мог расспросить Танвара о том, что - интересовало его самого. Можно, конечно, разговаривать на северном языке, но он понимал, что подобные разговоры не для чужих ушей. Торговцы - народ ушлый. Может, и не составят на северном прошение саддину, но в разговоре разберутся наверняка. К тому же, кто знает, вдруг кто-то из них хорошо понимает северный язык.
        Танвар же не замолкал ни на минуту: то принимался петь грубые северные песни, то расписывал достоинства кабаков Таграма, то пытался объяснить товарищу разницу между ножом и кинжалом.
        Наконец Фарах не выдержал. Резко наклонился к северянину, ухватил его за ворот кожаной рубахи, от которой нестерпимо воняло потом, и прошептал:
        - Танвар, надо поговорить...
        Северянин громко расхохотался, заглушив последние слова товарища, и грубо отбил его руку в сторону. Но в ту же секунду переменился в лице, став серьезным и собранным.
        - Потом, - быстро шепнул он. - Вечером.
        И через мгновение перед Фарахом снова был весельчак и болтун Танвар. Он широко улыбался, почесывался и жаловался на жару.
        Фарах через силу улыбнулся, подыгрывая северянину, и беззвучно выругал себя последними словами. Конечно, как можно так рисковать! Танвар наверняка все продумал заранее. Его напускное веселье, шутовство - лишь маска. Никто из караванщиков и помыслить не мог, что этот шумный балагур от кого-то скрывается. Перед ними представал обычный северный варвар - невоспитанный и прожорливый, как и все сальстанцы. Съездил к знакомому в Эшмин, теперь возвращается обратно. Даже с провожатым. Не чужак - знакомый знакомого уже почти друг. Безопасное трепло, жизнерадостное и суматошное. А то, что меч на боку, так как же в дальней дороге без оружия? Нынче без этого не обойтись. Сами бы обзавелись, да не на что.
        При всем при том Фарах только сейчас сообразил, что, хоть Танвар и не умолкал ни на минуту, ничего важного он так и не сказал. Ни кто он, ни откуда пришел, ни куда направляется. Из северянина как из дырявого мешка сыпались байки, сплетни, неприличные песенки и больше ничего. Ни слова о нем самом и о молодом товарище.
        Фарах взглянул на него по-иному, с уважением. Только теперь он понял, почему дед выбрал провожатым именно этого человека. Танвар не просто боец и не обычный проводник. Он опытный путешественник. Знает, о чем можно говорить, о чем нельзя. Когда надо улыбнуться, а когда пригрозить. Кем бы он ни был на самом деле - наемником, воином или следопытом, - дело свое он знал хорошо.
        В Фарахе проснулась уверенность, что с Танваром он не пропадет. Что на него можно будет опереться в трудную минуту. Что его спутник - теперь единственный близкий ему человек.
        Фарах украдкой нащупал локоть северянина и крепко его сжал, показывая, что все понял. Танвар подмигнул ему и затеял рассказ о западных землях, где он якобы не раз бывал.
        И вовремя. Масар, уже давно прислушивавшийся к разговору, ослабил поводья и повернулся к пассажирам. Скучно править повозкой - дорога ровная, быки идут медленно, работы для погонщика немного: знай поглядывай на дорогу да жуй сушеное мясо.
        Танвар рассказывал о западе на северном языке, но Масар внимательно слушал и улыбался в нужных местах. Так и есть, погонщик знал северный. Плохо, так же, как Танвар южный, но знал. Не зря же Масар проболтал с северянином полдня - значит, кое-что понимал.
        Тем временем спутник Фараха не смолкал ни на минуту. Рассказывал он про государство Леаран, что лежало к западу от Каван-Сара. Да так ловко и складно рассказывал, что и Фарах заслушался. Нет, конечно, он знал о Леаране, они же с дедом долго жили в Хазире, что стоял на границе с западным государством. Но Фарах плохо помнил те годы. В памяти остались только сами леаранцы - высокие и смуглые мужчины в одеждах непривычного покроя. Они вечно куда-то спешили, были озабочены только получением прибыли, но при этом не забывали засматриваться на молоденьких жительниц Хазира. Еще Фарах помнил, что почти все леараицы усаты - пушистые длинные усы, расчесанные и напомаженные, являлись предметом их гордости. Южане леаранцев так и называли - усачами. При этом подбородок они выбривали начисто, что, с точки зрения каван-сарцев, - совершенная глупость. Всем известно, что борода - гордость настоящего мужчины. И добровольно лишаться ее немыслимо! Так что в памяти Фараха леаранцы остались усатыми, жадными до денег и женщин чужаками. Сейчас-то он знал, что в Хазир приезжали в основном торговцы, а эта братия везде
одинакова - что в Сальстане, что в Каван-Саре, что в Леаране.
        Но Танвар рассказывал совсем о другом. Он делился воспоминаниями о своем визите в Леа - столицу западного государства. Разумеется, этот город-гавань был достопримечательностью всей страны. Больше нигде в трех государствах не было выхода к морю, а весь западный край Леарана - побережье. Море... Фарах слушал рассказ северянина о море и никак не мог взять в толк, откуда взялось столько воды в западном крае. Нет, конечно, он знал про море, - дед не раз рассказывал ему про берег, волны... Даже рисовал карту трех государств, вдалбливая в голову непоседливому внуку основы географии. Но Фараху море всегда представлялось как большой пруд-неподвижная гладь до самого горизонта. Танвар же рассказывал о штормах, о волнах, о приливах и отливах, об огромных кораблях, качающихся на гребнях белой пены... Да, Леаран всегда славился кораблями. Даже речной флот у них был: леаранские корабли ходили и по Великой Реке. Но, конечно, они сильно отличались от тех, что плавали по морю. По словам Танвара выходило, что эти громадины из лучшей древесины гонял по воде ветер. Фарах не мог себе этого представить, но его
заворожила картина, нарисованная северянином: огромная лодка, размером с дом, несется по воде, переваливаясь с одного водяного бугра на другой.
        Танвар тем временем принялся воспевать Леа, столицу, ее красоту, развлечения и, разумеется, кабаки. По словам северянина, основное богатство Леарана таилось в море. Рыба, жемчуг, кораллы - все это Леаран добывал из воды и продавал государствам-соседям. Это Фарах знал. Он помнил, как ценилась вяленая леаранская рыба. Конечно, до Эшмина она не доходила, кто же повезет рыбу в маленькую деревню на окраине Каван-Сара, но Фараху доводилось пробовать ее в Хазире. Там-то все с ума сходили по рыбе. Именно по морской, леаранской. А в жемчуге Фарах не разбирался, но знал, что украшения из него ценятся высоко.
        Развлечений, по словам Танвара, на западе тоже хватало. Леаран это страна торговцев, ушлых ребят, что не сеют, не жнут, но перепродадут все, что только можно, и даже то, что нельзя. Каждый город Леарана жил самостоятельной жизнью, а правили в них самые богатые торговцы. Города сильно отличались друг от друга, соответственно и развлечения в них были самые разнообразные.
        Ко второму часу рассказа, когда северянин добрался до вин Леарана, Фарах не выдержал и уснул. Засыпая под мерный говор Танвара, он подумал о том, сколько же этот болтун способен говорить. Пожалуй, если не остановить - до самого вечера будет расписывать прелести Леарана. Фарах с удовольствием послушал бы про Сальстан, северное королевство, куда они направлялись. Но Танвар наверняка неспроста завел разговор о Леаране. Пусть караванщики запомнят, как он рассказывал о западе. Если их спросят, они ответят: видели, мол, двоих, говорили о Леаране. Ложный след...
        Разбудил Фараха Масар. Солнце, огненный Дом Энканаса, клонилось к западу, уходя в гости к тем самым леаранцам.
        - Вставай, - сказал Масар. - Ночью спать не будешь.
        Фарах потянулся, приподнялся и огляделся. Повозка опустела, северянин куда-то пропал. Но секунду спустя из-за спины донесся раскат знакомого смеха. Фарах обернулся. Оказывается, лишившись своей аудитории, северянин перебрался в другую повозку и устроил небольшое представление там. Подмастерье увидел, что на повозке сидят аж трое погонщиков, не считая хозяина, чьи быки шли последними, послушно следуя за караваном проторенным путем.
        Фарах не стал звать Танвара. Размяв затекшие ноги, он принялся мечтать о том, что когда-нибудь приедет в Леаран и покатается на самом большом морском корабле. Потом стал думать о деде, о дороге на север... Так и прошел остаток дня.
        Когда стемнело, караван остановился. Настала пора устраиваться на ночлег. Караванщики быстро согнали быков в круг, привязали их к повозкам и стали разводить костер. Дерева в округе немного, поэтому в каждом караване везли большой мешок с углем. Он-то и составлял основу костра. Обычно поверх угля бросались заранее припасенные поленья дерева тас - его плотная древесина горела медленно, но жарко. Пары поленьев хватало надолго, на полночи, а то и на всю ночь. Конечно, на таком костре не приготовишь похлебки, но он давал достаточно света, чтобы отогнать ночных демонов и привлечь внимание Благого Энканаса. В ночи без огня нельзя. Темнота не прощает ошибок. Во время пришествия Тайгрена, когда Энканас отдыхает, каждый путник, оказавшийся в необжитых землях, обязательно должен поддерживать огонь, иначе рискует нажить крупные неприятности. Энканас может отвернуться от него, а без его благоволения дела могут пойти совсем худо. В больших караванах под поленья и уголь выделяли один, а то и два специальных воза.
        Поужинав скромными запасами, выкупленными Танваром у караванщиков, Фарах отправился спать. Хотя днем ему и удалось выспаться, его неудержимо клонило в сон. Он устроился у большого колеса повозки Масара, положив на сухую землю одеяло. Танвар же остался у костра, с караванщиками. Но на этот раз он не стал играть в кости, ограничился ролью наблюдателя. Не прошло и получаса, как северянин поднялся и, пошатываясь, отправился к Фараху. Караванщики проводили его шумными криками, и подмастерье понял, что его спутник пьян. Видимо, не принимая участия в игре, он позволил себе хлебнуть лишку и поэтому пораньше отправился спать. Фарах обиженно поджал губы. Хоть Бог Огня и не запрещал употреблять вино - в отличие от дурман-травы, но пьяниц не любили нигде. Разум - самый ценный дар Изначальной Силы, данный человеку. Затуманив его, пьяница тем самым отказывается от дара, добровольно лишаясь права зваться мыслящим существом, уподобляясь глупым животным, не получившим разума от творящей силы. Это полбеды - от северного варвара не приходилось ждать ничего иного. Но Фарах рассчитывал поговорить сегодня с Танваром о
их будущем. И то, что северянин напился, его расстроило.
        Добравшись до повозки, Танвар тяжело опустился, почти упал, на землю рядом с Фарахом. Фарах отодвинулся, не желая разговаривать с пьяным. Танвар же ловко подгреб под голову мешок Фараха и довольно рыгнул. После этого тихо выдохнул:
        - Говори.
        Фарах недоуменно взглянул на товарища. Голос у него был совершенно трезвый.
        - Быстрее, - прошипел Танвар.
        Фарах осторожно подвинулся к приятелю и аккуратно пристроился рядом, голова к голове. Теперь его мешок играл роль подушки - одной на двоих.
        - Танвар, - тихо сказал Фарах, - почему мы прячемся?
        - За тобой охотятся. Кажется, это не требует доказательств.
        - Но почему мы таимся от караванщиков? Быть может, они помогли бы нам, если бы знали...
        - Они могут навести на наш след охотников за наградой. Случайно или нарочно, но могут.
        - Но они и так нас запомнят. Твои разговоры...
        - Запомнят. Но если мы будем вести себя как беглецы, то им, конечно, станет любопытно - почему. Возможно, в Башмине они расскажут об этом друзьям и знакомым, а те своим друзьям и знакомым. В конце концов слухи дойдут до тех, кто ими очень заинтересуется. А нам этого не надо. Пока что мы обычное явление - путешественники. Может, о нас и упомянут, но как о чем-то обычном и мелком. Вряд ли даже имена запомнят.
        - Но зачем такая таинственность! И почему мы должны опасаться башминцев? Быть может, наоборот...
        - Что наоборот? - резко перебил Танвар. Фарах смутился и замолчал. Он полагал, что Танвар все ему объяснит, успокоит. Но северянин, кажется, не собирался этого делать.
        - Что мы будем делать, когда доберемся до Башмина? - спросил Фарах.
        - Найдем попутный караван и отправимся в Масун - столицу Каван-Сара.
        - А может...
        - Что?
        - Может, обратимся к Жрецу Огня в Башмине? Он, наверно, сможет защитить нас от преследований. Особенно если мы расскажем ему про Жрецов Темного Пламени.
        - Дурак, - коротко отозвался Танвар. - Деревенский дурачок.
        Фарах обиженно засопел. Ему не нравилось, когда его так называли. Неумный человек - обидные слова для того, кто знает счет и грамоту. Захотелось отвернуться и замолчать. Но он пересилил себя и снова обратился к северянину:
        - Почему?
        - Потому что нельзя, - веско отозвался Танвар. - Едва ты упомянешь Темных Жрецов, тебя посадят в подвал, а потом в кандалах отправят в Масун, где тобой займутся Жрецы повыше рангом. Вряд ли ты выйдешь живым из их рук.
        - Но почему?
        Северянин тихо выругался, грубо и зло.
        - Проклятие! - сказал он, отведя душу. - Не хотел тебе говорить, но видно придется. Я бы предпочел забыть об этой истории и не впутывать тебя в нее.
        - Какая история?!
        - Тише! Что ты орешь, как укушенный? Слушай и молчи. То, что я сейчас скажу, ты постараешься забыть навсегда. Никогда и ни с кем не говори об этом. От этого зависит твоя жизнь. Именно твоя.
        Фарах поерзал на месте, стараясь устроиться поудобнее и не пропустить ни слова из рассказа северянина. Он был так заинтригован, что даже затаил дыхание.
        - Прежде всего, забудь о своем деде. Забудь о Тейрате и никогда больше не произноси этого имени.
        Фарах дернулся, желая ответить грубостью, но северянин ухватил его за руку и крепко сжал.
        - Я же сказал: молчи. Я сам не очень хорошо знаю эту историю. Расскажу самое главное и надеюсь, ты все поймешь. Первое, что тебе нужно знать: за тобой и за твоим дедом охотятся и Жрецы Огня. На кого работал тот воин, которого зарезал твой дед, неизвестно. Не исключено, что он действовал по наущению башминских Жрецов. Не знаю, случайно ли он вас нашел, или ему кто-то подсказал, где искать Тейрата. Но теперь тебе лучше всего сменить имя и придумать себе новую родню. Тебе нужно спрятаться и как можно скорее уехать из Каван-Сара.
        - Почему? - прошептал потрясенный Фарах. - Мы же не бандиты!
        - Ох, чую, пожалею еще, что затеял этот разговор. Клялся ведь старику, что никому не скажу. Но ты же молодой, горячий. Смолчу - наворотишь таких дел...
        - Ну!
        - Ладно, слушай. Твой дед, Тейрат, был Жрецом Темного Пламени. Тише, тише! Не дергайся. Слушай внимательно, повторять не буду: да, Тейрат действительно общался с Темными. Тогда он жил в Хазире - именно там я с ним и познакомился. У меня возникли разногласия с одним очень наглым Жрецом Огня, и я порядком проредил ему зубы. Такого Жрецы не прощают, пришлось скрываться. Твой дед был свидетелем этой ссоры. Он нашел меня и предложил свою помощь. Деваться было некуда, по всему Хазиру меня искали Жрецы Огня, и я доверился твоему деду. Тейрат укрыл меня, воспользовавшись тайными убежищами Темных. Больше никого из них я не видел, ну и хвала Энканасу. Тогда-то мне было все равно, кто меня спасет, но теперь я понимаю... Ну да ладно, то дело прошлое и тебя не касается. Слушай, значит, дальше. Оказалось, что твой дед готовился бежать. Он вроде как раскаялся и собирался уходить от Жрецов Темного Пламени. Тогда-то он и взял с меня клятву, что я помогу вам добраться до Таграма, когда ты вырастешь. Честно говоря, клятву, данную Темному Жрецу, я бы нарушил. Но Тейрат раскаялся и не хотел зла.
        Вообще не понимаю, как он очутился у Темных. Но, так или иначе, вышло, что он дважды изменник. Жрецы Огня ищут его, чтобы казнить как еретика, - и, между прочим, тебя тоже. Темные тоже ищут, они не прощают измены. За пять лет ничего не забылось. За этот срок жажда мести не утихает, наоборот - как раз в самом разгаре. Тейрат поступил мудро - забился на самый конец света и жил тихо. Кстати, когда мы познакомились, звали его по-другому. Но то имя я, как и обещал, забыл, а тебе и знать незачем. Вот и выходит, что тебе к Жрецам Огня обращаться нельзя. И к старостам и к саддинам. Сначала всплывет история с Темными, потом имя твоего деда, и ты отправишься на костер. Да и я заодно. Если только раньше, пока мы будем сидеть в темнице, нас не навестят Жрецы Темного Пламени. Да тише ты! Не сопи! И так вон толстяк на нас поглядывает. Не иначе в дурном заподозрил... ты у нас такой красавец...
        - Тьфу на тебя! - тихо сказал Фарах. - Сквернословец! Скажи лучше, дед действительно раскаялся?
        - Не знаю. Я с ним после того не виделся. Тебе лучше знать.
        Фарах закрыл глаза и лежал молча, переваривая услышанное. Еще днем ему казалось, что привычный мир разлетелся на куски и что он никогда не привыкнет к этому. Сейчас от тех кусочков не осталось даже пыли. Дед - Жрец Темного Пламени. Еретик. Не может быть! Он же учил внука молитвам, наставлял его в деле сохранения Огня, славил Всеблагого Энканаса...
        - А ты не ошибся? - тихо спросил Фарах. - Танвар, это правда?
        - Правда. Это все, что я знаю. И никак не могу взять в толк, почему старику приспичило переезжать на север именно сейчас. Ну, то, что на одном месте долго сидеть опасно, это понятно. Да и тебе надо вырасти. Но почему он не сделал этого сразу? Почему только сейчас? А! Кажется, понял. Наверно, знал, что в Таграме его будут искать в первую очередь.
        - Танвар! Танвар, пожалуйста, ну скажи, что ты пошутил!
        - Да тише ты, сын собаки! Все! Забудь то, что я рассказал. И когда приедем в Башмин, первым делом расстаемся с караваном и бежим на север.
        - Но что я буду делать в Сальстане?
        - Там разберемся. Пока нам нужно туда добраться. Желательно целыми и невредимыми.
        - Почему ты так возишься со мной? Зачем тебе все это?
        Танвар хмыкнул. Почесал подбородок, подергал себя за бороду.
        - Знаешь, - сказал он наконец, - ты, наверно, не поймешь. Понимаешь, у меня ничего нет. Ни денег, ни звания, ни титула, ни дома... Ничего! У меня есть только честное слово и мое имя. И еще никто не мог сказать, что я не сдержал слово и запятнал имя. Это единственные мои богатства, и я оберегаю их более ревниво, чем саддин Масуна свой гарем. Ни один человек, ни в Каван-Саре, ни в Сальстане, ни в Леаране, не может сказать, что Танвар нарушил данное слово. Я обещал доставить тебя и Тейрата в Таграм, и я сделаю это. С твоим дедом, конечно, плохо вышло. Но это от меня не зависело. А уговор я выполню. Любой ценой.
        - А дальше? Что дальше? Как мне жить?
        - Это уж, парень, разберемся на месте. Не трусь. Не пропадешь. Здоровый уже вымахал. Привык, что дед о тебе заботился. Теперь привыкай жить собственным умом. Ничего, все наладится.
        Фарах до боли закусил губу и постарался сдержать рвущийся из глубины души крик. Как судьба несправедлива! За что? За какие грехи! Неужели Благой Энканас воздает по заслугам грешнику Тейрату и семейству его? Но ведь дед раскаялся! А Энканас добрый, он принимает раскаяние, прощает заблуждавшихся.
        - Ты это... - тихо сказал Танвар. - Не переживай. Прости, ежели чего. Я человек прямой. Ты сейчас ничего не говори. Отворачивайся и спи. У тебя впереди много времени. Придумаешь еще что-нибудь. Только поумерь свой пыл. Учись быть выдержанным. У тебя же все на лице написано - что ты думаешь и какими словами. Пропадешь ведь в большом мире.
        - Я постараюсь, - прошептал Фарах.
        Да, выхода нет. Нет возврата к прошлому. Остается только смириться и, стиснув зубы, начинать жизнь с самого начала. Заново. Словно и не было никогда деда и южной деревеньки, ставшей для него родным домом.
        - Спи, - сказал Танвар. - Спи. Вон толстяк на нас пялится. Была б моя воля, сунул бы я ему железо меж ребер. Мертвые не болтают.
        Фарах осторожно глянул в сторону костра. И в самом деле, Хасир поглядывал в их сторону. То ли волновался за внука Тейрата, то ли в самом деле интересовался разговором.
        Подмастерье потянулся и повернулся к северянину спиной. Устроился поудобнее на одеяле и закрыл глаза.
        - И то дело, - шепотом сказал Танвар.
        Вопреки всем ожиданиям, Фарах действительно быстро заснул. Вернее, провалился в черную бездну отчаяния, где его ожидали кошмары.
        
        
6
        
        Следующие три дня прошли в унылом однообразии дороги Фарах сидел на повозке, болтал с Танваром, улыбался караванщикам и старался как можно глубже спрятать свою боль.
        О планах больше не говорили. Вечером северянин играл в кости с торговцами, пил с ними вино, расплачиваясь деньгами неудачливого охотника за наградой, Фарах же обычно сразу укладывался спать. На фоне бесконечной и скучной дороги сон выглядел желанным разнообразием, чуть ли не развлечением.
        Перед тем как заснуть, он молился. Взывая к Энканасу, Богу Огня, он молил его о прощении. Фарах страстно желал только одного - чтобы Энканас простил его деда и подарил ему счастливое посмертие. И чтобы позволил недостойному Фараху начать жизнь сначала и заслужить прощение служением делу Огня. Он искренне верил в то, что Энканас его услышит. Не мог Всеблагой пропустить такие горячие обращения к нему, никак не мог. И каждый вечер, помолившись, успокоенный Фарах засыпал с чистой совестью. Но днем, размышляя о своей судьбе, вновь приходил в отчаяние. Ему казалось, что все напрасно и что жизнь его кончена.
        Дорога казалась бесконечной. Единственным развлечением служили рассказы Танвара. Бойкий на язык северянин не уставал говорить разом о десятке вещей, мало связанных друг с другом. Фарах впитывал услышанное, стараясь отличить выдумку от правды.
        А правды было довольно много. Судя по всему, Танвару доводилось бродить и по лесам Сальстана, и по горам Каван-Сара, и по долинам Леарана. Конечно, не все его слова следовало принимать за чистую монету. Особенно Фарах сомневался в количестве якобы выпитого северянином вина. Но вот рассказы о других странах слушал с жадностью.
        Оказалось, что он совсем не знал мир. Конечно, Фараху было известно, что Каван-Сар на юге, Сальстан на севере, Леаран на западе, а на востоке раскинулись непроходимые леса. Знал, что в Сальстане, например, правит не саддин, как в Каван-Саре, а король. И что у короля есть советники и министры. Но даже не подозревал о том, что Жрецы Огня имеют очень малое влияние на короля. Также Фарах с удивлением узнал, что в Леаране каждый город считается главным. Что в каждом есть совет самых богатых людей, который определяет жизнь остальных. Как города договаривались между собой, Фарах так и не понял, в основном из-за того, что Танвар сам затруднялся это объяснить. Его, как обычно, больше интересовали кабаки и женщины Леарана, чем политическое устройство.
        А вот о кабаках и женщинах Танвар мог рассказывать бесконечно. И еще - о драках. По его словам выходило, что он записной драчун и чуть ли не первый мастер меча в Сальстане. В этом Фарах справедливо сомневался. Первый меч Сальстана вряд ли бы путешествовал налегке - без денег, сопровождающих и учеников. Но Танвар и не рисковал присвоить себе столь замечательный титул. А то, что он воин, было понятно и без слов. За все время пути северянин так и не снял кольчугу, даже на ночь, и ничуть не жаловался на нее. По мнению Фараха, это было под силу только опытному воину, который провел в доспехах столько времени, что чуть ли не сроднился с ними. При этом Танвар всегда заботился о своем мече. Вынимал из ножен, осматривал, заботливо протирал припасенной тряпицей. Таких клинков Фарах еще не видел. Он как кузнец с интересом изучил его и признал, что сталь и заточка отменны. Правда, по части оружия у него не было большого опыта. В маленькой деревеньке не ковали клинков. Конечно, Фарах видел сабли у стражи Башмина, да и в родной деревне имелась пара сабель - у старых вояк, служивших когда-то стражниками. Но то
южные сабли - чуть изогнутые, легкие, крепкие и хрупкие. Клинок же Танвара был прямым и довольно тяжелым. И сталь, на взгляд Танвара, у него была мягковата. Меч северянина походил больше на хорошо заточенную железяку, не было в нем изящества острых южных сабель. При этом Танвар утверждал, что это еще маленький меч, полуторник - легкий, по меркам Сальстана. В ответ на это подмастерье кузнеца заявил, что мог бы сделать подобный меч более легким и крепким. Танвар взял с него обязательство, что когда-нибудь Фарах сделает для него такой меч.
        В результате весь третий день они провели в разговорах об оружии. Только к вечеру подмастерье наконец сообразил, в чем крылась настоящая причина такого красноречия северянина. Тот по-прежнему рассказывал о школах фехтования Сальстана, но Фарах уже не слушал его. Он с удивлением обнаружил, что вспоминает деда еще с тоской, но уже без отчаяния. Боль, что поселилась в его сердце, отступила. Танвар отвлекал его от грустных мыслей, не давал задуматься о своих бедах.
        Осознав это, он улыбнулся и покачал головой, коря себя за недогадливость. Танвар же, рассказывающий о каком-то немыслимом финте мечом, принял улыбку на свой счет и, распалившись, поведал историю о том, как в одиночку зарубил троих злющих и вооруженных до зубов таграмских бандитов.
        Фарах поддакивал в нужных местах, по про себя думал, что Танвар, наверно, хороший воин, хотя на героя не похож. Северянин, безусловно, умел фехтовать и драться, однако вряд ли бы смог справиться с тремя бандитами. Пока защищаешься от атак одного, другие легко тебя прикончат. Это Фарах понимал, но - молчал.
        Вечером, когда до Башмина оставался всего лишь дневной переход, караван, как всегда, остановился на ночлег. Погонщики были довольны и веселы: путь подходил к концу. Следующим вечером они должны добраться до Башмина и встретить закат уже в своих теплых постелях.
        Вечер удался. Костер разожгли большой, вино лилось рекой. Достали последние припасы, и воду больше не экономили. В самом деле, не тащить же все домой. Все равно пить в одиночку скучно. А дом - уже завтра. Жены, дети, домашнее хозяйство... Хоть погулять последний день.
        Гуляли долго и со вкусом. Все съели, все выпили. Пошумели, посмеялись. Когда настал темный час - полночь, Фарах отправился спать. Ему довелось отведать кисленького винца - немного, но достаточно, чтобы глаза стали закрываться сами собой, несмотря на шум и гомон у костра. Решив, что пора на боковую, он устроился, как всегда, около повозки, на своем стареньком одеяле и закрыл глаза. Попробовал молиться, но два раза сбился и решил, что наверстает упущенное завтра. Лучше это делать на трезвую голову. Придя к такому выводу, он преспокойно уснул.
        Разбудил его странный звук. То ли шорох, то ли треск - Фарах так и не успел разобрать, что именно. Открыл глаза и уставился в темноту, пытаясь понять, где он. Оказалось, что лежит на груди, уткнувшись лицом в мешок, служивший подушкой. Фарах неохотно поднял голову. Она была странно тяжелой, мысли ворочались медленно, словно ленивые быки.
        Над спящим караваном царила тишина. Лишь костер, горевший у повозок, потрескивал угольками. Гуляки давно пошли спать, ночь вступила в свои права.
        Фарах перевернулся на спину и уставился в звездное небо. Он собирался уже закрыть глаза, как темноту вдруг разорвал истошный крик боли. Фарах вскинулся, собираясь сесть, и тут перед ним из темноты возникла темная человеческая фигура, взмахнула рукой...
        Мир на мгновение словно застыл. Между двумя ударами сердца Фарах успел увидеть самое главное: это не караванщик. Рослый бородатый мужик, закутанный в рваное тряпье, замахнулся на Фараха палкой с длинными железными штырями. Костер давал не так уж много света, но его вполне хватило, чтобы различить искаженное злобной гримасой лицо нападавшего, его худые и грязные руки, заплаты на халате...
        Фарах пронзительно закричал и откинулся на спину. Руки сами взметнулись вверх, сложившись как для молитвы, прося пощады у врага. Но палка уже начала свой полет, направленный в голову жертвы, на грязном лице застыл оскал, напоминавший ухмылку смерти. И вдруг на кончиках пальцев Фарахавспыхнул маленький огонек. Вспыхнул на секунду, ярко и озорно. И пропал.
        Но этого хватило. Нападавший с криком отшатнулся назад, штыри впустую вспороли воздух всего в локте от головы Фараха. Сам он, пораженный происшедшим не меньше нападавшего, закаменел, испуганно глядя на руки.
        А в следующую секунду у бандита исчезла голова. Пропала, словно ее никогда и не было. Фонтан крови взметнулся в воздух и с шумом обрушился на пыльную землю. Обезглавленное тело взмахнуло руками, дернулось, словно пытаясь отыскать потерянное и повалилось на землю рядом с Фарахом, в лужу собственной крови. Юноша нерешительно поднял глаза и вздохнул.
        Над телом стоял Танвар, сжимая в руках меч. Фарах протянул к нему руки, еще не понимая, что произошло.
        - Успел, - хрипло выдохнул Танвар. - Еле успел...
        - Танвар! - крикнул Фарах, справившись наконец с непослушными губами. - Танвар...
        И, словно откликаясь на его слова, ночь наполнилась криками боли, проклятиями, звоном железа и глухими ударами.
        - Прячься! - крикнул северянин. - Под повозку, быстро!
        - Танвар!
        - Быстро, сучий хвост! Сиди там, не высовывайся! И не вздумай больше призывать огонь! Душу выну!
        Фарах, ничего не понимая, но подчиняясь приказу, перекатился с боку на бок и, больно царапнув макушкой о деревянные доски, оказался под повозкой. Когда он обернулся, то увидел лишь обезглавленное тело, еще подергивающееся в луже крови.
        Фарах сдержал крик, уткнулся носом в сложенные руки, зажмурил глаза и постарался сделаться незаметным. Спрятаться.
        Но уши он заткнуть не смог. Его слух терзали крики ярости, вопли боли и страшные короткие хрипы умирающих или раненых. Теперь он уже понимал, что на караван напали разбойники. В самый темный час, когда довольные торговцы упились вином, предвкушая скорое возвращение домой. Наверное, бандиты специально дожидались каравана, зная, что лучшего времени для нападения не выбрать.
        Сейчас шла драка не на жизнь, а на смерть. Кто в ней побеждал, Фарах не знал. До него доносились звуки боя, но по ним ничего нельзя было понять. Пару раз сквозь общий ор пробивались ругательства северянина, и он обмирал от ужаса.
        «Огонь, - вдруг вспомнил Фарах. - Откуда взялся огонь на моих руках?»
        И тут же почувствовал, как страх смерти просыпается в нем, заставляет дрожать всем телом. Какой огонь?! Идет бой! До огня ли? Он может умереть в любой момент! Бандитам нужно только заглянуть под повозку, ткнуть мечом в его сжавшееся в комок тело, и перед ним распахнутся двери небытия... Он умрет на коленях.
        - Трус! - крикнул Фарах сам себе. - Трус!
        Он попытался нащупать нож, что носил на поясе. Надо вылезти из-под повозки, помочь Танвару и караванщикам. Надо!
        Руки отчаянно тряслись. Так сильно, что подмастерье никак не мог нащупать нож. Он дернулся и стукнулся макушкой о дно повозки. Боль отрезвила, и руки подчинились. Зажав в ладони прохладную рукоять, Фарах приподнялся и рванулся прочь, рванулся отчаянно, вслепую, едва не проломив себе голову.
        Он выкатился из-под повозки, растерянный, трясущийся от страха, и замер в растерянности. Бой, как оказалось, кончился. Никто уже не дрался. Около повозок лежали тела, из темноты раздавались вздохи и проклятия. Рядом кто-то громко стонал - с надрывом, из последних сил, отчаянно цепляясь за жизнь, но уже соскальзывая в темную пропасть...
        «Кто победил? - думал Фарах, до боли в пальцах сжимая рукоять ножа. - Кто?!»
        - Вот и все, - раздался голос рядом. Подмастерье шарахнулся в сторону, вскинул руку с ножом, готовясь защищаться. Но оказалось, что это всего лишь Танвар - усталый и недовольный.
        Северянин тяжело вздохнул, выругался и с размаху сел на землю. В одной руке он все еще держал меч, другую прижимал к лицу.
        Фарах подскочил к товарищу, наклонился над ним, схватил за плечо:
        - Танвар, что случилось?
        - Да ничего особенного, - глухо отозвался тот. - Все в порядке. Мы победили.
        - Тебя ранили?
        - Ерунда, царапина. Будет след на щеке... Вот дети собак!
        Фарах опустился рядом, нож выскользнул из раскрытой ладони, упал в пыль и замер в ней, блестя, словно леаранская рыба.
        - Это разбойники, да? - Фарах старался не стучать губами. Его трясло, и сейчас, пожалуй, он не мог сказать, от чего больше - от страха, ярости или от злости на самого себя.
        - Они, сучьи дети! - Северянин отнял ладонь от лица, посмотрел на нее и снова выругался. На ладони темнела кровь. Впрочем, Танвар был в крови с головы до ног. Его рубаха стала черной и мокрой. Прилипла к кольчуге, топорщилась рваными ранами и выглядела так, словно с Танвара пытались содрать кожу.
        - Все в порядке, - сказал северянин, - Все уже позади.
        Фарах громко икнул, вспомнил падающее безголовое тело, и его стошнило. Освобождаясь от остатков ужина, он почувствовал, как Танвар положил руку ему на спину:
        - Ничего, ничего. Вот и первый твой бой. Хорошо, что живым остался.
        Фарах ничего не ответил. Его тошнило.
        
        
7
        
        Утро встретили в пути. Караванщики не стали дожидаться рассвета и тронулись в дорогу, едва восток начал светлеть. К тому времени всех раненых перевязали, вещи собрали. Оставалось лишь загрузить на повозки тела погибших. Торговцы с великой осторожностью положили их в одну повозку, помогли раненым устроиться в другой и тронулись в путь.
        Убитых оказалось четверо. Торговцы - Тамир и Ал-Тар, хозяева быков, навьюченных тюками со шкурами, и Масар, в чьей повозке ехали Танвар и Фарах. Четвертым был погонщик Сасар. Остаток страшной ночи Фарах молился за души погибших, вознося хвалу Всеблагому Энканасу, чтобы тот принял их в свой теплый дом.
        Всех разбойников, напавших на караван, убили. Их было всего шестеро. Они надеялись на внезапность нападения и стремительность атаки, рассчитывали застать купцов размякшими от вина и усталости и тихо их перерезать. И все бы им удалось, если бы не Танвар. Как только он понял, что происходит, поднял тревогу и бросился в бой. Разбойники к тому времени уже закололи Мacapa, стоявшего на страже, и подбирались к сонным караванщикам. Отпора они не ожидали. Бандиты рассчитывали встретить в караване только купцов и торговцев, мирных горожан, не умеющих толком держать оружие. Уж больно мал караван, чтобы нанимать охрану, - не окупится. Поэтому появление северянина, вооруженного и готового драться, сломало планы разбойников. Они дрогнули, смешались, не сообразили накинуться на Танвара все вместе, разом. Это их и погубило.
        Он просто выкосил их, как садовник выкашивает сорняки. Северянин и в самом деле великолепно владел мечом. Он был опытным воином, прошедшим через сотни схваток. Местные разбойники, земледельцы от рождения, занимавшиеся грабежом из нужды, а не по призванию, не стали для него серьезными противниками.
        К сожалению, Танвар не смог спасти всех спутников. Пока он метался по полю боя, словно окровавленный вихрь, с яростью демона разя бандитов, подобравшихся к стоянке с разных сторон, нападавшие убили еще троих сонных караванщиков.
        Но все это Фарах узнал потом, ближе к рассвету, когда немного пришел в себя. Раненых оказалось всего двое: Хасиру перевязали голову, а разорванную щеку Танвара обрили, как смогли, и промыли водой. После этого северянин, с молчаливого согласия караванщиков, проткнул каждого из разбойников мечом - еще раз, чтобы уж наверняка. Их тела сволокли в одну кучу и оставили на месте стоянки. На поживу детям собак.
        Управившись со всеми делами, оставшиеся в живых сотворили молитву и тронулись в путь. И теперь остатки каравана плелись по дороге в Башмин. Ехали молча, не разговаривая. Торопились. Тишину нарушало только тоскливое мычание быков, не понимавших, куда подевались те, кто заботился о них каждый день.
        Фарах, Танвар и Хасир ехали во второй повозке. Фарах правил, северянин и торговец отдыхали, прижавшись спинами к бортам и вытянув ноги. Подмастерье чувствовал себя ужасно. У него до сих пор тряслись руки и путались мысли. Очень хотелось пить, но в повозке не оказалось воды, только слабое кислое вино. Его пил Танвар, Фарах не хотел. Кислый запах вина сливался для него со сладковатым ароматом крови, и стоило Фараху только глянуть на бурдюк, как в памяти вставала страшная картина: обезглавленное тело разбойника, плавающее в собственной крови. От этого мутило, тошнота комом подкатывала к горлу. Фарах думал, что больше никогда не сможет пить вино.
        Но больше всего его беспокоило собственное поведение во время нападения. Он ругал себя за трусость и нерасторопность. Быть может, если бы он вовремя выскочил из-под повозки и бросился в бой, то удалось бы спасти кого-то из караванщиков. Умом Фарах понимал, что выскочи он из-под укрытия в разгар схватки, то, скорее всего, список жертв увеличился бы еще на одного человека. Но его совесть не хотела принимать это оправдание. Он должен был сражаться, а не прятаться, как струсившая мышь, забившаяся в нору. Он опозорил себя, опозорил своего деда. Тот, хоть и был стар, одолел в бою настоящего воина, наемного убийцу. От этих мыслей хотелось плакать. Фарах шипел сквозь зубы, ругал себя последними словами п яростно подхлестывал быков.
        Через час пути Танвар, внимательно присматривающий за спутником, не выдержал.
        - Фарах! - позвал он.
        Подмастерье обернулся. Северянин выглядел ужасно. Кожаная рубаха, залитая кровью, подсохла и стояла колом, местами прилипая к кольчуге. Обритая щека дико смотрелась на фоне бороды, а рана продолжала кровоточить.
        - Парень, успокойся, - сказал Танвар и поморщился от боли. - Ты все делал, как надо. Все, что мог. Если бы ты бросился в бой со своим ножичком, то сейчас тебя бы везли вон на той повозке.
        - Я мог отвлечь кого-нибудь из бандитов, - неуверенно возразил Фарах, умом понимая, что товарищ прав, но сердцем не желая признавать его правоту.
        - Ага. Своей смертью. Я и так еле успел вытащить тебя с того света. Нет, ты все сделал правильно. Послушался меня и уцелел. Так и поступай в дальнейшем.
        - Я струсил, - упрямо сказал Фарах. - Надо было сражаться.
        - Заткнись. Не перебивай: мне говорить больно. Ты все сделал правильно. У тебя нет боевого опыта, а у меня есть. Мой опыт подсказал, что тебе лучше сидеть в укрытии. Я не отвлекался на твою защиту и мог помочь остальным. Ты послушался меня, и все устроилось наилучшим образом. Ты провел свой первый бой на отлично: слушался своего командира и уцелел. Поверь, это немало. Многие не смогли пережить свой первый бой именно потому, что поддались панике. А теперь будь добр, помолчи. Мы с тобой потом поговорим.
        Танвар помолчал, откашлялся и многозначительно добавил:
        - Обо всем поговорим.
        Фарах отвернулся и сосредоточился на дороге. Сейчас лучше следить за языком, чтобы не сболтнуть чего лишнего. Положение и так серьезное, даже если не брать во внимание ночное нападение разбойников. А тут еще и это...
        Фарах знал, на что намекал северянин: огонь. Истинный Огонь, зажегшийся на кончиках пальцев подмастерья деревенского кузнеца. Фарах знал, что это такое. Так бывает у Жрецов. Общаясь с Энканасом, они могут призывать его силу и пользоваться ею. Не все - только самые стойкие в вере и преданные Энканасу. Конечно, каждый из смертных носит в себе частичку Божественного Огня, но не каждый может найти ее в себе - это удается только отмеченным Богом Огня. Обычно они и становятся Жрецами. Сначала, понятно, обучаются в храмах, разучивают особые молитвы, и в конце концов самые достойные получают в свое распоряжение Божественную Силу - Огонь. Они могут призывать его, чтобы сражаться со скверной: с Тьмой и Холодом, с еретиками. Но то - Жрецы. Огонек в руках мальчишки, пусть даже такой маленький, это все равно что алмаз размером с кулак в кармане у нищего бродяжки. Что-то совершенно немыслимое, невозможное. И очень опасное.
        «Если бы только был жив дед, - думал Фарах, сглатывая пересохшим горлом слюну, смешанную с пылью. - Он бы смог мне рассказать, что делать дальше. И как с этим быть».
        Дед. Старый Тейрат. Мудрый и спокойный, рассудительный и предусмотрительный. Перед смертью сказал внуку, что он не его дед. Не родня. Почему же тогда возился с мальчонкой, опекал его, оберегал, учил... И кем был на самом деле? Жрецом Темного Пламени? Еретиком?.. Фарах не находил ответов. Он по-прежнему считал Тейрата дедом и не собирался верить последним словам умирающего. Нет, наверно, это - предсмертный бред.
        Но откуда же взялся Истинный Огонь на его пальцах? Да, конечно, это возможно, но только после долгих тренировок, после молитв и ночных бдений, когда твоя сущность сливается с Богом Огня, когда его Сила входит в тебя и оставляет частичку в тебе, - тогда и только тогда. Фарах был твердо уверен, что в тот момент, когда на него замахнулся разбойник, он не думал о Всеблагом Энканасе. Он вообще ни о чем не думал. Просто испугался, жутко испугался, да так, что ни о чем не мог помыслить, кроме одного - близкой смерти. Он не обращался к Богу Огня. Но тот, видимо, сжалился над несчастным, оказавшимся на пороге смерти. Значит ли это, что Энканас его простил? Простил Фараха и заодно деда, пусть и раскаявшегося, но все же еретика?
        Подмастерье зябко передернул плечами. Была обычная дневная жара, но по его спине бегали ледяные мурашки. С той поры как он переступил порог собственного дома и наткнулся на труп воина, многое изменилось. Слишком многое. Каждый день судьба Фараха менялась так круто, как не меняли ее прожитые ранее годы. Он чувствовал себя так, словно попал в середину песчаного вихря. Его словно бы уносило ветром, раздирало на куски. Как долго это будет продолжаться? Когда же наконец все успокоится? Почему беды одна за другой валятся на него, как из дырявого мешка?
        - Фарах!
        Подмастерье вскинулся и повернул голову на окрик. Оказалось, что рядом с повозкой бредет бык с караванщиком Тасамиром на спине.
        - Вода есть? - спросил Тасамир.
        - Нет. Только вино.
        Тасамир выругался и ударил быка по голове. Тот прибавил шаг и вскоре оказался во главе их небольшого каравана.
        Фарах оглянулся назад. Хасир спал, откинувшись на борт и накрывшись с головой большим белым полотенцем. Танвар лежал на полу повозки и тяжело дышал. С присвистом и хрипами.
        Фарах оставил поводья и бросился к северянину. Опустился на колени рядом с ним, приподнял курчавую голову... Рана на щеке покрылась запекшейся кровью, но выглядела хорошо. Может быть, северянину плохо от другого? Может, сердце, как у деда?
        - Фарах!
        Подмастерье поднял голову и едва успел поймать бурдюк, летящий в него. Тасамир, оказывается, вернулся с водой.
        - Умой северянина, - велел он, - и смочи полотенце Хасира. Сучьи дети! Почему никто не подумал положить воды в повозку раненых!
        Фарах исполнил задание со всей тщательностью, аккуратно расходуя воду. Хасир даже не проснулся. А вот северянин заворчал, застонал.
        - Что с ним? - спросил Тасамир.
        - Не знаю. Кажется, ему плохо.
        - Храбрый воин... Если бы не он, нас бы уже грызли дети собак. Посмотри, что с ним.
        Фарах потряс товарища за плечо, и тот открыл глаза.
        - Тихо, - прошептал он. - Мне плохо. Как приедем в Башмин, сразу к лекарю. Бросаем караван и - к лекарю. Понял?
        - Ему нехорошо, - сказал Фарах Тасамиру. - Говорит, что, как приедем в Башмин, сразу надо к лекарю.
        - Верно, - одобрил торговец, - Мы-то сначала к страже поедем - про разбойников рассказать, мертвых к Жрецам завезем. А ты его веди к лекарю. Надо будет - стражники сами найдут. Как раз недалеко от Южных ворот есть хороший лекарь - Пасагрен, северянин. Вот к нему и отправляйтесь. Танвар сам дойдет?
        Северянин, услышав, что речь идет о нем, заворочался и приподнялся, ухватившись рукой за борт повозки.
        - Хорошо, - сказал он на южном наречии. - Пойду сам.
        Тасамир радостно оскалился:
        - Ладно, отдыхайте. Башмин еще не скоро. К вечеру доберемся. Быки идут быстро, как могут, но все-таки это не скакуны.
        Торговец кивнул и поехал в голову каравана. Фарах проводил его взглядом и подумал о том, что надо бы вернуться к поводьям. Но быки шли уверенно, ровно: они знали дорогу.
        - Фарах, - зашептал Танвар, - я посплю. Ты правь быками, не привлекай внимания. Как будет Башмин - подхватываемся и уходим. Все. Молчи.
        Фарах послушно кивнул и вернулся к поводьям. Он сразу понял, что северянину вовсе не так худо, как могло показаться со стороны. Просто нужен повод, чтобы избежать встречи со стражей.
        «Конечно, - подумал он с горечью, - мы же беглецы».
        Подмастерье со злостью хлестнул быков поводьями и выругался сквозь зубы так сурово, что неделей раньше умер бы от стыда, если бы ему сказали, что он будет произносить такие слова. Очень хотелось пить, но воды не осталось. Только тошнотворное кислое вино.
        
        
8
        
        К вечеру вышли к Башмину. Дорога, плутавшая между холмами, поползла вверх, потом нырнула в маленькую долину, обогнула гору, изъеденную ветрами, и наконец вывела караван к спуску. Отсюда, с высокого холма, было хорошо видно, как наезженная и натоптанная дорога спускается к городу, раскинувшемуся в огромной ложбине между двух холмов.
        Башмин был небольшим городом. Фарах, помнивший Хазир, хорошо это понимал. Но по сравнению с Эшмином он казался огромным.
        Пыльной лентой дорога спускалась с холма и вела к скоплению маленьких глинобитных домов. Это еще не город, нет. Это дома бедняков, облепившие Башмин, словно мухи кусок мяса. Они теснились вдоль дороги, расползались вокруг городских стен. Стояли как попало: каждый строил свой дом, как в голову придет и на том месте, где удавалось втиснуться. Серо-желтые крыши сливались в пестрый ковер, и казалось, что под стенами Башмина застыли волны высушенной солнцем травы.
        В ложбине всегда прохладно и влажно: высокие холмы защищают от солнца, да и воды здесь больше. Поэтому вокруг Башмина и в самом городе расположилось много фруктовых садов. Они были удивительно красивы, и Фарах, как и в прошлый свой приезд, залюбовался темной зеленью деревьев, заполонившей почти всю долину.
        Дорога, широкая и пыльная, вела к городским стенам. Сложенные из желтого песчаника, высотой в два человеческих роста, отшлифованные строителями и ветрами, они смотрелись прекрасно. Две огромные, высотой почти как стены, створки ворот, сделанные из дорогого крепкого северного дерева, выглядели очень тяжелыми. Фарах знал, что их открывают и закрывают с помощью быков, иначе не справиться. С другой стороны города были похожие ворота, их называли Северными. И те и другие - гордость башминцев.
        За Южными воротами и начинался сам город. Здесь стояли дома солидные. Сложенные из камней, с покатыми крышами из глиняной черепицы, они производили впечатление зажиточных людей, уверенных в себе и в своем завтрашнем дне. Два, три этажа - это дома богачей. Они стояли ближе к центру, вокруг большой площади. Посреди нее возвышался огромный дом аль-саддина - городского главы. Вокруг него раскинулся сад, обнесенный невысоким заборчиком: аль-саддин любил зелень. Рядом с ним приютился маленький Храм Огня. Поговаривали, что его Жрец - единственный на весь Башмин, зато самый настоящий, обучавшийся в столице, - не любил роскошь и отказывался строить большой и дорогой Храм. Говорил, дескать, богатство веры не в размере Храма, а в ее крепости.
        Из площади плавно вытекала дорога, как река вытекает из озера. Она тянулась через весь город к Северным воротам и за ними, подобно стреле, уходила вверх - на следующий холм. Дорога вела в Масун. Фарах с тоской посмотрел на нее, понимая, что вскоре ему придется топать по ней, оставляя за спиной все то, что он знал, все то, во что верил...
        - Эй! - окликнул его Танвар. - Чего задумался? Быки стоят!
        - Красиво, - отозвался юноша, не отпуская поводья. - Город красивый.
        - Да ну, - рассмеялся северянин. - Погоди, еще не то увидишь!
        Он запнулся и косо глянул на дремавшего Хасира. Хотел, видно, что-то сказать про север, про свою родину, но остерегся. Толстяк хоть и дремал, но вполне мог подслушивать разговоры попутчиков. Так, краем уха, на всякий случай. Торговец и во сне не должен упускать возможную выгоду.
        Фарах покачал головой, удивляясь сам себе: как быстро он научился думать о людях плохо.
        - Давай, поехали, - сердито поторопил его Танвар, раздосадованный тем, что сам едва не проболтался. - Вон, смотри, караван уже спускается к городу!
        Фарах послушно подхлестнул быков, и повозка медленно покатила вниз по дороге, вздрагивая на выбоинах.
        А караван, действительно, уже приближался к бедняцким домам. Фарах, засмотревшись на город, и не заметил, что его повозка стоит. Теперь приходилось нагонять.
        От домов к каравану потянулись люди. За новостями, и свежим товаром, - если повезет, можно кое-что перехватить, прежде чем торговцы доедут до города. Мелочишку, конечно: например, оставшуюся воду, остатки еды, что лень тащить домой. Но и того достаточно. Много ли надо бедняку.
        Когда первая повозка подъехала к домам, ее тут же окружила плотная толпа башминцев. Возница привстал и что-то громко крикнул. До Фараха донесся удивленный и рассерженный гул толпы. Видно, новость о разбойниках пришлась им не по вкусу.
        Тасамир, ехавший на своем быке рядом с повозкой, выпрямился и оглянулся. Заметив, что вторая повозка отстала, он яростно замахал рукой.
        Фарах снова подхлестнул быков, те недовольно засопели, но ускорили ход. Вскоре они нагнали остановившийся караван, и люди стали подходить к повозке.
        - Вон он, вон он, - шумели они, показывая пальцами на северянина.
        Стало ясно, что слух о его подвигах уже распространился среди местных жителей. Кажется, на глазах рождалась новая легенда - о северном воине, перебившем в одиночку разбойничью банду. Фарах знал, что со временем разбойников будет все больше, герой все могущественней и так до тех пор, пока вранье рассказчиков не превысит разумные пределы. Тогда в легенду верить перестанут, и она станет одной из тех баек, что рассказывают старики.
        Танвар улыбался башминцам, держась за раненую щеку, кивал, принимая похвалы, и тихо, сквозь зубы, ругался.
        - Ну, конечно, - зло шептал он. - Теперь нас каждый сын собаки в городе будет знать. Надо бежать и быстро.
        Но быстро - не вышло. Толпа плотно окружила повозки, жаждая подробного рассказа о нападении разбойников. Всем хотелось услышать историю из уст самих участников.
        Тасамир вежливо просил их разойтись и пропустить повозки. Он говорил, что раненым нужна помощь врачевателей. что им срочно нужно в Башмин... Впустую. Народ прибывал с каждой минутой. Толпа становилась все гуще, и вот уже стоящие вблизи кричали задним, что происходит в центре.
        - Может, сбежим? - шепнул Фарах северянину. - Смешаемся с толпой и удерем.
        - Как же. - буркнул Танвар, - смешаемся! Они нас на руках носить будут. Да и рожа у меня приметная...
        Наконец Тасамир не выдержал и хлопнул своего быка рукой по боку. Тот возмущенно взревел и двинулся на толпу. Следом за ним устремились остальные быки, и караван наконец тронулся с места. Толпа расступалась неохотно, жадно глазея на героев дня. Фарах почувствовал раздражение и злобу. Ему не хотелось, чтобы на него пялились. Он знал, что это вообще-то нормально, что случись такое в его деревне, все эшминцы тоже бы столпились вокруг повозок, и каждый бы выспрашивал: что там, что случилось? Людей можно понять - не каждый день происходят такие события. Это для них развлечение, разговоров будет на месяц, не меньше. Но сейчас Фарах смотрел на вещи по-иному - с другой стороны. Как бы изнутри. Теперь ему казалось, что местные жители ведут себя отвратительно, словно стая любопытных ворон.
        Он со злостью подхлестнул быков, и башминцы прыснули в разные стороны, освобождая дорогу повозке. До самых ворот их провожали мальчишки, бегущие вслед за караваном. Взрослые отстали - не дело бегать по жаре.
        У ворот их ждал сюрприз - проезд оказался перегорожен несколькими быками и большой четырехколесной повозкой. Оказалось, что еще один караван пытался попасть в город. Погонщики столпились около створок ворот, следя за тем, как глава каравана ругается со стражниками, взимавшими плату за проезд. Но не все погонщики довольствовались ролью наблюдателей. Большинство из них принимали самое активное участие в споре, громко возмущаясь грабительской пошлиной. Шум и гам стоял такой, что даже быки начали волноваться.
        - Пропустите! - кричал Тасамир. - Пропустите нас! Раненые! Пропустите раненых!
        Толпа расступилась, и тут же посыпались градом вопросы - что да как случилось? Стражники - трое служивых в одинаковых красно-зеленых халатах - подошли ближе. Тасамир слез с быка и пошел к ним объяснить, в чем дело.
        - Вот теперь - пора, - шепнул Танвар. Он поднялся, легко перемахнул через борт повозки и обернулся.
        - Давай! Чего расселся? - сердито сказал замешкавшемуся товарищу.
        Фарах бросил поводья, оглянулся на Хасира. Тот вроде уже пришел в себя и недоуменно оглядывался по сторонам.
        Подмастерье махнул на него рукой и выпрыгнул из повозки. Танвар тут же ухватил его за локоть и потащил сквозь толпу к воротам. Фарах обернулся и увидел, что Хасир пристально смотрит им вслед.
        Этот взгляд ему не понравился. Он понял, что Хасир обязательно расскажет стражникам о них. Обязательно.
        Тем временем Танвар шел сквозь толпу с упрямством и уверенностью быка, расталкивая торговцев и караванщиков. Его притворная слабость исчезла, и Фарах облегченно вздохнул: еще час назад он опасался, что у его спутника действительно серьезная рана. Теперь опасения рассеялись.
        У ворот их встретили двое стражников, сменившие тех, что вышли к толпе. Они разом шагнули навстречу друзьям, и Фарах понял, что их не пропустят до тех пор, пока не выяснится, по какому поводу весь этот шум.
        Танвар остановился и тихо выругался. Фарах обернулся, скользнул взглядом по толпе и нашел того, кто был нужен.
        - Тасамир! - крикнул он. - Тасамир!
        Караванщик неподалеку яростно что-то доказывал, дражам ворот. Услышав зов Фараха, он повернулся.
        - Мы к врачевателю! - крикнул подмастерье. - Встретимся у стражи!
        Тасамир кивнул и что-то сказал стражникам. Один из них обернулся, глянул на Танвара. Северянин тут же скорчил гримасу, которая должна была изображать неземные муки. Стражник пожал плечами и махнул рукой охранникам у ворот. Те расступились, освобождая проход.
        Обрадованный Танвар потащил товарища вперед по широкой и прямой, как меч, улице.
        Фарах глазел по сторонам, отмечая знакомые места. Вот дом менялы, в прошлый приезд дед обменивал тут деньги... Вот придорожная чайня, где можно отдохнуть после длинного пути... Вот поворот к дому богатого травника...
        Танвар шел уверенно, словно всю жизнь провел в Башмине. Он вел Фараха, держа за локоть и ничуть не смущаясь взглядов, что бросали на них прохожие. Фарах попытался высвободиться, но это ему не удалось - хватка у Танвара была, как у горного медведя.
        - Сейчас, - бормотал северянин себе под нос, - сейчас... Третий поворот налево...
        Он ловко нырнул между двумя домами, сложенными из камней песчаника, и устремился теперь уже по узкой улочке.
        - Куда мы идем? - спросил Фарах. Этих мест он не знал и даже не мог предположить, куда они сейчас направляются.
        - К одному моему знакомому, - отозвался северянин и наконец-то отпустил его локоть. - Нам помогут.
        - Чем?
        - Всем. Не думал, что все так сложится. Вообще-то мы должны были идти в Масун с попутным караваном, но раз уж так получилось...
        - А он надежный человек? Знает, кто мы?
        - Не бойся, - ухмыльнулся северянин. - Он не знает. Мы с ним знакомы, но никогда не говорили ни о тебе, ни о твоем деде. Нас связывают совсем другие дела.
        Танвар быстро шел, легко ориентируясь в лабиринте домов, пристроек и заборов. Фарах едва поспевал за ним. Похоже, друг Танвара жил довольно далеко от Южных ворот.
        - К страже мы не пойдем?
        - Конечно, нет. Этого только не хватало.
        - Но они будут нас искать!
        - Не раньше завтрашнего утра. А к этому времени мы покинем город. Во всяком случае, я на это очень надеюсь.
        - Но как? Нам надо отдохнуть, купить припасы, выспаться.
        - Забудь. Это моя забота.
        Танвар резко остановился напротив невзрачного одноэтажного домишки, сложенного из обожженных глиняных кирпичей. По сторонам его высились два больших дома, стены которых золотились песчаником. На их фоне одноэтажный смотрелся на редкость убого. Удивительно, что такой дом находится внутри городских стен, ему самое место снаружи, среди бедняцких хижин.
        - Пришли, - сказал Танвар и подошел к невзрачной синей занавеске с заплатами, заменявшей дверь.
        - Кто здесь живет? - удивленно спросил Фарах. - Гончар?
        - Тут живет один из самых богатых людей Башмина, - ухмыльнулся северянин. - Но немногие знают об этом.
        - И кто же он? Торговец?
        - Нет, он вор, - невозмутимо отозвался Танвар. - И его зовут Косар.
        Фарах отступил на шаг, изумленно глядя на спутника.
        - Вор? - переспросил он. - Ты водишься с ворами?
        - Перестань! Не строй из себя Жреца. Знакомства бывают разные. И люди... Они тоже бывают разные. Поверь мне, хороший человек может быть вором. Так бывает. Просто поверь. И запомни: тут мы найдем помощь. Больше нам рассчитывать не на кого.
        Северянин вздохнул, откинул тканый полог, закрывавший вход, и зашел в дом. Фарах перевел дух, постоял немного и нерешительно направился следом за спутником. Вор - не вор... Танвар прав. Сейчас это не важно. В их положении сгодится любая помощь, и какая разница, кто ее окажет - святой или грешник.
        Внутри их встретили. Сразу за порогом располагалась маленькая комната, где сидели два крепких молодых парня. Они пили холодный чай из больших глиняных чашек и играли в кости.
        Танвар подошел к ним и вежливо поздоровался. Охранники - а Фарах не сомневался, что это именно охрана, - разом заулыбались. Стало понятно, что северянин не в первый раз заходит в гости к своему знакомому. Один из «кулачков» - так в народе называли серьезных разбойников - поднялся и проводил гостей в глубь дома.
        И снова Фарах удивился. Оказалось, что убежище вора было вовсе не маленькое. Дома, стоящие по бокам убогой хижины, на самом деле были ее частью. Все три строения объединялись в одно, образуя просторное жилище, вполне достойное богача.
        Пройдя несколько комнат, Фарах понял, что попал во дворец. Стены и пол украшали дорогие ковры, столики ломились от посуды из серебра и золота. Стены затянуты в шелка, а потолок тщательно выложен мозаикой из цветного стекла. Подмастерье, затаив дыхание, разглядывал украшения. В таких богатых домах ему еще не доводилось бывать.
        Косар, знакомый Танвара, оказался невысоким человечком с худым и подвижным лицом. На вид ему было лет сорок, не больше. Он ждал гостей в глубине дома, в большой и прохладной комнате с распахнутыми окнами. Они вели в небольшой дворик, устроенный прямо в центре дома и заросший раскидистыми кустами горного чая.
        Когда гости вошли, хозяин поднялся с подушек и приветственно махнул рукой.
        - Танвар! Рад тебя видеть! - сказал он на северном языке. - Ты быстро вернулся!
        - И, увы, быстро уйду, - ответил северянин, кланяясь Косару.
        - Что случилось? - нахмурился тот, откровенно разглядывая рассеченную щеку северянина. - У тебя неприятности?
        - Есть немного, - признался Танвар. - Но не те, о которых ты подумал, уважаемый Косар.
        - Кто осмелился поднять на тебя руку? Надеюсь, это не мои «кулачки»?
        - Нет, нет. Мы шли с караваном, на него напали разбойники. Судя по всему, это были деревенские мужики, взявшиеся за дубину от нищеты.
        - Где это было? Когда?
        - Вчера ночью. В дневном переходе от Башмина.
        - Совсем обнаглели, - сказал Косар. Он нахмурился, губы сжались в узкую полоску. - Надо бы ими заняться.
        - Поздно, уважаемый Косар, - сказал Танвар и откашлялся. - Пришлось их отправить к Благому Энканасу, Всех.
        Косар косо глянул на северянина, скользнул взглядом по Фараху...
        - Ты человек дела, - сказал он. - Раз уж взялся - сделаешь.
        - Точно так! - рассмеялся Танвар. - За мной долгов не водится!
        Вор улыбнулся уголками губ, и Фарах понял, что ответ Танвара ему понравился.
        - Неплохо, неплохо, - сказал Косар. - Надеюсь, ты так относишься ко всем делам. Кто это с тобой?
        - Это? - Танвар обернулся к Фараху, стоявшему позади и благоразумно державшему рот на замке. - Это подмастерье.
        - Твой?
        - Мой.
        Косар хихикнул и погрозил пальцем северянину:
        - Воруешь у меня людей, да? Самых лучших забираешь! Парень-то - красавец, богатырь! Заморишь ты его в своих снегах. Может, оставишь мне? Чувствую, далеко этот малец пойдет.
        Танвар наклонил голову и нахмурился. Фарах похолодел. На секунду ему показалось, что Танвар сейчас согласится с предложением Косара и оставит его здесь. Скинет с себя обузу и пойдет своей дорогой...
        - Уж извини, Косар, - сказал северянин, - не выйдет. То мой должок. А долги, как ты знаешь, я всегда плачу.
        - Ну, нет так нет, - спокойно ответил вор. В его взгляде скользнуло разочарование, но он по-прежнему улыбался. Фарах тихо выдохнул и прикрыл глаза.
        - Ах! - всплеснул руками Косар. - Что же это я?! Садитесь, гости дорогие! Простите нерадушного хозяина. Садитесь, садитесь!
        Танвар подошел к подушкам, разбросанным на полу, и тяжело опустился на одну из них. Фарах сел рядом - прямо на пол.
        - Ратан! - крикнул вор. - Неси стол, еду, вино! Будем принимать гостей!
        Где-то в глубине дома зазвенел колокольчик, и через минуту в комнату вошли четверо слуг. Двое несли большой стол на маленьких ножках, остальные - еду, питье и все, что полагается для хорошего застолья. Они так быстро все расставили по местам, что Фараху показалось, будто стол накрылся сам собой - словно по волшебству. Он и глазом не успел моргнуть, а Косар уже разливал вино по дорогим стеклянным чашам-бокалам.
        Фарах хотел спросить, есть ли что-нибудь попить, кроме вина, но получил ощутимый толчок локтем от Танвара и понял, что лучше молчать.
        Он ел и пил, ничуть не стесняясь, - от традиционного угощения гости не отказываются. Уплетал за обе щеки и помалкивал.
        А вот Косар и Танвар непрерывно болтали, как и полагается старым знакомым, встретившимся после долгой разлуки, - о погоде, о ценах на оружие, о путешествиях... Только о деле ни слова.
        Плотно поужинав, перешли к вину. Тут Танвар наконец завел разговор о делах. Наполнив бокал, он сделал из него большой глоток и сказал Косару, что ему надо срочно уехать из города. Срочно - значит утром. Вор немного помялся и пообещал, что утром гости покинут Башмин. Он попытался расспросить северянина о делах, которые требуют столь срочного отъезда, но тот уклонился от расспросов. Ловко перевел разговор на ночное нападение разбойников и тут же стал в подробностях расписывать стычку. Делал он это с таким жаром и пылом, что Косару не удавалось вставить ни словечка в этот поток красноречия.
        Фарах слушал эти речи, но нисколько не волновался. Он уже знал, что болтливость Танвара - всего лишь маска, под которой он прячет свое истинное лицо расчетливого воина. Говорил северянин быстро, размахивал руками, но Фарах знал: ничего лишнего не сболтнет.
        Со спокойной душой он потягивал слабое винцо и не вмешивался в разговор. С удивлением отметил, что это вино не имело ничего общего с напитком караванщиков. Оно было совсем другим - терпким, душистым и сладким. Пилось легко, как вода, и Фарах все пил его и пил, пока кувшин не опустел. Он потянулся за вторым, стоявшим в центре стола, покачнулся, смахнул локтем чашку со стола и чуть не упал.
        - Ого, - раздался голос северянина. - А паренек-то набрался!
        Фарах с удивлением отметил, что голос Танвара звучал тихо и неразборчиво, словно он жевал кашу. Это показалось смешным, и он хихикнул.
        - Давай отправим его спать, - сказал Косар, - а сами поговорим о нашем небольшом дельце. Ратан!
        Фарах хотел сказать, что хочет не спать, а выпить еще вкусного вина, но язык не послушался. Подмастерье только замычал и тут же рассмеялся, представив, как выглядит со стороны.
        Он почувствовал, как его поднимают и несут, и снова замычал - на этот раз возмущенно. Но тут ему пришло в голову, что сейчас он очень похож на быка. Это было смешно. Хотелось смеяться.
        Потом в голове все перевернулось, мир скользнул вбок, уходя в запределье, и Фарах с удивлением обнаружил, что лежит на полу, а под головой у него мягкая подушка. Она пришлась очень кстати. Подмастерье уткнулся в нее носом и моментально уснул.
        
        
9
        
        Утро началось с того, что в лицо Фараху плеснули холодной водой. Он вскинулся, замахал руками, закричал... И проснулся. Над ним стоял ухмыляющийся Танвар, сжимая в руке пустую глиняную чашку.
        - Вставай, герой, - велел он. - Пора отправляться в путь.
        Фарах поднялся с пола и обнаружил, что спал не раздеваясь. Зудела щека - на ней отпечатался след от шва подушки. Голова кружилась, и он чувствовал себя неуверенно. Осмотревшись, заметил, что за окном еще темно.
        - Почему так рано? - спросил он Танвара.
        - Вот-вот откроют ворота. Мы должны как можно скорее покинуть город. Так что давай, просыпайся, и пойдем. Все уже готово.
        Фарах сладко потянулся, желая только одного - горячего крепкого чая. Он бы помог разогнать сонливость.
        - Как голова? - поинтересовался Танвар. - Не болит?
        - Нет. Только кружится немного.
        - Ха! Твоя башка еще не успела пропитаться этим ядом. Потом будет хуже.
        - Что - хуже?
        - Все, все, хватит болтовни. Собирайся!
        Танвар бросил чашку на пол и вышел из комнаты.
        Фарах огляделся по сторонам, пытаясь сообразить, что значит - собирайся. Ему нечего собирать. Вроде все при нем. Вот только куда-то подевался походный мешок.
        В комнату зашел пожилой мужчина с седой бородой, облаченный в роскошный алый халат. Фарах никогда бы не догадался, что это слуга, но он видел вчера, как этот старик прислуживал за столом, подавая напитки и еду Косару. Фараху даже стало немного завидно. Вон как у Косара слуги одеваются - таких красивых халатов не носил даже староста Эшмина. Видно, вор и в самом деле богат, раз даже слуг наряжает в дорогие одежды.
        Слуга сказал, что гостю надо умыться, и позвал Фараха за собой. При этом слуга окинул его пронзительным взглядом, и подмастерье почувствовал себя последним оборванцем. Конечно, он был не прочь умыться и заодно попить холодной водички. Слуга провел его по лабиринтам коридоров на задний двор, к отхожему месту. Потом полил драгоценной воды ему на руки. Лил щедро, не жадничая, так что Фарах и руки вымыл и лицо сполоснул. Почувствовав себя лучше, он дал себе обещание, что, когда станет таким же богатым, как Косар, обязательно будет мыться водой. Весь. Каждый день.
        После утреннего туалета слуга проводил Фараха обратно в комнату и принес ему новую одежду. Она оказалась дивно хороша. Подобных нарядов у деревенского парня еще никогда не было. Штаны из легкой, но прочной ткани, напоминавшей шелк, отливали серым, словно шкурка домашней мыши. Белая рубаха с широким воротом сшита из плотной и мягкой материи. Ко всему этому прилагался великолепный дорожный плащ из тонко выделанной шкуры быка. В таком не замерзнешь даже самой холодной ночью.
        Одевшись, Фарах попытался разыскать свой дорожный мешок, но его нигде не было видно. Слуга, заметив беспокойство гостя, принес новый - большой и с удобной лямкой вместо веревки. Мешок оказался плотно набит, а сверху аккуратно уложены старые вещи Фараха, под которыми обнаружились подарки - новое одеяло, головной платок и кожаная фляга. Фарах откупорил ее и о диво! В ней оказалось то самое вчерашнее вино. Юноша не удержался, сделал большой глоток. В животе потеплело, голова перестала кружиться.
        Он закрыл флягу и от греха подальше запрятал ее на самое дно мешка: знал, что бывает с теми, кто не знает меры в спиртном. Их участь незавидна. Сначала они теряют волю, потом ум, а потом и жизнь.
        Фарах сложил в мешок свою старую одежду: пригодится. Нож предусмотрительно заткнул за пояс: с ним он тоже не собирался расставаться. Слуга, наблюдавший за гостем, помог ему вскинуть мешок на плечо и проводил в соседнюю комнату.
        Косар и Танвар сидели на полу, за маленьким столиком, пили горячий чай и тихо разговаривали. Завидев Фараха, северянин отставил чашку и поднялся на ноги.
        - Пошли, - сказал он. - Время не ждет.
        - Я вас провожу, - Косар тоже встал. - Как радушный хозяин, я должен это сделать.
        - Да уж, сделай милость, - попросил северянин. - Кто знает, как дело повернется.
        В дорогу собирались недолго. Фарах уже был готов, а Танвару оставалось только забрать свой походный мешок. Как оказалось, Косар сделал подарок и ему - новый мешок у Танвара был точно такой же.
        На улицу вышли впятером: вора сопровождали его личные охранники, ни на шаг не отстававшие от хозяина. Оружия при них вроде не было, но по их хмурым взглядам становилось ясно, что они готовы отразить любое нападение. Однако улицы были пусты, и, на взгляд Фараха, им ничего не угрожало.
        Косар и охранники шли впереди, Танвар с Фарахом держались позади. Город еще спал. Дом Энканаса не взошел, хотя вершины гор на востоке уже порозовели, предвещая его появление.
        - Самое время, - негромко сказал Танвар. - Скоро народ начнет просыпаться.
        До Северных ворот добрались быстро. Фарах крутил головой, рассматривая дома, - он еще никогда не видел Башмин таким сонным и пустынным. Танвар тоже молчал и шумно сопел носом: видно, столь раннее пробуждение далось ему не так легко, как его молодому товарищу.
        У закрытых ворот стояли два стражника, опираясь на короткие копья. Они тихо переговаривались, не обращая внимания на приближающуюся компанию. Чувствовалось, что им хочется спать и к службе они относятся с прохладцей.
        Повинуясь жесту Косара, его телохранители направились к стражникам. Сам вор остался рядом с Танваром и Фарахом. Похоже, подходить к воротам он не собирался.
        - Ну что, - сказал Косар, когда охранники отошли. - Будем прощаться, дорогие гости.
        Фарах низко поклонился ему, припоминая слова Танвара «и хороший человек может быть вором». Действительно, Косар накормил, приютил, подарил ему новую одежду, новый мешок, дал припасов в дорогу. Фарах догадывался, что Косар делает это вовсе не по доброте душевной - просто они с Танваром друзья. Но добро есть добро, оно не забывается.
        Танвар также поклонился Косару, правда, не так низко, как Фарах.
        - Ладно, ладно, - тихо сказал Косар. - Сочтемся. Танвар, ты помнишь о моей маленькой просьбе?
        - Конечно, - отозвался северянин. - Не волнуйся. Все будет сделано в точности, как ты просил.
        - Помни, - наставительно сказал вор. - Никаких поставок. Никаких.
        Танвар молча наклонил голову. Косар провел ладонью по бороде, в которой уже проглядывала седина, и повернулся к Фараху:
        - А ты, молодой богатырь, не раздумал? Может, останешься со мной?
        Фарах отрицательно помотал головой, не решаясь озвучить отказ.
        - И правильно, - неожиданно согласился Косар. - Это не твоя дорога. Я вижу недалеко. Твое будущее туманно. Но остерегайся нашего брата. Если пойдешь с нами - погибнешь.
        - Почему? - вырвалось у Фараха.
        - Это не твоя судьба. Твоя дорога ведет дальше. Куда - не вижу. Старый я стал. Но помни, коль подашься в «кулачки», долго не проживешь. Судьбой тебе начертано иное, и не стоит ей перечить. Судьба не любит упрямцев. Она их наказывает.
        - Э, - перебил его Танвар, - хватит. Запугал пацана до смерти. Смотри, его уже трясет.
        Фараха действительно пробрала мелкая дрожь. Он зачарованно слушал Косара. Внезапно ему показалось, что вор стал больше ростом. В нем чувствовалась странная сила. Она выглядывала из глаз, проскальзывала в речах и движениях. Раньше Фарах видел такое только у Жрецов Огня в Хазире. Этого не забыть: человек, отмеченный печатью Бога Огня, нашедший в своей душе частичку Пламени, мог видеть невидимое, предсказывать будущее. Неужели вор - Жрец? Нет, не может быть...
        - И в самом деле, хватит, - кивнул Косар. - Я и так сказал слишком много.
        Их окликнули. Фарах обернулся и увиден, что охранники машут им руками. Стражников нигде не было видно, зато в воротах распахнулась небольшая дверка - как раз чтобы мог пройти один человек. Фарах удивился. В Южных воротах такой дверцы не было.
        - Идите, - тихо произнес Косар. - Вас ждут.
        - Ну, прощай, - сказал Танвар. - Может, еще свидимся.
        - Если замерзнешь в снегах - приезжай отогреваться. Всегда буду рад тебя видеть.
        - До встречи, - выдавил из себя Фарах.
        Танвар рассмеялся, хлопнул Косара по плечу и пошел к воротам. Фарах поспешил за ним. Они не оборачивались: перед дальней дорогой не стоит этого делать, плохая примета.
        Пройдя сквозь маленькую дверцу, они оказались снаружи городских стен. От ворот шла широкая дорога, уходящая на север, в холмы. Здесь, как и на южной стороне, вдоль дороги теснились лачуги бедняков. У самой стены стояли дома поприличней - тут жили ремесленники, чья работа всегда востребована городом. Другие дома, поплоше, располагались дальше от ворот. У ближайшего - одноэтажного домика из глиняных кирпичей, обнесенного невысоким забором из сплетенных прутьев, - стояли стражники, державшие поводья двух черных оседланных скакунов.
        Фарах сначала не поверил глазам. Скакуны! На севере их называли конями, но на юге всегда уважительно звали скакунами. Быстрые и сильные, они очень ценились знатью. Здесь, на самом юге Каван-Сара, их немного - уж больно сложно за ними ухаживать. Поить свежей водой, кормить отборным зерном, купать... Это не всякому по плечу - содержать скакуна. И стоили они порой как целая деревня. Неужели Косар настолько щедр, что подарил им скакунов? Не может быть! Фарах покачал головой, и лишь когда Танвар направился к стражникам, поверил, что это - правда.
        - Танвар!
        - Ага. А ты думал, придется пешком топать?
        - Но я не умею. Я никогда не ездил на скакунах!
        - Ничего, научишься. Жить захочешь - и на ледяной змее поедешь.
        Северянин подошел к стражникам. Те без лишних разговоров передали ему поводья и заторопились к воротам. Танвар проводил их тяжелым взглядом и подождал, пока стражники закроют за собой дверцу. Лишь после этого повернулся к Фараху.
        - Что смотришь? Вот тебе поводья. Забирайся в седло.
        Фарах со страхом смотрел на скакуна. Тот казался огромным и злым. И дышал странно - тяжело, со всхлипами, словно действительно злился. Правда, глаза у коня, большие и карие, были добрыми.
        - Это стремя, - пояснял Танвар. - Новая придумка. Наша, северная! Ставь сюда ногу, закидывай вторую на коня...
        Получилось только с третьей попытки. Фарах взгромоздился на спину скакуна и скорчился в седле, вцепившись обеими руками в длинную гриву. Скакун возмущенно фыркнул.
        - Так и сиди, - посоветовал Танвар, птицей взлетая в седло. - Смотри только не свались. Дай сюда.
        Он забрал поводья у побледневшего Фараха, намотал на кулак. Потом тронулся с места, ведя второго коня за собой.
        Всходило солнце. Первые лучи перекинулись через верхушки холмов и потекли в низину - к Башмину, раскрашивая крыши домов в яркие цвета. Город просыпался. Где-то с треском распахнулась дверь, послышался плач проснувшегося младенца. У ворот что-то с грохотом упало, раздались проклятия стражи... Начинался новый день.
        Фарах, судорожно цеплявшийся за гриву скакуна, подумал, что он видит и слышит это в последний раз. Похоже на сон, который больше никогда не повторится. Фарах выпрямился в седле, вдохнул терпкие запахи города, стараясь запомнить их навсегда, и подставил лицо солнечным лучам.
        Впереди лежал долгий путь на север.
        
        
10
        
        Начало путешествия обернулось для Фараха сущей мукой. За первый же день неторопливой езды он сильно стер зад и внутреннюю сторону бедер. К тому же от непрерывной тряски и неудобной позы все тело страшно ломило. Мышцы на ногах затвердели и стали как каменные, икры сводило судорогой, спина болела. При попытке устроиться в седле поудобнее Фарах чуть не вывалился из него. После поездки он чувствовал себя так, словно его избили палками.
        Танвар страшно ругался. Кричал, что они ползут, как жуки, и что быстрее было бы идти пешком. Когда Фарах согласился с тем, что, мол, да, пешком удобнее, северянин разозлился еще больше.
        Вечером, на привале, он осмотрел «травмы» товарища и смазал их жутко вонючей мазью. Фараху стало легче, и он уснул. Ночь прошла спокойно, но утром пытка началась заново. При одном только взгляде на седло Фараха начинало тошнить и жгло зад, стертый до крови. Ему очень хотелось идти своими ногами.
        Однако северянин не принимал никаких отговорок. Он устроил Фараха в седле, показал, как правильно сидеть, как держать спину, как привставать на стременах и как пользоваться поводьями. К своему удивлению, подмастерье запомнил все с первого раза и даже смог применить советы Танвара на практике. В этот день ему было легче. Хотя нельзя сказать, что легко.
        Лишь на пятый день стало намного лучше. Боли прошли, и он приспособился к скачке. Теперь Фарах почти свободно держался в седле и ничего не натирал, хотя у него по-прежнему часто ломило спину. Зато теперь они могли двигаться быстрее: Фарах научился обращаться со скакуном, и большую часть дневного пути они двигались рысью, не забывая давать коням отдых.
        Хуже было то, что теперь у Фараха не оставалось времени рассматривать окрестности. Все свое внимание он уделял скакуну, стараясь крепко держаться в седле. Тем не менее за время пути подмастерье повидал столько нового и узнал столько разных вещей, что в конце концов просто перестал удивляться.
        Дорога, ведущая в Масун, называвшаяся еще Южной Лентой, была довольно оживленной. Широкая, хорошо утоптанная быками, изъезженная повозками, она была единственной приличной дорогой, что связывала столицу и южные провинции. Люди из мелких сел и деревень, расположенных поблизости от нее, шли в Башмин, караваны из Башмина неторопливо ползли в Масун. Им навстречу двигались обозы из столицы, меж ними сновали гонцы на быстрых скакунах, разнося срочные сообщения и свежие новости.
        Фараху, привыкшему к пустынным деревенским проселкам, сначала было неуютно. Его нервировало такое количество людей. Он думал, что они поедут в тишине и покое, и даже волновался насчет разбойников - как бы не напали на двух одиноких путников. Но по дороге передвигалось столько людей, что вряд ли какие разбойники осмелились бы напасть в открытую. Тут, как объяснил Танвар, следовало опасаться только обычных воров - коллег Косара.
        Чем ближе к столице подъезжали путешественники, тем оживленней становилось на дороге. Ничего удивительного в этом не было, ведь Южная Лента являлась заодно и местом торговли. Вдоль нее вырастали настоящие городки из переносных шатров. На маленьких перекрестках располагались шумные базары, на больших стояли настоящие поселки - несколько домов, конюшни, постоялые дворы, чайни... Тут путешественника окружали заботой и лаской. Он мог спокойно найти и ночлег, и еду и заказать уход за животными. Только плати деньги. А денег у Танвара было достаточно.
        Еще в начале пути, вечером второго дня, Танвар и Фарах остановились на ночлег в небольшом поселке около дороги. Спали в большом сарае - рядом со скакунами. Так выходило дешевле, да и за конями присматривать легче. Сэкономив на ночлеге, Танвар щедро расплатился с хозяином сарая за скакунов. Их хорошенько напоили, накормили и вычистили. Разве что не помыли, но тут уж ничего поделать было нельзя - воду в этих краях берегли для людей.
        Фарах, уже представлявший себе, хотя пока что смутно, сколько стоит подобный уход, спросил северянина, откуда у него деньги. Тот немного помялся, но ответил, что их у него достаточно. Во-первых, дед Фараха заранее, еще в Хазире, оплатил это путешествие. Он, конечно, не рассчитывал на коней, но ведь планировалось, что путешественников будет трое, а вышло - двое. Так что кое-какой запас монет оставался. Во-вторых, Танвар признался, что на убитом наемнике, что охотился за Фарахом и Тейратом, он нашел кошелек с полновесными северными марками. Сколько именно там оказалось, северянин не уточнил, но Фарах догадался, что довольно много. В-третьих, Косар тоже кое-что подкинул. Немного, но ощутимо. В четвертых, в этих местах знали имя Косара. Поэтому иногда достаточно было назваться его гостем и сказать заветное словцо, чтобы получить бесплатно и еду и ночлег.
        Подмастерье, ошеломленный таким положением дел, только руками развел. Танвар рассмеялся и велел ему не забивать голову подобной чепухой. Деньги есть, их должно хватить до самого Таграма.
        - Я свое слово держу, - сказал северянин. - Обещал отвезти тебя на север, значит, привезу. И не как оборванца, а как гостя. Мое слово - как сталь клинка. И от того, и от другого зависит жизнь и честь воина. Так что негоже пренебрегать одним в ущерб другому.
        Фарах выслушал эти слова и решил, что когда они прибудут в Таграм, он обзаведется клинком и станет воином, как Танвар. Воином, держащим свое слово. Что может быть лучше! Иметь оружие, ни от кого не зависеть и отвечать за свои слова и решения - вот путь для настоящего мужчины.
        Фарах сказал об этом Танвару. Тот опять рассмеялся и велел не торопиться: дескать, приедем, там посмотрим. Казалось, откровения спутника его только позабавили. Но с этого момента их дружба стала прочней. Теперь в краткие минуты отдыха на привалах Танвар рассказывал товарищу истории из жизни Таграма. Причем настоящие из жизни, а не басни о своих приключениях.
        О северном королевстве Сальстан Фарах знал не так мало для деревенского подростка. Знал, например, что Сальстан находится севернее Каван-Сара, граничит и с саддинатом, и с Леараном. Правили в Сальстане короли из древнего рода Саль, он начался едва ли не со времени пришествия Энканаса в Мир. Сейчас в Сальстане королем был Вильдер да Саль Третий, носивший прозвище Виль Весельчак. Еще Фарах знал, что Сальстан - самое сильное королевство, что у него большая и хорошо вооруженная армия. Это было необходимо, ведь севернее лежали Белые Пустоши, населенные отвратительными чудовищами, служившими Тайгрену, Богу Холода и Тьмы. На этом знания Фараха о Сальстане заканчивались. Танвар же рассказывал такие вещи про свою родину, что у подмастерья дух захватывало - то от восторга, то от возмущения. Например, как-то раз северянин рассказал, что Вильдера да Саля прозвали Весельчаком не просто так, а после скандала, случившегося сразу в начале его правления. По словам Танвара, выходило, что Виль, едва вступив на трон, повелел праздновать свое воцарение целую неделю. Причем сам Вильдер не сидел во дворце. Переодевшись
в простое платье, он с друзьями детства, новоиспеченными советниками да командующими, закатился в самый большой публичный дом Таграма. И устроил там знатную попойку, разумеется, с оргией. В конце концов, короля узнали, и в публичный дом съехались советники постарше, доставшиеся Вилю в наследство от отца, Дарстана Саля Восьмого. Канцлер Сегмур Саль, второе лицо в государстве, занимавшийся всеми государственными делами, явился в публичный дом одним из первых. Приходившийся Вилю двоюродным дядей, он пристыдил молодого гулену и забрал его во дворец. Дескать, не подобает особе королевской крови развлекаться в подобных местах. Во дворце протрезвевший Виль устроил скандал. Поссорился с дядей, разогнал совет министров и публично дал по зубам герцогу Герриту, начальнику Канцелярии Тайных Дел, «сдавшему» короля канцлеру. После чего Виль задал риторический вопрос: «Король я или нет?» Получив подобострастные подтверждения от сановников, опасавшихся за сохранность зубов, он велел закладывать экипаж. На этот раз король отправился в тот же публичный дом официально, с помпой и шумом. Дескать, раз король - значит что
хочу, то и творю. А по дороге, слушая приветственные крики подданных, подписал указ о продлении празднеств еще на неделю. По прибытии в публичный дом король устроил грандиозную попойку, длившуюся все положенные семь дней. После этой истории народ переименовал сей публичный дом, прежде банально называвшийся «Розочкой», в «Усладу Виля». А самого короля прозвал Весельчаком.
        Фарах выслушал эту историю с открытым ртом. Сначала даже не поверил в нее. Он попытался представить себе, как саддин Каван-Сара, Тассан аль Кавар, повторяет поступок северного владыки, и ужаснулся. Конечно, саддину такое и в голову не могло прийти! А уж что бы по этому поводу сказали Жрецы Огня, не одобрявшие разнузданность плоти...
        Но Танвар, ухмыляясь в бороду, поведал своему другу еще несколько подобных историй, правда, уже без участия монарха. А потом еще. И Фарах, выслушав сказ о том, как граф Мельдур, переодевшись женщиной, проник в опочивальню герцогини Лирон и соблазнил ее, а заодно еще трех камеристок, случившихся поблизости, понял, что в Сальстане может случиться что угодно.
        Но Танвар рассказывал не только о пьянстве и разврате. Далеко не все истории были забавными и веселыми. Самую интересную он рассказал Фараху на пятую ночь путешествия. В этот раз друзья ночевали в маленьком придорожном караван-сарае, вернее, на его крыше. Сарай был занят крупным караваном, идущим из Масуна в Башмин, и места внизу не нашлось. К счастью, коней удалось пристроить рядом со скакунами купцов. Хозяин имя Косара знал, как и тайное слово. Так что Танвар и Фарах, ничуть не опасаясь, доверили ему свою главную драгоценность. Отсутствие свободных мест друзей не смутило. Они забрались на плоскую крышу караван-сарая и устроились там, плотно завернувшись в дорожные одеяла.
        Именно там, на холодной крыше, лежа на спине и разглядывая ночное небо, усеянное крупными, как горох, звездами, Танвар и поведал историю, поразившую его товарища до глубины души. Это был рассказ о большой северной войне, что случилась более века назад. Конечно, сам Танвар в ней не участвовал, но память о тех сражениях передавалась из поколения в поколение в качестве назидания и напоминания о днях бед и отчаяния. В Сальстане, а особенно в его столице Таграме, хорошо помнили эту историю. И не собирались ее забывать.
        Танвар начал рассказ издалека, с противостояния Богов - Энканаса и Тайгрена, вечно враждующих братьев. Их историю Фарах и сам неплохо помнил: этому учили всех детей. Ведь Бог Огня и Бог Холода воюют со дня сотворения всего сущего, и они определяют судьбу смертных. Фарах знал, что когда-то они сходились в битвах, но думал, что это дела минувших дней, случившиеся так давно, что о них никто толком и не помнил. Оказалось, что это не так, что война Энканаса и Тайгрена продолжается и по сей день. Только ведут ее сейчас не боги, а люди.
        Дальше Танвар рассказал про королевство Хальгарт. Существовало такое сто лет назад. Оно лежало севернее Сальстана, и у соседей были хорошие отношения, почти братские. Но однажды с севера в Таграм пришла тревожная весть: на Хальгарт напал враг. Разведчики донесли, что из снегов и льдов на юг движутся орды диких людей и диковинных существ. Хальгартцам к этому не привыкать - с севера их часто атаковали дикие твари. Но на этот раз все было по-другому. В бой шла многочисленная и хорошо организованная Орда. Настоящая армия. Ее вели за собой демоны-колдуны, поклонявшиеся Тайгрену. Это было вторжение.
        Орда с ходу захватила половину Хальгарта. Северяне пытались обороняться, но враг был слишком силен. А главное - безжалостен. Фарах слушал о зверствах северных чудовищ, порожденных Тьмой и Холодом, и чувствовал, как у него в жилах стынет кровь. Ледяные змеи, разумные медведи, стаи волков - с этим он еще готов был смириться, это были всего лишь животные. Но Танвар рассказывал, что в сражении участвовали и сами демоны-колдуны, создания Бога Тьмы и Холода. Творя отвратительные ритуалы и взывая к своему покровителю, они насылали на противников снежные бури, ледяные штормы, тьму и нескончаемые морозы. И, что страшнее всего, за Орду сражались и люди - потомки тех несчастных, что попали под власть Тайгрена в тот самый миг, когда он ступил в Мир. Жили они на севере и первыми ощутили на себе силу Темного Бога. За века, проведенные в рабстве, люди выродились в диких полуразумных существ, бесконечно преданных своему хозяину. Вместе с тем они все еще оставались людьми. Крепкие, высокие, заросшие жестким волосом от макушки до пят, они больше напоминали оргов - северных великанов. Но были гораздо умнее. Они шли
в бой после того, как великаны расправлялись с людьми, и добивали всех, кто уцелел.
        Под натиском врага Хальгарт пал. Дикая Орда катилась волной к югу, уничтожая все, что встречалось ей на пути. Города разрушали до основания, всех жителей истребляли: пленные Орде были не нужны. Хальгартцы сопротивлялись изо всех сил, иногда даже выигрывали некоторые сражения, но демоны-колдуны, возглавлявшие Орду, легко одолевали воинов Хальгарта. Ведь те оставались просто людьми.
        Когда казалось, что врага уже ничего не остановит с юга подошла армия Сальстана, спешившая на помощь соседу. Ее вел сам король, Вильдер Второй, носивший прозвище Жестокий. В его огромной армии нашлось место не только для воинов, но и для Жрецов Огня, собравшихся со всей страны.
        Армия Сальстана по численности немногим уступала северной Орде. Почти все, кто мог держать оружие, были призваны Вилем Жестоким на службу. Он понимал: если Хальгарт захватят, то Сальстан окажется лицом к лицу с силами Тьмы. А они, укрепившись на новых землях и отдохнув после сражений, обязательно пойдут южнее - в Сальстан. Это понимали и простые жители королевства. Записываясь в армию, они шли не отвоевывать Хальгарт, нет. Они шли защищать свою родину.
        Вильдер подоспел вовремя. Его войска смогли спасти тех, кто уцелел. Жители Южного Хальгарта готовились принять скорую смерть и желали только одного - захватить с собой как можно больше врагов. Больше надеяться им было не на что. Собственная армия Хальгарта была разбита в первые же дни вторжения, потом Орда лишь добивала тех, кто еще пытался сопротивляться, да захватывала города.
        Сальстанцы с ходу ринулись в бой. Слушая описания подвигов героев королевства, Фарах как наяву видел то, что рассказывал Танвар. О да, северянин оказался великолепным рассказчиком. И слушая о сражении на снежной равнине, юноша видел перед собой лавину конницы, несущейся в атаку, видел строй пехотинцев, атаковавших оргов, видел Жрецов Огня, призывавших Божественный Огонь на ледяных демонов-колдунов...
        Первый бой выдался самым жестоким. Обе стороны - и армия Сальстана, и дикая Орда - сражались изо всех сил. За три дня битвы, не прекращавшейся даже ночью, обе армии потеряли почти половину бойцов. Оставшиеся в живых разошлись, передохнули два кратких дня и снова сошлись в сражении. Схватки шли не на жизнь, а на смерть. Тут не брезговали ничем - нападали втроем на одного, били в спину, подрезали ноги... Все средства были хороши, ведь речь шла о выживании людей. Если бы погибла армия Сальстана, то Орде открылся бы свободный путь на юг, в самое сердце Мира. И даже Всеблагой Энканас вряд ли бы смог спасти людей.
        На пятый день сражения к Орде подошло подкрепление. Теперь сальстанцы уступали своему противнику в численности. Но это не испугало Вильдера Второго. Выбрав удобное место и время, он атаковал Орду, бросив в бой все силы. Без остатка.
        Кровавое месиво продолжалось день и ночь. Численный перевес был у Орды, но командиры сальстанцев лучше разбирались в военном деле. Они с толком распоряжались воинами и припасами, использовали все хитрости военного дела и при том не щадили ни себя, ни солдат.
        Сальстан победил. Орда была почти полностью истреблена, а жалкие остатки не больше пары сотен уцелевших северных варваров - бежали в вечные снега.
        Но и от армии Вильдера осталось немного. Из каждого десятка воинов, ушедших на север, семеро пали в сражениях. Сам король, бившийся в первых рядах наравне с простыми солдатами, уцелел чудом. Казалось, его хранила незримая сила. Жрецы говорили, что это была воля Всеблагого Энканаса.
        Обозрев остатки армии и безбрежные пространства опустошенного Хальгарта, король заплакал. Первый и последний раз в жизни. Промокнув слезы грязным рукавом изодранного камзола, король сказал:
        «Дорого обошлась нам эта победа. Нет у нас сил ни защищать, ни восстанавливать Хальгарт. Мы уходим домой. А эти земли пусть останутся тем, кто захочет на них поселиться».
        И сальстанцы ушли на юг, к себе домой.
        О том, какой прием их ожидал дома, и о том, каких сил стоило Сальстану оправиться после такой войны, Танвар не рассказывал. Он и сам толком этого не знал. Зато он рассказал о том, что после войны Хальгарт поделился на две половины: север, полностью разоренный Ордой и засыпанный снегом, и юг, где осталось несколько городов, не тронутых войной. В них поселились уцелевшие хальгартцы. Все остальное пространство, раскинувшееся между северным и южным Хальгартом, никто не обживал. С тех пор те места и назывались Белыми Пустошами.
        Остатки хальгартцев жили за счет Сальстана. Их было немного - две-три тысячи человек. Уже более сотни лет они прозябали рядом с вечными снегами, раскинувшимися на месте их страны, и несли стражу. Они должны были первыми принять на себя новый удар Орды, и за это Сальстан снабжал их едой, оружием и всем прочим, что они потребуют. А в том, что будет новый удар, никто не сомневался. Ведь битва Богов Огня и Тьмы вечна, как и сами Боги.
        Хальгартцам приходилось нелегко. Мало того, что им приходилось жить в снегах и отстраивать заново свои поселки. После войны, как и в старые времена, с севера постоянно лезла нечисть. Стаи волков, банды диких людей, больше походивших на оргов, чудовища, которым никто еще не придумал названия, - все они часто тревожили покой хальгартцев.
        Правда, дальше одиночных налетов дело не шло. Но и дремать не приходилось. Уцелевшие хальгартцы жили в поселениях, больше напоминавших небольшие военные заставы, и бдительно следили за врагом, иногда делая вылазки и уничтожая бродячие банды. Но их было мало, слишком мало. Они могли бороться с разрозненными шайками, могли предупредить о готовящемся ударе, но не более того. Север так и не заселили. У Сальстана не было ни сил на восстановление городов Хальгарта, ни людей, согласившихся бы переселиться из относительно безопасного юга в снега разоренной страны.
        Уроки войны не забылись. Последние сто лет военное дело в Сальстане оставалось в почете, и на содержание армии тратились большие деньги. Правители Сальстана помнили о том дне, когда пришлось оставить Хальгарт. Помнили вымороженные города, растерзанных жителей и кровавое месиво, которое много позже летописцы назовут Битвой за Белую Пустошь. И сальстанцы знали, что в следующий раз удар придется по их родине. Пока продолжается война между Энканасом и Тайгреном, север всегда будет угрожать югу. Это стало непреложной истиной для сальстанцев.
        Фарах слушал северянина и грезил наяву. Он раньше никогда не задумывался над такими вещами, как судьбы Мира, его будущее, прошлое. Сейчас подмастерью казалось, что он стоит на пороге новых открытий и свершений. Что стоит только сделать шаг вперед, и он попадет в ту самую волшебную жизнь, описываемую Танваром. Увидит благородных рыцарей, высокородных дам и господ, встретит мудрецов, что корпят над манускриптами, пытаясь разгадать тайны всего сущего... Встретит тех людей, что вершат судьбы Мира. А маленькая южная деревенька, гихая и сонная, навсегда останется в прошлом.
        Юноша и не представлял себе, что он едет к новой жизни. Раньше ему казалось, что просто сменит один город на другой, что Таграм - это тот же Башмин, только побольше. Лишь после рассказа Танвара Фарах понял, что отныне уже ничего не будет таким, как прежде. И он действительно только в самом начале пути.
        Танвар тем временем продолжал рассказ. Он попытался втолковать Фараху принципы воинских образований Сальстана. Но тот так ничего и не понял. Только уяснил, что орден Рыцарей Факела, основной рыцарский орден Сальстана, был учрежден прошлым королем, чтобы поддержать тягу к военному делу в отпрысках благородных родов. Рыцари не просто красовались в доспехах и задирали друг друга, вовсе нет. Они часто устраивали турниры, мерились силой, чтобы определить, кто из них лучший воин. Победители получали щедрую награду от короля. Это поддерживало интерес к военному делу. Почетно быть воином, но почетнее вдвойне быть воином сильным, удачливым, богатым.
        Танвар рассказывал что-то еще, про другие рыцарские ордена, куда принимали всех, независимо от происхождения, но Фарах уже не слышал его. Он засыпал, и ему чудилось, будто он мчится в атаку верхом на лихом скакуне. В руках длинная пика, увенчанная алой кистью, на теле - лучшие таграмские доспехи, а за спиной отряд верных друзей - рыцарей. И что враг уже рядом, что вот-вот начнется сеча...
        Но врагов Фарах так и не увидел. Уснул.
        
        
11
        
        На восьмой день пути они добрались до Масуна, столицы Каван-Сара. К этому времени Фарах, переполненный впечатлениями от дороги, уже перестал удивляться чему-либо. Просто больше не мог. Теперь он воспринимал новинки окружающего мира как данность, как обыденность. Поэтому Масун не произвел на него большого впечатления.
        Его не удивили ни высокие стены из желтого кирпича, ни огромные ворота из тяжелого дерева, ни толпы людей. На дороге насмотрелся всякого: видел и торговцев, и жуликов, и вояк, и нищих, и безумных пророков, предрекавших скорую гибель Мира... Поэтому он не обратил особого внимания на пеструю толпу, что вливалась потоком в ворота столицы. Окинул взглядом и равнодушно пристроился сзади, ожидая, пока подойдет его очередь войти в город.
        Танвар, разумеется, был рядом. Он почему-то утратил обычное красноречие и молчал, мрачно поглядывая на ворота. Стало понятно, что с Масуном у него связаны не очень приятные воспоминания. Но Фарах не стал расспрашивать друга, какие именно. Знал: если Танвар захочет, то сам все расскажет. А если не захочет... Зачем тогда его вопросами терзать?
        К воротам они попали не скоро, только после того, как отстояли в очереди два часа. За это время Фарах успел насмотреться на толпу, стремящуюся попасть в Масун, и сделал вывод, что все нормальные люди сидят дома и не высовываются. Нет, торговцев он хорошо понимал. Дело превыше всего - деньги должны приносить прибыль, и если хочешь заработать себе на хлеб, надо суетиться, а не сидеть на месте. Но кроме торговцев, обремененных различными товарами, в очереди к воротам стояли и другие. И было их много. Фарах никак не мог взять в толк: зачем столько людей стремятся попасть в столицу. Спросил у Танвара, что он думает по этому поводу, но товарищ только буркнул в ответ: мол, это бездельники, им больше нечего делать, кроме как толпиться и шуметь возле ворот. Стало ясно, что северянин не в духе, и Фарах не стал развивать тему.
        Добравшись наконец до ворот, они спокойно въехали в город, назвавшись страже чужими именами. На всякий случай, как сказал Танвар. Фарах сильно сомневался в том, что страже есть до них дело, но послушался друга.
        В городе, выглядевшем как сильно разросшийся Башмин, они в первую очередь направились на поиски подходящего постоялого двора. Близился вечер, приезжих в городе много, и о ночлеге следовало побеспокоиться заранее.
        Танвар, естественно, взял на себя роль провожатого. Он повел Фараха через торговые ряды к центру города. Потом они свернули с главной улицы и стали плутать по лабиринтам узеньких переулков. Фарах уже приготовился к встрече с новым Косаром, но Танвар, после получасового блуждания, вывел своего спутника к небольшой площади. Вокруг нее выстроились дома, разительно отличавшиеся от остальных строений Масуна. Они были сложены из крупных камней, и крыши у них были остроконечные, украшенные темно-красной черепицей.
        Рассматривая людей на площади и необычные дома, Фарах сообразил, что Танвар привел его к своим землякам - сальстанцам. Оказалось, что тут, почти в центре Масуна, целый квартал был заселен северянами. Он и назывался Северным, хотя располагался в западной части столицы. Северяне держались вместе, и их община была едва ли не отдельным городом.
        Выйдя на площадь, Танвар повеселел. К нему вернулось хорошее расположение духа, и он сказал Фараху, что здесь они в безопасности. Танвар рассчитывал найти здесь самый радушный прием. Так оно и вышло.
        Северянин привел Фараха в двухэтажный каменный дом, называвшийся таверной. Скакунов спутники привязали к специальной стойке около двери и вошли внутрь. На первом этаже располагался большой зал, уставленный столами и длинными деревянными лавками. Все это очень напоминало Фараху чайню, но столы были высокие, до пояса, и сидели за ними на лавках, а не на подушках, как обычно. В остальном - все точно так же. Люди ели, пили, разговаривали. Меж столов, разнося заказы, сновала прислуга.
        Появление гостей не вызвало у посетителей таверны особого интереса. Все были заняты своими делами. Танвар провел Фараха в дальний угол, к свободному столику, возле которого были не лавки, а три стула. Они присели, и Фарах блаженно откинулся на высокую спинку, вытянул ноги. Сейчас больше всего ему хотелось закрыть глаза и завалиться спать. Хотя бы и здесь, прямо за столом. Но он не успел.
        К ним подошел человек в длинном, засаленном до грязно-серого цвета фартуке. Танвар велел ему принести жареного мяса и белого вина. Тот кивнул в ответ и ушел к стойке, что находилась у дальней стены.
        Надо было дождаться заказа и перекусить, не дело это - засыпать до еды. Фарах поборол сонливость и стал прислушиваться к разговорам. Говорили на северном языке, но просто, без изысков, поэтому он понимал почти все. Разговоры оказались скучными - о погоде, о торговых делах, о женщинах.
        - Ну что, - сказал Танвар, - как себя чувствуешь? Вид у тебя измученный.
        - Устал, - признался Фарах. - Голова кругом идет. Сейчас бы завалиться в постель.
        - Погоди немного. Поедим, тогда уж и спать. Я жутко проголодался.
        - Надо еще найти ночлег.
        - Считай, нашли. Здесь, на втором этаже, и заночуем. В тавернах обычно не ночуют, на то есть постоялые дворы. Но тут не так много посетителей, так что хозяева заодно и комнаты сдают.
        - А скакуны? - заволновался Фарах. - Как они там, на улице?
        - Все будет хорошо, не беспокойся, - заверил его Танвар. - Хозяин таверны позаботится о лошадях. Это его работа. Здесь есть конюшня - сарай, отведенный специально для скакунов.
        - И что, ты доверишь ему наших коней?
        - Не волнуйся, тут все без обмана. Иначе хозяину не сносить головы. Кстати, пора бы ему появиться...
        Но первым появился вовсе не хозяин таверны. К столику подошел высокий северянин в изодранном черном плаще. Волосы у него были длинные, собранные в «конский хвост», притом мерзкого грязно-желтого цвета. Да и сам гость не выглядел красавцем. Его худое лицо с близко посаженными маленькими глазками было изрыто оспинами и покрыто мелкими морщинами.
        Он плюхнулся на свободный стул рядом с Танваром и стал быстро говорить на северном языке. Фарах не понял, что именно, - человек говорил слишком бегло, глотая окончания слов. Единственное, что разобрал, так это просьбу заплатить деньги.
        Танвар же повернулся к гостю и ответил ему, что, мол, информация, конечно, стоит денег, но не таких. После этих слов гость нахмурился, встал н ушел.
        - Дело дрянь, - шепнул Танвар Фараху, - Про нас уже слышали в Масуне. Видать, башминская стража постаралась. Меня ищут, чтобы расспросить о нападении разбойников. Ну и тебя заодно. Наверно, подозревают, что мы навели банду на караван.
        - Это глупо! - возмутился Фарах. - Ты же сам всех разбойников и убил!
        - А стражи порядка никогда умом и не отличались, - отозвался северянин. - Им главное - человека поймать да хорошенько его расспросить. С помощью дубинки.
        - Что будем делать?
        - То же, что всегда. Передохнем немного и бегом - на север. До границы с Сальстаном уже недалеко. Вон сколько наших здесь ошивается. Правда, тут у меня знакомых нет. Ну, близких знакомых, что могли бы помочь. Так что ведем себя тихо как мышки. Переночуем - и бегом на север, к границе.
        - А через границу нас пустят? - засомневался Фарах, знавший, что такое пограничная застава и налог на въезд в страну.
        - Пустят, - спокойно отозвался Танвар. - На Каван-Сарской заставе я знаю одного человечка. Он за денежку хоть Тайгрена пустит и имени не спросит.
        Фарах нахмурился при упоминании Бога Тьмы и щелкнул пальцами, отгоняя зло.
        В этот момент перед столиком появился прислужник в засаленном фартуке. Принес заказ Танвара - жареное мясо в огромной деревянной тарелке и большой глиняный кувшин с вином. И еще - пару глиняных тарелок и два стакана.
        - Ночевать будете? - осведомился он, расставив на столе еду.
        - Комнату с двумя кроватями, - отозвался Танвар.
        - Полмарки за двоих.
        - Скакуны, - напомнил Фарах.
        - Ах да, - спохватился Танвар. - Надо пристроить скакунов...
        - По марке на каждого. Еда и питье. Без ухода. Но это вы лучше с хозяином поговорите. Я ему передам.
        Слуга коротко поклонился и ушел.
        - Неужели ты забыл про скакунов? - спросил Фарах Танвара.
        - Вовсе нет, - отозвался он. - Просто честность честностью, но надо этим ребятам показать, что мы не трясемся над лошадьми. Что они у нас дешевенькие.
        - А то они сами не рассмотрят - какие они у нас.
        - Брось, - махнул рукой Танвар. - Лучше ешь. Не забивай голову. Считай, что это обычай.
        Фарах пожал плечами, достал нож и принялся за мясо. Танвар налил вина в оба стакана и высадил свой одним глотком. Фарах понюхал вино и решительно отставил стакан. Оно очень напоминало то, что ему довелось попробовать в самом начале пути. В тот день, когда на караван напали разбойники. Этот кисловатый запах он запомнил навсегда. Теперь для него такое вино пахло кровью.
        В центре зала зашумели. Вокруг одного столика стала собираться толпа. Фарах оглянулся и, заметив хмурые лица, повернулся к Танвару.
        - Будет драка? - спросил он, припоминая рассказы северянина о тавернах.
        - Нет, - отозвался Танвар, подцепляя ножом кусок мяса. - Ерунда. Просто дурные новости.
        Драки действительно не случилось. Фарах и Танвар спокойно поужинали, их никто не потревожил. Когда пришло время расплачиваться, к ним подошел толстый человек, лысый как коленка, представившийся хозяином таверны. Танвар быстро договорился с ним о ночлеге и о скакунах, причем умудрился немного сбить цену. Фарах в разговор не вмешивался. Он с интересом прислушивался к звучанию чужой речи. Разговор шел медленно, плавно, и он все понимал. Уроки деда не прошли даром.
        После того как Танвар расплатился с хозяином, друзья поднялись на второй этаж таверны и нашли комнату, предназначенную для них. Комнатка оказалась маленькой, с низким потолком. Единственное окно, забранное решетчатыми деревянными ставнями, выходило на задний двор. В разных углах стояли кровати, больше напоминавшие деревянные топчаны для сушки белья. Судя по всему, это была одна из самых дешевых комнат.
        - Ох, наберемся вшей, - сказал Танвар, почесываясь. Фарах нахмурился. Пока что эта беда обходила их стороной. У северянина имелся специальный настой из северных трав, отгонявший паразитов, и друзья постоянно им мазались. Но если в этой комнате полно вшей, не спасут никакие притирания.
        Однако делать было нечего, других вариантов не предвиделось, поэтому они достали из мешков одеяла и устроились на ночлег. В комнате стало душно, и Фарах открыл окно.
        Свежий воздух, плотный ужин и дневная усталость сразу дали о себе знать. Оба путника мгновенно уснули.
        Встали рано, когда весь город еще спал, и, как только взошло солнце, покинули таверну. Танвар сказал, что бежать лучше всего утром. Если выехать ночью, то стража может поинтересоваться, куда это спешат путники под покровом темноты, а днем слишком много чужих глаз.
        Но оказалось, что они не единственные любители утренних прогулок. Фарах был удивлен тем, что на улицах им попадались прохожие. В Башмине, к примеру, в это время все еще спали. А здесь, в Масуне, несмотря на раннее утро, на улицах было полно народу.
        Понаблюдав за прохожими, Фарах понял, что в основном это торговцы, спешившие на рынок, чтобы приготовиться к торговому дню. Оно, конечно, верно, самая хорошая торговля идет с утра, по холодку. Потом, когда Дом Энканаса заберется в зенит и примется припекать грешный мир, для торговли будет слишком жарко, и начнется время отдыха. Ближе к вечеру покупатели снова потянутся на рынок, но вечерний торг - совсем не то, что утренний, много не заработаешь.
        Фарах убедил Танвара заглянуть на рынок. Ему нравилось бродить по торговым рядам, слушать, как продавцы нахваливают свой товар, и разглядывать различные диковины. Когда они с дедом бывали в Башмине, на рынок заходили всегда. Это было лучшим развлечением для подростка. И теперь, очутившись в столице всего Каван-Сара, Фарах просто не мог себе позволить упустить случай посмотреть на масунский рынок.
        Танвар поворчал, но согласился, сказав, что дорога к Северным воротам проходит как раз мимо небольшого рынка. Не главного, не самого большого, но вполне приличного.
        И действительно, проехав несколько улиц, друзья оказались у длинных деревянных прилавков. На них сонные торговцы выкладывали свой разношерстный товар. Но Фарах был разочарован. Купцов немного, посетителей нет вовсе, торговля еще не началась. Скучное это зрелище - торговые ряды утром: ни тебе пестрых красок, ни шумной толпы, ни веселых разговоров.
        Единственное, что привлекло его внимание, так это весы, стоявшие под большим навесом. Конечно, он видел весы и раньше, но эти выглядели иначе, чем их башминские сородичи. Размером они были с хорошего скакуна. Сделанные из темного дерева, окованного жестью, они поражали воображение своими размерами и красотой. Поперечная полоса с насечками и огромная стрелка были отделаны серебром. По благородному металлу вились причудливые узоры. Такого чуда ему еще не доводилось видеть.
        Около весов суетились два купца в полосатых халатах. Они взвешивали тюки с материей и отчаянно бранились. Фарах задержался у навеса, глядя, как стрелка ходит вдоль шкалы, поблескивая в утренних лучах солнца. Это зрелище его заворожило. Стрелка, как серебряный перст, качалась из стороны в сторону. Она никак не могла остановиться. Влево-вправо, влево-вправо... Юноше почудилось, что это палец рассерженного Бога. Он кому-то грозил, волновался, гневался...
        Фарах застыл, ожидая, когда стрелка остановится. Почему-то ему показалось очень важным, чтобы она остановилась. Чтобы весы пришли в равновесие и успокоились. Чтобы серебряный палец перестал грозить. Он должен был застыть на месте, остановиться навсегда. Но это никак ему не удавалось. Влево-вправо, влево-вправо...
        - Эй! - окликнул его Танвар. - Ты что, заснул? Поехали, время не ждет.
        Фарах вздрогнул, и волшебное очарование пропало. Весы снова стали всего лишь весами. Серебряная стрелка была ничуть не похожа на божественный перст. Подмастерье видел теперь, что это всего лишь деревяшка, окованная металлом. Всего лишь серебро, тусклое и, похоже, очень дешевое. Купцы бранились, дергая чаши с наваленными на них тюками, и не давали весам нормально работать.
        Фарах вздохнул и тронул поводья.
        До Северных ворот они добрались за полчаса. Город просыпался, народ высыпал на улицы, но дневная толкотня еще не началась. Все ранние пташки спешили по своим таинственным делам и выглядели на редкость сосредоточенными и целеустремленными. Тем не менее у ворот уже начала образовываться очередь из желающих покинуть город. Стража ревниво рылась в повозках с товарами, ища, за что бы содрать налог. Бестоварных Фараха и Танвара пропустили без лишних разговоров - что взять с двух оборванцев, у них всего-то добра - два скакуна да пара дорожных мешков. На фоне торговцев, возвращающихся из столицы с полными возами вещей, друзья выглядели едва ли не нищими.
        За воротами они ненадолго остановились. Фарах равнодушно взирал на знакомую до отвращения картину: От его ног к горизонту уходила широкая лента дорога, рассекая равнину на две части. По дороге шли люди, брели быки. В этот утренний час путников было немного, но первые обозы уже отъезжали из Масуна, торопясь пройти по холодку, до утренней жары, как можно больше. Им навстречу, из-за горизонта, тянулась пестрая змея большого каравана.
        Фарах вздохнул. Он снова в начале пути. Словно и не выезжал из Башмина.
        - Ну вот, - сказал Танвар. - Масун позади. Дня два до границы, а там мы, считай, и дома.
        - Дома... - глухо повторил Фарах. - А сколько ехать до Таграма?
        - Это смотря как ехать. Если торопиться, то неделю или полторы - как повезет. Если не спешить, то и цельный месяц можно ехать. А если пьянствовать в каждом придорожном трактире, то пару лет.
        Фарах поморщился. Ему казалось, что это путешествие никогда не кончится. Он устал от дороги, устал от неудобного седла и от постоянной ломоты в спине.
        - А там, в Таграме, что будет? - спросил он.
        - Что будет? Как приедем, будет пирушка. Знатная, обещаю. Потом я улажу пару дел, а после займемся тобой. Найдем жилье. Пристроим на работу, может, даже в кузню. А там уж как получится.
        - Тогда поехали скорее, - попросил подмастерье кузнеца. - Я устал. Очень устал. Мне хочется найти уголок, где можно будет целый день сидеть на одном месте. Ничего не делать, глядеть в стену. И еще: мне надо пойти к Жрецам, заказать молитву по деду...
        - Ну, тогда держись, - отозвался Танвар. - Видишь обоз вдалеке? Ну, тот, из трех повозок. Спорим, что я первый нагоню его?
        Фарах вздохнул. Путешествие на север продолжалось.
        
        
12
        
        До пограничья добрались быстро, за два дня. Оказалось, что земли, лежащие вдоль дороги, ведущей на север, густо заселены. По большому счету, столица не кончалась за городскими воротами. Кончался Масун. А дальше начинались мелкие городишки. Это понятно: дорога до границы - людное место. Вдоль нее стояли постоялые дворы, караван-сараи, таверны, чайни... Базаров, правда, не встретилось. Рядом столица - что ж затевать торжище на открытом месте, на полпути. Но путешественник, решивший передохнуть по пути к границе, мог найти тут все что угодно.
        Друзья пользовались всеми благами обжитых мест: на ночлег останавливались в лучших постоялых дворах, заказывали уход за скакунами. Сами ели много и сытно; отдыхали и набирались сил. Вечерами, как повелось, беседовали. Фарах расспрашивал Танвара о Сальстане - хотел как можно больше узнать о цели путешествия. Северянин надувался от гордости за свою страну и расписывал великолепие родных мест. Воспевал славные обычаи, слагал оды красавицам, травил байки о приключениях друзей. Но Фарах верил едва ли половине того, что слышал. Уж больно все складно получалось у Танвара. По его словам, Сальстан представлялся чудо-страной, где все только и делали, что веселились. Подмастерье деревенского кузнеца за свою недолгую жизнь твердо усвоил, что веселиться все время можно только за чужой счет, пока кто-то работает, тянет за тебя лямку.
        Танвар же не унимался. Особое место в его рассказах занимал Таграм, столица Сальстана. В рассказах северянина этот город выглядел едва ли не благими небесами, где всем живется одинаково хорошо.
        Но истории о том, как сам северянин и его друзья предаются веселью, безделью и пьянству, давно уже не вызывали у Фараха доверия. Однажды он прямо спросил, откуда Танвар и его веселая компания берут деньги. Северянин замялся и предпочел сменить тему разговора, обмолвившись мимоходом о богатых наследствах, что получили его друзья. Фарах промолчал, но про себя подумал, что сам Танвар вовсе не выглядит человеком, получившим богатое наследство.
        На второй день, вернее, на вторую ночь, когда друзья остановились на ночлег в очередном постоялом дворе, вечерний разговор не заладился. Оба устали за день и нервничали перед предстоящим прохождением через границу. Поев, легли спать, но долго не могли уснуть.
        Балансируя на грани сна и яви, Фарах вспомнил о Масуне и рассказал Танвару о весах. О том, как ему почудилось, будто серебряная стрелка - палец Бога. Танвар неожиданно серьезно воспринял рассказ друга и посоветовал ему внимательнее поглядывать по сторонам: дескать, это предупреждение свыше. Фарах возразил: откровения Энканаса обычно посещают Жрецов Огня, да и то не всех. Северянин, заметно нервничая, ответил, что не только Энканас может посылать предупреждения. Что есть и другие силы, помимо двух Богов-братьев. Поменьше, правда, рангом, но все же достаточно могущественные. Фарах заметил вслух, что подобные речи попахивают ересью, и получил ответ, что это не ересь, а самая что ни на есть правда. И даже Жрецы Огня признают, что на востоке, в диких лесах, живут странные колдуны. И над ними ни Энканас, ни Тайгрен не имеют власти. Правда, Жрецов это сильно раздражает - они предпочли бы, чтобы все восточные обитатели встали как один под знамена Энканаса. Но они не могут ничего поделать и потому не любят разговоров о востоке.
        О тех краях Фарах не знал почти ничего. И в самом деле, о землях, лежавших восточнее Сальстана и Каван-Сара, говорили редко. Считалось, что это край земли, там никто не живет и ничего интересного на востоке не происходит. В Эшмине в основном говорили о севере - о Башмине и о Масуне. И - о Леаране, но не много, не больше, чем о Сальстане. О востоке почти не вспоминали.
        Слова Танвара разбудили любопытство подмастерья, и он попросил друга рассказать ему о востоке. Тот немного поупирался, мол, спать пора, да и тема скользкая, но, в конце концов, все-таки дал себя уговорить. Танвар любил рассказывать истории и, конечно, не мог упустить прекрасный случай похвастаться своими знаниями.
        Фарах слушал рассказ о восточных землях, так же как слушал истории о Таграме, Леаране и о похождениях Северянина. Слушал и не верил. И на то была своя причина: этот рассказ Танвара заметно отличался от предыдущих.
        Кое-что подмастерье и сам знал. Например, что далеко на востоке лежит большое Озеро Слез. Оно настолько велико, что знающие люди называли его морем. Две реки питали его: одна стекала с северных гор, а вторая с южных. Их называли Близнецами - Северный Близнец и Южный. По берегам рек проходила незримая граница, отделяющая срединные земли от восточных диких земель. Озеро окружали непроходимые леса. Правда, с западной его стороны деревья росли не так густо, а вот дальше, на восток, шли непроходимые дебри. Знал Фарах и то, что сальстанцы и каван-сарцы добрались до западного берега Озера Слез и вроде бы успешно его обживали. За пару сотен лет они проредили дикие леса и основали несколько поселений. Но за границы Близнецов не совались. Почему - этого Фарах не знал. Зато знал Танвар.
        Люди боялись. Восточные леса, густые и непроходимые, таили много тайн и загадок. Но они вовсе не пустовали, их населяли странные чудовища и таинственные племена, чьи названия люди никогда и не знали или давно забыли. Когда-то давно, лет двести назад, еще до Великой Битвы за Белые Пустоши, и сальстанцы и каван-сарцы пытались проникнуть в восточные леса. Берега прекрасного озера манили людей запада. Вода, плодородная земля, леса, хороший климат, чуть влажноват, но нет резких перепадов - что еще нужно для жизни?
        Некоторое время все шло замечательно. Люди, полные энтузиазма уходили вдоль берегов озера, надеясь основать новые города и поселения. Вот только почти никто из них не вернулся. А те, кто все же вырвался из восточных чащоб, рассказывали настолько ужасные истории, что у остальных пропадало всякое желание идти на восток.
        Вернувшиеся рассказывали о чудовищах, живущих в восточных лесах: об огромных змеях и хищных растениях, о пауках-великанах и орлах с человеческими головами. И что самое главное - они рассказывали о том, что леса населены разумными существами. Как оказалось, в восточных лесах жили остатки эльдов - древнего племени бессмертных колдунов. С западных земель их давно выжили прапрадеды неудачливых переселенцев, и уцелевшие колдуны ушли на восток. Их оставалось мало, единицы, но они владели магией, загадочной и сильной. Противостоять ей могли лишь Жрецы Огня.
        Но этого было мало. Оказалось, что восточные берега озера густо заселены южными оргами - высокими полулюдьми-полуобезьянами, жестокими и злобными. Они жили большими семьями, в дикости, и на дух не переносили людей, истребивших их предков на западе. В общем, выходило, что на востоке собралась вся нечисть, давным-давно изгнанная из западных земель.
        Конечно, сразу рассказам уцелевших не поверили. В те времена Сальстаном правил король Борг Тератан Саль Пятый, суровый и властный человек. Он рассчитывал, что ему удастся присоединить к своему королевству большой кусок восточных земель, богатых лесом и плодородной почвой, и не собирался отказываться от планов из-за каких-то там слухов. Здраво рассудив, что сила это всегда сила, он отправил часть своего войска на восток, повелев утвердиться на новых землях. До востока солдаты добирались долго, несколько месяцев. Никто не горел особым желанием совать голову в пасть неведомым чудовищам. Потом три месяца войско провело у западного побережья озера, где уже построили дома самые отчаянные сальстанцы, не желавшие жить под рукой короны. С тех пор на берегу озера, осталось поселение, до снх пор звавшееся Западной Заставой.
        Передохнув, солдаты двинулись дальше, за Северный Близнец. Вел эту небольшую армию маршал Гентер Тератан Саль - младший брат короля. У него в этом деле был свой интерес. Дорога на сальстанский трон для него была закрыта - у старшего брата уже родился наследник. Оставалось только огнем и мечом отвоевать себе новое королевство - восточное. Пусть королем формально оставался бы Борг, но Наместник Восточных Земель - тоже титул не из последних, он как нельзя лучше подошел бы брату короля.
        Гентер докладывал о передвижениях войска в Западную Заставу: слал почтовых птиц каждую неделю пути. Войско у него, по тогдашним меркам, было многочисленное - полтысячи пехотинцев. Так что двигалось оно медленно. Все весточки переправлялись из Западной Заставы в Татрам. Когда почтовыми птицами, когда и срочными вестниками. Первый месяц дело шло хорошо - солдаты забирались все глубже в лес и пока серьезных препятствий не встречали. Да, попались парочка больших змей, несколько ящеров размером с быка, но серьезного сопротивления люди не встретили. В посланиях Гентер стал намекать, что первые поселенцы слишком много врали. Чю, дескать, у страха глаза велики и что он, непобедимый маршал Сальстана, вскоре объявит эти земли частью Сальстанского королевства. Вот только доберется до восточного берега озера - и объявит.
        Но все вышло совсем не так. К концу второго месяца из-за озера прилетела почтовая птица, уставшая и с раненым крылом. Она принесла краткую записку: «Атакую врага. Гентер». Больше вестей от маршала не поступало.
        Через месяц стало ясно, что полутысячное войско сгинуло в восточных дебрях. Самое страшное, что от них не было вестей - ни добрых, ни худых. Слухи бродили от города к городу: говорили, что вся армия погибла в когтях страшных тварей, что Гентер объявил себя Владыкой Востока и основал новое королевство, что найден огромный клад, из-за которого солдаты поубивали друг друга, и прочие глупости. Правды не знал никто.
        И лишь несколько месяцев спустя, когда из лесной чащобы к обжитым берегам озера вышли два десятка измученных воинов, люди узнали, что же случилось с войском.
        Гентер проиграл битву. Два месяца его воины продирались сквозь чащобы, истребляя попадавшихся по пути зверей: огромных змей, зубастых ящериц, больших кошек и прочую живность. Все шло хорошо. Казалось, слухи об опасности дебрей сильно преувеличены. Но, обогнув озеро и выйдя к его восточному берегу, Гентер встретил настоящего врага. Путь на восток охраняли южные орги.
        Лесные великаны были не похожи на своих северных родичей, встречавшихся в заснеженных лесах Хальгарта. Те волосаты, глупы и нечистоплотны. Восточные больше походили на людей. Только были выше обычных воинов на две, а то и на три головы. Они носили одежду, сшитую из шкур, но не знали металла. Жили семьями, но не имели правителей. Они оказались разумны, но не хотели разговаривать с пришельцами. Они хотели воевать и воевали.
        Как оказалось, сами по себе орги были не так уж страшны. Сильны - да, бесстрашны - да, опасны - бесспорно. Люди могли победить их, взяли бы числом, если б не колдовство. Уцелевшие воины рассказали, что оргов вели в бой эльды - колдуны востока. Именно они своим колдовством и решили исход сражения.
        Оргов было мало, едва ли три сотни, и потому казалось, что превосходство на стороне людей. Но бой шел в лесу, местность не позволяла людям развернуть привычный свой строй, и преимущество сальстанцев было спорным. Пехотинцы, разбившись на отряды, атаковали врага небольшими группами. Орги дрались отчаянно - сильные и выносливые, невероятно живучие, они сражались насмерть. Даже получив две-три стрелы, продолжали драться, размахивали огромными дубинами, сея смерть в рядах людей. Но они проигрывали. Длинные копья людей как нельзя лучше подходили для схватки с великанами. И тогда в дело вступили эльды. Никто из людей их не увидел. Вернее, никто из уцелевших воинов. Наверно поэтому они и уцелели. Но то, что в бой вмешались колдуны, стало ясно сразу.
        Природа взбесилась. Ожившие деревья хлестали воинов ветвями, калеча их и убивая. Огромные стволы выворачивались из земли и падали, давя по десятку человек. Колючий кустарник цеплял ветвями, травы оплетали ноги, не давая двигаться. И люди гибли под ударами лесных великанов, не в силах одолеть саму природу.
        А потом на помощь оргам пришло лесное зверье - сотни лесных кошек, медведей, змей и ящериц. Чудовища, которым никто не успел дать названия, атаковали из-под земли. Даже насекомые ополчились на род людской.
        Однако атака зверей не испугала войско. Сальстанцы дрогнули, но устояли. Рассеялись, зажгли факелы и продолжали битву, пугая зверье огнем. Самое страшное началось потом, когда на поле боя вышли эльды. Их никто не заметил, казалось, они невидимы. Но внезапно то там, то здесь стали вспыхивать зеленые молнии. Они хлестали по воинам как плети, обращая их в пепел. Облака удушливого зеленого тумана выплывали из-за деревьев навстречу отрядам пехотинцев и отравляли их. Казалось, сама смерть вступила в битву. И люди не могли сопротивляться ей.
        Войско Гентерабыло уничтожено в двухдневной битве на восточном берегу огромного озера, звавшегося раньше Восточным Морем. Уцелевшие - едва ли полсотни человек - отступили, вернее, просто бежали, спасая свои жизни. Два месяца понадобилось им, чтобы вернуться назад, к западному берегу. Они шли по своим следам и не заблудились. Но и тут им не повезло. Три десятка из уцелевших воинов погибли по дороге - от лап зверей, от ядовитых плодов, от неизвестных болезней. Вернулись только двадцать человек - простые воины, рядовые копейщики, чьи имена история не сохранила. Зато история сохранила их рассказ. Сальстан услышал его и ужаснулся.
        Это был месяц слез. Вдовы воинов проливали слезы день и ночь. Кричали дети, оставшиеся сиротами, плакали невесты, лишившиеся бравых женихов... Плакало все королевство. И озеро, на чьих берегах полегло войско Сальстана, назвали Озером Слез.
        Борг Тератан, лишившийся значительной части войска и уважения подданных, проклял себя за жадность. И поклялся никогда более не посылать людей на восток. Отныне это направление стало запретным: король издал указ, по которому всякий, кто попытается проникнуть на восток, суть есть преступник и наказывать его надо по всей строгости, дабы никому не повадно было тревожить восточных обитателей. А то они ведь и обидеться могут. И в гости наведаться.
        Западная Застава, построенная на берегу Озера Слез, сохранилась. Более того, она даже разрослась, превратившись в небольшой городок. Там расположился пограничный отряд, охранявший порядок на восточных рубежах Сальстана. Воины следили за тем, чтобы никто из сальстанцев не вздумал ходить за Северный Близнец. Кавансарцы, видя печальный опыт северных соседей, не рискнули даже отправиться в восточные леса на разведку. Сдержались. А потом... Потом в Хальгарте зашевелилось воинство Тайгрена, и всем стало не до востока. С той поры все внимание Сальстана было обращено на север.
        Закончив рассказ, Танвар потянулся к бурдюку с водой и, шумно сопя, высосал его досуха. Фарах, зачарованный рассказом северянина, молча лежал на кровати, а перед его глазами проплывали лесные пейзажи востока. Деревья. Очень много, целые сотни! И все стоят близко друг к другу... Фарах никогда не видел настоящего леса - только фруктовые сады да маленькие рощицы. Но, слушая рассказ Танвара, он представлял себе чащу - таинственное и страшноватое место, где огромные деревья растут так близко друг к другу, что между ними и не протиснуться. Виделись ему и солдаты, идущие в атаку, и чудовища, нападающие на солдат.
        - Интересно? - спросил Танвар. Фарах вздрогнул:
        - Интересно. Так все и было на самом деле?
        - Ну, что там на самом деле случилось, не знает никто, - отозвался северянин. - А эта легенда популярна у нас, в Сальстане. Правда, старые пердуны, что копаются в древних манускриптах, рассказывают ее немного по-иному.
        - И как же? - жадно спросил Фарах.
        - В общем, почти так же. Только вот, говорят, что половина войска Гентера сбежала из лесов, не вынеся трудностей похода. Они-то и вернулись назад, плетя небылицы. Еще говорят, что оставшаяся часть солдат была сильно ослаблена болезнями и что с ними случилось на самом деле - не знает никто. Возможно, колдуны их перебили, а возможно, они и сами померли. Это дело нехитрое - в чужих землях-то. А еще говорят - ну, это уже шепотом, - что-де не все так просто с востоком. Я вот слышал, что часто те, кто не в ладах с законом, бегут на восток. И за двести лет беглых накопилось там - на цельный город. Но, знаешь ли, ни один еще оттуда не вернулся, чтобы рассказать правду. Иные бродяги метут языком как помелом: мол, были там да вернулись. И про чудовищ рассказывают, и про колдунов... Да только особой веры им нет.
        - И что, - спросил Фарах, - больше на восток никто и не ходил?
        - Куда там! Вспомни, что я тебе про войну с севером рассказывал! Сначала, после Гентера, боялись соваться на восток. А потом вовсе не до того стало. И сейчас - не до того.
        - А сейчас-то что? - осторожно спросил Фарах.
        - Да все север, трижды ему в бок... Вон, не слыхал, что в масунской таверне говорили?
        - Слыхал. Но не понял.
        - Ах да, верно... А говорили, что в Таграме войско снова собирается. То ли север воевать пойдем, то ли наоборот - Сальстан оборонять. Пока неясно. Но народец волнуется. Оружие заказывает, доспехи. Запасы делает. Пока так, тихо. Но попомни мои слова - быть крупной заварушке. Вообще у нас так часто бывает: чуть что, сразу кричат - война! Помнят Белые Пустоши. Обычно покричат, пошумят да разойдутся, до следующих тревожных вестей из Хальгарта. Но в этот раз... Екает у меня в животе что-то. Прямо тут вот, рядом с пупком. Чую - быть войне. Надо нам с тобой поскорее в Таграм, к ребятам моим. Чтоб самим все узнать да решить, что делать дальше.
        - Что ж ты раньше молчал?!
        - А что тут говорить. Пока все это слухи, не больше. А мы с тобой и так торопимся.
        - Но если в самом деле будет война...
        - Может, будет, может, и не будет. Часто слухи распространяют нечистые на руку торговцы оружием, чтобы сбыть лежалый товар. Немодный, или с брачком. Три года назад парочку таких дельцов вздернули за распространение слухов о скорой войне. Чтобы не баламутили народ. Может, и в этот раз то же самое. Наверно, повесят кого-нибудь. Но что-то тревожно мне. Да и тебе вон мерещится всякое.
        - Ну и что? Я не Жрец, не провидец...
        Танвар поднялся на локтях и смачно сплюнул в угол:
        - Не Жрец, говоришь? А у кого огонек в руках мелькал?
        Фарах шумно втянул носом воздух, но промолчал. Огонь в руках. Сила Энканаса, дарованная Жрецам, верным делу Огня. Откуда она у него, у простого подмастерья из южной деревни?
        - Знаю я этот огонек, - продолжал Танвар. - Видал, а как же! Только вот откуда он у тебя? Молод ты еще для Жреца-то. Если б не знал про тебя да про деда твоего, подумал бы, что ты крыса - подстава, провокатор.
        - Я не крыса, - мрачно буркнул Фарах. - Не знаю, как у меня этот огонек получился.
        - Верю, - сказал северянин и снова плюнул в угол. - Верю, холера тебя возьми! Но ты, парень, не так-то прост. Говорю тебе: прислушивайся к тому, что сердце подсказывает. Оно не обманет.
        - Танвар, а у моего деда ты такого огонька в руках не видел? Может, от него...
        - Врать не буду, не видел. Но ты с этим погоди пока. Вот доберемся до Таграма, там разберемся. Есть у меня знакомый Жрец. Мы его обязательно навестим. Напомню ему о старом должке, попрошу совета. Хорошо попрошу - не откажется помочь. А сейчас давай спать. Завтра вставать рано, а впереди граница. Чую, намучаемся мы завтра.
        Фарах послушно отвернулся и уткнулся в жесткую кожаную подушку, набитую опилками. Огонек в руках. И в самом деле, может, это от деда? Но ведь Тейрат сказал, что он ему не дед. Не верится... Тейрат был рядом всегда. Кажется - с самого рождения. Фарах не помнил времени, когда рядом не было бы старого Тейрата. Он его дед и точка, как говорят писари. Фарах - внук Тейрата, мятежного Жреца Пламени. А раз он его внук, то вдруг у него получится разбудить свой Внутренний Огонь? Но он беглец, на него охотятся и Жрецы Огня, и Жрецы Темного Пламени!
        Незаметно Фарах уснул, так и не придумав, как ему быть. Снилась война. Копейщики выстраивались рядами, упирали пятки копий в землю, ожидая атаки вражеской конницы. А ее все не было. Из тумана, из клубящегося роя белых мух, появились темные силуэты. Враги! Но не всадники, нет - северные великаны. Волосатые злобные орги в кожаных доспехах. Во сне Фарах ждал появления восточных великанов, но явились - северные. Он беспокойно заворочался во сне, ожидая начала битвы.
        Танвар не спал. Смотрел в дощатый потолок, едва различимый во тьме, и наслаждался ночной тишиной. Он думал о том, что парень, сладко сопящий на соседней кровати, вовсе не так прост, как кажется на первый взгляд. Крепкий парень. Умный, понятливый. И огонек у него в руках, и дед - Жрец Темного Пламени... Непрост парень, непрост. Все бы хорошо, если бы не дурацкая история с наемником, охотником за головами. Не вовремя, ох не вовремя кто-то выследил старого Тейрата. Ведь сначала казалось, что все просто: в назначенное время приехать в деревеньку, проводить старика и мальца на север, в Таграм. Довести и - все.
        Северянин перевернулся на другой бок и уставился в стену. Плохо вышло. Совсем не так, как задумывалось. И зачем он поперся в это южное захолустье?
        «Потому что обещал, - напомнил Танвар сам себе. - Слово дал».
        Слово... оно должно быть крепче стали, тверже кремня. Но бывало по-разному. Иногда это сотрясение воздуха, не больше. Его в карман не положишь. Старый Тейрат знал об этом и, конечно, не надеялся только на обещание молодого искателя приключений. Награда - вот что заставило Танвара бросить все дела и отправиться на юг. Мешок золотых марок. Именно столько посулил ему Тейрат за работу проводником. Мешок! Большое состояние по нынешним меркам. Конечно, его можно промотать за пару дней, спустить все в тавернах, в борделях, в игорных домах. Но если распорядиться им с умом, например, заплатить вступительный взнос в профессиональную гильдию наемников, то можно неплохо устроиться. Став гильдийцем, можно наняться в охрану купца. Или на службу к знатному господину. Тогда можно будет завязать с этими ночными разборками, с резней в подворотнях и с волчьим братством. Оставить ремесло наемного бойца, зажить как все. Не мальчик уже.
        Танвар почесал бок, перевернулся, подсунул под голову кулак. Мешок золота! Да, старый хрыч знал, чем его приманить. И что самое обидное - не обманывал. Да, именно тогда, в Хазире, Тейрат и открылся Танвару. Темный Жрец. У них большие возможности. Богатое братство. Золото, конечно, неправедное, проклятое. Но - целый мешок! Да. Тейрат точно рассказал северянину, за что он его получит. За то, что доставит деда и внука в Таграм, где есть захоронка Темных Жрецов, и к ней лишь Тейрат знает дорогу. Пустые слова? Ну что ж, пустые слова Жреца Темного Пламени против обещания молодого обормота, обязанного старику жизнью. И, кроме того, Тейрат доверил ему тайну - кто он таков на самом деле. А ведь Танвар мог его продать. Сто раз. Получить награду. Немного, но достаточно, чтобы пожить полгодика, не заботясь о заработке. Но - мешок золотых марок! Вот почему Танвар влез в это дело. Пять лет мечтаний о звонкой монете, способной перевернуть жизнь.
        И вот, мечта разбилась, как разбивается дорогой стеклянный бокал, если швырнуть его в стену. Нет Тейрата. Нет золота. Пацан, конечно, ничего не знает. Бесполезно спрашивать - простак. Он даже не знал, кто его дед.
        Золота нет и не будет. Проклятый охотник за головами. Чтоб его душу Тайгрен сожрал!
        Зачем он тащит паренька в Таграм? Надо было бросить его там, у тела Тейрата, и сбежать, вернуться на родину, к обычной серой жизни, уже не освещаемой блеском золота. Но - слово дано. Оно должно быть прочнее стали и тверже кремня. Так, только так можно жить.
        Танвар понимал: связавшись с этим пареньком, он мог нажить себе большие неприятности. Но могло выйти и так, что у него появится новый друг. Не приятель - друг. И этот друг, честный и преданный, однажды прикроет его спину, поможет в бою. А судя по тому, что пареньку открылся Внутренний Огонь, боец из него может получиться что надо. Вот и будет толк. Перемены, большие перемены в жизни. Шанс оставить позади всю ту серость и мерзость, что наполняли существование Танвара последние пять лет.
        Верный друг, на которого можно положиться, это - по нынешним временам - немало. А друг сильный и умелый - даже много. Надо только все правильно сделать. Но - потом. Когда они доберутся до Таграма. До веселого Таграма, столицы Сальстана, до города великих возможностей, города верности и города предательства.
        Засыпал Танвар долго: ворочался с боку на бок, почесывал искусанную вшами макушку и шептал проклятия Тайгрену, Богу Тьмы. И только через час, не раньше, забылся тяжелым сном.
        
        
13
        
        Граница оказалась совсем не такой, какой ее представлял себе Фарах. Ему казалось, что граница - это самое малое, стена между двумя государствами. Высокая и прочная стена, утыканная сторожевыми башенками.
        Еще ему казалось, что по стене должна ходить стража - всматриваться в чужие земли и охранять покой страны.
        Но эта граница была какой-то неправильной. Прямо посреди широкой равнины, по которой шла дорога, раскинулся город. Конечно, не такой большой, как Масун, но не меньше Башмина. Дорога проходила сквозь город и уходила дальше - к северным холмам. Вот и все. Никаких стен с внимательными стражами не видно.
        Удивленный Фарах спросил Танвара, где же граница? Северянин рассмеялся и ответил, что граница нарисована на карте. А здесь, на земле, она обозначена сторожевыми башнями. Стоят они так редко, что их можно увидеть, только забравшись повыше. На другую башню, например. А город - это пограничная застава. Он поделен на две части - южную, каван-сарскую, и северную - сальстанскую. Когда-то давно это были две небольшие крепости, стоящие друг напротив друга. Но север и юг не воевали. Поток путников рос, число обозов с товарами увеличивалось, и вокруг крепостей вырос самый настоящий город.
        Оказалось, чти длинные одноэтажные дома - это казармы, в них жили пограничные стражи. Дома, выглядевшие солидно - двухэтажные, с черепичными крышами, - были, по выражению Таивара, канцеляриями. В них сидели чиновники, учитывающие проходящих через границу людей и выверявшие налоги на товары. Вокруг канцелярий теснились маленькие домики, в них жили постоянные представители купеческих гильдий и торговых орденов. Любой торговец мог получить у такого представителя помощь, если понадобится. А на границе помощь дельцам требовалась часто. Большие сараи на окраинах были торговыми складами. В них купцы держали товар, ожидавший отправки к покупателю. По соседству складывали товары, еще не оплаченные пошлиной. В отдельных сараях находился конфискованный товар. Все это - деловой центр пограничной заставы. Здесь люди работали. Отдыхали на окраинах города, где расположились таверны, постоялые дома, караван-сараи, игорные дома. А вместе это и есть Пограничная Застава. Причем так город именовался и в Каван-Саре, и в Сальстане. Правда, обычно его называли Третьей Заставой, потому что таких городов было еще с
десяток. Но для местных жителей он всегда оставался Пограничьем, Пограничной Заставой. Других они не знали и знать не хотели.
        Подъехав ближе, Фарах рассмотрел, что прямо посреди города стоят огромные ворота, аж две штуки. Причем стоят просто так, на пустом месте. Сквозь них шел постоянный поток людей, повозок и вьючных быков. Танвар разъяснил, что сквозь одни ворота пускают путников без товаров, а сквозь другие - обозы и караваны. Ведь все повозки осматривала стража - не утаил ли путник товар, облагаемый пошлиной, не везет ли что запрещенное к продаже.
        Фарах подивился такой предусмотрительности. Он и не думал, что все так сложно устроено. Ему казалось, что через границу пускают всех. Ну, стоит стража, ну, стоят ворота. Но чтоб такие строгости! Неужели проверяют не только товары? Подмастерье поежился. Он опасался, что стража не пропустит их. Вдруг охранники заинтересуются двумя путешественниками? Ведь их разыскивают, если верить слухам.
        Но, вопреки всем ожиданиям, границу они миновали довольно быстро. Фарах, запуганный рассказами Танвара о бдительных стражах, даже удивился.
        Въехав в город и пробравшись сквозь толпу людей, повозок и быков, друзья добрались до площади. Танвар, не раздумывая, занял место в хвосте очереди, ведущей к левым воротам. Здесь проходили путники налегке, и она была намного короче, чем соседняя, где стояли повозки, нагруженные разнообразными товарами. В той очереди царила полная неразбериха: торговцы и погонщики ругались друг с другом, выясняя, кто проходит раньше. Кто-то норовил проскочить без очереди, напирая на то, что груза у него мало, кто-то шумел, что еще вчера занимал вот это самое место, за благородным леаранцем с тюками...
        Фарах с интересом прислушивался. Здесь смешивались и северный и южный языки, а порой звучал и леаранский. Тем не менее все друг друга прекрасно понимали и отчаянно ругались на трех языках разом.
        Танвар не обращал на шумную толпу никакого внимания. Было видно, что ему не впервой пересекать границу. Его друг, напротив, внимательно рассматривал людей, столпившихся перед воротами. Ему было интересно все: что и как они говорят, как ходят и что везут. Ловя обрывки чужих разговоров, Фарах узнавал много интересного - как пакуют зерно и сколько хранится рыба, и какая все-таки сволочь десятник Тама, прищучивший вчера известного неудачника Самседа, пытавшегося провезти без пошлины два тюка леаранского сукна.
        Особое внимание Фарах уделял одежде путешественников. Конечно, большинство одеты привычно, в халаты и широкие отрезы сарти - это в основном торговцы-южане. Но встречались и более редкие наряды: камзолы да плащи северян, тканые дублеты леаранцев и редкие в этих местах кожаные куртки.
        Северянин, равнодушный к пестрым нарядам, изредка комментировал происходящее, объясняя другу, почему тот или иной торговец одет так, а не иначе. Танвар рассказал Фараху про головные платки купцов из гильдии суконщиков, про обязательные кожаные пояса менял, про леаранские кожаные куртки, что служили неплохим доспехом и могли уберечь владельца от удара ножом, слушал с интересом, не забывая приглядывать за седельной сумкой - он уже знал про воришек, что «паслись» в людных местах. За три неполных часа, проведенных в очереди, друзья наговорились всласть.
        У ворот их ждала стража: девять крепких воинов, вооруженных короткими копьями, да старший десятник, на чьем поясе висел широкий меч. Пришлось спешиться. Двое стражников ловко и быстро перетрясли дорожные сумки, еще двое обыскали друзей, легко и совсем не обидно похлопав по карманам одежды. Не найдя ничего предосудительного, стражи отступили, и настала очередь десятника. Тот поинтересовался, с какой целью путешественники направляются в Сальстан. Танвар вытащил из-за пазухи свернутый пергамент и предъявил его десятнику. При этом сказал, что сам житель Таграма и вот-де везет своего друга в столицу. Десятник стал нудно, из чувства долга, расспрашивать: откуда они едут, что собираются делать в Таграме, и не везут ли чего запрещенного, вроде драгоценных камней. Но, услышав, что Фарах - подмастерье кузнеца, что он собирается осесть в Таграме и, быть может, открыть свою кузню, десятник оживился. Сказал, что каван-сарские кузнецы всегда желанные гости в Сальстане. Тем более, если они собираются навсегда поселиться в Таграме. И даже пожаловался, что, мол, нынче всякий норовит поторговать, а работать никто
не хочет. После этого один из стражников поднес десятнику толстенную книгу с пергаментными листами, переплетенными в толстую бычью кожу. Десятник записал в нее имена друзей. Танвар назвался своим именем - оно было указано в его пергаменте, да и скрываться ему не было особого смысла. Фарах, вопреки совету северянина, тоже назвался своим собственным именем. В прошлый раз, в Масуне, взяв другое имя, он долго переживал. Думал, что поступил как трус или даже как вор, прячущий лицо. Мужчине не следует так себя вести. А то, что за ним охотятся, пусть. В Каван-Саре Фарахов много. Хоть в повозку грузи.
        Больше вопросов у десятника не возникло, и он пожелал друзьям счастливого пути, напомнив, что по прибытии в Таграм необходимо отметиться у местной стражи. Танвар уплатил налог на пересечение границы - всего-то две марки, налог на въезд иностранца - марку, и друзья спокойно проехали сквозь ворота.
        Фарах очень удивился записям в книге. У них на юге такого не было. Да и стража-то в мелких городах знала в лицо каждого жителя. Это их работа, им за это жалованье положено. Как же хватать человека, когда не знаешь, кто он, кто его родители, из какого он рода-племени. Танвар ответил, что, мол, это хорошо для деревни, а для города не выйдет - столько народа в лицо не запомнишь. Разве что художника нанять, чтобы всех перерисовал. Но то дело очень хлопотное и дорогое. Где ж столько художников взять, чтобы всех перерисовать?
        - Но ведь это неудобно! - сказал Фарах. - Я думал все проще: проехал, заплатил пошлину и свободен!
        - Как бы не так, - отозвался северянин. - У нас тут не дикость, у нас тут ци-ви-ли-зованное общество! Только деревенские дурий думают, что границу пересечь - как два пальца обмочить. Тут, брат, все по науке. А Тайная Канцелярия не зря свой хлеб ест. За два года переловили всех фальшивомонетчиков, и все благодаря пергаментам.
        Выехав с заставы и успешно миновав встречный поток путников и обозов, друзья подхлестнули скакунов и поспешили покинуть Приграничье.
        К вечеру они добрались до небольшого перекрестка: Дорога, звавшаяся в этих местах Большим Трактом, шла дальше на север, а в сторону от нее уходила узенькая, почти тропинка. Ночевать в чистом поле не хотелось. Танвар, хорошо знавший местность, свернул с тракта на ту дорожку, что вела в сторону. Сказал, что там, чуть подальше, есть небольшой городок, где можно заночевать.
        Подъехав к холмам, скрывавшим городок, Танвар привстал в стременах и осмотрелся.
        - Ну, вот и дома, - сказал он. - Как хорошо-то! Какой воздух!
        Фарах недоуменно втянул носом вечернюю свежесть. Ничем таким особенным не пахло. Лошадиный пот, пыль, запах разгоряченных человеческих тел. Самые обыкновенные запахи. Он к ним уже привык. Правда, откуда-то тянуло сыростью. Пахло заплесневелым кафтаном.
        - Все как обычно, - сказал Фарах. - Чего такого ты унюхал?
        - Лес! Лесом пахнет! Тебе, степняку, не понять. Как вы там, на юге, живете без леса, не понимаю. Смотри!
        Танвар махнул рукой в сторону холма, и Фарах послушно повернул голову. На пологом склоне холма рос десяток деревьев. Небольшие, стройные, они стояли ровно, дружно. Наверно, когда-то давно их специально посадили здесь, чтобы укрепить склон.
        - Чуешь? Это от них. Это тебе не сухие кусты, что растут в Каван-Саре.
        - Так это от них плесенью пахнет?
        - Плесенью? Тьфу! Лесом пахнет. Настоящим, пусть и маленьким. Вот погоди, доберемся до Таграма, я тебя сведу в березовую рощу. Ты, поди, и на картинках такого не видел. Березы вперемешку с орешником... Нетронутые места. Красотища! Да и по дороге через лес будем ехать. Правда, там все больше дубы да вязы. Ну, еще елки. Но и то хорошо. Хоть покажу тебе ельник. Знаешь, как там хорошо пахнет! Смолой, иголками, грибами. Разведем костерок, поджарим мясца...
        Фарах пожал плечами. На его взгляд холм мало чем отличался от тех, что они проезжали неделю назад. Конечно, такого не встретишь в округе Эшмина. Там все больше ковыль, песок, камни. Но за время путешествия он уже насмотрелся всякого и не понимал, почему эта рощица, бывшая гораздо меньше фруктовых садов Башмина, вызвала у Танвара восторг.
        - Ладно, степняк. Поехали уж, - сказал Танвар. - Это показывать надо, а не рассказывать.
        Они тронулись дальше и вскоре, обогнув холм с рощицей на склоне, въехали в городок, звавшийся, если верить покосившейся деревянной табличке на столбе, Кельтан. Вот здесь Фарах наконец и понял, что они в Сальстане. И дело вовсе не в запахах, не в домах и не в страже. Дело было в другом. Прямо на въезде в город дорога превращалась в грязное месиво. Грязь - вот что удивило Фараха. Здесь было столько влаги, что она не впитывалась в почву. Подмастерье, привыкший к пыльным и сухим дорогам родины, с изумлением смотрел на то, как в грязи возится ребятня четырех-пяти лет. Перепачканные с ног до головы, они пытались взобраться на огромную свинью, что бродила вокруг грязного месива. Как ни старался Фарах, он так и не смог припомнить, когда же они выехали из засушливой зоны. Вроде бы все было как всегда, все привычное, родное. Нет, сейчас он понимал, что все менялось постепенно, просто он этого не замечал. Они уезжали с юга, воздух становился влажнее, чаще встречались деревья и трава. Но Фарах не обращал на это внимания, пока не увидел грязь. Да и слова Танвара заставили его посмотреть на мир по-другому.
        Из-за ближайшего забора, сплетенного из ветвей, раздалась ругань. В ответ взвился гневный женский крик. Следом - неразборчивое пьяное бормотание. Насторожившиеся детишки бросились врассыпную, свинья, получив увесистого пинка, с визгом рванула к огородам.
        - Сальстан, - умиленно сказал Танвар. - Родина, осталось только найти таверну. Хотя откуда в этом захолустье таверна? Разве что кабак. Но и он сгодится. Вот люди, сколько тут путников бывает, хоть бы одна сволочь почесалась и отстроила постоялый двор.
        Фарах с ужасом взирал на городишко. Пьяная брань, грязь, неухоженные дети, свиньи... Все это было так нелепо, так непривычно. Сальстан оказался совсем не похож на ту чудесную страну, о которой вечерами рассказывал Тапвар. Неужели это и есть самое сильное и самое богатое из трех государств? Такого бардака не увидишь ни в одной южной деревне.
        - Поехали, - поторопил Танвар друга. - А то все сожрут. Без нас.
        Он обернулся и, заметив уныние Фгфаха, добавил:
        - Не пугайся. Не все так плохо. Но у любой штуковины есть обратная сторона. То, что ты видишь, это изнанка. Погоди, приедем в Таграм, там ты увидишь все великолепие Сальстана.
        Но Фарах уже сомневался в том, что Таграм окажется таким уж великолепным. Как оказалось, рассказы Танвара это одно, а действительность - совсем другое...
        Поужинали друзья в грязном кабаке, освещенном одной-единственной лучиной. На ночь устроились в сарае, подле скакунов. Фарах, наевшийся плохо прожаренного мяса и выпивший кислого вина, пускал ветры и уныло размышлял о том, что лучше бы он остался в Эшмине и смело встретил судьбу, как и подобает мужчине. А не тащился бы на север, к варварам, чтобы остаток жизни мерзнуть и месить грязь.
        Впервые за все путешествие Фарах ночью замерз, несмотря на то что спал в одежде и укрывался одеялом. Он долго ворочался, поминая недобрым словом и Тайгрена, и Танвара, и весь Сальстан разом. Северянин спал спокойно. Танвар вернулся на родину и больше ничего не хотел знать.
        
        
14
        
        Утром они вернулись на тракт и двинулись дальше на север. Фарах пребывал в отвратительном настроении - он замерз и не выспался. Танвар же, напротив, был весел и доволен. Он шумно восхищался красотами родного края и рассказывал другу короткие смешные истории, которые называл на свой северный лад анекдотами. Фарах, правда, ни разу не улыбнулся. Будущее представлялось ему в мрачном свете, и парень не видел причин для веселья.
        За день они проехали немного. Скакунам нужен был отдых, да и Фарах чувствовал себя паршиво. Сильно чесалось в носу, и кружилась голова. К счастью, ближе к вечеру они добрались до небольшого городка, расположившегося прямо у тракта. Здесь имелся постоялый двор, там отдыхали торговцы, идущие на юг. Друзья сняли небольшую приличную комнату и доверили скакунов конюху, состоявшему при общей конюшне.
        Северянин, приметив болезненное состояние друга, заявил, что он простыл и надо лечиться. Принес из кухни большой глиняный стакан с резко пахнущей жидкостью, прозрачной как слеза. Фарах с недоверием глянул на стакан, но ничего не сказал. Танвар заставил выпить его это зелье, утверждая, что это всего лишь лекарство. Жидкость обожгла Фараxy горло, и он закашлялся, да так, что слезы брызнули из глаз. Северянин заставил друга лечь, закутаться в одеяло и лежать спокойно. Потом намазал ему ноги отвратительно пахнущим бальзамом. Подмастерье, тихо ругавшийся про себя, отвернулся к стене, давая понять, что у него плохое настроение и он не расположен к беседам. Танвар пожал плечами и спустился в общий зал, за новостями. Когда он вернулся, его товарищ мирно спал.
        Утром Фарах почувствовал себя значительно лучше. В носу не свербило, в горле не щекотало, и не ломило ноги. Погода наладилась, выглянуло солнышко, и к нему вернулось хорошее настроение. Танвар, заметивший, что другу стало лучше, похвалился талантом врачевателя, и они стали собираться в дорогу.
        В этот день отмахали несколько десятков лиг. Фарах, пришедший в себя, с интересом рассматривал окрестности. Теперь он замечал то, что, по мнению Танвара, являлось красотой Сальстана.
        Деревья. Да, в первую очередь его поразили деревья. Здесь их было много, они росли вдоль дороги и выглядели очень красиво. Огромные стволы, раскидистые кроны, зелень всех оттенков - это действительно впечатляло. Правда, Фарах недоумевал, откуда вокруг столько грязи. Но когда на третий день пути начался дождь, причем не просто дождь, а самый настоящий ливень, он понял, откуда она берется.
        Спутники пережидали непогоду под раскидистой елью, прячась под большими мохнатыми лапами от тяжелых капель дождя. Скакуны недовольно фыркали - им не нашлось места под елкой. Когда небо немного просветлело, Фарах вышел из-под дерева и поднял голову. Капли дождя падали ему на лицо и стекали на грудь. Юноша вскинул руки, ловя ладонями воду, падающую с неба. Капли были тяжелыми, мягкими, они ласково касались кожи. Фараху это казалось чудом. Он представил себе, что случилось бы, если бы в Эшмине пошел такой дождь. О, наверно, это стало бы главным событием года. О нем бы еще долго вспоминали, передавая сказания о волшебстве из поколения в поколение.
        Вода. Чистая вода, падающая с неба. Это так хорошо и приятно. Фарах был очарован дождем и простоял под ним минуть десять, пока Танвар не затащил его обратно под широкие лапы ели.
        К вечеру, когда они остановились на очередном постоялом дворе, подмастерье опять чихал.
        На этот раз Танвар повторил лечение, намазав бальзамом уже не только пятки друга, но и спину и грудь. Фарах, завернутый в два одеяла, лежал на кровати и с грустью думал о том, что у всего в этом мире есть свои оборотные стороны. Если есть что-то хорошее, то непременно у того же найдется изъян. Дождь, красивый и ласковый, обернулся простудой. Чудесный Сальстан, богатая и сильная страна, оказывается, не так прекрасна, как представлялось. Здесь много нищих, больных, увечных. И много грязи. Дороги ужасны, а еда отвратительна. Но это Сальстан. Самое сильное и богатое королевство, закрывавшее собой остальной Мир от зла, идущего с севера.
        Путешествие затянулось. Друзья торопились в Таграм, но, увы, не всегда двигались быстро. Главной причиной задержек служила хворь Фараха. Его донимали кашель и головные боли. Порой он был настолько слаб, что не мог держаться в седле.
        Северянин ухаживал за другом: натирал лечебными мазями, поил горькими отварами трав. Лечение помогало. Хоть и медленно, но друзья все же продвигались к своей цели - Таграму.
        Для Фараха, измученного болезнью, дни слились в какую-то серую полосу. По ней он брел вперед, к новой жизни. Окружающий мир мало его интересовал. Ему казалось, что вся жизнь превратилась в одно большое путешествие. Дневные переходы, ночевки в дешевых постоялых дворах, снова переходы... Скакуны, поток людей на дороге, обозы с товарами - сплошной мутный водоворот, утянувший Фараха на самое дно. Он уже с трудом вспоминал свою жизнь в Эшмине. Казалось, те времена превратились в сказку, услышанную в одном из постоялых дворов. Кузнец, Фаие, староста деревни... Все они стали для Фараха всего лишь размытыми силуэтами. Он не помнил их лиц. Не помнил голосов. Помнил только деда, Старого Тейрата, что заботился о внуке. Иногда, когда у Фараха случалась горячка, ему казалось, что он снова путешествует с дедом из Хазира в Эшмин. О, ведь это тоже был долгий путь. Только вдвоем. Они шли долго, очень долго. У них не было скакунов. У них не было денег, и они попрошайничали на дорогах, чтобы не умереть с голоду. Но это было так давно... В минуты помрачения Фарах называл Танвара дедом и плакал, словно маленький
мальчик.
        Северянин только качал головой. Из-за болезни Фараха им приходилось часто задерживаться на день или два в постоялых дворах, пережидая приступы слабости. Танвар знал, что Фарах, привычный к югу, плохо приспособлен к северному климату. Но он надеялся, что вскоре друг победит болезнь. Молодой и здоровый парень не может долго болеть. Иначе и быть не могло. Только ему надо помочь. И Танвар помогал. Он тратил деньги на лечебные эликсиры, на редкие травы и на лучшую еду. Ухаживал за Фарахом, как за родным братом. Старался развеселить его, когда товарищу становилось лучше, развлекал его смешными историями и рассказамн о далеких землях.
        Но Фарах оставался мрачным и неразговорчивым. За время болезни он похудел и осунулся. Мышцы, привыкшие к ежедневным нагрузкам, теперь расслабились и одрябли. Сейчас он больше напоминал обычного деревенского паренька, чем подмастерье кузнеца, способного целый день махать тяжеленным молотом.
        Ехали медленно. Фарах обычно отдавал поводья Танвару, а сам горбился в седле, держась обеими руками за луку. Северянин вел скакуна подмастерья за собой. Конечно, ни о какой рыси и тем более галопе, теперь не могло быть и речи. Но довольны этим были только скакуны.
        Качаясь в седле, Фарах размышлял о своей жизни.
        Ему казалось, что эта проклятая дорога никогда не кончится. Что он так и умрет в седле. Иногда думалось - так даже будет лучше. Он очень устал. И дело было не только в ноющих мышцах и больном горле. Его жизнь разбилась. Дед, заботившийся о нем, мертв. Из Эшмина пришлось бежать. За ним гонятся таинственные Темные Жрецы и охотники за головами. Мир перевернулся. У Фараха не осталось ничего: ни дома, ни родных, ни даже самого себя. Из талантливого подмастерья кузнеца он превратился в бездомного бродягу. Правда, у него оставалась надежда, и имя ей было - Таграм. Только мысль об этом городе поддерживала его силы и заставляла двигаться дальше. Таграм. Столица Сальстана. Там можно иудет начать новую жизнь. Наняться в кузницу, снова стать подмастерьем. Или даже кузнецом. А можно податься к друзьям Танвара и стать искателем приключений. Или наняться в стражу и охранять покой граждан Таграма. Да можно будет стать хоть кем-то! Заработать уважение и почет. Денег. Жениться. Завести детей. Начать нормальную жизнь. И все снова станет хорошо.
        Танвар тоже размышлял о будущем, но его волновали иные проблемы. Он уже смирился с тем, что не получит ничего из обещанного Тейратом. Ну и пусть, не впервой. Удача часто поворачивается к искателю приключений тылом. Деньги - это еще не все. Был бы цел да здоров, а монеты можно заработать в следующий рейс. Огорчало Танвара другое - здоровье Фараха. Он не хотел потерять своего нового друга. За время путешествия северянин привязался к пареньку. Танвар не помнил родителей, ничего не знал о родственниках - его вырастила улица, с самого детства он был предоставлен сам себе, как и сотни бездомных мальчишек в Таграме. И сейчас северянин видел в Фарахе семью. Видел братишку - молодого и наивного, о котором можно и нужно заботиться. И Танвар старался, как мог.
        Он тоже строил планы на будущее. Ему хотелось, чтобы Фарах пошел с ним, в орден Волка. Немного тренировок, и из парня получится неплохой воин. Они могли бы работать в паре, браться за самые опасные и сложные задания. Разумеется, за те, что хорошо оплачиваются. Танвар думал, что за пару лет работы можно было бы заработать кучу денег и осесть в Таграме. Быть может, даже купить себе патент мелкого дворянчика и наконец выбиться в люди. Но сначала надо добраться до столицы и уладить пару щекотливых дел. А тут еще эти дурные слухи о войне...
        Вести о надвигающейся войне оказались правдивыми. Все посетители таверн и постоялых дворов передавали друг другу последние новости с севера, с жаром споря только об одном - когда войско Сальсана двинется на север. Конечно, многие слишком приукрашивали реальное положение дел, но все же было достоверно известно, что Хальгарт на пороге войны. Воины Бога Тьмы снова бродят по Белым Пустошам. Вновь собирается Орда. И наверняка в этот раз она будет еще больше, чем в прошлый. Тайгрен не оставил мысли о завоевании Мира. Война будет. Вот только когда? Пока точно известно одно: король Сальстана готовит армию для похода на север. Но когда она двинется в путь, этого не знал никто. Даже, наверно, и сам король.
        Собрать армию - дело непростое. Тут мало согнать в кучу всех солдат королевства. Нужно и командование наладить, и о провизии позаботиться, и о картах дорог. Составить план действий, да не один. Набрать больше пушечного мяса - добровольцев и новобранцев. Ввести дополнительные налоги и успокоить маршалов, подсиживающих друг друга и воюющих за титул главнокомандующего. В общем, дел невпроворот. Торговцы и вояки будут мутить воду, стараясь урвать для себя как можно больше выгоды. И в этой мутной водице вполне можно половить рыбку. Вот только надо добраться до центра этого безобразия - до Таграма.
        Северянин не стал делиться своими размышлениями с Фарахом. Не хотел пугать парня. Пусть думает, что все наладится, едва они въедут в ворота столицы. Пусть. Лишь бы выздоровел и не свалился в горячке. Ушлые врачеватели заявляли, что они могут лечить любую болезнь, но Танвар знал - от простуды и других болячек народу умирает больше, чем от всех разбойников и душегубов, вместе взятых. И не жалел денег на лекарства для друга.
        Путь на север оказался долгим и трудным. Но постепенно все наладилось. Фарах поправился и стал чувствовать себя лучше: головные боли отступили, кашель прекратился. Правда, он продолжал мерзнуть, особенно по ночам, но это уже мелочи. В седле держался уверенно, правда часто засыпал - после болезни сильно ослабел. В такие минуты Танвар старался его не беспокоить. Он боялся, что лишние усилия вернут болезнь. Поэтому не будил Фараха, когда видел, что тот дремлет в пути. Только следил, чтобы молодой товарищ ненароком не свалился с коня.
        Однажды солнечным днем, когда Дом Энканаса щедро дарил путникам теплые лучи, они ехали по утоптанной дорожке, ведущей через лес: Танвар свернул с главного тракта, сказав, что знает короткий путь. В лесу пели птицы, воздух был напоен сладкими ароматами деревьев и трав, и Фарах сам не заметил, как задремал, убаюканный привычным покачиванием в седле. Разбудил его Танвар. Он осторожно потряс друга за плечо.
        - Что? - недовольно спросил подмастерье, открывая слипавшиеся глаза.
        - Смотри, - негромко сказал Танвар. - Туда, вперед.
        Фарах огляделся. Они по-прежнему ехали по лесу, правда сейчас дорожка привела их на очередной холм. Отсюда она спускалась вниз, в долину, заросшую лесом. Зеленое покрывало деревьев раскинулось вдаль и вширь и казалось бескрайним.
        - Левее, - подсказал северянин.
        Юноша равнодушно скользнул взглядом по зеленому великолепию, которое еще недавно вызывало у него детский восторг, и замер. Действительно, там, очень далеко, словно на другом конце мира, виднелось что-то такое белое, похожее на большую скалу...
        Он не сразу понял, что это. А когда понял, захватило дух: город! Отсюда он казался маленьким, но Фарах знал, как обманчиво расстояние. На самом деле он должен был быть огромным.
        В центре города возвышались три огромные башни. Белоснежные, высокие, они выглядели как зубцы короны, оброненной королем-великаном. Фарах понимал, что на самом деле они даже больше, чем кажутся отсюда. И выглядели великолепно. Так, как он и представлял себе.
        - Королевский замок, - сказал Танвар, наблюдавший за другом.
        Фарах не ответил. Он напряженно всматривался в Таграм, и чем дольше, тем яснее видел, что домов в городе много и все они разные. То здесь, то там солнечные блики играли на железных крышах, на стеклянных куполах, отражались от окон. Некоторые из домов казались большими коробками, другие - маленькими замками. И над всеми ними возвышались остроконечные крыши с золотыми шарами на самом верху - это были Храмы Огня. Два, три... Десяток! Десяток Храмов Огня! Фарах всматривался в чудо до рези в пшах. Его мечта становилась явью, и он не хотел упустить ни единой детали.
        Еще его поразила стена. Город был опоясан каменной лентой, словно воин, собравшийся в поход. Высокая, с башенками стражи, с зубцами, она казалась воплощением идеальной городской стены. Именно такой она представлялась в грезах деревенскому подмастерью кузнеца. И эта стена оправдала все его ожидания.
        Фарах перевел взгляд на Танвара. Тот подмигнул ему и довольно улыбнулся.
        - Да, - сказал он, отвечая на вопрос, так и не слетевший с уст Фараха, - Это Таграм.
        Юноша вновь посмотрел на город, на сияющие белым светом башни и на стену. Таграм! До него не больше дня пути. Если поторопиться. Фарах чувствовал, как к нему возвращается надежда, и его душа возликовала. В последнее время он уже не думал, что доберется живым до этого города. Порой ему казалось, что Таграм - выдумка, одна из баек Танвара. Что нет никакой столицы, а он обречен вечно скитаться по грязным дорогам, точно неупокоенная душа, не нашедшая пристанища на небе. Но вот он, Таграм. Прекрасный город, сияющий белизной стен и сотнями солнечных зайчиков. Точно такой, как в рассказах Танвара.
        Подмастерье вдохнул пьянящий лесной воздух полной грудью и рассмеялся.
        - Вперед! - закричал он во весь голос. - В Таграм!
        
        
15
        
        Вблизи городская стена оказалась не такой уж белоснежной, как издалека. Выглядела она грязноватой: то там, то здесь виднелись потеки от воды, камни у земли вросли серым мхом. Но в целом, если не обращать внимания на подобные мелочи, она была великолепна. Настоящее чудо, явившееся из грез о далеких королевствах и долгих странствиях. Фарах специально остановился недалеко от ворот, чтобы насладиться видом этого таграмского чуда. Хотя Танвар и торопился, но, видя восторг подмастерья, все же согласился немного подождать. Северянину было приятно, что его друг восхищен Таграмом. Как-никак это был его родной город.
        Друзья остановились у начала огромного подъемного моста, что вел через глубокий ров к Южным воротам Таграма. Они были открыты, и пестрый людской поток, похожий на разлившуюся реку, вливался в город. Друзья отъехали в сторону, чтобы не мешать другим путникам, и остановились, любуясь городом.
        Привстав на стременах, Фарах жадно рассматривал стену. Вышиной с пять человек, она казалась неприступной. Огромные белые камни были гладкие, без изъянов - похоже, тщательно отшлифованы и, казалось, излучали матовый свет. Танвар сказал, что за стеной следит гильдия каменщиков; каждый месяц они подновляют стену - чистят ее и подравнивают. И королевская казна щедро оплачивает их труд. Стена - гордость Таграма, символ его богатства и силы.
        Вдоль стены был выкопан глубокий ров, наполненный водой. Танвар сказал, что он никогда не пересыхает, потому что на дне бьют-холодные ключи. Перед рвом расположилось множество домов и домишек, в которых, как и в Башмине, ютились небогатые люди. К тому же именно здесь располагались основные мастерские - кузницы, шорни, столярни, красильни, пивоварни и все прочее, что необходимо большому городу. Но на этом сходство кончалось. Многие дома на окраинах Таграма были больше, чем у башминских богачей. А уж людей здесь было столько, что, пожалуй, ими можно было заселить и пару столиц Каван-Сара.
        Вдоволь насмотревшись на стену, Фарах вздохнул и тронул коня. Пора было познакомиться с Таграмом поближе. Пока все шло отлично, столица Сальстана оказалась именно такой, какой он ее и представлял по рассказам Танвара. У подмастерья появилась надежда, что все будет хорошо. Что его мечтания сбудутся, и этот город подарит ему новую жизнь. Новую судьбу.
        Ворота друзья миновали без особых проблем. Показали стражам свои подорожные, полученные на границе с Каван-Саром, и вскоре копыта их скакунов выбили дробь на главной мостовой Таграма, вымощенной серой брусчаткой. Фарах даже удивился, насколько легко им удалось въехать в столицу Сальстана. После рассказов Танвара о Тайной Канцелярии он ждал от стражей города серьезного досмотра и долгих расспросов, но все обошлось.
        За стеной Таграм походил на Масун. Здесь тоже сердцем города был замок правителя, называвшийся королевским дворцом. Вокруг него, собственно, и раскинулся город - несчетное множество домов, лавочек, магазинчиков, отгородившихся от внешнего мира стеной из белого камня, так поразившей Фараха.
        Танвар, вернувшийся в родные места, радовался как ребенок. Он взахлеб рассказывал другу смешные истории про местных лавочников, глуповатую знать и, разумеется, про местные кабаки. Фарах слушал его вполуха. Он уже привык к болтовне северянина, сейчас его больше занимал сам город: его улицы, дома, фонарные столбы - словом, все, что встречалось по дороге.
        Дома здесь были самые разные. От деревянных лачуг в один этаж до громадных особняков, обнесенных заборами из кованых железных решеток. Ближе к центру города встречались удивительные строения - большие, каменные, в три-четыре этажа, занимавшие полквартала. Причем обычно на первом этаже часто располагался постоялый двор, конюшня или магазинчик. Такое соседство поражало Фараха. Он привык к тому, что в одном доме живет одна семья. А тут выходило, по соседству может жить сразу несколько семейств! Подмастерье не представлял, как они все уживаются. Эти дома напоминали ему муравейники, и он подумал, что ему не хотелось бы поселиться в одном из них.
        Вскоре друзья выехали на огромную площадь, вымощенную, как и улицы, серыми потертыми камнями. На противоположной стороне площади располагался королевский дворец, обнесенный белой каменной стеной - уменьшенной копией городской. Точно в центре стены располагались ворота. Их деревянные створы, гладкие, без намека на украшения, были закрыты. За стеной высились три белые башни, которые Фарах заметил еще в лесу. Они действительно оказались огромными, широкими в основании, немного сужавшимися кверху. Их венчали одинаковые остроконечные крыши из полированного металла, ярко блестевшие на солнце. На макушках башен развевались флаги - большие полотнища красного цвета, перечеркнутые косым белым крестом. Фарах уже знал, что это флаг Сальстана. В центре флага должен располагаться королевский герб - два коронованных льва. Но снизу, с площади, герба не было видно.
        - Поехали, - сказал Танвар. - Нам налево, в западный район.
        Фарах огляделся. Солнце потихоньку клонилось к закату, близились сумерки. Городской воздух стал свеж и прохладен.
        - А где будем ночевать? - спросил он у старшего товарища.
        - Не беспокойся. Можно сказать, что мы едем ко мне домой. Правда, это не мой дом, это большой постоялый двор, где комнаты сдают на полгода вперед. Там живет много народу. Тебе понравится...
        - Сомневаюсь, - отозвался Фарах. - Много народу - это плохо. Это - как муравейник.
        - Зато весело! Вот увидишь, вмиг забудешь все свои и и печали!
        Танвар лихо присвистнул и подхлестнул коня. Фарах поджал губы. Как чувствовал - придется жить в общем доме. Что тут хорошего?!
        - Ну, как тебе Таграм? - спросил Танвар, когда они, выехав с площади, углубились в лабиринт узеньких улочек.
        - Красивый. И большой, - осторожно ответил Фарах, оглядываясь по сторонам. Они как раз проезжали между двумя трехэтажными домами, и подмастерью показалось, что они очутились на дне ущелья. Ощущение было не из приятных. Казалось, каменные стены вот-вот сойдутся, раздавив незваного гостя. Дома располагались близко друг к другу, и кое-где с одного балкона на другой были перекинуты веревки, украшенные сушившимся бельем всех форм и размеров.
        - Красивый! - фыркнул Танвар. - Вот погоди, уладим вопрос с жильем, тогда я тебя повожу по городу. Тут, конечно, не особо и красиво. А вот за дворцом, там, где дома знати... Вот там настоящий шик!
        - Холодно, - пожаловался Фарах. - У вас всегда так холодно?
        - Нет. Но на носу зима, вот и холодно. Погоди, скоро еще холоднее станет. Надо тебе теплой одежки запасти.
        Зима. Фарах знал: зима - это когда очень холодно, а с неба падает замерзшая вода - снег. Он никогда не видел его, но что это такое - знал. По чужим рассказам.
        - А здесь идет снег? Мне казалось, что он бывает только в Хальгарте.
        - Идет, - ухмыльнулся Танвар, - но редко. Вообще, все будет зависеть от милости Энканаса и усердия его жрецов. Будут лысые пердуны хорошо молиться - снега не будет. Вернее, все одно будет, но мало. Помню, как-то была зима вовсе без снега. Один дождь. Грязи на улицах - по самые уши! Ни пройти, не проехать. Порой думалось - уж лучше бы снег.
        - Как вы здесь живете? - поразился подмастерье. - Дикий край. Как Белые Пустоши.
        - Тьфу! Попридержи язык. Вот только Белых Пустошей нам и не хватало для полного счастья. Нет уж! Все у нас хорошо, живем дружно и весело. Греемся изнутри винцом да настоечками. А Всеблагой Энканас греет нас снаружи. Когда добрый. Да ты не печалься, до зимы еще пара месяцев, может, и снега в этот раз не будет. Оденешься потеплее, и все будет хорошо.
        Фарах не ответил. Он нахмурился и замолчал. Пока что Таграм производил на него благоприятное впечатление, но некоторые мелочи раздражали. Например, эти дурацкие дома на сто семей, холод, грязь...
        Танвар вдруг наклонился и поправил стремя. Фарах заметил, что при этом северянин бросил быстрый взгляд назад.
        - Что случилось? - шепотом спросил он, когда северянин выпрямился в седле.
        - Дурь какая-то, - так же тихо ответил Танвар. - У меня такое чувство, что за нами следят. Причем уже неделю, не меньше. Но пока я никого не заметил. Извелся уже, слов нет. Поехали быстрее, в Волчьей Заставе мои друзья быстро вражину за бока возьмут. Если, конечно, это не мои фантазии.
        Друзья подхлестнули скакунов и поехали быстрее. Танвар показывал, куда сворачивать, и вскоре Фарах понял, что в одиночку не вышел бы даже обратно к площади.
        Солнце уже задевало нижним краем верхушки ближайших холмов, окружавших город, когда Танвар наконец облегченно вздохнул.
        - Приехали, - сказал он. - Сворачивай налево, под арку.
        Фарах послушно повернул коня. Миновав арку и тесную улочку, они выехали на небольшую площадь, утыканную домами, стоящими вразнобой, как попало, словно грибы на полянке. В центре высился большой трехэтажный дом из серых камней, к нему жались строения поменьше. Судя по всему, это и была Волчья Застава.
        Здесь оказалось на удивление людно. Несмотря на то что темнота уже опускалась на город, люди сновали по площади, торопясь по своим делам. Около большого дома расположилась шумная компания изрядно выпивших горожан.
        Фарах съежился в седле, ему стало неуютно и страшно. Он не чувствовал себя в безопасности. Здесь он был чужим. А вот его друг - напротив. Танвар просто лучился от радости. С его губ не сходила довольная ухмылка. Он поглядывал по сторонам и порой приветственно махал рукой, завидев в толпе знакомого человека.
        Подъехав к большому дому, Фарах увидел, что в него ведут несколько дверей. Окна на первом этаже были просто огромные - в рост человека. Изготовлены, понятное дело, не из одного куска стекла - это вышло бы слишком дорого, - а из множества маленьких, вставленных в ячейки деревянной решетки. Сквозь них можно было рассмотреть, что внутри за столиками сидят люди. Фараху не стоило труда догадаться, что весь первый этаж здания - это большой кабак.
        Ему вдруг захотелось очутиться подальше отсюда. Он чувствовал, что здесь ему не понравится. К тому же его не покидало ощущение близкой опасности. Он подумал, что ему не помешала бы кольчуга: в таком месте легко получить удар ножом в спину.
        - Слезай! - скомандовал уже спешившийся Танвар. - Добро пожаловать в Волчью Заставу!
        - Почему это место так называется? - спрыгнув на брусчатку, спросил Фарах.
        - Когда-то давно здесь стояла небольшая застава. Еще до того, как построили внешнюю стену. Потом ее перенесли, а площадь, бывшую окраину, заселил вольный люд. Их часто называли волками, потому что они были не прочь поохотиться иа горожан. Ну, с тех пор и повелось - Волчья Застава.
        - Так здесь живет ворье? - тихо спросил Фарах. Конечно, он догадывался о том, что за друзья у Танвара, но чтоб так, открыто...
        - Потише, приятель. Здесь живет разный народ, в основном - искатели приключений, вольный люд. Конечно, среди них попадаются воришки и душегубы, но где их нет? Даже в кварталах знати их полно. Ничуть не меньше, чем здесь.
        Танвар расправил плечи, потянулся и шумно втянул носом вечерний воздух.
        - Пойдем, - сказал он, - Я чувствую, что Ленелл готовит свое фирменное жаркое под леаранским соусом.
        - А скакуны? - напомнил Фарах.
        Танвар выругался и громко свистнул. Тотчас около него возник, словно из-под земли выскочил, мальчишка лет двенадцати, в грязной одежде, с растрепанными волосами и чумазый лицом.
        - Малой, - сказал Танвар, запуская руку себе за пазуху. - Коней к остальным. На ночь.
        Он бросил мальчишке мелкую монету, тот ловко поймал ее на лету, кивнул и взялся за поводья.
        - Пойдем, пойдем, - поторопил Фараха северянин. - Все будет в порядке. Это местный пацан, ленелловский. Он отведет коней на конюшню.
        Танвар направился к большим двустворчатым дверям, ведущим в кабак. Фараху не оставалось ничего другого, как последовать за другом, хотя ему по-прежнему очень не нравилось это место. Он даже не мог точно сказать - чем. За время путешествия подмастерье побывал в едва ли не сотне постоялых дворов, в большинстве из них были и кабаки. Видел и горьких пьяниц, и воришек, и попрошаек. Казалось, это место мало чем отличается от тех, но он всей шкурой чувствовал, что здесь опасно.
        Танвар ударом ноги распахнул створки дверей и, подхватив друга под локоть, втащил его в кабак. На Фараха обрушился гомон толпы. Люди за столиками разговаривали, кричали, спорили, ссорились, пели... Гул стоял такой, какой бывал на башминском базаре в праздничный день.
        Северянин ловко пробирался между деревянными столами, по-прежнему не отпуская руки младшего товарища. Он ловко оттирал с дороги зазевавшихся посетителей, но никто не обижался. Кажется, на него даже не обращали внимания.
        - Народу-то, народу, - приговаривал он. - И морды все незнакомые...
        Наконец Танвар свернул в сторону, к столику, расположенному в самом углу. Из-за него выбиралась нагулявшаяся компания. Жилистый мужчина с чисто выбритым лицом и светлыми волосами, собранными в «конский хвост», поддерживал толстячка с рыжей бородкой. Ему помогал высокий и тощий горожанин с аккуратно подстриженными усиками. Крепко сбитый наемник со злыми глазами бодро собирал в мешок остатки яств, справедливо полагая, что негоже добру пропадать.
        С удивлением Фарах обнаружил, что среди компании, толпившейся возле стола, есть и женщины. Две молоденькие девицы были наряжены в мужскую одежду, у обеих на поясах короткие мечи. Их наряды смотрелись довольно странно на фоне длинных распущенных волос. Казалось, им больше подошли бы сальстанские вечерние платья - длинные, с глубоким вырезом...
        От дверей компанию окликнул рыжеволосый парень, державший в руке котомку с вышитым черным котом.
        Гулены заторопились, и Танвар тотчас ловко скользнул на освободившееся место.
        - Садись, - скомандовал он, - занимай место! Прах побери, как сегодня людно. Пару месяцев назад, когда я выезжал из Таграма, тут было пусто, как в моем желудке. Сколько новых людей...
        - Ты видел девушек? - вполголоса спросил Фарах, усаживаясь на скамью, залитую пивом.
        - Конечно, - отозвался Танвар. - Симпатяшки.
        - Как же они, с мечами, в кабаке...
        - Обычное дело. Ты, друг, отвыкай от своего юга. Это - Таграм. Здесь встречаются такие девицы, что уделают тебя одной левой, а ты и пискнуть не успеешь.
        Фарах осуждающе покачал головой. В Каван-Саре не встречалось женщин-воительниц. Дело женщины - семья, домашний очаг. Воевать должны мужчины. Женщины - растить новых воинов.
        - Ленелл! - заорал Танвар, и его зычный голос перекрыл гомон толпы, - Ленелл, сын селедки, где ты?
        Фарах, погрузившийся в размышления о женщинах, вздрогнул и чуть не свалился со скамьи.
        - Что ты орешь? - недовольно спросил он. - Один момент. Погоди... Ага, вот и он.
        Толпа раздалась в стороны и выпустила из своего шумного чрева грузного леаранца в замызганном фартуке. В том, что это леаранец, сомневаться не приходилось - длинные черные усы, завернутые колечками, и чисто выбритый подбородок выдавали его с головой.
        - Танвар! - ахнул леаранец. - Благой Энканас! Куда ты запропал? Мы думали, что уже не увидим тебя...
        - Потом, все потом. Тащи-ка свое жаркое. Я его запах учуял еще от Южных ворот. Мы только что приехали и голодны как волки.
        Леаранец широко улыбнулся и лихо разгладил усы. Видимо, ему польстило внимание Танвара, оказанное его фирменному блюду.
        - Кстати, познакомься, это - Фарах. Мой кровный брат. Ты не смотри, что он с юга, парень сообразительный, грамотный, обучен языкам, все понимает. Так что свои сальные анекдоты про каван-сарцев держи при себе.
        - Приветствую вас в Таграме, - Ленелл поклонился Фараху. - Чего изволите?
        - Неси ему то же, что и мне, - распорядился Танвар. - Парень еще не успел изучить твою кухню. Да вина не забудь, красного леаранского.
        Ленелл вопросительно поднял бровь, и Танвар сморщился, словно отведал каван-сарского лимона.
        - Не бойся, я при деньгах, - сказал он. - И про должок помню. Но давай потом, а? Ты неси жратву, а то у меня уже кишки от голода сводит.
        - Сей момент, - отозвался леаранец и растворился в толпе.
        Танвар шумно выдохнул:
        - Ну, вот мы и дома. Это был Ленелл, хозяин этой лавочки. В смысле - кабака, а не всего дома. Милейший парень, хоть и леаранец. И готовит знатно. Вернее, готовят его повара, но Ленелл ими командует и притом ревниво следит за рецептурой блюд. Лучшая жратва в этой части города, честное слово!
        Фарах уныло кивнул. Он вовсе не чувствовал себя здесь как дома. Обстановка угнетала. Он не мог себе представить, что вся его дальнейшая жизнь пройдет в таких вот кабаках и притонах, среди грязных наемников, ворья, душегубов... Нет, это невыносимо. Но, быть может, так надо? Хотя бы поначалу, чтобы освоиться. Потом можно будет поселиться в отдельном доме, за той же крепостной стеной. Наверно, там есть гильдия кузнецов или что-то в этом роде. Можно будет прибиться к ним отработать вступительный взнос, стать подмастерьем.
        - А вот и жаркое! - обрадованно гаркнул Танвар. Высокий леаранец, но уже не Ленелл, бухнул на стол поднос с двумя большими тарелками. Они до краев были наполнены мясом, плавающим в жирном соусе. Над тарелками возвышался изящный глиняный кувшин, запечатанный сургучом.
        - Стаканы тащи! - крикнул Танвар в спину уходящему леаранцу и достал из-за пояса нож.
        Фарах взял с подноса двузубую деревянную вилку. С такими штуками он познакомился еще на постоялом дворе Башмина. Нововведение ему не очень нравилось. Есть руками было намного удобнее, но зато с вилкой выходило аккуратнее.
        Некоторое время друзья молчали, наслаждаясь едой. Мясо и впрямь было очень вкусным - сочным и мягким. Кисло-сладкий соус оказался выше всяческих похвал. Фарах признал, с некоторым удивлением, что еда здесь действительно отличная. Никакого сравнения с теми отбросами, что подавали на постоялых дворах по дороге в Таграм.
        Утолив голод, друзья взялись за леаранское вино, красное и сладкое. Оно тоже оказалось превосходным. Фарах, хоть и не любил вина, вынужден был признать, что именно это ему нравится. Терпкое, теплое, оно напоминало сладкий сок с легкой кислинкой.
        Попивая вино, подмастерье прислушивался к разговорам вокруг. Все говорили на северном языке, но за время путешествия Фарах уже к этому привык. Он неплохо знал его и раньше, а теперь, после путешествия с Танваром, говорил на нем как на родном. Если не считать южный акцент.
        Разговоры оказались на редкость скучные: «Я ему по шее, а он мне в живот...», «Тут я ей и говорю, а не пошла ты, красавица...», «Пять марок! Представляешь, брат, пять марок за дрянной арбалет...»
        Фарах пожал плечами и стал рассматривать зал. Что его поражало в Таграме, так это обилие камня. На юге Каван-Сара из этого материала дома строили редко - слишком трудно его было добывать. Больше полагались на песчаник.
        - Откуда здесь столько камня? - спросил Фарах у северянина, мужественно сражавшегося с очередным куском мяса.
        - Тут рядом каменоломни. Ребята из строительной гильдии неплохо зарабатывают на камешках. А им помогают заключенные местных тюрем. Попался - изволь отработать. Есть и каторжники. В основном это душегубы, которым королевским указом заменили смерть вечными работами. Они-то и добывают камни.
        Фарах покачал головой: разумно. Бесплатная рабочая сила - это хорошо для города, но как-то не по-человечески. Наверное, честнее повесить душегуба, чем заставлять его мучиться всю оставшуюся жизнь.
        Сказать это Танвару он не успел. Внезапно из толпы вынырнул невысокий человечек в длинном темно-зеленом плаще и опустился на скамью рядом с Танваром.
        - Привет тебе от Волчары, - тихо сказал он северянину. Тот закашлялся и выплюнул недожеванный кусок мяса прямо на стол.
        - Крысиная Морда, - прокашлявшись, буркнул Таннар. - И тебе привет.
        Фарах с интересом разглядывал незваного гостя. Он оказался невысоким северянином, похожим на подростка. Узкие плечи были под стать хрупким, женственным ладоням с длинными цепкими пальцами. Его лицо действительно напоминало крысиную мордочку: нос выдавался вперед, равно как и верхние зубы. Фараху он сразу не понравился. От гостя веяло бедой.
        - Сын селедки уже успел нашептать тебе о том, что я вернулся? - спросил Танвар, опираясь локтями о столешницу.
        - Вовсе нет, - отозвался гость. - Я услышал твой нежный голосок, когда ты звал Ленелла. Значит, ты только что вернулся в Таграм?
        - Да, только что. Даже поесть не успели.
        - Давай, жри свое мясо и отправляйся к Волчаре. Он тебя давно ждет. Велел передать, чтоб, как появишься, сразу шел к нему. Даже не думай задерживаться.
        - А пошел ты...
        - Потише, волчонок. Береги здоровье. Волчара спрашивает о тебе по три раза на дню. Очень ждет тебя. Очень. Понял?
        Танвар нахмурился.
        - Ты видел Косара? - спросил Крысиная Морда.
        - Не твое дело, - огрызнулся северянин.
        - Верно. Не мое. Это дело Волчары. Очень советую поторопиться.
        Гость повернулся и встретил изучающий взгляд Фараха.
        - Это еще кто? - холодно осведомился он.
        - Новенький, - ответил Танвар, знаком велев Фараху помалкивать. - С юга.
        - Ну-ну, - Крысиная Морда полоснул парня жестким взглядом. Потом встал из-за стола, запахнул плащ и тихо сказал северянину:
        - Не медли, Танвар. Не медли.
        После чего бесшумно растворился среди толпы.
        - Сын собачий, - буркнул Танвар, ковыряя ножом столешницу, покрытую сложным узором из царапин.
        - Кто это? - спросил Фарах.
        - Знакомый. Слушай...
        Танвар поднялся и сунул клинок в ножны. Потом порылся в кармане, достал марку и бросил ее на стол. Фарах ждал.
        - Мне надо уйти, - наконец сказал северянин. - Подожди меня здесь, ладно? Ленеллу скажешь, что я пошел к Волчаре. Он покажет тебе мою комнату. Чувствуй себя как дома, устраивайся потихоньку. Меня не жди, я, наверно, появлюсь только к утру.
        Фарах молчал и смотрел на северянина. Тот говорил тихо, не поднимая взгляда от стола. Пальцами мял широкий кожаный пояс, словно хотел проверить, не зашито ли в нем что.
        - Ну, пока, - буркнул и отвернулся, собираясь уходить.
        - Танвар!
        Северянин обернулся.
        - Кто этот Волчара?
        - Местный заправила, - Танвар говорил с трудом, неохотно. - Можно сказать, мой покровитель.
        - Как Косар?
        - Да. Вроде того.
        Фарах выжидающе смотрел на друга. Тот молчал. Подмастерье понимал, что сейчас решается его судьба. Все зависит от того, что произойдет сегодня. Кажется, пришло время выбирать дорогу. Новая жизнь должна с чего-то начинаться, ведь так? Пора устраиваться на новом месте. Волчара... Почему бы и нет? Танвар говорил, что и вор может быть хорошим человеком. Фарах вздохнул и сжал кулаки. Он принял решение.
        Неприятно кольнуло в груди. Правильно ли он поступает? Что сказал бы дед, узнай он о том, что внук связался с такой подозрительной компанией? Но нельзя же вечно оставаться подмастерьем. Дед умер, привычная жизнь ушла в прошлое и подернулась туманной дымкой. Стала лишь воспоминанием.
        - Можно с тобой? - тихо спросил Фарах. Танвар просиял. Расправил плечи и довольно откашлялся:
        - Давай. Пора тебе становиться на ноги. Пошли, представлю тебя местному люду. Я не решался позвать тебя сразу к Волчаре, но если ты сам хочешь...
        - Хочу.
        - Тогда пошли. Сегодня ты увидишь хозяина этой помойки, что зовется Волчьей Заставой.
        Танвар протянул руку Фараху и широко улыбнулся.
        
        
16
        
        Шли они долго. Как оказалось, Волчара и его друзья жили довольно далеко от Волчьей Заставы. Танвар сказал, что так и положено. Все правильно. Волчара - не глава банды, он покровитель. Важный человек, влиятельный. Почти никто не знает, кто он на самом деле. В обычной жизни он - один из доброго десятка сыновей провинциального барона, что проматывает свою долю наследства в столице. Только немногие посвященные знали, откуда взялось это самое «наследство».
        Солнце уже село, и друзья брели по темным улочкам едва ли не на ощупь. На больших улицах горели масляные фонари, но северянин вел Фараха окольными путями. Он хорошо знал дорогу и спокойно ориентировался в переулках. Фарах же моментально запутался и старался не отставать от своего провожатого. На его взгляд, все улицы выглядели одинаково пустыми и грязными.
        Когда они вышли к большому каменному дому, обнесенному забором из железных прутьев, Танвар остановился и тяжело вздохнул. Фарах понял, что они пришли, и наконец решился задать вопрос, ответ на который так боялся услышать:
        - Танвар, ты - вор?
        Северянин обернулся. Отсвет фонаря выхватил из темноты его мрачное лицо, заросшее черной бородой.
        - Нет, - тихо и сурово ответил он. - Что ты! Я наемник. Правда, я не состою ни в одной гильдии, потому что слишком беден. Нечем уплатить вступительный взнос. И мне приходится браться за кое-какие грязные делишки.
        - Так ты - охотник за головами?
        Танвар сплюнул на брусчатку мостовой:
        - Нет! Я никогда не убивал но заказу. Случалось, конечно, в драке там, в бою... Всякое бывало. Но я никогда не принимал заказ на смерть. Никогда не охотился за людьми, зная, что их смерть принесет мне доход. Никогда, слышишь, никогда! Это очень сложно. Но это ты поймешь потом. После. А сейчас - молчи. Не раскрывай рта. И делай так, как я тебе велю. Ни одного звука, понял? Если тебя будет кто-то расспрашивать, прикинься, что не знаешь нашего языка.
        - Я понял, - Фарах почувствовал, как у него немеют кончики пальцев. - Буду молчать.
        Внезапно подмастерью вспомнились слова Косара: «Это не твоя дорога. Если пойдешь с нами - погибнешь». В горле стало сухо. Ноги ослабли, стали словно из вязкой глины. Но отступать было поздно. Танвар достал нож и стукнул оголовьем рукояти по железным воротам. Тихий гул разнесся по пустой улице.
        Их ждали. Молчаливый охранник - широкоплечий молодой парень с мрачным лицом, украшенным россыпью подживших язвочек, - открыл ворота, глянул на Танвара и буркнул: «Идем». Держась позади, он проводил друзей в дом.
        За входной дверью, сделанной из светлого дуба, начинался длинный коридор. В нем было светло - на стенах горели светильники, судя по запаху, масляные. Вдоль стен стояли шесть стульев, обитых красным бархатом, - по три с каждой стороны. На полу - светлый паркет, натертый до блеска. В конце коридора виднелась черная двустворчатая дверь, изукрашенная крупной резьбой.
        Громила остановился, скользнул взглядом по подмастерью и повернулся к Танвару.
        - Иди один, - сказал он.
        Северянин вздохнул, повернулся к другу и сказал на южном языке:
        - Жди меня здесь.
        Фарах кивнул. Танвар повернулся и пошел по коридору, безжалостно пачкая грязными сапогами сияющий паркет. Громила осторожно и даже с некоторым почтением тронул Фараха за рукав и указал ему на стулья. Тому ничего не оставалось, как последовать приглашению и расположиться на одном из них. Когда он обернулся, коридор был уже пуст: северянин скрылся за большой дверью. Ему показалось, что она сама сглотнула Танвара, как пасть огромного чудовища, и стало страшно. В каком-то смысле так оно и было - товарищ вошел в логово зверя, в самую пасть волка. И Фараху оставалось только ждать, выйдет ли его друг живым из зубов Волчары.
        Время тянулось пыльной веревкой, медленно и бесшумно. Громила стоял навытяжку у входной двери и молчал. Казалось, даже не дышал. Иногда косил глазом на гостя, но ни о чем не спрашивал.
        Фараху очень хотелось спать, но он держался: не мог позволить себе уснуть в этом месте, пропитанном страхом и опасностью. Чувствовал - что-то должно произойти. Что-то нехорошее.
        Времени прошло много. Сколько - Фарах не знал, но полагал, что не меньше пары часов. Наконец, черная дверь приоткрылась, и в коридор вышел Танвар. Вид у него был неважный - весь ссутулился, плечи опущены, на лбу блестят капельки пота.
        Шумно вздохнув, он аккуратно прикрыл за собой дверь и быстрым шагом пошел к Фараху. Тот поднялся ему навстречу, но ничего не спросил, хотя очень хотелось знать - как дела. Танвар кивнул ему: мол, идем, - и заторопился к выходу.
        Здоровяк охранник с интересом глянул на измученного северянина и поднял голову, прислушиваясь. Где-то в глубине дома звякнул колокольчик, и громила тотчас улыбнулся. Он распахнул перед Танваром дверь и проводил друзей до железных ворот.
        На улицы Таграма опустилась темнота. Дневные звуки давно утихли, и над городом разлилась ночная тишина. Шаги по мостовой отдавали гулом в стены, и Фараху казалось, что они идут не по улице, а по колоколам.
        Когда они отошли от железных ворот, подмастерье не утерпел и накинулся на друга с вопросами:
        - Ну что там? Как все прошло?
        - Все нормально, - коротко отозвался северянин. Он остановился, потянулся, разминая плечи, вытер рукавом пот со лба. - Хорошо все прошло, - добавил он. - Волчара остался доволен. Это дело улажено.
        - Почему же ты такой мрачный?
        - Устал, - признался Танвар. - Очень устал. Говорить с Волчарой всегда тяжело. Настырный, гад. Все выспрашивает, прямо как палач на допросе. Кажется, силы из тебя пьет. Если б я не знал, кто он такой на самом деле, подумал бы, что попал на допрос в Тайную Канцелярию. Но в этот раз все обошлось.
        - Так, значит, все в порядке?
        - Точно. Топаем домой и отсыпаемся. Завтра подумаем, как быть с тобой. Кстати, Волчара спрашивал про тебя. Видеть тебя пока не захотел, велел, чтобы я присматривал за тобой. Теперь я твой покровитель.
        - Что это значит?
        - Значит, я тобой командую, ты подчиняешься. За твои дела я отвечаю перед Волчарой. То есть если ты нас сдашь стражникам, то мне головы не сносить. Тебе задание дадут не скоро, сначала будут проверять. Пока что будешь моим помощником.
        - Подмастерье, - тихо сказал Фарах. - Снова подмастерье.
        - Точно! Самый младший из подмастерьев. Или как это там у вас называется?
        - А как же кузня? - спросил Фарах, не обращая внимания на вопрос друга. - Как же новый дом?
        - Ты с этим немного погоди. Надо сначала денежек заработать. Ты не бойся, без работы не останешься. У Волчары под рукой пара своих кузниц. Его личных. Хорошо себя зарекомендуешь - попадешь в одну из них. Тогда будешь как сыр в масле кататься. Там кузнецы работают по заказу Волчары - и оружие для него делают, и доспехи, и украшения. И всю его команду обеспечивают тем же. Платят им очень неплохо, помни, в Таграме кузнецы всегда в почете.
        Фарах кивал, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Странно, вроде бы все в порядке, но тревога не проходит. Почему? Волчара остался доволен, жизнь, кажется, налаживается... Но слова Косара почему-то все время вертятся в голове. Фарах чувствовал, что он сделал что-то не так. Но никак не мог понять - что именно. По спине пробежал холодок, стало холодно, и он попытался плотнее запахнуть плащ.
        - Тихо! - сказал Танвар и остановился, ухватив друга за рукав.
        Они замерли посреди темной улицы, вслушиваясь в ночную тишину. Шаги. Нет, топот! В ночной тишине хорошо было слышно, как где-то поблизости идут люди. И не просто люди - воины. Слышно, как бряцают доспехи, как звенят подкованные сапоги... Фарах напрягся, и рука сама нашла рукоять ножа.
        - Что это? - тихо спросил он.
        - Ерунда, - отозвался Танвар и сплюнул. - Какая-то шишка возвращается домой. С охраной. Припозднился гуляка, видать, в кабаке засиделся. Но давай-ка лучше свернем в сторону.
        И северянин легонько подтолкнул подмастерье к черному проему переулка.
        - Почему мы спрятались? - спросил Фарах, когда они с Танваром прошли переулок и вывернули на другую улицу.
        - От греха подальше. Покажется начальнику стражи, что мы наемные убийцы, замышляющие покушение на шишку, которого он охраняет, неприятностей не оберемся. Сначала скрутят без лишних разговоров, а потом потащат на допрос. И будешь три-четыре дня доказывать, что ты всего лишь прохожий. Причем хорошо, если начальнику охраны, а то как бы не Тайной Канцелярии... Тут, брат, столица. Это мог быть и король.
        Фарах поежился. Кажется, вот она, опасность. Вроде бы, слава Всеблагому Энканасу, миновала. Но почему так тревожно? Почему мурашки бегают по спине и немеют кончики пальцев? Почему так хочется заорать в полный голос и броситься прочь отсюда, не разбирая дороги и не оглядываясь? Почему?!
        Они шли по длинной темной улочке, углубляясь в каменный лабиринт города, а Танвар все болтал, заливался соловьем, расписывая, какая прекрасная жизнь начнется с завтрашнего дня. Кажется, он убеждал сам себя, а не Фараха, который его совсем уже не слушал - был занят своими собственными переживаниями. Страх не уходил. Холодной лапой он цеплял за сердце, заставляя его биться все быстрей. Фарах пытался избавиться от него, убеждая себя в том, что уже все позади, и потому пропустил тот момент, когда Танвар вдруг остановился. Шедший следом Фарах ткнулся ему в спину, изумленно поднял голову и тотчас был отброшен в сторону сильной рукой северянина.
        - Беги! - заорал Танвар. - Беги, дурак!
        Фарах, упавший на мостовую, приподнялся и увидел как из темноты переулка на Танвара бросились темные фигуры. Три, нет - четыре силуэта с обнаженными мечами...
        Северянин выхватил свой клинок и теперь вытанцовывал на темной улице, лихо рубясь сразу со всеми противниками. Он оттеснил их прочь от Фараха, вертясь, как юла, увел схватку подальше от упавшего друга.
        Звенела сталь, над улочкой летели проклятия Танвара. Нападавшие дрались молча. Северянин вился ужом и двигался так быстро, что казался похожим на вихрь. Он стриг мечом воздух, пинал противников по коленям, толкался плечом...
        Один из нападавших вдруг зашелся криком и повалился на спину, хватаясь за рассеченное бедро. Второй, не успевший отскочить, получил удар оголовьем рукояти в голову и рухнул на камень мостовой. Оставшиеся двое не отступали, они продолжали атаковать Танвара - так же напористо и яростно, как в начале схватки.
        Фарах вскочил на ноги, схватился за нож и тут же с досады прикусил губу. Нож бесполезен против меча, да и он не такой уж хороший боец. Но надо помочь... Фарах бросился вперед, надеясь отыскать меч, выпавший из руки нападавшего.
        Сделав всего лишь шаг вперед, он увидел еще двоих. Они стояли в тени и смотрели на схватку, казалось, ждали, чем закончится дело. Подмастерье замер, не зная, что делать, и в этот момент его приметил Танвар, увернувшийся от очередного выпада.
        - Беги, - крикнул он. - Беги, дурак, это за тобой!
        Один из тех, что прятался в тени, вскинул руку, и ослепительная вспышка разорвала темноту, осветив на мгновение поле боя. Ветвистая молния ударила в Танвара и отбросила его на землю. Северянин не успел даже вскрикнуть. Зато закричал Фарах. Закричал во всю мочь, во все горло, видя, как двое с мечами метнулись к упавшему северянину и одновременно пронзили его мечами.
        Подмастерье бросился вперед, и нож сам прыгнул в руку. Фарах не думал ни о страхе, ни о бегстве. Он только кричал, страшно и отчаянно, словно это его пронзила холодная сталь. Кричал и бежал. И все же он опоздал.
        Северянин вдруг вскинул руку, и один из нападавших повалился, пронзенный насквозь мечом. Второй размахнулся и сильным ударом пригвоздил Танвара к земле.
        Фарах захрипел, и в этот момент над улицей снова блеснула молния. Он понял, что она направлена в него, чувствовал ее приближение. Вскинул руки, закрывая лицо, и на них заплясал огонь - точно такой, как в ночь нападения разбойников на караван.
        Молния ударила точно в пылающие ладони и отбросила Фараха назад. Он с размаху сел на камень и затряс головой. Боли не было. Но и сил - тоже. Казалось, удар молнии выпил из него всю жизнь. Он поднял голову. Перед глазами все плыло, и Фарах, как в тумане, видел, что к нему подбирается последний из нападавших, занося меч для удара. За его спиной маячили два темных силуэта. Теперь Фарах знал, кто это. Темные Жрецы. Они наконец добрались до него. И до Танвара...
        Сил не было, чтобы закричать. Даже чтобы заплакать. Он отрешенно смотрел, как сверкает в свете звезд меч, занесенный для удара. Знал, что пришел его срок.
        Темнота снова отступила, раздалась в стороны, и новая вспышка осветила улицу. Но на этот раз огонь полыхнул за спиной Фараха. Над его головой, со свистом рассекая воздух, пролетел огненный шар и расплескался по груди человека, занесшего меч. Убийца вспыхнул, как сухое дерево, раскинул руки, выронил оружие и заметался по улице живым факелом. Два темных силуэта скользнули назад в тень, и им вдогонку полетели еще два огненных шара, превращая ночь в день.
        Фарах поднялся на четвереньки и пополз вперед, к Танвару. Он не хотел знать, откуда взялись шары, он даже не обратил на них особого внимания. Подмастерье видел только одно: враги бегут, а Танвар лежит.
        Добравшись до друга, Фарах попытался приподнять его голову. В этот момент над ними пролетел еще один клубок огня, и в дальнем конце улицы снова вспыхнул факел. Человеческая фигура, объятая пламенем, заметалась из стороны в сторону, исходя черным жирным дымом, упала иа брусчатку. Но Фарах даже не поднял головы. Он смотрел на северянина, на своего друга и покровителя, заменившего ему семью. Тот был мертв.
        Касаясь лица северянина, Фарах чувствовал только холод смерти. Грудь Танвара была разворочена ударами мечей, а под его тело натекла огромная лужа крови. Фарах чувствовал ее тепло, ушедшее из тела: он стоял на коленях в этой самой проклятой луже и чувствовал ее тепло.
        - Танвар, - тихо сказал подмастерье и заплакал.
        Его друг умер, и вместе с ним умерло все - новая жизнь, новая судьба... Подмастерье Фарах умер второй раз. Смерть. Только смерть, тлен и разрушение. Запах горелой плоти забивал ноздри, слезы душили, к горлу подступил комок.
        - Танвар!
        Вокруг вдруг стало людно. Затопали сапоги, подковы выбивали искры из мостовой. Над головой кто-то кричал, приказывая догнать, схватить, связать...
        Но Фараху было уже все равно. Он смотрел на мертвого друга и тоже умирал.
        Сильные руки схватили его за плечи, дернули вверх, поставили на ноги. Фарах замотал головой. Перед глазами все плыло, он почти ничего не видел.
        - Кто ты, мальчик?
        Фарах прищурился и увидел, что перед ним стоит невысокий человек, завернутый в желтую накидку. Его орлиный нос выдавался вперед, нависая над узкими и бесцветными губами. Отблеск факела лег начисто выбритый череп. Жрец.
        - Отвечай, когда спрашивают! - рявкнули над ухом.
        - Фарах. Я Фарах, - словно выдохнул юноша.
        - Откуда ты?
        - С юга...
        - Так ты не из Таграма? Кто твои родители, мальчик?
        Фарах не ответил. Он опустил глаза, глянул на тело Танвара, распластавшееся на камнях мостовой, и почувствовал, как горячие слезы катятся по щекам.
        Руки, державшие его за плечи, сжались. Фараха грубо встряхнули, и он поднял взгляд. Жрец ждал ответа.
        - Я сирота.
        - Как ты сюда попал? - Жрец наклонился вперед, рассматривая Фараха. Подмастерье вдруг почувствовал, как от него пахнуло жаром, и сообразил, что именно он пустил те огненные шары. Жрец помог. Спас ему жизнь и покарал убийц. Жрецы - они добрые.
        Фарах прикрыл глаза и шумно сглотнул. Леденяший холод, поселившийся внутри живота, отступал. И тогда он решил ответить:
        - Меня привез мой друг. Танвар. Он подобрал меня в Башмине и привез сюда. Мы только сегодня приехали, ничего не успели сделать...
        - Зачем он тебя привез?
        - Я подмастерье кузнеца.
        Слова шли тяжело. В голове гудело, перед глазами все плыло. Но Фарах знал: надо отвечать, надо. И отвечать правильно, чтобы никто не заподозрил в нем внука еретика.
        Танвар сказал, что здесь нужны кузнецы, что скоро война...
        - Подмастерье, - губы Жреца вдруг вытянулись в тонкую полоску, и Фарах догадался, что это улыбка. - Так ты не помнишь родителей?
        - Нет, - быстро ответил Фарах, решивший, что он и так достаточно сказал. - Я сирота.
        И тут же понял, что Жрец обращался к нему на южном языке, с четким масунским акцентом. И отвечал Фарах ему на южном.
        Из темноты вынырнул второй Жрец, одетый в такую же желтую накидку, как и первый. Подошел ближе, встал рядом. Этот был местным - толстый нос картошкой и большие, широко посаженные глаза сразу выдавали в нем коренного жителя Сальстана.
        - Ушел! - с досадой воскликнул он. - Представляешь, ушел! Кто бы мог подумать, Темные прямо в сердце Таграма!
        Носатый Жрец, похожий на орла, поднял руку, призывая собеседника к молчанию. Новоприбывший обернулся к Фараху.
        - Что ты возишься с этим сопляком? - громко спросил он, бесцеремонно разглядывая юношу.
        - Фарах, - ласково позвал носатый Жрец, - дай мне руки.
        Юноша послушно вытянул руки вперед. Жрец мягко, даже нежно, взялся за них и повернул ладонями вверх. Пальцы у него были горячие и сухие.
        - Смотри. На кончики пальцев смотри, - сказал носатый второму Жрецу.
        - Ахха, Благой Энканас! Да, давненько я не видел таких следов... Так это был он? А мне мнилось, что привиделось...
        Жрец отпустил руки Фараха и заглянул ему в глаза:
        - Фарах, где ты живешь?
        - Нигде. Мы еще не успели даже заселиться.
        - У тебя есть знакомые в Таграме?
        - Нет. Я знал только Танвара.
        Жрец удовлетворенно кивнул и обернулся к толстому северянину:
        - Ну что, в первый круг?
        - Точно так. Но сначала надо бы поговорить. Сам понимаешь, вдруг что-нибудь...
        - Пусть этим занимаются те, кому положено.
        Подмастерье стоял и слушал, как решается его судьба.
        Похоже, что он чем-то заинтересовал Жрецов. О Всеблагой Энканас, только бы они не узнали, что он внук Тейрата, Темного Жреца, изменника. Только не это. Танвар говорил... Танвар!
        Фарах снова заплакал. Он не хотел, но слезы сами текли из глаз, больно обжигая щеки. Танвар тоже умер. Как и дед. Он снова один. Совершенно один...
        - Эй, парень, не хнычь, - раздалось над ухом. Фарах повернул голову и наконец увидел того, кто держал его за плечи. Здоровый мужик в длинной, до колен, кольчуге и в наглухо закрытом шлеме. Он был настолько велик, что Фараху даже почудилось, что это северный великан орг. Но нет - только показалось. Это человек, просто очень большой человек. Его ладони были настолько велики, что легко охватывали немаленькие плечи подмастерья.
        - Твой друг был хорошим воином, - сказал великан. Голос его звучал глухо, словно он говорил в котел. - Он здорово сражался, я видел. Жаль, что мы не успели. Мы почтим его память. Потом... А сейчас - не ной.
        - Фарах, - Жрец с орлиным носом тронул парня за плечо, - ты пойдешь с нами. Будешь жить у нас. Думаю, это будет самым лучшим выходом.
        - Ты уверен? - тихо спросил толстяк, но Фарах услышал.
        Носатый усмехнулся:
        - Помнишь, что записано во Втором Сказании? «Все Жрецы Огня должны помогать смертным найти в себе Огонь». И еще сказано: «Каждый Жрец Пламени должен помнить: только раздувая Огонь, можно сохранить Свет в нашем Мире и спастись от Тьмы и Холода».
        - Помню, помню, - отозвался толстяк. - Но он взрослый. Не выйдет из него толку.
        - То мне решать, - отрезал носатый и поджал губы. Толстяк промолчал, проглотив возражения, и Фарах сразу понял, кто тут главный. Носатый Жрец, не дожидаясь ответа, повернулся к великану:
        - Мергон, возвращаемся в Храм. Наш визит отложим. Возьми с собой парнишку. И захватите тело его друга. Мы похороним его со всеми почестями. Он сражался с Темными Жрецами, хотя мог и убежать. Он выступил на стороне Огня, за то слава ему и почет.
        - Точно, - прогудел великан.
        Жрецы повернулись разом, дружно, как по команде и растворились в темноте. Мергон легонько встряхнул Фараха.
        - Держись, парень, - сказал он. - Тебе повезло. Будешь жить при Храме, выучишься, может, пробьешься в Жрецы. Кузнецом оно тоже неплохо, но раз у тебя есть дар, надо его развивать, заботиться о нем.
        - Кто это был? - тихо спросил Фарах.
        - Это? Это, брат, Эшмар Каван-Сарский, его светлость настоятель Великого Храма Всеблагого Энканаса. Советник короля. Понял?
        - Понял, - тихо ответил Фарах. - Главный Жрец Сальстана.
        Фарах смотрел в темноту, вслед ушедшим Жрецам, и понимал, что опять не он выбрал судьбу, а она его. И что так было всегда и будет впредь. Косар был прав, когда сказал, что судьба не любит упрямцев и не стоит ей перечить, иначе она отомстит. Фарах хотел обмануть ее, начать новую жизнь, пристроиться к Танвару, к вольному люду. А это не его путь. Он чувствовал это, знал. И все же попытался переломить себя, изменить свою жизнь, приспособиться. Обмануть судьбу. И она отомстила.
        
        Часть вторая ТИХАЯ ГАВАНЬ
        
        Взывать к Огню, дабы сотворить благо только себе - грешно. Всеблагой Энканас не выносит себялюбцев. Дарит он Тепло и Огонь равно всем живым, и тот, кто творит Огонь только себе, крадет его у других. А сие Энканасу есть противно. И наказать за то может строго. Тот Жрец, что взывает к Огню, чтобы пищу свою разогреть, есть богохульник и вероотступник. В дикости своей отбирает он толику огня у нуждающихся: у замерзших и во тьме пребывающих.
        Но зов обратить к Всеблагому ради того, чтоб пищу сиротам голодным согреть или тьму разогнать, - есть дело благое, ибо помогаешь тому, кто не может помочь себе сам. Такоже, если жизни твоей опасность есть, смело взывай к Энканасу и силы проси. Жизнь любую любит он, а жизнь Жреца - боле всех. Сам себя охрани, дабы и дальше славить Всеблагого да дело Огня вершить.
        Помни, брат, коль люб ты Энканасу, коль слышит он тебя чаще других да силой тебя оделяет - опасайся. В гордыне своей можешь священный Огонь попусту употребить, на мелочи. Оттого быть тебе проклятым людьми и наказанным Всеблагим Энканасом.
        Будь, брат, смирен и послушен. Силу свою, Богом данную, трать с умом и на пользу всем. Помни, брат, делай добро ближнему своему, и будет тебе благо. Вернется оно к тебе, потому что, если каждый сделает добро, - никто не будет им обделен...
        Обращение настоятеля Маршта Самистана к
        Жрецам Великого Храма Энканаса Всеблагого в Таграме.
        Писано в год 640 от Пришествия Энканаса в Мир
        
        Благой Энканас!
        Жизнь свою тебе возвращаю!
        Приди ко мне, приди в мое сердце,
        наполни огнем мою плоть.
        Стану твоей частью единой,
        с пламенем чистым душою сольюсь
        То возьми, Что дал при рожденье.
        Во благо другим Мою плоть обрати.
        Приди, приди, приди.
        
        Воззвание об обращении плоти в Огонь,
        Пятый том Молений. Составитель неизвестен
        записано в год 700 -750 от Пришествия Бога Огня
        
        
1
        
        Снег едва слышно поскрипывал под кожаными подошвами сапог. Даже не поскрипывал - чуть повизгивал, словно восторженный малец, впервые взобравшийся в седло отцовского скакуна. Стужа приятно пощипывала кончик носа и норовила забраться за ворот. Все шло своим чередом. В город пришла зима.
        Фарах шел медленно, наслаждаясь каждым шагом. Несмотря на то что подметки были сделаны на совесть, он все равно чувствовал, как подошва проваливается в пушистый снег, давит его. Он словно шел по рассыпанному гусиному пуху. Это ощущение ему очень нравилось. Как и сам снег, и зима, пришедшая в Таграм.
        Снег выпал неожиданно - на третий месяц осени. Горожане шептались, что это неспроста и что воинство Тайгрена близко. «Быть беде, - говорили старухи на рынках. - Великой беде». Фарах их не слушал - пусть говорят. Волшебство застывшей воды его завораживало. Осенью он увидел снег первый раз в жизни и сразу его полюбил. Полюбил причудливые кружева льда на стеклах, снежинки - колкие и хрупкие, как осколки стекла, и даже метель. Ему было немного жаль, когда стаял первый снег. Но это было лишь начало. Через неделю снег снова пришел в столицу Сальстана. Теперь уже-надолго.
        Зима представлялась Фараху красивой женщиной - холодной и недоступной северянкой. Ему казалось, что это самое прекрасное время года. Конечно, при условии, до тебе есть во что одеться и есть где согреться. У Фараха было и то и другое, и он уже целый месяц насаждался красотой ледяной красавицы.
        С той поры как он попал в приют для сирот при Beликом Храме Всеблагого Энканаса, прошло всего лишь четыре месяца. Но иногда бывшему подмастерью казалось, что прошло четыре года. За это время он превратился из наивного деревенского парня в обычного молодого горожанина, благочестивого и молчаливого. Притом научился врать в лицо собеседнику и не краснеть, бить в полную силу, держать язык за зубами и не верить никому. Это все далось ему не так уж легко. Воспитанный строгим дедом, проведший полжизни в маленькой деревушке, Фарах был доверчивым и наивным парнем, склонным без раздумий правдиво отвечать на любые вопросы. Но, чтобы выжить, пришлось стать другим.
        После боя на улице, смерти Танвара и чудесного спасения Фарах думал, что жизнь кончена. Но ему повезло. Жрецы, отбившие его у Темных, увели Фараха с собой. Эшмар Каван-Сарский, настоятель самого большого в Таграме, да и во всем Сальстане, Великого Храма Всеблагого Энканаса, почему-то озаботился судьбой деревенского паренька. Сначала Фарах подумал, что Эшмар просто пожалел земляка - ведь оба они были родом из Каван-Сара. Но заблуждался он недолго. Уже утром, когда с ним побеседовал брат Марион, - тот самый важный толстяк, гулявший с Эшмаром, - бывший подмастерье понял, что это не так. Брат Марион оказался помощником настоятеля и одновременно покровителем приюта для сирот при Великом Храме Всеблагого Энканаса.
        Он объяснил Фараху, что огонь, появляющийся в его Руках, это дар Всеблагого, встречающийся не так уж редко. По его словам выходило, что Фарах мог в случае беды обратиться к Богу Огня и получить ответ. Энканас слышал его и давал силу защитить себя. Именно поэтому Фарах и заинтересовал Эшмара. Конечно, в каждом человеке есть частица Истинного Пламени, но не каждый может ее разбудить. Фарах - смог. Он должен был учиться дальше, развивать этот дар, чтобы в конце концов выучиться на Жреца. Если, конечно, сможет пройти обучение, послушание и стать достойным этого высокого звания. Но Фарах не был исключением. Дар встречался и у таграмцев. Как правило - слабый, едва заметный. Взрослыми занимались Жрецы храмов. Марион и его помощники следили за детьми, у которых проявлялся дар, и самых талантливых забирали к себе, на воспитание. Дети богатых родителей попадали в школы при Храме, а сироты, такие, как Фарах, без роду, без племени, отправлялись в приют к Мариону. Разумеется, не все, а только те, у которых дар проявлялся достаточно сильно. И если воспитанник занимался усердно, был сообразителен и умен, то мог
стать послушником. А там уж и до звания Жреца недалеко.
        Покровитель приюта все говорил и говорил, описывая Фараху жизнь воспитанников, а тот не мог и слова вымолвить. Он спрашивал себя - это ли его судьба? К этому ли он шел по дорогам Каван-Сара и Сальстана, и ради этого ли погиб Танвар? Выходило: да, ради этого. Стать воспитанником, послушником, а потом Жрецом счастье. Он сможет вымолить прощение у Всеблагого. Искупить службой Энканасу грехи свои, а возможно - и всего своего рода. И помолиться за душу Танвара, набравшего, несомненно, грехов на пару жизней вперед.
        Осознав, какой шанс дает ему судьба, Фарах заплакал. Марион занервничал: здоровый лоб восемнадцати лет заливавшийся слезами, как сопливый пацан, - явление необычное. Покровитель приюта попытался утешить его, сказав, что его судьба будет лучше, чем у многих сирот Таграма. Но Фарах, утерев слезы грязным рукавом, испачканным в крови Танвара, ответил, что плачет от счастья. Марион облегченно перевел дух. Связываться с ненормальными сиротами ему не хотелось. Их он повидал достаточно.
        Потом Марион стал расспрашивать Фараха о семье, о родителях. И тогда подмастерье соврал. Первый раз соврал, прямо в лицо Жрецу, желавшему ему только добра. Соврал, чтобы остаться в живых, стать Жрецом и искупить грехи своего рода. Сказал, что не помнит родных. Что он подкидыш и воспитал его деревенский кузнец. Что родился и вырос в Эшмине, маленькой деревеньке на самом юге Каван-Сара. И это было правдой. Почти правдой. Фарах действительно не знал родных. И действительно кузнец относился к нему как к сыну. Вот только воспитал его дед Тейрат - дважды вероотступник, еретик. Темный Жрец, изменивший своей вере, а потом и новым братьям во грехе. Об этом он умолчал.
        Поговорив с Фарахом еще немного и убедившись в том что парень в своем уме, причем довольно образован и действительно сирота, брат Марион остался доволен. Он-то знал что такое встречается редко. Большинство его воспитанников до поступления в приют были тупы, как пробки от леаранских бутылок, и довольно агрессивны. Сирот воспитывает улица, а она учит одному - выживает сильнейший. Вдобавок часто Всеблагой Энканас награждал избранных не только даром Огня, но и слабоумием. Южанин же оказался силен, достаточно умен и вдобавок имел дар. Такие встречались не часто. Об этом Марион, разумеется, ничего не сказал Фараху. Тот узнал это сам немного позже, прожив в приюте несколько месяцев.
        Но тогда, когда уже прошла страшная ночь и занимался рассвет нового дня, довольный брат-покровитель приюта не сказал ничего. Просто похвалил Фараха и сдал его на руки брату Састиону, старшему воспитателю. Тот осмотрел новичка с ног до головы, сухо поприветствовал, а потом отвел в приют.
        Приютом оказался большой двухэтажный дом, располагавшийся за высоким каменным забором довольно далеко от Великого Храма. Большие ворота, сделанные из дубовых досок, охранял одинокий страж - пожилой копейщик, отслуживший свое и доживавший век при приюте. Он окинул подозрительным взором Фараха, кивнул Састиону и распахнул перед ними небольшую калитку в воротах.
        Только войдя во двор, Фарах понял, как жутко устал от всего, что случилось с ним. Устал от смертельной угрозы, от путешествий, от неопределенности. Фарах хотел получить передышку, найти уголок, где можно было бы побыть одному. Кажется, судьба наконец сжалилась над ним и подарила ему новый дом. А может, Всеблагой Энканас все же услышал его мольбы и простил его.
        Фарах вздохнул и пошел по каменным плитам двора вслед за Састионом, всем телом ощущая, как уходит напряжение последних дней. Он смотрел в будущее с опаской, не зная, чего ожидать от нового дома, но ему очень хотелось верить, что все образуется и здесь он наконец-то обретет покой. Он вошел в двери приюта, надеясь на лучшее, и его ожидания сбылись. Он стал воспитанником и нашел то, что искал.
        В приюте Фараху понравилось сразу. Здесь жилось легче, чем, скажем, в Эшмине. Вставать можно поздно, ложиться рано, да и кормят досыта. Каждому воспитаннику была отведена маленькая комнатушка, где помещались всего-то жесткий узкий топчан, стол для занятий и табурет из плохо оструганных досок. Тесно, но зато есть свой собственный угол. Кормили три раза в день - кашей, тушеными овощами, иногда и вяленым мясом быков, жестким, как подошва сапога. Без изысков, но сытно. Кроме того, когда пришла зима, Фарах по достоинству оценил старый дом, в котором жили воспитанники. Оказалось, что в толстых стенах проложены трубы, а по ним шел теплый воздух. Его давали печи, установленные в подвале, за которыми приглядывал Таг - охранник приюта. С печами было много возни, но все труды окупались, в комнатах воспитанников было тепло. Не то чтобы жарко, но именно - тепло. Никто из ребят не мерз, если вовремя успел обзавестись теплым одеялом. Оказалось, что здание строили в одну из тех редких зим, когда в Таграме выпало много снега. Строители расстарались для Жрецов на славу, предусмотрительно позаботившись о системе
отопления. Нынче, лет через полста, и воспитанники и воспитатели вспоминали их добрым словом.
        Фарах попал в старшую группу. Воспитанники - два брата-близнеца с юга Сальстана и двое таграмских сирот - встретили его приветливо. Все они умели читать, писать, знали молитвы и были скорее молодыми мужчинами, а не мальчишками. Братья - Сасим и Васка - доучивались последний год. Им уже исполнилось по девятнадцать лет, и летом их должны были отправить в Храмовое училище. Там, после посвящения, братья стали бы послушниками. Поначалу они очень смутили Фараха тем, что держались надменно и почти не разговаривали с ним. Сасим и Васка уже считали себя почти Жрецами и старались держаться соответственно - гордо, независимо и подчеркнуто вежливо, как полагалось вести себя Жрецам при общении с простыми смертными. Потом Фарах все же к ним привык, хотя братья оказались на редкость набожными и серьезными ребятами, совершенно без чувства юмора. Но не злыми - просто гордыми. Зато таграмцы - Грендир и Килрас - наоборот, имели непоседливый и задорный нрав. Так и норовили вляпаться в какую-нибудь неприятность. С ними Фарах сошелся быстро, не посмотрев на то, что оба были чуть младше него. Возраст не помеха, раз
нашлось много общего. Фараху было с ними интересно, а чего еще желать?
        Грендир - бывший воришка-карманник, чернявый паренек небольшого роста, пронырливый и проворный, оказался хорошим собеседником. Знал множество баек, историй, анекдотов и не уставал трепать языком. Этим он напоминал Фараху Танвара. А вот широкоплечий здоровяк Килрас, оставшийся сиротой в раннем детстве и помогавший приютившему его кузнецу, был молчуном. Но с ним Фарах тоже нашел общий язык. У двух кузнечных подмастерьев всегда найдется о чем поговорить. Кузня, молот, меха... Тяжелая рука мастера... Все это сближало, и, даже когда Килрас молчал, Фараху было приятно просто посидеть рядом.
        Появление Фараха неожиданно сдружило и Грендира с Килрасом. Если раньше, из-за разности характеров, они едва общались, то теперь троица была почти неразлучна. Новичок послужил связующим звеном между здоровяком-молчуном и болтуном-пронырой. Два полюса, получив центр тяжести, сошлись и уравновесили друг друга, образовав дружную компанию. Теперь приятели все делали вместе: сидели на занятиях, гуляли, отбивались от городских мальчишек, дразнивших сирот «колченогими». Отчего именно так - никто не знал, даже сами городские. Но воспитанники, как и положено, обижались и отвечали на шутку шуткой, а на удар ударом.
        Также Фараху понравились и занятия. Утро начиналось, разумеется, с молитвы. Все воспитанники, старшие и младшие, поутру собирались в большом зале приюта и молились Энканасу о ниспослании тепла и блага на светлый город Таграм. Потом расходились на занятия. У каждой группы - свой преподаватель. Занятия со старшими вел сам Састион - настоятель приюта. Это был высокий и худой таграмец, поджарый и вечно напряженный, как натянутая струна. Он обладал замечательным носом, длинным, чуть загнутым вниз и острым, словно клинок. Обликом он был похож на каван-сарца, но родился и вырос в Таграме, хотя глаза у Састиона были почти черные, как у настоящего масунца. Фарах все же думал, что у настоятеля в роду было много южан, поэтому про себя считал его земляком. Как все воспитатели и воспитанники, Састион тщательно брился, и на его остром подбородке, составлявшем прекрасную пару носу, никогда не видели щетины. Он был настолько худ, что младшие воспитанники называли его «жердиной». Одевался обычно в простую рыжую жреческую тогу, полинявшую и заштопанную в десятке мест. Састион был очень аккуратен, любил чистоту и
порядок, вдобавок не переносил роскоши, излишеств. Часто бывал строг с воспитанниками, но вместе с тем разумен и справедлив. Никогда не бранился попусту, но за дело мог наказать сурово. К Сасиму и Васке старший воспитатель благоволил, а к «Веселой троице», как прозвали послушники Грендира, Килраса и Фараха, относился с прохладцей. Но лишних придирок себе не позволял.
        Вообще, учеба Фараху очень нравилась. Иногда даже больше, чем работа в кузне. Он раньше и не подозревал, что в мире есть столько интересного. Поэтому на уроках жадно слушал преподавателей, стараясь запомнить все, что услышал. И совершенно не понимал Грендира, откровенно бездельничающего на занятиях.
        С утра с ними занимался Састион. Он разучивал с послушниками новые слова молений, обращенных к Энканасу, учил обращаться с даром. Это было очень интересно. Фарах понял, как правильно обращаться к Всеблагому - в каких случаях, сколько по времени, какими именно словами. Научился вызывать огонек на пальцах по своему желанию. Во время молитв, когда слова молений произносились нараспев и воспитанники обращали свой дар к Богу Огня, Фарах чувствовал, что его слова слышны Энканасу. Это приводило его в благоговейный трепет.
        И все же больше всего ему нравились послеобеденные занятия, когда к старшим воспитанникам приходил самый настоящий ученый из Таграмского училища, звавшегося на новомодный лад Университетом.
        В его стенах учились уму-разуму отпрыски знатных семей, коих в столице проживало великое множество. Но в Университет попадали не все. Только те, чьи родители выразили желание, чтобы их чада стали образованными. А таких было немного, ведь в Сальстане больше ценилась карьера военного, а не ученого. Кроме того, согласно королевскому указу, в Университет брали и худородных ребят, хорошо проявивших себя в школах при храмах.
        Учеников Университета все звали школярами, потому что Университет раньше был главной школой Таграма. Ученики настолько были дружны, что составляли особое братство, готовое постоять друг за друга и за Университет. Сыновья графов и баронов братались с сыновьями сапожников и портных, вместе прогуливали деньжата, тискали симпатичных прислужниц в трактирах и клялись друг другу в вечной дружбе на книгах и клинках. И что было самым главным - не забывали об этих клятвах даже после окончания учебы.
        Фарах завидовал им. Всем сердцем. В Университете учили грамоте и письму, хорошим манерам, этикету и всему прочему, что необходимо знать образованному жителю столицы. Самых талантливых оставляли заниматься науками. Из них порой получались настоящие ученые. Они преподавали в Университете разные науки, приумножали знания. Таких талантов было немного, и в Таграме их очень уважали. Ведь наука - важное дело для государства, хотя ценится менее военного.
        Наук Фарах знал пять: сложный счет, необходимый архитекторам и кузнецам; география - наука о землях, необходимая для составления карт, за что особо ценилась вояками и чиновниками; медицина, нужная всем подряд; наука о живом и иностранные языки. Преподавали их не только ученые, закончившие Университет, а и прибывшие специально в Таграм из других стран. Вот такого приезжего преподавателя и удалось заполучить в свое распоряжение приюту.
        Эшмар, настоятель Великого Храма, справедливо считал, что воспитанники должны быть образованными, с широким кругозором. И, несмотря на то что ученые и Жрецы недолюбливали друг друга, в приюте появился Ламеранос. Это был почтенный старец, обладавший многими знаниями и неукротимым энтузиазмом. Приходил он только к старшим воспитанникам, обычно после обеда, и учил их географии, науке о живом и языкам. Рассказывал также об истории Сальстана, Каван-Сара и Леарана.
        На этих занятиях Фарах присутствовал всегда, даже, когда ему нездоровилось. От уроков он приходил в восторг. Особенно от географии, открывавшей перед ним безбрежные просторы трех государств. Рассказы Ламераноса о чужих землях уносили его на крыльях воображения прочь из класса. Как наяву он видел дельту Великой Реки, впадающей в Западное Море, видел Восточные леса и хорошо знакомые Южные горы. Рассказы о животных иногда повергали Фараха в ужас - особенно те, что касались восточных и северных чудовищ. Но одновременно и привлекали: животный мир трех государств оказался гораздо разнообразней и удивительней, чем ему представлялось раньше. А это было жуть как интересно: хотя Фараху больше приходилось работать с железом, животных он любил с детства.
        Особенно отличился новичок в изучении языков. Северный стал для него вторым родным, южный он знал с рождения, а леаранский давался легко. Фарах жадно впитывал знания, как сухая пакля, которой мастер-кузнец вытирал руки, впитывает влагу. Он набрасывался на книги, как усталый путник набрасывается на еду, и все никак не мог утолить голод знаний.
        Нравился ему и сам Ламерачос - щупленький невысокий старичок, с длинной седой бородой, ходивший в одном и том же старом камзоле и заношенном до дыр сером плаще. Нравился тем, что вечно во всем сомневался, хотя очень много знал. И тем, что был беззаветно предан наукам. Порой Фараху казалось, что ради нового знания Ламеранос готов пожертвовать всем имуществом, а то и жизнью. Лишь бы ему или его коллегам открылось что-нибудь новое. И это тоже нравилось Фараху. Иногда ученый напоминал ему деда. Тейрат тоже очень много знал и охотно делился знаниями.
        Ламеранос не остался в долгу. Он сразу приметил интерес нового воспитанника к наукам и выделил его среди остальных. Сасим и Васка больше интересовались молитвами, Грендиру было наплевать на все, из чего нельзя извлечь выгоды - и желательно немедленно, а Килрас от природы был немного туповат. Не то чтобы дурак, но не отличался особой живостью ума и сообразительностью. Зато Фарах оказался настоящим учеником, таким, о каком мечтает каждый учитель - жадным до знаний и очень способным. Поэтому Ламеранос часто задерживался в приюте, чтобы спокойно поговорить с Фарахом. Остальные ученики уже расходились, отсидев положенные часы, а новенький оставался. Ламераносу было приятно, что к его рассказам проявляют такой интерес, и он старался от души, просвещая бывшего подмастерья деревенского кузнеца. Ему также нравилось, что за четыре месяца занятий Фарах выучил столько, сколько другой не сумел бы и за пару лет. Это льстило самолюбию учителя.
        В общем, оказалось, что в приюте Фараху нравится все. С учебой дела обстояли хорошо. С молитвами - тоже. И что самое удивительное - прекрасно было и со свободным временем. Поднимались послушники поздно: когда огромные песочные часы, установленные в холле около входных дверей, отмеряли восьмой час утра. В это время их и будил брат младший воспитатель. Послушники завтракали - обычно парой яблок, куском хлеба да согретой водой и готовились к утренней молитве. Она начиналась часов в девять, когда заканчивалась служба в Великом Храме Всеблагого Энканаса. На ней обязательно должен был присутствовать старший воспитатель брат Састион. После службы он возвращался в приют и уделял время воспитанникам. До полудня шли занятия с наставником. Потом приходило время обеда. Ели все вместе в том же общем зале. Воспитанники приносили длинные деревянные столы и лавки и рассаживались за ними по возрастам. После обеда творилась краткая молитва во славу Всеблагого, дающего свет и пропитание, а потом начинались занятия с Ламераносом. Обычно они продолжались часов до пяти, а после этого послушники были предоставлены сами
себе до самого вечера, часов до восьми, пока не приходило время ужина и вечерней молитвы.
        Сначала Фараху это казалось странным. Он думал, что все их время займут учения и молитвы, но Грендир быстро объяснил ему, в чем дело. В приюте воспитывали сирот. Делали из них послушный материал. В меру воспитанный, в меру образованный. Уже потом тех, кто хорошо себя проявил, отбирали в послушники Храма, на дальнейшее обучение. Отправляли к Жрецам. Вот там-то и начиналось настоящее обучение, какое положено человеку, посвятившему себя служению Всеблагому. Ребят менее талантливых рассылали по всей стране, в далекие деревенские храмы, в помощь местным Жрецам. Обычно в самое захолустье, куда по своей воле не хотели отправляться воспитанники и Жрецы благородных кровей. Там молодые послушники постигали премудрости жреческой жизни - уже на месте, на своей собственной шкуре. И порой оставались Жрецами в том храме, что становился для них новым домом. Воспитанников, не отличавшихся особой сообразительностью и тягой к знаниям, но кое-как закончивших приют, охотно брали в услужение знатные господа. Ведь всех сирот учили и письму и счету. Образованные слуги встречались редко, и потому выпускники приюта
ценились высоко. Знатным господам было приятно взять в услужение не тупого мальчонку с улицы, склонного к воровству, а образованного воспитанника, почти что послушника. В общем, дело находилось всем. Поэтому на обучение воспитанников не тратили слишком много сил. Не окупится. Если будет нужно, жизнь сама научит - она и есть самый лучший воспитатель.
        Так что в приюте и учили, и давали немного свободы. Правда, не всем. Младших не выпускали за пределы двора. Их вообще держали в строгости, приучали к порядку и послушанию. А старшим, уже прошедшим через все строгости, позволялись некоторые вольности - все-таки взрослые люди. Их свободно выпускали в город, зная, что они вернутся: в этом возрасте уже начинаешь дорожить бесплатным куском хлеба и образованием. Даже шустрый Грендир, и тот всегда возвращался вовремя, боясь, что его выгонят из приюта. Он, бывший воришка, выросший на задворках Таграма, пропитанных духом свободы и безнаказанности, понимал: ему дан шанс. Хороший шанс устроить свою жизнь, и он не собирался его упускать. Так же как и Фарах и Килрас. Сасима и Баску, прозванных «святошами», можно было не принимать в расчет. Братья неохотно покидали приют, только но необходимости. Они уже жили новой жизнью - жреческой.
        А вот Веселая троица порой позволяла себе развлечься. Самым излюбленным был такой способ: пойти на рыночную площадь, потаскать тяжелые мешки торговцев с подвод к прилавкам и получить за это несколько медных монет. После чего зайти в любимый кабачок, где в основном собирались школяры, и цедить разбавленное сверх всякой меры дешевое пиво, до тех пор пока не придет пора возвращаться в приют. В кабачке можно было наслаждаться вольными разговорами, узнавать последние новости и слухи, общаться с непоседливыми и бойкими на язык школярами. То есть делать вид, что ты просто горожанин, а не воспитанник приюта для сирот.
        Вот и сегодня, Фарах шел в этот кабачок, носивший название «Совиное Урочище». Правда, он не собирался в нем задерживаться. Он искал друзей, которые, без сомнения, уже обосновались в кабачке. Ведь сегодня выходной, седьмой день недели, когда Ламеранос отдыхал и не приходил на занятия. Несмотря на это, Фарах все равно полдня провел за книгами, сам, по собственной воле. Ведь это было для него лучшим развлечением. А Грендир и Килрас сразу после обеденной молитвы отправились на площадь - подзаработать. Фарах догадывался, что друзья, разжившись мелочью, обязательно заглянут в «Совиное Урочище». Поэтому, когда к нему зашел Састион и попросил срочно найти Грендира и Килраса, он согласился - знал, где их искать.
        ...Теперь Фарах бодро шагал в знакомый кабачок, с удовольствием ступая по свежему снегу, еще с утра припорошившему улицы Таграма. Он был сыт, тепло одет и вдобавок узнал много нового о западной части Сальстана, в частности про город Вольный Паир. Он собирался найти друзей, передать им слова наставника, а потом вернуться в приют, чтобы снова засесть за книгу и наконец узнать, чем кончился дележ Паира в период правления Могда Стремительного. На душе у него было легко и светло.
        
        
2
        
        «Совиное Урочище» располагалось довольно далеко от приюта. Сначала следовало пройти закоулками к улице Ювелиров, потом по ней выйти к небольшой площади Цветов, где жались друг к другу лотки с разной мелочовкой. От него нужно добраться до Университета, потом взять правее, свернуть к центральной площади Де Вилей, поплутать в лабиринте улочек и выйти к большому трехэтажному дому-муравейнику, занимавшему собой половину квартала. В подвале этого дома и находился знаменитый школярский кабак.
        Дорогу Фарах знал хорошо, ему часто доводилось бывать в этом заведении, поэтому на ходу он размышлял, а ноги сами по себе несли его в нужном направлении. Думал он о дальних странах, о зиме, о приюте. Пока все шло хорошо, и он надеялся, что дальше будет только лучше. Но все же причина для беспокойства была. Фарах отчаянно боялся, что Жрецы Великого Таграмского Храма все же прознают, кто он такой на самом деле. От этих мыслей становилось не по себе, а сердце билось чаще. Фарах считал, что достаточно того, что Всеблагой Энканас знает о нем все. Ведь он слышит его, помогает. А слугам Бога Огня ни к чему знать, что Фарах - внук Жреца-предателя. Он виноват перед Богом, и Бог его простит. Вот и все дела.
        Очнулся подмастерье от своих не очень веселых мыслей, только начав спускаться по узкой лестнице, ведущей в подвал, к дверям «Совиного Урочища». Он вздохнул и решительно взялся за медную ручку двери, отполированную бесчисленными касаниями завсегдатаев кабака.
        Внутри «Урочища» было, как всегда, шумно и людно. Подвал под кабак отвели просторный, так что народу в нем помещалось много. Правда, потолок тут был невысокий - рослый Фарах едва не цеплял макушкой за его доски. Воздух пропитался запахом дешевого вина и гарью - на толстых столбах, что подпирали потолок, горели факелы. Все пространство между столбами хозяин кабака у ставил длинными деревянными столами. За ними вольготно расположились школяры и местные завсегдатаи. Вели они себя как обычно: кричали, ссорились, пели и, конечно, пили.
        В центре общего зала было не так тесно. Столы сдвинули в сторону, и на освободившемся пятачке остался лишь большой деревянный табурет. На нем восседал субъект с лютней в руках. Похоже, сегодня в «Совиное Урочище» заглянул бард. Такое случалось нередко, среди школяров часто встречались любители помузицировать. Но сегодняшний гость, судя по всему, был профессионалом. Лютня - немного необычной формы, напоминавшей женский стан, на вид казалась красивой и дорогой. А судя но звучанию - была еще и качественной. Да и пел бард много лучше школяров, обычно выступавших в «Совином Урочище».
        Заинтересовавшись гостем, Фарах остановился. Тот как раз пел длинную балладу о путнике, остановившемся на ночлег в придорожной таверне. Баллада была старая, затертая до дыр и особого восторга у публики не вызвала. Но - слушали внимательно. Голос у барда оказался приятный, да и слухом его Всеблагой не обделил. Правда, выглядел гость совсем не по-бардовски. Был он довольно упитан, что редкость для человека, зарабатывающего себе на жизнь пением и вынужденного постоянно мотаться по городам и весям в поисках пропитания. Бородат, как северянин, но притом на лице красуется крючковатый нос леаранца. Длинные волосы собраны в «конский хвост», по моде школяров, а одежда довольно дорогая, из тонкой выделанной кожи. Такой наряд простому школяру не по карману. В общем, на взгляд подмастерья, это был совершенно неправильный бард.
        Фарах дослушал балладу, отметив, что в целом вышло неплохо. Когда исполнитель умолк, собравшиеся рядом школяры загудели, требуя следующую песню. Из толпы донеслись непонятные для Фараха возгласы: «Ка-ли-ну, ка-ли-ну давай!» Но бард сразу понял, о чем идет речь. Он перевел дух, крякнул и, ловко ударив по струнам, заиграл ритмичный и бодрый мотивчик. Инструмент отчаянно бился в его руках - гудел, звенел и рычал. Песня обещала быть довольно боевой. Фарах было заинтересовался, но после первого же куплета отвернулся и пошел дальше, в глубь кабака. Песня оказалась веселой, но жутко пошлой и полной скабрезностей. Такие он не любил.
        Поглядывая по сторонам, Фарах брел мимо столиков, высматривая друзей. В толпе заметил пару знакомых школяров. С ними он повстречался здесь же, еще месяц назад. Хотел подойти и спросить насчет Грендира и Килраса, но тут же раздумал. Школяры были уже заметно пьяны, и Фарах знал, что, попади он к ним в компанию - усадят рядом и напоят дешевым кислым вином, отвратительным и на вид и на вкус. Такой поворот событий его не устраивал, поэтому он развернулся и нырнул в толпу.
        Пройдясь вдоль столов с оживленными компаниями и не найдя друзей, Фарах направился в самый дальний угол кабачка. Здесь было потише. За столиками сидели люди постарше - постоянные посетители, жители ближайших домов. Разговаривали негромко, не торопясь. Обсуждали новости, делились впечатлениями и потихоньку потягивали сладкое леаранское вино, легкое и душистое. Пробираясь вдоль столиков, Фарах невольно ловил обрывки разговоров, а порой и останавливался послушать интересную беседу.
        Говорили в основном о двух вещах - о зиме и о войне. О зиме - чаще. Никто, даже старики не могли припомнить такого снега. Хоть он и не задерживался на улицах дольше трех-четырех дней, но, едва растаяв, возвращался снова в виде белой крупы, за какие-то часы вновь засыпавшей город.
        На улицах было холодно, сыро и жутко грязно. Все таграмцы шмыгали носами, потирали замерзшие уши и проклинали Тайгрена. Всем давно стало ясно, что это его козни. Что именно Бог Тьмы и Холода наслал белое бедствие на столицу Сальстана. А от разговоров о Тайгрене было недалеко и до разговоров о войне. Но если с зимой все понятно - вон она, за дверью, то про войну ходили лишь слухи, один нелепее другого. Точно известно одно - ей быть. Непременно. Это знали все. Армия Виля Весельчака была лучшим тому доказательством.
        То, что армия собралась большая, знали все. Отряды, скапливаясь под Таграмом, постепенно уходили на север. Один за другим они отправлялись в Хальгарт, и сосчитать, кто ушел, а кто остался, не представлялось возможности. К тому же к Таграму постоянно подходили новые части из других концов страны, и все разбивали лагеря рядом с городом. Правда, некоторые отправлялись на север прямо с дороги. Армия растянулась в пути и сейчас около столицы стояла лишь ее часть, причем, по общему мнению, меньшая. Основные силы были уже на подходе к северным границам Сальстана, а здесь оставались отряды наемников, собравшиеся к столице со всех трех государств. Среди них были и королевские войска - копейщики, арбалетчики. Также около города стояла и королевская конница - ей в лесных дебрях Хальгарта делать было нечего. В столице пока хозяйничала гвардия короля состоявшая в основном из потомственных военных благородных сословий. Но все знали, что со дня на день и эти силы отправятся в далекий заснеженный Хальгарт.
        Поговаривали, что части, ушедшие на север раньше других, уже вступили в бой с ордами Тайгрена. Никто не знал, что творилось в Хальгарте на самом деле, но предположения строились самые разные. Говорили, что первые отряды Сальстана разбиты. Или, наоборот, - Хальгарт ими отвоеван, но при этом войска понесли такие потери, что северный край все одно не удержать. Говорили, что в рядах армии измена и прочее, прочее, прочее... Сходились в одном: все плохо и будет еще хуже.
        Фарах задержался у одного из столиков. За ним сидели лишь двое - тучный леаранец с непременными напомаженными усами и тощий северянин с выпученными, как у лягушки, глазами. Они спорили о том, как лучше сбыть товар. Предстоящая война открывала большие перспективы для торговли как оружием, так и едой. Все торговцы Таграма полны решимости поживиться на войне. Нехорошо? Зато выгодно. Да, королевские приказчики выкупили множество припасов для армии, но только ими дело не обойдется. Содержать армию - дело дорогое. Само собой, все солдатики получат по минимуму и еды и оружия, но и только. Вот тут-то и есть где разгуляться честному купечеству. Главное - вовремя подоспеть с подходящим предложением и при этом уберечь собственную шкуру от вражеских клинков.
        Поэтому-то леаранец по имени Перро предлагал отправляться в путь немедленно, с частным обозом, пока есть время спокойно добраться до границ и обратно. Северянин Сашст настаивал на том, что нужно немного подождать, пока оставшиеся части войска двинутся на север, и держаться их: армейцы скоро устанут от казенных харчей и захотят разнообразить рацион.
        Фараху был интересен этот спор. Про себя он думал, что наживаться на войне - дело дурное, но тем не менее хотелось знать, как торговцы собираются попасть на север - с обозом армии или собрав свой собственный отряд. В его голове уже зрели очертания дерзкого плана, как пробраться в обоз. Война с северными чудовищами - увлекательное приключение для восемнадцатилетнего парня. Но дослушать разговор и обдумать план Фарах не успел. Его взгляд выхватил из темноты знакомый профиль, и он, вздохнув, побрел в самый темный угол «Совиного Урочища».
        Там за маленьким столиком сидели Грендир и Килрас. Поначалу друзья его и не заметили. Они вели ожесточенный спор, что лучше - сдобренное пряностями красное леаранское вино, подогретое на огне, или крепкая таграмская брага на меду. Диспут настолько увлек их, что друзья не заметили, как к столику подошел Фарах. Он прервал их, положив руку на плечо отчаянно жестикулирующего Грендира. Тот вздрогнул, обернулся и расплылся в улыбке:
        - Фарах! Слава Всеблагому! А мне почудилось, что это Састион. Что ты тут делаешь? Неужели бросил книжицы и решил развлечься?
        - Садись, - предложил Килрас. - У нас осталось еще немного пива.
        Он кивнул на большой глиняный кувшин. Грендир подвинулся, и Фарах, не заставляя себя упрашивать, опустился на жесткую скамью. Килрас плеснул пива в свою кружку и передал ее другу. Тот, не чинясь и не брезгуя, отхлебнул. Пиво оказалось теплым и противным. Но замерзший Фарах все же его допил.
        - Что случилось? - спросил Грендир. - Ты же вроде собирался провести в приюте весь день?
        - Меня послал Састион, - ответил Фарах, и Килрас недовольно нахмурился. - Он хочет вас видеть. Срочно.
        - Бычье дерьмище! - Грендир вздохнул. - Вот так всегда. А у нас как раз осталась еще монета. Ее хватит на кувшин этого отвратительного пойла, которое по чистому недоразумению называется пивом.
        - Пусть и пойло, - буркнул Килрас, - это не мешает тебе жрать его в три глотки.
        - Да! Пойло! Леаранское вино лучше в сто раз! - отозвался бывший воришка, начиная горячиться. - По сравнению с ним все, что подают в этом кабаке, - пойло!
        - Хватит, - сказал Фарах. - Собирайтесь. Пойдем в приют.
        - Да ладно тебе, - Грендир махнул рукой. - Посидим немножко. Мы не собачки, чтобы бежать к Састиону по первому его зову.
        - Вы - воспитанники, - напомнил Фарах. - Хотите рассердить старшего воспитателя?
        - Откуда он узнает, что мы задержались, - беспечно отозвался Грендир, - если ты нас не заложишь. Он же не знает, где мы. Или ты...
        - Не знает. Я ничего ему не сказал.
        - И ладненько. Посидим чуток, а на обратном пути придумаем байку, что ты нашел нас на другом конце города. А пока можем заказать кувшинчик и еще часок-другой погреться в этом гостеприимном кабачке.
        Фарах задумчиво хмыкнул и отхлебнул пива. Он был совсем не прочь посидеть немного в «Совином Урочище» и хоть немного отогреться после путешествия по промерзшим улицам. Но при этом понимал, что Састион не стал бы разыскивать воспитанников просто так, из вредности.
        - Мне показалось, - осторожно сказал он, - что дело срочное.
        - А что стряслось? - спросил Грендир. - Чего ему надо?
        - Не сказал.
        - Не нравится мне это, - задумчиво произнес Килрас, разглядывая кувшин. - Что-то не так.
        - Может, он решил отправить нас в Храм? Может, у них там недобор Жрецов? - ухмыльнулся Грендир. - Наденем красные одежды, обернем чресла багрянцем... Как там дальше?
        - Это вряд ли, - засомневался Килрас. - Все уже договорено. Всем все известно. Не будет Састион судьбу нам менять.
        Фарах кивнул и вновь глотнул пива. Действительно, дальнейшая судьба его друзей была уже известна. Им осталось учиться до осени, не больше. Килрас уже знал, что его отправят в маленький городок Симстан, что находился много восточнее Таграма. Там он будет помощником местного Жреца, служкой. Жрец уже стар, и если воспитанник покажет себя с хорошей стороны, то вскоре заменит его. Килрас не блистал умом, но был исполнителен, и на него можно было положиться. Грендир, беспокойный и пронырливый, не рассчитывал на такое теплое местечко. Его ждал удел слуги в доме какого-нибудь провинциального барона. Но он всем говорил, что присмотрел себе место посыльного при гильдии кожевников. Грендир рассчитывал, что со временем поднимется и до купца. Фарах сильно в этом сомневался. В Таграме довольно легко узнать о прошлом человека. Все друг друга знают, несмотря на то что город очень большой. И если кожевники узнают, что до приюта Грендир промышлял воровством, вряд ли его возьмут на службу. Хотя кто знает. Все купцы сами немного воришки. Без этого в торговле никак: не обманешь - не наживешься. Может, как раз Грендир
и придется им ко двору.
        Фарах покосился на приятелей, взявшихся снова спорить о выпивке, и тихо вздохнул. Они уже знали наперед, что с ними случится, хотя бы приблизительно. А вот его будущее пока скрыто туманом. Он совсем недавно попал в приют и еще не знал, что уготовано ему судьбой. Многому надо еще научиться, чтобы считаться выпускником приюта. Только через пару лет станет понятно, пойдет ли он в Жрецы или повторит путь непоседливого Грендира. Скорее всего, его ждал вариант Килраса: захолустье, маленький городишко, старый покосившийся храм и седой старикашка Жрец - склеротик и зануда. И серая беспросветная тоска. Хорошо бы, конечно, продвинуться - пойти в Храмовое училище, в послушники. Пройти посвящение, стать Жрецом, остаться в Таграме и отмолить все грехи рода. Но Фарах знал - это не его путь. Всем сердцем чувствовал, что так - не будет. Не видел он себя в роли таграмского Жреца. Ну никак не видел. В голове не укладывалось, что он будет вести службы, принимать подношения прихожан и взывать к Энканасу по просьбам горожан. Это - не его призвание. Вон Васка да Сасим, казалось, родились уже в багровой рясе и с
молитвенником в руках. Серьезные и степенные, именно они должны были обращаться к Всеблагому с просьбами и мольбами. А Фарах... он не был уверен, что вправе возвышать свой голос и тревожить Бога Огня. Поначалу, во время молитв обращаясь к Всеблагому, парень трепетал, как лист на ветру. Когда же в ответ приходило тепло как знак, что его голос замечен, Фарах едва не падал в обморок. Он боялся, до колик, до судорог, что Бог узнает его - внука мятежного Тейрата - и немедленно испепелит на месте. Позже понял, что не настолько силен, чтобы Всеблагой услышал именно его голос. Но если он станет Жрецом... Тут-то, возможно, Энканас и обратит на него свой пылающий божественный взор. И, может быть, рассердится на то, что такой негодяй, как Фарах, обманывающий Жрецов и друзей, посмел потревожить его. Нет, это не его путь. Фарах не знал, что ему делать дальше, но это не его судьба. А спорить с судьбой. - Меньше всего он хотел с ней спорить. Когда попал в приют, ему казалось, что все несчастья позади, что он нашел новый дом, новую семью, дорогу... Свою судьбу. Но теперь подмастерье вновь стоял на распутье и не знал,
что делать.
        - Эй! - Грендир толкнул в плечо погруженного в себя Фараха. - Чего застыл, братишка?
        - Да так, задумался, - отозвался тот. - О Састионе. Что же он все-таки хотел?
        - Может, пойдем? - нахмурившись, произнес Килрас. - Нехорошо...
        - Ладно, ладно, - Грендир скорчил недовольную гримасу. - С вами все одно не посидишь нормально. Один мыслитель, другой святоша, и оба - трусы. Ладно, пошли уж.
        Он встал, нашарил на скамье серый приютский плащ и накинул на плечи. Фарах одним глотком прикончил остававшееся в кружке пиво, и его передернуло - на дне собрался неприятный осадок. Зато Килрас допил остатки пива прямо из кувшина и даже не поморщился.
        - Пошли, пошли, - заторопил друзей Грендир. - Сами рвались в приют, а теперь не шевелитесь...
        Из кабачка выбрались с трудом. Народу становилось все больше. Школяры, уже прилично набравшиеся, так и норовили затеять ссору. В какой-то момент Фарах подумал, что без драки не обойдется: двое щупленьких школяров вцепились в Грендира, отпустившего одну из своих шуточек, и стали тянуть его в разные стороны. Фарах уже приготовился пустить в ход кулаки, но в этот момент к Грендиру пробрался Килрас. Широким плечом кузнеца он ловко оттеснил пьяных школяров, и вся троица смогла без проблем дойти до двери.
        Улица встретила легким морозцем, кристально чистым воздухом и темнотой. Вечер разлился по Таграму густыми чернилами, а в высоте, над остроконечными крышами, проступили звезды. Фарах с наслаждением втянул носом свежий воздух и довольно крякнул. Выбравшись на улицу из душного кабака, он почувствовал себя заново родившимся. Грендир что-то недовольно буркнул, закутываясь в плащ, а Килрас закашлялся и пожелал Тайгрену жариться на сковороде Энканаса.
        Друзья поднялись по каменным ступеням и выбрались на мостовую. Фарах задрал голову и подзадержался, рассматривая звезды. Ему нравилось смотреть на небо. Вспомнилось, как смотрел на звезды еще в Эшмине, когда и дед был жив, и он еще ничего не знал о Темных Жрецах, Сальстане, Таграме...
        Грендир вдруг засуетился, заметался. Килрас прошипел «прячься», и Фарах внезапно остался в одиночестве. Друзья испарились, словно их тут никогда и не было. Юноша оглянулся, ища причину их странного поведения, и тут же столкнулся нос к носу с Ламераносом, вырядившимся по случаю мороза в новый теплый плащ с меховой подбивкой.
        От неожиданности Фарах попятился, а ученый прищурился, пытаясь понять, что происходит.
        - Фарах! - удивился он. - О, это ты! Как же я сразу тебя не узнал!
        - Да, конечно, - невпопад отозвался Фарах, лихорадочно соображая, чего бы такого соврать. Все-таки воспитанник и кабак - вещи несовместные, по мнению любого учителя. - Добрый вечер.
        - Мальчик мой! Как хорошо, что я тебя встретил. Ты случайно не знаешь, где тут питейное заведение с броским названием «Совиное Урочище»?
        Фарах от удивления лишившись дара речи, молча ткнул в покосившуюся деревянную вывеску над ступенями, ведущими в подвал.
        - И в самом деле, - удивился Ламеранос и задумчиво коснулся бороды. - Как же я сразу не заметил.
        - А зачем оно вам? - спросил Фарах и тут же пожалел этом. Кто его тянул за язык?! А если Ламеранос спросит у него то же самое?
        - Да вот, - развел руками ученый. - Ищу своих помощников. В Университете мне сказали, что эти два великовозрастных обалдуя затесались в компанию школяров и отправились что-то отмечать в кабак. А мне они срочно нужны, чтобы приготовить все необходимое к завтрашнему докладу. А ты гуляешь?
        - Да, - не моргнув глазом, соврал Фарах. - На звезды вот смотрю. Сегодня их хорошо видно.
        - Как бы не так! - с жаром отозвался Ламеранос. - Проклятые смолокуры закоптили весь город, и теперь звезды очень плохо видно. Правда, думаю, к полуночи станет лучше. Ветер с севера, он быстро разгонит всю грязь, скопившуюся над городом. Но все равно, наблюдать звезды лучше всего на природе, подальше от человеческих поселений. В них столько грязи, что даже воздух становится мутным.
        Фарах кивал, делая вид, что понимает, о чем идет речь. Ламеранос остановился посреди фразы и строго глянул на воспитанника.
        - Вот что, - сказал он. - Раз уж интересуешься звездами... Ты, наверное, знаешь, что есть такая наука - астрономика?
        Фарах отрицательно покачал головой. Он вроде бы слышал это слово, но не знал, что есть наука с таким названием.
        - О! - ученый поднял указательный палец к небу. - Тем паче. Приглашаю тебя в гости. Приходи ко мне как-нибудь вечерком, ближе к ночи. Я покажу тебе телескоп. Его я построил сам, собственными руками. Он, конечно, далек от идеала, но все же это лучший телескоп в Таграме, а может, и во всем Сальстане.
        - Я приду, - пообещал Фарах. - Если, конечно, разрешит брат Састион.
        - Ах да, - нахмурился ученый. - Вот что, Фарах. Ты парень умный. Если бы не Жрецы, я бы взял тебя в Университет. Учиться. Но боюсь, Састион и Марион не разрешат. У нас, знаешь ли, не самые лучшие отношения. А жаль. Тебе надо учиться. Ты гораздо способнее многих балбесов, протирающих штаны на скамьях Университета, вместо того чтобы заняться полезным делом.
        - Спасибо, учитель, - поблагодарил Фарах. - Но думаю, мне лучше остаться в приюте.
        - Да-да, - рассеянно заметил ученый. - Ты же сирота, а они кормят тебя, содержат. Ох, извини!..
        - Ничего, - кивнул Фарах. - Все хорошо.
        - Ну, я, пожалуй, пойду, - заторопился смущенный своей бестактностью Ламеранос. - И все же поговори с Састионом. Думаю, он разрешит тебе заглянуть ко мне в гости. Воспитатель знает, что ты очень способный. Я ему говорил.
        - Спасибо.
        - Ну, хорошего вечера и спокойной тебе ночи, - сказал ученый и стал спускаться по ступеням.
        Фарах облегченно перевел дух и быстро пошел прочь. Он очень обрадовался, что ученый не спросил, что делает воспитанник возле кабака? Кажется, Ламераносу это и в голову не пришло. И еще юноша был доволен приглашением. Наверняка дома у Ламераноса полно книг. Самых настоящих книг, битком набитых знаниями...
        - Фарах!
        Из темноты появились Килрас и Грендир. Вынырнули внезапно, словно по волшебству.
        - Ну что, - жадно спросил Грендир, - попался?
        - Да нет, - отозвался Фарах. - Ничего такого он не сказал. Только спросил, где «Совиное Урочище». Искал каких-то своих помощников.
        - Пронесло, - облегченно вздохнул Грендир. - Старый пень небось и не понял, чего ты тут околачивался. О чем болтали?
        - Он пригласил меня в гости. Обещал показать телескоп.
        - Телескоп, - насмешливо протянул Грендир. - Аккуратнее, южанин. Старички, они, знаешь, какие шустрые бывают! И телескопы у них...
        - Прекрати, Грендир! - буркнул Килрас. - Ламеранос - хороший.
        - Да-да, - отозвался бывший воришка. - Старый хрыч ничего не замечает, кроме своих драгоценных бумаг. Знаю.
        Килрас, которому нравился добрый учитель, набычился, готовясь дать отпор язвительным речам друга, и Фарах поспешил вмешаться:
        - Пошли отсюда. Састион, наверно, нас уже обыскался. Разозлится. Будем опять драить отхожие места.
        Друзья с ним согласились, и все трое быстро зашагали к приюту. Састион славился тем, что мог дать провинившимся воспитанникам задание не слишком тяжелое, чтобы выглядеть наказанием, но вместе с тем такое неприятное, что оно все-таки им являлось.
        К счастью, все обошлось. Састион, уже начинавший нервничать, встретил воспитанников во дворе приюта, но ругать не стал. Все же это было их время - день, свободный от занятий. Но задание он им все-таки дал. Дело оказалось не очень важным, но, по словам старшего воспитателя, срочным. Оказывается, Састиону понадобились помощники, чтобы разгрузить повозку. Прислуги в приюте не держали, кроме старика-солдата, следившего за воротами. Но сейчас от него толку было мало - повозка оказалась нагружена тяжелыми деревянными ящиками. Такими, что и молодому парню поднять нелегко.
        Воспитанники сразу взялись за дело. Как самым старшим, им часто доставалась тяжелая работа, так что они и не удивились. Ящиков было немного, штук десять, их быстро перетаскали в приют, в одну из свободных комнат.
        Грендир не удержался и тайком вскрыл два ящика - самый легкий и самый тяжелый. Легкий был набит теплой одеждой - ткаными плащами, кожаными леаранскими куртками и шерстяными штанами. В общем, ничего интересного. Зато во втором обнаружились три кольчуги, переложенные промасленными тряпками. Это было уже любопытно. Друзья удивились и попытались представить, для чего воспитанникам могут понадобиться кольчуги. Но фантазия подвела, они так и не смогли придумать ничего вразумительного. К тому же близилось время вечерней молитвы и пора было расходиться по комнатам, чтобы привести себя в порядок.
        Умываясь ледяной водой из бака, Фарах подумал о том, что его друзья отнеслись к находке довольно равнодушно. Ну, кольчуги и кольчуги. А вот он сразу насторожился. Почувствовал: что-то назревает. Нечто, способное в очередной раз круто изменить его жизнь. И это его нисколько не радовало.
        
        
3
        
        Поговорить с Састионом о визите к ученому Фарах решился только на третий день. Ламеранос уже пару раз напоминал о своем приглашении, но воспитанник никак не мог улучить удобный момент: старший воспитатель ходил хмурый, раздражался из-за мелочей и явно был не в духе. Когда он бывал в таком настроении, просить его о чем-либо было бессмысленно - это Фарах уяснил.
        В среду же Састион с самого утра находился в хорошем ррсположении. Фарах приметил это еще на утренней молитве. Во время занятий он продолжал наблюдать за воспитателем, стараясь понять, не изменилось ли его настроение. Это было важно. Если просьба Фараха пришлась бы Састиону не по вкусу, он мог не только не разрешить намечающийся визит к Ламераносу, но еще и запретить даже думать об этом. На веки вечные. Запросто! Такое уже случалось. Например, тогда, когда Веселая троица собралась заняться музицированием. Хотели на праздник Осени разучить пару мелодий на свирелях и сыграть их за праздничным столом. Тогда они не учли плохое настроение наставника, и теперь в стенах приюта нельзя было упоминать даже барабан. Да и все остальные музыкальные инструменты тоже. Састиону очень не понравилось предложение старших воспитанников.
        И сейчас, уткнувшись носом во второй том Книги Молений, Фарах старался понять - сохранится ли хорошее настроение старшего воспитателя до обеда. Ведь именно в обед, перед занятиями с Ламераносом, Фарах и хотел поговорить с Састноном о своей небольшой просьбе.
        Занятие тем временем шло своим чередом. Воспитанники прилежно повторяли слова моления о защите от ночи, водили пальцем по пергаментам, а Састион внимательно вслушивался в их голоса. Фарах, разумеется, тоже повторял слова, что не мешало ему размышлять о визите к ученому. Он помнил моление наизусть и в книгу заглядывал, только чтобы припомнить правильные ударения. Книга - пачка пергаментных листов, сшитая шелковой нитью, - была учебником. Раньше Фарах видел только молитвенник, имевшийся у каждого Жреца. Выглядел он солиднее: толстая книга в кожаном переплете с текстами молений на каждый день. Теперь Фарах знал, что их пишут в Храмах столицы, а потом рассылают Жрецам. Когда он только начинал учиться в приюте, то думал, что и слова молитв, называемых молениями, они будут учить по такой же книжке. Но оказалось, что есть специальный сборник, состоящий из пяти толстенных томов. Там содержались все тексты воззваний и молитв, что употреблялись Жрецами. Все те, что удостоились ответа Энканаса. Причем в трех первых томах были записаны молитвы простые, на каждый день. В четвертом - те, что следовало
использовать редко, в особые дни. В пятом же содержались самые секретные тексты, для тех, кто общался с Энканасом и получал в ответ силу Огня. Моления составлялись Жрецами Огня, и сборник был плодом трудов нескольких сотен лет. Подобрать нужные слова и нужную интонацию было нелегко, но, если это удавалось, удачный вариант тут же записывался.
        Но все это было известно бывшему подмастерью лишь по слухам. Дальше второго тома Фарах, Килрас и Грендир еще не продвинулись. Васка и Сасим порой хвастались, что дополнительно занимаются с Састионом по третьему тому. Но даже их не допускали до следующих разделов.
        Книга молений для воспитанников сильно отличалась от молитвенника. Причем не только текстами. Над каждым словом были сделаны специальные пометки для учеников: как правильно произносить звуки, как долго должны звучать гласные, где в предложении сделать вдох, где выдох, а где паузу. Так же каждое моление сопровождалось подробным комментарием - когда следует его творить, в какое время года и день недели, утром ли, вечером, в полдень или в полночь. Кроме того, в комментариях толковались и возможные варианты ответа Всеблагого: от легкого внимания до явления во плоти. Конечно, от молитв по текстам второго тома никто не ждал чудес, вряд ли Энканас явится на зов о ниспослании теплой ночи, но порядок должен быть во всем. И воспитанник, по словам Састиона, должен быть готов к тому, что в ответ на просьбу о теплом деньке Всеблагой лично явится проверить, кто это там к нему взывает, немилосердно перевирая интонации.
        Все тексты были, разумеется, на северном языке. Ведь обучение проходило в Таграме и предполагалось, что ученики останутся в Сальстане, где основным языком был северный. Фарах уже знал, что для занятий на южном и леаранском есть отдельные учебники. Слова там, конечно, те же, но язык другой. Поэтому и произносить фразы надо было по-другому, делать паузы в других местах и тянуть совершенно другие гласные. Когда Фарах жил в Эшмине, он молился на южном языке. По словам Жрецов, особой разницы не было: Всеблагой знает все языки Мира. Но тогда Фарах и понятия не имел о том, как следует произносить молитвы. Конечно, искренне произнесенная речь все одно достигнет Бога - по крайней мере, так говорили Жрецы. Но, чтобы вышло наверняка, надо соблюдать правила. Ведь Жрец, возносящий молитву во имя Бога Огня, должен всегда быть уверен в результате.
        Сейчас воспитанники учили моление о защите от сил ночи, а Састион внимательно вслушивался в их голоса, ловя неточности и погрешности. Он не боялся прерывать молитву из-за нерадивых учеников и начинать все сначала, ведь это была учеба. На самом деле ошибались всего лишь двое - Килрас и Грендир. Друзья тщетно пытались попасть в ритм и вытянуть последние ударные слоги. Васка и Сасим произносили все идеально, как всегда. Фарах был далек от совершенства, но все же у него получалось неплохо.
        Састион хмурился. Он заставлял учеников раз за разом повторять нужные слова, пока наконец Килрас и Грендир не уловили правильный темп. Они сообразили, что лучше всего ориентироваться по Васке и Сасиму, и вскоре дело пошло на лад. Старший воспитатель довольно улыбнулся и велел повторить все моление пять раз подряд. Вышло хорошо, никто не ошибся.
        Произнося моление, Фарах трепетал, чувствуя, как его зов уходит ввысь, к небесам. Он не просто говорил - он звал. И к концу пятого исполнения пришел ответ. Фарах почувствовал, как внутри живота появляется теплый комочек, а кончики пальцев стало пощипывать. Это значило, что все слова произносятся правильно, как положено. Конечно, сам Всеблагой не услышит его. Сил бывшего кузнечного подмастерья не хватит на то, чтобы вложить слова в уши Богу. Но ответ небес - есть. А там уж как повезет. Если молитва будет искренней, Всеблагой обратит на нее внимание, откликнется.
        Меж тем комок тепла рос и рос. Вскоре Фараху стало жарко, а кончики пальцев горели. От восторга закружилась голова, дыхание стало прерывистым. Он чувствовал руку Бога на своем челе и восторгался этим ощущением. Фарах был готов излиться Огнем, прямо здесь, в классе, и едва сдерживался. Но одновременно с восторгом он испытывал и страх. Чувствовал себя самозванцем, лживым негодяем, осмелившимся покуситься на великую ценность - цапнуть грязными руками святой сосуд Божественного Откровения.
        Разрываемый противоречивыми чувствами, Фарах едва дождался окончания урока, надеясь, что ему удастся задуманное. В этот раз все получилось даже у таких бездарей, как Килрас и Грендир, и Састион выглядел довольным. Воспитатель чуть улыбался и даже потирал ладонью о ладонь, а это служило верным знаком того, что у него хорошее настроение.
        После занятия, когда воспитатель велел всем идти на обед, Фарах решил не упускать удачный момент и рискнуть. Он подошел к Састиону и, смиренно склонив голову, рассказал ему про приглашение Ламераноса. Наставник выслушал его благосклонно. Когда Фарах упоминул, что хотел бы взглянуть на книги по истории Сальстана, Састион нахмурился. Потом посоветовал послушнику обратить особое внимание на книги по истории жречества. Фарах послушно закивал, чувствуя, что дело на мази. Састион похвалил его за сегодняшний урок и сказал, что дает ему разрешение зайти вечером к Ламераносу. После вечерней молитвы. Но до утренней он должен вернуться в приют. Это было обязательным условием.
        Довольный Фарах рассыпался в благодарностях, превознося до небес доброту наставника. Састион с легкой улыбкой выслушал похвалы и велел отправляться за стол, пообещав, что сам поговорит с Ламераносом перед занятиями.
        Это была победа! Фарах и не рассчитывал на то, что ему так просто удастся получить разрешение на визит к ученому. Он с легким сердцем отправился в зал, к обеденному столу, размышляя о том, что Энканас все-таки благоволит к нему, пусть и полному недостатков, но не лишенному искренности.
        
        
4
        
        Все вышло как нельзя лучше. Састион действительно сам переговорил с ученым и лично подтвердил свое разрешение. Ламеранос рассказал об этом Фараху прямо на уроке. Бывший подмастерье ликовал, чувствуя на себе чуть завистливые взгляды Васки и Сасима. Им тоже хотелось посмотреть на книжные сокровища Ламераноса, но братья даже думать не могли о том, чтобы попросить старшего воспитателя отпустить их на ночь к ученому. Это, несомненно, подмочило бы репутацию будущих послушников.
        Фарах едва дождался окончания занятий. Вопреки обыкновению, он был настолько рассеян, что пропустил мимо ушей довольно длинный рассказ учителя о природе Леарана. Но это ничуть его не огорчило. Фарах рассчитывал наверстать упущенное вечером, во время беседы.
        В конце занятий он подошел к Ламераносу, чтобы договориться о времени визита. Ученый обещал показать воспитаннику звезды, и речь шла, разумеется, о ночных часах. Вечерняя молитва в приюте оканчивалась в девять вечера. После нее Фарах был предоставлен самому себе почти на двенадцать часов и мог спокойно отправляться в гости к учителю. Времени было достаточно.
        Ламеранос рассказал, как добраться до его дома, и сказал, что будет ждать гостя между девятью и десятью вечера. Фараха это вполне устраивало. Довольные друг другом, они распрощались, и каждый вернулся к своему делу: Ламеранос отправился в Университет, заниматься со школярами, а Фарах возвратился в приют.
        Он едва дождался вечера. Возбужденный предстоящим приключением - а для него, воспитанника приюта, это было самое настоящее приключение, - сидел как на иголках. Грезил наяву, представляя себе сокровища знаний, хранящиеся у Ламераноса. Ему казалось, что жилище ученого - небольшой университет, посетив его, можно приобщиться к мудрости веков.
        На ужине Фарах забыл про десерт: сморщенные сушеные яблоки. Этим немедленно воспользовался Грендир и проглотил его долю в мгновение ока. На упрек совестливого Килраса бывший вор ответил, что Фарах сам виноват - нечего витать в облаках. И вообще, в большой семье рот не разевай. Килрас, чувствительный к любой несправедливости, немедленно нахмурился. Сказал, что это нехорошо. Грендир ответил язвительным замечанием и друзья чуть не поссорились. Сам Фарах даже не заметил этой перепалки: в мыслях он был уже в гостях у Ламераноса.
        После вечерней молитвы к нему подошел Састион. Он напомнил воспитаннику об обещании вернуться к утру и сказал, что уже предупредил Тага. Теперь Фарах мог вернуться в любой момент и его без проблем пропустят в приют. Также Састион очень настоятельно посоветовал воспитаннику не просто пялиться на чудеса в доме ученого, а провести время с пользой. Например, поискать в его архивах собрание пергаментов с жизнеописаниями настоятелей храмов Сальстана. Састион сказал: мол, уже давно ходят слухи, что у Ламераноса есть такое собрание, но ученый все отрицает. А Великому Храму Таграма необходимо точно знать, существуют подобные архивы на самом деле или нет. Фарах кивал и обещал помочь, но на душе у него скребли кошки, он чувствовал себя оплеванным, униженным. Ему предлагали роль шпиона! Конечно, глупо думать, что Састион просто по доброте душевной отпустит воспитанника на всю ночь к ученому, нарушив тем самым правила приюта. Но то, что ему предлагали... Конечно, пару лет назад, да что там, еще полгода назад, Фарах бы возмутился. Но теперь он лишь покорно кивал, сжимая зубы. Он уже понял: если хочешь чего-то
добиться в этом мире, то не стоит открыто выражать чувства. Лучше спрятать их поглубже и руководствоваться холодным расчетом, а не эмоциями. Так что, выслушав Састиона, воспитанник лишь смиренно поблагодарил наставника за доброту.
        После разговора Фарах быстро собрался: оделся, взял холщовую сумку на ремне и кинул в нее пару чистых листов пергамента да свинцовый карандашик для заметок. После чего отправился в путь.
        Прогулка по Таграму сама по себе была приключением. Как и во всяком крупном городе, с наступлением ночи улицы не пустели, а напротив - заполнялись горожанами, ведущими ночной образ жизни: ворами, бандитами, гуляками и разномастными искателями приключений. Но Фарах не испытывал страха перед этой публикой. Он достаточно времени прожил в Таграме, чтобы усвоить несколько истин, помогающих выжить на улицах. Во-первых, надеяться нужно только на себя и на быстроту ног; во-вторых, ни на что не отвлекаться и идти точно к цели; в-третьих, не испытывать удачу и выбирать короткую дорогу. Вовсе нет - выбирать безопасную.
        Сам Фарах более всего полагался на две вещи: на быстрые ноги и крепкие кулаки. Раньше у него еще был нож, но теперь он хранился у Састиона. Жрецам и послушникам не полагалось носить оружия, считалось, что они должны думать о Боге, а не о драках, и что лучшая защита - это священный сан. Но Фарах еще не был ни послушником, ни тем более Жрецом. Он всего лишь воспитанник - сирота, «колченогий». И на него не распространялась защита духовных лиц. Сироту всякий обидеть норовит - то известно давно. Ведь некому постоять за тебя - нет ни родных, ни близких. Надеяться можно только на себя.
        Фараху уже довелось поучаствовать в нескольких драках с городскими подростками - задиристыми и наглыми хулиганами, подрастающими хозяевами ночных улиц. Он знал, что геройствовать в таких случаях бесполезно - особенно когда на тебя наваливаются кучей. Геройство хорошо на поле битвы, но никак не в городской драке. Тут лучше поскорее унести ноги, а не изображать из себя великого воина. Это он усвоил твердо и поэтому шел по большим улицам, где можно встретить стражников. Вдобавок внимательно поглядывал по сторонам, справедливо считая, что на стражников можно положиться в последнюю очередь.
        До дома Ламераноса он добрался без приключений. Оказалось, что ученый жил недалеко от Университета, в одном из домов-муравейников, так нелюбимых Фарахом. Это неприятно удивило его. Бывшему подмастерью казалось, что ученый должен жить в отдельном доме, превращенном в большой класс для занятий, где могут заниматься ученики и последователи. И чтобы кругом - покой и тишина. Ничто не должно отвлекать ученого от поиска истины. А тут - подъезд, соседи...
        Вход охранял сонный стражник из солдат, живо напомнивший Фараху охранника приюта Тага. Та же выправка, те же седые леаранские усы, те же скромность и опрятность в одежде. Наверно, ветераны следовали своей «военной» моде. Охранник был предупрежден о визите гостя к ученому и без лишних расспросов пропустил Фараха в большой подъезд, любезно рассказав воспитаннику, как найти дверь Ламераноса.
        Ученый обитал на третьем этаже, последнем в доме, в общем-то, уже на чердаке. Это тоже немного смутило Фараха, но он все же поднялся наверх по длинной винтовой лестнице и остановился перед двустворчатыми дверями. Переминаясь с ноги на ногу, занес руку, чтобы постучать, но в этот момент двери распахнулись, и на пороге появился хозяин.
        - Фарах!
        Ламеранос был одет в длинный стеганый халат с закатанными рукавами. Вокруг шеи обмотан теплый платок, а на ногах сапоги. Голова его оставалась непокрытой, и волосы торчали дыбом, словно месяц не встречались с гребнем.
        - Как я рад! - быстро сказал ученый, хватая гостя за рукав. - Заходи, заходи! Я услышал шаги на лестнице и решил, что это ты. К счастью, не ошибся.
        - Добрый вечер, - поздоровался Фарах.
        - Что? Да! И тебе, конечно, тоже. Ну, не стой же, проходи. Все уже готово. Просто замечательно, что ты вырвался из приюта. Ума не приложу, с чего это Састион так раздобрился.
        Воспитанник почувствовал, как кровь прилила к щекам. Он-то знал - с чего. Проклиная шпионскую роль, Фарах пообещал себе, что ни за что не выдаст Ламераноса. Даже если у него обнаружатся полные жизнеописания настоятелей храмов Сальстана, Леарана и Каван-Сара в придачу.
        Ученый за рукав втащил гостя в прихожую и захлопнул двери. Пока он возился со сложным механическим замком, Фарах огляделся. Прихожая выглядела совершенно обычно. Стены, пара табуретов, ящик с потрепанной обувью. В деревянную стену, покрытую зеленой комковатой штукатуркой, был вбит большой крюк. На нем висел заштопанный плащ, хорошо знакомый Фараху. Окинув взглядом небогатое убранство коридора, он ощутил разочарование. Ему казалось, что прямо с порога должны начаться чудеса. Где же чучела диких зверей? Где стопы книг, карты, доспехи времен войны за Пустоши?
        - Пойдем же, пойдем, - засуетился Ламеранос, распахивая двери, ведущие в комнаты. - Не раздевайся. У меня прохладно.
        Войдя в большую залу, что служила ученому и кабинетом и гостиной, Фарах довольно хмыкнул. Комната ученого была полной противоположностью пустой прихожей и оправдала все его ожидания. Просторная, с высоким потолком, она была заставлена различными штуками, вызвавшими у Фараха почтительный трепет. Тут оказались и чучела животных, и деревянные макеты замков, и странные конструкции из жердей, напоминавшие колодезных журавлей. Все стены были увешаны холстами с рисунками. Среди них встречались карты Сальстана, наброски загадочных животных и рыб и даже была большая картина, изображавшая человека с наполовину снятой кожей. Всю дальнюю стену занимал огромный шкаф с множеством дверок, украшенных затейливой резьбой. Одна из них осталась приоткрытой, и Фарах заметил, что за нею скрываются толстые книги, переплетенные в кожу.
        - Ну, проходи. Будь как дома, - сказал Ламеранос. Он подвел гостя к окну. Здесь стоял огромный стол, заваленный всякой всячиной: пустыми стеклянными бутылками, листами пергамента, книгами, перьями и прочей мелочью, что имеет обыкновение скапливаться на столах. Вообще же в комнате ученого царил страшный беспорядок. Фарах мимоходом успел удивиться - как Ламераносу удается находить здесь то, что ему нужно. Но потом он увидел, на что ему указывает ученый, и тут же забыл обо всем прочем.
        Напротив окна стояла большая деревянная тренога. К ней крепилась деревянная же труба, залитая черным лаком. Ее толстый конец смотрел в окно, забранное чистейшим стеклом, а тонкий призывно поблескивал круглой линзой.
        - Телескоп, - с гордостью произнес Ламеранос. - Линзы сделаны гильдией стекольщиков по моему проекту. Обошелся мне в крупную сумму, но он того стоит. Самый лучший во всем Таграме, да и во всем Сальстане.
        Фарах зачарованно смотрел на прибор. На черном лаке плясали блики свечей, тренога блестела медью сочленений, а в целом он производил впечатление таинственного, чуть ли не колдовского, устройства. Конечно, Фарах уже слышал про телескопы. Ламеранос рассказывал им про оптические свойства стекла и подзорные трубы, сделанные гильдией кузнецов по заказу военных. Но одно дело слышать и совсем другое - видеть это чудо наяву.
        Ученый оценил внимание, оказанное воспитанником его изобретению. Он довольно откашлялся, разгладил бороду и сказал:
        - Вскоре мы им воспользуемся. Погода нынче ясная ни единого облачка. Нам повезло.
        - Потрясающе, - отозвался Фарах. - Он такой... Красивый.
        - Это пустяки, главное, что он полезный. С его помощью я сделал одно открытие, но пока не оповестил о нем коллег. Надо бы уточнить расчеты, проверить вычисления...
        Ламеранос придвинул к Фараху стул, смахнул с него пыль и предложил:
        - Присаживайся, побеседуем. Надо немного подождать, пока наступит полночь. Тогда будет лучше видно.
        Фарах послушно присел на стул и обвел комнату ученого восхищенным взглядом. Его приводило в восторг собрание таинственных предметов и загадочных устройств. Он чувствовал некое благоговение, словно находился в Храме. Такое сравнение вдруг показалось ему кощунственным, и воспитанник смущенно откашлялся.
        Ученый истолковал смущение гостя по-своему.
        - Вина? - осведомился он. - Или горячего чаю? Не стесняйся. У меня есть потрясающий чайный сбор, с юга Каван-Сара. Из Башмина. Говорят, что он собран в знаменитой долине Слез, расположенной рядом с этим прекрасным городом.
        Фарах снова кашлянул, но на этот раз скрывая улыбку. В долине Слез, что располагалась рядом с Башмином, не росло ничего, кроме сорняков. А башминский чай считался на юге самым отвратительным. Он хотел сказать об этом ученому, но постеснялся.
        Ламеранос пожал плечами и принес из соседней комнаты два глиняных стакана с красным вином.
        - Ну что ж, - сказал он. - Сели за стол, теперь можно и поговорить. Ну-с, воспитанник Фарах, что ты знаешь о звездах? Не смущайся, я не давал вам этого на уроках, отвечай как можешь.
        - Звезды - это капли огненной крови Энканаса, - ответил Фарах, припоминая занятия с Састионом. - Он пролил их в Битве с братом своим, Тайгреном. С тех пор эти капли так и сияют среди тьмы, даже ночью напоминая нам о великой Битве.
        - Это тебе рассказали в приюте?
        Фарах кивнул и отчего-то почувствовал себя неловко, словно сказал глупость. На самом деле о звездах ему рассказывал еще дед, а Састион лишь подтвердил его слова. Фараху всегда нравилось смотреть на звезды. Еще живя в Эшмине, в ясные вечера он часто разглядывал ночное небо, представляя себе схватку богов.
        - Капли крови Бога, - задумчиво повторил Ламеранос. - Ответ, достойный поэта, а не Жреца. Ладно. Слышал ли ты имя Периама Таграмского, ученого, что жил полвека назад?
        - Да, в одной из книг, что вы мне дали, это имя упоминалось. Кажется, он первым сделал точные песочные часы.
        - О да. Но знаменит он вовсе не этим. Вот что, мой мальчик. Сейчас я расскажу тебе о звездах то, что ты еще не слышал. Но предупреждаю: сия теория очень нелюбима Жрецами. - Ламеранос постучал пальцами по столу. - Полвека назад, когда Периам высказал ее, поднялся большой шум. Тогда Жрецы проклинали ученых и призывали власть к запрету таких мыслей. По счастью, отец Виля был прогрессивным монархом. Гонений удалось избежать, однако с тех пор обсуждения теории не выходили за пределы ученых советов. Но ты мог слышать ее от наставников, как пример ереси. Так что, если сомневаешься в чем-то, лучше скажи заранее.
        - Я весь внимание, учитель, - осторожно отозвался Фарах. Его насторожили слова о ереси, но раз уж теория была дозволена властями, а жречество с ней смирилось то, может, ничего страшного и не произойдет, если он ее услышит.
        - Так вот, - Ламеранос глотнул вина и вытер седые усы рукавом. - Есть мнение, что звезды - это далекие солнца. Дома Энканаса, находящиеся от нас немыслимо далеко. Они, как и наше светило, движутся, но их движение почти незаметно. Благодаря морякам Леарана мы многое узнали о них. Звезды служат им картой, помогают ориентироваться в море, и знания о них леаранцы собирают много столетий.
        - Погодите! - спохватился Фарах. - Выходит, домов у Энканаса много?
        - Да. Есть такое мнение. Кое-кто поговаривает, что и миров, подобных нашему, тоже много. Но сия теория представляется мне крайне сомнительной. Более того, слыхал я от некоторых шарлатанов, что и Богов Огня много. Дескать, Энканас не один, а по штуке на каждую звезду. Но это совершенно точно есть мысли еретические, и опасайся того, кто выскажет их при тебе - это будет или еретик, или провокатор. И не смотри на меня так. Я - твой учитель и просто предупреждаю тебя об опасности. Но, на всякий случай, не вздумай рассказывать этого Састиону. Он может не так понять, Жрецы очень мнительны.
        Фарах ерзал на стуле. Его поразило такое множество мнений о звездах. Он вслушивался в речи Ламераноса, а слышал голос деда. Кому верить?
        Ученый тем временем поведал Фараху о науке астрономике, изучавшей движения звезд. Кроме того, зная, под какой именно звездой родился тот или иной человек, можно предсказать его судьбу. Этим тоже занималась астрономика. В последнее время подобные предсказания, получившие название гороскопы, стали очень популярны у знати. Поговаривали, что даже Виль Весельчак заказал себе гороскоп у придворного ученого Тисарама. Фарах засомневался, что судьбу можно предсказать, и Дамеранос пустился в объяснения. Ученый увлеченно рассказывал воспитаннику о путях звезд, о способах исчисления этих путей, сыпал непонятными терминами и жаргонными словечками преподавателей. Фарах потерялся среди этого потока красноречия и порой только поддакивал ученому, чтобы не выглядеть совсем уж тупицей.
        Говорили долго. До полуночи ученый успел рассказать Фараху и про звезды, и про тайные дома Энканаса, что не светятся, но тем не менее присутствуют на небе, и об их влиянии на судьбу всего живого. В конце концов распаленный Ламеранос предложил составить гороскоп самому Фараху. Воспитанник заколебался: не узрит ли Энканас в том оскорбление. За ним и родом его и так числится множество грехов. Но, припомнив, что сам монарх Сальстана вроде тоже баловался гороскопом, решился.
        Ламеранос дотошно выспросил внимательного слушателя о месте и времени рождения. С местом заминки не возникло, Фарах знал, что родился в Хазире восемнадцать лет назад. И в какой день - тоже помнил. А вот назвать время появления на свет затруднился. Знал, что родился около полудня, но и только. Ученый немного огорчился, но потом сказал, что введет в гороскоп необходимые поправки, и все погрешности будут сведены к минимуму. Он записал все, что услышал от воспитанника, на лист плохо выскобленного пергамента. Было видно, что этот листок используют не первый раз. Заметив интерес Фараха к листу, Ламеранос похвастался воспитаннику пачкой прекрасно выделанной белой бумаги. Фарах уже встречался с этим изобретением. Бумага была непрочной, сильно страдала от воды и огня и, на взгляд воспитанника, была малопригодна для письма. Тем более такая, какую он видел в приюте: грязно-желтая, шершавая, с мелкими дырами. Но, в отличие от нее, бумага Ламераноса выглядела отлично. Это оказались белые, словно снег, листы, аккуратно обрезанные, с тиснением герба Таграма. Заметив интерес подмастерья к бумаге, Ламеранос
признался, что он подрабатывает гороскопами, составляя их для знатных особ. Им он рисует гороскопы и пишет предсказания именно на такой бумаге. Для Фараха он, конечно, использует пергамент, иначе выйдет слишком дорого. Извинившись за такую меркантильность, ученый спрятал и бумагу, и пергамент в ящик стола, а потом пообещал, что все будет готово через пару дней.
        Разобравшись с предсказаниями, учитель и ученик приступили к тому, ради чего они сегодня встретились - к изучению звездного неба. Фарах с замиранием сердца смотрел в маленький окуляр телескопа, стараясь не шевелиться и не дышать. На первый взгляд ничего особенного и не увидел - разве что сияющие точки стали ярче. Но и этого ему хватило. Бывший подмастерье ощутил глубину неба и испытывал восторг от того, что хотя бы чуть-чуть приблизился к звездам. Вместе с тем чувствовал и смущение. Всматриваясь в них, он словно бы подглядывал за Богом. С другой стороны, напоминал он сам себе, ведь Энканас и Тайгрен сейчас в Мире, и Небо пустует. Почему бы в таком случае не полюбоваться его красотой?
        Потом Фарах, насмотревшийся в телескоп до того, что заслезились глаза, и ученый сели пить горячий чай. Он оказался действительно башминским. То есть дрянным, отдающим сырыми листьями и плесенью. Фарах, не удержавшись, рассказал Ламераносу про долину Слез и про чай из Башмина. Ученый искренне расстроился и даже извинился за такое «угощение». Фарах посоветовал ему в следующий раз искать чай «Хазирская роза». Или, на худой конец, обычный «Масунский сбор». Ламеранос, сославшись на забывчивость, стал записывать названия чая на один из листов пергамента, что в обилии валялись на столе, а Фарах принялся рассматривать карту трех государств Мира, висевшую на стене. Именно так называли обычно Мир на севере, хотя Каван-Сар - это саддинат, Сальстан - королевство, а леаранцы называют свое государство торговой республикой. Но Фарах привык к северному языку, и теперь это название звучало для него вполне обыденно.
        Ученый спросил, что ему интереснее всего. Фарах, припомнив рассказы Танвара, ткнул пальцем в восточную границу Сальстана. На карте были отмечены все обжитые земли, вплоть до Озера Слез. Но дальше начиналось большое белое пятно, тянувшееся до самого края карты. Ламеранос одобрительно хмыкнул.
        - Это очень интересная тема, - сказал он. - Неизведанные земли, новые животные, дикие племена... Романтика дальних странствий. Настоящий клад для исследователя. В свое время множество ученых и путешественников пытались сделать на этом карьеру, но, увы, у них мало что вышло.
        - Это слишком опасно?
        - И это тоже. Многие исследователи так и не вернулись из путешествия на восток. Но главная беда, как это ни печально, - это отсутствие средств. Да-да, одиночкам редко удается совершить открытие. Нужны деньги на экспедиции, нужны люди - опытные путешественники, воины. Нужны припасы и поддержка короля.
        - Вроде бы Озеро Слез не так уж далеко, - осторожно заметил Фарах. - Неужели за столько лет никто не смог составить хотя бы карту побережий?
        - Увы! Одиночки гибнут. А короля не удалось заинтересовать полномасштабной экспедицией. После неудачи Гентера - надеюсь, ты знаешь о нем, - королевский род Сальстана охладел к идее освоения востока. Исследователям только удалось узнать, что к востоку от Озера Слез тянутся густые непроходимые леса, от северных гор до южных. Это огромное пространство, оно не может быть сейчас исследовано. Все сведения были собраны по крупицам, из дневников сотни энтузиастов, не пожалевших сил, времени, а иногда и жизни, чтобы исследовать новые земли. Предположительно, далеко за лесами находится большая горная гряда, но это только слухи.
        - А что за ней? - жадно спросил Фарах. - Что там, за грядой?
        - Этого никто не знает. И, боюсь, никто не узнает никогда.
        - Ну почему же! Наверняка в скором времени будет организована экспедиция на восток. Учитель, вы же сами говорили, что через пару десятков лет Сальстан будет остро нуждаться в новых ресурсах. Особенно если продолжится прирост населения. Это ведь ваши слова, я только их повторяю.
        - Да, говорил, - отозвался Ламеранос, потом нахмурился и вздохнул: - Видишь ли, в чем дело, Фарах. Ты юноша не глупый. Все схватываешь на лету. Понимаешь, у нашей цивилизации - Мира, как ты говоришь, - было достаточно времени для организации экспансии на восток. Но увы... Этого нет и не будет.
        - Но почему!
        - Потому что нам не дает развиваться вечная война. У нас не хватает сил для роста государств. Пока продолжается противостояние севера и юга, нашему Миру не суждено развиваться дальше. Мы топчемся на месте, живя от одной войны до другой. Войска Тайгрена постоянно нападают на нас, все свободные ресурсы тратятся на оборону. Мы не можем перейти в наступление, нам едва хватает сил на то, чтобы защитить свои дома. Мы как неудачливые торговцы - что наторговали, то и проели. И все сначала. Нет прибыли. Мы топчемся на месте.
        Фарах внимательно слушал Ламераноса. Он и представить себе не мог, что дела обстоят так плохо. В самом деле, теперь, приобщившись к наукам, он понимал, что развитие Мира замедленно. Но почему - понял только сейчас.
        - Но войны бывают редко, - заметил он, когда ученый замолчал.
        - Увы! - ответил Ламеранос. - Это только так кажется. Да, крупных конфликтов не случалось со времен Виля Жестокого. Но мелкие стычки бывают постоянно. Сальстан вынужден тратить огромные средства для организации обороны и поддержания поселений в Хальгарте. Кроме того, необходимо готовить военные силы для отражения масштабного наступления, которое непременно случится. Уже сто лет королевская династия Вилей заботится о поддержании армии, в ущерб развитию науки, открытию новых земель и совершенствованию методов правления. Часто мои коллеги, титулованные, именитые и влиятельные, критиковали монархов Сальстаыа за то, что громадные деньги уходят военным. Но род Саль неуклонно придерживался политики развития военного дела. И, как видишь, монархи не ошиблись. Мы на пороге катастрофы. Со дня на день грянет война, сравнимая разве что с битвами древних времен. Я говорил, что вскоре нам будет не хватать ресурсов, что Сальстану грозит перенаселение... Война сведет этот недостаток на нет. Победа достанется нам слишком дорогой ценой. Погибнет множество мужчин - продолжателей рода, воинов, ремесленников и умных,
образованных дворян. Страна ослабеет, и мы еще целое столетие будем приходить в себя, возвращаться на довоенный уровень развития. Причем не только Сальстан - все остальные страны тоже. Хоть основная армия составлена из северян, в ней много и леаранцев, и каван-сарцев. Более того, даже подготовка к войне истощила наши силы. И Леаран и Каван-Сар предоставляли Сальстану любую помощь, совершенно безвозмездно - лишь бы их защитили от вторжения. Это выгоднее, чем содержать большую армию в одиночку. Наше королевство превратилось в щит для южных земель. Но на его создание потрачено много труда и ресурсов. Надеемся, что достаточно, ведь если победит Тайгрен... Но не будем об этом.
        - Учитель, - Фарах вздрогнул, живо представив себе вечную зиму. - Неужели нет выхода?
        - Выход? Пока что у нас единственная задача - остаться в живых. Но, далее если это произойдет, прогнозы на будущее по-прежнему неутешительны. Так не может продолжаться вечно. В какой-то момент мы либо начнем откатываться назад, вырождаясь в воинственные дикие племена, либо будем уничтожены воинством Тьмы.
        Фарах пил кисловатый чай, пытаясь заглушить вкус горечи, подступившей к горлу. Его всего трясло. Каждой клеточкой своего тела он чувствовал, что все рассказанное - правда.
        - Ну, ладно, - взмахнул руками Ламеранос. - Не будем о плохом. Верно, до столь темных времен мы и не доживем. На наш век хватит. Есть еще одна проблема, но о ней, пожалуй, в следующий раз.
        - Да, - хрипло сказал Фарах. - Лучше потом.
        Ламеранос поднялся со стула и охнул, схватившись за поясницу.
        - Пожалуй, мы засиделись, - сказал он. - Пойдем, посмотрим, что есть у меня в библиотеке. Я хочу, чтобы к следующему нашему разговору ты прочитал пару трактатов. Как знать, может тебе в голову придет какая-нибудь свежая идея. Мы, старики, слишком привязаны к своим убеждениям. Часто отвергаем новое, если оно противоречит старому, и не из вредности, скорее по привычке. К сожалению, мало кто из коллег понимает, что надо дать дорогу молодым, пока еще есть такая возможность, боюсь, когда закончится война, мы недосчитаемся многих талантов.
        Ламеранос покачал головой и пошел к книжному шкафу. Фарах аккуратно поставил чашку на стол и последовал за ним.
        - Ну, что же, - ученый распахнул дверцы. - Вот мое достояние.
        На полках в беспорядке лежали стопки пергаментных книг. Некоторые были переплетены в кожу, другие просто сшиты шелковыми нитями.
        - Это лишь малая часть, - довольно сказал Ламеранос, заметив, как у Фараха загорелись глаза при виде такого богатства. - Многое хранится в Университете. Тут у меня, увы, не лучший климат. Надо бы и это перенести в Университет, да все времени не хватает. К тому же со многими книгами я работаю. Но погоди-ка...
        Ламеранос ловко запустил обе руки в кипу пергаментов и извлек на свет две тоненькие книги в переплетах из светлой кожи.
        - Вот, - ученый протянул книги Фараху. - Трактат Лартасуса «О климате» и заметки Са-Тара «Наблюдение Великой Реки в весенний период». К сожалению, тебе будет нелегко. Почерк отвратительный, переписчик оказался на редкость косорук. Но основное, думаю, будет понятно, и в следующий раз мы поговорим об этих книгах. Как жаль, что ты воспитанник приюта! Боюсь, тебя ожидает не лучшая судьба. Маленький храм в глуши, за сотни лиг от столицы. Деревня, крестьяне... Двое грамотных на всю деревню. И серые дни, похожие один на другой, как две капли воды. Будет жаль, если такой способный парень, как ты, станет деревенским Жрецом.
        - Кстати, - сказал Фарах, тоже вспомнив, что он воспитанник, а не ученик Ламераноса. - Я не уверен насчет следующего раза. Скорее всего, Састион не отпустит меня
        - Отпустит, отпустит, - ученый улыбнулся и подмигнул бывшему подмастерью: - Посмотри, что у меня есть.
        Он пошарил по книжным полкам и вытащил толстую книгу, переплетенную черной крашеной кожей. Уголки переплета потерлись, но в остальном книга смотрелась как новая.
        - Что это?
        - Это жизнеописание настоятелей храмов Сальстана за последние двести лет. Титанический труд!
        Фарах закашлялся. Как нарочно! А ведь он не хотел спрашивать про эту книгу.
        - Я... - сказал он. - Ну, наверно...
        - Ладно, ладно, - отмахнулся ученый. - Я знаю, Састион попросил тебя узнать, есть ли у меня эта книга. Он давно пытается найти ее. И не только он один. Я все понимаю. Если тебе не трудно, скажи ему, что книга хранится в университетской библиотеке.
        - Конечно! - обрадовался Фарах. - Так и скажу.
        - Вот. И еще: скажи, что я упоминал в разговоре о трактате «Глупость» и обещал рассказать тебе о нем в следующий раз. Думаю, тогда Састион обязательно отпустит тебя ко мне в гости.
        - А что это? - насторожился Фарах. - Запретная книга?
        - Отнюдь. Это сборник смешных историй. Вот за ней давно охотится именно Састион. Он стесняется признаться, что ему нужна эта книга. Старший воспитатель приюта, Жрец, как можно? Читать глупости! Но, уверяю тебя, Састион наверняка постарается сделать так, чтобы ты либо принес ему книгу, либо переписал ее. На этой его слабости мы и сыграем.
        - А жизнеописания? Чем они интересны?
        - О, тут совсем другой разговор. Это уникальная книга. Она не под запретом, нет. Но Жрецы устроили настоящую охоту за ее копиями. Они желают, чтобы книга хранилась в единственном экземпляре в библиотеке Великого Храма Таграма, а все потому, что в ней действительно описаны жизни настоятелей. Причем без всяких прикрас. Сразу видно, кто был глупцом, кто подлецом, кто невеждой. К слову, многие настоятели были на самом деле достойными людьми. Но, увы, встречались и отъявленные мерзавцы.
        Фарах покачал головой. Да, он вполне мог себе представить, какими именно могли быть настоятели. Еще год назад он бы возмутился: как же, настоятели - святые люди! Лучшие из Жрецов! Но теперь, пообщавшись с этими «святыми людьми», покрутившись в городе и научившись держать глаза и уши открытыми, он избавился от детской наивности. Он уже собрался спросить, нет ли в книге жизнеописания нынешних настоятелей, но в этот момент в дверь постучали.
        Стук был особым - три раза быстро, потом большая пауза и снова три удара. Фарах сообразил, что это заранее условленный сигнал, и насторожился. Ламеранос же схватился за голову.
        - Ох, старый пень, - прошипел он, вцепившись пальцами в седую шевелюру. - Совсем забыл! Всеблагой! Какой же я тупица!
        Он метнулся было к двери, но тут же остановился и вернулся к Фараху.
        - Мальчик мой, прости меня, - сказал он, хватая воспитанника за рукав. - Ты должен уйти. Моя проклятая забывчивость сыграла со мной злую шутку. Ко мне должна прийти знатная дама, для которой я составляю особый гороскоп. Она здесь тайно, никто не должен видеть ее.
        - Понимаю, - кивнул Фарах, слышавший множество историй про тайные визиты таграмских дам. - Но как мне уйти?
        - К окну! - велел Ламеранос. - За мной!
        Он подтащил Фараха, прижимавшего к груди драгоценные книги, к столу и указал рукой на одну из рам.
        - Вон та открывается. На себя. За ней - балкон. Сбоку от него большое дерево. Ты без проблем спустишься по нему. Когда я был намного моложе, то легко проделывал такой трюк.
        Стук повторился.
        - Быстрее, мой мальчик! Прости меня ради Всеблагого! Встретимся в приюте.
        Фарах быстро сунул книжки в сумку и потянул на себя деревянную раму из четырех стекол. Она заскрипела, неохотно поддалась и вынулась целиком. Он аккуратно поставил ее на пол, прислонив к стене.
        - Удачи, - сказал Ламеранос.
        Фарах нырнул в проем и выбрался на балкон. Услышал, как Ламеранос заголосил: «Иду, иду!», и решил, что самое время покинуть дом ученого. Подойдя к ажурным перилам из кованого железа, он взялся за них обеими руками.
        Стояла ясная зимняя ночь. На темном небе сияли россыпи звезд. Улица перед домом Лаыераноса была погружена во тьму, и лишь вдалеке, у перекрестка, мерцал огонек фонаря. Город спал.
        Дерево оказалось не так уж близко от балкона. Но и не слишком далеко - до него вполне можно было допрыгнуть. Если постараться. Подводить ученого нельзя. Никак нельзя. Вздохнув, Фарах перелез через перила, щелкнул пальцами, отгоняя ночных демонов, и, оттолкнувшись обеими ногами от балкона, прыгнул в темноту.
        Он сильно ударился грудью и коленями о ствол, но успел его обнять, вцепившись в дерево, словно клещ, после чего некоторое время висел, судорожно сжимая руки, и пытался перевести дух. Потом, немного отдышавшись, стал спускаться. Очутившись на земле, отряхнулся, вытряс снег из-за шиворота и огляделся. Оказалось, он спустился чуть в стороне от входа, и стражник, присматривающий за подъездом, не мог его видеть. Приободрившись, воспитанник поправил сумку и решительно зашагал в сторону перекрестка, к одинокому фонарю.
        Добравшись до угла дома, он оглянулся, скорее по наитию, чем специально, и краем глаза успел заметить подозрительную тень, метнувшуюся в сторону.
        Сердце замерло и пропустило удар. Фарах обмер, чувствуя, как ноги становятся мягкими, словно тесто. Воров он не боялся. Пусть. Грендир назвал ему пару имен, при случае ими можно было козырнуть. Но если это не воры...
        Фарах закинул сумку за спину и во всю прыть припустил в темноту, отчаянно петляя, как заяц, удирающий от охотничьих собак. Он помнил про Темных Жрецов. Ой как помнил! И не хотел снова встречаться с ними.
        Он бежал по темной улице, оскальзываясь на мокром снегу, и молился Энканасу о спасении, молился истово и с превеликим пылом. Бывший подмастерье хотел жить, очень хотел. В голове билась только одна мысль - если позади полыхнет пламя, надо кидаться на землю. Носом в снег. А потом - снова бежать.
        Но все обошлось. Никто его не преследовал, и воспитанник, мчавшийся быстрее ветра, в момент добрался до Университета. Оттуда, уже быстрым шагом, он дошел до приюта. И только очутившись у самых ворот, решился снова обернуться. Никого. Ни единой души. Ни теней, ни подозрительных прохожих. Улица пуста. Он перевел дух, подхватил с земли горсть снега и вытер разгоряченное лицо. Сразу стало легче. Наваждение отступило, и воспитанник устыдился своей трусости. В самом деле, шарахнулся от подозрительной тени, как ополоумевший длинноухий, только пятки засверкали. Может, то был обычный воришка. Но как же было страшно! Из прошлого вставали темные тени, грозя превратиться в реальность...
        Скрипнула калитка, и Фарах шарахнулся в сторону. Но это оказался всего лишь Таг, услышавший топот Фараха и выглянувший на шум. Старый солдат высунулся из-за приоткрытой створки и поднял руку с фонарем.
        - Ну что, явился? - хмуро осведомился он. - Нагулялся, шельмец? Ну, заходи. Састион уже три раза про тебя спрашивал. Загляни к нему.
        Фарах кивнул и вошел в калитку. Напоследок он обернулся и окинул темную улицу пристальным взглядом. Никого. Воспитанник вздохнул и побрел к входу в приют, чувствуя, как колотится сердце.
        
        
5
        
        Ночной визит к ученому сделал Фараха знаменитостью приюта. Некоторое время он наслаждался завистливыми взглядами Сасима и Васки. Малышня и вовсе смотрела на него как на героя. Как же - воспитанник, проведший ночь в доме ученого. Причем не самовольно, а каким-то образом получив на то разрешение старшего воспитателя. Как тут не восхититься.
        Друзья расспрашивали о том, что он видел у Ламераноса, о чем говорил с ним, что слышал. Фарах делал важное лицо и врал напропалую. Ни о книгах, ни о гороскопах, ни о телескопе он не упоминал. Конечно, Грендиру и Килрасу подмастерье рассказал больше, чем другим, но далеко не все. Им он доверял. Это друзья - такие же сироты, как и он сам. Но все же бывший подмастерье ни слова не сказал ни о звездах, ни о книгах, увиденных им в шкафу. Он уже научился держать язык за зубами. Лишнее словцо, ненароком сорвавшееся с языка болтуна, может обернуться дыбой и плахой для говорящего. А то и для самого слушающего. Ламеранос доверил ему тайну, пусть на первый взгляд не особо опасную, но все же - тайну. Фарах знал, что она умрет вместе с ним. И, разумеется, подмастерье ничего не сказал Састиону. Ничего сверх необходимого.
        Остаток той ночи он провел в комнате Састиона. Старший воспитатель устроил ему настоящий допрос: ходил вокруг Фараха кругами, заглядывал в глаза и спрашивал, спрашивал, спрашивал...
        Он спокойно выслушал рассказ о телескопе. Конечно, Састион знал, что Фарах отправляется смотреть на звезды, Ламеранос предупредил старшего воспитателя заранее. От теории множества огненных Домов Энканаса попросту отмахнулся. Его в первую очередь интересовали книги. Выполняя обещание, данное Ламераносу, воспитанник соврал наставнику, что жизнеописания настоятелей храмов Сальстана находятся в библиотеке Университета. Састион, услышав эту новость, сначала обрадовался, а потом заметно приуныл. Конечно, отрадно было узнать, что нашелся еще один экземпляр этой сомнительной книжицы. И что даже известно, где его искать. За такие вести настоятель Великого Храма, несомненно, похвалит его. Но Састион знал, что искать что-либо в Университете бесполезно. Школяры и ученые связаны общими интересами и встают друг за друга горой, объединяясь против внешних опасностей. Даже если завтра выйдет вердикт короля о запрете книги с жизнеописаниями настоятелей, то и в этом случае Жрецы останутся с носом. Книга будет вынесена из библиотеки школярами и надежно спрятана где-нибудь на окраинах Таграма, а то и вовсе увезена из
города. А ученым останется только разводить руками и бормотать что-то невразумительное о наглых воришках.
        Видя, что настроение у наставника испортилось, Фаpax решил, что пора переходить в наступление. Он как бы невзначай упомянул про «Глупость». Састион тут же насторожился - подсел ближе, наклонил голову, стараясь не упустить ни слова. Минут за десять он вытащил из Фараха все, что тот узнал об этой книге. Разумеется, напрямую не спрашивал, стеснялся. Но Фарах знал, чего хочет наставник, и облегчил ему задачу. Рассказал, что эта книга у Ламераноса есть, и ученый обещал показать ее в следующий раз. Састион довольно потер руки. Ловя удобный момент, Фарах с невинным видом осведомился, когда ему можно будет снова навестить Ламераноса. Састион ответил уклончиво: мол, еще посмотрим. Может, на следующей неделе, а может, и в следующем месяце. Бывший подмастерье едва удержался от улыбки. Он получил больше, чем рассчитывал. Еще один визит к ученому - теперь дело решенное, а когда именно он случится, на то воля Всеблагого.
        Под конец разговора Састион запретил Фараху рассказывать остальным воспитанникам о книгах. О телескопе - сколько угодно. И о звездах. О книгах - ни в коем разе. Воспитанник дал слово и сдержал его. Он ни словечком не обмолвился ни о жизнеописаниях настоятелей Сальстана, ни о «Глупости». И уж конечно, никому не стал рассказывать о тех двух книжках, что Ламеранос дал ему почитать.
        К сожалению, раскрыть книги ему удалось не скоро. Совершенно неожиданно в приюте нашлось множество дел. Да столько, что у воспитанников совсем не оставалось свободного времени. Младшие воспитанники трудились с утра до позднего вечера, в свободное от молитв и занятии время: их посадили шить теплые одеяла для солдат. Это было несложно: знай отрезай куски от рулона толстой материи, что привезли из гильдии ткачей, да подбивай края. Но работы было много, и малышня ходила с исколотыми до крови пальцами и слезящимися глазами.
        Старшим тоже досталось. Сасима и Васку засадили за переписывание молитвенников. Причем, судя по их многозначительным намекам, которые они щедро расточали, надуваясь от важности, молитвенники были непростые. Специальные, одобренные советом настоятелей храмов Таграма. Грендир, великий пройдоха, все же уболтал Сасима до такого состояния, что тот обмолвился: дескать, в эти сборники включены молитвы из четвертого тома Книги Молений.
        Веселой троице тоже хватало дел. Састион гонял их по приюту день-деньской, заставляя заниматься ремонтом. Под его чутким руководством Грендир, Килрас и Фарах перестелили пол в главном зале, отремонтировали лестницы, ведущие на второй этаж, и даже переложили заново черепицу на крыше - в том месте, где старая дала слабину и просела под мокрым снегом.
        Это было еще не все. Кроме того, всем воспитанникам увеличили время занятий. Они стали заниматься в два раза больше, практически целый день без перерывов. Из-за чего - и это было, по мнению Фараха, самым ужасным, - отменили занятия с Ламераносом.
        Это стало известно на следующий день после визита к ученому. Закончив обед, старшие воспитанники, как обычно, собрались в классе. Они ждали учителя, но вместо него пришел Састион. Со скорбным видом воспитатель сказал, что Ламеранос сегодня не придет. У Фараха так защемило сердце, что он едва не вскрикнул. Ему показалось, что с ученым случилось несчастье. Но Састион рассказал воспитанникам о том, что теперь Ламеранос будет проводить занятия раз в неделю, по воскресеньям. А в обычные дни воспитанники будут по-прежнему заниматься с ним, со старшим настоятелем. Услышав это, Фарах облегченно перевел дух и лишь потом позволил себе расстроиться. Ничего непоправимого не случилось, но и приятной эту новость нельзя было назвать.
        Три дня до выходных пролетели незаметно, в трудах и заботах. Весь приют в едином порыве, по выражению Грендира, вкалывал по-черному, горбатился, как грузчик на базаре, без сна и отдыха. Фараху стало ясно, что они к чему-то готовятся, но к чему, он даже не мог подумать. Грендир, правда, предположил, что их скромную обитель должен посетить сам Виль Весельчак. Ну, на худой конец, настоятель Великого Храма Таграма. Но даже Килрасу было ясно, что солдатские одеяла никак не вписываются в картину визита благородной особы. Собственно, с одеялами все понятно. Погода дрянная, солдат много, они мерзнут, ткачи и портные не успевают шить теплую одежду - тут уж не до одеял. А воспитанники - бесплатная рабочая сила. Но почему в таком случае старших тоже не засадили за шитье? На кой древесный корень солдатам ремонт в приюте? На этот вопрос тоже не нашлось ответа. И уж совсем непонятно было, почему вместо занятий Ламераноса ввели новые молитвенные часы. Ладно бы нашли новую работу, так нет. Занятий стало больше, нагрузки возросли, Састион старался изо всех сил вколотить в головы воспитанников новые знания. Причем
перескакивая с пятого на десятое, особо не следя за результатами и стараясь впихнуть в воспитанников как можно больше текстов молитв.
        Старший воспитатель ходил мрачнее тучи и руки держал за спиной. Фарах, хотевший было расспросить Састиона о причинах таких разительных перемен, оставил свою идею после того, как обычно сдержанный Састион наорал на Тимаса - воспитателя младших. Якобы те плохо шьют одеяла. Это было глупо: разумеется, воспитанникам далеко далее до младших подмастерьев ткачей. Да что там говорить, большинство иголку никогда в руках не держали. Всем было понятно, что Састион просто сорвал на Тимасе злобу. Тот попался старшему воспитателю под горячую руку, только и всего. Дело привычное - для других, но чтобы Састион... После этого случая даже Грендир ходил тише воды ниже травы. Уж его Састион не пожалеет - если что, мигом припомнит все прошлые провинности.
        Что-то надвигалось. Это чувствовали все, даже сопляки самой младшей группы, не умевшие еще ни читать, ни писать. Старшие, забыв былые разногласия, иногда собирались вечером в пустом зале, чтобы пошептаться. Веселая троица, шепчущаяся с братьями, - это было нечто. Никто из них ранее не мог представить, что дойдет до такого. Но все же воспитанники шептались, обменивались слухами, строили предположения и пытались угадать, что их ждет. Всем было ясно, что такая суета неспроста. Но к чему все это, к чему?
        Разговоры проходили впустую, дельных идей не было ни у кого. Это понимали все, но тем не менее каждый строил предположения относительно того, в чем тут дело, - одно причудливей другого. И визит короля в приют, и превращение воспитанников в ткачей, и даже роспуск воспитанников - обсуждали все. Спорили до хрипоты. Сходились в одном: да, что-то надвигается.
        Урока Ламераноса ждали как явления пророка Тадуса, который в незапамятные времена принес весть о том, что Энканас спустился с Неба в Мир. Воспитанникам казалось, что ученый должен без труда ответить на все их вопросы - на то он и ученый. К тому же он жил в городе и мог знать, что происходит.
        Когда Ламеранос появился в приюте - в воскресенье, как всегда после обеда, - воспитанники набросились на него с расспросами. Им хотелось знать, что творится в большом мире, за стенами приюта. Но, к сожалению, ученый ничем не смог им помочь. Он и сам ничего толком не знал. Как оказалось, Ламеранос провел четверо суток в Университете. Там и ел, и спал, и, что самое главное, работал. Что именно он делал, ученый рассказывать не стал, только веско заметил, что дело было коронное. То есть государственное, особой важности. Воспитанники не решились расспрашивать ученого об этом, но потребовали, чтобы он рассказал хотя бы о том, что видел в городе.
        Ламеранос сказал, что на улицах неспокойно. Угроза близкой войны нависла над Таграмом темной тучей. Жители хмурились, ссорились, и все поголовно пребывали в дурном настроении. Участились драки и дуэли. Вояки, шныряющие по Таграму, дурели от безделья и развлекались как могли, задевая горожан и затевая с ними ссоры. Жители столицы - люд ушлый и ко всему привычный - не уступали солдатне, за словом в карман не лезли, да и не стеснялись отвечать ударом на удар. Зато притихли воры и душегубы. За последние четыре дня сразу десяток преступников отправились на виселицу без суда и следствия - по распоряжению военного коменданта Таграма графа Поско, решившего без лишней канители разобраться с этой бедой. Ему и без уголовников проблем хватало - с солдатами и гвардией. Так что лихой люд затаился, ожидая более спокойных времен.
        В городе хозяйничали военные. Городской совет передал управление городом в руки комендатуры, разумеется, по настоянию короля. Как же, война на носу, вся страна должна работать на армию. Любые вопросы теперь решали армейские чины, исходя из соображений военной же необходимости. Это вышло городу боком. Конечно, в столице квартировала только элита - гвардия короля, коронные полки да отборная стража. Но и эти ребята были не сахар. Среди них попадались настоящие негодяи, уверенные в том, что сильный всегда прав. Участились грабежи - на лавки порой налетала толпа солдат, «изымавших» товар в пользу армии. Таких вояк искала королевская гвардия, реагируя на жалобы старшин районов, до розыски велись вяло, абы как - лишь бы отстали. Горожане поговаривали, что слишком уж солдатики засиделись на одном месте и пора бы их отправить на передовую, чтобы они там вволю помахали железом, выпустили пар. Судя по последним слухам, к тому дело и шло. Войска уходили на север, и скоро очередь должна была дойти и до войск, стоявших у столицы. Слухи, один нелепее другого, распространялись с быстротой молнии. Но им давно уже
не верили. Говорили, к примеру, что король болен, что войска Тайгрена чуть ли не у границ Сальстана, что в армии измена и предательство... Обычный набор сплетен для скучающих кумушек.
        Наконец, рассказав все новости, Ламеранос начал занятия. Урок он вел без огонька, вяло, механически зачитывая ученикам записи. Воспитанникам стало ясно, что ученый сильно устал. Под глазами набрякли мешки, лицо осунулось, руки дрожали. Он явно был не в лучшей форме. Поэтому его никто не осудил, когда Ламеранос закончил занятия на час раньше, так и не завершив рассказ о водных ресурсах Сальстана. Извинившись перед воспитанниками, он быстро собрался и ушел.
        И все же Фараху удалось перехватить его на улице, около калитки. Но им удалось перекинуться лишь парой фраз. Ламеранос едва держался на ногах, и воспитанник не стал приставать к нему с долгими разговорами. Только спросил, когда можно будет зайти в гости. Ламеранос чуть оживился и спросил, сработал ли план по охмурению Састиона. Узнав, что сработал, ученый сразу повеселел. Они договорились встретиться в пятницу вечером. Если, конечно, ничего такого не произойдет и старший воспитатель отпустит Фараха. Ламеранос осведомился, прочитал ли подмастерье полученные книги, и, услышав, что еще нет, сочувственно закивал - воспитанники уже успели пожаловаться ему на внезапно свалившиеся на них заботы. Фарах же клятвенно пообещал прочитать и вернуть книги к пятнице. На том и распрощались.
        Вернувшись в приют, Фарах решил приступить к чтению немедленно, но, увы, и на этот раз ему не удалось добраться до книг. Бдительный Састион нашел для старших воспитанников новую работу. На этот раз он велел им разобрать одну из старых комнат, куда годами складывался ненужный хлам.
        Ворча и ругаясь, Веселая троица приступила к работе. Комната оказалась довольно большой и на редкость запущенной. Когда-то это был класс, где занималась младшая группа. Потом комнату отвели под столовую, а когда воспитанников стало много и они перестали помещаться в столовой, комнату превратили в склад.
        Таская во двор старую мебель, выметая груды пыли и паутины, друзья по-прежнему строили предположения о возможных переменах в стенах приюта. Сошлись на том, что вскоре ожидается пополнение. Эта версия казалась правдоподобной. Она объясняла и дурное настроение Састиона - ему прибавилось бы работы, и ремонт комнат, и даже усиленные занятия. Судя по всему, вскоре можно было ожидать прибытия сирот благородных кровей. Разумеется, старший воспитатель не хотел ударить в грязь лицом. Его воспитанники должны быть образованными и жить в чистоте и порядке.
        До этого додумался Грендир. Он сказал, что, вероятно, стычки в Хальгарте уже успели принести печальные плоды. Наверняка передовые отряды Сальстана несут потери, и не исключено, что часть знати сложила головы, оставив после себя вдов, а то и сирот. Не у каждого найдется заботливая родня. Многие семьи предпочтут сдать еще одного родственника в приют.
        Фарах и Килрас согласились с догадкой товарища и взялись за работу с удвоенной силой. Уж если кому и досталась тяжелая доля сироты, так пусть хоть новый дом встретит его порядком и чистотой. Это они понимали, им пришлось все это испытать на своей собственной шкуре.
        Работали до вечерней молитвы. И после нее - тоже. К полуночи вынесли из комнаты весь хлам и сожгли во дворе старую мебель. Осталась, правда, большая груда мусора - ее свалили прямо у ворот. Састион сказал, что за ней завтра приедут золотари. Потом он похвалил воспитанников и велел им отправляться спать, а завтра с утра приступить к ремонту комнаты. Надо было заменить сгнившие доски пола, выкрасить стены, вставить новые окна, а потом привести комнату в порядок после ремонта.
        Это не стало сюрпризом для друзей. Они понимали, что комнаты просто так не разбирают, и потому не сильно расстроились. Чуть поворчали, больше для порядка, разбрелись по комнатам и завалились спать.
        Только вытянувшись на узком топчане и накрывшись одеялом, Фарах вспомнил про книги. Он приподнялся на локте, бросил взгляд в сторону тайника под потолком и со стоном рухнул обратно в постель. Сейчас он был не в силах читать, день выдался трудным, и страшно хотелось спать. Фарах пообещал себе, что доберется до книг завтра, и отвернулся к стене. Через минуту он уже крепко спал.
        
        
6
        
        Неделя выдалась тяжелой, работы хватало всем. Но воспитанники постепенно привыкли к переменам и вскоре стали воспринимать их как должное - работали уже не жалуясь на судьбу. Сасим и Васка, самые старшие в приюте, рассказали остальным, что именно так воспитанники жили раньше. Трудились и учились с рассвета до заката. И лишь с приходом к власти Виля Весельчака им вышли некоторые поблажки. Старого покровителя приюта отправили с посольством в Вольный Паир, а на его место пришел Марион, считавший, что гонять понапрасну сирот не стоит, все равно проку от них немного и результат не оправдывает затраченные усилия. От работ воспитанников освободили, учили теперь без особого усердия. Потом тяжелые приютские времена забылись, воспитанники наслаждались свободой и думали, что так будет всегда. К сожалению, все вернулось на свои места. Всем было ясно, что перемены настали из-за надвигающейся войны. И в самом деле, времена наступали тяжелые, и это пугало воспитанников. Однако они не жаловались и продолжали работать, зная, что сейчас вместе с ними трудится весь Таграм.
        Но Веселую троицу и братьев новые порядки не слишком беспокоили. Они привыкли к трудностям, да и в приюте задерживаться не собирались. Кормят, поят... Отчего же не потерпеть? И терпели. Мало того - работали на благо приюта, ставшего для них родным домом, хотя бы на время.
        Фарах не отставал от друзей и работал с полным усердием. Он уже успел привязаться к приюту. Только здесь, впервые с того момента, как нашел своего деда умирающим, он смог вздохнуть свободно. Забылись тяготы путешествия, ушла грусть по погибшему Танвару, отступила тоска по дому и по деду. Он быстро взрослел, открывая для себя те истины, которые не мог постичь под крылом заботливого Тейрата: себя в обиду не давать; на зло отвечать злом, а на добро - добром; не бояться; не верить лести и похвальбе; не слушать ничьих советов, не важно, добрых или худых, - жить своим умом; не просить, но брать заслуженное. И главное - держать язык за зубами. Меньше говорить, больше слушать и не лезть на рожон. Вот что усвоил Фарах, удивляясь тому, как он жил раньше и на что тратил свободное время, подумать только, он предпочитал махать молотом, вместо того чтобы читать! Нет, сила кузнечного подмастерья не раз его выручала, это правда. Но все же острый ум гораздо полезней любых мускулов. Знание правит миром - это Фарах тоже понял. Рукописная страничка с десятком слов, начертанных дрожащей рукой, могла сокрушать сильных
мира сего, развязывать войны и нести смерть куда вернее, чем сталь. Знания могли принести и блага и несчастья, дать власть, деньги, но при этом они были ценны и сами по себе, а не только как инструмент.
        Чтобы узнавать все больше об окружающем мире, Фарах был готов учиться день и ночь. Да хоть полжизни отдать зато, чтобы стать учеником Ламераноса и посещать Университет. Ведь в нем можно заниматься каждый день, с утра до вечера. Увы, ему это не грозило, даже при самом лучшем раскладе. Его поили и кормили Жрецы, спасшие от верной гибели, и воспитанник обязан был вернуть им долг. Но знания можно было получить не только в Университете. Для этого хватало и книг.
        Именно поэтому вечерами, не обращая на ломоту в натруженной спине, зуд в растянутых мышцах и головную боль, Фарах запирал дверь, вставал на табурет и доставал из тайника книги Ламераноса. Ложился на кровать, ставил на стол огарок свечи и читал до тех пор, покуда не засыпал. К пятнице, как и обещал Ламераносу, он одолел обе книги.
        Трактат «О климате» оказался гораздо интереснее записок, посвященных наблюдению за Великой Рекой в пору разлива. От «Климата» Фарах не мог оторваться, глотал страницу за страницей, порой подолгу задерживаясь на одном абзаце, чтобы разобрать дурной почерк переписчика. Эта книга стала для него откровением.
        Ранее Фарах ничуть не задумывался о том, почему летом тепло, а зимой холодно. Возможно, оттого, что провел детство на юге, где и зима и лето схожи. Снег он увидел впервые всего пару месяцев назад, а в западных землях так и не побывал. От этого книга делалась еще более интересной.
        Лартасус, ученый, написавший ее более полувека назад, вначале прославился путешествиями. Он объездил весь Мир, все три государства, а потом уже сел за рукопись. Он знал, о чем говорил, видел все сам, а не вычитал в пыльных пергаментах.
        На основе своих наблюдений и записок предшественников ученый делал вывод, что нынешний климат Мира есть противоестественный. Что раньше предгорья юга были не таким уж жарким местом. А Хальгарт не всегда завален снегом. Ученый объяснял, что когда-то давно огненный Дом Энканаса то приближался к Миру, неся лето, то удалялся от него, даря природе зиму. Но потом все изменилось. На юге внезапно стало жарко, а на севере холодно, и Дом Энканаса почти утратил свое влияние на Мир. Причем это произошло сразу, почти мгновенно, отчего природа претерпела большой ущерб. Случилось это очень давно. Около тысячи лет назад. Объяснялся такой эффект довольно просто: судя по священным книгам, именно в это время на юг спустился с небес Бог Огня Энканас, а на севере зашевелился Тайгрен, брат его, повелевавший Холодом и Тьмой.
        Дочитав до этого места, Фарах сообразил, почему книга не попала в разряд запретных. Еще бы, она полностью соответствовала священным книгам о приходе Всеблагого в грешный Мир. Любой набожный читатель, найдя эти рассуждения ученого, одобрительно бы закивал. На первый взгляд все было замечательно. Но Фарах знал, что ничего не следует принимать на веру, и стал внимательно читать дальше, стараясь уловить малейшие намеки Лартасуса. И, конечно, нашел их.
        Оказывается, влияние двух Богов не было безграничным, как бы крамольно это ни звучало. В книге даже был сделан рисунок, разъяснявший эту идею. За горами юга, в Пустыне Бога, располагался центр тепла. Вокруг него ученый нарисовал большую окружность. А на севере нарисовал другую - символизирующую зону власти Тайгрена. Окружности встречались где-то в районе Таграма. Но самое интересное было в том, что восток и запад остались почти не охвачены ими.
        Запад ученого интересовал мало - там раскинулось безбрежное море, именовавшееся Океаном. Его больше привлекал в восток, где за бескрайними лесами власть Тайгрена и Энканаса ослабевала, рассеивалась. Лартасус делал вывод что там мог сохраниться климат, характерный для Мира древних времен.
        Вот тут-то Фарах и остановился. Конечно, все это было написано не так откровенно, не в лоб. Свои идеи Лартасус раскидал по тексту, они перемежались абзацами зубодробительных описаний и откровенных глупостей, но Фарах благодаря своей внимательности вычленил главное: силы Богов были не беспредельны. За одну эту идею Лартасус заслужил публичное сожжение. Ламеранос был прав: об этих книгах не стоило никому рассказывать. Конечно, умный человек догадайся бы и сам - хотя бы из-за того, что люди пока не освоили восток, - но рассказывать об этом откровенно, всем, Жрецы бы не позволили. «Климат» не запрещен, вероятно, по недосмотру. Наверное, Жрецы, просматривающие книгу, наткнувшись на яркую мысль о подтверждении прихода Знканаса и Тайгрена, не стали особо себя утруждать и подробно изучать остальной текст. А вот пытливый и внимательный читатель мог извлечь из книги много нового. Это и не замедлил сделать Фарах.
        Дальше начиналось самое страшное: Лартасус строил предположения о том, что будет с Миром, если одна из сил победит. Вывод он делал неутешительный. Для начала ученый описал ужасы вечной зимы, что наступит, если победу одержит Тайгрен. Промерзшая земля, неспособная взрастить семя, погибшие деревья, застывшие реки... Люди не смогут выжить в этом ледяном доме. Ну, разве что некоторые - либо продавшиеся Тайгрену изменники, либо самые сильные и везучие, переселившиеся на юг и приспособившиеся к новому климату. Существующие животные вымрут, а опустевшие земли заселят северные чудовища. В этом мире не будет места обычному человеку. Тот, кто захочет выжить, должен будет измениться.
        Подобная картина конца света не стала для бывшего подмастерья откровением. На занятиях Састион часто обращался к этой теме и стращал воспитанников вечной зимой. Особенно страшно его рассказы выглядели накануне войны с войском Тьмы, движущимся с севера. Так что тут Лартасус не удивил Фараха.
        Зато следующий абзац текста, завершавший книгу, поверг его в самый настоящий ужас. Читая его - всего несколько предложений, отрывистых и скупых, воспитанник почувствовал, как волосы у него встают дыбом, а по спине, несмотря на холод в комнате, ползет струйка пота.
        На первый взгляд ничего особенного в этих строках не было. Просто написано, что в результате полной победы Бога Огня Энканаса сфера холода исчезнет, а климат Мира довольно ощутимо изменится. Вот это и привело Фараха в ужас. Перед его глазами встала выжженная жаром пустыня, простирающаяся от южных гор до самого Хальгарта. Зной, палящее солнце и засохшие деревья. Пересохшие реки и ручьи, кости животных, выбеленные безжалостным огнем Дома Энканаса. Смерть и разрушение. Фарах перевернул страницу, вернулся к описанию ледяного конца света и еще раз прочитал про себя одну фразу, водя пальцем по шершавому пергаменту: «В этом Мире не будет места обычному человеку». С ужасом он захлопнул книгу, спрятал ее в тайник, бросился на топчан и с головой укрылся одеялом.
        Несмотря на стужу, ему стало жарко. Он боялся даже думать о том, что прочитал. Мысль, высказанная Лартасусом, была не просто еретической. Это нечто более страшное. Она подрывала основы всей веры, утверждавшей, что Энканас заботится о людях и несет им благо. Она отрицала все священные тексты разом, расшатывала все жизненные основы Мира людей. И при этом была безжалостно логичной.
        Чтобы успокоиться, Фарах запретил себе думать на эту тему. Про себя он обозвал Лартасуса еретиком, негодяем и лжецом. Это принесло облегчение, но отнюдь не успокоило. Умом он понимал, что Лартасус прав, но верить в это не хотел. Его сердце отказывалось принять идею о том, что Энканас может уничтожить род человеческий. И что люди, воюя за Бога Огня, сами приближают конец своего Мира.
        Это было слишком страшно. Уснуть Фараху удалось только тогда, когда он решил, что Энканас позаботится о своих детях и, победив Тайгрена, не станет простирать свою власть до самого севера. Бог Огня наверняка умерит свой пыл, подарив людям тепло, но не смертельный жар. Придя к такому выводу, Фарах уцепился за него, словно утопающий за протянутую руку помощи. Он заставил поверить себя в это и лишь тогда уснул, вернее, забылся тяжелым сном.
        На следующее утро, измученный ночными кошмарами, не выспавшийся, Фарах поспешил к Састиону. Найдя того в зале, воспитанник смиренно попросил отпустить его в пятницу к Ламераносу. Старший воспитатель, осунувшийся и похудевший, выглядевший не лучше воспитанников, ничего не ответил, лишь с сомнением поджал губы. Фарах повторил просьбу. Он чувствовал, что ему необходимо встретиться с ученым. Юноша хотел выговориться, поделиться с кем-нибудь страхами и сомнениями. Иначе, как ему казалось, он сойдет с ума. Только Ламеранос, читавший «Климат», мог выслушать его и понять. С воспитателями бесполезно об этом говорить. Скорее всего, книгу отберут, за крамольные идеи - накажут. Поделиться с друзьями - тем более бесполезно. Книгу они не читали, а если кто разговор их услышит, могли выйти крупные неприятности.
        Увидев, что Састион в нерешительности, бывший подмастерье пришел в отчаяние. Он соврал, что когда Ламеранос приходил на занятия, то упоминал о «Глупости». Дескать, он забрал книгу из университетской библиотеки и принес домой. И лишь тогда старший воспитатель сдался. Он печально вздохнул, посмотрел на воспитанника слезящимися воспаленными глазами и дал разрешение на визит к ученому. Правда, стребовал обещание, что Фарах непременно сможет раздобыть либо саму книгу «Глупость», либо ее копию. Фарах в запале поклялся непременно сделать это и был отпущен с миром.
        Этим же вечером бывший подмастерье взялся за «Заметки о Великой Реке». Эта книга была много тоньше «Климата» да и куда скучнее. В ней Фарах не нашел ничего интересного. Автор описывал случаи наводнения на Великой Реке, не углубляясь в их причины. Разве что указывал, что весною, когда светило подходит ближе к Миру, таяние снегов на севере вызывает приток вешних вод. Также в книге рассказывалось, что в год, когда состоялась Битва за Белые Пустоши, случилось особо сильное наводнение. Оно смыло половину столицы Леарана, построенной в устье реки, так что город потом отстраивали еще добрый десяток лет. Но на Фараха, чьи мысли вертелись вокруг идей Лартасуса, описанная картина не произвела сильного впечатления. На его взгляд, в ней не было ничего страшного. Поэтому он быстро дочитал заметки, торопливо перелистывая страницы и не особо вчитываясь, а потом спрятал книгу обратно в тайник.
        К пятнице Фарах был готов навестить Ламераноса и горел желанием поговорить с ученым.
        
        
7
        
        На этот раз ему не повезло. Страж, охранявший вход в дом Ламераноса, отказался пропустить Фараха. Ссылаясь на то, что время позднее, а его не предупредили о визите, он велел подмастерью приходить завтра с утра. Фарах настаивал на том, что ученый его ждет. Говорил, что принес книги, их необходимо вернуть учителю. Лишь увидев книги, страж сменил гнев на милость. Он, конечно, знал, что у Ламераноса много учеников, ему уже случалось пропускать школяров к ученому в столь поздний час. Но все же он колебался - на улицах в последнее время было неспокойно. Дело решила куртка Фараха, выглянувшая из-под распахнутого теплого плаща. Форменная: из прочной серой ткани, с высоким строгим воротом. На нем был вышит знак приюта - круг, изображавший солнце, Дом Энканаса. Заметив этот знак, стражник все-таки решился и пропустил Фараха в дом. Как никак у приютских всегда была хорошая репутация, а о том, что ученый преподает в приюте, знали все.
        После этого Фараху пришлось долго стучать в дверь ученого. Он уже догадался, что Ламеранос попросту забыл о его визите, но не собирался отступать. Другого такого удобного случая могло и не представиться.
        Наконец дверь распахнулась, и на пороге появился хозяин, закутанный в теплый халат, держащий в руке бронзовый подсвечник с горящей свечой.
        - Кто здесь? - спросил он, поднимая подсвечник и всматриваясь в темноту.
        - Это я, учитель, - отозвался воспитанник, делая шаг вперед.
        - Фарах! Мальчик мой, это ты? О Всеблагой! Неужели сегодня пятница? Ах, как неловко получилось, я совсем забыл, что ты должен прийти!
        Воспитанник промолчал. Ему было не очень приятно, что про него забыли, но упрекать учителя он не собирался.
        - Ну проходи, проходи, - торопливо бормотал Ламеранос. - Не стой на пороге, я сейчас, только накину что-нибудь подходящее.
        Фарах вошел в прихожую, но, помня о том, чем закончился его прошлый визит к Ламераносу, не стал раздеваться. Ученый отвел его в свой кабинет, усадил за уже знакомый стол, по-прежнему заваленный грудами пергамента, и зажег несколько свечей. Сам он, бормоча извинения, удалился в спальню, чтобы одеться.
        Оставшись в одиночестве, Фарах зажег еще одну свечу и подошел к карте трех государств. Всматриваясь в четкий рисунок, выполненный, несомненно, рукой мастера, он попытался представить себе сферы тепла и холода, описанные в «Климате». Даже провел пальцем по карте, очерчивая окружности. Потом его взгляд обратился на восток, к большим белым пятнам, простиравшимся от Озера Слез до самого края карты. Если верить Лартасусу, территория, что располагалась за озером, и земли чуть выше его, выпадали из сфер тепла и холода. Это означало, что ни Тайгрен, ни Энканас не властны над обитателями тех земель. Фарах понял, что все походы на восток обречены на неудачу. Люди лишались поддержки Энканаса и могли надеяться только на свои силы и обычное оружие.
        Это, конечно, не так уж мало, но на востоке жили разнообразные существа, владевшие магией. И они, судя по истории походов на восток, умело ею пользовались. Людям нечего было противопоставить их магии. Даже Жрецы, самые сильные и благочестивые, обречены на поражение. Ведь на востоке Энканас не слышал их воззваний, а если и слышал, то не мог ответить, а без его помощи нечего и думать о схватке с местными колдунами.
        - По-прежнему интересуешься востоком?
        Фарах обернулся. Оказывается, Ламеранос уже переоделся, вернулся в кабинет и теперь наблюдал за воспитанником.
        - Ну что? Ты прочитан книги?
        - Да, учитель. - Фарах подошел к столу, достал из сумки обе книги и положил их на груду мятых листов пергамента. - Я все прочитал.
        - Судя по тому, как ты смотрел на карту, идеи Лартасуса тебя заинтересовали.
        - Не то слово, - Фарах вздохнул. - Теперь мне нет покоя ни днем, ни ночью. Учитель, скажите, это - правда?
        - Что именно?
        - То, что после победы Энканаса наш Мир превратится в выжженную пустыню?
        Ламеранос нахмурился и сел за стол. Покачал стеклянным бокалом, что держал в руке, и Фарах почуял запах хорошо выдержанного вина из южных провинций Сальстана. Самое подходящее средство, чтобы быстро прогнать сонливость.
        - Знаешь, мой мальчик, - сказал Ламеранос и сделал небольшой глоток. - Пожалуй, ты даже умнее, чем я думал. Ты увидел в книге то, что пропустили и Жрецы, и многие мои коллеги. Признаться, я не рассчитывал, что ты поймешь намек Лартасуса.
        - Но это - правда? Учитель, ответьте мне! Я не могу спать, мне страшно: я закрываю глаза и вижу пустыню, раскинувшуюся на месте трех государств! Я в растерянности. Бог Огня не может быть злым, иначе зачем он помогает нам?
        - Подожди, послушай меня. Теория Лартасуса, конечно, очень интересна, логична, но все-таки это лишь теория. Не стоит так уж переживать по этому поводу. Лартасус говорил лишь об изменении климата, вопросы теологии его мало интересовали.
        - Но ведь то, что он пишет... Это - ужасно! Учитель, мы все наслышаны о том что будет, если победит Тайгрен. Но неужели никто не думал о том, что нас ждет, если победит Энканас?
        - Думали, Фарах, думали. Но тот, кго слишком много говорил по этому поводу, окончил жизнь на кocтре. Поэтому, прошу тебя, не повышай голос. И не спеши с выводами.
        - Да, по...
        - Не спеши. Что ты скажешь о заметках Са-Тара?
        - Я их прочел, но не нашел в них ничего интересного. Мне казалось, что «Климат»...
        - Пожалуй, я поспешил. Не стоило тебе давать «Климат». Кажется, он произвел на тебя слишком сильное впечатление.
        Ламеранос снова качнул бокалом, закручивая остро пахнущее вино багровым водоворотом, и сделал еще один глоток. Фарах умолк и наблюдал за ученым. Ламеранос явно хотел что-то сказать ему, но - что? Раз дело не в идеях Лартасуса, то в чем же?
        - Когда приходит весна, - глухо сказал Ламеранос, не отрывая взгляда от полупустого бокала, - разливаются реки. Это происходит потому, что тают снега севера. Но весна может прийти и зимой, в том случае...
        - Битва за Пустоши, - выкрикнул Фарах. - Огонь Энканаса растопил лед Тайгрена, и талая вода устремилась вниз по реке. Столица Леарана захлебнулась в ее потоках. Да, конечно, именно об этом и говорил Са-Тар! Но это значит, что после нынешних боев в Хальгарте можно ожидать разлива Великой Реки...
        - И не только ее.
        - Столица Леарана снова будет затоплена!
        - И не только, не только она, мой мальчик...
        - Может, предупредить леаранцев?
        Ученый одним глотком допил вино и со стуком поставил бокал на стол.
        - Леаранцы и так знают, что им грозит, - сухо произнес он. - Память о Битве за Белые Пустоши хранится не только в Сальстане.
        Фарах кивнул. Уж за столько лет западные торговцы должны были понять, что им грозит при очередной схватке в Хальгарте.
        - Помнишь, в прошлый раз мы говорили о том, что наша цивилизация не развивается? - спросил ученый.
        - Конечно.
        - Так вот, залог нашего мирного существования - равновесие между силами Огня и Тьмы. Если победит одна из них, человечество, скорее всего, исчезнет. Или изменится настолько, что потеряет право называться человечеством.
        - Но, сохраняя равновесие, человечестьо не развивается?
        - Увы, это так, мой мальчик. Мы застряли на одной ступеньке и балансируем на ней, не имея возможности подняться и не желая спускаться. И наверху и внизу нас подстерегают опасности. Люди - игрушки в руках Богов.
        - Но война...
        - Да. К сожалению, нам с тобой довелось родиться в эпоху перемен. Мир снова на краю, и всего лишь один неверный шаг может привести к падению в бездонную пропасть.
        - Но что же делать, учитель, что делать?
        - Молиться. О том, чтобы победил Энканас и сжалился над людьми. Если он выиграет битву с братом, то, скорее всего, так и будет. Ведь Энканас покровительствует нам. Тогда как Тайгрен разводит злобных тварей к меняет людей, придавая им звериный облик. Конечно, самый лучший выход для всех людей - сохранить равновесие. Чтобы север не пытался завоевать юг, и наоборот. Если все будет так и нам не придется заботиться о защите, копить войска, тратить силы и время на войну, то наша цивилизация рано или поздно выберется из тупика. Будем потихоньку ползти вперед: делать открытия, осваивать новые земли, развивать науки и культуру. Лишь бы нам не мешали. Увы! Сейчас это все лишь бесплодные мечтания. Иногда некоторые из моих коллег думают, что лучшим подарком для всего человечества стало бы отсутствие Богов. Да-да, мой мальчик, не смотри на меня с укоризной. Ученые, знакомые с идеями Лартасуса, будут все как один молиться за победу сил Энканаса. Мы - дети его и чтим нашего пастыря. Но тем не менее... Мы бы справились сами. Одни. Если бы не эти ужасные войны и не эта магия, люди бы стали жить намного лучше.
        - Но как же без Энканаса? - спросил Фарах. - Так нельзя. Мы все погибнем! Даже если не будет Тайгрена, без помощи Энканаса мы не сможем выжить.
        - Поверь мне, Фарах, человечество очень живуче. Мы бы справились и сами.
        - Но - магия! Если восточные колдуны вздумают напасть на три государства..
        - Опять эта магия, прах ее побери! Человечеству она не нужна! Мы не созданы для магии! Чтобы наша цивилизация развивалась, необходимо отсутствие всяческих неестественных сил! Они - хомут на шее человечества, каретный тормоз, сдерживающий развитие людей. Это костыль, без него мы вполне можем обойтись.
        - Но без него нельзя ходить!
        - Чушь! - Ламеранос в запале взмахнул руками. - Можно! Без него мы пойдем вперед даже быстрее, чем раньше! Но увы, увы... Не в наших силах что-либо изменить. Такая нам досталась доля. И мы должны желать хотя бы равновесия. Чтобы ни одна чаша весов не перевешивала другую.
        Фарах вспомнил весы, которые видел на рынке Масуна: две чаши колеблются вверх и вниз, а между ними - серебряный палец Бога, грозящий тому, кто видит весы со стороны.
        - Однако хватит, - громко сказал Ламеранос и поднялся ноги. - Мы с тобой еще поговорим о равновесии, только - потом. Хорошо?
        - Да, учитель, - грустно ответил Фарах. В сердце у него поселилась ледяная заноза, и он знал, что ее не растопить никакими разговорами. Это было сомнение - сомнение в вере, в людях, в себе. Его мир в очередной раз перевернулся, обнажив изнанку, оказавшуюся уродливой и жестокой. Теперь он знал, что происходит, но не знал, что с этим делать. И разговорами с ученым тут делу не помочь. Ничего они не решали, эти разговоры. Наверно, можно обсудить это с кем-нибудь из Жрецов. Но с кем? Кто из них настолько умен, чтобы ответить на вопрос - что сделает Энканас, когда победит? И нужна ли людям эта победа? Кто из Жрецов настолько добр, что станет говорить с воспитанником, высказавшим крамольные идеи, а не отправит его сразу на костер? Нет, лучше молчать. Надо держать язык за зубами. Ламеранос прав - не стоит больше трогать эту тему. Скоро Мир изменится. Но как - не знает никто.
        - Поговорим о чем-нибудь ином, - сказал Ламеранос. - Теория Лартасуса слишком печальна и слишком обширна, чтобы обсуждать ее вдвоем, посреди ночи.
        - Конечно, учитель.
        - Вот кстати, - спохватился Ламеранос, - я все же составил твой гороскоп! Времени у меня было немного, но я помнил об обещании, да!
        - Гороскоп? - Фарах недоуменно вскинул брови. В самом деле, ученый говорил в прошлый раз что-то такое, но увлеченный идеями Лартасуса, воспитанник совсем забыл об этом обещании.
        Ламеранос стал суетливо рыться в пергаментах на столе и вскоре вытащил из общей груды листок, сплошь исчерканный свинцовым карандашом.
        - Вот, - ученый положил лист перед воспитанником. - Это он и есть.
        Фарах увидел странные круги с таинственными подписями, цифры, непонятные значки п пожал плечами.
        - Что это значит? - спросил он, и Ламеранос пустился в объяснения.
        Оказалось, все эти линии, черточки, значки говорили о чем-то важном. Ученый быстро водил пальцем по пергаменту н объяснял воспитаннику значение каждого символа. Правда, при этом изъяснялся столь странными словами, что Фарах едва его понимал. Окончательно запутавшись в «домах», «светлых гранях» и «дневных полуночах», он замахал руками и, едва Ламеранос умолк, смущенный поведением гостя, признался:
        - Ничего не понимаю!
        - Ну, это же просто. То, что за нижней чертой, говорит о прошлом; то, что в середине, - о настоящем, а что на самом верху - о будущем. По правде говоря, мой мальчик, твой гороскоп весьма и весьма запутан. Как жаль, что ты не помнишь точного времени своего рождения. Мне пришлось дать погрешность в час, и поэтому результат может быть не столь точен, как обычно.
        Фарах притянул к себе лист с гороскопом и стал внимательно вглядываться в таинственные значки.
        - Так что с моим прошлым? - спросил он. Ламеранос сел на стул рядом с ним и пригладил ладонью седые волосы, по обыкновению торчавшие в разные стороны.
        - Видишь ли, мой мальчик, с ним все не так просто, - мягко сказал он. - Ты ведь не помнишь родителей?
        - Нет, - Фарах поджал губы.
        - Увы. Очень жаль. Я уверен, что это были достойные люди. В твоем прошлом я вижу большую власть и большую беду. Не исключено, что твои родители были богатыми и знатными людьми. Очень знатными. Линия власти идет так резко вверх, что, может статься, в тебе есть капля королевской крови...
        Фарах насмешливо фыркнул. Сирота - принц. О, за свою жизнь он слышал множество подобных сказок. Особенно в приюте, где чуть ли не каждый сирота считал себя отпрыском королевской крови, родившимся в рубашке. Только вот в колыбели их с кем-то перепутали. Случайно или не случайно. Когда-то давно, в детстве, Фарах и сам верил в нечто подобное. Не зная, кто его родители, он мечтал о том, что они - король и королева. И что однажды они придут за ним. Он поделился своими размышлениями с дедом. Тот, вопреки обыкновению, высмеял внука. Тейрат довольно жестко объяснил ему, что в роду Фараха не было особ королевской крови. А про отца и мать он расскажет ему только тогда, когда Фарах подрастет. Тот разговор, резкий и обидный, мальчишка запомнил на всю жизнь.
        - Сомневаешься? - спросил Ламеранос. - В общем-то правильно делаешь. Если в Таграме и могло произойти нечто подобное, учитывая наши весьма фривольные нравы, то уж в саддинате Каван-Сар вряд ли.
        - Я точно знаю, что у меня в роду не было королей.
        - Откуда?
        - Мне рассказал дед. Он воспитывал меня, ничего не говоря про родителей.
        - О! Ты не говорил, что у тебя есть дед! Где же этот достойный человек, воспитавший такого способного внука! Я бы хотел встретиться с ним и...
        - Он умер. Я действительно сирота.
        Ламеранос замялся и проглотил окончание фразы. Поднялся, сходил в спальню и вернулся с бутылкой вина. Наполнил свой бокал и предложил Фараху. Тот отказался, а ученый отсалютовал ему полным бокалом.
        - Прости. Мне жаль... У тебя очень интересный гороскоп. Я бы хотел о тебе узнать больше. Кем был твой дед?
        - Простым деревенским учителем, - быстро ответил Фарах, не собираясь посвящать Ламераноса в тайны своей семьи.
        - О! Полагаю, он занимался с тобой? Так вот почему ты сообразительней сверстников. Если тренировать ум с самого детства так же, как и мышцы, он обретает силу и гибкость. Теперь мне понятно, откуда у тебя тяга к знаниям.
        - Так что там с гороскопом? - напомнил Фарах, стараясь увести разговор подальше от опасной темы. Хоть он и доверял Ламераносу, но вовсе не хотел, чтобы имя Тейрата всплыло в разговоре. Ученый хорошо знал историю трех государств и вполне мог слышать о Жреце-изменнике из Хазира.
        - Да, гороскоп... Так вот, в прошлом тебя преследовали беды и лишения, несмотря на линию власти и силы. Увы, мы и так знаем, что здесь правда. Примерно полгода назад твоя жизнь круто изменилась.
        Перед глазами Фараха мелькнул образ деда, умирающего на полу скромной деревенской лачуги. Он тотчас отогнал от себя печальное видение и сдержанно кивнул.
        - Да. Таким образом, мы переходим к настоящему. Тут тебя ждут не только приятные моменты - смею надеяться, один из них - это наша встреча, - но и разочарования. Боюсь, «Климат» уже сыграл в этом свою роль. Также ты на пороге больших перемен в своей жизни, увы, это одинаково верно и для всех нас. Со дня на день начнется война, и привычная жизнь отступит в трошлое. Что будет с нами, известно лишь Всеблагому, да и то - не наверняка.
        Воспитанник снова кивнул. Такое «предсказание» он мог сделать и сам, без всякого гороскопа. Не нужно быть провидцем, чтобы догадаться - война изменит всю жизнь.
        - Но поговорим о будущем, - сказал Ламеранос и вновь приложился к бокалу. - Это уже интереснее. Линия силы вновь идет вверх. Ты возвысишься над остальными, как сосна возвышается над пологим холмом. Ты станешь значимым человеком, наделенным огромной властью...
        - Королем? - недоверчиво спросил Фарах. - Это все сказки.
        - Отнюдь, - заметил ученый. - Здесь идет вверх линия силы духовной. Думаю, что ты продвинешься среди Жрецов, это как раз похоже на правду. Если ты уцелеешь в войне, то у тебя будет хороший шанс, чтобы высоко подняться. Погибнет много Жрецов, у тебя появится возможность занять достойное положение. Если ты должным образом проявишь себя, то можешь получить неплохой пост в столичном храме. Ты парень способный, сообразительный. Не сомневаюсь, что вскоре ты дослужишься минимум до настоятеля одного из храмов Таграма, а там, быть может, доберешься и до места Жреца при Великом Храме Энканаса и займешь место, принадлежащее сейчас Эшмару Каван-Сарскому. Почему нет? Он тоже когда-то приехал в Таграм из Каван-Сара.
        Ламеранос ухмыльнулся и погрозил Фараху длинным сухим пальцем.
        - Обещай мне, - сказал он, - что если ты возвысишься настолько, то не будешь подвергать гонениям ученое сословие. И будешь помнить о том, что знания несут свет.
        - Обещаю, - с чистым сердцем ответил Фарах. Он не верил в это предсказание, хотя выглядело оно довольно правдоподобно. Бывший подмастерье уже сообразил, что составить подобный гороскоп можно и без всяких звезд. Достаточно хоть немного знать того человека, для которого он составляется. Конечно, Фарах не думал, что Ламеранос его обманывает, наверняка ученый действительно что-то там рассчитывал на основе наблюдений за звездами. Но, скорее всего, он выдает желаемое за действительное. Он просто перенес на пергамент все, что знал о воспитаннике, и, получив общую картину, сделал из нее выводы.
        - Но, увы! - произнес Ламеранос, покачивая бокалом. - Вынужден тебе сказать, что сей труд - я имею в виду гороскоп - это полная ерунда.
        - В самом деле? - искрение удивился Фарах. Он не рассчитывал, что Ламеранос сам признает это.
        - Да, это так. Я не знаю точного времени твоего рождения, а без этого не могу вычислить точного влияния невидимых Домов Энканаса на твою судьбу. Если бы знать, тогда уже можно было бы говорить о деталях. А сейчас это всего лишь общие слова. Вот если бы ты родился, например, точно в полдень, я бы мог рассказать тебе что-то конкретное. Но это к примеру. Лучше, конечно, не в полдень.
        - Почему? - заинтересовался Фарах.
        - Как, ты не знаешь предсказания о Хазирском Полудне? - удивился ученый.
        - Никогда не слышал, - признался воспитанник.
        - Быть не может! - Ламеранос всплеснул руками и пролил вино на халат. Выругавшись, он подхватил со стола лист пергамента и приложил его к пятну на обшлаге рукава.
        - Знаешь, мой мальчик, - сказал он, комкая лист, пропитавшийся вином, - пергамент плохо впитывает. А вот если когда-нибудь бумага станет дешевой, то из нее выйдут прекрасные салфетки. Но, боюсь, это будет очень не скоро.
        - Так что там с предсказанием? - напомнил Фарах.
        - Ах да. Двести лет назад один из настоятелей Западного Хазирского Храма, а точнее Кехрем Таси, записал в дневниках свое видение. Явилось ему, что вскоре родится в Хазире необычный ребенок. Он будет наделен великой силой и будет противником Энканаса, и разрушит наш Мир, перевернув все с ног на голову. То предсказание толковали многие Жрецы и, в конце концов, было объявлено, что Кехрем предсказал явление в Мир нового воплощения Тайгрена. С тех пор всех, кто рождался в Хазире ровно в полдень, отдавали Жрецам. А что они делали с бедными малышами, мне неведомо. Боюсь, что ничего хорошего. Но, так или иначе, наш Мир до сих пор цел, и похоже, что воплощение Тайгрена так и не появилось на свет.
        У Фараха перехватило дыхание. Пальцы задрожали. Чтобы не выдать своего волнения, он сцепил под столом руки в замок.
        Хазирский Полдень! Может быть, он и в самом деле... Тогда многое становится попятно. Наверняка его - только что родившегося - хотели забрать Жрецы, родители воспротивились и приняли огненную смерть. Тейрат пожалел малыша, спрятал, а потом увез его на юг... Потому-то Жрецы так настойчиво искали его и Фараха. Но ведь тогда Тейрат был Темным Жрецом, если верить рассказам Танвара! Почему он сбежал и от своих новых братьев?
        - Многие предсказания Кехрема сбывались, - продолжал Ламеранос, задумчиво глядя в бокал. - Поэтому Жрецы серьезно отнеслись к его словам. В течение полувека после предсказания множество таких «опасных» детей сгинуло в храмах. Роженицы, близкие к разрешению от бремени, специально уезжали из Хазира в ближайшие деревни и даже в другие города, чтобы их дети случайно не родились в полдень. Многие, но не все. Правда, через сто лет Жрецы ослабили свой контроль. В наше время предсказание Кехрема, прозванное в народе Хазирским Полуднем, воспринимается уже как легенда, как сказка. Хотя наверняка Жрецы из храмов Хазира думают по-другому. Но в последнее время я ничего не слышал о Детях Полудня.
        Сердце Фараха билось сильно - и часто. Он боялся даже пошевелиться, чтобы ненароком не выдать своего волнения. Неужели он и есть Дитя Хазирского Полудня? Ах, Тейрат, мудрый дед! Как ты мог умолчать об этом? Почему же ты ушел на небо, так и не предупредив внука о грозящей опасности? Не успел? Все сходится. Дед говорил, что в день восемнадцатилетия он откроет внуку тайну его рождения. Наверно, именно об этом он и хотел поговорить. Фарах сжал зубы и едва не застонал. Вот, значит, какова его тайна.
        - Кстати, мой мальчик, а ты точно родился не в полдень? - спросил Ламеранос.
        - Нет, - коротко ответил Фарах, прилагая все усилия, чтобы голос его не дрогнул. - Я не знаю, когда именно появился на свет, но после полудня, это точно.
        - Ну и хорошо. Да пребудет с тобой милость Всеблагого. Не знаю, верно ли предсказание Кехрема, но одно можно утверждать с уверенностью: если бы ты родился в полдень, то проблем у тебя было бы великое множество.
        - Учитель, уже поздно, - сказал Фарах, уводя разговор от новой опасной темы. - Мне скоро возвращаться в приют. Можно попросить вас об одной услуге?
        - Конечно, мой мальчик! Все, что в моих силах!
        - Я смог вырваться к вам, только пообещав Састиону скопировать несколько страниц «Глупости». Простите меня, но другого выхода не было, иначе он бы меня не отпустил.
        Ламеранос шумно рассмеялся. Взмахнул руками и снова расплескал вино - на этот раз на старый хазирский ковер, прикрывавший истертые доски пола.
        - Конечно, конечно! Пройдоха клюнул на нашу наживку! В самом деле, нельзя его разочаровывать! Погоди минутку...
        Оставив бокал на столе, ученый подошел к шкафу. Вскоре он вернулся, неся в руках тоненькую книжицу.
        - Вот, - сказал он. - Это «Глупость». Бери любой чистый лист пергамента и перепиши на него пару историй. Пусть Састион знает, что книга у меня есть.
        Фарах не замедлил воспользоваться советом Ламераноса. Взял один из листов - выскобленный едва ли не до дыр, и вытащил припасенный заранее свинцовый карандашик. Чернилами вышло бы лучше, но с ними было много возни.
        - Чтобы дело шло быстрее, я тебе продиктую, - сказал Ламеранос и раскрыл книгу.
        Все устроилось как нельзя лучше. Ученый читал, воспитанник водил карандашиком по пергаменту и вскоре исписал лист с обеих сторон. На него поместились две короткие истории - Ламеранос специально выбрал такие, чтобы влезли на один лист. Пока Фарах их переписывал, пару раз и сам улыбнулся - они действительно были смешными.
        - Вот и все, - сказал Ламеранос, захлопывая книгу. - Остальное потом. Воспользуемся слабостью старшего воспитателя, чтобы встретиться еще раз. Ведь ты придешь ко мне в гости?
        - Конечно, учитель, - ответил Фарах, бережно складывая листок и пряча его в сумку. - Мне так интересно с вами говорить. Очень жаль, что я не могу стать вашим учеником.
        - Ну-ну! Не унывай. Кто знает, как сложится судьба. На все воля Всеблагого. Хочу тебе сказать, что ты уже стал моим учеником. Среди тех юнцов, что ходят в Университет и числятся моими учениками, полно глупцов и бездельников. Они не хотят учиться. Даже не стараются понять того, что я пытаюсь до них донести. Хотя они слушают меня часами, я не могу назвать их своими учениками. Они не перенимают у меня знания, лишь повторяют слова, для порядка, совершенно не вникая в смысл. А наши с тобой беседы и есть лучшая учеба.
        - Спасибо, - серьезно ответил Фарах. - Это большая честь - учиться у вас. Ведь мы еще встретимся?
        - Разумеется! В следующий раз мы с тобой все же обсудим подробней феномен ценности изобретений для прогресса цивилизации. О! Я упомяну об этом в воскресенье, на занятиях. И кстати, к следующей нашей встрече я, возможно, все-таки уточню твой гороскоп. Признаться, он меня заинтересовал.
        Фарах стал собираться в дорогу. Закинул на плечо сумку, поправил одежду, еще раз поблагодарил Ламераноса и покинул гостеприимный дом. На этот раз - вполне обычным путем. Ученый оказал ему большую любезность: несмотря на поздний час, спустился во двор и велел стражу пропускать к нему Фараха в любое время.
        Потом учитель и ученик простились, и воспитанник едва ли не бегом направился в приют, не забывая поглядывать по сторонам. Но на этот раз он не заметил ничего подозрительного.
        В приюте, отдав Састиону лист с историями, он выслушал благодарность воспитателя и со спокойной душой отправился спать. Но уснул не скоро.
        Лежа в постели, он пытался разобраться в хитросплетениях своей судьбы. Теперь, после разговора с ученым, много стало понятно. Фарах был твердо уверен в том, что родился именно в Хазирский Полдень. И что Жрецы преследовали его и Тейрата именно из-за этого. Правда, предсказание Кехрема настораживало, но Фарах не чувствовал в себе никакой разрушительной силы. Он не мог быть воплощением Тайгрена, уж это наверняка. Ведь он обращался к Энканасу во время молитвы и получал ответ. Пусть это было всего лишь касание великой силы Огня, но и это - благо, ответ Божества. А уж Бог Огня наверняка бы разобрал в молящемся черты врага своего и не замедлил бы покарать наглеца. Раз бывший подмастерье до сих пор жив, значит, он - не враг Энканасу. Это радовало. С другой стороны, Фарах мог родиться и не в полдень, но в таком случае история его жизни вновь становилась донельзя запутанной.
        Он размышлял о своей судьбе едва ли не до утра. Даже идеи Лартасуса отступили на второй план. Воспитанника больше занимали собственные проблемы, чем безумно далекий конец света. Он может так и не наступить, а вот предсказание о Хазирском Полудне - реальность, готовая вот-вот ухватить за шиворот самого Фараха.
        В конце концов у него разболелась голова, и он счел за лучшее оставить все размышления на потом и уснуть. Но все же пообещал себе, что при случае прочешет все известные ему библиотеки и книжные лавки в поисках историй о Хазирском Полудне.
        
        
8
        
        Утром оказалось, что ночью холод отступил и в Таграме снова потепление. Снег на улицах таял; ноздреватые сугробы превращались в рыхлые кучи грязи. Проседали, проваливались сами в себя и исчезали на глазах, исходя мутной водой, словно кровью. С крыш струились потоки талой воды, пятная стены подтеками и обдавая неосторожных прохожих холодными брызгами.
        На утренней молитве во славу Эиканаса воспитатели приюта нежились в лучах солнца, что пробивались сквозь мутные стекла, и довольно улыбались. Даже Састион, в последнее время ходивший по приюту мрачнее тучи, соизволил улыбнуться. Восхвалив доброту Бога Огня и отметив усердие Жрецов Великого Храма Таграма, вымоливших хорошую погоду, воспитанники разошлись на работы.
        Веселая троица перестилала полы в большой комнате, продолжая ремонт, начатый на прошлой неделе. Грендир и Килрас весело переговаривались, подшучивали друг над другом. Настроение было хорошим - на улице светило солнышко, в комнатах потеплело, и работа была не в тягость, шла споро и без задержек.
        Только Фарах, несмотря на погожий день, оставался хмурым и неразговорчивым. Он не выспался, и настроение у него было хуже некуда. Мысли о том, что он один из тех, кто имел несчастье родиться в Хазирский Полдень, не давали ему покоя. Надеясь отвлечься от грустных размышлений, он трудился в полную силу, без остатка отдаваясь тяжелой работе.
        Друзья, конечно, заметили, что Фарах не в духе. Сначала пытались расспросить Фараха о его визите к ученому, но он отвечал коротко и сухо. Грендир вздумал развеселить его, отпустив пару сальных шуточек, однако Фарах лишь нахмурился. Килрас, видя, что дело серьзное, напрямую спросил друга, что случилось. Фараху пришлось соврать, что Састион им недоволен и, наверно, больше не отпустит к Ламераносу. Килрас удовлетворился этим объяснением и сочувственно цокнул языком. А вот Грендир сразу смекнул, что это лишь отговорка и Фарах расстроен вовсе не из-за этого. Но он как настоящий друг не стал продолжать расспросы и сделал вид, что поверил словам товарища.
        Фарах работал не останавливаясь, едва заканчивал одно дело, как тут же брался за другое, не давая себе отдыха. Так было легче. Сосредоточившись на работе, он забывал о проблемах и не ломал голову над тем, когда именно родился - в полдень или нет.
        Во время обеденной молитвы, повторяя ее за Састионом, он, как все, молился о ниспослании мира на земли Таграма. Но про себя, в мыслях, молил Энканаса даровать ему спокойствие и утешение. Он не хотел такой судьбы, не желал быть одним из тех, кто родился в Хазирский Полдень. Фарах не чувствовал себя воплощением Тайгрена, знал, что это не так. И тем не менее, если его тайна раскроется, ему придет конец. Люди не боги, они не умеют прощать. Люди преследуют всех, кто хоть чем-то отличается от них. В деяниях своих они безжалостны, особенно когда распалены слухами или даже простым подозрением. И Бога разжалобить проще, чем толпу людей, уверенных в том, что ты - воплощение зла.
        Во время занятий с Састионом Фарах оставался рассеян и никак не мог запомнить слова нового моления. Не мог петь в унисон с другими воспитанниками, не держал ритм и ошибался в интонациях. Састион даже отругал его при всех, ничуть не стесняясь в выражениях. Килрас смотрел на Фараха с сочувствием, а Грендир с подозрением. Он догадывался, что не все так просто, но лезть в душу к товарищу не стал. Фарах это заметил и мысленно поблагодарил Грендира за выдержанность и дружбу.
        До позднего вечера Фарах работал как проклятый. Даже когда Килрас и Грендир ушли спать, закончив перестилать полы в новой комнате, он остался, чтобы убрать мусор, скопившийся после ремонта. Только в полночь, измученный и уставший так, что путались мысли, он добрел до своей каморки и без сил рухнул на топчан. Все тело болело, руки ломило, а во рту было сухо, как в пустыне. Фарах поднялся, глотнул воды из кувшина, стоящего на столе, и вновь повалился на кровать, с удовольствием вытянув ноги. Ему казалось, что мир вокруг него медленно вращается и что-то шепчет. Что-то неразборчивое, но успокаивающее. Усталость брала свое. Хазирскпй Полдень, гороскоп, Тайгрен и Эиканас отступили на второй план. Фарах так устал, что уснул сразу, даже не раздевшись, с радостью отметив, что у пего нет сил на размышления о превратностях своей судьбы.
        В последний день недели с самого утра опять ударил мороз. Слякоть подмерзла, и улицы затянуло льдом. Окна покрылись белыми узорами, с неба повалили крупные хлопы снега. В Таграм снова пришла зима.
        В приюте царило уныние. Все - и воспитанники и воспитатели - стали мрачными, неразговорчивыми. После вчерашнего теплого денька, когда появилась надежда на то, что холода отступили навсегда, сегодняшний казался на редкость печальным. Казалось, из города ушла надежда. Это лишало сил, не хотелось ни работать, ни учиться. У всех было лишь одно желание - забиться в дальний угол и уснуть, впасть в спячку, как впадают медведи. Чтобы ничего не видеть, не слышать, не чувствовать. И не думать. Во всяком случае, Фараху хотелось именно этого. Но дела не ждали. Састион, считавший долгий сон непозволительной роскошью, не давал поблажек воспитанникам.
        Все утро Веселая троица таскала уголь. От ворот, где его сгрузили с подводы, в подвал, к печам. Уголь прислала гильдия рудокопов: предусмотрительный Састион заказал тоиливо еще неделю назад. Оно пришлось как нельзя кстати. В приюте все отчаянно мерзли, казалось, что стало еще холоднее, чем на прошлой неделе.
        Друзьям было не до разговоров - мешки были тяжелыми, таскать их приходилось по обледенелым дорожкам приютского двора, а Таг, отвечавший за отопление, отчаянно бранился и требовал, чтобы к обеду весь уголь был уже в подвале.
        Пришлось поднажать, и к тому времени, когда настала пора садиться за стол, работа была выполнена. Проголодавшись на свежем воздухе, ели жадно, в охотку. Ни о чем не говорили, молча давились кашей, хрустели луковицами и месили зубами вязкий недопеченный хлеб.
        После обеда пришел Ламеранос. Старшие воспитанники, как всегда, собрались в одном из классов, и ученый начал урок. Дело шло плохо. После работы и сытной еды воспитанники разомлели, их неудержимо клонило в сон. Килрас постоянно засыпал. Фарах, заметив укоризненные взгляды Ламераноса, брошенные на разомлевшего воспитанника, будил друга. Но в очередной раз, когда он собрался пнуть задремавшего Килраса по коленке, учитель его остановил.
        - Пусть выспится, - сказал он. - Все равно от такого учения, в полусне, толка не будет.
        Урок же оказался очень интересным. Ламеранос рассказывал об изобретениях и изобретателях, принесших немалую пользу Сальстану. Речь шла об оружейниках, усовершенствовавших арбалеты, о механиках, конструировавших новые подводы, и о строителях, научившихся возводить высокие дома. Все рассказы Ламеранос сводил к одному: человечество должно развиваться. Оно обязано продвигаться вперед, создавая новое, а не топтаться на месте, живя умом предков.
        Несмотря на то что тема была занимательная, Фарах слушал урок вполуха. Он с нетерпением ждал окончания занятий, чтобы поговорить с ученым. Воспитанник боялся, что Ламеранос будет торопиться, как в прошлый раз, и им не удастся толком пообщаться.
        Но вышло иначе. Когда занятие закончилось и проснувшийся Килрас извинился перед учителем, тот улыбнулся и сказал, что все могут быть свободны. А потом попросил Фараха остаться.
        Бывший подмастерье обрадовался. Он подождал, пока воспитанники выйдут, и подошел к учителю. Васка, шедший последним, бросил на него завистливый взгляд.
        Когда они остались одни, Ламеранос подошел к двери и плотно ее прикрыл. Потом обернулся и тихо сказал:
        - Фарах, нам надо поговорить.
        - Да, учитель, - отозвался воспитанник.
        Ламеранос сел за один из ученических столов и похлопал ладонью по скамье рядом с собой.
        - Садись, - велел он. - Не будем кричать на весь приют.
        Он был серьезен и собран. Под покрасневшими глазами появились темные круги, и Фарах подумал, что ученый не высыпается. Наверное, работает по ночам, ведь днем он преподает в Университете, а по выходным ходит в приют.
        Подмастерье устроился рядом с учителем, недоумевая, что же случилось. Он всего лишь хотел договориться о новой встрече, и только.
        - Фарах, - тихо сказал Ламеранос, - ты мне солгал?
        - В чем? - удивился Фарах.
        - Ты родился в полдень?
        Юноша отвел глаза и тихо ответил:
        - Я не знаю.
        - Мальчик мой, это очень важно. Пожалуйста, не бойся меня. Скажи только, ты действительно родился в полдень?
        Фарах вскинул глаза и наткнулся на неожиданно жесткий и суровый взгляд ученого. Сейчас он вовсе не напоминал доброго старца-учителя. Скорее уж стражника, ведущего допрос.
        - Я не знаю, - твердо ответил Фарах. - Я действительно не знаю времени своего рождения. Но я родился в Хазире, почти в полдень, так говорил мой дед. После этого мои родители умерли. Дед забрал меня к себе. Его преследовали Жрецы. Он увез меня на юг, в глухую деревушку на самом краю Каван-Сара, и воспитывал сам. Вот и все, что я знаю о своем прошлом.
        Ламеранос моргнул, пригладил ладонью бороду и вздохнул. Его взгляд смягчился, морщины вокруг глаз разгладились. Он ласково взял Фараха за плечо и пожал его, словно извиняясь.
        - Мой мальчик, - сказал он, - что ж, есть все основания полагать, что ты родился именно в Хазирский Полдень. Не знаю, так это или нет, но я должен предупредить тебя.
        - О чем?
        - Помнишь тот гороскоп, что я составил для тебя? Тот, что предрекает тебе великое будущее?
        - Да, конечно!
        - Так вот, это гороскоп для того, кто родился в половине первого. Я сделал кое-какие поправки... Подумал, что ты все-таки родился в полдень.
        - И что?
        - Новый гороскоп предвещает тебе скорую смерть.
        Фарах невольно вздрогнул и вцепился руками в край стола.
        - Да, мой мальчик, - печально сказал Ламеранос, - так и есть. Мои вычисления верны. Знаки настолько ясны, что ошибиться в их толковании невозможно. Темные Дома Энканаса и далекие светила говорят, что ты скоро умрешь.
        - Нет, - выдохнул Фарах и вскочил на ноги.
        - Нет! Послушай меня, - зашептал Ламеранос. - Не воспринимай это как приговор! Я мог ошибиться, мог ошибиться и ты. Возможно, ты все-таки родился не в полдень.
        - Но гороскоп...
        - Да. Мои гороскопы никогда еще не лгали. И тем не менее... Ты не похож на новое воплощение Тайгрена. Вряд ли ты соперник Энканасу. Прости, но ты всего лишь мальчишка-сирота, приемыш Жрецов. Вряд ли ты сможешь, как сказано в пророчестве, уничтожить наш Мир. Я думаю, что ты родился где-то между полуднем и половиной первого. Этого достаточно, чтобы Жрецы попытались отобрать тебя у родителей. Но недостаточно для исполнения предсказания и гороскопа, составленного для того, кто родился в полдень.
        - Это судьба, - прошептал Фарах, сжимая кулаки. - Я чувствовал это. Дыхание смерти... Мне все время кажется, что я бреду запутанными тропами. То одна, то другая выводит меня к пропасти, и меня спасает только чудо. Везение. Я должен был умереть много раз. Тогда, в Эшмине, когда за дедом пришел наемный убийца. Потом - когда напали на караван. Потом я заболел, и меня спас друг. А в Таграме на нас напали Жрецы Темного Пламени. Они пришли за мной, я точно знаю. И Танвар отдал жизнь за меня. Я бы все равно погиб, но мне повезло, жутко повезло, что рядом оказались Жрецы Энканаса.
        - Так вот как ты попал в приют, - сказал ученый. - Извини. Я вовсе не хотел расспрашивать тебя о прошлом. Если не хочешь - не рассказывай.
        - Пустое, - глухо отозвался Фарах. - Чего уж теперь...
        - Я не хотел тебя пугать, - сказал Ламеранос. - Не принимай предсказание так близко к сердцу. Я просто хотел тебя предупредить. Ведь ты - не разрушитель. Я вижу это.
        - Как и сотни тех детей, что родились в Хазирский Полдень, - с горечью заметил Фарах. - Ведь гороскоп не для воплощения Тайгрена?
        - Ну...
        - Он просто для того, кто родился в полдень. Будет ли он воплощением Бога Тьмы или нет - не важно.
        - Может быть. А может, и нет. Мне жаль. - Ламеранос обнял Фараха за плечи. - Мне очень жаль. Я должен был тебе это рассказать, просто обязан. Понимаешь, мои гороскопы всегда сбываются. Но тот, кто предупрежден, тот может попытаться что-то изменить...
        - Обмануть судьбу? - вскинулся Фарах. - Судьбу нельзя обмануть. Ей не стоит перечить, иначе она отомстит. Жестоко и быстро.
        - Куда уж больше, - мягко заметил Ламеранос. - Сейчас все средства хороши.
        Фарах закрыл глаза и сжал кулаки. Нет, только не это! Он столько раз выходил сухим из воды, неужели на этот раз ничего нельзя изменить? Глупости! Почему он поверил этому глупому гороскопу? Почему дал себя запугать? Нет. Нельзя верить дурным предсказаниям. Нельзя сдаваться!
        - Послушай, - сказал Ламеранос, нервно теребя кончик бороды длинными пальцами, испачканными в чернилах. - Вот что. Я снова сяду за гороскоп. Я пересчитаю его еще раз. Теперь уже без всяких поправок, точно для рожденного в полдень. Быть может, я что-то упустил.
        - Зачем?! Какой смысл?
        - Послушай! Я найду точку перелома. Найду слабое место в предсказании, тот момент, когда судьба разветвляется и можно что-то изменить! Я сделаю детальный гороскоп - более подробный, точный. По дням, по часам И я найду, слышишь, найду тот момент, когда ты сможешь шагнуть в сторону, избегая пропасти...
        - Сколько?
        - Что?
        - Сколько мне осталось?
        - По этому гороскопу нельзя сказать точно. Но приблизительно пара месяцев, не больше.
        - Ладно.
        Воспитанник закрыл глаза, стараясь взять себя в руки. Пара месяцев - это хорошо. Быть может, у Ламераноса и в самом деле что-нибудь получится. Вдруг ему удастся придумать, как избежать судьбы. Ведь если бы знать заранее, что в ту ночь его и Танвара подстерегает опасность... Они никуда не пошли бы. Остались в Волчьей Заставе, пересидели опасный день в кругу друзей, под защитой лихого люда. И северянин, может быть, остался бы жив.
        - Фарах, - Ламеранос взял его за руку. - Друг мой, мне пора. Обещаю, я немедленно сяду за твой гороскоп. Если мне удастся узнать что-то новое, я приду. Днем ли, ночью - приду обязательно.
        Ученик открыл глаза и печально улыбнулся. Потом коротко поклонился и тихо сказал:
        - Спасибо учитель. Спасибо.
        - Спасибо тебе, Фарах, - ответил Ламеранос. - Ты позволил мне по-иному взглянуть на свою собственную судьбу. Я и безо всяких гороскопов вижу, что ты станешь великим человеком. Я еще буду гордиться тем, что был твоим учителем. До встречи.
        - До встречи, учитель.
        Ламеранос коротко кивнул и пошел к выходу. Фарах проводил его долгим взглядом, стараясь понять - принесет ли ученый ему надежду или подтвердит приговор, но он видел только сгорбленную спину пожилого и усталого человека, больше ничего.
        Ученый подошел к двери, улыбнулся воспитаннику и вышел. Дверь за ним закрылась, и тогда Фарах тихонько вздохнул. Он не знал, чему верить - гороскопу ли, судьбе или чувствам... Выходило - ничему. Ничему и никому нельзя верить. Даже самому себе.
        
        
9
        
        После занятий Веселая троица вновь вернулась в комнату и занялась покраской стен. Краска, густая и маслянистая, пахнущая жженым деревом, ложилась на стены неровно, сгустками. Их приходилось размазывать большими кистями с жестким ворсом. Возя по стенам темно-желтую, похожую на вареный яичный желток краску, друзья сосредоточенно сопели. Пахло одуряюще, так сильно, что кружилась голова. Пришлось, несмотря на мороз, расконопатить одно из окон и открыть его. Тепло из комнаты моментально улетучилось на улицу, прихватив с собой и тяжелый дух краски. Стало намного лучше, и работа пошла быстрее. Правда, пришлось одеться.
        Сначала молчали. Но уже через полчаса однообразной и нудной работы Грендир не удержался. Выругался, бросил кисть и подошел к окну. Опершись локтями о подоконник, он выглянул на улицу, обозрел задний двор, засыпанный снегом, и тихо сказал:
        - Так что случилось, Фарах?
        Товарищ дернулся, и жирный кусок краски шлепнулся на новые, еще исходящие смоляным духом доски пола.
        - Да ничего, - отозвался он. - Все нормально.
        - Брось. Видно же, с тобой что-то творится. Ты в последние дни сам не свой. Озираешься по сторонам, вздрагиваешь при каждом резком звуке, словно чего-то боишься. Что стряслось?
        - Тебе показалось, - отозвался Фарах, продолжая сосредоточенно мазать стену огромной мохнатой кистью, напоминавшей лапу диковинного зверя.
        - Нет, - вступил в разговор Килрас. - Я тоже заметил. Тебе плохо.
        Фарах недовольно поморщился. Уж если Килрас заметил! Как скверно! Не нужно сейчас лишних вопросов, ой, не нужно. Как бы не сболтнуть чего ненароком.
        - Фарах!
        Он резко обернулся. Грендир сидел на подоконнике, скрестив руки на груди. Глаза его горели. Сейчас бывший воришка был похож на небольшую хищную птицу. С виду кажется - легкий, тощий, в чем только душа держится. Кожа да кости. Но попробуй тронь - вмиг раздерет в кровавые клочья.
        - Говори! - потребовал Грендир. - Говори. Тебе станет легче.
        «Как бы не так», - подумал Фарах. И все же, вздохнув, начал рассказ. Обычно про свое прошлое он говорил мало и неохотно - как и остальные воспитанники. Друзья все понимали и особо не настаивали. В приюте так принято: не важно, кем ты был в прошлой жизни, главное то, кто ты сейчас. Никто никого ни о чем не расспрашивал. У каждого есть свои секреты, и не обязательно делиться ими с остальными. Но сейчас для Фараха настала пора, когда он больше не мог терпеть. Ему необходимо было хоть с кем-то поделиться своими проблемами.
        Правда, рассказал немного. Начал с того момента, когда умер дед. Потом про встречу с Танваром, про дорогу в Сальстан... И как напоролся на Темных Жрецов. Рассказал про нападение, смерть друга и чудесное спасение. Про Хазирский Полдень молчал. Стискивая зубы, загоняя язык в ловушку зубов, запрещая себе даже думать этом, - молчал. Это не для них. Не для друзей. Кто знает, как сложится жизнь? Быть может, ему, Фараху, за свои грехи придется взойти на костер. Так лучше друзьям поменьше знать о его делах - неосторожное слово может убить вернее стали.
        Грендир слушал внимательно, но с сомнением, иногда недоверчиво хмыкая. Килрас же жадно впитывал каждое слово. Даже рот приоткрыл - наверно, чтоб ничего не упустить. Но к концу рассказа проняло обоих. Когда Фарах кончил - на том, что когда возвращался от Ламераноса, видел тень, следящую за ним, Грендир слез с подоконника подошел ближе, а Килрас захлопнул рот.
        - Почему? - спросил бывший воришка. - Почему ты им нужен?
        Фарах мысленно сплюнул. Ну конечно, этот тощий проныра зрит в корень. Килрас, наверно, и не подумал - почему. Просто принял на веру, заинтересовался приключениями, пожалел.
        - Не знаю, - ответил Фарах и по большому счету не соврал. - Быть может, из-за прошлого.
        Действительно, он и в самом деле не знал, зачем понадобился Жрецам Темного Пламени. Дед - понятно. Для Темных он - предатель, его следовало наказать. Но зачем им внук? Разве что для устрашения: весь род - под корень. А еще за Фарахом моглн охотиться Жрецы Энканаса, как они охотились за всеми детьми Хазирского Полудня. Но они, конечно, не скрывались бы в ночи.
        - Повезло тебе, - буркнул Килрас. - Жив остался. Ты осторожней там. Сходи к Састиону, расскажи. Пусть прочешут улицы.
        Грендир же глянул косо, но ничего не сказал. Задумался - расспрашивать дальше или нет. Фарах видел, что друг ему поверил, но не удовлетворился ответом. Чувствовал: это еще не все. И теперь в нерешительности - в душу к товарищу или не стоит.
        В повисшей тишине неожиданно громко скрипнула дверь, и в комнату заглянул Састион. Тощий, как жердь, с непокрытой бритой головой, он был похож на рассерженное огородное пугало.
        - Так, - обвел он тяжелым взглядом комнату. - Бездельничаем?
        Килрас выразительно посмотрел на Фараха: вот, мол, удобный случай, давай рассказывай. Но тот смолчал. Отвел взгляд, делая вид, что ему нечего сказать, и взмолился о том, чтобы Килрас держал язык за зубами.
        - Мы работаем, работаем, - забормотал Грендир, решивший, что пора вмешаться. - Краска густая, в комнате сыро, не сохнет совсем. Ложится плохо, комками, не размешали как следует. Не мы - торговцы, у них совести - ни на марку...
        - Пока не выкрасите стены, - сказал Састион, - спать не пойдете. Даже не думайте об отдыхе.
        На прощание глянул строго, с угрозой и захлопнул за собой дверь. Так что свежая краска чуть со стен не осыпалась.
        - Сын селедки, - буркнул Килрас. - Тут работы на два дня!
        - Вперед, - скомандовал Грендир. - Раньше начнем - раньше закончим.
        И они снова взялись за работу. Говорили теперь много, вдосталь. Друзья спрашивали Фараха - отчего не пожаловался воспитателю. Тот отвечал: мол, не уверен, может, показалось, а выглядеть дурнем не хочется. Грендир соглашался: и в самом деле, мало ли кто за кем следил. Килрас ворчал: поймать бы того «полуночника» да выбить из него - кто, зачем и как. Фарах возражал: опасно, можно напороться и на молодцов с Волчьей Заставы. Они сначала из мелкого арбалета пульнут в живот, а потом будут разбираться, кто это был. Не говоря уж о том, что были ли это действительно Темные... Коли так, то им что один, что трое - без разницы. Всех пожгут и не заметят.
        Работали быстро, старательно, но выходило все одно плохо. Краска не хотела ложиться на стены, в комнате было сыро и холодно - для покраски самое дурное время. Ребятам стало ясно, что это все пустой труд. Не ляжет краска, не высохнет. Вытянется потеками, темными пятнами, покроется плесенью - а там и отскребать придется. Но задание есть задание, его надо выполнять.
        Прервались лишь на вечернюю молитву. В главном зале собрались все - и малышня и старшие. Молились о ниспослании тепла и, как всегда, за мир на землях Сальстана. Младшие воспитанники, уставшие и сонные, висли на соседях, засыпая прямо на полуслове. Да и ребята постарше еле двигали растрескавшимися губами и терли рукавами слезящиеся глаза. Было холодно и тоскливо.
        Састион ограничился обычным набором молитв. Не стал ничего добавлять. Полчаса - не больше, как в старые вольные времена. После молитвы отправил всю малышню спать. А старшим велел закончить работу.
        Пришлось возвращаться в опостылевшую комнату и продолжать мазать стены краской, замерзающей на глазах. От злости работали быстро, хотя очень хотелось спать.
        Старания пошли впрок - ближе к полуночи работа была почти закончена. Но к тому времени сил на разговоры уже не осталось. Младшие давно спали, воспитатели тоже, так что в приюте царила тишина. Друзья работали молча, дружно, спеша замазать последнюю стену.
        Им оставалось только закрасить узкую полоску под потолком, когда дверь распахнулась и в комнату заглянул недовольный Васка. И он, и его брат тоже трудились допоздна - переписывали молитвенники. Но им случалось подремать за работой часок-другой - пока не будил бдительный Састион. Сейчас, верно, так и вышло. Васка выглядел так, словно его только что разбудили: глаза почти закрыты, движения вялые, неуверенные.
        - Фарах! - позвал он. - Тебя Таг кличет. Говорит, к тебе кто-то пришел.
        Бывший подмастерье удивленно поднял брови. Что за чушь? Кто может прийти к воспитаннику посреди ночи? Потом сердце стукнуло - Ламеранос! - и он засуетился:
        - Я сейчас, сейчас!
        Наскоро вытер руки тряпкой, кинул ее на пол и бросился в коридор, оттолкнув с пути замешкавшегося Васку.
        - Эй! - донеслось в спину. - Не споткнись о свои пятки!
        Фарах только отмахнулся.
        Таг ждал его в холле, в руках он держал стеклянный фонарь и покачивал им, словно разгонял темноту. Внутри фонаря ровно и ярко горела толстая свеча.
        - Там он, - сказал привратник, завидев торопящегося воспитанника. - У ворот.
        - Пойдем скорей, - выдохнул Фарах, - Скорей!
        Не дожидаясь привратника, он распахнул дверь и бросился к воротам, утопая по колено в нанесенных за вечер сугробах. На ходу порадовался, что одет, - работали ведь в комнате с распахнутыми окнами, мерзли. Пришлось одеться полностью, даже шапки натянули. Теперь пригодилось.
        У калитки Фарах остановился, оттянул в сторону тяжелый засов и распахнул дверцу.
        Перед ним стоял тощий школяр, кутавшийся в старенький шерстяной плащ, усеянный сальными пятнами. Он прятал подбородок в длинный университетский шарф, черный с белым. Обычный парень, на вид еще моложе Фараха.
        - Доброй ночи, храни нас Энканас, - хрипло сказал он и смерил воспитанника недоверчивым взглядом. - Ты Фарах? Ламеранос велел передать, что срочно ждет тебя. Идем, я провожу.
        Не раздумывая ни секунды, Фарах шагнул на улицу: он готов был бежать к ученому в любое время дня и ночи. Школяр шмыгнул носом, развернулся и пошел прочь. Фарах, не чинясь, двинулся следом.
        - Куда? - донеслось из-за спины. - Ты куда?
        Воспитанник досадливо дернул плечом и обернулся.
        Из калитки выглядывал Таг. Он тяжело дышал, изо рта вырывались облачка пара, на шикарных седых усах осел иней. Видно, привратник запыхался, пытаясь догнать шустрого воспитанника.
        - Куда собрался? - выдохнул он.
        - Я сейчас, - отмахнулся Фарах, - Только сбегаю к ученому.
        - К Састиону загляни, - велел Таг. - Потом пойдешь.
        Фарах оглянулся. Школяр, словно ничего не замечая, брел по улице. В ночной темноте его спину было едва видно - так, колышущийся силуэт, не более того.
        - Потом, - бросил Фарах. - Все потом.
        И он припустился вдогонку за школяром, не слушая забористых ругательств привратника. Сейчас не время было объясняться с Састионом. Да и не отпустит он его к ученому, как пить дать.
        Парнишку он нагнал быстро, тот не успел далеко уйти. Школяр кивнул, и дальше они пошли вместе, держась середины улицы.
        Несмотря на морозную ночь, город продолжал жить своей жизнью. В домах горел свет, на улице встречались редкие прохожие, спешащие по таинственным ночным делам.
        - Что он сказал? - спросил Фарах.
        - Кто?
        - Ламеранос.
        - А-а. Просил привести тебя. Ты ведь воспитанник, да?
        - Ага. А он больше ничего не сказал?
        - Нет.
        Фарах досадливо поморщился. Что же случилось? Неужели Ламераносу удалось найти в гороскопе изъян? Может, нащупал лазейку в логике предсказания? Но почему так срочно, неужели нельзя было подождать до утра? Правда, ученый сам говорил: приду, днем ли, ночью... Выпало ночью.
        Бредя по темным улицам, Фарах едва сдерживался, чтобы не броситься вперед сломя голову. Ему хотелось быстрее добраться до Ламераноса, но проклятый школяр едва передвигал ноги, словно был болен. Может, бросить его и пойти вперед одному, побыстрей? Сначала Фарах подумал, что это хорошая идея. Но, поразмыслив, остался со школяром. Вдвоем лучше, безопаснее.
        Вскоре они добрались до площади Конников. Здесь горели три масляных фонаря. Раньше они светили всю ночь, но теперь их гасили в полночь - экономили. Под одним из столбов собралась небольшая кучка людей, человек пять, судя по виду - обычные горожане. Они стояли напротив уже закрытой на ночь лавки колбасников и спорили, притом бранились и размахивали руками. Похоже, обсуждали какую-то важную новость. В другое время Фарах обязательно бы подошел послушать, но сейчас на это не было времени. Потом, все - потом.
        Они свернули на улицу Цветочников, узкую и плохо освещенную. В принципе, отсюда было недалеко до Университета. Можно пройти и мимо него - там тоже горели фонари и, наверное, было безопасно. Но школяр взял левее - напрямик, через переулки. Фарах знал, что так быстрее, и мысленно одобрил поступок провожатого. Если у Ламераноса срочное известие, то не стоит задерживаться в пути. Да и до его дома не так уж датско.
        Фарах шел быстро, и теперь школяр держался за спиной. Он по-прежнему еле плелся, шумно сморкаясь и кашляя на ходу. Конечно, паренька можно понять: ему не надо было торопиться, лишь бы исполнить просьбу наставника, а быстро ли, медленно - не важно. А вот для Фараха это было важно, и он прибавил шагу. Школяр, судя по приглушенному кашлю, начал отставать.
        Из переулка они вынырнули на улочку Кожевников и быстро добрались до маленького перекрестка. Посреди него высился уже знакомый Фараху одинокий фонарь. Светил он тускло, едва-едва. Так - просто для порядка. Отсюда нужно было сворачивать на улицу Героев, именно на ней и стоял дом Ламераноса. Вообще-то, до него было еще далеко, но дорога тут шла по прямой, заблудиться было сложно. Фарах заторопился, стремясь быстрее добраться до ученого и выяснить наконец, что случилось.
        Миновав первый дом на улице, он внезапно сообразил, что не слышит шагов школяра, и обернулся. Улица была пуста. Лишь на перекрестке едва мерцал тусклый фонарь, бросая причудливые тени на каменные стены домов.
        - Эй! - позвал Фарах. - Эй, парень!
        Никто не отозвался. Только ветер прошелестел по темной улице, швырнув в лицо горсть снежной крупы.
        Воспитанник оглянулся по сторонам и невольно попятился. Кругом не было ни души. Только темная пустая улица и холодный ветер. Очень некстати вспомнилось, что тогда, в первый визит к ученому, именно здесь он и увидел подозрительную тень.
        - Парень! - крикнул Фарах, судорожно вцепившись в пояс. Руки сами по себе искали нож, но напрасно. Нож теперь хранился у Састиона.
        Темно и глухо. Злая ночь. Фараху вдруг стало холодно. Ветер выдувал последнее тепло из шерстяного плаща, снежная крупа хлестала, словно кнут, - жестко и зло. Из темноты веяло страхом. Обморочным, жутким, пробиравшим до самого дна души. Фарах снова оглянулся, пытаясь понять, что происходит, и почувствовал, как каждый волосок на его теле встал дыбом от ужаса.
        Он замер на месте, не зная, что делать: то ли возвращаться к фонарю искать школяра, то ли идти дальше, к дому ученого. Возвращаться не хотелось: там - неизвестность. Куда пропал школяр - знать не хотелось. Наконец он решил, что лучше всего будет пойти к дому Ламераноса, надеясь, что его издалека приметит стражник. Глубоко вдохнул, собираясь с духом, и в этот момент фонарь за его спиной ярко вспыхнул и тут же погас.
        На улицу обрушилась тьма. Она придавила Фараха плотным покрывалом, пригнула к земле, перехватила дыхание. Он присел, как от удара, не решаясь пошевелиться. Страх навалился сверху, из темноты. Сначала оглушил, потом заставил замереть сердце и пополз ледяной струйкой между лопаток вниз, к пояснице.
        Мертвая тишина окутала улицу. Даже ветер притих, словно тоже испугался ночи. Мир замер в ожидании. А потом сердце Фараха очнулось и заколотилось в ребра так, словно хотело выскочить наружу. Он замычал от ужаса, не в силах справиться со страхом, и плашмя упал на землю, ткнувшись лицом в мокрый снег.
        Это его и спасло. Темнота полыхнула огнем, и яркая молния бесшумно лизнула стену дома прямо над головой Фараха. В яркой вспышке, на секунду осветившей улицу, он увидел два темных силуэта, замерших у соседнего дома.
        Тело отреагировало само. Животное начало взяло верх над разумом, и мир утонул в белой волне. В краткий миг вспомнилось все, что уже было: и темнота, и вспышки молний, и предсмертный хрип Танвара...
        Пока голова вспоминала, тело двигалось. Фарах, на секунду потерявший себя, очнулся только на перекрестке. До него он добрался в один миг. Не помнил, как вскакивал, разворачивался, бежал. Казалось - вот он лежит, распластавшись на снегу, и тут же сразу - летит по улице, шарахаясь из стороны в сторону.
        Из темноты метнулась тень наперерез. Школяр! Раскинув руки, он бросился на Фараха, стремясь поймать, удержать, остановить... Воспитанник отпрянул в сторону, но тот парень оказался быстрее, прыгнул следом, цепляясь руками за плечо... Фарах с разбега ткнул пятерней ему в грудь, вложив в удар всю силу, выплеснув весь страх в краткое мгновение ненависти. Из-под растопыренных пальцев плеснуло белое пламя, и школяр покатился по снегу, сбитый с ног резким ударом.
        Фарах перепрыгнул через него и бросился в ночь. Он бежал изо всех сил, наугад, не видя дороги, не думая о ней. Мчался вперед, спасая жизнь, и в голове колотилась только одна мысль - быстрей, быстрей! А за ним по пятам мчался ужас. Он летел за жертвой по ночным улицам, холодя затылок и отвратительно воняя горелой плотью. Фарах знал: стоит остановиться, и ужас тотчас догонит его. Скует ледяной цепью, повалит на землю и будет держать, пока не придут они - Жрецы Темного Пламени, устроившие за ним настоящую охоту. И он летел сквозь ночь на крыльях отчаяния, страшась даже подумать о том, что может споткнуться о камень или поскользнуться на льду.
        Выбежав к площади, он почувствовал, что незримый ужас отстал. Фарах, уже пришедший в себя, перешел на шаг. Пытаясь отдышаться, он шумно сопел и жадно хватал ртом морозный воздух. Шел быстро, иногда оборачивался, чтобы бросить в темноту быстрый взгляд.
        Темные искали его. Фарах был в этом уверен. Холодный ночной ужас - это их темная воля, страшное колдовство, «высматривающее» жертву. С помощью этой злой воли Темные пытались определить, куда направился Фарах. Он понимал, что еще ничего не кончилось. Ему удалось немного опередить преследователей, оторваться от них, но и только. Темные идут следом, они «почуют» его, если подберутся ближе. Нельзя останавливаться, нельзя!
        На площади горел один фонарь. Под ним стояли три человека. В одном из них Фарах опознал фонарщика, разумеется, по короткой лестнице - ее фонарщик держал под мышкой. Наверно, гасил фонари, да остановился поболтать с прохожими. Похоже, горожане действительно чем-то встревожены, раз до сих пор не разошлись по домам. Все спорят...
        У Фараха мелькнула мысль - подойти к людям, прибиться к компании, вступить в разговор. Может, Темные не посмеют напасть при свидетелях. И тут же пришла уверенность - посмеют. Еще как посмеют. Что им три горожанина? Размажут по стенкам вместе с жертвой. Нет, это не выход.
        Не зная, что делать, он оглянулся и поежился. Холодный ужас остался позади, но он метался по улицам, высматривая свою жертву, и не собирался отступать. До воспитанника доносились незримые волны холода, расходившиеся от колдовства Темных Жрецов. Они искали его, подбирались все ближе, как гончие, напавшие на след.
        Заныл затылок, словно предупреждая - скоро враги будут здесь. Темные шли следом, уверенные, что жертва не ускользнет. Они охотились. И на этот раз рядом не было Жрецов Огня, чтобы защитить глупого мальчишку.
        Пошел снег. Густой и плотный, он падал с темных небес сплошной стеной, затягивая площадь белым полотнищем. Фонарь превратился в мутное дрожащее пятно, горожане подняли воротники, но не прекратили разговор. Обходя их стороной, Фарах нагнулся, ухватил горсть снега и бросил в рот, освежая пересохшее горло. Надо бежать. Прятаться.
        Не сбавляя шага, он прикинул, где ближайший храм. До всему выходило, что это Великий Храм Таграма, который стоит около королевского дворца. Можно попытаться пробиться к нему. Но до него далеко, да и не пустят его в Великий Храм. Стражники отдубасят ночного приблуду так, что Темным не нужно будет добивать. Но есть еще приют!
        Фарах пошел быстрее, к повороту на знакомую улицу, ругая себя за то, что не вспомнил сразу о своем новом доме. Конечно, как он мог забыть! Ведь там воспитатели и Састион. Да и старшие воспитанники тоже не пальцем деланы. Встретят врага как надо. Там Темным его не достать. Не зря же они выманили его из приюта - побоялись связываться со всеми сразу...
        В приюте можно укрыться. Нажаловаться Састиону, поднять на уши ребят. А с утра - в Великий Храм. К Эшмару Каван-Сарскому на поклон. Пусть знает - Темные по-прежнему в городе. Да, именно так и следовало поступить. Придя к такому решению, Фарах оглянулся и припустил бегом по знакомой улице. Следовало торопиться.
        До приюта оставалась всего пара поворотов, когда Фарах снова почувствовал знакомую холодную волну. Он остановился, прижался к стене и затаил дыхание, стремясь стать незаметным. Его снова искали. Но на этот раз источник ужаса находился впереди - у приюта. Почувствовав это, Фарах развернулся и со злостью ударил по стене кулаком, да так, что слезы брызнули из глаз. Конечно! Его там ждут - знают: ему некуда пойти. Караулят у самого входа. И как только он появится... Никто не успеет ничего понять. Вспышка молнии и - все. За что! Ну за что?! Фарах поднял лицо к ночному небу, наглухо затянутому темными тучами. Ни единой звезды, ни единой! Только снег валит без остановки, словно тучу вспороли ножом... Ему хотелось завыть, подобно распоследнему собачьему сыну - от страха и тоски. Идти в приют было нельзя.
        Тем временем незримый ужас стал приближаться, и Фарах догадался, что его «почуяли». Теперь источников было два - один позади, другой впереди. И они двигались к Фараху, беря его в клещи. «Между молотом и наковальней», - подумал бывший подмастерье кузнеца, сжимая кулаки.
        Вспомнилось предсказание Ламераноса, тот самый проклятый гороскоп. Неужели - все? Осталось замереть и ждать смерти? Но было сказано - два месяца, целых два! Хотя не через два, а в течение двух. Ну вот, перед ним новый поворот судьбы. Все?
        - Нет, - сказал Фарах вслух. - Не дамся! Плевать на такую поганую судьбу!
        Он выругался, зло и забористо, как когда-то ругался Танвар. По-северному. Потом отлепился от стены и нырнул в переулок, ведущий прочь от приюта.
        Быстро шагая по скрипящему снегу, он думал о том, что не станет ждать, пока его прикончат. Надо найти выход, обязательно найти. Нужно лишь немного подумать - что делать.
        Сначала Фарах хотел поискать стражу. Может, помогут? Но потом, поразмыслив, решил, что не стоит. Даже если стражники поверят, поймут и возьмут под защиту, все равно не стоит. Они не спасут. Будет много крови, вот и все. До него все равно доберутся. Тут простым железом не защитишься. Разве что спрятаться в казармах, затеряться среди солдатни. Быть может, тогда и удастся обмануть Темных. Но это глупости. Стражники, если их и удастся разыскать, что вряд ли, ибо в такую ночь служивые обычно сидят в теплых кабаках, - скорее всего, надают мальчишке пинков да прогонят прочь. Скажут: вот еще, не хватало слушать бредни сумасшедшего бродяжки да сражаться с таинственными еретиками. Нет, стражники тут не помогут.
        Грея дыханьем озябшие руки, Фарах решил, что надо бежать. Не прятаться по углам, а именно бежать. Не стоять на месте, а бродить по городу, стараясь держаться подальше от странного ужаса, что летел впереди Темных Жрецов. Нужно обязательно дождаться восхода солнца, только и всего. Фарах был уверен, что, когда взойдет солнце, Темные уберутся прочь, забьются в норы и затаятся до следующей ночи. Охота кончится. Не будут они бродить по улицам при всем честном народе, когда в городе полно и стражников и Жрецов. Они, конечно, уйдут. И вот тогда можно будет спокойно вернуться в приют.
        Фарах подтянул пояс, надвинул шапку на самые глаза и пошел в ночь, стараясь дышать спокойно и размеренно. Надо было продержаться до рассвета. Всего лишь до рассвета.
        
        
10
        
        Когда над Таграмом взошло солнце, Фарах едва держался на ногах от усталости. Он встретил рассвет на окраине города, у небольшого домика, обнесенного высоким решетчатым забором. Вцепившись окоченевшими пальцами в железные прутья, он стоял, запрокинув голову, и смотрел, как светлеет небо.
        Он выжил. Спасся. Всю ночь бродил по ночной столице, прячась от Темных Жрецов. Это было непросто. Мало того что это тяжело - целую ночь провести на ногах, ни разу не присев, не отдохнув, - так еще и опасно, улицы сальстанской столицы не самое лучшее место для ночных прогулок. Душегубы и ворье хоть и притихли в последнее время, но все же выходили в ночь заниматься своим ремеслом. А что - им же надо как-то кормиться. И от них следовало держаться подальше, особенно одинокому прохожему. Кроме того, на улицах встречались компании солдат, ищущих развлечений и склонных затевать ссоры с горожанами. Да и вообще, по ночным улицам столицы шлялось достаточно отребья, способного ни за что ни про что прикончить того, кто им не понравится. Даже простая стража была опасна для Фараха. Если бы они схватили его и всего лишь отвели в городскую темницу, это оказалось бы равносильно смерти. Темные, не оставлявшие попыток разыскать свою жертву, настигли бы его и за решеткой.
        Но Фарах справился, он смог уцелеть на ночных улицах и обмануть смерть. Ходил темными переулками, стараясь не привлекать к себе внимания. Держался подальше от странных сборищ и людей, таящихся в ночных тенях. Обходил стороной патрули стражников и компании солдат. Он вел себя, как загнанный зверь, который старается выбраться из кольца охотников. И - выбрался.
        Когда стало светать, Темные отступили. Фарах это сразу почувствовал. Волны холодного ужаса, всю ночь витавшие над городом, исчезли. Расползлись клочьями, растворились в утреннем небе и сгинули без следа. И лишь тогда юноша смог вздохнуть спокойно, впервые за всю ночь прислониться к стене и расслабиться. Некоторое время он просто отдыхал, наслаждаясь тем, что все еще жив.
        Переведя дух, Фарах не кинулся со всех ног в приют, а подождал, пока солнце поднимется над холмами и бросит первые лучи на заснеженные улицы Таграма. Он не хотел рисковать. И теперь, когда в городе начиналась привычная утренняя суета, готов был идти домой. В приют.
        Отлепившись от решетки и спрятав замерзшие ладони под мышками, он медленно побрел по пустынной улице в сторону площади Конников. В голове мутилось. Ноги шли неохотно, каждый шаг отзывался болью в спине. Ступни занемели, и Фарах их не чувствовал. Это было плохо, надо было срочно идти в тепло. Но сейчас он не мог идти быстро - просто не было сил.
        Воспитанник забрался довольно далеко от приюта. Скрываясь от Темных Жрецов, он держался подальше от своего нового дома. Теперь это работало против него, идти надо было далеко, и Фарах опасался, что у него просто не хватит сил. Но, упрямо сжимая зубы, шел вперед, так же, как совсем недавно шел по ночному Таграму, спасаясь от Темных Жрецов.
        Миновав несколько улиц, засыпанных снегом, и пройдя через площадь Песен, Фарах с удивлением отметил, что народа на улицах больше, чем обычно. Горожане вели себя странно - бродили большими компаниями туда-сюда и, похоже, не собирались приступать к работе. Они шумно переговаривались, ругались... Город явно был взбудоражен. Фарах не прислушивался к разговорам, он настолько замерз и устал, что ему было уже все равно - что там стряслось. Он хотел только побыстрее добраться до приюта и спуститься в подвал, к теплым печам. И все же, даже в таком состоянии, он замечал, что происходит нечто странное.
        Большинство лавок, располагавшихся на первых этажах домов, было закрыто. Обычно они начинали работать рано, владельцы открывали их с восходом солнца, готовясь к новому дню. Но сейчас на дверях и ставнях красовались запоры. На площадях, где обычно продавали зличную мелочовку, стояли только патрули городской гражи. Никаких торговцев. Нигде не видно ни золотарей, подметальщиков, что было странно: эти ребята дело свое знали туго и начинали работать с первыми лучами солнца, разгребая мусорные кучи, накопившиеся на улице. Также не заметно и королевских гвардейцев, хотя обычно они прямо с утра присоединялись к городским стражникам, чтобы присматривать за солдатами.
        Не имея сил строить предположения о том, что случилось в городе, замерзший Фарах выбросил загадку из головы. Ему нужно было побыстрее согреться и поговорить с Састионом. А потом хорошо бы добраться до Эшмара. Уж он-то не понаслышке знает, что такое Жрецы Темного Пламени, он поверит земляку. Может, организует облаву или засаду. Фарах даже был готов служить приманкой. Пусть. Лишь бы этот ночной ужас никогда больше не повторился.
        К приюту он вышел только через час. От усталости еле держался на ногах, но холод отступил. Фарах согрелся на ходу, вознеся подходящую молитву, и удивился, что еще смог это сделать. И все же горячую печку ничто не могло заменить. И кружку почти кипящего масунского чая, о которой он мечтал всю ночь.
        На стук в ворота никто не отозвался. Фарах из последних сил заколотил кулаками по промерзшему дереву, но и это ни к чему не привело. Таг не отзывался, хотя давно уже должен был выглянуть на улицу и обложить воспитанника-гулену трехэтажным загибом. Подмастерье подумал уж, что случилось нечто страшное, и даже подался назад, готовясь задать стрекача. Но тут же услышал, что со двора доносятся голоса. Слов он не разобрал, но, кажется, это был Таг, ругавшийся с Састионом.
        Фарах шагнул вперед и подергал калитку. Она неожиданно легко отворилась - оказывается, была не заперта. Это было необычно, и во двор парень зашел с опаской, готовясь, если что, быстро ретироваться.
        Во дворе творилось нечто невообразимое. Поперек дорожки, ведущей к приюту, стояла большая четырех-колесная повозка, с крышей из плотной просмоленной ткани, натянутой на деревянные дуги. Фургон. В таких обычно возили за армией провиант. Он был запряжен четверкой сальстанских тяжеловозов - здоровенных северных быков с мощными ногами и длинной шерстью. Около фургона расставлены деревянные ящики, причем некоторые из них вскрыты. Рядом, прямо на снегу, валялись тюки с солдатскими одеялами.
        Среди всего этого безобразия вертелась кучка младших воспитанников, ловко кидавших тюки в фургон. Командовал ими здоровенный детина, стоявший к Фараху спиной. Он тыкал пальцем то в один тюк, то в другой и начальственно порыкивал на мальчишек. Его темно-зеленый плащ из толстой шерсти ниспадал с широких плеч до каблуков прочных кожаных сапог. С левого бока плащ топорщился. Там, судя по всему, на поясе висел меч. На голове здоровяка красовалась меховая шапка с одним маленьким красным пером. Фарах застыл в нерешительности. Что происходит? Почему вояки короля распоряжаются в приюте?
        До него донесся очередной взрыв знакомой ругани, и бывший подмастерье огляделся, пытаясь отыскать источник - Тага. Шагнув в сторону и выглянув из-за фургона, он разглядел, что Састион и страж стоят на крыльце приюта. Ругались они яростно и самозабвенно. Это было непривычно - видеть ругающегося старшего воспитателя и привратника. Мир, определенно, перевернулся.
        Недоуменно моргнув, Фарах пошел к ним, намереваясь разузнать, что тут творится. Проходя мимо воина, свернул с дорожки, стараясь держаться от него подальше. Он хотел проскользнуть мимо служивого, не привлекая к себе лишнего внимания. Во избежание неприятностей. Но это ему не удалось.
        - Фарах!
        Бывший подмастерье медленно обернулся, не веря ушам, и замер. Из-под меховой шапки воина на него Килрас.
        - Фарах! - повторил он. - Куда ты пропал? Тебя все ищут.
        - Я, я гулял...
        Он удивленно смотрел на Килраса - его друг выглядел как настоящий воин. Под плащом - толстая кожаная куртка с нашитыми внахлест металлическими бляхами. На поясе - короткий и широкий меч. Его взгляд не предвещал ничего хорошего: брови нахмурены, рот сжат в узкую полоску. Гроза врагов отечества. Хоть сейчас в бой.
        - Собирайся, - коротко бросил Килрас. - Подойди к Састиону.
        - Да что случилось-то? - спросил Фарах, потрясенный воинственным видом товарища.
        Раскрасневшееся лицо Килраса преобразилось. Он широко улыбнулся, снова превращаясь в добродушного воспитанника Жрецов. Потом спохватился, нахмурился и положил ладонь на рукоять меча.
        - Мы идем на войну, - гордо изрек он. - Собирайся. Выступаем через час.
        
        Часть третья КРОВАВЫЙ СНЕГ
        
        «Сей записью уведомляю всеблагородного коменданта рода Таграма о событиях, имевших место на улице Цветочников третьего дня.
        Отрядом дежурных стражей у подвала общественного дома за номером двенадцать по указанной улице было обнаружено мертвое тело, заколотое ножом в грудь. При обследовании подвала была обнаружена комната со следами проживания. Среди утвари найдено было: треножников и плошек для масла - тринадцать штук; плащей шерстяных, леаранской работы - три штуки; окровавленное полотнище, предположительно отрез льняной ткани работы цеха таграмских ткачей - одна штука. Также обнаружено остатков еды в изобилии. Следы испражнений свидетельствуют о проживании в подвале трех человек в течение семи дней. Предположительно в подвале был осуществлен ритуал жертвоприношения властителю Холода и Тьмы, а тело, упомянутое выше, впоследствии оказавшееся телом ткача Парагона, являлось жертвой. Также уведомляю сим, что увеличилось число жалоб горожан вверенного мне участка на бесследное исчезновение родни и соседей. Считаю необходимым довести сии факты до сведения вашего всеблагородия.
        Рапорт сотника городской стражи квартала Золотой Середины Вальдор, сын Тамасара
        
        Резолюция на рапорте
        Совсем ополоумели! Война на носу, а они говно считают! Оставить сей документ без внимания, а сотника Вальдора и стражей его дежурных отправить в регулярные части армии, дабы не занимались дурью, а служили отечеству.
        Военный комендант Таграма граф Посте де Бернадо
        
1
        
        На третий день пути фургон с Састионом и воспитанниками накрепко увяз в месиве из снега и грязи. Армейский обоз, не дожидаясь отстающих, ушел вперед, в белую пелену мокрого снега.
        Воспитатель охаживал быков кнутом, те рвались вперед изо всех сил, однако толку от этого было мало: фургон лишь трещал, грозя развалиться, но никак не мог выбраться из ловушки. Воспитанникам пришлось его разгрузить, вытолкать из глубокой колеи, снова загрузить и лишь тогда они смогли продолжить путь. К этому времени обоза уже и след простыл.
        Теперь ехали медленно, пробирались вперед почти на ощупь. Крупные хлопья снега, напоминавшие гусиные перья, сыпались с темных небес нескончаемым потоком, словно кто-то наверху рвал в клочья перины и подушки. Близилась ночь, быстро темнело, а дорогу окончательно занесло снегом. Тут уж не до скорости, где там. Путники дружно молились Энканасу, прося легкого пути - опасались застрять еще раз. Колеса фургона - узкие, окованные железными полосами, - легко проваливались в грязь, так и норовили засесть в ней по самые оси.
        К наступлению ночи они все же добрались до небольшого городка, выстроенного прямо на дороге. Оказалось, что армейский обоз ушел дальше, даже не остановившись, чтобы пополнить запасы. Он догонял армию.
        Путешественникам все было понятно. Кроме одного - какой идиот решил отправить на войну наставника приюта и его старших воспитанников. Но приказ есть приказ... Армии отчаянно не хватало Жрецов, ведь полководцам нечего было противопоставить колдовству отродий Тайгрена, кроме простой стали. Наверно, кто-то решил, что один Жрец и несколько учеников тоже сгодятся для боя. Поэтому сейчас Састион и старшие воспитанники тряслись в большом фургоне, направляясь на север, в Хальгарт.
        Войска Второй Армии ушли вперед. Подгоняемые приказами и угрозами, они со всей возможной скоростью двигались к Белым Пустошам, где части Первой Армии Сальстана уже вступили в бой с воинством Тьмы. Из Хальгарта летели отчаянные просьбы о помощи, и войска торопились как могли.
        За подкреплением следовали армейские обозы, медленные, неповоротливые, но ведомые опытными возчиками, знавшими толк в походах. Старый фургон с Састионом и воспитанниками после недолгой перебранки с комендантом пристроили в хвост одному из таких обозов. Они ехали последними, едва поспевая за остальными. И вот - отстали.
        Састион злился. Рвал и метал, не скупясь на крепкое словцо, что раньше за ним замечали редко. Вообще воспитатель сильно преобразился, покинув стены приюта. Наверно, уже не считал нужным сдерживаться и блюсти честь наставника подрастающего поколения. Как-никак рядом взрослые лбы, а не мальчишки. Воспитанники, еще не видевшие своего воспитателя в таком гневе, испуганно помалкивали.
        Но в этот раз раздражение наставника пришлось как нельзя кстати. Заспанный комендант городка - его название путешественники так и не удосужились узнать - был немилосердно вытащен Састионом из теплой постели, несмотря на все протесты прислуги. Придя в себя и увидев разгневанного Жреца и его глаза, пылавшие огнем, комендант тотчас испросил благословения и выразил искреннее желание помочь.
        Выслушав Састиона, умерившего гнев, он прислал в распоряжение наставника кузнеца и кожевника. Те, уразумев, что попали в распоряжение Жреца, браво трудились всю ночь и к утру починили фургон. Причем не только исправили поломки, но и значительно усовершенствовали повозку: натянули новый тент, да так ловко что щелей не осталось. Потом поставили новые колеса - крепкие, с широким ободом. Кроме того, в фургон загрузили маленькую железную печь с отводной трубой, формой напоминавшую бочку. Это было новейшее изобретение кузнецов. В последнее время оно пользовалось большим спросом. Правда, за это уже понадобилось расплатиться звонкой монетой, простым благословением дело не обошлось. К тому же пришлось раскошелиться и на уголь, без него печь оставалась всего лишь железкой. Но наставник не стал экономить и расплатился щедро.
        Восход встретили уже в дороге. Састион предполагал догнать обоз к следующему вечеру и потому решил не тянуть с выездом. Фарах сомневался, что они вообще когда-нибудь кого-то догонят, но, как ни странно, им это удалось. Састион все рассчитал правильно: как бы ни торопились возницы, но им и быкам нужен отдых. Наставник знал, что вскоре на пути колонны должен встретиться небольшой город Марон, и считал, что обоз должен в нем задержаться. Так и вышло.
        Старший обоза - грузный и бородатый северянин Тапаран, встретил отставших путешественников жуткой бранью. Он сообщил Састиону, что больше не намерен дожидаться всяких еле ползущих оборванцев, потому что у него приказ и потому что у него есть начальство, и еще... Састион молча кивал, но меж пальцев его правой руки стал разгораться белый огонек. Тапаран, заприметив сияние, моментально заткнулся, проглотил последнее ругательство и отбыл в начало колонны.
        С этого дня все пошло на лад. Фургон с воспитанниками плелся в самом хвосте обоза, самым последним, но больше не отставал. Войска выдохлись и уже не мчались сумасшедшим галопом на север. Прибавилось дорожных проблем: болезни, дезертиры, отставшие, неразбериха с приказами, неверные карты... Стремительного броска не получилось. Тем не менее отряды воинов продолжали бодро шагать на север, обоз тянулся за ними, а фургон с Састионом и воспитанниками мирно катился следом.
        Тянулись размеренные холодные дни, одинаковые, как селедки в бочке. Воспитанники немедленно прозвали их обозными днями. Круглые сутки они тряслись в фургоне, грелись у печи, вволю болтали и вылезали лишь на редких остановках, чтобы размяться. Ночевали тут же, в фургоне, на кипах солдатских одеял, составлявших основной груз.
        Погода стояла снежная, но не очень холодная. Однако воспитанники, привыкшие к теплому климату, отчаянно мерзли. Грелись в меру сил - у печи и молитвами. Но сил учеников хватало ненадолго. Шутка ли - молиться целый день... Састион, правивший фургоном, напротив, грелся лишь славословиями Энканаса. К печи подходил только вечером, когда устраивались на ночлег.
        Воспитанники говорили охотно, много и о разном. Састиона не стеснялись. После той ночи, проведенной в деревне, они взглянули на своего наставника по-новому. Как-то на одной из остановок, выйдя отлить, пошептались и признали его правильным мужиком. Даже Грендир, недолюбливающий наставника, признал, что тот вел себя как надо. И в обиду себя не дал, не спасовал перед наглым обозником. Потому, вернувшись, не сговариваясь, стали вести себя свободнее, не оглядываясь на сгорбленную спину Жреца. Разговаривали сначала с опаской, но, убедившись в том, что Састион не собирается вмешиваться в их беседы, осмелели.
        Фарах тоже чувствовал себя свободно. В самом начале пути он боялся, что наставник будет донимать расспросами - где он провел ночь перед отъездом. Но Састион спросил лишь один раз. Выслушав сбивчивые объяснения Фараха - мол, он бегал к Ламераносу, - Жрец равнодушно кивнул и больше к этой теме не возвращался. Его больше занимали текущие проблемы. Воспитанник был счастлив: он сохранил свою тайну и притом не пришлось слишком много врать. Он лишь кое о чем умолчал - это же не обман. О том, что по возвращении в Таграм все может раскрыться, он старался не думать и надеялся, что воспитатель, преображавшийся на глазах, забудет про это происшествие.
        Перемены в Састионе поражали. Он словно скинул с себя привычную маску учителя и теперь, как казалось со стороны, наслаждался свободой. Свободой от необходимости быть всегда и во всем примером, быть наставником, командиром. Он проводил все дни на козлах, правя быками. И если не молился Энканасу, то молчал, словно растратил запас красноречия на стычку с комендантом той ночью, когда они отстали от обоза. А вот его подопечные, почуяв волю, мололи языками как жерновами.
        Для начала посмеялись над своими глупыми предположениями насчет перемен в приюте. Все объяснилось просто: перед отъездом Састион решил навести порядок в хозяйстве. Ведь в приюте теперь оставались только младшие воспитанники, а им ремонтировать дом не по силам. С одеялами все было понятно и так, а то, что прибавили занятий, объяснялось просто. Састион, зная о том, что скоро отправится в путешествие, хотел дать ученикам как можно больше знаний. Пока еще мог.
        Обсудив дела приютские, перешли к личным. Грендир, не скрываясь, мечтал вслух о карьере гонца. Говорил, что на войне гонцы в почете. И стоит только хорошенько выслужиться, вовремя доставить пакет, как тебя заметят. А там, глядишь, после войны и доверия больше будет. Потом, дескать, без проблем можно будет устроиться в серьезную торговую компанию. Чай, не обидят ветерана. А уж если какую медальку удастся получить... Считай, будущее обеспечено.
        Килрас же грезил военными подвигами. Ему не терпелось опробовать в бою свой меч, когда-то давно собственноручно выкованный в кузнице у наставника. Он мечтал покромсать в куски северного великана, проткнуть волка, а то и рассечь башку какому-нибудь Темному магу. Он с жаром припоминал сказания о былых битвах, в красках расписывал подвиги героев. Из него так и сыпались военные термины, названия оружия, основы тактики и стратегии. Оставалось лишь догадываться, откуда подмастерье кузнеца столько знает о войне. Хотя кому еще, как не кузнецу, разбираться в оружии? А военное дело всегда было в чести у сальстанцев, в нем понимали и стар и млад.
        Сасим и Васка говорили мало, особенно в первые дни. Держались особняком, в разговоры вступали неохотно. Но потом Грендиру удалось их разговорить. Братья оказались не такими уж зазнайками, какими поначалу казались Веселой троице. Начало дружбе была положено еще во время совместных работ в приюте, и теперь она окрепла. Близнецы говорили немного и все больше о доме. Выяснилось, что они родом из Тирасама - небольшого городка на южной границе Сальстана. Они часто вспоминали свой городок, родителей, друзей. И всегда - добрым словом, с благодарностями. Они были очень довольны своей судьбой и не желали никакой другой. Вот только дорога давалась им тяжело, братья мерзли сильней других и потому в первые дни пути почти не отходили от походной печки.
        Фарах говорил мало, больше слушал, боялся, что ненароком раскроет свою тайну. Сболтнет что-нибудь лишнее про деда и про Темных Жрецов, а там и до беды недалеко. Поэтому предпочитал расспрашивать друзей об их планах, а сам помалкивал. Конечно, и Грендир и Килрас помнили их разговор о Темных Жрецах, им было очень интересно, где Фарах провел ночь перед отъездом, но они не решались при Састионе расспрашивать друга о приключениях. Как-то раз удалось улучить момент когда воспитатель и братья отошли по нужде. Друзья набросились на Фараха с расспросами: где пропадал, что случилось, почему молчишь? Тот соврал в ответ, что, дескать, бегал к ученому и провел всю ночь у него. И попросил друзей не раскрывать его секрет остальным. Килрас и Грендир, конечно, пообещали хранить тайну и держали свое слово. Тем для разговоров и так было предостаточно.
        Обсудив планы на будущее, перешли к теме войны. Потом к политике. Через пару дней, видя, что наставник не вмешивается, воспитанники расхрабрились и завели разговоры о развлечениях. Сначала речь шла о выпивке, а потом перешли к слабому полу - в любой мужской компании рано или поздно затевается такой разговор.
        Грендир, судя по его словам, имел большой опыт общения с женщинами. Бывший уличный мальчишка рассказывал такие подробности, что братья таращили глаза, а Килрас краснел. Он признался, что тоже разок попробовал с одной цветочницей, но, похоже, его опыт окончился неудачно, потому как здоровяк на самом интересном месте сбивался и начинал путаться. У остальных воспитанников подобного опыта и вовсе не было.
        Грендир же в красках расписывал свои любовные похождения, не скупясь на детали. Однако вскоре друзья сообразили, что он сильно приукрашивает реальное положение дел. Один раз бывший воришка так заврался, что Састион, обычно игнорировавший болтовню подопечных, расхохотался в полный голос. Тогда настала очередь краснеть Грендиру. Он сбился и перевел разговор на скакунов. Друзья из солидарности поддержали тему, сообразив, что Састион хоть и молчит, но все слышит.
        Когда минула неделя с того дня, как они покинули Таграм, воспитанники выдохлись. Наговорились вдосталь, до упора, на всю жизнь. Новизна обстановки уже не радовала, обозные дни стали неимоверно длинными и скучными. Теперь каждую остановку ждали как подарка - хоть какое-то развлечение. Время тянулось невыразимо медленно, дорога становилась в тягость. Развлечений было немного, самым главным оставалось обсуждение новых слухов. Их узнавали на вечерних остановках, от обозников, когда брали у них уголь и еду. И слухов и новостей было немного: Вторая Армия уверенно продвигалась на север, а вестей из Хальгарта обозники не знали. Это понятно - их дело заботиться о провианте, не более того. Запасы пополнялись в городках и деревнях, попадавшихся по дороге, - свои, загруженные еще в Таграме, до начала войны, берегли. Правда, добыть удавалось немного: армия, шедшая впереди, обычно выметала все запасы дочиста. Воспитанники, как и все остальные, питались в основном копченым мясом быков, жестким как подошва, да кашами, что варили в котелке прямо на печке. Иногда приходилось оставаться и без ужина. Наесться до
отвала не получалось, припасы экономили, но ребятам было не привыкать - в приюте тоже кормили отнюдь не по-королевски.
        Когда вспыхнула первая ссора - Сасим поцапался с Грендиром из-за дурацкой шуточки, - в дело вмешался Састион. Он рявкнул на подопечных, мгновенно возвратясь к роли наставника. Те затихли, разом вспомнив о том, что у них есть старший. Но воспитатель словно очнулся от сна. Он разговорился: выругал всех разом и каждого по отдельности - за лень и нерадивость. После чего объявил, что больше не позволит воспитанникам бездельничать и проводить в праздности дни. По мнению Састиона, они уже достаточно отдохнули и настала пора браться за ум.
        С этого дня он возобновил уроки, словно они и не покидали стен приюта. Как ни странно, ученики этому только обрадовались. Нашлось наконец занятие, способное развеять дорожную скуку. Пожалуй, еще никогда они не слушали Састиона так внимательно. Более того еще никогда так прилежно не выполняли все задания и упражнения. Даже Грендир, бездельник и лентяй, старался изо всех сил.
        Уроки проходили очень просто. Састион, не оборачиваясь, диктовал ученикам задания - в основном моления, - а те повторяли за наставником, пытаясь интонациями превратить тексты в молитвы. Састион объяснял тонкости: ударения, продолжительность звуков, длительность пауз. Потом воспитанники должны были произнести моления самостоятельно. Слушая учеников, наставник часто ругался, не жалея крепких слов, чего никогда не позволял себе в приюте. Иногда даже бросал вожжи, оборачивался к ним и высказывал все, что думает об их происхождении и умственных способностях. Потом, правда, подробно разбирал ошибки нерадивых учеников, поясняя, где и как те ошиблись. И как этого избежать. В приюте Састион так не делал, обычно он просто вдалбливал молитвы в головы воспитанникам, заставляя повторять нужные слова до тех пор, пока они не запоминались накрепко.
        Новый подход к учению быстро принес плоды. Воспитанники, неглупые ребята, старались изо всех сил, и вскоре Састион перестал ругаться. Моления получались у них все лучше, нужные интонации усваивались на раз, слова запоминались быстро. Килрас и Грендир, обычно отстающие, схватывали все на лету, ничуть не отставая от других учеников. Однажды Васка набрался храбрости и заметил Састиону, что такой метод обучения гораздо эффективнее старого и неплохо бы по возвращении в приют продолжить занятия в том же духе. Састион раздраженно глянул на него, склонив голову набок, потом поджал губы, ткнул в храбреца сухим длинным пальцем и сказал, что если им доведется вернуться в приют, то он не только сохранит такую манеру преподавания, но и на радостях пробежится голышом по двору. Воспитанники сначала онемели от такого замечания, потом захихикали. Тихо, в кулаки. Когда воспитатель промолчал - засмеялись уже в полный голос, представляя Састиона, скачущего по двору в чем мать родила.
        Лишь Фарах не смеялся. Конечно, сначала он улыбнулся, но потом подумал, что Састион и не думал шутить. Воспитатель дал понять ученикам, что если они вернутся в приют целыми и невредимыми, это будет чудо. Такая вероятность ничтожно мала, как сказал бы Ламеранос. Ведь они ехали на войну, а это вовсе не загородная прогулка, это жестокая игра со смертью.
        Фараху приходилось видеть смерть. От магии, от меча, от болезни. Он и сам едва не отправился на тот свет, причем не раз. И вот впереди снова замаячил призрак костлявой старухи, рассыпающей порошок забвения. Фарах отвернулся к печке и сделал вид, что греет руки, хотя на самом деле пытался скрыть слезы, внезапно навернувшиеся на глаза. Ему стало холодно. В горле застыл тугой комок, стало трудно дышать. Он помнил о гороскопе. Один раз ему удалось обмануть смерть. Но на войне... Два месяца. Два месяца!
        Слушая, как посмеиваются его друзья, Фарах угрюмо размышлял о том, что они, в сущности, еще дети. И Грендир, мечтающий о карьере гонца, и Килрас, уверенный в том, что война состоит лишь из подвигов и побед. Даже рассудительные Васка и Сасим, довольные судьбой, похоже, плохо понимали, что их ждет. Фараху стало почему-то больно и обидно. Ему хотелось сказать об этом друзьям. Предостеречь их, объяснить или хотя бы напугать, чтобы они серьезнее отнеслись к этому путешествию. Не как к забаве, не как к большому учению. Не надо шутить, не надо смеяться - надо думать как уцелеть. Смех его раздражал. Он уже повернулся чтобы сказать им об этом, но тут же поймал взгляд Састиона. Холодный взгляд прищуренных глаз, предостерегающий и повелевающий: «Молчи. Ты понял, но молчи». И Фарах промолчал. Натужно улыбнулся, кивнул смеющемуся Грендиру и промолчал.
        На следующей остановке Фарах выпрыгнул из фургона первым и отошел в сторону от дороги, чтобы набрать в котелок чистого снега: пришло время пополнить запасы воды. Остальные остались в фургоне. Набирая снег, Фарах услышал подозрительный шорох и резко обернулся, обмирая от страха. Но оказалось, что это всего лишь Састион. Покачиваясь с пятки на носок, заложив руки за спину, он внимательно рассматривал Фараха. Его крючковатый нос казался воспитаннику птичьим клювом. Да и вообще Састион напоминал птицу - впрочем, как и половина южан.
        - А ты умнее, чем я думал, - сказал воспитатель. - Посмотрим, насколько ты талантлив. Быть может, Эшмар и не ошибся в тебе.
        После этого он развернулся и побрел к фургону. Не оборачиваясь.
        
        
2
        
        На следующий день Састион сменил тему занятий. Моления о благополучном завершении пути, о теплой ночи, о ниспослании удачи - все осталось в прошлом. Воспитатель отбросил их прочь, как отбрасывают старые игрушки, и распахнул перед воспитанниками двери, ведущие к новым знаниям. Он стал учить воспитанников, как пользоваться своим Внутренним Огнем в бою.
        Конечно, Фарах и раньше знал, что Жрецы пользуются силой Огня как оружием. Он даже видел это, но и представить не мог, что ему придется изучать их секреты. Тексты подобных молений не встречались в обычных жреческих книгах и учебниках. Они не входили и в четвертый том собрания Молений, куда довелось заглянуть Баске и Сасиму. Да и в пятом, по слухам, их тоже не было. Свитки с описанием подобных молитв хранились в строжайшем секрете, за стенами храмов, и только самые опытные Жрецы могли получить к ним доступ. Причем, опять же по слухам, в каждом храме были свои, уникальные моления. Они составлялись опытным путем, методом проб и ошибок, и ценились много дороже золота.
        Когда Састион произнес слова первого моления - о вызове огненного шара, Фарах поразился тому, насколько просто оно составлено. В нем оказалось всего три строки, по три слова в каждой. Их следовало произносить быстро, за одном дыхании. Ударения были простыми, значимых пауз всего три, интонации запоминались с первого раза. Но оказалось, что не все так просто.
        Весь день Састион потратил на объяснение метода концентрации внимания. Ученикам следовало обращаться к Энканасу и к первородной силе Огня, получая от нее ответ. То, на что раньше уходили часы непрерывного повторения молитвы, надо было осуществить за доли секунды. Это и было самым сложным. Произнести фразу - легче легкого. Но получить ответ...
        С первого раза не получилось ни у кого. И со второго - тоже. И с третьего... и с двадцать третьего... Ученики никак не могли сосредоточиться. Они бормотали слова молитвы без остановки, словно безумные, пытаясь достучаться до Всеблагого Энканаса и получить ответ. Но все - впустую. Повторением тут ничего не добиться.
        Састион не ругался. Он лишь мрачнел на глазах и в сотый раз объяснял, как надо чувствовать ответ. К вечеру воспитатель настолько охрип, что объяснялся исключительно жестами. Васка и Сасим отпаивали его горячими травяными отварами, но те мало помогали.
        И все же это получилось - у Фараха. В какой-то момент, повторяя заветные слова, он почувствовал знакомое жжение в пальцах. Бывший подмастерье знал, что это означало. Так было и в ночь нападения разбойников на караван, и в ночь, когда Темные Жрецы выманили его из приюта. Огонь. Его пальцы помнили белое ослепительное пламя, появлявшееся в минуту опасности. Сейчас он почувствовал нечто подобное, ухватился за эту подсказку, попытался снова ощутить огонь на пальцах...
        Это было похоже на натянутую струну. На удар мечом. На порыв ветра. Это было похоже на все сразу. Краткое мгновение между двумя ударами сердца, когда мир замирает в томной неге и время останавливает бег. В такой момент, краткий, как взмах ресниц, и происходило это...
        Когда на пальцах вспыхнул огонь, Фарах не почувствовал боли. Он завороженно уставился на них, охваченных белым пламенем, ощущая, как оно бьется в такт сердцу. Пламя задрожало и потекло по ладони вниз, капая на пол фургона. Мир снова замер. Все молчали и просто смотрели на Фараха. И он тоже - смотрел. На пламя.
        Когда задымился мешок с одеялами, воспитанник очнулся, тряхнул рукой, и пламя исчезло. Тут же стало шумно - Килрас бросился гасить начинающийся пожар, Грендир испуганно шарахнулся в угол фургона, повалив восторженно вопящих братьев. Састион, отчаянно жестикулируя, разразился шипящими звуками, яростными и злыми. Он вскочил, оттолкнул Килраса, подхватил тлеющий мешок с одеялами и выбросил его из фургона. Потом быстро обнял ошеломленного Фараха, выпустил из объятий и тут же отвесил ему крепкий подзатыльник.
        Когда все успокоились, друзья подвергли Фараха настоящему допросу, выпытывая, как ему удалось вызвать огонь. Тот пытался объяснить, но не смог. Это нельзя было рассказать словами - надо было почувствовать. Дальше дело быстро пошло на лад. На следующий день Килрас тоже достучался до небес. Огонек получился небольшим, не больше пальца, но жарким. Састион, обретший к тому времени голос, скупо похвалил воспитанника. Но Килрасу для полного счастья хватило и того - раньше на его долю доставались лишь упреки в нерадивости.
        Сасим и Васка взяли упорством. На третий день занятий получилось и у них. Уязвленные тем, что Килрас и Фарах раньше них приобщились к таинствам боевой молитвы, братья занимались день и ночь и наконец добились результатов. Грендир стал последним, кому открылись секреты боевых молений. Ему никак не удавалось ухватить принцип концентрации внимания. Но в конце концов все же и он - после многочисленных объяснений и поучений - смог вызвать огонек.
        Дальше обучение пошло быстрее. Освоив простейшее моление, ухватив саму суть краткого воззвания, воспитанники смогли понять и более сложные молитвы. Теперь во время остановок воздух вокруг фургона воспитанников расцветал огненными вспышками: шары, лучи, ленты и даже огненные стены - все у них получалось. Обозники, и раньше с опаской относящиеся к Жрецам-недоучкам, боялись приближаться к фургону. Теперь за провиантом к ним ходил Састион - как старший.
        Воспитатель был доволен больше всех. Похоже, он не рассчитывал на такой быстрый прогресс учеников. Састион часто потирал руки и даже улыбался, совершенно искренне радуясь успехам воспитанников. Фарах подозревал, что они порядком удивили учителя, так быстро ухватив суть воззваний.
        Конечно, сил у воспитанников было не так уж много, огненные шары летели недалеко, стены огня быстро гасли. Но все же, все же... Это было большим достижением для тех, кто даже не прошел обряд посвящения в послушники. И Састион по праву наслаждался лаврами учителя, сумевшего за столь короткий срок получить такие впечатляющие результаты.
        Сам Фарах был весьма доволен самим собой. Ему удалось почти невозможное - он стал лучшим. Как ни старались остальные воспитанники, им было далеко до Фараха. Он схватывал все на лету, все молитвы творил споро, без ошибок и осечек. После молитв на удивление быстро восстанавливал силы и был готов сотворить несколько чудес подряд. Казалось, у него был прирожденный талант, раскрывшийся только сейчас.
        Састион удивленно качал головой и не скупился, что было странно, на похвалы. Однажды, когда они снова остались наедине - остальные воспитанники отправились «привязать скакуна» в ближайшие кусты, - Састион вновь заговорил с учеником.
        - Ну что же, - сказал он, - похоже, Эшмар не ошибся. Небеса слышат тебя. Очень хорошо слышат.
        Фарах расправил плечи и с самым серьезным видом кивнул. Ему были приятны эти слова, они словно делали его старше и значимее. Как бы оправдывали все его предыдущие злоключения.
        Састион же склонил голову набок, снова став похожим на птицу. Он мазнул взглядом по фигуре Фараха, отвернулся к лесу и добавил тихо-тихо, шепотом:
        - Вот только не знаю, к добру это или к худу.
        Фарах в один миг свалился с небес. Сжался в комок, чувствуя, как предательски екает сердце. На секунду ему показалось, что Састион все о нем знает. И о старом Тейрате, и о Темных Жрецах... И даже о том, что Фарах родился в Хазирский Полдень.
        Ho Састион больше ничего не сказал. Отвел взгляд, словно никакого разговора и не было, и стал равнодушно осматривать спины быков, кормившихся овсом из больших сумок, накинутых им на шею. Вскоре послышались голоса ребят, и Фарах вздохнул с облегчением. Его опасения оказались напрасными, Састион ничего не знал о его прошлом. Или делал вид, что не знал. По-любому выходило, что пока что Фараху нечего опасаться.
        И все же всю следующую неделю он старался говорить поменьше, следя за тем, чтобы не сболтнуть чего лишнего. Он настороженно вслушивался в речи Састиона - не скользнет ли где намек на то, что воспитатель знает его тайну. Или хотя бы тень намека... Ничего такого не заметил и все же продолжал вести себя тихо - больше уже не надувался от гордости и не давал друзьям ценные советы.
        Примерно через две недели пути погода окончательно испортилась. Все отчаянно мерзли, топливо экономили, так что приходилось несладко. Но люди это люди, они умеют терпеть и надеяться, а вот животным было хуже. Быки пока чувствовали себя хорошо, но по обочинам, вдоль дороги, стали все чаще попадаться трупы лошадей, заваленные снегом. Кавалерии впереди не было, но кое-где в обозе вместо быков в фургоны запрягли лошадей, крепких таграмских скакунов, привычных и к тягловой работе. Шли они ходко, ели немного, и обоз поспевал за армией. Быки же двигались медленно, их приходилось все время подгонять, поэтому они всегда плелись в хвосте. Раньше это казалось обидным, но теперь воспитанники радовались тому, что их животные хоть и не быстроходны, но зато выносливы.
        Между тем холода усиливались. Теперь уже и Састион порой передавал вожжи Фараху и перебирался к печке - греться. Воспитанники почти не отходили от изобретения кузнецов. Фарах же на удивление стойко переносил холод. После стычки с Темными Жрецами, когда он всю ночь провел на улицах заснеженного Таграма, он стал почти нечувствителен к холоду. Это и удивляло и настораживало его. Тем не менее он почти не мерз и, как ни странно, не болел. Даже вездесущий насморк, одолевавший всех его товарищей и Састиона, и тот обходил его стороной. Наставник, приметив устойчивость воспитанника к холоду, все чаще просил подменить его на козлах.
        Управлять фургоном Фараху понравилось. Знай посиживай на козлах, подгоняй быков да старайся не терять из виду зад фургона, идущего впереди. Хоть какое-то занятие. Дорога перестала быть скучной. Бывшему подмастерью хорошо было сидеть на толстом одеяле, уложенном на доски, дышать свежим морозным воздухом и рассматривать окрестности. Правда, это мешало ежедневным занятиям с наставником, но у Фараха и так все задания получались отлично. Поэтому Састион предпочитал сидеть в фургоне, у печки, и заниматься с остальными учениками, пытаясь втолковать им то, что Фарах понимал инстинктивно, душой.
        Вскоре заснеженные поля с перелесками и холмы сменились густыми лесами. Дорога сузилась, превратившись в ленту, тянувшуюся меж лесных великанов. Фарах с интересом рассматривал деревья, украшенные белыми шапками снега. Узнавал он только ели, они были на картинках, показанных на занятиях Ламераносом, а вот большинство деревьев видел в первый раз. Внешне они походили на ели, но выглядели более высокими и массивными. Да и колючие лапы у них были много больше, мощнее. Кроме того, вдоль дороги кое-где рос кустарник с острыми иголками вместо листьев. Его названия никто не знал.
        О том, что они въехали в Хальгарт, воспитанники услышали в один из вечеров от Састиона, когда тот пришел от обозников. Воспитатель принес с собой мешок корма для быков, немного крупы и ворох новостей. Первая, самая главная, гласила, что они уже на землях Хальгарта. Вторая новость касалась цели их путешествия - стало понятно, что обоз вслед за войсками движется к крепости Халь. Она до сих пор была главным оплотом военных сил Сальстана на территории Хальгарта. И наконец, последняя новость - до конца путешествия оставалось не так уж много, от силы неделя.
        Обрадовались все, даже Састион улыбался и потирал ладони. Было ясно, что впереди их ждут новые тяготы и лишения, война и смертельная опасность, но все равно и воспитатель и ученики радовались тому, что вскоре долгий путь на север подойдет к концу.
        
        
3
        
        Ровно через пять дней обоз прибыл в долину Халь, к одноименной крепости. Это случилось под вечер, когда багровое солнце уже цепляло нижним краем верхушки деревьев. Закат заливал красным и небо и снежную равнину, вспаханную тысячами солдатских ног. В заходящих лучах солнца огромные тучи, степенно плывшие по небу, казались темно-фиолетовыми. Они так и норовили упрятать в свое нутро заходящее солнце, но оно опускалось все ниже, прячась от своих преследователей в западные леса.
        - Как-то все здесь неправильно, - сказал Килрас, когда воспитанники выбрались из фургона, чтобы осмотреться.
        Фарах тоже представлял себе место сбора войск немного по-иному. Ему казалось, что равнина перед крепостью должна быть уставлена ровными рядами шатров, синих и белых. Над каждым должен развеваться вымпел полка или отряда. Солдаты должны сидеть вокруг костров, травя армейские байки, а весь лагерь - окружать цепочка часовых. Стены крепости, у чьих ворот стояла армия, должны быть высоки, неприступны и непременно украшены башенками для лучников. Вокруг стен должен быть выкопан ров, наполненный, самое малое, острыми кольями.
        Как бы не так. То, что Фарах увидел, ничуть не напоминало картинку из его фантазий. Крепость Халь, видневшаяся на той стороне долины, стояла у самого леса и почти сливалась с ним. Стены - из неотесанных бревен, высотой чуть больше человеческого роста. Забор, а не стены. Внутри крепости виднелось несколько бревенчатых зданий, больше напоминавших загоны для скота. На одном, самом высоком - аж в два этажа, - укреплен длинный шест. На нем гордо реял королевский стяг, означавший, что король в крепости. Вся долина, лежавшая сейчас между фургоном воспитанников и крепостью, была занята войсками. Кое-где все же виднелись шатры. Расставленные как попало, без всякого порядка, они ничуть не напоминали те, что представлялись Фараху, - даже не шатры, а жалкие палатки, сделанные из чего попало, в том числе из сшитых солдатских одеял. Между ними большими группами слонялись воины. Костры были разложены вразнобой - то три рядком, то вовсе ни одного. Снег вспахан так, словно здесь уже состоялось сражение. Никаких часовых не видно. Над долиной стоял устойчивый шум от приказов, криков, брани...
        - Пожар в борделе, - сухо сказал Састион. - В деревенском.
        Грендир коротко хохотнул, но его никто не поддержал. Зрелище было на редкость безрадостным. Оно не вселяло в сердца ни надежду на скорую победу, ни уверенность в боеспособности сальстанской армии. Фараху было грустно и стало жаль Килраса. Тот спал с лица и выглядел так, словно вместо праздничного пирога на серебряном блюде ему подсунули кусок собачьего дерьма в глиняном горшке. В треснувшем глиняном горшке.
        - Смотрите! - Грендир ткнул пальцем в ближайший фургон. - Они разворачиваются.
        Обоз явно не собирался подходить к войскам. Напротив, фургоны повернули и теперь двигались к дальнему концу долины, подальше от крепости.
        Састион нахмурился, кивнул головой и скомандовал:
        - Марш на место. Будем держаться обоза. Нечего тереться возле солдатни.
        Обозники поступили мудро: они отъехали на соседний край долины и разбили свой лагерь там, подальше от солдат. Кто знает, как поведут себя эти бравые воины, когда рядом с ними окажутся фургоны с провиантом.
        После увиденной картины воспитанники тоже не горели желанием познакомиться поближе с солдатским бытом. Во всяком случае, большинство. Килрас, правда, порывался отправиться к кострам, но Састион быстро его образумил, напомнив, как в армии старшие обращаются с молодыми. Килрас был уже наслышан - как и потому быстро сник.
        Наставник перегнал фургон поближе к центру лагеря обозников и запретил воспитанникам покидать его пределы.
        Обозники устраивались на ночлег. Надобности в палатках не было - фургоны служили хорошим убежищем от холода. Но костры все же решили развести. Тапаран - глава обоза, временно произведенный в чин сотника, - отрядил небольшой отряд за дровами. Воспитанники тоже внесли в это мероприятие посильную лепту: Састион отправил Килраса с дровосеками, чтобы тот размялся и немного остудил свой пыл.
        К наступлению темноты лагерь был обустроен. Фургоны стояли ровными рядами, между ними разгорались костры. Промерзшее дерево горело неохотно, но куски угля из оставшихся запасов помогли разгореться.
        Састион решил не разводить костер около фургона. С наступлением темноты он загнал воспитанников внутрь, поближе к печке, и провел очередной урок, словно ничего и не случилось. Но на этот раз воспитанники были рассеянны и в тонкости урока вникали плохо. Их всех занимал один-единственный вопрос: «Что дальше?» Но на все их обращения Састион коротко отвечал: «Завтра». Закончив урок, велел всем ложиться спать, а сам ушел к Тапарану.
        Вернулся воспитатель поздно, ближе к полуночи. Воспитанники не спали - не могли уснуть, ждали новостей. Но Састион ничего нового им не сказал. Выругал за то, что не спят, и в сотый раз повторил, что все решится завтра. И еще сказал, что Тапаран выставил часовых. Фарах так и не понял, чего глава обоза опасался больше - внезапного нападения северной Орды, или ночного визита проголодавшихся солдат. Новость о часовых ничуть его не успокоила, напротив, из-за этого подмастерье долго не мог заснуть, ворочался с боку на бок, прислушиваясь к каждому шороху. Наконец, получив подзатыльник от разбуженного возней Састиона, успокоился и заснул.
        
        
4
        
        Рано утром их разбудил зычный голос Тапарана. Глава обоза окликал Састиона, не решаясь влезть в фургон. Боялся, верно, что спросонья Жрец может незваного визитера и огоньком побаловать.
        Састион быстро поднялся, плеснул в лицо стылой водой из котелка, растолкал Килраса и выбрался на улицу. Фарах приподнялся на локте, с интересом прислушиваясь к разговору на улице. Слов он не разобрал, понял одно - Тапаран сердится. Састион что-то отвечал, спокойно, не повышая голоса. Вскоре беседа прекратилась. Жрец заглянул в фургон и крикнул:
        - Фарах! Собирайся, пойдешь со мной. Васка, останешься за старшего. Чтоб к нашему приходу навели тут порядок, разожгли костер и проветрили все вещи! Почистите одеяла снегом.
        Сонный Васка откликнулся: мол, все сделаем. Пока остальные воспитанники протирали глаза. Фарах не зевал. Он подхватил свой нож, с которым теперь не расставался, закутался в теплую шубу и стрелой вылетел из душного фургона, чуть не сбив с ног Састиона.
        На улице было хорошо. Морозный воздух, пьянящий, словно молодое вино, моментально прогнал остатки сна. Фарах вздохнул, выгоняя из легких затхлый воздух, и осмотрелся, щурясь от яркого света. Ночью выпал снег. Он присыпал следы людей, осмелившихся потревожить долину, и теперь она снова выглядела нетронутым белым полем.
        Около фургона стоял Тапаран. Рядом с ним мялись два здоровых бородача - Фарах опознал в них двух старших обозников. Похоже, намечался совет.
        - Ну что вы как неживые, - буркнул Тапаран. - Сони.
        - Пошли, - спокойно отозвался Састион. - Потом поворчишь.
        Главный обозник сплюнул и решительно зашагал по белой скатерти снега в сторону солдатского лагеря. Следом за ним двинулись старшие обозники. А уж за ними и Састион с Фарахом.
        Шли долго. Снег оказался глубоким, и Тапаран, шедший первым, иногда утопал в нем по пояс. Ругался страшно. Обозники, шедшие за ним, тоже не скупились на крепкое словцо. Састиону и Фараху, замыкавшим вереницу, было легче всех: обозники прокладывали путь. По нему можно было спокойно идти, не опасаясь провалиться в какую-нибудь яму.
        Састион молчал, Фарах тоже. Он не осмеливался спрашивать воспитателя, почему тот позвал его с собой. Разглядывая медленно приближавшиеся палатки, думал: неужели они идут на совет к королю? Вот это было бы здорово! Королевский походный совет... Фарах читал о таком. Кажется, даже есть специальный чин в армии, обладатель которого ответственен за устройство подобных советов. Но пес с ним, с чином. Посмотреть бы на Виля Весельчака! Но зачем наставник все же взял с собой воспитанника? И почему именно его, а не Сасима, например? На этот вопрос Фарах ответить затруднялся.
        Когда они добрались до первого костра - вокруг него грелись пятеро солдат, укутанные с ног до головы в разноцветное тряпье, - Састион повернулся к Фараху.
        - Не разевай рта, - тихо сказал он. - Молчи. Твое дело - слушать. Не наши разговоры, а чужие. Потом расскажешь мне то, что я упустил. Понял?
        Фарах кивнул. Понял, чего тут не понять. Разве что почему для этого не позвали Грендира? Этот проныра всегда держит ушки на макушке. Он действительно смог бы услышать что-нибудь важное. Но Грендир перед королем - это немыслимо. Хотя насчет собственной персоны Фарах тоже не питал иллюзий. Вряд ли его допустят на аудиенцию к монарху, это уже слишком. Скорее всего его оставят на пороге.
        Но вышло еще хуже. Сначала они миновали несколько шатров, рядом с которыми маялись на редкость усталые мужики, закутанные в тряпье и ничуть не напоминавшие славных солдат армии Сальстана. Потом прошли по большой утоптанной площадке с остатками костра и следами мочи на снегу. И наконец вышли к большой палатке, размером в четыре фургона, сшитой из бычьих шкур, круглой и более-менее опрятной. Вот ее можно было назвать шатром, и то, правда, с некоторой натяжкой: до шатра благородных воителей, видевшегося Фараху в грезах, ей все одно было далеко.
        Палатку венчал маленький красный вымпел, перечеркнутый белым косым крестом. В центре виднелось изображение какого-то зверя. Похоже, это был флаг одного из полков, вот только какого - Фарах не знал.
        - Здесь, - сказал запыхавшийся Тапаран и решительно откинул кожаный полог.
        Внутри оказалось душно и людно. В центре стояли три ящика, заменяя стол. На четвертом сидел очень высокий седой человек, укутанный в теплый плащ, подбитый мехом. Рядом стояли пять офицеров в мундирах королевских стрелков. Еще три солдата, в теплых полушубках без знаков отличий, сидели рядом с входом, тоже на ящиках. Увидев вошедших, они вскочили, обнажая короткие мечи.
        - Нараф! - крикнул Тапаран. - Командир Нараф!
        - Отставить! - гаркнул седой великан. - Это свои.
        Охранники отступили, но клинки не спрятали. Их лица, заросшие густыми бородами, выражали неодобрение. Казалось, еще немного, и охранники зарычат, словно цепные псы. Фараху они напомнили вышибал из Волчьей Заставы. Во всяком случае, на них охранники шатра походили больше, чем на солдат.
        - Идите сюда, - приказал Нараф. - Да быстрей, что вы там копаетесь?
        Под ногами чавкало. Снег в шатре превратился в мокрое месиво, и доски, разбросанные там и сям, ничуть не спасали положение.
        Нараф сразу взял быка за рога. Разговор начал первым, едва гости подошли к импровизированному столу. Он сразу обратился к Тапарану, и стало понятно, что им уже приходилось встречаться и это не первый их разговор.
        Нараф, оказавшийся полутысячником, ответственным за эту часть лагеря, ругал обозника за то, что тот так далеко отвел обоз, что за провизией далеко ходить и, дескать, пусть теперь сами обозники таскают ее в лагерь. Тапаран оправдывался, что сделал это из лучших побуждений, и огрызался: мол, кто самый голодный, тот пусть и таскает.
        Когда обстановка достаточно накалилась и офицеры Нарафа начали бросать на обозника косые взгляды, не обещавшие тому ничего хорошего, Састион гулко откашлялся.
        - Что там? - раздраженно спросил Нараф, словно только сейчас заметил Жреца.
        Тот молча сдвинул на затылок меховую шапку и коротко кивнул.
        - А-а, - сказал Нараф. - Жрец.
        Фараху почудилось, что в голосе командира прозвучали нотки пренебрежения, и он нахмурился. Этот человек не понравился ему с первого взгляда.
        Састион спокойно, словно ничего не заметил, протянул командиру кожаный свиток. Полутысячник нетерпеливо выдернул его из руки Састиона, привычным движением сломал сургучную печать и быстро его развернул. Из свитка выпорхнул бумажный лист, свернутый в трубочку. Нараф ловко подхватил его на лету, но помял. Выругавшись, расправил бумагу и сдвинул брови, вчитываясь в послание.
        - Да-да, - пробормотал он. - Помню.
        Дочитав, сложил бумагу и сунул ее за отворот плаща.
        - Ну и где вы шлялись? - хмуро спросил он. - Где вас, брат Састион, носило?
        - Мы шли с обозом, - безмятежно отозвался воспитатель, никак не реагируя на грубость. - Самыми последними.
        - Но разве Жрецы... Ах да, приют... Таскан!
        Один из офицеров засуетился, расстегивая теплый плащ. Из-за пазухи он достал тонкий, чуть помятый лист пергамента и протянул его командиру. Тот вынул из кармана свинцовый карандашик, примостил пергамент на край ящика и стал быстро писать.
        - Вот, - сказал Нараф, ставя размашистую подпись. - Приказ. Поступаете в распоряжение сотника Тасама де Гайра. Шатер с левого края, с эмблемой лука. Вечером сотня выдвигается на позиции, так что имейте это в виду.
        Нараф свернул пергамент и протянул его Жрецу. Тот принял его и спрятал в рукав. Коротко поклонился.
        - Мы можем идти? - осведомился он.
        - Да, ступайте. Найдите Тасама и поговорите с ним.
        Састион резко повернулся и пошел к выходу. Фарах поспешил за ним, удивляясь тому, что воспитатель не одернул грубияна.
        На улице Састион дал волю чувствам: воздел руки к небу и выругал всех вояк, когда-либо встречавшихся ему. Парочка солдат, проходивших мимо, остановилась, но, заприметив опасный блеск в глазах Жреца, поспешила ретироваться. Воспитатель плюнул им вслед. Потом коротко бросил воспитаннику:
        - Идем. - И решительно двинулся к левому краю лагеря.
        Фарах молча последовал за ним. Все происшедшее произвело на него удручающее впечатление. Ему не верилось, что эта кучка оборванцев называлась армией. Воспитанник не мог себе представить, как можно воевать, когда воины больше напоминают погорельцев, чем солдат.
        - Учитель! - позвал он.
        Тот бросил на воспитанника косой взгляд, и Фарах умолк. В самом деле, сейчас не время для расспросов. Может, в другой раз.
        - Ну? - раздраженно спросил Састион. - Что?
        - Это - армия?
        - О да! Блестящая армия Сальстана. Одна беда. Она из добровольцев и тех, кого насильно забрали в солдаты. Это остатки былого величия, последыши. Вторая волна. Тут ты не увидишь блестящих клинков, развевающихся стягов и прочей дребедени. Вся роскошь сейчас на севере, бьется с Ордой. Но то, что ты видишь, - настоящая армия. Именно это мясо и выигрывает сражения, ложась сотнями под ударами врагов. Именно они, а не рыцари на хазирских скакунах. И знаешь почему?
        Састион резко остановился, и Фарах едва на него не налетел. Жрец обернулся и ткнул пальцем в грудь воспитанника.
        - Потому что их много, и они выполняют приказы, - сказал он. Потом развернулся и продолжил путь.
        Фарах проглотил следующий вопрос и поплелся следом, уныло меся снег. Састион ответил, но легче от этого не стало. Что теперь? Неужели вечером они отправятся на позиции? Интересно, что это значит? Может, сразу в бой?
        - Так, - Састион снова остановился. - Кажется, это здесь.
        На ближайшей палатке, собранной из солдатских одеял, наброшенных на шесты, развевался маленький вымпел - красно-белый флажок с изображением в центре маленького лука. Около входа стояли два солдата с обнаженными мечами. Рядом, у небольшого костра, грелись еще двое.
        - Вот что, - сказал Састион, задумчиво коснувшись пальцем кончика носа. - Отправляйся к фургону. Ничего интересного ты не услышишь. Тут я справлюсь один. Это не королевские палаты. Тут все просто и прямо, как солдатский меч.
        Фарах бросил взгляд назад. До стоянки обоза было далеко, придется идти через весь лагерь, а потом еще по равнине. Но тут не заблудишься, вся долина как на ладони.
        - Вернешься к фургону, - продолжал Састион, - передашь Васке, чтобы готовились к отправлению. Соберите там все, что нужно. Еды, угля. Потрясите обозников. Не маленькие уже, справитесь. Как все соберете, ложитесь спать. Боюсь, у нас впереди бессонная ночь. Понял?
        Фарах коротко кивнул.
        - И никакой самодеятельности, - сухо добавил Срец. - Костров, творения молитв, походов в лес. Собраться и спать. Все. Марш!
        Воспитанник вздохнул, развернулся и поплелся назад, белоснежной равнине. Ему очень хотелось послушать разговор Састиона с сотником, но - не судьба. Однако хотя бы увидел настоящую армию. Надо будет рассказать Килрасу. Жаль только, что тот, скорее всего, не поверит его словам.
        
        
5
        
        Састион вернулся вечером, когда уже начинало темнеть. Воспитанники, и не думавшие ложиться спать, встретили его вопросами. Жрец прикрикнул на них, выругал за непослушание. Но заранее приготовленный ужин - теплая каша с кусочками вяленого мяса - смягчил его гнев. Поев, Састион подобрел и все же кое-что рассказал.
        Оказалось, что с минуты на минуту они должны тронуться в путь. На север, к рубежам сражений. Сотня Гасама отправлялась туда сегодня ночью, ее-то и «укрепи» Жрецом с воспитанниками. Предполагалось, что сотня за пару дней доберется до тылов Первой Армии, дальше - куда пошлют.
        Килрас возликовал. Он рвался в бой, и немедленное выступление на позиции как нельзя лучше соответствовало его устремлениям. Фарах же приуныл. Он не представлял себе войну. Она не вписывалась в его картину мира. Не мог он представить себя на поле боя, не мог, и все тут. Грендир тоже не выглядел обрадованным. Он давно уже смекнул, что гонец на войне и гонец в мирное время - это две разные профессии. Пробираться по такому снегу от отряда к отряду - тяжелая работа. Тут и самый быстрый скакун не поможет. А уж если пошлют с весточкой на передовую, то можно запросто лишиться головы. Братья же приняли новость спокойно. Казалось, они уже смирились со своей участью. Заранее.
        Когда сели пить травяной отвар, который Фарах при всем желании не мог назвать чаем, вокруг фургона вдруг сделалось шумно. Казалось, его окружила толпа людей, ругающихся между собой. Састион привстал, чтобы выглянуть наружу, но в этот момент полог фургона раздвинулся и в него забрался человек, укутанный в теплую мохнатую шубу. Он смахнул с головы теплую шапку и бросил се на тюки.
        - Ну что, - сказал он, - готовы?
        - Готовы, - отозвался Састион после некоторой паузы. - Прошу вас, сотник, присоединяйтесь к нашему чаепитию.
        Воспитанники, сообразившие, что гость - это сотник Тасам собственной персоной, пожирали его глазами. Тот же, нимало не смущаясь, откинул полог, высунул наружу непокрытую голову и гаркнул во весь голос:
        - Картан! Картан, лысая холера! Бери под уздцы быков и марш вперед!
        После этого сотник повернулся, пробрался к печке и уселся на тюк с солдатскими одеялами, потеснив плечом Васку. Устроившись поудобней, расстегнул шубу и бесцеремонно спросил:
        - Ну, где ваш чай?
        Возмущенным хором взревели быки. Фургон дернулся и, заскрипев колесами, тронулся с места. Пока ловили падающие чашки, пока наливали чай гостю да устраивались поудобней, Фарах успел рассмотреть сотника. Это оказался невысокий щуплый северянин с тонкими чертами лица. Когда-то давно, до похода, он, пожалуй, сошел бы за городского красавчика, завсегдатая салонов знати. Но сейчас вид был потрепанный, да и на голове у него красовался колтун из давно немытых волос, которые раньше, несомненно, были черными кудрями. Высокий лоб, ровный, чуть заостренный нос, пронзительно голубые глаза, насмешливые и живые, чуть пухлые алые губы - все говорило о той самой «породе», что встречалась у потомков благородных родов. Сотник был чисто выбрит, и пахло от него не потом и перегаром, как от солдат, а травами. На вид он был ненамного старше Фараха, лет на пять, не больше. И в целом гость был больше похож не на воина, а на подгулявшего городского щеголя, давненько не принимавшего ванну. Подмастерью показалось, что чин сотника Тасам де Гайр получил вовсе не за военные заслуги, а по великому блату. Тем не менее он сразу
проникся к нему доверием. Было в сотнике что-то такое, что располагало к нему. Не видно в нем той мужланской тупости, ограниченности, что встречалась у вояк постарше.
        Гость, отведав чаю и обозвав его помоями, не идущими ни в какое сравнение с «Хазирской розой», - чем заслужил молчаливое одобрение Фараха, - легко начал разговор. Минут через десять Фарах убедился в том, что сотник умен и образован. Он с легкостью рассуждал о природе Хальгарта, о политике Сальстана и о размещении войск. Но его собеседников больше всего интересовали другие вопросы - о ходе войны.
        Сотник запросто делился с ними последними новостями. Оказалось, Первая Армия, ушедшая на север еще пару месяцев назад, ведет тяжелые бои с Ордой на самой границе Белых Пустошей. Более того, армия несет тяжелые потери и отступает. Враг оказался сильнее, чем предполагалось. Вторая Армия только-только подошла и еще не успела развернуть свои ряды. Тасаму в некотором смысле не повезло. Его сотню, составленную из опытных воинов, держали при крепости. А теперь, когда прибыло подкрепление, отправили на север в первую очередь.
        По словам сотника, война велась бездарно. Планы, составленные заранее, не работали. В сроки, отведенные Маршалом Армии, никто не укладывался, снабжение организовано отвратительно, карты оказались неточными. И вообще - все было ужасно.
        Все эти новости Тасам рассказывал таким непринужденным тоном, что казалось, будто он повествует об очередном любовном приключении, а не о положении дел на фронте. Фарах обратил внимание, что Састион слушал гостя внимательно, не перебивая и редко вмешиваясь в беседу. Вопросы в основном задавали Грендир и Килрас. Жрец же сидел молча, скрестив руки на груди, и с нейтральным выражением лица внимал рассказам Тасама. Обычно так он слушал нерадивого ученика, бойко, но совершенно неправильно отвечавшего на вопрос.
        Когда сотник упомянул, что еще ни разу не был в бою, а его сотня это всего лишь шесть десятков человек, Састион нахмурился. Когда же Тасам поведал о том, что сотня смешанная - три десятка лучников и три десятка мечников, Жрец закатил глаза и, судя по всему, едва удержался от едкого комментария.
        Сотник оказался очень словоохотлив. Легко отвечал на вопросы осмелевших воспитанников. Килрасу пообещал место в первых рядах, рядом с собой, намекнув, что лично присмотрит за карьерой воспитанника. Грендира, не сходя с места, назначил личным гонцом. Васке и Сасиму была отведена участь летописцев сотни, а Састион на месте был возведен в чин десятника и назначен духовным наставником сотни.
        Фарах почувствовал, как у него начинает нехорошо покалывать в груди. За всю беседу он не проронил ни слова. То, что он сейчас видел, все больше напоминало балаганный фарс, комедию, разыгранную лицедеями на площади. Ему не верилось, что он на войне и видит перед собой командира сотни. Если вся Вторая Армия состоит из таких вот вояк, то дело, похоже, начинает плохо пахнуть.
        Перехватив косой взгляд Састиона, Фарах убедился в том, что Жрец испытывает примерно те же чувства, что и он.
        Говорили долго. Килрас и Грендир не давали сотнику покоя до полуночи. Подробно расспрашивали о войне, о званиях, о наградах, о врагах... Тасам отвечал охотно. Расписывая медали и ордена, спорил с Килрасом о порядке расстановки войск для обороны, рассказывал о Темных магах Орды и злобных тварях. В конце концов Фарах, проникшийся отвращением к этому фарсу, устроился в углу на тюке с одеялами и заснул.
        Как ни странно, ему удалось выспаться. Он устал настолько, что ни ночные разговоры, ни раскачивание фургона не смогли его разбудить. Проснулся от необычного ощущения: что-то было не так. Лишь открыв глаза и прислушавшись, он понял, что фургон остановился. Встревоженный Фарах приподнялся и попытался пробраться к пологу, чтобы посмотреть, что творится снаружи. Тут же проснулся Састион, выругал воспитанника и приказал ему ложиться спать. Оказалось, что сотня Тасама, сделав ночной бросок, остановилась на отдых.
        До полудня бравые вояки отдыхали. И лишь потом, переведя дух после обеда, тронулись в путь. Все шло по-прежнему. Сотня, ведомая опытным десятником, знавшим дорогу, брела впереди. В ее хвосте тащился фургон с бравым командиром. Быков вел под уздцы один из десятников, так что нужды в вознице не было.
        Спутники, хорошенько отдохнув, вновь предались единственному развлечению в дороге - разговорам. На этот раз в беседу включился и Састион. Он принялся расспрашивать сотника о будущем своего небольшого отряда. Тасам опять охотно отвечал. По его словам выходило, что сотня, прибыв в расположение сил Первой Армии, державшей оборону в трех днях пути от крепости Халь, займет указанные позиции и будет ждать дальнейших приказаний из ставки командующего, Маршала Армии. Им, кстати, является герцог Тайен де Виль - один из двоюродных братьев царствующего монарха. Ему с детства была определена военная карьера, он участвовал в нескольких стычках с северными Ордами и имел репутацию опытного воина. Фараху это понравилось. Он подумал, что, быть может, не все так плохо, как ему кажется.
        Тасам посетовал на то, что сотня устала и замерзла, а потому продвигается вперед слишком медленно. На взгляд Фараха, жалоба была совершенно необоснованной. Сотня шла ходко, уверенно. Чувствовалось, что солдаты не понаслышке знакомы со снежными дорогами Хальгарта. А вот их командиру вряд ли доводилось пройти по снегу собственным ходом больше лиги.
        Сотник продолжал рассказывать о сложностях пути, но Фарах его не слушал. Он думал о том, насколько может быть ошибочно первое впечатление. Ведь сначала он проникся доверием и уважением к этому болтуну и в обычной обстановке, например в «Совином Урочище» за кружкой пива, не отказался бы поболтать с Тасамом. Он был приятным собеседником. Но тут, на войне, когда от него зависела жизнь солдат, жизнь самого Фараха и всех воспитанников... Это было ужасно. Наверно, армия очень сильно нуждалась в командирах, раз Тасама назначили сотником. Поразмыслив, Фарах решил, что предпочел бы видеть на месте сотника самого обычного вояку. Такого, что и двух слов связать не может, зато знает, с какого конца берутся за меч.
        Састион тем временем продолжал беседу. Он ловко менял тему разговора, незаметно выуживая из сотника нужную информацию. Фарах догадался, что Жрец пытается узнать, где находится ставка командующего, какие сотни располагаются ближе всего к дороге, как зовут их командиров. Подмастерье понял, что Састион как человек разумный решил при удобном случае сменить командира. Сам Фарах тоже хотел бы оказаться в другом подразделении. Ему не нравилось, что придется воевать рядом с этими солдатами и их командиром-болтуном.
        Но больше всего его огорчало то, что Килрас и Грендир были очарованы новым знакомым. Они слушали его бредни, раскрыв рты, смотрели на него как на героя. Похоже, друзья видели в Тасаме лихого вояку, знавшего о войне все. Наверно, считали, что он может привести их к славному будущему, помочь выслужиться. Даже Васка и Сасим попали под влияние гостя. Когда тот сотворил послеобеденную молитву вместе с воспитанниками, притом ни разу не ошибся в словах и не переврал ни одной интонации, братья это отметили. Они сразу размякли и стали доверчиво выспрашивать у Тасама, какой храм он посещает и кто из Жрецов был его наставником.
        За разговорами время летело незаметно. К вечеру, когда стало темнеть, а от разговоров пересохло горло, Састион спросил Тасама, что он собирается делать дальше и когда привал. Тот честно ответил, что не знает, ибо в вопросе полностью полагается на десятника Харама - опытного проводника, служившего в крепости Халь полгода.
        От такой новости Фараха передернуло. Он ужаснулся беспечности сотника, но потом решил, что так даже лучше. Страшно подумать, что произойдет, если Тасам вздумает сам командовать сотней. Тогда, пожалуй, воины имеют все шансы заблудиться в дебрях Хальгарта и сгинуть в одном из бесконечных заснеженных лесов.
        Састион же и бровью не повел. Как ни в чем не бывало он продолжил беседу, тонко намекая, что пора бы сделать привал. Тасам подхватил эту идею и стал развивать, прикидывая вслух, в каком десятке остались запасы копченого мяса, но в этот момент снаружи раздался крик. Сначала один, потом второй... Фургон остановился.
        Тасам вскочил на ноги, натолкнулся на Грендира и упал. Килрас бросился к пологу, раздвинул его и выглянул наружу, но Састион тут же прыгнул на него, пригнул к полу и крикнул, чтобы все легли. Фарах плюхнулся на тюки с одеялами и зарылся в них, надеясь, что одеяла остановят шальную стрелу.
        С улицы донеслась брань, а потом десяток глоток разом начали окликать Тасама. Тот, услышав знакомые голоса, заметно приободрился, перешагнул через Килраса и Састиона, распластавшихся на полу, и полез к выходу. Раздвинув кожаный полог, сотник выпрыгнул из фургона. Только тогда Састион поднялся и прислушался. Снаружи все еще бранились - громко, но не зло. Похоже, что ничего страшного не случилось.
        Жрец запахнул полушубок, подхватил с пола оброненную шапку и нахлобучил ее на голову.
        - Грендир, - сказал он, - со мной. Бегом. Килрас, Фарах, следите за входом. Но сидите тихо... Васка, Сасим, приберитесь тут, освободите проход.
        Не дожидаясь ответа от воспитанников, Жрец выбрался из фургона. Грендир опрометью бросился следом не успев даже захватить шапку.
        Килрас поднялся с пола и, выругавшись, стал рыться в тюках. Васка и Сасим сдвинули в сторону ящик, служивший столом, освобождая проход. Фарах, прислушиваясь к тому, что происходит снаружи, постарался умять тюки так, чтобы по фургону можно было свободно пройти. Килрас, нашедший среди груды одеял свой меч, довольно хрюкнул, обнажил его и сел у входа, всем своим видом выражая решимость порубить в капусту любого чужака.
        Фарах, поразмыслив, достал свой нож и вложил в рукав так, чтобы его можно было быстро достать. Сасим и Васка присели за ящиком, шепча молитвы. Похоже, братья готовились пустить в дело силу Огня. Воспитанники были готовы ко всему.
        Грендир и Састион вернулись через час, когда Фарах начал уже подумывать о вылазке, чтобы разузнать, что стряслось. Вернувшийся Састион выглядел на редкость мрачно, а Грендир трясся от страха.
        Жрец собрал воспитанников вокруг себя, заставил всех сесть, успокоиться и рассказал в чем дело. Оказалось, их сотня наткнулась на отряды Первой Армии. Именно к ним сотня Тасама планировала присоединиться через несколько дней. Но вышло иначе: Армия отступила и заняла новые позиции.
        Эта новость ошеломила воспитанников. Оказалось, дела на фронте обстояли гораздо хуже, чем они думали. Северные Орды перешли в наступление и выбили Первую Армию с занимаемых позиций. Маршал приказал отойти, и двое суток армия брела сквозь заснеженные леса Хальгарта. Ее отход прикрывали три сотни героев, не дававших Орде броситься в погоню. Они защищали дорогу, идущую к крепости, своими телами закрывали путь врагу. Воины стояли насмерть, давая возможность уцелеть остальным. У них не было ни единого шанса выжить. Они все понимали это и все-таки остались и выполнили свою задачу. Орда задержалась, и разгром не состоялся.
        Маршал де Виль, отведя основные силы Сальстана на юг, приказал занять новые позиции и готовиться к обороне. Врага нельзя было ни в коем случае допустить к долине Халь, где располагался лагерь Второй Армии и ставка короля. И теперь, в сгущавшихся сумерках Первая Армия вновь развертывала свои ряды, занимая оборону.
        Выслушав Састиона, Фарах покачал головой: они ехали на войну, а она сама пришла к ним. Састион тяжело вздохнул и сказал, что вечер будет тяжелым. Тасам сейчас получал указания, куда приткнуть неполную сотню. Ясно было одно: теперь воспитанникам уже не удастся перебежать к другому командиру. Они оказались на переднем крае битвы, а тут приказы не обсуждаются.
        
        
6
        
        Этой ночью, Фарах наконец понял, что такое настоящая неразбериха. Сумятица. Раньше ему казалось, что эти слова вполне годятся для описания толкотни на эшминском базаре. Но к полуночи он понял, что сильно ошибался.
        Под покровом ночи, при пляшущем на ветру свете факелов и костров, Первая Армия Сальстана готовилась к обороне. Сотни воинов бродили по лесу, сталкиваясь друг с другом, проваливаясь в снег и теряясь в темноте. Дорога, зыбкая тропа, вытоптанная в снежном насте, перестала существовать. Тысячи ног вспахали ее, превратив в снежную кашу.
        Ночь гудела. Взрывалась бранью и отчаянными криками. Солдаты, повинуясь противоречивым приказам командиров, шарахались из стороны в сторону, больше напоминая стадо испуганных коров, чем войско. Взад и вперед сновали гонцы, выкрикивая приказы. Надрывались трубачи, силясь переорать друг друга воем боевых труб. То там, то здесь вспыхивали ссоры, перерастающие в драки. Дезертиры, не скрываясь, собирались большими отрядами и уходили в ночь, в сторону крепости Халь. К утру Фарах понял, что «неразбериха» - неподходящее слово для описания событий этой ночи. «Безумие» - это подходило намного лучше. И все же их маленький отряд успешно пережил эту ночь.
        Вскоре после Састиона вернулся и Тасам. Он потерял шапку, порвал свою шикарную шубу, а под глазом у него красовался свежий синяк. Сотник был зол, очень зол. Забравшись в фургон, он разразился такой бранью, какой Фараху еще не доводилось слышать.
        Отведя душу, Тасам приказал Жрецу и воспитанникам собраться у печки и не высовываться. Килрас сунулся к нему, потребовав личного задания, и получил свою порцию ругательств. Састион молча сел на тюк, и воспитанники окружили его, словно цыплята наседку. Они были напуганы и не понимали, что происходит.
        Разобравшись с воспитанниками, Тасам высунулся из повозки и принялся командовать. Он бранился, как самый последний золотарь, угрожал солдатам гневом Энканаса, обещал самолично выпустить кишки любому, кто замешкается, исполняя приказ. И это сработало.
        Фургон тронулся и медленно пополз вперед, хотя за его стенами бушевало людское море. Внутри было темно, печь погасла, а свечей не зажигали. Но Тасам не обращал на это внимания. Ему было не до этого.
        Три раза к сотнику подбегали гонцы. Тогда фургон останавливался, и Састион зажигал небольшой огонек на пальцах. Свечи берегли да и опасались пожара. Дернется фургон, скатится свеча в скомканные одеяла и - прощай добро.
        Читая мятые пергаменты, Тасам отчаянно бранился, проклинал войну, тупых командиров, нерадивых воинов и медленных гонцов. Наконец, получив третий приказ, противоречащий первым двум, сотник скомкал его, бесцеремонно поджег прямо от пальцев Састиона и выбросил наружу. Потом приказал десятнику Картану срочно зачислить гонца в рядовые мечники, а если тот надумает отнекиваться и сопротивляться, дать ему хорошего тумака. Судя по протестующим воплям, донесшимся снаружи, десятник охотно выполнил распоряжение командира. Грендир, вспомнив о том, что совсем недавно его произвели в гонцы, спрятался за спину Састиона и сжался в комок, надеясь, что сотник не вспомнит о нем.
        Но Тасаму было не до воспитанников. Он кричал на десятников, кричал на воинов, порой выскакивал из фургона и уносился куда-то в темноту, чтобы на месте разобраться с возникшей проблемой. Потом возвращался - растрепанный, злой, с трясущимися от гнева руками.
        Вскоре повозка встала. Сотник выскочил наружу, но быстро вернулся. Подошел к печке, уселся рядом с Састионом и нашарил бурдюк с травяным отваром, давно остывшим. Хлебнул прямо из горлышка, давясь травой, сплюнул. Потом шумно выдохнул и сказал, что они прибыли на позиции. Велел сидеть тихо, но не спать. Готовить еду, разговаривать, но - не спать. И самое главное - не высовываться наружу. Сам он отправлялся на позиции расставлять бойцов и пообещал, что скоро вернется. Састион спросил, надо ли готовиться к атаке Орды и не нужно ли ему тоже пройтись к воинам, чтобы подбодрить их словом Энканаса. Тасам отрицательно покачал головой. Сказал, что сейчас не до этого. Сначала надо наладить оборону, а потом уже подумать о благословении. Атаки, по его словам, можно было не опасаться. Во всяком случае, до утра. Северная Орда, вне всякого сомнения, уже спешит сюда, надеясь застать врасплох остатки Первой Армии. Но, судя по донесениям разведчиков, до рассвета враг не покажется. Так что лучше Састиону сидеть тихо, не расходовать понапрасну силы и потихоньку готовиться к сражению. После этих слов Тасам хлебнул еще
отвара, сплюнул размокшие чайные листья и выбрался из фургона.
        Састион посмотрел ему вслед, выругался ничуть не слабее сотника, а потом велел воспитанникам разжечь печь и сотворить моление о благополучном завершении испытаний, посланных Энканасом. После молитвы, несмотря на приказ Тасама, воспитатель велел всем ложиться спать. Сам уселся около печки и не сомкнул глаз до утра.
        Фарах спал беспокойно. Ему снилась война. Обнаженные клинки, обезглавленные тела, оскаленные морды диких зверей... Он часто просыпался, но, видя сгорбленную фигуру воспитателя, задумчиво листающего сборник Молений, успокаивался и снова засыпал.
        Рано утром их разбудил голос Тасама. Сотник забрался в фургон и громко требовал горячего чая. Пока воспитанники поднимались, протирая глаза, Састион вскипятил воду. Он немного смошенничал, помог огню молитвой, но тут он был прав - старался не для себя, а для измученного Тасама.
        Сотник выглядел очень усталым. Обветренное лицо, покрасневшее, с чешуйками потрескавшейся кожи, теперь вряд ли можно было назвать красивым. Под глазами пролегли тени, синяк налился темной кровью. Щеки запали, словно Тасам голодал не меньше месяца. Казалось, за эту ночь он постарел лет на десять.
        Когда чай был готов, Тасам с благодарностью принял чашку и припал к ней, не обращая внимания на то, что чай едва ли не кипит. Сделав несколько глотков, он откинулся на один из тюков.
        Састион стал расспрашивать его о том, как идут дела. Сотник, переведя дух, удобно устроился на солдатских одеялах и начал рассказ. Оказалось, что, несмотря на ночную неразбериху, все устроилось как нельзя лучше. Войска заняли оборону, укрепились на новых позициях и были готовы дать отпор северной Орде. Сотня Тасама стояла на левом фланге, на самом краю, и это было хорошо, потому что ожидалось, что Орда нанесет главный удар в центр сальстанского войска. Во всяком случае раньше она поступала именно так. Поэтому лучшие войска поставили в центре, у самой дороги, ведущей в долину Халь. Все воины были готовы к сражению, но сейчас отдыхали, пользуясь затишьем, набирали сил и не покидали позиций. В крепость отправили гонцов. Все надеялись, что Вторая Армия придет к ним на помощь максимум через день-два. Но пока любой ценой надо было удержать северную дорогу. Если Орда прорвется к долине, где находится лагерь Второй Армии, то можно считать войну оконченной. Одно дело встретить врага на позициях, готовыми к бою - тут можно померяться силой с противником. И совсем другое дело, когда враг нападает на лагерь,
где отдыхают солдаты, - это уже не бой, это резня.
        За время рассказа сотник два раза засыпал. Но воспитатель безжалостно его будил и продолжал расспрашивать о том, что творится в войске. Наконец, Састион решил, что узнал достаточно. Он забрал чашку у сотника, дремавшего на тюках, и поставил ее на ящик. Тасам только устало кивнул. Потом попросил Састиона выйти из фургона, развести большой костер и ждать сигнала тревоги - тройного пения труб. Жрец заверил командира, что сигнал он не пропустит, и велел ему спать.
        Фарах первым выбрался из фургона и отошел чуть в сторону, осмотреть окрестности. Они остановились на опушке густого елового леса, засыпанного снегом. Среди деревьев горели костры, рядом с ними виднелись фигуры солдат. В нескольких шагах от Фараха лес кончался, а дальше начиналась белоснежная равнина. Первые лучи восходящего солнца зажигали снег миллиардами ярких искр, колючих и холодных, казалось, что снег припорошила алмазная пыль.
        Равнина выглядела огромной. Она уходила и вправо и влево, насколько хватало глаз. Лишь впереди, на той стороне снежного поля, темнел лес. Посреди долины виднелась большая впадина, хоть и засыпанная снегом, но четко различимая. Разглядев ее, Фарах сообразил, что перед ним речная долина. И быть может, река течет там, глубоко под снегом, скованная глыбами льда. Рассматривая долину, он подумал: словно некий древний великан прошелся сквозь чащу, оставив за собой дорогу шириной в лигу, - вот на что была похожа долина. На дорогу, на одной стороне которой, в лесу, стояла армия Сальстана. А с другой стороны, из леса напротив, должны были подойти враги.
        Присмотревшись, Фарах заметил, что справа среди деревьев виднеются огни костров. Он сообразил, что это войска Сальстана, вытянувшиеся вдоль опушки леса. Слева костров не было, их сотня действительно стояла на самом краю левого фланга.
        Пока все воины скрывались среди деревьев, но Фарах догадывался, что перед сражением мечники выйдут вперед, а лучники спрячутся за их спинами. Это разумно. Он плохо разбирался в тактике, но даже ему было понятно, что атакующим врагам нужно будет перейти через долину. Посреди снежной равнины они окажутся как на ладони, тут-то лучникам и карты в руки. У них появлялся отличный шанс проредить вражеское войско, прежде чем оно доберется до мечников. А там уж в дело вступит холодное железо.
        Фарах содрогнулся. Из памяти всплыла картина: обезглавленное тело падает в пыль, из обрубка шеи хлещет фонтан теплой крови... Смерть. Подмастерье поспешил отогнать от себя эту страшную картину. Но вместо нее вспомнилось предсказание Ламераноса. Два месяца. Два. Вернее - уже меньше. Месяц с небольшим на то, чтоба предсказание исполнилось. И оно может исполниться. На этом поле скоро начнется битва. Неужели ему суждено сгинуть тут, лечь в снег, растопить его собственной кровью? Нет, не может быть...
        Нагнувшись, Фарах зачерпнул ладонями снег и приложил его к разгоряченному лицу. Растер, безжалостно терзая щеки. От обжигающего прикосновения снега стало легче. Холод отрезвлял.
        Они победят. Иначе не может быть. Южане всегда побеждали войска Тайгрена, это факт. Иначе Мир не был бы таким, каков он есть. Сальстанцы просто не могут проиграть, Всеблагой Энканас не допустит этого. Бог Огня позаботится о детях своих, и все будет хорошо. А он, Фарах, уцелеет. Гороскоп Ламераноса может быть и точный. Наверно. Но составлен он для того, кто рожден в Хазирский Полдень, для того, кто может разрушить существующий Мир, а Фарах - не разрушитель. Нет у него никаких особенных сил, он просто сирота, воспитанник Жрецов. Средний ученик, но без особых талантов. Один из многих. Вот и все.
        Его окликнули. Фарах обернулся и увидел, что, задумавшись, отошел от фургона довольно далеко. Звал его Састион, и, судя по выражению лица, Жрец был очень недоволен самоуправством воспитанника.
        Фарах вдохнул морозный воздух и резко выдохнул, словно стремясь избавиться от мрачных мыслей, а потом поспешил к наставнику.
        Другие воспитанники уже обшаривали лес в поисках дров. Оказалось, что найти их - непростая задача. Все мелкие деревца давно ободраны солдатами, сложившими сотни костров и устроившими себе лежанки из еловых лап. А большое дерево так просто не свалить, тут и навык нужен и инструмент. Тем не менее Килрасу и Фараху удалось срубить пару небольших елок. Из них сложили большой костер, прямо возле фургона. Састион, пробормотав подходящую молитву, разжег костер, и пламя радостно загудело, с треском пожирая сырые дрова.
        Жрец велел воспитанникам стать в круг и заставил их повторить все боевые моления. Просто повторить, проговорить вслух, не используя силу Огня, не превращая слова в молитву. Все шло отлично. Никто ничего не забыл, никто не сбился. Даже обычно отстающие Грендир и Килрас уверенно повторяли слова, гордясь тем, что им доверены тайные знания. Все шло хорошо.
        Когда солнце оторвалось от верхушек деревьев, воспитанники все еще грелись у костра. В лесу было на редкость тихо. Солдаты дремали, пользуясь передышкой, птиц тут не было. Лишь стволы деревьев потрескивали на морозе, да звонко щелкали головни в кострах. Хотелось спать, спать вечно, не просыпаясь, погружаясь в белое безмолвие снегов Хальгарта.
        Но вдруг тишина взорвалась хриплым воем, спугнув сладкую дрему. Справа, в центре сальстанского войска, раздалось звонкое пение труб.
        
        
7
        
        Первыми в сотне Тасама очнулись солдаты, гревшиеся у костров. Подъем - значит подъем, для солдата - это приказ. В мгновение ока отдыхающие воины разбились на десятки и стали выдвигаться к полю, на позиции. Один из десятников вытащил из-под накидки медную трубу - наверно, грел ее на груди - и запоздало протрубил подъем. Этим он никого не удивил, зато разбудил Тасама.
        Сотник выскочил из фургона, на ходу напяливая меховую шапку, раздобытую где-то вместо той, что потерял ночью. Спрыгнув в снег, Тасам рванул вперед, увязая по колено в сугробах и крича во все горло - кому и куда вставать.
        Все случилось настолько быстро, что ни Састион, ни воспитанники не успели даже понять, что происходит. Они внезапно оказались чужими, лишними на поле боля. Про них забыли. Оставалось только смотреть за тем, как неполная сотня Тасама разворачивает свои ряды.
        Все солдаты действовали на удивление быстро и слаженно. Фарах, помнивший ночную неразбериху, был сильно этим удивлен. Мечники выдвинулись вперед, на край поля, и рассыпались по снегу десятками, в два ряда. Каждый второй держал в руках заостренный длинный шест - простейшее копье, срубленное тут же, в лесу. Фарах удивился, вроде бы кавалерии у северной Орды не было, кого они собрались останавливать копьями?
        За мечниками расположились лучники. Они вышли из-под прикрытия леса, но не далеко - были готовы в любой момент отступить за деревья. Лучники встали рядами, за спинами мечников и стали втыкать стрелы прямо в снег. Так им было удобнее, стрелы всегда под рукой.
        Тасам вертелся в самой середине своего отряда. Он размахивал руками, кричал на отстающих и, как ни странно, быстро выстроил сотню. Когда все солдаты заняли свои места, к командиру стали подходить десятники, докладывать о готовности отрядов. Тот, выслушав их и окинув взглядом свое воинство, велел десятникам возвращаться к солдатам. Сам же направился обратно, к фургону. За ним шел только Картан - один из десятников, самый опытный воин в этой неполной сотне.
        Воспитанники и Жрец ждали их молча. За все это время никто из них не проронил ни слова, даже говорливый Грендир. Все чувствовали внутреннее напряжение, разливавшееся плотными волнами над войсками. И это напряжение росло, звенело в морозном воздухе словно натянутая до предела струна - страшно и звонко.
        - Ну и денек! - весело сказал Тасам, подходя к костру. - Как вы тут?
        Выглядел он совсем не важно. Одежда в беспорядке, лицо бледное, осунувшееся. На щеках светлая щетина - сотник так и не успел побриться. Но он старался держаться бодро, не подавать вида, что устал и что ему страшно. А то, что ему страшно, Фарах знал наверняка. Он видел, как вздрагивал кадык Тасама, чуть ли не выпрыгивая из-под воротника, как дрожали его руки, покрасневшие и обветренные.
        - Начало неплохое, - тихо ответил Састион. - Но что будет дальше?
        - Что будет? - буркнул Картан. - Драться будем.
        - Это точно, - подхватил сотник. - Подеремся на славу.
        За спиной Фараха кто-то нервно всхлипнул. Кажется, Васка. Или Сасим.
        - Састион, - позвал сотник, и улыбка сошла с его бледных губ. - Брат Жрец... Нам нужна ваша помощь. Надо бы подбодрить солдат словами Всеблагого. Да и на переднем крае понадобится ваша Сила. Если на нас попрет Орда и среди нее будут колдуны...
        - Конечно, - тут же откликнулся Жрец. - Сейчас.
        Он обернулся и окинул воспитанников тяжелым взглядом. Цепко, с прищуром. Всех разом и каждого в отдельности.
        - Килрас, - сказал он. - Ты идешь со мной. Готовься пустить в ход меч, но не забывай о силе Огня. Грендир, ты тоже будешь рядом. Поменьше болтай и поглядывай по сторонам: мы идем в бой, а не прогулку. Фарах... Ты остаешься здесь. Следи за ходом битвы и помогай тем, кому придется хуже других. Тем, кому не сможем помочь мы. Васка, Сасим, вы тоже остаетесь. Помните о том, что вам поручено. И еще... Мы идем втроем. Вы - следующие.
        Састион развернулся и решительно зашагал к солдатам. Килрас, положив руку на рукоять меча, давно наточенного и отполированного до зеркального блеска, решительно двинулся следом. Грендир, обернувшись, растерянно посмотрел на приятелей.
        - Удачи, - выдавил из себя Фарах.
        - Картан, проводи их к десятку Пастона, - велел Тасам.
        Рыжебородый десятник сдержанно кивнул, положил руку на плечо Грендира и увлек его за собой, вслед за ушедшими Састионом и Килрасом. Тасам остался у костра.
        Глядя в удаляющиеся спины друзей, Фарах внезапно понял, что он их любит. Любит как родных. И еще понял, что снова лишился семьи.
        - Мы сейчас, - хрипло сказал Васка, и они с братом отошли к фургону. Откинув полог, забрались внутрь и забубнили в два голоса, о чем-то споря.
        У костра остались только Фарах и Тасам. Сотник стоял вполоборота, напряженно всматриваясь в белую равнину, на краю которой расположился его отряд. Фараху был хорошо виден его четко очерченный профиль, словно высеченный из белого таграмского мрамора. Сейчас сотник был похож на статую воина былых времен. Воспитанник знал, что Тасам испуган. Но боится он не только за себя - еще за солдат. За общее дело, за весь Сальстан. Фарах чувствовал это. Он в очередной раз подивился тому, как можно ошибиться в человеке. Щеголь-болтун внезапно преобразился в настоящего командира, неопытного, но искренне переживавшего за свое войско и за свое дело. Фарах знал: Тасам сделал все что мог. И еще сделает - даже больше, чем может. Из-под маски весельчака и балагура выглянул человек. Настоящий воин.
        Пытаясь разобраться в Тасаме, Фарах невольно прищурился, потянулся к нему внутренним огоньком, что есть в каждом из людей. Сотник наверняка почувствовал это касание, потому что обернулся и устало глянул на Фараха. В его глазах плескались боль и страх. Встретив испытующий взгляд воспитанника, Тасам шумно сглотнул и, вздрогнув, пал на колени перед Фарахом. Прямо в снег, утонув в огромном сугробе. Смиренно склонив голову, Тасам стащил с головы шапку, скомкал ее на груди.
        - Брат Фарах, - глухо сказал он, обращаясь к воспитаннику как к Жрецу. - Подарите мне слово Всеблагого.
        Неожиданно для самого себя, Фарах, рассматривающий взъерошенную макушку сотника, воспринял это как должное. Внутри него зажегся теплый огонек, удивительно ласковый и нежный. Юноша чувствовав, что его и Тасама связывает незримая нить, у которой нет названия. И Фарах сделал, как должно, то, что ему подсказывачо сердце. Протянул руку, коснулся волос сотника. И сами пришли слова:
        - Утешься, сотник. Все мы дети Всеблагого. У каждого своя судьба и свой срок. В каждом из нас есть Огонь, и только ты сам можешь решить, на что его потратить. Согреть ли себя или других. Иди и делай то, что ты можешь сделать.
        Тасам поднял голову и взглянул на Фараха. Его взгляд стал спокойным и уверенным. Морщины на лбу разгладились, а руки перестали дрожать. В глазах сотника полыхал огонек, грозивший перерасти в пожар.
        - Спасибо, брат! - искренне поблагодарил Тасам. Он схватил руку Фараха, неловко чмокнул пальцы холодными губами. Потом вскочил на ноги, развернулся и во весь дух помчался к своей сотне, так и не надев шапку.
        Фарах смотрел ему вслед, чувствуя, что вместе с сотником уходит и частица его самого. Он не знал, почему вел себя именно так. Как настоящий Жрец. Но чувствовал - так надо. И еще одно Фарах знал точно - сегодня он впервые поделился с другим человеком своим Внутренним Огнем, своей душой. Согрел ДРУГОГО, а не себя.
        - Фарах! - услышал он и вздрогнул. Нечто неуловимое рассеялось, исчезло. Он снова стал воспитанником Жрецов, волею случая оказавшимся на переднем крае битвы.
        Звал его Васка. Он пытался вытащить из фургона громоздкий сундук, принадлежащий Састиону. Он был огромен, и Васке никак не удавалось его обхватить. Фарах поспешил на помощь, и вскоре оба воспитанника, шумно отдуваясь, подтащили ящик к костру.
        - Что там? - спросил Фарах, роняя свой край сундука в снег.
        - Книги, - выдохнул Васка, разжимая руки. - И бумаги Састиона.
        - Зачем он их потащил с собой на войну? - удивился Фарах, рассматривая сундук.
        Сделан он был на совесть. Темно-красное полированное дерево, медные полосы, большой замок - все свидетельствовало о том, что хозяин весьма дорожит содержимым. Честно говоря, Фарах не мог припомнить случая, чтобы Састион при нем открывал это чудовище. Сразу после погрузки его закидали тюками с одеялами и использовали как скамью. Так всю дорогу он и простоял в углу, никому не мешая.
        - Это коллекция Састиона, - выдохнул Васка. - Он не стал оставлять ее в городе. Опасался, что сожгут, когда кончится уголь. Говорил, такое уже бывало в холодные зимы. Там уйма книг. Многие - со старыми, забытыми нынче молениями. Некоторые из них Састион давал нам, чтобы мы с братом их переписали на новые листы. Но мы не успели. Там их очень много.
        - Все равно странно, - сказал Фарах. - Мог бы спрятать где-нибудь в Храме...
        Васка лишь махнул рукой и устало опустился на сундук.
        - Да кто его знает, - сказал он. - Састион прямо с ума сходит, когда начинает говорить о книгах. И все глупость какую-то вспоминает...
        Фарах зябко поежился. Он-то знал, какую именно «глупость» вспоминает воспитатель. Надо же, как вышло. Жрец - коллекционер книг. Влюбленный в свою коллекцию настолько, что не решился расстаться с ней, даже отправляясь на войну. Хотя Ламеранос, кажется, говорил о том, что Састион интересуется книгами. Тогда воспитанник пропустил это мимо ушей, а теперь вот увидел сам, как выглядит этот «интерес».
        - И зачем мы его вытащили? - поинтересовался Фарах. - Чтоб на снегу не сидеть?
        Васка отрицательно покачал головой. Его лицо, осунувшееся, похудевшее, уже ничем не напоминало пухлое личико будущего Жреца. Вся напускная важность сошла с него. Перед Фарахом сейчас стоял самый обыкновенный деревенский парень с русыми кудрями, выбивающимися из-под меховой шапки, и с едва заметными веснушками на побледневшем носу. Юношеская бородка, редкая и светлая, была едва заметна. Так, легкий пушок, не более того.
        Васка нахмурился, пожевал растрескавшимися губами и неохотно сказал:
        - Састион велел сжечь сундук, если северяне одержат верх. Сказал, что тогда нам эти книги будут уже не нужны. А Орде нельзя их отдавать. Демоны-колдуны могут использовать эти знания против тех, кто останется в живых.
        Фарах коснулся сундука, провел ладонью по гладкому и холодному дереву. Сколько тайн он скрывает в себе? Сколько знаний? Фараху внезапно захотелось очутиться далеко-далеко отсюда. В квартире Ламераноса, например. Вдвоем с ученым они разобрали бы книги, прочитали каждую из них, переписали самые редкие. Сколько знаний в этих книгах!
        Морозный воздух зазвенел хором боевых труб. Теперь они пели рядом, в соседней сотне. Кажется, враг наступал.
        - Сасим! - закричал Васка. - Сасим, где ты?
        Полог фургона зашевелился и откинулся в сторону, выпуская наружу Сасима с большим кожаным мешком. Воспитанник спрыгнул в снег и подбежал к костру.
        - Вот, - сказал он. - Еле собрал. Ужасный беспорядок внутри.
        - Это что? - спросил Фарах.
        - Записи с молениями. По ним Састион учил нас по дороге.
        - Что, тоже - жечь?
        - В первую очередь!
        Трубы надрывались. Теперь они уже не пели - вопили что было сил. Фарах подался вперед, пытаясь рассмотреть, что происходит на поле боя. Сасим стал развязывать мешок, а Васка принялся убеждать брата в том, что жечь эти бумаги еще рано.
        - Эй, - сказал Фарах. - Я пойду посмотрю, что там происходит.
        Братья, увлеченные спором, его не услышали. Васка стал вырывать мешок из рук Сасима, тот сопротивлялся. Кажется, они не понимали, что происходит вокруг них. Или не хотели понимать.
        Фарах повернулся и зашагал в сторону опушки, туда, где стоял десяток лучников. Проваливаясь по колено в снег и чувствуя, как намокают ноги, он быстро шел к краю леса. Воины стояли рядышком, у последнего дерева и дружно вытянув шеи, всматривались в белую равнину. Фарах обошел их стороной и тоже стал смотреть.
        Там, справа, где-то в лиге от них, по снежной равнине катился снежный вихрь. Огромное облако снега уже пересекло середину долины и направлялось в сторону войск Сальстана. В этой снежной мешанине ничего нельзя было разобрать. При взгляде на него казалось, что сам снег идет в наступление. Но иногда внутри этого кома мелькали темные тени. Фарах никак не мог рассмотреть, что это такое, но ему чудилось, будто в снежной пелене скрываются отряды оргов.
        Когда вихрь пересек русло реки, спрятавшейся под снегом посреди долины, воздух потемнел от стрел. Движение Орды замедлилось, и лучники Сальстана поспешили обрушить на нее ливень стрел. Но снежный поток не остановился и вскоре накатился на передовые отряды мечников. Воздух наполнился криками и скрежетом. Отсюда не было слышно, что кричат, все звуки сливались в многоголосый гул. Снежная пелена встала дыбом, окутала место схватки, сквозь нее ничего нельзя было разобрать, кроме беспорядочного мельтешения темных пятен. Бой начался.
        Фарах встревоженно оглянулся. На их фланге пока все было тихо. Вдалеке темнел лес, и снежная равнина выглядела нетронутой. Солдаты стояли на своих местах, тихо переговариваясь и поглядывая в сторону битвы. Они ждали.
        В центре отряда Фарах увидел Састиона. Он стоял позади передового отряда мечников, как раз между ними и лучниками. Справа от Жреца был Килрас. В руке он держал обнаженный меч, явно рассчитывая больше на собственные силы, чем на силу Огня. За ним пристроился Грендир, вооруженный длинным шестом. Даже отсюда Фараху было видно, что он отчаянно трусит. Бывшего воришку била дрожь, и самодельное копье в его руках ходило ходуном.
        Тасам стоял впереди, среди мечников. Сотник наконец успокоился и уже не кричал. Он напряженно смотрел на дальний конец долины, и казалось, ничуть не интересовался схваткой, что разыгралась в какой-то лиге от него.
        Все воины были на местах и вели себя спокойно. Это вселяло в Фараха уверенность, что в нужный момент все пойдет, как надо и они устоят. Он посмотрел на спину Састиона, жалея, что не может увидеть его лицо. Воспитатель стоял неподвижно, словно каменное изваяние, излучая уверенность и силу. Воспитаннику вдруг сделалось страшно за него. За время пути он успел привязаться к этому человеку, оказавшемуся вовсе не злым. Он подумал, что, собственно, почти ничего не знает о Састионе. Он всегда относился к нему только как к наставнику, как к воспитателю... А теперь из-под этой маски проглянул обыкновенный человек. Не стесняющийся ругани, суровый, но справедливый. И - увлеченный книгами. Он уже не наставник, но кто? Быть может, друг?
        Фарах попытался передать воспитателю свое тепло, свою поддержку. Он хотел поделиться с ним своим Внутренним Огнем. Сказать ему что-нибудь хорошее, доброе. Теплый комок внутри Фараха, угнездившийся в районе живота, тихо пульсировал. Жрец вдруг заволновался, обернулся и встретился взглядом с воспитанником. Секунду они смотрели друг на друга, потом Састион поднял руку и махнул - мол, отойди назад. Фарах опустил глаза и послушно отошел за ближайшую ель, спрятавшись от взгляда воспитателя.
        В этот момент раздался крик. Не удержавшись, Фарах выглянул из-за толстого смолистого ствола. Кричал Тасам, указывая рукой на противоположную сторону долины. Там, на другой стороне снежного поля, на самой границе леса, вырастал снежный вихрь. Прямо напротив сотни Тасама.
        - Ну, - хрипло сказал один из лучников, стоявших с другой стороны дерева, - кажется, началось.
        Он скинул лук с плеча, подтянул тетиву и стал доставать из колчана стрелы, втыкать их в ноздреватый снег. Остальные последовали его примеру. Потом лучник обернулся к Фараху.
        - Малец, - сказал он, и Фарах увидел, как дыхание оседает белой изморозью на роскошных леаранских усах, - шел бы ты отсюда... подальше в лес.
        - Потише, - буркнул второй лучник. - Это послушник. Считай, нам повезло. Верно, брат?
        Фарах сдержанно кивнул. Он не мог оторвать взгляда от снежного вихря, катившегося по равнине к мечникам Тасама. Ему казалось, что снежный поток мчится прямо на него.
        Сотник вскинул меч, и лучники тут же забыли про Фараха. Они засуетились, взяли в руки стрелы, но луки пока не натягивали. Ждали сигнала. Фарах вдруг почувствовал, что у него занемели ноги. Он совсем их не чувствовал. В горле пересохло. Совершенно некстати вспомнился Ламеранос и его предсказание. Стало страшно. Закружилась голова, и Фарах вцепился в ствол ели, стараясь удержаться на ногах. Он приник к дереву, обнял как брата и сделал несколько глубоких вздохов, отгоняя мрачные мысли. В голове прояснилось, и только тогда он решился вновь посмотреть на поле боя.
        Снежная лавина катилась по белоснежной равнине бесконечным потоком. Точно так совсем недавно Орда накатывала на середину сальстанского войска. Внутри нее бились темные силуэты, беспорядочно мельтеша, как листья, гонимые ветром. Белый ком миновал середину долины, Тасам что-то громко закричал и снова вскинул клинок.
        - С нами Благой Энканас! - выдохнул Фарах.
        Меч сотника резко опустился, и лучники спустили тетивы.
        
        
8
        
        Фарах затаил дыхание, до рези в глазах всматриваясь в белую даль. Но снежная пыль все катилась пушистым облаком по белому полю к замершему строю мечников. Туча стрел, выпущенная лучниками, бесследно канула в снежных вихрях. Орда не замедлила бег.
        Фарах высунулся из-за смолистого ствола и попытался рассмотреть это страшное облако. Ему удалось увидеть, что среди белого месива мелькают темные фигуры. Но кто это был или что - разобрать невозможно. Ясно одно: снег - всего лишь прикрытие для Орды.
        Тем временем лучники дали второй залп. Его постигла судьба первого: стрелы словно растворились в белой клубящейся мгле, скрывавшей наступающую Орду. И все же Фараху показалось, что несколько теней упали.
        Тасам взмахнул мечом, и воины сомкнули ряды, ощетинились самодельными копьями. Орда пока была далеко, но приближалась быстро. Лучники дали еще один залп и принялись вразнобой проклинать белое облако, мешавшее им целиться. Большинство их выстрелов пропадало впустую.
        Мимо Фараха пробежал воин с охапкой стрел, перехваченной толстой бечевой. Утопая по колено в снегу, он спешил к лучникам, стоявшим сразу позади мечников. Один. Всего лишь один воин. Фарах подумал, что надо вернуться в лес, найти повозку со стрелами и принести их лучникам. Хоть какая-то польза. Он даже оглянулся, пытаясь разыскать взглядом костры, у которых ночевали солдаты, но в этот момент в бой вступил Састион.
        Над его головой вспыхнул огненный шар, размером с большую тыкву, и устремился навстречу Орде. Следом за ним отправились еще два. Миновав строй мечников, шары опустились к самой земле и теперь скользили над снегом, плавя его на лету. За шарами тянулся длинный след пара, а шипение испаряющейся воды переходило в свист, резавший уши.
        Снежное облако замедлило ход, дрогнуло, заколебалось. Потом сгустилось, превращаясь в огромный плотный ком. Но огненные шары легко его пробили и один за другим ушли в самый центр снежной мглы. Секундой позже они взорвались под торжествующий рев воинов Тасама.
        Фараху было хорошо видно, как снежный ком подсветился изнутри, словно огромный фонарь. Мгла вспыхнула, расцветилась алыми и багровыми сполохами, затряслась, как студень, а потом лопнула. Из ее центра вверх фонтаном ударили снежные струи, следом вырвалось пламя, сожравшее эти струи на лету, и светящийся пузырь расплескался по округе брызгами воды. Орда лишилась своей защиты и теперь была хорошо видна.
        Строй оргов, свирепых северных великанов, шел в бой. Плотный поток огромных волосатых фигур накатывался на мечников, оставляя позади себя мертвые тела, сожженные Огнем Састиона. Фарах, закусив губу, подался вперед, стараясь лучше рассмотреть врагов. Высокие, на две-три головы выше людей, завернутые в потемневшие от влаги шкуры, вооруженные дубинами орги бежали вперед. Теперь Фарах отлично их видел. Сотня - нет, пожалуй, больше! - великанов накатывалась на воинов Тасама.
        Позади волны оргов, одинаковых как маковые зерна, он заметил странную толчею. Там собрался десяток сверхвеликанов, и ростом и шириной плеч превосходивших своих собратьев. За их спинами мелькали голубые искорки, то взлетавшие вверх, то стелющиеся по самому снегу. Вот оно что: сверхвеликаны закрывали собой демона-колдуна! Именно он наколдовал облако снега, мешавшее сальстанским лучникам. Но теперь, к счастью, Састиону удалось силой Огня разрушить темное колдовство.
        Как только мгла исчезла, лучники воспользовались удобным моментом, и воздух загудел от стрел. Первые ряды оргов, как подкошенные колосья, повалились в глубокий снег. Стрелки теперь били не залпами, а вразнобой, кто как успевал. На наступающую Орду обрушился непрерывный ливень стрел. Но орги бежали вперед, стремительно сокращая разрыв между войсками. Они катились темной волной по своим упавшим товарищам, втаптывали их в снег и не обращали внимания на стрелы, даже не пытались прикрыться от них.
        Когда враги приблизились к мечникам на расстояние броска копья, Састион снова пустил в ход силу Огня. Прямо перед оргами вспыхнула огненная стена длиной в полет стрелы. Но и это не остановило Орду. Орги, шедшие первыми, прорывались сквозь огонь, вспыхивали как факелы, падали в снег, разбрызгивая вокруг себя пылающие капли. Они умирали в страшных мучениях, но следом за ними шли другие - прорывались сквозь стену огня, топтали упавших, но неудержимо шли вперед.
        Позади оргов полыхнуло синее свечение, и стена огня дрогнула. На мгновение вспыхнула ярче, но тут же угасла, оставив на снегу вал из дымящихся тел. Демон-колдун, оправившийся от удара Жреца, снова вступил в бой.
        Орги, ободренные предводителем, взревели и набросились на строй мечников. Те заорали в ответ, выставили вперед самодельные копья и уперли их пятки в снег. Едва они успели это сделать, как волна ревущих оргов накатилась на первые ряды солдат.
        Выскочив из-за дерева, Фарах закричал от ярости и гнева. Строй оргов смял первые ряды мечников, растоптал их, продвинулся в глубь обороны. Но - совсем немного: длинные копья сальстанцев сдержали атаку. Ее продвижение замедлилось, а потом и вовсе прекратилось. Началась рукопашная.
        Мгновенно все смешалось. Утыканные копьями оргы с огромными дубинами, солдаты с обнаженными мечами - все они слились в единую кипящую, орущую массу, да так, что Фарах не мог понять, кто из них где.
        Сальстанцы рубились отчаянно. По двое, по трое они набрасывались на одного орга, подрубали ему ноги, валили в снег и добивали ударом в голову. Но великанов было много больше, и они были сильнее. Их огромные дубины ходили из стороны в сторону, разбрасывая солдат, проламывая им головы, круша грудные клетки. Некоторые орги, отбрасывая дубины, кидались на солдат грудью, не обращая внимания на уколы мечей. Огромными волосатыми лапами они рвали воинов на части, словно те были соломенными куклами.
        Над полем боя стоял оглушительный ор. Рев оргов смешивался с криками солдат, предсмертные вопли совпадали с возгласами радости от удачного удара. Снег летел во все стороны - смешанный с кровью, исходящий паром снег. Бой не на жизнь, а на смерть. К счастью, Састион и лучники хорошенько проредили толпу оргов и почти сравняли численность сторон.
        Лучники, стоявшие рядом с Фарахом, не терялись. Они продолжали стрелять в гущу наступающих, поверх голов дерущихся, чтобы не задеть своих. Те лучники, что стояли за мечниками, были вынуждены бросить свое оружие и взяться за копья - волна рукопашной докатилась до них.
        Внезапно над оргами вспыхнула синяя молния. Она распалась на десятки искрящихся льдом звездочек. Прорезав воздух, они осыпались на головы бойцов. Фарах видел, как и орги и люди, в которых попадали звездочки, обращались в ледяные статуи. В разгаре боя на это мало кто обращал внимания, и под ударами бойцов ледяные фигуры разлетались блестящими осколками.
        Вскрикнув, Фарах подался вперед. Он искал взглядом Састиона и друзей, но никак не мог их найти. Перед ним бушевал круговорот сошедшихся в смертельной схватке. Ему отчаянно захотелось броситься вперед, найти друзей и присоединиться к ним. Он не мог больше бездействовать. Это было бесчестно. Там, в окровавленном снегу, бились его друзья, а он стоял и смотрел со стороны, как последний трус. Фарах подался вперед, но тут неприятно кольнуло сердце. Он вспомнил о предсказании Ламерансса о том, что ему скоро предстоит умереть. Фарах замер на месте, кусая губы. Броситься в бой означало принять верную смерть. Он заколебался, отступил назад и ухватился за шершавый ствол ели.
        Над полем боя снова вспыхнула синяя зарница. Фарах видел, что молния взлетела в воздух из-за спин сверхвеликанов, оттуда, где прятался демон-колдун, помогавший Орде. Но на этот раз его колдовство не удалось.
        Навстречу синему пламени с земли рванулся огненный луч. Он пронзил молнию на лету, как стрела охотника влет сшибает утку. Молния вспыхнула и рассыпалась огненными мухами. Они сгорели прямо в воздухе, прежде чем коснулись земли.
        Наконец-то Фарах заметил Састиона. Оказалось, его оттеснили направо, на самый край боя. Жрец стоял прямо, опираясь на плечи Грендира, а тот подпирался копьем как костылем. Перед Састионом отчаянно рубился с врагами сам сотник. Рядом с ним сражался Кнлрас и еще десяток мечников, закрывавших Жреца от оргов.
        Фарах видел, как их атаковал сразу десяток северных великанов. Многие орги, бывшие поблизости, выходили из боя и устремлялись к Жрецу - наверно, демон приказал им быстрее покончить со своим главным противником. Великаны наседали. Строй мечников подался назад, дрогнул и стал распадаться. Тасам и Килрас бились отчаянно, но и они отступали, не в силах сдерживать натиск врагов.
        Видя, что орги вот-вот сомнут Састиона и друзей, Фарах не выдержал. Он шагнул вперед, и тут же предательски закололо сердце. Предсказание! Смерть! Остался всего лишь шаг до того, чтобы гороскоп Ламераноса сбылся. Фарах отчаянно вскрикнул, раздираемый противоречивыми чувствами, отшатнулся назад, оперся спиной о дерево. И тут же, как по волшебству, успокоился. Он подумал, что ему все равно предстоит умереть. И, если верить гороскопу, - скоро. Так лучше умереть в бою, рядом с друзьями, а не где-нибудь в сторонке под кустом, дрожа от страха и отвращения к самому себе.
        На сердце стало легко. Фарах даже засмеялся, удивляясь, как это он раньше не понял такой простой вещи. А потом закричал во все горло и побежал вперед, в самую гущу боя. Он мчался что было сил, разбрасывая ногами снег и постоянно спотыкаясь, и совершенно не думал о том, что будет делать. Сейчас для него главным было встать рядом с друзьями.
        Он обогнул десяток лучников, продолжавших всаживать стрелы в оргов, оттолкнул прикрывавших их мечников и, не обращая внимания на крики, несущиеся в спину, бросился в бой.
        Фарах ловко нырнул между двумя оргами, столкнулся ошалевшим солдатом, увернулся от его удара и помчался дальше. Над головой просвистела дубина, он метнулся сторону, потерял из виду Састиона, споткнулся о мертвое тело и упал в снег. По нему тут же прошелся кто-то из солдат, судя по размеру ноги. Фарах откатился в сторону и сел, пытаясь понять, где он очутился.
        Вокруг кипел бой. Прямо перед ним двое мечников рубили мечами орга, а тот отмахивался от них огромной дубиной. Справа один из великанов отбросил свое оружие и накинулся на пятерых мечников. Ему удалось схватить сразу двоих, и он рвал их на части. Остальные тыкали в ревущего орга мечами. Састиона и друзей нигде не было видно. Фарах очутился внутри ревущего круговорота окровавленных тел. Черные шкуры оргов, рыжие тулупы солдат, бурые ошметки снега - все смешалось в пеструю кучу.
        Фараха толкнули, и он отлетел в сторону. Вытянув руки, не успев даже вскрикнуть, нырнул с головой в еще не растоптанный сугроб. Отплевываясь от снега, попытался встать на ноги, поскользнулся и снова повалился в снежное месиво. И вдруг его рука коснулась металла. От неожиданности пальцы сжались, хватая то, что подвернулось под руку. Фарах откатился в сторону, поднялся на ноги и с изумлением обнаружил, что держит в руке меч. Длинная полоса плохо заточенного железа. Полуторка. Один из дешевых мечей пехоты, дрянной и старый, такими вооружали рядовых мечников. Железная дубинка с отвратительным балансом, а не меч.
        Но огорчаться было некогда. Фарах услышал предупреждающий крик, успел оглянуться и увидеть, как на него несется орг, занося над головой сучковатую дубину, потемневшую от крови. Фарах рванулся в сторону, увернулся от удара. Дубина, свистнув, ткнулась в огромный сугроб. Подмастерье оказался рядом с оргом и, пока тот разворачивался, занося свое оружие для нового удара, что было сил рубанул найденным мечом, по толстому волосатому бедру.
        Меч отскочил, не сумев пробить толстую шкуру. Великан взревел, махнул дубиной, и Фарах повалился в снег, пропуская удар над собой. Откатившись, вскочил на ноги и, шарахнувшись в сторону, сумел уйти от нового удара. Его толкнули в спину, и он опять кувыркнулся в снег. Обернувшись, увидел, как удар, предназначавшийся ему, раздробил голову мечника. Обезглавленное ударом сверху тело, падая, сложилось пополам, как тряпичная кукла. На Фараха плеснуло горячей кровью, прямо в лицо, и он заорал от страха, понимая, что следующий удар придется по нему. Но на его счастье орг отвлекся, махнул дубиной, отгоняя товарищей погибшего мечника, и Фарах смог подняться.
        Его трясло от страха и от ярости. Глаза застилала алая пелена, во рту стоял тошнотворный сладковатый вкус. Он снова был весь в крови, как тогда, ночью, во время нападения разбойников на караван. И так же, как тогда, его руки жгло огнем.
        Орг задел дубиной одного из мечников, отогнал остальных и повернулся к Фараху. Теперь было хорошо видно, что великан закутан в толстую мохнатую шкуру, наброшенную прямо на тело и свисавшую до колен. Она напоминала огромную рубаху без рукавов. Голова у орга была огромная, размером с две человеческих. Лицо - вет, морда! - с огромным приплюснутым носом больше напоминало морду гориллы, которую Фарах видел в книжке у Ламераноса. Глубоко посаженные черные глаза влажно блестели, и казалось, что в них плещется синий огонь.
        Фарах заглянул в эти глаза и прочел в них свой приговор: смерть. Великан жаждал крови. Вся его сущность стремилась разрушать, бить, рвать, сеять смерть...
        Орг, встретив взгляд жертвы, взревел, поднимая дубину, чтобы разбить, разнести вдребезги голову человеку, осмелившемуся встать у него на пути. Но на этот раз Фарах не отступил. Он тоже заорал во все горло, и теплый комок, согревавший тело, взвился огненным вихрем. Почувствовав силу Огня, чувствуя пламя на руках, бывший подмастерье прыгнул навстречу великану. Сияние перекинулось на меч, и клинок оделся огнем, роняя на снег пылающие искры.
        Орг замахнулся дубиной, Фарах нырнул влево, под удар, и рубанул мечом. Пылающий клинок легко рассек плоть великана и отрубленная лапа, продолжавшая сжимать дубину, рухнула в снег. Орг заревел, пошатнулся, но тут же попытался схватить противника уцелевшей лапой. И на этот раз Фарах не стал отступать. Он встретил удар мечом, и орг лишился второй лапы. Великан отшатнулся, замотал мохнатой головой. Потом подался вперед, наклонился, обнажая кривые клыки, пытаясь хотя бы укусить противника... Фарах рубанул наискось, изо всех сил, и косматая голова орга взмыла в воздух, как мяч из бычьего пузыря после пинка уличного хулигана. По пологой дуге она отлетела в сторону и упала прямо в центр схватки.
        Обезглавленное тело пошатнулось и тяжело осело в снег, прямо под ноги Фараху. Тот опустил пылающий меч, не зная, что делать дальше. Враг был мертв.
        Фарах растерянно шагнул вперед, пнул тушу ногой. Он убил орга... Убил!.. Орга!.. Мысли в голове путались. Фараха мутило, он не понимал, как это получилось, почему вспыхнул меч и почему он сам еще жив. Но внутреннее тепло волнами поднималось из живота, даря силу и отгоняя страх. Фарах посмотрел на меч, на пылающие руки и понял, что в запале произнес одну из боевых молитв, не раздумывая, подчиняясь инстинктам, а не разуму.
        - Састион, - прошептал он, вспомнив о молитвах. - Састион!..
        Словно откликаясь на его зов, над полем боя со свистом взмыли огненные птицы, и Фарах обернулся, пытаясь понять, откуда они появились. Он не видел Жрена, дерущиеся бойцы заслоняли его, но почувствовал - учитель там, впереди. И его друзья тоже там.
        Огненные птицы - пять ярчайших шаров - рухнули вниз, тщательно выцеливая оргов. На смену им взмыла еще одна огненная пятерка, и теперь воспитанник успел заметить, откуда поднимаются шары.
        - Састион! - заорал он во все горло. - Учитель! Я иду! - И, вскинув меч, горящий ослепительным огнем, воспитанник бросился в бой.
        Он шел напролом, прокладывая себе дорогу взмахами меча. Тела оргов распадались под его ударами, солдаты шарахались в стороны, стараясь не попасть под клинок, Фарах не обращал на них внимания, он пробивался к друзьям. Не ввязывался в драку, не останавливался, просто шел вперед, разя мечом всех, кто вставал на его пути. Дважды орги наваливались на него кучей, пытались остановить, сбить с ног, но подмастерье, бормоча молитвы, рубил их в куски. Огненный меч легко проходил сквозь тела великанов, не встречая сопротивления. Крови почти не было, волшебный Огонь прижигал раны. Фарах, никогда раньше не сражавшийся мечом, не думал о фехтовании. Просто кромсал врагов как придется. Взявшись за меч двумя руками, рубил направо и налево, как спятивший лесоруб. И шел вперед.
        Его заметили. Солдаты, оценившие подмогу, стали прикрывать его с флангов, добивать раненых, отведавших огненного клинка. Вскоре за Фарахом шел десяток мечников. Этот отряд продвигался вперед, сквозь безумие кхватки, шел к островку, где держал оборону Тасам и десяток его воинов.
        Фарах не оглядывался на солдат. Ему по-прежнему казалось, что он один, что никого рядом нет и вокруг только орги. Воспитанник Састиона размашисто стриг мечом воздух, я сальстанцы, шедшие с ним, старались держаться подальше от пламенеющего лезвия тупого клинка, обратившегося в грозное оружие.
        А потом Фараха атаковал сразу десяток оргов. Двоих он покромсал в куски, от третьего увернулся, упал и едва не был затоптан еще двумя великанами. Но мечники, шедшие следом, навалились на оргов кучей, оттеснили их в сторону, позволив Фараху подняться. Он, заметив наконец, что ему помогают, с радостным воплем вскочил на ноги и снова бросился в атаку. За минуту десяток великанов обратился в дымящиеся куски плоти. Огненный меч в руках подмастерья превратился в оружие палача.
        Когда очередной орг, разрубленный пополам, рухнул в снег, Фарах замахнулся и едва не зарубил солдата, выскочившего из-за поверженного.
        - Фарах, - заорал солдат. - Фарах!
        Юноша отшатнулся, и солдат шагнул ему навстречу. Это оказался Тасам. Фарах опустил меч и оглянулся. Два десятка мечников сдерживали натиск врагов, не оставлявших попыток добраться до Жреца.
        - Тасам! - выдохнул Фарах и провел ладонью по лицу, размазывая чужую кровь по щекам. - Где Састион?
        Сотник схватил Фараха за руку и потащил за собой. Они протиснулись сквозь строй солдат, державших копья на изготовку, и очутились на небольшом пятачке. В центре стоял Састион. С двух сторон его поддерживали Грендир и Килрас. Было видно, что Жрец очень устал и едва держится на ногах.
        - Учитель! - воскликнул воспитанник, бросаясь к нему.
        Друзья приветствовали его громкими криками, Жрец только слабо улыбнулся.
        - Как ты сюда пробился? - тихо спросил он.
        Вместо ответа Фарах поднял меч. Его сияние померкло, но по лезвию еще пробегали огненные искры. Бывший подмастерье чувствовал, что в любой момент может вновь наполнить свое оружие силой Огня. Теперь он знал, как это сделать. Обожженные ладони немилосердно болели, но он не обращал на это внимания.
        - Очень хорошо, - сказал Састион. - Но я не учил тебя такому. Как?
        - Не знаю, - смутился воспитанник. - Как-то само вышло. Но я могу повторить!
        - Повтори с другими, - велел Састион. - Другим... Понял?
        Не совсем понимая, о чем идет речь, Фарах все же кивнул.
        - Демон непрерывно колдует, - тихо сказал Састион, и Фарах едва расслышал его слова: их заглушал шум непрекращающейся битвы. - Я сопротивляюсь, блокирую темную магию, но не могу поддержать наших воинов. А это необходимо. Оргов больше, да и демон сильнее меня. Еще немного, и Орда раздавит нас. Ты должен добраться до демона. Слышишь?! Уничтожь его, пока я еще в состоянии противостоять колдовству.
        - Мы скоро будем атаковать, - устало сказал Тасам. - Это будет контратака. Возможно, последняя для всех нас. Фарах, ты сможешь пойти первым?
        - Конечно, - отозвался юноша. - Я пойду.
        Внезапно Жрец застонал и пошатнулся. Его тело вздрогнуло, и тотчас Грендир с Килрасом заботливо обняли наставника за плечи.
        - Опять, - прошептал Жрец. - Демон. Надо торопиться.
        - Сейчас, сейчас - забормотал Тасам. - Сейчас.
        Састион убрал руку с плеч Килраса и толкнул его к Фараху.
        - Иди, - сказал он. - Настает твой час.
        Килрас, с белым как простыня лицом, шагнул к подмастерью. Он был заметно напуган и уже не рвался в бой: видно, понял наконец, что война из легенд и настоящая война - очень разные вещи.
        - Смотри, - сказал Фарах и в двух словах рассказал как ему удалось зажечь меч.
        Састион одобрительно кивнул. Ему понравилась простенькая, но действенная молитва, позволяющая направить силу Огня из рук молящегося в оружие.
        Килрас обнажил меч, сконцентрировался и произнес нужные слова. Осторожно, даже с некоторой опаской. Его правая ладонь окуталась мягким свечением, а следом за ней и клинок.
        - Отлично, - сказал Тасам. - А мне?
        - Не получится, - ответил Фарах. - Тебе надо учиться работать с огнем.
        - Зажги его меч, - посоветовал Састион, - как на уроке зажигал огненную стену.
        - Этого надолго не хватит. Это совсем не то.
        - Хватит на атаку. Хотя бы несколько минут. А потом уже будет все равно.
        Састион нахмурился и закрыл глаза. По его телу пробежала судорога, он снова зашатался и едва не упал в снег. Грендир обхватил наставника обеими руками и удержал его.
        Састион открыл глаза и шумно выдохнул.
        - Идите, - велел он. - Пора.
        Тасам, не задавая лишних вопросов, повернулся и пошел вперед. Фарах и Килрас пошли следом, не оборачиваясь.
        Протолкавшись сквозь строй мечников, Тасам остановился. Прямо перед ними шла схватка. Два десятка воинов, пришедших с Фарахом, бились с наступающими оргами, стараясь не подпускать их к строю воинов, прикрывавших Жреца. Пока это им удавалось. Орги, помня о пылающем мече, начали осторожничать, но продолжали атаковать.
        Сотник вскинул голову, посмотрел на небо и пожал плечами.
        - Обнажить мечи! - велел он.
        Фарах свел руки, закрыл глаза и зашептал слова молитвы. Он чувствовал, как с небес приходит ответ от Божественной Силы, как Огонь наполняет его тело. Выкрикнув последние слова вслух, он открыл глаза и принялся зажигать мечи воинов. Это было просто: он делился своим Огнем с металлом, одевал его рубашкой из огня, оборачивал острия покрывалом пламени - только и всего.
        Когда вспыхнул последний меч, Тасам поднял свой, пылающий клинок над головой.
        - В атаку! - закричал он. - За мной!
        И бросился вперед, в самую гущу схватки. Фарах побежал следом, слыша, как рядом пыхтит Килрас. За ними, горланя ругательства вперемешку со славословиями королю, бежали воины.
        Они прошли сквозь строй оргов за несколько мгновений, искромсав за раз десятка два великанов. Оставшиеся в живых солдаты, сдерживающие врага, расходились в стороны, давая проход воинам с огненными мечами. А те старались на славу. На каждого орга - по одному удару, не больше, и дальше, к следующей жертве. Пылающие лезвия пронзали плоть, отсекали конечности, сносили уродливые головы... Тех великанов, кто еще был жив после удара огненного меча, добивали солдаты, идущие следом.
        Первыми шли Фарах, Килрас и Тасам. Они составляли кулак атаки, ее вершину. Держась рядом, прорывались вперед, разя мечами все живое, встающее на их пути. Следом шли два десятка мечников, старающихся держать ровный строй. Они были в восторге от нового оружия и при каждом удачном ударе радостно вопили. Заклятое оружие подарило им надежду на то, что люди победят, и солдаты, чувствующие в своих руках силу Бога Огня, рвались в бой.
        В считаные минуты отряд Тасама порубил в куски около полусотни оргов. Великаны, раньше наступавшие единым строем, дрогнули и распались на небольшие группы, заняли оборону. Строй мечников тоже разделился. Теперь обладатели огненных мечей разбились на тройки, в их прикрывали воины с обычным оружием.
        Резня продолжалась. Несмотря на волшебное оружие, люди несли потери, ведь это было только оружие, не броня. Великаны разили сальстанцев дубинами, но солдаты все равно рвались вперед, к демону, укрывшемуся в самом центре строя оргов.
        Великаны стали отступать, пытаясь сомкнуть ряды, но это им не удалось. От огненных мечей не было защиты. Роняя пылающие капли в глубокий снег, клинки рубили врагов, словно те были сделаны из бумаги.
        Видя это, орги сменили тактику. Теперь они старались оттеснить владельцев огненных мечей в сторону от остальных и набрасывались на них кучей, стремясь задавить телами. Иногда это им удавалось.
        Оглянувшись, Фарах заметил, что солдат, идущих в атаку, становится все меньше. Под ударами мечей орги ложились десятками, но успевали при этом забрать с собой и жизнь одного, а то и двух воинов. Великаны бесились, бросались в бой без оружия, пытались царапаться, кусаться, давить ногами солдат. Но люди продолжали двигаться вперед. Они шли к демону.
        Вскоре их продвижение замедлилось. Фарах устал, перестал подбадривать друзей криками и молча рубил врагов. Берег дыхание, чувствовал, как сила Огня покидает его. Ему нужен был отдых, хотя бы краткая передышка, чтобы восстановить свои силы. Но ее не предвиделось.
        Теперь на великана требовался не один, а два-три удара. Сияние меча меркло, но еще держалось. Оглянувшись, подмастерье заметил, что у многих воинов мечи погасли и теперь они дерутся, как раньше, рассчитывая только на свои силы и мастерство.
        У Килраса и Тасама, сражавшихся рядом с подмастерьем, мечи еще горели. Сотник снова удивил Фараха. Воспитанник потянулся к Тасаму, и оказалось, что в нем тоже проснулась частица Внутреннего Пламени. Она-то и поддерживала огонь на клинке. Это было чудесно: сотнику в запале битвы удалось разбудить свой Внутренний Огонь. Фарах подумал, что в другое время его, пожалуй, взяли бы на обучение Жрецы. Если они уцелеют, надо будет рассказать Састиону. Но это - потом. Все - потом. Сейчас надо прорываться вперед! Три меча - лучше, чем один. Ведь меч Килраса тоже пылал огнем, он, как и положено воспитаннику Храма, использовал силу Огня. Хорошо было то, что при этом и обычной силой бывший подмастерье кузнеца не был обделен. Орги, встававшие на его пути, разлетались от ударов в разные стороны, словно куклы.
        Чувствуя, как остатки сил уходят в меч, Фарах не решился обновить огонь на клинках воинов. Он знал, что его на это не хватит. Три, может, четыре клинка - и он упадет без сил. А цель уже так близка! Перед ними толпились самые высокие орги, сверхвеликаны! Юноша, пожалуй, едва доставал им до пояса. За их спинами вспыхивало льдисто-голубое сияние, именно там прятался демон. Фарах это знал, он чувствовал холодное дыхание его колдовства и не собирался отступать. Демон должен был умереть. Без этого людям не видать победы, ведь силы Састиона и самого Фараха - на исходе.
        Это понимали и Килрас с Тасамом. Не сговариваясь, они разом рванулись вперед, атакуя защитников демона, и оставили позади ослабевшего Фараха. Их захлестнула толпа оргов, потащила в сторону, разбивая пару, уводя друг от друга. Перед Фарахом остались только три великана. Он решил: пора - и бросился на них.
        Его меч снова вспыхнул ярким огнем. Воспользовавшись тем, что орги отвлеклись на его друзей, Фарах прыгнул вперед, разрубил одного великана пополам, второго проткнул. Третьему отрубил лапу и ногу. Шагнул вперед и вдруг оказалось, что орги кончились, а он очутился один на один с демоном-колдуном.
        Это был человек. Высокий, худой, укутанный в длинный черный плащ, но - человек. Капюшон плаща был откинут, и Фарах ясно видел человеческое лицо, заросшее густой черной бородой. Клочья длинных черных волос разметались по плечам, сальные пряди спускались на лицо, а из-под них ослепительными синими огоньками сверкали глаза. Глаза демона.
        Ошеломленный Фарах застыл, в горле клокотал не родившийся крик. Руки вдруг ослабели, меч дрогнул, и юноша подался назад. Демон нанес удар первым: он поднял руки, и знакомая искристая молния сорвалась с его пальцев. Жгучая волна Огня, родившаяся внутри Фараха, толкнула его вперед, заставила вскинуть полыхнувший сиянием меч навстречу чужому колдовству. Молния бессильно скользнула по клинку и с шипением ушла в сугроб. Оцепенение ушло. Фарах собрался, отгоняя слабость, наведенную на него демоном, и крепче сжал рукоять меча. Шагнул, взмахнул мечом, пытаясь зацепить колдуна, но тот оказался быстрее. Он скользнул в сторону и голой рукой с отросшими как у зверя ногтями, отбил пылающий меч в сторону. И тоже шагнул вперед и коротко ткнул противника в бок. Фарах упал, чувствуя, как бок онемел и налился холодом.
        Колдун сжал кулаки, и фонтан мелких ледяных осколков, появившихся из ниоткуда, рванулся к воспитаннику Жрецов. Тот вскинул руку, закрывая лицо и взывая к силе Огня. Ладонь окуталась ослепительным пламенем, и поток льда растаял в воздухе, до лица долетели лишь мелкне брызги воды, осевшие на коже холодной моросью. Фарах откатился в сюрону, вскочил и снова атаковал. Пылающий меч описал широкую дугу и обрушился на колдуна сверху. В руках демона полыхнул синий свет и мгновенно сгустился, приняв форму палки. Ей демон отбил удар и коротко ткнул вперед, как копьем. Фарах отшатнулся, пропуская удар под рукой и зацепил мечом плечо колдуна. Тот взвыл высоким и резким голосом, крутнулся вокруг себя и обрушил на подмастерье град ударов, пользуясь синим светом как шестом.
        Фарах отступал, отбивая удары волшебного оружия клинком. Он не был силен в фехтовании, потому просто уворачивался от разящего синего пламени и отступал. В конце концов все же получил удар по руке, отшатнулся назад, споткнулся и повалился на спину, упав в глубокий сугроб. Колдун прыгнул вперед и ударил синим лучом сверху, как простой палкой. Фарах принял удар на меч, чуть не выпустив скользкую рукоять. Демон давил сверху, стремясь коснуться синим огнем Фараха, а тот сжимал меч, не давая копью опуститься.
        Пылающий меч и ледяное копье встретились, но не смогли одолеть друг друга. Они шипели и скворчали, сыпали во все стороны голубыми льдинками и яркими искрами, но держались. Встретились две силы, Пламя и Лед, никто не мог превозмочь врага.
        Фарах попытался метнуть в демона огненный шар, но ничего не вышло, он настолько ослаб, что едва мог дышать. Удалось только поднять вторую руку, схватиться за рукоять меча, так было удобнее.
        Наконец демон взвизгнул, дернул копье на себя, отступил назад. При этом он протащил свое оружие по мечу, тот вспыхнул еще ярче, словно сопротивлялся из последних сил. А потом клинок рассыпался сотней искрящихся осколков, усеяв грудь хозяина кусочками дымящегося металла.
        Колдун вскинул руки к небу, и синее копье обвилось вокруг его предплечий. Ладони демона вспыхнули голубым светом: он готов был послать еще одну молнию, чтобы подарить смерть служителю Огня, осмелившемуся напасть на него.
        Фарах понял, что пришел его срок. Ему вспомнился Ламеранос, его предсказание и гороскоп, обещавший скорую гибель. Пусть так. Пусть - именно так. Его ждала смерть, Фарах уже ощущал ее ледяное дыхание, но ни о чем не жалел.
        Приподнявшись на локте, выругался: он не хотел умирать лежа. И в это мгновение демон вдруг вспыхнул ярким пламенем. Оно охватило его темную фигуру с головы до ног, рванулось из глазниц, из распахнутого рта... Колдун лопнул. Во все стороны брызнули ошметки тела; волосатая голова, еще дымящаяся, шлепнулась в снег рядом с Фарахом и провалилась в мигом растаявший сугроб.
        Юноша отвел от нее взгляд и увидел, что над останками колдуна стоит Килрас, сжимая в руке пылающий меч.
        - Вот, - сказал Килрас. - В спину.
        Фарах приподнялся, опираясь дрожащими руками о снег, и встал на подгибающиеся ноги. Чувствуя, как немеют бок и рука, но стараясь не обращать на это внимания, он выпрямился во весь рост и осмотрелся.
        Бой почти кончился, лишь несколько солдат добивали оргов из охраны колдуна. Остатки войска великанов бежали к дальнему лесу, неслись во всю прыть, не оглядываясь. Никто и не думал их преследовать. Снег был усеян мертвыми телами. Прямо по ним ходили солдаты, приканчивая раненых, но еще живых великанов.
        - Мы их одолели, - тихо сказал Килрас. - Победа.
        Фарах оглянулся, пытаясь сосчитать уцелевших солдат. Десяток, два. Нет. Неполных два десятка из шести. И все же они одолели почти две сотни великанов.
        - Это не победа, - прошептал Фарах. - Это подвиг. Твоя мечта сбылась.
        Килрас устало кивнул. Его левая щека и ухо были разворочены, с клочьев мяса стекала кровь, заливая воротник разодранной шубы. Левый глаз заплыл и не открывался, но, похоже, уцелел.
        - Подвиг, - сказал Килрас. - В задницу!
        Их окликнули, и Фарах увидел, что шагах в десяти от них стоит Тасам. Обрадовавшись, что сотник жив, Фарах двинулся к нему, ведя за собой Килраса, что-то бормотавшего под нос. Ноги почти не гнулись и дрожали, идти было тяжело, но Фарах упрямо шел вперед, спотыкаясь о мертвые тела.
        - Все, - выдохнул Тасам, когда друзья подошли ближе. - Конец. Возвращаемся.
        - Куда?
        - Назад. К лесу. Нужно перевести дух перед следующей атакой. Перевязать раненых, собрать оружие. И погреться.
        - Они снова будут атаковать? - удивился Фарах.
        - Конечно, - устало отозвался Тасам. - Это был их передовой отряд. Разведчики, прощупавшие оборону флангов. Видно, им не удалось прорвать строй центра. Разведку они провели, к вечеру начнется настоящий бой.
        Фарах оглянулся. Снег равнины, некогда белоснежный, был залит кровью и закопчен черной сажей от сгоревших тел. Снежный покров разворочен, истоптан сотнями ног. Поле битвы. Битвы прошлой и будущей. Еще ничего не кончено. Все только начиналось.
        Бывший подмастерье, а теперь воин, смотрел на дальний лес. На оргов, что спешили укрыться среди деревьев. Он почувствовал странное жжение на щеках, но оно не имело отношения к Огню. Просто из его глаз медленно катились горячие слезы.
        
        
9
        
        Первым делом они разыскали Састиона. Его нес на себе Грендир, тащил в сторону лагеря, выбиваясь из последних сил, перемалывая ногами кровавый снег. Фарах и Килрас подхватили Жреца, еле держащегося от усталости на ногах, и дело пошло на лад. Цепляясь друг за друга, четверо окровавленных и вымотанных до предела людей пробирались к опушке леса по завалам из тел оргов и солдат. Тасам остался на поле - он собрал уцелевших бойцов и вместе с ними разыскивал раненых.
        Возле фургона их встретили Васка и Сасим. Напуганные и растерявшиеся, они всю битву просидели у костра, не зная, куда бежать: то ли на помощь друзьям, то ли подальше в лес. Но так и не решились отойти от фургона. Он стал для них опорой, островком порядка среди воцарившегося хаоса.
        Издалека заметив друзей, они бросились им навстречу, громко славя Энканаса. Помощь братьев пришлась как нельзя кстати. И Фарах и Килрас сами едва волокли ноги.
        Састиона положили около костра, на тюки с одеялами. Грендир, Фарах и Килрас сели рядком, поближе к жаркому пламени. Измученные, они не могли даже внятно отвечать на расспросы братьев, пытавшихся узнать, что произошло.
        Килрас был ранен, но не опасно. Разорванное ухо, поцарапанная щека и подбитый глаз - вот и все. Дубина великана лишь скользнула по его голове, не причинив особого вреда. Кровь уняли снегом. Сасим промыл рану травяным настоем, а Васка замотал голову Килраса льняным полотенцем, получилось, будто у воспитанника болел зуб.
        Фарах чувствовал себя опустошенным и дико уставшим, словно целый день ворочал камни, но - был доволен. Он уцелел, и это главное. Пожалуй, от удара демона у него треснула пара ребер, но только и всего. Правда, из-за усталости он не мог двигаться. Вернее - не хотел. Хотелось просто лежать, смотреть в небо и дышать, наслаждаясь тем, что может это делать. Не больше и не меньше.
        Грендир вышел из боя без единой царапины, но тоже совершенно обессилевший. Он не просто поддерживал Жреца во время боя, но и отдавал ему свою силу Огня, и потому сейчас едва дышал.
        Хуже всего пришлось Састиону. В битве с демоном-колдуном, постоянно сдерживая темное колдовство, он израсходовал все силы. Наставник не был ранен, но впал в странное забытье, напоминавшее обморок. К радости воспитанников, иногда он приходил в себя и требовал, чтобы его хорошенько согрели.
        Братья-близнецы суетились вокруг костра, ухаживая за ранеными и измученными товарищами, и вскоре все устроилось. Рану Килраса перевязали, на ребра Фараха наложили тугую повязку, Жреца замотали в теплые одеяла и уложили поближе к костру, а Грендира напоили горячим мясным отваром.
        Немного придя в себя, Фарах рассказал братьям, что произошло на поле боя. Сасим и Баска охали, бледнели и с опаской поглядывали на дремавшего Килраса.
        - А мы сожгли бумаги, - хрипло сказал Сасим, когда Фарах закончил рассказ. - Уже собирались жечь книги...
        - Книги! - хрипло каркнул Састион, ворочаясь под грудой одеял.
        - Но не успели, - продолжил Сасим, покосившись на Жреца. - Вы стали побеждать.
        Жрец устало кивнул и закрыл глаза.
        Васка принялся расспрашивать Фараха о молитве, позволившей зажечь меч, но тот не успел ответить. К костру подошел Тасам.
        Первым делом сотник склонился над Састионом. Тот приоткрыл глаза и вновь потребовал, чтобы его согрели. Тасам понимающе кивнул, извлек из недр своей шубы, разодранной в десятке мест, маленький бурдюк из толстой кожи, напоминавший обычную бутылку, развязал горлышко и влил несколько капель содержимого в рот Жреца. Тот закашлялся, Васка вскочил на ноги, но Састион выпростал из-под одеял худую руку, выхватил у сотника бурдючок и с жадностью к нему присосался. В воздухе запахло крепким вином. Едкий запах перебивал даже гарь от костров и еще дымящихся тел оргов.
        - Перегонка, - довольно сказал сотник, забирая у Жреца опустевший бурдюк. - Новейшее изобретение алхимиков, мать их родную за ногу. Добыл в соседней сотне. У них там с этим делом неплохо. А своим я запретил даже думать об этом.
        Жрец заворочался в одеялах, сел, накинул на плечи толстое покрывало. Его лицо покраснело, но глаза оживились, приобрели осмысленное выражение. Угощение Тасама явно пошло ему на пользу.
        - Как дела? - спросил он у сотника.
        Тот присел у костра на один из тюков и начал рассказ.
        Дела были плохи. Из сотни Тасама на ногах оставалось человек десять, не считая воспитанников. Еще десять были серьезно ранены и не могли продолжать бой. Остальные погибли. В общем-то сотня перестала существовать. Уцелевших, тех, что могли держать оружие, приписали к соседней сотне, стоявшей правее. Ею командовал знакомый Тасама - бывший городской сотник Вальдор, переведенный в армию.
        - Вот такие дела, - печально произнес Тасам. - Теперь я десятник, не более того. Но вы, ребята, молодцы Пойдете со мной, под командование Вальдора. Он парень неплохой, только молодой. Еще моложе меня. Познакомились мы в одной таверне, где я пропивал деньги батюшки и попутно учинил небольшой скандал. Вальдор тогда явился на зов хозяина. Но...
        - Как там, в центре? - перебил Жрец.
        В центре дела обстояли неплохо. Главный удар Орды пришелся в середину войска, как и предполагали командиры, ранее встречавшиеся с северянами. Войска сальстанцев выдержали удар и отбросили врага. Но победа досталась дорогой ценой. Потери еще только подсчитывали, но уже стало ясно, что уцелела едва ли половина воинов, вступивших в бой. Это было плохо. Войска перестраивались, командиры стягивали в центр тех, кто не принимал участия в дневном сражении. Разведка доносила, что Орда тоже потрепана, но готовится к новой атаке. Вся надежда была на силы Второй Армии. Она, по расчетам Маршала, должна уже выйти из долины Халь. Гонцов от командующего Второй Армией еще не видели, но так быстро их и не ждали. Они должны появиться к вечеру, не раньше. Первые же отряды Второй Армии, по всем расчетам, должны были подойти ближе к полуночи.
        - Но в это плохо верится, - сказал Тасам. - Боюсь, что эти предположения слишком оптимистичны. Я знаю, какой бардак царит в долине Халь. К тому же, получив тревожные вести, эти засранцы бросятся спасать короля, отправят его с отрядом охраны обратно на юг. А пока они все соберутся, пока слуги да царедворцы упакуют свое добро, пока выступят, никто и не подумает идти к нам на помощь.
        - Кстати, о помощи, - пробормотал Фарах. - Почему сотня Вальдора так и не помогла нам?
        Сотник, теперь уже бывший, повернулся к воспитаннику и вздохнул.
        - Я уже объяснял: это война, - сказал он. - У каждого своя задача. Сотня Вальдора должна была ждать, чем закончится наша схватка с Ордой. Если бы мы проиграли, орги, двинувшись дальше, наткнулись бы на свежие силы этой сотни. Тут бы им и пришел конец. К тому же помощь ребят Вальдора могла понадобиться и другим соседям, что стояли ближе к центру. Ведь сказано: основной удар пришелся туда, в середину войска.
        Фарах нахмурился и ничего не ответил. Хотя внутренне он был возмущен такой рассудительностью, но промолчал: разум подсказывал, что сотник прав.
        - Все это, - Тасам махнул рукой в сторону равнины, - наш маленький кусочек войны. И мы должны ее выиграть сами. Потому что у других свои битвы, свои сражения. Если каждый победит на своем участке, то это и будет победой войска. А если каждый будет беспокоиться только о своей шкуре, требовать поддержки, помощи, то наступит такой бардак, что общее дело рухнет, как дом, из стен которого вытащили слишком много маленьких кирпичиков. Забудь о справедливости. Считай, что ты никогда не слышал этого слова. Это - война. Война севера и юга, а не сражение Фараха с сотней полудохлых оргов, измученных ночным маршем. Понимаешь? Здесь правит не справедливость, не честь и благородство, а его величество приказ и ее величество целесообразность. Общая польза важнее отдельной маленькой пользы для конкретного человека. Необходимость - тебе понятно?
        Фарах кивнул. Конечно, он понимал. Сердцем не мог принять, но разумом понимал, что победить можно только так. Это не его война, это война севера и юга. И единственное, что он может сделать, так это умереть, чтобы все осталось по-прежнему. Чтобы северные Орды не вошли в Сальстан. Чтобы не настала вечная зима.
        - Значит, так, - сказал Тасам и поднялся на ноги. - У вас раненые есть? Могу отправить в тыл, на дорогу. Там лагерь врачевателей. Конечно, они все как один армейские коновалы, им только дай повод что-нибудь отрезать, но все же...
        Никто не отозвался. Тяжелораненых не было, все держались на ногах и могли продолжать бой.
        - Састион, - позвал Тасам. - Ты как?
        - Лучше, - отозвался Жрец. - Только мне надо поспать. Отдохнуть.
        - Отлично. В сотне Вальдора очень рассчитывают на твою поддержку. О ваших подвигах уже легенды складывают. Килрас!
        Воспитанник устало приподнял голову, поморщился от боли в щеке.
        - Если уцелеешь - готовься к железяке. Медаль, орден - что-нибудь в этом духе. Обещаю.
        Килрас равнодушно кивнул и уронил голову на грудь. Казалось, награды, бывшие предметом его мечтаний, теперь не представляли для него никакого интереса.
        - Даю вам час, - сказал Тасам. - Потом собирайте вещи и грузитесь в фургон. Надо будет перебираться в расположение сотни Вальдора. Меняем дислокацию, так сказать.
        Тасам немного помолчал, но никто не отозвался. Воспитанники молчали, Жрец, сгорбившись под покрывалом, задумчиво смотрел прямо перед собой.
        - Я пришлю за вами Картана, - сказал наконец Тасам. Потом повернулся и зашагал в лес, к кострам. А через час, как и было обещано, за воспитанниками пришел рыжебородый десятник.
        На новом месте обустраивались до самого вечера. Сотня Вальдора встретила новых бойцов очень гостеприимно. Сотник лично познакомился с каждым солдатом, пожал им руки, для каждого нашел пару теплых слов. Потом собрал из уцелевших солдат десяток и назначил главным Тасама. Фургон воспитанников Вальдор велел поставить рядом со своим походным шатром, на большой поляне. Быков из фургона выпрягли и увели. Килрас забеспокоился: не на убой ли? Но сотник его успокоил. Оказывается, всех быков собирали подальше в лесу, на одной поляне. Так было удобнее их кормить. Да и присматривать тоже легче.
        После того как все устроились на новом месте, Жрец и его воспитанники расположились у большого костра. Рядом присел Вальдор с десятниками. Их накормили горячим ужином, потом угостили перегонкой. Всех, кроме Фараха, отказавшегося от сомнительного вина. После угощения сотник и десятники стали расспрашивать гостей о битве.
        Фарах рассказал все что видел. Кое-что добавил пришедший в себя Грендир. Он в основном расписывал подвиги Састиона. Жрец недовольно морщился, но рассказ не прерывал. Больше всего, конечно, все восхищались подвигом Килраса. Он ведь зарубил демона-колдуна, практически в одиночку обеспечив победу сотне. Десятники, молодые безусые пацаны, еще не бывавшие в сражениях, восторгались Килрасом, расспрашивали его о малейших подробностях схватки, рвались пожать руку воспитанника, оборвавшую жизнь демона. Килрас отвечал неохотно и односложно. Было видно, что он не рад вниманию, уделявшемуся ему. Мрачный, немногословный, с окровавленной тряпицей на голове, он производил впечатление настоящего ветерана, прошедшего не один десяток сражений. Но Фараху стало понятно, что это его вовсе не радует. В конце концов, сославшись на то, что ему больно говорить, Килрас обратил внимание десятников на Фараха: ведь если говорить по чести, друг его сделал для победы не меньше, а то и больше Килраса.
        Тут уж досталось и второму герою. Фарах отвечал на вопросы, рассказывал, почему нельзя всю сотню вооружить горящими мечами, в подробностях расписывал облик демона и его способности. Но внутри зрело глухое раздражение. Внимание солдат не льстило ему, наоборот, причиняло неудобство. Он казался себе самозванцем, занявшим чужое место. Когда схватку описывали словами, получалось нечто вроде красивой легенды про воинов, одержавших победу над силами зла. Но Фарах знал, что на самом деле все было не так. Не подвиг, не сражение - кровавая резня, вот как это называлось. Никто не думал о победе, все сражались только чтобы выжить, уцелеть. Нанести удар прежде, чем сразят тебя самого. Не было никаких подвигов, просто огромная драка. И мыслей никаких в голове не было, ни о защите Сальстана, ни о победе, ни о добре, ни о зле. Очень хотелось выжить и помочь друзьям убить великанов. Или мы, или они - вот и вся доблесть. Сражение прошло слишком быстро, чтобы можно было подумать о чем-то другом.
        Тем не менее прямо на его глазах рождалась новая легенда о победе над демоном и несметными полчищами оргов. Красивая, даже блистательная история о подвигах людей, сильных духом и крепких телом. Легенда о героях.
        Фарах уже представлял, как ее рассказывают друг другу все солдаты сотни Вальдора, передавая услышанное дальше, в другие отряды. Число оргов будет расти, число защитников уменьшаться. В конце концов получится, что воспитанники в одиночку разогнали две сотни великанов. Так и будут говорить, он знал это. Потому что слышал такие легенды раньше, еще от Танвара, когда тот рассказывал про Битву за Белые Пустоши. Теперь Фарах стал одним из персонажей новой легенды, но от мыслей об этом почему-то становилось больно.
        Вальдор, заметив, что герои не в духе, разогнал десятников. Отправил их к отрядам, велел готовиться к обороне. Потом оставил Жреца и воспитанников отдыхать, а сам, прихватив Тасама, ушел к солдатам. Проверить посты, как он сказал.
        Оставшись одни, воспитанники вздохнули свободнее, расслабились. Састиону уже стало лучше, он приободрился и велел всем прочитать вслух моление о благодарности за ниспосланные испытания. Взывая к Энканасу, произнося привычные слова, Фарах испытал несказанное облегчение. К нему вернулось внутреннее тепло и тут же перестали болеть бок и рука, пораженные колдовством демона.
        После молитвы Састион поднялся и ушел в фургон спать. Сасим и Васка пошли с ним, чтобы помочь разжечь походную печку, а Грендир, Фарах и Килрас остались у жаркого костра. На солдатских лежанках было уютно, сделаны они были на совесть: на снег набросали еловых лап, потом положили солдатские одеяла в два слоя. Получилось и сухо и тепло.
        Килрас дремал. Грендир сидел молча, мрачный и задумчивый. Вопреки обыкновению, он не хотел разговаривать. Фараху казалось, что бывший воришка тоже чувствует себя самозванцем. Но - по другому поводу. Ведь он за время битвы не нанес ни одного удара, никого не убил. Лишь поддерживал Састиона. И тем не менее его тоже записали в герои.
        - Грендир, - позвал Фарах, чувствуя, что надо как-то подбодрить товарища. - Ты молодец.
        Тот глянул на него - уныло и чуть осуждающе. Мол, негоже издеваться над другом.
        - Нет, правда, - сказал Фарах. - Ты же помогал Састиону. Отдавал ему силу Огня. Если бы не ты, наставник бы ослабел, не смог сдерживать демона, и нам всем пришел бы конец.
        - Правда? - тихо спросил Грендир.
        - Конечно. Пусть другие думают, что главное - зарубить больше врагов. Но мы-то, все мы, кто был там, знаем, что для победы важно все. И ты сделал не меньше, чем мы. Правда, Килрас? Килрас!
        - Что? - вскинулся здоровяк, открывая уцелевший глаз. - О чем ты?
        - Я говорю, Грендир хорошо поработал.
        - Это точно. Правильно. А больше всех сделал Састион. Кабы не он, нам всем крышка. А ты, Грендир, вовремя ему помог... И ты, Фарах, молодец. Как ты ловко с мечами-то придумал. Я бы так не смог.
        Грендир шумно вздохнул, потер замерзший нос. Потом поднялся с лежанки и перебрался поближе к Килрасу.
        - Спасибо, ребята, - сказал он. - А то я себя таким дураком чувствовал!
        - Не ты один, - буркнул Килрас. - Я тоже. Как чучело. Вроде и не сделал ничего такого. А они как вороны. Раскаркались.
        Фарах откинулся на спину и улегся поудобнее. Подтянул под голову чью-то котомку и до подбородка закутался в ворох одеял. Он лежал на спине, смотрел в ночное небо и слушал тихую беседу друзей, делившихся впечатлениями от схватки. Ему было хорошо и уютно. Юноша думал о том, что сейчас все в порядке, и этого достаточно. Что было - прошло, а что будет - знать не дано. Главное, что сейчас, в этот самый момент, он жив и здоров, как и его друзья. Для счастья большего н не надо.
        Убаюканный потрескиванием костра и басовитым шепотом Килраса, Фарах и сам не заметил, как уснул.
        
        
10
        
        Разбудил его громкий разговор. Фарах вздрогнул, вырываясь из объятий сна, и открыл глаза. Разговаривали Килрас и Грендир. Они спрашивали у кого-то, что случилось. Фарах резко сел, оглядываясь по сторонам, а руки уже сами шарили по поясу, пытаясь нащупать рукоятку меча.
        Грендир и Килрас стояли у костра, с тревогой всматриваясь в сгустившуюся темноту. Судя по всему, была еще глубокая ночь, и света от костра едва хватало, чтобы осветить ближайшие деревья. У фургона возвышался Састион. В широко раскрытых глазах отражалось пламя костра. Жрец раздувал ноздри, словно принюхиваясь к ночному ветру.
        - Они идут, - сказал он. - Я чувствую. Они идут!
        Фарах вскочил на ноги и принялся рыться в тюках, раскиданных возле костра. Дрожащими руками он лихорадочно шарил по одеялам, пытаясь найти хоть что-нибудь, похожее на оружие.
        - Кто, кто идет? - воскликнул Грендир, хватаясь за плечо Килраса, обнажившего меч.
        - Орда, - отозвался Састион. - Они наступают. Демона с ними нет, но я чувствую темное колдовство. Животные.
        - Надо предупредить Вальдора, - глухо сказал Килрас. - И поскорее.
        - Меч! - крикнул Фарах, продолжая рыться в одеялах. - Дайте мне меч!
        Словно отзываясь на его крик, в темноте взвыли боевые трубы. Лес разом наполнился криками солдат, приказами командиров и лязгом обнажаемых мечей.
        - Ради Всеблагого! - завопил Фарах, выпрямляясь. - Дайте же мне меч!
        Грендир обернулся и бросил другу меч в деревянных ножнах. Вчера, перед боем, он получил его от Тасама, но ему так и не довелось пустить оружие в ход.
        - Держи, - сказал Грендир. - У тебя лучше получается.
        Фарах на лету подхватил оружие, обнажил его, а ножны заткнул за пояс. Это оказался обычный обоюдоострый полуторник, чуть лучший, чем тот, что он держал в руках вчера. Фарах вцепился в его рукоять обеими руками, до боли сжимая пальцы. Сразу стало легче. Почувствовав в руках оружие, он успокоился.
        Из шатра сотника, стоявшего на краю поляны, выскочили сразу трое: Вальдор, Тасам и Картан. Им навстречу, из темноты, вынырнули десятники, кричащие, что враг наступает.
        - Вальдор, - крикнул Жрец. - Они идут по краю леса, а не через равнину! Наверно, за ночь обошли нас с левого фланга!
        - Проклятие! - отозвался сотник. - Перик, уводи лучников! Все назад! Мечников и копейщиков вперед. Сюда, живо!
        - Факелы, - крикнул Тасам, бросаясь в темноту, к костру своего десятка. - Нужны факелы!
        Вальдор подбежал к Жрецу, схватил его за рукав:
        - Где они? Откуда идут, куда?
        - Они уже близко. Орда идет прямо сюда, на свет костров. У тебя две-три минуты, сотник, не больше.
        Вальдор махнул рукой и побежал в темноту, изрыгая на ходу проклятия. Поляна опустела. У костра остались только воспитанники и Жрец.
        - Грендир, иди сюда, - крикнул Састион. - Килрас, Фарах, станьте перед костром. Будьте готовы. Васка! Васка, сучье вымя, где ты!
        Из фургона высунулась всклокоченная голова воспитанника:
        - Я тут. Что делать?
        - Пусть Сасим сожжет этот трахнутый сундук! Мне надоело заботиться о куче бумаг, в то время когда надо заботиться о людях. А ты... дай руку!
        Фарах и Килрас стояли плечом к плечу, держа в руках обнаженные мечи. Клинки уже искрились - воспитанники готовились пустить в ход силу Огня.
        Фарах чувствовал, как из темноты надвигается незримая сила, холодная как лед. В груди неприятно кольнуло. Знакомое чувство - он уже встречался с этой силой. В ночь, когда убегал от Жрецов Темного Пламени. Фарах чувствовал, как страх идет ему навстречу, прячась до поры среди деревьев, прикрываясь темнотой. Он готовился броситься вперед, таился перед атакой. Фарах знал это. Знал, что еще пара минут, и страх выпрыгнет из засады. И это заставляло Фараха все сильнее сжимать меч.
        Не выдержав напряжения, он обернулся и увидел, как на поляну выбежал Тасам, а за ним его десяток солдат.
        - Мы тут! - крикнул бывший сотник. - Вальдор расставляет войска. Ему нужно совсем немного времени, чтобы выдвинуть вперед мечников. Надо только немного продержаться. Совсем немного!
        Мечники же молча и деловито выстроились рядом с Фарахом и Килрасом, в одну шеренгу. Они обнажили клинки, выставили их вперед и застыли. Воины не суетились, не беспокоились. Они уже знали, что такое бой. Каждый из них был готов ко всему.
        Фарах окинул взглядом строй, пытаясь сосчитать оружие. Десяток клинков. Ну еще Тасам. Пожалуй, удастся еще раз зажечь мечи, как тогда, на поле. Сил хватит ненадолго, толком отдохнуть не удалось, но теперь за спиной сотня Вальдора. Свежие силы, рвущиеся в бой. Должно получиться. Все должно получиться.
        Он увидел, как Састион поднял правую руку и повел ею в воздухе, словно пытаясь отвести невидимую пелену. Тотчас прямо перед Фарахом вспыхнула елка, мгновенно обратившись в огромный факел. За ней - вторая, потом третья. Темнота заплясала, порвалась на куски и отхлынула в сторону, обнажая то, что скрывала.
        Их было много, очень много. Темные фигуры рывками двигались между деревьями, прятались за стволы. Фарах с шумом втянул воздух ноздрями. Орги. И кто-то еще. Что-то страшное и темное.
        Орда, застигнутая врасплох светом от горящих деревьев, подалась назад, потом опомнилась, взревела сотней глоток и бросилась в атаку.
        Фарах во все горло проорал знакомые слова, навечно впечатанные в память, и вскинул руку зажигая клинки мечников. Он успел. Меч последнего солдата вспыхнул за секунду до того, как на строй накатила волна оргов.
        Пылающие клинки легко кромсали плоть великанов, щедро сея смерть. Но те наваливались кучей, брали числом, и люди просто не успевали их убивать. Строй распался. Фараха и Килраса оттеснили за костер, к фургону, и там они встали намертво, работая мечами, как заведенные. К Састиону подпускать оргов нельзя, ни в коем случае. Вся надежда была только на него. Солдаты отошли назад и заняли круговую оборону вокруг фургона. Они даже не пытались контратаковать, просто старались выжить.
        Састион вовремя пришел на помощь. Он снова сотворил огненную стену, окружив и фургон и солдат непроходимым жарким барьером. Орги, пытавшиеся пройти сквозь него, вспыхивали алым пламенем и падали в снег, разбрасывая вокруг себя капли огня. Тех, кто все же пробился сквозь стену огня, добивали солдаты.
        Получив краткую передышку, Фарах осмотрелся. Орда, бесновавшаяся за огненной стеной, не стояла на месте. Широким потоком она огибала пылающее кольцо с двух сторон и уходила в темноту, к сотне Вальдора. Судя по крикам и воплям, доносившимся из темноты, там тоже шел бой. Обернувшись, Фарах отметил, что из десятка мечников уцелели восемь человек, считая Тасама. Грендир отступил к фургону и теперь сжимал в руках лук, найденный у костра. Васка поддерживал Жреца. Тот стоял у фургона, привалившись к его дощатому боку, и непрерывно бормотал моления. Сасима нигде не было видно, наверно, он прятался в фургоне.
        Наконец, не выдержав напряжения, Жрец закрыл глаза и замолчал. Стена огня побледнела, а потом и вовсе исчезла, оставив после себя только россыпи искр на телах мертвых великанов. Уцелевшие орги перепрыгивали через груду мертвых братьев и снова шли в атаку.
        Фарах взмахнул мечом, погружаясь в бездумную круговерть ударов, выпадов и отскоков. Ему пришлось тяжело: великаны шли нескончаемым потоком, а отступать было некуда. Он даже не мог глянуть, как там друзья, ему некогда было оборачиваться. Он рубил и колол, едва успевая глотать холодный воздух, наполненный тяжелым запахом горелой плоти и свежей крови.
        Мертвые орги мешались под ногами. Вскоре Фарах уже ходил не по снегу, а по трупам, оскальзываясь в лужах крови. Один раз он все-таки упал, и к нему бросились сразу три орга. Не вставая, он подрубил ноги одному и сжался в ожидании удара. Но над ним пролетела белая искрящаяся стрела, пробила уцелевших великанов насквозь и отбросила их в сторону. Это Састион перевел дух и снова пустил в ход силу Огня.
        Ободренный Фарах вскочил на ноги и взмахнул мечом. Теперь то здесь, то там вспыхивали искры-стрелы, прожигавшие по два-три великана за один раз. Жрец не терял времени даром и бил наверняка, в упор, экономя силы.
        Стараясь уцелеть, Фарах махал мечом, как мельница крыльями, но сразу заметил, что трупы оргов под его ногами начали шевелиться. Оступившись, он кувыркнулся в сторону, и это его спасло. На том месте, где он только что стоял, трупы раздвинулись, и над ними вскинулось гибкое тело огромной змеи.
        - Змеи! - завопил где-то за спиной Грендир. - Ледяные змеи!
        Упругое гибкое тело, толщиной с ногу, просвечивало насквозь, словно было сделано из стекла. Большая тупоносая голова качалась из стороны в сторону, ища жертву. Пасть с двумя прозрачными клыками, искрящимися синим светом, изрыгала тихий свист. Это была самая настоящая ледяная змея, точно такая, как в рассказах Танвара. Она билась, вырываясь из-под тел оргов, стремилась дотянуться до ошеломленного Фараха, а он лежал на спине и завороженно разглядывал чудовище. Только когда гибкий хвост, вырвавшись наконец, хлестнул по трупам, Фарах очнулся и откатился в сторону. Вскочив на ноги и шагнув вперед, он сделал выпад. Пылающий меч без труда разрубил голову змеи, и та рассыпалась на блестящие куски, как разбитая ваза.
        Но это было только начало. По всей поляне из снега поднимались головы ледяных змей, шедших в атаку. Орги отступили, разошлись в стороны и канули в темноту: они спешили к мечникам Вальдора, туда, где не было пылающих мечей.
        Змеи оказались опаснее великанов, они выныривали из-под ног, не давая стоять на месте, и защиты от их укусов не было. За несколько секунд трое солдат были сбиты с ног и растерзаны гибкими ледяными тварями. Остальные еще держались и даже сражались. Непрерывно переступая по трупам оргов, они размашисто срубали головы змей, как мальчишки срубают палкой репьи на поле. Жрец продолжал разить врагов огненными искрами, а Грендир, у которого кончились стрелы, ловко орудовал копьем, отпихивая змей в сторону от Састиона.
        - Держитесь, - кричал Тасам. - Держитесь!
        Внезапно на поляне стало людно. Десятка два мечников, ведомые Вальдором, вынырнули из темноты, бесшумно, как призраки, и с ходу кинулись в бой. Фарах встретил их восторженным криком и взмахнул мечом. Похоже, сотня пошла в контратаку.
        - Надо их задержать! - крикнул Вальдор, оказавшийся рядом. - Войска перестраиваются! Надо держать эту поляну, отвлекать оргов на себя.
        Договорить он не успел. На поляну хлынул новый поток врагов, пришедших на смену уничтоженным змеям. Солдат, вооруженных обычными мечами, смяли и отбросили к фургону. Фарах потерял из виду Вальдора и вдруг оказался в кольце великанов.
        Разя мечом направо и налево, он сумел вырваться из кольца и пробиться к Жрецу. Састион несколькими огненными лучами рассеял десяток оргов, но их было слишком много. Строя давно не было, бой превратился в беспорядочную свалку. Солдаты дрались изо всех сил, делали невозможное, но все же гибли. Орги давили их массой, заваливали грудами тел, в конце концов валили с ног и добивали.
        На глазах Фараха Вальдор обычным мечом убил двух оргов ударами в глаза, но третий, кинувшийся со спины, ударом дубины разбил голову сотника и втоптал его тело в снег.
        Фарах вскрикнул и рванулся вперед. Зарубив великана, убившего сотника, он отступил в сторону, свалил мощными ударами еще двоих и оказался рядом с Килрасом, без устали орудовавшим мечом, и Тасамом, прикрывавшим спину воспитанника. Его меч едва светился, силы бывшего сотника были на исходе.
        - Надо отходить! - крикнул Фарах. - Вальдор убит!
        - Нет! - проревел Тасам, обрубая лапы сунувшегося к нему орга. - Стоять! Держаться!
        Фарах не успел ответить. Впереди, среди пылаюших елей полыхнуло голубое пламя, и сражение вдруг прекратилось.
        Великаны, как по команде, прыснули в разные стороны и растворились в темноте, оставив после себя груды мертвых тел. Люди, оставшиеся одни на поле боя, стали медленно отступать назад, к фургону, пытаясь снова собраться в строй.
        Фарах, отступавший вместе со всеми, - задержался и оглянулся. Уцелевших осталось немного. Пятеро из десятка Тасама и еще десяток из тех двадцати, что привел за собой Вальдор. Солдаты, повинуясь указаниям Тасама, образовали полукруг, закрыв спинами уставшего Жреца, еле державшегося на ногах. Его с двух сторон поддерживали Васка и Грендир, и только поэтому он еще не упал.
        Передышка пришлась как нельзя кстати, но такое поведение Орды настораживало. Фарах не видел в этом ничего хорошего и обернулся к Жрецу.
        - Састион, - позвал он. - Что происходит? Орги отходят?
        - Нет, - ответил Жрец. В его голосе слышалась смертельная усталость. - Они никуда не ушли. Орда тут, снова готовится. Но там, впереди, что-то притаилось... что-то страшное. Но не могу понять - что.
        - Демон?
        - Нет. Магическая тварь, пропитанная злым колдовством... Но это не главное. Орда - там. Вся.
        - Сколько их? - перебил Жреца Тасам. - Ты можешь их сосчитать?
        - Им нет числа, - тихо ответил Жрец. - Это не разведчики. Это - войско.
        Бывший сотник выругался. Фарах устало опустил угасший меч. Он чувствовал, как в груди зарождается и поднимается вверх, к горлу, холодный ком, мешающий дышать. Страх. Страх смерти. Только сейчас он вдруг отчетливо понял, что все они обречены. Вся армия. Предсказание Ламераноса оказалось правдивым.
        - Надо отходить, - хрипло сказал Фарах. - Тасам!
        - Нет, - шепотом ответил бывший сотник. - Войска перестраиваются. Сотня Вальдора полегла почти вся, но сдержала первую волну. Сейчас за нашей спиной выстраиваются мечники из центра. Им нужно время, чтобы занять оборону, только так армия может уцелеть. Никто не ждал этого удара. Вся надежда на нас. Орда споткнулась о нас, как о камень. Мы заноза в ее пятке, мы ей мешаем пройти. Наши воины и так сделали много, но нужно сделать еще больше. Мы должны держаться. До последнего.
        - Опять подвиг? - спросил Грендир, кривя потрескавшиеся до крови губы. - Новая легенда?
        Бывший сотник тяжело вздохнул и, глядя мимо Грендира, тихо ответил:
        - Подвиг на войне - это всегда результат чьей-то глупости.
        Фарах закрыл глаза. Теплый комок в середине живота, дающий Силу, быстро таял, уступая место ледяному страху. Во время боя ему некогда было бояться, но теперь, имея возможность оценить произошедшее, он ужаснулся. Орда! Непобедимая Орда катилась валом, ударяя в незащищенный фланг войска. Сальстакцы этого не ждали, они не были готовы к ночной атаке. Думали, что Орда, как всегда, ударит в центр. И теперь люди должны были расплатиться за свою глупость, за недомыслие своих командиров.
        Горящие ели, подожженные Жрецом в начале боя, ярко вспыхнули и разом погасли. Темнота навалилась на поляну, теперь ее освещал лишь пылающий костер в центре, чудом уцелевший во время схватки.
        - В строй! - скомандовал Тасам. - Фарах, мечи!
        - Если получится, - пробормотал юноша. - Но я попробую.
        Они вернулись в строй. Мечники стояли молча, не переговариваясь, напряженно всматриваясь в сгустившуюся темноту. Туда, откуда ожидали новой атаки. В лесу было тихо. Потухшие ели потрескивали, по их обожженным стволам бегали огоньки, напоминая встревоженных светлячков. Даже орги притихли - попрятались за деревьями, словно сами чего-то испугались. Фараху не хотелось даже думать о том, что могло напугать великанов. Это было слишком страшно. Он пробормотал молитву, зажигавшую оружие, но сил хватило только на три меча. Потом он остановился, понимая, что еще немного и у него не останется сил даже на то, чтобы зажечь свой собственный клинок.
        - Жаль, - шепнул Тасам. - Жаль.
        Где-то впереди взвыли орги, затрещало надломленное дерево, гулко ухнуло и упало в снег. В темноте ворочалось что-то огромное, идущее напролом через лес к костру, к строю солдат, вцепившихся в рукояти мечей. Напуганные, но не отступившие, они были готовы стоять насмерть, до последней капли крови. И все же, когда из темноты показалось чудовище, многие вскрикнули от ужаса.
        Сквозь деревья к поляне медленно двигалась огромная туша, напоминающая великана, сложенного из кусков льда. Величиной она была с трех оргов, не меньше. Толстые ноги, круглые, не сгибающиеся, напоминали сваи моста. Массивное тело, похожее на огромную полупрозрачную бочку, венчала маленькая квадратная голова, внутри которой плескался синий огонек. Огромные угловатые ручищи, усеянные длинными ледяными шипами, волочились по земле, задевая стволы деревьев. Это был оживший ночной кошмар.
        Строй дрогнул. Солдаты невольно подались назад, отступая перед чудовищем. Фарах, застыв на месте, с ужасом смотрел на монстра, понимая, что огненный меч на этот раз не поможет.
        - Вот и все, - горько сказал Тасам и сплюнул в снег. - Это стор. Ледяное чудовище, порожденное демонами. Я слышал о них раньше.
        Килрас глухо зарычал, как пес, предупреждающий о том, что будет драться до последнего.
        - Уходите, - коротко бросил Састион и, оттолкнув Грендира, стал протискиваться вперед.
        - Куда? - крикнул Тасам. - Назад!
        Састион оттер плечом Фараха.
        - Это действительно стор, - спокойно сказал Жрец. - Но он - порождение не колдунов, а самого Тайгрена. Уходите, пока не поздно. Ваша совесть чиста. Вы ничего не сможете сделать.
        Чудовище заскрежетало, как ломающаяся льдина, и выбралось на край поляны. Оно было неповоротливым, двигалось медленно, но этой глыбе скорость была и не нужна. Ему было достаточно силы: огромные ручищи поднялись, легко ломая елку, мешавшую пройти к костру. Фарах заметил, как орги, идущие за стором, шарахнулись в стороны, чтобы не попасть под падающее дерево.
        - Тасам! - закричал Састион, вскидывая руки. - Уводи людей. Все назад! Уходите!
        Фарах отступил, чувствуя противную слабость в ногах. Ему хотелось бежать отсюда во всю прыть, без оглядки, не думая о последствиях... Но он не мог - это стало бы предательством. Он просто не мог бросить Састиона.
        - Отходим! - заорал очнувшийся Тасам. - Мечники, отступаем к центру! Надо предупредить наших! Живо, сучьи дети!
        Солдаты попятились, потом с видимым облегчением стали поворачиваться и убегать в темноту, за фургон. Никто и не подумал ослушаться командира. Дураков не было.
        Чудовище, сотрясая землю, двинулось вперед. Састион шагнул ему навстречу, не опуская рук. Он прокричал вслух какие-то слова, незнакомые Фараху, и вспыхнул с головы до пят, обращаясь в пылающий факел.
        - Учитель! - завопил Грендир и рванулся вперед. Фарах успел ухватить его за руку, дернул на себя и повалил в снег.
        Жрец, раскинув руки, превратившись в пылающий белым огнем крест, шел к стору, двигаясь легко и быстро, словно летел над землей.
        - Учитель! - снова крикнул Грендир.
        - Это старая молитва Внутреннего Огня, - глухо сказал Васка. - Самопожертвование. Я переписывал ее из книги Састиона. Это конец. Он уходит от нас.
        Пылающая фигура Жреца подлетела к чудовищу и, увернувшись от удара огромной лапы, прилипла к массивному тулову стора, обняв ледяную тушу горящими руками. Чудовище взревело, тяжело заворочалось на месте, размахивая руками. Орги завопили, бросились в разные стороны, но потом, словно опомнившись, двинулись к костру, стараясь держаться подальше от обезумевшего стора.
        Увидев оскаленные морды врагов, Фарах очнулся. Он вдруг увидел себя со стороны. И Састиона, и друзей, и фургон. И толпу оргов, идущих на него. Подмастерье понял, что все кончено, но еще не все потеряно.
        - Бежим! - заорал он, рывком поднимая Грендира на ноги. - Спасайтесь!
        Он толкнул Килраса в плечо. Тот вздрогнул, словно удар его разбудил, выругался и сунул меч в ножны. Подхватив с двух сторон Грендира, продолжающего горестно звать Састиона, друзья бросились в темноту, туда, куда ушли мечники.
        - Васка! - орал на бегу Фарах. - Сасим! Уходите!
        Никто не отозвался. Но Фарах не собирался останавливаться, ноги сами несли его вперед. Он чувствовал себя стрелой, пущенной в цель, и просто не мог остановиться. Ужас снова гнался за ним по пятам, как той ночью в Таграме. Он спасал свою жизнь.
        И все же, добравшись до деревьев на другом краю поляны, друзья остановились. Килрас споткнулся, потянул Грендира на себя, и Фарах обернулся. В глаза бросилось светлое пятно - поляна у фургона ярко освещалась костром, и было хорошо видно, что там происходит.
        Стор продолжал топтаться на месте, ревя и размахивая лапами. Пылающие останки Састиона, уже утратившие человеческую форму, превратились в бесформенные комки горелой плоти и намертво вплавились в тело стора. Они все еще горели, прожигая чудовище насквозь, заставляя его метаться по поляне в поисках спасения.
        Орги уже проскочили костер и подбирались к фургону. А у него, у самых колес, лежал Васка. Над ним, стоя на коленях, склонился Сасим. Задняя часть фургона горела; видимо, братья все же исполнили наказ Састиона и сожгли тайные книги. Они совершили свой маленький подвиг и должны были поплатиться за это жизнью.
        - Сасим! - заорал Фарах, выворачивая легкие наизнанку.
        Но брат не собирался покидать брата. Сасим еще успел поднять голову, посмотреть в сторону Фараха и махнуть на прощание рукой. А потом толпа разъяренных оргов бросилась вперед и скрыла близнецов от взглядов друзей.
        Фарах взвыл и прикусил губу до крови. Килрас гулко ухнул, потянул меч из ножен и подался вперед, но товарищ ухватил его за плечо.
        - Отходим, - бросил он. - Им не помочь. А мы еще можем выбраться. Ты, я и Грендир.
        Килрас медленно опустил голову. Согласился - неохотно, но согласился. Подхватив рыдающего Грендира, друзья бросились в темноту.
        Пробираясь сквозь заснеженные кусты, протискиваясь между толстых стволов, они слышали, как следом идет смерть. Орги пустились в погоню. Они жаждали крови беглецов, хотели догнать ускользающую добычу и растерзать ее. Великанам труднее было пробиваться сквозь заросли, но они не отставали.
        Друзья бежали изо всех сил, не думая ни о чем. Просто бежали вперед, в темноту, куда глядят глаза. Думать не было ни сил, ни времени. Они просто спасали свои жизни. Грендир, захлебывающийся воплями, сильно мешал, его приходилось тащить на руках, но друзья даже не думали о том, чтобы его бросить, это казалось невозможным.
        Когда орги уже дышали в спину, а Фарах начал задыхаться, впереди, среди деревьев, они увидели множество светящихся точек.
        - Факелы, - выдохнул Килрас. - Наши!
        - Нажми, - бросил на бегу Фарах. - Быстрей!
        Тратя последние силы, они помчались к факелам, проваливаясь по колено в глубокий снег, продираясь сквозь заснеженные заросли. Теперь они знали, куда бежать.
        Из темноты донесся крик. Рядом с Фарахом свистнула стрела, но Килрас завопил, проклиная стрелка, и больше никто не стрелял.
        - Тасам! - закричал Фарах, надеясь на то, что сотник где-то впереди, среди солдат. - Орги, Тасам!
        С ходу друзья проломились сквозь кусты и вывалились на большую поляну, заполненную мечниками. Народу здесь было много, полсотни человек, не меньше. И все кричали. Разом.
        - Сюда! - раздалось из толпы. - Фарах, сюда!
        Сразу десяток рук подхватил юношу и потащил сквозь строй, как куль с крупой. Его оторвали от друзей, и они сразу затерялись в толпе.
        - Килрас! - кричал Фарах. - Килрас!
        Но ему никто не ответил. Вместо этого с края поляны донеслись отчаянные крики боли. Орги, преследовавшие друзей, налетели на мечников.
        Фараха уронили в снег и даже не подумали поднять. Он встал на ноги и оказался среди толпы мечников, спешащих навстречу великанам. На него уже никто не обращал внимания. Килрас исчез, и Грендир вместе с ним. Он снова остался один.
        Его чуть не сбили с ног, толкнули раз, другой. Совершенно ошалев, он вытащил меч из ножен и тоже побрел вперед, двигаясь в общей куче, цепляясь свободной рукой за плечи солдат.
        Внезапно мечники, идущие перед ним, прыснули в стороны, и прямо на Фараха вывалился огромный орг, размахивающий дубиной. Развернувшись, он одним ударом свалил двух солдат, оказавшихся поблизости. Фарах вскрикнул, бросился вперед, выкрикивая молитву, и попытался проткнуть великана мечом. Но клинок не вспыхнул. У воспитанника не хватило сил его зажечь, и меч только слегка кольнул врага.
        Тот взревел и отмахнулся свободной лапой, как от надоедливой мухи. Огромная ладонь, поросшая жесткой вонючей шестью, сбила Фараха с ног. Удар отбросил его вбок, к деревьям. Падая, он сильно ударился спиной и затылком о толстый ствол ели и сполз по нему в снег. Сил не было. Встать он не смог, только поднял голову. Перед глазами вертелись разноцветные круги, в ушах стоял глухой звон, словно сотня молотобойцев взялись разом ковать мечи. Последнее, что он увидел, - десяток мечников, навалившихся на орга и рубящих его на куски. А потом свет померк, и Фарах провалился в темноту.
        
        
11
        
        Очнулся он от тряски. Не открывая глаз, потребовал, чтобы его оставили в покое, и лишь потом понял, что жив. Голова болела. Казалось, тупой топор долбит в затылок, пытаясь его расколоть. Ныла спина. Ребра вспыхивали огнем, но дышалось легко. И еще - было очень холодно.
        Заворочавшись, Фарах открыл глаза. Темно. Очень темно. Он судорожно сжал кулаки, резко вздохнул - подумал, что ослеп, но тут же разглядел в темноте над собой маленькие жемчужные огоньки. Звезды. Это всего лишь ночь. Тогда он застонал и сел.
        И сразу все встало на свои места. Привычный мир вернулся. Оказалось, что его везут в большой открытой повозке, запряженной парой быков. Рядом лежали раненые солдаты. Кто-то стонал, но тихо, едва слышно. Глядя на неподвижные тела, Фарах подумал, что многие солдаты давно мертвы, но никому до этого нет дела.
        Уцепившись за борт повозки, он приподнялся и стал осматриваться. Увидел, что дорога запружена идущими людьми, солдатами. Они шли молча, стараясь не шуметь.
        - Эй! - позвал Фарах. - Где я?
        - Тише! - откликнулся солдат с огромной черной бородой, шедший рядом с повозкой.
        - Что со мной?
        - Ишь, - раздалось с другой стороны, - очнулся. Лежи тихо, пацан.
        Фарах перегнулся через дощатый борт и вцепился в плечо бородача.
        - Где я? - прошипел он. - Что случилось? Куда мы едем?
        Солдат попытался стряхнуть руку Фараха, но не смог. Рука бывшего кузнечного подмастерья, несмотря на ранения, была все еще крепка.
        - Да тише ты, - сердито зашептал он в ответ. - Не ровен час, Орду на нас наведешь.
        - Убегаем?
        - Да! Разбили нас, пацан. Вдребезги. Навалились кучей, разнесли по лесу, как солому ветром. Вот раненых собрали и бежим в долину Халь. Кто цел остался - стали заслоном. Держат Орду. Но это ненадолго. Наших совсем мало осталось.
        - А Вторая Армия? Где она?
        - А хрен собачий знает где. Нету. Поговаривают, что струсили они, вернулись в Сальстан.
        Фарах застонал и откинулся на спину. Плохо. Все очень плохо. Састион погиб, Васка и Сасим тоже. Килрас и Грендир исчезли. Наверно, тоже погибли. Войско разбито. Орда победила.
        Мысли разбегались, путались. Затылок пронзало острой болью, словно плотницким гвоздем. Фарах застонал и перевернулся на живот. Стало легче. Он подтянул ноги, сжал кулаки. Цел. Вроде все в порядке. Тело слушается, вот только мышцы застыли, замерзли. Да голова немного кружится.
        Подняв руку, он ощупал затылок. Сухо. Раны нет, но прощупывается большая, с голубиное яйцо, шишка. Кажется, с ним не случилось ничего непоправимого. Но с остальными...
        Лежа на животе, Фарах согревал ладони дыханием и пытался понять, что ему делаь дальше. Орда наступает. Неужели все кончено? Война проиграна или только одно сражение? Но нет. Он видел Орду. Он сражался с ней. Врагов много и они сильны. Их ничем не удержать! Это дикая сила, приливная волна, ураган. Вторая Армия, собранная из рекрутов и добровольцев, ясно как день, не сможет удержать границы. Войска Тайгрена вторгнутся в Сальстан, это лишь вопрос времени. Неужели в Мир придет вечная зима? Катастрофа? Не может быть. Этого просто не может быть! Энканас не допустит этого.
        Фарах зашептал слова молитвы, взывая к Всеблагому. Но ответа так и не получил. Никакого тепла. Бог Огня не отзывался. Зов пропадал впустую, растворялся в темноте. В ответ пришел лишь всепожирающий холод. Хальгарт отныне - вотчина Тайгрена.
        От страха и холода свело ноги, по спине пробежала волна боли. Фараха охватила паника. Ему захотелось вскочить и броситься бежать впереди повозки. Домой. На юг. В теплую деревушку, где никогда не видели снега и оргов. Туда, куда не достанут лапы Тайгрена.
        Очень хотелось жить.
        Жить. Простое слово. Оно означает: дышать, ходить, говорить, есть, пить. Фарах очень хотел жить. Когда Ламеранос рассказал ему о предсказании, юноша испугался. Но совсем не так, как теперь. Тогда не знал, как это - умереть. Да, он видел смерть и раньше. Дед, Танвар, разбойники... Но не понимал, что это такое - смерть. Не мог примерить на себя, не мог ощутить того, что тоже смертен. Теперь, после битвы в лесу, Фарах понял, что это такое. Все его существо боялось гибели, каждая частичка тела трепетала при мысли о том, что его может не стать. Что он перестанет быть. Предсказание... Неужели предсказанию суждено сбыться? Он не хочет умирать. Не хочет!
        Уткнувшись носом в холодные ладони, Фарах заплакал. От страха, обиды, бессилия. Ему не хотелось быть здесь, в холодном лесу, где рядом ходит смерть. Ему хотелось на юг, в тепло, под ласковые лучи Дома Энканаса, несущего жизнь. Хотя бы - в Таграм. Да, ему нужно в Таграм. Надо поговорить с Ламераносом. Как знать, быть может, ученый нашел ошибку в предсказании и наверняка есть шанс обмануть судьбу. Быть может, он знает, как помочь войскам Сальстана победить Бога Тьмы. Он такой умный, он много знает. Ламеранос обязательно что-нибудь придумает. Обязательно! Решено: в Таграм. Ему надо в Таграм!
        Солдаты шедшие позади, зашумели. Сначала зашептали, потом стали говорить громче. Повозка вздрогнула, быки замычали и пошли быстрей. Солдат, ведущий их под уздцы, заторопился, рванулся вперед.
        - Орги! - закричали сзади. - Орги! Братцы, спасайтесь!
        Десятки голосов тут же подхватили крик. Раненые зашевелились, пытаясь подняться, в надежде хотя бы спрятаться в лесу. Провожатый, не дожидаясь, чем кончится дело, бросил быков и припустил вперед, проваливаясь в глубокий снег.
        Фарах приподнялся. Полусотня солдат, идущих за повозкой, закипела, забурлила, как вода в котелке. Некоторые бросались в сторону, в лес. Другие доставали оружие, пытались выстроиться в шеренгу, чтобы встретить врага.
        Расстегнув драный полушубок, Фарах запустил руку за пазуху. Нож, когда-то выкованный им самим, был на месте. Он висел на боку, под рукой, в специальных ножнах, сшитых за время путешествия на север. Фарах вцепился в его холодную рукоять и потащил на себя. Все-таки оружие. Невесть какое, но - оружие.
        Десятка два солдат топтались по снежному насту, готовясь к бою. Но большинство, огибая повозку, бежали в стороны, стремясь спасти свои жизни. Они хотели жить, и слепой ужас гнал их в лес, подальше от дороги.
        Фарах достал нож и коснулся пальцем острия. Острое, холодное. Как мысль, пришедшая следом. Нет, он не станет драться. Это бесполезно. Умереть здесь, на лесной дороге, после того как выжил в бою - это не для него. Он просто хотел жить. Плевать на то, что будет с другими. На все плевать! Сейчас надо жить. Перед глазами вдруг встало видение: серебряный палец Бога, качающийся, как стрелка весов. Фарах сплюнул. А потом, повернувшись, пробрался к козлам и с них прыгнул на спину одного из быков. Тот возмущенно взревел, дернулся, но не остановился. По-прежнему брел вперед, с хрустом топча снег.
        Фарах несколькими взмахами ножа обрезал все постромки и, вцепившись в пышную гриву быка, стал его подгонять. Тот ревел, но быстрее не шел. Бывший подмастерье кольнул его, и бык, почувствовав боль, прыгнул вперед. Фарах закричал на него, кольнул еще раз. Бык неуверенно подался еще. И тут, видимо почувствовав свободу от постромок, замычал и вдруг сорвался с места, припустил галопом, как заправский скакун. Он мчался тяжело, но быстро, отшвыривая могучей грудью в снег солдат, не успевших отскочить. Фарах пытался удержаться на пляшущем загривке быка и не переставал колоть его ножом. Он хотел жить. Он хотел как можно быстрее покинуть это место. В долину. Прямиком в долину. А оттуда - на юг.
        Наконец бык обогнал солдат, повозка осталась далеко позади. Перед ним лежала чистая дорога, утоптанная сотнями ног, и он побежал быстрее. Его подгоняли уколы ножа и страх. Быку тоже было страшно. Он чувствовал, что сзади надвигается темная и страшная сила, пахнущая смертью. И потому мчался все быстрее, уже не обращая внимания на то, что на спине кто-то сидит. Его уже не надо было подгонять. Бык тоже хотел жить.
        Заслышав крики, Фарах оглянулся, но ничего не увидел. Повозку и воинов, оставшихся возле нее, скрыла темнота. Но Фарах знал - сейчас там начинается бой. Орги идут в атаку, окружая солдат, обнаживших оружие. Раненые пытаются достать мечи, чтобы встретить смерть как подобает воину. Еще Фарах знал, что потом ему будет стыдно. Очень стыдно и больно. Но сейчас он хотел жить. Очень.
        Пригнувшись, чтобы не задевать головой еловые ветви, Фарах снова кольнул быка ножом. Вперед, только вперед! На юг.
        
        
12
        
        Путь домой оказался долгим и страшным. Это время бывший подмастерье кузнеца и воспитанник Храма почти не запомнил, разум отказывался запоминать страх и панику. Все происходило словно в тумане, в горячечном бреду. Порой Фараху казалось, что это ему только снится. Что он вот-вот проснется и вздохнет с облегчением, утирая пот с разгоряченного лба.
        Душа отказывалась принимать то, что видели глаза. Чужая боль и чужие страдания уже не трогали его сердце. Оно очерствело. Так было нужно, потому что выжить в неразберихе войны мог лишь человек, заботящийся только о себе. Когда речь идет о выживании, то доброта исчезает, остается лишь черствость.
        Он запомнил только страх, холод и голод. Страх гнал его вперед, холод норовил обратить в ледяную статую, а голод лишал сил. Фарах сопротивлялся, старался выжить, выбраться из этого наваждения, и это ему удалось. Он вырвался из цепких лап войны. Но так и не проснулся. Ночной кошмар остался явью.
        К исходу той страшной ночи, когда орги догнали отступавших и повозку с ранеными, он все-таки добрался до долины Халь. Там Фарах наткнулся на сотню воинов, своим ходом добравшихся до крепости. Больше никого не было. Вторая Армия действительно ушла на юг, отступила к границе Сальстаиа, бросив на произвол судьбы остатки разбитого воинства.
        Уцелевшие солдаты - изможденные, голодные и усталые - грелись у костров, разложенных вокруг крепости. Внутри места не было - каждый свободный угол в домах отдали раненым. За ними ухаживали медики Второй Армии. Те, что остались. Добровольно.
        Фараху удалось пробиться внутрь крепости и рассказать сотнику Погу о событиях на севере. Сотник, взявший на себя командование гарнизоном, принял весть о наступлении Орды спокойно. Он надеялся отсидеться в крепости, отбить атаки и дождаться помощи. Пог уже второй год зимовал в этой крепости и был уверен, что старые стены выдержат натиск Орды. Фарах не стал его разубеждать, хотя придерживался другого мнения, потому что видел Орду. Он просто встал и потихоньку ушел.
        Ему удалось хорошенько наесться и накормить быка. Воспользовавшись удобным моментом, он украл котомку с вяленой солониной и промерзшим насквозь хлебом. Его совесть осталась чиста: Фарах считал, что еда не понадобится защитникам крепости. Они обречены. Красть у мертвых не преступление, а необходимость - так он подумал. А потом украл и мешок овса - для быка. Оставалось лишь отправиться на юг. И подмастерье не стал задерживаться, даже чтобы погреться у костра.
        Путь, на который обоз потратил неделю, он прошел за четыре дня. Вернее, за три долгих холодных дня и четыре ночи. Но это было не так уж сложно, без обоза он двигался быстрее. К тому же он не оставался в одиночестве. По дороге брели многие солдаты, бежавшие, как и он, на юг. Поодиночке, группами, с быками и без - все шли в одну сторону, к Сальстану. Но Фарах сторонился компаний. Он не доверял чужакам. Не тратя время на беседы, в одиночку пробивался вперед, обгоняя тех, кто шел, по его мнению, слишком медленно. Ночевал тоже один, в лесу. Разводил костер из сырых сучьев, тратя порой на это несколько часов, и спал, обнимая быка, привыкшего к новому хозяину. Вместе спать теплее.
        Но на третий день пути бык издох. Не выдержал нагрузки. Измученный дорогой в Хальгарт, не успевший как следует отдохнуть и отъесться, он шел вперед до последнего, стремясь, как и его хозяин, побыстрее выбраться из гиблого места. Он чуял смерть, идущую по пятам, и не было нужды его подгонять. Но однажды бык просто упал в снег и больше не встал. Умер на ходу.
        Фарах остановился, развел костер, разделал тушу. Зажарил мясо, съел, сколько смог, и лег отсыпаться. Проснулся он от криков. Оказалось, на его костер набрели три усталых и голодных солдата. Обрадовавшись нежданному угощению, они набросились на тушу быка, вырезая себе лучшие куски и жаря их тут же на огне. При этом никто не обращал внимания на спящего парня. Посмотрев на орущих солдат, Фарах тихо поднялся и ушел в темноту. Он не хотел неприятностей. Он хотел жить.
        К вечеру следующего дня Фарах добрался до границы Сальстана и сразу же наткнулся на посты Второй Армии. Его задержали патрульные как дезертира и отправили к другим несчастным, пережившим бойню и добравшимся до своих. К счастью, их было много и уследить за всеми дезертирами не представлялось возможным. Командиры сколачивали из провинившихся новые десятки и отправляли строить укрепления.
        Строить укрепления Фарах не хотел. Он хотел на юг. План бегства созрел мгновенно и тут же был претворен в жизнь. Ему, одетому в гражданское платье, удалось без проблем удрать со строительства и затеряться в толпе обозников. Разгрузив припасы, они собирались возвращаться в столицу. Но связываться с армейскими обозниками было опасно - они легко могли выдать беглеца солдатам. Как-никак - тоже служивые. Не зная, что делать дальше, Фарах ходил среди толпы, от костра к костру, пытаясь придумать, как ему выбраться за пределы лагеря.
        Ему повезло. Просто сказочно повезло. Пробираясь между рядами повозок, он заметил человека, показавшегося ему знакомым. Это был тучный леаранец, чьи огромные усы покрылись толстым слоем инея. Фарах подобрался ближе и, услышав голос этого человека, признал в нем частного торговца Перро. Его он видел в кабачке «Совиное Урочище». Тот еще спорил с северянином Сагистом о том, как лучше сбыть армии товар. Фарах подошел ближе и решил послушать, о чем торговец говорит с обозниками.
        Оказалось, леаранец, владелец трех больших повозок, удачно сбыл товар и собирался в обратный путь. Причем немедленно. Фарах решил, что глупо упускать такой шанс. Он подошел к торговцу и обратился к нему по имени. Тот сначала испугался, но, уразумев, что исхудавший и оборванный мальчишка просит взять его с собой, приободрился. Он принялся выспрашивать у Фараха, кто он такой и откуда взялся. Тог соврал, что он школяр из Таграмского Университета и случайно оказался среди обозников. Дескать, отправился вместе с ними, чтобы посмотреть на войну, и отстал от друзей. В доказательство того, что он школяр, парень напомнил торговцу о разговоре в «Совином Урочище». Перро припомнил беседу и сразу подобрел. Брать с собой дезертира он не хотел. За укрывательство беглеца можно было лишиться всего добра, а то и головы, но Фарах не был похож на солдата. Одет он был в гражданское платье и слишком юн для воина.
        Видя, что торговец сомневается, Фарах посулил ему награду. Обещал, что продаст все имущество в Таграме и отдаст спасителю выручку. Тучный леаранец пожевал заиндевевший ус и махнул рукой. Сказал, что плевать хотел на те деньги, что может собрать школяр. Пообещал, что довезет его и так, лишь бы помог в дороге, потому как двое его приказчиков сбежали, как только услышали о наступлении Орды, и теперь рабочих рук не хватает. Фарах возликовал и клятвенно пообещал отработать дорогу. Спустя полчаса он уже трясся в повозке, едущей на юг.
        Перро не задерживался в пути. Его небольшой обоз целенаправленно шел к цели - в Таграм. Новых грузов и попутчиков не брали. Торговцу удалось изрядно приумножить свой капитал, и он не хотел им рисковать, ввязываясь в сомнительные операции
        По дороге их часто останавливали. Солдаты досматривали повозки, проверяя, не укрываются ли в них дезертиры. На время проверок Фарах садился рядом с Перро и не думал прятаться. Так он навлек бы на себя подозрения. Торговец называл его помощником, солдаты кивали, и все шло как по маслу.
        Когда они выбрались из расположения войск Второй Армии, подмастерье вздохнул с облегчением. Теперь он уже не опасался за свою жизнь, казалось, все беды остались позади. Начиналась долгая дорога, ведущая к дому.
        Но, как оказалось, радоваться было еще рано. Дорога кишмя кишела подозрительными личностями. Дезертиры бродили в северных лесах целыми шайками, укрывались от армейских патрулей, пытались прорваться на юг. Кормились они в основном разбоем. И кроме них на дорогах было полно народа - жители ближайших городков и деревень снимались с насиженных мест и бежали в глубь страны, подальше от границы. Никто из них не верил, что армия сдержит Орду.
        Спали Перро и его спутники по очереди. В каждой повозке сидело по два человека, сменявших друг друга. В той, где ехал Перро, Фарах оказался третьим. Он помогал, чем мог: готовил еду на уже знакомой походной печке, правил быками, стоял на страже. Со всеми обязанностями справлялся споро, и леаранец был доволен. И вообще, все шло отлично, пока они не отъехали далеко от войск.
        На третью ночь на их обоз напали. В темноте Фарах не разобрал, кто были эти люди - оголодавшие дезертиры или местные жители, решившие поживиться чужим добром. Нападение было неожиданным, и единственное, о чем парень думал, так это о том, чтобы остаться в живых.
        Они налетели внезапно, из темноты. Десяток голодных и замерзших людей, вооруженных чем попало - дубинами, кинжалами, рогатинами. Двоих людей Перро, правивших последней повозкой, убили сразу. Но те, кто ехали во второй, услыхали возню и подняли крик. Перро и Фарах, мирно дремавшие у печки, тут же проснулись. Они успели приготовиться к схватке: торговец вооружился старым мечом, а подмастерье выхватил свой нож. Их третий спутник, помощник торговца по имени Партар, взялся за тяжелую железную кочергу.
        Фарах выскочил из повозки первым, и на него сразу налетели два бандита, вооруженные дубинами. Парень легко увернулся от их ударов, полоснул одного ножом по ноге, потом перехватил руку второго, сломал ее и едва успел отскочить в сторону - в схватку вступил Перро. Размахивая мечом, как дубиной, торговец без труда добил раненых, а подмастерье бросился на помощь приказчикам из второй повозки.
        Дрался он легко, не задумываясь о том, что дерется. После сражения с оргами эта схватка была для него мелкой потасовкой. Он быстро прикончил троих разбойников, застав их врасплох. Просто напал на них со спины и зарезал ножом, как свиней. Один из оставшихся в живых, вооруженный мечом, попытался атаковать, решив, что справится с безоружным. Фарах не отступил. Он увернулся от размашистого удара, пинком в колено сломал ногу разбойника и добил его ножом. Остальные, не ожидавшие такого отпора, бросились бежать. В спину им неслись проклятия Перро.
        Когда нападавшие растворились в темноте, торговец велел немедленно трогаться в путь. Он не исключал того, что бандиты могут вернуться.
        Убитых приказчиков решили оставить прямо тут, в снегу. Хоронить их было некогда, а брать с собой трупы - глупо. Сначала Перро не хотел бросать опустевшую повозку, все же она обошлась ему в кругленькую сумму. Но потом благоразумие победило. Делить отряд, и так уже небольшой, было слишком опасно. Перро махнул рукой и велел трогаться. Никого не подгоняли - и люди и быки спешили покинуть место боя.
        Уже в дороге, забравшись на кучу старых шкур, Фарах внезапно понял: сегодня он в первый раз отнял жизнь у человека. Он убивал людей, убивал их так, словно они были дикими зверями. И, что самое ужасное, не чувствовал никаких сомнений и никакого раскаяния.
        Вытащив нож, Фарах уставился на его окровавленное лезвие. Бурые разводы, заляпавшие клинок, уже подсыхали. К горлу подкатил горький комок, и парня затошнило. Это ведь была человеческая кровь, самая настоящая, еще свежая. Орги - чудовища, их уничтожение было добрым и благим делом. Но люди...
        Глядя на клинок, Фарах подумал о том, что очень устал. Что ему хочется спать и что он по-прежнему не испытывает ни сожаления, ни раскаяния. Эти люди хотели забрать его жизнь, а он забрал их - вот и все. Либо мы, либо они. Оказалось, что убивать людей очень просто, если они хотят убить тебя. Тошнота отступила. Кровь на лезвии осталась всего лишь кровью. Ничего страшного не произошло, просто он опять немного вырос. Придя к такому выводу, Фарах вытер нож о рукав и лег спать, словно ничего не случилось.
        Остаток пути они ехали быстро, стараясь нигде не задерживаться. К счастью, нападений больше не было. Места пошли обжитые, дезертиры остались на севере, и теперь можно было не бояться за свою жизнь.
        Фарах почти все время спал. Когда бодрствовал - не молился, не разговаривал с попутчиками, а жил, наслаждаясь каждым вздохом. Он не нуждался в разговорах. От бывшего кузнечного подмастерья, любознательного и разговорчивого, осталась лишь молчаливая тень.
        За время пути он сильно похудел, осунулся. Иногда ночью, лежа на мокрых шкурах, воняющих псиной, не в силах заснуть, Фарах думал о том, что какая-то его часть уснула и никак не проснется. А именно та часть, что стремилась к знаниям, верила в дружбу, надеялась, что все будет хорошо. Бывший воспитанник Храма чувствовал себя разбитым. Его жизнь снова разлетелась на множество осколков и никак не хотела складываться обратно. Он ощущал какую-то потерянность. Пытался припомнить лицо деда - и не мог. При мысли о Килрасе и Грендире кулаки сжимались сами собой, словно это могло чем-то помочь. Фарах знал, что предал их. Бросил в снегах Хальгарта и даже не попытался найти. От таких мыслей делалось больно, и он гнал их прочь.
        Но больше всего его беспокоили мысли о Боге Огня. За всю дорогу он ни разу не обратился к Энканасу с молитвой. Боялся, что наткнется на холодную пустоту, означавшую начало конца света. Однажды он уже ее почувствовал - там, на ночной дороге, сидя в повозке с ранеными солдатами. И это чувство Фарах запомнил навсегда. Он не мог себе позволить наткнуться на такую пустоту еще раз, не мог и все. Просто не вынес бы этого. Ведь это означало бы, что Энканас, Всеблагой Бог Огня, побежден Тайгреном и что дни людского рода сочтены. Мир трех государств балансировал на краю гибели, ожидая вторжения северной Орды, и так же на краю бездонной пропасти стоял и мир Фараха. Он не мог позволить себе раскачивать его. Наоборот, он хотел сохранить равновесие, удержаться от падения, остаться в своем уме... Всю дорогу от Хальгарта до столицы Сальстана он пытался удержаться на краю темной бездны безумия, и это ему удалось. Когда дорога подошла к концу, Фарах вздохнул с облегчением. Он выдержал это испытание. Оставалось только добраться до города.
        Но на окраинах Таграма путешественников ждал неприятный сюрприз - в столицу непрерывным потоком стекались беженцы из соседних деревень. Люди, напуганные слухами о том, что Орда уже штурмует границы Сальстана, хотели укрыться за белоснежными стенами Таграма, найти в нем убежище. Столица была для сальстанцев символом силы и порядка, и они спешили к этому символу, надеясь получить у него хоть немного надежды на будущее. Но город, и так переполненный жителями, был закрыт. Таграмцы вовсе не радовались пришлым, им хватало и своих забот.
        Вокруг Таграма вырастали лагеря беженцев, покинувших родные места вместе с родственниками и со всем добром. Они сбивались в толпы и пытались отвоевать у местных хоть клочочек земли, надеясь на то, что столицу будут защищать всеми силами и им удастся уцелеть. Они строили свои маленькие городки, состоящие из палаток и шалашей. Это были поселения грязных и голодных людей, потерявших смысл жизни. Завидев путников, они набрасывались на них, умоляя взять их с собою в Таграм.
        Здесь по-прежнему лежал снег и было все так же холодно. Но этот легкий морозец не шел ни в какое сравнение с тем холодом, что стоял в Хальгарте. Вся округа была присыпана мокрым снегом, однако Фарах знал: это все временное, наносное. Этот снег не имел никакого отношения к тому, что устилал равнины севера. В нем не было зла.
        На подъезде к городу одну из повозок пришлось бросить. Обезумевшие крестьяне набросились на нее и принялись нагружать своим скарбом. Два приказчика перебрались к Перро. Всем вместе им удалось отогнать беженцев от своей повозки. Дальше ехали в тесноте, не разговаривая. Все были подавлены происходящим, разговаривали редко, больше молчали. На душе стало скверно.
        Им удалось пробиться к огромным вратам Таграма. Они были открыты - в город шел поток обозов, везущих припасы и оружие. Столица готовилась к осаде. Королевские гвардейцы следили за порядком, тщательно осматривали каждую повозку, проверяя, нет ли в ней беженцев.
        Перро удалось вклиниться в один из обозов, и путешественники быстро добрались до ворот. Сначала их не хотели пускать, но, к счастью, в леаранце быстро признали столичного жителя. Перро был известен в торговых кругах - и своей удачливостью и благотворительностью. По счастью, с солдатами стоял один из Жрецов Храма Южного Огня - он-то и опознал торговца. Перро регулярно жертвовал этому храму немалые суммы, надеясь на покровительство Энканаса. Жрец, узнав, что леаранец возвращается из торговой поездки с крупной прибылью, тут же велел солдатам пропустить повозку.
        Так Фарах вернулся в Таграм. Он рискнул показаться на глаза стражникам, но рядом с ними стоял Жрец, он мог случайно видеть его раньше и узнать воспитанника в помощнике торговца. Этого Фараху не хотелось; проезжая ворота, он отвернул лицо в другую сторону. Подождав, пока ворота останутся позади, Фарах распрощался с Перро. Тот, помня, что случайный попутчик спас обоз от нападения разбойников, уговаривал его остаться, говорил, что примет на работу, а может, и возьмет в долю. В эти лихие времена торговец хотел иметь в своем распоряжении опытного бойца. Но Фарах вежливо и твердо отказался. Он еще не знал, что будет делать дальше, но был уверен, что торговля - не его стезя. Расстались они тепло, по-доброму. На прощание Перро сказал, что двери его дома всегда будут открыты для Фараха, и крепко его обнял.
        Бредя по улицам куда глядят глаза, бывший воспитанник чувствовал себя потерянным. Он достиг цели - вернулся в столицу, но теперь, когда его планы сбылись, растерялся. Он не загадывал так далеко, хотел просто вернуться. Поэтому просто шел вперед, в никуда, пытаясь найти себя.
        Выйдя на Королевскую Площадь, к стенам дворца, он вдруг почувствовал, что просыпается. Фарах пошел быстрее, стараясь посетить все те места, где бывал раньше. Ему казалось, что еще немного и он найдет в себе то, что потерялось по дороге из Хальгарта в Сальстан. Свою часть, ту, что верила в добро и надеялась на лучшее.
        У «Совиного Урочища», наткнувшись на компанию школяров, Фарах внезапно вспомнил, как дед рассказывал ему про звезды. Он вспомнил его улыбку, его умные и добрые глаза и чуть не заплакал. Проходя через перекресток, где торговали цветами, юноша улыбнулся, припоминая симпатичную цветочницу. Волна тепла затопила его, заставив оттаять душу, заледеневшую в лесах Хальгарта. Пройдя еще один перекресток, Фарах понял, что идет к приюту, и все-таки заплакал.
        Со слезами на щеках он добрел до знакомых ворот. Ему было плохо, он чувствовал себя отъявленным негодяем и мерзавцем. Он знал, что предал друзей, оставил их на севере сражаться с воинством Тьмы, а сам позорно бежал на юг. И это знание заставляло его сердце сжиматься от боли.
        Глядя на закрытые ворота приюта, Фарах никак не мог решить - постучаться или пройти мимо. Састион, Васка, Сасим... Они уже никогда не вернутся сюда. Килрас, Грендир... Где они теперь? Возможно, их останки мерзнут в снегах Хальгарта, а Фарах, живой и здоровый, вновь стоит у ворот дома, давшего ему семью. Семью, которую он предал.
        Отвернувшись, Фарах побрел прочь. Он понял, что никогда больше не вернется сюда. Он не мог позволить себе вновь прийти туда, где жили его друзья. Может быть, потом, когда боль в груди утихнет и он вымолит прощение у памяти погибших, - лишь тогда он сможет вновь переступить порог этого дома.
        Выйдя вновь к «Совиному Урочищу», Фарах вспомнил о Ламераносе и остановился, пораженный до глубины души. Как он мог забыть об ученом! Ведь именно из-за него он и собирался вернуться в Таграм! Ему необходимо навестить ученого. Обязательно! Он мог знать, что нужно делать. Он мог найти ошибку в предсказании... Ведь его еще никто не отменял. Фарах чудом избежал смерти, но два месяца еще не прошло. Оставалась пара недель или даже больше. Именно с Ламераносом можно поговорить о войне и об Орде. Вдруг он придумает какой-нибудь выход! Как он мог забыть обо всем этом?
        Фарах вытер рукавом внезапно вспотевший лоб и только теперь почувствовал, что окончательно пришел в себя. Он вернулся. Вернулся в Таграм, к прежней жизни и стал самим собой. Его душа, замороженная войной, оттаяла. Теперь он точно знал, что нужно делать - идти к ученому. Но сначала надо было разобраться еще с одним делом.
        Приняв решение, Фарах направился в сторону Южного Храма Огня. Вернувшись в реальный мир, захотел наконец испытать судьбу. Он знал, что ему просто необходимо обратиться к Энканасу. Ему очень хотелось это сделать, чтобы все-таки понять - удержался Мир на краю пропасти или уже катится в бездну. Фарах по-прежнему боялся наткнуться на холод и пустоту, как это было с ним тогда, на севере. Но, если такое случится, пусть это произойдет в Храме, где Жрецы смогут его понять и поддержать. Так и только так следовало поступить. Если Энканас по-прежнему восседает на своем огненном троне и все так же благосклонен к детям своим, то, возможно, он дарует недостойному воспитаннику прощение, сжалится над ним и все-таки ответит на призыв. Фарах очень нуждался именно в прощении. И в ответе. Сейчас ему был только один путь - в храм.
        На улицах было много людей. Стражники, военные, торговцы и просто горожане - все они куда-то шли или, напротив, стояли и мирно разговаривали. Фарах, отвыкший за время пути от такого количества людей, шел медленно, с наслаждением прислушиваясь к разговорам. Поездка на север, обернувшаяся кошмаром, отступала, уходила в прошлое. Теперь бывший воспитанник радовался шумному и людному городу, в нем он чувствовал себя живым.
        Говорили таграмцы много и о разном. В основном, правда, передавали друг другу слухи о положении дел на севере. Фарах знал цену таким разговорам, она была невелика, но все же было интересно - о чем люди беседуют. Он хотел знать, чем живет город, чтобы жить вместе с ним.
        Из разговоров Фарах узнал, что Вторая Армия Сальстана ведет тяжелые бои на границе с Хальгартом. Орда не смогла с ходу разбить войско. Остатки Первой Армии, хоть и были почти уничтожены, все же успели хорошенько потрепать врага. Так что пока северяне еще не вошли в Сальстан. Но никто не сомневался, что это лишь вопрос времени, и войска Тайгрена обязательно прорвутся на юг. Но оказалось, что другие государства тоже не теряли времени даром: оценив силу Орды, они спешно собирали новые армии. Поговаривали, что саддин Каван-Сара отправил на помощь Сальстану несколько тысяч отборных бойцов своего войска. Фарах, знавший, что отборные войска саддина - федды, редко покидают столицу, решил, что это жест отчаяния. Саддин понимал, что если падет Сальстан, то Каван-Сару не справиться с Ордой. Потому он отдавал в общую копилку все, что имел.
        Леаранцы, обычно державшиеся особняком, тоже отличились. Десяток городов объединили капиталы и на вырученные деньги набрали целое войско наемников - в основном из разбойников, душегубов и бывших заключенных. Сейчас это войско быстро двигалось к Вольному Паиру - от него не так далеко было и до северных границ Сальстана. Фарах, правда, сомневался, что такое войско будет боеспособно, скорее всего, эти «солдаты» разбегутся еще по дороге на фронт. Но, с другой стороны, это всего лишь слухи, ведь леаранцы народ ушлый, хваткий, деньгами напрасно не сорят. Скорее всего, они наняли добровольцев, причем опытных - таких в Леаране хватало. Вольные охотники и наемники всегда там, где звон монет. А уж монет в торговом Леаране было в достатке.
        О будущем таграмцы говорили охотно. Спорили, строили всевозможные предположения, заключали пари - главным образом по поводу боеспособности собственной армии. Фарах с удивлением слушал эти разговоры. В них не было отчаяния и страха - скорее любопытство и азарт: продержатся ли силы Сальстана до прихода иноземной помощи, а если нет, то насколько глубоко продвинется враг? Бывшему подмастерью, знакомому с силой Орды, уничтожающей все на своем пути, было дико это слышать. А вот горожане, похоже, воспринимали их просто как захватчиков из соседнего королевства. К тому же никто не верил, что Орда дойдет до Таграма. Спорщики обычно сходились на том, что, скорее всего, лишь север Сальстана будет занят Ордой. А выбьют ли ее оттуда войска Каван-Сара и Леарана - это уже совсем отдельный спор.
        Увлекшись разговорами горожан, Фарах неожиданно обнаружил, что заблудился. Эти кварталы он знал неплохо, но его угораздило свернуть в путаницу узких улочек, и он совершенно потерялся в их лабиринте. Он поспешил вернуться назад, но еще больше запутался. В конце концов, миновав несколько задних дворов, малолюдных и донельзя грязных, Фарах выбрался на длинную прямую улицу, скованную с двух сторон большими общественными домами.
        Бредя вдоль глухих стен, мимо узких окошек, больше похожих на бойницы, Фарах пытался вспомнить, куда следует свернуть, и никак не мог понять - куда. Людей здесь не было вовсе, да и дверей в стенах не видно. Похоже, его угораздило попасть на какой-то задний двор.
        Похолодало. Фарах плотнее укутался в драный полушубок, одолженный ему Перро, и натянул шапку на самые глаза. Ему очень хотелось в тепло. И еще - вымыться. Лохань с горячей водой... Как давно Фарах о ней мечтал! Она виделась ему во всей красе - огромная, дымящаяся, излучающая манящее тепло. И мыльный камень - большой, тяжелый, такой, чтобы хватило надолго.
        От этих мечтаний Фараху сделалось еще холоднее. Он выругался и пошел быстрее. Но холод по-прежнему его преследовал. Со спины дул холодный ветер, норовя забраться в дыры полушубка и побольнее цапнуть за поясницу. Длинная улица превратилась в трубу, в которой даже легкий ветерок превращался чуть ли не в ураган.
        Когда Фарах заподозрил неладное, было уже поздно. В какой-то момент он ощутил укол холода в самое сердце, и тут же отозвались болью ребра и рука, обожженные колдовством демона. Почуяв беду, он обернулся и увидел, что за ним идут двое людей в черных шерстяных плащах с капюшонами, опущенными на лица. От преследователей и шла волна убийственного холода. Фарах замер - всего лишь на долю секунды, а потом, не раздумывая, бросился бежать.
        На ходу он ругал себя последними словами. Вернувшись в Таграм, он забыл о самой главной опасности, грозящей ему. Он помнил о предсказании Ламераноса, но война и страх смерти от лап оргов вытеснили из головы все прочие мысли. Темные Жрецы, устроившие на него охоту перед самым отправлением на север, вылетели у Фараха из головы. Он просто забыл о них. А Темные о нем - нет. Фарах подумал, что они по-прежнему следили за приютом, ожидая, когда жертва вернется. И вот - дождались.
        Бежать было тяжело. Фарах сильно ослаб, проголодался и замерз. Сил почти не было. Нащупав на бегу нож, он подумал, что, наверно, придется остановиться и принять бой, пока у него еще есть силы. Иначе он совсем ослабнет, и его спокойно прикончат, как загнанного зверя.
        Он уже собрался развернуться, надеясь, что преследователи не ожидают от него атаки, но тут впереди показался поворот. С громадным облегчением Фарах узнал желтые камни на углу дома и сам переулок - он вел на улицу Горшечников. Отсюда было недалеко до Храма Южного Огня, и Фарах решил, что благоразумнее будет не драться, а укрыться у Жрецов. Надежда на спасение придала ему сил, и он побежал еще быстрее, отрываясь от преследователей.
        На повороте Фарах поскользнулся, но удержался на ногах. Не останавливаясь, он свернул за угол, и со всего маху налетел на человека, одетого в черный шерстяной плащ. Бывший воспитанник еще успел подумать, что это засада и его тут ждали. А потом его схватили за руки, дернули в сторону и ударили по затылку. Боль пронзила голову, отдалась в сердце, перед глазами все закружилось, и оглушенный Фарах упал. Его ударили еще несколько раз, а потом все тело обожгло ледяным дыханием темного колдовства. Фарах почувствовал себя так, словно его окунули в ледяную воду. Мышцы свело судорогой, руки и ноги перестали слушаться. В голове разом стало пусто. Даже мысли ворочались лениво и тяжело, словно сонные рыбы подо льдом. Глаза закрылись и не хотели открываться.
        Он не потерял сознания, его оглушили, но и только. Фарах даже попытался сопротивляться, но напрасно. Замерзшее тело не слушалось. В отчаяниие он попытался воззвать к Энканасу, но сил не хватило. Бывший воспитанник Храма шептал про себя нужные слова, но никак не мог сосредоточиться. Мысли путались, шарахались из стороны в сторону, перед глазами все плыло, словно он был пьян.
        И тогда Фарах понял, что все кончено. Он пытался убежать от смерти, но оказалось, что шел ей навстречу. Глупо. Как глупо получилось. Гороскоп Ламераноса все-таки должен был сбыться. Ему показалось, что он слышит чей-то язвительный смех, и тогда он понял, что это - судьба. От нее не уйдешь. Тот, кто пытается обмануть судьбу, будет жестоко наказан. Пришел и его черед. Фарах должен был уже умереть - сто раз, не меньше. В детстве, когда за ним охотились Жрецы. По дороге на юг. В ту ночь, когда умер Тейрат. Во время нападения на караван, по дороге в Башмин. В тот вечер, когда погиб Танвар, закрыв его собой от Темных Жрецов. Ночью, перед отправкой на войну, когда Темные гоняли его по всему Таграму, как кот гоняет мышь по амбару. Во время первого боя с оргами. Во время схватки с демоном. Во время второго боя, от лап стора. Потом - от удара орга. И еще - когда Орда все-таки нагнача повозку с ранеными воинами. Он должен был остаться в снегах Хальгарта. Его останки должны были навеки лечь в промерзшую землю, рядом с сотнями других, принадлежащих воинам, защищавшим свою родину и весь Мир. Его всегда спасало
только чудо, возможно, та самая судьба, которую он хотел обмануть. Но жутковатое везение не могло продолжаться вечно - оно в конце концов привело его в руки Темных Жрецов. Быть может, это и было его судьбой - попасть в их руки именно здесь и сейчас? И вся цепочка чудесных спасений - вела именно к этому?
        Обессиленный и павший духом, Фарах тихо заплакал. Он чувствовал, как его тащат за руки, волокут по камням мостовой, и ничуть не сомневался, что ему придется вскоре проститься с жизнью. Горячие слезы катились из закрытых глаз, обжигая замерзшие щеки. Дитя Хазирского Полудня, он больше не пытался сопротивляться. Покорился судьбе. Сдался. Понял, что уже ничего не может сделать.
        Он не знал, сколько времени его несли, казалось - вечность. Но и она подошла к концу. Вскоре Фарах почувствовал, как его волокут по ступеням лестницы, ведущей вниз. Потом его подняли, перевернули и бросили на пол, при этом Фарах сильно ударился спиной. Но не чувствовал боли, тело словно превратилось в замороженный кусок мяса. В кусок чужого мяса. Не в силах пошевелиться, Фарах попытался открыть глаза, но и это ему не удалось. Он ничего не видел и не слышал. Колдовство Темных Жрецов обратило его в бесчувственный обрубок, который едва мог дышать.
        Его приподняли, перевернули на бок, и Фарах понял, что с него снимают одежду. Он успел еще удивиться - зачем? Потом его подхватили сильные руки, приподняли и вновь положили. Ноги остались на весу, и Фарах догадался, что лежит на столе. У него закружилась голова, виски пронзила боль, он почувствовал холод. Темное колдовство! Снова колдовство! И тут рывком вернулся слух, словно из ушей выдернули затычки.
        - Уходите, - услышал Фарах хриплый голос. - Я хочу, чтобы он видел все, но не вас. Оставьте нас.
        Раздались удаляющиеся шаги. Судя по звукам, из комнаты вышли трое или четверо человек. Фарах попытался пошевелиться, но тело по-прежнему не слушалось.
        - Открой глаза! - приказал хриплый голос, и тотчас лицо обожгло ледяным дыханием.
        Фарах приподнял веки и чуть снова не зажмурился: прямо над ним нависла пухлая физиономия, обезображенная шрамом, тянувшимся от правого глаза до самой шеи. Отвислые щеки напоминали ломти студня. Заросший щетиной жирный подбородок мелко трясся. Темные, почти черные глаза, смотревшие на него, горели фанатичным огнем. Толстяк. Уродливый, внушающий омерзение толстяк с изуродованным лицом.
        - Смотри! - прикрикнул он на Фараха, видя, что тот собирается закрыть глаза. - Смотри на меня, ублюдское отродье!
        Фарах хотел ответить, что он не отродье, но губы не послушались. Его лицо исказилось в болезненной гримасе, и толстяк хмыкнул.
        - Вернись, - коротко бросил он и ткнул пальцем в грудь пленника.
        В том месте, где его палец коснулся груди, Фарах ощутил болезненный укол холода. Защемило сердце, боль плеснулась выше, к лицу, и губы шевельнулись сами по себе.
        - Зачем? - выдохнул он. - За что?
        - Ну, здравствуй, Огнерожденный, - ласково сказал толстяк.
        - Кто ты, кто?
        - Я? Твоя судьба.
        - Что тебе нужно?
        - Твоя жизнь, - бросил толстяк и отошел в сторону.
        Фарах пошевелился и, стараясь не обращать внимания на боль в шее, приподнял голову.
        Оказалось, он лежал на широкой каменной плите, и, судя по всему, ей суждено было стать жертвенником. Маленькая комната больше всего напоминала подвал - никаких окон, кругом лишь стены из грубо обтесанных камней. Потолок, слишком низкий, нависал над Фарахом, давил на грудь, заставляя жадно хватать воздух. И дверь. Большая железная дверь в одной из стен. Закрытая.
        Фарах судорожно вздохнул и завертел головой в поисках своего тюремщика. В том, что это Темный Жрец, он уже не сомневался.
        Толстяк, одетый в черный балахон, ходил вокруг стола, разжигая факелом огонь в светильниках. Широкие плошки на железных треножниках были наполнены маслом, толстяк поджигал его, и масло неохотно загоралось красным огнем. Постепенно подвал осветился алыми бликами пламени. Фарах попытался пошевелиться, но тело по-прежчему его не слушалось.
        - Эй, - позвал он толстяка. - Эй! Зачем тебе моя жизнь!
        Толстяк не ответил, лишь коротко рассмеялся. Продолжая зажигать светильники, он тихо бормотал под нос:
        - И сказано, что чем сильнее жертва, тем сильнее ты сам. Чем больше силы уйдет к Отцу Тьмы, тем больше силы вернется к тебе. Ищи достойных, и воздастся тебе сполна. Радуй Отца названого своего, и он будет радовать тебя. Не губи напрасно тощих овец, ищи тех, что угодны будут властителю твоему и покровителю.
        - Эй! - снова крикнул Фарах, чувствуя, как от страха его начинает бить дрожь. - Эй!
        Толстяк зажег последний светильник и обернулся к пленнику. Нахмурился.
        - Лежи тихо, - сказал он. - Я слишком долго за тобой гонялся, Огнерожденный.
        - Я не Огнерожденный, - простонал бывший подмастерье. - Я Фарах. Просто сирота, зачем я тебе?
        Толстяк расхохотался, да так, что пламя светильников колыхнулось, забилось в судорогах, расплескивая алый свет по стенам. Потом он подошел к Фараху, склонился над ним и зашептал прямо в лицо:
        - Глупцы! Они думают, что это месть. Пусть так. На то они и младшие. Рабочий скот. Они - мои руки, не более того. Но время пришло, и мы встретились, Огнерожденный. Сегодня тебе предстоит умереть - так говорит предсказание. В нем не сказано, кто подарит тебе смерть, но я-то знаю - кто. И ты теперь знаешь. Более угодной жертвы покровителю не сыскать. Силы мои возрастут стократ, и свершится то, что начертано. Здесь, в сердце Сальстана, мощь властителя моего снизойдет к верному слуге и настанет время для Тьмы и Холода. И я...
        Фарах закричал, дико и страшно, выплескивая из себя страх, пытаясь очнуться от кошмара. Мир проваливался в бездну, и власть Тьмы наступала, грозя уничтожить этот Мир. Предсказание Хазирского Полудня оказалось правдивым. Ему действительно было суждено уничтожить этот Мир, но не деянием своим, а смертью. И это ужасное знание заставляло Фараха кричать, выворачиваться наизнанку, умирать раньше времени - от ужаса несовершённого, но почти свершившегося. Ламеранос был прав! Прав!! Прав!!!
        Темный Жрец коснулся пальцем его губ, и крик Фараха оборвался. Губы свело судорогой, язык словно примерз к нёбу, мгновенно обратившись в кусок льда. Боль молнией раскинулась по телу, от онемевших губ до самого сердца, кусая замерзшую плоть. Но она не была страшна Фараху. Боль от знания, пришедшего таким ужасным путем, была много страшнее.
        - Ну, хватит, - брезгливо сказал толстяк. - Пора.
        Он вскинул руки к каменному потолку и тихо запел. Медленно, заунывно, словно пытался припомнить давно забытую колыбельную. Фарах не знал этого языка. Он не узнавал даже отдельных слов, но это и не было нужно. Он понял сразу: это было воззвание к Темным Силам.
        Фарах задергался, пытаясь избавиться от невидимых пут, в надежде хоть как-то помешать Жрецу. Он уже не думал о себе, думал о Мире, катящемся в пропасть, о вечной зиме, готовой лечь на поля Сальстана. Он не хотел жить. Он хотел умереть, но не так, не в качестве жертвы, а просто - умереть. Сам по себе, чтобы никто и никогда не смог отправить его к Таигрену, властителю Тьмы и Холода...
        Но все было напрасно. Колдовство Темного Жреца сковано его надежней, чем железные цепи. Фарах мог лишь приподнять голову, не больше.
        Темный уже не пел - он кричал, вопил, выл. Из колыбельной песня превратилась в рев обезумевшего быка. Голос толстяка, то низкий, то визгливый и противный, отражаясь от стен, больно бил в уши, пронзал все тело и заставлял молить о смерти. Фарах тоже хотел кричать - от страха и отчаяния. Но не мог. Даже в этом было ему отказано, ему - беспомощной жертве, чья смерть грозила разрушением всему Миру трех государств.
        Выкрикнув длинную фразу, Жрец замолчал. И стало вдруг тихо, так, что даже было слышно потрескивание светильников. Но свет... Их свет из красного сделался льдисто-голубым, как молнии Тайгрена.
        Темный Жрец свел руки, потом развел, и в его руке блеснул длинный нож, видимо ждавший своего часа в рукаве. Толстяк снова склонился над Фарахом и прошептал в самое ухо жертвы:
        - Ты все увидишь сам!
        Потом выпрямился, захохотал, заплясал на месте, как ополоумевший шут, и вскинул руку с ножом.
        Фарах с ужасом следил за лезвием, взлетевшим к потолку синей бабочкой. На острие блеснула голубая искра, и Фарах обмер от страха. Если бы его тело не было сковано заклинанием, он бы обмарался.
        Нож на секунду замер в воздухе. В отблесках светильников его клинок вдруг резко потемнел, сделался темно-багровым, словно уже отведал крови. Фарах судорожно вздохнул, а потом нож опустился.
        Удар пришелся точно меж ребер, в самое сердце, и юноша вздрогнул, ощугив, как металл прорезает плоть. Он не чувствовал боли, но ужас случившегося был хуже самых страшных мучений. Сердце пронзенное холодной сталью, задергалось, словно жук на булавке. Фарах замер, завис между жизнью и смертью, балансируя на тонкой грани, проходящей через его тело... А потом начал падать в пропасть, наполненную холодом и темнотой.
        Жизнь уходила из плоти, исчезала без остатка, словно роса под лучами полуденного солнца. Сознание Фараха помутилось. Мир вздрогнул, поплыл куда-то в сторону, и он почувствовал, как угасает его внутренний огонек, остывает, как уголек в потухающем костре. Фарах знал, что пришла его последняя минута. Предсказание Ламераноса оказалось точным. Теперь он действительно умер.
        В последние мгновения Фарах снова обратился к Энканасу, истово и рьяно, моля не допустить этого злодеяния. Моля спасти - но не его, а Мир - весь теплый Мир, которому грозила вечная зима. Холодная стена, о которую бились его молитвы в Хальгарте, вновь встала на пути призыва. Но под напором последней воли жертвы дрогнула и рухнула, как подтаявший сугроб.
        На этот раз ответ пришел - быстрый и ясный. Фарах почувствовал, как в его тело хлынуло небесное тепло, жгучее, кусачее, несущее жизнь и свет. Оно растопило холодные заклинания Темного Жреца, смело их, как половодье сметает мусор с берегов реки. Его Внутренний Огонь вспыхнул с новой силой, и Фарах, ощутив боль разом во всем теле, застонал. Теперь, когда темное колдовство исчезло, он чувствовал свою смерть.
        - Подожди, - прошептал толстяк, и его щеки дрогнули от злой улыбки. - Это еще не все!
        Он снова занес нож. На этот раз его лезвие действительно было красным от крови.
        Фарах прикрыл глаза. Он не чувствовал биения сердца, знал, что умирает. Пришел его срок, и смертным с этим спорить не дано. Он приготовился погрузиться в вечную тьму, но вместо темноты пришел свет. Яркое сияние исходило откуда-то из-за плеч, окутывало тело светящимся коконом, лилось дальше по телу, к ногам.
        «Свет Всеблагого, - подумал он, видя, как опускается нож. - Ну, вот и все. Сейчас я узнаю что... там».
        Но рука с ножом дрогнула и замерла на полпути к цели. Лезвие дернулось, словно удивляясь заминке. В тот же момент свет, идущий от Фараха, ярко осветил лицо Темного Жреца и одним махом стер с его губ мерзкую ухмылку.
        - Нет! - заорал толстяк и вытянул руку вперед, словно пытался ткнуть ножом ослепительное сияние. - Нет!
        Фарах понял, что Жрец тоже видит свет. Значит, это вовсе не предсмертное видение, как ему сначала показалось. Это настоящий свет, яркий и жаркий, как полуденное солнце. Он хотел приподняться, но из горла фонтаном хлынула кровь, и он уронил голову на камень плиты. Глаза стали неудержимо закрываться. Сознание угасало.
        - Вот ты где! - пророкотал мощный бас, идущий от изголовья. - Ну, наконец-то. Иди сюда!
        По телу прокатилась волна жара, от макушки до ног. Последнее, что увидел Фарах, - лицо Темного Жреца, искаженное гримасой боли. Его рука с ножом, вытянутая вперед, вспыхнула белым огнем и тут же осыпалась пеплом на окровавленную грудь подмастерья. Толстяк взмахнул пылающим обрубком, заорал, но белое пламя перекинулось на грудь, потом на голову, взвилось огненным венцом над черным капюшоном. И крик Жреца замер, оставив лишь дикое эхо, звенящее под каменным сводом. А его плоть мгновенно обратилась в пепел, горячим облаком, осевшим на каменную плиту жертвенника.
        Белое сияние окутало Фараха с ног до головы, обняло и согрело. Нежась в пламени, что изгнано из тела смертельный холод, он почувствовал, как его Внутренний Огонь слился с этим жарким светом. А потом глаза закрылись, и окружающий мир погас.