Сохранить .
Террорист Артем Белоглазов
        Александр Шакилов
        #
        Артем Белоглазов, Александр Шакилов
        Террорист
        Нарты шли ходко.
        Собаки тянули в гору без усилий: дорога наезженная, широкая, да и гора-то не гора. Холм. За спиной, в котловине, оплывало в маскировочный дымке неродное уже предприятие.
        Каюр лениво курил, пряча трубку в рукавице. Трепаная шубейка-безрукавка поверх ватника, унты простые, без украшений, а псы гладкие, пушистые, хвосты колечком, что стальная пружина, - не разогнуть. Так если по червонцу за проехать, чего бы и не гладкие? И трубка. За трубку, глядишь, в темном переулке… А унты бисером пусть бабы обшивают. Старикам ни к чему.
        Ходко шли.
        Арапник, вещица более привычная для охотников, лежал себе возле погонщика, скучал. Эх, да по спинам прогуляться! Беги веселей, дави снег лапами. А ну шибче давай!
        Кого везете? Везете кого, говорю? Специалиста!
        Бывшего.
        Специалист мрачно вздыхал. Кулаками после драки не полагается? А то. Но ведь хочется. Стоп, отмотайте назад, на часок, нет, лучше на два. Приемная. В приемной секретарша ногти пилит. Дура кудрявая. Здрасте-пожалста, а вот и мы. Вызывали? Сам? Бросила ногти свои, лупает глазенками. Что, мать, не признала? Кто-о пьян? Я пьян?! Да ты, к-курва, чего?.. Да я день и ночь! У станка! Не отходя и не просыха… не засыпая то есть! В туалет по нужде - раз в сутки. Специфика производства. Докладывай, что пришел.
        И махнул-то всего грамм сто, кто ж знал, чего и как? С устатку, должно быть, и развезло. Впрочем… а, неважно! Не за пьянку же. Все пьют. Как тут не пить? Где работаем? То-то же. А зальешь страх очищенным высокопроцентным, закуской утрамбуешь - и жить радостней.
        И кто здесь кому грубил? Я грубил? Генеральному?! Ну, может быть. Может быть… Что, генеральный не человек? И нагрубить ему нельзя?
        Специалист я или где?
        В низком, будто нахлобученном на землю небе, плыли густые облака. Со свистом налетел, заставив ежиться, ветер. Специалист уткнулся в воротник, надвинул на лоб пыжиковую шапку. Осмотрелся. Поднялись, стало быть. Ну так, не пять человек в санях. Торчу как перст. В гордом одиночестве. И бесплатно. За счет бывшего родного. Обидели напоследок.
        Эх, душа горит! Хочет странного. Сорваться в последний и решительный, да вспыхнуть яркой звездой. Угольком из печки. Чтоб всем жарко стало.
        Каюр натянул постромки, собаки притормозили. Неспешно перевалив вершину, нарты покатили вниз.
        Вниз, вниз. К подножью. Пересадка, и - на оленьей маршрутке к станции. Народу мало, оно и понятно: работяги вечером потянутся. Сейчас же - не пойми кто. Проще определить словом «всякие».
        Дамочки интеллигентного вида, какие нос воротят, едва заприметив. ИТР. Служащие. Ну, чего уставились? Нашивка на рукаве в диковинку? Лычки срисовали? Шепчетесь по углам - с заво-о-да. Ясен олень, откуда ж еще. Тьфу на вас!
        И руки на груди скрестить, уйти в себя. Глядеть и не видеть.
        - Мама, мама, - тянет за плечо молодую женщину ребенок лет десяти. - А что бывает после смерти? - и, закусив губу, косится на специалиста.
        - Ничего, - мать обнимает сына. - Не смотри, не надо.
        - А после зимы? - упорствует мальчишка.
        Народ вокруг тихо смеется. После зимы - надо же.
        У дылды в песцовой дохе под мышкой зажат транзистор. Дылда с меланхоличной улыбкой крутит верньер, и транзистор шипит, выплевывая новости пополам с рекламой. Реклама дылде не нравится, и он упорно пробивается сквозь радиодиапазон в надежде найти чего-нибудь для души. Находит.
        - Прости-прощай, родная.
        Ну что стоишь в сторонке?
        Томно выводит певица. Губы, наверное, влажные, блестящие, щеки нарумянены. А самой
        - мама дорогая, дай бог, под шестьдесят. А если не даст?
        Волна сбивается. Бодрый голос диктора с полуфразы, как с места в карьер, выдает:
        - …трудом упорным края…
        Ну, дурдом, отмечает специалист нечаянную рифму. Новости и реклама. Реклама и новости. Дылда в отчаянии. Дылда остервенело вращает верньер, улыбка его прокисла, глаза превратились в узкие щелочки. Диктор, диктор, не ходи гулять поздно ночью. Любитель искусства может повстречать тебя в подворотне. Опознает по бодрому голосу.
        - …вопрос по оборонке.
        Интервью. Кого-то с кем-то. Не суть. Но! - вторая нечаянная рифма. И диктор, и журналист явно нарываются.
        При слове «оборонка» плечи специалиста вяло вздрагивают.
        - …лично на меня? Да. Поистине громадное впечатление. Установки «Апрель», разработанные в ОКБ…
        Упряжка влетает на станцию. Длинный приземистый состав ждет у третьей платформы. Пепельного цвета вагончики, толстые обледеневшие стекла, гармошки переходов между тамбурами - в бесформенных сосульках; заржавленные полозья. Всё как обычно.
        Вечером, в мягком свете фонарей поезд кажется красивее. Уютнее.
        Лучше.
        Специалист вновь тяжко вздыхает и занимает очередь в кассу.

* * *
        В окно можно не смотреть.
        Снег, снег, обросшие льдом дома, черные пасти туннелей, оленьи упряжки, редкие снегоходы.
        Пейзаж уныл до безобразия.
        Пейзаж сер и скучен.
        От несмотрения в окно отвлекает зычный голос с характерным акающим выговором.
        - Маро-оженое! Пламбир! Крем-брюле!
        Все торгаши - с юга. Эта толстая бабища не исключение.
        Бабища проталкивается между скамейками, пихая стоящих локтями. Катит за собой тележку-холодильник. На бабище узорчатый, в кружевах-снежинках платок. Красивый, да и сама вроде ничего. Резвушка-толстушка.
        - Мне два, - протягивает деньги усатый дядечка со сросшимися на переносице бровями. Брови и усы грозно шевелятся, отчего тщедушный дядька приобретает весьма разбойничий вид.
        - И мне.
        - Нам тоже
        - Сюда дайте! - обвалом прокатывается по салону.
        Известное дело - мороженое! С холода-льда. Разве дурень какой откажется. Или дурочка навроде секретарши. Будет ногти равнять и хоть бы хны.
        - А… вам? - Вопрос замерзает в воздухе.
        Специалист поворачивает голову. Медленно-медленно поворачивает голову и в упор глядит на бабищу. Рядом со специалистом никого. Места пустуют, и оттого очень просторно. Оттого можно сидеть, закинув ногу на ногу, положив руку на спинку скамьи, и разглядывать торгашку. Платок ее. И кружевные снежинки. И прозрачные сережки-кристаллы. И белую кожу. Красивая. Но полная. Не в его вкусе.
        - То есть… - южанка теряется окончательно. - Я хотела сказать…
        В его вкусе хрупкие девушки с бездонными, как у той вон блондиночки, глазами. Блондинка в пышной лисьей шубке, капюшон с модной оторочкой, стоит у самых дверей и вдумчиво облизывает…
        - Так возьмете? - нарушает ход мыслей торгашка.
        - Не-а, - цедит специалист и рывком поднимается на ноги.
        Бабища шарахается, чуть не опрокинув тележку; налетает на усатого. Тот отшатывается - и пошло-поехало. В вагоне небольшое столпотворение.
        И - легкая паника.
        Специалист шагает сквозь толпу. Ледоколом.
        Народ старается держаться подальше. Отпрянуть! Убраться с дороги! Оттоптанные ноги не в счёт. Тишина. Тяжелая. Давящая. Ни одного матерка. Прерывистое дыхание, вытянутые лица, потупленные взоры…
        - Здрасте! - Специалист, куражась, ломает шапку перед блондинкой. - Как вас по имени-отчеству? Меня Иваном, ежели что. Можно Ваней. А кому и Ванькой. Договоримся!
        От избытка чувств блондинка роняет мороженое. На грязном полу белая клякса.
        - Обронили-с. - Иван поднимает брикет с налипшим мусором. Разглядывает. - М-да. Некондиция. Ну что вы в самом деле?! Поедем, как говорится, в нумера. Живу я неподалеку. Сойдем через пару станций. И уж там…
        Глаза специалиста блестят шалым огнем.
        Девушка бледнеет, размахивается - Иван подается вперед, Иван жаждет пощечины! - но, пересилив себя, девушка отдергивает руку.
        - Отчаянная, да?! - орет специалист. - Ну ударь меня, ударь! Дотронься!
        Девица закатывает глаза, ей дурно. И вместе с шубкой обвисает на вовремя подставленной лапище. Второй лапищей Иван хватает девицу за приятных размеров грудь. Прижимает к себе. Смачный поцелуй приводит блондинку в сознание.
        - Не смей, не смей… - шепчет она. И вырывается, и плачет. И под глазами уже набрякли некрасивые темные круги, и щечки пошли пятнами, а прическа растрепалась.
        Здоровенные лбы справа от девицы до хруста тискают пальцы в кулаки. Но молчат, лишь кадыки дергаются от стыда и бессилия. Народ старательно таращится в окна. За окнами замечательный тоскливый пейзаж. Такой можно рассматривать часами.
        Снег, снег, обросшие льдом дома, черные пасти туннелей…
        - А вот и смею! - вопит специалист. - Мне терять нечего! Плевать я на всех хотел! Что хочу, то и делаю! И если хоть одна зараза вякнет…
        Зараз не находится. Ни одной. Люди сосредоточенно изучают тьму за стеклами: поезд въехал в туннель, и серое уныние сменилось унылым мраком.
        - Генеральный - сволочь! Технологи - паскуды! Конструктора - хамы! Мастера - бестолочи! - методично перечисляет Иван. Его трясет. - За неоднократное нарушение трудовой дисциплины и техники безопасности… Да я… лучший! Золотые руки! А меня как последнего сопляка…
        Поезд выныривает из туннеля, катит по сумрачной равнине. Слышно, как снаружи беснуется ветер.
        На очередном полустанке Иван решительно тащит блондинку к дверям, спрыгивает на платформу. Вокруг - ни души. Над хлипким зданием станции качается светящий вполнакала фонарь. У входа, повыше обшарпанных дверей притулился громкоговоритель. Метет. Разбегаются по углам синие тени; тихо-тихо, исподволь, подкрадываются, чтобы окутать всё и вся, сумерки.
        В блеклом выстуженном небе, разрывая покров облаков, курсируют фризёры.
        Поезд трогается, скрипя полозьями. Девушка рыдает взахлеб, слезы бисеринками застывают на щеках.
        - Прости-прощай, родная.
        Ну что стоишь в сторонке?
        Звучит неведомо откуда. Девица, заламывая тонкие руки, падает на колени. Иван, не обращая внимания на истерику, волочет девушку за собой, ухватив поперек талии.
        Здоровенные лбы в вагоне жмут квадратными пальцами на кнопки телефонов. Остальные не отважились и на это. С каменными лицами наблюдают, как дебошир со своей жертвой гребет по снежной пустыне.
        Вдали голубоватыми холодными искрами мерцают огни небольшого поселка.

* * *
        Дом как дом.
        Скорее избушка. Небогатая, но справная. Типовая улучшенка.
        На воротах табличка, точь-в-точь повторяющая рисунок нарукавной нашивки: костер солнца в перекрестье ядовито-зеленых стрел. Не метка даже - отметина.
        Здесь все дома такие. Здесь известно, кто живет. В заводском этом поселке.
        Девица беспомощно озирается. Боязно, аж оторочка на капюшоне дыбом. Проникается девица важностью момента - назад дороги нет, путь заказан - и, проникнувшись, беззвучно скулит.
        Пропуская скулеж мимо ушей, Иван грубо вталкивает блондинку в прихожую.
        В доме тепло. И не просто тепло, а… Девушка пугается до одури.
        - Меня Лена, Лена зовут!.. - плачет, стараясь разжалобить. - Меня мама ждет.
        Иван думает о своем.
        Теперь, после увольнения выселят? Да ну на! Хрен там выселят - выкусят! А кого горяченьким угостить? Я могу.
        - Иди в комнату, - говорит блондинке.
        Та не двигается с места. Оттаявшие слезы стекают мокрыми дорожками.
        Хозяин скидывает тулуп и в одно движение… Блондинка не верит глазам, трет кулачками, моргает: Иван разжигает печь! Девица едва не лишается рассудка. Кулем сползает на пол; сидит, кутаясь в меха, будто они чем-то могут помочь, защитить.
        - Чего расселась? Впервой, что ли? Не видала ни разу? Ну так любуйся!
        Специалист подхватывает девушку на руки - легко, уверенно - и несет в комнату, на кровать.
        - Ты не думай, - бурчит он. - Без согласия - ни-ни. Нешто я дикарь неотесанный? А вот показать кое-чего… Раз они так, и я в долгу не останусь. Ты, девка, правды не знаешь.
        С холода-льда, говорите?
        Нате! - Иван крутит дулю мосластыми пальцами. Подавитесь!
        С пылу, с жару!

«Весна» брикетированная, ГОСТ 0803-0105! С полной биоразверткой!
        Ногти у специалиста обгрызенные, с грязной каемочкой, будто… в земле испачканные. Белки глаз треснули сеточкой кровяных прожилок. В осколках полыхает зарево пожара.
        Горит душа…
        Пропадай оно пропадом! Ясным, значит, пламенем.
        Вся жизнь - во славу державной мощи. После армии - сразу на производство. Компенсация за вредность, подпись о неразглашении, и - гордость. Гонор! Косые взгляды? Ха! Знали б вы… А теперь что, моржей доить?! Да неужто он, Иван, для этого столько лет не за так и не за четвертак, а во имя! из идейных соображений, преисполнясь интересами Родины!
        - Нет! нет! - кричит Лена. - Не надо! Я всё сделаю! Я согласна! - и раздевается, обнажая белое тело.
        А Иван дерет глотку, распаляясь пуще прежнего.
        - Родине то есть, и представителю ея, генеральному директору оборонного завода, не нужны высококлассные спецы?! Которые собственным гением и этими вот руками создают новейшие системы уничтожения? Которые надежда и опора, оплот и твердыня! Верные сыны отечества!
        Без надобности?!
        Ах, подите вон? Не-е-ет. На такой, знаете ли, случай имеется в загашнике. В закромах, но не Родины, что высокомерно отказалась, а в личных!
        Уж, конечно, у него, Ивана, припасено чуток жара.
        И ландышей.
        И подснежников.
        И ласточек парочка имеется.
        И вообще!
        Печь исправно нагревает помещение. В доме тропики, знойная пустыня.
        Что такое тропики и пустыня, и каково значение слова «зной» - проходят в школе. На уроке истории. И на основах безопасности жизнедеятельности. Как поражающие факторы.
        - Ну пожалуйста! - умоляет девушка.
        Термополоска на скинутой шубке налилась запредельно ярким сиянием, показывая опасный уровень температуры. Уровень несовместимый со здравым смыслом.

* * *
        Громыхает и громыхает.
        Грохочет и ввинчивается в уши электрообертонами.
        Снаружи.
        В мегафон орут. Уговаривают. Стращают.
        - Отпусти заложницу и тебе ничего не будет!
        Врут поди. Так уж и ничего? На кой ляд согнали сюда групзахов и не продохнуть сколько народу из интересной организации «Контртеррор»?
        Самый интересный - убеленный сединами полковник с кустистой бровью; вторую половину лица от скулы до лба закрывает армейский монокль. Поодаль - все как на подбор, без страха и упрека, косая сажень в плечах, рост два метра и выше - сноровисто, четко занимают позиции бойцы в комбезах и противогазах.
        Любопытно, как прознали-то? О девице, в смысле. Ну да что гадать: мир не без добрых людей. Полно их, самаритян-то. Донесли, не иначе.
        Сплошная непруха и злосчастье.
        И такая досада разбирает, прямо жуть.
        - …немедленная выдача заложницы как гарантия… - разоряется усилитель.
        Гарантия, значит?
        Вы где раньше были?
        Где вы были, когда ценнейшего умельца вышвыривали с проходной?!
        Где, вашу мать?!!
        Досада кипит, и бурлит, и клокочет, и… Гнев. Гнев и обида погребают разум лавиной.
        - Чихал я на ваши гарантии!
        - Сопротивление бесполезно, - увещевает мегафон. И многозначительно намекает: - Будет хуже. А пока - даем время на размышление.
        - Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… - ноет блондинка. И хлюпает носом. И глотает слезы.
        На некрасивом, опухшем лице стынет обреченность. Девушка не верит в спасение и слова представительного полковника. В общем-то, правильно не верит. Спасение, оно где-то там. Не здесь. А спец-оружейник - вот он, наяву и в припадке ярости.
        В такого и влюбиться можно. В других обстоятельствах.
        Шире плечи, пронзительней взгляд, резче складки на лбу, горделивей осанка.
        Аз есмь перст карающий. Падите ниц и благоговейте.
        - Да видал я всех в талой воде! - надсаживается в крике Иван. - Да я сейчас печку покруче раскочегарю и углей сыпану через край - снег на двадцать метров растает!! У меня «весны» припасено - девать некуда. Дёрнется кто, всем плохо будет!!!
        За окном настороженно внимают.
        Короткое совещание, беготня, последний хрип умолкшего мегафона.
        Полковник дает отмашку, и…
        Целя жерлами в дом, разворачивают башни криогенные установки. Приведены в полную боеготовность барражирующие над поселком вертолеты, на борту каждого - цистерны с жидким азотом. Урчат моторами вихревые машины…
        Секунды растягиваются.
        В них плотно, тесно укладываются удары сердца. Много-много ударов. Миллион. Или больше.
        Пульс частит. Здравствуй, тахикардия.
        Слышно, как всхлипывает девчонка.
        Больше ничего не слышно. С оглушительным ревом в партию для ударных вступает криогенный ансамбль, следом подтягиваются остальные.
        Кончерто гроссо, господа!
        Солируем из всех видов оружия при поддержке военно-полевого оркестра.
        Групзахи, виртуозы штыка и хладострела, идут на штурм.
        Операция по освобождению заложницы начинается.

* * *
        Вспышка.
        Тепло.
        Вечерний сумрак обращается ясным солнечным днем.
        Проседают вековые сугробы. Тает вмиг ставший рыхлым и ноздреватым снег.
        Обнажается, исходит паром земля.
        Захлебнулись вихревые машины, стих рокот криогенных установок.
        Просто. Буднично. Пугающе.
        Стих.
        В стане противника сумятица. Нападающие отступают беспорядочными группами. Ослепительно-белые комбезы покрыты грязными разводами. Бойцы «Контртеррора» судорожно глотают воздух под масками противогазов. Бойцам страшно. Противогазы изолирующие, не фильтрующие, но когда глазам открывается…
        Это всё равно что заглянуть в бездну.
        На прогалине, где раньше была избушка, вылезает сочная молодая трава.
        Черный, важный, садится на подсыхающую землю грач. Смотрит на людей круглым глазом, будто насмехаясь. Прохаживаясь туда-сюда, разгребает слипшиеся влажные комья. Ищет червей.
        Бегут, журчат, звенят ручьи.
        Это неслыханно! Это!..
        И - окончательно добивая остолбеневших в суеверном ужасе людей - на поляне распускаются подснежники. Маленькие, бледные, невзрачные.
        Цветы.
        Это крах.
        Полковник в бешенстве. Полковник брызжет слюной и вызверяется на подчиненных. Те молча сглатывают не в силах двинуть ни ногой, ни рукой. Ведь они никогда… Только в книгах, только на уроках истории и углубленных спецкурсах… Всякое бывало, но чтобы ТАК?!
        Полковника вызывают по закрытому каналу. Он слушает, давя губы в узкую полоску. Отчитывают - догадываются подчиненные, усердно вытягиваясь во фрунт. Как мальчишку.
        - Так точно! - рапортует по ларингофону полковник. - Есть принять необходимые меры!
        Знакомая отмашка. Приказано продолжать.
        Будто ставя точку в затянувшемся действе, взрывается визгом сирена гражданской обороны.
        Гул, гул.
        Протяжный, надсадный.
        Рев моторов.
        В небе тесно от вертолетов.
        Операция вступает в третью фазу. Минуя вторую - освобождение заложника.
        О девице с милым именем Леночка никто не думает. Не до нее.
        Жидкий азот тоннами проливается на поляну. Грузовики с рафинированным сверххолодным снегом встают в очередь на разгрузку.
        Птичий щебет. Басовитое жужжание насекомых. Плеск воды.
        Всё исчезает. Всё…
        И вновь, как и прежде, наступает темнота. Кажется, что сама Ночь властно накрыла поселок. В вышине, где за плотным слоем облаков прячется иззубренная льдинка месяца, хохочет, и смеется, и завывает ветер.
        Включаются прожектора. Заливают пространство стылой синью. Неведомо откуда просочившуюся прессу и немногочисленных зевак грубо оттесняют за периметр зараженной зоны. По периметру уже растыканы режущие глаз ядовитой зеленью, кричащие об опасности знаки «Biohazard».
        - В карантин! - устало командует полковник.
        Зевак гонят к снегоходам, на бортах которых выведены синие звезды-снежинки.
        Неуклюжие, угловатые фигуры в скафандрах биозащиты топают к центру поляны. Сужают кольцо. Длинные тени пятнают девственную белизну.
        Загонщики на охоте. Знаки - флажки.
        В очаге былой оттепели, над последним, чудом сохранившимся цветком сидит голый, скорчившийся от холода специалист и греет в ладонях увядшие листья. Рядом с Иваном
        - заложница, Лена. Словно в прострации, она смотрит и смотрит на умирающий подснежник.
        - Ну что, доигрался?! - Ивана от души пинают по ребрам.
        Он безучастен. Выдохся. И больше уже ничего, ничего не может.
        - А вас, девушка, обязательно вылечат, медицина в наше время творит чудеса. - На плечи блондинки набрасывают шубу.
        Ивана под конвоем тащат в воронок-рефрижератор.
        Суета…
        Трещит рация, обнимаются на радостях бойцы, водилы грузовиков сигналят, требуя проезда и не стесняясь в выражениях.
        В суматохе о девушке забывают. А она всё глядит на замерзший цветок, трогает хрупкие листья. Ветер усиливается. Сыплет редкий, колючий снег. Налипает на покрывшую стебель корочку льда.
        Жаркие, горючие, нечаянные слезы капают на поникшую головку цветка, и кажется, что от этого случайного тепла и участия, от доброты этой и сострадания… цветок на мгновение отмерзает.
        Кажется.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к