Верните вора! Андрей Олегович Белянин
        Багдадский вор #3
        И вот когда весь исламский мир стоял на грани войны, в благородную Бухару вернулся Багдадский вор - Лев Оболенский!
        Как он попал на Восток, как превратил эмира в осла, как одолел городскую стражу Шехмета, как летал на ковре-самолете, как заставил служить себе самого шайтана, как спас истинные ценности Корана, остановив маньяка и злодея, черного шейха Хайям-Кара, кто бы знал…
        Но в данном случае всему написанному точно следует верить! Ведь эту историю рассказал не автор книги, а сам Ходжа Насреддин! Уж он-то всегда говорит только правду, клянусь Аллахом…
        Андрей Белянин
        ВЕРНИТЕ ВОРА!
        ПРОЛОГ
        «Алла-а-а! Бисмиллях ир-рахман ир-рахим!» Обратимся с молитвой к престолу Всевышнего, Создателя миров, Всемилостивейшего и Милосерднейшего! Ибо в свете бесконечной мудрости своей призвал он на борьбу с пороком великого чёрного шейха Абдрахима Хайям-Кара, и заточил гневом его меч, и вознёс над его головой зелёное знамя истинной веры! Дабы содрогнулись пред гневным лицом его ослушники шариата, опомнились нарушители заповедей, устыдились враги верующих и возрадовались сердца истинных праведников. Воистину, нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его! Нет веры, кроме ислама, и шейх Хайям-Кар - щит её! И падали в пыль города, и смирялись гордые, и покорялись сильные, и вздрагивала земля от Басры до Хорезма под грозным копытом его боевого коня! Новый мир воцарялся в мире, но лишь один грешник не склонил головы. Сам шайтан спустил его с цепи смущать умы праведных мусульман, и имя этого безумца - Лев Оболенский!
        - Алла-а! Бисмиллях ир-рахман!
        Откуда это? Почему я это помню? Какие неведомые отзвуки в моей душе, душе православного казака, вызывает высокий голос муэдзина, ежедневно поющего с далёкого минарета, гортанно и раздольно, на всю степь, на всю пустыню, на всё небо, на весь свет…
        И мир внимает священным словам «Аллах акбар!».
        Не тому страшному, доставшему всех, безумному кличу террористов, убивающих женщин и детей, а - исходному, чистому, незапятнанному смыслу этих слов: «Господь велик! Воистину велик! Мы все лишь неразумные дети его, и наша жизнь подобна песчинке в часах Вечности». А много ли песчинок мы можем узнать в лицо, пересыпая песок сквозь пальцы на берегах могучей Волги, священной реки Ра, связующей Египет и Россию, или самого сиятельного Нила, отражённого в Млечном Пути…
        Но о чём мы? А-а-а… Я не видел Оболенского два года. Мы поругались. Вернее, он. То есть я. Нет, опять не так, это я вновь ищу достойного оправдания в ссоре с другом и пытаюсь возложить вину на него, а не на себя, хотя всему виной моя гордыня. Я обиделся на него, каюсь. Но Лев первый повёл себя нечестным образом! Он позвонил мне в Астрахань и прямолинейно, в своей манере заявил:
        - Слушай, Андрюха! Первый роман, который ты обо мне написал, был похож на большой анекдот. А вот второй не понравился нашей секретарше. Чё за фигня?!
        - То есть сам ты не читал «Посрамителя шайтана»?!
        - Не-э… некогда было. Но она же сказала, что ей не понравилось, значит…
        Я повесил трубку. Да пошёл он! Вместе со своей секретаршей-литературоведкой, если её вкусу он доверяет больше, чем своему! И вообще, с творческими людьми нельзя так разговаривать, у нас ранимые души, нам легко сделать больно…
        Короче, с тех пор мы не общались. Общие московские друзья говорили, что Лев собирался посетить Прагу, где я бываю едва ли не ежегодно, но мне оно было глубоко до неоновой лампочки. Ну как он мог так со мной - не прочёл книгу, не составил своё мнение, не спросил у автора, в конце концов, а поверил какой-то очередной грудастой блондилоидке в мини-юбке?!
        Моему глупому гневу не было разумного объяснения, хотя в такой ситуации достаточно было лишь перекипеть пару дней, а потом созвониться. Но ни он, ни я вовремя не сделали первого шага. А потом… потом было поздно и бессмысленно, пёстрый вагончик жизни уже шёл по другой трамвайной линии. Ну да неважно, проблема не в этом. А в том, что чёрт-те сколько времени спустя, без малейшего предупреждения, в мою дверь постучали.
        Я был дома один, мои домашние на праздники уехали к родным. Тишина, покой, «Спящий купол» в чайнике, чёрный шоколад, хорошая книга и… облом. Вставать и смотреть, кто там припёрся, не было ни малейшего желания. Но на третий упорный стук я уже занервничал. Встал, подкрался к двери на цыпочках и заглянул в глазок. Увиденное не обрадовало - на меня умилённо уставился незнакомый узбек в драном халате и скособоченной тюбетейке.
        - Чего надо? - не открывая, громко спросил я.
        - Хвала Аллаху, вы дома, о почтеннейший! Мой друг, Лев Оболенский, сказал, что здесь я могу найти еду и кров…
        Я автоматически распахнул дверь и замер перед своим зеркальным отражением.
        - Домулло?!
        - Офигеть… - так же поражённо выдохнул Насреддин.
        - А… где Лев? - не зная, о чём ещё можно спросить, выдал я.
        Боже, боже, боже… Ведь предо мной сейчас стояла живая легенда всего мусульманского мира, а я задавал глупые вопросы о том, о ком ничего и слышать-то не хотел!
        - Уважаемый, это долгая история…
        - Намёк понял!
        …Час спустя за столом с пельменями по-астрахански и красным балканским вином мне поведали начало дивной и правдивой истории о третьем походе моего друга в сказочные дали таинственного Востока! Я слушал, я спрашивал, я уточнял, я спорил, только-только успевая записывать самое основное. Сказка вернулась, встала в полный рост и отозвалась в моём сердце, словно откликнувшийся в горах эхом звук узбекского бубна. Дрожащей, полузабытой мелодией, стуком каблучков, жарким током крови в висках, едва уловимым шёпотом жёлтой пустыни, звоном старинной серьги с голубой бирюзой, изогнутой ятаганами арабской вязью древнего текста! Бум-балаки-дон, бум-балаки-дон, бум-балаки…
        ГЛАВА ПЕРВАЯ
        Не грех украсть, если ничего иного не нашёл человек для продления жизни своей… Достоверный хадис
        Лев не любил рассказывать о своих путешествиях в Багдад и Самарканд. Пару раз поделился с друзьями по работе на шашлыках, так они же его и оборжали. Причём не с высоколитературной, художественной или научной критикой, а по принципу «не умеешь врать - не берись». Дело едва не кончилось дракой, а это были хоть и нетрезвые, но деловые партнёры. В жизни Оболенского неожиданно стали набегать тучки, вроде бы и по мелочи, но мелочи, как известно, имеют нехорошую тенденцию накапливаться.
        Потом ему начали сниться восточные сны. То есть в общем-то они, конечно, снились и раньше как время от времени всплывающая память о прошлых героических деяниях. Но сейчас эти сны были заполнены незнакомыми персонажами, там не было прекрасной Джамили, хитроумного Насреддина, суетливого башмачника Ахмеда, богатырши Ириды аль-Дюбины, могущественного джинна Бабудай-Аги и великого дедушки Хайяма. О последнем благородный потомок князей Оболенских вспоминал не иначе как со слезами на глазах…
        О нет! Те сны, что жаркими ночами наседали на моего друга, были полны разрывов бомб, свиста снарядов, коротких молний трассирующих пуль, чёрного, душащего, жирного дыма от пылающих нефтяных скважин и сдавленного плача ребёнка. Тихого, беспомощного, раздавленного лязгом танковых гусениц и воем реактивных самолётов. Этот несказочный Восток пах только смертью!
        Лев вставал среди ночи с мокрой головой, выходил на балкон, умиротворяясь спящей Москвой, тёр ладонями холодный лоб, вновь и вновь давая себе слово, что он туда больше не поедет. Сегодняшние проблемы Ирака, Ливии, Сирии, Йемена, Египта и так далее - это внутренние дела данных стран, никоим боком не касающиеся его воровской деятельности, проходившей в этих землях шайтан его разберёт сколько лет назад! И всё-таки, всё-таки, всё-таки…
        Как говорят мудрецы, «человек предполагает, но Аллах знает лучше». И вот в один прекрасный (или ужасный) день помощник прокурора господин Оболенский вдруг поймал себя на том, что его со всех сторон окружают сплошные азиаты… Ей-богу!
        Они были везде - вычищали улицы, подавали кофе в «Шоколаднице», ремонтировали подъезд его дома, торговали шаурмой у ближайшего метро, трудились носильщиками и грузчиками в супермаркетах и, казалось, превращали привычную его детству старую русскую Москву в некое подобие оголтелого многонационального Нью-Йорка. С той лишь разницей, что там везде мелькали чернокожие, а тут узкоглазые лица.
        Мир явственно менялся, непонятно кому в угоду, но теперь те, кого было так удобно и дёшево позвать на время, незаметно оседали здесь навсегда. Закончив одну работу, они тут же брались за другую, благо избалованные москвичи, свысока поругивая приезжих, тем не менее, всегда находили им занятие, спихивая на чужие плечи всё, чем гнушались заняться сами. Столица постепенно, но целенаправленно становилась всё более и более евразийской…
        Разумеется, Льва это раздражало. Он, так же как и большинство россиян, искренне полагал, что каждый народ хочет и должен жить на своей исторической родине и ничего плохого в этом нет. Однако, когда на глазах у него трое парней с жёлто-чёрно-белыми значками окружили пожилую казашку с двумя багажными сумками, его сердце ёкнуло. Он даже не осознал до конца, в какой момент вмешался, но ценой порванной рубашки и разбитого кулака в три пинка разогнал юных националистов!
        Женщина едва ли не на коленях благодарила своего избавителя и на прощанье, не слушая возражений, сунула ему большущее яндыкское яблоко. С этого невинного фрукта всё и началось…
        Нет, Оболенский не стал тут же его есть, а сунул в карман пиджака и пошёл себе дальше. За два квартала до его дома, у перекрёстка, стояли ларьки с фруктами. Мой друг, приценившись там-сям, решил, что эти азиаты вконец задрали цены и в «Магните» оно будет дешевле, но стоило ему сделать шаг в сторону, как…
        - Эй, зачем яблоко в карман взял? Платить надо!
        - С чего это взял? Это моё.
        - Ага как врёт, да?! - осуждающе возвысил голос молодой узбек с коричневым лицом. - А ещё москвич называется… Понаехал тут!
        - Ты мне тут ещё порассуждай, кто куда понаехал, - рявкнул обиженный в лучших чувствах Лев Оболенский. - Я сейчас милицию вызову!
        - Вах, смотрите на него, люди, - вступился за собрата пожилой азиат в грязном белом фартуке поверх не менее грязного халата, - сам украл и ещё нам угрожает, совсем стыд потерял, да?
        - Мы тут тоже милицию вызовем! - дружно загомонили продавцы, и потомок древнего дворянского рода, коим Лев вечно и к месту и не к месту гордился, невольно отступил.
        И вовсе не потому, что испугался, а потому, что происходящее само по себе было невероятно дико! Как это; на него, русского, коренного москвича, в столице России, в центре города, нападают какие-то заезжие узбеки, обвиняя в воровстве! И кого?! Его, бывшего Багдадского вора, грозу эмиров, кошмар караванов, ходячий ужас дворцовой стражи, который если уж крал, так никогда не попадался! На его счастье, мимо проходил полицейский наряд. Лев радостно кинулся навстречу и…
        - Сержант Бельдыев. Ваши документы, гражданин.
        - При чём тут мои документы? - Оболенский с нарастающей паникой отметил, как молодой продавец что-то быстро строчит на непонятном языке второму милиционеру, а тот сурово и понимающе кивает.
        - Значит, никаких документов не имеем? Пройдёмте с нами.
        - Да никуда я с вами не пойду, я…
        Он и опомниться не успел, как был атакован целой толпой азиатов, скручен по рукам и ногам, а сержант Бельдыев чем-то коротко и сильно ударил его по голове. Последнее, что Лев разобрал, проваливаясь в плотный душный туман, были слова:
        - Совсем бандит, да, наверное, из новых русских. Тащите его в отделение, там разберёмся…
        Потом были звёздочки, кружочки, птички и маленькие шайтанчики, кругами носящиеся вокруг его головы. Звёзды молчали, кружочки тоже, птицы щебетали на все лады, а шайтанчики противно хихикали, словно только что сделали какую-то невероятную пакость. Остатками неотбитых мозгов Лев понял, что сопротивление бессмысленно, и признал, что если совсем уж по совести, то у нечистого были причины до него докапываться и, возможно, его месть удалась…
        «Алла-а, ир-рахим… шайтани… Блин, не помню! Короче, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного, а?» - мысленно пробормотал наш герой, голова прояснилась, кружащиеся пятнышки исчезли, вокруг явственно потеплело, но он по-прежнему был несвободен и его всё так же куда-то волокли без малейшего политесу.
        Оболенский попробовал было временно покориться судьбе, как чей-то властный голос остановил его обидчиков:
        - Куда вы тащите этого несчастного, о правоверные?
        - В зиндан, почтеннейший шейх, - после секундной заминки ответил кто-то. - Этот нехороший человек - вор, он украл яблоко на базаре и оскорбил честных купцов благородной Бухары!
        - Он - чужеземец и вполне мог не знать наших законов. Аллах, Всемилостивейший и Всемогущественный, велит прощать невольное незнание, за что и да простит Он вас в Судный день. Отпустите несчастного!
        - Слушаемся и повинуемся, о шейх Хайям-Кар! Да продлит небо ваши годы бесконечно. Но будет ли за это какая-нибудь награда вашим ничтожным рабам?
        - Пошли прочь!!!
        От такого громоподобного рёва Оболенский окончательно пришёл в себя, а двое стражников дунули вдоль по ночной улочке не оборачиваясь, едва не роняя от страха щиты и копья.
        - Иди за мной, незнакомец, - приказал тот, кого звали Хайям-Кар.
        Мой друг быстро огляделся, тихо, сквозь зубы выругался неприличными словами и молча проследовал за суровым худым стариком в чёрных одеждах.
        Быстро сгущались сумерки, ибо ночь на Востоке падает, как чёрная вуаль на лицо неприступной красавицы, делая окружающий мир таинственным и волшебным. Высокие чинары становятся похожими на спящие минареты, мерцающая вода в арыке отливает живым серебром, маленькие дома на окраинах превращаются в волшебную колоннаду белого и розового лукума, подаваемого на расписном блюдце, а высоко в небе протирают заспанные глазки первые застенчивые звёздочки…
        - Салам алейкум, Лёва-джан, - сказал старик, когда они уселись на тёплые камни у реки.
        - Здоровей бывали, Бабудай-Ага. - Оболенский радушно обнял старого знакомого. - Хорошо замаскировался, только ноги при ходьбе включать не забывай, а то просто паришь над планетой.
        - Привычка, - виновато улыбнулся джинн. - Как ты там, почтеннейший? Как дом, семья, достаток, друзья и жёны?
        - Всё супер, особенно жёны. Ты, главное, Маше об этом не ляпни - убьёт на фиг!
        - Жён? - ужаснулся Бабудай-Ага.
        - Нас! - со вздохом поправил Лев. - А чего ты так маскарадно вырядился, словно беглый преступник-визирь с гематомой на всю голову?
        - Твой ум не знает разумных границ, почтеннейший…
        - Мм, это был комплимент или наезд?
        - О человек, - грустно улыбнулся узкоглазый джинн. - Иногда ты упрямством и наглостью напоминаешь мне нашего общего длинноухого друга с именем детей Сиона. Довольно ли тебе будет знания того, что ты здесь неслучайно? Мир вновь нуждается в Багдадском воре, и силой того, чьё имя я назвать не вправе, ты вновь вернулся, дабы вписать на скрижалях Вечности новые страницы!
        - А без патетики никак?
        - Никак.
        - Ладно, что надо украсть, чтобы ты вернул меня домой к ужину?
        - Останови меня.
        - Чего?! - вытаращился Лев, но Бабудай-Ага уже зыбко таял в тёплом мареве ночи.
        - Алле, стой! Куда пошёл? Стой, мы ещё с тобой не договорили-и! - заорал широкоплечий россиянин, бросился в погоню, увяз штиблетами в бархане, рухнул носом в песок и… проснулся.
        Нет, нет, не так, как в дурных романах, когда мы долго следим за головокружительными приключениями героя, а в конце оказывается, что ему всё это просто приснилось. С одной стороны, даже чуток завидуешь человеку (вот снятся же кому-то такие обалденные сны!), а с другой - как-то всё-таки раздражает… В нашем случае происходящее оказалось значительно круче любых фантазий моего друга.
        Он встретил это утро, как и всякий праведный мусульманин, проснувшись за несколько минут до пения муэдзина, призывающего верующих к утренней молитве. Отбросил одеяло, накинул старенький халат, просеменил в угол, достал и расстелил на полу маленький коврик, после чего опустился на колени. Его язык повторял с детства привычные слова:
        - Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его!
        Оболенский, как всегда, закончил свою молитву чуток раньше, чем это было положено, ибо настоящий вор должен выходить на работу до появления клиентуры. Как истинный лев, он отправлялся на охоту в городские джунгли, садился в засаду на базаре и ждал свою добычу - неторопливого крестьянина, зажиточного ремесленника, надменного купца, да кого угодно, лишь бы с деньгами. Его промысел был скромным и достался в наследство ещё от деда, а тому от его прадеда, и так бессчётное поколение времён до тех пор, когда первый питекантроп сообразил, что можно не бежать с высунутым языком за мамонтом, а просто стибрить банан у соседа…
        - Утро красит нежным светом стены древнего… ля-ля! - пропел Лев просыпающейся Бухаре, выходя на её полусонные улицы.
        Метельщики и пожилые сторожа приветствовали его мрачными, укоризненными взглядами, но поделать что-либо не могли. Вор шёл уверенной, чуть пританцовывающей походкой, и казалось, он мог сунуть себе за пазуху весь город, потому что ещё никому ни разу не удавалось поймать его за руку. Не иначе как сам шайтан хранил его от гнева праведных, но рано или поздно справедливость и закон восторжествуют, и тогда не миновать ослушнику шариата кизиловых палок…
        Наш герой неторопливым шагом добрался до базара, подкрепившись по пути украденной лепёшкой и горстью изюма, на ходу выдул пол-литра воды у зазевавшегося продавца и намётанным взглядом выбрал себе жертву дня. Невысокий, крепенький дехканин в запылённой одежде путешественника сидел на сером упитанном ослике и о чём-то увлечённо расспрашивал прохожего. Вся его фигура буквально излучала наив и простодушие…
        - Раз пошли на дело я и Рабинович, - тихо замурлыкал Лев незнакомую доселе песенку, подкрадываясь к бедолаге сзади.
        А там уже всё было бы легко до смешного: случайный толчок, искренние извинения, заверение во взаимной дружбе, любви до гроба, приглашение погостить, если караван-сарай занят… и уйти, пятясь, мелкими шажками, стараясь, чтоб чужие таньга не слишком откровенно позванивали в кармане. Но тут ослик повернул левое ухо, затем правое, оглянулся, сделал круглые глаза и…
        - Не понял?! - тихо выдохнул любитель чужих кошельков, когда осёл издал невероятный по мощи и долготе вопль щенячьего восторга, сбросил хозяина, встал на дыбы и кинулся на шею Оболенскому, как к родной маме.
        Лев в мгновение ока был сбит с ног, потом бесчеловечно вылизан, обслюнявлен, затискан, обнюхан и расцелован до интимности с ног до головы!
        - Мама-а! - взвыл он, отплёвываясь и протирая глаза. - Уберите психическую скотину!
        - Воистину, это самый подлый, злобный и бесчестный ишак из всех созданных Аллахом, - со стоном подтвердил поднимающийся хозяин осла, взглянул на Льва и вдруг кинулся на него с неменьшим пылом: - Багдадский вор! О, как долго я тебя искал, свет моих очей!
        Пытавшийся было встать Оболенский был вторично брошен наземь и прижат братской тушей крепкого дехканина. Ситуация резко выходила из-под контроля, вокруг начал быстро собираться любопытный народ.
        - Что случилось, правоверные?
        - Вор хотел ограбить честного мусульманина!
        - Ва-ах, как только Аллах такое допускает?
        - Но тот поймал его за нечестную руку! Смотрите, они борются, как муж и жена, соединённые по шариату?!
        - Вай мэ, вроде не запрещено, раз Аллах допускает…
        - Люди, туда же ещё и осёл лезет!
        - А что, ослу с ними нельзя?!
        - Вай дод, не знаю, Аллах иногда и не такое допускает…
        - Ты что творишь, кретиноид?! - отплёвываясь, взвыл Лев, с трудом оторвав от себя целующегося незнакомца. - Отвянь, противный, я не такой!
        - А то я не знаю, Лёва-джан… Дай обниму ещё раз, или у меня разольётся желчь от переизбытка чувств и тебе придётся вести меня в чайхану, в отдельный покой, где до самого вечера отпаивать красным вином в обход всех заветов Корана! Но всё равно мои щёки будут пылать от радости нашей встречи!
        - Слезь с меня, Элтон Джон в голубой тюбетейке! Мне линять надо-о!!!
        А хрен вам, не растущий в здешних широтах! Базарный народ Бухары уже завёлся. Слышались призывы к властям, но кольцо сочувствующих сжималось всё плотнее, изыскивая, как бы до прихода слуг закона излить хоть на кого-то праведный гнев истинных мусульман, по долгу веры знающих, как и чем наказывать бесстыжего вора. Тем более такого, всех доставшего, как наш московский герой и мой, если не забыли, друг…
        - Стража, стража!
        - В ухо не ори, да? Храни Аллах нашу стражу, когда её надо, то она вечно не тут… А что, правоверные, мы разве сами не справимся? Вора должно побивать камнями!
        - Вай мэ, зачем так говоришь, вразуми тебя Всевышний?! Это блудницу пристало побивать камнями при четырёх свидетелях.
        - Так взгляни на этого осла! Он целуется с ними обоими, как блудница! Мы все свидетели, хвала Аллаху, у нас есть повод их побить!
        Отдадим должное длинным ушам непарнокопытного, ослик мигом сообразил, что дело пахнет керосином, и спешно сделал ноги. Он явно не хотел, чтоб его сочли блудницей. А вот когда народ уже не в шутку начал награждать Оболенского тумаками, опомнился уже и Насреддин:
        - Люди, за что вы его бьёте?
        - Он вор и украл у тебя кошелёк!
        - А-а… э-э… всё это козни шайтана, ибо это не мой кошелёк! - невнятно замялся домулло. - Я его, как бы поточнее сказать, шёл, шёл и…
        - Украл, - погромче буркнул Лев, пользуясь тем, что о нём на минутку забыли.
        - Вай мэ, воистину, мусульмане, вот кто настоящий вор! - Недалёкие жители благородной Бухары охотно перекинулись в другую сторону. - Бей его!
        Оболенский с трудом встал, отряхнулся и, морщась от боли во всех местах, тихо двинул было наутёк по-английски, как неизвестное доселе чувство развернуло его назад. Кажется, это называется совестью…
        - Хамы! Холопы! Быдло! В смысле какого лешего вы его бьёте, раз я вор?!
        - И вправду, мусульмане, ведь если они оба воры, зачем нам бить одного? Надо обоим воздать кизиловыми палками! Тащим их к кади! А может, прямо здесь воздадим?
        Лев успел от души съездить по мордасам двоим самым резвым, но людей на базаре всегда больше одного, а потому законопослушная толпа радостно повязала и того и другого, сдав приятелей на руки наконец-то подоспевшей страже. Четвёрка мрачных, заспанных слуг бухарского эмира, грозно хмуря брови, толкнула нашу парочку и с почётом двинулась к дому кади - верховного судьи города, облечённого властью и правом разбираться в делах, казня и милуя по собственному усмотрению. Несколько шагов толпа даже сопровождала их, а потом врождённое восточное милосердие дало о себе знать, ибо каждому известна строгость законов для богатого и для бедного…
        - Вай мэ, какой белокожий, голубоглазый, светловолосый, как жалко его - страшненький…
        - Ну и что с того, что они воры, зато у них любовь! Аллах да смилуется над ними…
        - Аллах-то смилуется, а вот кади не очень прислушивается к его мнению.
        - Их казнят? Сейчас буду плакать.
        - Ай, зачем казнят, дадут по спине тысячу ударов кизиловой палкой, и иди домой!
        - Ну да, если хоть что-то от спины останется…
        - Зачем мы так с ними, мусульмане, я же теперь уснуть не смогу?!
        - Хорошо хоть осёл успел сбежать, не выдадим его, правоверные!
        ГЛАВА ВТОРАЯ
        Так взгляни ж на меня хоть один только раз… Русский романс, исполняет Медуза Горгона
        Пока они шли через шумный базар, под проклятия и стоны сострадания, Ходжа изо всех сил старался опускать голову пониже, пряча лицо. Бывший же россиянин, наоборот, шёл с высоко задранным подбородком, всем видом показывая независимость и свободолюбивый нрав потомка благородного русского дворянства!
        Пылающее солнце замерло в вышине, сияя на синем куполе неба, как всевидящее око Господа, озаряющее последний путь двух закоренелых преступников.
        Ходжа ни на миг не сомневался, что кади узнает его, и тогда самое милостивое наказание для «возмутителя спокойствия» будет посажение на кол! Лев тоже не строил насчёт себя особых иллюзий, тем более что к судье его приводили уже трижды, но бездоказательно, и в последний раз кади пообещал обезглавить его по-любому, ибо надоел, блин! Поэтому, как только они перешли в узкий лабиринт улиц, направляясь к нужному кварталу, бдительный Насреддин быстро заметил соратнику:
        - Лёва-джан, о свет очей моих, суперстар Багдада, любитель гаремов и посрамитель шайтанов, ты как это, вконец офигел, да? Ты что, совсем решил меня не узнавать?!
        - Да я тебя, прощелыгу узкоглазого, в первый раз в жизни вижу, - вяло огрызнулся Оболенский, - и боюсь, что уже в последний…
        - Я твой друг и брат, Ходжа Насреддин!!!
        - Не болтать! - припугнул ближайший стражник, и эфенди словил древком копья по тюбетейке. Это быстро настроило его на более решительный лад.
        - Ах ты, паршивый сын шакала, дитя гиены, помёт ехидны и отрыжка старого верблюда! Не узнаёт он меня, вай мэ?! Да на твоих глазах, низкий изменник, я обхитрю этих стражей и уйду на свободу! А если ты не вспомнишь искусство Багдадского вора, то, клянусь Всевышним, сегодня же твоя голова упадёт на «коврик крови»…
        - Чё пристал? Я не знаю тебя, не знаю никакого Багдадского вора, я тихий жулик из Бухары и не…
        - Я тебя предупредил, - коварно ощерился герой народных анекдотов, повернулся к самому старшему стражу и начал: - О великий воин и благородный господин, дозволено ли будет такому беспросветному грешнику, как я, до прихода к кади облегчить свою душу молитвой?
        - Валяй, но покороче! - сурово кивнул бородой стражник.
        Ходжа послушно опустился на колени и длинной скороговоркой зачастил:
        - О Аллах Всемилостивейший и Всемогущественный! Прошу тебя, пусть зарытый мною клад в тысячу динаров, две тысячи дирхемов и три тысячи таньга найдёт достойный человек, который употребит пятую часть этих денег на молитвы о моей пропащей душе… Ну вот вроде и всё, пошли?
        Оболенский был готов поклясться всем на свете, что это банальное разводилово он уже слышал и видел, но где и когда?! Память отгораживалась чёрной стеной забвения, плотной и неприступной, как Великая Китайская… Но этот странный незнакомец вёл себя как его старый друг, которых у него никогда не было, а тот ослик радовался ему, словно любимому хозяину! Хотя откуда бы у бедного вора деньги на домашний скот? И вообще, хотя всё происходящее выглядело необъяснимой мистификацией, но казалось, вот-вот, ещё миг, и загадка перестанет быть таковой, все детали мозаики встанут на свои места, а правда восторжествует! Однако пока-а…
        - Я не знаю тебя, - устало вздохнув, сдался Лев.
        - А я напомню, - сладко шепнул Насреддин, отвешивая другу сурового пенделя с носка в копчик!
        Оболенский взвыл и… выругался незнакомым матом. То есть это были яркие и насыщенные слова, вырвавшиеся из самых потаённых глубин необъятной русской души. На мгновение он остановился, медленно, словно бы пробуя на вкус, не торопясь, повторил по памяти всю комбинацию из пяти слов, прикрыл глаза и… вспомнил!
        Хайям ибн Омар, Ходжа, Рабинович, Багдад, Шехмет, Джамиля… Аслан-бей, Самарканд, Кара-Анчар… большие города и маленькие кишлаки… арык, караван-сарай, зиндан, гарем, гарем, гарем!!! На последнем слове бывший помощник прокурора окончательно пришёл в себя, но главное, понял, кто он такой и зачем его сюда притащили…
        - Алле, служивые, чего приуныли? Вон начальник ваш с напарником другана моего на другой конец города потащили, клад выкапывать будут. А вы чем хуже? С вами-то хоть поделятся?
        - Молчи, грязный вор, - без энтузиазма пригрозили ему два крепыша. По постным лицам было видно, что они и не надеются на свою долю.
        - Ладно уж, - царственно повёл плечами Лев, - суньте руку за пазуху, там кошелёк. Дербаньте, пока начальство далеко.
        Счастливые стражники, побросав копья и щиты, коршунами накинулись делить нежданную добычу.
        - О бесчестный вор и подлый преступник, но здесь всего девять таньга, - обиженно протянули оба. - На двоих, ай-ай-ай, не делится…
        - Ну я ж вам тоже не банкомат, - хмуря бровь, призадумался Оболенский. - Но одна таньга - это одна таньга, она липшей не бывает. Предлагаю пари, один берёт щит и лупит другого по голове. Тот, у кого громче получится, значит, и…
        Его даже не дослушали. Бодрые стражники, не сговариваясь, бросили копья и схватились за щиты. Один ухнул другого по маковке в тот самый момент, когда второй въехал ему краем щита в висок. Два тела рухнули одновременно, обоих спасли медные шлемы, хотя гула было-о, как от удара молотком по пустому ведру…
        - А по полтаньга поделить не судьба никак? Да, если Аллах наказал, добавлять уже не надо, - глубокомысленно изрёк наш герой, легко скинул верёвки с запястий, и, уложив стражей в самой неприличной позе, подсказанной ему его шибко вольной фантазией, прислонился спиной к глиняной стенке ближайшего дома. - И чем же меня так по мозгам напружинило, что я ничего не помнил? Неужели Бабудай-Ага устроил, карданный вал ему в заднюю дверцу?! Ладно, наплющу нос этому джинну при встрече. А сейчас есть тема поважнее: под какими часами мне ждать с букетиком друга и собутыльника? Мм… ну, на Востоке, если не оговорено заранее, джентльмены всегда встречаются на виду в приличном клубе. То есть в самой известной чайхане на базаре!
        Определившись с генеральной идеей, он беззаботно поправил тюбетейку, с трудом удерживающуюся на пшеничных кудрях, и, насвистывая, двинулся вдоль арыка. Его славянская душа пела! И вовсе не потому, что Лев вспомнил, кто он есть, а совсем по иной причине, внятно сформулировать которую вряд ли сумел бы и он сам. Я попробую лишь угадать, но уверен, что едва ли ошибусь, предположив, что… Льву здесь нравилось!
        Дивный воздух Востока, пахнущий жаркими страстями и пряностями, дыхание горячего песка под ногами, неумолимая ласка пылающего солнца, прерывистый шёпот смуглолицых красавиц, завораживающая высота голубых минаретов и, воистину, бездонное небо, накрывающее весь мир куполом надежды и веры в высокий замысел Творца!
        Поверьте, ведь дело вовсе не в том, что здесь всегда жила сказка. Вернее, не только в этом. Как бы мы ни романтизировали «Тысячу и одну ночь», но средний россиянин вряд ли бы обрадовался прописке в своём микрорайоне… злобных ифритов, вызывающих бури, могучих джиннов, перемещающих дворцы, вампиров-гулей, поедающих людей, старух-колдуний с одним зубом (способным перерубить ствол дерева!), а уж тем более бегающих взад-вперёд по своим делам мелких и крупных шайтанов.
        Представлять подобное в своих фантазиях весело и забавно, а вот жить в таком кавардаке - уже увольте! У каждого из нас и своих проблем хватает: дом, работа, зарплата, экология, ГАИ, ЖЭК, тёща… куда нам ещё и восточную нечисть? Я горячился, Насреддин важно кивал, со всем соглашаясь и налегая на конфеты «Коркунов», а новая история моего друга расцвечивалась свежими красками.
        - То есть он опять потерял память?
        - Не совсем, - поправил меня Ходжа. - Память мигом вернулась к нему после хорошего пинка под зад! Причём очень важно было правильно пнуть. Я с первого раза попал в нужную точку.
        - А-а, видимо, прямо в нервное окончание. Это как акупунктура, иглолечение?
        - Что-то вроде.
        - Как я понимаю, Бабудай-Ага этим просто сделал вам подарок.
        - И не говорите, почтеннейший, такое развлечение…
        ГЛАВА ТРЕТЬЯ
        Главное не победа. Главное - участие! Адольф Гитлер. Записки из Рейхстага
        …Примерно пару часов спустя в самой большой и многолюдной чайхане Бухары, за низеньким дастарханным столиком, встретились двое. Скромный, толстенький стражник эмира, демонстративно не желающий привлекать к себе внимание, и здоровенный еврей-ростовщик с подозрительно длинными пейсами, развалившийся на подушках и непозволительно громко покрикивающий на хозяина заведения.
        - Лёва-джан, хоть чуть-чуть покажи то, что ты ошибочно называешь воспитанием. Евреи в мусульманском мире не ведут себя столь вызывающе…
        - А как же Холокост, а одесские погромы, а печи Бухенвальда, а великая Шестидневная война в Палестине за создание государства Израиль? Где ваше чувство вины перед моим вечно угнетённым народом?!
        - Но ты не еврей.
        - Не еврей, - честно согласился Лев, поправляя кипу. - Но хоть разок-то поприкалываться могу? Хозяин! Ещё чаю моему другу! А мне кошерного вина, мацу и рыбу-фиш!
        Пожилой бухарец с пузом круглым, как казан, неодобрительно прищёлкнул языком, выразительно похлопав по большому мясницкому ножу, торчащему за широким поясом.
        Оболенский лениво улыбнулся и щелчком большого пальца отправил ему золотую монету.
        - Ты с ума сошёл?! Хватило бы и пяти таньга!
        - А чего жадничать, это же не мои деньги, - ещё шире улыбнулся Багдадский вор, и Насреддин вынужденно согласился.
        Чайханщик быстро поставил перед ним горячий чайник и блюдечко с колотым жёлтым сахаром.
        - А теперь, о мой вороватый друг, поведай моему истомлённому разлукой сердцу, каким безумным ветром пустыни тебя занесло в Бухару?
        - Джинн. Где?!
        - Я имею в виду, что меня, как всегда, притащил Бабудай-Ага.
        - Неймётся ему…
        - В точку, - почесав в загривке, подтвердил Лев. - Я так понял, что у вас тут опять не всё тип-топ? Давай колись, какие проблемы сотрясают родину моего покойного дедушки на этот раз.
        - Эмир угнетает народ, богатые обижают бедных, муллы крадут пожертвования, шейхи обманывают верующих в мечетях, караванные тропы полны разбойников, городские улицы кишат грабителями, кругом разврат, мерзость, взяточничество и нарушение законов… Да нет, вроде всё как всегда, Лёва-джан.
        Собеседники церемонно отхлебнули чаю и продолжили.
        - Теперь позволь мне самому ответить тебе на вопрос, который давно читаю в твоих голубых глазах…
        - Ходжа, ты так произносишь слово «голубых», что я невольно краснею. Имей в виду, ты не в моём вкусе.
        - Вай мэ, не перебивай, уважаемый, ибо я хотел рассказать о Джамиле. - Насреддин выдержал театральную паузу. - Она вернулась в Багдад.
        - И…?
        - И?
        - Я первый спросил «и?», то есть не томи, что дальше-то?
        - Не знаю, уважаемый. В тот день, когда я увидел её на улицах Багдада, за мной гнались сразу двенадцать стражников, и если бы не резвость моего ишака, мы бы сейчас не наслаждались беседой в этой дивной чайхане…
        - Она не икряная?
        - Чайхана?!! - едва не поперхнулся Ходжа, но, подумав, быстро поправился: - Не могу сказать наверняка: на твоей возлюбленной было свободное платье, а подойти и спросить прямо мне не позволили стражники, они были так настырны в своем внимании к моей скромной особе…
        Оболенский откинулся на смятые подушки и мечтательно прикрыл глаза, вспоминая невысокую черноволосую красавицу, некогда избавленную им от злобного мужа-гуля и толпы его пустынных прихлебателей. Причудливые нити судьбы навек связали сердце женатого москвича нашего времени и сердечко молоденькой вдовы с окраин сказочного Багдада. Если Всевышнему будет угодно свести их в третий раз, то Лев уже не поклялся бы, что вновь сумеет уйти от своей восточной любви…
        - Трудно делить сердце пополам, - без напряжения читая мысли друга, вздохнул Насреддин. - Ещё трудней навеки положить его к ногам одной женщины. Возможно, поэтому Аллах разрешил верующим иметь четырёх жён. Но, между нами говоря, Лёвушка, не делай этого. Я разок попробовал и… Поверь, четыре жены - это ад! Четыре тёщи, вечно засиживающиеся у тебя в гостях, четыре тестя, приходящие за подарками каждый месяц, четыре пары белых нижних штанов, ежедневно сушащихся на верёвках во дворе… Но что хуже всего - недозволенные дни у них тоже сходятся, словно нахалки сговорились!
        - «Каждому просящему у тебя - дай», - слишком вольно трактуя Библию, припомнил Лев. - Тем более мужу!
        - Золотые слова… Но попробуй объяснить их истинный смысл женщине?!
        Разговор соскальзывал в привычную для мужчин колею и требовал вина. Увы, толстый чайханщик возмущённо замахал руками, грозно расколотил поднос, трижды прочёл молитву против шайтана, но запрещённый алкоголь так и не выдал. По цвету его носа было заметно, что он тихонько злоупотребляет в одиночку, прикрыв лавочку и разогнав клиентуру, но делиться не станет, хоть с ним дерись…
        - У нас в Москве такая исламская кафешка прогорела бы за месяц! Слушай, а хоть танцы живота здесь показывают?
        - Ну если только сам хозяин станцует. Попроси его.
        - Не-э, я не согласен! - Мигом представив себе небритого раздевающегося толстяка с волосатым пузом, Лев решительно поднялся и потянул за шиворот домулло. - Пошли поищем самую низкопробную забегаловку и отпразднуем моё возвращение не по-пионерски!
        - Вах, неужели ты имеешь в виду вино, девочек, приятных глазу, «укус пчелы» и прочие нарушения шариата?! Я с тобой!
        Они щедро сыпанули на дастархан горсть медных монет и только-только вышли наружу, как на улице были моментально атакованы высоким тощим евреем в нижней рубахе и коротких белых подштанниках. За его спиной сурово топтались два незнакомых стражника. Оболенский впервые пожалел, что уголовная этика не позволяет убирать свидетелей. Крючконосая «жертва» с пейсами спалила его на корню, как шкодливого котёнка…
        - Ага, теперь ты попался! И вот он, злодей! Вот он, хватайте его, о доблестные стражи, и да будет вам награда от Всевышнего!
        - Ты обещал нам сто таньга, если мы найдём твою одежду, - строго поправили стражники.
        Лев открыл было рот, но Насреддин бесцеремонно захлопнул его ему метким тычком кулака снизу.
        - Дай мне поразвлечься. Недаром сказано: «Кто имеет медный щит, тот имеет медный лоб». Итак, о мои собратья по службе, я первый поймал вора! По чести половина обещанных денег должна принадлежать мне.
        - Воистину сам шайтан задержал нас… Треть денег твоя, о собрат по оружию!
        ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
        Вот поймал как-то Джек-петушитель Джека-потрошителя да как начал менять ему ориентацию… Сказки братьев-в-гриме
        - Отойдём в сторону, братья, и честно решим наши дела, Всевышний любит справедливость.
        По знаку Ходжи вся компания отошла на задний двор, где Оболенскому пришлось разоблачиться и быстренько вернуть все украденные вещи. Молодой еврей радостно приоделся в своё традиционное платье, и вот тогда началась обещанная трагикомедия. Начал, разумеется, сам режиссёр, он же сценарист, он же исполнитель главной роли, он же продюсер, он же… В общем, всё как у Михалкова.
        - Иудей, тебе вернули твои одежды. Отдай же нам обещанные сто таньга, дабы мы с братьями разделили их, - величественно пропел Ходжа, поправляя сползающий набок шлем.
        - Конечно, конечно, конечно… Ай, у меня же был кошелёк! Вот тут, в кармане. Нет, таки он в другом. Ах нет, в поясе… О Яхве, где мои деньги?!
        - Нам это неведомо, - вместе со стражниками кивнул домулло. - Но заплати нам обещанное, ибо мы сдержали слово!
        - Да, да, да… Но как? У меня нет денег, они были в моей одежде, то есть когда она была моей, - засуетился еврей, но быстро прозрел: - Так ведь наверняка этот бесчестный тип украл их! Он украл и мой кошелёк!
        - Обыщите его, братья.
        Два стражника быстро облапали стоящего голышом Оболенского и, разумеется, ничего не нашли. Ещё бы, искомый кошель кошерных денег давно пригрелся за пазухой Насреддина…
        - Ничего нет.
        - Вай мэ, что же делать? Если честный стражник перестанет получать заслуженную награду за свой труд - небо огорчится, а мир перевернётся!
        - Да ведь вам и так платят жалованье с наших налогов, вымогатели, - громко вякнул еврей и прикусил язык, но поздно.
        - Как смеешь ты, немусульманин, осуждать наше законное право на обещанные благодарности, подношения и награды?! - грозно обрушились на него все трое стражников. (Одного можно было поставить в кавычки, но суть-то от этого не менялась.) - Это установление самого Всевышнего! Если мы не будем брать, то кто будет? Верни нам наши честные таньга, о хитроизворотливый иноверец!
        Далее по сценарию бедный еврейский юноша битых двадцать минут с пеной у рта доказывал, клянясь священной Торой и бородой пророка Моисея, что он вовсе не это имел в виду, и если стражникам так нравится брать взятки, пусть берут ради аллаха, таки кто он такой, чтоб их в этом упрекать?! Вот тут он по-настоящему понял, что опять сболтнул лишнего, но как удержаться, если спор - вторая натура еврея…
        - Вай дод, какими чёрными словами он оскорбил нас! Его гневные речи кислотой выжгли мне сердце, взволновали желчь и опустили печень. - Ходжа не стал сдерживать фальшивых слёз и одним красивым жестом добил сочувствующую публику. - Братья мои, а того ли мы поймали? Этот человек даже не знает, где карманы на его одежде и есть ли в них кошелёк с нашими таньга?
        - Воистину, - переглянулись стражи.
        - Эй, что за… Это я! Я пострадавший! А он у меня украл одежду! Он у меня, а не я у него! Вы что, совсем ослепли?!
        - Молчи, иблис лукавый! Все иудеи на одно лицо, - бесстыже соврал герой народных анекдотов, визуально обобщив широкоплечего блондина Льва и стройного чернокудрого семита.
        В один миг его заставили раздеться, вернуть вещи, облачили в них Оболенского, который в знак благодарности почтительно обнял «мудрого слугу закона» и, «получив» деньги назад, без проблем одарил стражей аж по динару на каждого. После чего все праведные вопли типа «Так вот же он, мой кошелёк!» уже не имели веса. Молодого еврея безбожно кинули, да ещё и добавили плюшек за «клевету и оскорбление честных людей»…
        Таким образом Багдадский вор начал свой чёрный путь по Бухаре с добросовестного или бессовестного ограбления трудолюбивого клана ростовщиков. А поскольку ислам запрещает правоверным давать в долг под проценты, то мой друг даже не понял, на какую могущественную и страшную организацию он задрал лапку. Его такие мелочи никогда не волновали…
        - О мои братья по оружию, ведите этого низкого лжеца в иудейские торговые ряды. Если и там он не будет узнан - киньте в зиндан бесстыдника, оскорбляющего наш нелёгкий труд.
        - А куда пойдёшь ты, брат? - спросили стражники, по ходу дела связывая руки не прекращающему ругаться на иврите (и, как мы понимаем, ни в чём не повинному) молодому еврею в подштанниках.
        - Завершу свой обход базара. Быть может, мне удастся найти ещё одного нарушителя спокойствия, наказав его на пару лишних таньга.
        - Лишних таньга не бывает.
        Резюмировав очевидное, слуги закона кивнули Ходже и невежливыми пинками погнали несчастного на опознание в еврейский квартал.
        - Что с ним будет? - чисто из вежливости спросил Оболенский.
        - Оправдают и откупят деньгами, - равнодушно отмахнулся Насреддин. - Мы же в Бухаре, а не в Багдаде. Здесь не принято сажать на кол человека, у которого есть чем платить.
        - Коррупция, значит?
        - Она самая, Лёва-джан.
        Определившись с основной общегосударственной проблемой, соучастники спокойненько отправились на поиски верного Рабиновича. Данный эпитет к ослику прилагался довольно часто, причём из уст обоих владельцев. Что, согласитесь, уже само по себе было нелогичным - ведь если оба твоих хозяина уверяют друг друга в твоей преданности им, то кто-то один наверняка ошибается. А в случае с Рабиновичем, похоже, ошибались оба. Меж тем лопоухий «слуга двух господ», цокая новенькими подковками, шествовал себе меж торговых рядов, высокомерно кося по сторонам на крикливых продавцов и суетящихся покупателей. Базар кипел, бурлил, шумел грозовым прибоем, неумолимо и ярко, словно жил своей собственной жизнью, отдельно от всего мира и сам вмещая в себя весь мир. Люди всех национальностей и возрастов, всякой веры и цвета кожи сливались в единое живое море, колышущееся, не затихающее ни на мгновение, торгующее, покупающее, лгущее, обманывающее, всучивающее, достающее, расхваливающее, обвиняющее, поющее, рыдающее, смеющееся, бьющее себя кулаками в грудь, ибо «клянусь Аллахом, это лучшие персики по обе стороны океана, а ткани
моего соседа годны лишь на то, чтобы шайтан подтирал ими свою порочную задницу… Персики купи, да!». Что отвечал на это сосед, не стоит даже воспроизводить, так как мои книги читают и дети. Послушаем лучше других, ведь на базаре главное - слово…
        - Женская кожа! Лучшая женская кожа! Башмачки, плащи, кошельки, сапожки из женской кожи… ай! Почему дерёшься, хозяин?! А-а… Продажа изделий из кожи ДЛЯ женщи-и-ин! Сразу надо было сказать, зачем сначала палкой по голове…
        - Ай, уважаемый, подходи сюда! Купи плов, кушай плов, вкусный плов, полезный плов, из лучшего риса, с мясом молодого барашка, с морковью, луком, тмином, изюмом и горохом нут! Покупа-ай! Что сказал? Ты уже покушал плов? Где?! Вон там?!! Вай мэ-э… надеюсь, они тебя отравили…
        - Сабли, кинжалы, ножи из самого Дамаска! Даже из ножен вытаскивать страшно, боюсь порезаться. Тебе надо, ты вытаскивай, да… Не маши ею, не маши! Ай-ай-ай… Ну, теперь сам поднимай своё ухо. Нет, кошка не утащит. Она уже сытая, с утра все покупатели саблями машут…
        Одинокий, праздношатающийся ослик не мог не привлекать к себе внимания. На него оборачивались, окликали, ища взглядом хозяина, пытались поймать за уздечку и удержать за хвост. Бесхозное имущество всегда вызывает повышенный интерес у хозяйственных восточных граждан. Рабинович уже забодался убегать от наплыва желающих увести его с линии основного маршрута. Трёх самых активных соискателей он укусил, одного лягнул копытом в пах, другому отдавил большой палец на ноге. Тем не менее две тёмные личности осторожно и невозмутимо подталкивали ослика в круп, заставляя уходить всё левее и левее, пока не загнали в какой-то грязный проулок, заканчивающийся ещё более замызганным тупичком.
        Поняв, что его провели, Рабинович отважно обернулся к преследователям мордой и оскалил зубы. Двух грабителей это не очень смутило…
        - Хороший ишак. Злой, сильный, высокий. Караванщики много заплатят.
        - Да, зубы крепкие. Копыта без трещин, живот не висит. Но глупый, наверняка сбежал от владельца.
        Ослик, развесивший было уши после первых комплиментов, тут же понурился. Он прекрасно понимал, что, спасая свою шкуру, бросил на растерзание толпы обоих нежно любимых хозяев…
        - Заходи слева, а я справа. Хватаем моего осла.
        - Почему твоего? Я первый его заметил.
        - А я сумел загнать его сюда!
        - А я указал тебе на него!
        - А я…
        - Ты только глянь, Ходжа, - раздался насмешливый бас за спинами грабителей. - Спорят, суслики плешивые, прям как мы!
        - И не говори, Лёва-джан, - хладнокровно подтвердил крепенький страж с нарастающим брюшком. - Самому стыдно, но так похоже. Неужели мы собачимся из-за никчёмного ишака точно так же, да?
        - Что такое, э?! - хором возмутились два недалёких жулика. - Это наш ишак!
        - Рабинович? - подмигнул рослый блондин в еврейском платье.
        Ослик недолго думая врезал задними копытами по почкам одному умнику и жестоко тяпнул между ног второго. После чего, под вой и стоны жертв, горделиво процокал к своим истинным хозяевам. И как истинный проныра аккуратно остановился между Львом и Насреддином. Сантиметр в сантиметр, тютелька в тютельку - такое надо уметь. Оба соучастника одновременно сомкнули любящие объятия на крутой шее Рабиновича. Сегодня он одержал двойную победу, если вы поняли, о чём я говорю…
        Ну в том смысле, что каждый из друзей всем сердцем ощутил, что на самом-то деле ослик предан только ему. И ведь не только ощутили, но и поверили оба! Хоть и не были наивными дураками, но каждому так хотелось верить, что это только «его» осёл…
        Я не осуждал их. Более того, даже где-то немножко завидовал, потому что у меня такого замечательного животного никогда не было, нет и уже наверняка не будет. А ведь как было бы красиво и удобно в наше суетное время, минуя пробки машин, душные авто, липучее ГАИ, прыгнуть на спину верного ишака и, забекренив тюбетейку, ехать себе вдоль астраханского лета, улыбаясь прохожим, читая вслух рубай Хайяма о любви, красавицах и креплёном вине! Мечты, мечты, где ваша сладость?..
        ГЛАВА ПЯТАЯ
        Лорд Грейсток, что вернулся из Африки, вчера в парламенте прыгал по столам, разбрасывал бумаги, качался на портьерах и вообще вёл себя не по-джентльменски. Хотя было смешно… Эдгар Берроуз
        Насреддин гостил у меня в общей сложности больше недели, выходя утром погулять и непременно возвращаясь. Я выделил ему диван в гостиной, но он предпочёл спать на балконе, расстелив моё новенькое одеяло и укрываясь своим драным халатом. Ванну герой народных анекдотов принимать отказался, мотивируя свой отказ тем, что, по мнению пророка Мухаммеда, «ванна есть нечистое место». Хотя от помывки в душе никогда не увиливал, это напоминало ему тёплый горный ручей. Кстати, мыла он не боялся, без спроса спёр мой станок для бритья, умудрившись без посторонней помощи аккуратнейшим образом побрить себе голову. Ел много, вино пил, как немусульманин, а к плите меня даже не подпускал - всё готовил сам. За эти дни я стал утончённейшим гурманом восточной кухни, ибо вот так, как он, готовить узбекский плов, лагман и шурпу не мог никто!
        В общем, домулло показал себя вежливым, ненавязчивым и очень приятным гостем, с ним было легко и комфортно сосуществовать. И каждый раз после ужина и до глубокой ночи он рассказывал мне о Льве Оболенском, чей воровской путь становился всё опаснее и круче. Но бывает, что судьба сама избирает для только ей ведомых целей такого несуразного типа, как наш общий приятель, и Лев честно пытался справиться с новой ролью…
        Они успели увести ослика, поставив его в стойло маленькой чайханы за углом, и укрыться на крыше ровно за десять минут до того, как проулок быстро заполнился странными людьми в чёрных одеждах. Оболенский опытным взглядом вора сразу отметил их сходство с безжалостными сторожевыми псами. Насреддин же молча утащил друга за рукав подальше от края…
        - Не надо туда смотреть, уважаемый. Любой, кто связывается со слугами шейха Хайям-Кара, либо умирает, либо пополняет их ряды.
        - А что, там хорошо платят?
        - Там человека лишают воли и разума, превращая его в бессловесное оружие, фанатично преданное своему господину.
        - Хм… не радует, - поморщился Лев. - Но тогда, собственно, что им надо в этом тупичке? Двух мелких жуликов, тебя, меня или Рабиновича?
        - Даже знать не хочу. Сиди, пей чай.
        Широкоплечий россиянин в еврейском платье только фыркнул и не стал спорить. В конце концов, это было не так важно, хотя само имя Хайям-Кар показалось знакомым. В памяти Оболенского что-то смутно отозвалось, словно бы он его уже где-то слышал. Но где и когда?
        - Друг мой, давай хоть на день забудем о всех проблемах и просто напьёмся, как две грязные свиньи, прости их Аллах! В этом заведении можно всё: вино, кальян, женщины… Бум-балаки-дон?
        - Бум-балаки-дон, - согласился бывшая гроза Багдада. - Но потом ты всё равно мне всё расскажешь.
        Эфенди лишь мудро улыбнулся в короткую бороду и, помахав пробегающему внизу мальчику, быстро сделал заказ.
        Они только-только успели выпить пару чайников красного румийского, когда их взяли в кольцо восемь воинов в парадной одежде. Хищные клювы длинных кривых ятаганов и зазубренных копий замерли в двух ладонях от породистого носа Оболенского и пьяно хихикающего Ходжи. Начальник охраны внимательно оглядел друзей и отрывисто бросил:
        - Вы идёте с нами, презренные черви! Эмир ждёт.
        Лицо главного стража тоже показалось Оболенскому безумно знакомым, но радость на сердце от этого не всколыхнулась. Потому что это был…
        - Слушаем и повинуемся! - кивнули стражники, за шиворот поднимая наших собутыльников и без малейшего пиетета вытаскивая их на улицу.
        Ходжа даже не спорил, он всегда был умнее, а Лев возвысил рычащий голос:
        - Чё за беспредел? Где ордер на арест? По какому обвинению нас хватают? Я имею право на один звонок своему адвока…
        Дальше его просто крепко треснули древком копья по затылку, и бывший помощник прокурора рухнул, потеряв сознание. Причём настолько удачно рухнул, что придавил своей нехилой тушей двух молоденьких азиатов из сопровождения. Это можно было расценивать как маленькую месть. К тому же если до дворца эмира хитроумному домулло пришлось топать пешим ходом, то бессознательное тело Оболенского с почётом волочили на горбу. Так что очнулся он уже в зиндане.
        Если кто забыл, то это такая кувшинообразная яма в земле, куда узников спускают на верёвке или лестнице. Стены голые и скользкие, вымазаны глиной и обожжены до крепости кирпича. Бежать некуда. Единственный выход - сверху, но он закрыт решёткой и охраняем бдительной стражей. Я не запугиваю моих уважаемых читателей, но если кто страдает клаустрофобией - не езжайте в постсоветскую Азию, кое-где там до сих пор держат неплатёжеспособных туристов в таких вот антикварных зинданах. Не Африка, от которой с детства оберегал нас Корней Чуковский, но всё-таки пять раз подумайте, прежде чем…
        - Мин сине яратан, выходите к воротам! - напевал Насреддин, в ритме танца отчаянно простукивая лбом непробиваемые стены зиндана. - Хватит спать, Лёва-джан, не хочешь спеть со мной напоследок?
        - Москва! Звонят колокола! Москва! Златые купола! Москва! По золоту икон… - ещё даже не раскрывая глаз, громко начал мой друг, но вовремя тормознулся. - Что-то я не в ту тему, да?
        - О да, мой собрат по несчастью. Как-то не очень. Может, на пару споём что-то более мусульманское, одобренное шариатом и угодное Аллаху?
        - «Владимирский централ»?!
        - И почему меня терзают смутные сомнения…
        - Погоди, погоди, дай вспомнить… О! «Учкудук, три колодца! Защити, защити нас от солнца-а!»
        - Это про что?
        - Про Учкудук.
        - А где это забытое Аллахом место?
        - Ну где-то тут у вас, в Средней Азии. Чё ты цепляешься, в песне точного Интернет-адреса не было!
        - Я не цепляюсь, милейший, только никаких Учкудуков с тремя колодцами вблизи Бухары нет. Тебя кто-то жестоко обманул…
        - Точняк! Никогда не доверял этим узкоглазым из ансамбля «Ялла». Что ж спеть такого тюремно-приблатнённого, подходящего по сюжетной линии, а? «То-о не ветер ветку клонит, не дубравушка шу-ми-и-ит… То моё, моё сердечко стонет, как осенний лист дрожи-ит…»
        - Вай мэ, как красиво сказал! Можно запишу? Только мне не на чем и нечем.
        - Так запоминай, я повторю.
        После третьего повтора они распевно затянули на два голоса:
        - Извела-а меня-а кручина. Подколодная-а змея-а! Догорай, гори, моя лучи-ина, догорю-у с тобой и я…
        Потом Ходжа так же быстро научил друга жалостливой песне таджичек-мазохисток - «Милый мой, твоя улыбка манит, ранит, об-жи-га-ет…» и нетрезвой киргизской - «Сладострастная отрава - золотая Брич-Мулла…». Причём соучастники спелись так хорошо, что тюремные стражи приподняли решётку зиндана и бесстыже заслушались. А после чуток подредактированного «Ах, Багдад, мой Багдад, ты моя ре-лигия-а…» даже вознаградили исполнителей ещё почти свежей лепёшкой, которую поймал Лев, а поделил Ходжа.
        Зиндан уже не вызывал у нашего героя такой паники, как в начале его приключений. В конце концов, все говорят, что после первой отсидки второй раз сидеть уже легче, а после шестого залёта из тюрьмы вообще уходить не хочется. Домулло тоже, по сути дела, не раз короновался на нары и, будь иное время, весь ходил бы в наколках. Но в тот день злодейка судьба коварно строила для них более изощрённую ловушку, чем спокойный и тихий зиндан.
        ГЛАВА ШЕСТАЯ
        Молодой гражданин из Багдада
        Крал что надо и крал что не надо.
        Но всем врал, как ханжа,
        Мол, виновен Ходжа!
        Вот такой наглый вор из Багдада. Эдвард Лир, лимерики
        По приказу человека с властным голосом им спустили лестницу (жердь с набитыми ступеньками) и вытащили вон. Друзей ещё раз обшмонали, забрав всё, что могло представлять хоть какую-то ценность, связали руки и под конвоем повели во дворец.
        - Ты узнал его? - шёпотом уточнил Насреддин, показывая взглядом на высокую фигуру начальника стражи.
        - Нет, а должен? Хоть признаться, рожа и голосок дюже знакомы! Это не он снимался в массовке второй серии «Властелина Колец»?
        - Это высокородный господин Шехмет! Глава городской стражи славного Багдада! После того как твой джинн даровал Гаруну аль-Рашиду чувство юмора, тот не оценил заслуг Шехмета и выгнал его со службы за взятки! И угораздило же нас попасть в его когти здесь, в благородной Бухаре, вай мэ…
        - Упс… Думаешь, он нас узнал?
        - Твою рожу забудешь, Лёва-джан…
        - Я не забыл вас и всё слышу! - на ходу обернулся Шехмет. Его профиль казался ещё более похожим на орлиный, смуглая кожа обтягивала скулы, а в чёрной бороде сверкали нити седины. - О голубоглазый вор и подлый возмутитель спокойствия, мне больше не надо искать виновников своего падения. Вы в моих руках! И я не был изгнан со службы, я ушёл сам, ушёл с гордо поднятой головой, уважаемым человеком, с одной лишь целью - найти вас и…
        - Я же говорил тебе, - Ходжа пнул коленом Льва, - не надо было орать на весь Багдад, чем ты напоил высокородного господина Шехмета!
        - Я… я не пил! - сорвался начальник стражи, едва не бросаясь душить Насреддина. - Низкий лжец, я не пил, я лишь понюхал и сразу всё понял!
        - А что вы не пили, уважаемый? - мигом заинтересовались прочие охранники.
        - Молча-а-ать!!! - взревел бывший хозяин багдадских улиц, едва только Оболенский попробовал открыть рот. - Ведите их быстрее к эмиру, и если кто ещё хоть слово скажет - клянусь бородой святого Хызра, я сам отрежу тому его лживый язык!
        Дальнейшую часть пути, как вы понимаете, болтать никто уже не рисковал. Правда, Лев пытался беззвучной пантомимой за спиной Шехмета поведать стражам помоложе, в чём прикол, но связанные руки существенно ограничивали его возможности. Однако по губам те поняли, что рассказ впереди и правду не скроешь…
        Разумеется, двух закоренелых преступников вели задними дворами. Парадный вход во дворец эмира с садами, фонтанами, павлинами, мозаичными бассейнами и дорожками из чистейшего речного песка был не про их честь. Понятно, что такие красоты создавались не для демонстрации их всяким подозрительным личностям, но ни Лев, ни Ходжа в обиде не были. Они оба в своё время насмотрелись и дворцов, и храмов, и крепостей, и просто богатых домов, так что удивить их архитектурными красотами было сложно. К тому же бывший помощник прокурора успел ещё и поколесить по Европе автобусными турами, а в сравнении с Пражским Градом, базиликой Святого Иштвана в Будапеште или собором Святого Марко в Венеции дворец повелителя Бухары безнадёжно проигрывал. Кто видел все объекты своими глазами, не будет со мной спорить…
        - Ты привёл их, о храбрый Шехмет? - Откуда-то из закоулка вынырнул низенький толстячок с красным лицом, короткой бородкой, одетый в парчовые одеяния и увенчанный высоченной, на метр к потолку, чалмой индийского шёлка, украшенной здоровенным сапфиром.
        - Да, о великий визирь! - Начальник стражи, сдвинув брови, напряжённо кивнул.
        - Наш эмир Сулейман аль-Маруф, да продлит Аллах его дни вечно, давно ждёт этих двух беспросветных грешников, смрадных детей гиены и ехидны, плод запретной любви шакала и удода, грешной связи паршивой верблюдицы и пьяного тушканчика, нарушившего в праздник Рамадан законы шариата, тьфу на них!
        Вся колонна, начиная с Ходжи и Льва и заканчивая последним стражем, невольно остановилась послушать.
        - Тьфу на этих сынов греха, исчадий вони и скверны, отравляющих мир неароматным дыханием из-под хвоста пьяной ослицы и подмышек укурившегося кальяном утконоса! Да проклянёт их святой Хызр, ибо шайтан уже вытатуировал их имена на своей непристойной ягодице, обрив её ради такого случая!
        - Братаны, никто не догадался записать? - завистливо простонал Лев, и все обречённо развели руками.
        Визирь смутился, покраснел, чуть было не поблагодарил за комплимент, но быстро опомнился и широким жестом предложил Оболенскому с Ходжой следовать за ним. Грозный Шехмет скрипнул зубами, увязавшись следом, хоть его и не звали.
        Опытный в таких вопросах домулло, как бывший царедворец, мысленно сделал пометочку по этому поводу. И, как оказалось, не напрасно, ибо начальник городской стражи был человеком злобным, жестоким, беспринципным, но прямолинейным, а вот визирь правителя Бухары…
        Но не будем ставить арбу впереди осла, а лучше назовём эту историю «Сказ о хитроумных проделках Багдадского вора, его наивного друга Насреддина-эфенди, об эмире благородной Бухары и его коварнейшем визире лысом Шарияхе».
        Лично я люблю страшные сказки на ночь, поэтому это кошмарно-лживое повествование, трещавшее по всем швам белыми нитками, всё же дослушал до конца. Тем паче что мой восточный гость не допускал ни малейших попыток перебить его уточняющими вопросами.
        - Да так не бывает, потому что…
        - Но так было, клянусь Аллахом!
        - А как же он мог не видеть очевидного…
        - Не знаю, но я там был, клянусь Аллахом!
        - Так это полный бред, никто не поверит в то, что…
        - А ты там был? Поклянись Аллахом! Разумеется, в конце концов я сдался и только слушал.
        Великий эмир Бухары, невысокий стройный мужчина с ухоженной бородой, разделённой надвое и закрученной в колечки, разодетый как на парад, с налакированными ногтями и суровым взглядом, нетерпеливо мерил шагами комнату, ожидая их в покоях для недорогих гостей.
        Отдельная комнатка в аскетическом стиле, традиционной восточной роскоши никакой, по углам два нубийца с обнажёнными мечами и лицами, скрытыми маской, дешёвый ковёр на полу и одна большущая муха, важно кружащая под потолком. Ни лишних ушей, ни советчиков, ни свидетелей. То есть атмосфера вполне способствовала диалогу на взаимовыгодных условиях. По крайней мере, практичный герой восточных сказок мигом взял нужный тон.
        - Что угодно сиятельному повелителю Бухары от его ничтожных рабов?
        - Мы не рабы, - гордо рявкнул коренной москвич, коленом в спину выпрямляя склонившегося в поклоне друга. - Рабы не мы. Рабы немы!
        - Э-э, что это? - не понял эмир, и нубийцы, рыча, взмахнули мечами.
        - Игра слов. Букварь. Первый класс, - виновато пояснил Оболенский, поднимая руки вверх. - Ничего личного, но на самом-то деле чего от нас надо? Какого… такого… эдакого нас с друганом оторвали от культурного отдыха за бутылкой?
        - Позволь, я отрублю ему голову, о владыка мира? - нетерпеливо выставился Шехмет.
        - И как я потом буду с ними общаться, с безголовыми?! - ровно уточнил эмир Сулейман аль-Маруф. - Не надо ничего рубить, я хочу просто поговорить с этими достойными людьми.
        - Но они ужасные преступники!
        - Что ужаснее, их преступления или мой гнев? С кем бы ты, о Шехмет, предпочёл встретиться на узкой горной тропе - с ними или со мной?
        - Воистину, ты грозен и велик, мой господин…
        - Рад, что ты признаёшь волю Аллаха, возвысившего меня над другими людьми, а теперь уйди. Подожди за дверью.
        - Слушаю и повинуюсь. - Начальник стражи зыркнул глазами на Льва с Ходжой, но безропотно исполнил приказ.
        - Вы тоже. - По кивку эмира оба нубийца, кланяясь и пятясь, покинули комнату. - А теперь я изволю говорить с вами, и от ваших ответов будет зависеть нить вашей жизни, которую в любой момент могут перерезать по одному мановению моих бровей.
        - Эгоцентризм из мужика так и прёт, - тихо вздохнул Оболенский.
        - Лёва-джан, не нарывайся, - прикрыл его Ходжа. - Мы и так находимся над пропастью, к чему пытаться ещё и встать на уши на самом краешке?
        - Не уловил образности.
        - О небо, я говорю, что мы и так в пасти тигра, зачем же ещё дёргать его за…
        - За что ты собрался меня дёргать? - невольно заинтересовался эмир, и голубоглазый россиянин поспешил вмешаться, потому что добрый Насреддин тоже не всегда мог сдержать язык.
        - Слушай, Сулейманка или как тебя там по батюшке, Маруфович? Давай ближе к делу. Мы всё понимаем и оцениваем факты адекватно, поздняк метаться, полы покрашены. Остаётся один нерешённый вопрос: почему именно мы?
        Великий эмир поднял на Льва взгляд, не лишённый уважения.
        - Мы хотим, чтобы вы избавили нас от Хайям-Кара. Молчи, предерзкий врун! - Прежде чем Насреддин успел раскрыть рот, владыка Бухары уже кинулся на него, как беркут. - А то мы не знаем, что ты хочешь сказать?! Нам отлично ведомо, кто вы оба! Тебя, Ходжа Насреддин, прославившегося в Хорезме, Самарканде, Багдаде, Басре и всех известных городах мусульманского мира, знает любой султан, эмир, падишах и даже мелкий бай, если у него есть мозги размером хотя бы с куриное яйцо. Ты возмутитель спокойствия, насмешник над верой, нарушитель законов шариата, смутьян и болтун, толкающий своими преступными речами истинных мусульман на недоверие к властям!
        - Ну где-то как-то приблизительно… - виновато покраснел домулло.
        - В самую точку, - похлопал его по плечу Лев, - и скажи спасибо, что не в пятую. А на меня какое досье собрали? Имейте в виду, я буду всё отрицать, и фиг вы что докажете без видеоматериалов.
        - Ты… о, ты тот самый Багдадский вор, о котором нам писал наш брат Селим ибн Гарун аль-Рашид. Ты, укравший его гарем, победивший Далилу-хитрицу и её дочь, воровавший целые караваны, обманувший стражей трёх городов и неоднократно посрамлявший самого шайтана!
        - Ну так себе информашка… - поморщился бывший помощник прокурора. - Как минимум, неполная. Я ещё успел отравить гуля, угнать колесницу святого Хызра, спасти Али-Бабу, подраться с бабкой-ведьмой, навтыкать дедушкам из приюта «слепых» чтецов Корана и…
        - Твоё бахвальство так же повсеместно известно, - коротким жестом заткнул его эмир. - Когда нам доложили, что в нашу Бухару прибыл сам Насреддин, мы тотчас велели следить за ним, но не могли и предположить, что вместе с этим пересмешником в наши руки попадёт и легендарный Багдадский вор!
        - Типа мы уже были под колпаком?! Ах ты, лошара косоглазая, и сам спалился, и меня сдал! - Лев отодвинул в сторону великого Сулеймана, потянувшись к Ходже с явным намерением отвесить другу леща, но тот без напряжения увернулся.
        - Держи себя в руках, почтеннейший. Не можешь всего, так хотя бы какую-то часть…
        - Нет, вы слышали, он намекает! Причём непрозрачно намекает, а?!
        - Хватит ссориться! - рявкнул владыка, отважно вставая между двумя набычившимися друзьями. - Докажите нам, что вы те, за кого себя выдаёте, и мы даруем вам службу. Но если вы лишь прикрываетесь чужими именами, да падёт на ваши пустые головы наш гнев! А это страшно, клянусь Аллахом…
        - Да как не фиг делать, - фыркнул гроза всех честных граждан, возвращая эмиру три его же перстня, дамасский кинжал в золотых ножнах, два жемчужных ожерелья, табакерку из слоновой кости и большой алмаз из серьги, которую Сулейман аль-Маруф носил в левом ухе.
        На пару минут властитель Бухары потерял дар речи, лихорадочно запихивая за пазуху собственное имущество.
        - О, да ты воистину великий Багдадский вор!
        ГЛАВА СЕДЬМАЯ
        Гарфилду, в отличие от других котов, кроме ума, блестеть нечем… Запись в ветеринарной карте
        Ходжа уже приготовился рассказать какой-нибудь пошлый народный анекдот в доказательство своей подлинности, но в этот момент в двери настырно постучали.
        - Какого иблиса? - конкретно вопросил эмир.
        - Прости ради аллаха, о владыка мира. - В дверной проём сунулась высокая чалма визиря. - В городе совершено страшное преступление, и этот человек умоляет тебя о правосудии.
        - Мы заняты!
        - Я так ему и сказал, о гроза Вселенной, но он из общины иудеев, - с нажимом напомнил толстенький Шариях. - А наша казна сейчас… ожидает лучших времён. Те две войны, что мы почти выиграли…
        - Мы победили! - взревел владыка Бухары, изо всех сил стараясь выглядеть грозным, как тигр в зоопарке. - Мы вернём им долги! Но пусть в мыслях не держат торопить нашу милость! Так и передай им!
        - Слушаю и повинуюсь, мой господин. - Визирь, послушно пятясь, исчез за дверью.
        - Шайтан раздери этих иноверцев-ростовщиков!!!
        - Взяли кредит под нужды армии, а теперь накапали проценты? - понимающе кивнул Оболенский.
        Эмир ребром ладони выразительно полоснул себя по горлу, поясняя, как его достали проклятые кредиторы, и пнул дверь. Чалма подслушивающего визиря отлетела шагов на пять, обнажив розовую плешь с жёлтыми веснушками.
        - Аллах да не прощает греющих уши на чужих разговорах, - наставительно отметил домулло, тем не менее помогая подняться второму лицу в эмирате.
        Лев тоже проявил посильное участие, вернув ему на голову скособоченную чалму. А сам Сулейман аль-Маруф равнодушно растолкал их в стороны и быстрым шагом направился к стройному еврейскому юноше, стоящему в конце коридора под бдительным оком стражи и самого Шехмета.
        - О великий эмир, припадаю к стопам твоим в поиске милости и правосудия! Ибо если не получу его, то свершу должное сам, как учит нас закон Моисеев…
        - Ты угрожаешь нам? - Грозный властитель вопросительно изогнул бровь.
        - Позволь мне отрубить ему голову!
        - Не спеши, о наш благородный Шехмет. Мы выслушаем слова этого горячего юноши, а затем посадим его на кол.
        - Надеюсь, это фигуральное выражение? - шёпотом спросил Оболенский, но Ходжа отрицательно покачал головой, типа увы, всё всерьёз…
        - Это они! Они, правитель, напали на меня, обманули, ограбили и раздели! Побей этих людей, как Самсон филистимлян, накажи их, как царь Саул наказал…
        - Мы имеем другие примеры для подражания и кроме иудейских царей, - холодно перебил эмир. - Но расскажи нам, как именно они обманули тебя.
        Обнадёженный ростовщик, шумно возблагодарив пророка Исайю, так подробно описал всю простенькую аферу Насреддина, что Селим аль-Маруф не смог сдержать вздоха восхищения…
        - Воистину, если тот здоровяк - лучший из воров, то этот умник - всем хитрецам хитрец! Они оба достойны своей славы и оба послужат моим делам!
        - Ты не накажешь их, о эмир?! Вся община ростовщиков Бухары молит тебя о справедливости.
        - Дайте ему десять динаров и пятьдесят палок!
        - Соломоново решение! - бодро прокомментировал бывший помощник прокурора. - Надеюсь, приговор окончательный и обжалованию не подлежит? Мы с соучастником на пару послужим легитимному правительству, а ты, курносый…
        - Не-э-эт! - Побледневший юноша вдруг выхватил из рукава маленький стеклянный пузырёк. - Да свершится воля ребе и шейха Хайям-Кара!
        В один миг он набрал полный рот воды и прыснул, целя в домулло. Каким чудом Ходжа увернулся, неизвестно до сих пор, до Льва брызги не долетели, а вот эмир…
        Грянул гром! Под потолком зазмеились молнии! Коридор заволокло дымом! Резкий запах серы и мускуса густо ударил в ноздри, и откуда ни возьмись раздался душераздирающий ослиный рёв!
        Первое, что пришло в голову нашим закашлявшимся героям, так это мысль о нежданно вернувшемся Рабиновиче, но увы… Стоило дыму рассеяться, как все увидели стройного белого ишака, абсолютно не знакомого никому из присутствующих.
        - Что это было, неверный?! - взвыл перепуганный Шехмет, правой рукой выдёргивая из ножен кривую саблю, а левой сгребая за воротник молодого ростовщика.
        - Не знаю… я не виноват… я не хотел! Я не его хотел, я…
        - Где наш великий эмир? - тонким фальцетом, в стиле автосигнализации, взвыл визирь Шариях, почему-то обращаясь к Оболенскому и Ходже. - Куда вы дели нашего пресветлого правителя, о бесчестные дети порока?
        - Мы?!!
        - Да! Это они! Они во всём виноваты! Я на них прыскал, а они отошли! Они заколдовали эмира-а-а!!!
        Лев не мог потом даже вспомнить, кто первым дал дёру. Кажется, именно перепуганный белый ослик. За ним уже махнул Насреддин, а следом, не дожидаясь худшего, и наш Багдадский вор. Ошеломлённая стража преградить дорогу не рискнула, и наши получили минимум три минуты форы, пока вдогонку не полетел истерически верещащий вопль:
        - Хватайте их, они колдуны и преступники! Мешок золота тому, кто принесёт их головы!
        Собственно, вот из-за этих скоропалительных обещаний погоня и застопорилась. Ибо восточные стражники - люди неторопливые и, по сути, очень неглупые. Поэтому, прежде чем куда-то бежать сломя голову и кого-то ловить, они всегда очень щепетильно уточняют размер обещанной награды. Мешок золота - это очень хорошо! Но вот только какой мешок? Большой или так себе? А сколько в нём помещается золота? Тысяча динаров, две, три, пять тысяч? Меньше или больше? Вопрос принципиальный…
        Бедный визирь был вынужден спешно давать максимально точные определения гонорара, и только тогда дворец наполнился топотом спешащих со всех ног стражников! Так что не будь у нашей парочки лопоухого проводника, их бы сцапали в считаные минуты. А так белый осёл с выпученными глазами уверенно тащил соучастников через запутанные коридоры, открытые веранды, мимо дворика для прогулок, через заросший розами и тюльпанами сад прямо в…
        - Гарем?! - не поверил своему счастью потомок русского дворянства. - Ох как не вовремя-то… Даже если по три минуты на каждую одалиску - больше пяти штук не успею! Давай задержимся, а?
        - Лёва-джан, смири своего похотливого шайтана, - на ходу отбрил товарища Насреддин. - Нас сейчас поймают и казнят, а ты опять думаешь не той головой, прости меня аллах…
        Сбив по пути двух обалдевших евнухов, друзья дунули через весь корпус по первому этажу, где находилась общая столовая, бассейн и беседка для отдыха. Что они там увидели и с чем столкнулись, лучше даже не пытаться себе представить - можно захлебнуться слюной от зависти. Поэтому ограничимся звуковым сопровождением без визуального ряда…
        - Вай мэ, женщины, здесь посторонние мужчины! Поднимайте подол, закрывайте лицо!
        - Куда они без меня бегут? Зачем бегут, я же здесь?! Пусть меня с собой возьмут, я уже лет семьдесят не бегала-а…
        - Девочки, что-то я не поняла… Если он видит моё лицо, это плохо? А если я прикрываю его подолом, это хорошо? Понятно, только я тут новенькая и сегодня шаровары надеть не успела. Это ничего, да?
        - Бабушка Рафиля, опусти подол, ради аллаха! Пусть они лучше видят твоё лицо…
        - Подняли-опустили, подняли-опустили… Смотрите, а мужчины уже не бегут, да? Прямолинейный народ, одна извилина и мысли об одном… Ну вот за что мы их таких любим?
        В общем, как вы понимаете, если бы ослик не закусил рукав Насреддина, таща его за собой, а тот не волок мёртвой хваткой разлакомившегося Оболенского, их всех троих на этом участке бы и повязали! Особенно опасное было положение, когда они пробегали через беседку с бассейном. Там воды-то было от силы по колено и девушек купалось не больше шести, но это был кратчайший путь к лабиринту из зарослей роз. Что там понадобилось белому ишаку - непонятно, только он потащил друзей через весь бассейн, и смуглые обнажённые красавицы с визгом и хохотом плескали на них водой, одновременно пытаясь целомудренно прикрыть лица. ТОЛЬКО лица! Утащить счастливого Льва из этого малинника было бы почти нереально, если б не донёсшиеся вопли и проклятия с женской стороны по поводу «бесстыжих стражников»…
        А это уже совсем иной коленкор восточной сказки. В гарем могут войти многие: сам эмир, его визири, евнухи, рабы, тёщи - матери жён, лекари и садовники, но никак не стражники! Ибо воины суть есть мужчины благородные, активные и правильной ориентации, а значит, представляющие опасность для нравственности и искушение для девичьей чести. Тоже, знаете ли, штука зыбкая и надуманная, но на Востоке к таким вещам традиционно относятся серьёзно. Поэтому ступить на территорию гарема стражник может лишь в минуту крайней (самой крайней, крайнее некуда!) опасности и непременно с закрытыми глазами. То есть самим стражникам оно уже по-любому выходило боком, но зато хоть как-то оживляло будни девушек, охотно подставляших подножки и тазы с водой…
        Лев с Ходжой спешно ускорили шаг, пока не стукнулись лбами в массивную крепостную стену, опоясывающую дворец эмира. Осёл коротко хохотнул, ударил копытцами по какому-то выступу, и часть стены отъехала в сторону, образуя секретный проход. Пару минут спустя троица успешно скрылась на остывающих улицах вечерней Бухары…
        Полуденный зной давно отступил, шумный базар затих, люди неспешно расходились по домам, довольные удачной покупкой или успешной продажей. Как говорят на Востоке, с разных сторон прилавка стоят два глупца - один продаёт, другой покупает.
        Кто проиграл, кто выиграл в торге, не понять никогда. Самому прожжённому купцу доводится отдать товар за фальшивую монету, и самому привередливому покупателю сумеют всучить уличную пыль под тонким слоем молотого перца. Здесь умудряются продать верблюда, чудом не откинувшего грабли от старости, расплатиться за него позолоченной медью, а наутро скандалить, требуя назад полновесные динары и ведя на обмен верблюда, который окончательно сдохнет, ещё не дойдя до базара, и сразу начнёт пахнуть! Но главное, что винить некого, никто ни на кого не в обиде, вот так покричали и разошлись. Ибо базар - сердце торговой Бухары, а зачем зря травмировать сердце ради презренных денег или дохлого верблюда… Все мы люди, все всё понимаем, правда?
        ГЛАВА ВОСЬМАЯ
        Если после двухмесячного одиночного плавания с вами начал говорить Бог, диктуя вслух утерянные главы Библии, а вы уже почти убедили его разбавить философию капелькой экшена, чтоб было веселее, - это не страшно. Страшно, что спасатели опять нагрянут не вовремя и священные тексты вновь окажутся неизвестными людям… Из путевых блокнотов Фёдора Конюхова
        Пока напарники шли к оставленному на постой у чайханы верному Рабиновичу, наконец-то выровнявший дыхание русский дворянин потребовал полных объяснений от своего нерусского друга:
        - Ходжуля, я всё прощу, но скажи мне правду, не скрывая самого страшного… Я сильный, я переживу и это, а ложь губит самые светлые чувства и душевные порывы! Короче, колись: во что мы вляпались?
        - В двух словах этого не скажешь, уважаемый…
        - Пора валить в Мексику?
        - Не знаю, где это, но уверен, что люди Хайям-Кара достанут нас и там.
        - Кончай запугивать, расскажи толком, что это за местный Фредди Крюгер?
        - Абдрахим Хайям-Кар пришёл к нам из Египта. Говорят, его обучали бессмертные маги Магриба и Коптоса, - опустив голову, начал домулло, стараясь, чтобы голос его звучал как можно тише и не привлекал внимания прохожих. - А ещё говорят, что он уходил в пустыню, и там на него снизошло откровение. Голос свыше сказал ему…
        - Bay, голос в пустыне? Глюкануло мужика неслабо…
        - Не перебивай, о невежливый и поспешный в суждениях и мыслях, словно тушканчик, прыгающий по барханам, - вздохнул Насреддин, потрепав по белой гриве новоприобретённого ослика, тоже с интересом прислушивающегося к разговору. - Голос даровал ему тайные знания, умение управлять людьми, красноречие, подобное шайтану, и сомневающиеся пошли за ним. Воистину говорят, он творил чудеса, неподвластные человеческому разуму…
        - Карточные фокусы? Кролик из шляпы? Заставлял исчезнуть статую Свободы или составы с продовольствием?
        - Никто не заметил, как за Хайям-Каром пошли толпы паломников, внимающих ему, словно последнему пророку. А ведь Мухаммед сказал, что после него пророков не будет! Но шейх Хайям-Кар как-то умудряется смущать неокрепшие умы мусульман и ведёт их к ему одному видимой цели. «Я сам молюсь за вас и поведаю о вашей преданности Аллаху!»
        - Это типа чтобы никто не обращался к Всевышнему напрямую, минуя его посредничество? Дельно. Традиционная сектантская схемка, пошлая, но обычно срабатывает.
        - А ныне Абдрахим Хайям-Кар - великий шейх, поборник истинной веры, щит ислама. За чёрной полосой шёлка на его чалме уже сейчас следуют тысячи всадников от Сирии до Ирана. Преданных, безжалостных, слепых в своей вере! И он хочет установить новый порядок…
        - Дальше можешь не объяснять. - Глубокомысленно хмыкнув, Лев хлопнул ослика по крупу. - Козе понятно, что этот аферист ухитрился завести кучу полезных связей, действует подкупами и запугиванием, недовольные исчезают, а несогласные быстро переходят в стан созерцательного непротивления. У нас после перестройки тоже такое было, болезнь роста. Скажи лучше, куда делся эмир и чего мы, собственно, так поспешно слиняли? Он вроде явно собирался нас отмазать…
        - Вай мэ, какой хороший ишак! - неожиданно раздался голос. Толстый купец помахивал ладонью из-за забора за их спинами. - Вы, наверное, не продали его на базаре?
        - А что, есть живой интерес к домашнему скоту?
        - Э-э?! - краснея, застопорился толстячок, и Лев царственно улыбнулся:
        - Шутка! Хочешь купить осла? Бери, дёшево отдадим, всего за…
        - Он не продаётся, - сухо буркнул Насреддин, оттаскивая за рукав друга.
        - Я дам двести таньга!
        - Простите, почтеннейший, он не продаётся.
        - Триста таньга. Четыреста! Моя четвёртая жена хотела именно белого, именно такого, высокого, красивого, с кротким нравом.
        Ослик сделал три шага вперёд, встал на задние ноги, опёрся копытцами о забор и так заорал прямо в лицо торговцу, что тот рухнул навзничь!
        - Я… оглох! Ничего не слышу… ничего… Да будет проклят этот подлый шайтан в белой шкуре!
        - Братаны, - развёл руками Оболенский, - я, конечно, блондин, но не настолько же. Что происходит, а?!
        - Ты и вправду не понимаешь, Лёва-джан? Наверное, тебе не читали сказок в детстве…
        - «Колобок», «Курочка Ряба», «Иван-царевич и серый волк»… Да я каких только сказок не знаю!
        - Эту точно не знаешь…
        Мы все прекрасно понимаем, что мой друг отнюдь не был кладезем мудрости и всех добродетелей. Я не наговариваю на него, но и не вижу особых причин изображать из него супермена. Лев, несомненно, был героем! Сильным, красивым, отважным и благородным, как царь зверей, именем которого его назвали. Меж тем, честно скажу, если бы на Восток попал я, то вся история Багдадского вора пошла бы совсем по иной сюжетной линии. Уж поверьте, шарить по чужим карманам мне было бы не слишком интересно…
        Меч - вот истинное оружие перемещенца по мирам! Горячий конь, рыцарский стяг Локхайма над головой, верные друзья, скачущие слева и справа, рёв боевого дракона и долгий взгляд любимой… Вот это жизнь, это литература, это счастье! А бродить по пыльным дорогам в компании пройдохи и афериста, трясущегося рядом на усталом ослике, когда за тобой вечно кто-то гонится, перспектив карьерного роста ноль, а в голове одна мысль - как бы отметиться в очередном чужом гареме, - это, знаете ли…
        Не слушайте меня, я ему просто завидовал.
        - Спите, жители благородной Бухары, всё спокойно! Спите сейчас, ибо завтра Аллах дарует вам новый день и новые заботы. Спите, жители Бухары, всё будет завтра!
        И старый город спал, огни были давно потушены, люди жили по законам природы и шариата, объясняя все удачи волей Всевышнего, а все потери - происками шайтана. Но на этот раз враг рода человеческого не спешил сунуть свой сопливый нос в человеческие дела, он лишь сидел на краю крыши постоялого двора, свесив вниз похабные ножки с раздвоенными копытцами. Казалось, ему было куда более интересно, а что же происходит там, в самом дальнем углу, где двое мужчин, рискуя жизнью, разнимали двух ослов…
        - Лёва-джан, тащи его за хвост!
        - Сам тащи, он знаешь куда ляга-а-а… Упс, попал, мамочка-а…
        - Ничего, уважаемый, у тебя уже есть дети. Рабинович изо всех сил рвался на крутые, чисто пацанские, разборки с белым чужаком, претендующим на половину его стойла.
        - Я прикрыл его, прикрыл, не позволяй ему… Ай! Ай! Ай! Да прекрати кусаться, о свет очей моих, я же потом сесть не смогу!
        - Он думает, что сзади ты вкуснее. Хорошо у Рабиновича рогов нет, а то мог бы.
        - Не давай ему советов, уважаемый! Всё, теперь он долбит меня твёрдым лбом в ранимый копчик.
        Надо отдать должное белому ослу: он тоже труса не праздновал и, видимо, драться умел. Пока двое напарников, пыхтя, отпихивали от него гневного собрата, он раздувал ноздри, возмущённо фыркал и наконец, не выдержав, кинулся вперёд! От предательского нападения Лев и Ходжа разлетелись в разные стороны, а два ослика встали нос к носу, как два рыцаря на турнире!
        - Он его убьёт, или покусает, или даст по ушам, или оставит без наследства, или… Во всех случаях вай мэ-э-э!
        - Погоди, братан, дай им шанс. У нас с тобой тоже не всё сразу завязалось…
        - Ты помнишь это, о мой луноликий друг? И я помню тот волшебный миг, когда ты меня грязно подставил!
        - Я тебя?! Да ты первый сдал меня страже! Я тебе давно хотел врезать за тот случай, когда…
        Прекращая бессмысленный спор, домулло поднял свалившуюся тюбетейку Оболенского, отряхнул от соломинок и сунул другу в рот, прикладывая палец к губам. Лев на автомате сжал челюсти, чуть не подавился, но смолк. Прямо на их глазах яростно оскаливший почти лошадиные зубы Рабинович вдруг охнул, прижал уши и рухнул, подогнув колени, распластавшись в позе молящегося! Его белый противник гордо выгнул грудь, фыркнул для острастки и спокойно отвернулся к яслям с ячменём.
        - Теперь поверил, почтеннейший?
        - Я ничего не… Он же осёл?!
        - Осёл ты, о мой недоверчивый друг, а он - эмир!
        Льву ничего не оставалось, кроме как принять очевидное. К его чести надо признать, что он всегда умел осознавать поражение в честном поединке и в большинстве случаев далее извинялся, если был неправ. Просто в тот момент он себя неправым не считал.
        - И типа вот чё? Тот несчастный паренёк с пейсами получил заколдованную воду в пузырёчке, заряжённую главным ребе по методу Алана Чумака. Набрал в рот, прыснул на объект, и хип-хоп, чуфыр-чуфыр - одним ишаком-аристократом в мире больше! Увеличение поголовья домашнего скота вряд ли являлось главной целью, не так ли? Тем более что в деле каким-то боком замешан местный пророк домашнего разлива с уголовной кличкой Хайям-Кар! Я внятно излагаю проблему?
        - В целом да… Но сам стиль твоего повествования ужасен.
        - Попробую повторить, - честно повинился бывший помощник прокурора. - Как не каждое зерно пшеницы прорастает колосом, так и не каждое слово мудреца даёт всходы в душе невнимательного слушателя. Любая мудрость подобна жемчужине, но, чтобы добыть её, пловцу приходится опуститься в глубины безбрежного океана людской глупости. Готов ли ты принять истину из первых уст, словно птенец орла, которого кормит клювом гордая орлица, сидя на вершине столь высокой горы, что сам Аллах отдыхал там от праведных дел и…
        - Так, всё, почтеннейший, подобную лабуду можно гнать часами, пока твой язык не покроется мозолями, - сдаваясь, поднял руки Ходжа. - Чего ты хочешь от меня услышать?
        - Приблизительный план дальнейших действий.
        - Нам должно спасти эмира Сулеймана аль-Маруфа, вернуть Бухаре законного правителя и по его просьбе остановить Хайям-Кара!
        - Хм… я так понял, что это вроде бы невозможно. То есть, по крайней мере, тут нужен не вор, а герой.
        - Невозможно? От тебя ли я слышу это, Лёва-джан?
        - Да, я тоже не всесилен, - вынужденно отступил бывший помощник прокурора. - И кстати, что там за невнятный шум внизу?
        ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
        Интересно, как сложилась бы сказка, подари бабушка внучке не красную шапочку, а голубой беретик? Дискавери, передача о защите прав животных
        Будь мой друг сейчас в Москве, ему бы и в голову не взбрело задавать подобные вопросы. Ведь если в столице вы посреди ночи слышите крики, вой сирен, звуки выстрелов - разве хоть кто-то откроет дверь, выйдет в подъезд, вызовет милицию-полицию? Ха-ха! Мне не смешно, а вам?
        Совсем иное дело средневековая Бухара. В этом красивом городе было шесть караван-сараев, восемь постоялых дворов и ещё десятка два разных дорогих и дешёвых гостиничных заведений типа чайханы, где позволялось ночевать тем, кто готов уплатить хоть одну таньга за общее место под навесом во дворе. Крепко запирались ворота, выпускали сторожевых псов, тех самых азиатских овчарок, из-за которых и в туалет не выйдешь, терпи до утра. Но ведь самое трогательное, случись что, хотя бы маленький шум или неожиданный вскрик кого-то из правоверных, кому приснился страшный сон, так на ноги сразу встанут все!
        - Что там за байда?
        - Лёва-джан, насколько я понимаю, слугам шейха Хайям-Кара приспичило проверить постоялый двор: а не скрываются ли здесь враги Аллаха? И я даже вроде знаю, кого именно они подразумевают под этим словосочетанием…
        - Линяем?
        - С двумя ослами нам не уйти, - задумчиво поскрёб бороду Насреддин. - В принципе, пока доберутся к нам сюда, мы ещё раз десять успеем удрать, но…
        - И я о том же, - глубокомысленно покивал Оболенский, чтобы хоть что-то сказать.
        Они по-прежнему скрывались на прогретой за день крыше, а внизу, во дворе, уже вовсю суетились люди в чёрном, по крайней мере, с чёрными повязками на чалме или рукавах. Они вежливо, но уверенно расталкивали спящих, переворачивали тюки, лезли во все щели и, ничего не объясняя, искали, искали, искали…
        - Сп…сисите, мня, право…воверные мусульмане! - На крышу с трудом влез совершеннейше пьяный тип, лысый как пятка, с бегающими глазами и коричневым родимым пятном вполлица.
        - Братан, глянь, какая синявка припёрлась. А говорил, будто бы Аллах запрещает алкоголь…
        - Днём з…щает, а ночью - не видит, - охотно пояснил лысый, вытягивая вслед за собой здоровущий пыльный ковёр. - Эт-ти… шайтан их в… или они шайт…тана, неважно, мне б…без разницы. Помогите правоверному, а?
        - Да, развезло мужика, - с чисто русской смесью сочувствия, зависти и одобрения пробурчал бывший москвич. - Ходжа, чё ты там застрял? Мы ни в чём не виноваты, у них против нас ничего нет, справедливость восторжествует и…
        - Справедливость! - язвительно приподнял палец домулло. - Хорошее слово, но такое редкое, кади наверняка о нём даже не подозревает. Иногда мне кажется, что судьям такие слова просто не знакомы.
        - Или запрещены по занимаемой должности, - поддакнул Лев, втянул мужика вместе с ковром на крышу и рукавом вытер ему слёзы. - Только не реви, гастарбайтер, что случилось-то?
        - Вай мэ, как не плакать? Они заб…берут меня… поругают нехорош…шими словами, а потом отрубят…
        - Голову?
        - Ай, зачем так шутишь?! - ужаснулся пьяница. - Руки м…мне отрубят, я эт…тот вот… потому что украл…
        - Вот это барахло?! - не поверил Лев. - По-моему, хозяин только спасибо сказать должен за то, что ты избавил его от хлама. Им, похоже, даже моль побрезговала.
        - Вах, ты, видно, чужзем…ц в наших краях! Я сам украл! Не пр…просто ковёр… эт… сам очучан-палас!
        - И что это за абракадабра?
        - Лёва-джан, - вдруг резко перебил его Насреддин, - как это ты выражаешься? Захлопни варежку и свали на мусор, ради аллаха! Проведай Рабиновича и… нового осла. Укради что-нибудь, хоть горсть изюма, съешь там же на месте, но позволь мне самому переговорить с нашим уважаемым нетрезвым другом.
        - Куп…пите у меня ковёр! Я тогда н…не буду больше плакать и эти… которые в чёрном…
        - Ходжуля, ты серьёзно? - прекрасно понимая, что его друг что-то задумал, уточнил ведущий вор Багдада и сопредельных городов.
        Домулло кивнул. Оболенский бодренько сбегал вниз, убедился, что кольцо слуг Хайям-Кара неуклонно сжимается, бежать некуда, чисто для профилактики обшарил двух зазевавшихся бородачей в чёрных чалмах, стал богаче на семь таньга и один динар, после чего быстренько вернулся на крышу, затащив с собой и лестницу. То, что мой друг увидел по возвращении, мягко говоря, повергло его в шок. Ходжа Насреддин, милейший человек, добрейшая душа, герой баек и анекдотов, сидел сверху на бедном пьянице, профессионально связывая ему руки за спиной его же поясом. В качестве кляпа был использован собственный чувяк несчастного.
        - Не-э, я помню, слышал, что на Востоке сурово обходятся с нарушителями заповедей Корана, но чтоб вот так… Тебе в вытрезвителе работать не предлагали?
        - Это шпион чёрного шейха, о мой недогадливый друг! А сейчас я прямо ему в ухо назову его паршивым шакалом, верблюжьим помётом и ещё чем-нибудь немусульманским из твоего лексикона. Подскажешь?
        - Мордосвин откормленный подойдёт?
        - А что это?
        - Ходжа, мать твою, вот я прямо сейчас буду тебе всё объяснять?!
        - Да, да, прости, уважаемый и чтящий мою маму, - опомнился Насреддин. - У нас мало времени, садись, я тебе всё расскажу по дороге. Ты летал когда-нибудь?
        Лев, разумеется, не единожды мотался самолётами Аэрофлота и десятка других авиакомпаний у нас в стране и за рубежом. Но что-то подсказывало ему, что Домулло имел в виду иные летательные аппараты. Люк на крышу вздрогнул от тяжёлого удара снизу. Добрались…
        - Пообороняем цитадель под утомлённым солнцем?
        - У тебя две минуты, почтеннейший, - не оборачиваясь, нервно хохотнул Ходжа. - Сделай то, до чего у меня не доходят руки.
        - Легко. Только ногой.
        - Да ради аллаха!
        Оболенский с наслаждением расправил плечи, потянулся, как большой кот, и одним аккуратным пинком оттолкнул с левого края крыши лестницу с тремя мужчинами в чёрном. Они так смешно навернулись, что во дворе сразу стало заметно веселее. По крайней мере, молчаливые преследователи невольно помянули голубоглазого шайтана и, собрав своих, уже кучно пошли на штурм. Никаких боевых кличей, никакого оружия. Только злые глаза да плотно стиснутые зубы.
        - Ну что, агрессоры, продолжаем нарываться, да? Ладно, вам же хуже… А кто меня за одно яблоко всей толпой отбуцкал? Не помните, не слышали, не участвовали, знать не знаете?! А если - по сопатке, по сопатке, - по сопатке…
        Ходжа меж тем развернул пыльный ковёр, четыре раза чихнул и уселся сверху, скрестив ноги.
        - Эй, соучастник! - крикнул уже изрядно запыхавшийся русский дворянин. - Я уже забодался их бодать! Каков твой секретный план по нашему сваливанию?
        - Запрыгивай, почтеннейший, - меланхолично откликнулся Ходжа, парящий на старом ковре в четырёх шагах от крыши.
        Лев настолько удивился, что впал в тихий столбняк, за что и был через минуту атакован адептами шейха Хайям-Кара. Его почти завалили… В общем, если бы не медвежья сила моего друга, наше повествование могло тут и закончиться. Ну не совсем тут, на крыше, а утром у кади, на «коврике крови», под суровой рукой палача.
        - Да чтоб вам всем леди Гага в протухшем мясном платье приснилась! - взревел Оболенский, выпрямляясь во весь свой двухметровый рост.
        Маленькие бодрые азиаты посыпались с его плеч.
        - Ия-а-оу-у-а-оу-а-я-а!!! - изо всех сил пародируя Тарзана (того, который из джунглей, а не из стриптиза), наш герой в длинном прыжке обрушился на плечи друга. Ковёр заметно подвис, но спокойно выдержал двойную ношу.
        Дав крут почёта над подпрыгивающими адептами «истинной» веры, очучан-палас легко унёс друзей на другой конец Бухары. Домулло с трудом уговорил друга не плеваться сверху, это не по-мусульмански…
        Утром мне пришлось махнуть в центр по делам. Мой восточный гость не пожелал составить мне компанию, но сказал, что охотно подождёт у подъезда, у нас там небольшой садик, а ему надо чаще дышать свежим воздухом. В принципе он и так постоянно уходил на прогулки по району, с кем-то общался, где-то гулял, но всегда возвращался до заката, не заставляя меня особо волноваться. Хотя я, конечно, всё равно за него переживал. Во-первых, человек в чужом городе, во-вторых, в чужом времени, в-третьих, деньги он у меня брать отказывался категорически, а без денег в современной России сами знаете…
        - Андрей Олегович? - сухо поинтересовались в десять ночи два молодых полицейских, постучавшись в мою дверь.
        - Да, а что собств… - Вопрос отпал сам собой, когда я понял, кого они привели.
        Домулло, печальный и потерянный, стоял за их спинами, красный, как украинская дивчина на Тверской.
        - Знаете этого гражданина?
        - Знаю. Это… э-э… мой… дальний родственник Ходжа Болтанович Насреддинов. Очень дальний. Из Средней Азии. У него вчера паспорт украли, я вот как раз писал заявление на выдачу нового.
        - А почему он в таком виде?
        - В каком таком? Это их национальный костюм, они поддерживают старые традиции, не то что мы. А вы что-то имеете против демократических преобразований и развития национальных культур малых народов наших сопредельных государств?
        Парни в погонах подумали и решили, что нет.
        - Забирайте его. Насчёт паспорта мы проверим.
        - Спасибо! Удачи, ребята. - Я быстро впихнул Насреддина в прихожую.
        - А это… ну… извините, а вот «Тайный сыск» правда вы написали?
        - Правда.
        После чего мне пришлось подписать в подарок две книги с собственной полки. Конфликтная ситуация была окончательно исчерпана, а я вынужденно осчастливил двух свежеиспечённых полицаев сказкой про милицию.
        - Вай мэ, - тихо вздохнул домулло в ответ на мой укоризненный взгляд. - Я лишь хотел немного заработать, уважаемый. Стыдно, но только ты угощаешь меня пловом…
        - К этому мы ещё вернёмся, - пообещал я. - А теперь за стол и рассказывай, что было дальше! Ну когда вы улетели на ковре-самолёте. Или как это по-вашему, на очучан-паласе…
        ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
        Ложная клятва - праздник души моей! Шайтан порочный, натуральный, made in Araviya
        Полёт над ночной Бухарой был сказочно восхитителен и освежающ! Лев лёг на спину, закинул руки за голову и, в наслаждении подставив лицо лёгкому ветру, умиротворённо уставился в сияющее небо. Он лежал, глядя глаза в глаза звёздам, и они изумлённо любовались своим отражением. Их длинные посеребрённые ресницы легко достигали земли, нежно и осторожно лаская спящий мир. Ведь даже те звёзды, что умерли миллионы лет назад, всё ещё отдавали свой свет людям, как бесценный дар и напоминание о кратковременности нашего бытия. Но человек так редко благодарит звёзды, считая их лишь холодными игрушками. И очень немногие способны почувствовать душу звезды…
        - Мы приехали, Лёва-джан. Теперь можешь задавать свои глупые вопросы, ибо жирный верблюд твоей лености уже давно уснул в грязи невнимания, так и не добравшись до оазиса здравого смысла. Кажется, так ты выражаешься, когда хочешь быть похожим на дедушку?
        - Поэта обидеть легко, - беззлобно хмыкнул Лев… - Не буду я ничего у тебя спрашивать, сам расскажешь, если невтерпёж.
        - Кому? Мне? О невежественный?! Да я могу молчать хоть три дня, клянусь Аллахом! Не дождёшься! Всё, молчу! Вай мэ, как ты мог такое сказать… и кому? Мне, своему единственному и лучшему другу! Ты сразил меня в самое сердце, уязвил печень и заставил взволноваться желчь. Тебе должно быть стыдно, из-за тебя я дал страшную клятву, которую намерен нарушить… Но Аллах милосерден, быть может, он не слишком рассердится на горячие слова правоверного мусульманина, искушённого шайтаном гордыни, но искренне раскаивающегося! Короче, дело было так…
        Если кто ещё не в курсе, то Насреддин краткостью фраз отличался лишь в афоризмах, а в беседах и устно-повествовательном жанре был многословен до заплетания языка от усталости. Поэтому весь его рассказ я приводить не буду, ограничимся кратким синопсисом недавних событий.
        Надо ли объяснять дотошному читателю, как домулло догадался, что перед ним шпион и провокатор, лишь прикидывающийся честным пьяницей? Ведь у-у-умный читатель и так всё знает заранее, его не обманешь и на фуфле не проведёшь…
        Надо ли разжёвывать, какой пыткой при помощи куриного перышка и одной гнутой таньга выяснил у перепутанного пленника, как управлять ковром-самолётом? Опытные знатоки фантастики просекли эту фишку ещё до того, как я о ней написал. Видите, и эти объяснения излишни.
        И уж наверняка, тем более никого и близко не удивишь той простенькой интригой, ради которой нашим героям подсунули настоящий волшебный ковёр из сокровищницы эмира Сулеймана аль-Маруфа, того самого, что пребывает в данный момент в одном стойле с серым Рабиновичем, сонно треская ячмень и вздрагивая чуткими ушами. То есть все знали всё, и только одному Оболенскому, как литературному герою, а не читателю, приходилось растолковывать такие очевидные вещи…
        - Коварный Хайям-Кар просто подставил нас, о мой недогадливый друг. Ибо, купив у «пьяницы» ковёр владыки Бухары, мы бы нарушили сразу две заповеди Корана: поощрили бы оступившегося мусульманина в грехе пьянства, толкнувшего его на путь воровства, и, самое страшное, ни разу не воззвали бы к его совести, пристыдив именем Аллаха, Господа миров, Всевидящего и Всезнающего! После такого от нас отвернулась бы не только вся Бухара, но и Багдад, и Самарканд, и Басра, и Фергана, и Ашхабад, и Бишкек, и…
        - Главное, что Москва не отвернётся, ей оно фиолетово, - утомясь перечислением, откровенно зевнул Оболенский. - Но что-то я сути не улавливаю, ведь ковёр-то всё равно у нас. То есть мы прокляты по-любому?
        - Э нет, уважаемый, - довольно прищёлкнул языком хитрый домулло. - Грех кражи менее наказуем, чем грех скупки краденого! Тем более если мы наказали продавца за пьянство, связав его, дав по шее и отобрав у него дивный очучан-палас лишь для того, чтобы вернуть его законному владельцу.
        - В смысле ослу?
        - Не цепляйся к мелочам, эмиру! Пока ещё мало кто в курсе, что правителя города обратили в домашнее животное. Но это не значит, что ему нельзя вернуть его же имущество.
        - Я ничего не понимаю в ваших мусульманских штучках, - честно признался Лев.
        - Восток - дело тонкое…
        - Не грузи банальностями из «Белого солнца пустыни». Что конкретно делать-то будем?
        - Ноги! - доходчиво заключил Ходжа. - Но сначала ты, о величайший из воров, вернёшься обратно и доставишь мне моего осла!
        - Рабинович мой осёл…
        - А ты поедешь на эмире!
        Начавший было возмущаться Лев тут же захлопнул пасть. Прокатиться верхом на главе государства? Эхма, да разве какой нормальный россиянин упустит такой шанс?!
        Оболенский расчесал пятернёй упрямые кудри и скромно попросил:
        - Подбросишь поближе к месту дислокации моего будущего транспортного средства?
        Насреддин великодушно кивнул.
        - И вот это переложи пока к себе… - Бывший помощник прокурора достал из-за пазухи маленький кинжал с золотой рукояткой, принадлежащий Шехмету, и большущий сапфир, ещё недавно украшавший чалму великого визиря.
        - В принципе там ещё много чего можно было натырить, но я подумал, чего со всем барахлом таскаться… Успеешь растаможить, пока не хватились?
        - Есть идея получше, о мой вороватый друг… Здесь наши герои расстаются, и поэтому нам придётся проследить эпопею каждого в отдельности. Пишу со слов домулло, так что на этот раз все претензии к нему. А Лев Оболенский спрыгнул с низко летящего ковра примерно в квартале от намеченной цели, удачно приземлившись на соломенную крышу чьего-то курятника. Удача заключалась в том, что он успел отряхнуться, встать, помахать исчезнувшему в небе товарищу… и в этот момент удача неожиданно обзавелась приставкой «не». То есть первого же шага рослого россиянина солома уже не выдержала. Лев рухнул вниз, больно ушиб ключицу, перепугал курей, получил клювом от петуха, дал ему сдачи по гребешку, раздавил в темноте несколько яиц и вышел из курятника в таком виде, что выскочившие на шум хозяева предпочли нырнуть обратно:
        - Ай, шайтан! Воистину шайтан, спаси нас, Аллах!
        - Пардон, правоверные, ничего личного, случайный форс-мажор. Надеюсь, недвижимость застрахована?
        Так и не дождавшись ответа, наше чудо в перьях, желтке, скорлупе и соломе продолжило путь грабежа и разрушений, сослепу выбив лбом две доски в хлипком заборе. Настроения ему это не прибавило, но неожиданно натолкнуло на идею.
        «Украсть двух ослов с постоялого двора, по которому до сих пор наверняка шастают надутые на меня фанаты шейха Хайям-как-его-неважно… в принципе несложный вопрос. Сложно будет оттуда выбраться без настырных провожатых. Но, с другой стороны, я ведь тут, на Востоке, вроде уже как в третий раз? Значит, пора хотя бы для разнообразия попробовать действовать и головой… Итак, для успешного проведения плановой операции мне нужен один конкретно взятый шайтан и красивая зелёная тряпочка с буковками. Не помню, но где-то ведь я такую видел, а?»
        После короткого размышления, сопряжённого с бесполезным битьём себя по макушке, мой друг сдался, признав, что память начинает подводить, хотя и до склероза ещё тоже далековато. «Ладно, - решил он, - тогда начнём с простого, с того же шайтана, например…»
        - Шайта-ан! - негромко, но с чувством пропел Лев. - Ты меня знаешь, лучше сам подойди, а то хуже будет, Я тебя предупредил, чтоб потом в Страсбург и не жаловался!
        Общеизвестно, что враг рода человеческого является не только по громкой просьбе, но и даже самой мысли о нём бывает достаточно, чтобы ощутить запашок серы и гнили. И хотя надо признать, что в прошлый раз нечистый изрядно нахлебался от тяжёлой руки Оболенского, удержаться от отклика на зов он не сумел. Собственно, как и всегда, и как всегда на свою рогатую голову…
        - Э, ты звал меня, голубоглазый урус? Зачем, э-э… звал? Мне с тобой тут нечего… э-э… долго болтать, у меня своих дел… э-э… полно, да!
        - Да не трусь, пархатый, - милостиво ухмыльнулся Лёва-джан. - Бить не буду, срамить тоже. Не подскажешь, где тут поблизости можно спереть такую зелёную чалму, которую дают после экскурсии по религиозным местам?
        - Ты говоришь о святом паломничестве в Мекку?! - Шайтан от раздражения перекувырнулся в воздухе и сам себе выдрал клочок рыжей шерсти с пошлого хвоста. - Воистину, когда мусульманин совершает хадж, он… э-э… имеет право носить на чалме зелёную ткань с сурой из… э-э… Корана.
        - Вот-вот, самое оно!
        - Ты хочешь, э-э… украсть этот символ? Но… э-э… зачем, да?
        - Надо, - уклончиво ответил россиянин. - Ну так что, толкнёшь меня на жуткое преступление, указав пальчиком, в каком доме такая есть?
        - Ты, не наш человек, хочешь… э-э… чтоб я сам направил твои стопы на путь греха?!
        - Я давно на нём стою. Так что не томи, милашка, толкай меня смело…
        Всё ещё не верящий такому счастью, шайтан обошёл вокруг Оболенского, принюхался, зачем-то лизнул своё же копытце, почесал меж рогов и вдруг, решившись, бодро процокал по направлению к тому же постоялому двору и ткнул грязным когтем в отдельно стоящий домик.
        Эту волшебную историю следовало бы назвать примерно так: «Сказка об изворотливом Багдадском воре, глупом, но свирепом шайтане, толпе неправедных мусульман и двух ослах - сером и белом…». Да, не думайте, будто я забыл о том, что сейчас идёт «сказка об эмире». Но ведь всё это, как мне объяснил Насреддин, сводится к чисто восточной литературной традиции - вплетать историю в историю, одну в другую, как в знаменитой книге «Тысяча и одна ночь».
        У них там так принято, и Ходжа ни в какую не хотел соблюдать удобную мне линейность сюжета. Я сначала спорил, потом решил схитрить, типа выслушаю, как он говорит, но запишу так, как мне надо. А потом махнул рукой и оставил всё как есть. В конце концов, пусть будет как было, продолжим…
        ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
        Если первым Творцом был Господь Бог, то первым критиком, несомненно, дьявол. Так вот по чьим стопам идут современные литературные критики… Артур Конан Дойл, частная переписка
        Читать по-арабски Лев, разумеется, не мог. Джинн снабдил его знанием языка, но вполне возможно, что и сам был неграмотным. Поэтому на витиеватую табличку, смутно различимую в темноте и подтверждающую, что здесь живёт мулла, наш соотечественник не обратил никакого внимания.
        - Иди, э-э… грабь, воруй, кради, - подло хихикая, напутствовал его шайтан. - Зелёная чалма… э-э… со словами из Корана находится в этом доме.
        - О'кей! Только ты пока не убегай, мне потом пару вьючных животных с постоялого двора увести надо. Подтолкнёшь?
        - Толкать на грех… э-э… моя святая обязанность! - важно подтвердил нечистый, смущённо чихнул и присел на корточки у порога.
        Разумеется, Оболенский ни на грош не доверял ушлому искусителю правоверных, поэтому имел свой чёткий и хорошо продуманный план действий. Он легко перемахнул через забор, на цыпочках прошёл мимо двух дремлющих сторожевых псов, влез через окно в дом, каким-то седьмым чувством нашёл спящего на полу старика и без малейших угрызений совести стибрил лежащую рядом белую чалму с полосой зелёной ткани. Подумав, чалму вернул на место, а полосу забрал себе. Тем же макаром вернулся во двор, чтобы застать коварного шайтана на месте преступления. Тот как раз встал на задние лапки между двух спящих азиатских овчарок…
        - Тсс, - приложив палец к губам, прошипел Лев. - Разбудишь же, идиот!
        - Вах, глупый… э-э… человек! Я и хочу их разбудить, чтоб они тебя… э-э… съели!
        - А-а, понял, тогда не мешаю, валяй.
        Шайтан ловко дёрнул за хвост одного пса и больно наступил на лапу другому. Нечистый дух гордо обернулся к Оболенскому, но там, где только что стоял бывший помощник прокурора, лишь клубилась пыль…
        - Я тебя за воротами подожду, договорились? Шайтан автоматически кивнул далёкому голосу и вдруг резко понял, что он стоит нос к носу с двумя рычащими кобелями.
        - Э-э… хорошие пёсики?
        Глупый вопрос. Бессмысленная смерть. Нет, понятно, что нечистого убить нельзя, но изрядно потрепать-то можно? Вполне! Последующие две минуты были самыми неприятными в его жизни…
        - Ничего ценного не откусили? - заботливо поинтересовался Лев, когда обслюнявленная и изрядно пожёванная жертва собственной тупости догнала его на ночной улице.
        - Зачем так сделал, э-э? Зачем меня подставил? Зачем…
        - Забей, а не то я сам тебе забью. - Оболенский поднял было руку для подзатыльника, но передумал пачкаться в слюнях и шерсти.
        Какое-то время они топали молча, шайтан считал синяки, царапины и укусы, а герой нашего повествования, не сбавляя шага, вязал из широкой зелёной ленты скользящую петлю. И только у самых ворот постоялого двора Лев снизошёл до вопроса:
        - Слышь, уникум, ты под костюм галстук носишь? Нет? Так я и думал… Тогда примерь!
        Бедный шайтан не успел даже вякнуть. Если пару минут назад он был уверен, что ничего хуже погрызания его двумя азиатскими овчарками в его жизни ещё не было, то теперь он понял, как страшно заблуждался… Зелёная лента, свидетельствующая о том, что её обладатель совершил паломничество в Мекку, украшенная сурой из Корана, сжала горло нечистого, как самый надёжный ошейник на свете, и одного движения суровой православной руки было достаточно, чтобы враг рода человеческого начал задыхаться!
        - Пусти-и… нехороший урус… обманщик… э-э… меня нельзя… Я же… э-э… шайтан…
        - Как же, как же, помню, знакомились, но на брудершафт всё равно не поцелую, не надейся, - честно предупредил Оболенский. - А теперь изобрази мне жуткую злобную тварь потустороннего мира, мне тут кое-кого попугать надо. Но не так, чтоб до инфаркта, максимум - до энурезу…
        Первоначально шайтан решил не подчиниться, чисто из вредности. Но после пинка коленом под зад понял, что в сущности его толкают на исполнение его же служебных обязанностей. Пугать правоверных мусульман - это же самое что ни на есть шайтанское дело, так почему бы и нет?!
        Слуги Абдрахима Хайям-Кара больше не тревожили постояльцев, сонный народ разбрёлся по своим местам, бормоча проклятия, но не желая ни словом упрёка всерьёз задеть людей шейха. Ибо никто не хотел, чтоб его признали «недостаточно верующим». А неверие - самый страшный грех для честного мусульманина…
        - Всем привет! Не помешал?
        Взорам людей в чёрном представился тот, кого они искали, тот, кто их бил и кого они не поймали. Такого шанса нельзя было упустить…
        - Хватайте безбожника! - строго приказал «пьяный» торговец «украденным» ковром эмира. - Шейх велел взять этого грязного шайтана живым!
        - О, как раз в тему… насчёт шайтана. - Лев потянул зелёную ткань, намотанную на кулак, и из-за его спины послушно выпрыгнул сам нечистый, скаля жёлтые клыки и бешено пуча глаза. - Такой подойдёт? Натуральный, исламский, местной сборки, юзаный, но это же только в плюс, так как сбоев не даёт! А ну, покажи им свою пошлую задницу, полную греха и порока…
        Тишина длилась меньше минуты. Во-первых, шайтана на такое дело не надо долго просить, во-вторых, остолбенение тоже требует времени, а войти в ступор всегда легче, чем из него выйти.
        - Спаси нас, Аллах! - первым взвыл «пьяница», с разбегу взяв открытые ворота и легко посрамляя все рекорды Бубки без шеста. Реакция остальных была менее адекватна - люди падали в обморок, бились головами о стены, теряли голос, пытались зарыться в землю, реально (хотя кто проверял?) сходили с ума, а двое - так трусливо перебежали на «сторону Тьмы», бросаясь Оболенскому в ноги и умоляя «иблиса с шайтаном» принять их в вечное рабство.
        - Не боись, граждане, он у меня ручной и дрессированный. Но и дорогу загораживать не рекомендую - тяпнет разок, и забодаетесь уколы от бешенства делать…
        Ещё трое фанатов ушли, пробив лбами глинобитный забор, лишь бы избежать уколов.
        - А если я его вдруг не удержу, то что, собственно, будет? Да ничего такого уж страшного. Вряд ли кого-то съест целиком, но всё равно близко не подходите - он сегодня какой-то озабоченный. Стосковался без самки, кидается на всех подряд. Но его тоже можно понять: всегда один да один…
        Потерявшие сознание ожили и ломанулись на выход так, словно их «девственность» уже была безвозвратно утеряна под похотливым взглядом подпрыгивающего нечистого. Надо признать, что теперь и сам шайтан вошёл во вкус, его давно так ярко и весело не пугались. У людей Хайям-Кара действительно был повод для серьёзных опасений, но Лев жёстко контролировал ситуацию.
        - Фу! Сидеть! Сидеть, я сказал! Ишь, разрезвился у меня тут. А ну втянул возбуждённые части тела! Вот так-то лучше. Рабинови-и-ич! Ты где там застрял? Хватай эмира за хвост и дуй сюда! Я тебя заждался, счастье моё лопоухое…
        Видимо, умный ослик отслеживал обстановку и давно успел о чём надо столковаться с временным собратом, потому что по первому зову хлипкая дверь стойла была вынесена сдвоенным ударом задних копыт, Вновь разбуженные люди стали свидетелями чудесного зрелища, достойного кисти Иеронима Босха.
        - Танцуй, дочка моя Эпинэ! - в голос распевал татарскую песню русский дворянин, стоя на спине двух ишаков и удерживая впереди на зелёном поводке подпрыгивающего шайтана.
        Ослики отстукивали копытцами ритм, нечистый кривлялся и строил рожи, праведные мусульмане на коленях взывали к Аллаху, но, возможно, и сам Всевышний замер от изумления, увидев проделки Багдадского вора. В общем, гром и молнии на его голову не обрушились, идиотов на Востоке мало, поэтому в погоню тоже никто не кинулся.
        За воротами Лев спрыгнул с Рабиновича и эмира, потрепал обоих по загривку, пообещал украсть для них по морковке за труды и честно отпустил на свободу шайтана.
        - Сними с меня… э-э… страшную ткань с сурой из Корана!
        - Ни фига, так гуляй, тебе идёт, - жёстко обрезал Оболенский. - Мы сейчас друг друга поиспользовали: ты мне помог, я - тебе, на этом взаимный рехмет, респект, абзац и разбежались!
        - То есть мы не друзья, э-э?! - обомлел уязвлённый в самое сердце шайтан.
        - Нет. У меня есть другой. Ты его знаешь, но, если мы вдруг расстанемся (что вряд ли, но кто знает), я тебе сам перезвоню…
        Рабинович козырнул правым передним копытом, белый ослик, наоборот, гневно фыркнул на нечистого, и тот испуганно отпрыгнул в сторону. Впрочем, не особо обидевшись. Как говорится, не перекрестил, и уже спасибо. Малороссийскому чёрту повезло с Вакулой куда меньше, помните?
        Я понимаю, что интеллигентствующему и толерантствующему читателю это не понравится, но всё было именно так. Осуждать нашего героя за то, что он «кинул» шайтана, я не буду. Ибо дружба нечистого с человеком всегда дорого обходится последнему…
        ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
        Никак не разберу, это яблоко кислое или сладкое? Ева, не Браун!
        Насреддин ждал его там же, где они и расстались, расстелив летающий ковёр прямо посреди улицы, свернувшись калачиком и сладко посапывая. Оболенский, в эту ночь даже не сомкнувший глаз, вознамерился пробудить друга каким-нибудь недружественным способом, но арыка или колодца поблизости не было, а пугать спящего уже как-то и не хотелось. Подумав, он просто улёгся на тот же ковёр широкой спиной к спине домулло и задрых…
        Оба ослика, не сговариваясь, встали хвост к хвосту, бдительно охраняя сон спящих хозяев. Можно было не беспокоиться, что хоть кто-то рискнёт потревожить их до утра. То есть целых два часа, до первого крика муэдзина… Неизвестно, что снилось возмутителю спокойствия, но спал он сладко, то сворачиваясь в клубок, словно коту печки, то потягиваясь, как бенгальский тигр, которому чешут сытое пузо.
        Сны бывшего россиянина, игривой волей судьбы заброшенного в загадочные восточные сказки и, что удивительно, привыкшего вполне комфортно ощущать себя в этом мире, были вполне конкретны и читаемы. Ему снилась пустыня, великая и бескрайняя. Неумолимые пески, охлаждённые лунным светом, искрящийся миллиардами драгоценных камней купол звёздного неба и маленькая оранжевая точка далёкого костра. И вроде бы у огня сидит его (это неправда!) дедушка Хайям, что-то напевая себе под нос. Лев ускоряет шаг, почти уже бежит, тянет к нему руки, а добежать не может.
        Его собственная тень, чёрная и чёткая в сиянии полной луны, вдруг начинает затягивать его, словно зыбучие пески - чёрные, жадные, неутолимые, беспощадные и равнодушные. И нет спасения, дедушка не обернётся, не протянет руку, а тьма, принимая форму чёрной чалмы Хайям-Кара, начинает душить его, одним концом заматывая лицо и шею, а другим связывая руки. И только в самый последний момент могучий Бабудай-Ага падает с небес, подхватывает его под мышки, вытаскивает из пасти песков и деловитым голосом уговаривает:
        - Проснись, Лёва-джан! Не надо так кричать, ты поднимешь на ноги весь квартал. Проснись сам, или я попрошу обоих ослов разбудить тебя по-своему…
        Оболенский вскочил почти мгновенно, не дожидаясь ни пинка копытом под рёбра, ни щекотки хвостом в носу.
        - Всё, садисты, всё, встал. Чё все сразу накинулись? Куда бежим?
        - Ай, не ворчи, уважаемый. - Улыбающийся Насреддин приобнял друга за плечи. - Никто за нами не гонится. Да, мы украли ковёр эмира, но уже вернули его законному хозяину.
        Белый ослик гордо продемонстрировал лежащий у него на спине старый ковёр, скрученный в компактный рулончик.
        - А ещё уличные мальчишки уже кричат на весь базар, что чёрные люди шейха Хайям-Кара спешно покинули великую Бухару! Да, да, они бежали из неё, подобно перепуганным зайцам, так, что пыль столбом и пятки сверкали. И громко вопили, что видели самого шайтана!
        - Ну и? - мрачно поскрёб под мышкой русский дворянин, привыкший к ежедневному душу в ванной. - На меня-то ты чего уставился, как трезвый мулла на свиную шкурку в плове?
        - Вай мэ, какие ужасные вещи произносят твои грешные уста. - Домулло осуждающе поцокал языком, и оба ослика его поддержали, возмущённо дёргая ушками. - Но я всё равно не поверю, что ты был абсолютно ни при чём. Ибо на позорной заднице шайтана навеки отпечатан след твоей благородной ноги…
        Лев, по совести говоря, и не пытался хоть в какой-либо мере что-то там разглядывать в тылу у врага всех людей. Но тонкая лесть друга всегда находила путь к его большому сердцу. У каждого свои слабости, и каждый из нас лёгкая жертва собственного тщеславия. Поэтому рассказ русского дворянина был невероятно ярок, эмоционален и насыщен бурым экшеном с экзотической восточной приправой, солидной мистической составляющей и непременной порцией традиционного мужского вранья. А как же иначе?
        Общеизвестно, что Насреддин умел слушать как никто, но цветистый рассказ Оболенского заставил развесить уши даже осликов. Поверьте, Рабиновича трудно чем-либо удивить, да и эмир не вчера родился, а уж по роду своей деятельности тоже много чего наслушался. Но кто откажется лишний раз послушать о грозном посрамлении шайтана? Это же наипервейшая радость для любой мусульманской (да и немусульманской) души! Ну, может быть, исключая готов и сатанистов…
        А каких-нибудь полчаса спустя рослый голубоглазый бородач в простом платье ремесленника, ведущий в поводу серого осла, и его толстая жена в глухой чадре, восседающая на недовольном белом ишаке, пробивались через шумные базарные толпы. Причём шли они чисто по просьбе Льва, резко возжелавшего послушать, что о нём говорят в народе. Восточный базар - это нечто вроде современного «Живого Журнала»: бросил фразу и ждёшь реакции толпы френдов. Причём неважно какой реакции - положительной или отрицательной, любой, лишь бы много.
        Но, увы, сегодня бухарцы больше говорили не о нём…
        - Вы слышали, уважаемые, говорят, в городе появился сам Ходжа Насреддин!
        - Не может быть, он же давно умер, да плюнет Аллах на его забытую могилу. Хан хорезмский отрезал ему голову, падишах иранский содрал с него кожу, эмир самаркандский сжёг его живьём, а шах персидский, любитель сажать на кол, так тот вообще…
        - Вай мэ, может, ему просто нравится умирать? Да, да, почтеннейшие, я слышал, был такой один горец, так тот просто обожал, когда его убивали, а сам всегда был живой, словно издевался над честными людьми. Но кто и где видел Насреддина?
        - Многие, но больше не увидит никто! Ибо вчера ночью сам шайтан проглотил его с двумя ишаками вместе, и теперь он безответно взывает к Аллаху из смрадного чрева нечистого!
        - Бедный шайтан, как его, наверное, сейчас пучит, вай дод… У меня тоже такое было.
        - Тебя глотал шайтан?!!
        - Нет, но меня пучило не хуже…
        - Несправедливо, - бурчал себе под нос бывший помощник прокурора, на ходу откусывая кусок большой белой лепёшки, естественно ворованной. - Почему это мои подвиги приписывают тебе?
        - Ну, ты здесь наездами, а я популярен, - фальцетом пропел эфенди из-под паранджи. - Не ворчи, о мой возлюбленный «супруг», а лучше сопри мне ещё пару кусков халвы вон с того прилавка, меня потянуло на сладкое…
        - Хорошо - не на солёное.
        - Храни аллах! - серьёзно подтвердил Ходжа. - Вон там, у задних рядов, остановись. Посиди рядом с караванщиками, не воруй - побьют, просто подожди меня.
        - А куда ты намылился?
        - Прогуляюсь вблизи дворца нашего драгоценного эмира, одинокая женщина всегда вызывает у стражников желание поболтать на личные темы…
        - Там Шехмет, - напомнил Лев.
        - А вот его я точно не упущу! Ибо, как ты выражаешься, есть тема…
        Дальнейшее было не то чтобы какой-то аферой или махинацией, даже наоборот - мой друг, быть может впервые за всю карьеру Багдадского вора, заработал деньги честно. Но весело! По крайней мере, мне так показалось, меня легко рассмешить…
        В общем, всё началось с того, что он встал не у того дома. Причём винить в этом, по совести говоря, следовало не Льва, а Рабиновича. Серый ослик, видя, что его белый «собрат» увозит куда-то любимого Ходжу, резво направился следом, но был развёрнут на сто восемьдесят градусов и направлен совсем в другую сторону. Что его немало обидело, а обидчики Рабиновича, общеизвестно, недолго остаются безнаказанными. Поэтому, как Лев ни тянул узду, как ни колотил ишака пятками, заупрямившийся четвероногий мститель почти галопом пронёс его мимо вышеоговорённых караванщиков и, забежав в неизвестно чей двор, замер, как конный памятник Жукову в Москве. В смысле копируя ту жуткую лошадь, восседая на которой бронзовый маршал на прямых ногах испуганно выставляет вперёд руку, боясь упасть. Ну вы все видели…
        Кстати, в отличие от Жукова, Оболенский как раз таки и упал. Дальше начинается очередная короткая история примерно о том, как «Багдадский вор варил плов, а все вокруг плакали…».
        - А что, он умел готовить плов? - искренне удивился я, переворачивая страницу.
        Домулло задумчиво доскрёб ложечкой варенье из розетки и отрицательно покачал головой.
        - Да, кстати, а за какие грехи ты угодил в лапы наших органов правопорядка? - вспомнил я. - Опять что-то связанное с мошенничеством и махинациями?
        - Упаси аллах!.. Я честно пытался заработать немного денег. Ходил по дворам, просил дать мне работу - вспахать поле, прочистить арык, нарубить дрова…
        - В нашем микрорайоне? Ходжа, там сплошные пяти- и девятиэтажки.
        - Увы мне… - грустно согласился он, сам себе подливая чай. - Меня провожали разными нехорошими словами, не подобающими слуху мусульманина: «косоглазый бомж», «засем ругайся, насяльника», «узбекский евроремонт» и «Назарбаев после выборов».
        - Последнее очень обидно…
        - Нет, нет, люди, говорившие мне так, громко смеялись. И у них были светлые лица, они не хотели меня обидеть, я же видел. А двое даже дали мне банку с пивом и сигарету. Я запомнил, как всё называется, хотя банку открыть не смог и курю только кальян в дни, дозволенные Аллахом.
        - А что же не понравилось милиции?
        - Ну, я увидел греющегося на солнышке кота, поймал его, посадил в коробку и понёс в тот торговый дом, что выше дворца самого эмира! - завистливо вздохнул Насреддин. - Потом сел там прямо на пол и провозгласил…
        Вот - зверь, под названием кот!
        Он, убедитесь сами, может шевелить усами! -
        по памяти продолжил я, и дальше уже ничего не нужно было объяснять.
        Азиатский прикид делал из домулло массовика-затейника, детей было уже не оттащить от «милого котика», а требуемая плата в один таньга легко переводилась добродушными родителями в одну десятирублёвую монету. Герой сказок и легенд древнего Востока только и успел честно заработать вторую сотню, как его быстроразвивающийся бизнес прикрыли стражи порядка. Но согласитесь, он никого не обманывал!
        - Всё ясно. Давай лучше вернёмся к Льву и плову. Так что там было дальше?
        - Дальше была женщина.
        - Я мог бы догадаться!
        - Ошибаешься, почтеннейший…
        ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
        Мы вас кормим исключительно из любви к деньгам! Макдоналдс в любой стране мира
        Итак, когда бывший россиянин неловко плюхнулся на чисто выметенную территорию чужого двора, дверь в дом распахнулась и к нему выбежала толстая ханум в свободном платье, полосатых шароварах и чувяках на босу ногу. Лицо она прикрывала краем платка, небрежно повязанного на голове, из-под сросшихся бровей смотрели грозные чёрные глаза.
        - Вай мэ! Где вас носит, почтеннейший? Мы ждали вас ещё вчера, а вы только приехали! Да ещё и лежите, словно вас святой Хызр колесницей переехал! Вставайте, вставайте, пора готовить, за что мы вам столько таньга платим…
        - Тётка, тебя в детстве Анкой-пулемётчицей не дразнили? Строчишь как… - Лев с трудом встал, показал кулак Рабиновичу и, охнув, схватился за ушибленную поясницу. - Убью сволочь лопоухую…
        - Вай дод?! - Женщина тут же прикрыла ладонями уши.
        - Да не тебя. Осла вот этого наглого с клинической улыбкой на всю морду.
        - Так вы не… не Абдулл ибн Хаким, сын Руфима из-под Хорума, умеющий делать лучший плов в казане на сорок человек?
        - Нет, я…
        - Вай мэ, вай дод, ва-ай, вай, ва-а-ай! - раскачиваясь из стороны в сторону, начала было голосить женщина, и Лев тут же дал задний ход, понимая, что если сбегутся соседи, то ему точно несдобровать…
        - Не, не, не надо! Я это, я! Просто пошутил. Шутка такая весёлая, у меня друг - шутник известный, вот я от него блох и нахватался. Вообще-то моё имя Лев Оболенский, но друзья обычно называют меня именно Абдулла Хакимович. Не надо кричать. Я пойду, да?
        - Куда-а?! - Мгновенно прекратив вой, дородная красотка резво подскочила к нему, цапнула за рукав и почти волоком отбуксировала поближе к воротам, где у левой створки располагался небольшой очаг, над которым уже висел закопчённый казан. - Вот!
        - Э-э, что? - осторожно уточнил потомок древней фамилии, почему-то подумавший, что сейчас его заставят отмывать котёл.
        - Вот огонь, вот казан, сейчас всё из дома принесу, а вы готовьте плов! Караван моего мужа прибудет с минуты на минуту.
        Прежде чем бедный Багдадский вор хоть как-то сообразил, что, собственно, происходит, его вооружили ножом, доской для резки овощей, корзиной с луком и морковью, блюдом сырого мяса и мешком риса.
        - А вашему ишаку я насыплю вкусного ячменя. Но поспешите, уважаемый Абдулла, время не ждёт…
        Услышав волшебное слово «ячмень», Рабинович тут же сделал финт ушами, отсалютовал хозяину хвостом и бодренько протанцевал за крупной женщиной, оставив раздираемого сомнениями Льва. С одной стороны, он не мог сбежать, бросив в чужом дворе ослика, с другой - не мог и остаться, потому как это требовало умения готовить настоящий узбекский плов.
        По преданию, его рецепт придумал сам Авиценна, великий учёный и врачеватель Востока! Он же научно рассчитал соотношение мяса, риса и овощей, однозначно запретив использовать говядину, птицу и дичь. Только годовалый барашек, только оранжевая морковь, белый рис, жёлтый лук, чёрный тмин, красный перец, шафран, имбирь - и тогда правильно приготовленное блюдо становится лекарством! Его было рекомендовано есть не чаще двух раз в месяц, запивая именно чаем, а не водой или вином. А к приготовлению настоящего плова никогда не допускали женщин, ибо плов - сугубо мужское искусство!
        - Честно говоря, - нервно бормотал бывший москвич, быть может в первый раз в жизни берясь за овощи, - всё, что я помню об этом деле, так это то, что крышку с кастрюли нельзя снимать до полной готовности. И взбрело же Насреддину умотылять налево… Где мой поварской колпак, белый фартук и кулинарная книга? Эх, где наша не пропадала-а…
        Он довольно быстро почистил и порубил кружочками морковь, поставил казан на огонь, бросил туда курдючный жир и плеснул подсолнечного масла. Порезал баранину порционными кусочками и принялся чистить лук…
        Вот тут мама ой…
        В том смысле, что луковиц было штук десять, а Лев заревел уже на второй. Слёзы катились ручьём, но главный вор Багдада не привык сдаваться. Он быстренько выбежал за ворота, честно отрыдал своё, хлюпнул носом и вновь кинулся с ножом на лук. Но следующие три луковицы добили его окончательно. Оболенский вновь выбегал и плакал, возвращался, резал лук и снова убегал в слезах. Он даже не понял, что на третий или четвёртый раз за ним уже с ужасом следили трое мужчин в запылённых одеждах караванщиков…
        - Глаза да не обманывают меня, почтеннейший Али ибн Юсуф, этот человек выбегал из твоего дома в слезах!
        - Вай мэ… Неужели случилась беда? Неужели горе пришло под твой кров?
        - Клянусь Аллахом, там у меня кто-то умер, - сухо резюмировал самый старший и недолго думая разразился бурным плачем. Спутники его поддержали, два верблюда, гружённые тюками, флегматично вздохнули.
        Одолев восьмую луковицу, Лев сумел сквозь слёзы разглядеть упавших на колени мужчин, рвущих на себе одежду. Его большое сердце всегда отличала способность к состраданию.
        - Эй, хозяйка! Там перед воротами три чувака плачут. Честное пионерское! Не ваши, а?
        Тётка пулей вылетела из дома в сопровождении пяти разновозрастных детишек. При виде рыдающей троицы у неё подогнулись колени, и она горько заголосила на одной ноте, обняв самого младшего ребятёнка:
        - Вай дод, вай мэ, за что Всевышний отвернулся от нас?! Как нам жить? Нет мне утешения, пусть я тоже умру, вай мэ-э…
        - Воистину, твоя жена в слезах, Али ибн Юсуф, ангел смерти Азраил посетил твой дом! - Двое караванщиков обняли старшего и зарыдали ещё громче.
        Перепуганные дети добавили вою. Быстро включились сочувствующие соседи по улице. К тому моменту, когда упёртый Оболенский наконец-то разделался с луком, высыпал его в казан, завалив сверху морковкой и мясом, слёзно рыдал уже весь квартал.
        Сентиментальные восточные люди по-русски рвали рубахи на груди, вопящие женщины драли волосы на голове, собаки заливались горестным воем, смущённое солнце недоумённо взирало с небес, и, возможно, даже сам Аллах подумывал, а не добавить ли ещё и грустного дождичку? Для полного офигенения! Но в пиковый момент к воротам неожиданно протолкалась уверенная девица в чадре, ведущая за собой белого ишака.
        - Лёва-джан, тебя ни на минуту нельзя оставить одного! Что ты сделал этим бедным мусульманам?
        - Ещё ничего не успел, - буркнул Багдадский вор, пытаясь без мыла оттереть руки от липучего бараньего жира. - Я тут, блин, шеф-поваром подрабатываю, клиенты заказали плов.
        - Ты умеешь готовить плов?!
        - Ну типа я экспериментирую…
        - Тогда тупо засыпай рис, лей воду и накрывай крышкой, - тепло посоветовал Ходжа. - Но никому не говори, что готовил именно плов! Ибо, если не получится, всегда можно соврать, что ты варил не плов, а шуле.
        - Что такое шуле?
        - Так, фигня, переводится как «нечто из мяса с рисом»… А я пока пойду разберусь с этим вселенским горем. Они же привлекут своими стенаниями всю Бухару!
        Домулло убил, наверное, с полчаса, выясняя у всех первопричину трагедии, но старый караванщик и его жена столь яростно рыдали в обнимку, что добиться от них хоть какого-то вразумительного слова было просто невозможно. Ходже пришлось скинуть жаркую паранджу и, представившись работником кладбища, громко попросить проводить его к умершему. Покойника искали долго. Сначала в доме, потом среди трёх караванщиков. А так как не нашли нигде, то…
        - Зачем же ты плакала, глупая женщина?!
        - Потому что ты первый плакал, возлюбленный муж мой!
        - Почему ты не спросила меня о причине моих слёз, да не вспомнит тебя Аллах в Судный день?
        - Меня?! Да чтоб он и не обернулся, когда шайтан будет по одному вырывать все волоски из твоей бороды! Сам обманул меня фальшивыми слезами, да ещё и ругается при людях! Правоверные, слушайте все, как недостойный муж обижает верную жену! А я ещё наняла для него искуснейшего приготовителя плова…
        - Ах ты, старая корова, ворчливая сова! Вай дод, где моя самая большая палка?!
        - Да уж, этим тебе не похвастаться, муж мой! Пусть все знают, что у тебя ма-а-аленькая…
        Ходжа догадался запереть ворота ровно за минуту до того, как на улице день скорби плавно перешёл в шумный семейный мордобой. Караванщик душил жену, она пинала его, соседи левой стороны улицы дубасили правую сторону, и только два верблюда всё так же взирали на буйство человеческих страстей с изумительной флегматичностью и пофигизмом.
        - Нам туда лучше не выходить, уважаемый, переждём здесь.
        - А у меня вроде готово, - неуверенно признал Лев, приподнимая крышку. - Как ты там называл это, шуле?
        - Мм… это не шуле, - восхищённо принюхался Насреддин. - Это настоящий плов, Лёва-джан!
        И они торжественно в четыре руки вывалили содержимое казана на огромное расписное ферганское блюдо. Ибо истинный плов подают только в посуде, расписанной вручную синими, зелёными и коричневыми красками, получаемыми из растений и глины. И есть его положено прямо пальцами, запрокидывая голову, выгибая брови и щурясь от удовольствия. Ему надо отдаваться без раздумий и без остатка, как самой любимой женщине. Им нужно наслаждаться, его не стыдно боготворить, он насытит тело и успокоит душу, а в сердце поселит несказанную радость.
        Соучастники только-только съели по первой горстке, как шум на улице подозрительно стих и в ворота постучали.
        - Кто там? - нагло проорал бывший помощник прокурора, и домулло поддержал его согласным чавканьем.
        - Э-э, это мы, хозяева дома, - после секундного замешательства ответили с той стороны. - А можно спросить, уважаемый, чем это так вкусно пахнет? Клянусь Аллахом, столь дивный аромат восхитительнейшего кушанья вызвал у нас обильную слюну и неведомое доселе щекотание в желудке…
        - Эх, налетай, правоверные! - Лев вынужденно поднялся, протопал к воротам и, сняв засов, распахнул их настежь. - Налетай, казан большой, не знаю, как на сорок, но человек на тридцать точно хватит! А может, и все тридцать пять.
        То, что в ворота сразу хлынула толпа, и спасло нашего героя, ибо вслед за семьёй караванщика во двор вломилась и невесть откуда взявшаяся стража. Кого они искали, было ясно без объяснений, но в общей суматохе Ходжа вывел обоих осликов, а гражданина Оболенского он нагнал аж через два квартала. Багдадский вор восседал меж горбов одного гружёного верблюда и вёл в поводу второго.
        Его совесть была чиста: как вы помните, непонятно каким чудом он ухитрился в экстремальных условиях накормить кучу народа, а никто не заплатил ему ни полтаньга и даже не сказал спасибо. Это уж не говоря о риске, стрессе, нервах и всём таком прочем. Поэтому два корабля пустыни были взяты на абордаж, а груз китайского шёлка, русского льна и персидских халатов легко перекочевал к самым бесчестным и нетребовательным перекупщикам. Впрочем, от самих верблюдов многоопытный домулло тоже посоветовал побыстрее избавиться.
        ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
        Хвала Аллаху, что бы ни случилось! Пророк Мухаммед (русский аналог назовёте сами?)
        Так что к обеду этого же дня два перемигивающихся ослика, везущие на своих спинах двух достойных ханум в богатых платьях и глухой парандже, остановились прямо напротив эмирского дворца, наблюдая за бегающими взад-вперёд стражниками.
        - И собственно, какого северного мха мы сюда припёрлись?
        - Чтобы предотвратить страшное бедствие - междоусобную войну мусульман на улицах этого благословенного города, о недогадливейший из всех воров!
        - Круто. Но у меня есть целых два вопроса в тему. Во-первых, какая война, с кем, зачем и почему? Во-вторых, а мы-то здесь причём?
        - Отойдём в сторонку, поближе к торговым рядам, а то вон тот высокий красавец страж уже минут десять строит мне глазки. - Ходжа недовольно покачал головой, разворачивая лопоухого эмира в нужную сторону. - Пока ты творил чудеса кулинарного искусства, я торчал у ворот дворца, изображая наивного деревенского простачка, пытающегося продать белого осла какой-нибудь красавице в гарем нашего повелителя. Надо мной смеялись, меня гнали, я словил пару-тройку крепких тумаков, но много услышал из того, что не предназначено для ушей простого народа. Так вот, на город идут войска Хайям-Кара, о бесстыжий визирь Шариях ай Сули-Сули, пусть шайтан да прищемит ему его лживый язык мышеловкой…
        - Или крышкой от унитаза, - быстро дополнил Лев. - Тоже очень неприятно.
        - Будь по-твоему, о начитанный и многоопытный.
        Так вот, наш визирь, вознамерившись захватить эмират в отсутствие истинного правителя, готов открыть ворота Бухары захватчику!
        - Вот тут повтори два раза, я чей-то туплю… Какой же Хайям-Кар захватчик, если он весь из себя сплошной шейх и офигенно праведный мусульманин?
        На этот раз Насреддин долго и сосредоточенно молчал, тщательно выбирая слова. Как объяснить иноземцу и иноверцу, что в исламском мире сражения и войны между своими естественны, логичны и время от времени даже обязательны? Как признать, что даже в умме самого Мухаммеда нашлись люди, не пожелавшие следовать его путём. Как на пальцах доказать, что каждый мулла, каждый учёный шейх, да и любой праведный мусульманин, совершивший паломничество в Мекку, вправе трактовать Коран так, как ему лично представляется правильным, и единого, общего, бесспорного чтения этого святого текста до сих пор нет!
        Ислам - миролюбивая религия? Верно, но любой мусульманин имеет освящённое шариатом «право на убийство». Разрешено убить за изнасилование, за осквернение мечети или совершить месть по праву пролитой крови.
        Ислам - доброжелателен к иноверцам? Верно, но лишь к сторонникам Единого Бога, то есть к людям Писания - иудеям и христианам. Да и то лишь в тех случаях, когда они не «распространяют нечестие». А вот что именно счесть этим самым «нечестием», в Коране чётко не указано. А раз нет твёрдого определения по букве закона, то каждый определяет это сам, и, следовательно, можно всё…
        Всевышний повелел человеку быть милостивым, но шайтан всегда напоминает, что милостив лишь Аллах! А люди слабы и слепы как в своей вере, так и в своей жестокости.
        - Уважаемый, я буду краток. Законы шариата прекрасны и совершенны по своей божественной сути. Но мы не ангелы и не в силах соблюдать их все, ибо безгрешен лишь Аллах и его посланник. Так доступнее?
        - Примерно как жить по совести или по закону, - понятливо подмигнул Лев. - Если я тебя просёк, то кальянные закроют, танцы живота запретят, пять раз в день групповые молитвы всем народом на главной площади, торговлю с неверными прижмут к ногтю, всех чужеземцев выселят в двадцать четыре часа, а вся полнота власти перейдёт в руки святого человека с чёрным именем?
        - Воистину ты прав, почтенный. Но Бухара слишком дорога мне, и я не отдам её Хайям-Кару.
        - Кто, ты?! - едва не расхохотался Оболенский, неприятно поражённый слишком серьёзным тоном друга. - Ты не отдашь? Да ты же просто хвастливый болтун, трепло, аферист, обманщик, который даже своего осла и то у меня зажилил! Ты один пойдёшь против толпы оголтелых фанатиков этого психопата?
        - Да, - кротко ответил домулло… - А теперь помолчи, пожалуйста, мне надо кое с кем пообщаться.
        - Минуточку, тема не закрыта. Ты что, вообще меня ни в грош не ставишь?! Я тут, между прочим…
        Ходжа стукнул пятками эмира, и белый ослик резво припустил к торговым палаткам, оставляя позади возмущённо булькающего россиянина и понурившего голову Рабиновича. Он не любил, когда его хозяева ссорились, но кому были интересны молчаливые переживания умненького маленького серого ишака на фоне таких глобальных проблем? Увы, никому…
        - Нет, ты слышал, а? Он в одиночку пойдёт останавливать злого визиря, у которого я так ненавязчиво спёр пару драгоценностей с головного убора. Вроде они у Ходжи, и он их, кажется, ещё не продал. Хотя должен был бы, если собирается начать подкуп стражи с целью не пустить местную религиозную знаменитость в Бухару. А у этого Хайям-Кара, как я понял, собственная армия и куча сочувствующих соглядатаев во всех слоях народонаселения. Если даже тот молодой еврейчик, что прыскал ядохимикатами на эмира, орал, что всё это он делает по благословению Хайям-Кара и своего почтенного ребе. Вот куда, кстати сказать, стоило бы заглянуть, так это в еврейскую общину. Сдаётся мне, здешние ростовщики слишком много знают…
        - Вы кого-то ждёте, почтенная ханум? - раздался голос сзади, и, вяло обернувшись, Лев увидел двух стражников, подозрительно оценивающих его с ног до головы.
        - Изыдите, искусители, - гнусным фальцетом, абсолютно не подходящим к его массивной фигуре, попросил бывший россиянин. - Я тут мужа жду, а он ревнивый, как Отелло в третьем браке… Увидит вас поблизости - задушит!
        - Нас?!
        - Меня.
        - А-а, ну храни аллах, - облегчённо вздохнули слуги закона. - Тогда мы его не очень боимся. Но скажите, откуда вы, уважаемая?
        - Из… из Багдада. Приехал… тьфу, приехала позавчера в гости к двоюродной сестре на вареники. А чё не так-то?
        - Всё! - Стражники недобро улыбнулись и выставили копья. - Караванов из Багдада не было уже месяц, вареники не мусульманская еда, и вы так похожи на мужчину. Слезьте с ослика, ханум, ибо мы воистину применим к вам недозволенное…
        - Облапаете? - не поверил Оболенский.
        - Заглянем под чадру, - подтвердили стражи.
        - Смотрите, правоверные, как тут честную женщину обижают, - басом проорал наш герой, но сочувствующих бухарцев почему-то поблизости не наблюдалось.
        Однако, прежде чем случилось непоправимое, с противоположной улицы от пёстрых торговых палаток быстрым шагом к нему спешила высокая плечистая дева с тяжёлой грудью, в свободном платье и лёгкой чадре.
        - Это ваша сестра? - разочарованно спросили стражи, опуская копья.
        Ответить Оболенский не успел, прямо на его глазах не сбавляющая хода женщина боднула одного воина в живот, а второму страшно врезала большим коленом в неподобающее обсуждению место. Его ещё называют «причинным местом», наверное, потому что причины почти всех мужских проблем находятся именно там. Но простите, увлёкся…
        - Всё в порядке, почтеннейший? - спросила восточная женщина, взяла под мышки немаленького Льва и, легко сняв его с ослика, опустила на землю. - Вы меня не помните? Ай-ай-ай, нехорошо так быстро забывать друзей.
        Бывший помощник прокурора за всю свою жизнь никогда не встречал никого подобного этой широкоплечей богатырше с лопатообразными ладонями и добрейшим сердцем. Спутать её с кем-либо было невозможно, забыть нереально, это имя и это рукопожатие впечатывались в память навечно…
        ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
        Что? Ребёнок через четыре месяца после свадьбы?! Белла, я, конечно, вампир, но не настолько же идио-о-от!!! Из черновиков Стефани Майер
        - Иридушка-а! - Оболенский радостно и осторожно заключил в объятия самую крупную женщину Багдада с феминистическим креном по фазе, но верную в дружбе и преданную в любви.
        - Какими судьбами к нам в Бухару?
        - По работе. - Ирида аль-Дюбина столь же охотно пообнималась с героем нашего повествования и кивком головы за спину Льва пояснила: - Мы с Ахмедом теперь честные торговцы хорезмской обувью, тапками, чувяками. Даже палатку свою поставили, а вон и он сам спешит сюда с Ходжой-эфенди и маленькой Амукой.
        - Где? - Багдадский вор обернулся очень вовремя, чтобы в самый последний момент увернуться от деревянного меча маленькой девочки, с размаху пытавшейся врезать ему по ноге.
        - Мам, можно я его убью?!
        - Нет, о солнышко моё… - Богатырша успела подхватить агрессивное чудо с косичками и в пёстром платьице, прижимая к груди. - Как вам наша милая девочка? Она у мамы просто прелесть, просто персик, так бы и съела - ам!
        На этот раз уже Лев едва успел спасти зажмурившееся дитя от нежно клацнувших зубов милой мамочки.
        - Бесчестный вор и похититель маленьких женщин, а ну отдай мне моё самое бесценное сокровище. - Подоспевший башмачник Ахмед обрушился на него, как коршун на цыплёнка. - Не бойся, о моя дивная жемчужинка, Амударья, воистину папа не даст этому голубоглазому иблису тебя украсть!
        - Не выражайся при ребёнке! - Аль-Дюбина мигом отвесила мужу подзатыльник.
        Девочка, посмотрев на маму, ещё добавила своим крепеньким мечом. Ахмед погрозил ей пальцем, за что тут же словил ещё раз…
        - Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались, - почти пропел подъехавший на эмире Насреддин и с ходу предложил: - Поистине грех было бы не воспользоваться вашим гостеприимством, идущим из самого сердца, тем более в тот роковой миг, когда нас так старательно ищет стража. Да, да, опять и снова. Поэтому спасите нас от их произвола, друзья мои. Охотно вверяем себя вашим заботам…
        - Ради аллаха, плиз! - поймав взгляд домулло, скромненько добавил Оболенский, обходя стонущих стражей.
        После таких слов отказать двум прожжённым проходимцам не смог бы уже ни один честный мусульманин. Ахмед кротко вздохнул, понял, что придётся быть мужчиной, и широким жестом пригласил всю компанию к невысокой полосатой палатке с висящей над входом большущей турецкой тапкой без задника, с задранным носом и потёртой до такой степени, словно именно в ней бегал легендарный Маленький Мук. Со времени их последней встречи многое изменилось…
        У башмачника и богатырши родилась дочь, а поскольку могучая Ирида была внебрачной дочерью старого багдадского визиря, то дедушка так расчувствовался, что супруги смогли купить место в караване и попробовать серьёзно заняться бизнесом. Судя по добротной одежде и нехудшему месту в торговых рядах, они всё-таки сумели как-то устроиться в жизни.
        Соучастников усадили на ковёр, прикрыли лавочку, поставили чай и фрукты, заказали плов и лаваш, а не скованная предрассудками хозяйка достала из сундука с платьями запрещённое шариатом вино.
        Именно оно и сыграло роковую роль вербовщика в тот памятный день. Хотя первые тосты были совсем на другую тему…
        Пить Аллах не велит не умеющим пить,
        С кем попало, без памяти, смеющим пить,
        Но не мудрым мужам, соблюдающим меру,
        Безусловное право имеющим пить! -
        гордо процитировал Насреддин. - Так пригубим пиалы с этим дивно пахнущим румийским, дабы почтить память великого мыслителя и поэта, чей благородный внук сейчас пьёт с нами! Лёва-джан, добавишь?
        Бывший помощник прокурора от тостов никогда не отказывался, но знал в основном только неприличные, для мужских посиделок в саунах. Однако, как смог, выкрутился, так сказать, «родство» обязывало…
        - У одного человека был белый «мерседес», а у другого - битый «запорожец». Ехали они, ехали, и бац - авария! Ну, владелец мерса сразу попадает в рай, потому что он по жизни батюшкой работал, а хозяин «запорожца» - в ад, потому что пьяный был и выехал на встречку. Мораль - всё равно нигде нет справедливости! Вздрогнем?
        Никто, разумеется, ничего не понял, но аналогию оценили, спорить не стали, и за третьей пиалой вина домулло поведал старым друзьям о своих планах.
        - Вы дерзаете не пустить в Бухару великого шейха, просветлённого самим Всевышним? - ахнул бывший башмачник, а теперь глава кооператива, хватаясь за сердце. - Да ещё вопреки решениям тех, кого сам Аллах своей волей поставил над нами?! Я немедленно должен сообщить об этом визирю, о безумцы! Как законопослушный мусульманин…
        - …скупщик краденого, а также прямой посредник и сообщник ряда крупных преступлений в Багдаде и Самарканде, - прокурорским тоном напомнил Лев. - Но продолжай, продолжай…
        - Во что вы хотите втянуть меня и мою благополучную семью, о бесчестные нарушители священных законов шариата?!
        - Уймись, муж мой. - Ирида сунула возмущённому супругу большую горсть урюка в рот и запечатала ладонью, чтоб помолчал. - Он у меня хороший, добрый, вы же знаете. Только сейчас очень нервный из-за дочки, любит её, вот и… Но я сама готова вам помочь. Используйте меня, почтеннейшие!
        За прошедшие годы плечи госпожи аль-Дюбины только расширились, прибавка в весе гарантировала могучую пробивную силу удара, поэтому язвить над её последней фразой не рискнули ни Оболенский, ни Насреддин, хотя у обоих чесались языки, по рожам видно…
        - Я что-то не так сказала?
        - Если вы только помыслили об использовании моей доверчивой и нежно любимой жены не так, как она сама вам это предложила… - гневно очнулся прожевавший урюк Ахмед, и домулло поспешил его успокоить:
        - Не дай своей желчи разлиться, ибо гнев разжигает сердце, испепеляет душу, портит нервы и сгущает кровь! Обещаем, что не подвергнем вас опасности.
        - Это нечестно! Почему вам, мужчинам, можно подвергаться, а нам…
        - Молчи, женщина, - едва ли не хором откликнулись трое мужчин и тут же пожалели об этом.
        Выпившая целую (!) пиалу сладкого красного вина, гордая дочь визиря, жена башмачника и общий друг, не стала сдерживать душевные порывы, сгребая всю троицу шовинистов в одну кучу на ковре.
        - Разбудите ребёнка, вообще убью!
        Дальнейшие пять минут в палатке лишь раздавались глухие звуки пинков, сдавленное ойканье и сладкое сопение маленькой Амуки, уснувшей в обнимку с деревянным мечом в уголке на подушке. Привлечённые вознёй, в палатку заглянули любопытные морды двух осликов. И мигом убрались обратно, не дожидаясь, пока и им не достанется за половую принадлежность…
        - Ну что ж, хвала аллаху, по крайней мере, у нашего будущего войска есть достойный предводитель, - успешно подольстился Ходжа, когда руки аль-Дюбины были заняты шеями мужа и московского гостя.
        - Наш план незатейлив и прост. Я хочу, чтоб Бухара закрыла свои ворота и на улицах города появились вооружённые люди. Хайям-Кар привык к лёгким победам, его слуги готовы умереть за своего господина, но что, если им не предоставить такой возможности?..
        Насреддин выдержал паузу, сунул руку за пазуху и вытащил большой сияющий камень:
        - Это сапфир с чалмы визиря Шарияха.
        - Его надо продать? - привычно уточнил башмачник, мысленно прикидывая свою долю.
        - О нет… На этот раз его нужно подарить.
        - Визирю? - прокашлялся Лев. - Думаешь таким образом заручиться его поддержкой?
        - Ещё раз нет, мои недогадливые соратники, - широко улыбнулся домулло. - Этот замечательный камень мы подарим совсем другому человеку. Тому, который гораздо лучше нас отвлечёт внимание великого Шарияха, чтоб он издох под верблюжьим помётом, от переговоров с шейхом Абдрахимом Хай-ям-Каром. И каждому из нас будет своя работа…
        ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
        В политике не краснеют! Лозунг КПРФ (приписывается Г. Зюганову)
        Мой друг никогда не был силён в составлении долгосрочных планов действий. Разумеется, княжеский род Оболенских на всём протяжении российской истории включал в себя не только воевод и генералов, но и опытных царедворцев, прекрасно умеющих плести интриги. Но ведь не все лучшие качества предков так уж непременно воплощаются в далёких потомках. Лев, например, был бы отвратительным чиновником, поскольку брезговал брать взятки, и ещё худшим советником при дворе, поскольку предпочитал лепить правду. Его высказывания о нашем президенте я приводить не буду, ибо мат в книге не приветствую категорично.
        А вот выросший на улице Насреддин преотличнейше разбирался в больной психологии людей, приближённых к власти, и порой очень умело пользовался их слабостями. В умении столкнуть кого надо лбами ему просто не было равных, как и в умении смеяться над чужими пороками. Я порой просто в ужасе закрывал глаза не в силах видеть, что он делает…
        Мой сосед с пятого этажа имел дурную привычку курить в лифте, и домулло, дабы сделать мне «приятное», угостил его сигаретой собственного изготовления. Понятия не имею, что он туда набил, но соседа вытаскивали из лифта участковый с тремя санитарами: бедняга забился в угол, вопя, что кругом драконы и тигры в белых халатах кусают его за пятки! После трёх дней лечения в наркологической клинике страсть к курению у мужика отбило напрочь, а лифтов он вообще стал бояться как огня. Хотя, что удивительно, на Насреддина зла не держал и при встрече кланялся ему, по-восточному прикладывая ладонь ко лбу и сердцу…
        Но страшнее всего, что после этого случая ко мне в дверь стали стучаться не только соседи, но и совершенно незнакомые люди, спрашивая мудрого совета у домулло. За короткое время он умудрился стать признанным авторитетом почти во всех вопросах. И хотя, с моей точки зрения, нёс наглый бред и полную чушь, для вида приправленную непроверенными хадисами и псевдовосточной философией, но людям это дико нравилось. Хорошо ещё, он не брал за это деньги! По крайней мере, первое время, но об этом чуть позже…
        Следующую историю, вплетённую в повествование об эмире, превращенном в осла, можно было бы озаглавить «Сказ о том, как Иван Иванович поссорился с Иваном Никифоровичем». Но это уже было у Гоголя, поэтому придётся выкручиваться и писать «Сказ о том, как глава городской стражи ни с того ни с сего подрался с великим визирем и что из этого вышло». Ну согласен, так себе названьице, зато по теме.
        Благородный господин Шехмет никогда не сомневался в своей отваге, уме и проницательности. В определённом смысле он действительно был храбрый человек, ибо трудно быть трусом, когда по одному мановению твоего мизинца за тебя обнажают кривые сабли сто с лишним человек. Главное лишь сохранить высокоморальное выражение лица, гордую поступь и говорить, цедя слова сквозь зубы, ибо имидж - это наше всё!
        Уволенный из славного Багдада, высокородный Шехмет некоторое время жил в своём поместье под Хорезмом. Но мирная жизнь ему быстро наскучила, а привычка к лёгким деньгам настолько въелась в кровь, что стала неотъемлемой чертой характера. Ему было жизненно необходимо хоть кого-нибудь арестовывать, допрашивать, сажать в зиндан, вымогать, штрафовать и наказывать ну как сами знаете кому. Человек с такими талантами не мог остаться невостребованным. Предложив свои услуги нескольким правителям, Шехмет дождался кипы ответов и не торопясь выбрал самое заманчивое предложение - стать главой городской стражи в богатой Бухаре…
        - О наш благородный господин, - в его покои вбежал городской стражник с ещё едва пробивающимися усами, - у ворот нашей казармы стоит человек в платье купца. Он просит о встрече с вами и желает передать подношение.
        - Я не беру мзды, ибо служу Закону, - сурово кивнул Шехмет, отпил пару глотков прохладного шербета и, зевнув, приказал: - Зови, я сам скажу ему это прямо в лицо!
        - Слушаю и повинуюсь.
        Пару минут спустя в комнату с поклоном скользнул тощий тип с огненно-рыжей бородой. Несмотря на богатые одежды, держался он не очень уверенно и всё время виновато улыбался, демонстрируя отсутствие двух коренных зубов…
        - О тигр справедливости! О фонтан мудрости! О павлин счастья! Позволишь ли ты занять ничтожную долю твоего времени, ибо я обещаю быть краток?
        Шехмет великодушно кивнул: он любил грубую лесть во всех её проявлениях.
        Бывший башмачник Ахмед, честно выучивший свою роль, тоже нимало не стеснялся подливать патоки, но конкретику обозначил сразу:
        - О кладезь Истины! О барс храбрости! О верблюд усердия! Ещё вчера я прибыл в благословенную Бухару с торговым караваном и, открыв свою палатку, помолился Аллаху, давшему мне мудрый совет. Вот он!
        Начальник стражи с некоторым изумлением уставился на протянутую к нему ладонь, на которой лежал чудесный золотой перстень с огромным сапфиром. И хотя камень был великолепен, но годы научили Шехмета разумной осторожности…
        - Ты предлагаешь мне взятку?
        - О бич порока! О щит праведности! О светоч разума! Как ты мог такое подумать?! Клянусь своей бородой (да уж, этой крашеной паклей Ахмед мог клясться смело!), что сам Всевышний сказал мне: «Отдай этот перстень в достойные руки самого благородного стража Закона, и твоей торговле в благословенной Бухаре всегда будут сопутствовать процветание и успех!»
        - Что, вот прямо так и сказал? - Шехмет осторожно взял перстень, прикинул его вес, посмотрел сквозь него, оценив чистоту и стоимость камня. - Воистину, кто я такой, чтобы оспаривать мнение самого Аллаха? Иди, благородный торговец…
        - Умар, - ещё раз поклонился Ахмед.
        - Умар… - повторил командир стражников. - Мне почему-то знакомо твоё лицо, но достойные люди всегда находят пути дружбы и взаимопонимания. Я тоже думаю, что твоя торговля будет процветать. И даже более, я уверен в этом!
        - О колыбель спокойствия! О роза Эдема! О оплот величия! - пятясь на выход, счастливо разливался соловьем бывший башмачник. - Ты вселил в моё сердце надежду и веру! Да вспомнит о тебе Всевышний, да наградит он тебя в земной жизни столь же щедро, как и в небесной! Чтоб ты сдох в «Доме-два» на вечных съёмках, как выражается наш общий знакомый с голубыми глазами…
        Разумеется, последнюю фразу он произнёс шёпотом и уже за дверями. Первая половина плана была успешно реализована, так как именно в этот момент Ирида аль-Дюбина столь же бесстыже и напористо окучивала маленького визиря, втюхивая ему золотой кинжал Шехмета, декоративно перевязанный бантиками и ленточками до полной неузнаваемости.
        - А мой папа тоже визирь, но из Багдада. Вот я и зашла познакомиться. Не пугайтесь, почтеннейший, - уговаривала могучая ханум, только что раскидавшая по углам двух персов-телохранителей с ятаганами.
        - Что тебе надо от нас, опасная женщина?! - верещал бледный Шариях ай Сули-Сули, пытаясь влезть на спинку трона отсутствующего эмира. - Не подходи, ибо мы страшны в гневе и будем звать на помощь!
        - Да я на минуточку. Вот…
        - А-а, вай мэ! У неё нож!!!
        - Это сувенир, подарок для вас, уважаемый. - Суровая Ирида ласково поймала визиря за ногу, нежно ставя вниз на подушки. - Не надо так верещать, все подумают, что во дворце гуляет запрещённая свинья. Берите этот кинжальчик в подарок и обещайте носить за поясом. Всегда. Я проверю!
        - И… и что? - на всякий случай уточнило второе лицо Бухары, с потрохами продавшееся Хайям-Кару.
        В ответ богатырша так многозначительно улыбнулась, что толстый Шариях побожился девяноста девятью именами Аллаха, что отныне ни на миг не расстанется с памятным предметом экипировки настоящего мужчины, присланным ему коллегой из Багдада и заботливо переданным такой красивой, благородной, скромной и честной женщиной! Расчувствовавшаяся аль-Дюбина даже чмокнула его в потный лоб и наконец-то соизволила удалиться.
        Теперь в действие должны были вступить оперные партии Льва и Ходжи. Они тоже не подкачали…
        ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
        Лесть - лучший стрелок, попадающий прямо в сердце! Проверенный хадис
        Здесь, видимо, стоит указать чёткое разграничение в действиях и последовательности. Итак, начиная с раннего утра, ещё до пения муэдзина, призывающего правоверных к первой молитве, Оболенского шумно растолкали и безжалостно выгнали на «работу». А уже к обеду просторная палатка молодых супругов в их отсутствие была набита так, что буквально шагу было некуда ступить…
        Лев крал всё! Не менее десяти почтеннейших купцов Бухары подверглись его непрошеным визитам с последующей конфискацией не принадлежащего ему имущества. Причём кражи были не столь весомы, сколь заметны. Главное было обратить на себя внимание и всколыхнуть общественное мнение, а отнюдь не провоцировать праведное негодование честных торговцев. Насреддин особенно настаивал на выполнении этого пункта. Ибо именно ему предстояло сколотить достойную внимания делегацию и направить её в нужном направлении. То есть прямо в эмирский дворец. Выглядело это примерно следующим образом…
        - Ай, моя возлюбленная четвёртая жена! Я купил тебе жемчужное ожерелье из самой Басры! И моей дорогой седьмой наложнице золотое кольцо в пупок! И тебе, милая, есть подарок… и тебе… и вам обеим… и… э-э?! Всё было вот тут, в хурджине, а теперь нет. Вай мэ, меня ограбили! Не бейте меня-а! Ну хоть не все сразу-у…
        - Правоверные, у меня только что украли коня! И большой кошелёк с золотом! И мой парчовый халат! И дорогую чалму! И тапки, и пояс, и рубашку, и… Не смотрите на меня, правоверные! Помогите кто чем может, пока меня самого не украли…
        - А я заранее купил в Китае амулет против воровства! И повесил его в своей лавке. Вот, смотрите сами, ничего не… Ва-а-ах? Всё украдено-о! Вай мэ, вай дод, вай-вай-вай… Хотя чего же я так рыдаю, амулет-то на месте! Значит, он работает, хвала аллаху!
        То есть, как вы понимаете, достаточная для внимания стражи шумиха началась быстро. Но Насреддину было этого мало, ему непременно требовалось участие самого Шехмета. Для этого потребовалась короткая, но зажигательная речь, провозглашённая им с пустой арбы в позе Ленина на броневике.
        - Слушайте, жители благородной Бухары! Уважаемые купцы, почтенные торговцы, праведные мусульмане и все, кто ныне был ограблен и обворован! Разве не городская стража должна защищать нас? Разве не их прямая обязанность ловить воров? И разве не с них, жирующих на наши честные таньга, мы должны получить компенсацию за всё пропавшее по их вине?!
        - Воистину, его устами глаголет истина, - признали многие, хоть оно и тавтология. - Но как мы получим назад своё добро?
        - Предоставим список украденного высокородному господину Шехмету, да продлит Аллах его годы, - тонко улыбнулся домулло. - Он защитит нас и попросит великого визиря вернуть нам наши деньги, пока его стражники не отыщут настоящего вора!
        - Воистину, ты говоришь мудрые вещи, - покачав головами, признали даже очень малоопытные купцы. - Но как мы оценим украденное, ведь этому не было свидетелей?
        - Достаточно ли вам свидетельства Всевышнего? - ловко выкрутился домулло и в упор спросил самого толстого с хитро бегающими глазками: - Сколько кошельков с золотом у вас пропало, почтенный?
        - Один… нет, два… вах, я забыл ещё про третий… Три! Три большущих кошелька с полновесными динарами!
        - А у вас, уважаемый?
        - У меня? Ну… э-э… вай мэ, да у меня столько украли, столько… Сейчас перечислю. Клянусь бородой Хызра, одних только кошельков с золотом… нет, с бриллиантами! Индийскими алмазами, да! Шесть штук!
        - Ай-ай-ай, - сочувственно качал головой Насреддин. - Но вы пишите, всё пишите, ничего не забудьте. И пусть бумагу подадут самые достойные люди базара!
        Так что к приезду на место запланированного митинга главы городской стражи полный список «бесчестно украденного» не подготовил только ленивый или круглый идиот. Мигом избранная делегация из самых наглых, прожжённых и беспринципных дельцов с низкими поклонами встречали грозного Шехмета. После получасовых переговоров, объяснений, воплей, слёз, перевода стрелок, взаимных упрёков, угроз, давления, примирения и выхода к разумному компромиссу начальник стражи и народные делегаты от бизнеса стройной колонной направились в эмирский дворец за консультацией у визиря. Лев и Ходжа, переодевшись, увязались следом, потому что пропустить такое экстремальное шоу они, разумеется, не могли…
        Великий визирь Шариях заявился в сопровождении тех же безмолвных нубийцев, что ещё недавно охраняли ныне «совсем заболевшего» эмира. Лицо визиря изображало некоторое недоумение и беспокойство, отчего бородка заметно дёргалась вбок.
        - Да продлит Аллах твои годы, - сухо приветствовал его Шехмет. - Купцы благородной Бухары просят тебя о помощи и защите. Их страшно ограбили, даже жутко…
        - Но при чём здесь я? - вопросительно изогнул бровь визирь. - Разве защита честных граждан и поиск бесстыдных воров не твой долг, о высокородный Шехмет?
        - Да, и я найду вора. Но сейчас они хотят денег, а деньги у тебя и… Что ты так странно смотришь на мою руку, о Шариях?
        - А откуда у тебя этот камень в перстне, о Шехмет?!
        - Это подарок, о великий визирь.
        - О, подарок из сапфира, украденного с моего праздничного тюрбана?!
        - О, ты называешь меня вором?!!
        Здесь, наверное, стоит остановиться и отдохнуть от этих бесконечных вежливых «о», дабы дать волю читательскому воображению. Не вмешивался никто! Стражники и купцы, царедворцы и слуги, рабы и охранники и даже простой народ мог видеть, как толстый визирь Шариях пытается вывернуть руку грозного Шехмета, ругаясь самыми недостойными словами, пока последний не оттолкнул его изо всех сил, после чего в руке визиря блеснул кривой кинжал!
        Теперь настала очередь продрать глаза уже начальнику городской стражи…
        - Откуда у тебя моё оружие, бесчестный вор чужого имущества?!
        - Мне его подарили!
        - Ах ты, лукавейший из шайтанов, отдавай мой кинжал!
        - А ты, тупейший из ослов, верни мой сапфир!
        Поскольку уступать никто не хотел, драка естественным путём пошла по второму кругу. Кое-кто уже начинал делать ставки на первую кровь из носа или первый выдранный клок волос из бороды. К чести обеих сторон должен заметить, что в серьёзный мордобой они не лезли - понимали, как глупо выглядят. Поэтому и визирь и Шехмет разумно ограничивались витиеватыми оскорблениями друг друга и перепихиваниями в стиле Паниковский - Балаганов «А ты кто такой?!».
        Ну и в результате все остались ни с чем. То есть каждый при своём. В смысле каждый при чужом, поскольку Шехмет перстень не отдал и Шариях тоже кинжал вернуть отказался. Дорогие вещи быстро прикипают к рукам и неохотно меняют даже временных хозяев. Драчунам пришлось разойтись, накрепко затаив злобу и строя планы кровавой мести с привлечением максимально большого числа сторонников…
        Так что в палатку Ахмеда и Ириды аль-Дюбины сообщники возвращались в упоении своей маленькой победой и с чувством исполненного долга.
        - Брателло, так ты добился, чего хотел?
        - Вай мэ, о мой голубоглазый брат не знаю по какой матери, но точно не по отцу, ибо он был праведный мусульманин и никогда бы не… как это… а, «не замутил» с русоволосой пленницей из северных стран, ибо…
        - Ходжа, а покороче ты не можешь?
        - Нет, уважаемый, я же герой сказок и народных анекдотов, а значит, просто обязан соблюдать литературные традиции стран Востока. - Домулло сжалился и объяснил попроще: - Да, я доволен. Грозный Шехмет нашёл себе нового врага и вряд ли будет так уж упорствовать в ловле знаменитого Багдадского вора. А великий визирь не успокоится, пока самолично не разберётся с главой городской стражи. Но в отсутствие эмира они оба не посмеют причинять друг другу слишком уж серьёзный вред.
        - Почему?
        - О недогадливый, им же надо как можно дольше скрывать правду о том, что владыка Бухары исчез! Ибо если народ узнает о безвластии, в городе будет…
        - Бунт?
        - Нет, до избрания нового эмира по древним торговым законам все дела Бухары передадут в руки городского совета, состоящего из самых достойных горожан.
        - Уточню: из взяточников, барыг, купцов и мошенников? Блин, всё как у нас…
        - Люди везде одинаковы, - с улыбкой подтвердил Ходжа. - Но в этом кувшине дёгтя есть своя ложка мёда, ибо и визирь и Шехмет будут обязаны подчиниться их решениям. А они оба отнюдь к этому не готовы.
        - Одному бандюгану просто выгодно безвластие и неподотчётность в действиях, а другой хочет захапать себе власть под религиозным крылышком нового «пророка», - понятливо завершил Лев Оболенский. - Я, кажется, начинаю въезжать в ваши внутриполитические игры. Каков же будет наш следующий шаг?
        - Абдрахим Хайям-Кар!
        - Это и ежу ясно, а что конкретно мы предпримем? У тебя есть план? Учти, я не о наркотиках…
        - Хайям-Кар, - осипшим голосом повторил побледневший Насреддин, указав на тощую фигуру в чёрных одеждах, словно бы из ниоткуда возникшую на их пути в тёмном переулке…
        ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
        Чем отличается читатель, ворующий книги из любви к чтению, от вора, залезающего в чужой карман из любви к деньгам? И то и другое равно затягивает и равно ненасытно… В. В. Путин, основные тезисы, сентябрь 2011г.
        Горбоносый старик с глазами, горящими как лазерная указка, замер, скрестив руки на груди, и весь его вид говорил о стальной несгибаемости воли. Казалось, что выбеги сейчас на него бешеный бык, то рогатый предпочёл бы остановиться, не нарываясь на худшее. В этом страшном человеке было нечто, заставляющее опустить взгляд и согнуть спину, более впечатлительные люди сразу падали ниц, умоляя разрешить им быть вечными рабами сиятельного шейха.
        - Гутен морген, майн либе, - фамильярно помахал ладошкой бывший москвич. - Бабудай-Ага, ты опять переигрываешь. С ногами уже хорошо, но фигли так сверкать очами, словно у тебя там линзы с флюоресцентным эффектом? Скромнее, тоньше, жизненнее, без дешёвой театральщины…
        - Я понял, Лёва-джан, - спокойно перебил его джинн. - Но ведь на достопочтенном домулло сработало. У меня мало времени, ты готов выслушать не перебивая?
        - Эй, о невежливейший из джиннов, созданных из бездымного огня по воле Аллаха, - опомнился пристыженный Насреддин. - А мне что, прикажешь заткнуть уши, ибо если я всё ещё ваш общий друг, то какие между нами могут быть тайны?
        Бабудай-Ага едва заметно повёл левой бровью, и домулло уснул стоя. Стены домов заколебались, начали двоиться, плыть, проулок исчез, уступив место тихим пескам пустыни, небо заволокло огромными тучами, и Лев понял, что разговор о его возвращении домой откладывается на очень неопределённое время. Он поскрёб заросший щетиной подбородок, зевнул и обернулся к старику:
        - Слушай, Бабудай, ты, конечно, джинн авторитетный, но я же тоже на этой земле стою крепко, как табуретка. Если тебе нужна более цветистая аналогия, кивни, как финиковая пальма, и слон моей доброты, набрав полный хобот целительной истины из далёкого арыка познания, оросит твои корни мудростью, даруя жизнь ветвям и кроне твоего понимания. Съел? Не торопись, прожуй, потом ответишь.
        Джинн два раза честно открывал и закрывал рот, порываясь вставить хоть слово, но потом махнул рукой, тупо дослушав до конца. Лев выдохся и подмигнул. Бабудай-Ага сочувственно покачал головой:
        - Уважаемый, надеюсь, ты понимаешь, что у меня нет выбора? Рано или поздно я не смогу больше его обманывать, и тогда мне придётся убить тебя.
        - Ты служишь Хайям-Кару?
        - Я раб лампы и раб того, кто владеет лампой.
        - Торможу. Так вроде дедуля нашёл тебя в кувшине? Потом ты исполнил три его желания - и адью, на свободу с чистой совестью!
        - Так бывает только в сказках, - горько усмехнулся джинн. - А честно говоря, так даже и в сказках не бывает. Джинн получает свободу лишь по воле своего господина, но никто из смертных не пожелает отпустить такого раба. Я был волен ровно до того дня, как по воле Повелителя джиннов получил в дар лампу как новое место жительства. А потом она попала в руки честолюбивого негодяя…
        - Шейха Хайям-Кара?
        - Тогда ещё он был не шейхом, а лишь нерадивым учеником медресе, выгнанным за гордыню и злобный нрав. Но, поняв, чем ему удалось завладеть, он поступил мудро, как никто до него… Злодей просил власть, просил умение управлять толпой, просил золота.
        - Три желания, - напомнил Оболенский. - С юридической точки зрения ты исполнил все три, и договор расторгнут.
        - О да-а… - то ли рассмеялся, то ли всхлипнул джинн. - Но его чёрный ум подсказал ему самое простое и верное решение, как и дальше заставлять меня служить его целям. Он просто передал лампу своему самому ближайшему фанатику, и тот диктует мне его волю как свои желания…
        - Типа тебя просто пустили по кругу?! Ни хре… пардон, не выражаюсь при стариках! Погоди, ещё раз пардон, но тогда мы действительно в… Причём в самой полной!
        - Мне было приказано: «Раб, скажи, кто может помешать великому Абдрахиму Хайям-Кару?» Я честно назвал твоё имя.
        - Сдал с потрохами, а ещё друг называется…
        - И мне было вновь приказано: «Раб, принеси его сюда!», - уныло продолжал Бабудай-Ага, - но поскольку нам исполнять людские желания как бы без радости, то мы лукавим. Человек сказал «сюда», но не указал место. И ты попал на Восток, в Бухару, а не на «коврик крови» перед шатром Хайям-Кара! Сегодня мне было велено заманить тебя в ловушку, но слуги шейха плохо знают город, они ждут тебя в переулке на соседней улице, а я «честно» заманил тебя сюда. Однако как только мне дадут чёткий и недвусмысленный приказ, то увы…
        Оболенский нахмурился. Когда он поднял взгляд, перед ним уже никого не было; глинобитные дома приняли прежний вид, и Ходжа, отчаянно зевнув, кулаками дважды протёр себе глаза, обернувшись к другу:
        - Тут был старый, толстый, глупый джинн в наряде чёрного шейха или мне всё привиделось? О шайтан, накроет же вот так, это от жары, не иначе…
        - Тебе просто надо сменить тюбетейку, сквозь эту солнце припекает, - подумав, решил благородный потомок русского дворянства. - Пойдём-ка прошвырнёмся по базару, и я украду тебе модную белую кепку!
        - Лучше тюрбан, не очень высокий, желательно нежно-лиловый или даже розовый. Как считаешь?
        - Такому подлецу всё к лицу!
        - Твои слова проливают бальзам на моё исстрадавшееся сердце, - воодушевлённо подтвердил Ходжа. - Но всё-таки найди себе женщину, Лёва-джан…
        Народ на базаре занимался своими делами, торговал, шумел, ругался, смеялся, пел, травил байки, восхвалял Аллаха и проклинал шайтана. Видимо, тот факт, что глава городской стражи прилюдно подрался с великим визирем, не стал главной новостью дня. Люди почему-то предпочитали обсуждать шутки Насреддина с пловом и рыдание всей улицы из-за того, что кто-то умер, хотя никто не умирал. Лев опять впал в комплексы и, дёргая друга за рукав, требовал объяснений. Ведь, по сути, Ходжа в этом деле почти и не участвовал, так почему же вся слава приписывалась именно ему? Это несправедливо, это нечестно, это вообще не по-товарищески!
        Домулло лишь добродушно отмахивался от нелепых обвинений, ибо, как он популярно объяснил, не стоит надолго исчезать из поля зрения, тогда тебя будут дольше помнить. А появляться в разных городах Востока лишь короткими наездами - увы и ах… Людская память коротка, что ни день - новое событие. Тот же Насреддин, к примеру, добился такой популярности отнюдь не единовременными шуточными пантомимами, а долгим и ежедневным трудом по увеселению простого народа. Короче, скромнее надо быть, понял?
        Бывший помощник прокурора со вздохом принял на вооружение конструктивную критику, но мысленно дал себе слово, что однажды все базары от Персии до Индии и от Турции до Китая, будут говорить только о нём! Про зловещее предупреждение доброго джинна он на тот момент попросту забыл. И правильно!
        В этом-то и заключается принципиальная разница мировоззрения рослого москвича и упитанного героя народных анекдотов. Если Ходжа умудрялся во всём подряд находить хоть что-то хорошее: «Меня сегодня повесят? Хвала аллаху, не надо будет завтра идти к зубному лекарю!», то Оболенский относился к проблемам типично по-русски, то есть: «Наплевать! Чё париться, авось как-нибудь само рассосётся… Ну а нет, так и не больно хотелось!» Вместе они составляли вполне гармоничную парочку, словно бы доказывая всем религиоведам и фанатикам веры, что христианин и мусульманин всегда поймут друг друга, если они нормальные люди. Хотя как считать этих двух нормальными?! Уф, сам запутался…
        ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
        Любовь, талант, виски - вот слагаемые литературного успеха! Можете расставить в своём порядке… Франсуаза Саган, афоризмы
        Вернёмся к теме. Вернее, чуть перескочим с неё, потому что в мою дверь опять стучали, и опять за советом Насреддина. Должен признать, что и его самого внимание моих соседей, их родни, друзей, знакомых, знакомых их знакомых и незнакомых их знакомых тоже быстро достало. Поэтому на любой вопрос он отвечал кратко, выразительно, по-восточному непонятно, но так, чтоб уточнять детали уже никому не хотелось.
        - Гражданин Насреддин… хм… А у вас есть специальное разрешение для дачи ответов на вопросы, хм… населения?
        - Знает лучше только Аллах и его посланник.
        Истец впадает в ступор, лихорадочно пытаясь сообразить, о чём это и к чему, а главное, есть ли у него самого справка для дачи вопросов? И убегает, поняв, что, похоже, нет.
        - Ведь достали уже эти узкоглазые гастарбайтеры из Средней Азии! Скажите, ну сколько ещё это будет продолжаться?!
        - Богобоязненный юноша добавляет в плов разные специи…
        Соседка, подумав, метнулась в магазин за пряностями. Видимо сочтя, что богобоязненный юноша непременно ещё и хороший повар!
        - Ой, дяденька, а правда вы всякие анекдоты знаете? Ой, а скажите что-нибудь смешное?!
        - И ответил шайтан Мухаммеду: «На зиму я прячу своих детей у людей под ногтями!»
        Девушка с филологического впала в ступор, а потом сделала вид, что поняла «тонкую шутку юмора», и, спускаясь по лестнице, честно хихикала от восьмого этажа до первого.
        А как красиво он на моих глазах «развёл» двух интеллигентов из соседнего подъезда, пытавшихся подловить его на нарушении законов шариата. Это происходило, когда мы с ним стояли у домофона, я как раз доставал ключи, но нас окликнули…
        - Скажите, а вот всё-таки можно или нельзя мусульманину пить вино?
        - Воистину нельзя!
        - А вы пьёте? Только честно! Можете поклясться Аллахом?
        Насреддин вздохнул, передал мне пакет с двумя звякнувшими бутылками и ответил:
        - Я легко докажу неправомерность питья на примере… да вот хоть этой уличной кошки. Есть вино?
        Ларёк был рядом. Через две минуты они уже разливали дешёвое российское красное каберне по пластиковым стаканчикам. Я меланхолично гладил кошку, чтоб не убежала.
        - Слишком кислое, не пойдёт.
        Мужики тут же смотались за мускатом. Домулло вновь разлил на троих, неторопливо выпил и объявил:
        - Увы, но это белое вино, а нужно красное.
        Те же умники бегом доставили бутылку кагора. Домулло в третий раз опрокинул свой стаканчик и удовлетворённо щёлкнул языком:
        - Воистину, это великолепное вино послужит нам отличной иллюстрацией. Смотрите же, люди! Дай кошку, уважаемый. - Он плеснул остатки вина себе на ладонь и сунул ей под нос. Та возмущённо вывернулась. - Вот видите, почтенные, даже такое маленькое, но свободолюбивое создание знает, что Аллах запрещает пить вино!
        Интеллигенты, тоже уже слегка тёпленькие после трёх стаканов без закуски, молча переглянулись, словно поняли недоступную доселе истину, и с извинениями отвалили.
        - Слушай, что за спектакль? - уже в лифте спросил я. - Неужели драная кошка отличает каберне от кагора? Тебе не всё равно, что ей сунуть под нос? Она бы по-любому отвернулась…
        - Ты умён, но не мудр, - счастливо расплылся в широкой улыбке Ходжа. - Кошке, конечно, всё равно, но мне сегодня очень хотелось немножко выпить…
        В тот вечер они тоже устроили выпивку. Ну не так чтобы шумную оргию на всю Бухару, но вполне пристойный мальчишник на окраине города в одном хорошо (а кому-то и печально…) известном заведении под названием «Миндаль». Там были лучшие на весь мир восточные танцы, петушиные бои, холодный шербет и люля-кебаб в лаваше по-ливански.
        Ни Лев, ни Ходжа, ни Ахмед там раньше не были, но народная молва - лучшая реклама, а человеку с динарами всегда найдут место за дастарханом, даже если в помещении полно народу. Вино здесь тоже подавали, но как положено - только ночью и в чайниках, чтобы Аллах не увидел и не догадался… В целом друзья сидели чинно-благородно, если бы ещё и увязавшийся Ахмед не портил своим нытьём настроение.
        - А мы не много пьём вина? А моя драгоценная жена точно разрешила вам мне наливать? А она не очень огорчится, узнав, что я смотрел на танцы других женщин? А если огорчится, вы ведь меня от неё защитите, ибо я сам слишком её люблю, а? Что вы молчите? Это вопрос жизни и смерти! Воистину, я должен знать, пока эти бесстыжие девушки, так приятно ласкающие взор и возбуждающие чресла, не выбежали сюда с бубнами и свирелями… Но, может, мы ей просто ничего не скажем?
        - Подкаблучник, - диагностировал спокойный, как сто удавов, Лев Оболенский.
        - Кто, я?!!
        - Нет, другой Ахмед, - успокоил Ходжа. - Тощий, глупый, трусливый. Ты ведь у нас не такой? Тогда пей и докажи нам это!
        Оценив, как бывший башмачник храбро занялся доказательствами, эфенди незаметно указал пальцем на второй этаж чайханы, где были отдельные покои для более высоких гостей. Ковры подороже, подушки попышнее, а иллюзию замкнутости обеспечивали прозрачнейшие газовые занавески.
        - Ого, - осторожно повернул голову бывший помощник прокурора, а ныне гроза купцов и караванов. - И чем мне знакомы эти лица? Они на нас наезжали или я их обворовывал?
        - И то и другое, Лёва-джан. Клянусь семью волосами из бороды святого Хызра, в нашу благословенную Бухару решили съехаться все герои и жертвы твоих прошлых шалостей. Ещё только Марджины, убийцы сорока разбойников, не хватает…
        - Да, кстати, а почему её нет?!
        - Говорили, даже сам Шехмет с ней не ужился и вернул её тёще. Но думаю, просто побоялся, что как-нибудь ночью она зарежет и его… Но клянусь, это сам шайтан, да плюнет ему на хвост каждый честный мусульманин, притащил сюда эту спевшуюся троицу!
        ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
        Праведного мусульманина в раю ждут тысячи гурий, а в аду - одна тёща! Непроверенный хадис
        Лев тихо поддакнул, он тоже считал, что здесь не обошлось без происков нечистого, хотя на самом деле всё, конечно, было куда прозаичнее. Но вглядимся пристальнее в лица тех, кто заставил поёжиться наших героев. Начнём по старшинству. Высокая, прямая как кочерга, с коричневым лицом, холодными глазами, от пяток до макушки наполненная двуличием и ложью. Её звали Далила-хитрица, она промышляла грязным обманом, втираясь в доверие к лицам мужского пола и настырно предлагая им переспать со своей дочерью. Уютное местечко, бокал вина, пара золотых на фрукты и подарки - короче, наутро беднягу находили голым и без гроша! Жаловаться некому - законы шариата не одобряют прелюбодеяние и пьянство.
        Упомянутая выше дочь - толстеющая дылда, девица с круглым лицом, густо унавоженным косметикой. Без которой трудно было определить, где у неё, собственно, находятся глаза, какого они размера, где губы, какую оставшуюся часть лица считать щеками и где оно плавно переходит в шею, которой в общем-то тоже не видно, как бы сразу и в плечи. Красавица носила гордое имя Зейнаб и незаслуженное прозвище - мошенница. Ибо в подавляющем большинстве афер ей отводилась лишь отвлекающе-вспомогательная роль, а настоящей мошенницей была как раз мама Далила.
        Ну и личность третьего, наверное, уже ни для кого не секрет. Молодой человек с наглым лицом и развязными манерами, муж Зейнаб, зять Далилы, а по крови ещё и двоюродный племянник самого Шехмета, горбоносый гордец Али Каирская ртуть. Кличка получена была ещё в Каире, где он начинал свою карьеру в банде малолетних преступников. Узкоглазые хлопчики ловко втирались в доверие к купцам и торговцам, дабы при первой возможности покинуть их на угнанной скотине и с ворованным добром. Постепенно власти страны прикрыли всю эту лавочку, но Али успел уйти к дяде в Багдад, полностью оправдывая своё текучее и токсичное «погоняло».
        Все трое пили чай, ели плов и безбоязненно обсуждали планы на завтрашний день. На улыбчивого прислужника, неизменно меняющего чайники, подносящего полотенца и убирающего пустые тарелки, никто не обращал внимания. Когда надо, домулло умел быть «невидимым»…
        - Мой дядя, да продлит Аллах его годы, хочет, чтобы мы изловили бесчестного Багдадского вора, бесстыжей ложью позорящего его благородное имя! - кипятился тонкоусый юноша.
        - Да будет так, - смиренно кивала Далила. - Мы с дочерью верные рабы сиятельного Шехмета, но какова будет награда старой женщине, одинокой вдове, отдавшей тебе единственный цветок своего сада, непорочную дочь, стыдливую, как ландыш, и прекрасную, как пери…
        Али Каирская ртуть поморщился, словно от зубной боли, косясь на полусонную жену, которая даже с закрытыми глазами не забывала громко чавкать лепёшкой на меду.
        - Щедрость моего дяди не знает границ, - наконец определился он. - И если мы принесём ему голову его врага на медном блюде, то получим в благодарность золотое блюдо, полное монет, весом с ту же голову.
        - Нетрудно нарезать голов голубоглазых мужчин с золотистыми волосами… Быть может, великий Шехмет и не вспомнит в точности черты Багдадского вора?
        - Увы, он ясно дал понять, что видел злодея ещё совсем недавно и запомнил так, словно его черты вырезаны дамасской сталью на его боевом щите!
        - А до меня дошли другие слухи, о мой отважный зять, муж моей прелестницы-дочери, - задумчиво поковыряв пальцем в волосатом ухе, припомнила старуха. - Говорят, что сам визирь приказал поймать и поставить перед ним на колени знатного пройдоху и обманщика, да проест ему плешь шайтан своими коренными зубами, бездельника, болтуна и возмутителя спокойствия Ходжу Насреддина! Как известно, эти двое часто ходят вместе, замышляя против мусульман недоброе…
        - Первым надо взять Багдадского вора, ибо это приказ дяди!
        - Стоит ли ради него пренебречь приказом визиря? Ведь он платит больше.
        Загоревшийся было грозный египетский парень удержал себя в руках, подумал и предложил разумный компромисс:
        - О мудрая Далила-хитрица, да не затупит время твой острый ум, не разумно ли нам будет разделиться? Со мной сорок храбрых молодцов из пригорода Каира, их сердца пылают отвагой, ловкостью и силой они подобны снежным барсам и громко стучат зубами, пугая врага! Пусть голова обидчика моего дяди будет на моём копье! Ты же хитроумно излови Насреддина, а награду мы поделим пополам…
        - Облезешь, глупый мальчишка! - лихо осадила его старуха. - Я твоя законная тёща, а моя несравненная дочь, мой тюльпан Иссык-Куля, моя золотая виноградинка и, увы мне, твоя жена, должны получить две доли!
        - Две? За что?! Эта толстая дура всё время что-то жрёт, потом спит, а потом ещё и лезет на меня сверху, когда я нерасположен и мыслю о вещах, недоступных рассудку слабой женщины. С вас достаточно, что я вообще женился на ней после памятной Ночи Бесстыжих Шайтанов…
        - А в глаз?
        Домулло успел очень вовремя убрать своё любопытствующее ухо с линии атаки старой вешалки, никогда не державшей слово. То есть обещала в глаз, но Али словил ферганской пиалой в лоб. За что, не чинясь, макнул тёщу лицом в остатки остывшего плова. Зейнаб, почти не размыкая глаз, сгребла обоих за воротники и небрежно стукнула головами. Повис долгий, гулкий звук, но безобразная драка за столом мигом угасла одновременно с отпаданием двух бессознательных тел в разные стороны…
        Ходжа едва ли не бегом вернулся к друзьям, отпихнув в угол уже изрядно назюзюкавшегося Ахмеда, и пустился вводить Оболенского в курс дела. Никто не собирался недооценивать врага, и трудно было навскидку решить, с кем опаснее связываться. Все это понимали…
        Ведь, по сути, Али, Далила и Зейнаб, как ни верти, а имели дурную, но, главное, вполне заслуженную славу. У тех были связи, сила, финансы, поддержка государственных структур, а чем могли похвастаться Лев с Ходжой? У наших в Бухаре даже приличной группы сочувствующих фанатов в десять человек и то не набиралось. Одно дело хихикать себе в кулачок над незатейливыми проделками героя народных анекдотов и совсем другое - прятать этого героя от рыщущей стражи, рискуя собственной головой. А это под силу не каждому…
        Если в Багдаде народ намучился под несгибаемой пятой эмира, то в торговой Бухаре все жили более-менее ровно, чинно и благородно. Толкнуть людей в революционное пламя мятежа не было ни возможности, ни среды, ни повода. Смутьянов бы опять повязали, как недавно на базаре, и также дружно сдали судье, а кади тоже недолго бы тянул с мудрым приговором. Получается, что ребята могли надеяться только на себя, на двух осликов, добрую Ириду аль-Дюбину и… невесть куда запропастившегося Ахмеда. Кстати, а где он?
        - Да вроде всё время тут тусовался. Выпил почти весь чайник креплёного, доказывая, что он типа настоящий мужик!
        - О небо, я не вижу его… Ахмед! Ахмед, друг наш, отзовись! - Ходжа безрезультатно покричал на все стороны и недолго думая ухватил за рукав пробегающего мальчика, разносящего чай. - Стой, джигит, ты не видел, куда ушёл очень худой мусульманин с умильным лицом и улыбкой без двух зубов?
        - Э-э… господин прополз вон туда. - Загорелый ребёнок честно указал на дальний столик их противников. - А потом толстая ханум увела его. Они так обнимались…
        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
        Есть в Москве два близнеца,
        Хоть и разные с лица.
        Их правлению Россией -
        Есть начало, нет конца! Народная загадка
        - Ирида нас убьёт, - обречённо пробормотал Лев, сунул мальчику два таньга и уронил лицо в ладони.
        Домулло столь же потерянно опустился рядом. Если они вернутся в палатку аль-Дюбины без её мужа, то рассчитывать на быструю и милосердную смерть будет слишком самонадеянно… Но и бежать неизвестно куда, искать по караван-сараям, где остановилась луноликая красавица Зейнаб, тоже смысла не имело. Эта девица свою часть работы помнила назубок, а значит, гарантированно повела «клиента» на совершенно левую хату.
        - Что будем делать, братан?
        - Ждать, - твёрдо решил Ходжа, кивком головы указывая на только-только зашевелившихся тёщу и зятя. - Мы пойдём за ними, и да поможет нам Аллах вернуть беднягу Ахмеда до того, как им воспользуется эта ненасытная Зейнаб…
        - А если они пойдут в другую сторону?
        - Вряд ли, друг мой, путь их шалостей известен: они заманят его в чей-то дом, опоят банджем, ограбят до нитки и сбегут. Ни Зейнаб, ни Далила доселе не замечены в убийстве мусульман.
        - Но она может узнать его?!
        - Вай мэ, сколько времени прошло, - недоверчиво поморщился Ходжа. - У женщин короткая память на мужские лица, а пьяный Ахмед-купец никак не похож на Ахмеда-башмачника.
        - Будем надеяться, - вынужденно согласился Лев и приложил палец к губам: родственники-уродственники зашевелились.
        Старуха пришла в себя первой, растолкала каирца, огляделась в поисках дочери и, узнав от чайханщика, что молодая госпожа ушла с приезжим багдадским купцом, сразу успокоилась.
        Далила и Али покинули чайхану, не заплатив по счёту, на улице их ждал десяток крепких парней с кривыми саблями, так что хозяин, выскочивший было следом, молча стерпел убытки. Зато за таким отрядом было легко следить даже столь незадачливым шпионам, какими являлись наши герои.
        Быть хорошим вором - это, конечно, включает в себя умение не светиться где не надо, но искусство профессионального филёрства совсем иное. Вот и Ходжа гораздо лучше умел скрываться сам, чем преследовать скрывающихся, а охранники племянника Шехмета оказались людьми опытными.
        Раза три соучастники чуть не спалились. Сначала Льву пришлось изображать пьяницу, «журчащего» у чужого дома, потом Ходже пришлось падать в канаву плашмя, пока не засекли, а в третий раз они вообще были вынуждены обниматься так страстно, что обернувшийся Али Каирская ртуть даже сплюнул от омерзения. Но хуже всего, что дорога привела их к казармам городской стражи, где тёща и зять разделились. Старая аферистка безбоязненно пошла дальше, вглубь тёмных переулков, а мужчины скрылись за воротами.
        - Ахмеда там наверняка нет, - шепнул разгорячённый погоней москвич. - Валим за тёткой, пенсионерка нас точно выведет на след.
        Домулло был того же мнения. Они, уже не особенно прячась, но и не выпуская из виду сгорбленный силуэт, прошли, наверное, ещё две улицы, прежде чем старуха остановилась. Она дважды постучала в дверь дома установленной дробью, и её впустили. Ну и? Ну и ничего более умного, кроме как полезть за ней следом, обоим торопыгам даже в голову не пришло.
        - Пойду я, - чётко обозначил Оболенский. - У меня больше опыта бесшумного посещения чужих жилищ. А ты проследи за Али Каирским, не вышел ли он обратно? Как вернёшься, стой на стрёме, в случае опасности громко пой «бум-балаки-дон!».
        - Разумное решение, - охотно признал Ходжа. - Но ничего, если для ночного пения я изберу менее танцевальную мелодию?
        - Да ради аллаха! Хоть колыбельную из «Спокойной ночи, малыши», только как можно громче!
        Насреддин кивнул, безропотно подставил спину, и Лев, опершись на неё коленом, ласточкой взлетел на высокий глинобитный забор.
        - Собак вроде не видно. В доме все спят, но в угловой комнате горит свеча. Бди тут, я быстренько украду Ахмеда, и делаем ноги!
        В целом я готов согласиться - это был единственный разумный план на тот момент. Возвращаться в палатку Ириды для скорбного сообщения о пропаже её мужа, которого они же сами и сманили «посидеть по-пацановски», означало неминуемую и небыструю смерть от тяжёлых телесных повреждений. Если бы спросили Оболенского и Ходжу, кого они больше боялись - визиря, Шехмета, его племянника с тёщей и женой или плечистую молодую маму из далёкого горного кишлака, ответ был бы очевиден.
        Но всё же Лев, хоть и старался соблюдать все меры предосторожности, явно торопился спасти старого друга, потому как ни разу даже не чухнулся. (Что ж, ему так легко всё удавалось!) Впрочем, шорох сзади он услышать успел и даже успел обернуться, так что тяжёлый удар пришёлся не по затылку, а в лоб! Дальше были сплошные искры и звёздочки. Если хоть кого-то из вас, уважаемые читатели (не приведи аллах!) били по голове так, что вы теряли сознание, то вам известно, что человек в таком состоянии либо проваливается в чёрную яму небытия, либо его накрывает плотное подобие сна. В нашем случае имело место второе.
        Лев всегда любил смотреть на звёзды. Раньше он воспринимал их как нечто одушевлённое, безмерно далёкое и одновременно очень близкое, словно дальний-предальний родственник, седьмая вода на киселе, но вот встретились один раз и почуяли родство душ. Иногда ему казалось, что и звёзды тоже понимают его. Ласкаются, утешают, о чём-то шепчут, спускаясь пониже и забираясь даже во сны.
        Впрочем, нет. Вот как раз во снах-то звёздочки куда чаще пытались с ним заговорить, особенно одна, настырная, тяжело дышащая прямо в ухо ароматами вина и плова. Кроме того, у неё почему-то был голос Насреддина.
        - Лёва-джан, проснись, пожалуйста, а то эта старая карга сейчас вернётся и нас зарежет!
        - Мм… - сонно причмокнул Оболенский, и звезда-домулло мигом отшатнулась в сторону:
        - Вот только свои сладкие губы на меня раскатывать не надо, э?! Просто встань и спаси нас обоих. Я же из-за тебя попал в этот страшный дом…
        Бывший москвич собрал волю в кулак, мысленно выматерился, приказал себе проснуться и открыл глаза.
        Увиденное не обрадовало.
        Хотя, конечно, всегда есть что-то хуже, но… Лучше б было лучше! Пустая комната, лунный свет из раскрытого окошка, на полу лежит связанный Ходжа, и сам Лев тоже не может пошевелиться.
        Во-первых, потому что башка болит, как после крутого корпоратива, начавшегося в офисе, перешедшего в ресторан, оттуда в сауну, а закончившегося в отделении. Во-вторых, типа тоже связан не хуже друга.
        И что прикажете делать в такой ситуации?
        - Так, давай без паники…
        - Почему?
        - А смысл? - попробовал пожать плечами Оболенский. - Я шёл сюда за старой мымрой…
        - Не оскорбляй уважаемую женщину, о непочтительный, - громко потребовал домулло, шёпотом добавив: - Ибо эта злобная старуха может нас подслушивать…
        - В общем, искал тут Ахмедку. Не нашёл. Да, собственно, и не успел, меня вырубили чем-то тяжёлым по башке из-за угла. А ты-то чё сюда припёрся? Ты ведь должен был проследить за племянником Шехмета.
        - Воистину так. Но он ушёл к себе в казармы и, как мне показалось, уснул. Тогда я решил пойти к тебе и помочь, если что. Ничего подозрительного заметно не было, петь оказалось не о чем. Но вот ворота дома были открыты, я очень осторожно просунул голову, а там…
        - Тоже словил по маковке?
        - Чалма спасла мою всё ещё молодую жизнь, - горько подтвердил Ходжа. - Поэтому, хвала аллаху, я пришёл в себя раньше тебя, э-э! - Нашёл время дразниться…
        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
        Тёщ много не бывает, но и мало не покажется. Надпись на перстне царя Соломона
        - О, время у вас ещё есть, - раздался тихий и язвительный голос из темноты. - Высокородный Шехмет и его недалёкий племянник Али, чтоб страдающий перхотью шайтан плюнул ему в чай!.. подоспеют через несколько минут. Они готовились долго ловить вас, бесстыдные обманщики и оскорбители моей нежно любимой доченьки. Да умножит Всевышний её красоту тысячекратно и да найдёт она себе более достойного мужа, чем этот задохлик из Каира!
        - Тёща, - не сговариваясь, с горькой, только мужчинам понятной интонацией выдохнули пленники.
        - Молчите, лукавые иблисы! - ощерилась старуха Далила, и в комнате словно дохнуло могильным холодом. - Не будет на мне греха в том, что визирь и Шехмет получат лишь ваши головы. Ибо если я передам вас им живыми, то воистину вы можете сбежать по дороге и попытаетесь отомстить мне…
        - Нет, нет, что ты, бабушка! Мы хорошие, мы послушные, отдай нас в тюрьму! - на два голоса завопили Лев и Ходжа, потому что над ними встала непреклонная седая ведьма с лицом морщинистым, как вымя десятилетней козы, и кривым ножом в руках. На лезвии были выгравированы полумесяц со звездой. Быть может, впервые звезда показалась моему другу совсем не ласковой, а даже агрессивной…
        - Но если я пощажу вас, будет ли мне за это уготована награда? - невзирая на вопли Ходжи о пяти (семи, десяти, двадцати!) тысячах зарытых таньга, задумчиво бормотала Далила. - Боюсь, что нет. Мужчины заберут вас, передадут визирю, тот отдаст ваши жизни палачу, а кто вспомнит о бедной вдове, врождённым хитроумием и крепкой палкой изловившей Багдадского вора и возмутителя спокойствия? Никто не вспомнит. А если я подам лишь ваши головы на блюде, то воистину мир запомнит моё имя! Не кричите так громко, глупцы, вас никто не услышит. Я пошла за подносом…
        Последующие пять - десять минут оба здоровых мужика катались во все стороны, извиваясь как червяки, тихо переругиваясь и скуля, словно щенки без мамы. Увы, вязать узлы тётка умела, верёвки были надёжными, и единственное, чего добились наши отчаявшиеся герои, так это умудриться каким-то образом встать. Правда, едва держась на ногах и в скрюченных позах, но всё-таки. Умирать лучше стоя, это достойно мужчины. Хотя если хорошенько подумать, то смерти абсолютно без разницы, в какой позе вы её встретите. Она тоже привыкла приходить без церемоний…
        - Ну вот, - объявила вернувшаяся с большим деревянным блюдом старая ведьма. - Готовьтесь предстать перед Всевышним, и пусть он сам своей божественной рукой направит ваши проклятые души в пекло. О ангел смерти Азраил, приди, тебе приношу я эту жертву!
        - О добродетельнейшая из женщин, сиятельная Далила! Позволь нам хоть помолиться напоследок. Будь милосердна, и да будет милосерден к тебе Аллах!
        - Э нет! Знаю я ваши молитвы, хитрецы, - неприятно улыбнулась старуха. - Я сама…
        Её перебил нервный крик осла на улице. Лев и домулло невольно вздрогнули, милый сердцу далёкий голос родного Рабиновича они бы узнали из тысячи.
        - Услышишь крик осла, знай, что рядом шайтан, - недовольно пробормотала злобная тёща Каирской ртути и шагнула к окну задёрнуть занавеску.
        Что она там конкретно увидела, осталось загадкой, но с воплем ужаса тётка выпала в оконный проём, чудом зацепившись подолом за какой-то ржавый шкворень.
        - Это наш шанс, - сипло объявил Лев, падая на спину рядом с тем блюдом, на котором лежал тот самый нож. - Щас захвачу, братан… Эх, пальцы затекли… О, взял, взял! Вались сюда же!
        Как они только друг друга не порезали, избавляясь от верёвок, ума не приложу. Но внизу, у ворот, уже раздавались мужские голоса, слышались отрывистые команды и бряцанье оружия.
        - Куда? - переглянулись пленники и дружно решили: в окно! Всего-то второй этаж!
        Призывный ослиный крик поторопил их. Друзья рванулись вперёд и наконец-то собственными глазами увидели то, что так перепугало Далилу-хитрицу, многоопытную обманщицу со стажем и развившимися маниакальными наклонностями на почве «неудачного» брака дочери…
        - Иа-а-а! - Прямо за окном, крепко стоя на старом ковре, парил белый осёл, горделиво задравший хвост. А внизу, под ним, на глинобитной улочке наворачивал круги верный Рабинович.
        - Хвала нашему эмиру! - чуть не прослезился Ходжа. - А очучан-палас выдержит троих?
        - Увидим, - кратко ответил Лев, в длинном прыжке приземляясь прямо на спину белого ишака.
        Мгновение спустя до них долетел и Ходжа, правда, менее удачно… Но он сумел вцепиться в переднюю ногу эмира и крепко держался, не разжимая пальцев, пока ковёр не спустился вниз. Тройной вес всё-таки был ему не под силу.
        Тихо воющая сквозь зубы Далила-хитрица так и висела на гвозде ногами вверх, очень осторожно посылая яркие мусульманские проклятия вслед её улепётывающим жертвам. Громко она уже не могла, боялась, что гвоздь не выдержит…
        - Секундочку, напарники, - упёрся Лев за первым же поворотом. - Куда так втопили? Я хочу ЭТО слышать!
        - Чего тебе ещё надо, неразумный? Оболенский показал другу кулак, все навострили уши и были достаточно вознаграждены. Слышимость оказалась отличнейшей…
        - О злонамереннейшая из тёщ, куда ты спрятала Багдадского вора и зачем столь бесстыдно висишь тут ногами кверху?!
        - Заткнись, грубиян! Не тебе, сын плешивого шакала и самки павиана, которого безответственные родители забыли задушить ещё в колыбели, учить меня жизни! Два безбожника были у меня в руках, и, если бы не пролетающий под окном белый осёл, я бы…
        - Воистину, Аллах поступил с ней немилосердно, лишив разума, - сострадательно прогудел тяжёлый голос Шехмета. - Али, племянник мой, ты можешь расторгнуть брак с дочерью этой женщины. Ибо она безумна, а такое передаётся по наследству. Хотя, может быть, конечно, просто назюзюкалась…
        - Такое бывает, - почтительно признал хор голосов, видимо, верных стражников.
        - Да я плюю на вас, отродья греха и бесстыжие охальники, пялящиеся на нижние штаны достойной вдовы, которая-а-а…
        Раздался треск рвущейся ткани, короткий визг, шум падения одного тела на другие, грохот оброненных щитов, изысканные восточные ругательства и плохо сдерживаемый крик души:
        - Вай дод, она отдавила… мне… такое место!.. Дядя, ну хоть теперь мы можем посадить её за нападение на городскую стражу?!
        …Оставаться и дальше за углом было слишком рискованно, по большому счёту наши герои уже услышали всё, что хотели. Лев кивнул эмиру, тот притопнул копытцами, что-то фыркнул, опустив умную морду, и летающий ковёр, повинуясь истинному хозяину, беззвучно двинулся дальше.
        Тихо хихикающий Насреддин разжал руки и ловко плюхнулся прямо на спину Рабиновичу, вроде ничего себе не отбив. Тот только сдержанно крякнул, но вес выдержал, крепко расставив сильные ноги. Все прекрасно понимали, что стражникам сейчас не до них, поэтому двинулись в путь, не особенно скрываясь. Но и не шумя, естественно, ночь уже, люди же спят…
        Как я понимаю, первым беспокойство о своих отчаянных хозяевах ощутил именно лопоухий Рабинович. А может, ему просто стало скучно и он подбил эмира Сулеймана прогуляться по ночной прохладе? Боюсь, что правду мы никогда не узнаем. Старый ковёр, кстати, так и оставался приторочен на спине белого ишака, уж он-то прекрасно понимал, какое это ценное имущество.
        Можно лишь предположить, что разгуливающие по Бухаре непарнокопытные чисто случайно натолкнулись на знакомый запах и, быть может, даже успели заметить, как Ходжа входил в ворота какого-то чужого дома. Всё остальное вы знаете, детали и конкретику оставим для знатоков ослиной психологии и специалистов по восточному фольклору. Так как лично я не являюсь ни тем ни другим, то предпочёл просто поверить…
        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
        И самую глупую голову иногда спасают красивые ноги… Мэрилин Монро
        Однако же чудесная история об эмире Бухары, волей злых чар превращенном в белого ослика, Багдадском воре Льве Оболенском и пересмешнике Ходже Насреддине разворачивалась, произвольно меняя сюжет во все стороны, не сообразуясь с законами жанра и не особо утруждая себя банальной логикой. Сказка как очень своеобразный и, быть может, древнейший вид устного пересказа реальной истории никогда не пыталась выдать себя за правду.
        Вы не поверите, но первое время пребывания у меня моего восточного гостя я не особо пытался выяснить, тот ли он, за кого себя выдаёт. У него не было никаких документов, но если он действительно тот самый Ходжа, то откуда и взяться паспорту или свидетельству о рождении?! С другой стороны, он довольно чисто говорил по-русски, с акцентом конечно, но всё-таки…
        Он не шарахался от современных вещей, не пугался телевизора, не пытался поставить на газ электрический чайник, не подпрыгивал при звонке моего сотового, не боялся войти в лифт. Он простодушно радовался всем незнакомым вещам, как ребёнок новым игрушкам, и, кажется, искренне наслаждался самим фактом познания нового мира. В мечеть ходил два раза, я сам вызывал такси, чтоб его отвезли помолиться. В первый раз он вернулся к дому практически на руках восторженной толпы мусульман, скандирующих: «На-сред-дин! На-сред-дин!», и мне его едва вернули. Не знаю, что он им там наплёл, но люди расходились с песнями, улыбаясь прохожим, подбрасывая вверх каляпуши и тюбетейки, потому что у всех был праздник!
        Во второй раз он прибежал один, бледный, как алебастровая штукатурка, забился под диван и оттуда упрашивал меня, ради аллаха, никому не открывать! Оказалось, он довёл своими шуточками почтенного священника, да ещё не постыдился по примеру дедушки Хайяма спереть молельный коврик! И от самой мечети восемь кварталов за ним гневно гнался сам мулла-хезрет, потрясающий кулаками, и шестеро его подручных. Благодаря моим связям конфликт удалось замять, но коврик мы, разумеется, вернули.
        А теперь вновь вернёмся к главному герою нашего трёхтомного повествования, ко Льву Оболенскому. Хотя лично мне сейчас уже начинает казаться, что не такой уж он и главный герой…
        Вся кавалькада притормозила в глухом переулочке, шагах в двадцати-тридцати от полосатой палатки башмачника и его семьи. Внутри горел тусклый свет медной лампы. Малышка Амударья наверняка спала, а вот её мама бодрствовала, сама с собой играя в шахматы в ожидании верного мужа. Судя по всему, ложиться спать она и близко не собиралась…
        - Ну что, кинем жребий, самоубийцы?
        - Зачем жребий, уважаемый, давай сразу запустим туда Рабиновича!
        - Да, его она не убьёт. Может быть. А может, и… Стоп, так он же осёл, он всё равно ничего ей объяснить не сумеет!
        - Вай мэ, зачем так говоришь? Зачем оскорбляешь недоверием это дивное создание, самим Всевышним ниспосланное, дабы сегодня дважды спасти нам жизнь!
        - Ходжа, уйми дурацкий пафос… Никуда он не пойдёт и ничего ей не скажет. Иди ты.
        - Почему я?
        - Потому что… потому! Вы всё-таки братья-мусульмане, семьи большие, а у нас в Москве и так никакая рождаемость, чтоб рисковать таким полезным производителем, как я…
        - Иди ты!
        - Почему я?
        - Лёва-джан, ты меня неправильно понял, я имел в виду «иди ты знаешь куда…».
        Они уже почти схватили друг друга за грудки, когда могучая женская рука распихала их в разные стороны.
        - Почтеннейшие, я понимаю, что вы выпили вина, но не надо так шуметь, у меня ребёнок спит, - шёпотом прорычала богатырша аль-Дюбина, кивком головы приказав следовать за собой. - Пойдёмте в палатку, расскажете, как весело провели время.
        Лев и Ходжа безропотно последовали за ней, как два висельника на эшафот. Оба ослика, перемигиваясь, двинулись следом. По их хитрым мордам было абсолютно невозможно понять, что они замышляют - готовят план побега хозяев или, наоборот, нападения на плечистую Ириду. И то и другое было сопряжено с серьёзной опасностью, поэтому ослики выжидали.
        Мужчины же молча пожали друг другу руки и, едва волоча ноги, как каторжники на Нерчинском тракте, послушно следовали за широкой спиной женщины. Как будут выкручиваться - не представлял ни один, знали бы - договорились бы заранее.
        Когда тихо вошли в палатку, Ирида поправила одеяло у спящей дочки и, приложив палец к губам, предостерегая не шуметь, потребовала:
        - Рассказывайте, почтеннейшие.
        Такую просьбу (приказ - угрозу - ваше последнее слово) оставлять без внимания было чревато. Гибель всё равно неминуема, так попробуем хотя бы её отсрочить, переглянувшись, сообразили оба. Поэтому кинулись жарко шептать, размахивая руками и перебивая друг друга…
        - Вообще-то я был против. Чё я, раньше стриптизёрш не видел? Да я такое видел, я в Амстердаме по кварталу красных фонарей, как пожарная машина с мигалкой, рассекал и всем им в окошко язык показывал!
        - Почтеннейшая, всё было достойно, чинно и благородно, не слушайте моего высокорослого друга, он нахватался немусульманских слов и конкретно базарит не по делу. Мы пили чай, ели плов, кушали инжир, вели умные беседы о непостижимости замысла Творца, создавшего нас и… вот даже его…
        - Короче, я вообще не при делах. Моё дело было предложить, и никто не скажет, что хавчик был дешёвый или вино кислятиной. Не-э, если кто вдруг пережрал жирного и сел на жидкий стул, так нечего валить на меня! Причём ни в каком смысле ничего на меня ни валить, ни вываливать!
        - А я сразу сказал ему, уважаемая, пойдёмте домой! Посидим в узком кругу, тихо, по-семейному, поиграем с ребёнком в козлодрание, благо один больной козёл у нас всегда есть…
        - Вот за козла сейчас кто-то ответит. Можно он ответит? Я быстро, без пыли и шума, один раз в глаз и не…
        - Так интересно, - восхищённо всплеснула ковшеобразными руками госпожа аль-Дюбина, - а где мой возлюбленный муж?
        Лев и Ходжа широко улыбнулись.
        - Я спросила, где мой Ахмед?
        Оболенский и Насреддин виновато развели руками.
        - Вы что, где-то его потеряли, и он не придёт домой, оставив нашу постель холодной, дочь - без отеческого поцелуя, лавку без хозяина, а меня без массажа пяток на ночь?!!
        Оба провинившихся честно прикрыли головы руками, прекрасно понимая, какая сейчас разразится буря. Но, к их глубочайшему удивлению, грома и молний не последовало.
        Могучая богатырша встала, выпрямилась во весь рост, два раза глубоко вдохнула, пробормотала что-то вроде «Он давно хотел от меня сбежать…» и рухнула, как подрубленное дерево, благо что ещё на подушки и ковёр. Годы семейной жизни не устройнили её талию, но гармонично добавили ещё килограмм шестьдесят везде и во всём. Левой ногой она почти задавила Ходжу, Оболенский успел отойти, но за миг до потери сознания могучая рука сгребла его за воротник и пальцы не разжала…
        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
        Если вы уже отдали женщине руку и сердце, то смысл так нервничать из-за кошелька? Сонька Золотая ручка
        - Лёва-джан, спаси… меня из-под неё! Дивная ножка этой… замечательнейшей из женщин… она же мне пузо раз-да-ви-ит…
        - Скажи спасибо, что не ниже, - хрипел бывший москвич, пытаясь безрезультатно высвободиться из мёртвой хватки. - Вот меня она сейчас… задушит, точно! Ну вцепилась же, лучше б мужу так вцеплялась в…
        - Тогда бы она давно была вдовой, - резонно поправил домулло и опомниться не успел, как словил первый удар кривым деревянным мечом по голове!
        - Мама спит? Мама, а я не сплю! Мама, теперь мне можно их убить?!
        Малышка проснулась и без малейшего предупреждения, невзирая на чины и лица, кинулась творить то, что ей казалось самым правильным на свете. А если кто дрался с детьми, то знает - ребёнок силу не соизмеряет и если уж лупит, то от всей души…
        - Девочка… Ай! Зачем так делать… Ай! Дяде Насреддину больн… ай-ай! Кто воспитал эту агрессивную мартышку, храни аллах её мужа, вай дод…
        - Не повышай голос на чужого ребёнка, засудят! Поговори с ней ласково-о-о, ой-ё! Ить прямо по коленной чашечке… Зараза мелкая, чтоб… чтоб к ней на день рождения Карлсон прилетел и весь торт сожрал в одну харю!
        - Ну ты так уж не зверствуй, почтеннейший…
        - А Карлсона тоже можно убить? Я убью!
        Ослики, на пару сунувшись было в палатку, с первого взгляда правильно оценили обстановку и дали задний ход. Судя по всему, бухарский эмир быстро освоился в новой шкуре и показал себя хорошим учеником, набираясь от уличного бродяги Рабиновича всего и всякого. В основном полезного умения не лезть куда не просят. Вот как сейчас…
        Да, неизвестно, сколько бы ещё достойная продолжательница маминых воинских традиций гасила по головам наших друзей - пока меч не сломается либо сама из сил не выбьется? Поймать и прижать малютку к ногтю ни Лев, ни Ходжа не сумели, девонька оказалась юркой и деятельной. Сама Ирида аль-Дюбина приходить в сознание категорически отказывалась, и нашу парочку спасло просто чудо. Оно было одето в женское просторное платье, на голове скособоченная чадра под сползающей на пьяные глаза девичьей тюбетейкой, в руках кувшин вина и походка как у матроса в девятибалльный шторм…
        - Папочка?! Папа! А мама спит, а я тут всех убила, я хорошая, правда?!
        Ахмед радостно икнул, опустился на колени, свободной рукой прижал к себе дочь и одарил малышку нетрезвым поцелуем в нос.
        - Ты вернулся, муж мой? - мгновенно пробудилась могучая Ирида.
        Освобождённые Лев и Ходжа рванули было к долгожданной свободе, но не успели.
        - Не спешите, почтеннейшие, сначала вам придётся объяснить мне, скромной женщине, что вы сделали с моим нежно любимым супругом, что он заявился домой лишь под утро, пьяный и в таком непотребном виде?!
        Башмачник Ахмед отпустил дитя, отставил кувшин, послал воздушный поцелуй жене и рухнул во весь рост на только что нагретое ею место. Добиться от него чего-либо в таком состоянии было абсолютно невозможно. Внебрачная дочь визиря сдвинула густые брови, на всякий случай дважды взболтала мужа, как прогорклое масло, поняла, что результат - ноль в чистом виде, и, зевнув, улеглась рядом. Амука нырнула к ней под бочок.
        - И вы ложитесь вон там, на ковре, уважаемые. До утра ещё есть время выспаться, а потом мы все вместе поговорим за пиалой зелёного чая обо всём случившемся. Аллах да ниспошлёт вам благоразумие не бежать.
        - И не собирались, - хором соврали Оболенский с домулло. - Наша совесть чиста, а всё остальное - происки шайтана!
        Последнее высказывание примирило всех, а вскоре из палатки торговца обувью доносился лишь дружный храп и сонное сопение…
        Мрачный шайтан стоял в дальнем углу, сосредоточенно грыз ногти и терпеливо перебирал в памяти все свои сегодняшние грехи против человечества. Вроде бы их было много, это логично, даже нормально, но эту парочку он точно обходил за три версты, так чего же они пытаются повесить на него какие-то «происки»? Разбудить, спросить - слишком рискованно. Но и подставляться за чужие грехи тоже мало радости, даже шайтану. Он так ничего и не успел надумать, когда первый утренний крик муэдзина выгнал нечистого духа искать себе любое другое занятие, лишь бы не связываться с человеком по имени Лев Оболенский…
        Утро над Бухарой проснулось в должный час, ещё до золотого щекастого солнца, выглянувшего из-за голубого края горизонта. Свет всегда приходит чуть раньше самого источника света, так же как присутствие Всевышнего мы видим куда чаще, чем его самого. Быть может, поэтому в исламе запрещено не только изображать Бога, но даже не принято показывать лица главных пророков - Мусы, Исы и Мухаммеда. Мы никогда не узнаем, как выглядел посланник Аллаха, его черты стёрты из всех древних книг, можно лишь увидеть бороду, чалму и чистый овал лица, не более. Но свет, распространяемый этим человеком на весь мир, - вот истинный лик Мухаммеда! Его дела говорят о нём более его внешности, да и что такое лицо - это мамин нос, папины глаза, жёсткая складка губ, как у покойного дедушки… не о каждом ли из нас можно сказать нечто подобное? Но - судьба, но - рок, но - подвиг, но - деяния! Вот что должно оставаться нашим портретом в веках! Пусть люди не узнают меня на улице, но смеются в метро, читая мои книги…
        Видимо, примерно так думали и Лев и Ходжа, по крайней мере, точного документального подтверждения их внешности мы тоже не найдём ни в одной древней рукописи. Но их делам посвящены целые библиотеки и тома.
        - Лёва-джан… - Наитишайший шёпот в самое ухо прервал чуткий сон моего друга. - Не хочешь ли ты составить мне компанию и вместе покинуть этот дивный шатёр любви и взаимопонимания? Они тут одна семья, право же, мы немного лишние… - Золотые слова, - так же тихо признал Лев.
        - Вы куда-то спешите, почтеннейшие? - шёпотом уточнила аль-Дюбина, поднимая голову. - Погодите, сейчас будет чай и лепёшки. Или плюшки. Кому что…
        - Мамочка, а теперь мне можно их убить? Короче, практически одномоментно проснулись все, кроме хозяина дома. В данном случае хозяина торговой палатки, благородного мужа, честного отца и добропорядочного изготовителя чувяк, принарядившегося в женское платье. Из-за которого, собственно, и разгорелся весь сыр-бор. Но поскольку бедолага Ахмед блаженно посапывал и, более того, показывал полную недобудимость, то его грозная супруга недолго думая взяла за шиворот обоих соучастников вчерашней попойки. А крошка Амударья, с детским мечом наперевес, сурово встала на охране входа (выхода), изображая самого неподкупного стража. Думаю, даже рослые нубийцы и эфиопы из охраны эмира и в подмётки не годятся маленькой дочери башмачника.
        - Мне очень-очень-очень интересно, что же у вас вчера там было, что мой драгоценный муж и господин пришёл ко мне в таком виде? Пожалуйста, не заставляйте скромную женщину повторить дважды, а потом подавать ребёнку дурной пример членовредительства…
        Вариантов не было, как и путей отступления или, что ещё хуже, попыток вооружённого мятежа с целью закидать богатыршу подушками и удрать от греха подальше. Лучше в Индию или сразу в Непал, а то и на левый берег Дона, Лев где-то читал, что «с Дона выдачи нет!».
        Ходжа тоже умел проигрывать, потому мысленно попросил о заступничестве святого Хызра и тихо произнёс:
        - О благороднейшая и единственная жена нашего утомлённого друга, позволь поведать тебе длинную, но правдивую историю вчерашнего похода трёх мужчин, полную поучительнейших моментов и…
        - Короче, где он напился?
        - С нами. - Оболенский решительно встал рядом. - Прости, братан, умрём вместе…
        - А почему вы в своей одежде, а мой в женской? Кто его переодел?
        - Не мы.
        - Я догадалась. - Толстая шея Ириды начала наливаться красным. - Но кто посмел такое сделать? Кто посмел снять с моего возлюбленного супруга его дивные полосатые штаны и надел эти пошлые розовые шальвары?!!
        - Мамочка, а можно я их немножко убью, а потом они тебе всё расскажут?
        - Нет, девочка моя, возьми камчу, иди на улицу, поиграй с мальчиками. - Аль-Дюбина поцеловала малышку и выпустила эту маленькую воительницу из палатки. - Продолжим, почтеннейшие…
        - Э-э, мы думаем, его… изнасиловали!
        - Вай мэ…
        - Да, да. - Вдохновлённый собственным бредом, бывший помощник прокурора кинулся развивать идею. - Всё дело в том, что фараон Шехмет, полевой командир местного ОМОНа, пригнал в Бухару свою родню. Помните такую Далилу и её доченьку Зейнаб? Вот это она и…
        - Зейнабка?! - взревела раненой тигрицей жена башмачника.
        - Вообще-то фактов у нас нет, - осторожно ввинтился Насреддин, отодвигая друга. - Как говорится, Аллах знает лучше, но… С другой стороны, больше уж точно некому.
        - Амударья, доченька моя, иди сюда, мы с тобой пойдём кое-кого убить!
        Счастливая девочка попросила две минутки, чтобы довершить недетские разборки с уличными пацанами. Пока её мама лихорадочно искала старую кольчугу и большую дедушкину саблю, соучастники быстро уточняли детали…
        - Мы не переборщили?
        - Мы спасли друга, Лёва-джан!
        - А если она её убьёт?
        - То что? Тебе будет плохо? Да половина мусульманского мира только возрадуется!
        - Но Ириду посадят.
        - Это если поймают и докажут. Надо напомнить ей, чтобы не оставляла свидетелей…
        - Ходжа, я так не могу…
        - Присмотрите за домом, уважаемые. - Полностью снарядив себя, Ирида ещё раз проверила заточку старой дамасской сабли. - Мы скоро вернёмся, заставим съесть паранджу одну похитительницу чужих мужей - и сразу домой.
        - И это правильно, клянусь Аллахом! - громко возвестил Ахмед, переворачиваясь на другой бок.
        Все замерли. Похоже, башмачник тоже не сразу сообразил, что выдал себя, и ещё минуты три старательно сопел в две дырки на три мелодии.
        - Папа не спит! - радостно взвизгнуло дитя. - Папа, вставай! Пойдём с нами, мама тоже хочет кого-то убить!
        - Теперь мы тут точно лишние, - тихо шепнул Насреддин, и друзья умудрились исчезнуть в тот самый момент, когда пылающая Ирида подняла мужа под мышки, одёрнула на нём женское платье и начала задавать вопросы в лоб. Два ослика, не сговариваясь, подставили крепкие спины и унесли их от места семейной трагедии (драмы, комедии, фарса) резвой рысью в самое сердце пробуждающегося базара.
        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
        Иблис - это мусульманский дьявол, а не то, что вы подумали! Самоучитель тюркского
        А там уже вовсю шумели голоса, слышался смех и изумлённое «вай мэ-э», ибо обсуждались самые свежие новости, а ничего свежее пересказа о позоре старухи Далилы, висящей вверх ногами, на тот момент не было. Но самое главное, чёрт побери, что и это деяние народная молва, не спрашивая разрешения, самочинно приписала Ходже Насреддину! О Багдадском воре - Льве Оболенском не упоминалось даже в сносках.
        - И тогда этот ужасный Насреддин обесчестил пожилую женщину, повесив её за ногу за окном!
        - А если бы за шею? Вай дод, как ей было бы неу-добно-о…
        - Э-э! Зачем такое говоришь?! Я там был, я сам видел, он подвесил не её, а лишь её белые шальвары. И вся улица на них смотрела, люди даже думали, что в доме засели неверные, но решили сдаться, а другого белого флага не нашли…
        - Зато потом он пошёл и обесчестил её дочь! Говорят, злодей был пьян и притворялся тощим, а когда невинная дева пошла за вином для лучшего возлежания, он надел её верхнее платье и скрылся, хихикая, словно безумец!
        - Вах, ты же говорил «обесчестил»?!
        - А она сама так кричала! Наверное, потому, что хотела очень, приготовилась, налила, а он сбежал и ничего на ней не сделал. Сиди как дура неудовлетворённой, пей запрещённое вино, в одиночку греши против шариата…
        - Братан, а тебе, кажется, начинают приписывать не только мои подвиги, - хмыкнул Лев, на ходу избавляя от кошельков двух невежливых арабов, перегородивших дорогу своими нервными жеребцами.
        - Я догадался, - скромно кивнул домулло, широким жестом перемещая кошельки себе за пазуху.
        - Слушай, а моё участие опять никак не рекламируется?
        - Шайтан - отец гордыни, гордыня - мать тщеславия, тщеславие - суть всех пороков! Обрати взор к небу, накинь узду смирения на свои страсти и вместе со мной возрадуйся новой чудесной истории о хитроумном Насреддине…
        - Воистину, правоверные! - надрывался косоглазый тип с пятном на лице и в несвежем халате на голое тело. - Этот Ходжа уже опозорил половину благородных жён Бухары, а скоро возьмётся и за мужей!
        - Что за глупые слова ты говоришь, о безумец? - оборачивались люди.
        - Я докажу вам это научным путём, - продолжал настырный человек, не забывая поочерёдно косить глазами. - Само имя уличает его! Ходжа от слова «хадж», то есть «святое паломничество». Но все знают, что хадж совершают только взрослые мужчины, а его назвали так ещё в колыбели! И «паломник» не от слова ли «поломать»? Не этот ли Ходжа призван ломать наши устои, наши нравы, нашу веру, а ломая, предлагать взамен нечто противоположное, противное законам шариата?!!
        - Твои слова так бессмысленны…
        - Но для мудрого слуха в бессмыслице таится высший смысл истины!
        - Тебя профессионально подставили, - отъехав на эмире от задумавшихся спорщиков, хлопнул Лев друга по плечу. - Ты узнал этого болтуна? Тот самый «пьяница», что всучивал нам летающий ковёр на крыше чайханы.
        - Адепты Хайям-Кара вновь вернулись в город, - уныло признал Насреддин. - Быть может, я и впрямь откусил слишком большой кусок лепёшки и могу подавиться, пытаясь прожевать больше положенного?
        - Это всегда можно выяснить.
        - У кого?
        - У тех, кто всё знает, потому что, по мнению большинства граждан планеты, эти люди закулисно управляют миром!
        - И ты в это веришь, почтеннейший? - Догадливый домулло кивнул в сторону квартала ростовщиков.
        - Когда как… - неспешно хмыкнул бывший москвич. - Но превращение эмира Бухары в горделивого белого ишака произошло не без их помощи. Помнишь, что кричал тот вьюноша с пейсами?
        - «Да свершится воля ребе и шейха Хайям-Кара!»
        - Вот именно.
        Следующую историю следовало бы аккуратно вырезать и сжечь из соображений политкорректности. Хотя, по совести говоря, я уже и так был неоднократно обвинён в антисемитизме. Как, впрочем, и в украинофобии, и в прибалтоненавистничестве, и в религиозной нетерпимости, и в отсутствии толерантности, и в национализме, а до кучи ещё в разжигании международных конфликтов и дискредитации политики современного российского руководства на Кавказе!
        В общем, семь бед - один ответ. Лишняя весёлая история Насреддина уже вряд ли что-то кардинально изменит. А посему дело было так. «Сказ о хитроумном Ходже-эфенди и его коварных плутнях в еврейском квартале, могучем ребе Забаре, его волшебных снадобьях, таинственном юноше и их чудесных приключениях». Как видите, о Багдадском воре опять ни слова. Но он уже привык и вроде бы почти не обижался. Ну, совсем почти…
        Итак, еврейский квартал Бухары занимал достойное место с западной стороны базара. Это были всего две улицы, ничем не выделяющиеся в архитектурном плане, но населённые пёстрым сборищем евреев со всего Востока. Они пришли сюда из Египта, Сирии, Ирана, Индии, Китая, Италии, Македонии, Греции, а судя по манере речи, кое-кто даже из Бердичева, которого по официальной истории ещё и в планах строительства не было. Но все они охотно бросили свои дома и родину, долго добирались по морю или с караванами, терпели лишения и трудности, довольствовались мацой и финиками, рисковали жизнью и жалким скарбом - лишь бы приехать сюда и открыть собственную меняльную контору в благословенной Бухаре!
        Как я уже говорил, Коран осуждает мусульманина, давшего другому мусульманину денег в долг под проценты. Просто в долг и без напоминания о возврате - пожалуйста, это одобрено, но многие ли готовы так легко прощаться со своими деньгами? А иноверцы в этом смысле могут и обойти чёткие указания пророка, да сохранит его Аллах и помилует! То есть евреи имели полное право заниматься ростовщичеством. Чрезмерно высокий процент они не гнули, ипотекой не баловались и уж точно разоряли куда меньше людей, чем современные банки.
        К тому же непременно давали милостыню проходящим дервишам - «на удачу». Это и выгодно (каких-то полтаньга!), и политически обосновано (вроде жертвуем на ислам), и правильно в плане пиара (мусульманам нравится, когда иноземец жертвует), ну и в плане собственной безопасности тоже очень разумно. Знаете ли, среди этих бродячих дервишей попадались такие отморозки, что запросто могли и контору спалить! Поэтому появление на улице менял двух выходцев из пустыни в характерном тряпье, завывающих нечто невразумительное, а значит, очень религиозное, на два голоса и уж точно способствующее укреплению международных отношений (какой же дурак пропрётся в еврейский квартал завывать нечто экстремистское или провокационное? Вот именно, Моссад не дремлет!), не было чем-то неожиданным. Причём тот, что пониже, с длинной седой бородой и весело бегающими глазами, постоянно поминал Аллаха, а тот, что повыше и широкоплечий, как медведь, время от времени ходил вприсядку и пританцовывал в странных ритмах, неведомых слуху обычного бухарца. Но чего только удивительного не увидишь в действиях дервишей, перегревшихся в пустыне,
так что на их пару не обращали внимания, до того как…
        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
        Вчера читал новый роман Гая Юлия Орловского и до сих пор под впечатлением! Очень, очень рекомендую… Ю. Никитин
        - Алла-а-а акбар! Алла-а акбар! Алла-а-а… А скажи, уважаемый, где здесь находится лавка ребе Забара? - наконец рискнул Ходжа, и вот тут оно всё и началось.
        На него мгновенно обернулась едва ли не половина улицы…
        - Ой, что вы у меня спросили, зачем вы это сделали? Таки да, ребе учёный человек, он прямо сыплет цитатами из Торы, но разве он даст настоящий процент?! Я вам говорю, что нет! И ещё раз нет, и готов повторить это снова! Куда вы пошли? Вам не в ту сторону! Моя меняльная лавка тут, а там ничего нет, ни ребе, ни процента!
        Лев и Ходжа просто не сразу поняли, во что ввязались. Хотя должны были соображать, не маленькие. После первого же невинного вопроса они попали в целый водоворот шумных, улыбающихся лиц, кричащих на все лады и искренне пытающихся помочь своему же бизнесу. Отбрехаться и вырваться было абсолютно невозможно…
        - Ай, какие видные дервиши и уже куда-то уходят? Такая жизнь, жаркое солнце, все спешат, каждому нужны деньги, и я даже охотно подам вам монету. Совершенно даром, берите! Только постойте немножко у прилавка моего соседа, я хочу, шоб ваши блохи таки отпугнули от него моих покупателей…
        - Два дервиша ищут ребе Забара? А что они хотят? А почему именно у него? А чем другие ребе хуже? А сам Забар про это знает? А что, уже нельзя просто спросить?
        - Бегите с этой улицы, пока вас не разорвали на мелкие кусочки! Это же не люди, это стервятники, клянусь Моисеем… Дервишам нужен ребе Забар, а они пристают с глупыми вопросами… Бегите сюда! Спрячьтесь в моей лавке, посидите, отдохните, отдышитесь, и таки, может быть, чего-нибудь купите!
        - Лёвушка, спаси меня от них, - жалобно простонал Насреддин, пытаясь запрыгнуть другу на руки. - Я не знаю, что они от нас хотят, но один честный мусульманин может умереть от такого навязчивого сервиса…
        - О, выучил новое слово? - Оболенский жёстко пресёк попытки друга прижаться поплотнее. - Не смеши, «честный мусульманин» - это ты, что ли? Кто бы другой сказал, ведь поверил бы…
        - Лёвушка-а-а!!!
        - Ладно, не ори, спасу… Алле, братцы иудеи, а у кого самый лучший процент на три тысячи таньга в год, без налогов, мелочью, под гарантии швейцарского банка в Цюрихе?
        Улица смолкла. Ростовщики лихорадочно углубились в расчёты. Никто не рисковал первым озвучить цифру, прекрасно понимая, что любой сыгравший на повышение тут же опустит неудачника перед клиентом и соотечественниками.
        Двух минут нашим героям вполне хватило, чтобы раствориться в задумчивой толпе…
        - Мы явно не так одеты, друг мой!
        - Не вижу проблемы, вижу бельё на верёвочке.
        - Нет, нет, из тебя в прошлый раз вышел совершенно ужасный еврей, - запротестовал домулло, оглядываясь по сторонам. - Впрочем, боюсь, что из меня получится ещё хуже. Можешь где-нибудь украсть две паранджи?
        - Понравилось переодеваться в женское? Опасная привычка, братан, многие так начинали, а знаешь, как заканчивали…
        - О аллах! Просто укради их, и всё!
        Бывший помощник прокурора покровительственно хлопнул друга по плечу в знак того, что победу в споре повесил себе на грудь, и попросил не уходить никуда с этого места. На то, чтобы добежать через весь квартал назад к базару, стырить требуемое и вернуться назад, ему понадобилось около получаса. Всё это время бедный домулло, как мог, отмахивался от трёх поймавших его ростовщиков с «самым выгодным процентом под кредит на любую цель, таки хоть женитесь в пятый раз, вдруг дервишам оно можно!».
        Подбежавшая сзади высокорослая, плечистая ханум громко проорала:
        - Шухер, там облава!
        После чего пол-улицы опустело едва ли не в мгновение ока.
        Насреддин сдержанно поблагодарил друга и быстро накинул тяжёлую паранджу. На моей памяти все женщины Востока в глубине души считали её душегубкой и маской лицемерия, но против исламских законов в те древние времена ещё всерьёз бастовать не пытались. Отдельные вспышки шумного недовольства, разумеется, были, но значительного успеха не имели и быстро гасились на корню плетью или подзатыльником…
        Никакого удовольствия париться в сорокапятиградусную жару в плотной парандже с сеткой из чёрного конского волоса Льву и Ходже тоже не доставляло, но надо - значит надо. По крайней мере, теперь к двум «восточным дамочкам» уже никто не приставал. Главное было идти не торопясь, старательно качая бёдрами и семеня маленькими шажками.
        - И где мы будем искать этого Забара?
        - Понятия не имею, уважаемый, но думающего все здесь знают. Могущественнейший еврейский маг, владеющий всеми тайнами Торы, способный превратить человека в осла и заключить союз с самим Хайям-Каром, вряд ли живёт в хибаре на отшибе. Нам лишь нужно найти самый богатый дом и…
        - Да легко! Если, конечно, оторвёмся от стражи.
        - От какой, к шайтану, стражи?! У меня и так с утра все нервы на пределе, а ты так плохо шутишь…
        Оболенский взял друга («подругу») за плечи и молча развернул назад в нужном направлении. Теперь уже и домулло разглядел блестящие шишаки медных шлемов. Трое воинов Шехмета методично прочёсывали улицу, не особо стесняясь даже заглядывать под паранджи и вуали проходящих женщин.
        - Я же говорил - шмон, менты, облава!
        - Да ты накаркал! Ты просто накаркал, о синеглазая язва моей израненной души. Валим отсюда!
        Соучастники рванули на второй скорости, дабы включением первой не привлечь к себе слишком пристального внимания. Не все стражники дураки, как бы этого ни хотелось…
        Возможно, они бы и сумели незаметно оторваться, если бы какому-то старому, тощему и невероятно прилипчивому еврею с витыми белыми пейсами и внешностью милляровской Бабы-яги не взбрело в голову непременно всучить им чудодейственнейшее масло для умащивания тела.
        - О две мои прекрасные и благородные госпожи! Идите сюда обе сразу, и вы ещё будете меня благодарить! Только сегодня и только для таких упоительных красавиц, а я сразу почувствовал вашу красоту по одной походке, у меня есть редчайшая вещь. Настоящее масло иланг-иланг! Да, да, то самое, что заставляет мужчин терять голову, если женщина нанесёт хотя бы одну каплю между грудей! Куда вы спешите? Таки вы его даже не понюхали! Какие же вы после этого женщины?!
        - Нам, правоверным мусульманкам, запрещено разговаривать с посторонними мужчинами, - елейным голоском пропел Насреддин, цепляя продавца под локоть и кивая другу. Тот недолго думая подцепил болтуна под вторую руку, и они вновь ускорили шаг, волоча за собой неумолкающего еврея. Обернувшиеся было на его голос стражники переключились на других прохожих…
        - Ну вот, таки совсем иное дело, продолжим разговор! Поверьте, мне очень недёшево достался этот пузырёчек, и будь он весь золотым, то и тогда бы стоил дешевле! Ибо масло иланг-иланг в сочетании с естественным запахом женщины творит такие чудеса… Ваш муж (я надеюсь, вы обе замужем за богатым человеком?) будет носить вас на руках по очереди и сразу! Клянусь мамой, одна капля, и вы ещё раз придёте ко мне за другой! Если, конечно, вы настоящие женщины?!
        Счастливый торговец, уносимый двумя запыхавшимися «ханум» в паранджах, не умолкал ни на минуту. Сомневающиеся стражники вновь изъявили нездоровый интерес к его последним словам…
        - Ой, не так быстро, вы совсем пережали мне локти, и я уже чувствую замедление циркуляции крови. Не надо волноваться, мы сторгуемся, каждый предмет имеет свою цену, но вам я уступлю. Но только вам и один раз, иначе меня ждёт разорение, потому что покойная жена вечно пилила меня: «Забар, ты глупый поц и опять торгуешь себе в убыток!» Мир её праху… Но что поделаешь, когда я вижу, что такие чудесные женщины изо всех сил нуждаются в масле иланг-иланг. А чего мы остановились?
        - Ты ребе Забар? - тяжело дыша, спросила высокая ханум.
        - Ну да, иногда меня называют и так. Но чаще просто Забар-аптекарь или Забар - знаток трав и ароматов, или Забар-парфюмер, или…
        - Ходжа, линяем от него, я читал Зюскинда!
        - Но, Лёва-джан, нам нужен этот человек. - Низенькая ханум ловко сменила направление, втолкнув жертву в маленький проулок. Разговор был короток и конкретен.
        - Ладно, колись, ботаник, это ты три дня назад продал другому юному медику (через букву «п») волшебное снадобье, превращающее человека в осла?
        - Я?! Ой, нет, - юля, замотал пейсами торговец маслом. - Во-первых, я об этом ничего не знаю. Во-вторых, он сам это украл. В-третьих, где доказательства? И пусть меня судит суд нашего квартала, антисемиты проклятые!
        - Это он, - с рыком признал домулло. - Где твой дом, ибо мы имеем к тебе важнейшее дело?
        - Какое?
        - То, за которое всем нам будет уплачено звонкими таньга, - бесстыдно соврал герой народных анекдотов. - Примерно по тысяче таньга на брата! Бешеные деньги, между прочим. А теперь пойдём к вам домой и…
        - Таки всего тысяча? Ой вей! Это же несерьёзно. - Ребе Забар мигом сменил тон и внёс конструктивное предложение: - А давайте вы угостите меня кое-чем в одном хорошем заведении и мы побеседуем о двух тысячах таньга только мне, а вам по пятьсот?
        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
        Мы будем распевать странные песни, будем танцевать странные танцы, мы будем рисовать странные знаки, там, где цветут маки-и! Гимн наркоманов Чуйской долины, музыка и слова народные, исполняет группа «Чи-Ли»
        Лев и Ходжа страдальчески переглянулись, но выбора не было. Устраивать допрос с пристрастием в еврейском квартале - это нарваться сразу на два обвинения: в антисемитизме и феминизме одновременно. А оно никогда никому не надо.
        Хитрый торговец поддельными эфирными маслами указал длинным носом в нужную сторону. Не так далеко, слева по улице, виднелась вывеска маленького кошерного кабачка «У Юдифи». Спустившись вниз по стёртым каменным ступенькам, друзья оказались в небольшом вонючем полуподвальном помещении с резким запахом лука, подгорелого теста и дешёвого винца.
        На стене красовались провокационные лозунги: «Бей филистимлян, спасай Израиль!», «Ты - гой Евсеев, а я внук Моисеев!», «Арабы - вон из сектора Газа!» и просто «Сектор Газа», что вызвало у бывшего москвича плохо контролируемый всплеск ностальгии. Но, прежде чем он припомнил бессмертные строки: «Привет, ребята, добрый день! Послушайте нашу дребедень», ушлый еврей церемонно усадил парочку за самый дальний из трёх столов.
        - Лучшую мацу и худшую водку! - громко потребовал он. - Гулять так гулять, всё равно не я плачу!
        Лев выдохнул через нос так, что едва не прорвал чёрную сетку паранджи.
        - Слышь, ты, Буратино, не наглей! Официант! Да, я к тебе обращаюсь, и нечего делать такое лицо, словно с тобой неодушевлённый предмет разговаривает. Живо сюда всё, что хотел наш новый друг. А к тому в придачу лично мне - рёбрышки на гриле, шурпу с бараниной, говяжью вырезку, полкило пахлавы, орешки в меду, зелёный чай с чабрецом и варенье из айвы. Ходжа?
        - Люля-кебаб, лепёшки и бастурму, - скромно дополнил Насреддин, поняв, что и далее скрывать свою половую принадлежность уже бессмысленно. - Только вместо чая холодный айран.
        - Клянусь фиговым листком праотца Адама, вы таки действительно при деньгах! Тогда мне ещё, пожалуй…
        - Фигу, - жёстко хлопнул ладонью по столу Оболенский. - Пока не сожрёшь мацу и не выхлестаешь водку, ничего не получишь.
        - Ясно. Понял. Бизнес превыше всего.
        - Вот именно. А теперь к делу, почтеннейший… Разговор задался с самого начала. Разбитной еврей, успешно занимавшийся по жизни всеми аферами, какими только было можно, не стал корчить из себя человека высоких принципов. Разумеется, он прекрасно понимал, кто такой Ходжа, и уж стопроцентно был наслышан о Льве Оболенском, как и о сумме награды, выставленной за их головы. Но любой умный человек понимает, что лучше заработать рубль и быть живым, чем десять, но тебя убьют. Одного взгляда на пудовые кулаки Багдадского вора было достаточно, чтобы крикам «стража, стража!» предпочесть линию конструктивного диалога.
        - Ах, вы хотите знать за того мелкого юношу, что спёр у меня зелье, превращающее в животное? Так я его знаю, ибо этот поц имеет наглость ухаживать за моей дочерью! А вот дочка у меня, смею сказать, умница и красавица, я уже молчу, что она играет на скрипке с трёх лет, так шо просто вай мэй! В смысле ой вей! То есть я с неё горжусь и не намерен выдавать за каждого голодранца, хоть им только этого и хочется. А что при этом чувствую я как папа, их не волнует. Выпьем за детей!
        Дальше было выяснено, что ребе Забар, как человек без специального образования, ничего, по сути, и не умеет. То есть да, тот молодой ростовщик действительно стащил у него какую-то старую склянку с остатками волшебного порошка, который ребе непонятно как сам получил в «наследство» с прошлого места работы в Великобритании. А ведь только-только наклёвывалась хорошая сделка с неким чёрным шейхом, сулящим немалые деньги, и, главное, он брал бы на вес, а значит, в порошок можно было добавить песку, соли и пару камушков…
        - Да чтоб мне, как старому Ною, по гроб жизни таскать на своём горбу корабельные доски и, приглашая каждой твари по паре, следить, чтоб их не стало уже трое, молчу о кроликах и крысах… Я всегда говорил своей любимой дочке: «Солнце моё, у нас, евреев, родство передаётся через женщину. Поэтому десять раз подумай, а потом всё равно откажи этому бесчестному ханыге, что называет себя ростовщиком, а сам тырит у меня мелкие вещи, думая, что я уже настолько ослаб глазами и ничего не вижу. Я устал подкладывать ему кошачий помёт в обувь! Пусть думает, что мой кот тоже его не любит…»
        - Получается, что парнишка решил попользоваться вашими химикатами по собственному усмотрению, - дедуктивно вывел бывший помощник прокурора. - Сам связался с Хайям-Каром, сам получил от него первое задание, как-то проник во дворец… - С помощью визиря, - вставил домулло. - Иначе бы мог ждать приёма эмира месяц. Его целью изначально был не ты.
        - А вот это уже домыслы. Возможно, парень шёл именно на главу государства, а наше присутствие было лишь идеальным поводом предстать перед Сулейманом аль-Маруфом и…
        - Таки какое вы сейчас протянули глубокомысленное «и»… - Быстро пьянеющий старый еврей пустил умилённую слезу. - А что оно значит? Неужели тот нехороший хлыщ, чтоб у него в Пурим болела печень и над ним смеялись, не тока спёр мой волшебный порошок, но и уже где-то его использовал? Да ещё забесплатно?!
        Лев и Ходжа мрачно кивнули и долили дедушке.
        Выходила патовая ситуация. На первый взгляд опять во всём виноваты евреи. Это уже традиционно и крайне удобно вписывается в любую концепцию захвата власти. Причём казнить надо не исполнителя, а «технический центр» заговора - того самого ребе Забара, что честно пил с ними маленькими глотками тёплую водку и старательно давился подгоревшей мацой.
        Сумрачная фигура шейха Хайям-Кара как бы пребывала на втором плане. Он далеко, использует совсем иные методы, и призвать его к ответу за превращение эмира в осла очень маловероятно. Не говоря уже о том, что даже сам факт этого деяния держался в жуткой тайне. Но шила в мешке не утаишь. Пришлось всё рассказать…
        - Ой вей! А вы таки нелогично во всём подозревали меня? Ну конечно, на кого возложить все грехи, кроме как на бедного старого еврея. Но истина должна торжествовать, и, если вы поможете мне, я, клянусь мамой, помогу вам! В конце концов, что такое две тысячи таньга, раз я готов привести вас к тому румяному мерзавцу, что охмурял мою невинную дочь, как Иаков Рахиль!
        - Не слишком ли велика твоя цена, о почтеннейший? - уточнил домулло, снимая паранджу, дабы хоть теперь поесть спокойно. - Вряд ли хоть кто-то в еврейском квартале не знает того бедного юношу, которого сначала ограбил голубоглазый громила, потом побила городская стража, а когда он пошёл в поисках справедливости к самому эмиру, то и там всё сложилось не самым лучшим образом…
        - Тысяча таньга, - разумно трезвея, уступил ребе.
        - Не срастается, - отложив баранью косточку, подтвердил Оболенский, в отличие от друга предпочитавший чавкать под паранджой. - Братан, ты зря его обнадёживаешь, чисто с юридической точки зрения этого ботаника всё равно заметут как соучастника. Более того, раз именно в его флаконе находилось не определённое экспертизой вещество, то к нему в дом точно нагрянет обыск в лице бравого Шехмета с молодцами!
        - Святой Моисей, только не это!
        - Вы его знаете?
        - Имел честь, но без удовольствия, - шмыгнул длинным носом бедный Забар. - Я вполне уловил ваши весомые сомнения и готов опустить цену до пятисот таньга. Ниже уже и так некуда, сплошные убытки, а каждому из нас надо что-то кушать. Вы-то вон как накушались…
        Лев и Ходжа сыто переглянулись. Разумеется, требуемых пятисот таньга на руках у них в данный момент не было (в смысле было примерно втрое больше, и золотом), но оба имели достойный опыт в общении с сыновьями Сиона и платить авансом не собирались. Насреддин, будь его воля, вообще бы ни копейки не дал, но он прекрасно знал, что его вороватый друг иногда бывает очень щепетилен в каких-то мелочах. Что делать, Лев предпочитал по мере возможностей держать слово…
        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
        Если ты очень быстро от кого-то убегаешь, то рано или поздно догонишь его сзади! Маленький Мук
        Примерно через час после того, как домулло расплатился за роскошный обед, болтливый ребе, чуть пританцовывая, сопроводил своих новых знакомцев на окраину еврейского квартала. Там они быстро отыскали самую дальнюю маленькую лавку. Здесь и трудился вышеозначенный юноша, явившийся слепой первопричиной целой цепи волшебных и ужасных событий. Дверь была незаперта, но на вежливый стук и приветствие «шалом!» никто не откликнулся.
        - Так, я уверен, что этот длинный жмот там! Наверняка он заметил меня издалека и теперь забился под стол, чтобы показать, как у него болят зубы, и не вернуть мне подло украденный пузырёк. Давайте засучим рукава и войдём сразу все трое, таки пусть ему станет стыдно!
        - Почему нет? - кивнул Ходжа, подмигивая Оболенскому. - Эй, уважаемый, ты замер, как мулла перед забегом на самый высокий минарет. А я тебе говорил - от слишком жирной пищи пучит.
        - Мухи, - невпопад ответил бывший помощник прокурора. - Слишком много мух… Что-то не так…
        Когда трое гостей, легко распахнув незапертую дверь, шагнули внутрь лавки, то едва ли не выпрыгнули обратно. Льву пришлось удерживать сотоварищей силой.
        - Он умер, он умер, он умер! О Яхве, что я буду делать? Такой завидный жених, такой воспитанный молодой человек, он даже ни разу не обиделся на моего кота, которого у меня нет…
        Посреди небольшой комнаты, уронив голову на руки, носом в расписки и подсчёты, полусидя-полулёжа за небольшим рабочим столом, находился несчастный. Умереть он, конечно, умер, но всё-таки правильнее было сказать, что его убили. В спине юноши по рукоять торчал широкий нож. На первый взгляд самый обыкновенный, едва ли не кухонный. Впрочем, какое это теперь имело значение…
        - Слуги Хайям-Кара умеют прятать следы, - кое-как прокашлялся Насреддин. - Хорошо под паранджой не заметно, какое у меня белое лицо, и даже если стошнит, всё равно не так видно…
        - Давайте уйдём отсюда! Клянусь бородой царя Соломона, не стоит долго находиться там, где кто-то умер. Ибо всегда найдётся какой-нибудь ретивый стражник, что заглянет сюда из чистого любопытства, но сразу решит, будто бы именно нам известны ответы на все вопросы!
        - Пару минут - и валим, - согласился мой друг, приступая к беглому осмотру помещения и аккуратной проверке карманов мертвеца. - Удар нанесён сзади. Следов борьбы нет, возможно, жертва знала и не боялась убийцу. Мелочь рассыпана по полу. Есть не только таньга, но и пара серебряных дирхемов. Значит, убивали не с целью ограбления.
        - Лёва-джан, бежим! Сюда действительно идёт стража, - высунувшись на улицу, простонал Ходжа. - О шайтан, их словно бы кто-то направил прямо по нашему следу!
        - Ха, нетрудно догадаться кто… - Оболенский вытащил из-за пазухи юноши смятый клочок бумаги, сунул себе в карман и, указывая на лестницу в углу комнаты, скомандовал: - Уходим через верх, крышами! Все трое!
        - Я не пойду! Таки я же ни в чём не виноват, а если буду убегать, то…
        - Останешься живой, - рявкнул домулло, подталкивая старого еврея в спину. - Там сам Шехмет, а у него не лучшее настроение после драки с визирем. Сейчас ему годится любая жертва!
        - Храните нас небеса, еврейская удача и Аллах до кучи. - Ребе Забар первым взобрался по лестнице и, невзирая на возраст, бодренько припустил по плоским мусульманским крышам в обход иудейского квартала.
        Это правильно: если за тобой гонятся, никогда не стоит приводить преследователей в ту сторону, где реально спишь и живёшь. Наши герои, недолго думая, метнулись за ним следом в лучших традициях городского паркура.
        Но избежать погони не удалось, их заметили. Молодые и желающие выслужиться стражники охотно решили сыграть в догонялки…
        - Таки оно мне надо? - бормотал старый дед, тряся пейсами, с такой завидной лёгкостью прыгая на сумасшедшие расстояния, что длинные полы его лапсердака казались чёрными крыльями. Ему бы позавидовали даже патриархи ушу, а случайные прохожие на улочках прятали детей, боясь, как бы их не утащила клювастая тень мирового сионизма!
        - Это просто День ВДВ на бакинском рынке, - в свою очередь едва ли не пел восторженный Лёвушка, сталкивая лестницу с двумя стражниками на ещё четверых.
        Цветистый восточный мат-перемат заставил бы краснеть и самого шайтана, потому что именно ему и желали засунуть нашего героя головой в судьбу проктолога…
        - Мусульмане, это точно не я! Вы же знаете, это они, а я тут случайно, - в тон товарищу подпевал Насреддин, кидаясь в преследователей всем, что попадалось на крышах: старыми ковриками, медными тазами, чужими тапками, бельевыми верёвками и подносами сушившегося урюка. Разумеется, это лихо добавляло веселья всем, включая и самих стражей потому что азарт он и в средневековой Бухаре азарт!
        Даже более того, на самом деле такая погоня была нужнее всего именно стражникам! Ведь когда на место словившего по шлему тазом вставал его боевой товарищ, запутавшийся в чужом белье и обсыпанный кишмишем, их братство крепло, потому как ребятам уже было о чём поговорить на общую тему после работы. Это сейчас офисные и штатные психологи проводят всякие ролевые игры типа «репка», «ручеёк», «бутылочка» - для укрепления взаимопонимания и единства в рабочем коллективе, а раньше людям всё заменяла погоня!
        Задравший платье домулло вспомнил босоногое детство и, летая по крышам, радостно старался выбирать места со скоплением барахла или строительного мусора. Там было больше интересных предметов для бомбометания, а один раз даже попался кулёк с алебастром. Впрочем, сам он не справился, куль был тяжёлый, и кидали они его в четыре руки с Оболенским. Очень удачно, судя по воплям пятёрки с саблями, мгновенно превращенной из краснорожих парней в белых привидений. Жаль только, лебединый танец из популярного балета Чайковского не исполнили, благо видок был подходящий…
        - Стойте, негодники, и, клянусь, ваша смерть будет быстрой! - грозно ревел высокородный Шехмет, бессмысленно гоняя горячего жеребца внизу по узким улочкам.
        Увы, предложенная перспектива «быстрой смерти», какой бы завлекательной ни считал её начальник городской стражи, трёх убегающих ни капли не вдохновляла. А если и вдохновляла хоть капельку, то совсем в другом смысле - «негодники» лихо увеличили скорость!
        Результат погони был, разумеется, предсказуем. Два десятка тяжело вооружённых стражников, с щитами, саблями и копьями, ни в чём не могли соперничать с легконогими преследуемыми. Красному от ярости Шехмету было доложено, что возмутитель спокойствия упал в бездонный колодец, столь глубокий, что он оттуда никогда не выберется, сильно ушибся и уже там явно умер от голода. А за Багдадским вором пришёл сам шайтан, слизнул его с крыши влажным языком, обслюнявил и унёс с собой к вратам ада, видимо желая съесть его где-нибудь подальше от взоров правоверных мусульман. Что же касается убегавшего с ними старого еврея, то он непременно придёт завтра сам, ибо они громко пообещали ему вслед тысячу таньга за его же голову и старика вроде бы заинтересовала сумма…
        Ответ гневного командующего медноголовой стражей мы приводить не будем. Догадайтесь сами, ничто не будет слишком вульгарным или слишком грубым. Намекнём лишь, что кое-кто из наиболее неудачливых стражников в тот день добровольно решил переквалифицироваться в евнухи. Ну, то есть не дожидаясь, пока с другими это сделает их начальник…
        На самом-то деле, разумеется, ни Лев, ни Ходжа не погибли. Более того, ребе Забар окольными путями вывел их к своей лавочке, где беглецы тихо-спокойно переждали шум и суматоху на улице. Маленький магазинчик или лавка старого еврея располагалась в том же доме, в котором он и жил. Небольшое квадратное помещение, разделённое символической занавеской на две неравные части. В ближней, но меньшей половине находился замызганный прилавок, от края до края уставленный духами, маслами, благовониями и аптекарскими снадобьями чисто косметического воздействия. За занавеской стояли две койки, шкаф с одеждой и хлипкая дверь выхода на задний двор…
        - Увы, увы, я не лекарь. Они зарабатывают так, что дай бог нам с вами хоть половину получать на троих и в год. Это хороший гешефт, и помяните моё слово, еврей-врач никогда не будет голодным, пока весь мир не будет здоров, а такого не бывает, и правильно!
        - Вы живёте один, почтеннейший? - не совсем вежливо перебил Насреддин. - Да хранит Аллах целомудренную красоту вашей дочери, но пусть она выйдет поприветствовать отца, а мы опустим взоры.
        - Особенно я, - перекрестился Оболенский, внимательно зыркая по сторонам, но так и не найдя, чего стырить. Чисто для поддержания формы! Он бы вернул, Лев не любил брать чужое, его роль во всех этих историях была навязана ему без его воли…
        - О, Сара, мой колокольчик, - ласково вздохнул старик, вывешивая снаружи табличку: «Буду через пять минут, не уходите к конкурентам, вас опять обманут!» и запирая дверь изнутри на засов. - Она ещё утром ушла к двоюродной бабушке, понесла кошерных пирожков и кувшинчик масла. Вернётся к вечеру, а вы, наверное, столько не задержитесь. Молодые люди всегда заняты, у них всегда очень важные дела, я всё понимаю, мне за вами не угнаться. Так что там в продолжение нашего маленького предприятия? Мы таки сошлись на тысяче таньга?
        - Увы, аксакал, - покачал головой взмыленный домулло, - ведь ты сам признаёшь, что не ведаешь, как превратить человека в животное. Как же ты можешь свершить обратное?
        - О, я вижу разумный компромисс! Мне нужно лишь посмотреть на этот пузырёк, что украл у меня тот подлый… ой, о мёртвых плохо не говорят!.. замечательной широты души юноша, искренне путающий своё и чужое, дабы по остаткам на стенках сосуда определить, что там было, и попробовать создать противоядие.
        - Разумно, - поморщился Оболенский, прекрасно представляя себе дальнейшее развитие сюжета. - А где находится этот пузырёк?
        - Во дворце эмира, - вздохнул Насреддин, заискивающе глядя другу в глаза. - Но чтоб тебе не было там так скучно, можешь заглянуть в гарем на часок-другой. Главное, при ослах не проболтайся…
        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
        Братцы, я вчера был такой пьяный, такой пьяный… Я случайно к персидской княжне не приставал? Степан Разин
        Как я понял, реальная причина для опасений там всё-таки была. Дело в том, что вольнонаёмный Рабинович вдруг неожиданно воспылал верноподданническими чувствами к главе государства и, где только мог, оказывал белому ишаку всевозможные почести. Уступал ясли с ячменём, подталкивал носом лучшее сено, отгонял мух кисточкой хвоста и, главное, всё время кланялся, припадая на левую переднюю ногу. Сулейман аль-Маруф воспринимал знаки внимания с врождённой царственностью, благосклонно, но без фамильярничанья.
        Так что если бы Рабинович узнал, что его любимый хозяин отметился в гареме владыки Бухары, то мог разболтать всё за милую душу. Хозяин хозяином, а эмир эмиром! Венценосность в этом плане почти всегда перевешивает дружбу. Восточные традиции вообще-то не всегда внятны и объяснимы даже астраханцу. Тот же Насреддин пару раз доводил меня едва ли не до мата на всю квартиру своим безграничным «уважением к старикам»…
        - Ходжа, ты вчера опять заходил к Зулькафирову со второго этажа?
        - Да, почтеннейший, старый бабай Габдулла просил моего совета. Его дети редко к нему заходят, а мне было неудобно отказать…
        - Значит, это действительно твоя работа. - Я, тяжело шаркая тапками, поплёлся на кухню, достал из кладовки вино, а мой квартирант быстренько выставил две пиалы.
        Выпили молча. Объяснять герою народных анекдотов, что соседи подали на меня иск в тридцать пять тысяч, было бесполезно. Он же помогал старику! Всего лишь советом, не более! Как было вбить в его бритую башку, что наши старики, выросшие при советской власти, привыкли большинство советов воспринимать буквально, а то хорошее, что для них делают их же дети, принимают порой с недоверчивостью и недоумением. Бесполезно…
        - Он сказал, что боится, как бы непорядочные соседи не залили его водой. В его комнате какой-то навесной потолок, и если там скопится жидкость, то она будет тухнуть, а потом и вовсе рухнет несчастному на голову, и я…
        - И вы на пару просверлили в новеньком потолке девяносто девять дырочек!
        - Как девяносто девять имён Аллаха…
        - Хорошо, но на фига ещё и самодельные водосточные трубы по всем углам квартиры устанавливать?! А кто испортил ему унитаз?
        - Не я! Почтенный Габдулла сказал, что ему неудобно поворачиваться назад, чтобы…
        - …нажимать слив на бачке! Чудесно! Он ему был нужен впереди, чтобы смывать, так сказать, не вставая. А в результате твоих советов дед полез строить сложную систему рычагов, уронил в унитаз гаечный ключ, разбил его на фиг, склеил скотчем (!!!), доломал бачок окончательно и теперь всё сливает ведром.
        - Я всего лишь хотел помочь!
        - Помочь?! Ты уже помог, когда по его жалобам на жару предложил закрасить окна!
        - У нас на Востоке многие так делают! Красишь стекло отваром лука, он легко смывается и…
        - Да, но вы-то покрасили чудесной финской краской «Тиккурила»!
        - Бабай сам её купил.
        - Чёрную?!
        - Он сказал, что солнце по утрам слишком яркое.
        - Угу… А вчера к нему пришли сын со снохой и внуками. И знаешь, за каким занятием они застали дедушку? Он умудрился через знакомого сторожа-ветерана добыть отработанную серную кислоту с завода и отмывать ею краску. Что стало с пластиковыми рамами, лучше даже не представлять, ты потом спать не сможешь!
        Домулло робко кивнул и ещё раз налил мне до краёв. Я махнул рукой. В конце концов, что такое деньги? Засучу рукава, буду ночами разгружать вагоны, как-нибудь выкручусь, соседи тоже не звери, договоримся…
        Умом Лев прекрасно понимал, что массированный грабёж сокровищницы владыки Бухары вряд ли будет развлекательной прогулкой или научно-познавательной экскурсией. Скрывая отсутствие законного правителя, визирь Шариях наверняка нагнал во дворец кучу воинов, и это ещё не считая того, что все подходы к зданию контролировались силами подчинённой Шехмету городской стражи. А учитывая спровоцированную Ходжой напряжённость между двумя представителями власти, каждый из них будет бдить и днём и ночью, отслеживая возможные провокации соперника.
        Поэтому продолжая «диванные» традиции, назовём следующую историю примерно так: «Багдадский вор посрамляет жадного визиря и высокомерного командира стражей, а все его друзья при этом от души веселятся!» На самом же деле сейчас трудно сказать, чего там было больше - веселья или нервотрепки. Хватило всего всем, никого не обошло, а некоторым досталось и по два раза. Кстати, шайтан тоже участвовал, куда же без него…
        Для беспрепятственного проникновения в сокровищницу эмира требовалось хотя бы на время отвлечь всех, кого это не устраивало. Начиная от визиря и далее по списку: Шехмет, Али Каирская ртуть, Далила-хитрица, Зейнаб-мошенница, слуги, рабы, жёны и наложницы, войско и стража. Всем им следовало найти хоть какое-то занятие, дабы не путались под ногами…
        Мозгом заговора, как всегда, был мой внезапный гость, сказочник и балагур, домулло и эфенди, герой народного эпоса Ходжа Насреддин. Но стоп, не будем хвалить этого восточного лиса раньше времени, тем паче что его хвалёный план раз сто трещал по всем швам и корректировался на ходу…
        Когда две рослые ханум («ханумки» звучало бы более интригующе, но ладно…) выбрались из еврейского квартала, чётко обговорив с ребе Забаром время и место будущей встречи, за ними уже никто не гнался. Старый еврей пошёл своей дорогой, он тоже понимал, что ребятам нужно время, и сам, от греха, прикрыл лавочку, сныкавшись у той самой бабушки, к которой понесла пирожки его красавица-дочь. Когда надо, евреи при всём своём любопытстве и неуёмности языка прекрасно умеют хранить секреты - ведь, если помните, ребе не сдал ни один болтун в кипе и с пейсами…
        - Ходжуля, есть план, как попасть во дворец?
        - Конечно есть, о мой недалёкий, но всё равно за что-то любимый брат. Дай только дойти до шатра нашего славного Ахмеда, отдышаться, выпить чаю, привести в порядок мысли и…
        - Короче, плана нет?
        - Но есть идеи! - значимо прищёлкнул языком домулло. - Нужно опоить банджем охрану дворца…
        - Всех?! Их там больше сотни!
        - …отвлечь городскую стражу танцами живота…
        - У Шехмета больше двух сотен стражников, каждому дадим по танцовщице?!
        - …или пожаром, и…
        - И спалим на фиг половину Бухары! Тебя точно зовут Ходжа, а не Нерон?
        - …перелезть через стену дворца, поднять суматоху и панику, выгнать всех на улицу, найти сокровищницу, отыскать там пузырёк с остатками зелья, передать его мне и смело бесчестить гарем! Как устанешь, возвращайся, я буду ждать тебя в чайхане с вином и кебабом на палочках. Но не обижайся, если я выпью пиалу-другую до твоего возвращения…
        - Да на здоровье, - со вздохом разрешил бывший москвич. - С твоим «продуманным планом» можешь всех угостить за помин моей души. Стратег хренов в парандже!
        - На себя посмотри, э? Ты вообще ничего не предлагаешь! И на женщину ты не похож, и походка у тебя, как у горбатого павлина, и ноги кривые, и… и…
        То есть до палатки башмачника соучастники так и дошли - не спеша, не утруждаясь бегом по жаре, не обливаясь солёным потом и не прекращая непринуждённой дружеской болтовни. Правда, Насреддин уже начал переходить на личности, а Оболенский бы такое нипочём не спустил, но всерьёз ссориться ни тот ни другой не намеревались. Так, изливали адреналин, не до конца реализованный в еврейском квартале.
        - Как думаешь, они догадались покормить двух ослов?
        - Если ты о Рабиновиче и эмире, то думаю, да. А если о том, что ради нас они готовят пир, то…
        Неправыми оказались оба. В том смысле, что увиденное настолько ошарашило Льва и Ходжу, что аппетит у них пропал резко и надолго. Во-первых, в шатре дрожали два стреноженных ишака с перепуганными мордами и кляпами в зубах! Во-вторых, столь же надёжно связанный Ахмед с заткнутой в рот собственной тюбетейкой валялся на полу, ногами в холодном плове, а головой в готовой башмачной продукции. Его жены и маленькой дочери видно не было. Но в принципе дедуктивным методом можно было предположить, куда они направились и что им за это светит…
        ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
        У каждой радости свои гадости. Вроде только полапал, а уже - папа… Надпись на стене кировского роддома
        - Итак, буквально пара-тройка несложных вопросов. Кто тебя так красиво увязал? Судя по богатству и разнообразию узлов, это какой-нибудь моряк или мастерица макраме? И куда делась твоя красавица-жена с милашкой-дочерью? Это я так, на всякий случай, вдруг они рядом? Если ты меня правильно понял - кивни!
        Ахмед издал нечленораздельное мычание, подмигнул поочерёдно левым и правым глазом, чихнул, пожевал кляп и резко повернул голову налево.
        - Он кивнул? - не понял Лев.
        - Нет, он назвал тебя козлобрюхим тушканчиком, застрявшим в выходном отверстии пустынной ящерицы-варана, и призвал Аллаха в свидетели своих слов.
        - Не ври, Ходжа, я же обижусь и пну его!
        - Давай мы оба пнём, с разбега, - охотно поддержал домулло, и башмачник вытаращился на него, как на изменника всего мусульманского мира.
        Он мигом выплюнул кляп, легко выскользнул из верёвок, вскочил на ноги и сжал кулаки с криком:
        - Я буду защищаться, волки безобразные!
        - Вот видишь, уважаемый, этот нехороший человек, этот неверный муж, этот фальшивый друг и незаботливый отец просто притворялся. Наверняка благородная Ирида аль-Дюбина отправилась поговорить с госпожой Зейнаб о том, как её одежда оказалась на чужом супруге. А он, зная, что Ириду ответ её не обрадует, связал наших ослов, связался сам и лежал, вызывая жалость, уже придумав страшную сказку о том, что его избили и ограбили. Жена с дочкой проявили бы жалость и не прибили бы его сразу, а уж потом…
        - Это ты… это вы… это не я! - взвыл уязвлённый в обе почки сразу недавний торговец аладдинистыми тапками. - Вы во всём виноваты! Вы меня втянули, напоили, бросили, заставили пойти за этой порочной женщиной, возлечь с ней и… и… Я не виноват!
        - О, так там что-то было?! Колись, братан, и какова эта корова в постели? Попробуй муа-муа, попробуй джага-джага…
        - Чего он хочет от честного мусульманина?! - взвизгнул Ахмед, бросаясь на колени перед невозмутимым Ходжой. - Зачем говорит обо мне, что я «джага-джага» с коровой в постели делал! Не было там никакого домашнего животного!
        - А Зейнаб? - напомнил домулло.
        Ахмед начал биться узким лбом об землю так, что из ковра полетела пыль. Его трудновоспроизводимые вопли и стенания в целом сводились в одну простенькую тему: да, он пришёл куда-то с какой-то женщиной, они разделись, она разлила вино на две пиалы, отвернулась зевнуть, а он, видимо, возможно случайно, не думая, для смеха поменял пиалы местами. В результате чаровница рухнула, не допив до дна. Башмачник умудрился вспомнить, что его ждут дома, и, наскоро во что-то одевшись, на автопилоте добрался до базара.
        Больше он не помнил ничего вплоть до сегодняшнего утра, когда его дражайшая супруга устроила допрос тем, кто в четыре руки толкнул его на путь греха. И хотя самого факта прелюбодеяния вроде бы зафиксировано не было, но могучая Ирида была решительно настроена найти дом, где поселилась мошенница Зейнаб, и уточнить всё из первых уст. Что-то вроде тихого разговора в туалете между нами, девочками. Для чего она надела кольчугу и шлем, опоясалась саблей и дала малышке настоящий ножик, а уходя, пообещала ему вернуться, дабы сравнить две версии произошедшего со слов обеих сторон, непонятно…
        - Нам пора, - заторопился Лев. - Кончай болтовню, пошли их искать, пока там мама с дочей гору трупов не наваляли. Эта мелкая Рэмбо пол-Бухары перережет и не поморщится…
        - Не смей клеветать на моё невинное дитя! - тигром бросившись на Оболенского, взревел Ахмед.
        Насреддин, задумчиво качая головой, позволил этим двоим помесить друг друга и выпустить пар. Но уже через десять минут три «красавицы» в непроницаемых чадрах настырно выспрашивали базарных торговцев, где остановилась недавно приехавшая мошенница Зейнаб?
        Развязанные Рабинович с эмиром тоже изо всех сил рвались на диверсию, но Ходжа проявил похвальное благоразумие, оставив обоих охранять палатку. Белый ишак воспринят это как знак уважения и доверия, встав у входа, грозно раздувая ноздри и скаля крепкие зубы. Наш серый герой сначала надулся, но, поразмыслив и прикинув, что к чему, вдохновенно изложил на ухо товарищу самую примитивную (а чем шайтан не шутит!), действенную идею. Хозяева ушли, в палатке никого, помещение полно ходового товара, так в чём проблема? Кто сказал, что два осла (один получивший высокое дворцовое, а другой практичное уличное воспитание) не сумеют наторговать на горстку овса и пару морковок?.. Эмир и Рабинович стукнули копытом о копыто и ударились в бизнес…
        А три разноформенные ханум (не очень удачное выражение, но как сказать, если одна низкая и толстоватая, вторая высокая и здоровенная, а третья длинная и тощая, как кочерга) широким мужским шагом плечом к плечу (и какого чёрта я оправдывался, раз в принципе всё так и было - разноформенные они, и баста!) топали вдоль базара, не обращая внимания на отдельных представителей противоположного пола, непременно лезущих с комментариями.
        - Ай, как хорошо идут, красавицы! Носок тянут, шаг печатают, грудь колесом, подбородок вверх! У меня верблюдица была, тоже так ходила…
        - Вах, какой красивый, нежный, стройный девушек сразу три! Зачем туда-сюда пешком ходишь, э? Скучаешь, наверно, да? Давай со мной ты все три познакомишься, никому скучно не будет! Я тебе такое покажу, ты такое ни с одной линейкой не видел, мамой клянусь!
        - Вай мэ, куда вы идёте, бесстыдницы? Где ваши мужья, что отпустили одних так нагло ходить по базару? И главное, что совсем ничего-ничего-ничего у меня не купив!
        Героической троице с величайшим трудом удавалось сохранять спокойствие.
        Собственно, если бы не Ходжа, так Лев непременно бы съездил по зубам узбекскому купцу, обозвавшему его верблюдицей, а Ахмед почти сцепился с персиянином, угрожавшим «линейкой». Домулло твёрдой рукой навёл порядок в отделении и заставил обоих товарищей, скрипя зубами, продолжить движение. Наводящих вопросов теперь никому уже задавать не приходилось - уличные мальчишки орали на весь базар, что в ближайшем караван-сарае могучая женщина учинила драку с безобразиями!
        - Зачем они такое врут о моей нежно любимой супруге? Она просто пошла поговорить с Зейнаб, мирно, чисто по-женски, как сестры…
        - Ага, и мирно, чисто по-женски, за разговорами подожгла караван-сарай!
        - Лёва-джан, нельзя его так пугать, - упрекнул Насреддин, поддерживая под локоток обомлевшего башмачника. - А ты не подгибай ноги, как перепуганный баран, которого рано утром не до конца проснувшаяся гадюка сонно лизнула в курдюк!
        В попытке мысленно нарисовать себе эту картину Ахмед даже несколько ободрился и ускорил шаг, а за ближайшими домами действительно поднимались к небу клубы чёрного дыма. Пару минут спустя нашим героям уже пришлось проталкиваться сквозь плотные толпы народа, сбежавшегося смотреть на пожар. Слышались тревожные крики, сновали люди с вёдрами и кувшинами, все беспокоились, как бы огонь не перекинулся на соседние дома.
        Это только кажется, что глинобитные дома плохо горят, на деле пламя в считаные часы охватывает целые кварталы! Специально выделенных пожарных частей тогда ещё не существовало, и пожар бездарно пытались локализовать перемазанные грязью и сажей городские стражники Шехмета. В принципе каким-то чудом они умудрялись не давать огню расползаться, но главное здание было безвозвратно потеряно - оранжевые языки пламени били из всех окон и щелей.
        ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
        Не каждую Моську засунешь в авоську! Задолбавшийся слон в супермаркете
        - Подруги, мы опоздали… - сипло выдохнул Оболенский, обнимая друзей за плечи.
        На самом краю крыши двухэтажного здания были отчётливо видны две женские фигуры, таскающие друг дружку за волосы. Зейнаб, как вы помните, была несколько выше ростом аль-Дюбины, но, разумеется, внебрачная дочь визиря хорошо превосходила её по массе и чисто физической силе. Мошенница с воплем удирала от пышущей гневом супруги тощего башмачника, и обе женщины уже здорово напоминали кошек на раскалённой крыше…
        - Зейнаб, доченька моя, прыгай, мы тебя поймаем! - раздался истошный голос слева, где шестеро стражников под руководством деятельной старухи Далилы уже растягивали чей-то плащ.
        - Маманя-а… - надсадно выла Зейнаб, но не прыгала, переминаясь с ноги на ногу. - Я не могу! Мужчины увидят моё лицо-о!
        - Всем закрыть глаза, о дети иблиса, и не сметь лицезреть красоту жены Али Каирская ртуть, который есть племянник вашего господина Шехмета!
        Стражники переглянулись и послушно закрыли глаза. Командирскому голосу и самообладанию старой аферистки можно было только позавидовать.
        - Зейнаб, девочка моя, скинь свои одежды, ибо они уже горят сзади! - неожиданно завопил Насреддин, изо всех сил подражая голосу Далилы. Та изумлённо обернулась, но опознать «преступника» под паранджой было практически невозможно. А недалёкая дочь, нимало не чинясь, кинулась раздеваться прямо на крыше, кидаясь деталями туалета в надвигающуюся Ириду!
        - Вай мэ… - мечтательно признали толпившиеся горожане, и не думавшие закрывать глаза. - В любой чайхане за такое бесстыдство надо платить кучу тань-га, а тут всё даром…
        - Доченька, прикройся и прыгай!!! - верещала старуха, пытаясь руководить стражниками.
        Но попробуйте матом и пинками гонять вокруг горящего здания шестерых мужчин с закрытыми глазами, да ещё удерживающих натянутый, как парус, плащ. Двое споткнулись, круг разорвался, одного стражника почти затоптали, и в этот весёлый момент мстительная богатырша аль-Дюбина нанесла роковой удар ногой сзади!
        - Маманя-а-а… - Голая туша мошенницы Зейнаб, перевернувшись в воздухе, рухнула на зажмурившихся стражников, успешно придавив и саму Далилу.
        Толпа дружно разразилась аплодисментами, криками одобрения, свистом и подбрасыванием вверх тюбетеек.
        Отчаянная Ирида, исполнив свой священный долг, без малейшего страха спрыгнула вниз. Ахмед, сбросив паранджу, кинулся ей на шею. Супруги слились в умиротворяющем поцелуе…
        - А можно я тоже кого-нибудь убью? - раздался звонкий детский голосок из самого дальнего окна.
        Народ замер…
        - Где Амука? - нежно спросила Ирида.
        - Я думал, она с тобой, - осторожно ответил Ахмед.
        Парочка, не веря собственным глазам и ушам, недоумённо уставилась друг на друга, в то время как неизвестная плечистая ханум оттолкнула свою товарку, вылила на себя ведро воды и бросилась в горящее жерло здания.
        Все только ахнули…
        - Какая женщина-а!..
        - Какая, к шайтану, женщина?!! - взвыл Ходжа, бросаясь вслед за Оболенским, но его удержали.
        Мгновение спустя в окне возник почти чёрный от сажи и гари россиянин и самым аккуратнейшим образом выкинул из горящего помещения восторженно верещащее дитя.
        - Мама, я ещё так хочу! Можно, можно, можно? - вопила маленькая Амударья, попав в заботливые руки родителей.
        Лев только-только успел по пояс высунуться из того же окна, как подпорки не выдержали и стена рухнула…
        - Лёва-джан! - страшно закричал Насреддин, но его голос потонул в грохоте и треске пламени.
        …Бывший помощник прокурора лежал на спине, всё вокруг было сияющим и серебряным. В чём-то похоже на его визит к инопланетянам в колеснице святого Хызра, но не оно. Он словно бы неспешно плыл куда-то Млечным Путём, не видя своего тела, но зная, что оно было, оно лишь на время стало прозрачным ничем, ибо ощущать себя чистым разумом сложно даже во сне. А это был не сон…
        Волшебная явь несла его вне привычного мира современной России или сказочной Бухары, без направления, против всех привычных ощущений скорости или движения, словно его некое глубинное внутреннее «я», бывшее недавно Львом Оболенским, рассыпалось в звёздную пыль и стало чьим-то будущим дыханием. Легко, красиво и беззаботно…
        - Я не очень помешаю, почтеннейший?
        - Бабудай-Ага? Да нет, не знаю, наверное…
        - Э-э?..
        - Не помешаешь, конечно, только я тебя не вижу. А по идее и слышать не должен. Блин, да и как я тебе отвечаю, тоже непонятно… Меня же нет!
        - Ты прав, о сомневающийся, перейдём в более привычную для тебя среду образов и видений.
        Лев до хруста в шее покачал головой, пару раз хлопнул себя ладонью по уху, выбивая остатки мелкой звёздной россыпи, и, поджав под себя левую ногу, уселся на большом персидском ковре. Рука неведомого мастера быстро нарисовала под ним прохладные барханы, расставила финиковые пальмы оазиса, опустила на ничто разукрашенный созвездиями полог ночи и осторожно поставила перед ним хрустальный бокальчик с ароматным арабским кофе…
        - Это правильно, - вслух согласился мой друг, с удивлением отмечая, что на нём нет даже следа сажи и гари. - А то мы с Ходжой всё больше винищем злоупотребляем. Ну не привыкну я никак к их зелёному чаю, особенно если ещё и с маслом, молоком и бараньими выжирками вприкуску, бр-р…
        Мускулистый чёрный джинн с более азиатскими, чем африканскими чертами лица и зыбкой фигурой расположился напротив. Перед ним возник кальян на арбузе, и сладковатый белый дым мягкими клубами начал подниматься над его обритой головой, словно неземная корона всех царей.
        - Я умер? А что-то ни ангелов, ни гурий…
        - Нет, уважаемый. Но ты был на краю гибели, а мой нынешний хозяин и господин, да поразит его шайтан слюной в печень, ещё утром возжелал лично видеть тебя, и лишь поэтому я появился вовремя.
        - Ну вообще-то по-любому гран мерси. - Лев отхлюпнул самый маленький глоточек, памятуя о том, что чашечку кофе положено растягивать на полчаса.
        Джинн благодушно пожал круглыми плечами:
        - Он ждёт тебя.
        - Пару минут перетопчется, у меня вопрос.
        - Я не знаю ответа.
        - Ты даже не выслушал.
        - Почтеннейший, - Бабудай-Ага глубоко затянулся и выпустил дым двумя витиеватыми струйками из носа, - я не знаю, когда ты вернёшься домой, не знаю, вернёшься ли вообще, не знаю, сколько и чего тебе надо здесь сделать, чтобы вернуться… Ибо в прошлый раз я сам пригласил тебя, а сейчас я служу опасному безумцу и не имею над тобой собственной воли.
        - То есть могу даже не рыпаться?
        - Всё в руках Аллаха, он давно начертал на скрижалях твою судьбу, а при рождении переписал её тебе на ладони. И уже ты сам работой, мозолями или порезами невольно дополнял её. Но не изменил сущность…
        - Ты становишься занудой, - без улыбки подмигнул Лев. - Ладно, вернёмся в прежнее русло. Чего от меня надо твоему нынешнему боссу?
        - Поговорить.
        - А больше не с кем? У него же вроде целое войско преданных фанатов, на крайняк мог бы и с зеркалом побеседовать.
        - Прояви хитрость и не заставляй его приказать мне убить тебя. - В голосе джинна, быть может впервые, мелькнули угрожающие нотки. - Помни, я обязан беречь его никчёмную жизнь.
        - Угу, с попытками удушения на диктатора не бросаться? Отметил, буду корректен, как Жирик!
        - Я знаю, кто это, - строго напомнил джинн. - Но не заставляй меня…
        - Ладно, пошутил, допью кофе, и мчимся на рандеву. Где он меня ждёт?
        - Здесь.
        ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
        Попытка самоубийства является преступлением, карающимся смертью! Реальный британский закон 1845 года
        Чернокожий Бабудай-Ага исчез, а перед давно не изумляющимся всяким чудесам москвичом появился тот, чьё имя стало бичом для неверных и инакомыслящих. Шейх Хайям-Кар собственной персоной шагнул на ковёр и встал над Оболенским, словно пытаясь растереть его в пыль одним взглядом. Что ж, попытка не пытка, хотя результат обречённый…
        - Так вот что за человек стоит на моём пути? - Старик цедил слова, словно бы каждое имело ценность в золотом эквиваленте. - И как только ты дерзнул сидеть перед старшим, не склоняя головы, презренный вор, любитель чужих гаремов и запрещённого вина?!
        Не беда, что вино мне милей, чем вода,
        Труд любовный - желанней любого труда.
        Мне раскаянья Бог никогда не дарует,
        Сам же я не раскаюсь ни в чём никогда! -
        задумчиво процитировал голубоглазый москвич, наслаждаясь остатками кофе и глядя словно бы сквозь своего собеседника.
        - Мне ведомо, что ты чтишь память старого пьяницы, называя его дедом.
        - Дедушкой, - строго поправил Лев.
        - Пусть так. Но он был далеко не так прост, как тебе кажется! Слабые умы принимали его рубаи за чистую монету. Для них в его строчках звучали лишь вино, красавицы, плотская любовь и ничего больше. Слепцы! Глупцы! Безумцы! Ведомо ли тебе, что в иносказаниях учёного человека вино обозначает мудрость, кувшин - непрочитанную книгу, глина - бренность существования, могила - равнодушие тупиц, любовь - стремление души к Аллаху, красавица - жажду познания, роза - кратковременность удовольствия, солнце - свет страниц Корана…
        - Слышал и о такой версии, - сказал Оболенский, с сожалением отставляя хрусталь. - Я мало виделся с дедушкой, всё как-то набегами, не с руки, впопыхах… Но иногда он был потрясающе прямолинеен, без этих восточных иносказательностей, и называл дурака - дураком, а мерзавца - мерзавцем!
        - Тебе ведомо, что я могу убить тебя в любой миг? - Хайям-Кар вздёрнул седую бороду.
        Лев молча кивнул.
        - Ты знаешь, почему я этого не делаю?
        Лев так же молча пожал плечами. Хайям-Кар впился в него сверлящим взглядом. Возможно, на почтительных восточных людей это и производило впечатление, но закалённый перестройками и демократией житель великой России даже не почесался…
        - Я терпелив с тобой лишь потому, что хочу понять, чем именно такое ничтожество может угрожать моим планам? - Хищный старик в чёрных одеждах уже не улыбался, он был более чем серьёзен. - Умрёшь ты, но… Кто знает, не появится ли другой? Всем ведомо, что мою руку ведёт сам Всевышний! Аллах да не допустит меня оступиться или совершить недостойное деяние, а значит, всё, что я делаю, - истина в Его глазах!
        - Прямо святой Пётр, - непритворно умилился Оболенский. - Но его история запомнила, у нас даже культурную столицу в честь его назвали. А вот о тебе в современном исламе… ни гугу.
        - Мир запомнит меня! Я перепишу историю! Имя шейха Хайям-Кара будет на устах каждого правоверного мусульманина!
        - Флаг в руки, я что, против, что ли? Экспериментируй, не жалко…
        - Ты - вор! Не тебе жалеть или не жалеть меня! - взревел поборник «праведной веры», наконец-то засучивая рукава и хватаясь за золочёную рукоять кривого кинжала. - Честь умереть от моей руки слишком велика для такого негодяя, но ещё слово, и…
        - Я буду нем как рыба, - честно пообещал потомок русского дворянства и, молча встав на ноги, так врезал кулаком в скулу чёрного шейха, что тот отлетел шагов на пять в кусты, растеряв остроносые тапки. - А теперь слушай меня! Я буду краток. Беги, урод! Быстро, далеко и без разговоров! Потому что я - Багдадский вор, Лев Оболенский, и если я увижу тебя ещё раз на расстоянии вытянутой руки, то…
        Закончить свою пылкую речь он просто не успел, ибо было некому. Оазис, пальмы, пески, пустыня и звёзды исчезли. Мой друг стоял на тихой улочке на окраине базара, впереди, в густеющих сумерках, угадывалась полосатая палатка башмачника Ахмеда. А слева от неё, обвив за шеи двух ослов, серого и белого, плакал невысокий мужчина в драном халате и старой тюбетейке. Сердце Оболенского невольно кольнуло, уж слишком искренней оказалась боль Ходжи, да и оба ишака скорбно склонили головы…
        - Да, ты умеешь заварить шурпу из мусора и грязи, - с едва заметным оттенком восхищения пробормотал знакомый голос у его левого уха. - Шейх требовал твоей немедленной смерти, ибо теперь ему придётся дней пять закрывать лицо рукавом, пряча страшный синяк от твоей руки! А ещё он умудрился прикусить язык…
        - Шепелявит?
        - Чуть-чуть, - усмехнулся джинн. - Я убедил его сделать твою смерть страшной и запоминающейся, на главной площади благородной Бухары, при большом скоплении народа! Так, чтобы ты молил о пощаде и унижался в пыли, славя имя Хайям-Кара…
        - С меня пиво, Бабудай-Ага, - подтвердил Оболенский.
        - Замётано, Лёва-джан!
        Помахав рукой исчезающему в воздухе старому другу, бывший москвич, не скрываясь, подошёл к домулло и хлопнул его по плечу.
        - Изыди, призрак, - уныло откликнулся Ходжа, оба ослика поддержали его, демонстративно повернувшись ко Льву крупами.
        - Братан, не дури. Тебя пощекотать или ущипнуть?
        - О настырное привидение моего недавно сгоревшего друга, погибшего на глазах всего базара под развалинами караван-сарая при сотнях свидетелей. Траурные одежды надели все его друзья, плачет по нём гарем повелителя Бухары, плачут красавицы Коканда, Самарканда, Хорезма, Басры и…
        - Эй, я там не отметился!
        - Поэтому и плачут, - развёл руками Насреддин, объясняя очевидность женской логики. - Но зачем ты пришёл ко мне, о призрак Багдадского вора? Что ты не успел сделать в этом мире, отчего твоя неупокоенная душа вновь вернулась в этот бренный мир смущать мою кровь и рвать на куски моё сердце ржавыми клещами…
        - Слышь, Ходжуля, - Оболенский за шиворот приподнял друга, подкинул, перехватил за грудки халата и крепко встряхнул, - ты что-то курил без меня или просто набрался с горя?
        Вместо ответа он неожиданно получил такой чудовищный четырёхкопытный удар в правый бок, что отлетел шагов на пять, три или четыре раза перекувыркнувшись по дороге! Боль была такая, словно бы из него в один миг выкачали весь воздух, не позволили вдохнуть новый, да ещё и переломали по ходу три-четыре ребра. Пока наш незадачливый герой заново пытался сфокусировать зрение, к нему осторожно подошли сразу четыре домулло, зеркально повторяющие движения друг друга и говорящие в один голос…
        - Храни нас Аллах, если бы ты был призраком, то развеялся бы, а не упал. Неужели…
        Лев всё равно не мог ответить, потому что считал ослов. Вроде бы сначала их было восемь, но серый так вертелся и подпрыгивал, исполняя сальто, что ещё дополнительно троился в глазах. Такие сложные математические заключения были уже не под силу пришибленной голове бывшего помощника прокурора.
        - Лёвушка-а, - опускаясь на колени и обнимая его, но разумно не делая попыток поднять, прослезился Насреддин. - Я даже боюсь спрашивать: ты ли это?
        Потому что когда мусульманин задаёт вопросы с очевидным ответом, то значит, что он не верит своим глазам, а чему же тогда ещё верить?! Конечно, весь город видел, как ты сгорел в страшном пламени, все очень огорчились, многие плакали, даже стражники не скрывали своего горя, ибо твоя голова дорого стоит, а мешок золота на дороге не валяется-а…
        Лев понимающе кивнул, и оба ослика восприняли это как сигнал к действию, с двух сторон кинувшись «умывать» бедолагу языками. Тот, кого хоть раз вылизывал сумасшедший от радости ишак, подтвердит, что это удовольствие куда ниже среднего…
        - Да, да, о алмаз моих очей, видишь, как они рады? Даже эмир! А уж он-то мог бы и воздержаться от столь открытого проявления чувств, свойственного больше простолюдинам. Я бы тоже охотно покрыл твои щёки братскими поцелуями, но мне почему-то кажется, что ты не обрадуешься. Давай я ещё раз тебя обниму, а потом станцую на радостях «бум-балаки-дон!».
        - Сначала… психов этих слюнявых… убери, - кое-как попросил Оболенский, не в силах выдержать тройного дружеского напора.
        С помощью Ходжи ему удалось встать, морщась от боли, сесть на гордого Рабиновича и под тихие приплясывания домулло отправиться в долгое путешествие на другой конец города. Нет, по идее, наверное, проще и разумнее было бы остановиться у друзей, в палатке Ахмеда. Ходжа так и предложил, но Лев был категорически против. Как москвич он очень критически относился к гостям-полуночникам и отнюдь не горел желанием сам становиться таким же.
        Согласитесь, в тот день могучая Ирида и её щуплый муж столько пережили: драку, пожар, чудесное спасение маленькой дочери, гибель (пусть иллюзорную) верного друга и тому подобное. Наверняка взрослые выпили вина, успокоили нервы, выплакались, отревелись, помирились, а тут заявится наша парочка, разбудят ребёнка и всё пойдёт по второму кругу?! Надо же хоть иногда иметь совесть и давать отдохнуть от себя, любимого…
        Пусть выспятся люди, завтра-послезавтра всё равно придётся подключать их к хитроумным планам Насреддина, а пока домулло радостным шёпотом делился с другом последними событиями. Их было немного, но все такие яркие…
        ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
        Институт религии сродни финансовой пирамиде - чем больше адептов, тем богаче Я! Рон Хаббард о дианетике
        - Стражи Шехмета доложили ему, что Зейнаб со своей мамой учинили жуткий пожар на постоялом дворе в центре города. На храбрую Ириду аль-Дюбину никто не возложил вины, все знают о плутнях старухи Далилы, и люди только рады, что кто-то посмел выступить против их семейки. Говорили, что сам шайтан дал голой Зейнаб коленом под зад, сбрасывая её с крыши. После такого позора обе женщины спрятались во дворце визиря, ибо на улицах Бухары их осыпают насмешками и свистят вслед. Господин Шехмет делает вид, что недоволен этим, но ты же помнишь, как он ненавидит и старуху, и её дочь…
        Вот тут, кстати, не стоило расслабляться. Да, глава городской стражи не одобрял женитьбу своего единственного племянника, с готовностью закрывая глаза на унижения его супруги и тёщи. Но это отнюдь не значило, что он стал хоть на грош лояльнее к ворам и возмутителям спокойствия. Попадись к нему в руки Лев и Ходжа уже по второму разу, без специального приказа эмира, он бы, не раздумывая, повесил обоих своей властью!
        - Но скажи же наконец и моему исстрадавшемуся сердцу, о вечная боль моей души и язва желудка, каким чудесным образом тебе удалось спастись? Ведь все видели, как на твою голову обрушился целый дом!
        - Бабудай-Ага вытащил. Не по своей воле, конечно, но появился вовремя.
        - Не по своей? О Всевышний, неужели это опять происки Хайям-Кара?!
        - Угу… На этот раз старый хрыч пожелал видеть меня лично. Наговорил кучу всякой ерунды, обзывался, вёл себя самым невежливым образом…
        - Да, да, он такой. Чтоб шайтан каждое утро подставлял ему свою порочную задницу для глубокого поцелуя!
        - Предложу, как встречу, - зевнув, пообещал задрёмывающий россиянин. - Ну, короче, потом мы там цапнулись на разночтениях дедушкиных рубай и я… дал ему разок с левой в кость!
        - Ты знаешь, как красиво закончить дипломатическую беседу на любом уровне! - похвалил домулло, снял халат, укрыл засыпающего друга и взглядом попросил осликов цокать потише.
        Утомлённый за день, Оболенский вырубился почти мгновенно, даже звёзды притушили свой свет, а луна ушла за вершину минарета. В ту короткую ночь никто не встретился им на дороге, ночные сторожа стучали своими колотушками где-то далеко, дозоры городской стражи сами спали, укрывшись щитами и не имея ни малейшего желания шастать по неосвещённым улицам. Страшные пустынные гули, одинокие иблисы, кровожадные городские дэвы в ту ночь ходили другими кварталами, а может, тоже честно дрыхли под землёй, ни к кому не приставая. Просто ночь, просто тишина, просто сон, как же нам иногда не хватает просто этого…
        В дешёвый караван-сарай они пришли уже за полночь. Насреддин сгрузил друга на ковёр в отведённый им уголок, поставил ослов в стойло и честно завалился спать. Вот только ненадолго, ибо…
        - Ходжа-а… Ходжа-а… Не спать на посту, Родину проспишь, - с громким шёпотом Оболенский беззастенчиво растолкал сладко сопящего друга и силой развернул к себе лицом. - У меня есть план!
        - А я больше не курю.
        - Вот не можешь ты не нарываться, да? Мазохизм прёт и суицидные наклонности на пике? Короче, кажется, я знаю, как нам остановить Хайям-Кара!
        - Разбудишь, как меня, посреди ночи и доконаешь безумными речами? - буркнул домулло.
        - Ты меня не слушаешь…
        - А ты не даёшь мне спать!
        - Да пошёл ты… знаешь куда?! - рявкнул было Оболенский, но опомнился и, зажав себе рот, от души пнул соучастника коленом в пузо, хотя оно у Ходжи было непробиваемое.
        Герой народных анекдотов демонстративно развернулся спиной и захрапел.
        - Ладно, гад, тогда я тебе ещё колыбельную спою, - мстительно поклялся бывший помощник прокурора. - Спи, моя радость, усни-и! В доме погасли огни, мышки турум-пум-пум-пум, рыбки ти-рям-пам-пам-пам…
        - Замолчи, о шепчущий столь неподобающим голосом, что и сам шайтан устыдился бы подобного ослиного пения! - сорвался Насреддин, столь же быстро оборачиваясь и отвешивая коленом ответный пинок приятелю.
        Кстати, в отличие от Льва, уж он-то попал, куда целился. Багдадский вор заткнулся, выпучив глаза и лихорадочно хватая ртом воздух.
        Убедившись, что они никого не разбудили, оба приятеля выползли из-под навеса и взяли друг друга за грудки.
        - Ты что-то говорил о плане против Хайям-Кара, почтеннейший? Поделись!
        - Было такое… Сейчас дам тебе сдачи и поделюсь.
        Мгновенно появившийся рядом с ними шайтан захлопал в ладоши и только-только открыл рот, чтобы вякнуть что-нибудь поощряющее, как Лев и Ходжа дружно плюнули в его сторону. Обиженный нечистый подпрыгнул, показал им язык и свалил, не дожидаясь худшего…
        - Ладно, проехали. - Оболенский первым протянул руку для примирения. - В общем, идея-то проста до примитива, раз этот сволочной джинн…
        - Уважаемый Бабудай-Ага, - вежливо поправил Насреддин.
        - …прислал меня сюда по приказу почтеннейшего шейха Хайям-Кара…
        - Законченного мерзавца и подлеца, - опять дополнил честно расставляющий приоритеты домулло. - Я уловил, кажется, ход твоих мыслей. Ты пытаешься мне намекнуть, что раз чёрный шейх потребовал привести тебя из твоего благословенного мира в нашу неблагополучную Бухару, то он почему-то очень боится тебя. Но что же такого страшного в тебе есть, о мой голубоглазый соучастник, даже представить себе не могу?
        - Ум, красота, мышечная масса, плюс я ещё в детстве боксом занимался, - пустился загибать пальцы широкоплечий москвич, но быстро вернулся к серьёзному тону: - А если по делу, то реально бояться он может лишь одного - что я его обворую!
        - Пойдёшь и украдёшь лампу с джинном?
        - Именно.
        - Вот просто так, завтра утречком, после первого намаза, выйдешь за ворота города, побежишь по пескам пустыни, теряя тапки, найдёшь лагерь войска сторонников Хайям-Кара, проберёшься туда, переодевшись восточной танцовщицей, и украдёшь у новоявленного «пророка» то, чем он дорожит больше всего на свете?!
        - Ну-у… примерно.
        - Раньше я считал, что человеку может напечь голову солнце, - печально вздохнул Насреддин. - Но теперь вижу, что и прохладный лунный свет так шарахнул тебя по кумполу, что обращаться к врачам уже поздно… Ты не сошёл с ума?
        - Нет.
        - Все сумасшедшие так говорят, ты не исключение.
        - Как думаешь, эмир даст на время свой ковёр-самолёт?
        - Завтра спрошу, - зевнул Ходжа. - Очучан-палас прекрасно выдерживает двоих. Ты же не думал, что полетишь один, ибо я здесь просто лопну от любопытства и тоски… в столь долгой разлуке…
        Лев хотел ещё раз честно предупредить боевого товарища, что дело почти безнадёжное и риск слишком велик, но передумал. В конце концов, а когда вообще их дела-делишки были безопасными и невинными? Я с ходу даже и не припомню такого…
        Ходжа Насреддин, как герой эпоса народов всей Азии и печально известный возмутитель спокойствия, ходил, наверное, уже под сотней, если не под тысячей смертных приговоров. Умереть в своей постели, в кругу рыдающей родни, тихой и благопристойной смертью праведного мусульманина ему всё равно не светило, хоть тресни!
        Знаменитый Багдадский вор и посрамитель шайтана, слава те господи, не так примелькался своей румяной русской физиономией, но уголовного компромата и на него тоже было не намного меньше. Лев - крал, Ходжа - мошенничал, и то и другое в равной степени не одобрялось шариатом, чьи законы эта парочка нарушала на каждом шагу. Так что, как говорится, семь бед - один ответ!
        Примерно с этими мыслями друзья вернулись под навес, тихо устроились на выделенном им коврике и безмятежно продрыхли до самого утра. А утро началось неласково. Ну в том плане, что, как известно, все самые продуманные планы вечно сталкиваются с какой-нибудь непредвиденной мелочью, песчинкой в часах и мухой в супе. Это образно выражаясь. А на самом деле «причина» оказалась отнюдь не маленькой.
        - Доброе утро, почтеннейшие! Я словно знала, что вы оба выжили и спаслись! Как хорошо, что вы ещё никуда не успели убежать и я быстро вас нашла, - ласково пропел женский голос за спинами наших героев, пока они совершали традиционное утреннее омовение. - Мне так нужна ваша помощь!
        ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
        Господь, возможно, всё простит, но уж точно ничего не забудет! Достоверный хадис
        - Ирида, мать твою… да сохранит её Аллах и помилует, - с трудом откашлялся Лев, от неожиданности едва не утонувший в тазике. - Не подкрадывайся ко мне так сзади, я нервничаю…
        - И я, - признал Ходжа, хлопая друга по спине. - У меня больное сердце, мне снились дурные сны, а один голубоглазый немусульманин ещё и разбудил посреди ночи пообщаться на тему этичности кражи светильника у духовного лица… Но простите за болтовню, что же привело вас к нам, ничтожным?
        - Мама, можно я их убью?! - счастливо выскочило из-за подола богатырши милое дитя, и могучая аль-Дюбина смущённо потупила оленьи очи…
        - Ну… собственно… вот… не могли бы вы… То есть нам с Ахмедом очень надо сегодня решить кое-какие неотложные дела. Он поедет к кади, разобраться с налогами и процентами, а я отправлюсь в пригород, догнать караванщиков, забывших оплатить нам товар. Это ведь очень важно, понимаете?
        - Нет! - в один голос взвыли Оболенский и Насреддин, прекрасно поняв, что от них хотят. - Мы не можем! Мы тоже очень заняты! Нам никак! Мы вообще её боимся-а-а!!!
        - Амука - милейшая девочка…
        - А то мы не знаем?!!
        - Она будет вас слушаться. Правда, о моя кареглазая жемчужинка? Ну-ка, скажи двум добрым дядям «да»! Вот видите, она хорошая?!
        Угу. Как же… В ответ малышка так улыбнулась и провела себе ногтем под горлом, гася на корню все последние сомнения и надежды, что сразу стало понятно - никто так НЕ ЗНАЕТ своих же детей, как их любящие родители. Но и, с другой стороны, никаких возможностей отказаться от навязанного ребёнка у нашей преступной парочки по-любому не было. Ирида аль-Дюбина так умоляюще смотрела им в глаза, одновременно закатывая рукава и клятвенно обещая:
        - Она будет вас слушаться, уважаемые! Клянусь выдранной по волоску бородой святого Хызра!
        Мстительный, исподлобья взгляд девочки говорил о том, что она, как минимум, принимала в этом участие…
        - Всего лишь до вечера!
        И Лев и Ходжа, мрачно переглянувшись, честно признали, что до вечера могут и не дожить…
        - Она мало ест, никого не обижает и никуда от вас не убежит!
        Последняя надежда оставить малолетнюю разбойницу где-нибудь при медресе почила в бозе на углу мусульманского кладбища…
        - Вы настоящие друзья нашего дома! - Пылкая Ирида так обняла обоих соучастников, что у них затрещали кости. - Ахмед меня отговаривал, но я всегда верила в благородство ваших сердец! Да благословит Аллах вашу доброту и любовь к детям! Приведёте Амударью домой до заката. Опоздаете - пришибу…
        Когда фигура первой феминистки Востока скрылась за углом, Лев вдруг осознал, что кто-то взял его за руку.
        - Я с тобой, Багдадский вор! Где плохие?
        - Ходжа, забери от меня эту камикадзе!
        - А почему я? Ты, кажется, ей понравился.
        - Потому что мне, между прочим, надо кое-куда слетать и кое-что спереть, если ты не забыл! - прошипел бывший москвич, страшно вращая глазами. - Вот и побудь с ребёнком, пока я быстренько смотаюсь туда и обратно!
        - Ты моей смерти хочешь, что ли?! - взвыл домулло, и малышка согласно поддержала его:
        - Вот этого дядю надо убить? Я убью! Примерно полчаса, пока правоверные мусульмане возвращались с утренней молитвы, два главных героя нашего повествования орали друг на друга, как коты на крыше, а маленькая улыбчивая девочка, щуря смешливые глаза, прыгала вокруг них на одной ножке и, размахивая кривым деревянным мечом, распевала в голос: «Бум-балаки-дон!» Поняв, что кулаками и голосом ничего не решишь, соучастники были вынуждены сесть и думать…
        - А если попросить Рабиновича? - наугад бросил Лев, и Ходжа вдруг радостно закивал.
        - Воистину, о мой преступный собрат с большим сердцем и широкой душой, какое же дитя откажется прокатиться на живом ослике?! Купим ей лепёшку, чтоб не голодала, а Рабинович с эмиром уж как-нибудь на пару управятся с одной-единственной девочкой!
        Соучастники церемонно пожали друг другу руки, найдя наконец-то компромиссное решение наболевшей проблемы. Мнение маленькой дочки Ахмеда и Ириды аль-Дюбины в расчёт не бралось, кому оно интересно…
        - Значит, слушай сюда, брат мой лопоухий…
        - Воистину! - подтвердил Ходжа.
        - В смысле ты намекаешь, что я брат ослу?! - Оболенский вынужденно отодвинул внимающую морду Рабиновича и, нахмурив брови, развернулся к Ходже.
        - Почтеннейший, мне глубоко до минарета наизнанку (если ты уловил изящество моего пассажа), кем и зачем ты приходишься моему ослу, - ни капли не испугавшись, ответил тот. - Но имей в виду, он - мой осёл! Что, разумеется, не мешает ему быть твоим родственником.
        - Так, короче, не слушай этого узкоглазого дауна, - ровно предложил серому ишаку бывший помощник прокурора. - Твоя задача на сегодня - изображать во всей красе деревянную лошадку на карусели. То есть поступаешь в распоряжение вон той маленькой мясорубки с ручкой и катаешь её до вечера, пока сама не свалится и не уснёт. Задача ясна?
        Если бы серый ослик мог ответить «яволь, майн фюрер», наверняка бы он так и сделал. Увы, говорить Рабинович не умел, немецкого не знал, а посему просто отсалютовал передним копытом. Домулло попытался было влезть с комментариями, но быстро понял, что это не в его интересах, и лишь с поклоном уточнил:
        - Но великий эмир Сулейман аль-Маруф не будет против?
        Слуга двух господ изобразил непередаваемое передёргивание ушами, видимо обозначающее, что по этому вопросу они уж сами между собой договорятся.
        - А ковёр-самолёт мы можем позаимствовать до вечера? Вернём, честное пионерское!
        Вот на этот вопрос серый ослик не мог дать однозначного ответа сразу. Оба ишака отошли в дальний угол стойла, о чём-то там пошептались, пару раз даже поорали друг на друга и погашались крупами, но потом, видимо, пришли к обоюдному согласию, и эмир Бухары легко процокал к Багдадскому вору, неся в зубах свёрнутый очучан-палас.
        Лев искренне пожал копыто белого осла и, развернув коврик, кивнул Ходже:
        - Присаживайся. Быстрее улетим, быстрее вернёмся. А мартышке с саблей скажи, чтобы каталась на ослике и никуда не лезла. Будет возникать, пригрози, что поставишь в угол!
        - Э-э, милая девочка, - опустившись перед дитятей на корточки, начал Ходжа, - мы с дядей Львом (р-р-р!) быстренько слетаем (как птички!) по делам и назад. А ты кушай вот эту вкусную лепёшку и катайся на двух осликах! Хочешь - сразу, хочешь - по очереди. Будешь вести себя хорошо, мы…
        - Я всех убью!
        - Непременно, - с ангельским терпением подтвердил домулло. - Только не слезай со спины вот этого серого ишака, он будет твоим волшебным боевым конём! И да хранит тебя Аллах и Рабинович…
        С этими словами успокоенный Насреддин пересел на расстеленный ковёр к Оболенскому, прошептал тайные (известные любому читателю «Тысячи и одной ночи») слова, и очучан-палас немедленно взмыл в воздух! Соучастники облегчённо выдохнули, задавая нужное направление, и лишь где-то на уровне облаков обратили внимание на счастливейший детский визг за спиной:
        - Я лечу всех уби-ить!
        Бросившийся на крик Оболенский уже буквально кончиками пальцев успел поймать отлетающую от края ковра малышку Амударью с куском бахромы в кулаке. Ходжа не одобрил этот поступок.
        - Быть может, её отец сказал бы нам спасибо…
        - А её мама?
        Домулло разумно заткнулся, ибо радость целой тысячи Ахмедов не спасла бы их от гнева всего одной внебрачной дочери багдадского визиря. Поворачивать назад было и поздно и бессмысленно. Маленькая Амука, доверчиво прижавшись к широкой груди Оболенского, мирно пригрелась и даже задремала.
        - Человек предполагает, а Аллах воистину знает, как и что должно случиться…
        Утешившись этой простенькой мудростью, друзья продолжили путь. Очучан-палас, или ковёр-самолёт (кому как привычнее, меня устраивают оба названия), с хорошей крейсерской скоростью нёс их в заданном направлении.
        Пользуясь случаем, я не поленился спросить у Насреддина, как оно в целом? Ну, какие ощущения испытываешь при перелёте на колышущейся плоскости ковра при сильном встречном ветре и без всяких заградительных перил по бортам. Домулло спокойно припоминал, что ветер не такой уж и сильный, сидеть надо спокойно, близко к краям не лезть, а в идеале вообще лежать на пузе, наблюдая за пейзажем. Учитывая мой личный опыт летания на метле и боевом драконе, должен признать, что очучан-палас выглядел куда как комфортнее и безопаснее. Со слов Ходжи, разумеется…
        До военно-религиозно-полевого лагеря Хайям-Кара они добрались примерно за полтора часа. Плюс-минус десять минут, точно никто не считал.
        - И что, вот эта разболтанная неорганизованная толпа и есть спаянное религиозной дисциплиной войско? - не поверил глазам бывший москвич, осторожно кивая на расположившихся в оазисе людей. Осторожно, это чтобы раньше времени не разбудить милейшую доченьку аль-Дюбины.
        - Лёва-джан, ты имеешь в виду отсутствие пулемётных вышек, окопов с заградительной колючей проволокой и минных полей? - уныло припомнил домулло, мягко сажая ковёр-самолёт за бархан. - Эти люди - обманутые мусульмане, фанатично преданные своему «пророку». По одному мановению его мизинца они предадут, украдут, убьют, сделают всё самое страшное, на что только способен человек, и умрут в радости, ибо свято исполнили волю чёрного шейха! А уж он наверняка позаботится, чтобы Аллах вспомнил о них в день Страшного суда.
        Лев, разумеется, не хуже Насреддина понимал, что такое религиозный фанатизм и чего от него ждать. Перед его мысленным взором вставали страшные кадры взрывов в московском метро. Бесчисленные смерти, искалеченные судьбы, человеческая кровь на ступенях эскалатора и душащее чувство несправедливости, противоестественности и невероятной дикости всего происходящего…
        - Сколько их примерно?
        - Около пяти сотен, но на нас двоих более чем достаточно, - вздохнул Ходжа. - Нам нужна чёрная ткань, намотанная на голову, и есть шанс затеряться в толпе. Вряд ли они все так уж близко знают друг друга…
        - Держи. - Лев аккуратно вынул из-за пазухи две длинные полосы чёрного шёлка.
        - Откуда?
        - Упёр заранее. Не думаешь же ты, что я очертя башку ринулся в такую авантюру, даже близко не подготовившись?
        - А её куда? - Ходжа осторожно погладил по затылку просыпающуюся Амуку.
        - Оставляю под твою ответственность, - пожал плечами Багдадский вор. - Моя задача - выкрасть лампу с Бабудай-Агой, твоя - не потерять ребёнка и унести всех нас в нужный момент на ковре-самолёте. Ну примерно как в гангстерских боевиках с ограблением банка. Справишься?
        - Ты вновь используешь слова, непонятные слуху мусульманина, но я постараюсь.
        - А я, дядя Лёва-джан? - сонно приоткрыло ротик мирное дитя.
        - А ты, крошка, будешь слушаться дядю Насреддина.
        - У-у… он скучный, он не даст мне никого убить…
        - Неправда, - воспрянул уязвлённый в самую печень домулло. - Клянусь Аллахом, я очень весёлый и… как это… прикольный! Мы сейчас же пойдём и до смерти напугаем всех тушканчиков! А если нам встретится настоящий шайтан, обещаю, что позволю тебе самой отрубить ему его порочный хвост!
        - Можно?! - не поверила ушам мигом проснувшаяся Амука, бросаясь ему на шею.
        - О да, - умилённо пробормотал полузадушенный Насреддин. - Убей его смело, дитя моё!
        - Ну вот и ладушки, - удовлетворённо потянулся Оболенский, с наслаждением хрустя костями. - Всё, детсад, мне пора. Не ссорьтесь и не деритесь, а то обоих поставлю в угол и оставлю без компота!
        Придавленные столь страшной угрозой, домулло и девочка испуганно кивнули, а наш герой, неумело намотав на тюбетейку широкую полосу чёрной тряпки, отважно двинулся в путь.
        ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
        Из двух выстрелов предупредительным должен быть второй! Первое правило Шарпа
        Яркое солнце Востока, огромное и безбрежное, как улыбка Творца, сияло в небе самой надёжной и самой большой из всех путеводных звёзд! Раскалённый песок пустыни жёг пятки Льва даже через толстую подошву кожаных тапок, раскинувшийся оазис манил зеленью финиковых пальм, его сердце пело, его душа была полна предвкушения битвы за справедливость, его…
        - А там будет кого убить?
        - О милое дитя, там все плохие, так что ты не ошибёшься. Главное, в пылу своей праведной ярости пощади нас с Багдадским вором…
        - Вы хорошие, мне мама говорила.
        - Маму надо слушаться.
        - Ходжа, - изумлённо обернулся Лев, наливаясь краской. - Какого вы за мной попёрлись?! Вы должны сидеть вон там, за барханом, играть в песочек и типа ждать!
        - Солнце уже высоко, ребёнок может перегреться на жаре, - спокойно объяснил домулло, старательно скрывая истинную причину. - Мы не будем тебе мешать. Попьём воды из колодца, вкусим фиников, быть может, помолимся со всеми и…
        - И всех убьём! - грозно довершила Амука, размахивая деревянным мечом.
        - Она хоть какие-нибудь другие слова знает?
        - Похоже, что нет, Лёва-джан. И, между нами говоря, я-то как раз прекрасно бы пересидел за барханом. Но, Аллах свидетель, боюсь оставаться с ней наедине. Вдруг шайтан так и не придёт со своим хвостом, что она тогда будет рубить?
        Бывший помощник прокурора сплюнул на песок, мысленно обругал друга тюфяком и тряпкой, вспомнил старый фильм «Вождь краснокожих» и решительно продолжил путь.
        - Только чтоб под ногами у меня не путались, ясно?
        Ответом ему послужило подозрительно согласованное хихиканье Ходжи и маленькой Амуки. Оболенский вздохнул и протянул ей руку.
        - Куда идём мы с Пятачком, большой-большой секрет! И не расскажем мы о нём… - вскоре слаженно распевала вся троица, спускаясь по тропе к широко раскинувшемуся лагерю сторонников Хайям-Кара.
        Внешне это более всего походило на обычный цыганский табор, из тех, что «уходят в небо». То есть паслись лошади, пережёвывали жвачку невозмутимые двугорбые верблюды, повсюду суетились люди, горели костры, ставились на огонь пузатые казаны, жизнь кипела ключом. Никто не обращал друг на друга особого внимания, а поскольку чёрные полосы ткани на головных уборах или рукавах были практически у каждого, то наши герои без проблем и лишних вопросов затерялись в толпе.
        - Салам! Всем салам! Валейкум ассалам! Как жизнь, братья по чёрной вере? Так держать! И меня, хвала Аллаху, по-любому! А где тут наш пророк застолбил райское местечко? Сенкью, мерси, бай-бай! Да отвалил уже, отвалил… Салам. И вам не болеть! Что за день, что за люди, кругом одни кретины!
        - Не выражайся при детях!
        - Да блин, Ходжуля, хоть ты ещё меня не лечи, - сдался Лев, устало опускаясь на свёрнутый в рулон очучан-палас. - Они что, зомби здесь все, что ли? Нормально ответить не могут, улыбаются, жмутся, прячутся, смотрят, как на китайского диверсанта…
        - Оазис не очень большой, до полуденной молитвы мы сами найдём шатёр Хайям-Кара, - подумав, предложил Насреддин, широким жестом отпуская малышку посмотреть на верблюдов. - А этих бедных мусульман надо простить, ибо они достойны сочувствия, ведь Аллах оставляет своим покровительством того, кто сам отказался от Его защиты.
        - Хм… разве они идут против ислама?
        - Ислам - религия, а пути религий сложны и запутанны, - с отвлечённым лицом пробормотал Ходжа, в прошлом сам едва не ставший муллой. - Идти с Аллахом легко и радостно, Он наполняет твоё сердце светом и очищает душу. Но эти люди давно не испытывали радости, их «пророк» носит чёрные одежды, они идут за ним мрачно и сурово, их глаза темны от усердия, а помыслы тяжелы…
        Оболенский согласно кивнул. Тоталитарные секты мало изменились с тех веков и до нашего времени. Антураж, идея, технологии зомбирования не избежали прогресса, но суть не изменилась ни на йоту. К этим людям действительно стоило бы отнестись с пониманием, но времени на жалость и сочувствие уже не было.
        - Двигаем. - Лев хлопнул себя по коленям и встал. Ходже тоже пришлось встать, спасти запуганных верблюдов, приманив малышку Амуку случайно оказавшимися за пазухой тремя орешками, после чего искомый шатёр Хайям-Кара они нашли буквально за десять минут.
        Высокий, не чисто-чёрный, но скорее уже грязно-серый, с десятком охранников по всему периметру, он производил несколько двойственное впечатление. С одной стороны, конечно, выглядел вполне грозно, в стиле «не подходи - убьёт», что, разумеется, отвечало целям его хозяина. С другой стороны, лично меня вот все эти чёрные шатры, чёрные замки, чёрные рычаги, чёрные шейхи, чёрные стражи настолько достали и в жизни, и в литературе, что даже критиковать уже не хочется. Умом понимаю, что это традиционный штамп, необходимый для введения читателей в литературную игру, сразу чётко и ясно расставляющий необходимые приоритеты, маячки, ведущие по фарватеру текста без липших усилий и нудных пояснений.
        То есть читателю-то хорошо, а бедным злодеям вечно приходится существовать в таких вот давящих на психику условиях, жить в комнате с чёрными обоями, спать на чёрных простынях, читать чёрные книги, жрать пережаренное до угольной черноты мясо. И лишь иногда тайно, по большим праздникам, никому не признаваясь, носить под чёрной мантией весёленькие гольфы до колен в жёлто-розовую полоску с красными помпонами по бокам…
        Простите. Заболтался. Всё, вернёмся в пустыню, то есть в оазис, к чёрному (чтоб его!!!) шатру Хайям-Кара.
        - А зачем мы сюда пришли, дядя Ходжа?
        - Будем всех убивать, - меланхолично ответил домулло, прежде чем сообразил, что ляпнул. - Нет, нет, милая, умоляю, не сию минуту!
        - Почему?! - Воодушевлённый ребёнок вознёс над головой кривой деревянный меч.
        - Сначала нам надо дать уважаемому Лёве-джану что-нибудь украсть. А то мы с тобой будем веселиться, а он останется не у дел, обидится и будет плакать…
        - Батыры не плачут!
        - Батыры да, а он…
        - Ходжа, не морочь голову девчонке, когда я в последний раз плакал? - огрызнулся бывший москвич.
        - Не так давно, когда нас с тобой чуть не раскатала в лепёшки достопочтеннейшая мама этой замечательной крохи.
        - Ну и что? Восстановил историческую справедливость? А теперь заткнись и посиди тут, я обойду вокруг шатра, прикину общую картину будущего преступления. Амука?
        - Да, дядя Лев, - с надеждой вскинулась малышка. - Кого уб…
        - Его! Если только тронется за мной, договорились? - Оболенский ткнул пальцем в побледневшего Насреддина и быстро скрылся за деревьями.
        Шатёр Хайям-Кара стоял на окружённом пальмами пятачке, занимая примерно шагов двадцать - тридцать в диаметре. Посередине - главный столб, удерживающий купол, а края растянуты верёвками к крепко вбитым в песок кольям. Стража окружала шатёр со всех сторон, возможность как-то отвлечь их и прошмыгнуть внутрь явно отсутствовала. Пытаться распихать ближайших стражников и ворваться внутрь было самонадеянно. Поднять панику, запутать всех и скользнуть в шатёр - маловероятно. Каким-то образом выманить чёрного шейха наружу, завести в кусты, дать кулаком по маковке и отобрать лампу - вообще нереально!
        Бывший россиянин ещё и ещё раз обошёл жилище Хайям-Кара, высматривая хоть какую-то лазейку, но без толку. Пришлось, повесив нос, вернуться к честно ожидавшему его домулло и признать, что дело трещит по всем швам…
        - Не огорчайся, почтеннейший, - улыбнулся Насреддин, щурясь на солнце и гладя по непокорной голове маленькую воительницу. - Скоро само небо даст тебе знак.
        - В каком смысле?
        - Коран предписывает праведному мусульманину пять молитв в день. А Хайям-Кар заставляет своих людей шесть раз в день совершать намаз. Дождись, пока люди опустятся на колени, и тогда…
        - Братан, ты - гений! - На радостях Лев едва не расцеловал друга.
        И действительно, не более чем через полчаса прозвучал призыв к новой молитве. Согласно устоявшимся предписаниям Мухаммеда групповое моление более угодно Аллаху. Причём верующие должны стоять так плотно друг к другу, чтобы между ними не мог втиснуться шайтан, только и мечтающий испортить хоть какой-нибудь намаз.
        - Алла, бисмиллэ-э… - широко и распевно разнеслось над притихшим оазисом.
        Полог шатра откинулся, и показался сам Хайям-Кар с замазанным пудрой синяком на скуле, но по-прежнему строгий, неподкупный, уверенный в собственной правоте и богоизбранности. Он торжественно огладил коричневыми ладонями седую бороду и обратился к народу с короткой речью:
        - О люди моей уммы! Мои друзья и рабы, слуги и соратники, те, кого сам Аллах повелел мне привести в его чертоги омытыми праведностью! Вознесём молитву и склонимся ниц перед престолом Всевышнего. Да не забудьте упомянуть, что я - ваш пророк, а недостойный Лев Оболенский да будет повешен на рогах самого шайтана!
        - Воистину, о наш шейх, - дружно простонали адепты, едва не рыдая от умиления, ведь они своими ушами слышали слова глашатая Божьей воли.
        Наши аферисты тоже послушно склонили головы, а Ходжа шёпотом пообещал маленькой Амуке ещё три орешка, если она хотя бы пять минут не будет никому грозить мечом. Девочка задумалась и согласилась не сразу…
        Да, как-то вдруг вспомнил: если кто решил, что позже я ни разу не поинтересовался реальной достоверностью пребывающего у меня улыбчивого узкоглазого типа, то фигу! Периодически я бываю очень даже строг и придирчив, благо жизнь выучила всякому. Первым, кто мог бы подтвердить мне подлинность нынешнего Насреддина, разумеется, был Лев Оболенский. Но увы, его сотовый, как и домашний, не отвечали, один - вне зоны доступа, другой - пустые гудки, никто не берёт трубку. Общие московские друзья ещё раз подтвердили, что семейство моего друга где-то в отъезде. Пришлось идти иным путём…
        Напомню, никаких документов у Ходжи не было, по-русски он говорил довольно бегло, хотя и в явно дореволюционной манере. Первым кланялся всем мужчинам старше его, искренне улыбался детям, опускал глаза перед женщинами, ничего не боялся - ни лифта, ни бытовой техники, ни машин, свободно изъяснялся на арабском, казахском, узбекском, калмыцком, персидском и, видимо, вообще на всех восточных языках. Поймать его на лжи было невозможно, на провокационные вопросы он честно отвечал, что «Аллах про это знает лучше» и типа отвяжись.
        То есть если это был шпион, то, во-первых, идеальный, а во-вторых, на фига кому сдалось присылать шпиона именно ко мне?! Портал перехода в Срединное королевство я всё равно никому не выдам…
        Самого же Насреддина мои «сомнения» ни капельки не волновали. Волнует ли одну звезду в небе, что её ошибочно назвали именем другой? Нет, она и близко не озабочена, чем или как её называют маленькие существа с противоположной окраины Галактики. Звёзды светят людям даже не потому, что им это хоть на миг нравится. Просто они так устроены - светят, и всё, вне зависимости, видит ли хоть кто-то их свет или не видит. Иногда самая великая романтика прекрасно уживается в самой невинной простоте. Вот так и домулло, он и близко не затевался с необходимостью «доказывать» кому бы то ни было подлинность своего существования. Он был, и всё тут!
        ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
        А в этом что-то есть! Я бы, пожалуй, прокатилась ещё разок… Леди Годива
        По мановению руки Хайям-Кара толпа молящихся выстроилась в правильные ряды, полукругом огибая шатёр шейха.
        - Вообще-то я думал, мусульманам положено молиться лицом на юг, где Мекка, - тихо уточнил Оболенский, как и все, опускаясь на колени.
        - Они молятся не Аллаху, а своему «пророку», - подтвердил Ходжа, отправляя девочку к соседней палатке, чтоб не мешала. - Фанатики же, мать их за ногу, как ты выражаешься…
        Амука, хоть и выросшая в атмосфере маминого феминизма, всё же упёртой дурочкой не была и прекрасно понимала, когда взрослых надо оставить в покое.
        Коллективный намаз - это священнодействие полного, почти ментального, погружения в молитву, в суть самого себя, попытка хоть какое-то время побыть один на один с Всевышним, ощущая в своей душе благодать Создателя миров. Ни на что отвлекаться нельзя, даже если мир рухнет, небо упадёт, реки потекут вспять, а звёзды осыплются на землю. Ибо враг рода человеческого не дремлет и для него огромное счастье - отвлечь праведного мусульманина от сосредоточенности на молитве! Любой шайтан только этим и занимается, это все знают…
        Но сейчас, отвлекись хоть на миг верующие от ежедневной молитвы, они могли бы воочию увидеть не шайтана, а широкоплечую мужскую фигуру, что, танцевально скользя меж рядов молящихся, в одну минуту ввинтилась под полы шатра. Сам Хайям-Кар если и ощутил лёгкое движение воздуха у виска, то всё равно ничего не понял. Оболенский прошмыгнул внутрь так ловко, что только Насреддин и знал, как это произошло, да и он скорее предполагал, чем знал…
        - Лампочка, лампочка, лампочка моя, - изображая пьяного электрика, на манер Лосяша пел Багдадский вор, быстренько оценивая обстановку.
        Слева походное ложе - три тюфяка, подушка и покрывало, справа коврик для молитв и небольшой приоткрытый сундук-мини-бар, в приоткрытую щель видны только бутылки, причем на некоторых даже дарственные надписи. А посередине высокий табурет, на котором и находится главное сокровище - старая медная лампа. Практически точь-в-точь такая, какую мы видим в мультиках про Аладдина. К ручке и носику лампы были привязаны тонкие нити, закреплённые где-то на потолке, на нитях висели звонкие серебряные колокольчики, а с четырёх сторон точным прицелом на табурет смотрели тяжёлые заряженные арбалеты европейского образца.
        - И что, вот это всё?! - нежно улыбнулся русоволосый москвич, засовывая тюбетейку за пазуху, чтоб не мешала, и быстро снимая тапки. После чего он аккуратнейшим образом обошёл шесть (!) присыпанных песочком капканов, не спеша передвинул арбалеты, ориентировав их на выход из шатра, после чего деликатно снял серебряные колокольчики, оставив их себе на память. Драгоценный металл как-никак, на базаре с руками оторвут.
        Теперь осталось лишь самое ценное…
        - Масаракш тебе под пломбу, - сквозь зубы выругался Оболенский, подняв лампу в тот самый момент, когда полог откинулся и в шатёр вошёл сам Хайям-Кар.
        Почему он прервал свою молитву, как посмел нарушить намаз, какой шайтан толкнул его на это бесчестное деяние, доселе неизвестно, но…
        - Воры! Здесь бесчестный во-ор! - в голос возопил чёрный шейх, и Лев мстительно дёрнул за верёвочку - шесть арбалетных стрел хищно метнулись на выход!
        Каким чудом не убило Хайям-Кара, знает разве что Всемилостивейший Аллах.
        Нового пророка вышвырнуло из шатра вместе с заменяющим дверь пологом и, пронеся несколько метров, намертво пришпилило за одежду под мышками к стволу ближайшей пальмы…
        - Ходжуля! Линяем, нас накрыли!
        В тот же миг домулло, доселе честно молившийся с остальными, вскочил на ноги, одним движением встряхнул очучан-палас, развернув его в воздухе, и, бормоча волшебные слова, запрыгнул на него на ходу. В столь же длинном и красивейшем прыжке Лев перелетел через два ряда обалдевших фанатов и неуклюже плюхнулся на ковёр пузом! Никто и опомниться не успел, как соучастники скрылись за вершинами финиковых пальм…
        - Лампа у тебя, почтеннейший?
        - А то! Вот она, любимая-а… Только мне почему-то кажется, что мы что-то забыли, нет?
        - Не что-то, а кого-то! Храни нас Аллах, если вернёмся без неё. Хотя что я говорю, какой Аллах, какое там храни…
        - Да уж, «хорони» будет вернее, - признал Оболенский. - Разворачиваемся! Гляди, гляди, она сама на него выходит!
        - Э-э, девочка? - сипло выдохнул пришпиленный Хайям-Кар, видя, как из кустов выбегает краснощёкое дитя, упоённо размахивая деревянным мечом над головой. - Ты чего?!
        - Я хочу тебя убить!
        - Спаси-те-э!!! - только и успел взвыть пророк, получивший с размаху тяжёлый удар по коленной чашечке, но судьба была к нему милостива.
        Прежде чем верные слуги и рабы бросились к нему на помощь, а девочка замахнулась вторично, могучая рука Оболенского на ходу сгребла героическую Амударьюшку и унесла в поднебесье на чудесном ковре-самолёте. Вот теперь радости двух отпетых преступников не было конца!
        Ходжа, рискуя упасть, отплясывал в сидячем положении на мотив «Ти ж мене пидманула…», Лев в голос хохотал и бил себя кулаками в грудь так, что только гул стоял, чуток надувшаяся малышка утешилась подаренными колокольчиками, и, казалось, само небо снисходительно улыбалось их безудержному веселью. Которое, впрочем, скоро кончилось…
        Уже на подлёте к южным воротам Бухары Насреддин виновато похлопал по плечу друга:
        - Лёва-джан, у нас проблемы.
        - Какие? Вот только не говори мне, что ты уронил лампу, которую я собственноручно передал тебе на хранение, когда ловил эту маленькую диверсантку!
        - Не обижай ребёнка, - рявкнул домулло. - А ты, девочка, не слушай глупые слова взрослого дяди…
        - Так ты её всё-таки уронил?
        - Нет, уважаемый, но она не работает. То есть я её уже два раза тёр, но Бабудай-Ага так и не вышел. Похоже, нас просто обманули, это не та лампа. - Ходжа заботливо прикрыл девочке ушки, но…
        Мат-перемат, взлетевший над городом, заставил вздрогнуть стражей, сыпануть во все стороны перепуганных голубей и научил паре новых слов половину базара! Чёрный шейх действительно оказался хитрее, чем о нём думали. Идея замещать главное сокровище дешёвой подделкой не нова во все времена, и тут наши парни попросту лопухнулись. Оставалось ругать самих себя, несовершенство мира и верить в лучшее. Это не всегда утешает, но хоть что-то…
        Практически за час до заката Ходжа и Лев успели честно вернуть маленькую Амуку в заботливые руки родителей. Разумеется, ребёнок ни в какую не хотел уходить от двух добрых дядей, с которыми так весело! И малышку можно понять, ибо такая шумная развлекуха, как перелёт на ковре, финиковый оазис, люди в чёрном и возможность стукнуть по коленке «плохого» шейха, а потом, хохоча, унестись домой, детям выпадает нечасто. Но Ирида аль-Дюбина считала иначе, она, конечно, поблагодарила обоих друзей, но дочку забрала с таким лицом, словно не очень верила в то, что получит её в целости и сохранности…
        Поздним вечером друзьям с трудом удалось добиться разрешения войти на территорию другого, самого старого, западного караван-сарая Бухары и получить место на заднем дворе, там же, где было позволено поставить ослов. Этот постоялый двор ещё называли «приют иноверцев», так как в нём традиционно останавливались купцы из других стран - итальянцы, немцы, голландцы и прочие.
        Согласно давнему установлению шариата мусульманин должен быть честным в торговле с христианином, буддистом или иудеем, но не более того. Дружить и приглашать в дом пристойно лишь тех, для кого Аллах - Господь всех миров! Для прочих довольно и положенной культурному человеку вежливости, ибо от близкого общения с представителями иной религии легко впасть в спор по поводу веры, а сие непозволительно по целому ряду причин. Во-первых, нетактично доказывать собеседнику его неправоту и ущербность мышления. Во-вторых, доказывая сидящему напротив католику или буддисту превосходство ислама, сам мусульманин ступает на скользкий путь, так как, доказывая что-либо другому, не испытываешь ли ты этим собственных тайных сомнений? А в-третьих, говорят, даже сам Аллах не любит споров о себе, да и кому бы, по совести говоря, было приятно часами выслушивать научные или теистические доводы в пользу собственного существования (несуществования) от тобой же созданных существ?! Чуток тавтологично, масло масленое, экономика экономная, но уж куда деваться…
        В принципе я мог бы продолжать, но это будет отдельная тема. На деле нам сейчас куда более важно, что Лев, Ходжа, Рабинович и эмир спрятались в караван-сарае для иноверцев и дальнейшие их приключения происходили именно здесь. А началось всё с того, что домулло бессовестно проспал утренний намаз, но радостно подбежавший шайтан, традиционно намылившийся «налить ослушнику в уши», был остановлен бдительным Рабиновичем. Связываться с этой ослиной яростью второй раз нечистый уже не рискнул и свалил на мусор, пятясь и примиряюще подняв лапки вверх.
        Белый ишак в это время втихомолку подсчитывал барыши: за время тихой неафишируемой торговли остроносыми тапками «made by Ahmed in Bagdad» оба непарнокопытных слупили аж по шестнадцать дирхемов на брата! Разумеется, уже к обеду выспавшийся башмачник возьмётся за подсчёты и обнаружит серьёзную недостачу товара (торговля шла с размахом и нереальными оптовыми скидками!), но ему и в голову не придёт подозревать в этом двух скромных осликов.
        Которые, кстати, так увлеклись делёжкой денег, что не заметили другой реальной опасности. А когда опомнились, было уже поздно - кривая сабля Шехмета похлопывала по щекам безмятежно дрыхнущего Оболенского…
        ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
        Распродажа настоящих испанских сапог! Вековая гарантия, исторические традиции, благословение церкви! Приведшему двух друзей - скидка и полное отпущение грехов! ООО «Торквемада и Ко»
        - Вставай, Багдадский вор, ибо твой час пробил! Вместо Льва мгновенно проснулся Насреддин, но, глянув в холодные глаза начальника городской стражи, быстро захлопнул так и не распахнувшуюся варежку. Бывшего москвича пришлось будить долго и упорно, пока он наконец не соизволил распахнуть вежды и нагло отмахнуться:
        - Чего пристал, горбоносый? Сплю я. Свой кувшин типа с «вином» получишь позже…
        Тот факт, что он не был сию же минуту обезглавлен, следует отнести исключительно к самообладанию высокородного господина Шехмета. Впрочем, у него были на то свои весомые причины…
        - Мне нужно поговорить с вами, с обоими, - жёстко начал глава стражи, и шестеро его подчинённых с щитами и копьями встали спиной к маленькому навесу, пресекая желание всех любопытствующих посмотреть, о чём тут благородный вельможа беседует с двумя босяками.
        - Я не буду судить вас за то, что вы хитростью подсунули мне сапфир визиря. Не буду судить за то, что украли мой собственный кинжал. В конце концов, в прошлый раз вы вернули мне его ножны с перцем прямо в глаз, и это было куда больнее…
        Лев и Ходжа молча склонили головы в память о Ночи Бесстыжих Шайтанов. В их багдадскую эпопею они действительно крупно насолили суровому начальнику стражи, разве что верхом по области на нём не проехались.
        - Однако все эти преступления я готов простить вам за одно то, что вы вновь сумели высмеять и провести двух наглых женщин - старуху Далилу и её хамоватую дочь! Ибо ночью они спешно покинули дворец эмира, бежав из города, а мой тупоголовый племянник наконец-то подумывает о разводе, хвала Аллаху!
        Оболенский и Насреддин облегчённо выдохнули, поняв, что если и будут казнить, то за другие преступления. Всегда приятно получить отпущение хотя бы от пары грехов, пусть даже остальные всё равно утащат вас в ад…
        - Но теперь я хочу понять, зачем вы-то вообще остались в благородной Бухаре? Никто не мешал и вам сбежать после исчезновения, э… мм… после того, как наш повелитель слегка заболел и не показывается верноподданным. Итак, о вредители благопристойности, ослушники шариата и зачинатели беспорядков, я хочу знать, что вы задумали?
        - Остановить Хайям-Кара.
        Этот короткий ответ начальник городской стражи переваривал очень долго. Потом он внимательно осмотрелся, громко приказал воинам никого не подпускать на десять шагов и, вперив орлиный взгляд в спокойные глаза Ходжи, хрипло потребовал:
        - Расскажи всё, что знаешь!
        Домулло не заставил просить себя дважды.
        Шехмет, как мы уже не раз говорили, вне сомнения, был расчётливым и жестоким человеком, отнюдь не лишённым своеобразной чести. За ним можно было бы числить множество пороков, но он не был слеп и не был глуп. Разумеется, ему ничего не стоило отвернуться в нужный момент, ибо сказано: «Не суди о том, чего не видишь», но упрекать этого мужчину в демонстративном желании просто закрыть глаза ладонями и просидеть всю войну с блаженной улыбкой на лице не посмел бы никто!
        - Мои шпионы доложили, что войско чёрного шейха всего в одном дне пути от Бухары. - Шехмет опустил голову. Его холёные пальцы ласкали изогнутую рукоять хищного дамасского клинка с изображением солнца и звёзд на волнистом узоре стали. - С ним много людей, но в большинстве своём это лишь полубезумные фанатики, а под моей рукой достойное количество вооружённых воинов. Если визирь Шариях поставит под копьё своих людей, то…
        - Визирь уже с потрохами продался этому бородатому фюреру в кривой чалме. - Оболенский, не думая, позаимствовал у Шехмета два перстня, незаметно примерил и столь же виртуозно вернул обратно. - Я имел с ним личный разговор. Дяденька не разменивается на ряд прибрежных городишек и не мыслит местечковыми параметрами. Ему подавай на блюдечке всю Азию, весь Восток, а потом уже и целый мир! Он считает себя выше Мухаммеда - последнего пророка и диктует свою веру. В его «мире» нет места никому, кроме него самого… Даже Богу!
        - Я слышал, что имя Аллаха лишь постамент для Хайям-Кара, - глядя в сторону, подтвердил начальник армии, кусая чёрный ус. - Но вдруг…
        - Воистину, мой отважный дядя сумел поймать этих воров и безобразников! - бодро раздалось за спинами наших героев.
        Молодой Али Каирская ртуть, грозно топорща подщипанные брови, оставил своих молодцов рядом с городской стражей, а сам шагнул под навес. Ни Лев, ни Ходжа, ни даже ослики не сделали попытки подвинуться. Безуспешно потолкавшись, молодой наглец вынужденно встал за спиной у старшего родственника.
        - Я только что из дворца, дядя. Визирь, да ниспошлёт ему Всевышний долгих лет и всяких благ, а ангел смерти забудет, как пишется его имя, увеличил награду за поимку двух преступников. За каждого из них дадут три мешка золота! И господину Шарияху не нужны их жизни, только головы…
        - Почему только головы? - рассеянно уточнил Шехмет.
        - Великий визирь желает принести их в дар одному человеку, чьё имя гремит по всем пустыням и заставляет вздрагивать океан! Грядёт новый век истинной веры… - драматическим шёпотом произнёс Али, и в его узких глазах мелькнула неуёмная алчность. - Я не буду претендовать ни на одну монету из твоей награды, о дядя, но позволь мне лично обагрить свой меч кровью этих нечестивцев!
        - Какой меч? - тихо фыркнул Ходжа. Племянник начальника городской стражи хлопнул себя по бедру - увы, его пальчики натолкнулись лишь на пустые ножны. Багдадский вор прикинул в руке вес его клинка, сделал пару взмахов и вернул оружие.
        - Держи крепче, ниндзя в тюрбанчике! И носи в кармане справку о том, что сабелька сувенирная. А то менты отберут или ещё, не дай бог, порежешься. Сунул разок мимо ножен - и сам себе евнух…
        - Я… убью вас!
        - Остынь, дурак, - сквозь зубы бросил Шехмет. - Никто не тронет этих двоих, пока я лично не переговорю с визирем. Даёте ли вы слово явиться во дворец по первому моему зову?
        - Да, - не сговариваясь, кивнули Лев и Ходжа.
        - Нет, - нехорошо улыбнулся Али, с размаху опуская рукоять своего меча на затылок родного дядюшки. Командир стражи рухнул без звука, даже чалма не спасла его от рассчитанной тяжести удара. - Нет, ибо вам двоим нет веры. Воины, все сюда! Эти преступники напали на нас!
        Ходжа только и успел дёрнуть за покрывало, которым они ранее укрывались и на краю которого стоял сейчас низкий изменник. Молодой Али Каирская ртуть взвился вверх тормашками и, перевернувшись в воздухе, рухнул на плотно утрамбовавшуюся землю копчиком, но что толку?
        Обернувшиеся стражники и люди каирца увидели то, что должны были увидеть. Шехмет лежит ничком, а его племянника бьют ногами под рёбра! Это уже бывший москвич не удержался, потому что не врезать этой юной сволочи было просто невозможно. То есть выше человеческих сил и против всех божеских законов! А выпрыгнувший в то же мгновение из-под крыши хитроумный шайтан с радостью подлил масла в огонь:
        - Бейте их, о доблестные воины! Отомстите за смерть своего… э-э… господина и его верного племянника! Режьте их, рубите их, протыкайте их, кусайте их, оскорбляйте немусульманскими словами, я вам подскажу, э-э…
        ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
        Конина! Конина! Свежая конина от официального поставщика! Роберт Говард
        В общей суматохе, наверное, только белый ослик не потерял головы. Эмир встал на задние ноги, помесил воздух передними копытами и с ужасающим рёвом, от которого сам шайтан заткнул уши, бросился на врага! Стражники, не раздумывая, сыпанули в стороны, а в образовавшуюся брешь рванула наша троица. Хотя, если представить себе относительно небольшую территорию постоялого двора и общее количество преследователей, становилось ясно, что далеко бы они не убежали, если бы… Оболенский с разбегу не стукнулся головой в твёрдую грудь проходящего человека.
        - Окстись, нехристь, куда прёшь?
        - Чё?! - обалдело вытаращился Лев.
        - Чё, чё, - добродушно фыркнул высокий бородач с русыми кудрями, в славянском платье. - Смотри, говорю, куда прёшь, дурында азиятская!
        - Не зашиб он тя, Садко? - К бородачу подошли ещё четверо крепышей, и на ресницы Оболенского навернулись искренние слёзы…
        - Братцы… русские… православные, свои… свои!
        - Вы гляньте, и впрямь не азият узкоглазый, а наш человек, - загомонили русские купцы, окружая плачущего Лёвушку. - Небось в полон был угнан да продан. Измаялся, поди, без родимой сторонушки? Да энтих скоморохов с копьями ты, мил-человек, не пужайся. Небось своего-то не выдадим! А ну, молодцы, засучай рукава! Тока до смерти никого не бить, нам тут ещё расторговаться надоть…
        Каким чудом в караван-сарае Бухары именно в тот день оказались русичи, история умалчивает. В принципе, я охотно поверил Насреддину и не потребовал архивно обоснованных доказательств. Торговые связи Востока и Древней Руси и так широко известны, а уж как только судьба не швырялась отважными новгородцами, пробивавшимися со своей пушниной, смолой, пенькой и стоялыми медами аж до Индии и Китая! Трусов среди ушкуйников и русских купцов не было по определению, так что эту короткую драку городские стражники и храбрые барсы Али Каирского запомнили надолго…
        Сами понимаете, люди Каирской ртути привыкли бить большим числом меньших, по принципу «трое на одного и лучше сзади». Бывшие бандиты и разбойники, они уютно пристроились под рукой власти, благо всегда дающей возможность пограбить. Городские стражники вообще не рассчитывали свои силы на мордобой, собственно, одного вида их длинных копий, тяжёлых щитов, изогнутых мечей и непробиваемых шлемов в единстве сомкнутого строя было более чем достаточно, чтоб разогнать любую толпу уличных бунтовщиков!
        А встав лицом к лицу с теми, кто едва ли не ежедневно защищал свою жизнь и товары, бухарцы несколько удивились суровому спокойствию противника. Однако приказ есть приказ, и поощряемые провокационными выкриками шайтана, стражники каирца сделали так называемую глупость дня - пошли в бой…
        - За Русь! За Новгород! За Садко-о!
        Дальше мешанина, махалово и мочилово…
        Кстати, само имя купца Садко встречается в старых летописях не один раз и не у одного человека, но важным на тот момент было не это. Важным было лишь то, что десяток русских богатырей стенка на стенку уложили вчетверо превосходящего противника! И рычащий Лев Оболенский, потомок древнего дворянского рода, дрался в первых рядах до тех пор, пока наконец-то не был утащен за шиворот бдительным Насреддином. После чего, не найдя «причину» драки, русичи заботливо растащили тела недобитых по тенистым местам и на особо ушибленных побрызгали водичкой. Ну чтоб всё по чести, без обид…
        - С этими благородными иноверцами, твоими земляками, ничего не случится, поверь! Они же в первую очередь купцы, а Бухара никогда не посадит в зиндан того, кто приносит ей прибыль, - успокаивающе объяснял домулло, осторожно промокая мокрой тряпочкой большущую шишку на лбу всё ещё горящего боевой эйфорией друга. - Мы на другом конце города, нас, конечно, будут искать, но я тебя спрячу, о храбрый северный медведь, ушибивший лапку! Какого безмозглого шайтана ты вообще туда полез?!
        - Зуб болит, вроде шатается даже…
        - Это тебе врезали тупым концом копья, а если бы острым? Я же мог остаться сиротой!
        - Ты тоже здорово отпинал двоих, - осторожно щупая левый, клык языком, пробурчал бывший помощник прокурора. - Но зато мы окончательно выяснили расстановку фигур на шахматном поле. Визирь - предатель, Али Каирская ртуть - тоже, старина Шехмет вроде бы и за нас, но выведен из строя своим же племянником. Далила и Зейнаб вне игры, свалили на мусор. Абдрахим Хайям-Кар, чёрный шейх, ударит по беззащитной Бухаре со дня на день! Будем организовывать фронт народного сопротивления или по-тихому свалим в лес с Лукашенко партизанить?
        - Думать будем, Лёва-джан, - пожал плечами домулло, и оба осла с ним согласились. - Я понимаю, как ты этого не любишь, но сначала мы всё-таки будем думать…
        Как лично мне показалось, ИМХО Ходжа, вообще, любил, и это слово, и сам процесс, и, главное, обожал заставлять думать окружающих. Был случай, когда я подошёл к подъезду и застал этого юмориста в тюбетейке прижатым к стене в окружении трёх быстровоспламеняющихся кавказцев. Оказалось, он сделал им критическое замечание, вступившись за какую-то слинявшую егозу в мини-юбке. Но от моей помощи категорически отказался, даже чуть ли не обидевшись:
        - Вай мэ, почтеннейший, неужели ты всерьёз думаешь, что я не могу один отлупить всего трёх противников?
        - Да мы тебя тут заре-же-эм!
        - Все трое сразу, да? - сплюнул домулло.
        - Нет, - гордо выпрямился самый мелкий и самый наглый. - Сначала со мной дерись! Потом с Зауром, потом с Вахтангом!
        - Мне хватит трёх ударов, чтобы ты уже не встал, - похвалился Ходжа.
        - На, бей! Три раза бей! Потом я тебя убью!.
        - Могу ударить три раза? Куда хочу? Как хочу? Когда хочу? Каждого?
        - Да!!! - хором взревели все трое, и я на всякий случай покачал столбик палисадниковой ограды, вырвется ли из земли, если очень уж понадобится вмешаться.
        - Клянитесь Аллахом, что не причините мне вреда, пока я трижды не ударю каждого из вас - как хочу, куда хочу и когда хочу, - продолжил Насреддин, закатывая рукава.
        Кавказцы дружно поклялись папой, мамой и Рамзаном Кадыровым, хотя тот, что маленький, на всякий случай принял позу футболиста из «стенки» во время пенальти. Видимо, берёг главное.
        - Аллах да накажет вас за нарушение слова!
        - Бей уже, э-э…
        Домулло кивнул и быстро отвесил каждому по щелбану в лоб. После чего развернулся к подъезду, приветливо махая мне ручкой.
        - А-а, куда пошёл?! Давай дальше бей!
        - Я ударил один раз, а второй и третий - ударю, когда захочу! Но сегодня мне не хочется. Может, завтра? А может, после святого праздника Рамадан? Не знаю, не решил ещё…
        Три горбоносых жителя Кавказских гор так и остались на улице, неуверенно косясь друг на друга и пытаясь со скрипом понять, где же их провели и сколько им ждать второго-третьего удара, после которого они этого… такого-сякого, просто закопают!!! Последний раз мы с домулло выходили на балкон около часа ночи, эта троица всё так же стояла и думала, думала, думала…
        ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
        Перед выборами нимб не жмёт ни одному депутату… Бытовое наблюдение
        Вот так же и в тот день, когда они добрались до маленькой зачуханной чайханы, где подавали вкуснейшие лепёшки, но никогда не было мяса, герой народных анекдотов уселся думать. Скучающий Лев успел наворовать сена, накормить ослов, пронести в обход чайханщика вяленую конину и рыбный балык и в тупом одиночестве умять больше половины, а Ходжа…
        Ходжа всё это время сидел с отсутствующим взглядом, уставясь на голую глинобитную стену, и что-то невнятно мурлыкал себе под нос, перебирая чётки. Оболенский четырежды наливал ему зелёный чай и четырежды выплёскивал его остывшим обратно в чайник. На щипки, шутки и обращения домулло не реагировал, вставать с места не хотел, никаких эмоций не проявлял, никуда не спешил, и вообще, казалось, впал в полустолбнячное состояние. Он впервые повернул голову примерно часа через три, когда утомлённый жарой и вынужденным бездействием россиянин уже начал потихоньку задрёмывать, скатав под голову волшебный ковёр.
        - Тебе предстоит одеться лекарем, о мой благородно храпящий друг! И на этот раз не марокканцем с клизмой, а седобородым врачевателем, владеющим тайнами женских чресел…
        - Гинекологом, что ли? - не поверил такому счастью Лев. - Типа я тут пришёл для планового осмотра на предмет мастопатии и могу все бюсты перещупать?
        - Сколько умных слов, наверняка все очень учёные, - одобрительно покивал герой народных анекдотов. - Произноси таких слов побольше, и стража не дерзнёт тебя задержать, а евнухи укажут путь на женскую территорию. Сам шайтан поведёт тебя дорогой греха и искушений, но, главное, не забудь в конце своего пути заглянуть в сокровищницу нашего эмира! Не бери ничего липшего, золото и драгоценности можно наворовать в другом месте. Найди сосуд, содержимым которого наш повелитель был превращен в лопоухую вьючную скотину. Ребе Забар ждёт нас, не стоит его подводить…
        - Опять евреи рулят мировой политикой?
        - Увы, возможно, в том проявляется воля и умысел Всевышнего, - без лишнего фатализма согласился Насреддин. - И не беспокойся о визире, он будет очень занят.
        - Чем?
        - Кем, - поправил домулло. - Мною.
        - В каком смысле?! - Льву вдруг совсем не понравилось умиротворённое спокойствие друга. - Погоди, ты что, намерен ему сдаться? Думаешь, пока он будет отплясывать финскую польку вокруг твоей связанной особы, это позволит мне, не привлекая внимания, сделать своё чёрное дело? А если тебя случайно не казнят сразу же, то кому прикажешь вытаскивать твою легендарную задницу из зиндана, опять мне?!
        - Сколько вопросов, а ответ один - да. - Ходжа сглотнул голодную слюну, сунул нос в остывший чайник и жадно набросился на уцелевшую половину лепёшки и солёный рыбий хвостик.
        - Ты псих и самоубийца, - обречённо вздохнул Оболенский, расчесал кудри пятернёй и согласился: - Хрен с тобой, плановик-затейник, зови осла!
        Белый эмир, оценив идею и воодушевлённо прядя ушами, изо всех сил старался помочь двум аферистам составить хотя бы приблизительный план дворца, гарема, сада плюс всех прилегающих территорий. Заколдованный человек прекрасно понимал всё, что ему говорят, и всё, что с ним произошло, а потому пусть и не мог адекватно ответить или написать, то хотя бы кивал и чертил копытцем на песке основные линии переходов, комнат и зданий.
        Меньше чем за полчаса бывший помощник прокурора вполне сносно уяснил для себя, с чем придётся иметь дело и по какой вражеской территории ему предстоит пройтись огнём и мечом. Это фигуральное выражение, в реальности он мог надеяться лишь на недорогой маскарад Айболита от гинекологии и собственное мужское обаяние. Последнего-то у него как раз хватало в избытке, хотя сам факт похода в гарем не радовал абсолютно. И дело даже не в том, что, как заметил один бдительный критик, укатали сивку крутые горки: чтобы укатать здоровяка Оболенского - трёх гаремов было бы мало! Нет, причина была совсем в ином.
        В той самой маленькой смятой бумажке, которую он не так давно вынул из кармана убитого еврейского юноши. Текст. Одно короткое слово, написанное коричневыми чернилами. Не владеющий арабской грамотой москвич никогда бы не прочёл его, если бы не видел, как эти буквы аккуратно выводила любимая женская рука в тонких звенящих браслетах. На записях в книге у кади, в договорённостях о земле, в расчётах с караванщиками она везде писала только своё имя - Джамиля…
        Почему Лев скрыл это от друга? Не знаю. Ходжа тоже не знал. До поры это оставалось тайной нашего героя, хоть и обжигало ему сердце. Он быстро взял себя в руки, построжел и постарался максимально запомнить тот план, что старательно, но неумело рисовал белый ослик. Разработка мелких деталей затянулась почти до сумерек, когда Ходжа неожиданно приложил палец к губам:
        - Не оборачивайся, уважаемый, похоже, сюда кто-то крадётся…
        - И, судя по пыхтению, их двое, а если взять во внимание стук копыт, то один из них точно шайтан, - навострив уши, пробормотал Оболенский. - Мигни, когда встанут за дверью, о'кей?
        - О'кей? - не понял домулло.
        - «Якши» по-вашему, - не повышая голоса, огрызнулся Лев. - Ненавижу, когда ты тормоз включаешь.
        - О'кей, о'кей, о'кей, - примирительно прошептал Ходжа, делая вид, что просто так икает. Подождал минуты три, не сводя взгляда с грубосбитой двери за спиной друга, и наконец старательно моргнул обоими глазами.
        - Гав! - грозно рявкнул Багдадский вор, вскакивая на ноги и пинком распахивая дверь. Стоявший за ней человек с копьём ловко успел отпрыгнуть.
        Ловко, но неудачно, в том смысле, что обеими ногами попал на длинный хвост подталкивающего его шайтана. Вопль боли, изданный нечистым, посрамил всех павлинов, ишаков и павианов, вместе взятых!
        - Не свезло мужикам, - меланхолично определил Оболенский, глядя, как взбешённый шайтан мстительно пытается откусить нос своему подельнику, а тот отбивается от него, вереща, как запрещённый исламом поросёнок. Минутой позже, бросив копьё, визжащий убийца с характерным пятном на лице исчез за поворотом, но прихрамывающий нечистый так резво кинулся в погоню, что её результативность не оставляла сомнений - этот мусульманин пойдёт на фарш…
        - Кто там был?
        - А помнишь того фаната, что приставал к нам то пьяницей, то проповедником? - обернувшись, доложился россиянин. - Видать, наш шайтанчик убедил его совершить нечто «богоугодное», приперевшись к нам с финкой на палке.
        - Вах, но чего тогда они так быстро убежали? Не зашли, не сказали «салам алейкум», не выпили с нами чаю? Зачем теперь между собой дерутся?
        - Я ж и говорю: не свезло. С мозгами конкретная проблема, причём у обоих… И вот что, Ходжа, у вас в Бухаре есть какие-нибудь приличные ночные клубы?
        - Ночью всем праведным мусульманам пристойно спать, но я, кажется, понимаю, о чём ты, - подумав, сообразил домулло, решительно встал, накинул халат на плечи и забекренил тюбетейку на манер десантного берета. - Ты прав, завтра у нас с тобой может уже и не быть. Так пойдём и достойно отметим эту волшебную ночь, дарованную нам Аллахом, в самом непотребном заведении для таких отпетых ослушников шариата, что туда и стража не рискует входить меньше чем вдесятером!
        ГЛАВА СОРОКОВАЯ
        Рамадан в Рамазан - в дребадан, Хаим в Пурим - в дым, а Тарас в Спас - в тарантас! Скороговорка для определения нарушителей шариата
        Скажу сразу, несмотря на устный рассказ одного из свидетелей всех описываемых здесь событий, лично я не могу указать данное место на карте современной Бухары. Возможно, его переименовали и даже перестроили под безобидную аптеку. А в те сказочные времена это была самая грязная, буйная, преступная, злачная и смертельно опасная чайхана в западной части города, в квартале бедноты, уличного отребья и прочего социально опасного элемента. Забегаловка называлась гордо: «Одноногая лошадь»! Что уже само по себе свидетельствовало о наркотической зависимости её совладельцев, двух братьев-близнецов из Чуйской долины.
        Но, с другой стороны, пожалуй, лишь там наших отчаянных парней не достал бы никто - городской страже (а уж тем более и любым проповедникам) вход в чайхану был строжайше запрещён. А смело рискнувших безумцев потом находили холодными трупами за арыком или, чаще всего, не находили вовсе…
        Возможно, эту историю стоило бы обозначить примерно следующим образом: «Ходжа Насреддин и Багдадский вор проявляют чудеса хитроумия, посрамляют коварного наглеца Али из Каира и сорок его молодцов, храбростью превосходящих снежных барсов!» В принципе я бы убрал слова «наглеца» и «снежных барсов», но домулло настаивал, что всё было именно так и велеречивость, обильно перемешанная с напыщенностью и преувеличениями, есть их литературная восточная традиция! Пришлось подчиниться.
        Ослов они оставили в караван-сарае, брать их с собой смысла не имело, а эта спевшаяся парочка преотличнейше могла постоять за себя, если уж что…
        В бедняцкий квартал шли пешком, осторожно, с опасениями, ибо дураков-грабителей с кривыми восточными кинжалами во все времена хватало с избытком. Впрочем, широкоплечая фигура Льва плюс уверенная походка, грозный взгляд из-под бровей и тяжёлые кулаки на корню гасили любые глупые мысли показать этому батыру ножик или потребовать полтаньга залить горящие трубы.
        Ходжа уверенно вёл Оболенского тайными закоулками, тёмными местами, узкими проходами меж облупленных стен и покосившихся заборов, минуя туалетные лужи и помойные ямы, незапоминающимся, сложно запуганным маршрутом прямо к полузаросшему бурьяном пустырю. Даже зоркий глаз Льва не сразу разглядел уводящую под землю старенькую замызганную дверь, из щелей которой пробивались рассеянные лучики оранжевого света.
        - Кто? - тихо спросили два здоровенных валуна, на поверку оказавшиеся сидящими на корточках «швейцарами».
        - Возмутитель спокойствия и Багдадский вор! - гордо ответил Насреддин.
        - Куда?
        - Куда все!
        - Зачем?
        - Оттопыриться! - перехватил инициативу Оболенский, но прокатило, охранники кивнули и вновь превратились в безмолвные и неприметные глыбы.
        Ходжа церемонно распахнул калитку и с поклоном пропустил россиянина вперёд. Высокому Оболенскому пришлось скрючиться в три погибели, протискиваясь к сияющему свету, жуткой смеси запахов пота, вина и шашлыка, к дикой музыке бубнов, флейт и барабанов, туда, где день и ночь шёл нескончаемый праздник жизни!
        - «Одноногая лошадь»… - мечтательно простонал домулло, когда они ввалились в главный зал. - Если бы законы шариата писались здесь, мир был бы куда как веселее!
        - Клуб «Распутин» отдыхае-эт, - завистливо признал Лев, озирая кутящих посетителей, заставленные едой дастарханы, полуголых танцовщиц и облако голубовато-розового дыма из сотни кальянов. Запрет на употребление наркотиков тут был явно не в ходу. Впрочем, как и все другие запреты.
        Кареглазый юноша лет пятидесяти, из «вечно молодых, вечно пьяных», быстро провёл их к свободному столику, поймал подброшенный Насреддином дирхем и умчался за вином. Два друга откинулись спиной на драные подушки и, получив первый чайник красного, с головой ушли в нирвану…
        - На этот раз тебя совсем не тянет домой, почтеннейший, - после двух пиал начал Ходжа, щёлкая фисташки.
        - Не трави душу. Если я научился об этом помалкивать, ещё не значит, что я забыл о доме.
        - Разве джинн с непотребным именем и доброй душой не вернёт тебя в тот же момент, из которого взял?
        - Не в этот раз. - Лев махом осушил свою пиалу. - Старина Бабудай честно признался, что не покладая рук пашет на того психа.
        - Хайям-Кара?
        - Его самого, я ж говорил, что мы встречались на днях. Хорошо так побеседовали, обсудили взгляды на жизнь, поискали консенсус в поэзии…
        - Помню, но, к сожалению, ты не убил его?! - страдальчески опустил брови домулло, поднимая пиалу в честь геройского друга.
        - Нет, - вынужденно признал честный помощник прокурора. - Дал разок по физе, не удержался, смазал так, слегонца, левой… Только тапки мелькнули!
        - Тогда ты труп, Лёва-джан! Нет, мы оба трупы…
        - Хороший тост. Выпьем?
        Им вновь принесли новый расписной чайник с контрабандным румийским вином. Тем самым, оттенка багрово-красного рубина, чью живительную влагу восхваляли все великие стихотворцы Востока от Саади до Хайяма. Сколько прекрасных строк посвящено запрещённому Кораном вину! Сколько божественных образов, чудесных слов, сколько дивных ассоциаций, вспомните?
        Бесценный дар лозы Тамани, животворящий огонь, пробуждающий старцев, мудрость веков, радость юношей, мечта богатого, утешение бедного, ответ на все вопросы бытия, разгадка тайн мироздания, слеза любви, солнце в бокале, жизнь после смерти, исток вселенной, сокрытая милость Аллаха, песня в кувшине, алый лал, мерцающий в сосуде, ночь, выпитая одним глотком, поцелуй тысячи прекрасных женщин, губы пери, предвкушение ласк небесных гурий…
        - Для нас танцуют, Лёва-джан, брось девушке монету!
        - Не вопрос, но я хочу видеть «укус пчелы». Сколько ни пытался найти нечто подобное в Москве, наши на такое не тянут.
        - За пару серебряных она станцует это у тебя на коленях!
        Оболенский восторженно опрокинул следующую пиалу и самодовольно кивнул. Стройная девушка в пёстрых тканях, замотанная вуалями с ног до головы, прыгнула к их столику, бешено вращая узкими бёдрами. Впрочем, для двух опытных мужчин ширина бёдер дешёвой танцовщицы не казалась особенно важной.
        Тем более что для каждого из нас даже само понятие ширины или узости - сугубо индивидуальная штука.
        - По-моему, она тебе намекает, Лёва-джан!
        - С чего ты взял, что мне? Она явно на тебя нацелилась…
        - Вай мэ, мой недогадливый друг, - покровительственно улыбнулся Ходжа. - Если бы ты знал тайный язык восточного танца, то легко прочёл бы в движениях её бёдер примерно следующее… «О прекрасный юноша, красотой подобный тюльпану, мужеством - полосатому тигру, а ясностью взора - владыке небес соколу! Твой стан пленил мою душу, твои ресницы пронзили моё сердце, твоё тело зажгло ответный огонь в моей груди! Возьми же свою верную рабыню, заключи меня в пылающие страстью объятия, утоли жажду любви в моих устах, стань господином моей нежности и падишахом этой ночи!»
        - Карданный вал мне в заднюю дверцу, - поражённо выдохнул Лев. - И что, вот всё это одним качанием бёдер так и сказала?!
        - Танец живота красноречивей и откровенней слов, - тонко улыбнулся домулло. - Иди же, о счастливейший из смертных! Брось в неё ещё три монеты, и, если хоть одна попадёт прямо в пупок, эта таинственная красавица разделит с тобой постель.
        - Я промазал…
        - Что?!
        - Промазал. - Бывший москвич удручённо вернулся на своё место и отхлебнул из пиалы друга. - Не попал в пупок. Да и как я мог попасть, когда на ней столько тряпок наверчено?
        - Пойди и попробуй снова. Быть может, она стоит дороже трёх монет…
        - Вот сейчас чуток разденется, я увижу цель и пойду, - определился Лев.
        Домулло вновь наполнил пиалы и крикнул, чтобы подали ещё и чай, а к чаю орехи в меду, шарики творога с кунжутом и варенье из белой узбекской черешни. А бубны и барабаны бились в одной мелодии, всё более наращивая темп, всё яростней звенели монисто, всё бешеней вращались бёдра, а подведённые глаза под чёрной вуалью сверкали молниями!
        Нет в мире танца, равного танцу живота, нет такой неутолимой страсти в пластике каждого движения, нет столь изысканной гармонии отточенных веками поворотов, изгибов талии, дрожи плеч, линии бровей! И вот вдруг заученность поз становится волшебной импровизацией, капли пота звенят, разбиваясь об пол, как горный хрусталь, запах мускуса и разгорячённой кожи сводит с ума всех присутствующих, но круглое колено танцовщицы всё чаще и чаще оборачивается в сторону того единственного мужчины, который сегодня получит - всё! Истинный танец живота - не обещание, не намёк, не искушение, это - дар…
        ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
        О-о, стриптиз, как олимпийский вид спорта, пуркуа па? Карла Бруни-Саркози
        - Ходжуля, мне кажется или она…?!
        - Вай дод, Лёвушка, ты прав, она начала раздеваться, она хочет нас обоих!
        - Блин, я не об этом!
        - А о чём ещё, о глупец? Посмотри на ритм её бёдер, они ясно говорят, что она уже вся…
        - Идиот озабоченный, - рыкнул бывший помощник прокурора, сбрасывая с плеча руку нетрезво-обмякшего товарища. - У неё пузо волосатое-е!
        Оболенский успел откатиться в сторону, а «танцовщица» одним прыжком прильнула к Насреддину и, нежно обняв его за шею, прошипела:
        - Одно лишнее движение, Багдадский вор, и твой друг умрёт! У меня нож.
        Это Лев отлично видел и сам, тонкое лезвие упиралось в бок Ходже и наверняка не было тупым театральным кинжальчиком.
        - Сейчас мы с твоим другом встанем и уйдём отсюда, а потом ты выйдешь и пойдёшь, куда я скажу. Будешь послушен, и он доживёт до встречи с тобой.
        - А если нет?
        - Ай-ай-ай, тогда он умрёт прямо сейчас, и его кровь будет на твоих руках.
        - Которыми я сразу сверну тебе шею, трансвестит поганый, - честно предупредил русский дворянин, наливаясь здоровым гневом. - Пока ты молчал, шавка каирская, я не был уверен в том, с кем имею дело. Глазки накрасил, усики сбрил, ручки вымыл и типа готов, весь из себя сплошная Шахерезада Ивановна?! Ох, прав был наш бывший градоначальник, запрещая таким, как вы, парады в столице…
        - Да, я Али Каирская ртуть, - высокомерно вскинулся племянник Шехмета. - Я сам…
        На миг он заткнулся, потому что подошедший мальчик поставил перед бледным Ходжой чай и варенье.
        - …я сам выследил вас, я не побоялся войти в это вместилище греха и порока, и я не уйду отсюда, не обагрив вашей кровью свой дамасский клинок!
        - Ты вообще отсюда не уйдёшь, - прямо заявил Лев.
        - На улице сорок моих молодцов. И они примчатся сюда по первому зову своего господина!
        - А вот это стоит проверить, - неожиданно предложил доселе молчащий домулло, одним коротким движением приподнимая чайник. Струя кипятка не больше пары секунд лилась на чёрный подол «танцовщицы», как раз туда, где у нормального мужчины находится…
        - А-а-а-у-у-а-ай-й-уй!!! - на совершенно непередаваемой ноте взвыл Али Каирская ртуть, завертевшись винтом на месте. Его вопль оглушил всех, кто находился в этот час в «Одноногой лошади». Музыканты прекратили игру, люди зажимали ладонями уши, пьяницы трезвели на глазах, ослушники шариата вновь возвращались на стезю праведности, и даже ушлый шайтан, наверняка прятавшийся под какой-нибудь кошмой, испытал чувство здоровой зависти - он так вопить не умел.
        Когда Ходжа поставил чайник на место, то гордого, но обваренного храбреца из Каира в помещении уже не было. Если на выходе его действительно ждали сорок молодцов, подобных снежным барсам, то, не получив приказа, они наверняка пустились догонять своего резво убегающего командира. По крайней мере, Бухара никогда больше не слышала даже имени этого молодого негодяя…
        - Ты в порядке? - уточнил Оболенский, похлопав по спине улыбающегося друга. - Ну и ладушки… Официант, я требую продолжения банкета! Ещё вина и свежий чай, этот у нас как-то быстро кончился…
        А минутой позже музыка заиграла снова, завсегдатаи опомнились, переспросили друг друга, что же это было, не вспомнили и, привычно прокляв заведомо невиновного нечистого, спокойно окунулись в круговорот привычных грехов. Вновь рекою лилось запрещённое вино, звучали песни о плотской любви отнюдь не соловья и не к розе, дробно стучали игральные кости, а грудастые танцовщицы отважно сбрасывали немногочисленные одежды себе под ноги всего за несколько монет. По обоюдному решению Льва и Ходжи вечер удался!
        …Утро. Первые крики муэдзинов. Всё ещё сонный город сладко нежится в быстро тающей рассветной дымке, припоминая остатки развеянных снов. А маленькие серебряные звёздочки, жалобно тающие в золочёной голубизне неба, изо всех сил машут лучами-ладошками миру, не прощаясь насовсем, но обещая вернуться при первых же сумерках, озарив Бухару сияющей улыбкой, и подарить каждому, кто не спит, хотя бы минуту счастья!
        Звёзды вообще невероятно щедры к людям, если вдуматься, сколько тысяч лет они просто так, даром, не задумываясь, дарят свой свет людям. Неважно каким - звёзды об этом не задумываются, неважно зачем - иногда факт дарения важнее того, кому и зачем это предназначено, благодарили ли тебя, прошёл ли подарок незамеченным - всё неважно… Важен свет! Запомним это…
        Я иногда даже завидую звёздам. Ты ничего не делаешь, просто остаёшься самим собой, а тебя всё равно хоть кто-то да любит! Смотрит на тебя задрав голову и любит! Ни за что, просто так, платонически, без надежды заговорить, коснуться губами, но искренне веря, что каждый вечер на небе родится ещё одна, новая, светлая и чистая звезда…
        А по улицам благородной Бухары широким свободным шагом шли двое мужчин, высоко задрав подбородки, веря в предопределение и ни о чём, абсолютно ни о чём не думая! Это, кстати, было по разным причинам. Лев Оболенский просто ещё не проснулся, его подняли, но не разбудили. Мучающийся дичайшей головной болью после вчерашнего Насреддин кое-как сумел обрядить его в нужный вид и вытолкал на улицу. Бывший москвич так и топал на полуавтомате, с гордо задранным подбородком, потому что практически спал.
        А вот домулло не опускал чела единственно из опасения, что если эта дико гремящая тыква с ушами хоть на миг посмотрит себе под ноги, то просто отвалится и упадёт. Причём это его как раз таки и не останавливало, он рад был избавиться от головной боли самыми радикальными средствами (ибо достало!) и шёл во дворец в слепой надежде, что палач не взял выходной по уходу за огородом и в один миг навеки избавит его от этого сволочного похмелья! Но прежде он - возмутитель спокойствия и герой народных анекдотов - из самых благородных побуждений сдаст малоизвестный адрес «Одноногой лошади», чтоб эту грязную лавочку, поящую честных мусульман палёным вином, наконец-то прикрыли раз и навсегда, на веки вечные, во славу Аллаха, аминь!
        - Слышь, брателло, ты не слишком нарывайся там…
        - О'кей.
        - Я имею в виду, что постарайся не быть казнённым хотя бы до вечера.
        - О'кей.
        - А то знаю я тебя. Пошлют к палачу садиться на кол, а ты хоть крем-то с собой взял?
        - О'кей.
        - Это была неприличная шутка с гейским подтекстом! - не выдержав, сорвался Лев. - Какого лешего ты всё время окейничаешь?! Выучил новое слово, да?!
        - Лёва-джан, вот… чё ты… как этот? Нет чтоб предложить близкому другу опохмелиться, он разговорами достаёт… чтоб шайтан надул тебе в воду во время утреннего омовения и ты это видел, а всё равно умылся!
        - Майн гот, а при чём тут я? Не умеешь пить, не берись! - облегчённо выругался свежий, как йогурт, россиянин. - Надо было сразу сказать, похмелье штука деликатная и требующая к себе вдумчивого отношения. Стань вон там, у арыка, в тени под деревцами, и жди, я быстро.
        Метнуться до ближайшей чайханы, обложить хозяина матом, вытребовать чашу холодной араки, честно отдать за неё целый дирхем, не оборачиваясь, левой рукой спереть у счастливого чайханщика два золотых и той же липицуанской рысью вернуться к другу, не расплескав ни капли, - на такое мог быть способен только настоящий Багдадский вор.
        - Ты мой спаситель, - жалобно всхлипнул Ходжа, принимая дрожащими руками глиняную плошку с драгоценным напитком. В два глотка он покончил с водкой, и его глаза заблестели…
        - Подлечился? - уточнил Лев. - Теперь освежился по-быстрому и пошли!
        Не успел домулло опомниться, как был безжалостно окунут в тот же арык с головой, и добрых пару минут верный друг полоскал его в жёлтой воде туда-сюда за шиворот, как енот в цирке.
        - Не умеешь - не пей! Запретил тебе Аллах алкоголь - слушайся! Ему с утра в тюрьму, а он нажрался, как Карлсон с фрекен Бок! Не стыдно, а?!
        Ходжа сначала булькал и брыкался, а потом успокоился и даже попускал пузыри, изображая довольного бегемота…
        - Полегчало?
        - Воистину! Пусть Всевышний в раю так же макает тебя в память о том удовольствии, которым ты отпраздновал моё утро, - церемонно поклонился мокрый домулло, поочерёдно касаясь кончиками пальцев груди, губ и лба.
        - Ничего, на такой жаре обсохнешь быстро. Куда мы теперь, прямо во дворец?
        - О нет, мой торопливый друг, сведущий лишь в вопросах неведомого праведному мусульманину опохмеления. Сначала нам надо придать тебе облик лекаря по тайным женским болезням.
        - Короткий халатик нараспашку, эффектный чепчик с красным крестом и белые чулочки?
        - Такого лекаря предпочли бы многие мужчины, - прикинув образ, согласился некраснеющий герой анекдотов. - Но ты идёшь к жёнам эмира, а значит, евнухи гарема должны принять тебя за своего.
        - Кастрироваться не дам!!!
        - Вай мэ, зачем так орать, всех верблюдов перепугал, - укорил Ходжа, пока проходившие слева караванщики с трудом успокаивали доселе флегматичных животных. - Конечно, как ты выражаешься, «реализм - великая вещь!», но на этот раз мы опять пойдём путём простого обмана…
        ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
        Две дочери Лота пристали к пьяному отцу… и ура!
        Два старца пристали к трезвой Сусанне, и увы… Не экономьте на алкоголе
        Денег у соучастников хватало, поэтому, не желая привлекать к себе ещё большего внимания, они просто посетили две-три лавочки, законопослушно экипировав Оболенского на энную сумму золотых. Ему досталась подушка на живот, имитирующая то ли нездоровую полноту, то ли невозможную беременность. Длиннющий парчовый халат китайского фасона, с широким поясом, увешанным целой кучей волшебных амулетов, как то: сушёная лапка курицы, кривой нож-серп с арабскими письменами, пучок перьев чёрного орла, серебрёное зеркало, изогнутый козий рог, два бледно-жёлтых птичьих черепа, прутья саксаула без колючек и специально выдолбленная сухая тыква с затычкой, сплошь исписанная тайными китайскими иероглифами.
        На самом деле, расписывая такие вещи, юморные китайцы, я полагаю, нагло ржали в голос и несли кисточками всякую хрень, но кто будет это читать со словарём? Никто. А значит, тайна-а, а тайна-а завораживает…
        Льву нацепили седую бороду, держащуюся на специальных крючочках за ушами. Водрузили на голову зелёную войлочную шапку под метр высоты и крепко примотали белыми тканями на манер чалмы. Но самое главное, ему дали примитивные круглые очки и с ног до головы увешали знаменитыми арабскими назер бонюк - амулетами от сглаза!
        - Ходжа, ты уверен, что врач-гинеколог должен выглядеть как… как… я даже не знаю, какой кретин согласится в таком виде выйти, на улицу?! - стонал бывший москвич, мелодично позванивая при каждом шаге.
        - Ты капризен, словно любимая тёща эмира, - равнодушно отмахивался домулло, локтями прокладывая дорогу в толпе. Многие идущие навстречу бедняки норовили успеть поймать и поцеловать края халата Оболенского. Когда у тебя нет денег на лечение, то, возможно, одно лишь прикосновение к одеждам врача само по себе подарит долгожданное исцеление…
        - Видишь, как ты нравишься людям? Один вид твоей бороды вызывает почтение! Ибо если лекарь женских болезней умудрился дожить до седин и не был ни разу обезглавлен ревнивым мужем, это говорит о многом…
        - Ходжа, ты сказал «ни разу не был обезглавлен»?
        - Не цепляйся к словам, почтеннейший! На чём ты меня перебил? А-а, воистину, это говорит о многом, ибо лекарь женских болезней имеет право осматривать женщину лишь через зеркало и не касаясь её сокровенных тайн похотливыми руками!
        - А если и касаясь, то лишь руками в варежках? - навскидку угадал Оболенский, заслужив довольный кивок друга.
        Общую поведенческую концепцию он уже уловил, всё-таки не первый раз на Востоке. Да и культурное воспитание современного жителя России не позволило бы ему воспылать грешными мыслями, осматривая бедных больных женщин. Лев о женских хворях, разумеется, кое-что как-то где-то краем уха приблизительно слышал. То есть был уверен, что там всё как у мужиков, симптомы общие - сыпь, чесание, покраснение, ну и так далее…
        Знай он, что на деле всё не совсем уж так, а зачастую и близко не так… наверное, потребовал бы смены имиджа. Но по плану ослика-эмира выходило, что кратчайший путь к сокровищнице идёт именно через гарем! А значит, образно выражаясь, придётся нырять в тазик с головой…
        - Дошли, - тихо пробормотал домулло, невольно останавливаясь на широкой площади перед дворцом. - Шутки кончились, о мой благородный товарищ по плутням и героическим деяниям… Иди первым.
        - Почему я?
        - Потому что, как только тебя перестанут расспрашивать и обыскивать, коварный визирь захочет видеть лекаря, невесть с чего пришедшего в гарем. Но, прежде чем он увидит твоё запоминающееся лицо, стражники должны доложить ему о поимке самого Ходжи Насреддина!
        - Понятно, - скрипнул зубом бывший помощник прокурора. - Сколько у меня времени потом?
        - До ночи, - навскидку прикинул Ходжа. - Меня вряд ли казнят сразу, я буду кормить их сказками, слухами и сплетнями, а поняв, что все сказанное мною лишь базарная ложь, утром меня кинут в лапы палача…
        - Будут пытать - не сдавайся, помни о пионерах-героях!
        Насреддин улыбнулся другу. Они молча и крепко обнялись на прощанье. Каждый прекрасно понимал, что весь план шит белыми нитками, причём гнилыми и неопрятно, а значит, степень обоюдного риска не предполагала возможности будущей встречи. Причём даже на небесах.
        Ну, в том смысле, что каждый попал бы в свой рай - Лев к праведникам в кущи, Ходжа - в шатёр к гуриям. И ещё вопрос, кстати, кто из них веселее бы проводил время. Впрочем, сами парни этой темы в приватных разговорах за бутылкой касались неоднократно, и после долгих (некровопролитных) споров каждый оставался при своём, то есть - свой рай по-любому лучше!
        А уже минутой позже Лев Оболенский - Багдадский вор, посрамитель шайтана, враг эмиров, падишахов, беков, баев и прочих (не рифмуйте!) - шёл уверенной походкой, нехарактерными для пожилого человека широкими шагами навстречу судьбе.
        - Подъём, Чонкины! - громогласно приветствовал он двух задремавших у входа стражников. - Что, солдат спит - служба идёт?
        - Мы не спим, о почтеннейший, - не сразу вскинулись два рослых бородача. - Но кто ты, о человек в странных одеждах?
        - Гинеколог с венерологическим креном!
        - Прости тебя Аллах, - дружно отодвинулись стражи, прячась за щиты. - Не будем спрашивать, чем ты так прогневил Всевышнего, только зачем ты направил стопы свои к дворцу нашего премудрого эмира?
        - Братва, - повинился Оболенский, поняв, что с такими закидонами его могут и не пустить, - давайте ещё раз познакомимся. Итак, чтоб вам было понятнее, я - добрый доктор, то есть врач, в смысле лекарь.
        - А-а… ты же вроде назвал себя другим, странным и богопротивным словом?
        - Гинеколог? Не обращайте внимания, хлопцы, это не ругательство, это лишь зимбабвийское пожелание увеличения мужского достоинства! Гинеколог вам! Так понятнее?
        - Вай мэ, - единодушно обрадовались бородатые воины. - Какой вежливый аксакал, как красиво пожелал нам чего следовало… И тебе гинеколог, почтеннейший! Два раза гинеколог!
        - И мне, - согласился Лев. - Так я пройду? Меня там в гареме евнухи дожидаются.
        - Им «гинеколог» не желай, обидятся, - напомнили нашему герою, безропотно распахивая перед ним ворота. - Доложись второй страже, уважаемый, они проводят тебя к третьей, а те скажут визирю. Воистину, никто не войдёт во дворец без его ведома…
        Оболенский по-военному козырнул, поправил сползающие на нос очки, прошёл сквозь неширокий, посыпанный песком дворик до следующей пары стражников. Там он уже вёл себя умнее, сразу представился лекарем для гарема и был сопровождён в покои для благородных посетителей. Его передали с рук на руки третьей страже, которая и умчалась с докладом к визирю Шарияху, минут на десять оставив Лёвушку одного.
        Погуляв взад-вперёд по маленькой комнатке, потыкав пальцем в ковёр на стене и потопав как следует по мраморному полу, новоявленный диверсант убедился, что за ковром никого нет и в подземные тюрьмы-зинданы прямо отсюда скорее всего он никак не провалится. По сути-то, ни малейшей нужды в такой проверке не было, просто он не знал, чем убить время. Визирь не спешил, а по условиям их плана примерно через полчаса после выхода Льва к воротам Насреддин должен будет сдаться городской страже. Было бы не особо приятно, если из-за банальной задержки в делах глава Бухары примет Льва и Ходжу одновременно, безоговорочно разоблачив обоих!
        Честно говоря, я до сих пор не могу сам себе внятно объяснить, почему они не воспользовались летающим ковром-самолётом, или, по-восточному, очучан-паласом. Ведь по идее было куда как проще сесть на коврик, произнести волшебные слова и, тихой звёздной ночью перелетев через дворцовую стену, тихонечко приземлиться на территории парка с фонтанчиками. А там уж до гарема рукой подать, если действительно надо, так уж надо, до зарезу, тратить на него время! Я бы обошёлся, раз вопрос стоит о цене собственной жизни и жизни лучшего друга, но ладно…
        - И всё-таки почему Лев не полетел на ковре?
        - Вай мэ… - поражённо вытаращился на меня Насреддин, даже отложив на минутку вазочку с пломбиром. - Воистину, Андрей-джан, ты мудр, как девяностолетний аксакал, окончивший сразу три медресе, наизусть читающий Коран с любой суры, взад и вперед, понимающий все его толкования от слов пророка Мухаммеда (да сохранит его Аллах и помилует!) до тайных мыслей Ибн-Сины и бесстрастных прозрений крутящихся дервишей…
        - Я серьёзно!
        - И я серьёзно, уважаемый, - клятвенно заверил домулло. - Каждое моё слово - истинная правда! Ибо разве посмел бы я, недостойный, осквернить свой язык ложью в доме благородного человека, оказавшего мне честь предоставлением еды, гостеприимства и крова?! Укуси меня шайтан так, чтоб я не мог сесть, не кривясь от боли, и ходил в непочтительной для праведного мусульманина позе, если я вру!
        Пару минут мы тревожно косились по сторонам в опасении, что из-под дивана или кухонной плиты выскочит маленькое рогатое существо с кривыми копытцами, проплешинами на хвосте и ятаганно заточенными клыками. Увы, видимо, Ходжа не врал…
        - Тогда в чём причина? - сдался я.
        - Нам это просто не пришло в голову. - Так просто?!
        Домулло улыбнулся, без малейшего чувства вины разводя руками. Ему не было интересно, почему они не поступили так, как поступил бы я. Он вообще относился к жизни довольно легкомысленно, а где-то даже преступно-самонадеянно. Уже одно то, как он пошёл сдаваться властям Бухары, это, знаете ли…
        - Да, у меня ещё маленький вопрос, - вспомнив, решился я. - Вы нарядили Оболенского, как не каждый извращенец решится, но ведь в гарем, сколько помню по его же рассказам, обычному мужчине вход воспрещён. Допустим, он изображал старика плюс врача, но всё равно страшно, неужели евнухи не… ну хотя бы его не ощупали?
        - Зачем? - хмыкнул Насреддин, вставая с дивана и накрывая на стол к чаю. - Он им сам всё показал.
        - Э-э… что значит «всё»?
        - Вай мэ, да мы всего лишь заглянули по дороге в лавку мясника, купили конскую колбасу, честно съели на двоих половину, а огрызок сунули ему в штаны, так, чтоб он изображал…
        Я всё понял, и мне стало дурно.
        ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ
        Прощай, цыганка Сэра-а (еврейка Сара, армянка Мара, латышка Лара, чеченка Дара, грузинка Тамара, казачка Варвара, подруга-шмара и т.д.)! Варианты, вычеркнутые Константином Меладзе
        Лев не успел чрезмерно заскучать, минут через пятнадцать двое вернувшихся стражей пригласили его следовать за собой.
        Толстый визирь Шариях нервно ёрзал на пустом эмирском троне, а судя по красным глазам и дёргающейся щеке, все эти дни он не высыпался и злоупотреблял спиртным.
        Двое нубийских стражников лениво мялись по углам, демонстрируя полное равнодушие к происходящему. Думается, что, стукни в голову россиянину придушить самозванца там же на троне, эти гиганты даже не почесались бы. А может, даже и помогли физически…
        - Гутен морген, мин херц, - в фамильярно-меншиковской манере решительно начал Лев. - А вот и я, прибыл, как заказывали в прошлом месяце, лейб-врач королевской клиники Судана доктор Ватсон-Хаус-Быков. Гинеколог, короче, если кто понимает тонкие намёки…
        Разумеется, бедный визирь ничего не понял. В некоторых ситуациях Оболенский мог чисто на вдохновении нести такую чушь, что и сам бы потом на электрическом стуле не сумел бы толком объяснить, что хотел сказать. Поэтому главное пришлось повторить четыре раза, пока хоть какое-то взаимопонимание не было достигнуто…
        - Так вы почтеннейший шейх ВаХаБ, известный лекарь и знаток тайных женских болезней, так? Вас пригласил эмир Сулейман ещё весной, потому что восемнадцать его жён жалуются на странные ощущения во время супружеского соития?
        - Воистину, - подтвердил Багдадский вор, наклоняясь к уху Шарияха. - Представляете, они стонут, кричат, извиваются всем телом, содрогаются в нежной истоме и вообще ведут себя так, словно в них вселился шайтан!
        - Да, да, наверное, это очень больно… Но эмир назвал вам имена несчастных?
        - Увы, тут обломись мне, - фальшиво вздохнул Лев. - Он лишь писал, что они молоды и красивы! То есть храни Аллах от гинекологического осмотра всего гарема… Сколько там их штук?
        - Сто двадцать девять, кажется, - неуверенно пробормотал визирь. - Но в гарем повелителя Бухары, да вспомнит о нём Всевышний, не может зайти посторонний мужчина.
        - Я - евнух, - пошёл с козырей мой друг.
        Осторожничающий старина Шариях недоверчиво покосился на его бесстыжие голубые глаза, а потом махнул рукой:
        - Начальник гарема осмотрит вас, шейх ВаХаБ, а пока не мог бы я взглянуть на ваши рекомендательные письма от суданского падишаха?
        - Упс…
        Вот о подлинных врачебных документах и рекомендациях наши герои традиционно не задумывались. Пауза затянулась. Лев уже отчаялся найти за пазухой несуществующие письма, когда в дверь наконец-то влетел запыхавшийся стражник, крича во весь голос:
        - Насреддина поймали-и!
        Чалма визиря подпрыгнула к потолку, за ней мгновением позже подпрыгнул и сам Шариях, в воздухе они успешно соединились, и, косо плюхнувшись на трон, второе лицо государства восторженно заверещало:
        - Не может быть?! Хвала Аллаху, о, хвала Аллаху! Воистину, он милосерден к своему ничтожному рабу, если дарует мне такое счастье… Ведите же сюда возмутителя спокойствия, ослушника шариата, печаль моего сердца, язву моей поясницы…
        - …гастрит желудка, цирроз печени, геморрой задницы, камень в почке, опухоль на мозге и педикулёз на вашей лысине! - от всей души продолжил было Оболенский, но визирь лишь досадливо замахал на него руками:
        - Идите в гарем, уважаемый ВаХаБ, вас проводят. А я очень замят, занят, занят!
        Бывший помощник прокурора изобразил самый низкий поклон, присел в реверансе и пожелал «удачи на всех фронтах!». В ту самую минуту, когда гордые стражники ввели связанного Насреддина, трое улыбчивых бритоголовых евнухов вывели самодовольного Оболенского.
        На миг столкнувшись в дверях, соучастники встретились глазами, почти одновременно опустили головы и молча разошлись, как бывшие супруги. Никто не заметил сверкнувшей между ними искры, не обратил внимания на их взгляды, не сопоставил подозрительную странность появления этой парочки именно здесь и сейчас, то есть пока всё шло по плану.
        По словам домулло, он подвергся неинтересному допросу у визиря, то возносящего хвалы Всевышнему за поимку такого беспросветного злодея, то осыпающего Ходжу разнообразными и витиеватыми оскорблениями. Положение Льва было куда более захватывающим - его потащили на осмотр! Вежливо, без насилия, но очень убедительно. Согласно легенде наш отчаянный герой слегка прираспахнул халат, поискал где надо и явил евнухам розово-коричневый огрызок.
        Тот, что помоложе, упал в обморок, второго стошнило, и лишь самый, старый, пустив слезу, обнял Оболенского как собрата.
        - Кто же сотворил с тобой такое чёрное дело, о учёнейший из лекарей? У нас принято обрезать не… не всё, а лишь «орешки». «Белый» евнух - вот мечта любого гарема! Ибо у него всё работает нормально, но нет извержения. Женщины помалкивают, не дуры, а падишахи и эмиры даже не подозревают об их проделках. Но когда режут вот так, по-чёрному, под корень, это очень жестоко, брат наш! Кто такое сотворил с тобой?
        - Лучший друг, - честно хлюпнул носом широкоплечий «лекарь».
        - Ва-а-ай… своей рукой отрезал?!
        - Хуже…
        Лев понял, что не может литературно объяснить, как они рвали зубами и грызли твёрдую конскую колбасу, дабы получить вот такой выразительный огрызок. Но евнухи всё поняли и в ужасе прикрыли глаза ладонями.
        - Воистину, ты настрадался, почтеннейший, но, быть может, за твои муки тебе будет награда от Всевышнего! Пройдём же с нами в евнуховскую, где мы чуть-чуть нарушим законы шариата.
        - Я в доле, братва! - И три серебряные монеты перекочевали в фонд общего застолья.
        Разумеется, Лев прекрасно понимал, что пришёл сюда не за этим, и долго квасить с «обрезанными» не собирался. У него была иная задача, и он понимал её важность. Чётко выстроив схему движения тела, он и придерживался утверждённого маршрута: евнухи, гарем, сокровищница, зиндан - и на фиг отсюда! Валить, делать ноги, линять и драть когти, не дожидаясь худшего…
        В свою первую багдадскую эпопею нашему герою как-то совершенно не приходили в голову мысли о реальной опасности этого волшебного, с точки зрения извращенца-европейца, места. Толпы изголодавшихся по мужской ласке красавиц и одинокий, без обязательств, русский мужчина на отдыхе - мечта, не правда ли?
        На самом деле по возвращении Лев не поленился полазать по библиотекам, поначитался разных умных книжек, а потому уже и во второе путешествие несколько лучше представлял этот яркий змеюшник, именующийся в простонародье гаремом. Коран дозволяет мужчине иметь четыре законных жены, но вы хоть на секунду честно представьте себе четырёх женщин у себя дома. Любимых вами, но не факт, что дружащих меж собой. Более того, почти наверняка люто друг друга ненавидящих!
        Да и, по совести говоря, какой нормальной женщине понравится, что её без её согласия (!) взяли и заменили на одну (вторую, третью) молоденькую красавицу, с которой их общий муж (скотина, козёл и урод!) будет проводить гораздо больше времени, чем с третьей или второй, а уж тем более с ней, с самой первой, обманутой в лучших надеждах и вынужденной лишь огрызаться на своих более удачливых товарок, женой… Жуть, согласитесь? А если не согласны, то представьте полторы сотни таких жён в гареме эмира Сулеймана и поймёте, как серьёзно рисковал наш соотечественник из Москвы…
        Евнухов Лев уложил штабелем в течение часа-полутора. Мог бы и быстрее, благо банджем пользоваться умел, но вино действительно оказалось хорошим, мужики не скупердяйничали, в душу не лезли, наливали до краёв, опрокидывали не задумываясь, всё честно. Улыбаясь храпящим, бывший москвич сначала честно допил, что осталось, убедился, что евнухам видеть сладкие сны вплоть аж до завтрашнего вечера, и только тогда пошёл на дело.
        - Ну что ж, как говорится, пора по бабам? - задумчиво спросил сам у себя Лёва-джан и, никуда не дёргаясь, приступил к обыску помещения. - Ага, вот это я и искал! Никто не обидится, если мы сегодня с девочками цивильно развлечёмся, отожгём и замутим?!
        Поскольку присутствующие дружно храпели и никак не возражали, то друг героя народных анекдотов нагло приватизировал за пазуху одну случайно уцелевшую глиняную бутыль десертного греческого вина и бодро двинулся по коридору навстречу судьбе! Каковая терпеливо ждала его буквально за первым же поворотом…
        - Жёны и наложницы нашего эмира, возрадуйтесь! Ибо к нам идёт старый кастрат-лекарь, который излечит у нас всё, что чешется, - на весь коридор оповестил зычный старушечий голос, и Оболенский впервые осознал, как глубоко влип. А вот куда именно и во что…
        О, это ему ещё предстояло узнать. Из маленьких комнаток по обе стороны коридора высыпала шумная толпа любопытных и ничуть не стесняющихся девушек от пятнадцати до двадцати пяти лет. Ну так плюс-минус. Льву было неудобно уточнять, потому что в ту же минуту он был атакован такими вопросами, что мог только кивать и отрицательно мотать головой. Слов не было. Никаких. По-любому.
        - Уважаемый, почтеннейший, мудрейший доктор-хезрет! Воистину никакими словами не пересказать, что у меня… там… Вы догадались где? Нет?! Я вам покажу. Мне прямо тут раздеться? А у вас здоровое сердце? О-о нет, тогда не будем рисковать…
        - Дорогой саксаул, я тут новенькая и… Ой, аксакал, да? Извините. Нет, у меня ничего не болит, и не зудит, и не свербит, и совсем не чешется. Я вообще здоровая, на мне пахать можно. Наверное, за этим в гарем и взяли…
        - Ай-а, даже не знаю, с чего начать! Ай-а, такая больная вся, что уже страшно! Ай-а, болит всё везде, не могу даже отдельно выделить, где больнее! Ай-а, и какого шайтана к нам посылают врачей-евнухов, у которых отсутствует самое главное лекарство для такой больной женщины-ы!
        - Пропустите бабушку Рафилю, вы, шумные, глупые, бессмысленные девицы, кружащие вокруг почтенного бледного… и красного… и пятнами пошёл… Видите, что вы наделали с доктором?! Трясёте перед ним всем, чем Аллах, не подумав, наградил вас, а бабушка Рафиля ещё ничего не показала… Держите лекаря крепче, она сейчас покажет!
        И тут Лев не выдержал… Всего на миг представив себе, что его реально ждёт столетняя вдова трёх эмиров, перешедшая по наследству четвёртому. В практике восточных гаремов это обычное дело.
        - Мне надо! Срочно! Я скоро! Всем ждать и не расходиться! - взвыл он и храбро ломанулся сквозь толпу восхищённых его активностью девушек, ринувшись по коридору в сад.
        Пожалуй, на тот момент это был единственный шанс получить двухминутную передышку в тени олив, апельсиновых деревьев и розового олеандра. Ароматом последнего, впрочем, не стоило злоупотреблять, его прекрасные цветы очень ядовиты…
        - Ну Насреддин! Ну главный аферист народных анекдотов, - бормотал Багдадский вор, лихорадочно выискивая местечко, куда можно было бы забиться так, чтоб не сразу нашли. - Сделал из меня Айболита-венеролога, хотя тут нужен либо психотерапевт, либо патологоанатом! А я не готов к этому, меня нельзя доводить бабушкой Рафилёй, я ж с копыт навернусь раньше срока. Но надеюсь, тебя, брат мой узкоглазый, там хотя бы пытают?!
        ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ
        Без пил, без топорёнка построена избёнка! (Зиндан.) Узбекская загадка
        Ответа, как вы понимаете, не последовало. Но зато до его слуха донеслись другие, куда более приятственные звуки. В смысле дивный смех, шорох сбрасываемой одежды и плеск стройных тел в том же фонтане, за который он залёг. И где буквально через неполную минуту очутился нос к носу с там же спрятавшимся шайтаном!
        - Вот мы опять и… э-э… встретились, неместный человек! Вот сейчас я как закричу и тебя… э-э… найдут! Будешь знать, как меня, э-э…
        - Да хоть изорись, не жалко, - уверенно фыркнул Оболенский. - Чё мне будет-то? Ну, вытащат меня десять красавиц, зацелуют во все места и будут делать такое, что ты обзавидуешься.
        - Да, но от усталости ты умрёшь!
        - Зато счастливым!
        - Э-э… пожалуй, это верно, - уныло признал нечистый. - Что же нам делать? Как мне теперь страшно отомстить тебе и унизить мусульманский мир, подскажи! Аллах, да вознаградит тебя за доброту…
        - Вопрос серьёзный, - наморщив лоб, подтвердил бывший москвич. - Будем думать на пару. Ты только далеко не убегай, ладно?
        - Ладно, но я не могу лежать тут с тобой долго. У меня много дел, много работы, Всевышний удивится, видя, что я не смущаю праведные умы, толкая их на грех, и накажет меня.
        - Не, ну до крайностей уж не будем его доводить, - великодушно потрепав шайтана за ухом, решил Лев. - Иди, гуляй. Я тебя здесь подожду, на территории гарема. Если что, спроси у девушек, где они - там и я!
        - Договорились, не наш человек… Я побежал.
        - Буду скучать.
        Честно предупредив врага рода человеческого, наш герой дождался его исчезновения и вылез наружу. На него мигом уставились три мокрые девичьи головки…
        - Мур-мур-мур, ляфамки! А вот и я, ваш добрый доктор с целой бутылкой греческого алкоголя. Умею буквально творить чудеса, например омолаживаться на ходу. Алле-оп, и бороды нет! Алле-оп, и я не евнух! Алле-оп, и…
        - …доверши своё волшебное «алле-оп» в наших комнатах, - в один голос пропели три луноликие красавицы, и последующие часа четыре Лев провёл уже в раю…
        Нет, пару раз перед ним, конечно, вспыхивала укоризненная морда белого осла, но во всём прочем никаких угрызений совести он не испытывал. Три упоительные восточные пери погрузили его в чарующее море ласк и волшебства тел, запахов, ощущений и восторженного исполнения всех тайных желаний благородного мужчины. Три девушки в одной постели способны, подобно гуриям исламского рая, делать с мужчиной такое, о чём сладко и стыдно вспоминать, но если кому рассказать на трезвую голову, то ведь всё равно не поверят. Изысканность поз, таинство восточной страсти, нега объятий, сводящие с ума поцелуи, безумство ласк, позволяющих всё и готовых подарить всё, лишь только намекни! Какой однообразной, бедной, блёклой и неяркой является нудная жизнь среднестатистического москвича, так и не побывавшего на настоящем Востоке…
        Как раз примерно на эту тему мы и спорили с Насреддином. Домулло трескал уже второй кусман торта «Панчо» и внимательнейшим образом слушал мой рассказ о благочестивой Февронии.
        - Её вёз через реку моряк и, утомясь работой вёслами в лодке, а также сражённый красотой этой целомудренной женщины, он полез с предложениями. «Ты женат?» - спросила она. Матрос кивнул. «Выпей воды справа от лодки», - попросила Феврония, он зачерпнул горстью и выпил. «А теперь слева». Он вновь зачерпнул и сделал глоток. «Отличается ли вода справа от воды слева?» - «Нет», - признал матрос. «Вот так и мы, женщины, по сути недр своих одинаковы и не отличны одна от другой. Иди же к своей жене и пей из своего источника!» Сражённый её мудростью, перевозчик уверовал в божественный промысел Всевышнего и, не задавая более вопросов, доставил Февронию на нужный берег…
        - Воистину, она была достойной женщиной, - чинно поклонился домулло. - Но её философия пуста, и ей просто повезло, что в лодке не было настоящего мужчины с хорошо подвешенным языком.
        - Как это? - не понял я.
        Ходжа отложил блюдце с остатками торта, прикинул, будет ли вежливо, если он съест ещё, и широко улыбнулся мне.
        - Тот матрос должен был лишь спросить: «А когда важнее вода, когда она рядом или когда её нет? Воистину, в тот миг, когда очень хочешь пить, вода из любого источника окажется слаще, чем та, что ждёт тебя за много дней у родного порога. И важно ли, чем утолить жажду? Ведь одна женщина подобна пресной воде, другая - кислому молоку, третья - ослиной моче, а четвёртая - молодому вину! Есть много причин утолить жажду здесь и сейчас, не отвлекаясь на сказки о воде левого и правого борта…»
        - То есть ты бы её уболтал?
        - Будь на то воля Аллаха, - деликатно выразился домулло. - Но твой рассказ тоже очень поучителен, я запомню его…
        Он и запомнил, правда, потом переиначивал в притчах всё по-своему, но не теряя главной цели - истинное целомудрие должно было быть вознаграждено!
        Единство моральных и этических ценностей народов России и Востока всегда вызывало у меня умилённое чувство сопричастности. Разумеется, не всегда и не во всём, но в массе своей по большому счёту, исходя из взаимоотношений между нормальными людьми всё было так разнообразно и так единственно верно, что не оставляло сомнений в величии промысла Творца! Не Бог разделил этот мир и даже не народы, а лишь их заблуждения. Недаром у многих народов слова «грех» и «ошибка» взаимозаменяют друг друга. Поменьше заблуждений, люди…
        Но вернёмся к нашему длинному повествованию. В этой части трилогии непременно должна была появиться глава «История о благоразумном Ходже Насреддине, жестоком визире Шарияхе, отважном Багдадском воре и очередных происках врага рода человеческого». То есть полноценно участвовали все. И началось, кстати, именно с Ходжи, потому что, как только был приглашён палач, этот герой восточного эпоса не только мгновенно сменил пластинку, но и тут же запел с другого голоса!
        - О великий и премудрый визирь! О светоч разума и справедливости! О исток благочестия и праведности! Не надо так сразу сажать меня на кол, ведь от боли человек может забыть всё, что знал, а мои знания, несомненно, будут полезны тому, кто решил править Бухарой.
        - Что же ты готов мне рассказать?
        - Всё! Всё, клянусь! Ну, может, исключая некоторые тайны мироздания. Хотя какие там, к иблису, тайны… Давайте всё расскажу!
        - Хорошо-о. - Задумчиво пощипывая куцую бородку, визирь Шариях поудобнее уселся на трон и вперил пристальный взгляд в притихшего Ходжу. - Что тебе ведомо о нашем владыке?
        - Волей судьбы, ребе Забара и шейха Хайям-Кара он превращен в белого ослика, бродящего по закоулкам города…
        - Ты слишком много знаешь. Палач!
        - Но мне ведомо, где найти белого осла, пока не кончилось действие волшебного зелья, - мигом соврал домулло. - Эмир в любой момент может вернуть себе истинный облик, и тогда…
        - Что - тогда? - Визирь движением мизинца отослал палача за дверь.
        - За ним может пойти народ, ибо предки Сулеймана аль-Маруфа по закону управляли благородной Бухарой!
        - Ты найдёшь белого ишака и приведёшь его к нам, а чёрный шейх…
        - Вы заключили договор, только вдруг преподобный Абдрахим Хайям-Кар передумает делиться властью? - тонко подметил Насреддин. - Тот, кому служат джинны, не нуждается в друзьях-визирях.
        - Па-ла-ач!
        - Но, возможно, и у великого Хайям-Кара есть слабое место?
        - Пошёл вон, - рявкнул Шариях на пухлого здоровяка в красных штанах, до глаз заросшего бородой. - Чего ты припёрся, кто тебя звал?! Так что ты, о недостойный, говорил о «слабом месте»?
        - То, что оно, воистину, есть у всякого. А чёрный шейх более всего на свете боится Багдадского вора…
        - Ты лжёшь! Я не слышал слой глупее твоих! Эй, палач!!
        - Не далее как позавчера Багдадский вор поставил шейху такой синяк под глазом, что тот и доныне закрывает лицо. Известно ли об этом великому визирю?
        - Палач, пошёл вон! Пошёл вон, не отвлекай нас! Но где искать этого вора, скажи?!
        - О, Лёва-джан неуловим, словно ветер, и никто не в силах его поймать. Легче изловить волну частой сетью или приказать соловью не петь ночами… - гордо вскинул голову домулло.
        - Па-ла-а-ач!!!
        - Не пойду, - упёрто раздалось из-за двери. - Вы уж как-то определитесь, почтеннейшие, а то загоняли уже, туда-сюда, туда-сюда…
        - Меня никто здесь не слушается, - возмущённо захлюпал носом толстенький визирь. - Клянусь, если ты не скажешь, где найти белого осла и Багдадского вора, я сам зарежу тебя вот этим красивым кинжалом, что меня обязала носить на поясе большая и благороднейшая Ирида аль-Дюбина!
        - Знаю её, - сочувственно покивал Ходжа. - Эта кого хочешь заставит, она такая. Хотите, вместе поплачем на эту тему?
        Хвала аллаху, старина Шариях не стал плакаться в жилетку героя народных анекдотов. Он лишь не поленился встать, сбегать, собственноручно вызвать стражу и потребовать сунуть Насреддина в зиндан.
        - Воля ваша, господин, - спокойно кивнул Ходжа. - Но помните: ночью этот Багдадский вор придёт за вами. Будьте во всеоружии, вам же лучше…
        - Ты думаешь, что я трус?!!
        - Я думаю, что вы умный человек.
        Когда Ходжу увели, визирь дал приказ удвоить стражу на стенах и утроить охрану собственных покоев. Куда, подумав, приказал доставить небольшой арсенал: шесть копий, четыре щита, два колчана стрел, два разновеликих лука, пять дамасских сабель, три кинжала, кизиловую палку и небольшую турецкую пушку. Чисто так, на всякий случай…
        ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ
        Почему одной женщины мало, двух - много, а по полторы они не делятся? Учебник математики, Франция
        Примерно в то же время наученный раскованными луноликими шалуньями много чему полезному, истощённый русский богатырь выполз наконец в коридор. Его познания о мире ласк и наслаждений, о женщинах и их возможностях, о новых ощущениях собственного тела и невесомых полётах во сне и наяву расширились до рамок Вселенной! Но самое главное, что теперь Лев знал, как должен вести себя настоящий женский доктор, если он очень хочет выжить в этом сумасшедшем доме. Поэтому нападение очередной волны жаждущих общения дам уже не застало его врасплох…
        - О женщины, все сюда, наш лекарь вернулся! Воистину, небеса благоволят нашему гарему, раз послали такого почтенного старца с розовыми щеками и глазами, горящими, как у блудливого кота! А что?! А он не обиделся!
        - Да на вас вообще обижаться грех. - Великодушно похлопав по затылку самую активную, Оболенский приступил к делу. - Как сейчас помню, шариат запрещает мужчине смотреть на красоту чужих жён, но Аллах и клятва Гиппократа всё-таки требуют от меня хоть как-то вас лечить. Причём в отсутствие законного мужа и без предварительного осмотра. Дилемма-а… Все покивали и пригорюнились.
        - Но мы выкрутимся! Сейчас я всех по-быстренькому поблагословляю мануально, кого в лоб, кого по лбу, и айда хвастать на всех этажах, как вам полегчало!
        - Вай мэ, почтеннейший… - смущённо ответила за всех активистка. - У нас нет сомнения, что ты одним прикосновением ко лбу можешь исцелить все наши тайные болезни. Но зачем нам этим хвастаться?
        - Причины две. Первая - это массовый самогипноз и позитивный настрой. Ну, этого вам не понять, и не надо… А вот вторая причина в том, что, если вы докричитесь до визиря, он оставит меня тут на постоянную работу. Сечёте, мурлыки?
        - Сечём… - тихо выдохнули все хором. - Вы не евнух, уважаемый?
        - Аллах знает лучше. - Припомнив популярную восточную отмазку, наш герой на минуту отвязал фальшивую бороду и подмигнул.
        Больше дурацких вопросов не было. Все всё прекрасно поняли. Женщины послушно выстроились вдоль коридора в длинный ряд, и Оболенский, таинственно бормоча под нос название всех болезней и медицинские термины, которые только приходили ему на ум, честно и очень легонько стучал каждую кулаком в лоб. Девушки сдержанно благодарили, многозначительно причмокивая губками, а бабушка Рафиля (дряхлая легенда всего гарема) даже попыталась в падении поцеловать ему пятку.
        Управившись, фальшивый врач дал команду разойтись и орать, как всем офигительно полегчало. Девушки прыснули в разные стороны, радуясь хоть какому-то развлечению, и минутой позже вся территория женской половины дворца содрогалась от счастливых криков:
        - Свершилось чудо, у меня всё прошло! Хоть ничего и не было, но всё равно прошло-о-о!
        - Благослови, Аллах, чудесного лекаря, синяки исчезли, шрамы ушли, царапины зажили, выдранные волосы снова выросли, словно и не дралась вчера-а!
        - Хвала нашему волшебному лекарю, бабушка Рафиля так помолодела, что уже чувствует себя почти беременной!
        - Воистину, в гареме творятся настоящие чудеса, - перешёптывались стражники за дверями. - Этот голубоглазый чародей ВаХаБ ниспослан нам самим Всевышним, Милостивым и Всепрощающим! Может, тоже обратиться к нему за советом, а то Махмуд вечно чешется, а у Сайда свербит в таком месте, куда и сам не заглянешь, и другим показать неудобно…
        Таким образом, путём очень несложной аферы и бесстыжего медицинского обмана Оболенский вдруг стал жутко популярен. Он как раз успешно выяснил, куда, собственно, двигаться, чтобы попасть в сокровищницу, и уже направил стопы свои в нужную сторону, как…
        - Э-э, не наш человек, ты поступил со мной нечестно. Зачем я ждал тебя у фонтана?
        - Ты ещё скажи, что я там тебе свиданье назначил. - Могучий россиянин сверху вниз посмотрел на маленького шайтана, и тому поплохело. - Не боись, не укушу, я сытый. Ты, кстати, как там на предмет побегать?
        - Послать хочешь? - догадался нечистый, но Лев отрицательно помотал фальшивой бородой:
        - Было, проехали. Чего тя толку посылать, если ты снова возвращаешься? Нет, я же обещал тебе устроить какой-нибудь крутой греховный кипеш с массовым участием всех праведных мусульман?
        - Да-а! А ты не обманешь? Меня, э-э, нельзя обманывать, я сам… э-э… отец лжи!
        - Эй, красавицы, а ну выходи строиться! - зычно взревел бывший помощник прокурора. - А ты - стоять! Стоять, кому сказал?!
        - А то что? - храбро вякнул шайтан, явно позёрствуя перед изумлёнными взглядами набежавших девушек.
        - А то! Начну лютовать и лоботомирую тебя на месте! - сделав страшное лицо, пообещал Оболенский и обратился к уважаемой публике: - Милые дамы, вот, смотрите, демонстрирую вам истинного виновника всех ваших бед, проблем, болезней и прочего. Прошу не любить и не жаловать! Итак, это он - шайтан мусульманский, натуральный, типовой, клинический!
        Бедный нечистый, слабо понимая, что происходит, неуверенно поклонился на четыре стороны.
        - Лезет во все дела, мешает в постели, сбивает с истинного пути, толкает на грех и гадит по углам! А потому бейте его, правоверные! Чем попало, куда придётся, от всей широты души за свободу женщине Востока!
        - За что? - пискнула вечная активистка. - Какую свободу, какой женщине, а мы её знаем?
        - Неважно, забудьте, - утомлённо сдался Лев. - Просто бейте, и всё. Что, трудно, что ли?
        Девушки пожали плечами, засучили рукава, сплюнули и…
        Нервы маленького шайтана сдали; не дожидаясь худшего, он заверещал на самой пронзительной ноте, взвился вверх винтом, ещё не опустившись на пол, в воздухе взял нужное направление и, бодро загребая копытцами, припустил в единственное «окно» - прямо между ног зазевавшейся бабушки Рафили. Видимо, именно это оказалось последней каплей, переполнившей море, последней соломинкой, сломавшей хребет верблюда, и последней песчинкой, сдвинувшей чашу весов.
        - Или мы не мусульманки? Бабушку позорят, а мы молчим?! Бей нечистого-о-о!!!
        И весь гарем в едином религиозном порыве страшной, радостной и воодушевлённой толпой яростно ломанулся в погоню за шайтаном. В него кидали бусы и подушки, его сбивали с копыт и топтали всем стадом (простите, дамы!), его ловили, царапали, метко оплёвывали на бегу и оглушали ни на секунду не умолкающим восторженным женским визгом. Стражники, охранявшие гарем, лишь одним глазком, приоткрыв дверь, глянули на происходящее и тут же спрятались обратно.
        - Храни нас Аллах от такого бесстыдства! Надо ли доложить великому визирю, что старый лекарь ВаХаБ научил женщин изгонять шайтана? Или благоразумнее промолчать и безопаснее не вмешиваться…
        Ответ казался слишком очевиден. Все были при деле, все бегали, все играли, никому не скучно, никто не в обиде, все чувствуют свою социальную значимость как общечеловеческую ценность! И только тихий Лев Оболенский спокойно и неторопливо возился с двумя громоздкими замками, воспрещающими ему вход в сокровищницу эмира. К их чести признаем - сопротивлялись замки изо всех сил, но, увы, недолго…
        Багдадский вор полностью оправдал своё высокое звание, открыв их одним ногтем мизинца, жёлтым и крепким, тайно предназначенным для ковыряния в носу и в ушах. Наш герой ни за что бы не смог объяснить, каким образом он это сделал, но ведь получилось! Собственно, как получалось всё, что связано с воровством в самом широком смысле этого слова.
        По таланту, дарованному ему пьяным джинном (забавное сочетание: джинн и пьяный - масло масленое), он мог красть вещи, скот, людей и один раз даже целый караван! Умение вскрывать сейфы, открывать замки, взламывать цифровые пароли и щёлкать тайные сайты НАТО, как белка орешки, наверняка тоже было едва ли не врождённым! Но, к сожалению, как часто это бывает, эта игра вряд ли стоила свеч…
        - Блин горелый в Поднебесной! Да здесь вообще ничего нет, кроме старого барахла, - разочарованно сплюнул бывший помощник прокурора. - Неудивительно, что эту каморку оставили на территории гарема. Уж золото-брильянты эмир разумно сныкал в другом месте, под более надёжной охраной. Если вообще не где-нибудь в Швейцарии…
        Лев внимательно осмотрел старый, тронутый ржавчиной кривой меч, дряхлые тапки, потёртую тюбетейку, старый полосатый халат, жёлтый костяной гребень с двумя выломанными зубцами, засаленный кожаный кошелёк, затягивающийся на шнурочек, и моток грубой верёвки, пылящийся в самом углу. То есть ничего коммерчески привлекательного в плане функциональной перепродажи. Абсолютно ничего! Хотя…
        - Но, с другой стороны, если вдуматься, зачем кому-то хранить такой хлам под замком? А раз хранят и замыкают, значит, смысл есть! В конце концов, ковёр-самолёт тоже старьё несусветное, но ведь летает, зараза… Будем брать всё!
        И только он сунул гребень в кошелёк, начиная паковать вещи, как тот провалился туда, словно проглоченный.
        - Интересное дело… - Оболенский потряс кошельком, но из него ничего не выпало. - Хм, ладно, надеюсь, осёл-эмир знает, как управляться с этой фигнёй. А вот, к примеру, меч туда полезет?
        Полез. И прекраснейшим образом уместился в недрах волшебного кошелька. Удовлетворённый экспериментом, россиянин тут же отправил следом тапки (логично подозревая, что наследие Маленького Мука лучше не обувать), медную посуду, халат, а потом ещё и тюбетейку. О последней он, кстати, сразу же пожалел, но мысль о том, что головной убор может оказаться очень полезной шапкой-невидимкой, пришла в голову с запозданием. Верёвку Лев решил уже не совать, она и так была не слишком длинной и тяжёлой. Просто повесив её на плечо, он сунул «набитый» кошелёк за пазуху и, хлопнув себя по лбу, вспомнил, зачем он, собственно, здесь…
        ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ
        Цианид нельзя выпить дважды. Расплавленный свинец или царскую водку, впрочем, тоже… Авиценна, алхимические опыты
        - Пузырёк! Тут должен быть пузырёк, из которого прыснули на эмира! Старый еврей сожрёт меня с потрохами, если я его не найду, это ж улика! Где же он, где, где, где…
        Однако план опять дал сбой - искомого пузырька в тайной сокровищнице эмира Сулеймана не обнаружилось.
        - Мы кретины, и я и Ходжа, - вынужденно признал Оболенский. - Ну вот с чего мы оба упёрлись копчиком в мысль о том, что пузырёк именно тут?! Да его десять раз могли сунуть в любое место, а разумнее всего так просто выкинуть!
        Проклиная всё на свете, лучший вор Багдада аккуратно закрыл двери, заново навесил все замки и, держа в голове план дворца, быстро рванул через оранжерею налево, а там внутренними двориками к казармам, где и находился зиндан.
        Благо шум на женской стороне не стихал, значит, шайтана всё ещё гоняли и можно было не беспокоиться по поводу излишнего внимания стражи. Традиционно спящих воинов, положивших щиты под голову и храпящих на всю округу, у зиндана не было. Да там и замка на решётке не оказалось, так, лёгкий медный засовчик, пальцем сдвинуть можно.
        Вообще-то оно, конечно, непорядок, службу так нести нельзя. Узников охранять положено. Но если подумать, то куда они из ямы денутся? Никуда. Оттуда ни вылезти, ни выпрыгнуть невозможно, пока кто-нибудь не принесёт лестницу или верёвку.
        Оболенский сдвинул засов, открыл крышку, наклонился и осторожно крикнул:
        - Эй, Ходжуля, ты там?
        - Нет, это ты там, а я тут, - глухо ответили снизу, когда гулкое эхо Левиного голоса устало отражаться от стен. - И ради аллаха, не ори так прямо в ухо…
        - Ты скучал по мне?
        - Ещё как, о клапан моего сердца и сок моего желудка! Видишь, как терпеливо сижу, и жду, и тоскую, и страдаю всей душой от злой разлуки…
        - Верю, - широко ухмыльнулся Лев. - А у меня для тебя сюрприз!
        - Ты не поверишь, но у меня для тебя тоже.
        - Хватит болтать, несносные глупцы! - вмешался третий голос из зиндана. - Пусть твой друг как можно быстрее вытащит нас отсюда, я приказываю!
        - Ходжа, ты там что, не один?
        - Как видишь… Но я хранил тебе верность.
        - Ни фига не вижу, там темно, потому и ревную. Это сам Шехмет или мне показалось?
        Нет, слуховая память не подвела нашего героя. Благороднорождённый глава городской стражи Бухары сидел в тюрьме, как самый заурядный преступник, и ждал скорого суда. Визирь переиграл его на его же собственном поле, весомо перекупив недорогую родственную «верность» Али из Каира. Племянничек мигом сдал дядю под арест, пленившись одноразовой денежной выплатой и гарантией занятия поста главы городской стражи. Ибо такие хлебные места долго не пустуют.
        - Не тушуйся, народ, вытащу обоих, - великодушно пообещал Багдадский вор, снимая с плеча пригодившуюся верёвку. - Ловите!
        Верёвка, словно ожив, змеёй бросилась вниз, и мгновение спустя Лев убедился, что рыбка на крючке.
        - Ну что, кого тяну первым?
        - Нас, - ответили два голоса в унисон.
        - Не-э, - подумав, признал липовый врач. - Я вас двоих одновременно не вытяну. Надорву пупок и сдохну в смертных муках…
        - Но нас двое.
        - Да я в курсе, не тупой! Ходжа, чё за бред? Быстро один отпустил верёвку. Сказал же, что вытащу обоих!
        - Лёва-джан, ты только не ругайся сразу, ладно? - неуверенно предложили из глубины зиндана. - Это какая-то очень странная верёвка, она связала нас обоих вместе, спина к спине, и, главное, так плотно, что даже дышать неудобно. Мы не можем развязаться…
        - Шехмет, повтори, - не веря своим ушам, попросил Лев, с ужасом глядя на то, что сотворило очередное сокровище эмира.
        Сдавленным до громкого шёпота голосом господин Шехмет подтвердил слова домулло. На слёзы, приказы, упрёки и уговоры отпустить волшебная верёвка не реагировала.
        - О брат мой по преступным деяниям, - Ходжа сумел первым признать поражение, - оставь нас и иди с миром. Аллах да не покинет тебя в своей доброте! Беги, не стоит напрасно увеличивать количество жертв палача.
        - Я вернусь за тобой завтра!
        - Завтра тебе будет не до меня, утром шейх Хайям-Кар торжественно войдёт в город. Мы ничем не можем его остановить…
        - Кто сказал?!
        - Я, - глухо ответил Шехмет. - Пока мы враждовали друг с другом, его люди наводнили Бухару. Визирь сам откроет ему ворота для торжественного въезда. Шейх обещал ему трон эмира и правление под сенью своей руки.
        - А если я подниму народ на революционную борьбу? Забастовки, стачки, баррикады и «Марсельеза» по-персидски во фригийском колпаке пляшет «укус пчелы», как на картине Делакруа…
        - Лёва-джан, не трепись, - тепло посоветовал Насреддин. - Даже нам слышен топот ног стражи, скоро они будут здесь. Люди пойдут только за законным эмиром. Но, быть может, ты нашёл тот пузырёк с остатками волшебного зелья и ребе Забар избавит правителя от заклятия?
        Лев скрипнул зубами, в одном из проходов показались перепуганные стражники.
        - Эй, почтеннейший лекарь, тут шайтан не пробегал? Маленький такой, с рожками, весь в синяках и прихрамывает.
        - Воистину нет.
        - А вы что тут делаете?
        - Гуляю себе, - буркнул наглый россиянин, выпрямился и уточнил: - В какую сторону выход?
        Ответить стражи даже не успели, просто потому, что было уже некому. На том месте, где стоял Оболенский, лишь таяло облачко пыли да вдалеке слышался мелодичный перезвон ударяющихся друг об друга амулетов назер бонюк.
        Разумеется, стражи эмира тоже не были круглыми идиотами, но, прежде чем пуститься в погоню, проверили наличие задержанных в зиндане. Оба на месте, да ещё и чудесным образом связанные, на вопросы не отвечают, но ругаются вяло. Наверное, спать хотят. В общем, когда воины пустились в погоню, от удравшего псевдолекаря уже и перезвона не осталось…
        Ловко выбравшись в садик за гаремом, Лев наконец-то с наслаждением скинул с себя всю врачебную сбрую. Отыскать за кустами нужный камень, открывающий проход, тоже не составило труда: как профессиональный вор, он отметил ещё в первый раз, как и куда белый ослик нажимал копытцем. Но в тот момент, когда часть стены отошла, кто-то грязный, маленький и жутко потный вцепился в его ногу…
        - Э-э, стой, обманщик! Тебе не уйти от меня, я… э-э… в ярости! Меня побили! Это не… э-э… грех, это развлечение для праведных мусульман!
        - Намекаешь на то, что я тебя подставил?
        - Э-э… да, не наш человек!
        - Я давно свой в этом мире. Хочешь, покажу, чего наворовал, пока ты бегал от толпы красавиц с поцелуями?
        Лев вытащил из-за пазухи волшебный кошелёк, недолго думая схватил шайтана за шкирку и сунул внутрь. Нечистый не успел даже пискнуть!
        - Протесты не принимаются. - Оболенский быстрыми шагами уходил в ночную Бухару. - Веди себя смирно и ничего там не ломай. Всё-таки антикварные вещи…
        В кошельке пару раз что-то трепыхнулось, и наружу вырвался лёгкий запах серы вперемешку с ароматом протухших яиц. Потом всё стихло, либо шайтан как-то умудрился сбежать, либо пригрелся и уснул. Оно и к лучшему, в конце концов, там ему куда как безопаснее.
        А сам Оболенский, не тратя лишнего времени ни на размышления, ни на стенания, дотопал до стойла Рабиновича, забрал обоих ослов и погнал их впереди себя в еврейский квартал. Конспиративная явка, место которой было оговорено заранее, уже никакого смысла не имела. Руководствуясь привычным и бронебойным русским «авось», бывший москвич направил свои стопы к лавке ребе Забара…
        - Четыре часа утра, кто стучится в такую рань в дом тихого еврея? Приходите завтра.
        - Дедуля, лучше сам открой, не доводи до погрома!
        - Зачем такие нервы? - искренне удивился ребе, почти сразу открыв дверь. - Таки кого я вижу? Мой молодой, но уже имеющий надёжный гешефт, друг! Прошу в дом. Сарочка, дорогая, спи дальше, в доме гости!
        Оболенский провёл за ворота в маленький дворик двух ослов и, вернувшись за хозяином в дом, сразу перешёл к делу. Подробно, но без истерик бывший помощник прокурора объяснил, как выглядит с его точки зрения сложившаяся ситуация и почему лично он не видит в ней ничего хорошего. Впрочем, сам ребе воспринял печальные известия более стоически…
        - Ну, может быть, всё ещё как-то сложится? Надо просто не высовываться и переждать. Таки уж поверьте, мы, евреи, переживали и не такие жуткие гонения, начиная ещё с времён Ветхого Завета. В конце концов, мы всегда найдём новую Юдифь на любого тирана Олоферна…
        - У меня там Ходжа в зиндане. В честь прибытия Хайям-Кара его казнят первым.
        - Всё в воле Еговы, возможно, срок его жизни уже окончен, но я не верю в это. Таки знаменитого Насреддина уже столько раз казнили, а он всё ещё жив!
        - Значит, зло восторжествует, добро выжидательно отступит по всем фронтам, а бедный эмир так и останется белым ослом?
        - Ша, не надо так громко, вы разбудите мою девочку. - Старый еврей укоризненно приложил палец к губам. - Таки вот, уже разбудили!
        Из-за занавески в углу высунулась миловидненькая девушка лет семнадцати, стрельнула глазками на мрачного Льва и, поправляя простое платье, вышла во двор. После чего буквально в ту же минуту впрыгнула обратно в дом:
        - Папа, ты таки уже предупреждай, когда приводишь столько незнакомых мужчин.
        - Там два осла во дворе, - на автомате поправил Оболенский.
        - Нет, уважаемый, осёл один, а второй - превращенный человек.
        - Дитя моё, откуда ты это знаешь? - поразился старый ребе. - Воистину, тот, что в белом, наш несчастный эмир Сулейман аль-Маруф. А превратил его, между прочим, твой бывший… Не хочу говорить о нём плохо, но таки теперь в этом обвиняют твоего тихого папу!
        - Ой вей, ну так расколдуйте его, и всех делов! - всплеснула руками юная еврейка. - Немного воды, соль, пара строк из Торы, и таки…
        - Абзац, неверные! - аж подскочил потомок русского дворянства. - То есть ты, крошка, знаешь, как снова сделать его человеком?
        Девушка подумала, кивнула и вопросительно изогнула бровь.
        - Цену назначишь сама, - хриплым от волнения голосом подтвердил Лев. - Я заплачу. Но он мне нужен в деле уже через час.
        - Через полтора, - уверенно вмешался ребе. - Моей Сарочке тоже требуется время на подготовиться. Таки надо же, вот и не подозревал таких криминальных талантов у собственной дочери. Шоб я так жил!
        ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ
        А те, кто устроили мечеть из стяжательства, суеверия, разделяя верующих, будут клясться: «Мы желали только блага!» - о них Аллах свидетельствует, что они лжецы! Сура 9
        Их разговор прервало утреннее пение муэдзинов, а вслед за ним длинный рёв медных труб. Сотни подготовленных людей на пробуждающихся улицах громогласно славили восход новой звезды, прибытие святого «пророка», щита истинной веры, преподобного чёрного шейха Хайям-Кара!
        Вся Бухара была поднята на ноги, верные адепты в чёрных чалмах, угрожая ножами и палками, методично сгоняли народ на главную дворцовую площадь. Возражения и оправдания не принимались, городская стража бездействовала, стыдливо отводя глаза. В иной ситуации, возможно, вооружённым воинам потребовалось бы не более часа для того, чтобы за шиворот выбросить с хорошо охраняемых улиц весь религиозный сброд. Но приказа не было, их командир исчез, бросив стражников на произвол судьбы, и теперь никто не знал, что делать.
        Дворцовая охрана по указу визиря впустила в покои эмира мятежного шейха. Если кто из читателей искренне думает, что на Востоке радостно приветствовали любое разночтение Корана и оголтелой толпой мчались за любым вышедшим из пустыни психованным дервишем, надсадно вопящим, как именно на него снизошло откровение Аллаха, то… Поверьте, вовсе нет.
        Во-первых, Мухаммед чётко обозначил себя последним пророком, то есть после него - никого. Ни-ко-го! И любая мысль о новопришедшем посланнике Всевышнего уже по сути своей не просто греховна, но даже преступна. Любой мусульманин с детства впитывает с молоком матери одну из первых заповедей Корана: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его!» Так как после этого истинному правоверному принять свежеиспечённого шейха - ревнителя нового ислама? Правильных ответов, увы, множество…
        - Ходжа, почему? - снова и снова горячился я. - Бухара - исламский город в центре исламского мира. Причём город, исторически живущий именно торговлей, а не войной.
        - Воистину ты прав, почтеннейший…
        - Но получается, что Хайям-Кару была нужна не только покорность Бухары, не только её деньги и торговые связи, он наверняка хотел пополнить пушечным мясом свои ряды. Как я понимаю, в его так называемом войске было полно преданных фанатиков, но явно не хватало профессиональных военных. Людей, умеющих владеть саблей и луком лучше, чем разбираться в разночтениях святых текстов и восхвалять каждый шаг чёрного шейха.
        - Воистину, уважаемый, ты словно читаешь по книге сокрытого…
        - Тогда почему? Почему все всё знали, все всё понимали, ничего не делали?! Где стихийно сформированные народные дружины? Где праведные муллы, грозно вставшие на пути злодея, провоцирующего раскол исламского мира? Где, в конце концов, народный бунт, бессмысленный и беспощадный?! Это неправильно, это несправедливо, так не должно было быть!
        - Воистину, - ещё раз кивнул Насреддин, помешивая половником шурпу, не отходя от плиты. - Всё, что ты сказал, правильно. Твои мысли чисты, а слова полны глубокого смысла. Жаль, что тебя там не было, возможно, эта история вершилась бы иначе, а так… Восток - дело тонкое…
        Ох, да кто бы сомневался! Я демонстративно ушёл с кухни приводить в порядок свои записи. Домулло, как всегда, преспокойно продолжил кухарничать в одиночестве, с неизменной улыбкой на лице и длинными узбекскими песнями о караванах, верблюдах, песках, пустынях и прохладных оазисах глаз возлюбленной.
        Шурпа была готова уже через полчаса. За это время я как раз успел набело переписать рассказ о том, что тогда происходило на площади. Попробуйте и вы в цвете представить происходящее…
        Высокий дворец властителя Бухары заполнен сумрачными адептами чёрного шейха. Дворцовая стража уныло топчется на площади, занимаясь явно не своим делом - ограждая большой помост, покрытый коврами, от напирающих толп народа.
        Раньше этим занимались воины Шехмета, теперь эта работа легла на плечи растолстевших бородачей, привыкших лишь вышагивать на торжественных выходах и чинно стоять у дверей эмира, стараясь, чтобы никто не услышал их храпа и не турнул взашей с непыльной службы. За стражниками стояли дворцовые трубадуры и барабанщики, их специфичная музыка однообразно и нудно настраивала публику на серьёзный лад.
        Всё-таки, как ни верти, а дело сводилось, как минимум, к дворцовому перевороту. Ну а как максимум, к государственной смене религиозных воззрений и политического курса правящей партии. Такие события - отнюдь не рядовое происшествие, а посему даже силой пригнанные люди хоть и бухтели про себя тихие восточные проклятия, но уходить уже не хотели…
        - О жители благородной Бухары! - громко возопил штатный глашатай, прикладывая ладонь ко рту на манер рупора. - Слушайте, слушайте, слушайте! Пока наш великий эмир лежит в постели с приступом насморка, его верный визирь будет говорить с его народом. Слушайте, слушайте, слушайте! Ибо слова великого визиря никогда не звучат дважды! Славьте же доброту визиря Шарияха ай Сули-Сули, благодарите за него Всевышнего, и само небо благословит вас, о жители благородной Бухары!
        Вот после примерно такого рекламного вступления второе лицо государства решилось наконец-то явить свою бледную и перепуганную физиономию народу. Его речь была, мягко говоря, невпечатляющей…
        - Хайям-Кар очень хороший. Он знает истину. Как-то вот так… Слушайте и повинуйтесь ему.
        - И что, типа всё, что ли? - резво спросил голубоглазый верзила в платье простого кузнеца из передних рядов. Близстоящие люди поддержали его согласным ропотом.
        - А я не знаю… - сразу сдал задним господин Шариях. - Великий шейх сам вам всё расскажет!
        Народ примолк. Нет, естественно, все уже не раз слышали об идеях и доктринах, выдвигаемых новоявленным пророком из пустыни, но ведь всегда интересно послушать это от первого лица. Вдруг что новое скажет? Появившийся в окружении самых преданных адептов чёрный шейх ничего нового не сказал. По крайней мере, для Оболенского. Рослый россиянин давно наслушался подобных речей от рвущихся к власти депутатов и финансируемых из-за рубежа религиозных деятелей.
        - О жители благородной Бухары, я пришёл к вам, как приходит отец в дом детей своих! Я несу вам свет истины, избавления и утешения. - Поднаторевший в искусстве ораторствования Хайям-Кар начал с высокой патетики, после чего логично перешёл к огульным обвинениям. - Ибо мне стало ведомо, что вы погрязли во грехе, не чтите священный Коран, водите торговлю с иноверцами, даёте в своём городе пристанище и кров немусульманам! Да падёт гнев Аллаха на ваши неразумные головы, да покарает Он изменников шариата, да не простит Он слушавших, но неслышащих!
        А видя, какое впечатление производят его грозные слова, и памятуя о правилах хорошего тона для гостей, намеренных стать хозяевами в чужом доме, закончил оптимистической нотой:
        - Но не бойтесь, ибо Всемилостивый Аллах ниспослал мне истину и повелел донести её вам! Каждый, кто стоит сегодня на площади, будет спасён мною! Я лишь смиренный слуга нашего небесного Правителя, избранный им для обновления веры, очищения её от скверны и указания пути сомневающимся… Свидетельствую, что все гурии рая ждут того, кто последует за мной!
        - Насчёт гурий-то не загибай, девственниц всегда на всех не хватает! - выкрикнул было бывший помощник прокурора, но его голос утонул в воодушевлённом рёве верных приверженцев чёрного шейха.
        Коренные бухарцы, тоже навидавшиеся всякого, разумно помалкивали, но на фоне их молчания вопли адептов звучали как голос самого народа. Специально подготовленные «квакеры», рассыпавшиеся по разным углам площади, радостно загалдели:
        - Как он сказал, правоверные? Как просто и доходчиво всё нам объяснил!
        - Я уверовал!
        - Воистину, устами великого Хайям-Кара вещает сам Создатель миров! Возьми мою жизнь, о чёрный шейх, и сделай меня щитом ислама!
        - И мою жизнь возьми!
        - И мою!
        - И наши жизни, правда же, мусульмане?!
        Оболенский, по роду своей деятельности разбиравший в Москве дела сектантов и аферистов, вербующих новые души, вынужденно признал, что методы гипнотического воздействия на публику практически не изменились. Не хватало лишь традиционного «чуда», но вместо него новый пророк решил объявить первую показательную казнь ослушников шариата…
        Люди примолкли. Вопреки распространённому заблуждению, казнь людей в Средние века не всегда являлась примитивным развлечением черни. Чаще это была целенаправленная акция запугивания. Причём неважно, приводилась ли в исполнение смерть осуждённого по решению суда, по велению тирана, по законам войны или по воле мятущейся в религиозном экстазе толпы. В любом случае убийство оставалось убийством, и за него потом было стыдно…
        Смерть человека всегда была осуждаема на Востоке, ибо Аллах запретил насильственно отнимать жизнь. Над трупами казнённых не глумились, как в Европе, и даже стандартное выставление голов убитых врагов или преступников не вызывало у людей законной гордости деяниями своих правителей. Это было первой ошибкой Хайям-Кара, ему следовало начать своё восхождение как-то полиберальнее, а уж потом закручивать гайки…
        - Введите злодеев! - махнул чёрным платком новый пророк.
        Лев стиснул зубы и сжал кулаки, ещё раз пожалев, что в кармане нет пистолета, а самодельные гранаты его на факультете юриспруденции мастерить не научили.
        Из дворца, под охраной адептов и слуг, вывели двух связанных людей. Волшебную верёвку, видимо, пришлось просто разрезать. Теперь руки Ходжи и Шехмета сковывали тяжёлые цепи. Домулло шёл лёгкой походкой, гордо глядя в чистое небо и нимало не смущаясь происходящим. В конце концов, если верить письменным документам владык ханств, княжеств и эмиратов, его уже столько раз казнили, что и не страшно…
        А вот старина Шехмет явно сдал. Высокородный глава городской стражи был отважным слугой закона, но вряд ли привык к тому, что и сам может попасть в разряд преступников и так же понести незаслуженное наказание. Его лицо было мертвенно-бледным, ноги подгибались, спина ссутулилась, ему можно было смело накинуть лишних десять лет.
        Штатный палач потными руками вытолкал обоих на «коврик крови»…
        ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ
        Честные люди продаются вдвое дороже и с суровым лицом!
«Единая Россия»
        - О смердящие псы, - с мягкой укоризной покачал головой Хайям-Кар. - Что вы можете ответить на предъявленные вам обвинения в измене, трусости и предательстве всего мусульманского мира?!
        - Гав-гав, - с готовностью откликнулся домулло. - Ибо раз я пёс, то иных слов ты не услышишь. Я могу лишь лаять на тебя, как на вора, в надежде, что мой хозяин (благородная Бухара) проснётся ото сна и выгонит злодея пинками взашей!
        - Мы все будем скорбеть о его заблудшей душе. Казнить нечестивца. - И, секунду помедлив, чёрный шейх обернулся к Шехмету: - А что скажешь ты, о заблудший сын моего исстрадавшегося сердца?
        - Я каюсь, - без малейшего зазрения совести объявил грозный Шехмет, бухаясь на колени. - Я осознал всю бездну своих заблуждений, о владыка мира, о, щит ислама, о глас Всевышнего!
        - О чём же просит усталый путник, избирающий тропу истинной веры? - воздев руки к небу, высокопарно уточнил Хайям-Кар, и начальник городской стражи понял его правильно.
        - Я не прошу о прощении, не прошу о милости, не прошу о снисхождении… Я лишь молю дать мне умереть так, чтобы и сама смерть моя служила праведности на стезе единственного пути к чертогам Аллаха! Да помилует он мою грешную голову…
        - Рабыня Изаура с богатыми тоже плачут в одном флаконе на мужскую тему, - зычно прокомментировал всё тот же голубоглазый «кузнец» из первого ряда. - Кончай жевать розовые сопли в сахаре! Даёшь настоящего Шекспира, карданный вал ему в заднюю дверцу!
        В этот раз горожане поддержали болтуна более единодушным хихиканьем. Ибо перебежчиков нигде не любят, а уж таких явных, перед лицом смерти, без стыда, чести и совести, тем более…
        Впрочем, сам Шехмет на общественное «фуканье» внимания не обращал, он резво, по-собачьи, подбежал на четвереньках к Хайям-Кару и несколько раз, насколько позволяли связанные руки, поставил его ногу себе на голову. Такая убойная лесть никогда не остаётся без награды. Чёрный шейх уже никак не мог ограничить своё «милосердие» и, не чинясь, приказал поднять несчастного, громко объявив, что один раскаявшийся грешник угоднее для Аллаха, чем сотня нудных праведников. С бывшего начальника городской стражи были мигом сняты цепи, а на его помятую чалму тут же намотали полосу чёрной ткани…
        - Второй великий грешник, самозваный домулло по имени Ходжа Насреддин! - громко оповестил глашатай. - Что ты можешь сказать перед смертью обманутому тобой народу благородной Бухары?
        - Вай мэ, да не такая уж она и благородная, - себе под нос, но тем не менее вполне слышимо откликнулся герой народных анекдотов. - Шумный торгашеский городишко, где превыше всего ценится прибыль, а не священный Коран.
        - То есть ты признаёшь, что Бухара погрязла во грехе? - радостно выгнул бровь шейх, надеясь поймать домулло в логическую ловушку.
        - О да! Воистину! - охотно поддержал Насреддин, повышая голос так, чтобы орать уже на всю площадь. - Бухарцы, вы грешны! Ибо только отступник от строки Корана склонит голову перед лжепророком! Вы - ослушники, трусы и глупцы! Ибо только трус позволит ступить ему на ваши улицы! И только глупец будет с разинутым ртом внимать его лживым речам, когда самое время браться за дубину!
        Тут уже в едином порыве всколыхнулась вся площадь.
        Абдрахим Хайям-Кар мигнул палачу, и болтливому Ходже была мгновенно накинута верёвка на шею. Народ мигом стих.
        Чёрный шейх поднял вверх правую руку…
        - Вот так и держи, - громко посоветовал Лев, кузнечным фартуком вытирая выступивший на лбу пот. - Только попробуй дать отмашку этому бородатому смешарику, я тебе при всех печень вырву! Не сметь душить моего друга и соучастника без меня!
        …Честно говоря, на мой непредвзятый читательский взгляд, данный поступок казался несусветной глупостью. Тем более если учесть, что никакого стратегического плана у нашего общего друга не было. То есть, поверьте, вообще никакого! Он не прятал нож в рукаве, чтобы поразить тирана, не украл ту самую лампу с джинном, не надеялся выхватить из-под полы очучан-палас и улететь, прихватив за химок приятеля. Нет, ничего подобного…
        Гордый потомок русского дворянства, продолжатель рода и фамилии князей Оболенских, просто вышел из толпы, растолкал изумлённых стражников и, матом послав палача в чётко указанном направлении, уверенно встал на «коврик крови», рука об руку с живой совестью всего Востока!
        - Братья мусульмане, простите меня, грешного, - широко перекрестился перед всем народом бывший москвич. - Не своею волей крал и сквернословил, сие есть вина некоего джинна и уличного воспитания. Но ведь вроде последнего не отнимал, по миру никого не пустил, а…
        - …А какой плов приготовил, вай мэ! - старательно поддакнул кто-то с дальнего края площади.
        Лев благодарно кивнул, послал в ту сторону воздушный поцелуй и продолжил:
        - Если что могу, компенсирую! Вот тут этот самовлюблённый хмырь в чёрной шинели лезет учить вас жизни, так вот я у себя дома таких мухобойкой гоняю! И если сегодня вы позволите его шайке лишить вас всех демократических свобод, то оно будет не зер гут. Короче, братва, свободу Насреддинам! Ну и меня заодно… отпустите на покаяние… с чистой совестью… до следующего срока…
        В среде бухарцев вдруг началось явное томление и пертурбация. Люди в чёрных чалмах, верные слуги нового пророка, быстро покидали отведённые им места и, толкаясь, спешили поближе к своему господину. Воодушевлённый народ тычками и затрещинами направлял их в нужном направлении. Для действительно всенародного бунта не хватало лишь искры и предводителя. Но - увы, проклятие шайтану, пока реально не было ни того ни другого…
        - Казнить обоих. - По знаку Хайям-Кара локти Оболенского стянули верёвкой, а на шею накинули толстую петлю.
        - Ты чего добивался, почтеннейший? - тихо спросил домулло, пока палач уточнял, кого душить первым.
        - Вообще-то думал спровоцировать гнев народных масс и компактную революцию, - виновато буркнул россиянин. - А что не так? Я ж по-любому не смог бы смотреть, как они тебя казнят перед строем, без суда и следствия! Чего?!
        - Ничего, - отвернулся Насреддин. - Помрём вместе. Говорят, так даже веселее. Проверим, Лёва-джан?
        Чёрный шейх поднял руку, призывая всех к молчанию.
        Возможно, он хотел сказать приличествующую моменту речь, но не успел. В небе над Бухарой появилась быстро увеличивающаяся точка, в считаные минуты оказавшаяся человеком, стоящим на летающем ковре и размахивающим старым мечом. Узнать великого эмира Сулеймана в драном халате и тюбетейке было просто невозможно…
        - Остановись, негодяй, узурпировавший мой трон! Или, клянусь Аллахом, я обезглавлю тебя вот этим же мечом и отправлю твою душу к твоему господину - иблису!
        - Что это за нищий побродяжка? - поинтересовался у палача Хайям-Кар.
        Тот недоумённо повёл плечами, да много их тут таких по базару нетрезвыми ходят…
        - Мы - великий эмир Бухары, оплот единства и законный правитель Сулейман аль-Маруф! - грозно оповестил эмир, подпрыгнув на ковре так, что послышался треск ткани.
        - Явился - не запылился, - буркнул Лев.
        - И по-прежнему ведёт себя как осёл, - грустно подтвердил Ходжа, но кто их слушал…
        Никто, потому что слуги чёрного шейха мигом приволокли за шиворот изменника-визиря, и тот с ходу заявил на всю площадь:
        - Наш прекрасный эмир, да вспомнит его Аллах, почивает в своих покоях, а этот оборванец, дерзающий называть себя его пресветлым именем, обычный самозванец!
        - Обычный?! - вновь возмутился Ходжа. - Можно подумать, все самозванцы появляются на летающих коврах, лживый ты шакал!
        - Дать бы ему по гульфику, - поддержал друга Оболенский, но их опять-таки не услышали.
        - Мы - ваш эмир! - Сулейман выпрямился во весь рост, воздев кривой меч над головой. - Этот ковёр - сам очучан-палас, летающий под небесами! Этот халат - броня святого Хызра, не пробиваемая никаким оружием! Эта тюбетейка делает человека невидимым! Этот меч срезает по сто голов за один раз!
        - Что ж, воистину эти вещи будут полезны для меня, - пораскинув мозгами, признал Абдрахим Хайям-Кар, теребя серебряную бороду. - Джинн! Принеси мне всё, что перечислил этот человек.
        В одно мгновение неведомая сила сбросила эмира с ковра, отняла оружие, халат и головной убор, а самого владыку Бухары бесцеремонно переставила поближе к осуждённым. Лицо его было растерянным, он безмолвно открывал рот и недоумённо поводил ушами, словно пытаясь согнать надоедливую муху обманчивого сна, вернувшись в мир привычной реальности. Увы и ах…
        Конечно, реальность была таковой, что, кроме «пророка» с его рабами, вряд ли кому всерьёз нравилась. Но народ пока ничего толком не понял и, чего ждать от невнятной смены власти, не знал. А вот визирь Шариях, наоборот, всё просёк очень быстренько и теперь корил себя на все лады за союз с чёрным шейхом, лихорадочно соображая, на кого бы повесить всю вину за собственную глупость. Дворцовой страже в принципе было по барабану, кому конкретно служить, но воины всё-таки как-то соображали, что скорее всего новый хозяин постепенно заменит их своими людьми…
        Рассказ продолжился уже вечером, когда наконец заявился Ходжа в порванном халате, с разбитым в кровь носом, но довольный собой, как уцелевший троянский воин.
        - Я бился один против шестерых!
        - Тогда уже как герой битвы при Фермопилах, - скорее отвечая самому себе, пробормотал я, пропуская домулло в ванную.
        - Да воздаст тебе Аллах за доброту и понимание. Я быстро совершу омовение и всё поведаю.
        - Лучше скажи сразу: милицию звать?
        - Лучше правительственные войска, - подумав, кивнул он и заперся в ванной комнате.
        - Куда ты влез?!
        - В твою ванну, почтеннейший…
        - Не увиливай от ответа. - Я нервно пнул дверь ногой. - Куда ты умудрился влезть, с кем поцапаться? Какого уса моржового тебя вообще тянет на драку в нашем мирном городе?!
        Ответом мне послужил лишь плеск воды и монотонное пение Насреддина под душем. Волей-неволей пришлось перебеситься и ждать. Домулло вышел минут через пятнадцать. Освежённый, довольный, густо пахнущий моим одеколоном, которым он щедро и храбро залил свои синяки и царапины. Низко поклонился мне, выпрямился и торжественно заявил:
        - О мой драгоценный друг и щедрый хозяин, простишь ли ты меня, если выслушаешь правдивую историю моего сегодняшнего приключения, которая, клянусь Аллахом, не только интересна, но и поучительна!
        - Ходжа, можно короче? - не хуже Льва Оболенского взвыл я.
        Домулло охотно поклонился ещё раз и предельно лаконично объяснил:
        - Я побил врагов ислама!
        - Ты издеваешься?!
        - Ты сам просил покороче, почтенный. Ладно, не делай такое страшное лицо, словно я сказал, что назвал твой адрес сорока девяти моим близким и дальним родственникам из Средней Азии, - тонко улыбнулся он. - На улице ко мне подошли два неправедных мусульманина и предложили деньги за то, чтобы я устроил теракт в больнице для раненых воинов. О, Лёва-джан хорошо объяснил мне, что такое по-вашему «джихад», «бомба» и «направленный взрыв при максимальном скоплении народа». Я поднял палку на дороге и крепко вколотил в их глупые головы истинные слова хадисов: «А женщинам и детям врагов своих не делай зла, ибо Аллах любит справедливость…» А потом пришли ещё четверо и поколотили уже меня. Но тут подоспели стражи закона, их забрали, а меня отпустили под подписку о невыезде. Уводимые злодеи кричали, что вернутся с армией и убьют меня за измену. Может, мне уже пора нарушить эту подписку? Лёва-джан говорил, что до Мексики рукой подать…
        Вечером забегал наш участковый, поблагодарить гражданина Насреддина за проявленную гражданскую бдительность. Умилённый домулло два раза обнял его, назвал «благороднейшим из стражей» и пообещал пригласить на плов. Вы думаете, он не пришёл? Как же, ещё и с половиной отделения. Мой дом постепенно превращался в чайхану…
        ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ
        Если мужчина остаётся наедине с женщиной - третьим меж ними будет шайтан! Поэтому - только мужчины! Хадис театра Виктюка
        Меж тем история настолько набирала обороты, что неслась вперёд быстрее колесницы святого Хызра! Смещённый эмир сидел на корточках, обхватив руками голову, словно придавленный безысходностью произошедшего. Ходжа думал о том, как сегодня жарко, и если умереть всё-таки предстоит, то хорошо бы быть похороненным побыстрее, а то на таком солнцепёке ему придётся ещё и пахнуть. Какие мысли занимали на тот момент кудрявую голову Оболенского, доподлинно выяснить не удалось - Хайям-Кар поднял руку, призывая колышущееся море жителей к смирению и тишине.
        - О жители благородной Бухары, я избавлю вас от гнусной лжи этого самонадеянного наглеца. Его ждёт страшная смерть. Смотрите же все и узрите истинную силу веры, способную передвигать горы, возводить дворцы и приводить к покорности самих джиннов!
        Он издал пронзительный крик на манер мастеров карате в стиле «шотокан», присел, крутнулся на месте, отчего полы его халата взметнулись, подобно крыльям летучей мыши, и, потрясая кулаками, выкрикнул в небо:
        - Я призываю тебя, о могущественный Бабудай-Ага, явись предо мной и уничтожь моих врагов!
        Громыхнул гром среди ясного неба, невесть откуда налетевшая тучка закрыла солнце, и над помостом зависла дымчатая фигура огромного джинна. Гигант щёлкнул пальцами, и мир на минуту погрузился в тягучую хрустальность неподвижности…
        - Салам алейкум, Лёва-джан.
        - Валейкум вассалам, Бябудай-Ага-хезрет, - абсолютно правильно откликнулся Оболенский. - Куда пропал, чего давно не показывался? Без тебя на Востоке скучно…
        - Ты говоришь моими словами, почтеннейший, - грустно улыбнулся джинн. - Но я не затем остановил время. Ты должен был спасти мир, спасти всех, спасти меня от этого религиозного безумца. Почему же ты здесь, и связан, и стоишь на «коврике крови»?
        - Ну, извини, что не оправдал надежд! Бабудай, я же всё-таки вор, а не Ленин, волнение народных масс на немецкие деньги не мой профиль.
        - Ты мог бы украсть мою лампу, избавив меня от рабства.
        - Пробовал, но меня провели, как вкладчика МММ, - повесил голову бывший москвич. - Я даже не знаю, где этот гад её прячет. Не говоря уже о палаче, страже, охране и всём таком прочем…
        - Ты скоро увидишь её, - таинственно подмигнул джинн. - Это будет последняя возможность переломить ход событий. Лампа будет в руках твоей возлюбленной…
        - Джамили? - не поверив, прошептал Оболенский. - Но как… откуда ей здесь взяться? Не может же она…
        - Кто поймёт душу женщины? Только безумец или влюблённый, но эти два слова всегда стояли рядом.
        Мир вновь ожил, но буквально на минутку, чтобы успеть выдохнуть и замереть в испуге. Явление натурального джинна, в один миг пришедшего по первому же слову шейха, - событие даже в те сказочные времена отнюдь не заурядное. Теперь уже многие были готовы поверить в избранность нового «пророка», ибо общеизвестно, как трудно подчинить себе джинна - самое свободолюбивое существо, созданное на заре мира из бездымного огня самим Аллахом.
        Такое зрелище можно увидеть лишь раз в жизни, да и то если очень повезёт. Так что, пожалуй, сегодня многие действительно охотно пошли бы за Хайям-Каром хотя бы из-за надежды вновь увидеть настоящего джинна!
        - Что изволит мой господин? - голосом, подобным камнепаду, пророкотал Бабудай-Ага, раздувая щёки и стараясь выглядеть максимально внушительно. - Желаешь ли ты, чтобы я разрушил город или построил дворец?
        - Я приказываю тебе взять жизни этих преступников!
        - Нам хана, - переглянувшись, поняли Лев и Ходжа.
        Джинн злобно оскалился на них и вновь замер в глубоком поклоне:
        - Слушаю и повинуюсь! Как будет угодно моему господину умертвить нечестивцев? Утопить их в морской воде, в кислом вине, в оливковом масле, в навозной жиже? Отрубить голову, руки, ноги, предварительно зажарив на медленном огне без соуса и соли? Или же мне разорвать их на части дикими степными жеребцами, у которых из ноздрей валит дым, а из-под копыт летят искры? А быть может, мне надо кормить их песком, пока они не раздуются, подобно жабам, и будут молить тебя о пощаде немыми ртами? Ещё я могу выщипывать их волоски по одному, причиняя страшные муки, так, чтобы…
        - О небо! - взвыл чёрный шейх, совершенно запутавшийся в таком обилии предложений. - Да заткнётся ли хоть когда-нибудь этот несносный болтун?!
        - Слушаю и повинуюсь!
        - Эй, эй, стой, это был не приказ, я не…
        А поздно - джинны, которых заставляют быть рабами против их воли и сущности, всегда стараются запутать человека, исполняя его желания в собственной трактовке. Эдакие маленькие хитрости зачуханного подчинённого, подбрасывающего навороченные вирусы в компьютер злобного шефа. Несмертельно, но неприятно, согласитесь…
        По крайней мере, народ на площади несколько заскучал и даже где-то обиделся, потому как джинна было мало. И кстати, ничего такого интересного он не показал. Подумаешь, чего-то там наболтал и исчез… «Лепёшек и зрелищ!» - девиз любого города, не только восточного, римляне тоже в таких вещах отлично разбирались.
        Видимо, это прекрасно понял и сам Хайям-Кар, жестом попросивший тишины и неожиданно обратившийся к связанному Оболенскому:
        - Своей волей я могу в любой миг вернуть это дитя тьмы, повелев свернуть тебе шею. Но есть идея получше. Когда я спросил джинна, кто может помешать мне, он назвал твоё имя. А когда я спросил, какая у тебя слабость, он назвал другое имя! Имя одной знакомой тебе девушки. Я долго искал её, но мои люди проявили хитрость и резвость - после недолгих переговоров красавица из Багдада, вдова вампиров, несравненная Джамиля сама согласилась служить мне…
        - Негодяй! - взревел русский дворянин, рванувшись на чёрного шейха со связанными руками и петлёй на шее.
        Для того чтобы остановить его, понадобились усилия палача и шестерых адептов нового пророка. Окончательно скрученный, обездвиженный и покорённый Лев вынужденно наблюдал, как Хайям-Кар дважды хлопнул в ладоши, и через несколько минут на крытый коврами помост ступила его восточная любовь - Джамиля.
        - Лёвушка! - Кареокая красавица в чёрных одеждах бросилась было ему на шею, но была удержана двумя дюжими фанатами шейха.
        - Привет тебе, о честная вдова Джамиля из славного города Багдада! - уважительно кланяясь ей при всём народе, начал Абдрахим Хайям-Кар. - Я обещал тебе, что ты вновь увидишь своего голубоглазого возлюбленного, если пойдёшь за мной. Сдержал ли я слово?
        - Да, да, да! Вот он, мой драгоценный Лёва-джан! Но почему его связали, словно преступника?
        - Аллах знает лучше, - ушёл от прямого ответа чёрный шейх. - Но готова ли ты сдержать слово и принести на алтарь истинной веры, чей оплот лежит у моих ног, самое дорогое, чем обладаешь?
        - Конечно, - беззаботно улыбнулась наивная девушка. - Я отпишу вам всё своё имущество, почтеннейший! Мне не нужно богатство, мне нужен лишь мой возлюбленный!
        - Имущество?! О нет… Воистину речь идёт о другом даре…
        - Э-э… на что вы намекаете?! - Джамиля покраснела, как свеколка, а Лев в ярости умудрился пнуть палача и выкинуть с помоста двух фанатов. Его тут же прижали ещё четверо…
        - О жители благородной Бухары, неужели хоть кто-то, подобно этой глупой женщине, подумал, что меня интересует её красота? - горько рассмеялся Хайям-Кар. - Я лишь скромный слуга истины, ничтожный раб нашего Создателя, ниспосланный Им для указания всем честным мусульманам единственного пути к милости Всевышнего, к чертогам рая Его! Поменяю ли я ласки тысячи Его гурий на один поцелуй вдовы, взятый против её воли? Клянусь небом, нет! Нет, женщина, ты должна отдать мне то, что тебе действительно дороже даже самой себя… Принеси мне жизнь своего возлюбленного, ибо, отдавая мне, ты отдаёшь Аллаху!
        Площадь замерла. Кажется, в тот момент Хайям-Кар переиграл сам себя, так как любой уличный босяк в Бухаре понял, какую гнусность задумал двуличный святоша. Он хотел заставить бедную девушку делать выбор между любовью и верой! Убить свою любовь ради любви к Всевышнему!
        Помнится по Библии, подобное требование было предъявлено отцу по отношению к сыну, но стоило папаше всерьёз взяться за нож, как ангел Божий остановил его руку. А в то, что чёрный шейх остановит руку Джамили, почему-то ни на миг не поверил никто…
        - Дайте ей лампу! - яростно взревел новый пророк. - Пусть она докажет нам свою преданность! А чтобы избежать искушения, пусть ей помогут не отступить…
        Из толпы приспешников высунулся невысокий дрожащий мужчина в купеческом платье. Он быстро сунул в руки вдовы затёртую медную лампу и, пятясь, скрылся за рядами стражей. Почти в ту же минуту раздался придушенный крик, и уже другой слуга Хайям-Кара поклонился своему господину, вытирая о рукав дымящийся от крови нож.
        - Помоги своей сестре по вере, - благосклонно кивнул шейх.
        Слуга встал сзади, и острый нож завис над горлом бледной Джамили.
        - У тебя три желания, о честная вдова. Первым ты прикажешь джинну вырвать сердце того, кто называет себя великим Багдадским вором. Вторым ты потребуешь, чтобы он вновь исполнял мою волю. Тогда я благосклонно позволю тебе умереть на могиле своего возлюбленного и обещаю молиться, чтобы твоя душа попала в рай…
        - Хвала милосердию Хайям-Кара! - восторженно взревела сотня подпевал, но на этот раз ни один житель Бухары не поддержал их.
        Бедный вспыльчивый эмир вновь полез было вмешиваться, но ему заткнули рот. Домулло отчаянно пытался докричаться до чёрного шейха, предлагая в обмен на жизнь друга открыть тайну клада на две, три, пятьдесят, да что там, сто тысяч таньга! Маски были сброшены, новый пророк кивнул ещё раз, и тонкой шейки Джамили коснулось ещё тёплое лезвие ножа…
        - Три лампу - или умри!
        Перепуганная девушка пару раз нервно мазанула узкой ладошкой по старой меди. Бабудай-Ага вышел наружу чисто из снисхождения и старого знакомства.
        - Что угодно моей новой госпоже? Прикажи, и я разрушу город или построю дворец!
        - Я не… не знаю я… - Джамиля беспомощно уставилась на джинна, но он лишь развёл руками:
        - У меня нет своей воли, почтеннейшая. Я раб лампы и раб того, кто владеет лампой. Приказывай! Воистину, три твоих желания будут исполнены.
        - Принеси мне сердце Багдадского вора! - взвыл чёрный шейх, но Бабудай-Ага вдруг вознёсся над ним, грозный и неумолимый, как землетрясение:
        - Скрепи свои уста молчанием, жалкий червь! Не ты ныне вправе приказывать мне! Или, как говорит один наш общий знакомый, прояви гибкость акробата и засунь свой поганый язык себе же в…
        Хайям-Кар едва не присел на месте, но его слуга, державший Джамилю, проявил недюжинную храбрость - на шее девушки показалась первая неглубокая царапина.
        Юная вдова испуганно ойкнула, вдруг ни с того ни с сего ляпнув:
        - А можно мне ресницы подлиннее?
        Джинн моргнул, и без всяких «слушаю и повинуюсь» длинные ресницы девушки увеличились аж на ладонь! Площадь ахнула, Абдрахим Хайям-Кар в ярости закусил собственную бороду, и до-о-олгую красивую паузу все пребывали в шоке.
        - Милая, это слишком, - первым сообразил Оболенский. - Такие жалюзи будут только мешать нам целоваться…
        - Поняла, - кивнула умненькая Джамиля. - Добрый джинн, можешь уменьшить их вот на столько?
        - Слушаю и повинуюсь. - На этот раз Бабу-дай-Ага изобразил церемонный поклон и уменьшил длиннющие ресницы вдовы до приемлемого уровня.
        - А теперь, несчастная, прикажи ему исполнить три моих желания! Моих! Или ты умрёшь!
        Джамиля бросила любящий взгляд на русую голову упрямого Оболенского:
        - Прости меня, любимый… Я не знала, что всё так получится, я слишком хотела найти тебя…
        - Желай! - топнул ногой Хайям-Кар.
        - О почтеннейший джинн Бабудай-Ага, своим последним желанием я прошу Всевышнего даровать тебе волю…
        ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ
        Кто пустил этих ветеранов на мой фильм? Что они вообще понимают в искусстве?! Н. Михалков, Союз кинематографистов
        Джинн улыбнулся и исчез. На миг стало очень тихо. Люди не верили услышанному, ибо ещё никто и никогда не отпускал джиннов на свободу. Ведь нет ничего глупее и бессмысленнее, чем предоставление воли такому бесценному рабу, способному рушить и возводить, дарить богатство и повергать врагов, исполнять мечты и решать проблемы. Да и зачем нужна воля тому, кому сам Всевышний предписал служить человеку?! Наверное, в тот день не было никого, кто не осудил бы поступок юной вдовы…
        - Клянусь небом, - пробормотал чёрный шейх, выплёвывая пожёванную бороду. - Я ожидал, что эта женщина изменит слову. Она могла приказать джинну убить меня, или освободить своего возлюбленного, или перенести их обоих в райские кущи, но… Но чтобы вот так просто отпустить своё единственное спасение?! Воистину, она безумна… Палач!
        - Стоямба! - Пользуясь общим замешательством, Лев стряхнул с себя трёх адептов и развернулся к «пророку». - Мужик, у тебя совесть есть? Да, ты остался без джинна, но, по сути, ничего не потерял - город как был, так и есть в твоей власти!
        - Хм… это верно.
        - А ещё тебе же, скотине, достался чудесный меч эмира, его ковёр-самолёт, тюбетейка-невидимка, волшебный халат, мало что ли?!
        - Заткнись, уважаемый, не говори ему всего! - взвыл очнувшийся домулло, но поздно.
        - Что ты можешь ещё предложить мне за её жизнь? - деловито уточнил шейх.
        Оболенский уверенно мотнул головой в сторону пленного эмира:
        - Обыщите его! У него должен быть такой полезный кошелёк, в который всё помещается. Я сам укладывал туда кучу волшебного барахла. Пусть скажет, как достать, и пользуйся чем заблагорассудится, но её - отпусти!
        - Кто ты такой, чтобы давать мне советы или указывать? - презрительно фыркнул Хайям-Кар, делая знак своим слугам.
        - Лёва-джан, ты… дебил!!! - Не сразу вспомнив нужное слово, Ходжа вывернулся и пнул друга под коленку.
        Бывший москвич, разумеется, попытался ответить тем же, но не дотянулся. Джамиля билась в лапах фанатика с ножом, а вся площадь зачарованно смотрела, как Хайям-Кару подают старый кожаный кошелёк, извлечённый из-за пазухи низверженного правителя Бухары.
        - Но там ничего нет… Хотя, наверное, надо произнести заклинание, - догадался далеко не глупый «пророк», и после двух-трёх тяжёлых зуботычин эмир Сулейман еле слышно пробормотал:
        - Кошель аль-Альказар, отдай, что хранишь…
        - Так какие ещё чудесные вещи ты клал в кошелёк, о презренный вор из Багдада?
        - Ну, всего не упомнишь… - изобразив задумчивость, буркнул наш герой. - Но вроде, как минимум, старые тапки-скороходы и…
        - Довольно, - прервал его Хайям-Кар. - Они будут мои! Эй, кошель аль-Альказар, отдай, что хранишь!
        Кошелёк послушно распахнул «пасть», чёрный шейх сунул туда руку едва ли не до локтя, что-то сгрёб и вытащил на свет божий… маленького бешеного шайтана! Нечистый в одно мгновение влез ему на шею и уже оттуда голосом противным, как (не знаю что, придумайте сами, лично мне его голос сравнить не с чем)… возопил на всю площадь:
        - О мой добрый избавитель! Ты спас меня из страшного плена, где я… э-э… чуть не порезал себе весь зад об… э-э… этот дурацкий меч и был вынужден бегать по стенам проклятого кошелька в волшебных тапках со скоростью ветра! Кто бы знал, как я… э-э… устал и какие у меня мозоли?! Теперь я никогда тебя не оставлю, мой… э-э… благодетель!
        Сказать, что все впали в ступор, значит не сказать ничего…
        - О Багдадский вор, сними с меня это-о-о!!!
        - Он что, здесь?! - ахнул враг рода человеческого, развернул шейха за уши и пришпорил копытцами. - Не хочу больше с ним… э-э… связываться. Валим отсюда, валим!
        Вид по-бабьи верещавшего Хайям-Кара с галопирующим шайтаном на шее был настолько страшен, что от него невольно отшатнулись и самые верные слуги. Обалдевшие горожане стояли выпучив глаза и замерев, словно статуи, а сквозь их ряды уже пробивался грозный серый ослик, на котором сидела, яростно размахивая мечом, отчаянно вопящая кроха в синем платье и тюрбанчике набекрень:
        - Мама, ну теперь-то мне можно убить плохих?!
        И к полному ужасу верных фанатиков, адептов, рабов и приближённых нового «пророка», великий чёрный шейх дрогнул и отступил перед уже знакомой маленькой девочкой на бесстрашном Рабиновиче. Именно этот момент и оказался переломным в самосознании народа…
        - Мусульмане, что же мы стоим?!! Бей захватчиков! Свободу нашему эмиру! За благородную Буха-ру-у-у!!!
        И могучее людское море, усиленное теми же дворцовыми стражниками, мигом развернувшими копья, огромной волной захлестнуло помост недавней трагедии или, может, уже комедии? Нет, скорее всё-таки трагикомедии с элементами пафоса и фарса!
        О как давно в этом торгашеском городе не было столь грандиозного гулянья! О с каким восторгом гончары разбивали свои лучшие горшки об головы приспешников Хайям-Кара! О как умело молотили их в печень тяжёлые кулаки привычных к кувалдам кузнецов! О как умело вязал в узлы незадачливых оккупантов знаменитый ткацкий квартал! О как отчаянно могучая Ирида аль-Дюбина пыталась выловить свою непослушную дочь, гоняющую на ревущем Рабиновиче самого чёрного шейха! О какая жалость, что ни мне, ни вам не довелось принять достойного участия в этом воистину всенародном празднике освобождённого города!
        Прошу прощения. Разумеется, на всех читателей не угодишь, да и конечно, я неправ, говоря за всех. Быть может, подавляющему большинству из читающих эту книгу как раз таки и близко ни разу не хотелось лезть в восточные междоусобицы. Драка сама по себе вообще мало кому описательно важна. Этот дал тому в нос, а тот этому в ухо, кому зуб выбили, у кого глаз заплыл, почки отказали, коленная чашечка хрустит, бровь рассекли, в солнечное сплетение врезали…
        Очень интересно, да? Мне нет…
        Ну, побили превосходящие числом горожане растерянных и брошенных без духовного лидера людей. В сущности, таких же простых мусульман, слишком упёртых злодеев там наверняка было не так уж много. Да и в конце концов признаем: там, на площади, явно же не боевик разворачивался, правда?
        Но мне, лично мне всё равно безумно жаль, что не довелось во всём этом поучаствовать. Наверное, тоскую по прежним приключениям в Срединном королевстве. Боевая слава не ржавеет, но душе всегда хочется новых подвигов, так что…
        Эх, где ты, где ты, сказочная Бухара тысячи и одной ночи?..
        Вопрос без ответа лучше, чем ответ, когда тебя никто и не спрашивает…
        ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
        У хорошего судьи все немножечко виноватые. Даже кошки по весне… С. Сталлоне о своём киногерое
        - Что было дальше?
        - Праздник! Бум-балаки-дон! - зевая, улыбнулся Насреддин, поняв, что и в три часа ночи я не дам ему уснуть, пока он не расскажет мне всё. - Что же ещё ты хочешь знать, о почтеннейший творец книг? О мой хозяин и господин, записывающий мои простые слова таким небрежным почерком, что даже старая курица, нарушившая закон шариата злоупотреблением запрещённого вина, и то пишет лучше! Воистину, у меня нет от тебя секретов…
        - Ну знаешь ли… - чуть было не обиделся я, хотя упрёк был абсолютно справедливым, в школе учителя от меня просто плакали. - Ладно, мне неинтересно, что вы там потом ели-пили, сколько дней и ночей плясали, кто и чем был награждён… Всё это левые моменты, их и самому придумать можно. Лучше расскажи, что стало с эмиром?
        - О, ему в тот день повезло больше всех! Мало того что великий Сулейман аль-Маруф вернул себе законный трон повелителя Бухары, он ещё и умудрился стать отважным спасителем отечества в глазах горожан. Видя, как храбро, в одиночку, в платье простолюдина, он бросился на превосходящие силы Абдрахима Хайям-Кара, народ искренне зауважал эмира! А на чём держится истинная власть от Аллаха, как не на единстве правителя и его верных подданных?
        - И всё?
        - Нет, о догадливейший и въедливейший, - насмешливо хмыкнул домулло. - Ещё одно маленькое счастье не обошло его стороной. Лёва-джан оставил белого осла на дворе ребе Забара и обещал его дочери любую плату за возвращение ему человеческого облика. Так вот, та черноглазая еврейка Сара возжелала войти в гарем правителя Бухары, хотя бы и в качестве простой наложницы. Но, сражённый её красотой и скромностью, а также тайными умениями применять колдовство на пользу людям, эмир с ходу предложил ей стать его женою! Как и все достойные женщины, она дала согласие не сразу, а поломавшись минут десять…
        - Целых десять минут?! - не поверил я, отодвигая тетрадь.
        Ходжа важно кивнул.
        - И к тому же оказалась кобылицей неезженой, верблюдицей, других не знавшей, кувшином непочатым и в постели умела такое-э…
        - Вот эти подробности можно смело опустить.
        - Но это самое интересное, - вздохнул мой гость, мечтательно прикрыл глаза, вздохнул ещё раз и сдался: - Будь по-твоему, уважаемый, что ещё?
        - Ещё о Шехмете, что стало с ним?
        - Вай мэ, что с ним могло статься… Сиятельный начальник стражи всегда умел держать нос по ветру. Как только горожане бросились бить слуг нового «пророка», Шехмет первым кинулся на выручку эмира и громче всех призывал спасти законного правителя. Разумеется, на следующий день его восстановили в должности и наградили большой саблей в золотых ножнах за храбрость и верность.
        - А коварный визирь? Как мне помнится, ведь это именно он придумал и разыграл всю комбинацию с волшебным зельем, свёл молодого ростовщика с людьми Хайям-Кара. Но юноша каким-то образом услышал имя Джамили как единственного козыря против Оболенского…
        - Шариях убрал его. А под конец он сбежал, - подтвердил Ходжа. - Причём так тихо и ловко, что его исчезновение заметили не сразу. Как и огромную недостачу средств в казне. Лёва-джан рвался организовать его поиски в Швейцарии или на Чукотке, но кому охота ехать так далеко? Я предложил помолиться за то, чтобы в пути его съели тигры или блохи… Воистину, я уже сплю, почтеннейший! Завтра рано вставать.
        - Почему?
        - Потому что завтра мне пора…
        В первый раз Лев уходил с Востока ночью и во второй раз тоже. Неудивительно, что и в его третьем возвращении на небе уже сияли ранние звёзды. Робкие, чистые, несмелые, похожие на маленьких первоклассниц, спешащих с осенними астрами в школу. Недаром на некоторых языках «астра» значит «звезда». Быть может, поэтому и эта трилогия родилась в Астрахани - городе звёзд?
        Не знаю. Наверное, в целом мире наберётся не так много людей, умеющих разговаривать со звёздами, и мой друг явно был не из их числа. В тот памятный день для него вообще существовали лишь одни звёзды на свете - прекрасные глаза его Джамили, луноликой вдовы вампиров…
        - Друзья мои, - чуть пьяно пританцовывал бывший башмачник, а ныне купец Ахмед, поднимая очередной тост в своей торговой палатке, на время превращенной в пиршественный шатёр. - Как я вас всех люблю! Особенно мою единственную и неповторимую супругу! Но надо выпить не за неё… А вот за эту маленькую, храбрую, красивую и самую замечательную девочку на свете - за тебя, Амука! Можно ей тоже немного вина?
        - Ахмед, не спаивай ребёнка. - Могучая Ирида нежно прижала к себе героическую дочь, пока прочие чинно выпили за здоровье малютки.
        - А теперь за Рабиновича! Воистину он падишах среди ослов и ему нет равных!
        На этот раз честно приглашённый в общий круг серый ослик благодарно поклонился и даже пару раз лизнул предложенное в миске вино.
        - Но особенный тост за благочестивую госпожу Джамилю из Багдада, которая своей красотой и верностью сумела пленить сердце самого Багдадского вора!
        - Лёва-джан, - минутой позже тихо попросил Ходжа, - больше не наливай этому болтуну, остановимся, пока не поздно.
        - Но мне-то можно налить? - неожиданно раздался басовитый голос за их спинами.
        В палатке уверенно материализовался благородный джинн, сияющий, как медный казан или даже ярче.
        - Бабудай-Ага! - радостно приветствовали все, сдвигаясь потеснее, чтобы джинн тоже сел, присоединяясь к общему застолью.
        - Я не с пустыми руками. - По мановению бровей на расстеленной скатерти появился ящик лучшего российского пива.
        - Ты читаешь мои мысли, - восторженно всхлипнул бывший москвич, откупоривая первую бутылку. - Ну, вздрогнем?
        - А также не расскажешь ли нам, уважаемый, как оно тебе на свободе с чистой совестью? - вежливо дополнил Ходжа.
        - Вам, людям, никогда не понять, что такое воля для нас, джиннов, - после первого долгого глотка кивнул Бабудай-Ага. - Я служил многим. Обычно по исполнении трёх желаний мне было даровано право ждать нового хозяина и господина. Ещё три желания. Потом ещё и ещё. Люди менялись, их лица давно слились для меня в одну жестокую маску…
        - А дедушка Хайям?
        - Он был добр, - ровно подтвердил джинн. - Но и он имел свои цели. Я никого не осуждаю. Есть люди, есть джинны, одни служат другим, в этом проявляется воля Аллаха. Но до твоей женщины, почтенный Багдадский вор, ещё никто не даровал мне свободы…
        - Она прелесть, - царственно согласился Оболенский. - И по своей воле я не уйду из её плена никогда.
        Нежная Джамиля лишь теснее прижалась к широкому плечу рослого россиянина, и её взгляд блуждал в неведомых далях. Она нашла своего храброго льва, а остальное было лишь прилагательным…
        - Я бы хотел хоть чем-то отблагодарить её и всех вас. Чем-нибудь посерьёзнее пива.
        - У меня есть желание! - сразу поднял руку довольный Ахмед, но, встретив укоризненный взгляд жены, осёкся. - То есть у нас есть желание, одно на двоих…
        - Оно не в моей власти, - хмыкнул мудрый джинн. - Ибо его уже исполнил Всевышний, через восемь месяцев у вас будет мальчик.
        - Тогда, пожалуй, я тоже воздержусь от желания, - подумав, решил Ходжа. - Пусть оно исполнится не сейчас, но в момент, угодный небесам…
        - А я… мне… - начал было Оболенский, но опустил глаза, и Бабудай-Ага понимающе хлопнул его по плечу.
        - Я помню. В тот же день и тот же час. Это будет исполнено без твоей просьбы. Но что же хочет моя избавительница, чьё благородное сердце даровало мне высочайшее благо на свете - свободу?..
        - Я не могу просить тебя оставить мне моего возлюбленного, - тихо начала она. - Мне известно, что далеко, в другом мире, его ждут жена и дети. Но если у меня всё же есть желание, то пусть…
        - Слушаю и повинуюсь, госпожа, - тут же перебил её джинн, и никто так и не услышал, о чём просило сердце нежной Джамили…
        ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
        О Аллах, помести в моё сердце свет… Коран
        …Я встал, наверное, часов в двенадцать, не раньше. Солнце вовсю било в окно! Насреддина на балконе не оказалось, видимо, он ушёл бродить где-нибудь и явится лишь под вечер, дорассказать мне окончание этой волшебной истории. Три почти полностью исписанные тетради валялись на подоконнике. Господи, что я там написал, чего мне тут нафантазировали, и ведь, главное, ни у кого не проверишь?!
        Мой сотовый разразился стандартной мелодией Nokia. Номер был незнакомый, но голос…
        - Лев?!
        - Андрюха, чёрт побери, старик, карданный вал тебе в заднюю дверцу, где ты вообще пропадаешь? - Голос Оболенского умудрялся мгновенно заполнять всё пространство. - Мне тут передали, что у тебя поселился какой-то азиат, выдающий себя за Ходжу Насреддина? Так вот, гони его в шею! Будет врать, что знает меня, не верь! Слушай, ну сколько же аферистов развелось, хоть на улицу не выходи, а?
        Я меланхолично шагнул к окну и глянул вниз. На площадке перед моим домом стоял домулло, закидывая на плечо дорожный хурджин. Увидев меня, он радостно улыбнулся и помахал мне рукой, предварительно поклонившись и приложив ладонь ко лбу и сердцу. Значит, действительно ему пора? Но самое удивительное, что рядом с ним на крепеньком сером ослике сидела красивая восточная девушка, сжимающая в руках старую медную лампу…
        - Лёва-джан?
        - Да?! - не сразу откликнулся он. - Андрюха, ты чего? Я ж говорю, это аферисты и…
        - К тебе гости, встречай.
        - Ты… серьёзно?
        - Да. Куда уж серьёзнее.
        - Тогда… скажи ей, что я… я её жду!
        Оболенский повесил трубку. Вдоль улицы раздавался еле слышный цокот маленьких подковок. Им далеко добираться до Москвы, но зато теперь я точно знал желание сердца Джамили.
        Храни, Аллах, любящие души любой веры, и пусть всё будет как будет…
        Если Бог повелел мне стоять на краю,
        Если чашу с вином я отравленным пью,
        То пусть дважды умру за безумных влюблённых,
        О которых пишу, о которых пою…
        ПОСЛЕСЛОВИЕ
        Сказка о белом осле, или Третье пришествие Багдадского вора
        Две тысячи одиннадцатый год стал поистине переломным для судеб мира, ознаменовав себя волной революций в ряде мусульманских стран, решивших сбросить оковы многолетних автократических режимов. На смену одряхлевшим старцам, любой ценой стремившимся удержаться у власти, пришли новые люди. Что принесет исламскому Востоку, а вместе с ним и его ближайшим и далеким соседям этот передел, судить пока еще очень трудно. Процесс, как говаривал первый и последний Президент СССР, только пошел. Однако уже сейчас намечается опасный крен к фундаментализму, когда, отказываясь от светского характера государства, новые власти провозглашают курс на возврат к «истинно мусульманским ценностям», к законам шариата. К чему это может привести? К большому скачку в экономическом и духовном развитии или к изоляционизму? К появлению масштабно мыслящих лидеров вроде Мустафы Кемаля Ататюрка или вождей-консерваторов типа аятоллы Хомейни? Подобные вопросы тревожат каждого здравомыслящего человека, а особенно представителей духовной культуры: писателей, кинематографистов, композиторов.
        Не остался в стороне от процессов, происходящих в мире, и известный писатель-фантаст Андрей Белянин. Хотя, казалось бы, какое дело ему, автору произведений юмористического фэнтези, до всех этих политических треволнений? Ведь он сейчас загружен несколькими творческими проектами, сочиняя циклы об Оборотном городе и демоне по вызову, работая над экранизацией своих произведений. Так нет же! Неугомонная душа не позволила Белянину промолчать. Писатель и высказался. Сначала в нашумевшем интервью по поводу перспектив развития отечественной и зарубежной фантастики, где он, шокируя многих собратьев по перу, заявил, что почему-то в произведениях НФ нет «крейсеров с именами наподобие „Гарун аль-Рашид“. Почему? Элементарно, таким образом в будущее проецируется очень популярная сейчас мысль: исламский, восточный мир не имеет права владеть высокими технологиями. Пусть сидят тихо, разводят верблюдов и не лезут в компанию к большим дядям. Вот фантастика нас и учит жестко реагировать на исламскую угрозу. А как же, ведь впереди глобальная война, остаться должен только один! Хуже всего то, что здесь мы поем с чужого
голоса, плетемся в хвосте у Америки, которая успела всем внушить: „Главный враг - ислам!“ И мы послушно повторяем. Для меня это дико. Я живу в Астрахани, где православные и мусульмане мирно сосуществуют. Мой соавтор - татарка, мусульманка, и представляете, некоторые русские коллеги меня за это недолюбливают…» Вполне закономерным продолжением этих мыслей стал роман «Верните вора!».
        О чем эта книга? Кажется, все так просто. Снова кто-то перемещается из нашего времени в некое условное прошлое и там пускается во все тяжкие, потешая читателя головоломными приключениями. Однако это уже третье произведение о путешествиях «багдадского вора» Льва Оболенского на Восток. Казалось бы, в первых двух автор уже сказал все, что мог, а герой совершил все мыслимое и немыслимое, вплоть до посрамления самого шайтана. Куда уж дальше и больше? Разве что замахнуться на Самого… Не слишком ли смело? А Белянин так и делает.
        Если оставить в стороне историю Лёвы-джана, сосредоточившись лишь на ее обрамлении, в качестве которого выступает рассказ о приезде к писателю в гости Ходжи Насреддина, то можно видеть, что перед нами книга о Боге. О его формах, именах, посланниках (лживых и истинных), об особенностях поклонения Всевышнему. Неслучайно уже на первых страницах вместе со звуками намаза звучит и такое: «И мир внимает священным словам „Аллах акбар!“». Не тому страшному, доставшему всех, безумному кличу террористов, убивающих женщин и детей, а - исходному, чистому, незапятнанному смыслу этих слов: «Господь велик! Воистину велик! Мы все лишь неразумные дети его, и наша жизнь подобна песчинке в часах Вечности». Почти гоголевская философичность. Здесь ключ к пониманию идейного замысла романа. Читать книгу нужно, чуть отстранясь от ее восточного колорита, понимая, что часто поминаемый в ней Аллах - это не какая-то дань исламу, заигрывание с мусульманами и не элемент воссоздания местного колорита, а просто обращение к Богу. В самом деле, когда средневековый европеец или древний русич на страницах исторических или
историко-фантастических книг всуе поминает имя Господа, это почему-то не вызывает отторжения и настороженности даже у отъявленных атеистов. А вот Аллах в устах белянинских персонажей (может, и слегка избыточно упоминаемый) сразу заставляет читателя напрячься и заподозрить неладное. Дескать, пора спасать любимого писателя, а то что-то не то с ним происходит. Совершенно напрасные опасения. Фантаст по-прежнему тверд в вере православной. Однако это не мешает ему с уважением относиться и к другим религиям. Тем более что христианство и ислам имеют одни корни.
        Именно об этом, о родстве религий, а значит и духовном родстве исповедующих их людей и говорит автор «Лёвы-джана». Для него дики уродливые проявления религиозного экстремизма и ксенофобии как с одной, так и с другой стороны. Об этом свидетельствуют сцена с избиением Льва Оболенского выходцами с Востока в начале романа и в конце, когда Насреддина хотели «сделать шахидом». И если последняя просто смешна, то, знакомясь с первой, испытываешь смешанные чувства. Писатель откровенно потешается над нами, над нашими обывательскими страхами, пародируя мрачные романы-антиутопии (вроде «Мечети Парижской Богоматери» Е. Чудиновой) в духе «гастарбайтерских» сценок из «Нашей Раши». Выходцы с Востока «угрожают» нам, постепенно заполоняя всё пока еще свободное пространство. И в то же время никому не хочется выполнять ту работу, которую гастарбайтеры делают за гроши. Где же выход из замкнутого круга? Что делать? Фантаст не дает прямого ответа. Может, и сам пока не знает, а возможно, просто заставляет еще раз подумать над этим тем, «кому положено».
        Но главное, конечно, начинается потом. Когда в повествовании на сцену выходит зловещая фигура новоявленного пророка, черного шейха Абдрахима Хайям-Кара. Здесь сверхидея книги передается с помощью традиционного для белянинской смеховой культуры приема «посрамления». Писатель уже неоднократно в своих произведениях обыгрывал тему лжепророков и искусителей, прельщающих доверчивую толпу пафосными речами и религиозной экзальтацией. По его мнению, любое своевольное толкование и искажение освященных веками традиций - это прелесть бесовская, от которой следует либо отмахнуться, словно от надоедливой мухи, либо, буде это не поможет, просто прихлопнуть назойливое насекомое. Да, размышления над сутью сакрального, стремления глубже проникнуть в нее, позволительны. Если только это ведет к личному просветлению и не затрагивает интересы остальных людей. Иное дело, когда свихнувшийся фанатик или коварно-лукавый властолюбец возжелает воспользоваться святыней в личных целях. Как, например, Хайям-Кар, нагло поправший и заповеди Корана, и хадисы пророка Мухаммеда, и шариатские законы, подтасовывая их под собственные
интересы. Само имя Аллаха в его нечестивых устах звучит как хула.
        Вряд ли стоит искать в данном персонаже черты какого-либо из реальных лиц новейшей истории исламских стран. Хайям-Кар - обобщенный, откровенно пародийно-полемический образ. Это как бы воплощение одного из вариантов пути, по которому может пойти разбереженный революциями мусульманский Восток. Не самые радужные перспективы, конечно. Белянину удалось передать мрачную, гнетущую атмосферу грядущих перемен. Так и видишь стоящую на перекрестке древних караванных путей, живущую ремеслами и торговлей благородную Бухару, над которой нависла угрюмая будущность. Духовное закабаление ничуть не лучше физического порабощения. Слава аллаху, что нашелся человек, способный противостоять самозваному пророку и сумевший повлечь за собой народ.
        В жанровом плане «Лёва-джан» решен так же, как и большая часть книг Белянина, это юмористическое (близкое к сатирическому) фэнтези, использующее форму романа о «попаданцах». Здесь героев, перемещающихся во времени и пространстве, целых два. С одной стороны, это Ходжа Насреддин, очутившийся в нашем времени и заглянувший в гости к автору-рассказчику. Его история служит обрамлением для рассказа о приключениях Льва Оболенского, в третий раз попавшего на условно средневековый Восток. Как мы говорили выше, линия Насреддина используется писателем для выражения прямой авторской позиции. Она публицистична, полемически направлена, полна философских и лирических отступлений. Причем на этот раз романист обошелся без литературной полемики, что уже стало одним из отличительных признаков белянинской прозы последних лет.
        История Лёвы-джана отличается от обрамляющего ее рассказа. Это авантюрно-приключенческая повесть-сказка, обыгрывающая классический сюжет с метаморфозой правителя в животное. Вспомним хотя бы библейскую историю о царе Навуходоносоре, обращенном в белого быка. Или более близкую роману Белянина по духу сказку Вильгельма Гауфа «Халиф-аист». Думается, именно ее и имел в виду фантаст, строя сюжет о несчастном эмире Бухары, превращенном в белого осла (хотя и библейское влияние в связи с общей идейной направленностью книги отметать не стоит). Наконец-то славному ослику Рабиновичу сыскался пускай и временный друг-приятель. Однако ж трансформация потешного длинноухого персонажа поражает. Из независимого и своенравного животного он перерождается в верноподданного и раболепного льстеца. Разумеется, это юмористический прием. Но нет ли здесь и сатиры, направленной против тех из коллег, кто заискивает перед властью?
        Сам Багдадский вор остался верен своему амплуа, заявленному в первых двух книгах. Это ухарь-удалец, бабник и гуляка, гроза злодеев и защитник вдов и сирот. На Востоке он настолько прижился, что уже не видит никаких существенных различий между своими «старыми» и «новыми» земляками. Оттого и беда правоверных мусульман, которые оказались под угрозой духовного закабаления, не кажется ему, православному христианину, чужой. Слишком многое поставлено на карту в этой ситуации. Судьба близких Льву людей, судьба прекрасного и гостеприимного города, судьба всей будущей цивилизации, наконец. Оттого и идет Оболенский в свой третий «крестовый поход», вооружившись верой, надеждой и любовью.
        И неважно, что в этом походе среди невольных союзников Багдадского вора оказывается и шайтан. В конце концов, он тоже порождение Бога, его постоянный оппонент, дающий Творцу возможность проявлять свое милосердие и силу. Опять же таковы традиции. Вон и твердому в вере кузнецу Вакуле из «Ночи перед Рождеством» тоже черт помогал. А Гоголь для Белянина-писателя непререкаемый авторитет. Равно как и упоминаемый в романе Иероним Босх для Белянина-художника. Настолько своеобразным был талант гения северного Возрождения, что на любой, даже далекой от религиозной тематики, его картине хоть где-нибудь в укромном уголочке да притаился чертик. Как напоминание о том, что жизнь человеческая полна соблазнов и ловушек и надо постоянно быть начеку.
        Вот и Лев, как тот советский пионер, «всегда готов». Если не кулаками или ногой, то едким словом, крестным знамением или именем Божьим/Аллаховым от врага оборонится. Дабы враг Господа (и, как ни странно, диавола тож) был повержен, чтобы вновь над миром весело засияло солнце, чтобы вечный раб лампы джинн наконец-то обрел желанную свободу, а любящие сердца воссоединились. И чтоб, перевернув последнюю страницу книги, повествующей о третьем пришествии Багдадского вора, мы остались с верой и надеждой в то, что и четвертое тоже возможно.
        Игорь ЧЕРНЫЙ