На Земле без перемен Николай Близнаков
        Взрыв произошел тогда, когда космический корабль «Эйфория» уже совершил посадку на Тритоне. Выжил всего один член экипажа, но он сумел сделать невозможное: отремонтировал судно и вернулся на Землю. И уже здесь он узнал, что всех членов экипажа восстановили из замороженных клеток…
        
        Близнаков Николай
        На Земле без перемен
        Итак, я остался один… Совсем один - в этом чужом, безжизненном и грозном мире, где наше Солнце, такое яркое и ласковое для живущих на Земле, кажется холодной, сверкающей звездой…
        Вокруг - каменистая пустыня. Куда ни посмотришь - камень и камень. Скалы с острыми, рваными краями, застывшие в первозданной форме. Камень, иссеченный метеоритами, падавшими веками, тысячелетиями… Из-за непривычно близкого горизонта поднимается огромный свинцово-серый, до синевы, шар Нептуна. В его мертвенном свете еще грознее кажется безрадостный пейзаж. Угольно-черные тени, отброшенные скалами, укорачиваются и очерчиваются резче. И - тишина… Тишина, от которой звенит в ушах и душу охватывает леденящее чувство одиночества. Тишина Космоса, которую не может знать человек, никогда не покидавший Землю…
        Я сидел на обломке скалы, стираясь осмыслить случившееся.
        Катастрофа в Космосе… Что-то абстрактное, бесконечно далекое. Уж, конечно, этого не могло случиться с нашей экспедицией.
        Но - случилось… Взрыв прогремел, когда наш корабль, красавица «Эйфория», совершил посадку на Тритоне - спутнике Нептуна, куда нас послали для установки автоматической станции.
        Взрыв вспорол бок ракеты. Воздух вырвался через эту зияющую рану. Клод, Глез и Андрей погибли мгновенно. Я, к счастью (к счастью ли), отправился осматривать астероид и потому остался жив.
        Если бы мореплаватель древности увидел свое судно, изувеченное ударом о подводный риф… Если б он остался в одиночестве на голой скале, затерянной в океане, удаленной от судоходных путей, он понял бы меня.
        Но ждать было нечего. Я заставил себя встать и подняться по трапу в «Эйфорию».
        Тщательно осмотрев ракету, я пришел к выводу, что, если бы удалось исправить электричество, - а это показалось возможным, - то я смог бы прожить несколько месяцев в пилотской кабине.
        На помощь с Земли я не рассчитывал. Послать экспедицию на Тритон нелегко. К тому же я знал, что взрыв произошел во время радиосеанса. Клод собирался сообщить о нашем благополучном прибытии. На Земле, конечно, слышали взрыв и могли подумать, что все мы погибли. А сообщить, что это не так, я не мог. Взрыв уничтожил радиотелевизионную систему.
        Я геолог, астрофизик, в технике профан. Отремонтировать ракету? Нет, об этом нечего и мечтать…
        В тридцать шесть лет человек редко думает о смерти. Кажется, что впереди еще целая жизнь. И сейчас, перед лицом неизбежной гибели, я растерялся.
        На Земле у меня - жена, сын, родители. Потерять меня - для них огромное горе. Прежде - неисцелимое. Но теперь все по-другому. На Земле хранятся клетки моего организма с закодированным в них моим разумом. Генетикам и неврологам предстоит воссоздать при их помощи человека, ничем не отличающегося от меня. Да, для близких - это благо. Я это знаю и все же… Ведь Он - это не Я! Жить будет Он, а я должен погибнуть! Погибнуть!.. Ужас неотвратимости настиг меня.
        Первобытный, животный ужас… И разве может успокоить мысль, что там, на Земле, будет жить моя точная копия и все будут уверены, что это и есть я, Питер Тал…
        Не может быть, чтоб между нами не существовало различий. Человеческий организм настолько сложен, настолько переплелись в нем наследственное и благоприобретенное, на его психическую жизнь так неотвратимо влияет подсознание, что в духовные глубины личности не может (я был в этом уверен!) проникнуть ни самый искусный скальпель, ни самый совершенный аппарат.
        Я - это я, и меня нельзя повторить!
        Наверно, я был близок к сумасшествию…
        Чтобы отвлечься, я прошел в библиотеку и, порывшись в каталоге, взял три микрофильма: «Робинзон Крузо», «Таинственный остров» и «Космические приключения». Вернувшись в пилотскую кабину, включил аварийную осветительную сеть - ее аккумуляторы, к счастью, уцелевшие при взрыве, должны, были обеспечивать энергию в течение семидесяти двух часов. Потом подключил один из микрофильмов, сделал себе коктейль и, удобно расположившись в кресле, погрузился в чтение старого, но не стареющего повествования о мужественных людях, никогда не терявших присутствия духа…
        Устав читать, я лег в постель.
        Сон вернул силу духа и способность рассуждать. Хотелось сразу же взяться за работу - прежде всего, за восстановление герметичности корабля.
        Четверо земных суток промучился с ремонтом обшивки, но герметичности добился только через неделю. Несколько раз приходя в отчаяние, хотел все бросить. Но вот очередные испытания показали, что задача решена. Я чуть не заплакал от радости: «Эйфория» возвращалась к жизни!
        Оставались двигатели. Это была адская работа, требовавшая невероятного напряжения всех умственных и физических сил. Но ведь мне надо вернуться! Во что бы то ни стало вернуться на Землю! И я работал как одержимый.
        Читал учебники, справочники. Думал, пробовал, искал. В конце концов наступил момент, когда я почувствовал себя Леонардо да Винчи, Эдисоном, Эйнштейном. Я победил!
        Закончил приготовления, отдохнул - ведь мне предстоял путь в пять миллиардов километров, и вести ракету должен я сам, без Электронного мозга (тоже поврежденного взрывом) и автопилота.
        И вот, наконец, старт!
        «Эйфория» понеслась к Солнцу. Только в этот момент я в полной мере ощутил, что значит слово «Эйфория» - радость! Я был точно всадник на коне, и как прекрасно, что моим конем оказался чудесный космический корабль! Я чувствовал себя на верху блаженства. Хотелось петь - я пел. Хотелось вечно лететь к МОЕЙ Земле, и в то же время я жаждал сию же минуту оказаться там!
        Я был горд, беспечен и смел.
        Я был счастлив!
        Я рассчитал, что достигну Земли через три месяца. Затем неделя карантина - и я дома. Все будет по-иному. Теперь-то я уж ничего не буду откладывать! Прежде всего повезу Аллу в Медвежью пещеру, заветные места моего детства. С ними связано так много! Сыну - немедленно подарю подводный дом, купленный перед отлетом.
        А мой отец - представляю его удивление, когда он услышит, какие сложные задачи пришлось решать его сыну! Ведь он всегда так подшучивал над моей «технической бездарностью»! С каким интересом он станет слушать рассказ о днях на Тритоне!
        Мама? Ей будет достаточно увидеть меня и обнять…
        Когда «Эйфория» пересекла орбиту Марса, я почувствовал себя дома. Что значат миллионы километров, когда позади - миллиарды?
        Быть может, меня уже заметили? Но я мог установить связь только на расстоянии нескольких сотен километров - это было пределом для маленькой УКВ-станции, единственной станции, работавшей на корабле.
        Я приближался к Земле!
        Орбитальная станция приняла меня двадцать девятого июня.
        В карантинном изоляторе дежурный сообщил, что скоро прибудет член Космического Совета.
        Такое внимание меня не удивило - все-таки прибыл я с Тритона, да еще при чрезвычайных обстоятельствах.
        В ожидании члена Совета самое лучшее было выспаться, и я утонул в мягком покое постели, с наслаждением предвкушая все, что можно успеть за шесть дней карантина, - увидеться с близкими, узнать новости, ощутить пульс человечества. Я горел желанием как можно скорее влиться в жизнь родной планеты…
        - Боже мой, Питер! - услышал я сквозь сон знакомый голос. - Черт побери! Как хочется тебя обнять!
        Комнату перегораживала прозрачная стена, за которой стоял Мартин Блинд - когда-то я слушал у него курс геологии.
        - Мартин! - вскочил я. - Уж не ты ли тот член Совета, о котором говорил дежурный? - Я вспомнил, что Блинд занимал важный пост в Контрольной группе Космического Совета.
        - Конечно, - улыбнулся он. Прозрачная стена пропускала звук. - Доктор Жуковский прилетел тоже, но он предпочел увидеться с тобою позже. К сожалению, эта стена мешает пожать твою руку, но скоро…
        - Мартин, Мартин, сколько я должен тебе рассказать!
        - Знаю, Питер, поэтому я и здесь. Сгораю от нетерпения. Но прежде должен заявить: ты герой, Питер, настоящий герой!
        Я смутился, хотя в этих словах была доля истины.
        - Расскажи, Питер, что там произошло?
        - Представь, Мартин, в причинах аварии я не разобрался. Нужны специалисты. Это случилось вскоре после посадки. Я находился вне корабля, а Клод, Глез и Андрей - внутри, без скафандров. Мгновенное удушье… Ну, а корабль… прорвало обшивку, повредило электроустановку и двигатели, разрушило систему связи и Электронный мозг… Я был опустошен, деморализован…
        - Понимаю.
        - А потом принялся за дело. После месяца напряженной работы отправился в путь. Ракету вел сам.
        - Да-а… - Мартин вытащил пачку сигарет. - Тебе не могу предложить, но я закурю… Гм…
        Что-то в его тоне меня обеспокоило. Хорошо зная Мартина, я понял, что он угнетен, расстроен.
        - Мартин, я так хочу поскорее увидеться со своими и выйти отсюда!
        Он вздохнул и посмотрел мне прямо в глаза серьезным, сосредоточенным взглядом. Сочувствие, которое я в нем прочитал, меня испугало.
        - И герои устают, Питер, но ты должен выдержать еще один удар.
        - Какой удар? Говори быстрее! Что-нибудь с Аллой?
        - Нет.
        - С родными? С Землей?
        - Нет, нет, со всеми благополучно. Вот только с тобой… Ты ведь знаешь: если после аварии нет вестей, то напрашивается вывод - несчастье, смерть. Погибших восстанавливают. И они возвращаются к своим близким… На Земле без перемен…
        …Я не смел поднять глаза. Луч, падавший откуда-то сверху на столик передо мной, отражался от гладкой поверхности и слепил глаза, но я не мог отвести от него взгляда. Невыносимая тяжесть обрушилась на меня, и не было сил ее сбросить. Разговор с Мартином походил на кошмарный сон, один из тех, что мучили меня последние месяцы. Чаще всего мне снилось, что я не мог попасть на Землю «Эйфория» пролетала мимо нее, к Солнцу или в бескрайнюю космическую бездну. А Земля проплывала совсем рядом - такая огромная, голубая, прекрасная…
        Двойник… У меня - Двойник… В сущности, если подумать, почему бы не отделаться от Него? Двойник - это всего лишь моя физическая копия, она не может долго держать в заблуждении моих родных. А если и может - что из этого, если я, НАСТОЯЩИЙ, здесь?
        - Слушай, Мартин! Ну, и что из того, что у меня - дубликат? Просто я вернусь на свое место, а Двойника уничтожьте! Он больше не нужен. И я убежден - мои родные заметили разницу.
        Мартин вздохнул.
        - Все это очень не просто, Питер. Прямо неразрешимая задача…
        - Пожалуйста, Мартин, перестань вздыхать! Какие трудности? Я мучился, пролетел пять миллиардов километров, а ты пугаешь каким-то двойником! Да он меня совершенно не интересует!
        - Верно. Ты достоин восхищения и уважения. Но и тот, другой, тоже живой, достойный уважения, человек. И никто не имеет права его уничтожить.
        - Я! Я имею! Пойми, Мартин, на Земле нет места нам двоим!
        - Ясно! Итак, по первому пункту у нас расхождений нет - на Земле нет места вам двоим.
        - Конечно!
        …Куда клонит Мартин?
        - Но кто лишний? Вот дьявольская загвоздка во всем этом деле!
        - Как - кто? - Предположение, что лишним могу оказаться я, меня до глубины души возмутило. - Разве можно сомневаться в том, что именно Я заслуживаю места на Земле?
        - Видишь ли, Питер, если ты хочешь, чтобы Алла, твой сын, твои родители и друзья - все те, ради кого ты живешь, были счастливы, а не мучились сомнениями - кто настоящий, а кто Двойник, и до самой смерти не знали покоя…
        - Их покоем и счастьем я дорожу больше всего!
        - Тогда ты должен уступить.
        - Глупости! Прости, Мартин, но неужели ты действительно думаешь, что для Аллы три месяца, проведенные с Ним, важнее четырнадцати лет, прожитых со мной? Или для моей матери, для сына…
        - Алла была с тобой четырнадцать лет, а с ним - не три месяца, а четырнадцать лет и три месяца. И нет силы, способной зачеркнуть эти три месяца! Они трагичны для тебя, но не для Аллы, не для сына и родителей ведь Двойник уже не Двойник, а самостоятельный человек. Он - супруг, отец, сын, друг, коллега… Но он уже не такой, как ты. За эти три месяца у него возникли новые отношения с людьми, были новые переживания, заботы, новые воспоминания… Ты опоздал, Питер. Это жестоко, но это так.
        Какая-то мелодия, грустная, голубая мелодия тех лет, когда я еще не знал Аллу, звучала в моем мозгу. Откуда она? Откуда?
        Что кроется в словах Мартина?
        Ах, да… Двойник развивался так, как развивался бы я, если бы не улетел на Тритон. Возможно ли это? Возможно ли, чтобы мы были совершенно одинаковы?
        - Да, Питер. Он - твоя копия. Был ею… Но за эти три месяца он, оставаясь тобой, стал уже и кем-то другим…
        …Была ли правда в словах Мартина? Мысли мои кружились, всплывала и таяла голубая мелодия… И все-таки…
        - Питер, - прошептал Мартин, - ты должен смириться!
        - Рано, Мартин! Если то, что ты говорил, - правда, тогда все кончено. Но я имею право проверить. Проверить - не вызывает ли Он сомнений у моих близких? Кстати, Он знает, что он - дубликат?
        - Нет. Ему сказали, что при взлете произошла авария, которая держится в тайне. А для всех остальных он летал к Нептуну. То же самое сказано и остальным членам экспедиции.
        Я выпил глоток нектара и зашагал по комнате под внимательным взглядом серо-зеленых глаз Мартина.
        …Еще один удар. Еще раз, как на Тритоне…
        - А собака? Как его встретил наш Го? Ведь его обоняние…
        - С восторгом! У Двойника - твое подсознание, а ты говоришь о запахе! Питер, может, ты легче примешь свое положение, если будешь думать, что вы с Ним были одним человеком? Вместе учились, любили, работали. А сейчас пришло время расстаться. Он останется в вашей прежней жизни. У тебя будет новая…
        …Слабое утешение.
        …Мы замолчали. Зеркальная поверхность блестела все так же раздражающе. Мне хотелось стать рядом с Мартином, но между нами была непроходимая стена. Вначале я ее вообще не замечал, а сейчас она отделяла меня от всего остального мира. Напоминала, что уже никогда я не буду его частицей…
        Что же? Значит, не надо было прилетать? Но ведь это абсурд! Неужели… неужели я опоздал? И не увижусь с матерью, Аллой… никогда не обниму сына?.. С ними останется Он. Что же будет со мной? Кто ответит на этот вопрос?
        - Я не могу разрешить тебе разговора с близкими сейчас, - прервал затянувшееся молчание Мартин. - Но с другой стороны… Я признаю, что тебе необходимо выяснить вопрос до того, как ты выйдешь отсюда. Обещай мне…
        - Обещаю. Верь мне, Мартин!
        Он включил связь. На моей половине комнаты, на стене над столиком, матово засветился экран. Я набрал на диске индекс сектора, в котором жил. Несколько поворотов переключателя - и перед глазами поплыла знакомая улица… Такая милая улица, обсаженная каштанами. Единственная в нашем городе. Вот мой дом, в который я теперь не имею права войти. Заросший кустами двор - такой таинственный и привлекательный в пору моего детства. Но я даже не заглянул в него… Где же отец? Должно быть, в своей святая святых - собственноручно оборудованной мастерской.
        Конечно, он там. Что-то ремонтирует - в руках отвертка и какие-то детали. Заметив, что экран включен, поднял голову:
        - Здорово, сынок!
        - Здравствуй, отец, как себя чувствуешь?
        - Э, дорогой, твой отец еще не настолько стар, чтобы так с ним здороваться! Что-нибудь случилось?
        - Нет…
        - Когда к вам заглянуть, чтобы починить стартер?
        - Договорись об этом с Аллой. Впрочем, не попробовать ли мне самому? В последнее время у меня кое-что получается.
        - Ты?.. Ты его исправишь?
        Мой отец всегда смеется так, немного старомодно…
        Хотя и не инженер, отец всегда справляется с нашими маленькими домашними проблемами. Ему приятно сознавать, насколько он нужен, необходим своему неумелому сыну. Ни за что на свете я не согласился бы поколебать его уверенность. Пусть останется с ней навсегда!
        - Уж лучше ничего не трогай, а то только напутаешь. У него стало получаться! Вспомни, как позавчера ты «исправил» мотороллер, ха-ха-ха!
        Прощай, отец! Для тебя я навсегда останусь рассеянным и неловким… Я никогда не смогу все тебе рассказать, никогда ты не будешь гордиться моим подвигом, никогда не узнаешь о страданиях и триумфе на Тритоне… Никогда…
        К дьяволу! И мужчина имеет право заплакать, когда он теряет что-то очень дорогое. Но я - нет! Я не имею права. Я теряю ВСЕ!
        Отчаянно, обреченно набираю номер видеофона в комнате сына. Я простился с отцом - он верит Двойнику, это ясно. Что ждет меня здесь?
        Я не должен вызывать сына на откровенный разговор. Такова договоренность с Мартином. Я только посмотрю на него и постараюсь угадать - чувствует ли он что-нибудь странное в Нем?
        В ответ на мой вызов на экране сначала появляется слово «Видеозапись», а потом - изображение сына. Его голос: «Дорогие друзья, ухожу на тренировку. После обеда буду на Медвежьем озере. Сейчас десять часов».
        Экран погас. Я подождал немного и опять набрал тот же номер. Все повторилось, как в первый раз. Я лихорадочно обдумывал последние слова сына. На Медвежьем озере я перед стартом приготовил ему сюрприз подводный дом. И хотел подарить после возвращения! И вот сейчас… Нет, невозможно! А что иное могло привлечь его туда, в такую даль? Безусловно, дом подарил ему тот, Двойник. Дом, купленный и смонтированный мною!
        Я опять хотел набрать номер, но мне помешал Мартин.
        - Не надо, - в первый раз за все время подал он голос. - Ты только мучаешь себя. Не побеседовать ли тебе с матерью?
        - С матерью беседовать я не могу.
        Я долго не видел Аллу и не знал, что у нее опять короткая стрижка. Насмешливые зеленые глаза вернули меня в прошлое, на большой карнавал под Черной вершиной, когда я едва ее узнал.
        - Здравствуй, дорогой! - ее голос заставил меня вздрогнуть. - Ты смотришь на меня так, будто давно не видел…
        - Ты одна?
        - Не совсем.
        - Хотелось бы, чтобы ты была одна.
        - Любовное признание? - за ее смехом я чувствовал скрытое беспокойство.
        - Лучше было бы нам встретиться где-нибудь.
        - Говори спокойно: здесь никого нет.
        - Знаешь, мне кажется, что между нами не все гладко… Что-то происходит со мной, я изменился… Ты ведь заметила это, да?
        - Глупости!
        - Нет, нет, ты подумай. Предобеденные часы очень подходят для спокойного анализа. Не отрицай, что после экспедиции я изменился. И ты не так счастлива, как была раньше!
        - Питер, возьми себя в руки! С тобой сегодня действительно что-то творится. О чем ты говоришь? Изменился ли ты? Перестань! Нет ничего странного - ни в тебе, ни в твоем поведении. Выбрось эту чепуху из головы! Слышишь? Лучше давай подумаем, куда бы нам поехать на следующей неделе? Может, еще раз спустимся в твою ужасную Медвежью пещеру?
        Я не верил своим ушам. Как? Алла была с ним внизу?
        На мгновение в памяти промелькнула эта мрачная карстовая рана в теле Земли, с сотнями ответвлений, где из бездонных, промытых подпочвенными водами колодцев доносится шум подземных потоков. Не дай бог оступиться и упасть - черные волны подхватят тебя и унесут в безвестные глубины, и никто никогда не узнает, что с тобой сталось…
        - Ты о чем говоришь? - спросил я с испугом.
        - Как - о чем? - удивилась она. - О спуске в пещеру.
        У меня не хватало сил ей ответить. Моя Алла отступилась от меня, не зная об этом…
        - Что с тобой? - она с тревогой смотрела на меня. - Что-нибудь случилось?
        - Ничего, сейчас все пройдет… Хорошо, что тебе понравилась моя пещера!.. И прошу тебя - никогда не напоминай мне об этой моей сегодняшней слабости. И я забуду ее. Слышишь, никогда!
        Мы с Мартином молчали. Я машинально тронул переключатель, и на экране опять поплыла улица. Улица с дикими каштанами.
        Итак, всему конец. Была надежда. Была - до разговора с Аллой. Мелодия голубая, древняя - захватила меня целиком.
        Каждое мгновение мы находимся на перекрестке. И как хорошо, что, выбирая один путь, мы не знаем ничего о другом. Только мне пришлось увидеть один из них осуществленным. Разве это возможно - наблюдать себя со стороны?
        А Клод, Глез и Андрей? О, им повезло, с ними все хорошо! Их копии вне подозрений, и я никогда не скажу им о гибели тех, троих, на Тритоне. Не надо… А сам я уеду, скроюсь… По крайней мере, меня не будет мучить мысль, что мои близкие страдают из-за меня.
        - Ты имеешь право послать Совету просьбу о «сосуществовании», - донесся до меня, словно издалека, голос Мартина. - Ты можешь жить с другой Аллой, с другим сыном, где-нибудь очень далеко, в уединении.
        Я чувствовал невероятную слабость. Земля слишком мала…
        - Тогда что же? - прошептал Мартин. - Опять Космос?