Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / AUАБВГ / Большаков Валерий / Целитель : " №05 Пятилетку В Три Года " - читать онлайн

Сохранить .
Пятилетку в три года! Валерий Петрович Большаков
        Целитель #5
        Несколько лет Михаил Гарин, инженер-айтишник из 21 века, живет в 70-х годах века двадцатого. Пишет компьютерные программы, совершает открытия, чуть ли не мешками посылает в Политбюро «подметные письма», скрывается от спецслужб нескольких стран… Но вот наконец минимальный план выполнен - СССР уверенно встал на новый курс, изменения во внешней и внутренней политике государства меняют русло истории, распад страны перестает маячить «на горизонте». А для Миши наступило время задуматься о собственном будущем, проанализировать свои ошибки и достижения, составить новый план - теперь уже максимальный, ведущий Советский Союз к вершинам прогресса, к построению самого настоящего коммунистического общества. Вот только хватит ли у Гарина знаний? Или стоит подключить к «построению мечты» современников?
        Большаков, Валерий Петрович.
        Целитель. Пятилетку за три года!
        
        Пролог
        Пятница, 2 января 1976 года. Утро
        Московская область, Комаровка
        - Э-ге-гей! - разнесся глуховатый голос Колмогорова, плутая среди распушившихся елочек и унылых, продрогших берез. - Догоняйте!
        Ученики и редкие ученицы физматшколы загомонили, весело и звонко откликаясь. Наддали, шелестя лыжами. Радостные взвизги и ломкий отроческий хохот загуляли по лесу, множа таявшие эхо.
        Я не спешил догонять и перегонять. Скользил по лыжне последним, наслаждаясь легчайшей стужей и отборно чистым воздухом. Впереди мелькала оранжевая куртка «ежихи» - так в ФМШИ звали учениц, постигавших вышмат в классах «Е» и «Ж».
        «Ежиха» постоянно ойкала и теряла равновесие, хохоча над собственной неуклюжестью, а я методично работал палками, выдерживая дистанцию - потакал своей тяге к одиночеству.
        Хотелось обдумать житие, расставить вехи на будущее. Ведь столько важных - важнейших! - вопросов толклось в голове, а мне всё некогда было сесть да рассудить. Целый год суету наводил, в прятки с Андроповым играл. Всё норовил сломать естественный ход исторического процесса. А стоило ли?
        Нет, я прекрасно помню, как крайний генсек подался в изменники Родины, и не забуду разруху в «святые девяностые». Но разве распад СССР был случаен? Ведь наверняка в грозном крушении государства наблюдались и закономерности. А какие? А в чем?
        Конечно, куда проще напрягать мышцы, чем извилины. Бегать от чекистов, слать подметные письма мешками, снимая исторические случайности вроде Афгана… А хватит ли твоих усилий, «бла-ародный дон Румата»?
        Хорошо улитке на склоне Фудзи - ползи да ползи вверх, до самых высот! А остановит ли улитка неудержимый ход дорожного катка? Тормознет ли хоть на миг?
        Лыжи ширкнули, вписываясь в поворот. Заиндевевшие елочки переливались на солнце, блестя и сверкая белой морозной опушью, как будто искусственные. «Ежиха» впереди пискнула, задевая ветку сосны, и снег осыпался, клубясь серебрящейся пыльцой.
        «Всё-то ты знаешь, как не надо, - нудные мысли потянулись заново. - А как надо? Куда дальше двинет история, ты в курсе?»
        Нет, в самом деле, на что полагаться? Ведь прогресс удалось-таки подпихнуть - запустилась цепная реакция перемен! Настоящее делается иным, хоть это и заметно лишь одному мне, а будущее заволакивается непроглядным туманом. Еще года два, от силы, и всё мое послезнание уподобится гаданиям цыганки.
        Сделает товарищ Брежнев втык Гереку, раскрутится Восточный Общий рынок - и никуда Польша от нас не денется. Вразумит мой двойник Джеральда Форда - и тот пропишется в Белом доме на второй срок, послав Джимми Картера лесом. Раскинется Израиль от Суэцкого канала до самых, до окраин - и притянет арабов, как Штаты - мексиканцев…
        «Нормально, Григорий? Отлично, Константин!»
        Не слыша ойканья «ежихи», я поднажал. Заснеженные ели и сосны живей промахивали за спину, качая колючими лапами, словно болельщики вдоль лыжной трассы.
        «А может, я просто выдохся? - думалось рывочками. - Притомился убегать, таиться, изворачиваться… Ну и правильно. Сколько можно? Ты бы лучше не ванговал, а товарища Староса радовал!»
        Улыбка тронула губы, стоило вспомнить о Зеленограде, о тамошнем головастом народце, кудесах и диковинах.
        «Вот «Турбо Паскаль» - это мое, - кивнул я своим мыслям. - Управлюсь за полгода. Хм. Если хорошенько постараюсь. И сервер доведу до ума, и редакторы…»
        Впереди опять заголосили. Выехав на опушку, я увидал юных математиков, разлаписто штурмовавших пригорок. Они шумно карабкались наверх, вминая лыжами «елочки» на снегу, падали и хохотали, изнемогая от простейшего счастья жить, двигаться, ловить блеск девчоночьих глаз. И краснеть ничуть не стыдно, ведь все румяные!
        Академик и сам заливался с «перевала», как царь горы. В синем спортивном костюме и шапочке с помпоном, он выглядел свежо и молодо. Гикнув, я скатился под уклон и погнал по хрусткой снежной целине в обход истоптанной и заезженной возвышенности.
        Стоило мне отринуть «взрослые» рефлексии, как тут же в глубине моего естества затрепетал незатейливый восторг. Солнце выбивало искры из шуршащего снега, и лыжи будто сами несли меня, послушные гибкому телу.
        - Догоняйте! - натужно вытолкнул я, оставляя галдеж за спиной.
        Снова один, но никого впереди, ни «ежа», ни «ежихи», и только лыжня укатывается в чащобу, виляя между стволов. Хорошо!
        - Догнать! - азартно гаркает Колмогоров. - И перегнать!
        «Ага… Щаз-з!»
        Запорошенный снежной пылью, я бежал, наращивая темп, уворачиваясь от веток, рассекая солнечные лучи, как финишные ленточки…

* * *
        - Привал!
        Воткнув лыжи в пухлый снег, Колмогоров жадно дышал, вбирая льдистый воздух. Отстегнув крепления, я пристроил свои «Телеханы» у чахлой сосенки, поглядывая на академика. Андрей Николаевич перехватил мой взгляд и подмигнул:
        - А ты еще идти не хотел! Тут всю гарь московскую выдохнешь, всю кабинетную пыль в лесу оставишь…
        - А чай будет? - пропищала «ежиха» в оранжевой куртке, вся, с ботинок до шапочки, облепленная снегом.
        - А как же! - бодро хмыкнул Колмогоров. - Котелок у кого?
        - У меня! - вскинул руку худущий, нескладный парень с отсутствующим выражением на узком лице.
        - Во-он там родничок бьет! Говорят, даже в холода не замерзает… Не поскользнись только, а то наледь!
        - Я осторожно…
        - Ага… Заготавливаем дрова!
        Наломав сухих веток, математики и математички разожгли костер. Огонь шустро разгорелся, жадно облизывая закопченное дно котелка. Время вышло - и запарило, бульки пошли. Академик щедро сыпанул чаю в бьющую ключом воду.
        - По-походному! - ухмыльнулся он и плотоядно потер ладоши. - Накрываем стол, девчата!
        «Накрыли» плоский валун, сметя с него снежный намет и постелив пару газет. Из тощих рюкзачков выгребали немудреное угощение - вареные яйца в трещинках, смачно пахнувшую колбаску, мятые пирожки, тонко нарезанное сальце, крохотные кунцевские булочки, плавленые сырки… Я открыл пару консервов - «Сельдь в желе» и «Кильку в томате».
        - Налетай!
        Если вы бывали когда-нибудь в лыжном походе, то знаете, какой разыгрывается аппетит. Съестное поглощалось чуть ли не с урчанием, а уж крепкий, терпкий чай «с дымком», да вприкуску с карамельками… Амброзия! Нектар!
        Благодушествуя, я уселся на поваленный ствол, стряхнув снег с трухлявой коры. Рядом пристроился Колмогоров, спросил тихонько:
        - Как там с… с графеном?
        - Никак, - вздохнулось мне. - Голая идея. Со сверхпроводниками просто повезло - с ходу занялся купратами, угадал как бы. А графен… Тут с налету не взять. Я примерно представляю себе, как показать моноатомный слой, но надо ведь доказать, что он таков, детально изучить свойства графена, строение! А тут нужна лаборатория, нужно… Да много чего нужно! Ну, физфак мне в помощь… Хочу закончить его экстерном.
        - Понимаю, - серьезно кивнул академик. - Очень жаль времени.
        - Да, - вздохнул я.
        В принципе, и по математике можно пойти - там лаборатории и оборудование ни к чему. Все, что требуется, - бумага, карандаш и мозг. А «вкусных» задач хоть отбавляй - алгоритм Кармакара, кривые Безье, базисы Грёбнера, фракталы…
        Но «технарское» прошлое дает себя знать - мне ближе нечто материальное. Мощные белые светодиоды, например, или арсенид галлия. Или полупроводниковый термоэлемент Пельтье. Ну, или графен. Его будущие первооткрыватели свалят на Запад, и Нобелевку свою получат как исследователи из Манчестерского университета. А вот мне ее вручат, как советскому ученому…
        - Знаете, Миша. - Деловитый голос Колмогорова перебил восходящие мечты. - Везение или не везение, а приоритет в области высокотемпературных сверхпроводников - за советской наукой. И за вами лично. В общем… - Он широко улыбнулся. - Буду краток. От вас требуется интересная, занимательная статья о ВТСП в «Нейчур». Напишете?
        - Да куда ж тут денешься? - Мне только и оставалось, что ухмыльнуться. - Цитируемость студенту не помеха!
        Я взглянул на склоненное лицо Андрея Николаевича, овеянное мыслью, посмотрел на ребят, спорящих о кварковой модели Гелл-Манна - Цвейга, и на меня будто теплым ветром пахнуло.
        «Всё, я с ними! Никаких «писем счастья», никаких контактов с Юрием Владимировичем, Михаилом Андреевичем и Леонидом Ильичом! «Ностромо» больше нет. Баста!»
        Меня всего охватило великолепное успокоение, и тут же, словно уравновешивая благо, бархатным буравчиком вкрутилась головная боль.
        «Старею, - улыбнулся я. - Вот и мигрень пожаловала…»
        Глава 1
        Пятница, 2 января. Полдень
        Вашингтон, Белый дом
        Джек Даунинг, понурившись в гадкой интеллигентской привычке, рассеянно следил за президентом. Форд вышагивал от окна к камину и обратно, топча драгоценный ковер Красной комнаты.
        «Ну и обстановочка…» - мелькнуло у Даунинга.
        Взявшись со скуки за ремонт, Жаклин Кеннеди переборщила с алыми шпалерами, придав залу для совещаний игривый оттенок будуара. И президент в интерьере выглядел несерьезно. Ни дать ни взять актеришка из провинциального театра.
        Сложив руки за прямою спиной, сжав зубы и гоняя желваки, Форд играл жесткого отца нации, а получалось напыщенно и старомодно.
        Джек подавил улыбку. Не с ним, кадровым разведчиком, тягаться в лицедействе Первому Джентльмену! Тут даже разбор эмоций не надобен - от старины Джеральда веет раздражением и растерянностью, но причина такого настроя вовсе не провал миссии «Некст». Президента куда больше беспокоит, не потерял ли он лицо, как выражаются японцы. Ведь получается, что русские провели его, словно тупого фермера на ярмарке!
        Даунинг скосил глаза на Киссинджера. Этот умный и хитрый еврей, подмявший под себя Госдеп, был непробиваемо спокоен. Удобно раскинувшись на ампирном диване, Генри благодушно, с легкой флегмой следил за метаниями босса. А тот вдруг остановился и резко спросил, засовывая руки в карманы, отчего налет лоска тотчас же облез:
        - Ваше мнение, Джек? Обо всей этой истории?
        Даунинг медленно выпрямился. За последний месяц он насмотрелся всякого. Их трясло ФБР, выводя из себя нудными допросами, раскладывая дни и недели чуть ли не посекундно. Где был, что делал, с кем спал, о чем говорил. Кому именно? А сколько было свидетелей? Вспомните первую реакцию русского агента!
        Джек успел пережить позор, и теперь лишь ждал окончания затянувшегося спектакля. Он загодя смирился с тем, что на его карьере поставлен жирный размашистый крест. Отставку Колби президент вот-вот примет, затем наступит его очередь…
        Наверное, поэтому Даунинг, бывший куратор русского «перебежчика», не испытывал опасений - хуже точно не будет.
        - Сэр, - заговорил он спокойно и устало, - я бы обратил ваше внимание на один очевидный факт: поражение в тайной войне потерпели не мы, а русские. Да, мы повелись, приняв агента КГБ за настоящего Миху, но и сами же раскрыли обман, вычислили истину! Разумеется, все эти соображения не обеляют ни меня, ни Фултона, ни Колби. Мой немудреный анализ всего лишь подводит к элементарному выводу - русские чекисты сами до сих пор ищут предиктора! В ином случае КГБ не стал бы засылать его копию…
        - Полностью согласен с Джеком! - неожиданно вмешался Киссинджер. - Не могу себя назвать спецом, познавшим загадочную русскую душу, но кое в чем я таки разбираюсь. Если бы Миха находился в руках Андропова, то КГБ никогда и ни при каких обстоятельствах не поделился бы с нами знанием будущего. Но коли уж русские пошли на это, то вся постановка со Лже-Михой есть не что иное, как операция прикрытия! Миха за год с небольшим стал новым фактором силы. Как минимум трое членов Политбюро пользуются его… м-м… подсказками, выверяя курс партии - и ослабляя наши позиции. Простите, Джек, что перебил…
        - Да, КГБ просто отвлек наше внимание от собственных поисков, - продолжил Даунинг, отмахнувшись от извинений. - И заметьте, сэр: все предсказания, которые дошли до нас, сбылись полностью и в точности! Уверен, что и те рекомендации, которые агент, представлявшийся Михой, передал вам вот в этой самой комнате, также являются правдой. Я просто убежден в этом, сэр. На сто процентов! Ну какой интерес русским наносить урон? Напротив, они получают прямую выгоду от вашего избрания! Находясь на волне благодарности и доверия, вы могли бы… ну, не знаю… расширить сотрудничество с СССР, продолжить курс на разрядку международной напряженности… А вот потом и могла бы начаться игра! Допустим, вы бы встретились с Брежневым в Ялте и негласно поделили мир на сферы влияния… Возможно даже, что нас стали бы дозированно информировать о будущих событиях - о ценах на нефть, к примеру, или о дате смерти Мао Цзэдуна. Поэтому я по-прежнему остаюсь резко против тактики, выбранной Колби и нашим ленинградским резидентом. Да, мы должны были узнать, кто есть кто, но зачем же раскрывать этого русского? Пусть бы и дальше отыгрывал
свою роль - под нашим постоянным контролем! По-моему, так.
        Джеральд Форд заметно успокоился, повеселел даже.
        - Будем считать, Джек, что вы меня убедили, - добродушно проворчал он. - Прошение об отставке Колби я уже подписал, а вам следует завтра же вылететь в Москву. Замените Фултона в должности нашего резидента.
        Сердце Даунинга пропустило удар - и заколотилось, толкая кровь к щекам.
        - Допущенные ошибки надо исправлять! - Холеная ладонь президента звонко шлепнула по мраморной каминной доске. - Коли уж Миха остался в СССР и по-прежнему неуловим, ваш долг, Джек, отыскать его первым!
        Суббота, 3 января. Перед обедом
        Московская область, Архангельское
        Черная «Волга» плавно подкатила к госдаче маршала Советского Союза. Не оборачиваясь, водитель пристально глянул на пассажира в зеркальце и кивнул.
        - Я быстро, - буркнул офицер-ликвидатор, рассевшийся на заднем сиденье.
        Стараясь ничего не касаться правой рукой, он вылез из машины, прихватив кожаную папку с бумагами. Мельком огляделся и двинул к воротам деловитой походкой курьера.
        Гречко обосновался в красивом месте. Зимой и летом близкий лес очаровывал, навевая мысли о русских народных сказках. В холода всё тут пахло снежной свежестью, а в жару наплывал смолистый дух хвои. Благорастворение воздухов.
        «Теремок» министра обороны возвели бойцы стройбата, подневольные маршальскому приказу… Губы ликвидатора дрогнули, складываясь в беглую усмешку - тем легче будет выполнить задание. Комчванства он не выносил.
        Ворота стояли распахнутые настежь. Охранники дружно ширкали лопатами, сгребая снег с аллеи. За частыми росчерками голых ветвей проглядывала сама госдача, а к высокой ограде тулился флигель - над его трубой дрожало марево.
        Дорогу офицеру-ликвидатору заступил майор Родионов, бесстрастный, как Гойко Митич в роли апача.
        - Вы к кому?.. - Обшарив взглядом штатское пальто гостя, начохр вскинул внимательные глаза.
        - К товарищу Гречко, - последовал спокойный ответ. - Мне поручено передать ему бумаги из министерства. Вот мои документы.
        Майор посопел, изучая удостоверение, и сказал с запинкой:
        - Андрей Антонович не велел пускать… Пройдите сами.
        Офицер-ликвидатор уловил в голосе начохра просительные нотки, но сберег невозмутимое выражение лица, словно подыгрывая «краснокожему брату». Согласно кивнув, он пошагал к флигелю.
        Нервы, подстегнутые смертельной опасностью, натягивались позванивавшими струнками, однако тренированная воля держала тело в узде. Постучавшись, ликвидатор обождал немножко и толкнул дверь левой рукой, сжимавшей папку.
        Высокий, статный маршал с породистым и надменным лицом камергера вышел навстречу, не скрывая явной досады.
        - Здравствуйте, товарищ Гречко, - мягко улыбнулся офицер, протягивая правую руку. Министр обороны, машинально, вяло пожал ее. Маршальские брови тотчас же вздернулись, отвечая слабым удивлением на неожиданную крепость пальцев штатского. - Тут вам передали кое-какие сводки, ознакомьтесь, пожалуйста. А завтра я за ними заеду.
        - Это всё? - Гречко нетерпеливо отобрал папку.
        - Всё.
        - Свободен.
        Ликвидатор удалился, отвесив небрежный поклон. Министр обороны вышел следом - набросил на плечи шинель и прошелся по чисто выметенной, чуть ли не пропылесошенной дорожке, хмуро взглядывая на Родионова. Начохр виновато потупился, а маршал передернул плечами, словно сбрасывая раздражение.
        Кивнув майору на ходу, как бы сочувствуя, офицер-ликвидатор пошагал к машине, унимая нетерпение. И лишь нырнув на заднее сиденье, поспешно вынул из кармана заветную коробочку.
        Водитель молча помог ему натянуть на левую руку хирургическую перчатку и отвернулся, тут же плавно трогаясь с места. Заскользила назад высокая ограда, мелькнул солдатик с метлой…
        Достав из коробочки влажную салфетку, ликвидатор тщательно протер правую ладонь. От салфетки шибало чем-то больничным, резким и едким, и лишь минуту спустя в носу защекотало от вкрадчивых ноток яда.
        «Всё! Можно! Можно!» - суетились мысли, но офицер сперва сложил салфетку - на ней уже проступили бурые пятна, - осторожно стянул перчатку и спрятал обе «улики» в коробочку. Вот теперь можно.
        Морщась от собственной поспешности, он вынул пузырек с антидотом и опорожнил его одним глотком. В пищеводе потеплело, как от доброй порции коньяка, вот только послевкусие отвратное - полное впечатление, что бензин из шланга втянул ненароком…
        - Может, сразу в баню? - В зеркальце качнулись серьезные серые глаза водителя. - Попаришься?
        - А давай! - Ликвидатор облегченно откинулся на спинку. Отпускает потихоньку… Ладонь красная, горит, но это пройдет. Вряд ли парная выведет токсины быстрей, чем обычно, но хоть душа успокоится. А то всё ей лишь бы закружиться, загуляться…
        Пропустив грохотавший цементовоз, «Волга» выехала на шоссе и пошла в разгон - заснеженная обочина сливалась в белую ленту с размытыми черными промельками деревьев.
        «И какой же русский не любит…»
        Понедельник, 5 января. Три часа дня
        Москва, проспект Вернадского
        Везет мне, однако, - общаюсь накоротке с лучшими умами человечества. В пятницу чай дул у Колмогорова - с брусничным вареньем, да после баньки… Классика!
        «Ежи» с «ежихами» во дворе резвятся, снежки пуляют… Одни мы с академиком солидно рассуждаем о непознанном и непознаваемом. Выросли мы из детских забав…
        А нынче я шагаю по длиннющему светлому коридору Института управления народным хозяйством. ИУНХ. Аббревиатура смахивает на клич гоблинов…
        А вот и она, «Проблемная лаборатория». Вотчина самого Канторовича, обыкновенного гения. Воистину, место силы…
        В судьбе Леонида Витальевича есть нечто прометеевское. Величайший математик, он мог бы парить на высотах чистой науки, недосягаемый для житейских мелочей.
        Канторович уловил понятие функтора за много лет до Гротендика, первым понял значение обобщенных функций, но отдал тему на растерзание Лорану Шварцу, сочтя прорывное достижение пустяковым. Зато он вечно спускался на грешную землю, чтобы помочь смертным. Вон, внедрил безотходный раскрой фанеры, отладил работу такси…
        А нынче скрещивает плановую экономику с теорией оптимального распределения ресурсов. За одно это ему надо памятник поставить. При жизни.
        Я вежливо постучался и вошел, ожидая застать академика корпящим над бумагами. Застал. Только Канторович не высиживал за столом, визируя входящие с исходящими, а ползал на четвереньках, рассматривая выложенные на полу «простыни» чертежей. Лоб наморщен, очки зависли на кончике носа, губы шевелятся, палец ползет по ватману, вторя загогулистой кривой…
        - Леонид Витальевич…
        - Минуточку… Да? - Блеснули очки. - А, это вы стучали?
        - Я, - пришлось мне признаться. - Простите, что помешал. Андрей Николаевич сказал, что звонил вам…
        - А-а! Да-да! - встрепенулся Канторович и тяжело поднялся, упираясь рукой в колено. - Так вы тот самый Миша?
        - Ну, звать меня «тем самым» рановато, - улыбнулся я. - Не дорос.
        Коротко рассмеявшись, Леонид Витальевич отряхнул брюки и вернулся за стол.
        - Слушаю вас, Миша.
        - Ну, если без долгих предисловий, суть вот в чем. - Освободив стул от пухлых папок, я присел. - У меня там кой-какие программы понаписаны… они касаются электронной почты. Сам почтовый сервер уже работает, хотя и в тестовом режиме… но это временно. Мы наладили связь между Москвой и Зеленоградом, между Зеленоградом и Первомайском - это на Украине. Доводить до ума что «железо», что программное обеспечение будем еще долго - полгода как минимум, однако проблема в ином. В принципе, если установить здесь микроЭВМ, вы прямо сейчас могли бы набрать текст на клавиатуре… как на пишущей машинке, и отправить письмо коллеге в Новосибирск, в Ленинград… Да хоть в Лондон или Нью-Йорк! Через минуту адресат прочтет послание на экране своего монитора. Но! Чтобы письмо дошло до получателя, каждый пользователь ЭВМ должен получить совершенно особый УДН-адрес, единственный и неповторимый двенадцатизначный буквенно-цифровой код. И каждый такой адрес должен быть уникален! Строго обязательно! Если встретятся хотя бы два одинаковых адреса, то коллизия передачи данных может стать глобальной. УДН - это сокращенно: «управление
доступом к носителю». УДН-48, если полностью. Адрес-идентификатор длиной в сорок восемь бит. Он будет прошиваться в ПЗУ сетевой карты, а пользователь эту сетевуху покупает… вставляет в свой комп… э-э… ЭВМ - и юзает на здоровье! Хочу, чтобы вы, Леонид Витальевич, прониклись… - сказал с чувством и полез в темные IT-дебри, вещая, жестикулируя, набрасывая схемы…
        Полчаса спустя я упивался стаканом боржома, смачивая пересохшее горло и следя глазами за Канторовичем, нарезавшим круги вокруг стола. Леонид Витальевич проникся.
        - Генерация УДН-адресов… - со вкусом повторил он, кивая своим мыслям. - Да, вы правы, здесь нужен ха-ароший коллектив и настоящий Центр сертификации! Вы надеетесь, что… э-э… «Е-мэйл» способна принести прибыль?
        - Не я, - вытолкнул, отдуваясь. - Они, на своем Западе. Если мы опередим американцев и первыми предложим простую, надежную и безопасную «электронку», то уже в следующей пятилетке будем грести валюту миллиардами долларов. А на кону - сотни миллиардов… И я хочу, чтобы наши оттяпали самый большой кусок «айтишного» пирога!
        Четверг, 8 января. Позднее утро
        Москва, Кремль
        - Вот и все, Андрей… - тихонько произнес Брежнев, глядя на экран. - Отвоевался…
        С самого воскресенья, когда ему доложили о смерти Гречко, он ощущал мрачное удовлетворение. Бывало, подступал озноб или накатывала жалость, но эмоциональным фоном все равно оставалась некая мстительная угода.
        «Ты хорошо колошматил немчуру, - думал генсек, - вот только война давно закончилась, Андрей. А мир тебе не нужен…»
        Брежнев облокотился на стол, сцепил пальцы рук и устроил на них подбородок.
        По всей стране объявлен траур, приспущены флаги. В Кремлевской стене выдолбили нишу и заготовили простенькую мемориальную табличку. «Андрей Антонович ГРЕЧКО. 17.10.1903 - 04.01.1976»…
        Едва слышно щелкнула дверь, и в кабинет заглянул секретарь.
        - Леонид Ильич…
        - Что, Коля? - встрепенулся генеральный.
        - Вы вызывали товарища Козлова… Он ждет.
        - А… Да-да, пусть заходит.
        Дверь открылась пошире, впуская невысокого полноватого человека с обширной залысиной. В костюме, при очках он напоминал обычного партийного функционера среднего звена. А отточенный ум конструктора ракет напоказ не выставишь…
        Замечая растерянность гостя, хозяин сам встал навстречу.
        - Здравствуйте, здравствуйте, Дмитрий Ильич! Да вы не тушуйтесь - кабинет как кабинет. Ну, может, чуть побольше вашего, хе-хе… Присаживайтесь!
        - Я, признаться, не был готов к встрече, - смущаясь, заговорил главный конструктор и начальник ЦСКБ. - Ни одного документа не захватил…
        Генеральный небрежно отмахнулся.
        - А мы без бумаг, по-свойски! Дмитрий Ильич… - Брежнев сосредоточился. - Я, бывало, курировал наши космические дела и с тех пор интереса к ним не потерял. Поэтому… Или давайте без предисловий! Расскажите мне… Вот наша новая ракета… «Раскат», кажется… А то всё Н-1 да Н-1! Хочу знать ваше мнение: почему все четыре «Раската» взорвались?
        Козлов повертел головой и расстегнул верхнюю пуговку, как будто ему душно было.
        - А я вам скажу! - Голос Дмитрия Ильича дребезжал и позванивал. - Причина, как всегда, в идиотстве и разгильдяйстве! Ну как можно сложнейшее изделие, космическую ракету, испытывать собранной? Это у меня вообще в голове не укладывается! Я говорил Мишину, чтобы не спешил. Давай, дескать, проверим все досконально - каждый блок, каждый узел в отдельности! Нет, ну а как иначе-то? Н-1… «Раскат» - это же сложнейшая система! Да еще столько двигателей сразу - всю конструкцию ведет. Да их надо было отдельно тестировать, каждый двигун вывозить на огневые испытания, а не сразу - ух! - целой упряжкой! Знаю, что прогорают, так думать надо! А то гонка, гонка… Ну, опередили нас американцы, ну, высадились первыми на Луну, и что? Мы же не спортом занимаемся, а освоением космического пространства! А этим… чемпионам отрапортовать лишь бы! Вы меня простите, конечно, Леонид Ильич, что я так резко, но сколько же можно? Четыре ракеты угробить ни за что ни про что! Да мы бы, если все по уму делали, уже запустили бы «Раскат». Довели бы до ума - и запустили! А теперь… - Он безнадежно махнул рукой. - Глушко даже готовые
корпуса Н-1 в блин бульдозерами раскатал…
        - Ну уж нет, - добродушно проворчал Брежнев, - такого удовольствия мы ему не доставили. Был… э-э… сигнал от оч-чень информированного товарища, вот мы и… того… подсуетились. Дмитрий Ильич, вы не просто ходили в замах у самого Королева. Вы стали продолжателем его идей. Скажите, «Раскат» может стать такой же надежной ракетой, как «Союз»?
        На минуту в кабинете зависло молчание. Со стен строго взирали Ленин и Маркс. Едва слышно тикали «рогатые» часы.
        - Мог бы, - вздохнул Козлов. - Вполне мог. Самое неприятное знаете в чем? В потере темпа. Ракета Н-1 была почти готова, а теперь Глушко хочет с нуля строить свое собственное изделие - «Рассвет»[1 - После «Рассвет» зачем-то перекрестили в «Энергию».]! Извините, что я так нелицеприятно о коллегах, но… Знаете, Глушко мне Яковлева напоминает. Тот тоже в войну мешал и Туполеву, и Поликарпову… Даже исхитрился повернуть так, что авиазавод, готовый к выпуску бомбовозов «Ту-2», перевели на сборку «яков»! Ну как так можно, а?
        - Понимаю, понимаю… - затянул генсек, опуская тяжелые веки. Сложив ладони перед собой, он побарабанил пальцами о пальцы. - Скажите, Дмитрий Ильич… Ну а если бы работы по Н-1 возобновились в этом году, что бы мы успели до восьмидесятого, до восемьдесят второго?
        - Ну-у… - завел конструктор, перекидывая взгляд с портрета Маркса на портрет Ленина. - Многое бы успели. Я же прекрасно помню все наши планы! Конечно, пришлось бы их серьезно подкорректировать, куда ж без этого. Думаю… Думаю, к семьдесят восьмому году запустили бы «Раскат» с лунным орбитальным кораблем, беспилотным, разумеется, на пробу, а в восьмидесятом или в восемьдесят первом наши космонавты высадились бы на Луну… - Помолчав, он добавил, как будто теряя интерес к разговору: - Тогда же, в восьмидесятых, развернули бы лунную базу «Звезда». Лучше всего на Южном полюсе - вечный свет для солнечных батарей… или печей. А на орбиту Земли запускали бы ТКС - этот кораблик доставит на «Салют» сразу тонн пять всякого добра. Отправили бы марсоход «Марс-4НМ», а станция «Марс-5НМ» доставила бы нам грунт с «красной планеты»…
        Брежнев, наблюдая, как настроение посетителя падает в минус, понятливо усмехнулся.
        - Расстроились небось? Зря. Мы хотим вам предложить, Дмитрий Ильич, занять вакантную должность генерального конструктора ОКБ-1.
        Лицо Козлова залила бледность.
        - А… Глушко? - пролепетал он.
        - А товарищ Глушко займется проектированием ракетных двигателей! - В голосе генсека прорезалась жесткость. - И пусть только не создаст лучший в мире ЖРД! Ну что, Дмитрий Ильич? Обдумали наше предложение?
        - Н-нет еще… - выдавил гость и тут же поспешно добавил: - Но я согласен!
        - Вот и отлично.
        Проводив до дверей все еще ошеломленного генерального конструктора, генеральный секретарь выглянул в приемную. Устинов, как примерный ученик, сидел на стульчике, сложив руки на коленях.
        - Заходи, - сказал Брежнев тоном киношного Верещагина.
        Секретарь ЦК, «гражданский генерал» Устинов поспешно встал и перешагнул порог.
        - Ну что, Дмитрий Федорыч? - Не присаживаясь, Брежнев зашагал по кабинету, выглядывая то в одно окно, то в другое. - Догадываешься, зачем зван?
        - Надеюсь, что верно сообразил, - глухим басом ответил Устинов.
        - Министр обороны умер, - усмехнулся генсек. - Да здравствует министр обороны! Мы решили, что этот воз как раз по тебе. Но учти, Дмитрий Федорыч, клепать тысячи танков больше не дадим. Хватит стоять на страже, залезая в карман трудящихся. Не числом надо побеждать, а умением! - Покосившись на Устинова, он насмешливо фыркнул: - Отставить страхи! Не пропадет твоя оборонка, не бойся. Расходы на НИОКР мы даже увеличим. Авиацию надо подтягивать! Океанские корабли строить - крейсера тяжелые, авианосцы с вертолетоносцами… Чтоб было на чем с визитом вежливости явиться, хе-хе… А вот армию сократим наполовину как минимум… И не гляди так страдальчески, Дмитрий Федорыч!
        - Да я… Ох! - Новый министр обороны покачал головой. - Помню просто, как Никита полки расформировывал… Сколько мы тогда офицеров потеряли! Боевых офицеров!
        - А вот ты и подумай, как нам сберечь кадры! - весомо сказал Брежнев. - Чтобы в армии служили не толстопузики штабные, а настоящие бойцы. Жильем обеспечь офицерство, детскими садиками и школами. А как же! Хватит защитникам Родины кочевать по гарнизонам! Пусть у лейтенантов с полковниками голова болит не о дровах на зиму и не о лекарстве для дочки, а только о повышении боевой и политической. - Он усмехнулся, глядя на Устинова. - Понимаю я все, что ты хочешь сказать. Боишься новой войны? И я боюсь! Просто в наших потугах защитить завоевания Октября надо и меру знать. Иначе от этих завоеваний мало что останется. Снесут! И не извне, а изнутри…
        - Вы о Ностромо, Леонид Ильич? - пророкотал Устинов.
        - О нем, родимом, - усмехнулся генсек, закладывая руки за спину. - Признаться, я сперва даже не поверил во всю эту фантастику. А он нас просто завалил фактами - кричащими, дичайшими, ужасающими! И вот, месяц за месяцем, день за днем мы убеждались, что Ностромо не солгал нам даже в мелочах. Ведь так?
        - Так, - согласился министр обороны. - Стало быть, курс на деконфликтацию с Западом?
        - Да, - твердо заявил Брежнев. - Пусть не боятся нас, но уважают. А цель в том, чтобы в капстранах нам завидовать начали! Нашему уровню жизни, нашей стабильности и благополучию. А иначе… Иначе победа будет не за нами. - Он задумчиво потер щеку и сказал: - Только ты… ты вот что, Дмитрий Федорыч. Пускай вероятный противник не думает, будто мы сдаем позиции. Укрепись в Сомали, во Вьетнаме, на Кубе, в Сирии. Чтобы у нас там крепкие, надежные базы были! И спуску империалистам не давай. Ударят нас по левой щеке - сверни им челюсть или отбей печенку! Понял?
        - Понял! - заулыбался министр обороны.
        - Ну, раз понял… Не забыл еще, как Никитка говаривал, вождю подражая? Наши цели определены, задачи поставлены. За работу, товарищ Устинов!
        Тот же день, ближе к обеду
        Москва, Курский вокзал
        Метропоезд со стихавшим воем вынырнул на свет, и мимо окон замельтешили толстые канеллюрованные колонны.
        - Станция «Курская», - разнесся гулкий женский голос.
        - Выходим? - Настя таращила глаза в манере провинциалочки.
        - Угу…
        Я шагнул на перрон, и сестричка тут же взяла меня за руку, словно по детской привычке - старший братик не даст потеряться…
        - Что, не хочется уезжать?
        Настенька подумала.
        - Да как-то… - затянула она. - Непонятно как-то. И жалко уезжать, и уже по дому соскучилась немножечко… А теперь у нас еще один дом! Старый забудется постепенно, туда вселятся другие люди, он станет чужим… И я его тоже буду жалеть.
        Я легонько сжал девичьи пальцы, транслируя понимание.
        Толпа вынесла нас на «уровень моря», и я победно улыбнулся - впереди не маячила коробчатая, несуразная громада «Атриума», этого монумента в честь капиталистической революции.
        Там, в недалеком будущем, торгашеский центр застил знакомую волнистую крышу Курского, затмевая сам вокзал, как бы убирая его на задворки, а площадь ужимая до тесного проезда. В этом сквозило нечто нагловато-купеческое, нахрапистое, возвращающее ко временам Кабанихи и деревенских хитрованов-кулаков.
        А ныне Курский представал во всей своей красе, и это как-то успокаивало, давало слабину натянутым нервам.
        У вокзала кучковалось целое стадо оливково-желтых такси, сплошь «Волги» с шашечками. Особняком стояли два красных угловатых «Икаруса». Народу хватало, но, пробившись сквозь толпы встречающих и провожающих, я с радостью убедился, что очередь к кассам невелика - опыт прежних лет уверенно занял руководящее место.
        «Могу даже инструкцию написать для попаданцев: как спрашивать крайнего, как проходить без очереди (самый простой вариант: «Мне только спросить!»), как ориентироваться, запоминая стоящих впереди и занявших за тобой…»
        Выстояв минут десять, я протянул кассирше двадцать пять рублей - красные десятки и синюю пятерку.
        - Два до Харькова, пожалуйста.
        Кассирша - седая толстая бабуся, похожая на вахтершу в общаге, - живенько все оформила, продвинув мне сиреневые билеты да рубль сдачи.
        - Поезд отправляется ровно в девять вечера.
        - Спасибо.
        Все, теперь я спокоен: билеты в одном кармане, деньги в другом - и целый день впереди, чтобы прикупить в столице того, чего не найдешь в глубинке.
        - Это мы только вечером? - тараторила Настя. - А мама успеет проводить?
        - Успеет…
        - А копун?
        - Почему не копуша? - улыбнулся я, пальцами гладя висок - голова побаливала. К перемене погоды, наверное.
        - Это мама у нас копуша, а папа - копун!
        От Настиного щебета меня отвлекла сценка из вокзальной жизни. Вальяжный мужчина неожиданно вскочил с дивана и тревожно оглядел зал ожидания.
        - Товарищи! - воскликнул он. - Чьи это вещи? Товарищи, кто забыл чемодан?
        - Ой, мой это, мой! - подхватилась девушка в простенькой синтетической шубке. - Ой, спасибо!
        А я шагал к дверям с табличкой «Выход в город» и улыбался.
        Только в СССР все - товарищи. Ни в одной другой стране не существует той взаимовыручки, всеобщей поддержки, ставшей для нас правилом жизни. Необязательно, чтобы тебя кому-то представили, как на Западе - ты можешь спокойно подойти к любому незнакомцу и заговорить с ним, попросить о чем-то, даже о ночлеге. С самим такое приключилось однажды, в восемьдесят втором, в Москве. Пришлось двое суток ночевать на вокзале, а на третий день, где-то под вечер, я подошел к «теплой» компании, выпивавшей в скверике неподалеку от станции метро - друзья обмывали звездочки новоиспеченного майора. Парни, говорю, нельзя ли у вас переночевать? Мочи нет! Да не вопрос, отвечают. Меня приютил… как ни странно, не помню имени, знаю только, что он работал осветителем в областном театре кукол. Сначала благодетель повез меня к себе домой, но в метро передумал, и мы поехали к его любовнице. Там я и переночевал.
        Не уверен, что в Москве образца 2018 года возможно подобное - вирус индивидуализма, занесенный демократизаторами, поразил «новую историческую общность - советский народ».
        Я усмехнулся. Ничего, наработаем иммунитет. Вирусная инфекция долго лечится, легче бациллоносителей передавить, чтобы не портили «атмосферу социального оптимизма»!
        - Ну что, Анастасия? - бодро вылетело из меня. - По магазинам?
        - По магазинам! - радостно поддержала сестричка.
        Глава 2
        Вторник, 20 января. Полуденный намаз
        Западный Бейрут, Фахани
        Арафат нервничал с самого утра и никак не мог найти успокоения. Впрочем, тревога поселилась в нем месяцем ранее, когда в Вене ликвидировали Карлоса. Смерть Шакала прозвучала первым звоночком.
        Изощренное чутье профессионального революционера дало подсказку, и Ясир ночью оставил свою квартиру, переехав в «операционную» - командный бункер ООП в квартале Фахани. Вокруг сплошь мусульмане - свои, не выдадут. А в двух шагах - лес пиний, зеленый пояс Бейрута. Уйти - легче легкого.
        Но как же тут уйдешь? Как бросишь всё дело?
        Тысячи и тысячи бойцов… Лагеря беженцев… Склады, забитые гранатометами, пушками, даже старыми танками из Румынии…
        Арафат криво усмехнулся. Конечно, с миллиардом долларов на счетах скроешься где угодно, но… Разве это жизнь? Пищеварить, трахаться - и знать, что израильские собаки победили? Ни. За. Что.
        - Абу-Аммар![2 - Партизанская кличка Арафата.]
        Расслышав томный голос зама по военным вопросам, Ясир поморщился. В последние недели Абу-Джихад вызывал в нем приливы раздражения. Из Иордании их выперли, скоро и ливанцы попросят удалиться. Еще и Хабаш в затылок дышит, клятый «красный доктор»…[3 - Жорж Хабаш - лидер Нацфронта освобождения Палестины, конкурента ООП.] А о победах что-то не слыхать!
        - Я здесь! - неохотно отозвался Арафат, выходя из-за толстой квадратной колонны. Бетонный потолок нависал, ощутимо давя на психику. Весь огромный подземный гараж тонул во тьме, лишь стрежневой проезд виднелся в скудном свете голых лампочек, горящих в полнакала.
        Абу-Джихад Халил Ибрагим аль-Вазир, шествующий навстречу, сверкнул голливудской улыбкой. Изящного сложения, с элегантными локонами на голове, заместитель председателя ООП куда больше напоминал «ночного ковбоя», мальчика по вызову, чем сурового воина. За спиной зама сопел вечно потный Имад Лугние по прозвищу Гиена, в обнимку со своим любимым «калашниковым».
        «Темные силы во тьме», - покривился Ясир.
        - Пора? - буркнул вслух, принюхиваясь. Ноздри щекотал дорогой парфюм.
        - Раи-ис![4 - Раи-ис (араб.) - председатель.] - Абу-Джихад жеманно приложил пятерню к сердцу. - Твоего слова ждут новобранцы!
        - Далеко? - кисло спросил Арафат.
        - Рядом!
        - Поехали. Только быстро!
        Все трое залезли в пыльный «Лендровер», и Гиена завел мотор. Фары мигом вымели мрак, упершись в сломанные ворота. За ними ширился еще один гараж - в цоколе торгового дома «Пикадилли», крепко сидевшего напротив улицы Хамра.
        Пуская гулкие эхо по лесу обшарпанных бетонных колонн, джип выбрался к обширному хранилищу, залитому холодным светом неоновых трубок. Толпа мальчишек лет тринадцати-четырнадцати, в живописных лохмотьях, но с автоматами в руках, радостно завопила, сливая тонкие голоски в волне энтузиазма:
        - Абу-Аммару и Палестине мы приносим в жертву свою душу и свою кровь!
        Арафат выбрался из машины, растягивая толстые губы в деланой улыбке. Заученным армейским жестом приставил ладонь к бедуинскому клетчатому куфии. Он терпеть не мог дурацкий платок, но эта деталь одежды давно уж стала частью образа. Вон, половина восторженных пацанов, потрясавших «калашами», щеголяет в «арафатках».
        Набрав воздуху, Ясир прокричал:
        - Наша Палестина ждет свободы и независимости! Мы никогда не согласимся жить рядом с Израилем! Палестина будет существовать вместо Израиля! И вам, молодым бойцам, освобождать палестинские земли - от Ливана до Египта!
        Худущий лопоухий мальчик не сдержал ликования и выстрелил одиночным вверх. Пуля отзвенела рикошетом, а на голову ушастому осыпалась штукатурка.
        - Машалла, машалла! - выдохнул Гиена, грозя пистолетом юному автоматчику. - Едем, раис. Нас ждут в Шатиле.
        - Едем.
        Вскинув руку на прощанье, Арафат полез на заднее сиденье. Абу-Джихад примостился рядом, нагоняя запах мужского пота и женских духов. Чувствуя возбуждение, Ясир сжал зубы.
        «Иншалла…»
        Минуя сломанный шлагбаум, «Лендровер» выехал на улицу по крутому пандусу. Прохладный воздух с моря задул в приоткрытый лючок, вороша локоны Абу-Джихада. Ясир длинно вздохнул, смиряясь под накатом внезапной тоски. Борьба, борьба, борьба… Вся жизнь - борьба. Деньги, деньги, деньги… Борьба за деньги? Хм… Сразу два смысла, и оба - поганые. Остановиться бы… Выйти из машины, хлопнув дверцей. И один, совершенно один, оглушенный тишиной… Упиваться покоем взахлеб…
        - Кыс эммэк! - выругался Гиена, и Арафат вздрогнул, выпадая из мечтательного флёра.
        Навстречу прошмыгнул старенький «Рено», а впереди неспешно катил синий фургон, заляпанный французскими и арабскими надписями, одинаково славившими шаверму от старого Юсуфа.
        Нетерпеливо посигналив, Имад пошел на обгон, и тут начали происходить события. Задняя дверка фургона вскинулась кверху, и на палестинцев в упор глянуло дуло пулемета КПВТ.
        Ясир Арафат очень ясно, очень четко видел все действо, как будто перед ним прокручивали кадры в замедленной съемке. Две смутные фигуры в касках, горбившиеся в тени за пулеметом, открыли огонь. Хваленое пуленепробиваемое стекло не выдержало ударов калибра 14,5 мм - лопнуло, поражая осколками. Вторая или третья пуля в очереди разворотила Абу-Джихаду грудь, а следующая снесла голову.
        Изворотливый Имад почти успел выпрыгнуть из джипа - он уже распахнул дверцу, напружинился для броска… Две пули опередили Гиену, почти разорвав худое тело.
        - О-о-о! - отчаянно взвыл Арафат - и захлебнулся кровью.
        Короткая очередь разнесла движок, ломая и круша поршни. «Лендровер» будто подпрыгнул, валясь набок, уходя в перекат… Грохоча и скрежеща, джип врезался в ограждение, полыхнул клубом дымного пламени, но никому, ни водителю, ни пассажирам уже не было больно.
        Вторник, 3 февраля. Перед обедом
        Техас, Абилин
        «Зима в Техасе - это что-то с чем-то!» - с удовольствием думал Степан Вакарчук. Перед рассветом покапал небольшой дождик, а уже к одиннадцати - комнатная температура!
        Сняв мятый стетсон, Стив пригладил волосы. Он единственный отпустил их в рост, отчего стал похож на Иисусика. Редкая бороденка лишь добавляла святости. Вальцев тоже зарос неопрятной щетиной, зато пышную свою прическу сбрил наголо. Даже Чак Призрак Медведя не пожалел косу - подстригся коротко, став неотличимым от любого «мекса».
        «Конспи гация, конспи гация и еще раз конспигация!»
        Целый месяц они кочевали по нью-йоркским закоулкам. Хочешь спрятать желтый лист - урони его осенью в парке. Желаешь скрыться сам - пропади в лабиринтах мегаполиса, затеряйся среди миллионов себе подобных!
        Выждав пару недель, сели на поезд до Чикаго. Сошли на полдороге, купили мятый «фордик» за двести баксов - и покатили «на юга». Эксфильтрация нумер два.
        Зашипел кофейник, и Степан живо снял его с костерка.
        - Идите есть, а то остынет!
        Первым явился Максим. В разноцветной вязаной шапочке с наушниками он был неотразим. Подбросив в огонь сухих веточек меските, Вальцев погрел руки, растирая ладони, и обнадежил:
        - Ничего… Скоро потеплеет. Пустыня Чихуахуа! Звучит?
        - Матерно! - фыркнул Вакарчук, подтягивая сковородку со скворчащими ломтиками бекона. - Звиняйте, яишни нема. Чак!
        - Я здесь, - послышался спокойный голос индейца. - Набрал две канистры бензина на заправке. Должно хватить.
        Призрак Медведя уселся перед костром. Подточил палочку ножом и наколол ею горячий кусочек бекона.
        Вальцев молча протянул ему сухарь. Чарли кивнул ему, со страшным хрустом разгрызая хлебец.
        - Скоро доберемся до Пекоса, - заговорил он невнятно. - Это река такая. Там живет Мэнни Красное Перо. Он покажет брод и проводит до Рио-Гранде. Сведет с тамошними контрабандистами, а они уже переправят нас на тот берег. Доедайте. Мне только кофе оставьте.
        Упруго поднявшись, индеец скрылся в зарослях чаппараля. Вскоре закрутился стартер, басисто взревел мотор. Царапая борта, «Форд» сильно вздрагивал, будто чуял колючки металлической облупленной кожей.
        Вакарчук торопливо набил рот и плеснул кофе в кружку.
        - Заварено по-ковбойски, - хмыкнул Максим. - Подкова не утонет.
        - А то!
        Призрак Медведя пил маленькими глоточками, жмуря обсидиановые глаза, пока не выхлебал полную чашку.
        - Едем! - выдохнул он.
        - А что надо сказа-ать? - напел Степан вкрадчивым голосом.
        - Спасибо? - Максим неуверенно забросил ответ.
        - Хау! - улыбнулся Чак.
        - О!
        Посуда, одеяла, припасы переместились в кузовок пикапа. Хлопнули дребезжащие дверцы. Машина заворчала и тронулась, покатила по сухому руслу-арройо, вторя затейливым изгибам.
        Вспугнутая тишина помаленьку возвращалась, подтягиваясь к кострищу. Ни звука.
        Из зарослей выглянул молодой койот. Беспокойно оглядевшись, зверек потрусил к костерку, залитому кофейной жижей. Порыскал, скуля - и вцепился в огрызок, заглотал жадно и счастливо.
        Вдали, на склоне холма, разгорелись красные стоп-сигналы, словно открылись недобрые глаза. Койот шарахнулся, поджимая хвост, но не ушел - запахи одолели страх. Вытянув мохнатую шею, он завыл - тихонько и боязливо, будто жалуясь Большому зверю на свой голод и винясь за трапезу.
        Тот же день, раньше
        Первомайск, улица Ленина
        Чужая страна - чужие правила. Другая жизнь. Всё иное - повседневные привычки, принятые нормы общения…
        Саймон вышел у сквера Победы и проводил глазами фырчащий «Икарус». Автобус, потряхивая «гармошкой», свернул на мост, желтым коробчатым силуэтом скользя вдоль строя пирамидальных тополей. Снег почти стаял с мостовой, лишь кое-где белея наметами, зато на газонах и в парке напротив - сугробы по колено. Русская зима.
        «Внедряемся!» - кивнул себе Саймон Грин.
        Вытряхнув из надорванной пачки папиросу, он дунул в мундштук, не зная зачем, но все русские так делали, закуривая. Чиркнул спичкой, втягивая вонючий дым, скосил глаза на тлеющий кончик.
        «Турецкий «Кара-Дениз» покрепче будет, - подумалось ему, - но есть что-то общее. Дерет горло…»
        Саймон пригляделся к блеклому рисунку на пачке, выполненному в два цвета - пологие сопки, на склонах тает снег, а надо всем - лучистое солнце.
        «Колыма, однако!» - развеселился Грин и зашагал к продснабу, поглядывая вокруг, сверяя свою манеру вести себя с поведением «вероятных противников».
        Люди как люди. Озабоченно торопятся, припаздывая на работу. Тяжеловесно, устало шагают, возвращаясь со смены. Старушка, закутанная в шерстяной платок поверх уродливого черного пальто, неторопливо ковыляет, припадая на палочку. Мальчишки, толкаясь и смеясь, лупят друг друга портфелями. Жизнь как жизнь.
        Решив, что русский табачок извел следы сладковатого дымка «Мальборо», Саймон одолел очищенные от снега ступени. Тяжелая дверь как раз открылась перед ним, выпуская двух капитальных дам в модных дубленках. Модные шапки-папахи, нахлобученные на крашеные волосы, лишь подчеркивали бальзаковский возраст работниц торговли.
        - Представляешь, - охала дама в головном уборе из чернобурки, - Николай Алексеич уволил-таки Романенко!
        - И правильно сделал! - агрессивно рубанула ее товарка в белой шапке из песца. - Где это видано, чтобы главбух путался в арифметике?
        - Так-то оно так… - затянула чернобурка. - Но человеку год до пенсии…
        - Пускай переквалифицируется в управдомы!
        Грин вслушивался в разговор, понимал сказанное, но не улавливал потаенного смысла. Некое глубинное, скрытое течение, видимое обеими дамами, не давалось ему.
        Нахмурившись, он миновал вестибюль и храбро ступил в гулкий коридор.
        «Fucking shit!»
        Как штурман без компаса и карты… Вертя головой, Саймон наткнулся-таки на искомое. «Отдел кадров».
        За дверью обнаружился небольшой кабинет. Шкаф для бумаг, развесистое растение в горшке на подоконнике, внушительный, крашенный белой краской сейф, портрет Ленина на стене - и огромный письменный стол, попиравший тумбами истертый паркет.
        За столом сидела пожилая, но энергичная женщина в карминно-красной кофте, наброшенной на строгое серое платье. Волосы, крашенные басмой, придавали начальнице южной знойности.
        - Здрасте! - по-простецки сказал Грин, сдергивая шапку.
        - Здравствуйте. - Женщина глянула на посетителя поверх очков в тонкой золотой оправе. - Вы устраиваться?
        - Да! Был слух, что вам нужны водители…
        - Хорошие водители всегда нужны, - проговорила «персональный менеджер», акцентируя слово «хорошие». - Документы с собой?
        - Да, вот. - Саймон с готовностью протянул бумаги.
        - Семен Зеленов… - прочла начальница. - Водитель первого класса… Характеризуется… Не был… Не состоял… Не привлекался… Хм. Ну что ж… Требуется водитель на «каблучок».
        Грин мгновенно вспотел, лихорадочно вспоминая марки советских автомобилей, и с громадным облегчением выдохнул. «Каблук» - разговорное название легкового фургона «Иж-2715».
        - Машина новая? - деловито спросил он.
        - Новая, но неухоженная. Устроитесь если, покажете себя с хорошей стороны - пересядете на машину получше.
        - Справедливо, - согласился Саймон. - Оформляйте!
        Час спустя распаренный водитель Зеленов покинул контору продснаба, торопясь в общежитие.
        Надо было успеть застать комендантшу, чтоб та выдала постельное белье. Иначе заночуешь на голом матрасе, а завтра рано вставать…
        Инфильтрация начиналась успешно.
        Среда, 4 февраля. После уроков
        Первомайск, улица Карла Либкнехта
        Чего-то я сегодня устал. Школа меня не напрягала особо, на уроках отдыхал больше. А вот в Центре пришлось поднапрячься. Как засел статью править, так и встал из-за стола лишь под вечер. Все страницы красным исчеркал, придется теперь начисто перепечатывать. Разумеется, не в гараже - куплю шоколадку Сашеньке, секретарше Николая Алексеевича. У нее там отличная пишмашинка, швейцарская, с мягким ходом…
        Прогибая спину, я выбрался к окну. Зимний вечер.
        Темнеет рано, хоть сутки и прирастают светом. Домами и улицами пока не завладела ночная чернота - город окутался сплошной лиловой тенью, размывавшей знакомые черты. На перепаде дня и ночи всё, ставшее привычным и обыденным, чудится таинственным, даже нездешним.
        Двухэтажка, замыкавшая «военный двор», вся просвечена уютными желтыми окнами. Ага! Вот и Наташка включила свет - розовые шторки придали ему гламурный оттенок. Я прищурился - вроде бы мелькнул нечеткий силуэт… И усмехнулся - ревную будто. Вот и высматриваю, не засветится ли чей-то брутальный профиль.
        Тут моих ушей достиг дружный смех, и я пошел на звук. Не стоит ожидать депрессии, когда тебе семнадцать. Особенно если душе пора на пенсию. Дождешься…
        Покинув кабинет, прислушался. Хохот рвался из мастерской. Сбежав по лестнице, я толкнул тяжелую дверь и очутился в царстве Ромуальдыча. Вечером сюда вся молодежь сбредается. Так уж повелось.
        Сперва мы по делу собирались. Все ж таки, Вайткус официально - директор. Устраивали планерки, делились мнениями, спорили. А Ромуальдыч, обожавший юное шумство, и чаю заварит, и килограмм конфет на верстак вывалит. Не поддержать такую «славную трудовую традицию»? Как можно!
        - Мишечка явился! - заулыбались девчонки, оккупировавшие диван. - Приветики!
        - А в щечку чмокнуть? - сказал я бархатным голосом.
        - Чё это? - тут же встрял Изя. - Перебьешься как-нибудь!
        - Чё это! - передразнила его Светланка. - Мы потом, Мишенька!
        - По очереди! - хихикнула Маша. - По очереди!
        Рита молча улыбалась мне, но смотрела так, что обещания близняшек представлялись детскими.
        - Миша! - Арсений Ромуальдович вырвал меня из девичьего плена. - Тут ребята идею подкинули…
        - Я подкинул! - похвастался Динавицер.
        - Вообще-то мы, мон шер, - поправил его Зенков. Он вместе с неразлучным Дюхой восседал на верстаке и болтал ногами. - Может, нам автопробег организовать?
        - Первомайск - Москва! - воскликнул Изя.
        - Надо обязательно с идеологической нагрузкой! - вскочил Саня Заседателев. - Комсомольский автопробег «Навстречу XXV съезду КПСС»! Тогда нас обязательно в райкоме поддержат, да и от уроков точно освободят. На всю неделю!
        - Смотри! - Женька спрыгнул с верстака и подошел к большой карте СССР, висевшей на перегородке, из-за которой слегка поддувало - большой гараж отапливался всего парой батарей. - Двинемся через Умань до Киева, там переночуем…
        - Рано ночевку устраивать, - не согласился Жуков. - Давайте лучше до Сейма дорулим, а там в пионерлагерь свернем. Гошка говорит… Гош!
        - А? - взлохмаченный Кирш выглянул из гаража. - Чего тебе?
        - Сильно занят?
        - Мы тут резину набиваем на ворота, - степенно ответил Гоша, - дует сильно. А чего?
        - А у тебя там правда сторож знакомый? Ну, помнишь, ты говорил? В лагере том, на Сейме!
        До Кирша дошло не сразу.
        - А-а! - завел он. - Ну да. Дядь Сеня.
        - Всё, - отпустил его Изя, - свободен.
        Гоша фыркнул и захлопнул дверь.
        - Ладно, мон шер, - согласился Зенков, - подышим свежим воздухом. М-м… Потом переход до Брянска, а оттуда - до Калуги. Можно и сразу в Москву, но в дороге устанем. Ни поесть, ни умыться. Лучше с утра выехать, и… куда-нибудь в столицу.
        - На массовое поле можно, - прикинул я, - в парке Горького.
        - Так ты согласен?
        Мне удалось найти вариант «и нашим и вашим».
        - В принципе, да, но… Чего-то не хватает. Одной идеологической нагрузки маловато будет. Надо что-то свое… Ладно, подумаем.
        Тут из гаража донесся громкий говор, смех, и двери распахнулись. Улыбчивый Гоша с жирным мазком мазута на щеке объявил:
        - У нас гости!
        В двери спиной просеменила Тимоша, и стало ясно, что она помогает затаскивать санки. Нет, не детские… Розовая с холода Альбина затолкала в мастерскую креслице с приделанными обрезками лыж. На санках, укутанный теплым одеялом, восседал робкий старичок, улыбаясь смущенно и неуверенно.
        - Ой, здрасте! - зазвенела Ефимова. - А это мой дед Егор! Мы катались, хотели уже домой идти, а потом смотрим - у вас тут свет везде!
        - Сейчас мы вам чайку горяченького! - подмигнул Ромуальдыч.
        - Чаек - это хорошо! - покивал дед Егор. - Да, Альбинка?
        - Ой, конечно! Не замерз, деда?
        - Да ну!
        Я смотрел на старика в самодельном инвалидном кресле, и было мне тяжко. Так со мной всегда, стоит только услышать «эхо прошедшей войны», увидеть ее страшный послед.
        Дед Альбины летал на «яках» и «Ла-5», бил фрицев, дошел до самого Кёнигсберга, пока пулеметная очередь не прошила истребитель, перебив обе ноги. С тех самых пор Егор Пименович - калека. Если бы не внучка, вообще из дома не показывался.
        И вовсе не жалость меня доставала, хотя и она тоже. Просто жило где-то внутри паршивое чувство… не возвращенного долга, что ли?
        Я усмехнулся, глядя в темное окно, выложенное по краям кружевными веточками инея. Такая вот славная традиция у попаданцев в «застойные семидесятые» - думать о тех, кто лил кровь в грозные сороковые. Нас спасли, а сами…
        И причина тут вовсе не в том, что «гости из будущего» морально устойчивы и по-особому совестливы. Всё куда проще.
        Это к 2018-му фронтовиков почти не останется в живых, а сейчас герои войны - кругом, их много, они в самом расцвете сил. Трудятся, учат, ищут. Или маются всю свою жизнь, как дед Егор.
        - Осторожненько… - добродушно проворчал Вайткус. - Кружка горячая.
        - Да я в варежках, нормально…
        - Ой, «Лимонные»? Мои любимые!
        Я старательно улыбался Альбинке, а сам думал, мыслью нащупывал верный ход, верное решение. Во мне до сих пор жило ощущение внутренней свободы, испытанное мною в лыжном походе. После я не раз спрашивал себя, а правильно ли поступаю, отказываясь помогать членам Политбюро. Как же тогда «перестройка» - в экономике, в партии, в военной доктрине, в обществе? А никак! По фигу все эти «великие перемены»!
        Инфу я слил? Слил. «Исторические преобразования» запущены? Запущены. Влиять на ход реформ могу? Нет.
        Так, может, хватит суфлировать? Хватит витать в высших сферах? Пора, как Канторович, спуститься в подлунно-земноводный мир - и заняться делом. Подпихивать прогресс в микроэлектронике или вот - помогать незаметным героям.
        «Тут даже придумывать ничего не надо, - подумал я, - альтернативщики всё придумали до нас…»
        Кто-то из авторов, помню, задумал поисковые отряды организовать, вести «раскопки по войне», а кто-то техоснастку в ФРГ «закупал», чтобы современные протезы клепать…
        Я замер.
        - Ну, ты и балбе-ес…
        - Это ты кому? - подозрительно сощурился Изя.
        - Это я себе.
        Продолжая бурчать, протер мокрой тряпкой обычную школьную доску и мелом набросал чертежик модульного протеза с торсионными соединениями. Карбоновая стопа с вертикальным амортизатором… Приемная гильза из литьевых смол с силиконовым чехлом… Коленный модуль с регулировкой фазы переноса и - обязательно - с поворотным устройством для разворота голени… Ну, чтобы инвалид мог сесть в машину или просто положить ногу на ногу.
        - Миш, чай будешь? - Ромуальдыч качнул кружкой с черными крапками отбитой эмали.
        - Будешь… - затянул я, выводя мелом пневмодемпфер.
        - Ого… - Вайткус слегка нахмурился, оглядывая эскиз, но вскоре лицо его прояснилось. - Етто счастье… для Егора Пименыча?
        - Счастье для всех - и даром! - отговорился я.
        Глава 3
        Среда, 11 февраля. Утро
        Первомайский район, Грушевский совхоз
        - Ось ци трубы, хлопцы та девчата, - пышная круглолицая тетя-агроном провела наш класс под стеклянные своды и полной рукой окинула фронт работ. - Зчищайте ржавчину до металла, а мы пофарбуемо серебрином. «Лепестки» не забудьте!
        Дождавшись, пока крупногабаритная тетя отойдет подальше, Изя передразнил ее:
        - «Зчищайте, хлопци та девчата!» Ага… Отсюда - и до обеда!
        - Ой, Изя, вечно ты… - вступилась Альбина за агрономиню, но без особого энтузиазма.
        Зенков мрачно покачал головой:
        - Боюсь, мон шер, что до ужина.
        Я оглядел теплицу - грядки, стойки, трубы сходились в точке перспективы. И перспектива казалась невеселой.
        - Ось що, ребята та девчата, - моя рука подняла металлическую щетку, как факел. - Делим трубы на участки! Каждому - от стойки до стойки. Если по-хорошему, управимся до одиннадцати. Ну, до полдвенадцатого!
        Все загомонили вразнобой, разбредаясь:
        - Чур, это мой!
        - Хитренький какой! Тут ржавчины почти нет.
        - Ага, нет!
        - Ой, да везде она!
        - Дюша, а ты куда-а?
        - Зиночка, Зинулечка, да куда ж я от тебя?
        - То-то…
        - Давай, тут? Маш!
        - Давай, давай! Я во-от досюда…
        - Тогда мы тут!
        Забавно, что никто из одноклассников даже не подумал роптать - привыкли, что я решаю за них - «с учетом интересов». Никогда не рвался в лидеры, ответственность меня напрягала, однако в классе всё как-то само собой получилось. Хм… Но, видно, не для всех. Наш новенький, Армен Тагиров, лыбился как-то уж очень приторно.
        - А я почему-то думал, что вы не поддаетесь дрессировке! - развязно вытолкнул он.
        Я наклонился, чтобы скрыть понятливую улыбочку. Зачем мне, в моем классе, баланс конфликтов?
        Тагиров-старший - военный, перевез в Первомайск всю семью откуда-то из Казахстана. Надо полагать, Армен - высокий, спортивный, уверенный в себе до легкой нагловатости, привык занимать центральное место, и нынешний статус уязвлял его. Мальчишки игнорировали лидерские претензии Тагира, а девчонки напускали на себя холодную надменность.
        - Чё это? Не по-онял… - затянул мелкий Изя, упирая руки в боки. - И кто тут дрессировщик, по-твоему?
        - Ой, Изя… - начала Альбина, но смолкла.
        - Это он меня имеет в виду, - присев на корточки перед ящиком со щетками, я выбирал себе поновее, с ровным ершиком стальной щетины.
        - Ну, ни фигассе! - развеселился Динавицер. - Ара, тебе морду давно били? Хочешь освежить ощущения?
        Тагир, держа руки в стороны, чтобы не замарать джинсовый костюмчик, навис над нашим скрипачом.
        - Ты, что ли, освежишь?
        - Я, - вперед вышел Юрка Сосницкий.
        Он двигался с той нарочитой ленцой, за которой угадывался опасный напряг. Знакомо прищурившись, Сосна выцедил:
        - Слышь, ты Миху лучше не трогай. Понял? Миха - человек, он людей спасал! Хочешь быть с нами - будь. Только сначала заучи наши правила! Иначе так и останешься… - Он презрительно смерил Армена с ног до головы. - Говном на палочке!
        Тагирову не хватило ума или опыта выбрать вариант получше стандартного. Сжав кулаки, он промычал:
        - Выйдем?
        - Да пошли! - фыркнул Сосна, разворачиваясь к дверям.
        - Юр… - молвил я предостерегающе.
        - Не беспокойся, Гарин, - ухмыльнулся Сосницкий. - Буду бить аккуратно, но сильно!
        Минут через пять он вернулся, небрежно поведав, что Армен вспомнил об Очень Важном Деле. Вдруг. Да, и еще ему надо костюмчик срочно сдать в химчистку. Совсем вещи не бережет…
        Атмосфера разрядилась, галдеж поднялся на пару октав.
        - Я с тобой буду, ладно? - Рита, забросив руки за голову, утягивала завязки «лепестка». - Давай, завяжу.
        - Давай…
        Стянув плоский «лепесток» в респиратор, я закрыл нос и рот, а Сулима ухватила завязки. Девушка прижалась к моей спине, неторопливо затягивая узелок, и очередной мой вдох вышел прерывистым.
        - Не туго? - прозвучал над ухом заботливый вопрос.
        - Нормально… - заворчал я.
        Нет, нельзя мне к ней приближаться. Ага… А ты попробуй, выдержи с Ритой «пионерскую дистанцию»! Хочется-то иного…
        «Печален ты, отроческий удел!»
        Я ожесточенно завозил щеткой. Рыжая пыль и блестки старой краски осыпались трухой, проглянул седой металл. Ширканье от десятков рук множилось, труба звенела и вибрировала.
        За мутноватыми стеклами в наметах грязи и примерзших комочках земли виднелась полоса искрившегося снега, а за нею поблескивала следующая теплица. Туда уже подали горячую воду - огурцы вовсю лезли на стойки, закручивая усики, а девушки из овощеводческой бригады расхаживали в открытых платьях, изредка поглядывая на «шефов» из 12-й школы…
        Я присмотрелся, холодея. Почудилось, что среди селянок мелькнула Инна.
        «Она тебе мерещится уже!»
        Высокая, стройная девушка, очень похожая на Дворскую, приблизилась к самым стеклам, расправляя огуречные плети. Задумчивая и рассеянная, она подняла голову - и мы встретились глазами. Это была Лариса.
        Узнав меня, Дворская-старшая непроизвольно дернула рукой, словно желая прикрыть лицо, отвернуться, зажаться… Передумав, Лариса робко повела ладонью, как будто оглаживая толстое стекло, и я махнул в ответ. На растерянном девичьем лице протаяла улыбка.
        - Ай!
        Сулима споткнулась, взмахивая руками, ширя в испуге глаза, падая прямо на трубы. Без сверхскорости реакция, конечно, не та, но мне удалось-таки подхватить Риту за талию, крутанув пируэт, будто в танго. И притиснуть, коль уж выдался случай прекрасный.
        Черные глаза раскрылись совсем рядом - я различал каждую ресничку, а в зрачках разгорались опасные темные огоньки. Девичьи губы дрогнули, дотягиваясь и опаляя ухо горячим шепотом:
        - Тянет?
        - Еще как, - буркнул я, чувствуя тепло закрасневшихся щек.
        - Меня тоже! - хихикнулось в ответ.

* * *
        Без четверти одиннадцать труба блестела голым металлом. Тетю-агронома до того умилил наш ударный труд, что она каждому выдала по бумажному пакету со свежими, только что с грядки, огурчиками.
        Весело галдя и хвастаясь добычей, одноклассники потопали на выход, а я, доверив свою долю близняшкам, потащился в инструменталку сдавать щетки - уж такова она, лидерская участь. Всё сам, всё сам…
        В коридоре у котельной меня поджидала Лариса. Сняв косынку, она теребила ее в пальцах, будто пытаясь завязать в узел.
        - Привет! - улыбнулся я, перехватывая ящик со щетками. - Оказываем шефскую помощь?
        - Да нет. - Девушка отзеркалила мою улыбку, но как-то бледновато. - Я здесь работаю. На заочное перевелась и… вот.
        - Лариса. - Я поставил ящик на замызганный деревянный диванчик под табличкой «Место для курения» и взял серьезный тон. - У меня такое ощущение, что ты меня избегаешь.
        - Нет, нет, что ты! - всполошилась старшая сестричка и потупилась, несчастно и беспомощно глядя в сторону. - Просто… Стыдно из-за Инны! - выпалила она, мигом краснея от шеи до ушей.
        - Лари-исочка! - завел я, обращаясь как к малолетке. - Ты-то здесь каким боком? Ну да, вы очень похожи с сестрицей, и что? Кстати, ты гораздо женственней Инки. И сексуальней.
        Я нарочно болтал, уводя в сторону шалостей да игривостей - жалко было девчонку.
        - Да ну тебя! - зарозовела Лорка. - Как скажешь что-нибудь… - Она смяла платок, косясь исподлобья. - Ты… знаешь про Инну?
        - Застал их обоих. - Мой голос звучал совершенно спокойно. - В съемочном павильоне. Его Олег зовут?
        - Ну да, это же Видов!
        - А-а… Слыхал про такого, - равнодушно отозвался я.
        - Олег, конечно, козел, но и Инка - коза! И дура! Ох, какая же дура… - Лариса горестно покачала головой и вздохнула. - Всё так запуталось… В январе она сделала аборт. Испугалась, что беременность помешает съемкам! Ну вот что ты скажешь… Был жуткий скандал, маме «Скорую» вызывали… Инку даже хотели выгнать за аморалку, но Гайдай молодец, отстоял. Я тогда чуть не чокнулась, правда! Спала часа по три, а днем - дурдом полнейший! Инка в истерике, Олег в истерике, вся съемочная группа в истерике! Рассказывали даже, что Вицин хотел морду Олегу набить, но вроде оттащили. Жена Видова сразу подала на развод, Олег неделю за Инкой бегал, чуть ли не силком в ЗАГС приволок, и их моментом расписали… Говорят, по прямому поручению Демичева. Вот только свадьбы никакой не было…
        Выговорившись, Лариса затихла, сникая. Я обнял ее, и девушка тут же расплакалась - навзрыд, трясясь, всхлипывая и причитая.
        Мои руки будто сами погладили ее по голове, по спине - было жалко старшую сестричку. А вот младшую - нисколько. И вовсе не потому, что предала… изменила… предпочла… Нет. Просто, когда слышишь о чужом несчастье, душа дрогнет далеко не всегда. Чье-то горе тронет тебя, а чье-то оставит равнодушным. Инна, Инна… Мне казалось - мы с нею идем навстречу друг другу, а вышло, что разминулись - и отдаляемся. Зона отчуждения между нами растет - не одолеешь, да я и не хочу. Пускай мой роман о любви останется недописанным…
        - Ну, не плачь, не надо… - проговаривал я ласковые пустяки. - Всё же хорошо, чего ты?
        Чумазые кочегары вышли курнуть, но, видя такое дело, обратили разудалые матерки в смущенное покашливание и удалились, стараясь не грюкать кирзачами.
        Вечер того же дня
        Первомайск, улица Карла Либкнехта
        Углепластика КМУ-4 на Киевском авиазаводе в Святошино было как гуталина у Матроскина - ну, просто завались! Помогла нерасторопность планового производства - пока химзаводы раскачались, пока выдали углеродное волокно, многие детали на «Ан-22», должные, по идее, стать карбоновыми, быстренько выпустили в металле. Военные ждать не умели.
        И Ромуальдыч привез целых два ящика пластин из углепластика. Незаменимый человечище!
        - Изя, ты куда трубки дел? - глухо донесся голос из коридора, сопровождаясь звонким клацаньем.
        - Я ж их тебе положил! - завопил Динавицер.
        - Куда?
        - Сюда! А, вот они, скатились…
        Я мельком улыбнулся, пробираясь к столу. Мой кабинет все больше напоминал съемочную площадку «Терминатора» - на столе и в углу блестели полировкой суставчатые, коленчатые «ноги» модульных протезов. Те грубые, выструганные из дерева изделия, что пугающими обрубками были свалены в нынешних протезных мастерских, не слишком эволюционировали со времен одноногого Джона Сильвера. А тут… Я довольно усмехнулся - будет с чем в Москву ехать!
        - Альбина! Обмеры точные?
        - Ой, да вы что? - обиженно отозвалась Ефимова. - Конечно, точные!
        Ромуальдыч кивнул и отобрал нужные силиконовые чехлы.
        - Как раз под гильзы… Нормально всё? - развернулся он ко мне.
        - Нормально… Подогнал под каблук. Если дома босиком, то вот, - я постучал по регулируемой щиколотке, - переключается клавишей. А гидроцилиндр - больше для удобства. Когда дед Егор сядет, то мысок стопы вот так встанет, - показал на пальцах, - как на живой ноге.
        - Не дай бог без ног остаться… - проворчал Вайткус.
        - Без рук еще страшней.
        - И не говори… - Ромуальдыч приблизил к глазам листок, разбирая мой почерк. - «Пяти…осный коленный модуль с гидравлическим контролем фазы переноса и фазы опоры…» С переносом понял - чтобы ходить с разной скоростью. Так? А опора?
        - А это… - Я намертво закрутил клапан. - Ух… Это для подгибания. Когда по лестнице идешь или с горки… Всё!
        Вайткус смешливо хрюкнул:
        - Ты уже третий раз говоришь: «Всё!»
        - Теперь уже точно, - выдохнул я и очень бодро вопросил: - Где наш испытатель?
        - Внизу ждет, - доложил торчавший в дверях Женька. - Жутко волнуется! И жутко стесняется.
        - Девочек выгоним, - сурово сказал я. - Понесли!
        И мы торжественно промаршировали в мастерскую, неся модульники на руках.
        Собрались все наши - еле протолкнешься. Пришатнувшись к Рите, я тихонько сказал:
        - Уведи девушек. Дед в одних трусах… Мы вас позовем.
        Сулима серьезно кивнула и без церемоний вытурила весь наш малинник. Девчонки оживленно шушукались, хихикали, но ни одна не повысила голос - наши подружки отличались не только прекрасными внешними данными, но и сообразительностью.
        Стало заметно тише, но градус волнения не упал.
        Егор Пименович сидел на диване, одеяльцем прикрывая культи, как срам. Момент истины…
        - Начали! - выдохнул я. - Вставляем… Закрепляем…
        Бледный фронтовик едва дышал, неловко заталкивая то, что осталось от молодых, крепких ног в приемные гильзы.
        - Мягко… - пробормотал он, розовея. - Приятно даже…
        - Зафиксировали? Встае-ем…
        Дюха помогал деду Егору слева, а Ромуальдыч страховал справа. Шевельнув ногой, инвалид переставил стопу из упругих карбоновых деталей и покачнулся.
        - О-ох!
        - Все в порядке, Егор Пименыч! - подбодрил я, сбрасывая напряжение. - Вы просто долго не ходили. Но не разучились. Это как катание на велике - тело вспомнит, и поедете! Сделайте шаг!
        Хрипло дыша, безногий шагнул. Я переживал не меньше, но конструкция не подвела - коленный модуль согнулся в переносе на положенный угол, и щиколотка оперлась на пятку из углепластика. Едва слышно пискнул гидроцилиндр.
        - Вы, как киборг! - восхищенно завопил Изя и расстроенно смолк. По щекам деда Егора катились слезы.
        - Нет, нет, - всхлипнул он. - Я не про то… Просто… Ох… Я ж тридцать лет не ходил! Забыл уже, как это - смотреть на все стоя… Ох… Мужики, тут даже «спасибо» не звучит! Я же хожу! А ну, дайте сам попробую…
        Дюха вопросительно глянул на меня, и я успокоительно кивнул. Ромуальдыч отпустил правую руку «испытателя», напряженно следя за фронтовиком, и тот шагнул сам. Чуть шатнулся (Вайткус дернулся), но удержался. Касаясь пальцами верстака, калека прошелся до станков и обратно. Постоял, перетаптываясь - и пересек мастерскую по диагонали.
        - Отлично! - воскликнул Ромуальдыч. - Теперь давайте в штанах и в обуви!
        - Я что, - охнул счастливый дед Егор, - сам домой пойду? Пешком?
        - Да хоть бегом!
        Фронтовик с нашей помощью натянул штаны папы Альбины. Деду они оказались коротки, а вот ботинки, обычные «прощайки», впору пришлись - мы по ним и делали стопу.
        - Встаем… Изя, впускай девочек!
        - Щас!
        Первой вбежала Альбинка. Замерла, закрывая ладошками рот, и заревела.
        - Де-еда…
        Натужно улыбаясь, Егор Пименович прошкандыбал к внучке и обнял ее.
        - Ну, чего ж ты плачешь, дуреха? - ласково проговорил он. - Радоваться надо, а она нюнит…
        - Я ра-адуюсь…
        - И ноги не мерзнут! - мелко засмеялся дед Егор.
        Рита протолкалась ко мне, вцепилась в рукав. Всхлипнула.
        - Мишечка… Ты… Ты такой молодец…
        - Все мы молодцы, - слабо улыбнулся я и приобнял девушку.
        Головная боль мягко вкручивала штопор в висок.
        «Хорошо, хоть не зубная!» - мелькнуло у меня.
        Воскресенье, 15 февраля. Утро
        Первомайск, улица Дзержинского
        Проснулся я рано. Обычно по выходным люблю поваляться, в особенности зимой, когда светает поздно, но в этот день сновидения выветрились моментом. И их место заняли переживания.
        Автопробег, эта влекущая мальчишек идея, чуть ли не с первых дней стала обрастать плотью, наливаться сутью…
        «Мальчишек… - я усмехнулся. - А ты-то кто?»
        Сколько раз ловил себя на том, что поступаю вовсе не «по-взрослому», а даю волю детским позывам. И понял, что невозможно сохранить пожилую душу в юном теле. Духовное обязательно омолодится, чтобы совладать с телесным…
        «Да уж, куда там! - хмыкнул я мысленно. - Совладаешь с ним, как же… Хотя бы совпадать!»
        Автопробег влек меня самого. Я убеждал себя, что стремлюсь придать известности нашему Центру, заодно помогая таким, как дед Егор. Святое дело! Достойная цель, но как бы внешняя, что ли.
        А внутренней потребностью было иное - я просто хотел вырваться из привычного круга забот. Отвлечься от будней, чтобы хоть по вечерам, когда автомашины соберутся в круг и разгорится костер, было время посидеть, подумать. О жизни, о себе, о других.
        Вроде бы все уже решено, но я снова и снова выверяю свои расклады, взвешиваю и подвергаю сомнению…
        Тут всё мое лицо сморщилось, как будто половинка лимона зажевана - это голову просверлила боль. Не утихая, она колыхалась, проходя все стадии мучения - от резучей остроты до тупого нытья. Спадает вроде…
        Не нравится мне эта «мугрень». Ох не нравится…
        Я хмуро огладил лоб. Что там, в черепушке? Сосудики бунтуют? Или разбухает опухоль, как у деда Семена?
        Пообещав себе обязательно сделать электроэнцефалограмму, я встал и подкрутил радио.
        - …Вывести Николая Викторовича Подгорного из состава Политбюро в связи с выходом на пенсию, - бодро доложил дикторский баритон. - Первый секретарь Ленинградского обкома КПСС, член Политбюро ЦК КПСС Григорий Васильевич Романов выступил с предложением передать полномочия Председателя Президиума Верховного Совета СССР товарищу Леониду Ильичу Брежневу. Данное решение было принято единогласно.
        «Горячо поддерживаю и одобряю! - оценил я. - Турнули на год раньше. Молодец, Леонид Ильич. Черненко и Гречко - на кладбище, Подгорного - на пенсию. Тихая чистка сплоченных рядов…»
        - Новости экономики. - Радиоэстафету подхватил деловитый женский голос. - В соответствии с долговременной программой перестройки управления народным хозяйством, начато разукрупнение Министерства черной металлургии. Из состава Минчермета выведены Магнитогорский и Нижнетагильский металлургические комбинаты. В течение переходного периода оба предприятия будут налаживать прямые связи со смежниками, заключать договора с Госпланом и Госснабом, чтобы с наименьшими потерями перейти на рыночные отношения, используя все положительные моменты социалистической конкуренции и социалистической предприимчивости.
        «Демонополизация! - кивнул я. - Нормально…»
        Упав на ковер, поотжимался, стряхивая остатки сонной дремы, и завел комп. То бишь, микроЭВМ.
        «Коминтерн» загудел, зашелестел вентилятором. На экране монитора высветилась четырехлучевая звезда «оськи». Я сразу заглянул в почту. Ага… Два теста… Так… Письмецо из Зеленограда! Я щелкнул «мышей», наведя курсор, и послал на печать. Принтер вздрогнул - каретка суматошно заметалась, поскрипывая и взвизгивая. Плавно вылез лист с распечаткой.
        Гордо хмыкнув, я понес почту на кухню. Разумеется, мамуля уже развела кофейную церемонию - запахнувшись в халатик, то ли священнодействовала, то ли колдовала. Аромат кофия витал, наполняя кухню.
        - Что это вы так рано, Михаил Петрович? - улыбнулась мама, снимая джезву. Бодрящая струя пролилась сквозь ситечко в маленькую зеленую чашечку из полупрозрачного фарфора. - Еще девяти нет.
        - Дела, - отозвался я, плюхаясь на диванчик рядом. - Вам письмо, Лидия Васильевна!
        - Да? - оживилась Лидия Васильевна. - Петечка никак не угомонится…
        - Скучает.
        Прочитав коротенькое послание (еще не напомаженные губы сминались улыбкой), мама вздохнула и приобняла меня за плечи.
        - Ой-ё-ё, ёжечки, ё-ё… Раньше я почему-то думала, что вот - вырастут дети, и тревог станет поменьше. Ага… Больше! И я себя как-то неуверенно чувствую. Уж очень вы быстро выросли и перестаете быть детьми. Ты уж точно повзрослел - и беспокоишь меня постоянно… Мой Мишка, Мишенька уже не в шутку, а всерьез превращается в Михаила Петровича!
        - Таков уж жизненный цикл на стадии имаго, - философически заметил я. - Вредные дети закукливаются в отроков и отрочиц, а потом из коконов вылезают вредные взрослые. А как насчет Анастасии Петровны? Что-то ее не слышно, кстати… Почивать изволят?
        - Изволят… Настя еще ребенок, - женский вздох выдал сомнения.
        - Мам… Девушка со вторым размером груди уже не совсем дитё.
        - Всё-то ты знаешь… - Мать растрепала мне волосы и загрустила.
        - Мам, - я обнял ее и прижал к себе, - не переживай, ладно? В моем списке любимых женщин ты всегда будешь занимать самую первую строчку!
        - Ну, ты меня утешил! - Мама рассмеялась, возвращая очарование утру. - Эх, Мишка, Мишка… Какой же ты у меня большой!
        - Пей свой кофе, - улыбнулся я, - а то остынет.
        «Любимая женщина» отхлебнула.
        - Само то, как наш мастер говорит.
        Шлепая босиком, прибрела сонная Настя в старой маминой ночнушке.
        - Доброе утро, красавица! - приветствовал я ее.
        - Доброе утро, краса-авец… - ответила сестричка, зевая. - Никому к удобствам не надо? А то я надолго…
        - Мокни! - уступил я по-братски.
        Девушка убрела в ванную, и тут же осторожно тинькнул звонок.
        - Кого это с утра принесло? - заворчала во мне скрытая дедовская натура.
        Как был, в футболке да в трикушнике, так и вышел ранних гостей встречать. За порогом стоял Сима, то бишь Серафим Павлович, второй секретарь райкома ВЛКСМ. В непривычном для него строгом костюме он напоминал деревенского парубка. Хорошо, хоть без галстука.
        - Могу? - ухмыльнулся Серафим, выражаясь с незатейливым лаконизмом.
        - Прошу, - шаркнул я тапком.
        - Миша, кто там? - донесся мамин голос.
        - Это ко мне!
        - Нет, если кофе угостите, - жадно принюхался Сима, - то я к вам!
        На кухне засмеялись.
        - Проходите!
        Скинув туфли, второй секретарь пошел на запах.
        - Серафим, - скромно представился он. - Просто Сима. Райкомовские мы. Расходуем свой выходной по причине инициативы комсомольских масс.
        - Присаживайтесь, Сима, - улыбнулась мама. - Попробую компенсировать потерю времени.
        - Премного благодарны!
        В ванной зашумел душ, и теперь уже я улыбнулся - Настя дождалась, пока ситуация с визитом прояснится, и лишь теперь включила воду, узнав все подробности.
        «Просто Сима» пригубил кофе - и завел глаза под потолок.
        - Божественно! - замычал он, и мамины щеки слегка порозовели. Всё-таки, до чего красивая мне родительница досталась!
        Чмокая и качая головой, Сима ополовинил чашку и лишь затем сказал, отпыхиваясь:
        - Ну что, Миша? С автопробегом все в полном порядке. С таким девизом, как у вас, я иного и не ожидал, а когда Егор Ефимов - Герой Советского Союза, между прочим, - станцевал с нашей завсектором… Все аплодировали стоя!
        - Он так хорошо танцует? - удивилась мама.
        - У Егора Пименовича ног нет. Ребята. - Второй секретарь кивнул на меня, - смастерили ему… Ну, это протезами назвать - язык не поворачивается. Искусственные ноги! Блеск инженерной мысли! Миш, сколько у вас сейчас таких?
        - Три пары, если и те считать, что у деда Егора. Да мы бы и больше сделали, но больно дорого выходит.
        - Профинансируем, строго обязательно! - веско сказал Сима. - Вопрос на контроле у первого секретаря. Вашу инициативу, товарищ комсорг, поддержали и в Николаеве, и в Киеве, и в Москве! С директором школы я договорился уже, талоны на бензин выбил. Но это все присказка. Короче. Пятеро ветеранов войны, включая Егора Пименовича, тоже хотят поучаствовать в автопробеге. У них на всех - одна здоровая нога! Как раз одноногий - капитан в отставке Скоков - поведет «ЗИС-110». Последние тридцать лет он если и выбирался на улицу, то на костылях. Можете вы себе такое представить? - обратился он к маме.
        - У-ужас! - выдохнула та.
        - Во-от! - вытянул палец второй секретарь. - А теперь он будет ходить! Ведь будет, Миш?
        - Будет, - твердо пообещал я. - Строго обязательно.
        Мамины глаза повлажнели. Она так на меня посмотрела, что я тут же подрос и раздался в плечах.
        Глава 4
        Вторник, 17 февраля. Позднее утро
        Сомали, Зейла
        - Товарищ полковник! Прием! Да едрить твою… - Ершов, согнувшись в три поги бели, корпел над рацией. Рация шипела, трещала, в моменты хорошего настроения передавала пару слов - и тут же срывалась в свист и вой. Завоешь на такой жаре…
        Солнце палит в затылок, пот капает со склоненного лица на панель… Зимний зной.
        Сощурившись, Григорий осмотрелся. Его батальон засел в районе старого порта, отстроенного еще османами. Одни каменные арки да башни остались. Вот и всё, на что можно глянуть в Зейле. Ну мечеть еще, десятка два зданий пожиже, в один-два этажа, а остальное - хижины, кое-как слепленные из досок, жестянок, картонок, фанерок, тряпья… Но место стратегически важное - порт. Перекресток. Отсюда километров десять до границы с Джибути. Эфиопия не дальше.
        А вокруг, куда ни глянь, унылая равнина, редко где встопорщенная термитником, всклокоченная акацией или колючими кустами. Бакалия - пыльная, душная, безрадостная полупустыня, где усохшие полукочевники пасут полудохлых овец. Анус мира, как кучеряво выражается сержант Юдин.
        - Товарищ капитан!
        Ершов оглянулся. К нему трусцой подбегал старший лейтенант Шатов.
        - Товарищ капитан! Обе зенитные ракетные батареи развернуты и готовы к бою! - отрапортовал он, четко прикладывая руку к уставной панаме.
        - Ат-тлично, старлей! - обрадовался Григорий. - А я уж думал… К-хм… Сиадовцы на подходе. Посматривайте кругом, но основное внимание на юго-восток. Авиация попрет с базы в Хургейсе!
        - Есть!
        Ершов вышел бочком в узкую тень древней арки и навел бинокль на зеркальную гладь моря. Крейсер «Грозный», где ты? Твой силуэт на фоне Аденского залива так скрасит жизнь…
        - Во-оздух! - взревел Юдин, скрытый масксетью.
        Григорий резко развернулся. Вдали, над синей полоской гор, трепетавших в горячем воздухе, висели две темные черточки. Они приближались. Мать, мать, мать…
        Бросив взгляд на злобно скворчащую рацию, Ершов помчался к ракетчикам.
        «Думай сам, товарищ капитан, - прыгали горячащие мысли, - принимай решения, бери ответственность… Знаешь же - крейсера приходят в конце фильма!»
        На бегу он прикидывал шансы. Мало народу. Мало стволов. ПТО - по нулям. А Сиад Барре бросит на них «Т-34-85» и «Т-54», старенькие, да удаленькие…
        С моря их не взять, и с севера не обойти - сплошные минные поля. К западу - Зейла. Если дойдет до уличных боев, то найдется где закрепиться - турки строили на века…
        У ракетчиков за внешней суетой проглядывал строгий ритм окончательной готовности - ОГ. Стремительных, хищных очертаний «стодвадцатьпятки» будто притаились на пусковых установках, а их глаза и уши шарили незримыми лучами по всем азимутам.
        Шатова Ершов застал как раз у ПА - антенного поста. Дверца распахнута настежь, а бойцы в одних трусах, мокрых от пота, и в касках напряженно отслеживают мутные горизонты.
        - Цель с юго-востока! Идет на нас!
        Старлея будто подбросило.
        - Тревога! Все по местам!
        Шатов нырнул за дверцу, а Григорий занял его место в зыбкой тени маскировочной сети.
        - Вижу цель!
        - Готовность!
        - Готовность к бою одним каналом!
        - Захват цели!
        - Есть захват!
        - Идет пара «Ил-28»!
        Оператор - худой веснушчатый парнишка с выгоревшим на тропическом солнце чубом - взял цель на автоматическое сопровождение. Оператор ручного подслеживал.
        - По ведущему! - сипло скомандовал Шатов. - Пуск!
        С-125 с громовым шипением распушила лисий хвост пламени и сорвалась с направляющих, взвилась в небо оперенной стрелой. Бомбовоз уже просматривался в бинокль - прыгал в перекрестье, но опознавательный знак сомалийских ВВС - белая звезда, вписанная в голубой круг - виднелся четко. И вдруг бомбардировщик лопнул, расплылся огненной тучкой. Обломки крыльев, гондолы движков закувыркались по курсу - черные на оранжево-красном.
        - Есть! Цель поражена!
        - Целимся по ведомому!
        - Есть захват!
        - Готов к стрельбе!
        - Пуск!
        Ершов опустил бинокль. «Ил-28» бешено ревел, словно обещая страшную месть за сбитого собрата. Поспешил ли штурман, или бомбардировочный прицел страдал «гнутием ствола», не ясно, но самолет вывалил фугасы задолго до кварталов Зейлы.
        Авиабомбы красиво рвались, вздымая тонны песка и пыли, но еще красивее сгинул «Ил» - потеряв крыло, он завертелся, распадаясь на части, и врезался в землю на окраине древнего пустынного городишки.
        - Товарищ капитан! - Юдин бежал, придерживая берет. - Танки! Лэггэсэ выдвинул «Шилки», чтоб с высоток шмалять, так разве ж это калибр…
        Ершов покусал губу, соображая.
        - Телефон хоть работает?
        - А то!
        - Вызывай Азамата!
        - Есть!
        «Не тот калибр… - крутилось в голове. - А ведь есть у нас ат-тличный калибр…»
        - Тащ-щ капитан! Азамат на проводе!
        - Алё! - схватил Григорий протянутую трубку. - Ты где? На минарете?
        - Так точно, товарищ капитан!
        - Танки видишь?
        - Вижу!
        - Много?
        - Да почти батальон! Три танковые роты точно! «Тридцатьчетверки» в основном!
        Ершов передал трубку сержанту и рванул к старлею.
        - Шатов!
        - Товарищ капитан…
        - Забудь устав, понял?
        - Есть… - растерялся ракетчик.
        - А теперь слушай. Ракет у тебя много, гораздо больше, чем авиации у Сиада. Сможешь ты ими влупить по танкам да по пехоте?
        Шатов не удивился. Он задумался.
        - Нет, ну-у… Можно, в принципе. Если С-125 пускать с «загрубленным» радиовзрывателем, она сработает метрах в десяти-пятнадцати от земли. Шестьдесят кило поражающих элементов по пехоте - это, знаете… Мокрое место размером с волейбольную площадку!
        - Действуй, старлей! Пускай зенитных красоток в упор!
        - Есть!
        Короткими перебежками Ершов выбрался к мечети. Фаллический силуэт беленого минарета манил высотой.
        «Одного снаряда хватит… - мелькнуло у капитана. - Ну, это если попадут…»
        Покрутившись по винтовой лестнице, Григорий выбрался на площадку, где с комфортом устроился Азамат.
        - Здравия желаю, товарищ капитан! - осклабился спецназовец. - Вон они, «коробочки»! Вид сверху!
        Даже без оптики различались «Т-34» желтоватой «пустынной» окраски. Танки выползали из сухого русла и перли на Зейлу, фыркая черными выхлопами. Слабый ветерок сдувал бурые шлейфы пыли. Между «коробочек» бежали мураши-пехотинцы. Внезапно из пары орудий вырвался огонь, и вскоре донеслись отрывистые громы выстрелов.
        - Давай, Шатов, - процедил капитан, - давай…
        Ракетчик словно услышал его. Сразу три С-125 вынеслись, разворошив облако песка, и полетели «нызенько-нызенько», лопнув над танковым клином. Три шара огня распухли, сдувая пехоту и пересыпая песком человечье месиво. Одна из ракет угодила прямо в единственный Т-54 - башня ушла в кувырок, а корпус полыхнул весь и сразу.
        - Товарищ капитан! - заорал вдруг Азамат.
        - Что?
        - Не туда смотрите!
        Ершов, не вставая с колен, развернулся к морю. Его небритые щеки, покрытые корочкой пыли, замешанной на поте, раздвинулись в улыбке.
        - Ура-а… - выдохнул он шепотом.
        С моря подходил крейсер «Грозный», а в небе, поблескивая лопастями, кружил «Ка-25». Дымка размывала корабль, и что там творилось на палубе, не давалось зрению. Но вот развернулась счетверенная пусковая установка, и по косой растянулся оранжевый факел пламени, унося тяжелую ракету П-35. И еще одну. И еще, и еще…
        - Давай… - шептал Азамат. - Давай…
        Четыре исчадия спикировали почти одновременно, разворачиваясь вдоль линии наступавших танков. Четыре взрыва, один за другим, перетрясли пески полутонными БЧ. Волна горячего воздуха ударила, едва не скинув Ершова с минарета.
        - Эпичный натюрморт! - захохотал спецназовец, колотя кулаком по хлипким перилам. - Ты только глянь, капитан!
        Ершов глянул. Четыре воронки в ряд как будто прочертили красную линию: за нее - ни шагу. С десяток танков горело, еще несколько валялись вверх гусеницами. Около роты «Т-34» откатывались задним ходом, пехота лезла на броню, бросая оружие. Но не все.
        Ершов поневоле втянул голову в плечи, заслышав мерзкое зудение. Одна из пуль впилась в перила, расщепляя сухое дерево, а другая мягко чмокнула.
        - Чуть не попали! - нервно хихикнул Ершов. - Азамат!
        Спецназовец медленно съезжал на пол, скользя спиной по колонне. Неотесанный камень пачкался кровью. Сев на пол площадки, словно в изнеможении, погибавший боец шевельнул губами, силясь что-то сказать, но его время истекло - лицо застыло, будто смерзлось.
        - Азамат…
        Григорий осунулся - и медленно встал. Сиадовцы больше не были для него «вооруженными силами противника», сегодня они стали врагами.
        - Рвать буду, с-суки, - тяжело обронил Ершов. - Азамата я вам не прощу…
        Мертвый взгляд спецназовца был устремлен сквозь чересполосицу балясин - в спину бежавшим ворогам.
        Тот же день, позже
        Первомайск, улица Мичурина
        Украинская зима обильна снегами, а вот на морозы жадна. Зато так и норовит устроить оттепель. Пушистого снега не найдешь даже в саду под деревьями - сугробы опали и затвердели, блестя смерзшейся коркой. Взять в пригоршни, чтобы омыть лицо, не получится, только пальцы исцарапаешь о ледяные чешуйки…
        - Марина! - разнесся в чистом воздухе высокий голос Наташи.
        - Иду!
        Исаева развернулась на скользкой дорожке и пошла, ускоряя шаг. Во дворе позванивала пила - непривычные Умар с Рустамом тягали ее резко, словно вырывая друг у друга. Зато Иван Третий управлялся с колуном умеючи - с размахом, да с выдохом разваливал чурки, а Иван Второй «добивал» их топором, мельча здоровые поленья.
        Улыбнувшись друзьям, Росита пошагала к дому. Ивану Первому сегодня подфартило - он тащил ведро антрацита, и куртуазно распахнул перед девушкой дверь веранды.
        - Пр-рашу!
        - Благодарю, вы очень любезны!
        В общем зале было пусто и тихо, даже старенький «Саратов» не тарахтел как обычно.
        - Мы тут! - Верченко выглянула из кабинета Иванова и юркнула обратно, будто в норку.
        Неуютная комната выглядела как раскомандировка ЖЭКа - обшарпанная мебель, скучные графики на стене, гора папок на подоконнике.
        Сам генерал-лейтенант восседал за столом, перечитывая сводки, заштемпелеванные грифами секретности. Напротив, попирая скрипучий деревянный диванчик, бронзовел Славин, изображая памятник уверенному спокойствию. Верченко независимо устроилась рядом, и капитан робко подвинулся, краснея как мальчик.
        «Всё с вами ясно…»
        Взглянув на Марину поверх очков, Иванов кивнул ей и повел рукой - садись, мол, где тебе удобно. Капитан Исаева примостилась на старый венский стул.
        - Та-ак… Ну что… - Генерал-лейтенант снял очки и помассировал двумя пальцами переносицу. - Не знаю даже, с чего начать… - проворчал он добродушно, приподнято даже. - Больше года мы толклись на одном и том же месте. И росло ощущение, что где-то мы свернули не туда. Упустили что-то важное, хоть и казавшееся пустяком. М-да. Вчера… Нет, позавчера, когда отлучался в Москву… Кстати, Коля, пока не забыл - я тебе привез аж килограмм твоего излюбленного «Рокфора». Он там, в холодильнике.
        - Спасибо, Борис Семенович! - обрадованно прогудел Славин.
        - Кушайте, не обляпайтесь. - Иванов откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. - Так вот, в Москве меня… хм… постигла удача. Совершенно случайно я пересекся с Сусловым-младшим, нашим «генералом от кибернетики». Револий Михайлович хвастался новой шифровальной программой, а написало ее одно юное дарование из Первомайска. Выпускник 12-й школы Миша Гарин.
        Марина похолодела. Стараясь не выдать волнения, она задумчиво потерла пальцы, опуская глаза.
        - Тот самый Миша, что учится в одном классе со Светланой Шевелёвой, исцелившейся в позапрошлом году от паралича обеих ног, - продолжал Борис Семенович флегматичным тоном, каким делятся воспоминаниями. - Генерал мне и фотку показал. Снимали на госдаче Суслова-старшего. В кадр попали и хозяин с внуком, и Револий Михайлович с женой… И Миша Гарин. Оказывается, он гостил в «Сосновке-1» год назад, на зимних каникулах. Вот тут-то у меня всё и сложилось. В январе Гарин встречается с Михаилом Андреевичем, а месяцем позже наш главный идеолог проходит медкомиссию на Грановского. И что же выясняется? А выясняется, что Суслов здоров! Вроде и обширный инфаркт перенес, а давление, как у молодого. И ЭКГ фиксирует - сердце в норме! Дальше - больше. Не стало атеросклероза сердечных сосудов. Вот не стало, и всё! Пропал. Сахарный диабет перешел в легкую форму. А последствия туберкулеза, перенесенного в юности? Ведь Михаила Андреевича не зря прозывали «человеком в галошах» - очень уж боялся простудиться. И не зря. Если для нас насморк или больное горло - неприятность, то для Суслова простуда могла обернуться летальным
исходом. И вдруг пораженные участки легких зажили!
        - Миша Гарин его исцелил… - вынесла вердикт Наташа, восторженно глядя на генерал-лейтенанта.
        - Да! - Иванов звонко шлепнул ладонью по столу. - Синицына я отослал в Москву, надо кое-что проверить, а вам - особое задание.
        - Захват Михи? - хищно прищурился Славин.
        Холодно глянув на него, Марина проговорила ровным голосом:
        - Борис Семенович, если все, сказанное вами, правда, то я не могу участвовать в задержании Миши Гарина. Он меня спас, в общем-то! Я живу благодаря ему!
        - Понимаю вас, Марина, - кивнул генерал-лейтенант, близоруко щурясь. - Только никакого захвата не будет, это совершенно исключено. Я получил от Юрия Владимировича совершенно четкие инструкции на этот счет. Но сначала о вашем задании. Миша с товарищами по Центру НТТМ устраивает автопробег до Москвы. Командором пробега будет… Угадайте, кто. Вайткус! Помните небось?
        - Да кто ж не помнит Арсения Ромуальдыча! - забасил Славин, возбужденно елозя.
        - Ромуальдыч прихватил в дорогу охотничий карабин, но все же упросил Олейника поспособствовать по части охраны. Дорога дальняя, а тут дети, пусть даже и старшего возраста. Я пообещал Ромуальдычу выделить «дублерку» и трех сотрудников. Вас. - Борис Семенович по очереди оглядел каждого. - Выезжаете вместе со всеми. Помогаете, бдите. А что касается Миши Гарина… Будет очень хорошо, если вы с ним познакомитесь поближе, расположите к себе, подружитесь даже. Только чтоб без обмана! Хилер - человек чуткий, сразу насторожится. Ваша задача - убедить Гарина пойти на сотрудничество… Можете обещать всё что угодно - не обманем! А на случай непредвиденных ситуаций… За вами двинет «дублерка» с подкреплением - Рустам с Умаром и три Ивана будут в вашем полном распоряжении, товарищ Исаева…
        Марина замедленно кивнула, принимая неизбежное.
        «Миша! Мишенька! - мысленно позвала она. - Что же мне делать, миленький? Как быть?»
        Среда, 18 февраля. Утро
        Ленинград, Литейный проспект, Большой дом
        Начальник 2-й службы выкроил-таки окошко в плотном графике и собрал группу у себя. Всех «двенадцать апостолов» капитана Кольцова.
        «Тайная вечеря!» - хихикнул мысленно Саша Щукин.
        Он первым уселся за длинный стол для заседаний и украдкой глянул на постное лицо подполковника Горохова.
        «Наверное, сочувствует себе, - подумал Щукин. - Жалко же отдавать целых пятнадцать минут на общее дело! Сейчас бы чайку заварил, парочку конфет стрескал… «Гулливер» называются. Как раз на кружку хватило бы…»
        Капитон Иванович нахохлился, ожидая, пока все рассядутся да угомонятся, и брюзгливо начал:
        - Будете работать по теме «Немо». Это - работник МИДа, проживает в Ленинграде. Мы прочесали мидовское Дипагентство на Кутузова и вышли на некоего Сергея Гарбуза… - Начальник смолк, пожевал губами в глубокой задумчивости. - Вы вот что… Проявите, уж будьте добры, максимум терпения и осторожности. Тема, по которой вам работать, соприкасается со сверхсекретной операцией «Ностромо», и даже Блеер не посвящен в нее, не говоря уже про меня…
        Сосед Александра, старший оперуполномоченный Кольцов, слегка наклонил голову и сердито зашептал:
        - Ты чего лыбишься? Об чем думаешь, младший разведчик Щукин?
        - Да это я так, отвлекся. - Краснея, Саша принял очень строгий вид.
        - Пока что на Гарбуза заведено дело оперативной проверки, - внушительно сказал Капитон Иванович, - и теперь только от вас зависит, продвинемся ли мы дальше и куда именно. Вопросы есть?
        Коренастый мужичок со шрамом на щеке, сидевший напротив Щукина, встал, громыхнув стулом.
        - Старший разведчик Тихонов. Товарищ подполковник, а фото объекта…
        - Да, да, да! - перебил его хозяин кабинета, выдвигая ящик. - Хорошо, что напомнили… Вот, полюбуйтесь. Оперативная съемка.
        Он веером пустил по столу пачку черно-белых фотографий. Щукин живо сцапал одну из них. Снимок не отличался четкостью, но приметы сразу пошли на ум.
        Длинная шея с выпирающим кадыком. Вялый подбородок. Большой рот, широкий нос, а глазки крохотные, прячутся в тени кустистых бровей. Малосимпатичный тип, так и хочется задержать. Да наподдать, пока старший оперуполномоченный не видит…
        Перетерев все детали, Капитон Иванович указал опергруппе на выход:
        - Шуруйте!

* * *
        Отслужив, как надо, Саша возвращался не спеша. Девушки у него не было - «по младости лет», как он бодро рапортовал старшим товарищам, а торопиться на квартиру к тете Калерии казалось ему странным. Эта старорежимная особа с вечно поджатыми губами обожала воспитывать оперсотрудника Щукина, то есть отравлять жизнь бесконечными замечаниями, стенаниями и назиданиями.
        А тот мелкий, мельчайший, совершенно микроскопический фактик, что воспитуемому двадцать три годика и он в статусе «молчела», игнорировался напрочь.
        «Деточка, - дребезжала тетя Лера, высокомерно задирая седую голову, - у нас с тобой слишком разные возрастные категории, чтобы я опускалась до споров. Ужин будет подан через десять минут. Изволь вымыть руки, желательно с мылом».
        Свернув на Кронверкскую, Саша побрел со скоростью рассеянного поэта, прогуливающегося по осенним аллеям. Не сразу, но некая зримая заноза вывела его из меланхолической отстраненности.
        Зябнущий прохожий впереди то и дело передергивал плечами, словно пытаясь согреться под своею дубленкой. Резко повернув голову в «колючей» шапке из нутрии, как будто оглядываясь, он нервно содрал перчатку и сунул руку в карман, вытягивая красную зажигалку.
        Щукин похолодел. Этот носатый профиль… Он его узнал! Ну, конечно! Сергей Гарбуз, консульский служащий, или как они там записываются, в своих трудовых книжках…
        Саша беспомощно оглянулся. Гарбуз наверняка что-то задумал.
        «Сейчас или шнурки на ботинках станет затягивать, или прикурит, лишь бы пропустить меня вперед, - заторопились мысли, - чтоб за спиной - никого…»
        Решившись, Щукин круто свернул к пешеходному переходу. «Уазик» со смешным названием «буханка» лихо тормознул у самой «зебры». Пока старушка с палочкой ковыляла на ту сторону, Саша скользнул за «буханку» и приблизился к водителю, смуглому парнише с белым, как вата, чубом. Увидав красную книжечку сотрудника КГБ, водила живо завертел ручкой, опуская стекло.
        - Очень нужно! - взволнованно зачастил Щукин, следя сквозь бликовавшие стекла за агентом «Немо». - Оперативное мероприятие!
        - Подвезти, что ли?
        - Просто поезжай, а я рядом, чтобы не видно!
        - Да ты, вон, за подножку цепляйся! Газовать не буду!
        Держась одной ногой и одной рукой, Саша раскорячился, засматривая в подмерзшее окошко - Гарбуз шмыгнул в подворотню. Дожидался, пока его минует одинокий прохожий в белой ушанке? Или ждет встречи?
        В крайнее мгновение Щукин углядел, как «Немо» воровато потянулся к стене.
        - Тормози! Всё, спасибо!
        Младший разведчик обошел «буханку» спереди и затаился за фонарным столбом. Гарбуз поспешно удалялся.
        Дождавшись, пока тот скроется за углом дома, Саша неторопливо двинулся к «месту преступления». Следить за объектом он не собирался - и так уже нарушил всё, что можно. Но взглянуть на художества «Немо» стоило. Ну, не опирался же агент о стену! Наверняка условный знак малевал!
        Свернув в подворотню дома номер 16, Щукин довольно ухмыльнулся. Не зажигалку доставал Гарбуз, а губную помаду - на стене, жирно выведенная ярко-красным, пламенела пятерка.

* * *
        Начальник 2-й службы упорно молчал. Вздыхал лишь, изгибая брови по очереди, и молчал.
        - Капитон Иваныч! - взмолился Саша. - Ну, вы хоть обругайте меня! Хоть матом, хоть как!
        - Не поможет, - длинно вздохнул Горохов. - Молодые начальственной брани не внемлют. Злятся только. Обижаются. Вплоть до того момента, когда их турнут из органов. Тут молодежь резко прозревает, да поздно…
        - Всё так плохо? - увял Щукин.
        - Пока нет, - кисло бросил начальник. - Вот что, Александр. Делаю тебе последнее китайское предупреждение. Если еще хоть раз…
        - Ни за что! - пылко выдал Саша.
        - Шуруй, - насупилось начальство. - Работай. ДОП отменяем, заводим ДОР…[5 - ДОР - дело оперативной разработки.]
        Глава 5
        Пятница, 20 февраля. Раннее утро
        Первомайск, улица Дзержинского
        Вроде и лег вчера пораньше, а все равно не выспался. Как проснулся в четыре, так и проворочался до дребезга клятого будильника. То дурная башка ныла, то непрошеные мысли в эту дурную башку лезли. А вот завтрак в меня не полез.
        Я вяло умылся, вяло собрался… Мама с Настей дуэтом пообещали проводить перед работой и школой, я пробурчал в ответ что-то нейтральное и потопал в гараж.
        А теперь вот маюсь. И чего было фыркать? Твои беды - это твои беды, близкие в них неповинны.
        Наверное, в сотый раз я обошел вокруг «Ижа», совершая «чек-ап». Две зеленые канистры с бензином… Новенькая запаска… Домкрат… Топор, саперная лопатка… Сухпай… Шерстяные одеяла, как в плацкарте… Аптечка… Огнетушитель…
        Да всё вроде.
        Автопробег решили начинать с площадки у пропилей стадиона. Встали пораньше, съехались. Рядом с «ижиком» бодро урчала «Волга» Ромуальдыча и тюнингованные «Жигули» братцев Кирш. Бампер к бамперу с «волжанкой» тарахтела кагэбэшная «дублерка». Я узнал здоровенного Славина - он трогательно и неуклюже опекал миниатюрную блондинку. А рядом, стоя наособицу, куталась в шубку Марина.
        Она неспокойно искала глазами кого-то в толпе, наверное, меня, и я поспешил отвернуться к «зэпу-универсалу» Эдика Привалова - «Запорожец» прогревал мотор чуток в сторонке, уступая место роскошному черному лимузину. Державный «ЗИС-110» выглядел круче нынешних правительственных «ЗИЛов» - все наши обступили ветеранское авто.
        - Чё это?
        - Ой, Изя, когда ты научишься разговаривать нормальным языком?
        - А чё?
        - О-ой…
        - Это стеганка такая, чтоб утеплить салон, а внутри - гагачий пух.
        - Здо-орово… Как у Сталина!
        - Вельми понеже…
        - Мишенька!
        Мне и без гагачьего пуха потеплело - я замахал рукой маме с сестричкой. Обе меня сразу засыпали тревогами да заботами:
        - А не замерзнете? Не сломаетесь в дороге? Мишенька, ты смотри, если что, сразу возвращайся! Ну ее, эту Москву! А пирожки ты взял?
        - Всё взял, мамочка! - заверил я родню. - Ты только не волнуйся. Тут ехать-то! И я же не один.
        - По машинам! - трубно скомандовал Ромуальдыч.
        - Ну всё, всё! - обцелован и настроен, как надо, я сел за руль. - Пока, мам! Настя, не обижай ее!
        - Ла-адно, не буду!
        - Пока!
        - Пока, пока!
        Румяные с холодка, в машину полезли девчонки.
        - До Москвы не подбросите? - весело защебетали близняшки, устраиваясь на заднем сиденье.
        - И обратно! - хихикнула Рита, мостясь на переднем.
        - Всё взяли? - спросил я бесцветным голосом.
        - Всё! - ответило звонкое трио.
        - Ничего не забыли?
        - Не-ет!
        Помахав в окошки провожающим, мы тронулись. Впереди рассекали обе «Волги» - я пристроился третьим. Свернул на мост. Выехал на Советскую. Оставив позади оба кладбища, православное и еврейское, сосредоточился, чувствуя, как неохотно отпускает суета. По обе стороны дороги пластались заснеженные поля, строчками черных иероглифов корявились лесополосы. В щелку окна сквозило сыростью, предвещая раннюю весну.
        «От чистого истока в прекрасное далёко, в прекрасное далёко мы начинаем путь…»
        Я зло дернул щекой. Хорошая строчка, чудная строчка, а мне - как пенопластом по стеклу! В бардачке лежал длинный разлинованный свиток электроэнцефалограммы. Даже студент-медик распознал бы в биениях самописцев сдвиг альфа-ритма, «билатерально-синхронные бета-волны» и прочие симптомы. Достаточные, чтобы вывести неразборчивым почерком врача скорбный диагноз: рак мозга.
        Пятница, 20 февраля. Позднее утро
        Ленинград, Невский проспект
        - Дэн, за нами хвост! - Фолк, сидевшая за рулем, отчетливо напряглась.
        - Вижу, - мурлыкнул Лофтин. - Не обращай внимания, Синти.
        - Можно оторваться, если… - неуверенно начала Синтия.
        - Стоп, детка! - притормозил ее Дэниел. - Можно, но не нужно.
        «Хонда» с дипломатическими номерами ехала в среднем ряду. Малозаметный «Moskvich» салатного цвета не отставал, держась в сторонке. Лофтин пригнулся, осматриваясь.
        Близился перекресток у «Гостиного Двора» и гостиницы «Европейская».
        - Притормаживай, детка…
        - Не называй меня «деткой», - процедила Фолк.
        - Ты притормаживай, притормаживай…
        Синти послушно вжала педаль, пропуская машину, идущую следом.
        - Так! Уходишь в правый ряд и тормозишь у «Гостиного Двора».
        - Там же остановка запрещена!
        - Вот именно, - сухо сказал Лофтин. - Если русские остановятся следом за нами, то сразу же себя выдадут. Давай, детка!
        Фолк ловко перестроилась и, повизгивая тормозами, подкатила к бровке.
        - Всё, пока!
        Дэниел выскочил из машины и упругой походкой зашагал прочь. Ему очень хотелось помахать рукой агентам русской naruzhki, но он сдержал порыв. Ссыпавшись в подземный переход, Лофтин быстро вышел к метро «Невский проспект».
        Народу на станции хватало, чтобы затеряться, а вскоре и поезд подкатил. По привычке обшарив глазами перрон, Дэн вскочил в вагон. Моторы низко загудели, разгоняя состав, и понесли его, затягивая во тьму туннеля.
        Словно подчиняясь качанию вагона, вице-консул откинулся на спинку. Можно чуток расслабиться. Наверху суета, беготня… Наперебой пищат рации, стучатся доклады по восходящей, сыплются приказы по нисходящей…
        Далеко не уедешь, перехватят, а ему даль и не нужна. Прикрыв рот ладошкой, Лофтин ухмыльнулся.
        «Мы их сделали, сэр Дэниел! Мы их сделали!»

* * *
        Блуждал Дэниел Макартур Лофтин недолго - добрался до Литейного и ровно в час дня вошел в букинистический. Сергей Гарбуз уже торчал возле стеллажа с поэзией, нетерпеливо листая сонеты Шекспира в переводе Маршака.
        Не подавая виду, что знаком, Дэниел взял с полки сборник Симонова, просмотрел, морща лоб и шевеля губами. Незаметно вложив записку, он вернул томик на место и отошел, гася поэтические восторги.
        Перебирая русскую классику, он косился на агента, недовольно морщась - тот слишком явно вынимал послание, никакой ловкости рук! Вообще-то опасный сигнал.
        «Немо» не просто неуклюж или неопытен. Он небрежен в силу своего характера. Сыночек высокопоставленных родителей, Гарбуз привык, что всё дозволено и ничего ему не сделают.
        Поэтому рассчитывать на него в перспективе не стоит, все равно КГБ придет за ним. Но пока…
        Пока пусть поиграет в шпионов.
        Вечер того же дня
        Сумская область, река Сейм
        Машины пересекли Сейм по мосту, не заезжая в Батурин. За рекой перестроились - теперь впереди маячил черный «Жигуль» Киршей. Восьмиклассник Гоша, как лоцман, вел автомобильный караван к пионерлагерю «Вымпел».
        Правый берег реки вздымался кручей, источенной ласточкиными гнездами, как сыр дырками. Дорогу через пойменное чернолесье не просто очистили от снега, а выскоблили до самого асфальта - она успокаивающе чернела в свете фар. А чуть позже лучи, качаясь, уперлись в ворота с поржавелыми силуэтами горнистов.
        «Приехали…»
        На шум открылась дверь домика смотрителей лагеря, пропуская вялый свет керосинки, и выглянул сторож с двухстволкой.
        - Дядь Сень! - прорезался звонкий голос Гоши. - Это я! Это мы!
        - А-а! Сейчас, сейчас…
        Ружье дружелюбно повисло на плече, и сторож загремел засовом. Со ржавым скрежетом ворота распахнулись, пропуская на просторную площадку между первым и вторым корпусами - безликими двухэтажными зданиями из силикатного кирпича, таращившихся черными окнами.
        - Соскучился, видать, как Робинзон, - добродушно проворчал Славин, выруливая.
        Марина мельком улыбнулась, словно споря с тем глухим беспокойством, что ворочалось внутри, и вышла. Холод в недвижном воздухе ощущался терпимо.
        - А я с утра и котел растопил… Вы в первый корпус заселяйтесь, батареи уже горячие, - суматошно болтал дядя Сеня. - А воду я отдельно грею. Да-а! Баню не баню, но душ горячий обеспечим!
        - О-о-о! - разнеслись восторги. - Ух, ты!
        - Да-а! - гордо засиял смотритель. - О, я сейчас генератор запущу, а то темно…
        Он скрылся в хозблоке, и вскоре приглушенно забубнил дизелек. Одна за другой вспыхнули лампочки под козырьками корпусов и на крылечке домика начальника лагеря.
        - Жить стало лучше, товарищи, - громко выразился худенький, кучерявый парнишка, - жить стало веселей!
        - Ой, Изя, - затянула девушка с приятным кукольным личиком, - как скажешь что-нибудь!
        - А чё?
        - Эгей! - вознесся голос командора. - Предлагаю поужинать, пока водичка греется, а потом мыться и спать! - Хитро ухмыльнувшись, он кашлянул. - Поправка на реальность: поужинать, мыться, болтать часа два - и спать!
        Негромкие смешки подтвердили верность корректировки. Оглянувшись - никто не слышит? - Наташа сказала с долей грусти в голосе:
        - А мне даже жаль, что операция «Ностромо» завершается. Год с лишним мы искали, искали… А нашли - и все кончилось…
        - Может, все только начинается! - жизнеутверждающе зарокотал Славин.
        - Может… - вздохнула Верченко.
        - Ужинать, народ, - властно сказала Исаева. - Коля, на тебе матрасы, не забудь.
        - Ни за что! - гуднул капитан.
        Пионерский лагерь оживал, светился и гомонил, будто и не февраль в календаре. Зима отступила, таясь за хоздвором, поддувая колючим ветерком…

* * *
        Марина долго мокла в душе, вертелась под тугими струями, а потом сушила волосы под колпаком фена. Вентилятор, правда, дребезжал, но теплый воздух гнал исправно.
        «Оттягиваешь, да? - зловредно усмехнулась девушка, глядя на себя в зеркало. - Все равно ведь придется сказать. Так чего тянуть?»
        Расчесав волосы, она распустила их поверх теплого махрового халатика и решительно отправилась на поиски. Сериал шел такой, в передаче «В мире животных». Назывался «Поиск и спасение»…
        Молодежь набилась в пионерскую комнату, куда перенесли телевизор, бурно споря о йети, Несси и прочих конгамато. Старенький «Рекорд» мерцал, шло кино «Мама вышла замуж», но никто на экран не смотрел.
        Высокий парень с узким лицом тянул, снисходительно и малость жеманничая:
        - Мон шер, снежный человек не может существовать в одиночку, нужна популяция хотя бы… ну, не знаю, в сто, в полтораста особей! И где они?
        - Прячутся! - с убеждением сказал кучерявый Изя.
        - Ой, ну ты как скажешь!
        - А будет жаль, если йети так и не найдут, - высказалась Рита. - Без него скучно!
        - А Стругацкие думали, что йети - это гигантопитек, - вставила свои пять копеек Светлана.
        - И чё?
        - А вдруг правда? Может, они и не вымерли вовсе! Это только из космоса Земля маленькая. А ты попробуй, пройди по ней где-нибудь в горных джунглях! И что и кто там прячется в дебрях?
        Марина грустно улыбнулась и отошла на цыпочках. Видывала она горные джунгли, видывала…
        Миша нашелся на втором этаже, в комнате дежурного вожатого. Казенный стол, казенный стул, шкаф, узкая кровать… Под потолком горела слабая лампочка, мерцая, как свеча на ветру.
        Гарин в трико и в майке навыпуск стоял у окна, сгорбившись, уткнувшись кулаками в подоконник, и смотрел куда-то в сторону заснеженной волейбольной площадки.
        - Привет.
        Миша оглянулся до того стремительно, что пошатнулся. Заулыбался очень старательно, хотя в глазах сквозила пустота.
        - Маринка! Приве-ет! Ты сегодня красивей себя и какая-то домашняя, милая…
        «Да он, кажется, пьян!» - веселое изумление подняло девичьи бровки. Но едва Росита захотела ехидно пройтись на тему детского алкоголизма, как Миша оказался рядом, близко, с ходу целуя в губы. Без той отталкивающей слюнявости, что она не терпела у пьяных, а очень нежно и в то же время уверенно.
        - Миша… - задохнулась Исаева. - Подожди… Я должна… Должна тебе сказать… Ты раскрыт, Миша!
        - Да пошло оно всё, Маринка… - уловила она ответный шепот. В Мишином голосе различалась отчетливая горечь, но на анализ сил уже не оставалось - ласковые руки мяли грудь, гладили бедра, тискали ягодицы…
        Девушка уронила халатик на пол, следом спорхнули трикушник и майка. Он и она упали на взвизгнувшую кровать уже не в борьбе за близость, а в той восхитительной возне, когда ладони и губы справляют праздник, путешествуя по всем ложбинкам и выпуклостям.
        Слабенькое удивление проскочило разрядом - ее нечаянный любовник меньше всего походил на юного девственника, что торопится совершить все ошибки первой ночи… Мысли разлетелись вспугнутыми пчелами, и два дыхания слились.

* * *
        …Она плавно, восхитительно медленно всплывала на поверхность будней, и думы снова наполняли голову, как те самые пчелки, спешащие к летку. Марина томно улыбнулась: а вот сожаление не жужжит нисколько. И совесть помалкивает.
        Она поступила правильно - отпустила себя.
        «Давно пора…»
        Миша дышал ровно и неслышно, словно во сне, но сухая ладонь гуляла по ее животику. Девушка мягко легла на бочок, устраивая голову на Мишином плече, и промурлыкала:
        - Пьем за рулем? М-м?
        Щека «молчела» дрогнула улыбкой, касаясь девичьего лба.
        - Да нет… Просто голова болит. А коньячок заглушает…
        - У нас анальгин есть в аптечке…
        - У нас тоже. Таблетки не помогут, - вздохнул Миша, поборолся с собой и раздраженно шлепнул себя пальцами по лбу. - Вот тут, где-то в подкорке, зреет опухоль.
        Марина вздрогнула, будто от холода.
        - Ты что? - пробормотала она ошеломленно. - К-как?
        - Да вот так… - Гарин дернул одним плечом. - Боком выходят мои сверхспособности… Вернее, - скривился он, - головой. Осенью началось. Вянет, отсыхает знахарство… Мне б тогда задуматься! А сейчас что… Третья стадия. Астроцитома подъела целительские таланты… Сожрала и не подавилась. Страшно, Маринка… Тошно… - справляясь с собой, Миша смолк и продолжил с деланой небрежностью: - С дедом Семеном та же гадость приключилась. Он, кстати, в НКВД служил. Товарищам помогал, если ранят - наложением рук. У него оперативный псевдоним был - Шаман. А на пенсию вышел - хлоп! - и рак мозга. Хорошо еще, подружки помогли…
        - Подружки?
        - Дедуля ходок был еще тот! - слабо улыбнулся Миша. - И как-то же умудрялся расстаться с очередной пассией без криков, всё тихо-мирно. Да что там… Все его любовницы дружили между собой! А как узнали, что их Сёму прижало, вместе спасать кинулись.
        - И спасли? - навострила ушки Росита. - Как? Ну как, скажи?
        - А тоже - ладонями… - тускло молвил Гарин, отворачиваясь. - Конечно, силы у них мало было, у каждой, но все вместе, эгрегором…
        Марина решительно села.
        - Между прочим, у тебя тоже подружки есть! - сказала она резко, даже с оттенком злости. - И близняшки, и Рита! А Зиночка разве откажет? Или Альбина?
        - Ой, да зачем это надо? - сварливо отозвался Миша. - Лучше я коньячку…
        Развязно улыбаясь, он потянулся к Марининой груди, но девушка перехватила его руки загребущие.
        - Никаких коньячков! - жестко сказала она. - Хватит себя жалеть и нюнить! Жди здесь!
        Накинув халат, Исаева резво покинула обиталище дежурного вожатого. В коридоре ей встретилась смешно приодетая Сулима - девушка накинула куртку поверх ночнушки. По ногам дуло.
        Блеснув на Марину ревнивым взглядом, Рита попыталась пройти мимо, щурясь с вызовом, но Исаева заступила ей дорогу.
        - Ты любишь Мишу?
        Вопрос был настолько бесцеремонен и прям, что Сулима зависла - и зарделась.
        - Да! - ответила она сопернице с вызовом. - Люблю!
        - Мишу надо спасать! - экспрессивно воскликнула Марина. - Срочно! Сейчас! Собери всех девчонок, я объясню.
        Розовая от смущения, Рита побледнела.
        - Что с ним?
        - Ты еще здесь?
        Сулима умчалась, теряя куртку на бегу.

* * *
        Когда Марина вернулась, ей показалось, что Гарин спит - и вся идея со спасением представилась глупой и постыдной.
        - Ой, он умер! - запричитала Альбина, испуганно округляя глаза.
        - Нет! - Рита бросилась к постели. - Нет! Нет! Он дышит! Еле-еле… Девчонки, он живой!
        Светлана ухватила безвольную Мишину руку, сжала пальцами запястье. Ее глаза заблестели обильной влагой.
        - Пульс едва прощупывается, - шмыгнула она.
        - Не плакать! - грозно скомандовала Исаева. - Зиночка, Аля, вы со мной! Рита, Света, Маша! Давайте с той стороны.
        - А что делать?
        - Просто приложите ладони и… - Росита беспомощно затрясла головой. - Больше я ничего не знаю!
        - Думайте о нем! - с чувством молвила Рита. - Чтобы выздоровел! Чтобы все прошло!
        Тимоша пугливо приложила ладоши к животу одноклассника, покраснела и глянула на Альбину. Ефимова сосредоточенно вжимала раздвинутые пальцы в Мишину грудь и шептала что-то неслышное, полузакрыв глаза и отрешаясь от земного.
        - Голова!
        Торопливо забравшись на кровать, Сулима села на пятки и бережно уложила голову Гарина к себе на колени. Огладила впалые щеки и опустила руки на лоб.
        Все замерли. До ушей Марины доносилось лишь взволнованное дыхание. Весь корпус, похоже, погружался в покой и сон, и только в Мишиной комнате пульсировали незримые, неясные токи, которым ученые еще не придумали замысловатых имен.
        Дикое нервное напряжение сковало Исаеву, скрутило так, что трудно дышать, а когда оно достигло пика и пульс зазвенел, темня зрение, Мишина грудь под ее ладонями всколыхнулась на вдохе. Гарин застонал, задышал бурно и сипло, словно всплыв с большой глубины.
        Облизав сухие губы, он открыл глаза. Мука все еще таяла в их глубине, но уже прорывалось узнавание.
        - Риточка… - хрипнула гортань. - Мариночка… Девочки… Вы чего не спите? Поздно уже…
        - Как… ты? - выдавила Марина.
        - Девчонки… - вытолкнул Гарин. Он смолк, словно прислушиваясь к себе, а затем его губы раздвинулись в блаженной улыбке. - Голова перестала… Болела сутками. Ни поспать, ни поесть…
        - Спи! - всхлипнула Рита.
        - Сплю…
        Девушки на цыпочках вышли в коридор.
        - Никому! Ни слова! - В голосе Марины отозвалась скрытая угроза.
        - Вы что, - надула губы Зиночка, - думаете, мы вообще ничего не понимаем, да? Это и вас касается! - Она сверкнула глазами в сторону близняшек. - Развели тут… тайны мадридского двора!
        - Тимоша, - серьезно парировала Сулима. - Было очень опасно, понимаешь? Очень! За Мишей охотились…
        - И что? - воскликнула Зина в запале, хоть и громким шепотом. - Мы что, по-твоему, сдали бы его? Это же наш Мишка!
        - Ой, они думают, что первыми! - путано выговорила Альбина. - Между прочим, Миша меня еще в садике лечил! Да! Я как-то эскимо налопалась, горло болело ужасно, говорить не могла, а он подошел - и стал шею гладить. Сопит и гладит. И пекло так… А к вечеру прошло!
        - Девочки, давайте не будем ссориться, - миролюбиво заговорила Исаева. - Обещаю, что расскажу все, что знаю, утром.
        - Честное слово? - прищурилась Тимоша.
        - Честное-пречестное? - в тон спросила Альбина.
        - Честное комсомольское, - улыбнулась Марина.
        А Рита неуверенно оглядела подруг и спросила у Исаевой:
        - Я побуду с ним, ладно?
        - Ладно, - кивнула Марина. - В полночь я тебя сменю.
        - А потом моя очередь! - вскинула руку Светлана.
        - Я с тобой! - тут же отозвалась Маша.
        - Ой, тогда я сразу после вас!
        - Значит, я крайняя! - заключила Зиночка.
        Глава 6
        Суббота, 21 февраля. Утро
        Мексика, Кинтана-Роо
        «Фордик» не вынес долгого пути - зачах на просторах Юкатана. До моря оставалось совсем немного, и Вакарчук с легким сердцем оставил изделие автопрома США в индейском селении, мало отличимом от лесной опушки. Да и куда тут на машине - по набитой тропе? В здешних местах, как во времена майя, лучший транспорт - крепкие ноги.
        - Та еще дорожка… - натужно ворчал Вальцев, печатая шаг. - Не ведет в лес, а уводит… Сельва!
        Сразу пахнуло романтикой да экзотикой. Вот только это разные вещи - читать о путешествии в дебрях сельвы и одолевать этот самый путь. Беглецы канули в лес, как в воду. Резко потемнело - густые кроны задерживали свет солнца. Поросшие мхом красные и капоковые деревья занавешивали дорогу ветвями, завивали лианами. В расщелинах толстой коры благоденствовали орхидеи, свисая роскошными фестонами, а корни древесных гигантов переплетались и давали бесчисленное количество узловатых отростков, тискавшихся между косматых, с желтыми каемками, банановых пальм, великанских папоротников и мескитовой поросли.
        - Февраль называется, - брюзжал Степан. - Плюс двадцать пять!
        - Скажи спасибо, что не лето, - по-русски выговорил Чак. - Как это… Упарился бы!
        Истерически закричала обезьяна, ей ответил большехвостый гракл, издав пронзительный вопль - полное впечатление, что кого-то мутузили-мутузили, да и добили наконец.
        - Жаль, пирамид не повидали, - расстроенно вздохнул Вакарчук. - Самые же майянские места!
        - А ты под ноги посмотри, - с ехидцей сказал Максим.
        Степан глянул на утрамбованный гравий.
        - Это сакбе, майянская дорога. Ей полторы тыщи лет.
        - Или больше, - гордо кивнул Призрак Медведя.
        - Или больше…
        Сакбе, выложенная по краям громадными каменными глыбами, пересекла обширное болото по прямой. Неожиданно орущий, квакающий, пищавший и поющий лес затих, прислушиваясь к гулкому, рокочущему звуку - будто человек кашлял, только громче и гортанней.
        - Ягуар, - спокойно прокомментировал Чак. - Голодный.
        - Бедная киса… - буркнул Вакарчук, косясь на чащу.
        Дальше троица двинулась в молчании. Слышно было лишь сопение да свирепые шлепки - москиты набрасывались как вампиры, измученные бескровной диетой.
        Вскоре дорожка сузилась до тропинки и вильнула, забираясь на возвышенность, поросшую хлопковыми деревьями. Здесь дул ветер с моря, отгонявший кровососов. Еще немного, еще чуть-чуть, и тропка пошла на спад, выводя к мельчайшему городишке Пуэрто-Кавальос, запущенному и забытому.
        Зато вид как на картинке: лазурное море, белый песок и пальмы, лениво шелестящие перистыми листьями.
        - Дальше я сам, - индеец передал Вальцеву свой исхудавший рюкзак и вразвалочку направился к причалам, где скреблись бортами рыбацкие лодки. Сбоку, словно дистанцируясь от мелкоты, покачивалась ладная шхунка.
        «Явно не тяжким трудом нажита, - проснулось в Степане пролетарское чутье. - Контрабанда или наркотики…»
        Глянув под ноги, он сел, уминая шуршащий коралловый песок.
        - Умаялся? - Максим опустился рядом.
        - Да фиг его знает. - Вакарчук неуверенно пожал плечами. - Привык! Просто… Заканчивается вроде наше бродилово, а дальше - смутно и туманно.
        - Не фантазируй, - хмыкнул Вальцев. - Ну да, не Штирлицы мы! Ничего… Дроздов все понял как надо, да и на Лубянке, чай, не дураки сидят. Нам, главное, до кубинских берегов доплыть! А там… не знаю. С ДГИ[6 - ДГИ (Direccion General de Inteligencia) - кубинская спецслужба.], наверное, свяжемся. Или сразу с Ворониным[7 - Н.И. Воронин - в описываемое время - руководитель Представительства КГБ при МВД Кубы.]. А дальше… - он пожал плечами.
        - Возможны варианты, - понятливо кивнул Степан. - О, наш Чингачгук воротился…
        Лицо приближавшегося Чарли выглядело, как всегда, бесстрастным и непроницаемым, но Вакарчук давно приноровился к повадкам индейца. Обсидиановые глаза живо шарят по сторонам, в походке - развалистая ленца… Стало быть, «усё у порядке».
        - Вечером отплываем, - доложил Гоустбир, щурясь на берилловый разлив моря. - Капитан Санчес взял недорого.
        - Вот что доллары животворящие делают! - наставительно выставил палец Степан.
        По губам Чака скользнула улыбка.
        - У меня еще осталось malenko. Хватит на буррито с тортильями.
        - Люблю приятные новости! - живо поднялся Вакарчук. - Веди нас, вождь!
        - Хау, - усмехнулся Призрак Медведя.
        Утро того же дня
        Сумская область, река Сейм
        Я ступал осторожно, опасливо вертя головой, боясь возвращения боли и страха. Боль ушла вечером, а вот страх… Приглушенный, он до времени затаился. Спасибо девчонкам, подлечили. Но что там прячется в подкорке? «Выписываться» мне или опухоль лишь усохла? Надо провериться, строго-обязательно. До томографов еще далеко… Я раздраженно передернул плечами. Ведь Владислав Иванов еще в шестидесятом вывел принципы МРТ! Вот же ж… Ну, хоть ЭЭГ сниму, и то хорошо.
        Ох, до чего же тошно помирать! Вопишь про себя: «Несправедли-иво! Нельзя так! Не хочу-у! Не надо-о!»
        А клетки знай себе делятся. И до одного места им надежды твои, планы, мечты…
        Я вздохнул, начиная улыбаться. Когда проснулся, рядом сидела Тимоша. Глаза красные, не выспалась, бедная, но вся прямо лучится радостью. Полежи, воркует, поспи, до завтрака целый час еще…
        Несмело поднявшись, настроение снова опало в минор. Я болезненно сморщился, стоило только вспомнить, как вел себя последние пару недель. Страдал, мучился, прикидывался здоровым… И ничего лучше не придумал, чем глотать пачками анальгин, а потом и бутылку марочного коньяка ополовинил…
        Боюсь, главное, трясусь от страха, скулю - но не борюсь, не пытаюсь даже! Мычу от боли и тупо жду конца… Да я ли это был?
        Усмешка тронула мои губы. У меня хорошая отмазка - опухоль давила на весь мозг, а это не только боли, тошнота, потеря ориентации и прочие прелести. Под гнетом астроцитомы искажается личность. Вот я и… того… чудил.
        Стыдишься себя? Морщишься? Позорище, мол? Следовательно, твое драгоценное «я» вернулось в норму…
        И все как-то быстренько у меня, скоренько - трагедии не разгуляться. Нет, чтобы месяцами по больницам, по жуликоватым бабкам-ведуньям! Увядать, усыхать, отсвечивать лысой головой. Прихворнул наспех…
        Тут чьи-то прохладные ладони прикрыли мне глаза.
        - Боюсь не угадать, - тяжко вздохнул я, готовясь капитулировать.
        Девушка за спиной не сдержала смеха, и я тотчас же узнал Марину. Развернувшись кругом, облапил ее, а память услужливо пролистывала вчерашнее, и даже мрачная клешнятая тень не портила маленького счастья.
        - Раздавишь… - ласково шепнула девушка. - Мишка… Медведь…
        Я отстранился, оглядывая Маринкино лицо. Такое красивое, такое милое, такое… Родное?
        - Мариночка… - затянул я, словно пробуя имя на вкус. - Спасибо тебе. И… прости!
        - За что? - уголки губ напротив дрогнули, заиграв ямочками.
        - Я был грубый…
        - Ты был глупый, в общем-то! - Росита блеснула зубками. - Но мне с тобой было очень хорошо. Очень!
        - Правда? - Я даже загордился малость.
        - Правда. - Девушка улыбчиво прищурилась. - А тебя, я смотрю, во вторую очередь волнует, что… Ну-у… Ну, ты меня понял!
        - Ты… - Я обыскал мозг, натыкаясь на верный ответ. - А-а! Что Миха раскрыт и явки провалены? Да и ладно! К этому все шло, а я столько везде наследил… - натура моя издала сокрушенный вздох и тут же воспряла. - Зато тебе не надо будет больше дурить начальство! Так что… Будешь докладывать своему непосредственному, скажешь, что Миха всё осознал и готов сотрудничать. Плечом к плечу, во имя высоких идеалов…
        - Скажу. - Росита подлила строгости в смешливый тон. - Только не тискай меня больше в общественных местах! Рита прибьет нас обоих! Меня - точно.
        - Не буду, - твердо пообещал я, тут же оставляя лазейку. - В общественных местах.
        Лицо Марины неожиданно дрогнуло, и она коснулась ладонью моей щеки.
        - Как ты?
        - Сказать «Нормально» пока не могу, - потускнел я. - Сделаю рентген, вот тогда…
        - Но девчонки помогли хоть?
        - Вы меня спасли вообще-то! Слушай, «девчонка», а у тебя ничего не болит, случайно?
        - Болит, в общем-то, - пожаловалась Марина, протягивая мне ладонь. - Палец порезала! Думала, нож тупой. Ага…
        - Ну-ка… - Я выудил маленькую плоскую бутылочку из-под коньяка. - Тут вода… м-м… заряженная. Девчачьей энергией… Давай свой палец.
        Марина боязливо вытянула указательный.
        - Кровь уже засохла, в общем-то… И все равно… Ноет.
        Я аккуратно капнул на порез и стал ждать. Девушка уставилась на палец.
        - Ой, - шепнула она, - не больно уже… Миш, смотри! Ранка затянулась!
        - Работает! - счастливо улыбнулся я. - За тебя!
        И выхлебал «живую воду» до донышка.
        Тот же день, позже
        Калужская область, река Протва
        Как ни осторожничал Ромуальдыч, как ни пекся о юном поколении, а только гаврики и гаврицы дружно отказались ночевать в Брянске.
        «Зачем? - вопили они хором. - День еще! Мы только пообедали, а до вечера еще - ого-го!»
        Вайткус сдался и скомандовал: «По машинам!»
        Доехали до самого Обнинска, а там свернули к Протве - передохнуть и перекусить.
        Я вылез из «ижика» и потянулся как следует. Тело не ответило резью, не ввинтились в череп пакостные буравчики. Оклемался.
        И с каким-то первозданным интересом всматривался в окружающий мир, словно открывал его заново.
        Думаю, меня мог понять лишь приговоренный - вот он всходит на эшафот… палач накидывает ему на шею петлю из колючей веревки - от нее зудит кожа, чертовски хочется почесаться, а руки связаны… Барабанная дробь… Истекает последняя минута жизни…
        Но тут поспевает глашатай на взмыленном коне и громким голосом объявляет о помиловании. Немая сцена.
        Расстроенный палач сдергивает петлю, и смертник, почти переступивший черту мира живых, падает от слабости на колени. Он обводит взглядом недовольную толпу, лишенную зрелища, и далеко не сразу, с трудом привыкает к робкой мысли: а ведь он снова один из них… И пыльные доски под ногами, впитавшие пот и страх казненных, и катышки навоза на стерне, и тучка, занавесившая солнце - опять это всё его. Его мир. Его жизнь…
        Я медленно вдохнул и выдохнул, отгоняя печальные видения, и вышел к реке. Протва - совсем узенькая, но живописная даже в «зимний период». Лед сковывал течение, а с берегов клонились ивы, словно моля открыть чистую воду - пусть солнце искрится на мелкой волнишке и вьются русалочьи косы донной травы.
        Классика!
        Сосны отступили от речки, залезая на пригорки. Оттуда шел невнятный говор и треск - мужской пол добывал дрова.
        - И чё? - донесся вопросительный вопль Изи.
        Я было двинулся на помощь, однако тонкий голос Альбины развернул меня на месте.
        - Ой, Миш, помоги, пожалуйста!
        - Ой, Аля, бегу уже!
        Девчонки собрались на пятачке, где стаял снег. На расстеленной клеенке - кучей продукты, вперемешку с посудой. А стряпухи гадают над головоломкой «Как подвесить котел?».
        Рита, Светлана с Машей, Альбина и Тимоша задумчиво разглядывали немудреное устройство для любителей турпоходов. Меня встретили белозубо, как всегда, а у Зины с Алей лица были осиянны посвящением в Великую Тайну. Близняшки это уже проходили…
        - Сейчас мы его… - Я бойко разгадал головоломку, маленькой кувалдочкой вбив штыри-ухваты в мерзлый песок. - Сейчас водички наберу…
        - Прямо из реки? - раскрыла глаза Зиночка.
        - Да нет, что ты, - успокоил, подхватывая котел, - мы там ключ проезжали, их тут много…
        - Миш, Марина нам все рассказала… - Глаза у Тимофеевой стали еще больше. - И что теперь будет? Они тебя заберут от нас? Чекисты? Насовсем?
        - Обойдутся, - нарочито спокойно ответил я. - Мне еще на выпускном танцевать со всеми вами.
        Словно дождавшись конца нашей интермедии, разнесся страшный треск - из кустов вывалился Динавицер. Весь в снегу, он гордо тащил охапку хвороста и сучьев.
        - Откуда дровишки? - на рефлексе спросил я.
        - Из лесу, вестимо! - прозвучало, как отзыв на пароль.
        - Ну ладно, я за водой…
        - А спички хоть есть у кого?
        - Несем! - к будущему костру строем шагали наши деды.
        Не ковыляли, не шкандыбали, а ступали уверенно и твердо, как на параде.
        - Равнение на Мишу! - рявкнул дед Егор. Вроде шутливо, а ветераны подтянулись всерьез. Дружно шевельнули прокуренными усами и вскинули руки к ушанкам, отдавая мне честь.
        Вечер того же дня
        Москва
        Солнце закатилось, когда наш караван пересек МКАД.
        - Москва-а… - задавленно пищали близняшки. - Ух, ты-ы…
        - Представляю, какой сейчас писк стоит в «Жигулях», - сверкнула зубками Рита. - Альбинка первый раз здесь!
        - А мы, что ли, нет? - живо откликнулась Светлана. - Проездом к бабушке! Иже херувимы… Один вокзал только и видели.
        - Это не считается! Это не считается!
        Я мимолетно улыбнулся, поглядывая на зеркала, на дорогу и вокруг. Сейчас мой «Иж» вел всю кавалькаду - и я аккуратно вырулил с Кутузовского проспекта к «трем кубикам» ФМШИ, выкрашенным в желтый цвет.
        Учебный корпус и два жилых прятались в саду из яблонь и груш - летом здесь как на даче!
        Я завел «Ижа» во двор и обернулся к пассажиркам:
        - Блистайте и пленяйте! Тут сплошь физики-математики, они таких… конгруэнтных девушек и не видали никогда.
        Хихикая, близняшки выпорхнули, тотчас же примеряя образы принцесс крови, из каприза заехавших в глушь. Толпа встречающих, хоть и редкая, сфокусировала свое внимание на наших девчонках - линзы очков так и взблескивали. Даже простодушная Альбинка дефилировала, покачивая бедрами, затянутыми в болгарские джинсы «Рила».
        - Так и вертит, так и вертит… - прокомментировала Рита, следя за подругами в окно.
        - Ну, если есть чем, - резонно заметил я, - почему бы и не покрутить? Гляди, даже у директора очки запотели!
        Сулима хихикнула и положила мне руку на колено.
        - Миш, - ее голос зазвучал в серьезном тоне, - мы с двойняшками давно в курсе… м-м… ну, скажем так - трети твоей тайны. Мы знаем, что тебя и наши искали, и цэрэушники, и… эти… из Модаса… Блин-малина! Из Моссадда! И мы молчали как рыба. Свежезамороженная. Ни слова! Ни звука! Правда же?
        - Правда же, - согласился я, гадая, к чему она клонит, и, как мне казалось, зная ответ.
        - Вчера ты был с Мариной… - с усилием, с запинкой молвила Рита. - Я имею в виду, вы с ней… - Она густо покраснела и выпалила, будто спеша выговорить: - Занимались любовью! Да? Скажи!
        - Да, - медленно кивнул я, сознаваясь в содеянном.
        Девичьи пальцы с силою сжали мое колено.
        - Спасибо, что не обманул. - Голос одноклассницы позванивал, и я подумал, какие же страсти бушуют по ту сторону черных Ритиных глаз. - Нет, я понимаю, конечно, она имела на это право, но… Но мне все равно плохо. Скажи… Только не улыбайся, ладно? Для меня это все очень, очень серьезно! Хотя, может, и глупо, по-детски как-то… Скажи, Марина знает всю твою тайну?
        - Нет, - честно сказал я.
        - Тогда открой ее мне! - жарко выдохнула Рита. - Расскажи все мне одной! Хоть обидно не будет. Ну, пожа-алуйста!
        Я лишь головой закрутил, поражаясь извивам женской логики. Но и самому изворачиваться надоело.
        - Риточка, только ни Настя, ни мама об этом узнать не должны.
        Девушка истово закивала, проведя пальчиками по губам, словно застегивая «молнию». Вздохнув, я откинулся на спинку, уже понимая, что не сдержусь, поддамся соблазну исповедаться. Все равно ведь разоблачили меня бравые чекисты…
        И, стыдливо глядя в сторону, выложил «всю свою тайну».
        - Мне сейчас шестьдесят два. Дожил до две тыщи восемнадцатого, а потом мое сознание, мою личность, мою душу, что ли, переселили обратно в семьдесят четвертый. Сюда, в это время, я попал в последние дни августа…
        Я рассказывал, морща нос, кривя губы, но мне все равно легчало. За окном прошла Наташа, спеша куда-то. Славин неуверенно потоптался, поглядывая в мою сторону, и поплелся за девушкой. Ромуальдыч солидно толковал с директором Трошиным, а «ежи» с «ежихами» да «суперы» с «суперихами»[8 - Суперы - выпускники ФМШИ.] так и вились вокруг наших.
        Изя неумеренно хвастался, маша руками, Даня вставлял едкие комментарии, а Юрка Сосницкий покуривал в сторонке, посматривая… На кого же Сосна посматривал? Света обернулась к нему, и Юрка мигом отбросил сигарету, будто обжегшись. Всё с вами ясно…
        - …Так что никакой я не гений и не вундеркинд, - подвел я черту. - Обычный мужик, которому пора было на пенсию, а он новую жизнь начал…
        Рита сидела как зачарованная, и вдруг знакомая мне хулиганистая улыбочка изогнула кончики ее губ.
        - Знаю, знаю, зачем ты так упираешь на возраст… - затянула она с ехидцей. - Думаешь, меня отпугнут твои года? Не-ет, старикашечка! - Девушка подалась ко мне и легонько прижалась. - Теперь я тебя еще больше люблю!
        Там же, чуть раньше
        Марта Петерсен вовсе не планировала обрести стойкую репутацию главной шлюхи посольства, но так уж вышло. Она переспала со всеми, от консула до охранника-морпеха, а сколько раз ее подбирали, упитую в ноль?
        И кто бы в КГБ поверил, что важную миссию доверят этой оторве? А вот Джек Даунинг, лишь только обрел регалии chief of station, именно так и поступил.
        В свое время «эта оторва» и в его постели покувыркалась, но Джек не забывал об ином - Марту привела в разведку не зарплата, а тяжкая ненависть к русским. Вертолет ее мужа сбили в Лаосе, когда Джон Петерсен прицельно расстреливал тамошних коммунистов, вышедших на тропу Хо Ши Мина. Разве этого недостаточно, чтобы определить врага на всю жизнь?

* * *
        Идя на задание, Марта приоделась в модную новинку от Тони Мендеса, мастера техслужбы ЦРУ. Тони справедливо утверждал, что «Москва - самое опасное место для американского разведчика», и облегчал как мог жизнь коллегам. Порой весьма изобретательно.
        Белое пальто вице-консула просто кричало о себе, привлекая взгляды яркой вышивкой в стиле навахо. Мило улыбаясь, Марта с безразличием поглядывала на прохожих, еще в метро заприметив парочку из КГБ, сопровождавших ее как телохранители - звезду экрана.
        Она не торопилась, а привычный азарт и мрачное удовлетворение согревали душу. Вспомнив, что есть такой ядовитый паук «черная вдова», Марта решила, что станет на сегодня «белой вдовой». Развеселясь, она сверкнула рекламной улыбкой и поднялась по ступеням кинотеатра «Россия».
        Шла «Пропавшая экспедиция» - что-то вроде вестерна, только действие разворачивалось не на Диком Западе, а на Диком Востоке - в Сибири.
        «Проведем мастер-класс по перевоплощению!» - Петерсен протянула старушке у дверей в кинозал билет, купленный заранее, и прошла на свое место в последнем ряду. Можно и отдохнуть.
        Москвичи галдели негромко, тискаясь в междурядьях, но множество голосов сливались в общий ропот, висевший облаком из слов.
        Упала темнота, но рано, рано… Перед сеансом покажут какой-нибудь киножурнал. «Фитиль» или «Новости дня». Так и есть.
        Завизжала, отдираясь, доска мультяшного ящика с чем-то взрывчатым. Выпростался бикфордов шнур, петлями складываясь в название… Загорелся, зашипел… Взрыв! Это самое интересное, а дальше непонятно - в советские реалии Марта не погружалась, а без этого смешные моменты, над которыми хохотали зрители, не давались разумению.
        Опять свет, торопливо рассаживаются опоздавшие… Люстры медленно гаснут…
        Высидев минут десять, Петерсен тихонько стянула с себя пальто. Низ отстегнула и спрятала в сумку, обычную сумку, с которой ходят по магазинам половина женщин столицы СССР, а верх вывернула наизнанку - получилась черная куртка, как раз в тон джинсам того же кромешного цвета. Волосы, собранные в пучок, Марта распустила по плечам - и на цыпочках покинула зал.

* * *
        Москву Щукин знал не так хорошо, как родной Ленинград, но ориентировался на твердую «четверку». Доехав до станции метро «Спортивная», он вышел из ближайшего к Лужникам вестибюля и по Фрунзенскому Валу, мимо Новодевичьего, добрался почти до самого Краснолужского моста.
        Все «двенадцать апостолов» уже распределились, усилив москвичей. Пока оперативники выступали не охотниками за агентом Немо, а скорее загонщиками, обложившими этого мелкого зверя.
        Борис засел в башне крана на Бережковской набережной, да не один, а в обнимку с прибором ночного видения - уверяет, что глядит во что-то покруче НСП-3. Вячик устроился на самом мосту, Димка дежурит у бензоколонки… Вдоль и поперек натыканы наблюдательные посты, а Сашу старший оперуполномоченный определил в подвижную группу Тихонова.
        Командир оказался с юмором. Зачем, говорит, нам пользоваться цэрэушными погонялами? Давайте, говорит, дадим этому Немо свое кодовое имя - «БОМЖ»! Суть та же…
        - Первый - Третьему, - забубнила рация. - Объект в зоне вашего внимания. Такси «Волга» ГАЗ-24 остановилось у Новодевичьего кладбища.
        - Третий - Первому, - Тихонов поднес тангетку рации так близко ко рту, что, чудилось, он ее целует взасос. - Наблюдаем.
        Улыбаясь, Щукин пригляделся. Молодая женщина в черном уверенно шагала к мосту - он хорошо различал ее и без ПНВ. А так посмотришь, и не скажешь, что вице-консул… Тетка как тетка, слегка за тридцать, и сумка возрасту под стать. Отстояла очередь в гастрономе - и до дому, семью кормить…
        - Третий - Первому. Объект выходит на мост… Приближается к опоре… Так… Ага! Достает из сумки какой-то темный предмет! Кладет в нишу!
        - Первый - Третьему. Объекту не мешать! Дать уйти! Закладку изъять и передать техгруппе. И поторопите их с обследованием - контейнер нужно вернуть минут через пятнадцать-двадцать, не позже! Мы не знаем точно, когда за ним явится «БОМЖ»!
        - Третий - Первому. Вас понял. Приступаем.
        Щелкнув тангеткой, Тихонов подмигнул Александру:
        - Дуй за контейнером! Вячик тебя подстрахует.
        Глава 7
        Воскресенье, 22 февраля. Утро
        Москва, ЦПКиО им. Горького
        Утро зачалось по-весеннему, словно сама природа радовалась выходному. Вот и разогнала облака, обрушив бездонную голубую пропасть на головы своим самозванным «царям».
        Спелое алое солнце встало над Люблино, зачерняя высотки, и пошло, пошло вскатываться в вышину, набираясь ярой желти да тормоша лучами засонь. Валяться в такую погоду - грех.
        Я встал первым - и тапки мои. Ванная с душем в конце коридора - интернатовских особо не баловали. Заспанный «ночнушка» - ночной дежурный - провел меня к удобствам, и я минут пять мок под струями воды, то горячей, то холодной, вспоминая Настю.
        Забавно, но меня совершенно не волновал скорый визит в КГБ. Я еще толком не отошел от давешних переживаний, а вот как прогуляешься по лезвию бритвы между тем и этим светом, мигом в мозгах просветлеет. Жизнь и смерть - вот главное. Так чего переживать, коли жив-здоров?
        Позавтракав в шумной компании физиков-математиков, первомайцы чинно спустились во двор. Вайткус поджидал нас и времени на раскачку не дал.
        - По машинам!
        Пять минут спустя вереница авто, словно кортеж, проследовала к парку Горького. Мы скромненько притулились на массовом поле, где нас уже поджидала стайка журналюг с камерами и микрофонами. Целая вязка кабелей - хвост коробчатой передвижной телестудии «Магнолия» - извивалась по расчищенной от снега площадке.
        «Дублерку» Славин стыдливо припрятал в тени передвижки, так что в фокус объективов попали мы одни - выпускники с фронтовиками, старые и малые. Вайткус попытался составить компанию капитану КГБ, но не тут-то было.
        - Арсений Ромуальдович, - начал я со зловещим присвистом, - вы организовали?
        - Етта… - замешкался Вайткус, слегка бурея. - Да просто знакомый у меня на студии «Юность». Вот я его и… того… привлек.
        - Вот и давайте… того… на первый план! Арсений Ромуальдович Вайткус, - торжественно объявил я, - директор Центра НТТМ «Искра» и командор автопробега «Навстречу XXV съезду КПСС»!
        Моложавый тележурналист, не по сезону затянутый в кожу, шмыгнул красным носом.
        - Арсений Ромуальдович, - со вкусом произнес он, - расскажите телезрителям о деятельности вашего Центра.
        Вайткус, с укоризной посматривая в мою сторону, приосанился.
        - Наш Центр собрал талантливую молодежь, старшеклассников и студентов, объединенных общей целью - добиться того, чтобы все изделия, выпущенные в Советском Союзе, были признаны лучшими в мире…
        Ромуальдыч увлекся, глазастые объективы гуляли по нашим лицам, по машинам, задерживаясь на «ЗИСе». Как по заказу, растаяли залетные тучки, и снова хлынуло солнце, избавляя от противной зябкости. Стали подтягиваться зрители. Уж как они, без сотовых и «вацапок», разносили инфу, не ясно, но вскоре гуляющий народ собрался плотным кордоном, почтительно окружив площадку по периметру.
        И тут стали происходить события. Подкатили сразу три огромные, будто бы распластанные машины - два укороченных «утюга» «ЗИЛ-117» с охраной плюс приземистый «советский» «Каддилак» - 114-я модель. Телеоператоры растерялись, не зная, позволено ли им снимать прибытие ОВП. Но на всякий случай запечатлевали тайком - для истории.
        Прикрепленные живо исполнили ритуальные маневры, и показался виновник переполоха - министр обороны Устинов. Дмитрий Федорович неторопливо приблизился к Арсению Ромуальдовичу и крепко, с размаху, пожал ему руку.
        - Здорово, - прогудел он. - Что ж ты не позвонил, а? Я чисто случайно узнал, что ты здесь, да и когда - за завтраком!
        - Етта… - развел Вайткус руками. - Тревожить большого человека…
        - И как тебя только Марта твоя терпит, не понимаю, - проворчал Устинов. - Ну, докладывай.
        - Слушаюсь, товарищ генерал армии! - ухмыльнулся Ромуальдыч и коварно выхватил меня со второго плана. - Знакомьтесь. Миша Гарин. Он по этим делам… Ну-у… Как минимум полковник!
        Министр обороны поправил папаху, отчего в очках поблекли «зайчики».
        - Докладывайте, товарищ полковник, - в рокочущем голосе Устинова не слыхать было шутейности, лишь в прищуре глаз угадывались смешливые огоньки.
        - Лучше один раз увидеть, товарищ генерал армии, - улыбнулся я, по эстафете подзывая деда Егора со товарищи. Фронтовики несмело приблизились. - Перед вами офицеры, солдаты и сержанты, прошедшие всю войну, от Москвы до Берлина, а кое-кто и японцам жару давал. Вы ничего необычного в них не замечаете?
        Министр приглянулся, пожимая плечами.
        - Да нет… Здравия желаю, товарищи красноармейцы!
        - Здравия желаем… тащ… министр обороны… - отпасовали деды.
        - У них нет ног, Дмитрий Федорович, - ровным голосом сообщил я. - Ампутировали выше колена.
        Тут Ефимов не сдержался.
        - Тридцать лет! - воскликнул он дрожащим голосом. - Тридцать лет сиднем просидел, прям, как тот богатырь, как его… Илья Муромец! А теперь - вот!
        Дед Егор сплясал что-то по мотивам «Яблочка».
        - Без ног? - не веряще нахмурился Устинов.
        Дед Егор молча задрал штанины, и толпа ахнула на тусклый блеск модулей.
        - Во! - тоненько крикнул Скоков, двумя пальцами обжимая «ногу» выше колена - штанина собралась в жгут.
        - Поразительно… - прогудел министр.
        - Это модульные протезы, - сказал я со знанием дела. - И мы хотим, чтобы все наши фронтовики, потерявшие ноги на Великой Отечественной, получили вот такие модульники. Они это заслужили!
        Наши захлопали, тут и зрители подключились.
        - Я вас очень прошу, Дмитрий Федорович, порадейте за инвалидов! Хватит и одного цеха при авиазаводе, где и титан найдется, и углепластик, и толковые слесари. Понимаю прекрасно - лишние хлопоты, зато к тысячам старых бойцов вернется счастье ходить!
        - Похлопочу, - добродушно буркнул министр и уважительно пожал мне руку. - Ромуальдыч, свяжешься со мной. Лады? А вас, - он блеснул очками на гавриков и гавриц, - приглашаю на открытие партсъезда!
        Устинов будто бы не замечал бликовавших объективов, а журналисты кружили вокруг, как осы над медом, снимая все подряд с упоением истинных ценителей - явились на выставку детского рисунка, а угодили на вернисаж Пикассо!
        Остывая, я проводил глазами отъезжавшие «ЗИЛы» и прошелся по влажнеющему снежку. Пригревает…
        Зрительское «оцепление» распалось - люди облепили чудеса автотюнинга, судили, то ли оценивая, то ли прицениваясь, громко восхищались или молча качали головами, крутились вокруг ветеранов или наших девчонок - по интересам. Подставляя лицо солнцу, я благодушествовал, жмурясь в релаксе.
        - Здравствуй.
        Можно сколь угодно долго повторять «не люблю», но стоит однажды услышать голос «бывшей» - и сердце даст сбой. Я медленно обернулся.
        Передо мной стояла Инна. В финской дубленке, во французских сапожках, модных - на платформе… Одета и обута шикарно, но я не сразу узнал недавнюю фантазерку, готовую изумляться причудливому разбегу жилок на крылышке стрекозы.
        Инна Видова лишилась своей косы, постригшись под каре. Не сказать, что стало хуже, просто она променяла свой образ на заемный, чужой, растиражированный, и… Как-то поблекла «Инночка-картиночка», подурнела слегка. Возможно, это всего лишь следствие ранней беременности, всего того биохимического переворота, что творился в теле юной женщины. И чудовищного стресса аборта, расшатавшего тончайшую гармонию.
        Ничего, время - хороший лекарь. Молодость возьмет свое, шрамы затянутся… Но не забудутся.
        - Привет, - сказал я. - Как жизнь?
        Занятно, что я не столько ответом Инны интересовался, сколько моей реакцией на девушку, в которую однажды влюбился. Такое впечатление, что мы встретились впервые. В шаге от меня стояла не та Инна, что доводила меня до слез. Той «Хорошистки» больше не существовало.
        Все эти мысли текли плавно и спокойно. Не частил пульс, не пресекалось дыхание, не сохли губы. Во мне прорастало странное ощущение новой потери - моя школьная любовь исчезла, как призрак до третьих петухов.
        Видова молчала, склонив голову, а после неловко пожала плечами.
        - Не знаю. - Она слегка вздернула брови, как будто удивляясь собственным выводам. Подумала и добавила: - Не так, как хотела. Хотя… Я получила всё, о чем мечтала. Я снимаюсь в кино, у талантливейшего режиссера, но того счастья, что рвалось из меня осенью, больше нет. Выдохлось мое счастье… И… вот, - Инна вытянула руку, растопырив пальцы - на безымянном маслянисто светилось обручальное кольцо. - Я замужем за красавчиком, которого не люблю. Не жалею, не уважаю… Не верю ему, не надеюсь на него, а порой просто ненавижу! У меня никогда не будет детей… - она бросила скользящий взгляд на бывших одноклассниц, и на переносице у нее залегла складочка. - Да, я понимаю, что заставила тебя страдать… А ты… Ты смог меня простить? Ты не обижаешься больше?
        - Нет, - честно ответил я на последний вопрос. Меня в этот момент сковало ожесточение. Этот ноющий текст с трагическими перепевами… Инночка сейчас говорит от себя или снова играет? Нет уж, хватит с меня театра одного зрителя. - А на что мне обижаться? Тебе хорошо удалась роль влюбленной девушки, да и образ ревнивицы раскрыла вполне достоверно, по Станиславскому. Но постельную сцену со мной ты так и не сыграла.
        Синий взгляд померк, стал безжизненным, больным. Инна молча развернулась и ушла. Толкаясь, растворилась в толпе. С глаз долой…
        За спиной гулко кашлянули и сказали басом Славина:
        - Там за тобой… К-хм… Машину прислали.
        - Минуточку, - буркнул я.
        Слишком много событий на мою больную голову! Я почти физически ощущал, что вот сейчас, в эти вялотекущие мгновения, моя жизнь и судьба колеблются в точке бифуркации. Не сегодня завтра многое изменится так, что перетряхнет мои будни, всё «житие мое» наизнанку вывернет. А хватит ли сил остаться самим собой?
        Я приблизился к девчонкам, окружившим Марину. Они жались к ней, будто к старшей сестре, хотя та же Рита или Альбина были одного роста с Роситой.
        - Пока, подружки, - улыбнулся одними губами. - Я давно во все это ввязался, так что… Ладно, плюнем на интеллигентские замашки! Все будет хорошо, но фиг его знает, когда оно, это все, кончится. В общем… Послезавтра обязательно сходите во Дворец съездов. Если не появлюсь, езжайте домой, не ждите. - Я изобразил ухмылочку. - Не пропускайте уроки, а то Полосатыч обидится!
        Девчонки разом качнулись и обступили меня, потянулись губами, будто снова делясь энергией.
        - Пока! - вытолкнул, поражаясь: я еще способен краснеть!
        - Пока, пока! - зазвенело вразнобой.
        - Мы будем ждать! - пообещала Светлана и дрогнула улыбкой. - Иже херувимы!
        - Все будет хорошо, в общем-то! - пожелала Марина с преувеличенной жизнерадостностью.
        - Ой, да конечно! - заверила меня Альбина, а Рита молча поцеловала, уже не слишком стесняясь одноклассниц. Свои же.
        Крепясь, я отшагнул, бодро помахал рукой и сел в подкатившую «Чайку», вяло удивляясь нежданному почету. Кроме молчаливого водителя, на переднем сиденье устроился еще один тихоня, а я развалился на заднем. Без охраны.
        Машина тронулась, мягко переваливаясь на снежных наметах.
        «В прекрасное далёко мы начинаем путь?..»
        Тот же день, чуть раньше
        Ленинград, улица Гаванская
        Было заметно, что Синти плоховато ориентируется в скрещеньях улиц Васильевского острова. Лофтин ухмыльнулся, отворачиваясь к окну «Хонды». Вот пускай и тренируется! Разведчику, как и вору, необходимо знать все ходы и выходы, иначе не уйдешь от наблюдения, не замотаешь преследователей из русской «семерки». Если заметишь…
        За окном на разрешенной скорости проползали здания по Малому проспекту.
        - Куда теперь? - отрывисто спросила Фолк.
        Дэниел принял задумчивый вид, и лицо девушки передернула неласковая гримаска.
        - Любопытно, - хмыкнул Лофтин, - куда ты меня сейчас послала?
        - Далеко, - буркнула Синтия.
        - Я так и понял. Налево, налево!
        «Хонда», недовольно подвывая мотором, свернула на Гаванскую.
        - Можно тебя покоробить нескромным вопросом, Синти?
        - Можно, - обронила Фолк.
        - О, ты дозволяешь? - развлекался вице-консул.
        Машина чуть дернулась, качнувшись в сторону.
        - А какая разница? Все равно ж задашь!
        - Да, я такой… - вздохнул Дэниел. - С кем ты спишь?
        - С медвежонком Тэдди!
        - Печально… - пригорюнился Лофтин и тем же нарочитым тоном сказал: - Все внимание на подворотню тридцатого дома! Ну?!
        Фолк замерла, закаменела, таращась на шестиэтажную домину.
        - Буква «Эйч»! - пискнула она.
        - Русская буква «Эн», - поправил ее Дэниел. - Сигнал изъятия. Молодец Немо, быстро управился… И ты молодец, сняла сигнал.
        - Так ты для этого меня выводил? - Синий взгляд Синти испепелял, выдавая легкое бешенство.
        - Не только. - Вице-консул улыбнулся как можно лучезарней. - Еще я хотел подложить тебе в постель медвежонка Дэнни…
        Фолк выжала педаль. «Хонда» рванулась вперед, бросая Лофтина на спинку сиденья. Дэн клацнул зубами.
        - Ах, я такая неловкая! - Водительница изобразила крайнюю степень огорчения.
        - Бывает… - Лофтин озабоченно возил языком по резцам: не отбита ли эмаль?
        Глаза Синти сияли.
        Тот же день, позднее утро
        Москва, Сретенка
        Я почему-то думал, что везут меня на Лубянку. Даже интересно стало - увижу знаменитые застенки! Это я себя так подбадривал…
        А «Чайка», крутанувшись по площади Дзержинского, покатила дальше. Сворачивала, ныряла в пустынные переулки, кружила по улицам, пока не выкатилась на Сретенку.
        У ничем не примечательного дома мы остановились, и молодой мужчина, чуть развернувшись с переднего сиденья, сказал ровным голосом:
        - Лифтом на четвертый этаж. Там вас ждут.
        - Спасибо, - бросил я, выбираясь.
        Похоже, и у подъезда меня тоже ждали - крепкий парнишка в меховой куртке покуривал сигаретку, щурясь на негреющем февральском солнце. Я специально не сводил с него глаз, пока шагал к дверям, но тот смотрел куда угодно, только не на меня. Школа!
        Гулкий подъезд полнился тишиной. Кабина лифта открыта, ждет… Я вошел, пол чуток спружинил. Жмем кнопку «4».
        Дверцы, повизгивая, сошлись, разбавляя безмолвие, и лифт потянуло вверх. Улыбка изогнула мои губы: а ведь это тоже признак волнения - замечать всякие мелочи, рассеивая внимание, лишь бы не сосредотачиваться на главном.
        На четвертом этаже меня ждали - у дверей конспиративной квартиры стоял Андропов. Живая историческая личность. Он пристально оглядел все мои сто восемьдесят сантиметров, словно высматривая вторичные признаки сверхинформированности.
        - Рожки пока не выросли, - вздохнул я сокрушенно, - а крылышки отвалились в раннем детстве.
        Председатель КГБ улыбнулся и протянул руку.
        - Здравствуйте, Юрий Владимирович, - пожал я сухую ладонь.
        - Здравствуйте… Миша. Вы позволите себя так называть?
        - В Петровичи годами не вышел.
        - Прошу!
        Квартира выглядела нежилой - пахло свежей побелкой, парным теплом батарей, да и пылью припахивало. Андропов в интерьере выглядел немного смущенным, даже растерянным.
        - Мне почему-то кажется, Юрий Владимирович, что вы хотели бы для начала убедиться, что я - это я, тот самый Миха, он же Хилер. Хотите, я по памяти зачитаю одно из своих последних писем? Там было о Шевченко. ЦРУ дало ему кодовое имя «Динамит»…
        - Достаточно, - дернул губами председатель КГБ. - Да, признаться, чувствую странную неловкость, и… А давайте сядем! Чего мы стоим?
        Я присел на диван, мой визави с удобством устроился в кресле у стола. Блеснули очки.
        - Для зачина… - потянул Андропов. - Кто вы, Миша?
        Мой ответ не только удовлетворил его, но, по-моему, даже обрадовал.
        - Мы рассматривали такой вариант, - заговорил Юрий Владимирович оживленно. - «Гость из будущего»! Это сразу многое объясняет, хотя… Если честно, все эти ментальные переносы и темпоральные штучки-дрючки раздражали меня. Тянуло от них, знаете, - он прищелкнул пальцами, - некоей научной мистикой!
        - Да уж, - хмыкнул я. - Надеюсь, я хотя бы вчерне удовлетворил ваше… м-м… первичное любопытство. Но и у меня есть вопросик: что будет дальше?
        Андропов сложил ладони перед собой, словно вознося хвалу Будде.
        - Здесь два вопросика, Миша, даже больше. Как сохранить все в тайне? Как обеспечить вашу безопасность?
        Я осторожно заскользил по тонкому льду.
        - Юрий Владимирович… Простите, что перебиваю. Может показаться, что проще всего засунуть меня на сверхсекретный объект, но это примитивно. И неэффективно. Вы же знаете, нет крепостей, из которых нельзя выйти. Ну, или войти. Смотрите. Теперь, чтобы связаться со мной, достаточно отправить сообщение по электронной почте. Оно придет мне на комп… э-э… на мою ЭВМ, и никто не сможет его перехватить. Кстати, в тех программах, которые сейчас внедряются, есть кое-что секретное. Никто не сможет перехватить или прочитать электронное письмо, кроме… КГБ. Вы сможете совершенно незаметно читать любой текст или просматривать любое фото, отправленное по «электронке».
        - Годится! - довольно сказал Юрий Владимирович.
        - Это я все к тому, что обеспечить секретность не так уж и сложно. Меня вычислили по очень уж явному следу - Суслов выздоровел. Так вот, больше я уже не наслежу. Успел… - Гримаса отвращения передернула мое лицо. - Успел перенести рак мозга. Опухоль скушала тот участок коры или подкорки, где сидели мои сверхспособности. От этой хвори люди сгорают за неделю, а мне повезло - потух.
        Я внимательно следил за визави: пробивает ли его на жалость? Вообще, осталось ли в нем что-то человеческое или выветрилось от высоты положения?
        - Представляю… - протянул Андропов, находясь под впечатлением. - Что ж, это многое упрощает. - Помолчав, он решительно договорил: - Я предлагаю сотрудничество, Миша. Так сказать, взаимовыгодное. Вы поможете нам, а мы будем помогать вам. Ни о каком лишении свободы речи не идет в принципе. Конечно, я приму определенные меры безопасности, но вы их даже не заметите. Но! - Кряхтя, председатель КГБ встал и одернул пиджак. - Сейчас я должен ехать в ЦК и обо всем доложить товарищу Брежневу, пока не пронюхал Пельше. Этот въедливый прибалт… Ладно, не о нем речь! Миша… помните тот свой звонок, когда вы сами предложили мне помочь спасти СССР?
        - Помню, - кивнул я.
        - И я помню, - с чувством сказал Юрий Владимирович. - И ценю. Поэтому… - Он замешкался. - Миша, я не могу гарантировать, что Леонид Ильич не примет то самое «примитивное и неэффективное» решение. И Пельше, и Устинов наверняка поддержат его. Сделаем так. Оставайтесь здесь, холодильник в вашем полном распоряжении. - Мимолетная улыбка мелькнула на лице Андропова. - Телефон в соседней комнате, он не прослушивается. Если я позвоню… Так, ладно. Не стоит трепать себе нервы заранее! Всё, я пошел. Ждите!
        Председатель КГБ вышел и аккуратно прикрыл дверь за собой. Грюкнули дверцы лифта.
        Я встал и, как кот, обошел всю квартиру. Шторы повсюду задернуты, полная приватность. Встреча с Андроповым стала той гирькой, что уравновесила качание между вариантами судьбы. А теперь зыбкое спокойствие снова утратило баланс.
        Верил ли я Юрию Владимировичу? И да, и нет. Года через два он наберет кое-какой политический вес, и с ним будут считаться, принимать как соперника в борьбе за власть. Но не сейчас.
        Рядом с генсеком председатель КГБ смотрится перворазрядником, почтительно жмущим руку чемпиону. И я для него - находка, сверхинформированный источник. Если знание - сила, то послезнание - это могущество.
        Хотя бы поэтому Андропов не предаст. Но хватит ли ему тактической изворотливости и стратегического ума, чтобы расклад сил в Политбюро перетасовать в свою пользу?
        Побродив, повздыхав, я занял позу Ждуна.
        Тот же день, чуть позже
        Москва, Старая площадь
        Попасть на запретный пятый этаж ЦК КПСС было не просто даже для председателя КГБ. Охрана хоть и помаргивала смущенно, но документы его проверила. Андропов лишь бегло улыбнулся.
        Войдя в лифт, он признался себе, что боится предстоящего разговора. Брежнев набирал силу, он метил в вожди. Прежнее обаяние не покинуло генсека, но появилась и жесткость. А проявишь хоть толику строптивости, в глазах генерального тут же плеснет тяжкое недовольство.
        В приемной дежурил Дебилов.
        - У себя? - бросил Юрий Владимирович.
        - Да, но… - смешался личный секретарь.
        - Дело срочное и очень важное! - надавил Андропов.
        - Секундочку…
        Скользнув за дверь, Дебилов прикрыл ее за собой, но тут же распахнул настежь, приглашая войти. Председатель КГБ решительно перешагнул порог.
        - А-а, Юра. - Брежнев поднялся из-за стола, протягивая руку. - Чем порадуешь?
        - Мы нашли Миху, - с ходу доложил Андропов, пожимая вялую ладонь.
        - Очень, очень хорошо… - медленно вытолкнул генсек. - И?
        - Он готов сотрудничать с нами.
        - Очень, очень хорошо… - повторил генеральный, потирая руки, словно умывая. - Сколько тебе потребуется времени, чтобы доставить предиктора… м-м… не знаю… на какой-нибудь космический или ракетный центр поблизости?
        Юрий Владимирович почувствовал слабость.
        - Леонид Ильич…
        - Сколько? - в брежневском голосе звякнул металл.
        - Двое-трое суток…
        - Двадцать четыре часа! - отчеканил генсек. - А центр пускай тебе Устинов укажет, он лучше знает свое хозяйство. Давай, Юра, давай! Не мешкай! Это же дело особой государственной важности! Сам понимаешь. Докладывать будешь лично, в любое время!
        - Есть, - обреченно толкнул Андропов.
        - Вольно, Юра, - ухмыльнулся Брежнев и заторопил: - Давай, давай, действуй…
        Председатель КГБ вышел в коридор с ощущением ледяного комка, смерзшегося в груди. Что делать? Как быть? Исполнить приказ? Тогда он потеряет и Миху, и его уважение. И ту самую перспективу, что греет душу пуще самого дорогого коньяка. Поговорить с Сусловым?
        Да, кивнул себе Андропов, но позже. А пока…
        Покинув ЦК, он юркнул в «Чайку» и снял трубку телефона «Алтай».
        - Ответь… - процедил Юрий Владимирович, заклиная. - Ответь…
        - Алло? - Мишин голос звучал настороженно.
        - Слушай внимательно, - заспешил председатель КГБ, словно боясь, что разговор вот-вот прервут. - Мне дали сутки, чтобы найти и упрятать. Понял? А у тебя есть несколько часов, чтобы исчезнуть. Сможешь? Хотя бы на две-три недели?
        - Смогу, - донеслось из трубки.
        - Действуй!
        Андропов откинулся на сиденье. Ну, Лёня… Ла-адно…
        Он хищно улыбнулся, сплетая и расплетая пальцы.
        Операция «Хилер» началась в кабинетах ВГУ. Потом ее засекретили наглухо - и продолжили операцией «Ностромо». Теперь, похоже, настало время исполнить то самое, поразившее его в молодости указание: «По прочтении сжечь!» - и затевать новую миссию. Почти что личную - на пепле «Ностромо».
        «Феникс»! - прищелкнул пальцами Юрий Владимирович, любивший придумывать кодовые названия. - Операция «Феникс»! Годится!»
        Почти в то же самое время
        Москва
        Я ничуть не удивился реакции Брежнева. Зря его, что ли, «живой водой» отпаивал? Теперь «дорогого Леонида Ильича» никто не пичкает наркотой, стало быть, и болезненная страстишка к цацкам на грудь не разовьется, и знаменитые «сиськи-масиськи» не зазвучат в прямом эфире. А вот ха-арошая чистка обеспечена. Что и требовалось доказать.
        Думал я об этом мельком, набирая домашний номер. Раз не прослушивается, грех не воспользоваться…
        - Алло? - нежный мамин голос вызвал умиление.
        - Привет, мамулька! Извини, что вчера не позвонил - замотался!
        - Р?дную маму забыл… Эх! - шутливо донеслось из трубки.
        - Как ты могла такое подумать? - взвыл я, унимая тягостное нетерпение. - Мам, слушай, мне придется задержаться недельки на две. Тут без меня никак!
        - А школа? - мигом забеспокоилась родительница.
        - Торжественно клянусь и обещаю закончить ее с золотой медалью!
        - Вот только не получи!
        - Я же обещал! Ой, ну все, побежал. Целую!
        - И я тебя!
        - Настю чмокни от имени и по поручению!
        - Ладно!
        Улыбаясь по инерции, я положил трубку и тут же снял ее, накручивая диск. Как же он медленно проворачивается…
        После третьего гудка ответил приятный голос:
        - Посольство Германской Темократической Респуплики. Слушаю фас…
        - Код Эм-Вэ, - четко сказал я и зачитал по памяти первые пять чисел пароля, переданных Маркусом Вольфом.
        - Айн момент! - растерялся голос. - Переключаю на тофарища Винцера.
        Щелчок, пыхтение…
        - Алло? - прорезался мужской голос. Истинного арийца. - Повторите цифры, пожалуйста.
        По-русски чешет почти без акцента, товарища Винцера может выдать только излишне четкий выговор.
        - 678… 567… 23… 1719.
        - 9637, - следует отзыв. - Товарищ Вольф оставил нам инструкции… Вы хотите вылететь в Берлин?
        - Мне нужно вылететь в Берлин, - надавливаю я. - И как можно скорее. Кстати, было бы здорово, если меня подбросят до посольства.
        - Откуда вас забрать?
        - Буду ждать возле метро «Тургеневская».
        - За вами заедет зеленый «Вартбург».
        - Данке шён.
        - Ауф видерза-айн!
        Тщательно обтерев трубку, я положил ее на рычажки и метнулся на кухню - потрошить холодильник «Розенлев». Булочка в целлофане… Сырок «Янтарь»… Колбаски «Охотничьи»…
        Запихивая сухпай в карманы куртки, я покинул квартиру, на всякий случай отпирая дверь в перчатках.
        Вызывать лифт не стал, ссыпался по лестнице и как ни в чем не бывало покинул подъезд, на ходу лопая свой «обед». К жующему юнцу меньше вопросов…
        Страж ворот по-прежнему толокся на улице, но на меня старательно не реагировал. Обмирая, я зашагал прочь, но ни топота догоняющих ног, ни визга тормозов не раздавалось за спиной.
        Спеша к «Тургеневской», лишь однажды напрягся, когда вдруг заслышал трель милицейского свистка.
        «Не меня! - убеждал я себя. - Это не меня!»
        Плотный милиционер сурово отчитывал толстяка в штатском, перебежавшего улицу не в положенном месте. Штатский виновато водил руками и воздыхал, а я с воскресшим удовольствием вгрызся в сэндвич - муза с полосатой палкой меня вдохновила…

* * *
        Посольский «Вартбург» прикатил к самым дверям, а минуту спустя я «сдался немцам», знакомясь с социалистическим орднунгом.
        Хорошенькая Катарина в вязаном платье сфотографировала меня, а пока она проявляла и закрепляла, деловитый геноссе Винцер каллиграфическим почерком заполнил мой загранпаспорт - синюю книжицу с золотым тиснением.
        Отныне я Михаэль Шлак. Винцер, не мудрствуя, перевел русскую фамилию на немецкий.
        - У вас замечательный выговор, Михаэль, - болтал он, не отрываясь от дела, - следовательно, языковая проблема - долой!
        - Ну хоть что-то, - улыбнулся я, довольно вымученно, впрочем.
        Геноссе, наверняка сотрудник Штази, вскинул на меня взгляд и сочувственно покивал.
        - Геноссе Вольфу можно доверять, это человек чести и слова. О, Катарина! Готово?
        - Да, Отто, вот.
        - Гут…
        …Двумя часами позже я протягивал свой паспорт молоденькому пограничнику в Шереметьеве. На мне - теплая кепка, очки с простыми стеклами, светленький паричок почти до плеч по молодежной моде. А я по легенде - корреспондент «Юнге вельт».
        Погранец кивнул мне и улыбнулся.
        «Пронесло…»
        Еще полчаса томительного ожидания… Объявлена посадка…
        «Ил-62» с броской надписью «Интерфлюг» засвистел турбинами. Хлопотливые стюардессы щебечут, подчас мило путая «русиш» с «дойч». Я пристегнулся, напряженно глядя за стекло на терминал «Рюмка». Никого… Ничего…
        - Уважаемые пассажиры! Наш самолет совершит полет по маршруту Москва-Шереметьево - Берлин-Шёнефельд…
        Я откинулся на спинку. Ну же… Ну…
        Турбины взревели. Лайнер качнулся и медленно, а затем все быстрее и быстрее покатился, отбрасывая колесами взлетную полосу. У-ах!
        Оторвался. Набрал высоту. Оранжевое солнце ударило в иллюминатор поверх клубистых туч.
        «Какой долгий день… - Мысли еле ползли, тянулись из последних сил. - Опять я убегаю… Опять один… Как же мне все это надоело…»
        Глаза закрылись сами. Лететь меньше трех часов. Выспаться не выспишься, но хоть передохнешь. Что меня ждет, откуда я знаю?
        Когда СССР развалился, Маркуса Вольфа арестовали - демократы боялись Штази не меньше КГБ. Маркус никого из своих не выдал, а его люди не сдали Вольфа. Вот так-то. Потому и лечу.
        «На Берлин!»
        Глава 8
        Понедельник, 23 февраля. Утро
        Восточный Берлин, Карл-Маркс-аллее
        Широкий и прямой проспект в зачине своем звался Шталин-аллее, во славу Иосифа Виссарионовича, но хрущевская оттепель занесла слякоть и сюда - «осси» живо перекрестили «аллею» в честь проверенного, идеологически стойкого автора «Капитала».
        Я шагал по чистеньким, выметенным тротуарам и отдыхал душой. Зодчие словно привили Берлину московский дух - отсюда и до Александерплац узнавался сталинский ампир, хоть и с немецким акцентом. В глаза не пылила чуждость, и это успокаивало, примиряло с участью бездомного.
        Даже машины на улице знакомые - и пузатые «буханки» проезжали, и простенькие «Жигули» с «Волгами». А «Трабанты», «Вартбурги», «Робуры» роднились с нашим автопромом настолько, что казались своими.
        Правда, люди вокруг болтали по-немецки, но это лишь радовало - попрактикуюсь хоть. Не терять же время даром.
        Беспокойная ночь нагнала сонливость, я воспринимал явь с задержкой, туговато соображая, но ноги несли меня верным путем. Свернув в переулок - мою персону, тренькнув звоночком, обогнал почтальон на желтом велосипеде - я вышел к нужному дому. Высокому, наивно-помпезному, облепленному пролетарскими излишествами - в нишах сжимали молоты гранитные рабочие, а на барельефах… Вот уборщицы со швабрами и тряпками. Вот инженер мудрит с циркулем. А вот… Я прыснул в ладонь - фаянсовое панно изобразило трех пролетариев на отдыхе. Один развернул… то ли газету, то ли гармошку, не понять, а два других хлещут из бутылочных горлышек. Соцреализм.
        Поднявшись на этаж, я позвонил. Долго не открывали, я уж руку поднял - еще разок вжать кнопку звонка, но тут дверь щелкнула. Мне открыла строгая бабуся с сигаретой в длинном мундштуке. Она смахивала на престарелую школьницу - ее глухому коричневому платью с белым кружевным воротником недоставало лишь фартучка. Пыхая дымком, бабуся вопросительно состроила брови.
        - Вы не подскажете, - вежливо обратился я, - здесь проживает товарищ Штиглиц?
        В глазах у хозяйки мелькнула тень - она словно припомнила нечто из давнего прошлого, когда радио выпевало «Лили Марлен» или бравую «Эрику».
        - Извините, - наметила улыбку бабуся, - товарищ Штиглиц переехал в Карл-Маркс-Штадт.
        - А товарищ Штиглиц ничего не передавал для Михаэля?
        - Айн момент…
        Тяжело ступая, хозяйка удалилась. За приоткрытой дверью застыла тишина, лишь запахи кофе и ванили дразнили обоняние.
        «М-да, съесть бы чего-нибудь… - подумал я, тормоша в уме кулинарные фантазии. - Булочка с какао, перехваченная в аэропорту, - это несерьезно…»
        Гулкий звук шагов возвестил о приближении домоправительницы, и вот мощный корпус в «школьном» платье вписался в дверной проем. Бабуся молча, но с затаенной улыбкой протянула мне пакет из плотной бумаги.
        - Вам просили передать.
        - Благодарю вас…
        Дверь со щелчком закрылась, а я спустился по развороту лестницы и у входа в общую ванную комнату надорвал пакет. Внутри обнаружилась довольно тугая пачечка марок - и подробная инструкция, заботливо переведенная на русский.
        Меня приглашали погостить в Варнемюнде. А внизу - подпись в две заглавные буквы «М» и «W».
        - Яволь, геноссе Вольф, - сказал я вполголоса.

* * *
        До Варнемюнде добрался на обычном «Икарусе» с берлинского автовокзала. Нет, ну, разумеется, сначала я отоварился в магазине «Деликат», торговавшем съестным класса «лакшери», а потом уже обилетился. Рокочущий автобус донес меня до самого моря.
        Балтика недовольно ворочала чугунные валы, отороченные белыми гребешками, а порой хлябь засвечивала серо-зеленым, как толстое стекло на просвет. Ни солнца, ни туч - сплошь серая мга, частенько сеявшая противную морось.
        - Варнемюнде! - протяжно огласил водитель.
        Я покинул теплый автобус, и ветер с моря тут же встрепал волосы парика, едва не срывая кепку. Холодные порывы нагло лезли под куртку, но вязанный бабушкой Клавой свитер осадил стихию. Не замай!
        - Вы не подскажете, где здесь гостиница «Нептун»?
        Остановленная мной фрау глубоко задумалась, а затем подробно и неторопливо расписала дорогу. Которой я и отправился.
        Неприютное серое небо, голые деревья вдоль безлюдной улицы, вымощенной мокрой брусчаткой, сросшиеся боками старые моряцкие домики в один-два этажа - всё навевало ту унылую печаль, что тяжелит в осенней степи или на торфяных болотах. Как раз под мое настроение!
        Мрачно улыбнувшись, я дошагал до берега. Бурая засохшая трава шелестела на верхушках дюн, а вдали, куда выгибался пляж, укатанный мелким белым песком, торчала в гордом одиночестве главная достопримечательность - башня маяка, сложенная из белого глазурованного кирпича. Пару круговых маячных балконов окаймляли перила из кованого железа.
        «Ладно, выберусь как-нибудь и туда, - подумалось рассеянно. - У меня каникулы…»
        Развернувшись, я направил стопы к гостинице «Нептун» - белая многоэтажка высилась подальности, у навеянных ветром дюн. По бетонированной дорожке, выстланной от самого пляжа, я добрался до пустынной парковки. Мертвый сезон.
        Мне показалось, что администраторша даже обрадовалась редкому постояльцу. А когда я выложил коротенькую заявку из Штази, ее дежурная улыбка преисполнилась слащавости. Спасибо геноссе Вольфу - теперь местные «шпицели», как тут по-свойски зовут чекистов, точно не заинтересуются моей скромной особой.
        - Добро пожаловать, геноссе Шлак! - заворковала администраторша. - Приятного отдыха!
        - Спасибо, - кивнул я, прихватывая ключ.
        Мне достался небольшой, но уютный номер на шестом этаже. Добротная меблировка, узнаваемый телевизор «Junost» - и роскошный вид из окна. Серая муть потихоньку развеялась, приоткрывая сизую, клубистую хмарь, нависшую над морем. Волны нон-стоп катились к берегу, отливая зеленистой сталью. Бурля и пенясь, вал за валом брал приступом песчаный пляж - и откатывался, с шипеньем крутя мутные водовороты.
        Я прислонился лбом к холодному стеклу и глянул вниз. Дюны жались почти к самим стенам отеля. Как застывшие буруны, они колыхали рыжими перепревшими злаками, словно готовясь уйти во встречный накат, столкнуться лбами с неумолчным прибоем - и мощно вздыбиться, расплескаться шумными мелкими брызгами. Хорошо!
        Две недели рядом с суматошным простором - это правда здорово. Отстроиться от передряг, зарядиться покоем… Да, именно покоем! Войти в состояние без тревог легче всего на фоне бушующего моря - когда за окном хлещет стылый ветер, сея соленую изморось, и ворочаются волны, ты испытываешь уют даже в казенном номере. Сидишь, вздыхаешь лицемерно - мол, бедные рыбаки, каково им в такую погодку болтаться на утлых мотоботах… А тебе тепло, спокойно…
        Две недели. Может, и три. Срок невелик, но достаточен, чтобы «вправить» себе мозги - обдумать жизнь наперед, разобраться со своими чаяниями, мечтами, планами. Понять, чего ты хочешь по-настоящему, на чем стоит сосредоточиться, не растрачивая силы попусту.
        Я устроился в мягком кресле и основательно потянулся.
        «Начинаю думать!»
        Тот же день, чуть позже
        Москва, Кремль
        Андропов долго бродил по залам дворца, пока случайно не наткнулся на Суслова. Шли последние приготовления к партсъезду, и главный идеолог окунулся в общественно полезную деятельность с головой.
        - Михаил Андреевич, доброе утро!
        - А-а, Юра… - притормозил «человек без галош». - Доброе, доброе…
        Он едва не сорвался, продолжая свой бег, но председатель КГБ удержал секретаря ЦК.
        - Михаил Андреевич, у меня к вам очень важный разговор!
        Суслов затрепыхался, но Юрий Владимирович проявил изрядную настойчивость.
        - Юра, - в нетерпении запритопывал Михаил Андреевич, - мне сейчас совсем некогда… Потом! Вечером. Завтра!
        - Сейчас! - резко сказал Андропов.
        Суслов от неожиданности ослабил усилия вырваться, и председатель КГБ тотчас же закрепил успех.
        - Дело касается Миши Гарина, - негромко сказал он.
        - При чем тут Миша?
        Рассеянный, изнывавший взгляд Михаила Андреевича внезапно обрел колючесть и цепкость.
        - Миха, он же Хилер, он же Ностромо и Миша Гарин - это один и тот же человек, - раздельно проговорил Андропов.
        Главный идеолог замер на какие-то секунды, все просчитал, продумал - и затащил главного чекиста в роскошную приемную, чей интерьер не менялся с царской поры. Закрылись высоченные толстые двери - и словно вернули ко временам империи. Шум, гам, бестолковая суета в цейтноте - всё осталось за резными створками.
        - Рассказывай, - велел Суслов.
        Председатель КГБ кратко изложил суть.
        - Понимаете, Миша готов с нами сотрудничать, - разгорячился он, - но позицию Леонида Ильича мне не изменить.
        - Позиция Леонида недопустима, - сурово отрезал Михаил Андреевич. - И я не позволю, чтобы Мишу упрятали за решетку, пусть даже золотую! Я обязан ему не только жизнью телесной, но и духовной. Ты даже не представляешь, Юра, до чего это тяжело - вытравливать в себе догматика! Впрочем, не обо мне речь. Ты молодец, Юра, что дал «тезке» возможность пропасть и затаиться! И, раз уж зависла пауза, нам нужно ею срочно воспользоваться. Сделаем так. Леонида я беру на себя, а ты, Юра… Ты ведь по-прежнему дружен с Устиновым? Вот и поговори с ним! Нужно обязательно склонить на нашу сторону министра обороны - это весомая фигура. Убедишь его - тут же появится шанс выиграть всю партию!
        - Годится! - энергично кивнул Андропов.
        Вечер того же дня
        Восточный Берлин, Рушешштрассе
        - Шеф… - Райнер Кёнен замер на пороге, уткнув нос в раскрытую папку и близоруко водя головой. Полное впечатление, что лижет между страниц…
        - М-м? - отозвался Вольф, слегка улыбаясь заму.
        Было бы грубой ошибкой не принимать Райнера всерьез, но эти его повадочки… Они лишают Кёнена даже минимума солидности.
        - Подтвердилось сообщение из Москвы, шеф! Михаэль Шлак заселился сегодня в отель «Нептун».
        - Отлично, Райнер! - Маркус Вольф прищелкнул пальцами, чувствуя, как участился пульс. - Просто отлично!
        Шеф Штази незаметно вздохнул. Он так хотел встретиться с Михой, поговорить, узнать, как оно там, в смутном будущем… Желание это лишь усилилось со временем, но… Ох, уж это время! Вечно его не хватает! До того хочется все бросить и махнуть на бережок седого Остзее, а нельзя… Завал. И, пока его не разгребешь, никуда ты, Миша Волк, не махнешь. И не мечтай.
        Нахмурившись, Маркус приблизился к окну. Суетливое кружение автобукашек не замедлялось ни на миг. Ползут и ползут. Лакированные спинки «жучков» бликовали в рваном свете фар, отражая багровые сполохи стоп-сигналов. Круговорот.
        - Я просил связаться с «Великолепным монахом»… - подал голос Вольф.
        - Да, да, шеф! - тут же ожил Кёнен. - Я как раз ищу… Вот! Ойген Браммерц сообщает, что Кароль Войтыла, польский кардинал, замечен в компании Фрэнка Карлуччи, этого мастера госпереворотов. О чем они беседовали, неизвестно, но уже на следующий день Войтыла встретился с Полом Марцинкусом, американским кардиналом и президентом Института религиозных дел, проще говоря, банка Ватикана. Пол Казимир Марцинкус - любопытнейшая фигура, настоящий гангстер в сутане! Он с детства занимался дзюдо и выбился в телохранители папы Павла VI, а однажды спас жизнь понтифику. Наверное, с того момента и пошел в рост. Ныне Марцинкус в полной тайне ворочает «отмытыми» миллиардами. Кстати, его двоюродный брат Раймонди - верный член мафиозной «семьи» Коломбо. Есть сведения, что Раймонди приходится племянником крестному отцу Чарльзу «Лаки» Лучано и является связным между коза ностра и Марцинкусом.
        - Занятная особь, - усмехнулся Вольф, приседая на краешек подоконника.
        - Ага… И еще какая! Так вот, Браммерц докладывает, что Марцинкус согласился финансировать польский профсоюз «Солидарность» - главный инструмент ЦРУ для расшатывания ситуации в Польше.
        - Бжезинский умер, - насмешливо фыркнул шеф Штази, - но дело его живет.
        - Ага… - отозвался Кёнен, снова клюя носом абзацы.
        - Ладно, - вздохнул Маркус. - Держите меня в курсе, Райнер.
        - Ага… - рассеянно перелистывая донесения, зам вышел, забыв притворить дверь за собой. Мелькнуло лицо секретаря, и створка мягко закрылась.
        «Должен же я хоть за неделю разгрести этот шпионский завал! - с неудовольствием подумал Вольф. - И вырваться на денек!»
        Папки, аккуратно сложенные на большом письменном столе, глядели на него с сомнением.
        Вторник, 24 февраля. Утро
        Москва, Кремль
        - Ой, как тут здорово… - затянула Альбина. Она непрестанно вертела головой, но этого ей казалось маловато для полного обзора, поэтому девушка раз за разом крутилась на каблучках, чтобы высмотреть всё-всё-всё. И башни, и их отражения в зеркальных стенах Кремлевского дворца съездов, и людей.
        А депутаты, поспешавшие во дворец, попадались такие, что даже сдержанная Светланка глаза распахивала, впечатленная и зачарованная. Вот мимо прошел космонавт Леонов, а вон там, на углу, с кем-то разговаривает Донатас Банионис… Да не с кем-то, а с Татьяной Дорониной! Ишь ты ее… Смеется, глазками постреливает… Ну и правильно.
        Рита вздохнула. Ей очень не хватало Миши. Вообще, в этом году всё немного сдвинулось. Хотя… Нет, всё началось еще в ноябре, когда она жила у Гариных.
        Ей становилось хорошо и спокойно, если Миша находился рядом, пусть даже в соседней комнате. А вот когда он оказывался близко, делалось еще лучше. Правда, спокойствие сменялось волнением.
        Одно было плохо - Миша вел себя уж больно по-джентльменски. Боялся обидеть, дурачок…
        Пару раз она сама пробовала выйти к нему поздно-поздно вечером - все уже спали, в доме замирала тишина… Это же так просто - на цыпочках, каких-то десять шажков… И… Да просто так, присесть на Мишин диван, пошушукаться…
        «Ага! - мелькнуло у Сулимы. - Просто так!»
        Тогда ее удержало стеснение… Хм… А если честно? Ну да… Побоялась. Не Миши. Себя. Останься они вдвоем, и томление сделалось бы невыносимым, их просто притянуло бы друг к другу!
        Жаль, что так и не осмелилась…
        - Рита! Рита! - Звонкий Машин голос камнем упал в поток сознания, разбрызгивая мысли.
        - А? Чего?
        - Чего, чего! - сердито откликнулась Шевелёва. - Я ее зову, зову, а она… Пошли скорей!
        Сулима догнала подруг, и они вместе вошли в обширное фойе Дворца съездов, с галереями, украшенными гербами союзных республик. А народищу…
        - И чё? - сразу же донесся извечный вопрос.
        - Капчё! - ответил Жуков. - Куда ты в зал?! Депутат, что ли? Нам наверх!
        - Ой, Дюша… - недовольно начала Альбина, встав на защиту подопечного, но не договорила.
        - Долго вы там копаться будете? - брюзгливо воззвал с лестницы Зенков, забыв о жеманных ухватках.
        - Идем уже, идем уже! - Маша взбежала по ступенькам, и Жека хищно завладел ее узкой ладонью.
        Рите опять взгрустнулось, но впечатлений извне навалилось столько, что личные неурядицы скрылись под их напластованиями. Вот она выходит на балкон - и перед ней распахивается Большой зал. Казалось невероятным, что столь огромное пространство вообще можно перекрыть. Парит он, что ли, этот необъятный потолок? Или невесом? Сцену видать всю и трибуну…
        - Садимся! Садимся!
        - Ой, Изя, подвинься…
        - А чё, подлокотники общие, что ли?
        - Что ли!
        - Вельми понеже…
        - Тимоша, я тебе местечко забил!
        - А я, может, не с тобой хочу?
        - Тимо-оша…
        - Да ла-адно…
        - Выходят! Выходят!
        Политбюро ЦК КПСС в полном составе показалось из-за кулис, вереницей попадая в президиум. В зале заплескали - и аплодисменты разошлись пожаром, не унимаясь.
        Четыре тысячи человек приветствовали стоявших на сцене, члены Политбюро хлопали депутатам алаверды, и Рита вдруг ощутила громадность происходящего уже не глазами, а умом. Здесь, во Дворце съездов, как будто собралась целая страна - шахтеры, академики, металлурги, колхозники, инженеры, строители, военные, учителя, врачи, писатели… С Дальнего Востока и с Украины, из туманного Ленинграда и знойного Ташкента. От Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей.
        С задних рядов доносились оживленные голоса гостей, звучали все акценты - прибалтийский, грузинский, украинский, татарский, еще какой-то… И девушка впервые в жизни прочувствовала то, о чем толковал Миша - причастность ко всем этим людям, таким разным и таким схожим. Советским.
        А затем грянул «Интернационал»…
        Тысячи голосов соединялись, вознося глухой человечий зов. Чудилось, гимну мало места в зале, и он высвобождается, разносится за кремлевские стены, полня улицы, вихрем кружась по площадям.
        Зиночка первой стала подпевать, за нею вдохновилась Альбина. Рита поймала себя на том, что губы сами повторяют знакомые строки, и облегчила душу, подхватывая со всеми вместе:
        Это есть наш последний
        И решительный бой;
        С Интернационалом
        Воспрянет род людской!
        Отгремели плавные, величественные аккорды, а девушка еще не остыла от драгоценного чувства товарищества и единения всех со всеми. Что-то говорили с трибуны, чему-то хлопали в зале… А затем динамики разнесли глуховатый голос Брежнева:
        - Дорогие товарищи!
        Рита сразу поскучнела, вздохнула, готовясь к нудному докладу, а генеральный секретарь все тянул и тянул паузу. Перебрав пачку отпечатанных листов, он небрежно отложил их и сказал, наклонясь к микрофонам:
        - Обойдемся без долгих речей… Товарищи! Я предлагаю всем выступающим говорить только по делу, без хвалебных од и убаюкивающих рапортов. Начну без плана… К-хм… Мы привыкли гордиться нашими успехами, и нам есть чем гордиться, но так называемых отдельных недостатков уже девать некуда, а они всё множатся и множатся, мешают нам жить, не дают расти и развиваться. Да, их хватает, этих «язв социализма». Трудящиеся лишены возможности сходить в магазин и купить то, что им нужно, на заработанные деньги. Это позор, товарищи. И мы должны, мы просто обязаны покончить с тотальным дефицитом в кратчайшие сроки! А взяточничество? Оно, как ржа, разъедает советское общество снизу доверху! Мы дожили до того, что в СССР зародилась организованная преступность, самая настоящая мафия! А рабочий человек бессилен против чиновного или милицейского произвола. - Помолчав, словно вслушиваясь в гулкую тишину, Леонид Ильич со вкусом договорил: - Наш долг, товарищи, долг коммунистов, покончить с позорными явлениями советской действительности! И не просто очиститься от перерожденцев и оборотней в погонах - это всего лишь следствия.
Нет, надо искоренить сами причины. Переходить от двухконтурного денежного обращения к нормальному финансированию, к ленинским принципам хозяйствования, встраивать в народное хозяйство естественно действующие обратные связи, обеспечивающие рост производительности труда… Ну, обо всем этом куда толковей расскажет товарищ Косыгин, а я лишь напомню подзабытую истину: социализм в СССР победит окончательно лишь тогда, когда весь наш трудовой народ станет жить лучше, чем в самых богатых капстранах. Наше дело правое, товарищи, и я верю, что победа будет за нами!
        Зал долго молчал, а потом люди начали вставать. Редкие всплески аплодисментов разошлись, переходя в овацию, хотя множество депутатов продолжало сидеть недвижимо, словно оглушенные.
        - Сразу видно, кто «за», а кто «против»! - услыхала Рита злорадно-восторженное с задних рядов и захлопала в ладоши, присоединяя свой голос.
        Там же, позже
        Пересечься с министром обороны удалось лишь в перерыве - Андропов отловил Устинова в буфете, где тот дул чай с кренделем.
        - Дмитрий Федорович… разговор есть. Фу-у…
        - Чего это ты такой… заполошенный? - добродушно проворчал министр.
        - Забегался, - усмехнулся председатель КГБ. - Секретные распечатки от Михи помните?
        - Забудешь их, пожалуй… Что-то новенькое появилось?
        - Ну-у… Можно и так сказать, - тонко улыбнулся Юрий Владимирович. - На днях я встречался с Михой лично.
        Устинов поперхнулся и закашлялся.
        - Предупреждать надо… - засипел он, перхая. - Что, вот так вот, как мы сейчас? Вживую?
        - Живее не бывает! Его зовут Миша Гарин, ему семнадцать, хотя кажется старше. Миха согласился сотрудничать с нами. Я оставил его на конспиративной квартире, сам поехал на доклад к товарищу Брежневу… а где-то через полчаса позвонил Михе. И попросил… Потребовал, чтобы он исчез.
        - Да что же это такое! - Дмитрий Федорович сердито отставил стакан. - Погибели моей хочешь? Чай-то горячий! - Он сделал маленький глоток и нахмурился. - Подожди, подожди… И чего тебе Леонид Ильич наговорил?
        - Дал мне срок в двадцать четыре часа, чтобы я нашел Миху - и упрятал на режимный объект под строгую охрану, - отчеканил Юрий Владимирович. - Сказал, что ты лучше знаешь, в какой, так сказать, монастырь его постричь.
        Лицо Устинова как будто обрюзгло. Министр уставился в столешницу, а его пальцы крошили объедок кренделя.
        - А ты, значит, ни в какую? - Взгляд, брошенный исподлобья, поверх очков, показался Андропову зорким и прицельным.
        - Миха вылечил меня. - Ю Вэ легонько шлепнул по столу, - Миха вылечил мою Таню! Да я молиться должен на этого парня! Все мы у него в долгу! Слыхал, как съезд гудел, когда генеральный отложил свой доклад и начал говорить от себя? Писаки строчили как угорелые! А ведь, не будь Михи, зачитал бы тягомотину часа на три, все бы горячо поддержали и одобрили. А Лёня в минуты уложился, зато всё по делу, и какому делу!
        - А Миху, стало быть, за высокую бетонную ограду, - медленно проговорил Дмитрий Федорович, - под бдительную охрану часовых с «калашниковыми»…
        - Так именно! - горько вымолвил председатель КГБ. - А это недопустимо! Это… Это просто мерзко!
        Он покосился на второй стакан с чаем, над которым вился парок.
        - Чего не пьешь? - буркнул Андропов.
        - А это не мой! - оживился Устинов. - Товарища одного. Лет десять не видел! А, вот и он!
        К столику подошел ладный, седой прибалт, крепкий для своих лет и лишь слегка расплывшийся в талии.
        - Етта… - выразился он. - Приветствую, Юрий Владимирович.
        Поставив на столик пару блюдец - с омлетом и парой сосисок, добавил ворчливо: - Хоть перекушу нормально, а то - крендель! Етто девчонки пускай кренделями обедают, им фигуру беречь…
        Гулко хохотнув, министр обороны хлопнул прибалта по широкому плечу:
        - Рекомендую: Арсений Ромуальдович Вайткус! В тридцать девятом внедрился в СД, служил по ведомству Шелленберга. Мы Арсения, значит, орденом Ленина и «Золотой Звездой» тайно награждали, а Гитлер ему Рыцарский крест на грудь вешал…
        - Как главный буржуин - Плохишу, - скривился Вайткус. - Еще и похвалил, с-сучок замшелый… Вот, говорит, взгляд истинной белокурой бестии! Знал бы, чего мне стоило сдержаться…
        - Постойте, постойте… - откинулся на спинку Андропов. - Штандартенфюрер Эрих Войтке?
        - Яволь, херр генерал, - усмехнулся Ромуальдыч.
        - С ума сойти…
        - Понял, Юра, - усмешливо сказал Устинов, - среди каких людей вращаюсь? Что ни человек, то легенда!
        - Щас, - буркнул Вайткус, - наговоришь тут…
        Министр посмотрел на часы.
        - Перерыв кончается, гадство какое… - пробормотал он и замер. - Стоп! Ты сказал - Миша Гарин?
        - Ну-у, да, - насторожился Андропов.
        - С Украины? - подался вперед Устинов. - Из Первомайска?
        - Д-да… А откуда…
        Дмитрий Федорович поднял руку.
        - Некогда, Юра! Потом как-нибудь. А с Михой я, выходит, и сам виделся! Арсений тебе все расскажет. - Поднявшись, он отряхнул мундир. Задумался на мгновение - и тяжело оперся кулаками о столешницу. - Я понял твою позицию, Юра. Уважаю. И… ты вот что. Расскажи все Арсению. Он имеет право знать. Всё, я пошел.
        Стоило Устинову отойти, как поплыл требовательный звонок, сзывающий творить историю.
        - Рассказать о чем? - Серые глаза Вайткуса блеснули сталью. - И при чем тут Миша?
        - Пойдемте, Арсений Ромуальдович, прогуляемся… - зажурчал Андропов, выводя «штандартенфюрера» на террасу, обрамлявшую банкетный зал. - Отсюда такие виды - залюбуешься. А разговор у нас выйдет долгий…
        Среда, 25 февраля. День
        Москва, Киевский вокзал
        За поднятым воротником куртки тангетка рации была незаметна, а колючий шарф прятал провод. Щукин покосился на соседа, увлеченно просматривавшего «Советский спорт», вывешенный на стенде. Сам Саша углубленно изучал «Известия».
        - Седьмой, я - Первый, - пискнуло под ухом. - Прием.
        Щукин спокойно отошел и лишь затем вдавил кнопку.
        - Седьмой на связи.
        - «БОМЖ» движется от автобусной остановки в вашем направлении.
        - Вас понял.
        Александр неторопливо достал пачку «Столичных». Особой тяги к табаку он не ощущал, просто курящий человек не вызывает особых подозрений. Даже наоборот, логика сама протягивает недостающие ассоциации.
        Почему этот парень, зябко вжимающий голову за воротник, торчит у Киевского вокзала? Наверное, ждет кого-то, встречает или провожает. А пока смолит сигарету…
        «БОМЖа» Щукин приметил издали, но виду, разумеется, не подал. Гарбуз двигался развинченной походкой стиляги, нагруженный сумкой через плечо. Глядел на все с усмешечкой, с брезгливым прищуром. Наверняка статус агента ЦРУ сильно поднимал ему самооценку.
        Умом не блещет, талантами не отягощен, так хоть досье в Лэнгли заведено. И счетец в швейцарском банке…
        Покуривая, Саша пропустил «БОМЖа» мимо и, стряхнув пепел в урну, неторопливо двинулся следом.
        - Первый, я - Седьмой. У «БОМЖа» встреча… м-м… С молодым человеком. Одет бедновато, в старое пальто не по размеру. Бело-красная шапочка с эмблемой «Спартака». Брюки цвета «хаки», похоже, солдатские. Возможно, дембельнулся. Круглые очки, как у Чехова. Лицо узкое, немного дитячье… О! «БОМЖ» передал ему сумку и отсчитал… так… сто рублей. Четыре по двадцать пять. Расходятся! За кем мне?
        - Первый - Седьмому, - затараторила рация. - Держись за посредником… За дембелем!
        - Понял…
        «Дембель», радостно улыбаясь, сунул деньги в карман и бодро пошагал к вокзалу. Щукин двинулся следом. На «БОМЖа» - ноль внимания.
        Красно-белая шапочка мелькала впереди, как поплавок, и вывела Сашу к путям под гулкими сводами. «Дембель» заоглядывался и поспешил к скорому с игривым названием «Белая акация».
        - Седьмой - Первому. Поезд номер 35 «Москва - Одесса», шестой вагон. Посредник передал сумку проводнице… Полная, пергидрольная блондинка… Писклявый голос… Расплатился. По-моему, половину отдал. Та довольна…
        - Седьмой, не забивай эфир, - строго сказал Первый. - Все, отбой. Посредника проводит Третий.
        - Конец связи, - буркнул Щукин и направил стопы к станции метро.
        Глава 9
        Суббота, 28 февраля. После уроков
        Первомайск, улица Чкалова
        - Подведем итоги, - забубнил инструктор, шелестя исчерканными бумагами. Полное впечатление, что начальник отдела сверяет цифры отчетности.
        Светлана незаметно вздохнула, украдкой оглядывая комсомольцев, сгрудившихся за длинным столом, укрытым скатертью темно-зеленого цвета, флагом бюрократов. Глаза у всех осоловелые, блестят словно пуговичные. Тягомотина…
        «Скука пахнет пылью и старыми бумагами», - подумала девушка.
        Ах, до чего же жалко, что Миши нет! При нем тут всё оживало, появлялся смысл и угадывалось предназначение. Как он тогда сказал, на самом первом заседании: «Ленинский зачет»? На фиг нам этот зачет? Делом надо заниматься, а не тетрадки кромсать!»
        Мишу только-только выбрали комсоргом школы - и сразу будто свежим воздухом пахнуло, засквозило, утягивая одуряющую духоту.
        - Спортивный сектор… Культурно-массовый сектор… - бубнил инструктор, горбясь над пожелтелыми ведомостями, шуршавшими, как старый пергамент.
        То физорг, то культорг слегка вздрагивали, заслышав знакомые сочетания, и опять сникали словно околдованные нудными чарами.
        - Учебный сектор… Трудовой сектор… Пионерский сектор…
        А ведь он совсем еще молодой, поразилась вдруг Светлана, посматривая на «освобожденного» комсомольского работника. «Прыщавый даже… - толклись мысли в голове. - И на Алку боится смотреть, вот и гнется… Ну, Сима! Нашел кем Мишеньку заменить!»
        - Всё на этом, - промямлил инструктор, суетливо запихивая бумаги в потертый портфель, и будто снял заклятие.
        Старшеклассники сразу ожили, шумно двигая стульями и галдя в манере первоклашек. Опасливо обойдя Аллу, «освобожденный» шмыгнул за дверь, а Безродная возвысила строгий голос:
        - Взносы! Не забываем про взносы!
        Светлана смешливо прыснула, углядев, как инструктор вжал голову в плечи, и вышла следом, оставляя за порогом общественно полезную суету.
        В гулкой рекреации она слегка напряглась - Юрка Сосницкий, оттолкнувшись от подоконника, неуверенно приблизился к ней. Борется человек с собой, со своими привычками, въевшимися в душу и плоть… Хотение начать новую жизнь приходит ко всем, но многие ли находят в себе силы исполнить его?
        Шевелёва с легким неудовольствием призналась себе, что робость «Сосны» ей приятна. В каких только ипостасях она не перевидела Юрку - жестким и злым, наглым, враждебно замкнутым, равнодушным, насмешливым, но не таким… пугливым и доверчивым. Будто уличный котенок, что тянется к руке, надеясь на ласку, и в то же время боязливо шарахается.
        - Привет, - улыбнулась Света и бросила наугад, надеясь на желанный ответ: - А ты чего здесь?
        - Привет… - смущенно пробормотал Сосницкий, вскидывая голову в отчаянном вызове: - Тебя жду. Можно… провожу?
        - Давай! - обрадовалась девушка. - А то вчера какой-то тип за мной шел, представляешь? Куда я, туда и он. И убежать страшно - вдруг догонит? - и идти. Кошмар какой-то…
        Светлана болтала, лишь бы прикрыть действительность. Пусть не думает, что нравится ей. Просто вдвоем будет спокойнее - с Юркой никто не связывается…
        - Пошли, - выдавил Сосна и мигом натянул лыжную шапочку, словно пряча алеющие уши.
        - Пошли.
        Когда учишься с человеком в одном классе, привыкаешь видеть в нем все того же мелкого нескладеху, впервые севшего за парту. А ребята растут… И ты однажды теряешься, разумея вдруг, что с детства знакомый мальчик стал иным. А у тебя просто в голове не укладывается, когда же это пацанское в нем заместилось мужским?
        В раздевалке Юра, едва обретший обычную ловкость, сдобренную ленцой, снова зажался. Его напряженный взгляд заметался по вешалкам, по прутьям решеток, как будто выискивая нечаянных свидетелей. И все же Сосна переборол себя и подал девушке пальто.
        - Спасибо! - кокетливо сказала Света, делая вид, что не замечает, как пылают Юркины щеки. И решилась на коварный тест - протянула свой портфель.
        Сосницкий, еще толком не накинувший куртку, хищно ухватил подачу. Таскать за девчонками портфели - это школьный ритуал, признание и посвящение. Светлана развернулась и гордо вышла, по дороге глянув на себя в зеркало. Глазки блестят… Губки вздрагивают в улыбке… Ямочки…
        «Хороша!»
        Юрка догнал ее, неловко задергивая «молнию» одной рукой. Шевелёва остановилась и, преодолев секундное колебание, молча застегнула потертую куртку из овчины. Сосна одеревенел, закостенел, преданно таращась на Свету. В его серых глазах под короткими ресницами сиял такой восторг, такое обожание, что девушке стало неловко.
        - Ну что, идем? - сказала она с нарочитым оживлением.
        Сосницкий, не в силах вымолвить и единое слово, истово закивал.
        Обычно Шевелёва быстро, чуть ли не бегом покидала школу, торопясь на секцию или домой, но сегодня девушка замедляла шаг, словно растягивая невинное удовольствие.
        Нет-нет, она не потеряла головы, о чем вы? Это Маша - взбалмошная особа, а вот у нее ум на первом месте. Хотя они и двойняшки, но ведь не копии. Наверное, это внутреннее различие возникло позапрошлым летом, в страшные, невыносимые месяцы паралича.
        Девчонки в ее возрасте живут ощущениями. Они трепещут, томятся, изнывают от первых симпатий, первых свиданий, первых поцелуев, а о каких любовях мечтать сломанной, раздавленной кукле? Лежишь, как бревно, как… как коровья лепешка на пастбище! Поневоле углубишься в себя, начнешь думать, а мысли твои или серы, как уныние, или вовсе чернее отчаяния.
        Светлана встрепенулась. Прочь, прочь, негатив! То мерклое инферно оттого и памятно, что обернулось немыслимым раем. Долгие, нещадно долгие месяцы метаться, выбирая - жить, мучаясь и мучая, или, вон, доползти до балкона, перевалиться через перила… И вдруг - здоровье! Избавление! Счастье!
        Девушка покосилась на провожатого и прикрыла улыбку ладонью - Юра зыркал по сторонам: никто не видит? Стесняется, дурачок. Только зачем оба портфеля тащить в одной левой? А-а… Вон оно что… Сосна надеется взять ее за руку! Хм… Нет, пожалуй, рановато. Не все сразу…
        А солнце-то какое! Прямо весна. Снега не видать почти - так, грязные остатки в тени, да и то не везде. Деревья голые, зябко колышут ветвями, а из бурой лежалой травы еще не скоро вылезут зеленые стрелки. Хотя… Кто его знает? Лед на реке порыхлел, блестит разводьями. Продержится тепло с недельку - и стронутся грязные, размороженные льдины, только гул пойдет. Подарок к 8 Марта…
        Светлана вытащила зеркальце, пожелав удостовериться, что волосы из-под вязаной шапочки опадают на плечи как надо, а не как попало.
        «Да хороша, хороша!» - мелькнула довольная мысль.
        А в следующее мгновение девушка поймала отражение вчерашнего молодчика. Фуфайка, растерзанная кроличья ушанка, штаны с пузырями…
        - Опять он! - охнула Света.
        - Кто? - округлил глаза Юрий, выпадая из мечтаний.
        - Ну, тот, кто за мной вчера… - сбивчиво зашептала девушка. - Я тебе рассказывала! Не оборачивайся! - зашипела она.
        - Идем, как шли, - негромко сказал Сосна, перекладывая портфели в другую руку. - И не бойся.
        - Я и не боюсь… - слабо откликнулась Светлана, не особо веря себе. Впрочем, она несколько успокоилась, чувствуя, что наползающий страх притаился будто, не забираясь в душу, но и не исчезая. За этими переживаниями девушка даже не заметила, что уступила Сосницкому.
        - Сейчас за угол, направо, - тихонько скомандовал Юрка. - Есть там одно местечко…
        Неторопливо свернув в тихий переулок, Сосна сдавленно шепнул:
        - Бегом!
        Схватив Свету за руку, он помчался мимо высокой дощатой ограды и резко свернул, прячась за ребристым контейнером.
        - Идет! - перепуганно пискнула девушка.
        - Тсс!
        Торопливо загрюкали сапоги, и преследователь остановился совсем рядом, протяни руку - и наткнешься. Но стальная облупленная дверца контейнера разделяла двоих и одного.
        Светлана неслышно качнулась, и Юра сжал ее ладонь крепче. А она только посмотреть… Глянув в отверстие, оставленное ржавчиной, девушка увидела узкое лицо с чуток раскосыми глазами и жестким очерком тонкогубого рта. Лишь мясистый нос смазывал общее впечатление холодной, опасной силы.
        - Факинг ши-ит… - выцедил узколицый, потеряв след, и резко развернулся, удаляясь к улице Чкалова.
        Целая минута истекла, прежде чем Света шевельнулась и свободно вздохнула.
        - Этот тип… - насупился Сосна. - Он по-американски ругался.
        Шевелева покосилась на одноклассника, не отпускавшего ее руки.
        Похоже, порыв решительности миновал…
        - Юр, проводишь меня. - Света деловито отобрала свой портфель. - Так будет легче. И проще.
        - До самого дому? - уточнил Сосницкий, компенсируя потерю.
        - До самого, - слабо улыбнулась девушка. - Потом сходим к Рите, и еще раз до дому…
        - Ух ты… - Сосна даже растерялся перед открывшимися перспективами.
        Светлана весело рассмеялась и с испугом прикрыла рот ладошкой.
        - Не бойся, - спокойно сказал Юра, - я с тобой.
        Тот же день, чуть позже
        Первомайск, улица Дзержинского
        Рита встречала друзей в коротком халатике, но Юрку он впечатлил не особо - в его воображении витал образ Светланы, вытесняя прочих прелестниц.
        «Молодец, Сосна! - благодушно подумала Сулима. - Хватит Светке одной гулять! А то уже и на Мишечку моего заглядываться стала…»
        - Проходите, гости дорогие! - заговорила она нараспев. - Юр, чего стоишь?
        - Да я тут…
        - Раздевайся, - улыбнулась Светлана, и Сосницкий мигом стянул куртку.
        - Рит, есть дело. - Шевелёва посерьезнела и вытащила из бокового кармана пальто сложенный вдвое альбомный лист. Она показала глазами на Юру, и Рита молча развернула одноклассника, подталкивая к кухне.
        - Давай, поухаживай за дамами! Чайник поставь, пошарь по холодильнику…
        - Да ладно, - снисходительно улыбнулся Юра, не противясь девичьему напору, - секретничайте…
        Фыркнув, Сулима увела подругу в комнату, где блистал и переливался новый аквариум - живность красовалась в подсвеченной воде. Гуппи и прочая радужная мелочь носились, будто рикошетируя, а пышный вуалехвост вился и полоскал, как распущенный красный бант, пуча глаза на ртутные шарики пузырей.
        - Классно… - затянула Света. - Даже вечером все видно, да?
        - При погашенной люстре красивей, - подтвердила Рита. - И телевизора не надо! Ты что-то там о деле говорила…
        - Да! В общем… - Шевелёва закусила губку. - Второй день за мной следит один человек. Сегодня мы от него спрятались, и… Он нам попозировал. Вот! - девушка развернула лист. - Это Маша нарисовала с наших слов, вроде фоторобота. А вот так он выругался, когда нас упустил… Это Юрка записал.
        - «Факинг» пишется через «ю», а не через «эй», - машинально заметила Рита. - Блин-малина… Наш человек не станет материться по-американски…
        - Так и я о чем! - горячо выдохнула Света.
        - Знаешь… - потянула Сулима задумчиво. - Такое создается впечатление, будто я уже видела этого типчика… А как он был одет?
        - По-рабочему. Фуфайка… Ушанка… Сапоги. Как сантехник или шофер…
        - Точно! - хлопнула в ладоши Рита. - Шофер! Я ж говорю, что видела… У папы на работе! Ну, в продснабе. Водила на развозе! Попа-ался…
        - Тогда мы сами его выследим! - развоевалась Света.
        - Ну уж, нет уж! - отрезала Сулима. - Надо звонить Марине.
        - Марине? - удивилась Шевелёва. - А зачем Марине? Разве она здесь?
        - Второй день уже. Видела ее и Славина…
        - А-а… - глубокомысленно завела Светлана.
        - Да нет! - отмахнулась Рита. - Славин глаз с той мелкой… как ее… с Наташки, не сводит. Как Юрка - с тебя.
        - Да ну, скажешь тоже! - зарделась близняшка.
        - Что есть, то есть! - пропела Сулима насмешливо. - Марина столько всего порассказала… Я ее почти простила уже, - она задумалась. - Блин-малина… До меня только сейчас дошло… А если этот типус… Да точно! Он хочет через тебя на Мишу выйти! Понимаешь? Мишечку просто так не сыщешь, но он оставляет следы - людей, которых спас! И вот этот шоферюга словит тебя и будет пытать. Притащит Машку, связанную, и заорет: «Или говори, кто тебя вылечил, или я твоей сестренке сиську отчикаю! Обе, если будешь выкобениваться!» Представляешь? У тебя на глазах режут сестричку! А она верещит, ревет, корчится… Ты это вынесешь?
        Побледнев, Светлана медленно закачала головой.
        - То-то и оно… - вздохнула Рита. - Плохо только…
        - Что еще плохо? - на лице Шевелёвой явно проступила тревога.
        - Да эта Маринкина спецгруппа… - поморщилась Сулима. - Они сворачиваются потихоньку. Начальство уже в Москву умотало…
        - Вот же ж… - огорчилась близняшка. - Да что ж это такое…
        - Ничего! - ослепительно улыбнулась Рита. - Есть у меня одна идейка. Задержатся как миленькие!
        - Девчонки! - донесся голос Сосницкого. - Чай стынет!
        - Идем! - громко отозвалась Сулима и сказала Свете приглушенно: - Завтра с Машкой приходи. И… Да, я еще Тимошу позову и Альку, а то обидятся!
        Воскресенье, 29 февраля. Позднее утро
        Первомайск, улица Революции
        Страхи оказались зряшными - длинный ключ подошел. Он гладко, жирно провернулся в скважине, и тяжелая дверь гаража дрогнула, приоткрываясь.
        - Заходим, быстро! - Рита пропустила девчонок внутрь, огляделась и вошла последней, задвинув грюкнувший засов.
        - Ой, темно… Да где же… - Возня во мраке закончилась щелчком. Под низким потолком вспыхнули лампы, освещая сырой пол, выложенный керамической плиткой, и дощатые стеллажи, забитые ломаными телевизорами, радиолами, осциллографами…
        Напротив полок чернела «буржуйка», кое-где меченная ржавыми потеками, а впереди светлел проем в крошечную мастерскую - зарешеченное окошко впускало солнечные лучи. Они отражались от верстака со старой пишмашинкой, от фотоувеличителя, от перекошенного, развалистого кресла…
        - Это и есть Мишина «тайная комната»? - шепотом спросила Тимоша.
        - Она самая, - улыбнулась Рита, чувствуя себя хозяйкой - по доверенности.
        - Ой, настоящий «Ундервуд»! - восхитилась Альбина. - Надо же…
        - Девчонки, девчонки! - воззвала Маша. - А давайте печку растопим? А то зябко как-то…
        - Давайте! - согласилась Сулима, оглядывая «тайную комнату».
        Светлана запихала в зев «буржуйки» скрученные газеты, уложила щепки, а Маша чиркнула спичкой. Огонек живо побежал по бумаге, черня ее белизну, пыхнул, охватывая трепещущими языками растопку.
        - Закрой, а то дыму напустишь…
        Дверца с визгом вошла в чугунные пазы. Пламя затрещало, загудело, требуя продолжения банкета. Света подбросила дошечек, уложила пару поленьев и сыпанула полсовка угля.
        - Нашла! - воскликнула Рита.
        - Что, что? - подскочила Маша. - Где?
        Сулима уложила набок тяжелый табурет с толстыми точеными ножками и открутила одну из них.
        - Ой, тайни-ик…
        Высверленная в ножке полость хранила тоненькую стопку листов писчей бумаги, свернутых в трубочку.
        - Куда? - Сулима шлепнула Альбину по руке. - Пальцами нельзя! Отпечатки останутся. Перчатки где?
        - Ой, сейчас…
        Волны тепла потихоньку выдавливали знобкую сырость из гаража, унося в трубу, и Рита скинула пальто, найдя ему место на вешалке.
        - Письмо - вот оно. И конверт есть. Я знаете что придумала? Мы напишем адрес все вместе, по очереди! Каждая пусть впишет по букве, и ни один графолог не разгадает, чей почерк!
        - Точно, точно! - загорелась Маша энтузиазмом. - А на какой адрес?
        - Московский, - ровным голосом проговорила Сулима. - Юрия Владимировича Андропова.
        - Ой… - шепнула Ефимова, впечатляясь.
        - Нет, ну какая же я тупая… - огорченно вздохнула Тимоша. - Я только сейчас все поняла! Мы отошлем письмо - и в КГБ решат, что Миша вернулся? Так?
        - Именно! - шлепнула ладошами Рита. Шлепок в хирургических перчатках прозвучал глухо. - Ну, что они там решат, не знаю, но Маринкина группа обязательно должна остаться!
        - И слежка, и письмо… - покивала Светлана. - Да, это сработает.
        - Пишем адрес!
        - Ой, а почитать? - заныла Ефимова.
        - А не боишься? - вкрадчиво спросила Сулима.
        - Боюсь! И все равно…
        - Ладно уж… - Рита развернула лист, пробегая глазами по строчкам и столбцам. - А тут сплошь цифры!
        Кто-то из девчонок выдохнул:
        - Шифр!
        - Пишем адрес!
        - По очереди! По очереди!
        - Ой, а письмо кому в ящик бросать?
        - Может, ты? Тут целый ящик с париками! Блондинкой хочешь?
        - Нет, я! Нет, я!
        - Вельми понеже… Девчонки, давайте по жребию!
        - Ой, давайте!
        - Пишем!
        Пятеро граций склонились над верстаком, старательно, строго по очереди, выписывая буквы: «г.
        Москва, ул. Дзержинского, 2…»
        Пятница, 5 марта. Ближе к обеду
        ГДР, Варнемюнде
        - Данке, - церемонно сказал я пышнотелой продавщице, принимая хрусткий бумажный пакет. Колбаски со шпикачками пахли одуряюще.
        «Консум» - магазин кооперативный, здесь всё дороже, чем в государственных «ХО»[9 - Handelsorganisation (нем.), сокр. НО - «Торговая организация». Сеть государственных магазинов в ГДР; включала в себя также универмаги Centrum Warenhaus. Система кооперативной торговли Konsum существовала отдельно.], зато - выбор. И очередей нет.
        За десять дней «каникул» я вполне освоился. Обошел весь Варнемюнде, от канала Альтер Стром до отеля и дальше, по Паркштрассе. Бродил, дышал целебным воздухом, думал.
        С утра гулял по променаду: с одного боку - море клокочет, с другого - виллочки выстроились в рядок. Хотя вся эта немецкая упорядоченность бытия начинала приедаться - мой непутевый организм требовал действия и кантовал вопрос: «А не пора ли домой?»
        Вернулся я в «Нептун» слегка на взводе. Включил телик, а там, по DDR TV-1, пресс-конференция! Прямая трансляция из Кремля. «Малое Политбюро» до того перестроилось, что созвало целый батальон гиен пера и аллигаторов эфира - подвести итоги съезда urbi et orbi. Наши, с Центрального телевидения, потерялись среди всех этих Би-би-си, Эй-би-си, Эн-эйч-кей, А-эр-жэ…
        - Ну вы, блин, даете. - Я малость ошалел от подобной эволюции.
        На большом подиуме сидели в рядок Суслов, Устинов, Громыко, Косыгин, Брежнев. Михаил Андреевич, навалившись на мягкий подлокотник кресла, что-то рассказывал Леониду Ильичу, а тот кивал с умным видом - эту сценку, почти невозможную для советского телевидения, показали крупным планом.
        Ведущий глянул на генсека с легким испугом, и тот величественно кивнул. Микрофон достался сухопарой даме с крашеными волосами.
        - Газета «Фигаро», - энергично объявила дама и затянула, часто ставя ударение на последний слог: - Господин Брежнев, на съезде принято решение о ликвидации республиканских Верховных Советов и Советов министров. Означает ли это, что КПСС опасается выхода национальных окраин из состава СССР?
        Леонид Ильич белозубо улыбнулся:
        - Мадам, у нас одна страна и один народ, советский народ. Зачем же нам пятнадцать парламентов и пятнадцать правительств? Вот здесь, в Кремле, работает Верховный Совет СССР и Совет министров - их вполне достаточно. Более того, мы изменим статус братских республик - они станут автономными. Мы сделаем всё, чтобы сохранить самобытную культуру той же Украинской АССР, или Казахской АССР, или Эстонской АССР, но не позволим культивировать национализм. Зачем нам пятнадцать языков? Хватит и одного русского, его знают все.
        - Йеш! - воскликнул я, жуя сосиску, не отрываясь от экрана.
        - «Нью-Йорк таймс»! - подскочил хиппующий корреспондент. - Не означает ли это, что Советский Союз возвращается к имперским порядкам? В частности, к русскому шовинизму?
        Генсек улыбнулся неласково.
        - Пока ваша страна истребляла индейцев, - сказал он внушительно, - наши мужики женились на туземках - по любви и согласию. Процитирую лгунам-антисоветчикам горький анекдот: «Русские варвары врывались в аулы, кишлаки и стойбища, оставляя после себя лишь школы, библиотеки, больницы, театры, дороги, детсады…» Передайте микрофон… Нет-нет, рядом… Да.
        Маленькая большеглазая девушка взволнованно пропищала:
        - «Юманите»! Наши читатели с пониманием встретили отказ КПСС от финансовой поддержки ФКП, других партий и революционных движений. Но они также высказывают опасения, что переход советских заводов к рынку подорвет социализм!
        - Я бы дал слово Алексею Николаевичу.
        Косыгин кивнул и наклонился к микрофонам.
        - Не подорвет, - сказал он серьезно. - Всё производство останется в общенародной собственности, а управляющее звено предприятий будет назначаться государственными органами. И именно госорганы зададут своим назначенцам целевые параметры. А это прежде всего экономическая эффективность. Ну и плюс еще пару показателей, отражающих общественные интересы.
        - Йес… - заурчал я, глотнув «Клуб-колы».
        Осторожный стук подействовал на меня, как выстрел. С гулко бьющимся сердцем, на цыпочках, я подбежал к двери, отдышался маленько и щелкнул задвижкой.
        За порогом стоял огромный человек в плаще, с мужественным лицом викинга на заслуженном отдыхе.
        - Проходите, геноссе Вольф, - улыбнулся я, пряча опаску, - заждался уже.
        - Вы узнали «Человека без лица»? - отзеркалил улыбку шеф Штази.
        - Три года спустя один из ваших агентов - кстати, его зовут Вернер Штиллер - сбежит в Западную Германию и передаст БНД фотокарточку своего шефа.
        Вольф негромко выругался, причем по-русски.
        - Вы говорите совсем чисто, без акцента, - ухмыльнулся я.
        - Я вырос в СССР, - смутился Маркус, - а к предательствам так и не привык.
        - Ну, привычка к мерзостям сходна с копрофагией, геноссе Вольф…
        - Просто Маркус.
        - Просто Миша.
        Бывает так, хоть и крайне редко, что вы чувствуете симпатию к человеку, едва с ним познакомившись. Оказываетесь в радиусе действия его обаяния, а он - вашего. Если это женщина, вспыхивает любовь с первого взгляда, если же мужчина, то из вашей случайной встречи может вырасти крепкая, верная дружба. Со мной такое произошло однажды - в прошлой жизни, и вот, кажется, повторяется в нынешней.
        - Социалистическая демократия превосходит буржуазно-либеральную, - увесисто заявил Брежнев с экрана. - В чем? Прежде всего в том, что для избрания нашему депутату требуются не деньги, а уважение коллектива, опыт и знания. И это именно народные избранники! Вот, скажите, заседают ли в западных парламентах рабочие и фермеры? То-то и оно. Да, согласен, у наших выборов был серьезный изъян - людям предлагалось голосовать за одного кандидата, то есть самого выбора не существовало! Но теперь он появится, и… Пусть победит достойнейший!
        - Чтоб мы жили в эпоху великих перемен… - пробормотал Вольф и покачал головой, отворачиваясь от телевизора. - Столько мыслей теснилось в голове, столько вопросов… Миша, что будет с ГДР?
        - А не будет ГДР, - кривая усмешечка изломила мои губы. - Ни ГДР, ни СССР… Если вот они, - я кивнул на экран, - не начнут экономическую борьбу с Западом, а мы не придем им на смену, не подхватим, не победим…
        - Так они вроде начали уже… - оробело заметил Маркус.
        - Ну-у… - ухмыльнулся я. - Тогда им всем понаставят памятников! А лет через тридцать «весси» побегут в ГДР, чтобы пожить как люди!

* * *
        После обеда ветер стих и небеса перестали колоться иголочками мороси. Море катало волны по-прежнему, гнало валы к берегу, чтобы расплескать по холодному песку, мелкому, как мука. На променаде кое-где стыли лужицы, а просохшая трава неживого серо-желтого цвета шелестела, кланяясь ветру.
        - Миша. - Вольф поднял воротник и, щурясь, пригладил взлохмаченные волосы. - Вот я вас замучил вопросами, а вы что-то скромничаете… Скажите, чем я могу вам помочь сейчас и… в будущем?
        Я подумал:
        - Мне, как нелегалу какому-нибудь, недостает двух вещей: информации и связи. Я не знаю, что сейчас творится в Москве и каков там расклад сил. Мне нужно вернуться, очень нужно, но угодить в секретный «ящик» с добродушной охраной по периметру… Не тянет как-то. И хорошо бы позвонить - маме, друзьям… А если на домашний телефон уже поставили прослушку?
        Маркус внимал, пригнув голову.
        - Я понял, - кивнул он. - Мои люди прозондируют ситуацию в Политбюро, подходы и контакты у нас есть. А насчет связи… Есть кое-какие мыслишки. Помните Дитриха Цимссена и Ганса Мюллера?
        - Еще бы!
        - Они помогут.
        - Тогда… - затянул я, веселея. - Тогда остается лишь одна проблема: где бы тут поесть?
        Вольф рассмеялся, запрокидывая лицо, и ветер снова растрепал ему волосы.
        - Пойдемте, Миша! Семга, лосось и скумбрия ждут нас!
        Глава 10
        Суббота, 6 марта. Раннее утро
        Венеция, пьяцца Сан-Марко
        Томаш Платек вышел на площадь, когда зоревые лучи едва затронули колокольную башню-кампанилу, дотянувшись до пирамидального навершия. В такую рань и пьяцетта, и пьяцца поражали безлюдностью. Холодина и сырой ветер отпугивали туристов, а местные отсыпались.
        Поляк переложил потертый «дипломат» в правую руку, согретую в кармане старенькой меховой куртки, и подышал на озябшие пальцы левой. И кто только надоумил людей числить земноводную Венецию романтической? Ах, серенады! Ах, гондольеры! А ничего, что тутошние каналы и канализация - это одно и то же? Город вечной вони и вечной сырости…
        Замерев на пустынной площади, Томаш перекрестился на собор Св. Марка. Храм не унижал парадной величественностью, как ватиканский Санто-Пьетро, а смиренно преподносил свои бесчисленные красы, обертывая в каменное узорочье искупление Христово.
        «Выходит, - улыбнулся про себя Платек, - если хорошенько поискать, то и в этой клоаке найдешь диковинные чудеса!»
        Хотя базилика Сан-Марко нездешняя, она - византийская пришелица. Эти золоченые купола, ажурные арки, античный лес разноцветных колонн и светоносные мозаики - всё оттуда, с окраины Римской империи.
        Когда крестоносцы из гнилой Венеции затеяли резню в Константинополе, то поразбойничали вволю, от души; храмы божии, и те обчистили. Или вон, конную четверку Лисиппа стяжали…
        Лиловые тучи, беременные холодным дождем, затянули, заволокли небоскат на восходе, но краешек солнца растолкал-таки клубистую хмарь и вызолотил фигурку архангела Гавриила на шпиле кампанилы.
        Поляк счел это хорошим знаком и отворил бронзовую дверь собора. По всему храму стыла тишина, несмелый свет утра проник лишь в окошки у основания куполов и слабо сиял, отражаясь в золотых пазлах мозаик, словно сеялся драгоценной пылью.
        А внизу дрожал полумрак. Трепетавшие огоньки свечей едва отделяли от тьмы круглящиеся колонны аркад и разлеты сводов.
        Зябкий холодок, что гулял между пустых сидений для прихожан, слегка бодрил, понуждая двигаться.
        Но Томаш застыл, прислушиваясь. Показалось ему, что ли? Ну нет! Платек наметил улыбку - его «разведка» донесла точно, патриарх должен быть на месте!
        Шагая к музею, он подумал: вот еще одна крепкая ниточка, натянутая между дожами Венеции и византийскими императорами. Именно с тех давних пор заведено - первосвященника города-хляби именовать патриархом. Впрочем, кардинальская шапка - обязательная опция для этого титула. Ее вручают на первой же консистории…
        Томаш неслышно обогнул Золотой алтарь и вышел к престолу. Если верить молве, прямо под ним хранились мощи Святого Апостола и Евангелиста Марка. Возложив руки на престол и склонив голову, тихо молился Альбино Лучани, венецианский патриарх и кардинал.
        Платек негромко вплел слова от себя, и молитва зазвучала в два голоса. Лучани обернулся, просветленно улыбаясь и остывая от мистического жара. Круглые стекла очков отразили мерцающие звездочки свеч.
        - Кто ты? - Голос патриарха звучал спокойно и в меру ласково, как у всякого доброго человека, не привыкшего бояться.
        - Меня зовут Томаззо, ваше высокопреосвященство, - поклонился поляк. - Простите, что смею мешать вам, но дело, о котором я должен поведать, не терпит отлагательств.
        - Слушаю тебя, сын мой. - Лучани оглянулся на деревянное епископское кресло, но не стал его занимать, предпочтя оставаться на равных. Томаш уловил сие движение души и смягчился.
        - История, которую вы услышите, может показаться возмутительной сказкой, но не спешите с выводами, монсеньор…
        Глухим, бесстрастным голосом Платек рассказал о бытии своем в нумерариях «Опус Деи», о приказе убить некоего Миху, едва ли не нового Мессию, о кознях кардинала Войтылы и о том будущем, завесу над коим приподнял Миха, встреченный им во плоти.
        - Право, мне лестно узнать, что буду… якобы избран папой… - пробормотал патриарх, растерянно улыбаясь и сдерживая улыбку, дабы не обидеть своего странного гостя, - но не слишком ли мрачен конец твоей истории? Уверяю тебя, сын мой, я не тот человек, которого хотят сжить со свету!
        - Именно тот, ваше высокопреосвященство, - мрачно улыбнулся Томаш. - Вы добры и порядочны и непременно захотите смыть скверну со Святого престола. Вот этого вам и не простят - в Ватикане водится много нечистой силы, а иные бесы облачены в алые кардинальские сутаны.
        Лучани беспомощно оглянулся, страстно желая завершить тягостный разговор.
        - Это мирские дела, - выпалил он, краснея, - следовательно, требующие доказательств!
        - Они со мной, монсеньор, - бестрепетно парировал Платек, щелкая замочками «дипломата». - Вот списки членов масонской ложи «Пропаганда-2», вот секретные документы, а в этих записных книжках - масса подробностей о всяких генералах, министрах и, увы, кардиналах. Кардинал-епископ Жан Вийо, могущественный статс-секретарь Ватикана, еще десять лет назад стал масоном ложи «П-2» под игривым именем «Жанни». Подкупы, умертвия, мафия, ЦРУ, шальные миллиарды - Вийо просто смердит серой! И это «Жанни» два года спустя поднесет вам бокал шампанского с отравой, а рано утром заметет все следы. Преступление будет неплохо спланировано, вплоть до того, что швейцарская гвардия в ночь убийства получит недвусмысленный приказ: «Сегодня никакой охраны»…
        Патриарх листал книжки, брал в руки потрепанные листы с грифами высшей тайны, и его затошнило от брезгливости. Ослабев, Альбино присел на кресло и понурил голову.
        - Где сам Личо Джелли? - пробубнил он, мучительно ища достойный выход из крайне неприятного положения.
        - Я убил его, - хладнокровно ответил Томаш.
        Венецианский патриарх устало прикрыл глаза.
        - Чего ты хочешь, сын мой? Денег?
        - На вилле Джелли я позаимствовал не только ворохи бумаг, - Платек небрежно прихлопнул ладонью по крышке «дипломата», - но и кучу краденого золота. Килограммов двадцать с лишним - будет что тратить на богоугодное дело! Ваше высокопреосвященство, я хочу того же, что вы взыскуете в будущем - очистить Святой престол от слуг Сатаны! Направляясь сюда, я лелеял надежду, что обрету в вас верного соратника. - Он молитвенно сложил ладони. - Пожалуйста, монсеньор, не утомляйте свою душу сожалениями! Ибо путь, на который я призываю вас, очень опасен и очень тяжек. Скорее всего, он ведет к смерти. Вы только не беспокойтесь и не переживайте! А я исполню свой долг в одиночку…
        Пока Томаш говорил, лицо Лучани наливалось краснотой. И вдруг патриарх вскинулся, закричал тонким срывающимся голосом, переходя на мирской формат почтительности:
        - Да за кого вы меня принимаете, Томаззо?! Конечно же, мне страшно! Очень страшно! Но разве можно терпеть подобные мерзости? - Он с отвращением отбросил пару книжек. - Кроме житейских желаний, есть еще и долг! Священный долг!
        - Вы со мной, монсеньор? - прямо спросил Платек.
        - Неужели не ясно? - завелся патриарх, продолжая негодовать на собственное малодушие. - И хватит меня величать! Уж если мы с вами объявили новый крестовый поход, то… Меня зовут Альбино!
        - Очень приятно, Альбино, - ухмыльнулся Томаш. - С чего начнем?
        Лучани задумался, успокаиваясь.
        - С аудиенции у понтифика, - решил он. - Действовать будем сами, но папа должен… как это… быть в курсе. Согласен, Томаззо?
        - Да, Альбино, - склонил голову Платек.
        Он был совершенно серьезен. Их ждали могущественные враги и недолгая жизнь, полная мук и потерь, но страха не было. Даже один в поле воин, а уж двое, спиной к спине… Вера их крепка, и Господь с ними!
        Томаш скупо улыбнулся. Вот и надежда зареяла…
        Тот же день, позже
        Москва, улица Дзержинского
        Андропов уяснил этим утром смысл словосочетания «не находить себе места». Он бродил по кабинету, то раздергивая плотные коричневые шторы, то задергивая их «на обратно». Задумчиво приседал за стол, резко вскакивал, заглядывал в «потайную комнату», чтобы наскоро выхлебать стакан разбавленного сока, и возвращался.
        Наконец, приняв решение, нагнулся к селектору, но в этот самый момент приоткрылась дверь и заглянул порученец.
        - Там товарищ Иванов… - сообщил он с долей неуверенности, будучи свидетелем начальственных метаний.
        - Проси, Василь! - обрадовался председатель КГБ, бросая трубку. - Пусть заходит!
        - Есть!
        Мгновение суеты - и бравый генерал-лейтенант перешагнул порог.
        - Разрешите…
        - Разрешаю, Боря, разрешаю, - отмахнулся Андропов от чинопочитания. - А то я уже звонить тебе хотел! Для зачина… - Он схватил со стола желтоватые листки, пересыпанные цифирью, и белую страницу с расшифровкой. - Читай!
        Иванов нацепил очки.
        - Та-ак… «15 марта Анвар Садат разорвет советско-египетский договор о дружбе и сотрудничестве от 1971 года». Вот же ж гад какой! - прокомментировал он. - Мы им Асуанскую плотину, а они нам свои худые загорелые задницы кажут… Хм… «20 июля произойдет крупное землетрясение магнитудой 7,8 в китайском городе Таншань. Погибнет более 240 тысяч человек». М-да… Представляешь, Юра? Сидишь себе, сидишь - и вдруг дом ка-ак зашатается! На тебя валится потолок, и…
        - Боря!
        Иванов живо уткнулся в расшифровку.
        - «6 сентября советский летчик Виктор Беленко угонит перехватчик «МиГ-25П» с секретной аппаратурой в Японию, где передаст его американцам»… Вот этот - точно гад… «9 сентября в Пекине скончается Мао Цзэдун»… - Генерал-лейтенант аккуратно сложил бумаги, подравняв стопочке края. - Не хреново девки пляшут по четыре сразу в ряд… Миха вернулся?
        - Это я у тебя хотел спросить, - сварливо пробурчал Ю Вэ. Вернувшись за стол, он сложил ладони перед лицом и уткнул в них подбородок. Его глаза, увеличенные стеклами очков, смотрели выжидающе - и смятенно.
        - Спецгруппа на паузе, - доложил Борис Семенович. - В разработке один подозрительный товарищ, Исаева им занимается. Одно я знаю точно - Михи в Первомайске нет.
        - Куда ж он подевался? - Андропов расцепил руки, поводил ладонями по столешнице. - Ты знаешь, Борь… Я вот сейчас подумал… Уж слишком легко Миша принял свое раскрытие! А если тут не простота, а тонкий расчет? И мы вычислили лишь его одного - из целой группы?
        Генерал-лейтенант молча покрутил головой, разминая шею.
        - То есть Миша принял удар на себя, отводя нам глаза - и уводя в сторону от товарищей?
        - Именно! - Юрий Владимирович размашисто хлопнул ладонью по столешнице, а затем поднял указательный палец. - Он не просто исчез, Боря, ему помогли! Оперативно и профессионально.
        - Очень даже может быть, - согласился Иванов, поправляя очки.
        - Работаем!
        Вечер того же дня
        Первомайск, улица Офицерская
        Офицерская оставалась девственно пыльна - асфальт миновал ее - и прихотливыми заворотами спускалась к речке Синюхе, притоку Южного Буга. На каждой уличной извилине выдавался заросший неопрятным бурьяном взгорбок, где крепко сидел забор из серых, битых дождем досок - с дороги он чудился палисадом форта.
        Ну, если уж об осадках речь зашла, то вода с небес вела себя прилично - не размывала проезжую часть, а текла по сторонам, выточив русла по колено глубиной. Иногда, после сильного ливня, мутный поток до того растаскивал грунт, что оголял костяки павших и ржавые остовы винтовок.
        Знать, и ассоциация с фортецией не зря зацепилась - бои тут шли страшные…
        …Саймон поднажал, выруливая, и верный «каблучок» тоненько взревел, одолевая крутой подъем. У крошечного магазинчика «Продукты» Грин затормозил и вышел, поднимая «ижевский» капот. Условный сигнал: «Всё в порядке».
        Мельком Саймон глянул на часы. Файв-о-клок.
        Приняв озабоченный вид, Грин заглянул под капот. Потрогал, подергал провода - и деловито вытер руки ветошью.
        «Долго ждать не буду, - подумал он, - минут пять, от силы».
        Завывая мотором, подкатил бортовой «газон», груженный опилками. Наверное, с мебельной фабрики. Из кабины выпрыгнул водитель, курчавый парень лет тридцати, в теплых суконных штанах, пятнистых от следов масла, и в байковой рубашке. Изгвазданную куртку из болоньи он забросил обратно на сиденье - вечер баловал теплом.
        - Проблемы? - кивнул курчавый на движок «Ижа».
        - Да нет, - вежливо ответил Грин, в очередной раз изумляясь этой русской присказке, совершенно размывавшей понятия.
        Водитель «ГАЗа» осклабился - и выдал пароль:
        - Если что, могу занять свечу. У меня целых три запасных.
        - Спасибо, - медленно отозвался Саймон. - Просто искра в скат ушла.
        - Держи. - «Коллега» протянул ему пять рублей. Грин принял «пятерку», удоволенно хмыкнув - звезда на Спасской башне перечеркнута крестиком.
        - Саймон Грин, - протянул он руку. - Временно Семен Зеленов.
        - Питер Смит, - отозвался напарник. - Он же Петр Ковалев. Даже так - Петр?, чтобы с местным колоритом!
        - Рад, - искренне сказал Грин. - Одному тут тошновато. Новости есть?
        - Ждем третьего, Сёма! - ухмыльнулся Питер. - Тебя уже просветили местные насчет выражения «сообразить на троих»?
        - Пару раз соображал, - скривился Саймон. - «Столичная» хороша, но здешний самогон… Гадость!
        Отсмеявшись, курчавый пнул колесо «Ижа».
        - Насчет пополнения, - переключился он на деловой тон. - В Первомайске работает наш агент, он входит в спецгруппу генерала Иванова как аналитик…
        - Знаю, - проявил Грин осведомленность. - Глеб Лукич Новаго. Мне было рекомендовано не контактировать с ним.
        - Мне тоже, - кивнул Смит. - Как успехи?
        - Да так… - дернул плечом Саймон. - Вышел на одну деваху. Миха ее на ноги поставил…
        - М-м-м… - затянул Питер, щелкая пальцами. - Светлана!
        - Она, - буркнул Грин, недовольный информированностью партнера. - Последнюю неделю не ходил за ней. Кажется, девчонка заметила слежку. А вот, если вдвоем… - Он поморщился: - Shi-it… Все так несерьезно… Какая-то малохудожественная самодеятельность!
        - Так на это и расчет! - энергично отмахнул Смит. - Chief of station здорово рискует, но тактика «профи действуют как любители» может сработать… Да, насчет агента Новаго. Мне намекнули, что как раз третий и выйдет с ним на связь.
        - А нам, значит, не доверяют? - кисло усмехнулся Саймон.
        - Да нет, тут другое… По секрету, между нами, ждать надо не третьего, а третью!
        - Ну что ж, - Грин флегматично пожал плечами, - «любовь втроем» - не худший вариант.
        Старушка, вышедшая на крылечко магазина, кротко улыбнулась, глядя на гогочущих парней.
        «Молодежь… - подумала она. - Небось о девках судачили. Охо-хо-нюшки…»
        Воскресенье, 7 марта. Около трех часов дня
        Восточный Берлин, Карл-Маркс-аллее
        Мне выделили квартиру в панельной десятиэтажке рядом с рестораном «Москва». Смотришь с проспекта - полное впечатление, что шагаешь по столице СССР, где-нибудь у площади Гагарина. Всей разницы, что московские панельки - в девять этажей, а берлинские довели до круглого счета. Да, и еще над соседским домом ракетирует берлинская телебашня с нанизанным шаром из нержавейки - с виду несерьезная конструкция, а ведь тридцать метров в поперечнике, и весит, как полсотни загруженных вагонов!
        Закрыв за собой дверь квартиры, я мысленно выдохнул. Всю дорогу от Александерплац проверялся, но вроде чисто. «Шпицели» не страшили особо - Маркус на моей стороне, а вот ребятишки из Карлсхорста или с Кляйналлее…[10 - В Карлхорсте, окраинном районе Восточного Берлина, находилось представительство КГБ. На Кляйналлее (Западный Берлин) располагалась штаб-квартира ЦРУ.]
        Беспокойство вцепилось в меня еще в Москве, и освободиться от него не получалось. Тревог добавляла утрата сверхскорости - раньше-то я мог так стартануть, что не удержишь в поле зрения! Мелькнул размытым пятном - и нет меня. Мог и плюх надавать особо наглым оперативникам. А теперь - всё, списан в обычные смертные.
        Лишь в детской фантастике семнадцатилетний пацан способен оказать сопротивление крутому спецназовцу. В реале я и вякнуть не успею. Вот это унизительное ощущение беспомощности и раздувало тлеющие страхи.
        Даже здесь, в тихой квартирке, меня не покидало чувство близкой опасности. Уверенности в том, что Штази не поддалось искушению насовать повсюду «жучков», не было. Одно хорошо - миниатюрных телекамер пока не создано.
        - Трусишка зайка серенький… - проворчал я. Вспомнил о звукозаписывающей аппаратуре и выдал в импульсе раздражения: - Да пошли они все!
        Схомячив рыбку из Варнемюнде, переоделся, натянув трико, и «пошел на работу». В комнате, на большом письменном столе, блестел «Comintern-1», моя микроЭВМ в экспортном исполнении. И «клава», и «мыша», всё как у людей. Займусь сервером домена…

* * *
        Юзерствовал до самого вечера, и то, что получилось, сбросил на ГМД. Правда, дискеты на полтора «метра» пока не выходило, как ни бились в Центре микроэлектроники, но мне и триста «кило» - с избытком.
        - Весь в трудах, - простонал я, разгибая спину, - аки пчела…
        Именно под конец рабочего дня в дверь постучали. Натура моя, как водится, вздрогнула, прислушиваясь. Тук-тук-тук. Тук. Тук-тук.
        «Маркус!»
        Я открыл, впуская «Человека без лица». Вольф выглядел несколько смущенным.
        - Простите, Михаэль, что вот так, запросто, не предупредив…
        - Вообще-то, Маркус, это я у вас в гостях!
        Начальник Штази прошел в комнату, потирая широкие ладони, будто сметая остатки неловкости.
        - Да как-то разволновался с утра. Смешно, наверное, сокрушаться о будущем, но… Воссоединение Германии… Падение Берлинской стены… «Остальгия»… Ведь всей этой катастрофы можно было избежать! Вот, что не дает мне покоя!
        - Можно было… - передернулся я. - Нужно было! Убрать дурака, а не чмокать его в меченую лысину! - помолчал, успокаиваясь, и продолжил задумчиво, глядя на потемки за окном: - Знаете, Маркус, если подумать, то история России - это летопись предательств. Я не отношу себя к поклонникам Империи, но вспомните семнадцатый! Разве Николай не мог остановить в феврале тогдашнюю либерально-демократическую вакханалию? Мог! Должен был! Обязан просто! Призвал бы гвардию, и та бы живо зачистила Питер от дезертиров и агитаторов. Взял бы за гузно Гучкова, спровоцировавшего хлебные бунты, разжаловал бы в рядовые генерала Алексеева, устроил бы заградотряды из ударников-корниловцев… Гадство… И время-то какое выбрали! Самый подходящий момент для удара в спину. Ведь Россия «сосредоточилась» как раз к весне семнадцатого года - военные заводы раскручены, склады забиты боеприпасами, даже форму новую припасли! Еще какая-то пара месяцев - и наши войска перешли бы в наступление, гнали бы кайзера до самого Берлина. А Черноморский флот овладел бы Проливами… Всё бы так и вышло, если бы только не предательство царя-батюшки!
Согласитесь, тяжело это - спасать страну, когда ее правитель - изменник и слабак! Правда, большевикам это удалось. И не их вина, что семьдесят лет спустя нашелся еще один Иуда-идиот…
        Маркус скинул куртку и встал рядом со мной, глядя за окно.
        - Миша… - произнес он задумчиво. - А вам не кажется, что в грязных делишках Февраля явно наследил английский лёва?
        - …А в восьмидесятых нагадил штатовский орёлик, - кивнул я. - Согласен. Все равно… Будь у нас в начале века сильный император, Россию удалось бы спасти. А рулил бы КПСС умный и волевой генсек, устояли бы и Советский Союз, и ГДР.
        Вольф покивал, горестно поджимая губы.
        - Вот это и лишает меня спокойствия! - в его мужественном голосе чувствовался надрыв. - Я должен был, обязан был противостоять измене! У меня не было лейб-гвардии, но «Боевые группы рабочего класса»[11 - Народная милиция ГДР, более 200 тысяч человек.] - были!
        Маркус, как и я когда-то, путал времена, сопрягая грядущее с былым.
        - Ага! - фыркнул я ехидно. - Чтобы потом немецкие дети проходили бы на уроках истории, как зловещий «Человек без лица» развязал в Германии гражданскую войну? Нет, Маркус, исправить что-то в будущем не получится, слишком поздно. Работу над ошибками нужно делать сейчас, вот в этом настоящем! Времени очень мало, но если хорошо постараться, можно успеть.
        - Нужно успеть. - Вольф растянул губы во вздрагивающей улыбке, словно извиняясь за разгулявшиеся нервы.
        Я замедленно кивнул, глядя на вечерний Берлин. В опадающей темноте зажигалось все больше окон. Их свет складывался и умножался, вычитая мрак.
        Понедельник, 8 марта. Позднее утро
        Сомали, Могадишо
        «У всех праздник как праздник, - думал Ершов, выглядывая в узкое окошко, больше схожее с амбразурой, - только у нас вечный бой. И даже во сне покоя нет, сплошные догонялки со стрелялками…»
        С четвертого этажа отеля «Аль-Уруба» различались белые дома, оттененные метелками финиковых пальм, желтые коробочки такси и картинка, не лишенная символизма - кафедральный собор с двумя башнями, зажимавшими главный портал напротив белокаменного карандаша минарета. Плоские верха соборных башен были оторочены зубцами и больше подходили замку, чем храму. На левой засел сиадовец с РПГ, а внизу, уткнув орудие в битый «Фольксваген», весело горел кубинский танк.
        Гулко свиристя лопастями, закладывал вираж «Ми-24», прозванный летунами «крокодилом». Зависнув в наклоне, вертолет часто замигал злыми огоньками четырехствольного пулемета - крупнокалиберные пули хлестали, вычищая «гнездо» гранатометчика, копотя фонтанчиками пыли и ошметков.
        - Манифико! - воскликнул Хорхе. - Трабахо бьен!
        - Чистота - залог здоровья, - усмехнулся Григорий.
        Мартинес рассмеялся. Он бегло говорил по-русски - учился в Союзе, и понимал советский юмор.
        Отвалив в сторону, «Ми-24» потянул вдоль Найгерия-роуд, к возвышенности, где белела вилла «Сомалиа». Эти двухэтажные палаты в стиле ар-деко строили еще при Муссолини, когда высушенное, прожаренное Сомали звалось Итальянским. В ту пору на вилле селились губернаторы колонии, а президенты доморощенные прописались гораздо позже.
        Сиад Барре неплохо закрепился - резиденцию окружали ряды кольев с густо намотанной колючей проволокой, траншеи и доты, собранные из «кубиков» - бетонных блоков. Засевшего в подземном бункере диктатора защищала гвардия - «красные береты». Со страху они палили во всё, что шевелится, из автоматов, пулеметов и пушек. Особенно доставалось морскому порту - снаряды рвались, вздымая в гавани пенные гейзеры, а вдали синели корабли - крейсера «Владивосток» и «Ленинград», БПК «Василий Чапаев». Мариманы ждали, когда угомонят ретивых защитничков. Ближе всего к берегу подошел большой десантный корабль «50 лет шефства ВЛКСМ» - видать, морпехи сильно разозлились…
        - Грего! - завопил Мартинес из темного коридора. - Камарада хенераль!
        Ершов с сожалением покинул свой НП - над виллой «Сомалиа» кружили в зловещем танце уже три «крокодила». Они долбили укрепления из пушек и пулеметов, всаживали НУРСы, разваливая блиндажи - пыль и гарь поднимались непроглядной тучей, заволакивая резиденцию.
        Мельком оглядев свою мятую, задубевшую от пота форму, Григорий натянул панаму и усмехнулся отражению в расколотом зеркале - на передовой особый лоск.
        Выскочив в коридор, забитый ломаной мебелью, он столкнулся с Очоа. Дивизионный генерал щеголял в выцветшем, латаном комбезе, а простреленное кепи лохматилось вихрами ниток.
        - Капитан Ершов! - лихо представился военсоветник.
        Белозубая улыбка словно осветила обветренное, загорелое до цвета седельной кожи лицо Очоа.
        - А мне больше нравится Грегорио! - Он протянул руку. - Зовите меня Арнальдо, капитан. Привык, знаете ли, что люди и звания не всегда совместимы! А уж оборона Зейлы… Знатное батальное полотно, просто эпическое!
        Ершов пожал сухую, крепкую ладонь кубинца, подумав: «Сработаемся!»
        Очоа - боевой генерал. У него за спиной не только «барбудос» и Сьерра-Маэстра. Арнальдо дрессировал бойцов в Конго, воевал с юаровцами в Анголе… Было где загореть.
        - Пройдемте на ту сторону, камарада хенераль? - улыбнулся капитан. - А то здесь шумно…
        - О нет, нет! - экспрессивно воскликнул Очоа. - Досмотрим кино «Взятие «Сомалиа»!
        Из разграбленного номера открывался шикарный вид на Могадишо. Кое-где над плоскими крышами, частенько обрамленными зубцами, вился, вяло закручиваясь, серый дым. Изредка бухали взрывы, а на окраине гоготали пулеметы.
        - Камарада хенераль… - обеспокоенно напомнил Мартинес, адъютант Очоа. - Стреляют…
        - Но не попадают! - рассмеялся генерал. - Местные не умеют стрелять, Хорхе! О, смотрите, Грегорио! Мои мальчуганы!
        Вздымая винтами пыль и песок, «Ми-24» кружили по-над самой землей - «красные береты», оглушенные и совершенно деморализованные, сдавались пачками, а на посадку заходил «Антей» - аэропорт Петрелла принимал кубинцев из Браззавиля.
        - Пока двести бойцов, - развел руками Очоа, - но все проверены в бою. «МиГи» перебросим попозже, а танки уже в пути - сухогрузы «Эль-Пинеро» и «Камило Сьенфуэгос» скоро обогнут Африку.
        - Отлично, - кивнул Ершов. - У меня для вас тоже хорошие вести… Арнальдо.
        В генеральских глазах мелькнула смешинка - понимаю, мол, дисциплина не дает избавиться от лишней почтительности. Нахмурившись, капитан продолжил:
        - В Москве решили поддержать идею товарища Фиделя Кастро о создании социалистической федерации, куда войдут Сомали, Джибути, Эфиопия и Южный Йемен.
        - Манифико! - вырвалось у Хорхе.
        - Манифико, - кивнул Очоа.
        - Сомали более-менее под контролем. С Джибути особой возни не будет. Йеменские товарищи в курсе. А вот Эфиопия… Там самая работа, - рублено заговорил Григорий, сбиваясь на официальный тон диктора из программы «Время». - Нашу задачу облегчил Менгисту Хайле Мариам - этот «красный негус» перестрелял массу народа. В Аддис-Абебе на площадях, на рынках, у церквей - кучи трупов. Мы нашли более разумного, покладистого товарища… К-хм… Это генерал Аман Андом. Кстати, именно он организовал переворот в Эфиопии, но оказался слишком честным для политических бандитов, вроде Менгисту…
        - Позвольте, - нахмурился Очоа, - но Андома расстреляли в ноябре позапрошлого года! Или он застрелился сам - были и такие сообщения… Хм… Темная, конечно, история.
        - Еще какая темная! - ухмыльнулся Ершов. - Той самой ночью, когда люди Менгисту затеяли двухчасовую перестрелку с охраной генерал-лейтенанта, ему помогли спастись… - Он подумал, что об участии группы «А»[12 - Известна как группа «Альфа».] лучше умолчать. - Проблема в том, что Менгисту удалось бежать из императорского дворца. Сейчас он скрывается в провинции Огаден, куда подтягиваются и сторонники и наемники. В распоряжении подполковника танки, артиллерия, авиация…
        - Во-оздух! - вскричал Хорхе.
        Ершов резко повернулся к окну. Казалось, прямо на него, немного кренясь, пикировал «МиГ-17». Заблистала огнем авиапушка, 37-миллиметровые снаряды угодили этажом ниже - пол задрожал от взрывов, но слышно их не было, все звуки мира покрывал надсадный турбореактивный рев.
        Григорий, не думая, скинул с плеча «калаш» и дал очередь. Рядом, скалясь, палил Очоа. Летчик не выдержал, резко завиражил, уходя влево. Гулко, с расстановкой, задолбила зенитная спарка на крыше отеля. Бой длился от силы две или три секунды, но Ершов ясно видел, как прорывались дыры в тускло блестевшем днище истребителя, как заглох двигун, сыпля искрами.
        «МиГ» вильнул, скользя на бреющем, задевая крылом листья-опахала пальм, и врезался в белый минарет, распухая черно-оранжевым клубом огня. Каменные обломки и ошметки дюраля сыпанули по улице.
        «Отлетался!»
        Бравый генерал повесил автомат обратно на плечо, продолжая разговор:
        - Значит, нам нужно оперативно перебросить войска в Эфиопию. Лучше всего в Дыре-Дауа. Там отличный аэродром, а из Джибути подходит железная дорога… - Он расплылся в улыбке. - Хорошие места! В Конго меня выбешивали влажность и комарьё, а тут… Сушь да гладь!
        Из коридора долетел топот бегущих ног.
        - Камарада хенераль! - Адъютант так резко влетел в двери, что едва не растянулся. - Сиаду Барре удалось уйти!
        - Поймаем! - отмахнулся Очоа.
        - И повесим, - неласково усмехнулся Ершов.
        Глава 11
        Понедельник, 8 марта. После обеда
        Ленинград, Боткинская больница
        - Сашок, стой здесь и притворяйся статуей, - приказал оперуполномоченный.
        - Понял, - смиренно ответил Щукин. Но он не был бы Щукиным, если бы не спросил: - А он точно сюда явится?
        - Точно, - буркнул Тихонов. - Больше некуда. Был у них еще схрон на Обводном, так мы там капремонт затеяли… Ну, как бы затеяли! Техники понагнали, строителей в касках… - Он тут же рассердился. - Отставить разговорчики! Бди!
        - Бдю! - Саша вытянулся во фрунт, поедая глазами начальство.
        Недовольно фыркнув, начальство ушло. Щукин даже позавидовал оперуполномоченному - тот двигался бесшумно и легко. Как большой кот. У него так пока не получалось…
        Прислонившись к стволу огромного, раскидистого вяза, Саша устроился так, чтобы видеть все подходы, оставаясь вне поля зрения. Стояла тишина, лишь с недалеких путей разок донесся короткий лязгающий грохот - тепловоз проехал по своим тепловозным делам. А в больнице будто выходной… Или празднуют в ординаторской! Ни-ко-го…
        «Интересно, что «БОМЖ» заныкает? - лениво тянулись мысли. - Банку? Или коробку?»
        Вспомнилась закладка на Краснолужском мосту. Марта Петерсон сунула в нишу… Он не разобрал издали. Какой-то темный предмет. А потом, когда сам же и взял в руки контейнер, не поверил. Всё думал, что ошибся, переживал, злился на ребят загодя - ведь смеяться будут! Зачем тебе, скажут, обломок шпалы? Вся в креозоте, с ржавыми дырами от костылей… А технари живо раскупорили причудливый контейнер из пластмассы. Глянешь - и забудешь. Ну, шпала шпалой! А внутри деньги лежали, чернила для тайнописи, электронные штучки всякие, вопросник - и записка для любопытного аборигена, ненароком изъявшего закладку: «Товарищ! Ты случайно проник в чужую тайну, подобрав вещи, которые предназначены не для тебя. Оставь деньги себе, но не трогай остального, чтобы не узнал слишком много и не подвергнул свою жизнь и жизни своих близких опасности. Все содержимое выброси в реку, в любое глубокое место и забудь. Никому не говори о своей находке, иначе будут большие неприятности. Ты предупрежден!»
        Осмотревшись, Саша натянул вязаные перчатки - пальцы зябли, хоть и весна.
        «А ведь скоро конец операции «Немо»…» - подумал он, грустнея. Ведь это, по сути, первая в его жизни настоящая секретная миссия. И повезло как! Только-только слушатель «Рыбин» стал младшим оперативником Щукиным, как его сразу словно кота - лови мышей!
        Где-то на Украине приняли посылку от «БОМЖа» и отправили свою, насовав тщательно просчитанной «дезы». О чем - не знает ни Тихонов, ни Горохов, ни даже Блеер. Но вот сегодня, прямо сейчас Гарбуз сунет пакет с дезинформацией в тайничок. Американцы достанут ее своими жадными ручонками - и схряпают, аппетитно чавкая.
        Тут и сказочке конец…
        Внезапно мысли вымело из головы. Уловив движение, Щукин замер.
        «Явился, не запылился…»
        Сергей Гарбуз, он же «Немо», он же «БОМЖ», вышел из-за угла больничного корпуса, шаря глазами по сторонам. В стильном пальтишке из светлой ткани и шляпе того же цвета, в отглаженных черных брючках и до блеска начищенных ботинках, он и в самом деле напоминал дипломата. А плоский чемоданчик лишь добавлял сходства.
        «Давай, давай… На старт… Внимание…»
        Гарбуз неожиданно изменил обычной своей самоуверенности - оглянулся пугливо и приблизился к глухой стене. Пошатав кирпич, он вынул его, морщась - перчатку измарал! - осторожно уложил на подмерзшую с ночи слякоть. Щелкнули замочки «дипломата», словно объявляя: «Марш!».
        Саша оттолкнулся и в два скачка оказался за спиной у агента, хватая того за плечи. Гарбуз как стоял, так и рухнул на колени, теряя шляпу, но не выпуская из рук жестяную коробку.
        - Попался, который кусался! - весело сказал Щукин. - Вставай, шпиён. Поигрался, и хватит.
        Будто ниоткуда возникли оперативники, взяли «БОМЖа» под белы рученьки, приподняли…
        - Я буду жаловаться… - пролепетал Гарбуз. - Мой папа…
        - Папу с мамой ты еще долго не увидишь, - плотоядно ухмыльнулся Тихонов, клацая наручниками. - Лет двадцать как минимум!
        Гарбуз сомлел, обвисая в крепком хвате оперов.
        - Саня! - торжественно провозгласил оперуполномоченный. - Тебе партийное задание: берешь красную помаду и топаешь на проспект Добролюбова. На стене дома номер один дробь семьдесят девять рисуешь смачную «пятерку»!
        Тот же день, позже
        Ленинград, проспект Добролюбова
        Синти то ли взаправду простыла, то ли притворяется. Скорее второе - та еще выдра…
        «Все сам, все сам…» - удрученно вздохнул Лофтин, подворачивая баранку. В паре с Фолк он никогда не садился за руль. Не потому, что она стажер, а он - ого-го, просто не хотелось выдавать свой стиль езды. Если Синти увидит, как он водит - максимально аккуратно, соблюдая правила до запятой, - то сразу поймет причину. А язычок у нее, бывает, и раздваивается…
        Да, он панически боялся советских gaishnikov. До холодной испарины не хотелось увидеть взмах полосатой палки, властно требующей остановиться. Понятно, что ничего-то ему не будет. Ну, проверят документы… Козырнут и отпустят. «Не нарушайте, мистер».
        Но все это время его будет пожирать унизительный, липкий страх, подавить который не получалось. Вся его бравада, все эти смешки да шуточки - веселенькая маска, под которой скрывается бледное, искаженное лицо.
        «Так и чокнуться можно, Дэнни», - нахмурился Лофтин, нежно тормозя на перекрестке, едва загорелся желтый.
        Поморщившись, он мотнул головой, отгоняя тягостные мысли, и быстренько нашел, на что ему отвлечься. Дэниел злорадно усмехнулся, припомнив то мрачное уныние, из которого не выходит Фред Вудрофф. Он, помнится, крепко обиделся на Фреда в прошлом году - шеф умотал в Вашингтон, прикарманив его идею о Михе-самозванце. Да, все блестяще подтвердилось, вот только Фред никаких бонусов не заработал. Наоборот, Джек Даунинг упорно делает вид, что никакого Вудроффа не существует в природе. Еще бы! Такие планы лелеял человек! Небось видел себя в кресле… ну, если не вице-президента благословенных Штатов, то уж директора ЦРУ - точно. И вдруг такой oblom…
        Да разве ему одному? И Фултон, и Колби, и сам президент такими словами Фреда поминают, что тому икается.
        «Так тебе и надо, рыжая образина!» - мстительно подумал Лофтин, выворачивая на Добролюбова. Близко, близко уже…
        Условное место «Добро». Ага! Пятерочка!
        - О’кей… - прошептал Дэн, веселея.
        «Ничего, Фредди… Жизнь - это качели. Посмотрим еще, кто вверх, а кто вниз! Будешь знать, как чужое тырить…»

* * *
        Часом позже Лофтин отъезжал от больницы имени Боткина. Руки ходуном ходили, сердце колотилось где-то в области кадыка, а нутро сжималось так, словно кишки в узлы завязывались.
        Зато контейнер от агента Немо полеживал под сиденьем, грея душу.
        «Стакан бурбона на два пальца, - постанывал Дэн про себя, - кусочек хамона и сигару! Заслужил…»
        Четверг, 11 марта. Ближе к вечеру
        Первомайск, улица Ленина
        Марина позвала с собой верных паладинов - Рустама с Умаром, и те обрадовались. Вон, до сих пор сияют…
        - Хватит меня умилять, - улыбнулась девушка. - По местам! Умар, ты на правую сторону. Неторопливо топай ко Дворцу пионеров. Увидишь меня - продолжай движение, будешь лидировать.
        - Есть! - сипло отозвался Юсупов.
        - Рустам, ты - по левой, за Наташей. А я за тобой.
        - Понял, - серьезно кивнул Рахимов.
        - Всё, марш на исходные!
        Оперативники неспешно покинули пустынное фойе спорткомплекса, и Марина вернулась в раздевалку.
        Наташу Верченко было не узнать - в блондинистом парике, в тренировочном костюме и в кедах, обутых на теплые носки, она демонстрировала поразительное сходство со Светланой. Шевелёва всю последнюю неделю приучала наблюдателей к своему «вечернему наряду», вот только покидала она стадион в сопровождении целой толпы девчонок и мальчишек - не подкрадешься. А сегодня - замена.
        - Как ты?
        - Нормально, - выдавила Наташа.
        - Цыц! - строго сказала гримерша. - Все лицо мне испортите!
        - Мы больше не будем, - раскаялась Марина.
        - Готово, - проворчала тетя Глаша, отходя и любуясь, как художник - удавшимся портретом.
        - Куколка! - улыбнулась Исаева и торопливо добавила: - Молчи, молчи! Готова? Кивни!
        Верченко тряхнула париком. Всегда готова!
        - Выходишь, - инструктировала ее Марина, - шагаешь, не торопясь, по левой стороне улицы…
        - Брать будем? - пробубнила Наташа, едва разлепляя губы.
        - По ситуации. Начали!
        Верченко быстро накинула шуршащую куртку из болоньи и вышла. Тетя Глаша незаметно перекрестила ее.

* * *
        Наташа неплохо отыгрывала испуганную школьницу - руки засунуты в карманы, воротник куртки поднят, пугливо озирается, то прибавляет шагу, то почти останавливается, как будто раздумывая - а не рвануть ли обратно?
        Преследователь объявился сразу же - тот самый шофер брутальной наружности, которого описала Рита. Одетый не слишком аккуратно, но чисто, он поджидал Светлану у гастронома, что на углу Шевченко и Дзержинского, как раз напротив спорткомплекса. И увязался следом.
        Шоферюга ступал уверенно и неспешно, ничем не выдавая волнения. Но вот, дойдя до сквера Победы, он неожиданно свернул и неторопливо спустился в подземный переход.
        Марина сперва растерялась, а затем стала перебирать все свои действия, пытаясь сообразить, что вдруг спугнуло Семена Зеленова.
        Чуть слышно пискнула рация, и девушка склонила голову к микрофону.
        - Росита на связи.
        - Докладывает Дервиш, - пробился сквозь шипение голос Умара. - За «Светланой» идет второй! Слышишь?
        - Второй? - нахмурилась Марина. Да, действительно, чья-то широкая спина в телогрейке завиднелась впереди.
        - Второй! Он вышел из сквера - и переглянулся с Зеленовым!
        - И они разделились… - Мозг капитана госбезопасности четко заработал, раскладывая блок-ситуацию на составные. - Дервиш, следуешь за Зеленовым!
        - Понял.
        - Ходжа!
        - Ходжа на связи. Я срисовал второго.
        - Держись за ним.
        - Понял.
        «Росита», нечаянно догнав Рустама, остановилась, копаясь в сумочке, и снова зашагала, отставая шагов на двадцать.
        - Росита! Это Дервиш. Вижу «каблук» Зеленова! Он припаркован на вашей стороне, у «зебры»!
        - Поняла! Если случится попытка захвата, нейтрализуешь своего!
        - С удовольствием! То есть понял!
        Марина ускорилась. Вечерний сумрак безобразничал, скрадывая детали, но «Иж» виднелся хорошо. Фургончик стоял, приткнувшись к бровке, наискосок от лестницы, ведущей в парк.
        Движение на улице стремилось к нулю, да и прохожих немного. Похищение, если умеючи, пройдет гладко. Секундное замешательство - и редкие свидетели убедят себя, что ничего особенного не заметили. Ну, усадили девушку, и что? Чего ж не подвезти, ежели по пути?
        - Внимание…
        Акция пошла малость наперекосяк. Второй начал догонять «Светлану», Рустам держался за вторым. Зеленов, по всему видать, должен был пересечь улицу и занять место водителя. Он заторопился к переходу, но, поняв, что не поспевает, бросился прямо через улицу. Наезжавший автобус издал басистый гудок, Семен шарахнулся, тут же, как тореадор быка, пропуская мимо себя истерично сигналившую «Волгу». А вот Умар, не привлекая к себе внимания, одолел пешеходный переход.
        У Марины оставались сомнения насчет второго, но тот, никак не координируя свои деяния с напарником, тупо играл похитителя. Ухватив «Свету» одной рукой, другой он отворил дверцу, однако запихать в машину лейтенанта госбезопасности не получилось.
        Верченко, сохраняя бесстрастное выражение лица, заехала коленкой в пах похитителю, а когда тот согнулся, глотая воздух, как рыбка в аквариуме, приложила его анфас об капот «каблука». Рахимов мигом схомутал «подкаблучника».
        Иногда просто поражаешься, как растягиваются мгновения, умещая столько разных событий в ничтожный промельк.
        Марина бросилась было на помощь Юсупову, но Умар, чемпион Ферганской области по дзюдо, и сам управился.
        - Такси! - выдохнула в микрофон Росита. - Живо!
        «Дублерка», ведомая изнывавшим от тревог Славиным, подлетела, как пикирующий истребитель.
        - Допросить! - резко бросила Исаева. - Жестко и без церемоний!
        - Бу-сде! - нехорошая улыбка, кривившая губы Николая, не оставляла сомнений - приказ исполнят в точности.
        Марина прошлась, успокаивая дыхание и пульс.
        «А город подумал - ученья идут…» - улыбнулась она.
        Первомайцы возвращались с работы, спеша заглянуть в магазин, или волокли полные сумки до дому, и им дела не было до короткой суматохи на переходе. Девушка подняла голову, вбирая носом вечерний холодок.
        Солнце село, разворачивая багровые знамена. Вдоль улицы загорелись фонари, уплотняя сумеречную синеву. Взрыкивали холодные «Икарусы», урчали теплые «ЛиАЗы» - автобусы напоминали подсвеченные аквариумы. Всё больше светлело окон, выдавая приватные тайны мельканьем теней или голубыми отблесками телевизоров. Хорошо!
        Суббота, 13 марта. Утро
        Первомайск, улица Одесская
        - А вы молодец, Марина, - блеснул очками Иванов.
        В «Волге» генерал-лейтенант устроился на заднем сиденье, поэтому Исаевой, сидевшей впереди, пришлось обернуться, чтобы кивнуть.
        - Все молодцы, - улыбнулась она. - Саймон с Питером - крепкие орешки, но мы их таки раскололи…
        - Я вижу, вернее, слышу, - фыркнул Борис Семенович, - вы подцепили местный говор!
        - С кем поведешься… - Марина описала ладонью некую фигуру.
        - Да, забыл поблагодарить вас за то, что встретили. Перспектива пыхтеть с чемоданом не слишком окрыляла, а местные такси… - Иванов сокрушенно покачал головой.
        - Ну, шо вам сказать за местные такси? - подхватил Славин. - Мине сдается, шо они ненавязчивы.
        Отсмеявшись, генерал-лейтенант взялся протирать очки, а его прищуренный взгляд уперся в зеркальце.
        - Марина, мне это кажется или я вас все-таки перебил?
        - Немножечко перебили, в общем-то, - улыбнулась Росита. - Вот, смотрите, Борис Семенович. Мы выявили всю цепочку между Новаго и Гарбузом. Немо передавал «посылку» через вечно голодного студента, Аркашу Таратынко. Проводница оставляла ее в камере хранения одесского вокзала, а Лукич сам забирал передачу. Однако Грин со Смитом… Кстати, не уверена, что это их «всамделишные» фамилии… Так вот, оба не вписываются в эту схему. Саймон и Питер - простые исполнители, в общем-то. Не удивилась бы, если окажется, что они из ликвидаторов или диверсантов. Уж больно топорно, неуклюже работают. И… Ну, может, я и не права, но… - она заколебалась. - Думаю, что эту парочку Даунинг заслал по собственной инициативе. Независимый выход на агента Новаго! Понимаете? Возможно, резидент опасается утечки в ЦРУ или подозревает, что Немо раскрыт. А иначе зачем дублировать информационный канал? Сначала Саймон в одиночку осмотрелся и начал следить за Светой Шевелёвой. Потом их стало двое, а теперь должна появиться третья. Причем, если верить Смиту, только ей, этой третьей, разрешено вступать в контакт с Новаго… Притормози!
        Славин мягко выжал педаль, и «дублерка», въехавшая в туннель под железнодорожной насыпью, сбросила скорость.
        - Есть! - взволнованно воскликнула Марина. - Третья оставила условный знак! Помните, Борис Семенович? В той тетрадке, у Лукича?
        - Пятиугольная звезда, нарисованная мелом? - быстро протараторил Славин. - Я ее тоже заметил!
        - Не хреново девки пляшут, по четыре сразу в ряд… - затянул Иванов, надевая очки, и ухмыльнулся: - Вовремя я прилетел!

* * *
        Иван Третий лучше всего подходил под описание Лукича - щуплому с виду, но жилистому, ему потребовался минимум грима да седой паричок, чтобы выдать себя за пожилого аналитика, затеявшего измену родине на старости лет.
        Звезда под мостом призывала к рандеву. Вот Иван и отправился на встречу, сутулясь да расслабленно шаркая. И гадая, что за женщина назначила свидание «втемную» - молодая или не очень? Хорошенькая или страшненькая? Разумеется, агентесса в любом случае - враг, но все-таки приятнее ловить шпионок-красоток, а не уродин…
        Пройдя мимо стадиона к реке, спецназовец выбрался к Старой Веже - восьмигранной, зауженной кверху кирпичной башне. Скорей всего, пожарной каланче прошлого века, когда ни стадиона не существовало, ни моста через Южный Буг, а местные барышни воздыхали, мечтая поблистать на петербургских балах.
        У самой башни Иван остановился, бездумно следя за течением. Полноводная река вскрылась на днях, прорыхлевший лед сошел, глыбясь у бетонных быков и даже забираясь на берег, а теперь течение несло лишь обломки ноздреватых льдинок да муть, отстоявшуюся за зиму.
        Припадая на палочку, спецназовец обошел Старую Вежу и вытащил книгу в белой обложке - вещественный пароль. Подняв толстую трость, будто отирая подбородок обратной стороной ладони, он вдавил незаметную кнопочку на рукоятке и негромко пробормотал:
        - На месте. Конец связи.
        Докладывая, он смотрел за реку, на острую крышу лодочной станции - по губам не прочтешь, да и направленный микрофон не возьмет. Полная секретность.
        Минут через пять Иван Третий настолько вжился в роль, что начал брюзжать:
        - Ну и где она ходит? Шестой час уже! Мне что тут, до утра торчать?
        Минут через пятнадцать рукоятка завибрировала.
        - Пятый на связи. Прием.
        - Пятый, отбой, - сказала рация голосом Иванова. - Третья ушла, бросив машину под мостом. То ли почуяла нас, то ли мы что-то упустили.
        - Вас понял, - вздохнул Иван Третий. Так он и не свиделся с Третьей… Почти что тезка.
        Артистично кряхтя, спецназовец поплелся обратно, проклиная стариковские ужимки. Тут идти-то, минут пять от силы! А ему шкандыбать да шкандыбать…
        «Старость не радость, - подумал Иван уныло. - Это точно!»
        Вечер того же дня
        Эфиопия, Огаден
        Ершов усмехнулся, вспомнив, как он переживал в Джибути, глядя на лоснящиеся зеленые бока «Т-55» и «Т-64» - они резко выделялись в здешней полупустыне. Гусеничные мишени.
        Ничего… Трех дней хватило, чтобы танки занесло красной пылью. Приспособились!
        Огаден выглядел чуть веселее Сомали - засушливое плато, вздыбленное голыми холмами или покрытое зарослями кустарника в два человеческих роста вышиной. Правда, сейчас темно, как под одеялом, и так же жарко. Ни глубоких долин не видать, ни горных кряжей - всё затянула ночная чернота.
        Самое время передохнуть, посидеть у костра… Дневной зной спадает, а главное, не жарит с небес безжалостное солнце. Загар - это самое начало, потом всё лицо в язвах…
        «Солнце, воздух и вода - наши лучшие друзья!» Только не здесь. В горах вода закипала при восьмидесяти и пить ее чревато - того и смотри, подхватишь амебную дизентерию. Дристать будешь, пока не усохнешь…
        Григорий обошел стороной остывающий танк - в полдень на броне можно яичницу жарить - и остановился на сыпучем бережку безводной речки. Скоро начнется сезон дождей, и русло переполнится мутной влагой. И понесется гремучий поток, ворочая камни, разливаясь, затягивая простор маревом испарений… Дороги размякнут, и даже танки увязнут в месиве. Ну, до осадков еще дожить надо.
        Капитан подставил саднившее лицо ветерку, задувшему с востока. Туда, в сторону утренней зари, сходятся иссохшие горы и безрадостные равнины, вытягиваясь Африканским Рогом, а у его острия разлегся остров Сокотра, заросший алоэ.
        Не теми крошечными кустиками с мягкими колючками, что наливаются целебным соком на подоконнике у тети Даши, довольствуясь цветочными горшками, а великанскими кустищами, выше любого баскетболиста. БДК «50 лет шефства ВЛКСМ» сейчас на Сокотре - морская пехота обустраивается на новом месте…
        Ершов улыбнулся причудливой траектории мысли.
        Навести порядок в Могадишо оказалось куда легче, чем в Бербере или Хургейсе. Наверное, разгадка пришла с просторов Индийского океана. Сомалийских солдат, верных режиму Сиада Барре, пугали, как и всех, авианалеты или танковые атаки, но они просто трепетали, глядючи на советские крейсера.
        А уж когда к берегу подошел БДК, открывая носовые раздвижные ворота, и по десантной аппарели скатились бэтээры с лихими морпехами, их проняло до самых сфинктеров.
        В тот же день шейх Моктар Мохамед Хусейн триумфально въехал в Могадишо на броне кубинского «Т-55». Он катался по городу, поднимал дух, звал к единству - совершал ритуальные камлания, положенные любому президенту-марионетке.
        А на Смоленской и Старой площадях в Москве повеселели и подуспокоились: ситуация под контролем. Конечно, всегда может найтись кукловод побогаче - возьмет да и перекупит их сомалийского Буратинку. Ну а героический советский военно-морской флот на что? Базы в Могадишо, Бербере, Кисмайо и Дафете - сила это или не сила? Силища! А героическая советская авиация? Между прочим, взлетно-посадочная полоса 05/23 в Бербере - самая длинная в Африке![13 - 4140 метров.] Экипажи «Ту-95РЦ»[14 - Самолет дальней разведки и целеуказания.] чувствуют себя там очень даже хорошо.
        Ну а в крайнем случае одну ученую обезьянку всегда можно заменить другой, более покладистой. Моктара скоропостижно уволить, а вакансию заполнить… Да хотя бы тем же Самантаром, который Мохамед Али. Командовал человек армией, смекнул, что Афвейне[15 - Афвейне (сомал.) - «Большой рот». Прозвище Сиада Барре, данное за болтливость и жадность.] скоро заткнут - и призвал солдат не стрелять в народ. Сам сообразил или ему подсказали, не важно. Главное, что ерзает сейчас в мягком кресле вице-президента. Надо будет - подсадят чуть повыше. И кубинские товарищи на подхвате, верные интернациональному долгу…
        - Грего! - донеслось от ближнего костра. - Хватит виражи закладывать! Давай к нам!
        - Иду! - откликнулся Ершов, узнавая певучий голос Мануэля.
        Мануэль Рохас Гарсия, летчик-истребитель, «разучивал сальсу» на вертолете «Ми-8». Не сидеть же без дела, поджидая «балалайку»! Так небрежно, по-свойски, летуны прозывали «МиГ-21». Но могли и вызвериться, если услышат подобное сравнение от «рожденных ползать». Небожители, мать их…
        У огня сгрудилось всё звено майора Кортеса - капитан Гарсия, старлей Рауль Видаль, лейтенант Эладио Кампос. На железной решетке шипело и скворчало мясо антилопы, нарезанное полосками.
        - Ола, Грего! - по-голливудски сверкнул зубами майор.
        - Ола, Бенинго. - Григорий уселся на пустой снарядный ящик. - Шашлычком балуетесь?
        - Подарок от Сиада Барре! - хохотнул Кортес. - Эти mariconos артналет устроили, лупили по саванне, как законченные pingas! И дикдику прилетело - голову осколком сняло напрочь! Ну, не пропадать же тушке…
        - Горячо поддерживаю и одобряю, - ухмыльнулся Ершов.
        Прислушавшись, он различил звук работающего мотора. Натужное ворчанье близилось, а вот и лучи фар запрыгали по колючим кустам. Поднимая облако оранжевой пыли, затормозил «УАЗ», прозванный «козликом» за прыгучесть.
        Григорий тут же поднялся - дверцей «козлика» хлопнул генерал армии Петров. Василий Иванович был мужиком толковым и в штабах не отсиживался - его, как и Очоа, тянуло на передовую.
        - Здравия желаю, товарищ генерал!
        - А-а, капитан… - Петров пожал протянутую руку и кивнул кубинцам, отдававшим ему честь. - Да садитесь, товарищи бойцы, чего вскочили? Отбой скоро. - Присев рядом с Ершовым, он уперся руками в колени. - Вертолетчики есть?
        - Я! - отозвался Мануэль. - Осваиваю «Ми-8».
        - Разведка у нас хромает. - Генерал хлопнул ладонями по коленям, выбивая пыль. - Мы, считай, вышли к перевалу Марда. Займем его - и Харэр наш, а куда бить? Вот-вот запустят спутник оптико-электронной разведки… - Он призадумался, морща лоб. - Помню, что «Космос», а номер… По-моему, 964. Всю Эфиопию заснимет вместе с Сомали! А пока… А пока надо слетать за чертов хребет, покрутиться на вертолете - и высадить пару наблюдателей на гору. С рацией, с палаткой, с биноклями…
        - Слетаем, камарада хенераль! - осклабился Гарсия.
        - А я тогда понаблюдаю, - вызвался Ершов.
        - Добро! - кивнул Петров и ухмыльнулся: - Ну, угощайте! Я ж не зря подсаживался…
        «Ми-8» летел между отвесными скалистыми кручами, и свистящий рокот турбин гулял рикошетом. Вертолет качало будто на волнах, и Юдин завопил, скалясь:
        - Если врежемся, я за себя не отвечаю!
        - Да все нормально! Мануэль уже почти освоил аппарат! Как-никак, второй день на «вертушке»!
        Ершов хихикнул, наблюдая, как вытягивается широкое лицо сержанта.
        - Да ты не по сторонам, а вниз смотри! Подгребаем!
        На фоне выжженной поверхности ясно выделялись палатки, грузовики, танки. На узенькой ВПП замерли два «игрушечных» самолетика.
        Прижимая руками наушники, Григорий закричал в микрофон:
        - Докладывает «Халид»! Вижу двадцать… двадцать пять танков М41 и М47! На аэродроме - бомбардировщик «Канберра» и два истребителя F-5А! Координаты…
        Гулкий удар в днище шатнул «Ми-8».
        - Зенитки бьют! Товарищ капитан!
        - Слышу!
        - Нам левое колесо оторвало!
        - Т-твою ж ма-ать…
        Новое попадание сотрясло вертолет, на пару секунд грохот загулял по кабине. Горы в иллюминаторах начали тошнотворное кружение.
        - Хвостовую балку перебило!
        - Не-е! Согнуло только!
        - Садимся, что ли?
        - Не-е! Падаем!
        - Держись!
        Каменистая макушка той самой горы, куда их должны были высадить, показалась сбоку, словно весь мир перевернулся. Содрогаясь и вращаясь, «Ми-8» будто ввинчивался в воздух.
        Первой вершины коснулась сломанная хвостовая балка. Вертолет накренился, и лопасти исполинским миксером заколотили по камню, раскалывая глыбы и разлетаясь сами. Ершов чувствовал себя горошиной в банке, которую немилосердно трясли. Турбины заглохли, и «Ми-8» тяжело осел на брюхо.
        - Прилетели… - замычал в тишине Юдин.
        - Как ты?
        - Да живой вроде…
        Держась за ушибленный бок, Ершов двинулся по скошенному полу к пилотской кабине, но тут Мануэль и сам вывалился к ним - лоб и правая щека залиты кровью, рука висит плетью.
        - Приложился джуть-джуть… - вымолвил он, спотыкаясь о порожек.
        - Чуть-чуть! - поправил его сержант. - Как там погодка?
        - Ясно, солнечно, - улыбнулся Гарсия, кривя лицо, - ожидаются осадки в виде града… А вон они!
        Толчком ноги вышибив дверь, Григорий глянул наружу. По ослепительному небу с громовым шипением летели красные точки вроде раскуренных сигарет. Самих ракет «Града» Ершов не разглядел, лишь огоньки, почти без дыма.
        Снаряды падали прямо на головы мятежникам, и вот захлопали взрывы - огненные клубы сливались, накрывая танки, выжигая палатки, переворачивая грузовики…
        - Ложись!
        Григорий замешкался на долю секунды, но пуле этого хватило - в бедро словно раскаленный прут всадили. Рыча, капитан упал и перекатился по хрустевшим камням.
        - …с соседней горки! - расслышал он голос Юдина. - Давай!
        Мануэль приполз ужом, волоча за собой АГС «Пламя» и пару автоматов.
        - Огонь! А-а…
        Сержант дернулся, поник неуклюже и завалился набок.
        - Putas! - Кубинец выдал очередь из «калашникова», привстав на одно колено, но ответный огонь отбросил его на камни.
        «Моя очередь…» - протащилась мысль. Стесняться вроде больше некого, и Ершов в голос застонал, подтаскивая непослушное тело к товарищам. Пресмыкаться по горячим камням было больно. Ногу он кое-как перетянул жгутом, но кровь все равно сочилась, толкаемая беспокойным сердцем.
        Первое, что Гриша увидел, подобравшись ближе, был обиженный взгляд Юдина - за что, мол, меня так?
        - Жив? - прохрипел капитан.
        - Джуть-джуть. - Губы сержанта сломались в улыбке. - А Мануэля - наповал… Desperados хренов…
        - Потерпи, сейчас я…
        Плосковерхая гора, на которую «Ми-8» совершил весьма жесткую посадку, вздымалась метров на двести, а вот соседняя, изрезанная промоинами, была ближе к небу. Короткие пулеметные очереди ударили с ее обрыва, выщелкивая каменную крошку.
        - А я еще ругал местных… - простонал Юдин. - Гонял их… Совсем стрелять не умеют… И слава богу…
        Не слушая товарища, Ершов заряжал АГС. Бьет он недалеко, метров на восемьсот. Этого хватит. Но отдача… Вкопать опоры не удастся - голая скала, присыпанная каменным крошевом. Придется «седлать»…
        Прижав норовистый гранатомет коленями, Григорий ухватился за рукоятки. Переждал обморочный наплыв слабости и выстрелил. «Пламя» лягнулось, поддавая в живот и раненую ногу. Всхлипывая от резучей боли, Ершов выстрелил короткой очередью - пять гранат перемахнули ущелье и глухо рванули, уничтожая то ли эфиопов, то ли сомалийцев. Каждая ВОГ-17 поражала живую силу в радиусе тридцати метров. Должно хватить…
        «Ладно, - сцепил зубы капитан, - еще парочку закинем…»
        Первый взрыв скатил с края крошащуюся глыбу, а второй отправил в кувырок ДШК и визжащего пулеметчика. Орудие убийства и душегубца земля притянула одинаково.
        Часто дыша, облизывая сухие почерневшие губы, Григорий согнул спину, приникая лбом к гранатомету.
        «Ух, как паршиво… - всплыла мысль из черноты, затапливавшей сознание. - Всё, что ли?.. Мало…»
        Где-то вовне народился чудовищный рев. Он сотрясал воздух и гору. Ершов безразлично повернул голову - в небе кружил F-5 «Фридомфайтер». Изящно соскользнув в пике, истребитель открыл огонь - электросваркой засверкали огни крыльевых пушек. Дорожка разрывов пересекла вершину, меча обломки камня.
        «Мимо? Мимо…»
        Горячий осколок распорол Григорию гимнастерку и раскроил спину до кости. Капитан лишь замычал отупело, содрогаясь да сжимая в кулаках жмени колючих камешков.
        Реву добавилось - в выгоревших небесах сверкнули два «мигаря». И завертелась карусель. Истребители взмывали и опадали, кувыркаясь в трех измерениях. Ракета, выпущенная с F-5, подбила «МиГ», но и «Фридомфайтер» не удержался в высоте - оставляя копотный шлейф, врезался в гору.
        Ершов опустил веки, не доглядев погибель супостата - холодная тьма, что зыбко колыхалась по ту сторону бытия, нахлынула - накатила, как волна, смывающая след у линии прибоя.
        Понедельник, 15 марта. Утро
        Первомайск, улица Дзержинского
        Лидия Васильевна зашла в Мишину комнату и вздохнула. Она была уверена, что с сыном все в полном порядке - и девчонки хором ее уговаривали, и из Москвы звонили, из каких-то очень высоких кабинетов, а душа все равно не на месте. Уж таков удел всех матерей на свете - тревожиться за свое дитятко. Даже если чадо вымахало под два метра, женилось и привозит на выходные двух внучек для бабушки - какая разница? Мама-то помнит его крохой, жадно сосущей молоко…
        Лидия машинально смахнула пыль с монитора и уселась за стол. Нагнувшись, включила микроЭВМ, как Мишенька объяснял. В «системнике» зажужжало, протрещало коротко, и экран мигнул, раскрываясь заставкой - воссияла четырехугольная звезда, под нехитрую мелодийку протаяло красивое и непонятное «AMPARA».
        «До чего техника дошла…»
        Замигала иконка электронной почты, и у Гариной сразу толкнулось внутри - от Мишеньки что-нибудь? Да нет, нет… Это Петя из Зеленограда. Клик-клик. Клик. Что нам пишут? О-о… Даже так? Отличная новость!
        Додумать Лидия не успела - в дверь позвонили. Наверное, Настя прибежала, ее мамин борщ позвал…
        «Утробка ненасытная…» - улыбнулась родительница, спеша в прихожую.
        Однако за порогом не Настёна подпрыгивала от голодного нетерпения, а улыбались два статных парня в аккуратных синих комбинезонах. Одинаковые джинсовые кепочки прижимают блондинистые кудри, в руках чемоданчики с инструментами, губы изогнуты в приветливых улыбках.
        - Здравствуйте! - поклонился добрый молодец с длинными локонами цвета соломы, выбившимися из-под кепки. - Вы - мама Михаила Гарина?
        - Да-а… - настороженно затянула Лидия, чувствуя ледяной укол страха. - С Мишей что-то…
        - Нет-нет-нет! - всполошился длинноволосый, перебивая ее. - С Мишей все нормально! Просто он сейчас находится в… э-э… в одной из соцстран, и мы хотели установить небольшую приставку к вашему телефону, чтобы он мог вам позвонить.
        Добрый молодец с короткой стрижкой посмотрел на него с укором, и белокурый виновато развел руками, словно оправдываясь: мама всё-таки, имеет право.
        - Миша позвонит? - обрадовалась Лидия. - Ой, ну конечно, давайте! А когда ждать звонка?
        - А сразу, как поставим!
        - Ну, ставьте, ставьте…
        Парни заняли всю прихожку. Достали какие-то сложные приборы, прозвонили линию, вскрыли телефон, припаивая маленькую черную коробочку. В их речи явственно звучал акцент, но довольно приятный.
        «Прибалты, что ли?» - мелькнула мысль.
        - Все, готово! - бодро доложил длинноволосый. Сняв трубку, он набрал длинный номер и негромко сказал что-то на немецком. Трубка ответила положительно. Парень кивнул, обронил короткое «Йа!» и положил трубку.
        - Ну все! - сказал он оживленно, натягивая кепку. - Вам позвонят через несколько минут. До свиданья!
        - Подождите, - встрепенулась Лидия, - вы что, уходите? А чаю?
        - Спасибо, - дружно заулыбались добры молодцы, - в другой раз! Работы много…
        Откланявшись, оба скрылись за дверью. Клацнул замок, и тут же затрезвонил телефон. Родительница торопливо схватила трубку.
        - Алло! Алло!
        - Мамочка, привет! - ясно донесся Мишин голос. - Как ты там?
        - Как я тут… - завздыхала мама, включая актрису. - Скучаю! Бросил меня одну…
        - Мамулечка, я уже скоро! - заторопился Миша. - Правда, правда! Ну-у, надо было!
        Лидия переключилась на следователя-дознавателя.
        - Колись, давай! Ты в Берлине?
        После секундного молчания трубка ответила:
        - А ты откуда знаешь?
        - Телефонисты по-немецки говорили!
        - А-а… Ну да. Только ты никому не говори пока! Ладно?
        - Ладно, ладно, - довольно проворчала мама. - Привезешь нам что-нибудь с Настей, понял?
        - Обязательно!
        - О! Чуть не забыла! Папа письмо скинул - наш дом сдан, квартира отделана! Можно въезжать хоть завтра!
        - Здорово… - выдохнули на том конце провода.
        - А ты когда освободишься? Мы с Настей двадцать четвертого выезжаем! К папе!
        - И я! - возликовала трубка. - Тут… хм… такой сервантик присмотрел…
        - «Хельга»?!
        - Она самая! Ой, ну все, мамулька, побежал я!
        - Беги, беги… Целую!
        - И я тебя!
        Слушая короткие гудки, родительница гордо улыбалась. Ее Мишечка - в Берлине! Нет, нет, об этом она никому не скажет, раз обещала, но надо обязательно отослать сообщение Пете. Вся семеечка заявится, в полном составе! И всё будет хорошо!
        Шлепая тапками, Лидия заспешила к «Коминтерну».
        Глава 12
        Четверг, 18 марта. Поздно утром
        Восточный Берлин, Карл-Маркс-аллее
        Обнадежил Маркус! Сказал, что «уболтали» генсека всем «малым Политбюро» и ждут меня с огромным нетерпением. Видать, сильно соскучились. Соберутся на брежневской даче и сыграют со мной в «Что? Где? Когда?». Уже в среду!
        Значит, пора на вокзал Лихтенберг. Ну их, эти самолеты! Лучше поездом «Берлин - Москва». В понедельник выеду, во вторник буду на месте. И начнутся у меня настоящие каникулы!
        Вдохновившись, побежал с утра отовариваться в магазин «Exquisit». Цены там, конечно, зубастые, зато все вещи или импортные, или местные, но высшего сорта.
        Затарив большую сумку, я поплелся «домой». Мысли крутились всякие. Радостное предвкушение, тревожное ожидание, опустошенность и неясные надежды сбивались в причудливый коктейль, полнивший мою бедную голову.
        Полторы недели за компом пошли на пользу - забитые прогами дискеты я увезу с собой. Программки сыроваты, их еще вылизывать и вылизывать, но это вторично.
        Пожалуй, лишь сейчас инерция сознания сошла на нет, и мое положение предстало во всей целокупности. Попался.
        Еще в будущем, флиртуя с попаданками, я четко сознавал, что бегать от КГБ смогу года два, от силы. Чекисты знают свое дело, они будут методично обкладывать меня, подбираясь все ближе, и однажды предъявят свои документы. «Пройдемте, гражданин…»
        Минуло полтора года, а я уже раскрыт. У-у, какие только варианты я не прокручивал, гадая о своей судьбе! И камеру во внутренней тюрьме КГБ, и уютный коттеджик за высоким забором сверхсекретного объекта. Гостили мысли о ликвидации, о побеге за границу, но все мои думки всегда крутились вокруг одного и того же: как мою «изоляцию со всеми удобствами» переживет мама? И как я сам переживу полный слом собственных задумок и хотелок?
        Понятно, что желать бытия, как у всех, смешно. Разве обычные - нормальные! - люди бегают от киллеров и держиморд? Но пусть сохранится хотя бы видимость обычной жизни!
        Я прихожу со школы. Мама стряпает на кухне или зубрит химию. Настька ворчит за пыль на мониторе. Папа скидывает длинное письмо, суть которого сводится к одному слову: «Скучаю». Рита… Марина… Близняшки… Ромуальдыч…
        Это мой мир, моя планета! Только в отличие от маленького принца я не одинок на ней. Вот пусть так и останется!
        Переезд в Зеленоград? Да я только «за»! Москва под боком - и мне, и маме полегче будет с учебой. И Настьку пропихну куда-нибудь в ГИТИС. Пущай пленяет.
        Вернусь с занятий - мама сочиняет пирог или строчит уравнения реакций. Настька таскает по квартире пылесос, как слоненка за хобот, а папа подлизывается к маме на предмет поскорей затеряться на просторах спальни…
        - Миша!
        Голос прозвучал до того обыденно, что сознание мое слегка «поплыло», не в силах совместить УССР и ГДР.
        - Ромуальдыч?..
        На меня смотрел Вайткус, смешливо щуря глаза - надо полагать, мой растерянный вид немало его забавлял. В своей шикарной дубленке из кенгуру директор Центра «Искра» выглядел пришельцем из далеких бананово-лимонных краев.
        - Мишка, успокойся! - захохотал он. - А то глаза по пять копеек! Ты что, думал, один такой хитрый - по соцстранам шастать?
        - Да неожиданно просто… - промямлил я.
        - Ладно, - ухмыльнулся Арсений Ромуальдович, - открою тебе всю тайну целиком! Тебе такой персонаж - Дитрих Цимссен - знаком?
        - Ну-у… да, - я не стал отпираться, сразу вспомнив белокурую бестию, передавшую мне пароль и адрес «геноссе Штиглица».
        - Во-от! - щурясь, как довольный кот, протянул Ромуальдыч. - А я еттого оболтуса нянчил в его сопливые годы. Потом Дитер[16 - Уменьшительная форма от Дитрих.] пошел в школу и частенько к нам забегал, а Марта его подкармливала - то пирожок сунет, то конфету… Разбаловала ребенка, к армии он прилично… хм… округлился. Ты на квартиру? - спохватился Вайткус. - Пошли тогда. А то сумка тебя перевесит!
        - Да она легкая! - отмахнулся я. - Так что там этот… истинный ариец?
        Ромуальдыч весело осклабился.
        - Что, что… Иду я по Шевченко - и он навстречу! Прямо из ресторана - видать, натура неизменна. Подкрепиться - етто у Дитера всегда было на первом месте! Ну, я его за три минуты расколол, опыт есть… Говорит, Маркус послал - проверить, не на прослушке ли твой домашний телефон…
        Наверное, у меня на лице все было написано и нарисовано, потому как директор положил мне ладонь на плечо в жесте успокоения.
        - Не волнуйся, Миша, своих не выдаю. И не мучайся зря - мне всё про тебя рассказали.
        - Кто? - выдавил я с натугой.
        - Юрий Владимирович, - усмехнулся Вайткус. - Знаешь такого?
        - Знаю, - вздохнул я, и мои губы поползли вкривь. - Теперь поняли, откуда сверхпроводники взялись?
        - Оттуда, - понятливо кивнул Ромуальдыч. - А ты не кривись, Миша. Не для себя одного стараешься, для страны. Для народа. Я без тени пафоса, как есть.
        - Ну, мне тоже кой-чего перепадет, - усмехнулся я.
        - Мишка! - рассмеялся Вайткус. - Ну а как же еще? Знаешь, терпеть не могу бессребреников - они, как правило, бездельники. Пойдем, погуляем? Я давненько хотел в Берлине побывать, а тут Дитер этот… Марте моей рассказал, а она мне: «Езжай, и не думай! Вдруг мальчику надо помочь?» Етто она не о Дитере - о тебе… Тем более сейчас етто проще - ОВИР не нужен, если в страну СЭВ. Я - сюда… На Маркуса вышел, так он не отпирался, обрадовался даже…
        - Ромуальдыч, - улыбнулся я, - а, вообще, есть люди, с которыми ты не знаком? Наверное, эти незнакомцы прячутся где-то в джунглях Экваториальной Африки? М-м?
        - Кроме Конго! - расхохотался Вайткус. - Есть там у меня пара дружков!
        Мы не спеша зашагали в зыбкой тени деревьев. Они выстроились в два ряда - летом тут не тротуар, а настоящая парковая аллея.
        - Вы жили в Берлине? - бросил я наугад.
        - Служил здесь, - усмехнулся Ромуальдыч. - С тридцать восьмого.
        - Как оберштурмбаннфюрер Штирлиц? - ляпнул я.
        - Как штандартенфюрер Войтке.
        - Арсений Ромуальдович… - забормотал я потрясенно. - И вы молчали?
        - С тобой на пару, Миша! - Беглая улыбка скользнула по губам Вайткуса. - С моих подвигов пока не снята секретность. А с твоих… хм… думаю, гриф «Особая папка»[17 - Высший уровень секретности.] и не снимут никогда. Миша… - Он посерьезнел. - Тебе было плохо там, в будущем?
        - Да как вам сказать… - не хотелось, чтобы Ромуальдыч зачислил меня в отряд тех, кто с жиру бесится. - Материально я не нуждался, хотя миллионов не нажил. В магазинах всего полно, но натуральных продуктов фиг найдешь, сплошь эрзацы. Да и не в этом дело. Угнетала антисоветчина. Коммунисты плохие, пионеры и комсомольцы - придурки, совок - отстой… А то, что кучка воротил разграбила народное хозяйство - это ничего, это нормально! Знаете, читал в школе Ефремова и не понимал, что такое инфернальность. А как пожил при «воровском капитализме» - сразу осознал! Но большинство привыкло. Освоилось. Да нет, в России-то еще жить можно и президент нормальный…
        Я рассказывал, Вайткус мрачнел, а когда мой рассказ угас, он болезненно сморщился.
        - Жаль, что мне скоро шестьдесят шесть брякнет! Хотя… Мозги варят пока, и сила в руках есть, и глаз зорок. А то ведь… - Он вздохнул. - Рано я, выходит, на пенсию подался. Работы - море! Не дай бог, опять в такое же будущее вляпаемся!
        - Все течет, все изменяется, - хмыкнул я, пародируя Гераклита. - В одно и то же дерьмо не ступишь дважды. Правда, перемены заметны лишь одному мне, вам просто не с чем сравнивать. Вопрос: успеют ли они набрать инерцию, чтобы стать необратимыми? Ну-у… Тут уж… - Я неуклюже махнул сумкой. - Вы мне лучше о своих секретных подвигах расскажите! А то мне эта «реал политик» надоела хуже горькой редьки!
        - Да что там рассказывать… - Ромуальдыч поправил шарфик. - Знаешь, я поначалу думал, что наибольший героизм - етто прожить целый год во вражеском стане, в самом логове! Ничего… Дотянул до самой Победы. Помню, мечтал в июне сорок первого, как всажу всю обойму в Гитлера или хотя бы в Геринга! А потом понял, что подвиг не в том, чтобы шлепнуть гада - и сдохнуть. Не-ет… Вот, когда ты еттому гаду улыбаешься, а сам норовишь вызнать все его гадские секреты, вот тогда… Нет-нет, и тогда етто не подвиг, а работа! Тяжелая, опасная, грязная… Или есть еще такое, порядком затасканное слово - долг. Слышишь, как люди визжат под пытками - улыбайся! Шути над чьими-то муками! Вот такое паскудство… М-да. Смотришь иногда наши фильмы «про войну», а там гитлеровцы сплошняком - мразь распоследняя! Простые, незамысловатые враги - так и тянет уничтожить. А если враг интеллигентен и культурен? Тонко разбирается в живописи, в пятый раз перечитывает Плутарха… Был у меня такой вражинка, - усмехнулся он. - Прямой потомок крестоносцев, барон Рихард фон Экк! Мы с ним пили мозельское, да не покупное, а из баронских погребов,
спорили о пейзажах старых фламандцев… Я в те дни сообщил кому надо о поезде с евреями из Будапешта - их отправляли в Дахау. Партизаны из Сопротивления остановили состав, перестреляли охрану… В общем, зря культурные немцы растапливали крематорий. А потомок крестоносцев что-то пронюхал! Ну и махнул в город - доложить. Я за ним. Он на легковом «Хорьхе», я на грузовом «Опеле». Еле догнал! Смачное ДТП получилось… - задумавшись, Вайткус усмехнулся. - Причудливые следы судьбы… Сперва я терпеть не мог Германию, Берлин, вообще немцев. Всё воспринималось через призму войны. А когда поневоле вжился, стал различать полутона. Не бывает плохих народов, бывают плохие люди. Вот ты рассказывал про Украину, про тамошних фашистов… Разве можно представить себе подобное сейчас, сегодня? Да, там хватает бандеровцев-недобитков, но общий-то настрой нашенский! Видишь, как… Хватило жизни одного поколения, чтобы извратить, искривить детские души! Как в гитлер югенде. А уж компрачикосы всегда в избытке… М-да. На еттом мы и с Мартой сошлись. В сорок четвертом ей едва восемнадцать исполнилось, она как раз вступила в Союз немецких
девушек. Активисточка такая была, пламенела энтузиазмом. Глупенькая, но хорошенькая и… не испорченная, что ли. Я тогда пошел на серьезный проступок - свозил девчонку на экскурсию в «образцовый» концлагерь. В Заксенхаузен. Провел ее везде, показал, объяснил любезно - вот тут, в этом складе, фройляйн, хранятся волосы, состриженные с узников. Немецкая бережливость, фройляйн! Будет чем матрасы набивать. А во-он там, видите, труба коптит? Это печи - их топят евреями, цыганами и прочими несовершенными. Разумеется, мы не сжигаем их заживо! Что вы? Как можно? Мы же цивилизованные. Загоняем сперва в душевые, только пускаем не воду, а газ «Циклон»… Или вон, видите? Чистенькое такое зданьице? Там медики управляются - выкачивают из малолетних унтерменшей кровь, чтобы спасать наших доблестных воинов. А еще опыты ставят. Удалят узнику пару важных органов - и смотрят. Исследуют, как именно он загибается… М-да. После той экскурсии Марта с неделю не показывалась. Я уж думал - всё, расстались, ан нет! Пришла. Бледная такая, решительная. Обозвала меня «нацистской сволочью», да как выхватит «парабеллум»! Чуть не
пристрелила. А я так обрадовался… Вылечилась, думаю, «Мартышечка» моя! Хватаю ее, уворачиваюсь от ноготков, чтоб щеки не располосовала, объясняю… И правду сказать нельзя, и таиться неохота! Ну, помирились, с грехом пополам, а потом… А потом я маху дал. Не заметил за собой хвоста! Короче, выследила меня Марта. Я как раз с подпольщиками встречался, передал им целый тюк рейхсмарок, чистые бланки, то, сё… Возвращаюсь домой, а там эта негодница. Сияе-ет… Ох… У всех девушки как девушки, то «котиком» назовут, то «солнышком», а я слышал в свой адрес ласковое «мой миленький шпиончик»… Осенью сорок пятого мы сыграли свадьбу. Меня тогда оставили при коменданте Берлина… да я уже и не рвался домой особо. Мой дом был тут…
        Вайткус смолк. Я тоже молчал. Перед глазами плыли полустертые образы прошлого: валятся на крыло «юнкерсы»… устало бредут пленные… танки утюжат переспелую пшеницу…
        - А мне в понедельник уезжать, - вздохнул я.
        - На поезде? - уточнил Ромуальдыч.
        - Ага.
        - Годится, - кивнул Вайткус. - Хоть выспимся в купе.
        - А как же… - Радость я припрятал за деланым огорчением. - «По местам боевой и трудовой славы»?
        - Так, етта… Времени еще - вагон и маленькая тележка! Пошли, оттащим твой чувал…
        …А Восточный Берлин жил-поживал по-прежнему, не гадая, какие петли завьет след его судьбы.
        По проспекту мельтешили «Икарусы», «Вартбурги», «Трабанты», «Волги». Прохожих было мало - все на работе, лишь кое-где выстаивали очереди.
        «Счастье для всех, только не даром! - подумал я. - От дармовщины до халявы - один шажок…»
        Тот же день, позже
        Рим, площадь Читта Леонина
        В полосатой тени колоннады Бернини «новые крестоносцы» расстались - Альбино отправился на аудиенцию, а Томаш - в гости к кардиналу Полу Марцинкусу.
        К чему дожидаться одобрения Апостольского дворца? Не важно, какой будет воля понтифика! Чтобы Церковь и впредь оставалась Святой, она должна быть очищена от нечестивцев.
        Кардиналы прописались в огромном доме на площади Читта Леонина, примыкавшей к условной границе Ватикана. Платек улыбнулся уголком рта - не так уж давно он побывал здесь вместе с Аглауко.
        «Надеюсь, тебе попались трудолюбивые черти, - мелькнуло у него, - и они усердно подбрасывают дровишек под твой котел…»
        Мимолетно оглядев себя, Томаш неторопливо зашагал к парадному. Могучую фигуру поляка затягивала строгая черная сутана, опоясанная алым кушаком, а черные усики скобкой и очки в роговой оправе придавали ему сходство с одним из епископов в далекой Мексике. Сильные пальцы медленно перебирали бусины четок.
        - Постойте!
        Сердце пропустило удар - и гулко забилось, учащая пульс. К Томашу, взвеивая на ходу сутану, подходил священник с грубоватым и простым лицом крестьянина, и лишь внимательный, чуть печальный взгляд выдавал быстрый ум.
        - Ведь вы - Томаззо? То-омаш? - заговорил он, задыхаясь от волнения и слегка затягивая гласные, что случается у заик. - Мне было ве-елено встретиться с вами. Признаюсь, это было непросто! Но, как только я увидел ва-ас вместе с его высокопреосвященством…
        - Кто вы? - перебил его поляк. - И кто велел вам искать встречи со мной?
        - Меня зовут Ойген Бра-аммерц, я из Восточной Германии, - чуть поклонился священник. - А насчет второго вопроса… - По его губам скользнула лукавая улыбочка. - Приказал тот, кто… Передаю дословно: «Тот, кто хорошо знаком с Ми-ихой и в курсе связей Кароля Войтылы с ЦРУ». Добавлю от себя, что лично я не зна-аю никакого Михи, чем не слишком огорчен - у меня и своих тайн предостаточно. Хотя… - Ойген задумался. - Только сейчас вспомнил… Сам Войтыла упомянул имя Михи в разговоре с Марцинкусом. Пра-авда, оба кардинала остались в неведении, что их подслушивают…
        - Давайте, пройдемся. - Томаш повел рукой, словно указывая направление.
        - Дава-айте, - легко согласился Браммерц. - Так вы действительно Томаш Платек, бывший нумерарий?
        - Действительно. - Поляк с прищуром глянул на немца. - Не спрашиваю, работаете ли вы на Штази, но все же… Вы немного приоткрылись мне, что опасно, а для чего? Зачем особе духовного звания вся эта шпионская маета?
        - Зачем? - механически повторил Ойген. - А вам не кажется, что ответ на этот вопрос одинаков у нас с ва-ами? Наивные и чистые времена первых христиан давно ми-инули, братство во Христе унесено Летой. Мне стыдно за нынешних иерархов, погрязших во грехах, замаравших Церковь мирскими нечистотами. Но я сла-аб, чтобы судить и карать. Я копаюсь в местном куриальном навозе, отыскивая зерна истины - факты и улики для того, кто возымел силу и право наказывать отступников. Человек, пославший меня и сообщивший о вас, хочет уберечь и ГДР, и вашу Польшу от злобы и грязи, коих за стенами Апостольского дворца вы-ыше всякой меры. Это его долг, и мне с ним по пути. А если ваша вера крепка и вы готовы взять в руку меч палача… Я помогу вам.
        Платек задумчиво глянул на Браммерца. Слабый, тщедушный… Однако сколько в нем решимости! Такой и на крест пойдет.
        - Если вы предадите меня, Ойген, то умрете, - спокойно проговорил Томаш.
        Священник кивнул, не выразив ни тени обиды.
        - Я не люблю убивать, но я должен защитить веру, - сказал Платек по-прежнему спокойно. - До Жана Вийо мне пока не добраться, это сатанинское отродье прячется в Апостольском дворце, двумя этажами ниже понтифика. А вот Пол Марцинкус досягаем… - Он кивнул на кардинальскую резиденцию.
        - Нет-нет, Томаш, - мотнул головой Браммерц, - это исчадье проживает в двадцати минутах езды от Ватикана, на виа делла Ночетта. Там стоит его вилла «Стритч».
        Коротким жестом Платек махнул на «Альфа-Ромео»:
        - Вон моя машина. Покажете дорогу.

* * *
        Хозяин виллы находился дома - молчаливые слуги в черном так и бегали, демонстрируя отменное трудолюбие.
        «Чудеса дрессировки!» - усмехнулся Томаш, опуская бинокль.
        Машину он загнал в тень деревьев, с краю обширного парка. Отсюда хорошо просматривались окна второго этажа виллы «Стритч» и двор за решетчатой оградой.
        Щелкнула дверца, и на заднее сиденье юркнул Ойген.
        - Окна кабинета Ма-арцинкуса выходят на заадний двор, - доложил он, отпыхиваясь. - Третье и четвертое окно, если слева считать. Второй этаж. Высокий каменный забор, а на другой стороне переулка - большой дом с чердаком. И с чердачными окнами…
        - Ясно, - кивнул Платек. - Побудь здесь, я быстро.
        Чехол с разобранной винтовкой он обмотал парчой, не вынимая из багажника, и понес с собой, держа под мышкой, как священную утварь.
        Навстречу ему попалась дебелая матрона в платье-чехле. Она шла, переваливаясь утицей, и поклонилась, не выпуская из рук тяжелые сумки. Томаш на ходу осенил ее крестным знамением.
        «Иосиф, Мария, Иисус! Вам ведомы мои помышления! Пусть ляжет на меня грех, но, пролив кровь негодяя, я спасу добрых и чистых. И да простится мне…»
        Гулкий подъезд давил нежилой тишиной, угнетая запущенностью. Массивная дверь на чердак, похоже, никогда не закрывалась. В целой роще столбов, удерживавших балки черепичной крыши, сквозил тусклый свет, пробивавшийся в грязные оконца. На провисшей веревке вяло трепетало пересохшее белье, волнуемое сквозняками. Пахло птичьим пометом и пылью.
        Томаш выглянул в полукруглое окошко и тихонько отворил скрипнувшую створку. Идеальная позиция.
        Собрав винтовку, он глянул в оптику. Окна кабинета Марцинкуса приблизились рывком. А вот и сам хозяин! Кардинал, плохо узнаваемый в домашней одежде, сидел в кресле, развалясь, и потягивал винцо из горлышка. Лицо его то застывало маской, то целая череда выражений пробегала по нему словно рябь по воде - досада, раздражение, злость, усталое отупение, равнодушная покорность судьбе.
        «Перебираешь грехи, аки бусины четок?» - усмехнулся Томаш.
        Быстро накрутив на ствол увесистый глушитель, он поймал мишень в перекрестье. Мишень усердно напивалась.
        Винтовка дрогнула, отдавая в плечо. Оставив за собою кругленькую дырочку в стекле, пуля разбила бутылку в пухлой руке Марцинкуса и вошла в мозг. Вино и кровь смешались, заливая обрюзгшее лицо кардинала.
        Почудилось Платеку или на самом деле черная тень воспарила над мертвым телом? Недостойная света, она слилась с тьмой.
        Понедельник, 22 марта. День
        Польша, скорый поезд «Берлин - Москва»
        - Дзенькуе. - Строгий польский пограничник вернул паспорта и бросил два пальца к фуражке: - Щченсливэй подружы!
        Мы с Ромуальдычем мило ему поулыбались, покивали и устроились вольнее. Хоть и ослабели строгости на границе, однако встреча с поляками в форме малость напрягала.
        - Ох, ё-ёжики… - в купе заглянул улыбчивый мужичок в синем спортивном костюме - своеобразной «спецовке» советских командированных. - Слышу, вроде по-нашему балакают! А то утомили меня все эти «ахтунги» да «орднунги». Привет, я Саша. - Его губы разошлись еще шире, пропуская белый блеск крепких зубов. - Саша с «Ростсельмаша»!
        - Дайте, угадаю, - проявил я коммуникабельность. - Вы ездили в Нойштадт.
        - Точно! - возликовал наш новый знакомец. - Дюже хорошие комбайны у немцев. Наши-то тяжелые, как танки, трамбуют пашню. Прям катки! А зерно из них так и сыпется во все щели, сусликам на радость! Вот такая петрушка-зелепушка… Да нет, вы не подумайте чего. - Он присел на край дивана. - Инженеров толковых у нас хватает. Так это ж, пока мараковать будешь над новой техникой, пока соберешь на пробу… Кучу времени угрохаешь! Ну, мы покумекали и решили для начала гэдээровские «Фортшриты» выпускать. Они и легкие и… Да всё как-то по уму сделано! Ага… А потом мы их так намастрячим… Никто и не поймет, что наши комбайны - немецких кровей!
        - Наводили мосты, значит? - тонко улыбнулся Вайткус.
        - Не-е! - тряхнул Саша головой. - Мосты - это вон, директора пусть наводят. А мы по работе. Три бригады уже в Нойштадте, опытом обмениваются, смотрят, что да как. Ага… Скоро еще две выедут. Директор наш грозится к новому году первый «Прогресс» на колеса поставить! Ну, это по-нашему если, то «Прогресс», а по-ихнему, по-немецки - «Фортшрит». Вот такая петрушка-зелепушка… - Глянув на свои «Командирские», он вскочил, едва не треснувшись головой о верхнюю полку. - Ох, ё-ёжики… Всё, бегу, бегу, бегу!
        Проводив глазами Сашу с «Ростсельмаша», я улыбнулся:
        - Вот вам еще одна перемена - «Восточный Общий рынок». Пошла конкретика!
        Ромуальдыч хмуро покачал головой:
        - Етто ж сколько мы времени потеряли… Глупо, бездарно… Ведь еще в тридцать седьмом Сталин предлагал освободить хозяйственников от назойливой опеки партии! Не дали! - Он хлопнул ладонью по столику. - Сорок лет впустую…
        - Если бы повсюду в мире принимали только умные и эффективные решения, мы бы уже при коммунизме жили! - пофыркал я.
        Тут поезд тронулся и покатил, удаляясь от границы с ГДР.
        За окном потянулись черные, оттаявшие пашни, скопища голых деревьев, сквозивших на солнце чересполосицей ветвей. Вдали, по ходу поезда, завиднелось сельцо - над россыпью приземистых домишек шпилил небо двуглавый костёл.
        - Миша! - оживился Вайткус. - А не пообедать ли нам?
        Я горячо поддержал и одобрил мудрое решение старшего товарища. Тревоги улеглись, оставляя в душе лишь смутное эхо пережитых беспокойств. Скованная вера раскрепостилась.
        «Всё будет хорошо, - заклинал я судьбу, - всё будет хорошо и даже лучше!»
        Ближе к вечеру того же дня
        Первомайск, улица Шевченко
        Дом Советов встретил Марину гулкой тишиной, торжественной, как в храме. По всей видимости, большинство служащих уже оставило свои рабочие места, переключаясь на домашние заботы. Задержались лишь те, кого не пускал избыток трудолюбия или долг.
        Поднявшись на второй этаж, Исаева удивилась - внушительный стол у входа в горуправление КГБ пустовал, высвеченный тусклым бра, зато дверь стояла распахнутой настежь, пропуская веселые голоса.
        Загодя улыбнувшись, девушка прибавила шагу, но лишь переступив порог огромной комнаты, уяснила причину веселья - полковник Олейник, капитан Славин и генерал-лейтенант Иванов окружили взъерошенного смуглого парня в потертом джинсовом костюме.
        Хлопая глазами, Марина не сразу узнала Вальцева.
        - Максим! - воскликнула она. - Вот это ничего себе!
        - Привет! - осклабился «Майкл Зор». - Еле долетел! Из Гаваны в Касабланку, оттуда в Лондон, а там погода нелетная! Сели в Париже. Пришлось там и заночевать, нашли дешевый отельчик… Утром только вылетели в Союз, да и то с пересадкой в Вене!
        - А ну, поворотись-ка, сынку, - подбоченился Олейник. - Экий ты загорелый стал!
        - Тропики! - развел руками Вальцев. - Февраль на улице, а в Гаване плюс двадцать семь! Море - плюс двадцать пять!
        - Накупался? - улыбнулась Марина.
        - Еще как! Местные ежатся - холодно им, а нам - самое то!
        В раскрытую дверь заглянул дежурный сержант с набитой авоськой и встал по стойке «смирно»:
        - Товарищ полковник, только «три звездочки»! А пирожки с капустой и с мясом. Горячие!
        - Благодарю за службу, товарищ старший сержант! - зарокотал Василий Филиппович.
        Если бы бравый дежурный грянул: «Служу Советскому Союзу!», Исаева не удивилась бы, но сержанту хватило ума смолчать и тихонько прикрыть дверь за собой.
        - Приступим! - потер ладони Олейник.
        На большом столе для заседаний стоял подносик под хохлому - с непременным графином и набором стаканов. Славин живо расставил четыре граненых, глянул на Марину, ухмыльнулся и добавил пятый. Откупорил бутылочку армянского, плеснул на полтора пальца, выложил пирожки…
        - Ну, за возвращение! - поднял свой сосуд Иванов.
        Стаканы сошлись с глухим стеклянным перестуком. Пригубив коньячок, девушка вцепилась зубами в теплый бок пирожка.
        - Не стоит записывать операцию «Интеграл» в неудачи, - энергично высказался Борис Семенович, хватая закуску. - Пару месяцев президент Штатов все равно следовал рекомендациям Михи, да и сейчас, когда раскручивается предвыборная кампания, вряд ли он откажется от них. Иначе собьется с темпа! Хотя… Нам, в принципе, не важно, кто въедет в Белый дом - Форд или Картер. Лишь бы не Рейган!
        - Да нет, я понимаю… - затянул Вальцев. - Жалко просто. Нам бы годик продержаться…
        - Да пятилетку простоять! - хохотнул Олейник. - Ничего, Максим, мы свое возьмем!
        Отворилась дверь, и в комнату боязливо заглянул дежурный.
        - Товарищ полковник… - воззвал он с запинкой. - Тут одна гражданочка… Заявляет, что… э-э… шпионка.
        - О как! - удивился Олейник. - Ну, давай ее сюда.
        - Есть!
        Сержант скрылся, и тут же порог переступила молодая женщина, чуть за тридцать, не красавица, но стройная и миловидная. В ее быстрых и четких движениях угадывалась давняя дружба со спортом, а в простой с виду одежде чувствовался хороший вкус.
        Оглядев присутствующих, «шпионка» обратилась к Василию Филипповичу - он единственный щеголял в мундире.
        - Здравствуйте. Я хочу сделать заявление.
        Марина потерла щеку, чтобы скрыть усмешку - неожиданная гостья блестяще имитировала спокойствие, но вот голос ее просто звенел от волнения.
        - Мы вас внимательно слушаем, - прогудел Олейник, взглянув на стакан в своей руке с легким недоумением - дескать, а это откуда?
        - Я - гражданка Соединенных Штатов Америки, - продолжила «шпионка». - Родилась и выросла в Нью-Йорке. Окончила колледж в Уэллсли. Добровольно записалась в «зеленые береты» и прошла обучение в Форт-Брэгг. Служила в 10-й группе специального назначения в Западной Германии. Там на меня и вышла сотрудница ЦРУ. С прошлого года я в разведке. Операция в Первомайске - мое первое задание как полевого агента. Но я разобралась в ситуации и решила сдаться.
        - Не хреново девки пляшут по четыре сразу в ряд… - пробормотал Иванов, будучи несколько ошеломлен. - А имя у вас есть, гражданка Штатов?
        - О, простите, - смутилась гражданка, - меня зовут Елена Ливен. Мой отец - русский.
        - Барон фон Ливен, я полагаю? - поправил очки генерал-лейтенант.
        - Нет, светлейший князь! - вздернула голову Елена. - Владимир Генрихович фон Ливен, штабс-ротмистр Кавалергардского полка! Служил ли в Белой гвардии? Служил!
        - Успокойтесь, Елена Владимировна, - поднял руки Борис Семенович. - Ваше… м-м… не совсем пролетарское происхождение никак не влияет на то, как мы относимся к вам. Насколько я понимаю, вы должны были присоединиться к агентурно-оперативной группе Саймона Грина и Питера Смита?
        - Не совсем так, - вытолкнула Ливен, унимая нервы. - Я должна была возглавить опергруппу и выйти на аналитика местной команды чекистов.
        - Но вы не приняли бразды правления и не пошли на контакт. Почему?
        Елена пожала плечами:
        - Саймона и Пита я знаю по Форт-Брэггу. Они годятся для диверсий и прочих «прямых действий». Оба простодушны, как ковбои, и так же недалеки. Я постоянно откладывала встречу, хотя в СССР нахожусь уже второй месяц. Поначалу из-за того, что не доверяла этой парочке, а затем… - Она прерывисто вздохнула. - А затем мне стало противно. Я жила здесь, гуляла по улицам, ходила в магазины, в кино… И та раздвоенность, что мешала мне в Штатах, стала убывать здесь, в Союзе. Там… Там, бывало, я гордилась тем, что из России, но в то же время изо всех сил старалась выбиться в стопроцентные американки. Жизнь какая-то… Импульсами. Вверх-вниз… То я оправдывала торгашескую суть англосаксов, то брезговала всей тамошней куплей-продажей. Отец… Он очень не любил большевиков. Но когда Гитлер напал на СССР, папа собрал все свои деньги и отнес в советское посольство. На те доллары построили два танка. Мама сердилась на папу, да и я не могла понять его поступка. Но вот теперь, кажется, до меня стало доходить… Не сказать, что я… есть у вас такое слово… перековалась, но я не хочу быть врагом советским людям. Это подобно
предательству.
        Иванов понятливо покивал.
        - Ваше задание… Оно связано с операцией «Некст»? - прямо спросил он, внимательно следя за Еленой.
        - Тайная операция, в которой я участвую, - сбилась Ливен на сухой тон, - проходит под кодовым названием «Новус». Но напрямую связана с миссией «Некст». Цель - найти и вывезти за пределы СССР здешнего паранорма и предиктора. В случае неудачи - уничтожить.
        - Ну что ж, Елена Владимировна, - включил Иванов обаяние. - Откровенность за откровенность. Я руковожу той самой командой чекистов… Саймон и Пит находятся под стражей, а вы пока побудете в нашей штаб-квартире. Люблю, знаете ли, подробности. Товарищ Славин, проводите даму!
        - Слушаюсь! - козырнул капитан.
        Ливен стрельнула глазками на Николая, убедительно сыграв восхищение, и оба вышли. Ненадолго в комнате зависло молчание.
        - Елена Ливен… - медленно проговорил Олейник, словно пробуя имя на вкус. - Ну шо ж, операция «Новус» накрылась?
        - Или только началась! - фыркнула Исаева. - Знаете, меня не покидало ощущение, что я нахожусь на премьере любительского спектакля, а ставят отсебятину по мотивам «Ошибки резидента».
        - А вы молодец, Мариночка, - одобрительно кивнул Борис Семенович. - У этой дамочки двойное, если не тройное дно!
        - Или она не врала нам! - настоял Олейник на своей версии, задетый за профессиональные струнки. Как бы товарищи не подумали, что он купился на откровенность перебежчицы…
        - Тоже вариант, - миролюбиво кивнул Иванов и спохватился: - Ох, Мариночка, забыл совсем! Есть новости о Григории Ершове.
        - Что с ним? - насторожилась Марина. - Гриша ведь где-то в Африке… Он жив хоть?
        - Жив, жив! - заторопился генерал-лейтенант. - Ранен тяжело, но жив. Его из Эфиопии переправили на самолете, сейчас лежит в госпитале Бурденко.
        Исаева ощущала в эти вялотекущие мгновения ледяной холод и неприятную смесь из бессилия и растерянности. Но бойцовский характер брал свое - в размякшей слабости кристаллизовалась решимость.
        - Товарищ генерал-лейтенант…
        - Ну, разумеется, Марина, - мягко сказал Иванов, не дослушав. - Николаевский аэропорт ближе всего. Передавай Грише привет!
        Вторник, 23 марта. Утро
        Гавана, набережная Малекон
        Набережная Малекон - это то самое «масло масляное», от которого истинных филологов корежит, как вампиров на солнце. Малекон по-испански и есть «набережная». Ну или «мол», на худой конец.
        На добропорядочных официальных планах эта широкая эспланада у лукоморья Гаванской бухты зовется Авенида де Масео. Но ни одному кубинцу и в голову не придет так называть их любимый Малекон! Здесь назначают свидания, здесь воркуют парочки, уминая широчайший парапет, а народ постарше фланирует, любуясь потрясающими закатами.
        Вакарчук вертел головой, переводя взгляд с обшарпанной старины Ведадо на синий простор Атлантики, и обратно. Чак смотрел вперед, на фортецию Сан-Сальвадор, безразличный к красотам. А вот полковник Воронин был «на нерве».
        «Мундир бы ему точно подошел, - лениво подумал Степан. - Ну, или строгий черный костюм, как у «…других официальных лиц».
        Однако Николай Иванович, осмугленный солнцем, выступал в белых штанах и в того же молочного цвета рубашке-гуайябере, походя на богатенького туриста или партийного функционера, удалившегося от дел.
        - Николай Иваныч, - проворчал «Стивен Вакар», - да говорите уже, чего изводиться-то…
        - Что, так заметно? - вымученно улыбнулся полковник.
        - Есть маленько…
        - Ладно, - крякнул Воронин. - В прошлом году я летал в Москву, было закрытое совещание в ПГУ. В повестке дня стоял один вопрос, но весьма интересный… Пожалуй, еще одно отступление. Слушая радио или читая газеты, люди часто негодуют на всяких президентов или премьеров - вот, дескать, опять безобразия учинили! То войну затеят, то переворот, то еще чего. А ведь даже президент Штатов всего лишь кукла, которую дергают за веревочки те, кто и есть подлинная власть. Главные буржуины, так сказать. Ротшильды, Барухи, Рокфеллеры, Морганы, Виндзоры… Вдумайтесь только - девяносто процентов всех богатств мира принадлежат нескольким десяткам семей! Это они развязывают войны, свергают неугодных им правителей или назначают президентов. Конечно, случаются и сбои - назначенец вдруг начинает «вести себя», поступать вопреки хозяевам. Тогда его убирают. Как Рузвельта, как Кеннеди. И что толку от разведки, если мы не в курсе планов истинных владык западного мира? Вот этот самый вопрос мы и обсуждали в Ясенево прошлой осенью. Разработали мероприятия, назначили ответственных, призвали инициативу… того… проявлять. А тут
такое дело… - Он смолк, приблизившись к компании белозубой молодежи, отплясывавших самбу под гитары и барабан. Особенно полуголый негр старался - лупил по истертому бонго, зажав его между икрами ног, вдохновенно и самозабвенно. - А тут такое дело - на прошлой неделе шторм разгулялся, и пограничный катер приволок в Сантьяго-де-Куба потрепанную яхту. А на ней - два трупа. Белого американца и мексиканца. Похоже, янки вытащил мексиканца, но тот истек кровью - акула вырвала полбедра и прокусила бок. Однако именно он был капитаном, потому как белый не справился с парусом - затянул не тот узел. Хватило порыва ветра, чтобы гик отвязался - и с маху разбил янки голову. Никто пока не знает о случившемся, мы всё засекретили наглухо. Американец - это Брайен Уортхолл, бизнесмен средней руки, «стоит» двенадцать миллионов долларов. А мексиканец - его охранник, помощник и так далее. Зовут Мануэль Бака…
        - Вы хотите, - заговорил по-испански Призрак Медведя, - чтобы мы обратились в этих двух и заняли их место?
        - Да! - облегченно выдохнул полковник. - Но это строго добровольно. Я не могу вам приказывать, просто… Шанс выпадает редчайший! У мистера Уортхолла нет детей, он не женат, да еще и сирота. Подчиненные видят его редко. Конечно, придется немного… э-э… перелепить лицо. Ну, там, шрам оставить на щеке… Ваш курносый нос, товарищ Вакарчук, выпрямить…
        - Ох, и красавцем стану! - рассмеялся Степан.
        - Вы что? - насторожился Воронин. - Согласны, что ли?
        - А почему бы и нет? - небрежно пожал плечами Вакарчук. - Мое второе высшее - экономист. Уж как-нибудь разберусь с ихним бизнесом!
        - Задача - не просто вести дела, - покачал головой полковник, - а разбогатеть! Сказочно разбогатеть, выйти в миллиардеры! Впрочем, даже огромное состояние еще не гарантия того, что вас допустят в круг приближенных «главных буржуинов». Ну, тут уж придется повертеться! В крайнем случае, есть способ заинтересовать Ротшильдов или Рокфеллеров, опасный способ…
        - Разорить их? - ухмыльнулся Вакарчук.
        - Ну-у… Это вряд ли. Никто толком не знает, сколько у тех же Ротшильдов заныкано миллиардов. Может, они и вовсе триллионеры уже! Но если перебежать дорогу «главным буржуинам», нанести им солидный убыток, то они сразу проявят к вам интерес - прикажут устранить конкурента. Но вам обязательно помогут! Товарищ Питовранов обещал направить толковых спецов, сведущих в бизнесе… - Николай Иванович смолк, недоверчиво глядя на Вакарчука. - Так вы что, правда согласны?
        - Ты как, Мануэль? - Степан поглядел на индейца. - Согласен?
        - Си! - кивнул Чак.
        - И я - си! - ухмыльнулся Вакарчук. - Всегда, знаете ли, мечтал побыть мистером Твистером. Вы только не сочтите меня за легкомысленного энтузиаста. Просто на мне столько грехов, что… - он махнул рукой. - Не замолишь! Но можно же и отработать долг.
        Воронин впервые заулыбался:
        - Тогда… Начинаем операцию «Сафари»!
        - Начинаем! - Степан ощутил, как ветер, дувший с океана, наполняет его легкие тем лихим и бесшабашным неистовством, с каким шли на абордаж или поднимались в атаку.
        - Хау, - хладнокровно обронил Чак, что означало: «Всё сказано, и говорить больше не о чем».
        Глава 13
        Среда, 24 марта. Десятый час утра
        Московская область, «Заречье-6»
        Покинув Белорусский вокзал, я еще толком не окунулся в московскую круговерть, а меня уже встречали - моргнула фарами знакомая «Чайка». Стильная машина стояла наособицу, отливая черным лаком да сверкая хромом, словно барин во фраке и цилиндре среди простолюдинов - мелких «Запорожцев», раздобревших «Волг», глазастых «Жигулей».
        «Начинается…» - подумалось обреченно.
        Ромуальдыч крепко пожал мою руку, с ворчаньем обронив: «Вытащим, если что…», и полез я на заднее сиденье лимузина, скрипя тисненой кожей. В салоне пахло, как тогда, в парке Горького - куревом и одеколоном «Шипр». По-моему, и офицеры впереди сидели те же, что и месяц назад. Прикрепили ко мне, вот и сидят. Бдят.
        Тот, что справа - белобрысый, нос сапожком, - обернулся и молча, по-приятельски кивнул. Водитель лишь глянул в зеркальце - серые глаза блеснули любопытством. Вырулив со стоянки, он плавно, умеючи разогнал «Чайку».
        Наверное, мне стоило отыграть пугливого юнца, спросить какую-нибудь глупость, вроде: «Дяденьки, а куда мы едем?», но я лишь сжал губы. И без того тошно.
        Тяжелое чувство одолевало меня. Вернее, предчувствие невзгод. Еще и мысли всякие, нехорошие, зудели в голове, лишая покоя, роняя настроение до нуля и ниже.
        Отвезли меня на брежневскую дачу. За высоким глухим забором прятался добротный дом, рубленный из дерева. Без излишеств, зато лепота - сосны кругом, елки, березки…
        Самих хозяев я не застал, но заботливая прислуга с недремлющей охраной тут как тут - накормили, напоили и спать уложили. Перенервничал я или переутомился, не знаю, а только выспался знатно. С утра мой юный организм готов был сдать нормы ГТО, не запыхавшись.
        Бродить по госдаче я не стал - чужой дом вокруг, чужая жизнь.
        Умяв полезную гречку с котлетой и чай с рогаликом, выбрался во двор.
        Весеннее солнце терпеливо будило озябшую землю. Прошлогодняя листва и бурая прелая трава, сметенные в кучи, вяло тлели, изредка вспыхивая робкими огонечками. Клубы белого едкого дыму завивались округло и плотно, расплетаясь в корявых гребешках ветвей, нагоняя тревожный запах чадной горечи. Еще немного, еще чуть-чуть, и лопнут набухшие почки, поплывет терпкий дух клейкой, наивно-светлой зелени, будоража воображение и рождая нескромные хотения. А пока что желанную негу солнцепека сдувал зябкий ветерок, пахнущий прелью. Классика!
        Пустынные аллейки звали прогуляться, но я по-стариковски занял лавочку под раскидистой сосной - думать, прикидывать варианты и поджидать гостей.
        «Хорошо сижу…»
        Заслышав нестройный шум моторов, я вздрогнул, как от звонка будильника. Охрана шустро распахнула ворота, и целая автоколонна черных пластавшихся «ЗИЛов» заехала во двор. Сразу стало людно и тесно, а я сидел, будто в партере, и наблюдал, как на сцену выходят Брежнев, Суслов, Устинов, Косыгин, Громыко, Андропов, Пельше, Романов… Все пожаловали? Вроде все.
        Я упруго встал, оглядывая настороженный синклит, и поздоровался, как всякий воспитанный мальчик:
        - Здравствуйте, я Миха. Миша Гарин.

* * *
        Сумбур первого знакомства схлынул. Взвинченные и смятенные, члены Политбюро сошлись в дачной гостиной - и площадь позволяет, и приватно.
        «Мизансцена…» - подумал я.
        Андропов шушукался с вальяжным Громыко - «Мистер Нет» шевелил губами, словно леденец языком гонял. Сухонький Пельше нахохлился в углу, как загнанный, и печально моргал. Встрепанный, распустивший галстук Косыгин что-то с жаром доказывал Суслову - Михаил Андреевич удивленно вытягивал губы дудочкой, а Устинов с интересом внимал, поводя головою, словно в восхищении от услышанного.
        Один Брежнев по-барски развалился в кресле, делясь мнениями с Романовым - «хозяин Ленинграда» гнулся в позе вопросительного знака. А я стоял у окна, цепенея как на экзамене, и водил глазами в такт блеску маятника напольных часов - тот отмахивал секунды, будто гипнотизируя.
        «Третий звонок…»
        Повар с охранником осторожно внесли жостовский поднос, дробно позвякивавший стаканами с компотом, и удалились на цыпочках, притворив за собою двери.
        «Занавес!..»
        - Вы уж извините, Михаил Петрович, - добродушно забурчал генсек, вздрагивая брыластыми щеками, - чуть было не упрятал вас куда подальше! Сами понимаете, как опасна точная информация о будущем. Предсказания, предположения - это всё слова, акустика, так сказать. А тут… Если уж знание - сила, то послезнание… - Он развел руками, пошевеливая головой.
        «Малое Политбюро», торопливо рассевшееся по диванам и креслам, дружно закивало.
        - Да ради бога, Леонид Ильич. - Я изобразил любезную улыбку, заодно подпуская мимолетную лесть. - На вас лежит огромная, не снимаемая ответственность - за весь советский народ. Тут не до церемоний. Только давайте без отчества! Просто Миша, этого достаточно.
        - Хорошо, Миша, - величественно кивнул генеральный. Хмыкнув, проворчал: - Да вы расслабьтесь, Миша, не обидим! Одно дело делаем, хоть и смотрим под разными углами… Хм… Я сейчас подумал… Знаете, какая озвучка подошла бы к нынешнему историческому моменту? Свиридовское «Время, вперед!» Правда же? Но давайте к тому самому делу… К-хм! Мы тут посовещались с товарищами и выработали… как Андрей Андреевич любит выражаться… консолидированную позицию. - Он построжел. - Прежде всего, Миша, информация о будущем должна поступать к нам, и только к нам. Конечно, мы допускаем возможность посвящения в тайну стороннего человека, но, строго-обязательно, с нашего ведома и разрешения. И второе. Совершенно необходимо обеспечить вашу безопасность, Миша. Мы должны быть уверены, что никакой противник СССР не получит доступа к послезнанию! - Брежнев всем корпусом повернулся к председателю КГБ. - Юра, тебе слово.
        Андропов рывком поднял голову, и его очки сверкнули, будто отражая улыбку, скользнувшую по губам.
        - План по обеспечению безопасности Миши Гарина мы разработали в плотном контакте с 9-м и 7-м управлениями, учитывая все так называемые мелочи жизни, - сухо заговорил он, как будто стесняясь «принятых мер». - Охрана у Миши будет круглосуточной, но незаметной - это мы гарантируем. И не только из-за удобства самого Гарина. Ходить строем за объектом - последнее дело, ибо всегда найдется способ нейтрализовать охранников. А вот когда прикрепленных не видать и не слыхать… Да, единственная просьба, Миша: заранее предупреждайте о дальней поездке - в другой город или к морю!
        - Разумеется, - кивком согласился я, прикидывая, как же мне надурить парней из «девятки» и «семерки», если понадобится.
        - В школе, а затем в университете, на работе, в доме, где вы прописаны, Миша, всегда найдутся люди, готовые прийти вам на помощь.
        - Учту. - Я растянул губы, хотя мне совсем не улыбалось. - В принципе, могу лишь согласиться с вашими условиями, Леонид Ильич. Они вполне разумны. Как математики выражаются - необходимы и достаточны. Жить, как все, я не смогу в любом случае, да и не хочу, если честно. У меня только одно условие… Мои родители и сестра не в курсе моей… хм… прогрессорской деятельности. Вот пусть и останутся в неведении!
        - Принимается, - царственно согласился Брежнев и снял очки, сразу становясь чуть живее - стекла будто скрадывали взгляд.
        - Годится, - бойко кивнул Андропов.
        - Миша, - вступил Суслов, заметно окая. - Прошу извинить товарищей - они не за себя беспокоятся, поэтому и относятся к вам сугубо практически, утилитарно, что ли. Юра, у тебя все?
        - Ну, если вкратце, то да, - смешался Андропов.
        Михаил Андреевич, по-моему, и сам слегка конфузился, скрывая наше с ним знакомство.
        - А как связываться с Мишей? - нарочито брюзгливо спросил он. - По телефону?
        - Нет, нет! - замотал головой председатель КГБ. - Электронная почта - лучший вариант. В крайнем случае, для сообщений особой важности, можно использовать шифрование.
        Присутствующие снова закивали вразнобой, как на собрании партхозактива. Одобрям-с.
        «А не такие уж они и старцы, - подумал я, наблюдая за «дорогим Леонидом Ильичом» и его командой. - Нет впечатления немощи… А сам-то! Дедушка Миша…»
        - Вопросы есть? - благодушно улыбнулся Брежнев. - Дмитрий Федорович?
        Устинов повел плечами под кителем, будто ежась, и взгляд его стал испытующим.
        - Я заметил, что вы изрядно благоволите Израилю, Миша, - железно рокотнул он. - Почему?
        - Потому что израильтяне должны быть нашими союзниками на Ближнем Востоке, - жестко парировал я, строя ответ рублено, по-военному. - Зреет глобальная угроза исламизма, и тут у Москвы один выход - «крепить единство» с Тель-Авивом. Ставить на арабов? Они бездарны, продажны и стратегически ненадежны. Вспомните Насера и Садата! Мы три миллиарда вбухали в Асуанскую ГЭС, а толку? Египет повернулся к нам задом, кланяясь американцам! Но тут есть одна идея, - глумливая ухмылочка заплясала на моих губах. - В будущем эфиопы затеят строительство мощнейшей ГЭС на Голубом Ниле - и египтяне просто лопнут от злости! Ведь тогда они могут запросто лишиться притока воды, обрекая себя на голод и крестьянские бунты. А давайте поможем Эфиопии с нильской ГЭС в настоящем! Только… м-м… не «на халяву», а по уму - через израильтян. Тель-Авив охотно сотрудничает с Аддис-Абебой, поскольку эфиопы сами злы на арабов. Стоит только начать заполнять водохранилище, и Садат окажется бессильным. Разбомбить плотину? Пусть только попробует! Ну а если ему это удастся, то Египет испытает страшнейшее наводнение в истории - водяной вал
сметет целые города!
        Устинов хмыкнул в доволе. Озабоченные морщины, взбороздившие было его лоб, разглаживались.
        - Опять же, с помощью Израиля можно переформатировать весь Магриб, - меня несло, как Остапа. - Стоит только поддержать освободительное движение берберов, как это резко ослабит короля Хасана в Марокко или режим Хуари Бумедьена в Алжире. А самое вкусное, на мой взгляд, - это помощь Западной Сахаре! Вот представьте себе: Израиль через Эфиопию поставляет сахарцам оружие, подбрасывает деньжат, а мы признаём САДР. Иудеи начинают потихоньку разрабатывать богатейшие запасы фосфатов в Бу-Краа, наши устраиваются на военной базе в бухте Дахла, и все довольны! Зона жизненно важных стратегических интересов СССР расширяется неимоверно - самолет с Кольского полуострова сможет сесть в Дахла на дозаправку и вылететь оттуда в любую точку Средиземноморья. Хоть с бомбами, хоть с десантом. Вон как мы хорошо закрепились в Сомали - аж сердце радуется! Но! Если израильтян вынудят уйти с восточного берега Суэцкого канала, у нас наверняка возникнут проблемы. Каир с подачи Вашингтона запретит проход наших судов снабжения. А ведь базы в Бербере, на Сокотре или Нокре - это контроль над важнейшим морским путем, над акваторией
половины Индийского океана, не говоря уже о Ближнем Востоке! Оставите их - забудьте про активную внешнюю политику.
        - Андрей Андреевич? - церемонно повернул голову Суслов. - У вас есть что добавить к сказанному?
        - Да. - Громыко, осанист и невозмутим, закинул ногу на ногу. - Представители Израиля были у меня с неофициальным визитом в конце февраля. Перед Восьмым марта в Тель-Авив летал Примаков. Поскольку мы более не настаивали на том, чтобы израильские военные покинули оккупированные территории сектора Газа и Западного берега реки Иордан, переговоры прошли весьма конструктивно. Как говорится, в теплой, дружеской обстановке. Ряд важных договоренностей уже подписан, в том числе в военной сфере, и мы готовы к восстановлению дипотношений. Даже к встрече на высшем уровне.
        Моя сдержанность дала осечку - губы растянулись в улыбке.
        - Товарищи, вы даже не представляете, до чего это приятно… - Я замотал головой, бессильный перебрать целый сноп ощущений. - Насмотрелся в «прошлой жизни», как разваливали страну, как ее оплевывала всякая мразота… А тут Союз жив и здоров, набирает и набирает очки в вековечной игре с Западом! - запнувшись, я добавил: - А ведь мы победим, товарищи…
        На лицах «товарищей» дрогнули улыбки. Леонид Ильич от души хлопнул в ладоши и с чувством изрек:
        - За это надо выпить!
        - Есть компот, - подсказал Суслов.
        Клацнули, сходясь, стаканы с красной каемочкой.
        - Ну, за победу!
        Пятница, 26 марта. Ближе к вечеру
        Зеленоград, аллея Лесные Пруды
        Зеленоград! Куда ни глянь, везде деревья. Зануда с рациональным складом ума скажет, что зелень - всего лишь защита от пыли в городе микроэлектроники, но здорово же - как в лесу! Недаром тут полно улиц-аллей. Озерная аллея, Березовая, Каштановая, Яблоневая, Солнечная…
        Красно-белый «Икарус» подкатил к тротуару, и водитель громогласно объявил:
        - Сосновая аллея! Кому?..
        - Мне! - подскочил я, хватая пузатые сумки. - Спасибо!
        Урча, рейсовый автобус отъехал, а я завертел головой, ориентируясь в пространстве.
        Хоть и звалась аллея Сосновой, а шумели вдоль нее лиственницы, покачивая тонкими прямыми стволами. За охапками черных ветвей с редкой опушью рыжей хвои выглядывали белые этажи высоток. Туда!
        Под ноги ложился черный, свежий асфальт аллеи Лесные Пруды. Где-то здесь мой новый дом…
        За рощей блеснула гладь Черного озера, и я вышел к белоснежной многоэтажке, свежей, как накрахмаленная простынь.
        - И-и-и! - с разбегу в меня врезалась девчонка в синей спортивке, и я не сразу узнал Настю. - Мишечка! Мишечка! Ура-а!
        Хохоча, я обнял ее, не выпуская сумок из рук, а тут и мама пожаловала.
        - И-и-и! - Полы легкой куртки разлетелись на бегу, открывая вязаное платье, ладно облегавшее мамину фигуру. - Мишенька!
        И снова я устоял под напором любви и ласки.
        - Чего ты так долго? - запритопывала от нетерпения сестричка. - А ты где был, вообще? В ГДР, да? В Берлине, да?
        Я еще раз чмокнул ее, лишь бы прервать тараторку. Мама засмеялась и отобрала у меня сумку.
        - Давай, помогу… Ого! Настя, хватайся! - отмахнув челку, она похвасталась: - Вчера «Хельгу» привезли! Мы сами только-только прилетели, а тут звонок! Распишитесь…
        - Ага! Такой красивенький сервантик! - восхитилась Настя. - А что в сумках? Ты еще чего-то привез, да? Нам, да? Здорово-о!
        - Ну, ты и тряпишница, доча!
        - Ой, а сама-то!
        Посмеиваясь, я одолел ступени у подъезда и как бы невзначай осмотрелся. Кто мои прикрепленные и где прячутся, не ясно, но меня они наверняка видят. Дурацкую идею помахать рукой я отбросил, как пережиток детства…
        Почему-то мне казалось раньше, что не перенесу жития под надзором, пускай даже незримым. Ну, жив же пока.
        Просто не надо обращать внимания. Играть по правилам, чтобы однажды их нарушить. Бывают в жизни моменты, когда никто вовне не должен тебя видеть…
        - Битте-дритте! - Настя распахнула дверь, пританцовывая.
        - Данке шён…
        Я вошел в гулкий подъезд, и со спины долетело звонкое:
        - Мы на тринадцатом живем!
        - Их ферштее, фрейлейн…
        - Немчура моя… - Мама нежно притиснула меня. - Что ты, что папа…
        - Это я по инерции, мам!
        Лифт возносил нас, а я любовался своей роднёй. Красота-то какая! Что родительница, что сестрёница… Сбившись на мамину интонацию, я лишь улыбнулся.
        Не дано мне было в прошлой жизни ощутить всю приятность кровного родства! И лишь сейчас понимаю, что утратил тогда. Ну, исправил вроде…
        Мама открыла дверь своим ключом, и я переступил порог. Зря страхи питал - планировка другая, и в комнатах пустовато, еще не всю мебель перевезли, но запахи витали знакомые, родные. Уж что-что, а мамин борщ я учую!
        Навстречу, шурша охапкой серой бумаги, вышагивал отец. Видать, «стенку» собирал. Приметив меня, он уронил свой груз, разводя костистые руки.
        - Мишка!
        И завертелось, завертелось разноцветное колесо… Папа гордо водил меня по четырехкомнатной квартире, Настя примеряла берлинские обновки, мама гремела тарелками на кухне. Сестренка пищала, подскакивала меня помутузить от излишков счастья и опять убегала - крутиться у трюмо. Мама в передничке выглядывала из кухни, словно желая убедиться, здесь ли «сыночка» - и снова бренчали тарелки да звякали ложки…
        Я вернулся домой.

* * *
        - Да тихо вы! - прикрикнул на расшумевшихся «старосят» Трофимов, начальник цеха гибридных микросхем. - Филиппа на вас нет… - Он торжественно повел чашкой с вином. - Я поднимаю сей бокал за Петра Семеновича. Всего-то прошлым летом Семеныч влился в наш коллектив, а вы посмотрите, как лихо мы продвинулись!
        - Это всё Михаил Петрович! - отшутился папа, кладя руку мне на плечо.
        - Да-а… - забасил Марк Гальперин. - Дети у тебя тоже получились!
        «Старосята», здоровенные парни и рослые мужики, грохнули, заглушая мамин смех.
        - За тебя, Семеныч!
        Разнокалиберные сосуды сошлись, мешая хрустальный звон с глухим перестуком фаянса. Мой стакан чокнулся о папин фужер и дотянулся до эмалированной кружки Марка.
        Нам с Настей плеснули густой, пахучей «Хванчкары». Папа предпочитал армянский коньячок, а Гальперин хранил верность «Столичной».
        - Лидия Васильевна, - прогудел он, - дайте, я за вами поухаживаю! Водочки?
        - Что вы, Марк Петрович! - всполошилась мама. - Только вино!
        - Это несерьезно! - притворно нахмурился Марк. - Ну ладно… - Он аккуратно подлил в мамин бокал и вдохновился. - Товарищи! А давайте - за хозяйку!
        - Давайте! - хором поддержали товарищи. - Наливаем!
        Час спустя чинное застолье обрело все черты среднерусской гулянки - голоса зазвучали громче, жесты обрели размах, а чины со званиями тихо удалились, уступая равенству и братству.
        Пухлощекий программист с модной бороденкой, сидевший напротив меня, начальнически выговаривал самому Фирдману, а наш добрейший и тишайший сосед Евгений Иванович, расхрабрившись во хмелю, втолковывал Трофимову некие прописи. Я прислушался.
        - …Оттого, что официальная наука нос воротит от психодинамического поля, оно никуда не делось, Алексей Николаич! - воинственно напирал сосед. - Это же истинное мракобесие - думать, будто гипнотизер словами внушает! Нонсенс полнейший, средневековая вера в заклинания! Не-ет, тот же Мессинг воспринимал пси-хо-поле человека!
        - Да что вы мне словами внушаете? У нас, вон, в цеху военпред есть! - контратаковал Трофимов. - Так из него это ваше психополе прет, как вода из брандспойта!
        Я насторожился.
        - Военпред?
        - Евгений Иванович непонимающе дернул бровью.
        - А вы что думаете, военным не нужны микросхемы? - хихикнул пьяненький начальник цеха. - Да они вообще, будь их воля, всё под себя загребли бы! Хотя на нашего грех жаловаться, мужик классный. Правда, есть в нем нечто такое… - Он неопределенно повертел ладонью, словно лампочку выкручивая, и вздохнул. - А что вы хотите? Его еще в детдоме обидели - один раз и на всю жизнь! Имя вписали… Знаете какое? Дик! Представляете? Дик Владимирович Сухов! Как обозвали! М-м… О чем бишь я? А! Когда у Сухова настроение портится, приборы как с ума сходят, вместо данных погоду показывают! Да я сам однажды… Прошлым летом, что ли? Ну да! Короче, выходит наш военпред с проходной, надевает темные очки… Да как сорвет их, как закинет в кусты! Чего это он, думаю? Подобрал я те очки - обычные, от солнца. Только на темных стеклышках - прозрачные, такие, пятнышки, как раз посередке, напротив зрачков… Ну, будто протаяла чернота от взгляда!
        - Во-от! - многозначительно затянул сосед. - Николаич! Тяпнем за психополе!
        - Тяпнем, Иваныч!
        Радостно цокнули рюмки. А я почуял, как холодок по спине сквозанул. Эти «проталинки» мне знакомы… Сам такие оставлял не раз. Пугался, ломал очки, избавлялся, как преступник от улик…
        …Никем не замеченный, явился Старос. Расплылся в своей разбойничьей ухмылке, широко раскинул руки, готовый обнять всех сразу.
        - О-о-о! Штрафную шефу! - был общий глас. - С горкой!
        Сидел я, как всегда, с краю, поэтому ускользнул незаметно, пока всей компанией спаивали Филиппа Георгиевича.
        «И нет мне покоя…» - мелькнуло в голове.
        Тревоги и ожидания ворвались в душу, как студеный ветер - в натопленную избу, выхолаживая, выметая уют… И замещая духоту морозной свежестью.

* * *
        Завечерело. Крадучись, вытянулись тени, сливаясь в зыбкий сумрак. Зажглись фонари вдоль аллеи, и тьма, таившаяся в закоулках, сразу надвинулась, густея синевой. С берега Черного озера наплывала музыка. Узнавался мотив Таривердиева - умел человек скрывать улыбку в печальных нотах.
        Зеленоград накрыла удивительная теплынь. Я стоял на просторной лоджии, пока не загроможденной лыжами и великами, и дышал воздухом нового ПМЖ. Из гостиной наплывал застольный галдеж - саундтрек импровизированного новоселья.
        - Миша, простынешь! - Мама выглянула из окна кухни.
        - Да тут тепло…
        - Накинь курточку, накинь… Вот, держи.
        Я не стал спорить, набросил на плечи шуршащую болонью. Досмеиваясь, на лоджию шагнул Старос.
        - Дышишь? - бодро поинтересовался он. - Right! Тут воздух, как на даче. - Филипп Георгиевич пришатнулся и спросил вполголоса: - Проблемы были?
        - Были, - не стал я скрывать. - Да сплыли.
        - O`key… - вытолкнул Старос. - Проблемы тонизируют и закаляют, хе-хе… Питер говорил, ты новый язык сочиняешь? «Турбо Паскаль»?
        - Сочиняю, - признался я. - Да там не одно программирование, там, как в справочниках пишут, «интегрированная среда разработки ПО». А работы… Начать и кончить! Хорошо, если к ноябрьским до ума доведу.
        - Не спеши, Миша, - серьезно сказал Филипп Георгиевич. - Вылизывай, отделывай… Пусть весь компьютерный мир «болтает» на «турбированном» Паскале! Кстати, ты в курсе, что «Ампару» Штаты закупают? Сетевухи улетают махом!
        - Подождите, подождите… - отчетливо удивился я. - Уже?!
        - Уже, Миша, уже! - рассмеялся Старос. - Канторович - голова! Собрал команду «яйцеголовых», раздал им компы и алгоритм для УДН-48 - вот! - Он щелкнул пальцами. - Wow! Это победа из тех, о которых не пишут, потому что уважаемая публика ни черта в такой виктории не смыслит. Главное, здание Центра сертификации только строится, а работа идет полным ходом! Это так по-советски, что просто - wow!
        - Здорово… - затянул я. - Это здорово… А проц?
        - Дело на мази! - щегольнул словцом визави. - К концу лета запустим в серию.
        В потемках у Староса - низенького, полноватого, усатого - ярче всего пробивалось греческое происхождение. Ему бы еще феску на голову да серьгу в ухо - вылитый контрабандист! Или пират.
        - Филипп Георгиевич… - заныл я, подлащиваясь. - На экскурсию хочу! В цех гибридных микросхем! И чтобы в чистую комнату процессоров!
        - No problems! - хохотнул «контрабандист». - Подходи завтра с утра. Я скажу Трофимову, чтобы человека к тебе прикрепил… Так… - задумался он на секундочку, приглаживая пышные усы. - На гермозону там отдельно… Ладно, позвоню Сухову на ОТК, он проводит. Так что подходи!
        - Буду как штык! - пылко заверил я.
        - Ше-еф! - подняли рёв «старосята». - Коньяк стынет!
        - Иду, чада мои! - возговорил Старос архиерейским басом. - Лейте, не жалейте! И аминь!
        Тот же день, чуть раньше
        Москва, Лефортово
        Военный госпиталь легко было спутать с присутственным местом или с театром, уж больно внушительна колоннада. Зато внутри не ошибешься - строгие белые халаты и ходячие больные выдавали предназначение «храма Асклепия».
        Армейские порядок и дисциплина Марине даже понравились, разболтанности в «гражданских» больницах она не выносила. Долг врача - лечить, а пациентов - лечиться. И никаких шатаний! Орднунг унд дисциплин!
        Молодой хирург, часто оглядываясь на Исаеву, провел ее в палату и сурово ткнул пальцем в «Командирские»:
        - Десять минут!
        - Да, доктор, - кротко ответила Марина, приседая на крашеную табуретку. В палате, по-спартански пустоватой, витал застарелый запах лекарств. Большое полукруглое окно цедило полусвет с хмурого неба, облекая стены в скучную, унылую серость.
        Ершов лежал на боку, укрытый одеялом до пояса. Всю спину его покрывала марлевая повязка с проступавшими рыжими пятнами, а бинты, заматывавшие стриженую голову, походили на чалму. Злое африканское солнце опалило Гришино лицо темным загаром и будто смазало следы страданий, оставив лишь застарелую усталость.
        Похоже, Ершов спал - ресницы слегка трепетали и дергался уголок рта. Марина не стала его будить. Время шло, но… Пусть.
        Неожиданно глаза напротив приоткрылись, глянули в щелки век - и распахнулись не веря, заморгали, слезясь.
        - Маринка? - пролепетал Григорий. - Ты?
        - Я, - улыбнулась девушка. - Не узнал?
        - Просто… - Ершов смутился и выговорил, запинаясь: - Ты мне снилась сейчас… Маринка… - счастливо заулыбался он. - Пришла…
        - Ну, надо же было проведать, - проворчала Исаева, чувствуя стеснение.
        Сияние в Гришиных глазах попритухло, и девушка прикрыла ладонью мозолистую мужскую пятерню.
        - Как ты? Еще не ходишь?
        - Не пускают! - вздохнул Ершов. - Лежи, говорят, и не рыпайся. Сержант мой уже на костылях скачет, а я валяюсь… Как там Харэр? Взяли?
        - Взяли, - улыбнулась Марина. - Хайле Мариама убили свои же, а Сиада Барре повесили. - Желая подбодрить товарища, она перешла на шутливый тон. - Да вы не волнуйтесь, товарищ майор, той заварушке еще далеко до окончания. Будет вам чем заняться!
        - Ну, тогда ладно. - Губы Ершова дрогнули, расползаясь в слегка болезненной улыбке. - Только ошибочка вышла, я пока что товарищ капитан.
        - Это у тебя ошибочка, - хихикнула девушка. - Четыре твои маленькие звездочки разменяли на одну побольше!
        - Здорово… - рассеянно протянул Григорий. Внезапно его сухие, твердые пальцы шевельнулись под девичьей ладонью. - Мариночка… Я здесь не задержусь, вот увидишь. И будет у меня всё хорошо, если… Мариночка… Выходи за меня замуж.
        Ершов испуганно зажмурился, смешно морща нос, словно боясь увидеть на лице Исаевой холодное отчуждение. Девушка боролась с собой целую секунду - и провела пальцами по Гришиному лбу, накрыла ладонью глаза.
        - Я подумаю.
        У нее возникло странное ощущение - будто сначала она услышала свой ответ и лишь затем осмыслила его. Вздрогнув, как от холода, Марина заметила непрошеные слезы, проточившие влажные дорожки по легкой небритости. Ее резанула жалость.
        - Извини, - буркнул Ершов, шмыгая носом, - ослабел тут совсем…
        - Выздоравливай. - Девушка наклонилась и поцеловала его в колючую щеку.
        Она встала, повернулась и вышла, кивая хмурому доктору в дверях и храня в памяти забавную картинку - взрослого мужика, расплывшегося в блаженной улыбке.
        Суббота, 27 марта. Утро
        Зеленоград, Солнечная аллея
        Миловидная сотрудница бюро пропусков отвела меня на автоматическую проходную - турникет грюкал с обеих сторон.
        - Тут все просто. - Девушка постучала ноготками по белой панели, усеянной клавишами с буквами и цифрами. - Вот эта - твоя кнопка. Запомнил? Как приходишь, вставляешь пропуск в гнездо, нажимаешь - вахтер сверит фото и впустит. Понял?
        - Понял.
        - Шагай, раз понял, - заулыбалась сотрудница.
        Я храбро миную кордон - и реально теряюсь. А куда идти-то?
        - Миша Гарин? - вопрос задал неприметный, худощавый парень среднего роста.
        «Прикрепленный, что ли? - Мысли ощетинились подозрением. - А чего он тогда представляется?»
        - Миша Гарин, - роняю вслух.
        - Олег Мохов. Меня начальство к тебе прикрепило на сегодня.
        Я пожал протянутую руку, твердую и сильную, что не вязалось с тонкими пальцами Олега и общей худобой.
        - Сказало: «Побудешь проводником!» - балаболил Мохов. - Хотя… Дай-ка свой пропуск. Тут отметки, куда можно… Ха! Побуду твоим «полупроводником»! Вперед!
        По переходу мы вышли на «промплощадку».
        - Посмотрите налево! - болтал Олег, дурачась. - Вы видите корпус, похожий на бисквитное пирожное. Сам цех - посередке, как кремовая прослойка. Вон оттуда, с нижнего этажа подают специально очищенную воду. Чего там с ней только не делают - и фильтруют, и через катионовые колонны прогоняют, чтоб стала электрически нейтральной. А сверху - спецэтаж для вентиляции и кондиционирования. В самом цеху воздух чище, чем в операционной - четыре пылинки на литр! А уж в гермозоне… Ха! Там вообще… Прошу!
        В цех вела своя проходная. Олег небрежно кивнул пожилому вахтеру, а вот мне пришлось выдержать долгие придирчивые взгляды. Наконец, отчаявшись, «энкавэдэшник» пропустил меня через вертушку в коридор, где мощно сквозило.
        - Дмитрий Иваныч, наше почтение! - Олег по-свойски заглянул к завхозу. - Вот, упаковать надо человека. Николаич велел.
        Седоусый Дмитрий Иваныч, ворча, заполнил формуляр и выдал мне занятный спецкостюм голубого цвета. Я пощупал - штаны и куртка через равные промежутки прошиты металлизированной ниткой - так убирается статическое электричество. В комплекте - кожаные тапочки в бумажном пакете, среднее арифметическое между поварским колпаком и пилоткой на голову, а еще полотенце вафельное - две штуки, мочалка - одна штука, мыло «Банное» - одна штука. И навесной замок!
        Без Мохова я все это богатство не дотащил бы. Да и не нашел бы куда нести… По-моему, раздевалку планировали особисты из местного отдела номер один - обширное помещение было так мудрено заставлено металлическими двухстворчатыми шкафчиками, что напоминало лабиринт. Враг не пройдет!
        Ничейный схрон отыскался рядом с Олеговым, помеченным трафаретными цифрами «102».
        - А знаешь, у кого был такой номер? - хитро улыбнулся «полупроводник».
        - Нет, - пожал я плечами с долей растерянности. - А должен?
        - Темнота-а! У Чкалова! Кстати, он считал это число счастливым. Да и мне с ним очень даже везет. Не веришь? Ха! Моя комната в общаге тоже 102-я, а сосед только один! Ку-уда?
        Я как раз порывался примерить куртку, но Мохов шлепнул об пол парой стоптанных кожаных тапочек.
        - Сначала в душ!
        Воистину, к гербу Зеленограда так и просится девиз «Чистота прежде всего!» Вымывшись, я натянул на себя спецкостюм. Штаны чуть длинноваты - подвернем… Куртка великовата - переживем…
        Олег, упаковываясь, недовольно бурчал под нос.
        - Чего ты там бормочешь? - интересуюсь я.
        - Скоро узнаешь! - хихикнул «полупроводник» загадочно. - У тебя петли новые, а у меня, видишь? Разношенные… Сейчас шлюз проходить будешь, сам все поймешь! А если еще и кто из красавиц попадется… Ха! Я, если жениться надумаю, - неожиданно посерьезнел Олег, - обязательно кого-нибудь из наших девчонок выберу! После душа они все без косметики, нельзя у нас мазаться, вмиг брак пойдет… Вперед!
        С каждым шагом по лестнице на второй этаж ветер в лицо усиливался, сдувая со ступенек. Следом за нами топали две девицы в бесформенных спецкостюмах бледно-розовой расцветки. В той, что повыше, я узнал Иру - она меня поцеловала в прошлый мой приезд сюда. Лакомое воспоминание. Наступит время мемуаров - обязательно опишу…
        - Чуешь, дует как? - приосанился Олег. - Это специально! В цеху нагнетается избыточное давление, чтобы пыль внутрь не попала! Сюда!
        Тугой поток воздуха в узком проходе, обрамленном нержавейкой, буквально срывал одежду. На рефлексе успеваю припечатать свой головной убор к макушке, не дав ему улететь. Следом за мной просочился Мохов, придерживая одной рукой «недопилотку», а другой - распахнутые полы куртки.
        - Кругом! - шипит он, с предвкушением улыбаясь.
        В проходе, одна за другой появились девушки… Куртки настежь! Красивые груди упруго покачивались, задорно топорща соски. Иркина подружка, рдея и прикрываясь, зашипела на Олега: «Отвернись, морда бесстыжая!», а вот сама Ира запахивалась со спокойным достоинством.
        - Привет! - махнув мне рукой, она склонила голову к плечу, мурлыкнув: - Интересуешься?
        - Любуюсь, - улыбнулся я.
        Отзеркалив улыбку, Ира поправила свой головной убор, как модную шляпку, и бросила на ходу:
        - Оля, не кипятись. Пошли.
        Проводив девушек глазами, Олег зашипел, как Оля:
        - А ты откуда Ирку знаешь?
        - Да пересеклись как-то под Новый год, - ухмыльнулся я, но посвящать в интимные подробности не стал - обойдется.
        Мохов озадаченно моргнул и заново озвучил уже слышанную мною мантру:
        - Да-а… Жену я выберу здесь. Но не сейчас! Вперед!
        Мы неторопливо зашагали по бесконечному коридору, мимо дверей с буквами и цифрами, означавшими класс чистоты комнат.
        - Тут у нас пайка волной, - кивнул Олег на дверь справа, - это не интересно, да и вряд ли сейчас работает. А тут - ОТК и военпред. Слева - голубой лазер для подгонки особо точных резисторов. Справа… Вон, видишь? Это такая специальная установка, «Лада» называется. Она для тонкопленочных гибридных микросхем. Есть и для толстых пленок, но это уже не у нас… Сборка!
        Я попал в большущий зал, где рядами стояли боксы для нынешних Левшей - внутри вытяжка и всякое оборудование с микроскопом. Сиди и работай.
        - Ультразвуковая сварка! - поясняет Олег, освоив ухватки заправского гида. - Микросхемы тут и военные и гражданские. Ну и провод от кристалла к ножкам разный. У гражданских - алюминиевый сплав, у военных - из золота. Ха! Там проволока толще человеческого волоса, а варю я не одну сотню за месяц… Прикинь, сколько драгметалла!
        Девчонки углядели Олега и призывно семафорили, зазывая к себе в боксы. Вот уж где приятно быть авторитетом! Выставить режим сварки, настроить температуру подложки, подкрутить, показать… Да запросто, да с улыбочкой! Верю, верю - жену он тут точно найдет!
        По-приятельски отбиваясь от девушек, Олег водил меня от бокса к боксу, пока не остановился за спиной Ирины.
        - Ир, будь другом, - зажурчал он, - расскажи человеку о работе, шеф просил. Пока я… Ну… А то ваши не отстанут!
        - Ладно, топай, незаменимый. - Ира почти не смотрела на Мохова, а мне подмигнула. - Подкатывай, человек!
        Я подкатил стульчик на колесиках и сел на него верхом.
        - Могу дать посмотреть в микроскоп, - сказала девушка, - покажу, где там реперные точки для совмещения площадок на кристалле с установкой по сварке. Но поверь мне - ничего интересного… - Она вдруг прыснула в ладонь. - Извини! Вспомнила, как наши балбесы с Ольгой… Да видел ты ее! Мы же не просто так всё бросили и в раздевалку побежали! Вон, смотри. - Ира привстала и незаметно указала на Олину спину в соседнем ряду - та сидела, поджав ноги. - Видишь? - шепнула она. - А тапочки опять рядом стоят! Вот Славка к ней подошел, спросил чего-то, а та и растаяла, давай языком чесать. Костя сзади подкрался с кружкой, такой, специальной, а туда азота жидкого набрал. И потихонечку давай в тапки лить. Азот быстро выкипел, но тапки-то к полу примерзли! И тут Коля как заорет на всю сборку: «Оля! Тебя к телефону!» Та вскакивает - и ноги в тапки…
        Ира прыснула со смеху, и на ее щеках продавились приятные ямочки.
        - Ты голыми ногами на лед вставал? Непередаваемые ощущения! Оля сегодня встала - визгу-у… И, конечно же, подпрыгнула! Подошвы на полу так и остались - нитки при минус ста лопнули. В общем, верх у нее на ногах болтается, низ к полу пристал, а на лице тако-ое выражение… Участок - в лёжку, полчаса не могли успокоиться! Хорошо еще, Олька вчера новые тапки получила, а то было бы ей.
        - Весело тут у вас! - улыбнулся я, прикидывая, как бы мне с военпредом повидаться. Без свидетелей.
        - Сплошной КВН! - подхватила Ира с воодушевлением. Прижавшись к моему плечу, она заговорила вполголоса: - А что ребята со Штольцем учудили! Он тут начальник участка. О таких моя племяшка говорит: «Жадина-говядина, пустая шоколадина!» Нам же спирт выдают на протирку, а он его зажимает! На сборке, правда, не много надо, а ребятам с регулировки по пол-литра выдают. Иногда им не хватает, иногда и остается. И решил наш Штольц ужать норму, а что сэкономил - сливал в пятилитровую колбу с притертой пробкой. Колба в сейфе. Так ребята взяли кембрик - то-оненькую такую пластмассовую трубочку, затолкали в нее петлю из нейлоновой нитки и просунули в вентиляционную дырку сейфа. Накинули петлю на пробку… - Заметив приближение Мохова, девушка не отодвинулась от меня, а привалилась еще сильней. - Короче, откупорили колбу, а через другой кембрик слили весь спирт! Еще и пробкой заткнули. Сколько было крику… И никто до сих пор не признался! Зато урок Штольц усвоил, больше норму не зажимал…
        - Антоха еще тот придумщик был, - хмыкнул Олег. - Жаль, в армию ушел. Хотя Нине, Зине и Наде куда жальче!
        Ира всплеснула руками и закатила глаза к потолку.
        - Они втроем его в армию провожали и из армии ждут, а ещё и детей нянчат! Теперь весь цех гадает, на которой Антон женится!
        - Женится ли? - меланхолически потянул Олег. - Или подастся куда-нибудь на БАМ? Ударных комсомольских много…
        - Антон не такой! - убежденно сказала девушка.
        - Ха! Тогда ему, как султану, надо окружить себя тройной красотой! - неловко отшутился «полупроводник». - Сколько жен в самый раз - три или одна?
        - А это от мужа зависит! - отпасовала Ирина. - И от жены!
        - Вот поэтому мне нужна одна ты, - наставительно поднял палец Олег. И замер, осознав вдруг, что сболтнул заветное.
        На него было жалко смотреть - лицо пылает, уши горят, в глазах паника… Однако, переведя взгляд на девушку, я понял, что всё идет как надо - пламенеющее лицо Иры будто отражало состояние парня напротив.
        Мне оставалось лишь тихонечко встать и удалиться. Пусть сами выясняют, кто кому нужен и в каком числе…
        …Коридор тянулся метров сто как минимум, а возле тамбура меня ждал сюрприз. Сюрприз был одет в штаны, халат и берет - всё первозданно-белого цвету. Мощная фигура казалась квадратной и малость неуклюжей, а глаза прятались под роговыми очками - на уровне зрачков в затемненных линзах светились точки простого стекла…
        - Миша Гарин? - Голос военпреда был немного глуховат, но приятен. - Дик Владимирович.
        Я пожал ему руку - и меня будто током шибануло. Прошило насквозь, едва не выгибая в корчах! Ничего себе… Мое тело просто распирало от неведомой энергии, она бурлила и кипела в каждой клеточке!
        Дик Владимирович и сам почуял неладное. На его удлиненном лице, словно застывшем в легком замешательстве, читались растерянность и облегчение.
        - Мне туточки, по нашему «телеграфу», передали просьбу от Алексея Николаевича, - промямлил он неуверенно, - показать чистую комнату процессоров… У тебя же первая группа допуска? Ну, вот…
        Военпред на секунду замешкался, а затем решительно мотнул головой.
        - Пошли-ка лучше в кабинет!
        Не в силах говорить, я кивнул. Тело не покидал странный потаенный жар. Мы свернули за тамбур, и Дик Владимирович отворил стальную дверь.
        - Вот туточки и тружусь в поте лица…
        В кабинете обнаружилась еще одна железная дверь, ведущая наружу, и четыре громадных сейфа.
        - Под документацию и продукцию. - Военпред шлепнул по пузатому боку несгораемого шкафа. - А там отдельный выход, для эвакуации. Не дай бог, конечно. - Он тщательно сплюнул через левое плечо и постучал по столу. - Чай будешь?
        Электросамовар я давно разглядел и даже початую коробку конфет «Золотая нива», но мотнул головой.
        - А теперь скажи мне, что это было? - Тон у военпреда изменился, прибавляя и жестких и просительных нот. - Да я уже забыл, когда так хорошо чувствовал себя! Который год подряд… как будто изнутри распирает! Голова раскалывается, настроение скачет… Но сейчас… не знаю… такое чувство, что все лишнее вышло, и мне хорошо!
        - Дик Владимирович. - Мои мысли опасливо отлились в слова. - Я немножко экстрасенс, а у вас слишком много… м-м… психодинамической энергии, вот я и снял избыток. И еще давление повышенное! Ну-ка…
        Я опустил ладони на голову Сухову, касаясь берета, и радостно улыбнулся. Вижу, вижу! Снова вижу, как раньше! Не глазами, мозгом. Сосуды и вправду изношены… и локальные кровоизлияния… А вот я их сейчас!
        Мои ладони направляли струйки энергии - они цвиркали у меня между пальцев, горяча, а я просто захлебывался в том потоке силы - силищи! - что вливался в мои «севшие батарейки».
        - Ох ты… - ошалело забормотал военпред. - Легко-то как! Уф-ф! Хорошо… Спасибо! Ох… Нет, ну правда - спасибо!
        - Только никому не говорите!
        Дик Владимирович снисходительно улыбнулся и постучал кулаком по сейфу:
        - Уж в этом-то я знаю толк!
        Тот же день, позже
        Зеленоград, аллея Лесных Прудов
        Дома никого не было, и я расслабился, хотя нервная взвинченность не покидала. Вышло у меня «обретение Силы» или просто окатило «обратным огнем»? Того ощущения переизбытка энергии, что пузырилось во мне в цеху, не стало. Слилось?
        Кривя губы в усмешке, я покопался в сумке и выцепил верный складной ножичек. Ну-ка… Вот оно, то самое лезвие. Отточено на манер скальпеля! Вспоминая, куда мама засунула аптечку, я легонько полоснул по левому предплечью.
        Знакомая процедура. Надо только быстро зажать ранку большим пальцем, чтобы на пол не накапать, и не отпускать хоть пару минут. Если затянется, значит, что-то к тебе вернулось…
        Суетливо бросив ножик, я вытянул палец - и замер. Ранка зажила! Не подернулась тонкой розовой пленочкой, как бывало, а уплотнилась шрамиком. А вот и он рассосался… Растаял будто!
        - Не, так не бывает… - выдавил я сипло.
        Покрутившись по гостиной, заглянул на кухню и сунулся в холодильник. О! Бутылочка «Боржоми»! Папа, правда, половину уже выдул, но мне хватит. Для опыта.
        Не верю в структурирование воды, глупость это, но ведь как-то я ее «заряжал»! Кресты не чертил руками а-ля Чумак, просто сосуд гладил. Потерев бутылку, как Аладдин лампу, я добился того, что выдохшаяся минералка вскипела будто, вышибая пробку, и тугой струей окатила белую «Бирюсу».
        Медленно утерев брызги с лица, я качнул бутылку. С полстакана осталось еще…
        - Ну, с обретением! - хмыкнул я и выпил все до дна.
        Глава 14
        Четверг, 1 апреля. Раннее утро
        Первомайск, улица Дзержинского
        - Здравствуйте, ребята! - Ликующий голос словно осветил комнату. - В эфире - «Пионерская зорька»!
        Переливчато запели фанфары, требуя немедленно вскочить и броситься навстречу разгоравшемуся дню. Для начала я потянулся как следует. Рассудил, сонно моргая, что сегодня и без зарядки обойдусь. Посидел на краю кровати, пошлепал по линолеуму босыми ступнями… Вздохнул - и упал на руки.
        «Отжаться пятнадцать раз! - приказал себе кисло. - Для зачина, как Ю Вэ говорит…»
        Разогнав кровь, я встал и захлопнул форточку, хотя ветерок завевал ласковый - «на югах» своя весна, ранняя и торопливая. Подцепив разношенные тапки, прислушался - душ шипел, перебиваемый брызжущим плеском.
        «Опередила!» - мягко улыбнулся я.
        Ну, это надолго - Настя, пока кубометрами воды не обольется, из ванной не вылезет. Цепляясь ассоциацией, глянул на стакан с минералкой, утвердившийся на подоконнике - солнце серебрило пузыри, и те блестели, как расплав припоя.
        - Проверка… - бурчливо обронили губы.
        Пятое утро подряд сходит на меня боязливое замирание, стоит только пальцам обжать стеклянные грани. Получится - не получится? Гадаю, чуя порхание бабочек в животе, а затем подтираю расплесканную воду… Не уходит Сила!
        Протянув руку к стакану со щербинкой на ободке, я весело хмыкнул, не противясь взыгравшему детскому азарту, и отступил на шаг.
        «Михал Петрович, а на расстоянии - могёшь?»
        Вывернув ладонь, направил ее в сторону окна - и дал слабый посыл. Вода вскипела, будто в вакууме, забрызгав крашеный подоконник со следами-окружностями от цветочных горшков.
        - Ну, ты и монстр… - пробормотал я, слабо улыбаясь. - Не оскудел, значит, энергией! Это хорошо…
        «Ну, и еще одна проверочка…»
        Включив микроЭВМ, добился того, что вентилятор загудел сердитым шмелем. Ворохнулась каретка принтера, а экран монитора раскрылся, являя четырехлучевую звезду «Ампары».
        Ага! Иконка почты мигает единичкой. Вам письмо!
        - От мамы, наверное, - пробормотал я, кликая.
        Угадал! Короткий текст, выжимка материнского беспокоя, гласил:
        «Сыночка! Проследи за Настеной, чтобы покушала. И пусть туфли обует не на каблучке, а то в школу не пустят! Чмоки-чмоки!»
        Хлопнула дверь ванной, и жалобный Настин голос упал в пустоту комнат:
        - Так… А ты мне завтрак готовить думаешь?
        - Я - тебе?! - У меня получилось изобразить комическое изумление. - Может, ты - мне?
        - А кто маме обещал кормить ребенка? - возмутилась сестричка, кутаясь в коротенький халатик, и тут же сменила тактику. - Ну, Ми-ишечка! - заныла она, подлащиваясь. - Я же, пока оде-енусь, пока соберу-усь…
        Мило улыбаясь, Настя усиленно захлопала глазками, изображая ангелочка во плоти. Мне оставалось капитулировать, желчно бурча:
        - Тоже мне, ребеночек нашелся! Девяносто - шестьдесят - девяносто, а туда же!
        Я ущипнул сестричку за нижние девяносто, она жизнерадостно взвизгнула, и мое настроение сразу поднялось.
        - Ладно уж, - заворчал, благодушествуя. - Яичницу будешь?
        - Буду, буду! С колбаской?
        - А як же!

* * *
        Утренняя трапеза - немножко ритуал, в каждой семье - свой. Но есть и общая черта - букет запахов, что сочетается в маминых хлопотах. Нынче родители отдыхали от нас в Зеленограде, по опустевшей квартире гуляло эхо, но, как ни странно, эта домашняя необычность не только острила чувства, но и добавляла уюта.
        А дух витал, привычный с детства - тонкое кофейное благоухание. Пахучего растворимого «Бон» в забытой маминой банке хватило на две чашки. Правда, мы с Настей пили кофе по-вьетнамски, со сгущенкой, нещадно огрубляя аромат, но так вкуснее.
        - Везет тебе… - загрустила сестричка. Она сидела напротив, в строгом школьном платье, по-родственному упершись в столешницу локотками, и сжимала чашку обеими ладонями. - Последняя четверть… Самая-самая последняя!
        - Не спеши жить, - мудро улыбнулся я, смакуя в меру горячее и сладкое. - Школьная пора - лучшая, вот и пользуйся.
        - А! - отмахнулась Настя. - Ничего ты не смыслишь в жизни! Лучше - это когда ты все сам, а не по указке.
        - Чучелко… - вздохнулось мне. - Совсем не ценишь беззаботность…
        - Говоришь, как дед на пенсии! - смешливо фыркнула сестренка. - Дедушка Миша!
        - Пошли, бабушка Настя…
        - Да рано еще!
        - Лучше обождать, чем опоздать, - молвил наставительно.
        - Ладно, уговорил… - сделала одолжение сестричка. И вдруг испуганно заверещала: - Ой, паук, паук! Да вон, на рукаве!
        Сперва я дернулся оглядеть синий вельветовый пиджачок, и лишь потом дошло до меня, что попался.
        - Первое апреля - никому не веря! - радостно прозвенела Настя и показала розовый язычок.
        Тот же день, чуть позже
        Первомайск, улица Чкалова
        Я так давно не был в школе, что она показалась мне чуточку внове. Гипсовая «Девочка с лейкой», которую упорно красили серебрином, а не белили мелом, как «Горнистов» в пионерлагерях… Каштановая аллея вдоль ограды… «Дырчатое» крыльцо из силикатного кирпича…
        Всё такое знакомое, свое, родное. Здесь я почти что исполнил давнюю мечту - доучился со своим классом. Совсем немного осталось. Двадцать пятого мая забренчит медный колокольчик с непременным бантом - в последний раз…
        Девчонки на линейке будут хлюпать, впервые осознавая, что вот оно - окончание книги «Юность», а продолжение с названием «Взрослая жизнь» еще не написано. И «классная» Циля Наумовна всплакнет, и сентиментальная «Кукуруза Бармалеевна» смахнет слезу, а «Полосатыч» выступит с напутственным словом…
        Потянув на себя тяжелую дверь «источника знаний», я вовремя увернулся, пропуская мимо летящего малолетку. За ним с воинственным кличем гналась такая же расхристанная мелочь.
        - Ось скаженные! - ругнулась на них уборщица, прижимаясь к стенке.
        Отворачиваясь, чтобы скрыть улыбку, я поднялся на третий этаж. Здесь, во владениях старших классов, галдели еще громче, чем внизу у мальков. Гаврики орали хрупким баском, то и дело срываясь на бег, а гаврицы оживленно шептались да хихикали, свысока поглядывая на ровесников.
        - Миша! Миша!
        Меня догоняли близняшки, и я в который раз благословил моду на мини.
        - Иже херувимы! - мои губы растянулись будто сами по себе.
        - Аз есмь! - гордо подтвердила Светлана, хватая меня под руку. Под левую.
        Маша притиснула меня справа.
        - Мы все знаем! - пропела она. - Мы все знаем!
        - Пал Степаныч сказал по секрету, что ты ездил в ГДР! - сообщила Света утвержденную «легенду». - По обмену опытом!
        - Видел бы ты Полосатыча! - хихикнула Маша. - Он был похож на попа, которому позвонил архангел Гавриил!
        - Почти в рифму, - заценила сестра. - Лучше так: «Которому звонил архангел Гавриил!»
        - Девчонки, я по вас соскучился! - признание далось мне легко, поскольку было истиной.
        - Правда-правда? - заглянула мне в лицо Маша.
        - Правда-правда!
        - А уж Ритка… - многозначительно затянула Света. - Прям извелась вся!
        Я ответил улыбкой, подумав, что не прочь лишний годик проучиться в такой милой компании. Будущее тревожило и даже немного пугало, как все неизвестное. Знаю всё про польский или иранский кризис, а что станется в жизни со мною, понятия не имею!
        Мимо, энергично и пружинисто ступая, прошагала молодая женщина в строгой юбке и белоснежной рубашке с алым пионерским галстуком. Большие очки в тонкой оправе ей шли, добавляя загадочности приятному лицу.
        - Здравствуйте, Галина Сергеевна! - прощебетали двойняшки.
        - Здравствуйте, девочки!
        Женщина мазнула по мне взглядом, нарочно сокращая зрительный контакт, а я гадал в это время, из какого управления эта оперативница - из 7-го или из 9-го.
        - Наша новая пионервожатая, - проинформировала меня Света.
        - Старшая, старшая!
        - Девчонки, - я платонически обнял обеих за талии, - входим по одному… э-э… по одной. А то дождемся сцен ревности!
        - А ты чего больше боишься: что Юрка разозлится? - с ехидцей спросила Светлана. - Или что Ритка надуется?
        Я затруднился с ответом, близняшки рассмеялись - и втащили меня в класс.
        - Привели, привели! - мажорно вылетело из Маши.
        - Гарин! - петушком завопил Изя, соблюдая давнюю традицию. - Ты опять без гиперболоида?
        - Оптическая ось погнулась! - поплыл я в улыбке.
        Одноклассники нахлынули волной - любопытствующей, радующейся, по-приятельски тискающей или хлопающей по спине, - а я смотрел на единственную девушку, что осталась сидеть за партой.
        Рита молча улыбалась мне, не меняя напряженной, алертной позы, готовая вскочить, броситься навстречу… Но не в классе же. Этот замерший порыв отразился в блеске черных девичьих глаз и в нежном румянце, тронувшем гладкие щеки Сулимы.
        Звонок на урок едва пробился сквозь гомон, и я плюхнулся на стул рядом с Ритой.
        - Привет!
        По-моему, мне удалось вместить в одно слово всё, что я чувствовал к этой девушке. Или мне почудилось? Нет, нет - ресницы напротив затрепетали, раздувая черный огонь, и девушка легонько, на секундочку прижалась ко мне. Взглянула смущенно - и зарделась.
        - У меня уши красные, наверное? - тихонько спросил я.
        - Угу! - смешливо отозвалась Рита, поднимая холмики щек. - Но мои все равно ярче!
        Близняшки, возившиеся на передней парте, разом обернулись.
        - Житие мое… - пробормотала Светлана с беспечальным вздохом. - Вы такие красивые…
        - Оба! - тряхнула головой Маша. - Или обе? Как сказать?
        - А как ни скажи, - наметила Света улыбку, - всё верно…
        - Да ну вас, - стесненно буркнул я, роняя ручку. - Обеих!
        Кряхтя, сунулся под стол, косясь на Ритины коленки. Я едва дотянулся до «Пеликана», а вот гадский колпачок…
        Не становиться же мне на карачки, лишь бы выцарапать его! Напрягая руку, мысленно прошипел: «Да иди ж ты сюда!»
        Колпачок шевельнулся, и я выцепил его кончиками пальцев.
        «Показалось…» - мелькнуло в голове.
        Понедельник, 12 апреля. После уроков
        Первомайск, улица Дзержинского
        Ко Дню космонавтики вышел роскошный номер «Техники - молодежи». На обложке и развороте - красочные, любовно прорисованные картинки, хоть вырезай и на стенку клей.
        Старт Н-1 «Раскат» с Байконура… Пилотируемый ТКС в разрезе… Долговременная лунная база «Звезда»… Прелесть!
        А на большой перемене я, как комсорг школы, ходил с важным видом по рекреации, оценивая стенгазеты. Праздничные выпуски были перенасыщены ракетами, звездолетами и пыльными тропинками. Победил 9 «Б».
        Но куда интересней было наблюдать за одноклассниками - их реально захватывал космос, они по-настоящему, от души радовались и гордились. Хоть хештеги выставляй - #космоснаш, #мыпервые! Только некуда пока…
        После занятий - сразу домой, как ВРИО мамы с папой. Сперва ответственность меня напрягала, но я быстро втянулся. Да и сестричку не баловал особо, порядок в квартире - на ней.
        А вечерами слал бодрые рапорты по электронке - ребенок двоек не нахватал, накормлен, спать уложен. Ну и хвалил подопечную для пущего позитива. Вот, мол, Настя простирнула белье - сама, по собственному желанию! Пусть мамочка умилится…
        …Разделавшись с домашкой, я подошел к окну и отдернул штору. Возможно, ощущение нарождающихся надежд приходит весной не потому вовсе, что солнце начинает припекать. Голые деревья, еще вчера скорбно воздевавшие кривые ветки, сегодня кутаются в легчайший муар нежной зелени. Парная чернота земли подергивается травяным пухом, а в воздухе сквозит лучезарность. Всеобщее обновление захватывает и людей, отбившихся от природы, кружит их в хороводе перерождений, заряжая новой верой и любовью.
        Я глубоко вдохнул, улавливая сквознячок из форточки. Прозрачные клубы изумрудной и малахитовой опуши в парке - еще не очевидность апреля. Нужно пройти в бывшую родительскую спальню, чтобы разглядеть частный сектор по речным берегам. Там цветут сады.
        Вишни и груши обволакиваются пышной белой кипенью. Еще клейкая листва как следует не распустилась, а путаница ветвей уже гнется под ворохами соцветий. Минует день-другой, и яблони тоже примерят невестины платья. Весна - пора упований!
        Летом жизнь царит и буйствует, не ведая печалей листопада. Какие уж там робкие надежды! Сплошная сбыча мечт. Но вот я вбираю полную грудь будоражащего апрельского духа - и хочется жить! «Любить неистово и пылко, как будто бы в последний раз…»
        Поймав себя на том, что пристально гляжу на пустой стакан, дотянулся до синего сифона, заправленного с вечера, и выдавил шипучую струю. Покачал стакан, вспенивая воду легким посылом.
        Две недели энергия держится во мне, не истекая. А это значит, что мои внутренние «батарейки» выздоровели, обратившись в генератор, как раньше, до ракообразной хвори. Как уж там всё устроилось в моем мозгу - бог весть, но больше я не позволю «маленьким серым клеточкам» уродоваться, расползаясь мерзкими кляксами астроцитом. Но и растрачивать силу зря, на глупые фокусы, тоже не стану.
        Вернулся дар? Хорошо. Весна же! Однако близить слезливую осень не стоит…
        Боязливый стук в дверь вырвал меня из накатов суждений. Задирая брови в немом вопросе - чего ж не звонят? - вышел в прихожую и повернул ключ. За порогом стояла Инна.
        Я обмер. В душе всё ощетинилось и сжалось. Хлябь воспоминаний хлынула по центральной нервной, мешая сладость с горечью. Рваные мысли замельтешили, множа сумбур в голове.
        Хорошистка оделась вызывающе модно, а вот макияжа и следа не было, как у девчонки в «чистом цеху». Впрочем, Инна, как ни крутила ее любовно-киношная жизнь, не утратила юной свежести. Да, поблекла немного, да, закатилось прежнее сияние глаз, но ей же еще и восемнадцати нет!
        «Стоп! - притормозил я поток сознания. - Сегодня ж двенадцатое…»
        - Здравствуй, - робко вытолкнула нежданная гостья, шаря взглядом по моему лицу, словно ища ответ на не заданный вопрос.
        - Привет, - в памяти заиграл оркестр Франка Пурселя. Смычки исторгали пронзительную мелодию «Манчестер - Ливерпуль». - Заходи.
        Потупив глазки, девушка переступила порог и легонько щелкнула задвижкой.
        - С днем рождения. - Мои губы наметили улыбку.
        Дивный ротик Инны приоткрылся, будто силясь вымолвить то, что давно просилось на язык - и слезы потекли у девушки из глаз. Она махом закрыла лицо ладонями - маслянисто блеснуло обручальное кольцо - и заревела.
        - Прости меня! Ну, прости! Ну, пожалуйста! - Гостья выталкивала слова глухо и невнятно, давясь рыданиями. - Ну, не могу я так больше! Прости-и!
        И что мне было делать? Я ничего не забыл, ни обиды, ни боли, но и зла своей «бывшей» не желал. Без особой охоты, но мои руки обняли Инну за плечи. Девушка моментально стиснула мою шею руками, прижалась, дрожа и выплакивая свои горести.
        - Не плачь… Рёва-корова… - пшеничную косу моей школьной любови состригли ради роли, и пальцы перебирали короткие светлые пряди. - За что мне тебя прощать? Что ты такого натворила? Ну, влюбился, признаю. И что? Не утолил вожделения? Ну да, жалко, конечно! - улыбнулся я. - Такую красотулю не затащил в постель!
        Инна подняла заплаканное лицо и смущенно улыбнулась сквозь слезы. Утешая, я поцеловал ее соленые, чуть припухшие губы. Девушка встрепенулась, распахнула глаза, снова вспыхнувшие живым голубым светом, подалась навстречу - и поникла. Она больше не Дворская, она - Видова.
        Неохотно отстраняясь, Хорошистка легонько, словно забывшись, провела рукой по моей рубашке и шмыгнула носом, смазав весь эффект. А я очень хорошо чувствовал ее в этот момент, даже лучше, чем раньше. Я ведь никогда не ошибался в людях, улавливая их психосущность, что ли, - и устои характера, и некий эмоциональный срез.
        Инна не играла страдалицу, ее действительно мучило то, что произошло между нами. Вернее, то, чего не произошло. И эти переживания были замешаны на тягостной зимней мути - истериках сварливой матери, шипении новой родни, жестких императивах Гайдая. А опереться не на кого!
        Если Олег не бросит ее, не предаст, я многое прощу «этому актеришке».
        - Ты… с ним приехала? - приняв пальто «от кутюр», я небрежно повесил его на крючок.
        Девушка кивнула, оглаживая платье на пуговицах от горлышка до подола. Замучишься расстегивать.
        - Мама в Москве, на даче, - выговорила она, косясь в сторону, - а я хотела помириться с Ларисой… И встретиться с тобой. - Голубые глаза глянули прямо. - Ты правда простил меня?
        - Правда, - серьезно сказал я. - Пошли на кухню, чего здесь стоять.
        Инна изящно скинула ботиночки и неуверенно покинула прихожую.
        - Вот тапочки.
        - Да я так… Никого нет? А мебель?.. А-а… Вы переезжаете?
        - В Зеленоград. Я тут с Настей пока. Мама приедет на последний звонок и задержится до выпускного.
        Будничный разговор несколько успокоил девушку.
        - Понятно… - вздохнула Инна, присаживаясь, и кривовато усмехнулась. - Настя твоя меня очень не любит. И правильно… - Она задумалась. - Сама не понимаю, почему я с Олегом. Нет, он хороший, хоть и порядком избалованный. Просто… Я ведь действительно хотела быть с тобой! Правда! Помнишь тот день, когда мы помирились? Прошлой весной еще? Я тогда полночи не спала, ворочалась всё, думала… Представляла, как мы будем танцевать на выпускном, а потом сбежим и ты меня отвезешь далеко-далеко за город, в степь. Расстелешь покрывало прямо на траве, плеснешь вина в бокалы… Ну, или в бумажные стаканчики, не важно! А на рассвете мы выпьем за новую жизнь… Но сначала я скажу… сказала бы: «Отвернись!», и разделась… Бы. Эта картина до того засела в моей голове, что я не выдержала, и разболтала Рите. А она мне: «Блин-малина! Чего зря ждать? Езжай к нему на дачу!» - Помолчав, Инна продолжила: - Рита была права, но мой план настолько очаровал меня, что я решила обязательно дождаться лета. А дождалась зимы…
        Я прикрыл ее руку своей.
        - Не расстраивайся, всё наладится.
        Девушка печально покачала головой.
        - Нет, Миша. Живу как-то… знаешь… по инерции, что ли. У меня всё есть, кроме надежд. И веры. А без них даже самая великая любовь угаснет, как догоревшая спичка. И тогда не видать мне счастья…
        - Ты только не обижайся на Ларису… - осторожно и малость сумбурно заговорил я. - Мы с ней совершенно случайно встретились, она тоже плакала… И сказала… Ну, что у тебя не будет детей. Ты из-за этого… так?
        Инна сжалась, зябко поведя плечами.
        - Никогда не страдала чадолюбием… - пробормотала она. - Просто… Понимаешь, когда не можешь родить, начинается самоедство, и приходишь к мысли, что ты - порченая. И ведь это правда! Рано или поздно эту треклятую правду нашепчут Олегу, и что у него останется ко мне? Жалость? Ну уж нет! - Хорошистка бессильно опустила плечи. - Миша, ты только не думай, что я цепляюсь за Олега или жить без него не могу. Просто… Я хочу, чтобы у меня была нормальная семья. Всё. А не получается!
        Девушка всхлипнула, и я отодвинул свои смутные сомнения в самый глухой закоулок души.
        - Я помогу тебе при одном условии. - Мой голос прозвучал как надо, уверенно и спокойно. - Ты никому. Ничего. Никогда. Поняла?
        - Ты?! - выдохнула Инна, медленно вставая. - Мне?! К-как? Ты… - в голубых глазах махнула тень понимания. - Так это правда? Про Светку? Это ты ее?! Да! - крикнула она задушено. - Да! Поняла! Я согласна! Мишенька, я…
        - Расстегни платье, - резко скомандовал я.
        - Докуда? - неловкие девичьи пальцы метнулись расстегивать вязаное платье от подола.
        - До пояса, - буркнул я, жестко унимая волнение.
        Хорошистка распахнула платье, заголяя длиннющие ноги в капроновых колготках, сквозь которые просвечивали белые кружевные трусики.
        Усилием воли я переборол вегетативку, отчего лицо не полыхнуло румянцем, и руками сжал крутые бедра.
        «Сейчас бы еще Настя заявилась, для полного счастья…» - подумал я, разгоняя суетливые мыслишки.
        - Ой… - слабо пискнула Хорошистка.
        - Что? - задрал я голову.
        Голубые глаза смотрели на меня, округляясь.
        - Печет! - пропищала Инна. - Сильно!
        - Это хорошо… - буркнул, водя ладонями, будто оглаживая. Невинное удовольствие путалось с раздражением отверженного, и я сжал зубы. Вытерпел еще с минуту и отнял руки. - Всё. Хватит.
        Обычно после сеанса в теле жила усталость, но сейчас - ни следа утомления. Правда, разнервничался порядком.
        - Миша… - тихо произнесла Видова. - Я… Я никогда этого не забуду!
        Она стояла, наклонившись, аккуратно застегивая платье, а я следил за ее тонкими ухоженными пальцами, и мне было тошно. Будто всколыхнулся полузабытый осадок. В моей памяти хранилось всё - и серые гравюры амурных страданий, и расписные картинки сердечных радостей. Если разобраться спокойно, то надо быть благодарным Хорошистке - за долгие, нескончаемые минуты былого счастья.
        Да, мне снова больно, как тогда, в холодный декабрьский вечер. Это почти невыносимо - тискать девушку, которая предпочла тебе другого! А что было делать? Как поступить? Выгнать Инну? Отказать в исцелении? И кем же стать после этого? Заугольным пакостником, что подленько хихикает над чужим несчастьем? Нет, спасибочки. Лучше уж натужное благородство…
        - Я… не знаю, что сказать тебе… - Инна выпрямилась, побледневшая и немного даже жалкая - ее пальцы сцеплялись, сжимались и расплетались, чтобы снова завязаться в узел тяжкой неловкости.
        - Скажи: «До свидания», - тускло улыбнулся я.
        - До свидания, - вымолвила Хорошистка. - Не провожай! Я сама, а то опять… - Ее голос вздрагивал, позванивая.
        Оставшись на кухне, я рассеянно прислушивался к возне в прихожей.
        - Спасибо! Спасибо тебе! - хрустальным колокольчиком долетело оттуда. - Ах, какое никудышное слово… Если бы ты только знал, что я чувствую! А передать… Ох… Спасибо!
        Замерев, я уловил шорох пальто, цоканье каблучков и тихий щелчок притворенной двери. Посидел, сгорбившись, перекатывая мысли по извилинам, и тяжело встал, по-стариковски упираясь руками в колени. По кухне витал тонкий запах духов.
        Я открыл форточку, и тюлевая занавеска лениво заполоскала на сквозняке, позвякивая кольцами с цепкими «крокодильчиками».
        Аромат парфюма таял, растворяясь в свежем воздухе.
        Суббота, 24 апреля. Ближе к вечеру
        Первомайск, улица Готвальда
        - А сколько Тимоше? - затруднился я. - Восемнадцать?
        - Семнадцать, - мотнула головой Рита, беря меня под руку. - Это только мы с Инкой старше - болели долго, мамы боялись нас в школу отпускать. Пошли в первый класс восьмилетними дылдами!
        Сощурившись, я осмотрелся.
        Зиночка Тимофеева проживала в панельной высотке, зажатой между двух скверов. У подъездов сидели бабки, разбирая по существу дела жильцов, а в зеленых насаждениях носился табун малолеток. Общий гвалт то и дело прорезался возмущенным воплем:
        - Ты убит!
        - Так нечестно!
        - Туки-туки! Я в домике!
        Глянув в сторону школы, я ее не увидел - пятиэтажки, выстроившиеся вдоль улицы Щорса, заслоняли «рассадник знаний».
        - Инка давно уехала, - ворчливо сказала Рита, теснее прижимая мой локоть.
        - Честное комсомольское, не о ней думал, - улыбнулся я.
        - А о ком? - Девушка заглянула мне в лицо. - Обо мне?
        - Не-а. Надо хоть иногда быть проще, - потянуло меня на философию. - И не думать о тебе, а ощущать - видеть, слышать… Осязать.
        - А где именно? - коварно прищурилась Сулима.
        - Везде! - твердо заявил я.
        - Совсем-совсем везде?
        - Совсем-совсем.
        Рита остановилась.
        - Тогда поцелуй меня, - потребовала она.
        - Нельзя, старушки заметят, в «черный список» внесут.
        - Пусть завидуют…
        Я припал губами к ждущему рту.
        - Можешь меня ругать, порицать, гнать, - пролепетала подружка, задыхаясь, - но я все равно тебя люблю! - Она уютно пристроила головку на моем плече, шепча: - Понял? Понял?
        - А мне как-то, знаешь, боязно говорить о любви… Вот правда, - у меня от желания скулы сводило, и я сдерживал себя, контролируя «в ручном режиме» - ласково провел пятерней по узкой спине, целуя душистые, пахнущие травами Ритины волосы.
        - Это из-за Инки? - глухо спросила девушка. Потерлась об меня щекой и горячо задышала в шею. - Ты… виделся с нею?
        Ощутив, как напряглась Рита, я не стал уворачиваться.
        - Инна приходила ко мне домой. Лечил ее.
        Сулима запрокинула голову, раскрывая и без того большие глаза, полыхнувшие космической чернотой.
        - Ты… снова?! Вот здорово! - воскликнула она. - И… И что? Теперь Инка сможет родить ребеночка?
        - Да. Хм… У меня такое ощущение, что ты ревнуешь.
        - Ну-у… - завела Рита и сжала пальчики щепоткой. - Немножечко.
        - Не стоит. - Я привлек ее к себе, и девушка охотно прижалась. - Что было, то было. Прошло.
        - Правда?
        - Правда.
        - А я? - Подружка пытливо глянула мне в глаза.
        - А ты всегда нравилась мне больше всех. Ты мне очень дорога, я не хочу обидеть тебя даже по неосторожности. Я думаю о тебе с нежностью, меня сильно тянет к тебе… Я скучаю по тебе, когда далеко, и мне приятно, когда ты рядом, но…
        - Но? - замерла Сулима.
        - Я не знаю, как все это назвать…
        Рита засмеялась радостно и облегченно.
        - Глупенький мой… - ласково заворковала она. - Ты втрое, даже вчетверо старше меня, а путаешься в элементарных вещах! Мишечка, «всё это» называется лю-бо-вью!
        - Эй! - разнесся по-над сквером высокий голос Тимоши. - Долго вы там лизаться будете? Стынет же всё!
        Я помахал рукой тоненькой фигурке, негодующей с балкона.
        - Сейчас! Мы сейчас! - задористо отозвалась Рита и проинструктировала тоном пониже: - Обнимешь меня за талию, когда мимо бабок пойдем.
        - Бесстыдница! - пригвоздил я ее.
        - И еще какая! - мурлыкнула девушка, загадочно улыбаясь.

* * *
        - Штрафную! Обоим! - разбушевался Изя.
        - Ой, ты как скажешь… - недовольно нахмурилась Альбина.
        - А чё?
        Дюха посмотрел на Тимошу, та величественно кивнула, и он щедро плеснул красного, приговаривая:
        - Попробуйте только не выпить… Вот только попробуйте!
        - Да это кагор! - рассмеялась Зиночка. - Он сладкий!
        Виновница торжества еще пуще похорошела - глазки блестят, улыбка мнет яркие губки, а простенькое синее платье в мелкий горошек с отложным белым воротничком очень шло Тимоше, о чем я не преминул сказать.
        - Спасибо! - сверкнула зубками девушка. - Но от штрафной все равно не отделаетесь!
        - А мы и не собирались! - фыркнула Рита, лихо опрокидывая свою порцию.
        - За тебя, Зиночка, - улыбнулся я, поднимая граненую рюмку.
        - Блин-малина! - огорчилась Сулима. - А я забыла совсем про тост!
        - Да ладно… - великодушно повела рукою Тимоша. - К столу, товарищи, к столу!
        - А твои где?
        - А они сами в гостях!
        Загремел выход на балкон, и в комнату ввалились близняшки, пропихивая Жеку. Юрка Сосницкий, заходивший последним, аккуратно прикрыл узкие двери. Было заметно, что держится он напряженно, впервые попав в наш «ближний круг», но тужится не «потерять лица», как японский самурай.
        - Миша пришел! - зазвенела Маша. - Привет, привет!
        - Марго! - куртуазно прогнулся Зенков. - Я сражен!
        Рита, скинув курточку, осталась в обтягивающем макси приятного красноватого оттенка. Обновка открывала царственные плечи, если не считать тонких бретелек, и опускала приятный вырез декольте.
        - Мерси! - чопорно ответила Сулима. - Я в нем на выпускной пойду. Мишечка, как тебе? - повертелась она передо мной.
        - Потом скажу, - пообещал я. - На ушко.
        «Сраженный» Жека заюлил вокруг надувшей губы Маши, а Сосна, понятливо ухмыляясь, крепко пожал мою руку.
        - Между первой и второй перерывчик небольшой! - бодро затараторил Динавицер, плотоядно потирая руки.
        - Ой, Изя!
        - А чё? Я есть хочу!
        Веселый смех загулял по комнате и словно нагнал уютного тепла. Выпив и закусив как следует, все ощутимо расслабились, даже Сосна впал в релакс. Отдав дань глубочайшего уважения биточкам и пюре, я будто погрузился в легкую нирвану, плавая в атмосфере дружбы и благоволения.
        Парни выделывались перед девчонками, прелестницы смеялись, незамысловато радуясь юности, самой жизни и своей красоте. Классика!
        Дожевывая зразу, Жека вскочил, бросаясь к своему кассетнику, и утопил клавишу. По комнате поплыла биттловская «Девушка».
        - Пошли! - затормошила меня Рита, и я предложил спутнице руку. Спутница церемонно согласилась.
        Обжать ладонями узкую талию… Гладкие ручки ложатся на плечи… Мы закачались в темпе камыша, клонившегося под ветром, плавно кружа под давнишнюю мелодию.
        She`s the kind of girl so much, it makes you sorry.
        Still you don`t regret a single day.
        Ah, girl, girl, girl…
        Черные глаза напротив повлажнели.
        - А что ты мне хотел сказать на ушко? - Бархатистый голосок втекал в меня, будя темную сторону. - Тебе не нравится мой наряд?
        - Очень нравится, - вздохнул я. - Просто… Понимаешь, ты в этом платье слишком красива… Слишком женственна и откровенна. Поэтому оно мешает и его хочется снять!
        Рита, лукаво щурясь, погрозила мне пальчиком.
        - Бог любит троицу! - развязно провозгласил Изя, лишь только растаял последний аккорд «Girl».
        - Ой, турок… - вздохнула Аля.
        - А чё? Пора!
        Светлана затормошила Тимошу:
        - О чем задумалась?
        - Да вот… - Зиночка слабо повела рукой. - Какой-то месяц остался - и всё. Пройдет наше детство…
        - Да оно и так затянулось, - проворчал Дюха, высматривая, что бы ему еще съесть.
        - Житие мое… - вздохнула Света, настроившись на волну Тимоши. - Знаете, а мне вот жаль, что школа кончается… Нет, не то говорю. Что - школа… Жалко, что мы расстанемся! Разбежимся, разъедемся…
        - А давайте не будем! - воскликнула Маша. - Давайте не будем! Вон, Миша в МГУ поступит, Ритка - в Московский финансовый, я - в Строгановку. Ну и вы давайте! С нами вместе!
        - В МГУ? - хрюкнул Динавицер.
        - В Москву, балда!
        - Ой, я не знаю, - заволновалась Альбина. - Так далеко… и… и страшно!
        - Тебе-то чего бояться? Ты ж отличница!
        - Всё равно…
        Я встал, и друзья уставились на меня.
        - Хочу поддержать Машу! Да пускай московские преподы хоть трижды строгие, но они же самые лучшие! И я хочу выпить за то, чтобы им достались самые лучшие студенты - мы с вами!
        - За нас! - завопил Дюха. - Ура-а!
        - Да будет так! - грянул Изя.
        Фужеры, бокалы и рюмки, сверкая гранями хрустального узора, сошлись в звенящем напеве.
        Среда, 5 мая. Утро
        Средиземное море, борт БПК «Сторожевой»
        Море плескалось от горизонта до горизонта, по-южному синее, словно отражавшее безоблачное небо. Обливные валы плавно перетекали, повинуясь теплому ветру, и душа пела, внимая голубеющему простору. Картинка!
        Матрос Иван Гирин покосился на строгого лейтенанта и заулыбался, отворачиваясь. А он еще служить не хотел! Всё переживал, что на флот угодил. Три года - это тебе не два, как у Васьки Кравцова. Отслужит Васёк два лета да две зимы в погранцах - и домой! А ему еще год палубу голячить…
        Кто ж знал, что «коробка», эта душная стальная казарма, не у причальной стенки торчать будет, а двинет в боевой поход? В настоящий круиз «Вокруг Европы»!
        Покинули они Ригу на рассвете, прошли узостью между Данией и Швецией - в ночной темноте светились огни настоящего Копенгагена! «Сторожевого» могуче качала Атлантика, крутились поверху ВЦ[18 - Высотные цели.] - натовские «Нимроды», как надоедливые мухи, а в Ла-Манше их даже какой-то корвет сопровождал. Королевского флота!
        Он сам, собственными глазами, видел белые скалы Дувра. Ну подумаешь, в «цейс»… Видел же! Мимо Португалии шли… Мимо Испании… Африка, настоящая Африка пыхала зноем по правому борту! А потом целых три дня БПК простоял в Тунисе, в той самой Бизерте, куда беляки весь свой флот загнали - глупо и недостойно ржаветь.
        Иван снова расплылся. Надо будет обязательно Машке ту фотку послать, где он в Карфагене. На верблюде!
        Не-е… Так еще можно служить…
        - Матрос Гирин! - по-уставному отчеканил лейтенант.
        - Я!
        - Сдавай вахту - и отдыхать.
        - Есть!

* * *
        После обеда БПК вошел в терводы Израиля. Как объяснил замполит, сионисты не такие уж и гады. В любом случае арабы куда гаже. Так что если уж дружить с кем-то на Ближнем Востоке, то лучше с евреями. Да и, потом, кто нынче прописан на Земле обетованной? Наши! А со своими договориться легче…
        Плюнув на утюг, Гирин обождал, пока тот перестанет обиженно скворчать, и не торопясь, со старанием выгладил парадку. «Сторожевой» зайдет в город Ямит с визитом вежливости.
        Погуляем! Пройдемся по ветхозаветным пескам Синая!
        Главное, еще в прошлом году рисовали карикатуры, негодуя на израильских оккупантов, оттяпавших полуостров у Египта, а сейчас - тишь да гладь. Кучу всяких договоров наподписывали, Брежнев в Тель-Авив слетал… Палестинцы, которые террористы, грозились его кокнуть, так их самих истребили! Всех, кого достали, а достали многих - танками прошлись по сектору Газа, вдоль и поперек.
        Ну и правильно…
        Гирин полюбовался парящей рубахой и аккуратно повесил ее на плечики. Теперь на брючках стрелки наведем…
        И чего им надо, арабам этим? Хотим, дескать, мирно трудиться! А кто вам мешает? Идите и работайте! Так нет же, они или «калашами» потрясают, или на базарах спекулируют, работяг дурят. На фиг такие союзники!
        А израильтяне… вон, по «Времени» передавали, уже четвертый завод строят у нас - в одесской ОЭЗ, в новороссийской и еще где-то.
        «Вот это я понимаю!» - подумал Гирин одобрительно и полюбовался наглаженными стрелками. Прямо как черные ножики, порезаться можно…
        …А по краю морского простора уже выступала желто-коричневая полоска берега, подведенная белесой линией прибоя. Посреди песков, но с видом на море, кучковались белые здания Ямита - типовые сохнутовские дома и школы, супермаркет и матнас, детсады и поликлиники, синагога и йешива. Снежные и молочные тона строений оттенялись зеленью перистых пальм, на уютных площадях били фонтаны.
        А климат какой! Никакой тебе влажности, сухо в любое время года и не слишком жарко. Зима очень мягкая, летом же постоянно, как по расписанию, дует ветер, сгоняя духоту. Благодать!
        Правда, под боком сектор Газа, так что не понятно, какая линия проходит через Ямит - фронтира или фронта…
        Чуть ли не все полторы тысячи жителей Ямита явились в порт встречать «советский крейсер». Нарядная толпа кричала «ура», махала флажками - красными и бело-синими, со звездой Давида и пятиконечной.
        БПК «Сторожевой» загудел приветливо и мягко прижался бортом к чужому причалу. Шалом!
        Вторник, 25 мая. Утро
        Первомайск, улица Чкалова
        Припекало с самого утра - погода не чтила календарь, открывая лето в конце весны. Пышная глянцевитая зелень томно шелестела, мрея в знойной дымке. Дома грелись на солнце, спускаясь к берегам Южного Буга, а река будто бы осознавала свое предназначение - валясь водопадом с невысокой плотины ГРЭС, она плавно и важно несла себя, позволяя окунаться в зеленые волны хлопотливому человеческому племени.
        Я жмурился, думая обо всем сразу, - мысли текли, как речная вода, а вот ощущения посещали странные. Как и полагалось попаданцу.
        Слыхивал я последний звонок, слыхивал… Но «прошлая жизнь» давно уж подернулась маревом небывальщины и сновидности. Будто и не жил, а смотрел долгое-предолгое, скучное-прескучное кино с собой в главной роли. И какие только глупейшие ошибки не совершал мой персонаж, чего только не творил против логики, против воли…
        - Мишенька!
        Узнав мамин голос, я встрепенулся, шаря глазами по толпе родителей, нашел - и помахал рукой. Чудится мне или в самом деле мама похорошела за эти месяцы?
        В белом батничке и синей юбке «колокольчик» она выглядела стюардессой на отдыхе - сняла форменный кителёк, повесила пилотку на гвоздик - и сияет голливудской улыбкой, дозволяя нахальному ветерку ворошить шатенистый «сэссон».
        Словно копируя родительницу, рядом светилась Настя. Скромное школьное платье, ушитое по моде, казалось излишне коротким, выставлявшим напоказ длинные ноги сестрички, и даже белоснежный передничек не исправлял положения.
        «С каких это пор ты записался в блюстители нравов? - усмехнулся я. - Что, тебе одному можно родней любоваться?»
        - Мамусечка твоя такая красивенькая! - высказалась Рита, оттягивая пальчиками коротенький подол. Белые гольфики и два пышных банта придавали девушке вид, одновременно очаровательный и пикантный.
        - Вся в меня! - ухмыльнулся я.
        - Ой, Изя, ну, где ты ходишь? - донесся недовольный голос Альбины.
        - А чё?
        - Да ни чё! Сейчас всё начнется, а ты…
        - Я больше не буду! - поспешно оправдался Динавицер.
        - Полосатыч! - зароптали в толпе. - Полосатыч!
        Торжественная линейка быстренько обрела порядок и стройность - октябрята, пионеры, комсомольцы замкнули квадрат двора, оттесняя мам и пап, бабушек и дедушек.
        Директор в строгом черном костюме, оставив в тылу стайку учительниц с носовыми платочками, шагнул на передовую и взял в руки микрофон.
        - Дорогие наши выпускники! - гулко разнеслось по школьному двору. - Мы еще встретимся на экзаменах, но ваши уроки сегодня закончились. Навсегда. Есть в этом повод для грусти, но не стоит печалиться! Двери нашей школы всегда открыты для вас, и это не пустые слова. Десять лет вы не просто учились в этих классах, - он обвел рукой школьное здание, - но и жили здесь! Дружили, ссорились, мирились, постигая азбуку общения, азбуку понимания. Мне хочется, чтобы вы возвращались сюда годы спустя, навещали своих учителей и встречались с одноклассниками…
        - Мишель! - тихонько окликнул меня Зенков. - Тут такое дело, мон шер… В общем, я решил не поступать в этом году.
        - Чего это? Ты ж сам говорил: «Учиться буду такой профессии - Родину защищать!» - неприятно удивился я.
        - Да я тут подумал… - замялся Жека. - Лучше мне сначала отслужить, а уже потом - документы на «вышку» подавать.
        - Умно, - оценил я. - И по-мужски. Дай пять!
        Жекина ладонь звонко шлепнула о мою.
        - И не думайте, пожалуйста, что учебе конец! - возвысил голос Павел Степанович. - Даже когда вы получите вузовские дипломы и устроитесь на работу, нужно продолжать учиться. Учиться всю свою жизнь, чтобы лучше понимать этот бесконечный, вечно усложняющийся мир! Чтобы расти над собой, одолевая все новые и новые рубежи, достигая высот и поставленных целей! И пусть этот последний звонок станет не последним в вашей жизни!
        - Дюха, твой выход! - велела Тимоша задушенно.
        Жуков, немного смущенный всеобщим вниманием, подхватил крошечную первоклашку с огромными бантами и усадил к себе на плечо. Плющась от счастья, «чебурашка» заколотила в медный колокольчик, а Дюша торжественно обошел всю линейку.
        Младшие классы смотрели на него и на нас с плохо скрытой завистью, а девятиклассники - с легкой задумчивостью. Год пролетит незаметно, и они, как и мы сейчас, распрощаются со школой…
        Услышав всхлипывания, я живо обернулся к Рите. Девушка плакала, сердито утирая слезы.
        - Ну ты чего? - Я ласково притиснул «реву-корову».
        - Прощаюсь! - буркнула Сулима и завздыхала. - Прощай, школа… Прощай, детство…
        - Здравствуй, любовь! - подхватил я. - Здравствуй, счастье!
        Рита заулыбалась беспечально и открыто, как малолетка на плече у Дюхи, и тесно прильнула ко мне. Мама и Настя, глядя на нас, тоже обнялись, словно в добром отражении.
        «Здравствуй, будущее! - подумал я, крепче прижимая девушку, словно боясь потерять. - Здравствуй, жизнь!»
        Эпилог
        Пятница, 25 июня. Ближе к полуночи
        Первомайск
        Я покрутился по пустому классу, вдыхая неистребимый запах мела и чернил, и вышел в гулкую рекреацию. Лампы под круглыми колпаками не горели, но видно было хорошо - из огромных окон актового зала лилось столько света, что под ногами полосатились четкие тени.
        Меня потянуло прислушаться: голосов не различить, но эхо громкой музыки гуляло по этажам и коридорам, маня на звук. Я двинулся по следу жесткого ритма - школьный диск-жокей обожал ударные.
        По дороге я углядел пугливую парочку, ворковавшую в темном закоулке, но сделал вид, что ничего не видел и не узнал Светлану с Юркой.
        Сосна тоже решил дождаться повестки, а потом, после дембеля, идти в школу милиции. «Дослужусь до сержанта, - мечтал он, щурясь по привычке, - поступлю на заочное, на юрфак… Глядишь, и в генералы выйду!»
        Спускаясь по лестнице, я наткнулся на трудовика. Дядя Виля плавно покачивался у зеркала, поправляя галстук. Неподалеку, удобно устроившись на широком подоконнике, болтали о своем, о девичьем, Ирочка «Белочка» и Феруза Валеевна.
        Двери учительской были приоткрыты. На старом продавленном диване посиживали военрук Макароныч и наша классная. Циля Наумовна оживленно тараторила, а Марк Аронович, по-моему, совсем не слушал ее. Просто смотрел на позднюю свою избранницу, улыбался в усы и расслабленно кивал. Им было хорошо вдвоем.
        Внезапно двери актового зала распахнулись, выпуская музыкальные громы, и на пороге замерла Рита. Увидав меня, она обрадовалась и подбежала.
        - Я потеряла тебя! - пожаловалась девушка, надувая губки.
        - А я тебя нашел!
        Сулима взяла мои руки и приложила ладонями к щечкам.
        - Уж полночь близится… - пробормотала она. - Наши будут гулять до самого рассвета… Давай убежим?
        - Давай. А куда?
        - Увези меня! Далеко-далеко… В степь!
        В черных глазах напротив потихоньку разгорался темный пламень, и мой пульс участился.
        - За мной!
        - Ой, подожди! Я сейчас!
        Девушка метнулась в актовый и вскоре вернулась, прижимая к груди бутылочку токайского - недавнюю гостью магазина «Вино».
        - Бежим! - воскликнула Рита, смеясь.
        Она схватила меня за руку, и мы ссыпались по лестнице.
        - Стоп, не в фойе! - былая настороженность вернулась ко мне. - Сюда!
        Я увел спутницу в пустующий класс и растворил окно. Соскочив на землю, помог спуститься Рите. Теплая июньская ночь вобрала нас в себя, пряча ото всех.
        - Куда теперь? - прошептала девушка.
        - Я перегнал машину в школьный гараж!
        Обогнув темное крыло школы, мы понеслись через футбольное поле, путаясь в траве и хихикая.
        - Представляешь, - поведала моя спутница, задыхаясь, - я сегодня еще не пила! Совсем! Ни граммулечки!
        - Ох и напьемся…
        Хохоча, мы выбежали к гаражу. Торопливо лязгнув ключом, я отворил тяжелые ворота. «ИЖ» едва виднелся, ловя капотом дальние отсветы школьных окон.
        «Побег на рывок!»
        Скользнув за руль, я завел мотор, не включая фар, погонял немного на нейтрали и выехал.
        - Садись! Я закрою пока…
        О припасах в багажнике я умолчал. И о пледе тоже… Мечте положено сбываться самой по себе, а не по пунктам согласованного плана.
        - Поехали!
        Всё так же не включая фар, сквозанул по переулку - остерегался внимания «старшей пионервожатой». Лишь выехав на Киевскую, врубил ближний свет.
        - Покажи медаль! - Рита забралась с ногами на сиденье, скинув туфельки.
        - А я ее маме отдал. И аттестат.
        - А-а… Твоя мамуська не только красивая, но и умная. И хорошая. Знаешь, что она мне сказала? Пусть, говорит, Мишенька не портит себе вечер. Я, говорит, обещаю не волноваться и лечь баиньки! Представляешь?
        - А папусик твой переживать не будет? - улыбнулся я.
        - Не-а! Я его предупредила, что не одна буду, а с тобой!
        «Ижик» урчал, глотая километр за километром. Унеслись назад темные дома окраины, потянулись поля, расчерченные лесополосами. Я свернул налево, к Романовой Балке, но не доехал - лучи фар нащупали удобный съезд, и машина покатила по грунтовке - границе невозделанной степи. В мятущемся свете она напомнила Балтику в Варнемюнде - цвел ковыль, и его длинные шелковистые пряди серебристого цвета колыхались широкими разливами.
        Вывернув руль, я направил пикап прямо в гущу травяного моря - метелки ковыля и типчака шелестели по бортам, как буруны.
        - Давай вот здесь! Ага…
        Я заглушил двигатель. Машина проехала немного, подминая дикие злаки, и замерла. Навалилась тишина, оглушая невероятным простором. Кругляш луны распускал нити холодного сияния, оно высвечивало степь неземными красками, а далекие горизонты терялись в потемках, словно края света.
        Я вылез и, быстро обойдя машину, подал руку Рите.
        - Как на другой планете… - завороженно проговорила она, захлопывая дверцу. Шум показался нам чужеродным, как клякса в чистовике.
        - А мы будто одни в целом мире! - подхватил я, расстилая плед. Толстый и плотный, он примял ковыль, словно увесистый ковер. У меня мгновенно пересохли губы, стоило услышать, как тихонько жужжит «молния».
        - Не смотри на меня…
        Я прерывисто вздохнул, следя, как под легчайшим ветром играют тени по разнотравью - расходятся полосами, рвутся, сливаются, тают…
        - Теперь можно…
        Рита стояла, облитая лунным светом, смущенная и доверчивая в своей наготе. Голубое блистание стекало с покатых плеч на высокую грудь, струилось по животику и стройным ногам, оттеняя пленительные западинки.
        - Как жалко, что всё не наяву. - Я опять вздохнул, теперь уже затрудненно. - Ты мне снишься…
        - Почему-у? - напевно протянула подружка, плавно взмахивая руками.
        - Потому что таких красивых девушек не бывает.
        - Быва-ает… Бывае-ет… - Рита затанцевала под неслышную музыку. Ее гибкое тело, серебрившееся в нездешнем свете, словно переливалось из одного па в другое, нагоняя сладкую истому и странное, колдовское оцепенение. Лишь расслышав, как шелестит трава под легкими девичьими шагами, я справился с мороком.
        Сам удивился, но мои пальцы расстегивали пуговки моментом, как у танцора в мужском стриптизе. Раз, два - и теплый ветерок обвевает тебя везде…
        - Наконец-то ничего не мешает! - Рита бросилась ко мне, прижалась - горячая, гладкая, бархатистая, - нащупала сухими губами мой жадный рот, и весь подлунный мир отступил в потемки, закатился, канул…

* * *
        Июньская ночь коротка. Луна куда-то подевалась, я даже не заметил захода, а серебристая озаренность уступила предрассветному сумраку. Прозрачная пепельная мгла, минута за минутой, размывала обрызганную звездами тьму, а там, где сходились небо и земля, зарделись розовые утрешние тона, предвещая восход дневного светила.
        Ночная чернота выцветала, изнемогая под напором зоревых лучей, и вот над восточным окоёмом проступила малиновая горбушка солнца. Седой ковыль верноподданнически перекрасился, послушно кланяясь рассветному накалу.
        - Я самая-самая счастливая на свете! - прошептала Рита, гладя мое лицо.
        - Люблю тебя. - Дремотно улыбаясь, я ловил ее пальцы губами. - Веришь?
        - Верю!
        Засмеявшись, девушка перекатилась, вставая и прогибаясь, да так, что во мне снова забурлило желание повалить ее обратно на мятый плед.
        - Хорошо… Как же мне хорошо! - Рита распахнула руки, словно обнимая набухавший алый шар. - Здравствуй, солнце! Здравствуй, счастье!
        Упруго вскочив, я обнял ее со спины, касаясь губами исцелованной шеи. Полгода назад, и тоже за городом, я зло кривился от чудной песенки из недалекого будущего, а ныне напеваю с улыбкой, веря, надеясь и любя.
        «От чистого истока в прекрасное далёко, - крутилось в голове, - в прекрасное далёко я начинаю путь…»
        (Конец пятой книги)
        notes
        Примечания
        1
        После «Рассвет» зачем-то перекрестили в «Энергию».
        2
        Партизанская кличка Арафата.
        3
        Жорж Хабаш - лидер Нацфронта освобождения Палестины, конкурента ООП.
        4
        Раи-ис (араб.) - председатель.
        5
        ДОР - дело оперативной разработки.
        6
        ДГИ (Direccion General de Inteligencia) - кубинская спецслужба.
        7
        Н.И. Воронин - в описываемое время - руководитель Представительства КГБ при МВД Кубы.
        8
        Суперы - выпускники ФМШИ.
        9
        Handelsorganisation (нем.), сокр. НО - «Торговая организация». Сеть государственных магазинов в ГДР; включала в себя также универмаги Centrum Warenhaus. Система кооперативной торговли Konsum существовала отдельно.
        10
        В Карлхорсте, окраинном районе Восточного Берлина, находилось представительство КГБ. На Кляйналлее (Западный Берлин) располагалась штаб-квартира ЦРУ.
        11
        Народная милиция ГДР, более 200 тысяч человек.
        12
        Известна как группа «Альфа».
        13
        4140 метров.
        14
        Самолет дальней разведки и целеуказания.
        15
        Афвейне (сомал.) - «Большой рот». Прозвище Сиада Барре, данное за болтливость и жадность.
        16
        Уменьшительная форма от Дитрих.
        17
        Высший уровень секретности.
        18
        Высотные цели.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к